— А не надо его отыскивать, — сказала она тихонько. — Ни к чему. Попадёт чародейная вещь в недобрые руки, много беды всем принесёт. Я тебя вот об чём попрошу, отрок. Ты, после как дружка своего отыщешь, улучи времечко и слетай на своём драконе в то ущелье. Думается мне, что сумеешь ты его отыскать, коли однова уже там побывал. Сам как думаешь?
Стёпка посмотрел на Смаклу, вспомнил свои блуждания по сопкам. На драконе, конечно, он быстрее там всё отыщет.
— Сумею, — сказал он уверенно. — А зачем?
— А затем, что дам я тебе вот эту баклажку, — Медведьма поставила на стол перед собой небольшую деревянную пузатую бутылочку, с плотно увязанным горлышком и даже как будто залитую воском. — И ещё дам я тебе наказ. Ты, как вход в ту пещеру отыщешь, баклажку мою откупорь и водой из неё перед входом на порог побрызгай. А потом уходи оттудова поскорее.
— И что будет?
— Запечатает камнем ту пещеру на веки вечные. Чтобы ни одна живая душа более в неё войти не сумела. Чтобы и слуха о колдуне том и всех его делах на нашей земле не осталося. Согласен? Исполнишь?
Спросила и на деда глянула, а тот в ответ кивнул, как бы одобряя, мол, верно, матушка, размысила, по уму и правде.
— Согласен, — твёрдо сказал Стёпка. — Исполню.
— Вот и ладно, — кивнула Медведьма.— Вот и славно. Ежели даже и нет в той пещере склодомаса, всё одно следует так сделать, чтобы вход в неё запечатать навек. Колдун тот много нашему роду бед принёс, ещё моя бабка с ним совладать пыталася... Миряна через него жизнь загубила... Она, Миряна-то, моей бабки племянница. Вода в баклажке — особой силы, почти двести лет мы её заговорами заговаривали да отворотами настаивали. Вот и сполним завет предков, пусть не живого колдуна — мёртвого в камне похороним. Со всеми его делами чёрными и помыслами. Даже мёртвый колдун может много бед принести, коли вырвется на свободу то зло, которое он при жизни копил.
— Я исполню, — повторил Стёпка, переглянувшись со Смаклой и подумав, что делать это они будут вместе.
— А когда из ущелья выберешься, тоже водичкой побрызгай... Да всю её там и вылей. Следа тогда и от ущелья не останется. А теперь ступайте. У нас теперь иной разговор пойдёт. Мы тут оженить кое-кого надумали, — заулыбалась Медведьма.
Мальчишек сразу словно веником из комнаты вымело. Все эти свадебные, жениховские да сватовские дела их нисколько не интересовали.
Впрочем, кое о чём Степан гоблина всё же спросил. Ещё в Лосьве, глядя на гоблинов и тайгарей, бурно радующихся чудесному избавлению от весского боярина, он озадачился простым вопросом, который прежде ему почему-то в голову не приходил. А тут ещё и Медведьма, женщина облика странного, племени непонятного, со своим сватовством.
— Скажи, Смакла, а полукровки у вас бывают?
— Энто кто такие? — не понял гоблин.
— Ну-у... Например, наполовину гоблины — наполовину тайгари. Или наполовину вурдалаки — наполовину элль-финги.
— Не пойму чегой-то, — затупил Смакла. — И не видал я таковских... Энто разве токмо у вас людёв из половин склеивают, а у нас даже чародеи такую жуть не осилят. Я бы знал.
— Тьфу! — рассердился Стёпка. — При чём тут склеивают? Я про полукровок тебя спрашиваю. Ну вот, если отец вурдалак, а мать тайгарка — дети у них ведь полукровками будут, так? Или если отец тролль, а мать вурдалачка?
— Ты, Стеслав, допреж как спрашивать, головой сначала поразмысли, — неожиданно выдал Смакла. — А то и не уразумеешь сразу, чего тебе надобно. Не быват у нас никаковских полукровок, и никогда не было. Какого бы роду ни был отец, дети завсегда по матери. У гоблинок — гоблины, у вурдалачек — вурдалаки, у троллей — тролли, у весичанок — весичи.
— Хм-м, — протянул Стёпка. — Понятно. Просто и удобно. Не то что у нас.
— А у вас как?
— Если отец, скажем чёрный, а мать белая, то ребёнок может получиться очень смуглым. Намного смуглее, чем ты.
Удивительное знание ввергло гоблина на несколько минут в самый натуральный ступор.
— Разве ж бывают чёрные люди? — наконец спросил он.
— У нас бывают. Люди с чёрной или тёмно-коричневой кожей. В Африке живут. У них там очень жарко, вот они все и загорели... навсегда.
— Страшные поди?
— С чего это? Нормальные люди, такие же, как мы, только кожа другого цвета. Вот элль-финги у вас, например, жёлтые, а вампиры — серые. Вы же не удивляетесь.
— Ты с высосами неужто встречался, что знаешь об них?
— Высосы? Ха! — покрутил головой Стёпка. — А что — кровь высасывают, значит, высосы. А вампира я в Летописном замке встретил. Оглоком зовут. Его хозяин мне тот оркландский амулет подсунул, помнишь, про который ты говорил, чтобы я его выбросил.
Смакла испуганно уставился на Стёпкину шею, пытаясь разглядеть шнурок, на котором висит вражий амулет.
— Да нет его там, не высматривай. Я его давно снял и весским магам отдал в обмен на одну услугу. Он ведь и вправду был вражеский, кровь из меня сосал... Значит, всё же бывает такое, когда вурдалак, скажем, берёт в жёны гоблинку? Или тролль — вурдалачку?
Смакла покачал головой:
— Быват, но редко. Я об том в замке один раз всего слыхал.
— А почему редко? Запрет, что ли, какой?
— Потому и редко, что кажному отцу хочется, чтобы сын или дочь были его роду племени. Оно, конешно, всё одно родная кровь... Вот ты разве хотел бы сына вурдалака?
— Не знаю, — пожал плечами Стёпка. — Я об этом ещё как-то не думал.
— Вот начнут тебя родители женить, тады задумаешься, — важно проговорил гоблин, и на секунду Стёпке показалось, что Смакла на самом деле гораздо его старше, так серьёзно и знающе рассуждал он о вполне взрослых вещах.
— У нас родители не женят, у нас молодые жён и мужей сами выбирают... — протянул он. Затронутая проблема всё-таки не давала ему покоя:
— Ну ладно. Вот представим, что у тайгаря от жены вурдалачки родился сын вурдалак. Он его любит, но хочет, чтобы его тайгарский род продолжился. С сыном не получилось... Ну, не вышло! Любовь там, шуры-муры... Но ведь его сын может потом взять в жёны тайгарку, и внуки у него будут тайгарями. Род продолжится — и все рады... Чего ты ржёшь?
— У нас про энто дело сказ есть. Нам мамка перед сном сказывала. Про деда Крыжву. Жёнка у него была как есть из вурдалаков. Детей у них было ажно пятеро — четыре девки и парень. На дочерей, понятно, надёжы нет, потому как тоже вурдалаков нарожают, а вот на сына дед Крыжва шибко надеялся. Думал, что тот ему внуков-гоблинов подарит, — Смакла опять захихикал.
— И что? — поторопил его Стёпка. — Чем всё кончилось-то?
— Кончилося тем, что сын его, не спросясь у родителев, взял в жёны троллиху. И дед Крыжва от огорчения тут же и помер.
— Весёлые вам сказки на ночь рассказывали, — только и сказал Стёпка.
А где-то вдалеке, едва слышно, кто-то пропел голосом Высоцкого: "У жирафа вышла дочь замуж за бизона."
* * *
Тем же вечером Стёпка слово в слово выполнил данное себе обещание. По его просьбе Смакла приволок откуда-то старый, ни на что уже не годный элль-фингский доспех, привезённый давным-давно неизвестно кем из похода. Доспех был зачарован степной магией и потому не поддавался ни кузнечному горну, ни молоту. Нельзя его было ни перековать, ни расплавить. Так и ржавел бесславно и бесполезно на чьих-то задворках. Стёпка поставил доспех на чурбачки — получился элль-финг без головы. Вместо оружия ему в рукава всунули палку. Вместо шлема приспособили расколотый чугунок. Пацаны уселись вокруг, ожидая обещанного рассказа и не совсем понимая, для чего нужны все эти непонятные, но очень забавные приготовления.
И Стёпка принялся рассказывать о том, как он ходил в Усть-Лишае в разрушенный Оркулан, как встретил в его подвалах оркимага, как тот напустил на него рыцарей-немороков, как он сражался с ними и всех победил. И для наглядности, для того, чтобы ему наверняка поверили и запомнили и другим потом подробно рассказали, он под конец со звоном и лязгом нашинковал неподдающийся кузнецам элль-фингский доспех на мелкие кусочки. Успех был потрясающий. Звенела сталь, эклитана разила подобно молнии, глаза у гоблинят горели...
Всё испортил Шмыня. Когда восторги утихли, когда пацаны разобрали на память обрезки доспеха, и Стёпка, довольный и усталый, убрал эклитану и спрятал ножик в карман, Шмыня дёрнул его за рукав и неуверенно попросил:
— Слышь, Стеслав. Тебя мамка моя нынче в гости звала. Она и блинов настряпала. Придёшь?
— А чего это к вам-то? — удивился Смакла. — Мы тоже блинами не бедные.
— Так это... — смешался Шмыня. — Нашу Затопу за вашего Свигу выдавать хотят. Нынче мамка баяла. Вот и просят, чтобы Стеслав у нас погостил... Он же ведь... Миряну же ведь расколдовал...
И понял демон, что одним изрубленным доспехом упрямую судьбу не переломишь.
Часть 4
Две половинки демона
Под звон мечей, под лязганье секир
Приняв на плечи долга тяжкий груз,
Ты победишь!.. Не зря же этот мир
Тебя так жадно пробовал на вкус.
Глава первая,
в которой появляются старые знакомые
Как и предсказала Медведьма, уже к полудню следующего дня дождь потихоньку сошёл на нет. И хотя погода установилась самая что ни на есть подходящая для воздушных путешествий, вылететь в Летописный замок мальчишкам удалось не сразу. Потому что, во-первых, улетали же не просто погулять до ужина: Смакла вновь покидал дом, покидал надолго, и неизвестно было, когда он вернётся и вернётся ли вообще. А во-вторых... Во-вторых, опять же благодаря Медведьме, Степана нагнала слава Избавителя и, нагнав, сделала его жизнь вовсе невыносимой. Не осталось избы, в которую его не зазвали бы под тем или иным предлогом, на пироги он уже смотреть не мог без содрогания, а от жаждущих дотронуться до него девиц откровенно прятался. И это ему ещё повезло, что свадьбы здесь играли только по осени. Представить страшно, что пришлось бы ему испытать, занеси его судьба в Горелую Кечу где-нибудь во второй половине местного сентября, который здесь так и назывался — Свадебник.
Встретив как-то после одного особенно утомительного застолья Шмыню, он взмолился:
— Слушай, давай слетаем в этот ваш Мочажный овраг. Посмотрим, что там за нора такая. Вдруг и вправду — тайник разбойничий.
Шмыня потупился, виновато шмыгнул носом:
— Не, Стеслав. Там энто... Не разбойники там. Там батя мой со Стукшей ухорон спроворили. Понесло меня намедни в овраг, а они как раз оттудова шли. Ну и прищучили меня. Ох и бранились, ох, бранились! Мало волосья мне не повыдирали.
— За что волосья-то?
— За про то, что всем об ухороне разболтал. Теперича они в другом месте копать будут.
— А что они там прятать-то собираются? — не мог взять в толк Стёпка.
— Добро наше от весичей притаить хотят. Весичи-то рано или поздно всякожды сюды припрутся. Вот они и надумали ухорон устроить. У нас в Кече уже шибко многие ухороны себе копают.
Вот такие дела. Стёпка, конечно, понимал, что рано или поздно, но весские богатеи всё равно подомнут под себя таёжные деревни. Понаедут с царёвыми грамотками и сядут на хозяйство и владение. Не обязательно они будут столь же наглыми, как Хвалогор и Сдобрень, но скорее всего — ничуть не лучше. И начнётся тогда у здешних гоблинов совсем другая жизнь. И никакие ухороны им уже не помогут.
А о том, как жилось гоблинам в Великой Веси, он был уже наслышан. Впрочем, не только гоблинам. Из года в год бежал деревенский люд в Таёжный улус, спасаясь от крепостной неволи. В одиночку, семьями, целыми деревнями. Заселяли необжитую глушь, оседали, прикипая душой и сердцем к суровому краю. Устраивались надолго, на века... Да только Весь и тут их настигла, дотянула свои загребущие жадные руки.
Смотрел Стёпка на уходящего Шмыню и на душе у него опять было смурно. Он понимал, что ничего не в силах изменить и ничем не может помочь, — и ему это страшно не нравилось. Просто страшно. И подумалось, что неплохо было бы перед возвращением в свой мир оставить Дрэгу младшему слуге. Как бы в наследство. Чтобы они вдвоём охраняли здешнюю тайгу от весичей, чтобы не позволяли всяким гадам угонять людей в постылое холопство. Чтобы были настоящими хозяевами таёжного неба. Пусть не всего, пусть только той его части, что распростёрлась над Горелой Кечей и окрестностями. Главное, что тогда охочим до чужой земли боярам хода сюда не будет. Однако чуть позже, ближе к вечеру, вволю намечтавшись о будущих былинных подвигах юного гоблина и непобедимого дракона, он вынужден был признаться себе, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Никакой даже самый могучий дракон одолеть всех весичей не сумеет. Просто потому, что он один, а их много. Изловят его маги, посадят в клеть да и увезут в Великую Весь, в царский зверинец, государю на забаву. А о том, что в таком случае будет со Смаклой, лучше вообще не думать. Так что как ни крути, а всё же придётся дракона уменьшать.
* * *
И всё-таки они улетели. Не через день, не через два, но улетели. Собрались, распрощались, помахали остающимся, сделали круг над деревней — и Дрэга уверенно взял курс на полувосход. Дракона ни в малейшей степени не напрягал тот факт, что пассажиров на его спине стало больше. Три отрока и котомки со снедью — для могучего зверя невеликий груз. Он и шестерых таких унёс бы, а то и десятерых, ухитрись они каким-то образом разместиться на его сильной спине.
Для того, кто летает на драконах каждый день (для тех же гномлинов, хотя бы), занятие это, наверное, со временем становится привычным и даже скучным. Обыденным. Сел и полетел. И что с того, что под тобой стремительно проносятся леса и поля, что с того, что до облаков можно буквально рукой дотянуться — экая невидаль! Но для Степана, который опытным дракончим себя ещё не считал, каждый полёт был как праздник. И дух захватывало, словно в первый раз (да хоть в десятый!), и кричать хотелось на всю тайгу, и счастье переполняло до такой степени, что, казалось, сейчас сам полетишь — без дракона, без крыльев, обгоняя ветер, за горизонт, в бескрайние дали, туда, где за сопками уже почти видны башни Летописного замка.
В то время как Стёпка чуть ли не пьянел от восторга, спутники его испытывали несколько иные эмоции. Смакла радоваться не спешил, то и дело оглядывался и невесело вздыхал, расставание с роднёй далось ему нелегко. Глукса же, с первых секунд полёта вцепившийся в Смаклу всеми руками и ногами, отчаянно жмурился и долго не решался открыть глаза. Так и летел вслепую часа два. Глянет краешком глаза по сторонам, испугается до умопомрачения и вновь крепко-накрепко стиснет веки. Он никак не мог поверить в реальность свершившейся с ним беды: за какие, скажите, непрощаемые грехи и чьим зловредным повелением так получилось, что он летит на драконе высоко над землёй, и что ежели, скажем, сверзится с него, то шею себе свернёт всенепременно?.. "Вертай назад, Стеслав, не желаю я боле с вами лететь! Вертай назад, кому говорю!" Но Стёпка только смеялся в ответ и дрыгал ногами, делая вид, что пришпоривает дракона: "Напросился с нами, вот и терпи". "И не голоси мне в ухи, — веско добавлял Смакла. — А не то сам тебя с дракона спихну".
