13 января 1960 г Хрущёв вызвал Генерального прокурора Руденко, Председателя Верховного суда Горкина и министра внутренних дел Дудорова. Первый секретарь был мрачен. Только что закончились процессы по делу валютчиков, следственное управление КГБ СССР продолжало раскручивать «дело судей»
— Ну, что? Обосрались? — грозно спросил Хрущёв. — Развели, понимаешь, мафию! Как, по-вашему, граждане могут доверять правоохранительной системе, если в ней такой бардак творится?
Никита Сергеевич не стал тратить время на длинный разнос.
— Значица, так. Товарищи Горкин и Дудоров могут быть свободны. О ваших следующих местах работы вас известят дополнительно. Товарищу Руденко будет объявлен выговор по партийной линии. С занесением или без — решит Пленум ЦК. Приказываю также усилить дисциплину в органах прокуратуры.
(В реальной истории А.Ф. Горкин оставался председателем Верховного Суда СССР до 1972 г, Н.П. Дудоров был не просто снят с должности, но и само министерство внутренних дел СССР было упразднено, его функции были переданы МВД союзных республик. В АИ такой глупости не будет.)
Новым министром внутренних дел СССР был назначен зам. Председателя КГБ СССР Вадим Степанович Тикунов. (В реальной истории был назначен министром внутренних дел РСФСР). Председателем Верховного Суда СССР стал бывший министр юстиции, председатель Верховного Суда РСФСР Анатолий Тимофеевич Рубичев. (АИ)
Основная внутрипартийная интрига в начале 1959 года продолжала закручиваться вокруг дела четырёх секретарей ЦК КПСС, подозреваемых в организации покушения на председателя КГБ Серова. (АИ)
Главным подозреваемым оставался Фрол Романович Козлов. У него был вполне осязаемый мотив — коррупция и воровство в ленинградской торговле приняли устрашающие размеры, и множество свидетельств указывали, что всё руководство города в 1956-57 гг было коррумпировано сверху-донизу. (В реальной истории именно Козлов активнее всех на заседаниях Президиума ЦК в ноябре-декабре 1958 г настаивал на переводе Серова в ГРУ). Роли Кириченко, Игнатова и Суслова в организации покушения выяснялись, но само их участие в заговоре подтверждалось многочисленными записями разговоров. Хрущёву Серов представил лишь несколько образцов. Всего в распоряжении следственного управления КГБ было несколько десятков таких записей.
На допросах все четверо сначала полностью отрицали сам факт какого-либо заговора, пытались давить на следствие своим авторитетом, угрожали следователям страшными карами по партийной линии. На следователей эти угрозы не действовали. Задержанным предложили ещё раз как следует всё обдумать, всё взвесить, после чего отвели обратно по камерам и оставили в покое.
Для партийных функционеров, привыкших за многие годы во власти к высокому уровню комфорта, само пребывание в камере, состояние неизвестности и мрачная репутация следственного изолятора Лефортово оказались достаточно серьёзным стрессом. Посидев недельку, товарищи секретари ЦК запросились на допрос.
Какое-либо участие в заговоре против председателя КГБ, и, тем более, Первого секретаря ЦК, задержанные дружно отрицали. Когда им были предъявлены записи их же собственных разговоров, вначале — относительно невинные, начались «отмазки», вроде: «Ну, это же несерьёзно, это был обычный бытовой разговор, такие беседы по всей стране можно на любой кухне услышать».
Образ четырёх секретарей ЦК, сидящих в растянутых майках и домашних штанах на коммунальной кухне и обсуждающих план отстранения Первого секретаря, следователей немало повеселил. Задержанным дали послушать уже более серьёзные записи, где они обсуждали конкретные способы физического устранения председателя КГБ, упирая на то, что без этого «не выйдет сковырнуть лысого». Вот тут задержанные осознали, что Комитет располагает значительно большим объёмом информации, чем им представлялось первоначально. Тем не менее, все четверо, вопреки очевидному, отрицали какой-либо коллективный умысел, понимая, что за участие в заговоре ответственность будет значительно более серьёзная.
Первым прижали Фрола Козлова. Против него работали неоспоримые факты коррупции и хищений в ленинградской торговле и городских структурах власти, полное бездействие партийной организации города, отсутствие какой-либо реакции на многочисленные обращения граждан. Даты на документах неоспоримо свидетельствовали, что процесс начался в период, когда 1-м секретарём Ленинградского обкома партии был Козлов.
Под тяжестью улик Козлов был вынужден признать предъявленные факты. Он утверждал что сам взяток не брал, считая их ниже своего достоинства, но и каких-либо мер не предпринимал, объясняя свою бездеятельность тем, что «не придавал этому значения»
Причастность к заговору с целью устранения Серова Козлов яростно отрицал, понимая неизбежные последствия. Однако следователи продолжали упорно «копать».
Через некоторое время в Красноярске сотрудниками местного УВД был задержан за убийство некий уголовник Трефилов, по кличке «Васька Рыжий». Попался он по-глупому, был пьян, попал под облаву, и при попытке к бегству завалил дружинника, но, убегая, словил пулю в ногу от участкового милиционера. Дураку повезло что его не пристрелили сразу. (АИ)
«Пуля очень многое меняет в голове, даже если попадает в задницу» (с) Аль Капоне. Понимая, что по новому «указу одиннадцать-четыре», как его именовал «целевой контингент», ему светят уже не нары, а девять граммов, Трефилов пошёл на сотрудничество со следствием, пообещав важную информацию в обмен на жизнь и уменьшение срока. (АИ)
Следователь ничего заранее не обещал:
— Откуда я знаю, что у тебя действительно ценные сведения?
— Я знаю, кто заказал Серова, — ответил Рыжий.
Местные управления МВД и КГБ встали на уши. Начальство тут же связалось с Москвой по ВЧ, и через два часа Трефилов уже летел в Москву на Ту-104, под охраной десятка сотрудников КГБ. В Москве его встречал чёрный ЗИМ. С решёточками. Но Рыжему пообещали жизнь. Скостить срок с ходу не обещали — было ещё неизвестно, знает ли этот уголовник что-то, действительно ценное.
Рыжий знал. Хотя бы потому, что именно он управлял ЗИСом, таранившим ЗИМ Серова. Понимая, что единственный шанс уцелеть для него — сдать заказчиков, он торговался отчаянно, и всё-таки выторговал себе вместо высшей меры 8 лет в обмен на четырёх секретарей ЦК. Собственно, сдал он только самого Козлова, об остальных заговорщиках Рыжему знать не полагалось.
— Заказ от Козлова был, — сказал Рыжий. — Кто ещё с ним в деле — не знаю, но говорил я с его человеком, и гарантию от него имел. Пиши, начальник, все подробности выложу и всё подпишу.
Дальше началась цепная реакция. Когда перед Козловым положили протокол допроса Трефилова, Фрол Романович быть в деле «паровозом» не пожелал, и сдал остальных.
— Четверо нас, — сказал Козлов. — Я, Игнатов, Кириченко и Суслов. Сошлись на том, что занесло Никиту куда-то не туда, честных партийных работников зажимает, карьеру делать не даёт, хотелось ведь и самим страной порулить. А под меня ещё Серов копать начал, ещё по ленинградским делам. Глубоко копал, стервец. И Никиту, опять же, он прикрывает. Вот и решили, что надо от него избавиться, иначе до Никиты не добраться. Попробовали и так и этак, обычным партийным способом не получилось. А он, сука, копает и копает. Я чувствую — уже жареным запахло. Вот и предложил, на свою голову...
Вопреки ожиданиям, зацепить Микояна так и не получилось.
— Не, не участвовал Анастас Иваныч, — почти в один голос заявили все четверо в ответ на вопросы следователя. — Осторожный он, прямо сказал: «Я в вашу авантюру не полезу».
— А что же он требовал на Президиуме ЦК товарища Серова сместить? — спрашивал каждого их четверых следователь.
Ответ был стереотипный:
— Не знаю, может, у него свои соображения были, или Шверник что раскопал и ему доложил, но товарищ Микоян с нами завязан не был.
Сам Микоян также настойчиво отрицал, что ему было хоть что-то известно о планах Козлова и остальных.
— Были обычные разговоры о политике, несогласие с линией товарища Хрущёва Кириченко и Игнатов высказывали, — подтвердил Анастас Иванович. — Но о каких-либо действиях при мне речи не было ни разу.
Хитрый Микоян по 58/12 идти тоже не хотел. (Ст. 58 ч. 12 УК РСФСР 1938 г — «Недонесение о достоверно известном, готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении» — не менее 6 месяцев http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/st_58.php)
Не нашлось прямой связи и между заговорщиками и закавказскими националистически настроенными руководителями. Козлов, Кириченко и Игнатов подтвердили, что гонцы из закавказских республик у них на приёме бывали, но речь шла только о делах экономических.
Какую-либо связь с иностранными разведками все четверо отрицали категорически, хотя им и так светила 58/8, и отмазываться от 58/3 было, в общем-то, бесполезно — мера наказания по обеим статьям была одинаковая.
(Ст. 58 ч. 3 УК РСФСР 1938 г — Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями... — предусматривала высшую меру.)
В Киеве были также задержаны несколько валютчиков, связанных с представителями подпольной промышленности в Грузии. Следственное управление КГБ СССР работало над установлением роли 1-й секретаря компартии Грузии В. П. Мжаванадзе в развитии теневой экономики в республике.
С судом над заговорщиками решили не спешить. В диссидентской среде ходили упорные разговоры о всё-таки существовавшей связи кого-то из четверых с иностранной разведкой, и Серов хотел выявить эту связь, но это так и не удалось.
Суд состоялся осенью 1959 года. Процесс был открытым и публичным, и занял не один месяц. В ходе длительного судебного расследования была вскрыта связь со воровством в торговле, факты взяточничества партийных и хозяйственных руководителей, злоупотребления служебным положением, и другие нарушения. Основным обвинением оставалась, разумеется, организация покушения на Серова, но, по ходу процесса, выявилось ещё много интересных подробностей.
Сенсацией стало выступление потерпевшего — генерала армии Серова, который давал показания по ходу процесса на общих основаниях. Иван Александрович подробно рассказал, как произошла авария, как он влетел головой в перегородку, как его машину таранил грузовик. Его опрос в суде показывали по телевидению. Вся страна, видя, как председатель КГБ даёт показания в суде, осознала, что в повседневной жизни произошли очень серьёзные перемены.
Ход процесса активно освещался в печати. От населения и трудовых коллективов приходило множество писем в газеты, с требованиями строго наказать виновных. Большинство писем пришло с московских, ленинградских и горьковских заводов, где рабочие были возмущены творившимся вокруг них беззаконием и воровством в торговле, произволом партийных и городских чиновников, процветающей в органах власти коррупцией.
В отношении арестованных представителей высшего руководства и расхитителей социалистической собственности, и в Москве, и в Ленинграде, и в республиках Закавказья говорили прямо: «Зарвались — вот и получили по заслугам».
В ЦК и обкомах царила тихая паника. Партийные функционеры внезапно и с беспощадной ясностью осознали, что шутки кончились. За сопротивление или ставший уже привычным тихий саботаж теперь могут не просто отправить послом куда-нибудь далеко в Азию. Могут и отдать под суд, наравне с обычными уголовниками, взяточниками или расхитителями госимущества.
В передовице «Известий» Алексей Иванович Аджубей писал: «В 1959 г партийные перерожденцы, взяточники и казнокрады неожиданно осознали, что они не более равны перед законом, чем обычные граждане».
(«Году этак в 1995-м питерские коты внезапно осознали, что они... съедобны» (с) Александр Невзоров)
В обкомах и райкомах все притихли. В первичных парторганизациях, напротив, рядовые члены партии приветствовали строгие меры по наведению порядка, хотя и были несколько ошарашены.
Иностранные репортёры не один раз пытались выудить у Хрущёва на пресс-конференциях подробности о «деле секретарей ЦК». Как-никак, подобного «грандиозного шухера» не было уже давно. По общественному резонансу и уровню затронутых фигур это было значительно круче, чем «ленинградское дело» 40-х. Никита Сергеевич отмахивался и отвечал стереотипно:
— Процесс открытый, все детали публикуются в газетах. Я о ходе суда тоже узнаю из газет, точно так же, как вы. Я точно так же возмущён творившимся беззаконием. Чего-либо сверх этого мне добавить нечего. Закон в нашей стране един для всех, и перед ним все равны. У нас правовое государство. За преступления положено отвечать по закону, невзирая на должности.
Весьма показательной была реакция за рубежом. Радиостанция «Свобода» прокомментировала события в Закавказье: «Хрущёв примерил френч Сталина, и обновка пришлась впору». Западные газеты смаковали подробности арестов, утверждая, что «у красных ничего не меняется, кровь льётся рекой, люди боятся ходить по улицам».
Подставная радиостанция «Свобода», контролируемая КГБ, (см. гл. 03-13) тут же выдала репортаж о том, как в Ленинграде казаки верхом на боевых медведях, с шашками наголо гонялись за работниками торговли по Невскому проспекту, а весь личный состав ЦК прямо с очередного пленума вывели на Красную площадь, выстроили вдоль кремлёвской стены и расстреляли из крупнокалиберного пулемёта. Диссиденты, собравшиеся на кухнях послушать новости, матерно ругались:
— Опять эти мудаки на радио «Свобода» перепились и х...йню несут...
Однако вскоре злорадный тон западных сообщений сменился на более объективный, как ни необычно это звучало. Причиной тому стала публикация в советских газетах результатов проведённого расследования. На советском телевидении начала выходить программа «Человек и закон» (в реальной истории выходила с 1974 года). Первыми в эфир попали сюжеты об арестах в Закавказье, в Ленинграде и Москве. Впервые советскому народу показали по телевидению сидящих на скамье подсудимых бывших высших партийных и хозяйственных руководителей.
Газеты освещали ход суда очень подробно. В результате у западной пропаганды были выбиты основные козыри. Даже президент Эйзенхауэр в ответ на вопрос одного из корреспондентов: «Можете ли вы прокомментировать очередную волну репрессий в Советском Союзе?» — заявил:
— Каких репрессий? Руководство красных занялось наведением порядка и устранением экономической преступности, только и всего. Это внутреннее дело Советского Союза, тут нечего комментировать. Могу лишь отметить, что расследование ведётся максимально открыто, что очень необычно для советской системы.
Состав преступления был ясен с самого начала, наличествовали признания, и неопровержимые улики. Все четверо секретарей ЦК пошли по 58/8, («Совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации влекут за собой меры социальной защиты, указанные в ст.58-2 настоящего кодекса» .) В ноябре 1959 года приговор был приведён в исполнение. (АИ)
