Демоны-исполнители. Все части одним файлом

Часть 1

Летописный замок

Мой друг, причины нет паниковать —

Судьба тебе сдала козырный туз!

И если ты умеешь рисковать,

Ты новый мир попробуешь на вкус.

Глава первая,

в которой всё начинается

Первые дни июня — лучшее время года, это даже объяснять никому не нужно. Занятия в школе уже кончились, а лето ещё не успело как следует начаться, и впереди целых три месяца самой настоящей, самой восхитительнейшей свободы. А когда тебе почти тринадцать, три летних месяца — это всё равно что полжизни и даже ещё больше. И никаких тебе уроков и заданий на дом. И спать по утрам можно сколько влезет. Красота! А если ко всему прочему ожидается ещё и поездка к бабушке в Карелию, с пересадками в Москве и Питере, то жизнь вообще представляется одним большим праздником. И можно пока совсем ничего не делать, а просто валяться на диване и разглядывать потолок, предаваясь всяческим приятным и очень даже сбыточным мечтам.

Стёпка как раз этим и занимался. Лежал на диване и лениво прикидывал, что он возьмёт с собой в поездку, а что придётся оставить дома. И когда у него набрался целый чемодан вещей, без которых в Карелии ну никак не обойтись, в прихожей требовательно брямкнул звонок.

Стёпка сполз с дивана и пошёл открывать. За дверью стоял Ванька, весёлый, конопатый и местами уже немного загорелый.

— Привет, — сказал он, входя. — Что делаешь?

— Ничего не делаю, — признался Стёпка. — Отдыхаю просто.

— И я отдыхаю, — Ванька скинул кроссовки и принюхался. — А у вас пирожками пахнет. С капустой или с яблоками?

— Всякие есть.

— Угости голодного друга.

— Валяй, — сказал Стёпка. — Угощайся сколько влезет.

— В меня много влезет, — честно предупредил Ванька. — Я знаешь какой вместительный. Самому иногда страшно делается.

На Стёпкиной кухне Ванька чувствовал себя как дома. Знал, где стоят кружки, где лежит сахар и как включается чайник. Он не в первый раз здесь пирожками угощался. И не только пирожками. Не бывало ещё такого, чтобы Ванька ушёл от Стёпки, не подкрепившись хотя бы простым бутербродом с колбасой или сыром.

— Пошли на рыбалку, — предложил он, расправившись с четвёртым пирожком. — У меня удочка новая есть. Пятиметровая, с катушкой. Все караси будут наши!

— Пошли, — не очень охотно согласился Стёпка. — Только мне червей копать неохота.

— А мы на хлеб. Мы в прошлое воскресенье с Костяном вот такенных карасей на хлеб ловили. Честное слово!

Стёпка засмеялся:

— А если бы ты, Ванька, был карасём, то тебя можно было бы запросто на пирожки ловить. И даже без крючка.

— Это точно, — Ванька с сожалением посмотрел на заметно уменьшившуюся гору пирожков. — Больше в меня, кажись, не влезет. Я ведь дома зачем-то уже позавтракал. Не знал, что твоя мама пирожки пекла... А можно, я кружку мыть не буду?

— Лентяй ты, Ванес, — сказал Стёпка. — И обжора. Я за тебя её мыть не собираюсь. И вообще — не хочу на рыбалку. Надоело. Пошли лучше к нам на дачу.

— Чего я, спрашивается, не видал на вашей даче? Там же ещё ничего нет: ни малины, ни яблок. Тоска одна зелёная и комары стаями летают.

— В индейцев поиграем. Мне дедушка настоящий лук сделал.

Ванька презрительно сморщил конопатый нос:

— Лу-у-ук... А стрела, небось, всего одна, и та — кривая.

— Сам ты кривой. Стрел, если хочешь знать, навалом. Штук десять. Оперение только приклеить осталось, а то они куда попало летят.

У Ваньки загорелись глаза:

— С наконечниками?

— Ну не с присосками же! Забор почти насквозь пробивают. Сам проверял.

— А дедушка?

— Поругался немного, а потом мишень сделал. Из фанеры. Чтобы я забор больше не портил.

— Мишень — это здорово. Уговорил, — Ванька вытер руки и похлопал себя по животу. — Сейчас отдохну немного от пирожков, и пойдём. Я топорик свой туристский возьму. Он у меня томагавком будет.

В жизни появилась приятная цель, лениться и бездельничать расхотелось. На часах было без двадцати одиннадцать. Самое время для вдумчивой и обстоятельной игры с кровавыми поединками на берегу реки, холодящим душу посвистом стрел, высушенными скальпами поверженных врагов и сытным бабушкиным обедом после всех ратных подвигов.

Стёпка собрался быстро. Сунул в карман тюбик с клеем, чтобы приклеивать оперение, и увеличительное стекло, чтобы добывать огонь, если вдруг очутишься на необитаемом острове. А со складным ножичком он вообще никогда не расставался.

Сытый Ванька тем временем бродил по квартире и разглядывал различные предметы из повседневной Стёпкиной жизни. Просто так разглядывал, из любопытства. Он много раз бывал у Стёпки в гостях и давно выучил его квартиру почти наизусть. Но всё равно совал свой конопатый нос во все углы, надеясь обнаружить что-нибудь новое и интересное. И что удивительно — сегодня ему повезло: он высмотрел на полке в Стёпкиной комнате новую книгу. А сам Стёпка её до того даже и не замечал.

— О! — сказал Ванька. — Что-то новенькое. "Демоны-исполнители". Клёвая книженция! Дай почитать.

— Бери, — великодушно разрешил Стёпка. Он часто давал Ваньке книги и был уверен в нём, почти как в себе. В смысле, что не порвёт, не заляпает кетчупом и вернёт вовремя без напоминаний.

Потом он спохватился и переспросил:

— Стоп! Какие такие демоны? Покажи.

Ванька издалека показал ему обложку книги. Абсолютно незнакомую обложку совершенно незнакомой книги.

— Где ты её взял?

— На полке. Вот тут стояла, рядом с "Хоббитом". А что, нельзя? Жалко стало, да? Ну так и скажи, что зажилил. Во друзья у меня...

— Тормози, Ванес, — сказал Стёпка. — Я эту книгу сам ещё не читал. Я её, если хочешь знать, сам в первый раз вижу. Папа, наверное, купил, а мне не сказал почему-то. Дай-ка её сюда.

Ванька с неохотой протянул ему увесистый томик:

— Во дожили! Сами уже не знают, какие книги у них есть, а каких нет. А человеку уже и посмотреть нельзя...

Книга была красивая, можно даже сказать, шикарная. Толстая, тяжёлая, в тёмно-красном переплёте с золотым тиснением, и сразу видно, что очень дорогая. Рублей пятьсот, не меньше. И когда только папа успел её купить? Вчера вечером он о ней ни слова не сказал, даже не заикнулся. Даже не намекнул. И это было очень странно и на папу совсем не похоже. Может, хотел сказать, но забыл. Но это было ещё более невероятно. Забыть о такой книге папа вряд ли смог бы. Даже если бы очень постарался. Потому что Стёпка держал в руках не какой-нибудь обычный сборник сказок, не скучный детектив или, чего доброго, женский любовный роман. Он держал в руках ту самую книгу, которую непременно следует прочитать, причём сразу же, не откладывая на вечер или на завтра. А если почему-либо не прочитаешь, то потом всю жизнь будешь жалеть и терзаться. Стёпка это сразу понял, да и Ванес тоже ведь не зря в неё обеими руками вцепился. Одно название чего стоит: "Демоны-исполнители". А уж рисунок на обложке...

На окраине дремучего векового леса, под седой раскидистой елью сидел на замшелом валуне кряжистый бородатый воин. Он сидел, тяжело положив руки на колени и опустив лохматую русую голову. Его пластинчатая кольчуга была рассечена в нескольких местах, и из ран сочилась кровь. Его широкий, безжалостно зазубренный меч лежал у ног; его щит, изрубленный в щепу, валялся в стороне; его нож торчал из груди поверженного врага. Враг, разбросав мёртвые конечности, смотрел в небо остекленевшим взглядом... И он был не человек. Гоблин какой-то с красными глазами и трёхпалыми когтястыми лапами вместо рук.

А вдалеке, за лесом, возносились в предзакатное небо зубчатые башни мрачного средневекового замка, и парил над ними длиннохвостый дракон с изумрудными глазами. Какая же сказка без дракона?

Стёпка не первый год жил на свете, книг всевозможных прочёл великое множество и давным-давно понял, что далеко не всегда следует верить ярким обложкам. Бывает такого понарисуют, а откроешь книгу — ну просто невозможно читать! Но сейчас ему хотелось верить, что эта обложка не обманывает. Хотелось верить, что обещаемое удовольствие окажется настоящим удовольствием. Папа ведь плохую книгу покупать не станет. Тем более, такую дорогущую.

Имя автора на обложке почему-то отсутствовало. В другое время Стёпка удивился бы этому, но его подгоняло нетерпение, и он поспешил раскрыть книгу.

На титульном листе красовался опять же дракон. Красивый и злой. Крылья распахнуты, пасть оскалена, когти сжимают крестообразную рукоять узкого меча. И что приятно — не было в драконе ничего от птеродактиля или от летучей мыши. Подобные скелетообразные драконы всегда вызывали у Стёпки "чувство стойкого и непреодолимого омерзения", говоря словами папы. А этот был не такой. Он выглядел живым и тёплым, его хотелось потрогать и даже погладить. Каждая чешуйка на его упругом теле была тщательно прорисована, и казалось...

— Листай дальше, — сказал Ванька прямо в Стёпкино ухо.

Стёпка отметил про себя, что потом обязательно рассмотрит дракончика повнимательнее, и послушно перевернул страницу.

— "Глава первая, — прочитал он. — Таёжное княжество испокон веку защищало северные земли от набегов воинственных степняков. Элль-финги разоряли таёжные деревни и хутора, угоняли в полон гоблинов, брали непомерную дань с троллей, не единожды осаждали Ясеньград, добирались и до Усть-Лишая, однако при всём при том закрепиться за Лишаихой не могли. Не хватало ни сил, ни ярости, ни просто воинской удачи. Таёжные рати рубились отчаянно, стояли насмерть и сами в ответ ходили с мечом и огнём во владения каганов, мстя за разор своей земли. И так продолжалось долго, год за годом, век за веком.

На исходе нынешнего столетия княжество вновь оказалось меж трёх огней. На северо-востоке окреп и возвысился оплот магов-рыцарей сумрачный Оркланд, и Великий Оркмейстер уже готовился двинуть закованные в железо рати за Верхнюю Окаянь.

В степи буквально по отрубленным головам многочисленных братьев пришёл к власти жестокий и честолюбивый каган Чебурза. Ему удалось объединить вокруг своего бунчука почти все элль-фингские племена, и ни у кого не вызывало сомнений, чьим союзником он станет в надвигающейся войне.

На севере тоже было плохо. Великая Весь разгромила Островные княжества, подписала вечный мир с Завражьем и уже в открытую заявляла свои права на таёжные земли. Всегдашний союзник превратился вдруг..."

— Ещё листай, — нетерпеливо потребовал Ванька. — Там картинки должны быть.

— Ты, Ванес, прямо как маленький. Одними картинками интересуешься, — сказал Стёпка с досадой. Ему хотелось дочитать страницу до конца, ему уже хотелось дочитать до конца всю книгу. Потому что больше всего на свете он любил читать именно такие вот книги про гоблинов, магов и драконов, в общем, всё то, что называется волшебным словом "фэнтези". А здесь с первых же строк...

Но Ванька уже вырвал книгу у него из рук:

— Я её первый нашёл. Я картинки хочу посмотреть.

Он перелистнул наугад несколько страниц:

— Во! Я же говорил. Нехилый урод!

Пока Ванька восторженно причмокивал, разглядывая клыкастого косоглазого детину весьма отвратной наружности, Стёпка впился взглядом с соседнюю страницу:

— "...слуга чародея Серафиана пронырливый гоблинёнок по имени Смакла. Дельце, задуманное им, в случае неудачи грозило такими крупными неприятностями, что, попавшись, проще было сразу сигануть головой вниз в заброшенный Жабий колодец.

Смакла, однако, в успехе не сомневался. Он неспроста выбрал именно эту ночь. Чародей пропадал в обсерватории, разглядывая никому не нужные и со всех сторон бесполезные звёзды, ученики давно разошлись, слуги частью спали, частью бражничали в подвале у старого Жварды.

Неслышной тенью проскользнув по этажу и без труда ухитрившись не попасться на глаза ни одному чародею, Смакла проник в комнату хозяина и осторожно притворил за собой дверь. В комнате было темно. Он на ощупь добрался до стола и взгромоздился на стул.

На стенах перекликались стражники; сменившийся дозорный протопал по лестнице, громко и устало бряцая латами; где-то внизу вкрадчиво и неустанно долбили камень гномы, пробивая в стенах замка ещё один тайный ход. Никому не было дела до младшего слуги. Смакла помедлил немного, прислушиваясь, затем звонко щёлкнул пальцами. Так всегда делал чародей, приказывая свечам зажечься. И они всегда зажигались. Однако безродному младшему слуге благородные магические свечи подчиняться не пожелали. Ни с первого раза ни со второго. Устав щёлкать пальцами, Смакла прошипел нехорошее гоблинское ругательство и вытащил из кармана безотказное дедово огниво. Иногда проще бывает обойтись без чародейства.

По стенам комнаты заплясали причудливые тени, таинственно сверкнуло лезвие прикованного к стене древнего людоедского меча; в прозрачной глубине отвечай-зеркала показался на миг знакомый силуэт.

Смакла по сторонам не смотрел. Он каждое утро воевал в этой комнате с пылью и его давно не интересовали ни меч, ни зеркало, ни прочие диковины, не имеющие на его взгляд ни малейшей ценности. Смаклу интересовал лежащий на столе манускрипт. Собственно, ради него он и пришёл сюда в столь поздний час. Чародей опять забыл спрятать рукопись, над которой неустанно трудился последние два года. "Практическое руководство по составлению вызывающих магических формул высшего порядка и настоятельные рекомендации по их безопасному применению".

Необразованный Смакла ведать не ведал, что это за такие страшные рекомендации и для чего они требуются чародеям, но он очень даже хорошо знал, какое именно заклинание ему нужно отыскать. Он заранее подсмотрел его через плечо чародея, когда тот в задумчивости разговаривал сам с собой, вспоминая правильную постановку пальцев в охранительном магическом жесте. Жест Смакла не запомнил, что его ничуть не смущало, ему нужно было другое, и он твёрдо намеревался это другое нынче же ночью получить.

Он открыл книгу, отыскал, осторожно перекидывая пергаментные листы, нужное место, нашёл приметную букву "Ши" и прочитал заклинание по слогам три раза подряд, шевеля от напряжения губами и мучительно морща лоб. Ни одна душа в замке не ведала о том, что маленький слуга чародея умеет читать научные тексты, написанные на редком древнезавражском языке, даже сам всезнающий Серафиан, похоже, не догадывался об этом. Смакла ревностно хранил свою, далеко, впрочем, не единственную тайну".

И на этом страница кончилась.

— Не бубни! — сказал Ванька, убирая книгу в сторону.

Стёпка с трудом вернулся из тёмной комнаты чародея в свою светлую и совсем не таинственную квартиру и посмотрел на друга. Перед глазами у него отчётливо стояла комната чародея Серафиана.

— А? Чего?

— Не-буб-ни! — громко и по слогам повторил Ванька.

— Разве я бубню?

— А то! Тыр-быр-тыр-быр! Я больше половины не разобрал. Ты уж извини, но диктора из тебя не получится. Это я тебе как друг сейчас говорю.

— Очень мне надо диктором становиться. Я дочитать хочу. Интересно же.

— Интересно, — не стал спорить Ванька. — Только я теперь лучше сам читать буду.

Он открыл следующую страницу и начал читать. И тоже почему-то вслух. Стёпка не любил, когда ему читают вслух, но пришлось смириться. Сначала Ванька читал вполне нормально, но затем распалился и перешёл чуть ли не на крик, что, впрочем, было не удивительно. Просто он по-другому читать не умел, он и в классе всегда так читал, и Евгения Михайловна очень его за это любила и на всех праздниках поручала ему произносить торжественные стихи, от которых Стёпку, например, всегда начинало коробить и хотелось убежать куда-нибудь подальше. Вот и сейчас у Ваньки непроизвольно сработала эта дурацкая школьная привычка.

— "Заклинание было короткое, и Смакла запомнил его быстро. А длинное и запутанное пояснение читать не стал. Ему и без того всё было понятно. Вытащив из-за пазухи украденную у заезжих колдунцов полоску ворожейной бумаги, он уколол щепкой указательный палец правой руки и начертил кровью на бумаге красивый магический знак притяжения. Потом Смакла поджёг бумажку в пламени свечи и, пока она горела, громко и отчётливо произнёс страшные слова: "Шабургасса, махравасса, забурдынза, шынза, мынза! Явись передо мной потусторонний демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени, восьмого порядка! Явись и покорись, исполни и исчезни! Чебургунза, перемунза, лахривопса, хопса, хопса!"

Всё это Ванька проорал с нечеловеческим выражением, а магическую абракадабру прочёл и вовсе неподражаемо, подвывая и театрально закатывая глаза. Только на "хопсе, хопсе" не выдержал и захихикал. Стёпка тоже засмеялся, очень уж забавно звучало это заклинание в "торжественном" Ванькином исполнении.

И сразу после этого начались никем не ожидаемые странности.

Сначала что-то громко ударило над их головами, загудело что-то так, что даже стёкла в окне испуганно задребезжали в ответ.

Бум-м-м!!!

Словно на чердаке шарахнули вдруг изо всей силы в огромный колокол — и вибрирующий низкий гул поплыл над посёлком, над крышами, за Енисей, пугая собак и птиц, и заставляя прохожих удивлённо оглядываться...

Вот только Стёпка совершенно точно знал, что у них на чердаке никакого колокола нет и быть не может, ни огромного, ни маленького. Потому что... ну кому нужен колокол на обычном чердаке обычной двухэтажки?

— Эт-то что такое? — спросил шёпотом Ванька, с опаской глядя в потолок.

Стёпка хотел пожать плечами — и не успел. Потому что сразу после Ванькиного вопроса его крепко и больно схватил кто-то очень большой. И совершенно невидимый. Может быть, это был даже не кто-то, а что-то.

Нечто!

НЕЧТО ИЗ НИОТКУДА!!!

И оно, это ниоткудовское нечто, схватило его сразу всего своими невидимыми, но очень сильными руками (или лапами!) и потянуло к себе. Потянуло не назад, не вперёд и не в сторону, а как-то по-особенному ВНУТРЬ.

Стёпка испугался. Больше того — он перетрусил. "Мама!"— хотел он крикнуть, и не смог. Даже рот открыть не смог. Ему было больно. Его сжимало с такой нечеловеческой силой, с такой злобой, что у него внутри отчётливо захрустели какие-то важные для жизни кости. Дышать сразу стало нечем, в глазах потемнело, в висках заломило, рёбра острыми концами упёрлись прямо в сердце, в животе образовалась жадная сосущая пустота. И эта пустота звала его, ждала его, разрасталась и готовилась поглотить.

"Что это?! Кто это?! Не хочу! Не буду!"

Неведомая сила тянула его уверенно и неотвратимо и её совершенно не интересовало Стёпкино нехотение. Он попался, он стал добычей, и он был обречён. Однако он был довольно крупной добычей, и сразу утащить его ВНУТРЬ эта сила, видимо, не могла. Её это очень сердило, и она в бешеном нетерпении дёргала полузадохнувшегося Стёпку, чтобы он поскорее к ней туда втянулся, и Стёпкины зубы при каждом рывке звучно щёлкали, рёбра трещали, а босые ноги отрывались от пола.

А Ванька, как ни странно, ничего не замечал. Он безмолвно таращился в потолок и был похож на древнегреческую статую. Помогать задыхающемуся в шаге от него Степану он даже и не думал. Он, честно говоря, вообще сейчас ни о чём не думал. Время настолько замедлило ход, что для него почти совсем остановилось.

Никогда ещё Стёпке не было так плохо и так страшно. Он погибал. Погибал среди бела дня, в собственной квартире, в первые дни каникул, в самом расцвете сил и лет. И почувствовав всем своим полузадушенным существом, что спасения нет и что его вот-вот окончательно и безвозвратно утянет в жуткое КУДА-ТО, он в последнем усилии вцепился в Ваньку так же крепко, как неведомая сила вцепилась в него самого.

Потревоженное время нехотя сдвинулось с мёртвой точки, шестерёнки мировых часов завертелись, и Ваньке волей-неволей пришлось принять самое деятельное участие в творящемся рядом с ним безобразии. И сделал он это с присущей ему изобретательностью: дико заорал во весь свой неслабый голос, выронил книгу и принялся отдирать от себя Стёпкины руки. И у него при этом было такое лицо, как будто на него набросился в тёмном подъезде кровожадный маньяк-людоед, только что сжевавший парочку соседских старушек и возжелавший заесть их аппетитным школьником.

— Уйди, дурак! Отцепись от меня! А-а-а!

Но Стёпка отцепляться не хотел ни в какую, потому что упитанный Ванька был для него как якорь: отпустишь — сразу унесёт.

А наглая потусторонняя сила не унималась, она всё тянула и тянула — теперь уже двоих, — и Стёпка на себе очень хорошо ощутил, что чувствует джинн, когда ему против воли приходится просачиваться в бутылку через слишком узкое горлышко.

Ванька был тяжёл, но даже его немалый вес, основательно усиленный пирожками, отсрочил развязку всего лишь на несколько жалких секунд. Очередной мощный рывок сломил наконец сопротивление мальчишек. Комната исказилась самым чудовищным образом, распухла вдруг до немыслимых размеров; потолок унёсся в неразличимую вышину, пол провалился вниз, и — ЧПОК!!! — такой привычный, надёжный, обжитый и такой, как оказалось, любимый мир почти беззвучно лопнул мыльным пузырём.

Из залитой солнечным светом комнаты мальчишки попали в непроницаемый мрак потусторонья, ни лучика света не было в котором, ни слабейшего мерцания далёкой звезды, ни намёка на твёрдую землю под ногами. Ванька уже не вырывался, он всеми четырьмя конечностями вцепился в Стёпку, а Стёпка, само собой, точно так же вцепился в Ваньку. Пожелай кто-нибудь сейчас оторвать их друг от друга — ни за что не оторвал бы. Неуловимую долю секунды они висели во мраке... Потом удерживающая их сила вдруг исчезла, и они полетели вниз, крутясь и крича от ужаса, и падали они всё глубже и глубже и никак не могли хоть куда-нибудь упасть.

А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

А в опустевшей столь неожиданно комнате осталась лежать на полу выроненная Ванькой книга. Она лежала обложкой вверх, и рисунок на обложке был уже совсем другой, и название почему-то тоже изменилось... Только некому было это заметить и некому было этому удивиться.

Глава вторая,

в которой демоны встречаются с гоблином и узнают, что они демоны

Падать страшно всегда — даже с дивана на пол. Падать же вот так, провалившись среди бела дня в бездонную запространственную дыру, которой просто не должно существовать по всем законам физики и правилам геометрии, в тысячу раз страшнее. Особенно, если это падение застало тебя врасплох, и ты не успел к нему морально подготовиться. И пусть тугой воздух не свистит в ушах и не рвёт в клочья одежду, и не видна внизу стремительно приближающаяся земля, — всё равно душа обмирает до бесчувствия, а сердце вот-вот остановится навсегда.

Они падали долго, может быть, целую вечность. Летели куда-то вниз, надрываясь в отчаянном крике. Наорались, что называется, от души и на всю оставшуюся жизнь. Не каждому мальчишке в наше время удаётся так поорать. Стёпке с Ванькой удалось.

Падение прекратилось незаметно и, к счастью, совсем не так, как обычно прекращаются все нормальные человеческие падения. Не было ни удара, ни хруста сломанных костей, ни (вот удача!) мозгов на асфальте. Просто мир остановился, перестал вращаться, тела обрели привычный вес... И всё кончилось. Очень тихо и спокойно. Однако мальчишки по инерции ещё некоторое время продолжали самозабвенно голосить, обхватив друг друга в предсмертном, как им казалось, объятии и отчаянно жмурясь, чтобы не увидеть ненароком что-нибудь страшное.

Потом до них дошло, что надрываться, в общем-то, не из-за чего, поскольку они уже почему-то никуда не падают, а преспокойно стоят на твёрдом и холодном полу — или земле? — и всё у них на месте: и руки, и ноги, и головы. А если нет падения, то и орать получается незачем. Стёпка замолчал первым. Ванька ещё немного позавывал для порядка, но вдохновение уже кончилось, и он тоже замолк. И сразу же у обоих возникло устойчивое ощущение, что на самом деле они никуда не падали, и весь только что случившийся ужас им просто почудился.

Нужно было что-то предпринимать. Стёпка после недолгого колебания решился открыть глаза. И открыл. И ничего сначала не увидел. Вокруг был всё тот же пугающий мрак. Перед глазами плавали назойливые фиолетовые круги. И ещё что-то смутно мерцало несколько левее и ниже Ванькиного плеча. Стёпка помотал головой, проморгался, и круги исчезли, а мерцание обрело резкость и превратилось в трепещущий, чуть потрескивающий огонёк, под которым желтовато светилась подтаявшая неровная верхушка толстой свечи.

"Откуда здесь взялась горящая свеча? И чем это так неприятно пахнет? Это не моя комната! Значит, мы всё таки в самом деле куда-то провалились. Значит, не почудилось!"

Помещение, на холодном каменном полу которого они сейчас стояли, разглядеть целиком было невозможно. Угадывались во мраке какие-то угловатые деревянные шкафы, что-то похожее на проём окна, массивные балки низкого потолка. Стёпка поводил глазами по сторонам, затем остановил взгляд на столе. Стол был очень массивный и широкий. На нём лежала стопка больших старинных книг, и стояли в грубоватом витом канделябре три свечи: одна из них горела, а от двух других поднимались вверх тонкие струйки дыма.

За столом сидел съёжившийся лохматый человечек. В его испуганных глазах отражался огонёк свечи — в каждом глазу по огоньку.

Человечек молчал. И Стёпка молчал. Так они и молчали, глядя в неописуемом изумлении друг на друга. Потом человечек моргнул и стал потихоньку сползать под стол, собираясь, видимо, спрятаться там от невесть откуда появившихся гостей.

"Ты кто?" — хотел спросить Стёпка, но из его пересохшего горла вырвался лишь нечленораздельный хрип. Стёпка с трудом сглотнул и прокашлялся.

Человечек вздрогнул, заслонился ладошками и возопил вдруг тоненьким голоском:

— Горе мне, неумелому, горе! Пощади, о демон, что по недомыслию своему нарушил спокойное течение твоей жизни!

— Ты кто такой? — на этот раз горло Стёпку не подвело.

Человечек кулем вывалился из-за стола, бухнулся на колени и с силой ударился лбом об пол:

— О пощаде смиреннейше молю! Не губи, смилуйся!

Ненормальный какой-то, подумал Стёпка, на побирушку похож, и голос противный.

Ванька наконец тоже осмелился открыть глаза. Но так как он стоял спиной к столу, он увидел только большую двухголовую тень на стене.

— Кто это кричит? — спросил он шёпотом.

— А я почём знаю, — сказал Стёпка. — Псих какой-то на полу валяется. О пощаде просит.

Ванька оглянулся. Человечек как раз боязливо поднял голову. Увидев две пары смотрящих на него глаз, он простёр вперёд руки и завопил с ещё большим усердием:

— Яви свою милость, о двухголовый! Прости великодушно слугу неразумного!

— Сам ты двухголовый, — прохрипел Стёпка.

Ему надоело стоять в обнимку и он стал отдирать от себя Ванькины руки. Ванька слабо сопротивлялся — ему всё ещё было не по себе.

Ужасный двухголовый демон разрывал сам себя на две половинки! Зрелище не для слабонервных. Человечек обречённо взвыл, уткнулся лицом в колени и закрыл голову руками.

Стоять босиком на холодном каменном полу было не очень-то приятно. Избавившись кое-как от цепких Ванькиных рук, Стёпка шагнул и невысокому прочно сбитому табурету и уселся на него, поджав под себя ноги. Пламя свечи затрепетало и качнулось в сторону, словно испугалось, что его сейчас погасят.

Ванька остался стоять на месте "приземления" и выглядел пень пнём, что с ним, впрочем, довольно часто случалось, особенно на уроках литературы.

— Где мы? — спросил он, испуганно глядя на Стёпку. — Что это такое было?

Стёпка в ответ только плечами пожал. Он и сам ничего не мог понять, и потому у него в животе слегка подсасывало, и хотелось поскорее увериться в том, что всё будет нормально и ничего плохого не произошло, и что вообще это жуткое падение им просто почудилось.

Человечек на полу понимал, наверное, всё. Он судорожно вздохнул, но объяснять почему-то ничего не захотел. Боится, подумал Стёпка, неужели это мы его так напугали? Он прислушался к себе: страха в нём уже не было, страх куда-то ушёл, только в голове слегка шумело. Вначале, когда Стёпку схватило и поволокло, он, что и говорить, здорово перетрусил, перепугался так, что неприятно и вспоминать. Зря, видимо, испугался, ведь ничего страшного с ним пока не случилось. Ну, угодили куда-то. Ну, покричали. Сейчас подумаем, оглядимся и разберёмся... может быть.

Он посмотрел на высокий потолок, не провалились ли они, в самом деле, в подвал? Нет, не провалились. Никаких подходящих отверстий в грубом, с выступающими рёбрами поперечных балок потолке не наблюдалось. Тогда что? Неужели нас похитили какие-нибудь... неизвестно кто? Но зачем мы им нужны? И как бы они нас смогли похитить из закрытой квартиры? Нет, так не бывает! Не бы-ва-ет, и делайте со мной, что хотите! Бред это всё, кошмар и сон! Только что собирались с Ванесом к дедушке на дачу, вот и стекло увеличительное в кармане джинсов лежит и ножичек тоже; только что всё было просто и понятно. И вдруг — на тебе! Шмяк, бряк, сюрприз. Получите и распишитесь.

— Это всё из-за тебя! — сообразил наконец Ванька. Его, видимо, терзали сейчас те же мысли и сомнения. — Расселся тут! Ты зачем набросился на меня, как психованный? Озверел совсем, да?

Спорить с ним Стёпке не хотелось. Настроения не было. У Ваньки всегда так: виноват тот, кто первым на глаза попадётся. А подумать хорошенько терпения не хватает.

Между тем совсем рядом находился человек, который мог ответить если не на все вопросы, то хотя бы на самые важные. И сидел этот человек тише воды ниже травы и даже почти не дышал. Дрожал только очень сильно и зубами постукивал.

— Тебя как зовут? — спросил его Стёпка, потому что надо же было с чего-то начинать разговор.

Человечек ещё сильнее вжал голову в плечи и ничего не ответил.

— Ты оглох, что ли? — взъярился Ванька. — Разговаривать умеешь?

Человечек часто закивал, по-прежнему не поднимая глаз. Было в его трясущейся фигуре что— то жалкое, какая-то забитая рабская покорность. Неприятно даже было на него смотреть.

— Ну и отвечай тогда на вопрос! Имя твоё как?

— Смаклой меня зовут, — проскулил человечек.

— Сма... Что-о-о? — Ванька широко открытыми глазами уставился на Стёпку, и они уже хором вскричали:

— Как ты сказал?!

— Пощади, о раздвоившийся! — заголосил человечек, проворно уползая под стол. — Нету в том моей вины! Это меня деда так назвал! Не губи!

— Врёшь! — страшно прошипел Стёпка. — Врёшь, гад!

— Костями предков моих клянусь, правду говорю! — сквозь слёзы возразил человечек. — Смакла я, Смакла! Серафианов младший слуга. А теперь твори со мной, что пожелаешь! Ничего боле не бою-у-у-усь! — но из-под стола не вылез.

Стёпку с размаху окатила жаркая волна, а потом ещё одна — холодная. В голове сделалось ясно и звонко. Всё разом встало на свои места: и неизвестная книга, и заклинание, и сумасшедшее падение неизвестно куда, и комната эта чужая со свечами... Этого не могло быть, но это было!

СВЕРШИЛОСЬ!

ПРОИЗОШЛО!

С ним произошло, на самом деле, взаправду, не во сне! Он закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание, чтобы унять бешено колотящееся сердце. В груди набухало невыразимое никакими словами пронзительное ощущение огромного счастья. "Всё, сейчас я умру, — подумал он, воспаряя над табуретом, — а говорили, что чудес не бывает". И даже он сам в это почти поверил. А они бывают!

БЫВАЮТ!!!

Стёпка даже засмеялся от небывалого восторга. Это ж надо — угодить в книгу, вернее, в мир, описанный в той, непонятно откуда взявшейся книге. В сказочный мир, в мир фэнтези, в мир магов, колдунов, гоблинов, драконов и чудес! По-настоящему угодить, взаправду, не во сне, не в мечтах, а живьём! Ха-ха!

Он поверил в это сразу и окончательно. Ни на секунду не засомневался. Уж очень ему хотелось в ЭТО поверить. Он прочитал так много сказочных и фантастических повестей, столько раз мысленно переносился в выдуманные миры и страны, так часто мечтал оказаться в них наяву, что теперь ему ничего не стоило принять реальность свершившегося с ним чуда: ну наконец-то произошло! С ним произошло! Дождался! А то ведь казалось, что уже никогда-никогда...

Он протянул руку и коснулся стола. Осторожно, словно боялся спугнуть. Стол был настоящий, кажется, дубовый, очень внушительный, весь в трудовых шрамах — порезах и подпалинах. И всё вокруг тоже было настоящее и совсем не походило на сон или бред воспалённого воображения. Эти стопки тяжёлых манускриптов, эти восковые свечи, незнакомые будоражащие воображение запахи, грубый табурет, каменные плиты пола, непроглядная ночь за узким зарешечённым окном, Смакла, наконец, притаившийся под столом, — всё убеждало Стёпку в том, что они действительно попали... куда-то. Интересно, куда? Книгу он прочитать не успел и совершенно ничего об этом мире не знал, кроме нескольких названий. Таёжное княжество, Великая Весь и что-то там ещё. Но с другой стороны, может, это и к лучшему. Будет что узнавать и чему удивляться.

До Ваньки тоже постепенно начало доходить.

— Это мы что?.. — промямлил он. — Это мы куда? Туда, что ли?

— Туда, туда, — успокоил его Стёпка, поудобнее устраиваясь на табурете. — Куда же ещё!

— Почему? — Ванька иногда бывал на удивление тупым.

— Заклинание надо было потише читать.

— А я знал?!

— Теперь будешь знать.

— А если мне это не нравится? — не слишком решительно попробовал возмутиться Ванька.

— Ха-ха! — безжалостно сказал Стёпка. — Скажи ещё, что ты к маме хочешь.

— Кроссовки хочу, — пожаловался Ванька. — Ногам холодно, а у них тут ковров нет. Ходи теперь босиком, простудиться можно.

Он вдруг сильно ущипнул себя за щёку, так что даже слёзы на глазах выступили. Потом подумал и ущипнул себя ещё и за ухо. Для верности. Только ничего у него не получилось: он не проснулся.

Стёпка щипать себя не собирался. Во-первых, больно, а во-вторых... Во-вторых, вдруг возьмёшь и в самом деле проснёшься! И не будет тогда никакого волшебства, никакого приключения, а одно сплошное разочарование и сожаление, что всё так быстро и неинтересно кончилось. Щипай потом себя хоть защипайся... Нет уж, даже если это и сон, лучше пока не просыпаться и досмотреть до конца.

В комнате было не только темно, но ещё и очень тихо. Дома, например, такой тишины никогда не бывает. Там всегда что-нибудь шумит, холодильник на кухне работает, соседи за стеной ругаются, доносится с улицы гул проезжающих машин, самолёты иногда пролетают. А тут... Стёпка изо всех сил прислушался и не услышал ровным счётом ничего. Словно вату в уши натолкали.

— Тихо как, — прошелестел и Ванька, испуганно тараща глаза в дальний угол, где, как ему почудилось, притаился во мраке кто-то страшный.

Стёпке от такой ненормальной тишины стало неуютно. Приключение приключением, а бояться он пока ещё не разучился. Ему захотелось зажечь потухшие свечи. У него не сразу это получилось, всё же он не привык пользоваться такими древними средствами освещения. Горячий воск ощутимо обжигал пальцы, и Стёпка ещё раз убедился в том, что вокруг них никакой не сон, а самая взаправдашняя явь. Так что зря Ванька себя щипал.

Сразу сделалось заметно светлее. Одна свеча тлела еле-еле, а три — горели ровно и весело. Как лампочки. Свечи были магические, это Стёпка сразу понял, потому что какими же ещё свечами мог пользоваться чародей?

И при ярком свете трёх магических свечей в комнате чародея Серафиана обнаружилось множество интереснейших вещей. Они словно выступили из темноты, обретя очертания, размер, цвет и блеск... и разглядывать их можно было бесконечно.

В дальнем углу никто, разумеется, не таился. Просто стояли у стены высокие рыцарские латы без шлема, без левой руки и с большой оплавленной дырой в выпуклой нагрудной пластине. В неровном свете свечей латы казались живыми, они словно переминались с ноги на ногу и устало поводили плечами.

— Вот это да! — тут же восхитился Ванька. — Вот это мне нравится!

Прямо напротив стола висел на длинной цепи двухметровый меч с неимоверно древним, безжалостно выщербленным волнистым клинком. Людоедский меч! Багровые отблески пробегали по нему от рукояти до кончика и стекали на пол тяжёлыми каплями. Под мечом, на неровных каменных плитах уже расползлась приличная бурая лужа. Кровь съеденных пленников, кровь невинных жертв и незадачливых смельчаков, пытавшихся и не сумевших победить злодея в честном бою.

Стёпка сморгнул — и наваждение исчезло. Не было ни капель, ни крови... Померещилось.

У окна на специальной подставке стоял тяжёлый арбалет с мудрёным механизмом взвода и ослабленной тетивой из драконьих жил. Почему-то Стёпка решил, что жилы именно драконьи. Выточенный из тёмного дерева, отполированный руками и временем, прекрасный в своей завораживающей мощи, арбалет так и просился в руки. Толстые стальные болты с широкими и очень длинными наконечниками лежали рядом — бери и заряжай. Только тетиву натяни, если сил хватит.

Сердце какого мальчишки не дрогнуло бы при виде настоящего боевого арбалета, настоящих рыцарских доспехов и взаправдашнего людоедского меча? Сразу забылся и испуг, и жуткое падение в никуда, и холодный пол под ногами. Ради такого можно и пострадать.

— Как думаешь, далеко бьёт? — спросил Ванька, лаская жадным взором лакированное арбалетное ложе с вырезанной на нём волчьей головой.

— Да уж, наверное, не близко. Видишь, какой здоровенный. Спорим, тебе такой не удержать.

— Ха! — отмахнулся Ванька. — Одной левой. Я батину вертикалку спокойно держу, а она, знаешь, какая тяжёлая.

— Стрельнуть бы, — у Ваньки руки чесались опробовать это чудо средневековой оружейной техники. Куда там дедушкину "настоящему" луку с тетивой из обыкновенной лески!

Впрочем, оружия в комнате было не так уж и много. Всё-таки здесь чародей обитал, а не воевода какой-нибудь, прославленный в боях и сечах. Главным сокровищем Серафиана — это сразу бросалось в глаза — были книги. Вот их-то в комнате имелось как раз много, очень даже много. На столе, на полках, на стульях, в нишах и просто на полу вдоль стен лежали, стояли, валялись и громоздились десятки и десятки книг. Книги в толстых переплётах из свиной кожи с бронзовыми застёжками и без; книги, зачитанные чуть ли не до дыр и совсем новые, только что вышедшие из-под пера переписчика; книги изрядно попорченные крысами и даже огнём; книги большие и маленькие, тонкие, толстые и невероятно толстые; книги, которыми постоянно пользовался чародей, творя заклинания и удивительные магические превращения... И Стёпка проникся уважением к хозяину комнаты, который был, сразу видно, не только очень образованным человеком, почти профессором или даже академиком чародейных наук, но ещё и храбрым воином. Судя по доспеху, чародей Серафиан побывал не в одном бою и получил немало тяжких ран. Вон какая жуткая дыра зияет в нагрудной пластине. Словно бронебойным в упор шарахнуло. И как он только ухитрился выжить после такого попадания. Без магии, разумеется, не обошлось. Да и людоедский меч, можно поспорить, тоже неспроста здесь висит. Наверное, сам Серафиан этого людоеда и победил, а меч на память себе оставил, как честно добытый в бою трофей. Настоящие чародеи всегда так делают.

Стёпка взял с полки первую попавшуюся под руки книгу, раскрыл наугад, поразглядывал с минуту непонятные крючковатые каракули, ничего, разумеется, не понял, перелистнул ещё несколько сделанных из непривычно грубой бумаги страниц... И ему вдруг стало до того не по себе, до того неуютно и страшно, что он захлопнул книгу и поскорее поставил её на место, словно это не книга была, а жаба какая-нибудь или змея ядовитая, которую он по ошибке схватил, и она его едва не укусила. Не сразу до него дошло, что эта книга специально так заколдована была, чтобы её кто попало не открывал и не читал. И на другие книги тоже, видимо, было наложено какое-то заклятие, потому что у него пропало всякое желание не то что открывать их, а и даже просто разглядывать. И когда он нарочно, для того, чтобы уж наверняка убедиться, дотронулся до корешка лежащей на краю стола другой книги, ему опять показалось, что она сейчас вцепится в его палец острыми зубами. Он в испуге отдёрнул руку, затем осторожно вытянул шею и попытался прочитать название. "Яды и противоядия" было написано на обложке затейливой вязью. Понятно почему чародей защищает такие книги заклинаниями.

А вот Ваньку и без защитных заклятий не интересовали чародейские книги. Его интересовал людоедский меч, тем более что разглядывать его не мешали никакие заклинания. Ванька ходил вдоль меча, оценивающе причмокивал, покачивал головой, сверкал глазами, но рукам пока воли не давал, хотя видно было, что ему до смерти хочется потрогать это потрясающее орудие убийства.

Младший слуга, как залез под стол, так и сидел там, не подавая, как говорится, никаких признаков жизни. Даже зубами перестал стучать. Словно испарился или просочился в подпол.

— Эй, хозяин! — окликнул его Стёпка. — Ты куда пропал?

Смакла под столом тяжёло вздохнул, но не отозвался. Он, бедняга, уже было решил, что ужасные демоны о нём забыли, а теперь выяснилось, что нет, не забыли. И он опять застучал зубами. С той самой минуты, когда после заклинания в комнате что-то завыло, загудело и появилось вдруг из ниоткуда кошмарное двухголовое чудовище, орущее дурным голосом, а вовсе не тот безобидный бесплотный демон, на которого было рассчитано по мнению Смаклы заклинание, — с той самой минуты гоблин пребывал во власти неописуемого ужаса. Он уже тысячу раз покаялся, что затеял столь опасное, как выяснилось, дело, что ему вообще пришло в голову вызывать втихомолку демона, и теперь, таясь под столом, об одном лишь молил он всех своих предков до двунадесятого колена — чтобы они помогли ему выбраться из этой передряги живым и по возможности невредимым, и ежели помогут, то он никогда, никогда боле... Даже не взглянет, даже не помыслит...

— Смакла! — требовательно повторил Стёпка. — Я ведь знаю, что ты здесь. Вылазь!

— Не вылезу! — прошелестело из-под стола.

— Почему?

— Боюся!

— Видали! — возмутился Ванька, отрываясь на миг от созерцания чудовищного меча. — Боится он! Как без спросу в чужие книги нос свой неумытый совать и заклинания всякие нехорошие говорить, так он смелый! А как отвечать за свои дела, так он боится, видите ли! Вылазь сейчас же, а не то как сделаю с тобой сам не знаю что!..

— Я не хотел! — с непритворным отчаянием воскликнул Смакла.

— А мы хотели? Вылазь, кому говорю!

— Вы меня пожрёте!

Ванька только фыркнул в ответ:

— Вообще-то мы гоблинами не питаемся... Но если ты и дальше будешь упрямиться, можем и сожрать.

— Ладно, вылезу, — Смакла завозился и послушно выполз на четвереньках из-под стола, бормоча что-то непонятное, наверное, какое-то заклинание, защищающее от злобных демонов. Словно побитая собака дополз он до середины комнаты и замер, пряча глаза.

— Ты чего трясёшься? — спросил Ванька весело. Свой собственный испуг он уже напрочь забыл. — Боисся?

— Знамо, боюся, — Смакла ещё сильнее застучал зубами.

— А чего ты боисся? Неужели мы страшнее тебя?

— Знамо, страшнее. Все демоны шибко страшные, о двух... о раздвоившийся.

— Какие же мы демоны? — удивился Стёпка, повертев перед собой свои обычные — без когтей, без чешуи и шерсти — руки.

— Знамо, какие. Демоны-исполнители. Сусчества суть потустороннешние, — пояснил Смакла. Он осторожно раздвинул пальцы и одним глазом посмотрел на Ваньку.

Ванька показал ему язык.

У Смаклы отвисла челюсть. Стёпка испугался, что гоблин сейчас упадёт в обморок, но Смакла в обморок не хотел. Некоторое время он отрешённо смотрел на Ваньку, потом в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Потустороннешние, — повторил он уже совершенно другим голосом. — Исполнители.

Вскочив на ноги, он метнулся вдруг к столу и уткнулся в раскрытую книгу, разом забыв о присутствии страшных демонов, которых только что боялся чуть ли не до потери сознания.

— "...демон — сусчество суть постусторонн... нешнее, являясь сус... суб... танцией неодушелвённой, воли собственной иметь не могёт и потому подчиняться обязан вызвавшему его, аки... аки пёс преданный, и выполнять должон все его пожелания со всяческим рвением и умением в пределах своего могусчества и компе... конте... нтеции." Во как!

С трудом прочтя этот маловразумительный на Стёпкин взгляд текст, Смакла облегчённо вздохнул, вытер со лба пот и рухнул на стул. Страха в нём как не бывало. Словно вдруг подменили его. Словно бы и не он несколько минут назад стучал под столом перепуганными костями. И теперь Стёпка смог разглядеть его получше.

Смакла был не просто младший слуга. Он был мальчишка. Причём, он был младше своих гостей года примерно на два и имел отчётливую азиатскую внешность, примерно такую, как у Стёпкиного соседа и хорошего друга Витьки Юктешева, который по национальности являлся наполовину хакасом наполовину калмыком. У Смаклы было довольно приятное, слегка лукавое лицо проныры, страшно чумазое и словно бы нарочно вымазанное сажей. Жесткие нечёсаные волосы торчали во все стороны в "художественном беспорядке", как сказала бы мама, доведись ей встретиться со Смаклой лицом к лицу. Под густыми бровями сверкали пронзительные чёрные глаза, а щёки у Смаклы были ещё больше, чем у Ваньки. В общем, это был довольно упитанный слуга и, судя по его отнюдь не измождённому виду, он вовсе не был измучен непосильным трудом. И на гоблина, на такого гоблина, какими их представлял себе Стёпка, он ни в малейшей степени не походил. Уши слегка великоваты, и мелкие зубы во рту непривычно остры, но и только.

— Ф-фу! А уж я-то как перепужался! — пояснил Смакла с довольной усмешкой человека, чудом избежавшего смертельной опасности. — В первый раз, бают, завсегда страшно. Правду бают. Кабы заране знал, ни за что не взялся бы демонов вызывать.

— Ну и что? — спросил Стёпка.

— Ну и то, о раздвоившийся, — Смакла повёл грязным пальцем по пергаментной странице. — "А ежели демон строптивость выкажет либо нежелание подчиняться воле вызвавшего его, применить к упрямцу надлежит одну за другой три спетени принужения, для чего произнесть магическую фолмуру..." — остальное Смакла прочитал про себя. Он и это уже умел, научился недавно с превеликим, надо сказать, трудом.

— Всё равно ничего не понял, — признался Стёпка. — Ты по-простому объяснить можешь?

— И по-простому могём, и по-всякому, — Смакла с важным видом развалился на стуле, и ноги на стол не забросил, видимо, лишь потому, что стол был высоковат. — Ну дык вот что я тебе... вам скажу. Я тебя... вас не для того вызвал, чтобы языком попусту чесать.

— А для чего? — не ожидая никакого подвоха, поинтересовался Ванька.

— А для того, чтобы ты... вы... сполнили мои желания, — глаза у Смаклы нехорошо горели, и весь он просто-таки излучал неземной восторг и сладостное предвкушение.

— Ого! — Стёпка с Ванькой переглянулись, подумав об одном и том же. Им почему-то совсем не хотелось выполнять желания этого неумытого гоблинёнка. Неизвестно ещё, между прочим, какие желания.

Смакла, надо отдать ему должное, не стал их попусту томить и без промедления ввёл в курс дела.

— Я желаю... — он закатил глаза к тёмному потолку. — Желаю обернуться сильше всех! Сильше Махея, сильше даже... Бочени! Ещё желаю себе хутор. Оченно большой! Как у Выграты из Подболотья. Дом чтобы крепкий, хозяйство справное, скотины поболе, амбары чтобы полные... Крупорушку опять же не забудьте! Энто — второе желание! После ещё — шибко много золота! Чтобы я был самый богатый. Шибко много золота! И пущай оно в подполе будет схоронено, а в подпол никто, окромя меня, войти не мог. Ну, такие двери умельцы проворят, что ежели чужой кто влез — хряп! — и в мочало! Или псов-оборотных туда с отравными клыками...

— И всё? — спросил слегка оглушённый Стёпка. — Может, ещё чего пожелаешь? Давай уж выкладывай сразу, не стесняйся.

— Не, боле ничего, — сказал Смакла, переводя дух. — Три желания зараз только дозволено.

— Круто, — признал Ванька. — А хутор где, говоришь?

— Ага! — спохватился Смакла. — Хутор чтобы на старом Княжьем тракте, у верхней переправы через Лишаиху. Самое прибытошное место.

— Поня-атно... Ну а мы-то здесь при чём?

Смакла даже подпрыгнул:

— При том! При всём! Вы — демоны-исполнители! Я вас вызвал по всем законам магии и изъявил свою ясную волю! Вот и сполняйте. И пошибче, не то вскорости Серафиан возвернётся.

— Что значит сполняйте? Мы что, тебе хутор строить должны, так что ли?

— А то как же!

— Вот ещё! Делать нам больше нечего! Да и не умеем мы хутора строить!

— Ничего не ведаю и ведать не желаю! — отрезал Смакла, заметно помрачнев. — Мне в ваших демонских ухватках разбираться несподручно. Хотите стройте, хотите отымите у кого-нито... Но чтобы к утру у меня во владении имелся хутор. И всё остатнее к нему в полный придаток.

Мальчишки переглянулись. Ванька пожал плечами.

— Интересно получается, — протянул он. — Сначала похитил нас без спросу, а теперь ещё и приказывать вздумал. Мы к тебе, между прочим, в услужение не нанимались, понял, ты, щекан неумытый!

— Явились по моему зову, значить, нанялись! — убеждённо заявил Смакла, и возразить на это было нечего. Кого, скажите на милость, интересует, что они явились сюда не по своей воле?

Стёпка не ощущал в себе никаких демонских сил. Ну совершенно никаких. Он абсолютно точно знал, что не может построить или отобрать какой-нибудь хутор. Смешно было бы об этом даже думать. И где золото взять, тоже не знает. А если бы и знал, то с какой стати отдавать это золото совершенно чужому и незнакомому гоблину? И вообще всё это ему очень и очень не нравилось. Не похоже всё это было на волшебное приключение, каким он его себе обычно представлял. Кажется, он совершенно неправильно всё себе представлял. Подвиги разные да чудеса удивительные. Вот тебе и подвиги, вот тебе и чудеса. Неужели и в самом деле придётся амбары строить и подвалы копать? Не хотелось бы.

— Я жду, — очень неприятным голосом напомнил о себе Смакла. Он исподлобья смотрел на мальчишек и барабанил грязными пальцами по столу. — Почто мешкаете?

— Слушай ты, чумазень ушастая!.. — вскипел Ванька, но Степан удержал его:

— Погоди, Ванес! Знаешь, Смакла, ты, наверное, в самом деле ошибся. Мы не демоны и мы тебе ничего...

— Ах, так! — вскричал Смакла, не дослушав. — Упрямитесь! Своевольничаете! "А ежели демон строптивость выкажет..." Вот я вас сейчас тремя спете... сметенями принужения!

— Ну, валяй, валяй, — разрешил Стёпка. Он почему-то не боялся ни трёх, ни тридцати трёх Смаклиных "сметеней".

— Первая спетень! — торжествующе провозгласил гоблин, тыча растопыренными пальцами левой руки то в Стёпкину сторону, то в Ванькину. — Принужение страхом! Ширварас-с-са! — и он сделал рукой такое движение, словно свернул голову цыплёнку.

— Ой, страшно! — притворно взвизгнул Ванька тоненьким голоском. — Ой, боюся!

— ...юся! — ехидно повторило короткое комнатное эхо.

И больше ничего не произошло.

— Вторая спетень! — не растерялся Смакла. — Принужение болью! Замбрамар-р-р-ра!

Он вложил в это заклинание столько решимости, сколько смог в себе обнаружить и даже ещё чуть-чуть больше. И рукой двинул гораздо решительнее, уже не цыплёнку голову отрывая, а по меньшей мере гусю. Только это не помогло. Принужение не сработало.

— Всё? — ехидно поинтересовался Ванька. — Может, ещё разок попробуешь для верности.

— Третья спетень принужения! — провозгласил Смакла страшным голосом, едва удерживаясь при этом от слёз. — Принужение огнём! Фарахарафарайр-р-р-ра!

Подвернись в этот момент под руки мамонт, лишился бы бедный зверь не только хобота, но и ушей, с таким отчаянием изобразил Смакла магический жест.

Свечи дружно мигнули. Минута, растянувшаяся для младшего слуги чуть ли не на час, прошла в дружном напряжённом молчании. Свечи помедлили и робко мигнули ещё раз.

И всё.

Мальчишки смотрели на Смаклу и улыбались, радуясь тому, что не придётся строить хутора и добывать неизвестно откуда золото. Есть всё-таки на белом свете справедливость. Даже если этот мир магический и, возможно, не совсем белый. У Смаклы дрожали губы. Поняв, что больше ждать нечего, он опять рухнул на колени.

— Пощадите! Ничего мне не надобно! Ошибся я! Горе мне, бестолковому, горе!

— Вот это другой разговор! — обрадовался Ванька. — А то раскомандовался тут! Нашёл себе... гастарбайтеров!

— Не губите! — надрывался Смакла. — Всё отдам!

— Ладно, хватит вопить! — поморщился Стёпка. Голос у перепуганного гоблина был на редкость противный.

— О милости нижайше молю!

— Успокойся, ничего мы тебе... Закрой рот, я сказал!

Смакла замолк.

— Отвечай, несчастный, куда мы попали?

— Из-за тебя, между прочим, — добавил Ванька.

— К-к-нам, о ваши демонические велико... высоча... всемогу... владетельства.

— Куда к вам? Как оно называется?

— З-замок Летописный, о ваши... с-ства.

— А замок где?

— З-з-здеся, — Смакла опять затрясся.

— Мы и сами видим, что здеся! — рассердился Стёпка. — Ты почему такой непонятливый? Где он стоит? В каком месте?

— Н-на горе стоит.

— Щас как дам тебе по шее, — пригрозил Ванька. — Так у меня с этой горы и покатишься кувырком. Гора в каком месте стоит, тебя спрашивают! Только не говори, что здеся!

— В Т-таёжном улусе стоит.

— Это у вас страна так называется?

— Нет, это улус так прозывается.

— А улус где расположен.

— Здеся, — чуть не плача прошептал Смакла.

— У вас все здеся такие тупые или только ты один? — Ванька хлопнул себя по бокам. — Ну, ладно. Какие ещё у вас есть улусы?

— Всякие есть. Северных вурдалаков есть. Тролличьи, Повесье... Упыреллы ещё Большие и Махонькие.

— А гоблины у вас где живут? — поинтересовался Стёпка.

— Всюду живут, — в голосе Смаклы прозвучало нечто вроде гордости за своих сородичей. Вот, мол, какие мы многочисленные!

— Ну да! — обрадовался Стёпка. — Ты ведь тоже гоблин!

Смакла часто закивал:

— Гоблин я, гоблин, ваша правда.

— Не похож ты на гоблина, — уверенно заявил Ванька. — Гоблины, они, знаешь, какие! Ого!

— Я ещё вовсе молодой гоблин. Не убивайте меня, господа демоны! Пощадите мою невинную душу! Отпустите с миром!

— Опять за своё! Не собираемся мы тебя щади... э-э-э, убивать. Что мы, изверги какие! Мы поговорить хотим.

— Эй! — вдруг запоздало удивился Ванька. — А откуда ты наш язык знаешь? Ты же по-русски говоришь!

— Я "поруски" не знаю. Это вы по-нашенскому лопочите.

— Сам ты лопочешь! — оскорбился Ванес. — А мы говорим, понятно тебе! Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Да ну, Ванес, это же просто, — пояснил начитанный Стёпка. — Так почти всегда бывает, когда кто-нибудь оказывается в магическом мире. Наверное, авторам просто скучно описывать, как главный герой никого не понимает и долго учит чужой язык. А мы же с тобой, вроде как, в книжный мир попали, в придуманный. Вот тут все по-нашему и говорят.

— Повезло нам, выходит, — обрадовался Ванька. — А то пришлось бы ещё здесь иностранный язык изучать. Мне инглиш в школе во как надоел!

— Ду ю спик гоблинш? — тут же скаламбурил Стёпка. Он вдруг вспомнил про книгу, из-за которой всё произошло, — Слушай, Ванька, а куда ты ту книгу дел? Она же, получается, волшебная.

— Я её там оставил, у тебя дома. От страха выронил, когда ты меня душить начал.

Стёпка подумал и решил, что это хорошо:

— Там она целее будет. Только бы Колька её никому не отдал, пока мы здесь. Интересно будет потом почитать... Смакла, а как ваш язык называется?

Гоблин несколько раз моргнул, потом неуверенно переспросил:

— Ч-чево?

— Язык как называется?

Смакла мучительно задумался, потом высунул свой язык и скосил на него глаза:

— Дак этак и прозывается.

— Как этак?

— Языком прозывается.

— Да не язык, а... Ну, речь у вас какая? Говорите вы здесь по-каковски?

— По-весски говорим. Весская речь у нас. А что?

— Да так, ничего. Страна, выходит, тоже Весская?

— Не-е. Страна не выходит. Великая Весь выходит.

— А-а-а, точно. Великая Весь. Мы же читали... Значит, вы все здесь — весичи?

— Не-е. Весичи, они в Веси живут, а мы здеся, в улусе.

— Но говорите-то по-весски.

— Знамо, по-весски.

— А почему? — Стёпка почувствовал, что у него от этих гоблинских пояснений ум за разум начал постепенно заходить.

— Все говорят, и мы говорим, — Смакла пожал плечами, потом пояснил. — По-гоблински-то мы токмо промеж собой говорим. Здеся нашу речь мало кто разумеет.

— А Серафиан этот твой... Он тоже гоблин?

— Не, — замотал головой Смакла. — Он из таёжных весичей. Не гоблин он, нет. Тайгарь он.

— Ага, — сказал Стёпка. Вот теперь кое-что стало проясняться. Похоже, что обычных людей здесь называют весичами, а таёжных — тайгарями. — Ну и как у вас здесь вообще жизнь? Что происходит? Да ты поднимись с пола-то, хватит кланяться.

Смакла послушно встал, но на мальчишек смотрел по-прежнему исподлобья.

— Не знаю, — буркнул он. — Ничего не исходит.

— Ну вы же что-то здесь делаете.

— Знамо, делаем. Живём мы здеся.

— Ежу понятно, что живёте. А ещё?

— А чего вам ещё? Живём, живём, опосля помираем.

— А войны у вас какие-нибудь бушуют? — спросил Ванька, жадно разглядывая людоедский меч, к которому он уже опять подошёл, но потрогать всё ещё не осмеливался. — Ну, битвы там всякие, сражения.

— Хвала предкам, давно не бывало.

— Это хорошо, — сказал Ванька, но в его голосе прозвучало плохо скрытое сожаление. — А то в таких сказках всегда кто-нибудь хороший с кем-нибудь плохим воюет до посинения. А потом только главный герой в живых остаётся. Не хотелось бы мне ни за что ни про что получить по кумполу таким вот мечом. Или стрелу в пузо из той вон дуры, — он показал на арбалет.

Смакла угодливо захихикал:

— Демонам стрелы не страшны. Всякому то ведомо. И мечом их не порубишь, не сковали ещё тово меча.

— Демонам, может, и не страшны, но мы-то ведь не демоны.

Смаклу, однако, трудно было сбить с толку.

— Демоны, — убеждённо сказал он. — Люди этак кричать не умеют.

— Это мы от неожиданности кричали, — пояснил Ванька. Он наконец собрался с духом и потрогал людоедский меч. Меч тихонько закачался на цепи. Его лезвие давно затупилось, кость на рукояти потрескалась и частично осыпалась, но разве это имело значение. Главное, что он был настоящий. Ванька взялся обеими руками за шершавую рукоять и попробовал поднять меч. Ничего у него, конечно, не получилось — не для таких "богатырей" было выковано это внушительное оружие.

Смакла прерывисто вздохнул. Стёпка скосил на него глаза. Гоблин завороженно смотрел на Ванькины руки и словно бы чего-то ждал. Стёпка тоже посмотрел на Ваньку и ему стало ясно, чего ждал Смакла.

Ванька был уже не Ванька, а кто-то совершенно другой. Его лицо пугающе изменилось, сделалось враз чужим и недобрым. Хищным каким-то, кошмарным даже. Губы раздвинулись в жутком оскале, волосы вздыбились, пухлые щёки по-бульдожьи сползли вниз. Ванька медленно повернул голову, и на Стёпку уставились его горящие кровавым огнём, совершенно нечеловеческие глаза.

Стёпка испуганно сглотнул и попятился.

— М-мясца бы мне, — хриплым чужим голосом сказал Ванька. — Человечинки бы, а?

Он потянул на себя меч. Прикованный цепью, меч не поддался. Ванька потянул сильнее. Цепь опасно заскрипела.

— Ванес! — крикнул перепуганный Стёпка. — Отпусти его, слышишь, отпусти!

— М-мясса! Чел-ловечины! — хрипел Ванька, неистово дёргая меч.

Сейчас он его оторвёт и порубит нас на куски, подумал Стёпка. А потом съест.

— Смакла! Сделай что-нибудь!

— Поздно! — загробным голосом сказал Смакла. — Явился новый хозяин меча. Сбылося проклятие...

— До отцепись же ты от меня! — крикнул Ванька своим обычным голосом. — Стёпыч, оторви меня от этого людоеда! Не хочу больше в такое играть!

Стёпка подскочил к нему, схватил за руки и сильно дёрнул. И когда Ванькины ладони оторвались от рукояти меча, мальчишкам показалось, что рядом с ними возникла на краткий миг призрачная скелетообразная фигура, упирающаяся головой в высокий потолок. Возникла и тут же пропала.

— Ф-фу! — выдохнул Ванька, тряся перед собой кистями. — Вот это меч так меч! Даже руки онемели. Что со мной такое было?

— Ты в людоеда превратился, — сказал Стёпка, радуясь, что всё кончилось хорошо. — Хотел нас сожрать. Человечину требовал.

— Это я помню, — сказал Ванька. Он вдруг облизнулся, посмотрел на Стёпку, и в его глазах отчётливо сверкнули кровавые отблески. — Я думал, что это игра такая, — он пихнул Стёпку в плечо и засмеялся. — Вот так попали мы с тобой! Никто не поверит! Давай теперь ты за меч подержишься. Я тоже хочу на людоедское превращение посмотреть. Это совсем не больно!

— Ну уж нет! — отказался Стёпка. — Не хочу в людоеда превращаться! Вдруг потом не расколдуешься!

— Я-то ведь расколдовался, — сказал Ванька, и опять в его глазах промелькнуло что-то неприятно голодное.

Глава третья,

в которой Ванька без разрешения отправляется на экскурсию

Стёпка ещё некоторое время внимательно вглядывался в Ванькино лицо, но ничего пугающего больше не заметил. Ванес опять стал самим собой, только волосы ещё слегка дыбились. Стёпка оглянулся на гоблина:

— Смакла, о каком проклятии ты говорил?

Младший слуга боязливо передёрнул плечами:

— Бают, что однажды возвернётся хозяин меча и будет он в новом обличье.

— Людоед?

Смакла кивнул.

— А где он сейчас?

— Ему срубили голову, а потом на костре спалили и пепел над болотами развеяли. Давно, ещё при князе Крутомире. Только меч и остался.

— Остался он у них, — проворчал Ванька. — Прятать надо такие мечи куда подальше. А то в самом деле людоед вернётся. Что тогда делать будете? Мало ли кто ещё его потрогать захочет. Да и ты тоже хорош! Мог бы и предупредить!

— Да его кто ни попадя трогат, — сказал Смакла. — Он ить не для людей скован. Никому ещё не навредил.

— А мне?

— А вы не люди! Вы демоны!

— Сам ты демон! — огрызнулся Ванька, усаживаясь на краешек стола, чтобы не стоять босиком на холодном полу.

Смакла опасливо отодвинулся от него, пожевал губами и ехидно поинтересовался:

— Кто же вы тады, ежели не демоны?

— Мы? — Ванька посмотрел на гоблина сверху вниз, как старшеклассник смотрит на надоедливого первоклашку. — Мы это... Люди мы, понял.

Смакла опять захихикал:

— Да неужто ж похожи вы на людёв?

— Зато ты очень похож, — съязвил Ванька.

Смакла гордо расправил плечи и выпятил свою не слишком широкую грудь:

— А я оченно похож! Да! Гоблины — это люди! А демоны — это постустороннешние создания, воли собственной не имеющие. Никаковские вы не люди!

— Я устал с тобой спорить, — отмахнулся Ванька. — Ты бы лучше обувь нам какую-нибудь добыл. А то ты своей "хопсой, хопсой" нас без кроссовок оставил.

Не успел он это произнести, как откуда-то сверху, буквально с потолка, к их ногам упали две пары знакомых кроссовок. Ванька со Стёпкой смотрели на них в немом изумлении. Они ещё не успели привыкнуть к тому, что чудеса здесь имеют обыкновение происходить наяву и без предупреждения.

— Вот и мы так же, — пробормотал Стёпка. — С потолка шмякнулись. Ну и дела!

И ещё он подумал, что тот мир, их настоящий и не сказочный мир, совсем рядом, очень близко, чуть ли не за стеной, потому что кроссовки только что были там, стояли себе в прихожей, и вдруг — бац! — и уже здесь. В одно мгновение перенеслись. Значит, и они с Ванькой тоже могут легко и быстро вернуться. Знать бы только, какое заклинание для этого надо произнести.

А Смакла вновь повалился на колени, с испугом глядя на непонятные предметы:

— Чево это?

— Ну, если мы, по-твоему, демоны, то это, получается, наши копыта, — весело сказал Стёпка. Он всунул голые ноги в кроссовки и с удовольствием прошёлся по комнате, стараясь не приближаться к страшному мечу. — Совсем другое дело. Сразу себя человеком чувствуешь, а не каким-нибудь босоногим демоном.

— Мои кроссовочки! — радовался Ванька, завязывая шнурки. — Клёво!

— Господа демоны! — взвыл Смакла. — Исполните ну хоть самое махонькое пожелание! Оченно вас умоляю!

— Я тебе в последний раз говорю, что никакие мы не демоны, — сказал Стёпка. — Мы... Не демоны, в общем, и всё! Я не знаю, как тебе это доказать, но ничего выполнить мы не можем. Уж извини.

— Легче лёгкого показать, — обрадовался Смакла. — В зеркало гляньте, оно вам и покажет.

Ванька тут же подскочил к большому зеркалу, заглянул в него и сразу испуганно отпрянул:

— Ой, кто это там?

— Хозяин отвечай-зеркала, — отмахнулся гоблин. — Надо в обнакновенное глянуть. В этом-то вы ничего не увидите, ежели тайного слова не знаете.

Призрачная фигура в глубине отвечай-зеркала довольно хихикала над Ванькиным испугом. Разглядеть её подробнее почему-то не получалось. Подходить к зеркалу вплотную Стёпка не решился, а издалека он сумел определить только то, что хозяин — это пожилой мужчина довольно приятной наружности, без бороды, но с очень густой шевелюрой.

— А где у вас обнакновенное? — неуверенно поинтересовался Ванька, отходя подальше от стены.

— Туточки оно, — Смакла снял с полки и положил на стол небольшое ручное зеркальце в бронзовой, кажется, оправе.

Но пуганый Ванька уже не доверял здешним зеркалам. Поэтому рисковать пришлось Степану. Он встал поближе к свету, осторожно посмотрел в зеркало, приготовясь, как он полагал, к любой неожиданности... И не увидел себя! Он не отражался! Свечи отражались, Смакла отражался, даже людоедский меч отражался, а его собственное лицо отражаться не желало. Или желало, но не могло. Странное это было ощущение: словно ты здесь и в то же время тебя нет. Как будто в невидимку превратился. А жаль, между прочим, что не в невидимку. Тоже неплохо было бы, ходи себе везде и никто тебя не видит.

Убедившись, что с другом ничего плохого не произошло, осмелился заглянуть в зеркальце и Ванька. Разумеется, он тоже не отразился. Стёпку это обрадовало — всё ж таки не одному страдать, — а Ваньку огорчило.

— Неправильные у вас какие-то зеркала, — недовольно сказал он. — Совсем не то отражают. Каких-то мужиков ехидных только показывают, а нормальных людей — не хотят.

— Потому как вы — демоны, — пояснил Смакла со знанием дела. — И всё у вас вовсе неправдишное. Разве ж у людёв белые копыта бывают?

— А дураки среди людёв бывают? — захохотал Ванька. — Или только среди гоблинов? Где ты копыта увидал? Это же кроссовки, лапти такие современные, понял!

— Всё одно вы демоны, — Смакла впервые осмелился посмотреть Стёпке в глаза. — Уходите, а! Возвертайтесь к себе, а я другое заклинание опосля спробую.

— Разбогатеть хочешь, да? — спросил Стёпка.

Гоблин не стал кривить душой:

— Знамо, хочу. А иначе на кой бы мне демоны-то сдалися! Умаялся я ужо горшки смрадные выносить да гномов веником распугивать. Мне ить ещё два лета с лишком на Серафиана спину крючить.

— А ты обратно-то нас отправить сумеешь? — забеспокоился Ванька. — Мы ведь тут у тебя надолго задерживаться не собираемся. Мне домой кровь из носу к пяти вернуться надо.

— Дело нехитрое, — уяснив, что демоны вскоре его покинут, гоблин заметно приободрился. — И кровь из носа вовсе не надобна. Прочёл заклинание с конца в начало — и готово. Зараз могу...

— Не-не-не! — запротестовал Ванька. — Ты что! Мы же ещё ничего не успели посмотреть. Нам же интересно. Я, например, ещё ни одного настоящего замка не видел. Только в кино... А у вас привидения водятся?

— Ещё когда почти всех повывели, — Смакла взъерошил свои и без того лохматые волосы. — Да вы, не иначе, демоны-соглядатаи! Они ить тоже завсегда всё вынюхивают. Я знаю.

— Нет, — возразил Стёпка. — Какие же мы соглядатаи? Ничего мы вынюхивать не собираемся. Мы просто посмотреть хотим. Как на экскурсии. А какие ещё демоны бывают?

— Всякие бывают, — протянул Смакла. — Водолеи, посыльные, переписчики... Ещё демоны-пламенители, сторожевые демоны, демоны-зек... — он осёкся и закрыл рот.

— Какие такие "зек"? Надеюсь, не зэки?

Смакла затрясся мелкой дрожью, побледнел и замотал головой.

— Договаривай, раз начал.

— Демоны-зек... зек... куторы.

— И кто они такие?

Смакла ещё отчаяннее замотал головой:

— Они... наказывают.

— В угол, что ли, ставят? — засмеялся Ванька. — Или ремнём по попе?

— Они... жизни лишают. Ну, ежели какой маг от недруга пожелает избавиться... чтобы никто не проведал об том.

— Понятно, — кивнул Стёпка. — Киллеры, в общем. Только зря ты, Смакла, испугался. Мы не экзекуторы.

— Верно ли?

— Честное демонское. Да ты посмотри на нас получше. Разве мы похожи на убийц?

— Шибко похожи. Как есть убивцы, — и Смакла оглянулся на дверь. До двери было далеко, и на пути стоял Ванька. Сбежать не получится.

— Да-а? — удивился Стёпка. Он такого ответа, честно говоря, совсем не ожидал. — Ну ни фига себе! Нет, Смакла мы не экзекуторы. Мы обычные люди. Как ты, только не гоблины.

— Хэ! — сказал не поверивший ни одному слову Смакла.

— Сам ты "хэ"! — отмахнулся Ванька. — Не хочешь — не верь. Нам это до лампочки, понял. Мы...

За окном, в непроглядной ночи раздался жуткий вой. Низкий, полный угрозы, совершенно не человеческий.

Мальчишки испуганно уставились друг на друга.

Вой родился где-то внизу, у самой земли, потом окреп, набрал силу и, вибрируя на леденящей душу ноте, неторопливо всплыл мимо окна в чёрное небо, удаляясь и растворяясь в вышине. Так мог завывать выбравшийся из могилы кровожадный красноглазый вампир, отправляясь на охоту.

У Стёпки от этого воя по всему телу побежали мурашки, и неприятно заныли коренные зубы. И сразу стало как-то не по себе. И приподнятое настроение понемногу начало испаряться.

— Что это такое было? — спросил шёпотом заметно побледневший Ванька. — В смысле, что это выло?

Смакла равнодушно отвернулся от окна. Вой не произвёл на него никакого впечатления.

— Да то Бранда на охоту полетел. Он завсегда по ночам охотится.

— Кто такой Бранда? Дракон?

— Не-е, — засмеялся Смакла. — Упырь ольховый. Он не злой, только пьёт шибко много.

— Надеюсь, не кровь, — попытался улыбнуться Ванька. Улыбка получилась кривая.

— Бражку али вино.

Мальчишки заулыбались. Упырь-алкоголик, ну надо же!

— А охотится он на кого? — всё же уточнил Ванька. — Надеюсь, не на людей.

— Отчего ж? — удивился Смакла. — Да вы не бойтеся, на своих он не кидается.

— Здо-о-рово, — протянул Ванька. — А пароль какой?

— Чево? — не понял Смакла.

— Как он своих от чужих отличает? По запаху, по одежде или в лицо узнаёт? Вдруг я с ним встречусь, а он на меня поохотится вздумает. Может, привет от тебя передать. Ты с ним в каких отношениях, в нормальных?

— Да не-е. Вы с ним ни в жисть не встренетесь. Он ить в тайгу полетел, а вы — здеся! Он сюды ни жисть не зайдёт. Он Серафиана шибко боится.

— Чудак чело... гоблин! Мы же не собираемся всю ночь в этой комнате торчать. Мы по замку погулять хотим.

Смакла испуганно замотал головой:

— Нельзя вам! Ни в жисть нельзя!

— Здравствуйте-приехали! Вызывать, значит, можно, а гулять нельзя! Почему?

— Дак увидят вас!

— Пусть видят. Нам не жалко. Правда, Стёпыч.

— А мне жалко! — Смакла разволновался не на шутку. — Нельзя вам никуды отседова выходить! Они тады зараз прознают, что я демонов вызывал. Они меня за этакое... Они мне...

Ванька покровительственно похлопал гоблина по плечу:

— Не дрейфь, острозубый. Мы тебя подставлять не собираемся. Мы никому не скажем, что это ты нас сюда вытащил. Пусть все думают, что нас вызвал твой хозяин... Или нет, — Ванька хитро улыбнулся. — Я ещё лучше придумал. Мы притворимся настоящими демонами-экзепуторами!

— Экзекуторами, — поправил Стёпка.

— Какая разница! — Ванька был в восторге от своей идеи. — Круто, да! Мы всех здесь у вас до смерти перепугаем! — он скорчил зверскую рожу и выставил перед собой руки со скрюченными пальцами. — Мы загробные демоны-экзепуторы! За вашими душами явились мы из потустороннего мира! Разбегайтесь, несчастные! Всех загрызём!

Младший слуга заметно изменился в лице и на всякий случай отошёл от Ваньки подальше, решил, наверное, что в демоне наконец-то проявилась его истинная экзекуторская сущность.

— Круто! — повторил Ванька. — Ох и шуганём мы ваших магов!

— А кто такие "они"? — спросил Стёпка. — Кто в замке живёт?

— Кто в невысоком живёт? — хохотнул Ванька.

— Летописный замок шибко высокий, — не очень уверенно возразил Смакла.

— Не обращай внимания, — сказал Стёпка. — Это он так шутит. Так кто здесь живёт?

— Много кого живёт, — Смакла опасливо покосился на дверь, — Отец-заклинатель, который здеся верховодит. Ну, Серафиан с Купырей. Потом ещё маги-летописцы, чародеи-хранители, старцы-колдуны, студиозусы ещё, ученики ихие.

— И всё?

— Ещё вурдалачья дружина. Замковая стража. Слуги всякие, кузнецы, да повара, да прачки... Тьма народу. Замок-то агромадный!

— Да они все спят, — уверенно сказал Ванька. — Ночь же на дворе. Нас никто и не увидит. Прошвырнёмся по замку, а потом ты нас обратно отправишь. Мы же не долго. Раз-два и готово!

— А лучше ежели я вас сей миг обратно заколдую! Ей-ей лучше!

— Всё, Смакла, проехали, — сказал Ванька досадливо. — Мы идём на экскурсию, понятно! Я не собираюсь сидеть до утра в этой дурацкой комнате с дурацкими зеркалами.

— Вас отец-заклинатель изловит! — чуть не плача закричал Смакла. — Вместе с вашей кусией! От чародеев не укроешься! Вам никак нельзя выходить! Никак нельзя! Я... я вас нипочём не выпущу!

— Да мы у тебя и спрашивать не будем, — отмахнулся Ванька. — Ты кто такой? Подумаешь, гоблин нашёлся! А мы, между прочим, демоны неизвестной тебе породы. Понял? Мы что хотим, то и делаем. И разрешения ни у кого не спрашиваем.

— Тише, Ванес! — шикнул Стёпка. — Кто-то сюда идёт.

— Не иначе, Серафиан! — проскулил Смакла. — Верно вам говорю! Заклинания почуял! Пропала моя голова!

Стёпка с Ванькой замерли, прислушиваясь. Кто-то приближался к двери, старчески шаркая ногами и недовольно бормоча что-то неразборчивое. Наверное, и в самом деле Серафиан. Старикам часто не спится по ночам, вот они и ходят туда-сюда, мешают нормальным людям жизнью наслаждаться. Войдёт сейчас сюда, увидит всю компанию... И кто знает, чем кончится для них так неожиданно начавшееся приключение? Как отнесётся чародей к незаконно вызванным из другого мира демонам? Что сделает с ними? Отправит обратно, превратит во что-нибудь, засадит на долгие годы в пыльный кувшин или просто без затей сотрёт в порошок? В магическом мире можно ожидать чего угодно, особенно от всяких, утомлённых собственным могуществом колдунов и чародеев.

Мальчишки в испуге смотрели друг на друга, не зная, на что решиться. Прятаться было глупо — куда спрячешься от чародея, причём, в его же собственной комнате? Не под стол же, в самом деле, лезть.

Стёпка покосился на Смаклу. Бледный, как сама смерть, гоблин с закрытыми глазами стоял на коленях и беззвучно шевелил губами, готовил, наверное, покаянную речь или, может, с жизнью своей несчастливой гоблинской прощался. Или молился, чтобы пронесло. Время ощутимо замедлило свой ход, а Стёпкино сердце наоборот застучало часто и сильно.

Шаги остановились около двери. Так и есть — Серафиан! Смакла перестал дышать. Стёпка не отрывал взгляда от двери. Чародей отчего-то медлил. Неужели учуял демонов? Впрочем, если он настоящий чародей, ничего удивительного в этом нет. Ему, наверное, даже дверь открывать не потребуется для того, чтобы шандарахнуть сейчас какой-нибудь молнией и покончить с нежданными гостями быстро и окончательно. Стёпка даже зажмурился, в самом деле ожидая магической вспышки. Вспышки, однако, не последовало, а последовало нечто совсем иное, непонятное и трудно описуемое. Стёпке показалось, что кто-то огромный и могучий заглянул вдруг на миг в его голову, просветил её насквозь, словно рентгеном, все его мысли, всю его память, всё-всё-всё, что таилось и хранилось в его мозгах, и, заглянув туда, этот могучий и огромный, сам испугался увиденного и отпрянул в ужасе... и даже, кажется, закричал беззвучно и протяжно. Неприятное ощущение нахлынуло и столь же стремительно исчезло, ничего после себя не оставив, кроме лёгкого шума в ушах. А неизвестный за дверью бормотнул невнятно и поспешно удалился куда-то в бесконечные закоулки агромадного замка.

Стёпка перевёл дух и посмотрел на Ваньку. Тот пожал плечами и сделал вид, что ничуть не испугался. Но по метнувшемуся Ванькиному взгляду Стёпка понял, что и в его рыжей голове тоже успели покопаться.

Смакла безвольным мешком осел на пол и жалобно попросил:

— Не ходите туды, господа демоны! Отправляйтеся до дому!

— Не гунди, — Ванька был полон решимости немедленно начать осмотр замка, и ничто не могло его остановить. — До дому мы всегда успеем. У меня ещё четыре часа в запасе. Сто Летописных замков осмотреть можно, правда, Стёпыч.

Но Стёпка, ещё пять минут назад полностью одобрявший Ванькину затею, вдруг почему-то ощутил, что ему вовсе не хочется бродить в темноте по этому незнакомому замку. Незнакомому и, между прочим, опасному. Загробный вой кровожадного Бранды непонятным образом вновь зазвучал у него в ушах. Кто знает, какие ещё страшилища прячутся в здешних коридорах и подземельях? Это дома, когда спускаешься, например, в тёмный подвал с перегоревшей лампочкой, можно для храбрости убеждать себя, что вампиров и оборотней не бывает и что все они — просто выдумка. А здеся они бывают, здеся они живут и неустанно рыщут в поисках добычи, жутко завывая и клацая зубами от голода... В общем, чего греха таить, Стёпка испугался. Признаваться в этом даже самому себе было стыдно, но поделать с собой Стёпка ничего не мог. Он не догадывался, что так на него действует специальное невыпускательное заклинание, ощущал неуютную неправильность случившейся с ним перемены, но противостоять ей не мог. Страх был сильнее. Он вцепился мелкими коготками в спину под рубашкой и уже подбирался к беззащитной шее, отчего всё время хотелось оглянуться и посмотреть, не подкрадывается ли сзади кто-нибудь кровожадный, например, какой-нибудь ольховый упырь.

А на Ваньку это заклинание почему-то не действовало. У Ваньки, похоже, был иммунитет. Ванька рвался из комнаты. Он жаждал подвигов и приключений. Он был неудержим. Он, наверное, думал, что все подвиги и приключения в этом мире придуманы специально для него, и он легко и даже играючи победит любого встретившегося ему злодея.

Смакла же вдруг проявил неожиданную прыть. Страх перед неминуемым наказанием заставил его действовать решительно. Одним прыжком подскочив к двери, он загородил её своим не слишком крупным телом:

— Не выпущу я вас отседова, господа демоны! Не выпущу, хоть что со мной сотворяйте, вот так! Хоть режьте меня, хоть ешьте! Всё одно мне пропадать!

Растопырившийся, взъерошенный, испуганный собственной смелостью гоблин выглядел до того забавно, что Стёпка не смог удержаться от улыбки.

Ванька не улыбался. Ванька встал перед Смаклой, упёр руки в бока и уставился на младшего слугу сверху вниз. Гоблин смотрел на него исподлобья, но взгляда героически не отводил.

— Отойди от двери, — ласково сказал Ванька. — По-хорошему пока прошу.

— Не отойду, — Смакла ещё сильнее вжался в дверь.

— Не отойдёшь, значит?

— Нет!

— Брысь, малявка! — гаркнул Ванька.

— Не-е-ет!

— Тогда пеняй на себя, — Ванька сделал страшное лицо. — Считаю до трёх... Ты сам-то считать умеешь?

— Могу! — пискнул Смакла.

— Тогда так. Считаю ровно до трёх, — Ванька выставил три пальца. — А потом я превращаю тебя в... в лысого чебурашку. На всю жизнь! Усёк? Мы, демоны, знаешь ли, шутить не любим, чуть что — сразу по шее, понял! Начинаю отсчёт. Раз!..

Смакла затравленно втянул голову в плечи, зажмурился что было сил, но с места не тронулся.

— Два-а-а... — вкрадчиво протянул Ванька. — Два с четвертью. Два с полови-и-иной. Тр-р-р-р...

И Смакла сдался. Опустив руки и повесив голову, он с убитым видом шагнул в сторону.

— Хороший гоблин, — похвалил Ванька. — Умный и послушный. Была бы у меня конфетка, я бы тебя угостил.

Он оглянулся на Стёпку:

— Ну что, так пойдём или вооружимся на всякий случай?

Стёпка вздохнул. Страх никуда не делся, выходить из комнаты не хотелось до ужаса.

— Если ты, Ванес, столкнёшься с настоящим чародеем, тебе никакое оружие не поможет.

Ванька презрительно фыркнул:

— Боялся я этих чародеев! Подумаешь, волшебники! Слабоваты они против настоящего демона, тем более экзепутора, можешь мне поверить!

Он наклонился, вытащил из-под стола круглый шлем с забралом, сдул с него несуществующую пыль и напялил его себе на голову. Шлем был ему велик, но смотрелся здорово. Ванька сразу стал похож на средневекового рыцаря, какими их рисуют в учебниках истории. Ему не хватало только меча. Но Ванька и тут не растерялся. На столе лежал длинный кинжал с узким лезвием. Как будто специально для него оставленный. Взметнув его вверх в победном жесте, Ванька хотел крикнуть что-то воинственное, но вдруг застыл на месте, скосил на Стёпку глаза и спросил испуганным шёпотом:

— Что у меня с лицом?

— Ничего, — пожал плечами Стёпка. — Лицо как лицо. А что?

Ванька несколько секунд прислушивался к себе, потом расплылся в довольной улыбке:

— Я подумал, а вдруг этот кинжал тоже какой-нибудь вампирский! Похож я на вампира? — и он страшно оскалился, скосив глаза к носу.

— На дурака ты похож, — сказал Стёпка.

Ванька сокрушённо похлопал себя по карманам:

— Эх, жаль, что я мобильник свой у тебя в комнате оставил! Сейчас бы таких фоток наделал! А то ведь не поверит никто!

Стёпка тоже непроизвольно схватился за карман... Ну, конечно! Его "Nokia" тоже осталась в том, обычном мире. На тумбочке лежит, заряжается. И правда жаль, что она не здесь.

Смакла топтался возле двери, но перечить сердитому демону больше не решался. Судя по его пришибленному виду, он был убеждён, что ближайшее будущее не сулит ему ничего хорошего, и потому покорно готовился к крупным неприятностям.

И неприятности не заставили себя долго ждать. За дверью вновь зазвучали шаги. На этот раз не старческое шарканье, а громкий топот множества ног. Взрослые вооружённые мужчины числом на слух никак не менее пяти уверенно приближались к комнате чародея, гремя кольчугами, щитами, мечами и прочим воинским снаряжением.

Стёпка облизал пересохшие губы. Куда идут эти воины? А вдруг за нами? А вдруг это всезнающие маги приказали схватить незаконно вызванных демонов, скрутить, связать и доставить немедля в главную замковую темницу для допроса?

С Ваньки тоже мигом слетел весь его боевой задор. Перепугался Ванес, руку с кинжалом за спину спрятал и сам боком-боком отступил в тёмный угол. Шлем потешно сполз ему на глаза, и он не решался его поправить, так и стоял — чучело чучелом.

Воины приближались.

— Грызняк, не отставай! — громко рявкнул один из них таким хриплым и сердитым голосом, что в Стёпкином животе что-то почти насовсем оторвалось, и в глазах слегка потемнело. — Прибавь шагу! И без того припозднились!

За нами припозднились, понял Стёпка и скосил глаза на гоблина. Как это ни удивительно, но Смакла не выглядел испуганным. Словно знал, что лично ему сейчас ничто не угрожает.

— Кто это? — тихо спросил Стёпка.

— Да то вурдалаки из замковой стражи. Идут менять караульных на Отпорной башне.

Значит, не за нами, облегчённо выдохнул Стёпка, а потом до него дошло... Вурдалаки?! Хорошенькое дело! Он тут же представил себе отвратительного вида мертвяков с синими лицами, с выкаченными глазами, с кривыми клыками, смердящих полуразложившейся плотью, ненасытных и безжалостных. Представил и поёжился. Да что это за замок такой, в котором вот так запросто летают упыри-кровососы, а на страже стоят жуткие вурдалаки?! Это ведь тогда получается не просто обычный замок, это получается какое-то обиталище тёмных сил, логово злодейское, в котором обычному человеку (ну, пусть даже и демону) делать совсем нечего, если он, конечно, не стремится поскорее умереть в страшных муках, разгрызаемый или разрываемый на части.

Стражники гремели так, словно волокли на себе весь арсенал замка. Грохот, лязг и бряцанье разносились, как представлялось перепуганным мальчишкам, на десять вёрст вокруг.

...В общем, испугались они зря. Вурдалаки тоже прошли мимо. Закрытая дверь чародеевой комнаты их не интересовала, пусть даже из-под неё струился свет. Серафиан нередко засиживался заполночь, и это никого не удивляло. Это было привычно, это было нормально и правильно. И вообще, не по чину стражникам совать нос в дела чародеев, у них иная служба и другие обязанности.

Когда стражники удалились, и затерялся в коридорах производимый ими шум, Ванька ожил, поправил шлем, несколько раз со свистом рассёк воздух кинжалом и посмотрел на Стёпку:

— Ну что, май френд, ты готов?

Он хоть и испугался только что до дрожи в коленях, от своей затеи отказываться не собирался и, похоже, ещё сильнее раззадорился. Решил, наверное, прокрасться вслед за вурдалаками и посмотреть тайком на их кошмарные физиономии.

А Стёпке уже напрочь расхотелось выходить из комнаты чародея. Летописный замок, незнакомый и чужой — даже чуждый — представился ему теперь совсем в ином свете, если можно так сказать про погружённое в ночной мрак здание. Вооружённые вурдалаки с грубыми голосами вряд ли обрадуются, обнаружив на охраняемой территории незнакомых мальчишек-чужестранцев. Хорошо, если просто уши надерут, что тоже, согласитесь, неприятно, ну а если в темницу посадят до утра? А если допрашивать возьмутся? Да и маги-чародеи, скорее всего, тоже не дадут спуску нежданным демонам, вызванным без разрешения всего-навсего каким-то зашуганным младшим слугой. И тогда вся эта история завершится очень даже не весело, пытками какими-нибудь магическими, допросами и малоприятными превращениями в лягушек или в тараканов. Летописный замок жил своей непонятной жизнью, и Стёпка вдруг ясно осознал, что им двоим в этой жизни места нет. Взрослые шутить не любят, и то, что мальчишкам представляется захватывающим приключением, для них — обычная, суровая и, возможно, даже жестокая жизнь. Влезешь в неё без спросу и останешься, как говорится, без носу.

Внутренний голос, нашёптывающий Стёпке все эти очень правильные и разумные мысли, не унимался. Он говорил убедительно, он не уговаривал — он предостерегал. Ему хотелось верить. Очень-очень.

Ванька заметил Стёпкины колебания и нетерпеливо дёрнул плечом:

— Ну, ты идёшь, нет? Чего тянешь?

— Погоди, Ванес...

— Чего годить? Идти пора... Испугался, да? Тоже боисся? Ну так сразу и скажи!

— А ты куда рвёшься? — рассердился Стёпка. Ему не хотелось признаваться в своём внезапном малодушии. — Куда гонишь? Вляпаешься вот в какую-нибудь историю — расхлёбывай потом!

— Ага! — злорадно сказал Ванька. — Сдрейфил! Испугался Стёпочка страшных вурдалаков. Эх ты, а ещё друг!

— А ты только о себе думаешь, — сказал Стёпка досадливо. — На экскурсию ему захотелось! А то, что Смакле потом влетит, тебя совсем не волнует, да?

— Значит, за дело влетит. Нечего было колдовать, раз не умеет.

Стёпка повернулся к Смакле:

— Что с тобой сделают, если узнают о твоём колдовстве?

— Из замка погонят, знамо дело, — гоблин сделал большие глаза. — И отцу отпишут, чтобы отодрал хорошенько. А могут и заклятие наложить. Обернут в болотного выворотня на сто лет без права выкупа... Или в упыря-рыбоеда.

— Слыхал? — сказал Стёпка. — Из-за тебя человек вон как пострадать может, а ты!..

— Ничего с ним не будет, — отмахнулся Ванька. — Он тебе сейчас и не такого со страху наплетёт. А ты и уши развесил. Пусть сваливает отсюда побыстрее, никто и не узнает, что он колдовал.

— От чародеев этакого не утаишь! — выкрикнул гоблин.

— А как же ты своё неизвестно откуда взявшееся богатство собирался скрывать? И хутор шибко большой на Княжьем тракте?

— Исполненные желания даже отец-заклинатель возвернуть не смогёт. Ему после хоть об стену расшибись, а у меня бы уже... — Смакла досадливо махнул рукой, вспомнив, что с выполнением желаний вышла крупная промашка, и не договорил.

— Надоели вы мне все! — Ванька взялся за дверную ручку, помедлил, шумно шмыгнул носом. — Я думал, что ты, Стёпыч, мне друг, а с тобой, оказывается, каши не сваришь и в разведку не пойдёшь. Всё, я иду один. Сидите здесь и не кашляйте.

— Не ходи, Ванес. Не надо.

— "Надо, Федя, надо", — процитировал Ванька фразу из известного кинофильма. — В последний раз, между прочим, спрашиваю: ты идёшь или нет?

Остановить Ваньку было невозможно. Стёпка это точно знал. Шебутной и проказливый Ванес и в обычной-то жизни был неуправляем. А порой в него словно бес вселялся и тогда он готов был поступать даже во вред себе. Лишь бы на своём настоять. Однажды, ещё в первом классе, он чуть не спалил Стёпкину квартиру. Он пришёл в гости, взял на кухне спичечный коробок и принялся жечь спички. Сначала было весело, и Стёпка тоже не отставал, но потом, спохватившись, он сказал, что пора заканчивать. Ванька упёрся, разозлился, стал швырять горящие спички на пол, на ковёр... Стёпка кричал, чтобы он уходил, а Ванька дико хохотал в ответ и чиркал одну спичку за другой. Хорошо, что мама вовремя вернулась и остановила разбушевавшегося поджигателя. После того случая Стёпке два года не разрешали приглашать Ваньку в гости.

— Я не пойду, — твёрдо сказал Стёпка, надеясь, что его отказ заставит Ваньку передумать.

Но Ванька уже, что называется, закусил удила.

— Ну и кукуйте тут вдвоём, — сказал он с таким презрением, что Стёпке от стыда осталось только сразу провалиться сквозь пол и никогда не показываться на глаза ни одному порядочному человеку. — Я с такими трусами не хочу даже разговаривать.

И он решительно потянул дверь на себя... Дверь не поддалась. Подумав, что она открывается наружу, он толкнул её плечом. Дверь даже не дрогнула. Тогда Ванька с остервенением стал дёргать бронзовую ручку. Дверь стояла как скала, прочно и нерушимо.

Стёпка засмеялся. Неприятная ситуация разрешилась сама собой. Зря только спорили.

Взбешенный Ванька пнул дверь и оглянулся на Смаклу:

— Как тут у вас двери открываются?

Смакла пожал плечами как можно равнодушнее, но его выдали метнувшиеся глаза. Ванька подскочил к столу. Смакла попытался захлопнуть книгу. Отшвырнув его в сторону, Ванька склонился над страницей, придерживая сползающий на глаза шлем:

— "Неотворяемые дверные чары". Ах ты, малявка! Дверь заколдовал! А я-то дёргаю... Думаешь, ты тут самый хитрый, да? Как бы не так! Найдутся и похитрее. Ну-ка, живо расколдовывай, пока я не разозлился по-настоящему! — и для пущей убедительности он показал гоблину кинжал. — Считаю до трёх! Раз...

Смакла тоскливо вздохнул, посмотрел на Стёпку, понял, что помощи от того ждать не приходится, и пробормотал что-то вполголоса. Дверь тихонько охнула, скрипнула и приотворилась.

Ванька рванулся на выход.

— Ванес, не ходи! — крикнул Стёпка.

— Отвали! — огрызнулся Ванька. Он был уже там, в таинственных переходах, запутанных галереях и мрачных залах. Распахнув дверь, он оглянулся и сверкнул глазами. Он был неподражаем, он был почти велик. Но шлем опять сполз ему на глаза.

— Вернусь часа через два. А если меня сожрут вурдалаки, виноват будешь ты, так и знай!

— Смотри, сам кого-нибудь не сожри, — не остался в долгу Стёпка.

Ванька сердито посопел, не нашёлся с ответом, смерил остающихся трусов предельно презрительным взглядом и решительно шагнул за порог навстречу смертельным опасностям и невероятным приключениям.

Сделать второй шаг ему было не суждено. Опасности и приключения начались почему-то слишком быстро. Причём, начались только опасности, а приключения слегка запоздали. Что-то гулко ухнуло, где-то рядом зло свистнуло, Ванька всем телом дёрнулся вниз, съёжился, сделался маленьким-премаленьким и исчез с таким звуком, словно кто-то выдернул пробку из бутылки. Очень большую пробку из очень большой бутылки. Свечи дружно качнули язычками пламени, на стенах шевельнулись тени, едва заметно дрогнул людоедский меч, хозяин отвечай-зеркала хитро улыбнулся и покачал головой.

Дверь чуть-чуть помедлила, потом, догадавшись, что больше ничего интересного не покажут, тихонечко закрылась.

Ваньки нигде не было. Шлем и кинжал лежали перед дверью, а Ваньки не было. Испарился конопатый друг, исчез, пропал.

— М-мя... В-ва... — промямлил Стёпка, ошарашенный столь неожиданным и эффектным началом — и концом — Ванькиной экскурсии. Ему представилось, что неугомонного Ванеса уничтожило заклинание, специально приготовленное для непослушных демонов, которые вздумали без разрешения покинуть комнату чародея. Он с трудом оторвал взгляд от пустого шлема и посмотрел на Смаклу.

На чумазом лице младшего слуги было написано такое блаженство, словно гоблин только что в одиночку умял банку сгущённого молока.

— Ты! — догадался Стёпка. — Точно ты! Что ты с ним сделал, гад?

Смакла от возбуждения подпрыгнул на стуле и засмеялся:

— Я его обратно заколдовал! Он боле не возвернётся! Он плохой демон. Шибко злой.

— А я? — спросил Стёпка. Он испытал невыразимое облегчение: слава богу, Ванька не погиб и не сгинул в магической неизвестности, а то как потом перед его родителями оправдываться.

— А ты не шибко.

— Я спрашиваю: меня ты почему не заколдовал?

— Могём и тебя, — Смакла раздулся от гордости. Ещё бы! Он уже не просто никчёмный младший слуга, он теперь тоже умеет колдовать не хуже иных чародеев. — Это оченно легко, ей-слово! Затвердил хорошенько заклинание и шуруй.

— А кто тебе позволил пользоваться чужими заклинаниями? — спросил вдруг чужой голос, при первых звуках которого Смакла разом перестал улыбаться и испуганно съёжился, почти так же, как за минуту перед тем Ванька. — Кто тебе, поганец, вообще позволил колдовать?

Глава четвёртая,

в которой демон получает задание

В дверном проёме, там, где немногим более минуты назад исчез Ванес, стоял невысокий сухонький старичок, облачённый в тёплый меховой плащ до пят и лисью шапку без ушей. В одной руке старичок держал ворох бумаг, в другой — причудливый стеклянный фонарь с ровно горящим внутри ярким огоньком.

На Смаклу жалко было смотреть. Свершилось страшное. Его поймали с поличным на месте преступления, и гоблин знал, что никакие оправдания его не спасут. Пощады, как говорится, не будет. И чего не сиделось дурню в своей каморке?

Старичок, не глядя, привычным движением повесил лампу на крюк возле двери — огонёк при этом сам собой погас, — и подошёл к столу. Смакла сидел ни жив, ни мёртв. Представлял уже себя, наверное, столетним болотным выворотнем. Старичок с нескрываемым раздражением швырнул на стол бумаги. Вернее, пергаменты. Это были какие-то сложные чертежи и таблицы с формулами. И Стёпка понял, что не ошибся: перед ним был сам чародей Серафиан, так некстати прервавший свои астрономические наблюдения. И ещё Стёпка понял, что стоящий в углу доспех вряд ли когда-нибудь защищал хрупкие плечи чародея. В доспех без особого труда можно было впихнуть двух таких Серафианов, а то и трёх.

— Так-так, — многообещающе промурлыкал чародей, оглядывая сначала оцепеневшего Смаклу, а затем, совсем коротко, и Стёпку. — Впредь будет мне наука: убирать с глаз подальше все записи. Дабы ни одна живая душа... Слугам книги не забава! — вскричал он вдруг пронзительно, воздев вверх правую руку и неотрывно глядя на младшего слугу.

Под его гневным взглядом гоблин окончательно усох и беззвучно стёк со стула на пол.

Сейчас превратит его в жабу, подумал Стёпка. Ему стало жаль гоблина. Что ни говори, а в магический мир они попали только благодаря его стараниям. Пусть даже и незаконным. А то так и думали бы всю жизнь, что чудес не бывает. С другой стороны — очень хотелось посмотреть на настоящее волшебство. Ванькино исчезновение выглядело эффектно, преображение Смаклы в пупырчатое земноводное уж всяко будет смотреться не хуже.

— Я полагал, что твоё умение читать на разных языках послужит тебе со временем хорошим подспорьем во взрослой жизни, негодник из негодников! — заговорил Серафиан. Превращать Смаклу во что бы то ни было он пока, видимо, не собирался, и вообще в голосе чародея Стёпка не слышал настоящего гнева. Чародей словно бы не сердился, а просто привычно отчитывал не слишком расторопного слугу. — Я по наивности своей надеялся, что ты устремишься к чтению поучительных и многомудрых книг, коих немало мне собрать удалось за свою долгую жизнь. Я думал, что мой младший слуга достаточно разумен, чтобы не совершать непоправимых глупостей. И что же учудил ты, о безмозглый сын достойного народа? Отвечай без лукавства! — чародей направил указательный палец на Смаклу.

Сейчас точно превратит, решил Стёпка. И вновь ошибся.

— Я боле не буду! — еле слышно проблеял Смакла.

— Эка, удивил! — засмеялся чародей. — Знамо, не будешь. И без того уже начудил выше маковки. Богатство себе, поди, выпрашивал, так?

— Выпрашивал, — покаялся Смакла.

— Все вы, недоросли, одинаковы, — вздохнул Серафиан. — Как будто помимо золота нет в жизни ничего достойного и полезного. Ну чистые гномы, право слово.

— Я хутор ещё просил, — сказал Смакла.

— Хутор, — вздохнул ещё раз Серафиан. — Глянь, какой хозяйственный... Ну-кось, подвинься, неслух, присяду я.

Смакла отполз в сторонку, но с пола вставать не спешил. Гроза ещё не миновала, и раскаты грома явственно слышались в голосе хозяина.

— Хутор, говоришь. И золото, конечно, много-много золота. Ну и как? Разбогател?

— Не.

— Отчего ж? — Стёпку чародей как бы и не замечал. Словно Стёпка был не человек, а так — безгласная тень на стене. Стёпку это слегка обижало, но возмущаться он, само собой, не собирался. Понятно, что сначала чародей разберётся с проказливым слугой, а уж затем возьмётся и за демона. Лучше, пусть как можно дольше не замечает.

— Не сумел, — удручённо признался Смакла. И сразу стало видно, как он жалеет, что не получилось разбогатеть. Не сидел бы он тогда на полу, не каялся бы в грехах... Исполненные желания не отменяются.

— Вызвать демона, я гляжу, ума хватило, а заставить его работать — не сумел. Отчего?

— Не таковский демон попался, — пробурчал Смакла, недовольно зыркнув на Степана, словно это именно он был виноват в постигшей гоблина неудаче.

— Вижу, что не таковский, — Серафиан в свою очередь тоже бросил на Стёпку быстрый равнодушный взгляд, затем деловито потёр сухие ладошки. — А был бы ты, негодник, дипломированным чародеем, знал бы натвердо, что не имеет ни малейшего значения порода извлечённого тобой демона. Золото может добыть любой из них, умей только правильно приказать. Да вот беда-то какая: когда постигнешь сию науку до самой её глубины, никакого золота тебе уже и не надобно. Умереть бы спокойно... Напрасно ты ухмыляешься. Поймёшь ещё мои слова, когда поседеешь. Ежели твоя дурная голова позволит тебе до старости дожить... Ну на что, подумай, старику золото, ежели у него всё уже в прошлом? И ни детей рядом, ни внуков...

Серафиан, похоже, говорил о себе. Смакла смотрел на хозяина почти без опаски. Гроза, кажется, миновала.

— Так, — спохватился чародей. — Сейчас мы баловство твоё быстренько исправим, пока отец-заклинатель не дознался. Нет у меня желания ссориться с ним из-за непослушного слуги. — Серафиан щёлкнул пальцами в Стёпкину сторону и небрежно бросил: — Сгинь!

Стёпка, естественно, не сгинул. Он не знал, как это делается, да и не хотел знать. Хватит и того, что Ванес сгинул бесславно и слишком быстро. Даже порадоваться толком не успел. Нет, Стёпка этим чародеям такого удовольствия не доставит, не на того напали.

Серафиан долго разглядывал его, недовольно поджав губы, потом щёлкнул пальцами уже обеих рук:

— Изыди, идолище!

Стёпка не изошёл.

— Ага, — сказал чародей. — Ага. Ты, буреломина таёжная, знак притяжения не на ворожейной ли бумаге чертил?

Смакла виновато кивнул:

— На ней.

— Из моего ларца позаимствовал?

Гоблин замотал головой:

— У колдунцов... давеча купил. Которые медведя пьяного с собой водили.

— В сточной канаве тебя, вражина, утопить мало, — посетовал Серафиан. — Лучше бы у меня... хм, "купил". А из которой руки ты, бестолочь, кровь брал?

— Из правой, — прошелестел Смакла.

— Отрубить бы тебе, стервец, обе руки по самые твои немытые уши, — безо всякого выражения сказал чародей. — Или ты читать не умеешь?

— Там начертано, что из правой, — упрямо повторил Смакла, словно это могло как-то смягчить его вину.

— А я тебе говорю... Да с кем я спорю! — чародей ткнул пальцем в послушно перелистнувшийся пергаментный лист. — Читай, неуч: "...и взявши кровь из..." Гм-гм! Как же я мог так непростительно ошибиться? Исправить следует немедля!.. И тем более! Тем более никто не позволял тебе читать мой трактат! Текст ещё не проверен, ошибок много...

Серафиан прокашлялся, скрывая смущение, закрыл книгу, затем внимательно оглядел Стёпку с головы до пят. И, кажется, Стёпка ему совсем не понравился.

— Строптивость выказывал?

Стёпка чуть было не кивнул в ответ, но его опередил гоблин:

— Выказывал строптивость, выказывал! Ничего исполнять не желает... Кулаками грозился!

Ах ты!.. Стёпка возмущённо сжал кулаки, и это не ускользнуло от чародея.

— Три степени принуждения пробовал? — спросил он почти как у равного. Почти как один маг у другого мага.

— Знамо, пробовал, — вздохнул Смакла. — Да всё без толку. С него эти спетени, как с упыря вода.

Серафиан недобро прищурился, и от безобидного сказочного старичка не осталось и следа. Перед Стёпкой стоял могущественный чародей, способный одним мановением руки зашвырнуть неугодного демона за грань миров или вообще распылить на атомы. Он вдруг сделался заметно выше, а его тень на стене размахнулась до потолка и словно бы зажила своей отдельной жизнью. Стёпке даже показалось, что он ощущает в воздухе сухой горьковатый запах готовой к употреблению магической силы. Она скапливалась вокруг чародея, как электричество перед грозой, и вот-вот могла шарахнуть почище иной молнии.

— Заклинания его не берут, а ночь на исходе. Придётся Истинным Пламенем прижигать. Притвори-ка дверь поплотнее.

— Не надо меня пламенем! — испугался Стёпка. — Что я вам такого сделал?

И он на всякий случай отошёл подальше и спрятался за рыцарским доспехом. Уж если неучёный гоблин сумел избавиться от Ванеса, то настоящий чародей может, наверное, не только прижечь, но и вовсе дотла спалить. Охота была поджариваться!

— Охти мне! — выдохнул Серафиан. — Ты кого, злыдень лохматый, вызвал? Ты чего, враг рода человеческого, учудил? Почему оно без спросу говорит? Это кто? Кто это, я тебя, поганец, спрашиваю!

— Не ведаю! — завыл Смакла. — Не ведаю, кто энто! Они тут кричали, а я хотел... А они посля заупрямились... Мордастого я заколдовал, и хорошо содеялось, а энтого не успел!

Серафиан изменился в лице ещё раз:

— Мордастого? Их двое было? Двое? И оба такие?

Странно, подумал Стёпка, он же разговор наш про Ваньку должен был услышать. Или он у него уже от старости со слухом проблемы?

— Двое нас было, — признался он чуть погодя. — Я и Ва... мой друг. Он хотел по замку погулять, а Смакла его назад отправил.

— Назад? — едко переспросил чародей. — Вот так-таки взял и отправил, ни желания не стребовав, ни заклинания не оплатив. За что мне такое наказание? — он схватился за голову и, обнаружив на ней шапку, сдёрнул её так, словно хотел заодно вырвать все свои и без того редкие волосы. — В порошок сотру! Выворотнем болотным сто лет у меня будешь маяться! Упырям на прокорм тебя сей же миг!

Бедный гоблин сидел на полу, едва не обеспамятев от ужаса. Хозяин всерьёз рассвирепел, и пощады теперь точно не жди. Конец тебе пришёл, младший слуга, гибель неминучая.

Серафиан на полуслове прервал поток проклятий, перестал размахивать руками и погрузился в тягостные раздумья. Похоже было, что гоблин сотворил что-то настолько нехорошее, настолько непоправимое и ужасное, что даже могущественному чародею не удастся это ужасное исправить втайне от грозного отца-заклинателя. Стёпкино настроение, и без того уже не слишком хорошее, окончательно испортилось. И очень захотелось домой.

Смакла, закатив глаза, готовился к худшему, но о нём уже забыли.

— Так-так-так, — бормотал Серафиан. — Так-так-так, и ещё вот этак... Ну вот что мы сделаем. Поди сюда!

Это он Степану велел. Стёпка осторожно выглянул из-за доспеха:

— А вы... пламенем не будете?

— Не буду.

Стёпка подошёл к столу. Чародей окинул его взглядом с головы до ног, задержался на кроссовках и на пуговицах рубашки:

— Ты в своём обличьи сюда угодил... или как?

— В своём, — сказал Стёпка.

— Хорошо. Отрок, значит. Душа невинная. Очень хорошо. Садись-ка ты, отрок, рядом и рассказывай мне всё с самого что ни на есть начала. Ничего не упускай. А ты... — чародей свирепо посмотрел на съёжившегося Смаклу. — А тебя, пустоголовый... Ладно, сиди пока.

Стёпка, конечно, не стал рассказывать ни о каникулах, ни о пирожках, а сразу начал с книги, с того момента, когда Ванька обнаружил её на полке. Рассказывать было легко, потому что произошло всё совсем недавно, часа два назад, если не меньше. Серафиан слушал, не перебивая, сидел с прикрытыми глазами и время от времени чуть заметно кивал.

Зато Смакла удивлялся за троих. Смотрел Стёпке в рот, растопырив уши и распахнув глаза. Чудная же у демонов жизнь! Ты глянь, и избы у них есть и родители имеются. И в гости они друг к другу ходят. Но сильнее всего гоблина поразило то, что о нём самом написано в какой-то магической книге. О нём! О ничем ещё не прославившемся и никому пока не известном младшем слуге! Всё написано, даже то, о чём он ни одной живой душе не рассказывал и рассказывать не собирался.

— Зеркальная магия с двойным преломлением вызывающих чар, — пробормотал Серафиан, когда Стёпка закончил. — Хитро задумано и с умом выполнено. Узнать бы ещё, кто на такое решился под носом у отца-заклинателя. Ну, да не вашего ума это дело. А ты чего расселся? — прикрикнул он вдруг на слегка разомлевшего слугу. — Невелика заслуга — быть слепым орудием в чужих руках! Свечи замени, видишь — догорают!

Смакла бросился менять свечи. Чародей, отрешённо глядя на Стёпкины кроссовки, задумчиво хмурился. Сейчас он нисколько не походил на могущественного волшебника. Слишком был обычный. Даже, можно сказать, домашний. Встретишь такого на улице — и внимания не обратишь. Старик как старик. Сутулый, сухонький, седой. На Суворова чуть-чуть похож. Лицо приятное, с лучинками морщинок у глаз, с тонким носом, с бледными поджатыми губами. На впалых щеках — едва заметная щетина. Что удивительно — зубы все здоровые и все, похоже, свои. Наверное, у них здесь зубная паста магическая.

Чародей поднял глаза и заглянул Стёпке в самую душу, в самую что ни на есть сокровенную глубину его существа. Взгляд у него был пронзительный и быстрый, никуда от него не скроешься и ничего не утаишь. Не зря, ох, не зря Смакла боялся, что не сумеет скрыть от хозяина свой проступок. Стёпке таить было нечего и он отводить и прятать глаза не стал. Серафиан вздохнул тяжело и вновь задумался.

— Ну что ж, — сказал он спустя несколько минут. — Всё это крайне любопытно и достойно самого пристального изучения... Но до чего же не вовремя! Ах, как не вовремя! И я ничем почти помочь не смогу... Ты, отрок, вернуться хочешь?

— Вернуться? — растерялся Стёпка. — Прямо сейчас?

— В сей же, как говорится, миг, — подтвердил чародей.

Вернуться? Домой? Подальше от жутких завываний, от хриплоголосых вурдалаков и опасных людоедских мечей, от исчезальной магии и прижиганий Истинным Пламенем, от непонятной средневековой жизни и сердитого отца-заклинателя... И странное дело — каких-то пятнадцать минут назад Стёпка чуть ли не мечтал поскорее очутиться в своей светлой и уютной комнате, но сейчас, при одной только мысли об этом у него посмурнело на душе. Вернуться так быстро и столь бесславно? Ничего не повидав и не совершив? Не взглянув хотя бы одним глазком на настоящих вурдалаков, не встретив ни одного настоящего привидения, не увидев, не потрогав, не вдохнув, не ощутив и не поняв? Душа жаждала приключений, подвигов и славы. Душа жаждала чудес. На экскурсию она рвалась вслед за незадачливым Ванесом. Нет-нет, Стёпка уже не хотел возвращаться, нисколечко не хотел. Может быть, потом, попозже, часа через два-три...

Серафиан правильно истолковал Стёпкино замешательство.

— Вот-вот, — сказал он. — Иной эту книгу и не заметил бы. Да к иному она бы и не попала. Сейчас решим, что нам с тобой делать.

Он легко поднялся со стула, подошёл к отвечай-зеркалу и негромко произнёс несколько слов на незнакомом Стёпану языке. Колышущаяся призрачная фигура высунулась из зеркала, как из окна, подобострастно склонилась к чародею и быстро-быстро зашептала ему на ухо, косясь на Стёпку недобрым призрачным глазом. В зеркале полыхнуло с переливом, по стенам волнисто побежали фиолетовые отсветы.

Стёпка от восторга покрылся густыми мурашками. Чудеса продолжаются! Не хочу домой! Ой, как не хочу! А Ванес дурак...

Хозяин отвечай-зеркала уверенно показывал большим пальцем себе за спину. Серафиан внимательно вглядывался в туманную зеркальную даль и видел в ней, похоже, что-то не слишком весёлое.

Разговор продолжался недолго. Призрак, приятельски ухмыльнувшись Стёпке, беззвучно ускользнул в своё зазеркалье. Чародей вернулся к столу, пожевал губами, лёгким щелчком пальцев заставил свечи гореть поярче, потом сказал:

— Дела ваши, не скажу, что хорошие, но могли быть и хуже. Гораздо хуже... А ты не радуйся, не радуйся! — прикрикнул он на посветлевшего лицом Смаклу. — Ты, варнак, хоть ничего непоправимого и не содеял, а от наказания всё одно не уйдёшь. Расплатишься сполна за все свои грехи!

Смакла бухнулся на колени:

— Смилуйтесь, хозяин! Не губите! Я...

— Ты помолчи, бестолковец, и послушай, что я тебе скажу. Собирайся немедля в путь. Возьмёшь с собой всё своё барахло, ну, припас там, харчи, одежонку... и утром, слышишь, нынче же утром потопаешь по Княжьему тракту прямиком на Закатные горы. И не говори мне, что ты ещё слишком мал! Я это и без тебя знаю. А идти тебе всё одно придётся!

— Куды? — по удивлённому лицу гоблина было видно, что он ожидал совсем другого наказания. — Зачем?

— Да вот за тем! — чародей прихлопнул ладонью по столу. — Сам натворил, сам и расхлёбывай! Ведом ли тебе третий закон чародейства? Ошибка, совершённая магом, им самим исправлена быть должна!

— А чево я натворил? — робко вопросил Смакла.

— Он ещё спрашивает! — Серафиан негодующе воздел руки к потолку, с его ладоней сорвалась сухая короткая молния, и в комнате запахло грозой. — Ты куда, орясина болотная, второго отрока зашвырнул?

— До д-дому, — выдавил Смакла не слишком уверенно.

— А знак абсолютной отмены ты изобразил кровью на нетронутом листе? А заклинание ты трижды прочёл или только дважды? Или, может быть, ты и вовсе ничего этого не делал?

Смакла совсем закручинился:

— Я не помню... Я не ведал!

— Не ведаешь — не твори! — громовым голосом возвестил чародей, и глаза его фиолетово полыхнули настоящим магическим огнём. — Демонов вызвал, золото с них требовал, а чем ты собирался с ними за труды расплачиваться? Ужель ты думаешь, что всякое чародейство совершается задаром, само по себе? Ужель ты не ведаешь, что за каждое магическое действие приходится платить часами, днями, а то и годами своей жизни? И чем больше требуешь, тем дороже плата!

— Послушайте! — прервал этот гневный монолог Стёпка. — Я что-то не врубился... э-э-э, не понял. Разве он Ванеса не домой отправил?

Серафиан застыл с поднятой рукой, потом опустил её и сказал уже обычным голосом:

— Твой Ванес по милости этого, мягко говоря, неуча усвистал прямёхонько за Закатные горы во владения элль-фингского кагана. И что сейчас с ним там творится, даже я не могу сказать.

— А что там с ним может твориться? — холодея, спросил Стёпка.

— Ежели он такой же дурень, как мой младший слуга, его там скорее всего просто съедят. А ежели у него имеется хоть малая толика ума, то всё обойдётся. Ну, получит свою долю тумаков, ну, поголодает с недельку... Не так уж это и страшно. Элль-финги тоже люди.

Стёпке стало плохо. Бедный Ванька! Посмотрел, называется, замок, сходил на экскурсию по сказочному миру. Ежели он умнее Смаклы... А умнее ли? Упрямее — это наверняка. И намного упитаннее, между прочим. Охо-хо!

— Ты ещё здесь? — грозно спросил чародей у Смаклы. — Тебе что было велено: немедля собирайся в дорогу! Ступай!

— А я как же? — спросил Стёпка. — Мне что делать?

— А тебе, отрок, придётся идти вместе с этим негодником. Ему одному, боюсь, не управиться. Глуп, незрел и трусоват. Дойти дойдёт, но и только. И Ванеса твоего не выручит и сам бесславно сгинет.

— Далеко эти горы? — Стёпка ещё надеялся, что всё как-нибудь устроится, как-нибудь по-волшебному, и ему не придётся никуда идти.

— За седьмицу-другую вполне доберётесь. Ежели дорогой никто не помешает.

Седьмицу-другую?! Седьмица — это же неделя! Мама дорогая! Стёпка представил, что будет твориться дома, и ему стало совсем нехорошо. Родители с ума сойдут, бросятся в милицию звонить, в больницу... А что с ним сделают, когда он через две недели вернётся (если вернётся) неизвестно откуда! А что сделает с Ванькой его строгая мать! Кошмар и ужас! Проще сразу умереть! Или к упырю на прокорм. Меньше будет мучений, честное слово.

— Ты напрасно переживаешь, отрок, — заметил Серафиан. Он словно читал Стёпкины мысли. — Ты можешь прожить в нашем мире хоть год, хоть десять лет, но вернёшься домой в тот же миг, когда исчез, не постарев, уверяю тебя, ни на день. Никто даже и не заметит твоего отсутствия. На этом парадоксе основаны все магические манипуляции с так называемыми демонами.

— Но ведь я — не демон, — возразил Стёпка.

— Тем более, — непонятно вздохнул чародей. — Тем более.

Он вдруг замер, прислушиваясь к чему-то слышимому лишь ему:

— Всё. У меня больше нет времени. Отец-заклинатель к себе зовёт. Нет-нет, не из-за тебя, — успокоил он вздрогнувшего гоблина. — У нас, чародеев, знаешь ли, и своих забот хватает. И гораздо более серьёзных, к превеликому моему сожалению. М-да!

— А вы... разве нам не поможете? — спросил Стёпка с надеждой. — Вам же, наверное, ничего... — он хотел сказать "ничего не стоит", но вспомнил слова Серафиана о плате за каждое чародейство и замялся. — Ну, не очень трудно, наверное.

— Не могу, — развел руками чародей. — Я бы и рад, но... Это, как говорится, не в моей власти. Вам всё придётся делать самим. Отыщешь своего друга и сразу возвращайтесь домой. Смакла пусть постарается. Он вас сюда вызвал, он и вернуть должен.

Заметив недоверчивую гримасу на Стёпкином лице, чародей понимающе усмехнулся:

— Можешь мне поверить, теперь он всё сделает правильно.

И он слегка прищёлкнул пальцами.

Смаклу словно током дёрнуло. Он подпрыгнул, зашипел сквозь зубы и схватился за голову обеими руками, как будто боялся, что она сейчас лопнет.

— Ну что, неслух, сумеешь отправить демонов назад?

Смакла часто закивал, всё ещё держась за голову и страдальчески морщась. Попробовал бы он не согласиться!

— С элль-фингами у вас неприятностей быть не должно. Они ко всякому чародейству трепетно относятся и на демона руку без крайней нужды не подымут. Насчёт людоедства я, каюсь, пошутил. Не едят они людей, так что не бери в голову. Ты, отрок, хоть и не совсем тот демон, коего мой слуга надеялся вызывать, но сила сокрытая в тебе имеется и сила немалая. Разбудишь её — будет тебе в пути помощь и надежная защита. Главное — с пути не уклоняйся и никого не бойся, пусть лучше тебя боятся. И — прощай. Думаю так, что мы больше не свидимся. А ты... — чародей притворно нахмурился, глядя на Смаклу. — Ты тоже прощай. Голову свою седую даю на отсечение, в замок ты не вернёшься, неслух из неслухов.

— Отчего? — перепугался гоблин, вообразив, видимо, самое страшное.

— Оттого, что не пожелаешь больше быть слугой. И помни: пока не исправишь глупость свою, не будет тебе ни отдыха, ни покоя, ни на этом свете, ни на том. Слышал, поди, о страдальцах неупокоенных? Так это души тех несчастных, что не исполнили своего магического предназначения в этой жизни. Не хочешь маяться до скончания времен — исправляй содеянное со всем рвением. Долг ваш я, так и быть, прощаю. Считай, что расплатился сполна. А отцу-заклинателю я про тебя рассказывать не буду. Не то как бы и мне самому за рассеянность на орехи не досталось.

Глядя на убелённого сединами чародея, трудно было поверить, что кто-то может распекать его за рассеянность. Хотя, кто знает, что это за отец-заклинатель такой...

— Да, — спохватился Серафиан, уже шагнув за порог. — Тебе, отрок, в таком облачении у нас несподручно будет. Чересчур приметная у тебя одёжка. Соображу-ка я тебе что-нито попроще.

Он сделал короткое движение правой рукой, шепнул что-то неслышно, замер на миг, потом сказал:

— Когда утром одёжку свою увидишь, не удивляйся. Она и так измениться должна, а я ей просто немного помог. Ничего сложного, простейшая магия первого порядка, — Он вернулся к столу и взял свой трактат. — Совсем память потерял, а ты, поганец, и напомнить не почесался! Мало тебе одного раза?

Смакла виновато потупился.

— Ежели кто в дороге будет шибко допытываться, отвечай смело, что ты мой племянник... — чародей повернулся к Стёпке. — Как тебя родители нарекли?

— Степаном. Степан я.

— Мой племянник Степан из... ну, скажем, из Дремучих Медведей. Приехал, мол, навестить дядюшку, а он возьми да и отошли тебя служить в Ясеньградский отроческий полк. Запомнил?

Стёпка кивнул. Чего тут не запомнить?

— А как мы там, у элль-фингов Ваньку найдём? — спросил он.

— Найдёте, — уверенно заявил Серафиан. — Демон демона, как известно, издалека чует. Вот и постарайся его учуять.

Вот так. Всё очень ясно и понятно. Иди, мол, и принюхивайся изо всех своих демонских сил, пока Ванькин дух не почуешь. А как почуешь, так значит, вот он, Ванес, собственной персоной сидит и тебя с нетерпением дожидается, тоже в свою очередь принюхиваясь...

— Да, — оглянулся ещё раз чародей. — Коли хочешь домой вернуться, о Ванесе своём никому ни слова. Нет его и не было! Один ты здесь такой! Даже если прознает кто о тебе правду, не проговорись о друге! Не проговорись! И ты, гоблин, это тоже накрепко запомни! Ни-ко-му! Зачаровать бы вам память, но вас тогда любой чародей за десять вёрст углядит. Сами за своими языками следите покрепче — целее будете. И я не шучу! Уяснили?

Мальчишки синхронно кивнули, впечатлившись грозным тоном чародея. Серафиан ещё раз окинул обоих внимательным взглядом, вздохнул и вышел из комнаты.

Смакла напряжённо вслушивался в удаляющиеся шаги. Убедившись, что хозяин действительно ушёл, он рухнул на стул:

— Миновало, кажись! Я поперву думал: амба, приколдыбит меня хозяин!

— Миновало! — передразнил его Стёпка. — Эх ты, колдун-самоучка! Наворотил делов огромную кучу с нашлёпкой и радуется. Если из-за тебя с Ванькой что-нибудь... нехорошее, я тебя тогда!..

— Только не надо пужать меня лысым бурашкой! — огрызнулся Смакла. — Ни в кого ты меня не превратишь. Кишка тонка! Хозяин ясно сказал, что ты не демон. Зато я, ежели осерчаю, могу и тебя к элль-фингам запузырить! А то и куды подалее!

— Ах ты, мелочь острозубая! — возмутился Стёпка. — Смотрите, как заговорил! Запузырит он! Нашёлся тут... запузырьщик! Да я тебя и без превращений испужаю на всю жизнь! Накостыляю щас по шее, увидишь тогда, демон я или не демон!

Он сжал кулаки и шагнул к гоблину. Смакла понял, что слегка недооценил свои силы.

— Ладно, ладно, — забормотал он, отступая. — Я ить ничего, я ить так... Собираться нам пора.

— Ну и собирайся. Ты всё это заварил, вот и шевелись.

Младший слуга почесал в затылке, потом с явной неохотой предложил:

— Айда в мою каморку. Там до утра переждём, отоспимся хоть. Всё одно, пока ворота не отворят, из замка не выйти.

— Мне и здесь хорошо, — Стёпке не хотелось покидать безопасную и уже немного обжитую комнату чародея. Ему казалось, что снаружи на него сразу набросятся с распросами и обвинениями все маги и стражники замка.

— А и оставайся, — на стал спорить Смакла. Ему, видимо, тоже не хотелось проводить остаток ночи в обществе незнакомого и драчливого демона. — Я поутру за тобой зайду. Ты, смотри, никуды не уходи, меня непременно дождися.

И он направился к выходу. А Стёпка вдруг сообразил, что ему придётся одному сидеть здесь до самого утра. Сидеть под недобрым взглядом призрачного хозяина отвечай-зеркала, прислушиваясь к шагам за дверью, вздрагивая от каждого шороха, от каждого заоконного стона... А здесь и прилечь-то негде. Не на столе же спать.

— Погоди, — сказал он. — Лучше я с тобой пойду. Уговорил.

Смакла тихонько хмыкнул, ничего не сказал и стал гасить свечи. Стёпка осторожно приоткрыл злосчастную дверь. За дверью было сумрачно и неуютно. За дверью были каменные стены, выложенный неровными плитами пол и вязкая, пропахшая чужими запахами тишина. Выходить туда совершенно не хотелось. Но гоблин нетерпеливо подтолкнул его, и Стёпке пришлось шагнуть за порог. Он невольно зажмурился — как бы куда не запузырило. Но обошлось, не запузырило. И они пошли по тёмному коридору, Смакла впереди, Стёпка, отстав на пару шагов и поминутно оглядываясь. Вопреки его опасениям ничего страшного вокруг не наблюдалось. И ничего интересного — тоже. Обычные каменные некрашеные стены, обычные потолки с тёмными деревянными балками; двери, обитые железными полосами, узкие окна-бойницы, сквозь которые сочится ночь... Всё очень древнее, но не ветхое, не заброшенное, а уютное и обжитое. Сразу чувствуется, что здесь живут долго и основательно и за порядком следят придирчиво.

Сейчас, однако, им не встретилась ни одна живая душа. Сейчас замок был похож на закрытый на ночь музей, по которому бродит сторож, позвякивая огромной связкой ключей, и нет-нет да и мелькнёт унылое привидение. Привидений Стёпка, увы, не замечал. Наверное, их и в самом деле всех повывели. А вот ключами кто-то невидимый позвякивал очень даже отчётливо, если это были, конечно, ключи, а не кандалы например.

На каждом пересечении коридоров в железных подставах стояли факелы, горящие неярким магическим пламенем без дыма и запаха. Одни лишь эти факелы и указывали на то, что Стёпка находится в необычном мире, где электричества нет и в помине, зато сколько хочешь магии и колдовства.

Смакла шёл молча. Стёпка тоже не пытался заводить задушевные разговоры. Ему вдруг подумалось, что предстоящее путешествие (неужели ему взаправду придётся идти куда-то по чужой стране, за тридевять земель, целых две недели?)... что предстоящее путешествие может оказаться не столь приятным, как хотелось бы. Попутчик достался не самый душевный, попробуй договорись с таким о чём-нибудь. Не грозить же ему всё время кулаком. А лысого чебурашки он уже не боится. Эх, Ванька-Ванька, где-то ты сейчас, что делаешь, о чём думаешь? Жалеешь, небось, о своём глупом упрямстве. Сидишь, может быть, согнувшись в три погибели в какой-нибудь холодной яме, связанный по рукам и ногам, и обливаешься горючими слезами... Или мечешься по ночной степи, спасаясь от настигающих всадников. А недобрая луна, если она здесь есть, светит тебе в спину, и видно тебя далеко-далеко, и некуда спрятаться, и элль-финги на лохматых лошадях догоняют тебя, раскручивая над головами арканы...

Каморка Смаклы оказалась самой натуральной каморкой с маленькой буквы — тесной, тёмной, с низким наклонным потолком, какой бывает на чердаках. Ни шкафов, ни стульев, ни полок. Только низкая широкая лежанка, укрытая лохматым, сшитым из лоскутков одеялом. Смакла, ни слова не говоря, скинул свою неказистую обувку — какие-то бесформенные тряпичные чуни — улёгся, натянул на себя одеяло, отвернулся к стене и, похоже, сразу уснул.

Стёпка посмотрел на него, посмотрел вокруг, вздохнул, потом ещё раз вздохнул. Да, это вам не царские палаты. Конура какая-то, честное слово. Даже настроение портится. В комнате чародея было намного уютнее и просторнее. Прикрыв скрипучую дверь, он разулся в полной темноте и лёг с краю, пристроив голову на жёсткий тюфяк, одуряюще пахнущий какими-то травами. В каморке было тепло, даже жарко. Смакла едва слышно сопел в стену то ли сразу уснул, то ли притворялся, не желая разговаривать с сердитым демоном.

Лежать с полными карманами было ужасно неудобно. Стёпка поворочался, повздыхал, затем вытащил из карманов все свои нехитрые сокровища и засунул их под тюфяк. Он думал, что не заснёт, потому что дома ведь был ещё день, но глаза его сами собой закрылись, и он мягко провалился в сон, не успев даже перебрать в памяти удивительные события последних трёх часов.

Где-то примерно через полчаса дверь тихонько приоткрылась, и высокая тёмная фигура в длинном плаще совершенно беззвучно просочилась в каморку.

Мальчишки спали.

Незваный посетитель склонился над Стёпкой и долго вглядывался в его лицо, изредка вкрадчиво поводя над ним слегка светящейся ладонью. Кончилось это неожиданно: посетитель вздрогнул всем телом, отдёрнул руку, зашипел сквозь сжатые зубы и поскорее выскользнул из каморки, не забыв всё же аккуратно притворить за собой дверь.

Глава пятая,

в которой демон получает сначала посылку, а затем — травму

Разбудил Стёпку пронзительный петушиный крик. Петух надоедливо горланил во всё своё лужёное горло то ли за стеной, то ли ещё ближе — за дверью. Спросонья Стёпке показалось, что вредная птица устроилась прямо под лежанкой. Этого, конечно, не могло быть, потому что с какого перепугу Смакла стал бы держать петуха у себя в каморке? Кто бы ему позволил да и зачем? Когда вредная птица напомнила о себе во второй раз, Стёпка дёрнулся и вытаращил глаза. Сон как рукой сняло.

Смакла? Каморка? Так это с ним всё на самом деле случилось?! Наяву?! Значит, он и в самом деле провалился в сказочный мир? К этой мысли надо было привыкнуть заново. Всё вокруг убеждало его в том, что да — на самом деле. Взаправду. Не во сне. Провалился, попал, потерял друга, и теперь лежит в одежде, укрытый какой-то лохматой тряпкой, таращится в низкий каменный потолок и вдыхает приторный запах сена, которым набита жёсткая неудобная подушка. Стёпка повернул голову и не обнаружил рядом гоблина. Смакла куда-то исчез. Впрочем, это сейчас волновало меньше всего.

Спать больше не хотелось. На душе было нехорошо. Скверно было на душе, тоскливо и безрадостно. Как будто школу сдуру прогулял и не знаешь, как родителям признаться.

Странно было ему вспоминать события прошедшей ночи. Словно во сне привиделось. На минутку Стёпку охватило отчаяние. Ему вдруг страшно захотелось оказаться дома. Чтобы проснуться в своей комнате под тёплым одеялом, и чтобы ничего не надо было делать, и чтобы мама на кухне пекла оладьи, а папа чтобы взял с собой на рыбалку... Но это длилось недолго. Потому что он всё же был не пожилым, разочаровавшимся в себе и в жизни страдальцем, а вполне юным, полным сил и желаний мальчишкой, почти настоящим демоном какого-то там уровня и разряда, жаждущий нового и неизведанного всем своим существом. Мир магии, мир настоящий, осязаемый, полный удивительных тайн, чудес и волшебства, мир, в которой можно было попасть, просто перешагнув порог каморки, властно захватил его душу и заставил напрочь забыть о спокойной, но такой обычной и скучной жизни в родном неволшебном мире.

Тут же припомнились ему очень вовремя слова чародея о том, что его отсутствие дома никто не заметит и что между из исчезновением оттуда и возвращением туда не пройдёт и секунды. И ему сразу стало легко. Дурное настроение как рукой сняло. А когда он вдобавок сообразил, что его каникулы магическим образом удлинились на неделю или даже на две, ему стало совсем весело. Жаль, никто потом не поверит, что такое с ним взаправду произошло. Скажут — выдумал. Да он и сам бы ни за что в такое не поверил. Невозможно в такое поверить, если сам не пережил. Даже если бы он догадался взять сюда свой мобильник и фотографировал бы здесь всё налево и направо, всё равно — кто в эпоху компьютерных спецэффектов верит фотографиям?

Надоело валяться, пора уже было начинать что-то делать. Смаклу отыскать для начала, потом в дорогу собираться... Стёпка поёжился, вспомнив о том, что вскоре предстоит отправляться куда-то в неведомую даль, что придётся идти пешком, по совершенно незнакомой чужой стране. Даже думать об этом было неприятно. Ванька гад! Придурок упрямый. Тащись теперь из-за него неведомо куда.

Злость помогла преодолеть утреннюю расслабленность. И сразу обнаружилось странное. Ощупывая себя со всех сторон, Стёпка вспомнил загадочные слова Серафиана, на которые ночью не обратил внимания. Твоя одежда, мол, всё равно изменится. Вот она и изменилась. Очень сильно, надо сказать, изменилась. Теперь это была совсем другая одежда. Совсем другая. Джинсы превратились в тёмно-серые штаны свободного покроя. Смотрелись они круто и — что самое главное — все карманы остались на своих местах На бронзовой пряжке не слишком широкого кожаного ремня весело скалила зубы драконья морда. Футболка обернулась рубашкой с короткими рукавами до локтей. К ней добавился ещё и кожаный жилет со множеством шнурков вместо пуговиц. Выглядело всё непривычно, однако движениям не мешало и никакого неудобства не ощущалось.

Кроссовки тоже не пожелали оставаться "белыми копытами" и превратились в довольно приличные кожаные полусапожки. Стёпка некоторое время придирчиво рассматривал их, чуть ли даже не обнюхал. В слове "полусапожки" отчётливо звучало что-то девчачье, но, к счастью, у видоизменившихся кроссовок сохранился в неприкосновенности вполне суровый мужской облик. Получились нормальные короткие сапоги с плотной подошвой, тупыми носками и широкими отворотами. Они сидели как влитые, и, если закрыть глаза, то казалось, что на ногах всё те же привычные кроссовки.

Стёпка одёрнул жилет, заправил выбившуюся во время сна рубашку, даже попрыгал, как разведчик перед отправлением в тыл врага. Нигде не жало, ничто не брякало и в целом всё выглядело достойно. Маскировочка что надо, порадовался Стёпка, теперь никто не разгадает во мне демона какого-то там круга или периода. Обычный отрок. Весич или этот — как его? — тайгарь. Иду себе, никого не трогаю. Друга ищу... Спохватившись, он засунул руку под тюфяк, и распихал по карманам своё нехитрое имущество. Нож, понятно, в дороге необходим, а вот всё остальное — едва ли. Но всё равно — пусть будет. Мало ли что.

В тесной каморке было душно, от приторного запаха трав слегка кружилась голова, и Стёпке хотелось поскорее выбраться на свежий воздух. Но едва он подумал об этом, как перед ним буквально из ничего возник туго набитый холщовый мешок с лямками. Он повис, покачиваясь, перед изумлённым Степаном, и хрипловатый мужской голос негромко спросил, старательно напирая на букву "о":

— Племянник почтенного Серафиана не тут ли ночевать изволил?

Стёпка посмотрел по сторонам, даже под лежанку заглянул, хоть и понимал, что это глупо, — но никого не увидел. Только мешок в воздухе висел.

— Кхм! — сказал тот же голос. — Оторопел, али как?

Невидимка! Волшебство свершалось рядом, в двух шагах, руку протяни — и потрогаешь. Зачарованный Стёпка не сразу сообразил, что племянник — это он сам, а когда сообразил, поспешно закивал:

— Здесь, здесь. Я племянник, а что?

— Посылка тебе от почтенного чародея. Дорожная котомка с припасом. Получить не поленись.

Котомка упала в подставленные Степкой руки. Она оказалась тяжёлой, и он поспешил опустить её на пол. Из воздуха тем же непостижимым образом возникла покрытая непонятным письменами желтая полоска пергамента.

— Получение подтверди, — сказал голос.

Стёпка с недоумением посмотрел по сторонам, выпятил губу и робко поинтересовался:

— А чем?

Невидимка вздохнул и устало пояснил:

— Кровью, понятно, чем же ещё.

— А... как?

— Перст приложить изволь.

— Всё равно какой?

— Любой можно.

Стёпка изволил приложить к пергаменту указательный палец правой руки. Мягкая полоска висела в воздухе без опоры, но на ощупь оказалась твёрдой, как доска. Подушечку пальца слегка укололо, и на пергаменте осталась капелька крови.

— Премного благодарен, — сказал голос, уплывая в никуда.

— Эй, подождите минуточку! — спохватился Стёпка. — Вы не подскажете, где здесь?..

— За дверью, по левую руку, на повороте, — не дослушав, ответил голос и растворился насовсем вместе с пергаментом. Местный невидимый почтальон Печкин прекрасно обходился без велосипеда. Возможно, это был демон. Настоящий почтовый демон, которого Серафиан отправил с посылкой, потому что не бегать же ему самому, чародей всё-таки. Посмотреть бы ещё на этого демона, каков он с виду. Если судить по голосу — вроде бы человек, и даже не злой, вежливый даже... А если по окающему говору судить, то представляется кто-то вроде мультяшного лешего.

— Спасибо большое! — запоздало крикнул Стёпка, тоже невольно окая, но ему уже никто не ответил.

Котомка лежала на полу и растворяться вроде бы не собиралась. Посылка от почтенного Серафиана. Посмотрим-посмотрим, откроем, поглядим. Вологодский говор оказался прилипчивым как паутина. Крошечное незастеклённое окно, на ночь закрывающееся деревянной заслонкой, пропускало слишком мало света, и он распахнул дверь пошире. За дверью был пустой коридор и основательная каменная лестница, под которой, собственно, и располагалась каморка. Почти как у папы Карло. Ночью Стёпка всё это видел мельком и сейчас с любопытством разглядывал. Ладно, попозже осмотримся, а пока на очереди котомка.

Он потянул за узел — тот не поддался. Стёпка дёрнул сильнее, потом взялся теребить его двумя руками. Узел на горловине был затянут столь основательно, что распустить его не удалось даже с помощью зубов. Отплевавшись от неприятного вкуса, Стёпка в задумчивости сморщил лоб. Ну и зачем, скажите на милость, нужны такие подарки, которые даже открыть нельзя? Не разрезать же его, в самом деле! Он даже нащупал в кармане свой ножичек, но вовремя одумался. Нет, тут что-то не так. Не для того чародей отправлял ему эту котомку, чтобы портить её ножом. Минут пять он напряжённо размышлял, буравя сердитым взглядом недоступные дорожные припасы. Вспомнив Смаклу и упрямые свечи, пощёлкал пальцами, совершенно, впрочем, не надеясь на успех. И успеха, понятно, не достиг. Ни с первого раза ни даже с десятого. Когда пальцы устали, он сдался. Спасибо, конечно, великодушному Серафиану за заботу, но мог бы, между прочим, заодно и инструкцию по открыванию приложить. Местные-то, наверное, все знают, как такие узлы развязывать, а о том, что демон в таких делах ни в зуб ногой, чародей подумать забыл. Минус ему за это.

Разозлившись на себя за недогадливость, Стёпка выщелкнул лезвие ножа, прижал его к узлу и произнёс нарочито злодейским голосом: "Ну что, мешок, открываться будем или хочешь, чтобы я тебя ножиком почикал?" Котомка как лежала завязанная, так даже и не почесалась развязываться. Зато Степан при этом настоящим дураком себя почувствовал, который зачем-то взялся с неодушевлёнными предметами разговаривать. Хорошо ещё, что никто этого позора не видел и не слышал.

Разгадка оказалась до обидного простой. Когда Стёпка, уже совсем отчаявшись, наугад произнёс про себя обычное "да откройся же ты, гад", узел вдруг легко распустился. Сам собой. Действительно, не для средних умов. И очень удобно. Только не совсем понятно, для чего такие сложности. Это же не сейф, чтобы от чужих свои сокровища прятать. Стёпка ради эксперимента вновь затянул узел и вновь повторил про себя заветные слова. Во второй раз фокус не удался. Заклинание оказалось одноразовым. Этакая магическая печать на посылке. Мол, завязано, заколдовано, и ещё никто не открывал. Значит, всё в целости и сохранности. Получите и обрадуйтесь.

Содержимое котомки Стёпку приятно удивило. Чародей позаботился о том, чтобы "племянник" в дороге не голодал, не холодал и не испытывал нужды в предметах первой необходимости. Зубной пасты со щёткой, конечно, не обнаружилось, зато в небольшом, похожем на старинный кошелёк мешочке лежали твёрдые пахучие шарики, о назначении которых легко мог догадаться почти любой сибирский мальчишка. Это была сера, жевательная лиственичная смола, точно такой же торговали старушки на рынке недалеко от школы. Правда, мальчишки эту серу не жаловали, потому что тут же в киосках продавалась намного более заманчивая жевательная резинка в ярких обёртках и с интересными вкладышами. Ну, а здесь выбирать не приходится, поэтому будем вместо зубной пасты пользоваться серой. Только придётся привыкать к смолистому запаху, потому что это тебе не орбит без сахара, а натуральный лесной продукт. Стёпка отложил в сторону мешочек, вытащил завёрнутый в вощёную бумагу большой неровный кусок серого шершавого мыла, затем вышитое ёлочками полотенце, которое так и хотелось назвать рушником. Для полного счастья ещё только носовых платков не хватало и рулончика туалетной бумаги. Если бы этот мешок собирала мама, тут бы ещё и зубная щётка лежала, и запасные носки, и салфетки, и... Впрочем, мама далеко, а чародею и за это огромное спасибо. Мог бы ведь и вообще ничего не присылать. А он позаботился, не забыл.

В двух пузатых бутылях было, кажется, вино. Одна бутыль тёмного стекла, другая светлого. Стёпка выдернул из тёмной пробку, понюхал (точно вино), но пить не стал, ему пока не хотелось. Во второй бутыли была, кажется, простая вода. Тоже, между прочим, не лишняя в дороге вещь. Ещё обнаружился каравай ржаного хлеба с аппетитной корочкой, несколько кругов очень жирной колбасы, головка твёрдого белого сыра, туесок с изюмом, туесок с кедровыми орешками, туесок с сушёной черникой, склянка с какой-то пряностью, деревянная солонка с крупной серой солью, деревянные же ложка с миской, огниво и трут, связка свечей, деревянная баночка с очень пахучей зеленоватой мазью (Стёпка не удержался, сунул в неё нос), смешная ушастая шляпа и меховой плащ с капюшоном, немного длинноватый, но очень лёгкий и тёплый.

А в довершение ко всему этому богатству в маленьком мешочке лежали два десятка золотых монет и записка на бересте от Серафиана: "Отрок, прими эти монеты и дорожный припас как малую толику платы за причинённое тебе неудобство. Виновен в твоих бедах не столько мой слуга, сколько Я сам. Впредь буду осмотрительнее. Надеюсь, что моя скромная помощь не окажется лишней. Ничего не бойся. Серафиан, чародей, Первый Местохранитель Совета Летописного замка, магистр и прочая, прочая..."

Написано было густыми чёрными чернилами, слегка небрежно, буквы закруглялись странно и все имели непривычные хвостики... Но в целом это были самые обычные русские буквы и самые обычные русские слова. Степка прочитал записку два раза, после чего береста самовольно свернулась в тугую трубочку и исчезла так быстро, что Стёпка не успел понять, каким образом и куда она подевалась. Да и была ли она вообще? Чудеса! Серафиан зачем-то принял меры, чтобы не оставлять в чужих руках собственноручно написанный им документ. Пусть даже и такой невинный, как коротенькая записка на бересте. Впрочем, понятно, почему чародей так поступил. Оставил он уже однажды на столе свой недописанный трактат. Известно, чем это кончилось.

Стёпка задумчиво взвесил на ладони тяжёлые монеты, слегка подбросил, подивился. Настоящее золотое золото! До этого он как-то и не думал о том, что деньги ему могут пригодиться, а теперь вдруг подумал. Действительно, без них он был бы здесь всё равно что нищий: ни еды купить, ни на ночлег попроситься. Пустить, может быть, и пустят, а ну как потом заплатить потребуют. "Ах, у тебя денег нет! Ах, ты думал, что мы тебе задаром место под крышей предоставили? Ну иди тогда, отработай: воды в бочку наноси, свиней накорми и хлев вычисти". Имея в кармане деньги, можно было надеяться, что до свиней и хлева дело не дойдёт... А ну, как их украдут? Разбойники выследят или вор какой-нибудь пронырливый руку в мешок незаметно запустит? Кукуй тогда впроголодь, Серафиана же не попросишь ещё немного денежек подбросить. Придётся золото спрятать получше, и язык держать за зубами покрепче и вообще быть настороже. Богатство досталось, возможно, не слишком большое, но лишаться его уже не хотелось.

Монеты здорово отличались от привычных Стёпке рублей и копеек. Размером примерно с пятирублёвик, они все были не очень ровные и не очень одинаковые, а у одной монеты кто-то даже откусил или отстриг краешек. Но при всём при том они были сделаны из настоящего золота! Правда, золото оказалось почему-то не таким, как его себе представлял Стёпка. Оно почему-то не сверкало, не пускало во все стороны золотые лучи и не заставляло Стёпкино сердце биться сильнее. Просто тусклый жёлтый металл, тяжёлый и непраздничный. Может, это и не золото? Но кто-то неприятно-жадный внутри вкрадчиво нашёптывал: "Золото это, золото! Никому его не отдавай!" Так, наверное, и зарождается в людях алчность.

На одной стороне каждой монеты был выбит профиль сердитого горбоносого мужчины с густыми усами и выпученным глазом, на другой — раскинул крылья дракон, как две капли воды похожий на того, длиннохвостого, с обложки волшебной книги.

Крылатый дракон. Красивый. Отличающийся в лучшую сторону и от сказочных Змеев Горынычей и от угловатых перепончатых птеродактилей. Ладная и гибкая ящерка с крыльями. Даже не ящерка — ящер. Большой, огромный, стремительный. Волшебный. Стёпку вдруг словно молнией пронзило. До него вдруг дошло, что в самом скором времени он своими глазами сможет увидеть настоящего дракона! Потому что ведь не может такого быть, чтобы в магическом мире, где есть чародеи, гномы, гоблины и упыри, не существовало драконов. Если дракон был нарисован на обложке книги, если изображение дракона красуется на монетах и на пряжках ремней, значит, они здесь водятся и их можно увидеть. Хотя бы издали, хотя бы одним глазком. Ему тут же захотелось немедленно отправиться в путь, чтобы поскорее начались поразительные встречи и удивительные магические приключения. Только чтобы не такие, как у Ваньки, с исчезновением неведомо куда, а настоящие, интересные, с захватывающим продолжением и счастливым концом. Котомка с припасом и золото вселяли уверенность в том, что предстоящее путешествие окажется не таким уж и тяжёлым и, возможно, совсем не тягостным.

И тут вновь закукарекал петух. На этот раз точно — под лежанкой.

Стёпка свесил голову и увидел во мраке... нет, не петуха. Под лежанкой стоял маленький человечек, точнее даже сказать — малюсенький. Ростом с некрупного кота, весь кругленький, сдобненький, с круглым носом на смеющемся лице, без бороды и усов, но с густыми белыми бровями. Одет он был в потрёпанный, насквозь пропылённый тулупчик, в столь же потрепанные штаны с большими кожаными заплатками на коленях и в тяжёлые стоптанные башмаки. На горделиво выпирающем животике красовался широкий ремень с позеленевшей медной пряжкой, а на голове — заляпанный паутиной забавный малахай с ушами разной длины. Можно было подумать, что этот гномик побывал в серьёзной потасовке или просто впал в крайнюю нужду. Но при всём при том, он, этот мужичок с ноготок, унынию не предавался и вид имел вполне бравый. А глазки его так и лучились едва сдерживаемым смехом. В крохотной руке гномик держал небольшую кирку с широким щербатым лезвием. Несмотря на слабое освещение Стёпка всё это очень хорошо разглядел.

— Ты кто? — спросил он, сползая с лежанки на пол, чтобы удобнее было разговаривать.

Человечек, не переставая улыбаться, сделал несколько шагов вперёд. Он был такой махонький, что мог свободно ходить под не слишком высокой лежанкой. Его можно было поставить на ладонь или даже засунуть в портфель. Это было удивительно, так же удивительно, как отвечай-зеркало или людоедский меч.

— Это ты меня разбудил? — спросил Стёпка, тоже невольно улыбаясь в ответ. — Ты гном, да?

Человечек сделал ещё шаг, ещё и, оказавшись рядом с левой рукой Степана, вдруг коротко размахнулся и ударил киркой по ногтю большого пальца.

Стёпка с воплем отпрянул:

— Ты что, сдурел?!

Понятно, что он не ожидал ничего подобного и нападение гнома застало его врасплох. От резкой боли из глаз брызнули слёзы и подкатила мгновенная тошнота.

Человечек довольно захохотал неожиданно густым басом. Словно радовался меткому удару. Будь его кирка потяжелее, он без сомнения отрубил бы сустав напрочь. И это было совсем не смешно.

— Ах ты, гад!

Не помня себя от боли, Стёпка стянул с ноги притворяющуюся сапогом кроссовку и швырнул её в гнома. Тот ловко увернулся и сам в ответ запустил в Стёпку окаменевшей хлебной коркой, пролежавшей под лежанкой лет триста.

Стёпка разозлился не на шутку. Подлая и ничем не объяснимая выходка гнома его просто взбесила. Палец болел немилосердно, ушибленный ноготь чернел на глазах. Душа жаждала мести — и немедленно. Стёпка метнул в гнома вторую кроссовку и снова промазал. Маленький обидчик проворно отскочил, показал Стёпке язык и с удивительной для его роста силой отправил кроссовку обратно. И попал. Прямо в лоб каблуком.

Тут уж Стёпка забыл обо всём на свете. У него от ярости буквально потемнело в глазах. Отплатить проклятому гному! Поймать его, раздавить, накормить паутиной, поотшибать ему все пальцы его же киркой, а саму кирку зашвырнуть куда подальше!

По каморке летала обувь, лежанка сотрясалась от ударов, пыль стояла столбом. После каждого промаха Стёпка страшно ругался, после каждого попадания гном обидно хохотал. Безумная дуэль продолжалась долго, "рука бойцов метать устала", но Стёпке так ни разу и не удалось поразить врага. Гном как угорелый бегал на своих коротеньких ножках под лежанкой, успевая хохотать, кривляться, уворачиваться от Стёпкиных снарядов и метко — до обидного метко! — швыряться в ответ.

Сообразив наконец, что кроссовками гнома не подбить, Стёпка оглянулся в поисках более подходящего оружия. На глаза ему попался стоящий в углу лохматый веник с длинным черенком. То что надо! Он кинулся к венику с кровожадным воплем: пришёл миг расплаты!

Но гном, увидев веник в его руках, испуганно ойкнул и в мгновение ока ушмыгнул под лежанку. Заглянув туда, Стёпка успел увидеть только исчезающие в тёмной норе подошвы гномьих сапог.

— Вот гадёныш! — он в бессильной ярости шмякнул веником по стене. — Вернись, трус! Вернись, кому говорю, сволочь карапузая!

Противник позорно бежал с поля боя, и отмщение, увы, не состоялось. Хотелось преследовать его, хотелось пролезть вслед за ним в нору и веником его под зад, веником!.. Жаль, нора маловата! Нет, ну какой же гад, а!

Позднее, вспоминая "грандиозное сражение великана с лилипутом", Стёпка со стыдом признавал, что "позволил себе потерять лицо", как говорят самураи. Со стороны, наверное, всё выглядело очень глупо. Носится по тесной каморке разъярённый пацан с перекошенной от ярости физиономией и швыряет под лежанку всё, что под руку попадается. Да ещё и орёт при этом всякие нехорошие слова. Позор на все улусы! Совершенно недопустимое для настоящего демона поведение. Но уж очень его этот мелкий поганец разозлил. Особенно подлый и ничем не спровоцированный удар киркой.

Вот полюбуйтесь — ноготь уже начал чернеть, и скоро, конечно, слезет, чёрт бы побрал этого гнома! Хорошее настроение было безнадёжно испорчено. И это только начало — первый день, даже первое утро! А что же будет дальше? Как бы уже не палец, голову бы не оттяпали! И между прочим, запросто могут. Не понравится какому-нибудь вурдалаку, твоя, скажем, причёска — и ага! Вжик мечом, или хвать кулаком, чтобы другим неповадно было. Доказывай потом, что ты демон!

Палец дёргало так, что отдавалось даже в голове. Когда боль сделалась невыносимой, Стёпка отыскал среди разложенных по лежанке вещей деревянную баночку, открыл её и осторожно погрузил страдающий палец в мазь. А вдруг поможет! Палец поболел ещё немного и успокоился. Мазь помогла и очень даже хорошо. Наверное, тоже была чуть-чуть магической. Это как-то... ободряло что ли. Внушало хоть какую-то уверенность в том, что, доведись, скажем, получить во время путешествия рану или ссадину, у него есть чем её залечить. Вот только отрубленную голову, понятно, назад не приклеишь. Охо-хо! Ванька, Ванька, всё-таки дам я тебе по шее, когда отыщу, потом догоню и ещё раз дам, понятно!..

Степан сидел встрёпанный, разгорячённый, пылающий справедливым негодованием. Он вдруг понял, что всей душой ненавидит гномов. Если они все такие, как этот... кукарекальщик, то лучше бы с ними вовсе не встречаться.

Но куда же подевался Смакла? Не мог же он отправиться в путь в одиночку. Хотя... может, и мог. Просто, скажем, из вредности. Характер у младшего слуги, судя по всему, далеко не сахар: и на пакости горазд, и огрызаться умеет, и колдовство втихомолку применять не стесняется. Вот полюбуйтесь — усвистал куда-то ни свет ни заря, ищи его теперь по всему замку.

Монеты Степка ссыпал в карман. Странно ему было осознавать, что могущественный чародей чувствует себя его должником. За что? За то, что Стёпку выдернуло сюда? Так это вовсе не неудобство, это настоящий подарок, неслыханная удача. Ведь ещё вчера он полжизни готов был отдать за такое перемещение. Чародей же извиняется перед ним, котомку вон даже прислал. Наверное, он хороший человек и добрый чародей. Во всех сказках бывают добрые волшебники... И злые, между прочим, тоже. Куда же без них? Без них не так увлекательно. Стёпка ещё раз пожалел, что не удалось ему прочитать книгу. Или взять её с собой сюда. Знал бы сейчас об этом мире намного больше. Хорошо ещё, что здесь говорят по-русски. Или, как уверял, Смакла, по-весски.

Прежде, чем уложить припасы обратно в котомку, он отломил немного хлеба, куснул сыр — невкусно и очень твёрдо! — сжевал горсть изюма и, помедлив, решительно отхлебнул из тёмной бутыли. В светлой, как выяснилось, хранилась не просто вода, а брусничный морс без сахара. И пить его было неинтересно. А вот вино... Стёпка ещё ни разу не пробовал вина, только чуть-чуть шампанского на Новый год. Вино было сладковатое, пахло забродившими яблоками и самостоятельной взрослой жизнью. И оно ему понравилось. Не опьянеть бы! Вот хохма будет, если Смакла, вернувшись, обнаружит пьяного демона, храпящего на его лежанке.

Утолив слегка голод, он завязал, как сумел, котомку и затолкал её под лежанку. Однако, вспомнив о драчливом гноме, вытащил её и подвесил на удобно торчащий из стены бронзовый крюк — здесь она целее будет, и никакой гном не допрыгнет. Потом ещё раз привёл в порядок одежду, пригладил волосы и отважно шагнул через порог. Непроизвольно сжался, готовый ко всякому, но — обошлось. Не жахнуло и не шмякнуло. Он оглянулся, помедлил, затем на всякий случай вернулся в каморку и ещё раз — уже осторожнее — перешагнул через порог, изо всех сил прислушиваясь, присматриваясь и... как бы правильнее сказать... причувствоваясь. И не заметил никаких магических изменений ни в себе, ни в окружающей обстановке. Кажется, всё нормально, опасности нет, можно смело отправляться навстречу неизвестностям. И он отправился. Правда, для начала не в неизвестность, а немного поближе — по левую руку, за поворот коридора.

Глава шестая,

в которой демон стреляет из камнемёта и встречается с призраком

Вода бежала по каменному жёлобу и срывалась вниз звонкой струёй. Стёпка хорошенько вымыл руки, потом, помедлив, плеснул холодной водой в лицо. У-ух! Ему понравилось и он повторил, смывая остатки сна. Полотенце, естественно, с собой прихватить не сообразил, побрёл мокрый назад и чуть не заблудился. Казалось бы, отошёл-то всего ничего — на три шага и два поворота, зато потом минут десять во все углы тыкался, пока нужную дверь под лестницей отыскал. Даже заподозрил, что на гоблинскую каморку заклятие какое-нибудь наложено от чужих глаз. Оказалось, что просто свернул не в то крыло и искал нужную дверь совсем в другом месте.

Замок не спал уже давно и пробудился он, само собой, намного раньше Стёпки. Засветло ещё пробудился. Звенел где-то за стеной кузнечный молот, доносились издалека чьи-то властные крики и беззаботный девичий смех. Мычали коровы, гомонили гуси — или это утки? — заливисто свистели мальчишки... Обычное утро в обычном магическом мире. Упыри и вурдалаки отсыпаются после кровавых ночных трудов, заспанные кентавры скачут на водопой, драконы чистят чешую, русалки выглядывают из колодцев. А коварные гномы пробираются тесными норами с острыми кирками наготове.

Пойти, что ли, прогуляться? На людей посмотреть, себя показать, свежим воздухом подышать и вообще — оглядеться. Бояться, вроде бы, пока некого, Серафиан ни о чём таком не предупреждал, а Смакла, если надо, сам его отыщет. Стёпка, надо признаться, чувствовал себя не очень уверенно. Вокруг, что ни говори, был совсем чужой мир, совершенно незнакомые люди, которые неизвестно ещё как к нему отнесутся... С одной стороны это приятно волновало, как всегда волнует новое и таинственное. С другой стороны — было боязно. Как перед прыжком в заведомо холодную воду.

Стёпка сделал глубокий вдох, закрыл глаза, настроил себя не решительность и отвагу и — пошёл тихонько по коридору, ведя рукой по шершавым каменным стенам. И почти сразу же навстречу ему вышел из-за поворота высокий мужчина. Не дракон, не упырь и не вурдалак. Нормальный человеческий мужчина лет двадцати пяти. Длиннополое чёрное одеяние делало его похожим на монаха. Под мышкой он нёс небольшой деревянный сундучок окованный медью.

Стёпка замедлил шаг, вдруг оробев. Это был первый встреченный им здесь человек (весич, вспомнилось ему... или тайгарь?), не посвящённый в тайну появления мальчишек. Подлый гном, разумеется, не в счёт. И поди угадай, что этот монах сейчас сделает. Может, у Стёпки на лбу написано, что он — незаконный пришелец из иного мира, и его немедля следует хватать и тащить в темницу на разборки. Может, монахи здесь демонов вообще не любят и враждуют с ними по-чёрному.

Впрочем, тут же выяснилось, что испугался Стёпка напрасно. Монах остановился перед ним и дружелюбно сказал:

— Здрав будь, отрок. Ты не Серафиана ли почтенного племянник?

Стёпка растерялся, хотел сказать, что да, мол, племянник и есть, из каких-то там Медведей, но сумел лишь молча кивнуть. Даже поздороваться забыл.

— Примечаю я, ты в праздности пребываешь?

Стёпка к стыду своему даже не сразу понял, о чём его спросили, но на всякий случай ещё раз кивнул. Имелась у него такая дурацкая привычка, много раз ставившая его в неловкое положение. Кивнёт не зная чему, а потом ломает голову, как выпутаться, чтобы совсем уж глупым не посчитали. Потому что вроде бы согласился, а лучше было бы сказать "нет". Но на этот раз он, похоже, кивнул правильно.

— Вот и славно! — обрадовался монах. У него было приятное, слегка вытянутое лицо с аккуратными усами и бородкой, глубоко посаженные тёмные глаза и перехваченные кожаным ремешком длинные русые волосы. Если бы не ряса, его можно было бы принять за слегка странноватого художника из обыкновенного, не магического мира. Монах взял сундучок в обе руки, и Стёпка увидел, что пальцы у него перевязаны, и сквозь белые тряпицы кое-где проступает кровь. О, коллега, подумалось, только у меня один палец, а у него чуть ли не все. Тоже, что ли, с гномом повздорил?

— Сделай милость, снеси ларец наверх, на дозорную башню. Я бы и сам, да меня отец-заклинатель к себе требует. Несподручно с ларцем к нему являться, и без того персты покалечены, — он выразительно пошевелил перебинтованными пальцами.

Стёпка взял ларец за ручку:

— Ладно, снесу. А что мне там с ним делать?

— Отдай его камнеметателю Гвоздыре. Ему ведомо, для чего. Он там один сейчас службу исполняет, утром заступил. Скажешь, что Купыря, мол, передал и вскорости сам к нему подымется. Исполнишь?

— Исполню, — пожал плечами Стёпка. — А как мне туда попасть?

— По лестнице, — удивился монах. — Вот же она, у тебя за спиной. Взбирайся до самого верха, Гвоздырю там и найдёшь. А я побежал... Премного благодарен за помощь! Ларец сам не открывай! — последние слова он прокричал уже на бегу, исчезая за поворотом, только ряса за спиной чёрным крылом взметнулась.

Ларец был не сказать чтобы очень тяжёлый. Стёпка покачал его в руке, раздумывая, нет ли в просьбе монаха какого-либо подвоха, не розыгрыш ли это. На розыгрыш было не похоже. Да и к чему? Монах совсем не походил на человека, способного устроить подлянку племяннику чародея. Да и имя знакомое, ночью то ли Серафиан, то ли Смакла про него упоминали.

Ладно, исполню, сказал Стёпка сам себе, мне не трудно. У него даже этакая уверенность появилась, словно ему разрешение дали или пропуск, и он теперь может по замку ходить на совершенно законных основаниях. Спросит кто: — "Ты что тут, демон, делаешь? По какому такому праву туда-сюда шастаешь?" А он в ответ: — "Ларец на дозорную башню несу. Купыря попросил". И всё — вопросов больше нет. Свободны.

Ему страшно хотелось открыть ларец и посмотреть что там внутри. Не потому хотелось, что он страдал чрезмерным любопытством, а потому, что монах просил как раз не открывать. Как Синяя Борода своих несчастных жён. Стёпка помнил, какая участь постигла чересчур любопытных женщин, и героическим усилием воли удержался от соблазна, хотя руки так и тянулись к замочку. Простенький, между прочим, замочек был, обычная пружинная защёлка. Открыть ничего не стоило. Но Стёпка помнил ещё и о том, что случилось с Ванькой, который открыл не то, что надо, и не тогда, когда надо. Нет уж, лучше этот ларец не трогать, то есть не открывать.

Похвалив себя за честность и разумную осторожность, Стёпка начал восхождение к дозорной башне. Сначала шагать было легко и даже слегка волнующе. Таинственная лестница, загадочный ларец, Гвоздыря какой-то, что исполняет службу в одиночестве наверху... Интересно, в общем. На приключение похоже. Только ступени что-то высоковатые... И лестница уж больно крутая и длинная... Когда же она кончится-то? Устанешь по такой подниматься.

Стёпка сначала смотрел вверх, а потом стал смотреть под ноги. Каменные ступеньки были стёрты великим множеством прошедших здесь до него людей, не совсем людей и, вероятно, совсем не людей. Поднимались по этим ступеням вурдалаки, спускались, гремя оружием, гоблины, шаркали почтенные чародеи, когда появлялась у них потребность взглянуть с дозорной башни на окрестности замка либо на подступившее к стенам вражеское войско... Носились сломя голову мальчишки-посыльные, крались пробравшиеся тайком соглядатаи, мчались, вопя и размахивая мечами, свирепые враги, сумевшие ворваться на стены... И арбалетные болты пробивали насквозь щиты и кольчуги, и скрежетали мечи, царапая камень, и ступеньки становились скользкими от струящейся по ним крови... Прошмыгивал иногда и свой брат демон, вызванный и посланный что-нибудь добыть, а возможно, и кого-нибудь убить.

Стёпка присел отдохнуть. Было такое или не было, ему узнать не дано. А нафантазировать можно чего угодно. Даже дракона, сползающего вниз по лестнице, чтобы устроить в тесных коридорах безжалостную охоту на ничего не подозревающих служанок. Вон какие на ступенях борозды и царапины — не иначе следы крепких драконьих когтей.

Лестница казалась бесконечной, она всё вилась и вилась, вкручиваясь в каменную толщу замковых стен, минуя этаж за этажом, и чем выше, тем круче становились ступеньки, словно их нарочно так сделали, чтобы затруднить подъём. По почти такой же лестнице Стёпка два года назад поднимался с папой в Питере на колоннаду Исаакиевского собора. Только там было, кажется, триста ступеней, а здесь — все пятьсот, если не больше. Понятно теперь с какого перепугу монах попросил незнакомого отрока об одолжении: ноги свои утруждать не хотел, а наивный и доверчивый Стёпка тут ему как раз и подвернись!..

К тому времени, когда надоевшая лестница кончилась тесной площадкой, Стёпка уже основательно выдохся. Выбравшись наружу на подгибающихся от непривычного напряжения ногах, он выволок заметно потяжелевший ларец и присел на него, переводя дух и щурясь от яркого солнца.

Над его головой раскинулось во всю свою неохватную ширь ясное, пронзительно-голубое небо, до которого, казалось, отсюда — рукой подать. А прямо перед ним громоздилась большая деревянная катапульта, почти точь-в-точь такая, как на рисунках в учебнике истории. Возможно, это была не катапульта, а баллиста. Стёпка плохо разбирался в древних метательных орудиях и не помнил, чем они друг от друга отличаются. Может быть, это даже был какой-нибудь требушет.

На массивной деревянной станине сидел закованный в кольчужную броню широкоплечий воин — камнеметатель Гвоздыря. Он держал на коленях длинный прямой меч и любовно водил по отсверкивающему лезвию точильным бруском.

Гвоздыря был несомненный вурдалак. У него было грубое, но не страшное лицо кирпичного цвета, крупный нос картошкой, широко расставленные голубые глаза и густые пшеничные усы, из-под которых выглядывали два ослепительно белых клыка. Клыки были острые.

Вурдалак — это тот же вампир, вспомнил Стёпка, но не ощутил ни малейшего испуга. Не похож был большой добродушный Гвоздыря на кровожадного, унылого и уже изрядно поднадоевшего киношного Дракулу. Невозможно было представить его тоскливо завывающим по ночам или жадно и неопрятно сосущим кровь из беззащитной жертвы. Зато легко представлялось, как он врубается во вражеские ряды, неукротимый и неостановимый, и враги разлетаются от него во все стороны, и меч его разит и разит без устали, и победа уже близка, и наши, как всегда, победят, потому что они наши, потому что они за правду и они самые крутые...

Вурдалак с усмешкой глянул на взъерошенного Стёпку из-под низко надвинутого круглого шлема:

— Ты, паря, кто таков будешь?

Голос у него был низкий, хриплый, похожий на медвежий рык.

Стёпка поднялся и подвинул ларец к ногам вурдалака:

— Степаном меня зовут. Я... племянник чародея Серафиана. А это вам Купыря просил передать. Он скоро сам сюда поднимется. Он к отцу-заклинателю пошёл.

Гвоздыря отложил меч в сторону, щёлкнул замком, приподнял крышку ларца — что же там, интересно, лежит? — и довольно вспушил усы.

— Ясно-понятно, паря. Однако же придётся разок-другой стрельнуть.

Стрелять? Из катапульты? Здорово! Выходит, в ларце лежат снаряды. А не маловаты ли они для такого большого орудия? Вон ковш какой здоровенный, да и снарядов своих у Гвоздыри достаточно: булыжников вокруг навалено не на одну сотню выстрелов, и горшки ещё какие-то запечатанные, с торчащими из крышек фитилями, не иначе, бомбы! И в кого, спрашивается, сейчас нужно стрелять? Войны, вроде бы, никакой нет, если верить Смакле.

Гвоздырю подобные вопросы не занимали. Он хорошо знал, зачем, куда и в кого стрелять. Он отодвинул ларец в сторону, обошёл своё орудие — ух, до чего же он большой и широкоплечий! — и принялся дёргать ремни, проверяя, очевидно, их натяжение.

Пока вурдалак возился с катапультой, Стёпка разглядывал лежащий на станине меч. Он как его увидел, так сразу обо всём остальном забыл, даже о том, что Гвоздыря — вурдалак и его на всякий случай следует опасаться. Меч был такой... это был настоящий боевой меч, меч-ветеран, побывавший во многих сечах и отрубивший, несомненно, тьму-тьмущую вражьих голов. Честное оружие, не отягощённое дорогими и совершенно бесполезными в бою украшениями, не испорченное продажным золотом, не тронутое ни единым пятнышком ржавчины, отточенное до убийственной остроты и сверкающее на солнце полосой жидкой ртути. Хотелось взять его в руки, ощутить его надёжную уверенную тяжесть и приятное тепло шершавой рукояти, хотелось занести его на головой, рассечь со свистом воздух, поймать взглядом отражённый от клинка солнечный луч...

Стёпка мысленно примерился — меч вурдалака был ему, мягко говоря, великоват. И тяжеловат. Таким не взмахнёшь играючи, как делал это у себя во дворе плохо оструганной деревяшкой. А если таким мечом рубанёт вдруг тебя какой-нибудь враг, мало не покажется. Ничего уже не покажется. Развалит надвое, как арбуз. Стёпка представил, как его разваливает, и поёжился, ощутив вдруг очень отчётливо все свои такие хрупкие косточки. Да-а, весёлые мысли лезут в голову с утра, нечего сказать. Лучше уж думать о чем-нибудь хорошем. О том, например, что ему в дороге тоже не помешает оружие. Не такой, конечно, здоровенный меч, а что-нибудь поудобнее и попроще. Кинжал там какой-нибудь или топорик. Хотя меч, что ни говори, лучше, намного лучше. Почему-то Серафиан об оружии не позаботился, даже обычного ножа в котомку не положил. Или демонам оружие не нужно? В кармане ножик перочинный лежит, но на оружие он всяко не тянет, разве что против гадских гномов.

Стёпка отошёл в сторонку, чтобы не смущать больше свою душу несбыточными мечтами, вспомнил, где находится, вздохнул полной грудью пахнущий летом воздух и уже внимательнее посмотрел по сторонам. Посмотреть, прямо скажем, было на что. Очень даже было. Честно говоря, ничего подобного Стёпка ещё не видел и увидеть не ожидал. Он думал, ну замок и замок, стены там, башни с зубцами, бойницы, всё, в общем, как полагается...

А оказалось — ого!

"Летописный замок шибко высокий". Ещё как шибко! Стёпка ощутил себя беспомощной мелкой букашкой, невесть как заброшенной на вершину великанского утёса. Конечно, с дозорной башни он мог видеть только малую часть замка, всего лишь верхние этажи бастиона и уступ крепостной стены. Но какого, простите, бастиона! Какой, извините, стены!

Замок подавлял своей мощью. Он был огромен, он был велик. Именно такие сооружения по праву называются циклопическими. Да при одном лишь взгляде на эти стены у любого врага начисто пропадёт всякое желание идти на штурм. Увидев такой замок, любой, даже самый свирепый и упёртый враг спрячет свой меч, отзовёт свои полки, свернёт свои знамёна и пройдёт себе тихонечко стороной, благоразумно сделав вид, что оказался под этими стенами совершенно случайно, и ничего такого не хотел и не замышлял, и уберётся сейчас в свои вражеские страны, и никогда больше сюда не придёт, ну, разве что по делам каким-нибудь торговым или просто поглядеть.

Однако, нельзя сказать, что Стёпка был поражён до глубины души. Он-то ведь всегда знал, что в таком мире, как этот, замки должны выглядеть именно так и никак иначе. Он это знал и он не удивлялся. Почти. Стоял просто с открытым ртом и смотрел во все глаза. И душа его что-то этакое пела от восторга. Это было здорово! Это было прекрасно! Это было круто! Он лишний раз убедился, что судьба забросила его именно туда, куда нужно. В общем, повезло. Потому что обидно было бы очутиться в каком-нибудь задрипанном, полуразвалившемся замке с подгнившими бревенчатыми стенами, покосившимися воротами и большой кучей навоза посреди двора. Вот это был бы облом из обломов. Нет, всё равно, конечно, интересно, но как-то уже не так.

Дозорная башня была двухъярусной. Внизу, там, где стоял Стёпка, на небольшом открытом пятачке возвышалась катапульта. Над ней нависала собственно сама башня — полукруглое каменное сооружение с узкими окнами. Туда вела крутая лестница, там, в этой башне, дозорные прятались от дождя, ветра и снега. Стёпка сначала хотел взобраться туда, но не решился. Вдруг Гвоздыре такое самоуправство не понравится. И вообще, пора уже вниз спускаться. Смакла, наверное, уже рвёт и мечет. Но спускаться не хотелось. Хотелось ещё немного посмотреть. На то, например, куда и чем будет стрелять вурдалак. Ваньку, конечно, надо поскорее спасать, кто бы спорил, но если только на дорогу может уйти более недели, то несколько минут промедления ничего не решат. (Слышал бы бедный Ванес эти рассуждения, то-то взбесился бы в своём плену.)

Довольно легко уговорив себя задержаться на башне, Стёпка лёг животом на каменный порог меж высоких, в рост взрослого человека, зубцов и с опаской посмотрел вниз.

Мама дорогая!!!

Как он и полагал, до земли было очень далеко, так далеко, что захватывало дух. Вот это высота так высота! Да на такие стены ни один захватчик не взберётся просто потому, что никаких лестниц не хватит. Правда, есть ещё магия, драконы опять же...

Вокруг замка на сколько хватало взгляда простирался безбрежный вековой лес, пологими волнами уходящий к горизонту. Кое-где серыми пятнами замшелых скал выделялись невысокие горбатые сопки. И ни дорог, ни просек, ни деревень, ни дымков. Дремучая, однообразная и на первый взгляд совершенно непроходимая глухомань. Вот уж действительно — Таёжный улус! О том, кому и ради чего в этой непроходимой глухомани понадобилось строить такой огромный замок, он как-то не задумывался. Стоит посреди тайги замок, возвышается над лесом, значит, так надо. Может быть, этот замок маги какие-нибудь древние строили, которым виднее было, где и что строить.

Над горизонтом, растворяясь в голубом мареве, плыли едва очерченные горные вершины. Не те ли это Закатные горы, за которые запузырило несчастного Ванеса неловкое заклинание младшего слуги? Если это они, то как же до них, мягко говоря, не близко! Стёпка долго смотрел на горы, представляя себе, что пережил Ванька, улетая в этакую даль, сквозь ночь, сквозь мрак, один, совсем один... Наверное, опять орал.

Неподалёку, почти вровень с дозорной башней парили, описывая широкие круги, два коршуна. Стёпка заметил их, и его мысли потекли в другом направлении. Он снова вспомнил о драконах. Где же они, куда все подевались? Почему не летают, отчего не кружатся в вышине? Напрасно вглядывался он в небесную даль и ширь, напрасно скользил ищущим взглядом по зелёному пологу тайги. Не было ни в воздухе, ни на земле ни одного дракона. Ни единого. Странно. Они, конечно, не обязаны летать стаями, как вороны, но хотя бы один, пусть самый захудалый, мог бы и промчаться для разнообразия где-нибудь поблизости. Огнём там пыхнуть или просто пыль крыльями взметнуть.

Гвоздыря, шурша и позвякивая тяжёлой кольчугой, всё ещё возился в катапультой. Что-то там в ней смазывал и подтягивал.

Лёгкий ветерок приятно освежал Стёпкино лицо, солнце грело спину. Стёпка лежал на тёплом камне и смотрел вниз.

Внизу было красиво. По заросшему можжевельником склону сопки, на которой стоял замок, сбегала мощёная камнем дорога. По дороге к замку взбирались гружёные брёвнами конные повозки. Много повозок — целый караван. Узкая лента реки огибала сопку плавной дугой. По реке плыли длинные плоты. Перекинутый через реку мост сверху казался игрушечным, часть его настила была разобрана, маленькие, почти игрушечные плотники таскали игрушечные доски и почти неслышно стучали топорами. В деревеньке у моста заметно было оживление: похожие на муравьёв человечки сновали по улицам, скакали туда-сюда верховые, все были очень заняты и деловиты.

За рекой дорога ныряла в лес и исчезала без следа в его непроглядной дремучести. Куда она ведёт? Не по ней ли придётся вскоре шагать? Хотя, лучше было бы не шагать, а, например, скакать на коне. Хорошо бы и вправду конём обзавестись. Стёпка с обычной мальчишеской самоуверенностью полагал, что запросто сумеет ехать верхом или даже скакать во весь опор, как скачут в фильмах ковбои или индейцы. Главное, вскарабкаться бы в седло.

Дозорная башня, между тем, была не просто местом, с которого стоящие на страже вурдалаки наблюдали за окрестностями. Знай Стёпка нужное заклинание да пожелай его применить, увидел бы он намного больше того, чем видел сейчас обычным взором. И тайные лесные тропы, и спрятавшиеся в тайге хутора, и деревни, и дорогу, ведущую к Закатным горам, и даже лица суетящихся в Предмостье — так называлась деревенька — людей. Причём, не прилагая ни малейшего усилия, потому что сторожевые заклинания были оплачены чародеями на много лет вперёд. Но ему, разумеется, даже и в голову ничего подобного не пришло.

За спиной надрывно заскрипела катапульта или, правильнее говоря, камнемёт. Стёпка отполз от края и оглянулся.

Гвоздыря двумя руками вращал ворот. Большое трёхметровое бревно с ковшом на конце рывками отклонялось назад. Деревянные суставы недовольно кряхтели, ремни натягивались до звона. Гвоздыря, помогая себе, приговаривал:

— И взял! И взял! И взя-а-ал!

Оттянув бревно до упора, до сухого щелчка стопора, от выбрал из груды булыжников один, не самый крупный, но почему-то ему приглянувшийся, уложил его аккуратно в ковш и, подмигнув Стёпке, нажал ногой в грубом рыжем сапоге на рычаг:

— Хоп!

Освободившееся бревно с яростным треском врезалось в обшитую кожами перекладину. Камнемёт тяжело подпрыгнул.

Гвоздыря, приложив руку козырьком ко лбу, следил за полётом снаряда. Стёпка ничего не увидел, хотя тоже честно таращился вдаль. Зато коршуны вдруг разом сломали свой полёт и испуганно скользнули вниз, поближе к земле.

Наверху, в бойницах бастиона показались две головы в шлемах — посмотреть кто стрелял.

— Славно, — сказал вурдалак, вновь берясь за отполированные рукояти ворота. — Но надо бы чуток повыше взять.

Мерцающая воронёная кольчуга на его широких плечах переливалась, словно чешуя на спине дракона. Головы наверху исчезли, ничего интересного для них не было.

— Ну что, племяш, шмальнуть хочешь? — спросил Гвоздыря, зарядив своё орудие ещё одним снарядом.

— Хочу, — обрадовался Стёпка. — А можно?

— Знамо, можно, — вурдалак раза два крутанул винт, очевидно, поправляя прицел, сам себе кивнул и показал Стёпке, куда нажимать.

Стёпка встал рядом с ним и с силой надавил ногой на деревянную плаху рычага, думая только о том, как бы не оплошать.

Тр-р-р-рах! Звон, треск, тяжёлый прыжок камнемёта. Как он не разваливается от таких ударов? Не иначе заклинаниями укреплён.

Булыжник со свистом унёсся в небо. Теперь Стёпка видел его полёт. Он был поражён. Примитивное на первый взгляд орудие шутя зашвырнуло тяжеленный булыжник аж на ту сторону реки. С такой высоты, конечно, стрелять легче, но всё равно... Выросший в ином мире и насмотревшийся фильмов про войну, Стёпка невольно ожидал взрыва на месте падения камня. Взрыва, разумеется, не было. Понятно, что вурдалак пристреливается, понятно, что самое главное произойдёт, когда сюда поднимется Купыря... И всё же, что лежит в ларце?

— Вот таперича в самый раз, — довольно выдохнул Гвоздыря. — В самую, понимашь, болотину.

Он привычно взвёл камнемёт в боевое положение, но заряжать его не стал, а уселся на станину и вновь принялся править меч. На лбу у вурдалака, прямо под шлемом, белела длинная полоска шрама. В шрамах были и запястья сильных волосатых рук. Гвоздыря, как видно, участвовал во многих войнах и был опытным рубакой, если сумел во всех этих войнах уцелеть. С кем он воевал, кого рубил на куски своим мечом, кто чуть не снёс ему полголовы, в каком сражении? Стёпку так и подмывало расспросить вурдалака обо всём: о врагах, о битвах, о победах... Но он не решался. Не привык ещё со взрослыми вурдалаками разговаривать, побаивался.

Гвоздыря сам завёл беседу:

— А ты, паря, значить, Серафианов племяш будешь. Зовёшься-то каким именем? Не уразумел я поперву-то.

— Степаном кличут, — ответил Стёпка и сам удивился, как у него ловко получилось говорить "по-здешнему".

— А проживаешь в каких краях?

— Из Дремучих Медведей я, — уверенно соврал Стёпка, понятия не имея ни что такое эти Медведи, ни где они находятся. В тайге, вероятно, не зря же они Дремучие.

— Знатное городище, — кивнул вурдалак. — Далёконько тебя, однако занесло, паря, даже я там не бывал. Не довелось ещё.

И слава богу, порадовался Стёпка про себя, а то взялся бы сейчас общих знакомых вспоминать до о родичах расспрашивать. Разговор с вурдалаком начал вдруг его тяготить. Не пора ли уже вниз спускаться?

— Как там у вас жисть? — поинтересовался Гвоздыря.

— Здеся веселее, — вывернулся Стёпка. Откуда он, скажите на милость, мог знать, как идёт жисть в неведомом ему самому знатном городище?

— Знамо дело, — ухмыльнулся в пышные усы вурдалак. — То ваша глушь непролазная, а то — замок Летописный. Да ить по нынешним-то временам мальцам навроде тебя в Медведях поспокойнее будет. До вас, поди, и элль-финги ни разу не добирались, хутора не зорили...

Стёпка хотел пожать плечами, но вурдалак, забыв о мече, смотрел поверх зубцов башни куда-то вдаль:

— Помяни моё слово, племяш, недолго нам осталось в спокое жить. Гномов-то неспроста ловить спохватились. Зачесались кое у кого грабки на наши земли за Верхней Окаянью.

— Война будет? — тихонько спросил Стёпка.

— Знамо, будет, — легко согласился Гвоздыря. — Куды мы без её? Она, правду сказать, вовсе и не кончалась. Всю жисть воюем, туды твою и растуды. То они с нами, то мы с ними... Морошанка ваша не пересохла ещё? Не обмелела?

Морошанка — это, скорее всего, речка, что в Медведях протекает, догадался Стёпка и мотнул головой:

— Не, не пересохла. Течёт еще, — И чего это вурдалака опять на этих дурацких Медведей потянуло? Рассказывал бы лучше о войне.

Гвоздыря не унимался:

— Слыхал я, в Медведях вурдалачьих семей немало поселилось. Какого роду ихняя мать-верховодица? Какого колена?

На этот скользкий вопрос Стёпке отвечать не пришлось — да и что бы он, интересно, ответил? — потому что в дверях появился Купыря. Очень вовремя появился. Спас, сам того не зная, от позора.

— Изготовили камнемёт? — спросил он, переводя дух, — Славно! А я уж боялся, что ты, Гвоздыря, не дождёшься меня, не утерпишь.

— А ничё, — прогудел вурдалак. — Мы терпеливые, верно, паря?

И Стёпка кивнул, хотя, признаться, понятия не имел, о чём идёт речь.

Под мышкой Купыря держал ладный деревянный бочонок, стянутый коваными обручами. Поставив этот бочонок на станину рядом с ковшом, он растопырил перебинтованные пальцы и показал их вурдалаку:

— Он мне, глянь, едва не все персты перекалечил. Насилу выловил поганца. Хитёр и изворотлив. Весь в деда.

Стёпка сначала дёрнулся, решил сдуру, что монах про него говорит, но вовремя сообразил, что речь о ком-то другом, потому что никакие персты Стёпка никому ещё не калечил. Самому утром один перст чуть не отрубили.

— Он хитёр, а мы хитрее, — засмеялся в ответ Гвоздыря.

Купыря встал за камнемётом, прищурился, прикинул что-то:

— Угодит ли, куда я просил?

— Прямёхонько в Отхожую топь головёнкой воткнётся, — заверил вурдалак. — Моё слово верное.

— Приступим, благословясь, — деловито предложил Купыря и кивнул Степану. — Вымай из ларца что в нём лежит.

Стёпка неловко щёлкнул замочком, откинул крышку, заглянул в ларец и замер в немом изумлении, не веря своим глазам. В ларце лежал туго спелёнутый верёвками гном, до жути похожий на кукарекавшего под лежанкой обидчика. Только этот гном был без малахая и совсем седой. И он не смеялся. Связанный по рукам и ногам так, что виднелась одна голова со встопорщенной бородой, багровый от бессильного гнева, он сверлил опешившего Стёпку злым взглядом:

— Чего уставился, дурень долговязый? Гнома никогда не видел? Ишь, зенки-то вылупил, словно сродственника встренул! А я тебя не знаю и знать не желаю! Мразь ты сопливая, вот и весь сказ!

Стёпка растерянно оглянулся на Купырю.

— Не боись! — подбодрил тот. — Вымай подлюгу из ларца, разговор у меня к нему есть задушевный.

— Шевелись, орясина! — рявкнул гном. — Али не пробудился ещё?

И когда Стёпка осторожно извлёк его из ларца, он проворно извернулся, словно червяк, и укусил Стёпку за большой палец, на этот раз уже правой руки. Челюсти у него были, как клещи.

— Блин! — Стёпка выронил гнома, и тот, врезавшись плешивой головой сначала в станину, а затем в каменный пол, разразился отчаянной бранью:

— Олух из олухов! Бестолочь сухорукая! Недоносок лупоглазый! Чтобы тебя в тухлом болоте утопили! Чтоб тебя веником поганым приложило из-за угла! Чтоб тебе во веки веков пусто было, дрянное отродье дрянных родителей!..

— Ты с этой гнидой поосторожнее, — запоздало предупредил Купыря. — Палец-то цел?

— Вроде цел.

— Давай-ка подлюгу сюда.

Стёпка подобрал примолкшего гнома, опасливо ухватив его за ноги. Гном разразился было очередной порцией брани, но вдруг на полуслове замолчал и хищно повёл носом, словно кошка, учуявшая рыбку. Его глаза алчно заблестели.

Стёпка не обратил на это внимания. Его занимало другое, ему было интересно: о чём Купыря будет беседовать с пленным гномом и при чём здесь взведённый камнемёт? Уж не собираются ли они?..

— Ну вот, Зебур, один ты остался, — проникновенно сказал Купыря, присев перед гномом на корточки. — Всю твою пакостную семейку мы отловили... И собирать тебе её теперь по всему улусу не пересобирать. За год, пожалуй, не управишься. И этак, знаешь, у меня на душе легко, что и не высказать. Два месяца, почитай, на вас угробил.

Связанный гном стоял, задрав голову и глядя в небо нарочито отсутствующим взглядом. И молчал. Как партизан на допросе у фашистов. Только время от времени ненавидяще косился в Стёпкину сторону и скрипел при этом зубами. Жалел, наверное, что не смог отгрызть Стёпкин палец.

— А знаешь, что я тебе ещё скажу, — улыбнулся Купыря. — Я ведь казну-то твою, Зебур, отыскал. Так что возвращаться тебе сюда вроде как бы и не за чем. А?

Гном дёрнулся, свирепо закусил губу, но опять смолчал.

— Не веришь? Вот и напрасно. Нет у тебя больше золота, Зебурушка, ни единого драка не осталось, всё в замковое хранилище пошло. Да и не твоё то золото было, сам ведаешь. И беден ты теперь, как распоследний упырельский голодранец.

— Не пойдёт моё золото вам впрок, — огрызнулся Зебур, глядя почему-то только на Стёпку. — Узнаете ишшо, как честных гномов разорять. Слезами умоетесь, стервозники.

Вурдалак раскатисто расхохотался:

— Всю жисть хотел на честного гнома хоть одним глазком взглянуть! Вот и дождался! Ха-ха-ха!

— Проще говоря, Зебур, вот тебе честный выбор, — заключил Купыря. — Либо ты поведаешь, кто вас в замок провёз, и мы зарядим тобой камнемёт, либо... Либо ты молчишь, и я засажу тебя в этот бочонок, и сидеть тебе в нём даже я не знаю до каких пор. Отец-заклинатель своей печатью его отметил, угодишь туда — не выберешься, да ты и сам о том ведаешь не хуже моего. Тебе решать, как надумаешь, так и будет.

Гном долго смотрел на бочонок, затем скосил глаза на ковш камнемёта. Ясно было, что ему не нравится ни то ни это. Да и кому бы понравилось выбирать из таких двух зол меньшее, когда сразу и не определишь, что здесь меньшее. Стёпка, например, окажись он на месте гнома, вряд ли сумел бы определиться. Ему даже стало слегка жаль Зебура. Он не знал, чем гном провинился перед чародеями, и не испытывал поэтому к нему тех недобрых чувств, какие испытывали вурдалак и Купыря. Понятно было, что что-то очень нехорошее он натворил, этот гном, иначе не стоял бы сейчас между бочонком и камнемётом.

Зебур скрежетнул ещё раз зубами и выдавил через силу:

— Видно по всему, придётся мне на старости лет маненько полетать.

Стёпка про себя присвистнул: ого! Выходит, заключение в бочонке страшнее жуткого полёта в никуда. Или это гном просто такой безрассудный.

— Ну что ж. Ты выбрал, — Купыря склонился к Зебуру. — Говори.

— Морох нас провёз, — обречённо признался гном. — Колдунец бродячий из Беловражья. Золотом взял за услугу, стервец, да едва и не выдал нас на въезде стражникам. Чудом убереглись.

— Чудом, говоришь, — усмехнулся Купыря. — А не из Оркланда ли вы то чудо в своих котомках притащили? Молчишь? Ну, ладно. Я своё слово держу: лети на все четыре стороны и на глаза мне больше не попадайся. В другой раз так легко не отделаешься.

— В другой раз ты меня не изловишь, — мрачно пообещал гном.

— Лож супостата в ковш, — сказал Стёпке вурдалак.

Стёпка аккуратно уложил гнома головой к камнемёту.

— Переверни! — потребовал гном.

Стёпка послушно перевернул.

— Гниляк ты вонючий и больше никто! — вместо благодарности рявкнул гном. — Руки бы тебе пооторвать по самые уши, ворюга!

— Счастливого полёта, Зебур, — прогудел Гвоздыря. — Желаю тебе угодить в навозную кучу. — он заговорщически подмигнул Стёпке. — Думаю, мы больше не свидимся.

— Попусту надеешься, — прохрипел гном, скосив глаза на вурдалака. — Дважды мы возвертались, а где два раза — там и третий. Не один Морох на золото падок.

— Ну-ну! — ухмыльнулся Гвоздыря. — Будем, значить, со всем нашим нетерпением вас в гости поджидать. Гномоловок наготовим побольше. Стреляй, паря!

— А тебя, гниляк из гниляков, я запомнил, — гном обратил сумрачный взор на Стёпку. — Крепко запомнил, так и знай. Никуда ты от нас не утаишься. Мы тебя вскорости отыщем, и ты пожалеешь, ты страшно пожа...

Подавив сомнения, Стёпка топнул по рычагу

Бум-м-м!!!

Злобный Зебур унёсся в "мировое пространство", и его последнее "...ле-е-ешь!" унеслось вместе с ним, перелетело за реку и упало куда-то в дремучую таёжную зелень... а хоть бы и в навозную кучу. Неужели эти подлые гномы ухитряются выживать после такого выстреливания?

— А ничего ему не содеется, — словно бы прочитав его мысли, сказал Купыря. — Лбы у них, поганцев, крепкие что твоя наковальня. Мне бы такой. Да и Отхожая топь — место шибко мягкое.

— Мягкое и смердящее, — хохотнул Гвоздыря. — Долгонько ему отмываться будет после купания. А и то: напакостил — получай!

Он ослабил ремни камнемёта, опустил уже безвольный ковш на упор и присел рядом с Купырей. Стёпка тоже сел.

— Однако, мы теперь долго их не увидим, — расслабленно сказал Купыря голосом вполне счастливого человека. — Ни одного тварёныша в замке не осталось. Сам не единожды проверил. И кладовую их велел замуровать.

— А я сегодня утром ещё одного гнома видел, — сообщил Стёпка, поразмыслив. — Он меня разбудил.

— Быть этакого не может! — всполошился Купыря. — Где? Когда?

— Как раз перед тем, как вы мне ларец отдали. У Смаклы в каморке, под лежанкой. Я в него кросс... сапогом швырнул, а он в нору удрал.

— Серафианова младшего слуги каморка? Сколько раз ему говорил: попроси у хозяина оберег от гномьего племени... Ай-яй-яй! Опять придётся по подвалам шарить, — Купыря ожесточённо подёргал себя за бородку. — А ты не брешешь?

— С чего бы? — обиделся Стёпка. — Он мне своей мотыгой чуть палец не отрубил. Вот — ноготь почернел уже. Кукарекал ещё гад. Издевался.

— Это Хамсай, — совсем закручинился монашек. — Обманул, поганец, обвёл вокруг пальца. А я-то думал, что Зебур его всерьёз изгнал. Нелады у них промеж собой вышли, золото оркландское поделить миром не смогли... А он, гляди-ка, не ушел. Сокровища вернуть надеется, не иначе. Я же его тайничок-то давеча тоже отыскал. Худо дело.

— Ты, Купыря, слишком шибко-то не переживай, — сказал вурдалак. — Уж на что наши чародеи в магии сильны, а и то не могут извести под корень подлое гномье племя. Ну и леший с ними. От Зебуровой семейки избавились — уже хорошо.

Купыря посмотрел на свои перевязанные пальцы, вздохнул и сказал, подставляя солнцу загорелое, без единой морщины лицо:

— Отец-заклинатель меня живьём съест. Поторопился я похвастать ему... Обрадовать старика хотел.

— Нынче поутру гонца видел, — сообщил не в тему Гвоздыря. — Вести важные, никак, получили?

— Получили, — кивнул Купыря.

— Торопился гонец очень, — добавил вурдалак. — Коня мало не загнал.

— Служба такая, — протянул монах. — Не все магическим умением владеют, потому и гонцы порой надобны.

Они помолчали несколько минут. Стёпка всё никак не мог решить, уйти ему или побыть ещё немного на башне. Его словно какая-то сила удерживала, как будто он ещё не всё выполнил. Хотя, что он мог здесь выполнять?

— Недобрые, поди, вести? — не выдержал вурдалак.

— Невесёлые, — согласился Купыря. — Того и гляди навалятся.

Откровенничать он явно не стремился.

— Да мы уж глядим, — вздохнул Гвоздыря. — Все гляделки наскрозь проглядели.

— Недолго ждать осталось, помяни моё слово.

— А ничё. Отобьёмся, — вурдалак подмигнул Стёпке и выразительно огладил рукоять меча. — Не в первый раз. Пущай хоть сам Сиятельный Д?Орк явится под эти стены. Пообломаем ему рога-то. Вон и племяш нам подмогнёт.

Если бы знал Гвоздыря, насколько пророческими окажутся эти его сказанные в шутку слова насчёт помощи от племянника! Если бы знал об этом сам Стёпка!

— А к тому оно идёт, друг ты мой клыкастый, что и впрямь явится. И не один. Серафиан на совете давеча обмолвился... — Купыря посмотрел на изо всех сил прислушивающегося Стёпку. — Не буду мальца пугать.

А малец этот, промежду прочим, очень даже хотел, чтобы его испугали. В смысле, чтобы рассказали поподробнее, кто такой Сиятельный Д?Орк, вправду ли у него есть рога, скоро ли он явится под стены замка, и с кем, и как с ним собираются воевать, и вообще всё о приближающейся войне, которую здесь, похоже, не слишком боятся.

Но Купыря, понятное дело, не собирался посвящать лжеплемянника во все эти столь волнующие тайны, и Стёпка, в оба уха слушавший полный недомолвок разговор, поскучнел. Никому он здесь был не нужен и всем он здесь был чужой. Кроме Ванеса, конечно, но где он сейчас — Ванес? За какими-то горами, у каких-то элль-фингов. Дёрнул же его чёрт ссориться со Смаклой! До утра не мог потерпеть, экскурсант конопатый! Тащись теперь за ним неведомо куда в то время, как самые интересные события, судя по всему, будут происходить именно здесь, в Летописном замке!

От таких мыслей и от отчётливого понимания того, что изменить ничего нельзя, настроение у Стёпки заметно испортилось. Даже в таком мире нельзя почему-то поступать так, как хочется! Это несправедливо! Разве о таком он мечтал? Ну, Ванёк!..

Монах с вурдалаком завели речь о скорой выплате жалованья и о возможном увеличении оного за доблестное участие в обороне замка, ежели таковая состоится. Вурдалачье жалованье Стёпку мало интересовало. Это было как-то не волшебно, не магически. Дома папа с мамой тоже часто говорили о деньгах, о зарплате... Скучно. Говорили бы лучше о войне, о рогатых орклах или о гномах хотя бы.

Стёпка задрал голову, проверить, не дракон ли пролетает в вышине, притворившись безобидным облачком? К сожалению, это было всего лишь лёгкое безобидное облачко, притворившееся драконом.

И тут что-то заставило его оглянуться. Какое-то словно бы дуновение или отблеск. Он повернул голову и замер.

Правее камнемёта, над ступеньками в воздухе дрожали зыбкие очертания движущейся человеческой фигуры — смутный размазанный силуэт на фоне светлого неба.

У Стёпки внутри тоже всё задрожало. Привидение! Настоящее! А Смакла, глупый, уверял, что всех давно вывели. Не всех!

Разглядеть привидение подробно он не успел, потому что оно почти в ту же самую секунду растворилось в воздухе. Он посмотрел на Купырю с вурдалаком. Те преспокойно беседовали, не подозревая о привидении... Которого, впрочем, возможно, и не было...

Нет, было! Вот оно снова появилось, но уже чуть поближе, у самого камнемёта.

Стёпка вцепился изо всех сил в деревянную поперечину, так что пальцы побелели, и смотрел, смотрел на постепенно проявляющийся силуэт.

Фигура постепенно потеряла прозрачность, и Стёпка очень отчётливо увидел высокого широкоплечего воина в пластинчатых доспехах. Воин был без шлема, зато в каждой руке держал по мечу. Он сражался с невидимым Стёпке врагом, тесня его к краю башни. Мечи в его руках казались живыми — они отбивали удары, взлетали и рубили, защищали и неутомимо нащупывали слабое место в обороне врага. Или даже двух врагов. Или трёх. Всё происходило в полнейшей тишине, и Стёпка понял, что видит не привидение, а ожившую картинку из прошлого. Или из будущего. Нет, видимо, всё-таки из прошлого.

Воин разделался с врагами, оглянулся и стал выцветать, растворяясь в воздухе. Вот он обратил к Стёпке прозрачное до неразличимости лицо... И в его грудь вонзилась невесть откуда прилетевшая призрачная же стрела с белым разлохмаченным оперением. Она словно выросла из груди — раз! — и уже не вырвать её и не изменить ничего, потому что угодила она почти точнёхонько в сердце. Воин качнулся, выронил меч из правой руки, рванул ворот... Вторая стрела вонзилась рядом с первой, на удивление легко пробив кольчугу...

У Стёпки отчего-то пронзительно заломило в висках, ему захотелось закрыть глаза и ничего больше не видеть. Словно это могло спасти раненного воина. С трудом он заставил себя смотреть. Почему-то казалось, что это очень важно.

Воин тяжело опирался на меч, пытаясь устоять, но уже было ясно, что жить ему осталось считанные мгновения. О том, что перед ним призрак давным-давно умершего человека, Стёпка не думал, он переживал за воина, ему хотелось, чтобы тот вопреки всему выжил...

Воин посмотрел ему прямо в глаза, и у Стёпки появилось отчётливое ощущение, что призрак увидел его сквозь прозрачную толщу прошедших лет или даже столетий. Этого не могло быть, но воин кивнул чуть заметно и с трудом протянул руку. В широкой окровавленной ладони лежало что-то похожее на медальон или иконку. И такая требовательность была в призрачном взгляде, что Стёпка шагнул вперёд и протянул руку навстречу. Медальон упал в его ладонь и, неощутимо провалившись сквозь руку, канул в вечность. Не Степану он был предназначен, и не Степана видел умирающий воин перед смертью...

— Что с тобой, отрок? Опомнись! — встревоженный Купыря тряс Стёпку за плечи. — Да слышишь ли ты меня?

Стёпка с трудом отвёл взгляд от почти полностью растворившегося в воздухе воина и растерянно оглянулся.

— На тебе лица нет, — сказал Купыря. — Что стряслось?

— Я... привидение видел, — Стёпка показал рукой. — Вот здесь стояло... стоял. С двумя мечами.

Купыря как открыл рот, так и замер. Вурдалак медленно встал:

— Каков он был из себя?

Стёпка, запинаясь, описал, как мог, привидевшегося ему воина.

— А рубец?.. Шрам у него был на лице?

Стёпка прикрыл глаза, вспоминая, потом нерешительно кивнул и провёл указательным пальцем наискось по переносице и правой щеке.

Купыря с вурдалаком понимающе переглянулись:

— Это он...

— Кто "он"? — тут же спросил Стёпка, ожидая и страшась услышать какую-нибудь леденящую историю про призрака, появляющегося время от времени на дозорной башне и предвещающего скорую гибель тому, кто его увидел.

— Князь Крутомир, — негромко и с отчётливым почтением произнёс Купыря. — Он погиб на этой башне двадцать с лишком лет тому назад во времена Чёрного нашествия.

— Крутомир Косая Сажень, — поправил вурдалак с не меньшим почтением. — Мало кому, паря, довелось видеть его образ. Да, почитай, что и никому, окромя двух чародеев. И подвезло же тебе, ежели ты не соврал.

— Нет, — сказал Стёпка. — Я его взаправду видел. Он прямо тут сто... ял.

Князь лежал, неловко подломив руки, и призрачный ветер прошлого шевелил оперение на стрелах, и призрачная лужица крови уже натекла на вполне осязаемые камни дозорной башни. Князь умирал. Но это было не та красивая смерть в бою, какой её часто показывают в исторических фильмах. Здесь всё было проще и страшнее. Грубая рука обломила древки стрел, дёрнула ворот кольчуги, зашарила в поисках... Стёпка, кажется, знал, что надеялся найти владелец руки, надеялся и не нашёл. Голова мёртвого князя мотнулась в сторону, на неё наступили сапогом, затем... Стёпка закрыл глаза, а когда решился открыть их, призрачного видения уже не было.

Купыря с вурдалаком не мешали, ждали молча. Они-то не видели ровным счётом ничего.

— Так он и погиб, — глухо промолвил Гвоздыря, выслушав Стёпкин рассказ. — Стрелы были, понятно, отравлены. Обычные нашего князя не взяли бы. Элль-финги умеют варить неотразимые яды... Да и дозорная башня в ту пору гораздо ближе к земле была. Принесло же князя на неё тем утром...

Стёпка не понял, каким это образом башня раньше была к земле ближе, а теперь вон на какой высоте. Это что же, получается, что за прошедшие двадцать лет замок основательно подрос? Это что же, он как дерево растёт, да?

— Мёртвого, говоришь, обыскивали, — Купыря смотрел на Стёпку, но взгляд его витал где-то далеко. — Знаю я, что они искали, убийцы. Искали да не нашли. До сей поры никто найти не может. Пропала вещица, сгинула без следа. Словно он её с собой в небесный чертог унёс.

— Что? — спросил Стёпка.

— Княжий оберег, передаваемый из поколения в поколение. Нет его больше, и князей таёжных никто признавать не хочет. Ты последнего видел. Покажи, где он лежал.

Стёпка подошёл к ТОМУ месту, хотел показать и замер. На камнях был виден довольно чёткий силуэт лежащего безголового тела. И как он его раньше не заметил! Посмотрев на Купырю, он понял, что тот ничего не видит. Тогда он пальцем осторожно обвёл силуэт:

— Здесь. Вот так он лежал. Я его... Я очертания вижу, очень хорошо. Только он, кажется, без головы.

Купыря кивнул:

— Верно. Серафиан тоже говорил мне, что князя... здесь. А голову его в подарок кагану забрали.

— А кто его? С кем он сражался?

— С ворогами сражался. Оркландские рыцари ходили войной на Великую Весь. А дорога туда у них одна, через Таёжный улус. Крутомир задержать хотел — и ему почти удалось. Он великий воин был и очень мудрый князь. Кабы не погиб тогда, многое сегодня в нашей земле по-инакому повернулося бы... Элль-фингский каган Ширбаза, будь проклято его имя по обе стороны гор, с Оркландом сговорился, ну и привёл своих ханов к замку. С гибелью князя, почитай, и Княжество Таёжное кончилось. Остались от него ныне только улусы... Да воеводы, коих весский царь разве что не с руки кормит.

Купыря замолчал, глядя под ноги, словно надеялся разглядеть недоступное ему. Молчал и Стёпка. Теперь, после того, как он своими глазами видел последние минуты жизни князя, он чувствовал себя как бы причастным ко всему, что творилось здесь, в этом мире. И почему-то даже как бы немножко за это ответственным. Наверное, потому что у него едва не получилось взять у умирающего князя оберег. Стёпка ещё раз на всякий случай растопырил перед глазами ладонь правой руки. Нету оберега, ни следа ни осталось, ни отметины. А жаль.

Тишину нарушил вурдалак:

— А ты, паря, того... в дядю, говорю, пошёл. У вас в Медведях все, поди, магией промышляют?

И опять Стёпку выручил Купыря.

— Ну, племянничек, пошли, покажешь мне, куда гном утёк, — сказал он, возвращаясь к повседневным заботам. — Попробую изловить поганца. Я как чуял, гномоловки убирать не торопился.

Стёпка покидал дозорную башню с облегчением. Он боялся, что Гвоздыря начнёт расспрашивать его о вурдалачьих родах. Уже перешагнув порог, он оглянулся. Бравый камнеметатель стоял у ТОГО места. Тоже, наверное, хотел увидеть невидимое.

Стёпка видел, и его это, мягко говоря, не обрадовало. Мир сказки оказался вовсе не сказочным. Понятно, конечно, что если здесь все воюют, сражаются, с оружием ходят, то и убивать должны, и погибать, и от ран страшных страдать... И жестокости в этом мире хватает с избытком, и врагов подлых и свирепых. Но одно дело об этом в книге читать, и совсем другое — вот так вот своими глазами увидеть, как ещё живому человеку... Нет, лучше не вспоминать!

Вниз по лестнице идти было намного легче и веселее. Купыря шагал через две ступеньки, Стёпка не отставал — под конец у него даже голова слегка закружилась.

Смаклы в каморке не было. Котомка так и висела на крюке.

— Вот, — показал Стёпка под лежанку. — Там в углу дырка, он в неё и удрал. Веника испугался.

Купыря заглянул под лежанку, шумно втянул воздух, принюхиваясь (по запаху он, что ли, гномов находит?), потом лёг на живот и пополз в глубину.

— Ещё бы ему не испугаться, — пыхтел он, протискиваясь в узкое пространство. — Это подлое племя веника пуще чумы боится. Они детей своих Большой Метлой пугают.

— А зачем вы их ловите? — задал Стёпка вопрос, терзавший его с того момента, как он отправил Зебура в свободный полёт.

— Затем и ловим, дабы избавиться от них.

— Они что, все такие вредные?

— Все до единого, — заверил Купыря. — У-у-у, какой у нас здесь пролаз, ты погляди! Оплошал Смакла... Гномам дай волю, они и в мирное время камня на камне от замка не оставят. Порушат до основания и позволения не испросят.

— Выходит, они вредители?

— Они хуже вредителей, они лазутчики вражьи. Тому же кагану Ширбазе кто ворота тайком отворил? Родной Зебуров дед Бадуй, чтоб ему и на том свете покоя не обрести! Потому и ловим их без устали... Нет, гномоловка таки надобна... А ты иди-иди, коли куда торопишься. Я тут и сам управлюсь. Никуда этот Хамсай от нас не денется.

Глава седьмая,

в которой демон изучает магию, а маги изучают демона

По правде говоря, Стёпка никуда не торопился (если не считать спасательного похода к элль-фингам), просто ему не хотелось тупо сидеть в скучной и тёмной каморке, в которой не было ничего интересного. А вот за порогом, как он уже успел убедиться, этого интересного хватало с избытком. На дозорной башне вон сколько всего произошло. Не удивительно, что его теперь со страшной силой тянуло прогуляться по замку. Ведь когда ещё такая возможность появится. Никогда, скорее всего. У элль-фингов с замками не густо, они же степняки, они в юртах должны жить или в шатрах. Так что, пока есть время, надо всё здесь внимательно осмотреть, потрогать и запомнить. На людей разных полюбоваться и не только на людей, но и на каких-нибудь удивительных существ, если они здесь, конечно, встречаются. А Смакла, когда захочет, сам демона отыщет. Ему это будет нетрудно, он же здесь всё как свои пять пальцев знает. В общем, Стёпка решил устроить себе ту самую экскурсию, которая так катастрофически не получилась у Ваньки.

И он её устроил.

С выбором направления трудностей не возникло. Наверху он уже побывал, поэтому теперь без колебаний двинулся вниз, остро жалея, что изучать замок приходится в одиночку. Одному всё же как-то неуютно и, честно говоря, чуть-чуть страшновато. Уверенности в своих силах не хватает. А так шли бы сейчас с Ванькой вдвоём, впечатлениями обменивались, подбадривали друг друга...

Спустившись этажом ниже, он словно в другой мир попал. Просторная галерея с высоким сводчатым потолком была похожа на оживлённую улицу какого-нибудь маленького городка. Шум, гам, крики, беготня слуг, звон посуды, лязг и грохот... Если бы не весёлые девичьи голоса, легко можно было бы вообразить, что внезапно подступивший к замку рогатый Д'Орк начал штурм, и его свирепые воины уже ворвались во внутренние помещения, сея панику и смерть.

Стёпка чувствовал себя среди этой всеобщей суеты и деловитой занятости не слишком уверенно. У него поначалу было ощущение, что все смотрят только на него. Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь сердитый подойдёт и спросит недовольным голосом: "А что это ты, мальчик, тут делаешь?" И хорошо, если упоминание о Серафиане на этого сердитого подействует. А если нет? Да и не будешь же каждому встречному объяснять, чей ты племянник. Глупо как-то. Можно подумать, что это единственное, чем Стёпка может гордиться, что это профессия у него такая — чародеев племянник. Тем более что и племянник-то насквозь липовый.

Однако вскоре он сообразил, что его опасения и тревоги напрасны. Никто не донимал его расспросами, никто не косился в его сторону с подозрением, никого не интересовало, кто он такой и зачем тут ходит. Взрослые его вообще не замечали. Бродит по замку праздный отрок, ну и пусть себе бродит. Мало ли в замке отроков.

Зато остроглазые мальчишки сразу признавали в нём чужака: он то и дело ловил на себе их заинтересованные взгляды. Особенно после того, как решился отлепиться от стены и осторожно двинулся к неведомой самому цели. Смуглый до черноты гоблинёнок в длинной рубахе до колен покрутился рядом, заговорить не решился, цыкнул зубом насмешливо и исчез; выглянули из-за двери перемазанные сажей мордашки близнецов, долго смотрели ему вслед; белобрысый пацан -явный тайгарь, судя по вполне славянской наружности, — окинул его внимательным взглядом, задержался на сапогах и отвернулся, скорчив презрительную гримасу: видали, мол, и не таковских; юный вурдалак, пробегая мимо, улыбнулся (ага, клыки почти как у Гвоздыри) и весело подмигнул, от хорошего, видимо, настроения.

Заводить со Стёпкой знакомство никто из них не пытался. Не до того мальчишкам было. Успеть бы сапоги хозяину почистить, огонь в камине развести, да пыль из кафтана выбить, пока уши не надрали за нерасторопность. Да и не по чину им было заводить разговоры с этим незнакомым отроком в справной одёжке и крепких сапогах. На слугу он никак не похож, не смотри, что рожа вполне деревенская. И ходит-то вон как гордо, не торопится никуда, ишь, руки в карманы заложил! Не иначе, чародеев сродственник, в гости али на учёбу приехамший. Сунься к такому — хлопот посля не оберёшься. Нажалуется кому, али сам на рожон полезет от непомерной гордости. Морду-то ему начистить, конешно, не велик труд, да токмо куды потом из замка бечь будешь? За этакого холёного сродственничка чародеи обидчика в мелкую пыль сотрут не жалеючи.

Стёпка шёл себе потихоньку, стараясь держаться подальше от то и дело распахивающихся дверей и морщась от обилия не самых приятных запахов. Солнце простреливало в узкие окна без стёкол, пылинки беззаботно плясали в золотых лучах. Весёлый шум не утихал, день был в разгаре. Слегка оглядясь и осовоясь в шумной круговерти, Стёпка ощутил лёгкое разочарование. Это было не то место, которое хотелось осматривать. Подумаешь, слуги! Подумаешь, бельё, посуда и кухня! Он жаждал увидеть башни, подъёмный мост, что-нибудь боевое, что-нибудь по-настоящему магическое. А тут — чародеевы подштанники и пригорелые противни...

Грузный детина в кожаных штанах и засаленной безрукавке воспитывал палкой гоблинёнка лет восьми. Он держал его за ухо и, охаживая палкой пониже спины, монотонно приговаривал:

— Служи с усердием! Служи с усердием!

Зарёванный пацан вертелся ужом, но ухо освободить не мог, и палка раз за разом безошибочно находила цель:

— С усердием служи, неслух!

Поразительно, но наказуемый не издавал ни звука, хотя видно было, что ему очень больно. Ещё бы не больно — такой палкой! Но Стёпку сильнее всего поразило то, что многочисленные окружающие не обращали на это безобразие ни малейшего внимания! Здоровенный мужик среди бела дня, никого не стесняясь, избивает палкой ребёнка — и всем до лампочки! А если он его покалечит?

Стайка молоденьких служанок, шурша длинными юбками, прощебетала мимо, и ни одна не оглянулась. Убелённый сединами благообразный старик, зябко кутающийся в тёплую шубу, предусмотрительно свернул к противоположной стене, чтобы не задело его взлетающее и опускающееся орудие наказания, и не приостановился ни на мгновение, даже не покосился. А плотный, бритый наголо вурдалак в потёртых кожаных одеждах неожиданно для Стёпки подбодрил детину:

— Не жалей, не жалей поганца! Что ты словно гладишь его!

Тебя бы так погладить, подумал Стёпка, провожая сердитым взглядом удаляющегося вурдалака, небось не понравилось бы. Ну и порядочки тут у них! Ну и обычаи! Место пониже спины томительно зачесалось. А ведь и меня тоже так могут, явилась откуда-то неприятная догадка. Поймают в тайге враги какие-нибудь рогатые да и накажут не пойми за что. Или злобным элль-фингам вдруг не понравится заявившийся за Ванесом демон. Проходи, скажут, испытание болью, а если не пройдёшь — пожалуй в рабство вместе со своим другом до конца жизни... А каково сейчас, хотелось бы знать, самому Ваньке? Вдруг и его в прислугу определили и палкой усердие вколачивают. Или кнутами на конюшне охаживают по белой попе. Вот весело будет потом Ванесу о своём приключении вспоминать да зад пострадавший почёсывать.

Избиение, между тем, продолжалось с пугающей размеренностью. Гоблинёнок молча страдал. Стёпка сжал кулаки. Я бы не стерпел, я бы пинался и кусался. Я бы этому гадскому экзепутору...

Детина почувствовал, видимо, неодобрительный взгляд, повернул голову после очередного удара, и Стёпка сразу его узнал. Мудрено было не узнать эту зверскую рожу с торчащими вниз жёлтыми клыками, приплюснутым мясистым носом и свирепыми близко посаженными глазами. Это был тот самый "нехилый урод" из волшебной книги, очень достоверным портретом которого вчера восхищался Ванька. Выходит, не все вурдалаки похожи на добродушного Гвоздырю. Встречаются и такие вот, омерзительные и злобные.

Стёпка мигом забыл своё благородное возмущение, быстренько притворился обычным прохожим, которому нет никакого дела до чужого слуги, и боком-боком прошмыгнул к ближайшей лестнице. От греха и от палки подальше. Такому мордовороту угодишь в лапы — живым наверняка не вырвешься. Так отходит по мягкому месту, что папу с мамой забудешь как зовут. Вот тебе и посмотрел, называется, на не совсем людей, повстречал удивительное существо. Куда уж удивительнее! Бедный пацан, не скоро он ещё на лавке сидеть сможет, ой, не скоро.

Смакле, надо полагать, тоже не раз доставалось на орехи. Непонятно, между прочим, почему чародей ночью так легко его отпустил. И не ругал почти. Даже не шлёпнул ни разу. Другой бы на его месте не то что палкой — дубиной бы мозги вправлял. Особенно, если не из-за пустяков, а за дело. За незаконное колдовство, например... Да-а, похоже, молодым гоблинам несладко живётся в этих стенах.

Ещё одним этажом ниже было так же шумно и суматошно. Правда, здесь никого пока не били. Стёпка помялся в нерешительности: то ли дальше спускаться, то ли вон до того поворота дойти...

— Кого потерял, демон? — сказал вдруг кто-то, обращаясь явно к нему.

Стёпка оглянулся. Молодой, лет двадцати, парень, безбородый и безусый, улыбался ему такой открытой улыбкой, что Стёпка невольно улыбнулся в ответ.

— Смаклу ищу... Слугу чародея Серафиана, — пояснил он. — А откуда вы узнали, что я демон?

Парень ухмыльнулся и передёрнул плечами. Руки у него были заняты, он с видимым трудом удерживал внушительную стопку книг, которые то и дело норовили выскользнуть:

— Я маг или колдунец приблудный? Мне такие вещи не видеть зазорно было бы. От тебя силой неведомой шагов на сто во все стороны шибает.

В этом "шибает" Стёпке послышалось что-то не совсем приятное, словно от не мылся недели три, и теперь все при встрече с ним будут старательно зажимать носы. Но здесь, видимо, это слово употребляли немного не в том смысле.

Маг слегка склонил голову и представился, и это у него получилось легко и непринуждённо:

— Алексидором меня зовут, демон. А тебя как звать-величать?

— Степан, — постарался так же склонить голову Стёпка. — А почему вы себя магом называете, а Серафиан — чародей? Это такие звания разные или что?

— Это мне так больше по душе, — засмеялся Алексидор, показывая крепкие белые зубы. — Чародеями у нас всё больше старички-тайгари себя величают, по правде ветхозаветной. А те, кто помоложе да поноровистее, тем больше весский обычай нравится. Маг — оно и звучит весомее и... Ну вот, как, скажи на милость, назвать, когда маг дальше обучение продолжить желает?

Стёпка пожал плечами.

— Магистратура, — выдал Алексидор вполне знакомое слово. У Стёпки двоюродный брат как раз в магистратуре учился, только, конечно, не в магической. — А ежели бы я был чародеем?..

Стёпка пожал плечами:

— Чаро... дентура?

— Вот то-то же, — засмеялся Алексидор. — Язык сломать можно, пока выговоришь, да и нет такого слова. Я вот выучусь и буду магистром. А чародей, как был чародеем, так на всю жизнь и останется. Что молодой — что старый. Скучно. Да и в Кряжгороде чародеев не шибко жалуют. У них там все магами величаются, и нам отставать негоже. Даром что в глухомани таёжной обретаемся.

Он перехватил свою ношу поудобнее, лежащая сверху книга выскользнула и шмякнулась на пол. За ней — другая. Стёпка подобрал книги, но магу не отдал, потому что сразу видно было — они у него опять упадут.

— Я вам помогу, — предложил он.

— Не вам, а тебе, — поправил маг, чем сразу вызвал к себе ещё большую симпатию. — Молод я ещё на "вы" величаться. А за помощь благодарю, шагай за мной, демон Степан, тут недалече.

Оказалось, что и в самом деле идти недалеко. Буквально за углом Алексидор ногой отворил тяжёлую двустворчатую дверь, пропустил Стёпку вперёд.

— Клади на стол, — кивнул он и сам же первый вывалил все книги на широкий стол, на котором и без того свободного места почти не было.

Стёпка с любопытством оглядывался. Здесь было ещё интереснее, чем в кабинете Серафиана. Книг, пожалуй, поменьше, зато от обилия других таинственных вещей просто разбегались глаза. Стояли ларцы всевозможных размеров, просвечивали на полках непонятным содержимым пузатые бутыли, лежали на столах связки свечей, ножи, каменные фигурки идолов или божков; одна стена была сплошь покрыта пятнами копоти, подпалинами, а в двух местах камень даже оплавился, словно в эту стену долго и упорно стреляли молниями или файерболами. Вдоль стен громоздились непонятные чародейские приспособления: металлические шары, каменные жезлы, цепочки, светильники, свечи, ступки, тигли, жаровни и ещё много такого, чему Стёпка не мог подобрать ни названия, ни определения. Но выглядело всё это очень заманчиво и волнующе. Так и хотелось сотворить что-нибудь волшебное.

У дальней стены за столом сидел ещё один чародей, вернее, маг. Такой же молодой и безусый. Только одежда у него была попроще — простецкие штаны и мятая рубаха с широким воротом.Он старательно водил пером по бумаге и на Стёпку даже не взглянул, настолько был поглощён работой. Заклинания, наверное, составлял, или демонов вызывать готовился.

Зато сидящие в бутылях джины (если это, конечно, были джины) разглядывали Степана во все глаза. Около десятка больших пузатых бутылей тёмного стекла стояли на верхней полке, и в каждой сидело по страшному уродцу. Они прижимались мордочками к стеклу, кривлялись и что-то беззвучно выкрикивали. Может быть, просили о помощи, учуяв в демоне родственную душу. Сам Стёпка никаких родственных чувств к этим страшноватым созданиям не испытывал. Мало того, что у некоторых из них имелись приличные рожки, а кое у кого, кажется, и вполне обезьяньи хвосты, — они ко всему прочему все как один были четырёхглазы. Боже упаси от таких родственников! Стёпка с трудом отвёл взгляд и постарался больше на верхнюю полку не смотреть. Разочарованные уродцы поняли, что демон играет не на их стороне, и принялись кривляться с удвоенной энергией, теперь уже явно посылая на голову презренного отступника неслышимые проклятия.

Алексидор тем временем сдвинул книги на край стола, повёл рукой, и перед Стёпкой из ничего возникла расписная пиала со слегка дымящейся жидкостью.

— Угощайся, демон Степан, — сказал маг и ещё одним движением создал себе точно такую же пиалу, только чуть побольше. — Пей без опаски, это вкусно.

Здорово! Стёпка был не на шутку впечатлён. Настоящее волшебство приятно взволновало кровь, лишний раз напомнив ему, что он угодил не куда-нибудь, а в мир, где чудеса происходят наяву. Пусть даже и такие незатейливые. Но ведь это только начало!

Он потрогал пиалу (настоящая, не иллюзорная), затем осторожно глотнул горячий травяной напиток, слегка напоминающий чай из листьев смородины и с отчётливым медовым привкусом. Алексидор тоже с удовольствием прихлёбывал из своей пиалы, поглядывая на Стёпку весёлыми глазами.

— А на кой тебе слуга Серафианов надобен? — спросил он.

Стёпка подумал, подумал и решил сказать почти правду:

— Серафиан велел мне в Ясеньград отправляться. А Смакла со мной пойдёт, потому что я дороги не знаю, ну и чтобы просто помогать.

Он чуть было не проговорился, что ему надо своего пропавшего друга Ваньку отыскать, но вовремя вспомнил совет чародея и прикусил язык. Алексидор, конечно, не враг, но лучше ему об этом не говорить, а то мало ли что. Серафиан-то, наверное, не просто так предупреждал, чтобы никому ни слова!

— Что делать в унылом Ясеньграде такому молодому демону? — удивился Алексидор. — Оставайся лучше в Летописном замке. Здесь, понятно, тоже не стольный град, но всяко любопытнее. Тебе, возможно, ещё не ведомо, но вскорости сюда послы из Степи, из Великой Веси, да из Оркланда прибудут. Вот на что тебе посмотреть бы. Рыцари с дружинниками турнир устроить намерены. На мечах да на копьях в воинской ловкости состязаться будут. Пропустишь — пожалеешь.

— Я бы остался, — совершенно искренне вздохнул Стёпка. — Но Серафиан велел идти в Ясеньград. Сказал, мне непременно туда попасть нужно. А зачем — я пока не знаю.

— Ну и ладно, — согласился Алексидор. — Видно, судьба у тебя такая демонская, своим хотением жить не волен.

Стёпка дёрнулся было возразить, но смирил свою демонскую гордость и промолчал. Ведь и правда, не было у него другого выбора, надо идти и выполнять.

— Вы в стену огнём стреляете? — спросил он, чтобы перевести разговор на другую тему.

— И огнём тоже, — оживился маг. — Хочешь, покажу?

Ещё бы Стёпка не хотел! Совсем он глупый, что ли, от такого счастья отказываться! Алексидор тут же с явным удовольствием пальнул в стену небольшим огненным шаром. Жахнуло знатно, но не слишком громко, чтобы народ не пугать, как пояснил маг. До Стёпки докатилась волна горячего воздуха. На каменной стене образовалась ещё одна подпалина.

Сказать, что Стёпка испытывал восторг значит ничего не сказать! Только тут, в комнате Алексидора, он по-настоящему осознал, что волшебство существует, что оно ЕСТЬ! На самом деле существует, и не где-то там, в неведомых далях и мирах, а вот здесь, прямо перед ним: протяни руку — и тебя обожжёт магическим огнём. Понять, каким образом из обычной человеческой ладони появляется этот огонь, было невозможно. Магия, и всё тут. Алексидор вытягивал руку в направлении мишени, прищуривался, чуть заметно шевелил губами — и вот уже в стену врезается очередной огненный заряд. После пятого выстрела Стёпка ухитрился разглядеть, что огонь появляется на некотором расстоянии от руки мага, так, словно воспламенялся сам воздух. Потом мгновенный огненный прочерк, вспышка и медленно остывающее раскалённое пятно на каменной поверхности.

— Когда силы побольше накоплю, сразу тремя огнями кидаться смогу, — пояснил маг, вытирая вспотевший лоб. — Я ведь, Степан, на боевого мага выучиться желаю, мне над рукописями чахнуть норов не позволяет. Скучно мне в заклинаниях прадедовых чернильные загогулины разбирать, я свои умения придумывать хочу. Глянь, что у меня недавно получилось. Тебе первому показываю. — И он хитрым движением руки заморозил часть стены так, что на ней появился приличный слой льда. В комнате сразу стало прохладнее, даже зимой слегка запахло.

— Круто, — признал Стёпка. — А разве... А мне вот Серафиан говорил, что за каждое заклинание чародею приходится платить своей жизнью. Получается, что пару раз вот так пальнул в стену, и жизнь себе на сколько-то дней укоротил? Так ведь и до старости не дотянешь.

— Он тебе правду сказал, да не всю, — засмеялся Алексидор, отогревая дыханием замерзшие пальцы. — Ежели без ума свою силу расходовать, то так оно и получится. Да только ведь чародеи и маги не лыком шиты, они тоже жить хотят. И у каждого либо заклинания особые припасены, либо умения сокровенные, дабы силу не из своей души черпать, а из растворённой вокруг магической субстанции. Не каждому это дано, потому и магом не каждый сделаться способен. Талант на это надобен, дар свыше, — он осушил остывшую пиалу и вновь наполнил её до краёв, привычно щёлкнув пальцами. Стёпка незаметно под столом повторил этот простой жест. Наполнить свою пиалу он, конечно, не надеялся, просто ему страшно хотелось освоить какое-нибудь, пусть даже самое простенькое заклинание.

Алексидор тем временем увлечённо продолжал:

— Субстанцию эту увидеть и почувствовать любой может, особливо, когда рядом сильное преобразование опытный маг творит. Вот смотри внимательнее на меня...

Он прикрыл глаза и выставил перед собой обе руки ладонями внутрь. Стёпка прищурился. Вокруг мага в воздухе замерцало слабое сияние, похожее на электрические искорки. И запахло магией, точно так же, как у Серафиана, когда тот собирался незаконного демона Истинным Пламенем прижигать.

Искорки закружились в причудливом хороводе, Алексидор повернул ладони кверху; Стёпку осторожно толкнуло в грудь, взъерошило волосы, кончики пальцев щекотно зазудели, кто-то невидимый попытался заглянуть в его голову, толкнулся с разбега, отскочил, толкнулся вновь — и разлетелся на тысячи мелких брызг, страшно закричав от боли... Стёпка помотал головой и проморгался. Отголосок ужасного беззвучного вопля, казалось, ещё метался по комнате. Лохматые обрывки магии неторопливо растворялись в воздухе. Алексидор опустил руки и с улыбкой посмотрел на демона.

— Понравилось? — спросил он. — Видел магическую ткань сущего?

— Видел, — сказал Стёпка. — Вот бы и мне так научиться.

Алексидор засмеялся:

— На что тебе, Степан, магия, коли ты и без того — демон?

— Ну, не знаю, — Стёпка пожал плечами. — Просто... Хочется мне. Интересно же так вот колдовать.

— Колдуют малоумы деревенские. А мы здесь высокой наукой занимаемся. Магические преобразования творим! — Алексидор назидательно воздел палец, видимо, кого-то передразнивая, и тут же сам расхохотался. — Не хочется тебя огорчать, Степан, но едва ли ты к магии способен. Потому как, если бы была в тебе хоть толика малая магического умения, не смог бы тебя никто под наше небо призвать. Неотменяемое установление мироустройства, не знаю, понятно ли тебе.

— Понятно, — вздохнул Стёпка. Расставаться с мечтой ужасно не хотелось. Он с сожалением покосился на дверь. Беседовать с магом было интересно, однако, как говорится, пора и честь знать. Тем более что Ванькино спасение никто не отменял, и отправляться к элль-фингам всё равно придётся.

— Уходишь? — Алексидор, похоже, решил, что демон слишком сильно огорчился.

— Мне пора, — сказал Стёпка. — Я бы ещё у вас посидел, но надо идти. Меня уже, наверное, потеряли.

Поднимаясь со стула, он случайно задел локтем книжную стопку. Верхняя книга тяжело шлёпнула кожаным переплётом по столу и нехотя, словно против воли, распахнулась примерно посередине. Стёпка, уже подхвативший было книгу, в приятном удивлении уставился на рисунок. Иллюстрации в книге оказались движущимися. На щедро украшенной золотыми узорами странице похожий на чрезвычайно лохматого медведя зверь рыл землю передними лапами и беззвучно скалил впечатляющие острые клыки.

— Любопытствуешь? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Алексидор. Наверное, думал, что для демона ожившие картинки — это нечто невиданное.

— Кто это? — спросил Стёпка, не обратив внимания на ироничный тон мага. — У нас такие не водятся. На медведя немного похож.

— Демон, разумеется, — пояснил Алексидор. — В этом иллюминированном манускрипте содержатся описания доступных демонических существ и заклинания, с помощью которых их можно вызвать.

Зверь неутомимо рвал когтями едва обозначенную несколькими штрихами землю, время от времени останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Нарисован он был тщательно, но на Стёпкин взгляд чересчур примитивно, почти так же, как на старинных гравюрах рисовали рыцарей и разных зверей — с большими головами, огромными глазами и непропорционально маленьким телом. Зато эта картинка двигалась. Почти как на экране компьютера. Стёпка опасливо тронул страницу, проверяя, не защищен ли манускрипт магией. Оказалось — не защищён. Прочитать замысловатые комментарии под рисунком не удалось, буквы были знакомые, но слова из них складывались совершенно непонятные, да ещё и написаны они были в сплошную строку без знаков препинания. Хорошенько рассмотрев лохматого медведя, он принялся листать книгу. Демонов в манускрипте оказалось много и они все были очень разные. И огненные ежи, и змеи с крыльями, и люди, не похожие на людей, и чудовища, которые, наоборот, на людей были очень похожи. Некоторые стояли без движения, некоторые бежали, а один демон, похожий на щетинистую гусеницу, превращался сначала в куколку, затем в страшноватую бабочку, и вновь становился гусеницей. И так раз за разом. Увлечённый Степан не видел, что за его спиной Алексидор вопросительно указывает на него сидящему у стены магу, а тот в ответ утвердительно кивает, что, мол, всё идёт по плану, и направляет на ничего не подозревающего демона какой-то весьма подозрительного вида амулет, и беззвучно шевелит губами, проговаривая заклинание.

— Ух ты, динозавр! — воскликнул Стёпка, так радостно, словно хорошего знакомого встретил.

— Дракон бескрылый, — поправил маг, взглянув на очередную картинку.

— У нас их называют тиранозаврами, — сказал Стёпка. — Они вымерли много тысяч лет назад. Только скелеты в земле остались окаменевшие. А где-то они, получается, ещё живут. Здорово!

Он дотронулся до рисунка и тут же испуганно отдёрнул руку, увидев, что динозавр хочет его цапнуть за палец. Джины в бутылях торжествующе взвыли. Алексидор необидно засмеялся. Стёпка тоже улыбнулся, погладил огрызающегося ящера по спине, машинально сдвинул палец в сторону, и тираннозавр повернулся другим боком, затем послушно лёг на спину и стал вращаться вокруг себя, не забывая при этом перебирать нарисованными лапами и открывать пасть. Увеличить изображение не получилось. Впрочем, Стёпка на это не очень и рассчитывал. До такой опции магические художники, видимо, ещё не додумались.

— Как ты это делаешь? — спросил Алексидор, и в голосе его прозвучало нешуточное удивление. — Сколько раз разглядывал этих демонов, но мне и в голову не пришло, что их можно поворачивать пальцем во все стороны. У вас тоже есть такие книги?

— Не совсем такие, — сказал Стёпка. — Похожие. Там ещё много чего можно делать. Увеличивать, приближать, копировать...

— Копировать?

— Ну... Сделать точно такой же рисунок в другой книге. Или много таких же рисунков в других комп... книгах. Чтобы все могли посмотреть, кому интересно.

— А-а-а... У нас этим переписчики занимаются с рисовальщиками.

Стёпка помотал головой:

— Нет, не так. Переписывать ведь долго, а скопировать можно за несколько минут. Ну как бы размножить. А вы разве с помощью магии не можете так, чтобы раз — и таких книг сразу две?

Алексидор поморщил лоб, почесал в затылке, потом спросил:

— А ради чего силы тратить? Да никто и не согласиться на этакое расточительство. Целый месяц с утра до ночи над заклинанием сидеть, а прибытку — на полкедрика. Легче просто переписать. Безо всякой магии.

— Да-а-а? — удивился крайне разочарованный таким подходом Стёпка. Он-то был уверен, что магией можно заниматься хотя бы только из любви к прекрасному. А у магов, оказывается, совсем иной взгляд на такие вещи. — А я бы попробовал, честное слово.

Он чуть было не добавил, что копировать можно не только книги, но вовремя сообразил, что местные маги, скорее всего, тоже не лаптем щи хлебают, и уж до такой-то простой идеи додуматься вполне могли, и поэтому не стоит ему соваться со своими "очень полезными" советами туда, где он ничего не понимает.

— Хотел бы я посмотреть на ваши книги, — протянул Алексидор, отвлекая его от высокоумных рассуждений. — Верно, немало удивительного можно было бы из них узнать.

— У вас здесь тоже книги интересные, — сказал Стёпка. — Вон какие демоны!

Алексидор пренебрежительно хмыкнул:

— Не так уж и много пользы от этого манускрипта. Поглядеть да полюбопытствовать — да, интересно. А на большее он и не годен.

— Почему?

— Да потому, — Алексидор сел на стул напротив Стёпки, взял у него из рук книгу, раскрыл на той странице, где был изображён тиранозавр. — Ну вызову я такого вот демона. Неделю буду заклинания готовить, сил потрачу столько, что за месяц не восполню, жизнь свою незнамо на сколько месяцев укорочу... И чего ради? Чтобы этакая вот страхожутина по всему замку за мной гонялась и рычала по звериному: "Кого прикажешь съесть, хозяин?"

Алексидор закрыл книгу и захохотал. Смех у него был заразительный, и Стёпка тоже развеселился.

— А про меня в такой книге напишут? Я ведь тоже демон.

— Ты обычный демон. Человеческий. То есть демон не по происхождению, а по способу появления в нашем мире. Если бы я попал к вам, тоже, видимо, считался бы демоном.

— Нет, вряд ли, — сказал Стёпка. — У нас в демонов почти никто не верит. Вас бы назвали просто пришельцем из параллельного мира.

— Параллельного? — не понял маг.

— Ну... соседнего... или другого. Который рядом, но не здесь. Как это?.. Под другим небом. Ну, ладно, мне пора. Приятно было познакомиться. Может быть, ещё к вам загляну, когда вернусь... Если вернусь, конечно.

— Что ж, юный демон Степан. Очень надеюсь, что ты вернёшься. Любопытно было бы узнать побольше о твоём параллельном мире, — усмехнулся Алексидор.

Он дружески похлопал Стёпку по плечу, закрыл за ним дверь, постоял немного, выжидая, когда демон отойдёт подальше, или даже подозревая, что тот может подслушивать, затем, убрав с лица приветливое выражение, направился к помощнику.

— Ну что? — вопросил он требовательно. И не получил ответа.

Маг, сидевший до того совершенно неподвижно, вдруг обмяк и сполз с лавки на пол, словно из него разом выдернули внутренний стержень. Привести его в чувство стоило немалых трудов, причём помогла не магия, а банальные пощёчины и холодная вода.

— Нам его не взять, — пробормотал пришедший в себя маг, с трудом фокусируя взгляд на лице Алексидора. — Заклинания отскакивают от него, как от стены. Когда я пытался заглянуть в его голову, меня ударило моей же формулой. Хорошо ещё, что я применил не самую сильную, а то размазало бы по стенам. Я его всего лишь усыпить хотел ненадолго. Смотри, что с амулетом содеялось.

Он разжал ладонь, и на пол невесомой струйкой просыпался мелкий порошок.

— Кого же наши старички призвали? — задумчиво пробормотал Алексидор. — И для чего они отправляют его из замка? Вот сомневаюсь я, что он в самом деле в Ясеньград отправится... Ну, ничего, увидим. Я на этого демона магическую печать поставил, он теперь от нас не скроется даже в Оркланде. Ну что, тебе уже легче?

— Не укрепилась на нём твоя печать, — помотал головой маг. — Соскользнула, а он этого даже и не почувствовал. Защита на нём стоит уж больно сильная. Он тут перед тобой простачка изображал, а сам не игрался ли с нами?

— Молод он ещё для подобных игр, — отмахнулся Алексидор. — Я ему детский фокус с питиём показал, а он и поверил, что это я такой умелый маг. Видел, как его обычные огневики удивляли? Отрок он ещё незрелый. Доверчив и простодушен. Однако же, ведь потребовался он кому-то. Разузнать бы кому, а особливо — для чего?

Алексидор подошёл к столу, посмотрел на движущуюся картинку, затем, подражая Степану, попытался повернуть изображение вокруг оси. И у него ничего не получилось. Повторив попытку ещё несколько раз, он выругался и закрыл книгу.

А Стёпка, даже не подозревающий, что на него только что самым коварным образом покушались, спокойно шагал по направлению к лестнице, вспоминал вылетающие из руки мага огненные заряды и страстно мечтал научиться такому же трюку. Ему не хотелось верить в то, что к магии он не способен. Не может такого быть, упрямо твердил он про себя, ошибся Алексидор, зуб даю, что ошибся. Уж хотя бы на самое простенькое заклинание сил у меня должно хватить, ведь иначе зачем тогда всё? Зачем мы с Ванькой сюда попали, просто так, что ли, без всякой цели? Разве так бывает?

Глава восьмая,

в которой обманутый демон получает подарок, а гоблина бьют

Взъерошенный и жутко чумазый парень кубарем скатился по ступенькам, весьма невежливо толкнул не успевшего увернуться Степана, и скрылся за массивной двустворчатой дверью. "Пихаются тут всякие!" — сердито прошипел Стёпка, потирая ушибленное плечо и косясь на неплотно прикрытую дверь, за которой что-то громко шипело, булькало и скрежетало. Очень таинственно булькало и ещё таинственнее скрежетало. Можно ли было пройти мимо и не заглянуть? Он осторожно потянул створку на себя и в оба глаза уставился на происходящее внутри действо. В большом затемнённом помещении с колоннами, с цепями, свисающими с потолка, и внушительным камином или даже горном, в котором металось багровое пламя, мелькали согбенные фигуры, кипели разноцветные жидкости в здоровенных стеклянных ретортах, часто вспыхивали пронзительные голубые молнии, всплывали к потолку клубы дыма, — вершилось колдовство, варилось нечто насквозь магическое, творились завораживающие чародейские дела.

Стёпка долго смотрел на непонятное мельтешение теней, смотрел и не мог оторваться. Не сразу до него дошло, что ничего чародейского тут не происходит и что перед ним обычная химическая лаборатория, в которой готовят, скорее всего, какую-то взрывчатую смесь. Он увидел, как её заливают в глиняные горшки, без особой опаски и даже несколько небрежно, затем вставляют фитили и плотно запечатывают. Такие же горшки он видел наверху, у Гвоздыри. И сразу ему стало скучно. Вот если бы здесь что-нибудь волшебное происходило, что-нибудь превращальное, тогда да. А на всякие химические опыты он и на уроках химии насмотрелся...

В углу за колонной что-то вдруг вспыхнуло, затрещало и принялось суматошно и весело швыряться во все стороны огненными брызгами. Словно новогодний китайский фейерверк. Брызги разбивались о стены, шустро скакали по столам и осыпались прямо на составленные в ряд горшки с фитилями. Стёпка вытаращил глаза и приготовился убегать как можно дальше. Фитили на ближайших горшках уже начали дымиться, и ничем хорошим это кончиться не могло...

— Крепень, в три дуги тебя и поперёк! Опять непозволенное творишь? — закричал кто-то хриплым басом. — Я тебя, дурня, сколь раз предупреждал! Притуши сей же миг!

— Я не хотел! — без тени раскаяния завопил в ответ, прыгающий вокруг неутихающих огней парень, тот самый, что несколько минут назад отпихнул Стёпку. — Оно само пыхнуло!

— Я тебе сейчас так пыхну, что ты у меня до Кряжгорода задом дымить будешь! — здоровенный широкоплечий мужик навис над сжавшимся парнем и к величайшему Стёпкиному удовольствию отвесил ему звонкую затрещину. — Почто заклятку отбойную не привязал? Пожечь нас хочешь?

— Выдохлася заклятка, не сдержала.

— А следить кто должен — отец-заклинатель? Куды опять бегал?

— В животе с утра маетно...

— В голове у тебя маетно! — ещё одна звонкая затрещина. — Ох, дождёшься ты у меня, Крепень! Ох, дождёшься!

Стёпка перевёл дух. Похоже, взрыва можно не бояться. Здесь же всё магией защищено, всё продумано...

— Подь сюды, малой! — позвал кто-то за спиной сиплым шёпотом.

Стёпка дёрнулся и завертел головой. Меня, что ли, опять зовут?

— Подь сюды, говорю!

Непонятно откуда возникнув, к нему приближалось неопределённого пола существо, небрежно закутанное в бесформенный серый балахон. Существо имело мучнисто-белое лицо, лысый конусообразный череп и — самое неприятное — острые птичьи когти вместо пальцев. Существо пристально смотрело на Стёпку подёрнутыми мутной плёнкой глазами и манило к себе грязным десятисантиметровым когтем:

— Подь сюды!

— Зачем? — спросил Стёпка, отступая к стене и начиная потихоньку пугаться. В страшноватом лице существа угадывалась какая-то отталкивающая неправильность — Стёпка боялся приглядываться. Зато от когтистых рук (или лап?) взгляда оторвать не мог. Вот это коготки! Как с такими жить, неудобно же! Зато, наверное, с врагами расправляться сподручно, вон они какие острые.

— Дело до тебя имеется, говорю!

Лысоголовое оно вдруг стремительным, совершенно птичьим движением высунуло руку из-под балахона — вполне человеческую (если не считать когтей) руку. Степан дёрнулся в сторону, не столько даже от страха, сколько от омерзения: не хотелось ему, чтобы его хватали за плечо такими грязными птичьими лапами. Но один коготь всё же задел его, оставив на запястье длинную царапину. Стёпка спрятал руки за спину и отступил ещё на шаг.

— Ш-што такое? — сердито зашипело существо. — Поди сюды!

— Никуда я не пойду! — как можно решительнее сказал Стёпка. — Чего вам надо?

— Тебя нам надо! — не стало лукавить существо, растянув в тошнотворной улыбке гнилой рот. — Тебя, кровосладенький!

Стёпка похолодел. Вампир! Оголодавший кровосос! Вот это я влип! Сейчас набросится и — капут! Или кровь махом высосет или завампирит на веки вечные. Тут же очень к месту вспомнилась дурацкая песенка, которую любил напевать Витёк из соседнего дома: "На меня напал вампир, у вампира нынче пир!" Может, сказать этому уроду, что я не простой мальчишка, а потусторонний демон и поэтому моя кровь для него ядовита?

— Подь со мной, не пожалеешь!

Стёпка уже жалел. Он затравленно оглянулся. Лестница за его спиной была пуста. Бежать надо, бежать со всех ног.

— Да ты не бойсь, не бойсь, — хихикнуло вдруг существо. — Не съем я тебя, не обижу! У хозяина моего дело до тебя имеется.

— У какого хозяина?

— У хорошего. Шибко просил привести тебя, — существо оскалилось и вновь потянуло к нему свои кошмарные конечности.

Стёпка больше не колебался. Развернулся и кинулся вниз по лестнице, благо на ней никого не было. Не нужен ему неведомый хозяин, пусть даже самый расхороший. И ещё неизвестно, между прочим, в чём может быть хорош хозяин такой мерзкой твари? Разве что в поедании живьём неосторожных отроков?

Существо недовольно зашипело и даже, вроде бы, попыталось прыгнуть следом, но было уже поздно. Стёпка летел, как на крыльях, перескакивая через три ступеньки, и догнать его, насмерть перепуганного, не смог бы сейчас ни один вампир...

— Остановись!

Внизу, на лестничной площадке, преграждая дорогу, стоял высокий человек в тёмном плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Или не человек? Проскочить мимо него не было никакой возможности.

— Остановись! — повторил незнакомец повелительно.

Стёпка уже и так стоял. Бежать-то было некуда. Сверху неторопливо спускался лысый вампир, клацая по каменным ступеням когтями, которые были у него и на ногах. Впереди стоял незнакомец в плаще, распространяя вокруг душный запах недоброй магии.

Ловушка! Заманили! Попался! Влип!

Ноги предательски подгибались. Умирать страшно не хотелось. Превращаться в вампира не хотелось ещё больше. Хозяин, а это был, несомненно, тот самый "хороший хозяин", излучал почти осязаемую угрозу. Неразличимые под капюшоном глаза просверливали Стёпкину голову насквозь. Да, это тебе не весёлый Алексидор, мечтающий стать боевым магом. Это уже или сам Тёмный Властелин или кто-то из его близких помощников. Хозяин шевельнул плечом, откинул капюшон... И Стёпка увидел обычное и, надо признать, совсем не страшное лицо мужчины лет пятидесяти, слегка усталое, без бороды и усов, с высоким благородным лбом над умными всё понимающими глазами. Тёмные волосы без малейшего следа седины зачёсаны назад и туго стянуты в хвост или косичку. И ничего смертельного. Абсолютно ничего тёмно-злодейского. Из-под плаща виднелся шитый серебром ворот чёрного... камзола.

Это чародей, догадался Стёпка, ну точно, чародей. Зачем я ему нужен?

— Вот ты какой, — сказал чародей приятным низким голосом. Сказал так, словно они со Стёпкой заранее сговорились встретиться тут, на безлюдной лестнице, подальше от чужих глаз, и наконец встретились.

— Какой? — не сумел скрыть испуг Стёпка.

— Неприметный, — пояснил чародей. — Это хорошо. Легче будет добираться. Никто и не подумает... Тебя припасом и деньгами снабдили уже?

— Снабдили, — с невыразимым облегчением кивнул Стёпка. Всё сразу стало простым и понятным. Бояться нечего и некого. Вокруг хорошие, заботливые люди, которые вовсе не собираются на него набрасываться. И кровь его никому не нужна. Даже лысый вампир остановился чуть повыше и слушает почтительно, не вмешивается. Да не такой уж он и страшный. И чего я так испугался?

Чародей окинул Стёпку внимательным взглядом, как бы запоминая, усмехнулся чему-то своему:

— Узнаю Серафианову руку. А подорожный страж где? Неужели гоблину отдал?

— Кого? — не понял Стёпка.

— Поскупился местохранитель, — укоризненно покачал головой чародей. — Бестолкового слугу в провожатые определил и решил, что этого достаточно. Ох уж эти мне старики! Ты на него, отрок, зла не держи, у Серафиана нынче своих хлопот полон рот.

Вампир после этих слов угодливо хихикнул, но, уловив недовольное движение чародея, тотчас умолк.

— Да я и не держу, — попытался заступиться за Серафиана Стёпка. — Он денег мне прислал.

— Деньги ни от лихих людей не оборонят, ни от недоброго колдовства, — строго сказал чародей. — А в тайге по нынешним временам даже опытному воину неуютно. Как полагаешь, Оглок, далеко ли уйдёт наш маленький друг без магической защиты?

Вампир опустился на пару ступенек, неприятно скрежетнув когтями, и хохотнул:

— Дальше Драконьего распадка не уйдёт. А то и в самом Предмостье сгинет. Уж я-то знаю. Нельзя ему без стража.

— Нельзя, — веско повторил чародей. — На вот, держи. Свой отдаю.

Он шагнул к Стёпке, сделавшись вдруг выше и больше, и протянул руку. Перед Стёпкиным лицом закачалась на кожаном ремешке треугольная бронзовая пластина. Достаточно большая, размером почти с ладонь, тёмная от времени и очень магическая даже на первый взгляд.

Стёпке живо припомнился призрак князя Крутомира, требовательный взгляд и канувший сквозь пальцы княжий оберег. Но эта пластина оказалась настоящей. Она ощутимо легла в ладонь, она была тяжёлой и теплой. На отполированной поверхности извивался сложный узор — бессмысленное для непосвящённого переплетение двойных линий.

— Повесь на шею под рубаху и никогда не снимай, — не терпящим возражений голосом велел чародей. — И никому не показывай. Ни своим, ни чужим.

— Это что? — спросил Стёпка. — Это зачем?

— Это подорожный страж. Подарок тебе от меня... небольшой.

— Ведал бы ты, каких денег стоит этот подарок, — проворчал Оглок. Он стоял уже на одной ступеньке со Стёпкой. От него слегка припахивало плесенью. — Сотню таких демо... отроков навроде тебя купить можно. Благодарить будешь, нет?

— Спасибо, — смутился Стёпка. — А для чего он нужен?

— Стеречь он тебя будет в дороге от всякой напасти, — пояснил чародей. — Потеряешь его — и до места не доберёшься и сам пропадёшь. Коли туго придётся, рукой к сердцу его покрепче прижми, он тебе и поможет. Где надо — силы прибавит, где надо — удар отразит.

Стёпка повесил нежданный подарок на шею, заправил за ворот рубашки. Страж лёг точно напротив сердца, качнулся, словно устраиваясь поудобнее, царапнул кожу острым уголком... и Стёпка перестал его ощущать. Совсем. Он даже схватился рукой, проверяя, не выпал ли? Нет, не выпал. На месте. Страж словно толкнулся в руку: здесь я, здесь. Устроился, значит. На душе стало тепло и спокойно. Всё будет хорошо.

— Спасибо, — ещё раз сказал Стёпка.

— Вежливый, — засмеялся лысый Оглок. — А на меня как окрысился! Я думал: с кулаками полезет.

Он стоял подбоченясь, уперев руки в бока, и под его безобразным балахонам был виден широкий пояс, на котором висело десятка два коротких тяжёлый ножей в одинаковых ножнах. Словно патронташ. Зачем ему, страшному, столько ножей, с такими-то когтями?

— Теперь я верю, что ты всё исполнишь, — сказал чародей. Он надвинул капюшон и шагнул в сторону, освобождая проход. — Одной заботой у меня меньше. Иди, отрок, и не поминай лихом. Слуге своему воли не давай. Немуть он изрядная, жаль, нельзя тебе без него. Прощай.

— Прощайте!

Уже спустившись на несколько ступенек, Стёпка оглянулся. Чародей и Оглок смотрели ему вслед. Лицо мага под капюшоном было не разглядеть. Сбоку торчала заплетённая серебряной тесёмкой косичка. Смешно — вполне серьёзный и взрослый дядя, а слишком длинные волосы заплетает, словно рокер какой-то. Оглок ободряюще подмигнул. Лучше бы не подмигивал. Такой красавец во сне приснится — неделю потом спать не захочешь.

...Стёпка неторопливо спускался вниз, привыкая к новому для него чувству уверенности и какой-то лёгкой бесшабашности. Путешествие к элль-фингам уже не представлялось ему чем-то сложным и опасным. С таким-то амулетом? Ха! Всех на клочки порвём, а кого не порвём, от того убежим. Здорово всё-таки жить в магическом мире и иметь знакомых чародеев. Ну, пусть не совсем знакомых, пусть только таких, которые о тебе беспокоятся и почему-то помогают. Разве этого мало? И вот что интересно, кто это был? Случайно, не сам ли отец-заклинатель? Вон как он о Серафиане говорил, словно суровый начальник о нерадивом подчинённом.

Странно, но Стёпка совершенно не запомнил его лица. Стоял ведь буквально в двух шагах, разглядывал почти в упор, а поди ж ты, ни одной черты в памяти не осталось. Сколько ни напрягайся, ничего, кроме капюшона и косички не вспомнить.

Он положил руку на сердце, ощутил тепло стража и не удержался — вытянул его из-за пазухи, чтобы посмотреть ещё раз. С виду — совершенно ничего магического, хотя сначала ему показалось, что от стража чуть ли не волшебные лучи во все стороны расходятся. А на самом деле — нет, не расходятся. И не пахнет ничем, и на вкус — просто кусок металла, если лизнуть осторожно. Тьфу-тьфу! Но держать в руках приятно, а ещё приятнее — знать, что он твой, что он у тебя есть и что на него можно рассчитывать в трудную минуту. Как там сказал чародей: "силы прибавит и удар отведёт". Здорово!

* * *

Следующий этаж оказался первым. Стёпка толкнул тяжёлую дверь, шагнул через порог и зажмурился. В глаза брызнуло яркое солнце. Он сошёл с крыльца — перед ним, громыхая по камням большими деревянными колёсами, проезжала порожняя телега без бортов. Грузный возница в длиннополом кафтане, домотканых портах и заляпанных навозом сапогах, прищурясь, окинул его внимательным взглядом, ухмыльнулся необидно в седую растрёпанную бороду. Два лохмато-бородатых мужика, тяжело отдуваясь, протащили мимо освежёванную тушу не то коровы, не то оленя. Над тушей вились мухи. Густо напахнуло кровью. Стёпка поморщился.

— Поберегись!

Кричали сверху. Он отошёл к стене и задрал голову. Над ним покачивалась в воздухе большая плетёная корзина. Она медленно уплывала вверх. Чуть в стороне несколько вурдалаков (клыков снизу не видно, но по могучим фигурам, круглым лицам и светлым волосам Стёпка безошибочно определил соплеменников Гвоздыри) споро наполняли круглыми камнями ещё одну такую же корзину. Наверное, это были снаряды для камнемётов. Наверху, на стене, кто-то, видимо, тоже вурдалаки, тянул верёвку. Корзина рывками поднималась всё выше. Если верёвка вдруг не выдержит, и корзина с булыжниками шмякнется с такой высоты, то мало не покажется.

Стёпка отошёл ещё дальше, не отводя взгляда от стены. Что-то с ней было не так, с этой стеной. Чем-то она его смущала. Он стоял во внутреннем дворе замка и видел сразу все четыре угловых башни и соединяющие их стены (как-то они интересно называются, только сейчас не вспомнить) с галереями, переходами, лестницами, окнами, карнизами и балконами, но... Но этот замок не был гигантским! Его не назовёшь даже и очень большим. Стены были, что и говорить, высокие, этажей примерно десять или около того, а башни возвышались ещё выше, но это был обычный замок. Не маленький, вполне приличных для замка размеров, однако назвать его циклопическим язык не повернётся. А ведь при взгляде сверху он казался просто великанским, и до земли было не десять этажей, а все сорок, если не больше. Куда же они теперь делись? Что это — магия или обман зрения?

Устав таращиться в недоумении на замковые стены, Стёпка опустил голову, решил принимать пока всё таким, каким оно кажется, и огляделся наконец по сторонам. И обнаружил перед собой огромную строительную площадку: повсюду громоздились сваленные в кучи булыжники, брёвна, доски, бочки, тюки и мешки. Тут и там копали, пилили, сколачивали, что-то с шумом и криками выгружали или перетаскивали. Наперебой звенели кузнечные молоты, вурдалаки возились с корзинами, поднимая снаряды на стены; деловито тюкали топоры, весело брызгала щепа; в распахнутые ворота тяжело вкатывались гружёные лесом и камнем повозки, и бородатые возницы лениво понукали коней. Похоже было, что Летописный замок перестраивали или капитально ремонтировали, готовясь к приезду тех послов, о которых упоминал Алексидор.

— Не ты ли Серафиановой сестрицы сын?

Стёпка вздрогнул и оглянулся. Молодой мускулистый парень с красным от жара лицом смотрел на него сверху вниз, вытирая грязной тряпицей закопченные руки. Его фартук был прожжён во многих местах, но Стёпка и без того догадался, что это кузнец. А ещё он как-то сразу понял, что кузнец не весич, а гоблин. Лицо у него было такое... жизнерадостное, скуластое, со жгучими, слегка раскосыми глазами. Гоблинское, в общем, лицо. На Смаклу он был слегка похож. Словно старший брат.

— Не ты ли Серафианов племяш?

— Я, — признался Стёпка. А чего скрывать, если уже весь замок знает, кто он такой и чей он якобы племянник.

У стены стояла наполненная водой бочка. Кузнец зачерпнул ковшом, отпил половину, шумно перевёл дух и допил остаток.

— Не схож ты ни с Затрёпой, ни с дядей своим, — заметил он дружелюбно.

— Я в отца пошёл, — сообразил ответить Стёпка. И подумал, что чародей не слишком удачно придумал объявить его своим родственником. Потому что здесь, как оказалось, любой встречный может легко разоблачить этот обман.

— Верное дело, — одобрил гоблин. — Тебя Смакла повсюду ищет. С ног сбился, два раза уже пробегал.

— А где он?

— Да кто ж его знат? — кузнец бросил ковш в воду, шагнул под навес кузницы. — На кухне поспрошай или к Жварде в погреб спустись. Он там завсегда столуется.

Стёпка сначала тоже утолил жажду. Вода в бочке была вкусная, с запахом брусники, и очень холодная, даже зубы заломило.

А потом он почувствовал взгляд. Очень отчётливо почувствовал, словно у него глаза на затылке прорезались. Кто-то недобрый назойливо таращился в Стёпкину спину — и это было неприятно. У него даже волосы слегка вздыбились от напряжения. Никогда ещё с ним такого не случалось, чтобы он точно знал, что на него смотрят и даже — откуда смотрят. Он повернулся и задрал голову. Смотрели на него сверху, из окон третьего этажа. Никого подозрительного Стёпка там разглядеть не смог. А таинственный взгляд вдруг угас. Как будто лампочку выключили. И у Стёпки почему-то осталось твёрдое убеждение, что это на него смотрел, прицеливаясь, вампир Оглок. Или кто-то шибко на него похожий.

Кухню он отыскал легко. Из распахнутой двери оглушительно пахло жареным мясом, черемшой и прочими аппетитными вкусностями. И Стёпке сразу захотелось чего-нибудь съесть, даже в животе заурчало. Смаклы на кухне не оказалось. В клубах пара и дыма деловито сновали взъерошенные потные повара, на нескольких огромных сковородах, свирепо шкворча, брызгались жиром большие куски сала. Румяный гоблинёнок, до ушей перемазанный мукой, пробурчал невнятное и указал черпаком вверх: ищи, мол, там.

Это легкомысленное "там", судя по всему, включало в себя весь замок от первого до последнего этажа. Стёпка вздохнул. На колу мочало, начинай сначала.

Раздумывая, куда в первую очередь направить свои шаги, он обратил внимание на стоящую неподалёку девушку, старше его примерно на год, такую всю светленькую, в светлом же платье почти до щиколоток, круглолицую, с ямочками на румяных щеках и лукавым взглядом. Девушка явно кого-то ждала. Она то и дело нетерпеливо поглядывала по сторонам, вздыхала и нервно дёргала себя за длинную русую косу, заплетённую синими лентами. Заметив, что на неё слишком пристально смотрит незнакомый отрок, она нахмурилась и прикусила нижнюю губку... не сказать чтобы очень большим, но довольно заметным клыком. Стёпка завороженно уставился на этот клык. Вурдалачка! Хорошенькая, симпатичная вурдалачка с самыми настоящими клыками!

— Тебе чего? — не выдержала девушка. — Ишь уставился — того гляди дыру протрёшь!

Сжав кулачки, она подступила поближе, и оказалось, что она выше его почти на голову.

— За погляд денег не берут, — нашёлся Стёпка. Повезло, вовремя припомнил одну из любимых поговорок Маринки Бекетовой.

— Ишь ты! — изумилась девица. — Где таких языкастых ростят?

"Ну уж не там, где таких зубастых" — чуть было не выдал Стёпка, но и то, что сказал вслух прозвучало ничуть не лучше.

— В Больших Медведях, — ляпнул он и тут же прикусил себе язык. Но был уже поздно.

Вурдалачка весело расхохоталась. И до того её рассмешили эти проклятые Медведи, что она даже вынуждена была зажимать себе рот ладошкой.

Покрасневший от досады на себя Степан совсем собрался было уйти, но девушка, отсмеявшись, вдруг спросила:

— Тебя как звать?

— Никак, — отмахнулся он. Заводить знакомство с вурдалачками, тем более такими вредными, ему не слишком хотелось.

— Красивое имя, — снова засмеялась она. — А я — Смиряна.

— Неправильно тебя родители назвали, — сказал Стёпка, вспомнив мультяшного кота Матроскина, когда тот говорил про бутерброд.

— Отчего ж? — вытаращила глаза вурдалачка. Ага, привыкла, видимо, что тут же все обычно начинают ахать, охать, восхищаться и говорить:"Ах, какое красивое имя!"

— Тебя надо было Смеяной назвать. Или Засмеяной.

— Это у вас в Медведях, верно, девушек Засмеянами называют, а у нас с таким именем никто замуж не возьмёт, — фыркнула она и тут же подскочила к нему поближе, словно вспомнив что-то важное:

— Согласишься ли мне помочь?

— Не знаю, — невольно отпрянул Стёпка. А попробуй тут не отпрянуть, когда самая настоящая вурдалачка наскакивает на тебя с таким видом, как будто собирается укусить, да ещё и клыки при этом показывает. — А что надо сделать?

— Малость малую, — Смиряна глянув по сторонам, осторожно разжала руку так, чтобы лежащую в ладони вещицу мог увидеть только Степан. — Передай заклятку сердечную кому скажу.

Тёмно-красный камушек размером с жёлудь в самом деле походил на стилизованное сердечко. Не хватало только цепочки или тесёмки, чтобы носить его на шее.

— Зачем? — не совсем впопад спросил Стёпка.

Она в ответ состроила многозначительную гримасу и широко распахнула глаза, мол, неужели непонятно. Точно с таким же выражением девчонки в их классе на переменах обсуждали какие-то свои секретные амурные дела, хихикая и поглядывая на мальчишек.

— А почему я? Почему сама не можешь?

— У вас в Медведях все такие тугоумные? — хихикнула девица. — Кабы я могла, тебя бы не просила. Нельзя мне. Тётка Зыряна увидит — крику не оберёшься. А тебя здесь никто не знает. Поможешь?

— Ладно, — согласился Стёпка. — А кому?

— Я покажу, — вурдалачка цепко ухватила его за рукав рубашки. — Ступай за мной.

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице и пошли по пустынному светлому коридору. Стёпка старался не отставать от быстроногой девицы. За распахнутыми окнами голубело небо с редкими облачками. Перед первым же поворотом Смиряна остановилась.

— Постучись в ту дверь, — показала она, чуть слышно шепча прямо в ухо. — Когда спросят, стукни ещё три раза. Вот так, — она постучала кулачком по оконному ставню.

— А потом?

— А посля отдашь сердечную заклятку, — она вложила камешек ему в руку и заставила сжать пальцы. — Войдёшь и отдашь.

— Всё равно кому?

— Он там один, — сердито зашипела она. — Скажешь, что от меня. Ежели спросит. Не запамятовал ещё, как меня зовут?

— У меня память хорошая, — отмахнулся Стёпка. — Так и скажу, что от Засмеяны.

Она тут же больно ткнула его кулачком под рёбра:

— Ишь какой языкастый! Только попробуй так ему скажи, я тебе... У-ух, что сделаю!

— Ну отдам я ему заклятку, а мне-то с того какая польза? — не совсем всерьёз спросил Стёпка, просто не понравилось ему, что девица так приказывает ему, словно он её слуга.

Она смерила его оценивающим долгим взглядом, поморщилась и, вздохнув, сказала:

— Благодарность от меня получишь.

— И всё? — нарочито скривился Стёпка. Морщиться она ещё будет, сначала, главное, помочь попросила, а потом такое вот пренебрежение, словно это не он ей, а она ему одолжение делает.

— А что тебе ещё надобно? Хочешь, поцеловать могу, — Смиряна неожиданно приблизила своё лицо почти вплотную.

Стёпка невольно отшатнулся:

— Вот ещё! Не хочу я!

— Почто так? Али я тебе не хороша?

— Боюсь, что укусишь, — честно признался он.

— Вот же ты дурень затаёжный! — вскипела девица. — Да я тебя!..

Он выставил перед собой руку с зажатым камешком:

— Будешь ругаться, сама пойдёшь отдавать.

Смиряна тут же сдулась, видимо, очень её нужно было передать заклятку.

— Экий ты... колючий. Сразу видать, что из Медведей. Ладно, так и быть, выполнишь — серебром расплачусь. Двух кедриков тебе довольно?

— Не нужны мне твои кедрики, — отмахнулся Стёпка. — Я тебе так помогу. Ни за что.

— Тогда иди скорее. Пока он там.

Стёпке уже и самому стало интересно узнать, кто этот таинственный "он", с которым Смиряна втайне от всех крутила, видимо, какие-то любовные дела. Нет, ну надо же — в магическом мире самые обычные девчачьи шуры-муры... Он постучал в некрашеную деревянную дверь, прислушался, потом для верности стукнул ещё раз.

— Кто? — глухо донеслось из-за двери.

Стёпка стукнул ещё три раза.

Дверь открывалась наружу, и ему пришлось отступить, чтобы не получить по лбу. В дверном проёме стоял высокий худой парень, лет на пять старше, слегка кудрявый, чуть-чуть смазливый, такие почему-то обычно считаются красавчиками и нравятся почти всем девчонкам. Видимо, неровно к нему дышала и Смиряна. У Стёпки сразу возникла к этому парню стойкая неприязнь. За спиной парня видна была комнатка, похожая на магический кабинет Алексидора, правда, книг в ней было поменьше. Ещё один чародей, понял Стёпка, только больно уж молодой...

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Стёпка успел разглядеть, что глаза у парня голубые.

— А где Удоба? — наконец спросил парень.

Стёпка пожал плечами. Про неизвестную ему Удобу он точно ничего не мог сказать. Если, конечно, вурдалачка не соврала, назвавшись чужим именем.

— Ты кто? — парень окинул его недовольным взглядом.

— Вот, — Стёпка протянул руку с раскрытой ладонью. — Тебе просили передать.

Парень взял камушек, разглядел его и улыбнулся. Подбросив в воздух заклятку, он ловко поймал её и кивнул:

— Спасибо, незнакомый отрок. Ты ведь... её брат?

— Чей? — не понял Стёпка.

— Удобы.

— Нет. Я это... Меня просто попросили.

— Кто?

— Смиряна, — признался Стёпка. А что, она же сама сказала, что можно назвать её имя.

Молодой чародей тут же намурился, шагнул назад и в это время всё и произошло. Хлоп!!! Заклятка в его руке взорвалась с таким резким звуком, словно лопнул большой воздушный шар. Там, где стоял парень, мгновенно вспухло фиолетовое облако и во все стороны полетели не то брызги, не то ошмётки. Стёпка отпрянул, заслоняя рукой лицо, но в него, как ни странно, не попало ничего. Сначала ему показалось, — и он поэтому здорово перепугался, — что это разлетаются куски взорвавшегося парня, и что перед ним сейчас окажутся лежащие на полу оторванные руки, ноги и голову. И виноватым в смерти бедолаги назовут, конечно же, одного не слишком умного и чересчур доверчивого демона. К счастью, он ошибся. Редкое облако быстро истаяло, и обнаружилось, что парень цел и относительно невредим. Все части его тела были на месте. Но при этом он весь с ног до головы был густо испятнан неприглядными фиолетовыми кляксами. Фиолетовыми же были его руки и лицо, на котором ярко выделялись вытаращенные в испуге глаза. Кляксы переливались и тягуче стекали вниз, перебирая по одежде липкими лапками, словно амёбы.

Парень помотал фиолетовой головой, пытаясь, видимо, прийти в себя.

— Это она? — спросил он, с трудом сплюнув фиолетовую слюну. — Это Смиряна подсунула тебе... мне эту дрянь?

Ответом ему был прокатившийся по коридору звонкий девичий смех. Вурдалачка хохотала так заразительно, что Стёпка тоже не удержался от улыбки. Выглядел чародей потрясающе. Эх, жаль, сфоткать нечем, классный кадр получился бы!

— Это тебе в поучение, Тулиний! — выкрикнула Смиряна, выглянув из-за угла. — Чтобы впредь знал, как девушек обманывать!

Парень ожёг Степана ненавидящим взглядом. Смиряна была далеко, а главный обидчик вот он — в двух шагах. Стоит улыбается.

— Убью! — прорычал он, поднимая руку.

И тотчас из его перепачканной ладони вырвался ослепительный огненный шар, почти такой же, каким швырялся Алексидор, только раза в два побольше. Увернуться Стёпка при всём желании не успевал. Магический заряд попал ему прямо в грудь... и, безвредно отскочив,— только лицо жаром слегка опалило — вернулся к неудачливому чародею. Взрыв получился знатный. Парня отбросило в глубину комнаты, словно его кто-то пнул. Ошарашенный и оглушённый бедолага сидел на полу и весь дымился. С полок сыпались книги и свитки, из опрокинутой бутыли на пол стекало что-то тоже очень магическое, искрящееся и булькающее.

Проморгавшись после вспышки, Стёпка не нашёл ничего лучшего, как тихонько закрыть дверь. Что-то ему подсказывало, что оставаться один на один с дважды пострадавшим чародеем опасно для здоровья. Вдруг захочет превратить обидчика в какого-нибудь болотного выворотня. И вдруг на этот раз у него получится. Заклинания, они ведь разные бывают. Могут ведь найтись и такие, что не отскочат, а сработают. Он похлопал себя по груди, ощупал рубашку и с облегчением убедился, что магический файербол не оставил на нём ни малейшего следа. Не обманули, выходит, чародей с Оглоком, подорожный страж в самом деле защищает хозяина. Дорога ещё не началась, а амулет уже пригодился. Как удачно и как вовремя мне его подарили, а то стоял бы тут сейчас весь в фиолетовых кляксах и с дырой в груди. Или даже не стоял, а лежал...

Смиряна всё ещё хихикала. Очень она привлекательно выглядела, этакая вся из себя румяная, весёлая, задорная... Лгунья. Все девчонки лгуньи. Особенно такие хорошенькие.

— Тётка Зыряна, да? — сердито спросил Стёпка, подойдя. — Сердечная заклятка, да?

— Ну соврала, ну и что? — без тени раскаяния отозвалась вурдалачка. — Ты бы иначе не согласился.

— А если бы меня той гадостью заляпало? А ты даже не предупредила! А заклинанием он потом шарахнул... Думаешь, приятно?

— Это чтобы ты тоже знал, что девушек обманывать нельзя.

— А парней, значит, можно?

— Все парни — обманщики, — Смиряна развернулась, взметнув подол юбки. — Вам веры нету. Прощай, племянник чародея Серафиана из Больших Медведей.

И, весело расхохотавшись, убежала.

Стёпка только зубами вслед успел скрипнуть. Вот ведь какая зараза! Не Смиряна, а самая натуральная Змеяна...

* * *

Долго сердиться на вредную клыкастую лгунью не получилось. Главное, что всё кончилось хорошо, хоть и не для всех. Припомнив заляпанное лицо Тулиния, Стёпка хихикнул. Да, весело они тут в замке живут. Даже чародеям расслабляться нельзя. Того и гляди или взорвут, или заколдуют. Однако всё же нужно было отыскать Смаклу. Поразмыслив, Стёпка решил вернуться в каморку, правда, он уже не был уверен, что сумеет найти её в лабиринте коридоров и лестниц. Он ведь не знал даже, на каком она этаже.

И тут ему подумалось, что а вдруг страж может не только защищать, но и подсказывать дорогу, например. И он дотронулся до него кончиками пальцев. Его легонько кольнуло в грудь, словно комар укусил... И больше ничего не произошло. Не умел охранный амулет подсказывать дорогу. А жаль.

Слегка приунывший Стёпка решил просто побродить наугад в надежде встретить гоблина. Он вышёл в ближайшую дверь туда, где на уровне второго этажа проходила опоясывающая весь замок открытая галерея, и сразу увидел Смаклу.

Младшего слугу били. Причём били сильно.

Два парня лет шестнадцати, загнав гоблина в тесный закуток под лестницей, награждали беднягу крепкими тумаками. Смакла прикрывал руками лицо и живот и терпел. Летописный замок, как видно, был переполнен любителями избивать слуг, а слуги почему-то все как один предпочитали сносить побои молча. Они не кричали, не возмущались, не звали на помощь. То ли понимали, что всё равно никто не поможет, то ли соглашались с тем, что бьют их за дело.

Парни трудились расчётливо, без спешки, зная, что гоблин никуда от них не денется, — и Смакле приходилось туго. Тем более что он не сопротивлялся. Его можно было понять. Трудно сопротивляться, когда тебя охаживают два здоровенных парня, у которых на двоих четыре крепких кулака, а у тебя только два не слишком больших. Смакла ещё стоял на ногах, но лишь благодаря тому, что за спиной у него была стена, и падать ему было некуда.

Стёпка в нерешительности остановился. Смаклу срочно нужно было выручать, но кто бы подсказал — как? Драчуном Стёпка никогда не был и по этой причине махать кулаками никогда не умел. Вернее, махать-то как раз умел, а вот попадать ими куда следует — не очень. Ваньку бы сюда... Но всегда и во всём умеющий постоять за себя Ванес мог сейчас мериться силами разве что с неведомыми и очень далёкими элль-фингами или как их там.

Стёпка сжал в кулаки разом вспотевшие ладони. Парни не унимались, они уже вошли во вкус, один даже пинать гоблина собрался. Делать нечего, придётся вмешиваться. Ох, и накостыляют мне сейчас! На душе стало тоскливо и пасмурно. Хорошее настроение испарилось без следа: ни лёгкости в голове, ни бесшабашности. Парни были выше его, старше и, само собой, сильнее. К тому же, их двое. Значит, бить будут сразу с двух сторон, и в левое ухо и в правое. Весёленькое получается приключение, нечего сказать. Подорожный страж тут едва ли поможет, он от магии защищает, а тут обычные кулаки.

Смакла после особенно сильного удара в живот согнулся и упал на корточки. Всё, понял Стёпка, медлить больше нельзя. "Того, что повыше, пнуть сзади под колено, а второго толкнуть так, чтобы он воткнулся головой в лестницу. И удирать сразу вдвоём, пока не опомнились. Лишь бы Смакла способен был бежать, а то утащить его на себе я хоть убейте не смогу".

Он уже приготовился было пинать и толкать, но его вдруг осенило. Неужели непременно нужны кулаки? А голова на что?

— Смакла! — гаркнул он, засунув руки в карманы и постаравшись придать своему лицу уверенное выражение. — Где тебя носит с утра, дурень ты бестолковый? Дядя велел, чтобы ты сей же миг явился к нему!

Парни оглянулись. Стёпка с некоторым облегчением обнаружил, что они не гоблины и не вурдалаки. Обычные простецкие пацаны с сытыми физиономиями, не обезображенными, как говорит папа, интеллектом. Впрочем, он прекрасно понимал, что и эти обычные вполне способны отделать его за милую душу.

— Ковыляй мимо, огузок! — велел тот, что был пониже.

Но его тёмноволосый дружок проявил похвальную осторожность:

— Чейный дядя?

Стёпка уставился ему прямо в глаза и сказал, стараясь не дрогнуть голосом:

— Мойный дядя, чей же ещё! Чародей Серафиан, знаете такого? Отец-заклинатель требует его к себе, а этот лентяй подевал куда-то дядины сапоги.

Насчёт сапог он, конечно, зря ляпнул, не подумал как следует. Времени просто не хватило сообразить. Станет ли уважающий себя чародей звать слугу для того, чтобы отыскать свою запропавшую обувь? Уважающий себя чародей щёлкнет вот так пальцами, и сапоги сами прибегут к нему и сами наденутся на ноги, извинившись предварительно за опоздание.

Парни, однако, услышав громкое имя дяди, слегка подрастерялись, на что, собственно, Стёпка и рассчитывал.

— Ладно, гниляк, — негромко бросил тёмноволосый, пнув Смаклу напоследок. — Перетолкуем после обеденной трапезы. Кусалки я тебе всё одно повышибаю. А ты, племянничек... — он показал Стёпке не такой уж и большой кулак со сбитыми костяшками. — Ничего не видел и ничего не слышал! Уразумел?

Стёпка чуть было не кивнул, но в последний момент, хвала предкам, сумел удержаться. Страх отступил, осталась только холодная злость. Неужели он позволит этим... дубинам приказывать ему, что делать и как жить? Демон он, в конце концов, или не демон?

Парень отвёл глаза первым, признав тем самым Стёпкино право на неподчинение. Понял, верно, что с чародеевым племянником лучше не связываться, потому что по шее ему ты, может, и дашь, спрятаться потом от дядюшкиного чародейского гнева уже вряд ли получится.

Демонстративно шаркая подошвами, оба обидчика не спеша удалились вниз по лестнице.

Смакла поднялся с пола и принялся отряхивать штаны. На левом колене зияла свежая прореха.

— Какие ещё сапоги? — буркнул он. — Не одевал я никаких сапог.

— Да это я соврал, чтобы они от тебя отвязались.

— А-а-а, — протянул Смакла без особой радости. Он осторожно потрогал припухшую губу и шмыгнул носом. — Я бы и сам их окоротил, да они из-за угла набросились. Подстерегли.

— За что они тебя?

— Так, — Смакла смотрел в сторону, не желая встречаться со Стёпкой взглядом. — Поспрошал я у них не ко времени... кое об чём.

— И за это они тебя ногами пинали? — не поверил Стёпка. — Или у вас тут все такие шизанутые? То пальцы откусывают, то палками лупят. В хорошенькое место ты меня вытащил!

— Не лупили меня палкой, — возразил Смакла.

— Да не тебя, другого гоблина. Мордастый такой вурдалачище пацанёнка лупил.

— За деньги они меня били, — признался вдруг Смакла.

— Как это? — не понял Стёпка. — Им кто-то заплатил, чтобы они тебя вздули?

— Я дал Махею в долг. Давно, ещё по зиме. Ажно пять кедриков братовьям дал, понадеялся, дурень, на твёрдое слово... Утром нынче подошёл, говорю: верни, мол, мне деньги шибко надобны. А он сразу в морду, выродок чело... гниляк такой!.. А ты куды усвистал? — набросился вдруг гоблин на Стёпку. — Я тебя с утра ищу, весь замок трижды обежал, хотел уже к чародеям на поклон идти! Шлындат тут без толку, руки в карманы, а мне за тебя!..

— Да я на дозорную башню поднимался.

— Какого рожна тебя туда понесло?

— Дело важное было.

— Дела у него! Какие ещё дела?

— Ты бы хоть спасибо сказал! — рассердился Стёпка. — Переломали бы тебе сейчас рёбра, как бы тогда Ванеса спасал?

— Не обучены мы "спасибы" говорить, — огрызнулся Смакла, слизывая с губы кровь. Кровь у гоблина была обычная, красная. — Никто не просил тебя встревать. Сами толковать с такими умеем, не хуже иных прочих!

Вот оно как! Стёпка даже опешил. И вот с этим неблагодарным гоблином ему предстоит целую неделю топать через полную опасностей тайгу? Из одной тарелки, можно сказать, есть, рассчитывать на него, от врагов, чего доброго, спасать?.. Ага, спасёшь такого, а он опять... окрысится. Привалило, что называется, счастья полную кастрюлю! Недаром его тот чародей в капюшоне немутью назвал. Немуть и есть. Если бы не Ванька, в гробу бы я видал таких попутчиков! Нехорошо так думать, но, похоже, неспроста его тумаками награждали.

Глава девятая,

в которой демон делает покупки и прячет золото

Побитый, драный, извалянный, с распухшей губой, — вид Смакла имел весьма жалкий. Вся его смелость выеденного яйца не стоила, а размахивать после драки кулаками любой сумеет. И если в каморке Стёпка понял, почему младший слуга просил у демонов хутор, то теперь стало ясно, почему он хотел стать самым сильным. Сильнее даже Махея.

— Эх ты, гоблин! — сказал ему Стёпка. — Вот так и будут тебя всю жизнь лупить, если ты даже другу спасибо сказать не хочешь.

— Перебедую и без друзьёв, — сказал Смакла. — А вот как мы без харчей до элль-фингов добираться будем, того я не ведаю.

Стёпка беззаботно отмахнулся: подумаешь, проблема!

— Не переживай, — сказал он. — Кое-что у меня есть, а остальное купить можно.

— Купить, — недовольно пробурчал себе под нос Смакла. — Глянь, какой купец сыскался... То золота добыть не могёт, а то ему не пойми за какую радость харчей с верхом навалят.

— Навалят и ещё добавят, — засмеялся Стёпка. — А у тебя что, совсем нет денег?

— Одна полушка осталась. Даже на переправную пошлину не хватит, — Смакла тяжело вздохнул. — Пёхом придётся пылить. Задарма рази ж кто повезёт.

— Ага, — обрадовался Стёпка. — Значит, если заплатить, то нас могут подвезти. А кто туда, к этим горам, ездит?

— Купцы обозы гоняют, — пояснил Смакла. — Охотники ездют, древорубы опять же, солевары с углежогами... Попроситься к кому-нито в телегу, может и возьмут. Ежели расплатиться сумеешь.

— Почему же чародей с тобой за службу не расплатился? Ты у него разве за бесплатно работал? Или у вас слугам деньги совсем не положены?

Гоблин посмотрел на Стёпку, как на умалишённого:

— Серафиан?! Мне?! Да откудова ты этакий сверзился?..

— Оттудова, — напомнил Стёпка, ткнув указательным пальцем в небо. — Забыл уже?

Смакла скривился, словно от зубной боли:

— Всю память мне поотшибало из-за этих гниляков, а ведь по голове, кажись, не били. С каких таковских радостев хозяин соберется мне платить, коли я ему сам со всех сторон должен? Батя мой запрошлым ещё летом прикупил урожайных заклинаний ажно на десять лет — вот я за них и отрабатываю.

— Серафиан, вроде бы, сказал, что прощает ваш долг, — вспомнил Стёпка не понятые им прежде слова чародея.

— Он простит мне тот долг, ежели я выкраду у элль-фингов твоего Ванесия. А ежели не выкраду, то... — Смакла махнул рукой.

— Ваньку, — поправил Стёпка. — Иваном его зовут. А теперь скажи мне, сколько примерно денег нужно, чтобы до элль-фингов добраться?

Гоблин закусил губу, прищурился, скумекал что-то своей лохматой головой:

— Пять кедриков в самый раз и хватило бы. И на дорогу и на харчи. Ещё на обратный путь столько же... — Смакла осёкся, вспомнив, видимо, что демонам в замок возвращаться не нужно, и в случае успешного завершения спасательной миссии добираться до дому ему придётся в одиночку. — Проклятый Махей! Чтоб его навыверт зачаровало! Чтоб вся его родня банную почесуху подхватила! Чтоб ему!..

— Кедрик — это золотой?

— Кедрик — это серебро, а золотой — это драк! — Смакла с неудовольствием покосился на Степана. — Коли был бы ты правильнишний демон, ты бы мне этаких золотых драков да цельный бы сундук...

— Сундука не обещаю, — сказал Стёпка выуживая из кармана одну монету. Остальные он решил не показывать, поскольку гоблин не внушал ему, мягко говоря, никакого доверия. — А один у нас уже есть. Хватит?

Остолбеневший младший слуга завороженно уставился на новенькую монету:

— Ты демон! Я же говорил!

Он тут же повалился на колени:

— Не нужон мне сундук! Мне мешочка довольно... ма-а-а-ахонького! Исполни, не кочевряжся! Ну что тебе стоит! Рукой махни, перстами шевельни...

— Кончай ты штаны протирать! — рассердился Стёпка. — Надоело! Щас как шевельну перстами, не обрадуешься! Сто раз тебе сказано было: не демон я, не демон! Я... Степаном меня зовут, понял! А деньги мне хозяин твой дал, чтобы мы до Ванеса поскорее добрались и спасли его.

— Серафиан? — не поверил Смакла. Видимо, он был не самого лучшего мнения о чародее. — Да у него снега опосля пурги... — он прикусил язык и испуганно оглянулся. Рядом с ними не было ни одной живой души. Смакла опять уставился на монету:

— Полный драк!.. Слышь, разменять его надобно!

Верно, сообразил и Стёпка, не будешь же каждый раз требовать сдачи. Обманут ещё или отберут. Эх, надо было у Смиряны деньги брать, зря отказался. Целых два кедрика ведь обещала, а за моральный ущерб можно было и больше стребовать.

— И где тут у вас деньги меняют?

Смакла не колебался ни секунды:

— Шуруй за мной. Знаю я здеся верных людёв. Не у всех в замке душа гнилая, есть и такие, кому верить можно.

Они спустились во двор, миновали кузницу, поплутали немного среди телег, бочек и брёвен и двинулись к воротам. В шумной толчее угнаться за проворным гоблином было непросто. В очередной раз с трудом увернувшись от огромной телеги, Стёпка увидел, что Смакла направляется к стоящим на страже вурдалакам. Крепкие, широкие, выше всех на голову, закованные в сверкающее железо, лохматые и усатые, похожие на викингов из какого-то фильма, они стояли по трое по обе стороны ворот, весело переговаривались, похохатывали и на снующий туда-сюда разномастный люд почти не обращали внимания.

Смакла дёрнул одного из них за рукав кольчуги:

— Шкворчак, а Шкворчак, дело есть!

Вурдалак развернулся всем телом и посмотрел на мальчишек с высоты своего внушительного роста. Он был заметно моложе Гвоздыри, светлее лицом, имел буйную русую шевелюру и длинные казацкие усы. В серых прищуренных глазах плясали задорные смешинки.

— Опять обидел кто, Смаклянтий? — прогудел вурдалак, оценивающе оглядев остановившегося на некотором расстоянии Стёпку.

Младший слуга понизил голос:

— Шкворчак, а Шкворчак, разменяй золотой!

— Никак, разбогател-таки, Смаклянтий. Откель у тебя золотой?

— Не у меня — у него, — кивнул гоблин на Стёпку. — Это Стеслав, Серафианов племянник. Хозяин дал ему целый драк на сладости. А он его на кедрики раскидать хочет. А мне таких денег ни в жисть не видать, у меня богатых дядьёв нету.

Стёпка подивился: надо же, как Смакла переиначил его простое, в общем-то, имя: Стеслав. А хорошо, между прочим, звучит, по-весски. Демон Стеслав и друг его непутёвый Ванесий.

Шкворчак остро глянул на Стёпку:

— Покажи.

Тот молча продемонстрировал сверкнувший на солнце жёлтый кружочек.

— Новёхонький, — уважительно присвистнул вурдалак, и Стёпка вдруг пожалел, что выудил из кармана именно эту монетку. Лучше бы попалась та, с обкусанным краем... Хотя, какая разница!

— Лады. Меняю.

Вурдалак протянул похожую на лопату и очень мозолистую ладонь. Стёпка покачал головой и отступил на шаг, словно опасался, что его могут обмануть. Почему-то он решил — или что-то заставило его решить, — что так будет лучше.

Шкворчак жутко ухмыльнулся — ну и клыки у них! — высыпал из кожаного мешочка горстку невзрачных серебряных монеток и демонстративно отсчитал Смакле двадцать штук.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин кивнул. Золотой перекочевал в мешочек стражника. Шкворчак был доволен. Стёпка — тоже. Смакла отчего-то хмурился.

— Приходи ещё, племяш! — крикнул им вслед вурдалак, пряча мешочек за пазуху.

— Не обманул? — спросил Стёпка.

— Всё честь по чести, — заверил его Смакла. — Два по десять кедриков. Вурдалакам завсегда верить можно, они обманщиков шибко не любят. Забирай своё серебро.

Он ссыпал монеты в Стёпкину ладонь и вздохнул.

Они отошли в сторону, чтобы не попасть под копыта и колёса: гружёные и порожние повозки громыхали по булыжникам, выкатывались из ворот, теснились и разве что не сталкивались друг с другом.

— Так, — Стёпка почесал нос. — Вот что, Смакла. Я ведь у вас тут, в вашей жизни ни фига не разбираюсь. Это... ну, ничего не знаю совсем: кому платить, за что и сколько. Пошлины какие-то, ну и всё такое прочее... Понял?

Смакла неопределённо пожал плечами, не догадываясь, к чему ведёт Стёпка. Скорее всего, он и не слышал толком, что тот ему говорит, потому что неотрывно смотрел на лежащие в Стёпкиной ладони монеты. Зачем демону этакое богатство, ежели он и без того — демон?

— Вот, — продолжал Стёпка, разглядывая один кедрик, на котором и в самом деле был изображён кедр с крепким стволом и пышной кроной. — Не знаю я ничего здесь. А ты знаешь. Ты же местный, живёшь тут... Или не знаешь?

— Знамо, знаю, — не слишком уверенно кивнул Смакла, с трудом отводя взгляд в сторону. Нет, ну на кой ляд этому неправильному демону этакие деньжищи? — Чего тут знать? Все платят и ты плати. А не заплатишь — заставят. Так по шее накостыляют — век помнить будешь, ещё и спасибу свою десять раз скажешь, не поленишься.

— Я о том и говорю. Неохота мне зазря по шее получать. Поэтому, как старший, назначаю тебя казначеем нашей спасательной экспе... нашего похода.

— А почему меня? — насупился Смакла. — Не желаю я быть никаким зачеем!

— Чудак чело... гоблин! — засмеялся Стёпка. — Казначей — это тот, кто хранит у себя общие деньги и тратит их для всех. Врубился? Подставляй руки.

Он высыпал в смуглую ладошку Смаклы все монеты, кроме одной. Её он оставил на всякий случай, чтобы не просить каждый раз у гоблина мелочь:

— Будешь расплачиваться за проезд, ночлег и харчи.

Смакла, не веря, смотрел на деньги округлившимися глазами. Его слегка заострённые уши вдруг запылали.

— Ты почто мне деньги свои отдал? — спросил он хрипло.

— По то, — исчёрпывающе объяснил Стёпка. — Отдал, потому что отдал. Чем ты недоволен?

— А ну как я их тебе не возверну?

— Ну и не надо. Ты что, не понял? Нам же всё равно вместе идти. Куда ты без меня?

— Знамо, никуды, — согласился Смакла. Такое объяснение его, похоже, вполне устроило. Он запустил пятерню в волосы. — Тады это... Харчами надо бы запастись.

— Себе покупай, а мне не надо. У меня уже всё есть. Мне Серафиан вот такую котомку со всякими припасами... это... прислал.

— Эвон как! — Смакла был окончательно сражён. — А я думал, что он...

Стёпка не успел узнать, что гоблин думал о чародее. Из-под арки ворот с шумом, лязгом и звоном подков вырвалась кавалькада всадников. Чтобы не угодить под копыта, мальчишкам пришлось прижаться к стене.

Перед Стёпкой замелькали конские головы, гривы, багряные с золотом щиты и плащи, кольчуги, мечи в ножнах, копья, бородатые лица воинов, островерхие шлемы, притороченные к седлам сумки, снова гривы, щиты и хвосты... Около двадцати верховых промелькнули, прогремели подковами по камням. Резко напахнуло конским потом.

— Дорогу! Дорогу князю!

Невозмутимые гоблины нехотя принялись раскатывать по сторонам свои повозки. Но свободного пути дальше всё равно не было: мешали сваленные кое-как камни, брёвна и бочки. Всадники, бранясь, осаживали разгорячённых коней.

Князь не кричал, не ругался. Бросив повод набежавшим слугам, он легко спешился, приказал что-то склонившемуся к нему воину, окинул коротким взглядом стены замка, двор и, убедившись, что напрямик ему не пройти (ну не перебираться же ему через эти завалы досок, брёвен, камней и песка), направился назад, туда, где стояли мальчишки.

Он не отличался ни ростом, ни особенной статью, и только дорогие пластинчатые доспехи с золотой насечкой выделяли его среди остальных воинов. Да ещё, пожалуй, лицо — оно сразу приковывало к себе внимание. Это было лицо человека, с малых лет умеющего и привыкшего повелевать, человека, сознающего свою власть и знающего, как ею пользоваться. Кроме того, это было лицо человека недоброго, возможно даже, злого. Человек с таким лицом запросто мог приказать своим воинам зарубить какого-нибудь крестьянина, виновного только в том, что подвернулся под руку в недобрый час.

Он прошёл быстрым решительным шагом мимо мальчишек, прошёл очень близко и не заметил. Кто они были для него? Никто, мелочь, голь, шелупонь безродная. Стёпка успел разглядеть презрительно прищуренные глаза, короткую бородку, густые усы, уже тронутые сединой, да ещё щедро украшенную самоцветами рукоять подвешенного на широком ремне меча.

За князем, слегка приотстав, шагал высокий и довольно худой воин с каким-то серым, бесцветным лицом, на котором выделялись только пронзительно-голубые глаза и длинные вислые усы. Кольчуга его была попроще княжеской, меч не блистал каменьями, на плаще не красовался родовой герб, но голову воин держал не менее гордо и по сторонам посматривал с тем же презрительным превосходством, мол, видали мы и не такие замки и вообще вы все здесь деревенщина дремучая, мхом заросшая, и скоро мы вас всех к ногтю, к ногтю.

Он скользнул невидящим взглядом по Стёпкиному лицу, прошёл мимо, шага через три споткнулся вдруг о невидимую преграду и как-то испуганно и чересчур быстро оглянулся. Стёпка встретился с ним взглядом и почувствовал мгновенный приступ необъяснимого страха. Словно змее в глаза заглянул. Сердце кольнуло изнутри ледяной иглой, на душе стало отчего-то нехорошо, как после ссоры с лучшим другом. Под рубашкой шевельнулся страж, и Стёпка заново ощутил его увесистую бронзовую тяжесть.

Воин оглянулся ещё раз, потом, не желая отставать от князя, прибавил шагу. Навстречу им уже спешили, уже встречали князя поклонами; слуги гнали прочь зазевавшихся плотников, из распахнутых дверей важно выступал почтенный белобородый чародей...

Стёпка поморгал — у него было такое ощущение, словно соринка в глаз попала. Страж тихонько ворохнулся и затих.

— Кто это был? — спросил Стёпка.

— Светлейший князь Бармила, — без особого почтения отмахнулся гоблин. — Хотел до самого придела верхом. Привык у себя мужиков копытами топтать.

— Он у вас здесь самый главный?

— Самый главный у нас отец-заклинатель, — Смакла показал глазами вверх, куда-то туда, где, видимо, находились апартаменты замкового начальства. — Главнее его никого нету! Перед ним даже Серафиан — тьфу! А князь царём прислан с важным поручением. Мне дед Жварда давеча сказывал.

— Так здесь, значит, и царь есть? — спросил Стёпка. Почему-то это его удивило.

— Знамо, есть, — сказал Смакла опять же без какого-либо почтения. — Куды ж ему деться, коли он царём посажен.

— А где он у вас сидит?

— Он не у нас сидит. Он в Кряжгороде сидит, Великой Весью правит. А нам он не указ, нету над нами его власти.

— Ты там бывал, в Кряжгороде?

— Куды мне! Там даже мой деда не бывал. Шибко далёко. Ну, пошли уже, я харчей себе прикуплю... — Смакла покосился на Стёпку, не запротивится ли тот вдруг такой трате общих денег. Мало ли что он там поначалу говорил, а ну как да передумал уже.

Стёпка не мог забыть испугавший его взгляд серолицего воина. Страж уже успокоился, но заноза в душе осталась, и ощущать её было неприятно.

— А этот, который вместе с князем шёл, он кто?

Смакла зябко передёрнул плечами и скорчил недовольную гримасу, словно что-то горькое раскусил:

— Князевой светлой персоны верный колдун-оберегатель. Полыней кличут. Ты о нём меня больше не спрошай... И никого не спрошай.

— Почему?

— Болтают о нём всякое разное. Неладное, мол, творит.

— Но спросить-то можно. Что он такое творит?

— Ежели ты о нём спрошаешь, выходит — ты его вспоминаешь. А он колдун. Колдуны завсегда чуют, ежели кто о них припомнит или там обложит за глаза недобрым словом. Он тебе потом во сне явится и отомстит. Или порчу какую наведёт, — Смакла вдруг рассердился. — Пошли уже!

Оказалось, что в замке можно приобрести буквально всё. Причём, почти не сходя с места. Через полчаса Смакла стал обладателем крепкого дорожного мешка, основательно набитого всяческой снедью, забавной войлочной шляпы, хороших, хоть и слегка великоватых штанов взамен своих рваных, и обоюдоострого ножа с костяной рукояткой, потому что без "хорошего ножа в тайге хана". А под конец Стёпка уговорил гоблина купить ещё и сапоги, поскольку те бесформенные чуни, в которых щеголял Смакла, ну никак не годились для дальнего похода по лесам и горам. Это даже Степану было ясно, хоть он и не мог назвать себя опытным путешественником. Смакла легко позволил себя уговорить и без сожаления расстался с чунями. И на всё про всё у них ушёл лишь один серебряный кедрик, одна двадцатая золотого драка. На самом деле у них ушло намного, намного меньше, потому что гоблин сплутовал и полученные даром от земляков харчи и шляпу ловко выдал за покупку, а разницу припрятал в другой карман, на собственные, так сказать, нужды и потребности. Стёпка же хоть и решил прежде, что целиком гоблину доверять не будет, обмана не заметил. Зато он понял удивление Смаклы, получившего вдруг такую значительную сумму из рук демона.

Покупать нужные и полезные вещи было приятно. Хотелось приобрести ещё что-нибудь, ещё много чего-нибудь, но Стёпка сумел себя сдержать, потому что все вещи, даже самые нужные, предстояло тащить на себе. А мешок уже и без того заметно оттягивал худые плечи младшего слуги.

— Смакла, сколько может стоить конь? — спросил он, когда они уже вернулись в каморку.

— Ко-онь, — протянул гоблин, любуясь пусть не новыми но, как выяснилось, первыми в его жизни настоящими и только ему принадлежащими сапогами. — Конь много может стоить. Мой деда сторговал у купцов мерина за полдрака.

— Мне мерин не нужен, — сказал Стёпка. — Я про хорошую лошадь спрашиваю, такую, как у князя.

— Мерин тоже был хороший, — возразил Смакла. Он закинул свой мешок за спину и вздохнул. — Деда плохого ни в жисть бы не приглядел. А у князя не лошадь, а жеребец. Или у вас, в демонском мире, коней нет, что ты жеребца от кобылы отличить не умеешь?

— У нас их совсем мало осталось. Они нам, понимаешь, не нужны.

— На ком же тогда у вас ратники скачут? — удивился Смакла. — Телеги кто тягает?

— У нас другие кони. Железные, — пояснил Стёпка, подумав. — А телеги у нас без коней, сами по себе катятся.

— Силён ты брехать, — поскучнел Смакла. — А я и ухи развесил.

— Не хочешь, не верь, — отмахнулся Стёпка. Ему не хотелось попусту спорить с гоблином, который чародеев и колдунов принимал как должное, а в самодвижущиеся телеги верить отчего-то не желал. — Ты про княжьего коня не ответил. Сколько стоит?

— Сколько он стоит, тебе и во сне не увидать и наяву не купить, коли ты не взаправлишний демон. Он драка четыре стоит, кабы не поболее. Князь его, думаю, у элль-фингов выкупил, а элль-финги своих коней высоко ставят. Задарма даже царю не уступят. Хорошие потому как у них кони. Лучше ни у кого нет.

Гоблин, разумеется, ошибался. Гнедой жеребец, полученный Бармилой в дар от кагана Чебурзы, в действительности оценивался почти в три сотни золотых — сумма для Смаклы вовсе запредельная и невообразимая. Но абсолютно не искушённый в коневодстве Степан гоблину поверил. Четыре золотых за коня! Он незаметно потрогал карман. Монеты были на месте. Не перепрятать ли их в сапог? Нападут дорогой какие-нибудь лесные разбойники и отберут. Да что разбойники — любой встречный может отобрать. Для простых людей девятнадцать драков — целое состояние! И Стёпка впервые в жизни почувствовал себя богачом. Он имел возможность купить себе хорошего коня, и не одного. Он мог запросто купить себе любое оружие. Он мог... Но он решил пока деньги не тратить. Мало ли что. Вдруг путешествовать придётся не две недели, а больше. Вдруг траты какие непредвиденные, или элль-финги выкуп за Ваньку потребуют. Хотя, конечно, понятно, что на выкуп этих денег не хватит.

Сославшись на нужду, он ушмыгнул в уже знакомое место в конце коридора и перепрятал монеты: десять под одну стельку, девять под другую. Кроссовки оказались идеальным тайником, только углубления под стельками пришлось искать на ощупь, потому что кроссовки стойко продолжали притворяться сапогами. Монеты плотно легли на место и... исчезли. Руками их можно было потрогать, а увидеть не получалось. Магия надёжно скрывала нехитрый тайник и его богатое содержимое. Лучше нельзя было и придумать. Так деньги наверняка никто не обнаружит.

— Всё, я готов, — объявил Стёпка, вернувшись.

И вдруг вспомнил Купырю. Когда он уходил, монах ползал под лежанкой. Стёпка нагнулся и заглянул туда. Купыри там, понятное дело, уже не было.

— Обронил чего? — спросил гоблин.

— Купыря там гномов вынюхивал, — пояснил Стёпка, поднимаясь с колен. — На тебя сердился, что ты заклинание от них у Серафиана не попросил.

Гоблин поморщился:

— Не его забота под моей лежанкой ползать. А гномов у меня отродясь не бывало. Мне и хозяин сказал: незачем, мол, заклинания попусту изводить. Этой норе лет, верно, за сто.

— Не бывало, не бывало, а сегодня утром одни вылез, — сказал Стёпка. — Палец мне чуть не оттяпал. Видал, как ноготь почернел!

Он выставил палец. Ноготь, надо заметить, уже потерял свою черноту и всего лишь слегка отливал фиолетовым. Магическая мазь лечила хорошо.

— Вона! — удивился гоблин. — Чево ему там понадобилось? Золотом в моей каморке, кажись, не намазано.

— А причём тут золото? — в свою очередь удивился Стёпка.

— Дак гномы-то золото где хошь учуют. Для них золото, что для тебя сало.

— Не ем я сало, — возразил Стёпка, а сам подумал: вот зачем этот подлый Хамсай в каморку пробрался. Золото почу... Хотя, нет! Кукарекал-то он ещё до того, как я котомку получил. Неужели заранее знал, что мне деньги пришлют?

— Смакла, а у гномов бывают чародеи? Ну, то есть, умеют они колдовать или нет?

Гоблин почесал нос, задумался, потом пожал плечами:

— Не слыхал я про гномичьих чародеев... А почто ты сало не ешь? Разве демонам сало запрещено?

— Не люблю я его просто.

— Да как же... Да разве ж можно без сала жить?

— Ещё как можно, — сказал Стёпка. — Я ведь живу.

Младший слуга скорчил такую рожу, что увидь его Стёпка ночью, наверняка перепугался бы до изумления:

— Рази ж энто жисть?

— Ха! Ну ты и сказал! Чем тебе моя жизнь не нравится, интересно знать?

— Маетная у демонов жисть, — пояснил Смакла. — Всякий чародей али маг завсегда вызвать могёт... Как я вас вызвал. Хужее слуг иных — принудят желания исполнять, и никуды не денесся.

Он тяжело вздохнул, сожалел, видимо, что ему-то не удалось заставить демонов исполнять заветные желания.

— Ну... да, — вынужден был признать Стёпка гоблинскую правоту. — Хорошего мало. Только мы ведь с Ванькой не такие демоны, которых все вызвать могут. Мы совсем другие. Мы и к вам-то сюда попали не потому, что ты нас вызывал... Ну, не совсем потому. Случайно, в общем, получилось... А может, и не случайно. Слушай, ты тут в замке, наверное, всех знаешь... Кто такая Смиряна?

Гоблин бросил на него странный взгляд, потом как-то двусмысленно ухмыльнулся:

— Смиряна-то? Которая тётке Зыряне подмогает? Присох к ней, ага?

— Что значит "присох"?

— Ну втюхался в неё, али как?

— Ты чё несёшь? — возмутился Стёпка. — Какое втюхался? Эта гадина меня обманула! Из-за неё меня чародей один чуть насквозь не прожёг.

— Она могёт, — подтвердил Смакла. — Она весёлая.

— Весёлая она... А Удобу знаешь?

— Так тож подружка еённая. Они завсегда вместях ходют.

— Ходят они... Ладно, проехали. Но вообще, знаешь, Смакла, я тебе точно говорю: от девчонок всё зло.

— Всё зло от орклов, — не согласился гоблин.

— Ну, тебе виднее.

Стёпка снял котомку с крюка, кое-как пристроил её за спиной, попрыгал, проверяя зачем-то, как десантник, не бренчит ли, и посмотрел на гоблина:

— Пошли?

Смакла горестно кивнул, шмыгнул носом, каморку закрывать не стал, и они потопали сначала по галерее, а потом вниз по лестнице.

Кажется, путешествие началось.

Глава десятая,

в которой выясняется, что покинуть замок совсем не просто

Стёпка почему-то был уверен, что у Смаклы нет в замке друзей и что прощаться гоблину не с кем. Такое у него впечатление сложилось о младшем слуге. Будто он несчастный и одинокий гоблин, забитый и никому не нужный. Но когда они вновь окунулись в шумную толчею двора, Смакла вдруг сказал:

— Ты меня это... Обожди чуток. Пойду хоть попрощеваюсь. Хозяин языком зря трепать не любит. Коли сказал, что не возвернусь, значит, так тому и быть.

— А кто у тебя здесь?

— Дядька Червила на нижней кухне кашеварит, да вурдалята из соседней деревни подмастерьями в оружейне прислуживают. Кузнец опять же... Я быстро обернусь.

Смакла нырнул в неприметную дверь, а Стёпка опять остался один. Он потоптался на месте, потаращился на башни, на бегающих по лестницам и галереям слуг, погладил опасливо по теплому боку смирную гоблинскую лошадку, потом отошёл в сторону и присел на стоящий у стены чурбан.

Солнце подбиралось к зениту, на небе не было ни облачка. Над навесами кузниц струился горячий воздух, весёлый, приглушённый заклинаниями, перезвон молотов сменился тяжкими вздохами мехов, как будто все кузнецы сговорились сделать перерыв в нелёгкой работе. На северной башне трижды бумкнул колокол. Никто кроме Степана на это не отреагировал. Воины светлейшего князя чистили коней в стойлах за кузницами. Вурдалаки подняли на стену весь привезённый камень и по очереди спускались вниз, используя для этого те же корзины. И как они только не боятся?

Стёпка скинул котомку, прислонился к стене и вытянул ноги. Ещё никуда не ушли, а ноги уже гудят так, словно не один десяток километров отмахать пришлось. Он не мог себе представить, что это такое — топать на своих двоих с утра до вечера, левой-правой, левой-правой. Не один, между прочим, день. Да ещё по незнакомой тайге, через овраги, реки и болота... Неужели в самом деле придётся пешком добираться? Вдруг совсем никто не согласится их подвезти. Хотя, за деньги, наверное, куда угодно довезут. Даже до Великой Веси, которая лежит где-то далеко, может быть, даже дальше населённых воинственными элль-фингами степей.

Элль-фингов поблизости не наблюдается, а весичи — вот они, смотри сколько хочешь. Обычные мужчины европейской наружности, ничем не отличающиеся от местных тайгарей. Такие же лица, такие же русые волосы, голубые глаза... Стёпка с Ванькой вполне могли бы сойти за весичей и, занеси их судьба, скажем, в Кряжгород, вряд ли кто-нибудь опознает в них с первого взгляда чужемирных демонов какого-то там порядка.

Скрипучая двустворчатая дверь справа от Стёпки распахнулась, и во двор выплеснулась шумная мальчишеская ватага. Две увлечённо судачившие вурдалачихи — тоже, между прочим, с приличными клыками! — поспешно подобрали пышные красноузорчатые подолы и удалились от греха подальше. Мальчишки были разных возрастов, некоторые держали в руках книги или свитки, и Стёпка понял, что видит здешних учеников. Студиозусов. Он разглядывал их с жадным любопытством. Все студиозусы были довольно хорошо одеты и обуты, не то что мальчишки-слуги. Видимо, поступить учеником к чародеям могли лишь дети богатых и знатных родителей. И ещё — все они были обычные люди. Стёпка не увидел среди них ни одного гоблинского или вурдалачьего лица. Он уже научился почти безошибочно определять, кто здесь кто, тем более, что это было совсем не трудно. Так вот: все ученики были весичами либо тайгарями. Все до одного.

Те студиозусы, что помоложе, с криками рассыпались по двору. Им, как и всем нормальным ученикам во всех мирах и временах, надоело протирать штаны за партами, или что у них там ещё есть. Старшие сбились в кучки; кое-кто, устроившись в тени, жевал, иные даже пытались вздремнуть.

Стёпка им немного завидовал. Потому что ему судьбой было уготовано учиться в обычной и очень скучной школе, а этим студиозусам — в магической! Это покруче любого навороченного компьютера будет! И изучают эти счастливчики не математику с литературой, а правила составления магических формул, зубрят не басни и стихи, а колдовские наговоры и заклинания. Удавиться можно насмерть от зависти. А завершив учёбу, они, наверное, сами станут — ну не сразу, разумеется, — могущественными магами и чародеями. Демонов будут вызывать, когда захочется, превращения всякие устраивать, с чёрными силами сражаться... Вот бы тоже научиться колдовать! Огонь, например, зажигать мановением руки, как Алексидор, или невидимым становиться. Только чтобы за партой больше не сидеть. Неохота тратить на зубрёжку законные каникулы. Серафиан говорил о какой-то скрытой силе, которая таится будто бы в глубинах Стёпкиного организма и которую можно разбудить, но где она, эта сила? Где? Стёпка её совсем не ощущал да и не верил в неё, если честно говорить. Ну какая такая сила может таиться в обыкновенном школьнике из обыкновенного сибирского посёлка? Правильно — никакая. Ну, только разве что сила воли, да и та так себе, до обидного слабая.

Стёпка и тут, разумеется, ошибался. Не насчёт силы, а насчёт студиозусов. Здешние школьники не изучали магию и в мыслях даже не держали становиться чародеями. Они учились вовсе не колдовать, на уроках магии они учились беречься от недоброго колдовства. Все они были детьми знатных родителей, состоятельных купцов, влиятельных воевод, и всем им было жизненно необходимо уметь защищать себя от враждебного чародейства. Потому что грош цена тому купцу, воину или правителю, чьи замыслы, планы или договоры могут стать известны недругам. Но Стёпка, разумеется, ничего этого знать не мог. Да и откуда бы ему это знать?

В нескольких шагах от него остановились три студиозуса-старшеклассника. У них уже пробивались усы, и волосы были не обрезаны без затей под горшок, а завязаны сзади в "магический хвостик". Они оживлённо спорили и вид при этом имели самый что ни на есть заговорщический. Стёпка отвлёкся от бесплодных мечтаний и прислушался.

— ... докажу тебе это, Жерля, сей же миг! Видишь того служку, что у колодца стоит с ведром?

— Выбери лучше служаночку!

— За служаночку крепче взгреют!

— Да никто и не прознает, ежели вы меня как следует оградите.

— А служаночка-таки лучше!

— Довольно спорить, други! На большой жбан пихтовки спорю, что зачарую служку со спины и заставлю его... опрокинуть ведро на Варвария!

— Вар его убьёт!

— Ага, значит, ты веришь, что я сумею!

— А я не верю! Пошли, пока служка не сбежал...

Студиозусы двинулись к колодцу. Стёпке хотелось посмотреть на то, как будут обливать неведомого Варвария (смешное имя), но вдруг откуда ни возьмись рядом с ним возник Купыря. Стёпка уже понял, что никакой он не монах, просто мантия у него такая, на рясу похожая. Здесь многие так ходили, и чародеи и слуги. А монахов в замке не было совсем, и Стёпку это радовало, так как монахи и средневековье у него в голове всегда рифмовались с инквизицией и кострами, на которых жгли ведьм и вообще всех подозрительных и "неправильных". Демонов, призванных из другого мира, например.

— Уходите? — спросил Купыря негромко.

Стёпка кивнул, не удивляясь. Ежу понятно, что Купыря уже в курсе всех его проблем. И вообще, похоже, что только самые ленивые и нелюбопытные в замке ещё не знают, кто такой Стёпка и куда он должен отправиться.

Купыря, поддёрнув мантию, присел рядом и Стёпка увидел на его ногах остроносые сапоги. А на дозорной башне он был в мягких войлочных чоботах. Стёпка это хорошо помнил. Неужели он тоже куда-то собрался? Вот было бы здорово, если нам по пути!

— Слушай, отрок, и хорошенько запоминай, — сказал Купыря, приблизив губы вплотную к Стёпкиному уху. — Выбирайтесь из замка без промедления. И чем быстрее, тем лучше. Где Смакла?

— Сейчас придёт.

— Тебя из княжьей свиты никто не углядел?

— Худой такой, с усами, оглянулся на меня... когда мимо проходил. Полыня, кажется. А что?

Купыря аж закряхтел:

— Эх-хе-хе! Угораздило же тебя встать на его пути!

— Я же не знал!

— Ладно. Время ещё есть. Идите в Предмостье... Смакла знает, где это. Отыщете там пасечника Неусвистайло. Рыжий такой троллище, приметный очень. Пчёлы всегда вокруг него вьются. Он нынче на свой хутор уезжает. Довезёт вас до Проторской переправы. Платить ему не надо. Скажете, что вас прислал Купыря из Старой Ужи. Запомнил?

— Запомнил.

— В другие повозки не садитесь, даже если будут звать. Даже если ОЧЕНЬ будут звать.

— Почему? — спросил Стёпка.

— Беды как бы не стряслось. Серафиан просил вас предупредить: в дороге остерегайтесь. Лишнего не болтайте, о себе ничего ни одной душе не сказывайте. Если кто станет шибко любопытничать, говорите, добираетесь, мол, в Ясеньград, в отроческий полк, по уговору дяди твоего с тамошним воеводой. Дело обычное, никто и не удивится. Пасечнику можете рассказать всё. Он тролль надёжный, в случае чего — поможет. Да и прочие тролли ему под стать, на любого можно положиться. Всё уразумел?

Стёпка кивнул. Чего тут не понять? По сторонам посматривай да язык за зубами держи. Ему вдруг стало как-то зябко и неуютно. Захотелось поскорее оказаться за воротами замка, снова вспомнился пронзительный взгляд Полыни и — отчего-то — жутковатые глаза Оглока.

— Смаклу береги, отрок. Пропадёт он без пригляду. Счастливо тебе исполнить, — Купыря тронул Стёпкино плечо и исчез так же быстро, как появился.

На смену ему тут же, словно чертик из табакерки, вынырнул Смакла. В его плутоватых глазах — о, чудо! — блестели слёзы.

— Какого беса он от тебя хотел? — испуганно спросил он, вытирая рукавом глаза.

— Счастливого пути пожелал.

— И всё? — не поверил Смакла.

— Ещё за тобой велел присматривать, — пошутил Стёпка. — А потом доложить Серафиану о всех твоих безобразиях.

Смакла побледнел:

— Вот гниляк из гниляков! И ты согласился?

— Ты всегда такой тупой или только по пятницам? — засмеялся в ответ Стёпка. — Мы уходим наконец или что? Сколько можно тянуть?

— Пошли, — энтузиазма в голосе гоблина не было ни на грош.

Они направились к воротам, петляя среди повозок. Смакла едва переставлял ноги, понятно было, что это неожиданное путешествие к элль-фингам не вызывает у него ни малейшего воодушевления. Стёпка хорошо понимал его чувства и даже самую малость жалел. Однако, не придётся ли всю дорогу подгонять чересчур медлительного гоблина?

Смакла вдруг резко свернул в приоткрытые ворота конюшни и потянул Стёпку за собой.

— Ты куда?

— Чш-ш-ш! — зашипел Смакла, страшно округлив глаза. — Нишкни! Нельзя нам через ворота уходить! Там Махей с дружками шлындат, меня поджидает, ей-слово!

— Это тот, что тебя лупил?

— Он самый. Нельзя нам туда, не хочу я! Накиряют мордой в пыль да ещё и деньги отберут... и сапоги. Темна ждать надоть, вот что!

— Ага, придумал! Это ж целый день терять! Не хочу я прятаться! Серафиан передал, чтобы мы поскорее из замка выбирались.

В полумраке конюшни шумно фыркали кони и одуряюще пахло свежим сеном. Встречаться ещё раз с драчливым Махеем Стёпке не хотелось. На потерянные сапоги больше не сошлёшься, а драться с таким лбом — себе дороже. В самом деле физиономией в пыль накиряют.

— Давай Купырю попросим нас вывести, — предложил он.

— Ещё чего удумаешь! — взвился Смакла. — Я лучше к самому Махею на поклон пойду!

— Да чем тебе Купыря-то не угодил?

— Всем он не угодил! А ты... Не поспешит он нам подмогать, я то крепко знаю!

Да, подумал и Стёпка, как же мы собираемся Ваньку спасать, если в самом начале пути каких-то пацанов испугались и уже готовы о помощи просить. К элль-фингам намылились, а сами за ворота выйти не решаемся. Позор на весь Таёжный улус! Тягостные сомнения ожили в Стёпкиной душе, и так ему вдруг плохо стало, что хоть волком вой. Ни фига у нас, братцы, не получится, не для подвигов я, видно, рождён, не для битв и приключений геройских. Однако же сдаваться вот так сразу ему не хотелось. Ну не хотелось и всё!

— Другой выход из замка есть? — спросил он.

Смакла часто закивал:

— Можно из караулки сползти по верёвочной лестнице. Там не шибко высоко. Ещё можно старым потайным лазом. Он запечатан накрепко, да мне ключ-отговор ведом... Я у Серафиана подслушал. Но мы тады выйдем по ту сторону сопки, ажно за Лишаихой.

— То что надо! — повеселел Стёпка. — Нормальные герои всегда идут в обход. Есть такая мудрость в нашем демонском мире.

Во двор Смакла больше не совался. Хорошо зная замок, он провёл Стёпку через конюшню в кожевенную мастерскую, где от густого смрадного запаха того едва не вывернуло; затем по рассохшейся лестнице — в какие-то пыльные кладовые, заваленные корзинами и пустыми кадками. Потом они вышли на открытую галерею. Стёпка перегнулся через перила, посмотрел вниз и увидел слоняющихся у ворот недругов Смаклы. Их очень хорошо отсюда было видно. Два долговязых парня щелкали кедровые орешки, зорко поглядывая по сторонам. Тёмноволосого Махея среди них не было.

— Откуда они узнали, что мы уходим? — удивился Стёпка.

Смакла в ответ оскалился:

— Купыря, подлючая сыть, услужил! Ей-слово, он!

Стёпка выразительно постучал себя по лбу: соображай, мол, парень, что несёшь.

— Знамо, Купыря, — упёрся Смакла. — Он по гнусности своего нутра всю жисть меня шпыняет. То гномов ему лови, то отхожее место замывай, да ещё и урок при этом накрепко тверди... Сюды пошли, — и повёл Стёпку вниз, в мрачные глубины замковых подземелий.

* * *

Стёпкины ожидания не оправдались — глубины были вовсе не мрачные. Стёпке сначала там даже понравилось. Он думал, что увидит пыточные камеры, темницы с осклизлыми стенами, крыс размером с собаку и, может быть, даже прикованные скелеты узников, а увидел обычные подземные этажи. Ну, не совсем обычные, конечно, а очень большие, просто даже огромные. Там были коридоры, галереи, просторные залы, бесконечная череда комнат и множество лестниц. Не было только окон.

В самые большие залы Смакла не лез. Вёл Степана тесными и тёмными коридорами, стараясь держаться подальше от яркого света и людских голосов. Это не всегда у него получалось, потому что здесь внизу тоже что-то перестраивали или ремонтировали. Кто-то стучал, кто-то громко переговаривался, гулкое эхо металось от стены к стене, бродили по коридорам озабоченные маги, бегали слуги... Но чем глубже мальчишки спускались, тем безлюднее становилось вокруг, и в конце концов они добрались до совсем уже никем, кроме, может быть, гномов, не посещаемых залов. На закопчённых стенах здесь едва тлели выдыхающиеся самосветки, а пол был покрыт толстым слоем пыли.

— Долго ещё? — спросил Стёпка, без особого интереса скользя взглядом по однообразным каменным стенам. Ему надоело бродить под землёй. Хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, где солнце, лето и просторное небо с облаками.

— Чуток осталось, — успокоил его Смакла и, сказав так, вдруг остановился и придержал Стёпку.

Впереди из-за поворота струился колеблющийся багровый свет. Стёпку это обрадовало, он решил, что выход уже близко. Гоблин, напротив, насторожился, вперёд проходить не спешил, топтался на месте и зачем-то принюхивался.

— Что там? — шёпотом поинтересовался Стёпка, тоже сначала втянув воздух, но не уловив ничего, кроме надоевшего уже запаха пыли.

— Призраки, кажись, — Смакла задышал чаще. — Ей-слово, призраки. Остерегал ведь дядька Червила! А я не верил, дурень таёжный!

— Назад пойдём? — спросил Стёпка. Он не чувствовал в себе страха. Подумаешь, призраки! Обычное дело. Одного уже видел и обошлось. Я и сам, может, призрак ещё похлеще. Стёпка вспомнил наставления чародея, дотронулся до стража и не получил никакого ответа. Страж беды не чуял. И это тоже успокаивало.

— Не-е, — зашарил за пазухой Смакла. — Прорвёмся, поди. Топай за мной и молчи.

Он зажал в ладошке что-то небольшое, но, видимо, хорошо помогающее при встречах с потусторонними созданиями, и двинулся вперёд. Стёпка не отставал, шёл след в след и тянул шею. Ему страшно хотелось ещё раз посмотреть на призраков.

И он на них посмотрел.

В центре небольшого зала стояли три здоровенных призрака в рыцарских призрачных доспехах, призрачных рогатых шлемах и призрачных развевающихся плащах. И у каждого на поясе висел огромный призрачный меч. А ещё они светились тусклым багровым светом, каким светится вытащенная из кузнечного горна и уже слегка остывшая поковка.

Но эти багровые потусторонние рыцари не таились в засаде, подстерегая мальчишек, не стучали обглоданными суставами и не щелкали устрашающе полусгнившими челюстями. Нет, они были заняты обычным и не очень подходящим для столь экзотичных личностей занятием: они увлечённо читали ветхую рукописную книгу непомерной толщины, причём читали весьма своеобразно. Прочитав страницу, первый призрак деловито выдирал её из книги и передавал соседу. Тот, жадно пробежав её взглядом сверху донизу, разочарованно качал рогатой головой и передавал третьему, который стоял наполовину скрывшись в стене, что ему, впрочем, нисколько не мешало прекрасно себя чувствовать, ведь он же был призрак. И этот третий, почти не читая, брезгливо ронял лист себе под ноги. И на полу уже скопилась приличная куча прочитанных таким варварским способом страниц.

Стёпку поразило, что призраки, бесплотные, как всем известно, создания, ухитряются не только листать хрупкие страницы, но и преспокойно вырывать их из переплёта. Получается, что не столь уж они и бесплотны, эти рыцари. Могут ведь этой же книгой и по голове.

Смакла, увидев, чем занимаются призраки, расслабился, спрятал свой оберег за пазуху и, уже не таясь, потопал мимо. Видимо, это были не те порождения потустороннего мира, которых стоило бояться.

Один из просвечивающих багровых гигантов раздражённо отшвырнул в сторону очередную страницу и оглянулся на мальчишек. Правый рог на его глухом шлеме был наполовину отрублен. Из узкой прорези на Стёпку взглянули два пылающих глаза без зрачков. Стёпка ничего неприятного не ощутил, а вот призрак заметно вздрогнул и поспешил отвернуться. Не понравился ему отчего-то взгляд живого чело... то есть демона.

И тут ни с того ни с сего какой-то леший потянул Стёпку за язык.

— Здрасьте вам! — звонко заявил этот леший Стёпкиным голосом, умудрившись к тому же придать ему такие развязно-наглые интонации, каких у Стёпки отродясь не бывало. — Что хорошего пишут?

Смакла споткнулся и застыл, косясь на Стёпку округлившимся от ужаса глазом. Жалел, наверное, что поторопился спрятать оберег.

Призраки дружно прекратили шуршать бумагой, неторопливо переглянулись, потом однорогий прошептал сиплым неживым голосом:

— Мы вас не трогаем, юные милорды. Не мешайте и вы нам. Идите с миром. Надеюс-сь, наши пути больше не пересекутся.

В его голосе слышна была угроза: не трогаем, хотя можем и тронуть. Он был не дурак, он, конечно, понял, что наглый мальчишка просто задирается. Наглые мальчишки призраков не интересовали. Их интересовала книга, в которой оставалось ещё очень много не прочитанных и не вырванных страниц.

— И я надеюс-с-сь, — прошипел в ответ Стёпка, ужасаясь сам себе. Что за ерунда со мной творится? Зачем я это делаю? Почему? Я же не собирался дразнить этих рогатых милордов, даже мысли такой не было!

— Ты не блаженный ли, часом? — страшно зашипел на него Смакла, когда они удалились на безопасное расстояние. — Не ведаешь, что они могли с нами содеять? Али не приметил, какие у них мечи!

Стёпка смущённо пожал плечами:

— Захотелось вдруг мне почему-то. Наваждение какое-то. Сам понять не могу. Родственников, может, почуял, а? — и он приблизил к Смакле лицо со страшно перекошенными глазами. Ванька на такие гримасы был мастер, он бы оценил.

— Тьфу на тебя! — отшатнулся вконец перепуганный гоблин. — И ещё раз тьфу! Коли будешь так пужать, добирайся один до своёго конопатого дружка. Не пойду с тобой!

— Да брось ты, Смакла, я же пошутил, — сказал Стёпка виновато. Он не ожидал, что гоблин так перепугается. — Ты, наоборот, радоваться должен, что тебе со мной никакие призраки не страшны.

Сказал, и прикусил язык. Призраки ему, видите ли, не страшны. Смельчак какой отыскался, вы поглядите! Почему же они тогда от какого-то Махея, который даже и не чародей, по подвалам прячутся, вместо того, чтобы просто выйти из замка, как все нормальные люди выходят? Разве это дело?

Смакла остановился у ничем не примечательной плотно закрытой двери и прижался к ней ухом. Стёпке он ничего не объяснял — не мог простить шутки. Он долго так стоял, Стёпке даже надоело ждать. Что он там надеется услышать?

— Ага, — сказал наконец Смакла, невольно подражая Серафиану. И постучал в дверь костяшками пальцев.

Сначала очень долго никто не отзывался, потом глухой заспанный голос недовольно спросил:

— Хто?

— Отворяй! — потребовал Смакла.

— Чего припёрся? — вежливостью здесь и не пахло.

— Пройтить надо.

— Куды?

— Туды! — рассердился Смакла. — Отворяй!

— Не велено.

— Нам велено. Отворяй!

— У вас на лбу не написано, что велено. Ключ-отговор предъявить смогёшь?

Смакла прижал губы к замочной скважине и тихонько прошептал несколько непонятных слов. Сейчас откроют, подумал Стёпка. Но не тут-то было.

— Сбрехал! — довольно сказал голос. — Два раза сбрехал. Не отворю.

Смакла смущённо оглянулся на Стёпку и повторил ключ-отговор медленно и внятно. Слова были бессмысленные — нормальная магическая абракадабра, повторить которую Стёпка не смог бы при всём желании. За дверью помялись, покашляли, покряхтели, но делать нечего — на этот раз гоблин не ошибся. Дверь скрипнула и нехотя отворилась.

Смакла первым шагнул через порог в темноту подземного хода. Когда Стёпка попытался сделать то же самое, голос вдруг сварливо спросил:

— А ты, растопыра, куды?

— Туды же! — растерялся Стёпка. — Я же с ним иду.

— Ну шагай, шагай, — разрешил голос. — Глаза б мои вас не видели.

Перешагнув через порог, Стёпка завертел головой — и в неверном свете полупотухшего магического светильника, торчащего из стены над головой, никого не увидел. Впечатление было такое, что с ним разговаривала сама дверь. Неужели у неё есть глаза?

Смакла уже скрылся за поворотом. Стёпка поспешил следом. Дверь за спиной недовольно ворчала: — И ходют, и ходют, шастают, кому не лень... Туды-сюды, туды-сюды... Ключ-отговор вызнали, язви их всех в корень! Расповадились!

Гоблин неожиданно вывернулся навстречу из-за поворота и стал выталкивать Стёпку назад, за дверь, пихая его обеими руками:

— Шибче, шибче! Там демонов охранных посадили! Сейчас заблажат!

Из глубины подземного хода донеслось отвратительное завывание, переходящее в нестерпимый визг. У Стёпки заложило уши.

— Косяком обоих по темечку! — охнула дверь. — Обманули! Выметайтесь сей же миг! Чтоб духу вашего!.. Прищемлю!

Смакла уже удирал. Стёпка бросился следом, придерживая мотающуюся за спиной котомку. Перепугался он жутко, ему представилось, что охранные демоны сейчас набросятся на него и начнут рвать когтями и клыками, плотоядно урча и захлёбываясь его горячей кровью. В животе от страха заледенело, сердце прыгало как сумасшедшее.

Не отстать бы! Не потеряться бы! Не споткнуться бы!

Гоблин мчался где-то впереди. Стёпка поднажал и со всего размаха врезался в остановившегося Смаклу.

— Амба! — выдохнул тот, тяжело дыша после суматошного бегства. — В подземный ход не пройтить! Демонов токмо отец-заклинатель снять может, а он заради нас и перстом не шевельнёт. Спустимся из караулки. Там завсегда вурдалаки, а уж они в обиду не дадут, ежели Махей туда сунется.

Демоны-охранники взвыли в последний раз и умолкли. Где-то далеко гулко захлопнулась дверь.

— А что они... эти демоны... делают? — в три приёма спросил запыхавшийся Стёпка.

— Блажат, — исчёрпывающе объяснил Смакла.

— А ещё?

Смакла пожал плечами:

— А чего тебе ещё надоть? Блажат и не пущают.

Стёпка потихоньку отходил от пережитого ужаса. Всё указывало на то, что испугался он зря. Можно было не бежать сломя голову, а спокойно уйти. Ему стало стыдно. Призраков он, понимаете ли, не боится, демоны ему не страшны. Ай-яй-яй! Какой позор! И он дал себе слово, что не будет больше хвастаться своей смелостью и вообще постарается лишний раз не открывать рта, чтобы не было после из-за чего краснеть.

А потом он увидел глаза. Они смотрели на него прямо из стены. Стёпка опять испугался и пихнул Смаклу локтем в бок. Гоблин оглянулся, насупился недовольно, но заметив странные глаза, тут же испуганно сжался под пристальным и не слишком приветливым взглядом.

Присмотревшись, Стёпка различил едва заметное очертание лица, нос, аккуратную бородку... Глаза ещё раз окинули его взглядом, поскучнели и исчезли. Совсем исчезли, на пыльной стене даже следа от них не осталось.

— Кто это был? — шёпотом спросил Стёпка. — Привидение, да?

— Какое ещё привидение! — отмахнулся слегка побледневший гоблин. — Это Феридорий, маг-секлетарь самого отца-заклинателя. Проверял, кто охранных демонов пробудил.

— И чего теперь будет?

— Чего будет? — не понял Смакла.

— Ну, Феридорий этот... Что с нами сделает?

Смакла пожал плечами:

— Ежели бы захотел чего с нами содеять, то уже махом бы заколдовал. Да на кой мы ему, сам-то подумай! Это он так, для порядка поглядел — а ну как чужой кто в замок крадётся!

— А призраки разве не чужие? — вспомнил багровых рыцарей Стёпка.

— Знамо, чужие. Но супротив призраков демоны-охранники не шибко помогают. Призракам-то всё одно как в подвалы залезать: хоть скрозь каменья, хоть скрозь двери запертые.

— А ночью ты говорил, что призраков в замке давно вывели, — попенял Стёпка.

— Затем и говорил, чтобы вы их искать не попёрлися, — то ли правду сказал, то ли опять соврал гоблин.

Стёпка только хмыкнул на такое признание.

К выходу они пошли другим путём, не стали возвращаться по своим следам. Смакла, не желая ещё раз встречаться со Стёпкиными призрачными "родственниками", нарочно повёл Стёпку в обход совершенно нехоженными, судя по слою пыли, переходами. Стёпка его за это не осуждал.

А вообще вся эта бодяга ему ужасно не нравилась. Не нравилось, что они, как преступники, скрываются и убегают вместо того, чтобы спокойно и с достоинством выйти через ворота. Не нравилось, что они тайком шмыгают по дурацким подвалам с дурацкими говорящими дверьми и дурацкими верещащими демонами. Это было неправильно. Это было даже стыдно. Не должно настоящее приключение начинаться с позорного бегства, не должно и всё. Тем более — героическое приключение по спасению попавшего в беду друга... Хотя, если припомнить, Фродо с друзьями тоже уходил из Хоббитании тайком. Но хоббиты скрывались от слуг Саурона, от его внушающих ужас назгулов. А от кого приходится скрываться Стёпке? От прыщавых балбесов, не желающих возвращать без мордобоя пять жалких монеток? Противно!.. Но с другой стороны, спросил он сам себя, разве было бы лучше, если бы за нами сейчас назгулы охотились? Спросил и поёжился. Назгулов не хотелось. В этом мире книжные короли-кольценосцы уже не казались придуманными злодеями. В этом мире они могли быть настоящими. И не дай бог встретиться с кем-нибудь подобным. С теми же рогатыми милордами, только во плоти. Пусть уж лучше будет Махей.

Ему опять припомнилось лицо мага-секретаря. Серьёзное лицо серьёзного взрослого человека, занятого своими очень серьёзными взрослыми проблемами. Стёпке почему-то казалось, что Феридорий смотрел на него с пренебрежением, как на букашку мелкую смотрят или на недоумка. На недоумка, у которого всё равно ничего не получится. Хуже всего было то, что Стёпка и сам не слишком верил в успех спасательной экспедиции. Но не мог же он бросить Ваньку на произвол судьбы!

Глава одиннадцатая,

в которой демон одерживает первую победу

Притаившись за приоткрытой дверью оружейного склада, младший слуга, как заправский шпион, изучал подходы к караулке. Стёпка разглядывал громоздящиеся вокруг щиты, мечи, копья и самострелы. Взять бы один из этих мечей да прямиком к воротам...

— Ну что там?

— Кажись, никого.

— Ну пошли тогда. Сколько можно сидеть!

Перед караулкой не было ни души, хотя совсем рядом, в двух шагах, стучали топоры и бойко перекликались плотники. Из открытых окон второго этажа доносились невнятные голоса вурдалаков. Кажется, они говорили там не по-весски.

Смакла посмотрел на Стёпку, вздохнул, натянул поглубже шляпу и выскользнул наружу.

Они пошли к караулке. Наверное, зря пошли. Наверное, нужно было броситься во весь дух. Но кто же знал?..

Враги появились, когда до невысокого каменного крыльца осталось метров десять. Два великовозрастных студиозуса вывернулись из-за угла, преградив им дорогу. Оба торжествующе ухмылялись. Физиономии у них были хулиганские, прыщавые и мокрогубые. От таких ничего хорошего ждать не стоит, сразу видно — отморозки. Стёпка оглянулся: ещё двое приближались сзади. Один из них был уже знакомый Стёпке Махей. Не только Смакла, видимо, знал, как можно тайком выбраться из замка, минуя ворота.

Гоблина ударили, и он послушно шмякнулся на мостовую, жалобно брякнув мешком. Стёпку чья-то сильная рука ухватила за шею и бесцеремонно отшвырнула к стене:

— Постой в сторонке, чародейчик, ежели по ушам огрести не хочешь! А того лучше — лындай отсюдова к своему дяде!

Это Махей высказался, ещё и угрозы в голос подпустил, мол, мы крутые до невозможности и с нами лучше не связываться. Стёпка промолчал. Он испугался, конечно, потому что отчётливо намечался крупный мордобой, — но уходить не хотел. У него даже мысли такой не возникло, что можно бросить гоблина в беде.

Четвёрка окружила распластавшегося Смаклу. Один из незнакомых Стёпке парней — самый крепкий на вид и почему-то с влажными волосами — грубо вздёрнул гоблина на ноги:

— Втихаря утечь решил, Сморчок? Думал, ворюга, не изловлю тебя?

Смакла затравленно замотал головой:

— Меня хозяин послал. По делам. С энтим вот, с племянником.

— А к нам в гости тебя тоже хозяин послал, да?

Смакла поджал губы:

— Ты мне, Вар, долг не возвернул. А обещался отдать!

Крепыш влепил ему звонкую пощёчину. У гоблина с головы слетела шляпа, и Махей сразу втоптал её в пыль сапогом.

— О чём ты бормочешь, Сморчок? Какой долг? Это ты мне должен за то, что я тебя по сию пору не прибил. Кабы не твой хозяин, ты бы уже давно раков в Лишаихе кормил.

— Зимой ты, Варварий, помнится, по-иному пел, когда батя вас на деньги наказал.

— Прикуси свой поганый язык, ворёныш! — тут же вскипел крепыш.

Махей толкнул гоблина в плечо и, дурачась, выкрикнул:

— Сморчок-дурачок!

— Ты тоже обещался вернуть, — зло взглянул на него Смакла.

— Возвращаю! — захохотал Махей и сильно ударил Смаклу кулаком в живот.

Гоблин закусил губу и согнулся.

— Скидывай мешок, — приказал Варварий. — Он тебе больше не понадобится.

— Не скину! — набычился Смакла. — Не отдам!

— Ты не отдашь, а мы отымем, — довольно сказал Варварий. — Мы у тебя всё отымем: и мешок, и сапоги, и денежки. Думаешь, мне то не ведомо, что ты у Шкворчака целый драк разменял? Признавайся, у кого ты его стянул? — он схватил гоблина за ухо и стал выворачивать его сильными пальцами. У Смаклы из глаз брызнули слёзы.

— Скидывай мешок!

На Стёпку никто не смотрел. Словно его тут уже и не было. Словно он уже слындал отсюдова к своему ненастоящему дяде. Наглые парни прекрасно понимали, что малорослый племянник серьёзным противником считаться никак не может, потому и внимания на него не обращали.

Что же делать? И на помощь позвать некого. Караулка, как назло, была расположена в глухом углу, отгороженном от двора высокой стеной оружейного склада. До вурдалаков попробовать докричаться? Стёпке почему-то казалось, что вурдалаки не поторопятся выручать из беды младшего слугу. Так что рассчитывать следует только на себя. А вот в себе-то Стёпка и не был уверен. Ну что он может, один против четырёх? Ничего не может: ни припугнуть, ни прогнать, ни заколдовать... Однако молча наблюдать за тем, как издеваются над Смаклой, он тоже не мог.

— Отпустите его! — сказал он не слишком уверенным голосом.

Варварий ухмыльнулся и отбросил со лба мокрые волосы:

— Гляньте все: племяш пробудился! Никак, твой дядя опять сапоги потерял?

Махей густо покраснел, вспомнив свою глупую промашку, и пнул Смаклу носком тяжёлого сапога под колено. Гоблин упал. Парни весело заржали. Это было похоже на кошмарный сон. Стёпка с отчаянием сознавал своё полное бессилие.

— Перестань! — его голос предательски дрогнул.

— Не перестану! — Махей пнул лежащего Смаклу и угодил по мешку. Остальные снова заржали. — Вытряхай своё барахло! И сапоги скидывай: вонючему гоблю в сапогах ходить не по чину!

У Стёпки тяжело застучало в висках и сами собой сжались кулаки. В груди непривычно ощетинилось нечто злое и неуправляемое. Страж колыхнулся под рубашкой, кольнул грудь острой гранью.

— Я сказал: не трогайте его, — тихо произнёс Стёпка, и голос у него больше не дрожал. Он понимал, что драки уже не избежать и что хорошая взбучка ему железно обеспечена, но поделать с собой ничего не мог — до того эти парни его взбесили.

— Ты сказал? ТЫ?! — немедленно взъярился Варварий. — А кто ты таков — приказывать мне? Что за день нынче, ровно сглазили! Один малохольный ведро на меня опрокинул, другой обворовал, третий указы раздаёт... Дуй отсель, шелупонь болотная, да пошустрее! Мне на твоего дядю... — он запнулся и рявкнул на притихших дружков. — Чего встали? Вытряхайте гобля из мешка!

— Кто Смаклу тронет — пожалеет! — торопливо сказал Стёпка и сам тут же пожалел, что у него вырвались эти слова. Но сказанного не воротишь.

Махей, не раздумывая, пнул Смаклу и заорал:

— Я тронул! Я уже жалею! Ой, как я его жалею! Охо-хо!

Стёпку подхватила властная, нерассуждающая сила. Одним движением сбросив с плеч котомку, он прыгнул вперёд и вбил крепко сжатый кулак в незащищённый живот Махея. Сделать это было совсем не трудно, раз — и готово!

— Уй-й! — Махей переломился пополам и скривился от боли. Смотреть на его перекошенную физиономию было одно удовольствие. Славно он позеленел, будет знать, как пинать лежачих!

Стёпка не ожидал от себя подобной прыти. Он ведь впервые в жизни по-настоящему ударил человека. Пусть даже это и само собой получилось. Пусть даже человек этот был явно не самым лучшим среди человеков.

Парни опешили. Тоже не ожидали, что хлипкий племянник отважится на этакое самоубийственное безрассудство. Первым опомнился Варварий:

— Гниляк преподлейший! Дави его!

Они бросились на Стёпку с трёх сторон, три взрослых разъярённых парня. "Убьют!" — мелькнуло у него. — "Что я наделал?" Он даже не успел зажмуриться, даже не успел закрыть руками лицо...

Трое на одного — знатная потеха! Ох, как славно они отделали бы этого возомнившего о себе племянничка с неправильно остриженными волосами, с каким удовольствием изваляли бы его в пыли, заставив молить о пощаде!..

Но всё получилось иначе. Дала вдруг о себе знать некая третья сила, о которой студиозусы ведать не ведали, а сам Степан, честно говоря, напрочь забыл. В ход событий вмешался подорожный страж. Дорога ещё толком не началась, а ему уже пришлось защищать хозяина. Он торкнулся под сердце, ощутимо царапнул кожу на груди, и Стёпка независимо от своей воли начал действовать. Подчиняясь безмолвному, но очень настойчивому приказу, он открыл глаза и слегка отклонил голову назад. Тяжёлый кулак промелькнул в сантиметре от его скулы. Стёпкина рука сама собой взметнулась вверх. Он сомкнул пальцы на чужом запястье и уверенно вывернул вражескую руку, легко заставив здоровенного парня повалиться наземь. Оглядываться было некогда — второго он ударил локтем, наугад, но очень точно. Противник зажал обеими руками разбитый нос.

Варварий нападал спереди и справа, его можно было встретить прямым... Стоп! Варварий оказался сообразительнее и успел вовремя пригнуться, избежав тем самым сокрушительного удара в челюсть, после которого он опомнился бы очень не скоро.

На миг все замерли. Стёпка смотрел на Варвария — без страха смотрел! — и всем своим существом ощущал переполняющую его магию стража, надёжную магию, горячую, настоящую. Она жарко покалывала его в грудь, она скапливалась на кончиках пальцев, словно электрический заряд, она окружала его невидимым, плотным и почти неощутимым облаком, пробить которое, однако, не сумел бы, наверное даже... В общем, этим прыщавым студиозусам оно было явно не по силам.

Варварий, оставшись вдруг один на один с непостижимо проворным и чертовски хорошо умеющим драться племянником, правильно оценил свои шансы и кулаками больше размахивать не стал. Понял, что этим Стёпку не возьмёшь. Коротко зыркнув по сторонам, он пригнулся и выхватил из сапога нож, полагая, вероятно, что двигается ловко и стремительно, как опытный боец.

Стёпка ножа сейчас не боялся, да и не нож то был — одно название. Не на демонов с таким ходить, пусть даже и на ненастоящих. К тому же, Варварий и держал его неправильно и вспомнил о нём слишком поздно.

Выбить нож было проще простого. Не успел подумать, а глупая железяка уже безвредно зазвенела по камням далеко в стороне. Варварий проводил её растерянным взглядом. Боец он, откровенно говоря был никакой. Ему бы ударить сейчас, навалиться, весом своим задавить более лёгкого противника, а он на улетевший нож таращится, понять не может, как это получилось, что в руке уже ничего нет.

Стёпка мог с ним сейчас всё что угодно сделать. Но он ограничился пощёчиной, не размахиваясь, хлёстко ударил ладонью. За Смаклу! За гниляка преподлейшего! Выбить бы гаду ещё пару зубов, чтобы не забывал... С трудом ему удалось унять бурлящую в груди злость. Зубы — это чересчур. Выбьешь, новые не вырастут. А зубных врачей здесь ещё не придумали. Хватит с него и пощёчины. Он огляделся, остывая. С начала драки (вернее, бесславного избиения студиозусов) прошла по его ощущениям от силы минута. Дружки Варвария — все трое — валялись на земле, вокруг едва успевшего подняться на четвереньки Смаклы. У одного из носа капала кровь, другой прижимал к груди правую руку. Махей всё ещё не мог отдышаться после удара в живот. На ногах устоял лишь сам Варварий, но на его щеке красиво полыхал чёткий отпечаток ладони.

Стёпка посмотрел на свою руку. Ладонь гудела. Неужели всё это сделал я? Видел бы меня сейчас Ванька, вот бы рот разинул! Не обманул, выходит, тот маг: подорожный страж в самом деле надёжно защищает хозяина, хотя и совсем не так, как ожидалось. Знать бы раньше, не пришлось бы по подземельями блуждать.

Разборку с парнями пора было заканчивать. Хотелось закончить её красиво, так, чтобы запомнили и прониклись. Ощущая упоительную уверенность в собственной непобедимости, Стёпка шагнул к Варварию, и тот отшатнулся, решив, видимо, что его снова будут бить по щекам. Но Стёпка не собирался его бить. Пока не собирался. А мог, между прочим, и собраться.

— Ну, кто ещё желает Смаклу ударить?

Если бы не Варварий, ошеломлённые мгновенной и весьма впечатляющей расправой побитые парни исчезли бы в ту же секунду, и никто бы их за это никогда не осудил. Не безопасное потому что это дело — сражаться с чародейским племянником, которого дядюшка наверняка ещё и не тому обучил.

Однако Варварий так просто сдаваться не хотел. Он тоже был напуган, он прекрасно понял, что племянник мог отправить его на землю в два счёта... Но он был гордый. Он был сыном своего отца и он всегда помнил, кто его отец. И ещё он помнил, что лучше ходить битым, чем всю жизнь носить на себе позорное клеймо труса.

Он потрогал пылающую щёку, потом рванул ворот рубахи и выдернул из-за пазухи... Неужели у него тоже есть свой страж?

— В круг! — рявкнул он. — В круг встали, ну!

Парни с видимой неохотой поднялись на ноги и расположились на безопасном, как им казалось, расстоянии, старательно пряча от Степана глаза.

Смакла, смекнув, очевидно, что дело принимает совсем скверный оборот, проворно отполз на четвереньках в сторону, под защиту стен.

Варварий кривился в злой усмешке. Подняв руку с зажатым в кулаке оберегом, он взглядом поторопил дружков. Те тоже полезли за пазухи. Варварий зашевелил губами, проговаривая вполголоса заклинание, несомненно очень страшное и очень действенное. Остальные вторили без запинки, как твёрдо выученный урок.

Стёпку это нисколько не пугало. Ну то есть совсем! Он понимал, что его заколдовывают, что его собираются во что-то превратить или даже убить с помощью магии, и тем не менее спокойно стоял на месте. Волшебная сила стража никуда не ушла, она была с ним, она была в нём, вокруг него, и она подсказывала, что бояться нечего. Никакой опасности нет. При желании он мог бы сейчас запросто уложить всю компанию носами в пыль — они и пикнуть не успели бы. Но он не торопился. Ему было интересно. Он хотел посмотреть, как у них опять ничего не получится.

— Застынь! — выдохнул Варварий. Он был уверен в успехе: ни один смертный — кроме чародеев, разумеется, — не в силах противиться этому заклинанию. Не зря же его так тщательно прячут от студиозусов. А каких трудов стоило Варварию добраться до хранящихся в тайной келье рукописей, одному небу известно. И ведь как в воду глядел — пригодилось, пригодилось! Он уже собирался, победно захохотав, вернуть обездвиженному обидчику пощёчину — хлесь! — а потом добавить со вкусом ещё одну, и ещё, и...

Стёпка нарочито неторопливо засунул руки в карманы и для пущего эффекта презрительно сплюнул под ноги.

— Мимо, — сказал он. — Ещё разок попробуй. Авось получится.

Вышло немного по-киношному, но ему понравилось. Особенно обескураженные рожи парней. Махей даже на оберег свой взглянул с укором: что ж ты, мол, так сплоховал?

Варварий скрипнул зубами:

— Сильна Серафианова ворожба! Да мы её кровью пересилим! Вервень, давай свой нос!

Он провёл ладонью по лицу парня с разбитым носом и густо замазал его кровью свой оберег.

— Вар, не надоть! — испуганно попросил Махей. — Ну его в топь!

— Надоть! — похоже, Варварий был в том состоянии, когда голос рассудка уже не слышен. — Махей, почто телишься!

Он был вожак — парни противиться не решились. Все четверо растопырили руки и дружно закаменели. В расширившихся потемневших глазах Варвария затеяли жуткую пляску кровавые огоньки. Воздух вокруг Стёпки задрожал, нагреваясь. Ощутимо запахло горелым. Это было уже настоящее боевое колдовство, магия Круга-на-Крови, оружие, которое даже опытные чародеи применяют с оглядкой и только в самых крайних случаях. Варварий не без основания решил, что сейчас как раз такой случай — самый что ни на есть крайний. Ещё одно украденное заклинание пригодилось, и плевать, что потом с нарушителем сделают чародеи, всё одно батя обещался забрать из замка обоих братьев самое позднее к середине лета.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин отчаянно жмурился, хорошо зная, что такое магия крови и чем грозит Стёпану столь безоглядное её применение. Гнев плохой советчик в любой ситуации, — Варварий, похоже, об этом не задумывался.

Парни колдовали молча. Когда в ход идёт кровь, слова не нужны. Когда в ход идёт кровь, сопротивляться бесполезно и от побеждённого не остаётся ничего, даже воспоминаний... Только удержать бы вызванный ужас в границах заклинания!

Пространство перед Стёпкой разорвалось с сухим треском до самой земли, и в глубине озарённого огненными сполохами разрыва он его увидел... Кажется, это был настоящий демон. Возможно даже — самый настоящий демон-экзекутор. От него шёл дым, словно его только что вытащили из кузнечного горна и не успели остудить. Он был похож на закованную в шипастые доспехи гориллу, с огромной зубастой пастью, с длинным конечностями, массивными плечами, низким лбом... И совершенно человеческими глазами. Эти глаза смотрели на Степана из пространственного разрыва несколько невыносимо долгих секунд, и была в них такая равнодушная уверенность в собственном всемогуществе, что у Стёпки внутри всё безвольно опустилось, и он понял, что сейчас его съедят. Не спеша и со вкусом. И никакой страж ему уже не поможет, потому что против такой злобной огненной бяки не оберег на верёвочке нужен, а кое-что посерьёзнее и размерами побольше. Крупнокалиберное орудие, например, и чтобы прямой наводкой.

И хотя демон ещё не до конца материализовался и сквозь его дымящуюся морду отчётливо была видна потная физиономия Махея, не вызывало никакого сомнения, что он вполне реален и что ему ничего не стоит схватить сейчас Стёпку и уволочь в своё похожее на настоящий ад измерение.

Осознав наконец, что и кого он видит перед собой, демон страшно оскалился и просунулся из разрыва наружу, вытягивая непомерно длинные лапы с растопыренными пальцами. На Стёпку пахнуло гарью, страж под рубашкой сделался горячим, по спине побежали щекотные многоногие мурашки. Сейчас схватит! Он же раскалённый! Надо что-то делать!.. Но у него не было сил даже пошевелиться, даже просто отступить назад, он словно окаменел.

А потом произошло непонятное. Демон, уже почти дотянувшийся до Степана, вдруг отдёрнул лапы. Как ребёнок, который хотел погладить собаку, а она на него оскалилась, и он испугался. Только Стёпка-то на него не скалился, ему бы такое и в голову не пришло, тем более, что он сам прилично перетрусил. Демон вытаращил глаза, на его жуткой морде так ясно читалась почти детская обида на жестокий мир, в котором порядочным огненным демонам почему-то нельзя просто взять и схватить аппетитного мальчишку, что Стёпка не выдержал и засмеялся. Это добило демона. Он разочарованно взвыл, схлопнулся и исчез. Провалился в своё неуютное полыхающее адским огнём потусторонье. Взвихрившийся воздух закружил и разбросал осыпавшиеся с его раскалённых доспехов мелкие чешуйки окалины.

Варварий зашипел не хуже демона и стал отдирать от ладони прикипевший к коже оберег. Опоздай он на секунду — руку прожгло бы до кости. Глядя на него, задёргались и остальные, но их обереги остались холодными. За неудачный вызов демона заплатить пришлось одному Варварию. Он ошарашенно таращился на вздувшуюся пузырями ладонь. Оберег сорвался с почерневшего ремешка, упал под ноги и дымился, потрескивая, синим дымком.

— Опять промахнулись, — прокомментировал Стёпка, тихонько переведя дух. Жуткий демон его всерьёз испугал. — Плохо вас учат, парни. Смакла — и то лучше колдует.

Перепуганные студиозусы сбились в кучку за спиной Варвария. Вид у них был ещё тот. Как будто демон не за Стёпкой являлся, а за ними. Как будто это их он хотел утащить и пожрать. Вот тебе и ученики чародеев. Такое наколдовали, что сами едва не обделались от своей смелости.

Варварий перестал дуть на пострадавшую ладонь и с недоумением уставился на Стёпку.

— Ты кто? — хрипло спросил он. — Кто ты есть?

— Я есть демон неизвестной вам породы, — веско произнёс Стёпка, стараясь не испортить предательской улыбкой героическую торжественность момента. — Меня Серафиан вызвал из загробного мира. Валите отсюдова, пока я не разбушевался всерьёз и надолго.

Парни не заставили себя долго упрашивать. Насчёт загробного мира они, конечно, не поверили, но превосходство племянника было настолько очевидным, что никому даже и в голову не пришло оспаривать его слова. Варварий, надо отдать ему должное, ушёл последним, как капитан с тонущего корабля. На Смаклу он даже не взглянул, напрочь забыв о его существовании. Подобрал остывший оберег, хотел что-то сказать Стёпке напоследок, но не сказал. Не осмелился.

Наверху, на втором этаже караулки отошёл от распахнутого окна единственный зритель, наблюдавший стычку от начала до конца. Догадайся Стёпка взглянуть туда, он узнал бы Полыню, серолицего колдуна-оберегателя. Стёпка, однако, думал о другом и наверх не смотрел.

Победа! И какая победа! До него вдруг с оглушающей ясностью дошло, что он в одиночку одолел четырёх взрослых парней, причём одолел дважды: сначала в обычном бою, а затем и в магическом. Не совсем, конечно, сам одолел, но тем не менее... Враги ведь тоже колдовать пытались, а не нашлось у них достойных средств против демона. Проиграли с треском. Держись, Ванес, я уже иду на помощь и я крутой, как пять Брюсов Ли и десять Гэндальфов! Трепещите подлые элль-финги, трепещите все враги!..

Он прижал руку к груди. Горячий страж приятно грел сердце и слегка пощипывал кожу. Подарок чародея показал свою силу и доказал свою полезность. От смерти спас и от позора уберёг.

Смакла уже как ни в чём не бывало стоял рядом, и дурацкая похожая на колпак шляпа вновь красовалась на его голове. Он даже не позаботился отряхнуть её от пыли. Полученные тумаки и пинки настроения ему не испортили. Похоже, ему нередко доставалось на орехи, и он научился относиться к побоям, как к чему-то вполне обыденному. Подумаешь, отпинали! Зато этим гнилякам тоже хорошо досталось! На Стёпку гоблин теперь смотрел с опасливым уважением. С таким попутчиком никакие враги не страшны. И младшему слуге впервые пришло в голову, что их безнадёжный, как представлялось поначалу, поход к элль-фингам вполне может завершиться успешно.

Солнце давно миновало зенит, уйма времени была потрачена впустую. Стёпка подобрал котомку, подтянул ремни и пошёл прямиком к воротам. Плевать на всех Смаклиных должников и недругов! Он сейчас никого и ничего не боялся. Окрылённый победой, он был железно уверен, что теперь ни одна живая душа не сможет его остановить. И неживая тоже. Разве что сам Серафиан, да и то...

Смакла, не пикнув, потопал следом. Тоже поверил и воодушевился. Только от Степана теперь старался не отставать ни на шаг.

Балбесы, подстерегавшие Смаклу у ворот, ещё ничего не знали. Весть о великом разгроме студиозусов не успела долететь до их лопоухих ушей. Завидев издали приближающегося гоблина, они прекратили грызть орешки и лениво двинулись навстречу. Они заходили с двух сторон, чтобы Смакла не смог убежать или прорваться к воротам.

При виде их наглых ухмыляющихся физиономий у Стёпки в груди вновь набухла горячая волна. И на этот раз страж был, кажется, ни при чём. Сейчас они у меня получат!

Сменивший Шкворчака вурдалак с интересом наблюдал за мальчишками. Он знал, что здесь затевалось, — студиозусы были словоохотливы и своих намерений не скрывали, — но вмешиваться не собирался. Ещё не хватало пацанят разнимать. Сами разберутся.

Пожилой гоблин, поправляющий упряжь, отвлёкся от своего коня и исподлобья смотрел на Смаклу. Он ничего не знал, но заподозрил неладное и потому положил руку на рукоять тяжёлого кнута. Негоже бросать родича в беде.

Балбесы приближались.

— Далеко ли собрался, Смаклянтий? — начал было один, совершенно напрасно не обращая внимания на идущего первым Стёпку. — С тобой Варварий оченно хочет погутарить сам знаешь о чём. Да ты стой-кося, стой!..

Стёпка с ходу двинул ему кулаком в плечо, заставив отшатнуться. Хорошо двинул, ощутимо, чтобы сразу показать, кто здесь самый сильный и самый наглый.

— Ваш мокрый Варварий с нами уже погутарил, — сказал он с усмешкой прямо в прыщавое вытянутое лицо. — И ему почему-то оченно не пондравилось. Желаете тоже попробовать?

— Ах ты!.. — парень наткнулся на Стёпкин спокойный и очень уверенный взгляд и опустил занесённую для удара руку. Сообразил, что с ЭТИМ связываться не стоит, хлопот потом не оберёшься.

Стёпка надеялся, что его глаза в эту минуту излучают некую магическую силу, заставляющую врагов трепетать и малодушничать. Глупо, конечно, но кто знает.

Пропустив Смаклу вперёд, он ещё раз посмотрел на балбесов ОСОБЫМ взглядом, отметил с удовлетворением, как они увяли, улыбнулся уголками губ и медленно, с достоинством, как и полагается отправляющемуся в опасное путешествие герою, пошёл к воротам.

Парни потерянно смотрели вслед. Вурдалак переглянулся с гоблином и понимающе ухмыльнулся. Гоблин в ответ подмигнул и, отложив кнут, вновь взялся за упряжь.

В тупичке у крыльца караулки догорала невидимым огнём призрачная окалина с крыльев неудачливого демона.

Глава двенадцатая,

в которой демон, исправляя одну ошибку, совершает другую

Не сразу преодолев загромождённый гремящими и скрипящими повозками проход, похожий на сумрачный тоннель, мальчишки миновали внешние ворота. Стёпка впервые оказался за стенами замка, который ему, честно говоря, уже слегка поднадоел. Солнце светило прямо в глаза, дорога, извиваясь, бежала вниз по склону сопки. Высокое небо, бескрайние просторы и никаких тебе стен, каморок и пыльных подземелий с призраками.

Массивные, окованные железом створки ворот, распахнутые сейчас до упора, внушали уважение. Такие мощные ворота, укреплённые — а как же иначе? — ещё и надёжной магией, сломать нельзя, их можно только подло, тайком открыть, как сделал это когда-то родной Зебуров дед Бадуй. Хотя... Стёпка, например, сразу понял, что вот он, например, эти ворота не смог бы открыть при всём своём желании. Просто не сдвинул бы их с места ни на миллиметр, даже если бы честно пыхтел с утра до вечера. А крохотным гномам, между прочим, это как-то удалось. Как? Явно не обошлось без колдовства.

Здесь тоже стояли стражники.

— Куды тебя понесло, Смаклянтий? — спросил увешанный рубящим и режущим оружием молодой улыбчивый вурдалак.

— До дому, — буркнул Смакла.

— Надолго ли?

— Навовсе.

— Хозяин, поди, выгнал? — предположил словоохотливый вурдалак.

Смакла, не ответив, тяжело вздохнул.

Рядом с вурдалаком сидело на каменной тумбе странное существо, похожее одновременно и на человека, и на обезьяну, и на большую летучую мышь. Этакий страхолюдный гибрид с голыми коленками, уродливой вытянутой мордочкой и поросшими серой шерстью крыльями. Крылья были сложены за спиной, и растрёпанные их кончики свисали до земли. Уродец блаженно щурился на солнце, прижимая к груди пузатую оплетённую лозой бутыль.

Почувствовав на себе заинтересованный Стёпкин взгляд — как в зоопарке, честное слово! — уродец чуть приоткрыл один глаз.

— О-о-о, милый друг Смаклик! — пьяно обрадовался он. Степан, принявший его сначала просто за странную прирученную зверюшку, остолбенел: зверюшка говорила по-человечьи! Уродец поднёс бутыль ко рту и звучно глотнул, крылья за его спиной с развернулись с мягким шорохом. — Неужто ты меня покидаешь? Как же я буду без тебя жить, скажи на милость?

— Уж проживёшь как-нибудь, — сказал Смакла невесело.

— Не желаю я жить как-нибудь, — обиделся уродец. — Я широко хочу жить, привольно... А ты, Смаклик, эвон что. Сделай доброе дело — возьми-ка ты меня с собой, а!

— Не могу, Бранда, — развёл руками гоблин.

— Отчего же?

— Меня Серафиан, понимаешь, снарядил... — Стёпка толкнул его локтем под ребро, и Смакла, запнувшись, сказал совсем не то, что собирался. — Тебе с нами скушно будет, у нас и выпить-то нечего, окромя воды.

— Тогда не желаю с вами, — легко согласился Бранда. — А энто что за образина с тобой увязалась? — он ткнул лапкой в Стёпкину сторону.

— То попутчик мой. Стеславом его зовут.

— Отведай бражки, Стеславчик, — протянул бутыль Бранда. — Глотни от души на дорожку, веселее шагать будет.

— Не хочу, — отмахнулся Стёпка, обидевшись на "образину". На себя бы лучше посмотрел, красавец писаный.

— А я глотну, — Бранда опять присосался к горлышку.

И тут до Стёпки дошло. Бранда! Да ведь так зовут этого, как его... ольхового упыря, который прошлой ночью страшно выл за окном и испугал их с Ванькой! Неужели этот убогий уродец может съесть человека? Мелковат он что-то для такого подвига.

— Это тот самый упырь? — спросил Стёпка, когда они отошли от ворот.

Смакла кивнул.

— Он взаправду людей ест?

Смакла ещё раз кивнул.

— Как же ему разрешают? Почему в клетку не посадят?

— Какого лешего его в клеть?

— Ну как же! Он же людоед! Злыдень! Или вам здесь что — людей не жалко совсем?

— Дак не с голоду же ему помирать. И не людоед он — упырь.

— Ага, людоеду, значит, нельзя, а упырю можно?

— Он ить свой упырь, тутошний. Нашенских не трогат, а чужих пущай гложет, коли могёт с ними совладать.

Стёпка только руками развёл. Ну что ты на это скажешь? Дикие у тутошних людей понятия, первобытные какие-то совсем, пещерные. Даже на душе нехорошо делается от таких понятий. Нет, магический мир — это, конечно, здорово. Превращения всякие, волшебники... Только, оказывается, и у него есть обратная сторона — мрачная, страшная и кровавая. Попал сюда, живёшь здесь, вот и будь теперь готов к тому, что тебя может запросто сжевать на ужин такой вот отвратительный упырь с гнусной мордой вместо лица и сроду не чищенными кривыми зубами. И что обидно — ничего ему за это не будет. Даже в угол не поставят. Даже пальцем не погрозят. Даже не удивятся. Не с голоду же ему помирать, живое существо всё-таки... Да и не своего отрока умял, а совершенно чужого, которого и не жалко совсем... М-м-да! Стёпка вздохнул и постарался про мерзкого упыря больше не думать.

День стоял чудесный. Первый день путешествия. Первого в жизни настоящего путешествия. Неожиданного, незапланированного... Волшебного. Стёпка окинул взглядом необъятные просторы, раскинувшиеся перед ним до самого горизонта, и почувствовал себя взрослым. Он уходил в эту неизведанную даль, ни у кого не отпрашиваясь, не беспокоясь о том, что скажут родители, не зная, где и как придётся ночевать, не зная даже, удастся ли уцелеть... В общем, впереди была неизвестность, впереди были дни и ночи, и трудности, и, несомненно, всевозможные проблемы, и ещё много всякого, а позади — позади остался Летописный замок...

Стёпка оглянулся — и буквально остолбенел. Замок был огромен. Он опять был неправдоподобно огромен. Его величественная громада возносилась в поднебесье, и вид её внушал трепет. Какие стены, какие башни!.. А вон там, высоко-высоко, едва виднеется за зубцами задранный ковш камнемёта. Неужели я оттуда смотрел вниз? Неужели я стоял на такой верхотуре и у меня не подгибались от страха колени? У Стёпки даже захолодело в груди от запоздалого испуга. Нет, не может быть, это просто магия. Замок на самом деле не такой уж и высокий, он просто выглядит таким... небоскрёбным. Это, наверное, специально так придумано. Для защиты от врагов. Попробуй разберись, каков замок в действительности, если зрение убеждает тебя, что он неприступно огромен и непостижимо высок.

Стёпка поправил котомку, и побежал за ушедшим далеко вперёд гоблином.

Некоторое время они молча шли рядом. Стёпке говорить ни о чём не хотелось и он просто радовался хорошей погоде, летнему теплу и вообще всему вокруг. А Смакла долго сопел, мялся, потом вдруг буркнул, глядя в сторону:

— Спасибо тебе. Ухвостали бы они меня до кровавой отрыжки.

— Благодарить научился!— обрадовался Стёпка. — Это хорошо! Слушай, а почему они тебя вором называли? Чего они вообще от тебя хотели, эти гады?

— Они мне долг отдавать не хотели, — сказал Смакла. — Ну, я и возвернул его сам.

— Как так возвернул?

— Ловко возвернул. Зашёл в ихнюю комнату, где Махей с Варварием поселены, и заклятку взял. Её колдунцы усть-лишайские за пять кедриков как раз торгуют. Махею-то она здеся без надобности, а мне — в самую пору, — Смакла зло засмеялся. — Знатно ты ему приложил! Надолго запомнит, воеводино племя! Ишь, выискался, чухмарь именитый! Всё, говорит, отберу, и деньги и сапоги! Один этакий отобрал...

— Что такое заклятка?

Смакла вытащил из-за пазухи свёрнутый в трубочку кусок бересты длиной чуть больше пальца.

— Оплаченное живой кровью заклинание от гнуса таёжного и прочих кровоедов.

Стёпка даже остановился.

— Получается, что ты её украл, да?

— Ага, — хихикнул повеселевший гоблин. — Сгрёб, пока они в трапезной шквардыбались. Они мне всё одно должны были, вот я должок сам и возвернул. Ловко, ей-слово. Ежели бы Жерля не приметил, как я от них выметнулся, ничего бы и не стряслось. Тишком бы ушли... Но этак-то ещё ловчее повернулось. Осадил ты их — не запамятуют!

— Значит, ты и в самом деле вор!

— Я своё взял! — Смакла перестал улыбаться, почувствовав Стёпкино неодобрение, и в его смуглом лице проступило что-то упрямое, глухоманное, таёжное. — Своё, а чужого не брал! Там у них, ведомо ли тебе, сколько всего лежит! А я иного и не тронул!

— Нашёл, чем хвалиться, — сердито сказал Стёпка. — Знаешь, как это называется? Вор у вора украл.

— Я своё взял, — упрямо повторил Смакла. — Ещё не раз спасибу мне скажешь, когда в тайге от гнуса хорониться будем.

— Выходит, они тебя за дело били, — сделал вывод Стёпка. Он ухватил гоблина за лямку мешка. — Погоди, не спеши... Выходит, я вору помог украденное унести. Получается, что я твой сообщник и тоже вор. Так?

— Они гниляки! А я своё забрал! — крикнул Смакла. — Я энти деньги сам зарабатывал, вот так! У меня родителев богатых нету! Отпусти! — он задёргался, пытаясь освободиться.

— Отдай заклятку мне, — потребовал Стёпка.

— Почто?

— Надо. Отдай.

— Не дам!

— Слушай, Смакла, не зли меня. Отдай по-хорошему.

Сначала гоблин набычился и дёрнулся даже уходить, но что-то такое, видно, прозвучало в Стёпкином голосе, что испугало его — и он смирился, протянул покорно берестяную трубочку.

— Чья она? Махея или Варвария?

— Вара, кажись... Они ить братовья.

Вот оно что! То-то Стёпке физиономии этих двоих показались похожими.

— Жди меня здесь. Или иди... Делай, в общем, что хочешь, — Стёпка было зол и на Смаклу и на себя. Великая победа внезапно обернулась великим позором. Тоже мне герой нашёлся, защитник обиженных и угнетённых! Стёпка даже застонал сквозь зубы. А как отлично всё начиналось!

Он развернулся и побежал к замку. Хорошо, что они не успели отойти далеко: бежать в гору удовольствие не большое.

Бранда его возвращения не заметил. Упырь обнимался с бутылью и был вполне счастлив.

Парней, что стерегли Смаклу у ворот, конечно, уже и след простыл. Ушли. И где теперь искать Варвария?

— Чего забыл, племяш? — прогудел незнакомый ему стражник-вурдалак, снимая шлем и вытирая ладонью вспотевший лоб. — Ещё один золотой разменять хочешь?

— Не хочу... А у меня больше и нету, — сказал Стёпка. Откуда он о золотом узнал? Чёртов замок — ничего не утаишь, все про всех всё знают... О, это идея! Он крутнулся на каблуках. — Варварий мне нужен. Или Махей.

Он просто так спросил, наобум. Студиозусов в замке много, вурдалак может и не помнить всех по именам. Но вурдалак помнил:

— Это который Варварий? Студиозус? Воеводы усть-лишайского старшой сынок?

— Ага, он.

— Ты, племяш, держись от него подальше, — проникновенно посоветовал вурдалак. — Мой тебе добрый совет: не товарищ он тебе. И братишка его ещё тот поганец. Махей который. Оба в родителя своего удались, как на подбор.

Стёпка был с ним абсолютно согласен, но дурацкую заклятку вернуть следовало в любом случае. Однако, как же найти Варвария в этом огромном замке? И тут Стёпка вспомнил, что у него есть страж. Да здравствует магия — великая и всемогущая! Он прижал стража рукой к груди, прямо к сердцу... Страж вновь не отозвался, всемогущая магия упорно не желала здравствовать.

Стёпка растерянно почесал в затылке. Чёрт! Да при чём здесь магия, надо просто спросить у любого студиозуса — и никаких проблем. Наверняка они здесь все друг друга знают, вместе же чародейскую науку постигают.

Студиозусов во дворе было предостаточно. Стёпка на стал далеко ходить и ухватил за рукав пробегающего мимо пацанёнка одного примерно с ним возраста.

— Не подскажешь ли, как мне Варвария отыскать?

Пацанёнок взвился так, словно он был по меньшей мере престолонаследником, которого по недомыслию остановил безродный слуга:

— Как ты смеешь мне препону чинить?!

Рядом с ним тотчас выросли два плечистых студиозуса вполне взрослой наружности: оба с бородами, оба угрюмо-серьёзные, оба раза в полтора выше Степана.

— Почто Боеслава задираешь, неумь? — едва ли не в один голос рявкнули они. — На кого руку поднял? Али ослеп?

Боеслав нырнул за их широкие спины и яростно испепелял оттуда гневным взором растерявшегося Стёпку. Похоже, он и в самом деле имел богатых и знатных родителей. Ишь, как взбрыкнул. Да и одеждой он заметно отличался от прочих студиозусов, как только теперь сумел разглядеть Стёпка.

Он отступил и примиряюще поднял руки:

— Эй, спокойно! Я же просто спросить хотел. Вы что!..

Плечистые защитники Боеслава одновременно двинулись на него и такие у них были лица, что Стёпке сразу стало ясно: мирно ему с этими двумя ну никак не разойтись и, значит, опять придётся пускать в ход кулаки и магию стража.

— Спросить, говоришь, хотел, — протянул один из парней с недоброй усмешкой. — Меня спроси, глядишь и отвечу, — он показал тяжёлый кулак, мол, сам понимаешь, чем и как я тебе сейчас отвечать буду.

А вот возьму и спрошу, решил Стёпка. Вдруг после драки они уже не захотят мне отвечать. Побью ведь я их...

— Варвария мне найти нужно. Или Махея.

Парни враз потемнели лицами, хотя, казалось, куда уж сильнее. И Боеслава передёрнуло всего, будто он жабу живьём проглотил.

— А кто ты таков, что сыновей воеводиных видеть желаешь? Как зовут тебя, неумь?

— Стеславом меня зовут, — сказал Стёпка. — А кто я таков, знать вам не обязательно, понятно!

Он думал, что вот сейчас и начнётся, и даже кулаки сжал, но студиозусы вдруг переглянулись и их угрюмые лица осветились улыбками, неожиданно дружелюбными. Боеслав подался вперёд и распахнул серые глаза:

— Стеславом тебя кличут? Верно ли?

— Не кличут, а зовут, — огрызнулся Стёпка, уже понимая, что драки не будет... почему-то. Неужели он успел так прославиться?

— Брешешь! — выдохнул Боеслав.

— Стеслав я, — повторил Стёпка. — Племянник Серафианов. А что?

Боеслав широко улыбнулся и протянул руку; на его худеньком запястье сверкнул тусклым серебром широкий браслет:

— Знатно ты воеводичей отделал, Стеслав! Поклон тебе от всех студиозусов низкий! Нам-то с ними кулачиться несподручно: отец-заклинатель живо окоротит, а то и покруче чего содеет. А ты... Славно ты с ними!

Плечистые здоровяки ободряюще охлопали Стёпку, кивнули Боеславу и без лишних разговоров удалились. Доверяли, значит, Серафианову племяннику и не ждали от него никакого подвоха.

— На кой тебе Вар надобен? — спросил Боеслав. Он теперь уже не строил из себя "крутого" наследника, смотрел на Стёпку как на равного и даже слегка снизу вверх.

— Да так, — улыбнулся Стёпка. — Сказать мне ему надо кое-что.

— Бить будешь? — неприкрыто возликовал Боеслав.

— Да хватит с него на сегодня.

— Ох и славно ты их! Ступай за мной, покажу, где они поселены, — Боеслав потянул Стёпку за собой, мимо кухни, мимо разгружающихся повозок. — А верно ли, что они с Махеем на магию крови осмелились? Не брешут ли?

— Верно, — Стёпка едва поспевал за шустрым парнишкой. Не удержавшись, похвастался. — Их там четверо было.

— Они завсегда вчетвером держатся, — кивнул Боеслав. — А не поведаешь ли, Стеслав, получилось у них демона огненного призвать али нет?

Стёпка пожал плечами:

— Ну-у... Вроде как призвали демона, только он не весь появился... Ну это... Прозрачный такой был, словно на стекле нарисованный, — он подумал и добавил. — Страшный, но ненастоящий. Он меня сам почему-то испугался. Хотел схватить, даже лапу протянул, а потом как будто обжёгся.

Боеслав хихикнул:

— А он и был ненастоящий. Только ты никому не говори о том, Стеслав. Они это заклинание в запретной книге у отца-заклинателя тайком вычитали, а того не ведают, что никакая это не магия крови. Обманка чародейская для особо пронырливых студиозусов, которые себя шибко умными держат.

— Да-а-а? — протянул Стёпка, слегка разочарованный тем, что его великая победа над страшным демоном после таких слов заметно поблекла. — А ты откуда это знаешь?

— Мне точно ведомо, — как-то очень по-взрослому улыбнулся Боеслав. — Отец мне о том сказывал. Он тоже здесь учился в его малые годы. Запретную книгу, в которой Махей в Варом заклинание вычитали, старшие чародеи в давние годы из озорства придумали. Жаль, что демон тебя испугался. Он должен был все их защитные амулеты дотла пожечь.

— У Варвария амулет точно сгорел. Даже руку ему обожгло.

— Вот это славно! — обрадовался Боеслав. Он остановился у крутой деревянной лестницы и заговорщически понизил голос. — Наверху они, по правую руку первый притвор. А я туда не пойду. Мне с Варварием толковать не о чем. А ты поучи его, поучи ещё раз, Стеслав! Он заслужил не единожды, слово княжича!

Княжич, повторил про себя Стёпка, глядя вслед убегающему Боеславу, самый настоящий княжич, а так ведь и не скажешь, нормальный, обыкновенный мальчишка. Гордый только очень, вон как взвился, когда я его тронул.

...Надо было видеть физиономии студиозусов, когда они подняли головы на звук открывающейся двери и увидели нарисовавшегося вдруг племянничка. Варварий, растрёпанный, со всё ещё красной щекой, мазал чем-то густым и чёрным обожжённую ладонь. Он привстал на топчане и зашарил здоровой рукой по груди, на которой уже не было оберега.

— Я не знал, что Смакла украл это у тебя! — выпалил Стёпка. — Мне чужого не нужно! Я не вор!

Он вложил заклятку в левую руку Варвария и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты. Остолбеневшие парни безмолвно смотрели ему вслед. Было похоже, что этот поступок странного племянника поразил их сильнее, чем недавняя взбучка.

Варварий мял заклятку в потной ладони и нервно облизывал пересохшие губы. Он только что испугался так, как никогда ещё в жизни не пугался. Он подумал, что гадёныш пришёл его добивать. Он подумал, что сейчас умрёт. Взглянув на заклятку, он брезгливо отшвырнул её в сторону. Кто-то дорого за всё это заплатит! У сына воеводы много возможностей — племянничек от расплаты не уйдёт, как бы далеко он ни направлялся.

* * *

Стёпка покидал замок с лёгким сердцем. Враги были поставлены на место, недоразумения благополучно улажены, даже чуть-чуть прославиться удалось. А гнус, которым пугал Смакла... Да бог с ним с гнусом! Перетерпим как-нибудь, перебедуем. В конце концов, есть ещё подорожный страж. Неужели он с какой-то мелкой мошкарой не справится? Да он посильнее любой заклятки будет. Тварь эту потустороннюю вон как легко отпугнул. Пусть даже она и не совсем настоящая.

...У ворот было людно и шумно. Ещё шумнее, чем прежде. Теснились выезжающие повозки, ржали кони, беззлобно переругивались гоблины. Стёпка подошёл поближе и ему стало ясно, из-за чего шум и гам. Чья-то порожняя повозка встала поперёк проезда, в неё въехала другая, потом ещё одна, и возницы, бранясь и огрызаясь пытались распутать постромки и развести коней. В воротах получился настоящий затор, конно-тележная пробка. Повозок было много, они стояли впритык, и развернуться в узком проезде никому не удавалось. Возницы тянули коней назад, надеясь выбраться из толчеи задним ходом, но это лишь усугубляло суматоху и неразбериху. Стражники-вурдалаки суетились, стараясь побыстрее навести порядок. Краем глаза Стёпка заметил нескольких воинов из свиты светлейшего князя — их багряные плащи и остроконечные шлемы видны были издалека. Воины что-то оживлённо обсуждали, сбившись в тесную кучку. Стёпка не обратил на них особого внимания. Вот если бы там стояли элль-финги и если бы он к тому же знал, как они выглядят...

Не ожидая никакого подвоха, Стёпка спокойно протопал мимо, вошёл под арку и нацелился уже шмыгнуть в узкое пространство между стеной и бортом застрявшей повозки, когда чья-то рука цепко и больно ухватила его за плечо:

— Кто есть таков сей отрок?

Он оглянулся и увидел крупного мужчину в темно-фиолетовой мантии чародея. Но этот толстяк с трясущимися щеками, двойным подбородком и очень маленькими заплывшими глазками на чародея был не слишком похож. Он с силой сжимал Стёпкино плечо и смотрел с откровенной неприязнью.

— Кто есть таков сей отрок? — голос у толстяка был высокий, резкий, с противным подвизгиванием.

— Стеславом меня зовут, — ответил Стёпка и попытался освободить плечо. Чародей не отпускал, держал крепко.

— Прозвище твоё мне знать ни к чему, — заявил чародей. — Ты по какой нужде в сии охраняемые врата проскользнуть пытался незамеченным?

— Я? — опешил Стёпка. — Почему незамеченным? Никуда я не проскальзывал! Я просто шёл. А разве нельзя?

— Ежели кому можно — тому можно, а всем прочим воистину нельзя, — непонятно объяснил чародей, подтягивая к себе Стёпку, чтобы понадёжнее его удержать. От него сильно пахло черемшой.

— Ответствуй, кто таков есть?

— Да Стёпан... Стеслав я! — повысил голос Стёпка, стараясь перекричать бранящихся рядом гоблинов. — Я же вам сказал!

Он не мог понять, с какой стати прицепился к нему этот неприятный толстяк. Чего ему надо?

— Пойдём-кось, отроче, со мной, — чародей потянул Стёпку назад, в замок.

Стёпка ухватился за борт ближайшей повозки:

— Куда? Зачем?

— Поглядим без спешки, кто ты таков есть и почто здесь шныряешь, — толстяк ухватил его двумя руками, но оторвать от повозки не успел.

— Отпусти мальца, Никарий, — прогудел, подходя, вурдалак, тот, который советовал Стёпке держаться подальше от сыновей воеводы. — Чем он тебе не угодил?

— Сомнения имею превеликие насчёт сего отрока, — неохотно пояснил чародей, а сам ещё крепче ухватил Стёпкино плечо своими толстыми пальцами, по-хозяйски так ухватил, как законную добычу.

— Дак энто Серафианов племянник, — сказал вурдалак. — Вчера вечером приехал, а нынче дядюшка снарядил его куда-нито... Верно говорю?

— Верно, — с облегчением подтвердил Стёпка. Ну вот всё и выяснилось. Сразу надо было на Серафиана сослаться, растерялся от неожиданности, не сообразил. Сейчас этот чародей не похожий на чародея отпустит меня, ещё и извиняться начнёт за причинённое сему отроку неудобство...

— Нет у почтенного Серафиана племянников и не бывало никогда, — заявил вдруг толстяк с непробиваемой уверенностью. — Самозванец это, тайно проникший в замок. Подсыл оркландский.

— Да вы что, совсем с ума сошли?! — возмутился Стёпка. — Какой подсыл? Племянник я!.. Да вы сами у дяди спросите!

— Нету его по эту пору в замке, — радостно сообщил толстяк. — Отбыл в Растопье по неотложным делам. Возвернётся к вечеру, тогда и спросим. А отрок до той поры в узилище посидит.

— Не хочу я в узилище! — вскинулся Стёпка. — И до вечера ждать не могу! Мне идти надо! Меня ждут... Да отпустите вы меня!

— Кто ждёт? — чародей вцепился в него как клещ. — Куда идти надобно? Растолкуй!

— Кому надо, тот и ждёт! — отрезал Стёпка, с неприязнью глядя прямо в противные свиные глазки. — Пустите, я сказал!

Никарий торжествующе воздел над головой мясистый палец:

— Вот, сам признался! Подсыл он, к содельникам торопится! За племянника себя выдаёт, а сам даже имя матери назвать не может.

— Затрёпой мою мать зовут! — объявил Стёпка. — В Дремучих Медведях мы живём.

Толстяк слегка стушевался, не ожидал, видимо, от самозванного племянника такой поразительной информированности. Вурдалак смотрел то на одного то на другого, и Стёпке казалось, что стражнику тоже не по нраву визгливый чародей. Ему очень хотелось, чтобы это было так.

— Ну-ну, — проговорил наконец вурдалак. — А ежели ты, Никарий, обознался? Угораздит тебя зараз промеж двух жерновов. Поперву Серафиан фитиля крепкого вставит, а опосля и отец-заклинатель добавит от всей души. Отпусти мальца, не дури. Ну какой из него подсыл?

— Не суй клыки в чужой кусок, Грызняк! — окрысился Никарий. — Ты у ворот на стражу поставлен — вот и сторожи! Повозки вон подмогни развернуть, а то честным людям ни заехать ни проехать...

Вурдалак посуровел лицом и гордо расправил могучие плечи:

— Службу свою я и без тебя справлю. Мне чародеи не указ! Говори, за что мальца неволишь?!

Толстяк, поняв, что вурдалак так просто не отвяжется, зачастил словно по писанному:

— Отрок сей злокозненный утром замечен был на дозорной башне, где высматривал дальние подступы к замку, а также встречу имел с известным негодяем Зебуром, главой подлого гномьего семейства!

Вурдалак прищурился и посмотрел на Стёпку. Тот кивнул в ответ — отрицать было глупо. Чародей вдохновенно продолжал:

— Далее сей самозванный племянник проник обманом в подзамковое хранилище, где неутомимо вынюхивал и выискивал тайный ход, чрез который замыслил провести в замок врагов, — Стёпка опять кивнул, поражаясь, как много о нём знает толстяк и как ловко ухитряется всё перевирать. — А опосля посмело сиё исчадие поганых недр поднять свою нечистую длань на сыновей усть-лишайского воеводы Ширея, нанеся невинным студиозусам тяжкие увечья, — Стёпка снова кивнул, а Грызняк слегка ухмыльнулся в усы. — После чего вознамерился утечь, однако же был мною вовремя изобличён и изловлен!

Никарий торжествовал. Доказательства он привёл неопровержимые. Пойманный подсыл сам подтвердил их достоверность посредством покаянного кивания вредоносной головой.

— Всё верно? — спросил Грызняк. — Так ли было?

Стёпка юлить не стал, помня, что правда — лучшее оружие.

— Всё верно. Только не так всё было. На дозорной башне я помогал Гвоздыре от гномов избавляться. Мы Зебуром из камнемёта шмальнули. Там ещё с нами Купыря был. В подземный ход меня Смакла потащил. Он от Варвария прятался, хотел тайком от него уйти, чтобы не побили. Нам охранные демоны помешали. А потом Махей с Варварием нас подловили... Ну я им и приложил. Но я их не сильно бил, я Смаклу защищал, а то они бы его покалечили.

Вурдалак кивнул и вопросительно посмотрел на Никария. Ясно было, что Стёпке он верит.

Чародей занервничал:

— Лукавит он, говорю тебе! Утечь хочет. Пусть скажет, что у него на шее висит? Откуда взял?

— А это уже не вашего ума дело! — заявил Стёпка. Надоел ему толстяк до смерти. — А если очень узнать желаете, у отца-заклинателя спросите!

Он резко присел, вырвался из цепкого захвата и отскочил к стене.

Грызняк засмеялся:

— Уел он тебя, Никарий. Шёл бы ты себе мимо и не трогал его попусту. Не видишь, торопится малец.

— Ведомо нам, куда он торопится! — взвизгнул толстяк, подступая к Стёпке. — Говори, кто твои хозяева?!

— Да Смакла его там ждёт! — рассердился наконец и вурдалак. — Видел я, как они выходили. И дружков Варвария тоже видел. Иди, парень, не тронет он тебя.

— Спасибо, — сказал Стёпка. — А то Смакла меня уже, наверное, потерял.

— Стой! — остервенел Никарий. — Не пущу!

— Беги, малец, — посоветовал вурдалак, оттесняя чародея в сторону и удерживая его за пояс огромной ручищей. — Я его чуток придержу, а ты беги пошустрее.

Никарий дёрнулся в бессильной злобе, понял, что Стёпка сейчас в самом деле убежит, и выкрикнул так пронзительно, что оглянулись и замолчали все стоящие у ворот и в проезде.

— Государево слово и дело!

Стёпка не понял, зачем он так крикнул, зато очень хорошо поняли воины князя Бармилы. Миг — и они уже стоят рядом, взявшись за рукояти мечей. Плечо к плечу стоят: шесть ратников, шесть мечей. Лица суровые, все взгляды устремлены на Стёпку, но смотрят как-то недобро, на врага так обычно смотрят, перед тем как ему голову срубить.

— Кто объявил слово и дело? — спросил русобородый ратник с решительным располагающим лицом, выступая на шаг вперёд.

Никарий обвиняюще указал на Стёпку:

— Оглашаю прилюдно, что сей отрок — подсыл вражий, и посему следует немедля схватить его для дознания с пристрастием!

Вурдалак со свистом втянул воздух. Стёпка прижался к холодному камню стены. Плохо дело. Дознание с пристрастием — это, конечно же, пытки. Дыба, кнуты, раскалённые щипцы и всё такое прочее невесёлое... За что?!

Бежать было некуда. Ратники стояли плотной стеной — не прорвёшься. Под повозку бы нырнуть, да там за ними кони копытами бьют, в миг стопчут. Да и поздно уже прорываться: проклятый чародей добился своего. Объявил чуть ли не на весь замок, что Стёпка вражий шпион, подсыл оркландский. Попробуешь удрать — и сразу все поверят, что ты настоящий шпион. И дружно бросятся тебя ловить. И конечно, поймают. Вон их сколько тут вокруг собралось!

Стёпке стало ясно, что он совершил крупную и, возможно, непоправимую ошибку, вернувшись в замок. Уходить надо было сразу и навсегда. Предупреждал же Купыря! Топал бы сейчас спокойно со Смаклой, и чёрт с ней с закляткой! Нужно было просто её выкинуть. Не обеднел бы Варварий, в самом-то деле. Всё равно ведь он гад.

— Верно ли говорит чародей? — спросил русобородый.

— Нет! — крикнул Стёпка срывающимся от волнения голосом. — Врёт он всё! Я племянник чародея Серафиана! — крикнул и самому неловко стало: ну какой он племянник, неправда же это, не поверит ему никто и правильно сделает, что не поверит! Ну почему никак нельзя без вранья?

Ратник нахмурился.

— Тебе, отрок, веры сейчас нет. Кто может за тебя слово замолвить?

— Я скажу! — прогудел Грызняк, выступая вперёд и становясь напротив ратника. Он был на голову выше любого из княжеских воинов. — Малец невиновен, чародей обознался. И твоим людям, сотник, здесь делать нечего.

Сотник оглянулся на своих воинов. Те стояли молча. Видно было, что связываться с вурдалаком никому не хочется. Тем более, что вурдалак здесь не абы кто, а стражник на пост поставленный, и они над ним никакой власти не имеют. Никарий тяжело дышал, его лицо покрылось испариной. Злился, верно, что не может взять и схватить без долгих разговоров неизвестно почему не понравившегося ему Стёпку.

— Кто ещё скажет за отрока? — не слишком уверенно спросил сотник.

Грызняк упёр руки в бока и свирепо выпятил челюсть.

— Разве уважаемому сотнику моего слова мало? — вкрадчиво спросил он.

— У меня имеются свидетельства верных людей, что сей мерзкий отрок злоумышлял против светлейшего князя! — выкрикнул Никарий.

Сотник потемнел лицом, и в его глазах Стёпка прочёл свой приговор.

Вурдалак удивлённо уставился на чародея:

— Ну и язык у тебя, Никарий! Ровно у змеи подколодной. На кой тебе малец сдался, что ты на него поклёп за поклёпом возводишь?

— Государево слово и дело! — остервенело повторил толстяк, брызгая слюной. — Покушение на светлейшего князя. Вяжите его!

Сотник слегка пристукнул перекладиной меча о ножны и сказал, не глядя на вурдалака:

— Это серьёзное обвинение. Мы должны допросить отрока.

Грызняк тоже демонстративно сжал рукоять своего внушительного меча.

— Я мальца не отдам, — спокойно сказал он, и всем стало ясно, что это не пустые слова, что он костьми ляжет за мальчишку, но лишь после того, как его меч уложит здесь же любого, кто попытается этого мальчишку обидеть.

— Злоумышление против князя должно быть выяснено, — возразил сотник. — Ежели на отроке нет вины, ему боятся нечего. Допросят и отпустят. Взять его!

Воины не слишком решительно шагнули вперёд. Вурдалак потянул меч из ножен — и они остановились.

Это было здорово! Стёпка почти забыл о том, что хватать и допрашивать собираются именно его. Он смотрел на вурдалака с восторгом. Грызняк готов был в одиночку противостоять шестерым вооружённым воинам, защищая почти незнакомого ему мальчишку. И не пугали его ни вопли чародея, ни суровое лицо сотника, ни мечи в руках воинов. Вурдалак в Стёпкиных глазах был настоящим героем. Кроме того, он был его последней и единственной надеждой. Не устоит Грызняк, и уволокут "подсыла" в темницу, пытать и допрашивать. Пока там разберутся, пока вернётся Серафиан...

— Хочу напомнить достопочтимому сотнику, что Таёжный улус — не Великая Весь, а Летописный замок не вошёл ещё во владения светлейшего князя. И никогда не войдёт. Хочу ещё напомнить, что когда я слышу "государево слово и дело", у меня так и чешутся руки свернуть кое-кому шибко горластому его жирную шею... И не посмотрю, что ты чародей! — гаркнул он.

Никарий отшатнулся, запустил руку за ворот и за что-то там схватился. Тоже, видимо, носил на шее магический оберег. Ишь, как его перекосило всего. Испугался за свою шею.

На Стёпку никто уже не смотрел. Столкнулись две силы, и от их столкновения разлетались во все стороны почти видимые искры. Даже гоблины перестали ругаться и сидели в повозках, напряжённо прислушиваясь к происходящему. Давненько такого не бывало, чтобы князевы люди в открытую шли на замковых вурдалаков, да, поди, и никогда не бывало.

— Не будем ссориться, — примиряюще сказал сотник. Доводить дело до открытого столкновения он, понятное дело, не собирался. Но и уступать тоже не хотел. — Отдай отрока чародею, воин. Нам он не нужен, мы лишь проследим, чтобы его никто понапрасну не обидел.

— Сдаётся мне, что я прослежу за этим лучше, — оскалился вурдалак, обнажая великолепные клыки. — На то я здесь и поставлен службу нести, чтобы ни одна мордастая сволочь не смела обижать невинных отроков.

— Подсыла защищаешь! — прошипел Никарий. — Супротив чародеев идёшь! Да ведомо ли тебе, кто велел сего недоросля поганого изловить?.. — он не договорил, рассчитывая, что все присутствующие — и вурдалак! — сами додумают высокое имя, каждый в меру своего разумения.

— Полыня! — вдруг догадался Стёпка. Его осенило, и он не удержался, ляпнул во весь голос. — Меня Купыря ещё предупреждал!

Это было точное попадание.

Никарий побледнел, его глазки забегали по сторонам, он никак не ожидал, что его так легко разоблачат. Сотник скривился и убрал руку с меча. И Стёпка подумал, что сотнику тоже хорошо было известно, кто приказал схватить лжеплемянника, и что княжьи воины стояли у ворот вовсе не из праздного любопытства.

— Вона как! — протянул Гвоздыря с угрозой. — А я-то в толк не возьму, почто на мальца все окрысились. Подсыл, говоришь... На князя злоумышлял... Я сейчас тоже кое на кого славно злоумышлю. Уводи своих людей, сотник, пока я им головы не поотрубал! Нету здесь вашей правды и воли вашей нету! А с этим продажным...

И тут вдруг ослепительно полыхнуло синим. Стёпка зажмурился, а когда несколько секунд спустя открыл глаза, увидел совсем рядом торжествующую противную морду Никария. Толстяк тянул к нему руки, не обращая никакого внимания на стоящего рядом вурдалака. Грызняк был похож на статую. Он застыл в неудобной позе, устремив остекленевшие глаза куда-то поверх голов. Выскользнувший из его ладони меч с легким шорохом скользнул в ножны. Казалось, толкни сейчас стражника — и он безвольно упадёт и разобьётся на куски, как разбиваются сброшенные с постаментов памятники. Проклятый чародей заколдовал его так, как пытался, но не смог заколдовать Стёпку Варварий. Опыта и магической силы у толстяка было, конечно, не в пример больше. И теперь Стёпка был беззащитен — и некому было за него заступиться. Даже подорожный страж, о котором он вспомнил только сейчас, почему-то не отозвался на его панический призыв и висел на груди бесполезным грузом. Где, скажите на милость, обещанная кое-кем магическая защита?

Никарий был похож на кухарку, собирающуюся изловить обречённую на суп курицу. Он присел и широко расставил руки, чтобы не дать "подсылу" ускользнуть, однако сам хватать его почему-то не спешил.

Стёпка вжался в стену. Отступать было некуда и ускользать тоже было некуда. Что делать? Никарий — не Махей, его ударом в живот не остановишь, потому что габариты не те. А ещё воины князя стоят, зубы скалят, весело им, что всем скопом мальчишку в угол загнать сумели.

— Сотник! — крикнул, не оглядываясь, чародей. — Вели освободить проезд! Гоните этих гоблинов в шею! Сопляка надобно поскорее вывезти из замка!.. Дыргаш, где ты, скотина? Уснул?

Над бортом ближайшей повозки показалась растрёпанная голова:

— Чаво?

— Хватай мальца, — велел Никарий. — В мешок его, и гони, куда велено. Дорогу тебе сейчас освободят. Шевелись, шевелись!

Мужик перегнулся через высокий борт и протянул к Стёпке похожую на лопату заскорузлую ладонь:

— Чичас я ево!..

Когда Стёпка услышал про мешок, у него в голове сразу прояснилось. От страха, наверное. Он не хотел в мешок — а кто бы захотел? И поэтому когда Дыргаш ухватился своими клешнями за ремни котомки и потянул Стёпку вверх, он не стал дёргаться. Он просто поджал колени к груди и с силой ударил подскочившего поближе Никария обеими ногами в необъятное брюхо.

Получилось здорово. Даже лучше, чем Стёпка ожидал. Правда, котомка больно вдавилась в спину и в ней — в котомке — что-то хрустнуло, ломаясь.

Толстяк красиво отлетел спиной вперёд и шмякнулся под ноги сотнику большой рыхлой кучей, беспомощно раскидав руки и ноги. Уф-ф-ф!!! Его поросячьи глазки неестественно округлились, на побагровевшем лице проступило почти детское изумление. Он попытался что-то сказать, возмутиться или, может быть, разразиться бранью, но из его рта вырвался лишь бессвязный хрип.

Пока весские ратники ухмылялись, без должного почтения глядя на поверженного чародея, Стёпка перебрался через борт. Дыргаш машинально помог ему, не отрывая взгляда от Никария. В другой руке он держал грубый дерюжный мешок, тот самый, в который должен был угодить Степан. С возницей тоже нужно было разобраться, пока он не опомнился. Но получится ли? Стёпке показалось, что чародея от отшвырнул сам, без помощи стража, просто воспользовался удачным моментом. Второй раз такое не пройдёт...

— А отпустил бы ты паренька, орясина, — сказал ласково широкий гоблин, подходя к повозке. В его руках выразительно поблёскивал отточенным лезвием топор, такой же широкий и основательный.

— Чаво? — растерялся Дыргаш, судорожно вертя лохматой головой.

— И поезжай-ка отсель подобру-поздорову, — добавил второй гоблин, появляясь с другой стороны. Он тоже был с топором.

Стёпка понял, что с возницей проблем больше не будет и что о мешке можно забыть. Дыргаш выпустил его руку, схватился за вожжи, но так как проезд ещё не освободили, уехать немедленно он не мог. Не глядя на Стёпку, он затаился на дне повозки и сидел там тише воды ниже травы. Понимал, что связываться с рассерженными гоблинами ему не с руки.

Стёпка перегнулся через борт. Расстановка сил на поле боя разительно переменилась. Воины князя во главе с сотником уходили прочь от ворот, бросив поверженного чародея на произвол судьбы. Испугались они, само собой, не Стёпку и даже не гоблинов, просто у ворот уже стоял Шкворчак с двумя столь же внушительными вурдалаками — все в доспехах и с оружием. С такой силой княжеским воинам не стоило и связываться. Их проводили обидным смехом. Грызняк неспроста тянул время, знал, что свои вот-вот подоспеют.

Кстати, что с ним?

Заколдованный вурдалак, оказывается, успел не только стряхнуть с себя магическое оцепенение, но и надёжно схватить обидчика за шиворот. Никарий испуганно трепыхался, пытаясь освободиться, но куда там! Рассвирепевший вурдалак держал его мёртвой хваткой.

— Слово и дело, говоришь?

Он отвёл руку, намереваясь наградить чародея хорошей затрещиной — и, конечно же, не успел.

Ш-ш-ш-шииих-х!

Протяжно свистнуло, ухнуло, пыхнуло, прошуршало по стенам, скрежетнуло по створкам ворот; испуганно вскинулись кони... И в руках у вурдалака остался только рукав от мантии. Никарий вспомнил, что он, как никак, чародей, и воспользовался первым пришедшим в голову заклинанием.

Грызняк, ругаясь нехорошими вурдалачьими словами, брезгливо отшвырнул рукав и шагнул к повозке:

— Испугался, племяш?

— Немного, — признался Стёпка. — Когда он вас заколдовал. Они меня в мешок хотели, чародей и вот этот...

Грызняк сурово посмотрел на возницу. Тот сидел ни жив ни мёртв. Повозки впереди уже начали разъезжаться, но проезд ещё не освободился. Приходилось сидеть и ждать. Охо-хо!

— Рубануть бы тебя с оттягом, мочалыга заколдыжная, да душа не лежит меч твоей поганой кровью марать, — сказал вурдалак с чувством. Дыргаш ещё сильнее втянул голову в плечи. — Увижу тебя ещё раз — порешу в тот же миг... Вылезай, паря, пущай он убирается с глаз долой.

Стёпка спрыгнул вниз, и Дыргаш поспешно хлестнул вожжами. Нетрудно было догадаться, что в Летописный замок он больше ни ногой.

— Оплошал ты, Грызняк! — загудели вурдалаки, подходя. Их вдруг оказалось очень много, человек десять или даже больше, и Стёпка подивился тому, какие они все разные и как не похожи друг на друга. Хотя все — здоровенные, все с клыками, каждый лохмато-бородат и увешан оружием с головы до ног. — Подловил тебя боров жирный. С головою-то всё ли в порядке, не до конца проморозило?

— Ты глянь, Шкворчак, не признаёт он нас! Не пришлось бы гнать беднягу со службы!

— Да он всех нас пересидит, с этакой-то рожей!

Грызняк, ухмыляясь в усы, уворачивался от дружеских тычков, самый слабый из которых обычному человеку сокрушил бы рёбра.

Стёпку потянули за рукав. Он оглянулся — это был Купыря.

— Неладно получилось, — сказал он, отведя Стёпана в сторону, подальше от гогочущих стражников. — Благо, что я Грызняка успел предупредить. Да и гоблины подмогли, выезд перегородили. Уволокли бы тебя, и поминай каков ты был. Не зашибся?

— Нет, — спина у Стёпки слегка побаливала, но он не стал жаловаться. Подумаешь спина! Заживёт.

— Ну и славно! Про троллей не забыл ещё?

— Не забыл. Рыжий пасечник Неусвистайло.

— Верно. Смакла где?

— Он меня за воротами ждёт.

— А тебя за каким... сюда принесло?

— Так, — замялся Стёпка. — Вещь одну нужно было вернуть. А зачем Никарий хотел меня в мешок посадить? Это ему колдун приказал, да?

— Может, и колдун, — согласился Купыря. — Может, и приказал. Мне-то он о том поведать забыл. На глаза ты ему попался в недобрый час, вот он, думаю, и разглядел в тебе что-то для себя шибко приманчивое.

Повозки, грохоча, проезжали мимо. Стёпка хотел ещё спросить, но Купыря мягко подтолкнул его к выходу:

— Беги немедля к Смакле и в замок больше не возвращайся. У нас тут не один Никарий на подлости горазд. Уходи, пока колдун не спохватился. В тайге он до тебя не дотянется... Но ты всё одно поостерегись там, поостерегись.

Глава тринадцатая,

в которой появляются тролли, карлики и сомнительные попутчики

Уже за воротами Стёпка вспомнил, что не поблагодарил Грызняка за помощь. Отважный вурдалак, грудью вставший на его защиту, спас демона от ужасной участи, от чего-то такого, о чём даже и думать не хотелось. Зачем колдуну-оберегателю с дурной репутацией понадобился мальчишка из другого мира? Для каких таких колдовских нужд? Стёпка содрогнулся, ему представилось, что его хотели принести в жертву, что его кровью собирались оплатить какое-нибудь жуткое колдовское злодеяние, что из него собирались приготовить... ну, скажем, волшебный эликсир "сердце демона" или магический порошок "мозги семиклассника". Бр-р-р! Грызняк заслужил больше чем простую благодарность. И Купыря, и гоблины, и другие вурдалаки. Но возвращаться больше не хотелось. Один раз уже вернулся, и вон что из этого получилось. Оставалось надеяться, что его спасители всё понимают и не посчитают отрока Стеслава невоспитанным недорослем, не умеющим даже спасибо сказать.

— Шустрый какой племяш! — прохрипел Бранда, увидев проходящего мимо Стёпку. — Шмыг туда, шмыг сюда... Живчик, право слово! Скусный, поди... Дай разочек шейку куснуть!

Стёпка испуганно шарахнулся от него и едва не угодил под колёса выезжающей повозки. От одного гада еле убежал, а тут уже другой подстерегает. Кровожадный упырь был ему омерзителен. Ещё и лапы свои тянет...

— Поверил! Поверил! — Бранда довольно захлопал крыльями и пьяно засмеялся, показывая алый раздвоенный язычок и мелкие хищные зубки. Всё же удивительно было слышать, как это... существо разговаривает и смеётся совершенно по-человечески. — Не видать тебе удачи в дороге, Смакли... э-э-э... Стеславчик, помяни моё верное слово. Не видать!

— Почему? — Стёпка остановился, хотя сначала намеревался проскочить мимо упыря, не задерживаясь и вообще сделав вид, что с ним не знаком. Неужели Бранде известно что-то о предстоящем путешествии? Или — вдруг — о Ванесе? Почему бы и нет! В магическом мире даже такой отвратительный кровосос способен, наверное, предсказывать будущее.

— В зеркало ты запамятовал глянуть, вот почему! Когда возвращаешься с полпутя, непременно следует в зеркало глянуть. Примета такая наивернейшая, — Бранда ещё раз приложился к бутыли, опрокинул её, потряс, но из горлышка не вытекло ни одной капли.

— На меня эта примета не действует, — сказал Стёпка. Он был разочарован: предсказание отменяется.

— Отчего так? — удивился упырь. Его реденькие бровки потешно вздёрнулись, на хоботке собрались частые морщины.

— А я в зеркалах не отражаюсь.

— Вовсе? — на Стёпку уставились пьяные слезящиеся глазки бутылочного цвета.

— Вовсе.

— Да ты, никак, демон?

— Ага, — Стёпке было интересно, как Бранда отреагирует на демона, не испугается ли.

Упырь не испугался.

— Слышь, демон... Наколдуй мне по дружбе полную бутылочку, пока никто не видит. Чтобы мне ночью по лесу не шастать, — Бранда прижался к Стёпке и горячо зашептал в ухо, щекоча его своим небритым хоботком. — Я давеча крыло, поверишь ли, крепко зашиб. В притолоку влетел с пьяных глаз. Мне бутылочки на ночь и хватит... А иначе придётся кровушку сосать из невинных младенцев, — его голос сделался пугающе хриплым. — Ты будешь виновен, на тебя падёт грех несмываемый... Наколдуй бутыль, наколдуй!

— Да я не могу, — Стёпка осторожно попытался освободиться от цепких лап упыря. — Я же не чародей.

— Могёшь, могёшь. Мне то ведомо. Демоны — они ещё хлеще чародеев. Наколдуй сей же миг бутылочку!

Как отвязаться от пьяного урода? Не драться же с ним, в самом деле! А сам по себе он, сразу видно, не отстанет. Ну что за напасть на бедного демона — шагу ступить нельзя! Обязательно какой-нибудь гад или драться лезет или обниматься.

Бранда талдычил, как заведённый:

— Наколдуй, демон, бутылочку, сей же миг!

На них уже стали оглядываться. Стражник-вурдалак весело скалил жутковатую пасть; сплюнул через плечо проезжающий в повозке гоблин, и даже его гнедой конь покосился на упыря неодобрительно. Вот тебе и "никто не видит"!

— Наколдуй бутылочку!

— Ну хорошо, — сдался Стёпка. — Только колдовать я не буду. Всё равно ведь не умею. Я тебе, Бранда, без колдовства бутылочку сделаю.

Он скинул котомку и присел рядом с упырём. От Бранды пахло вином и немного псиной. Стёпка развязал котомку. Что там в ней хрустнуло, когда он Никария пнул? Дай бог, чтобы это были не бутылки с вином!

Бранда тоже сунул хоботок в котомку:

— Ишь, сколь добра себе натолкал! Запасливый ты демон, как я погляжу.

Стёпка с облегчением извлёк тёмную бутыль. Какое счастье, что она не разбилась!

— Забирай! От сердца, между прочим, отрываю.

— Вот спасибо так спасибо! — прослезился упырь. — Вот удружил так удружил!.. Давай я тебя, Стеславчик, расцелую троекратно за этакую сердечность и доброту!

Ещё чего не хватало! Стёпка отодрал от себя мягкие лапки расчувствовавшегося Бранды и припустил вниз по дороге. Прочь, прочь из этого замка!

— Садись, малец, подвезу, — предложил седоусый гоблин, когда Стёпка догнал последнюю повозку. — Чево ноги зря трудить.

И Стёпка сел. Можно и прокатиться, раз приглашают. А набегаться и ноги натрудить он ещё успеет, это ему уже и без предсказаний понятно было.

Повозка скатывалась с горы неспешно. Гоблин придерживал коня на крутых поворотах, колёса натужно поскрипывали. Стёпка смотрел на возносящийся в небо замок. Сколько всего случилось в его стенах менее чем за сутки! Одна встреча с Никарием чего стоит! И призраки ещё! И гномы! И победа над студиозусами! И Смиряна! И демон! В прежней жизни ему таких приключений надолго хватило бы, на целый месяц воспоминаний и кошмарных снов. А здесь — сидит себе как ни в чём не бывало, словно и не с ним всё это произошло. Отчего бы так? Сам ли он на удивление быстро привык к чудесам и волшебству или... Или страж подорожный оберегает хозяина от слишком сильных переживаний, чтобы крыша у отрока раньше времени не поехала?

* * *

Смакла успел дотопать до Предмостья. Он сидел, прислонившись к покосившемуся забору и вяло жевал сухую былинку. Рядом с ним лежал большой лохматый пёс неопределённой породы, которую вполне можно было бы назвать гоблинской. Просматривалось в его добродушной морде что-то неуловимо роднящее его со Смаклой.

Увидев спрыгнувшего с повозки Степана, младший слуга выплюнул былинку и поднялся с земли. Пёс шевельнул ушами и остался лежать.

— Вернул? — в голосе гоблина прозвучала слабая надежда на то, что Стёпка передумал и оставил заклятку себе.

— Знамо, вернул, — улыбнулся Стёпка. Вот и к нему приклеилось это местное словечко. — Видел бы ты его рожу! Он решил, что я опять буду его бить!

Сейчас, после победы на чародеем, Варварий с его дурацкой закляткой из бересты казался чем-то совсем мелким, невзрачным, не стоящим даже упоминания.

— Ты сильше всех! — не выдержал Смакла. — Ты мог у них всё отобрать! А ты...

— А что я? По-твоему, если ты самый сильный, то всех бить должен?

— Ежели кто супротив тебя, то должен! А как иначе? Коли ты не побьёшь, тебя измордуют. Оно так завсегда у нас. А в демонском мире неужто по-инакому живут?

— По-инакому, — запальчиво сказал Стёпка. — У нас самые сильные как раз меньше всего дерутся... — тут он вспомнил о спортсменах-борцах. — Нет, дерутся, конечно, но не по злобе, а так... На состязаниях, когда выясняют, кто сильнее.

— Энто не то, — отмахнулся гоблин. — Я про жисть тебе толкую. Кто сильше, у того и правда. И все его боятся.

— А я не хочу, чтобы меня все боялись, понятно!

— Как же ты тогда Ванесия своего из полона выручать думаешь?

— Умом и сообразительностью, — пошутил Стёпка. — Ум — это тоже сила.

— Не видать у тебя большого ума-то, — вздохнул Смакла. — Как я погляжу, бестолковый ты навовсе демон! И на кой ляд я тебя вызвал?

— А ты — бестолковый гоблин, — не остался в долгу Стёпка. — Клёвое у нас получается приключение, да? Два бестолковых спасателя спешат на помощь Ванесу, — он вспомнил дурацкое Ванькино упрямство и добавил. — Тоже бестолковому.

Смакла ничего не ответил, махнул только рукой и пошёл, не оглядываясь, вдоль забора.

А Стёпка ещё раз похвалил себя за то, что не рассказал гоблину о всех деньгах. Разве смог бы он спокойно спать, зная, что жадного до золота Смаклу терзают мысли о таком близком и легкодоступном богатстве? Впрочем, Стёпка тут же и устыдился. Может быть, он думает о гоблине слишком плохо, может быть, Смакла вовсе и не способен на подлости. Эх, был бы на месте младшего слуги верный друг Ванес, простой и понятный насквозь! Они бы тогда эти деньги без споров и сомнений поделили бы пополам — и все дела. И не тряслись бы после над каждым кедриком, потому что для друга ничего не жалко. А Смакла... Стёпка очень сильно сомневался, что сможет когда-нибудь назвать гоблина своим другом, что ему вообще захочется его так называть. Пока, если честно, ему этого нисколечко не хотелось. В общем, Стёпка был не в восторге от того, что судьба определила младшего слугу ему в попутчики. Наверное, Смакла тоже не был в восторге, что ему выпало тащиться к элль-фингам на пару с неправильным демоном Стеславом. Он же надеялся сокровища несметные себе отхватить, да хутор с погребом... Да силу немереную. Вот и отхватил.

Стёпка шагал вслед за надувшимся гоблином по Предмостью и с любопытством разглядывал теснящиеся по сторонам дороги дома. Когда он смотрел на них с дозорной башни, они казались игрушечными, сейчас он видел, что ничего игрушечного в них нет и в помине. Это были большие, крепкие дома, сложенные из огромных, потемневших от времени брёвен, с узкими прорезями-бойницами и с дверями такой толщины, что не всяким тараном проломишь. По всему было видно, что строилось Предмостье с явной оглядкой на возможное вражеское нашествие. За такими стенами и от лихих людей можно укрыться и продержаться, отстреливаясь, пока помощь из замка не подоспеет. А добрая половина строений, как успел заметить Стёпка, отведена была вовсе не для проживания: стояли тут и амбары, и кузницы, и конюшни.

— Щас подводу поищем, — буркнул Смакла. — Да ты поперёд меня, смотри, не суйся. Я сам о цене сговорюсь. А то ты, простодырый, последние деньги ни за что отдашь первому же встречному.

Стёпка спорить с ним не стал. Последнее слово в выборе транспорта всё равно останется за ним, что бы там гоблин ни говорил. Попадать в ловушку он больше не собирался. Если Купыря, которому Стёпка теперь верил безоглядно, сказал, что уезжать следует с троллем, значит, поедем с троллем и ни с кем другим. Осталось лишь этого тролля отыскать. Стёпка отчего-то был убеждён, что проблем с этим не будет. Домов здесь не так уж и много, главная улица, считай, всего одна и упирается она прямо в мост. Шагай себе, поглядывая по сторонам, — как-нибудь рыжего тролля да и высмотришь. Это вам не по замку с этажа на этаж бегать.

Впрочем, в Предмостье народу тоже было предостаточно. Разъезжали туда-сюда верховые, сновали похожие на купцов вурдалаки и суровые на вид тайгари-охотники, привычно не расстающиеся с луками и рогатинами. Крикливые гоблинши сплетничали на завалинках, азартно грызя калёные орешки, а дородные, но не менее крикливые вурдалачихи, приехамшие с мужьями из таёжной глубинки, укладывали в повозки купленные на торгу обновы. Много было вооружённых воинов, но в кольчугах ходили лишь стражники-вурдалаки и редкие здесь весичи с княжьим гербом на багряных плащах. От них Стёпка старался держаться подальше, а проходя мимо, отворачивался и прятал глаза. Ещё слишком свежа была в его памяти заварушка у ворот. Конечно, эти весичи могли и не знать о Стёпке, да скорее всего и не знали, но бережёного, как известно, бог бережёт.

У распахнутых настежь ворот амбара мальчишкам пришлось задержаться: дорога была плотно запружена повозками. Солнце припекало вовсю, и Стёпка вслед за Смаклой отошёл в тенёк, к амбарной стене. Хотелось поскорее очутиться в лесу, в его спасительной прохладе. Хотелось просто искупаться, окунуться в речку и сидеть в воде, пока не надоест.

Обнажённые по пояс мужики сгружали с повозок неподъёмные мешки с зерном и тяжеленные дубовые бочки.

— Закатывай! Закатывай, тебе говорят!.. Куды?! Подмогни там, Шлык, раздербанят ить бочку!

— Ходче, ходче, мужики! Как бы не припоздать!

— Наваливай ишшо, не скупись!

— Надломишься, Кирша, мешки-то не махонькие!

— Не такое дюжили. Наваливай!

— А ну уйди с дороги, псина! Ты глянь, мало не спотыкнулся о кобеля...

— Сколь там мешков осталося? Перечти!

— Сколь ни есть, всё сгружай. Отец-заклинатель уже оплатил.

— Старшой куды подевался, мужики? Чевой-то я ево не видю!

— В анбаре он, кажись...

— Отгоняй подводу, Галдень, отгоняй!

Грузчики, блестя взмокшими спинами, работали споро и привычно. Даже перешучиваться успевали. В пыльном сумраке амбара хмурый пожилой вурдалак вел учёт выгружаемого добра. И как ему там не жарко, в меховом зипуне? Впрочем, он же бочки не ворочает.

А потом Стёпка оглянулся и увидел троллей. Они стояли на другой стороне дороги и разговаривали с молодым весским дружинником. Два самых настоящих, самых взаправдашних тролля. И они были совсем не такими, какими Стёпка их себе представлял. Он ожидал увидеть покрытых чешуёй гориллоподобных великанов, угрюмых, с огромными носами, большими животами и руками до земли. Он даже несколько побаивался того момента, когда должен будет к такому троллю подойти и проситься к нему в повозку, к такому страшному.

А оказалось — ничего подобного!

Тролли, само собой, рост имели внушительный — раза в полтора выше обычного человека, но на великанов всё же не тянули. Просто здоровенные мужики, усатые, лохматые, широченные в плечах и похожие, словно братья. Но животы у них, правду сказать, Стёпкиных ожиданий не обманули, замечательные были животы. Тролли стояли довольно далеко, и особых подробностей в их облике Стёпка разглядеть не мог, заметил только, что ни один из них не был рыжим. Пойти, что ли, спросить, не знают ли они, где пасечник Неусвистайло?

Смакла потянул его за собой:

— Пошли. Куды рот разинул?

— Погоди, — отмахнулся Стёпка.

— Нечего тут годить. Глянь, чего твориться! Колготня экая! Все разъезжаются: и купцы и охотники. Как бы нам не припоздать... Ну, чего ты там углядел?

— Мне с троллями надо переговорить.

Смакла скривился, словно ему на язык попало что-то невыносимо кислое:

— Да на кой они тебе сдались, эти затрясинники?

— Дело у меня к ним есть, — Стёпка из предосторожности не хотел пока говорить гоблину о пасечнике.

— Охотники без нас уедут. Нам бы к ним напроситься — дорого не возьмут.

— Пусть едут.

— А купцы?..

— И купцы пусть уезжают. Успеем мы, Смакла, успеем. Это я тебе точно говорю. Вот только троллей спрошу кое о чём.

Перейти через дорогу было не просто. Нескончаемой чередой тянулись повозки, потом вдруг наехали всадники, и пришлось вновь отступить к амбару. Стёпка терпеливо ждал, поглядывая, не собираются ли тролли уходить. Смакла топтался рядом, беззвучно шевелил губами, ругался, наверное. А Стёпка вдруг опять вспомнил, что у него есть страж! Магический талисман, который — стоит лишь захотеть — всё подскажет и во всём поможет. Прижав ладонью к сердцу бронзовую пластину, он прикрыл глаза... И с минуту так стоял или даже больше. Страж не отзывался, висел бесполезной тяжестью на шее и молчал, как партизан на допросе. Что ж, чуда почему-то и на этот раз не произошло, придётся идти к троллям. Надо думать, страж, он только страж и есть. А не указатель никакой и не приспособление для поиска чего бы то ни было. Третий раз попробовал и в третий раз не получилось. Жаль.

Мужичонка неприметной наружности, вертевшийся уже довольно долго неподалёку, подшмыгнул поближе и поклонился в пояс, сдёрнув с плешивой головы драный засаленный малахай.

— Молодые господа, любопытствую, не подводу ли попутную того самого... ищ-щат? — спросил он, угодливо улыбаясь и глядя на Стёпку, безошибочно угадав в нём старшего.

— Нет, — сразу ответил Стёпка. Мужичонка не понравился ему с первого взгляда. Он был удивительно похож на Толяна-алкаша, который жил в соседнем доме и от которого Стёпка старался держаться подальше, поскольку личностью Толян был на редкость мерзкой. — Мы ничего не ищем.

Глаза у мужичонки были нехорошие, суетливые, притворные, и пахло от него, как от побирающегося на помойке бомжа. С таким не то что ехать куда-то в одной повозке, стоять рядом и то противно.

Смакла на такие мелочи внимания не обращал.

— Ага, — глупо обрадовался он из-за Стёпкиной спины. — Знамо, подводу ищем.

Мужичонка довольно хлопнул себя малахаем по колену:

— Могём со всем нашим уважением подвезть. Места много, уся подвода, потому один я и без товару. Распродал, значить... А с господами студиозусами и мне весельше будет путя коротать, — он подмигнул, хихикнув. — Потому как весельше, понимашь, с умными людями в дороге-то перемогаться.

— Сколь возьмёшь? — практичный Смакла сразу взял быка за рога.

— А недорого возьму, — ощерился редкозубым ртом мужичонка. — Полкедрика, значить, за двоих, — он цепко осмотрел мальчишек с головы до ног, задержался взглядом на полных котомках. — Харчи, понятно, вашенские, а лошадь, она, конешно, моённая.

— Сговорились, — поспешно согласился Смакла.

Стёпка сердито и очень чувствительно пихнул его локтем под рёбра. Не нравился ему этот очень уж вовремя вынырнувший попутчик в заляпаных засохшим навозом сапогах. И, главное, он ведь даже не поинтересовался, куда они едут, как будто заранее всё о них знал или как будто ему было всё равно. Неспроста Купыря предупреждал: "даже если ОЧЕНЬ звать будут".

— Нет, — сказал Стёпка твёрдо, не обращая внимания на озлившегося гоблина. — Мы никуда не едем. У нас ещё дела есть важные... В Предмостье. Не едем мы.

— Дык я ить и не спешу! — всплеснул руками мужичонка. — Куды мне, порожнему, торопиться! Подожду хоть до темна. По прохладце-то и ехать легше. В самый раз за пятидень до переправы и дотелепаем.

У Стёпки на душе стало совсем скверно. Так и есть, всё о нас знает. Никарий тоже всё знал. Как же от него отвязаться, чтобы он за нами не проследил? Смакла ещё, обормот, под ногами путается. Надо было всё же сразу ему рассказать...

— А нам и не нужна переправа, — он решил врать до конца. — Мы совсем в другую сторону едем. Пошли, Смакла!

Он решительно потянул упирающегося гоблина в сторону. Мужичонка уже не улыбался. Он, как видно, не ожидал отказа и потому растерялся. Помявшись, он не очень уверенно крикнул им вслед:

— Ежели вы в Растопье, дык я и туды могу! Крюк невеликий, ежели что. Мне ить спешить нонче некуда!

Стёпка, не слушая его, волок Смаклу до тех пор, пока они не затерялись в шумной толчее. Мужичонка, к счастью, преследовать их не стал.

— Почто ты ему сбрехал? — кипел гоблин. — Полкедрика за двоих — дешевле ты не сговоришься!

— При чём здесь твои несчастные кедрики! — взорвался Стёпка. — Ты разве не понял, что это ловушка! Он же нас нарочно заманивал, лишь бы мы с ним поехали. А потом ночью — раз! — и поминай как звали!

Смакла вытаращил глаза:

— Ты, Стеслав, головой не повредился ли? На кой мы ему сдалися?

— А откуда он узнал, что мы к переправе едем? — спросил Стёпка.

Смакла пожал плечами:

— Да тут, почитай, кажный к переправе едет. Самая короткая дорога.

— Дорога у них короткая! — передразнил Стёпка. — А почему он тогда даже в какое-то Растопье с нами хотел ехать?

— Деньги ему, верно, надобны, — не очень уверенно предположил Смакла.

— Тоже мне, таксист какой нашёлся! В общем, с ним не поедем, понял! Хочешь верь, хочешь не верь, но меня надёжные люди предупреждали, чтобы мы были настороже и к таким вот не садились.

— Кто припреждал?

— Кто надо.

Смаклу аж затрясло:

— Купыря, иначе некому! Со свету меня извести замыслил!

— А хотя бы и он, — не стал отрицать Стёпка. — И не мешай мне, Смакла, я с троллями пойду поговорю.

Сказать, однако, было легче, чем сделать. Пока Стёпка отбивался от назойливого попутчика, пока спорил со Смаклой, тролли куда-то пропали. Ушли в неизвестном направлении. Не видно их было ни на той стороне дороги ни на этой. Свернули, наверное, в ближайший переулок.

Но тут внезапно упёрся Смакла:

— Не пойду я к энтим глухтырям! Нету на то моей воли! Тебе коли втемяшилось, ты и иди. А я тут дождуся... на крылечке. Обожду тебя.

Стёпка махнул рукой, не стал спорить. С этим упрямым гоблином каши точно не сваришь. Пусть себе сидит, дожидается. Кто его знает, может, у гоблинов с троллями вражда застарелая или ещё там чего.

Как он и думал, тролли свернули в переулок. Весич шагал рядом с ними и что-то рассказывал, размахивая руками. Тролли раскатисто похохатывали. Стёпка припустил следом, но обгонять весёлую троицу не торопился. Его смущал весич. Мало ли, вдруг и он тоже состоит на службе у княжьего колдуна-оберегателя. Нет, надо поговорить с троллями так, чтобы весич не слышал, кем интересуется незнакомый отрок. Подсказал бы ещё кто-нибудь, каким образом такую оказию устроить.

Стёпка прибавил шагу, не зная, на что решиться. Тролли вдруг остановились.

— А что, ясновельможные паны, не пропустить ли нам по чарочке на дорогу? — предложил весич. Голос у него был молодой и звонкий. — Когда ещё выпадет такой случай. Что скажете?

— От такого предложения грех отказываться, — прогудел один из троллей.

— И одной чарочки, пожалуй, маловато будет, — усмехнулся второй. — Лишь бы не перепить, а то нас батько в подводу не посадит, бегом заставит бежать до самой Драконьей пади.

— За то, что выпивали без спросу? — не поверил весич. Стёпке тоже трудно было представить, что такие здоровенные мужики, взрослые и уже почти седые, могут бояться своего отца.

— За то, что выпивали без него! — захохотали тролли в две глотки.

— Тогда, может, позовём...

— Не стоит, — отмахнулись тролли. — Он занят шибко. Да ведь и мы всего по чарочке...

— Ну, какие у ясновельможных панов чарочки, мне очень даже хорошо известно, — засмеялся весич. — В иной и утонуть можно.

И когда Стёпка, собравшись наконец с духом, решился заявить о своём присутствии деликатным покашливанием, тролли и весич взошли на крыльцо соседнего дома и скрылись один за другим в дымном и шумном сумраке. Стёпка за ними, разумеется, не пошёл. Потому что они скрылись в заведении, которое обычно называют питейным. Это был трактир, кабак, шинок или, может, быть, корчма. Там внутри громко спорили, хрипло смеялись, стучали кружками по столам, валялись в беспамятстве на заплёванном полу и заунывно тянули пьяными голосами что-то очень немузыкальное. Таким отрокам, как Степан, там делать было нечего.

Он потоптался у крыльца, потрогал стража — бесполезно! — дёрнулся было войти, но вывалившийся ему навстречу пьяный в дым всклокоченный и расхристанный вурдалак в одном сапоге заставил его от этой мысли окончательно отказаться. Нет, туда лучше не входить. Да и как в таком гвалте объяснишь троллям, что тебе нужно? И станут ли они там тебя слушать? Заставят ещё, чего доброго, пить с ними какое-нибудь вонючее пиво. Бр-р-р! Стёпку даже передёрнуло от отвращения.

Из дверей заведения струился во все стороны противный сивушный дух. Стёпка проводил взглядом пошатывающегося вурдалака и решил подождать. Долго ли можно пить одну чарку, пусть даже и тролличью? Ну не два же часа в самом-то деле!

Стоять перед входом было неловко и он отошёл в сторонку, туда, где зеленел меж высоких заборов небольшой садик. Отошёл и увидел там пасечника.

Тролль Неусвистайло сидел под навесом и дремал с самым безмятежным видом, свесив на грудь голову и сложив на необъятном животе грубые натруженные руки. Ему не мешали крики и хохот, его не касалась всеобщая суета и спешка, ему не в тягость была удушливая жара. Он отдыхал от трудов праведных... или просто отсыпался после доброй попойки. У него была буйная шевелюра непередаваемого рыжего цвета, столь же рыжие вислые усы и встрёпанная огненная борода.

Ни одна живая душа не посмела бы усомниться в том, что тролль принадлежит к славному и несколько даже таинственному для непосвящённых ордену пчеловодов. Вокруг его пламенеющей головы с неустанным гудением вились пчёлы. Их было много и они были очень большие, под стать хозяину. Они ползали по его лицу, по одежде, по рукам, забирались за пазуху, взлетали, уносились вдаль, возвращались и вновь принимались ползать по лицу и рукам. Тролль не обращал на них внимания, он словно бы совсем их не замечал и был похож на огромный оранжевый цветок, с которого трудолюбивые пчёлы собирают нектар.

Стёпка не успел ещё приблизиться к пасечнику, а пчёлы уже почуяли в нём угрозу. Две из них сорвались с бороды тролля и с пугающим гудением закружились над Стёпкиной головой. Они были не просто большие, они были огромные и очень злые, только что зубами не щёлкали. Стёпка замер на месте. Пчёл он всегда боялся, а эти были страшны вдвойне.

Рассмотрев и обнюхав Стёпку как следует со всех сторон и убедившись, что он не представляет никакой опасности, пчёлы, словно верные сторожевые псы вернулись к хозяину. Стёпка перевёл дух и вдруг обнаружил, что тролль уже не дремлет, а внимательно смотрит на него одним глазом.

Степан, помешкав, неловко поклонился. Тролль в ответ лениво крутнул большими пальцами.

— День добрый, — сказал Стёпка, вспомнив очень кстати виденный им когда-то польский фильм, там поляки всегда так говорили. — Меня Стеславом зовут. Меня Купыря прислал к ва... к ясновельможному пану...

В глазах у тролля блеснула искорка интереса. Тролль чуть заметно кивнул, признавая своё знакомство с Купырей.

— Нам... Э-э-э... Мне и одному моему спутнику... гоблину... нужно добраться до переправы. Очень нужно. А Купыря сказал, что вы можете...

— Добре, — прервал его тролль. Голос у него был густой и сочный, как застоявшийся мёд. — Повозка моя у моста стоит, по правую руку. Ждать не буду, коли припоздать вздумаете. Сразу после пятизвона и выезжаем.

Сказал и снова закрыл глаза, как будто и не было никакого разговора. Стёпка постоял ещё немного, глядя на неустанную суету пчёл, потом развернулся и с лёгким сердцем отправился к Смакле.

* * *

Гоблина на крылечке не было. И вообще нигде поблизости не было. Не дождался Смакла демона, усвистал куда-то в неизвестном направлении.

Повозок на дороге стало заметно меньше, народу тоже поубавилось. Разошлись весёлые грузчики; пожилой вурдалак закрывал скрипучие двери амбара, бренчал замками и засовами.

Смакла мог быть где угодно. Поразмыслив, Стёпка решил для начала дойти до моста: не иначе младший слуга надумал самостоятельно договориться с охотниками или с купцами. С него станется, он упрямый.

Взявшись обеими руками за ремни уже изрядно поднадоевшей котомки, Стёпка топал вниз по улице и вертел головой, словно турист в незнакомом городе. Каждый встречный здесь заслуживал самого пристального внимания, будь то гоблин с охотничьим луком, вурдалачиха с полной корзиной белья или тайгари-хуторяне в кожаных доспехах и с тяжёлыми арбалетами за спиной. Но Стёпка уже ко всему этому немного привык, присмотрелся, научился не удивляться и не таращиться в радостном изумлении на клыки, лица и не слишком человеческие фигуры. Даже тролли — на что необычные создания — и те не так чтобы уж очень его поразили. Ну, тролли и тролли, чего такого? Вот если бы на драконе кто-нибудь сейчас пролетел... Но драконов по-прежнему упорно не наблюдалось.

Чья-то рука требовательно дёрнула Стёпку за штанину. Он оглянулся: нет, это был не Смакла. Очень маленький человечек пугающего обличья, безжалостно скособоченный, с непомерно большой головой и короткими ногами смотрел на него снизу вверх. Одет он был в синий выцветший кафтан с длинными засаленными рукавами и серые мешковатые порты. Его кривые ноги, босые и чёрные от грязи, нетерпеливо приплясывали, загребая дорожную пыль.

Карлик схватил Стёпку за руку сильными пальцами и зачастил, зыркая по сторонам злыми бусинками чёрных глаз:

— Эвон ты где, господина студиозус, эвон где я тебя находил, поклон до земли всем моим предкам! Долго искал, никак найти не мог, а ты сама ко мне нашёл. Пошли-шагай за мной, отведу куда надобно.

— Ты кто? — спросил Стёпка, испуганно отдёргивая руку.

Карлик сморщил и без того морщинистое лицо и растянул в жутковатой улыбке поразительно зубастый рот:

— Господина прещедрый Смакла-арга мою отправила. Сказала, отыщи Стеслава-аргу, приведи скорее сюды.

— Куды?.. Э-э-э... Куда? Где он?

— Тут недалече ждёт. Рядышком вовсе.

— Ну, пошли, — не очень охотно согласился Стёпка, подумав, что Смакла поддался на уговоры очередного подозрительного попутчика и уже согласился ехать в чьей-нибудь повозке. Да и этот страшненький карлик-арга у Стёпки доверия не вызывал. Дорожный страж, правда, помалкивал, но пуганый Стёпка теперь чуть ли не в каждом встречном готов был видеть коварного недоброжелателя.

— Вот и ладненько! — возликовал карлик. — Ить я в миг доведу... А мне господина Смакла-арга за энто денежку хорошую подарил, — он похлопал себя по щеке, словно денежка была спрятана там. А может, и была.

— С чего это он так расщедрился? — удивился Стёпка, стараясь не отставать от быстро ковыляющего карлика. Не похоже было на скуповатого гоблина так разбрасываться деньгами.

Карлик свернул в узкий, совершенно безлюдный проход между двумя амбарами. Замшелые бревенчатые стены почти смыкались над головой; несколько больших крыс проводили Стёпку внимательными нехорошими взглядами, даже не подумав спрятаться. Карлик, не оглядываясь, катился вперёд.

— А оне братца свово родного встренули на торгу. Вишь, как оно в жизни быват! Два лета, почитай, не виделись, а тут — нос к носу... Вот радость-то им экая!

Ну вот! Только братца ещё и не хватало для полного комплекта! Помешать-то он, конечно, не помешает, но... Разговоры там всякие, расспросы, воспоминания, то да сё... Много времени занять может. А задерживаться никак нельзя. Пасечник ждать не будет.

Сразу за амбарами стояли низенькие дряхлые постройки, с провалившимися крышами, кособокие, унылые и на первый взгляд совершенно необитаемые. Казалось, жильцы покинули их давно и навсегда. Карлик шустро взбежал на полусгнившее крыльцо, толкнул щелястую расслабленную дверь и отступил в сторону, угодливо склонив на плечо тяжёлую голову.

— Туточки оне оба беседовают. А мне по убогой наружности моённой несподручно ихому разговору мешать. Проходите, господина студиозус, в горницу. Милости прошу.

Стёпка замешкался, не решаясь входить в эту полуживую развалюху. Неужели этот карлик здесь обитает? И зачем, скажите, пожалуйста, Смакла со своим некстати подвернувшимся братом притащился в такое неприятное место?

— Милости прошу, — повторил карлик и рукой этак приглашающе повёл, словно не халупа убогая была перед Стёпкой, а хоромы боярские. — Заходьте, господина студиозус, заходьте. А ежели и у вас денежка хорошая в карманце завалялась, то я ить от неё не откажуся.

— Обойдёшься, — сказал Стёпка и перешагнул порог. В тесных сенях стояла на лавке пустая, затянутая паутиной кадушка; на закопченных стенах висели покрытые столетней пылью связки давным-давно засохших трав. Всё это было более чем подозрительно, и Стёпка, терзаемый сомнениями, непременно повернул бы назад, если бы не услышал доносящийся из горницы весёлый голос Смаклы. Гоблин, видимо, и в самом деле радовался нежданной встрече с братом.

Думая только о том, каким образом ему уговорить Смаклу не задерживаться, Стёпка отворил дверь. Он успел увидеть мутное оконце, край грубо сколоченного стола и ноги лежащего на полу человека. Что-то тяжёлое и очень твёрдое ударило его сзади по голове, в глаза ослепляюще брызнуло синим, и он повалился на грязный пол, не успев понять, что торчащие из-под стола ноги принадлежат младшему слуге.

Глава четырнадцатая,

в которой демон попадает в плен и едва не погибает во цвете лет

Ударили Стёпку от всей души, но со знанием дела, и голову, вроде бы, не проломили. Во всяком случае, когда он пришёл в себя, голова у него была на месте, всё соображала и помнила. Хотя и с трудом.

Он лежал на полу лицом вниз и ему было до того плохо, что хоть бери и сразу помирай. Ни о каком сопротивлении даже и речи быть не могло. Падая, он подвернул руку и оцарапал подбородок; на губах и на языке была грязь, где-то на затылке тупо пульсировала ссадина. Стёпка вспомнил морщинистую ухмыляющуюся физиономию подлого карлика и беззвучно застонал. Нет, ну надо же было так глупо попасться! Кому поверил?!

А ненавистные враги, коварно заманившие его в ловушку, времени даром не теряли и споро делали своё чёрное дело. Они взяли Стёпку за руки и за ноги, перевернули, подняли, перенесли куда-то, пыхтя и невнятно бормоча сквозь зубы, а затем небрежно швырнули на широкую деревянную лавку. Стёпка больно стукнулся спиной и опять затылком и лишь тогда сообразил, что на его плечах нет котомки. Успели уже, значит, стащить. Потом чьи-то ловкие руки сноровисто обшарили его с ног до головы, нащупали на шее ремешок стража и сдёрнули его с удручающей бесцеремонностью. Даже если бы Стёпка и захотел, он не смог бы помешать. В карманах джинсов лежали тюбик с клеем и ножичек, но руки почему-то их не нашли. Или просто не сочли нужным извлекать на свет эти обычные мальчишеские безделушки, о которых и сам Стёпка сейчас не помнил.

— Глянь, хозяин, что на шее у него висело, — сказал карлик. Стёпка узнал его голос, и — вот удивительно! — слова этот подлец уже не коверкал.

— Подай мне! — приказал кто-то низким, неприятно вибрирующим голосом. — О-о-о!.. Какие, однако, богатые отроки здесь по улицам ходят. В Этиматахье не у каждого оркимага такой конхобулл имеется. Впрочем, вряд ли он умеет его пробуждать. Твоё счастье, Дотто, что на этот раз настоящий мальчишка попался, а не какой-то паршивый гоблин... Ты уверен, что его не хватятся?

— Ни одна живая душа. Они недавно из замка, искали подводу до Проторской переправы.

— Нашли?

— Не успели. Так что, ежели кто и хватится, решит, что они уехали либо с охотниками, либо с купцами кряжгородскими. Поди их после отыщи. Уехали да и сгинули.

— Твоими бы устами, Дотто... Непростой это отрок, не иначе, наследничек князька удельного.

— Куды ему до наследника! Княжьи чада без дядек и слуг ныне и за ворота не выезжают. А этот по Предмостью ровно холоп...

— Холопы в зачарованной одежде ходить не будут. Расколдовать бы его да посмотреть, каков он на обычный взгляд.

— Дело зараз понятное и объяснимое. Прикупил в замке заклинание либо из любопытства либо по наказу отцовому...

— А конхобулл у него откуда?

— То мне не ведомо. Я человек маленький, в колдовские дела не суюсь.

— Человек, — презрительно сказал незнакомец. — И ты ещё смеешь называть себя человеком... Смотри у меня! Никто не должен даже заподозрить! Это тебе не в Усть-Лишае вурдалачкам клыки заговаривать, здешним магам палец в рот не клади. Так зачаруют — до конца дней своих не опамятуешь... Вот зачем ты его кистенём своим стукнул? Ему бы и заклинания хватило.

— Для верности. Очень мне его глаза не понравились. Шибко мутные.

— А то ты сам у меня не мутный. Ну-ка, принеси мою торбу да гоблина связать не забудь. Мне ещё с Шервельдом расплачиваться. Ему разницы нет, чью кровь пить.

У Стёпки от ужаса смертельно захолодело в груди. Куда он попал? Кто эти люди? И люди ли они? Что им нужно?.. Впрочем, на последний вопрос он уже получил исчёрпывающий ответ. Неужели из меня тоже будут высасывать кровь?! И из Смаклы?.. Да нет, не может такого быть! Не бывает такого! Это слишком страшно!

Он попробовал шевельнуть рукой — пальцы не слушались.

— Опомнился, — простонал близкий голос. — Крепкий отрок, свежая кровь. Свежая и горячая.

Стёпка с трудом открыл глаза и сначала ничего не увидел. Вокруг была кромешная непроглядная темнота... Или он ослеп от удара? Он читал где-то, что так бывает. Повернуть голову не было никаких сил. Затылок болел, тело казалось чужим. Когда глаза немного привыкли к темноте, он различил над собой бледное пятно — это было лицо одного из его пленителей, но Стёпка, сколько ни вглядывался, не мог понять, человек это или, не дай бог, вампир какой-нибудь ольховый или, скажем, тополино-осиновый.

Скрипнули половицы, зашуршала одежда, и обладатель бледного лица отошёл в сторону. А рядом со Стёпкой вдруг обрисовалась в воздухе светящаяся призрачная фигура, очерченная по контуру тусклым багровым огнём. Стёпка узнал её с первого взгляда. Это был тот однорогий призрачный рыцарь, которого они со Смаклой встретили в подземельях замка. "Надеюс-сь, наши пути больше не пересекутся". Вот и пересеклись. Напрасно надеялся милорд.

Багровый рыцарь сложил руки на груди и приосанился. Он был высок и внушителен и держался по-королевски, но его плащ зиял прорехами, шлем был помят и однорог, в доспехах недоставало многих деталей, а на ногах, кажется, вообще не было обуви.

— Отыскали? — глухо спросил хозяин карлика.

Призрачный король-голодранец величественно покачал однорогим шлемом. По изорванному плащу часто скатывались вниз мерцающие алые искры.

— Плохо, — в голосе бледнолицего человека (теперь Стёпка ясно увидел, что это человек) не было ни огорчения ни угрозы. — Очень плохо, Шервельд. Оно должно быть там. Я наверняка знаю... Да хорошо ли вы искали?

Призрак не сказал ни слова, но так расправил плечи, что стало ясно: он предельно оскорблён.

— Неужели опередили? — спросил сам у себя бледнолицый. — Неужели не только мне видение было? Поверить не могу... Э-э-э... Ну что ж, Шервельд, вы своё дело сделали, и вы мне больше не нужны. Отпускаю вас.

— Ты ещё не рассчитался с нами, милорд С'Турр, — голос у призрака был глухой и какой-то шершавый, казалось, рыцарь чего-то боится.

С'Турр небрежно отмахнулся:

— Я свои обещания выполняю всегда. В соседней комнате лежит отрок — он ваш. Это моя плата.

Шервельд ищуще повёл шлемом, вдохнул, как бы принюхиваясь, закашлялся и возмущённо возопил:

— Гоблин! Не человек! Проклятая кровь! Мы так не договаривались, милорд С'Турр!

— Довольно с вас будет и гоблина! Вы не смогли отыскать письмо, я не нашёл человека!

— В том нет нашей вины!

— Неважно! Кровь молоденького гоблина ничем не хуже весской или тайгарской. Можешь мне поверить. И не напоминай мне о проклятии Великого Орка! Сколько веков прошло... Уверяю тебя, ещё ни один развоплощённый не пожалел. Уж я-то знаю.

— И всё же, милорд С'Турр... — упрямо заскрипел Шервельд.

— Не хочешь ли ты сказать, что готов расторгнуть наш договор? -вкрадчиво спросил С'Турр.

— Н-нет, — помедлив, выдавил рыцарь. — Пока ещё нет.

— В таком случае — гоблин ваш. Пируйте, наслаждайтесь. За пергаменты вы получили ребёнка, и это было справедливо. Письма вы не нашли, но я плачу гоблином. И это более чем справедливо. Разве не так?

— Отдай нам отрока! — простонал призрак, и от звенящей в его голосе кровожадной тоски у Стёпки зашевелились на голове волосы.

— Отрок нужен мне! Весь! Когда я с ним закончу, вам не останется ничего, Шервельд! Ни единой капельки, можешь мне поверить! А теперь уходи!

Разочарованный призрак ещё секунду помялся, затем нехотя угас.

Стёпка с трудом сглотнул застрявший в горле комок страха. Вот это влип! Бежать, спасаться пока не поздно! Он попытался привстать и тотчас обнаружил, что карлик уже успел вернуться. Предвосхитив Стёпкино движение, он схватил его за руки, завёл их под лавку и крепко связал там жёсткой и колючей верёвкой. Теперь пленник не мог уже ни сесть ни встать. А карлик, закончив с руками, то же самое проделал и с ногами, чтобы жертва не вздумала лягаться. Позвать на помощь — кого? — или хотя бы просто закричать Стёпка тоже не мог, потому что карлик затолкал ему в рот тряпку, такую засаленную и вонючую, что желудок сразу подкатился к самому горлу и вырваться ему наружу мешало только эта самая тряпка.

Всё это было настолько серьёзно и страшно, что Степан на несколько минут потерял способность здраво размышлять. Панический ужас завладел его сознанием, сдавил холодным обручем грудь, лишив лёгкие воздуха, свёл в бессильной судороге мышцы. О, как ему хотелось, избавившись разом от тугих пут, убежать из этого жуткого места, от этих страшных людей!.. Но, связанный и обессиленный, он мог лишь безмолвно таращить испуганные глаза на приближающуюся к нему тёмную фигуру с отвратительно бледным лицом. Несмотря на отсутствие каких-либо светильников Стёпка отчётливо видел это лицо, разделённое ухмыляющимся ртом на две неравные части.

С'Турр оказался человеком поразительно неприятной (что не удивительно) наружности, хотя на первый взгляд он имел вполне заурядную физиономию. Но все черты его узкого лица, его тонкий хрящеватый нос, близко посаженные прозрачные глаза и большой рот с бескровными губами, соединяясь в одно целое, производили на редкость отталкивающее впечатление. И ещё эта мертвенная, мучнистая бледность, этот вибрирующий хриплый голос с придыханиями.

Стёпку колотила крупная дрожь, он не мог поверить, что это конец, что вот сейчас его станут убивать, и убьют, и уже ничего никогда больше не будет. А ведь жизнь так хорошо начиналась... "Гады! Гады! Не хочу!!!"

— И всё же нечто меня смущает, — С'Турр, похоже, имел привычку разговаривать сам с собой. — Что-то с этим отроком не так... Что-то в нём непонятное угадывается. Кабы времени побольше, кабы не в этой халупе... Нет, не сумею, не разгляжу. Вот тут и пожалеешь, что высшей магии не обучался. А без основ здесь делать нечего... Но, однако, какой соблазн, какой мучительный выбор! Этакое сокровище монстру скармливать... Проклятый Дотто, кого ты мне привёл?!

Карлик шмыгнул носом, забормотал виновато:

— Кто подвернулся, хозяин, того и привёл. По мне — отрок ничем не примечательный. И чево вы в нём углядели, мне не ведомо!

— Куда тебе, убогому. Ладно, чего уж там. Время поджимает. Приступим, пожалуй. Ох, и буду же я потом жалеть, ох, и буду!

С'Турр протянул правую руку, и его ладонь нависла над лицом жертвы. Ладонь пахла чем-то горьким. Это был запах смерти.

Стёпка отклонил голову, задёргался, замычал... Бесполезно. Проклятый Дотто дело своё знал хорошо и узлы затянул на совесть.

Рука медленно сжалась в кулак, и в ней появился нож с коротким сильно изогнутым лезвием. Он был похож на птичий коготь. И целился этот коготь точнёхонько в Стёпкино горло. С'Турр опустил руку. Степан зажмурился, но нож лишь слегка царапнул шею.

— Свежайший образец, — провибрировало над ним. — Так и сочится. Славный отрок. Породистый. Прикрой-ка дверь поплотнее. Я начинаю.

Вот теперь — точно конец, подумал Стёпка. И ему вдруг стало всё равно. Он даже дёргаться прекратил. Чёрт с вами со всеми. Режьте, убивайте, всех всё равно не перебьёте... Но С'Турр вместо того, чтобы вонзать в него нож, отвернулся и щёлкнул пальцами. На столе загорелась свеча, и в короткой вспышке пламени Стёпка успел разглядеть резко очерченный профиль злодея. Потом пламя — не погасло, нет — превратилось в трепещущий, густо чадящий язычок мрака. В комнате стало ещё темнее, потому что чёрное пламя испускало не свет, а густую тьму. Струйка жирной копоти всплывала к потолку и собиралась под ним в клубящееся непроглядное облако. И Стёпка его очень ясно видел, и ещё яснее понимал, что ничего хорошего ему это облако не сулит.

Умирать не хотелось. Умирать было страшно. Тошнота подкатывала под горло, в животе завязался тугой узел. Ну неужели совсем ничего нельзя сделать? А как же страж, где же его помощь и защита? Проклятая медяшка, позволила ему так бездарно попасться, а сама валяется где-то на столе, бессильная и бесполезная! Ненадолго же её хватило.

— Кого призвать, Дотто? — очень буднично спросил С'Турр. — Кикимора или нетопыря?

— Нетопыря, — без промедления отозвался сидящий рядом со Стёпкой карлик. — Кикимора охотники могут подстрелить, драконы опять же с ними не в ладах, с кикиморами-то... А нетопырь — кому он, вонючий, надобен?

— Хорошо, пусть будет нетопырь, — согласился С'Турр.

Он не произносил заклинаний и не размахивал руками, он просто стоял и смотрел на чёрное облако. И оно, подчиняясь его безмолвному приказу, стало менять свои очертания, заклубилось, потекло в стороны, ожило. Прошло несколько минут, и над свечой зависла большая летучая мышь с приплюснутой головой и широко распростёртыми крыльями. Свеча усиленно чадила, и нетопырь, жадно впитывая копоть, наполнялся чернотой, разбухал, обретал плоть.

Карлик Дотто шумно дышал, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Казалось, его пугает свершающееся чародейство. Что уж говорить о Стёпке, который не ждал от проявляющейся твари ничего хорошего.

Нетопырь хищно повёл головой и, увидев связанного пленника, зашипел требовательно и зло:

— Мой! Мой! Мо-ой!

— Замолчи! — оборвал его С'Турр. — Твоё время ещё не пришло. Сначала тебе придётся выслушать меня. Я собираюсь отправить с тобой послание магистру и, клянусь тремя башнями Горгулена, я его отправлю.

— Дай! Дай! Да-ай! — заскулила мышь, но уже тише и не столь уверенно. — Да-а-ай!

С'Турр вдруг хлопнул в ладоши — нетопырь содрогнулся всем телом, и Стёпка тоже вздрогнул.

— Слушай и запоминай, — заговорил С'Турр властным завораживающим голосом. — Все запоминай, слово в слово, иначе развоплощение твоё будет ужасным и мучительным, — он помедлил, собираясь с мыслями, и затем принялся диктовать на неизвестном Степану языке своё послание неведомому магистру. Слова были какие-то рубленные, лающие, неприятные, с частыми удвоенными гласными, и Стёпка, невольно прислушиваясь, сумел разобрать только "оркло-от", "Серафиэн" (тут он опять вздрогнул) и несколько раз совершенно отчётливо — "склодома-ас".

Закончив диктовать, С'Турр требовательно спросил:

— Всё запомнил?

Нетопырь нервно трепыхнулся и часто-часто закивал.

— Продиктуешь всё это лично магистру и скажешь, что я в любом случае доведу дело до конца. Письмо ещё в замке и я обещаю, что оно от нас не уйдёт. Я добуду его, добуду! — С'Турр сгорбился и махнул рукой. — Всё, забирай отрока, он твой. Крови в нём много, до Горгулена за глаза хватит. Да смотри — не задави раньше времени... Впрочем, не мне тебя учить.

Он двумя пальцами загасил трепещущий язычок свечи, и нетопырь в тот же миг сорвался с места.

— Мой! Мой! Мо-ой!

Чёрной молнией ринулся он к Степану; острые когти впились в рубашку на груди, крылья обернулись вокруг жертвы, словно саван, мерзкая морда нос к носу замерла у Стёпкиного лица. Злобные антрацитовые глазки без малейшего проблеска разума несколько невыносимо долгих мгновений смотрели на него в упор, — если бы Стёпка мог, он с удовольствием плюнул бы в них напоследок. Нетопырь медлил, часто содрогаясь отвратительно горячим телом. Стёпка насколько мог отклонил голову в сторону, чтобы не вдыхать удушающий запах горелого воска. Почему он тянет? Почему не впивается? Ну пей же гад, пей! Может, отравишься...

— Не мой! — истерично завизжал нетопырь. — Не весь! Не весь!

Хлестнув Стёпку липким крылом по лицу, он извернулся немыслимым образом сквозь себя и метнулся к С'Турру. Тот ничего подобного не ожидал и не успел защититься. Чёрная взбесившаяся тварь с победным визгом врезалась в него, повалила на пол и, плотоядно урча, вонзила зубы в горло. С'Турр приглушённо взвыл и попытался оторвать нетопыря, но его пальцы бессильно скользили по скользкому телу им же созданного ужаса.

Карлик куда-то исчез, в одно мгновение испарился, почуяв неладное. Не зря он боялся, знал, видимо, насколько опасно такое колдовство. Нетопырь влажно чавкал и причмокивал. С'Турр, слабея, бил длинными ногами по полу.

Стёпку занимало другое. Он ощутил вдруг холодное прикосновение к руке. Выроненный С'Турром нож отлетел под лавку, его-то Стёпка и почувствовал. Дальнейшее получилось как бы само собой. Затекшие пальцы неловко ухватились за рукоятку, и после недолгой возни Стёпка перерезал верёвку, ухитрившись при этом даже не пораниться.

Свободен!

Он с трудом поднялся и тут же вынужден был схватиться за голову. Комната медленно поплыла вбок, захотелось упасть и лежать долго-долго, пока не пройдёт тошнота, пока всё само собой не образуется и не уладится... Он глубоко вдохнул носом несколько раз, потом выдернул изо рта кляп — какое облегчение! — и торопливо избавился от верёвок на ногах.

С'Турр страдальчески всхлипнул, захлебнулся и умолк. Нетопырь, оставив истерзанную жертву на полу, тяжело взмыл под потолок, прошуршал крыльями и исчез, стремительно и бесследно. И никого уже не заботило, что он будет делать: полетит ли в Оркланд доставлять послание С'Турра по назначению или, презрев волю создателя, заживёт собственной жизнью, рыская по тайге в поисках свежей крови.

Стёпка прокашлялся, отплевался кое-как, обтёр лицо ладонями, потом поднялся с лавки и на подгибающихся ногах приблизился к незадачливому колдуну. Зрелище было не из приятных. С'Турр и до того не мог похвастаться здоровым румянцем, а теперь, после жутких объятий нетопыря, он вообще стал похож на мумию. Неестественно белое лицо, запавшие глаза, провалившиеся щёки... На горле зияли многочисленные следы укусов. Но при всём при том, как это ни удивительно, С'Турр был жив! Он дышал! Он судорожно царапал пальцами пол, и его грудь едва заметно вздымалась.

Стёпка осторожно склонился над ним и вздрогнул. Да и кто бы не вздрогнул на его месте, увидев эти совершенно пустые глаза, сквозь которые можно было, казалось, заглянуть в немую беспредельность потустороннего мира? Похоже, нетопырь высосал из С'Турра не только кровь. Стёпка не испытывал к колдуну ни малейшего сочувствия. Негодяй получил по заслугам. Он хладнокровно собирался принести Стёпку в жертву и, кроме того, он был вражеским шпионом, настоящим оркландским подсылом. В допросную бы его... хотя, здесь, кажется, допрашивать уже бесполезно.

Обойдя распростёртое тело, Стёпка взял со стола стража и сразу повесил его на шею. Страж был тёплый, почти горячий. Он ли помог Степану уцелеть в этой передряге, само ли всё столь удачно обернулось — какая разница! Но без стража ему уже было как-то неуютно.

Рядом с оплывшим чёрным огарком лежало несколько разрозненных листов пергамента. Стёпка недолго думая сгрёб их и сунул себе за пазуху. Наверное, это какие-нибудь важные документы, нельзя оставлять их врагам.

Колдун протяжно застонал и прижал ладони к лицу. А Стёпку вдруг словно ошпарило: Смакла! Как же я мог забыть о гоблине? А что если рогатые призраки уже успели получить свою плату сполна, что если они уже высосали из гоблина всю жизненную энергию?!

Он бросился вон из комнаты и в дверях столкнулся с Дотто. Карлик, видимо, преодолел страх и вернулся посмотреть, что стряслось с хозяином. Их столкновение нельзя даже было назвать боем. Дотто с похвальной быстротой выбросил вперёд кулак, но наткнулся на хороший, без затей, встречный пинок и улетел, гремя костями, куда-то в пыльную темноту. Получи, арга, подарок!

Стёпка, к счастью, успел вовремя.

Призрачная троица уже склонила свои рогатые шлемы над аккуратно разложенным на столе неподвижным телом. Стёпке показалось, что кожа младшего слуги тоже уже успела приобрести красноватый оттенок.

— И однако же, милорды, гоблин есть гоблин, — гнусавил однорогий Шервельд. — Никакого сравнения с... Кто посмел?

— Прочь! — Стёпка понятия не имел, как и чем можно отпугнуть призраков, и потому сделал первое, что пришло ему в голову и самое простое: завопил во всю силу своих лёгких. — Убирайтесь! Он мой!

Рыцари испуганно отшатнулись от стола, словно мальчишки, которых учитель застал за исправлением двоек в классном журнале. Но увидев, что это всего лишь тот наглый отрок, с которым они встречались в подвалах Летописного замка, да ещё и совершенно безоружный, если не считать того, что он... Ну, в общем, испугались они его зря. Шервельд схватился за меч.

— Это наша плата! — зашипел он, старательно избегая встречаться со Стёпкой взглядом. — Не мешай, демон! Нам нечего делить по эту сторону жизни!

Стёпка отбросил все страхи и склонился над гоблином. Вроде, живой. Нужно уносить его отсюда и как можно скорее. И плевать на всех колдунов и призраков. Надоели! Он подхватил Смаклу под мышки и сволок его со стола. Ох, ну и тяжесть!

Призраки — вся троица — со ржавым скрежетом потянули из ножен зазубренные в сотнях сражений здоровенные мечи. Шервельд торжественно, как на дуэли, сделал большой шаг вперёд, скрипуче согнул ногу в колене и обрушил свой меч на Стёпкину спину. Х-хэк! Хороший удар, милорды, не правда ли!

Милорды молча согласились. Удар и вправду был хорош. Стёпка увернуться не успел. Или, точнее, не захотел. Он не верил, что призрачным мечом можно убить человека. Лучше бы он увернулся. Меч рубанул его наискось, через правое плечо к поясу, и, будь он настоящим, а не призрачным, развалился бы Стёпка на две неравные бездыханные половинки. К счастью, настоящий меч давным-давно сгнил вместе с хозяином в каком-то безымянном кургане посреди всеми забытого поля ушедшей во мрак времён битвы. Но и призрачный меч, как оказалось, ещё кое на что годился. Разрубить Стёпку Шервельд, конечно, не разрубил, но всё равно было очень больно, как будто огромной сосулькой проткнули от ключицы до самого подреберья. Правая рука сразу онемела, а меч, стеклянно звякнув, переломился пополам.

Стёпка охнул и выронил Смаклу. Гоблин глухо тюкнулся затылком в грязный пол.

— О, мой меч! — возопил Шервельд, театрально воздев руки к низкому потолку. — О, мой верный Ауф-ферн-зауфф! Пятьсот лет беспорочной службы упырю под хвост! О, горе мне!

— Демон! — зашипели на скрючившегося от боли Стёпку призрачные сподвижники Шервельда. Чёрно-багровые изорванные плащи угрожающе развевались за их спинами. — Проклятый враг! Умри немедля! Погибни в муках! — но, убедившись воочию, что их оружие против Стёпки почти бесполезно, не сделали даже попытки пустить свои мечи в ход.

— Отдай! — жалобно попросил один из призраков.

— Не отдам! — решительно заявил Стёпка, массируя онемевшее плечо левой рукой.

— Поделись! — взвыл второй. — Зачем тебе так много живой крови? У тебя своя есть!

— Я же сказал: не отдам! Это мой друг!

— Не друг он тебе, не друг! Он тебя предаст! Отдай его нам!

— Никогда! Уходите, откуда пришли!

— Мы не можем вернуться, не получив плату!

— А мне плевать!.. Смаклу я вас всё равно не отдам!

— Отдай! — отчаянно взвыли призраки в три голоса.

— Убирайтесь! — Стёпка даже ногой топнул. — Катитесь отсюда... и это... Надеюсь, что наши пути больше не пересекутся!

Рыцари, очевидно, и не надеялись разжалобить неуступчивого демона. В этой схватке они проиграли. Впрочем, им было не привыкать проигрывать. Издавая душераздирающие вздохи и заламывая руки, они один за другим просочились сквозь бревенчатые стены куда-то в своё призрачное запределье. Напоследок до Стёпки донеслось едва различимое: "О, мой бедный Ауф-ферн..."

Теперь можно было заняться Смаклой. Младший слуга лежал бревно бревном и в ус, что называется, не дул. На его чумазом гоблинском лице застыло выражение крайнего удивления. Может, он уже — того? Может, рыцари успели-таки высосать из него жизненную силу?.. Нет, пока ещё дышит и руки тёплые. Стёпка освободил гоблина от верёвок и похлопал его по щекам. Сначала тихонько, затем сильнее. Смакла не очнулся. Значит, придётся тащить его на себе. Хорошенькое дело!

Потом Стёпка вспомнил, что кроме гоблина ему придётся нести ещё и обе котомки. Они валялись тут же, под столом. Конечно, можно их и не брать, но... но лучше бы взять, ведь в них упаковано столько необходимых в дороге вещей, что просто рука не поднимется оставить всё это богатство неизвестно кому. Тому же Дотто, например. Нет уж, фигушки!

Он закинул котомки за плечи, одну на другую, примерился к гоблину, поднял его и понял, что далеко так не уйдёт. Слишком тяжело и слишком неудобно. Но не бросать же Смаклу здесь одного. Пока сбегаешь за подмогой, пока объяснишь, что произошло, пока вернёшься, призраки высосут из бедняги всю кровь до последней капли. Или подлец Дотто прирежет. С него станется.

Поскольку руки у него были заняты, дверь Стёпка открыл сильным пинком. Он не знал, что за ней притаился Дотто. Подлый карлик, охнув, скатился с крыльца. Зажимая обеими руками расквашенный нос, он испуганно и злобно следил за тем, как Стёпка вытаскивает гоблина из дома, перехватывает его поудобнее, роняет, опять перехватывает и, пятясь, волочит по переулку. Преследовать мальчишку карлик не решился, справедливо опасаясь заработать ещё одну плюху. Поганец безоружен и отягощён бесчувственным телом гоблина, но он сумел одолеть и господина С'Турра — мага не из последних — и неупокоенную троицу мерзавца Шервельда! Как ему это удалось — одному небу известно. Лучше держаться от него подальше.

Утерев кровь, Дотто поспешил на помощь хозяину, не зная ещё, что помощь тому уже не нужна.

* * *

Больше всего Стёпка боялся, что пасечник уехал, не дождавшись. Кто знает, не прозвучал ли уже пятизвон. После того удара по голове — чертов карлик, и как только он дотянулся? — Стёпка потерял всякое представление о времени. Долго ли он валялся без сознания? Ещё день или уже вечер? Поди разберись... И по солнцу ничего не определишь, потому что в школе этому не учили.

Он кое-как дотащил Смаклу до амбара и решил передохнуть. Пот катился с него градом, руки налились свинцом, а правая так вообще вся онемела, и котомки то и дело норовили сорваться с плеч. Он сбросил их на землю, разогнулся с трудом... Что-то неприятно липло к животу. Он сунул руку за пазуху, выудил пачку исписанных непонятными письменами пергаментов, посмотрел на них без интереса и затолкал в котомку. Совершенно бесполезный на данный момент трофей.

В замке ударили в колокол. Бум-м! Бум-м! Стёпка, застыв, считал удары. Даже дышать перестал. Колокол прозвенел пять раз и замолчал. Пятизвон! Опаздываем!

Смакла становился тяжелее с каждым шагом. Он выскальзывал из рук и цеплялся сапогами за каждую кочку. Приходилось останавливаться и переводить дух, вытирая одной рукой заливающий глаза едкий пот. Не таким представлялось Степану начало спасательной экспедиции, совсем не таким. Лучше уж с Варвариями разными выяснять отношения да жирных Никариев в пузо пинать.

Мимо спешили озабоченные гоблины, купцы запирали амбары, вурдалаки седлали коней и проверяли вооружение. И хоть бы кто-нибудь помог надрывающемуся от непосильного груза отроку! Никому не было до него дела, хоть ты замертво здесь упади! Стёпке вдруг стало очень жалко себя. Захотелось очутиться дома, в родной квартире, где нет ни бесчувственных гоблинов, ни равнодушных вурдалаков, ни жутких колдунов. Как хороша, как спокойна была жизнь до появления той распроклятой волшебной книги!

— Дак вот же вы оба где!

Стёпка остановился и поднял голову. Перед ним стоял русоволосый бородатый мужчина с широким изъеденным оспинами лицом. Его кожаная одежда была оторочена мехом, за плечами виднелся колчан со стрелами, на поясе висели два широких ножа в берестяных ножнах. Он, наверное, был охотником. Стёпка видел его впервые в жизни.

— А я-то вас обыскался! — радостно сказал охотник. — Уже и не чаял найти, уезжать хотел — а вы вот вы! Давай-кось я тебе, отрок, чуток подмогну, — и он наклонился, собираясь подхватить Смаклу и взвалить его на свои крепкие плечи.

Стёпка сначала обрадовался и даже почувствовал облегчение: наконец-то его освободят от этой непосильной тяжести. Но потом первый радостный порыв прошёл, он шагнул вперёд, прикрывая гоблина, и недоверчиво спросил:

— Вы кто?

— Да Деменсий же я! — расплылся в улыбке охотник. — Деменсий!

— Я вас не знаю!

— Ну как же?.. Охотник я из Драконьей пади. Давайте, давайте, мальцы, поспешать надо, покуда мост не раскатали. Чуете, топорами стучат. Сейчас в телегу вас закину и спите хочь до самой переправы. Никто вас боле не потревожит. Ну, пошли, пошли шибче, — он снова потянулся к Смакле.

— Руки убери, — зло сказал Стёпка. Он выпрямился и расправил плечи; страж приятно пульсировал у сердца, наполняя душу отвагой и уверенностью. — Знать вас не знаю и никуда мы не едем!

— Ты чево, чево? — опешил Деменсий. — Пошли шибче...

— Никуда мы не пойдём! — Стёпка уже не сомневался, что этот охотник из той же шайки, что и давешний мужичок и — очень даже может быть — толстомордый Никарий.

— Да как же так? А уговор?

— Не было у нас никакого уговора! Проходи мимо и не оглядывайся, понял! — вот как здесь следовало разговаривать со всякими навязчивыми незнакомцами, если намерен и сам уцелеть и Ванеса спасти. По-мужски разговаривать, по-взрослому, чтобы сразу показать: демон и себя в обиду не даст и спутника своего будет защищать до последнего.

Деменсий сообразил, что притворяться уже не имеет смысла, убрал улыбочку, и его лицо враз сделалось злым. В глазах зажглись хищные огоньки. Он быстро огляделся и сказал тихо и очень уверенно:

— А куды вы от меня теперича денетесь? Много об себе мыслишь, мозгляк! Не тебе с Деменсием тягаться. Мигом обоих за загривки сгребу, — и он, оскалясь, надвинулся на Стёпку, большой и сильный.

Степан не двинулся с места. В другое время и в другом месте он, что и говорить, растерялся бы и перетрусил до смерти, но сейчас он почему-то совершенно ничего не боялся. Он словно другим человеком стал, у него в груди что-то очень большое и отважное растопырилось под рёбрами, и он совершенно забыл о том, что вообще-то подросткам вроде него положено боятся таких вот сердитых, вооружённых и на всё готовых незнакомцев.

— Н-ну... — протянул охотник.

— Баранки гну, — деревянно усмехнулся Стёпка и сунул руку за пазуху, медленно так, уверенным и привычным движением.

Деменсий враз подался назад, побледнел и облизал пересохшие губы.

— Обознался я, кажись, отрок, — он, не отрываясь, смотрел на Стёпкину руку. — С кем не быват, верно? Обознался. Пойду-кось, пожалуй... Ждут меня... там...

Когда Деменсий скрылся в проулке, Стёпка разжал руку и вытащил её из-за пазухи. На ладони остался чёткий отпечаток от слишком сильно стиснутого стража. Испугался охотничек. На такой простой трюк купился. Значит, знал уже, на что способен Серафианов племянник. Или просто догадывался. Сколько же их здесь, таких вот Деменсиев, шибко охочих до демона из другого мира? Неужели это всё происки Полыни?

Страж уже остыл, и распиравшая грудь отвага тоже незаметно сдулась, и Стёпку слегка заколотило. Он по-настоящему испугался только теперь, когда всё уже кончилось и кончилось вполне благополучно... И он опять победил, он опять оказался сильнее. Это было удивительно, но некогда уже было удивляться и размышлять: время уходило, а тяжеленного гоблина ещё тащить и тащить...

Неусвистайло ещё не уехал. Он уже управился с лошадьми и ходил вокруг своей большой повозки, нетерпеливо постукивая кнутом по голенищу сапога. Ежели бы пацанят отправил не Купыря, он и минуты лишней не промедлил бы... Его окликали с проезжающих повозок, но он лишь молча отмахивался.

Увидев шатающегося и вконец обессилевшего Степана, тролль поспешил навстречу.

— Кто? — спросил он, подхватив Смаклу одной рукой, а другой снимая со Стёпкиного плеча котомки.

— Колдун какой-то, — пояснил Стёпка, утирая пот. — Еле отбил его... Думал, вы уже ... уехали.

Пчёлы крутнулись над его головой, признали за своего и оставили в покое. Тролль легко забросил гоблина в повозку, подсадил Стёпку и тряхнул вожжами.

— Мост раскатывать надумали. Прогнил говорят. Под царёвым братом провалиться может, опасаются, — объяснил он свою поспешность. — Считай, последними уезжаем. Нам бы теперича своих нагнать. Они уж эвон когда стронулись. Н-но!

Поехали. Ура! Поехали наконец-то! Стёпка посмотрел на гоблина. Смакла безжизненной куклой лежал на охапке сена. По бледному лицу деловито ползали пчёлы, а он этого даже не чувствовал. Только ресницы чуть подрагивали, показывая, что в его теле теплится ещё какая-то жизнь. Повозка вкатилась на мост. Стёпка потрогал онемевшую правую руку, поморщился и повалился в душистое колючее сено рядом со Смаклой. Как легко, как хорошо, как здорово! И главное — что все враги остались позади и остались ни с чём. А кое-кто даже и весьма крупно пострадал. Ну, так вам, гадам, и надо! Будете знать, как на демона злоумышлять.

Над ним медленно проплывало высокое синее небо, мелькнула весёлая птичья стайка. Всё плохое, хочется верить, кончилось и довольно благополучно кончилось, если не считать непонятного и тревожного беспамятства Смаклы. Теперь можно расслабиться и отдохнуть. Рядом с троллем Степан чувствовал себя в безопасности: огромный пасечник не даст их в обиду, вон какой он сильный и надёжный. Конечно, Стёпка и сам может за себя постоять, как выяснилось. Но встреча с колдуном показала ему, что не стоит безоглядно надеяться на магию стража. А в дороге всякое может случиться.

Он вдохнул полной грудью и сразу почувствовал все свои раны и болячки: и ушибленный гномом палец, и шишку на голове, и ссадину на подбородке, и онемевшую по самое плечо правую руку. И это — всего лишь за один неполный день! А что же будет дальше? Если такие бурные на события дни будут выпадать слишком часто, живыми они до Ваньки не доберутся, это факт.

Сразу за мостом Неусвистайло свернул с дороги на обочину и остановил повозку.

— Живой? — спросил он, кивнув на гоблина.

— Оглушили его, — сказал Стёпка. — Или заколдовали. Призраки кровь хотели из него высосать... Вот он и не просыпается.

— Ежели живой, проснётся, — уверенно пообещал тролль. Он выудил из бороды пчелу и приложил её к плечу гоблина. Бедный Смакла дёрнулся, выгнулся дугой и с трудом приоткрыл глаза.

— Болюче, — прошептал он.

Тролль приподнял ему голову и прижал к губам горлышко пузатой фляги. Смакла послушно сделал несколько глотков, облизнул губы и сразу уснул.

— Пей, — велел тролль.

Стёпка послушно приложился к фляге. Сладкий напиток отдавал мёдом и чем-то терпко-смолистым. Сразу потянуло в сон, и Стёпка не стал сопротивляться, улёгся рядом с младшим слугой, пристроив поудобнее онемевшую и уже словно бы совсем чужую руку.

Повозка мягко вкатилась под сень векового леса. Неусвистайло то ли напевал что-то в усы, то ли с пчёлами разговаривал. Стёпка и Смакла крепко спали, не замечая ни скрипа, ни жары, ни комаров, ни сумрачной сырости распадков.

Летописный замок остался позади, за Лишаихой. Путешествие к элль-фингам началось.

Часть 2

Подорожный страж

За поворотом притаился враг.

И что с того, что ты ещё безус?

Тебе придётся сделать этот шаг, —

И смерть тебя попробует на вкус.

Глава первая,

в которой демону хорошо

Медовое снадобье тролля усыпило Стёпку лучше любого снотворного, быстро и надолго. Ему даже дома, в тёплой и удобной постели не всегда удавалось так хорошо выспаться. Колёса скрипели, повозка подпрыгивала на ухабах и колдобинах, солнце светило в упор, тени бежали по лицу... Стёпке это не мешало. Он спал глубоким, спокойным сном и ему ничего не снилось.

...Когда он открыл глаза, повозка уже стояла на месте. Вокруг было по-вечернему темно. Высоко над головой в фиолетовом небе робко перемигивались первые звёзды. Стёпка не сразу вспомнил, где он, что с ним и почему он лежит не на диване в своей комнате, а в совершенно чужом месте, на жёстких досках и колючем сене, в одежде и обуви, укрытый тяжёлой шкурой с не очень приятным запахом... Ах да! Это же повозка пасечника! Это же всё на самом деле с ним приключилось, это был не сон! У него даже мурашки по спине побежали: ЭТО БЫЛ НЕ СОН!!! Он взаправду едет с гоблином в троллевой повозке выручать Ванеса из лап жестоких элль-фингов!

Вокруг угадывались тёмные громады высоченных елей. Пахло лесом и дымком от костра. Смакла забавно сопел, уткнувшись носом в свой мешок. Рядом с повозкой негромко переговаривались, стреляли в костре сучья, мирно фыркали лошади. Было очень тепло и очень спокойно.

Стёпка долго лежал, глядя на звёзды и прислушиваясь к убаюкивающему шёпоту леса. Вставать ему не хотелось. Хорошо было валяться на душистом сене, вдыхать полной грудью свежий лесной воздух, ни о чём не думать и ни о чём не беспокоиться.

Над ним чуть заметно дрогнула еловая лапа, на лицо посыпались сухие иголки. Стёпка смахнул их, напряг зрение... Некрупный зверёк размером едва ли больше белки смотрел на него сверху, притаившись в густой хвое. В его зелёных глазах мерцали отблески костра. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, затем зверёк прикрыл глаза и беззвучно растворился во тьме, ушмыгнув наверх по стволу. Стёпка мог бы на что угодно поспорить, что разглядел на нём подпоясанный верёвкой кафтанчик и широкие шаровары. Так что не зверёк то был, а неведомый лесной житель. Леший, может быть, или какой-нибудь еловый гном.

Сухо хрустнула ветка под тяжёлыми сапогами, и над Стёпкой склонилась огненно-рыжая голова пасечника.

— Разбудили мы тебя? — прогудел тролль. — Не подымайся, лежи, лежи. Поспешать теперь некуда. На вот, глотни ещё чуток, не помешает, поди, — он поднёс к лицу знакомую флягу.

Стёпка сел, с наслаждением сделал несколько глотков, улыбнулся, хотел поблагодарить... и опять провалился в тёплые объятия сна. А тролль накрыл его медвежьей шкурой и вернулся к костру.

* * *

Утром Стёпка проснулся, как ему показалось, раньше всех. Он высунул голову из-под шкуры, приподнялся над бортом повозки, посмотрел сонным взглядом по сторонам, ничего интересного не увидел, зябко поёжился и опять нырнул в уютное тепло — досыпать. Солнце ещё не взошло, тролли спят, можно с полным правом понежиться. Хорошо, если всё путешествие пройдёт вот так — спокойно, мирно и безопасно. Приключения — это, конечно, здорово, но очень уж утомительно и нервотрёпно. Только в книжках главным героям не сидится на месте и они с безголовым восторгом пускаются во всевозможные погони, поиски, смертельно опасные поединки и всякие битвы до полного уничтожения врага. А в настоящей жизни, между прочим, хочется просто лежать, пригревшись под тяжёлой медвежьей шкурой, и не забивать себе голову всякой-разной героической чепухой. Вот так — и ничуть ему за такие мысли не было стыдно, потому что он же всё-таки был не герой какой-нибудь без страха, но с заскоком, а обыкновенный мальчишка, пусть даже и из другого измерения, пусть даже и почти демон.

Ему было так хорошо, что он опять задремал, правда, уже ненадолго. Когда он уговорил себя выбраться всё же из повозки, заспанные, отчаянно зевающие тролли вяло собирали разбросанные вокруг костра вещи. И Стёпка догадался, что минувшей ночью тролли славно отметили первый день путешествия. Неусвистайло ещё спал, лежал под своей повозкой большой грудой, вольно раскинув могучие руки и ноги.

Было прохладно, над землёй висел редкий туман, утренняя сырая свежесть неприятно пробиралась под рубашку, заставляя зябко ёжиться и потирать голые руки. Тёплая кофта бы сейчас совсем не помешала, но чего нет, того нет. А доставать плащ из котомки было лень. Стёпка зевнул, потом огляделся — уже осмысленнее. Пять повозок, одна другой больше, стояли кругом посреди обширной поляны. Высоченные ели с замшелыми стволами тихо клонили к земле тяжёлые разлапистые ветви. Над деловито потрескивающим костерком висел на бревне большой закопченный котелок без крышки.

Молодой незнакомый тайгарь с широким добродушным лицом протиснулся между повозок и, приветливо кивнув Стёпке, вылил в котелок воду из берестяного ведра. Стёпка понял, что где-то рядом есть ручей или родник, пролез под повозкой и побрёл по едва заметной тропинке. Никто его не окликнул, никто не посмотрел вслед: он был здесь сам по себе и мог поступать по собственному разумению. Мог даже просто забрать вещи и уйти, куда глаза глядят. И от этого на душе у него было чуточку тревожно и в груди что-то приятно холодело. Что ни говори, а быть взрослым и самостоятельным — это здорово!

По крутой каменистой тропинке он спустился на дно небольшой ложбины, где протекал — так и есть! — живой говорливый ручеёк. Стёпка присел на торчащий из земли корень, огляделся и невольно замер. Вокруг было тихо, сумрачно и очень таинственно. Лес словно застыл в ожидании; ели смыкались высоко над головой тяжёлым узорчатым куполом, сквозь который едва виднелось светлеющее небо. Вековые неохватные стволы, седые камни, туман над водой, холодный утренний воздух, в котором глохнут все звуки... И ни души вокруг, даже птицы примолкли. Так и кажется, что сейчас выйдет из чащобы древний-предревний колдун с магическим посохом или промелькнёт на белоснежном единороге гибкий зеленоглазый эльф... Или подкрадётся сзади заскорузлый онт... Стёпка даже оглянулся невольно, но никто к нему пока не подкрадывался.

С трудом стряхнув наваждение, он сполоснул в прозрачной ледяной воде руки и лицо, потом осторожно, чтобы не застудить зубы, напился из сложенных ладоней. Холодная вода слегка отдавала железом. Но всё равно было очень вкусно! А потом до него дошло, что он видит в ручье своё отражение. Его это обрадовало: выходит, не совсем он бесплотное создание. Вода — это вам не глупое колдовское зеркало, она знает, кого отражать. После внимательного разглядывания он с радостью убедился, что лицо его ничуть не изменилось, зрачки не сделались вертикальными, рога на голове не выросли, и кожа цвет не поменяла. Так что даже если где-то в глубине души он и являлся взаправдашним демоном какого-то там периода, разглядеть в нём это демонство было довольно трудно, почти невозможно. Конечно, если ты не маг или не чародей.

Шлёп, шлёп, шлёп...

Сначала Стёпка решил, что ему послышалось. Но, подняв глаза, увидел, что нет, не послышалось. По ручью брёл, шумно расплёскивая воду, полуголый, скукоженный от холода мужичок с лохматой, давно не стриженной головой и торчащей во все стороны бородой зеленоватого цвета. "Утопленник!" — испугался сначала Стёпка, затем, присмотревшись, понял, что нет, живой, но весь синий, и кожа в зябких пупырышках, каких, вроде бы, у утопленников не бывает.

— Куды же я, а? Иде же ж обронил-то, а? — уныло бормотал мужичок себе под нос, придерживая одной рукой спадающие мокрые порты, а другой то и дело шаря по дну ручья. — Экая, братец ты мой раскисший, переболотина! — и снова: шлёп! шлёп! шлёп!

Он остановился напротив сидящего на корточках Степана, глянул на него ясным синим глазом, протяжно зевнул — Стёпке показалось, что у него во рту, за зубами, плеснула вода, — и спросил, легко и просто, как у давнишнего знакомца:

— Мабуть, хошь ты видал? У тебя-то, слышь, глаза позорче моённых будут.

— Кого видал? — опешил Стёпка.

— Да энтого самого! — булькнул мужичок. Нет, у него взаправду полон рот воды! Грудь у мужичка была впалая, а живот, наоборот, заметно выдавался вперёд. — Ключ я здеся обронил родниковый. И отыскать николь не могу, экая закись-перекись! А мне без его руками копать штоль, персты о каменья и коренья обдирать? Нет на то моевонного согласия!

— Не видел я никакого ключа, — промямлил Стёпка, не совсем понимая, о чём, собственно, идёт речь. И вдруг приметил, как в воде у самого берега что-то льдисто блеснуло серебром.

— А вон там, за плоским камнем, не он лежит?

— Иде? — встрепенулся мужичок. — Ужели? Глянь-ко, и впрямь лежит! Отыскался родимый!.. Ну, агромадное тебе спасибо, мил человек! Выручил ты меня, право слово, уж так выручил!..

Он бережно сполоснул ключ, оказавшийся при ближайшем рассмотрении обычным маленьким совочком. Только сделанным, похоже, из настоящего серебра.

— Бочага, — пропел с прибулькиванием мужичок, протягивая руку.

— Стеслав, — сказал Стёпка. Ладонь у Бочаги была холодная и мокрая, как лягушка.

— Ласковое имечко, — улыбнулся мужичок. — И ликом ты, Стеславушка, чист и светел. Медовухой увеселиться не желаешь?

— Не, — растерялся Стёпка. — Я это... Не пью.

— А я пью, — грустно признался Бочага. — И этак, поверишь ли, пью! До полного в очах потемнения. Ключ вот утерял...

— А вы не пейте, — наивно предложил Стёпка и сам смешался, сообразив, что сказал глупо и по-детски.

— Дык как же мне её не пить, ежели она, окаянная, сама в горло так и льётся, — хрипло рассмеялся Бочага. — Так, понимашь, и текёть, закрути её напрочь в гнилые омута!.. Ну, коли ты у нас такой непьюшшый, прими тады в благодарность от меня угощение. Не побрезгай, Стеславушка, не обидь старика отказом.

Он, не глядя, запустил руку в ручей и выхватил из воды огромную рыбину с хищной мордой и багряными плавниками. Размером она была чуть ли не со Стёпку. Она покорно висела в руке Бочаги, одышливо шевеля жабрами. Никак такая большая рыбина не могла плавать в мелком лесном ручье, в котором и воды-то едва по щиколотку. И, однако же, вот она!

— Хватай покрепче, — велел Бочага. — Гостинец мой тебе. Запечь его, да с лучком, да с травками... Язык проглотишь и добавы потребуешь. Такого знатного тальменя и князю на стол не зазорно поднести.

Стёпка опасливо и неловко ухватил рыбу обеими руками и тут же чуть не выронил: тяжело! Тальмень сразу затрепыхался, упруго выгибаясь и шлёпая мокрым красным хвостом по ногам.

— Но-но, не бузи! — прикрикнул на него Бочага больше для порядка, подмигнул по-свойски Степану и похлюпал прочь.

Стёпка стоял в обнимку с холодной скользкой рыбиной и не знал, что делать. Зачем ему этот тальмень (или таймень), куда он его денет? Дурацкая какая-то ситуация. И не откажешься никак — подарок всё-таки.

— Это... А нельзя мне его отпустить? — крикнул он в спину уходящему Бочаге.

Тот оглянулся, поддёрнул порты, переспросил:

— Кого отпустить?

— Тальменя, — сказал Стёпка, с трудом удерживая затрепыхавшуюся с удвоенной силой рыбину.

— Почто?

Стёпка пожал плечами:

— Так. Жалко же его... это... запекать. Пусть лучше плавает.

— А и отпусти, — весело и легко согласился Бочага.

Стёпка разжал руки. Тальмень с шумом обрушился в ручей, сверкнул чешуёй, извернулся... и скрылся в глубине, которой здесь и в помине не было. Чудеса!

— Экое, однакось, диво, — булькнул Бочага. — Рыбицу пожалел. Тварь безмозглую и ни на что окромя ухи не годную. Ты, Стеславушка, не из нашенских ли часом будешь? — он прижмурился и цепко оглядел Стёпку с ног до головы, — Обличьем, вроде, не шибко схож... Остался ты таперича без гостинца. А и ладно, не горюй. В другой раз тады угощу тебя, да уж как угощу-то!

— Да мне и не надо ничего, — стал отказываться Стёпка.

— Нонеча не надоть, а опосля, глядишь, и спонадобится, — глубокомысленно заметил Бочага. — Угощу, слово моё верное, — он прижмурился одним глазом, подтянул порты и побрёл по ручью туда, откуда пришёл. Ключ он бережно прижимал к груди.

— Свидимся ишшо, помяни моё слово, Стеслав! Свидимся, мне то ведомо!

Он ушёл и вновь стало тихо. Вот так. Не обмануло, получается, Стёпку предчувствие, имелись в этом лесу и тайны и удивительные обитатели. О том, что вместо добродушного Бочаги на него мог набрести кто-нибудь пострашнее, медведь, например, или оголодавший волколак, Стёпка старался не думать. Ведь не набрёл же.

Он с трудом смыл с рук липкую чешую и, постояв над ручьём ещё с минуту, тихонько пошёл назад.

* * *

У костра было шумно и весело. Все, кроме Смаклы, уже проснулись и встали. Мужики дружно черпали что-то горячее и дымящееся из котелка, с наслаждением прихлёбывали, черпали ещё, крякали, вытирая потные лица... Вид все имели помятый и растрёпанный, видимо, увеселялись прошедшей ночью от души и не одной только медовухой.

Неусвистайло усадил Стёпку рядом с собой, сунул в руку тяжёлую деревянную миску с мёдом, большой ломоть белого хлеба, спросил:

— Заварухи хлебнёшь?

Все засмеялись, а Стёпка недоверчиво покосился на котелок:

— А что это такое?

Тролль удивлённо пошевелил бровями, затем пояснил:

— Питиё горячее на лесных травах да на кореньях. Оченно пользительное, особливо ежели с похмелья. Голову враз просветляет. Ты хлебни, хлебни. И жажду утолишь и силов прибавится. Цельный день ить придётся по ухабам трястись.

Стёпка осторожно отхлебнул и ему понравилось. Это был просто такой местный чай. Только без сахара. Вместо сахара здесь использовали мёд. И Стёпка его тоже очень хорошо использовал. Всю миску умял, весь хлеб и две кружки заварухи.

— Ты, Стеслав, часом не рыбу ли в ручье промышлял? — спросил широкий седоусый тролль с румяным лицом и серьгой в ухе. — Порты эвон все в чешуе.

Тролля звали, как Стёпка уже знал, очень забавно: дядько Сушиболото. А тролли, которых Стёпка видел в Предмостье с весским дружинником, были его сыновьями и звали их Перечуй и Догайда.

Все с ожиданием смотрели на него, знали, конечно, что в здешнем ручье рыбы отродясь не бывало. Стёпка отодрал от штанины прилипшие чешуйки и рассказал о встрече с Бочагой.

— Давненько я его не видал, — заметил Неусвистайло. — С запрошлого, почитай, лета.

— Он водяной? — спросил Стёпка.

— Какой из него водяной! — захохотал Сушиболото. — Какой водяной! Родниковый пастух он, родничник по-нашенскому! Прежде-то он в Лишаихе обретался, за рыбой присматривал, бобров оберегал, а опосля, известная петрушка, выпивать крепко начал. Ну в глухомань его и затянуло, с лешими колобродить на болотах. Пропащая душа, но не злая ни с какого боку. Завсегда подмогнёт, и пакостей никто от него ни разу не видал. Наш мужик, в обчем, таёжный.

— А ключ ему зачем?

— Родникам лесным путь наверх отворять, ручьям русла чистить.

— А он его потерял, — с укоризной сказал Стёпка.

Неусвистайло усмехнулся в рыжие усы, шумно отхлебнул из огромной деревянной кружки:

— Не терял он его. А ежели бы и потерял, в ручье-то зараз отыскал даже бы и не глядя. Это он тебя, Стеслав, проверить захотел. Что ты за человек, не жадный ли до чужого добра, не гнилой ли внутрях. Приметил тебя у воды, и проверил. Ты на него обиду не держи. Не со зла он. Жизнь у нас ноне такая, что не каждому верить можно и надобно.

Стёпка пожал плечами. Обижаться на добродушного Бочагу он и не думал. Глупо было обижаться. Плохих людей, как он уже успел убедиться, здесь хватало. А как определить, каков из себя человек, не проверив его?

— Это он, что ли, всех так проверяет?

— А иных и проверять не надобно, — ответил Сушиболото, глянув Стёпке прямо в глаза. — У иных-то гниль сердешная так наружу и прёт. Посмотришь на такого — ровно изнавозишься весь.

И Стёпка сразу вспомнил Никария. Вот в ком сердешной гнили с избытком и даже ещё больше. И как только его в замке терпят? Почему отец-заклинатель не прогонит его в шею?..

Кроме четырёх троллей у костра сидели ещё два тайгаря. Седой кряжистый Верес в разговоре почти не участвовал, хмуро прихлёбывал заваруху, зыркал на Стёпку суровым глазом и время от времени страдальчески морщился, мотая из стороны в сторону лохматой головой. И он сначала Стёпке как-то не понравился. Зато Брежень, безбородый и улыбчивый охотник лет примерно двадцати, сразу расположил его к себе весёлым и лёгким нравом. Он без устали балагурил, подшучивал на мающимся с похмелья Вересом, с троллями держался на равных и был, похоже, душой компании. Прибаутки и поговорки из него так и сыпались. Он и обратил внимание на то, как Стёпка морщится, когда берёт что-нибудь правой рукой.

— Али плечо выбил? — спросил он. — Али зашиб кто?

Стёпка хотел отмахнуться, мол, ничего серьёзного, но тут же и скривился от боли. Правую руку опять словно бы ледяным холодом обожгло. "О, мой верный!.." вспомнилось.

Неусвистайло, конечно же, заметил его гримасу.

— Ну-кось, сбрось одёжку, — велел он. — Гляну-кось, чего там у тебя.

Стёпка послушно стянул через голову рубашку (обычная же футболка на ощупь!), покосился на плечо, боясь увидеть что-нибудь совсем страшное... И увидел.

Ого!

Неусвистайло тоже закряхтел, разглядывая вздувшийся багровый рубец, идущий через плечо со спины на грудь, как будто Стёпке сначала отсекли правую руку, а затем очень грубо пришили на прежнее место.

Дядька Сушиболото пошевелил бровями, Перечуй с Догайдой переглянулись, Брежень невольно дотронулся до своего жутковатого шрама на левой скуле. Даже хмурый Верес глянул на Стёпку с интересом.

— Кто тебя этак-то приголубил? — спросил пасечник, осторожно касаясь рубца твёрдым шершавым пальцем.

— Призрак вчерашний, — сказал Стёпка чуть виновато. Он с испугом смотрел на изуродованное плечо. А ему-то казалось, что после того удара призрачным мечом ничего не осталось. Онемение только и холод в руке. Вот тебе и не осталось! Вон как плечо перепахало — смотреть жутко. И рука теперь, как чужая. Не отвалилась бы, чего доброго...

— Поведай, — потребовал Сушиболото.

— Ложись, — велел Неусвистайло, бросив на землю медвежью шкуру.

Стёпка, морщась, улёгся на живот, и пасечник принялся лёгкими касаниями втирать ему в спину и плечо одуряюще пахнущую незнакомыми травами мазь.

Можно было, конечно, ничего не рассказывать или придумать что-нибудь, но Стёпке неловко было врать и таиться, поэтому он подробно описал свою встречу с колдуном и с рогатыми призраками. Тролли и тайгари слушали внимательно, хмуря тяжёлые лица. Когда он закончил, помолчали, обдумывая. Сушиболото зачерпнул кружкой из котелка, шумно выпил, вытер усы, собрался что-то сказать — и не сказал.

Неусвистайло перевернул Стёпку на спину, убрал в сторону стража и стал втирать мазь в грудь. На груди кроме оставленного мечом рубца обнаружилось ещё несколько глубоких, но уже слегка подживших царапин. Вспомнить, откуда они взялись, Стёпка не мог. Вероятнее всего, благодарить за эти царапины следовало того же Дотто. Тролль мимоходом смазал и царапины. Лечить, так уж сразу всё.

— Дак ты, Стеслав, энто... — почесал в затылке длинноносый Перечуй. — Ты не демон ли случаем, а?

Стёпка подумал и решил признаться. Во-первых, Купыря говорил, что троллям можно доверять, а во-вторых, похоже, что его недруги уже прекрасно осведомлены, кто он такой. Зачем же тогда друзей обманывать?

— Демон, — сказал он. — Меня Серафиан вызвал из... Оттуда, в общем, где я живу. Дело у меня здесь есть. Очень важное.

Его признание не произвело на присутствующих никакого впечатления. Никто не удивился, не испугался, не всплеснул руками. Подумаешь, мол, демон, обычное дело.

— Знавал я одного демона, — заметил Брежень. — Годов этак пять тому жил у Вышани на выселках такой же как ты... вызванный. Только не отрок, а зрелый уже, шибко в летах. Таился он там от кого-то, а после, говорят, в Большие Упыреллы убёг. Схож ты с ним, Стеслав, я сразу приметил. Говор у вас одинаков.

— А ты, Стеслав, ежели не тайна, из каковских демонов будешь? — подал голос молчавший до того Догайда.

Стёпка плечом пожать не мог, поэтому просто мотнул головой:

— Не знаю. Из обычных, наверное. Я ведь там, у нас, и не знал, что я демон. Но я точно не этот... не экзекутор, — он подумал и добавил на всякий случай. — И золото добывать я совсем не умею.

— Чтобы золото добывать, быть демоном вовсе и не обязательно, — ухмыльнулся Брежень. — Государь великовесский, сказывают, его безо всякой магии в казне своей преумножает... А и подвезло тебе, отроче, что ты не нашенский.

— Почему? — удивился Стёпка.

— Потому как развалил бы тебя тот рыцарь своим мечом наполовень а то и начетверень. От того меча и доспех не всякий убережёт. А у тебя рубец, ровно от кнута, да и тот через седьмицу заживёт.

— К послезавтрему сойдёт нашими заботами, — поправил его Неусвистайло, поднимаясь с колен. — А опосля и не разглядишь, куды тебя угораздило.

— Спасибо, — сказал Стёпка. Он тоже встал, натянул рубашку. Рука слушалась ещё неважно, но холод из неё уже почти ушёл.

Пасечник некоторое время разглядывал Стёпку, жевал губами, потом вдруг ухмыльнулся:

— Демон, шмель тебе в оба уха! А косточки — ровно хворостинки! Перстом ткни — и душа из тебя вон.

Ещё бы! Таким пальцем, как у тролля, не то что мальчишку — быка уложить можно.

— Один уже ткнул, — засмеялся Перечуй. — Стеслав поведал нам, что с тем тыкарем сталось. А тебя, дядько Неусвистайло, тот меч оставил бы без головы и — заметь! — не сломился бы. А?

Пасечник возражать не стал, и Стёпка понял, что, заработав от призраков на память всего лишь здоровенный рубец, он очень легко отделался. Никому больше не позволю рубить себя мечом! Он взглянул на ушибленный гномом палец и к своему удивлению обнаружил, что чёрный вчера ноготь сегодня выглядит почти здоровым и почти совсем не болит. Зажило словно на собаке. Здорово! Значит, заживёт и плечо. Ясно, что без магии тут не обошлось. Или мазь Серафианова так хорошо помогла или страж расстарался.

Отлёживаться под медвежьей шкурой больше не хотелось. Он опять был готов к подвигам и приключениям. Вперёд, труба зовёт, кони ржут и бьют копытами, враги наточили мечи и копья...

И тут проснулся Смакла. Он сел, держась за голову, обвёл недоумевающим взглядом лесную поляну, остановился на троллях и прохрипел с непритворным испугом:

— Эй, люди добрые! Где я?

А когда Стёпка подошёл, он схватил его обеими руками за ворот рубахи и почти закричал:

— Куды нас угораздило? Где мы?

— Всё нормально, — сказал Стёпка, выдираясь из цепких гоблинских рук. — Мы уже второй день, как к переправе едем.

— С троллями?

— Ага. Пасечник Неусвистайло нас довезти согласился.

— Почём?

Стёпка засмеялся. Гоблин был неисправим.

— За так. По дружбе, — и не удержался, подколол: — Это Купыря устроил. Ему спасибо скажи.

— За так — энто хорошо, — успокоился Смакла. — А я ничего припомнить не могу. Зашёл в сени... Недомерок убогий мне наплёл, что ты меня там ждёшь — и как оглоушило. Головой, видать, приложился. На кой ты меня туда зазвал?

— Да не зазывал я. Это враги тебя обманули. Меня тоже потом тот карлик заманил и по голове долбанул. Там колдун был, хотел меня нетопырю магическому скормить, да у него не получилось. Я несъедобным оказался. А тебя я еле-еле успел у призраков отбить, они твою кровь высасывать собирались. Рогатые такие рыцари с мечами, которых мы в подземелье встретили. Меня тем мечом рубанули, руку чуть не оттяпали по самое плечо. Дядько Неусвистайло только что мазью лечил. Чуешь, как пахнет?

Смакла слушал и, похоже, не верил:

— И я до сей поры всё спал?

— Вчера вечером проснулся, выпил немного и опять уснул. Мы тебя пчёлами лечили.

— Не помню! — снова схватился за голову гоблин. — Болит! И в ухах шумно!

— Заварухи с мёдом хочешь? Горячая!

— Хочу.

Смакла вывалился из повозки, добрёл до костра на негнущихся ногах, неловко поклонился, сел с опаской чуть в стороне и стал хлебать остатки заварухи. Вопреки Стёпкиным ожиданиям бодрящий напиток гоблина нисколько не оживил. Смакла едва открывал рот, глотал через силу и вообще был похож на стукнутого мешком из-за угла. Впрочем, он и был стукнутым. Здорово проклятый карлик ему приложил, от всей души. Как только не убил. Заклинания ему, видите ли, не хватило, глаза ему наши, видите ли, не понравились. Размахался своим кистенём, гад недорослый!..

Пасечник ходил туда-сюда, собирая вещи и озабоченно косился на Смаклу, что-то бормоча в бороду. Потом решился:

— А не нравишься ты мне, гобль! Чевой-то колдун неладное с тобой сотворил. Ещё лечить тебя буду.

Смакла равнодушно зыркнул на него мутным глазом и промолчал.

Пару минут спустя он молчать не стал. Троллево лечение разнообразием не отличалось и, как видно, почти на все случаи жизни у него имелось одно наивернейшее средство — пчёлы. Он велел Смакле задрать на спине рубаху и, когда гоблин неохотно подчинился, сразу три пчелы спикировали на его смуглую поясницу. Смакла, естественно, взвыл дурным голосом и бросился убегать.

— Держи его! — рявкнул тролль, ловко опрокидывая гоблина на шкуру. — За ноги держи!

Стёпка сел младшему слуге на ноги. Ещё несколько пчёл одна за другой воткнулись в гоблинское тело. Смакла орал, как раненый вепрь, распугивая всех птиц и зверей в округе. Не хотелось бы Стёпке испытать подобное лечение на себе. Как здорово, что его рубец не потребовал такого вот пчёлоужаливания!

А Смакла почти сразу пошёл на поправку. Повеселел, слегка разрумянился, и глаза у него заблестели по-прежнему... после того, как он утёр слёзы. Таким он Стёпке нравился больше. Пусть вредничает, пусть упрямится, пусть даже врёт напропалую, лишь бы только не болел и не хандрил. А то Стёпка уже даже потихоньку начинал подумывать о том, что ему придётся спасать Ванеса в одиночку.

Все к тому времени уже успели собраться и вывернуть повозки на дорогу. Перечуй сложил недоеденные куски хлеба в небольшой берестяной туесок и аккуратно пристроил его меж корней самой высокой ели.

Смакла ехать с пасечником не пожелал, пчёл, наверное, боялся. Уселся в повозку к Бреженю, мешок свой, правда, забирать не стал.

Стёпка, когда они уже отъехали от поляны, оглянулся и ему показалось, что на него кто-то смотрит из кустов. То ли лицо, то ли мордочка с пронзительными зелёными глазами. Он не удержался и показал этой мордочке язык, да ещё и рожу посмешнее скорчил. Качнулись ветви, кто-то сдержанно хихикнул... И тут повозка свернула и въехала в лес.

Глава вторая,

в которой демон изучает свои сокровища и прячется от весичей

И опять потянулась дорога, обычная лесная ухабистая дорога, не прорубленная сквозь скалы и холмы, а проложенная в незапамятные времена неторопливыми и основательными таёжными жителями в обход болот и крутых сопок, и потому петляющая так, что порой непонятно было, куда она, собственно, ведёт. Стёпка жадно смотрел по сторонам, всё ждал чего-нибудь волшебного. Лес вокруг стоял дремучий, настоящий, вековой, непроглядный и непролазный, заросший по самые брови седыми длинными космами. Где-то наверху солнце щедро золотило верхушки елей, наступивший день обещал быть тёплым, даже жарким, но в лесу жара пока не ощущалась, наоборот, тянуло заметной сыростью, словно поблизости таились холодные болота.

Дорога спустилась на дно сумрачного распадка, взобралась вверх, вильнула по холму и опять пошла неспешным зигзагом вниз. Пчёлы, разлетевшиеся было по сторонам, вернулись к пасечнику, словно он был их ульем, в который они исправно приносили добываемый на лугах мёд. Это были правильные пчёлы, и Стёпка их уже почти не боялся. Он сначала сидел рядом с троллем, потом лесное однообразие ему слегка приелось, он лёг на сено и, закинув руки за голову, долго и бездумно глядел в синее небо, в котором беззаботно летали всякие птицы и не хватало лишь драконов. Небо было высокое, бескрайнее и вполне обыкновенное. Нормальное летнее небо, слегка выцветшее от яркого солнца и ничем не отличающееся от точно такого же неба над родным Стёпкиным посёлком. И глядя в это небо, было трудно поверить, что раскинуло оно свою ширь и высь не над привычной Сибирью, а над каким-то непонятным Таёжным улусом. И удивительнее всего было сознавать, что нет под этим небом ни Енисея, ни Урала, ни бабушкиной Карелии с огромным Ладожским озером, ни даже далёкой Америки с Диснейлендом и Голливудом, а есть под ним неведомая Великая Весь, пугающий Оркланд, какие-то каганаты... и ещё Упыреллы, Большие и Махонькие. Чудно!

Валяться и бездельничать было приятно, но в конце концов тоже слегка наскучило. От нечего делать Стёпка решил что-нибудь сжевать. Ему почему-то страшно захотелось сладкого. Наверное, из-за кружащихся вокруг пчёл. Он развязал котомку, собираясь отыскать в её недрах туесок с изюмом, и сразу же наткнулся на некий странный предмет, ему точно не принадлежащий и непонятно каким образом здесь оказавшийся. Это был довольно крупный зеленоватый кристалл — не изумруд ли? — заключённый в витую бронзовую оправу с резной костяной ручкой в виде трёхпалой звериной лапы с поджатыми когтями. Откуда это здесь взялось? На увеличительное стекло похоже... Между прочим, очень даже похоже. Стёпка отчётливо вспомнил, как вчера переложил свою линзу из кармана брюк в котомку. Как раз вот сюда на свёрнутый плащ её и пристроил. Получается, что ночью она каким-то образом превратилась в такой причудливый музейный экспонат. Круто! Он повертел находку перед глазами. Прежде это была нормальная, немного скучная, но очень полезная двояковыпуклая линза в чёрной пластиковой оправе с чёрной же ручкой и надписью "Made in China". Не очень большая, не слишком сильная — обычная. Теперь же он держал в руках красивую раритетную вещицу. Слегка потрёпанную, местами чуть-чуть потёртую и, похоже, очень дорогую. Один кристалл чего стоит, вон какой здоровый. Своих увеличительных свойств изменившаяся линза, к счастью, не потеряла. Стёпка посмотрел сквозь неё на сухую былинку. Увеличивает, хотя и не так хорошо, как прежде.

Превращение линзы надоумило его проверить и другие предметы, прибывшие с ним сюда из родного мира. Как он тут же убедился, это была очень хорошая идея. Предметов в карманах оказалось до обидного мало, но зато КАКИЕ это были предметы! У Ваньки от зависти осыпались бы все его конопушки, честное демонское слово! Стёпка жадно разглядывал лежащие перед ним сокровища и не верил своим глазам. Итак, господа рогатые милорды и всякие прочие ясновельможные паны, что мы имеем на сегодняшний день в наших карманцах, окромя уже виденного увеличительного стекла? А имеем мы в них, во-первых, ножик. Который тоже изменился посредством магического превращения. Стал толще, длиньше и тяжельше, как сказал бы Смакла. Дешёвый пластик рукояти превратился в чёрное, хорошо отполированное дерево. Держать такую в руке — одно удовольствие. Удобно и не скользит. Плохо лишь то, что сложенное лезвие так глубоко и туго утоплено, что его никакими силами не извлечь. Ни ногтями, ни зубами. Стёпка помучился немного и плюнул. Похоже, что этот нож здесь совершенно бесполезен. Ну и ладно, не очень то и хотелось. Но всё равно жалко, потому что с ножом в тайге спокойнее как-то себя чувствуешь.

А вот это что такое, интересно было бы узнать? Медная загогулина с узорами, с одной стороны торчит лохматый фитиль, сбоку собачка с пружинкой и камешек. Огниво, честное слово, огниво! Откуда в кармане взялось, непонятно. Стёпка нажал на собачку и с первого раза высек искру. Искра попала на фитиль, и тот задымился. Если подуть хорошенько, можно добыть огонь. На зажигалку похоже... И тут он вспомнил. Всё правильно, это и есть зажигалка. Он её у дедушки в прошлый раз выпросил и забыл вернуть. А здесь она превратилась в такое вот нехитрое приспособление для добывания огня. Надо будет сегодня вечером его испытать!

Что у нас ещё есть? А ещё есть клей. Стёпка и в этом случае не сразу понял, что это такое и чем это было в его мире. Потому что — был тюбик, а стал кожаный мешочек с туго завязанной горловиной. Что-то вроде кисета. И каракулями непонятными густо исписан. Надо думать, что на каком-то из местных языков — на каком, интересно? — эти каракули и означают "клей". Если, конечно, клей. Интересно, что на ощупь мешочек уверенно ощущался именно мешочком, как бы Стёпка его не жамкал и не теребил. Развязывать мешочек он не стал — зачем? Ещё вылетит какая-нибудь гадость, охота была травиться. Нет, он просто взял да и посмотрел на мешочек сквозь увеличительный кристалл. И чуть не выронил и то и другое. Сквозь кристалл мешочек выглядел обыкновенным тюбиком с надписью "Момент". И даже, если постараться, можно было прочитать инструкцию по применению.

Вот так дела! Магический кристалл! Воодушевлённый неожиданным открытием, он с лихорадочным азартом первооткрывателя принялся изучать удивительные свойства оказавшихся в его руках магических предметов. Да, это вам были не дешёвые фокусы, это было настоящее волшебство! Магия в чистом виде! У него даже руки слегка задрожали: все эти вещи принадлежали ему и он мог пользоваться ими по своему желанию и разумению.

Ножичек сквозь кристалл выглядел нормальным ножом, сапоги — кроссовками, которыми они в глубине своей обувной души и являлись, огниво — зажигалкой, штаны — обычными джинсами... Просто кристалл правды какой-то. Или кристалл истинного зрения. Стёпка тайком глянул сквозь него на спину пасечника. Неусвистайло оказался обычным троллем.

Стёпка хотел посмотреть на Вереса, который ехал следом, однако поразмыслил и от этой идеи на всякий случай отказался. Верес ему не нравился: он смотрел на Стёпку с откровенной неприязнью, словно в чём-то нехорошем подозревал. Подумает ещё, что демон его заколдовать или сглазить собирается. Лучше на самого себя посмотреть. Без особого интереса взглянув сквозь лёгкую зелень кристалла на свою ладонь, он едва не вскрикнул от ужаса: он увидел грубую чешуйчатую лапу с узловатыми пальцами и — вот мерзость! — с длинными, хищными, слоящимися и давно не мытыми когтями. Почти такие же были у Оглока. Ай-яй-яй! Сам он при этом совершенно не ощущал ни чешуи, ни жутких когтей со следами давно засохшей крови. Они не настоящие, вот что, они виртуальные! Потому что никаких когтей у него не было и быть не могло. Ну и что, что он демон? Всё равно он человек! И никакой это не кристалл правды, это какой-то искажающий кристалл. Чтобы нормальных людей пугать.

На всякий случай Стёпка тщательно ощупал свои руки, рассмотрел их со всех сторон — без линзы! — даже полизал для верности и, убедившись на все сто, что ни чешуи, ни когтей на них нет и в помине, слегка успокоился. А то у него мелькнула такая нехорошая мысль, что он успел подхватить в замке какую-нибудь заразу и начал уже потихоньку превращаться в кошмарного монстра. А что, запросто такое могло случиться, особенно после того, как Оглок его на лестнице своим когтем царапнул.

Очень хотелось посмотреть на ещё какое-нибудь превращение, но больше ни один предмет рядом с ним не желал приоткрывать свои тайны. Всё вокруг, кроме его одежды, было настоящим и выглядело настоящим даже сквозь кристалл. Оттого, может быть, что ничего по-настоящему интересного в повозке отыскать было невозможно. Не на сено же таращиться в самом-то деле!

Тут-то и припомнились ему те пергаменты, которые он сгрёб со стола, убегая из С'Турровой хибары. С ними несомненно была связана какая-то очень важная тайна, и можно на что угодно спорить — не одна. А иначе зачем бы они понадобились оркландскому колдуну. Стёпка, конечно, не надеялся эти тайны разгадать, но ведь никто не запрещал ему хотя бы просто посмотреть, что это за пергаменты такие. Интересно же что раздобыл в подземельях Летописного замка рогатый гад Шервельд со товарищи... вернее, со милорды.

Выудив из котомки пергаменты, — всего их оказалось шесть штук, — Стёпка улёгся поудобнее и приступил к тщательному изучению добытого в бою трофея. Изучать, честно говоря, было почти нечего. Грязновато-жёлтые, с неровными краями листы, каждый размером примерно в две Стёпкиных ладони, были невзрачны на вид, шершавы на ощупь и припахивали подвальной плесенью. Нетрудно было догадаться, что их просто грубо выдрали из изрядно попорченных временем и крысами книг. Рыжими или даже бурыми чернилами — не кровью ли? — на более гладкой стороне были начертаны от руки не слишком ровные строчки непонятного текста на разных языках. На одном листе это были просто чёрточки с поперечинками разной длины, на других — то странного вида причудливые буквы с жучиными лапками, то округлые иероглифы, то что-то похожее на арабскую вязь.

Стёпка перебирал листы, вертел их и так и сяк, даже на просвет попробовал посмотреть, ничего в итоге не понял и ничего полезного для себя не извлёк. Не зная языка, текст не прочтёшь. Откровенно говоря, он не слишком огорчился. На пергаментах были записаны чужие тайны, никакого отношения к нему не имеющие, и поэтому не очень-то и хотелось их узнавать. Своих забот хватает.

Затем ему пришло в голову посмотреть на эти записи через кристалл. Он разгладил тот, что был с чёрточками и посмотрел. И не пожалел. Потому что получилось интересно и удивительно. Здорово просто получилось! Он даже чуть не засмеялся от восторга. Зелёный кристалл не только увеличил чужие буквы, он их перевёл! Стёпка убрал линзу — всё те же нечитаемые чёрточки. Навёл ещё раз — нормальный русский, точнее, весский текст.

"Укрепясь меж двух Стерегущих растолкуй пятиглазому суть двуязыкого а праворукому суть вечнолевого. После оного повторяя несказанное за неслышимым ступай с начального на остатний а с остатнего на предыдущий а с предыдущего на последующий орошая обильно кровью неумершего. Отворятся врата ведающему дерзнувшему и трижды прощенно..."

Ни больше ни меньше. Всё очень просто, доходчиво и на удивление понятно. Ступай помоляся, врата и отворятся.

Перечитав текст раза три, Стёпка пришёл к неизбежному выводу, что прочесть — мало. Надо ещё знать, о чём идёт речь. А он не знал. Он сообразил, разумеется, что перед ним некое магическое руководство, с помощью которого можно отворить неведомые заколдованные врата и войти куда-то, куда очень хотел войти С'Турр или его оркландские повелители. Возможно, магам, чародеям и колдунам здесь всё было бы ясно и понятно, но только не ему. Хоть до дыр этот обрывок зачитай.

Он отложил линзу, взялся за лист и тут же испуганно отшвырнул его в сторону. Ему почудилось, что пергамент в его руке ожил. В общем, почти правильно почудилось. Пергамент сам собой свернулся в тугую трубочку, почернел, задымился и вспыхнул чадным пламенем, неприятно напомнившим Стёпке мерзкого нетопыря из колдовской свечи. Только пахло уже не воском, а горелой кожей.

Пришлось поспешно затаптывать пылающий клочок. Не хватало ещё пожар в повозке устроить! Хорошо, что тролль ничего не заметил. Повозка Вереса тоже, к счастью, ещё не показалась из-за взгорка, так что неприятных вопросов ни у кого не возникло.

То, что осталось от пергамента, не поддавалось уже ни прочтению, ни хранению. Растоптанная кучка жирного пепла. Вот и сгорела чужая тайна, отворились, называется, врата дерзнувшему и трижды прощённому. Наверное, Стёпка по незнанию что-то не то сделал. Может быть, сначала нужно было заклинание противоуничтожительное произнести или знак охранный пальцами изобразить. Поди догадайся, если ты в магии полный ноль.

У него в запасе осталось ещё пять непрочитанных листов. Можно было, конечно, попробовать и их прочитать, но не было никакой гарантии, что они по прочтении не сгорят так же мгновенно и безвозвратно. Поэтому Стёпка сложил пергаменты и затолкал их обратно в котомку, на самое дно, от греха подальше, до лучших, как говорится, времён.

Окинув после всего этого критическим взглядом свои сокровища, он вздохнул. Нет, как хотите, а он сначала всё же надеялся на большее. Не слишком много пользы можно извлечь из неоткрывающегося ножа, неизвестно чем наполненного мешочка, простенького огнива, и странного искажающего кристалла. Что он со всем этим "богасьтвом" будет делать? Разве что когтями своими виртуальными любоваться. Стёпка взял линзу и посмотрел на руку. Хорошие когти, длинные и острые. На каждый медведь такими похвастаться может. Жаль, что нельзя увидеть сквозь кристалл своё лицо. Представить страшно, какая рожа при этом обнаружится. Смаклу, что ли, попросить. Пусть посмотрит на истинный облик потустороннешнего демона. Стёпка представил испуг младшего слуги и захихикал. Нет-нет, лучше не рисковать. А то слабонервный гоблин тогда точно сбежит, и придётся спасать Ванеса в одиночку, надеясь только на свои виртуальные когти.

Потом он вспомнил, что кроме этого весьма спорного богатства у него есть и настоящее — спрятанные под стельку кроссовки золотые монеты. Он выудил одну и тщательно её осмотрел, сначала невооружённым глазом, а потом с помощью кристалла. И не обнаружил ничего магического. Золото и без магии многое может совершить в любом мире. Серебряный кедрик тоже ничем не удивил и никаких тайн не открыл. Обычная монетка.

Повторный — и очень тщательный — осмотр ножа не принёс сначала ничего нового, кроме твёрдой убеждённости, что с этим ножом не всё просто и что лезвие из него каким-то образом извлекается. Но каким? Стёпка вертел его и так и этак, встряхивал, нажимал, ища скрытые кнопки или пружины, даже пробовал мысленно приказывать ножу: "Откройся!". Всё напрасно. Не было ни кнопок, ни пружин, а настойчивые мысленные приказы упрямый нож презрительно игнорировал. Отгадка обнаружилась случайно. Всего-то и нужно было уверенным нажатием большого пальца на специальный ребристый упор преодолеть сопротивление пружины и сдвинуть вперёд до щелчка верхнюю половинку рукоятки. Стёпка нажал, и нож вдруг ожил в его руке, зашевелился, вытянулся, и показалось, что он превращается в змею или во что-то неприятное и кусачее. Стёпка, уже пуганый сгоревшим пергаментом, брезгливо отбросил его — и ахнул от удивления. На дне повозки лежал уже не тот безобидный перочинный ножичек, годный только на то, чтобы щепочки остругивать, — теперь это был настоящий охотничий нож, почти кинжал, тяжёлый, с хорошо заточенным лезвием длиной в ладонь. Впрочем, мгновение спустя он опять превратился в обычную непримечательную рукоять. Ага, значит, без хозяйской руки это чудо не работает. Стёпка уже уверенней нажал на выступ. Щёлк! Острый, сверкающий, непонятный образом потяжелевший нож, лежал в руке так, словно он являлся её продолжением... Это было круто! Это было восхитительно! Да теперь!.. Да с таким ножом!.. Стёпка не очень ясно представлял, что можно совершить с таким ножом, ему просто нравилось держать его, смотреть как блестит на солнце лезвие, и знать, что это чудо принадлежит ему и только ему. А если сдвинуть половинку назад, нож мгновенно превращался в обычную деревянную рукоять, которую можно засунуть в тот же боковой кармашек на джинсах. И никто не догадается, что это такое. А ты — раз! — и уже вооружён. Жаль, что ножны в магическом комплекте не предусмотрены, повесил бы на пояс, сразу другой вид получился бы.

Он долго с ножом возился, всё никак не мог насмотреться на удивительное превращение, неуловимо совершающееся прямо у него на глазах, прямо в его руке. Это превращение можно было потрогать, от него бежали по спине мурашки, и мир вокруг становился ещё ярче и разноцветнее.

Тайна чудесного ножа была успешно разгадана, и воодушевлённый Степан решил внимательнее изучить то, что раньше было клеем. Вдруг и здесь обнаружится что-нибудь волшебное. И оно обнаружилось! На ощупь мешочек был наполнен чем-то мелким и сыпучим. Стёпка зубами развязал узел, взялся за горловину, и вдруг кто-то очень отчётливо произнёс у него в голове строгим голосом: "Не отверзай!" Стёпка вздрогнул и пугливо оглянулся. Мог бы и не оглядываться — он сразу понял, что голос был телепатический. В повозке, разумеется, не наблюдалось никого постороннего. А в мешочке кто-то или что-то — было. Стёпка собрался с духом, уже нарочно взялся за мешочек и вновь услышал сердитое: "Не отверзай!"

Он мог бы, конечно, и не послушаться и отверзнуть, но ему уже было очень хорошо известно, что в этом мире грозит упрямым ослушникам. Зашвыривает их безжалостно за тридевять земель во владения диких элль-фингов. А он зашвыриваться к элль-фингам не хотел. Он и так к ним направлялся. Успеет ещё погостить.

Тщательно завязав мешочек, он убрал его в котомку. И линзу тоже убрал, и рукоятку ножа спрятал в карман, а потом наткнулся рукой на стража, — и его словно холодной водой окатило. Он не все свои сокровища осмотрел, не все! Самое главное как раз и забыл!

Снимать стража с шеи не хотелось. Стёпка только подумал об этом и сразу же ему этого страшно не захотелось. Словно раздеваться догола при всех. Тогда он стал разглядывать его, не снимая. Обычный осмотр невооружённым взглядом ничего не дал. Как был страж бронзовым медальоном с непонятным узором на одной стороне, так и остался. И Стёпка, с замиранием предвкушая новое чудо, навёл на него свой волшебный кристалл...

И мягко уплыл во мрак беспамятства.

... Когда он очнулся и открыл глаза и увидел над собой высокое небо, ему не сразу удалось вспомнить, где он и что с ним произошло. Страж как ни в чём не бывало висел за пазухой, линза лежала под ногами, в голове слегка шумело. Да, подумал он, осторожно ощупав сначала голову, а потом всего себя, интересно получилось. Дождался, называется, чуда, разгадал тайну медальона. Попробовать, что ли, ещё раз... Но при одной лишь мысли о повторной попытке, ему сделалось так неуютно, что он тотчас от своей затеи отказался. И сразу полегчало. Только заноза какая-то в душе осталась, и когда Стёпка думал о страже, она, эта заноза, неприятно так покалывала в самое сердце острым кончиком: не хозяин ты своему стражу, ой, не хозяин.

* * *

С попутчиками, прямо скажем, Стёпке здорово повезло. Низкий поклон за то Купыре. Никого с такими попутчиками можно не бояться. Взглянешь на неохватные плечи пасечника — сразу все страхи бесследно улетучиваются в неизвестном направлении. Ясно же, что на троллей никто не отважится нападать. Дураком надо совсем быть, чтобы на таких великанов нарываться. Они и без оружия любого уделают, одними кулаками. А кулаки у дядьки Неусвистайло, между прочим, нешуточные, со Стёпкину голову, не меньше.

Привал решили устроить после полудня, когда повозки по извилистой дороге вкатились, гремя и подпрыгивая на камнях, на вершину высокой сопки. Сушиболото съехал на обочину, остановил коней, объявил звучно:

— Остановимся ненадолго, панове! Лошадям отдышаться надобно, да и нам поснедать не помешает.

— Дело говоришь, — согласно кивнул Неусвистайло. — В самый раз хороший шматок сала зажевать. Выгружайся, Стеслав, разомни ноги.

Но не успел ещё Стёпка спрыгнуть на землю, не успел балагур Брежень открыть рот, чтобы повеселить спутников очередной шуткой, не успел натянуть вожжи приотставший Верес, как пасечник насторожился и вскинул ладонь, призывая к молчанию. Все послушно замерли, даже лошади перестали фыркать.

— Чего слыхать? — не выдержал первым Брежень. — Кого несёт нелёгкая навстречь?

Две пчелы с размаху воткнулись в троллеву бороду. Они прилетели снизу, оттуда, куда вела дорога.

— Весичи, — громыхнул Неусвистайло. — Пяток верховых из княжьей, кажись, дружины.

Пчелы ему это нажужжали или он сам обладал таким отменным слухом? Стёпка, например, кроме лёгкого птичьего пересвиста не слышал вообще ничего.

Тролли и Брежень и Вересом известие восприняли спокойно. Весичи их не пугали.

А Стёпку уже пугали. Он сразу вспомнил о том столкновении в воротах замка. Честно говоря, он о нём и не забывал. Жирное торжествующее лицо Никария то и дело всплывало перед глазами. А ну как дружинники опять надумают хватать его за злоумышление на особу светлейшего князя? А ну как именно за Стёпкой они и скачут сюда? Спрятаться бы!

Он и не понял сначала, что это ему страж подсказывает насчёт того, чтобы спрятаться. Налился чугунной тяжестью и тянет настойчиво в лес, в мешанину стволов и кустов. И сразу сделалось неуютно, даже на солнце словно хмарь тусклая наползла. Стёпка завертел головой по сторонам. Забраться бы в самом деле куда-нибудь поглубже, чтобы не увидели и не отыскали. В сено, например, зарыться, только мало его, сена, да и отыщут ведь сразу. Не дураки же в княжьей дружине служат.

Пасечник прищурился, глядя на Стёпку сверху вниз. От него не ускользнуло замешательство отрока.

— Сходит-ко ты, Стеслав, до лесу, вон за тот взгорок. Там тебя никто и не увидит. Прошмыгни вниз до самой дороги и нас за кустами поджидай. Мы тебя подберём, как спускаться будем. Покличем ежели что.

— А Смакла? — Стёпка посмотрел на сидящего в соседней повозке гоблина. Младший слуга что-то увлечённо рассказывал Бреженю.

Неусвистайло дёрнул себя за ус, посопел.

— А кому он нужён, коли по уму-то рассудить. Едет с нами гобль малой, да и пущай себе едет. Весичам до него дела быть не должно. Ну а ежели с ними чародей какой, али колдун, — скажу, что взяли, мол, мальца в услужение, за конями приглядывать... Шуруй шибче в лес, они вот-вот из-за поворота вывернутся.

Стёпка, провожаемый удивлёнными взглядами попутчиков, перепрыгнул поваленный ствол, вскарабкался по мшистому камню наверх и нырнул в спасительную чащу. Густой можжевельник сразу скрыл от него и дорогу и повозки. Что-то спросил Смакла, заржала неподалёку лошадь, застучали копыта... Стёпка прибавил шагу, взбежал по мягкому ковру мха на верхушку взгорка, оглянулся. За соснами желтела дорога. Копыта стучали всё ближе. Сейчас покажутся. Он пригнулся, попятился, и лес, как говорится, поглотил его.

Сначала Стёпка почти бежал вниз по склону, прыгая с камня на камень. Потом, решив, что удалился от дороги на достаточно безопасное расстояние, перешёл на шаг. Но шёл всё равно с опаской и оглядкой. Боялся, что злые дяди весичи подстерегут его, выскочат из-за кустов, набросятся, скрутят и уволокут к Полыне в узилище. Неужели они там, на дороге, в самом деле расспрашивают о нём? Вряд ли... Во-первых, они не из замка едут, а во-вторых, никто не видел, что он к троллю в повозку сел... Ага! А вдруг кто-нибудь да и видел. Проследил за ним и сообщил потом куда следует. Проклятый карлик Дотто знал же откуда-то, что они до переправы подводу искали. А здесь не то что карлик, здесь любая зверюшка неприметная может оказаться вражеским шпионом. Подсылом оркландским или слугой серолицего колдуна. Да и Полыне, между прочим, ничего не стоит заглянуть в какое-нибудь своё отвечай-зеркало или, скажем, в подгляди-воду, чтобы узнать, где находится демон Стеслав и куда он едет. Или подслушать его разговоры с троллями через магическое оттопырь-ухо, если оно, конечно, существует.

Чем дальше отходил Стёпка от дороги, тем легче у него становилось на душе. Он даже подобрал сломанную сухую ветку и стал рубить ею папоротники, воображая, что сражается с врагами и что в руке у него настоящий меч, такой же, как у Гвоздыри. Меч со свистом рассекал воздух, и головы врагов покорно валились в мох, и оркландское войско в ужасе разбегалось, и весские воеводы просили у Стёпки прощения за то, что так плохо думали о нём, а серолицего Полыню за все его пакости светлейший князь Бармила понижал из оберегателя в младшего отмывателя грязной посуды...

— Помогите! — вскричал кто-то тоненьким голоском впереди и выше по склону.

Стёпка остановился, прислушиваясь. Не почудилось ли?

— Помогите, люди добрые! Пропадаю!

Нет, не почудилось, в самом деле взывали о помощи. Голосок был такой жалобный и такое смертное отчаяние звучало в нём, что Степан тут же ощутил себя отважным спасателем. Не раздумывая он бросился вверх. Кричали совсем рядом, вон за той сосной или чуть левее.

Он уже почти увидел попавшего в беду человека, когда земля под его ногами вдруг податливо разошлась, и он ухнул вниз, успев лишь испуганно ойкнуть. В первое мгновение ему показалось, что яма бездонна, но, провалившись метра на два, он застрял, прочно стиснутый узкими стенами. Падая, он больно проехался щекой по шершавому камню и едва не выбил глаз торчащим обрубком корня. Но в целом он легко отделался — ничего не сломал и не вывихнул.

— Ну ни фига себе! — сказал он, ещё не веря в необратимость случившегося с ним несчастья и с надеждой глядя вверх на неровное отверстие, в котором сквозь обрывки корней и бахрому мха виден был кусочек неба и страшно далёкие ветви сосен. — Вот так я попал!

Дотянуться до края ямы он не мог. А это означало, что без посторонней помощи ему отсюда не выбраться. И главное — сколько ни кричи, никто не услышит. Яма глубокая, до дороги далеко... Да и кричать не слишком хочется. Потому что а вдруг его жалобные вопли приведут сюда весичей. То-то обрадуются дружинники, то-то возликуют! Бери демона тёпленьким, он ещё и спасибо скажет за спаcение.

Плохо дело. Совсем плохо. Когда ещё тролли догадаются пойти на поиски запропавшего отрока. Разве что пчёлы сумеют его здесь отыскать... Нет, лучше всё же самому попробовать... И тут Стёпка вдруг вспомнил, что его кто-то же отсюда звал на помощь! Кто? И где он? И почему больше не кричит?

До него не сразу дошло, что он опять попался. Не хотелось ему в такое верить, но пришлось. Его заманили! Кто-то нарочно позвал его жалобным голосом, и он, как самый распоследний дурак бросился спасать неведомо кого... и спас, называется. Самого бы сейчас кто вытащил из этой ямы. Ну надо же было так сглупить! Ведь давал же, давал себе слово не верить никому и ничему!

Стёпка попытался развернуться, и сразу же что-то больно упёрлось в левый бок, под самое ребро. Он изогнулся, посмотрел вниз — и его бросило в жар. Изо дна ямы торчал заострённый кол. Очень острый, очень длинный, толщиной с руку; покрыт чем-то бурым, запёкшимся, неприятным на вид и наводящим на самые невесёлые размышления. У Стёпки сразу неприятно заныло в животе. Просто удивительно, как он ухитрился не насадиться на этот жуткий кол. Яма такая узкая, что промахнуться практически невозможно. Но он всё же промахнулся. Не иначе, страж помог. Уберёг хозяина от мучительной смерти. Что же он, гад, раньше не предупредил, когда я к яме этой со всей дури бежал?!

Это была ловушка. Настоящая охотничья ловушка, умело замаскированная сверху ветками и мхом. И Стёпка в неё угодил. Прекрасно. Ну и что теперь делать? Не сидеть же здесь, как говорила бабушка, до морковкиного заговения.

Он завозился. Надо выбираться и как можно скорее. Если упереться в стены руками, ногами и спиной, как Джеки Чан, то, может быть, что-нибудь и получится... Только бы на кол не сесть! Выдрать бы его или набок свернуть. Но кол был вкопан крепко, на совесть. Придётся рискнуть.

После долгого пыхтения, сопения и напряжения всех сил ему удалось вскарабкаться чуть повыше и поставить правую ногу на торчащий из стены обрубок корня. Края ямы приблизились сразу почти на метр. Земля, камни и мох сыпались за шиворот и на голову, но он не обращал на это внимания, потому что спасение было уже близко. Дотянуться бы только вон до того корня...

— Он чичас вышкребется, — сказал вдруг кто-то над ним хриплым басом. — Ишь как осерчал, ровно зверь фырчит.

Стёпка вздрогнул и чуть не сорвался вниз. Чудом буквально удержался. И его опять бросило в жар, потому что упади он сейчас — наверняка насадился бы на кол, основательно и навсегда.

— Кто там? — крикнул он, задрав голову. — Эй! Помогите мне выбраться! Помогите мне! Пожалуйста!

— А вот мы ужо тебе подмогнём! — закричало сразу несколько голосов. — Каменьями его, каменьями! Шибче круши!

Сверху тотчас густо посыпались камни. Один ударил Стёпку в здоровое плечо, другой шаркнул по колену, ещё один попал в голову — больно, блин!

— Эй! — заорал Стёпка. — Вы что там, с ума посходили совсем! Мне же больно!

В ответ раздался хриплый хохот, и опять полетели камни. Они были не слишком большие, видимо, лишь по той причине, что в этом лесу других просто не нашлось. Или оттого, что метатели камней сами были не слишком крупными созданиями. Это же были гномы. Стёпка уже слышал прежде такой хохот и такие же хриплые неприятные голоса. Имел, как говорится, удовольствие. Проклятые коротышки! Проклятый Зебур! Не зря он тогда грозился запомнить Стёпку и отомстить ему. "Ты ещё страшно пожалеешь!" Они достали его, и Стёпка уже жалел. Он же ничего против этих гномов не имел, просто так получилось, что он тогда на башню к Гвоздыре поднялся. Разве он виноват?

Бац!!! От крепкого удара свет в глазах на мгновение померк. Ещё одно такое попадание, и он рухнет вниз, прямо на страшный кол. И там его добьют и завалят камнями, похоронив заживо. Ему вдруг сделалось так жутко, что он растопырился весь как каракатица, напрягся и со страшным зубовным скрежетом — никогда ещё он так не напрягался — принялся карабкаться вверх, обдирая руки, спину и колени. В другое время у него такое ни за что не получилось бы. А сейчас он просто очень испугался и ужасно разозлился. Осерчал шибко. Не хочу погибать в яме! Не желаю на кол! Стыдно быть побеждённым какими-то мелкими, подлыми гномами. Я вам всем сейчас устрою! Вы у меня похохочете! Самих в яму покидаю!

Не обращая внимания на победные крики врагов и на сыпящиеся градом камни, Стёпка кое-как выдрался наверх, ухватился за мох, дрыгнул в последнем усилии ногами и откатился в сторону от ловушки. Голова болела сразу в нескольких местах, за пазухой было полно земли, на зубах скрипел песок. Мох приятно холодил разгорячённую кожу. Стёпка отдышался, отплевался и приподнял голову, прислушиваясь. Где же они, эти подлые гномы? Нет никого. Удрали, паразиты, испугались. Правильно испугались. Страшен разгневанный демон и пощады от него не жди.

Он поднялся, помотал головой, вытрясая землю из волос и из-за пазухи. Приключения продолжаются, милорды, но корячиться по ямам мы, кажется, не договаривались...

Что-то тоненько тенькнуло, и в сантиметре от его головы в ствол сосны туго вонзилась чёрная оперённая стрела. Стёпка застыл, пригнувшись и не сводя с неё глаз. Стрела ушла в дерево наполовину, она была с его указательный палец. Маленькая, но очень толстая. Такая в тело воткнётся — не обрадуешься. И выпустили её, ясное дело, из гномьего арбалета.

Ещё раз тенькнуло, и он упал лицом в мох. Оживший страж дёрнул его за шею, спасая от очередного залпа. Стрелы — на слух не меньше десятка! — просвистели над ним и беззвучно исчезли во мхах. Невидимые враги разочарованно взвыли и вновь принялись взводить арбалеты.

Сначала заманили в ловушку, потом чуть не забросали камнями, а напоследок решили утыкать игрушечными стрелами! Спрятался, называется, от весичей, переждал беду в кустах. Неужели для демона в этом мире нигде нет безопасного места?

Лежать долго на одном месте было нельзя, Стёпка это хорошо понимал. А если бы не понимал, то страж живенько подсказал бы ему, что пора уносить ноги. Гномы в следующий раз не промахнутся, они, наверное, уже взяли его на прицел. Он неловко перекатился в сторону, сполз на животе по мшистому камню и помчался прочь, справедливо рассудив, что бегство для него сейчас — лучший выход. За спиной закричали, несколько посланных вдогонку стрел пробуравили над ним воздух, одна даже рванула рубашку, но, к счастью, обошлось без крови и ран. Разгневанный демон бегал быстро да ещё и петлять по-заячьи не забывал. Попробуй в такого попади.

Невидимые враги остались далеко за спиной, но Стёпка бежал, не останавливаясь. Кто знает, сколько гномов прячется в лесу и сколько у них арбалетов. Может, они под каждым кустом сидят, его дожидаясь.

Убежал он далеко и поначалу ему даже показалось, что он заблудился. Впрочем, заблудиться здесь было трудно: ложбина спускалась к дороге, и Стёпка, то и дело оглядываясь, пошёл вниз.

Осторожничал он не зря. Подлые гномы упускать его не собирались и приготовили новую пакость. И он в эту пакость, конечно же, угодил.

Впереди хрустнула вдруг под чьей-то неловкой ногой ветка, и Степан, обмерев, припал к стволу сосны. Тот, впереди, тоже замер. Они так постояли примерно с минуту, потом Стёпка осторожно, очень осторожно выглянул. Он был почти уверен, что увидит притаившегося или подкрадывающегося гнома. Шишкой, что ли, в него швырнуть.

Но никого там, за деревом, не было, и приготовленная шишка не пригодилась. А жаль...

В воздухе шумно прошелестели крылья, Стёпку хлестнуло по плечам, он рванулся было, но верёвка уже притянула его к сосне, крепко и обидно — носом в смолистую кору. И пока он брыкался, пытаясь хотя бы развернуться, верёвка обмотнулась вокруг него несколько раз, так что можно было больше и не дёргаться. Он высматривал врагов впереди, а они подкрались сзади. Краем глаза он заметил мелькнувшую мимо него крупную птицу, затем ещё одну. Птицы кружились вокруг сосны, приматывая его к дереву всё туже и туже.

Поймали всё-таки, гномы проклятые! Ловко это у них получилось. Кто же знал, что даже птицы им здесь помогают. А он теперь не мог ни убежать, ни увернуться, ни хотя бы просто встретить смерть лицом к лицу, как подобает настоящему... Неужели в спину будут стрелять? Стёпка не сомневался, что у гномов хватит на это подлости. Расстреляют сейчас спокойно и без промахов. Ещё, чего доброго, соревнование устроят, кто точнее в сердце попадёт. Спину всю истыкают...

— Добегался ужо! — сказал кто-то за его спиной. — Таперича не вырвется, знатно угодил!

Голос шёл снизу, от земли, и был он довольный-предовольный. Ещё бы! Такие маленькие — и такого большого изловили!

— Мало не утёк, воровское отродье! — отозвался другой голос, столь же довольный и ещё более неприятный. — Ровно заяц чесанул. Не хочет, знать, с чужим золотом расставаться. Чуешь, Галуда, сколь в нём золотца-то. Не сбрехал Зебур, всё так и есть, как сказывал. Чичас я ему...

— Погодь, Чама, малость погодь, — оборвал его первый. — Энто мы наопосля прибережём... Слышь-ка, ворёныш, — Стёпке в голову угодила колючая сосновая шишка, не больно, но очень обидно. — Слышь-ка, чево скажу. Ты ногами не взбрыкивай покудова, погоди чуток, мы с тебя сапоги сволокём, потому как золотце там у тебя прихоронено. А опосля ужо и повзбрыкивать можешь от усей своей прыти. Мы воров шибко не любим и тебя, значить, тово-самово... Помрёшь ты вскорости смертью заслуженной, нерадостной. А неча было на чужое добро зариться!

— Не зарился я на ваше золото! — задёргался Стёпка. — Сами вы воры!

— Знамо дело, не зарился, — засмеялись враги в несколько голосов. — Тебе наше золотце век искать не сыскать. Ты сродственника нашего ограбил до последней застёжки, за то и ответишь.

— Да забирайте вы это чёртово золото! — закричал Стёпка. — Не нужно оно мне! Я не знал, что его у Зебура отобрали! Я вам его и так отдам!

— Эвон как заголосил. Сам, баит, отдам... Нет, ворёныш, не сам. Мы его у тебя отберём да Зебуру со всем почтением и возвернём. А коли дрыгнешь ещё ножищами — засажу стрелу в седалище по самое перо. Сымайте с него обувку!

— Только попробуйте! — Стёпка разъярился вдруг так, что едва верёвки не порвал. — Я с вами сейчас сам не знаю что сделаю! Передавлю, разорву, распинаю!.. Отвяжите меня, пока я не рассердился!

Множество цепких рук ухватило его за ноги, кто-то полез вверх, цепко хватаясь за брюки, кто-то сгоряча кольнул его в икру острым ножом — а чего с ворёнышем аккуратничать, всё одно ему вскорости помирать.

Это было очень унизительно — стоять, прижавшись к дереву, словно распятая лягушка, чувствовать, как по тебе ползают наглые захватчики, и ждать, что тебе в мягкое место вот-вот вонзится толстая гномья стрела. Наверное, что-то подобное испытывал Гулливер, проснувшись среди лилипутов.

"СТРАЖ!!!" — завопил Стёпка во весь свой внутренний голос, беззвучно, вроде бы, завопил, но так отчаянно и зло, что показалось ему, будто на весь лес крикнул: — "СТРАЖ, ПОМОГИ!"

Раньше надо было стража вспоминать, не пришлось бы нос о кору царапать да шкурой своей нежной рисковать. Крикнул Стёпка и сразу налился весь неведомо откуда взявшейся силой, словно бы его накачали насосом, и сделался он могучим и непобедимым, и гномы эти подлые показались ему чем-то вроде докучливых комаров — неприятно, но не опасно. Он легко напряг плечи, упёрся ногами в землю и...

БЭНГ! БЭНГ! БЭНГ!

Прочные, как казалось поначалу, верёвки лопнули одна за другой так звонко, что аж в воздухе загудело. Стёпку отбросило от сосны, он едва удержался на ногах, развернулся и успел увидеть улетающую птицу, на спине у которой сидел испуганно оглядывающийся гном в рогатом шлеме. Крупная, отблескивающая металлом птица скрылась за деревьями, и Стёпке показалось, что это была не птица, а летучая мышь. Впрочем, не важно. Подлые гномы могли приручить кого угодно, хоть птиц, хоть нетопырей.

Он опустил глаза к земле — и в трёх шагах от себя увидел другого гнома. На мшистом камне стоял бородатый, темноволосый и очень коренастый человечек с грубым узкоглазым лицом. Одет он был в зелёный стёганый зипун, широкие порты и лапти. Кустики цветущей черники доходили ему до плеч. В руках гном держал взведённый арбалет, но направлял его не на Стёпку. Гном стоял, как молнией поражённый, и смотрел неестественно округлившимися глазами куда-то за Стёпкину спину. И было в его взгляде что-то такое, что Стёпка тоже оглянулся. Бог знает, что он ожидал увидеть там, за своей спиной, но никак не то, что увидел.

Толстенная сосна, к которой его так ловко примотали гномы, медленно клонилась, падая, к счастью, не на Стёпку, а совсем в другую сторону. Ствол её был перерублен примерно в метре от земли и перерублен как-то странно, словно его порвали, перекрутив шутки ради несколько раз вокруг оси. Сосна величественно прошумела пышной кроной и рухнула, придавив несколько молодых рябинок и ободрав кору на соседних деревьях. Хрустнули ломающиеся ветви, размочаленный ствол тяжко подпрыгнул, в лесу испуганно ахнуло короткое эхо, птицы примолкли на мгновение и вновь застрекотали как ни в чём не бывало.

— Знатно ты, отрок, серчать могёшь, — сказал гном, уважительно кашлянув в кулачок. — Ажно в дрожь кидает.

Стёпка, слегка ошалев, смотрел на удивительное дело рук своих. Высокий пень густо топорщился свежей щепой. Огромное поверженное дерево лежало на земле, и повалил его он, Стёпка, походя повалил. Поверить в это было трудно. Какую же силищу даровал ему страж, если можно сотворить подобное и даже не заметить содеянного!

Когда он отвёл наконец взгляд от рухнувшей сосны, гном уже исчез. И правильно сделал, между прочим. Куда ему, такому крохотному тягаться с непобедимым демоном, который одним мановением руки может свалить вековое дерево. Тут не то что в дрожь кинет, как бы чего похуже не стряслось...

Крупная пчела басовито прогудела над его плечом и полетела в сторону дороги, как бы приглашая следовать за ней. Стёпка оторвал взгляд от сосны и послушно пошёл за пчелой. В голове после всех этих гномьих передряг слегка шумело. Мысли разбегались и дух захватывало. Вот так стража ему подарили ни за что ни про что! Чем дальше, тем круче. Да с такой защитой ему и дружинники весские не страшны. И Стёпка решил, что больше не будет ни от кого прятаться. Осторожность, разумеется, не помешает, но шмыгать по кустам, владея волшебным оберегом неслыханной разрушительной силы, глупо и стыдно. Хватит, отбоялся, отпрятался. Пусть теперь враги прячутся!

Пчела вывела его к обочине и улетела прочь. Стёпка присел за невысокой ёлочкой и стал глядеть на пустую ещё дорогу. Несмотря на свои очень смелые и решительные мысли, он осторожничал. По привычке, наверное.

Вскоре до него донёсся скрип приближающихся повозок. Свои, обрадовался он, и на его плечо легла вдруг большая тяжёлая рука — у гномов таких не бывает. "Весичи выследили!" — мелькнула пронзительная догадка, и он почти без промедления выкрикнул про себя уже почти привычное: "СТРАЖ, ПОМОГИ!"

Всё опять получилось само собой. Распрямилась в Стёпке туго сжатая пружина и, распрямившись, ударила точно и сильно.

Х-хак!

Отброшенный далеко в сторону Верес лежал на спине и оторопело смотрел на изготовившегося к бою Стёпана.

— Ты это... Ты чаво это? — пробормотал он, не делая попыток подняться.

Стёпка медленно выдохнул и заставил себя расслабиться. Вибрирующая сила, переполняющая каждую его клеточку, нехотя втянула свои клыки и когти.

Верес был раза в три или даже в четыре тяжелее и раза в полтора выше, а Стёпка отбросил его, словно пушинку. Хорошо ещё, что не сломал, как ту сосну. А то мог бы...

Тайгарь, сопя, встал, отряхнул хвою с локтей и со спины, ещё раз недоумевающе качнул седой головой:

— Опасный ты демон, как я погляжу. Силушка в тебе немеряная, за малым до смерти меня не зашиб. Ладно успел я руками прикрыться. Ты испужался ли меня, что этак-то взвился?

— Ещё как, — признался Стёпка. Ему было неловко. Обидно, наверное, такому здоровенному дядьке, что его хлипкий отрок шутя на пять метров отшвырнул. — Я думал, что меня весичи выследили. Я не хотел вас толкать. Честное демонское.

— Не хотел, говоришь. Дак ты меня, ежели по правде-то, и не толкал. Ты меня, Стеслав, приподнял да и отбросил, ровно щеня надоедного. Я и опомниться не успел.

А нечего было сзади подкрадываться, подумал Стёпка, и эта нехитрая мысль, видимо, отразилась на его открытом и честном лице ничего не скрывающего и ничего дурного не замышляющего демона, потому что Верес присел рядом с ним и показал на дорогу широкой ладонью:

— Дело у меня важное не сполнено, мне мешкать ни в коем разе нельзя. Вот я и утёк в лес, от весичей подале. На тебя глядя утёк. Пущай Брежень да тролли с ними гутарят. А ты, часом, не знаешь, кто там в стороне дерева ломал? Я слышал, сосна повалилась, да не гнилая, вроде, сосна. Так и грянула, как подрубленная. Не видел, кто безобразит?

— Видел, — признался Стёпка. — Это я сосну повалил. Случайно.

Верес кивнул и больше ни о чём спрашивать не стал, словно ему ясно было, для чего демону понадобилось валить ни в чём не повинное дерево. Зато решил спросить Стёпка:

— А почему вы от весичей прячетесь? Они же ведь не враги, они же ведь с рыцарями оркландскими воюют. Или вы... — он не договорил, смутясь. На оркландского шпиона простоватый Верес был не похож, хотя Стёпка понятия не имел, какими они бывают, эти шпионы. Одного он видел, но ведь тот был колдуном, а пожилой тайгарь... ну какой из него колдун?

— Мне дружинники царёвы, понимашь, тоже поперёк горла. Не хочу с ними встречаться допрежь времени. Не с руки мне. Мало ли кто там с ними скачет, может, знакомцы какие злопамятные. А ну как признают — кусай опосля локти... — Верес огладил бороду, помолчал, потом продолжил, недобро щурясь. — Весичи, они хоть с орклами и воюют, дак и нам тоже навроде как чужие. Таёжный улус для них — что добыча, в бою взятая. Хошь владей им, хошь грабь, хошь княжатам раздаривай на уделы — никто не одёрнет. Мы для них и не люди вовсе, а так — докука и быдло дремучее. Особливо те, кто от весских бояр сюды утёк. Не любит нас Весь за нашу вольную жисть, ну и мы её не шибко жалуем. А те из наших, которые топоры не страшатся показывать да шеи не гнут, весичам и вовсе не по нраву. Царю-то ихому что надобно? Чтобы мы орклов турнули покрепче, подмогли дружинам весским, а сами после власть царёву над собой молчком признали и дань ему платили, как весские холопы платят... Пошли-кось на дорогу. Пасечник вон уже подъезжат. Отбрехались, поди, от дружинников.

Кони испуганно задрали головы и захрипели, когда Стёпка и Верес вывалились из кустов.

— Тебя искали, — прогудел пасечник, натягивая вожжи.

Стёпке сразу стало неуютно.

— Зачем? — спросил он.

Неусвистайло мотнул головой:

— Того не ведаю. Десятник растолковать не поспешил, а я и не допытывался. Выведывали они, не встречался ли нам дорогой отрок нездешней наружности с оркландским оберегом на шее?

Стёпка невольно схватился за стража:

— Он не оркландский!

— Да по мне хошь бы и у элль-фингов ты его добыл, — ухмыльнулся тролль в рыжую бороду. — У меня самого нож засапожный тоже, признаться, не в Великой Веси скован. Экая невидаль! Ну я им и сказал, мол, никакого нездешнего отрока мы не встречали, а встречали однех таёжных и под рубаху им по незнанию нашему не заглядывали. Не поверили весичи нам, конешно, но решили, видать, что ты тайгой подался. С тем и отъехали. Ну, залазь, однакось. Нам до темна в Драконью падь поспеть надобно... А это что у тебя такое?

— Где? — Стёпка проследил за его взглядом, задрал правую руку. Из рубашки торчала чёрная гномья стрела. Он выдернул её — совсем рядом с сердцем ударила зараза! — и показал пасечнику. — Гномы на меня в лесу набросились. Сначала в ловушку звериную заманили, а потом вслед стреляли. Еле удрал от них.

Неусвистайло хмыкнул, почесал бороду и ничего не сказал. Подумал, наверное, что уж больно неспокойного спутника Купыря ему подсунул. И от весичей он бегает, и с гномами у него нелады, и колдуны с призраками зуб на него имеют. Одни хлопоты и неприятности от такого попутчика. Хоть в оба глаза за ним присматривай — всё одно не убережёшь.

Верес вывернулся сбоку, выхватил у Стёпки стрелу, повертел и даже понюхал зачем-то.

— То не гномы на тебя набросились. Гномы, они в замках живут да в строениях каменных. А в тайге родичи ихние промышляют разбоем да грабежами. Гномлинами они прозываются. Народец изрядно подлый и премерзкий. Стрела-то, глянь, как бы не отравленная. Припахиват, кажись, гнильцой. Счастье твоё, Стеслав, что не задело. Царапинки хватило бы в гости к предками отправиться, — он остро глянул на Стёпку. — Случайно, говоришь, сосну повалил? Не хотел, говоришь? Ну-ну. Одного-то хоть пришиб, али не сумел?

— Не сумел, — вздохнул без сожаления Стёпка. Гномлины не вызывали у него ни ненависти, ни злобы. Мелкие они были для таких сильных чувств.

— Гномлина завалить нелегко, — признал и Верес. — А ловушка, поди, тесная была. Щеку вон как окарябал.

— Тесная и глубокая. И кол острый внизу вкопан.

Тролль с Вересом понимающе переглянулись.

— Твоя правда, Стеслав, на зверя та ловушка. На хорошего зверя спроворена, на двуногого.

— Как на двуногого? — не поверил Стёпка. — Неужели они людей едят?

— Есть не едят, — засмеялся невесело Верес. — Но того, кто в их угодья без спросу забредёт, живо на кол посадят.

Стёпка вновь ощутил под рёбрами жуткое острие и содрогнулся. Пожалуй, гномлинов можно и возненавидеть. Хоть и мелкие они, но чересчур уж подлые. "Промышляют разбоем да грабежами".

Верес зашвырнул отравленную стрелу подальше в лес и взобрался в свою как раз подъехавшую повозку, правил которой — кто бы вы думали? — доблестный бывший младший слуга чародея Серафиана сам Смакла Чумазый и Неумытый собственной гоблинской персоной! И шляпу свою глупую опять на себя напялил. И на Стёпку смотрит, будто и знать его не знает и видит в первый раз. Ишь, загордился, водитель кобылы!

— Догоняй, дядько Неусвистайло! — звонко выкрикнул Догайда, успевший спуститься уже далеко вниз. — Не припоздать бы!

* * *

Вот оно, значит, чьё золото прислал мне Серафиан, думал Стёпка, трясясь в повозке за троллевой спиной и мрачно разглядывая свои ненастоящие сапоги. Вот, значит, отчего Зебур тогда на башне так взъярился — решил, что это я его казну разграбил. Весёленькое получается дело! Оглядывайся теперь всю дорогу, не целятся ли в тебя мстительные гномы, не летит ли в спину отравленная, припахивающая гнильцой стрела. Сплавить бы куда подальше это золото, да без него в дороге никак. Тролль дальше переправы не повезёт. И перед гномами уже не оправдаешься. Учуяли они золото. А говорят, что деньги не пахнут. Ещё как, оказывается, пахнут. А с другой стороны — я же казну не грабил, деньги от Серафиана честно получены, вины на мне никакой нет. Ну их, этих гномов с родственниками их гномлинами!.. А если долго на сапоги смотреть, вот так, слегка прищурясь, то можно разглядеть сквозь них кроссовки. Только надо очень-очень долго смотреть и сосредоточиться хорошенько... И сосну я классно свалил. Гномлины сразу увяли, а силища такая нахлынула — приятно вспомнить. Недаром этого узкоглазого Чаму так перекосило... Так что всё равно я всех победю! Лишь бы Ванес там у элль-фингов продержался до моего приезда.

Глава третья,

в которой демон сражается с ночными разбойниками

Дорога по ту сторону перевала оказалась настолько крутой и опасной, что Стёпка несколько раз всерьёз собирался выпрыгивать из то и дело кренящейся повозки. Колёса громыхали по камням, кони ступали осторожно, и пасечнику приходилось брать их под уздцы, помогая преодолевать особо сложные повороты и спуски.

Ухабы, ямы и корни вытрясли из новоиспечённого демона всю его нежную иномирянскую душу, но дорога наконец, протиснувшись меж двух тесно сошедшихся скал, потянулась по дну глубокого распадка, и все вздохнули с облегчением. Перевал остался позади.

Повозки неспешно катились по той самой Драконьей пади, о которой Степан был уже достаточно наслышан, и где путникам предстояло провести стремительно приближающуюся ночь. Здесь уже было темно. Высоченные ели угрожающе тянули к проезжающим тяжёлые мохнатые ветви, в глубине леса кто-то зловеще подвывал. Холодный воздух забирался под рубашку, заставлял ёжиться и мечтать о костре.

Стёпку клонило в сон, но он крепился, с трудом сдерживая зевоту. Эту падь ведь не зря же называют Драконьей. Если её так называют, значит, здесь водятся драконы, значить они здесь живут, летают, охотятся и размножаются. Их здесь должно быть много. И может быть, ему повезёт увидеть хотя бы одного. Только лучше бы не вблизи, а издали, чтобы дракон не учуял. А то ещё пыхнет огнём — доказывай потом, что ты не бифштекс.

Мужики ехали свободно, без оглядки, говорили о чём-то обычном и неинтересном, Неусвистайло откровенно дремал, доверяя своим коням, и всё это заставляло Стёпку делать весьма неутешительные выводы о том, что драконы, скорее всего, давным-давно вымерли, иначе не были бы все сейчас столь беспечны и спокойны и уж, конечно, ни за что не решились бы останавливаться в этой пади на ночь.

...Повозки опять поставили в круг, коней распрягли, и Верес с Перечуем повели их в темноту, к недалёкому водопою. А Стёпку со Смаклой отрядили за сухостоем для костра. "Ночь долгая, — пояснил Брежень. — Несите зараз поболе, чтобы после впотьмах по лесу не блукать".

Неопытный в таких делах Стёпка принялся было собирать под ногами сухие сучья, но Смакла, презрительно фыркнув, прекратил это бессмысленное занятие, указав топором на упавшую сосну. Он ловко и быстро обрубил ветви, разрубил ствол пополам и, подхватив ту половину, что была полегче, поволок её к костру. Стёпка пыхтел следом, проклиная хитрого гоблина и свою несчастливую судьбу. У него ещё слегка ныло плечо, у него была ободрана спина и ушиблена голова, и он после всего этого должен был в одиночку тащить здоровенное бревно, поднять которое было под силу разве что троллю... Поваленное им дерево вдруг отчётливо встала у него перед глазами, он остановился и воззвал всеми фибрами своей души: "СТРАЖ!" Но никакого прилива сверхъестественных сил не ощутил. Попытавшись ещё раз, он плюнул и поволок чёртово бревно сам, без помощи магии. В общем-то, он не очень и надеялся, ясно же, что страж ему даден не для работы, а для защиты. Таскать с его помощью дрова — всё равно что княжеским мечом ямы копать.

Всё плохое когда-нибудь кончается. Но иногда оно кончается не сразу. Оказалось, что одного бревна мало. Смакла уже тюкал где-то в лесу топором, и Стёпка, повздыхав, подался к нему. И опять повторилась та же история. С той лишь разницей, что бревно на этот раз было раза в два тяжелее. Проклятый гоблин, гад чумазый!.. Злясь на Смаклу, Стёпка совершенно забыл, что тот младше его года на два и уже хотя бы потому имеет право тащить более лёгкую ношу.

Зато, когда Стёпка доволок бревно до костра, он удостоился похвалы от Бреженя и мог с полным правом считать, что этой ночью они все не замёрзнут благодаря в основном ему — измученному непосильным трудом демону.

Неусвистайло сунул ему в руки деревянную чашку, наполненную доверху крупными чёрно-фиолетовыми ягодами:

— Отведай-ка демоники. Как раз по тебе угощение.

Все засмеялись, но не обидно, а добродушно. Ягоды Стёпке понравились. Они были сладкие, без косточек и слегка пьянили. Он съел горсти две, у него зашумело в голове, и он передал чашку Смакле, хотя и продолжал на него сердится. Шум в голове быстро прошёл, но Стёпке всё равно казалось, что он здорово пьян, и поэтому он старался ничего не говорить, чтобы не сморозить ненароком какую-нибудь глупость.

Ночь сгустилась и обступила поляну непроглядной стеной. Небо заволокло тучами, и вверху клубилась та же тьма — ни звёзд, ни луны.

Неподалёку стрекотала какая-то беспокойная ночная птица. То и дело беззвучно проносились летучие мыши, почти не видимые в темноте. А драконов не наблюдалось. Никаких. Стёпке хотелось спросить, мол, где же они — драконы, но он стеснялся и не спрашивал. Боялся, что его примут за дурака и засмеют. И ещё он слегка опасался, что Верес расскажет всем о поваленной сосне и о том, как демон отшвырнул его "ровно щеня надоедного". О чудесной силе стража никто не должен знать. Чародей об этом не предупреждал, но Стёпка чувствовал: так надо. О том, что это чувство, возможно, ему внушает сам страж, он даже и подумать не мог. Просто сидел и с напряжением ждал, когда же Верес проговорится. К счастью, обошлось. Верес ни о чём не рассказал, не желая, верно, позориться. Или по какой другой причине. О гномлинах тоже никто не вспоминал, так что Стёпка сидел себе тихонько, жевал вкусное вяленое мясо с пресным хлебом, прихлёбывал душистую несладкую заваруху и заедал всё изюмом из раздавленного в схватке с Никарием туеска. Он выложил этот изюм вместе с прочими своими припасами на общий стол, потому что здесь никто не единоличничал, никто ни с кем не считался и всё было общее. Догайда нахваливал ему жареное сало, но Стёпка, которого мутило от одного запаха, отказался от такого угощения наотрез, сославшись на то, что демонам сало есть вредно, от него, мол, демонская сила слабнет. Никто в это не поверил, один только Верес поверил. Он завозился, закряхтел, вспоминая понятно что, и пробурчал что-то вроде: "демонам оно, конечно, без силов никуда".

Хорошо было вот так спокойно сидеть у костра после долгой и муторной дороги. Металось над поленьями жаркое пламя, звенели комары, шумел тихонько лес, и аппетитно причмокивал Смакла, доедая демонику. В одиночку, паразит, умял целую чашку, и голова у него после этого почему-то не закружилась. Не всегда, выходит, хорошо быть демоном.

Когда уже совсем почти надумали укладываться, из темноты к костру выехал на мохнатом коньке молодой улыбчивый гоблин в кольчуге и круглым щитом за спиной. К седлу была приторочена внушительная котомка с припасами и туго увязанная укладка со всякими необходимыми в дороге вещами. Стёпка углядел лук с натянутой тетивой, колчан, два прямых меча на поясе.

Верес обрадовано подхватил конька, гоблин подошёл к костру, поклонился с достоинством, поздоровался, скользнул взглядом по лицам сидящих, задержался на Стёпке, но не надолго, а так, как смотрят на незнакомого человека, который оказался в кругу хорошо знакомых тебе людей.

— Здрав будь и ты, Киржата! — ответил Перечуй. — Сидай до нас!

— Благодарствую, панове! — отозвался Киржата. — Я ненадолго. Передохну чуток и дале поспешу, не с руки до утра ждать. Авось не угроблюсь на перевале.

Лицо у него было широкое и приветливое, и весь он был крепкий и ладно скроенный, и при взгляде на него хотелось улыбаться, хотелось скакать на коне сквозь ночь и быть таким же сильным и уверенным в себе. И чтобы тоже — два меча на поясе, кольчуга и тугой лук у седла.

— Куды поспешаешь на ночь глядя? — спросил Брежень, подавая Киржате чашку с салом и ломоть хлеба.

— У Забытых хуторов батька Щугр ополчение собирает, а меня Пыжля-старшой отправил за верхнепутягинскими... — гоблин коротко взглянул на Стёпку и не договорил.

— Это наш отрок, — успокоил его Брежень. — Можешь при нём свободно говорить. Не разболтает, моё слово.

Верес согласно кивнул. Стёпке было лестно, что его успели зачислить в список доверенных людей и ничего от него не собираются скрывать, несмотря на то, что он был здесь всем чужой. Спать ему уже не хотелось. Он сидел рядом с пасечником, весь обратясь в слух, и старался не пропустить ни слова.

Сначала тролли расспрашивали Киржату об усть-лишайских новостях, потом вспомнили о недавней ссоре понизовских колдунов, о Медведьме, которая эту ссору вовремя на корню пресекла, похвалили за что-то Тратитая из Оптицы, затем разговор неизбежно свернул на войну. Говорили о сроках нападения орклов на граничные земли, о том, способны ли весские дружины противостоять на равных рыцарским полкам, стоит ли рассчитывать на помощь чародеев из Летописного замка, и о том, что пора, как в славные времена Клёновой рати, собирать по улусам всех умеющих держать оружие мужиков, будь то тролли, гоблины, беглые весские холопы или пришлые, но уже крепко прижившиеся и показавшие себя с самой лучшей стороны вурдалаки. Ещё говорили о каких-то жутких оркландских колдунах-оборотнях, но говорили вскользь, вполголоса, с оглядкой и явно опасаясь. "Ежели ты о нём спрашиваешь, значит — ты его вспоминаешь. А колдуны завсегда чуют, ежели о них кто вспомнил", — так, кажется, говорил Смакла.

Ещё много и охотно ругали весского царя за жадность до чужой земли, и своих продажных воевод за жадность до весских денег, особенно усть-лишайского воеводу Ширея и Стояна — воеводу Подолья-на-Логу. Вспомнили и о князе Крутомире, единственный сын которого Могута был, оказывается, славен победами над элль-фингами и года три назад водил свою сотню чуть ли не до летнего стойбища самого кагана Чебурзы. Стёпка едва удержался, чтобы не встрять с рассказом о своём видении на дозорной башне.

О весичах вообще говорили не слишком доброжелательно, но о дружинах весских отзывались с уважением и понятно было, что все крепко надеются на их помощь.

Узнал Стёпка, что Великовесского царя зовут Лихояром, а отец его был Яр Старшой по прозвищу Неуёма... А до Усть-Лишая целая седьмица пути и ещё одна ночь, а до Ясеньграда — две с половиной, ежели иметь с собой заводного коня. Самая большая крепость орклов называется Скиссурсет, а та, что поменьше, но стоит поближе — Горгулен. В Оркланде никто из присутствующих не бывал и все дружно надеялись не бывать там и впредь. Брежень зато дважды ходил с купцами в Кряжгород, и Верес тоже не единожды любовался золочёными шатровыми крышами стольного весского града... А вурдалаков весичи не жалуют, потому как те издавна в союзе с Таёжным улусом... А тролли в Великую Весь ни ногой, потому как "чаво мы там не видали, коли наших в тех краях ни одного нет и отродясь не бывало". "И без чародеев нам, мужики, хоть ты напоперёк тресни, не сдюжить ни в жисть. Но ежели тролли с верховьев Лишаихи подоспеют, то это будет знатно, дядько Неусвистайло не даст сбрехать, у него там братовья сводные хозяйство держат".

Стёпка сидел растопырив уши, и жадно впитывал в себя всё, что мог и не мог уразуметь.

И тут к нему подсел Смакла. Он бесцеремонно пихнул Стёпку в больное плечо и уставился почти в упор. Сейчас он ничем не напоминал того забитого перепуганного младшего слугу, который прятался под столом от вызванных демонов и нижайше молил о пощаде.

— Чего тебе? — спросил Стёпка недовольно, ему не хотелось отвлекаться от интересного разговора: речь как раз зашла о визите светлейшего князя Бармилы в Летописный замок.

— Чуешь, Стеслав, — голос у гоблина был хриплый и неуютно чужой. — Чуешь, чего скажу.

— Чую, чую, говори, — отозвался Стёпка, не отрывая взгляда от беседующих мужиков. Бармила-то, оказывается, царём прислан к отцу-заклинателю, чтобы уговорить того принять в замок весский гарнизон для надёжной обороны от орклов...

Смакла опять пихнул его в плечо:

— Чуешь ты, нет?

— Ну чего тебе?!

— Весичи об тебе давеча справлялись, пасечника пытали, куда ты убёг?

— Я знаю, — отмахнулся Стёпка. — Ну и что?

— Выбрось свой оберег.

— Чево-о?

— Оберег свой, говорю, выбрось!

— Чего ради?

— Оркландский он, вот чево! Я сам слышал, как десятник троллю баял, мол, отрок нездешний с оркландским колдовским оберегом в Усть-Лишай пробирается, дорогу рыцарям в Великую Весь хотит открыть.

— Ничего я не хочу открывать, — Стёпка наконец повернулся к гоблину. — И оберег вовсе никакой и не оркландский. И я его не выброшу, понял!

— Оркландский, — упрямо повторил Смакла. — Я чую. Он нам беду накличет.

— Он, если хочешь знать, нас от Варвария спас, и от демона того огненного, и... и от колдуна оркландского, который тебя призракам хотел скормить. И ещё он меня сегодня от гномлинов в лесу спас. Если бы не он, знаешь, где бы мы сейчас с тобой были?

— И всё одно — вернее его в болоте притопить, помяни моё слово. От оркландского колдовства никому ещё добра не прибывало. Присосётся он к тебе, ровно пиява, зачарует, а потом ты и сам к орклам перекинешься.

— Да с чего ты взял, что он оркландский? — не выдержал Стёпка. — Весичам поверил, а мне не веришь, да? Это же Полыня их послал меня выслеживать, а ты и уши развесил!

— Откудова ты тогда его добыл? — Смакла смотрел недоверчиво и с опаской. — Кады ты с энтим, конопатым на меня сверзился, я у тебя оберега-то не видал, а потом он вдруг откель ни возьмись на шее твоей да и повисни.

— Мне его, если хочешь знать, сам отец-заклинатель дал, — решил слегка приврать Стёпка.

— Вона чё, — недоверчиво протянул Смакла. — Врёшь поди. Каковский он из себя, отец-заклинатель?

— Мохнатый весь, кривоногий и с такенными вот клыками, — сказал Стёпка.

— Брешешь, — убеждённо повторил Смакла. — Не таковский он. И клыков у него нет, и ноги у него не кривые, они у него завсегда под одёжой.

— Зато у тебя мозги набекрень, — тяжело вздохнул Стёпка. — Шуток не понимаешь, оберега боишься.

— Знамо, боюся.

— А я не боюся! Я без него в лесу остаться боюся, когда вокруг все меня сцапать хотят, понял! И отвяжись от меня, Смакла, добром, а не то я уже рассерживаться начал. Щас как дам разок по шее, сразу про все обереги напрочь забудешь!

— Во! Уже присосался, — набычился Смакла, отодвигаясь.

— Сам ты присосался! — не выдержал Стёпка. — Наслушался какой-то ерунды, а своими мозгами пошевелить не судьба?.. Ещё и ягоды все сожрал, хоть бы одну оставил!

— Да демоники энтой здеся сколь хошь! — широко повёл рукой гоблин. — Хошь собирай, хошь с куста хрумчи.

— Вот сам бы и хрумчал с куста! А я её, если хочешь знать, первый раз в жизни попробовал. А ты... Хошь — не хошь, зудишь как вошь! Молчи лучше, надоел!

Смакла послушно закрыл рот, отодвинулся от Стёпки ещё дальше и сердито уставился в костёр. Вот ведь не было печали! Всё ему не так, всем он недоволен. Наверное, даже в самом увлекательном приключении обязательно должна присутствовать такая вот нечёсанная щекастая неприятность, годная только на то, чтобы портить настроение нормальным людям. И, главное, никуда от этого вредного гоблина не денешься, придётся терпеть его до самого конца, до самого Ванькиного спасения. Стёпка вздохнул и коснулся стража. Тот легонько ткнулся в ладонь, словно успокаивая: здесь я, здесь и никто меня у тебя не отберёт, не для того я тебе подарен. Не чувствовалось в нём ни оркландского зла (знать бы ещё, как оно пахнет), ни недоброго колдовства, ни вообще какой бы то ни было скрытой угрозы. Полезная, в общем, вещь, без которой по этому суровому миру путешествовать неуютно и даже опасно... Ага! Ага! Стёпка так и замер. Он, кажется, догадался, почему и зачем весичи охотятся за ним и для чего они объявили его оркландским шпионом. Да они просто-напросто хотят отобрать у него могущественный оберег. Может быть, кто-то из них, ну, скажем, колдун-оберегатель Полыня, задумал стать самым-самым... И для этого ему позарез надобен вот такой вот страж. У чародеев его поди-ка отбери, а у беззащитного отрока — запросто. Вот и отправил дружинников охотиться за Стёпкой. Одно только непонятно — как мог хозяин Оглока так легко отдать незнакомому мальчишке из другого измерения столь ценную вещицу? Но ведь отдал же, отдал!

Стёпке надоело ломать себе голову и он опять навострил уши. Троллей, тайгарей и гоблина мало интересовали колдовские проблемы, они обсуждали более простые и понятные дела: погоду, виды на урожай, цены на пушнину, соль и мёд и возможное увеличение податей в связи угрозой оркландского нашествия. Опять Оркланд! Всюду и везде этот Оркланд! Узнать бы ещё — люди там живут или настоящие орки, рогатые и кровожадные.

Заслушавшийся Стёпка о страже и думать забыл, а тот ни с того ни с сего вдруг напомнил о себе. Да ещё как напомнил! Дёрнул вниз так больно, что Стёпка невольно охнул и чуть с бревна на землю не упал. Ощущение было такое, будто кто-то попытался сорвать с его шеи стража, ничуть не заботясь о том, удержится ли при этом демонская голова на плечах. Причём, сделал это с такой силой, что голова только чудом не отвалилась. Переведя дух, Стёпка оглянулся, но никого за спиной не увидел. Получалось, что страж сам ни с того ни с сего едва не угробил хозяина. Бред какой-то...

— Ую-юй-юй! — заскулил жалобно Смакла, прижав ладони к лицу.

— Ты! — догадался Стёпка. — Это ты дёрнул!

— Пощади! — Смакла яростно тёр глаза, по щекам у него бежали слёзы. — Уй-юй-юй, щипет!

— Как это у тебя получилось? — гоблин сидел достаточно далеко и рукой дотянуться до оберега никак не мог. Но Стёпка вдруг вспомнил кое-что, и ему всё стало ясно. — А-а-а... Опять колдовал? Хотел заклинанием его с меня сорвать и зашвырнуть, чтобы я найти не смог! Так?

— Так! — признался чуть не плача Смакла. — Я вовсе слабое заклинание сказал, я его случайно у Серафиана подслушал. А твой проклятый оберег мне глаза мало не насовсем пожёг! Выбрось его, добром прошу!

— Ага, щас, разбежался! — сказал довольный Стёпка. — Он меня вот как защищает, а я его выбрасывать должен. Чтобы его потом какой-нибудь гад вражеский подобрал и его могуществом против нас же и воспользовался? Дураков нет, понял!

Смакла очень хорошо всё понял и больше к этому вопросу не возвращался. Он вообще отсел от Стёпки на другую сторону костра и в его сторону даже не смотрел. Только тёр иногда слезящиеся глаза и тяжко вздыхал. Крепко ему страж отплатил за "вовсе слабое заклинание".

А всё же не совсем бесполезно провёл гоблин в услужении у чародея сколько-то там лет. Научился чему-то, заклятия кое-какие выучил и применять их пробует, пусть и не всегда удачно. И Стёпке подумалось, что ему тоже не помешало бы научиться хоть немного колдовать. Получается же у Смаклы, необразованного гоблина, что-то такое магическое устраивать. Почему же не получится у подкованного и начитанного семиклассника Степана Васнецова? Чем он хуже? Да ничем! Надо будет завтра со Смаклой помириться и выспросить у него несколько пусть даже самых бесполезных заклинаний, пусть даже самых завалященьких. Это же так круто — колдовать! А вдруг здешние заклинания будут действовать и там, в родном немагическом мире? Вот было бы здорово!

Киржата, попрощавшись, отважно уехал в ночь. Мужики разбрелись по повозкам. Смакла, демонстративно не глядя на Степана, забрался к Бреженю и мешок свой туда же уволок, подальше от страшного оркландского оберега.

Перечуй облачился в кольчужную рубаху, опоясался мечом и нахлобучил на лохматую голову помятый шлем без забрала. Ему выпало первым стоять на страже. Прошлой ночью, как помнилось Стёпке, у костра никто не бодрствовал. Упившиеся спутники спали мёртвым сном, нисколько не заботясь о своей безопасности. Стёпка не удержался и спросил у дядьки Неусвистайло, почему, мол, так?

— Сдурковали мы прошлой ночью-то, — закряхтел пасечник, ворочаясь под повозкой. — Перебрали малость, вот и поотшибало в головах. Тайга, она, конешно, наскрозь нашенская, но и поостеречься тоже не помешает. Мало ли кто по лесу ночами шастает. Гнили всякой хватает, сведут лошадей, волоки опосля повозку на своём горбу до самого хутора. Опять же, Старуха-с-Копьём недалече шлындат. Кто знает, какая блажь в её пустую башку втемяшится.

— А это кто? — спросил Стёпка.

— Нежить страхолюдная, — очень понятно объяснил из соседней повозки словоохотливый Догайда, почесывая живот. — Призрачный облик зловредной колдуньи. Её в запрошлом веке чародеи таёжные едва-едва извели. И сами при том, как говорят, чуть жизни не лишились. Обозлилась она на них шибко и с той поры бродит призраком по нашим землям как раз в энтих краях, всем живым пакостит. Я-то её сам не встречал, предки охранили, а вот дядька наш, тот чудом от неё утёк. В засушливое лето это было. И коня бросил и повозку с добром. Через два дня лишь на то место возвернуться осмелился, когда коня уже хозяин задрал... Да здеся, по правде-то, и окромя Старухи душегубов хватает. Гномлины те же, не к ночи будь они помянуты, — он помолчал, потом, понизив голос, добавил. — Однако Старуха хужее всех. Не приведи тебя судьба, Стеслав, встренуться с ней лицом к лицу.

И вроде бы ничего страшного, даже чуть-чуть смешно — старуха да ещё и с копьём! Но у Стёпки отчего-то побежали по спине мурашки и волосы на затылке слегка вздыбились. Похоже, эта призрачная колдунья пострашнее рогатых милордов будет.

— Старуху бояться — в тайгу не ходить, — засмеялся Брежень, звонко прихлопнув на себе комара. — Кому она чего худого сделала, напомните-ка мне, панове? Пустые бабьи сплетни. Ей до нас дела нет, у ней свои заботы, честных людей не касаемые.

— Ну, не скажи, — возразил Догайда. — Кому Старуха трижды встренется за одно лето, тому по осени помереть, хоть ты за море утеки. Проверено не по разу и не по два. Однако же ты, Стеслав, попусту не боись. Старуха к нашему костру не выйдет — не любит она живого огня. Вот гномлины, те да, наварначить могут так, что поутру всё на свете распроклянешь.

— А драконы? — спросил-таки Стёпка, не удержался. — Драконов вы разве не боитесь?

— А чего их бояться! — захохотал Перечуй, грузно вышагивающий где-то в темноте. — Вреда от них никакого, спать не мешают, кони к ним притерпелись... А что крылами громко хлопают, так ить на то они и драконы. Их в этой пади тьма тьмущая. Потому Драконьей и прозвали.

— А ещё говорят, — подал вдруг голос молчавший до того Верес, — что Людоед обратно объявился. Детишек малых по хуторам умыкает.

Он так и сказал, с большой буквы "Л", словно это было не прозвище, а имя.

— Вы бы, панове, мальцов на ночь глядя не пужали попусту, — вмешался дядька Сушиболото. — Вон у гобля зуб на зуб уже не попадает. — Смакла что-то возмущённо пискнул, возражая, но его никто не услышал. А тролль, зевая, закончил. — Не бери, Стеслав, в голову, брешут они от ума невеликого. Нету здеся людоедов.

— А Старуха? — спросил Стёпка.

Сушиболото хмыкнул и нехотя признал:

— Старуха бродит. Однако нам её бояться нечего: в падь она не пойдёт и к огню не подступится. Спи.

...Стёпка лежал под шкурой, смотрел сквозь щели в борту повозки на огонь и перебирал в уме услышанное. Выходит, драконы здесь всё же есть. Водятся, значит, здеся драконы, причём в количествах немалых. Тьма-тьмущая драконов, которые громко хлопают по ночам крыльями, но их почему-то никто не боится и даже кони к ним притерпелись. Почему? Может быть, они здесь травоядные? Всё равно хочется на них посмотреть. Старуху он не боялся. А вот Людоед — это, конечно, страшно. Особенно, если вспомнить Ванькино преображение... Не забыть бы поинтересоваться завтра у тролля, не тот ли это Людоед вернулся... Нет, о Людоеде, кажется, Верес говорил... И незаметно для себя Стёпка уснул. И снились ему огромные травоядные драконы с коровьими головами. Драконы тяжело приземлялись на поляну и начинали объедать стога. Перечуй в кольчуге бегал за ними, размахивая мечом, и старался отогнать их от сена, а драконы увлечённо жевали, стегали по бокам зелёными хвостами и громко хлопали крыльями.

* * *

Стёпка позже так и не смог вспомнить, что его разбудило. Вроде бы, сначала кто-то закричал, и он спросонья решил, что уже утро, но потом тревожно заржали кони, зазвенело оружие; он выбрался из-под шкуры — было совсем темно. Сообразить он ничего не успел: чужие грубые руки схватили его за плечи и выдернули из повозки прямо через борт. Вот тут-то он и проснулся окончательно. Было очень больно и очень унизительно. Его бросили на землю, и когда он вскрикнул, ударившись коленом о камень, ему заткнули рот и поволокли в темноту, не заботясь о том, что ему нечем дышать. Он задёргался. Неведомый похититель сдавил ему шею так, что хрустнули позвонки, и прошипел:

— Удавлю!

В груди разрасталась нестерпимая боль, перед глазами замелькали огненные метельки. Дышать хотелось невыносимо. Стёпка понял, что ещё немного — и для него всё кончится навсегда.

"СТРАЖ!" — возопил он отчаянно. — "ПОМОГИ!"

Страж отозвался моментально. Чужие руки разжались, за спиной кто-то приглушённо всхрапнул, получив неожиданный и меткий удар пяткой в живот. Стёпка мягко упал на бок и быстро откатился в сторону, прямо под повозку, как оказалось. Чудом головой в колесо не впечатался. Горло болело, в груди полыхал огонь. Стёпка дышал и не мог надышаться. Страж прижимал его к земле, и холодные травинки щекотали ухо и щёку.

Отдышавшись, он приподнял голову. Подёрнутые пеплом угли тускло светились на месте догоревшего костра. Во мраке творилась неразличимая сумбурная возня. Мелькали фигуры троллей и тайгарей, кто-то хрипло ругался, кто-то стонал, катаясь по земле, тут и там со скрежетом сталкивалась острая сталь. Кипело ожесточённое сражение, но что из себя представляют нападающие, в темноте понять было трудно. Хотя чего тут понимать, ясно же, что приличные люди не станут под покровом темноты набрасываться на мирных путников. Разбойники, конечно, напали или, чего доброго, рыцари оркландские. Или... Нет, вряд ли это были весичи, вряд ли.

Стёпке в шуме и лязге послышался громовой голос Неусвистайло. Пасечник воевал где-то совсем рядом и, возможно, увесистые глухие удары, от которых над головой сотрясалась повозка, наносились как раз его могучими руками.

Стрела туго ударила в спицу колеса, отколола щепу и упала, уже бессильная, в траву. Она была длинная, с белым оперением и очень широким наконечником. Чужая стрела. Вражеская. Не гномлинская. Он представил, как такая стрела пробивает насквозь его грудь, и отполз ещё глубже под повозку. Это было стыдно и недостойно демона, но что он мог поделать с разбойниками? С вооружёнными разбойниками, умеющими убивать людей и даже, наверное, находящими в этом удовольствие. Что он мог с ними поделать? Ничего. Только погибнуть глупо и бездарно. "Страж?" — вопросил он на всякий случай. И не дождался ответа. Страж благоразумно полагал, что хозяину лучше сидеть под повозкой. Значит, так тому и быть. Стыдно, зато безопасно. Тем более, и оружия под рукой никакого нет. Найти оправдание своей трусости было не трудно, труднее было признаться себе, что оказался трусом, что бросил и предал друзей в трудную минуту, когда мог бы помочь, спасти, выручить, беду отвести...

Стёпка сжал зубы и, с трудом преодолевая настойчивое сопротивление оберега, пополз из-под повозки. "Выходи, подлый трус!" Да, выхожу, выхожу. Вернее, выползаю...

Далеко он не уполз. Твёрдое колено больно и бесцеремонно воткнулось ему в поясницу, придавило к земле, по голове и лицу грубо шаркнула мозолистая ладонь.

— Он самый и есть! — прошипел незнакомый голос. — Вяжи его скоренько, пора уходить... Тролль клятый руку мало не вышиб, как бы сюды энтого ведмедя не принесло — нам с ним не совладать.

— Ремни, ремни давай! — Степану заломили за спину обе руки, отчего ему пришлось уткнуться лицом в землю. — Лёгонький демон-то, а говорили — опасный!

Их было двое — безликие, суетливые фигуры, удушливо пахнущие потом, дымом и конским навозом. Они подкрались в темноте, обойдя сражающихся, и были страшно довольны, что сумели без особого труда заполучить отрока. Откуда им было знать, какой оберег висит на шее у этого отрока.

Стёпка лежал лицом вниз и потому прижимать стража к сердцу не было уже никакой необходимости: он и без того больно вдавился в грудную клетку. Не пришлось даже просить о помощи, страж сам сообразил, что хозяина срочно нужно выручать. С радостью ощутив знакомый уже прилив магических сил, Стёпка рывком вывернулся из-под колена и увидел перед собой две чужие ноги в коротких сапогах. Не раздумывая, он резко дёрнул их на себя за широкие голенища. Разбойник грохнулся на спину, застонал сквозь зубы и, не пытаясь встать на ноги, неловко пополз куда-то в темноту, за повозку — ему было уже не до отрока. Надо полагать, здорово приложился затылком.

Второй похититель оказался проворнее. Он отпрыгнул в сторону и пригнулся, выставив перед собой руку с большим, похожим на короткий меч ножом. Кажется, такой нож называется тесак.

— Не гоношись, демон. Порублю.

На мгновение Стёпке показалось, что он видит кошмарный сон. Вокруг непроглядная ночь, глухомань, чужой непонятный мир, и он в этом мире один, беззащитный и маленький, а перед ним стоит здоровенный разбойник с огромным тесаком, и даже убежать от него не получится, потому что некуда здесь бежать, всё равно догонит и зарежет... И этому испуганному маленькому Стёпке захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и поскорее проснуться, чтобы всё страшное поскорее кончилось.

Но другой Стёпка, смелый и отважный, переполненный неудержимой силой стража, разозлившийся и напрочь забывший о том, что не умеет драться, выкрикнул что-то кровожадно-нечленораздельное и стремительно прыгнул вперёд, прямо на лезвие ножа... И разбойник, ничего не успев сообразить, разом лишился и ножа и твёрдой земли под ногами. Непостижимо проворный демон, такой, казалось, маленький и лёгкий, опрокинул навзничь, навалился что твой кабан, прижал тяжко к земле и острие отобранного ножа в разбойничье горло упёр — ещё чуток и насквозь пропорет. И пришлось замереть. И ошалевший от собственной прыти Стёпка увидел его лицо. И лицо это было ему знакомо. Встречал он уже эту бандитскую рожу, и не далее как вчера, в Предмостье. Тот самый охотник... как его... Деменсий, кажется. Ишь, как ощерился, гад, а ведь своим прикидывался, Смаклу предлагал донести.

— Ну что, Деменсий, я ли тебя не предупреждал? — спросил Стёпка чужим мертвящим голосом, от которого у самого ледяные мурашки по спине побежали. — Признавайся, морда, кто тебя послал?

Деменсий испуганно сглотнул, зыркнул по сторонам, в темноте блеснули белки его глаз. Он и хотел бы вырваться, но не решался. Понимал, что жуткий демон может отправить его к праотцам в мгновение ока.

— Может быть, Полыня? — Стёпка слегка надавил ножом, сам страшась того, что делает.

Изображать из себя героя-партизана разбойник не собирался — он часто закивал, одновременно стараясь отодвинуться подальше от упёршейся в горло смерти. Стёпка не знал, как быть дальше. Убивать Деменсия он, понятное дело, не собирался. Да и не смог бы. Но и отпускать просто так тоже было глупо. А брать в плен этого негодяя не хотелось совсем. Ни Стёпке, ни троллям, ни гоблинам пленённый разбойник был не нужен... А собственно, почему бы и не убить? Чего ради его жалеть? Разбойников, как известно, во все времена казнили лютой казнью. И никто, кроме разбойников, против этого не возражал. Надо думать, что и самого Стёпку эти ночные тати с бандитскими рожами тоже не в гости собирались утащить. Вот и он жалеть никого не будет, чтобы знали, чтобы другим неповадно было. Одно движение, и...

Деменсий, видимо, прочитал свою судьбу в Стёпкиных глазах, и на его бледном рябом лице заблестели капли пота. Он открыл рот, хотел что-то сказать, может быть признаться в чём-то, может быть выкуп посулить за свою совсем уже почти пропавшую шкуру... Но Стёпку вдруг очень больно дёрнуло сзади за волосы. Он на секунду отвлёкся, и разбойник, воспользовавшись его оплошностью, ловко вывернулся, нырнул под повозку и скрылся во мраке.

Стёпка раздражённо вертел головой, выставив перед собой нож. Кто посмел?! У кого рука поднялась на непобедимого демона?.. За его спиной темнела повозка, за повозкой не было никого. Он нащупал застрявшую в волосах стрелу. Маленькую толстую гномлинскую стрелу, едва не воткнувшуюся ему в затылок. Значит, эти подлые карлики тоже здесь. И тотчас он получил подтверждение: да они здесь. Одна за другой несколько теней промелькнули над ним, гортанно вереща и туго щёлкая арбалетами. Гномлины на своих летучих мышах тоже участвовали в разбойном нападении, обеспечивали, так сказать, поддержку с воздуха. Их вдруг стало очень много, они вылетали из лесного мрака и с дикими криками носились, почти неразличимые, над головами сражающихся, рассыпая налево и направо меткие стрелы. Взревел разъярённый Догайда, зашипел Верес, Стёпка едва успел спрятаться под повозкой. Стрелы сыпались чёрным смертоносным дождём. Ну, может, и не совсем уж смертоносным... А вдруг они тоже отравленные? Он содрогнулся и покрепче вжался в землю. Умирать в корчах и муках, загибаясь от вонючего гномлинского яда, ему не хотелось.

Шум боя, между тем, как-то очень быстро стих, видимо, разбойникам не слишком помогли гномлинские стрелы. Слышно было, как кто-то с шумом ломится сквозь кусты, как ругается на чём свет стоит Сушиболото и пересмеиваются Брежень с Догайдой. Ниже по распадку призывно и требовательно прокричали неразборчивую команду, в последний раз хлопнули крылья, тюкнула в дно повозки припоздавшая стрела...

— Стеслав! Стеслав, ты жив ли там? — прогудел совсем рядом пасечник.

Стёпка выбрался из-под повозки, с опаской поглядывая на тёмное небо.

— Живой я, живой. А Смакла где? — он только сейчас вспомнил о гоблине.

Неусвистайло отбросил в сторону здоровенную жердину, которой, видимо, и охаживал разбойников, и шумно вздохнул:

— Увели они гобля твоего. В лес, надо полагать, сволокли.

— К-как увели? — не поверил Стёпка. — Почему сволокли?

— Так и увели, как в полон уводят. Утащили с собой, в темноте разве догонишь. Они его из повозки выдернули, да он успел голос подать, вот мы и всполошились. А сдаётся мне, что это они не за ним, а за тобой припожаловали. Гномлинов-то приметил? Неспроста они на тебя в лесу давеча охотились. Днём поймать не сумели, решили ночью выкрасть. Да сплоховали, не того отрока схватили. Или с умыслом увели его, дабы тебя выманить. Шибко кто-то хочет демона к рукам прибрать: татей ночных натравили, гномлинов подослали... Что делать будем?

Он вопросительно смотрел на Стёпку, словно тот сейчас был здесь самый главный и самый мудрый. И Догайда смотрел, и Перечуй, и Брежень с Вересом.

— А отец ваш где? — спросил Стёпка.

— Коней успокаивает, — ответил Догайда. — Перепугались лошадки.

Смаклу надо было спасать. Опять его надо было спасать. Что за доля такая несчастливая у младшего слуги? Разве для того он с демоном в поход отправился, чтобы его то и дело выкрадывали и уволакивали? Видимо, всё же прав был Серафиан, когда говорил, что за каждое колдовство расплачиваться придётся.

Стёпка оглянулся. Лес возвышался пугающей угрюмой стеной, непроглядной и непроходимой. В нём сейчас не то что маленького гоблина, огромного дракона в двух шагах не разглядишь.

— Даже и не мысли, — сказал Догайда, прекрасно понявший, о чём думает Степан. — Не тебе с разбойниками тягаться, будь ты хоть трижды демон. Они в этом лесу как в своей избе, а ты не первом суку глаза оставишь. Или ноги переломаешь в буреломах. И не с твоим ножом супротив их топоров выступать.

Стёпка посмотрел на отобранный у разбойника нож. Да, не самое лучшее оружие, на врага с таким не пойдёшь. Но ведь надо же что-то делать! Бедного Смаклу уносят всё дальше, время уходит, ещё немного — и разбойников уже не догонишь. И пропадёт младший слуга ни за что... И как после этого жить?

Стёпка был зол. На себя — за трусость, на разбойников — за то, что уволокли гоблина, на весь этот мир — за то, что в нём водится слишком много всяких гадов, которые все почему-то стремятся заполучить демона, и из-за этого страдают совсем посторонние и ни в чём не повинные люди. "Вы демона хотели? Ну, так будет вам демон — не обрадуетесь!" От распиравшей его злости он даже забыл, что у него есть страж. Ему казалось, что он сейчас и без стража всё может и на всё способен. Где-то в глубине души ворохнулся было тот, нормальный мальчишка из обычного мира, осторожный и нерешительный, но он дал ему мысленно такого хорошего пинка, что этот слишком нормальный покорно притих и больше не высовывался.

— Я скоро вернусь, — сказал Стёпка не терпящим возражений голосом и безоглядно нырнул в лесной мрак. Он ещё успел услышать, как что-то крикнул за его спиной Неусвистайло, как удивлённо ахнул Брежень, — но это было уже не важно.

Он мчался сквозь ночной лес, как Маугли или Тарзан. Что-то вело его прямо к цели так, что можно было просто бежать, перепрыгивая через упавшие стволы, коряги и ямы. Наверное, это была магия стража. Переполненный этой магией, он пронзал непроходимый лес, словно игла, он был как призрак, как "ужас летящий на крыльях ночи", неотвратимый и не знающий усталости... А когда он сбивался с шага и начинал притормаживать, страж хватал его за шиворот и тащил вперёд, и приходилось торопливо перебирать ногами, чтобы не выглядеть совсем уж безвольной куклой, которую пинками заставляют бежать всё быстрее и быстрее. И это было немного обидно, и Стёпка радовался, что его сейчас никто не видит.

Холодная ярость переполнявшая его вначале, постепенно утихла, злость тоже потерялась где-то в буреломах, и когда изрядно запыхавшийся Стёпка выскочил на небольшую каменистую поляну, он даже не сразу сообразил, что ему следует сейчас делать и каким образом спасать Смаклу. Не ножом же в самом деле размахивать, тем более, что и нож тоже куда-то пропал.

Высокая темная скала угрюмо нависала над поляной, и у её подножья горбился над связанным гоблином сутулый тип с посохом — сразу ясно, что колдун. Четверо разбойников валялись вповалку на земле, тяжко дыша после заполошного бега в гору. Они не ожидали, что Стёпка так быстро их догонит, и сначала испуганно шарахнулись от него, не вспомнив даже о валяющемся тут же оружии. Колдун зашипел на них по-змеиному... Но они уже и сами увидели, что Стёпка один, что он безоружен, мал и вообще не похож на того, кого следует бояться.

На поляне было темно, затянутая дымкой луна светила еле-еле, но Стёпка всё видел прекрасно: и поросшую редким волосом морщинистую рожу колдуна, и торчащие из-за камня босые ноги связанного Смаклы, и напряжённые рожи разбойников, и кривящуюся в недоброй ухмылке физиономию Деменсия.

— Не поувечьте крысёныша! — повелительно закричал колдун. — Он живёхонький нужон!

"Живьём брать демона!" — где-то Стёпка уже такое слышал. Разбойники уверенно двинулись на него. Двое сжимали в руках рогатины, третий направлял в Стёпкину грудь длинное копьё с широким зазубренным наконечником. Деменсий держал наготове моток верёвки, но близко не подходил, ждал, пока с демоном управятся другие. А другие... Честно говоря, ничего особенно разбойничьего в них не было, кроме, может быть, давно не стриженных бород да нехорошего блеска в глазах. Мужики как мужики: кряжистые, широкие, насквозь пропахшие дымом и потом. Сильные мужики, ухватистые. Таким что поросёнка зарезать, что отрока невинного... Разбойники, одним словом.

Испугаться по-настоящему Стёпка не успел. Страж больно дёрнул его вниз, и в тот же миг рогатины злобно клацнули друг о друга над его головой. Задумка негодяев была понятна: прищучить демона рогатинами за шею, пережать ему дыхалку, чтоб не шибко дёргался — и вяжи его потом тёпленьким! Да только демон им попался чересчур прыткий, увернулся, ушёл из-под удара, да как ловко ушёл...

Х-хак! — копьё свистнуло, подрубая ноги чуть ниже колен. Степан успел отскочить, и древко угодило в камень, чудом не сломавшись.

Двое с рогатинами не унимались, они теснили демона к скале слаженно и напористо, словно на дикого зверя охотились. Стёпка вертелся, пригибался и прыгал, как заведённый. Думать о гоблине было некогда, знай успевай уворачиваться. Острия рогатин мелькали в опасной близости, копьё тоже не отставало — только промедли, сразу прижмут.

В конце концов разбойники рассвирепели. Демон был неуязвим. Все удары приходились в пустоту. Здоровенные мужики, умеющие и с обозной охраной расправиться без лишнего шума и на медведя ходившие не единожды, были не в силах угомонить увёртливого отрока. Да кто этакое стерпит! Стучали рогатины, шипел что-то невнятное колдун, луна равнодушно смотрела с небес на суетливую возню глупых людишек... Разбойники ругались, исходя бессильной злобой. Они уже не осторожничали, не заботились о том, чтобы взять подлого мальца целёхоньким. Рогатину ему в брюхо по самую развилку, копьём по темечку, чтоб не дёргался, не егозил, чтоб и дух из него вон...

Стёпке тоже надоело дёргаться. Сколько можно изображать из себя неуязвимого Джеки Чана! И когда копьё слишком уж бесцеремонно нацелилось в его живот, он перехватил его за древко и резким рывком сбил разбойника с ног. Копьё осталось у него в руках. Мужик со свирепым плоским лицом перевалился через камень, нелепо дрыгнув ногами. На секунду все замерли.

Стёпка выставил перед собой толстенное копье с узловатым древком, ловко крутнул — не подходи, ужалю! Разбойники отступили, шумно отдуваясь и утирая трудовой пот. Умаялись, бедняги, отрока убивать.

— Смирись, демонище! — возгласил колдун мерзким блеющим голосом.

— Ага, щас, делать мне больше нечего! — весело отозвался Стёпка, не спуская глаз с качнувшихся в его сторону рогатин.

Невидимые руки сильно пихнули его в грудь, но наткнулись на потеплевшего стража и отдёрнулись. Колдун испуганно ойкнул, зашипел, стал плеваться... потом взял себя в руки и повторил, но уже без прежней уверенности:

— Смирись, исчадие!

Он вновь попытался сбить Стёпку, и опять страж играючи отбил магическую атаку. И ещё, кажется, что-то добавил от себя, потому что колдун звучно лязгнул зубами и выронил посох.

— Убейте его! — выкрикнул он с непритворным испугом. — Изведите демона под корень!

После первого же выпада разбойники лишились обеих рогатин. Тупое копьё в Стёпкиных руках рубило не хуже самого острого меча. Тогда в дело пошли топоры. Троица негодяев дружно навалилась на демона и так же дружно разлетелась по сторонам — уже без топоров. Деменсий в суматохе попытался подобраться сзади, но напоролся на древко копья и уковылял, согнувшись, куда-то во мрак. Даже верёвку свою выронил.

Стёпка повертел копьё, кровожадно огляделся. Классная махаловка получилась. Ванесу понравилось бы... Чёрт! Там, где лежал Смакла, творилось что-то нехорошее. Пока Стёпка с помощью стража расшвыривал разбойников, колдун времени не терял, делал своё чёрное дело, готовил убийственную пакость супротив непокорного демона. Добежать до него Стёпка не успел. Мелькнул посох, пронзительно полыхнуло фиолетовым... Стёпке показалось, что он ослеп. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Пришлось остановиться и закрыть глаза, чтобы поскорее восстановить зрение.

— А-а-а! — возрадовался колдун. — Не устояло исчадие премерзейшее! Кровью нечистой гоблинской захлебнулось!

Сам ты исчадие, подумал Стёпка, осторожно приоткрывая один глаз. Круги ещё не исчезли, но он уже почти всё видел. Только бы колдун опять своей молнией не шарахнул.

А колдун, спотыкаясь на камнях, ковылял к нему. Думал, наверное, что заморозил демона. Стёпка не стал его разочаровывать — зачем? Пусть порадуется человек, пусть хоть несколько минут почувствует себя могучим и великим победителем премерзейших исчадий. Недолго осталось радоваться гаду, за всё сейчас сполна получит, особенно за кровь гоблинскую. Бедный Смакла, одни убытки ему от демонов.

Колдун приближался медленно, одной рукой цеплялся за посох, другую тянул к Стёпке; в лице его было что-то птичье... Он был похож на потрёпанного жизнью старого петуха — тонкая морщинистая шея, крючковатый нос, головёнка набок, оловянные глаза и редкие разлохмаченные волосы на круглом черепе.

Слишком много колдунов на одного меня, подумал Стёпка, глядя на этого малосимпатичного аборигена. Мне с ними со всеми ни в жизнь не справиться. И зачем я им нужен? Главное, я же никого не трогаю, еду себе за Ванесом и всё. И в дела их магические вмешиваться не собираюсь. А они как с цепи сорвались — от одного не успеешь избавиться, как другой уже лапы свои крючковатые к горлу тянет. А Серафиан тоже хорош, мог бы и предупредить, что так трудно будет до элль-фингов добираться. А если он этого и сам не знал, то какой же он тогда нафиг чародей?

Застывший от ужаса Смакла тяжело со всхлипами дышал сквозь сжатые зубы. Разбойники вяло копошились на безопасном расстоянии. Демон теперь пугал их даже в замороженном виде. Пущай колдун сам его хомутает, этакого увёртливого...

Когда жилистая рука ухватила Стёпку за шиворот и осклабился в радостной ухмылке кривозубый рот, Стёпка произнёс про себя спокойно и даже с этакой напускной ленцой: "Страж!"

Колдуна шандарахнуло так, что он с треском и свистом улетел спиной вперёд в лесную темень, ломая кусты и, возможно, не слишком толстые деревья. И, улетев, он уже не вернулся, хотя — это Стёпка знал наверняка — остался жив и почти не пострадал. Сокрушительный урон понесла только его колдовская репутация. Кряхтя и охая, он повозился во мраке — и уполз из Стёпкиной жизни навсегда, оставив на камнях размочаленный магическим ударом и никому уже не нужный посох. Разбойники после короткого замешательства тоже благоразумно растворились в лесной чаще. И на поляне воцарилась нормальная ночная тишина.

Стёпка склонился над Смаклой, страшась увидеть жуткую безнадёжную рану... Нет, обошлось. Неглубокий порез на шее уже не кровоточил, ворот рубахи казался чёрным от набежавшей крови. Колдун, к счастью, Смаклу недорезал.

— Испугался? — спросил Стёпка, опускаясь на землю рядом с гоблином.

Тот молча кивнул. Его трясло. Кроме длинной рубахи на нём ничего не было. Порты свои он то ли потерял, то ли они остались в повозке.

— И я испугался, — сказал Стёпка. — Не знал, что с ними колдун.

На него вдруг навалилась страшная усталость. Заболели руки, заболели ноги, заболели мышцы спины и живота. Дикие прыжки и скачки под управлением стража не прошли бесследно. Хотелось просто лечь и не двигаться. Но он заставил себя сходить за копьём, чтобы перепилить верёвки на гоблине. Смакла сразу вскочил на ноги, ойкнул и кулем осел на землю, как видно, верёвки были затянуты слишком крепко, и ноги успели основательно затечь.

Почти полная луна тихонько уползала за верхушки елей — представление на лесной поляне завершилось, смотреть больше было не на что. В глубине леса кулдыкнула спросонья какая-то птица.

— А ты говорил: выбрось, выбрось, — проворчал Стёпка. — Послушался бы я тебя — что бы тогда делали? Да ты его целовать должен теперь за то, что он тебя от верной смерти спас... Хочешь его поцеловать... или, как это, облобызать?

Смакла испуганно отшатнулся, загородился ладошкой:

— Сам его лобызай! Ишь, чего удумал!

— Ну, тогда погрейся. Знаешь, какой он горячий, лучше печки согревает.

— Пожжёт он тебя, Стеслав, помяни моё слово, до угольёв пожжёт огнём оркландским.

— Ну, раскаркался. Тоже мне — оракул без штанов.

Стёпка встал, помог подняться гоблину. Смаклу шатало.

— Дойдёшь? — засомневался Стёпка, глядя на его босые ноги.

— А куды я денусь? — буркнул в ответ гоблин. — Знамо, дойду.

Пробираться обратно по тёмному и совершенно незнакомому лесу было невесело и даже очень опасно. Стёпка теперь уже не ощущал себя ни Тарзаном, ни всесильным супергероем. Страж сделал своё дело и отключился. И вместе с ним напрочь отключилось не только Стёпкино ночное зрение, но и его смелость. В лесу ночью очень страшно, в лесу ночью пугаешься каждого куста, каждого постороннего звука, пугаешься даже собственных шагов. Хорошо, что рядом был Смакла. Всё-таки вдвоём не так жутко.

Мальчишки двигались практически вслепую, то и дело спотыкаясь, запинаясь, напарываясь на торчащие во все стороны ветви и сучки, и рискуя каждое мгновение лишиться глаз, от которых, впрочем, сейчас не было почти никакого толка. Босой и голоногий Смакла ругался и бранился по-гоблински на весь лес, и обиженный лес в ответ подставлял ему то острые сучья, то торчащие из земли корни, то ямы, то непролазные колючие заросли. В общем, было невесело. Стёпка молчал, но ему доставалось ничуть не меньше. Удивительно, как легко и быстро он взбежал наверх, и как долго и трудно теперь спускаться вниз. Будь это не склон сопки, а обычная тайга, они давно и безнадёжно заблудились бы в зарослях.

* * *

— Эвон вы где! — облегчённо выдохнул Неусвистайло, шагнув навстречу выдравшимся из лесной чащобы мальчишкам. — Оба целы? Не поранены?

— Целы и здоровы, — устало отрапортовал Стёпка. Он был доволен. Они не только добрались до своих, они умудрились ещё и выйти прямёхонько на костёр. — Поободрались, правда, немного. В лесу темень жуткая, не видно ни... чего. Смакла, кажется, ногу сучком рассадил, да шею ему слегка порезали.

— Догнал их? — спросил Брежень с надеждой.

— Догнал, — Стёпка виновато пожал плечами. — Это они ведь из-за меня на вас напали. С ними охотник тот был, который нас в Предмостье в свою повозку зазывал. И ещё колдун какой-то.

— Не, то не колдун был, — возразил Смакла, неловко прыгая на одной ноге и натягивая порты. — То был чародей усть-лишайский Щепота.

— А ты откуда знаешь? — поразился Стёпка. Ему представлялось, что на него охотится кто-то неопознанный, никому не известный, мрачный и таинственный... А оказывается, это был всего лишь какой-то лишайный Щепота. Даже как-то обидно становится.

— Он в замок приезжал давеча, — сказал Смакла. — Я за его кобылой присматривал, покудова он с отцом-заклинателем беседовал. Ругались они шибко, — гоблин осторожно потрогал подсохшую рану на шее и добавил вдруг. — Энтот Щепота с Полыней, кажись, дружен.

Опять Полыня! Стёпка помрачнел, вспомнив недобрый взгляд княжьего колдуна-оберегателя. Чего ему от меня нужно? Сначала Никария натравил, потом дружка своего с разбойниками... Если он хочет стража заполучить, то чёрта с два он его получит!

Дядько Неусвистайло крякнул в бороду и, ни слова больше не говоря, повёл гоблина к костру — врачевать раны и порезы.

Стёпка запоздало спросил у Бреженя:

— А у нас никого не... это... все целы?

— Целее не бывает, — весело сверкнул зубами неунывающий тайгарь. — Царапинами да синяками отделались от разбойничков. Да, между нами, не разбойники то и были. Так, мелюзга приболотная. Они и не воевали всерьёз, больше для острастки мечами да топорами махали. А как увидели, что мы отпор дать могём, так сразу и дёрнули в лес, от греха подальше. Я так понимаю, что они нас с умыслом от повозок уводили. Чтобы тебя сподручнее было повязать. Ежели бы мы сразу сообразили, что они Смаклу уволокли, не пришлось бы тебе по лесу шастать. Мы бы их, мы бы с ними... — Брежень махнул рукой и засмеялся. — Эх, да что там! Опосля драки кулаками стращаю. Ты, Стеслав, чего с ними содеял, ежели не секрет?

Вот бы где Степану и расхвастаться, вот бы где подвиги свои ратные расписать! Но он сдержался, потому что не его то были подвиги и не его заслуга. Страж ведь за верёвочки-то дёргал.

— Разбежались они, — просто сказал Стёпка. — Демонов они шибко боятся.

— А Щепота?

— И он разбежался. Даже посох свой потерял.

Брежень хмыкнул в усы и толкнул легонько Стёпку к костру:

— Тогда, мыслю, до утра они нас не потревожат.

Небо ещё и не думало светлеть, поэтому Стёпка привычно забрался в повозку, устроился поудобнее — и не смог заснуть. Перед глазами назойливо мелькали разбойничьи рогатины, скрюченные руки Щепоты, недобрая ухмылка Деменсия и отравленные стрелы гномлинов. Болело помятое горло, болели руки и ноги и даже спина. Победа не радовала. Всё случилось слишком быстро и обыденно. Враги, конечно, разбежались, но до Стёпки вдруг дошло, что разбежались они не все, что непременно будут и другие, и будет их немало, и придётся с ними со всеми как-то справляться... И Полыня непременно придумает ещё какую-нибудь подлянку... Встретить бы его и показать бы гаду, как он крупно ошибся, возжелав заполучить демона.

Два проведённых в Таёжном улусе дня, до предела насыщенные не самыми весёлыми событиями, заслонили всю прошлую жизнь, и она — такая спокойная и обычная — стала казаться теперь ненастоящей, придуманной, далёкой-предалёкой. А настоящая была здесь, в этой повозке, в этом лесу, под этим небом. Она пахла свежим сеном, дымом костра и медвежьей шкурой. От неё болели руки и сводило мышцы на ногах, и что-то неприятно кололо кожу на груди...

Стёпка уже решил, что так и будет ворочаться до самого утра, но сон незаметно подкрался к нему — и он уснул, не успев додумать какую-то показавшуюся ему очень важной мысль.

Глава четвёртая,

в которой демон сражается с оркимагом

А утром вновь потянулась дорога, неспешная и размеренная, с привычным уже скрипом колёс, с привычными ухабами и взгорками, насквозь пропахшая терпкими запахами летней тайги.

О бурных событиях минувшей ночи напоминали только синяки на шее да расщепленный стрелами борт повозки. Однако часа через два, когда обоз, поплутав меж скалистых теснин, выкатился на весёлые, праздничные луга, сплошь поросшие васильками и ромашками, Стёпка обнаружил ещё одно напоминание о ночном бое.

Сначала его внимание привлёк некий посторонний звук, примешивающийся к монотонному поскрипыванию колёс, осторожное поскрёбывание в том углу, где лежала его котомка. Когда звук повторился, Стёпка решил, что это безобразничает мышь, учуявшая что-то вкусное и прогрызающая котомку в надежде добраться до бесплатного угощения.

Он склонился над котомкой и рывком приподнял её, ожидая увидеть маленького испуганного грызуна... Но там была не мышь, совсем даже не мышь. Там было такое, что он непроизвольно швырнул котомку на место, чтобы поскорее закрыть то... это... непонятно что такое.

— Блин! — сказал он. — Не может быть!

Он опять приподнял котомку — уже осторожнее! — и увидел то же, что и в первый раз. Чешуйчатое тёмно-зелёное тело, длинная шея, ещё более длинный подрагивающий хвост, аккуратно сложенные на спине изумрудные крылья. Головы не видно: она спрятана под крылом, зато очень хорошо видны лапы, почти такие же, как у ящериц, но крупнее. И оно... размером с небольшую кошку и всё опутано ремешками. Забилось в угол повозки, притаилось, только задняя лапа неловко скребёт по доске. Этот звук и привлёк Стёпкино внимание.

— Кого нашёл, Стеслав? — оглянулся пасечник. Прищурился, протянул без удивления. — А-а-а, дракон. Выкинь его в кусты. Ночью, верно, угодил, когда Брежень гномлина сшиб. А дракон, глянь-ко где притаился. Он не подраненый?

— Да, вроде, не похоже.

— Ну тогда выкинь его, выкинь. Да не бойся, он не кусается.

— Дракон?! — не веря, переспросил Стёпка. — Это дракон?

— Ясно-понятно, дракон, — кивнул тролль. — Лошадка гномлинская. Али ты не знал? Неужто у вас драконы иные?

— Да у нас их вообще нет, — сказал Стёпка, жадно разглядывая дракончика. — В сказках только... А я думал, что все драконы большие, а он какой-то совсем крохотный.

— Этот-то ещё большой, — возразил тролль. — Его, видать, гномлины демоникой да молоком откармливали. А дикие драконы — те гораздо мельче.

Вот так сюрприз! Ну и ну! Стёпкино разочарование не поддавалось никакому описанию. Он-то мечтал увидеть настоящих драконов. Огромных, страшных, огнедышащих, на которых можно летать, с которыми не каждый рыцарь отважится сразиться. Могучих повелителей неба, величественных и гордых, внушающих священный трепет... А они... А тут... Вот они здесь какие. Лошадки гномлинские. А он тогда решил, что гномлины на нетопырях научились летать.

Дракончик беспомощно трепыхнулся, и стало видно, что его держит. Бедняга зацепился упряжью за расщеплённую стрелой доску, запутался в ремнях, и освободиться сам не мог.

С некоторой опаской склонившись над дракончиком, Стёпка осторожно потрогал его спину. Дракончик был тёплый и приятно упругий. То, что казалось чешуёй, на самом деле было скорее короткими перьями. Он погладил дракончика уже смелее, и зверёк притих, ощутив знакомое прикосновение человеческой руки. Тогда Стёпка подхватил его под мягкое брюшко и выдернул застрявший ремешок из щели. Дракончик был не тяжелее кошки. Он покорно лежал в ладонях, свесив хвост и все четыре лапы, и косился на Стёпку ясным изумрудным глазом. Узкие ремешки плотно охватывали его плоскую голову, шею и грудь, а на спине было укреплено небольшое кожаное седло с высокой спинкой и множеством свободно свисающих ремней. Очевидно, этими ремнями гномлины-пилоты привязывали себя, чтобы не свалиться с дракона во время полёта. В крошечном стремени висел стоптанный гномлинский сапог с отворотами. Сбитый Бреженем гномлин то ли выпал во время боя, то ли удрал позже, пожертвовав ради спасения одним сапогом и собственным драконом.

Дракончик укоризненно взглянул на Стёпку и вдруг обмяк, бессильно уронив голову. Бедная измученная лошадка. Чудо, что осталась жива, что не задохнулась ночью под котомкой. Стёпка сел поудобнее, упёрся ногами в борт и принялся освобождать страдальца от упряжи. Провозившись минут десять, он распутал, развязал, а где и просто разрезал ножом ненужные уже ремни и выбросил их вместе с сапогом из повозки. Освобождённый дракончик трудно дышал и разевал пасть, высовывая алый раздвоенный язычок.

И Стёпка стал за ним ухаживать.

Сначала он предложил ему воды, и дракончик жадно вылакал примерно половину туеска, умудрившись не расплескать ни капли. Потом он съел здоровенный кусок мяса, горсти две сушеной черники, от сыра отказался, соль лизнул, мёд не захотел, а с хлебной коркой расправился быстро и ловко. Он оживал прямо на глазах, хрумкал и чавкал, как заправский свин, раздулся под конец так, что на него страшно было смотреть, и уснул на Стёпкиных коленях.

Стёпка сначала страшно испугался, что перекормил его и что теперь бедняга от обжорства наверняка погибнет, но дракончик дышал ровно и лишь иногда нервно вздрагивал во сне, как это порой делают собаки.

Стёпка осторожно расправил его крыло. Оно было очень красивое, изумрудное с голубым переливом и выглядело, как нормальное птичье крыло, узкое, с упругими перьями в три ряда и — на Стёпкин взгляд — не слишком большое. Так что непонятно было, как дракончик с такими крыльями умудряется не только летать, но ещё и возить на себе вооружённого седока.

Ну что ж... Какими бы драконы не оказались, он их всё-таки увидел. И даже потрогал, и даже покормил с руки. Сбылась мечта, пусть и не совсем так, как ожидалось. Есть, наверное, где-нибудь в иных мирах огромные драконы, но в те миры ещё попасть надо. И кто сказал, что большие драконы — это здорово? Они ведь и наброситься могут и проглотить за милую душу. А сколько они жрут, не говоря уже про всё остальное! Нет уж, пусть лучше будут такие — маленькие, тёплые и не страшные.

По одну сторону дороги тянулись поросшие цветами и травами поляны, по другую — вздымался тёмными елями дремучий лес. Пять повозок катились одна за другой по накатанной дороге, двумя управляли обычные мужики, тремя — тролли. Настоящие, обыкновенные, добродушные на вид и приятные в общении тролли. В лесу таились разбойники, вредные колдуны и злобные гномлины с самострелами. На коленях спал объевшийся нехитрым угощением дракон. На груди висел подорожный страж — могущественный оберег, способный защитить хозяина от любого — Стёпка очень надеялся, что от любого! — врага. Жизнь была прекрасна, — да что там! — она была просто великолепна. Стёпке казалось, что у него за спиной тоже выросли радужные крылья. О злосчастном Ванесе он самым бесстыдным образом забыл. Мечты сбываются, господа рогатые милорды, и когда это происходит и когда ты это вдруг понимаешь всем своим существом, можно запросто умереть от восторга.

Стёпка переживал минуты абсолютного счастья, минуты, которые случаются крайне редко, и, случившись, запоминаются на всю жизнь, и воспоминания о них помогают потом человеку перенести любые неприятности и беды, помогают поверить в то, что жизнь прожита не зря и в ней что-то важное и настоящее всё же было.

Дорога раздвоилась. И четыре первые повозки поехали прямо, а дядько Неусвистайло повернул коней налево.

На обочине стоял Смакла, взъерошенный и хмурый. Он забросил мешок, вскарабкался следом сам, взглянул на Стёпку исподлобья и сразу отвернулся.

— Заедем к знакомцу моему на хутор, — пояснил пасечник, шевельнув вожжами. — Тут недалече... Он мне ножей заказывал прикупить, да вощины, да по мелочи... Ненадолго заглянем. К вечеру своих догнать поспеем, ежели, конечно, не помешает кто.

— А кто? — сразу же спросил Стёпка.

— Да кабы знать, — усмехнулся пасечник. — В тайге всяко бывает.

Стёпка провожал взглядом исчезающие за холмом повозки. Хорошо бы и вправду своих к вечеру догнать. Вместе ехать веселее, да и сжился он уже со спутниками, привык к ним, они ему просто нравились. Особенно весёлый Брежень.

Верес правил последней повозкой. Он оглянулся, подмигнул. Стёпка в ответ помахал рукой, стараясь не разбудить дракончика.

Всё. Разъехались.

Смакла поёрзал, устраиваясь на сене, вздохнул, шмыгнул носом, хотел, видно, что-то сказать, но промолчал. Длинный порез на его шее был густо смазан чем-то тёмно-коричневым.

— Нога не болит? — спросил Стёпка.

— Знамо, болит, — буркнул Смакла. — Мало не до кости рассадил. Так и свербит без продыху.

— Перевязать тогда надо.

Гоблин отмахнулся:

— Мне дядько Верес живицей замазал. Скоро, говорит, зарастёт. На шее-то, глянь, затянуло.

— А глаза? — вкрадчиво поинтересовался Стёпка.

— Чево глаза?

— Глаза, говорю, не жжёт?

Смакла надулся ещё сильнее и отвечать не стал.

— А у меня, смотри, кто есть, — похвастался Стёпка.

Смакла нехотя, без интереса покосился в его сторону, но когда Стёпка расправил изумрудное крыло, так подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки:

— Дракон?!

— Знамо, дракон, — важно сказал Стёпка. — Видишь, какой большой!

— Где ты его... Ты словил его, да?

Смакла был повержен. Он был раздавлен, он был убит. Он стоял на коленях, жадно смотрел на дракончика, хотел потрогать его и не решался.

— Да он живой ли? — испугался вдруг гоблин. — Глянь, не дышит вовсе!

— Да живой, живой. Наелся и уснул.

— Дозволь мне чуток его погладить, — попросил Смакла так жалобно, что Стёпка, даже если бы и был против, не смог бы устоять.

— Да гладь сколько влезет. Он всё равно спит.

Гоблин трепетно провёл ладошкой по драконьей спинке, пропустил меж пальцев шёлковый хвост. Чумазое лицо преобразилось, осветясь изнутри невыразимым никакими словами блаженством.

— Мяконький, — прошептал он. — Глянь, лапой дрыгает, ровно псина малая.

Позже Стёпка узнал, что издали этих дракончиков видели, наверное, все, а держать в руках приходилось считанным единицам, да и то в основном либо мёртвых, либо случайно подраненных на охоте. Не давались гномлинские крылатые лошадки людям, а иметь такого дракончика считалось среди весской, гоблинской и вурдалачьей ребятни неслыханной удачей, потому что по всеобщему мальчишескому убеждению дракончики приносили своему хозяину не только счастье, но и немалое богатство, потому как, вроде бы, умели чуять припрятанное золото даже сквозь камни. А младший слуга, между прочим, вообще впервые видел дракончика так близко и впервые до него дотрагивался.

— Он ночью в повозку упал и ремнями зацепился, — объяснил Стёпка. — Под котомкой сидел, а я его даже и не заметил сначала. Потом слышу: скребётся кто-то. Поднял котомку — а там он! Голодный был! А воды сколько вылакал, я думал — лопнет!

Смакла сиял ярче новенького кедрика. И о ноге распоротой забыл и страшный оркландский оберег его больше не пугал. Дракончик заслонил всё. Тролль поглядывал на мальчишек через плечо и хмыкал в усы. Пчёлы поначалу недовольно кружились над спящим зверьком, потом успокоились и перестали обращать внимание на нового пассажира.

Дракончик проснулся и опять захотел пить. И Смакла, млея от восторга, напоил его из туеска. Выяснилось, что дракончики умеют не только шипеть, но и мелодично прищёлкивать, особенно отоспавшиеся и утолившие жажду дракончики, которым осторожно почёсывают брюшко. Мальчишки были всецело поглощены новой забавой. Дракончик нежился на Стёпкиных коленях, прижмуриваясь и подёргивая хвостом.

— Привязать его надобно, — озаботился вдруг Смакла.

— Думаешь, улетит?

— Знамо, улетит. К хозяину своённому. Покличут его гномлины, и поминай как звали.

— Ну и пусть летит, — легкомысленно сказал ничего не знающий о драконах Стёпка.

Смакла даже в лице переменился:

— Да ты откудова?.. Да он тебе неужто не надобен? Ты его разве не хочешь себе оставить?

— Зачем он мне? — пожал плечами Стёпка. — Что я с ним делать буду? Он там у нас с тоски помрёт. Да и не смогу я его с собой забрать, наверное. Это ж надо ещё заклинание специальное знать.

— Отдай его мне, — голос у гоблина сделался хриплый. — Или продай. Я тебе за него чево хошь... всё, чего тока захошь!

— Забирай его просто так, если он тебе нужен.

— Нужен, — торопливо сказал Смакла. — Ой, как нужен.

— А ты его мучить не будешь? — спросил Стёпка и по донельзя удивлённому лицу младшего слуги тут же понял, что не будет.

— Забирай, — сказал он ещё раз.

И едва он это произнёс, как дракончик сорвался с его колен и взмыл в воздух. Он не бил тяжело крыльями, как взлетающая птица, он просто распахнул их во всю ширь и невесомой пушинкой унёсся в вышину, словно надутый гелием воздушный шарик.

Смакла потерянно охнул, потянулся вслед за ним, привстал... Но куда там! Гоблины летать не умеют. А дракончик пару секунд повисел над ними, ловя крыльями ветер, потом кувыркнулся через голову, взмыл повыше и, заложив крутой вираж, скрылся за верхушками елей.

— Э-эх, упустили, — с невыносимой горечью протянул Смакла. — Р-растяпа ты, Стеслав. Говорил тебе, привяжи.

— Пусть летит, — великодушно не обиделся на растяпу Стёпка. — Ему на воле лучше будет. Он, может быть, к гномлинам и не захочет возвращаться. А ты бы его на цепь посадил.

— Я бы его жалел, — сказал гоблин. — Я бы с ним...

Дракончик вдруг выметнулся из леса и стал носится кругами над повозкой. Мальчишки задрали головы. Дракончик летал изящно и весело, он словно танцевал в васильковой синеве июньского неба, пронзительно посвёркивая на солнце ласковым лазурным переливом. Смотреть на него было одно удовольствие. Глядя на его задорный полёт, хотелось кричать и петь, хотелось расправить крылья и взмыть в вышину так же легко и беспечно, и кружить там, и ловить ветер, и падать, и взмывать...

— Не улетает, — прошептал гоблин. — А ну как он тебя, Стеслав, хозяином признал. Они, говорят, за ласку шибко привязчивые.

И дракончик, будто услышав эти слова, упал с высоты прямо на Стёпкины колени. Острые коготки небольно впились в кожу сквозь джинсы, мордочка игриво боднула ладонь. Стёпка не особенно удивился: дракончик-то ведь не дикий какой-нибудь был, а прирученный и к человеку — к гномлину! — с детства привычный.

У Смаклы же глаза распахнулись на пол-лица:

— Отдай его мне, Стеслав!

— Да он к тебе не пойдёт, — решил подразнить вредного гоблина Стёпка. — Ты его привязать хочешь, а ему простор нужен, он на воле летать любит... Да бери, бери, шучу я. Орешков ему дай или хлеба, он так быстрее к тебе привыкнет.

Смакла обеими руками подхватил дракончика, почесал ему спинку, сам едва не мурлыкая от удовольствия. Потом выудил из мешка горбушку хлеба.

Совсем недавно Стёпка чувствовал себя счастливейшим человеком на свете — теперь то же самое мог сказать о себе и гоблин.

* * *

Бучилов хутор был окружён высоким бревенчатым частоколом, из-за которого виднелась только крытая тёсом двускатная замшелая крыша. С одной стороны к хутору вплотную подступала берёзовая роща, с другой — бугрилось выкорчёванными пнями обширное поле.

Кони почти упёрлись мордами в закрытые ворота и остановились. Всё, приехали. Смакла бережно придержал трепыхнувшегося дракончика. Дядько Неусвистайло грузно спрыгнул на землю, и земля под его большим телом ощутимо вздрогнула.

— Хозяин!

Никто не отозвался на звучный голос, даже собаки не залаяли. Тишина стояла над хутором, спокойная, безмятежная, далёкая от забот и тревог шумного мира. Не стучали топоры, не звенели ребячьи голоса, не мычала ни одна животина. Впрочем, кто его знает, этого Бучилу, может, у него ни детей, ни собак, ни скотины, и живёт он одиноким бирюком, которому никто не нужен и все чужие.

Пчёлы, заранее улетевшие на разведку, вернулись, загудели над головой тролля. Стёпка всерьёз верил, что они докладывают пасечнику обстановку. Слишком уж осмысленно они себя вели. Дядько Неусвистайло постоял, поморщил лоб, что-то для себя решил и по-хозяйски распахнул тяжёлые створки ворот. Умные кони без понуканий потянули повозку во двор.

Стёпка смотрел по сторонам без особого интереса. Он был уверен, что они здесь надолго не задержатся. Ну, часа, может, на два-три. Потому что этот хутор вообще в его планы не вписывался. Ему к элль-фингам нужно было добираться, Ванеса из беды выручать.

Посреди широкого просторного двора стоял приземистый бревенчатый дом, сработанный основательно и без затей из толстенных, почерневший от времени брёвен. Такие дома и сто лет простоять могут и двести, если их, конечно, враги не сожгут. И все остальное тоже было справное: и амбары, и сенник, и клети для скота, и даже вон там в углу, кажется, банька. Сразу видно, что здесь живут работящие, хозяйственные люди. Или гоблины. Или вурдалаки. Но не тролли — это ясно. У троллей дом был бы раза в два выше и шире.

Пасечник привязал коней к вбитой в столб кованой скобе, оглянулся на мальчишек.

— Выбирайтесь, панове. Погуляйте, осмотритесь, ноги разомните. Хозяев всё едино ждать придётся.

— А где они? — спросил Стёпка.

— Да вскорости, думаю, объявятся. В поле работают или в тайгу подались борти проверить, — пояснил тролль, снимая с повозки объёмистый мешок с чем-то побрякивающим. — Им ведомо, что я нынче заехать должен. Мы когда ещё сговаривались.

Смакла играл с дракончиком, вылезать не спешил. Хуторов он за свою недолгую жизнь навидался предостаточно и осматриваться ему совершенно не хотелось. Вот кабы этот хутор преподнёс ему в полное владение какой-нибудь сговорчивый демон!..

Стёпка был демон, но он был несговорчивый. Он выбрался из повозки и попрыгал, разминая ноги. И лишь сейчас ему пришло в голову, что вовсе не обязательно было всю дорогу маяться в кроссовках, можно было и босиком посидеть, только ноги зря натрудил.

На стене сарая висели ремни, хомуты, какие-то верёвки, серпы и цепи; стояли под навесом косы и деревянные вилы; в пустом корыте беззаботно чирикали воробьи. На невысоком срубе колодца кренилась деревянная бадейка. Пахло сеном и навозом. Нормальные, обычные и совсем не волшебные запахи. Совсем не волшебные! Закроешь глаза — и кажется, что ты не в Таёжном улусе, а у дедушки на участке. И сейчас из будки с громким бестолковым лаем выскочит лохматый Джек, а дедушка выйдет на крыльцо и скажет: "Кто к нам пришёл!"

Стёпка подошёл к колодцу и заглянул в его сырой тёмный зев. До воды было далеко, она едва угадывалась где-то там, внизу. И Стёпке вдруг захотелось крикнуть в этот колодец что-нибудь громкое и глупое. Но он вовремя опомнился и не стал кричать. Во-первых, неудобно перед троллем, а во-вторых, привиделась ему ни с того ни с сего отзывающаяся на его крик и вылезающая из глубины некая отвратная мерзость. Жуткая, с выпученными бельмастыми глазами, бородавчатая и покрытая тиной... Нет, лучше не кричать.

Дракончик сбежал от Смаклы и, шуганув по пути воробьёв, уселся на край бадейки, хотел, видимо, напиться. Однако что-то ему не понравилось, он рассерженно зашипел и метнулся назад, в повозку. Бадейка упала на траву, вода из неё выплеснулась.

— Стеслав, ежели тебе не в тягость, отвори амбар, — попросил тролль, взваливая на плечо мешок. — Вон тот, возле которого старый охлупень брошен.

Охлупень — это, наверное, здоровенное бревно, на толстом конце которого очень похоже вырезана лосиная голова. Такие брёвна ещё на крышах устанавливают, на самом верху. Стёпка оглянулся: так и есть, на крыше новое бревно, потемнеть даже не успело, и лосиная голова с рогами, а у этого, на земле, рога обломаны.

До амбара он не дошёл: миновал сенник — и споткнулся на ровном месте. Увидел такое, что в тот же миг забыл, куда и зачем направлялся. За невысокой полуразобранной поленницей виднелся бело-рыжый собачий хвост, бессильно лежащий в большой луже крови. И кровь, похоже, была совсем свежая.

— Дядько Неусвистайло, — испуганно позвал Стёпка. — Смотри, что здесь!

Тролль подошёл, глянул за поленницу и попятился.

— Сигай в повозку, Стеслав. Неладно здесь. Пса мечом зарубили. То-то я подивился, что голоса он не подал. Неужто, думаю, Бучила его с собой со двора свёл. И скотины не слыхать, ровно повымерла вся.

Стёпка боком-боком двинулся вслед за троллем, стараясь не отставать и косясь в сторону дома. Не лежат ли там в лужах крови зарубленные хозяева? И где сейчас убийцы? Уехали или притаились за дверью и наблюдают, держа мечи наготове? Тишина, представлявшаяся сначала безмятежной, теперь казалась пугающей, мрачной, недоброй. От такой тишины мурашки по хребту бегут и душа, робко поджав хвост, уползает в пятки.

Створки ворот пронзительно заскрипели и сами собой захлопнулись. Или кто-то захлопнул их с той стороны. Массивный брус туго впечатался в кованые запоры.

У Стёпки в животе всё так и обмерло. Вот оно — страшное! Началось! Нам теперь отсюда не выбраться!

Смакла пригнулся, испуганно зыркая по сторонам чёрными глазами. Дракончик уже не шипел — свистел на пределе слышимости, и всё на колодец оглядывался. И Стёпка тоже на колодец смотрел, ему казалось, что именно оттуда исходит угроза. Тролль лихорадочно дёргал затянувшиеся крепким узлом и не желающие развязываться вожжи. Сразу сделалось неуютно и зябко. Что-то нехорошее сгустилось вокруг повозки, что-то липкое и пугающее. Даже солнце в небе мутной дымкой подёрнулось.

Дядько Неусвистайло вдруг переменился в лице; Стёпка заметил метнувшийся взгляд Смаклы, испугался ещё больше и посмотрел через плечо на дом.

На невысоком крыльце стоял одетый во всё изящно-чёрное мужчина лет сорока или около того, с волевым чисто выбритым лицом, на котором резко выделялись пронзительные глаза и острый, слегка свёрнутый влево подбородок. Тёмные волосы были стянуты в две длинные косички. На чёрном кафтане непривычного покроя посверкивала серебром богатая перевязь меча. Весичи таких перевязей, кажется, не носили. Незнакомец стоял, широко расставив ноги в чёрных сапогах до колен, и неторопливо вытирал руки белым кружевным платочком. Он пристально смотрел на демона и чем-то напоминал строгого доктора из стоматологического кабинета, у которого Стёпка в апреле лечил заболевший зуб. Под его холодным оценивающим взглядом Стёпка почувствовал себя так же неуютно, как и в кресле врача перед неминуемым удалением зуба. "А сейчас, мальчик, я сделаю тебе больно. И не вздумай дёргаться или кричать. Всё равно не поможет".

Этот внезапно появившийся чужак в чёрном излучал такую непробиваемую уверенность в своих силах, такую почти видимую магическую мощь, что Стёпка даже забыл на какое-то время про стража — вышибло начисто из головы, что у самого висит на груди не самый слабый оберег. Там, на крыльце, стоял недобрый маг, злой маг, очень-очень плохой маг. Вражеский чародей, вокруг которого даже воздух, казалось, был насыщен до предела смертоносными заклинаниями. Что ему тролль, что ему мальчишка-демон? Двинет разок мизинцем — и Васей звали!

Умудрённый долгой и нелёгкой жизнью тролль тоже очень хорошо это понимал. Возможно, он уже раньше где-то встречался с такими же вот чёрными дядями. Поэтому он стоял молча и смотрел в сторону, не желая или не решаясь встречаться взглядом с незнакомцем.

Потом чёрный заговорил. Голос у него был звучный и острый, словно неровно обрезанный лист железа.

— Убирайся, тро-олле! — сказал маг. Говорил он с отчётливым акцентом, слегка удваивая некоторые гласные. — Демона, будь добр, оставь мне-е. Я хочу поговорить с ним. О мно-огом.

Дядько Неусвистайло упрямо дёрнул рыжей головой и промолчал.

— Уезжа-ай, — уверенно повторил маг. — И забудь о демоне навсегда-а. Он тебе, поверь, не ну-ужен.

— Давненько не видали оркимагов за Лишаихой, — глухо проговорил тролль в сторону. — Что, никак пора приспела?

Маг отбросил скомканный платок и криво ухмыльнулся:

— Уезжа-ай, и у тебя всё будет хорошо-о. Тебя не тро-онут. Ни сейчас ни по-осле. Слово оркима-ага.

— Нет, — сказал пасечник просто и веско. — Стеслав, лезь в повозку. Мы уезжаем.

— Ты выбрал, тро-олле, — проскрипел чёрный, однако вопреки Стёпкиным ожиданиям с места не двинулся. Даже за меч не взялся.

Стёпка забрался в повозку — у него получилось это лишь с третьего раза — так свело от ужаса спину — и сел, крепко вцепившись в борт. Взывать к стражу он не пытался, будто заранее знал, что это сейчас бесполезно. Смакла затравленным котёнком притаился в уголке. Дракончик куда-то пропал. На душе было препогано. Хотелось закрыть крепко глаза и очутиться сразу где-нибудь далеко-далеко отсюда, там, где нет чёрных магов и никто не говорит с противным акцентом, как будто он здесь самый главный.

Оркимаг стоял на крыльце. Спокойно стоял и смотрел этак с пренебрежительным сожалением. И поверилось на полсекунды, что он позволит им уехать, что он вовсе не злой, что всё обойдётся и кончится хорошо.

Тролль потянул коней, разворачивая повозку к воротам. А ведь их еще открыть надо, подумал Стёпка и понял вдруг с оглушающей отчётливостью, что ничего не получится. Не позволит им этот чёрный вот так вот просто взять и уехать. Смешно было даже надеяться на такое. Не для того он сюда заявился, не для того поджидал. А ведь точно — поджидал! Знал гад, что демон на хутор обязательно заглянет. Сам демон об этом ещё не знал, а он уже знал. Пронюхал, явился заранее, пса зарубил, с хозяевами неизвестно что сотворил... Отрок нездешний ему, гаду, тоже зачем-то понадобился.

Развернуть повозку дядько Неусвистайло не успел. Оркимаг повёл слегка головой, и у ворот возникла отливающая тусклым металлом приземистая фигура. Это был непонятно кто. Вроде бы, человек и, вроде бы, рыцарь, но рыцарь, мягко говоря, странный. До предела несуразный, почти нелепый. Словно орангутанга в средневековые доспехи нарядили: короткие кривые ноги, непомерно длинные руки и внушительная грудная клетка. Доспехи тоже были странные — топорщились во все стороны расщеплёнными пластинами, как будто рыцарь этот обезьяноподобный только что вырвался из жестокой сечи, в которой его долго рубили топорами все кому не лень. Оружия в длинных руках не было никакого и — самое пугающее — отсутствовали прорези для глаз в круглом, плотно посаженном на плечи шлеме. Однако Стёпка мог бы чем угодно поклясться, что этот урод всё прекрасно видит. Вон как головой своей крохотной туда-сюда ворочает, противников оценивает. Имея такого слугу, оркимагу вовсе не обязательно самому бросаться в бой. То-то он так спокоен. Сейчас за него всё сделают, всех победят и скрутят, а ему для этого только и нужно, что головой вовремя дёргать да приказы мысленно отдавать. Хорошо устроился, гад, всё продумал заранее.

Тролль отпустил повод, шагнул к сараю и подхватил увесистую оглоблю.

Рыцарь, даром что был ниже тролля почти в два раза, не испугался (а скорее всего, ему просто нечем было пугаться), слегка присел и вытянул прямо из земли, как из ножен, два широких кривых ятагана.

Шутки кончились, понял Стёпка, сейчас нас будут бить. Он вспомнил о страже и хлопнул себя по груди, вбивая защитника в сердце: "СТРАЖ!" Но страж даже и не ворохнулся в ответ. Значит, точно будут бить и даже убивать. В животе сразу стало неуютно и в горле пересохло. Зря мы на этот хутор завернули, ох, зря!

Эффектно крутанув ятаганами и держа их почему-то наоборот, то есть вогнутой стороной от себя (Стёпка не знал, что у ятаганов режущим краем является именно вогнутый), рыцарь двинулся на тролля. Была в его движениях удивительная при столь несуразной фигуре, почти змеиная грация. Он не шёл, он скользил, перетекая, и мечи в руках — как живые. Впрочем, это ему не помогло. Тролль встретил противника бесхитростным прямым ударом. И не промахнулся. Оглобля загудела, ятаганы бессильно лязгнули, рыцарь, не издав ни звука, покатился по земле.

И тут же откуда-то из-за повозки выскочил ещё один, почти такой же, в измочаленных доспехах, с двумя кривыми мечами, проворный и опасный. Кони испуганно шарахнулись, дёрнули повозку; Стёпка пронзительно жалел, что нет у него в руках автомата. Дать бы по этим уродам хорошей очередью, чтобы вдребезги их...

Сбитый рыцарь легко поднялся на ноги, сокрушительный удар не причинил ему ни малейшего вреда. Вряд ли это были живые люди, нормального человека такой оглоблей приласкаешь — и дух из него вон. А этот даже не закашлялся.

Больше Стёпка ничего увидеть не успел, потому что его самого рывком выдернуло из повозки, швырнуло спиной на землю и поволокло к дому. Это было неприятное и уже знакомое ему ощущение: почти так же его схватило тогда, в комнате, после того, как Ванька проорал Смаклову "забурдынзу". Те же невидимые великанские руки. И ещё почти так же его тащили прошедшей ночью разбойники. Но в этот раз всё было намного хуже.

"СТРАЖ!" — возопил Стёпка, безуспешно пытаясь перевернуться со спины на живот, чтобы уцепиться за что-нибудь, хотя бы и за траву. Однако толку от стража не было ни на грош, он болтался под рубашкой бесполезным грузом и призывов хозяина не слышал.

Стёпку доволокло до крыльца и чувствительно воткнуло затылком в твёрдую ступеньку. Нарочно воткнуло, чтобы он поменьше дёргался и был посговорчивее. Стёпка схватился за голову: больно, блин! Чёрные сапоги неторопливо спустились вниз, и оркимаг взял его за шиворот уже безо всякой магии.

— Не противься, де-емон. Я хочу с тобой поговори-ить, и я с тобой поговорю-у.

У ворот раздался ещё один гулкий удар, и что-то тяжёлое, бренча доспехами и стуча конечностями, покатилось по земле. Дядько Неусвистайло бил без промаха и сдаваться не собирался.

Стёпка тоже дёрнулся, но вырваться не смог.

— Отпустите! Отпустите меня! Не хочу с вами говорить!

— Захо-очешь, — зловеще пообещал оркимаг, взволакивая его на крыльцо.

"Страж!" — пискнул про себя Стёпка и, не дождавшись желанного прилива сверхъестественных сил, судорожно ухватился за последнюю ступеньку обеими руками. Он понимал, что оркимаг тянет его в избу не забавы ради. Что-то он там, внутри, страшное приготовил для изловленного демона. И разговаривать с пленником, понятное дело, не о погоде собирается и не о видах на урожай.

— Страж! — воззвал Стёпка от отчаяния во весь голос и, вспомнив С'Турра, ещё громче крикнул. — Конхобулл! Помоги!!!

— Тебе и это ведомо? Истинное имя зна-аешь?— удивлённо изогнул бровь оркимаг. — Прав был мидграф... кхм... непростой ты де-емон. А кричать не надо. Конхобулл тебе не помо-ожет.

— Почему? — не хотел спрашивать Стёпка, но само вырвалось.

— Не хозяин ты стражу своему-у, — сказал оркимаг довольно. — Не тебе и о помощи проси-ить. Отныне я ему приказывать бу-уду. Разожми ру-уки!

Стёпка сопротивлялся с отчаянием обречённого, но всё равно безнадёжно проигрывал. Оркимаг был старше и сильнее. Магию он уже не использовал, полагая, видимо, что незачем растрачивать ценные заклинания на какого-то дрянного отрока, если можно одолеть его и так.

До двери осталось несколько шагов, хвататься больше было не за что, и Стёпка от отчаяния, от безвыходности, а больше всего от испуга тоже решил обойтись без помощи магии. И обошёлся. Удар ногой снизу вверх был, конечно, нечестный, но зато очень действенный. Чудо что за удар. Лучше даже получилось, чем с Никарием.

Оркимаг отпустил Стёпку и неловко скрючился, зажимая обеими руками пострадавшее место. Его высокомерное и непроницаемое до того лицо побледнело, исказилось в гримасе боли и стало похоже на нормальное человеческое лицо. Только перекошенное. Наверное, его так ещё никогда не били. Ничего, пусть привыкает. Как говорил, папа, всякая неприятность имеет обыкновение когда-нибудь случаться впервые. Вот она с оркимагом и случилась. А то раскомандовался тут...

Стёпка скатился с крыльца и вскочил на ноги, одёргивая задравшуюся рубашку. Та, не самая главная его половина, что перепугалась до предательской дрожи в коленях и — стыдно признаться — чуть ли не до мокрых штанов, судорожно пыталась завладеть его разумом и вопила изнутри в уши: "Беги! Беги, дурак! Спасайся, пока не поздно!" Стёпка оглянулся. До забора было всего несколько метров, перепрыгнуть через него он железно сумел бы, главное зацепиться за верх... О, каких усилий ему стоило подавить в себе это подлое побуждение, с каким трудом удалось ему не поддаться панике, заставить замолчать этот трусливый внутренний голос! На какой-то миг ему даже показалось, что он сейчас разорвётся пополам, на прежнего робкого семиклассника и нынешнего отважного демона. Но — не разорвался. Устоял. Задавил в себе страх и даже слегка возгордился тем, что не драпанул геройски от врага.

А враг уже слегка оправился от подлого удара.

— Мерзкое созда-ание! — прошипел он через силу. — Ты мне за это ответи-ишь! Я у тебя с живого ко-ожу сниму!

— Поймай сначала, — огрызнулся Стёпка, напрочь забыв о вежливости. Какая уж тут вежливость после такого близкого знакомства! Не на "вы" же теперь этого гада называть. Типа, ваша милость, вы подлец и негодяй? Вот ещё! Чуть в стороне дядько Неусвистайло уверенно теснил рыцарей к забору. Вернее, одного рыцаря. Второй валялся у колодца, судорожно дёргая конечностями. Смакла сидел в повозке и не высовывался. Нужно было что-то делать. Нужно было как-то подтверждать свою "безумную отвагу" и каким-то образом побеждать оркимага. И для этого у Стёпки в запасе был всего один способ.

"Страж!"

Ни ответа, ни привета. Способ не работал. Сознавать, что есть магия, способная пересилить магию стража, было весьма неприятно. Стёпка как-то уже привык думать, что обладает небывалым могуществом, и вдруг оказалось, что его могущество очень даже бывалое. Первый же встречный вражеский колдун не оставил от него и следа. Переподчинил могучий амулет походя, даже пальцами при этом не щёлкнул.

"Конхобулл! Я приказываю тебе! Приказываю! Повелеваю! Помоги мне немедленно!" Стёпка даже ногой притопнул: "Спаси меня сию же минуту!"

Ага, щас, разбежался. Чёртовой побрякушке на его приказы и повеления плевать по ветру с высокой колокольни. Ни фига не слышит, хоть во весь голос ори.

"Не хозяин ты стражу своему-у."

Оркимаг то ли сам, то ли с помощью магии преодолел боль, выпрямился, сделал пару осторожных вдохов, а затем с нескрываемым удовольствием потянул из ножен длинный узкий меч. Беседа по душам, как видно, откладывалась. Или вовсе отменялась.

Пришлось Стёпке отступать. Дураку понятно, что против меча он и секунды не продержится. И что в таком случае прикажете делать? Настругает ведь сейчас оркимаг из обидчика мясную окрошку. Вон как глазами сверкает, отомстить хочет наглому отроку. В общем-то, его можно понять: после такого удара едва ли кто захочет оставлять своего противника в живых. Может, сдаваться пора?

— Живым не да-ашься? — криво ухмыльнулся оркимаг, поводя мечом на уровне Стёпкиной шеи. Сверкающий клинок холодил взгляд: такой свистнет — и слетит голова с юных плеч, не успев понять, почему всё так быстро и печально кончилось.

— Не дамся! — выдохнул Стёпка и тут же об этом пожалел. Но очень уж не хотелось признавать поражение. Да и не верилось, что оркимаг всерьёз захочет рубить его мечом. — Вы меня пытать будете!

— Бу-уду! — признался оркимаг, наступая на Стёпку. Его косички ехидно подрагивали в такт шагам. — Обязательно бу-уду. А ведомо ли тебе, подлейший из мерзейших, что мёртвых тоже можно пыта-ать? Что можно пытать не умершее те-ело, а ещё живую, но не успевшую освободиться ду-ушу? У тебя, надеюсь, есть душа, де-емон?

— Есть, — Стёпка пятился, не отводя взгляда от острия меча, которое покачивалось слишком близко, так близко, что пожелай оркимаг, и станет на земле одним глупым демоном меньше. — А у вас?

Оркимаг тихо засмеялся, но веселья в его смехе было не больше, чем бывает воды в пустыне.

— Твоя вечная душа испыта-ает все прелести посмертных мук, говорливый де-емон. Ты проклянёшь сначала миг своего рожде-ения, а затем трижды — миг сме-ерти. И ты поведаешь мне всё-о. Стоящие на грани всегда очень, очень разгово-орчивы.

Он резко шагнул вперёд, занося меч для удара, и Стёпка понял, что вот он — конец, и в животе затвердел ледяной комок и с губ чуть не сорвалось жалобное: "Не надо, дяденька! Я сдаюсь! Я пошутил!"

Но тут за его спиной отчаянно и пронзительно крикнул Смакла:

— Стеслав, вались наземь!

И Стёпка к собственному удивлению сразу послушно шмякнулся на траву да ещё и откатился в сторону, чтобы оркимаг не успел рубануть его по ногам.

За повозкой во весь свой невеликий рост стоял Смакла с тяжёлым деревянным арбалетом в руках. Волосы всклокочены, рубаха выбилась из портов, глаза испуганные, но арбалет направлен точно во вражескую грудь. Стёпка снизу видел, как младший слуга двумя пальцами потянул спусковую скобу. В отличие от Стёпки гоблин ни секунды не колебался и к смерти — своей и чужой — относился всерьёз. Потому что иначе здесь было нельзя.

Дан-н-н-н-г!

Гоблин стрелял метров с трёх, почти в упор. Промахнуться было невозможно. Толстый болт с ребристым стальным наконечником воткнулся в грудь оркимага по самое оперение, пробив перевязь и камзол.

Убитый столь неожиданно, оркимаг качнулся, диким взглядом посмотрел на перепуганного гоблина (Смакла сделал это, он в самом деле выстрелил!), потом на Стёпку, закусил губу — и медленно потянул болт из груди левой рукой. Всё замерло, все звуки в мире погасли; Стёпка и Смакла с ужасом следили за извлекаемым болтом, гадая, упадёт ли маг сразу или всё же успеет вытащить болт до конца.

Болт вышел из тела с лёгким чпоканьем, как тугая пробка из бутылки. На нём не было ни капли крови. В перевязи осталась рваная дыра.

— Ты умрёшь, гоблину-ус... Сразу после де-емона, — пообещал оркимаг, отбрасывая болт далеко в сторону. — Не уходи далеко-о... кха, кха-а!

Из дыры в груди не хлестала кровь, да и сам оркимаг не утратил лёгкости движений. Он, оказывается, вовсе и не собирался умирать. Преодолев боль внешне почти незаметным усилием, он шагнул к Стёпке, и на его лице — вот странно! — появилась довольная усмешка ничуть не похожая на оскал мертвеца. Магу нравилось происходящее, ведь для него это была игра, в которой он, оказывается, ничем не рисковал. А упорное сопротивление жертвы, как известно, делает победу вдвойне сладкой.

В голову надо было стрелять, подумал Стёпка, главное у оркимага — не сердце, а мозг. И тут на помощь мальчишкам пришёл дракончик. Даже не пришёл, а упал с высоты. Он дёрнул врага за косичку и заметался перед его лицом, норовя выцарапать глаза. И на какое-то время оркимагу стало не до демона. Он отступил, прикрывая глаза рукой и отмахиваясь мечом. Дракончик играючи уворачивался. На щеке у мага набухла кровью длинная царапина (ага! всё-таки течёт из него кровь, течёт!), но он отчего-то даже не пытался колдовать. Может быть, считал унизительным для себя применять заклинания против такого мелкого противника.

Стёпка не знал, на что решиться. Вообще не знал, что делать. Выбор у него был невелик: либо позорно бежать, либо геройски помереть. Бежать было стыдно, умирать было страшно. Победить оркимага невозможно, это ясно. Стрелы его не берут, а под рукой больше ничего подходящего нет. От отчаяния Стёпка ещё раз попробовал пробудить стража: "Отзовись!" И вбил его себе в грудь кулаком так, что больно стало. Страж молчал. "Я приказываю тебе, отзовись!" Тишина. "Я твой хозяин! Ты должен защищать меня! Помоги, я повелеваю тебе!" Страж не пробуждался. "Именем тарабарского короля! Отзовись, предатель!"

"Не страж ты хозяину своему-у".

"Просыпайся, гад! Равняйсь, смирно! Слушай мою команду! Я — твой хозяин! Другого нет и быть не может! Понятно тебе, чёртова медяшка, или повторить!" От злости на предательское бездействие стража (прав был Смакла, оркландским оказался оберег-то) у Степана даже в глазах потемнело.

И тут непонятно почему — свершилось!

Время на сотую долю секунды застыло, мир перед глазами дёрнулся, пошёл мелкой рябью, словно помехи в телевизоре... и Степан вдруг обнаружил себя стоящим у повозки с увесистыми деревянными вилами в руках. В голове было ясно до звона, в груди полыхал холодный огонь, а страж наоборот стремительно нагревался. Страх ушёл, сил и умения было хоть отбавляй, даже волосы от напряжения вздыбились и искры с них так и сыпались во все стороны. Хотелось крушить и повергать. Хотелось вколотить оркимага в землю по самые косички и верилось, что сделать это будет не так уж и трудно. Ну, держись, гад!

Дядько Неусвистайло уже в который раз сбивал с ног рыцарей, одного за другим, но те — неутомимые и неугомонные — вновь и вновь поднимались и вновь и вновь бросались на тролля. От изрубленной ятаганами оглобли осталась едва ли половина.

Смакла трясущимися руками тщетно пытался взвести тугой арбалет. Дракончик выдохся и, увернувшись от меча в последний раз, взмыл повыше: я, мол, своё дело сделал, теперь ваш черёд.

Увидев в руках мальчишки грозные вилы, оркимаг изогнул бровь и элегантно повёл мечом, мол, прошу вас, милорд, начинайте первым. И Стёпка начал. Ткнул вилами, но не в полную силу, а как бы на пробу. Тут же выяснилось, что оружие у него несколько не соответствует ситуации. Оркимагу хватило одного удара, после которого в Стёпкиных руках остался бесполезный короткий черенок. Можно было даже эти вилы и не хватать.

Оркимаг усмехнулся. Неприятно так, будто оскалился. Стёпка швырнул в его усмешку обрубком. Меч легко перехватил деревяшку и отбросил её в сторону. А потом ударил Стёпку по ногам. Видимо, когда собираются пытать душу, не обязательно оставлять в неприкосновенности тело.

Страшно представить, что стало бы со Стёпкой, не пробуди он вовремя стража! Валялся бы уже на траве безногим истекающим кровью обрубком и орал бы, орал... Кошмарное видение ещё стояло у него перед глазами, а сам он, подчиняясь стражу, с упоительной лёгкостью уклонился от смертоносного удара. А потом ещё от одного, и ещё...

Оркимаг сразу почуял неладное. Мальчишка уворачивался слишком легко! Уворачивался красиво, умело, непринуждённо. И — что самое неприятное — без страха. Демон перестал бояться мага. Это было плохо. Для мага, естественно, не для демона.

Стёпка потихоньку отступал, уводя врага подальше от повозки. Он не боялся меча, он наверняка знал, что может остаться целым и невредимым даже и вовсе не сходя с места. Но за повозкой прятался беззащитный гоблин, которого оркимаг мог зарубить походя, между делом, за то, что стрелял куда не следует, за то, что осмелился, ничтожный, поднять руку на благородного господина.

Маг если и свирепел, то не подавал вида. Правда, он уже держал меч двумя руками и наносил удары без затей — просто бил и бил сверху вниз и слева направо, надеясь в конце концов подловить мальчишку на какой-нибудь оплошности и развалить его либо вдоль, либо поперёк, либо наискось. И, судя по всему, оркимаг напрягал все свои как физические, так и магические силы. Вполне, впрочем, безуспешно. Меч уже искромсал воздух на тысячу кусочков, а на Стёпке и единой царапины ещё не было.

Он уворачивался. Он пропускал свистящий клинок в считанных сантиметрах от своего тела, не делая при этом ни одного лишнего движения. И это получалось у него так, словно бы он всю предыдущую жизнь только тем и занимался, что уворачивался на поединках от стремительных мечей. И он чувствовал себя по-настоящему неуязвимым. И непобедимым. Это было здорово!

Меч взлетал и падал, рубил и колол, и свистел свирепо и звенел в бессильной злобе; и в центре этого стального урагана стоял, слегка пританцовывая, Стёпка. И ничего ему не делалось.

Смакла, опустив арбалет, смотрел на необычный поединок в оба глаза и не мог оторваться.

Стёпка видел, что маг постепенно теряет силы. Сам же он усталости не ощущал ни в малейшей степени. Он мог бы закончить всю эту режуще-рубящую суету одним ударом или даже ещё одним обидным пинком, но медлил, растягивая удовольствие. Ему хотелось, чтобы самонадеянный оркимаг сам осознал неизбежность своего поражения. Ему хотелось увидеть на этом высокомерном холёном лице растерянность и даже страх. Ему хотелось сделать этого чёрного гада красиво и эффектно. В другое время и в другой ситуации подобные мысли ему бы и в голову не пришли, но СЕЙЧАС и ЗДЕСЬ они представлялись ему единственно правильными.

До оркимага уже дошло, что вряд ли он одолеет демона, но признавать своё поражение он, тем не менее, не желал. Гордость, видимо, не позволяла. Мечом он, надо сказать, владел превосходно и, будь на Стёпкином месте обычный воин, лежать бы ему уже давно бездыханным и безголовым. Кроме того маг то и дело пускал в ход всевозможные обессиливающие заклинания, но страж был начеку, и заклинания расходовались впустую, постепенно ослабляя самого оркимага.

У ворот тоже яростно рубились. Рыцари в четыре ятагана кромсали остатки оглобли. Сил у них ничуть не убавилось, усталости они, похоже, не знали, а дядько Неусвистайло, кажется, начал понемногу сдавать. Вот он чертыхнулся, и Стёпка понял, что представление пора заканчивать. Не хватало ещё, чтобы безглазые уроды поранили тролля.

Как именно заканчивать, он придумать не успел. За него всё решил страж. Подчиняясь безмолвному приказу, Стёпка шагнул вперёд и встретил обрушивающийся на его голову меч раскрытой ладонью, сам вдруг до ужаса испугавшись того, что делает. Ай-яй-яй! Он даже зажмурился, чтобы не видеть ужасных и непоправимых последствий... Острейший клинок впечатался в ладонь, мощный удар резкой болью отозвался в плече... тем всё и кончилось.

Оркимаг радостно вскрикнул. Он, бедняга, полагал, что увидит сейчас падающую на землю отрубленную кисть и демона, жалко трясущего кровоточащим обрубком. Но вместо этого увидел свои опустевшие непостижимым образом руки.

Стёпка подбросил отобранный меч и перехватил его за влажную от пота рукоять. Затем медленно поднял глаза и уставился тяжёлым давящим взглядом в покрытую густой испариной переносицу врага. Маг нервно дёрнул щекой, шевельнул губами. Меч сделал робкую попытку высвободиться — и передумал. Переменчивая старуха-судьба повернулась к оркимагу равнодушной сутулой спиной. Даже собственный меч ему уже не подчинялся. И вообще он был ничтожен, этот показавшийся сначала очень могущественным маг из Оркланда. Жалок он был и слаб. И ещё эти дурацкие косички.

Стёпка мог пронзить его насквозь в любом месте, мог отрубить ему руки или голову... А мог и просто отпустить с позором на все четыре стороны. Но ему не хотелось отпускать, ему хотелось крови.

И он ударил, без замаха, наискосок и с оттяжкой, чтобы развалить гада от плеча до пояса.

"Отличный удар, милорды, не правда ли!"

Меч прошёл сквозь вражеское тело, не встретив ни малейшего сопротивления, словно оркимаг был призраком или миражом. Стёпка рубанул ещё раз, уже снизу вверх, и с тем же результатом, и лишь тогда сообразил, что оркимага здесь больше нет, что его противник исчез, скрылся, сбежал с поля проигранного боя, оставив для отвода глаз своё бесплотное, медленно растворяющееся в воздухе изображение. Он всё-таки был по-настоящему сильным магом. Не удалось его убить. А как хотелось!

Перемещение потребовало, видимо, мгновенного напряжения всех сил, потому что лицо у расползающегося в воздухе миража было неестественно перекошено, а глаза так и вовсе выскочили из орбит.

Стёпка махнул несколько раз мечом, как веером, разгоняя мерзкое видение, и образ оркимага развеялся словно дым: руки, причудливо извиваясь, уплыли в стороны, ноги скрутились в мутную спираль, тело сделалось прозрачным и зыбким. И одни только выпученные покрасневшие глаза продолжали упрямо и злобно таращиться на Стёпку.

Тот сплюнул — сами развеются! — кровожадно осмотрелся, подмигнул Смакле и поспешил на помощь троллю.

Схватка у ворот с точки зрения безглазого врага близилась к победному концу. Рыцари прижали пасечника к забору и, пользуясь тем, что от оглобли практически ничего не осталось, готовились покончить с упрямым троллем.

Бить в спину не хотелось. Стёпка рывком развернул ближайшего вояку на себя и от души — и от стража! — врезал рукоятью прямо промеж отсутствующих глаз. Ему показалось, что он ударил не по стальному шлему, а по деревянному... по чему-то деревянному. Звук получился такой глухой, словно бревно ударил. Рыцарь, тем не менее, послушно опрокинулся на спину, и Стёпка деловито пригвоздил его мечом к земле. Меч пронзил доспехи легко, но на этот раз миражом и не пахло. Настоящий был рыцарь, твёрдый и колючий. И умер сразу — даже не дёрнулся.

Второй боком скакнул к Степану, но выпущенный Смаклой болт в буквальном смысле намертво прибил его к забору. Урод бессильно взмахнул ятаганом и вдруг осыпался вниз: руки, ноги, совершенно пустой шлем. На заборе, пришпиленная болтом, осталась висеть нагрудная пластина удивительно похожая на самую обыкновенную деревянную крышку от кадушки.

Стёпка посмотрел на поверженного урода, с трудом выдернул из его груди меч... И тут у него в голове как будто что-то выключилось. Мир потерял пронзительную четкость, страж притворился безобидным медальоном, и Стёпка опять стал самим собой.

Меч в руке ощутимо потяжелел, и странно было вспоминать, как легко он только что управлялся с ним одной рукой, рубил и колол... А поверженный рыцарь тоже был уже не рыцарь. Лежали на траве раскиданные, ничем не скреплённые деревяшки; какие-то поленья, доски, щепки, берёзовые чурбачки. Откатившаяся в сторону голова в шлеме оказалась пнём с торчащими во все стороны обрубками корней. И не было в этом шлеме ни головы, ни мозгов — одна трухлявая древесина. Сбежал побеждённый колдун, ушла и жизнь из порождённых его магией деревянных воинов. Вот почему с ними так непросто было совладать: они не чувствовали боли, не знали страха, не ведали усталости. Пока их поддерживала магия, они были почти неуязвимы. Деревянные солдаты, дуболомы, блин, нежить магическая.

Дядько Неусвистайло отбросил огрызок оглобли, вытер взмокшее красное лицо рукавом. На его рубахе расплывались тёмные пятна пота.

— Умотали они меня, — сказал он устало. — Вовремя ты, Стеслав, оркимага спровадил. Этих-то... и железной оглоблей, поди, не угомонишь.

— А что они такое? — спросил Стёпка, носком сапога опасливо (а вдруг опять оживёт!) переворачивая превратившийся в безобидную дощечку ятаган.

— Немороки они. Нежить, кровью жертв невинных вскормленная, — тролль пригладил всклокоченную бороду и помрачнел.

К ним подошёл Смакла. С арбалетом он уже не расставался, так и волочил за собой тяжеленное оружие.

— Оркимаг-то — колдун не из последних, — заметил он, раскачивая глубоко воткнувшуюся в забор стрелу. — Немороков из поленьев да из досок сколдовал. Что под руками ближее лежало. И убёг ловко — из-под самого меча ушёл. Эх и жаль, что ты его, Стеслав, не обезголовил. Мига единого не хватило.

— Счастье наше, что Стеслав обезоружить его изловчился, — сказал тролль. — Ты меч этот береги, чует моё сердце, сгодится он нам ещё. И ты, гобль, самострел с собой забирай. И стрелами запасись, они не простые у него, стрелы-то. В сенях пошарь, там у Бучилы полный короб стоял.

— А хозяин за то не осерчает? — посмотрел на него снизу вверх Смакла.

— Хозяин? — мрачно переспросил тролль. — Хозяин, сдаётся мне, панове, ни на кого боле не осерчает.

Стёпка покосился на побледневшего гоблина и на душе у него сделалось так нехорошо, что хоть волком вой. Восторженный запал славной битвы улетучился, побеждённые враги обернулись глупыми деревяшками, меч оказался тяжёлой и неудобной железякой, а тут ещё и это... Он опасливо оглянулся на избу и понял, что зайти туда его сейчас никакая сила не заставит. Потому что оркимаг вряд ли пощадил хозяина, если, конечно, застал его на хуторе. Руки он ещё нехорошо так платочком вытирал. "...кровью жертв невинных вскормленная." "Пусть будет так, что он его не застал! — взмолился Стёпка про себя. — Пусть он только пса мечом!.."

Они стояли и втроём смотрели на избу. И тяжело молчали, думая об одном и том же. И вдруг до них донёсся приглушённый вскрик.

В избе был кто-то живой!

Неусвистайло ринулся к дому. Стёпка за ним.

Смакла не побежал. Он не спеша зарядил самострел и навёл его на дверь. Мало ли кто там стонет. А ну как ещё один оркимаг.

Глава пятая,

в которой демон знакомится с боярином и сражается с аспидом

Тролль спиной открыл дверь и, согнувшись почти вдвое, выпятился на крыльцо. Весичей он нёс под мышками, как малых детей, хотя они были взрослые и достаточно крупные мужчины. Он положил их на траву и разрезал верёвки огромным засапожным ножом. И тот весич, что был повыше, при виде этого ножа испуганно дёрнулся, бог знает что вообразив. А тролль даже глазом не повёл, сделал дело и опять нож за голенище спрятал.

Морщась и пыхтя, весичи освободились от кляпов (знакомое уже Стёпке действие), отплевались, а затем принялись растирать затёкшие конечности. Спасение пришло нежданно, и они опасливо и даже с некоторым недоумением вертели растрёпанными головами, пытаясь, по всей видимости, уразуметь, куда подевался пленивший их могучий и ужасный оркимаг.

Пасечник постоял рядом, помолчал да и пошёл к повозке, успокаивать и выпрягать коней. Стёпка остался. Его мучило любопытство, он совсем забыл, что весских дружинников следует опасаться. К тому же, этих, только что освобождённых от пут, опасаться было глупо. Ну что они могли ему сейчас сделать?

Спасённые весичи был молоды, широкоплечи и аккуратно, не по-таёжному бородаты. Оба в кольчужных рубахах, оба без поясов. Отобрал оркимаг у пленников и пояса, и мечи, и прочее оружие, если оно у них имелось.

Тот, что был пониже, чем-то напоминал Купырю. Такое же узкое лицо с прямым носом и быстрыми умными глазами. На лбу у него кровоточила ссадина, под глазом наливался чернотой приличных размеров синяк, заработанный, вероятно, от оркимага. Стёпка сразу понял, что этот весич не из простых дружинников. Из-под кольчуги у него выглядывал узорчатый ворот льняной рубахи, на ногах красовались синие остроносые полусапожки, украшенные по верху серебряными бляшками. И вообще в его движениях, в манере держаться было что-то особенное, что-то привычно гордое.

Второй лицом был кругл и румян, вылитый Алёша Попович. Он сурово хмурил светлые брови и то и дело трогал кончиком языка разбитую нижнюю губу. Одет он был попроще, но не бедно, и на его сильных запястьях Стёпка заметил витые браслеты, тоже, наверное, серебряные.

Весичи сначала молча разглядывали то стоящего перед ними отрока с длинным оркландским мечом на плече, то мнущегося у ворот маленького гоблина со взведённым самострелом, то распрягающего коней угрюмого тролля и гадали, вероятно, каким таким непонятным макаром эта странная троица одолела могучего вражеского мага. И по их недоумевающим лицам Стёпка ясно видел, что они этого не понимают. Он на их месте тоже удивлялся бы. Ну тролль — это ладно, он большой и сильный, но мальчишки-то, пацанята мелкие... "Интересно, будут благодарить за спасение или тоже не обучены спасибы говорить."

— Кто вы такие есть? — не слишком дружелюбно спросил круглолицый и румяный.

Но второй весич тронул его за рукав и произнёс ясным звучным голосом:

— Благодарим вас сердечно, добрые люди, за избавление от верной погибели. Не ведаю, как и чем вы сумели отпугнуть оркимага, но сделали вы это весьма вовремя. Он уже и железа приготовил и огонь было запалил.

— Зачем? — невольно вырвалось у Стёпки. — Он вас пытать собирался, да?

Дядько Неусвистайло обернулся и застыл, ожидая ответа.

Весич растянул в невесёлой усмешке губы:

— Он нашей кровью хотел колдовство своё чёрное оплатить. Оркимаги по-инакому не умеют. Всегда чужой кровью да муками расплачиваются. Уж и не ведаю, что он собирался сотворить, мыслю, что ничего хорошего... Как тебя величают, отрок с мечом?

— Стеславом меня зовут, — сказал Стёпка. — У ворот Смакла стоит, а это — дядько Неусвистайло. Он пасечник. Он сюда к знакомому завернул по каким-то делам. А так бы мы мимо проехали. Повезло вам.

Весич недоумённо вздёрнул бровь, не понял, кажется, что такое "повезло", но общий смысл уловил и кивнул, соглашаясь. Тролль отвернулся, подхватил коней под уздцы и повёл их в конюшню. Странно он как-то вёл себя, угрюм был непривычно, за хозяина, наверное, переживал.

— Ясновельможный пан вовремя надумал проведать своего знакомца, — громко сказал весич. — Арфелий, пошарь в сенях, оружие там наше брошено, шеломы да плащи.

Высокий послушно скрылся в избе, загремел чем-то. Он, судя по всему, был оруженосцем, или как это здесь называется.

— А мы дружинники из передовой сотни воеводы Мстидара, — назвался наконец весич. — Я боярин Всемир, а сей сердитый ратник — мой ближник. Арфелием родители его нарекли.

Арфелий как раз вышел из избы, неся в охапке мечи, шлемы, красные плащи и щиты.

Стёпка кивнул, очень, мол, рад знакомству. Арфелий яростно зыркнул на него, свёл брови, но промолчал, лишь плечами недовольно передёрнул. От Стёпки, видимо, ждали глубокого поклона, а то и коленопреклонения. Он же был отрок безродный, серая кость, а Всемир — знатный боярин. Падать на колени Стёпка, понятное дело, не собирался и безродным холопом себя считать был не согласен. Поэтому недовольство Арфелия было ему до лампочки. А бояре вообще всегда представлялись ему толстыми дядьками в шубах и высоких шапках, и то, что Всемир с такой гордостью назвал себя боярином, его слегка рассмешило.

— Смакла, иди сюда! — позвал он, пряча улыбку. — Оркимагов здесь больше нет.

Гоблин нехотя отклеился от ворот, поразмыслил о чём-то своей лохматой головой и пошёл не к Стёпану, а к повозке. Тоже не хотел весичам кланяться.

Всемир с удивлением разглядывал Стёпку и особенно — меч в его руках.

— Не иначе оркимагов меч, — полувопросительно сказал он.

Стёпка кивнул.

— Шибко торопился супостат, коли даже меч свой прихватить забыл.

— Он его не забывал, — сказал Стёпка. — Он его мне на память оставил.

Вспомнив болезненный удар, он растопырил перед глазами ладонь. На ней не осталось ни следа. Но его всё равно запоздало бросило в жар. Неужели я мог совершить такую убийственную глупость — хватать этот острейший меч голой рукой? Осторожно коснувшись лезвия, он почувствовал, что нажми чуть сильнее — и из порезанного пальца брызнет кровь. Меч был очень острый. И Стёпку из жара бросило в холод. Вот так страж, вот на что способна настоящая магия! Интересно, а болт арбалетный перехватить я смогу?

— На память? — не понял Всемир. — Что-то я не слыхал, чтобы оркимаги по доброй воле со своими мечами расставались.

— Да отобрал я меч у него, — просто сказал Стёпка.

Весичи переглянулись. Арфелий спрятал в аккуратной бородке обидную недоверчивую ухмылку.

— Какие однако воины в Таёжном улусе подрастают, — с насмешкой протянул Всемир, застёгивая поданный Арфелием пояс с мечом в красиво перевитых алыми ремешками ножнах. — От кадушки полторы четвертушки, а уже оркимагов одним хотением обезоруживают. Государю нашему такие ратники шибко сгодились бы... Годов этак через десять. А ясновельможный пан что у оркимага отобрал? Или он из повозки смотрел на твой бой с супостатом?

— А ясновельможный пан, ежели вам интересно, — очень вежливо пояснил Стёпка, — вон той здоровенной оглоблей, что у ворот изрубленная валяется, бил двух рыцарей с кривыми мечами. Если господа весичи подойдут и посмотрят, то они смогут увидеть то, что осталось от этих рыцарей. Их, между прочим, оркимаг сотворил. Забыл, как они называются. Неро... или негро...

— Немороки, — уже без издёвки сказал Всемир. — Мы слышали шум боя, но я не домыслил... Как же тебе, Стеслав, посчастливилось одолеть супостата? Поведай, будь добр. Нам на будущее наука сгодится: оркимагов за Лишаихой ещё предостаточно. И все с мечами.

Стёпка подошёл к крыльцу и сел на ступеньку рядом с боярином. А меч положил на колени. Надоело ему стоять перед весичами, словно ученик перед учителями. Арфелий снова нахмурился, хотел что-то сказать, но терпеливый Всемир остановил его движением руки.

Ужасно хотелось похвастаться и заявить, что да, это он, Стеслав, такой весь из себя сильный и храбрый, одолел оркимага в честном жестоком бою; хотелось показать этим родовитым весичам, что и он не лыком шит, что они, взрослые ратники, не сумели врага победить и даже в плен угодили двое к одному, а он, обычный отрок, и оркимага турнул и меч у него отобрал и весичей из беды выручил. Вот он каков и попробуйте после этого сказать что-нибудь обидное. И никто ведь не одёрнет, никто в обмане не уличит, даже наоборот — и тролль и Смакла всё до последнего слова подтвердят. Но... Но, положа руку на сердце, не Стёпка ведь мага одолел, не Стёпке, выходит, и хвастаться. Страж пусть хвастается, если сможет.

А с другой стороны — и о страже весичам лучше не рассказывать. Мало ли — вдруг завладеть им захотят или чего доброго тоже заподозрят в Стёпке оркландского подсыла.

— Оркимага я не то чтобы одолел, — признался он, помедлив. — Просто он сам сбежал. Заколдовался куда-то, когда я его хотел этим мечом рубануть.

— Но меч-то отобрал? — спросил Всемир.

— Отобрал, — кивнул Стёпка. — Но у вас так не получится.

— Отчего же? — усмехнулся не поверивший ни единому слову Арфелий. — Или мы в сече слабее тебя будем?

— Да демон я, — просто сказал Стёпка, решив не скрывать то, что и так уже все знают. — И то еле устоял. Сначала он меня скрутил, да я вывернуться сумел. Слово нужное вовремя вспомнил.

В общем, хорошо получилось — и о страже не проговорился и соврать не соврал. Демон он и есть демон, на многое способен и такое умеет, что обычным людям не по силам.

Всемир закаменел лицом, а Арфелий отшатнулся и сплёл пальцы в каком-то охранном знаке. Даже странно: тролли и гоблины, помнится, намного спокойнее восприняли его демонское происхождение.

— Отрок говором нездешний, по обличью весич, с оркландским оберегом на шее, — медленно выговорил Всемир, как бы повторяя заученные накрепко слова.

— И с оркландским мечом в руке, — добавил Стёпка, ухмыляясь. Нет, ну надо же! Трёх полных дней он здесь не успел прожить, а его уже все знают, все ищут, всем он нужен. Или такова участь любого демона? Тогда их можно только пожалеть.

— А ты, глянь, ещё и демон, — Всевес покосился на Арфелия и усмехнулся чему-то. — Поди и оберег на шее висит?

— Висит, — признался Стёпка.

— Оркландский?

— Говорят, — Стёпка пожал плечами. — Но я не проверял.

О том, что он уже и сам не сомневался в оркландском происхождении конхобулла, он решил не говорить. Ни к чему. Весичи и так о нём слишком много знают.

— Славные дела творятся в Таёжном улусе, — проворчал Арфелий.

— Стараемся, — скромно подтвердил Стёпка.

Арфелия аж перекосило и он опять сплёл пальцы. Шибко ему почему-то не нравился спасший его от смерти малолетний демон.

— Ну и что вы теперь со мной делать будете? — спросил Стёпка напрямую, решив не тянуть кота за хвост, потому что видно же было как хочется Арфелию то ли скрутить демона, то ли придушить.

— А и ничего, — Всемир легко поднялся, взял у Арфелия плащ. — Спасибо тебе, демон Стеслав, за избавление и поклон земной, вот и всё. Предки нас, верно, хранят, коли нынче именно тебя на хутор послали. Прости за неверие — времена такие. Враги уже чуть ли не до весских рубежей добрались. Не всякому можно на слово верить.

— Особливо демонам, — проворчал в сторону Арфелий, но Стёпка сделал вид, что не услышал. Он весичам, может, тоже не слишком верил. Были у него на то причины.

К ним подошёл хмурый пасечник. Пчёлы так и вились вокруг его головы, жужжа громко и кровожадно, чувствовали настроение тролля.

— Хозяина, случаем, не застали на хуторе?

— Не видели мы хозяина, — сказал Всемир. — Оркимаг нас уже в пустую избу приволок. На распутье мы с ним... повстречались. Заклятьем обезножил. Иначе бы не дались... — весич смущённо закашлялся. — Не ожидали мы оркимага здесь встретить, по правде говоря. Оплошали.

— Много нынче весичей по нашим дорогам разъезжает, — заметил тролль. — Да толку от того ни на полкедрика.

— А ведомо ли ясновельможному пану, что Оркландский магистрат прибрал уже всё правобережье до самого устья? — спросил Всемир. С троллем он говорил уважительно, как с равным, и видно было, что он побаивается здоровенного пасечника. Да и то, попробуй-ка поговори неуважительно с таким вот великаном, который не только выше тебя на две головы, но и сильнее неведомо во сколько раз. — Без Великой Веси улусам не выстоять. Это даже ваши воеводы признают.

— Воеводы, — проворчал дядько Неусвистайло. — Воеводы наши ещё не то признать готовы, особливо ежели им за это приплатят хорошо.

В ворота вдруг требовательно забарабанили. Смакла мигом выскочил из-за повозки, пристроил взведённый самострел на колоду. Стёпка тоже встал, взялся обеими руками за рукоять меча. "Кто там — враги или друзья?" Врагов он уже не боялся, а друзей здесь у него, вроде бы, не было.

Стук повторился.

— Хозяева! Есть ли кто живой? Повелением весского государя, отворяйте!

Всемир успокаивающе поднял руку.

— То други наши. Арфелий, поди отвори, пока Усмарь ворота не вышиб. Им бы пораньше подоспеть, то-то повеселились бы.

* * *

Арфелий поднял брус, створки ворот распахнулись, и во двор с шумом и лязгом ворвались сверкающие кольчугами и шлемами конные весичи. Стёпке показалось сначала, что их очень много, но присмотревшись, насчитал десятка полтора воинов. У каждого было по два коня, каждый был вооружён с ног до головы, мечи все держали обнажёнными, видимо, всерьёз готовились рубиться с врагами, да вот беда — не осталось для них тут врагов. Им бы и вправду пораньше подоспеть, на часок хотя бы. Обнаружив, что рубить некого, всадники с сожалением убирали оружие, неторопливо спешивались, привязывали коней. На хуторе сразу стало шумно и тесно.

Смакла забрался в повозку. Стёпка просто отошёл в сторонку. У сердитых весичей и кони были свирепые, того и гляди стопчут или лягнут.

Немолодой и очень полный дружинник с растрёпанной бородой грузно спрыгнул с серого в яблоках коня и сразу бросился к боярину. Обнял, ощупал, убедился, что Всемир цел и почти невредим, и лишь после этого снял шлем и вытер взопревший лоб. Всемир, посмеиваясь, рассказывал о своих мытарствах. Толстяк хмурился, яростно дёргал длинный седой ус. Видно было, что ничего весёлого в приключении боярина он не видит. Лицо у него было крупное, шишковатое, всё в шрамах, как будто его на мясорубке прокрутили. Страшноватый дядя, настоящий ветеран. Арфелий стоял рядом, косился порой недобро в Стёпкину сторону.

Прочие дружинники на мальчишек внимания пока не обращали, тролля уважительно обходили стороной. Дядько Неусвистайло же их словно и не замечал. Ходил вокруг повозки, не то подправлял что-то, не то просто для виду по осям обухом топора постукивал.

Весичи вели себя уверенно, ворота прикрыли, осмотрели сараи, амбары, заглянули в избу, один даже на крышу зачем-то взобрался.

В общем, ничего интересного не происходило. Обычная походная суета. Картина Репина "Дружина на привале". То, что весичи его так или иначе настигли, Стёпку нисколько не пугало. Во-первых, у него был меч, во-вторых, у него был страж, а в-третьих, неужели и так не понятно, что он весичам не враг!

Но пока никому не было до него дела. Даже сердитый Арфелий отвернулся. И Стёпка тихонечко отошёл за повозку, сел на бревно у амбарной стены и положил меч на колени. Ему захотелось обстоятельно и без спешки рассмотреть трофей. Всё-таки это был первый в его жизни настоящий меч, не говоря уже о том, что это был первый в его жизни меч, честно добытый в настоящем смертельном бою. Ванес от зависти позеленеет, честное слово.

Меч был классный. Чудо что за меч. Стёпка его только сейчас по-настоящему увидел. Потому что раньше ему просто не до того было. А теперь увидел и восхитился, и душа его преисполнилась восторгом. И захотелось закричать, как тот нетопырь: "мой! мой! мой!". Он в холодном оружии совсем не разбирался, но всё равно сразу сообразил, что в руках у него не простая железяка. Оно и не удивительно — оркимаг происхождения был явно насквозь благородного и уж, конечно, имел возможность приобрести себе достойное оружие. Не исключено даже, что меч этот был сделан для него на заказ.

Обоюдоострый светлый клинок шириной пальца в два и длиной на глаз чуть больше метра, был упруг и звонок. Стёпка не сомневался, что если воткнуть его между брёвен и навалиться всем весом, то он согнётся, но не сломается. Правда, пробовать ему не хотелось. Потому что — а вдруг всё же сломается. Всю жизнь потом себя клясть будешь.

Выточенная из чего-то прочного и слегка шершавого рукоять лежала в ладони так удобно и привычно, словно её нарочно для Стёпки подгоняли. В навершии, там, где она расходилась резным трилистником, в неё был вставлен чёрный огранённый камень величиной с ноготь большого пальца. Что за камень, Стёпка, естественно, определить не мог, но заподозрил, что это не обычное украшение, а нечто вроде магического талисмана для придания оружию необычных свойств. Так сказать, чёрное сердце вражеского меча. Красивый камень. Однако же против стража оказался слабоват.

Крестовина меча, простая, без излишних завитушек, слегка выгибалась вперёд и была сделана так, чтобы надёжно защищать руку. Как бы ни скользнул меч врага, по пальцам он в любом случае не попадал.

Стёпка двумя руками поднял меч, вытянул его перед собой и посмотрел, прищурясь, вдоль клинка. Солнечный блик отразился от зеркальной поверхности, сверкнул на острие пронзительной искоркой и растёкся по лезвию расплавленным золотом, ещё раз поразив демона в самое сердце. Кр-р-расота!

А ведь этим самым мечом мне могли отрубить голову, подумалось Степану, и ему сделалось слегка не по себе, и шею неуютно так захолодило как раз там, где могло оказаться место гибельного разреза. Как хорошо жить с неотрубленной головой! Оркимаг сейчас тоже, наверное, радуется тому, что остался в живых. А меч? Что меч? У него таких мечей по стенам замка, небось, несколько десятков развешано. Не обеднеет.

Осталось провести ещё одну проверку, последнюю. Стёпка вытащил из кармана увеличительный кристалл и посмотрел сквозь него на меч, ожидая увидеть... да что угодно! Меч-то был отобран не абы у кого, у колдуна вражеского, имя с фамилией, жаль, узнать не довелось.

Меч был как меч, что Стёпку весьма обрадовало. А то мало ли — вон ятаганы во что превратились... Он спрятал кристалл, поводил мечом из стороны в сторону. Тяжеловатый, но тяжесть не чрезмерная, приятная, делающая удар весомым и неотразимым. Конечно, просто так, играючи, как во время боя получилось, уже не помашешь и никаких особо хитрых приёмов не изобразишь, но ведь было, было! — а значит и повторить при случае можно, если, скажем, опять враги какие-нибудь нарисуются. Рубануть бы что-нибудь, размахнуться бы от души — и х-хэк! Только не сейчас, а попозже, когда народу чужого вокруг поменьше будет. Эх, а ещё и того, между прочим, жаль, что оркимаг, испаряясь, ножны оставить не догадался! Убить его за это мало, честное слово!..

— А подай-ко ты, отроче, этот меч мне!

Стёпка отвлёкся от мечтаний, поднял голову. Перед ним стоял осанистый дружинник, немолодой уже, с широким загорелым лицом и густой бородой с проседью. Он требовательно тянул руку в кольчужной полурукавице, не сомневаясь, очевидно, что несмышлёный отрок без промедления отдаст явно не ему принадлежащий меч.

— Негоже мальцам с оружием играться. Того и гляди пальцы посечёшь.

— Это мой меч, — сказал Стёпка, опуская клинок. Ну вот, так и знал, что кто-нибудь на его трофей позарится! Ишь, как уставился, оценил что за чудо у отрока в руках.

— Это оркландский меч, — поправил его дружинник. — И цены немалой. Нут-кось...

Но Стёпка отодвинулся, и протянутая рука схватила пустоту.

— Не озоруй, отроче! — рассердился и без того не слишком весёлый весич. — Этакий меч боярину впору. Не голодранцу таёжному им сучья обрубать. Добром отдай. Воевода тебя за него кедриком одарит.

"Я тому богатырю двух лягушек подарю и еловую шишку пожалую," — очень к месту вспомнилось Стёпке строчка из далёкого детства. Он засмеялся, глядя на хмурое неприятное лицо дружинника.

— Этот меч, дядя, больше кедрика стоит. Да только я его даже боярину вашему не продам. Он мне и самому пригодится.

— Да кто тебя, волчонка таёжного, уговаривать будет! — замахнулся дружинник, осерчав не на шутку. Его широкое лицо побагровело от гнева. — Смелые вы здесь чересчур. Попрятались по чащобам...

— У вас не спросили, — огрызнулся Стёпка. — Где хотим, там и прячемся. А коли не нравится — поезжайте в свою Весь, там и хозяйничайте!

Дружинник, всхрапнув, протянул к нему уже обе руки. Хорошо хоть за меч свой не схватился.

— Отойди! — страшно прошипел Смакла, поднимаясь над бортом повозки. Он направил на весича самострел и повторил:

— Отойди, кому говорю! Сей меч Стеслав в бою добыл, и не тебе к нему руки тянуть!

Дружинник отшатнулся было, но увидев, кто ему угрожает, злобно ощерился:

— А вонючий гобль чево тут делает? Да ты, неумыта, смогёшь ли стрелу в живую душу послать?

— В оркимага послал и в тебя, красномордый, сумею, — решительно заявил младший слуга. — Не подходи! Стрельну!

— Пошто шум и свара? — громко спросил, подходя, тот толстый весич, что обнимал Всемира. — Кто позволил гоблю с самострелом играться? Свията, обезоружь мальцов сей же миг, да гляди, руки им не сломи. Боярин хочет потолковать с ними. Похоже, они его от смерти спасли, ежели не брешут.

— Вишь, Склад, какое дело, — пожаловался, ёрничая, весич. — Один застрелить грозится, другой — меч не отдаёт. Боюсь, всей дружиной с ними не совладаем.

Он решительно шагнул к Стёпке.

— Стрельну! — не менее решительно осадил его Смакла. Шутить он был явно не намерен, и Стёпка испугался, что он и вправду всадит стрелу в весича, как недавно всадил в оркимага. Только последствия, понятно, другие будут.

— А и стрельни, — растянул губы в невесёлой улыбке Свията, ещё и хлопнул себя по кольчужной груди. — Тебя мои детишки опосля оченно хвалить будут. Четверо их у меня.

Смакла дрогнул, зыркнул чёрными глазами по сторонам, но самострела не опустил. Стёпка поймал себя на том, что крепко сжимает меч и уже как бы и к бою готов... Он осторожно разжал левую руку, а правую с мечом убрал за спину, от греха подальше. Стрелять в весичей и сражаться с ними нельзя, дураку понятно. Однако и отдавать меч вот так за здорово живёшь он был не намерен. Пусть попробуют отобрать, посмотрим, как у них это получится... А Всемир — неужели не заступится за спасителя?

И вдруг всё на хуторе разом смешалось. У колодца кто-то вскрикнул, шумно плеснула вода, земля как живая дёрнулась и ощутимо ударила по пяткам. В стойлах испуганно заржали лошади, с крыши посыпалась труха.

Склад и Свията оглянулись, с привычной готовностью хватаясь за мечи. Смакла опустил самострел; Стёпка вытянул шею, левая рука опять легла на рукоять, словно он с малых лет с мечом не расставался и много раз попадал в такие передряги, когда защитить тебя может лишь верный клинок.

Дружинники разбегались от колодца так, как будто он вот-вот должен был взорваться. Один споткнулся о брошенную бадейку, упал, но тотчас вскочил и ещё резвее припустил прочь. Лица у всех были испуганные.

Ещё раз тяжело плеснуло, и из колодца рывком высунулось нечто невообразимое. Какая-то бугристая чёрно-зелёная морда с большими жабьими глазами. Почти точь-в-точь такая привиделась Стёпке, когда он заглядывал в колодец перед схваткой с оркимагом. Правильно, выходит, привиделась.

Морда остро зыркнула по сторонам, распахнула широкую зубастую пасть и отвратительно завыла на нестерпимо высокой ноте. С неё ручьями стекала вода, из пасти тянулась длинными нитями пузырчатая слизь. Навес над колодцем не выдержал, затрещал и повалился на землю. Стёпка подумал, что попав под прямые солнечные лучи, морда испугается, съёжится, почернеет и живенько уползёт обратно в своё подземелье. Но морда не испугалась и не уползла. Солнце её нисколько не беспокоило.

С содроганием разглядывая жуткую тварь — ну и мерзость! — Стёпка вспомнил дракончика: неспроста тот от колодца шарахнулся, почуял, видно, что за чудо-юдо в глубине таится. Неужели оно всё время там сидело?

Все уже попрятались. Всемир с Арфелием укрылись за амбаром, пригнулись Склад со Свиятой, упал на дно повозки Смакла, дружинники в основном отступили на задний двор. Стёпка сам не заметил, как очутился рядом с троллем. Дядько Неусвистайло разглядывал чудовище без особой опаски, и Стёпке даже показалось сначала, что тролль сейчас подойдёт к колодцу и ударом кулака запросто загонит морду туда, откуда они вылезла. Но тролль успокаивающе поглаживал гнедого весского коня по вздрагивающей шее и к колодцу не спешил. Наверное, даже для него эта тварь была слишком большой.

— Раскудрит твоё корыто, — вполголоса пробормотал Склад, — Чуяло сердце беду, да дурная голова верить не хотела... Свията, кликни Усмаря, куды он запропал? Извести гада следует, покудова он не выполз.

— Да куды ему супротив такого змея, он ить токмо медовуху хлебать горазд.

— Покличь, говорю!

— Усмарь! — гаркнул Свията. — Отзовись, чародейная твоя сыть!

— Чево глотку надрывашь? — спросил кто-то вполголоса совсем рядом, за сараем. — Аспида привадить хочешь, жисть опостылела?

— Десятник тебя кличет. Изводи змея, да поспешай. Как бы не припоздать.

— Уже изрядно припоздали, — проворчал невидимый Усмарь, — Колонтырься с ним таперича, когда он эвон до каких пор наружу вызверился.

— А ты не хоронись, а службу справляй! — рявкнул Склад. — Ну и мы, оно конечно, подмогнём. Не впервой, поди.

Змей приподнял голову над срубом колодца, мотнул ею из стороны в сторону, и его водянистый взгляд скользнул по Стёпке. Взгляд был омерзительно ощутим. Словно слизью этой тягучей по лицу мазнуло. Бр-р-р!

Усмарь наконец выбрался из-за сарая, встал рядом со Стёпкой и, уставившись на змея, зашевелил губами. Стёпка смотрел сбоку на его бледное горбоносое лицо, на нервно поддёргивающуюся бородку и ему ну никак не верилось, что у этого дружинного чародея получится извести змея. Возможно, воином он был не последним, вон и кольчуга на нём, и шлем, и меч на поясе, но настоящей магической силы, такой, как у Серафиана или, на худой конец, у С'Турра, в нём не чувствовалось. Уж слишком Усмарь змея боялся. Не прикрикни десятник, так и сидел бы за сараем, беду пережидая.

Змей моментально учуял угрозу. Он задёргался, завертел головой и плюнул вдруг в Усмаря, издав горлом противный чавкающий звук. Не пригнись чародей с похвальным проворством, смачный плевок угодил бы ему как раз в лицо. Чёрная слизь расплескалась по стене, вспузырилась и окаменела безобразным наростом. Мало удовольствия — получить такой плевок в физиономию. Отдирай потом с волосами и кожей. Да и запах не самый приятный...

Усмарь присел рядом с десятником, отёр широкой ладонью испарину со лба:

— Силён аспид. Взор бы ему отвести.

Склад оглянулся на Свияту:

— Ну-кось, друже, шуруй разом за избу. Пятихвата возьми либо Войка. Покричите там, али как...

Свията хмуро кивнул и побежал, пригибаясь, вдоль сарая к амбару и дальше. Змей плюнул ему вслед, но промахнулся.

Смакла взгромоздил самострел на борт, неторопливо прицелился и спустил тетиву. Стрела попала чудовищу в лоб — и отскочила, как от камня. Змей удара даже не заметил. Даже плюнуть в ответ не почесался. Смакла тихонько ругнулся по-гоблински и больше заряжать самострел не стал.

— Дядько Склад, — неожиданно для себя спросил Стёпка. — А что будет, когда змей из колодца выползет?

Десятник покосился на него, пошевелил усами, потом с неохотой выдавил:

— Пожрёт тады нас всех утроба эта ненасытная. И даже оркимагов меч тебя не убережёт.

Вот оно что. Вот, оказывается, чего ради эта морда на белый свет выбирается. Оголодала, под землёй сидючи. И Стёпку сразу неудержимо потянуло на подвиги. В прямом смысле слова потянуло — за шею. Страж заставил его проползти под повозкой, и встать и пойти себе тихонечко мимо ворот и вдоль забора. На него никто не смотрел, его даже, вроде бы, никто и не видел: ни тролль, ни весичи, ни сам змей. А Стёпка ведь не таился, не прятался, на виду у всех шёл. И оставался при этом вроде как невидимым. Это ему страж такое устроил, вот он на какие чудеса способен был. Только ведь Стёпка его сейчас об этом не просил. Подумал просто, что со змеем надо что-то делать. Других-то демонов с оберегами поблизости не наблюдалось, а на Усмаря надежды мало... И ещё он подумал, что не плохо было бы ему победить чудовище на виду у всех, чтобы весичи сразу поняли, какой он сильный и смелый, и не пытались отбирать у него оркимагов меч и даже думать забыли о том, что он может быть вражеским шпионом, подсылом оркландским.

Он спокойно дошёл до колодца и остановился за спиной змея, буквально в двух шагах от него. И змей на такую наглость никак не отреагировал. Его чешуйчатое влажное тело с шипастым хребтом и отвратительной чёрной бахромой по бокам подёргивалось и ёрзало. Змею тесно было в колодце и он выползал наружу, расшатывая брёвна сруба. Глядя на его голову и шею, легко было представить всё остальное. Такой выползет — не только дружину, во всей округе ничего живого не оставит.

Вообще-то на змею это чудище было не очень похоже. Голова, как у зубастой жабы, тело, как у чешуйчатого червя, шипы, как у динозавра. Редкостная мерзость. Понятно почему весичи так резво попрятались, странно, что вообще не разбежались. Вон выглядывают отовсюду, ждут чего-то, а Степана никто и не видит. Ну, будет им сейчас нежданный сюрприз и полное удивление.

Он осторожно шагнул к колодцу, подождал, шагнул ещё. Змей не оглядывался. От него резко пахло болотом и тухлой рыбой — впору нос зажимать! Стёпка смотрел, примериваясь, на бородавчатые ушные пластины, на толстую затылочную кость, на покрытую плесенью чешую. Каждая чешуина была размером с его ладонь. Разрубит ли оркимагов меч такую броню? Пока не попробуешь, не узнаешь.

Он отвёл руку с мечом назад — и замешкался. У этого аспида на спине не было ни одного уязвимого места, сплошная чешуя и шипы. По башке, что ли, звездануть, туда, где кости сходятся... Но рука не поднималась. Живое ведь всё-таки существо, хоть и змей. Больно ему будет, кровь потечёт. А он, если честно, Степану ещё ничего не сделал. Подумаешь, в Усмаря плюнул. А его сразу мечом. Нехорошо получается.

Змея яростно задёргался, взвыл — уай-ыуууз! — чешуя заскрипела, пошла волнами от головы вниз, и огромное тело стало выдавливаться из колодца, как паста из тюбика. Чёрт! Этак он вскоре целиком выползет!

Стёпка задвинул сомнения в самый дальний уголок и хватанул мечом — не слишком умело — прямо по затылку. Меч скользнул по крепкой кости и отскочил вбок, едва не вывернувшись из рук. Слабенький удар получился, даже царапины не осталось. Потому что без азарта ударил, без злости, почти понарошку. Но змей всё равно взвизгнул и стремительно извернулся, намереваясь покончить с подкравшимся врагом.

Стёпка отпрыгнул, упёрся спиной в забор, меч перед собой выставил, и к битве смертельной приготовился, как Иван-крестьянский сын на Калиновом мосту... Змей, однако, нападать не стал. Зашипел обиженно, щёлкнул зубами — и отвернулся.

Стёпка даже слегка опешил. Этот чешуйчатый гад, кажется, принимал его за своего! Стёпке такой поворот не понравился. Он же сюда пришёл сражаться и побеждать, а не с чудовищем переглядываться. Но что же он мог поделать? Стоял дурак дураком за спиной змея и не знал, каким образом его обратно в колодец загнать. Красивого подвига не получалось. Хорошо хоть весичи его пока не видели.

Они, кстати, тоже не отсиживались и, пока Стёпка мялся, не умея нанести решающий удар, успели подготовиться к отвлекающему манёвру. Кто-то оглушительно свистнул, и два дружинника выскочили из-за избы и бросились к колодцу, громко крича и потрясая копьями.

Змей раскрыл пасть и хищно пригнулся; шипы на хребте встали дыбом, словно шерсть на загривке у собаки.

Стёпка на всякий случай тоже приготовился ударить мечом. Если не сумеют отвлечь весичи, отвлечёт он. Лишь бы только Усмарь не сплоховал.

Чародей был уже наготове. Он вышел из-за повозки и торопливо сотворил руками нечто магическое. Ослепительно-синяя молния с сухим треском вырвалась из его ладоней и, зигзагом распоров воздух, вонзилась прямо в распахнутую пасть.

Дружинники встали, как вкопанные. Усмарь замер с театрально вытянутыми руками. Все смотрели на змея. А тот проглотил молнию и — вот же гад! — даже не поперхнулся для приличия. Ему даже, вроде бы, понравилось! Более того, он после разряда заметно увеличился в размерах. Крупнее стала голова, вытянулись шипы, чешуя утолщилась и приобрела отчётливый металлический блеск. Кошмарное чудовище питалось магией!

Но дошло это, похоже, лишь до Стёпки. Дружинники с ещё большим азартом принялись размахивать копьями — особенно надрывался Свията, — а Усмарь начал плести руками ещё одну молнию.

Что он делает? Неужели не видит, что так змея не одолеть?

"Конхобулл, — сурово произнёс Стёпка вслух, но так, чтобы не услышали весичи. — Я приказываю тебе!"

Он покрепче сжал рукоятку меча, готовясь к жестокой сече... "Размахнулся Иван и отрубил Горынычу его поганую голову."

И не размахнулся. И не отрубил. Потому что всё пошло совсем не так. Сражаться со змеем не пришлось. Мизинец левой руки сам нащупал чёрный камень в навершии и надавил на его грань. Камень с лёгким щелчком повернулся вокруг оси — словно выключатель, — и змей в мгновение ока обрушился в зев колодца. Как будто кто-то под землёй дёрнул его со всей дури за хвост.

Из колодца толчком выплеснуло чёрную воду, потом в глубине тяжко содрогнулось, и колодезный сруб с треском и хрустом обвалился, ломая сам себя. Злая сила схватила брёвна и утянула их внутрь, вслед за змеем. Был колодец, и нету колодца. Остался в земле только безобразный полузасыпанный провал с бурлящей на дне водой.

Глава шестая,

в которой демон платит добром за зло

Произошло всё так быстро, что никто и опомнится не успел. И больше всех не успел Усмарь. Заклинание было готово и, торопясь поразить ненасытного аспида, чародей саданул вторую молнию туда, где стоял над обрушившимся колодцем отрок весской наружности с оркландским оберегом на шее и с оркимаговым мечом в руках.

Он не промахнулся, и синяя молния со всей дури шарахнула Стёпке прямо в грудь. Слепящая вспышка, треск разрываемого воздуха... Руки сообразили быстрее головы. Молния ударила в подставленный клинок и рикошетом ушла в небо. Меч упруго завибрировал, словно теннисная ракетка после хорошего удара. Перед глазами замельтешили фиолетовые мошки. В лицо пахнуло пронзительной свежестью. Кажется, так пахнет озон.

Его теперь видели все, и то, что змея больше нет, тоже все видели. И Усмарь, неудачливый чародей, тоже, гад, видел. И сплёл ещё одну молнию, уже специально для Стёпки. Затмение на него, верно, нашло, или остановиться вовремя не смог, громовержец аспидом оплёванный.

И честное слово, Стёпка ничего такого не хотел, всё само получилось (с небольшой помощью стража). Достаточно было всего лишь чуть-чуть изменить угол наклона меча, и отражённая молния угодила в того, кто её послал.

Усмаря отшвырнуло назад, он врезался в стену сарая и безжизненным кулем сполз на землю, вытянув длинные ноги. И картина эта доставила Стёпке истинное наслаждение. Справедливость восторжествовала, вредный чародей был повержен. Будет теперь знать, как злоумышлять против демонов.

На хуторе сразу стало тихо-тихо. Все молчали и смотрели на Стёпку. Взъерошенный Смакла, невозмутимый тролль, десятник Склад, ехидный Свията, боярин Всемир с Арфелием, прочие дружинники. Усмарь только не смотрел. Он вяло охлопывал себя, туша тлеющий плащ и мотая головой. И Стёпка ещё раз порадовался, на этот раз уже тому, что отражённая молния не убила чародея насмерть.

Потом все вдруг разом зашевелились, заговорили, повыбирались из своих укрытий. Поняли, что змей взаправду сгинул.

Смакла подбежал первым, опасливо заглянул в яму:

— Слышь, Стеслав, а ну как змей возвернётся? Управишься?

— Управлюсь, — уверенно пообещал Стёпка. — Но он вряд ли вернётся. Вон как его завалило.

Гоблин подобрал свою стрелу, показал Стёпке. Острие наконечника было безнадёжно затуплено. И вправду, будто в камень угодило. Стёпка посмотрел на свой меч. Два магических разряда не оставили на клинке ни малейшего следа. А что будет, если повернуть камень в обратное положение? Он потрогал камень и решил не экспериментировать. Вдруг змей опять выберется. Хватит, насмотрелись уже вволю на его слюнявую пасть.

Весичи тоже подтянулись к яме, столпились вокруг. Свията попробовал достать жердью дно. Оказалось, что колодец завален почти доверху.

— Загубили колодезь.

— Ничё, другой выкопают.

— Знатный был аспид. Вот бы изловить такого, да в клеть...

— Самих мало не изловили.

Стёпку никто как бы и не замечал. Всемир, чуть прихрамывая, подошёл, окинул его весёлым взглядом. Расплывшийся под глазом синяк делал его похожим на хулиганистого пацана. За его спиной маячил хмурый Арфелий с распухшей губой. Он на пацана не походил ничуть.

— Верю я отныне, Стеслав, что ты оркимага осилил. Второй раз от беды нас уберёг. Чем ты его так ловко? Али заклинание верное знаешь?

— Да нет, — Стёпка решил не выдавать весичам секрет чёрного камня. — Он оркимагова меча испугался. Я его и ударить-то толком не успел.

Всемир понимающе кивнул:

— Оркландским мечом оркландское же порождение. Толково ты сообразил.

Это не я сообразил, это страж, чуть было не ляпнул Стёпка, но вовремя прикусил язык. О страже весичам лучше не напоминать.

— А змей этот... он что, тоже из Оркланда?

Всемир пожал плечами:

— Такая пакость, я мыслю, только в их земле и может водиться. Не иначе оркимаг его своим чародейством чёрным приманил нам на погибель.

Да, это было похоже на правду. Особенно, если точно знать настоящую причину исчезновения змея.

— Почто, отроче, недоброе замышлял?

Это Усмарь вдруг голос подал, чародей недожаренный. Опомнился и приковылял. Плащ зияет дырами, кольчуга на груди закопчена, в бороде видны жёлтые подпалины.

— Почто за аспидом подколодезным таился? — Усмарь яростно сверкал глазами и надвигался на Стёпку, как танк. — Почто?

— Спину ему чесал, — огрызнулся Стёпка. И отодвинулся подальше. До него вдруг дошло, что Усмарь и вправду мог принять его за врага. Он же не видел, как Стёпка к колодцу пробирался. А когда змей сгинул, и на том месте отрок с мечом обнаружился, немудрено было заподозрить, что отрок сей с аспидом заодно. Знать бы сразу, что чёрный камень так на змея подействует!..

— Ведомы нам твои помыслы, — вкрадчиво продолжал Усмарь. Он всё ближе подступал к Стёпке и руками уже нехорошо так шевелил, заклинание какое-то сплетая. Уж не ещё ли одну молнию? — Аспида поганого из недр выманил, подлое дело супротив дружины замышлял.

Стёпка даже не нашёлся сначала с ответом. Опять его подозревают и обвиняют. Так и знал, что какой-нибудь гадостью всё кончится. Может, не стоило этого змея так быстро в земные глубины отправлять?

— Погоди, Усмарь, — поморщился Всемир. — Ты зрячий, а истины не видишь, магию постиг, а простого не разумеешь. Али гордыня тебя ослепила? Горько, что не тебе удалось змея одолеть?

Дружинники, уже насупившиеся было на Стёпку, заулыбались. Видимо, боярин у них пользовался большим уважением, чем чародей.

Усмарь побагровел.

— Моими потугами аспид повержен. Троекратно грозовой пламень призывал я на главу смердящую.

— Пожрал он твой пламень, — сказал Всемир то, что хотел, но не успел сказать Стёпка. — Пожрал и укрепился. Кабы не Стеслав, выкормил бы ты общую нашу погибель.

— И нечего было в меня огнём швыряться, — сказал Стёпка. — Я что, на змея похож?

— Не дозволю демону поганые дела творить! — не слишком уверенно заявил Усмарь.

— А откуда вы знаете, что я демон?

— То всякому чародею наперёд ведомо. Не сокроешь подлое нутро. Хошь отроком незрелым оборотись, хошь девкой пригожей. За версту разгляжу!

Стёпка разозлился. И этот туда же! Ещё один Никарий выискался. А вот как поверну сейчас камень в другую сторону — посмотрим, как запоёшь! Сам в девку оборотишься. И навряд ли в пригожую. Он представил, как из ямы выхлёстывается змей, как распахивается ненасытная зубастая пасть, как чародей в страхе пятится... или нет — жалобно умоляет демона о помощи. А ещё лучше о пощаде... Стёпка даже дотронулся до камня, почувствовал его холодную гранёную поверхность.

Всемир, похоже, что-то такое увидел в его глазах. Он похлопал Стёпку по плечу и сказал примирительно:

— Не принимай близко к сердцу, Стеслав. Не всякому чужие демоны по нраву. Иные чародеи пуще огня их боятся.

— Ну, нашему-то Усмарю и огонь не страшен, — гулко захохотал Свията. — Ровно кабанчика осмолило, а ему и в радость. Не скулит, не жалобится. Но ты, Усмарь, однакось, девок таёжных лобызать чуток погоди.

— Отчего? — недовольно отвернулся от Стёпки Усмарь.

— Попрут тебя девки-то. Бородой палёной шибко от тебя разит.

Дружинники весело заржали. Насупившийся Усмарь счёл за лучшее оставить демона в покое, покосился через плечо да и подался к избе, припадая на левую ногу. Видно, не слабо его отражённым заклинанием приложило.

Стёпка опустил взгляд на рукоять меча, ещё раз огладил подушечкой большого пальца чёрный камень, и ему показалось, что нажми он чуть посильнее — магический переключатель тут же с готовностью щёлкнет... И что-то произойдёт. Но лучше не нажимать. Надоело с чудовищами и колдунами сражаться, хочется от них немного отдохнуть.

Дружинники разбрелись кто куда, и Стёпка тоже пошёл вслед за Смаклой к повозке. После всех приключений неплохо было бы чем-нибудь основательно подкрепиться...

Дверь избы вдруг с треском распахнулась, на крыльцо вывалился Усмарь в сбившемся набок шлеме. Он судорожно нашаривал на поясе меч. Вслед за ним выскочил наружу ещё один дружинник. Держась обеими руками за горло, он шагнул с крыльца, пошатнулся и упал боком на траву. И опять всё на хуторе смешалось. Упавшего окружили, над ним склонился Арфелий, кто-то зло выругался, двое дружинников с мечами наголо встали по обе стороны двери, ещё двое готовились по первому же слову броситься внутрь.

Стёпка перехватил меч половчее, оглянулся. Смакла торопливо взводил самострел. Ничего ещё не кончилось, там в избе кто-то был, возможно, ещё один оркимаг или ещё один змей, на этот раз, видимо, либо запечный, либо подвальный.

— Что за напасть содеялась? — Склад схватил Усмаря за грудки, встряхнул так, что у того зубы лязгнули. — Кто Войка изранил?

Усмарь замотал головой, высвободился из могучих рук десятника и тяжело закашлялся.

— Оркимаг силок магический в избе навострил. Снасти свои колдовские от чужих уберегал. Я увернуться успел, а Войку горло так и вскрыло.

— В избу не входить! — рявкнул Склад. — Могута, прикрой дверь и подопри чем-нито, да покрепче!

— Ни к чему это, — отмахнулся Усмарь. — На один раз силок ставлен был, хватило ему Войковой крови.

— Всё одно подоприте! — приказал Склад.

Он подошёл к лежащему на земле, склонился над ним и сразу отвернулся с потемневшим лицом. Ясно было, что раненному уже ничто не поможет. Рядом на коленях стоял Арфелий, Усмарь тоже склонился было, но махнул рукой и отошёл.

Сам не зная зачем, Стёпка приблизился к раненому. Рана была страшная. Под челюстью вспухали красные пузыри, кровь залила кольчугу, стекала на траву. Удивительно, что Войко с такой раной сумел выскочить наружу. Он ещё пытался дышать, шарил слабеющими руками по земле, хотел что-то выговорить окровавленным ртом... Он уже был не жилец. Это понимали все.

Стёпку замутило, и он отвернулся. Крови было слишком много, он никогда ещё не видел столько крови, никогда не видел, как умирают — и не хотел видеть. "Отверзни!" — неожиданно чётко и громко прозвучало в голове: — "Отверзни!" Не сразу он сообразил, откуда идёт этот голос и что именно следует отверзнуть.

Когда он трясущимися руками развязал мешочек — ничего необычного не произошло. Развязал и развязал. Внутри оказался невзрачный желтоватый порошок, жирноватый на ощупь, с лёгким смолистым запахом, очень похожий на измельчённую канифоль. Нетрудно было догадаться, для чего этот порошок нужен, куда труднее было решиться его применить.

Переборов вполне понятные сомнения, Стёпка протиснулся к раненому, опустился рядом на колени. Арфелий покосился недовольно, но смолчал и послушно отодвинулся. Войко смотрел в небо полными страдания глазами и в его лице не было уже ничего, кроме тоскливого ожидания скорой смерти. Стёпку он, похоже, вообще не заметил.

— Ты, отрок, не егозил бы тут, — недовольно пробурчал кто-то, кажется, Усмарь. — Отходит ужо Войко.

Стёпка, не обращая внимания, выудил из мешочка щепотку порошка и аккуратно присыпал им жуткую пузырящуюся рану, стараясь, чтобы руки дрожали не слишком заметно. Войко дёрнулся всем телом и закрыл глаза. Арфелий со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Крупинки порошка, едва коснувшись раны, вскипели вдруг обильной кровавой пеной, потом она побурела, опала — и на шее остался только длинный свежий рубец. Войко облизал порозовевшие губы, глубоко вдохнул, улыбнулся с невыразимым облегчением, закрыл глаза... и, похоже, уснул. Спокойно и безмятежно. Словно умаялся со смертью бороться и теперь, преодолев её настойчивый зов, решил немного отдохнуть.

В полной тишине Стёпка завязал мешочек и убрал его в карман. Он смотрел на осунувшееся лицо спасённого им от смерти весича и на душе у него было светло и спокойно. Как говорил иногда папа: "День у нас сегодня прошёл не зря".

— Ну, демон! — негромко сказал Арфелий. — Оставайся-ка ты в нашей дружине, ей-слово, оставайся.

— Не могу, — сказал Стёпка. — У меня ещё дело важное не исполнено.

Он поднялся с колен и только тут спохватился, что с ним нет оркимагова меча. Он его бросил, когда к Войко спешил. Как оказалось, ценный клинок охранял младший слуга. Держа наготове взведённый самострел, он стоял рядом с мечом и каждому было понятно, что будет с тем, кто попробует покусится на Стёпкин трофей.

— Не бросай оружие, Стеслав, — прошептал Смакла, когда Стёпка наклонился за мечом. — Усмарь на него уже зарился. Кабы я не подоспел, отобрали бы у тебя меч-то.

— Пусть только попробуют, — Стёпка вскинул меч на плечо и ещё раз пожалел, что нет к нему ножен.

— Достоинства твои, Стеслав, велики и удивительны, — сказал Всемир, заново оглядев его с головы до ног, словно в первый раз увидел. — А мою рану так заворожить сможешь?

Он показал порез на тыльной стороне правой ладони.

"Не отверзай!" — раздалось в голове, хотя Стёпка и сам не собирался развязывать мешочек.

Он помотал головой:

— Такая рана сама скоро заживёт.

Всемир засмеялся:

— Твоя правда, Стеслав. Негоже истинную магию на пустяковые царапушки расходовать. Ты не хмурься, Арфелий, не хмурься. Боярские раны быстро затягиваются.

— А не тот ли это отрок? — спросил подошедший десятник. И в голосе его Стёпка не услышал для себя ничего хорошего.

— Тот, — громко ответил он, прекрасно догадавшись, о чём именно спрашивает суровый предводитель весской дружины.

— Дерзок не по чину, — пробормотал выглядывающий из-за десятникова плеча Усмарь, — До стремени едва дорос, а уже на язык чрезмерно остёр.

— А тебе, Усмарь, поучиться у него не помешало бы, — сказал Всемир. — Ты-то Войка почитай схоронил уже, а Стеслав его единой щепоткой к жизни вернул.

Усмарь скривился, словно лимон раскусил, и промолчал, но на Стёпкин карман, в котором мешочек лежал, при этом нехорошо так покосился.

Грузный Склад, посмотрел на спящего Войко, на его залитую кровью кольчугу, на подпёртую дверь избы.

— За дружинника спасибо тебе, отроче, и поклон земной, — десятник качнул головой, изобразив поклон. — Доброго воина исцелил. Молодец. Видно, в замке Летописном крепко учат, — и глянул на Стёпку острым глазом, словно проверить хотел что-то.

— Нет, это я сам, — сказал Стёпка. — Порошок у меня с собой был... Оттуда, — он неопределённо махнул рукой.

Усмарь недоверчиво ухмыльнулся. Склад ещё раз кивнул.

— Верно ли, что ты оркимага обезоружил и отпугнуть его сумел? — спросил Склад.

— Верно, — не стал отпираться Стёпка.

— Лжив, как все демоны, — встрял Усмарь. — Никто не видел, как он с оркимагом-то бился... Да и на кой ему с ним биться, коли у него у самого оберег оркландский на шее висит. Сговорился он с ворогом, а нам глаза отвести хочет. Повязать его не мешкая, покудова не утёк.

С занудным упорством повторялась старая история. Стёпка сжал зубы и решил на Усмаря внимания не обращать, хотя ему так и хотелось... сделать с вредным чародеем что-нибудь не очень хорошее, чтобы на всю жизнь запомнил, как на честных демонов поклёпы возводить.

— Стеслав всех нас от беды уберёг, — сказал Всемир. — С оркимагом мы бы не совладали, да и тебе, Усмарь, он не по силам. Напрасно ты злобишься на сего отрока, моё тебе слово.

— Непокорен он и дерзок, — упрямился чародей.

— Честь и достоинство своё блюдёт, — поправил Всемир. — А сие демонам не возбраняется.

— И меч у него не простой, — добавил Склад. Он протянул руку. — Не откажи взглянуть.

Не хотелось, ой, как не хотелось Стёпке отдавать оркимагов меч в чужие руки. Но причин для отказа не было, и он, помедлив, вложил рукоять в ладонь десятника.

Тот поднёс клинок к глазам, глянул как бы на просвет и, похоже, что-то искомое там увидел, судя по тому, как заметно дрогнули в довольной усмешке губы и в глазах промелькнуло что-то этакое... жадное.

— Знатный меч, — сказал Склад. — Многих денег стоит. Самому светлейшему князю не зазорно таким владеть.

— Стеслав в честном бою меч добыл, — с нажимом произнёс Всемир. — Ему и владеть мечом по праву.

— Никто сей бой не видел, — повторил очень довольный Усмарь. — Да и не было боя-то, не было.

— Тролль видел и гоблин, — вмешался вдруг молчавший до того Арфелий.

— Нету им веры, — Усмарь чуть ли не до ушей растянул свои бледные губы. — Кто они таковы супротив весской дружины?

Всемир с Арфелием коротко переглянулись. Боярин хмурился, кусал губы, ему определённо не нравилось происходящее.

А Стёпка смотрел на тяжёлое лицо десятника и отчётливо понимал, что если он сейчас промолчит, этого меча ему больше не видать, вернее, не держать. Не отдаст опытный, облечённый властью десятник неизвестному отроку сомнительной наружности и происхождения такой дорогой меч. Не отдаст.

Но сказать Стёпка ничего не успел.

— А заберу-ка я у тебя, Стеслав, сей меч, — медленно протянул Склад, подтверждая Стёпкины опасения. — А ты, боярин, не гневайся, я не тать, я возмещу... Замолвлю за отрока слово перед Чародейным советом.

Всемир побледнел, скрипнул зубами и смолчал. Боялся, видно, этого совета.

— Отдаёшь ли меч по собственному хотению? — с неприкрытым намёком спросил десятник и посмотрел на Стёпку снисходительно, мол, а куда ты, деточка, денесся, попробуй только не отдать.

— Не отдаю, — сказал Стёпка твёрдо и с вызовом посмотрел прямо десятнику в глаза, мол, попробуйте только отобрать у меня меч. Страж привычно грел грудь, и ему было не страшно. — Это мой меч. Я его в бою добыл для себя, а не для князя.

Кто-то из весичей неодобрительно кашлянул, кто-то хмыкнул. Всемир был темнее тучи. Усмарь сиял кривой улыбкой, не скрывая радости.

— Эвон как заговорил, — протянул Склад. — Не желаешь добром.

— Добром не желаю, а злом — не хочу, — отчеканил Стёпка. — Это мой меч.

— Был твой... — начал было десятник. И не договорил.

Меч в его руке стеклянно звякнул и осыпался вдруг на землю мелким угольным крошевом, сразу весь — и клинок, и рукоять, и камень магический. Десятник неловко дёрнул опустевшей разом рукой, словно поймать хотел, остановить, вернуть — куда там? Только пыль чёрная меж пальцев просочилась, да прощальный звяк жалобным эхом отозвался в ушах.

Несколько секунд все ошеломлённо молчали. Склад, свирепо сверкая глазами на Стёпку, скрипел заскорузлыми ладонями, стряхивая невесомые остатки меча.

— ... а стал ничей, — злорадно закончил за него Стёпка. На самом деле он расстроился чуть ли не до слёз, но показывать весичам своё огорчение не хотел и изо всех сил изображал этакую бесшабашную наплевательскую радость. — Я-то себе ещё добуду, мне не трудно, оркимагов, говорят, за Лишаихой тьма тьмущая, — он нарочно старался уязвить несправедливого десятника и, похоже, ему это удалось.

Склад сжал кулаки, потемнел лицом и сдержался с большим трудом. Понимал всё же, что сам виноват.

Но меч... Ах, какой меч загубили! Сердце ныло от невозвратимости потери. Ещё несколько минут назад держал Степан его в руках, и намёка даже не было на близкую утрату, и представлялось, что меч этот будет у него всегда... ну, не совсем всегда, а хотя бы до Ванькиного освобождения... Обидно, обидно до слёз! И не исправить уже ничего, не вернуть! И злость такая в душе на десятника этого тупого, на весичей. Не на всех, конечно, но... Не зря их в Таёжном улусе не любят. Сидели бы в своей Великой Веси и не совались куда не просят.

Стёпка тихонько выдохнул, отвернулся и медленно разжал кулаки. О, кто бы только знал, каких усилий ему это стоило! Пальцы словно приржавели, и в груди такая злость, что тронь его сейчас — разом взорвётся, всех разметает. Но нельзя, нельзя! Уймись, страж, уймись! Не хочу с весичами воевать!

Дядько Неусвистайло легко раздвинул дружинников и встал перед десятником. Лицо у него тоже было угрюмое. В руке он держал скомканную, обильно пропитанную кровью тряпку, в которой, присмотревшись, можно было распознать льняную рубаху с синей вышивкой по вороту, в каких — Стёпка уже знал — обычно ходят гоблины.

— Что это? — спросил недовольно десятник.

Пасечник посмотрел на него сверху вниз, тяжело так посмотрел, словно родитель на неразумное дитя, потом глухо сказал:

— Гоблин Бучила здесь жил с жёнкой. Хозяин крепкий и воин не из последних. Ходил с нами в запрошлом году на Жеблахтинского кагана. Извёл его, похоже, оркимаг, и жену его извёл... там, в стайке. Ничего не осталось, одни тряпицы окровавленные и буквицы поганые на стенах. Мальцам, сразу скажу, лучше туда не ходить... И скотину всю сгубил: корову с тёлкой, кабанчиков, гусей, собаку.

Стёпка смотрел на бурую от крови рубаху и с трудом сдерживал подкатывающуюся к горлу дурноту. Никакая сила на свете не заставила бы его зайти в эту стайку. И как же он сейчас жалел, что не удалось ему рубануть оркимага, что успел сбежать гад кровожадный от заслуженного наказания!.. Уж теперь-то рука бы у демона не дрогнула, потому что за такое — голову отрубить мало, вот честное слово, мало.

Весичи хмуро смотрели кто на тролля, кто на рубаху, кто оглядывался на стайку. Усмарь сплетал длинные пальцы, отчего-то нервничая.

— И колодец испоганили, — сказал пасечник. — Вели, десятник, засыпать его поскорее. Как бы беды не содеялось.

— Непременно засыплем, — кивнул Склад и опять повернулся к Степану. — Сей отрок с ясновельможным паном едет? Из Летописного замка?

— Со мной он, — так просто и веско сказал тролль, что у любого должно было бы начисто пропасть всякое желание расспрашивать что-либо о его маленьком спутнике.

— Наслышаны мы премного о сём... отроке, — протянул Усмарь, нехорошо косясь на Стёпку. — Как бы нам его... того-этого.

— А никак, — прогудел тролль. — Ни того, ни этого. И даже мыслить не моги. Ни так, ни этак.

— Ну-ну, — десятник поднял руки. — Не будем ссориться, ясновельможные паны. Ничего плохого мы сему... отроку не сделаем.

Стёпка вдруг как-то разом озлился. Они опять говорили о нём так, словно он был чем-то неодушевлённым, не имеющим ни собственного мнения, ни голоса.

— Смотрите, как бы я вам чего плохого не сделал! — сказал он, пожалуй, слишком громко. — Ишь, отыскались тут... вояки. Я ведь и без меча могу за себя постоять! Кое-кому мало не покажется!

Он смотрел на Усмаря, и тот тотчас испуганно сдвинулся за широкую десятникову спину.

— Во! — прошипел он. — Строптив и непокорен. Вели в железа его без промедления.

Стёпка сейчас никого не боялся. Знал, что может запросто раскидать дружинников и убежать от них. Или даже не убежать — вот ещё! — а просто преспокойно уехать вместе с троллем и Смаклой. Но его страшно злило то, какими они оказались неблагодарными гадами. Я их от змея спас, оркимага победил, Войка вылечил, а они?!

— Больно скор ты, Усмарь, на расправу, — сказал Всемир. Он встал рядом со Стёпкой и даже руку ему на плечо положил, ясно показывая всем, на чьей он стороне. — В железа... Так-то ты за помощь да за спасение благодаришь.

— Сего отрока по всему улусу маги-дознаватели разыскивают. Неспроста, знать, он им нужен.

— Ну, это их дело. Пусть ищщут. Не думаю, что они обрадуются, когда найдут его. Так я говорю, Стеслав? Сумеешь за себя постоять?

— Сумею, — сказал Стёпка, глядя прямо десятнику в глаза. — Ещё как сумею.

Усмаря аж перекосило. Он достал из-за пазухи какую-то грамотку и сунул её десятнику под нос. Тот прочитал грамотку, дёрнул усом и скривился весь, будто зуб у него разболелся:

— Садить надо мальца до утра в амбар. А завтра отправим его в Протору. Не по душе мне такое-то, да грамотка самим верховным магом запечатана.

Всемир сжал плечо дёрнувшемуся Степану, молчи, пока ещё ничего не решено. А дядько Неусвистайло смотрел на всю эту суету сверху и кулаки свои пудовые, не таясь, обстоятельно так складывал, палец к пальцу.

— А и быстро же ты, десятник, распорядился, — сказал он, завершив это нехитрое дело. — На чужой земле хозяйничаешь, ровно в своём подворье. Не рано ли?

— Не мешал бы ты нам, тролле, — примиряюще сказал Склад. — Мальца мы так и так возьмём. А без ссоры оно и тебе и нам спокойнее. Езжай себе до дому. Мы уж тут сами теперича.

— Вот оно как обернулось, — громыхнул тролль. — Дождались помощников на свои головы. Уже приказывать нам начали. А там, глядишь, и податью обложите и самих в амбары покидаете... Стеслав, кому ещё невдомёк по скудости его невеликого ума, со мной сюда приехал, со мной и уедет. Пальцем кто его тронет — по уши в землю вобью, — он показал огромный кулак размером с приличную весскую голову. Таким кулаком можно кого угодно куда угодно вбить. — А ежели ты, десятник Склад, или ты, маг твою перемаг, заупрямитесь — пеняйте на себя. Руки-ноги узлами позавязываю, до старости не распутаетесь.

— Ты, однако, тролле, не очень-то, — отошёл подальше от разгорячённого пасечника Усмарь.

— А я ещё и не очень-то, — ответил дядько Неусвистайло. — Потому ты пока и цел ещё. А то не посмотрел бы, что маг. Пошли, Стеслав.

Весичи расступились. Ссориться с троллями не хотелось никому, все прекрасно понимали, чем это грозит. Десятник дёрнулся было вслед за ними, но Всемир остановил его, потянул в сторонку, он-то точно был за Стёпку.

— Мы вот что, — оглянулся пасечник. — Мы тут переночуем, поздно уже выезжать. А утречком и тронемся потихоньку.

Всех это устроило. Даже Усмарь не стал возражать. Решил, видимо, что до утра далеко, всяко может ещё повернуться. Вдруг да нагрянут, к примеру, сами верховные маги-дознаватели, знать бы ещё, кто они такие и с чем их едят.

— Оголодал? — глянул тролль на Стёпку.

Тот кивнул. Есть и вправду хотелось страшно.

Смакла с потерянным видом ходил вокруг повозки, пиная комки сухого навоза.

— Что потерял? — спросил Стёпка.

— Дракона нету. Спрятался куда-нито... али улетел.

О дракончике Стёпка забыл напрочь. Не до того было. Последний раз он видел зверька, когда тот оркимага поцарапал. А потом... потом он, кажется, и в самом деле улетел. Неужели не вернётся?

— Да прилетит он, прилетит, — постарался Стёпка успокоить убитого горем гоблина. Но получилось это у него не очень убедительно, сам потому что не слишком верил. — Погуляет и вернётся, вот увидишь.

Смакла только тяжело вздохнул в ответ.

— Сидайте, панове, — пригласил тролль, похлопав по бревну рядом с собой. — Здесь поснедаем. В избу заходить после колдуна не с руки, а дружинники нас сами теперь не позовут.

— Не очень-то к ним и хотелось, — сказал Стёпка, и все с ним согласились.

* * *

Стёпка лежал на сеновале, бездумно глядя на темнеющую полоску неба. Вечерело. Было тихо и тепло. Ноги и руки приятно гудели. Пришлось помахать лопатой. Вместе со Смаклой и пасечником закапывали неприглядные остатки погубленной оркимагом скотины. Не самое весёлое занятие, но ведь не откажешься же. Даже строптивый гоблин, стиснув зубы, тягал мумифицированные свиные туши и забрасывал могильник землёй.

Весичи им не помогали. Даже не предложили помочь. Зачем им это? Чужой хутор, чужая скотина, чужая беда. Вам это нужно, вы и закапывайте, а у нас и без того забот хватает — намного более важных и нужных. Оружие, например, вычистить, у костра посидеть, отдохнуть от трудов ратных...

Всемир потом долго расспрашивал Стёпку о Летописном замке, и демонской жизни, но Стёпка больше отнекивался или отвечал односложными "да" и "не знаю". В конце концов до боярина дошло, что демон не расположен делиться секретами. Он хлопнул Стёпку по плечу, сказал: "Не бери на сердце, Стеслав. Добудешь ещё себе меч, и не хуже того". И ушёл к своим.

А потом пришлось снова заняться лечением. У самого десятника стремительно воспалилась пустяковая казалось бы рана. Царапина даже, а не рана. Ближе к вечеру рука вспухла, побагровела, Склад крепился, но по его лицу было видно, что дело плохо и что держится он из последних сил. Он баюкал руку на весу, скрипел зубами, потемнел весь, на висках выступили крупные капли пота. К Стёпке он, понятно, не обращался, знал за собой вину и справедливо опасался презрительного отказа. По себе, наверное, судил. Усмарь пытался колдовать над рукой, пыжился, вошкался, но у него ничего не вышло. Негодный он был маг, самоучка какой-то. Хуже Смаклы, право слово.

Стёпка сначала ничего этого не замечал, но потом гоблин шепнул ему, что с десятником плохо... Затем Арфелий посмотрел на него очень выразительно... Да ещё и мешочек заладил как заведённый "отверзни" да "отверзни". И тогда Стёпка просто подошёл к десятнику, молча взял его за здоровую руку и усадил на крыльцо. И Склад так же молча подчинился, слова не сказав, видно все его силы на то уходили, чтобы вгрызающуюся боль превозмогать.

Стоило сыпануть на опухшую кисть буквально несколько крупинок "экс-момента", и опухоль на глазах рассосалась, краснота сошла на нет, лишь едва заметный шрам остался. Где Склад ухитрился так неудачно пораниться, Стёпка не спрашивал, но почему-то про себя решил, что это работа гномлинов. Очень уж похоже было на след от отравленной маленькой стрелы.

Десятник долго собирался с духом, глотал молча что-то невыговариваемое, затем положил широкую ладонь на Стёпкину голову, потрепал волосы и сказал:

— Благодарствую, Стеслав. От лихой немочи избавил, руку сохранил. Дружиннику без руки какая жизнь... А маги-дознаватели, как я погляжу, напраслину на тебя возводят. Я любому в глаза скажу. Заступлюсь, ежели что, за тебя.

Усмаря после таких слов кондрашка чудом не хватила. Он поскорее в избу убрался, чтобы никто его почерневшего лица не увидел. А в избе он, как Смакла после у дружинников выведал, с оркимаговыми вещицами разбирался, с теми самыми "железами", да всё, похоже, себе и прибрал, включая и тот магический силок, что чуть Войка не убил.

Стёпку такая перемена в десятнике вовсе и не обрадовала, потому что намерений своих Склад не изменил и всё равно собирался передать демона магам-дознавателям. Сначала, мол, отдаст, а после уж в глаза любому скажет, что напраслину на демона возводят. А маги-дознаватели, конечно, тут же и устыдятся и Стёпку с извинениями на все четыре стороны отпустят. Ха-ха!

Когда свечерело, Стёпка забрался на сеновал, устроил себе постель поудобнее, но заснуть не смог. Перед глазами то ятаганы сверкали, то шлемы безглазые, то морда змея подколодезного. А хуже всего, когда меч оркимагов вспоминался. До слёз жалко было. Руки так и сжимались на удобной рукояти, клинок отблескивал гордым сполохом. Нету больше меча, где ещё такой найдёшь, не искать же по лесам приблудных оркимагов. Да и у каждого ли такой меч сыщется? Может, он такой в единственном экземпляре был изготовлен. И обида на весичей вновь заставляла сжимать зубы... до тех пор, пока не понял вдруг Стёпка, что меч этот не очень-то ему и нужен был, и вообще непонятно, с чего он так по нему убивается. Не за мечом же он сюда приехал и не мечом собирался Ваньку из беды выручать... Ещё вчера прекрасно обходился без этой красивой железяки и понятия даже не имел, что она к нему в руки попадёт. Проехали бы мимо хутора, и знать бы ни о чём не знал. А меч... Он словно приворожил Стёпку, он, наверное, его новым хозяином признал и, может быть, даже уже начал его понемногу на "тёмную сторону силы" склонять. Наверное, это хорошо, что он осыпался в пыль. Меньше забот. Всё-таки он вражеский был, не на доброе дело скован и не для честных рук предназначен. Так что успоко-ойся, демон, и забу-удь. Всё что ни делается — к лу-учшему.

Уговорив себя таким образом, Стёпка душевного покоя не обрёл, но от сожалений бесплодных избавился и на душе чуток полегче стало.

Вскоре на сеновал вскарабкался Смакла с большим кувшином в руке. Стёпка напился холодного медового кваса, вытер губы... и на него откуда-то из темноты свалился дракончик.

Стёпка вздрогнул от неожиданности, гоблин ахнул, а дракончик обхватил кувшин всеми лапами, засунул внутрь голову и принялся жадно лакать.

— Он теперь от нас не улетит. Всегда возвращаться будет, — сказал Стёпка. — Ему с нами лучше, чем с гномлинами. Он даже защищал меня, когда я с оркимагом бился. Он ему глаза чуть не выцарапал. Слышь, Смакла, а тебе не страшно было в этого гада стрелять?

— Не, — замотал головой сияющий от счастья гоблин. — Я со злости стрельнул, озлился шибко. Кабы не амулеты, не устоял бы маг, помер бы. Я ить в самое сердце угодил.

— А раньше ты в кого-нибудь уже стрелял?

— Не. Утей токмо да белок бил. У нас в деревне оркимагов отродясь не бывало. А то бы стрельнул.

Смакла осторожно снял с кувшина упившегося дракончика, положил рядом с собой на расстеленный тулуп и стал почёсывать ему брюшко. Дракончик тихонько мурлыкал и подёргивал лапками.

— Самострел-то где? Весичи бы не отобрали.

— В повозке лежит. Дядько Неусвистайло, слыхал, велел себе оставить.

— Тяжёлый он очень.

— Знамо, тяжёлый. Потому и бьёт насмерть... Ежели не в оркимага стрелять.

— И взводить его долго.

— Силов у меня маловато, — согласился Смакла. — Приноровиться надо. Там этакая хитрая зацепочка удумана. В самый раз для руки. Я её уже опосля приметил.

— А почему дядько Неусвистайло сказал, что стрелы непростые? Что в них особенного? Я нарочно посмотрел — стрелы как стрелы.

— Наговоренные они, — пояснил гоблин.

— Как это?

— С такими стрелами выцеливать шибко не надо. Заклинание на них наложено такое, что они завсегда в нужное место попадают. Ежели стрелять недалеко.

— А я думал, это ты такой меткий стрелок, — признался Стёпка. — Сначала даже боялся, что ты меня случайно подстрелишь. А потом смотрю — хорошо у тебя получается, без промаха.

— В своих наговоренные стрелы не летят. Сколь ни стреляй, всё одно мимо угодишь.

— Здорово. Стреляй, значит, куда попало, и каждая стрела сама врага найдёт.

— Знамо найдёт. Ежели только враг от этакой стрелы отбойным заклятием не оградился.

Стёпка повернулся на живот, вытащил из-за пазухи колючую травинку, решился спросить:

— Не жалеешь, что со мной пришлось поехать? Вон как у нас всё повернулось. Того и гляди замочат... ну, то есть, это... жизни лишат.

Гоблин мотнул головой, в сумраке его чёрные глаза казались огромными:

— Не. Мы как Ванесия твоего вызволим, я в дружину пойду, с оркимагами биться. Наши, я слыхал, дружину таёжную собирают.

— А не прогонят тебя? — недоверчиво спросил Стёпка. — Скажут, что мал ещё, да и турнут.

— Знамо, турнут, — согласился Смакла. — А я всё одно пойду. С самострелом. В обозе схоронюся тайком, али кустами вослед проползу. Всё одно пойду. Меня теперича никакая сила не удержит в стороне сидеть.

— И станешь сыном полка, — засмеялся Стёпка. — Это у нас так в войну пацанов называли, которые воевали вместе со взрослыми.

Смакла даже привстал:

— И у вас война была?

— Да у нас их много было. Очень много.

— Демонские войны, — прошептал гоблин. — Страшно, поди?

— Да уж, — сказал Стёпка. — Я сам, правда, не видел, она давно была, но показы... рассказывали, что шибко страшная. Там у нас не луки и мечи, там такое... Огонь дьявольский и летающая смерть.

Гоблин надолго замолчал. Пытался, видимо, вообразить, что из себя представляет война демонов. Потом сказал:

— На бы токмо Ванесия добыть. А то мне, покудова я не расхлебаю, покоя не видать.

— Ты сильно напугался, когда оркимага увидел?

— Не, я опосля струхнул, когда он стрелу из себя вытянул. Помстилось, что он в мертвяка оборотился. А я мертвяков чевой-то боюся шибко. Маетно на них глядеть. И как это оркимаг тебя одолеть не сумел? Я думал, сейчас велит оберегу, и он тебя за шею и удушит ремешком. А он, гляди, тебе помог, а не ему.

— Оркимаг сначала его силы лишил, да я его заклинание как-то отключить сумел. Сам не знаю, как получилось. А так, может, и не одолел бы его. Вот он теперь, наверное, локти себе кусает.

— Почто ему локти-то кусать? — не понял Смакла.

— Ну, жалеет, что меч потерял и нас не смог победить.

— Ты тоже меч потерял.

— А я уже и не жалею, — признался Стёпка. — Он ведь оркландский меч был, он, кажется, меня к себе приворожить хотел, чтобы я с ним не расставался... И сначала так жаль было, а теперь я даже рад. Без него спокойнее.

— Ты, Стеслав, когда мы всё сполним, оберег тоже выбрось куда подале. Поганая это вещь. У орклов всё поганое.

Стёпка сладко зевнул:

— Если хочешь, я его тебе отдам. Делай с ним потом, что захочешь. Мне-то он там, у нас, не нужен будет.

— На кой он мне! — испугался гоблин. — Меня в клеть за него посадят да и затерзают!

— С таким стражем не посадят. А захочешь — чародеям его продашь! Они тебе золотом заплатят. Но до этого ещё дожить надо, как мой папа говорит.

— Кто твой?

— Ну, отец. Батя мой.

— А каков он у тебя?

— Лысый, весь в чешуе и с такенными вот клыками.

Гоблин досадливо дёрнул плечом, знал уже Стёпкины шутки.

— Взаправду каков?

Стёпка погладил уснувшего дракончика.

— Нормальный. Обычный. Клёвый, в общем, батя.

Смакла хихикнул, почесал нос.

— Ты чего?

— Смешно. У демона — батя!

— А мне вот не смешно почему-то, что у гоблинов родители бывают.

— А он тебя лупит?

— Нет, — сказал Стёпка, потом, подумав, поправился. — Редко. Раза два по шее приложил.

— За что?

— Было дело под Полтавой, — вздохнул Стёпка. — За баловство, конечно. Мы с Ванькой дом чуть не взорвали, когда порох решили изобрести. Ох и влетело нам!

— Как так — взорвали?

— Ну как... Видал в Летописном замке горшки такие с фитилями? Камнемётами их швыряют. Только поджигают сначала.

— Громобой! — подсказал Смакла.

— Вот мы таким громобоем чуть дом и не взорвали. Шарахнуло классно. Чудом стёкла не повышибало.

— У вас и стёкла в окнах, да? Ты, верно, богатого демона сын?

— Да нет. У нас там у всех демонов стёкла в окнах вставлены. Обычное дело. У вас скоро тоже научатся. Ну, может, и не очень скоро. Стекло-то легко делать. Его из песка выплавляют. Песок только специальный надо и ещё, кажется, свинец. Или сода. Я не помню.

— Хорошо у вас там жить? — помолчав, спросил Смакла уже почти сквозь сон.

— Как тебе сказать. Школа достала уже, уроков задают навалом, компьютер отстойный, новые игры уже не тянет, а денег на видюху нет... Тоска, в общем. Ну, не совсем тоска, но как-то всё обычно, скучновато и без приключений. Здорово, что ты нас вызвал! Просто здорово, честное слово! Я всю жизнь мечтал. На чародеев посмотреть, на гоблинов, на троллей...

— Посмотрел? — чуть слышно спросил Смакла.

— Посмотрел, — согласился Стёпка. — Круто. Будет о чём вспомнить. Жаль, не поверит никто.

Смакла уже спал. Дракончик тоже спал. Гоблин и дракон. С ума сойти, вылечиться в дурдоме и опять рехнуться! Стёпка уже почти устал удивляться обыденности происходящий с ним чудес. Привык незаметно. Подумаешь, дракон! Нормально. Так и должно быть. И тролли должны быть, и гоблины. Только оркимагов лучше бы не было. Муторные они какие-то, оркимаги эти, даже страж не сразу с ними справиться может. А если бы их двое было, то они бы Стёпку наверняка в тонкий блин раскатали. И вот что интересно, хозяин Оглока, ну тот маг, что подарил ему конхобулл, он ведь тоже оркимагом оказался. Просто Стёпка тогда ещё не знал, как они выглядят. Чёрные одежды с серебром, бледные лица и заплетённые в косички волосы. Наверняка есть и другие приметы, но и этого хватило. Вот зачем он незнакомому демону такой подарок сделал? Может быть, надеялся, что конхобулл постепенно Стёпку на сторону орклов переманит? А что, очень даже похоже. Только не бывать этому никогда и сегодняшний бой тому лучшее подтверждение. Он дотронулся до стража. Пока пусть висит, пока пользы от него больше, чем вреда. А там посмотрим.

Спать не хотелось. Он подполз к краю, туда, где торчала приставная лестница. Вверху перемигивались звёзды, за оградой чернел лес, тёплый ветер чуть шевелил ветви берёз. Весичи развели костёр посреди двора, что-то варили в большом котле вечернюю кашу с мясом. Несколько дружинников сидели вокруг, смотрели на огонь, неспешно переговаривались. Среди них не было ни Всемира с Арфелием, ни десятника. Усмаря тоже не было. Обычные, рядовые дружинники. Стёпка тоже засмотрелся на костёр, невольно прислушиваясь.

— ...говорят тебе, своими ушами слыхал, что Людоеда изловить хотели, да он утёк. Деревеньку мы давеча проезжали, подкову я там ещё менял у вороного... Людоед у них двух детишек скрал. Косточки опосля токо и сыскали в овраге. Маленький этакой, говорят, но откормленный что соседов боровок, и волосья светлые кочкой на голове. А глаза огнём сверкают ровно у демона.

Кто-то шикнул. Рассказчик замялся, покосился опасливо на сеновал. Стёпке стало смешно. Они, что, думают, что у меня тоже глаза в темноте горят? Выскочить к ним сейчас, рявкнуть погромче — вот перепугаются!

— У Стеслава глаза не горят, — проговорил с усмешкой дядько Неусвистайло, подходя к костру из темноты. — Он и демон-то больше на словах. Отрок он ещё, малец.

— Видали мы, как он чародея нашего отвадил, — возразил кто-то из весичей. — Побольше бы нам таких отроков... С Оркландом совладать куда как проще сталось бы. Напрасно Усмарь на него взъелся. Стеслав Войка от верной смерти, почитай, уберёг...

— Вот Усмаря и зауросило, что не он.

— А не случалось ли ясновельможному пану бывать в Великовесском Всхолмье?..

В воротах вдруг загомонили, дозорные сердито окликали кого-то, звали десятника, в ответ не менее сердитый голос требовал немедля отворить.

— Кого на ночь глядя приволокло? — недовольный Склад вышел из избы. — Не оркимаг ли демонов, часом, вернулся?

— Да вот, хозяин, говорят, приехал. И не один, вроде-как.

— Бучила! — вскричал громовым голосом тролль. — Бучила, ядрёна сыть, неужто живой?

— Неусвистайло, никак ты? — раздалось в ответ. — Экая радость! А я грешным делом подумал... Да что же здеся деется? Отворяйте ворота не мешкая! Мы-то издаля ещё гадаем, не Людоед ли на хутор набрёл. Да нет, думаю, Людоед в открытую огня не разведёт, побоится.

Ворота распахнули, въехала повозка. Пасечник обнял широкого бородатого гоблина:

— Мы тебя уже схоронить успели. Тут такое содеялось, что не сразу и поведаешь. Счастье твое, старый ты ведмедь, что унесло тебя с Опёной с хутора.

Жив хозяин. Стёпка почувствовал такое облегчение, словно из подземелья на свежий воздух выбрался. Не замучили Бучилу. И жена его тоже цела, вон в телеге сидит, по самые глаза в платок укутана, по сторонам растерянно глядит, ничего понять не может. Чью же тогда рубаху отыскал тролль в амбаре? И ещё: остался ведь Бучила без скотины, без собаки, без колодца, вот горя ему будет. С тем Стёпка и заснул. Но успел ещё услышать сквозь сон, как заголосила, прикрывая рот, жена Бучилы со смешным именем — Опёна. И всю ночь его терзало чувство вины за постигшую хуторян беду, ему снился оркимаг. Черный гад с косичками хохотал и твердил, тыча в Стёпку пальцем: "Это всё из-за тебя, ты теперь такая же сволочь, как и я. Никто тебя любить не будет, а потом и вовсе со свету сживут, чтобы честным людям жить не мешал".

Глава седьмая,

в которой демон учится колдовать

Дядько Неусвистайло разбудил их в такую рань, когда нормальные люди, будь то весичи, тролли или гоблины, ещё крепко спят и видят сладкие сны. Он схватил Стёпку за ногу и стянул вниз с сеновала. А когда недовольный демон спросонья чуть не спросил в полный голос: "Что случилось?" — тролль огромной ладонью зажал ему рот: тихо, мол, не шуми.

Стёпка поморгал и послушно кивнул, ещё не понимая до конца, что происходит.

— Гобля буди, — гулким шёпотом велел тролль. — Да тишком, тишком.

Стёпка натянул кроссовки, потом вспомнил тягостный сон, ухмыляющуюся оркимагову физиономию и вытащил из-под стельки одну золотую монету.

Смакла пробудился сразу, сказалась, вероятно, приобретённая за годы служения в замке привычка вставать ни свет ни заря.

Тролль провёл их к повозке, осторожно подал котомки. Солнце ещё не взошло, было зябко и сыро. Хотелось спать, от зевоты сводило челюсти. Стёпка яростно тёр глаза. Жизнь представлялась унылой и лишённой радости. Подремать бы ещё часика хотя бы три.

Хутор спал. Спали весичи, лошади в стойлах, даже птицы в лесу ещё молчали.

— Мы уезжаем? — спросил Стёпка, ёжась.

Пасечник покачал головой:

— Нельзя нам уезжать. Догонят враз. Вчера Усмарь с десятником сговаривался... Весть они отправили о тебе, Стеслав. Не знаю, чем ты им не угодил, но весские чародеи шибко желают изловить тебя. Ежели мы все по дороге поедем, подстерегут и всё одно изловить попробуют. Ты им, понятное дело, не дашься, но шум до самого Кряжгорода дойдёт.

— Как же мы тогда?

— Пойдёте вдвоём, — сказал тролль. — По-иному не получится.

Мальчишки переглянулись. Смакла шмыгнул носом и согласно кивнул. Пришлось кивнуть и Стёпке.

— Пока весичи пробудятся, пока хватятся, вы далёконько успеете уйти. А куда — никому не ведомо. Меня шибко расспрашивать побоятся. Топайте прямёхонько вон на те две сопки, — показал тролль одними глазами. — Братними они прозываются. К вечеру, думаю, доберётесь. Заночуете где-нито тайком... Костра большого не разводите. Пройдёте промеж сопок и вдоль Микитова ручья прямиком упрётесь в Оптицу. Деревенька в три двора. От неё до Проторы полдня пути, ежели напрямки. Поспрошайте, вам любой тропу покажет. Как доберётесь, ждите меня в корчме. Я вас сам сыщу. Хозяин корчмы — вурдалак Зашурыга. Скажете ему, что меня дожидаетесь, он вас пристроит. Коли припозднюсь — не гоношитесь. В пути — видали уже — всяко быват. По дороге-то я в два дня должон уложиться. На глаза никому лишнему не кажитесь, особливо весичам. Да уж и сами то понимать должны. Припасу хватит, и ноги у вас молодые — притомиться не успеете.

Стёпка честно всё старался запомнить. Вроде бы, ничего сложного: сопка, ручей, Оптица, Протора, корчма... Так и вспоминается Пригорье, "Гарцующий пони", трактирщик... Только вместо чёрных кольценосцев почему-то весские дружинники. Неправильная какая-то сказка! А страшно всё же без тролля в лес уходить!

Стёпка покосился на гоблина. Смакла был безмятежен, внезапное изменение планов нисколько его не пугало. Наверное, ему не впервой в тайгу отправляться. Это хорошо.

Тролль поднялся, вздохнул:

— Запрягайтесь, панове, в котомки и не медля уходите. Идите без остановки до той поры, пока солнце над лесом не подымется, чтобы след на росе высох. Неладно оно всё повернулось, но Купыря, думаю, меня не осудит. Ты, Стеслав, верно сделал, что рубаху переодел. Шибко приметная она у тебя была, а вам теперича осторожничать придётся.

Стёпка посмотрел вниз. Что за дела? Переодеваться он и не думал, а рубаха на нём действительно была другая, плотная, тёмно-серая, с длинными рукавами. Хотя по ощущению — всё та же футболка. Магическая одежда сама подстроилась под изменившуюся обстановку, а он и не заметил.

К ним, неслышно ступая, подошла широколицая женщина в просторном платье и платке.

— Возьмите, мальцы, на дорогу, — протянула она каждому по ломтю хлеба с толстым куском копчёного мяса. — Молочка бы вам свежего, да орклов колдун всю скотину сгубил... — она всхлипнула, в чёрных глазах заблестели слёзы. — Берегите себя, сыночки.

Смакла молча поклонился. Жена Бучилы положила руку на его голову, пригладила непослушные космы.

— Спасибо, — сказал Стёпка. Ему было стыдно. Он сжимал в кулаке ещё вчера ночью извлечённую из тайника монету и не решался отдать её женщине, потому что это выглядело бы так, словно он откупается.

— Вам спасибо, мальцы. Мне Ярмил всё про вас поведал, как вы колдуна осилили.

— Ну и всё, — поторопил тролль. — Пора вам. Не мешкайте, весичи вот-вот проснутся.

Сонные пчёлы в его бороде вяло перебирали лапками. Им на весичей было наплевать.

Смакла напялил свою шляпу, мальчишки вскинули котомки, дракончик вынырнул неизвестно откуда, уселся на Стёпкину, словно всю жизнь там провёл. Опёна удивлённо охнула, прикрыла рот рукой. Видимо, даже для таёжного жителя увидеть дракончика вот так вблизи было делом непривычным.

...Тролль провёл их за амбар, там имелись ещё воротца, для выгона скотины. Они вчера через них эту скотину и таскали — закапывать. Откинув жердь, дядько Неусвистайло подтолкнул мальчишек в спины.

— Поберегитесь там. И меня дождитесь непременно.

— Дядько Неусвистайло, — оглянулся Стёпка, пропустив вперёд гоблина. — Передайте от меня Бучиле, — он протянул троллю золотой. — Пусть себе коров купят. У меня ещё есть, мне чародей на дорогу дал.

Тролль взял монету, остро глянул ему в глаза:

— Передам, коли просишь. И спасибо тебе, демон, и от Бучилы и от меня. Не зря Купыря за тебя просил-то, у него глаз верный. Ну, догоняй гобля своего.

Мальчишки выскользнули за ограду — и Стёпка едва не вскрикнул. Смакла тоже дёрнулся было назад: за воротами стоял весич. Десятник Склад тоже был не лыком шит — часового поставил. Вот и ушли, называется, тайком.

Но дружинник не закричал и не поднял тревогу. Он улыбнулся в усы, глянул коротко на тролля и нарочито равнодушно отвернулся. Свой оказался весич, правильный, без чародейских заморочек. Свията это был, которому Смакла вчера самострелом угрожал.

Мальчишки припустили, не оглядываясь, через поле. Росистая трава мигом намочила обувь и штаны до колен. Свежий воздух оседал на лице мелкими каплями.

Перед тем, как нырнуть в лес, оба оглянулись. Вслед им никто не смотрел, воротца были закрыты. И правильно — чего смотреть, не на всю жизнь расстались, дня на два всего-то.

Указанные троллем сопки лежали прямо по курсу. Высокие, приметные — ошибиться трудно. По Стёпкиной прикидке до них было рукой подать, но раз дядько Неусвистайло сказал "к вечеру доберётесь", значит, так тому и быть. А сам Стёпка ещё не научился расстояния на глаз определять.

Гоблин шёл первым, и Стёпку это устраивало. В тайге Смакла — почти что у себя дома, вот пусть и прокладывает дорогу. Только бы не завёл в болото, как Сусанин поляков.

Лес был светлый, просторный, и идти по нему было легко и приятно. В таком лесу если даже и заблудишься, всё равно не страшно. Но Стёпка, само собой, надеялся, что они заблуживаться не будут и к месту встречи с троллем выйдут вовремя и без проблем.

Разговаривать не хотелось. Хотелось уйти как можно дальше от хутора, чтобы уж наверняка не догнали. Хлеб с мясом пришлось сжевать на ходу, всухомятку. Причём, половину хлеба у Стёпки дракончик выклянчил. Сидел на плече и щёлкал так жалостно, словно его по меньшей мере неделю голодом морили. Попробуй такому не дай.

Смакла часто на них оглядывался, он-то ведь уже считал дракончика своим, а тот всё вокруг Стёпки увивался, еду из его рук брал. Обидно! А потому что нечего было сразу всё съедать, мог бы и поделиться с вечно голодной зверюшкой.

Насытившись, дракончик улетел. Расправил крылья, скользнул вперёд — и уже не разглядишь его в мешанине стволов и ветвей. И откуда потом появится, тоже ни за что не угадаешь.

Стёпка даже имя успел ему придумать, вернее, оно у него само придумалось. Дракон, драк, dragon... Дрэга. И ясно, что дракон, и что-то гоблинское в имени очень отчётливо звучит.

Смакла имя одобрил, припомнив кстати, что в каких-то Дальних Полымях кузнеца ихнего так же звали, но он уже давно от лихоманки помер.

В непролазную чащобу мальчишки старались по возможности не углубляться, выбирали светлые прогалины, взгорки и поляны, и потому маршрут у них получался извилистым и петляющим. И, шагай Стёпка в одиночку, он уже после первого поворота сбился бы с пути и забрёл неизвестно куда. А гоблин всякий раз без колебаний и раздумий сворачивал в нужном направлении так, словно он ходил по этим местам с детства и знал здесь каждый куст и пень. И не сразу до Степана дошло, что Смакла просто-напросто старается держаться так, чтобы восходящее солнце оставалось за спиной.

Поначалу ещё чувствовалась близость хутора: то стожок стоял посреди луга, то пенёк встречался со следами топора... Но вскоре начался совершенно нетронутый человеком и гоблином лес. Глушь, глухомань, дремучая тайга с деревьями в два обхвата и непуганым зверьём. Однако, когда Стёпка решил, что они уже идут по взаправдашнему дикому лесу, из-за холма вынырнула хорошо укатанная телегами дорога. И они пошли по ней, потому как вела она прямиком на те приметные сопки, которые указал им в качестве ориентира тролль.

Разумеется, дорога была опасна. Разумеется, их могли нагнать весичи, мог вывернуться навстречу кто угодно, хоть бродячие оркландские рыцари, хоть неведомые маги-дознаватели, которым Стёпка зачем-то оченно потребовался. Но зато шагать по дороге было удобно и легко. Ни тебе поваленных полусгнивший стволов, ни камней, ни колючих кустов, ни ям, ни оврагов. Знай себе топай в своё удовольствие, только прислушиваться не забывай, чтобы успеть спрятаться в лесу, если вдруг кто навстречу шагает или вдогонку скачет.

Дракончику вскоре надоело бесцельно носиться по лесу, он устроился к великой досаде гоблина на Стёпкином плече и взялся зачем-то щипать его за ухо, не больно, но очень щекотно.

— Отстань! Ты мне ухо отгрызёшь! — мотал головой Стёпка. — Отстань, говорю! Погляди лучше, нет ли кого на дороге вон за тем холмом.

Он это скорее в шутку сказал, для прикола, лишь бы сказать что-нибудь, так любящие хозяева обычно с котами разговаривают или с собаками. Но Дрэга тут же послушно взмыл в небо, поднялся высоко-высоко, повисел, оглядывая окрестности, затем вернулся и опять устроился на плече. Понимай так, что всё спокойно и впереди посторонних нет.

— Ты знал, что они весскую речь понимают? — спросил Стёпка, давно решивший ничему не удивляться, но всё равно здорово удивившийся.

— Не, — замотал головой Смакла. Он был поражён не меньше Степана и не скрывал этого. — Его, видать, гномлины, выучили. Он ровно человек всё разумеет. Ты, Стеслав, его теперя с собой заберёшь, — опечалился гоблин.

— Не боись, не заберу. Чего он там у нас один делать будет. Помрёт с тоски. Или подстрелят его какие-нибудь гады и чучело для музея сделают. Нельзя его к нам, — сказал Стёпка и вздохнул. Понимал, что нельзя, но так хотелось!

— А где твоя деревня, Смакла? Как она называется?

— Горелая Кеча прозывается. Далёко она, за Лишаихой. Вон там, — гоблин махнул рукой в противоположную от солнца сторону. — Меня батя оттедова в замок полторы седьмицы вёз. Далёко.

— У вас семья большая?

— Знамо, большая. У гоблинов семьи завсегда большие.

— И братья есть?

— Как не быть. Пять братовьёв у меня. Выкса, Гриняда, Свига да Волышка с Юрагой. И сестры две — Ойфа и Ревяка. Маленькие ишшо. Давно я их не видал. Поди, изросли уже. А Выкса с Гринядой, небось, своё хозяйство завели, обженились.

— Хочешь домой, да?

— Знамо, хочу.

— Вернёшься туда... потом?

— Не. В дружину зараз пойду. Ежели домой возвернусь, батя с дедой в дружину не пустят.

— А тебя твой батя лупил?

— Смертным боем драл. Проказливый я шибко, потому он меня к Серафиану и определил. Ума набираться. А поперву-то Свигу собирались. Он у нас работящий.

Стёпка хмыкнул:

— Да уж, ума ты набрался. Колдовать научился, демонов вызывать умеешь.

Смакла досадливо отвернулся, некоторое время шагал молча. Потом пробурчал:

— Невелика наука. Да и не хочу я боле чародейничать. Никакого прибытка. Лучше я дружинником буду. Знатных бойцов воевода в ближнюю дружину берёт. Ежели не сплошаю, дом опосля себе отстрою, работника заведу, али двух.

— А если оплошаешь? — поддел Стёпка, но гоблин не заметил насмешки, ответил на полном серьёзе:

— А коли сплошаю, тады схоронят меня, как ироя, али дикие звери косточки мои по тайге растащщат.

— Как это?

— Ну, ежели порубят меня в сече, — сказал Смакла без особой печали, как о чём-то обычном сказал, само собой разумеющемся.

— Ну ни фига себе, — протянул Стёпка. — Тогда уж лучше чародеем.

Смакла ничего не ответил, только головой мотнул. Шибко, наверное, хотел быть геройски зарубленным в жестокой сече.

Дорога вдруг взяла круто вправо, и им пришлось вновь углубиться в лес. Они шли всего часа два или три, но Стёпка уже едва волочил ноги. Оказывается, для пеших походов тоже нужна привычка. А ведь пройдена всего лишь малая часть пути. Сопки приблизились не намного, совсем, честно говоря, не приблизились. К тому же, впереди вдруг открылась незаметная прежде, довольно обширная долина, и её ещё предстояло пересечь.

Минут через сорок решили устроить привал. Гоблин тоже устал. Если он когда-нибудь и ходил по тайге, то после долгой службы у чародея все свои навыки растерял и утомился не меньше вовсе не привыкшего к таким переходам Степана. Он с нескрываемым облегчением повалился в траву, сбросил мешок и стянул сапоги. Стёпка тоже скинул свои кроссовки, пошевелил натруженными пальцами. Да, это тебе не с троллем в повозке ехать.

Костёр решили не разводить, подкрепились кто чем захотел, благо в котомках оказалось много чего — тролль, видимо, позаботился, чтобы они в пути не голодали. Накормили и Дрэгу. Потом устроились под берёзой, в тенёчке, вздремнуть полчасика. Стёпка лёг на котомку, закрыл глаза. Хорошо, тепло, спокойно. Дрэга лежал на груди и забавно посвистывал. Он, как настоящий путешественник, никогда не отказывался от угощения и всегда готов был уделить часок-другой сну.

— Слышь, Смакла, а где ты стрелять научился?

— У деды в кузне самострел старый лежал... Я его изладил и пошёл по курям стрелять.

— За это батя тебя и драл?

— Ну.

— А самострел?

— В подполе схоронили, — вздохнул гоблин. — Да он уже старый был, негодный. Даже курей насквозь не протыкал.

Стёпка подумал немного, потом захихикал и продекламировал:

— Внучек в подвале нашёл арбалет.

Больше у гоблина дедушки нет.

Смакла очень долго молчал, переваривая новую информацию, затем осторожно заметил:

— То охотничий самострел был. Он вдвое меньше дружинного. А орболеты — они у орклов. Они три стрелы зараз мечут.

— Ну, тогда так, — не растерялся Стёпка:

— Внучек в подвале нашёл самострел,

В деда попал, а в отца... э-э-э... не успел.

Батя негодника опередил:

Руки по локоть ему отрубил.

На этот раз Смакла молчал ещё дольше. Стёпка устал ждать, когда он засмеётся, открыл глаза и посмотрел на гоблина.

— Где же этакое стряслось? — спросил наконец Смакла.

Стёпка вздохнул: да, тяжёлый случай.

— Нигде не стрясалось. Это я сам придумал. Сочинил сейчас. Страшилка такая шуточная. Чтобы смешно было, понимаешь, нет?

Смакла неуверенно кивнул.

— А зачем он руки ему срубил? От безрукого-то какая помощь в хозяйстве?

Стёпка снял с себя сонного Дрэгу и перевернулся на живот:

— Ну ты тормоз! У вас здесь что, шуток совсем не понимают? Анекдотов нет? Сказки смешные не рассказывают? Ты хоть смеяться-то умеешь?

— Могу, — очень серьёзно сказал Смакла и с готовностью оскалил мелкие острые зубы.

— Вижу, — мрачно буркнул Стёпка. — Оченно у тебя улыбка весёлая. Прямо помереть со смеху можно. А лучше знаешь что, — он сел и уставился на гоблина. — Давно хотел у тебя попросить. Научи меня колдовать.

— Не, — испуганно замахал руками Смакла. — Я не умею.

— Не умею, — передразнил его Стёпка. — А нас с Ванесом не ты разве сюда вызвал? А стража кто с меня сорвать пытался? Да тебе жалко, что ли? Я же знаю, что ты у Серафиана это... подсматривал в его книгах. Я бы и сам... Мне много не надо, мне одного заклинания хватит, пусть самого простенького. Мне же интересно! У нас там колдовства, если хочешь знать, вообще нет. Никакого. И магов с чародеями нет. У нас в них никто не верит... Ну не будь ты таким жмотом, Смакла! Хочешь, я тебе демонский волшебный кристалл покажу?

Смакла посопел, что-то про себя прикинул, затем нехотя выдавил:

— Я ить и не припомню ничего. Безделицу одну пустяшную токо.

— Да хоть какую! — обрадовался Стёпка. — Научи, а!

— Ведом мне один наговор, — сказал гоблин, заговорщически понизив голос. — У Серафиана прочёл. Малое увеличильное заклинание!

— Увеличительное, наверное, — поправил Стёпка.

Гоблин отмахнулся:

— Увеличильное. Тока я его ишшо не пробовал ни разу.

— Давай я попробую, — Стёпка от нетерпения чуть не подпрыгивал. — Как там... с чего начинать?

— Персты сложи вот так щепотью, гляди на то, что хочешь зачаровать, и вели этак протяжно, но не в голос: "Преумножься многажды сущностным прибавлением аки велю!" Да не сбейся и выговаривай плавно, ровно с листа читаешь, — Смакла шмыгнул носом и, помявшись, добавил. — Токмо золото и серебро энтот наговор не увеличает.

И Стёпка догадался, что гоблин лукавит, и что он наверняка пытался "преумножить многажды" таким несложным способом свой капитал. И потерпел неудачу.

Запомнив хорошенько головоломную фразу, выговорить которую без спотыкания удалось только раза с десятого, и, сложив несколько раз свои пальцы щепотью, Стёпка хотел уже было приступить к волнующему процессу превращения, но вдруг испугался:

— А вдруг у меня не получится?

Гоблин оттопырил губу:

— Всяко быват. Может и не сколдоваться. Да ты не бойсь, не бойсь. Пустяшный наговор-то. Свечу там догоревшую обновить, али мех на шубе для пущего сугреву отрастить.

Стёпка ищуще огляделся.

— Что бы такое увеличить? Что-нибудь такое... этакое.

Он скользнул взглядом по траве, по кустам, по спящему дракончику, по котомке и наконец — по гоблину. Тот поёжился.

— Не дуркуй, Стеслав. Зазря я тебя выучил.

— Спокуха, — Стёпка уже выбрал подходящую жертву для первого в своей жизни колдовства. — Камешек увеличу. Никому никакого вреда от этого не будет. Чичас его станет больше. А на сколько оно увеличивает, не знаешь?

— Того не ведаю.

— Ладно. Сейчас увидим.

Стёпка сложил пальцы и проговорил мысленно заклинание, не сводя взгляда с небольшого камешка, что лежал в траве рядом с котомкой.

И ничего не произошло. И Стёпка подумал, что Смакла его обманул. Или Серафиан обманул Смаклу, нарочно подсунув ему бесполезное заклинание, или что, вернее всего, у него самого нет никаких способностей к магическим действиям, а потому даже и пробовать не стоит.

Но он всё же попробовал ещё раз, чуть ли не прокричал про себя наговор и пальцы сжал так, что заболели: "...аки велю!"

— Не получается, — сказал он. — Не действует. Неправильное какое-то заклинание.

— Верное, — убеждённо возразил гоблин. — Золото не берёт, а свечной воск я на вершок сколдовал, — и он показал на сколько увеличил свечу.

— А говорил, что не пробовал, — поддел его Стёпка. — И что, сразу вот так и получилось?

— Не, не зараз. Две ночи бился. Персты до крови смозолил. Этак надо персты сложить, ровно ниточку шёлковую тянешь, и не рвёшь её.

— Две ночи, — протянул Стёпка. Вот оно что. Выходит, мало знать заклинание, нужно ещё и уметь его правильно применять. Не каждый, получается, чародеем может заделаться, а только упорный да понятливый, да талантом не обделённый. — Две ночи, вообще-то, это не так уж и много. Буду тренироваться.

— Чево? — спросил Смакла.

— Учиться буду, говорю. А другие заклинания, попроще, ты не знаешь?

— Не. Превращальное токо, как камень в воду оборачивать. Но у меня на него силов не хватает. Шибко длинное.

— Да, полезное заклинание. Особенно в пустыне.

Стёпка твердил заклинание снова и снова. Он оставил в покое упрямый камешек, но ни травинки, ни берёзовый лист, ни ползущий по стволу жучок, ни даже кедровый орешек увеличиваться не желали.

— Всё, — сдался он наконец. — Ещё разок и пойдём. Надоело.

Последний раз был явно лишним. Кедровый орешек остался таким же маленьким, каким был, зато Степана с головы до ног щекотно ощупало невидимыми пальцами, и он обнаружил, что Серафианова простейшая магия первого порядка иссякла, и его кроссовки и джинсы вновь стали выглядеть так, как они выглядели до заколдовывания. Причём, что самое неприятное, джинсы стали джинсами лишь наполовину, снизу до колен. И вид у Стёпки из-за этого получился довольно глупый. Как будто его из разных частей собрали шутки ради.

— И вот это твоё верное заклинание? — сердито спросил он у гоблина. — Гляди, чего получилось.

— Персты неладно сложил, — сказал Смакла. — У меня поперву тоже клок волос над ухом выдрало. Ох и болюче!

— Предупреждать надо, — проворчал Стёпка, сокрушённо оглядывая себя со всех сторон. — Вот и как я теперь пойду? Сразу видно, что я демон нездешний... с белыми копытами. Ладно, чего уж теперь. Вставай, Смакла, хватит сидеть. И так много времени потеряли.

Вскоре путь им преградила река. Она была мелкая и неширокая, но переходить её вброд не хотелось, потому что у реки были глинистые, густо поросшие тальником берега. И неизвестно какое дно. Стёпке почему-то сразу вспомнились пиявки. Хотя они, кажется, в проточной воде не живут. Впрочем, неважно, всё равно вспомнились.

Мальчишки пошли вдоль берега, надеясь отыскать удобное для переправы место. Их надежды вскоре оправдались, и им удалось перебраться на другой берег, даже не замочив ног. Поперёк реки словно специально были уложены плоские камни. Стёпка даже посмотрел на берегу, нет ли чьих-нибудь следов. Следов не было. А может, и были, только он их не увидел. Следопыт из него был, честно говоря, никакой.

Опять пришлось идти вверх. И сразу дала знать о себе усталость. Ноги гудели и спотыкались о каждую кочку. Смакла тоже порастратил свою прыть и тащился не веселее Степана. Но зато сопки заметно приблизились, и уже стало ясно, что они успеют добраться до них к вечеру.

— Слышь, Смакла, а волки здесь водятся? — спросил Стёпка, глядя на густой лес, войти в который им в скором времени предстояло. Почему-то раньше этот вопрос ему в голову не приходил.

— Знамо, водятся, — равнодушно ответил гоблин. — Куды же в лесу без волков.

— Ого! А если нападут, что будем делать?

— Волки на людей не кидаются. Разве ежели год шибко голодный. Косматого бы не потревожить, вот чего боись.

— Медведя, что ли?

— Его. Заломает враз.

— А кто такая медведьма, о которой тролли говорили?

— Медведьма-то? — оглянулся Смакла. — Всей тутошней тайги хозяйка всевластная. Колдунья, что в медведицу перекидываться по своему желанию могёт.

— Ты её видал?

— Когда малой был, гостевала она у нас. Деды моего брат сродный внучку ейную в жёны взял.

— Значит, вы с ней родня. Значит, её можно не бояться. Это хорошо. Не станет же она родственничка ломать.

— Сродственника не станет, а тебя — зараз. Чужой ты, а она чужих не жалует.

— Ну, спасибо, успокоил, — сказал Стёпка недовольно. — Я смотрю, меня здесь почему-то никто, кроме дракона, не жалует. Такие все добрые, что хоть волком вой.

Смакла остановился, поддёрнул мешок.

— А почто тебя жаловать-то?

— Я хороший.

— Ты демон.

— Я хороший демон. Я за наших. Я оркимага победил и разбойников прогнал.

Гоблин поразмыслил, посопел, затем убеждённо повторил:

— Ты демон.

— А ты гоблин упрямый, — не остался в долгу Стёпка. — И уши у тебя холодные. И лучше не серди меня, я в гневе страшен, понял. Шагай, шагай, и нечего свои уши трогать, это просто говорится так, что они холодные, а на самом деле горячие.

— Холодные, — возразил гоблин.

Стёпка в ответ только руками развёл. Ну что с этого глупого гоблина возьмёшь?

Глава восьмая,

в которой выясняется, что ночью в лесу страшно даже демонам

Уже ближе к вечеру они наткнулись на следы чьей-то ночёвки: большое кострище и лежанку из лапника в удобной ложбине меж двух елей.

— Хорошее место, сухое, — одобрил гоблин. — Туточки и заночуем.

— Ура, — выдохнул изрядно утомившийся Стёпка. — И больше я никуда до утра не пойду, хоть ты режь меня.

Он сбросил котомку и повалился на сухой лапник.

— Щас чуток отдохну, а потом и костёр разведём. Здесь можно, здесь никто не увидит, в этой яме.

— Энто не яма, энто лощина, — поправил гоблин.

— Что в лоб, что по лбу, — буркнул Стёпка, с наслаждением шевеля гудящими пальцами ног. — Пусть хоть буерак будет, лишь бы нас здесь никто не увидел.

Смакла подобрал обгоревший с одного конца сук и принялся шуровать им в кострище, пытаясь, видимо, определить, давно ли здесь разводили огонь. Ещё один следопыт выискался, Чингачгук гоблинский.

Услышав его испуганный вскрик, Стёпка взметнулся на ноги... и тоже едва не закричал от ужаса.

Вывернувшаяся из пепла обгоревшая человеческая голова без нижней челюсти жутко смотрела на них пустыми глазницами. Мясо с неё было обглодано не очень чисто, и от этого она выглядела ещё страшнее. Огрызок коричневого уха, оторванная щека, кривые почерневшие зубы... Кто-то скоблил её, недожаренную, огромными острыми клыками, скоблил, урча и плотоядно причмокивая, и облизывался, и высасывал глаза, и вычёрпывал мозг грязными руками и пожирал его...

Солнце ещё не зашло, но мальчишкам показалось, что вокруг них моментально сгустился лохматый лесной мрак, что пугающая тьма окружила их со всех сторон, и в этой тьме уже подкрадывается к ним некто кошмарный, голодный, шибко охочий до сладкой человечины.

Стёпку замутило. Он отвернулся, крепко зажав рот ладонью, и наткнулся взглядом на сваленные под ближайшей елью обглоданные человеческие кости, которые он почему-то сначала совершенно не заметил. Кажется, там лежала нога, несколько рёбер с раздробленным позвоночником и ещё что-то, недогрызенное, с ошмётками мяса, с размочаленными жилами...

— Логово Людоеда! — на весь лес хрипло прошипел Смакла.

У Стёпки по спине побежали насмерть перепуганные мурашки. Он разом вспомнил всё, что говорили про Людоеда тролли и весичи. И надо же было такому случиться, чтобы именно они набрели на стоянку этого гада! Удобное местечко для отдыха нашли, ничего не скажешь. Прямо Сонная лощина какая-то!

Первым его побуждением было убежать отсюда и как можно скорее. И он уже дёрнулся и подхватил котомку, но вдруг опять испытал неуютное чувство раздвоенности. Одна его часть уже готова была нестись сломя голову неизвестно куда, не разбирая дороги, вытаращив глаза и подвывая от ужаса. Но другая — рассудительная и непривычно взрослая — удержала его на месте, заставила шикнуть на запаниковавшего гоблина, спокойно и быстро собраться, выждать некоторое время, напряженно прислушиваясь к лесным звукам, и только потом разрешила, крадучись и оглядываясь, покинуть место жуткой трапезы. И это было правильно, потому что Людоед мог таиться где-то поблизости, он мог услышать их заполошный бег, выследить их, догнать и наброситься, когда они, успокоившись, всё же остановятся где-нибудь переночевать.

Побежали они уже потом, позже, и побежали из-за Смаклы. Гукнула вдруг спросонья над их головами какая-то дурная птица, и гоблин, взвизгнув, чесанул в кусты что твой заяц. За ним, естественно, рванул и Стёпка, тоже за компанию неслабо перепугавшись.

Они долго бежали, забыв про усталость и голод, неслись вверх по склону, продирались сквозь кусты и перепрыгивали через корни и ямы, а там, где не могли перепрыгнуть, карабкались на четвереньках, пыхтя и подталкивая друг друга. Их подгонял слепой нерассуждающий страх — и ещё как подгонял! Стёпка ничего не мог с собой поделать. Он помнил, что у него есть подорожный страж, помнил, что ему с таким стражем бояться вообще почти нечего и некого, он понимал, что этот упитанный и не слишком крупный Людоед уж всяко не страшнее оркимага, но... Но он ничего не мог с собой поделать. Оказывается, страх сильнее любого оружия, могущественнее любой магии. И чем быстрее от него убегаешь, тем страшнее тебе становится.

Они бежали и преодолели бегом, наверное, треть того пути, что прошли за день. Потом, когда сил на бег уже совсем не осталось, они ещё долго брели, спотыкаясь и тяжело хватая густой воздух, и всё никак не могли остановиться, потому что страх никуда не делся, он брёл вслед за ними, он щёлкал за их спинами голодными зубами и буравил их затылки плотоядным взглядом.

Смакла повалился в мох первым, за ним упал и Стёпка. Если бы Людоед сейчас вздумал на них напасть, он взял бы их тёпленькими и без особого труда. Стёпка выдохся настолько, что ему казалось, начни сейчас Людоед жевать его хоть с ног хоть с головы, он бы даже и не сопротивлялся.

Беззаботный Дрэга носился над ними, кувыркаясь и ловя мошек. Ему было весело, ему дела не было до их страхов, он вообще, наверное, думал, что это игра такая — бежать наперегонки вверх по склону горы.

Стёпка со стоном перевернулся на живот и сбросил со спины надоевшую котомку.

— Слушай, — вдруг осенило его. — А может, это упырь твой там поужинал. Ты же сам рассказывал, что он на людей охотится.

— Бранда-то? — опасливо протянул Смакла, опасливо косясь по сторонам. — Не-е, не он там был. Упыри, они кровь пить горазды, а мясо не едят. У них и зубы-то меленькие. Людоед там угощался.

— Так убили же его. Голову отрубили и сожгли потом, — сказал Стёпка и содрогнулся, вспомнив отрубленную и зажаренную голову, лежащую в золе.

— Одного сожгли, иной объявился. Мало ли разве в Таёжном улусе людоедов.

— А вдруг он нас по запаху выследит?

— Он давно там был, — сказал Смакла не очень уверенно. — Два дня тому. Лапник уже привял и зола остыла... Он, поди, на охоту сповадился.

Они уставились друг на друга, страшно округлив глаза и боясь пошевелиться. Людоед ушёл на охоту! Он охотится где-то поблизости, совсем рядом! Он может сидеть в засаде вон за той скалой или под той упавшей елью! Он может наброситься на них в любое мгновение, в самый неожиданный момент. Они уже чувствовали на шее его острые клыки, уже ощущали его горячее смрадное дыхание! И смотрела, смотрела на них из золы пустыми глазницами недоеденная полуобглоданная голова без нижней челюсти!

— Я в энтом лесу ночевать не хочу! — проблеял Смакла, вытирая со лба обильную испарину. — Он ить ночами-то и промышлят. Выследит нас и сожрёт.

— Точно сожрёт, — подтвердил Стёпка, хорохорясь для смелости. На душе у него было препогано и даже как-то людоедно. Никогда он ещё не испытывал такого обессиливающего ужаса, никогда не думал, что можно до такой степени потерять от страха голову. Справиться с этим страхом, заставить себя не бояться или хотя бы не бежать прочь сломя голову, было невыносимо трудно. — А ты чего хотел? Он же Людоед! Он жратеньки хочет! Не с голодухи же ему помирать, правда?

Он прижал стража к груди, тот небольно кольнул кожу, заметно потеплел. Работает вражья магия, здесь она, никуда не делась. Что ей Людоед, что ей темнеющий лес. Всех победим, всё преодолеем и превозмогём. Главное ничего не бояться, главное — поверить в свою неизвестно куда запропавшую демонскую отвагу. Мне не страшно, мне не страшно, вот честное слово, ни чуточки я никого не боюсь и даже сам в это почти верю! Стёпка глубоко вздохнул, давя в душе последние очаги норовящего вырваться из глубин подсознания ужаса.

— Ладно, Смакла, не дрейфь. Прорвёмся. Ничего нам этот задрипанный Людоед не сделает. У меня же страж есть. Он с десятью такими людоедами справится, не то что с одним, вот увидишь.

— А сам, однакось, эвон как перепужался.

— Это ты меня испугал, когда бежать бросился. Я сразу про всё от страха забыл. Не привык ещё, что меня страж защитить может... Да этот лесной костогрыз, если хочешь знать, сам всех боится. Прячется в лесу, чтобы не поймали его, и нападает на ребятишек и одиноких путников. А мы-то с тобой не одинокие и не ребятишки уже. И страж у нас есть. Меч бы нам ещё тот, оркимагов... Склад, когда его увидел, у него руки так и затряслись...

Стёпка нарочно так трепался, чтобы гоблина отвлечь и слегка успокоить. А то Смакла вконец раскис, того и гляди, опять побежит сломя голову. И Стёпка точно знал, что если побежит гоблин, то побежит за ним и он, и ещё как побежит... Потому что страшно до ужаса.

Всё увереннее приближалась ночь. Солнце давно скрылось за сопками. И хотя в небе ещё пламенели редкие перья облаков, на востоке небо уже сделалось тёмно-фиолетовым. Воздух медленно остывал. В низинах заклубился влажный сумрак, дневные птицы примолкли, а ночные наоборот проснулись... Лучше бы они не просыпались. А то кулдыкают прямо над головой дурными голосами — сердце каждый раз в пятки проваливается.

Пора был искать подходящее место для ночёвки.

— Костра жечь не будем, слышь, Стеслав, — прошипел гоблин. — Он на костёр как раз и выйдет.

— Замёрзнем же.

— Не. Лапника наломаем, да в нору какую-нито забьёмся. Вдвоём не замёрзнем. Мой батя по зиме, бывало, и в сугробе переночёвывал.

— Ладно, — вздохнул Стёпка. — Тебе виднее. Давай, ищи какое-нибудь укрытие. Только чтобы змей там не было. И людоедов.

— А почто я?

— А по то, что ты тайгу знаешь, а я человек городской, к лесу непривычный.

Гоблин не нашёл, что возразить, завертел головой:

— Поведаешь мне опосля.

— О чём?

— Об демонском граде.

— Поведаю. Как устроимся, так сразу и поведаю. Вместо колыбельной. Спокойной ночи, малыши, называется.

Дрэге колыбельная не требовалась, он уже спал, уцепившись за котомку, только хвост свисал чуть ли не до земли.

Смакла присматривался, принюхивался, вертел головой по сторонам, наконец решился:

— Тута укроемся, под елью. И со спины никто не подкрадёт... — он запнулся и сказал уже другим, глухим и безжизненным голосом. — Глянь-ко туды, Стеслав. Токмо голоса не подавай, коли помереть не хочешь.

Гоблин медленно, как во сне поднял руку и показал за Стёпкину спину. Лицо его побелело, рука заметно тряслась.

Стёпка, скрипнув заржавевшей от страха шеей, с трудом оглянулся: неужели Людоед? А сам уже стража на груди поскорее нащупал.

Метрах в ста от них, ниже по склону неторопливо пересекал прогалину одинокий всадник. Он ехал, низко склонив покрытую капюшоном голову, словно высматривал что-то на земле; серый плащ полностью скрывал его фигуру, над плечом покачивалось высокое копьё. Конь казался чёрным, он осторожно переступал ногами, его грива длинными космами свисала чуть не до земли. Не оглядываясь, почти беззвучно, всадник проплыл вдоль кромки леса и скрылся за скалой.

Мальчишки постояли немного и, лишь убедившись, что незнакомец отъехал достаточно далеко и уже вряд ли вернётся, двинулись в противоположную сторону, благо им с этим всадником было не по пути.

— Кто это был? — тихонько спросил Стёпка.

Гоблин пожал плечами, но Стёпке показалось, что младший слуга знает, кого они видели, знает, но говорить отчего-то не желает.

— Весич? — всё же спросил Стёпка.

Смакла помотал головой.

Жаль, подумал Стёпка, лучше бы весич.

— Но не оркимаг же?

— Хужее, — выдавил гоблин. — Хужее оркимага.

— Людоед что ли?

— Не, — ещё раз мотнул головой гоблин и больше из него не удалось вытянуть ни слова.

После этого устраиваться на ночёвку здесь, где только что проехал таинственный всадник, не хотелось. Даже если он и не вернётся, всё равно не хотелось. Поэтому они прошли ещё немного, а потом ещё, и ещё, и ещё. И всё им казалось, что они ушли недостаточно далеко. Уже сделалось окончательно темно, и лишь полная невозможность различать перед собой дорогу вынудила их остановиться. Выбирать было особенно не из чего, и они просто забрались под огромную разлапистую ель. В глубине было тесно, но сухо и уютно. Нависающие густым шатром ветви укрывали их почти непроницаемым пологом. Толстый слой хвои позволял лежать прямо на земле. Мальчишки скинули мешки, устроились как получилось. Стёпка даже ухитрился вытянуть гудящие ноги. Голода он не чувствовал, хотя за весь день считай ничего, кроме пары бутербродов, не съел.

Гоблин долго копался в своём мешке, собираясь, видимо, основательно подкрепиться, но вдруг насторожился. Услышал что-то. Слух у него был не в пример острее Степкиного.

— Что?

— Помстилось, — выдохнул гоблин. — Вроде как сучок сломился.

Он глотнул из бутыли, вытер губы рукавом.

— Вода? — спросил Стёпка.

— Сидр яблочный на воде, — протянул бутыль Смакла.

Неподалёку в самом деле звучно хрустнула ветка. Стёпка так и замер с полным ртом сидра.

Кто-то шёл по лесу, давя тяжёлыми ногами ветки и кусты вереска. Мальчишки замерли, словно загнанные кролики. Смакла припал к земле, вжался в неё, не дышал. Стёпка глотнул, не мог больше держать жидкость во рту, и ему показалось, что его звучный глоток разнёсся на всю притихшую тайгу.

Шаги приближались и, надо сказать, не похоже было, что это шёл человек. Люди так не ходят. И точно — звякнула о камень подкова, шумно, с фырканьем выдохнула лошадь. Всадник?

Стёпка очень осторожно отвёл в сторону колючую ветку. Тот самый всадник в плаще и с копьём неторопливо подъезжал к их ненадёжному убежищу. Лица его в темноте было не разглядеть, конь и всадник сливались в одну большую, неотвратимо приближающуюся неприятность.

Кажется, пришло время поработать стражу — рука привычно скользнула за пазуху. Стёпка неотрывно следил за всадником. Ясно было, что тот не случайно появился именно здесь, ведь совсем в другую сторону ехал, когда они его в первый раз увидели. Если это они его тогда видели.

Конь шагал размеренно и как-то равнодушно. Всадник слегка покачивался в седле, ехал, не поднимая головы. Было в его фигуре что-то неживое, мертвящее, смерть так иногда рисуют, только вместо копья коса должна быть.

Всадник приблизился, он был большой, высокий, а копьё вздымалось ещё выше... И проехал мимо, в двух шагах от затаившихся мальчишек. Копьё задело ветку, конь махнул хвостом, и тьма поглотила их, и шаги растворились в ночной тишине.

Стёпка выдохнул и разжал руку. Пронесло, кажется. Он оглянулся на гоблина. Смакла был бледнее смерти, его всего трясло. Стёпка страха не чувствовал, хватит, перебоялся уже. Он наоборот даже как-то слегка жалел, что не пришлось сразиться с этим странным лесным прохожим, вернее, проезжим.

— С-старуха-с-Копьём, — прошептал гоблин, едва шевеля непослушными губами. — Выследила, углыда. Бечь надоть, Стеслав. Она нам таперича покою не даст.

— А зачем? — спросил Стёпка. Бечь ему уже никуда не хотелось, набегался уже так, что ноги отваливаются. — Она нам ничего плохого не сделала. Мимо проехала и даже не заметила, — а сам подумал, что вот она какая, Старуха-с-Копьём. То-то странным чем-то от неё за версту разит.

— Дважды она нам являлась, нежить проклятущая. Утекать надоть, покудова в третий раз не явилася, — Смакла торопливо заталкивал в мешок припасы, промахивался в темноте, что-то сыпалось на землю, он сгребал вместе с хвоёй, ругался сквозь зубы. — У-у, злыдня, ни передохнуть таперича, ни глаз не сомкнуть.

— Давай лучше костёр разведём, — предложил Стёпка. — Тролли говорили, она огня боится.

— Тут-то Людоед к нам в гости и припожалует. На угощение.

— Ну и угостим его... Промеж ушей.

— Не верю я твоему оберегу. Обманет. Бечь надоть отседова подале.

— А Людоед Старухи разве не боится? Или они заодно здесь? В гости друг к другу ходят, человечинкой делятся.

Смаклу аж перекосило всего:

— Вот ты сам у него и поспрошаешь, когда он тебя жарить возьмётся... Чево делать, слышь, Стеслав? Кумекай шибче своей демонской головой, покудова Старуха не возвернулась. Мне помирать энтим летом несподручно.

Гоблин чуть не плакал. Стёпка понял, что поспать спокойно не получится, не даст ему поспать этот перепуганный гоблинёнок, так и будет до утра зубами стучать и тормошить, если от страха раньше не помрёт.

И он покумекал, и его демонская голова додумалась только до того, что неплохо было бы вскарабкаться на дерево и заночевать на нём, потому что Старуха на дерево явно не полезет, а Людоеда, если он их вдруг всё же выследит, можно будет просто спихнуть, дав ему хорошенько пяткой в лоб.

Глава девятая,

в которой демону приходится отступить

Взбираться на дерево было непросто, ведь делать это приходилось почти вслепую, на ощупь. Хорошо ещё, что сосна попалась удобная, ветвистая. Сначала Стёпка попробовал на ту ель залезть, под которой они прятались, но ему сразу же пришлось от своего намерения отказаться, потому что продраться сквозь густые и колючие еловые ветви не сумел бы и гном. А по сосне — милое дело, только скользко очень, того и гляди сорвёшься.

А когда они вскарабкались повыше и кое-как устроились, выяснилось, что ночевать на дереве чертовски неудобно, потому что не получалось ни сесть половчее, ни тем более лечь, а уж о том, чтобы задремать, вообще не могло быть и речи. Сразу сорвёшься и все кости себе переломаешь. Смакла возился, шипел что-то сквозь зубы, а в демонскую голову тем временем пришла ещё одна не самая плохая идея. Стёпка снял котомку, повесил её на сучок, и полез вверх. Ему подумалось, что если он взберётся повыше и посмотрит по сторонам, то может быть, что-нибудь и увидит.

— Ты куды? — пискнул Смакла испуганно.

— Сиди здесь. Я скоро вернусь.

Стёпка поднимался всё выше и выше. Страж ему не помогал, да его помощь и не требовалась. Что-что, а лазать по деревьям Стёпка умел и любил. Когда с папой в Карелию ездили, у бабушки на даче все деревья в округе изучил до последнего сучка и даже срывался раза два и шрам на спине заработал. Сейчас бы не упасть, потому что неизвестно, может ли страж работать парашютом. А проверять это экспериментальным путём настроения почему-то совершенно не было.

Добравшись почти до самой верхушки, он обхватил тонкий ствол, утвердился покрепче и перевёл дыхание. Половина дела сделана. Руки были перемазаны смолой, рубашка выбилась из джинсов, расколдованные кроссовки белели в темноте; дерево под ним слегка покачивалось...

— Стеслав! — жалобно позвал Смакла. — Ты здеся?

— Да куда я денусь с подводной лодки! — отозвался Стёпка. — Что ты орёшь на весь улус — Людоеда приманить хочешь? Потерпи немного, я скоро спущусь.

Сосна была высокая или просто казалась высокой в темноте. У Стёпки слегка захватило дух. Он словно парил над ночным лесом, и скрытая мраком земля со всеми её страхами и заботами проплывала где-то далеко-далеко под ним, так далеко, что если сорвёшься и упадёшь, лететь будешь долго, и неизвестно, долетишь ли вообще.

Он покрепче обхватил ствол и обвёл взглядом невидимый горизонт. Мир был велик и необъятен. И захотелось оторвать руки от дерева и раскинуть их широко-широко, и полететь, скользя над бескрайним простором в густом непроглядном воздухе, то взмывая в запредельную вышину, то плавно опускаясь к верхушкам деревьев.

Дрэга подслушал эти мысли, выпорхнул снизу прямо перед Стёпкиным лицом, мягко хлопнул крыльями и упал во мрак, чтобы скользить и взмывать и спускаться. И до чего же Стёпка ему завидовал!

Небо над головой искрилось торжественной россыпью мелких летних звёзд. Луна то ли ещё не взошла, то ли пряталась где-то за тучкой. Вверху было темно, внизу было темнее. Вообще ничего не было видно. Ночь старательно прикрывала весь Таёжный улус от края до края, а маленький демон стоял в середине этой темноты на тоненькой ветке и изо всех сил таращился на все четыре стороны, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

Потом он разглядел. На небе было много огоньков, на земле — всего один. Не так чтобы очень далеко, километрах, может, в двух, если не ближе. Стёпка сразу догадался, что это за огонёк. В лесу кто-то жёг костёр. Открыто и без боязни. И вряд ли это был Людоед, потому что... потому что вряд ли это был он. А если даже и Людоед, что с того? Заявимся по-наглому в гости и прогоним его от костра, потому что демоны, между прочим, круче любых людоедов. Только бы в последний момент не сдрейфить.

Стёпка долго вглядывался, даже глаза заболели, и чем дольше он смотрел на манящее пламя, тем сильнее ему хотелось оказаться у этого костра, сидеть рядом с людьми, кем бы они ни оказались. Пусть даже разбойниками. После мертвящей Старухи любые разбойники покажутся милейшими людьми. Они по крайней мере живые и теплые... Дрэгу бы туда послать на разведку, но он, паразит, во-первых, ещё не вернулся, а во-вторых, говорить-то всё равно не умеет.

Стёпка осторожно спустился вниз, пихнул гоблина:

— Костёр там горит. Туда пойдём.

— Это Людоед! — перепугался Смакла, и его глаза явственно отсверкнули зелёным. — Не пойду!

— Там их целая семья, — пошутил невесело Стёпка. — Людоед с людоедихой и куча маленьких голодных людоедиков. Сидят, зубами щёлкают, вкусного гоблина к ужину поджидают, — он засмеялся. — Да ты не боись, мы сначала издалека посмотрим. Всяко лучше, чем на дереве от страха трястись.

Смакла был с этим категорически не согласен, он бы лучше на дереве подрожал до утра, но Стёпка стал спускаться, и гоблин, повздыхав, последовал за ним.

Добираться до костра пришлось долго и трудно. Страж почему-то помогать не захотел, и Стёпка на него за это здорово рассердился. Не помогло даже истинное имя. Как говориться, все спят, приходите утром. Нет, не зря эта медяшка бронзовая Смакле не нравится, кроется в ней какая-то вражеско-оркимажеская подлость. То, понимаешь, работает, то не работает. Ненадёжная в общем вещь.

Подкрасться к костру следовало незаметно, потому что а вдруг там всё-таки, ну, пусть не Людоед, а, скажем, оркимаг. И лучше узнать об этом заранее. Вот они и крались с оглядками да с остановками, да прислушиваясь чуть ли не после каждого шага; да продираться пришлось сквозь хваткие и колючие заросли; да скала на пути попалась, которую едва удалось обойти; да корни под ногами; да не видно ни шиша...

Когда по стволам заплясали багровые отсветы, Стёпка опустился сначала на четвереньки, а затем и вовсе пополз по-пластунски. Смакла полз следом, и оказалось, что получается это у него не в пример лучше.

У костра сидел всего один человек. Он сидел совершенно спокойно, не оглядывался, не вертел головой, подбрасывал в костёр ветки, смотрел на огонь, думал о чём-то своём, ночь пережидал.

Обычный был человек. Не вампир, не людоед, не упырь. Просто человек. Весич или тайгарь. Охотник, скорее всего. Да, точно — охотник. Лук вон рядом лежит и колчан со стрелами.

Стёпка лежал в кустах, смотрел на бородатое задумчивое лицо незнакомца, на его спокойные несуетливые руки, на топор, воткнутый в поваленный ствол. Кажется, этого человека можно было не опасаться. Он один, он не из дружины, на оркландца ни с какого боку не похож, разве что плащом чёрным... Да и страж опасности не чует. Как думаешь, Смакла?

— Неладно тут чевой-то, Стеслав, — горячо зашептал ему в ухо гоблин. — Нечисто. Не пойду я туды, к энтому, хошь ты что со мной делай.

— Думаешь, это Людоед?

— Не похож он на Людоеда.

— Чего же тогда боишься?

Смакла вместо ответа только голову поглубже в плечи втянул: не знаю, мол, чего, но шибко боюся.

До костра было достаточно далеко и переговаривались они совсем тихо, так что охотник услышать их никак не мог.

Но он услышал.

Повернулся вдруг в их сторону и сказал в полный голос и даже чуть-чуть весело:

— А выходьте-ка вы оба к костру, мальцы! Довольно ужо за кустами животы пролёживать!

И это не было дешёвым трюком, рассчитанным на наивных простачков. Он в самом деле точно знал, где они лежат, и смотрел Степану прямо в глаза. Не мог их видеть, но смотрел и видел.

Смакла, естественно, сразу дёрнулся убегать — Стёпка едва успел схватить его за мешок. Глупо было убегать. Сами же сюда припёрлись, никто не заставлял (не считая, конечно, Людоеда и Старухи). В конце концов Стёпке вообще бояться было стыдно, со стражем-то на шее, да после блистательных побед над разбойниками, гномами и оркимагом. Ха! Ежели что, уделаем и этого шибко глазастого охотника так, что и пикнуть не успеет.

Стёпка встал, отряхнулся, заставил подняться гоблина — ох, и не хотелось же Смакле подниматься с земли! — и потащил его к костру. К теплу, так сказать, и к свету.

Незнакомец спокойно ждал, а когда они приблизились, приглашающе повёл рукой:

— Присаживайтесь к огоньку, гости нежданные. Обогрейтесь, отдохните.

В голосе его звучала неприкрытая насмешка, и сам он словно бы усмехался в усы. Его можно было понять. Выползли из ночного леса к костру два перепуганных мальца, у одного на голове шляпа хуже не придумаешь, у другого на ногах обувка не пойми какая. Грех над такими не посмеяться.

Стёпка, чтобы сохранить лицо, — он же крутой демон как-никак, — насмешку решил не замечать, огляделся и присел на лежащий на земле берёзовый ствол так, чтобы его и охотника разделяло пламя костра. Смакла помялся, пошмыгал носом, и сел рядом.

— Испужались? — спросил охотник и опять усмехнулся в усы.

— Кого? Вас? — Стёпка подумал, что неплохо было бы скинуть оттянувшую плечи котомку.

— Старуху, — пояснил охотник. — Она где-то неподалече шлындат. К костру моему наведалась давеча, да пугнул я её... Ну ничего, демон Стеслав, вскорости мы тутошнюю мерзость повыведем огнём да железом. Хозяина у этой земли долго не было, владыки державного. Отныне будет.

— А вы кто? — спросил не то чтобы уж очень удивлённый Стёпка. — Как вас зовут? А то вы вон даже имя моё откуда-то знаете, а я вас в первый раз вижу.

— Впервой видишь, а поздороваться не изволил, — прищурился охотник. Было в его широком обветренном лице что-то настораживающее, хотя он приветливо улыбался и глаза его лучились непритворным смехом. — Даже не поклонился, почтения не выказал, ровно неучь приболотная. А я тебе опосля этакого имя свое должён называть?

— Ну и не надо, — буркнул Стёпка, слегка покраснев. Ему было досадно: охотник со всех сторон был прав. Заявились на огонь два придурка невоспитанных, в голову даже не пришло поздороваться... Нет, ну откуда ему моё имя известно? Есть о чём демону белокопытному призадуматься.

Охотник его бурчание словно бы и не услышал.

— Не едино ли тебе, демон, каким именем меня отец с матерью обрадовали? Ну, пущай будет... Стодар. Зови меня, стало быть, Стодаром.

И так он это сказал, что любой дурак догадался бы: имя это он только что себе придумал и никакой он на самом деле не Стодар. Стёпка догадался, но промолчал.

А охотник долго смотрел сначала на его кроссовки, потом взглянул прямо в глаза.

— Перетолковать я с тобой хочу, Стеслав.

И Степке сразу стало неуютно. Ох, кажется, зря я гоблина не послушал! Не надо было нам к костру выходить. Пересидели бы до утра на дереве, перетерпели бы... А этот — он же меня здесь ждал! Нарочно сидел. Как оркимаг на хуторе. Может, и Старуху он подослал, чтобы она нас в нужную сторону направила. Пугнул он её, ага... И не пора ли нам опять в лес, подальше от этого Лжестодара?

Смакла, сидевший ниже воды тише травы, вдруг сполз со ствола и мягко повалился на бок. Стёпка дёрнулся за ним, хотел подхватить, поднять...

— Он уснул, — опередил Стодар его порыв. — То, о чём мы будем толковать, тёмному гоблину знать не следует и слышать не позволено. Он проснётся к рассвету и не вспомнит ничего. Нерадивый слуга тебе достался, Стеслав. Ни помощи он него, ни толку, ни защиты.

— Он мне не слуга, — возразил Стёпка.

Стодар пренебрежительно скривил губы:

— Гоблины на иное не способны, окромя как господам сапоги лизать. Ты ему воли шибко не давай — на шею сядет и обманет со всех сторон.

— А с чего вы взяли, что я стану с вами... это... толковать? — перебил его Стёпка.

Стодар так и расплылся в довольном оскале:

— А куды ты, скажи на милость, отсюдова денесся? Коли пришёл ко мне — будем беседовать по душам.

— И о чём же вы хотите беседовать? — Стёпка тоже усмехнулся, хотя и через силу. Он всё-таки наклонился и потрогал гоблина, живой ли? Смакла был тёплый. Он почмокал губами и сунул обе ладошки под щёку. В самом деле спит. Ну и ладно, пусть пока поспит.

— Об тебе, демон, и потолкуем. Али не по нраву?

Стодар усмехался, но в глазах его опасно посверкивали холодные льдинки.

— Не по нраву, — честно признался Стёпка.

— Испугался меня?

— Да нет. Просто... — он помолчал, потом вдруг неожиданно для себя самого решился. — Ладно, толкуйте.

— Верно размыслил, — сверкнул улыбкой Стодар. Чего он всё скалится, словно людоед голодный? — Тады ответь мне поперву, кто тебя призвал под наше небо и для чего?

Вроде бы никакого подвоха в вопросе не было. Стёпка прикинул и так и этак, потом показал на Смаклу:

— Вот он призвал. Богатство себе выпрашивал. А что?

Стодар пренебрежительно поморщился:

— Не смеши меня, демон. Немытому гоблю не по плечу столь сложное магическое деяние.

— Он у Се... у хозяина в книге тайком прочитал.

— Лжа и небыль, — отмахнулся Стодар. — Малым детям этакое для забавы сказывать. Не желаешь правду отвечать, али сам веришь? Вижу, что веришь. Ну, воля оно, конешно, твоя. Поведай тады, ежели не тайна, куда идёшь с полной сумой и деньгами немалыми? Почто? Кто тебя послал на верную погибель? Серафиан али сам отец-заклинатель?

— Почему на погибель? — растерялся Стёпка.

— Неспокойно нынче в Таёжном улусе, — охотно пояснил Стодар. — Оркимаги, разбойники, гномлины... Не совладаешь со всеми-то в одиночку, хошь ты ежели и демон. Не совладаешь.

— Совладаю, — сказал Стёпка. — Уж как-нибудь.

— Воля твоя. Однако же — кто послал? Ответишь?

— Никто меня не посылал, — кажется, про Ваньку Стодару ничего не известно, ну и незачем ему говорить. И так слишком много знает. — Я по своим делам иду. Сам, — сказал и вспомнил наставления Купыри: "ничего никому о себе не рассказывай." Ага, не расскажешь тут! Да они уже и без того почти всё обо мне знают! Сбрешешь такому вот Стодару про отроческий полк — в лицо рассмеётся. Неспроста, наверное, после каждого слова скалится. Знает что-то обо мне такое, что знать бы ему не следовало.

— У демонов не бывает своих дел, — сказал Стодар веско.

— А у меня бывают, — упрямо возразил Стёпка. И на этот раз он не лукавил, у него действительно было в этом мире своё очень важное дело.

— По всему тады выходит, что ты, Стеслав, демон шибко непростой, — Стодар развёл руки в стороны, и под его плащом — бардовым, а не чёрным, как показалось сначала — тускло блеснул краешек кольчуги. — Опасный демон.

— Не трогайте меня, и вам ничего не будет, — буркнул Стёпка. — А то набрасываются со всех сторон. Достали уже!

— Я не набрасывался, — улыбнулся Стодар. А его глаза добавили: "Пока не набрасывался". — А кто тебя, Стеслав, оркландским оберегом осчастливил?

— Не знаю. Он не назвался.

Стодар неприятно захихикал:

— Неужто этак бывает? Столь дорогую и сильную вещицу, за которую любой оркимаг полжизни отдаст не торгуясь, вот этак-то легко подарил, и даже себя назвать запамятовал. И ты взял.

— Взял и не жалею, — Степка незаметно, благо темно было, коснулся стража: не пора ли истинное имя вспоминать? Разговор явно сворачивал куда-то не туда и вообще, всё было не так с этим охотником. Впрочем, какой из Стодара охотник, видно же, что он воин, дружинник весский, если не чародей.

Стодар хитро щурился на него поверх затухающего костра.

— Не жалею, — с вызовом повторил Стёпка.

— Да ить... поздно уже жалеть.

— Почему? — не хотел Стёпка спрашивать, да само спросилось. Очень уж многозначительно произнёс Стодар это своё "поздно!"

— А сними-ка ты его с шеи. Тотчас же и сними, не мешкая. Ну!

А вот здесь уже был подвох, точно был — и ещё какой! Стёпка, само собой, сразу это просёк. Он сунул руку за пазуху, взялся за тёплую пластину и почувствовал, что страж готов сам выпрыгнуть наружу. Словно его тянул кто, осторожно, но настойчиво. Кто, кто, ясно кто. Нашёл дурака. Стёпка сжал стража — и вытаскивать стража не стал. Изобразил только, что будто бы тянет изо всех сил и ничего у него не получается.

Стодар забыл про усмешку, смотрел внимательно, даже привстал слегка. Ожидал, наверное, что снимет сейчас глупый демон оберег — и хватай его голыми руками. Увидев, что оберег остался висеть на Стёпкиной груди, он многозначительно кивнул:

— А я об чём толкую. Прикипела к тебе намертво отрава оркландская, душу твою насквозь чернит. А ты и рад: этакую силу ни за что получил!

И тут с лицом Стодара произошло что-то удивительное. Оно вдруг размылось, задрожало, поплыло, и Стёпка сквозь ухмыляющиеся губы, сквозь усы и бороду увидел совсем другое лицо — чисто выбритое, сухое, хищное, недоброе. Одни глаза остались прежними. Зрелище было, честно говоря, довольно неприятное и даже отталкивающее. Словно в одном человеке другой притаился, словно он влез туда, в голову, устроился по-хозяйски, а прежнее лицо для маскировки оставил... Оборотень! Точно — оборотень! Ухмыляется, а самому и невдомёк, что его подлинное лицо разглядеть можно.

— А у вас ус отклеился, — не удержался Стёпка.

— Какой ус? — опешил Стодар. Узнать цитату из фильма он, понятно, не мог, но смысл её, кажется, уловил, и маска добряка-охотника снова сделалась непрозрачной и надёжно скрыла его истинную, не слишком симпатичную физиономию. И даже трудно было поверить, что это лицо — ненастоящее.

— Какой ус? — спросил он снова.

— Да хватит вам притворяться, — сказал Стёпка. — У вас лицо такое же, как моя рубашка. Обманка чародейная. Вы что, боитесь, что я ваше настоящее лицо увижу? Так я его уже вижу.

— Охо-хо, — наигранно улыбнулся Стодар. — Зорок ты, демон, чересчур да догадлив. С тобой, как погляжу, ухо надо держать востро. Что ж, так и быть...

Он не сделал ничего, но усмехающийся бородатый охотник вдруг — раз! — и исчез. Стёпка молча рассматривал настоящий облик весича. Это был мужчина лет примерно сорока, без бороды и усов, с высокими скулами, квадратным волевым подбородком, прямым носом и густыми бровями. Темные волосы его были завязаны сзади в хвост — так обычно делали чародеи и маги. Очень запоминающееся было у Стодара лицо. Запоминающееся и неприятное. Жестокое, злое. Лицо человека, с которым Стёпка не хотел иметь вовсе никаких дел.

— Ты увидел меня, тебе полегчало? — спросил Стодар. Он больше не усмехался и говорил теперь по-иному, правильно, без простецких словечек. Решил, наверное, что нет больше смысла охотником прикидываться.

— Зачем вы меня обманывали? — вопросом на вопрос ответил Стёпка.

— Ты обманывал меня, я — тебя, — Стодар слегка выпрямился, и пламя костра, вспыхнув вдруг с новой силой, высветило кольчугу, широкий пояс и просунувшуюся из-под плаща рукоять меча. — Нельзя доверяться рабу оркландского оберега.

— Я не раб!

— Если ты не раб, сними его с себя, — вновь предложил Стодар, и даже руку к Степану протянул ладонью вверх: сними, мол, и мне отдай.

— Я сниму, а вы его себе заберёте, да?

— Я отвезу его государеву наместнику. Он теперь в Проторе стоит с двором. Там и царёвы чародеи с ним вместе. Они сообща обратят это порождение врага в безвредный и бессильный прах. Самому мне, ведаю, не совладать.

— А если я его не отдам?

— Тогда, демон, я возьму его у тебя силой, — с угрозой произнёс Стодар. И руку на меч положил, но потом наклонился и добавил негромко и доверительно. — Я помочь тебе хочу, Стеслав, от беды тебя уберечь. Доверься мне, я тебе худа не желаю.

Стёпке понятно было, что этот весич намного хуже Никария. Никарий злой и глупый, а Стодар умный... и тоже злой. А все его доверительные слова о помощи — враньё. Он думает, что демона обмануть легко. Ещё бы конфетку посулил.

— Не хочется мне его снимать, — решил Стёпка подразнить Стодара. — Он в самом деле прикипел ко мне, так и твердит: не верь весичам, не верь! Так и твердит.

— Не слушай его! — возвысил голос Стодар. — Он тебя лжой окружает, к погибели ведёт! Немало душ чёрные маги своими гнилыми посулами сгубили. Я помогу тебе! Вместе мы одолеем оркландское зло!

— А со мной что потом будет? — спросил Стёпка.

— С тобой? — Стодар на секунду смешался. — А тебя мы... отпустим обратно... домой тебя отправим, — искренности в его голосе не было ни на кедрик. Врал он и не краснел при этом.

— Ага, отпустите, — закивал Стёпка. — Только сперва в узилище меня засадите, допросите с пристрастием, а потом, ежели я вам не понравлюсь, на костре сожжёте, как это... как исчадие поганых недр.

— Ты слишком плохо о нас думаешь! — Стодар в притворном негодовании даже руками замахал.

— Лучше плохо думать, чем хорошо гореть, — неожиданно вырвалось у Стёпки, и ему даже самому пришлось по душе, как он это ловко сказал.

— Я обещаю тебе свою защиту и покровительство! — Стодар прижал руку к сердцу. — Волос с твоей головы не упадёт. Клянусь всеми своими предками до седьмого колена!

— Да не нужна мне ваша защита! Я сам могу себя защитить, понятно! Не отдам стража! Дураков нет!

Стодар вскочил, набычился. Видно было, что ему до смерти хочется взять вот так вот за шиворот строптивого отрока, да и вытрясти из него всю его вздорную душу. Но он понимал, что с демоном такой номер не пройдёт, вот и скрипел зубами в бессильной злобе и за меч хватался.

— Не упорствуй, демон! Покорись! Тебе всё одно некуда бежать!

— А я и не собираюсь никуда бежать! — Стёпка хотел тоже вскочить, но передумал и остался сидеть на бревне: так обиднее получалось, как будто не боится он никого и ничего и все эти сердитые Стодары ему по фигу. — Погреюсь немного да и пойду, куда шёл. И никто меня не остановит.

Схватки с весичем он не боялся, уверен был, что одолеет Стодара одной левой. Но Смакла... Гоблин крепко спал и все беды и тревоги подлунного мира нисколько его сейчас не волновали.

— Покорись, демон, по своей воле!

— Не желаю я вам покоряться! И никогда не покорюсь! Нет на то моего согласия. Мы, демоны, свободу шибко любим. Нам простор нужен, свежий воздух и молока побольше! — зачем Стёпка ляпнул про молоко, он и сам не знал, вырвалось вдруг ни с того ни с сего. Для прикола. Он легонько пихнул гоблина под рёбра, — Смакла, просыпайся! Нам уходить пора. Слышишь меня? Вставай!

Гоблин, не открывая глаз, поднялся. И тут Стёпка оплошал. Ему бы ухватить Смаклу да удержать, но он просто не успел сообразить, подумал, что гоблин и в самом деле проснулся. А тот пошёл вдруг, как лунатик, к весичу, прямиком через костёр. Хорошо, что он был в сапогах. Рассыпались искры, взметнулось пламя... Смакла остановился перед Стодаром, покачался, улёгся у его ног и опять уснул!

Стёпка до боли закусил губу. Ах вот ты как! Переиграл! Ну, хорошо же! Будет тебе рассвирепевший демон. Ты хотел битвы, маг, ты её получишь. Сам напросился. Демоны друзей не бросают!..

— Покорись со смирением! — Стодар поставил ногу в остроносом сапоге на гоблинскую спину. — Я, маг-дознаватель Всецарской Чародейной палаты, повелеваю тебе: смирись!

— В гробу я видел всю вашу палату и ваше смирение! — крикнул Стёпка распаляясь. Он сам не заметил как вскочил на ноги. Страж вибрировал на груди, сил было хоть отбавляй, душа рвалась в бой. Щас как врежу этому дознавателю промеж глаз! — Отдавайте мне Смаклу добром, и я вам ничего не сделаю! Клянусь!

— Приди и возьми его сам! — захохотал Стодар, и был он похож в этот миг на заправского киношного злодея. А для полноты картины он еще и наступил гоблину на голову и вдавил его лицо в землю. И бедный Смакла даже не дёрнулся, так и лежал бессловесным мешком.

— Я ТЕБЯ сейчас возьму! — Стёпка скинул котомку и шагнул вперёд. Он так разозлился, что готов был порвать весича на куски голыми руками. Вот бы где оркимагов меч пригодился!

— Убери ногу, гад!

Пламя костра взметнулось двумя языками; они прянули в небо, щедро рассыпая искры, потом разом качнулись к Степану. Они были похожи на огненных змей, и от них исходил нешуточный жар. Стодар думал запугать демона — демон не испугался. Огненные языки, не дотянувшись, бессильно увяли: страж своё дело знал и исполнял службу с похвальным усердием.

Стёпка двинулся вперёд. Злая сила захлестнула его, она брызгала во все стороны, её было много, не на одного Стодара хватит, на всю их чародейную палату, да ещё и останется. Сейчас заберу Смаклу, и ничего ты мне, гад-дознаватель, не сделаешь. Всю жизнь потом будешь вспоминать нашу встречу и вздрагивать от ужаса.

Стодар отступил на шаг и щёлкнул пальцами. Из темноты разом выдвинулись два весича, справа и слева от мага. Они были как близнецы: высокие, плечистые, в простой одежде, без шлемов, без кольчуг, и оба со взведёнными самострелами. И направлены самострелы были, разумеется, не на Степана — догадывались, гады, что демону стрелы не страшны, — они целили в Смаклу.

Стёпка не успевал. При всём желании не успевал, да ещё и двое их было. Трое — со Стодаром. При любом раскладе хоть одна стрела в гоблина всяко попадёт. Пришпилит его спящего к земле, словно жука, и кончится короткая гоблинская жизнь. Стёпку такой исход, ясное дело, не устраивал.

— Покорись, демон! — торжествовал Стодар. — Мал ты ещё поперёк магов своеволить!

Он сиял. О, как он сиял! У него было такое лицо, словно ему на день рождения вдруг крутой компьютер неожиданно подарили. Он, наверное, уже предвкушал, как будет перед государевым наместником и всей чародейной палатой похваляться, что вот, мол, он какой — демона выследил и добыл. И наградят его за такой подвиг какой-нибудь блестящей побрякушкой или дадут пожизненную привилегию стоять перед царём в нечищеных сапогах. У Степана при виде этой довольной чародейской физиономии аж в душе всё вверх ногами перевернулось. И до того ему захотелось испортить дознавателю праздничное настроение, что он, кажется, что-то такое неожиданно для себя сотворил. Кажется, даже что-то очень магическое. Сам-то он не сразу об этом догадался, он это по изменившемуся лицу Стодара понял. И по тому, как амбалы с самострелами дёрнулись и в Смаклу получше прицелились.

— Не б-балуй, отрок! — сказал Стодар и — не показалось ли? — голос его дрогнул. И глаза испуганно по сторонам метнулись. И ногу с головы гоблина он убрал. Сообразил, что не стоит дразнить рассвирепевшего демона. — Покорись!

Стёпка перевёл дух и расслабился. Оказывается, он стоял в шаге от костра, пригнувшись и выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, словно дикий зверь перед прыжком.

— Ладно, — сказал он хрипло. Ах, как трудно, оказывается, признавать поражение! Как трудно смиряться, сознавая полное бессилие как раз тогда, когда до предела переполнен небывалым могуществом! Сколько сил внутри, а применить нельзя! — Ладно. Ваша взяла, гады! Пусть он пока у вас останется. Ненадолго. Но я с вами ещё встречусь. Вот увидите. Не обрадуетесь тогда. Вся ваша чародейная палата не обрадуется. Особенно, если со Смаклы хоть волос упадёт. Кровавыми слезами умоетесь. Клянусь всеми вашими предками до седьмого колена!

Он подхватил котомку, забросил её за спину, развернулся и пошёл прочь от костра, в темноту, в лес, в ночь. Он изо всех сил старался держаться прямо и уверенно, но сам так и представлял себе, как срывается с тетивы толстая стрела, как пробивает котомку, спину и высовывает своё хищное жало из груди. Он откуда-то твёрдо знал, что стрелять весичи не будут, что даже если они выстрелят, страж убережёт хозяина... И всё равно было страшно. И очень хотелось или оглянуться или побежать что было духу.

— Вернись, демон! — опомнился наконец Стодар. Он никак не ожидал, что демон может просто взять и уйти. — Вернись, или мы убьём твоего слугу!

— Другого найду! — не оглядываясь, отозвался Стёпка. — Порасторопнее.

Он блефовал, конечно, ну, то есть, обманывал, ведь ясно же было, что не станут они сейчас в Смаклу стрелять. Пока Стёпка на свободе, младший слуга в безопасности. Как сыр в мышеловке.

— Вернись! — в голосе мага уже звучало признание неудачи: не удалось повязать строптивого демона, ускользнул, из самых рук вывернулся. — Ещё не поздно договориться!

— Поздно, — сказал сам себе Стёпка, углубляясь в лес. — Не хочу я с вами, гады, договариваться.

Потом он остановился и оглянулся. Весичи стояли у костра и смотрели ему вслед. Он далеко отошёл, но у него было такое ощущение, что они всё равно очень хорошо его видят. Неприятное такое ощущение. Стёпка не удержался и показал им кулак. И Стодар, угадав своим магическим чутьём это движение, испуганно вжал голову в плечи, решил, наверное, что демон шарахнет сейчас по нему какой-нибудь молнией. Жаль, что Стёпка не мог на самом деле запузырить в него хорошим таким разрядом вольт этак на тысячу.

— Мы не прощаемся с тобой, Стеслав! — крикнул Стодар, выпрямляясь. — Ты был прав, мы ещё встретимся! И очень скоро! Ежели тебе надобен твой слуга, приходи за ним в Протору. Мы будем тебя там ждать. А коли ты через три дня не явишься, твоего слугу сожгут на костре как прислужника оркландского подсыла! Обещаю! — и он от души пнул лежащего у его ног гоблина. А потом ещё раз, и ещё! Злобу вымещал и убедить хотел в том, что жалеть и щадить Смаклу никто не намерен.

Сволочи! Стёпка рванулся было из-за кустов, но его будто кто за шиворот ухватил, куда, мол, малец, стой здесь и не рыпайся! Страж не пускал хозяина и был, разумеется, прав. И поэтому хотелось сорвать его с шеи, зашвырнуть подальше и уже без помех рвануть к костру... А без стража к костру соваться нет смысла. Повяжут в два счёта. Ладно. Стёпка скрипнул зубами. Никогда не скрипел, даже не знал, как это делается, а тут скрипнул. Громко, от души. Ладно, гады. Всё равно мне в Протору так и так добираться. Весичи об этом не знают, а мне по пути. Всё к лучшему. Смакле, можно сказать, повезло: не придётся ноги по горам стаптывать, с магами поедет в Протору. Как пленник, правда, поедет... Или побежит связанный за всадниками, а они его подгонять будут, копьями колоть, издеваться. Нет уж, лучше на своих двоих. Бедный Смакла! Все шишки на него. Такое вот себе счастье и богатство наколдовал, лучше не бывает. Правильно Серафиан говорил, что за всё надо платить.

Стёпка постоял ещё немного, поскрипел зубами, беззвучно ругаясь всякими нехорошими словами, потом развернулся и пошёл в лес, подальше от весичей. Ничего кроме злости он сейчас не испытывал. Он не боялся леса, не боялся темноты. Темнота боялась его, даже деревья, казалось, расступались, вздымая ветви, чтобы не дай бог, не зацепить. И Людоеду, похоже, крупно повезло, что он не встретился этой ночью с рассвирепевшим демоном, а то одним людоедом в Таёжном улусе стало бы меньше.

Глава десятая,

в которой демон торгуется с гномлинами

Демон сидел под большой елью, прямо на земле — и переживал. Ему было стыдно и горько, его душила злость, он скрежетал зубами и в бессильной ярости сжимал кулаки, вновь и вновь вспоминая и переигрывая в свою пользу столкновение с подлым магом-дознавателем. В общем, он махал кулаками после драки. А что ему ещё оставалось делать? Его победили, да, победили, оставили его с носом, и не помог ему ни хвалёный страж, ни демонское происхождение. Не бывает на свете самых крутых, всегда найдётся кто-то ещё более крутой. Вот и нашёлся.

Опять не сумел он Смаклу защитить. А как похвалялся, со стражем, мол, нам бояться нечего и некого! Стыдно вспоминать. Эх, дать бы этому Стодару, как тому колдуну в лесу дал, чтобы в кусты унесло вверх тормашками! Впору было завыть по-людоедски — у-у-у-у!

А Смаклу-то ведь они и допросить могут. С пристрастием. И даже наверняка будут расспрашивать о нём, о демоне: кто он, что он и откуда? И на что способен? Смакла, конечно, не слишком много знает, но всё же... Ох, и доберусь я до кого-то! Нет, ну какие же гады все эти весичи! Ну, или почти все. Страж им, видите ли, не нравится! Конечно, не нравится, ведь пока он на Стёпкиной шее висит, не видать им демона как своих ушей. Чёрт, и чего они ко мне привязались! И главное — сразу все! Других демонов им, что ли, мало? Навызывали бы их себе, сколько влезет, и беседовали бы по душам и с пристрастием, если так приспичило.

Хорошо хоть Дрэга вернулся. Отыскал как-то в тёмном лесу, по запаху, видимо, прошуршал по хвое, толкнул сухим носом в ладонь, уселся на котомку и уснул, засунув голову под крыло. Крепко он к Стёпке привязался, а ведь мог бы на воле остаться... Впрочем, он и так на воле, кто его держит. Это Смакла сейчас в неволе, и вот его-то как раз крепко держат. Стёпка вновь сжал кулаки. У-у-ух!!!

Прекратил заниматься пустыми переживаниями он только тогда, когда замёрз. До того замёрз, что буквально трясся от холода и стучал зубами на весь лес. И не сразу вспомнил, что в котомке лежит тёплый плащ и шапка. Осторожно переложив дракончика на колени, он развязал котомку, долго шарил в её тёмных недрах, вытащил плащ, сразу накинул на плечи, затем нахлобучил и шляпу. Сразу стало заметно теплее, зубы по крайней мере больше не стучали. Тонкий на ощупь плащ согревал изумительно. Шапка была, конечно, не такая прикольная, как у Смаклы, но голову прикрывала.

Потом ему надоело сидеть в темноте и таращиться во мрак, ничего перед собой не видя. И он решил развести костёр. И для начала, подражая Смакле, пощёлкал пальцами. Но поскольку с заклинаниями у него было туго, свечи, обнаруженные на дне котомки, зажигаться не пожелали. Тогда он достал огниво. Фитиль с готовностью вспыхнул от первой же искры. И похоже было, что он так гореть может сколько угодно, потому что он не обугливался и не уменьшался. Наверное, он был такой же магический, как нож и увеличительное стекло. Очень удобно, когда в запасе такое огниво имеется. Жаль только, что с его помощью нельзя вызывать тех огромных собак, что в сказке все желания исполняли. Узнал бы тогда Стодар, как воровать друзей у демонов.

Пламя с готовностью принялось пожирать сухие ветки. Стёпка не сразу сообразил, что развёл костёр прямо под деревом. Пришлось торопливо сдвигать уже пылающие ветки подальше от низко нависающий еловых лап, чтобы не устроить лесной пожар.

С костром было теплее и веселее. Стёпка кутался в плащ, смотрел в огонь... однако покоя в его душе всё равно не было. Да и какой тут покой! Смаклу надо спасать, погубят ведь его весские чародеи. Вон как Стодар его пинал, словно колоду бесчувственную. Гоблинов за людей не считают, а сами на людей только внешне похожи... Вот тебе и демон, всех друзей растерял: Ваньку, Смаклу. Всех спасать придётся. Ваньку из элль-фингского плена, Смаклу из весского. Не так как-то всё пошло, не задалось с самого начала, и приключения почему-то не слишком весёлые получаются. Потому что, наверное, других приключений в настоящей взрослой жизни и не бывает. Потому что, наверное, приключения — это всегда что-то трудное, жестокое и даже кровавое.

Стёпка понятия не имел о том, как будет выцарапывать гоблина из рук магов-дознавателей. Смутно рисовалось ему что-то вроде подземного хода в темницу, представлялась жестокая рубка со стражниками, выломанные решетки, погоня, крики в темноте, красивая финальная схватка с главным гадом и что-то ещё столь же глупое и неправдоподобное. А когда он пытался придумать что-нибудь настоящее, серьёзное, у него сразу портилось настроение, потому что ничего настоящего не придумывалось. Потому что если даже один маг сумел переиграть его здесь, в лесу, то что будет, когда они встанут против него всей своей чародейской палатой! Уроды!!!

Он вспомнил метнувшийся взгляд Стодара. Что он такое во мне увидел? Полыня тоже тогда в замке заметно смешался. Словно чудище узрел омерзительное, чешуйчатое и клыкастое. Стёпка повертел перед глазами руки с растопыренными пальцами. А вдруг эти маги могут видеть его виртуальную кошмарность? Видеть её даже без магического кристалла? Забавно. Не оттого ли они меня и боятся и исчадием поганых недр называют. Ну и пусть видят что хотят, я-то точно знаю, что я нормальный. И Серафиан ничего такого во мне, кажется, не разглядел. Уж он-то мне бы сказал.

Никто не потревожил его до самого утра. Ни Людоед, ни хищники, ни даже Старуха. Возможно, она и проезжала где-то неподалёку, но Стёпка её не видел. Он свернулся калачиком под плащом и заснул. Рядом с ним на котомке чутко спал Дрэга. И когда что-то трещало в кустах или в костре звучно стрелял сучок, дракончик поднимал голову и прислушивался. И его глаза пронзительно посверкивали в темноте чистейшими изумрудами.

* * *

Проснулся он, что называется, ни свет ни заря. Костёр давно догорел, было зябко и неуютно. От долгого лежания на твёрдой земле затекли руки и ноги, одежда казалась влажной; хотелось горячего чая и булочку с повидлом, хотелось просто нормально умыться тёплой водой а потом вытереться сухим пушистым полотенцем... Хотелось домой. Он покопался в котомке, сжевал всухомятку кусок хлеба с мясом, поскоблил зубами твёрдый сыр, съел на сладкое несколько изюмин, накормил Дрэгу — и побрёл себе потихоньку штурмовать уже совсем недалёкий перевал.

Идти одному было невесело. Неуютно было одному. Даже Дрэга его покинул: сорвался с плеча, пометался туда-сюда среди кустов и исчез по каким-то неотложным драконьим делам. Стёпка знал, что он всё равно вернётся, но ему хотелось, чтобы сейчас рядом был хоть кто-нибудь свой. Да разве объяснишь это дракончику.

Тропинок здесь не было, и он шёл напрямик, вверх, по всё круче и круче вздымающемуся склону. Иногда он оглядывался назад. Почему-то ему казалось, что он сможет увидеть вдали башни Летописного замка. Но везде был только лес, со всех сторон лес, волнами взбегающий на пологие сопки.

Специально он не искал, но ему повезло выйти на то место, где прошедшей ночью пленили Смаклу. Стёпка сразу узнал эту полянку. Вот и бревно, и потухший костёр, и примятые кусты, в которых прятались два амабала. Вон и шляпа Смаклы. Нарочно лежит на самом видном месте. Смотри, мол, демон, твой гоблин у нас, и мы тебя оченно ждём. Стёпка затолкал шляпу в котомку, покрутился вокруг, ничего больше не нашёл и двинулся дальше. Дождётесь вы меня, гады, себе на голову. Оченно пожалеете, слово демона-экзепутора.

Быстро светлело. Стёпка ёжился от холода. Промокли не только кроссовки, промокли до колен и уже почти целиком вернувшие себе заколдованный вид джинсы. Серафианова простейшая магия оказалась самовосстанавливающейся. Была бы она ещё и водонепроницаемой, цены бы ей не было.

Ноги за ночь нисколько не отдохнули, они гудели и шагали через силу, и поэтому Степке приходилось то и дело устраивать себе небольшие привалы. За один день не сделаешься двужильным бывалым путешественником — это он уже понял. И ещё у него появилось страшное подозрение, что им не сделаешься даже за неделю.

Прямого пути вверх не получалось. То скала дорогу преграждала, то заваленное упавшими стволами место давнего лесного пожара, то непролазные заросли орешника. Однако заблудиться Стёпка уже не боялся, потому что Братние сопки возвышались прямо перед ним — при всём желании не промахнёшься.

...Из-подо мха бежал ручеёк, прозрачный, холодный до ломоты в зубах, с необыкновенно вкусной, почти сладкой водой. Стёпка напился вволю, посидел, глядя вниз, на раскинувшуюся до горизонта тайгу, подышал во всю грудь свежим воздухом, собрался вставать, чтобы продолжить своё нелёгкое восхождение — и не встал. Неподалёку отчётливо брякнуло о камень что-то металлическое. Щит или окованные ножны меча.

Вжавшись во влажный мох, он напряжённо прислушивался. Вот ещё раз брякнуло, уже поближе, и голоса вроде бы послышались, приглушённые, осторожные — так разговаривают, когда не хотят выдавать своё присутствие. Стёпке почему-то подумалось, что это маги-дознаватели в засаде сидят, демона дожидаются, сети ловчие приготовили или заклинания безотказные, против которых ни одному демону не устоять, будь он хоть семи пядей во лбу. Встречаться с магами не хотелось совершенно, потому что их там могло быть слишком много даже для рассвирепевшего демона. Да и страж болтался на шее как-то равнодушно, ни в бой не звал, ни помощи магической не обещал, как будто ему была глубоко по барабану притаившаяся за кустами вражеская засада.

И Стёпка благоразумно отполз вниз как можно дальше и взял ещё правее, стараясь держаться так, чтобы его от засады скрывали кусты. И после того шёл уже не беспечно, а всё оглядывался да прислушивался, и шуметь старался поменьше, хотя это ему, честно говоря, почти не удавалось.

А потом Дрэга упал неожиданно сверху на котомку и здорово напугал, и будь дракон человеком, несдобровать бы ему за такие фокусы, но с бессловесной твари что возьмёшь... Он куснул Стёпку за ухо и вдруг сделал то, что от него никак не ожидалось: спланировал на землю, сложил крылья и скрылся в траве, только хвост мелькнул. Оказывается, дракончики не только летать умеют, но и бегать по земле, словно ящерицы, да ещё как ловко.

Стёпка, не ожидая ничего плохого, двинулся за ним... Откуда он мог знать, что дракончик покусыванием предупреждал его: подожди, мол, я сначала сам проверю безопасен ли путь. Он и подумать ни о чём таком не догадался, он был твёрдо уверен, что вражескую засаду оставил далеко позади, внизу, у ручья, и потому топал вслед за Дрэгой смело, сквозь кусты, по камням, в небольшой густо поросший можжевельником распадок, прекрасное место для отдыха перед ещё более трудным и крутым подъёмом...

Там они его и ждали. Словно заранее знали, что он выйдет именно сюда. Стёпка остановился, тяжело дыша и глядя на них, и не было у него ни сил ни желания отступать.

Перед ним расположилась широким фронтом целая армия. Весь распадок от края осыпи до небольшой берёзовой рощицы, был заполнен стоящими плечом к плечу воинами. Словно подгадавшее к этому моменту солнце осветило их шлемы, кольчуги, наконечники копий, чёрные щиты. Ну и что, что это были не весичи и не оркландцы; ну и что, что это были всего лишь мелкие гномлины? Зато их было много, даже навскидку — явно больше тысячи. Слишком много даже для почти непобедимого демона. Который, между нами, в своей непобедимости уже оченно сомневался.

Они стояли и угрюмо смотрели на Степана из-под низко надвинутых шлемов; бороды воинственно топорщились, глаза сверкали. "Попался, ворёныш!". Не сбрехал Зебур, не зря грозился отомстить. Выследил. Вернее, выследили. Явно, что по его просьбе.

Стёпка вздохнул, скинул котомку на землю. Он понятия не имел, что ему делать. Бежать было стыдно и, наверное, поздно. Бросаться сдуру на копья и геройски сражаться с этими сердитыми коротышами? Несерьёзно как-то... Может, получится миром разойтись... Хотя, вряд ли.

Качнулись над гномлинским войском двухвостые, тёмно-зелёные с золотом флаги, дружно захлопали крылья, и из-за спин воинов поднялись в воздух сотни драконов со всадниками. Недавно таким же был и Дрэга. Всадники потрясали арбалетами и носились над войском словно оглашенные, непостижимым образом ухитряясь не сталкиваться друг с другом. Они были похожи на готовящийся к последней атаке рой рассерженных пчёл. Очень больших и очень рассерженных пчёл, которые могут зажалить до смерти любого врага.

Стёпке стало совсем тоскливо. Ещё и эти, с отравленными стрелами. Вот от них точно никуда не скроешься, как стрельнут разом — никакой страж не спасёт.

Из мельтешащего драконьего облака вырвался один, видимо, самый отчаянный гномлин-наездник. Он заливисто гикнул и прянул на Стёпку, вскидывая арбалет.

Степан знал, что от одного-то болта он всяко увернётся... Но уворачиваться ему не пришлось. Из зарослей можжевельника навстречу гномлину внезапной стрелой выметнулся Дрэга. Он встретил врага грудь в грудь, смело распахнув крылья и выгнув шею. Гномлинский дракон испуганно вильнул, избегая неминуемого столкновения, всадник нелепо взмахнул руками; болт сорвался и унесся в небо. Посрамлённый лихач бесславно вернулся к войску, а Дрэга, торжествующе курлыкнув, перевернулся через голову, и уселся на Степаново плечо. И опять куснул его за ухо, словно укоряя: что ж ты, хозяин, не послушался, не подождал моего возвращения, а теперь я и сам не знаю, как выкручиваться будем.

В гномлинском войске удивлённо заохали, загомонили, не могли поверить, что у демона есть свой дракон. И Стёпка им всем назло почесал у Дрэги спинку, и дракончик презрительно стрельнул глазками влево-вправо, явно гордясь своим, таким высоким хозяином, который не на драконе ездит, а наоборот — возит его на своём плече. И по гномлинскому войску опять прокатился удивлённый ропот, из одного конца в другой.

Строй воинов раздвинулся, и вперёд выехал на крупном драконе разодетый в пух и прах гномлин. Именно выехал, неторопливо и значительно. Доспех на нём сверкал золотом, шлем был больше похож на корону. И дракон его тоже был весь увешан позолоченными висюльками, налобниками какими-то, нашейниками, накрыльниками и подлапниками. Даже на хвосте болтались золотые кольца.

Гномлин поднял забрало, долго смотрел на Стёпку. Он был безудержно бородат и яростно краснощёк. Его обтянутый кольчугой живот очень представительно выдавался вперёд. Видимо, это был царь. Гномлинский царь. Большая шишка маленького роста.

Царь чуть шевельнул рукой, и к нему с готовностью подлетели два гномлина, настолько увешанные оружием, что были похожи на стальных дикобразов. Они приземлили своих драконов по обе стороны царя, и с нескрываемой враждебностью уставились на Степана, нарочито держа руки на арбалетах. Это явно были телохранители, только зачем же на них так много оружия и как они со всеми этими острыми железяками будут управляться, если, скажем, на их расфуфыренного царя нападёт вдруг какой-нибудь не слишком уважающий мелких коронованных особ демон?

Стёпка смотрел на гномлинов, и ему было ясно, что он опять вляпался в очередное так называемое приключение. Недолго длилась спокойная жизнь. Всего несколько часов. И некуда податься — а ведь тайга казалась такой необъятной, такой нехоженой, такой безлюдной, безгномной и безоркимажной, что затеряться в ней маленькому демону ничего не стоит. Скрылся за деревьями — и ищи меня свищи... Ан нет, не получается, всюду находят, словно по запаху, словно демона за сто вёрст и днём и ночью видно.

Гномлинский царь пришпорил дракона и тот заковылял, переваливаясь вперёд, волоча по земле брюхо и увешанный кольцами хвост. Телохранители ползли следом. Царь остановил дракона шагах в пяти от Степана, и дракон сразу облегчённо поджал лапы. Умаялся бедняга этакую сиятельную тяжесть на себе таскать.

Дрэга повозился на Стёпкином плече, нервно подёргал хвостом и затих. Но чувствовалось, что он готов сорваться с плеча в любой миг.

Стёпка смотрел на царя. То был толстый дородный гномлин, с головы до ног упакованный в кольчугу. На поясе топор и меч, копьё за спиной, всё как полагается. Он был бородат до косматости, но ещё не сед. В лице — надменное презрение и ни капли страха. Ещё бы — с таким-то войском за спиной! Лицо щекастое, неприятное, вредный, сразу видно, царь у гномлинов.

Царь в свою очередь тоже внимательно разглядывал Стёпку. Телохранители за его спиной настороженно следили за каждым Стёпкиным движением, держа наготове взведённые арбалеты. Стёпка нервно поглядывал на них, помня про отравленные стрелы.

— Ты почто, отрок, за долинников стоишь? — спросил царь гнусавым голосом, так спросил, словно не сомневался в своём праве спрашивать и в том, что Стёпка непременно ему ответит.

— Чего? — опешил Стёпка. — За каких долинников?

— Сам в поединщики вызвался, али надоумил кто? — не унимался царь.

— В какие поединщики? — спросил Стёпка. — О чём вы говорите?

— Ты весскую речь, некумыка, разумеешь ли? — рассердился царь, всплеснув ручонками. — Али с тобой по-гоблински тарабарить?

— Сам ты некумыка, — обиделся Стёпка. Царь перед ним или не царь, а обзываться нечего.

— Разумеет, — обрадовался гномлинский правитель, оглядываясь на телохранителей. — По одёжке весича видать. Почто, спрашиваю, за долинников встал?

— Ни за кого я не вставал. Я сам по себе.

— Брешешь, запротыркин хвост, — рассердился гномлин. — Ответствуй сей же миг, чем тебя лысый Долибай в свою орду сманил?

— Никто меня никуда не сманивал, — твёрдо сказал Стёпка. — И Долибая вашего я знать не знаю. Кто это такой?

— А то тебе невдомёк, — противно захихикал царь, сотрясаясь большим животом. — Они, они, долинники Долибаевы топоры на нас давно точат. Глянь, чего удумали: весича напустить... — он прервался на полуслове, хищно повёл носом. Глазки его масляно сверкнули, взгляд остановился на Стёпкиных ногах.

— А-а-а-а, — протянул он с нехорошим таким выражением, словно вся Стёпкина подлость стала ему враз видна как на ладони. — А-а-а... Вона чё! А и щедр Долибаюшка до преподлости... Ты слушай меня, отрок, мы тебя не в пример щедрее одарим. Согласный на такое, нет?

— На какое? — не понял Стёпка.

— Экий ты выхрюстень! — рассердился гномлин. — Биться за Долибая станешь ли?

— Не стану! — твёрдо сказал Стёпка. Ему надоела эта непонятная болтовня. А потом он зачем-то спросил:

— А что вы мне за это дадите?

Это он Смаклу вспомнил, уроки его гоблинские, и сразу так спросилось, словно он и в самом деле хотел за какие-то непонятные гномлинские услуги получить хорошую цену. А на самом деле он ничего получать и не хотел, ему только одного хотелось, чтобы эти гномлины от него поскорее отвязались.

Гномлин засиял весь, заулыбался, и дракон под ним тоже весь завертелся, заюлил и хвостом по траве зашаркал:

— Всё дадим, всё чего твоя душа пожелает. Ступай за мной, отрок. С государями нашими говорить будешь.

Он развернул дракона и, не дожидаясь Стёпкиного согласия, стукнул пятками по крутым драконьим бокам.

Стёпка подобрал котомку и двинулся следом. С государями, он сказал. Выходит, сам-то он не царь, а так — парламентёр. А государей у них, выходит, сразу несколько. Интересно будет на них посмотреть.

Показалось ему или в самом деле по рядам гномлинского войска пронёсся вздох облегчения, когда они увидели, что Стёпка спокойно идёт вслед за толстяком, не выказывая ни малейшей враждебности? Их можно было понять: одно дело выходить на бой с подобными себе, другое — с великаном, который в десять раз выше самого высокого гномлина. А вообще-то гномлины были, кажется, повыше и покрупнее гномов. Или просто в первых рядах гномлинского войска стояли самые отборные здоровяки.

Толстяк повелительно рыкнул, шеренги качнулись в стороны, образуя широкий проход, потом... Потом Стёпка не разглядел, что произошло, но всё гномлинское войско вдруг чудесным образом исчезло, словно растворившись в высокой траве. Скрылись с глаз воины в кольчугах, опустились копья, драконов со всадниками словно ветром сдуло. Было войско и нет его. Стёпка в удивлении таращился по сторонам, но смог заметить лишь едва угадываемые в траве кочки, в которых в другое время и в другом месте ни за что не определил бы притаившихся воинов.

Следуя за своим позвякивающим и побрякивающим провожатым, Стёпка вертел головой, но больше так и не смог увидеть ни одного гномлина, ни единого дракона. Кроме тех двух, конечно, что охраняли толстяка. Эти двое, не скрываясь, кружились вокруг, то залетая вперёд, то за спину, то взмывали над Стёпкиной головой, не забывая при этом злобно посверкивать глазами, свирепо скалиться и недвусмысленно потрясать арбалетами. Стёпка старательно делал вид, что в упор их не видит, и гномлинов это здорово бесило, однако они не могли ничего ему сделать без приказа командира. Да и с приказом они ему тоже ничего бы не сделали. Только они сами об этом, видимо, не догадывались. А Стёпка очень хорошо догадывался. Потому и не обращал на них особого внимания.

* * *

...Их было трое, гномлинских государей. Они обнаружились в неглубокой ложбинке, окружённой густыми зарослями колючего кустарника. Один сидел на вершине большого валуна, второй ходил туда-сюда в глубокой задумчивости, а третий чуть в стороне отчаянно размахивал коротким мечом, разя налево и направо воображаемых врагов.

Толстяк пришпорил дракона, подскочил к этой троице, быстро что-то заговорил, указывая на приближающегося Степана зажатой в руке плетью. Так что, когда Стёпка подошёл, они уже всё о нём знали. Как им, вероятно, казалось.

Толстяк откланялся и, нехорошо зыркнув в Стёпкину сторону, отбыл к войску вместе со своими злобными телохранителями.

— Здрасьте, — сказал Стёпка, присев на корточки, чтобы удобнее было разговаривать с их невеликими величествами. Величества не соизволили ответить на приветствие, они словно бы даже и не услышали его. Дрэга шевельнулся на плече, пошипел на гномлинов для порядку и снова успокоился.

Гномлины молча разглядывали Стёпку. Он так же молча разглядывал их. Тот, что сидел на камне, на государя, откровенно говоря, был совсем не похож. На какого-то восточного колдуна он был похож, потому что одет он был очень попугаисто: в пёструю лохматую телогрейку без рукавов, пронзительно-синие шаровары и ярко-алые сапожки. Кроме того на нём красовался широченный зелёный пояс с кистями, висели на шее всевозможные бусы и обереги, а все пальцы сверкали перстнями. И ещё у него была наголо бритая, сильно загоревшая голова и длинные, словно приклеенные усы. Он прищурившись смотрел на Стёпкины кроссовки и хищно водил крючковатым носом. Тоже, видимо, учуял Зебурово золото.

Второй, тот, что прыгал с мечом, был в кольчуге с головы до пят; его борода воинственно развевалась по ветру, и сам он весь казался взъерошенным, словно задиристый воробей. Он был, наверное, таким правителем, который смело идёт на врага впереди войска, первым врубается во вражеский ряды, крушит врага налево и направо, получает от всего этого настоящее удовольствие и кончает свою жизнь, как и подобает истинному вояке, на поле боя, разрубленный на несколько частей, но не склонивший головы.

Ну а третий... Третий тоже был в доспехах, но он не прыгал, мечом не размахивал и был похож на такого правителя, который всё тщательно продумывает, всё правильно планирует, рассчитывает, а потом — раз! — и всех побеждает. А если не побеждает, то всё равно все думают, что он самый умный, только с народом ему не повезло или погода в тот день была плохая.

— Ну что, преподлая твоя душа, сколь за отказ просишь? — спросил гнусавым голосом похожий на колдуна гномлин. — Сколь просишь? Отвечай.

"За какой отказ?" чуть было не спросил Стёпка, но подумал и спросил совсем другое:

— А сколько вы мне дадите?

— Моя бы на то воля, мы бы тебе такого... наподдавали! — взорвался тот гномлин, что махал мечом. — Узнал бы ты у нас, штрезняк, как с государями торговаться! Борода у него ещё не вылезла, а туда уже — в поединщики подался! И к кому? К вонючим долинникам! К пятколизам Долибаевым! Тьфу на весь твой род до последнего колена!

Внутри у Стёпки уже привычно ощетинилось. Не нравилось ему, когда на него непонятно по какой причине начинали ругаться.

— На вас самих тьфу! — огрызнулся он. — А если будете обзываться, то я вообще уйду. И делайте тогда что хотите, вот так!

Он поднялся с корточек, словно бы уже собрался уходить. Но задумчивый гномлин сразу же замахал руками:

— Нет-нет! Не бери в голову! Достославный Чуюк несколько невоздержан на язык, прости, ежели он тебя обидел.

— Дык я его ещё и не обижал! — тут же взвился достославный Чуюк. — Я вот его чичас так обижу, что он у меня до самого Оркланда не опамятуется! Я его... У-у-ух! — но после этого страшного "у-у-ух!" ничего больше не последовало, так что Стёпка решил в самом деле не обращать внимания на не совсем вежливую речь задиристого гномлина, и вставать передумал.

И опять все надолго замолчали. Стёпка ждал, когда начнут говорить гномлины. А гномлины, видимо, ждали, когда он начнёт выдвигать какие-то свои требования. А он ничего не выдвигал. И это их заметно нервировало. Колдун несколько раз обеспокоенно оглядывался на задумчивого гномлина, а невоздержанный Чуюк со всё большим остервенением рубил вокруг себя уже не воображаемых врагов, а обычную траву и вереск. Листья и ветви так и летели от него во все стороны.

Первыми не выдержали, конечно, гномлины. Стёпка-то ничего от них не ждал и потому мог молчать сколько угодно.

— Ну? — буркнул наконец царь, похожий на колдуна.

— Что? — спросил Стёпка, едва удержав чуть не сорвавшееся с губ невежливое "баранки гну".

— Мы ждём, — очень терпеливо сказал колдуна.

— Чего? — ещё терпеливее спросил Стёпка.

Колдун отчётливо скрипнул зубами, молчаливый гномлин сердито кашлянул, а Чуюк в клочья изрубил ещё один ни в чём не повинный куст.

— Чего ты хочешь? — спросил молчаливый.

— А что вы мне можете дать? — поинтересовался Стёпка. Его начал забавлять этот странный разговор непонятно о чём.

— Мы тебе, гулицряп, такого могём надавать! — завопил во всё горло разъярённый Чуюк. — Мы тебе такого надаём, за триста лет не доковыляешь до дому на своих култышках! До самой смерти с душевным вздрогом Чуюка поминать будешь!.. И как у тебя, досточтимый Топтычай, норову хватает с этаким тухлоумом гутарить! Моя бы воля!... У-у-ух!

Стёпка на эти слова и бровью не повёл, понял уже, что достославный Чуюк по иному разговаривать не умеет и обижаться на него... как бы это... не стоит.

— Золота хочешь? — спросил вдруг Топтычай.

— Золото ему! — тут же рявкнул Чуюк. — Жвыль смердючую ему в хлебало, а не золото! Обойдётся, вот вам моё слово!

— Не дадим мы тебе золота, — сказал Топтычай. — Самим мало.

— Да не нужно мне вашего золота, — отмахнулся Стёпка. — У меня и своё есть. Мне хватает.

— Своё? — с нехорошим таким намёком протянул колдун. — Давно ли оно твоим-то сталося?

— Когда мне его дали, с тех пор и сталося, — отрезал Стёпка. — А чьё оно до того было, меня не интересует. Моё оно теперь, понятно.

— Серебром можем откупиться, — предложил Топтычай.

— Многовато серебришка-то получится, — негромко проговорил колдун. — Уверен ли ты, досточтимый Топтычай, что унесёт он этакую тяжесть?

— А пущай он им подавиться, коли столь до него жаден! — захохотал Чуюк, вперяя в Стёпку злобный взгляд из-под шлема. — Пущай он его волоком через весь улус тащит, нам что за дело. Возьмёшь ли откуп серебром, гнилорванец?

— И серебра мне вашего тоже не нужно, — сказал Стёпка. — И сами вы гнилорванцы. А что у вас ещё есть?

Самое интересное, что он понятия не имел за что гномлинские правители готовы отвалить ему так много серебра, что его даже и не унести. А гномлины об этом не догадывались. И это было очень забавно.

— Серебро ему наше не по вкусу, — окрысился Чуюк. — А с Долибая золотом взял.

— Что хочу то и беру, — заявил в ответ Стёпка. — Нам, демонам, никто не указ, понятно.

Насчёт демона это он нарочно проговорился, а то вдруг до них ещё не дошло, с кем они имеют дело.

— Вам, демонам, руки бы поотрубать и ноги по колена укоротить, чтобы не шлындали где ни попадя! — ничуть не испугавшись заявил противный Чуюк. — А то повадились, вишь ты, в поединщики наниматься. И к кому? К долинникам вонючим! Тьфу!!!

— Руки у вас коротки, чтобы демонам руки отрубать! — сказал Стёпка. — Смотрите, как бы я вам чего не поотрубал... по колена, а то и выше.

И едва он это произнёс, со всех сторон раздался вдруг грозный шелест множества крыл, и вокруг ложбинки прямо из травы взмыли в воздух гномлины-телохранители на драконах. Десятка два или, возможно, три вооружённых до зубов маленьких, но очень опасных воинов, готовых на всё ради защиты своих государей. Дрэга сердито зашипел — и замолк. Даже ему стало ясно, что против такого воинства им не устоять. Государи гномлинские, оказывается, о безопасности царственных своих персон заботились очень серьёзно и охрану себе завели соответствующую.

Гномлины красиво повисели в воздухе, слаженно перестроились, выдвинув вперёд всадников с тяжёлыми арбалетами, потом, повинуясь короткому знаку колдуна, опустились в траву. И тоже словно в земле растворились.

— Мы не боимся тебя, демон, — колдун растянул в улыбке губы. — Но и сражаться с тобой не хотим. Зачем нам ссориться?

— Я тоже не хочу с вами ссориться, — согласился Стёпка. — Я вообще ни с кем ссориться не хочу. Иду себе по своим делам, никого не трогаю...

— Вот и иди себе мимо! — перебил его Чуюк. — Иди и не оглядывайся! И неча тут честной народ в смущение вводить! Демон он, вишь ты! Видали мы таковских демонов... кое-где!

— Деньгами не желаешь, советом возьми, — предложил Топтычай, терпеливо переждав взрыв Чуюковой ярости. — Хороший совет — он немалых денег стоит, ежели вовремя даден.

Стёпка подумал немного, подвоха не усмотрел и кивнул:

— Ладно. Согласен.

— А обещаешься ли Долибаю боле не служить и от поединка отказаться? — сурово вопросил Топтычай, теребя свою роскошную бороду.

— Обещаю, — честно пообещал Стёпка. — Служить никому не буду и от поединка насовсем отказываюсь. Честное демонское слово.

— Ведомо нам, чего стоит слово демона! — свирепо выкатил маленькие глазки Чуюк. — Кровью клянись, что не замыслишь противу нас лиха. Кровью!

— Это как? — растерялся Стёпка. — Руку себе резать что ли?

— Горло себе перережь! — оскалился Чуюк. — Мы тебя за это шибко благодарить будем.

— Я лучше ТЕБЕ сейчас всё перережу! — Стёпка нарочно сделал вид, что жутко рассердился. Надоел ему этот злобный коротышка. И вообще, пришла пора показать кое-кому, как следует разговаривать с демонами, а то расслабились тут, понимаешь, обзываются и прощения при этом не просят. — Прикуси-ка ты, мелочь пузатая, свой поганый язык, пока я всерьёз не рассвирепенился. А то ведь не посмотрю, что ты какой-то там царь или кто ещё... Так врежу промеж глаз — вспотеешь кувыркаться!

Досточтимый Чуюк от неожиданности выпучил глаза и подавился очередным ругательством. Не ожидал такого отпора. Топтычай зычно захохотал, хлопая себя по животу, а колдун прикрыл глаза и тонко улыбнулся. Охранники, почуяв, видимо, что обстановка на переговорах опасно накалилась, вновь взмыли в воздух, но увидев хохочущего Топтычая, почти сразу скрылись с глаз.

— Клянёшься ли кровью своей, что не встанешь за долинников? — спросил, отхохотавшись, Топтычай.

— Клянусь, — легко согласился Стёпка. — Но если вы против меня какую-нибудь пакость замыслите, то я за себя не отвечаю.

Топтычай выпятил бороду и набычился:

— Топором своим клянусь, топорищем и обухом, что никакого зла супротив тебя, демон, мы не замышляем и впредь на том стоять будем. Иди своей дорогой...

— И в дела гномлинские боле не суйся! — встрял опомнившийся Чуюк. — На первый раз мы тебя отпущаем, но коли ещё замыслишь на нашем пути встать... У-у-ух!

— Так, — спохватился Стёпка. — А где же обещанный совет?

— Многомудрый Тютюй всё тебе поведает, — махнул в сторону колдуна Топтычай. — А нам к дружине пора. Долинники, слышь, того гляди навалятся. Не поминай лихом.

— Свидимся ишшо, — свирепо зыркнул на Стёпку Чуюк, вжикнул мечом, и оба государя двинулись прочь из ложбинки, сопровождаемые сидящими верхом на драконах охранниками.

Колдун легко подхватился с места, зазвенел амулетами:

— Совет мой, демон, таков будет... Ты в Протору ли идёшь ныне?

— Туда, — кивнул Стёпка. — Переправа мне нужна. А что?

— По охотничьей тропе, что меж Братних сопок ведёт, идти думаешь?

— По ней, вроде, — согласился Стёпка.

— Не ходи там. Вот тебе мой совет. Не ходи.

— Почему? — не смог не спросить Стёпка.

— Поджидают там тебя. Засаду весичи спроворили. Маги царя весского шибко хотят изловить тебя.

— А вы откуда об этом знаете? — Стёпку такая новость не слишком обрадовала, но и не слишком удивила. От магов-дознавателей всего можно ожидать. Уж если они не погнушались из Смаклы заложника сделать...

— По всему улусу о том который день трезвонят. Награду за пойманного демона объявили. Ждут они тебя там, поверь моему слову, — колдун несколько раз кивнул, подтверждая свои слова. — Дозорные из Чуюковой тысячи нынче на зоре видели двух весских магов, а с ними десяток дружинников. На тропе стоят, сразу за Постылой скалой. Выйдешь на них — там-от тебя и повяжут.

— Не повяжут, — не слишком уверенно возразил Стёпка. А сам подумал, что могут и повязать, если магов там сразу двое.

— Повяжут, — повторил и колдун. — Куды тебе супротив магов.

Стёпка помолчал, потом спросил:

— Ну и что мне тогда делать? Как в Протору добираться?

— Есть другая тропа. Наша, гномлинская. Ни один маг, ни один весич о ней ведать не ведает. Прямиком на Княжий тракт выйдешь сразу за Братними сопками. Даже Оптицу минуешь. Там тебя маги ужо не настигнут.

— А как я эту тропу найду?

— Мы тебе провожатых определим, — пояснил колдун. — Они тебе дорогу покажут и зараз убедятся, что ты нас не обманываешь и долинникам помогать не станешь.

— Не верите мне? — спросил слегка обиженный Стёпка.

— Мы никому не верим, — легко согласился колдун. — Особливо тем демонам, которых враги наши за золото наняли для дела преподлого.

Стёпка было дёрнулся, хотел заявить, что его никто не нанимал, но сдержался. Понятно ему было, что гномлины не поверят ни единому его слову. Ну и ладно, пусть не верят, лишь бы засаду помогли стороной обойти. Ему встречаться с магами не очень хотелось, он догадывался, что одолеть сразу двух ему будет непросто... Если он вообще сможет их одолеть.

— Ладно, — сказал он. — Давайте ваших провожатых. Некогда мне тут рассиживаться. Идти пора.

— А и то дело, — обрадовался колдун. — У тебя свои заботы, у нас свои, — он помялся, подёргал амулеты, — Не поведаешь ли, чем ты дракона приманил, что он от тебя ни на шаг? Колдовать ли способен? Али слово драконочье тебе ведомо?

— Пожалел я его, — сказал Стёпка, поглаживая сидящего на плече Дрэгу. — Он на ласку шибко привязчивый.

Тютюй, так, кажется, назвал колдуна досточтимый Топтычай, понятливо покивал бритой головой:

— Долинник пустоухий у него в хозяевах был, не иначе. Потому и не сумел при себе удержать скотинку душевную. Долинники, они, известно как драконов содержат... Руки бы им всем поотрывать по самый корень! Ты, демон, посиди вот там, в сторонке, погоди чуток, а я за провожатыми пошлю... Посиди пока, успеешь ещё ноги натоптать. Идти далёко, а крыльев у тебя пока ещё нету.

Глава одиннадцатая,

в которой демон ищет обходные пути

Стёпка обошёл крутобокий валун, скинул котомку и сел, привалившись к камню. День только начинается, а ноги уже гудят. И ещё очень хочется есть. Он вытряхнул содержимое котомки на плащ, пожевал сыр с хлебом, покормил сушёными ягодами вертевшегося под руками Дрэгу, глотнул из бутыли брусничного морса, и уложил всё своё хозяйство назад в котомку, постаравшись сделать это поаккуратнее. За его спиной шумели крылья драконов, Тютюй что-то втолковывал своим подчинённым, брякало оружие, кто-то возмущённо возопил, но Тютюй оборвал вопли сердитым рыком и позвал Степана.

— Вот тебе, демон, провожатые. Дюжинник Ограл и дракончий Копытай. Лучших даже в Упырелловой пуще не сыщешь. Тайгу здешнюю до последнего камешка знают. Они доведут тебя до самого тракта. Можешь им верить, как... как себе веришь.

Дюжинник и дракончий оказались обычными гномлинами и драконы у них были тоже самые обычные, почти такие же как Дрэга, разве что окрасом чуть потемнее. Кто из провожатых Ограл, а кто Копытай определить было невозможно да и не нужно. Оба были сердиты, насуплены, вооружены и окольчужены. Оба буравили Степана злобными бусинками восточных глаз и без лишних вопросов понятно было, что их не радует полученное задание. Не завели бы эти копытаи куда-нибудь не туда, подумал Стёпка, вон как набычились, словно я у них последнее украл. Небось, в битву рвутся, врагов рубить, а тут какого-то демона сопровождать приходится. Вся добыча и слава другим достанется.

— А теперь уходи, — властно сказал Тютюй и рукой махнул, указывая, в каком именно направлении следует уходить. — И не вздумай шутить с нами, отрок. Мы, гномлины, обиды долго помним и обмана никому не прощаем во веки веков. Даже демонам. Из-под земли выкопаем и всё припомним.

Стёпка смерил его презрительным взглядом, — хотя, честно говоря, мерить-то в гномлине было почти что и нечего, — собрался было сказать в ответ что-нибудь столь же обидное, но ничего не придумал и повторил памятные слова однорогого Шервельда:

— Надеюсь, что наши пути больше не пересекутся.

Тютюй хмыкнул и отвернулся, даже ручкой помахать на прощание не соизволил. Ну и Стёпка тоже не соизволил. Так и разошлись, не попрощавшись.

Провожатые, не оглядываясь, летели далеко впереди, словно им и дела не было до того, идёт Степан за ними или двинулся куда-нибудь совсем в другую сторону. Стёпка, естественно, ни в какие другие стороны двигать не собирался, но и бежать в гору за драконами ему тоже не очень хотелось. Он вообще для себя решил, что пусть эти провожатые делают, что хотят, а он пойдёт так как ему удобнее, а если им это не понравится — пусть утрутся и терпят.

На краю ложбины он оглянулся. Тютюй стоял на валуне и смотрел ему вслед. Маленький расфуфыренный гномлин на большом камне. Тоже мне — государь! Сам ростом едва с полботинка, а туда же — "из-под земли выкопаем". Видали мы таких выкапывальщиков.

А забавно получилось, что гномлины приняли его за поединщика. У них здесь, похоже, крутая разборка с долинниками намечается, вот они и испугались, что на стороне неприятеля демон будет сражаться. Да что там говорить, любой бы на их месте испугался. Одно дело своего брата гномлина мечом по голове охаживать, и совсем другое — путаться под ногами у демона, который одним пинком может вывести из строя дюжину самых крепких воинов. Да-а... У людей, выходит, свои войны бушуют, а у гномлинов свои. Из-за чего они, интересно, биться будут, что не поделили с сородичами. Теперь уже и не узнаешь. Разве что у провожатых спросить. А, кстати, где же они?

Стёпка остановился, и сразу же из-за ближайшего куста вывернулся один из гномлинов.

— Почто встал? — злобно рявкнул он, осаживая дракона в метре от Степана. — Шагай шибче, некогда нам у каждого куста тебя дожидать. У нас и своих делов хватат... Почто стоишь, спрашиваю?

Демонская гордость в Стёпкиной груди возмущённо встала на дыбы. Стёпка прислушался к ней, выплюнул травинку и решительно повернул назад.

— Ты куды? — вскрикнул гномлин. — Али дороги не видишь?

— А пойду-ка я к многомудрому Тютюю, — сказал Степан как бы между прочим.

— Чево?.. Почто?.. — вылетел из травы и второй провожатый. — На кой тебе Тютюй надобен? Ить, кажись, распрощалися ужо.

— Да вот скажу ему, что провожатых он мне дал каких-то бестолковых. Скажу, что с такими провожатыми я идти не согласен и что я лучше к долинникам вернусь. Сражаться за них буду. Они меня шибче уважали.

— Стой, демон! — отчаянно завопили гномлины в два голоса, испугались, видимо, не на шутку неминуемого Тютюева гнева. — Стой! Виноваты мы, зараз кругом виноваты! Не ходи к долинникам! Мы тебя самой короткой тропой проведём, куды только захошь! Прости нас, непонятливых, смени гнев на милость!

В общем, поставил он заносчивых недомерков на место. После этого дракончий с дюжинником присмирели, вредность свою припрятали подальше и обязанности провожатых стали исполнять с истинным усердием. Они то кружились вокруг Степана, зорко оглядывая окрестности, то улетали далеко вперёд, но так, чтобы он не потерял их из виду, то разделялись, и тогда один летел впереди, а другой зачем-то возвращался назад, видимо, осторожничал, проверял, нет ли за ними погони, не выслеживают ли вдруг враги какие-нибудь, те же долинники, например.

Часа два они так шли, и Стёпка даже втянулся и о ногах своих уставших слегка забыл. Дрэга иногда улетал в лес, один раз исчез надолго, объявился потом весь мокрый, вздумал отряхиваться на Стёпкином плече и вымочил всю рубашку. Но Стёпка не рассердился, потому что солнце уже пригревало вовсю и стало жарко.

Гномлины поглядывали на Дрэгу с нескрываемым удивлением, никак не могли привыкнуть к тому, что у Степана тоже есть свой дракон. И когда Дрэга выныривал из леса и садился на Стёпкино плечо, их так и передёргивало, так и корёжило. В конце концов один из гномлинов не выдержал. Он дождался Степана, поднял своего дракона повыше и полетел рядом, косясь из-под низко надвинутого шлема в сторону мгновенно напружинившегося Дрэги.

— На кой тебе, демон, дракон надобен? — спросил он сердито. — В чём тебе от него прок, коли не ты на нём, а он на тебе сидит?

— Значит, надобен, — сказал Стёпка и сам спросил в ответ. — А ты кто: Копытай или Ограл?

— Дракончий я государев, — напыжился гномлин. — Копытаем меня величают.

— За драконами ухаживаешь, да?

— Ростим мы их, кормим и воинскому строю обучаем.

— А зачем?

— Гномлинам без драконов нельзя, мы без них ровно обезноженные. В поход дальний али в битву без дракона как соберёшься? А тебе дракон — забава дитячья.

— Он сам со мной остался. Я его не держу. Захочет улететь — пусть летит. Только он не хочет. Ему со мной хорошо. Я его жалею и не обижаю.

Копытай похмурился, пожевал губами, взмыл повыше. Его дракон летал легко, словно бы и не нёс на себе увешанного железом всадника.

— Продай мне свово дракона, демон, — предложил вдруг гномлин. — Я тебе за него хорошую цену дам. Не пожалеешь.

— Я друзей не продаю, — сказал Стёпка.

— Да каков из дракона друг? — удивился Копытай. — Рази ж скотина другом могёт быть?

— Это у вас, может, скотина, а у меня друг. Он меня в бою защищал, а я его за это продавать должен?

— Ну, гляди, демон, воля твоя. Токмо я бы тебе куда как хорошо заплатил.

— Нет, — сказал Стёпка. — Ни за что. Нам вдвоём веселее. Правда, Дрэга.

Дракончик в ответ куснул его за мочку уха, будто и в самом деле сообразил, о чём идёт речь. Сердитый Копытай гикнул и унёсся далеко вперёд. Минуту спустя Стёпку нагнал летевший до того где-то в стороне Ограл.

— Об чём с тобой дракончий толковал? — спросил он недовольно.

— Дракона хотел у меня купить, — отмахнулся Стёпка. — Большие деньги предлагал.

— Я больше дам, — тут же оживился Ограл. — На два кедрика больше. Мне продай.

— Да зачем вам мой дракон? — удивился Стёпка. — Вам разве своих не хватает?

— Драконов много не быват. А твой — из низовых, окраса инакого и крыльями в размахе поширше. Хорошее потомство от него пойдёт. А свежая кровь в стаде завсегда прибыток приносит. Продавай, пока беру. Не продешевишь, моё слово верное.

— Нет, не продам, — сказал Стёпка и повторил. — Друзей не продаю.

— Не бывают драконы друзьями, — напористо отрезал Ограл. — Сколь их ни корми — всё в лес норовят. И энтот от тебя сбежит, попомни моё слово. Наскучит ему у тебя сухие корки глодать, только ты его хвост и видел. А у меня ещё ни один не сбегал. Я их так взнуздываю — ого!

— Один уже навзнуздывался, что дракон от него ко мне сбежал.

— Не тебе поучать, как гномлину дракона обхаживать. Ты мне свово продай.

— Не буду я его продавать, даже и не просите. Не буду.

Дюжинник послал дракона вперёд, крикнул через плечо:

— Ты поразмысли, поразмысли хорошенько, демон. Я тебе плохого не присоветую.

Не успел он отлететь подальше, вокруг Степана завертелся Копытай.

— С Огралкой сговаривашься. Мне уступить не пожелал, ему дракона продаёшь! Правду толкуют, что демоны токмо на подлости и горазды. За сколь ты ему уступил?

Стёпка разозлился. Вот ведь прицепились! И не убедишь их ни в чём. Да и как их убеждать, если они даже друг другу не верят.

— Вас зачем Тютюй со мной отправил: дракона покупать или дорогу показывать?

— Одно другому не мешат.

— А мне мешает! — постарался как можно сердитее рявкнуть Стёпка. — Так мешает, что я сейчас как наколдую... сам не знаю что! Вас потом не то что Тютюй — мама родная испугается! Отцепитесь от меня, пока я с вами обоими страшного чего не учудил!

Дюжинника словно веником смело. Только пыль за его драконом взметнулась да ветки кустов заколыхались. И больше они Степану своими просьбами не докучали. Копытай, правда, попробовал ещё раз намекнуть, что побольше заплатит, но Стёпка так на него зашипел, что дракончий чуть на землю от испуга не свалился. А Дрэга потом долго с нескрываемым удивлением поглядывал на хозяина, не мог поверить, что тот способен издавать столь устрашающие звуки.

* * *

Где-то к полудню они миновали примерно половину пути. Это нетрудно было определить, потому что обе Братние сопки остались справа.

Обозлённые провожатые старательно делали вид, что они летят сами по себе и до плетущегося где-то позади демона им дела никакого нет. Однако же из виду его не теряли. А Степану так было ещё лучше. Не очень-то ему и хотелось поддерживать задушевные разговоры с надоедливыми коротышками. Доведут они его до места, распрощается он с ними и — всего хорошего! Неприятно было познакомиться, как любил говорить в таких случаях Ванес.

Проголодавшись, Стёпка, ничего не объясняя гномлинам, просто остановился в подходящем месте, скинул котомку и отдохнул в своё удовольствие. Сначала Дрэгу накормил — не сухими корками, конечно, а сыром, изюмом и хлебным мякишем, — а потом и сам подкрепился. Да ещё неподалёку обнаружились целые заросли демоники. Дрэге опять же спасибо: так аппетитно чавкал, что Степан не выдержал и пошёл глянуть, чем это дракон угощается. Демоника была крупная, сладкая и сочная. В голове опять слегка пошумело, но Степан уже не обращал на это внимания, зная, что ничего страшного в этом нет. Пошумит и перестанет.

Гномлины затянувшимся отдыхом были страшно недовольны, но протестовать не осмелились и терпеливо дожидались в сторонке, пока демон соизволит вновь отправиться в путь.

Степану представлялось, что за сопкой им придётся спустится вниз и дальше дорога пойдёт уже по равнине, по полям каким-нибудь просторным, по лугам... Но невидимая гномлинская тропа, — которую он как ни старался, разглядеть не сумел, — наоборот завела их в тесный, мрачный лог, в котором даже солнца почти не было видно. Спускались они по этому логу все ниже и ниже, и вот тут-то настоящая тропа и обнаружилась. И была она не гномлинская, а обычная, человеческая, многажды хоженая и езженая. И Стёпка понял, что они приближаются, видимо, к какому-то людскому поселению. А иначе откуда бы тут тропе взяться? И они очень долго шли по этой тропе, пересекли мелкий ручей (не тот ли Микитов, о котором говорил тролль?), и ещё через полчаса примерно лес посветлел, и вокруг стало ощутимо просторнее и веселее.

И когда уже почти начались те широкие поля, о которых мечтал Стёпка, гномлины вдруг разом посадили драконов на землю.

— Всё, демон, — сказал Копытай, когда Стёпка подошёл к ним. — Мы довели тебя, докуда нам Тютюй велел. Дальше иди сам, а нам туды дороги нет. Шагай по тропе, и никуда не сворачивай.

— А далеко ещё до Проторы? — спросил Стёпка.

— Вёрст двадцать будет с лишком. Оно, конечно, не близко, да ноги у тебя длинные, быстро дотопаш.

Стёпка прикинул: получалось, что идти ему ещё и идти, считай до самого вечера.

— Ладно, — сказал он. — Спасибо, что проводили. Всего вам хорошего и прощайте.

И пошёл себе дальше. Гномлины долго молчали, потом Ограл окликнул негромко:

— Так не продашь дракона, демон? В остатний раз предлагам!

Стёпка, не оглядываясь, отмахнулся: всё, проехали, не желаю об этом говорить. И тогда кто-то из гномлинов заливисто свистнул с прищёлкиванием, и Дрэга рванулся назад, словно собака, которую рассердившийся хозяин резко дёрнул за поводок. Быстро поняв свою ошибку, дракончик рассерженно зашипел и вернулся на Стёпкино плечо, крепко вцепившись в рубашку коготками. Стёпка посмотрел назад. Гномлинов уже и след простыл, но ещё несколько раз донёсся издали призывный посвист: не сумев купить дракончика, подлые коротышки попытались его приманить. Дрэга больше на эту удочку не клюнул, он только вздрагивал и ещё сильнее впивался когтями в Стёпкино плечо. Потом свист затих, видимо, гномлины отчаялись завладеть желанной скотинкой.

И опять остался демон наедине с природой. И нельзя сказать, что его это сильно расстроило. Погода стояла по-настоящему летняя, солнышко светило вовсю, трава зеленела, стрекотали какие-то пичуги, верный Дрэга в ухо щекотно дышал... Что ещё демону нужно? Шагай себе и жизни радуйся.

Стёпка так довольно долго радовался, целый час или около того. А потом, когда до первой развилки дошёл, радость его слегка померкла. Сначала-то он без труда определился, куда поворачивать, потому что одна тропа была основательно утоптана и вела прямо, а вторая вся травой заросла и сворачивала вправо, к сопке. И он пошёл по утоптанной тропе, но не успел пройти и нескольких шагов, как подумалось ему отчего-то, что идёт он не туда. И чем дальше он от развилки уходил, тем сильнее сомневался. Его почти ощутимо тянуло назад, и та заброшенная тропинка, на которую он сворачивать не захотел, вдруг стала казаться ему единственно верной. Ему стало казаться, что он совершил страшную ошибку, что ему как можно скорее нужно вернуться, и если он этого не сделает, то в самом скором времени попадёт в непоправимую беду. Это было до того неприятно, что Стёпка даже остановился. И долго так стоял, и никак у него не получалось договориться с самим собой. Он попробовал прислушаться к внутреннему голосу, но тот ничего определённого подсказать не мог, потому что тоже терзался нешуточными сомнениями. Тогда Стёпка придумал пройти ещё немного и посмотреть, что его впереди ждёт. Если там не обнаружится ничего страшного, если всё в порядке, он со спокойной душой пойдёт дальше. А если нет... Ну, тогда можно будет и вернуться.

Когда где-то через полчаса тропинка резко нырнула вниз, в груди внезапно ворохнулось беспокойство и страж в ответ легонько царапнул грудь. Стёпка сразу остановился. Так, теперь уже и страж предупреждает. Дрэга без понуканий унёсся вперёд, вернулся неожиданно быстро, вздыбился, растопырив крылья, и нырнул в лес, не сомневаясь, что хозяин поймёт его и не отстанет. Стёпка понял и не отстал. Дракончик привёл его к краю невысокого обрыва и ушмыгнул вверх по сосне, посчитав свою задачу выполненной. Стёпка осторожно посмотрел вниз, стараясь не слишком высовываться.

И увидел весичей.

Внизу, под скалой извивалась хорошо наезженная дорога, и весичи устроили засаду прямо на ней. Шесть дружинников во всеоружии и два мага-дознавателя. Кони — не стреноженные и не привязанные — паслись тут же, у дороги. Маги держались чуть в стороне от дружинников, стояли настороженно и смотрели как раз туда, откуда должен был бы выйти Стёпка, не предупреди его вовремя страж. Они ждали демона и были, конечно, готовы к тому, что демон станет проявлять строптивость и его придётся успокаивать всеми доступными средствами. Один маг был совсем пожилой. Низенький, с седыми волосами и усталым, почти приятным лицом. Этакий добрый дядя-волшебник, который на праздник устраивает для ребятишек весёлые забавы, а в обычные дни лечит захворавших селян и их скотину. Если бы не бордовый плащ, ни за что не подумаешь, что это маг-дознаватель. Второй был намного моложе, высокий, с курчавой бородкой, круглолицый и очень неспокойный. Он не мог устоять на одном месте, топтался, то и дело оглядывался, хватался за висящие на шее обереги, что-то негромко спрашивал у старика, в общем, заметно нервничал: то ли боялся, что демон не выйдет на засаду, то ли как раз того, что выйдет и им всем хорошенько накостыляет.

Стёпка долго их разглядывал. До весичей было рукой подать, и он мог пересчитать даже серебряные бляшки на их поясах. Дружинники вели себя свободно, лежали себе на травке, что-то вполголоса обсуждали, на магов почти и не смотрели. А те всё заметнее беспокоились, переглядывались, прислушивались к чему-то, понять, видно, не могли, почему демон не выходит на дорогу. А потом рядом с магами вдруг объявился непонятно откуда вылетевший гномлин верхом на драконе. И был это — вот неожиданность! — сам многомудрый Тютюй, сверкающий на солнце своей обритой головой. И понял Стёпка, что гномлины продали его весичам с потрохами. Обманули его гномлины. Пообещали провести самой безопасной тропой, а вывели прямиком на засаду. Смешно было, конечно, ожидать от этих мелких гадов, что они окажутся честными и благородными, его-то ведь они ни честным ни благородным не считали. Маги-дознаватели за его голову хорошую цену пообещали, а насколько жадны гномлины до золота, Стёпка уже хорошо знал. Но всё равно он за такую подлость здорово на государей гномлинских разозлился, потому что когда тебя обманывают — пусть даже и враги, — как-то обидно становится, ведь ты им почти поверил, а они вон как... Подзаработать на нём решили, золота им своего мало, награду им за изловленного демона подавай.

Тютюй о чём-то коротко переговорил с магами, успокаивающе помахал коротенькими ручёнками и посадил дракона на обочину. Любопытствовал, наверное, как демона вязать будут.

И как тут поступить?

Если внаглую выйти прямо на засаду, то придётся отбиваться сразу от всех весичей. И они, скорее всего, одолеют, потому что их больше и потому что он ни за что не станет биться с ними всерьёз, до крови. А они станут. Несмотря на располагающую внешность, на мужественные и открытые лица они не постесняются скрутить упрямого отрока с нездешним говором и засунуть его в здешний мешок. Поэтому лучше повернуть назад и попробовать обойти весичей по другой тропе, по той, на которую ему сразу так хотелось свернуть. Не зря, выходит, хотелось. Наверное, это и был внутренний голос, в следующий раз надо повнимательнее к его советам прислушиваться, может, ещё чего дельное посоветует. Всё-таки, это же не чужой голос, а свой, родной и уж он-то точно не за весичей и предать ну никак не должен.

О том, что можно просто-напросто пробраться лесом вдоль обрыва и выйти на дорогу где-нибудь подальше от засады, Стёпка даже и не подумал. Ему это почему-то в голову не пришло. Он словно зациклился на тропинках, его манила к себе та, заброшенная. Это было странно, но сам он никакой странности не замечал. Может быть, потому, что некогда было спокойно всё обдумать и взвесить. Или потому, что как человек городской (ну пусть даже и поселковый) привык пользоваться дорогами, тротуарами и тропинками.

Выходить к весичам он, ясное дело, не собирался. Он же не совсем дурак был в одиночку с двумя магами и шестью дружинниками сражаться. На такие сомнительные подвиги его, к счастью, ещё не тянуло, и он поэтому отполз тихонько назад, отряхнул хвою с колен и пошёл к развилке, стараясь ступать как можно осторожнее. Он всерьёз опасался, что маги-дознаватели способны расслышать его шаги даже на таком расстоянии.

Отойдя подальше, он припустил почти бегом. А Дрэга летел далеко впереди и разведывал дорогу. Он-то и предупредил Стёпку об опасности. Выметнулся навстречу, растопырив крылья, зашипел прямо в лицо и юркнул в кусты. Степан не раздумывая бросился следом. И вовремя. Ещё покачивались потревоженные им ветви орешника, когда на тропе показались всадники. Это были весичи, и они неспешно ехали сверху, оттуда, где Стёпан расстался с гномлинами. И не предупреди его дракон, встретился бы он с весичами лицом к лицу.

Их тоже было восемь человек. Шестеро дружинников и два мага. Маги — здоровенные мордастые мужики с хмурыми физиономиями — ехали первыми, и у одного через седло была перекинута свёрнутая крупноячеистая сеть. Когда они проезжали мимо Стёпкиного куста, оба напряглись и повернулись в его сторону, словно учуяли запах притаившегося демона. Стёпка вжался в мох, беззвучно повторяя про себя: "Меня здесь нет, меня здесь совсем нет, ничего вы не учуете, гады!"

И они не учуяли. Повертели головами, переглянулись, но даже коней придерживать не стали, так и проехали вниз, к дороге. А дружинники, те вообще ничего не заподозрили, ехали спокойно, по сторонам не глядели, а один даже откровенно дремал, свесив лохматую голову на грудь.

Дождавшись, когда они проедут, Стёпка погладил Дрэгу, и осторожно выбрался на тропу. Уходить надо как можно дальше и как можно быстрее, пока не опомнились бравые охотнички. Они на конях, им вернуться ничего не стоит, а от верховых по тропе не убежишь, это даже не слишком опытный в таких делах Стёпка понимал. И очень ему не понравилась та сеть, что висела у мага на седле. Понятно же, на кого она приготовлена: на слишком прыткого демона, что никак не хочет в плен попадать. Чтобы связать его, спеленать как можно туже, перебросить через седло и с гиканьем и свистом везти полузадушенного к самым главным магам... или, вернее, к самым главным гадам, которые только и ждут, чтобы им поскорее изловленного демона доставили для опытов или для чего там ещё он им понадобился. У Стёпки было такое ощущение, что на него ополчился весь мир, что ему теперь совершенно некуда податься, что весские маги везде его выследят и нигде ему уже не будет покоя. Хоть ты на край света убеги — и там настигнут и сетями опутают. Так за демоном охотятся, словно он весскому царю самый главный враг и, ежели не изловить его, наступит всем сразу почему-то полный и окончательный кирдык.

А на развилке его ожидала другая встреча. Когда запыхавшийся Стёпка уже собирался свернуть на желанную тропу, перед ним вдруг поднялась из травы пара знакомых гномлинов на драконах. Дюжинник Ограл и дракончий Копытай. Они ехидно ухмылялись и направляли взведённые арбалеты Степану прямо в лицо.

— Далёко ли собрался, демон? — спросил Копытай. Глазки его так и лучились, так и сверкали, радовался, гад, что демона подловил.

— От вас подальше, — сказал Стёпка. Гномлинов он ничуть не боялся, знал, что с ними-то он всяко справится. — Надоели вы мне все до смерти.

— А не попутал ли ты, случаем, дорогу? — усмешливо поинтересовался Копытай. — Моё тебе слово, демон, не по тому путю ты идёшь, ой, не по тому.

— Куда надо, туда и иду, — по сравнению с только что проехавшими весичами эти два мелкопузика казались досадной помехой, от которой можно презрительно отмахнуться и навсегда забыть. — У вас не спросил.

Ограл довольно оскалился:

— Ты не спросил, иные поспрошали. Вертайся назад добром, демон. Нету тебе здеся пути.

Стёпка разозлился. Того и гляди весичи вернутся, а он тут двух подлых гномлинов обойти не может, разговоры с ними пустые разговаривает. Шагнув вперёд, он угрожающе сжал кулаки:

— Брысь с дороги, предатели! Зашибу!

Гномлины заржали, они откровенно веселились, даже мысли не допуская, что Стёпка может их одолеть. Копытай выразительно повертел арбалетом, поднял дракона повыше:

— Желаешь отравы спробовать, какова на вкус? Могём угостить... Да ты стой, стой, демон, где стоишь. Мы с тобой не шутковать...

Больше он ничего сказать не успел, потому что Дрэга стрелой метнулся со Стёпкиного плеча и грудью ударил Копытаева дракона так, что тот, жалобно пискнув, кувыркнулся через голову, а сам дракончий вылетел из седла, и воткнулся головой в черничник. Освободившийся от всадника дракончик сразу скрылся в лесу. А Дрэга точно так же сбил и дюжинника, с той лишь разницей, что Ограл не выпал из седла, а завалился вместе с драконом в куст да и запутался в нём упряжью и всеми своими коротенькими конечностями.

Стёпка такого не ожидал, но не растерялся, мигом подскочил к дракончему и просто-напросто схватил его поперёк туловища одной рукой, а другой вырвал арбалет и зашвырнул подальше в кусты. Копытай придушенно булькнул, задёргал ручками-ножками, но Стёпка встряхнул его хорошенько, поднёс гномлина прямо к своему лицу и прорычал, свирепо оскалясь:

— Ну что, дурында, тебе сразу голову откусить или сначала придушить, чтобы не мучился?

Потерявший от страха дар речи гномлин только и мог, что таращить глаза и беззвучно открывать рот.

— Надоели! — сказал Стёпка. Жёсткая гномлинская кольчуга колола ему ладонь. — Ещё раз попадётесь мне, живыми не отпущу! В мох вобью по уши и камнями завалю, понятно?

Копытай часто-часто закивал; шлем сполз ему на глаза, борода торчала смешным веником. Стёпан хотел уже было отпустить страдальца, но вовремя опомнился и спросил:

— А ну-ка, отвечай, куда вы меня вывели? Разве это дорога на Протору?

Гномлин вновь закивал:

— На Протору, на Протору, топором своим клянусь!

— А весичи здесь откуда взялись?

— Тютюй с ними сговаривался, у него и спрошай, а нашей вины в том нету. Топорищем клянусь и обухом!

— А эта тропа куда ведёт? — показал Стёпка на заросшую тропу.

Копытай непонятливо зыркнул глазёнками по сторонам, мекнул что-то непонятное, потом нехотя выдавил:

— Дык куды ведёть... дык туды и ведёть.

— В Протору я по ней попаду?

— Попадёшь, коли ног не жалко. Отчего же не попасть, — голос у Копытая был не слишком правдивый, но Стёпка не обратил на это внимания, не до того ему было, от только о приближающихся весичах думал.

— Ладно, живи, — сказал он. Потом взвесил дракончего в руке — увесистый был гномлин, упитанный, — широко размахнулся и зашвырнул его в глубину леса, только Копытая и видели.

А дюжинник Ограл, выдравшись кое-как из куста, безуспешно пытался оседлать своего дракона. Но дракон не давался, он злобно шипел на хозяина, вертелся ужом и тряс головой. Потом он вырвал уздечку из рук гномлина, взлетел повыше и скрылся за деревьями. Ограл страшно заругался по-гномлински, но дракона это не впечатлило. Он всё равно не вернулся.

Стёпка обидно засмеялся.

— Ну что, не бывают драконы друзьями? Если их так взнуздывать, как ты, тогда, конечно, какие из них друзья. А я своего вообще не держу — так он за меня сам на врагов бросается. Драконы, они на ласку шибко привязчивые. А злых дураков они не любят. Ты всю жизнь на драконах летаешь, а такой простой вещи не понял. Ты такой же пустоухий, как долинники.

Ограл аж позеленел, но возразить ему было нечего. Он попыхтел, попыхтел да и растворился в траве. Побежал, верно, дракона своего догонять и взнуздывать.

А у Степана после этой маленькой победы на душе стало чуть-чуть полегче. Всё будет хорошо, и плевать на всех весских и оркландских магов, руки у них коротки демона изловить, не на таковского напали.

Тропа, на которую его так тянуло, была едва заметна. Наверное, по ней давно никто не ходил. Но это Стёпку не смутило. Другие не ходили, а я пойду. За другими, может, просто никто не гнался и никто охоту на них не устраивал. Он поправил котомку, почесал Дрэге брюшко и... И до него донеслось лошадиное ржание, стук копыт и бряканье металла о металл. Весичи, не обнаружив демона на тропе, возвращались назад! Они не просто возвращались, они спешили, они, осознав свою ошибку, торопились перехватить ускользнувшего демона, словно кто-то подсказал им, куда он делся и каким путём пошёл.

Стёпка испуганно пригнулся и бросился по тропинке в гущу леса. Почти сразу ему стало ясно, что далеко он не убежит. Весичи были слишком близко, а лес, на беду, был не такой уж и густой. И он поэтому свернул с тропы и повалился за ближайший большой камень, надеясь, что его здесь никто не заметит, что весичи не додумаются искать его на этой заброшенной тропе, что ему поможет какое-нибудь чудо, что всё как-нибудь обойдётся, как обходилось до этого...

Он забыл о гномлинах.

Копытай ли выкатился на траву или Ограл, Стёпка видеть не мог, но весичи закружились, придерживая коней, загомонили, заспорили... Один из магов прикрикнул, призывая к молчанию, все угомонились, и осторожно выглядывавшему из-за камня Степану стало слышно о чём они там говорят.

— ...лесом он помёлся, говорю, прямо вон туды! — кричал злым голосом Копытай.

Стёпка обмер. Всё, выдал дракончий, не надо было у него дорогу спрашивать.

— А я откель ведаю, чаво его туды понесло! Тропа ему там помстилась, куды, говорит, ведёт. А там тропы спокон веку не было, какая там тропа, коли по энту руку скалы да обрывы... Да не, никуды не ушмыгнёт, некуда ему отседова ушмыгивать, путь ему теперича один — лесом вдоль каменьев да опять на энту тропу.

— Ну, смотри у меня! — пригрозил дракончему один из магов. — Коли сбрехал, я тебя...

— А ты меня, оглоедина, не пужай, мы тута и не такими пуганы, — огрызнулся гномлин. — Об чём там с вами Тютюй сговаривался, мне дела нету. Нужон вам демон, вот и ловите его... И неча на меня глазеньями зыркать, понаехали тута, дракону по нужде присесть некуда...

Весичи повертелись ещё на тропе, поругались друг на друга и на гномлинов, поспорили, потом разделись на два отряда и разъехались в разные стороны, почему-то даже и не подумав проверить заброшенную тропу.

Когда всё утихло, Стёпка выполз из-за камня. Ему опять удалось обмануть преследователей. Почему Копытай сказал, что заброшенная тропа ему помстилась? Ничего она не помстилась. Он и сейчас её очень хорошо различал, вот она, прямо под его ногами... А гномлин и весичи её, похоже, не видели. Может быть, это какая-нибудь заколдованная тропа, которую не каждому увидеть дано. Хорошо, если так.

* * *

День был солнечный, по-настоящему летний, идти бы себе по тропинке и жизни радоваться, птичий пересвист слушать, на облака любоваться, лесные ароматы вдыхать полной грудью... А вместо этого приходится думать только о том, как бы не угодить в загребущие руки весских магов. И все красоты и приятности окружающего мира поэтому проходят стороной, и совершенно не получается ими наслаждаться. Вроде бы оторвался от погони, а хрустнет сучок — и сразу кажется, что это враги в засаде таятся и сеть ловчую готовят. И Стёпка часто оглядывался и прислушивался, и замирал, и даже за деревья прятался и сидел, выжидая, но постепенно уверился в том, что маги потеряли его след, и слегка расслабился, только за спину посматривать всё равно не забывал.

Дрэга, которого эти проблемы вообще не волновали, весело носился взад-вперёд, ловил мошек, потом надолго исчез и объявился лишь, когда тропинка привела Стёпку в узкое, словно прорубленное в скалах ущелье. Началось оно сразу, без предупреждения — только что был густой лес, и вот уже и справа и слева возвышаются отвесные скалы. И Стёпка чуть было не повернул назад, потому что ему показалось, что он ошибся и потерял тропинку. Но тропинка — едва различимая — уверенно пробиралась среди каменных осыпей и замшелых валунов, и он пошёл по ней, хотя и сомневался уже, что она выведет его в Протору.

Зато стало ясно, что Копытай крупно лопухнулся, когда уверял весичей, что здесь одни скалы и обрывы и что демону отсюда некуда ушмыгивать. Очень даже было куда. И как здорово, что ни гномлинам ни весичам о том неведомо. Они там где-то вдоль скал его ловят, а он напрямик через горы пробирается.

Дрэга передохнул на плече, сорвался и вновь улетел вперёд, хорошо, если на разведку. Можно было надеяться, что, окажись вдруг и здесь весская засада, дракончик вовремя её обнаружит и сообразит предупредить хозяина.

Стёпка впервые оказался в настоящем ущелье. Он вертел головой во все стороны, разглядывал причудливо изломанные скалы, прикидывал, как бы он взбирался по ним до самого верха, если бы у него было свободное время, как заглянул бы вон в ту расщелину, как попробовал бы вскарабкаться вон на тот причудливый уступ и как потом сбрасывал бы с него большие камни, чтобы они падали на скалы и с грохотом разлетались на куски, словно бомбы... Но ущелье тянулось и тянулось, нескончаемое и однообразное, и вскоре ему захотелось поскорее выбраться отсюда, вообще выйти из леса на какую-нибудь нормальную дорогу, чтобы вокруг были широкие луга и светлые просторы. К тому же у него появилось неприятное и очень отчётливое ощущение, что его преследуют. Ему стало казаться, что кто-то недобрый буравит его спину пристальным взглядом, подкрадывается, перебегая от камня к камню, выбирает подходящий момент и вот-вот прыгнет... Стёпка старательно гнал от себя нехорошие догадки, но ему то и дело вспоминалась лежащая в костре обглоданная голова. Он часто оглядывался, никого не обнаруживал и от этого нервничал ещё сильнее. Один раз он даже, пересилив себя, нарочно остановился, чтобы дождаться того, кто, может быть, идёт за ним — никто за ним, вроде бы, не шёл. Это было хорошо, однако тревожное ощущение не исчезало, и кто-то всё крался и крался следом по ущелью... а может, он крался в Стёпкиной голове. Кажется, это называется манией преследования. Когда все вокруг с таким азартом охотятся за тобой, поневоле начинаешь шарахаться от любого куста и за каждым камнем воображать сидящих в засаде врагов.

Стены ущелья тем временем сходились всё ближе, и Стёпка заподозрил, что он здорово сглупил, выбрав эту сомнительную, давно никем не используемую тропу. И не пора ли уже остановиться, и не пора ли повернуть назад?.. Оказалось, что пора. Стёпка стоял и не верил своим глазам. Ущелье упёрлось в отвесную, уходящую под самое небо скалу. Дороги дальше не было. Тайная тропинка привела в никуда.

Он скинул котомку, присел на тёплый, нагретый солнцем камень и с удовольствием вытянул уставшие ноги. Свалившийся сверху Дрэга тут же потребовал чего-нибудь вкусненького и с удовольствием засунул голову в туесок с изюмом. Вокруг было тихо и спокойно. Никто не подкрадывался по ущелью, никто не таился за поворотом, только с края высокого обрыва сорвалась стайка дракончиков и унеслась вверх, за гребень скалы. Надо же — летают стаями, как вороны. Смаклу бы сюда, вот бы подивился...

Ну и что теперь делать? Возвращаться? Идти назад по ущелью, обходить каким-то образом весскую засаду, пробираться мимо вездесущих пронырливых гномлинов, которые конечно же из кожи вон вылезут, но постараются обнаружить ускользнувшего демона... Возвращаться страшно не хотелось. "А ведь придётся, — уныло сказал сам себе тот, прежний Стёпка. — Столько времени зря потерял!" Но другая его половина впадать в отчаяние не желала. Она рвалась в бой, вперёд, сквозь все горы и преграды, и почему-то была непоколебимо уверена в том, что у неё всё получится. Несмотря даже на неприступные скалы.

Однако сколько ни задирай голову, сколько ни прикидывай, наверх здесь точно не забраться — слишком круто даже для уверенного в себе демона. Крыльев у него нет, и летать, к сожалению, он умеет только вниз. Но не зря же тайная тропинка привела его в этот тупик! Кто протоптал её, кто ходил по ней в прежние годы? Не может такого быть, чтобы не обнаружилось здесь какого-нибудь скрытого от посторонних глаз прохода. В памяти услужливо всплыли Индианы Джонсы, Властелины колец, замаскированные рычаги, хитрые замочные скважины, тайные знаки и даже детский сим-сим, который "откройся!".

— Кто ищет, тот всегда найдёт, — сам себе сказал Стёпка, поднимаясь с камня. Поговорка хорошая, но он, по правде говоря, не слишком в неё верил. В настоящей жизни почему-то чаще всего срабатывает гадский закон подлости, и тот, кто ищет, обычно ничего, кроме неприятностей, не находит. Однако сидеть без дела было скучно и глупо.

Первый осмотр ничего не дал. Обычные камни, обычный мох, ни рычагов, ни замочных скважин — ничего подозрительного. Трещины на скалах не скрывали очертания дверей, валяющиеся вокруг валуны (Стёпка не поленился и старательно наступил на каждый), не заставляли открыться замаскированный проход. И как это называется? Облом называется.

Объевшийся дракончик лежал рядом с котомкой и самым наглым образом ничего не делал, в то время как Стёпка уже по третьему разу ощупал все стены и камни и пошёл на четвёртый заход.

— Почему лежим? — наконец рассердился Стёпка. — Я тебя что, просто так кормлю? Развалился тут... проглот мелкий. Давай, тоже ищи. Видишь, у меня ничего не получается.

Надо было раньше дракончику хвост накрутить. Но кто же знал! Дрэга, конечно, понял, что Стёпка рассердился не всерьёз и потому ничуть не обиделся. Мигом преобразившись из ленивого отдыхающего в энергичного следопыта, он метнулся вверх по скале, сунул голову в одну расселину, в другую, исчез на несколько секунд, объявился вдруг далеко в стороне, затем ловко спустился вниз и замер метрах в полутора от земли, вцепившись в свисающий с камня мох всеми коготками.

— И что? — подошёл поближе Стёпка.

Дракончик мигнул, выдрал их моховой подушки клок. Вроде как знак оставил, где искать следует.

— Так просто? — недоверчиво протянул Стёпка. — А почему я до этого не додумался?

Мох отрывался от скалы неохотно. Он был крепкий, плотный и цеплялся корнями за каждую трещину. Но Стёпка напрягся и сдёрнул большой пласт, словно ковёр со стены, и уронил его под ноги, такой он был тяжёлый. И в том месте, на влажной поверхности камня, примерно на уровне плеч обнаружился отчётливый отпечаток ладони. Как будто кто-то приложил к скале свою руку с растопыренными пальцами и с силой вдавил её в камень как в сырую глину. И оставил — на века. Только надписи "Здесь был Вася" не хватало.

Стёпка долго разглядывал случайно обнаруженный артефакт. Он вовсе не был уверен, что такие знаки на камнях тоже называются артефактами, просто ему нравилось это слово. Оно было такое... весомое, значительное и очень часто встречалось в разных фэнтезийных книжках и играх. Тайный знак, ставший уже не тайным, а очень даже явным, притягивал взгляд со страшной силой, и от него ощутимо несло магией. Стёпка этот запах теперь безошибочно узнавал. Особенно после встречи с оркимагом.

Дрэга висел на скале вниз головой и тоже внимательно изучал отпечаток. "Что думаешь?" — спросил у него Стёпка. Дракончик фыркнул и отвернулся, мол, тут и думать нечего, всё и так ясно. "Ну, смотри, — сказал Стёпка. — Если что, виноват будешь ты, так и знай". Осколком камня он аккуратно вычистил отпечаток от земли и песка, помедлил секунду, затем осторожно приложил руку к скале. Его ладонь, разумеется, была намного меньше, но всё равно она очень удобно легла в прохладное углубление в камне.

Он был готов к тому, что его ударит магическим разрядом или какой-нибудь скрытый острый шип воткнётся в кожу, чтобы попробовать его кровь. С трудом ему удалось преодолеть нахлынувший страх и удержать ладонь на месте. И правильно. Разрядом не ударило, шип не ужалил. Пальцы ощутили приятное тепло, под ногами дрогнула земля, и в глубине горы что-то с хрустом провернулось. Дрэгу тут же словно ветром сдуло. А Стёпкину ладонь с силой притянуло к скале и даже, вроде бы, сдавило. И ему вдруг очень живо представилось, что её сейчас намертво зажмёт в камне, и придётся потом перегрызать себе запястье, чтобы освободиться, как это делают волки, попавшие в капкан... Стёпка рывком освободил руку и на всякий случай отступил на пару метров, с трудом пытаясь унять сердцебиение.

Гул тут же прекратился. Рука не пострадала, пальцы остались на месте. И что? И ничего. Трусить не надо — вот чего. Хорошо, что Ванька этого не видел. Уж он-то бы точно не испугался... может быть. Он же у нас отважный экскурсант-экзепутор. Сначала делает, потом думает.

Когда Стёпка вновь приложил ладонь к скале, в глубине опять загудело, отдалось в коленях мелкой дрожью, и левее, шагах в пяти от него, часть скалы, очертаниями напоминающая широкую дверь, рывками поползла вниз. Мелкие камешки скатывались под ноги, нехотя отваливался пластами наросший за долгие годы мох, что-то хрустело и трещало. Магический механизм открывал тайный проход, открывал нехотя, с задержками, с ощутимыми толчками в глубине горы, словно там с трудом проворачивались давно заржавевшие шестерни и колёса.

Зрелище было поразительное. Стёпка смотрел во все глаза и внутренне ликовал. Всё-таки не зря здесь проложили тропу, не зря его так тянуло в это ущелье. Не обманул, выходит, внутренний голос, привёл куда надо. Если, конечно, ему именно туда надо.

В глубине скал ещё раз глухо пророкотало, и вновь наступила тишина. Тайный проход оказался входом в пещеру. Он волнующе зиял перед Степаном, и сухой воздух, струящийся из подземных глубин, нёс собой лёгкий привкус затхлости. Нетерпеливый Дрэга скакнул вперёд, оглянулся на хозяина и смело ринулся в темноту — полетел на разведку.

Глава двенадцатая,

в которой демон пересчитывает мертвецов

Степан стоял на пороге пещеры, под мрачные своды которой ему предстояло вступить. Радость от того, что он сумел обнаружить выход из ущелья, уже слегка померкла, и теперь он должен был решиться на более важный шаг — отправиться туда. А любому мало-мальски начитанному человеку хорошо известно, что одинокого путника в таких пещерах обязательно подстерегают смертельно опасные неприятности. Выползет навстречу либо что-нибудь членистоногое с огромными жвалами или нечто давно умершее с горящими безумными глазами — жалей потом, что не остался снаружи.

В пещере было тихо и темно. И жутко до дрожи. Как в могиле. Вся Стёпкина хвалёная демонская смелость, которой уже и без того минувшей ночью был нанесён значительный урон, куда-то бесследно улетучилась перед этой неуютной дырой в горе, и он ощутил себя очень маленьким, очень слабым и очень испуганным подростком. Да он и в самом деле сейчас был маленьким, слабым и испуганным. Хотелось, чтобы стоял рядом верный друг Ванька! Да и Смакла, само собой, тоже не оказался бы лишним. Втроём даже самые пугающие пещеры кажутся не такими уж и страшными. Посмеяться можно (пусть даже через силу), поговорить о том о сём, помочь в случае чего, из пропасти, например, вытащить, если не до конца успел провалиться...

Собравшись с духом, на что ушло ещё минут пять или даже больше, Стёпка нерешительно шагнул в темноту. И тут едва не отпрыгнул назад. В глубине пещеры с пугающей готовностью мягко зажёгся свет. Само собой, это не лампочки загорелись, а обычные факелы-самосветки, почти такие же, как в Летописном замке. Они были воткнуты в специальные отверстия в стенах почти через каждые два метра. Стёпка облизал пересохшие губы и беззвучно обругал себя за глупый испуг. Тому, кто в своё время позаботился об этих факелах, памятник нужно поставить, честное слово. Дураку понятно, что гораздо приятнее идти по нормальной, пусть даже и не слишком хорошо освещённой пещере, чем пробираться в полной темноте, ничего перед собой не видя и рискуя каждую секунду воткнуться лбом в скалу или нарваться на какое-нибудь оголодавшее чудовище. Правда, на чудовище можно нарваться и при свете факелов, и то, что ты жуткую морду этого чудовища перед смертью успеешь разглядеть, как-то мало успокаивает, но всё же — свет есть свет.

Вообще-то это была не совсем пещера. То есть не такая пещера, которую промыло за сотни лет подземными водами без участия человека. Это был определённо рукотворный проход, вырубленный прямо в толще скалы, достаточно широкий и высокий, чтобы по нему свободно могли пройти два взрослых человека. Или один не очень взрослый демон. Каменные стены носили отчётливые следы зубил или кирок или чем там ещё пробивают в скалах проходы. Когда-то здесь работали, звенели инструментами, разговаривали, смеялись или переругивались, шумела жизнь, было людно и не страшно... А теперь было пусто и страшно. Даже магическое освещение почему-то не делало пещеру более привлекательной. Как там называется, когда боишься тесных помещений? Фобия какая-то. Стёпка явственно почувствовал, что эта фобия в нём точно есть, и слегка загрустил. Вот так вот живёшь и не знаешь, что на самом деле ты трус и можешь испугаться в самый неподходящий момент.

Дошагав на негнущихся ногах до первого поворота, Стёпка оглянулся. С одной стороны оставшийся открытым вход его радовал, потому что всегда можно передумать, развернуться и убежать на свежий воздух, если выползет навстречу что-нибудь страшное. Но с другой стороны — а вдруг в пещеру следом за ним войдут, ну, скажем, те же весские маги? Идёшь себе спокойно, ни о чём не подозреваешь, а они — раз! — и настигнут. Что там впереди поджидает, ещё неизвестно, а вот насчёт весичей можно не сомневаться, они точно демона ищут. Поэтому лучше бы входной камень как-то вернуть на место.

Сделать это оказалось проще простого. Приложил ладонь к такому же отпечатку в стене (его даже искать не пришлось, вот он — прямо под первым факелом), и тяжёлая плита со скрежетом поднялась, надёжно отрезав пещеру от внешнего мира. Теперь, если кто-нибудь даже и попытается её открыть, беззвучно сделать это у него не получится. Впрочем, скорее всего, к тому времени Стёпка будет уже далеко отсюда, где-нибудь по ту сторону гор. Глядя на уходящую за поворот цепочку факелов, он на это очень надеялся.

Поначалу ему представлялось, что пещера окажется очень длинной и запутанной, что она будет тянуться и тянуться, опускаясь всё ниже и все сильнее разветвляясь, и он даже задумался о том, что, наверное, нужно как-то отмечать свой путь (камешками или отметками на стенах), но ничего этого делать не пришлось. Довольно быстро, всего после двух не слишком крутых поворотов он вышел в небольшой зал — с нехотя загоревшимися факелами на стенах, с едва различимым во мраке потолком, с широкой каменной лестницей, уходящей вверх, в неуютную темноту. Это всё удивительно напоминало вход в захваченную кровожадными орками Морию из "Властелина колец"! Так же величественно и мрачно. Стёпке это не понравилось. Жутковатая Мория его не манила ни с какого боку. Не затем он в этот мир явился, чтобы бесславно сгинуть в мрачных заброшенных подземельях, вернее, подгорьях или даже подскальях. Знать бы заранее, кто или что ждёт его там, впереди, кто встретится, и от кого, может быть, придётся убегать со всех ног! Хорошо бы хозяевами этих чертогов оказались гоблины, здесь их можно не бояться, здесь они друзья...

Он прислушался. Тишина в зале стояла просто оглушительная. Ни шороха, ни скрипа. Даже Дрэга, вылетевший откуда-то сверху, из-под потолка, скользил как во сне, беззвучным планирующим листом. Или здесь вообще никого не было, или коварные враги затаились перед нападением.

— Ну что там? — спросил его шёпотом Стёпка. — Кто там?

Дрэга на лету тронул его кончиком крыла и вновь унёсся во мрак. Самосветки не обращали на дракончика внимания и загорались только, когда к ним приближался Степан. Но Дрэгу это ничуть не смущало, и в темноте он летал так же уверенно, как и при свете дня.

Нужно было идти. Честное слово, если бы не это неотвратимое "нужно идти", чёрта с два пошёл бы он дальше, чёрта с два стал бы, преодолевая свой страх, блуждать по этим пугающим подземельям, каждую секунду ожидая встречи с одуревшими от одиночества местными кошмарами и озверевшими от скуки ужасами. И пусть бы Ванька состарился и напрочь облысел у элль-фингов — была бы ему наука, гаду упрямому, как на экскурсии ходить! Он там сидит себе в плену и в ус не дует, а ты мучайся тут за него, трясись от страха и зубами стучи.

Стёпка поругался мысленно на Ванеса, взбодрил себя злостью — и тихонько вдоль стеночки побрёл дальше. А куда денешься! Нужно, значит нужно.

Он поднялся по засыпанной каменным крошевом лестнице, постоял немного наверху, пытаясь настроить себя на более мужественный лад, посопел, помялся и вошёл в следующее не слишком просторное помещение, в котором тоже сразу загорелись факелы. Там стояли вдоль стен какие-то ящики, валялись брёвна, камни, ещё что-то... Стёпка не успел всё разглядеть, потому что сразу же наткнулся взглядом на лежащее перед входом тело. Или правильнее сказать — скелет. Настоящий "мёртвый скелет" в истлевшей одежде и проржавевшей насквозь кольчуге. Он лежал ничком, разбросав в стороны неприятно тонкие кости рук. Рядом валялся широкий топор с короткой рукоятью. Круглый шлем, откатившийся в сторону, был вскрыт как консервная банка, и в нём угадывались серые обломки раздробленного страшным ударом черепа. И ещё... Бедняга был прикован. От его ноги тянулась к тяжёлому кольцу в стене грубая и не слишком длинная цепь. Это, наверное, был раб-стражник, прикованный здесь для того, чтобы никого не впускать или не выпускать. Вон и миски какие-то стоят, кувшин с отбитым верхом... Стражник охранял проход, и его за это зарубили, возможно, его же собственным топором. И теперь он лежал здесь пугающим предупреждением для каждого, кто осмелился войти в эту пещеру: вот, мол, как страшно жить и вот какая непоправимая неприятность может произойти с каждым из вас, дорогие мои.

Я так и знал, поёжился Стёпка, разглядывая торчащую из-под шлема редкозубую челюсть, я ведь так и знал: сначала скелеты, а там, глядишь, и самые натуральные зомби обнаружатся на мою голову. Почему я такой невезучий? Почему всё плохое случается обязательно со мной? За что?

Его сразу отчаянно потянуло назад, к солнцу и свежему воздуху, подальше от мёртвого стражника с расколотой головой и от тех, кто этого стражника убил. Понятно, конечно, что кровавое злодеяние совершилось не вчера и даже не на прошлой неделе, а очень много лет назад, и убийца не сидел же всё это время за поворотом, поджидая очередную жертву, но Стёпке теперь было просто страшно, страшно и всё. И он пошёл бы назад и не поленился бы вернуться к началу ущелья, чтобы попробовать найти какой-нибудь другой, не такой мрачный путь в обход засады, если бы не та, недавно объявившаяся в нём половина, которая была намного смелее и которую полуистлевший скелет почти не испугал. "Подумаешь, скелет! Лежит себе, никого не трогает. Так что не дрейфь, демон, и смело шагай вперёд на своих подгибающихся от нехороших предчувствий ногах".

Для начала нужно было перешагнуть печальные останки. Стёпка всерьёз ожидал, что стоит ему только занести над скелетом ногу, как тот сразу оживёт и схватит неосторожного гостя, чтобы утащить его, обомлевшего, в мир иной. Поэтому он не стал перешагивать, а обошел его осторожно вдоль стеночки и вздохнул с облегчением, лишь отойдя на безопасное расстояние. Скелет, надо отдать ему должное, проявил завидную выдержку и даже не шевельнулся. Как, впрочем, и должен поступать всякий уважающий себя скелет. Раз уж так случилось, что ты умер, будь добр лежи и не пугай живых людей. Пока ещё живых, добавил зачем-то про себя Стёпка, и от этих слов ему стало совсем жутко, и он очень отчётливо представил себя, лежащего в пыли с расколотой головой, с разбросанными руками, с выпотрошенной котомкой... "И никто не узнает, где могилка моя". Он крепко зажмурился, отогнал кошмарное видение и прошептал, крепко сжав рукой стража: "Не будет этого, не дождётесь, гады".

Оставив за спиной комнату с мёртвым стражем, он увидел перед собой просторную, уходящую в темноту галерею. На правой стене были закреплены факелы, ближние из которых уже загорелись, а в левой стене через равные промежутки располагались двери. Обычные, нормальные человеческие двери, не слишком аккуратно сколоченные из досок, рассохшиеся, перекосившиеся, с грубыми кольцами вместо ручек... Первая дверь была приоткрыта, третья висела на одной петле, четвёртая вообще лежала на полу, — а дальше всё скрывала темнота. Заглядывать за эти двери Стёпка, разумеется, не собирался. Чего он, спрашивается, за ними не видел? Мало ли кто там таится. И вообще это было похоже на тюрьму. Коридор, тусклый свет, не слишком привлекательные двери, а за ними, возможно, останки истлевших узников, прикованные цепями к стенам... Нет, лучше пройти мимо, туда, в конец галереи, куда уже улетел Дрэга и где, судя по всему, был выход из этого мрачного — очень мрачного и очень неуютного — места.

Он уже почти не боялся. Пещера оказалась просто пещерой. Стены, факелы, двери... Двери мозолили ему глаза. Всё же слегка обидно будет уйти, не узнав, что за ними скрывается. А вдруг там... ну, не знаю... сокровища несметные или сундуки с волшебными эликсирами. В компьютерных играх в таких пещерах всегда можно было отыскать что-нибудь очень полезное: золото, магические свитки, оружие, крутые доспехи или, скажем, вход на следующий уровень. Чем эта пещера, спрашивается, хуже?

Стёпка не слишком долго колебался. Ему даже не пришлось себя уговаривать. Первая дверь и без того была слегка приоткрыта, и ему осталось только тихонько потянуть за кольцо. Дверь скрипнула и с готовностью распахнулась, словно соскучилась по входящим и выходящим людям. Стёпка побоялся сразу туда заходить, потому что внутри было темно, и он ждал, чтобы зажглись факелы. А факелы не спешили зажигаться, они ждали, чтобы он сначала вошёл. И ему пришлось войти. Всего одна полуразрядившаяся самосветка неторопливо осветила тесное помещение. К счастью, это была никакая не тюремная камера, а, кажется, кухня. Да, точно — кухня. У стены громоздилась большая сложенная из камней печь, заставленная грубыми чугунками, на покосившемся столе и на полу валялись ножи, разбитые кувшины и тарелки. На стенах висели окаменевшие пучки трав. Журчала где-то едва слышно вода, видимо, специально проведённая сюда из какой-нибудь подземной реки, чтобы не нужно было далеко за ней ходить. Искать здесь было нечего, и Степан уже собрался выйти, когда увидел ещё одного мертвеца. В дальнем углу сидел на лавке скелет женщины в бесформенном похожем на балахон платье. Седой от пыли череп с остатками волос провалился в плечи, высохшие руки бессильно свисали вниз, на острых коленях лежало плоское блюдо.

Степан не понял, каким образом его вынесло из этой кухни. Он так оттуда рванул, что даже Дрэга не удержался на плече и с протестующим писком распахнул крылья. Раньше Степка думал, что мертвецов он не боится и, если увидит где-нибудь, то ни за что не испугается. И когда первого увидел — того, что у входа с черепом расколотым лежит, — страх свой преодолел и очень себя за это зауважал. А в кухне этой перетрусил как стыдно сказать кто. Казалось бы, ну чего страшного? Ну сидит себе на стуле скелет высохшей, давным-давно умершей женщины, никого не трогает... А посмотришь на её обтянутый высохшей кожей череп — и такая дрожь пробирает, что до самого Кряжгорода готов бежать без передыху, лишь бы от неё подальше. Самое удивительное, что эта кухарка тоже была прикована цепью к стене. Неужели и она была рабыней?

Не заглянуть за вторую дверь теперь было невозможно. Любопытство оказалось сильнее страха. Степан увидел совсем крохотную каморку, едва ли больше Смаклиной. В ней даже факела не было. Отличалась она от каморки младшего слуги в основном тем, что в ней имелся мертвец. Он лежал на топчане... он, казалось, спал. Вечным, как говорится, сном. Мертвеца уже густо покрывала пыль, и он походил на мумию, только лежащую на боку и с поджатыми ногами в коротких растоптанных сапогах. На этот раз Стёпка выскакивать не стал, а просто тихонько прикрыл дверь, словно боялся громким стуком разбудить усопшего.

Протиснувшись под перекосившейся дверью в третье помещение, Стёпка первым же делом испуганно пошарил глазами по сторонам в поисках мертвецов и очень обрадовался, когда их не обнаружил. Стояли вдоль стен грубо сколоченные топчаны, валялась на полу деревянная кадушка, и сидела рядом с ней очень крупная наглая крыса, совершенно не испугавшаяся вошедшего в комнату человека и зажёгшегося тотчас на стене неяркого факела.

— Кыш, зараза! — негромко сказал ей Стёпка, немного радуясь тому, что крыса — существо, хоть и противное, но вполне живое. Голос его прозвучал глухо и неуверенно. И крыса это почувствовала. Она презрительно подёргала носом и вразвалку скрылась под топчаном.

Стёпка, кажется, понял, куда попал. Никакая это была не Мория, а просто обычная пещера, в которой много лет назад жили люди. Жили себе, делами разными занимались, может, прятались от кого-то, может, нравилось им в пещере жить, может, разбойничали себе потихоньку. Скорее всего как раз и разбойничали, потому что нормальные люди стражников и кухарок цепями к стенам не приковывают. В общем, жили-жили, а потом почему-то умерли. Причём, одни умерли во сне, другие прямо на рабочем месте, а третьи из-за того, что кто-то не очень добрый ударил их по голове мечом или топором.

Это было, конечно, печально, но вполне обычно и объяснимо. И совсем не таинственно. И Стёпке поэтому стало ясно, что бояться в этой пещере нечего, что всё самое страшное здесь произошло в далёком прошлом, и вряд ли нападут на него какие-нибудь чудовища, потому что, если даже они тут когда-нибудь и водились, то, скорее всего, тоже давным-давно подохли от голода или от скуки. Да и скелеты вели себя вполне прилично, не оживали, не бросались, не стучали костями. Правильные, в общем, были скелеты. "Не мертвых надо бояться, бояться надо живых", — храбро повторял про себя Стёпка, осторожно перешагивая через лежащую на полу дверь и вглядываясь в непроглядную темноту очередной комнаты. "Ёлочка, зажгись!"

Факелы послушно засветились, и из мрака выступили стоящие вдоль стен огромные корзины, плетёные из лозы короба, ящики, бочки и похожие на амфоры кувшины, причём почти все ящики были сломаны, бочки рассохлись и развалились, кувшины кто-то старательно поразбивал, не оставив ни одного целого... Похоже, здесь в своё время хранились запасы еды, крупы всякие, соленья, сушенья, копченья, вино, может быть. А потом всё это съели крысы. И некому было их прогнать, потому что тот, кто раньше всем этим хозяйством заведовал, сидел сейчас в обнимку с большими жерновами ручной мукомолки, а его лохматый, серый от пыли череп лежал на верхнем камне и равнодушно смотрел на Стёпку чёрными безглазыми провалами. А вокруг стояли в ряд одинаковые, доверху наполненные чем-то горшки. И когда Стёпка из любопытства дотронулся до одного носком кроссовки, горшок мягко расселся, и из него высыпалось что-то похожее на пыль или на очень мелкий чёрный песок. И Стёпка подобрал немного этого песка и понюхал... И очень удивился, потому что это был перец. Обычный молотый перец, какой мама добавляла в мясо, когда готовила пельмени или котлеты. Он, конечно, почти выдохся, но ошибиться было невозможно, этот запах не спутаешь ни с чем. Неужели здесь был тайный цех по изготовлению молотого перца? Глупость какая. Называется, нашёл сокровища и магические эликсиры. Очень большое сокровище — два десятка горшков с пахучей приправой. Греби лопатой, набивай в карманы, сыпь в котомку — на всю жизнь хватит пельмени перчить ещё и внукам останется. Вот уж благодарны будут за столь ценное наследство.

Дрэга недовольно фыркал и потешно тёрся носом о Стёпкино плечо. Он сдуру тоже понюхал перец и теперь сердился на хозяина за то, что тот подсунул ему такую невкусную гадость.

За очередной дверью обнаружилась самая настоящая кузница: с горном, с несколькими наковальнями — одна меньше другой, с набором клещей и молотов, с большой бочкой, в которой когда-то была вода, с громоздящимися ржавыми железками на верстаке... и лежащей прямо перед входом аккуратной кучкой костей, увенчанных большим печально оскалившимся черепом. И всё это было покрыто толстым слоем пыли. Стёпка даже заходить туда не стал. Скользнул взглядом по закопчённым стенам, удержал рванувшегося было дракончика и вышел.

А последняя перед поворотом дверь открываться не захотела. Стёпка подёргал позеленевшее медное кольцо, пнул пару раз массивные доски, пихнул плечом — да и отступился. Тем более что он был не первым, кто пытался эту дверь открыть: она вся сверху донизу была как будто огромными когтями исполосована, даже на кольце виднелись глубокие зазубрины. Но тот, кто оставил эти следы, судя по всему, так и не смог прорваться внутрь. Наверное, на эту дверь было наложено неоткрываемое заклинание. Ну и ладно. Не очень-то туда и хотелось. На что угодно можно поспорить, что и там нет ничего, кроме надоевших уже скелетов.

На этом двери кончились, тайных сокровищ найти не удалось, можно было отправляться дальше. И Стёпка отправился. Но за поворотом его ждало разочарование. Он-то, наивный, полагал, что найдёт там другой выход из пещеры, а там оказалась всего лишь ещё одна комната, можно даже сказать — зал. И дверь в этот зал была... точнее, её не было. Совсем. Когда-то давным-давно кто-то очень большой и сильный неслабо рассердился и не просто выломал эту дверь, а буквально измочалил толстенные доски в мелкую щепу. И ворвался внутрь. Или наоборот — вырвался наружу.

Стёпка постоял немного, вглядываясь в темноту, ничего, разумеется, не разглядел, потом шагнул через порог. Он не боялся. Понятно уже было, что бояться здесь некого. Ну, разве что скелет ещё один обнаружится — а к ним Стёпка уже почти притерпелся. Факелы, почуяв появление гостя, по очереди засветились. Их здесь было много, все четыре стены этого большого зала были щедро утыканы факелами. И пусть даже горела едва ли половина из них — всё равно сделалось достаточно светло, чтобы всё подробно рассмотреть и увидеть.

В зале царил полнейший разгром. Можно было подумать, что здесь бушевал ураган. Большая часть из того, что когда-то стояло, лежало на полках или висело на стенах, было сорвана, сломана, опрокинута и разбросана. И теперь уже трудно было определить, как всё это выглядело раньше. Разбитые не то столы, не то лавки, не то лежанки; валяющиеся повсюду разодранные в клочья книги; черепки от горшков и бесформенные металлические конструкции, похожие на самогонные аппараты. Верхние полки, правда, были не тронуты, до них, видимо, просто не дотянулись, и на этих полках пылились всевозможных размеров и форм бутыли и банки... А в центре зала посреди всего этого хаоса возвышалась большая клетка, грубо склёпанная из толстых металлических прутьев. В этой клетке легко можно было держать, скажем, дядьку Неусвистайло, если бы кому-нибудь пришло в голову туда его засунуть. Стёпка перебрался через обломки стола, подошёл поближе. С одного бока прутья клетки были даже не выломаны, а буквально вырваны, и топорщились наружу острыми зазубренными концами. Тот, кому когда-то не повезло сидеть в этой клетке, однажды вдруг каким-то образом набрался сил, чудовищно рассвирепел, порвал металлические — в руку толщиной — прутья, вырвался наружу... И если всё, что Стёпка здесь видел, натворил этот вырвавшийся неведомый пленник, то неохота даже представлять себе, кем он был и как выглядел. Одно лишь можно утверждать с полной определённостью: не человек это был, на что угодно можно поспорить, не человек. И, похоже, он славно повеселился, мстя своим пленителям за то, что они держали его за решёткой. Стёпка, разумеется, не мог поручиться, что всё происходило именно так, но он почему-то был в этом уверен. Интересно только, кто сидел в этой клетке и куда он делся потом, когда отвёл душу и поубивал всех в пещере? А первым делом он, разумеется, разделался с хозяином этого зала, с тем, кто, возможно, пленил его и держал в клетке.

То, что осталось от хозяина, висело под одним из факелов, уронив на плечо голову со страшно оскаленным ртом. Бесформенная тёмная одежда обвисала, как на вешалке. Ноги — от сапог до колен — покрывала отвратительного вида бледная плесень. Стёпка поморщился и отошёл подальше, хотя останки уже давно ничем не пахли. Наверное, это был какой-нибудь отверженный или изгнанный колдун или чародей, который скрывался от всех в этой пещере и творил здесь свои чёрные заклинания. Или изучал запрещённую магию. Вон сколько вокруг валяется разбитых склянок, разодранных в клочья книг и разных алхимических приборов. Похоже, что один из опытов колдуну не удался. Или, если посмотреть с другой стороны, удался слишком хорошо. То ли он пленил кого-то не того, то ли сумел вызвать слишком могучего демона, то ли нечаянно превратил сидящего в клетке бедолагу в страшное чудовище. И чудовище, вырвавшись на волю, свело с ним счёты. Из груди высохшего трупа торчала рукоятка меча. Убийца вздернул чародея за шею одной рукой (или лапой) и пригвоздил его к каменной стене пещеры. Это какой же силищей надо обладать, чтобы не только разорвать прутья клетки, но и воткнуть в прочный камень меч чуть ли не наполовину!

Стёпка поёжился. Ему не было жаль давно убитого чародея — как-то не хочется жалеть негодяя, который даже кухарку держал на цепи, — ему подумалось, что вырвавшийся монстр всё ещё сидит где-нибудь за углом и поджидает новую жертву. Времени, конечно, с тех пор немало прошло, но кто их, этих монстров знает, может, они бессмертные, может, они в магическую спячку впадать умеют. Пройдёшь мимо безобидного на первый взгляд камня, а он вдруг оживёт и набросится. Бр-р-р! Лучше об этом не думать. И без того жутко.

В разгромленном зале было много всего, но не было самого главного — здесь не было другого выхода. Таинственная пещера оказалась не слишком таинственной и надежд не оправдала. Придётся всё-таки топать назад по ущелью, пробираться лесом мимо весичей... В общем, вся эта морока с невидимой тропой завершилась пшиком. Однако, как ни странно, Степана это не слишком огорчало. Потому что, во-первых, побродить по такой пещере всё равно интересно, а во-вторых, будет о чём рассказать Ванесу. Вдобавок ко всему прочему. Пусть завидует и слюни пускает. Пещера с мертвецами — это круто!

Он повернулся и уже почти вышел из зала, когда заметил краешком глаза что-то странное, что-то такое, чего здесь быть не должно. На полу, прямо под пришпиленным к стене чародеем робко сверкнула в пыли крохотная искорка. Стёпке сначала показалось, что там лежит драгоценный камень, алмаз или сапфир, потому что искорка была голубая, льдистая. Но когда он подошёл поближе и присел, то увидел, что это не камень, а браслет. Узкий металлический браслет, соскользнувший, очевидно, с высохшей руки убитого. И удивительное дело — всё вокруг было покрыто густым слоем пыли: и останки чародея, и обломки и пол и даже стены... А на браслете ни пылинки. Как будто его положили только что — нарочно для Степана.

Стёпка долго смотрел на браслет, не торопясь его подбирать. Он слишком хорошо знал, что бывает с теми, кто берёт такие браслеты или, к примеру, кольца, и надевает, не подумав, на свои глупые руки или пальцы. А потом оказывается, что эти кольца или браслеты скованы чёрным властелином как раз для того, чтобы завладеть душой и телом такого вот торопливого глупца. Нет, Стёпка был не из таковских. В том, что браслет надо забирать, у него сомнений не возникло. Но дотрагиваться до него он не спешил. Поразмыслив, он отломил от расколотого стула длинную щепку и уже ею осторожно подцепил браслет, стараясь не коснуться свисающих почти до пола нитей плесени. Ничего страшного не произошло. Чародей не ожил, монстр не явился, потолок не рухнул. Тогда Стёпка осторожно дотронулся до холодного металла, потом положил его в ладонь. Браслет был ощутимо тяжёл, и для человеческой руки — даже для руки взрослого мужчины — заметно велик. Внутренняя поверхность его оказалась гладкой, а внешняя сверкала зеркальными гранями.

И когда Стёпка уже почти уверился, что ничего страшного не произойдёт, да и что страшного может случиться, господи, всё самое страшное здесь свершилось давным-давно... Вот тогда-то что-то оглушительно заскрипело у него за спиной, да так протяжно и отвратительно, что он даже вскрикнул от неожиданности и отбросил браслет подальше, словно гадюку, и оглянулся, готовясь к самому ужасному.

В стене, чуть правее висящего чародея открылась дверь. Тайная дверь, заметить которую раньше было просто невозможно. Она открылась почти наполовину, и почти сразу вновь стала закрываться, как будто передумала. Стёпка стоял, весь покрытый толстыми мурашками от внезапного испуга, а отброшенный браслет прокатился по полу, оставляя в пыли отчётливый след, и остановился у стены, наткнувшись на разбитую бутыль.

Голова у Стёпки начала соображать не сразу, а только после того, как он сумел оправиться от испуга. Испугался он понятно почему, но, оказывается, испугался зря. Чтобы проверить свою догадку, он подобрал браслет... И дверь, обозначенная едва заметным синим контуром (как в компьютерной игре, честное слово!), снова начала открываться, отчаянно скрипя давно заржавевшими петлями. Стёпка положил браслет на пол — дверь закрылась, слившись со стеной. Контур угас. Всё ясно: заколдованная дверь подчиняется хозяину браслета. А теперь хозяином, получается, сделался Степка. И он тогда взял браслет, подошёл и заглянул внутрь, надеясь найти хотя бы за этой дверью желанный выход из пещеры.

Но когда он перешагнул порог и когда на стене уже привычно зажёгся факел, стало ясно, что и здесь никакого выхода нет. За заколдованной дверью скрывалась комната чародея, его укрытое от чужих глаз логово. Да и где ещё оно могло располагаться, как не рядом с рабочим залом, в котором погибший творил некогда свои чёрные дела.

Сказать, что здесь царил беспорядок, значило ничего не сказать. Комната было захламлена до предела. Чародей хранил здесь множество ценных и нужных, не очень ценных и не слишком нужных, и ещё больше совершенно ненужных вещей, складывая их как попало и куда попало. Истлевшая драпировка безобразными лохмотьями прикрывала стены; едва держалось на одном гвозде пыльное зеркало; возвышалась в дальнем углу груда слежавшейся от времени одежды; другой угол занимала большая куча основательно попорченных крысами книг; в рассохшихся сундуках лежали какие-то не то щиты, не то горшки. Грубый топчан был в несколько рядов заставлен пыльными бутылями (причём все — с отбитыми горлышками), на единственном табурете стояла широкая глиняная посудина, на которой живописно расположились несколько усохших крысиных трупиков. В громоздящейся посреди комнаты железной клетке угадывался засохший труп не то здоровенной собаки, не то ещё волка.

Дрэга оттолкнулся от Стёпкиного плеча и спланировал на пол. Свисающие со стен лохмотья колыхнулись, и часть из них беззвучно сорвалась вниз, взметнув облако пыли. Стёпка негромко ахнул. На оголившейся стене были развешаны сабли. Много сабель: прямые и кривые, с ножнами и без. В комнате сразу стало светлее: это у демона разгорелись глаза при виде такого богатства. Недолго думая он сорвал со стен остальное тряпьё. На правой стене висели кинжалы, на левой — мечи. Много кинжалов и мечей. И ещё короткие копья с очень широкими наконечниками. Всё оружие было как новенькое, лезвия отливали полированной сталью, камни на рукоятях искрились, — пыль или не решалась садиться на это великолепие или на коллекцию было наложено противопыльное заклятие.

Оружие можно было разглядывать бесконечно, но Стёпке особенно приглянулся один меч, не слишком длинный, не слишком широкий, а в самый раз. У него была изящная слегка изогнутая рукоятка, красивый эфес и чёрные с позолотой ножны. Стёпка долго раздумывал, не решаясь дотронуться до него, но потом вспомнил, что хозяин уже ничего не скажет и протянул к мечу руку и даже дотронулся до него... Оп-па! С удивлением и разочарованием он обнаружил, что подержать меч в руке ему не удастся, потому что тот был словно чем-то приклеен к камню стены, и не просто приклеен, а как будто вплавлен в него. И всё остальное оружие было так же вплавлено в стены, даже самые маленькие ножи, даже большой лук без тетивы. Хорошую коллекцию собрал чародей и о сохранности её он позаботился тоже очень хорошо. При всём желании ничего не заберёшь. Для очистки совести Стёпка подёргал все ножи и сабли, до каких сумел дотянуться. Мог бы и не дёргать, закреплено надёжнее чем в музее. В общем, не везёт ему с оружием в этом мире. Оркимагов меч рассыпался в пыль, чародеево оружие от стены не оторвёшь. Закон здесь что ли такой магический, что демонам с оружием ходить нельзя?

Его взгляд упал на зеркало. Он осторожно стёр с него ладонью пыль и посмотрел в мутную стеклянную глубину. Себя он там, конечно, не увидел, но зато увидел хозяина отвечай-зеркала, который тоже был давно и безнадёжно мёртв. И Стёпку это здорово удивило, ему почему-то представлялось, что хозяин — это что-то вроде заклинания такого, которое включается, когда кто-нибудь в зеркало смотрит. А заклинания умереть не могут, они могут только ослабнуть или вообще развеяться. Но этот хозяин умер. Он лежал ничком, раскинув иссохшие руки, и укоризненно смотрел на Стёпку печальными провалами глазниц, словно пытаясь сказать ему: "Что ж ты, демон, так долго сюда шёл? Ждал я тебя, ждал, да и помер, ожидаючи."

Стёпка постоял ещё немного, поразглядывал оружие, повздыхал. Получалось, что все собранные чародеем богатства, пропали впустую. От магических книг остались одни переплёты, бутыли с волшебными снадобьями кто-то разбил, ковры истлели, сабли и мечи навсегда впечатаны в каменные стены. Совершенно нечем поживиться. Даже как-то обидно. Хотя слово "поживиться" отчётливо припахивало мародёрством. Это только в компьютерных играх можно безбоязненно обирать убитых тобой врагов и хапать все сокровища, что сумел обнаружить, и никто тебе за это ничего не сделает, наоборот, ты станешь ещё сильнее и могучее и все тебя начнут уважать и бояться. А в настоящей жизни к мертвецам прикасаться противно и не хочется, а шарить по чужим сундукам вообще стыдно. Неспроста, наверное, мародёров на настоящих войнах все презирали и расстреливали. Стёпка уставился на браслет. Интересно, а то, что он подобрал эту штукенцию — это мародёрство или нет? И что ему за это будет, если кто-нибудь узнает? Расстрелять, конечно, не расстреляют, но ловить презрительные взгляды тоже не хотелось. Может, лучше избавиться от находки, пока не поздно?

Он повертел браслет перед глазами. Ну что, моя прелесть, оставить тебя или забрать с собой? Прелесть молчала. Её было всё равно. Ладно, решил Стёпка, заберу. И никакое это не мародёрство, и никто мне ничего не скажет, потому что я этот браслет честно нашёл. И он засунул находку в карман.

Осталось проверить ещё одну дверь. Ту, последнюю, за которой мог находиться второй выход из пещеры. Правда, Стёпка уже не верил, что этот выход там есть, но всё же — а вдруг? Он подошёл к двери и даже почти не удивился, когда в ней что-то с готовностью щёлкнуло. В его кармане лежал чародейский браслет, и дверь поэтому признала его новым хозяином.

Он потянул кольцо на себя. Дверь открылась со страшным скрипом, она была тяжёлая, окованная позеленевшими медными полосами, очень надёжная.

Нет, не зря ему казалось, что эта пещера похожа на тюрьму. За последней дверью в самом деле обнаружилась тюремная камера. Настоящая камера: с цепями, свисающими с потолка, с орудиями пыток, аккуратно разложенными на скамье, с некогда прикованным к стене узником, от которого осталась горстка осыпавшихся костей и повисший на ржавом ошейнике череп. И Стёпка подумал, что убитого чародея жалеть, пожалуй, вообще не стоит. Чародей, пожалуй, получил то, что заслуживал. Вряд ли он был хорошим человеком, если по его приказу в этой камере держали пленника и даже пытали его, выведывая, вероятно, тайные знания или магические секреты. Может быть, сам чародей его и пытал. Огнём прижигал или пальцы вон теми огромными клещами откусывал.

И пришлось Стёпке возвращаться назад, ко входу в пещеру, который, как теперь стало ясно, являлся и единственным из неё выходом. Столько времени потеряно и всё впустую. Нет, любопытно, конечно, было посмотреть, только непонятно, зачем его сюда так упорно тянуло. Неужели для того, чтобы он подобрал чародейский браслет?

Глава тринадцатая,

в которой демон прибывает в Протору

Хотелось поскорее очутиться на свежем воздухе, но Стёпка торопиться не стал. Для начала он прижался ухом к прохладному камню и долго прислушивался, надеясь, что если кто-нибудь снаружи поджидает его, то удастся услышать голоса или шаги. Не удалось. Или снаружи не было никого, или камень надёжно отсекал все звуки.

Дрэга сидел на полу и укоризненно смотрел на него своими изумрудными бусинками, мол, что же ты, хозяин, тянешь, открывай скорее, я на волю хочу. "Ладно, — сказал ему Стёпка вполголоса. — Рискнём". И приложил ладонь к отпечатку под самосветкой. Скрытый механизм тотчас отозвался, заскрипел, захрустел всеми своими шестерёнками, и натужно потянул вниз многотонную каменную дверь. Дрэге не хватило терпения дождаться, пока она опустится до конца, и он первым выметнулся наружу. Степан благоразумно остался стоять на месте. Он был уверен, что в случае опасности дракончик его предупредит.

Дрэга вернулся буквально через десять секунд и уселся на плечо. Судя по его беззаботному поведению, всё было в порядке и никаких врагов поблизости не наблюдалось.

Стёпка шагнул наружу, и от пряного лесного воздуха у него даже слегка закружилась голова. Никогда и ни за что не согласился бы он жить в такой вот пещере, за все сокровища мира не согласился бы. Лучше умереть глядя в бескрайнее небо, чем годами чахнуть под мрачными каменными сводами. Он не гном, чтобы восхищаться подземными чертогами. Ничего хорошего в этих чертогах нет и быть не может, это Степан теперь с полным основанием мог любому гному прямо в глаза сказать.

Дверь за его спиной тут же начала подниматься, как будто поняла, что больше из пещеры выходить некому. Стёпка отряхнул с одежды пыль и паутину, поправил сбившуюся набок котомку. В скале протяжно, с перерывами скрипело. Невидимые механизмы стонали, что-то в них, видимо, сломалось или камень попал между шестерёнками, и тяжёлая плита поднималась медленно и трудно, с надрывным болезненным скрежетом. Стёпке представилось, что вот сейчас её заклинит и тогда тайный вход в пещеру перестанет быть тайным, и обязательно найдутся желающие пробиться за эту застрявшую дверь в надежде отыскать какие-нибудь сокровища. Ничего ценного в пещере уже не осталось, Стёпка это точно знал, но ведь не будешь же писать на скале: "Проверено. Сокровищ нет. Демон Стеслав." Даже если и напишешь, всё равно никто не поверит.

Магические механизмы всё же справились, хоть и не сразу. Плита встала на своё законное место, и так плотно встала, что невозможно сделалось различить её очертания в изломах скалы. Лишь обвисшие лохмотья мха выдавали точное место тайного входа. А до Степана только сейчас дошло, что шестерни, за которыми неизвестно сколько лет никто не ухаживал, могли сломаться, когда он находился внутри, в пещере. И прибавился бы тогда к тем мертвецам "под мрачными каменными сводами" ещё один, умерший на этот раз от жажды и голода. Это была бы страшная и мучительная смерть. Вот так сделаешь что-нибудь, не подумав, а потом окажется, что в безвыходное — буквально — положение ты угодил по собственной глупости и что исправить уже ничего нельзя. Оставалось радоваться, что на этот раз ему повезло.

Знал бы он, какое новое испытание уготовила ему судьба и куда он уже, сам того не зная, угодил!

Дрэга на его плече сидел совершенно спокойно, страж тоже не шелохнулся, и поэтому когда совсем рядом, буквально за его спиной, вдруг громко фыркнула лошадь, Стёпка перепугался мало сказать до смерти. У него просто душа в пятки осыпалась в самом прямом смысле этого слова, и внутри всё обмерло. От пронзительного испуга он даже не нашёл в себе сил оглянуться, так и стоял, оцепенев и сжавшись, и ждал... сам не знал, чего ждал. Он всеми своими слишком поздно обострившимися чувствами ощутил, что это вовсе не весские дружинники догнали его и не маги-дознаватели — те не стали бы так тихо подкрадываться. Нет, это был кто-то совсем другой. И этот другой почему-то ничего не говорил и не кричал радостно на всю тайгу, что, мол, вот я и изловил тебя, демон, и таперича ты от меня никуда ужо не денесся. Нет, он сидел молча, чего-то выжидая, и только лошадь его пофыркивала и побрякивала удилами или как там называются у них эти железяки во рту.

Стёпка сглотнул, ему страшно хотелось оглянуться, и ему до жути страшно было оглядываться. Он боялся испугаться ещё сильнее. Расслабился, дурак, на свежий воздух выбрался, даже оглядеться не сообразил, балда демонская. Хотя чего тут оглядываться — ущелье до самого поворота, как на ладони. И как это получилось, что он никого не заметил?!

Лошадь переступила, хрустнув камешками, и Стёпка не выдержал — оглянулся и увидел такое, что и в самом деле испугался ещё сильнее, до тошнотной пустоты в желудке и обморочного потемнения в глазах, потому что по закону подлости худшая из догадок оказалась верной.

Рядом с ним, прямо за его спиной, в двух шагах на гнедом коне сидела Старуха-с-Копьём. Та самая Старуха, век бы её не встречать. Нависала над ним, заслоняя солнце и половину неба. От её унылой, закутанной в серый плащ фигуры ощутимо веяло чем-то неживым, чем-то мертвящим и замогильным, так, как не веяло даже от всех вместе взятых скелетов в пещере. Костлявая старческая рука крепко сжимала древко длинного, устремлённого в небо копья с широким ржавым наконечником; низко надвинутый капюшон почти полностью скрывал лицо, и темнота под ним была слишком тёмной, и смотрели из этой темноты на Стёпку неразличимые, но ощутимые глаза, так давяще и угрожающе смотрели, что вспомнились разом и Саурон, и Дарт Вейдер, и Волан-де-Морт.

Выследила! Догнала! Подловила! Так вот кто крался за ним по ущелью, вот кого он всё время чувствовал за своей спиной. Ну, злыдня! Ну, углыда! Стёпкин испуг стремительно смыло горячей волной злости. Ладно весичи, но этой-то карге чего от него потребовалось? Ей-то он чем помешал?

Страж, до этого пребывавший в оцепенении, пробудился, почувствовав злость хозяина, больно кольнул кожу, и Стёпку с головой захлестнула могучая сила. Она нахлынула на него как цунами, она вскипела у него в груди огромной приливной волной, и он ощутил себя почти суперменом. Он мог ломать скалы одним движением руки, он мог играючи раскидать всех врагов, он мог скрутить любого мага в бараний рог, он мог почти всё. Не было в этом мире героя или чародея могущественнее его и поэтому он не боялся никого. И уж тем более он не боялся этой жалкой Старухи, непонятно зачем взгромоздившейся на коня и таскающей с собой никчёмное копьё с давно рассохшимся древком и насквозь проржавевшим наконечником. Кто она такая, как она только посмела встать у него на пути?! Как посмела смотреть на него так, словно он в чём-то перед ней виноват, и даже больше того — словно он должен тут же перед ней пасть на колени?

Это восхитительное и пугающее ощущение небывалого всемогущества длилось недолго, едва ли больше пары секунд. Потом Старуха ударила его копьём прямо в грудь. Ударила без замаха, непонятным образом ухитрившись в мгновение ока опустить тяжеленное копьё и направить его в цель одной рукой. Увернуться он не успел. А был, между прочим, уверен, что увернётся. Но она оказалась быстрее. Или могущественнее.

Всей своей увесистой, убийственной остротой копьё вонзилось точно в стража, и Стёпке показалось, что тот в последний миг попытался увернуться, словно решил, что если уж не удалось спасти хозяина, то надо спасаться самому.

Раздался страшный хруст... Тяжёлый наконечник, до изумления легко пробив крепкую бронзу амулета, ломал Стёпкины рёбра, разрывал сердце, крушил позвоночник, пробивал тело насквозь и высовывался, окровавленный, из спины, нанизав тщедушное тело, как безжалостная булавка нанизывает угодившего в плен мотылька. Вот и всё, мелькнуло в голове, вот, оказывается, как убивают и что чувствуют люди, когда их в битве протыкают насквозь. Неужели меня взаправду убили? А как же всё?.. И зачем?..

Он некоторое время стоял с закрытыми глазами, ждал, когда Старуха выдернет из него копьё, чтобы после этого спокойно и без помех упасть поудобнее на жёсткую землю и — наконец — умереть. Боли не было никакой. Наверное, копьё вместе с позвоночником перебило и все отвечающие за боль нервы. Странно, но копья в груди он тоже совершенно не ощущал.

Смерть не торопилась с приходом, и Стёпка даже подумал, что на самом деле он уже умер, просто мозг его с этим печальным фактом ещё не успел смириться, и если сейчас открыть глаза, то можно ещё увидеть, улетая в небо, оставшееся внизу своё, уже мёртвое тело, и подлую Старуху на коне, ухмыляющуюся, наверное, и бесконечно довольную...

И он открыл глаза. И обнаружил, что пока никуда из своего тела не улетает. Старуха всё так же сидела перед ним и смотрела на него из-под капюшона. И её конь тоже смотрел на Степана, очень мирно и приветливо. Страшное копьё не торчало из Стёпкиной груди, Старуха опять держала его вертикально, уперев нижним концом в специальную подставку у правой ноги.

Он опустил голову и уставился на рубашку. Ни жуткой раны, ни следа крови — он был совершенно невредим! Жуткая ведьма вовсе не убила его, она... Она, похоже, убила стража. Убила его зачем-то своим дурацким призрачным копьём. И страж превратился в обычный кусок металла. Стёпка прижимал его ладонью к груди и не чувствовал никакого ответного движения. Совершенно ничего. Страж ему теперь даже стал мешать, потому что он вообще не привык носить на шее такие тяжёлые украшения, если можно было назвать украшением тяжеленную бронзовую бляху с острыми краями.

Я не умер! Я жив! Какое счастье!

Стёпка сглотнул и прислушался к тому, что происходит в его ничем не проткнутой груди. Внутри всё было в порядке. Стучало сердце, дышали лёгкие, нетронутый позвоночник не очень уверенно после пережитого ужаса, но всё же держал спину. Быть живым оказалось так хорошо, что Стёпка даже забыл, что Старуху надо бояться. Она его не убила сразу, значит, не убьёт и потом. Да и с чего бы ей совершенно постороннего демона убивать? Он же не сделал ей ничего плохого, слова грубого не сказал, даже замахнуться не успел, хоть и собирался.

Из-под капюшона по-прежнему виднелся только острый подбородок, но невидимые глаза пристально смотрели на Степана, и он, подняв голову, постарался так же твёрдо посмотреть в ответ. Старуха чуть качнула головой, словно кивнула, и протянула к нему левую руку, с обращённой вверх открытой узкой ладонью. Она хотела, чтобы он что-то ей отдал. Стёпка помедлил секунду и полез за пазуху. Старуха сначала убила стража, а теперь хотела забрать то, что от стража осталось. Придётся отдать, никуда не денешься. Сильный всегда прав, а сильным здесь был явно не малолетний демон...

Но она указала длинным сухим пальцем на карман джинсов. Деньги? Нож? Или... Стёпка не сразу вспомнил, что в кармане лежит тот подобранный им браслет мёртвого чародея. Вот что она хотела! Ей нужен браслет! Мог бы и сразу догадаться.

Он уже вытащил браслет из кармана, когда страж вдруг ожил и сделал робкую попытку помешать. Он бессильно ворохнулся на груди, кольнул кожу, но на большее его не хватило. Значит, не до конца его убили.

Старуха медленно склонилась к седлу, протягивая руку. Казалось, она не была уверена в том, что демон захочет отдавать случайную добычу. А Стёпка и в самом деле засомневался. Умом-то он понимал, что отдаст, что Старуха так или иначе завладеет браслетом, но ему вдруг пришло в голову, что он может совершить страшную, непоправимую ошибку. Что, получив браслет, Старуха тут же превратится в непобедимую злобную колдунью, и в Таёжном улусе сотни лет будут проклинать незадачливого демона Стеслава, который своими руками подарил злодейке власть и могущество вместо того, чтобы навсегда изгнать её из мира живых в мир мёртвых. Что вот сейчас истекают последние секунды, когда ещё можно всё страшное и жуткое не допустить, не позволить... Попробовать, что ли, убежать?.. Ага, пешком от коня убежишь, как же... Тем более что здесь и бежать некуда.

Старуха не торопила его, ждала спокойно, но Стёпка видел, что её высохшая рука с морщинистой почти коричневой кожей чуть заметно дрожит. Конь мотнул тяжёлой головой, коснулся тёплыми мягким губами Стёпкиной руки; в его большом выпуклом глазу смешно отражалось бледное лицо демона. Ну что хотите со мной делайте, а не могло быть у злобной колдуньи такого доброго, тёплого, настоящего коня, который так забавно фыркает и щекотит кожу! А тут ещё и Дрэга перепрыгнул с его плеча прямо на старухино колено и тоже глазки выкатил: мол, что же ты, хозяин, медлишь, что тебе ещё неясно?

И Стёпка решительно вложил браслет в протянутую руку.

Выпрямившись, Старуха поднесла браслет к лицу, долго разглядывала его, затем убрала в складки плаща. Гром не грянул, мрачные тени не полезли из-под земли, потусторонние голоса не завопили торжествующе, глаза Старухи не загорелись дьявольским огнём. Стёпкины опасения не оправдались, и он осторожно перевёл дух.

Старуха сгорбилась, поникла узкими плечами, и словно замерла в раздумье. Стёпка не знал, что ему делать. Он потоптался в нерешительности, погладил коня по мягкой тёплой морде, затем, приглядевшись, с удивлением увидел, что по впалым щекам Старухи бегут слёзы. Страшная призрачная колдунья, которую в позапрошлом веке едва сумели извести чародеи, которой до смертной дрожи боялись все в тайге, плакала самыми обыкновенными слезами, плакала как обычный человек; слёзы бежали неостановимо, они капали на плащ, на седло, Старуха их не вытирала, она их словно бы и не замечала.

Стёпке стало неловко и он отвёл глаза. Что-то здесь не так. Злобные колдуньи не плачут горькими слезами, получив чародейский браслет. Что-то здесь совсем не так.

Да-а, вдруг сообразил он, а плакать-то надо не ей, а мне. Просто-таки рыдать надо. Ведь стража-то у меня больше нет, не работает он больше, так, еле-еле ворохается. Как же я теперь до Ванеса доберусь? Первые же встречные весичи повяжут меня в два счёта и в загребущие руки магов-дознавателей передадут с превеликим удовольствием. И поминай тогда меня как звали. Он даже слегка разозлился на Старуху: мой оберег испортила, себе браслет захапала, да ещё и плачет. Может, она от счастья плачет, что глупого демона сумела так легко облапошить?

Конь между тем развернулся и неторопливо двинулся по ущелью, отчётливо звякая подковами по камням. Старуха даже не оглянулась. И первой Стёпкиной мыслью поэтому было: ура, уезжает! Одна, без меня, я ей не нужен! Швобода, швобода!.. Затем он увидел сидящего на старухином плече дракончика; потом и сама Старуха подняла руку и не требующим пояснений жестом поманила: давай, мол, мальчик, не отставай, двигай за нами.

Пришлось двигать.

Прошли они таким образом с половину ущелья. Старуха всё так же не оглядывалась и не спешила. Дракончик порой возвращался к Степану, затем вновь уносился к жутковатой всаднице. Вот так и будем тащиться до самого выхода, пробурчал он про себя, и тут же выяснилось, что нет — не до самого.

По правую руку, в отвесной скале темнела довольно широкая трещина, Степан мог бы поклясться, что совсем недавно её здесь не было. Уж он-то такую заметную деталь пейзажа никак не мог пропустить, проходил ведь мимо, во все глаза по сторонам таращился. Опять магия, не иначе!

Дракончик курлыкнул и отважно нырнул в трещину — мрак пещер и подземелий был ему не страшен. Старуха легко — слишком легко для двухсотлетней колдуньи! — спешилась, покосилась мельком на стоящего поодаль мальчишку и тоже шагнула в темноту разлома, ей даже нагибаться не пришлось.

Стёпка постоял, посмотрел на меланхолично помахивающего хвостом коня, на порхающих высоко в небе диких дракончиков... Вздохнул, подошёл поближе. Затем ещё ближе.

Тоже, что ли, войти?

Разлом манил и пугал одновременно. Больше даже манил, чем пугал. "Я только одним глазком посмотрю. Интересно же."

А потом он стоял и смотрел, и не одним глазом, конечно, а двумя, смотрел и не совсем понимал, что происходит и что он перед собой видит. И далеко на сразу у него в голове сложилось, что вот эта не пещера даже, а просто трещина и была тем местом, в котором старуха и жила... все двести лет, наверное. Ужас. Беспросветный унылый ужас. По-другому и не скажешь. Это было даже хуже тюрьмы. Какой-то приют для бомжа без малейшего намёка на самые простые и удобства. Неужели Старухе здесь нравилось? Неужели она не могла подыскать себе что-нибудь более подходящее, более уютное, более похожее на нормальное человеческое жилище? Здесь же сплошной камень — снизу, сверху, по бокам. У дальней стены расстелены прямо на полу ветхие тряпки — это, похоже, лежанка. Тут же — большой плоский камень, служащий, по-видимому, столом, и посуда на нём стоит убогая до невозможности, если это вообще посуда. Сбоку от этого почти стола чернеет место для костра, едва обозначенное несколькими валунами. И всё! И больше ничего! Как тут можно было жить? Ладно летом, а зимой? А в морозы?

Старуха стояла спиной к Степану и пребывала, казалось, в глубокой задумчивости. Смотрела, слегка склонив голову в капюшоне, на своё убогое хозяйство и осторожно, почти невесомо трогала кончиками пальцев то ветхие тряпочки, хаотично развешанные по стенам, то воткнутые в трещины давным-давно засохшие букетики, то стоящие на столе убогие деревянные тарелки, то висящий над кострищем кривобокий глиняный горшок... Неужели она в нём готовила себе еду?

Устроившийся на единственной, пристроенной высоко над головами самосветке, дракончик тихонько пощёлкивал, и больше ни единый звук не нарушал тишины. Стёпка, замерев, смотрел на Старуху, на её странные, колдовские жесты... Она, наверное, в самом деле колдует. Вот, опять принялась трогать свои букетики-верёвочки, уже по третьему разу...

Как будто вдруг надумав что-то Старуха решительным жестом смела со стола тарелки, да так, что они отлетели к стене и одна даже раскололась. Следом за ними последовали букеты и вообще всё, что висело на стенах и торчало из щелей. Досталось и горшку. Его Старуха просто пнула, и нелепый сосуд разлетелся на кусочки с жалобным хрустом. Разбушевавшаяся хозяйка несколькими движениями превратила в пыль, труху и щебень всё, что хоть как-то оживляло этот каменный мешок.

Испуганный — или притворившийся испуганным — дракончик сорвался с самосветки и приземлился на Стёпкино плечо. Старуха ринулась на выход. Степан попятился и не успел освободить проход. Старуха прошла мимо, она прошла почти сквозь него, и сухой, горьковатый запах её одеяний заставил его закашляться. Она пахла не магией, она пахла прокалёнными на солнце травами, горячей землёй и смолистым дымом.

Нет, всё же с этой овеянной жуткой славой колдуньей было что-то не так. Ещё раз Стёпка убедился в этом, выйдя из сумрачного разлома на свет. Старуха стояла, обхватив голову руками, и молча покачивалась взад-вперёд... Так порой ведут себя люди, на которых обрушилось вдруг неподъёмное горе, осознать которое невозможно и справиться с которым нет никаких сил. Так и представлялось, что застонет сейчас Старуха сквозь сжатые зубы и закричит в отчаянье что-нибудь вроде: "За что, Господи?!"

Не закричала. Выпрямилась, расправила плечи, натянула поплотнее капюшон, отшвырнула в сторону что-то зажатое прежде в руке и вновь взметнулась на коня.

Стёпка глянул под ноги. На камнях лежал цветок бессмертника. Такие же точно цветы он видел у бабушки, потому и узнал сразу. Показалось ему или в самом деле цветок словно бы ожил, и даже вроде как засветился изнутри...

Опять фыркнул конь. Старуха чуть подала его назад, потом беззвучно похлопала перед собой по седлу. У Стёпки враз пересохли губы. Колдунья приглашала его сесть в седло рядом с собой! А он-то был уверен, что сейчас их пути навсегда разойдутся. И что ему теперь делать? Принимать приглашение? Ага, нашла дурака! Он усядется, а она тут-то и вопьётся в его незащищённую шею своими кривыми вампирскими клыками, чтобы ещё двести лет с новыми силами по тайге шастать. Ну уж нет!..

А сам уже протягивал руку, нащупывал ногой освобождённое стремя, чтобы половчее подняться на высокого коня. Рука у Старухи оказалась никакая не призрачная, а самая обыкновенная, тёплая, слегка суховатая, с сильными пальцами. Стёпка вознёсся в седло, перекинул ногу, сел и сначала зажмурил от страха глаза. И голову покрепче в плечи втянул. По загривку тут же побежали мурашки и даже волосы на затылке слегка вздыбились. Потому что за его спиной сидела, ну пусть не призрак, не бестелесный дух, но какая-то не совсем обычная... обычное... что-то сидело. Ведьма ли, колдунья ли, двухсотлетняя ли мумия, или вообще притворяющийся живым скелет... Только почему-то тёплый и умеющий плакать настоящими слезами.

Всё, поехали, хорошо хоть не поскакали. Степан перевёл дух и открыл глаза. Стены ущелья медленно уплывали назад. Старуха молчала, даже дыхания не слышно.

Конь, когда на нём сидишь, очень широкий и очень неустойчивый. Весь колышется и переваливается. Того и гляди слетишь с него на землю. Крепко вцепившийся в крутую переднюю луку седла Степан сначала неловко качался с боку на бок, всё никак не мог приноровиться к ходу коня, потом уловил ритм и ему стало легче. И что интересно — Старухи он совершенно не чувствовал. Если бы не знать, что она сидит за его спиной, можно было легко представить себе, что он едет на коне сам по себе, один.

Ущелье они проехали на удивление быстро, и конь повернул вниз к дороге. Старуха словно знала, что Стёпке нужно в Протору. Здорово. А то он уже начал опасаться, что она повезёт его в другое тайное логово. В запасное, скажем. Или в гости к своему мужу, какому-нибудь там жутковатому Старику-с-Топором или Деду-с-Мотыгой. И будет потом по окрестным лесам шастать за компанию их приёмный внук по прозвищу Мальчик-с-Белыми Копытами.

Почему-то Стёпку совершенно не заботило то, что внизу на дороге они встретят весскую засаду. Ему даже наоборот поскорее хотелось к ним выехать. Они его ждут, они его дождутся. Оченно интересно будет посмотреть на их лица, когда они увидят, кто везёт демона. Нечисть они извести собрались. Пусть попробуют. Ещё, между прочим, неизвестно, кто здесь большая нечисть.

Ехать верхом оказалось намного удобнее, чем шагать на своих двоих. Стёпка только сидя в седле по-настоящему осознал до чего же у него устали ноги. Он ведь за последние два дня прошагал столько, сколько дома и за месяц не проходил. Зато теперь можно было отдохнуть.

Старуха за всё время не произнесла ещё ни слова, но его это уже не слишком смущало. Не хочет говорить, ну и не надо. Хорошим людям и без слов всё должно быть понятно. Тем более — хорошим демонам и хорошим колдуньям. Родственные души, что тут ещё скажешь.

Дорога проплывала под конём незаметно: только что они выезжали из ущелья и вот уже спустились к дороге, на которой демона поджидали весичи. Сам путь непостижимым образом прошёл мимо сознания, как будто Стёпка незаметно для себя заснул и всё пропустил, хотя он честно таращился по сторонам и спать не хотел вообще. Понятно, что у колдуньи или чародейки и конь должен быть не простой, а чародейский, который может в мгновение ока переносить хозяйку через леса и горы.

Однако они спускались неторопливо, как и подобает нормальным путешественникам, которые, никого не боясь, едут себе по делам куда хотят и никакие весичи или маги им не помеха. И можно проехать мимо, снисходительно поглядывая сверху вниз и презрительно так оттопыривая губу, мол, съели, гады! Дождались демона? Ну, так получите!

Когда они показались из-за сосен, весичи сначала оживились: дружинники подхватились с земли, маги, что-то обсуждавшие в сторонке, оглянулись и поспешно разошлись по обе стороны дороги. Там им было бы удобнее ловить демона, если бы он шёл сейчас к ним. Но к ним шёл не демон, к ним ехала Старуха. И маги сразу поскучнели, переглянулись и расслабились. Стёпку они ещё не разглядели, а Старуху разглядели, но не сообразили, видимо, что это за старуха. Просто выехал из леса всадник с копьём, и это был совсем не тот, кого весичи здесь ждали. Но потом Тютюй, хрипло выкрикнув что-то предостерегающее, молнией унёсся на драконе в лес. Он-то хорошо знал, кто ездит по тайге с таким копьём, и не горел желанием встречаться с его владелицей.

Маги тоже поспешно отступили, схватившись за обереги, дружинники успокаивали заволновавшихся коней, опасливо оглядываясь на приближающуюся страшную всадницу. Но бежать никто не собирался, и особого испуга на лицах весичей Стёпка не заметил. Самому ему тоже не было страшно. Он твёрдо знал, что в этом седле ему никто не сможет причинить ни малейшего вреда.

Минуту спустя весичи разглядели, что перед Старухой кто-то сидит. Потом они разглядели, кто именно там сидит. Изумлению их не было предела. Стёпка едва не расхохотался, увидев разочарованно вытянутые лица дознавателей. Демон, которого они так ждали и которого намеревались непременно поймать, приближался к засаде, но схватить его у них не было никакой возможности. Любой враг в такой ситуации зубами от злости заскрежещет.

И один из магов не выдержал. Заело его, что демон вот так просто мимо них проедет и в сети не попадёт. Перекосив в страдальческой гримасе смуглое лицо, он деревянной походкой вышел на середину дороги и остановился. Думал, наверное, что сможет остановить Старуху. Он шептал что-то разведя в стороны руки стороны, и воздух вокруг него начал завихряться... Но Старуха, не придержав коня ни на миг, склонила копьё и направила его прямо в грудь магу. И понятно было, что если она ударит этого слишком смелого мага, то ударит по-настоящему, а не так, как ударила в стража. А может быть, она просто испугать его хотела. И у неё это получилось. Только первым испугался старый маг. Он подскочил к молодому и сдёрнул его на обочину. Он, наверное, многое в жизни повидал и понимал, чем может кончиться поединок с такой Старухой. А молодой не очень-то и сопротивлялся. Он, похоже, уже и сам пожалел о своём безрассудстве и рад был, что его заставили уйти с дороги. Вроде как попытался приказ выполнить, а ему не дали. Совесть теперь спокойна. И жив остался.

Стёпка смотрел на весичей гордо, сверху вниз, всем своим видом показывая, что не боится их, что ни во что их не ставит, особенно магов-дознавателей, что скрываться и таиться он не собирается, что едет себе открыто и свободно, куда хочет, а на все их засады плевал с высокой колокольни, потому что нет в Таёжном улусе их власти и не будет никогда, и пусть они хоть всей чародейской палатой выйдут ему навстречу, он всё равно своего добьётся и ничего они с ним не сделают, вот так!

И когда они проезжали мимо весичей, Стёпка нарочно смотрел только на магов. Он ещё и губы пообиднее скривил, а когда уже почти миновал их, насмешливо подмигнул и ручкой так небрежно помахал: счастливо, мол, оставаться.

Маги чуть не лопнули от злости, но даже не дёрнулись им вслед, понимали, что против Старухи они букашки мелкие.

Дружинники стояли спокойно, на Степана смотрели без злобы, даже с интересом, недоумевали, наверное, что это за отрок такой, за которым по всему улусу маги охоту нешуточную развернули, а его теперь сама Старуха в своём седле везёт непонятно за какие заслуги.

Когда конь поднялся на взгорок, дорога вильнула влево, и Стёпка на повороте оглянулся. До этого-то он не хотел оглядываться, потому что боялся встретиться со Старухой глазами, а теперь можно было просто повернуть голову и посмотреть. Весичи не бросились в погоню, не седлали поспешно коней. Умные весичи стояли на том же месте и смотрели им вслед. Ну что, гады, изловили демона, подумал Стёпка с торжеством и ему вспомнилось, как прошедшей ночью они со Смаклой тряслись от страха и прятались от Старухи то под елью, то на дереве. Вот дураки-то были. Знать бы заранее, как всё обернётся, фиг бы эти маги гоблина захватили... А подъехать бы со Старухой к их чародейскому штабу, ударить копьём в двери и потребовать грозным голосом, чтобы немедля младшего слугу освободили, извинились за своё нехорошее поведение и денег ему побольше отсыпали за этот... как его?.. за моральный ущерб. Да только вряд ли Старуха согласится на такое. Непонятно даже, умеет ли она разговаривать и захочет ли слушать его, демона, просьбы. А что если у неё сейчас что-нибудь спросить, пусть даже совсем простое, как её зовут, например, или куда она меня везёт? Стёпка открыл рот, не смог произнести ни звука, закрыл рот, снова открыл... И ничего не спросил. Не получалось. И не потому, что он вдруг онемел или язык проглотил случайно, а просто не получалось и всё. Это как, например, в школе на уроке, во время контрольной, когда все молча решают трудную задачу, сказать вдруг, что учиться тебе надоело до чёртиков, и математика эта дурацкая тебе вовсе не нужна, и ты прекрасно без неё обойдёшься. Попробуй, скажи такое. Да просто язык не повернётся, как бы ни старался. Вот и сейчас у него не повернулся. Не располагало Старухино общество к задушевным беседам.

Стёпка не мог знать и видеть не мог, но весичи всё-таки бросились в погоню, когда Старуха скрылась за холмом. Молодой маг вскочил на коня, дружинники тоже... А пожилой — и более опытный — маг лишь рукой махнул, точно зная, что хлопоты напрасны. И правда, выметнулись весичи на холм — да там и остановились, сдерживая разгорячённых коней. Дорога лежала перед ними видимая далеко, версты мало на три, и была она совершенно пуста. Ни Старухи на ней, ни демона. Ищи-свищи обоих по всему Таёжному улусу, всё равно не отыщешь.

* * *

И опять дорога для Стёпки сократилась чудесным образом, как сокращается для спящего человека даже самая долгая ночь. И хоть он вовсе и не спал, но незаметного перехода от того холма, где он оглядывался на весичей, до наезженного распутья, с которого видны были первые дома Проторы, всё равно не заметил. Сколько долгих вёрст осталось позади, сколько поворотов, подъёмов и спусков — уже не важно, хотя и чувствовалось, что немало. Старуха быстро и с комфортом доставила его до места, намного даже быстрее, чем если бы он ехал в повозке.

Здесь места были уже не столь безлюдны: Стёпка видел пылящую вдоль леса телегу, за которой, смешно вскидывая ноги, торопился жеребёнок, видел далеко впереди направляющегося в Протору всадника, видел двух бредущих навстречу мужиков. В стороне, у берёзовой рощицы широко разбрелось стадо коров, и время от времени гулко щёлкал пастуший кнут.

Издалека трудно было определить, насколько велика эта самая Протора. Виднелись низкие крыши домов, покосившиеся плетни огородов, струился жидкий, почти неразличимый в солнечном свете дымок. Вполне можно было вообразить, что подъезжают они сейчас к Стёпкиному родному посёлку, что на дворе начало двадцать первого века, что нет никаких весичей, магов-дознавателей, оркландцев и гномлинов, а есть обычная жизнь, в которой не происходит ничего по-настоящему удивительного и интересного. Вполне можно было всё это вообразить, если бы не Старуха, сидящая за Стёпкиной спиной, если бы не полное отсутствие над домами столбов и антенн, если бы дорога была не грунтовая, а асфальтированная, если бы не метался перед гнедым, играя, маленький лазурный дракончик, и не проявившаяся постепенно на высоком холме бревенчатая крепость с внушительной стеной и хвостатыми флагами над угловыми башнями. Детинец, припомнилось Стёпке забавное название. Действительно, смешно, словно в такой центральной крепости только дети живут, а взрослым там не место.

Интересно, что мужики, бородатые таёжные гоблины с топорами у поясов и плотно набитыми котомками, Старухи нисколько не испугались. Глянули спокойно, как на давнишнюю знакомую, покосились без особого удивления на Степана, поклонились с достоинством и пошли себе дальше. Стёпка успел качнуть в ответ головой, а ответила ли Старуха на приветствие, он не понял. И опять ему подумалось, что не всё с этой Старухой так просто. Будь она злобной колдуньей, разве так повели бы себя гоблины, разве стали бы кланяться, без испуга и удивления.

Когда до крайних изб было уже рукой подать, Стёпка разглядел расположившихся на дороге весских дружинников. С десяток воинов в доспехах и при оружии стояли заставой, поджидая, возможно, именно его — демона. Они негромко переговаривались, один сразу куда-то заторопился, остальные делали вид, что ничего такого особенного не происходит.

Дрэга заволновался, метнулся влево-вправо, затем свечой взмыл в небо и растворился в необозримой синеве. Стёпка за него не слишком переживал, знал уже, что дракончик потом всё равно его отыщет.

Они подъехали ближе, и разговоры сразу стихли. Старуха правила прямо на весичей, да ещё и гнедого пустила, словно красуясь, дробным танцующим шагом. Все смотрели на приближающуюся всадницу. Кто-то побледнел, кто-то хмурился, делая в памяти зарубку, что один раз с пугающей вестницей несчастья этим летом он уже встретился, кто-то положил руку на оружие. Десятник, тяжёлый, чуть ли не квадратный, с широкими плечами и внушительным животом, набычившись, буравил Стёпку недобрым взглядом.

— Кто такие? — зычно вопросил он, когда они подъехали совсем близко. И шагнул, заступая дорогу коню.

Стёпка помедлил немного, но Старуха, естественно, и не думала отвечать на невежливые вопросы наглых весичей. Однако молчать тоже было как-то глупо, поэтому Стёпка звонко объявил, глядя десятнику прямо в глаза:

— Демон и колдунья!

— Куды едете? — не моргнув глазом спросил весич.

— Уже приехали, — объявил Стёпка.

— Почто? — не унимался десятник. Старуха уже почти наехала на него, и гнедой поневоле сбавил шаг.

— По то, — исчерпывающе ответил Стёпка. — Дело у нас здесь.

— Не велено, — с удовольствием заключил десятник.

— Почто? — спросил Стёпка и сам улыбнулся тому, как смешно получилось.

— Наместник царёв, пресветлый князь Всеяр на Проторе лагерем стал. Чужих пускать никого не велено.

— Демонам и колдуньям ваш князь не указ. Здесь не Великая Весь, здесь вашей власти нет. Куды хотим, туды и едем. И вообще, надо ещё разобраться, кто здесь чужой — вы или мы.

Десятник отчётливо скрипнул зубами, но голоса не повысил, сказал спокойно и веско:

— В Протору я вас не пущу.

— А мы у вас и спрашивать не будем, — объявил Стёпка, спиной чувствуя молчаливое одобрение Старухи. — Рад был познакомиться. А теперь нам пора.

Старуха пустила гнедого вперёд. По знаку десятника остальные дружинники встали рядом с ним, перегородив дорогу и прикрываясь щитами. Лица у всех были суровы, брови насуплены, вряд ли им хотелось биться со Старухой, но ослушаться приказа они тоже не могли.

Гнедой наезжал на весичей неотвратимо и уверенно, словно ему уже много раз приходилось вот так переть грудью на ощетинившихся мечами воинов.

Весичи попятились было, но десятник рыкнул, и они ещё плотнее сомкнули щиты. Потом... Потом Стёпка вдруг обнаружил, что гнедой каким-то образом миновал весичей, оставил их далеко за собой, а впереди улица свободна и никто больше не мешает им ехать по своим делам. Сзади что-то закричали, Старуха пришпорила коня, они свернули налево, потом ещё раз свернули и поскакали по широкой улице свободно и размашисто; и камешки летели из-под копыт, и мелькали удивлённые лица гоблинов и вурдалаков, и взвизгнула женщина, и бросились врассыпную ребятишки и гуси, и чумазые поросята прыснули в бурьян... И дома и ограды мелькали часто-часто; и несколько замешкавшихся на дороге весичей испуганно шарахнулись с дороги; и кто-то крикнул: "Держи!", а другой ещё громче закричал: "Спасайся!"; и кудахтали заполошно курицы, и заливались петухи, и собаки подняли вой на всё село...

Впереди показалась широкая площадь, они пересекли её, распугивая встречных, и Старуха придержала коня перед приземистым бревенчатым зданием, скорее всего, какой-то управой, потому что над резным балконом лениво колыхалось на ветру обтрёпанное полотнище выцветшего таёжного стяга. Разгорячённый скачкой конь фыркал, пританцовывал и вертелся на месте. Старуха, похоже, заблудилась и теперь старалась определиться, куда скакать дальше.

Слегка перепугавшийся было народ — в основном, мужики и молодые парни — в великом удивлении таращились на удивительную всадницу. "Дак это ж Старуха!", "Глянь, глянь — и верно с копьём", "А ктой-то там у неё в седле?", "Не иначе, малец какой-то", "Уж не внучонка ли на смотрины привезла?", "Откель у неё внуку взяться, что ты мелешь?", "А я тебе говорю — внук, ты сам-то глянь!", "Почто она молчит-то, мужики?", "А то тебе не ведомо, что она ещё ни с кем словом не обмолвилась", "Чтой-то боязно мне, слух нехороший об ней ходит", "Брехня всё, как есть брехня, никому ещё она зла не сотворила", "Малец-то, не из весичей ли?", "С какого глузду из весичей? Она тайгарка исконная, потому и внук тоже нашенский, иначе и быть не могёт".

Стёпке было забавно слышать, что его считают старухиным внуком. Он даже заулыбался, чем вызвал среди зрителей ещё большее оживление.

— Вы, отрок, с чем пожаловали, не подскажешь ли? — осмелился спросить стоящий на крыльце управы пожилой седоусый вурдалак.

Но тут старуха пришпорила коня, он рванул вперёд, и Стёпка, оглянувшись, успел только выкрикнуть первое, что пришло ему в голову:

— В гости мы приехали! На живых людей посмотреть! Соскучились!..

За спиной насмешливо фыркнула Старуха, и это был первый звук, который она издала с момента встречи. Рассмешили, видать, её Стёпкины слова. Ему и самому стало смешно. Пойдёт теперь по селу молва о том, что заскучавшая в тайге Старуха приезжала с внуком в Протору погостить.

Второй раз Старуха осадила коня почти под стеной детинца, там, где за высокой оградой виднелась потемневшая от времени тесовая крыша большого дома. Помедлив, Старуха опустила копьё и ткнула острием тяжёлые ворота. Конь, направляемый уверенной рукой, шагнул вперёд... Стёпка, решив, что он сейчас будет выбивать ворота копытами, невольно прищурился... Зря, как оказалось. Миг — и они уже во дворе, за так и не открывшимися воротами. Напахнуло только что-то, шевельнуло волосы, метнулось неясное перед глазами. Удобно так-то уметь, никакие стены и запоры не помешают, куда хочешь можно войти. Ну, почти куда. В пещеру-то Старуха попасть явно не могла, заклинания, верно, не позволяли.

Зашелся в отчаянном лае сидящий на привязи лохматый пёс — и тут же умолк, будто за своих признал. Кто-то вскрикнул в доме, там что-то упало, распахнулась дверь — оглянувшийся Степан успел увидеть только испуганное женское лицо.

Остановились они в глубине сада, перед большим развесистым деревом. Это была яблоня — старая, с корявым изогнутым стволом, ещё крепкая, но, похоже, уже не плодоносящая. Стёпка сначала не сообразил, почему и зачем они стоят у этого дерева, но потом, когда Старуха, протянув руку, тронула устало клонящуюся к земле ветку, до него дошло. И он удивился: неужели Старуха когда-то жила здесь, в этом доме или в другом, который стоял когда-то на этом самом месте? Неужели она когда-то была не жуткой Старухой-с-Копьём, а обычной девчонкой? Неужели это она двести лет назад посадила здесь маленький саженец, который превратился в большое развесистое дерево? Разве яблони столько живут? Наверное, живут. Иначе зачем бы тогда?..

Рука у Старухи была морщинистая, сухая. И кора у дерева тоже была руке под стать. Тонкие пальцы осторожно трогали глубокие трещины на коре, гладили пеньки от спиленных сучьев, тёмную зелень листвы. Конь меланхолично щипал траву, Стёпка сидел молча, боясь потревожить печальную звенящую тишину.

— Вот оно как, — хрипло выговорил кто-то, осторожно кашлянув. — А я яблоньку эту уж и срубить собрался было. Яблок-то который год не приносит. Супружница не позволила. Как сердцем чуяла, не дала грех совершить.

Старуха отпустила ветку, неторопливо развернула коня. Перед ними стояли, видимо, все живущие в этом доме. Впереди — степенный, грузный тайгарь с окладистой смоляной бородой. По одну сторону от него — дородная женщина в простом домашнем платье, с приятным, приветливым лицом. По другую — две молоденьких девчонки с задорными косичками и крепкий парень, не знающий куда от волнения деть руки в закатанных рукавах.

— Благодарим тебя, матушка, что уважила, — поклонился хозяин. — Прости, коли что не так.

Старуха положила руку на Стёпкино плечо, и он, догадавшись каким-то неведомы образом, сказал то, что должна была сказать она сама:

— Спасибо и вам, добрые люди. Пусть у вас в жизни всё будет хорошо. И яблоню... это... берегите.

Хозяйка и дети тоже поклонились в пояс. Вот тебе и страхожутная Старуха, подумал Стёпка, и никто её не боится. Вот как уважают. Наверное, и вправду она никому ничего плохого не сделала.

На улице, за уже предусмотрительно распахнутыми воротами народу прибавилось. Прослышав о нежданной гостье, на улицу высыпали, похоже, все женщины, живущие в соседних домах. И все они степенно кланялись проезжающей мимо Старухе. Ребятня таращилась на неё во все глаза — будет им что вспоминать и об чём посля гутарить.

По правую руку, на крутом склоне холма вздымалась к небу высокая стена детинца. Там, на этой стене кто-то повелительно кричал, суетились стражники, торчали головы любопытствующих.

Старуха пришпорила гнедого; вывернувшиеся навстречу всадники, то ли посланные, чтобы её остановить, то ли просто случайно оказавшиеся на пути, осадили коней, ринулись было вослед, и сразу безнадёжно отстали. Улицы уносились назад одна за другой, мелькали дома, заборы, сады и колодцы. Степану было легко и весело. Скакать бы так и скакать до самого края земли, ничего и никого не боясь, минуя врагов, пугая зевак... Одно было плохо: оказалось, что он ещё не слишком хорошо умеет держаться в седле. Сначала он попадал в ритм скачки и успевал даже по сторонам поглядывать, но потом сбился, и его стало мотать из стороны в сторону. Конь скакал всё быстрее, и на одном из поворотов Стёпка чуть не вывалился. Старуха придержала его твёрдой рукой, но после этого никакого удовольствия он уже не испытывал.

Завершилась бешенная скачка на совершенно пустынной улице, где-то на задах, за огородами. Стёпка сразу понял, что пришла пора покидать уютное седло. Он неловко сполз на землю, одёрнул рубашку, поднял глаза на Старуху. Хотел поблагодарить, но она остановила его, покачав головой. Потом вытащила откуда-то чародейский браслет и, самую малость помедлив, надела его себе на правую руку. Наконец надела. Решилась, видимо. Или просто время пришло.

Стёпка слегка напрягся, готовясь отскочить в сторону, но опять не стряслось ничего страшного и непоправимого. Просто Старуха перестала сутулиться, выпрямила плечи, вообще стала заметно выше, и с руками у неё что-то произошло, он не успел понять, что именно, потому что Старуха плавным движением откинула назад капюшон — и Стёпка буквально онемел от потрясения. Чего угодно он ожидал, но такого!

Старуха под капюшоном оказалась вовсе не старухой! Она оказалась очень молодой русоволосой женщиной с миловидным круглым лицом. В глубине её серых глаз притаилась печаль, но полные резко очерченные губы слегка улыбались. Вот какой она, выходит, была, когда жила здесь, когда ту яблоньку сажала! Красивая, умная, добрая. Чем провинилась она, кто обрёк её на столь страшную участь?

Стёпка потрясённо молчал, не находя слов. Старуха... нет, уже не старуха, а прекрасная всадница похлопала гнедого по шее — руки у неё теперь были белые с тонкими длинными пальцами, совсем не старушечьи, — улыбнулась и сказала низким грудным голосом:

— Спасибо тебе, демон Стеслав, от всего колена Посвятова и Миряны-страдалицы.

— За что? — удивился Стёпка. Он был искренне уверен в том, что как раз он ничего для неё не сделал, а она для него многое.

— За избавление, — сказала она. — Почитай два века стерегла я чародеево укрывище от чужих глаз, а ты помог мне избавиться от постылого заклятья. Чародей давно истлел, а мне так и суждено было маяться да людей распугивать. Спасибо тебе.

— Пожалуйста, — сказал Стёпка. — Вам тоже спасибо от меня за то, что помогли и до Проторы довезли.

— Мне то не в тягость, — улыбнулась она. — Последний раз среди живых побывала. Словом перемолвилась... Устала я молчать-то. Двести лет безголосой мыкалась. Кабы не ты... И помыслить страшно.

— А как же я теперь? — растерянно спросил Стёпка. — Как же я без стража буду? Он же меня защищал. Мне без него до элль-фингов не дойти.

Она покачала головой:

— Он не защищал тебя, он хозяину своему недоброму служил и все твои пути-дороги ему исправно показывал. Это не страж, это подгляд вражий. А тебе защита не нужна, ты — демон, ты сам себя защитить способен. И к элль-фингам ты не ходи, нечего тебе там искать.

— Там Ванька. Мой друг. Он у них в плену.

— Нет его у степняков. Это я тебе говорю, меня не зря ведьмой называли. Мне многое ведомо. У тебя иная служба в этом мире, сам догадаешься, в чём она состоит. То лишь ты решить можешь, никто не в силах заставить истинного демона поступать против воли. Сердце своё слушай, оно у тебя доброе, худого не посоветует... Спросить о чём-то хочешь?

— Да... Нет... Я это... — замялся Стёпка и вдруг спросил совсем не о том. — А вот там, в пещере это что было? Я не понял.

Миряна печально улыбнулась, и в глазах её что-то погасло.

— Прощалась я там со своей прошлой жизнью-нежизнью. Думала было взять что-либо на память, да нечего там было брать... А теперь и ты прощай, Стеслав. Мне пора уходить, кончилась моя служба и моя неволя. Низкий поклон тебе от меня за избавление. Не поминай лихом, демон. Живи!

Она отшвырнула в сторону копьё, развернулась и пустила коня вдоль по улице. Стёпка смотрел ей вслед. Легко она скакала, свободно, красиво. А потом вдруг раскинула руки и воспарила над седлом, словно птица. Очертания её скомкались, взвихрился светлый сияющий смерч, взвился над крышами и унёсся в небо легко и стремительно, всё выше и выше, и растворился где-то на недосягаемой высоте. Гнедой уже без седока доскакал до конца улицы, и скрылся из виду. На середине дороги осталось лежать только никому уже не нужное копьё, столько лет внушавшее страх всей (ну, или почти всей) округе.

А истинный демон Стеслав, которого оказывается никто не может заставить поступать против его воли и которому оказывается не нужны никакие стражи, поскольку он сам себе и защита и страж, стоял посреди пыльной дороги в чужой и незнакомой Проторе, смотрел в небо и понятия не имел, что ему теперь делать и куда идти. Нет, сначала в корчму, это понятно, там дядько Неусвистайло будет ждать, а потом? Если Ванька не у элль-фингов, то где он? И зачем соврал Серафиан? И зачем вообще всё?

И тут его словно по голове ударило. А Смакла? А младший слуга? Он-то ведь всё ещё в руках у магов-дознавателей. Вот о ком следует позаботиться в первую очередь. Вот кого надо искать и спасать. Стёпке вдруг стало стыдно. Как он мог забыть?! Как это некуда идти? Очень даже есть куда. Ну, гады, держитесь, я приехал и я очень зол!

Глава четырнадцатая,

в которой демон находит новых друзей

Как отыскать в незнакомом населённом пункте какую-то там неведомую корчму? Правильно: нужно у кого-нибудь спросить. Что Стёпка и сделал. Спросил и ему объяснили. Не сразу, понятно, и не первый же встречный, даже не второй, но всё же объяснили. Первым встречным оказался древний старик-гоблин, сидящий у своего дома на завалинке. Стёпка, осмотревшись, подошёл к нему.

— Дедушка, не подскажете, как мне корчму найти? Там ещё хозяином вурдалак Зашурыга?

Старик оказался глухим и слепым. Стёпкиного вопроса он не услышал и самого его не видел. Щурился на солнце узким глазами и улыбался сам себе. Дед был ухоженный, в чистой одежде, с аккуратной бородой и невесомым белым пухом на прокалённой солнцем голове. Но Стёпка в его мире отсутствовал.

Пришлось идти искать ещё кого-нибудь. Благо, с выбором направления проблемы не было, потому как первый раз здесь оказавшемуся Степану было совершенно всё равно куда идти. И он пошёл куда глаза глядят. А глядели они примерно туда, куда совсем немного не доскакала Старуха, превратившаяся в молодую женщину. Протора строилась, как и все таёжные селения свободно и вольно, улицы тянулись и петляли как хотели и заканчивались тогда, когда им это взбредало в голову. Дома были крепкие, невысокие, все за заборами, все укрытые от посторонних глаз. Прохожие на окраинных улочках не встречались вообще. То ли жители прятались от весичей, то ли от Старухи, то ли все были на работах в поле. Сено, может, косили, за свиньями ухаживали или скотину пасли. Других занятий для местного населения Стёпка придумать не мог, поскольку о деревенской жизни имел весьма смутное представление. Помнил только, что от зари до зари крестьяне трудятся в поте лица, и выходных у них не бывает, если, конечно, не считать праздники и свадьбы.

Но когда он вышел-таки на широкую центральную улицу, по которой совсем недавно они вдвоём со Старухой так шумно проскакали, народу там обнаружилось довольно много. Особенно весичей. Верховых и пеших. Мимо них Степан проходил, стараясь не привлекать к себе внимания, жался к заборам и в глаза не смотрел. И ощущал себя юным партизаном-разведчиком, пробирающимся через захваченный фашистами город. Весичи с фашистами, к счастью, не имели ничего общего, но попадать в руки к дознавателям страшно не хотелось.

Вызванная Старухой суета ещё не улеглась, но суета эта была не встревоженная, а какая-то весёлая, чуть ли не праздничная. Наверное, все радовались тому, что страшная колдунья по селу проскакала, никого при этом не заколдовав и никого на копьё своё не насадив. Попугала, конешно, честной народ, зато есть теперича об чём с людями погутарить, есть об чём языками почесать, что вспомнить с соседом за кружкой пива. Стёпка жадно ловил пересуды кумушек, обрывки разговоров, восторженный гомон ребятни и ухмылялся про себя. Знали бы все эти люди, что один из виновников переполоха шагает сейчас спокойно мимо них и в ус себе не дует. Можно только радоваться, что разглядеть "старухиного внучка" никто толком не успел. Не очень-то ему хотелось сейчас рассказывать всем встречным-поперечным историю своего знакомства со Старухой. Нет уж, громкой славы и всеобщего признания нам не надобно, нам бы корчму отыскать, дядьку Неусвистайло дождаться, а там и Смаклу из весского плена вызволить.

Молодой парень, ведущий в поводу двух красивых вороных скакунов, охотно показал ему дорогу. Корчма, как оказалось, была совсем рядом, мимо пяти изб вниз по улице пройти. Парень, явно местный, совершенно простецкой наружности, курносый и веснушчатый, видимо, сам не шибко жаловал весичей, потому что, приглушив голос, посоветовал не соваться в корчму через ворота, поскольку от пришлых там нынче не протолкнуться, а пройти к дядьке Зушурыге, ежели такая нужда имеется, задами, через бабки Коряжихины огороды.

Стёпка так бы и поступил, если бы знал, где эти бабкины огороды и как на них попасть. Но словоохотливый парень уже увёл коней, а расспрашивать других прохожих Стёпка не решился. Он и так уже узнал всё, что хотел. Весичи здесь, к счастью, на Стёпку внимания совсем не обращали, и он осмелел. Посматривал только, чтобы маги не встретились. Не спроста ведь Усмарь уверял, что демона за версту разглядит. А если может он, смогут и маги-дознаватели. Лучше держаться от них подальше. И ему повезло. Ни одного не встретил.

Корчма оказалась большим основательным строением с широким крыльцом и открытой галереей на втором этаже. Она стояла в глубине обширного двора, за высоким забором. Над распахнутыми воротами висела на цепях внушительная плаха с вырезанной на ней оскаленной медвежьей головой. Во дворе было шумно, горланили гоблины, бряцали оружием вурдалаки, кто-то седлал коней, кто-то увязывал на телегах мешки. Как впоследствии оказалось, здесь была не только корчма, но и постоялый двор с комнатами для состоятельных гостей.

Стёпка побоялся войти во двор, потому что там в самом деле оказалось слишком много весичей, и даже вроде бы мелькнул опасно знакомый дознавательский плащ. Минут десять он околачивался у ворот, пиная лопухи и стараясь не привлекать к себе внимания. Потом ему повезло. Вслед за выехавшей телегой вышмыгнул босоногий лохматый гоблинёнок, перекинул через борт, видимо, забытый уезжающими узел с тряпьём, крикнул что-то задорное, крутнулся на пятке и уже спокойно пошёл назад, во двор. Чем-то он был похож на Смаклу. Такой же смуглый и проказливый. Гоблинёнок стрельнул раскосыми глазами, смерил Стёпку оценивающим взглядом и прошёл бы мимо, если бы Стёпка не поманил его кивком головы.

— Што надоть? — важно спросил гоблинёнок, чувствуя себя чуть ли не владельцем корчмы, у которого робкий приезжий таёжник почтительно спрашивает совета.

— Мне с хозяином корчмы поговорить надо. Его ведь Зашурыгой зовут, да? — спросил Стёпка вполголоса, чтобы не услышал выходящий из ворот сердитый на что-то пожилой весский дружинник.

Гоблинёнок кивнул.

— Он самый. Зашурыга Оглоухич из Среднеустьинского колена.

— Как бы мне с ним переговорить?

Гоблинёнок выпятил нижнюю губу, глаза его смеялись, но сам он старался выглядеть солидным, взрослым и многое повидавшим гоблином.

— Дак заходь и говори, — сказал он.

— Там весичей шибко много, — возразил Стёпка. — Не хочу с ними встречаться.

Гоблинёнок поразмыслил, глаза у него загорелись.

— Я тебя задами сведу.

— Через бабки Коряжихины огороды?

— Не. Бабка на нас шибко серчает. Другие путя знаем.

— А маги-дознаватели в корчму сегодня не заходили?

Мальчишка аж задымился от любопытства.

— Поутру двое заезжали, когой-то вынюхивали.

— Меня! — вырвалось у Стёпки, и гоблин был сражён. Незнакомый отрок, пришедший сразу видно издалека, отрок, которого ищут маги-дознаватели, у которого есть важное дело до дядьки Зашурыги, который ни в какую не хочет попадаться на глаза весичам! Дай гоблинёнку волю — он замучил бы Степана вопросами, выпытал бы из него все волнующие и страшные тайны... Но, сообразив, что гость не расположен попусту трепать языком, тем более, на виду у толкущихся вокруг дружинников, он сдержал своё любопытство и двинулся вдоль забора, выразительно мотнув лохматой головой: двигай, мол, за мной.

Он провёл Стёпку в обход корчмы, через скотный двор, через сараи, потом через крытое крыльцо заднего хода, в небольшую прихожую, заставленную корзинами и чугунками. За приотворённой дверью Стёпка увидел стоящего у широкого стола пожилого грузного вурдалака с обритой наголо головой. Вурдалак резал сало большим ножом, рассказывал что-то весёлое двум дородным вурдалачкам и сам заразительно хохотал, показывая ослепительно белые клыки.

Мальчишка подскочил к нему, дёрнул за рукав, горячо зашептал на ухо. Вурдалак выслушал, кивнул, оглянулся на Стёпку, шагнул в прихожую, вытирая руки большим полотенцем. Он был большой и добродушный, как медведь, и пахло от него очень вкусно: жареным мясом и какими-то травами. Гоблинёнок тоже было сунулся следом за ним, но вурдалак развернул его, вытолкал прочь да ещё и тяжёлую дверь поплотнее прикрыл, нечего, мол, во взрослые дела нос свой неумытый совать. После чего вопросительно уставился на Степана. Лицо у него было широкое, добродушное, но видно было, что характер у него непростой и что умеет он и сердиться, и ругаться, и приказывать, и вообще жизнью бит и многое видал. Стёпка как-то сразу проникся к нему доверием, у него такое чувство появилось, что в этой корчме он будет в полной безопасности и никакой маг не посмеет здесь на него напасть.

— Я с дядькой Неусвистайло ехал... — Зашурыга кивнул, признавая, что знает такого, и Стёпка с облегчением продолжил. — Мы кое-кого на Бучиловом хуторе встретили, и нам с ним пришлось порознь добираться. Ну, так получилось... Я... Мы напрямик пошли, через сопки. Дядько сказал, что вы поможете, если что. Он ещё сюда не приезжал?

— Нет.

— А дядько Сушиболото с сыновьями?

— Те были. Вчера вечером заглядывали, тоже спрашивали Неусвистайло. Маги опять же давеча шастали. Эти... в кровавых плащах.

"Кровавых". Точное определение резануло по сердцу. И вправду — плащи дознавательские все как один выкрашены в цвет запёкшейся крови. Так и представляются мрачные подвалы, пыточные камеры, раскалённые клещи, истошные крики истязаемых... Бр-р-р! Стёпка поморщился. Лучше об этом даже не думать.

Вурдалак окинул его внимательным взглядом, спросил, помедлив:

— А не тебя ли?..

— Меня, — признался Стёпка. — Мы из-за них и разошлись. Дядько дорогой поехал, а меня лесом отправил и велел здесь дожидаться. Но если что... Я... Я могу заплатить.

— Раз велел, значит, дождёшься. И деньги твои мне не надобны. У нас с Неусвистайло свои счёты.

Он оглянулся, гулко крикнул:

— Застуда, подь мигом сюды! Проводи мальца... в летник над баней. Устрой его там, да накорми опосля. Он у нас ночевать будет. Да чтобы весичи его не приметили.

Застуда — молодая — лет семнадцати — вурдалачка, смешливая, круглолицая, русоволосая, с длинной косой — провела его через задний двор. Там стояли длинные столы под навесом, сидели мужики попроще, явно дворяне и не бояре: кряжистые, обветренные, бородатые тайгари, гоблины и вурдалаки. Ели, балагурили, громко смеялись, о чём-то азартно спорили. На Стёпку никто внимания не обратил.

Они поднялись по маленькой лесенке на чердак над баней. На полу у окна было раскидано свежее сено, стояли растоптанные чуни, висели на верёвках под крышей высохшие берёзовые веники. От обмазанной глиной трубы струился сухой жар.

— Здесь наши мальцы летом спят, — пояснила Застуда. — Скидывай свой мешок. Внизу в бане в кадке горячая вода стоит, сполоснись с дороги, а то шибает неладным от тебя.

— Чем? — чуть не обиделся Стёпка.

— Нежитью несёт. Ты в тайге не с мертвяками ли хороводил?

— И не только с мертвяками, — сказал Стёпка. — Неужели пахнет?

— Ещё как, мы такой дух завсегда чуем.

Ага, чуют они. Родственники ведь, наверное, с мертвяками, вот и чуют. Сам Стёпка ничего не чувствовал, кроме витающего над всей корчмой аромата жареного мяса и сводящего с ума запаха свежеиспечённого хлеба. Он даже не подозревал, что настолько проголодался. В пещере все мысли о еде начисто вышибло, да и потом совсем не до того было. А теперь, когда страсти и переживания остались позади, пустой желудок всё настойчивее принялся напоминать о том, что неплохо было бы подкрепиться чем-нибудь горячим.

— Одёжку тоже скинь, застирать её надо, — скомандовала Застуда. — А я тебе чистое на лавке внизу оставлю.

Вурдалачка крутнулась, взметнув вышитым подолом сарафана, поправила набитый сеном тюфяк, ещё раз осмотрела Стёпку с ног до головы, хмыкнула насмешливо и ускакала вниз по лестнице.

Стёпка скинул котомку, снял рубашку, помялся, покряхтел, потом снял с шеи тяжёлый амулет и ничего при этом не ощутил — страж даже не трепыхнулся. Вся грудь у Стёпки была исцарапана так, словно он взбесившуюся кошку за пазухой пытался удержать. Одни царапины уже зажили, а другие были совсем свежие. Кровь мою, гад, пил, и за мной же шпионил. Ну и лежи теперь в котомке, подгляд вражий, не достанется тебе больше кровушки молодецкой. Прав был Смакла, что подозревал тебя в нехорошем. А я, дурак, ему не верил. Спорил ещё зачем-то.

Он взял собой мыло, полотенце и спустился вниз. Скинул одежду, умылся как сумел, неловко поливая себя тёплой водой из большой деревянной бадьи, потом, вспомнив слова вурдалачки о запахе мертвечины, хорошенько намылил голову. Непривычно пахнущее грубоватое местное мыло сильно щипало глаза и царапало кожу. И очень плохо смывалось. Когда он уже вытерся и влез в разложенную на лавке слегка великоватую и непривычную одежду с чужого плеча, постучала Застуда, спросила из-за двери:

— Управился ли?

Стёпка влез в кроссовки, вышел на крыльцо, неловко заправляя широкую рубаху. Вурдалачка повела носом, ничего не учуяла и, вроде бы, осталась довольна, но затем опустила взгляд и нахмурилась:

— Сапоги свои почто не скинул?

— Я босиком не привык.

— Ишь какой... — фыркнула она. — Из бояричей разве? А по обличью и не похож.

— А сама? — Стёпка показал на изящные кожаные полусапожки с травяным узором по обрезу, виднеющиеся из-под просторной юбки. — Тоже не босая бегаешь.

— Я девушка. Мне ноги колоть да марать зазорно. Замуж не возьмут, — захохотала она.

— А мне, значит, и с грязными ногами ходить можно, да? — буркнул Стёпка, подтягивая спадающие штаны.

— Тебе о невестах рано думать. Мал ещё... Снедать будешь?

— Чего?

— Голодный, говорю? Щей горячих хочешь?

— Очень.

Под навесом, на широком, до янтарной прозрачности выскобленном деревянном столе уже дымился чугунок с горячими наваристыми щами, лежал в глиняной тарелке большой кусок мяса, ласкала взгляд щедрая краюха ржаного хлеба. Стёпка сидел в стороне от шумных гоблинов и уминал вкуснятину за обе щеки. Жизнь потихоньку налаживалась. Он даже почти поверил, что и со Смаклой всё тоже обойдётся как нельзя лучше. Отыщет он младшего слугу и спасёт. А как же иначе?

Застуда никуда не ушла, сидела рядом. В рот, правда, не заглядывала, но болтала без умолку. Очень говорливая оказалась вурдалачка. И хотя Степан на все вопросы пока мог отвечать только утвердительным мычанием или отрицательным мотанием головы, она не унималась. Особенно её интересовало, почему ничем не примечательным отрок прячется от весичей и с какого перепугу маги-дознаватели хотят его изловить.

— Весичи в Проторе уже две седьмицы стоят, а никого ещё не ловили и не искали. Тихо себя ведут, уважительно. А ты и появиться у нас ещё не успел, а они уже про тебя батюшку пытали. Почто?

— Потому что я демон, — признался Стёпка, обгрызая вкусную косточку.

Застуда, само собой, тут же решила, что над ней насмехаются, и очень смешно обиделась. Словно маленькая девчонка. Надула губы и помрачнела. Ага, а как сама над Стёпкой хихикала, так ничего, губы не топырила.

— Честное слово, демон. Меня в Летописном замке призвали. А маги-дознаватели теперь изловить хотят зачем-то. Наверное, сами таких демонов вызывать не умеют. Мы с дядькой Неусвистайло ехали, но пришлось его оставить на Бучиловом хуторе, а самим через лес идти сюда. Со мной ещё гоблин был, но маги его усыпили и увезли. Нарочно, чтобы я за ним пришёл. Вот я и пришёл. Только я к магам не хочу. Я не придумал ещё, как мне гоблина выручить.

Но Застуде про незнакомого гоблина было неинтересно. Уверившись, что Стёпка правду о своих отношениях с весичами твёрдо намерен скрывать, она переключилась на другую новость, гораздо более волнительную. Сверкая глазами и почти вплотную приблизив к нему лицо, она вполголоса рассказала, что вся Протора гудит и волнуется, что люди бают, будто сама Старуха-с-Копьём через весскую заставу нонче проскакала, и весичи её остановить не сумели. Будто бы раскидала заставу по обочине да наказанием пригрозила за то, что перечить посмели. Её многие видели, она недалеко от корчмы в Пытёхин проулок свернула, а если бы не свернула, то как раз бы на Застуду её и вынесло. А Застуда по ту пору тем путём от подружки шла. Такой ужас. Все теперь боятся, думают, что страшная Старуха добычу ищет, по Проторе шастает.

— Не шастает, — проговорился Стёпка. — И никакая добыча ей не нужна.

— Как ты знаешь?

— Она меня сюда довезла, а потом в девушку превратилась и на небо улетела.

— Ох, и силён ты брехать! — рассердилась Застуда и опять глазищами засверкала и даже клыки свои остренькие показала. — Ведомо мне теперь, почто тебя маги-то ищут, верно, натрепал им с три подводы кренделей...

И тут на сцене вдруг появился Дрэга. Буквально свалился с неба чуть ли не на голову. Впорхнул под навес, упал прямо перед Стёпкой, клацнул коготками по столу и жадно набросился на мясо, причавкивая и прихрюкивая, словно всю эту вкуснятину только для него здесь и выложили.

— Дракончик! — взвизгнула Застуда. — Лови его, лови, а то улетит! — и руки загребущие растопырила, уже готовясь схватить зверька.

— Не улетит, — успокоил её Стёпка, прикрыв маленького друга ладонью, чтобы защитить его от девчачьего нападения. — Это Дрэга. Он со мной пришёл. Он теперь пока брюхо себе до отвала не набьёт, никуда не денется. На, обжора, не подавись, — и отдал дракончику недогрызенную косточку.

Глаза у Застуды распахнулись на пол-лица. Она смотрела то на Дрэгу то на Стёпку, то опять на Дрэгу и, кажется, начала сомневаться уже и насчёт Старухи. От такого удивительного отрока всего можно ожидать, даже и того, что он окажется взаправдашним ведьминым внуком. А иначе зачем бы его весичи так настойчиво разыскивали? Над Стёпкой отчётливо нависла угроза новых, ещё более въедливых расспросов. Спасение пришло вовремя. Прибежавшая чумазая и очень смешливая служанка с двумя забавными, похожими на крысиные хвостики косичками протараторила, что Застуду сей же миг требует отец. Застуда ойкнула, подхватилась и убежала, унося с собой все незаданные вопросы. Служанка восторженно повизжала над дракончиком, погладить его не решилась и с нескрываемым сожалением убежала вслед за вурдалачкой.

Дрэга наелся и пристроился спать рядом с тарелкой. Стёпка подхватил его под мягкое брюшко, унёс наверх и уложил на охапку сена. Сам тоже было улёгся, но сна не было ни в одном глазу, хотя, казалось, после почти бессонной ночи, проведённой в тайге, он должен был бы валиться с ног от усталости. Помаявшись с полчаса, он спустился вниз и вышел во двор. Ему хотелось послушать, о чём говорят. Весичей он сейчас не слишком опасался. Одежда с чужого плеча сделала его почти неузнаваемым. Он сейчас ничем не отличался от местных мальчишек. За гоблина, понятно, сойти не мог, а вот за тайгаря — вполне. Разве что причёска могла его выдать, уж слишком короткие у него были волосы, в этом мире так никто не стригся. Поэтому на всякий случай от слишком глазастых и догадливых магов, которые видят демонов насквозь, он собирался держаться как можно дальше.

У конюшни компания гоблинов обсуждала предстоящую охоту на Людоеда. Наместник обещал большую награду за поимку лиходея. Вроде бы кто-то видел его в соседней деревеньке. Хотел он ребёнка унести годовалого, да его спугнули и загнали в какую-то падь, из которой другого хода нет. Говорят, Людоед мелок ростом, и одёжа на нём не нашенская. О магах-дознавателях ничего не говорили, видимо, никого они здесь не интересовали. Ну, понятно, маги ведь не гоблинов ловят, а про демона здесь ещё даже и не слыхали.

Стёпка долго сидел на завалинке, следил за воротами: вдруг приедет дядько Неусвистайло. Но тролль всё не приезжал. Что-то его задержало. Только бы это были не весичи. Как бы они не обозлились на пасечника за то, что демону помог в лес тайком утечь. Каким бы большим и сильным не был Неусвистайло, а против всех весских магов ему не выстоять.

Когда усталость взяла своё, Стёпка забрался наверх. Дрэги там уже и след простыл, дракончик, похоже, отыскал себе более надёжное убежище или опять улетел в тайгу. Сон не шёл. От нечего делать Стёпка вытащил из котомки стража, ничего при этом не ощутив, долго разглядывал его, мял пальцами, даже о рукав потёр. Неужели вправду не страж это, а подгляд? Между прочим, милорды, очень на то похоже. Понятно становится, зачем хозяин Оглока так легко отдал его незнакомому отроку (а я, дурак, и обрадовался). Значит, оркимаги всё время следили за мной и знали, где я и что делаю. Но как же тогда я всех победил и одолел? И Варвария с дружками, и огненного демона (пусть даже он и ненастоящий), и С'Турра, и гномлинов, и разбойников со Щепотой, и оркимага, и немороков, и подколодезного змея, и Стодара (вон сколько их всех набралось)? А страж, гад, всю грудь расцарапал, кровь мою пил, вот почему я всё время уколы чувствовал, думал, он помогает, а он по-вампирски кровью моей питался. И что теперь с ним делать? А не попробовать ли?.. Стёпка достал из котомки увеличительный кристалл, помедлил, потом лёг поудобнее, чтобы в случае чего не упасть, — и посмотрел на стража сквозь кристалл.

Он никуда не уплыл, его даже не тряхнуло, он сначала вообще ничего не увидел, кроме какой-то мути, словно он в запотевшее стекло смотрит. Потом кто-то совсем близко, почти в Стёпкиной голове, заговорил на незнакомом языке очень недовольным голосом, словно бы ругаясь или отчитывая. Он долго так говорил и очень надоедливо, и Стёпка хотел уже прекратить это бесполезное разглядывание и подслушивание, как вдруг услышал весскую речь.

— Я понимаю, разумеется, что никто не мог предвидеть встречи с этой, как вы там её называете...

— Старуха-с-Копьём, мидграф.

— И что нам теперь делать? Где он теперь?

— Он в Проторе. Старуха провезла его через весскую заставу и высадила... мы не смогли определить точное место. Но мы ищем.

— Ищите быстрее. Время уходит. Весские маги могут вас опередить.

— Мы делаем всё возможное, мидграф, вы же знаете.

— Что наместник?

— С ним можно договориться, особенно, если мы предоставим ему доказательства измены замковых чародеев.

— Чтобы их предоставить, нужно изловить демона.

— Изловим. У нас есть и другие способы.

— Гоблин?

— Он придёт за ним, мидграф. Придёт непременно. Это демон и он не в силах совладать с зовом того, кто его призвал.

— Мы-то с вами хорошо знаем, кто на самом деле призвал де-емона.

Обладатель сердитого голоса словно бы усмехнулся, и Стёпка узнал его. Это был голос того чародея, который подарил ему на лестнице стража. Хозяин Оглока! А притворялся своим! Интересно, что по-весски говорит очень чисто, один раз только проскользнул оркландский акцент. Второй голос, слегка хрипловатый и с характерным пришёптыванием, был ему незнаком. Очень неприятный голос, не может такой принадлежать хорошему человеку. Стёпка слушал затаив дыхание. Получалось так, что подгляд теперь работал в другую сторону, уже против своего хозяина. Только бы эти двое не заметили, что их кто-то посторонний слышит.

— И сделал всё не очень чисто, надо сказать. Демон явился не тот, не оттуда и вообще мальчишка. Демон-отрок без хозяина. Поразительно!

— Вы так и не выяснили, мидграф, как это могло произойти?

— Наш человек в замке уверяет, что чародеи что-то узнали и вмешались, нарушив формулу вызова на заключительной стадии. Либо Серафиан, либо сам отец-заклинатель. Надо признать, у них это хорошо получилось.

— Значит, они тоже в игре.

— Вряд ли. Им сейчас не до того. Они сделали своё дело и каким-то образом нашли способ удалить демона из замка. Что уж там они ему наобещали, я не знаю. Но думаю, больше он их не интересует.

— Зато он заинтересовал крон-магистра.

— И, к сожалению, не только крон-магистра. Свободные оркимаги тоже возжелали заполучить ценного демона. Один уже поплатился за это своим рассудком... Непрост мальчишка, очень непрост, а ведь и не скажешь... Вы в курсе, что его невозможно убить?

— Так не бывает, мидграф, уверяю вас. Просто мы пока не знаем нужного способа.

— Боюсь, что мы его и не узнаем.

— Почему?

— Потому что нельзя уничтожить целое, имея в руках только половину.

— Нужно просто отыскать вторую половину.

— Её можно найти, если она в нашем мире. А если она осталась там?

— Этого не может быть.

— Может, ещё как может, Лигор. Ищите демона быстрее. Он нам очень нужен. После того, как его представят наместнику, он должен оказаться полностью в нашем распоряжении. У нас на него весьма обширные планы.

— Я всё сделаю, мидграф. Золото способно творить настоящие чудеса, если знать, кому и сколько посулить.

— Вы не выяснили, что понесло демона в пещеру? Зачем он туда ходил?

— Это неважно, мидграф. Какой-то заброшенный рудник. Конхобулл, к сожалению, не в силах пробиться через скалы. Я полагаю, демон рассчитывал пройти пещерой напрямик, но у него ничего не получилось. Побоялся заблудиться или упёрся в завал.

— Согласен, это уже неважно. Демон рядом с вами и я рассчитываю на вас, Лигор. И берегите свой второй глаз. Он вам ещё пригодится.

Обладатель незнакомого голоса зашипел какое-то ругательство, он долго бранился, поминал всех оркландцев, мидграфов и старух, и Стёпка понял, что первый собеседник отключил связь, а второй просто даёт выход своему недовольству. Потом страж словно бы качнулся, муть рассеялась и в кристалле проявилось лицо. Сердитое, даже злое, бородатое и усатое лицо мужчины с перевязанным глазом, из-за чего он был похож на пирата. Уцелевший глаз уставился на Степана с такой злобой, что Стёпка невольно отшатнулся в сторону, испугавшись, что этот злой дядька сейчас увидит его с той стороны стража и что-нибудь ему сделает нехорошее. Больше он на кристалл смотреть не решился. Ему казалось, что одноглазый Лигор только того и ждёт, всматриваясь в стража с той стороны. А глаз ему не Старуха ли своим копьём выбила? Так ему и надо, не будет подсматривать за демонами.

Всё услышанное требовало осмысления. У Стёпки даже голова заболела, столько всего нужно было обдумать. И ещё было очень досадно, что нельзя прокрутить услышанный разговор ещё раз, в записи. Попробуй теперь вспомни, что там эти двое говорили...

Конхобулл ему подсунули оркимаги, чтобы следить за ним, это уже ясно. Они намекали, что демона вызвал не Смакла. Похоже, что это так и есть. Слишком сложное для младшего слуги заклинание. Это называется подстава. О Ваньке никто не знает. Это хорошо. Гоблин где-то рядом. Это тоже хорошо, но плохо, что он в плену и играет роль наживки. Как его выручать? И ещё одно неприятное открытие: среди весичей есть предатель и он заодно с оркимагами. И в замке тоже есть предатель, "наш человек", который и устроил вызов демона. Но демон получился неправильный. Интересно, кого они хотели вызвать и зачем. Гадость какую-нибудь устроить, наместника обмануть, чтобы тот с чародеями рассорился или перестал им доверять. И ещё одна радостная новость. Чуть ли не самая главная. Оказывается, меня невозможно убить. В плен взять можно, а убить нельзя. Здорово. И страж выходит тут ни при чём. Это я сам по себе такой крутой и неуязвимый. Демон-исполнитель без хозяина. Класс! Только о какой второй половине они говорили, выходит, что я не весь, не целый, что меня здесь только половина, а вторая осталась там, в моём мире... Непонятно как-то. Получается, что и Ванька, что ли, не весь... Стоп! Стёпку словно холодной водой окатило. Ванька! Вторая половина демона! Вот она — моя вторая половина! Мы же попали сюда вместе, как один предмет... тело... демон. Смакла ещё орал, пощади, о, двухголовый! Значит, они хотели заполучить одного взрослого демона, а получили двух маленьких, но по весу как одного большого. И я теперь нецелый. Нетопырь ещё вопил: "Не весь! Не весь!" И Ванька тоже нецелый. Значит, его тоже нельзя убить. Здорово. А когда мы встретимся, нас уже можно будет убить. Но когда-то это ещё будет! Тем более, что Старуха уверяла, что Ванька вовсе не у элль-фингов. А очень даже может быть, между прочим, потому что кто сказал, что он у элль-фингов.? Серафиан сказал. А сам знал, что Смакла ни при чём, и что демона вызвал кто-то другой. И может быть, он Ваньку сразу тайком домой вернул, а Стёпке наврал, чтобы из замка его удалить. И вообще он, оказывается, всё тогда врал, и на Смаклу притворно сердился, так, для маскировки, чтобы глупого демона обмануть... А ещё какие-то свободные оркимаги... Наверное, это С'Турр... Голова кругом идёт, честное слово.

Стёпка посмотрел на стража. У-у-у, вражий подсыл! Сколько крови моей выпил, сволочь. Ладно, крови не жалко, лишь бы не заразил меня какой-нибудь оркимажьей гадостью, а то превращусь ещё неизвестно в кого... Ужасно хотелось ещё раз посмотреть на стража через кристалл. Но было боязно встретиться с одноглазым взглядом Лигора. Это ведь его Старуха копьём ткнула, глаз выбила, жаль, что не убила совсем. А вдруг можно не только отсюда туда глаз выбить, но и оттуда сюда. Посмотришь в кристалл, а в тебя кинжалом. Убить демона нельзя, но кто сказал, что нельзя его ослепить.

Стёпка недолго боролся с искушением. Сначала приблизил кристалл к конхобуллу, глядя при этом в сторону. Ничего страшного не произошло. Потом осторожно краем глаза заглянул. Ничего. Приблизил лицо... И едва не отшатнулся. Одноглазый Лигор смотрел из кристалла прямо на него. И бормотал что-то неразборчивое, видимо, пытался оживить стража. И надо сказать, что-то у него получалось. Потому что Стёпка чувствовал, как страж слегка нагревается и тут же заметно остывает. Колдуй-колдуй, сказал ему Стёпка, когда понял, что Лигор видеть его не может. Я всё равно ваш конхобулл больше на себя не нацеплю. Хватит, нашпионились за мной, теперь я за вами шпионить буду. Мы, демоны, тоже не лыком шиты, с компьютерами знакомы и фильмы про Джеймса Бонда смотрели. А вам такое и в дурном сне не привидится.

И засунул конхобулл поглубже в котомку, на самое дно.

Теперь можно и отдохнуть. Судя по всему, завтра предстоит непростой день. Надо начинать поиски Смаклы, возможно, даже каким-то образом договариваться с весскими магами. Но думать об этом пока совершенно не хотелось. Поэтому он просто лёг и закрыл глаза. Ему казалось, что он сейчас сразу заснёт, но поворочавшись с боку на бок, понял, что уснуть не сможет. Перед глазами вставали то гномлины, то пещерные мертвецы, то Старуха, превращающаяся в Миряну. И наплывали один за другим маги-дознаватели, все почему-то с фальшивым лицом Стодара. Хоть начинай считать этих магов, как овец, чтобы сон поскорее пришёл.

Внизу под окном послышались ребячьи голоса, кто-то захихикал, звучно сплюнул, потом позвали негромко:

— Эгэй, отрок. Али уснул?

Стёпка приподнял ставню. Внизу, под окном стояли двое мальчишек и маленькая девчушка. Один мальчишка-вурдалак был постарше Стёпки, высокий, худой, босой и растрёпанный. Второй был тот гоблин, который провёл его к хозяину, невысокий, юркий, глазами так и зыркал по сторонам и на месте приплясывал от нетерпения. Девчонка-вурдалачка была совсем кроха, лет пяти или меньше. Чумазая как чертёнок, с забавными льняными косичками, она сосала палец и с восторгом смотрела на Стёпку.

— Не спит, — обрадовался гоблинёнок и тут же махнул рукой. — Сигай сюды.

— Зачем? — спросил Стёпка.

— Чево поведаем, — заговорщически подмигнул гоблинёнок. — Маги занова в корчму пришлындали. Хозяин говорит, тебя ищщут. Да ты не бойсь, сюды они не пойдут. А ежели что — Гугнила свистнет. Он там ножи правит.

— Ладно. Сейчас спущусь, — сигать из окна Стёпке не хотелось. Он затолкал котомку под тюфяк (не слишком надёжный тайник, но лучше такой, чем на виду оставлять), хотел прихватить с собой кристалл и нож, однако пришлось от этой затеи отказаться, потому что карманов в чужой одежде не нашлось. Тогда он просто натянул кроссовки и спустился вниз.

Мальчишки с таким восторгом таращились на него, словно перед ними стояла сбежавшая из музея ожившая мумия, прославившаяся на весь обитаемый мир своими загробными похождениями.

— Тебя как звать? — спросил гоблинёнок.

— Стеслав, — протянул Стёпка руку.

Гоблинёнок важно пожал её, представился в ответ:

— Вякса.

— Збугнята, — назвался вурдалак. Ладонь у него была твёрдая и мозолистая. — А энто сестрёнка моя, Заглада. От мамки сбежала и за нами увязалася. Она завсегда за нами бегат. Айда на зады, погутарить надо. Там нам никто не помешат.

Стёпка послушно пошёл за ними. Заглада смешно переваливалась на своих толстеньких ножках и то и дело оглядывалась на Стёпку. Он её почему-то ужасно смешил. Стёпка скорчил ей рожицу. Она взвизгнула и залилась счастливым смехом.

"Зады" находились за сараями в зарослях бурьяна и крапивы. Тут стояли несколько чурбаков, валялись куриные перья, доски, прохудившийся чугунок, табурет без одной ноги и выструганные из деревяшек мечи. В общем, это был нормальный штаб, какой мальчишки устраивают себе во всех странах, мирах и временах. Место, где можно спокойно посекретничать, поиграть, покурить тайком или подраться, чтобы не увидели взрослые. У Стёпки тоже было такое тайное место на дедушкином участке. Он там построил из глины крепость, потом искал клад, потом сделал вигвам — в общем, играл. А однажды даже курил трубку мира, набив её прошлогодними листьями.

На сломанном табурете сидел ещё один мальчишка, такой же лохматый как Вякса, но не гоблин, а тайгарь с почти рязанской физиономией, довольно упитанный, почти толстый. Он что-то жевал и блаженно щурился на заходящее солнце.

— Энто Щепля соседский. Он из тайгарей заречных. Мы с ним завсегда здеся гутарим, — пояснил Збугнята. — А энто Стеслав. Он к нам нынче приехал.

Щепля важно кивнул, но руки не подал, а только качнулся из стороны в сторону на табурете.

Заглада ловко вскарабкалась на приступку и уселась, болтая грязными босыми ногами. До невест ей было как до Кряжгорода пешком, поэтому насчёт обувки она ещё не беспокоилась.

— Ну, — сказал Стёпка, оглядевшись. — Чего маги говорили?

— Демона искали, — выпалил Вякса.

— А я при чём?

— Не простого демона, а демона-отрока.

— Вот так прямо и искали. На всю корчму спрашивали, не видел ли кто-нибудь демона-отрока? — не поверил Стёпка.

— У хозяина они спрошали. А я подслушал, — похвалился Вякса. — Шибко много денег обещались отсыпать, ежели кто подскажет им, где демона искать. Да дураков у нас нету весским магам помогать.

— Ты взаправду демон, Стеслав? — не выдержал Збугнята. Он оказался не таким уж и высоким, как сначала подумал Стёпка. Почти одного с ним роста.

— Говорят, что демон, — уклончиво согласился он.

— Кто говорит? — выдохнул Вякса.

— Маги-дознаватели говорят, оркимаг говорил, чародеи в Летописном замке говорили.

— Ух ты! — Вякса едва не сделал кульбит через голову. — Оркимаг! Ты и оркимага видал, Стеслав? Где же?

— В тайге. Мы с дядькой Неусвистайло на Бучилов хутор заезжали, а там — оркимаг. Еле отбились от него, чуть не порубил меня. Я ещё не знал тогда, что меня... что я... это... ну, кто такие оркимаги не знал. Первый раз его увидел. Такой гад оказался! Боярина весского пытать хотел.

— А откудова ты явился, Стеслав? — жарко спросил Збугнята. Он потрогал рукав Стёпкиной рубашки, словно подозревал, что она ненастоящая, сообразил, что рубаха-то обычная, деревенская и слегка увял. Подумал, верно, что Стёпка их разыгрывает со своим демонством.

— Это не моя одёжка, — успокоил его Стёпка. — Мою Заглада постирать унесла. Говорит, мертвяками шибко пропахла. А явился я из... В общем, не сам я сюда явился. Демоны по собственному желанию, кажется, являться не могут. Меня чародеи в Летописном замке вызвали. По ошибке. Хотели другого демона вызвать, настоящего... Ну, мужика взрослого, и чего-то напутали, — Стёпке даже врать не пришлось, эта история была больше похожа на правду. Особенно, когда он сам её рассказывал. — Смотрят, не тот демон перед ними. Иди, говорят, к элль-фингам, только они тебя назад возвернуть могут. Ну, я и пошёл. Мы с гоблином одним пошли, Смаклой его зовут, он из Горелой Кечи, в замке долг отрабатывал, да его маги-дознаватели в тайге в плен взяли, чтобы я за ним кинулся, а они тогда меня схватят. Он сейчас у них сидит в темнице. Они его на костре обещались сжечь, если я сам к ним не приду.

— Пойдёшь? — спросил Вякса.

— Не знаю, — признался Стёпка. Он оглянулся и присел на приступку рядом с Загладой, — Неохота мне к ним. Они почти как оркимаги. Такие же гады.

— Батя говорит, что они хужее оркимагов, — сказал Збугнята. — Оркимаги враги, а энти своими прозываются, а сами того и гляди на шею сядут.

— Брешет он всё, — заявил вдруг молчавший до того Щепля, громко цыкнув зубом. — Рази ж энто демон? Рази ж таковские демоны бывают? Весич он, у меня на них глаз верный. Стянул чего-нито у магов, вот они его и ловят. А брешет, что демон.

Заглада захихикала. Вякса сначала смешался, потом сказал:

— А маги баяли, что он демон. Магам брехать не с руки.

— Он им тоже сбрехал, — уверенно заявил Щепля.— У него лицо шибко брехливое. У меня на лица глаз верный.

Стёпке стало смешно, и он тоже засмеялся.

— А хотите, я вам покажу, что я настоящий демон? — предложил он.

— Покажи! — сразу согласился Збугнята.

Вякса даже застонал от предвкушения небывалого зрелища.

— Я щас, — Стёпка метнулся вдоль забора, взлетел на чердак, подхватил кристалл, думал взять и нож, но решил, что для первого раза хватит и одной магической вещицы.

— Чевой-то? — спросил Вякса, задыхаясь от восторга, когда вернувшийся Стёпка выставил на всеобщее обозрение преображённую линзу.

— Это магический кристалл. Сквозь него можно увидеть, как выглядит заколдованный человек на самом деле. Или как выглядит демон, на которого все думают, что он весич. Смотрите.

Он поднёс кристалл к своей растопыренной ладони. Первым посмотрел Збугнята. Он сначала ничего не увидел, но Стёпка чуть отодвинул кристалл от руки, и вурдалак вздрогнул, потом шумно выдохнул сквозь сжатые зубы.

Вякса нетерпеливо отпихнул его, уставился жадно, долго разглядывал, у него даже мурашки на щеках выступили.

— И мине! И мине поглядеть! — звонко выкрикнула Заглада, чудом не чебурахнувшись с приступки. Её Стёпкины виртуальные когти здорово напугали, она взвизгнула и испуганно заглянула под кристалл, убедиться, что на самом деле рука у Стёпки вполне нормальная.

Щепля недоверчиво приблизился, недоверчиво склонился и долго недоверчиво разглядывал руку, то приближая глаза к кристаллу, то отдаляя. Потом важно кивнул и сказал:

— Истинный демон. Я вам говорю. У меня на демонов глаз верный.

Тут уж расхохотались все. Даже ничего не понявшая Заглада.

— Слышь, Стеслав, а мне Гугнила надысь баял, что Старуху в Проторе будто бы видали. Будто бы она весскую заставу на дух раскидала и десятника копьём пропорола.

— Брешут, — сказал Стёпка. — Никого она не раскидывала. И десятника не трогала. Весичи на заставе хотели её остановить — и не сумели. Она же колдунья. Я вам говорю. У меня на колдуний глаз верный.

— Ты видал! — Збугнята аж присел. — Ты её видал!?

— Я её в лесу встретил. Перепугался до смерти. Старуха же. Мне о ней такого нарассказывали — думал всё, демон, смерть твоя пришла. А она... В общем, нормальная Старуха она оказалась. Она же наша, таёжная. Весичей шибко не любит.

— А ещё бают, — припомнил Вякса, — Будто Старуха внука своего привезла, будто бы он теперича в Проторе жить будет. Проторский голова Вечегор будто бы поспрошал его, а тот и отвечает, мол...

— "В гости мы приехали. На людей посмотреть. Соскучились", — улыбаясь, процитировал самого себя Стёпка. — Только я не внук. Она мне просто сюда помогла добраться. Посадила в седло перед собой и поскакала в Протору. А там маги засаду устроили. Так она на них даже не посмотрела. Проехала себе, они и не пикнули. Вмиг довезла, как по воздуху, я даже не понял ничего. Раз — и уже здесь. А когда в Протору приехали, она меня высадила и в небе растворилась.

— Как так створилась?

— На небо улетела. Она заколдованная была каким-то колдуном. Охраняла его пещеру. А я помог ей расколдоваться. Так что больше нет в тайге Старухи. Только конь её остался, ускакал куда-то один. А копьё она бросила. И улетела. Как дым.

Щепля хотел было уже сказать, что и это брехня, но вдруг вспомнил что-то и спросил, замирая:

— У неё конь был? Не гнедой ли?

— Гнедой, — кивнул Стёпка. — А на морде, между глаз белая звёздочка. И седло такое — старое очень. Потёртое чуть не до дыр.

— Правда твоя, — закивал Щепля, — Воеводин дружинник, что у нас на постое, мамке сказывал, как нынче мимо переправы конь под седлом гнедой проскакал, прямо по воде аки посуху. Его на берегу словить хотели, да он не дался. Звёздочка у него точно была. Так и ускакал за Вязин островок. По реке. А дружиннику брехать не с руки.

Все очень долго и торжественно молчали, пожирая Стёпку округлившимися от сладкого ужаса глазами.

— А одёжка твоя почто мертвячьим духом пропиталась? — спросил чуть ли не шёпотом Збугнята, готовый, видимо, услышать самое жуткое признание в принадлежности демона к миру мёртвых.

— На Братних сопках я в пещеру чародееву случайно забрёл, — пояснил Стёпка. — А там все уже давным-давно умерли. Одни скелеты высохшие в каждой комнате лежат. Вот рубашка со штанами и пропахла.

— Велика ли та пещера?

— А то! Всю вашу корчму разместить можно. Только неуютно там. Самосветки ещё горят, а всё равно страшно.

— Откель в Братних сопках пещера сыскалася? — недоверчиво переспросил Щепля. — Охотники об ней давно бы проведали.

Стёпка вздохнул.

— Об ней даже гномлины проведать не сумели. Там тропинка зачарованная, что не каждому видна. Я по ней прошёл, а они не сумели. Не показалась она им. И пещеру тоже не просто найти. Укрыта пещера от чужих глаз.

— А ты как нашёл?

— Случайно. Я же демон или кто?

— Чевой-то много ты нам тут загадок навертел, — протянул Щепля. Он, видимо, никак не мог до конца поверить в то, что Стёпка не обычный отрок. — И туды тебя, и сюды тебя. Ещё наплети, что в дружине с оркимагами бился, вот тогда мы тебе сразу поверим.

После таких слов удержаться было никак невозможно, и Стёпка принялся рассказывать пацанам о бое с оркимагом, о том, как стрелял в него Смакла, как растворился оркимаг, когда лишился меча, о том, как бился дядька Неусвистайло с немороками. И о жутком Подколодезном Змее, и о том, как Усмарь не мог с ним совладать, и про обрушившийся колодец, и про то, как пришлось от весичей тайком уходить и как на стоянку Людоеда наткнулись...

— Верно ли? — привстал Збугнята. — По ту сторону сопок стоянка его была? А я слыхал, что мужики таёжные Людоеда недалече от Проторы выследили.

— Точно, выследили, — подтвердил всезнающий Щепля. — Шуршила ещё вчерась повёл проторских охотников в тайгу, на излов. Ох и лютый злыдень. Недавно объявился, а сколько народу сгубил — страсть!

— Мы его лежбище видели, — сказал Стёпка и вновь содрогнулся, вспомнив неаппетитные подробности. — Собрались заночевать, место нашли, там кострище оставалось, пошуровали в нём, а в золе голова лежит недожаренная. И руки-ноги обглоданные под деревом валяются.

Заглада ойкнула, Щепля побледнел, Вякса облизал пересохшие губы.

— Сильно спужались? — спросил Збугнята.

— Ого! — не стал врать Стёпка. — Так дёрнули, полночи в гору бежали один быстрее другого.

— Говорят, что из себя он махонький, волосьями светленький, зато прожорливый ужасть, — хриплым шёпотом пояснял Щепля, оглядываясь так, словно Людоед уже подкрался и вот-вот набросится из бурьянов. — Жрёт и жрёт в три глотки. И всё ему мало. И глаза в теми светятся. И вроде бы ненашенский он, вроде бы приблудный откудатово Людоед.

И тут Стёпку что-то кольнуло в сердце, какая-то смутная нехорошая догадка, но он не успел её сразу додумать и от неё осталась в душе лёгкая саднящая царапина. И потом, уже поздно вечером, когда они, вволю наболтавшись и наевшись до отвала свежих лепешёк с медом, улеглись спать, когда Вякса и Збугнята уже сопели рядом в четыре дырочки, а во дворе корчмы шумно полуночничали приехавшие с товаром купцы-вурдалаки, Стёпка вспомнил о своей догадке, и додумал её до конца, и стало ему так нехорошо, что хоть вешайся. Он даже застонал сквозь сжатые зубы. Нет, не может быть, не может быть, так не бывает! Но что-то твердило ему упрямо: так бывает, так оно и есть, ты правильно догадался, странно, что раньше тебе это в голову не пришло, просто ты ещё не знал, что тебе Старуха скажет, а то бы... С этим он и уснул, и снились ему раскиданные по всей тайге обгоревшие головы и облизывающийся Людоед с таким знакомым лицом и такими знакомыми на этом лице конопушками.

Глава пятнадцатая,

в которой демон сражается с весичами

Впереди, раздвигая лопухи и поминутно оглядываясь, шёл Вякса. Гоблин был чрезвычайно горд оказанным ему доверием и вовсю старался изображать из себя бывалого проводника, которому в Проторе известны все закоулки и тайные заогородные проходы. Стёпка шёл следом за ним и отчаянно зевал. Выспаться ему опять не дали, разбудили безжалостно ни свет ни заря. Активная жизнь здесь начиналась с восходом солнца, а то и раньше. Привыкнуть к этому было трудно. Замыкал шествие Збугнята. Он тащил Стёпкину котомку и узелок со Стёпкиной одеждой. Сам Степан был одет в широкие холщовые штаны, подпоясанные верёвкой, просторную рубаху до колен, застиранную до белизны, с заплатами на локтях и с воротом без пуговиц до пупа, так что пришлось подпоясываться поверх обрывком верёвки. Лицо надёжно скрывала широкополая войлочная шляпа с уныло обвисшими полями. В общем, он в этом наряде был похож на огородное пугало. Хорошо хоть, кроссовки на ногах были свои, потому что они всё ещё успешно притворялись сапогами. Их только пришлось пылью присыпать, чтобы они не выглядели слишком новыми и чересчур справными для такого оборванца.

Разбудил его Збугнята.

— Батя велел тебя накормить и дать тебе другую одёжку.

— Зачем? — не понял Стёпка.

Збугнята пожал плечами, он и сам ничего не знал.

Зашурыга окинул Стёпку внимательным взглядом, словно впервые увидел, пожевал губами:

— Ишь ты, демон. Такой малец, а колготня из-за тебя по всему улусу. Видать, крепко ты магам насолил, коли они тебя так усердно разыскивают.

— Ничего я им не делал, — сказал Стёпка. — Просто им зачем-то такой демон, как я очень понадобился. Хотят, наверное, узнать, откуда я и кто меня вызвал.

— Ну и ладно, — согласился вурдалак. — Вот какая оказия. Пасечник твой приехал. Утречком прокатил мимо корчмы, да заезжать не стал. Весичей полон двор, маги шныряют, чуют, что ты сюда можешь заявиться. А ты, однако, уже туточки... Так вот. Поглядел он на весичей да и поехал себе дальше, до дому. А потом прислал ко мне весточку с посыльным, чтобы я тебя, ежели ты пришёл, собирал да и отправил с надёжным человеком к нему. Он ждёт тебя с гоблином... Это который гоблин?

— Нету со мной гоблина, — сказал Стёпка. — Его весичи в лесу схватили и сами в Протору привезли.

— Вона как. Ладно. Сейчас мы тебе другую одёжку подберём. Твою Застуда выстирала, ты её не надевывай, сразу в мешок сунь. Приметная она шибко. Издаля видать. Нечего весичей дразнить. Соберётесь, и Вякса со Збугнятой тебя огородами до пасечника и доведут. Идите сторожко, от чужих хоронитесь. Оврагами, оврагами.

— А где дядько Неусвистайло? — спросил Стёпка.

— Збугняте ведомо.

— А если я от них отстану или нам удирать придётся, как я тогда его найду? — Стёпка был уже учёный, знал, что всё нужное следует держать в своей голове и не слишком рассчитывать на головы чужие. Целее будешь.

Вурдалак хмыкнул, почесал бороду.

— На берегу, за излучиной тролличья слободка. В доме у бывшего тысяцкого Распряжайло пасечник тебя ждать будет. От моей корчмы на полузакат.

— Это далеко? — спросил Стёпка.

— Кабы не маги, что на каждом углу стоят, совсем недалече. А ежели огородами пробираться, в обход боярского холма — изрядный крюк. Так что собирайтеся поторопясь, и чтобы никто вас не углядел.

Наряд для маскировки Степану подбирала Застуда. Она больше не посмеивалась, не смотрела свысока, осознала видимо, что за важная птица этот неказистый отрок.

— А дракон где? — спросила.

— Погулять улетел, — отмахнулся Стёпка. — Я его на привязи не держу. Захочет — сам меня найдёт.

— Вот твои порты и рубаха. Высохли уже, — она хмыкнула, поглаживая разложенную на лавке одежду. — Чудное у тебя какое всё. Глянешь — одёжка как одёжка, баричу впору. А рукой тронешь — будто обманешься, и стежки не там и выткано не по-нашему. Как так?

— Чародеи в замке мою одежду зачаровали, чтобы в глаза не бросалась, — пояснил Стёпка. — У нас, у демонов, одежда другая, сразу видно, что не здешняя. Только меня весичи уже и в зачарованной видели. Сразу узнают. И это... Спасибо, что выстирали. Теперь-то точно мертвечиной не пахнет.

Все свои богатства ему пришлось оставить в котомке, потому что в новых штанах карманы вовсе не предусматривались. Честно говоря, при таком наряде и сапоги не предусматривались, но Стёпка сразу заявил, что босиком, как Збугнята с Вяксой, он не пойдёт, и не из вредности демонской, как уже подумал было Зашурыга, а потому, что босиком по улице он никогда не ходил и спотыкаться будет на каждом шагу, и получится у него одно только мучение и над ногами издевательство.

...Они пробирались такими свирепыми бурьянами, что Стёпка сразу потерял направление. Трава росла выше головы, но мальчишки уверенно вели его вперёд, и он послушно топал себе, не забивая голову полувосходами и полузакатами. Думать и так было о чём. Во-первых, Смакла. Как его выручать? Здесь, в наводнённой весичами Проторе, спасение гоблина представлялось вовсе невозможным делом. Тем более что стража у Стёпки, оказывается, нет и не было вовсе. А неведомая сила — где она и как её теперь вызывать? К кому обращаться в случае опасности? Что кричать: демон, помоги? Внутренняя сила, на помощь? Моя могучесть и непобедимость, сделай что-нибудь? Стёпка был растерян. Раньше он верил в стража, и это его делало почти неуязвимым. Почти... А сейчас он не знал во что верить и ему представлялось, что первый же встречный весич разглядит в нём эту неуверенность, возьмёт его за шкирку и бесполезно будет рыпаться и сопротивляться.

О Людоеде Стёпка старался не думать. Вчерашние догадки были такими нехорошими, что казались кошмарным сном. Я потом о них подумаю, когда спасу гоблина, говорил он себе, если спасу, конечно. Если самому потом спасаться не надо будет.

Они протиснулись сквозь ветхие покосившиеся плетни, перешли по бревну через мелкий грязный ручей истоптанный коровами, вскарабкались по осыпающемуся склону, прошмыгнули тихой улочкой, на которой кроме нескольких гоблинш не было никого, главное, не было весичей, потом снова спустились в овраг. Дома стояли поверху; впереди Стёпка заметил блеснувшую воду, там была Лишаиха. Мальчишки шли споро, и, кажется, они уже почти дошли куда нужно, когда попались.

Весские маги ведь тоже были не дураки. За дядькой Неусвистайло они, конечно, проследили, поняли, что он обязательно будет дожидаться демона, и окружили тролличью слободку со всех сторон заставами. В заросшем бурьяном и крапивой овраге Стёпку дожидались трое.

Это были не дружинники и не маги. Наверное, это были воины Чародейной палаты. Магический спецназ. Здоровенные, плечистые детины с любовно откормленными ряхами, с хваткими руками, обученные, натасканные, уверенные, в добротных одеждах, на головах — плетёные тесёмки, чтобы волосы на лоб не падали. Ну и оружие, конечно, — самострелы и мечи. Щитами не озаботились — воинам чародеев щиты без надобности, их магия защищает.

Без долгих разговоров они вывалились с двух сторон из бурьяна, один сграбастал Вяксу, второй повалил наземь Збугняту, сразу придавил его коленом к земле. Третий, самый мощный, рухнул сверху на Степана, словно коршун на цыплёнка. Если бы не промахнулся — тут бы из демона и дух вон. Вяжи его сомлевшего да тащи в узилище. Но Стёпка каким-то образом почувствовал, что сейчас будет туго, и в последний миг успел отпрыгнуть в сторону.

Весич, ничуть не обескураженный первой неудачей, двинулся прямо на него. Двое других держали мальчишек, зажимая им рты, чтобы не закричали. Не дай бог, набегут на крик жители, гоблины да вурдалаки с троллями, не объяснишься потом, почто мальцов схватили. Потому надо всё сделать тишком и быстро. Налетели, похватали и исчезли.

— Не егози, демон, — негромко говорил весич, подступая всё ближе. — Довольно, набегался ужо, пора тебе отдохнуть.

— Не дамся, — выдохнул Стёпка, с ненавистью глядя в хищно прищуренные глаза амбала. — Лучше не подходи.

Странно, но его угроза — пустая, если честно признать, — подействовала. Весич остановился, потом сказал жёстко и уверенно:

— Не дашься сам, мы твоих дружков прирежем.

И прирежут, понял Стёпка. Этим что мальчишку убить, что взрослого мужика. Им приказали, и они всё сделают, чтобы приказ выполнить и демона магам доставить. Он вдруг осознал, что совершенно не боится. Ни этих весичей, ни магов вообще. Убить меня нельзя, а всё остальное не страшно. Злость в его груди сделалась твёрдой и острой, как меч. И он с радостью почувствовал, что знакомое ощущение небывалой силы опять с ним. Оно здесь, никуда не делось, работает и без стража. Попробуйте теперь возьмите меня, будет вам сюрприз и удивление.

— Прирежете их — живыми не уйдёте, — просто сказал он и сам верил, что так и будет. Способный поднять руку на детей, не заслуживает жалости. Себя дитём Стёпка в данный момент не считал. Сейчас он был опасным и непобедимым демоном, защищающим друзей. Он поймал испуганный взгляд Вяксы и опять уставился в лицо весича. Потом пошёл прямо на него, не пригибаясь, не разводя руки, просто пошёл, сильный и уверенный, как идут на врага, которого не считают равным, которого следует просто брезгливо раздавить, чтобы другим людям жизнь не портил. Дурацкая шляпа мешала, и он отбросил её в сторону. Тем более что прятать лицо смысла уже не было. Всё равно выследили.

— Остановись, демон! — выкрикнул чуть ли не испуганно амбал, выхватив из-за спины короткий самострел и направив его на Стёпку. Хищное жало болта целилось прямо в грудь. — Глянь на дружков своих!

Прижимавший Збугняту коленом к земле весич с лязгом выдернул короткий меч, упёр острием под рёбра. Другой поиграл внушительным ножом у шеи Вяксы, оскалился, надавил, и под лезвием с готовностью набухла кровь. Вякса замер, не дыша.

— Дёрнешься, и они умрут, — амбал был доволен. Эвон как ладно угораздило, что демон не в одиночку к троллям пробирается. С одним-то с ним без ущербу и не управишься, ишь глазеньями как страшенно сверкат, того и гляди огонь демонский наружу вырвется, всё вокруг попалит.

— Умрут они — я всю вашу Чародейную палату искрошу, — тусклым от ненависти голосом пообещал Стёпка. Его трясло: от злости, от едва сдерживаемого желания уделать весичей, порвать их на куски, сотворить что-нибудь непоправимо страшное. Он впервые пожалел, что его виртуальные клыки и когти — всего лишь виртуальные. Хватануть бы, чтобы руки-ноги в разные стороны полетели, разбрызгивая чужую, никчёмную и дурную кровь...

Весич, не отводя от Стёпки уверенно-насмешливого взгляда, приказал:

— Прирежь гобля, Вышата. Медленно прирежь, чтобы помучился. А то демон упрямиться вздумал...

Больше он ничего не успел сказать. Пружина, до боли сжавшаяся в Стёпкиной груди, распрямилась внезапно и мощно, так, что зубы лязгнули даже у самого Степана, и правая рука, нанёсшая удар врагу, вмиг отсохла чуть не до плеча. Амбала унесло в бурьяны, словно тряпичную куклу. Упавший самострел оправдал название — самостоятельно разрядился короткой стрелой в небо, салютуя победителю.

Расстояние до второго весича Стёпка преодолел сам не понял как. Только что стоял метрах в пяти, и вот уже оказался рядом, лицом к лицу с начавшим осознавать неладное свирепым бородачом. Первым делом он просто выдернул ойкнувшего Вяксу из вражьих рук, а затем коротким жёстким ударом опрокинул на землю весича. Тот рухнул подрубленным столбом — аж земля дрогнула — и остался лежать, судорожно суча ногами и закатывая глаза.

Третьего сбросило со Збугняты самострелом, который Стёпка швырнул на пути к Вяксе, почти не глядя, швырнул, потому что ничего другого под руку не подвернулось. Самострел был тяжёлый, и весичу досталось хорошо, прямо прикладом в лоб, чудо, что череп не проломило. Сознание он не потерял, но из строя выбыл, держался за голову и скрипел зубами от боли.

Враги были повержены, друзья — спасены, только перепуганы.

— Уходим, — сказал Стёпка, переводя дух. На всё про всё ему потребовалось едва ли пять секунд. Парни даже ещё не пришли в себя от такой резкой перемены обстановки. — Уходим, пока другие не набежали.

Збугнята растерянно тёр помятую грудь, смотрел испуганно на гоблина.

Вякса мягко осел в траву, зажимая бок. Из-под ладони заструилась кровь. Когда весич успел его ткнуть?

Сверху, ломая бурьян, скатился взъерошенный Щепля.

— Чевой-то вы тута?..

Увидел валяющихся магов, окровавленного Вяксу, измазанного Збугняту, стоящего на четвереньках, напружинившегося Стёпку — и сел прямо на землю.

— Тырканые по углам коробясы, — пробормотал он. — И перетудыть их распротак. Неужто насмерть всех положил?

— Весичей свяжите, пока не очухались, — приказал Стёпка, сам не зная откуда взявшимся командирским голосом. — Да живы они, живы!

А сам присел рядом с Вяксой.

— Больно?

— Не, — замотал головой испуганный и побелевший гоблин. — Внутрях знобко, не удержать рукой кровю-то. Чичас вся вытекет. Помираю я, Стеслав.

— Ага, щас, разбежался помирать, — насилу улыбнулся Стёпка замороженными губами. — Я же демон. Я такие раны в два счёта заживляю. Погоди, мы тебя вмиг вылечим. Будешь, как новенький.

Больше всего он боялся, что мешочек заупрямится и не захочет лечить гоблина. Кто его знает когда он срабатывает. Но мешочек, едва его нашарили его на дне котомки, заталдычил тревожной скороговоркой: "Отверзни, отверзни, отверзни!"

Стёпка с трудом заставил гоблина убрать от раны ладонь. Вякса был уверен, что едва он это сделает, вся его кровь тут же и хлынет неудержимым потоком на землю, унося жизнь. Кровь не хлынула, конечно, её и без того уже много вытекло. Задрав рубаху, Стёпка уставился на рану. Узкий разрез, края припухшие, кровь вытекает толчками, кажется нож попал в печень или в почки, Стёпка точно определить не мог. Он помнил только что раны в живот считаются тяжёлыми и если сразу не доставить раненого в больницу на стол хирурга, то смерть наступает очень быстро.

Вякса застонал и задышал часто-часто. Его смуглое лицо побледнело, губы стали синими.

— Помирает Вякса-то, — проскулил над ним Щепля. — Глянь иссинел ужо. У меня на мертвецов глаз верный.

— Брысь! — рявкнул на него Стёпка. — Я что велел. Весичей вяжите!

Щеплю словно корова языком слизнула. Стёпка трясущимися руками развязывал мешочек. Пальцы были в крови, узел скользил, всё было очень плохо. Время уходило стремительно... Однако он успел. Высыпал наверное слишком много, но жалеть не приходилось — не опоздать бы. Порошок вскипел жёлтой пеной, рана затянулась на глазах. Припухлось сошла, живот зарозовел, даже шрама не осталось. Вякса уставился на Стёпку испуганным взглядом, долго молчал, прислушиваясь, потом вдруг заявил звонким — прежним — голосом:

— Медовухи бы мне.

— Ну вот, — обрадовался Стёпка. — А то помираю, помираю. У троллей медовухи напьёшься от пуза.

Руки у него ещё тряслись, они были измазаны кровью. Он, не глядя вытер их о траву и зашипел: трава оказалась крапивой. На коже сразу вспухли волдыри.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — он затряс руками, а Вякса, глядя на него, захихикал. И этот смех обрадовал Стёпку так, как ничто в жизни, наверное, ещё не радовало. Жив Вякса, жив и невредим, а как бы всё повернулось, не окажись у Стёпки волшебного снадобья в мешочке, не хотелось даже и представлять. Тогда бы точно всех весских магов на холодец покрошил. Ур-р-роды!!!

Збугнята со Щеплей тем временем связали этих самых уродов. Без затей обмотали им руки-ноги снятыми с них же ремнями, разорвали у амбала рубаху и засунули обрывки каждому в рот, чтобы не позвали на помощь. Весичи приходили в себя, мычали, стонали, пытались брыкаться. Какой-то из них вспомнил, что он всё-таки маг, и отброшенный в бурьян меч скользнул к нему и перерезал бы, вероятно, верёвки на хозяине, но Стёпка вовремя придавил его ногой. Меч подёргался и затих. Стёпка подобрал его, потом приставил к горлу тому гаду, который ранил Вяксу.

— Ты умрёшь, Вышата, — сказал он. — Ты хотел зарезать гоблина, я за это зарежу тебя. Настоящие дружинники с детьми не воюют.

Весич задёргался, хотел что-то сказать, то ли в оправдание, то ли напомнить демону о всемогущем своём чародейном начальстве, которое в долгу не останется, но кляп не давал ему такой возможности, и он только запрокидывал голову, пытаясь отодвинуться подальше от смертоносного лезвия.

Разумеется, никого резать Стёпка не собирался. Он же не убийца был, да и понимал, что тогда ему вообще никакого спасения не будет от жаждущих отомстить врагов. Тогда они его вообще возненавидят и сразу будут открывать огонь на поражение, и Смаклу точно сожгут, просто даже из вредности.

— Что, не хочется к предкам? — злорадно спросил он. — А Вяксе, думаешь, хотелось. А он ещё и не жил даже, он же маленький совсем. В общем, так, подлюки. Вот вам моё последнее слово. Чтобы вы навсегда запомнили, что с демонами шутить нельзя, и угрожать им нельзя, и поднимать руку на отроков тоже нельзя, я придумал для вас наказание, какого ещё никому не придумывали. Страшное и ужасное. Вся Великая Весь до основания содрогнётся, когда узнает, что мы с вами сделали.

— Слышь, Стеслав, ну их к лешему, — потянул его за рукав уже совсем оживший Вякса. — Пущай живут. Прирежешь хоть одного, они всю Протору пожгут. Энто ж весичи, да и наместник ихий здеся. Он такого не спростит.

Обомлевший Щепля проникся последним демонским словом и смотрел на Стёпку, как кролик на подползающего удава, поверил, вероятно, что мстительный демон задумал учинить жуткую кровавую расправу над повязанными врагами. И тоже часто мотал головой, мол, не надо, Стеслав, не надо, опомнись, пусть живут.

— Не будем мы их резать, — успокоил друзей Стёпка, яростно почесывая обожжённую крапивой руку. — Мы их это... опозорим. Рвите крапиву и побольше.

Щепля перевёл дух, радостно заржал и первым бросился резать кусачие стебли трофейным кинжалом.

...Они уходили, оставив за собой связанных весичей, лежащих без штанов и исхлёстанных крапивой так, что их мама родная не узнала бы, вздумай она посмотреть сейчас на них со спины. Перед уходом Стёпка распорол на врагах всю одежду, изрезал все ремни, порубил самострел, затупил как мог друг о друга лезвия мечей, сломать смог только кинжал. Забирать оружие мальчишки не захотели, чтобы не вызывать у весичей желания устраивать в Проторе поиски украденного.

Весичи — уже освобождённые от кляпов — не орали, не плакали, не просили прощения, шипели только, но на помощь звать не спешили, боялись позора. Как же, мальцы их победили и крапивой за нехорошее поведение выпороли. За всю жизнь не отмоешься. Действительно, вся Весь обхохочется.

Перед уходом Стёпка вернулся, склонился к весичам и негромко сказал:

— В следующий раз я вас просто убью. Сейчас я мальчишек пожалел, негоже им на зверство смотреть, а в другой раз точно — прирежу.

Весичей проняло. С ними говорил сейчас не мелкий отрок, а страшный демон, которому зарезать человека, что курицу. Тем более что только сейчас они разглядели в мелком отроке то, по-настоящему страшное, глубинное, потустороннее, никакой магии неподвластное. Разглядели и прониклись. И даже порадовались, что сумели отделаться всего лишь крапивой. А мог ведь и души выпить досуха, ей-слово, мог. Поверили, усмехнулся про себя Стёпка. Так им и надо. На самом-то деле он резать, конечно, никого не собирался, к тому же точно знал, что рука у него на такое не поднимется ни за что и никогда. Духу не хватит. Вон, на дырку в Вяксином боку смотрел — и то чуть не поплохело, до сих пор у самого в животе что-то переворачивается. Так что не только хирургом, но даже и обычным врачом ему не бывать: проверено. Не его это дело.

— И ещё, — добавил он. — Передайте своим, что за гоблином... я не приду. Пусть даже и не надеются. Я себе других слуг нашёл. Порасторопнее.

Он не слишком рассчитывал, что такой нехитрый приём сработает, и маги освободят младшего слугу за ненадобностью, но кто знает. Хотя, конечно, вряд ли.

Щепля, как оказалось, прибежал к ним от дядьки Неусвистайло. Его заранее отправили к троллям, чтобы разведать обстановку. Пасечник велел вести Стеслава не в слободку, а к дому Швырги. Там весичи пока ещё не объявлялись и вряд ли объявятся.

— Кто это, Швырга?

— Ведун, — коротко объяснил Збугнята.

Теперь они бежали быстро, потому что весичи могли развязаться, могли отправить погоню, и ещё потому, что Щепля уверял, что путь безопасен.

Стёпка спешил за пацанами и думал о том, что Старуха была права. Он в самом деле может защитить себя и своих друзей без стража. Даже ещё лучше получилось без стража-то. Трёх здоровенных мужиков в нокаут отправил почти играючи, и никто при этом не царапал кожу на груди и не пил втихомолку кровь. Правда руку сильно потянул, до сих пор в плече ноет. И в спине что-то хрустнуло, когда на второго прыгал. Потому что без разминки и подготовки даже у самого хорошего спортсмена что-нибудь вывихнется и непременно заболит. Но это не страшно. Как заболело, так и перестанет. А победа никуда не денется. Свершилась она уже. Демон всех одолел. Значит, он на самом деле всех круче и сильнее. И всё будет хорошо, если только... если только его догадки насчёт Ванеса не окажутся верными.

Глава шестнадцатая,

в которой демон рассказывает о своих похождениях

Мальчишки подошли к дому ведуна со стороны Лишаихи и, вскарабкавшись по песчаному откосу, упёрлись в крепкий плетень. Когда они прошмыгнули друг за другом в нарочно устроенный узкий лаз и предстали перед хозяйкой — дородной женщиной в опрятном домашнем платье, с простеньким платком на голове, — та испуганно всплеснула руками.

— Матушка моя заступница!

А увидев перепачканного кровью Вяксу, она, что называется, сомлела. Опустилась без сил на крыльцо и за сердце схватилась.

Вид у них и вправду был ещё тот. По уши в грязи, в зелени, исцарапанные, взъерошенные да ещё вдобавок и окровавленные. Особенно Вякса, у которого кровь запеклась и на рубахе и на портах.

На шум вывалились из избы тролль и сутулый седой старик, очевидно, хозяин. Неусвистайло даже в лице изменился, когда увидел Степана.

— Гобля где потерял? — сразу спросил он, охлопав Стёпку со всех сторон и убедившись, что тот цел и невредим.

— Маги-дознаватели схватили. В лесу. Прошлой ночью. Хотят, чтобы я за ним пришёл.

Пацанята взахлёб описывали схватку с весичами в бурьянах.

— До смерти никого не побили? — с тревогой спросил хозяин, и, узнав, что обошлось без жертв, не считая, конечно, почти убитого и чудом возвращённого к жизни Вяксу, помягчел лицом, переглянулся с троллем. — Глядишь, и обойдётся. Искать мальца всё одно будут, но вряд ли сильно озлятся. Никого не убил, никого не покалечил, а крапива взрослому воину — одна обида и позор. Лучше бы и я не придумал.

Мальчишек тут же отправили в баню, отмываться и переодеваться.

Сын хозяина, Швырга-младший, крепкий тайгарь, тоже уже прилично в летах, но стриженый не по таёжному, с аккуратной бородкой, окликнул Стёпку, отвёл в сторонку.

— Тролль сказывал, у тебя оберег на шее висит... Вправду ли из Оркланда?

Стёпка кивнул.

— Глянуть позволишь ли?

Стёпка ещё раз кивнул и полез в котомку. Он вытащил конхобулл, протянул его Швырге. Тот с нескрываемым удивлением смотрел то на стража, то на Степана.

— Как ты его снял? — спросил он. — Ты его сам снял? Никто не помогал?

— Сам. Только его сначала Старуха копьём ударила. Силы лишила.

— Значит, не брешут, что Старуха в Протору внука своего привезла.

— Я не внук. Она меня просто так привезла.

— Я смотрю, тебе есть о чём рассказать, — удивлённо молвил Швырга. — Шагай в баню, попарься, грязь и кровь смой, а потом мы с тобой побеседуем, ежели ты не против. И вот что ещё... — он помялся. — Оберег твой надо бы от чужих глаз покрепче скрыть. Как бы маги до него не дотянулись. Они это умеют.

— А как его скрыть? — Стёпка ожидал какого-нибудь колдовского действа, заклинания там или щита магического. Но всё оказалось гораздо проще.

— Сунем его в горшок и поставим в подпол. Там его никто не учует.

Швырга взял конхобулл осторожно, за тесёмку, словно змею ядовитую, которая уснула, но может проснуться в любой момент. И унёс в избу. И Стёпке сразу сделалось на душе легче, потому что до этого он всё время думал о том, что Лигор исхитрится как-нибудь и вернёт подгляду его былую силу. А теперь — пусть пыжится, всё равно ничего не увидит.

В предбаннике Стёпка без сожаления скинул окровавленную чужую одёжду и, задержав дыхание, нырнул в обжигающий пар. Пацанята уже вовсю хлестали себя вениками, покрякивали, плескали водой на раскалённые камни. Стёпка на самый верх не полез, там было слишком жарко, устроился внизу, напротив каменки и сначала просто сидел, ни о чём не думая, грелся, душой отходил от всего недавно пережитого. Теперь, задним числом, сделалось ему по-настоящему страшно, что мог он и не спасти Вяксу, что весич мог ударить не в живот, а в сердце, что порошок в мешочке мог закончиться... И такое тогда в Проторе завертелось бы, что и подумать жутко.

В приоткрытую дверь заглянул запоздавший Щепля, повертел носом.

— Знатный парок, — сказал он, похлопывая себя по впалому животу. — Жаль такой упускать.

И тоже залез наверх. Парились они долго, потели, хлестали друг друга, обливались холодной водой из кадушки, снова плескали на камни. Потом долго сидели в предбаннике, на отскоблённой дожелта лавке, утирались полотенцами, тянули брусничную воду, пыхтели, опять утирались. Баня была знатная, богатая баня, и, как понял Стёпка, для пацанят непривычно чистая и просторная. Потому и не отказались от помывки. Когда ещё такой случай будет — у самого ведуна парком побаловаться. Все проторские пацанята на три круга обзавидуются.

Вякса долго разглядывал свой худой бок, мял рёбра, оттягивал смуглую кожу, давил пальцами, искал шрам. Шрама не наблюдалось.

— Славно быть демоном, — заключил он. — Никакая сеча не страшна.

— Ага, — сказал Стёпка. — А это ты видал? — Он выпятил голое плечо и повернулся к распахнутой двери, чтобы было виднее. Шрам от призрачного меча уже почти сошёл и боль давно не давала о себе знать, но жуткий рубец ещё вполне отчётливо просвечивал сквозь распаренную кожу.

— Кто тебя этак-то, Стеслав? — спросил Збугнята, широко растопырив глаза.

— Призрак один мечом рубанул. Сейчас-то уже зажило, а сначала вот такой след был. Дядько Неусвистайло меня лечил, мазал чем-то.

Щепля долго разглядывал рубец, качал головой.

— Мало руку тебе не отсекли. А демона токмо призрачным мечом порубить можно. У меня на энти дела глаз верный.

Обсохнув, Стёпка с удовольствием натянул привычные джинсы и рубашку. Пусть немного мятое, зато всё чистое и мертвяками не пахнет. Распихал по карманам свои магические мелочи и почувствовал себя настоящим полноценным чело... то есть демоном. После бани на душе тоже стало чисто и спокойно, словно все тревоги и неприятности смыло напрочь вместе с дорожной грязью.

Потом он прощался со Збугнятой, Вяксой и Щеплей. Пацанятам натолкали в котомку пирогов и сладостей и отправили по домам, наказав держать языки за зубами и никому ничего не рассказывать. А о столкновении с весичами крепко-накрепко забыть. Не было ничего и не видели никого, усекли? Пацаны послушно кивали. Так они и удержатся, подумал Стёпка. Сегодня же разболтают дружкам о сражении демона с весичами и о великом позоре магов.

— Приходи ещё к нам, Стеслав, — сказал на прощание Збугнята. — Мы ждать будем.

— Если получится, — не стал напрасно обещать Стёпка. — Я ведь здесь ненадолго. Дела сделаю и домой.

— Растрезвонят, — вздохнул Швырга-младший, глядя вслед пылящим по дороге мальчишкам.

— А и пущай, — ухмыльнулся его отец. — Их вины ни в чём нет, а магам наука будет. Не у себя дома, чтобы руки распускать. Пущай.

Дядька Неусвистайло успел сходить в тролличью слободу. Вернулся он не один, с ним пришёл какой-то старик, сухой, морщинистый, с загорелым до черноты лицом, со слегка раскосыми глазами и острыми скулами, с длинными, заплетёнными в несколько косиц седыми волосами и в непривычного покроя халате, расшитом тёмно-зелёными узорами по серебряному полю. Старик уважительно раскланялся со Стёпкой, заглянул пронзительным взглядом в самую душу, но не сказал ни слова и прошёл в избу, привычно переступив высокий порожек.

* * *

День клонился к вечеру. Они сидели в горнице, за щедро заставленным всякими вкусностями столом. В широко распахнутую дверь струился тёплый воздух. Во дворе уютно квохтали куры, на крыльце лежал большой лохматый пёс, похожий на волка.

Сначала, как полагается, Швырга представил всех присутствующих.

— Меня ты уже знаешь, — сказал он, усадив Степана на почётное место у окна. — Ярмила тоже. Жену мою Тихошу знаешь. Это вот мой батя, он ведун, он нас и уговорил привести тебя сюда. А это, — он уважительно поклонился старику в халате, — элль-хон Зарусаха. Он колдун степной, хотя и давно живёт в Проторе. Тоже может чего-нито присоветовать. Ну а ты...

— А я демон Стеслав, — сказал Стёпка чуть дрогнувшим голосом. Его вдруг охватило волнение. Он чувствовал, что вот сейчас, здесь, многое может решиться. Недаром же с ним захотели встретиться ведун с колдуном. Сразу видно — не такие это люди, чтобы попусту языками трепать.

— Рады видеть тебя, демон, целым и невредимым, — пророкотал ведун, и присутствующие согласно качнули седыми головами. Швырга-старший тем временем весело продолжил. — Однако же не будем спешить. Все разговоры только опосля еды. На сытый желудок туго думается, да легче слушается. Не стесняйся, Стеслав, ты такого, верно, ещё не едал. Моя невестка с душой готовит, даже наш воевода её угощением не гнушается.

Стёпка съел столько, что самому удивительно сделалось. Наверное, много сил схватка с весичами отняла, да и после бани аппетит разыгрался. Хозяйка подкладывала ему мясо, уговаривала съесть ещё кусочек пирога, попробовать вареники, медку свежего...

— Ну вот, теперь можно и поговорить, — сказал Швырга, опорожнив ковш с брусничной водой и вытерев намокшие усы. — Ты сыт ли, Стеслав? Али ещё мясца подложить?

— Не-не-не, спасибо, не надо, — замотал головой Стёпка. — Я же лопну! Я хоть и демон, но в меня больше не влезет, честное слово!

Ведун ненавязчиво разглядывал гостя, посматривал на то, как он ест, как пьёт, оценивал его руки, его лицо, и заметно было, что Стёпка ему любопытен и удивителен.

— Веришь ли, Стеслав, сколь на свете живу — демона впервой вижу, — признался он наконец. — Настоящего демона, а не посыльных духов. Тебе, верно, это внове, но о демонах больше говорят все кому не лень. А по-настоящему демона вызвать куда как непросто, и ещё труднее с ним, откликнувшимся на зов, потом сладить. Потому-то маги и чародеи не сильно жалуют демонов и не любят их вызывать. Хлопотное это дело и завсегда опасное. Ты вот с виду — обычный отрок, а тебя все весские маги изловить не могут. Ну а ежели, скажем, на зов явится взрослый демон, который многое умеет, который жизнью бит и ломан, у которого желаний своих полон воз, и который подчиняться никому не приучен... А ну как такой демон о своём могуществе догадается, да силу свою осознает? Поди совладай с ним опосля. Трижды тридцать раз пожалеешь, что вызвал такого на свою шибко умную голову.

— Ты думаешь, Стеслав, почему мы здесь. Да ты ешь, ешь. Оголодал, верно, в пути. Шутка ли, тайгой от Бучилова хутора шагал... Не вмешается уже? Ну и ладно. Мы ведь не из пустого любопытства пришли тебя послушать. Нам то тревожно, что весские маги пакость затеяли на нашей земле, нас не спросясь, с выборными не посоветовавшись. Тебя ловят, детишек рубить не жалеют, не дело это.

Отложив в сторону деревянную ложку, ведун повернулся к сыну.

— Покажи нам оберег, — велел он.

Швырга-младший поставил на стол горшок, вытащил конхобулл за тесёмку. Старик-ведун не побоялся взять подлую вещицу в руки, долго разглядывал, вертел, сопел, даже принюхался, затем передал колдуну.

— Плохой ытур, — изрёк в итоге Зарусаха, небрежно бросив конхобулл на стол. Тот недовольно звякнул, не привык к такому обращению. — Нутром гнилой. Кровь шибко любит. Силы в нём мало, он её собирает. Скоро опять соберёт. В горн кузнечный ему одна дорога. Перекалить и в болото.

Ведун положил конхобулл перед собой на стол, так, чтобы на него падал солнечный свет из окна. Долго смотрел, не притрагиваясь, потом перевернул тыльной стороной вверх и ткнул в середину твёрдым пальцем. Стёпке показалось, что из пальца выскочила искра.

— Глянь, Стеслав, — сказал ведун.

Стёпка наклонился над столом. Из углов стража выдвинулись едва заметные металлические коготки, едва ли милиметру каждый. Ведун убрал палец, и коготки втянулись.

— Вот он ими тебя и царапал. Кровью твоей питался. Мерзкая вещица, не на доброе дело спроворена.

— И что с ним теперь делать?

— Колдун дело говорит. По-хорошему, утопить бы его в болоте, чтобы никто больше не смог его пользовать. Но мы погодим. Есть у меня одна задумка. Говоришь, хозяина его сквозь кристалл видать, разговоры чужие услышать можно? Ну-ну. Попозже глянем, ежели позволишь.

— Ты, Стеслав, поведай-ка нам, кто тебе помог снять его, — попросил Швырга, но ведун положил руку на Стёпкино плечо.

— Погодь, сыне. В этом деле порядок нужон. Поначалу — откудова он у тебя?

Стёпка вернулся мысленно на несколько дней назад, подробно, как мог, рассказал о встрече с хозяином Оглока в Летописном замке.

— Орклы умнее весских магов, — заключил ведун. — Подарили демону подгляд и ждут, когда он их куда надо выведет. А дознаватели токмо и умеют хватать да пытать. Никого не жалеют, мальцов готовы под нож пустить.

— Ну, орклы тоже не шибко жалостливые, — возразил пасечник. — Оркимаг Стеслава всерьёз зарубить хотел.

— Хотел бы — зарубил бы, — жестко сказал Швырга. — Мне Ярмил поведал о вашей встрече с оркимагом, — повернулся он к Стёпке. — Думаю, что проверял тебя оркимаг. Вправду ли ты такой... неодолимый. Можешь мне поверить, у настоящих магов есть способы справляться с любыми демонами. Так что хотел бы — зарубил бы.

— Не зарубил бы, — возразил Стёпка, с некоторой опаской глядя на ползающую по его руке огромную пчелу. Куда же без них, если пасечник рядом? — Меня зарубить нельзя.

— Ишь ты, — удивился ведун. — Али прыток чрезмерно?

— Я не прыткий, — сказал Стёпка. Он дёрнул рукой, и надоедливая пчела перелетела на огненную шевелюру пасечника. — Я просто не целый. Не весь.

И он рассказал о подслушанном с помощью кристалла разговоре.

Ведун обрадованно всплеснул руками:

— А я голову прягу, отчего я тебя изнутря разглядеть не в силах. Он прав, сыне, зарубить его непросто. Только ежели у обеих половинок разом сердце мечом пронзить или голову там снести. Да и то навряд... А поодиночке ты их ничем не возьмёшь. Экая неприятность для весских магов. Иначе они давно бы тебя прибрали. А где говоришь, дружок твой?

— Серафиан сказал, что Смакла заколдовал его к элль-фингам. А Старуха потом сказала, что его там нет и мне к ним ходить не стоит. Так что я не знаю, где он сейчас. Может, уже домой вернулся.

О своих страшных догадках Стёпка пока никому решил не рассказывать. Мало ли что. И без того тошно.

— Вернуться он без тебя никак не мог. Вернуться вы сможете только вместе. А касаемо элль-фингов... Сейчас мы Зарусаху попытаем. Пущай подскажет нам. Зря я его, что ли, свежаниной кормлю.

Зарусаха аккуратно ел мясо с помощью ножа, в разговор не вмешивался, слушал внимательно и на Стёпку изредка поглядывал.

— Ежели его в степь унесло, он игызов не минует, — тонко улыбнулся он на шутку хозяина, отложив нож. — Наши колдуны таких демонов издаля чуют. Сейчас поспрошаю.

Он расчистил на столе место, сдвинул тарелки и горшки, высыпал перед собой горсточку мелких птичьих костей. Поворошил их, зашептал что-то, кости зашевелились.

Стёпка уже не удивлялся, привык к чудесам и магии. Да это же элль-финг, вдруг понял он, глядя на азиатское лицо Зарусахи. Точно элль-финг. Степняк. На тувинцев похож или на монголов, которые с Батыем на Русь пришли. Значит, здесь элль-финги вот такие, совершенно не эльфийские. Но они же, кажется, со всеми воюют, они же враги, а этот спокойно здесь сидит, по-дружески, словно родственник.

Ведун как будто угадал Стёпкины мысли.

— Зарусаха, чтобы ты знал, сродственник нам. Сестра моя младшая у него в жёнах. Он в Проторе давно на землю сел, когда с каганом тогдашним поссорился. И не один он здесь такой, тайга любого принимает, особливо кто сердцем не черён и душою прям.

Косточки на столе попрыгали, подёргались и улеглись в ряд. Зарусаха пожевал губами, качнул головой, опять что-то зашептал. Кости сухо щёлкали, умащивались, стараясь лечь так, чтобы колдуну понравилось. Но элль-фингу угодить было трудно. Он качал головой, вновь что-то нашёптывал, и так повторилось раз десять. Стёпка, вспомнив кое-что, украдкой присмотрелся к его ушам. Если верить множеству прочитанных книг и просмотренных фильмов, у элль-финга должны быть длинные или слегка заострённые уши... Ха-ха! Ничего подобного — самые обычные человеческие уши. И даже чуть меньше, чем, например, у старого Швырги, у которого они ещё и волосатые.

— Нет в степи демона, — объявил в итоге элль-хон. — Ни у одного игыза нет, ни у одного бачи-кагана. Правду рекла Старуха.

— А где же он тогда? — растерянно спросил Стёпка. В общем-то ему сейчас изо всех сил радоваться надо было. Нет Ванеса у элль-фингов, значит, и идти туда, за тридевять земель незачем. Но если его нет там, то...

— То лишь одному чародею ведомо, местоблюстителю Серафиану. Он, мыслю, нарочно тебя из замка отослал, чтобы от недругов схоронить. В замке чародеев слишком много, за всеми не уследишь, всем не прикажешь, каждый норовит себе пользу выгадать. Чародеи — они не воины дружинные, у них всяк сам по себе.

— Меня чуть не поймал там один, — признался Стёпка. — Жирный такой. Никарием зовут. Почти всё обо мне знал, весичам врал, что я вражий подсыл и меня в клеть посадить надо. Еле отбился от него, спасибо вурдалаки помогли.

— А поведай ты нам теперь, кто вас вызвал? — попросил Швырга, переглянувшись с отцом. — Что говорил, какими словами?

Стёпка рассказал историю своего появления в замке. Это всё произошло совсем недавно, но ему казалось, что с той ночи прошло уже несколько месяцев.

— Как чародей назвал заклинание? — спросил ведун.

— Какое-то зеркальное с двойным преломлением или двойное с зеркальным отражением... Не помню уже точно. Я тогда о Ваньке больше беспокоился.

Швырга нахмурился:

— Задурил, чародей, мальцу голову.

— Он всё правильно сделал, — возразил ведун. — Объяви он правду, Стеслав по незнанию кому угодно мог проговориться. Никарию тому же, али оркимагу... А не припомнишь ли дословно то заклинание, которое твой гоблин читал?

Стёпка наморщил лоб.

— Шабургасса, махравасса, забурдынза, шинза, мынза. Чебургунза... какая-то мунза... Лахривопса, хопса, хопса.

Он вспомнил, как они там дома с Ванькой смеялись, и тоже заулыбался невольно. Смешно звучало здесь это дурацкое заклинание после всех-то его приключений, легкомысленно как-то, совсем по-детски. А уж представить себе, скажем, Серафиана, на полном серьёзе выговаривающего эти глупые слова, было вообще невозможно.

Швырга побагровел. Ведун с Зарусахой пристально смотрели друг другу в глаза. Дядько Неусвистайло с интересом наблюдал за ними, забавно оттопырив нижнюю губу. Первым не выдержал Швырга. Он грохнул так, что подпрыгнул стол. Вслед за ним захохотали и ведун с эль-хоном. Такого хохота Стёпка ещё не слышал. Швырга тот просто чуть с лавки не сполз.

Стёпка сначала подумал, что они все над ним смеются, потом сообразил, что над заклинанием, и тоже захихикал. Особенно забавно смеялся Зарусаха, его глаза сделались узкими-узкими, в припадке веселья он даже умудрился смахнуть свои колдовские косточки на пол. Ведун прикрывал лицо руками, из его глаз текли слёзы. Дядько Неусвистайло широко усмехался в бороду, но не смеялся, к счастью, потому что тогда дом ведуна точно рухнул бы. К ним заглянула хозяйка, покачала головой и ушла, удивлённая странным поведением мужиков. Тут такие дела страшные творятся, а они ржут ровно лошади.

Отсмеявшись, ведун вытер слёзы, Зарусаха собрал свои косточки, Швырга в два приёма осушил целый ковш кваса; в глазах его ещё плескалось неуёмное веселье.

— Это заклинание... — сказал он. — Это вовсе не заклинание, Стеслав, можешь мне поверить, я ведь тоже в Летописном замке студиозусом был, повидал кое-чего. Твой гоблин тебя и не вызывал вовсе, хотя и верил, что вызывает. А на самом деле тот, кто всё это дело затеял, гоблином для отвода глаз прикрывался. А такими заклинаниями... не скажу тебе что болотные ворожеи творят за полкедрика. Мал ты ещё такие заклинания знать и говорить. Ваше счастье, что оно не полное, там ещё есть несколько слов, — он хохотнул. — Поведай, коли не притомился, кого ещё дорогой встретил?

Рассказывать Стёпка мог ещё много и долго. Вон сколько всего с ним за эти три дня произошло. Или четыре? Он уже и сам со счёта сбился. Его слушали внимательно, но удивлялись почему-то совсем не тому, чему удивлялся или что представлялось удивительным самому Степану. Его слушали внимательно, но удивлялись почему-то совсем не тому, чему удивлялся или что представлялось удивительным самому Степану. Так, например, рассказ о том, как он видел на дозорной башне гибель князя Крутомира, никого не впечатлил, призрак он и есть призрак, дела былые. И огненный демон, которого пытался вызвать Варварий с дружками, был воспринят равнодушно, наверное, все тоже знали, что он не настоящий. Зато призрачные рыцари во главе с однорогим Шервельдом чрезвычайно заинтересовали Зарусаху. И Стёпка по его просьбе постарался как можно тщательнее описать и мрачную троицу и то, чем они в занимались. Про стычку с жирным Никарием выслушали, но и только (вурдалачью стражу, правда, похвалили). На С'Турра с его вонючим нетопырём сначала поухмылялись, так, мол, вражине и надо, но вот упоминание о склодомасе вызвало чрезвычайное оживление и даже оторопь. Судя по их реакции, Стёпкины собеседники и сами не прочь были бы завладеть непонятной вещицей, ради поиска сведений о которой рогатые милорды шастали по подземельям Летописного замка. А Стёпка это слово случайно вспомнил, оно непроизвольно у него из головы выскочило, когда он послание С'Турра пытался повторить, он даже произнёс его неправильно, он сказал 'колдомас', но встрепенувшийся ведун его поправил и очень выразительно переглянулся с Зарусахой.

— А ты не приметил случаем, что на листах тех начертано было? — спросил Швырга. — Очень нам любопытственно было бы взглянуть на них.

Стёпка молча достал из котомки мятые листы пергамента. Надо было видеть руки ведуна и элль-хона, когда они разглаживали эти листки, надо было видеть их лица и глаза, когда они пытались прочесть написанное. Стёпка дёрнулся было предупредить о том, что пергаменты могут вспыхнуть, но вовремя сообразил, что старики и без его советов обойдутся, а иначе какие из них ведуны-колдуны.

— Тебе они для чего надобны, Стеслав? — спросил ведун.

— Ни для чего не надобны. Я их для того забрал, чтобы они к оркимагам не попали. Потому что они из замка украдены. Если вам они нужны, забирайте их себе. Что я с ними делать буду? Я их даже прочитать не могу. Один попробовал, да он сразу сгорел.

— Благодарю тебя, — искренне сказал ведун. — За одно это тебя от весичей спасать следовало. Ты тому не воспротивишься, ежели мы эти листы элль-хону отдадим в полное владение? Никоего ущерба чародеям не станется, слово моё в том.

Стёпка помотал головой:

— Решайте сами, что с ними делать. Мне они вообще не нужны. Это ваши тайны, не мои.

Что ещё? О ловушке гномлинской и разбойниках во главе со Щепотой Стёпка рассказал вскользь, понимал сам, что это мелочи. (Ха-ха, а в яме, рядом с колом сидя, он так вовсе не думал!) И вновь старики его удивили. Заинтересовал их неведомо почему дракончик. Нет, сам Степан к Дрэге тоже был неравнодушен, но ему было непонятно, зачем старикам понадобилось так подробно расспрашивать о том, как дракон был взнуздан, каким образом он попал в повозку тролля и как себя вёл после освобождения.

— Он улетел? — спросил ведун.

"Он улетел, но обещал вернуться" чуть было не ответил Стёпка уже слегка навязшей в зубах фразой, но вовремя спохватился:

— Нет, он прячется где-то. Вчера вечером в корчму прилетал ко мне, я его покормил, а потом... Потом он опять куда-то делся. Да он прилетит ещё, просто он чужих людей опасается.

— А тебя, говоришь, не опасается?

— Нет, — сказал Стёпка. — Я же его не обижаю. Кормлю его, глажу. Он хороший, ласковый.

Про встречу с оркимагом и про колодезного змея все уже знали от дядьки Неусвистайло. Швырга поинтересовался лишь, как Стёпка догадался повернуть камень в рукояти меча.

— Случайно, — признался Стёпка.

Швырга хмыкнул, покосился на колдуна.

— В степи его называют Аюк-тырзун, — пояснил Зарусаха. — Злой сторож подземных рек. Он очень не любит колодцы, потому что люди через них крадут у него воду. Если он находит незаговорённый охранными заклинаниями колодец, он выбирается наружу. И горе тому, кто окажется в ту пору рядом.

— Пожрёт?

— Иссушит до костей.

— А как же?.. А почему же он раньше из того колодца не выбирался? — спросил Стёпка.

— Да потому и не выбрался, что колодец заговорённый был, — пояснил Швырга. — А когда ты оркимага турнул, он со злобы заговор-то и сломал. Устроил вам напоследок пакость немалую. Не сообразил, что ты его охранным камнем воспользоваться догадаешься. Рассказывай, кого ещё встречал.

Переговоры с гномлинскими государями всех повеселили, не более того. Предательство Тютюя тоже слушателей не удивило. Не бывало ещё на свете честного гномлина, да и не будет никогда, можешь мне поверить, Стеслав, мы это подлое племя куда как хорошо знаем. Не единожды с ними сталкивались.

Без особого волнения выслушан был и рассказ о Стёпкиных похождениях в пещере и даже удивительная встреча со Старухой. Попросили лишь подробнее описать браслет, который Стёпка отдал пугающей владелице копья. Переглянулись, пожали плечами.

— Ну, пещера — это ясно. Чародей беглый там жил, запретной магией тайно занимался. Подобные укрывища в наших краях не редкость. Не каждому чародейный совет по нраву, есть и такие, что сами хотят себе власть и злато добыть и знаниями ни с кем не делиться. Да и давненько, верно, жил, коли одни кости остались. Перечная мука ему для чего, спрашиваешь? Да для того самого. Демонов тот чародей, видать, приручить надеялся. Не таких демонов, как ты, а подобных тому, что на тебя студиозусы напустить пытались. Токмо настоящих. А перец молотый, ходят слухи, лучшее средство для усмирения строптивых демонов. Да, думается, брешут те слухи, коли не помог перец чародею... Стать всевластным хозяином демона огня, демона бури или, на крайний случай, демона воды многие и по сию пору мечтают. Это, Стеслав, такая сила и такая власть, что цари за неё золотом без меры платить готовы. Вот и склодомас, о коем твой С'Турр вспоминал, тоже для вызова истинных демонов когда-то изготовлен был, ежели, конечно, не брешут старые летописи.

— Не брешут, — сурово сказал ведун. — Был склодомас обретён в запрадедовы лета, не сомневайся.

— Да лучше бы, батя, его и навовсе не обретали, — с досадой махнул рукой Швырга. — А ну как отыщет его такой вот С'Турр или чародей какой-нито подпещерный. Что тогда делать будем? Беды не оберёшься.

— Не дастся склодомас подлому в руки, — возразил ведун. — А коли кто недобрый да и завладеет им, сам от него и сгинет. Так в летописях сказано. Старики, они правду крепче нас знали.

Швырга хмыкнул тихонько, но возражать не стал, снова обратился к Стёпке:

— Старуха эта страшенная... Она тебе имени своего часом не поведала?

Стёпка машинально почесал в затылке, хотя сам это глупый жест не любил:

— Поведала. Только я его забыл. Она как-то так странно сказала: благодарность тебе, демон, от всего колена... Просветова что-ли... или Пересветова. Не помню.

Ведун встрепенулся, переменился лицом, в глазах сверкнуло что-то затаённое.

— Не Посвятова ли? — спросил осторожно.

— Ага-ага, Посвятова... Она ещё... — Стёпка вдруг вспомнил. — Миряной её звали. Точно — Миряной. Она так и сказала: от колена Посвятова и Миряны-страдалицы.

В комнате разом воцарилась звенящая тишина. Все словно онемели. Даже дядько Неусвистайло. Даже его пчёлы. Сидели как истуканы и молча смотрели на Степку вот такущими глазами. Словно он гадость какую-то несусветную сморозил. Ему стало неуютно. Неужели опять что-то не так?

— Отстрадалась Мирянушка, — глухо выговорил наконец ведун. — Отмаялась. Это ж двести лет, почитай, муку принимала. И ведь кто бы знал, что Старуха, что эта жуть полночная...

— Ну, демон, — покачал головой Швырга. — Ну, отрок. Теперь уразумел я, почему за тобой весичи по всему улусу рыщут. Это надо же — саму Миряну не только повидал, но и освободил.

— Вы её знали? — удивился Стёпка. — Кто она?

— Дочь Посвята-колдуна. Жил такой много лет назад... Постой-кось, — спохватился он и закричал вдруг во весь голос: — Тихоша! Подь сюды! Тебе это самой услышать надоть! Ведь не простишь посля, что не позвали.

А когда она вошла, он посадил её рядом за стол и сказал:

— Ты не поверишь, матушка, кого Стеслав в тайге нынче встретил. Расскажи ей, будь добр, сначала.

Стёпка вновь рассказал о встрече со Старухой, подробно, как мог, описал её, во что была одета, какое копьё, какой конь, как ехал с ней в Протору; как она побывала там, где когда-то жила, как навестила яблоню, которую, наверное, сама и посадила; как она надела браслет, как сделалась молодой, и благодарила его; как помчалась и растворилась в светлом воздушном вихре.

Тихоша плакала. Сидела и молча лила слёзы. В глазах у ведуна что-то блестело, Швырга кусал губы, Зарусаха слушал, прикрыв глаза, тролль просветлённо улыбался, смотрел куда-то вдаль, словно видел там улетевшую девушку.

— Вот и всё, — сказал Стёпка. — Только я всё равно ничего не понял.

— Сказ про Миряну сероглазую, Миряну-страдалицу по всему Таёжному улусу девки чуть не наизусть знают. Перед свадьбой каждая образу Миряны подношение делает, просит, чтобы муж хороший достался, чтобы любовь была, детишки чтобы здоровые, чтобы помогла в семейной жизни. Двести лет тому, почитай, жил в Проторе Посвят-колдун. И была у него дочь красавица. Дар у неё имелся редкий: у кого на свадьбе она гуляла, тот потом всю жизнь в любви и согласии с супругой жил. Ни одна свадьба без неё не обходилась, никому она не отказывала, никого не обидела. И влюбилась она в заезжего чародея, что не к добру из Великой Веси приехал. Звали его то ли Благояр, то ли Онфим, то ли как иначе, да и неважно. Полюбила она его без памяти и уехала с ним, хотя отец против был. И вот какая беда — другим её дар жить помогал, а себе помочь не сумела. Обманул её чародей. Не нужна ему была жена, он её для того увёз, чтобы она ему батюшкины секреты открыла. Недобрым он оказался чародеем. Худого людям желал и её на то же подбить надеялся. Не захотела Миряна злосердному служить, бежать пробовала, но он ей поймал и сгубил. Никто не знает, как она умерла... Знали, что чародей руку приложил, но чтобы вот так... И с той поры каждая девушка просит у неё совета, чтобы любовь оказалась долгой и настоящей. Чтобы жить душа в душу до самой смерти. А она... — Тихоша всхлипнула. — А он её... Два по сто лет страшной Старухой по тайге мыкаться... Лютому врагу не пожелаешь.

— Страшно наказал её чародей, — сказал ведун. — И жизни лишил и смерти не подарил. Пещеру свою стеречь заставил. Девушку красавицу в страшную Старуху превратил, людей пугать принудил. Сам давно сгнил, а она, бедная, сколь мыкалась, муку терпела. Ты, Стеслав, её не просто освободил, ты её от ужасной участи избавил, от страдания бесконечного. Отмучилась, получается, наша Мирянушка, оттерпелась. Ей теперь на небе хорошо.

Стёпка вспомнил лицо Миряны, ей печальные глаза. Понятно, почему Старуха плакала там, в ущелье, столько ведь лет страдала без надежды на освобождение. Как хорошо, что занесло его в ту пещеру с мертвецами, что браслет подобрать не побоялся, хоть одно по-настоящему доброе дело — пусть случайно — сделал, от такой беды человека спас.

Под конец Стёпка рассказал о последнем пока своём приключении, о битве в овраге и о том, какое наказание придумал для весичей.

— Круто забирают весские маги, — нахмурился ведун. — С мальцами воевать не застеснялись. Последнее это дело — детишек мечами резать. И ладно ты сообразил Стеслав, и неладно. Обозлятся маги, это верно, но зато и другие призадумаются, стоит ли так демона ловить, когда он один голыми руками троих раскидать может да ещё и крапивой по голому заду оходить. Нет, с крапивой ты правильно удумал. И показал, что весичам не враг и что себя и других защитить можешь. Хорошо получилось.

— Как бы наместник не осердился, — вздохнул тролль. — И без того туго с весичами уживаемся. А ежели он...

— Навряд ли маги доложат наместнику о своём позоре, — возразил ведун. — Ты бы, Ярмил, поведал кому о таком?

— Ты прав, старый, о таком я даже Зарёнке своей рассказывать поостерёгся бы, — и тролль гулко захохотал.

— Что ты теперь делать собираешься, Стеслав? — спросил Швырга.

— Я хочу сначала гоблина спасти, — сказал Стёпка. — Только я не знаю, как. А потом буду Ваньку искать. Мне без гоблина его не найти, так Серафиан сказал.

— Гоблина спасти, — повторил ведун. — Трудненько будет вырвать его из рук магов-дознавателей. Но мы что-нибудь придумаем. Есть у нас кое-какие задумки. Ты обещался показать свой кристалл, не передумал ещё?

Кристалл, как оказалось, проявлял свои чудесные свойства не только в Стёпкиных руках. Все по очереди посмотрели на конхобулл, даже тролль не удержался. Ну что — полюбовались на лицо Лигора. Тот, судя по всему, не терял надежды оживить подгляд и твердил заклинания с упорством одержимого.

— Знаю я его, — сказал Швырга, посмотрев в кристалл вслед за троллем. — Видал в свите наместника. То, что этот маг связался с орклами, крепко может нам помочь.

Когда Стёпка предъявил всем свои когти и кошмарную виртуальную физиономию, никого это не поразило.

— Ты демон, Стеслав, — сказал ему Швырга. — У тебя во всех мирах двойники имеются, а некоторые, поди, ещё и пострашнее этого. Может, в том и сила твоя, что они тебе помогают.

— У каждого есть свой гузгай, — покивал головой и Зарусаха. — Не всякий его увидеть способен и не у всякого гузгай такой... сильный. У дурного человека он вовсе мелкий бывает. Я одного шибко глупого бургыза знал, у которого гузгай был как помойная сырса. Это такая лысая вонючая мышь. А у тебя гузгай как у настоящего бага-элль-тыра, очень хороший гузгай. Продавать надумаешь, мне сначала предложи — не торгуясь куплю, — и сам же первый засмеялся, забавно пряча в густых морщинах узкие глаза.

...Вечером, когда все разошлись, Стёпка сидел с младшим Швыргой на крыльце. Было тепло, закат багровел облаками, за забором лаяли собаки, лохматый хозяйский пёс поводил ушами, не отзывался. Стёпка гладил его по большой голове, и вспоминал Дрэгу. Где-то он сейчас?

— Видишь ли, Стеслав, — говорил Швырга. — Демоны-исполнители — это вовсе не те демоны, которые выполняют чью-либо волю. Они исполняют неисполненное до них. То, что должно быть содеяно, но никто допрежь не сумел это содеять. Такому демону приказать невозможно, он всё одно всё сделает так, как ему судьбой велено. Ты вот менее чем за седьмицу столько всего повидал и встретил, сколь иному чародею за год не встретить при всём его старании, умении и желании. Суди сам: призрак Крутомира, рогатые рыцари, родничник, гномлинские государи, оркимаг, змей подколодезный, Старуха, чародеева пещера...

Людоед, хотел сказать Стёпка, но промолчал, ведь самого Людоеда он так и не видел.

— Маги почему тебя хотят схватить? Им ведомо, что с твоей помощью они могут получить очень многое. Тебя ведь даже заставлять не придётся, ходи за тобой следом или вози тебя по старым замкам, по городам — да где угодно. И ежели там имеется какая-нито ухоронка магическая или та же пещера тайная, ты непременно её отыщешь. Или встретишь того, кого никто до тебя не встречал. Или узреешь то, что никому до тебя узреть не удавалось. А магам останется только подбирать всё это и силу свою преумножать... Нам на погибель. Тайн и загадок и в нашей земле и в Великой Веси премногое множество, на десять твоих жизней хватит. Вот и подумай, какую участь уготовили тебе весские маги и как они обойдутся с тобой, ежели вдруг, не к ночи будь сказано, получится у них тебя изловить.

— Не дамся, — сказал Стёпка. — Я им теперь ни за что не дамся.

Швырга положил руку на его плечо, вздохнул:

— Это хорошо, что ты так на себя надеешься. Но... На всякую силу ведь завсегда возможно большую силу сыскать. Ты, Стеслав, не забывай об этом. Ежели маги за тебя всерьёз возьмутся, можешь и не сдюжить супротив них. И ты ещё о том помни, что не один ты ныне. Мы завсегда будем рады помочь тебе, ежели что.

— Спасибо, — искренне сказал Стёпка. — Я не забуду.

— Ну, ладно, иди спать. Поздно уже. Тихоша тебе в горнице постелила. Спи спокойно, здесь тебя никто не тронет, здесь весичам до тебя не дотянуться, батя мой недаром ведуном прозывается.

Глава семнадцатая,

в которой демон встречается с братом весского царя

Аппетита утром не было совершенно, но обижать хозяйку отказом Стёпка постеснялся и покорно уселся за стол, на котором уже исходили жаром необъятные пироги с демоникой. Мягкая и приветливая тётка Тихоша смотрела на него теперь так, словно он был её единственным внуком или любимым племянником. Он понимал, что это из-за Миряны. В углу на скромной полочке стояла вырезанная из дерева небольшая фигурка девушки — почти такую же видел не то в корчме, не то в замке. Тогда внимания не обратил, а сейчас посмотрел уже совсем другим взглядом. Рядом лежал букет бессмертников, и Стёпке подумалось, что заколдованная Миряна тоже была почти бессмертна, только такого бессмертия даже злейшему врагу не пожелаешь.

Старый ведун отсыпался после вчерашнего вечера. Швырга хозяйничал во дворе. Тётка Тихоша твёрдо решила накормить исхудавшего демона впрок недели на две. Стёпка вяло отбивался, начиная жалеть, что поспешил с рассказом о преображении Старухи. Невидимая печать причастности к одной из самых волнующих (для женского населения) тайн Таёжного улуса уже стояла на нём, но он не догадывался ещё, чем ему это грозит, его пока волновало совсем другое.

Он мучительно пытался вспомнить приснившийся ему под утро сон. Очень важный сон, в котором он не только придумал, как выручить из плена Смаклу, но и что-то для этого сделал. Что-то правильное и неожиданное. Но что?!! Надо обязательно вспомнить.

Вчера, засыпая, он представлял сидящего в клетке гоблина, которого держат на цепи, как Людоеда. Его это страшно бесило, он мечтал добраться до самого главного мага, взять его за грудки и вытрясти из него душу... Кажется, что-то такое ему и приснилось. С кем-то он разговаривал, на кого-то кричал... "Наместник, — всплыло в памяти. — Я к наместнику пришёл и заставил его освободить гоблина". То, на чём оборвался сон, припомнилось вдруг отчётливо и ясно.

— Дядько Швырга, а кто такой наместник? — спросил он, выйдя во двор.

— Царя великовесского младшой брат.

— А что он в Проторе делает? Зачем он к вам приехал?

Швырга вздохнул.

— Он, Стеслав, не приехал к нам. Он с дружиной явился. Воеводы наши позвали его, у нас не спросясь. Тебе ведомо, что нынче опять война с Оркландом ожидается? Так воеводы испугались, что нам одним не сдюжить, и весичей пригласили в помощь. А весичи тоже не лыком шиты, многое за то для себя выпросили. Битвы ни единой ещё не случилось, а мы уже помощникам этим со всех сторон задолжали. К тому дело идёт, что быть Таёжному улусу под весским царём. И станет Весь не просто Великой, а очень великой.

— Это хорошо?

— Для царя и родовитых весичей, понятное дело, хорошо. Они на нас многие годы грабки отращивали. Золото засылали, людей своих тута ростили.

— А для вас?

— А нам и весичи и царь ихий с наместником да и маги, попросту говоря, поперёк горла. Без них жизнь спокойнее, не привыкли мы кланяться да перед властью угодничать, однако же, видать, придётся переучиваться.

— А вы правда с Оркландом не справились бы?

— Мы оркимагов испокон веку били и бить будем. Денег много воеводам царь отвалил, вот они и переметнулись. Князя у нас нет законного, Крутомира бы сейчас, он бы и орклов окоротил и весичам прямую дорогу на Кряжгород указал. Да и бояр перемётных от власти отодвинул бы. Руку он имел крепкую и характером был крут.

— А Великая Весь... Она большая?

— Оченно большая, — усмехнулся невесело Швырга. — Две по три таких Веси в нашей тайге упрятать можно и ещё места довольно останется.

— А почему же она тогда Великая?

— Мнят себя высоко, вот и обвеличались. А у самих земли с гномову плешь. Сказано же — весь.

Стёпка не понял.

— Весь — это ж деревенька махонькая. А они как царя себе на шею посадили, тут же и Великими сделались.

Точно, вспомнил и Стёпка. Говорят ещё: по городам и весям. А он всегда представлял себе эти веси, как что-то длинное и бесконечное, вроде степных дорог или полей холмистых.

— Я вот что подумал, — сказал Швырга. — Попробую порасспрошать насчёт твоего гобля у дружка своего. Он в дружине при наместнике состоит. Мы с ним ещё с малых лет знаемся, в студиозусах вместе бегали. Поди не откажет.

— Нет, — сказал Стёпка и вздохнул. Решаться было тяжело. — Не надо никого расспрашивать. Я сам спрошу.

— Знакомцы среди весичей имеются? Уж не боярин ли тот с хутора? Дак он, поди, ещё и не приехал.

— Нет, я у наместника спрошу. Так будет лучше всего.

Швырга крякнул и сильно помял руками лицо.

— Круто забираешь, — сказал он. — Сам надумал али подсказал кто?

— Сон мне приснился, — признался Стёпка. — Сегодня приснилось, что я с наместником разговариваю, а он... а он меня будто бы боится. И маги все... — Стёпка сжал руку в кулак. — Как будто я их вот так держу.

— Сон, — повторил Швырга. — Сны, они ведь и обмануть могут. Или у демонов сны завсегда о грядущем пророчат?

— Не всегда. Но я подумал и понял, что по-другому никак не получится. У нас говорят, что лучшая защита — это нападение.

— Побеждает смелый, — кивнул Швырга. — Это, конешно, так, но даже смелый в одиночку против всей весской дружины не выстоит. Опасно тебе, Стеслав, опосля вчерашнего туда идти. Можешь и не возвернуться.

— Я должен сам потребовать, чтобы они мне Смаклу отдали. Я их не боюсь. Убить меня они не смогут, это точно, и они это знают. Пойду я. Где наместник живёт?

— Ишь, прыткий какой! — улыбнулся Швырга. — Где живёт. Он не живёт, он стол походный у посадника нашего держит. А вот примет ли он тебя... — Швырга задумался, покусал ус, потом разгладил морщины на нахмуренном лбу. — А ведь и примет. Верно говорю, примет. Ежели сам не захочет — маги ему подскажут. Они тебе шибко обрадуются, ждут ведь они тебя. И дождутся, коли не передумаешь. Вот что — тебе одному туда нельзя. Что хочешь думай, а с тобой кого-нито из наших отправить надо. Вроде как охрана или как дядьки-опекуны у малолетнего наследника. До сего дня маги тебя ловили, твёрдо зная, что ты один и ни кто за тебя не заступится. А ежели с тобой придут, скажем, два уважаемых в Проторе человека, да слово за тебя молвят, да покажут, что ты им не чужой и что они... Троллей надобно просить! Пусть с тобой два тролля пойдут. Это дело! — Швырга даже повеселел. — С троллями ссориться сам наместник не захочет, так что, ежели даже они и не согласятся гоблина отдать, уйдёшь ты от них спокойно. На людях да при троллях тебя ни один маг не обидит. А наместник понимает, что его власти пока здесь не шибко много. Мы ещё не весичи, мы и в топоры можем. Неусвистайлу звать надо. Он у нас в Проторском Думном Десятке хранителем устава числится, вот пущий и обмозгует, кого с тобой отправить.

Во дворе приветливо тявкнул пёс, в дверь пару раз осторожно ударили увесистым кулаком, и через порог перешагнул пасечник.

— Утро доброе, — прогудел он, выгоняя наружу залетевших вслед за ним пчёл. — Демоны, гляжу, тоже подолгу спать не обучены?

— Лёгок на помине, — засмеялся Швырга. — Веришь ли, только о тебе вспоминали.

— Вот что, Стеслав, — сказал тролль, присев на лавку. — Думали-рядили мы вчера промеж себя и вот что надумали. Надобно тебе нынче же, не откладывая с наместником весским встретиться. А что вы так смотрите? Я дело говорю! — и ладонью тяжёлой по столу прихлопнул, так что посуда испуганно подпрыгнула.

Швырга покачал головой:

— Стеслав, чтобы ты знал, мне вот сейчас об том же гутарил. Сон ему, видишь ли, приснился, что он с наместником встречается и все свои дела с ним решает на равных. Я ему говорю, что с троллями надо туда являться, а тут и ты. Значит, верное дело, коли сразу всем в голову пришло. Предки, не иначе, знак подают, благословляют на испытание.

— Не нам будет испытание, — многозначительно пообещал Неусвистайло. — Наместнику. Пусть заодно и ответ даст, почто его люди детишек наших под нож пустили. Вам моё слово, просто так не отвертится. Негоже такое чужакам спускать, совсем на шею сядут.

* * *

Тролли вошли во двор и заполнили собой всё пространство. Дядько Неусвистайло привёл с собой не одного, а сразу трёх панов. Двое были уже знакомые Степке Догайда и Перечуй. А третий — огромный троллище выше пасечника на полголовы, с буйной седой шевелюрой и с такой свирепой физиономией, что встреть его Стёпка где-нибудь вечером на узкой тропинке, перепугался бы до смерти, даром что сам демон.

— Знакомьтесь, панове, — прогудел Неусвистайло. — Старшина тролличьей слободы уважаемый кяшт Пристегнивесло.

Уважаемый кяшт поклонился, глянул на Стёпку острым глазом.

— Ты что ли демон? Готов с царёвым братом спорить?

— Готов, — вздохнул Стёпка, чувствуя, что ни к чему он не готов. Но отказаться было невозможно, и не потому, что все уже были в курсе, а потому, что та, более уверенная его половина уже капитально настроилось на встречу с магами и наместником. Невозможно было отказаться. Неумолимая судьба его вела туда, куда он не слишком стремился попасть.

Сушиболотовы сыновья радостно помяли Стёпку, повертели во все стороны, швырнули вверх раз, другой — сопротивляться было бесполезно. Поставив наконец страдальца на крыльцо, Догайда весело подмигнул:

— Нагадали мы тебе встречу со Старухой, да? Кабы знали, сами бы с тобой пошли. Жёнки наши, как про Миряну услыхали — ровно с цепи сорвались: покажь им демона, что заступницу освободил, и всё тут. Насилу отбились от баб, мало до ругани дело не дошло. Боюсь, отныне тебе уже не только магов весских опасаться надо. Пойдёшь по улице один — не уцелеешь. Зацелуют до изумления или на лоскуты растеребят. Тут уж как им в голову ударит. Так что ты, Стеслав, от девушек да от матушек подальше держись, наше тебе слово.

Стёпка поёжился, но опять-таки не сказать, чтобы очень озаботился своей внезапной популярностью среди женского населения Проторы. Предстоящая встреча с наместником — и с магами! — волновала его не в пример сильнее.

И они отправились. Впереди шли братья, за ними шагал Стёпка. Два старших тролля важно выступали по обе стороны, словно телохранители. Маленький по сравнению с внушительными панами Стёпка в этой процессии терялся начисто, и это было ему на руку: он надеялся, что маги-дознаватели не прознают раньше времени о том, кто к ним направляется, и не успеют придумать очередную пакость. Врага следовало застать врасплох, а после того, что маги сделали со Смаклой, Стёпка без сомнения числил дознавателей среди своих первейших врагов. Даже оркимаги не вызывали у него такой злости.

Шли недолго и недалеко, километра полтора от силы. Улицы были безлюдны, изредка попадались гоблины и вурдалаки. На Стёпку озабоченные своими делами прохожие внимания почти не обращали, лишь на троллей поглядывали с любопытством: куда это вырядились старшина, пасечник и сыновья Сушиболотовы с утра пораньше? А оделись тролли соответственно случаю, торжественно: в расшитые рубахи, в шаровары с напуском, в начищенные сапоги; у каждого на поясе внушительная парадная булава, не столько, разумеется, для устрашения, сколько для представительности, мол, не абы кто идёт, а люди значительные и в Проторе далеко не последние.

Женщины, вопреки ожиданиям, наперерез не бросались, автографа не требовали и вообще вели себя обычно и прилично. Только однажды стрельнули жгучими глазками две встречные девчушки его примерно возраста, переглянулись, хихикнули и долго потом смотрели вслед уходящему демону. Стёпка с трудом удержался, чтобы не оглянуться.

Старшие тролли шли неспешно, бубнили о чём-то своём, переговаривались, дела решали. Перечуй с Догайдой больше помалкивали, лишь изредка похохатывали да со знакомцами встречными перекликались. А Стёпка изо всех сил старался неуверенность свою подавить. Боялся он не того, что к врагам, считай, идёт, а того, что не сумеет правильно разговаривать с наместником, что не сумеет держаться так, как во сне привиделось. Одно он знал твёрдо: просить не будет, будет требовать. И пусть только попробуют отказать. И самому было удивительно, что на такое решился. Попробовал бы он, например, там, в своём мире заявиться в учительскую и потребовать у директора наглым голосом, чтобы ему за контрольную по математике пятёрку поставили, а не то!.. Жутко даже подумать о таком. А здесь... Здесь всё иначе, всё другое. И Стёпка здесь другой. Он эти изменения в себе хорошо ощущал. Ему казалось, что он за прожитую здесь неполную неделю повзрослел сразу на несколько лет. Пусть не внешне, в только внутренне, — всё равно.

Боярский холм являлся по сути своей настоящей крепостью. И впечатление производил мощное. Не Летописный замок, конечно, но всё же. И высокая стена имеется, правда, не каменная, а бревенчатая и внушительные угловые башни с бойницами, и ров, и крепкие ворота. С ходу в такую крепость не ворвёшься. И отсидеться за этими стенами можно, жизнь сохранить, добро своё боярское сберечь... Пока обычные воины — не столь богатые и родовитые — врага одолеют и прогонят.

За стену крепости и в обычное-то время не каждому вход был открыт, а теперь, когда сам царёв брат с дружиной пожаловал, простому люду сюда дорога и вовсе была заказана. Пропускали только челобитчиков да и то не во всякое время, чтобы князя пустыми жалобами мелкие людишки чрезмерно не утомляли. Шагай Стёпка один, долго пришлось бы ему доказывать несговорчивым дружинникам, своё право на проход к светлейшему князю. А с троллями всё оказалось легко и просто. Никто им дорогу не загородил, никто ни о чём не спросил, покосились на них воины уважительно, десятник кивнул с достоинством, и ни подозрений тебе, ни обысков, ни расспросов дотошных.

Дома вокруг стояли уже не простые — настоящие особняки, почти все двухэтажные, с резными воротами, с высокими заборами, с тесовыми крышами, с башенками причудливыми, с окнами, в которых высокомерно поблёскивало редкое здесь стекло. Даже улицы, и те все сплошь были вымощены дубовыми плахами. Богато жили местные бояре, зажиточно, широко. Неустанными трудами достаток приумножен, боги знают, кому благоволить.

Гуляющего, озабоченного и праздного люда заметно прибавилось. Боярский холм шумел, словно ярмарка в праздничный день. Оно и понятно — приближённые к трону особы не каждый день (и даже год) приезжают. Вот и носились слуги, как оглашенные, боярские дети толпами ходили, надменные женщины в окружении щебечущих девиц неспешно проплывали, главы семейств начальственно раскланивались друг с другом, разъезжались, гордо выпячивая украшенные золотом и серебром животы.

Весских дружинников — верховых и пеших — тоже прибавилось. А где дружинники, там и маги. Странно, между прочим, что в воротах ни одного не оказалось. Не ожидали, видимо, от демона подобной наглости, потому и не озаботились поставить на входе магический караул. Но недолго Стёпка радовался. Заметили его маги, опознали, удивились, само собой, да как ещё удивились! Сначала один вытаращился, подняв брови, замялся на полпути, словно не зная, что предпринять. Затем сразу трое вышли навстречу, упёрлись злобными взглядами, и встали, осознавая своё в данный момент полное бессилие, даже попытки не сделали задержать объявленного в срочный магический розыск демона. Расчёт Швырги был верен. Тролли служили самой надёжной защитой. Стёпку это здорово приободрило, он начал думать, что у него всё может получиться.

Особняк, в котором держал стол наместник, отличался внушительными размерами и просторным подворьем. Хорошо жил местный посадник, широко, с размахом. Весичей здесь с утра собралось столько, что от алых и бордовых плащей рябило в глазах. Гомонили дружинники, выкрикивали что-то десятники, верховые сновали туда-сюда, — не иначе весская рать собиралась в поход или на учения, если у них здесь вообще бывают учения. И снова Стёпка порадовался, что рядом с ним шагают тролли, потому что перед могучими панами отступали даже самые задиристые бояре из околокнязевой дружины.

У крыльца к ним подскочил какой-то вертлявый тип, с тщательно зачёсанными назад длинными волосами, с жидкой бородой и наглой физиономией. В общем-то, нормальная у него была физиономия, и Степану она показалась наглой только потому, что он уже заранее был настроен против всех весичей, включая и самого наместника.

— Что угодно, ясновельможным панам? — спросил вертлявый, глядя снизу вверх на Перечуя и как бы невзначай выпячивая узкую грудь, чтобы яснее видна была шитая серебром лента с вензелями, пропущенная через плечо и завязанная бантом у пояса. Что уж там означали эти вензеля и эта лента — бог его знает, но выглядело на Стёпкин взгляд глуповато.

Братья, ни слова не говоря, встали по сторонам крыльца, как и было заранее обговорено. "Должон кто-нито снаружи остаться, — сказал старшина троллей перед выходом, — коли дело криво сладится — слободских покликать успеют".

— Что угодно? — с напором повторил вертлявый, глядя теперь уже на старшину.

Стёпка сглотнул комок и шагнул вперёд.

— Передайте пресветлому князю, что с ним угодно встретиться демону Стеславу из Летописного замка.

Вертлявый отпрянул в испуге и пальцы в охранном жесте поскорее переплёл. Наслышан был, видимо, об ужасном демоне.

— Наместник никого сегодня не принимает, — мекнул он неуверенно. — Он в тайгу собирается, зверя травить... Следует заранее прошение подавать, за три дня жалобщики приходят, челобитные подносят с дарами, и то не каждого их светлость выслушать изволит.

"Ну и хорошо, — подумалось сразу, и камень приличных размеров с души свалился — Неприятность откладывается, можно ещё пожить спокойно". Это прежний Степан вылез не вовремя и чуть всё не испортил. Перебороть его было трудновато, но демон (с помощью гузгая) справился. Никто даже и не заметил его секундного замешательства.

— Мне некогда ждать, — отрезал Стёпка, отодвигая страх в сторону и стараясь не дрогнуть голосом. — Я не жалобщик. Я демон. И я должен поговорить с наместником немедленно. Скажите ему, что для него это важнее, чем для меня.

— Я не могу... Не велено нам... Как так... — но тут сбоку объявился сосредоточенный маг в плаще с капюшоном, шепнул что-то негромко, едва шевеля губами, и вертлявый согнулся в поклоне.

— Я немедленно доложу господину наместнику.

— Скажи, что с демоном пришли старшина тролличьей слободы кяшт Пристегнивесло и выборный от Думного Десятка Ярмил Неусвистайло, — весомо сказал пасечник. — Они поручители за демона и такожде его спутники.

Шум вокруг стих, стоящие рядом слышали разговор, все видели троллей, видели отрока, что стоял перед княжьим человеком так, словно он по меньшей мере старший наследник самого элль-фингского кагана. Ага, если бы! Стёпка облизал пересохшие губы. Его слегка колотило. "Только бы не испугаться. Только бы не опозориться". Вспомнив, что собирался идти сюда один, без троллей, обозвал себя дураком. Сидел бы уже заколдованный и закованный по самые уши.

Вертлявый вернулся поразительно быстро. Спускаться с крыльца не стал, объявил сверху, словно глашатай на площади:

— Господин наместник готов принять демона немедленно. Он с радостью поговорит с ним один на один. Ясновельможные паны могут подождать в трапезном зале или во дворе.

— Ясновельможные паны пойдут со мной, — сказал Стёпка.

— Но господин наместник...

— Если господин наместник не готов нас выслушать, мы придём в другой раз, — заявил Стёпка не очень последовательно. Только что ведь заявлял, что ждать ему некогда. Но он понимал, что сейчас ему ни в чём нельзя уступать.

Вертлявый растерялся. Он явно не знал, что делать, а брать на себя ответственность либо боялся, либо не был приучен.

И вновь к нему подошёл тот же маг и вновь что-то сказал.

— Хорошо, — скривившись, согласился вертлявый. — Я доложу...

И торопливо умёлся. Стёпка, не дожидаясь его возвращения, тоже стал подниматься на крыльцо. Не хотят приглашать добром, пройдём сами. Суровые дружинники у входа молча переглянулись, оценили свои шансы и нехотя скрестили древки копий. Вездесущий маг вмешался и тут. Вынырнул сбоку, рукой повёл, стражники с нескрываемым облегчением убрали копья и расступились. "Проходите, гости дорогие". За порогом что-то скользнуло по лицу, напахнуло едва уловимо магией, Стёпка напрягся, но продолжения не последовало, и он сообразил, что это какое-то охранное заклинание сработало, что-то вроде сигнальной арки на вокзале или в аэропорту. Проверило нежданных гостей, просветило их, не опасны ли, не замышляют ли чего недоброго, не имеют ли при себе каких-либо запрещённых, смертельно опасных вещичек. Ничто не зазвенело и не заверещало, и это очень огорчило стоящих по ту сторону дверей магов-дознавателей. Они-то, бедняги, уже готовы были наброситься на демона, повязать его с полным на то правом, как задумавшего покушение на светлейшую особу... Странно, что насквозь вражеский конхобулл проверку прошёл без сучка без задоринки и никакой паники не вызвал. Может быть, никакой он и не вражеский, а самый что ни на есть весский?

Вертлявый перехватил их, когда они уже прошли почти через весь дом. В просторном зале, где у Стёпки от обилия незнакомых людей кругом пошла голова, он чуть не прыгнул навстречу, широко раскинув руки:

— Ясновельможных панов господин наместник готов принять немедленно, а с тобой, демон, милостиво согласился поговорить сам верховный маг-хранитель Чародейного совета почтенный Краесвет. Позволь, я провожу тебя к нему...

Ни с каким Краесветом, даже самым распочтенным, Стёпка встречаться наедине не хотел. Он как шёл, так и продолжал идти, не обращая внимания на робкие попытки вертлявого оттеснить его от троллей. Гузгай ощетинился внутри всеми своими шипами и колючками, и его решительность не давала Стёпке малодушно отступить в двух шагах от цели. Чтобы там ни задумали маги, у них уже не было времени, они не успели подготовиться, они растерялись. Они даже мысли не допускали, что демон сам явится в их, так сказать, логово, причём явится столь нагло и безбоязненно.

Встреча с наместником произошла не совсем так, как Стёпка себе представлял, не совсем так, как ему привиделось во сне, и совсем не в том месте. Состоялась она в дальнем углу сада, за оградой из ровно подрезанных кустов, среди яблонь и слив. Народу здесь собралось немного, десятка два от силы. Несколько внушительного вида воинов в кольчугах — сотники или тысяцкие, несколько приближённых бояр, и, конечно, маги-дознаватели. Сразу шесть магов, один другого сердитее. Среди них выделялся повязкой на правом глазу знакомый по видению в кристалле неудачливый Лигор, чей единственный глаз сверкал такой неприкрытой ненавистью, словно Стёпка являлся его самым заклятым врагом. Впрочем, откровенно говоря, он им и являлся, поскольку окривел маг в том числе и из-за Степана.

И вся эта не слишком приветливо настроенная компания стояла и смотрела на приближающегося демона. А наместник... Наместник вопреки ожиданиям не сидел, напыжась, на походном троне, не склонялся в окружении советников над разложенной на столе картой, не кормил любовно своего породистого скакуна сахаром и не размышлял о грядущих великих свершениях. Вокруг него не вились слуги, не держали подносы с вином и фруктами, не расчёсывали ему пышные волосы и не натягивали на его царственные ноги дорогие заморской работы вычурные туфли с загнутыми носками. Всё было проще и обыденней. Наместник только что облачился в походный костюм и теперь застегивал пуговицы на зелёном кафтане, сам застёгивал, между прочим. Царёв младший брат оказался немолодым, достаточно грузным мужчиной лет пятидесяти, с заметным животом, с залысинами, с крупным мясистым носом и светлыми чуть навыкате глазами. И не носил он ни усов ни бороды — появилась мода такая с недавних пор среди весской знати. Обычный, в общем, человек, встретив которого на улице, ни за что не скажешь, что он является членом царской семьи. Единственным ярким пятном в его одежде был блистающий бриллиантами большой орден. Интересно, для чего он нужен был на охоте? Чтобы загнанные олени успевали понять, кто именно их убивает? Стёпка даже испытал лёгкое разочарование. Наместник был какой-то... никакой. Тусклый и бесцветный. И выделялся из толпы разнаряженных родовитых весичей только немалым ростом да внушительной побрякушкой на шее.

Стёпка ещё раз порадовался тому, что его кроссовки и джинсы полностью вернули себе утраченный после неудачного заклинания приличный вид. И даже рубашка после стирки вновь сияла чистейшей белизной. Так что лесным замухрышкой он уже не выглядел и чувствовал себя поэтому намного увереннее.

Он остановился метрах в пяти и слегка наклонил голову. Он не видел, поклонились ли за его спиной спутники, но почему-то думал, что гордые тролли тоже не слишком готовы гнуть шеи перед братом чужого царя.

Весичи были рассержены ничтожностью оказанного наместнику уважения и ясно выразили своё недовольство суровым нахмуриванием, злобным сопением и картинным хватанием за рукояти мечей и кинжалов. Однако сам наместник и виду не подал. Прикусив мясистую губу, он скользнул взглядом по троллям, оценил их вид и стать, затем взялся разглядывать Стёпку так, словно ожидал узреть в нём какое-то чудовище. Показать бы вам моё лицо через увеличительный кристалл, подумал Стёпка, вот тогда бы сразу меня по-настоящему испугались.

Все стояли и молчали. Стёпка глубоко сделал глубокий вдох и, глядя князю прямо в глаза, произнёс звонким голосом заранее обговоренную со Швыргой фразу:

— Стеслав, сын Андриана, демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени, восьмого порядка почтительно приветствует пресветлого князя Всеяра.

Наместником князя называли только весичи, в действительности никто его наместничать над Таёжным улусом ещё не назначал. Но воинские начальники и бояре, услышав Стёпкины слова, ещё яростнее заиграли желваками, они-то в наместничестве своего сюзерена, или как он там правильно называется, не сомневались. Магов же слегка перекосило, когда демон уверенно назвал свой полный титул. Не по нраву им были демоны любого периода, порядка и уровня.

Сам князь, напротив, ухмыльнулся.

— Рад увидеть своими глазами демона, о котором столько наслышан. А так же уважаемых ясновельможных панов.

На этот раз тролли точно поклонились.

Наслышан он, подумал Стёпка. Понятно, откуда наслышан, маги, ясное дело, нашептали. Легко представить, что они ему об ужасном и зловредном демоне рассказывали. Наплели, наверное, с три короба всякого вранья. От Стёпки (гузгай постарался, понятное дело) не укрылось, что чуть не за каждым деревцем стоят наготове вооружённые самострелами дружинники. И ещё с десяток за конюшней дожидаются, не считая тех, что вокруг наместника собрались плотной толпой. Бережётся князь, не доверяет демону, всякой пакости от него ждёт, по себе, наверное, судит, по магам своим подлым.

— Что привело тебя, демон, ко мне? Какая нужда или, может быть, просьба?

"Отдавайте Смаклу, пока я не разбушевался, — чуть было не закричал Стёпка, — считаю до трёх, время пошло!" Не закричал, конечно. Удержался. Вспомнил о своей взрослости, не захотел перед врагами позориться. Поклонился ещё раз и сказал спокойно, сам немало удивляясь тому, как у него ловко и уверенно всё выходит:

— Два дня назад встретил я в тайге мага-дознавателя, назвавшегося Стодаром. Очень он хотел, чтобы я в Протору пришёл со старшими магами поговорить. Так хотел, что даже спутника моего обманом пленил и с собой увёл. Грозился, что жизни его лишит, невинного ни в чём, если я сам на встречу не явлюсь. И вот я пришёл. Я хочу, чтобы маги освободили малолетнего гоблина Смаклу и привели его сюда. Я хочу убедиться, что он цел и невредим. И ещё я хочу сказать, что настоящие воины и маги с детьми не воюют. Это позор, за такое гнать надо в три шеи из дружины и... — он упёрся взглядом в лицо самому представительному магу, вычислив в нём главного, — из Чародейной палаты.

Маг потемнел лицом, сделал такое движение, будто хотел швырнуть в Стёпку какое-нибудь смертоносное заклинание, но не швырнул, огонь в глазах притушил и руки от греха подальше за спину убрал. До поры до времени.

Князь, похоже, не знал, как держать себя с демоном, который ни царю не подчиняется, ни воеводам и вообще со всех сторон сам по себе. И приказать такому ничего нельзя и спорить себе дороже получится. Поразмыслив, он повернулся к магам: что, мол, те в ответ на обвинение скажут.

— В борьбе с нечистью на малолетство не смотрят! — чуть не выкрикнул высокий маг с по-детски пухлым лицом, совсем не тот, которого Стёпка принял за главного. — Лучше заранее придушить поганца, нежели ждать, пока из него душегуб неуязвимый вырастет.

— Это гоблин у вас нечисть? — нешуточно удивился Стёпка. — Это разве он душегуб, а не те маги, что вчера двух отроков в овраге чуть не зарезали. Кто из них душегубы настоящие?

— Какие маги? — построжел князь. — Кого зарезали?

Менее всего он хотел сейчас осложнений с многочисленным и вольнолюбивым местным населением, которое и без того не слишком радостно встречало весскую дружину.

Маг открыл было рот, но Стёпка его опередил. Он чувствовал себя уверенно, ничего уже не боялся, и нужные слова находил легко.

— Те маги, пресветлый князь, которых я за их подлую натуру крапивой выпорол чуть пониже спины. Демона они хотели изловить. На малых пацанят руку не посовестились поднять. Наказал я их за это. Пусть ваш главный маг прикажет им сюда явиться, пусть они поведают, какова на вкус проторская крапива. Небось не понравилась.

В толпе придворных заулыбались, зашушукались, вероятно, о позоре магов ещё никто не знал. Дружинные начальники, которым никогда не нравилось, что чародеи берут на себя слишком много и лезут без спросу во все дела, тоже не слишком старались скрыть язвительные усмешки. Похоже, всех радовало, что хвалёные дознаватели сели в лужу. Вернее, в крапиву.

Князь удивлённо приподнял бровь, повёл головой в сторону главного мага:

— Поведай нам, почтенный Краесвет, правду ли говорит демон?

Главный скривился.

— Мне то не ведомо. Ежели какие-то из младших магов проявили чрезмерное усердие и слегка перестарались, я найду виновных и они будут наказаны.

Стёпка даже опешил. Ловко вывернулся маг. И вроде бы не отрицал, но и не согласился. Наказаны они будут, ага. Все так сразу в это и поверили.

— Слегка перестарались? — воскликнул он. — Это у вас так называется? Пырнуть одного отрока ножом в живот, а другому едва горло не перерезать, это слегка перестарались?

— В бою всяко бывает, — пожал плечами Краесвет.

— В бою с малолетники отроками?

— Я же сказал, они будут наказаны, если твои слова подтвердятся.

— Они не будут, они уже наказаны, — сказал Стёпка. — Я злой был, я не только крапивой их угостил, я им одежду изорвал и оружие затупил. Если светлый князь заставит привести сюда всех этих младших магов, то он сможет увидеть на лицах у двух приличные синяки. Ну, а следы крапивы на их магических задницах лекари, наверное, уже вылечили.

И тут пухлый маг не выдержал. До этого он просто скрипел зубами и то и дело порывался вмешаться в разговор — наконец его прорвало.

— Довольно! — заверещал он, выпростав руки из широких рукавов. — Светлейший князь, прикажи этого наглого отрока, это исчадие... прикажи его немедленно в железа! Не о чём нам с ним говорить и обсуждать нечего! Каков наглец! Требовать он вздумал! У кого? У магов Всецарской Чародейной палаты! Ежели мы кого схватили, значит, за дело схватили. Прикажи в темницу его, князь. Это же... Он же подсыл вражий. Его оркимаги по твою душу вызвали, оберегом своим одарили... У демона на шее оберег оркландский висит, а он нам о подлости толкует сам насквозь преподлый! А ты, Краесвет, почему молчишь, почто отродью потакаешь?

Князь кажется определил для себя как держаться с демоном, взбодрился и посмотрел на Стёпку уже сурово, уже как на изобличённого и почти осуждённого преступника.

— Прав ли уважаемый Благомысл? Верно ли, что оберег оркландский у тебя на шее?

— Не верно! — звонко ответил Стёпка. — Он был у меня, да, висел, но я узнал, что он вражеский и снял его сам. Он теперь бессилен и ничем не может навредить.

— Лжёт отрок преподлый! — опять возвысил голос маг.— Всякому известно, что такие обереги своей волей снять с себя невозможно. Они к душе намертво присасываются. Пусть задерёт рубаху и мы увидим, так ли это.

Стёпка с готовностью расстегнул рубашку. У Благомысла буквально челюсть отвисла. Он-то даже сомнения не допускал, что оберег обнаружится у демона на груди. Краесвет, в главности которого Стёпка слегка засомневался, уж очень молчалив был маг, поджал губы и с усмешкой покосился на опешившего толстяка. Одноглазый Лигор отступил чуть назад. Он был более чем мрачен. Он уже начал жалеть, что решил присутствовать при этой никем не предусмотренной встрече.

Князь, похоже, забавлялся. Магические разборки и проблемы дознавателей его, кажется, не слишком заботили, а зрелище было забавное, как отрок надменных магов мордой в грязь макает.

Благомысл сдаваться не собирался.

— Демон сам признал, что оберег был. Висел у него на шее оберег вражий. Он его снял, а потом вновь на себя возденет.

Стёпка протянул руку назад. Дядько Неусвистайло торжественно вложил ему в ладонь обёрнутый в чистую тряпицу конхобулл.

— Вот он, этот вражий оберег. Можете посмотреть. Можете его прямо тут уничтожить. Только сначала я хочу узнать, кто мне с его помощью за мной следит. Мне его в Летописном замке обманом подарили, уверили, что это подорожный страж, помогающий в пути. Но добрые люди объяснили, что это подгляд, изготовленный в Оркланде.

— Как же ты узнаешь, кто за тобой следит? — спросил князь, разглядывая конхобулл издали, и даже не делая попытки дотронуться до него. — Да, знаки оркландские. И вещица непростая, мне ведомо, сколько она стоит.

— Очень легко узнаю, — сказал Стёпка. — Я же демон. Только я хочу сказать, что хозяин этого оберега... он помогает оркимагам. Он предатель, подсыл вражеский, — Стёпке стоило большого труда, чтобы не смотреть в этот момент на Лигора.

— Ты лжёшь, демон, ты сейчас нам наговоришь чего угодно, но не думай, что мы тебе поверим. Ты сам помогаешь оркимагам. Нам то наверняка ведомо.

— Откуда? — спросил Стёпка. — Уж не оберег ли вам о том рассказал?

Благомысл счёл за лучшее промолчать.

А Стёпка добавил:

— Оркландцы сами хотят меня схватить. Я сражался с оркимагом три дня назад в тайге, на Бучиловом хуторе. И я победил его! Вам может подтвердить это уважаемый боярин Всемир, десятник передовой сотни Склад и все дружинники, что были там с ними.

— Боярин Всемир в Летописный замок направляется, не скоро мы сможем поговорить с ним. Не потому ли ты на него и ссылаешься?

— Но вам же дружинный чародей Усмарь с хутора весть обо мне отправил, разве нет? Вы знаете, что я оркимага одолел, зачем же тогда врёте?

— Не видел Усмарь твой бой с оркимагом, а боярину ты глаза отвёл, не иначе.

— Ага, — весело согласился Стёпка. — Глаза ему отвёл и вам сейчас всем тоже отведу, а сам на пресветлого князя злоумышление страшное сотворю.

Поверить в то, что задиристый отрок — пусть даже и демонской породы — способен сотворить сейчас какое-либо злоумышление, было довольно трудно. Не верили в это ни бояре, ни тысяцкие, ни князь, ни даже сами маги, до которых дошло, что заполучить демона прямо сейчас им, похоже, не удастся. Благомысл отступил назад, Лигор тут же склонился к нему, что-то горячо зашептал в ухо.

Князь, забывший и про охоту и про бегающего по лесам зверя, с интересом всматривался в Стёпкино лицо:

— Если ты узнаешь, на кого увязан оберег, скажешь ли ты о том нам?

— Я узнаю это прямо сейчас. И светлейший князь сам сможет допросить предателя... с пристрастием.

Князю это явно понравилось.

Маги переглянулись, Краесвет склонил голову, соглашаясь за всех. Пусть демон попытается, обман мы сразу разгадаем, а ежели он и вправду подсыла определить сумеет, тогда, кто знает, может, и поблагодарим его за помощь...

Благомысл презрительно кривил губы. Видимо, почитая себя истинным магом (и во многом по праву), он ни на секунду не допускал, что какой-то безродный демон, пусть он там хоть сто двадцать пятого периода, способен выявить предателя, которого почему-то не выявили все весские маги. Да и нет никакого подсыла, нет, тут и думать нечего! Обманывает демон, головы морочит... Ну, недолго ему осталось, всё равно повяжем.

В вот Лигор... Он или был уверен, что демон никогда не узнает правду или рассчитывал на то, что легко опровергнет любые обвинения, потому что доказательств у наглого отрока нет и быть не может.

— Ну что ж, — князь весело прищурился, — Назови нам изменника.

Это был ещё один яркий обрывок сна. Там Стёпка крепко сжимал подгляд своей жуткой виртуальной рукой, давил, уверенно ломая его чёрную душу, а когда почти сломал... проснулся. Но с отчётливым ощущением одержанной победы. И теперь он представил ту руку, сильную, с пугающими когтями, вспомнил, как она выглядела сквозь кристалл, свёл пальцы. Острые края стража впились в кожу, и пару мгновений спустя ему показалось, что бронза слегка захрустела, надламываясь.

Кто-то в толпе за спиной князя коротко охнул. Стёпка поднял голову, упёрся взглядом в Лигора. Одноглазый маг мучительно кривил лицо в страдальческой гримасе, держался обеими руками за грудь и с нескрываемым ужасом смотрел на Стёпку. Тот подмигнул ему и сжал конхобулл чуть сильнее, отчётливо ощущая, как сминается под рукой что-то невидимое, неприятное, похожее на скользкую холодную жабу, — и вот-вот лопнет, разбрызгивая чёрную кровь. Лигор зашатался, вскрикнул, лицо его посинело, глаз выпучился.

Стоящие рядом с ним весичи подались в стороны. Маги похватались за свои обереги, а некоторые даже принялись плести какие-то защитные заклинания. В воздухе отчётливо запахло сгустившейся магической энергией, только что синие молнии ещё не заблистали над головами.

Князь смотрел то на побелевшую руку демона, то на шатающегося Лигора. Благомысл, подавив секундную растерянность, зло закричал:

— Демон творит чёрное колдовство! Хочет оболгать доблестного Лигора. Прекрати, демон, или мы остановим тебя силой!

Он направил на Стёпку растопыренную ладонь, но главный маг решительно перехватил его руку, рявкнул повелительно, и Благомыслу пришлось смириться. Выступать против Краесвета он не посмел.

Лигору было плохо. Он едва держался на ногах. Его мотало из стороны в сторону. Стёпка, испугавшись, что убьёт ненароком предателя, уже почти разжал руку, когда Лигор закричал сиплым от едва сдерживаемой боли голосом:

— Отпусти, демон! Отпусти! Я признаю, признаю! Оркимаги посулили мне власть, они обещались забрать меня к себе, я виноват, я достоин кары, но не мучай меня, демон! Я не выдержу больше!

Стёпка, сам не ожидавший такого результата, показывал всем лежащий на растопыренной ладони целый и невредимый конхобулл:

— Да я его уже и не сжимаю.

— Кто приказал передать отроку оберег? — жёстко спросил стоящий за спиной князя воин с суровым, лицом и очень светлыми глазами.

— П'Сурр, первый цитадель-оркимаг. Мы встречались с ним пять лет назад в Горгулене, когда я сопровождал торговое посольство. Он дал мне деньги, много денег за услугу... Я боялся, что они расскажут об этом Чародейному совету, я выполнял всё, что они просили.

— Зачем они хотели меня поймать? — спросил Стёпка.

Лигор замялся. Стёпка поднял руку с конхобуллом, и предатель, отшатнувшись, зачастил:

— Затем же, зачем и маги-дознаватели. Истинный демон-исполнитель без хозяина — это большое сокровище, это великая власть... Никто не мог понять, откуда ты взялся... Они все многого хотят от тебя, ты не скроешься от них, демон, рано или поздно или те или другие тебя изловят. Тебе не скрыться, поверь мне, я знаю. Ты обезвредил конхобулл, но тебе не совладать с Орденом. Ты побил младших магов, но тебе не побить Чародейную палату.

Воин взглядом попросил позволения продолжать допрос. Князь кивнул:

— Приступай, Кромень, тебе сия служба лучше меня ведома.

— Ты один здесь такой? — спросил воин.

— Один, — поспешно сказал Лигор.

— Демон, — велел воин. — Сожми оберег.

— Не надо! — взвыл Лигор. — Я всё скажу!..

Шшшурх!!!

Яркая вспышка ослепила Стёпку, что-то тёмное метнулось к Лигору, ударило его в грудь. Лязгнула сталь, в сторону отлетел кинжал; сбитый с ног Лигор кулем повалился на землю, путаясь в плаще. Кто-то метнулся к забору, там мгновенно объявились маги, засверкали пущенные в ход заклинания. Этого во сне не было, это уже вторая серия началась, та, которую Стёпке во сне показать не успели... или не сочли нужным.

Ближние бояре слаженно заслонили князя щитами; тролли, не сговариваясь, шагнули вперёд, прикрыли Степана. На миг почудилось, что сейчас выскочат из засады враги, полезут из земли немороки, зазвенят клинки, засвистят стрелы, — и начнётся, и завертится... Эх, оружия никакого под рукой нет! Только конхобулл бессильно болтается на тесёмке, впустую оттягивая руку. Опять, видно, придётся, отбирать меч у какого-нибудь оркимага...

Однако суматошная толчея, быстро вскипев, столь же быстро улеглась.

Стёпка выглянул из-за троллевых спин. Два дружинника крепко держали бледного Лигора, вздёрнув его вверх за плечи. Сквозь распоротую на груди одежду тускло блестел металл. Предусмотрителен был предатель, не ленился кольчугу под кафтан поддевать. Она его и спасла.

У забора трое магов, из тех, что рангом пониже, а ростом и статью покрепче, гнули к земле растрёпанного русоволосого дружинника. Тот зло шипел сквозь зубы, маги всё круче заламывали ему руки за спину. Дружинник, как понял Стёпка, почему-то пытался убить предателя, но потерпел неудачу и скрыться не успел.

Светлоглазый Кромень шагнул было к пойманному дружиннику, но дорогу ему решительно заступил Краесвет. Маг криво усмехнулся, сказал что-то негромко, показал на Лигора. Кромень тоже усмехнулся, покачал головой — и они разошлись.

Швырга, выслушав подробный рассказ, позже разъяснил Степану, как всё непросто обернулось с разоблачением изменников. Получилось, что предателя-мага схватили воины, а его сообщника, предателя-воина схватили маги. И ни те, ни другие не хотели лишаться своей добычи. Они, конечно, все были верные соратники, делающие одно дело, но воины стойко не любили магов, маги привычно презирали воинов, и такой промах, как наличие предателей в ближайшем окружении наместника, мог кое-кого отправить не только в опалу, но даже и в темницу. Если вдруг всплывут какие-нибудь интересные подробности. И оставалось только пожалеть неудачливых подсылов, которых ждали пыточные подвалы, долгие мучительные допросы и хорошо знающие своё кровавое ремесло палачи.

Обоих предателей быстро увели в разные стороны, ушёл суровый Кромень, ушёл, раскланявшись, и Краесвет, из старших магов остался только вредный Благомысл. Видимо, полагал, что разговор с демоном ещё не окончен. В общем, правильно полагал.

— Ну что ж, демон, — князь вновь обратил свой взор на Степана. — Благодарю тебя за то, что помог изобличить негодяев. А мы и ведать не ведали, что среди магов подсылы оркландские таятся. Доверяли им, с одного стола кормились.

— Осмелюсь напомнить светлейшему князю, что один из подсылов таился среди ближних дружинников, — недовольно проскрипел Благомысл.

— А кто уверял меня в надёжности охранных заклинаний? Кто говорил, что лично проверил каждого назначенного в ближнюю дружину ратника?

— От вины своей не отрекаюсь, — склонил голову Благомысл. — Сильно оркландское колдовство, недоусердствовали мы, недоглядели. Магам-дознавателям ещё учиться и учиться.

— Видать, за малолетними демонами охотиться проще, чем вражьих подсылов ловить, — съязвил князь. — Может, мне из таёжных чародеев охрану завести, коли на своих надежды нет. Видал, демон, что в моём доме творится. Кабы не ты, глядишь, и прирезали бы меня однажды ночью или отравы какой в вино подсыпали. И вот тебе моё княжее слово. Поскольку убедились мы, что весскому государю ты не враг, обещаю, что маги-дознаватели не станут более охотиться за тобой. Что касаемо оркимагов, сам понимаешь, что за них я поручиться не могу, — тут князь позволил себе лёгкую усмешку. — И ещё... о чём ты просил, запамятовал я что-то?

— Гоблина маги в тайге захватили, пресветлый князь, — сказал Стёпка. — Пусть освободят.

— Они его освободят, не так ли, уважаемый Благомысл?

— Ежели на то будет княжья воля.

— Будет на то моя воля.

Маг упрямо набычился:

— Гобля мы выпустим, попусту его полонили, признаю, но... Осмелюсь ещё раз напомнить светлейшему князю, что демона всё ж таки непременно надобно задержать.

— Разве я недостаточно твёрдо высказал свою волю? — возвысил голос князь. Он, кажется, всерьёз рассердился. Да и кто бы на его месте не рассердился бы, натолкнувшись на столь явное неповиновение.

— Он демон-исполнитель без хозяина! — почти выкрикнул Благомысл.

— Он нарушил закон? Он опасен?

— Он может быть очень полезен короне и палате, — маг для убедительности ещё раз повторил с нажимом. — ОЧЕНЬ ПОЛЕЗЕН!

— Дураки ваши маги, — сказал тогда Стёпка. — Если я вам так нужен, попросили бы по-хорошему, я бы помог, честное слово. Мне же не трудно. А теперь я вам ни за что помогать не буду. Потому что я никогда не буду помогать тому, кто меня хотел посадить в клетку и кто бил ногами одного моего друга, а второго чуть не зарезал.

— Я настаиваю, светлейший князь, что этого демона следует схватить. Уверяю, что отцы-предводители Чародейной палаты будут вам за то весьма благодарны.

— Попробуйте схватить, — зло сказал Стёпка, глядя на настырного дознавателя в упор. — Вот прямо сейчас и попробуйте. Оберега на мне больше нет.

И тут напомнили о себе тролли. Они долго молчали, стоя за Стёпкиной спиной, долго наблюдали за всем происходящим, пришло время вмешаться.

— Демон Стеслав зла никому не желает, и мы обижать его не позволим, — внушительно прогудел Пристегнивесло. — Тролличья слобода, да будет всем ведомо, взяла его под свою защиту и ручается за него перед светлым князем.

После такого Благомыслу поневоле пришлось проглотить все возражения. Если царёву брату он ещё осмеливался перечить, то против тролличьей слободы кишка у него была тонка. В случае чего раскатали бы его ясновельможные паны в тонкий блин со всей его магией. И он это прекрасно понимал.

— Да будет так, — заключил князь. И тут же словно выкинул демона из головы. Отвернулся и к конюшне направился, свиту свою увлекая. В тайгу, верно, торопился, зверя травить. А попрощаться, разумеется, не соизволил, что Стёпку, надо сказать, не очень-то и расстроило. Имел он уже некоторый опыт общения с сиятельными особами. Главное, что своего он таки добился и свободу гоблину вытребовал.

* * *

Вещий сон не обманул. Всё свершилось как нельзя лучше. Но... что теперь? Стёпка растерянно вертел головой. Князь ушёл, Благомысл тоже куда-то свинтил, окинув на прощание демона предельно злым взглядом. О демоне все словно забыли. А Смаклу-то где искать? Кто его и когда освобождать будет? И где его вообще держат?

— Потерял что-нито, Стеслав? — спросил заметивший его растерянность дядько Неусвистайло.

— Куда маги-то все подевались? Я своими глазами хочу увидеть, как они Смаклу отпустят.

И едва он это произнёс, как объявился рядом с ним один из тех магов, что стояли за спиной князя рядом с Краесветом.

— Позволь узнать у тебя, демон Стеслав, на чьём подворье ты остановился, где тебя в случае нужды отыскать можно? Не в тролличьей ли слободе?

— А вам это зачем? — не понял Стёпка. Он ещё не привык к тому, что таиться и скрываться больше ни от кого не нужно, и первым его побуждением было ничего магам не говорить.

— Гобля твоего куда привезти? Где ты его дожидаться намерен?

— Привезти? — переспросил Стёпка. — А откуда вы его привезти собираетесь, если не секрет?

— Он в Усть-Лишае нынче. На послезавтра мы туда обоз отправляем. Три дня в один конец, три обратно — через седьмицу получишь своего слугу в целости и сохранности.

— Он мне не слуга, — поправил Стёпка. — А почему это он в Усть-Лишае оказался? Его же Стодар в Протору сначала привёз.

— Мне сиё не ведомо. Так Благомысл рассудил.

— Целую неделю ждать, — подумал вслух Стёпка. — Нет, мне это не подходит. Слишком долго. Побыстрее бы как-нибудь.

— Быстрее только птицы летают, — без усмешки возразил маг.

Стёпка и мысли не допускал, что Смаклу могли увезти так далеко. Он-то уже предвкушал, как войдёт сейчас в темницу, или где там маги пленников содержат, войдёт и скажет, собирайся, мол, младший слуга, ты свободен! И пойдут они вдвоём к дядьке Зашурыге в корчму, чтобы в красках расписать Збугняте, Вяксе и Щепле все приключения... А получается, что ничего такого не будет и что целую неделю предстоит демону скучать без дела в Проторе.

— Нет, мне это не подходит, — повторил Стёпка. — Я лучше вот что сделаю... Я лучше сам в Усть-Лишай с вашим обозом поеду! И ждать впустую не придётся.

Маг прикинул что-то, одобрительно кивнул:

— Этак и впрямь быстрее получится. Однако... удобно ли будет демону с обозом ехать? Не растрясёт ли, не притомит?

Стёпка рассмеялся:

— Не притомит. Мы, демоны, ко всему привычны.

Маг слегка поклонился троллям:

— Отпустят ли ясновельможные паны отрока сего в столь дальний путь? Сопровождающего ему не выделят ли?

— Отроку сему наше дозволение не требуется, — гулко ответил дядько Неусвистайло. — Он демон правильный, в дороге не пропадёт и постоять за себя сможет. А и мы со своей стороны на слово князево крепко надеемся.

Маг ещё раз поклонился.

— Послезавтра поутру, сразу после двузвона посыльные за тобой... куда приехать должны?

Стёпка раздумывал не долго:

— В Зашурыгину корчму пусть приезжают. Я там буду ждать.

Сказал, и сам порадовался, что так ловко рассудил: ещё один день с пацанами проведёт, обо всём случившемся расскажет, вот восторгов-то будет.

— Всё по-твоему обернулось, Стеслав, — дядько Неусвистайло взлохматил Степке волосы своей огромной ручищей. — И дружка своего выручил, и от себя беду отвёл, и князю услугу немалую оказал. А и прыткий же вы, однако, народ, демоны-исполнители.

— Это не я прыткий, — пошутил Стёпка. — Это гузгай у меня шибко сильный. Он мне помог.

— Элль-финги знаешь, как говорят: на гузгая надейся, а подпругу затяни, — сказал тролль. — Ты, Стеслав, братовьям передай, что всё, мол, добром обошлось, да и шагай с ними к Швырге. А у нас тут до посадника нашего разговор имеется. Коли уж пришли, враз и потолкуем с ним.

Стёпка попрощался с троллями, не забыв поблагодарить за помощь и защиту, вздохнул свободно всей грудью — и пошёл себе прочь, радуясь, что можно не таиться, не оглядываться и что вообще всё постепенно налаживается. Послезавтра снова начнётся дорога, новые знакомства, новые приключения... А здесь, в Проторе он, демон-исполнитель пятьдесят второго периода, уже всё необходимое, похоже, исполнил.

Он ошибался, и вскоре ему предстояло в этом убедиться.

Часть 3

Хозяин таёжного неба

На твой призыв из глубины времён, —

Конечно, если только ты не трус, —

Сквозь дым и пламя явится дракон...

И он тебя попробует на вкус.

Глава первая,

в которой демон совершает несколько выгодных сделок

Перечуй, по Стёпкиной довольной физиономии догадавшись, что всё в порядке, первым делом спросил о магах:

— С ними как дело сладилось?

— Нормально сладилось, — сказал Стёпка. — Больше не будут за мной охотиться. Мне сам князь в том слово дал.

— Князь дал, князь и взял, — усмехнулся Перечуй. — Так что ты, Стеслав, всё одно — поостерегись. И уходи отсюдова поскорее, не мозоль дознавателям глаза, они свой позор так скоро не забудут.

— Вот-вот, — подхватил и Догайда. — Хватай мальцов, и шуруйте до Швырги, от греха подальше. А мы наших старших дождёмся.

— Каких мальцов? — не понял Стёпка.

— Да дружки тебя дожидаются. Во двор-то им хода нету, вот и маются за воротами.

И точно — на улице Стёпку дожидались Збугнята с Вяксой. Не утерпели пацаны, пронюхали, куда демон подался, и следом прибежали, ухитрившись как-то проскочить мимо весской стражи.

— Ну что, Стеслав? Ну как? Видал князя? — зачастил Вякса. — А маги что?

— Вы как сюда попали? — спросил Стёпка, уводя пацанов от посадничего дома. — Я видел, в воротах дружинники стоят, никого просто так не пропускают.

— Путя знать надо, — показал клыки в довольной улыбке Збугнята. — Мы на Боярском холме почасту бывам, ведаем, как заставы обойти.

— А если поймают? — поинтересовался Стёпка, вспоминая, как они со Смаклой в замке тоже искали обходные путя.

— Не, — отмахнулся вурдалак. — Не споймают. Турнуть с дороги могут, от воротьев отогнать... Боярин какой, быват, слуг натравит... Мы увёртливые.

— Слышь, Стеслав, что скажем!.. — Вяксу распирало от желания поделиться новостью. — Слышь, что содеелося... Охотники Людоеда изловили-таки. Насилу совладали с ним, чуть не все теперича покусанные ходют да исцарапленные. Поутру его привезли и в остроге на цепь посадили. Маги-дознаватели, говорят, шибко возрадовались, когда увидали его связанного-то. Из охотников кажного серебром одарили и снадобьями магическими от гнилых укусов... А ты посля поведаешь про князя?

— Поведаю, — соглашался Стёпка. — Всё поведаю. Там такое было... — он говорил, а сам думал совсем о другом. О Людоеде думал, о догадках своих нехороших... И стукнуло ему вдруг в голову, что с догадками этими ему надо раз и навсегда разобраться, потому что иначе ни сна ему не будет ни покоя. И даже то стукнуло, как именно разобраться. Да проще простого, честное демонское слово!

— Так, — сказал он, останавливаясь. — Подождёте меня ещё немного? Мне с магом одним поговорить нужно, спросить у него кое-что. Я мигом.

Он юркнул в ворота, протолкался к крыльцу, махнул успокаивающе насторожившимся троллям, взбежал по ступенькам... Дружинники на него внимания не обращали, встречные маги косились с неодобрением, зачем, мол, демон вернулся, какого беса под ногами вертится?

На выходе в сад ему, можно сказать, повезло: нос к носу столкнулся с Краесветом. Тот встрече, естественно, ничуть не обрадовался, сделал вид, что с наглым отроком незнаком и дел никаких с ним иметь не желает. Но Стёпка смело заступил ему дорогу. Решительный гузгай, словно под руку подталкивал: не трусь, мол, давай, действуй, робких здесь не уважают.

— Отойди от меня, демон, — раздражённо начал Краесвет. — Не испытывай нашего терпения, оно не безгранично...

— У меня для вас есть очень хорошее предложение, — сразу взял быка за рога Степан. — Вам конхобулл нужен?

— Сторговаться надумал? — Краесвет тоже не стал попусту юлить, угадав выгодную сделку. Не зря же он таким жадным взглядом смотрел на оберег, когда Стёпка его князю давал.

— Надумал, — согласился Стёпка. — Я...

— Не торопись, — прервал его маг. — В другом месте потолкуем. Чужих ушей и глаз здесь слишком много. Следуй за мной.

Странно, но Степану даже в голову не пришло, что Краесвет может заманить его в ловушку. Наверное, потому, что главный маг выглядел, как человек не способный на подлость. Внушительно очень выглядел и как-то... основательно. Ему хотелось верить, пусть даже он и весский маг. Вот о Благомысле такого не скажешь, с ним бы Стёпка даже разговаривать не стал.

Пройдя через людную залу и несколько комнат поменьше, они очутились в небольшой угловой горнице с распахнутыми ставнями, круглым столиком на одной ножке и вычурными стульями вдоль стен. Маг сам покрепче притворил дверь, выглянул в окно, затем небрежно очертил раскрытой ладонью широкий круг. Невидимая волна мягко толкнула Стёпку в грудь, и ему показалось, что он вдруг оглох, потому что все звуки как ножом отрезало.

— Теперь нас никто не подслушает, — объяснил Краесвет. Он аккуратно одёрнул полы кафтана, сел, машинально разгладил на столе вышитую скатерть. Руки у него были загорелые, сильные, на длинных пальцах красовались перстни с крупными самоцветами. — Конхобулл выкупить предлагаешь? Не иначе золото демону понадобилось?

— Предлагаю. Только золото мне ни к чему. Мне другое нужно.

— Гоблина мы тебе и так вернём, — сказал маг. — Сглупил Благомысл, признаю. Заигрался со своими дознавателями.

Стёпка помотал головой:

— Нет. За гоблином я сам послезавтра в Усть-Лишай поеду. Я не о том... Я на Людоеда хочу посмотреть.

Такой просьбы Краесвет ожидал менее всего. И, разумеется, он тотчас заподозрил какой-то подвох. Потому что чего ради призванному из другого мира демону понадобилось смотреть на пленёного убивца, да ещё и предлагать за это немалую — с точки зрения магов — плату? Зачем? Непонятно и потому сомнительно.

— И что тебе с того Людоеда? Что сотворить с ним хочешь?

— Ничего. Только посмотреть на него хочу. Интересно мне.

Маг, разумеется, в простой интерес не поверил. Но и другой причины не видел. И, поразмыслив, неохотно согласился:

— Хорошо, демон. Покажут тебе злыдня. Нынче же и покажут. Он в остроге сидит. Отдашь старшему магу-охранителю мою пайцзу — тебя и проведут. Но уговор: никакого демонского чародейства... Постой-ка, постой... Он не знакомца ли твоего какого-нито загрыз? Отомстить злыдню возжелал?

— Вот ещё! — фыркнул Стёпка. — У меня кроме Смаклы здесь и знакомых-то нет, а он в Усть-Лишае сидит... незагрызенный.

— Знакомцев нет, а тролли за тебя всей слободой ручаются. К наместнику с тобой пришли, не поленились.

— Так получилось, что я им помог... случайно. А потом и они мне.

Краесвет недоверчиво покивал: знаем, мол, как случайно.

— Вам я тоже помог, — напомнил ему Стёпка. — И князю. И он мне даже слово дал.

— Пронырлив ты больно, демон. Требуешь многого. И кто тебя только призвал? Узнать бы, какого хитроума предки на такое сподвигнули.

— Нет у меня хозяина. Я сам по себе, — Стёпка вытащил из кармана конхобулл, решил вроде как товар свой похвалить. — А если в него заглянуть с помощью магии, то можно увидеть того, кто за тобой подсматривает.

Краесвет криво ухмыльнулся, знал, видимо, что с помощью конхобулла ещё и не то увидеть можно.

— Только он чуть-чуть испорчен, — честно предупредил Стёпка, не желающий быть обвинённым в обмане.

— Как можно испортить конхобулл? — не поверил Краесвет.

— Его Старуха своим копьём ударила, чтобы он из меня кровь больше не пил.

— Выходит, верно мне донесли, что ты со Старухой приехал, — удовлетворённо кивнул маг. — А конхобулл... Пустое. Так даже лучше. Он и без крови на многое годен, — и в свою очередь привычным жестом извлёк чуть ли не из воздуха обещанную пайцзу.

Взаимовыгодный обмен состоялся незамедлительно. Конхобулл в неизвестно который раз поменял хозяина, серебряная пластинка с оттиском магической печати Чародейной палаты легла в Стёпкину ладонь.

— Спасибо, — сказал Стёпка. Он был вежливый демон.

— И тебе спасибо, — отозвался Краесвет, довольно разглядывая нежданное приобретение. Он тоже бывал вежливым. Иногда.

* * *

Пока Стёпка с магом договаривался, его приятели, видно, тоже времени даром не теряли, не то знакомых встретили, не то родственников и теперь что-то очень оживлённо с ними обсуждали. Так Стёпке издалека показалось, когда он из посадничьих ворот выскочил. Голова у него была всецело занята предстоящим визитом в острог, на душе было нехорошо, смурно, как здесь говорили, поэтому он не слишком присматривался и, лишь подойдя поближе, отвлёкся от тягостных мыслей.

Перед Збугнятой стояли три молодых парня, Степану совершенно незнакомых, что было, конечно, не удивительно, потому что у него в Проторе знакомых было раз, два и обчёлся. Тот, что стоял чуть впереди — не иначе боярского роду, если судить по богатому облачению, а двое других — или телохранители или ближники.

Вурдалак, выпятив грудь что-то задиристо им говорил, юный боярин презрительно щурил глаза, притихший Вякса робко поёживался за спиной друга. Видно было, что чувствует он себя крайне неуверенно.

Догадавшись, что разговор идёт вовсе не дружеский, Стёпка встал рядом со Збугнятой, спросил, окидывая незнакомых парней оценивающим взглядом:

— Так. И что здесь у нас происходит?

Боярин был старше его от силы года на три. И на полголовы выше. Темноволосый, с неестественно румяными щеками и едва пробившимися усиками, он показался Степану похожим на нарисованного королевича из детской книжки. Такой же по-девчачьи смазливый и разодетый в пух и прах, весь в рюшечках, висюльках, кантиках; пуговицы на полукафтанчике перламутровые, поясок с золотым тиснением, широкие штаны дорогого сукна, остроносые сапожки узорочьем отливают, сабля на золочёных кольцах висит... Сабля была не игрушечная, самая настоящая, слегка изогнутая, в синих ножнах, элль-фингская, кажется. В общем, королевич этот писаный Стёпке не слишком понравился. И не напрасно, как тотчас же выяснилось.

— Гляньте, други, — ехидно протянул красавчик, уставясь на Стёпкины пыльные сапоги. — Ещё одни заплатник прикопытился. И куда только весские сотники смотрят, на кой ляд таких обносных на боярский холм допускают. Али вы через крысиный лаз к нам пробралися?

Други с готовностью оскалились, и загыгыкали, словно он что-то очень остроумное сказал.

Стёпке бы вскипеть, возмутиться, кулаки сжать, да ответить бы этому... поязвительнее. А его отчего-то смех разобрал. Он с царёвым братом только что на равных разговаривал, главного мага-дознавателя переупрямить сумел, подсылов оркландских разоблачил, а тут какой-то петух расфуфыренный издеваться над ним вздумал при всём честном народе. Ну, так и мы тоже кое-что могём, зря что ли демонами прозываемся.

Стёпка отвернулся от красавчика, словно от пустого места, спросил у Збугняты с нарочитым равнодушием:

— Кто такие?

Вурдалак приоскалил клыки:

— Вечень это. Боярина Неможи сын.

— Ты, вурдалак, не забывай, перед кем стоишь! — зло зашипел красавчик. — Мы с тобой за одним столом не сидели, чтобы ты меня по-сермяжьи величал. Не Вечень, а боярин Вечень, сотник проторской дружины.

Стёпке едва удалось не выдать своего удивления. Сотник? Такой молодой — и уже сотник? Пожилой Склад до десятника едва дослужился, а ведь не чета этому хлыщу. Как он сотней-то командует, кто ему, безусому, подчиняется?

— А от вас ему чего надо? — спросил Стёпка ещё более равнодушно. — Сотню, что ли, свою потерял? Найти, что ли, никак не может, спрашивает, не закатилась ли куда, часом?

— Ты... ты... — Вечень открыл рот, но достойного ответа к немалой досаде своей сообразить сразу не сумел, замялся, и уже иначе взглянув на Степана, с неудовольствием понял, что отрок-то перед ним стоит явно нездешний, и заплатником его он обозвал совершенно напрасно. Чужеземного покроя одежда, лишённая каких-либо украшений, непостижимым образом смотрелась гораздо изысканнее пышного боярского наряда, и даже не шибко догадливым ближникам понятно было, что за такое чужеземное платье, вздумай отрок его продавать, любой купец золотых драков выложит, не поскупясь. И ещё видно было, что боярина этот странный отрок ни в полкедрика не ставит, не боится ничуть ни его самого, ни ближников, и на язык остёр до обидного...

— Кобенится он попусту, — пояснил Збугнята вполголоса. — Не по ндраву ему, понимашь, что мы в их конец заявилися. Чужих, говорит, им здеся не надоть. Вурдалаки, говорит, клыками не вышли на весского князя глядеть.

— А я и не знал, что проторские сотники к весичам в охрану нанимаются, — преувеличенно удивился Стёпка. — За харчи служишь, боярин, али из подхалимства?

И, не давая времени ответить, надвинулся на юного сотника, уставился на него снизу вверх, но так, словно был много выше.

— Почто к моим друзьям цепляешься? — спросил с угрозой. — Заняться больше нечем? А в сотне, небось, кони не напоены, мечи не наточены?

Вечень не ожидал такого напора, растерялся, даже попятился слегка, потом боярская спесь ожидаемо взяла свое:

— Да откель ты взялся, выскребень? Да я тебя — в острог велю. В железа кандальные. Батогами засечь...

Прозвучало это жалко и неубедительно. Стёпка презрительно оттопырил губу, отвернулся от боярина, сказал пацанам:

— Пошли отсюда поскорее. А то что-то в этом боярском конце недозрелыми сотниками шибко приванивает. Как бы, часом, не вытошнило.

Он отвернулся. Взбешенный Вечень хотел привычным движением выдернуть саблю, но крестовина зацепилась за какую-то висюльку, и привычного движения не получилось. А когда он наконец сумел обнажить клинок, кто-то вдруг весело спросил за Стёпкиной спиной:

— С мальцами воюешь, боярин? Покрепче супротивника сыскать не пробовал ли?

— Сей наглец приблудный позорить меня осмелился, — звонко ответил заметно приободрившийся Вечень. — Вот и мыслю: то ли язык поганый ему усечь, то ли уж сразу и голову вместе с энтим языком. Что присоветуете, бояре?

Вякса со Збугнятой насупились и молча отступили, пропуская двух молодых весичей. Судя по богатым кольчугам, плащам и оружию, это были не простые дружинники, а именно что бояре. Весские бояре, прибывшие в Протору в свите светлого князя Всеяра.

— Наглецов приблудных не клинком благородным наказывать надоть, — сказал один из весичей, в профиль похожий на какого-то часто мелькающего в сериалах артиста. — Порты спустить и батогами от души... Да не своими руками, палач на то в остроге ухватистый имеется.

Всё ещё усмехаясь, он посмотрел на Степана, в глазах его мелькнуло вдруг узнавание, — и улыбка медленно угасла. Он пихнул локтем второго, тот недовольно вскинулся, тоже округлил глаза. На заметно хмельном лице проявилась нездоровая бледность.

— А правду ли говорят, что палачи боярских отпрысков пытать шибко любят? — спросил Стёпка. — У бояричей, мол, кожа нежнее, и кричат они намного громче.

— Вы слыхали?! — торжествующе вскричал юный сотник. — Слыхали? Наглец из наглецов! Бояр пытать?.. Да тебя за такие подлые речи на месте зарубить мало...

— Ты, боярин, саблю бы убрал да и повинился перед отроком, — сказал ему негромко первый весич. — Мой тебе душевный совет.

Вечень так и застыл с открытым ртом. Потом хотел, видимо, возразить или возмутиться, но второй весич взял его под локоть, отвёл в сторону и принялся что-то негромко втолковывать, изредка показывая глазами то на Степана, то поднимая их многозначительно к небу. Вечень стремительно бледнел, его ближники, не понимая, что происходит, мялись в сторонке, косились испуганно на непонятного отрока, за которого вдруг решили заступиться влиятельные весские бояре.

— Не держи зла на недоросля, демон, — попросил первый весич. От него шёл густой яблочно-винный дух. — Не ведал он, с кем ссору затевает. Ежели бы сразу разглядели, что он на тебя руку поднять осмелился...

Похоже, весичи не столько о Вечене беспокоились, сколько того боялись, что осерчавший демон, их самих за неосторожные слова в острог к палачу пристроит. А поверить в такое вполне можно было, памятуя, что сам светлый князь безопасность демону обещал и слово ему в том дал нерушимое при многих и многих свидетелях.

— Да ладно, — отмахнулся Стёпка. — Ничего бы он мне не сделал. И я ему тоже ничего делать не собираюсь. Дурак он и есть дурак. Хоть и сотник. Пусть себе идёт, куда хочет. Да и нам тоже пора.

Весичи с облегчением раскланялись и поскорее ушли. Ушёл и перепуганный Вечень, незаметно так проскрипел узорчатыми сапожками, саблю осторожно придерживая, — и растворился со своими ближниками в неутихающей вокруг посадничьего дома толчее.

— Хорошо быть демоном, — заключил Вякса, когда они без проблем миновали весских дружинников в воротах и пошли по узкой улице вниз с холма. — Демонов все боятся.

— И все на них охотятся, — добавил Стёпка. — Самого князя о защите просить пришлось, а то так и бегал бы от магов по всему улусу.

— Каков он из себя, князь-то? — спросил Збугнята. — Шибко серчал?

— Да он и не серчал вовсе. Обыкновенный он. Князь как князь. Высокий, немолодой... Брюхо над ремнём висит. На охоту он собирался, зверя какого-то травить... Я вам вечером всё про него расскажу, чтобы и Щепля услышал. А то ведь обидится. У меня на него глаз верный.

— А ты разве что — не уезжаешь нынче?

— Нет, я послезавтра утром с обозом в Усть-Лишай поеду. Там гоблина держат. Освобождать его буду из темницы. Мне сам главный весский маг пообещал, что отпустит его. Дознаватели не хотели, да князь на них прикрикнул. Никуда теперь не денутся.

Пацаны повеселели.

— Энто гораздо весельше выходит! — Вякса запрыгал на одной ноге, взбивая пыль. — Мы тебя тогда на Лишаиху, на ямки завтра сводим. Там такие тальменя стоят. Ух!

— Застуда о тебе справлялась, — сообщил Збугнята. — Где, мол, Стеславчик, да где? Подружкам своим уже растрезвонила о том, что ты с Миряной в Протору приехал.

— А она-то откуда про Миряну узнала? — удивился Стёпка. — Я ей только про Старуху говорил. И то не верила.

Збугнята смутился:

— Дак это... Я слышал, как Швыргина Тихоша мамке моей сказывала... Ну, опосля Застуде и поведал, сдуру-то. Не подумамши. А она тут же к Задрыге поскакала. Она завсегда вдвоём... Ты чевой-то?

— Как ты сказал? — переспросил Стёпка. — К кому поскакала?

— К подружке своей, к Задрыге, к Расчепыговой дочке.

Стёпка не сдержался и захихикал:

— Задрыга... Ой, не могу! Представляю, женится на ней кто-нибудь и будет говорить: а это моя жена Задрыга Расчепыговна! Ой, держите меня!

Пацаны недоумённо переглядывались, ничего смешного не видели.

— Весёлые у вас имена девушкам дают, — сумел, наконец, выговорить Стёпка. — А Чувырлы, случайно, среди подружек нет? Или, например, Чучундры?

— Таковских нет, — на полном серьёзе ответил Збугнята. — Чушка есть. Вяксовой мамки сестра.

Ещё минут пять вурдалак с гоблином вынуждены были пережидать приступ демонического, вернее, демонского веселья. Вякса даже заподозрил, что на Стёпку у князя злобные маги какое-то нехорошее заклятие наложили. А на самом деле это Стёпан так после непростой встречи с князем в себя приходил. Всё-таки нервы у него ещё не железные были. Переволновался сильно, даже колени слегка ослабли, хорошо хоть уже после всего, а иначе бы сиятельный князь совершенно по-другому разговаривал с перетрусившим демоном.

— Слушайте, а как он, Вечень этот недоделанный, в сотники-то выбился? — с трудом отдышавшись, озвучил Стёпка не дававший ему покоя вопрос. — Разве ж такие сотники бывают? Он же пацан ещё, почти такой же, как мы.

— Боярина Неможи он наследник, — пояснил Збугнята. — Выкупил боярин место сотника за немалые деньги, ещё когда Вечень мамкину титьку сосал. У родовитых бояр завсегда так.

— Взаправду сотней командует?

— Да кто ж ему, дурню, сотню доверит, выкупному-то? Кичится токмо да пыжится. По весне в корчму его занесло, да один был, без ближников, — Збугнята ухмыльнулся. — Слова худого не сказал, к бате со всем почтением, ножкой расшаркивался... А как весичи его в друзья определили — и вурдалаки ему не пара и от гоблинов нос воротит. Ну, да нам он и без того не шибко нужон. Не по чину нам с такими знакомство водить.

— Это точно, — согласился Стёпка. — От такого надутого индюка лучше подальше держаться.

— А как услышал от бояр, что ты демон, до того испужался, что даже румяны у него на щеках побелели, — радовался Вякса.

— Так это румяна у него были? — удивился Стёпка. — Ну ни фига себе! А я думал, щёки только девушки красят.

— Энто у детей боярских блажь такая, из Веси привезённая, лицо малевать и волосья духовитой водой кропить... — отмахнулся Збугнята. — Ты, Стеслав, давеча к месту осадил его: недозрелыми, мол, сотниками приванивает. Его ажно перекосило.

— Теперь он, я думаю, точно приванивает, — сказал Стёпка.

— Почто? — удивился простодушный Вякса.

— По то, что с перепугу он, верно, в штаны свои вышитые от души навалил.

Тут уж заржали все трое. Так, веселясь, и дошли до дома Швырги.

* * *

Торопливо дожевав третий вареник, Стёпка выскочил из-за стола.

— Что ж так взгоношился-то? — удивился хозяин. — Угощение не по нраву, али торопишься?

— Да что вы, дядь Швырга, всё очень вкусно. Спасибо большое. И хозяйке вашей спасибо. Но я правда тороплюсь.

— Куды, ежели не тайна?

— Людоеда пойду смотреть, — признался Стёпка. — Выпросил у магов разрешение взглянуть на него.

Збугнята с Вяксой ахнули и перестали дышать и жевать. Не знали ещё про Стёпкину задумку, потому и оторопели.

— Что за нужда тебе на злыдня глядеть?

Стёпка замялся, потом пояснил:

— Хочу посмотреть, кто он. Какой из себя. А вдруг это... мой Ванес.

Швырга весело улыбнулся:

— Быть того не могёт. Как этакая блажь тебе в голову стукнула?

— Да уж стукнула, — мрачно сказал Стёпка. Теперь, когда он произнёс это вслух, ему стало немного легче. — Он ведь там, в Летописном замке за людоедский меч хватался. Ну и... И в людоеда превратился... Ненадолго. Мяса требовал, и глаза у него в темноте светились. А Смакла ещё сказал, что исполнилось, мол, древнее пророчество.

— Давно ли это было?

— Дней пять назад... Или шесть.

Швырга похмурился, подвигал густыми бровями.

— Нам про энтого Людоеда ещё три седьмицы тому хуторяне сказывали.

Стёпка кивнул:

— Да я знаю, но... Может ведь и так быть, что все думают на того людоеда, а окажется, что они разные... Ну, там тот, прежний, людей крадёт, а здесь — мой Ванес.

— Ладно. Коли надумал, иди. Вяксу вон со Збугнятой в провожатые возьми. А я с выборными назначен коней для ополчения выбирать. Вы после острога опять ко мне приходите, Тихоша, вроде, пироги затеяла с вязигой... Ну и поведаешь про злыдня. Только моё тебе слово: не он это, не он.

Швырга похлопал Стёпку по плечу и ушёл. И понятно было, что все демонские проблемы сразу из головы выбросил, потому как своих хватает. А Стёпке от этого сделалось немного не по себе. Потому что сначала все о нём заботились, волновались, оберегали, а как только убедились, что беда благополучно миновала, тотчас занялись своими делами. И стал он вроде как никому больше не нужен. Никому, кроме пацанов. Ну, ещё и тётка Тихоша заботой не обделяет. Только от неё лучше поскорее уйти, потому что к ней, кажется, соседки со всей улицы в гости напрашиваются, страсть как желают на Миряниного освободителя хоть одним глазом посмотреть. Чего доброго, и в самом деле на клочки порвут.

— Неужто вправду к Людоеду пойдёшь? А, Стеслав? И говорить с ним станешь? Страшно, поди?

Стёпка отмахнулся:

— Да ну! Он же в остроге сидит. Это в тайге жутко было, когда мы думали, что он нас выслеживает. А тут... Далеко этот острог?

— Не, тут недалече, — махнул рукой Збугнята в сторону окна. — Ты зараз туда пойдёшь? Так мы тебе покажем. Острог, он в управе. Там и маги весские на постое стоят.

— Маги? — насторожился Стёпка. — Я же их у посадника видел, разве они не там остановились?

— То, верно, начальники ихние, а дружинные и младшие маги в управе стоят. Меня батя посылал, я им кольчужное сало носил. Токо меня за ограду не пустили, неча, говорят, рваному вурдалаку магам глаза мозолить, — Збугнята зло оскалил клыки. — Одёжа им моя не по нраву, а сами ли давно в обносках ходили?

— С чего ты взял?

— Батя говорил, что в маги сирот набирают, которые без родителев. Из голодранцев всяких. В Веси их, бают, много.

— Значит, Людоеда тоже маги стерегут?

— Знамо, маги. Нашим-то, проторским дружинникам они не шибко доверяют. Говорят, мол, лапотники таёжные, а не дружинники. А злыдня им кто изловил?

— А давайте я и вас к нему проведу, — предложил Стёпка. — Тоже на злыдня посмотрите.

У обоих пацанов глаза тут же разгорелись не хуже людоедовых. Вот это да! Вот это дело! Разгорелись, но сразу же и погасли.

— Не пропустят нас маги, Стеслав. Моё тебе слово, — удручённо сказал Збугнята. — Куды мы такие? — он похлопал себя по рубахе, которая и впрямь не отличалась чистотой и была по низу вся изорвана. Да и штаны у пацанов были ещё те, и босые оба. А у Вяксы на рубахе расплывалось плохо застиранное кровавое пятно и дыра от ножа была наспех перехвачена грубыми нитками.

— А как же вы на Боярских холм такие ходили?

— Вот и сходили, — буркнул Збугнята. — Сдуру попёрлися-то. Не подумамши.

— Да я вас проведу. Скажу, что вы со мной, и всё. Мне сам главный маг позволил на Людоеда посмотреть и пайцзу серебряную дал. С ней меня куда хочешь пропустят.

Збугнята отвёл глаза в сторону, Вякса шмыгнул носом:

— Не, Стеслав. Не пропустят нас. Ты один иди. Мы тебя проводим, а ты после поведашь.

И тут Стёпка сообразил. И ему стало стыдно. Его друзьям было просто неловко идти к презирающим их магам в таком виде. Мало того, что упрашивать придётся, чтобы пропустили, так ещё и насмешек не оберёшься и взглядов косых и ухмылок. Хватило им уже Веченя расфуфыренного. А ведь не будешь же собачиться с каждым боярином, которому вздумается посмеяться над безродными оборванцами. Сам Стёпка, разумеется, не видел ничего унизительного в том, что пацаны пылят по дороге босиком, что ноги у них до колена в ссадинах и грязи, что одёжка на них вовсе не княжеская. Но подвергать друзей унижению тоже не хотелось. И вспомнилось вдруг ему, как в Летописном замке он помогал Смакле собираться в дорогу.

— Вот что, — сказал он. — Одежду вы где здесь покупаете?

— Одёжу нам мамки шьют.

— Та-ак, — протянул Стёпка. — Хорошо, спросим по-другому. Если праздник, например, или свадьба — во что вы наряжаетесь? Не в этих же драных штанах за столом с гостями сидите.

— На то у нас справный выход припасён. Рубахи да порты нарядные, неношенные.

— А где вам их покупали?

— Тоже мамка шила. Застуда ещё помогала.

— А у нас Тяпша на эти дела оченно умелая, — похвалился Вякса. — Такие узоры по вороту шелками выписывает — глаз не отвесть.

— Блин! — рассердился Стёпка. — Всё не так, как у нас! А рынок здесь имеется... или эта — ярмарка? Лавки там, палаты торговые?

— На холме лавок много, — обрадовал Вякса. — Да не по нам те лавки.

— И всё?

— В Усть-Лишае торговый ряд богатый, — сказал Збугнята. — Что душа пожелает купить можно. И шелка загорские и бронь справную. Освободишь гоблина своего, вдвоём и сходите.

— Да мне сейчас надо. Такую лавку, где одежду всякую продают.

— Ежели одёжку хочешь прикупить, то лучше сразу к купцам идти. Они у пристани торгуют, — сообщил Вякса. — Третий день уже, как из Веси лодьи пришли с товаром. И нынче ещё ожидают.

— То, что надо! — обрадовался Стёпка. — Пошли на пристань.

— Зачем тебе?

— Затем, — он решил пока не говорить друзьям об истинной цели своего интереса, — Подарок Людоеду купить хочу.

— Какой? — испугался почему-то Вякса.

— Хороший. Ведите.

* * *

Перед спуском к пристани Стёпка присел на подвернувшееся бревно, стянул кроссовку и вытащил из-под стельки один драк. Збугнята присвистнул, но впечатлила его не монета, а место, где она была припрятана. У демона и обувка оказалась непростой, с магическими ухоронками.

— Никак коня себе купить надумал? — догадался Вякса. — Хочешь в Усть-Лишай верхами добираться, да?

— Нет, не коня, — сказал Стёпка. — Другое. Вот что, слушайте меня и не перебивайте. Я к магам один идти не хочу. Князь мне защиту обещал, а они его могут и не послушать. Поэтому мне нужны телохранители. Ну эти... оруженосцы. Ближники, в общем. Чтобы они со мной шли, и всем чтобы было ясно, что я настоящий демон, и чтобы никто не смеялся и пальцем не показывал. Чтобы боялись и уважали. Вы будете моими оруженосцами. Я сейчас вам куплю одежду хорошую, сапоги и оружие. Чтобы вы не хуже магов были одеты. Понятно? И не спорьте. Всё равно куплю. А если она вам не нужна, потом мне отдадите. Только я сразу предупреждаю, что я её тогда просто первому встречному отдам.

Збугнята с Вяксой переглянулись — и спорить с демоном не стали. Втемяшилось ему золото тратить — пущай тратит. Лишь бы взял с собой к Людоеду. Потому как шибко любопытственно на злыдня своими глазами посмотреть. Будет посля об чём соседским пацанам рассказывать. Обзавидуются небось.

Торговля у пристани шла бойко. Купцы спорили, покупатели пытались сбить цену, грузчики бегали по сходням, разгружая ладьи... Стёпка посмотрел с высокого берега на эту деловитую суету и вздохнул. Раз уж пришёл, надо попробовать что-нибудь выбрать для пацанов. Дома-то он разве что за хлебом бегал в магазин да игрушки иногда себе покупал или диски с компьютерными играми. А как одежду разную в магазинах выбирают или оружие, он и вовсе понятия не имел. И теперь надеялся на авось да на демонское везение. Вроде бы оно его ещё ни разу не подвело.

Торговцы, когда он проходил мимо, косились на нездешнего отрока безо всякого интереса, полагая, что такой малец едва ли может являться серьёзным покупателем. Из любопытства, поди, в ряды забрёл, безделицу какую прикупить.

К немалому Стёпкиному удивлению никто не торговал детской одеждой. Ну, пусть не детской, а подростковой, всё равно... Странно. Как же тогда одеваются те же студиозусы, да и прочая ребятня? Не всегда же они в дерюжных портах бегают, ещё ведь и зима бывает, когда без тёплой и справной одёжки не то что на улице — в избе замёрзнуть можно. Не может такого быть, чтобы всю одежду им мамки да сёстры шили. Или может?..

Он прошёл из конца в конец, вернулся, недоумевая. Кажется, его задумка не исполнится. Даже приличного оружия тут не продавали, всё больше наконечники для стрел и копий, да простецкого вида мечи, не идущие ни в какое сравнение с теми великолепными клинками, которые ему довелось уже повидать за время странствия по улусу. И не по одной штучке продавали, а целыми связками или мешками. Он видел, как двое весских дружинников, почти не торгуясь, скупили у одного купца сразу все заготовки для стрел, связок десять плотно увязанных заготовок с оперением, но без наконечников. А непонятные тюки весичи загружали на телеги и нанятые для перевозки проторские гоблины тут же правили в сторону боярского холма. Весичи активно готовились к войне, запасаясь провиантом и оружием.

А одежду так никто и не продавал. Зря мы сюда пришли, заключил Степан, уже без интереса окидывая взглядом шумное торжище...

— Что ищет молодой господин? — вкрадчиво, с чуть заметным гортанным акцентом спросил его сидящий перед высоким шатром степного вида торговец. Несомненно, это был элль-финг. От прочих торговцев он отличался и одеждой, и обветренным смуглым лицом, и товаром. На узорчатом ковре перед ним были разложены пёстрые попоны, яркие платки, кожаные ремни, шитые бисером войлочные сапоги... И никакого оружия, и никаких тюков.

Ничего я уже не ищу, подумал Стёпка, но потом спохватился и сказал:

— Хотел одеть моих друзей. И обуть. Получше. А здесь никто таким не торгует.

Элль-финг окинул пацанят внимательным взглядом, что-то сообразил. Сейчас спросит, есть ли у меня деньги, подумал Стёпка. Элль-финг не спросил. Он был купец, у него был опыт, он прекрасно разбирался в людях, он понимал, что без денег такой отрок на торг просто не придёт. Если пришёл, значит, ему есть чем расплатиться.

Вякса дёрнул Стёпку за рубашку:

— Стеслав, слышь, пойдём отсюдова. Это же элль-финг.

— Я знаю, ну и что. Разве у него нельзя покупать?

— Это Косуда, степняк-торговец. У него всё дороже.

— Дороже, значит, лучше, — с видом знатока заявил Стёпка.

Косуда указал на вход и сам первым шагнул в шатёр, не оглядываясь. Стёпка тянул за собой пацанов, те вяло упирались, но шли.

Элль-финг своё дело знал. Довольно быстро он подобрал для Збугняты и Вяксы свободного покроя шаровары тёмно-синего цвета, пришедшиеся почти впору. Шаровары завязывались на поясе и на щиколотках ремешками. Затем он извлёк из сундука плотные рубахи без ворота, порылся где-то в глубине шатра и вынес две кожаные безрукавки. Показал Стёпке на ноги, тот кивнул, и пацаны сделались обладателями двух мягких сапог, без каблуков, но с крепкой кожаной подошвой.

— Пояса нужны, — сказал Косуда. — Без пояса бага-элль-тырам нельзя. Саблю куда вешать будут? — И перепоясал новоявленных оруженосцев широкими поясами чёрной тиснёной кожи с кольцами для ножен.

— Ножи, кинжалы, мечи? — спросил он у Степана. — Или сабли?

Стёпка оглянулся на слегка оглушённых обновками друзей.

— Вам здесь оружие носить можно? Ну, мечи там, ножи?

— Можно, — едва выговорил робеющий Вякса. — Токмо у меня нету меча.

— Будет, — сказал Стёпка и кивнул торговцу. — Берём.

В дальней части шатра на коврах было аккуратно разложено разнообразное холодное оружие. Глаза разбегались от обилия сверкающих полированной сталью мечей, изогнутых сабель и отточенных до смертельной остроты кинжалов. Стёпка предоставил пацанам выбирать самим. Не сговариваясь, оба выбрали похожие на короткие мечи охотничьи ножи с тяжёлыми лезвиями, в неброских кожаных ножнах. Косуда одобрительно прищёлкнул языком.

— Да вы не стесняйтесь, — подбодрил их Стёпка. — Выбирайте лучшее. Что вы какие-то простые ножи взяли?

— Они хорошие ножи взяли, — сказал Косуда. — Им такие как раз впору. А сталь у них крепкая, южные мастера ковали.

— Ладно, — не стал спорить Стёпка. — Ваша воля. Сколько с нас?

— А себе молодой господин оружие выбрать не хочет? — спросил Косуда. — Могу предложить очень хороший меч.

— Нет, — отказался Стёпка. — Не нужен мне меч. У меня уже был один, а другого я не хочу.

— Есть очень хороший меч, — с нажимом повторил купец. — Пусть молодой господин сначала взглянет. Если откажется, я не обижусь. Никогда заранее не знаешь, где найдёшь клинок по сердцу и по душе.

Меч был и в самом деле хорош. Почти такой же, как у оркимага, только короче примерно на ладонь и ощутимо легче. У него была изящная слегка изогнутая рукоять, гарда в виде переплетённых листьев и тонкое прямое лезвие, отливающее волнисто-синим. При виде этого меча даже гузгай внутри встрепенулся в жадном восторге, как будто у него когти на такой клинок зачесались. И самое интересное — когда Стёпка взялся за рукоять, ему вдруг показалось, что в мече отозвалось что-то, откликнулось с готовностью, и рукоять так удобно умостилась в ладони, словно всегда там лежала. Меч ждал хозяина и он его дождался.

Но Степан пока не собирался покупать себе оружие. Иметь что-нибудь подобное хотел, а покупать даже и не мечтал. Для чего, скажите, таскать на поясе меч, если не умеешь с ним обращаться? Показывать всем, какой ты крутой? Обманывать и знать при этом, что меч в твоих руках бесполезнее обычной дубины? Надеяться на то, что в случае какой-нибудь очередной неприятности вновь придёт на помощь ничего не боящийся гузгай? А вдруг не придёт? И Стёпка, с сожалением вложив меч в ножны, протянул его купцу. Это было его оружие, отдавать его страшно не хотелось, но он себя пересилил.

— Хороший меч, — сказал он, с трудом отводя взгляд в сторону. — Но я пока покупать не стану. Я подумаю. Вы здесь долго будете торговать?

— Без одного дня седьмицу.

— Если я надумаю, я приду. Сколько я должен?

В общем, самым дорогим приобретением оказались как раз простые с виду ножи. Золотой драк поменял владельца. Стёпку это порадовало, значит, всё же не самое плохое оружие выбрали пацаны, раз за них элль-финг такую цену запросил.

— Благодарю уважаемого купца, — сказал он. — Приятно было иметь с вами дело.

Косуда в ответ положил руку на сердце, поклонился. Трудно было представить себе этого предупредительного, по-восточному вежливого элль-финга скачущим по улицам горящего села, стреляющим по мирным жителям из тугого лука, уводящим в полон захваченных детей и женщин... Возможно, как раз Косуда в разбойных набегах на таёжные земли никогда не участвовал, но другие элль-финги, такие же точно степняки со смуглыми лицами и безжалостными восточными глазами, почти каждый год приходили в Таёжный улус вовсе не торговать. Збугнята, когда они возвращались с покупками в дом Швырги, успел порассказать Стёпке об ужасах элль-фингских набегов, о которых знал по рассказам отца. Корчмарь Зашурыга, оказывается, много раз ходил на кочевников с проторской дружиной, а прошлый осенью даже вернулся пробитый сразу двумя стрелами, счастье, что не отравленными.

Глава вторая,

в которой демон встречается с Людоедом

Надо было видеть Збугняту и Вяксу, когда они вышагивали вслед за Степаном в своих обновках, после того, как переоделись в бане. Глаз у купца оказался верным, и одежда сидела на пацанах так, словно они всю жизнь ходили в элль-фингских шароварах и куртках. С такими оруженосцами не то что к магам, к самому князю не стыдно было бы идти.

Вякса то и дело вынимал из ножен свой тесак, любовался лезвием и то сухие ветки остругивал, то принимался сносить головы ни в чём не повинным одуванчикам.

— Ну, спасибо тебе, Стеслав, ну, спасибо! — не уставал благодарить он. — Такого ножа и у Гугнилы нету. Теперича меня батя на охоту непременно возьмёт. С этаким-то ножом и людоед не страшен, верно, Збугнята, — и опять самозабвенно рубил лопухи и крапиву.

Корчму они покинули по-шпионски, ушли задами, стараясь не показываться на глаза в первую очередь Застуде. Збугнята проведал, что у сестры в горнице сидят подружки, и предложил покинуть корчму тайком. "Ежели они тебя приметят, живым не вырвешься, умучают расспросами. Балаболить они шибко горазды". Стёпка спорить не стал, сам не хотел с любопытствующими девицами встречаться.

Пробираться оврагами больше не было нужды, и они гордо и свободно зашагали по Проторе к острогу. Селяне, поневоле свыкшиеся уже с наплывом чужеземцев, на трёх подростков внимания почти не обращали, зато шныряющие повсюду пацаны буквально столбенели, когда в принаряженных спутниках какого-то нездешнего отрока узнали вдруг своих, проторских дружков, которые ещё вчерась в дерюжках босиком пыль загребали. А попавшийся навстречу вездесущий Щепля вообще потерял дар речи. Опомнившись, он хотел было увязаться следом, но Вякса шикнул на него, и бедный Щепля отстал, и мелькал где-то далеко позади, на пределе видимости, жадно вглядываясь в спины гордо вышагивающей троицы и гадая, куда они и зачем идут.

Надо сказать, что Збугнята с Вяксой недолго хранили важный вид. Натура взяла своё, и вскоре Вякса уже вновь вертелся неугомонным чертёнком, а Збугнята звучно сплёвывал сквозь клыки, и беззаботно пинал камешки новыми сапогами.

Стёпке было невесело. Он страстно надеялся, что его догадки окажутся всего лишь догадками, что у магов сидит не превратившийся в каннибала Ванька, а самый настоящий людоедский людоед, не имеющий ничего общего с его непутёвым другом. Но тут же ему вспоминалось подслушанное на хуторе: "Сам маленький такой, говорит по-ненашенски и волосы на голове кочкой". По описанию — вылитый Ванес.

Он настолько погрузился в тягостные размышления, что не заметил, как они дошли до управы — знакомого ему уже двухэтажного бревенчатого здания с покатой крышей и высокой звонницей, — не обратил внимания и на стоящих здесь людей, большинство из которых были местными, проторскими. Он мучительно прикидывал, как ему поступить, если обнаружится, что людоед — это Ванька. (Ванька, попробовавший человечину, Ванька, познавший вкус свежей крови и жареных в костре мозгов! Бр-р!). Не попросишь ведь у магов: отпустите кровожадного убивца со мной, я без него не могу домой вернуться, он мой друг и он хороший. Ничего себе хороший — рыскал по лесам в поисках добычи и воровал детишек из деревень!

Они шли сквозь толпу, пацаны держались поближе к Степану, охотно откликались на приветствия знакомых, в ответ на расспросы многозначительно указывали на своего предводителя. Стёпка решил, что все собравшиеся здесь тоже пришли посмотреть на Людоеда, но оказалось, что пойманный гадёныш почти никого не интересует. Просто сегодня из Усть-Лишая вернулся помощник проторского воеводы с отрядом служилых ополченцев, и теперь эти ополченцы ждали разрешения разойтись по домам, где они не были почти две недели. Это Стёпке всезнающий Збугнята рассказал. Помощник где-то задерживался, и мужики маялись перед управой, бряцали оружием, поругивали начальство, пересмеивались, беззлобно задирали весских дружинников.

На входе в острожное подворье стояли два неприступных мага с суровыми чисто выбритыми лицами. Внушительный разворот плеч, пудовые кулаки и рост под два метра, — назвать этих бугаёв младшими магами язык не поворачивался. Степан напрягся, готовясь доказывать своё право на проход, нащупал в кармане пайцзу, но она не понадобилась. Маги сумрачно окинули троицу пронизывающими взглядами, на Збугняту с Вяксой почти не посмотрели, на Стёпку уставились так, словно готовы были порвать его на клочки тут же, в воротах, но ни слова не сказали и почти синхронно отвернулись в разные стороны: проходите, мол, пока, что уж тут поделаешь, коли начальство приказало. Но наша бы воля... Ага, подумал Стёпка, это они на меня из-за крапивы злятся. Ничего, будете знать, как злоумышлять против демона.

Ещё вчера встреча с весскими магами представлялась ему одной из самых больших неприятностей в жизни, и он всеми силами старался избегать таких встреч, а сейчас по доброй воле шёл в самое их дознавательское логово и почти без опаски. Странная штука жизнь!

Миновав ряд пустых (к счастью!) в это время казарм, они подошли к острогу. Будь Степан один, он и не догадался бы, что неказистое бревенчатое строение без окон и есть тот самый острог, в котором держат изловленного злыдня. Он ожидал увидеть высокий частокол, решётки на окнах, нечто мрачное и внушительное, а увидел ещё двух магов, небрежно привалившихся к стене рядом с легкомысленно распахнутой дверью.

Стёпка остановился и хотел поздороваться, но тут один из магов отлепился от стены и недовольно проговорил, едва разжимая губы:

— Куды прётеся? Али не видите, что тут вам не место?

Стёпка достал из кармана пайцзу:

— По личному разрешению глав... верховного мага Краесвета мне позволено посмотреть на Людоеда.

Маги переглянулись коротко, потом тот, что постарше, пренебрежительно протянул:

— Личное разрешение, говоришь? А что нам с того разрешения? Ты нам княжью грамоту покажи, ежели она у тебя имеется. Мало ли кто на душегубца посмотреть желает. Без грамоты пускать не велено.

Стёпка показал ему пайцзу, повертел её выразительно, затем вложил в протянутую руку. Маг долго разглядывал серебряный прямоугольничек, поскрёб его зачем-то ногтем.

— Ишь ты, — пробормотал он, — пайцзу где-тось отыскали. Благомысл давеча жаловался, что обронил её... Отправить надо кого-нито, обрадовать отца-дознавателя.

Стёпка хотел воскликнуть возмущённо, что ему сам Краесвет пайцзу дал, что Благомысл тут вовсе ни при чём, но что-то его удержало. Он вдруг понял, что стражу прекрасно известно, откуда у демона эта пайцза, и кто и как ему её дал, и вообще они знали, что демон придёт смотреть на людоеда и ждали его, но решили хоть как-то отыграться за тот крапивный позор в бурьянах.

Пацаны сзади поникли, решили, что всё — не пустят их маги. Но Стёпка, сдержавшись, промолчал, ни словом не возразил, ни жестом. Стоял уверенно, гордо держа голову, но смотрел не на мага, а слегка вбок, всем видом показывая, что так просто отсюда не уйдёт, даже и не надейтесь. Маг занервничал. Демон не просил, не оправдывался, стоял, как хозяин, как сам князь, ждал терпеливо, но кто знает, надолго ли ему хватит терпения. Глаза-то вон как нехорошо прижмурил.

— Пропусти его, Бродень, — сказал второй маг. — Пущай войдёт.

Бродень поджал губы, с неохотой вернул пайцзу и отступил в сторону. Но когда притихшие пацаны робко двинулись вслед за Степаном, он сказал с плохо скрытым злорадством:

— А вурдалак с гоблем тута постоят. У демона всего одна пайцза.

— Они пойдут со мной, — сказал Стёпка, не оглядываясь. — И попробуй только их не пустить. Я Краесвета сюда приведу, посмотрим, что ты ему скажешь насчёт одной пайцзы.

Он шагнул в острог и услышал за собой негромкий голос Броденя:

— Меня в том овраге не было.

Стёпка, опять же не оглядываясь, громко сказал:

— Крапивы там ещё много, на всех хватит.

За спиной всхрапнули, кто-то стукнул кулаком по бревну, суровый голос приказал:

— Оставь его в покое, Бродень! Ты для чего здесь поставлен? Не трогай мальцов, не твоё это дело.

— Слушаюсь, — буркнул Бродень.

Внутри острога было темно. Пахло свежевымытыми полами и натопленной печкой. И ничего похожего на тюрьму. Никаких решёток, никаких надзирателей с ключами. Стёпку здесь ждали. Спокойный, тихий, совсем не кажущийся опасным маг-охранитель с усталым лицом учителя математики.

— Пришёл на душегубца глянуть, — утвердительно произнёс он вежливым голосом, принимая у Степана пайцзу. — Любопытствуешь... Проходи в дальнюю клеть. Твердята, покажи мальцам злыдня!

Они втроём прошли в тёмный низкий коридор. Маг шёл следом, слегка приотстав. С лавки поднялся грузный лохматый мужик в каком-то бесформенном балахоне. Он молча подошёл к стене и стал крутить большой деревянный ворот, наматывая на него частую тонкую цепь. Цепь через отверстие в стене уходила в клеть, отгороженную от коридора не слишком надёжной деревянной решёткой. Стёпка мельком подумал: как они не боятся, что эту решётку узник может сломать или перегрызть... Цепь натянулась, и в глубине клети в темноте кто-то сдавленно зарычал. От этого перекатывающегося, угрожающего рычания у Стёпки зашевелились на голове волосы. Вякса ойкнул и прижался к нему, гоблина трясло мелкой дрожью. Збугнята отступил назад, обеими руками схватился за нож.

Твердята с натугой крутил ворот, вытягивая узника из темноты к решетке. Невидимый Людоед упирался, рычал, пытался перекусить цепь, слышно было, как его клыки бессильно клацают о стальные звенья.

И тут до Стёпки дошло, как страшно он сглупил. Его словно ледяной водой окатило. Он вдруг понял, какую непоправимую ошибку совершил, явившись сюда смотреть на душегуба. Он-то полагал, что посмотрит — и всё. Если это не Ванька, слава богу. А если Ванька, то потом можно будет обдумывать, что с ним делать, как его расколдовывать... А теперь запоздало сообразил, что маги не зря согласились пропустить его сюда, и неспроста вежливый охранитель пристально наблюдает за его встречей с Людоедом. Окажись так, что сейчас цепь вытянет на свет Ванеса — всё, пропал демон, оба пропали. Получится, что они будут всецело в руках магов. Обе половинки. Которые можно убить только когда они вместе. Убивать, конечно, их не будут, просто заставят Стёпку выполнять всё, что им нужно. Под угрозой того, что Ванька у них в руках. И попробуй тогда возрази. И не скажешь, что они обманом захватили невинного, потому что какой же он теперь невиновный, если он — убивец, пойманный чуть ли не с поличным. Злодей, коему прямая дорога на костёр. У Стёпки внутри всё замерло. Он молил только об одном: лишь бы это был не Ванька! Только бы это был совсем посторонний Людоед! Он совсем забыл, что магам ничего не известно о Ванесе, что они и знать не знают о потерянной половине демона, и даже если людоед окажется Ванькой — никто этого не поймёт...

Твердята с натугой вертел ворот, цепь звенела, в клети кто-то неистово упирался, скрёб когтями по полу, рычал, хрипел... Вот из темноты показались грязные босые ноги, раскоряченные в попытке зацепиться хоть за что-нибудь, тщедушное тело в каких-то обрывках одежды, исцарапанные руки в кровоподтёках, лохматые, неимоверно грязные волосы, закрывающие лицо. Людоеда притянуло к брёвнам решётки, цепь была прикреплена к широкому металлическому ошейнику, плотно обхватывающему шею узника. Он придушенно визжал, царапал брёвна, упирался в решётку руками и ногами, и она вздрагивала под его яростным напором. Это мог быть Ванька, а мог и не быть. Стёпка с замиранием пытался разглядеть в этом жутком подобии человека знакомые черты. И ему стало казаться, что он их почти разглядел. Он не видел, с каким напряжением следит за ним подошедший поближе маг, не видел, как попятились Збугнята и Вякса, уже отчаянно жалеющие, что пришли на эти жуткие погляделки. Стёпка смотрел только на Людоеда. Он или не он?

— Лицо, — сказал он хрипло. — Я лица не вижу.

— Да рази ж у него лицо? — гулко возразил Твердята, впервые подав голос. — Морда у него иного зверя страховиднее.

Он подхватил стоявшую рядом рогатину, просунул её в клеть и, уперев в подбородок Людоеда, с силой задрал тому голову вверх.

На Стёпку глянули страшные выкаченные, совершенно безумные глаза, вращавшиеся каждое само по себе. Бельма, а не глаза. Мучнистое лицо, словно вдавленное внутрь, маленький приплюснутый нос, нависающий над глазами уродливо-выпуклый лоб. Из перекошенного воем широкого рта торчали редкие длинные клыки, по подбородку стекала слюна.

У Стёпки внутри всё обмякло. Это был не Ванька. Это был настолько не Ванька, что все его мучительные сомнения разом исчезли. Ура! Не он! Не он!

Людоед (редкостный урод с мордой кошмарного мутанта), распахнул пасть и завыл с подвизгиванием, вцепившись обеими руками в рогатину. Исходящий от него почти ощутимый ужас, волнами распространялся во все стороны, и был в этом ужасе слышен стон жертв, чавканье ночами у костра, хруст перегрызаемых костей и вселенское отчаяние самого злыдня, понимающего, что он всеми отвержен и всеми ненавидим, и мучительная смерть его не за горами.

Стёпка с облегчением отвернулся. И успел заметить разочарование на лице мага, который тоже всё понял и который готов был к тому, что демон попытается обмануть... Какой тут обман! Яснее ясного видно, что малец рад донельзя, разглядев эту морду и не признав в ней своего знакомца. Любопытно бы ещё выяснить, какого именно знакомца он боялся признать в Людоеде. Да разве ж демон в том признается.

— Пошли отсюда, — сказал Стёпка. — Я всё увидел. Спасибо, что показали ... этого гада.

Твердята, ничего не ответив, стал крутить ворот в другую сторону. Людоеда потянуло в темноту. Он с таким же остервенением упирался, теперь уже не желая удаляться от решётки.

А ведь если бы маги поймали тогда меня, сидел бы и я на такой цепи, подумалось Стёпке. В этом же остроге, в соседней клети. Слушал бы вой этого чудовища и сам бы по ночам от ужаса выл.

На выходе, прощаясь, он столкнулся взглядом с магом-охранителем. Ускользнул демон, читалось в умных глазах мага, вывернулся, но мы тебя всё одно изловим. Не изловите, безмолвно ответил Стёпка, я не весь, и руки у вас поэтому на меня коротки.

Удивительно было после мертвящего ужаса острога обнаружить на улице яркое солнце и весёлое голубое небо. Словно в другой мир попал. Перед глазами стояла кошмарная мучнистая морда. Какое счастье, что на ней не оказалось ни единой конопушки!

Притихшие пацаны молча шагали за Степаном. Жуткий пленник произвёл на них тягостное впечатление. Вякса испуганно оглядывался на острог, его тщательно расчёсанные перед походом волосы стояли дыбом.

— Почто я вызвался идти с тобой, Стеслав! — пожаловался он. — Мне евонная харя во сне являться будет.

— Таперича я понял, почему охотники из Гудимова чинка не вылезают, — вздохнул и Збугнята. — Опосля этакого кажного на шмурдяк потянет. Ох, и посчастилось же вам, Стеслав, что вы со злыднем в тайге разминулись.

* * *

Улица перед управой опустела: ополченцы уже разошлись по домам. Какой-то маг направлялся к острогу, ведя в поводу коня. Знакомая фигура, знакомый тёмно-бордовый плащ, показавшийся ночью чёрным, знакомое лицо... Вот и свиделись, подумал Стёпка, глядя на задумавшегося о чём-то Стодара, а я и забыл, что этот гад тоже здесь, в Проторе. Ему отчётливо вспомнился сапог на лице Смаклы, арбалеты в руках амбалов, торжествующий голос: "Мы не прощаемся с тобой, демон! Ежели тебе надобен твой слуга, приходи за ним в Протору. Или мы его сожжём, как вражеского подсыла".

— Подождите меня, я сейчас, — неожиданно для себя сказал он пацанам и свернул навстречу магу.

Обнаружив вдруг прямо перед собой демона, Стодар вздрогнул, доставив Стёпке истинное наслаждение своим неприкрытым испугом. Ага, сволочь, боишься. Сейчас ты у меня ещё сильнее перепугаешься. Стодар беззвучно шевельнул онемевшими губами, и тотчас из-за его спины выдвинулись две массивные фигуры с мрачными лицами убийц. Стёпка мог бы поклясться, что секунду назад этих амбалов поблизости не наблюдалось. Они словно из воздуха соткались. Как двое из ларца. Однако сейчас он их не боялся.

— Ты меня звал, Стодар. Я пришёл, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и даже равнодушно. Он был уверен, что именно такая манера разговора заставит мага ещё сильнее перепугаться. Не иначе гузгай ему это посоветовал. Неспроста ведь в груди обжигающим огнём вспыхнула непривычная злость. — Скажи мне, куда ты дел гоблина, и я тебя не больно удавлю.

Стодар затравленно оглянулся, пытаясь сообразить, что успело измениться в мире, и почему на открыто стоящего демона прочие маги не обращают совершенно никакого внимания.

— Ты на них не оглядывайся, — Стёпкины губы сами собой скривились в невесёлой усмешке больше похожей на вурдалачий оскал. — Ты на меня смотри. Где гоблин?

И вновь он почувствовал неуютную раздвоенность. Одна его половина — прежняя, обычная, абсолютно лишённая взрослой наглости — вдруг дрогнула и сжалась в испуганном предчувствии неминуемого скандала. Потому что ни один взрослый не спустит подростку такого тона в разговоре. Зато другая половина — новая, та, что даже перед царёвым братом не заробела — заставила его испуг свой отодвинуть далеко в сторону, о подростковости своей напрочь забыть и — самое главное — держаться с таким видом, чтобы и маг об этом тоже не вспоминал.

И у него это, кажется, неплохо получилось.

— Твоего слугу в Усть-Лишай увезли, — сказал Стодар и тут же добавил, как бы оправдываясь. — Мне не ведомо, зачем. Так Благомысл повелел.

— А пинать его, лежачего, тебе тоже Благомысл велел? А на лицо ему сапогом наступать тебе, наверно, Чародейный совет приказал, да? Ты думал, что я до тебя не доберусь? Думал, что и меня в острог посадят, а ты будешь за цепь дёргать и пинать меня? — Стёпка обвиняюще направил на мага указательный палец, и Стодар отшатнулся, решив, что демон собирается шарахнуть в него молнией. Амбалы на угрожающий жест никак не отреагировали, они, наверное, были смелее своего предводителя. Или тупее, если судить по их лицам. То, что какой-то мозглявый отрок позволяет себе так разговаривать с их хозяином, их, похоже, ничуть не волновало. — Ты грозился сжечь гоблина... Ты всерьёз это говорил?

— Ты бы лучше шёл своей дорогой, демон, — маг слегка опомнился и тоже осмелился показать зубы. — Тебя пока не трогают, ну и пользуйся этим.

— Это я вас пока не трогаю, — оборвал его Стёпка. — А кое-кого уже тронул. Смаклу я тебе не прощу, понятно! И если с ним чего-нибудь нехорошее сделают, ты будешь первым, кого я накажу. И уже не крапивой. Я пойду своей дорогой, но ты на моём пути лучше не вставай. Затопчу.

— Остудись, отрок, — насмешливо посоветовал Стодар. Ему было досадно за свой глупый испуг. Демон-то, как оказалось, нападать на него не собирался. А угрозы — они всего лишь угрозы, пустое сотрясение воздуха. — Ты один, а нас много.

— Вас даже слишком много. Расползлись по всему улусу, как тараканы... Ещё и этих с собой притащили, — Стёпка смотрел на тупые откормленные морды амбалов. Хорошими слугами обзавёлся Стодар. Как оркимаг немороками... И вдруг он заметил то, на что сначала не обратил внимания: амбалы не отбрасывали тени. А сквозь плечо одного можно было даже разглядеть угол управы. Да они не настоящие!

Стодар по его лицу догадался, что обман разоблачён, и раздражённо дёрнул головой, отменяя удерживающее заклинание. Амбалы тотчас растворились в воздухе; в лицо повеяло пронзительной свежестью, конь испуганно попятился, маг, не оглядываясь, успокаивающе погладил его по морде. Коня жалеет, а гоблина сапогами топтал, подумал Стёпка. Выходит, там, в лесу у костра я зря испугался, что они застрелят Смаклу из арбалетов. Это была всего лишь подлая уловка, обман, который военной хитростью язык не повернётся назвать, потому что воины с детьми воевать не должны ни в каком из миров.

— Ну и гад же ты, Стодар, — с чувством сказал Стёпка. — Не знаю, что с тобой сейчас сделаю.

— Что ты мне можешь сделать, демон? — рядом были казармы, в которых жили младшие и дружинные маги, и Стодар чувствовал себя в полной безопасности. — Ты здесь никто, а за мной — все маги-дознаватели.

— А если я сейчас тебе по шее надаю, думаешь, кто-нибудь из них за тебя вступится? — сказал Стёпка. — Да все ваши маги только рады будут, что не им досталось, а кому-то другому. А если я ещё и князю на тебя пожалуюсь, знаешь, что он с тобой сделает?

— Князю до тебя, демон, дела нет. Можешь жаловаться сколь угодно.

— А вдруг я князю пообещаю, что если он тебя в клеть посадит, я служить ему буду верно и все его приказы выполнять, что тогда?

Стодар побледнел. Не ожидал, что отрок способен додуматься до столь изощрённой подлости.

— Напугались, да? — мстительно улыбнулся Стёпка, незаметно для себя перейдя на "вы". — А я вот сейчас возьму и пойду к князю. Из вредности пойду, чтобы вам насолить. Мы, демоны, знаете, какие злопамятные! До конца жизни можем пакостить тому, кто нам дорогу перешёл.

* * *

Он долго смотрел вслед уходящему Стодару, прожигая злым взглядом его спину. Маг, ощущая недобрую силу этого взгляда, держался скованно и не оглядывался. Когда он скрылся за казармой, к Стёпке подошли Збугнята с Вяксой.

— Чевой-то ты с ним собачился, Стеслав? — испуганно спросил Вякса. — Я уж забоялся, что ты на него с кулаками пойдёшь. Чево он тебе?

— Этот гад в тайге друга моего обманом захватил. Ну, гоблина того, Смаклу. И дознавателям его отдал. Грозился на костре его сжечь, если я к ним сам не приду и не сдамся.

— Весские маги, они таковские, — глубокомысленно подтвердил Вякса. — Завсегда на подлость сподобны... Ты, Збугнята, куды уставился?

Вурдалак в изумлении разглядывал что-то на земле за Стёпкиной спиной. Вякса, тоже посмотрев туда, ойкнул и побледнел.

Стёпка, отчего-то испугавшись, оглянулся.

На усыпанной мелкими камешками земле лежала его тень. Она была того густого, почти угольно-чёрного цвета, какой никогда не увидишь при дневном свете. Но ещё страннее было то, что она не повторяла послушно Стёпкины движения, а жила своей собственной, независимой от него жизнью. Если бы он попытался бы вдруг принять позу, соответствующую этой тени, то у него получился бы настороженный человек на полусогнутых ногах, глубоко втянувший голову в плечи и хищно выставивший перед собой непомерно длинные руки со скрюченными пальцами... Нет, при всём желании у Стёпки не получилось бы изобразить такого человека. Просто потому, что эту тень отбрасывал кто-то совсем другой, совершенно не похожий на него, может быть, даже не человек, а, например, гузгай.

Пару секунд спустя тень, как будто испугавшись, что её разоблачили, вдруг выпрямилась, опустила руки и посветлела до нормального состояния. И превратилась в ничем не примечательную тень, отбрасываемую обычным отроком нездешней наружности.

— Шибко ты на него осерчал, Стеслав, — уважительно сказал Збугнята, переведя дух. — Ажно тень у тебя мало не ожила. Видал, Вякса, каковские у ней руки? Такими ухватит — не вырвесся.

— Знатные руки, — подтвердил Вякса. На Стёпку он смотрел теперь с ещё большим уважением. — Хорошо быть демоном, я же говорил давеча. А как ты с ей управляесся?

— Да я сам испугался, — не стал скрывать правды Стёпка. — Смотрю, раскорячилась. Ну, думаю, сейчас сбежит от меня, лови её потом по всему улусу.

Он просто пошутить хотел, но пацаны, похоже, ему поверили, и после, всю обратную дорогу то и дело посматривали на Стёпкину тень, надеясь, верно, проследить тот момент, когда она надумает сбегать от хозяина. Но тень так никуда и не убежала, к нескрываемому их сожалению.

Глава третья,

в которой демон попадает в магические путы

Вякса и Збугнята учились метать ножи. Свидание с Людоедом подвигло их на поспешное освоение хоть какого-нибудь воинского умения. Мерзкого злыдня изображала старая, но ещё крепкая колода, на которой раньше рубили головы курам и гусям. Стёпка лежал на траве и смотрел в небо. Судьба устроила ему небольшую передышку, можно было немного побездельничать. Дрэга не появлялся уже второй день. Жаль, если насовсем улетел, с ним было гораздо веселее. И Смакла расстроится, он к дракончику здорово привязался. А вообще: что-то как-то маловато настоящей магии в этом магическом мире. Про волшебство все знают, что оно есть, но его почему-то всё равно что нет. Ну, самосветки, ну, призраки, ну, конхобулл-кровосос... А хочется большого, значительного, ощутимого чуда, хочется какого-нибудь красивого превращения с грохотом и треском... Хочется произнести заклинание — и освободить Смаклу. Хочется взмахнуть руками — и чтобы Ванька сразу оказался рядом, целый и невредимый. А вместо этого придётся ехать с весичами в Усть-Лишай. Вот такая, блин, магия.

Ножи с глухим стуком ударялись в колоду, отскакивали, иногда вонзались, но не слишком уверенно и не слишком глубоко. Врага так не поразишь, это точно.

— Руку отмотал, — пожаловался Вякса. — А Гугнила свой нож всякий раз в серёдку вбивает? У него, верно, нож другой.

— Руки у него другие, — сказал Стёпка, жуя травинку. — Здесь навык нужен. За один день не научишься.

— Гугнила, он слово знает, — заявил Щепля, ничему учиться не желающий и потому тоже валяющийся на траве.

— У меня на него глаз верный! — хором договорили за него остальные и засмеялись.

— Ага, — согласился ничуть не обидевшийся Щепля. — Верный.

— Дай-ка я попробую, — сказал Стёпка.

Он взял у Вяксы нож, взвесил его на ладони (тяжёлый!), и не слишком сильно метнул в колоду. И, конечно, неудачно. Нож ударился рукояткой и отскочил в траву. Щепля презрительно выпятил губу, хотел сказать что-то ехидное о демонах, которые не могут нож в цель вонзить, но вспомнил битву в овраге и благоразумно промолчал. А Стёпка почувствовал, как у него где-то глубоко внутри что-то ворохнулось и словно бы подумало, что нож нужно держать увереннее и замах делать резче. И он подобрал нож, отошёл к самой стене сарая и метнул правильно, позволив гузгаю направить свою руку. И получилось просто отлично. Нож мелькнул стремительным проблеском и вонзился прямо в центр колоды, так, словно его туда нарочно молотком заколотили, а лезвие ушло в дерево почти наполовину. Щепля шмыгнул, Збугнята расплылся в клыкастой улыбке, а Вякса опять растопырил свои глаза на демона.

Стёпка взял нож у Збугняты и почти не глядя метнул его в колоду. Нож вонзился точно под первым. Для полноты картины не хватало ещё одного ножа. Стёпка огляделся, потом достал из кармана свой, щёлкнул, выдвигая лезвие и ... От третьего удара толстенная колода с готовностью развалилась на две почти равные половинки.

— Вякса, бездельник, тебя сколь можно выкликать! — донёсся из-за сарая недовольный голос Гугнилы. — Тебя батя обыскался уже, живо до дому поспешай! И Збугнята не с тобой ли там?

Вякса охнул, подхватил свой нож и побежал домой через огород бабки Коряжихи. Щепля куда-то моментально исчез от греха подальше. Збугняту тоже ждала работа в корчме. Стёпка хотел было помочь, но Гугнила замахал руками, отобрал топор, не позволил взять вёдра, и вообще отправил подальше, да вон хоть к девицам, они шибко с тобой погутарить хотели, или на кухню ступай, поди, проголодался уже.

К девицам Стёпка, разумеется, не пошёл, на кухню его тоже не манило. Он потолкался в конюшне, посмотрел, как чистят коней, покормил самого смирного жеребца овсом с ладони... В конюшне его и нашёл долговязый Сгрыква, вечно чем-то озабоченный гоблин, обычно исполняющий обязанности посыльного при денежных постояльцах.

— Стеслав, слышь. Тебя наверх кличут. От князя, бают, человек пришёл, с тобой поговорить желает.

— Наверх, это где?

— Дак эвона, — Сгрыква ткнул толстым пальцем в распахнутые ставни на окнах второго этажа. — Живей беги, не то осерчает. Князевы люди шибко не любят подолгу дожидаться.

— Осерчает он, — бормотал Стёпка, неспешно поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж. — Я тоже осерчать могу, между прочим. Ишь, осмелели. Демона уже ни во что не ставят.

Но это он так ворчал, для прикола. Как будто он на самом деле такой утомлённый славой и могуществом всесильный демон, которому заботы простых людишек, пусть даже и князей, уже надоели, и он, если и соглашается их иногда выслушивать, то только от скуки. На самом-то деле ему интересно было, для чего это Всеяр прислал к нему человека, и о чём тот хочет с ним поговорить. Может быть, приказал, чтобы маги сами Смаклу сюда привезли? Нет, не похоже, это было бы слишком хорошо. Да и с какого перепугу князь станет такое приказывать? Можно подумать, у него других забот нет. А о захваченном в плен маленьком гоблине он, конечно, и думать давно забыл, сразу, как только с демоном распрощался.

На втором этаже молоденькая остроносенькая вурдалачка, двоюродная сестра Збугняты с весёлым именем Негрызга, шумно мыла полы, что-то при этом напевая тоненьким голоском. Она увидела Стёпку, улыбнулась ему просто так, от хорошего настроения и азартно шмякнула мокрой тряпкой об пол.

— Тебе чегось, Стеславчик? Подмогнуть надумал?

— Меня здесь человек ждёт, — отмахнулся Стёпка. — Князь, говорят, прислал.

— В ту комнату иди, — показала Негрызга. — Весичи там сидят... Меня прогнали, бранились, мешаю, мол.

Стёпка постучал, не дождался ответа и с усилием толкнул тяжёлую дверь.

За столом сидели двое. Тот, что сидел спиной, даже не оглянулся, а другой весич кивнул и показал рукой: присаживайся, мол, подожди чуток, сейчас мы закончим, и я с тобой поговорю. Лицо его было Стёпке знакомо, он его точно видел и не так давно, кажется, у князя... да, точно, у князя, сегодня утром, только он тогда был в кольчуге, и шлём ещё у него такой интересный, с высоким султанчиком из белых перьев.

Стёпка сел на лавку, осмотрел комнату, не нашёл в ней ничего стоящего внимания и невольно стал прислушиваться. Эти двое говорили вполголоса на каком-то непонятном языке, и звучал он примерно так: "курлы-мурлы-шурлы-турлы". Причём говорил больше тот, что сидел спиной. А весич только кивал, соглашаясь, и иногда добавлял: "шурлы-фурлы", "чурлы" или просто "кеш".

Они так недолго общались, затем знакомый весич встал и, чего никак не ожидал Стёпка, вышел вон из комнаты, даже не взглянув на сидящего отрока. И тогда через плечо оглянулся тот, второй. И вот тут-то Стёпке стало ясно, что в эту комнату он пришёл зря и что у него опять начинаются неприятности. Вернее, уже начались.

Это был колдун-оберегатель Полыня. Тот самый Полыня, который подослал к нему сначала вредного толстяка Никария, а затем лесных разбойников во главе со Щепотой; который подкупил гномлинов, чтобы они изловили Стёпку; который, очевидно, хотел поймать его быстрее, чем это сделают связанные князевым словом маги-дознаватели. Стёпка видел его всего один раз и то мельком, но, как оказалось, запомнил хорошо и надолго. Да и мудрено было не запомнить это неприятное, даже чем-то пугающее вытянутое лицо с пронзительными, словно бы промороженными глазами.

И он подумал, что Полыня сейчас торжествующе улыбнётся и произнесёт что-то вроде "ну, здравствуй, демон", и объяснит наконец, для чего Степан ему нужен. И тогда можно будет сказать ему, что он крупно ошибся, и что у Стёпки нет никакого желания помогать весским колдунам или что-нибудь для них делать. А не надо было подсылать всяких гадов. Надо было просто по-человечески попросить, а теперь уже поздно, потому что Стёпке стала ясна вся его, Полынина, подлость и гнусность. Но Полыня ничего такого не сказал, посмотрел на Стёпку как на пустое место и опять отвернулся, словно ему до демона и дела нету. И Стёпка уже почти встал, чтобы выйти, как в комнату ввалились ещё два весича. Один был худой, даже очень худой, весь какой-то изломанный и шёл слегка боком, а второй вполне обычный, неприметный, с круглым, плохо выбритым лицом. На них были серые дорожные плащи и пахло от обоих лесом, дымом и застарелым потом. Почти так же позавчера пахла и Стёпкина одежда, пока её Застуда не постирала.

Эти двое прошли мимо Степана, буркнули Полыне что-то приветственное и уселись за стол.

Стёпку это даже как-то обидело. Его не замечали, будто его здесь и не было вовсе. А зачем тогда звали? Презрение своё выразить? Указать демону его место, сиди, мол, и очереди дожидайся, она у тебя последняя? Ну так фиг вам! И он хотел встать и выйти. И у него ничего не получилось: ни встать, ни выйти. Даже рукой двинуть не получилось. Он от удивления не сразу сообразил, что его заколдовали. Взяли и заколдовали, не спросясь, каким-то таким специальным незаметным заклинанием, от которого он мог сидеть смотреть и слышать всё, что происходит вокруг, но не мог ни встать, ни даже двинуть рукой или ногой. Он не испугался, а просто разозлился немного на себя и подумал (не в первый уже ,между прочим, раз!), что впредь ему надо быть поосторожней, а то вновь и вновь попадает по собственной глупости и доверчивости в разные ловушки, из которых потом приходится как-то освобождаться.

Он попробовал пошевелить сначала рукой, потом пальцами ног, потом хотя бы языком. Шевелился только язык. Да ещё глаза ворочались. А всё остальное было словно чужое и ни в какую не желало подчиняться своему законному хозяину. "Попался, — вертелось в голове. — Опять попался. Но я вам, гадам, всё равно покажу. Не знаю как, но покажу".

А гнусная троица тем временем продолжала заниматься своими делами, спокойно, лениво, никуда не торопясь и ничего, похоже, не опасаясь. Неприметный весич выложил на стол из мешка бутыль, ломаную краюшку пшеничного хлеба, черемшу, сало, вывалил в миску холодное варёное мясо, и они принялись обстоятельно закусывать, то и дело прикладываясь к бутыли. Полыня не пил, только жевал мясо, отрезая небольшие кусочки ножом и аккуратно приглаживая длинные усы сгибом большого пальца.

И пошёл у этих троих разговор наполовину непонятный, то и дело прерываемый дурацким курлыканьем. Но Стёпка всё равно слушал самым внимательным образом, потому что кое-что понять можно было. Эти трое разговаривали при нём, ничуть не беспокоясь, что он их слышит, они полагали, кажется, что он уже не опасен, что никуда от них уже не денется, и поэтому ему можно сейчас хоть все тайны выболтать.

— ...заупрямится он, помяни моё слово. Мелок да прыток не по годам... шурум-барум... Есть у нас чем его угомонить... да и в болото опосля, чтобы не выполз подлёныш... курлун-мурлун... от выжатого ни пользы ни навара. Да не боись, не боись, не бывало такого, чтобы за демона ответ держать. Никто за ним не явится... хафыр-шафыр... Шибко он князю нужон, коли при всёх слово дал...чуфру-буфру... Не всякому княжьему слову верить следует... шушур-хуфшур... На чародеев таёжных бы... мол, из Летописного зараза ползёт... хрушуш-фрушуш... Навряд ли поверит кто... Да и оркимаги... шухшу-мухшу... Напрасно они этакое затеяли... кеш-мекеш... Затеяли-то верно, да мы их опередим... То-то крику будет опосля... хахоры-махоры... Поперву разговорить его надобно... Лишь бы место указал, а энто и без языка сделать можно... турхас-мархас...

Из всего этого более чем странного разговора Стёпка крепко уяснил только одно: ничего хорошего эти гады ему не уготовили и, останься он у них, печальный конец ему железно гарантирован — или в болоте утопят или просто задавят втихомолку после того, как он сделает что-то позарез им необходимое.

Странно вела себя эта троица. Стёпка никак не мог уразуметь, зачем они тогда его сюда заманили, если сидят, болтают о чём-то, на него почти не смотрят, никуда не торопятся, и не похоже даже, что они собираются что-то сейчас с ним делать. Однако вскоре всё разъяснилось. Хриплоголосый повернулся, искоса посмотрел на Стёпку мутным глазом и, спросил сквозь непрожёванное мясо:

— Как его выносить-то будем? Не ровён час вурдалаки углядят.

— Темна дождёмся и через двор огородами вынесем, — пояснил Полыня. — В темне-то глаза отвести легче. А чародеев в корчме нынче нет, я же вам не кеш-балан. Турды? Увезём на княжью заимку, там его никто не сыщет. Дело верное.

Вот оно что! Вот они почему никуда не торопятся. Темноты ждут. Верно говорят, что все чёрные дела по ночам творятся.

— А демон-то мелок больно, — прохрипел худой весич, макая в соль пучок черемши. — И как ты его, Полын Сквирятич, углядел? По мне дык — малец неприметный. Я бы никогда в ём сполнителя не признал, хоть ты мне его под нос поставь.

— Ухватка здесь потребна, — сухо отозвался Полыня. — Я с малых лет с демонами хороводюсь, у меня на них глаз верный.

Стёпка, услышав из уст мага любимую присказку Щепли, чуть не хмыкнул во весь голос, да заклинание помешало. Полыня, словно услышав, запнулся, повёл головой, затем продолжил, заметно тише:

— Он как глянул тогда в замке — меня ровно стужей насквозь проморозило. Ажно сердце в груди спотыкнулося. За малым на людях не обеспамятел.

Ну надо же, удивился Стёпка, не только мне тогда поплохело, оказывается, и колдуну мой взгляд не понравился. Как говорит Ванькина мать, мелочь, а приятно.

— И всё одно, жидковат демонок, — пренебрежительно заметил хриплоголосый. — Хлипок и зелен. Ни чутья в ём, ни мяса. Зашёл, ровно телок в живодёрню, и силка обложного не приметил. На кой он тебе этакий-то?

— Нам от него не чутьё потребно и не мясо. Мы, поди, не людоеды, чтобы мясо его глодать, — усмехнулся Полыня. — Он нам поначалу курлы-бурлы... а посля мы его шурум-бурум...

Вот так. Самого главного Стёпка и не понял. Хотя, если откровенно, чего там не понять-то? Всё ясно. То, что сначала он им курлы-бурлы — это вряд ли, а вот что они его после точно постараются шурум-бурум — в этом сомневаться не приходилось. Оставалось только сделать так, чтобы этот шурум-бурум им самим боком вышел. Но об этом Стёпка решил подумать чуть попозже, а пока ему интересно было, вдруг эти разговорчивые гады ещё что-нибудь важное ненароком выболтают.

Хриплоголосый подошёл к Стёпке, небрежно вытер сальные пальцы о полу своего заношенного кафтана, потом по-хозяйски ухватил Стёпку за щеки, помял ему нос, даже чуть в рот не залез вонючими немытыми пальцами, зубы посмотреть хотел, что ли. Стёпку от такого наглого и бесцеремонного обращения чуть не вывернуло. А особенно от того, что руки у этого гада были грязные и от них пахло чем-то сальным и прогорклым пополам с черемшой. Стёпка сжал онемевшие губы, чтобы не пустить чужие пальцы в рот (хорошо, что они его послушались, губы-то), но голову отклонить ему не удалось, голова была чужая, чугунная и неподвижная. Хриплоголосый больно ткнул ему напоследок в лоб твёрдой костяшкой и пренебрежительно хмыкнул:

— И откель, поведайте мне, в энтом полумерке этакая сила взялася? Поглядеть поближе — тьфу! — высклизень сопливый, а мужичков Щепотиных до судорог перепугал... Али Щепота лукавит?

— Какое там лукавит! Он и сам едва отдышался. Ни в какую не хотел больше на демона охотиться. Лучше, мол, сразу к весским магам в клеть, — сказал Полыня. — Да мы его и без Щепоты изловили славно.

Хриплоголосый опять уселся за стол. Некоторое время троица молча жевала мясо. На Стёпку никто больше не глядел. За окном было ещё светло, но уже чувствовалось, что вечереет. Солнце село за крыши, в небе рдели редкие облака, по углам комнаты стал скапливаться лёгкий сумрак.

У Стёпки затекло всё тело, хотелось встать, потянуться, хотелось почесать хотя бы нос. Он с ненавистью разглядывал пленителей (глаза бы их не видели, но ведь не отвернёшься!) и лихорадочно обдумывал своё незавидное, надо откровенно признать, положение. И так прикидывал и этак. И по-всякому выходило, что влип он крепко. Потому что не спохватится ведь никто. Пацаны подумают, что он по своим делам ушёл, может быть, опять к магам или даже к самому князю. А вурдалаки вспомнят о нём только завтра, когда будет уже совсем поздно и когда эти подлые колдуны уже сделают с ним шурум-бурум.

Что же его так крепко держит? Неужели никак не получится пересилить это чёртово заклинание? Ведь оно же невидимо. Его нельзя потрогать, его нельзя почувствовать, а значит, что его как бы и нет. Может быть, надо просто представить, что никто его не заколдовывал, и просто встать как ни в чём не бывало, сказать этим гадам "покедова" да и уйти себе не торопясь и с чувством собственного достоинства. Да ещё и поблагодарить их за то, что столько ему выболтали. То-то бы они позеленели. Стёпка задержал дыхание. Напрягся. Попробовал встать. Ага, щас, разбежался. Держит силок, никуда не делся. Вроде бы и нет его, а на самом деле очень даже есть.

Он в очередной раз отчаянно скосил глаза вниз... И увидел то, что, вроде бы, увидеть никак не мог. Оказывается, он ошибался, когда думал, что заклинание невидимо. Оно было видимо! Как магическая ткань сущего, которую показывал ему в замке молодой маг Алексидор. Всё Стёпкино тело густо опутывали тонкие, похожие на паутину нити. За окном уже сгустились сумерки, и незаметные прежде нити слегка засветились в темноте призрачным фиолетовым светом. Очень похоже светилось лезвие людоедского меча, когда за него схватился Ванька. И ещё — потайная дверь в пещере, когда Стёпка брался за браслет. Разорвать бы эти магические нити как-нибудь... чем-нибудь... ножиком бы своим... или когтями. Это была идея! Нож всё равно из кармана не вытащить, а когти его виртуальные, они — вот они, их и вытаскивать не надо. Стёпка попробовал пошевелить пальцами — по-прежнему шевелились только пальцы ног. И то слегка. Это было совсем не то. Неожиданно у него устали глаза: оказывается, очень трудно и утомительно смотреть вниз, когда не можешь наклонить при этом голову. Глаза даже болеть начинают, и кажется, что они вот-вот вывалятся из орбит. Да ещё и щёки мешают разглядеть себя получше. Странно, никогда раньше собственные щёки не мешали Стёпке, а тут вдруг помешали, и показалось, что они у него очень большие, почти как у Ванеса.

И тогда Стёпка, чтобы не смотреть больше вниз и не утруждать понапрасну глаза, просто начал изо всех сил представлять себе, как его виртуальные когти высовываются из пальцев и разрывают колдовские нити, и эти нити рвутся с лёгким потрескиванием и медленно растворяются в воздухе... нет, лучше мягкими кольцами опадают вниз и остаются лежать на полу, безвредные и лишённые колдовской силы.

Он так ясно себе это представил, что даже наяву услышал треск разрываемых нитей. И он уже мысленно совсем от них освободился, и встал, и подошёл к столу, с этакой демонической усмешкой глядя на обомлевших весичей, и плавно так отвёл назад руку, чтобы как дать сначала хриплоголосому по тыкве, а потом и двум другим — туда же... Особенно Полыне... И он открыл глаза, и, разумеется, ничего не изменилось, и нити проклятые всё так же крепко держали его, даже не почесавшись разрываться. Жаль. А так хорошо было придумано.

Хриплоголосый опять покосился в Стёпкину сторону. Не давал, видно, ему покоя пленённый демон.

— Проверить хочу, так ли он силён, — пояснил он Полыне. — Есть у меня вещица одна... потаённая. Истинно демонская вещица. Её тот демон обронил, что в засушливый год с орклами поссорился на Перекостельском перевале. Он тогда пятерых оркимагов успокоил и утёк. А вещицу эту поленился прибрать. Вот я и думаю показать её нашему демонку, а ну как признает, что это за диво.

— Напрасные хлопоты, — уверенно сказал Полыня. — Он ить демон-исполнитель, он твои загадки разгадывать не возьмётся.

— Как есть возьмётся. Ежели он исполнитель, то и должон исполнить то, ради какой нужды сия вещица сотворена была демонами.

— А ну как он ею тебя же и... исполнит? — хохотнул изломанный.

— Не должон, — уверенно заявил хриплоголосый. — Мне бы токмо проверить, вдруг он чегось пользительное в ней углядит.

Подойдя к Стёпке, он постоял над ним, шмыгая носом, потом полез за пазуху и вытащил ту самую демонскую потаённую вещицу. Заинтересовавшийся поначалу Стёпка не ожидал слишком уж многого, но эта вещица его откровенно разочаровала. Это было просто что-то похожее на наконечник стрелы с обломанным острием. А вся необычность заключалась лишь в том, что наконечник был позолоченный. Не похоже на демонскую вещь, подумал Стёпка, но вслух сказать этого он, разумеется, не мог.

Хриплоголосый сунул ему под нос вещицу, как будто для того, чтобы Стёпка понюхал её и взял след. Вещица ничем не пахла, зато очень сильно и неприятно пахли немытые руки весича. Потом хриплоголосый повертел наконечник у Стёпки перед лицом, очень близко, так что чуть глаза не выткнул. Ничего, разумеется, за этим не последовало. Демонская вещь и демон друг друга не узнали. Весич не скрывал разочарования. Он, похоже, всерьёз ожидал, что оказавшись рядом с демоном, потаённое сокровище проявит свои волшебные свойства и что-то этакое с ним произойдёт удивительное. А ничего не произошло.

— Ну и какой же ты опосля энтого исполнитель? — недовольно вопросил хриплоголосый. ? — Самозванец ты, шелупонь бесполезная.

Полыня коротко хмыкнул. Он наверняка знал, что подсовывать отроку предметы непонятного происхождения — затея пустая.

— Да не, Полын Скирятич, не демон это, не демон, вот тебе моё слово. Малец приблудный. Заклинаний на него понавесили, вот и ускользал допреж от наших людей, а сам ни на что не годен. Да разве ж такие демоны бывают?

— И такие, и сякие, и всякие, — весело отозвался Полыня. — Ты бы у него ещё рога пощупал. А опосля бы и говорил, что демонов без рогов не бывает.

И хриплоголосый вдруг взял и в самом деле стал искать на Стёпкиной голове рога. И ещё при этом нарочно больно дёргал его за волосы, чуть не выдирая их с корнями.

— Нету рогов, — заключил он в итоге. — Напрочь худой демон нам попался. И кому ты, выстервень, этакий безрогий нужон?

У Стёпки от возмущения даже в глазах помутилось. Было не столько больно, сколько унизительно. Этот вонючий, немытый весич обращался с ним, как... как с рабом, как с самым распоследним холопом, которого можно обозвать, ударить, плюнуть ему в лицо, точно зная, что в ответ тот не посмеет даже увернуться. Но Стёпка-то был не таков, не был он ни холопом, ни рабом. И он разозлился. Он просто взбеленился весь внутри так, что ему даже дышать стало трудно. Если бы он мог, он, кажется, убил бы сейчас этого урода на месте.

Хриплоголосый говорил ещё что-то, но Стёпка его уже не слышал. Потому что, во-первых, у него в ушах от злости слишком громко шумело, а во-вторых, одна из опутавших его нитей вдруг лопнула с тонким пронзительным звоном и растворилась в воздухе. Стёпка сначала не понял, что произошло, скосил глаза вниз... С тем же звоном лопнула ещё одна нить, и ещё одна... Остальные разрываться не хотели. Стёпка поднапрягся, напружинился весь — увы, не помогло. Наверное, потому, что он злиться перестал. Когда был злой, нити лопались, а сейчас обрадовался, о злости забыл — и всё. Разозлиться бы ещё раз как следует... И что самое интересное — враги ничего не заметили. Они, похоже, даже и не знали, что Стёпка опутан нитями, они, похоже, думали, что заклинание — это просто заклинание и увидеть его нельзя. Не дано им было, к счастью, видеть то, что мог видеть демон, и слышать то, что он слышит.

Ему неожиданно помог хриплоголосый. Он дожевал последний кусок сала, облизал жирные пальцы, а затем небрежно вытер их о Стёпкину голову.

— Свечерело уже, — равнодушно сказал он при этом. — Не пора ли выносить демонка...

Больше он ничего сказать не успел. Злость такой яростной волной вскипела в Стёпкиной душе, что все магические путы просто сорвало в одно мгновение. И Стёпка, не помня себя от гнева, врезал хриплоголосому, не разбираясь, куда и чем он бьёт, и того унесло под стол, как мешок с костями. На пол со звоном посыпались бутыли и тарелки. Стёпка встал и, не обращая внимания на побежавшие по затёкшим ногам болезненные мурашки, шагнул к столу.

— Ну всё, сволочи, — сказал он громовым голосом. — Вы меня достали. Щас покажу вам, какой я демон. Самим рога поотшибаю, даже если их у вас и нет.

Полыня был умный, и тут же это доказал. Он не стал бросаться на Степана, не стал колдовать, плетя заклинания, он просто отпихнул от себя стол, одним прыжком скакнул до окна и вывалился наружу. Сообразил, что не совладает с разбушевавшимся демоном, и сбежал, бросив подельников на произвол судьбы. Молчаливый весич тоже проявил изрядную прыть, но он был поглупее, он решил принять бой. Он успел привстать и даже изобразить руками некий магический жест... Потом его шмякнуло о стену, перевернуло, подбросило, ещё разок шмякнуло, на этот раз уже об пол, — и он выкатился из комнаты в коридор и укатился вниз по лестнице так далеко, что возвращаться уже не было смысла, — и он не вернулся.

Хриплоголосому повезло меньше всех. Стёпка выместил на нём всю накопившуюся злость. Нет, он не бил и не пинал лежащего на полу и постанывающего противника. Поступить так было бы недостойно истинного демона (хотя, откровенно говоря, очень хотелось). Он просто вылил гаду на голову сначала всё, что ещё оставалось недопитого в раскатившихся по полу бутылках, а потом, в добавок, и остатки какой-то подливки из тарелки. Тоже на голову. Украсил негодяя от души и с выдумкой.

— Это тебе от демона подарок, — сказал ему Стёпка. — Может, хоть после этого вымоешься. Или в баню сходишь. Турды или не турды?

Хриплоголосый часто закивал. Тягучая подливка залепила ему один глаз и стекала с ушей на пол.

Оставшийся на лавке плащ Полыни внезапно шевельнулся, расправил складки и вкрадчиво, по-змеиному пополз к окну. Стёпка на всякий случай отпрыгнул в сторону: мало ли какой сюрприз может таиться в колдовской одежде. Вдруг набросится и душить начнёт... Но плащ, не обращая на него внимания, перетёк через подоконник и улетел, похожий на большую чёрную птицу, вслед за хозяином.

Стёпка подобрал с пола потаённую вещицу (очень ему хотелось разглядеть её получше), заправил выбившуюся рубашку и спустился вниз, готовясь отвечать на недоумённые расспросы хозяина и постояльцев. Потому что ведь не каждый день в корчме колдунов весских из окна выбрасывают и с лестницы спускают. Но к его удивлению на первом этаже было тихо и спокойно. Народ мирно занимался своими обычными делами: Сгрыква о чём-то вполголоса трепался с Гугнилой, в углу помятые тайгари похмелялись медовухой после тяжёлого дня, приехавший с Верхней Окаяни купец-вурдалак шумно вычёрпывал из миски окрошку, Негрызга протирала столы, напевая что-то себе под нос. И Стёпке стало ясно, что выкатившегося негодяя или никто не увидел, или тот, желая избежать позора, ухитрился покинуть корчму незаметно.

Потом он шёл к бане через тёмный двор, и в голове у него вертелась непонятно откуда взявшаяся фраза: "Если демон разозлился, разбегайся кто куда". Было в этой фразе что-то очень важное. Разгадка была многим чудесам, которые с ним происходили. На него как озарение снизошло. Даже странно, что он раньше до такой простой вещи не додумался. Ведь стоило ему только по-настоящему разозлиться или там рассвирепеть, как все у него получалось. Сразу любого противника мог уделать практически голыми руками. Вот, значит, о какой сокрытой силе, говорил Серафиан, вот, значит, каким образом она пробуждается — с помощью злости.

Демонская вещица жгла ему руку. Имелся только один способ узнать, что она из себя представляет: посмотреть на неё через увеличительный кристалл. Стёпка поднялся на чердак, улёгся под полувыдохшейся самосветкой... И посмотрел.

Чудеса не кончались. И каждое следующее чудо, как это и должно происходить в чародейском мире, оказывалось чудеснее предыдущего. Казалось, пора бы и привыкнуть. Но привыкнуть не получалось, потому что никогда ведь не знаешь, что тебя ждёт. Увиденное поразило его до глубины души. Он просто не поверил своим глазам и своему кристаллу. Он посмотрел, убрал кристалл, снова посмотрел, зажмурился, помотал головой, опять посмотрел. Зрение его не обманывало, кристалл исправно показывал то, что показывать никак не должен был.

Это была обычная гильза от автомата. От "Калаша", кажется. У Стёпки дома лежала в коробке целая россыпь таких же точно гильз, которые папа привёз ему как-то с военных сборов. Стреляная гильза без пули (не холостая!), слегка потускневшая, с ямочкой на капсюле, с почти уже неощутимым запахом пороха. С выбитыми на донышке цифрами, разглядеть которые не позволял слишком тусклый свет. И самое главное — эта гильза была по-настоящему демонская, она была из того — немагического — Стёпкиного мира. Она никак не могла, никак не должна была оказаться здесь. Однако оказалась, и лежала теперь на его ладони.

У Стёпки от волнения даже в висках заломило. Он сел и невидящим взглядом уставился в тёмное небо. Они с Ванесом здесь не одни такие! Кто-то из его мира уже побывал в Таёжном улусе и даже успел отметиться в битве с оркимагами. Как сказал хриплоголосый, пятерых оркимагов успокоил. Глядя на использованную гильзу, понятно, как и чем он их успокаивал. Интересно, куда он сам после этого делся. Вот бы встретиться с ним... И Стёпке нестерпимо захотелось узнать как можно больше об этом... можно сказать, земляке, который попал сюда с автоматом, а может быть, вообще знал какие-нибудь тайные врата для путешествия между мирами или — вдруг — заклинание перехода. Это было бы здорово. А самое главное: не поможет ли он освободить из плена Ванеса? Вряд ли, конечно, ну а вдруг...

Сидеть в одиночестве больше не было сил. Стёпка спустился и пошёл разыскивать Вяксу или Збугняту. Ему хотелось поделиться с ними своим потрясающим открытием.

* * *

Берёзовые дрова горели весело и ярко, мошки слетались на огонь, тьма сгущалась вокруг костра. Збугнята жарил свежее сало, сало шкворчало и плевалось жиром; луна пряталась за крышами, ветер шелестел кронами берёз.

Стёпка рассказывал о встрече с Полыней. Пацаны ахали и охали. Под конец он вытащил из кармана гильзу, протянул Вяксе.

— Вот это было у хрипатого. Он сказал, что это потаённая демонская вещица, которую я могу пробудить. На самом деле эту вещь пробудить нельзя, потому что она уже использована, — он помолчал. — Я это точно знаю, потому что это вещь из моего мира. Значит, где-то здесь ходит чело... демон, которого вызвали сюда так же, как и нас с Ванесом. И я подумал, что хорошо было бы встретиться с ним и поговорить. Вдруг он знает, как отсюда выбраться. Ну, чтобы потом, когда мы надумаем возвращаться, не нужно было чародеев всяких просить.

Вякса повертел в руках гильзу, которая для него была всего лишь наконечником со сломленным острием, потом посмотрел на неё через кристалл.

— Чевой-то, Стеслав? — спросил он, передавая магические вещицы подпрыгивающему от нетерпения Збугняте. — Трубочка пустая, не пойму.

— Ну, — замялся Стёпка. — Это была такая огненная стрела, вроде громобоя, только маленькая. Там внутри был порох, а отсюда торчало острие. Когда стреляют, пуля... ну, наконечник летит во врага, а гильза... ну, вот эта трубочка уже не нужна, её выбрасывают. Вот они её где-то и подобрали.

— Чародейская? — спросил Збугнята.

— Нет. Обычная. У нас ничего чародейского нет. Только демонское.

— Шибко маленькая стрела, — пренебрежительно фыркнул Вякса. — Ею токмо мышей бить.

— Если бы мышей, — сказал Стёпка. — Эта стрела, если хочешь знать, любые самые крепкие доспехи насквозь пробьёт, понял. И летит она больше чем на кило... больше чем на версту. Вот так. И в этом авто... в этом магическом посохе таких стрел сразу три десятка. Они из него друг за дружкой вылетают, как из многозарядного самострела. Ни один рыцарь не спасётся от такой очереди, даже, наверное, ни один маг, потому что они летят слишком быстро.

— Быстрее стрелы из самострела?

— Быстрее, Вякса, можешь мне поверить. Пока ты один раз из самострела пальнёшь, демон с таким посохом из тебя решето сделает.

— Нам бы таких посохов, — мечтательно сказал Збугнята. — Мы бы не токмо оркимагов к ногтю прижали.

— Нельзя их сюда, — сказал Стёпка, повторяя читанное во многих книгах. — Это слишком страшное оружие. Тут тогда такое начнётся! Эти посохи сразу всякие маги к рукам приберут, колдуны и князья. А вам только хуже станет.

— Да, — согласился Збугнята. — Супротив таких посохов даже тролли не устоят. И тогда Таёжному княжеству полный тубилай придёт.

— А батя говорит, что княжество, почитай, и так кончилося, — сказал Вякса. — Ополченцы давеча баяли, что воеводы уже сговорились с князем таёжные земли под царя отдать, а он, мол, им за это боярские величания пожаловать обещался. Весичи неспроста хозяевами себя держат, им ведомо, что тут скоро всё ихим станет.

— Подавятся, — сумрачно возразил Збугнята, но неуверенно так возразил, и Стёпке стало ясно: все уже смирились с тем, что придётся жить под рукой весского царя.

— А разве с царём плохо? — всё же спросил он. — Живут же весичи.

— Живут, — мрачно подтвердил Збугнята. — Так живут, что деревнями в тайгу утекают, лишь бы от царя и его слуг подале. У нас, почитай, половина княжества — беглые мужики из Веси. А коли царь и над нами встанет, куды тогда бечь? В Оркланд али к элль-фингам?

— Нельзя нам под царя, — тоже совсем по-взрослому вздохнул Вякса. — Коли над нами Весь встанет, ихие купцы и бояре всё под себя подомнут, всю торговлю. А мужиков податями задушат.

Стёпка не нашёлся что сказать. Да и что тут скажешь. Это была политика, о которой он и дома почти ничего не знал и, честно говоря, не слишком интересовался. Войны, перевороты и майданы из телевизионных новостей представлялись ему страшно далёкими и не совсем взаправдашними. Гораздо важнее и интереснее было то, что происходило с ним и вокруг него: школа, компьютер, друзья, книги, походы на речку, каникулы... А попал сюда, и оказалось, что и здесь то же самое. Такая же непонятная политика, от которой простым и хорошим людям почему-то только хуже становится. И никак этого не изменить. Будь ты хоть демон, хоть гоблин, хоть вурдалак.

От невесёлых размышлений его отвлёк вывалившийся из бурьяна взъерошенный Щепля.

— Так и знал, что вы здеся, — радостно объявил он, протягивая руки к костру. — Салом жареным за версту шибает. И как ты, Збугнята, им не подависся?

— Вкусно, — возразил вурдалак. — Меня тролли научили, когда мы с батей в низовья Окаяни ездили. Они там все сало жарят.

— А я рыбки принёс, — объявил Щепля, вытягивая из-за пазухи несколько вяленых рыбин. — У Сопелихи стянул за то, что она меня вчерась дрыном поперёк спины навернула.

И они ели рыбу, и Стёпка почему-то совершенно не переживал из-за того, что рыба ворованная. Щепля так потешно рассказывал о своей ссоре с Сопелихой и о том, как убегал от её страшного пса огородами, что его поступок казался не преступлением, а подвигом.

В разгар веселья на огонёк заявился ещё один персонаж. Запропавший Дрэга спикировал прямо из звёздного неба, распахнул крылья над костром так, что пламя взвилось озорными искрами, курлыкнул что-то приветственное и уселся на Стёпкино плечо.

— Ну ты и гад, — с чувством сказал едва не подавившийся от неожиданности Стёпка. — Ты же меня насмерть перепугал.

Дрэга куснул его за ухо, зашипел, вытягивая шею и требуя угощения.

Пацаны были в восторге.

— Дракон! — верещал Щепля. — Знамо дракон! У меня на них глаз верный.

И они потом по очереди кормили дракончика свежим хлебом, макая его в варенье из демоники. И обожравшийся Дрэга безропотно позволил тискать себя и лежал, блаженно щуря глаза, на коленях то у Вяксы, то у Збугняты, то у Щепли. А Стёпка рассказывал, как дракончик помогал ему побеждать оркимага. И звёзды в небе радостно перемигивались, и никто не мешал наслаждаться свободой и дружеской беседой.

В общем, пикник за сараями удался на славу.

Глава четвёртая,

в которой демон ищет демона

Стёпка проснулся рано, но вставать не спешил. Лежал и нежился. Дом вспоминал. Как ни странно, но он, кажется, пока ещё ни капельки не соскучился и никакой ностальгии не ощущал. Во-первых, прошло-то всего несколько дней, меньше недели, а во-вторых, помня, что вернётся домой в то же мгновение (если, конечно, верить Серафиану), он совершенно не беспокоился о том, что там сейчас без него происходит. Получалось, что пока он здесь, там совершенно ничего не происходит. А значит, всё нормально и переживать не из-за чего. И всё его магическое приключение — это что-то вроде поездки в летний лагерь, когда тебя отправляют недели на две пожить на берегу озера вместе с другими ребятами и точно знают, что с тобой всё будет хорошо и что ты скоро вернёшься. Из-за чего же тогда скучать? И ещё очень не хотелось походить на тех героев книг, которые, попав, скажем, в прошлое или в какую-нибудь волшебную страну, сразу начинают лихорадочно искать дорогу домой, очень переживают, почему-то совершенно не стремятся пожить в новом мире в своё удовольствие, твердят налево и направо, что им срочно нужно к маме или к тёте в Канзас и, ничего толком не разглядев и не узнав, удирают с облегчением в свою скучную и обычную реальность, да ещё и радуются при этом, словно что-то великое совершили. Стёпка так не хотел. Ему здесь нравилось, несмотря на все уже случившиеся и, вероятно, ещё предстоящие ужасы и неприятности. Ему нравилось спать на чердаке, нравился запах свежего сена, нравилось ходить по лесам (только чтобы не от людоедов удирать), нравилось слышать, как цокают по доскам когти дракончика, как мерцает в воздухе магия, как волшебная сила наполняет тебя и ты самый крутой...

Дракончик, кстати, опять куда-то улетел. Словно на службу. Непонятно даже, как такое непоседливое создание мирилось с гномлинским седлом и тугой упряжью. Просто второй Ванька, только в драконьем облике. Неспроста, наверное, именно он в повозку тогда угодил.

* * *

Застуда поставила перед Стёпкой глубокую тарелку с мёдом, налила заварухи, потом принесла половину горячего пирога с рыбой и пузатую крынку со свежим молоком.

— Ешь, Стеславчик, — сказала она. — Угощайся. В Усть-Лишае тебе, небось, таких пирогов никто не настряпает.

— Да куда мне столько, — замотал головой Стёпка. — Я больше ничего не хочу. Я сейчас лопну.

Застуда присела на лавку и уставилась на него своими серыми глазищами.

— Стеславчик, а Стеславчик, — вкрадчиво попросила она. — Поведай, как ты с Миряной в Протору ехал.

— Да обычно ехал, — растерялся Стёпка. — Как все ездят. На коне верхом.

Она даже ногой притопнула от досады:

— Не о том поведай. Что она делала, что говорила, каким голосом, какое платье... Ликом с кем схожа, глаза у неё какие. Про яблоньку расскажи тоже.

— А-а-а, — протянул Стёпка. — Да я и не помню почти ничего. Она же мне всего несколько слов сказала. Спасибо сказала и... И растворилась потом.

— Всё одно поведай. Что помнишь.

— А зачем тебе?

Она опять рассердилась. Даже клыки свои остренькие показала.

— Экий ты непонятливый! Неужто демоны все такие? Да от кого же я ещё о Миряне узнать-то смогу! Ты ведь последний, кто её видел, последний, кто с ней говорил. Я всю жизнь... Мне же когда ещё... Поведай, Стеславчик, сердешно тебя прошу! Я тебе... Хочешь, я тебе за это пирогов напеку в дорогу. С демоникой. И с рыбой тоже.

— Да ладно, — сказал Стёпка. — Я и без пирогов расскажу. Только я в самом деле почти ничего не помню.

Повеселевшая Застуда тут же вскочила с лавки и потянула его за рукав.

— Айда к нам в горницу. Там никто не помешает.

В девичьей их дожидались ещё две вурдалачки. Рыженькая остроносенькая Угляда и та самая Задрыга, Расчепыгова дочка, совершенно взрослая девица, очень крупная, вся в теле и с довольно приличными клыками. У Стёпки даже на миг мелькнула глупая мысль, что Застуда нарочно заманила его сюда на закуску своим зубастым подружкам.

Девицы поначалу засмущались, зарумянились, глаз поднять на демона не смели, лепетать принялись что-то восторженное... Развеселившийся Стёпка пресёк всю эту конфузию самым неожиданным образом — взял да и ущипнул Застуду.

— Дурной! — взвизгнула та, схватившись за пострадавшую руку. — Это тебя Збугнята так научил с девушками обращаться, да? Я ведь тоже щипаться умею!

— Это я, чтобы вы из себя чувырл надутых не строили, — пояснил Стёпка. — А то развели тут переглядки, я даже чуть не покраснел. И нечего на меня так таращиться, у меня рогов на голове нету. Весские колдуны вчера вечером искали и не нашли.

Угляда с Задрыгой захихикали, разом забыв про смущение.

— Всё равно незачем щипаться, — сердито буркнула Застуда. — Синяк останется.

— Будешь его всем показывать и похваляться, что это сам демон Стеслав тебе знак поставил, — неосторожно пошутил Стёпка. И тут же пожалел.

— И меня ущипни, Стеславчик! И меня! — наперебой затараторили подружки, протягивая к нему готовые к любым издевательствам руки. Застуда разглядывала пострадавшее место уже совсем другими глазами. Стёпка мог бы на что угодно поспорить, что она теперь будет каждый вечер щипать себя до боли, чтобы синяк, которого, между прочим, там даже и не наблюдалось, не сходил с нежной кожи как можно дольше.

Его рассказ девицы слушали буквально с открытыми ртами. И платочки в волнении мяли, и слезами обливались. Стёпка под конец сам увлёкся не на шутку, с удивлением обнаружив, что умудрился запомнить почти всё так, словно это только что с ним произошло. Он даже припомнил, какие глаза были у Миряны, и какая у неё была коса, и даже родинку над бровью. Девицы готовы были слушать его бесконечно. Ещё бы! Ведь они говорили с тем демоном, который саму Миряну от заклятия освободил и который единственный на всём свете видел, как она улетела на небо. Будь это в другом мире и в другое время, они бы, наверное, автограф у него взяли на память. А пока девицы ограничились тем, что твёрдо пообещались помочь Застуде напечь к завтрему пирогов. Пироги Стёпку не интересовали, и он поскорее сбежал от восторженных вурдалачек, радуясь, что они, находясь под впечатлением от рассказа, больше не требовали от него синяков на долгую память.

Збугнята на заднем дворе ощипывал большого безголового гуся. Рядом лежали две уже обработанные тушки и большая гора перьев.

— Слышь, Стеслав, — сказал юный вурдалак, отплёвываясь от попавшего в рот пуха. — Выспросил я у бати, откель взялись те колдуны. Про старшого он ничего не знает, про Полыню-то, а хрипатого видал дня два тому у Прибыта-кузнеца. Говорит, стоят у него на прокорме колдуны весские. Ворожили в кузне на мечи да на дружинные брони. Прибыт, он ить и сам весич, недавно в Протору приехамший.

Дело в том, что вчера вечером Стёпке пришла идея расспросить хриплоголосого поподробнее, где именно тот видел демона с автоматом и куда потом этот демон мог подеваться. Он даже пожалел, что такая простая мысль не посетила его сразу, там, когда Полынин подельник был у него в руках. Не подливкой этого урода нужно было мазать, а припугнуть хорошенько да всю правду и вытрясти. Поторопился слегка с отмщением. Не подумал. А тут такая новость.

— Значит, пойдём к кузнецу, — обрадовался Стёпка. — Веди, показывай.

— Не, — с нескрываемым сожалением отказался Збугнята. — Не могу. Меня батя не пущат. Дядька Затопыря бычков нынче обещался пригнать, мне велено его тут дожидаться. Ты с Вяксой иди, он тебе кузню покажет.

— Вяксу Сгрыква к травнику послал, — сказал Стёпка. — Негрызга говорит, что это надолго. Ладно, схожу один. Ты только объясни, где мне этого Прибыта искать.

— Как за ворота выйдешь, иди зараз вниз чуть не до реки, — пояснил Збугнята. — Прибытова хата по левую руку. Никак не минуешь. Кузнеца издаля слыхать. Токмо ночами у него молот не звенит. Эх, жаль, что мне с тобой нельзя!

Стёпка тоже с большим удовольствием отправился бы на поиски не один, а с надёжным спутником. Ну раз нет, так нет. Ничего страшного. Не на войну же идти, в самом деле, не во вражеский тыл.

Но прежде чем отправляться к кузнецу, он попытался проверить одну хорошую идею, пришедшую ему в голову вчера вечером, перед сном. Ничего такого особенного и сверхъестественного. Просто-напросто попробовал разозлиться. По-настоящему, до потемнения в глазах и зубовного скрежета. Очень ему хотелось проверить свою вчерашнюю догадку, что непобедимым и неуязвимым его делает злость. Нет, ну в самом деле: стоило ему по-настоящему рассвирепеть — всё, туши свет. Ни один враг против него устоять не мог. Вспомнить хотя бы Щепоту с разбойниками. Тогда Стёпка здорово разозлился на них за то, что они украли Смаклу и хотели принести его в жертву. Потом он ещё сильнее разозлился на оркимага, и тому пришлось спешно телепортироваться подальше от Бучилова хутора. Так же он несколькими днями раньше разозлился на Варвария с Махеем. И на подлых гномлинов в лесу, и вчера вечером на хриплоголосого. Это было пока последнее его разозление. Даже магический силок не сумел удержать рассвирепевшего демона. Вообще-то, если так будет и дальше продолжаться, то домой Стёпка вернётся, скорее всего, полным психом, приходящим в ярость по малейшему поводу. Но об этом пока можно не беспокоиться. Для начала нужно попробовать пробудить в себе желанную злость.

Практически сразу выяснилось, что разозлиться без причины совсем не просто. Как Стёпка ни пыжился, как ни напрягался, сколько ни припоминал всех своих самых противных врагов, ничего у него не получалось. Настоящая, серьёзная злость не приходила. Возможно, потому, что все противные враги были уже так или иначе побеждены, а на побеждённых злиться — это неизвестно кем надо быть. В общем, пыхтел он, пыхтел, буравил свирепым взглядом расколотый чурбак, кулаки до боли сжимал, но заготовленное заранее одно очень хорошее магическое желание исполняться не желало. Вот тебе и демонский дар! Получается, что он действует только тогда, когда хозяину угрожает настоящая опасность. Разозлился хозяин, включатель сработал, нет внутри злости — нет и защиты. С одной стороны хорошо, что этот дар вообще есть и работает, с другой — плохо, что не можешь им воспользоваться по своему желанию в любой момент. Попробуй-ка просто так поднять в своей душе злобу неизвестно на кого безо всякой причины. Фиг получится. Может быть, это специально так задумано, чтобы демоны не могли что попало творить в этом мире, а могли только защищаться. Но для Стёпки была во всём этом одна очень плохая сторона. Если какой-нибудь враг подкрадётся к нему, например, со спины или во время сна, то этот дар может просто не сработать. Потому что разозлиться тогда ну никак не успеешь, даже сообразить ничего не успеешь. Убить, наверное, не убьют, но покалечить могут запросто. Вон Хамсай как его тогда своей киркой звезданул, палец чуть не отрубил, — разве можно это было предвидеть?

Ну и что теперь? Не получилось — да и ладно. Горевать и переживать не было никакого желания. А гильза жгла ему карман. Хотелось скорее выяснить, откуда она появилась. А то, кто знает, может, еще придётся от этого демона с автоматом и самому прятаться. Мало ли кем он окажется, вдруг бандитом каким-нибудь или террористом. То, что он воевал с оркимагами, ещё не делает его хорошим человеком. Весичи вон тоже с орклами не дружат, но почему-то таёжным жителям легче от этого не становится.

До дома кузнеца Стёпка дотопал без приключений. Шёл себе тихонько вниз по улице, пока и вправду не услышал бодрый перезвон и не увидел поднимающийся из высокой кирпичной трубы чёрный дым. Широкие ворота были распахнуты настежь. Во дворе пожилая женщина-тайгарка что-то рубила широким ножом в деревянном корыте.

— Здравствуйте, — сказал Стёпка. — Это у вас весские колдуны остановились?

— И ты здравствуй, отрок Стеслав, — приветливо ответила женщина, разгибаясь и поправляя выбившуюся из-под платка прядь. — Почто тебе колдуны понадобились? Али захворал?

— Поговорить с ними хочу, — Стёпка уже не удивлялся тому, что его знает уже всё женское население Проторы (спасибо за то Миряне и болтливым кумушкам) и не только женское (спасибо за то магам-дознавателям). — Они ещё не уехали?

— Молчата поутру ускакал, баял, что через три дня возвернётся, а увечный, Кударь, в бане с утра сидит. Вон она, баня-то. Иди, не бойся. Закусай тебя не тронет, он у нас смирный.

Стёпка, стараясь держаться подальше от сидящего на цепи лохматого пса (это даже не Закусай был, а целый Загрызай), прошёл за дом, к неказистой рубленой бане. Ему было смешно. Хриплоголосый Кударь, оказывается, всё ещё отмывается после того, что с ним в корчме сотворил озлившийся демон.

Полуголый колдун сидел на лавке. В одной руке он держал деревянный ковш, в другой — грубое полотенце, которым он вытирал потное распаренное лицо. Ему было хорошо, наслаждаться жизнью ему не мешал, видимо, даже расплывающийся на левой скуле синяк, оставшийся на память о вчерашней встрече. Услышав шаги, он лениво повернул голову... Да, увидеть здесь и сейчас демона Кударь точно не ожидал. Ему, видимо, и в голову не могло прийти, что Стёпка захочет и, главное, сумеет отыскать его в большом селе. Испугался он по-настоящему, попытался вскочить, но не удержался на ослабевших ногах и звучно приложился затылком о стену; лавка под ним опрокинулась, ковш полетел на землю, расплёскивая янтарный квас.

Ещё раз придётся ему в баню идти, подумал Стёпка, глядя на облепленную грязью и щепками голую спину барахтающегося на земле колдуна.

Кударь отполз подальше, упёрся в поленницу и затих, неловко поддёргивая мокрые исподние штаны. От испуга он, похоже, забыл все свои колдовские умения, и не предпринимал ни малейшей попытки защититься. Сидел на земле, таращился на демона выпученными от ужаса глазами и мычал что-то невразумительное. Вот тут-то бы и порадоваться Стёпке, возгордиться бы даже. Это ведь как же они все его боятся, если такой смелый ещё вчера колдун сегодня при встрече с демоном буквально дара речи лишился.

Стёпке для пущего эффекта хотелось сказать что-нибудь этакое... презрительное и запоминающееся, что-нибудь вроде: "Ну что, сволочь, допрыгался!" или "Молись предкам, негодяй, твоя смерть пришла!" Однако Кударь с тощими голыми ногами, с редким седым пухом на впалой груди, с фингалом на пол-лица и налипшими на лоб волосами имел настолько жалкий вид, что Стёпке стало неловко за свой смех. Он забыл что этот мерзкий человек вчера готов был утопить его в болоте, забыл как он осматривал его зубы, словно у лошади, как он вытирал об его голову свои сальные пальцы. Забившегося в угол, голого, перепуганного, скособоченного негодяя невозможно было ненавидеть — только жалеть и презирать.

И вместо всех заранее заготовленных красивых фраз Стёпка сказал неожиданно для себя:

— С лёгким паром!

Потом поднял тяжёлую лавку и сел прямо перед колдуном.

— Ч-чево? — проблеял Кударь, с ужасом косясь на Стёпкины руки. Почему-то они его особенно пугали. Впрочем, очень даже понятно, почему. Синяк-то ему разбушевавшийся демон не ногами поставил.

— С лёгким паром, — пояснил Стёпка. — Это у нас, у демонов, так говорят тем, кто только что из бани.

Такое мирное начало разговора колдуна несколько успокоило. Он подтянул ноги, машинально провёл ладонью по груди, не обнаружил там искомого и метнулся взглядом в сторону развешанной на заборе одежды. Перед баней он неосмотрительно снял с себя все свои обереги... или амулеты... или талисманы — и теперь отчаянно об этом жалел. Но кто же мог знать!

— Да, — посочувствовал ему Стёпка. — И защититься вам нечем. Только вы зря надеетесь. Против меня все ваши колдовские побрякушки бессильны. Это я вам точно говорю.

— А я ить... и не того... И не мыслил я... — забормотал колдун.

— Я хочу просто поговорить, — Стёпка хотел немного успокоить колдуна, потому что смотреть на перепуганного до полусмерти пожилого мужика было достаточно неприятно. — И не бойтесь вы так. Ничего я вам не сделаю. Садитесь на лавку.

Кударь бочком присел на поленницу, не желая сидеть на одной лавке со страшным демоном.

— Об чём нам говорить? Поговорили уже вчерась от души, — он с намёком потрогал синяк.

— А не нужно было меня в силок заманивать, — отрезал Стёпка. — А то я ведь могу и ещё раз разозлиться.

Кударь отодвинулся от него подальше, и болезненно поморщился, заполучив, хотелось надеяться, немаленькую занозу в деликатное место.

— У меня только один вопрос. Но если вы на него не ответите, я вас сначала курлы-бурлы, а потом сразу шурум-бурум. Понятно?

Едва он это произнёс, Кударь побледнел, рухнул на колени и завопил чуть не во весь голос:

— Все поведаю, демон! Всё как есть, расскажу! Не губи, не по своей воле руку на тебя поднял! (Ну, кто на кого руки поднимал — это вопрос спорный)... Полыня подлое замыслил, ему склодомас покоя не даёт. Демон, говорит, знаком отмечен, отрок безответный, скрутим его легко, он нас куда надо выведет и всё как есть поведает. А князь опосля золотом одарит немеряно... Это он, это он... не губи, демон! Маги за склодомасом охотятся, а нам он не надобен.

— Мне от тоже не надобен, — оборвал его излияния Стёпка. Где-то он такие вопли уже слышал, и совсем, вроде бы, недавно. Тоже кто-то так противно вопил: "Не губи, демон, пощади, о, двухголовый!"

— Демону, вестимо, не нужон, — истово проговорил колдун. — А Сквирятич за него душу отдаст. Князю служит, а себя возвеличить желает. Склодомас ему...

— Да не нужен мне склодомас, — оборвал Стёпка. — Я про другое спросить хочу, — он вытащил из кармана гильзу. — Вот это вы где взяли?

— Ага-ага, — понятливо закивал колдун. — Демонская вещица. Я знал, я знал. Сила в ей сокрыта...

— Да ничего в ней уже не сокрыто, — сказал Стёпка. — Это как использованная заклятка. Пустая она уже, понятно. Где вы её взяли?

— Опосля демона в траве придорожной тайком подобрал, — признался Кударь.

— Когда это было?

— Года четыре тому, как раз на первые заморозки.

— А где?

— За Стылой Несклитью. На Перекостельском перевале.

— Это далеко от Проторы?

— Три седьмицы пути, ежели пешим.

— Далеко, — признал Стёпка. — А что за демон? Вы его видели?

— Со спины глянуть успел, когда мы с ними на дороге разъехались. Его орклы в Этиматахью везли, да, смекаю, что-то и не поделили. Оркимаг после баял, что, мол, заупрямился демон.

— Вы и с оркимагом говорили?

— Говорили. Он поранен был... умер вскорости. Грудь ему наскрозь пробило в двух местах, и раны заживить у него не получилось. Чуждое колдовство потому как. Пятерых оркимагов демон положил и утёк за Верхнюю Окаянь. Маги-дознаватели и орклы по сию пору отыскать его хотят, да где там. Тайга большая. А коли отыщут его, он и их... из стреломёта. Шибко гневливый был демон.

— А как он выглядел? Как одет был? Отрок или постарше?

— С виду вроде весич али тайгарь. Годами меня чуток младшее. Волоса тёмные, безбородый... Одёжка у него чудная, ненашенская. Пятна зеленью, ровно из лоскутьев пошита.

Камуфляж, не сразу догадался Стёпка. Значит, это точно солдат был или офицер. А иначе откуда бы он автомат раздобыл. Четыре года почти прошло. Разве отыщешь его в тайге, если он ещё здесь, если ещё не вернулся. За четыре года многое измениться могло. Ну и ладно, ну и бог с ним, с этим гневливым демоном-земляком. У меня и без него своих проблем полон рот — Смаклу выручить, Ванеса разыскать...

Он задумался и забыл о том, что сидящий перед ним колдун — человек тоже достаточно непростой и гневливый. Мало ли, что он не одет и перепуган. Перепуганные колдуны — они ещё опаснее, потому что от страха на любую глупость решиться могут. И Кударь решился.

Что-то невидимое и очень горячее с силой толкнуло Стёпку в грудь, припекло кожу, навалилось, дёрнуло за ноги... Лавка встала на дыбы, перед глазами потемнело. Он отпрыгнул, ухитрился удержаться на ногах, изготовился дать отпор... Однако ему даже делать ничего не пришлось. Заклинание — довольно мощное, надо признать, — отскочило от него, словно мяч, и ударило на откате в колдуна, крепко пришмякнув того к стене бани, так что даже труха с крыши посыпалась. Кударь бессильно дёргался, пытаясь освободить голые конечности от невидимого захвата, и с ужасом косился на Стёпку, справедливо ожидая неминуемой расплаты. Кожа на его груди, животе и лбу покраснела как от ожога.

— А я предупреждал, — сказал ему Стёпка, наскоро оглядев себя и не найдя на одежде никаких повреждений. Злиться на дурака уже не было смысла. — Вам помочь?

Кударь отчаянно замотал головой: не нужно, не нужно, своими силами обойдусь. А сам всё никак не мог оторвать от стены распятые руки.

— Ну, тогда счастливо оставаться, — сказал Стёпка. И ушёл. И когда пробирался мимо насторожившегося пса, услышал донёсшийся со стороны бани мягкий шлепок упавшего тела и болезненное оханье. Колдун всё же сумел отклеиться от стены. Но сейчас Стёпка его уже не жалел.

* * *

Солнце ещё не добралось до верхушки неба, но в воздухе уже явственно ощущалась подступающая духота. Торопиться было совершенно некуда. Никто Степана не ждал с нетерпением, никто за ним больше не гонялся. Можно было неторопливо шагать вверх по улице, раскланиваясь со встречными селянами, обходя стороной злющих гусей и не обращая внимания на шушукающихся за спиной вурдалачек. Стёпке нравилось в Проторе и, если бы не необходимость ехать за Смаклой, он с удовольствием остался бы здесь ещё на несколько дней. Он уже привык к вездесущему запаху навоза, к приземистым некрашеным домам с крохотными окнами без стёкол, к скрипу тележных колёс, к судачащим у колодца гоблиншам и даже к нежащимся в грязных лужах свиньям, которых в Проторе было на удивление много.

Навстречу ему выметнулись из-за поворота верховые весские дружинники. Кони игриво изгибали шеи, позвякивали кольца на упряжи, из-под копыт с кудахтаньем разлетались курицы. Кто-то заливисто свистнул, молодой дружинник оглянулся на Степана, задорно подмигнул, то ли признав в нём демона, то ли просто так, от хорошего настроения. Стёпка смотрел вслед, пока весичи не скрылись из виду. Посверкивали на солнце шлемы и кольчуги, празднично развевались алые плащи — привычное уже зрелище. Обычное. Подумаешь дружинники, подумаешь с мечами и в кольчугах. Дома так же на автомобили внимания не обращал, на "Тойоты" разные да на "Хонды".

Гоблинские кумушки, проводили весичей сердитыми взглядами:

— Помелись куды-то, окаянные.

— Мало курей не стоптали...

— Скорей бы уж на орклов-то собралися...

— Твоя правда, Глуксовна, опостылели, мочи нет.

Шумная стая ребятишек копошилась вокруг большой лужи. Все перемазанные с головы до ног, так что не разберёшь, кто из них тайгарь, кто гоблин, а кто вурдалак, они азартно месили густую грязь босыми ногами. Когда Стёпка проходил мимо, от стайки отделился Щепля, тоже изрядно перепачканный. Он подкатился к Стёпке, стрельнул по сторонам глазами, выпалил:

— Стеслав, слышь. Меня Вякса снарядил тебя тута стеречь. Не ходи в корчму с улицы. Коряжихиными огородами пробирайся.

— Почему это? — спросил Стёпка, а у самого мелькнуло: "Неужели опять маги-дознаватели за старое взялись. Вроде, не должны".

— Бояричи у ворот гуртуются. Вякса баял, тебя поджидают. Недоброе, говорит, задумали.

— Вот ещё новости, — остановился Стёпка. — Какие такие бояричи? Случайно, не Веченя этого расфуфыренного родственники?

Щепля длинно сплюнул в пыль через щербину между зубами. Он, похоже, шибко гордился тем, что ходит в знакомцах у знаменитого демона. Пацанята в луже уважительно притихли, издали наблюдая за разговором.

— Не, не сродственники. Сам пришёл и дружков весских привёл. Не с добром, у меня на такие дела глаз верный.

Значит, не так уж и напугался нарумяненный сотник. Неужели задумал отомстить демону за позор и поношение.

— Ты их видел? Сколько их там?

Щепля показал обе руки, растопырив все пальцы, кроме больших:

— Осемь.

Ого! Стёпка мысленно присвистнул. Подстраховался Вечень. Восемь дружков — это не два ближника. Это уже серьёзнее. Что же делать? Пробираться в корчму огородами не хотелось. Не потому что далеко, а потому что стыдно. Кто они такие, дружки Веченя, чтобы неустрашимый демон из-за них по огородам шастал? С оркимагом и дознавателями справились, и с бояричами как-нибудь разберёмся.

Стёпка решительно тряхнул головой.

— Ладно, Щепля. Спасибо за предупреждение. Посмотрим, что они задумали.

У Щепли округлились глаза.

— Воротами пойдёшь? Не испужаешься?

— Пусть они меня пужаются, — сказал Стёпка. — Демон я или не демон.

— Вестимо, демон, — согласился Щепля. — У меня на демонов глаз верный. Однакось, шибко их там много. А ну как враз навалятся?

— Враз навалятся, враз и отвалятся.

Ну и хлопотное же это дело — быть демоном в магическом мире! Особенно демоном без хозяина. Никакой спокойной жизни не получается. Только-только порадовался, что всё так хорошо, как на тебе! — бояричи какие-то на горизонте нарисовались. С недобрыми намерениями. И Стёпка впервые пожалел, что угораздило его попасть в этот мир демоном, а не обычным человеком, который никому не нужен и за которым никто даже и не подумает охотиться.

Бояричей он увидел издали. Восемь человек, все молодые, некоторые чуть постарше Стёпки, а некоторые чуть ли не ровесники. Стоят, лениво переговариваются, изредка внимательно по сторонам поглядывают. Ничем, в общем, не выделяются. Разве что богатой одеждой. Не предупреди его Щепля, он на них и внимания бы почти не обратил. Мало разве народу всевозможного у корчмы крутится. И купцы, и бояре, и охотники, и дружинники весские. С утра до вечера суета и толкотня. Одни приезжают, другие уезжают, третьи со знакомцами встречаются...

А кто-то демона подкарауливает.

Бояричи стояли двумя группами, и не у самый ворот, а чуть подальше, но так, чтобы Стёпка, к корчме направляясь, мимо никак не прошёл. Знали, выходит, откуда он появиться должен, не то заранее выследили, не то расспросили кого. Вон и Вечень среди них, что-то рассказывает, смеётся громко... Даже слишком громко. А сам то и дело через плечо на подходящего демона косится и спину держит так, словно палку от швабры проглотил.

По-хорошему, надо было бы разозлиться для верности, однако, Стёпка даже и не пытался. Знал, что всё равно ничего не получится. Да и не хотелось ему попусту тратить свою злость на каких-то весский бояричей, которые, к тому же, ещё ничего плохого ему не сделали. Он шёл прямиком в ворота, беззаботно засунув руки в карманы и покусывая сухую былинку. Словно бы и не подозревал о засаде. У него даже мелькнула мысль, что Вякса перестраховался, что они пришли сюда не из-за него, а просто так, и даже вредный Вечень очутился здесь совершенно случайно...

И мимо первой группы он прошёл спокойно, они даже внимания на него не обратили. Зато когда он проходил мимо второй, бояричи вразнобой расхохотались над какой-то шуткой, и один из них шагнул назад и рукой махнул, как бы показывая: да ну вас! И так прицельно махнул, что едва не попал Стёпке по уху. Но тот был начеку и голову вовремя отклонил. И о нарочно выставленную ногу в синем щегольском сапожке тоже не споткнулся. Перешагнул и пошёл себе дальше, как бы и внимания на это лёгкое недоразумение не обратив. Мало ли кто в толпе толкнуть может нечаянно, всякое бывает.

Однако боярич считал иначе.

— Да этот отрясок мне на ногу с умыслом наступил! — вскричал он с наигранным возмущением. — Эй, не знаю, как тебя кличут, али ослеп? Ты почто мне своими навозными копытьями сапог опоганил!

Стерпеть и не остановиться после этого было совершенно невозможно. На что, впрочем, боярич и рассчитывал. Стёпка повернулся, глянул всё же на сапожок (совершенно не испачканный, разумеется), потом посмотрел в сердито прищуренные глаза:

— И ты будь здрав, боярин!

Откуда вдруг выскочила эта фраза, он и сам не понял, не то из фильма какого-то, не то из книги. Но получилось хорошо, к месту: вроде бы и вежливость проявил, но в тоже время и насмешка отчётливо прозвучала. Как хочешь, так и понимай.

Боярич решил понять по-своему. Выставил вперёд "пострадавшую" ногу, повертел носком сапога:

— Эвон как замарал. Языком вылизывать заставлю.

Он был лицом некрасив, имел широко посаженные глаза, слишком густые брови и костистый нос. Ни усами, ни бородой по молодости ещё не обзавёлся, зато длинные каштановые локоны были тщательно завиты и уложены, и на впалых щеках угадывался румянец явно искусственного происхождения (теперь Стёпка уже мог это определить). Он стоял, подбоченясь, глаза прищурены, на губах презрительная усмешка. Ростом не выше Степана, но смотрел сверху вниз, как на таракана смотрят, которого можно одним движением раздавить. Солнце играло на перламутровых пуговицах кафтанчика, на позолоченном эфесе сабли, на унизывающих пальцы перстнях. Богатенький был боярич, да и остальные ему под стать. Ухоженные, приглаженные, на какого ни взгляни — то каменья на дорогих ножнах блистают, то серебряный витой поясок, то золотое шитьё по вороту. И у каждого в глазах непробиваемая убеждённость в своём превосходстве над безродными простолюдинами, к коим они без сомнения причисляли и Степана... Впрочем, совершенно справедливо. Другое дело, что его это ну вот ни на столечко не огорчало. Подумаешь — боярские дети. Подумаешь — золото и каменья. А демона пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга с вот такенными нестриженными виртуальными когтями не желаете? Мы, между прочим, и без богатых родителев кое-чего стоим. И всякие злобные выпады кому ни попадя прощать не намерены. Так что получи, боярич, что заслужил:

— Ты бы лучше свой язык покрепче за зубами держал. А то как бы не пришлось его укорачивать.

— А-а-а, — обрадованно протянул боярич. События разворачивались по заранее намеченному сценарию. — Гляньте, други, на диво-дивное: оно речь весскую разумеет. Али я ослышался?

Други заулыбались. Правда, надо отдать должное, не все. Те трое, что держались в стороне, поглядывали на Стёпку с интересом, но вмешиваться, похоже, не собирались.

Приземистый кудрявый боярич в светло-сером кафтане с готовностью подхватил:

— Нет, Савояр, не ослышался ты! Сей демон самозваный и впрямь чевой-то прохрюкал.

— Из какой же свинарни его сюда призвали? — это уже третий своё остроумие решил продемонстрировать. Окинул Стёпку надменным взглядом сверху донизу, покривился брезгливо, напоказ: — В клеть бы его да в балаган на ярмарку, людишек подлых веселить за полкедрика.

— На кой людишек — пущай он нас повеселит. Нут-кось, демон, хрюкни ещё раз по-демонски, как тебя звать-величать: не Свинославом ли?

За воротами мелькали испуганные лица Збугняты и Вяксы. В отдалении притихла стайка пацанят со Щеплей во главе. Больше никто на них внимания не обращал, да и на что тут глядеть-то: ну, стоят отроки, ну, беседуют, за грудки не хватаются, оружием не размахивают...

Бояричи перекидывались остротами (удачными, как им казалось), надеясь побольнее зацепить демона. Особенно старались Савояр и коренастый боярич в сером. Держащийся за спинами дружков Вечень ухмылялся, но благоразумно помалкивал. Стёпку эти подколы абсолютно не трогали. Он уже понял, что связанные княжьим словом боярские дети решили просто высмеять наглого отрока. Выставить его на посмешище. А этого князь не запрещал. Ну и пусть пока языки свои потренируют, ответить им никогда не поздно.

— А верно ли слух идёт, что демона в Протору старуха на себе привезла? Костлявая, поди, старуха-то?

Савояр опять выступил, придумал, чем ещё демона уколоть. Бояричи заулыбались, лишь Вечень боязливо оглянулся, видимо, понимал, что говорить здесь так о Миряне не стоит. Это только пришлому весичу всё нипочём, ему здесь не жить, с сёстрами да тётками за безрассудные речи не объясняться. А полетит, не дай бог, молва по улусу, ни одна приличная девушка потом за такого жениха не пойдёт, не захочет с постылым всю жизнь маяться.

У Стёпки тоже внутри что-то дёрнулось, обидно ему стало, что какие-то бестолковые весичи так о Миряне смеют говорить. И захотелось ему последнее слово за собой оставить, чтобы не думали потом эти надутые бояричи, что удалось им над демоном посмеяться.

— Вы уже закончили? — очень вежливо поинтересовался он, — Или вам больше ничего на ум не приходит? Плоховато у вас, как я погляжу, с мозгами. А ты, Вечень, тоже хорош. Сам не справился, так решил весичей на меня натравить. А сотня твоя где? Под стол пешком ходит или с горшка ещё не слезла?

— С наглым демоном управиться — сотня не надобна, — рявкнул Савояр, оттесняя Веченя плечом. — Справного кнута с избытком достанет!

— О, диво-дивное! — преувеличенно восхитился Стёпка. — Боярин Савояр поросячье хрюканье шибко разумеет.

Он решил побить насмешников их же оружием. Слышали бы эти, считающие себя остроумными бояричи, как умеют дразниться пацаны с соседнего двора или вредины-девчонки в Стёпкином классе! Или тот же Ванес, когда на кого-нибудь разозлится из-за пустяка. Ого! Сколько раз Стёпка из-за этого на него обижался, до ссор доходило, неделями не разговаривали. Зато ему теперь даже придумывать ничего не надо было, память сама подсказывала удачные ответы.

Кое-кто из весичей заулыбался, оценив выпад, иные нахмурились, Савояр злобно перекосил лицо и не сдержался, не выдержал ёрнического тона:

— Вижу я, Вечень, что не впустую ты нас сюда привёл. Сего наглеца и впрямь проучить не мешает.

— Чем учить будете? — поинтересовался Стёпка. — Кулаками или саблей? Ты один или все вместе?

— Гляньте, какой смелый, — удивился Савояр. — За княжьим словом схорониться хочешь?

— Я его у князя не выпрашивал. Сам за себя постоять могу.

— На словах-то все богатыри, а как с мечом в сечу идти — половина по кустам хоронится.

— Ну и как там, в кустах? — спросил Стёпка. — Комары не заели?

Вновь кто-то засмеялся. Савояр через силу тоже улыбнулся, но руку уже на эфес сабли словно ненароком положил.

И тут чёрт дёрнул Стёпку за язык. Нет чтобы повернуться и уйти себе спокойно, и всё бы на этом и закончилось, но боярские насмешки его всё же слегка зацепили, и он не удержался от ответного укола:

— А правда ли, что вы щёки себе румяните? — спросил он. — Очень мне это удивительно. У нас, в демонском мире румянами и духами только девицы пользуются, чтобы женихи богатые на них внимание обратили. А вы зачем краситесь — богатых невест приманить хотите, да?

Савояра аж перекосило всего. Стёпка, сам не ведая того, сказал что-то такое, что задело боярича больнее железа. Откуда ему было знать, что Савояру родители сосватали богатую и родовитую невесту, которая, однако, была старше его на несколько лет и красотой, мягко говоря, не блистала. В глаза над ним никто не подшучивал, но за спиной, и он сам об этом знал, частенько скалили зубы. А теперь демон при всех о том же сказал и попал не в бровь, а в глаз.

Боярич насупился и выдернул саблю из ножен. Получилось это у него лучше, чем у Веченя, ни за один ремешок не зацепился.

Стёпка напрягся, показалось ему, что боярич не сдержится и рубанёт сплеча... Уж больно лицо у Савояра в этот момент было свирепое.

— Савояр, не дуркуй! — шагнул к нему один из той троицы, что в разговоре не участвовала. — Неладное творишь. До князя дойдёт — ушлёт тебя к батюшке, да как бы и не хуже чего.

— Да ежели я его зарублю, Мстигор, мне любой из дознавателей в ноги за то поклонится, — убеждённо заявил Савояр.

— Ты сначала заруби, — усмехнулся Стёпка. После оркимагова меча бояться почти игрушечной сабли было смешно. — А потом уже и хвались.

— Никакой демон супротив хорошей стали не устоит.

— Так то против хорошей. А не против этого барахла.

Боярич вдруг вытянул руку, и острие сабли упёрлось в Стёпкин живот, прямо под рёбра. Несильно, но ощутимо, так, чтобы понятно было, надавит Савояр посильнее — и побежит по клинку кровь.

— Прощения просить умеешь ли, демон?

Это было уже слишком, и терпеть такое Стёпка не собирался. Он сжал лезвие рукой и отвёл его в сторону. Лезвие было холодное, твёрдое и очень острое.

В глазах Савояра загорелись огоньки:

— Тебя разве не учили, что голой рукой за добрый клинок не хватаются даже недоумки?

— Меня учили, что недоумки по любому поводу саблями размахивать любят, и за это их надо больно наказывать.

— Ты сам напросился, демон.

Они замерли на несколько долгих мгновений. Потом Савояр слегка напрягся, перенёс тяжесть на другую ногу, и опять Мстигор предостерегающе сказал:

— Савояр, остановись! Жалеть будешь. Демон, разожми ладонь, пока не поздно!..

И тут Савояр дёрнул. Не слишком сильно, с таким расчётом, чтобы клинок Стёпке пальцы не отсёк, а просто разрезал их до кости. Рана получилась бы не смертельная, конечно, но крови бы хватило, и калекой тоже можно было остаться на всю жизнь, если бы повредило сухожилия.

У ворот охнул Вякса. Вечень побледнел и вжал голову в плечи (ему-то досталось бы в первую очередь, как зачинщику). Бояричи, кто со злорадством, кто с испугом, уставились на Стёпкину руку, которая всё ещё крепко сжимала клинок.

Савояр закусил губу и, уже не сдерживаясь, потянул изо всей силы. С тем же успехом он мог бы попытаться выдернуть из земли растущую рядом берёзу.

Все смотрели на саблю и молчали. Звенящую тишину нарушил хриплый голос Савояра:

— Отпусти.

Стёпка подумал, потом спросил:

— А прощения просить ты не научен?

Савояр открыл рот, закрыл, сглотнул тяжело. На его побледневших щеках яркими пятнами выделялись румяна.

— Отпусти, демон, — ещё тише попросил он.

Дня три-четыре назад Стёпка, наверное, выдернул бы саблю, ломая боярские пальцы, подбросил бы эффектно, перехватил да и ткнул бы в ответ обидчику под рёбра... Но сейчас он просто разжал руку и сказал:

— Да ладно. Живи, боярин.

Без всякой задней мысли он это "живи" произнёс, они так с друзьями часто говорили в классе по поводу и без повода. Но на окружающих это слово произвело прямо-таки подавляющее впечатление. Савояр на себя стал не похож, вообразил, наверное, что и в самом деле жизни чуть по собственной глупости не лишился. Вечень тоже с лица явственно спал, остальные стояли молча, кто губы кусал, кто просто хмурился. Шутка явно не удалась, более того, она обернулась против самих шутников.

Савояр подрагивающей рукой совал саблю в ножны — и не мог туда её засунуть. Наконец, после нескольких безуспешных попыток до него дошло, что дело не в трясущихся руках, он поглядел на клинок — и ему стало совсем дурно. Бояричи загудели, Щепля, незаметно подобравшийся вплотную к Степану, протяжно свистнул.

На стальном клинке остались четыре глубоких вмятины от Стёпкиных пальцев, как будто сабля была сделана из пластилина. Теперь она уже ни на что не годилась, разве что укоротить её на длину ладони, превратив в несерьёзный обрубок, или на стену повесить в поучение будущим Савояровым потомкам, чтобы знали, на что настоящие демоны способны и каково это — оружием им попусту грозить.

Гордиться было нечем. И говорить больше ничего не хотелось. Это Щепля, судя по его торжествующей чумазой физиономии, ожидал, что Степка сейчас озлится — да и погонит растерявшихся боярских отпрысков вниз по улице... Ничего такого Стёпка, разумеется, делать не собирался. Он смотрел на свою руку. Ладонь слегка зудела, на коже остался чёткий след от острого клинка. Но ни царапины, ни крови.

Бояричи почему-то не уходили. Стояли в сторонке и чего-то ждали. Стёпке они были уже не интересны. Хотят, пусть ждут.

Мстигор сказал что-то Савояру, покачал головой, потом подошёл к Стёпке:

— Не держи на нас зла, Стеслав. Вечень с Савояром молоды ещё, разума не набрались.

— Да я тоже, вроде, не старик, — возразил Стёпка.

Мстигор качнул головой, усмехнулся:

— Захотелось им, понимаешь, демона настоящего подразнить. Не со зла, поверь.

На кого-то он был очень похож, этот боярич, кого-то он напоминал взглядом своим прямым, твёрдо очерченными губами, гордой посадкой головы.

— Боярин Всемир из передовой сотни воеводы Мстидара не твой брат случайно? — спросил Стёпка наугад.

— Ты Всемира встречал? — обрадовался Мстигор. — Где? Не в Летописном ли замке?

— На Бучиловом хуторе, в тайге, — Стёпка неопределённо махнул рукой. — Его и Арфелия оркимаг обманом захватил, ну а мы как раз туда заехали. Да ты не переживай, с ними всё в порядке, оркимаг ничего не успел сделать. Пару синяков только поставил да губу разбил... Но я с ним за это уже расплатился. Долго помнить будет.

— Значит, верно говорят, что ты оркимага прогнал?

— Да я там не один был. Тролль ещё и гоблин. Мы вместе оркимага прогнали.

Стёпка чуть не добавил, что я, мол, твоего брата из плена освободил, от смерти, считай, спас, а ты слушал, как меня дружки твои обзывают по-всякому и даже не вступился. Он это не сказал, но Мстигор, видимо, прочитал всё в его глазах.

— Не серчай, Стеслав. Не ведали мы, что бояричи тебя задумали дразнить, а то бы отговорили их.

— Ничего, — сказал Стёпка. — Зато им теперь наука будет.

— Савояр теперь шибко опасается, что ты князю пожалуешься. Отошлёт тогда его князь в Великую Весь с позором.

— Вот ещё! — фыркнул Стёпка. — Я жаловаться не привык. Можешь успокоить своих друзей, к князю я не пойду.

— И спасибо тебе на том, — обрадовался Мстигор. — Может, свидимся ещё. А я Всемиру при встрече про тебя поведаю. Мы вскорости, говорят, тоже в Летописный замок отправимся.

— Ну, привет ему тогда передавай, — сказал Стёпка. — То есть это... Поклон ему от меня низкий. Он ведь тоже мне помог. Заступился, когда десятник с Усмарем хотели меня магам-дознавателям отдать. Хороший у тебя брат. И Арфелию тоже поклон. Хотя я ему, кажется, не слишком понравился.

* * *

— Да ладно тебе, Вякса, — говорил Стёпка несколько минут спустя. — Ничего особенного ведь не произошло. Они просто испытать меня хотели... Ну — подразнить. И я вовсе не самый сильный. У нас там все такие и даже ещё круче, ну то есть сильнее. Да я там вообще обыкновенный отрок. Мне самому удивительно, что я его саблю голой рукой удержать сумел.

— А мы уже думали, всё, отсечёт тебе боярич персты, — признался Вякса. — А ты эвон как...

Стёпка смотрел на свою ладонь и пытался вспомнить, разозлился ли он перед тем, как за саблю хвататься, или нет. И вроде бы, припоминалось, что никакой злости в нём в тот момент не было. Это что ж, получается, что его догадка не верна, и всё дело вовсе не в злости? Он вытащил свой нож, щелкнул, выдвигая лезвие, помялся, решаясь, затем взялся за клинок всей ладонью. Вякса со Збугнятой во все глаза таращились на него, ожидали, похоже, что он сейчас и нож свой сомнёт, как Савоярову саблю. Стёпка слегка сжал руку. Не слишком приятное ощущение. Сильнее надави — и порез обеспечен. А уж если выдернуть бритвенной остроты лезвие из руки, словно из ножен, то вообще можно пальцев лишиться... Или нет? Он осторожно потянул нож, и тот легко выскользнул из руки, не оставив даже царапины. Стёпка полоснул по ладони ещё раз и с тем же успехом. Ни крови, ни пореза. Ну что ж, раз магический нож резать хозяина не хочет, значит надо обычный испытать. Нож Збугняты легко рассёк мякоть ладони. Было больно. Стёпка слизнул выступившую из небольшого пореза кровь и прекратил опыты. Нет, наверное, он всё-таки тогда на бояричей разозлился, пусть даже и не слишком сильно. Иначе не стал бы хвататься голой рукой за отточенную сталь. А ведь когда хватался, даже и сомнения не было, что неправильно поступает, само собой всё получилось, как на хуторе, когда меч у оркимага отобрал.

— Збугнята, ты Негрызгу не видал? — остановился рядом с ними Сгрыква. — Вот девка непутёвая, ноги уже стоптал, сыскать её не могу.

— Наверх она пошла, — показал Вякса. — С вёдрами. Полы скоблить.

Сгрыква вернулся минуты через три. Спустился на деревянных ногах во двор, глаза дурные, еле выговорил трясущимися губами:

— Беда, хлопцы. Хозяина покличте скорее. За ведуном посылать надобно. Ой, беда! Негрызга-то... Девку-то... Окаменела уже, глазами только лупат... Ох и страху же я натерпелся! Сам ноги едва унёс!

Он ещё что-то бормотал, а Збугнята уже метнулся в корчму, затопал по лестнице. Стёпка с Вяксой не отставали.

Негрызга сидела на лавке. В той самой комнате, где Стёпку Полыня подловил, на той самой лавке. Сидела неестественно прямая, руки на коленях сложила, как примерная школьница, подбородок вздёрнула — и даже головы не повернула, когда мальчишки в комнату ввалились. Стёпка, пока бежал, чего только не передумал, к самому худшему готовился, а увидел девчонку — и отпустило слегка. Цела Негрызга, ничего с ней страшного не случилось, ну, застыла, ну, не шевелится, эка невидаль, я вчера так же на этой лавке сидел, заклинанием опутанный, и ничего, жив пока и вполне здоров.

Збугнята споткнулся о ведро, опрокинул его, бросился к девчонке, схватил её за плечи, затряс... Она моталась в его руках всем телом, словно истукан, и вправду только глазами испуганно лупала: чтой-то со мной, спасите, помогите, ой, мамочки, околдова-а-а-али!

— Погубили девку! — горячо зашептал Сгрыква в Стёпкин затылок. — Никому она худа не делала, безответная. Сгубили колдуны, зачаровали...

— Негрызга, ты меня слышишь? — тормошил девчонку вурдалак. — Скажи хоть слово!

— Да погодите же вы! — чуть не крикнул Стёпка. — Збугнята, хватит её трясти! Ничего страшного с ней не случилось. Это она на ту лавку случайно села, на которой колдуны меня подловили. Здесь, наверное, заклинание ещё осталось, как там его... Силок какой-то. Ловушка такая магическая.

— Обложной силок, — вспомнил Вякса и глаза испуганно на Стёпку вытаращил. — Ты демон, потому силок тебя и не удержал. А Негрызгу нам самим ни в жисть не расколдовать. Шибко сильное заклинание, на медведя его охотники ставят, ежели когда живьём словить надо и шкуру не попортить. Не снять нам его самим-то. Без магов не обойтися.

— Ну, значит, магов позовём, — уверенно сказал Стёпка. Однако связываться с магами ему не хотелось. Он почему-то был уверен, что с этим колдовским силком может и своими силами справиться. Вчера он его путы разорвал, почему бы не попробовать ещё раз.

— Так, сейчас попробуем разобраться, что тут к чему. А ну-ка, давайте лавку от стены отодвинем.

Сгрыква со Збугнятой взялись за лавку с двух сторон и перенесли её на середину комнаты. Негрызга сидела как приклеенная. Даже не пошатнулась.

Стёпка сначала осмотрел стену, ничего не нашёл, потом встал на четвереньки, заглянул под лавку... Так и есть. Воткнуто что-то в доску, на гвоздь с очень широкой шляпкой похоже или на большую кнопку. Он потрогал — ничего страшного, магией, вроде, не стреляет — и выдернул кнопку из лавки.

— Вот она, зараза!

Негрызга взвизгнула, обмякла и повалилась на пол. Сгрыква едва успел её подхватить, а то угодила бы девчонка прямо в растёкшуюся из опрокинутого ведра лужу.

Силок лежал на Стёпкиной ладони, и ничего в нём не было магического: просто грубая железная кнопка с небрежно нацарапанными на шляпке непонятными знаками. Вякса боязливо потрогал, потом вытер палец о рубаху, словно до чего-то нечистого дотронулся:

— Куды мы его, Стеслав

— А никуды, — сказал Стёпка. — Я его себе заберу. Может, пригодится ещё. Если в нём, конечно, сила магическая не кончилась.

— Ведомо, не кончилась, — Вякса покосился на Негрызгу, которая уже почти пришла в себя и трястись перестала, только говорить ещё ничего не могла, с перепугу, наверное, голоса лишившись. — Видал, как её словило, ровно медведя, — он захихикал. — Теперича она от каждой лавки шарахаться будет, помяни моё слово.

Негрызга вдруг отпихнула Сгрыкву, разъярённо уставилась на гоблина, руки в боки упёрла, выдерга мелкая:

— А не ты ли мне этакую пакость спроворил? Чево зубы скалишь? Всё хозяину поведаю, он тебе ужо покажет!..

Вякса отодвинулся от неё подальше, кулаком себе в лоб постучал:

— Эвона чего надумала! Мы её ослобонили, а она нас же и облаяла. В энтот силок Стеслава вчерась колдуны ловили, он с ними насилу управился. А ежели бы не мы, так и сидела бы всю ночь на лавке ровно идолище...

* * *

Уже под вечер Стёпка решил сходить к ведуну. Во-первых, неудобно было уезжать, не попрощавшись, а во-вторых, хотелось кое о чём поговорить. Вякса, Збугнята и Щепля, конечно же, отправились вместе с ним. А когда пришли, оказалось, что их там уже ждут, и стол накрыт, и народ собрался не чужой: и Швырга-старшой, и элль-хон Зарусаха, и дядько Неусвистайло, и старшина Пристегнивесло. И главное — все они пришли со своими жёнами и дочками, у кого таковые имелись. Стёпка как их всех увидел, сразу понял, что от него требуется, вздохнул и покорился судьбе. И опять, в который уже раз пришлось ему рассказывать о встрече с Миряной. Женщины, разумеется, опять плакали, даже Неусвистайлова жена Зарёнка, устрашающих размеров троллиха, и та прослезилась.

Потом Стёпка от них сбежал, вышел во двор и сел на крыльцо рядом со Швыргой-младшим. Рассказал ему о свидании с людоедом, о том, как угодил в силок, как выручали Негрызгу.

— А не может такого быть, — спросил под конец, — что конхобулл не только подглядывал за мной, но и делал меня, ну, как бы злее? Мне кажется, когда он у меня на шее висел, я как-то больше на всяких гадов сердился. Просто даже иногда убить кого-нибудь из них хотелось. А снял его — и теперь всё по-другому.

Швырга почесал бороду, пожал плечами:

— Да кто ж эту демонскую пакость знает. Сдаётся мне, что конхобулл и не на такое способен. Не жалеешь ли, что магам его отдал? Он ведь денег немалых стоит.

— Да ну его! — совершенно искренне отмахнулся Стёпка. — Пусть они там с ним что хотят делают. А мне без него сразу легче стало.

— Вот и славно. Я, Стеслав, признаюсь, побаивался, что прикипел он к тебе. Всё ж таки не один день ты его у сердца носил...

И Стёпка невольно почесал грудь, на которой уже почти зажили оставленные вражьим подглядом царапины.

После обильного застолья, когда все уже вволю наелись, по третьему разу напились и обо всём переговорили, он подсел к элль-фингу. Вообще-то ему со старшим Швыргой поговорить хотелось, но тот слегка перебрал медовухи и уже откровенно клевал носом.

— Дядька Зарусаха, я вот о чём спросить хочу...

— Какой я тебе дядька, — дробно засмеялся степняк. — Я тебе в деды гожусь. А то и в прадеды. Называй меня элль-атта. Так лучше будет.

— Элль-атта, а что такое склодомас? Почему оркимаги и весичи так хотят его найти?

— Склодомас... — Зарусаха пожевал губами. — Наши старики зовут его Шиган-шигун, что значит жезл власти. Тот, кого склодомас признает хозяином, получит власть над ужасными демонами огня Иффыгузами.

— И... что? — спросил Стёпка. — Зачем им эти Иффыгузы?

— Иффыгузы — это власть. Совсем большая власть. Когда враги не страшны, когда весь мир у твоих ног, когда всё можно... Это страшная власть.

— И что, никто не знает, где он сейчас?

— Он здесь, — сказал Зарусаха так, словно склодомас прямо под столом лежит и стоит только наклониться и вытащить его. — В Таёжном улусе схоронен. Но улус большой, шибко большой, который век маги склодомас отыскать не могут. Иные уже и не верят, а всё одно ищут. Безграничная власть — она многих манит.

— А откуда известно, что он в Таёжном улусе спрятан? — спросил Стёпка.

Зарусаха внимательно посмотрел ему в глаза, усмехнулся:

— Тоже хочешь его отыскать?

Стёпка затряс головой

— Нет. Это колдуны вчера говорили, что я знаком отмечен и что я могу им показать, где склодомас спрятан. А я не хочу его отыскивать. Только я подумал: а вдруг меня... нас для того и вызвали, чтобы мы его отыскали. И я, даже если и не хочу, всё равно как-нибудь случайно его найду. И что мне тогда с ним делать?

— Лучше всего будет, если ты его заберёшь с собой, чтобы и следа его здесь не осталось, — вмешался в разговор Швырга-младший. Он уложил отца и снова уселся за стол.

— А я даже не знаю, как он выглядит, — сказал Стёпка.

— Да и никто, почитай, ныне не знает, — сказал Швырга. — Последний, кто его видел, умер давным-давно, а нынешние маги только гадать могут да надеяться, что когда он попадёт в их руки, они сразу догадаются, что это вот он самый и есть.

— А кто этот последний?

— Великий князь Северного Завражья Устах шибко до власти был охоч. Он поверил своему колдуну, вскрыл по его совету могилу своего прадеда, достал склодомас и вызвал демонов, чтобы они помогли ему завоевать соседние земли, но демоны отказались ему подчиняться и разорвали его на куски. А колдун прихватил склодомас и сбежал в Таёжное княжество. Вот он и был последним, кто склодомас видел. Да только с тех пор больше о нём никто ничего не слышал. И это хорошо.

— Почему? — спросил Стёпка, хотя уже догадывался каким будет ответ.

— Ежели склодомасом завладеет весский царь и вызовет Иффыгузов — хорошо это будет? А если орклы? На кого они демонов пошлют? Нет, пусть лучше склодомас никому не достанется.

— Даже элль-фингам? — осторожно спросил Стёпка.

— Каган Чебурза ничем не лучше весского царя, — сказал Зарусаха. — Но Шиган-шигун ему совсем не нужен. Он и без него власть над степью взял.

— По преданию склодомас является в мир через каждые двести лет, — сказал Швырга. — Правда это или нет, но весские маги уверены, что это так. И очень может быть, Стеслав, что какой-то из магов для того тебя и призвал. Будь осторожен. Ничего тебе о склодомасе больше сказать не можем. Если это жезл, наверное, он и выглядит, как жезл. И ещё... В ту пору, когда я в Летописном замке науки постигал, мы тоже о склодомасе немало спорили, отыскать его мечтали. По годам-то выходит, что как раз на наши жизни его возвращение выпадает.

Глава пятая,

в которой демон едет в Усть-Лишай

Ночью прошел лёгкий дождь, и когда утром Стёпка, зевая, спустился вниз, весь мир сиял праздничной умытой зеленью. Пахло влажной травой, воздух был свеж и хрустально прозрачен. Жизнь была прекрасна. Предстоящая поездка с магами Стёпку слегка напрягала, можно даже сказать, пугала, но что-то внутри него говорило спокойно и уверенно: не дёргайся, всё будет хорошо, всё не может не кончиться хорошо, спасём мы Смаклу и вообще всех спасём, победим и одолеем. И так хотелось поверить этому голосу, что Стёпка отбросил всё сомнения и поверил. Будь что будет, на месте разберёмся.

Он умылся холодной водой из большой бадьи, что стояла у входа в баню, пофыркал, вытерся, вытряс из кроссовок вчерашнюю пыль... Посмотрел на грязные пальцы ног. Да, о каждодневном душе перед сном здесь думать не приходится. Не смертельно, конечно, другие же как-то живут. Обычных нормальных носков очень не хватает. Нету здеся носков. Никто даже не знает, что это такое. А портянки под кроссовки наматывать почему-то не хочется. Демон в портянках — даже звучит глупо. Он сполоснул ноги, вытер их насухо, обулся. Приводить в порядок одежду почти не пришлось: она и без того была чистая и даже после стирки ничуть не помятая. Долговременная иллюзия, что ни говорите, вещь крайне удобная. Всегда выглядишь так, как по делу нужно. Вот и сегодня рубашка и джинсы опять приняли этакий походный вид, в самый раз для дальней поездки.

Часов у него не было, но он и так понимал, что пора собираться. Здешние люди долго спать не любят, тем более, если дорога предстоит дальняя. Маги, скорее всего, постараются выехать пораньше. Он вытряхнул своё нехитрое барахло из мешка и по-быстрому раскидал на нужное и ненужное. Пустые туески из-под сушёных ягод выбросил, насмерть окаменевший кусок сыра тоже решил не брать. Всё равно этот сыр ему в горло не лез. Мало что осталось и от хлеба — да это не беда. Небось маги не дадут ему умереть с голода. В крайнем случае еду можно будет просто купить. Деньги-то у него на это имеются. Избавился также и от рушника, превратившегося отчего-то в грязную тряпку. Бутылочку с морсом откупорил и осторожно глотнул. Брусничный морс остался брусничным морсом. Вкусным, свежим и холодным. Непростую бутылочку подарил лжеплемяннику Серафиан. Обычная давно бы уже опустела, а из этой сколько ни пей, всегда под горлышко заполнена. Очень удобно в дороге, смерть от жажды точно не грозит. После ревизии котомка похудела чуть ли не вдвое. Ну и ладно. Как говорит папа, чем меньше барахла, тем меньше мороки.

Дракончик как улетел куда-то вчера, так ещё и не появлялся. Лесной зверюшке шумное людское поселение было не по нраву. Странно, что он вообще возвращался, ведь, честно говоря, Стёпка ничего такого особенного дать ему не мог, кормил и то чем попало. Эх, понимал бы Дрэга человеческую речь получше, сказать бы ему: ищи, мол, Смаклу, а потом вернись и покажи, где его держат...

Упаковавшись, он закинул котомку за спину и пошёл прощаться с друзьями. Заглянул за сараи, никого там не обнаружил, вернулся во двор — навстречу уже спешила Застуда.

— Стеслав, от магов служка прибегал, справлялся о тебе. Велел передать, что вскорости подъедут.

— А я уже собрался, — сказал Стёпка.

— Пошли, я тебя накормлю, — предложила вурдалачка. — Негоже с поголодну в путь отправляться. Мы тебе шанежек напекли.

Пока Стёпка расправлялся со свежими шаньгами в пустой корчме, Застуда и её подружка, которую звали, кажется, Прибавой, сидели рядышком, подперев щеки руками. Стёпка на них внимания не обращал, привык уже находиться в центре внимания и понял, что если дёргаться и возмущаться, то будет ещё хуже. Всё равно ведь не отстанут, так и будут пялиться как на икону. Если им приятно, пусть смотрят, ему скрывать нечего.

— А мы тебе в дорожку посбирали кой-чего поснидать, — почти пропела Прибава, плавным движением поправляя непокорную русую прядь. — Не побрезгуй угощением, возьми.

Степан попробовал было отнекиваться, но вурдалачки его возражения и слышать не хотели:

— Путь не близкий, а маги весские, поди, не слишком-то тебя жалуют. Негоже без припасу ехать. Будет у тебя своя еда, и нахлебничать ни у кого не придётся. Кто их знает, этих весичей, что они в дороге едят. Эль-финги, бывалые люди сказывают, когда в походе, вяленое мясо токмо жуют да сушёным молоком заедают. А молоко энто у них каменьев крепче, зубы сломать можно.

Каким образом сухое молоко может быть твёрдым, Стёпка не понял, но переспросить не успел, потому что откуда-то из-под стола вдруг вылез Дрэга и без зазрения совести выхватил из его руки надкушенную шаньгу. Этот паразит взял себе за моду являться нежданно как раз тогда, когда Стёпка ел. Вурдалачки опять, — но уже привычно — взвизгнули и принялись подсовывать дракончику самые вкусные кусочки, а вечно голодный летун без зазрения совести уплетал всё подряд.

Воспользовавшись тем, что внимание восторженных клыкастых девиц так удачно переключилось на другую жертву, Стёпка сбежал, чтобы всё-таки попрощаться с Вяксой и Збугнятой. Однако пацанов по-прежнему нигде не было, и он, сделав круг по двору, вернулся в корчму за котомкой.

Дрэга уже исчез, тоже не вынес чрезмерного женского внимания. Мешочек с едой, приготовленный Застудой на дорогу, оказался едва ли не тяжелее Стёпкиной котомки. Но возмущаться было неудобно, да Стёпка и сам понимал уже, что в дороге еда лишней не бывает, особенно, если не на своих двоих путешествовать придётся. Не зная куда податься, он уже было присел, но тут в корчму заглянул долговязый Сгрыква:

— Стеслав, там у ворот маги тебя кличут.

Стёпка подхватил мешок, котомку закинул за плечи, вышел. У крыльца стояли два незнакомых мага-дознавателя, за их спинами нетерпеливо позвякивали упряжью вороные кони. Два увешенных амулетами дознавателя, два осёдланных коня. А мне что, пешком за ними бежать, подумал Стёпка. Он почему-то был уверен, что за ним хотя бы повозку пришлют, что после памятных событий у наместника маги — пусть и нехотя — станут относиться с уважением. А тут вон что! А они вон как!..

Маги оживлённо переговаривались, похохатывая, а когда Стёпан подошёл, оглянулись на него и один, смуглый и чернобородый, процедил сквозь зубы пренебрежительно:

— Долго ждать себя заставляешь, малец. Али возомнил о себе лишка? Старшой велел поторопиться. Поспешай за нами да гляди — не приотстань. Нам с тобой волындаться не с руки.

Не дожидаясь ответа, они ловко вскочили в сёдла, выметнулись, пригнувшись, за ворота и пришпорили коней вдоль по улице, только плащи бордовые взвились. И чтобы не отстать, Стёпке пришлось бы бежать за ними во весь дух. С котомкой и мешком. Как опаздывающему на поезд пассажиру.

Стёпка задумчиво посмотрел им вслед, развернулся и неспешно пошёл назад в корчму. Бегать за магами он не будет, не на того напали. В крайнем случае, вообще поедет в Усть-Лишай один. Может быть, так даже лучше будет. Сгрыква замер у крыльца с открытым ртом. Гоблин не мог взять в толк, как это малец осмелился не послушаться двух страшных весских магов, на которых взглянуть искоса и то боязно.

Стёпка присел на ступеньку, прикидывая уже, с кем бы договориться насчёт подводы... И тут в ворота влетели оба всадника. Разъярённые маги, не спешиваясь, завертели коней перед крыльцом:

— Ты, малец, похоже, весскую речь не разумеешь?! — злобно выкрикнул смуглолицый маг, перекосив лицо в свирепой гримасе. — Играться с нами вздумал? Хватай свои мешки и бегом к переправе. Или плетями погоним!

Сердце в груди у Стёпки горячо набухло, кулаки сжались сами собой, но он усилием воли сдержал разрастающийся гнёв. С этими недоумками ссориться мало чести. Они ещё не поняли, с кем имеют дело, ну так надо им показать.

— Не ты ли меня плетями гнать собрался? — негромко спросил он, поднимаясь и глядя прямо в глаза смуглолицему. — Давай-ка попробуй. Интересно будет посмотреть.

Он спустился на пару ступенек и остановился перед магами. Во дворе корчмы вдруг оказалось сразу очень много народа. Высыпали откуда-то слуги, которых до этого было не видно, вышел на крыльцо, неспешно застёгивая на груди рубаху, хозяин, выскочили Застуда с Прибавой, за спинами магов встали огромные бородатые тролли, приехавшие вчера вечером и остановившиеся на постой.

Смуглолицый судорожно схватился за висящую на поясе плеть, но второй маг предостерегающе придержал его за руку, что-то негромко сказал. Оба заоглядывались, оценили невыгодное своё положение и пыл поумерили. В случае какой-либо заварухи шансов вырваться отсюда без потерь у них не просматривалось совершенно.

— Не всегда околь тебя холопы будут, — чуть слышно пробормотал смуглолицый.

— А кроме вас здесь других холопов нет, — сказал Стёпка, назойливо подзуживаемый радостно встрепенувшимся гузгаем. — Я вас больше не держу, можете возвращаться.

Смуглолицый злобно всхрапнул и вновь схватился за плеть, но второй опередил его, почти выкрикнув:

— Чего ты хочешь, демон? Раздумал ехать?

— Нет, — сказал Стёпка. — Ехать я не раздумал. Но бегать за вами не буду никогда. А если этот... не угомонится, то я его плеть об его же задницу обломаю. Слово демона.

И он постарался вызвать в себе то самое ощущение, которое испугало Стодара у костра. И, похоже, у него это получилось. Кони всхрапнули и подались назад. Оба мага враз присмирели, тоже обнаружив в облике невзрачного вроде бы отрока нечто чуждое и устрашающее. До них, кажется, только сейчас дошло, что они явились к тому самому демону, который в овраге отделал трёх не самых последних магов так, что те до сих пор в себя прийти не могут. Смуглолицый поспешно убрал руку с плети. Его напарник долго молчал, перемалывал в себе уязвлённую магическую гордость, кусал в ярости губу, наконец выдавил сквозь сжатые зубы:

— Мы поведаем старшему магу, что ты не восхотел идти пешком. Он сам решит, как с тобой сговориться. Прими наши извинения.

И не дожидаясь ответа, попятил коня. Смуглолицый ожёг Стёпку ненавидящим взглядом и тоже вынесся за ворота, едва не сбив с ног невесть откуда объявившегося Вяксу.

Гоблинёнок проворно отскочил и оглушительно свистнул им вслед. Стёпка ему позавидовал. Сам он так свистеть вообще не умел, хотя много раз пытался научиться.

— Может, не поедешь с ними, а Стеслав, — спросил Вякса.

— Поеду, Вякса, мне друга выручать надо, ты же знаешь.

— А к нам вернесся ли посля? — гоблин вертелся вокруг, не в силах устоять на одном месте, на поясе гордо красовался купленный у элль-финга нож.

— Не знаю, — Стёпка пожал плечами. — Как получится. Может, и вернусь. А может...

— Ты с энтими магами ухо держи востро, — серьёзно посоветовал Вякса. — Они, вестимо, супротив тебя не устоят, но ежели скопом навалятся — могут задавить. У них подлости достанет, не по ндраву ты им, особливо посля крапивного угощения, — он заулыбался, вспомнив чем кончилось столкновение с магами в бурьянах. О своём ранении он, похоже, уже начисто забыл, словно и не с ним это произошло.

Стёпка и прежде не слишком рассчитывал на то, что путешествие с весичами будет лёгким и приятным, но теперь ему пришло в голову, что оно может оказаться очень даже невесёлым, с таким-то к нему отношением попутчиков. Неужели так и будут на него всю дорогу злобиться? Хорошо хоть заботливые девицы еды ему с собой надавали столько, что и за неделю не осилишь.

Минут через десять к корчме мягко подкатила запряжённая лохматой гнедой лошадкой повозка. Возница, молодой весич, одетый справно и даже с некоторым шиком, спрыгнул с облучка, или как там это место называется где возницы сидят, вошёл во двор корчмы, вежливо раскланялся с женщинами, улыбнулся, сверкнув белыми зубами:

— И кто здеся у вас демон, которого в Усть-Лишай отвезть надобно?

Стёпка подхватил котомку и мешок, спустился с крыльца:

— Я демон. Здравствуйте.

Весич шутливо сбил похожую на картуз шляпу на лоб:

— А где же ты, демон, свои клыки и рога потерял?

— Они у меня в мешке лежат, — улыбнулся в ответ Стёпка. — Чтобы не затупились раньше времени.

Нет, кажется, всё будет нормально. Не все весичи такие гады, есть и среди них вполне приличные и даже весёлые люди.

— Кидай свои торбы в повозку, демон, да и поехали обоз догонять. Он уже, поди, к переправе подъезжат. Тебя Стеславом кличут, так? Ну а меня Творенем можешь называть. Творень я.

Распрощавшись уже окончательно с пацанами, забросив мешки в повозку, Стёпка перебрался через высокий борт, сел на какой-то сундук. Творень тряхнул вожжами, причмокнул, повозка покатилась вниз по дороге.

Хозяин корчмы дядька Зашурыга на крыльце приложил к глазам широкую ладонь. В воротах стояли Застуда с подругами, Вякса со Збугнятой, вечно растрёпанная Негрызга. Девицы махали руками, Стёпка тоже помахал в ответ. Опоздавший Щепля с удивительным для его комплекции проворством подскочил к повозке, перевалился через борт.

— До переправы доеду, — сообщил он, отдышавшись.

— Это кто же здеся такой прыткий? — оглянулся на него Творень. — Тоже, никак, демон? Из каковских будешь?

— Проторские мы, — заулыбался Щепля, а сам тихонько сказал Стёпке, так, чтобы возница не услышал. — Поостерегись в дороге-то, Стеслав. И магу энтому шибко не доверяйся, моё тебе слово.

— Разве это маг? — так же тихо спросил Стёпка. — С чего ты взял?

— У меня на них глаз верный, — не удержался от своей любимой присказки Щепля. — Видал я его, как он с другими магами за управой жезлами махал и заклинаниями куколи жёг.

— Кого жёг?

— Куколи соломенные. Как жахнут жезлом — куколь сразу в пламя. Дотла сгорали. Токмо не у каждого получалось. Иные махали, да всё попусту. А у энтого из жезла молнии так и шваркали. Так что ты с ним поостерегись.

Наверное, Щепля прав. Наверное, Творень и в самом деле не простой возница, а обученный и умеющий швыряться молниями маг. Но Стёпку это не особенно удивило. Ему же никто и не обещал, что он поедет в Усть-Лишай с обычными охотниками или купцами. Знал, на что соглашается. В этом обозе, может быть, даже лошади будут не простые, так что теперь — на всех с подозрением косится и ни с кем не разговаривать? Он присмотрелся к вознице. Не похож Творень на мага, потому что... Просто потому, что одет иначе. Одежда здорово меняет человека. Ладно, будем, как говорится, посмотреть.

Перед спуском к переправе Щепля спрыгнул с повозки:

— Всё, Стеслав, дале не поеду. Весичей там шибко много. А мне с ними гутарить не об чем. Счастливо тебе добраться, ага.

И долго ещё стоял на взгорке и смотрел вслед, сжимая в руке гильзу от автомата, которую Стёпка подарил ему на память.

* * *

Проторской переправой называлась такая широкая отмель на Лишаихе, через которую в особо засушливое лето можно было переехать на телеге, чуть ли даже не намочив при этом ног. Но сейчас вода в реке стояла высоко (снег в горах, слышь, Стеслав, тает), и поэтому чуть пониже отмели с берега на берег ходил большой паром, плотовый настил, как здесь говорили. За один переезд на этом настиле перевозили сразу по три повозки.

Творень натянул вожжи, придерживая на крутом спуске лошадку, оглянулся на Степана:

— В самый раз поспели. И ожидать не придётся.

Плот неспешно отходил от берега, коренастые гоблины дружно налегали на шесты, двое тянули за толстый канат, закреплённый за брёвна на противоположном берегу. Работа была тяжёлая, спины у гоблинов бугрились мышцами, но мужики не унывали, подбадривали себя молодецкими выкриками, да ещё и подтрунивать успевали друг над другом. Протора осталась на другом берегу и отплывала всё дальше. Стёпка смотрел на маленькую фигурку Щепли, на выстроившиеся вдоль берега избы, на шатры купцов, на высокие терема боярского холма. Ему слегка взгрустнулось. Когда из Летописного замка уходил, почему-то даже весело было, интересно, ожидались чудеса всякие и приключения, а сейчас, когда и чудес и приключений уже с избытком напробовался, расставание с друзьями вдруг царапнуло по сердцу неожиданной тоской. Он опять остался один и опять ему приходилось рассчитывать только на себя. Да ещё, может быть, на своего шибко сильного гузгая, знать бы ещё, что это такое или кто это такой.

Услышав знакомый голос, он оглянулся. Смуглолицый маг стоял рядом с лошадьми и, недобро косясь в его сторону, что-то рассказывал своим приятелям. Может быть, о том, как сцепился с демоном. Может быть, даже и привирал при этом. Стёпка сначала напрягся, а потом плюнул на всё и спокойно пошёл вдоль края плота, не обращая больше внимания на весичей. Хватит бояться и скрываться. Пусть они теперь его боятся.

Лишаиха в этом месте делала большой плавный поворот, огибая холмы, на которых стояла Протора. И с плота открывался прекрасный вид на большое водное пространство и на поросшую густой травой пойму, где бродили стада коров. Солнечные лучи, весело искрясь, дробились на мелких волнах. Величественные облака плыли над безмятежным простором, словно корабли из ваты, мир был огромен и ясен, и насыщенный летом воздух настойчиво пьянил грудь. Где-то у самого горизонта, левее синеющих гор, за которые, к счастью, ему уже не было нужды добираться, набухали влагой грозовые тучи, но хотелось верить, что они пройдут стороной. До сих пор Стёпке везло, и всё его путешествие протекало (вот уж совершенно неподходящее слово!) при хорошей погоде. Он вдруг представил, что совершенно не к месту начнутся дожди и, как назло, затянутся надолго, например, на неделю. А ему всё равно придётся ехать, мокнуть, жаться вечерами поближе к костру в надежде высушить одежду и обувь, спать на влажном сене, когда и не отдохнёшь толком и не согреешься. Вот тогда точно можно будет сказать, что путешествие протекает. Причём, со всех сторон... Нет, пусть уж лучше ещё немного постоят ясные дни. Как хорошо, что они с Ванесом попали сюда летом, а не осенью или зимой. Замерзающий в сугробе демон — это что-то не очень весёлое.

Плот уткнулся в брёвна причала, натужно заскрипел, гоблины удерживали его баграми, покрикивали на замешкавшихся возниц. Стёпка первым спрыгнул на берег, огляделся и направился к выстроившимся в ряд гружёным повозкам.

Тут же перед ним возник дородный весский маг, по озабоченному лицу которого сразу было видно, что он здесь самый главный. Стёпка позже узнал, что его должность была — маг-распорядитель.

— Отрок Стеслав? — сказал он утверждающе, заглядывая в пергаментный свиток, как будто там были записаны все, кто едет с обозом, и отрок Стеслав в их числе. — В попутчики, говоришь, напросился?

— Здравствуйте, — сказал Стёпка, косясь на исписанный мелким почерком пергамент. Неужели там и в самом деле его имя записано?

— Экий ты... малой, — удивился маг. — И что за нужда тебя в Усть-Лишай несёт?

— Надо мне туда, — Стёпке не хотелось объяснять ещё и этому магу, зачем его "несёт" в Усть-Лишай.

— Ну, надо так надо. Сразу упреждаю: ежели дорогой отстанешь, никто тебя ждать и искать не озаботится. У тебя своя надобность, у нас своя. Хочешь до Усть-Лишая добраться — сам за собой приглядывай. А всё прочее тебе Творень расскажет. И чтоб не баловал у меня, а то знаю я вас, демонов.

Как будто он часто демонов возит.

Сказал и ушёл в голову обоза, проверяя на ходу, надёжно ли увязан груз и не распустятся ли на тряской дороге узлы. Смуглолицый, стоявший в нескольких шагах, демонстративно сплюнул, дёрнулся было сказать что-то обидное, но наткнулся на насмешливый взгляд демона, покривил лицо в непонятной гримасе и тоже ушёл вперёд, ведя за собой коня.

— Чем ты со Струменем не поделился, Стеслав? — спросил Творень, глядя ему вслед. — Чегой-то он на тебя волком смотрит?

— Да так, — отмахнулся Стёпка. — Не понравилось ему почему-то, что я за ним вприпрыжку бежать отказался.

Творень понимающе хмыкнул:

— То-то он так злобствовал, из корчмы воротясь. Мало на самого Остромира не наорал. А я всё гадал, кто его так осердить изловчился.

В обозе не оказалось ни одного гоблина или вурдалака, не говоря уже о троллях. Не было даже тайгарей, которых всегда можно было узнать по особой таёжной одёжке с непременными узорами по вороту и рукавам. Это был исключительно весский обоз. И если верить Щепле, а почему бы ему и не верить, то даже возницы в обозе являлись магами. Скорее всего, младшими магами. Ни одного знакомого лица среди них Стёпка, к своему облегчению, не увидел. У веского начальства, видимо, хватило соображения не назначать в охрану провинившихся магов, попробовавших какова на вкус проторская крапива.

Повозки одна за другой потянулись вдоль берега. Стёпка обратил внимание, что их колёса не скрипят. Он уже знал, что маги не скупятся на специальные заклинания. Привязываешь нужную заклятку к тележной оси — и пожалуйста, езжай себе без надоедливых звуков и без опасения, что колесо отвалится в самый неподходящий момент. Только не каждому эти заклятки по карману, и не каждый захочет тратить деньги на подобное излишество. Скрип можно перетерпеть, а ось можно просто хорошенько смазать дёгтем или салом или чем здесь их мажут. Понятно, что магам с этим делом проще, для себя они таких заклинаний не пожалеют. И всё равно было непривычно смотреть на почти беззвучно катящиеся громоздкие сооружения.

Творень уже понукал лошадей. Стёпка перебрался через борт, пристроил поднадоевший мешок, сбросил с плеч котомку. Три дня ехать — это всё-таки очень долго. Он попробовал подсчитать расстояние до Усть-Лишая. Повозка едет не намного быстрее идущего человека. Значит, скорость где-то шесть километров в час. Если, скажем, мы будем ехать часов десять в день, то получается, что за три дня мы проедем около ста восьмидесяти километров. Ну, плюс-минус километров десять-двадцать. Приличное расстояние. Но не так чтобы очень уж далеко. На папином "Тойоте" часа за два доехать можно.

Повозка, в которой он сидел, была нагружена лишь наполовину. В ней лежали туго замотанные в мешковину связки непонятно чего, да стоял длинный, похожий на гроб сундук, на котором Стёпка и приспособился сидеть, подложив для мягкости свёрнутый плащ.

Обоз растянулся на дороге. Творень, подчиняясь, видимо, заранее установленному порядку, втиснул свою повозку почти в середину. Всё, поехали — без понуканий, без ругани, привычно и спокойно. Творень молчал, Стёпка тоже не слишком горел желанием попусту трепать языком. Кажется, это путешествие будет заметно отличаться от поездки с троллем. Вот, например, ехать с дядькой Неусвистайло было легко и просто. Можно было поговорить, можно было помолчать, а тут... Не знаешь даже, захотят ли с тобой разговаривать. В общем, сам, конечно, напросился, что ж теперь делать.

Дорога взобралась на вершину холма; он в последний раз оглянулся на Протору. Далеко, за гладью реки виднелись крыши домов, суетились на том берегу крошечные фигурки. Там остались Збугнята, Вякса и Щепля, остались уютные вечера у костра, разговоры, страшные истории, смех Заглады, ворчание Гугнилы... Восторженные девицы тоже остались там. Только и хорошего, что больше никто не будет приставать с разговорами, никто не попросит поведать о встрече с Миряной. И всё равно было немного грустно. Стёпка вздохнул. Как в книгах обычно пишут: началась новая глава в его жизни. Вот она и начинается. И её можно назвать "Поездка в Усть-Лишай или спасение гоблина".

Он поёрзал на сундуке, сел так, потом этак, потом расстелил плащ, а мешок с пирогами положил под голову. И лежал, глядя в небо и ни о чём таком особенном не думая. Просто ехал и наслаждался покоем. Разные мысли сами крутились в его голове, и он лениво перекатывал их, не слишком напрягаясь, и обиженные таким невниманием мысли прятались в какие-то закоулки его мозга, и им на смену приходили другие, но и с другими Стёпка обращался точно так же. Вертелось что-то о склодомасе, о подорожном страже, какие-то гномлинские словечки, лица колдунов, воспоминание о мече оркимага, весские голоса, топот копыт... Склонилось над ним чьё-то усатое лицо, вроде бы один из дружинников, проезжая мимо, заглянул в повозку, посмотреть на демона. А демон уже безмятежно спал, как будто ночью ему кто-то спать не давал. А на самом деле его просто сморила дорога, свежий воздух и лесная летняя прохлада под равномерное покачивание повозки.

Весичи, видимо, торопились и поэтому никакой остановки на обед устраивать не стали. Подкрепились на ходу. Творень жевал вяленое мясо, запивая его вином из элль-фингского бурдюка. Предложил вино и Стёпке, но тот отказался, сославшись на то, что ему вино пить нельзя, мал ещё. Творень, ничуть не обидевшись и не удивившись, отвернулся и больше не приставал.

Однако он так аппетитно вгрызался в мясо, что Стёпка не выдержал и тоже решил чего-нибудь съесть. С удовольствием умял большой пирог с демоникой (зря на мешке лежал, помял пироги немного), запил всё брусничным морсом... И тут — как всегда вовремя — подоспел Дрэга. И его пришлось кормить. На пироги дракончик на этот раз по какой-то причине даже не покосился, видимо, они ему уже надоели, но в мешке было ещё много разных вкусностей, и голодным Дрэга не остался. Творень оглянулся посмотреть, кто это скребёт когтями по крышке ящика, увидел нового пассажира, заметно удивился, но ничего не сказал, только поглядывал иногда с интересом. А Дрэга, похоже, больше не собирался никуда улетать. Он пристроился под боком у хозяина, завернулся в крылья, как летучая мышь, и заснул. Он был горячий и мягкий и щекотно фыркал в живот. Стёпка придерживал его рукой на поворотах, радуясь тому, что рядом есть хоть одна родная душа.

И опять они долго ехали, и дорога в основном шла не через лес, а огибала холмы и пригорки и петляла, и солнце из-за этого то в спину светило, то в лицо. А чёрные тучи сначала наползли почти на полнеба, и Стёпка уже почти смирился с тем, что к вечеру пойдёт дождь, но тучи передумали и боком-боком уплыли куда-то за Лишаиху, и снова стало светло и хорошо.

* * *

Ближе к вечеру, когда Стёпка уже все бока себе отлежал и весь зад на жёстком сундуке отсидел, обоз остановился. Но не окончательно, а, как выяснилось, только для того, чтобы решить, по какой дороге ехать. Маги долго спорили, одни, кажется, хотели ехать в обход озера, а другие убеждали, что надо перевалить через холмы и заночевать по ту сторону, там, мол, есть очень удобное место, где местные всегда ночуют. Стёпка выбрался из повозки, чтобы хоть немного размять ноги, и краем уха слышал эти споры. Он уселся на большой поросший мхом валун и стал греться на солнышке. И Дрэга, поносившись по лесу, тоже вымахнул на простор, сделал несколько кругов над обозом и опустился на Стёпкино плечо. И все в обозе это видели. Спор прекратился, маги молчали, даже кони перестали фыркать и тоже косились на Стёпку. И ему стало немного не по себе. Что они, дракончиков что ли, никогда не видели? Не такой уж он и удивительный зверь, чтобы так на него таращиться.

— А я что говорил, — непонятно сказал старший маг. И больше никто с ним не спорил, и обоз повернул на сопку, словно вид сидящего на демонском плече дракончика убедил сомневающихся, что надо ехать именно туда, куда до этого ехать не хотелось.

Остановились окончательно примерно через час.

Место, на Стёпкин взгляд, было не слишком удобное для ночлега. Во-первых, слишком открытое, чуть ли не посреди поля, во-вторых, лес далеко, в-третьих, воды поблизости не наблюдается. Но у весичей имелись какие-то свои, непонятные постороннему человеку резоны. Они всё делали не так, как тролли. Повозки в круг не ставили, может, потому что никого не боялись или просто не знали, что здесь кого-то надо бояться. Маги устроились отдельно, не по нраву им было сидеть рядом с возницами и дружинниками. И костёр у них был не простой — ровное синеватое пламя гудело наподобие газовой горелки. И в утончённой полированной посудине, не слишком похожей на походный котёл, булькала, кажется, вовсе не обычная каша. Творень, что интересно, к магам не пошёл, сидел с возницами, рассказывал что-то весёлое, руками размахивал и вообще был, что называется, душой компании... И на мага он был ничуточки не похож. А с теми мордастыми, из крапивного оврага, вообще не имел ничего общего. По крайней мере, внешне. Наверное, Щепля его с кем-то перепутал. Приглашал Творень и Стёпку, но тот отказался, пояснив, что дракончик боится чужих людей. И почти не соврал. Дрэга и вправду весичей не жаловал.

А весичи вели себя странно. Стёпка их не понимал. Весь день торопились, даже на обед не останавливались, а сейчас вдруг всё бросили, развалились вокруг костров и в ус не дуют, хотя солнце ещё светит вовсю и до темноты часа два, если не больше.

Место было, может быть, и не слишком удобное для ночлега, но довольно красивое и приятное глазу. Нетронутые луга с жёлто-голубой россыпью цветов, узкая лента дороги, разлапистые изломанные сосны — почти как на картине какого-то известного художника. Неподалёку, на склоне небольшого холма из кустов поднималось что-то похожее на каменные зубья старой крепости. Или на Стоунхендж. Стёпка то и дело туда поглядывал, ему хотелось пойти и посмотреть. Просто из любопытства. Он ещё по компьютерным играм помнил, что в таких местах всегда что-нибудь интересное можно найти. В играх это были такие специальные магические локации, где обязательно обнаруживались припрятанные сокровища или могущественные магические артефакты, оставленные специально для того, чтобы их нашёл главный герой...

Сразу вспомнилась пещера с мертвецами. Там он ведь кое-что и вправду нашёл. А вдруг и здесь что-нибудь не менее интересное отыщется. Он оглянулся. Никому до него не было никакого дела. Никто не смотрел в его сторону, никто за ним не следил. Все как будто бы забыли о его существовании. Наверное, как только поступил приказ о том, что ловить его больше не нужно, так он тут же всем весичам стал неинтересен. Честно говоря, Степана это нисколько не огорчало. Он поднялся и пошёл к камням.

Он не мог видеть, как маги у своего костра многозначительно переглянулись, и старший показал глазами: а я что говорил. И как дружинники на всякий случай приготовились к самому худшему и оружие своё незаметно проверили, а кое-кто даже и арбалеты заранее взвёл.

— Ты куда, Стеслав? — спросил Творень, без особого, как показалось Стёпке, интереса. Поручили ему за мальцом приглядывать, вот он и интересуется по обязанности, чтобы потом не обвинили в небрежении, ежели вдруг чего...

— Пойду прогуляюсь, — сказал Стёпка. — Вон туда, на холм.

— Там просто старые камни. Нечего смотреть.

— Вот на камни и посмотрю.

— Не заплутай, — сказал Творень. — Стемнеет скоро.

И отвернулся. Чтобы демон не заметил настороженный блеск его глаз.

И демон не заметил.

Три больших грубо обтёсанных каменных пальца торчали из земли так, что Стёпка, только вытянув руку на всю длину и привстав на цыпочки, смог дотянуться до вершины самого низкого из них. И ничего интересного, никакой магии, никаких, тем более, сокровищ. Вся земля вокруг камней была старательно взрыта. Здесь кто-то копал и копал не единожды. Но это было давно. Всё уже густо заросло травой и колючим кустарником.

Дрэга выискивал жуков на вершине центрального камня. Стёпка ходил вокруг и кончиками пальцев оглаживал шершавую, поросшую лишайниками поверхность. Вглядывался в почти неразличимые уже знаки. Прикидывал вес и высоту. Камни внушали уважение. Они были очень старые и очень большие. Их поставили, наверное, какие-нибудь доисторические люди. Непонятно откуда и непонятно как их сюда притащили, непонятным образом ухитрились вкопать стоймя. Потом молились здесь, жертвы приносили (кровавые!), били в бубны, кричали в небо хвалу богам, просили о чём-то, считали себя самыми великими. Давным-давно вымерли, камни их священные покосились, холм зарос травой. Всё ушло, даже костей не осталось...

— Сиё место называется Змиевы зубья, — сказал кто-то за его спиной, деликатно перед тем кашлянув.

Стёпка оглянулся. Рядом с ним стоял простецки одетый весич лет примерно тридцати или больше, в поношенных холщовых штанах и застиранной до белизны рубахе, подпоясанной обрывком лохматой верёвочки. Светлые давно нестриженые волосы трепал лёгкий ветерок. Смешная куцая борода торчала во все стороны неопрятными клочками. Это был такой типичный деревенский дурачок. В его выцветших голубых глазах не угадывалось ни намёка на мысль. Ясный, пустой взгляд, кроткая улыбка, покатые плечи, ссутуленные в постоянном робком поклоне. Кажется, он ехал впереди, на одной из головных повозок. Стёпка ещё случайно слышал, как Творень в разговоре с дружинниками спрашивал, зачем этот блаженный с обозом увязался и по какой прихоти Остромир его не прогонит.

— Почему змиевы? — не придумал ничего лучшего спросить Стёпка. Он в обществе этого блаженного чувствовал себя немного неуверенно. Не знал, чего от такого непонятного человека ожидать и как себя с ним вести. — На зубы совсем и не похоже.

— То мне не ведомо, — кротко ответил блаженный, потом повёл глазами туда-сюда, обрадовано улыбнулся и указал рукой. — А эвона...

Под ближайшим камнем свернулась в кольцо небольшая чёрная змея. Гадюка, кажется. Она настороженно поводила маленькой треугольной головой и то и дело высовывала язык. Каким-то чудом Стёпка на неё умудрился не наступить, хотя только что, буквально минуту назад обошёл этот камень вокруг.

— Змейчики здеся живут, потому, верно, и назвали.

И он вдруг наклонился и очень ловко подхватил змею с земли, она даже не дёрнулась. Она свисала с его руки и покачивала головой, а хвостом обвивалась вокруг запястья. Похоже, это была не гадюка, а обычный уж.

— Змейчик, — сказал блаженный. — Смотри, какой он извёртливый. А у тебя змейчик есть?

— Нет, — сказал Стёпка, потом подумал и сказал. — Есть.

— И где же он? — удивился блаженный, опять забавно поведя глазами влево-вправо, не поворачивая при этом головы.

— А вон, — Стёпка показал на сидящего на верхушке камня Дрэгу. — Только он у меня с крыльями. Летающий змей.

— Это не змей, это дракон, — нормальным голосом сказал блаженный и, опустив змею в траву, добавил. — Здеся чтой-тось припрятано в земле, да никто найтить не может. Весь холм перерыли, ровно кроты, а клад, гляди-кось, никому ещё в руки не дался. Змейчики его стерегут.

Сказал и побрёл к обозу, старательно обходя кусты и камни.

Хорошо, что он ушёл. Стёпке с ним было неловко разговаривать, потому что он сумасшедших слегка побаивался и всегда старался держаться от них подальше. Никогда не знаешь, чего от таких людей ожидать и что они могут выкинуть в следующую минуту. В его родном посёлке бродил по улицам один такой безобидный дурачок, постоянно разговаривающий сам с собой и радостно здоровающийся со всеми встречными. И горе тому, кто по незнанию говорил в ответ "здрастье" или "добрый день". Отвязаться от назойливого дурачка после этого было делом очень непростым.

Возвращаться к магам не было никакого желания. Стёпка сел на тёплую землю и стал смотреть вдаль. И тут его снова пробрало. Вернулось уже испытанное однажды ощущение страшной оторванности от родного и привычного мира, от родителей, посёлка, школы, брата, компьютера с любимыми играми и вообще от всего, что составляло совсем недавно его жизнь. Как было бы страшно, подумалось, если бы я не знал точно, что смогу туда вернуться! Очень хочется верить, что насчёт непременного возвращения домой Серафиан не обманул. А ведь никто из наших даже и не знает, где я и что со мной. Для них ещё ничего не произошло. Увидел бы меня сейчас Колька. Или не сейчас, а тогда на хуторе, когда я с оркимагом сражался. Или в пещере, когда я мертвецов разглядывал... Нет, определённо что-то было странное в этом месте, в этих Змиевых Зубьях. Какая-то магия или сила. Почти осязаемая. Она гудела на пределе слышимости, и в ответ в груди тоже начинало щекотно вибрировать. Словно невидимая струна тянулась здесь из земли в небо, и на этой струне, казалось, был подвешен к небесной сфере весь мир, и если по ней можно было бы вскарабкаться в вышину, то там, наверху, открылось бы что-то совсем невообразимое и прекрасное... Или, наоборот, ужасное и пугающее.

Дракончику стало скучно, прекрасные дали и небесные сферы его не интересовали, он свалился с камня на Стёпкину голову, и волшебное наваждение тут же схлынуло, оставив в душе лёгкое разочарование: чуть-чуть совсем не хватило времени, чтобы понять что-то важное.

— Балбес ты, Дрэга, — беззлобно сказал Стёпка, поднимаясь с земли и отряхивая штаны. — Ни фига в жизни не понимаешь.

Когда он вернулся к обозу, маги разочарованно переглянулись, и снова старший качнул головой, мол, ещё не вечер, посмотрим, как оно всё потом обернётся.

Степану не хотелось сидеть у костра, ему не о чем было разговаривать с весичами, и он решил просто завалиться спать, чтобы поскорее наступило утро. Один день прошёл, ещё два как-нибудь переживём. Терпи, младший слуга, демон уже в пути и твоё освобождение не за горами. Лишь бы маги ничего нехорошего за эти два дня с тобой не сделали... Устроившись поудобнее, он закрыл глаза, но заснуть не мог. Ворочался, вспоминал то дом, то недавние приключения, слегка задремал, потом проснулся; было уже темно, наступили сумерки, костры разгорелись жарче, голоса звучали громче, весичи, видимо, слегка увеселились. Спать совершенно не хотелось. Стёпка поднялся, вылез из повозки, сходил за кустики, побрёл назад, обходя повозку с другой стороны, почти вышел к костру, но услышал голоса и остановился в нерешительности. Он не хотел подслушивать, но говорили о нём, и он не удержался — навострил уши.

— ...сам Краесвет ему пообещал. Думаешь, даром демон с нами едет. Он за дорогу так расплатился, как ни тебе, ни мне не заплатить. На те деньги два таких обоза купить можно было. А он, вишь, даже припас с собой взял, брезгат наше исть, не по чину ему.

— Брось, Грубень, малец просто дичится. Чужие мы ему, робеет.

— Таковские робеть не обучены. Младших магов он не заробел крапивой оходить. С Краесветом при наместнике спорить тоже не шибко заробел. Демон, одно слово. Видал, к Зубьям сразу его понесло. Чует, ненашенская сыть, где сила сокрыта.

— А рази ж там чтой-то сокрыто?

— А ты как думал. Вся земля переворошена, копали тута и вдоль и поперёк, да не выкопали. Знать надоть, где и когда землю-то кидать. Наобум ничего не отыщешь. Демона бы поспрошать, может, учуял чего, они на такие дела шибко приметливые, демоны-то. Ему и копать не надоть. Говорят, коли встанет такой ночью промеж, ну, тех же, скажем, Зубьев, ликом на месяц повернётся, и сразу всё ему становится видно, даже и скрозь землю, где, скажем, сокровища прикопаны, где там исток силы или могила с доспехом древним.

— А Остромир чевой-то злится, вон как на Струменя окрысился. Сам через холмы ехать велел, а теперь вишь, недоволен. Вкруг озера мы бы скорейше добралися.

— У магов свои дела, не нам о том судить. А ты мне вот об чём поведай, верно ли...

Дальше было неинтересно, Стёпка осторожно отступил в лес и вернулся в свою повозку с другой стороны. Вот, оказывается, что о нём думают дружинники. И про камни тоже интересно. Хоть в самом деле иди туда ночью и пробуй скрозь землю разглядеть прикопанные сокровища.

Подслушанный разговор не шёл из головы. Выходит, в обозе все прекрасно знают, кто он такой. Просто делают вид, что он никого не интересует. А сами что-то кумекают себе, соображают. Побаиваются. И про крапиву помнят, между прочим. Да-а, прославился демон на весь Таёжный улус, ничуть такого не желая. Ванес на его месте, наверное, страшно возгордился бы, ходил надутый и важный, да и сам Стёпка раньше тоже мечтал прославиться, чтобы все узнали, какой он смелый и сильный... или умный. А оказывается, ничего в этом хорошего нет — одна морока и неприятности. Ходишь как дурак, а все на тебя таращатся и ждут или чуда или какой-нибудь пакости.

* * *

Он проснулся ночью, когда вокруг было совсем темно. И долго лежал, кутаясь в плащ и бездумно глядя щедрую россыпь перемигивающихся звёзд. Сна не было ни в одном глазу. Дружинники у костра ещё не угомонились, разговаривали в голос, посмеивались, словно и не собирались укладываться. Стёпка повозился с полчаса, потом выбрался из повозки и, не раздумывая, прямиком направился к Змиевым зубьям. Его туда просто тянуло. Это было даже не любопытство, это была такая уверенность, что именно сейчас ему нужно оказаться в том месте, потому что... потому что нужно — и всё. Он только старался ступать осторожнее, чтобы весичи не услышали и не увязались за ним. А то ещё и в самом деле решат, что он сокровища скрытые задумал отыскать в одиночку. Он почему-то точно знал, что никаких сокровищ в тех камнях нет и никогда не было. Там было что-то другое, что-то гораздо более важное и ценное, чем какие-то сокровища.

Несмотря на почти полную темноту, ему удалось довольно быстро добраться до вершины холма. Он даже ни разу не споткнулся, когда шагал через ямы и отвалы земли. И кусты ему не помешали, они как будто специально расступились перед ночным гостем. Так, ну и где же эти зубья? Вытянув руку, он наткнулся на холодную шершавую поверхность. Темнота Стёпку не пугала, а вот змеи пугали довольно сильно. Чтобы случайно не наступить на притаившуюся в траве гадюку, он пошаркал перед собой ногой, потом шагнул вперёд, встал в центре и запрокинул голову, пытаясь отыскать взглядом тонкий серп месяца.

Долго ждать не пришлось. Почти сразу мир вокруг слегка качнулся и как бы прислушался. И камни чуть дрогнули в ответ. И волосы у Стёпки на голове тут же вздыбились, но не от страха, а от ожидания неизбежного чуда, которое должно было сейчас обязательно совершиться. И никто на всём свете не в силах был этому помешать.

Зубья, как и положено магическим камням, засветились багровым светом, едва-едва, только по контуру, и древние письмена, покрывающие их снизу доверху, тоже чуть заметно обозначились. Мгу-м-м-м! Где-то глубоко-глубоко под ногами, чуть ли не в центре земного шара, тронули осторожно ту самую струну, на которой был подвешен весь этот мир. Мгу-м-м-м! Почти так же гудело, когда Ванька прокричал Смакловы заклинания. Только сейчас этот звук был едва различим.

Теперь стало ясно, что Степан пришёл сюда не напрасно. Рядом с ним, над ним, под ним, вокруг него, внутри него отчётливо ощущалось присутствие чего-то огромного, древнего, непонятного и немного пугающего. Некая пробудившаяся от долгого сна сила с требовательным ожиданием безглазо всматривалась в демона, словно он, явившийся в это место в нужный час, должен теперь что-то сделать, что-то исполнить, жертву, может, принести или заклинание сказать. Или ответить на самый главный, самый последний вопрос.

Стёпка растерялся. Он не знал, чего от него ждут, он не понимал, что нужно отвечать или что следует спрашивать. Как будто вызвали к доске на экзамене, а ты настолько не готов, что даже пару слов из себя выдавить не можешь. Ожидание сделалось невыносимым, молчать дальше было просто невозможно, и Стёпка, бессильно опустившись на землю, чуть ли не закричал про себя: "Да не знаю я ничего! Я случайно сюда пришёл и я не знаю, что мне делать!"

И сразу все кончилось, вся магия и волшебство: камни погасли, сила ушла, струну больше никто не трогал. Сделалось темно и зябко. Стёпка посидел ещё немного на влажной траве, заново привыкая к неволшебной обычности мира. Что-то очень важное только что не свершилось, что-то необходимое могло произойти — и не произошло. У него был шанс узнать нечто — и он этот шанс не использовал. И теперь уже ничего не вернёшь. Он не прошёл испытание, и второй раз неведомая сила не отзовётся. Она ему больше не верит. Она теперь будет ждать кого-то другого. Более достойного. Как жаль!

Уже не таясь, Стёпка вернулся к повозке, равнодушно прошёл мимо костра. Дружинники покосились на него, ничего не спросили, да о чём спрашивать, ходил отрок по нужде, вернулся, обычное дело...

Забравшись в повозку, он лёг и сразу уснул. Несвершившаяся магия вымотала у него всю душу. И похоже на то, что совершенно зря.

Он не мог знать и видеть, как разочарованные маги, дождавшись, когда он уснёт, тщательно обследовали все вокруг и внутри камней. И ничего не нашли. Напрасно они крались за ним в темноте, напрасно таились вокруг холма. Не слишком многое удалось им разглядеть. Демон долго стоял неподвижно, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом камни вроде бы засветились, демон опустился на землю... И на этом всё кончилось. Ничего больше не произошло. Демон повздыхал, пооглядывался — да и убрёл к обозу. И спать завалился. Получил ли он какие-то ответы, увидел ли что-либо невидимое — разве узнаешь. Хотя, ежели правильно поспрошать да в правильном месте...

Утром, жуя уже слегка зачерствевший пирог, Степан то и дело косился на камни. Ночное приключение сейчас, при свете дня, представлялось чем-то нереальным, словно во сне всё это ему привиделось. Какие струны, какая скрытая сила? Почудилось, померещилось, ничего там нет и не было. А если что-то и было, то пусть лучше так и останется тайной. Мало ли таких тайн в Таёжном улусе. Именно эту ему не суждено разгадать, другие демоны найдутся, поумнее или поудачливее. А самому всё-таки жаль было, что ничего не получилось. Так и вспоминалось, что мига одного, слова, кажется, самого простого не хватило, чтобы понять, чтобы догадаться.

У костра кто-то вскрикнул, зашипела попавшая на угли вода. Стёпка оглянулся. Молодой безусый возница, брезгливо вытирая забрызганный рукав, злобно костерил блаженного. Тот униженно кланялся, извинялся, на его испуганном побелевшем лице явно читалось ожидание неминуемого наказания. Безусый ещё поорал, даже замахнулся на беднягу, но тем дело и кончилось. Остальные похохатывали, подшучивая над неудачливым товарищем; на провинившегося уже никто не обращал внимания. Стёпка видел, как тот, прижимая к груди пустой котелок, мялся в стороне и время от времени виновато кланялся в сторону костра.

Когда обоз тронулся, Стёпка в последний раз посмотрел на холм. Верхушки покосившихся камней притягивали взгляд. Неразгаданная тайна манила, хотелось остаться и, дождавшись ночи, попытаться ещё раз. А вдруг бы получилось, а вдруг... Он с сожалением отвернулся, погладил пригревшегося на коленях Дрэгу. И не увидел, как многозначительно переглянулись в соседних повозках маги, как Остромир разочарованно подёргал ус: что, мол, поделаешь, коли демон надежд не оправдал. И без того сколько времени потеряли.

Занятый своими мыслями, Стёпка не сразу обратил внимание на то, что блаженного прогнали из повозки и теперь ему, единственному в обозе, пришлось идти пешком. Пока дорога поднималась в гору, он ещё успевал. Однако когда миновали перевал, бедняга стал отставать. Угнаться за катящимися под гору повозками даже и привычному к ходьбе человеку было непросто, а блаженный явно не был хорошим ходоком, да и шёл он как-то неловко, припадая на обе ноги. Он осмелился было взяться за борт повозки, но возница — крепкий весич с широкими плечами кузнеца — зло прикрикнул и даже замахнулся кнутом. Блаженный виновато улыбнулся и отпустил борт. Со следующей повозкой повторилась та же история. Никто не хотел связываться с этим чудаковатым парнем. Понятно было, что в конце концов он окончательно отстанет и придётся ему ковылять по этой пустынной дороге одному, без еды, без надежды на безопасный ночлег у костра.

Стёпке стало его жалко. Он уже знал, что это такое — путешествовать по здешней тайге в одиночку.

— Творень, — попросил он. — Давай возьмём его в повозку.

— Кого? — не слишком приветливо отозвался возница. — Огреха этого блаженного, что ли, пожалел? Нечего его жалеть, пущай пёхом топает. Он Круженя мало не обварил кипятком, бестолочь криворукая.

— Он устал уже, — сказал Стёпка. — Он скоро совсем отстанет. Неужели вам его совсем не жалко?

— А чего его жалеть? Ему наша жалость не надобна. Он привычный.

— А почему весичи все такие злые? — сердито спросил Стёпка. — Вас нарочно таких подобрали в обоз, да? Чтобы всем понятно было, как хорошо с вами будет жить, когда Таёжный улус к Великой Веси присоединится?

— Да и не злые мы, — обиделся Творень. — Ежели угодно тебе, зови своего ушибленного. Пущай с нами едет. Только знай, что не по душе мне, когда такие криворукие людей обваривают.

Стёпка спрыгнул с повозки, постоял, дождался, когда блаженный нагонит, сказал:

— Я Твореня уговорил, чтобы вас в нашу повозку посадить. Пойдёмте.

Блаженный сначала отказывался, мотал лохматой головой, руки к груди прижимал, уверял, что он никого стеснять не желает, что весичи на него за дело осердились, и он сам знает, что виноват, но потом, поняв, что Стёпка не отступится, нехотя согласился, вскарабкался в повозку и с видимым облегчением вытянул натруженные ноги.

— Вы, наверное, есть хотите?

— Я вчерась вечером славно покушал, — ответствовал блаженный. — А мне больше и не надо.

— Ничего себе! — удивился Стёпка. — Как это не надо? Нет, как хотите, а я вас голодным не оставлю.

Он вытащил пироги, бутыль с вином, яблоки. Блаженный не стал изображать из себя непреклонность и с благодарностью принял угощение. Ел он аккуратно, Стёпка, глядя на него, тоже сгрыз яблоко, заодно и дракончика покормил. Дрэга на блаженного пошипел для порядка (что вообще-то было странно, он редко на кого так шипел, разве только на оркимага), потом взмыл в небо и полетел вперёд. Блаженный улыбнулся вслед:

— Славный дракончик.

Постепенно они разговорились.

— Ночью прошлой как страшно гудело-то, — сообщил Огрех, округлив глаза, словно маленький мальчик, рассказывающий страшилки. — Ажно земля затряслася. И так маятно на душе сделалося, так маятно.

— Да? — не очень правдиво удивился Стёпка. По напрягшейся спине Твореня он догадался, что тот внимательно прислушивается к разговору. — А я ничего не слышал. Спал крепко.

— И Змиевы зубья, говорят, светом пыхали по сторонам, будто колдовство там чёрное творилося. Недоброе место, ей-ей.

* * *

Вечером Огрех, воодушевлённый наладившейся дружбой с демоном, устроил отдельный костёр, добыл котелок, сварил что-то похожее на мясной гуляш. И они ели его вдвоём, острый и горячий, а потом пили обжигающую заваруху, конечно, не такую вкусную, как у дядьки Сушиболото, но зато свою. Дружинники косились на их костёр, посмеивались, подшучивали вполголоса, так, чтобы Стёпка не слышал. Огрех оказался вовсе не криворуким и готовить умел просто здорово. Стёпка хлебал горячую заваруху, смотрел на умиротворённое лицо блаженного и слушал его неспешный и слишком подробный рассказ о каком-то дальнем родственнике, который поехал по весне из Кряжгорода в Низовую Глыть да и сгинул где-то в болотах...

Спать хотелось страшно. Даже не хватило сил допить вторую порцию заварухи. Глаза слипались, голова сделалась тяжёлой, её неумолимо тянуло вниз. Стёпка сказал что-то невнятное блаженному, забрался в повозку и даже не успел накрыться плащом — заснул.

Минут десять спустя Огрех заглянул в повозку, сильно потряс спящего Степана за плечо, ткнул его кулаком в спину. Лицо у него при этом нисколько не походило на лицо блаженного. Нормальное лицо нормального весича. Умное и довольное. Демон не просыпался. Огрех подозвал Твореня, и они вдвоём принялись сноровисто опутывать спящего крепкой верёвкой.

— Не пробудится ли?

— Дня три проспит. Я нарочно поболе сон-травы заварил, кто его знает, этого демона. Подсоби-кось мне.

И они вдвоём уложили спящего Степана в специально для этого случая приготовленный сундук. Уложили и прикрыли крышкой.

Когда из леса вернулся дракончик, он не нашёл хозяина, пометался над повозкой, поскрёб коготками крышку сундука, сердито пошипел и вновь унёсся в темноту леса.

Глава шестая,

в которой демон попадает в тюрьму и проходит испытание

Иногда, просыпаясь рано утром, когда ещё совсем темно, лежишь с закрытыми глазами и потихоньку надеешься, что родители тебя пожалеют и не станут будить, потому что ты совершенно не выспался и в школу неохота просто до ужаса. Но ты совершенно точно при этом знаешь, что находишься в своей комнате, на своём диване, и что сегодня суббота, и по физике будет контрольная, и надо успеть повторить формулы...

А сейчас Стёпка лежал, уже почти проснувшись, и никак не мог сообразить, где он и когда он. И вообще — он ли это. Никак отчего-то не вспоминалось, каким образом он заснул, почему лежит в одежде и на чём-то твёрдом. Глаза открываться не хотели. Руки не двигались. Тело ещё спало, и пробудившийся мозг никак не мог это разоспавшееся тело разбудить. Впервые с ним такое случилось, чтобы он вот так проснулся внутри себя, словно в клетке.

Память вернулась внезапно. Он вспомнил! Он же с весичами едет из Проторы в Усть-Лишай. В повозке вместе с Огрехом и Творенем... Только как-то странно едет. В полной темноте. Или уже опять ночь? И ведь не мог же он заснуть прямо у костра за едой... Или мог?

Его потряхивало, покачивало, и он понял, что лежит не в повозке, а скорее, на носилках, которые куда-то торопливо несут. Тяжёлые колёса не прыгали на ухабах, и лошадей тоже не было слышно, зато очень хорошо различались шаги, шарканье подошв, стук каблуков и тяжелое дыхание. Вот, вроде бы, скрипучая деревянная дверь распахнулась, вот женские голоса приблизились и сразу отдалились, металлическое что-то на камни упало, не то ведро, не то шлем. Вот стукнуло рядом с головой, и стук получился такой, словно по дереву ударили. Потом царапнуло по камню и тоже рядом с головой... И тогда Стёпка понял, что его и вправду несут и, скорее всего, несут в ящике, и ящик этот то и дело задевает за углы и за стены... И он сразу вспомнил тот громоздкий сундук, что стоял в повозке у Твореня, вспомнил сладковатый, приторный вкус заварухи, которой его угощал Огрех, и ещё вспомнил, что сам блаженный эту заваруху не пил, а пил пиво, от которого Стёпка так удачно для него наотрез оказался. А ему только того и надо было.

Обманули! Опоили! Усыпили! А потом в ящик засунули, словно в гроб, и теперь тащат куда-то, довольные, что так легко пленили неуловимого демона.

Вот ведь гады какие! Все весичи гады. А особенно маги-дознаватели.

Осознав таким образом своё не слишком завидное положение, Стёпка не растерялся и не запаниковал. Ну, поймали и поймали. Не убили же, не покалечили... Вроде бы. Им же будет хуже, когда я окончательно проснусь. Узнают тогда, как демона усыплять без спросу. Хорошо бы только, чтобы этот город, в который его привезли, оказался Усть-Лишаем. Тогда уже никуда больше ехать не придётся. Он даже слегка возгордился от того, что вот он лежит здесь весь такой хладнокровный и на удивление выдержанный, попал во вражеский плен, и ни один мускул при этом не дрогнул на его мужественном лице. На самом деле его поразительное спокойствие объяснялось, скорее всего, затянувшимся действием сонного отвара, но об этом думать не хотелось. Гораздо приятнее было считать себя неустрашимым героем.

Тело, между тем, понемногу просыпалось. В затёкших руках и ногах щекотно зашевелились колючие мурашки. После некоторых усилий Стёпке с трудом удалось разлепить тяжёлые веки. В ящике было темно. Как в настоящем гробу. Спёртый воздух с трудом проталкивался в пересохшее горло. Неустрашимость и хладнокровие моментально испарились, отчаянно захотелось выбраться из заточения и оказаться на свободе. Тело все ещё не слушалось. Руки и ноги лежали как чужие. Интересно, долго ли он спал? Наверное, долго, раз уже приехали. Взвизгнули несмазанные петли на дверях или воротах, кто-то вполголоса невнятно спросил, кто-то так же невнятно ответил, и звуки сразу сделались гулкими, как внутри помещения, и шаги зазвучали отчётливее.

— Принесли? — спросил властный голос. — Вот сюда поставьте, да бережнее, бережнее.

Ящик опустили на каменный пол, так показалось Стёпке, потом тот же голос сказал:

— Все свободны. Скажете отцу-распорядителю, чтобы вас накормили.

Когда шаги удалились, Стёпка подумал, что ушли все и что он остался лежать в этом ящике один, но вдруг прямо над ним всё тот же голос спросил:

— Так, говоришь, демон ничего не заподозрил?

— Наша маленькая хитрость удалась на славу, — ответил ему знакомый голос. Это был Огрех, только Огрех уже не притворяющийся блаженным. Теперь в его голосе не было ни смирения, ни робости, ни просторечных словечек, это был голос уверенного в себе, вполне нормального и образованного человека. Стёпка прислушивался изо всех сил. — С прочими он держался настороженно, а меня совершенно не опасался. Он же малец ещё, ему и невдомёк, что взрослые способны на такое коварство, от блаженного он никакой подлости не ожидал. Выпил отвар и уснул как младенец.

— Долго ему спать?

— До утра не проснётся точно, а там уж как выйдет. Я сон-траву на глазок сыпал, с запасом, чтобы уж наверняка демона свалить.

— И он не заметил?

— Он полагал, что я обычные травы завариваю. Я даже и не таился.

— Действительно, малец доверчивый. При других обстоятельствах, полагаю, мы вполне могли бы с ним договориться.

— Я в этом не уверен. Малец-то он малец, но норов имеет, и за себя постоять может. Демонская порода издали видна.

— И, однако же, сумел ведь Краесвет этак повернуть, что демон сам напросился с нашим обозом в Усть-Лишай добираться. Да и князь ему умело подыграл... А зачем вы вокруг озера поехали? Мне о том ведомо.

Огрех сначала замялся, потом нехотя пояснил:

— По просьбе Краесвета мы к Змиевым зубьям заезжали. На ночь у них останавливались. Демона проверить хотели.

— Проверили?

— Да. Потянуло его к тем камням. Он даже и не скрывал. Сначала вечером туда ходил, так, глянуть только, а после, когда ему осторожно подсказали, он к ним в полночь направился. Мы следили за ним, ни на миг одного не оставляли... Что-то он там услышал, камни даже загудели слегка, но тем дело и кончилось. То ли сила из того места ушла, то ли демон слов нужных не знает.

— За подобные просьбы Краесвета в Горгулен сослать бы года на три. Додумался же демону такое место показывать! И Остромир тоже хорош! А ежели бы?.. Да ведомо ли тебе, что это за камни? Ваше счастье, что их магию в давние годы порушили. В противном случае... Не хочу даже думать о том, что нас всех могло ожидать.

— Да он бы ничего не успел. Мои люди вокруг таились, скрутили бы вмиг, ежели что.

— Ежели что, могло так повернуться, что всех обозных магов не достало бы с ним совладать. Это же... — тут говорящий понизил голос чуть ли не до шёпота и самое интересное Стёпка не услышал. — Понятно? Вот так. Останься в тех камнях хоть четверть былой силы, да выскажи демон своё желание достаточно отчётливо... А кто может знать, какое бы он желание высказал? А вдруг он всех весичей под корень извести желает, а? Или всех магов-дознавателей — за то, что дружка его обидели? И дивились бы сейчас по всей Великой Веси, куда это вдруг все маги запропали да и были ли они вообще.

— Да возможно ли этакое? — недоверчиво усмехнулся Огрех. — Это ж сколько силы надо, чтобы разом подобное содеять!

— Демону сила как раз и не требовалась. Сила в камнях была сокрыта. На наше счастье давно её вычерпали те, кому она мешала. Но всё равно — с демонами такие проверки лучше не производить. Тем более — с непонятными демонами, от которых никто не знает, какой пакости можно ожидать.

— И что с ним теперь делать? — спросил Огрех. — В мешок каменный? Или надеетесь уговорить, чтобы помогал?

— Нет. Ни к чему нам его уговаривать. По доброй воле он едва ли согласится, а через силу нам от него только лишних хлопот прибавится. Мы не для помощи его ловили, а для того, чтобы помешать ему своё предназначение выполнить.

— А?..

— А предназначение его никому пока не ведомо. Думается, что даже ему самому.

— Так, может, его лучше... И мороке конец.

— Ну, мы же не изверги какие — мальца со свету сживать, пусть даже и демонского. Это оркимаги из него душу бы вынули да и удавили в конце. Нет, посидит взаперти годик-другой, а там и видно будет. Возможно, даже и поможем ему вернуться в свой мир, коли желание изъявит. Главное, чтобы он в дела наши не мешался и на волю не вырвался.

И Стёпку опять понесли. На этот раз уже вниз по крутой лестнице. Ящик то и дело наклоняли, и его тело сползало то к одной стенке, то к другой. Если бы ящик был без крышки, Стёпка, наверное, мог бы из него выпасть. Несли долго, лестницы сменяли одна другую, и ему представилось, что его в самом деле собираются замуровать в жутком каменном мешке, из которого невозможно выбраться, и придётся ему просидеть там в темноте, сырости и одиночестве всю оставшуюся жизнь, ну, пусть не всю жизнь, а всего лишь годик-другой, тоже немалый срок, между прочим. Думать об этом было неприятно, но настоящего страха он не испытывал, наверное, потому, что он ещё не до конца проснулся и всё происходящее воспринималось слегка не всерьёз.

Наконец снаружи в последний раз брякнула то ли решётка, то ли засов на двери, ящик почти уронили на пол, и Огрех приказал:

— Замки снимите и унесите наверх. А сундук откройте.

Крышка откинулась, и Стёпка едва успел зажмуриться. Сквозь сомкнутые веки он чувствовал ровный свет факелов и пристальные взгляды пленителей. Они смотрели на его лицо, а он изо всех сил старался не выдать себя и не моргать. Это было трудно, но он сумел сдержаться. Не нужно магам знать о том, что он слышал их недавний разговор, пусть думают, что он всё ещё крепко спит. Ему вдруг показалось, сейчас все с облегчением рассмеются и скажут, что хватит уже притворятся, давай вставай, хватит разлёживаться в этом ящике, мы тебя разыграли, а ты уже, верно, испугаться успел... Он даже чуть глаза не открыл, но тут кто-то недовольно спросил:

— Путы зачем с него сняли?

— Поперву-то мы его крепко обвязали, — пояснил Огрех. — А уж после понятно стало, что лишнее это. По сию пору снадобье не выдохлось. Я ж говорю: с запасом отсыпал.

Свет погас, ещё раз лязгнул задвигаемый засов, стукнула дверь, и наступила тишина.

Стёпка долго лежал, прислушиваясь к этой тишине и к тому, что происходило у него внутри. Ничего там интересного не происходило. Его тело ещё спало. И он тоже уснул, решив, что всё равно пока ничего сделать не может.

* * *

Разбудил его яркий свет. Он поморщился, приоткрыл осторожно глаза и обнаружил над собой широкое усатое лицо "весьма неприятной наружности". Лицо таращилось на него большими выкаченными глазами, из открытого рта сильно пахло пивом, в усах запутались крошки. В руке незнакомец держал факел-самосветку. С непривычки магический свет больно резанул Стёпке по глазам, он зажмурился и заслонился рукой.

Усатый испуганно отпрянул, факел исчез, с коротким лязгом закрылась дверь, потом забухали тяжёлые удаляющиеся шаги.

Стёпка приподнялся и сел, морщась от зуда в затёкших ногах. На стене еле-еле тлела чахлая самосветка, но её вполне хватало, чтобы разглядеть его новое пристанище. М-да! Не слишком уютное местечко, но всё же не жуткий каменный мешок, а обычная тюремная камера. Внушительная кованая решётка от пола до потолка, стены, сложенные из грубо обтёсанных камней, потолок такой высокий, что и не разглядеть, отполированный множеством ног каменный пол, деревянный коротконогий топчан и ничего похожего на стол или стулья. И неприятный застарелый запах, словно дохлая крыса где-то рядом валяется. В общем-то, глупо было бы ожидать, что в тюрьме будет пахнуть освежителем воздуха. Стёпка выбрался из ящика, закрыл его крышку и сел на неё, потому что ноги ещё держали его плохо.

Где-то наверху забубнили приближающиеся голоса:

— Я ёму факелом посветил, а он рожу сморщил и руками задёргал...

Невидимая дверь открылась, и из темноты по каменным ступеням спустились двое. Грузный обладатель усатого лица и незнакомый молодой маг без обязательного бордового плаща, но зато в бордовом кафтане и с внушительным набором защитных амулетов.

Они стояли за решёткой и смотрели на демона. А Стёпка смотрел на них. Несмотря на молодость, маг был забавно плешив и слегка лопоух, но лицо при этом имел довольно приятное. Выдавали его недобрую дознавательскую сущность только глаза — они смотрели на Стёпку с равнодушием готового на любую жестокость палача. Судя по богато расшитому вороту кафтана, в своём ведомстве он занимал не самый последний пост. Усатый дядька, одетый в неопрятный засаленный балахон, упорно держался за его спиной. Видимо, это был стражник, приставленный к демону. Он тяжело дышал и время от времени бросал на узника короткие испуганные взгляды.

Некоторое время все молчали. Молчал Стёпка, молчали и посетители. Вероятно, они ждали, что он начнёт кричать, возмущаться, угрожать всякими немыслимыми карами, или, может быть, плакать. Наверное, они очень хотели, чтобы он заплакал. Но не на таковского напали! Стёпка отчётливо понимал, что кричать и угрожать совершенно бесполезно, да и стыдно было бы ему попусту сотрясать воздух. И он не доставил пленителям подобного удовольствия. Молчал и старался смотреть на них так, как иногда смотрела математичка на не подготовившихся к уроку учеников: мол, и как всё это прикажете понимать? Ну, что молчите? Я вас внимательно слушаю, господа нехорошие.

Маг усмехнулся: демон и в самом деле далеко не прост (как, впрочем, и описывал его в сопроводительном послании Краесвет). Обычный малец, угодив в узилище, возможно, и не заплакал бы, но уж скрыть испуг ему бы вряд ли удалось. Да что малец — взрослые мужики на его месте разом теряли гонор и готовы были на коленях молить о пощаде. Потому как прекрасно понимали, чем им грозит заточение в тайном узилище Магического подворья. А этот с таким видом смотрит, словно не он за решёткой сидит, а они...

— Не нужно ли тебе чего, демон? — спросил маг. — Есть ли какие пожелания, просьбы? Говори, не стесняйся. Я выполню все, что в моих силах.

— Нет, — сказал Стёпка. Ему совершенно не хотелось о чём-либо просить своих тюремщиков.

— Что значит "нет"? — маг приподнял брови.

— Нет, значит, мне ничего от вас не нужно, — пояснил Стёпка. — А пожелание у меня только одно.

— Какое же?

— Оставьте меня в покое. У меня от вашей притворной улыбочки настроение портится, — сказал Стёпка. Возможно, потом у него и появятся какие-нибудь пожелания, даже, скорее всего, непременно появятся, но сейчас ему хотелось только поскорее остаться в одиночестве, чтобы спокойно всё обдумать.

— Ты, демон, ещё не осознал до конца свою незавидную участь, — маг широким жестом обвёл тюремную камеру. — Ну, ничего, у тебя теперь будет достаточно времени, чтобы проникнуться уважением к тем, от кого зависит облегчить твою жизнь или сделать её невыносимой. Ежели будешь слишком упрямиться, мы можем, например, приказать вовсе не давать тебе воды, а еду приносить всю сплошь солёную. Уверяю тебя, уже через день ты будешь говорить со мной совершенно иначе. Если тебе интересно, меня зовут...

— Мне не интересно, — перебил его Стёпка, просто, чтобы позлить.

— Когда тебе станет интересно, — спокойно продолжил маг, многозначительно сделав ударение на первом слове, — скажешь надзирателю, чтобы он позвал первого мага-охранителя Горевлада. И я к тебе спущусь. Может быть.

— У вас ко мне всё? — спросил Стёпка.

— У меня к тебе пока всё, — с преувеличенной любезностью ответил маг.

— Тогда я вас больше не задерживаю, — ещё более любезно сказал Стёпка. — Можете идти, — и рукой этак небрежно в сторону выхода повёл.

Маг-охранитель тихонько засмеялся, покивал понимающе головой и удалился. Усатый стражник не отставал от него ни на шаг. Заметно было, что он до смерти боится оставаться один на один с демоном.

Стёпка обошёл камеру: шесть шагов вдоль одной стены, пять вдоль другой, решётку, не удержался, подёргал, без какого-либо, разумеется, результата, затем уселся на топчан. Вот какие добрые дяди маги, даже матраса не положили, даже подушки самой завалящей не бросили, даже сена охапку — и ту пожалели. Спи, демон, на голых досках или в ящике, если хочется. А будет холодно ночью, так это твоя проблема и забота, курорта тебе здесь никто не обещал. Глядя на эти унылые стены и пол, с трудом верилось, что всего два или три дня назад он спал на душистом сене в корчме у дядьки Зашурыги, сидел с пацанами у костра, уминал вкусные пироги с демоникой, и даже подумать не мог, что вскоре окажется в таком невесёлом месте. Вот, наверное, почему говорят, что "от тюрьмы и от сумы не зарекайся".

В углу стояло деревянное ведро с крышкой. Стёпка не сразу сообразил, для чего оно тут поставлено, а когда догадался, настроение у него совсем испортилось, хотя, казалось, куда уж больше. Да, водить его в туалет здесь никто не собирается, и запахи в этом узилище будут, мягко говоря, не цветочные. И естественно, сразу же ему захотелось использовать ведро по назначению, что он с облегчением и проделал. Всё-таки он два дня спал, даже странно, что умудрился остаться сухим. Описавшийся во сне демон — не слишком героически звучит. В нём опять шевельнулась злость, и он обрадовался ей так, словно хорошего знакомого встретил. Ну, давай же, разрастайся, вскипай в душе неудержимой волной, мы с тобой тут тогда таких дел наворотим, мы эти решётки голыми руками выломаем, как то вырвавшееся неведомое чудовище в тайной пещере; мы тогда всех этих магов до обморока перепугаем и такого шороху наведём, что они навсегда зарекутся демонов усыплять и в ящики засовывать... Эх, хорошо было бы и вправду так сильно разозлиться — да вот не получалось! Злость теснила грудь, но не яростная, не вдохновенная, а такая обычная злость, слегка даже тоскливая и унылая. С такой злостью не на врагов идти, а разве что волосы на себе рвать и ругаться опять же на самого себя. И гузгай тоже затаился и никак себя не проявлял. Непонятно, между прочим, почему. Может, он тоже после сон-травы ещё не совсем проснулся?

А теперь не мешало бы проверить карманы. К Стёпкиной радости, их содержимое маги обнаружить не смогли. Всё, что в них лежало, там и осталось. Жаль только, что это самое "всё" исчерпывалось двумя наименованиями: серебряный кедрик и нож обыкновенный, перочинный. Мешочек с целебным порошком, зажигалка-огниво и кристалл истинного зрения давно были выложены в котомку. И теперь их, наверное, очень внимательно изучают весские маги. И довольно посмеиваются при этом, радуясь ценным приобретениям.

Однако нож остался при нём. "При нём! При нём-м!" Откуда эти слова? Сейчас уже и не вспомнить. Но ножичек — вот он. И это очень хорошо. Потому что в тюрьме нож куда полезнее целебного порошка и кристалла. Ножом можно защищаться, можно что-нибудь резать, хлеб, например, или мясо... Хотя мясом его вряд ли здесь будут угощать. Ножом можно, например, нацарапать на стене какую-нибудь надпись, что-нибудь вроде: "Демон Стеслав, предательски пленённый магами-дознавателями, сидел в этой камере сто двадцать лет, постепенно сходя с ума от тоски и одиночества. Помните обо мне, люди". Чтобы эту надпись потом прочитал следующий узник и пролил скупую слезу над печальной участью демона.

Деньги тоже все оказались на месте. Только проку от них не было ни на грош. Впрочем, в тюрьме, вроде бы, можно покупать у стражей всякую там еду или разные другие полезные предметы. Было бы только чем с ними расплатиться. Этот усатый, если пообещать ему золото, может принести что-нибудь вкусненькое, если тюремная еда окажется слишком противной. Проблема только в том, что разменять здесь золотые драки совершенно невозможно. И платить придётся сразу целой монетой. А ведь эти противные весичи вполне могут и обмануть. Возьмут золотой драк, а еды принесут на полкедрика. И ничего ты с ними за это не сделаешь. Стёпка отложил все эти соображения на потом, но одну монетку всё же достал из кроссовки и сунул в карман, просто так, на всякий случай. Он вообще уже подумывал о том, что несолидно такому крутому демону прятать своё золото в обуви. Всё равно уже понятно, что отобрать его никто не отберёт, а гномы, например, легко чуют это золото даже и в кроссовках.

Итак, он по-настоящему сидит в самой настоящей тюрьме. Сбылась мечта жирного Никария. Прыткий демон угодил-таки в плен. Бегал, бегал и попался. Допрыгался. И теперь он заключённый. Узник. Как там у Пушкина: "Сижу за решёткой, в темнице сырой". Хорошо, что здесь не сыро. Раньше ему всегда представлялось, что это очень страшно — оказаться в тюремной камере. А оказалось — не так уж и страшно. Во-первых, из-за того, что он не чувствовал за собой никакой вины. Законов он не нарушал, преступлений не только не совершал, но даже и не собирался. И, значит, посадили его ни за что. Получается, что он — невинный узник. А невинному сидеть не так обидно, чувствуешь себя не преступником, а немного даже героем. Во-вторых, у него была твёрдая уверенность, что маги убить его не могут. А если бы он сидел сам по себе, как обычный мальчишка (не демон), вот тогда было бы совсем скверно. Вот тогда было бы жутко и тоскливо. И никакой надежды на освобождение. О том, что маги могут его запросто покалечить, во время пыток, например, Стёпка старался не думать. Если верить подслушанному разговору, то пытать демона им ни к чему. Никаких тайн он всё равно не знает, никаких секретов выдать не может, а терзать его просто ради удовольствия никто не будет. Наверное. Очень хочется в это верить. Потому что весичи — это вам не какие-нибудь отмороженные оркимаги. "А ведомо ли тебе, подлейший из мерзейших, что мёртвых тоже можно пыта-ать?" Скрипучий голос из недавнего прошлого прозвучат в голове столь отчётливо, что Стёпка невольно оглянулся.

Интересно, сейчас день или уже ночь? В сон не тянет, значит, скорее всего, день. Но с другой стороны, он так долго спал, что отдохнул, кажется, на неделю вперёд. Мысли разбегались: Стёпка то вспоминал Змиевы зубья (желания они исполняют, оказывается, вот что он там почувствовал, вот что от него требовалось, а он просто не понял, эх, сейчас бы туда, сейчас бы он такого нажелал!), то возвращался мысленно в Протору, то придумывал, как отомстить коварному Краесвету, когда вырвется на свободу.

Время тянулось на редкость медленно, сидеть без дела было скучно, и, поразмыслив, невинный узник принялся тщательно изучать свою не вполне тёмную темницу. Результат его не удивил: старательно ощупав камни стены, он не обнаружил ни потайной дверцы, ни прорытого предыдущим сидельцем подземного хода, ведущего на волю, ни припрятанного в углу ножовочного полотна для перепиливания решётки. Решётка, кстати сказать, тоже была изготовлена на совесть. Толстая, прочная, с крепко вмурованными в пол и потолок прутьями. На дужках дверцы висел тяжёлый замок. Даже если исхитришься до него дотянуться, открыть без ключа не получится. Вот какие маги нехорошие: все предусмотрели, ни малейшей лазейки не оставили. "Демон случайно в темницу попал. Демона больше никто не видал".

Наверху грохнула дверь. По лестнице кто-то опять спускался. Ну, хоть какое-то развлечение.

Пришёл усатый тюремщик. Принёс еду в корзинке. Морить заключённого голодом маги пока не собирались.

Стёпка ожидал, что усатый откроет дверцу, но здесь всё было рассчитано на то, чтобы не дать узнику ни малейшего шанса вырваться на волю. Тюремщик поставил корзинку на пол, поскрёб небритый подбородок, помялся, что-то бормоча и закатывая глаза к потолку. И — раз! Всё содержимое корзинки в один миг оказалось на полу у Стёпкиных ног. Плоское деревянное блюдо с двумя большими кусками варёного мяса, щедрый ломоть свежего пшеничного хлеба и грубая глиняная бутыль с широким горлышком. Над мясом поднимались струйки пара. "Спасибо" хотел сказать Стёпка, но потом передумал и ничего не сказал, потому что глупо благодарить тюремщиков.

Усатый благодарности от него и не ждал. Он вытер не слишком чистой тряпкой взмокшее после применения магии лицо, забрал корзинку и удалился, торопливо шаркая по ступенькам. Наверху опять бухнула закрываемая дверь.

Мясо было вкусное, и его было слишком много для Степана. Он смог съесть только один кусок. Хлеб был свежий, но пресный. А в бутыли оказалось пиво. Противное и на редкость вонючее. Его Стёпка пить не стал. Не смог. Честно глотнул и поскорее выплюнул в ведро. Это даже не пиво, это отрава какая-то.

Был бы рядом Дрэга, можно было бы скормить ему мясо. А здесь, наверное, даже крыс нет. В фильмах и книгах узники всегда прикармливают крыс или мышей, чтобы не скучно было сидеть в одиночестве.

На руках после еды остался жир. Вымыть их можно было только пивом. И тогда они будут ещё и пахнуть. Пришлось вытирать пальцы о крышку ящика. Если так будет продолжаться, скоро Стёпка не только пропахнет — провоняет. Он с отвращением посмотрел на стоящее в углу ведро. "Мы с тобой теперь долго будем вместе, — казалось, говорило ведро. — У тебя теперь только я осталось лучшим и единственным другом. Через неделю-другую от тебя будет разить так же, как от меня".

Ужасно! Стёпка отвернулся. Нет, надолго здесь оставаться нельзя. Надо что-то делать, пока ещё есть силы и желание. А то через несколько недель или даже месяцев он здесь просто сойдёт с ума, и ничего уже не будет хотеть, и никуда уже не будет стремиться. И что тогда станется со Смаклой? Замучают ведь его маги. А Ванес? Будет ли у него возможность отправиться на поиски запропавшего друга? Неизвестно ведь даже, куда его на самом деле запузырило. А здорово, если он тоже сейчас по Таёжному улусу бродит. Столько всего можно будет друг другу рассказать при встрече! Вот только когда она ещё состоится — та встреча.

Нет, нельзя сдаваться, надо действовать, надо что-то предпринимать. Надо. Надо. Надо... Стёпка в волнении забегал из угла в угол, стараясь не приближаться к ведру. Наткнувшись взглядом на вытертые до блеска доски топчана, он схватился за нож. Если больше нечего делать, то хоть память о себе оставлю. Вырежу сейчас "Здесь был Стёпа" и адрес электронной почты для прикола. Пусть потом маги головы ломают, что это значит.

Он выщелкнул лезвие, примерился, затем уверенно провёл первую черту. Лезвие неожиданно легко провалилось вниз, едва не пронзив насквозь крепкую доску. Стёпка торопливо выдернул нож, долго неверяще смотрел на глубокий разрез. Кажется, я слегка перестарался, пробормотал он, это, интересно знать, почему вот так получилось? Он ещё раз надавил ножом, и вновь лезвие почти без сопротивления прошило доску насквозь. Это нож такой, запоздало осенило Степана. Магический нож из демонского мира и должен быть всёразрезательным. Клей-порошок смертельные раны вылечивает, увеличительный кристалл правду показывает и надписи переводит, а нож — дерево режет, словно масло. Вот балда, раньше проверить не додумался! Вякса со Збугнятой обзавидовались бы. И ведь видел же, как этот нож тогда толстенную колоду развалил, видел, но не придал значения.

А только ли дерево может резать этот нож? Стёпка оглянулся. Ящик был сколочен из обычных досок, резать их неинтересно. А больше в камере ничего не было. Только каменные стены. Стёпка ткнул сначала осторожно, затем сильнее. Да, камень — это не дерево. От стены отскакивали не слишком крупные осколки. Совсем даже не крупные. Крохотные, чего уж там. В камне оставались выщербины, словно от пуль. Такими темпами года через два можно продолбить дыру в полметра глубиной — если к тому времени нож не затупится.

Прочную стену ковырять глупо, лучше попытаться перерубить решётку. Магическому ножу нет разницы, дерево или железо — должен рубить всё. Стёпка воспрял духом и двинулся к решётке, как охотник, подкрадывающийся к ничего не подозревающей добыче. Камера сразу сделалась маленькой-маленькой, а мир расширился до своих нормальных размеров, и можно было идти куда хочешь, и свобода готовилась принять его в свои объятья, и никакие запоры уже не могли ему помешать...

Стёпкина радость длилась не слишком долго. Нож перерубил бы решётку с лёгкостью, если бы она не была защищена магией. Тюремщики предусмотрели, если не всё, то очень многое. Лезвие ножа отскакивало от железных прутьев, как от тугой резины, не оставляя на них ни малейшего следа.

А потом случилось ещё одно чудо.

В азарте Стёпка чуть сильнее надавил на рукоять ножа, верхняя половинка щёлкнула ещё раз, сдвинулась чуть дальше, и... Лезвие, вкрадчиво прошелестев, внезапно удлинилось, и нож в мгновение ока превратился в меч! В тяжёлый меч, обоюдоострый, плавно сужающийся, заметно оттягивающий руку приятной, надёжной тяжестью серьёзного оружия.

Вау!!!

Обалдевший Стёпка смотрел на него и не верил своим глазам. Двести тырканных по углам гоблинских коробясов! Оказывается, маленький ножичек мог превращаться не только в боевой кинжал, но и в самый настоящий меч. Круто! Сейчас мы эту решётку точно разрубим. Не устоит подлое весское колдовство против истинной магии демонского мира! Он ударил по решётке рядом с дверцей, но на железе не осталось даже царапины. Тогда он размахнулся, рубанул изо всех сил, и добился только того, что здорово отшиб себе руку. Мир снова ужался до размеров камеры. С ненавистью глядя на решётку, Стёпка сидел на лежанке, баюкал пострадавшую руку и напряжённо размышлял. Магия, непробиваемая магия. Ой, как плохо.

Но меч, тем не менее, оставался мечом. А с настоящим мечом в руках начинаешь чувствовать себя совсем по-другому. Уже никакие враги не войдут просто так и не скрутят, чтобы на дыбу утащить. Хоть нескольких да порубишь. Откровенно говоря, Стёпка вовсе не был уверен, что сумеет рубить кого-нибудь мечом, пусть даже и вражеских магов, но мечтать-то об этом ему никто не запрещал.

Он то убирал, то вновь выдвигал лезвие. Ших — вжик! Ш-ших — вж-жик! Ш-ш-ших!!! Наблюдать удивительное превращение можно было бесконечно. Р-раз — и у тебя в руке смертоносное оружие! Р-раз — и оно исчезает. Почти джедайский меч, только не светится. И как это он раньше не сообразил сдвинуть рукоять ещё на один щелчок? Туговато, ну и что? Должен был попробовать. Балбес ты, Стёпочка, экзепутор-недоумок ты, а не демон-исполнитель, вот что я тебе скажу. С таким оружием в кармане ходил и даже не догадывался. С разбойниками можно было по-иному разобраться, с оркимагом тоже (хотя с ним и так хорошо получилось). Конечно, этот его магический меч нисколько не походил ни на Гвоздырин, ни на оркимагов, ни на тот великолепный клинок, что предлагал ему Косуда. Незатейливая крестовина, обычное, даже слегка грубоватое лезвие, немного короткое, сантиметров шестьдесят, не слишком изящное и не очень аккуратно заточенное. Явно не булат. Простецкий меч. Зато свой. Зато магический. Зато на нём после сильного удара по железной решётке даже зарубки крошечной не осталось. С таким оружием Стёпка ощущал себя почти непобедимым демоном. Вот только бы на волю выбраться этому демону, тогда он с полным на то правом будет называть себя непобедимым. А так можно хоть всю оставшуюся жизнь магическим мечом размахивать, прыгая в этой темнице от стены к стене.

Кстати, о размахивании. Выяснилось не слишком приятное для демона обстоятельство. Меч оказался довольно-таки тяжёлой железякой, обращаться с которой нужно было ещё научиться. После нескольких взмахов начинающий мечник в полной мере ощутил слабость своих мышц и абсолютное отсутствие навыков. Запястье заныло почти сразу, а после необдуманного слишком поспешного удара по решётке руку отсушило чуть ли не до плеча. Вот тебе и порубил врагов, вот тебе и непобедимый. Кажется, придётся всерьёз заняться физической подготовкой. От пола по утрам отжиматься и мышцы накачивать. При определённом упорстве за годик-другой можно заполучить неплохие бицепсы. И меч тогда будет летать в руках как пушинка. Как тогда на хуторе летал. И рука потом почему-то не болела. Эй, гузгай, ты куда спрятался?! Я не хочу сидеть здесь два года!

Немного погодя удручённый Степан решил попробовать по-другому. Перерубить не решётку, а гораздо более тонкую дужку замка. При этом он не слишком верил в результат. Вряд ли маги, накладывая защитные заклинания, пропустили такую важную деталь. Но попробовать всё равно стоило. Первый удар прошёл впустую, меч скользнул по железу и едва не вырвался из руки. Стёпка буквально облился холодным потом. Не хватало ещё так бездарно потерять единственное оружие. Повторная попытка убедила его в том, что маги на заклинания не поскупились. Меч отскакивал от дужки, не оставляя на потемневшем металле даже царапины.

Решив напоследок испытать крепость дверных петель (а вдруг?), Стёпка вновь прижался к прутьям решётки и с удивлением обнаружил, что к нему явился ещё один посетитель. Не совсем обычный, очень маленький и очень вредный.

За решёткой стоял гном.

Весьма внушительного вида, совершенно незнакомый, с обязательной бородой, заплетённой в две косицы, в кольчужке, в широких тупоносых сапогах, с киркой, висящей на поясе, и массивным золотым амулетом на груди, который, как Стёпка уже знал по рассказам Швырги-младшего, имел право носить только очень важный представитель гномьего племени, чуть ли не "ихий" князь. Непонятно откуда он взялся, из какой-нибудь тайной норы, верно, вылез.

Пузатый недомерок с глумливой улыбочкой наблюдал за бесплодными Стёпкиными потугами, и на его румяном дедморозовском лице было написано такое блаженство, такая неземная радость, что его хотелось тут же прибить самым грязным веником.

— Стараисся, — пропел гном. — Пыжисся. Попусту пыжисся. Напрасно стараисся.

— А вам-то что за дело, — огрызнулся Стёпка.

— Попался, ворёныш! — громко объявил гном, так словно это он только что собственноручно засадил демона в узилище. — Не пошло тебе впрок Зебурово золото, ой, да не пошло. Угодил-таки в клеть. Ну, там тебе и самое место.

Стёпка убрал меч (гость при этом заинтересованно сверкнул глазками, скумекал себе что-то, однако смолчал), сунул нож в карман и уселся на ящик. Гном прибыл сюда не без причины. Вряд ли он сделал это ради удовольствия посмотреть на попавшего за решётку демона. Скорее всего, у него есть какое-то предложение. Или просьба. Вот пусть и выкладывает, зачем пришёл. Если очень нужно — не промолчит.

А вообще — забавно получается. Не успел толком в заключении посидеть, как уже посетители нарисовались. Не хватало ещё, чтобы его рогатый Шервельд навестил. И Стодар с Никарием. Все они тоже оченно порадовались бы тому, что ненавистный демон попался.

Все не все, но минуты не прошло, как появился ещё один нежданный посетитель, причём такой, которого Стёпка меньше всего ожидал здесь увидеть. Стремительно проскользнув сквозь решётку, в камеру маленьким вихрем ввинтился Дрэга. Он приветливо курлыкнул и, сложив крылья, с готовностью упал в подставленные руки. Царапнул коготками, боднул маленькой головой в живот, вскарабкался по рубашке на плечо, потом увидел недоеденное мясо и сразу же набросился на еду. Стёпка не удержался от счастливой улыбки. Вот это настоящий друг, даже в тюрьме отыскал.

Жить становилось веселее. Стёпка уже не чувствовал себя заброшенным и покинутым. Одиночество ему, как выяснилось, не грозит. А значит, все кончится хорошо.

Тут же он увидел, откуда взялся гном. С потолка из темноты спрыгнул ещё один. Ловко спрыгнул, несмотря на малый рост и приличную высоту. Приземлился, подскочил упругим мячиком и встал рядом с первым. Он выглядел помоложе, и борода у него была лопатой, и амулета на груди не имелось. Но тоже сиял что твоё солнышко, радуясь пленению демона. Стёпка не удивился бы, свались сейчас с потолка сам Зебур или Хамсай. От этих гномов всего можно ожидать. Правильно Купыря говорил: подлое племя.

Третий гном прыгать не стал. Его спустили сверху на верёвке. И хотя он болтался на ней, как переваренная сарделька, он умудрялся сохранять такой вид, что смеяться над ним не хотелось. Он был очень стар, очень сед и очень толст. Даже непонятно, как он при такой толщине умудряется протискиваться сквозь пробитые в камне ходы. На его груди висели аж два амулета, зато не было кирки и кольчуги. Наверное, у него на них уже сил не хватало.

Троица стояла за решёткой и счастливыми глазами смотрела на Степана. Дрэга хрумкал мясо, не обращая внимания ни на кого. Стёпка молчал. Это становилось интересным. Гномы пришли не просто так. Целая делегация. Почти как гномлинские государи в тайге. С теми он сумел договориться, может, и с этими тоже сумеет. Он уже знал, что гномы — создания вполне вменяемые, только очень грубые. Ну и пусть, грубым я тоже умею быть, если надо. Научился уже с небольшой помощью гузгая.

— Что ж ты, демон, пригласишь ли войти? Али нет? — елейным голоском спросил первый гном.

— Заходите, — щедро махнул рукой Стёпка. — Вот только дверь я вам открыть не могу. Уж извините.

— Дверцу мы и сами могём отворить, — сказал гном. — Токмо нам это без надобности.

И пока Стёпка с робкой надеждой обдумывал это волнующее "могём", он просунулся в камеру меж прутьев решётки. И так ловко это у него получилось, что он даже не зацепился ни за что кольчугой и киркой. Буквально просочился, а с виду такой неуклюжий. С той же завидной лёгкостью преодолели решётку и два других гнома. Даже толстый старик ухитрился почти беззвучно пропихнуть своё объёмное брюхо.

И вот они уже стоят перед Степаном и внимательно смотрят на него уже без улыбок, уже очень серьёзно и даже как-то угрожающе. Как будто судить его пришли за все его страшные преступления перед гномо-гномлинским народом. И то, что Стёпка никаких преступлений за собой не ведал, их, похоже, нисколько не интересовало.

Молчание надолго не затянулось. Стёпке первому надоело играть в переглядывание. Он решил быть радушным хозяином, потому что ссориться с гномами не хотелось. Обстановка к тому не располагала совершенно. Да и не любил он ссор.

— Здравствуйте, — сказал он как можно более мирно. — Рад вас видеть. Присаживайтесь.

Гномы присаживаться (куда бы?) не пожелали и на приветствие тоже никак не ответили.

— Тот самый демон-вор? — спросил хриплым басом толстый старик. — Он ли?

— Тот самый, — с готовностью подтвердил первый гном. — Золото Зебурово при нём, значит, он.

— Хорошо, — проскрипел старик.

И опять все замолчали.

— Меня зовут Стеслав, — сказал Стёпка. — А ваши имена я могу узнать?

— Ни к чему тебе наши величания, — отрезал первый гном. — Не для того мы к тебе ход пробивали.

Ход пробивали? Стёпка удивился. Он в этой камере от силы часа четыре сидит, а они уже успели ход в камне пробить. Это не считая того, что надо было сначала просто узнать о том, где его прячут. Быстро же у них дела делаются. И совершенно бесшумно. Даже позавидовать можно.

— А зачем вы ко мне ход пробивали? — спросил он.

— Обязательство неотменимое выполнить должны. Зебур тревожное слово пустил, а мы воров никогда не прощаем. Иначе золото наше быстренько другие к рукам приберут.

Стёпка вмиг разозлился. Ему уже изрядно надоело, что все кому не лень так и норовят обозвать его вором.

— Хватит врать! — вполголоса закричал он. — Я не вор, и ваш Зебур это прекрасно знает! Я ни у кого золота не воровал. Я вообще никогда не ворую. Я не вор! Понятно вам! А золото мне дал чародей Летописного замка Серафиан в уплату за то, что его слуга тайком меня в ваш мир призвал. А золото у Зебура чародеи забрали за то, что он на орклов шпионил в замке. Вот пусть с них и спрашивает, а не с меня. А то заладили: вор, вор. Ещё неизвестно кто настоящий вор. Ещё у Зебура надо спросить, где он то золото раздобыл, понятно вам?

— А уважаемый Зебур слово пустил, что вор — ты. Твоё слово против его ничего не стоит. Зебура все гномы знают и уважают. Даже таёжные гномлины к его слову прислушиваются.

— Никогда таёжные гномлины к Зебурову слову не прислушивались, — отрезал Стёпка, вовремя припомнив памятную встречу. — Мне о том сами уважаемые Топтычай, Чуюк и многомудрый Тютюй говорили. А слово гномлинских государей весит больше, чем слово Зебура. Они его не слишком-то уважают, потому что он с Оркландом дела имеет. Вот так.

Гномы в растерянности переглянулись. Не ожидали, что демон вхож в такие высокие круги и лично знаком с тремя гномлинскими государями. То, что эти государи без зазрения совести сдали демона весичам, дела не меняло. Он с ними встречался и говорил. И даже имена их запомнил.

— Зебуровы уговоры с орклами нас не касаемы, — наконец возразил первый гном. — Он уважаемый глава уважаемого рода и мы не можем его слова пустить на ветер.

— Ну и что мне сделать, чтобы вы от меня отцепились? — спросил Стёпка. — Золото вам вернуть? Не дождётесь. Мне оно самому нужно. Да и потратил я уже немного. Прощения попросить? И не подумаю. Не за что мне прощения просить, а за такие дела я бы и сам у Зебура не только золото, я бы у него вообще всё отобрал, потому что он предатель, врагам помогает.

— Ведом нам один способ, — подал голос старик. — Да согласишься ли ты на него?

— Какой способ? — насторожился Стёпка. Он уже учёный был, понимал, что когда так уклончиво говорят, ничего хорошего ждать не стоит.

— Узнать вор ты или не вор, — пояснил гном. — Верный способ. Самый верный.

— Я согласен, — сказал Стёпка, потому что про самого себя он точно знал, кто он и что. — А что за способ?

— Ежели мы тебе заранее скажем, боюсь, ты не согласишься, — сказал гном.

— А если я не захочу?

— Значит — ты вор.

Стёпка задумался.

— Ну ни фига себе. Я-то точно знаю, что не вор. А вдруг вы мне руку отрубить вздумаете, или заклинание какое-нибудь скажете, от которого я в какую-нибудь бяку превращусь?

— Никоего невосполнимого ущерба тебе содеяно не будет, — заверил гном. Он пожевал губу и решился выложить все карты на стол. — Будет боль. Сильная боль, которую можно перетерпеть, но только ежели ты не вор. А ежели вор — закричишь и руку позорно отдёрнешь.

— Я согласен, — сказал Стёпка, хотя боли боялся. Но уж очень ему надоело, что его в таком мерзком деле все обвиняют. Лучше один раз боль вытерпеть, чем всю жизнь с клеймом позорным ходить.

— Поклянись именем прадеда своего, что на испытание согласен, — строго велел старый гном. Видно, было, что всё это доставляет ему немалое удовольствие. Прочие гномы молчали и смотрели на Стёпку с любопытством.

— Клянусь именем прадеда своего, что согласен на ваше испытание, — повторил Стёпка. Его слегка затрясло, но он мужественно старался свой страх подавить. Хотя в голове так и вертелась подлая мыслишка: а зачем мне всё это нужно? Ведь даже если я докажу что не вор, в моём положении всё равно ничего не изменится, всё равно я останусь в тюрьме, только и радости, что эти коротышки перестанут смотреть на меня как на злейшего врага всего гномьего племени.

— Имя, — потребовал гном.

— Чьё? — не понял Стёпка.

— Прадедово имя назови.

— Э-э-э... Марк, — вспомнил Стёпка дедово отчество. Самого прадеда он, разумеется, никогда не видел даже на фотографии, тот умер задолго до его рождения. К тому же это был единственный прадед, имя которого он знал. Нет, ещё одного знал, того, который на войне в плену у финнов погиб, Петром его звали.

— Мрак, — тут же переиначил гном. — Звучное имя. Даже гному такое носить не зазорно.

— Выложи один золотой, — велел гном.

Стёпка, радуясь своей предусмотрительности, вытащил из кармана монетку и положил на крышку ящика. Хорош бы он был, если бы пришлось перед гномами снимать кроссовку и выуживать из-под стельки деньги. Они тогда без всякого испытания решили бы, что он вор, потому что только воры в таком месте своё наворованное золото могут прятать. Хотя, они всё равно уже учуяли, где у него остальное денежки прихоронены.

С минуту все молчали. Первый гном сверлил Стёпку нехорошим взглядом и постепенно багровел. Старик был непробиваемо спокоен. Третий гном закусил ус. Кажется, ему было смешно.

— Извините, — сказал Стёпка, ругая себя за тупость. Дотянуться до крышки ящика гномы не смогли бы при всём желании. — Не подумал.

Он взял драк и, присев на корточки, протянул его старику. Тот взял монетку, повёл носом, принюхиваясь, кивнул. Похоже, унюхал, что она точно в Зебуровом сундуке когда-то лежала. Стёпка подумал, что она должна благоухать ещё и его немытыми ногами. Его эта мысль рассмешила, и он с трудом удержался от улыбки — не хотелось нарушать мрачноватую торжественность момента.

Гномы подтянулись, построжели лицами и встали в ряд перед Стёпкой. Несмотря на то, что они были до смешного невелики ростом, выглядели он внушительно — основательные такие, серьёзные, убеждённые в своей значимости человечки. Старик прокашлялся и выговорил неожиданно густым басом:

— Гном-предводитель усть-лишайского нижеподвального колена Бурзай по слову, пущенному замковым гномом Зебуром, заявляет, что демон Стеслав — вор, позарившийся на чужое золото.

Стёпка, ожидавший от него совсем других слов, тут же возмутился, но вовремя прикусил язык, потому что без промедления заговорил второй гном:

— Гном-прорубатель усть-лишайского заречного колена Чучуй по слову, сказанному демоном Стеславом, заявляет, что он не вор и золото ему досталось по праву от другого владельца.

Это было уже лучше и звучало приятнее. Стёпка понял, что это такой обычай перед испытанием.

Третий гном заговорил впервые. Голос у него оказался хриплым и раскатистым:

— Гном-водобой усть-лишайского подвратного колена Чубык обоими Стерегущими клянётся, что будет наблюдать за испытанием честно, не отвлекаясь, и вынесет истинное решение.

Гномы уставились на Стёпку. Он не знал точно, что должен говорить, но догадался, что если его заранее не научили, то он должен сказать то, что ему самому хочется. И он сказал:

— Демон Стеслав третьего периода четвёртого уровня заявляет, что Зебурово золото он честно получил от чародея Серафиана и... И готов это доказать.

Старый Бурзай вытащил откуда-то из-за спины и быстро поставил перед собой небольшой медный сосуд на треноге, затем ударил кремнем и над сосудом загорелся фитиль. Яркое пламя высветило высокий потолок. Дрэга зашипел и перескочил на топчан, сердито поглядывая на гномов изумрудными бусинками глаз. Бурзай небольшими клещами подхватил монету и принялся нагревать её в пламени. Стёпка смотрел на то, как языки пламени лижут золото, и ему всё это очень не нравилось. Мало того, что боль обещали, так оказывается, что это будет боль от ожога. А иначе чего ради накалять монету?

— Я положу золото в твою ладонь. Ежели ты не удержишь его, значит, ты вор, — пояснил довольный Бурзай, поворачивая монетку в пламени, чтобы она получше раскалилась. — А ежели ты не вор, то она остынет в твоей руке. Отказаться ты уже не можешь. Ты слово дал, демон.

Стёпка тяжело сглотнул. Вспомнилось сразу, что мешочек с лечебным порошком остался в котомке. Зря он его туда переложил. Такие вещи лучше всегда при себе держать. Ожог десятой степени стопудово гарантирован, и вылечить его будет нечем. Чёртовы гномы! Он так и знал, что ничего хорошего в этом испытании его не ждёт.

Наконец Бурзай решил, что монета уже достаточно горяча. А на Стёпкин взгляд она уже вообще должна была расплавиться, так долго и тщательно гном её нагревал.

— Подставляй руку, — сурово велел Бурзай.

Гномы внимательно смотрели на Степана. Сжав изо всех сил зубы, он вытянул вперёд левую руку. Сначала хотел правую, но рассудил, что левую не так жалко, он ведь был правша. Монетка ещё не упала в ладонь, а он уже до боли отчётливо представил себе, как она зашипит, как вздуется пузырями кожа, как запахнет горелым мясом, как будет больно... и нельзя, нельзя, нельзя отдёрнуть руку! Интересно, а кричать можно?

Бурзай вытащил монету из пламени и ловко уронил её в подставленную ладонь. Стёпке стоило неимоверного усилия воли, чтобы не отдёрнуть руку еще до того, как она упала. Не отдёрнул. Кожу резко обожгло, по всему телу побежали мурашки... Стёпка крепко зажмурился, едва не закричал и лишь секунды через две сообразил, что монета не горячая, а холодная как лёд. Он открыл глаза и неверяще уставился на руку. Потом сжал её в кулак. Золотой драк приятно холодил ладонь.

— Это что, обман, да? — спросил он хриплым голосом. — Она же холодная.

Гномы выставили свои бороды, и Бурзай прогудел:

— Гном-предводитель усть-лишайского нижеподвального колена Бурзай заявляет, что слово, пущенное Зебуром, не подтвердилось, и снимает обвинение в воровстве с демона Стеслава.

— Гном-прорубатель усть-лишайского заречного колена Чучуй подтверждает, что своими глазами видел, как демон Стеслав прошёл испытание золотом.

— Гном-водобой усть-лишайского подвратного колена Чубык объявляет, что обвинения в воровстве с демона Стеслава сняты, и слово о том будет ныне же пущено по всем гномовым родам. Призываю в свидетели обоих Стерегущих и самого Пятиглазого.

Стёпка тихонько выдохнул и перевёл дух. Испытание вымотало его так, словно он весь день в поте лица брёвна ворочал. Радости от того, что гномы больше не считают его вором, он не испытывал. Он радовался тому, что всё, кажется, уже кончилось и кончилось благополучно.

— А я сразу говорил, что Зебур лишка на себя взял, — заявил Бурзай довольно. — Не бывало ещё такого, чтобы демон вором оказался. Приврал Зебур.

— За ради золота иные гномы и приврать порой не гнушаются, — согласился и Чучуй. — Дело понятное и простительное.

Стёпка думал, что теперь-то уж всё, но как оказалось, это был ещё не конец и у гномов накопились к нему другие вопросы.

* * *

— Зебур вдогон первому второе слово пустил, что ты враг злейший рода гномьего, что тебя чародеи призвали для полного изведения наших родов и колен. Что тебя остановить надобно, пока ты чаемого не исполнишь. Верно ли это? Признаешься ли? Сомнения у наших старших, что чародеи на подобную подлость способны. Договор у нас с ними давний, но и Зебур попусту трепаться не будет. И не смотри, что про золото он сбрехнул чуток... Золото оно и не таких с верного хода сбивало. А ты... А о тебе... Отвечай, почто тебя в наш мирострой призвали? Почто ты по улусу шастаешь, кого ищёшь, что сотворить надеешься?

Стёпка задумался. Потом махнул на все тайны рукой и решил сказать правду:

— Я не знаю, для чего меня призвали. Похоже, что просто ошиблись. А по улусу я не просто так шастаю, я хочу одного гоблина спасти. Его маги-дознаватели схватили, чтобы меня заманить. Вот и заманили. А потом, когда я его спасу, я должен... В общем, мне нужно другого друга найти. Такого же демона, как я. Только мне ещё неизвестно, где он. И всё. А весичи почему-то думают, что я должен какой-то склодомас отыскать. И они этого очень не хотят, вот и поймали меня. А мне этот склодомас вообще и не нужен.

— У демонов друзей не бывает, — уверенно заявил первый гном, неприятно напомнив подлого Стодара и схватку у костра над телом спящего Смаклы. — Демоны, они всегда сами по себе.

— А вот и неправда, — упёрся Стёпка. — Бывают. Если есть враги, значит есть и друзья. И я не сам по себе. У меня и родители есть, и брат, и дед с бабкой и даже дядя с тётей. Только они все там остались, под нашим небом. А друзья мои здесь и я их хочу спасти.

Старый гном выпятил живот, засунул руки под ремень:

— Весичи боятся, что ты отыщешь Жезл власти. Орклы тоже чего-то боятся. И мы боимся. Ты опасен. И самое лучшее будет — это замуровать тебя в подгорных чертогах. Весичам веры нет, неизвестно что они с тобой сделать хотят. А ну как на свою сторону перетянут?

— Не перетянут, — буркнул Стёпка. — И попробуйте только меня замуровать. Я вас тогда самих всех перезамурую. Клянусь лохматым веником и самой поганой метлой.

Гномов дружно передёрнуло. Не по нраву им пришлось шуточное упоминание о метле.

Успокоившийся Дрэга вновь устроился на Стёпкиных коленях и заурчал словно кот. Стёпка не удержался от укола.

— Видите? Даже гномлинский дракончик со мной дружит. А вы говорите, что у демонов друзей не бывает. А он даже в тюрьме меня отыскал. Он сразу понял, что я никому зла не желаю и что его не обижу.

Гномы тут же захохотали. Даже старик. Они держались за свои животы и так заливались, словно он что-то очень смешное сказал.

Отсмеявшись, первый гном, вытер выступившие слёзы и пояснил:

— А и глупый же ты демон, Стеслав! Дракона в друзья определил. Да ведомо ли тебе, что этот друг всю дорогу за тобой исправно присматривал и кому надо о тебе доносил. Его к тебе нарочно подглядом определили, когда поняли, что ты для гномов опасен. Наши старейшины гномлинам за то золотом полновесным уплатили, чтобы они дракона тебе подкинули. И в тюрьму твою тоже он нас привёл. Он предавал тебя на каждом шагу, а ты его в друзьях числишь. Ох, и глуп же ты, ох, и доверчив!

Вот это новость! Мало было фальшивого подорожного стража, так теперь выяснилось, что и дракончик за ним шпионил. Ну и дела! Стёпка сразу почему-то поверил гномам. Слишком уж всё сходилось. И то, как Дрэга к нему попал (неспроста тогда гномлины ночью в нападении участвовали, никого не поранили, это нарочно было устроено, чтобы дракона демону подсунуть). И то, что он так быстро к нему привязался, и всегда к нему возвращался, и то, что гномы удивительно легко и быстро его нашли...

— Это правда? — спросил Стёпка у дракончика. Тот лениво приоткрыл один глаз, ничего не ответил (ещё бы!) и снова уснул.

Гномы смотрели с весёлым любопытством, ожидали, верно, что разбушевавшийся демон сейчас сотворит с разоблачённым предателем что-нибудь страшное. Но демон погладил дракончика как ни в чём не бывало и сказал:

— Ну и что? Подумаешь! Он за мной шпионил, потому что ему приказали гномлины. А я всё равно считаю его своим другом. Он мне нравится. Он не виноват, что у него хозяева такие гады.

Он и в самом деле не чувствовал к дракончику никакой злости. Разве можно злиться на этого прожорливого прохвоста? Он шпионил, зато с ним было не скучно. И с оркимагом он по-настоящему воевал. И вообще невозможно всерьёз называть предателем бессловесного зверька. Так что никакой злости или там вселенской печали Стёпка почему-то не ощущал. А вообще, если так будет продолжаться, то чего доброго выяснится, что и Смакла тоже подослан за ним следить и кому следует о демоне докладывать. И дядька Неусвистайло с его пчёлами. И проторские пацаны. И что — теперь вообще никому не верить?

— Не нужны вы мне, — сказал Стёпка. — Ничего я против гномов не затеваю и никогда ничего плохого не сделаю. Хоть чем могу поклясться. Родителями своими, например.

— Родителей твоих мы не знаем, — возразил Бурзай.

— Ну тогда, этими вашими... как их?.. Стерегущими, — сказал Стёпка. — Давайте ещё раз испытание устроим, что я вам не враг.

— Нет такого испытания, — проворчал Чубык. — А Стерегущих ты не трогай. Не твоего это ума дело. Не твоему языку их имена поганить.

Что-то мелькнуло у Стёпки в голове. Где-то он уже слышал и про Стерегущих и про Пятиглазого. Совсем, вроде бы, недавно слышал, или читал... И тут он вспомнил. Правильно — читал! Тогда, в повозке у дядьки Неусвистайло.

— "Укрепясь меж двух Стерегущих, растолкуй пятиглазому суть двуязыкого..." — небрежно процитировал он прочитанную на сгоревшем пергаменте надпись. — Это вы про этих Стерегущих, что ли, всё время вспоминаете?

Если бы сейчас с потолка посыпались огромные золотые слитки, гномы, наверное, не были бы так сильно поражены, как этими невинными вроде бы словами Степана. Они выпучили глаза, открыли в изумлении рты и окаменели буквально в один миг. Стёпка испугался. Кажется, он опять что-то не то сказал. И кто за язык тянул дурака?

Дальше было совсем интересно. Гномы, все трое, дружно бухнулись перед ним на колени. Даже Бурзай. И живот ему не помешал. И они так смотрели!.. Как будто от него зависело жить их детям или тут же умереть в страшных муках.

— Тебе ведомо, — почти простонал Бурзай. — Да неужто такое может быть, что тебе оно ведомо? Откудова? Кто тебе его сказал? Всеми родами нашими бывшими и будущими заклинаю: поделись!

Удерживая встрепенувшегося дракончика, Стёпка вздохнул. Опять чудные непонятки. И опять с гномами. Как тогда в тайге, когда гномлины приняли его за поединщика долинников. Но сейчас он больше не желал притворяться и делать вид, что всё понимает. Пусть эти коротышки сами всё объяснят.

— Так, — сказал он строго. С маленькими гномами несложно было изображать из себя такого сурового демона, который может разговаривать свысока даже с пожилыми и опытными воинами. — Если вам нравится стоять передо мной на коленях, можете стоять. Только объясните мне, о чём речь. Я что-то пока ничего не понял. Что мне ведомо?

— Заветное слово Яргизая, — в один голос торжественно выговорили гномы.

— Я не знаю, кто такой ваш Яргизай, но... Это вот то, что я сейчас сказал, да? Эти вот слова, что "укрепясь меж двух стерегущих", ну и там дальше. Да?

Гномы аж затряслись от возбуждения. Бурзай вскочил с колен, и чуть не прыгнул на Стёпку:

— И там дальше? Ты, демон, знаешь, что там дальше? Не томи душу, признайся, знаешь ли?

Стёпка отодвинулся от него и сказал:

— Ну, знаю. И что?

— Откудова? Кто тебе поведал?

— Прочитал, — признался Стёпка.— В пергаменте одном прочитал. Его призраки для оркимага выкрали, а я его отобрал и прочитал... случайно.

— Где этот пергамент? Ширшухова памятка! Она цела! — загомонили гномы. — Где он? Покажи! Отдай! Продай! Проси за него что хочешь! Всё отдадим: золото, камни, серебро, всё!!!

И Стёпка понял, что они действительно готовы отдать ему всё. Только вот беда: не было у него больше того пергамента.

Он покачал головой:

— Я не могу. Правда, не могу. Сгорел тот пергамент, сразу после того, как я его прочитал.

От отчаяния Бурзай сжал в кулаках обе свои бороды и чуть не вырвал их с корнем:

— Глупый демон! Да знаешь ли ты, что это был за пергамент!..

Он забегал вокруг ящика, остальные в горестном разочаровании схватились за головы.

— Прочёл? — спохватился на полдороге Бурзай. — С каких это пор демоны гномью вязь разбирать умеют? Врешь ты, Стеслав, брешешь. Враги наши тебя на то надоумили, не иначе!

— У меня кристалл с собой был демонский, который любые письмена может на весский язык перевести, — сказал Стёпка, не обижаясь на обвинение во лжи. Гномы сейчас были в таком состоянии, что обижаться на них было глупо.

— Что за кристалл?

— Ну... Магический. Смотришь сквозь него, и всё понятно. У меня его маги-дознаватели отобрали, а то бы я вам показал.

— Но ты всё прочёл?

— Да, вроде, всё.

— На память не жалуешься? Повторишь ли без изъянов, что там начертано было?

Стёпка задумался. На память он пока не жаловался, однако не был уверен, что сумеет вспомнить тот странный текст, ведь он вовсе не старался заучить его наизусть. И к своему удивлению осознал вдруг, что помнит всё слово в слово.

— Могу, — сказал он осторожно. — Там не так уж и много было написано.

Гномы опять бухнулись на колени.

— Поведай! Всё требуй, что хочешь! Поведай!

Ага! Это было уже лучше. Сидел бы тут Смакла, он бы точно у гномов столько золота выпросил, чтобы хутор себе и всей своей родне купить на старом Княжьем тракте. Но Стёпке-то хутор был не нужен. Он задумался. А что ему нужно? О, ему многое было нужно. Вот только золота не хотелось.

— Ладно, я согласен, — сказал он. — Но с одним условием. Я вам эти слова скажу, а вы сделаете так, чтобы я мог отсюда, из этой тюрьмы выбраться. Можете такое устроить?

Гномы сбились в кучку, о чём-то яростно заспорили, даже руками друг на друга замахали, бородами затрясли. Затем Бурзай повернулся к Степану:

— Мы согласны. Ежели ты поведаешь нам слово, мы поделимся с тобой Большим Гномьим Отговором.

— А что это такое?

Бурзай засопел недовольно, не мог, видимо, поверить, что демон впервые слышит о знаменитом, на весь окрестный мир прославленном отговоре.

— Большой Гномий Отговор, это могучее заклинание, с помощью которого можно любую дверь отворить, любые ворота открыть, любые запоры скинуть.

— Круто, — сказал Стёпка. — Значит, я тогда отсюда смогу просто выйти, да?

— Да, — подтвердил гном.

— А заколдованные двери этим отговором открыть можно?

— Любые двери и врата.

— А-а-а... — припомнил Стёпка. — Это, наверное, таким отговором Зебуров дед Будуй кагану Ширбазе ворота Летописного замка открыл, да?

— Бадуй, — поправил Бурзай, — А и много же ты ведаешь, демон. Неспроста весичи тебя за решётку упрятали. Таких знающих да пронырливых только в тюрьме и держать от греха подальше... Ты прав, Большим Отговором те ворота открыли. Ну так что, договорились?

— Договорились, — согласился Стёпка.

И все замолчали. Он смотрел на гномов, гномы с ожиданием смотрели на него. Долго смотрели. Потом Чубык пихнул Бурзая локтем, и тот осторожно поинтересовался:

— Али передумал?

— Вы первые, — сказал Стёпка. Он вполне допускал, что гномы запросто могут его обмануть. Выведают тайну и исчезнут, а он так и будет сидеть в этой камере. Ну нет, в дураках оставаться ему не хотелось.

— Обмануть задумал, демон? — насупился Бурзай.

— А вы? — спросил Стёпка.

— Не веришь нам?

— Я из тюрьмы выбраться хочу. Давайте так сделаем, я вам именем прадеда своего поклянусь, и вы со мной отговором поделитесь. Я его проверю вот на этой двери, а потом расскажу, что на пергаменте прочитал.

Бурзай пренебрежительно отмахнулся:

— Ведомо нам, что все эти клятвы для демонов ничего не значат.

— А для меня значат, — сказал Стёпка. — Я не вор и не лгун.

Бурзай замялся, не мог решиться на такую глупость, чтобы расплачиваться за то, что ещё не получил. Потом, видимо, что-то застарелое, привычное в себе переломил и нехотя выдавил:

— Воля твоя, демон. Но ежели обманешь... Слушай и запоминай.

Простенькое оказалось заклинание-то. Всего несколько странных слов: "Отворяю сии врата именем и согласием великого подземного духа, покровителя всех гномьих родов и колен".

— И всё? — недоверчиво спросил Стёпка. — Так просто? Так ведь это же кто угодно тогда может любые двери и ворота таким лёгким заклинанием открывать!

— Нет, — сурово оборвал его Бурзай. — Одного заклинания мало, требуется ещё дозволение гномьих старшин. И мы тебе такое дозволение даём. Прими его от нас и пользуйся по своему разумению. Но передавать его ты не можешь никому. Даже ежели вознамеришься.

Стёпка встал напротив дверцы и произнёс отговор. Замок тут же выскочил из проушины, и дверца с готовностью распахнулась. Здорово! Повеселевший Стёпка вернулся к гномам (а ведь сомневались они в его честности, сомневались, вон как переглянулись, да выдохнули с облегчением), присел на топчан и отчётливо продиктовал столь желанные для гномов слова. Гномы слушали в оба уха, ничего не записывали, Стёпка вообще сомневался, что они умеют писать. Но на память они, видимо, тоже не жаловались.

"Укрепясь меж двух Стерегущих растолкуй пятиглазому суть двуязыкого а праворукому суть вечнолевого. После оного повторяя несказанное за неслышимым ступай с начального на остатний а с остатнего на предыдущий а с предыдущего на последующий орошая обильно кровью неумершего. Отворятся врата ведающему дерзнувшему и трижды прощённо..."

— Всё, — сказал Стёпка.

Гномы вдумчиво шевелили губами, повторяя для лучшего запоминания. Бурзай запомнил первым, спросил строго, словно учитель нерадивого ученика:

— Все ли?

— Всё, — твёрдо ответил Стёпка. — Больше там ничего не было. Точно. Последнее слово, наверное, "прощенному". Там краешек листа кто-то оторвал.

На лицах у гномов было написано такое блаженство, словно они только что получили всё, о чём только смели в своей жизни мечтать. Разом получили, нежданно, почти бесплатно. А может, так оно и было.

— А ить обманывало пророчество-то, — с удивлением проговорил вдруг Чубык. — Попусту мы ему доверились.

Его спутники где-то с минуту обдумывали его заявление, затем согласно закивали головами.

— А мне и в ум не вступило, — покачал головой Чучуй.

— Какое пророчество? — спросил Стёпка. Пророчества и предсказания его страшно интересовали, потому что, во-первых, здесь они в самом деле сбывались, а во-вторых, если это пророчество имеет какое-то отношение к его собственной судьбе, то он обязательно должен его услышать.

Бурзай прокашлялся, разгладил бороду, пояснил:

— Заповедано было заклятым врагом гномьего рода, что заветное слово Яргизая вернётся лишь опосля того, как умерший король сломает свой меч о спину разорванного надвое.

— Мы верили и ждали, — вздохнул Чубык. — Деды наши ждали и прадеды. Головы прягли, спорили да ссорились, докопаться хотели. А оно вон как — не исполнилося. Посмеялся над нами заклятый враг, обманул.

— Да нет, — не сразу возразил Стёпка. На этот раз пророчество оказалось уже сбывшимся, ну и что? Всё равно интересно. — Не обманул он вас. Всё так и получилось. Умерший король — это призрак милорда Шервельда. Я его в Летописном замке встретил. Пергамент, памятку вашу, он ведь и нашёл. Потом он хотел меня своим мечом зарубить, а меч сломался. О мою спину. Могу шрам показать, если хотите. Только его уже почти не видно.

Он замолчал.

Гномы, одинаково оттопырив нижние губы, внимательно оглядывали его с головы до ног и тоже молчали. Наконец Бурзай спросил:

— Ежели тебя надвое разрывали, отчего ты не помер?

— Да никто меня не разрывал, — засмеялся Стёпка. — Просто так получилось, что чародеи хотели призвать одного взрослого демона, а по ошибке призвали меня и моего друга. Двух вместо одного. И теперь я — не целый. Ну, как бы половинка демона. Как бы разорванный надвое. Вот и всё.

Гномы ещё немного подумали, затем степенно поклонились. На Степана они смотрели уже совсем другими глазами.

— Ты не ведаешь, демон, что ты для нас сделал, но благодарность тебе великая от всего гномьего рода. Спасибо!

— А для чего вам эти слова? Это заклинание такое, да?

— Это вход в Чертог Источника, — с нескрываемым благоговением сказал Бурзай. — Не зная этих слов, ни один гном не может попасть в тот Чертог. А они были утеряны потугами вражьими много веков тому. Теперь все гномы смогут побывать там и поклониться Чертогу.

— А если бы я этот пергамент у оркимага не отобрал? Или случайно сказал слова кому-нибудь другому?

— Мало знать слова, надо ещё понимать, что они означают. Тебе, демон, известно ли, что такое суть двуязыкого?

— Нет, — признался Стёпка. — Но я рад, что помог вам узнать эти слова.

— Прощай, демон.

— А вы не подскажете, который... Э-э-э... Утро сейчас или вечер?

— Скоро полдень.

С потолка упала верёвка, и Бурзай ловко ухватившись за неё, унёсся в дыру. Следом за ним последовали и двое других гномов. Из-под потолка донёсся резкий повелительный свист. Дрэга дёрнулся, подскочил и неохотно взмыл к потолку.

— Не улетай, — попросил Стёпка.

Но Дрэга, жалобно курлыкнув, тоже скрылся во мраке. И уже не вернулся. Стёпка вышел из камеры и некоторое время недовольно смотрел вверх, туда, где в потолочном перекрытии темнел почти неразличимый проход. Опять один остался. Было грустно.

Глава седьмая,

в которой демон обретает свободу

Большой Отговор и магический меч — что ещё нужно недавнему узнику для счастья? Теперь Стёпка на собственном опыте знал, какие чувства обуревают человека, неожиданно получившего возможность выйти из тюрьмы на волю. Он окинул прощальным взором камеру, в которой ему так и не пришлось провести годик-другой, и прикрыл скрипучую дверцу, радуясь, что делает это снаружи. Бессильно висевший замок вдруг хищно клацнул железными челюстями, заставив его вздрогнуть и отшатнуться. Ему показалось, что замок пытается откусить ему пальцы в отместку за побег. Но нет — грубая железяка кусаться не умела. Это просто внезапно сработавшее заклинание просунуло дужку замка в проушину и заперло уже пустую тюремную камеру. Магическая, блин, автоматика.

— Предупреждать надо, — сказал Стёпка, опасливо глядя на замок. — Так и заикой можно стать, между прочим.

Он уже направился было к выходу, и тут ему в голову внезапно пришла хорошая, как ему показалось, идея. Кажется, он в каком-то фильме видел или где-то читал, как сбежавшие заключённые вместо себя посадили в камеру надзирателя. Не устроить ли и ему здесь такой же сюрприз? Вот будет весело, когда пришедшие на допрос маги обнаружат за решёткой не демона, а усатого дядю! То-то порадуются дознаватели, то-то позлобствуют!

Нехитрый план сложился сам собой. Даже напрягаться не пришлось. Вновь открыв дверцу с помощью отговора (неоткрываемые чары на деле оказались очень даже открываемыми), Стёпка достал из кармана кедрик и положил его на крышку ящика. Вышел наружу, оценил. Разглядеть тусклую серебряную монетку в полумраке камеры было довольно трудно. Даже после того, как он до блеска натёр её о штанину. Пришлось пожертвовать драком, тем самым, который не захотел прожигать ему руку. Золотая монетка сразу бросалась в глаза. Для пущей уверенности Стёпка подтащил ящик почти вплотную к решётке. Посмотрел, порадовался, хваля себя за сообразительность. Коварная ловушка готова. Ах, как золото блестит, ах, как манит, сам бы забрал, честное слово! Не устоит тюремщик, не должен устоять. Лишь бы только он один пришёл.

Часа, наверное, через два, когда уставший от ожидания Степан уже почти отказался от задуманного и начал потихоньку прикидывать, каким образом будет прорываться мимо стражи на свободу, над головой стукнула дверь. Тюремщик всё-таки пришёл и пришёл один. Он неторопливо спустился по лестнице, скребя корзиной по стене и бормоча в усы что-то похожее на заклинание. Дверь за ним захлопнулась, но Стёпку это теперь не беспокоило. Он сидел в тесной нише под лестницей, сжавшись в комок и стараясь не дышать. Тюремщик протопал над его головой и невнятно чертыхнулся, оступившись на последней ступеньке. "Сейчас оглянется!" — подумал Стёпка, нащупывая в кармане рукоять ножа. Естественно, ни о каком убийстве он и не помышлял. Отпугнуть тюремщика, пригрозить ему — это другое дело. Но усатый не оглянулся. Повезло.

Потом начался спектакль. Комедия в одном действии с одним актёром на сцене. Плата за вход — один золотой. Место для единственного зрителя — в пыли под лестницей. Стёпка едва удерживался от смеха, наблюдая за тюремщиком.

Тот, не ожидая никакого подвоха, подошёл к решётке, пнул её тяжёлым сапогом, видимо, объявляя тем самым о доставке обеда, поставил на пол корзину, затем, не обнаружив узника, решил, что тот прячется, но спрятаться было негде, и когда тюремщик это сообразил, он некоторое время стоял как громом поражённый, мыча что-то вовсе невразумительное. Спохватившись, он бросился к лестнице, на полпути вернулся, подёргал замок, попытался закричать, тут же сам себя оборвал, зажав рот, снова рванул к выходу — не заметил, не заметил монетку! — споткнулся, чуть не упал, едва не встретился взглядом с затаившимся беглецом (Стёпка вовремя отодвинулся в тень), снова подбежал к решётке и долго смотрел, всей своей замшелой тюремной душой истово надеясь, что наваждение развеется, и он увидит-таки демона на положенном ему месте, на лежанке или пусть даже висящим вниз головой на потолке (демоны, они, бают, и не на такое способны). И тут — наконец! — заметил монету. Сразу перестал мычать и на некоторое время застыл, вцепившись в решётку. Золото притягивало, манило, оно хотело, чтобы его взяли. Противиться не было ни сил, ни желания. Кто знает, как и чем платили весские маги за службу, но вряд ли они платили золотом. Провернулся в замке ключ, застонали дверные петли, тюремщик, опасливо косясь на лестницу, вошёл в камеру.

Стёпка осторожно выбрался из ниши, тихонько, чтобы не спугнуть, шагнул раз, другой...

Тюремщик тёр монету заскорузлыми пальцами. Полновесный драк. Не морок. Не наваждение. Истинное золото! Хозяевам про это лучше не говорить. Утёк демон с концами, ну туды ему и дорога. За еду вон щедро как заплатил. А сам и не ел, почитай, почти ничего...

Когда за его спиной лязгнул замок, тюремщик подпрыгнул, как ужаленный, и ловко уронил монету за пазуху. Решил, видимо, что его маги застукали. Но, оглянувшись, увидел за решёткой лишь весело улыбающегося демона.

— Вот так, дядя! — сказал демон. — Посиди вместо меня. А я ухожу. У меня ещё дел много.

— Куды-ы-ы? — опомнился тюремщик. — Не позволю! Не велено!

Он ринулся на дверцу и толкнул её с такой силой, что с потолка посыпалась каменная крошка.

— Если будешь кричать, я скажу магам, что ты украл у меня золото, — весело пригрозил Стёпка. Просто так, чтобы припугнуть. На самом деле он вовсе не боялся крика. Всё равно ведь никто не услышит.

Тюремщик сжал прутья решётки так, что пальцы побелели, и смотрел с такой неистовой свирепостью, какая проторскому людоеду, например, и не снилась. Однако кричать больше не пытался. Золото запечатало рот надёжнее любого кляпа.

— Счастливо оставаться, — не удержался Стёпка, и перед уходом подвинул корзинку с едой поближе к решётке, без труда увернувшись от просунувшейся к нему руки. — Это тебе, чтобы не похудеть.

Когда он уже поднимался по лестнице, за его спиной что-то тяжёлое и грузное с силой ударило в решётку, потом ещё, и ещё, и ещё. Затем в ход пошёл топчан, без особого, впрочем, успеха. Дотянуться же изнутри ключом до замка тюремщику с его бревноподобными ручищами нечего было и пытаться.

За массивной деревянной дверью Стёпка увидел уходящую вверх довольно тесную, совершенно неосвещённую лестницу. Это была ещё не совсем свобода, но это была дорога к свободе. На волю. Подальше от каменных стен, прочной решётки и вонючего ведра.

Легко преодолев около полусотни ступеней — глубоко же его упрятали маги! — и распахнув (без отговора) ещё одну тяжёлую дверь, Стёпка оказался в небольшой комнатке, убогостью обстановки почти ничем не отличающейся от его камеры. Такой же топчан, правда, с матрасом, такие же стены без окон, — всего и разницы, что имелся стол. Здесь коротал время тюремщик, здесь он, судя по всему, и жил. В висящем на стене небольшом мутном зеркальце суетился некто лохматый, с опухшим лицом запойного выпивохи. Он тщетно пытался протереть безнадёжно пыльное зеркало с той стороны, у него ничего не получалось и он в отчаянии потрясал руками и беззвучно открывал рот. Наверное, ругался.

За приоткрытой входной дверью беглеца ждал солнечный свет, свежий воздух и свобода. И, конечно, маги-дознаватели.

Стёпка осторожно приблизился к двери. Он был готов к любым неприятностям и поэтому на всякий случай крепко сжимал в руке рукоятку ножа. Это было странно, но снаружи не оказалось ни магов, ни стражников. Вообще никого. С одной стороны возвышалась бревенчатая стена двухэтажного дома, с другой — дощатый забор, не сказать, чтобы очень высокий. За забором виднелись тесовые крыши опять же самого деревенского вида, какие не ожидалось увидеть в незнакомом, но представлявшемся всё же настоящим городом Усть-Лишае. Или маги привезли его в загородный дом? У крыльца белели одуванчики. Воробей спорхнул на утоптанную дорожку, клюнул что-то и улетел по своим нехитрым птичьим делам. Спокойная, безмятежная жизнь. И не подумаешь, что совсем рядом, в глубоком подземелье могут томиться в заключении невинные люди.

Будь Степан сам по себе, он без колебаний перемахнул бы через забор и рванул куда подальше, пока его не хватились. Если это действительно Усть-Лишай — отыскал бы дом оружейного мастера Угроха, как советовал дядька Зашурыга, если же другой город или село — тоже не беда. Деньги в кармане есть, добрые люди везде найдутся.

Но на пути к свободе стояло одно большое и упрямое "но" — нужно было вырвать Смаклу из цепких рук магов-дознавателей. Как говорится, убежал из тюрьмы сам — помоги товарищу. И никак иначе. Если гоблина держат где-нибудь поблизости, как раз сейчас появился хороший шанс его отыскать. Каким образом? Да проще простого — идти напролом и безжалостно открывать все попавшиеся двери гномьим отговором. За одной из них гоблин и обнаружится. Если его, конечно, никуда не увезли. А можно поступить ещё лучше — заявиться нахально к самому главному магу и предъявить ему ультиматум: или немедленно отдаёте мне Смаклу или я вам всем устрою весёлую жизнь. Стёпка, откровенно говоря, весьма смутно представлял себе, как именно он будет эту жизнь устраивать (не рубить же, в самом деле, всех встречных-поперечных), но пока по этому поводу не слишком переживал. Что-нибудь по ходу дела придумается. Жизнь подскажет.

И жизнь ему подсказала. Тут же, едва только он попытался перешагнуть порог. В глазах внезапно потемнело, голова закружилась, пол под ногами накренился, как палуба взбирающегося на волну корабля. Стёпка почувствовал, что падает, попытался ухватиться рукой за улетающий дверной косяк, промахнулся и всё-таки упал, чудом не раскроив затылок об угол стола.

Минут пять он лежал на грязном полу, разглядывая покачивающийся потолок и с трудом справляясь с противной тошнотой. Вот так вырвался из тюрьмы, вот так устроил магам веселье! Это что такое было? Похоже, что какое-то заклинание сработало. Чуть-чуть сознание не потерял. Приходи тогда кто угодно и вяжи почти убежавшего демона покрепче. Лохматый хозяин отвечай-зеркала смотрел на лежащего отрока, жалостливо покачивая головой.

Ф-фух! Нехило шарахнуло, как сказал бы Ванька. Кое-как поднявшись на ноги и опёршись обеими руками о заляпанный, годами не мытый стол, Стёпка очень долго, как ему показалось, приходил в себя. У него было такое чувство, словно он превратился вдруг в древнего старика — больного, едва передвигающего ноги, скрюченного радикулитом, подагрой или какие там ещё старческие хвори бывают? К счастью, болезненная слабость схлынула столь же внезапно, как и навалилась. Шум в голове утих, тошнота прекратилась, окружающий мир вновь обрёл цвет и свет, назойливые метельки перед глазами бесследно растворились. Только место пониже спины слегка побаливало после падения на каменный пол.

Хозяин отвечай-зеркала умильно улыбался сквозь пыль и паутину. Он тоже был рад, что у отрока всё в порядке. Стёпка взял со стола не слишком чистую тряпицу и попытался оттереть зеркало от вековой грязи. Частично ему это удалось.

— Благодарствую, — поклонился лохматый обитатель зазеркалья. Его глуховатый голос с трудом пробивался сквозь стекло. — Утомился я ужо в сумерках перемогаться.

— Не за что, — сказал Стёпка. — Мне не трудно. А скажите... Это что, заклинание такое на двери наложено, да? Чтобы никто выйти не мог.

Хозяин отвечай-зеркала в сомнении пожевал губами и высунулся наружу, чтобы его было лучше слышно:

— Навряд. Мне об том не ведомо. Энто у табе в головах чевой-то сдумкнуло. На сию дверку никогда ишшо заклятиев не накладали. Переступай без опаски.

Без опаски не получилось. Стёпка осторожно толкнул дверь, занёс ногу над порожком — и замер. Очень ясно вдруг вспомнилось, как точно так же сделал, отправляясь на экскурсию, Ванька. И что с ним после этого приключилось. Тогда, вроде бы, Смакла руку приложил, а здесь — кто знает, какую пакость маги могли изобрести? Хозяин, между прочим, тоже не обязательно правду сказал. Как запузырит сейчас!.. Стёпка оглянулся. В зеркале было пусто. Ладно, поверим.

И он решительно шагнул наружу. И невольно перевёл дух, когда уверился, что на этот раз обошлось. Видимо, заклинание оказалось одноразовым.

Сладкий воздух свободы кружил голову, но земля из-под ног уже не уходила, и падать больше не хотелось. Стёпка вдоль стеночки дошёл до угла дома и осторожно выглянул посмотреть, что там, за этим углом происходит. Прежде чем бросаться в атаку на магов, ему хотелось оценить обстановку.

Двор был неширок, огорожен крепким забором и выглядел как самый обыкновенный деревенский двор. Ничего городского в нём не наблюдалось. Вон мужики возятся у телеги, с пыхтением и руганью загружая на неё неподъёмный ящик или сундук. Вон два мага выехали верхом, и ворота за ними неторопливо, с развязной ленцой закрыл белобрысый парень в обычной одежде, безоружный и бездоспешный. Вон дремлет, уронив голову на грудь, пожилой весич, и лохматый рыжий пёс, пристроившийся у его ног, тоже прикрыл глаза. Вооруженных стражников, которых ожидал увидеть Стёпка, почему-то не было вообще. А он-то полагал, что выбрался на свободу из подвалов мрачного замка с угрюмыми переходами, со стражей на каждом углу, воображал, как будет сейчас бродить под его гулкими сводами в поисках Смаклы, прячась от магов и пугая призраков... Вот тебе и замок. Обычный бревенчатый дом. Двухэтажный, длинный, неказистый, но при том ладно скроенный и очень крепкий. Мрачноватый — это да. Но лишь потому, что массивные брёвна уже потемнели от времени, и почти все окна закрыты тяжёлыми ставнями, словно и не день на дворе, а глухая ночь. Таятся весские маги, скрывают от прочего люда свои недобрые замыслы и неблаговидные деяния.

Застёгивая на ходу щегольской длиннополый кафтан, на крыльцо вышел незнакомый русоволосый маг. Он по-хозяйски оглядел двор и нахмурился. Стёпка подался назад, смотрел осторожно, одним глазом. Очень этот маг (занимающий довольно приличную должность, судя по количеству защитных амулетов и вышитых на рукавах обережных рун) не понравился ему сердитым выражением лица. Мужики у телеги сразу оживились, поднатужились и взгромоздили ящик на телегу.

— Крепче привязывайте, — приказал маг, обходя телегу и внимательно разглядывая получившуюся, весьма далёкую от изящества конструкцию. — Навес почему не сколотили?

— Заканчиваем ужо, — угодливо отозвался один из мужиков. — Гвоздями чуток обсчитались, старшой подвезть обещался.

— К утру всё должно быть готово, — строго сказал маг. — Завтра рано выезжаем.

— Да мы уж нонеча управимся, пожалуй, что к пятизвону, — пообещал мужик. — Дело ить нехитрое. Плотницкое.

Маг вернулся в дом. А для Степана наступил, как пели в одном старом фильме, "криктический момент". Нужно было на что-то решаться. Нужно было выходить "из тени". Но сделать это оказалось совсем не просто. Выполз вдруг откуда-то из глубин подсознания тот, прежний, не слишком отважный подросток, каким Стёпка являлся ещё совсем недавно. "В баню этих магов, ничего у меня не получится, надо линять отсюда, пока не заметили. А со Смаклой потом как-нибудь разберёмся. Глупо лезть без подготовки в их логово. Опять поймают, и тогда уже не убежишь". Вот такие мысли вдруг закрутились в голове, и неуютное чувство раздвоенности, уже испытанное на памятной лесной развилке, вновь смутило душу. Идти к магам уже совсем не хотелось, а хотелось тихонько попятиться, перелезть как-нибудь через забор и бежать, бежать, бежать...

Стёпка сжал зубы. Робость или, говоря откровенно, самая настоящая трусость настырно пыталась захватить его разум, и сопротивляться ей было очень трудно. Всё равно, что разрывать себя пополам. "Гузгай, — воззвал он мысленно. — Ты куда пропал? Помоги!"

Что-то шевельнулось в душе, расправило когти, и подлый страх слегка отступил. На самую малость сдал свои позиции, на полшага всего, однако этого оказалось достаточно, чтобы взять себя в руки. "Ну не убьют же меня, в конце концов, правда. Я же не весь. Я же демон. Я ведь оркимага победить сумел и к царёву брату пойти не побоялся. Хватит трусить. Я смогу! Я уже иду!" Стёпка сделал глубокий вдох, сжал в кармане рукоятку ножа и, окончательно преодолевая постыдную нерешительность, шагнул из-за угла.

И ничего не произошло. Никто не закричал: "Хватай демона!", никто не отпрянул в испуге, никто не округлил удивлённо глаза, мол, что же это такое деется и почему узник, коему положено смирно сидеть за решёткой, нахальным образом разгуливает на свободе?

Он шел через двор, напряжённый и готовый, как ему казалось, к любой неожиданности — всё же враги, считай, кругом, а ну, как навалятся сейчас всем скопом! Мужики в его сторону даже не покосились; белобрысый у ворот глянул мельком и отвернулся; пёс, насчёт которого у Степана было больше всего сомнений, просыпаться и не подумал; обихаживающий лошадей пожилой весич кивнул, словно старому знакомому, видимо, обознался или просто по деревенской привычке раскланиваться со всеми встречными. Стёпка машинально кивнул в ответ... И успокоился. Он понял, кажется, в чём тут дело. Его же здесь никто прежде не видел, кроме нескольких магов. Все эти люди не знают, что это именно его принесли в том ящике. Они, наверное, даже и не подозревают, что сейчас кто-то сидит в тюрьме, возможно, они даже и о самой подземной тюрьме не догадываются. И Стёпка для них — обычный отрок, имеющий полное право разгуливать здесь с независимым видом. Родственник, скажем, чей-нито, али племянник, приехамший из каких-нибудь Дремучих Медведей.

— Подсоби, малой, — обратился к нему какой-то мужик. — Топор мне не подашь ли?

— А? Чего? — невольно вздрогнул задумавшийся о своём Стёпка.

— Топор, баю, не подашь ли? — повторил мужик. Он лежал под телегой.

Стёпка не сразу выдернул из колоды небольшой ухватистый топорик, подал мужику.

— Дыру рубить придётся, — пояснил тот. — Забыли сразу-то, рано клеть взгромоздили.

— А зачем дыру? — не удержался Стёпка, потому что странно было слышать, чтобы в телеге дыру рубили.

— А иначе загадит там всё изверг-то, — очень понятно пояснил мужик. Они примерился, ударил. Топор с сочным хряском вонзился в дно телеги. — До Кряжгорода путь неблизкий. Ты не с ними ли едешь?

— Нет, — сказал Стёпка. — Я здесь останусь. Меня батя не пущает. Говорит, мал ещё.

Общение с пацанами в Проторе даром не прошло, он легко говорил по-здешнему. А врать жизнь научила. Полезное, между прочим, умение.

— Куды ж мал-то? Малее тебя в обученье к магам уезжали. Но коли родитель согласия не даёт, можно и в Усть-Лишае ума набраться.

Значит, всё же правильно маги его привезли, в Усть-Лишай. Это хорошо.

Два мужика на телеге тоже стучали топорами. Стёпка присмотрелся: в самом деле — клетка. Прочная, из толстых досок, с тяжёлым засовом на маленькой дверце. Изверга какого-то повезут. Честно говоря, после свидания с Людоедом, даже представлять не хотелось, что это за изверг и как он выглядит. Своих забот полон рот.

Двери были защищены заклинанием. Стёпка почувствовал его слишком поздно, когда оно уже сработало, более того, когда он его уже благополучно миновал. Что-то невесомое мазнуло по лицу, небольно дёрнуло за волосы — и лопнуло с почти неразличимым треском, как лопается слишком сильно надутый мыльный пузырь. "Сейчас заверещит, — подумалось, — как тогда в подвалах замка". Он даже притормозил и приготовился обнажить меч. Сидящие напротив входа мордастые маги (до ужаса похожие на тех, из крапивного оврага) одновременно подняли на посетителя глаза, оценили мирно восстановившуюся за его спиной магическую завесу и вновь уткнулись во что-то напоминающее шахматную доску с беспорядочно разбросанными по клетчатому полю разноцветными камешками.

Не заголосило почему-то. Пропустило. Непонятно, но приятно. Он не знал, что магическая защита поставила на нём метку "нечужой", едва его занесли на подворье в сундуке. И теперь эта невольная оплошность магов сыграла в его пользу. Выйти без разрешения за ворота он не мог, а войти в дом — пожалуйста.

Стёпка постоял, огляделся... Темно, мрачно, тихо. То ли от множества обитающих здесь чародеев, то ли от обилия задействованных и готовых к употреблению заклинаний воздух казался наэлектризованным до такой степени, что даже волосы на голове слегка встопорщивались. И в носу было щекотно от сухого и горького аромата концентрированной магии. Казалось, щёлкни пальцами кто угодно — и тут же само собой сотворится какое-нибудь удивительное превращение. Стёпка с трудом удержался от соблазна, а то ведь в самом деле чуть не щёлкнул. Выросли бы сейчас ослиные уши или хвост — вот было бы весело всем, кроме него. И как они здесь не позадыхаются в такой духоте сидеть? Или боятся, что всю их накопленную ценную магию сквозняком выдует?

Увлечённые игрой охранники на него не смотрели. Но он всё равно поскорее ушёл от них подальше, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Дверей было слишком много. И все закрытые. Значит, придётся проверять все по порядку. Как в той пещере. Лишь бы только здесь мертвецов не оказалось. От весских чародеев, конечно, всего можно ожидать, но вряд ли они кого-нибудь в этом доме пытают или убивают. Не фашисты же они, в самом деле, не гестаповцы. Обычные люди. Только волшебники и гады. Может, не все, но через одного — это точно.

В первой комнате было шумно и весело. Стоило ему распахнуть дверь, как сразу стали слышны взрывы хохота и звон посуды. Похоже, тут что-то праздновали. Дым стоял коромыслом, но веселье было не кабацкое, а такое, когда собравшиеся отдохнуть молодые люди балагурят вовсю, слегка выпивают, подшучивают друг над другом и вообще очень неплохо проводят свободное от чародейной службы время.

Мне точно не сюда, подумал Стёпка, и тут же несколько оглянувшихся на звук открываемой двери молодых парней отчаянно замахали на него руками: закрывай, закрывай скорее, нечего тебе сюда нос совать! Захлопнувшаяся дверь начисто отрезала все звуки. Хорошо быть магом — поставил заклинание и веселись себе на здоровье, хоть по стенам бегай, никто не услышит.

Худой нескладный мужчина неопределённого возраста старательно скрипел пером, склонясь над толстой книгой. Он поднял глаза, увидел смотрящего на него в приоткрытую дверь Степана, ничуть не удивился и спросил без особого интереса, мысленно при этом витая где-то очень далеко:

— Вы к кому, молодой господин?

Господином Стёпку назвали, кажется, впервые, и ему это понравилось. Господин намного приятнее звучит, чем демон, подсыл, злокозненный отрок или, скажем, исчадие поганых недр.

— Здрасте, — сказал он. — Я к Горевладу... э-э-э... к первому магу-хранителю.

— К магу-охранителю, — поправил его задумчивый писарь, макнув перо в большую, выточенную из белого камня чернильницу. — Это наверху. Последняя дверь по правую руку.

— Спасибо, — Стёпка закрыл дверь. Как у них здесь всё просто. Вошёл, спросил, узнал... Как-то уж слишком даже просто. Это они так на свои заклинания надеются или в самом деле никого и ничего не боятся, все такие из себя крутые? Ну, так скоро им придётся кое-что в жизни поменять. Особенно Горевладу (интересно, как его в детстве называли: Гариком, Владиком или Горевладиком?), после того, как выяснится, что из подконтрольной ему тюрьмы преспокойно сбежал особо опасный демон. Как бы после такого конфуза первого мага-охранителя не разжаловали до последнего мага-подметателя.

На скрипучей деревянной лестнице ему пришлось прижаться к стене, пропуская плывущую прямо по воздуху полупрозрачную пузатую корзинку, из которой торчали запечатанные горлышки бутылок и доносился настолько одуряющий аромат копчёного мяса, что Стёпка невольно сглотнул. Корзинка зависла, притормозив, и пустота над ней поинтересовалась удивлённым голосом:

— Ты и меня тоже видишь?

Стёпка замотал головой, тщетно пытаясь разглядеть обладателя голоса:

— Нет. Только корзину.

— Заклинание выдохлось, — пояснил то ли посыльный демон, то ли накинувший на себя невидимость маг. — Ну ладно, всё одно уже не заметят.

Корзина торопливо уплыла вниз и скрылась за дверями той комнаты, где почти неслышно шумело веселье. Выглянувший молодой парень увидел стоящего на лестнице Стёпку, улыбнулся и заговорщически приложил палец к губам. Стёпка в ответ кивнул и двинулся на второй этаж.

До нужной двери он не дошёл, услышал знакомый голос и замер, пытаясь определить комнату, из которой он доносится.

— ... муки два мешка. Солонину. Мяса вяленого побольше. Путь не близкий, а зверя на тракте уже вконец распугали. В прошлый раз всего одного оленя подстрелить сумели, — говорил Огрех. И опять Стёпку резануло, что голос у него на этот раз был совершенно нормальный, ни намёка на убогость и смирение, хорошо притворялся подлюга, а сам вон какой — уверенный, неприятно деловитый.

— Меня иное заботит, — прозвучал ещё один знакомый голос, принадлежащий, кажется, как раз Горевладу. — Демона чем кормить будут?

Стёпка определился наконец с нужной дверью и прижался к ней ухом, совершенно не заботясь о том, что его кто-нибудь может увидеть.

— Объедками, — сказал Огрех и в комнате понимающе засмеялись, словно над удачной шуткой.

— Отощает, — это Горевлад засомневался. — А его велено невредимым доставить.

— Зато гадить будет меньше, — голос у Огреха был злой, резкий. И чем ему так демон не угодил?

Стёпка сжал челюсти, в висках у него застучало. Вот, значит, для кого ту клеть на телеге оборудуют, вот кого в ней собираются, упрятав под навес, везти в Кряжгород. И дыру в полу прорубают... Заботятся... Сволочи заботливые.

Не помня себя от гнева, он рванул дверь и шагнул в комнату.

— Добрый день, — громко сказал он. — Не помешаю?

Огрех, облачённый уже не в неказистые обноски лжеблаженного, а во вполне приличные городские одежды, вольготно развалился в кресле, справа у окна стоял Горевлад, за столом сидел седобородый незнакомый маг, живо напомнивший киношного Гэндальфа. Перед ним были разложены Стёпкины вещи из котомки, в руках он вертел увеличительный кристалл.

Всех троих изрядно поразило столь внезапное и совершенно нежданное появление демона, но, надо отдать магам должное, они довольно быстро сумели со своим изумлением совладать. Что интересно, никто даже попытки не сделал заколдовать или каким-либо образом обездвижить освободившегося узника. Или знали уже, что не сработает, или хотели действовать наверняка. Только Огрех слегка привстал и напружинился, как будто убегать приготовился. Ему-то ведь было из-за чего демона бояться.

Стёпка тут же упёрся в него злым взглядом:

— Спасибо за сон-траву. Давно я так хорошо не высыпался.

Огрех прищурил глаза, соображая лихорадочно, не значат ли эти слова, что демон всё знал с самого начала. Редкая бородёнка с его лица исчезла, неопрятные прежде волосы теперь были пострижены и стянуты сзади в хвостик.

— И клетку вы для меня хорошую приготовили, — продолжил Стёпка. — Светлую, просторную, со всеми удобствами. Чудо просто, а не клетка. Сколько, говорите, до Кряжгорода добираться?

Он перевёл взгляд на Горевлада и заметил, что, несмотря на кажущееся спокойствие, тот очень и очень нервничает. Амулеты свои вон как в кулак зажал, думает, что они ему помогут в случае чего. Ну-ну.

— Две седьмицы, — нехотя выдавил маг-охранитель, хотя чего тут скрывать, не такая уж это и военная тайна.

Гузгай внутри моментально ощетинился, и Стёпку окатила злая волна. Две недели в прыгающей по ухабам телеге, скрючившись в тесной клетке, на голом полу с дырой посередине, ни умыться, ни переодеться, ни поесть толком... Объедками ещё кормить собрались... С настоящими преступниками лучше обращаются! А эти...

— Самих бы вас в такую клетку на две седьмицы посадить! — Стёпкин взгляд полыхнул такой неприкрытой яростью, что магов чуть не в дрожь бросило: вот оно, вот о чём предупреждал Стужемир, тот, что у демона в тайге слугу исхитрился отобрать. Не вполне поверили ему братья, а выходит, что напрасно. Эвон как огонь надмирный из нутра рвётся, угодит ненароком али намеренно — всю силу до последней капли высушит, как потом обезмагиченному жить? И порадовался Огрех, что удержался от соблазна и не бросился на мальчишку, чтобы скрутить его без магии, голой силой. Скрути такого, ага, сам потом до конца дней не раскрутишься.

— Почему вы такие... не знаю кто? — Стёпка от нахлынувшей злости даже слов подходящих не мог найти. — На вид вроде нормальные люди, а сами как... как оркимаги. Только на подлости да на гадости горазды. Я вам что-то плохое сделал? Это я вас, что ли, обманывал, набрасывался на вас со всех сторон, сон-траву в еду подсыпал, в ящик запихивал, за решётку ни за что ни про что сажал? Нет? Тогда зачем эта клетка во дворе? Я что, похож на дикого зверя? Только не говорите, что я демон. Это я и без вас знаю.

Маги переглянулись и промолчали.

— Ну и фиг с вами, — сказал Стёпка. — Не хотите говорить и не надо. Я всё равно исполню то, что должен. Назло вам теперь исполню. Раньше не хотел, а теперь захотел. И вы мне помешать не сможете. Кишка у вас тонка, понятно. Слабоваты вы супротив настоящего демона.

Маги снова промолчали, и их молчание Стёпке не понравилось. Они слишком много о нём, кажется, знали, эти трое. Впрочем, они должны были кое-что знать не только о нём.

— А теперь признавайтесь, куда вы спрятали гоблина? Я ведь всё равно его найду. Где он?

— Он тебе надобен, вот и ищи его сам, — сказал Огрех. Поняв, что демон явился сюда не мстителем, а просителем, и ярость свою столь внезапно проявившуюся пускать в ход пока не собирается, он расслабился и вновь откинулся на спинку кресла. И старательно скрывая страх, смотрел с этакой лёгкой усмешкой, мол, посмотрим ещё, кто здесь против кого слабоват.

Не скажут, понял Стёпка, ни за что не признаются. Разве только под пытками. Жаль, что на допрос с пристрастием у него ни духу не хватит, ни желания, ни воспитания.

— Если ты согласишься поехать с нами в Кряжгород добровольно, мы отпустим гоблина на свободу, — чересчур ровным голосом сказал старик. — И даже заплатим ему золотом за причинённые палачом увечья.

Кажется, насчёт увечий он в последний момент решил приврать, но Стёпке всё равно стало дурно. Бедный Смакла! А я ещё насчёт пыток сомневался. Этих магов не то что пытать — поубивать мало, честное слово!

— И что со мной будет в вашем Кряжгороде? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя самого так и трясло (не от страха, понятно, от злости).

— Твою судьбу решат верховные маги Всецарской Чародейной палаты. Возможно, они сумеют вернуть тебя в твой мир. Мы не желаем тебе зла, поверь.

— И клетку для меня вы тоже по доброте душевной соорудили, — кивнул Стёпка. — Я понимаю.

— Не упрямься, демон, — посоветовал Огрех. — Тебе некуда бежать.

— А я и не собираюсь никуда бежать, — отрезал Стёпка, тотчас припомнив, что почти то же самое говорил в лесу Стодару. — Когда я захочу, я просто спокойно уйду. И только попробуйте меня остановить. Сразу предупреждаю: мало вам не покажется. Вот только вещи свои заберу.

Он подошёл к столу, неторопливо сложил в котомку кристалл, целительный мешочек, туески, плащ, тщательно затянул горловину, потом посмотрел на старого мага сверху вниз.

— В чужих котомках рыться нехорошо, — сказал он. — Приличные люди такими делами не занимаются. Стыдно.

— Любопытные у тебя вещички, — заметил ничуть не смутившийся маг.

— Обычные, — сказал Стёпка, закидывая котомку за спину. — Я думаю, что про палача вы соврали, — сказал он, глядя магу прямо в выцветшие недобрые глаза. — Но если это правда, если хоть что-нибудь... Я вернусь. И вы пожалеете, что припёрлись сюда из своей Великой Веси. Все пожалеете.

Маг неторопливо встал и в свою очередь уставился на Степана сверху вниз.

— Я полагаю... — начал он и тут же поправился. — Я уверен, что ты, демон, себя сильно переоцениваешь. Такое довольно часто случается с подобными тебе недорослями. Жизненного опыта на полскорлупки, а гонора и упрямства хоть лопатой греби. Тебе удалось пару раз ускользнуть, но удача рано или поздно тебя покинет. Мы сильнее, нас много. А у тебя ничего нет. Тебя никто не спасёт, никто тебе не поможет. Ты сам по себе ни на что не способен. Что ты можешь, демон?

— Я могу исполнить то, зачем меня призвали, — сказал Стёпка, помня, что именно этого маги почему-то больше всего боятся. И это было единственное, что он мог сказать.

Маги опять переглянулись. Нехорошо так, словно мыслями обменялись. Стёпка на всякий случай сунул руку в карман, поближе к ножу. Горевлад сразу же амулеты в руке зажал, старик отодвинулся подальше, а Огрех с кресла подскочил и прошёлся перед Степаном туда-сюда, нарочито поскрипывая сапогами и всем видом демонстрируя, что ему на угрожающие жесты и вообще на всех демонов глубоко наплевать. От того блаженного, с которым Степан совсем недавно так беззаботно сидел у костра, в нём не осталось ничего. Даже походка изменилась, даже взгляд. Умеют маги прикидываться безобидными.

А ведь он боится меня, догадался наконец Стёпка, боится, только вид делает такой беззаботный. Хорохорится, а сам на руку мою незаметно так поглядывает, не знает, что там, потому и нервничает.

— И куда ты теперь думаешь направиться? — спросил Огрех.

— Не ваше дело, — очень невежливо ответил Стёпка. — Вас это не касается. Значит, не скажете мне, где гоблин?

— Не скажем, — с готовностью откликнулся Огрех.

— А вы? — Стёпка повернулся к Горевладу.

Тот в ответ натужно улыбнулся и широко развёл руками, увы, мол, и я.

К старику можно было даже и не обращаться, понятно, что они здесь все заодно и свои тайны выдавать не намерены.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Я так и думал. Да, пока не забыл... Там в камере этот остался... тюремщик. Я его вместо себя посадил. Так вы уж про него не забудьте, а то ещё помрёт с голоду.

И пошёл к выходу. И ему даже слегка хотелось, чтобы они сейчас бросились на него все разом или попытались применить свои магические умения. Любопытно было бы посмотреть, как их раскидает по сторонам, приклеит к стенам или выбросит в окно. К сожалению, весские маги были умнее необразованного колдуна Кударя, они знали, что против этого демона их заклинания бессильны. Но всё же совсем без магических фокусов обойтись не захотели.

Стёпка толкнул дверь — и дверь, которую он несколько минут назад спокойно распахнул, открываться не пожелала. Совсем как тогда, в Летописном замке, когда Ванька на экскурсию собрался. Неоткрываемые дверные чары, ухмыльнулся про себя Стёпка. Он оглянулся на магов. Те с интересом наблюдали за ним. Огрех выразительно пожал плечами, то ли желая сказать, что он здесь ни при чём, то ли показывая, что демону, мол, всё равно отсюда не уйти, уж не обессудь.

— Прощайте, — сказал Стёпка и, чуть запнувшись (потому что ещё не очень твёрдо запомнил) проговорил про себя Большой Отговор.

Дверь не открылась — она просто выпала плашмя, взметнув облако пыли и щепок. Лопнувшие петли бессильно брякнулись на пол. Звонкое эхо торжествующе прокатилось по коридорам. Внизу встревоженно загомонили, какое-то самопроизвольно разрядившееся заклинание стрельнуло в сторону лестницы фиолетовой молнией.

Стёпке хотелось оглянуться и посмотреть ещё раз на обескураженные лица магов, но он сдержался и вышел, не оглядываясь. Пусть оценят силу и выдержку демона. Судя по тому, что маги не издали ни звука, они всё оценили.

Если они думали, что он просто так уйдёт, они крупно ошибались. Ведь главного-то он так и не узнал. А уходить ни с чем ему страшно не хотелось. Недолго думая, он встал напротив соседней двери — и дверь вышибло внутрь, как от удара великанским кулаком. Убедившись, что гоблина там нет (впрочем, никто и не сомневался), Стёпка таким же макаром расправился со следующей дверью, страшно перепугав каких-то совершенно безвредных магов-переписчиков, потом ещё с одной, и ещё...

— Прекрати, Стеслав! — о, даже имя вспомнили. — Прекрати, здесь нет гоблина!

Это Горевлад не выдержал, выскочил в коридор спасать магическое недвижимое имущество от разорения.

— А где же он? — спокойно поинтересовался Стёпка, с наслаждением вынося очередную, ни в чём не повинную дверь.

— Я тебе клянусь, что на подворье гоблина нет.

Честное слово, Стёпка с превеликим удовольствием разнёс бы в этом гадюшнике не только двери, но и вообще всё. И долбил бы и крушил до тех пор, пока маги не скажут, куда Смаклу подевали... Но обнаружив в последней обездверенной комнате сидящего на полу очень молодого мага, почти мальчишку, с приличной ссадиной на лбу, он смутился и свой разрушительный рейд решил прекратить.

— Извини, — сказал он. — Я не хотел. Это меня Огрех с Горевладом шибко рассердили.

— Ништо, — пробормотал мальчишка, осторожно трогая пострадавший лоб. — У нас здесь ещё и не так жахает. Я привыкший.

Внизу у лестницы стояли мордастые охранники. Они тяжело смотрели на спускающегося Степана и очень многозначительно сжимали пудовые кулаки.

— Кто там бушевал? — прогудел тот, у которого амулетов было больше. — Не ты ли?

— Я, — честно признался Стёпка. — А что, нельзя?

Как тут же выяснилось, кулаки охранникам были не нужны. Продемонстрировав хорошую выучку и великолепную реакцию, они одновременно метнули в демона мощнейшее обездвиживающее заклинание с двойным, как сказали бы в каком-нибудь рекламном ролике, эффектом. Когда Стёпка, чертыхаясь и пыхтя, с трудом протискивался между ними, застывшие в нелепых атакующих позах мордовороты не имели возможности даже скрипеть зубами от бессильной злости. Отразившееся от демона заклинание не только заставило надолго оцепенеть их самих, но ещё и ударило по той комнате, где гуляли молодые маги. Что там внутри произошло и много ли народу пострадало, Стёпке узнать было уже не суждено, и надо сказать, что он не слишком по этому поводу переживал.

Как ни странно, во дворе не наблюдалось ни малейшей паники. Ну, гремело что-то в дому у господ весичей — так не впервой же. Кажный день, почитай, жахает, да ещё и того громче. На то они и маги, чтобы заклинаниями по делу и без дела кидаться. Стёпку это даже обрадовало, совершенно не хотелось ему ещё и здесь с боем к воротам пробиваться. Когда он проходил мимо телеги, знакомый мужик с топором, выбирая из бороды свежую щепу, свойски подмигнул ему:

— Справная клеть получилась. Извергу из неё ни в жисть не вырваться. Верно я гутарю?

— Верно, — согласился Стёпка. — Только я уже вырвался. Так что ваша клеть больше не нужна. Зря вы её делали.

Мужик так и замер с открытым ртом.

Ударить бы сейчас мечом по этой клетке, разрубить бы её вдоль и поперёк, чтобы обломки посыпались — вот было бы здорово. Стёпка уже и руку в карман сунул и большим пальцем переключатель нащупал, но вовремя передумал. Не стоит показывать врагам все свои умения сразу. Это называется "туз в рукаве". В Стёпкином случае — меч в кармане. Весичи ведь не успокоятся, и пакостей от них можно ожидать каких угодно.

— Эй, демон!

Стёпка посмотрел вверх.

Из распахнутого окна на втором этаже выглядывал Огрех.

Весь двор притих, в испуге уставившись на Степана. Мужик попятился и выронил топор. Не сбрехал малец об себе, демон он и есть кровожадный. А ну как пойдёт сейчас крушить налево и направо...

— Твой гоблин в Оркулане! — сказал Огрех, показывая куда-то за крыши, в противоположную от солнца сторону. — Приходи туда завтра после трезвона! Поговорим!

— Я приду! — сказал Стёпка. — А тебя в самом деле зовут Огрехом?

Маг засмеялся:

— Моё имя Лихояр.

— Хорошее имя, — сказал Стёпка, вспомнив, что так же зовут нынешнего весского царя. — Очень тебе подходит.

Он повернулся и пошёл к воротам, и в это время Огрех-Лихояр сказал кому-то:

— Не делай этого, Искрень, мой тебе совет.

Стёпка оглянулся.

На крыльце стоял тот сердитый маг, что заставлял мужиков поторопиться с навесом. Он зло смотрел на Степана и готовился шарахнуть в него определённо очень действенным заклинанием. Оно дрожало раскалённой спиралью вокруг вытянутой правой руки, гудело, как потревоженное осиное гнездо, и уже нащупывало хищным острием беззащитную грудь жертвы — вот-вот сорвётся...

— Охолони, Искрень, — с нажимом повторил сверху Лихояр. — Опозоришься.

— Он же уходит, — возмутился Искрень. — Зачем вы его отпустили?

— Пусть уходит. Далеко не уйдёт.

— А вот и неправда, — сказал Стёпка. — Я от вас далеко уйду. Вы мне не нравитесь, — и улыбнулся сердитому магу. — Стреляйте, мне не жалко.

Двор вдруг опустел, мужики сноровисто попрятались кто куда, даже пёс очень благоразумно убрался с глаз долой. Где-то с полминуты демон и маг бодались взглядами. Стёпке хотелось, чтобы маг не выдержал. Получился бы шикарный ба-бах напоследок. Чтобы запомнили и ещё раз устрашились. Но маг Лихояру поверил и позориться не пожелал. Опустив руку, он расслабленно тряхнул кистью. Заклинание разрядилось в землю безвредной короткой молнией. Недовольный Искрень круто развернулся и скрылся в доме.

Когда Стёпка выходил из ворот, белобрысый привратник предусмотрительно отступил в сторону, руки за спину убрал и смотреть старался исключительно под ноги. И был очень рад тому, что жуткий демон, в котором на первый взгляд не обнаруживалось ну совершенно ничего жуткого, не обратил на него внимания и никакой пакости напоследок не сотворил. А ведь, поди, мог бы. Демоны на пакости шибко горазды, здесь на подворье это кажному ведомо.

* * *

"Что ж, теперь можно было и припомнить наставления дядьки Зашурыги.

"Поднимешься на один из трёх городских холмов и поглядишь вокруг, — говорил он. — На одном холме увидишь высокий замок с острыми шпилями — то будет Оркулан. На другом стоит двуглавый каменный терем. То управа. От неё к реке спускается улица оружейников. Там по левую руку, ежели шагать вниз, и отыщешь дом оружейного мастера Угроха. Узнать его немудрено — у него над входом медный щит висит с двумя прямыми мечами. Али поспрошаешь кого..."

Спрошать Стёпка не торопился, полагая, что сам без подсказок сумеет найти нужный дом. Не Москва же вокруг и даже не Абакан. Городишко-то не шибко велик, из конца в конец за час, наверное, пройти можно. Ни заблудиться в таком, ни потеряться.

Но что ни говори, а Усть-Лишай был самым настоящим городом и здорово отличался от той же, скажем, насквозь деревенской Проторы. И тесно стоящими домами в два, три, а то и в четыре этажа, и мощёными камнем улицами, и крепостной стеной, возведённой вокруг всех трёх городских холмов, и пёстрым шумным многолюдьем, от которого Стёпка за время блуждания по тайге успел отвыкнуть. Громыхали повозки, проезжали всадники, ходили туда-сюда горожане разного обличья и достатка. Поскольку о тротуарах здесь и ведать не ведали, всяк шёл и ехал, как ему в голову взбредёт. То и дело приходилось уворачиваться и оглядываться, чтобы не стоптали копытами и не столкнули ненароком под колёса.

Степан в своей зачарованной одежде, как выяснилось, полностью вписывался в местную моду, и опознать в нём чужака сейчас сумел бы разве что предельно дотошный маг, каковых поблизости пока не наблюдалось. Сейчас его вполне можно было принять, скажем, за сына торговца средней руки. Вероятно, именно поэтому собравшийся проследить за беглецом Огрех-Лихояр почти сразу потерял его в толчее центральных улиц, хотя сам Стёпка не прилагал к этому ни малейших усилий. Он вообще не подозревал о том, что за ним кто-то следит. Ему это даже в голову не пришло. Но так или иначе от недобрых глаз он ускользнул, что не могло не огорчить обитателей Магического подворья и заставило их ещё раз усомниться во всемогуществе классических поисковых заклинаний.

Крутая и довольно извилистая улица привела Степана на не слишком просторную площадь. Чуть в стороне, среди крыш и садов возвышались черные стены замка. Это был Оркулан. Крепость, построенная орками в те далёкие времена, когда им нескольких успешных побед удалось захватить часть Таёжного княжества. Как рассказывал Швырга, оркимаги владели Усть-Лишаем почти четверть века. Возвели крепость, подмяли под себя окрестные сёла и хутора, объявили эти земли навсегда отошедшими под руку Великого Оркмейстера... А потом их с треском вышибли за Лишаиху. Удивительно было сознавать, что по этим самым улицам когда-то ходили орклы, жили в этих домах, вот так же заглядывал в лавки, торговались, обменивались новостями, шутили, может быть, если они умеют шутить... И жестоко рубились с таёжной дружиной на крепостных стенах, отступали, огрызаясь и орошая своей и чужой кровью эти камни, неистово защищали каждый дом и умирали, пронзённые стрелами.

И это всё могло повториться. Через год, через месяц, через неделю. Оркланд вновь собирал армию на границах улуса.

Стёпка тщетно искал глазами второй холм, тот, который с двуглавой управой. Оказалось, что в плотно застроенном незнакомом городе очень непросто определить, где кончается одна возвышенность и начинается другая. Мешала череда теснящихся одна за другой крыш, высокие стены зданий, толкающиеся прохожие, вообще всё мешало... Особенно непонятная серая пелена, откуда ни возьмись повисшая вдруг перед глазами. Как Стёпка ни старался от неё избавиться, как ни тёр глаза, пелена не пропадала. А тут ещё и в висках заломило, пронзительно и внезапно, и настроение от этого, конечно, сразу испортилось. Захотелось сесть хоть куда-нибудь и сидеть, пока боль не отступит. Так что никакой управы он не обнаружил. Ни двуглавой, ни одноглавой. Он несколько раз обошёл площадь, тщетно пытаясь разобраться в непривычной архитектуре и уже начиная сердиться на дядьку Зашурыгу, который мог бы и попонятнее объяснить дорогу к дому мастера Угроха. Где эта чёртова управа? Придётся, видимо, поспрошать. Народу вокруг хватает, и приезжего и местного, кто-нибудь наверняка подскажет. Только бы на весских магов не нарваться. К счастью, в бурлящей пёстрой толпе не видно было ни одного бордового плаща.

Голова болела всё сильнее. Стёпка присел на корточки у входа в посудную лавку и долго бездумно смотрел на прохожих. В лавке громко спорили, по улицам плыла терпкая смесь ароматов конского навоза, дёгтя и печного дыма. Яркий солнечный свет неприятно резал глаза. Захотелось закрыть их и сидеть долго и бездумно... Это, наверное, то дурацкое дверное заклинание так на меня подействовало, вяло размышлял он. Или весские маги что-то успели наколдовать, чтобы я далеко не ушёл. Только фиг им, сейчас посижу немного и справлюсь. Вот уже и боль почти отступила.

С неохотой поднявшись и сделав пару неуверенных шагов, он оглянулся... И обнаружил искомую управу. Двуглавое здание возвышалось чуть ли не прямо над его головой. Сразу случайно попав на нужный холм, он взялся глупо разглядывать окрестности вместо того, чтобы просто посмотреть вверх. Да уж, очень сложно было догадаться, в трёх холмах среди бела дня заблудился. Демоны-исполнители, они вообще "отличаются умом и сообразительностью"...

Дальше всё было просто. Вот она — улица оружейников. Убегает круто вниз, и почти над каждым домом вывешены то кольчуги, то щиты с мечами, то луки и колчаны. И хотя приглушённый обязательными заклинаниями кузнечный грохот и лязг почти не слышен, даже с закрытыми глазами не ошибёшься: здесь работают с металлом.

Вот он и дом Угроха. Большой медный щит, два скрещённых прямых меча. Обитая металлическими полосами дверь закрыта, высоко расположенные окна с распахнутыми ставнями по-городскому забраны кусочками стекла в свинцовых переплётах. Огромный пёс спит под воротами, высунув морду наружу, и не обращает внимания на шум и суету улицы. Стёпка чувствовал себя до того нехорошо, что и сам бы сейчас с удовольствием улёгся рядом с этим безмятежным псом. В последний раз так плохо ему было, когда он прошлой зимой подхватил грипп. Только глаза тогда не отказывали. А сейчас...

Разглядев сквозь застилающую взгляд пелену подвешенный на цепочке молоток, он постучал в дверь. Получилось неожиданно звонко и громко. Открыли ему не сразу, он даже решил, что не застал хозяев дома.

— Кого надоть? — не слишком дружелюбно спросила курносая девчонка-тайгарка примерно одного с ним возраста. Одета она была во что-то обыденное, не слишком даже и чистое, впрочем, Степан на это особенного внимания не обратил. Не до того ему было. На незваного гостя девчонка смотрела неприветливо, закусив губу и прищурив тёмные глаза.

— Мастер Угрох здесь живёт? — спросил Стёпка. Голову опять сдавило, и собственный голос доносился до него так, как будто он говорил в большую трубу и слышал себя со стороны.

— Нету его, — довольно ответила девчонка. — Повёз заказ в Тигляйку. Воротится не скоро.

Вот так дела! Стёпка растерялся. Он почему-то и мысли не допускал, что мастер Угрох может куда-то уехать. И к кому теперь идти?

Девчонка стояла прочно, не сдвинешь при всём желании. И впускать его не собиралась. Да он и сам не хотел теперь входить. Зачем? В этом доме его и без того никто не ждал, а теперь и вовсе не будут рады.

— Кто пришёл? — донёсся из дома женский голос. — Не Купша ли травы принесла?

— Да не, мамка, малец какой-тось умученный о бате спрошает. Я ему велела посля зайти, — она повернулась к Стёпке. — Почто столбом стоишь? Сказано же, позжее приходи, дня через два али три. Батя раньше не возвернётся... Ну, чего посмурнел?

У Стёпки перед глазами всё закачалось, он опёрся рукой о стену и почувствовал, что взлетает. Удержаться на земле было невозможно, ног он уже не ощущал, его неудержимо утягивало в высокое и очень чёрное небо, в котором не видно было ни одной звезды.

Откуда-то издалека донёсся причудливо искажённый расстоянием голос девчонки:

— Мамка, бежи сюды! Малец помирать собрался!..

И всё кончилось.

Глава восьмая,

в которой демон выздоравливает

Тягостное состояние, болезненное, с ломотой во всех суставах, без снов, но с отчётливым ощущением кошмара, тянулось бесконечно долго. Несколько раз Степан приходил в себя, открывал глаза, осознавал, что лежит в постели, накрытый до подбородка невыносимо тяжёлым одеялом, что ему жарко и что, если он сейчас же не избавится от этого одеяла, то непременно умрёт. Он кое-как сбрасывал его с себя ослабевшими руками, но легче от этого не становилось. Вокруг всегда было темно... или это у него в глазах было темно, страшно хотелось пить, он то и дело облизывал потрескавшиеся губы. Чьи-то заботливые руки поправляли на нём одеяло, трогали лоб, подносили ко рту чашку. Он жадно глотал — и оказывалось, что в чашке не вода, а отвратительно горький травяной отвар. Но приходилось пить — и он пил. И опять засыпал, проваливался в беспамятство. Затем, вечность спустя, открывал ничего не видящие глаза — и все повторялось сначала.

Когда он окончательно проснулся и пришёл в себя — сразу, в одно мгновение, — было утро. В узкое окно, расположенное где-то над головой, врывались бодрые уличные голоса, приглушённый кузнечный звон, скрип колёс и выкрики пробегающих мальчишек. Солнечные лучи насквозь пронизывали помещение, и в них весело плясали редкие пылинки. Аптечный запах, резкий и не слишком приятный, щекотал ноздри. С потолка свисали пучки сушёных трав. Тяжёлое одеяло оказалось пушистой шкурой непонятно какого зверя, но не медведя, это точно. Из подушки кое-где торчали кончики куриных перьев, и у Стёпки сразу зачесались руки повыдёргивать их, чтобы не кололись. Так он делал в детстве, когда оставался ночевать у бабушки. У неё тоже были такие перьевые подушки.

Комната, в которой он лежал, была невелика и, судя по всему, вовсе не предназначалась для размещения тяжёлых больных. Кажется, это была самая настоящая кладовка, правда, довольно просторная и светлая. Всю противоположную стену занимали вместительные полки, плотно заставленные деревянными ларцами, берестяными туесками и горшочками всевозможных видов и размеров. И, как не трудно было догадаться, заполнены они были вовсе не вареньями и вкусностями, а всевозможными отварами, настойками и мазями. И не значит ли это, что он попал каким-то образом к местному лекарю? И кто, интересно бы узнать, его сюда доставил?

Так или иначе, но его вылечили, и теперь у него ничего не болело, совсем ничего. И это после стольких дней (или недель?) беспамятной маеты. Руки-ноги двигались нормально, пальцы легко сжимались и разжимались, в висках не ломило, зрение восстановилось полностью. По всем ощущениям он был совершенно здоров. Хоть сейчас вставай и отправляйся на подвиги.

Немного поразмыслив, Стёпка решил, что подвиги пока подождут, и можно ещё немного полежать, потому что болезнь ушла, а слабость осталась. Подскочишь вот так сдуру — и хлопнешься чего доброго в обморок. И ещё неизвестно сколько времени проваляешься. Но всё-таки — что с ним случилось? Неужели какую-то местную заразу подхватил? Холеру там или чуму? Почему-то таинственная чума его особенно пугала. Он помнил, что в средние века то и дело случались эпидемии, люди умирали тысячами, заражали друг друга; дома сжигали вместе с заболевшими; везде на дорогах стояли заставы; могильщики в балахонах крючьями стаскивали трупы в ямы и засыпали их известью... Бр-р-р!

А ещё была такая болезнь проказа, непонятная, но жуткая и тоже заразная, одно название чего стоит. От неё ещё мерзкие бугры на коже появляются... Стёпка тут же уставился на руки, лихорадочно ощупал лицо и вздохнул с облегчением. Никаких бугров, кожа чистая. Значит, не проказа. И не чума. Потому что он тогда бы точно умер.

— Опамятовал? — внезапный вопрос заставил его вздрогнуть. Увлёкшись самоосмотром, он не заметил, как открылась дверь. На пороге стояла девчонка. Та самая, дочь мастера Угроха. Значит, его никуда не увезли, и он сейчас не у лекаря, а в доме оружейника, там, куда, в общем-то, и стремился. С одной стороны, конечно, здорово, а с другой — немного неловко, что чужим людям пришлось возиться с ним, лечить, ухаживать. Не всякий такому обрадуется.

На этот раз девчонка была одета нормально, во всё чистое, опрятное и, главное, девчачье: платье с высокой талией, сапожки, ленты в волосах. Не красавица, но и не уродина. Обычная девчонка-тайгарка. Слегка конопатая, в меру курносая, лицо круглое, пухлые губы, меж зубов щербинка. На пацанёнка была бы похожа, если бы не платье. На поясе — в простых, но ладных ножнах, довольно большой нож. Почти тесак. Это Стёпке понравилось. Он бы и сам от такого не отказался, не владей кое-чем получше.

Девчонка, не оглядываясь, объявила во весь голос:

— Мамка, приблудный опамятовал!

— Сама ты приблудная, — хрипло огрызнулся Стёпка. Он помнил, как она, не разобравшись, чуть не прогнала его от дверей.

— Глянь, какой... обидчивый, — фыркнула девчонка. — Ну что, раздумал нынче помирать?

— А я, между прочим, помирать вовсе и не задумывал, — сказал Стёпка, и тут же его кольнуло: неужели он и вправду мог умереть?

— Ты это мамке моей скажи. Её-то не обманешь, — девчонка прищурилась, словно насквозь взглядом прожгла: — Тебя как зовут?

— Меня не зовут, — вспомнил Стёпка затёртую присказку. — Я сам прихожу.

— То-то ты к нам сам без спросу и приблудился, — девчонка с трудом удержала предательскую улыбку. Немудрёная шутка ей понравилась, но показывать это приблудному она не хотела. — Али подсказал кто, что у нас мамка — травница?

— Никто не подсказывал. И вообще я не к ней шёл, а к мастеру Угроху.

— На кой он тебе?

— Дело у меня к нему, — Стёпка не собирался вот так всё сразу выкладывать этой вредине, пусть она даже и дочь Угроха. — Меня Стеславом зовут. А тебя?

— Ни к чему тебе моё имя знать, приблудный Стеслав, — отрезала девчонка. — Мал ещё, подрасти поперву. Али в женихи метишь?

— Нужна ты мне, — покраснел Стёпка. Вот ведь выдерга. От такой невесты небось любой жених за тридевять земель убежит.

— Ну а ты, приблудный, мне и вовсе не надобен. Особливо такой, который сон-траву без меры пьёт.

Сон-трава! Так вот из-за чего всё это с ним случилось! Он и вправду, наверное, слишком много её выпил. Треклятый Огрех-Лихояр чуть не угробил его, не знал же гад, сколько нужно демону для усыпления, потому и назаваривал от души. Ещё и похвалялся, что побольше в котелок всыпал, для пущей верности. Всё-таки надо было тогда ему врезать на прощание!..

— Значит, это я из-за сон-травы чуть не умер? — пробормотал он.

В комнатку, отодвинув девчонку, вошла полная, крепкая женщина с суровым, но приятным лицом. Одета она была в простое белое домашнее платье с короткими рукавами, удивительно напоминающее то, в котором часто на даче ходила мама. И платок на голове она повязывала почти точно так же. В руках женщина держала большую кружку со знакомым узором по краю. Кажется, из этой кружки его поили, когда он приходил в себя.

— Иди, Боява, одёжку отроку принеси, — велела женщина, усаживаясь рядом со Степаном. Девчонка дёрнула плечом, но перечить не стала и ушла.

Стёпка только сейчас осознал, что он под одеялом совсем голый. И сразу покраснел.

— Ишь, зарумянился, — сказала женщина без усмешки. — Вышла из тебя, значит, хворь-то. В глазах не смурно ли?

— Нет, — сказал Стёпка. — Всё хорошо. Спасибо. Это вы меня вылечили?

— Отваром тебя выходила, — сказала хозяйка. — Зачем ты сон-траву пил? Из баловства?

Вернулась девчонка, принесла Стёпкину одежду. И застыла в дверях.

— Я не знал, что такое будет, — сказал Стёпка.

Девчонка пренебрежительно фыркнула.

— Не знал, что в заваруху сон-траву подмешали, — поправился Стёпка. — Меня весские маги нарочно опоили. Чтобы усыпить. Они потом сами говорили, что побольше насыпали для верности.

Он вспомнил вкус, показавшийся ему сначала приятным, и его передёрнуло.

Девчонка ещё раз фыркнула.

— Маги его опоили. Горазд ты брехать. На кой ты магам сдался-то? Тебя и без сон-травы любой весич полонит.

Женщина внимательно смотрела на Стёпку. Она, в отличие от дочери, ему, похоже, верила.

— Ты выпил и...

— Заснул, конечно, — сказал Стёпка. — И не знаю, сколько спал. А потом, когда уже по городу шёл, в глазах вдруг потемнело. Хорошо, что я ваш дом найти успел, а то бы на улице упал. И маги бы меня опять забрали... Я долго болел?

— Три дня, — сказала хозяйка. — А для чего ты к нам шёл?

Стёпка помялся, потом пояснил:

— Я когда из Проторы уезжал, мне дядька Зашурыга посоветовал к мастеру Угроху обратиться, ну, чтобы пожить несколько дней. Вот я, когда проснулся, и стал ваш дом искать. Хотел спросить, можно ли?

Девчонка и тут не утерпела:

— Он проснулся, а маги куда делись? Разбежалися с перепугу?

— Зашурыга? — переспросила хозяйка. — Это из охотников или корчму который держит?

— Который корчму.

— Углиньи муж? Как его дочку зовут? Не Подрада?

— Застудой её зовут, — сказал Стёпка, догадываясь почему она спрашивает. — Ещё у них там Збугнята есть и младшая, Заглада, маленькая совсем, кругленькая такая, смешливая. А мать у них не Углинья, а Милава.

Хозяйка улыбнулась.

— Верно. Ты уж прости, время нынче неспокойное, не всякому сразу поверишь. Тебя Стеславом зовут?

— Да.

— А меня можешь тёткой Зарёной называть. Одеться сам сумеешь?

— Сумею, — быстро сказал Стёпка.

— Ну, одевайся. А потом я тебя покормлю. Силы тебе набирать нужно, исхудал до костей. И отвар не забудь. В последний раз выпей. Его тоже много нельзя, а то живот скрутит. Коли до ветру надо, на двор пока не ходи, слаб ты ещё. Корчажкой пока обойдись, в углу стоит.

Она легко поднялась и вышла, увлекая за собой дочь. Дверь за ними закрылась.

Стёпка скривился, понюхал отвар (ну и гадость!), через силу выпил и несколько минут сидел, сдерживая рвотные позывы. Едва удержался.

Потом выбрался из-под одеяла, сходил по-быстрому до корчажки (обычный ночной горшок с деревянной крышкой), торопливо оделся и обулся: дверь-то не заперта, вдруг кто заглянет. Одежда вся оказалась выстиранной и тоже приятно пахла какими-то травами. Спохватившись, проверил карманы, всё ли на месте, и самому стало стыдно: неужели хозяйка унизилась бы до того, чтобы воровать у больного отрока, которого сама же и лечила? А вот язва Боява, на что угодно можно поспорить, точно не удержалась и сунула свой любопытный нос, куда не следует. Да и ладно. Он ведь не шпион, скрывать ему нечего.

На кухне Боява ловко нарезала круглый ржаной хлеб большими кусками. На широком до желта выскобленном столе уже дымились щи в глиняной тарелке. Тётка Зарёна выложила из чугунка большой кусок мяса с аппетитно торчащей косточкой.

— Садись, Стеслав, угощайся. Тебе сейчас надо много есть.

При виде еды Стёпка сразу ощутил дикий голод. Шутка ли — три дня на одном противном отваре! Однако сразу за стол не полез.

— Мне бы руки сполоснуть.

— Боява, полей гостю.

Девчонка отвела его в соседнюю комнатку, полила на руки из кувшина, не удержалась, брякнула:

— А я уж решила, что ты рук сроду не мыл. Чёрные были, словно ты ими по всему Усть-Лишаю грязь придорожную собирал. Мамка отваром травяным едва оттёрла.

— Мне у магов в тюрьме умываться некогда было. Да и негде.

— Не умаялся ещё про магов своих болтать? — рассердилась Боява. — Вон как сон-трава голову тебе своротила — по сию пору заговариваешься.

— Не хочешь — не верь, — пожал плечами Стёпка. — Я с тобой спорить не собираюсь.

— Вот и не спорь, — девчонка отобрала у него полотенце, по-свойски ухватила за руку, потащила за собой. — Пошли уж за стол, пока щи не простыли.

Хозяйка, сама не ела, управлялась по хозяйству, что-то крошила, что-то заваривала, всё у неё получалось ловко и без лишней суеты. Боява сидела напротив, нахально разглядывая жующего Степана. В другое время он бы смущался, но сейчас ему было всё равно. Пусть смотрит. А если думает, что у него под её пристальным взглядом кусок поперёк горла встанет, то она крупно ошибается. Съем всё и добавки попросить не постесняюсь.

— И куда же ты теперь от нас подашься, Стеслав? — спросила наконец девчонка. — Что делать будешь?

— Боява! — укоризненно оглянулась на неё мать.

— Не знаю, — пожал плечами Стёпка. — Мне вообще-то надо обязательно в одно место зайти, в замок... Ну в этот, который орклы построили.

— В Оркулан? — удивилась девчонка. — Там же нет ничего.

— Как это? — поразился Стёпка. — А куда же всё делось? Я его три дня назад видел, он ещё целый был.

Боява презрительно хохотнула:

— Ты откель такой взялся, приблудный, что такого не ведаешь? Оркулан никто уже и не помнит, когда сожгли. Одни каменные стены стоят.

— А-а-а, — сказал Стёпка. — Да нет. Там где-то у весских магов тюрьма, кажется, устроена, так мне туда нужно.

— Не насиделся ещё в темнице?

— Друга моего весичи там держат. Гоблина из Летописного замка. Я его освободить хочу.

— Выкупить его у магов собираешься? Для этого гномье золото в карманах носишь?

— Боява! — опять очень привычно прикрикнула мать. Но та так же привычно не обратила внимания.

— Если маги согласятся, то и выкуплю, — сказал Стёпка. — Но мне вообще-то князь Всеяр пообещал, что маги гоблина так отдадут, без выкупа.

— Ещё и князя приплёл, — восхитилась девчонка. — Давай дальше бреши.

— Боява, — укоризненно сказала мать.

— А что. Пусть брешет. Весело же.

— А ты откуда знаешь, что золото гномье? — спохватился Стёпка.

— Чую.

Он смотрел в её ехидно прищуренные глаза и не мог понять, то ли она привирает из вредности, то ли в самом деле владеет гномьим чутьём на золото. А что, может быть, и владеет. В этом мире и не такое бывает. У него самого-то, между прочим, тоже подарочек от гномов имеется, и какой — Большой Отговор! Решив не откладывать, он сказал:

— Я вам за лечение заплатить должен. Сколько с меня?

— Два драка, — тут же заявила Боява. И уставилась на Стёпку с весёлым ожиданием, как, мол, отреагирует на такую неслыханную цену.

— Да уймись же ты неуёма! — всплеснула руками тётка Зарёна. — Опозорить нас хочешь?

— А что? — не совсем натурально удивилась девчонка. — Разве его жизнь не стоит двух золотых?

— Конечно, стоит, — поспешил согласиться Стёпка. — Я заплачу. И спасибо вам большое. За угощение и за то, что вылечили. А от сон-травы можно умереть?

— Можно, — сказала хозяйка. — Но не сразу. Много раз пить надо. Потом зрения лишишься, память потеряешь... А после и помрёшь.

Стёпка порадовался. Он-то эту проклятую траву всего один раз пил.

— А можно мне... — начал он. — А можно, когда я гоблина у магов заберу, я его сюда приведу? Ненадолго. А то я в Усть-Лишае больше никого не знаю, а маги его там, наверное, пытали. Или просто били. Я заплачу. И за него и за себя. Или подскажите, где здесь этот, как его... постоялый двор.

— Может, ты навовсе у нас жить устроишься... — начала Боява язвительно, но мать тотчас перебила её:

— Никаких денег мы с тебя, Стеслав, не возьмём. И даже мыслить об этом забудь. Ни за еду, ни за постой, ни за лечение. И гоблина своего приводи.

Боява вытаращилась на мать, словно впервые её увидела:

— Но мамка!..

— Молчи, Боява! Ты не ведаешь! — она повернулась к Стёпке. — Однако же сегодня я тебя никуда не пущу. Слаб ты ещё, ноги не удержат. Завтра иди.

— Да кто он такой? — вскинулась девчонка. — Или у бати ещё один сын на стороне объявился?

— Что ты мелешь, глупая! — хозяйка не рассердилась, а наоборот улыбнулась. — Язык-то придержи. Стеслав саму Миряну от заклятия освободил, а ты с него деньги хочешь взять. Набросилась ровно на врага. Гляди, останешься без женихов, всю жизнь в девках маяться будешь.

Боява испуганно вытаращила глаза. Похоже, перспектива остаться без женихов её совсем не радовала. Вид её стремительно бледнеющего лица не доставил Степану никакого удовольствия. Он отложил недоеденный кусок и вздохнул. Ну вот, и здесь его настигла слава освободителя. Лучше бы золотом отдать, честное слово. Он не удержался, спросил:

— А вы откуда про это узнали?

И этот его вопрос окончательно убедил девчонку, что приблудный в самом деле каким-то боком причастен к освобождению Миряны. Закусив губу, она по-новому вглядывалась в его лицо, пытаясь найти в нём что-то особенное, и мучительно гадая, не зашла ли в своей задиристости слишком далеко.

Тётка Зарёна подхватила со стола пустую тарелку:

— На рынке нынче Свилагу встретила. Они с мужем из Проторы за сукном приехали.

— А-а, понятно, — Стёпка вздохнул. Теперь, если женщины ещё кому-нибудь проговорятся, ему в городе прохода не будет, это точно. А ведь проговорятся, не утерпят.

— Я ей не шибко поверила поначалу-то. Свилага прибрехнуть горазда. А когда она обмолвилась, что отрока Стеславом кличут, тут меня и стукнуло. Ты в бреду тоже всё Стеславом назывался.

— Я бредил? — удивился Стёпка.

— После сон-травы все бредят. Болтают невнятное, и ты болтал.

Стёпка испугался, что мог выболтать лишнее, и опять едва не покраснел:

— А что я ещё говорил?

Хозяйка покачала головой:

— Разве разберёшь? Оркимагов всё поминал и демонов. Да на весичей шибко сердился... — она помолчала, потом попросила о том, о чём Стёпка уже догадался, что непременно попросит. — Ты нам не поведаешь ли, Стеслав, о Миряне?.. — она виновато улыбнулась, и сразу стало видно, что она ещё довольно молодая женщина, младше, наверное, Стёпкиной мамы. — Тебя, я понимаю, ещё в Проторе бабы тамошние разговорами умучали, так что ежели тебе в тягость...

— Ну что вы, — Стёпка за одно только излечение от болезни готов был ещё сто раз рассказывать и пересказывать свою историю. — Конечно, поведаю. Мне не трудно.

— Вот и славно, — обрадовалась она. — К вечеру сядем, я сестру позову... если можно.

— Зовите, — кивнул Стёпка. И добавил про себя: "Всех зовите, чтобы сразу отмучиться". Но вслух не сказал, конечно. Потому что невежливо. И вообще — тётка Зарёна ему очень понравилась. Даже непонятно, как у такой хорошей и доброй женщины могла вырасти столь дерзкая и своенравная дочь. Он посмотрел на Бояву.

— И ты приходи, — сказал он.

Боява хмыкнула, но на этот раз смолчала. И он вдруг понял, что у него теперь имеется надёжная защита от этой язвы — стоит ей только намекнуть насчёт женихов, сразу присмиреет, неспроста её перекосило после материных слов.

— А теперь иди и ложись, — велела хозяйка. — Побледнел ты что-то. Видать, ещё не вся хворь вышла.

У Стёпки в самом деле опять слегка поплыло перед глазами. И он не стал спорить. Поблагодарил за угощение и пошёл отлёживаться.

* * *

Он проспал часа три, не меньше. А когда открыл глаза, отчётливо почувствовал, что хворь ушла окончательно. Валяться в постели больше не хотелось — и без того все бока отлежал, да к тому же ещё и известное место требовалось посетить. Поднявшись, он первым делом глянул в окно. На улице моросил дождь, мелкий и нудный, с крыш часто капало, по мостовой бежали мутные ручейки. Привязанная к воротам дома напротив лошадка терпеливо пережидала непогоду, изредка вздрагивая мокрой спиной. Стёпка представил себя на месте этой лошади, представил, как промокший и продрогший неприкаянно бродит по чужому городу — и ещё раз мысленно поблагодарил дядьку Зашурыгу за дельный совет и заботу.

Дом у мастера Угроха был большой. С непривычки в нём запросто можно было заблудиться. Стёпка в каждую прикрытую дверь вежливо стучал, затем, не дождавшись ответа, заглядывал, убеждался, что и эта комната пуста, шёл дальше. Сообразив, что в этом мире удобства даже в городских домах могут быть только во дворе, решил спуститься вниз. Хозяева жили на втором этаже, а на первом размещалась лавка. В лавке были покупатели — два грузных седых вурдалака. Обслуживал их худой парень с весёлыми глазами, неуловимо похожий на Бояву, можно даже и не сомневаться, что брат. Он выкладывал на прилавок широкие наконечники для копий, а вурдалаки сосредоточенно, со знанием дела вертели смертоносные изделия в больших руках, примерялись, гудели одобрительно.

Продавец, увидев спустившегося сверху отрока, кивнул ему как старому знакомому, проходи, мол, не тушуйся. Стёпка тотчас и про нужду свою забыл, пошёл вдоль стен, разглядывая выставленное на продажу колюще-рубяще-режущее великолепие и млея от восторга. Сколько мечей, сабель, кинжалов, а кольчуги какие! Умереть не встать, как сказал бы Ванька. Вот бы его сюда, вот бы порадовался.

Уважительно, вполголоса переговаривались с продавцом вурдалаки, как сквозь вату доносился со двора приглушённый заклинаниями кузнечный перестук, и где-то за стеной, в соседнем помещении сердито звенела сталкивающаяся сталь, там определённо кто-то с кем-то сражался.

Стёпка, понятное дело, не выдержал, сунулся посмотреть. А как вошёл, так и обомлел. И причиной тому были не кособокие манекены в побитых кольчугах, не густо исклёванные стрелами мишени и не даже не висящие на цепях безжалостно изрубленные чурбаки. Его удивила Боява.

Девчонка билась на мечах с высоким стройным парнем. Одетая в просторную рубаху и лёгкие элль-фингские шаровары, она дикой кошкой вертелась вокруг соперника, то ловко отбивая его удары, то уверенно нанося встречные.

Нет ничего необычного в том, что дочь оружейного мастера разбирается в отцовом ремесле, что она может без запинки перечислить все детали и сочленения дружинного доспеха, твёрдо знает десять способов закалки стали и способна, наверное, с закрытыми глазами разобрать осадный арбалет. Но чтобы она ещё и мечным боем владела!..

Стёпка не горел желанием лишний раз встречаться с языкастой врединой, однако пропустить такое зрелище не мог, и потому, пристроившись за широкой спиной ближайшего манекена, стал внимательно наблюдать за схваткой.

Мечи у соперников были не деревянные, а самые настоящие, только нарочно затупленные, чтобы случайно не пораниться. Парень держал свой в одной руке, Боява сразу двумя. У неё неплохо получалось на Стёпкин не слишком искушённый взгляд. Она уверенно отбивала все выпады парня и даже несколько раз почти достала его своим мечом. Если он, конечно, ей нарочно не поддавался. Она прыгала, словно чертёнок на пружинках, и радостно вскрикивала, когда ей удавалось угадать и отвести особенно коварный удар или самой обмануть защиту противника.

Стёпка так не умел. Когда он сражался с оркимагом, его рукой управлял не то страж, не то гузгай. А после победы вместе с яростным запалом битвы бесследно ушло и умение. Стёпка хорошо запомнил, как разящий меч превратился вдруг в его руке в бестолковую и очень увесистую железяку. И остро кольнувшее его потом разочарование тоже запомнил. А Боява билась красиво, видно было, что она делает это не впервые и что при случае (в жизни ведь всякое бывает, и Стёпка на собственном опыте успел в том убедиться) сумеет себя защитить. Если, конечно, не нарвётся на настоящего воина. В схватке с тем же, скажем, Гвоздырей, у девчонки шансов не было.

Оставалось только смотреть, вздыхать и по-хорошему завидовать. Зная, что для серьёзного овладения мечным боем нужно тренироваться не год и не два, Стёпка понимал, что ему совершенно ничего в этом вопросе не светит, что вообще такое умение ему в дальнейшей жизни почти ни с какого боку не пригодится, и всё равно ничего не мог с собой поделать. "Ну зачем тебе это?" — насмешливо вопрошал кто-то мудрый и уже почти взрослый внутри него. "Хочется, — отвечал он сам себе и тут же с тоской подытоживал: — Хочется-перехочется".

Что его поразило в этом тренировочном поединке — и парень и Боява все удары доводили до конца, как бы совершенно не опасаясь покалечить соперника. Били крепко и всерьёз: по рукам, по корпусу, по ногам. И в ответ получали по полной, непонятным образом ухитряясь при этом даже не морщится. Хотя, например, после одного неожиданного удара в плечо девчонка отлетела на пару шагов и даже чуть не упала. Синяк на полруки железно обеспечен, решил Стёпка. А она только кивнула, признавая, мол, твоя взяла, и вновь бесстрашно ринулась в атаку. Мечи, наверное, зачарованные, сообразил Степан и перестал переживать за здоровье соперников. Понял, что здесь даже случайных ран не бывает.

Боява выдохлась первой, и парень это заметил.

— Ну всё, сестрёнка, на сегодня довольно, — сказал он. — Меня уже в кузне заждались.

— Я тебя четыре раза достала, — с гордостью заявила Боява, послушно опуская меч.

— Ты молодец. Многому научилась, — похвалил парень и тут же сделал вид, что только сейчас заметил молчаливого зрителя. — О, а это кто у нас тут?

Боява оглянулась, тоже увидела Степана, свела сурово бровки:

— Подглядывал? Дивись, Стрежень, это тот приблудный, который сон-траву шибко любит.

Рассердившийся Стёпка чуть было не брякнул в ответ, что кое-кто здесь сильно рискует на всю жизнь остаться без женихов, но вовремя прикусил язык и решил мужественно не обращать внимания на девчачьи подковырки. Если она по жизни такая вредина, то пусть её будущему мужу будет хуже. А он тут совершенно не при чём.

— Здрав будь, Стеслав, — улыбнулся Стрежень. — Излечился уже?

Высокий, широкоплечий, лицом пошедший явно в мать, он с первого взгляда вызывал симпатию. И характером, судя по всему, отличался от сестры в лучшую сторону.

— Да, — сказал Стёпка. — Э-э-э... Старанием вашей матушки. Ей спасибо.

— А ещё чародеям весским, — добавила Боява вполголоса. Она смотрела на Стёпку исподлобья и многозначительно похлопывала мечом по ноге, мол, всё одно я тебе не доверяю. С некоторым неудовольствием Стёпка вынужден был признать, что выглядит она потрясающе. Разгорячённая, суровая и воинственная — почти настоящая амазонка. Только очень вредная, к сожалению.

Стрежень засмеялся и легонько взъерошил сестре волосы:

— Ты на Бояву не обижайся, Стеслав. Она у нас тут никому своим языком проходу не даёт. Даже батя от неё намедни в Тигляйку сбежал. Один я ещё оборону держу, да и то потому, что меч мне помогает. А то бы не устоял.

— Да, — согласился Стёпка. — Я это уже заметил.

— Глядит-ко, глазастый какой, — не удержалась девчонка. — Всё примечат. А сон-траву в питье ты почто не разглядел?

Стёпка только вздохнул в ответ. С тем и разошлись — каждый в свою сторону.

На обратном пути, он, само собой, опять не смог равнодушно пройти мимо выставленного на продажу оружия. Вурдалаки давно удалились, теперь продавец негромко беседовал с молодым широкоплечим тайгарём. Боява тоже была здесь, сидела уже в обычном платье за прилавком и что-то записывала в толстую книгу, вероятно, вела учёт проданного товара.

Стёпка убедился, что никому его присутствие не помешает, и неспешно двинулся вдоль стены, воображая себя придирчивым покупателем, который вознамерился приобрести себе подходящий меч. И очень скоро обнаружил, что сделать правильный выбор совсем не просто. Одни мечи для него были слишком длинны, другие слишком тяжелы, третьи неудобно ложились в руку, четвёртые просто не нравились... Перебрав где-то около двух десятков мечей, он всё же отыскал в итоге такой, за который без сожаления отдал бы всё своё золото. Ну, или почти всё. Не сразу его высмотрел, почти прошёл мимо, потом вернулся, снял со стены, осторожно потянул из ножен. И замер в восхищении. Ничего, вроде бы, на первый было в нём особенного, в этом не очень длинном, не слишком широком и совершенно лишённом украшений мече, а поди ж ты... Настолько всё соразмерно, настолько точно и изящно, что взглянешь — и сразу понятно, что да, вот оно — творение мастера, изготовленное не для чужого дяди, а именно — и только — для тебя! В руке лежит как влитой, ни тяжести чрезмерной, ни обидной лёгкости, этакое естественное стальное продолжение руки, надёжный, острейший соратник, который никогда не подведёт, с которым в любую битву, на любой поединок... Стёпка взвесил меч в руке, поводил перед собой, воображая, что сражается с... да хотя бы и с оркимагом. Понимал, конечно, что мастер мечей из него совершенно никакой, но если хорошенько себя разозлить, если опять нахлынет ТО САМОЕ упоительное гузгайное состояние, то, пожалуй, и опытный оркимаг против него не слишком долго продержится.

Но какая красота! Какой клинок! Великолепный, идеальный, потрясающий! Чем дольше разглядываешь, тем больше восхищаешься! Всю жизнь о таком мечтал, век бы не расставался, честное слово, не оружие, а сказка! Лучше даже того, что так приглянулся в шатре у степняка. Как обидно, что его собственный магический меч на фоне всего этого великолепия смотрится грубой и неуклюжей поделкой!

— Ну и что ты выбрал? — Боява, о которой он совсем забыл, стояла перед ним, уперев руки в бока. — Ого! — кажется, он сумел её удивить. — Завражская эклитана. Надо же. Ты и в мечах разбираешься? Али наугад схватил?

— Ну, почти наугад, — сказал Стёпка, зачарованно разглядывая пробегающие по лезвию огненные сполохи. Эклитана, красивое имя. На катану похоже. И ведь в самом деле есть в ней что-то такое, японско-самурайское, смертельно-красивое и утончённо-убийственное. — А что?

— Знаешь, сколь такой меч стоит? Хочешь купить?

— Нет, — сказал Стёпка. — Зачем он мне? — А самому очень хотелось.

— И верно, — хмыкнула вредина. — К чему он тебе? Этакий меч сынку княжескому впору, али бояричу. А ты у нас кто?.. — и не продолжила, хотя в ехидно прищуренных глазах ясно читалось "а ты у нас неумь приблудная, сонным отваром по самые уши залитая".

— А почему сынку? — Стёпка решил не поддаваться на провокации. — Почему бояричу?

— Маловата эклитана для дружинников тайгарских, — пояснила Боява. — Завражские гоблины под себя оружие куют, а народец у них мелкий. Ты бы у них за богатыря сошёл. Да токмо не восхотят они тебя в свою ватагу призвать. Они ростом хоть и невелики, да воины знатные. Иным не чета. Али тебе то не ведомо?

— Не ведомо, — согласился Стёпка. — Мне тут много чего не ведомо. Я, понимаешь, издаля к вам попал. Из оченно далёких краёв.

— Да, — ухмыльнулась Боява. — Это я уже заметила. Особливо по одёжке твоей. Исподнее у тебя ненашенское, даже мамка подивилась.

Стёпка опять вспомнил, как лежал в постели совсем голый, и поморщился. Ну да, понятно, что его зачарованная одежда не могла их не удивить. Женщины всегда на тряпки внимание обращают. А что за исподнее такое?.. Ох, блин, это же!.. У него от смущения запылало лицо. Вот ведь влип! А всё из-за этих гадских весичей с их дурацкой сон-травой.

— У вас все в таком ходят? — Бояву его смущение забавляло.

— В каком таком?

— В мягком и дорогом.

— Не знаю, — буркнул он, возвращая эклитану на место. — Я не проверял. Может, и все.

Бояву определённо поразило то, как привычно и почти не глядя Стеслав убрал острый клинок в ножны. Словно проделывал это уже много-много раз. Не ускользнуло от неё и сожаление, с которым он расстался с приглянувшимся мечом.

— Не желаешь ли сразиться? — вкрадчиво предложила она.

— С тобой? — удивился Стёпка.

— А ты уже что ли перепужался? Ты не бойся, мы же не боевыми мечами. Мы нарочные возьмём. Как со Стрежнем. А?

Заманчиво было бы проучить вредную девицу. Сбить с неё эту уязвляющую спесь, это обидное для любого мальчишки пренебрежение. Показать курносой выдерге, как бьются на мечах настоящие демоны. Одна беда — настоящий демон, если честно, сам по себе на мечах биться не умел. А обращаться за помощью к капризному гузгаю, который и в серьёзных-то переделках не вдруг отзывается, было, наверное, не слишком честно. И Стёпка искушению не поддался.

— Нет. Я не боюсь, — сказал он. — Я просто не умею. Не учился никогда.

А Бояву как раз это и обрадовало. У неё даже глаза загорелись:

— Давай, тогда я тебя обучать буду. Мне одной скукотно чурбаки мечом рубить. Стрежень нынче уже не согласится, у него в кузне забот хватает, а Никоша, — она показала глазами на разговаривающего с дотошным покупателем парня, — в лавке с утра до вечера торгует.

Степан колебался не долго. Во-первых, делать всё равно было нечего, в Оркулан его тётка Зарёна сегодня уже ни за что не отпустит. А во-вторых, у такого умелого бойца как Боява, не грех и поучиться. Ежу понятно, что толку от этого учения будет немного, но хоть один пусть даже самый немудрящий приёмчик, какой-нибудь блок или удар, неужели он не сумеет освоить?

— Ладно. Учи, — согласился он.

Девчонка бесцеремонно развернула его в сторону дверей и в спину крепким кулачком подтолкнула:

— Ты иди, а мне переодеться надо. Шагай-шагай, я недолго.

Она и в самом деле обернулась на удивление быстро. Вихрем ворвалась в комнату, сунула Степану в руку тупой учебный — нарочный, как здесь говорили, — клинок, тяжёлый и жутко неудобный после изящной эклитаны. Сама взяла другой, точно такой же.

— Стой здесь... Да не сжимай так сильно, свободно руку держи. Готов? Я защищаться буду, а ты нападай. Попробуй меня зарубить. Только шибко не бей, а то знаю я вас. Мне Вячко бестолковый на прошлой седьмице руку чуть не переломил. Как пошёл мечом размахивать, ровно дубиной... Ну, нападай.

Стёпка помедлил, затем осторожно попробовал достать её острием меча. Она легко отбила, прикрикнула повелительно:

— Всерьёз бей, не бойся!

Он послушно махнул мечом. Она снова отбила. Тогда он сделал вид, что хочет ударить её по ногам, а сам направил удар в бок. Без труда разгадав немудрящую уловку, Боява в одно касание увела его клинок в сторону и засмеялась:

— Да ты и впрямь меч ни разу в руках не держал. Тычешь, ровно оглоблей. Мечом рубить надо.

— Я же говорил, что не умею, — Стёпка не обижался. А чему обижаться, если это правда?

— Ты у меня учись. На мои руки гляди и повторяй.

Он вновь замахнулся, вопреки совету чересчур крепко сжав рукоять. Боява без труда отбила удар и в ответ неожиданно сильно ткнула своим мечом прямо под рёбра. Стёпка охнул. Ощущение было такое, словно в самом деле на оглоблю напоролся. Вот тебе и тупой меч. Болезненно морщась, он прижимал руку к пострадавшему месту:

— Ты что?

— А что? — она невинно улыбнулась. — Ты тоже защищайся. Ты же видел, как я это делаю.

— Говорила, что рубить надо, а сама тоже тычешь.

— Я тебя заколола. А ты не зевай.

— Почему так больно-то? Вы друг друга вон как лупили, и ничего. А у меня чуть ребро пополам не треснуло.

— А я из своего меча неболючку вынула, — пояснила девчонка. — Это заклятка такая магическая. Чтобы не больно было. А тебе пущай будет больно.

— Ну ни фига себе! — возмутился Стёпка. — Не желаю так учиться! Ну-ка вставляй её обратно! Ты же меня покалечишь!

— Может, и покалечу, — согласилась она. — Ежели ты защищаться не научишься. А заклятку всё одно не верну. Меня батя так же учил. Через боль.

— Это неправильно!

— Это правильно. Так всегда учат.

— Тогда я из своего тоже эту неболючку уберу, — пригрозил Степан. — Смотри, допрыгаешься. Точно ведь уберу.

— Не успеешь, — Боява мило улыбнулась. И тут же достала его ещё два раза, в плечо и снова в живот. Очень сильно и больно.

Это было не обучение, а самое настоящее издевательство. Стёпка чуть ли не шипел от боли. Парировать он просто не успевал. Все его жалкие попытки защититься, Боява пресекала на корню и тут же била в ответ. Она безжалостно гоняла его из угла в угол, и он послушно отступал, вовсе не мысля о том, чтобы самому перейти в нападение. Какое уж тут нападение, когда тебя вот так пыряют тупым железом, а ты даже не можешь увернуться! А девчонке это определённо нравилось. Вон как раззадорилась. Ну, ещё бы! На законных основаниях можно приблудного избивать, и ничего ей за это не будет. Сам ведь согласился. И жаловаться некому.

Ему это быстро надоело. А ехидная ухмылочка Боявы так и вовсе начала бесить. И после очередного пропущенного удара у него в груди вдруг приятно шевельнулся гузгай. Проснулся наконец-то. Из хозяина отбивную уже почти сделали, а он и в ус не дует. Зато теперь и повоевать можно. И плевать, что это нечестно. Избивать ученика тоже не слишком честно, между прочим. Ему сначала стойки основные показать нужно, блоки разные, приёмы, причём медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. А она вон что придумала — через боль учить. Нашла себе, понимаешь, болванчика для отработки ударов. Стёпка прищурился и перестал пятиться. Ноги сами встали в правильную позицию. Рука уже по-иному перехватила неудобную рукоять. Глаза перестали следить за перемещениями вражеского меча и увидели соперника целиком.

Боява тут же заметила перемену в его настроении.

— Озлился наконец. Отомстить, верно, хочешь? Ну давай, мсти.

Ага, так это она, значит, не издевалась, а нарочно старалась его разозлить. Наверное, всех начинающих так проверяют на стойкость и выносливость. Метод такой специальный обучательный. Если не выдержишь и сломаешься, то и учить тебя незачем. Воина из такого хлюпика уже не сделаешь. И Стёпка порадовался, что первое испытание выдержал. А вот теперь посмотрим, выдержит ли похожее испытание сама Боява.

Она сделала выпад, он увернулся. И ещё раз. И ещё. Она закусила губу и пошла на него лёгким танцующим шагом, время от времени нанося короткие рубящие удары, которые он без труда парировал. Клац-клац! — говорили мечи — клац-клац! Гузгаю уже было интересно, гузгай хотел поиграть, поэтому он заставил Стёпку раскрыться, как бы случайно подставиться под удар. Девчонка атаковала в тот же миг. В реальном бою её меч отделил бы Стёпкину голову от туловища, в учебном — показал бы, что он гарантированно убит. Но гузгай своё дело знал твёрдо. Стёпка сдвинулся чуть в сторону и коротким боковым ударом легко обезоружил девчонку. Словно от комара назойливого отмахнулся. Боява ойкнула и застыла в нелепой позе, растерянно провожая взглядом отлетевший далеко в сторону меч.

За Стёпкиной спиной кто-то засмеялся. Оказывается за поединком наблюдали Стрежень и Никоша. И ещё широкоплечий тайгарь. Он держал в руках пару мечей. Видимо, решил проверить их перед покупкой, а тут такое представление. Никоша весело скалился, глядя на насупившуюся Бояву. Стёпка тоже улыбнулся. Очень уж забавно она хмурила свои светлые брови. И на амазонку сейчас вот ни капельки не походила.

— Так нельзя, — заявила девчонка. — Это неправильно!

— Это правильно. Так всегда учат, — с удовольствием повторил он её же собственные слова.

— Никто так не учит! — упёрлась она. — Я тебе такого не показывала.

— Не шуми, сестрёнка, — вмешался Стрежень. — Стеслав всё сделал верно.

— Нет, неверно! Так мечом не бьют. Так молотом по поковке стучат. Мне ажно руку отсушило.

— В настоящем сражении всяко бьют. В бою одно правило: кто выжил, тот и прав. Стеслав тебя обезоружил, значит, победа за ним.

— Ну что, — подзадорил Стёпка. — Ещё раз?

— Не робей, Боява, — подзадорил её и Никоша. — Теперь твой черёд. Покажи своё умение.

Она подхватила меч, нарочито медленно вставила в специальное отверстие на рукояти берестяную заклятку-неболючку, словно показывая, что шутки кончились, и теперь она будет рубить без оглядки на неопытность противника. Можно подумать, что до этого она била не всерьёз. Стёпка тут же нащупал такое же отверстие на своём мече — точно, вот она заклятка, без подсказки ни за что не догадался бы. Боява тем временем уже осторожно шла по кругу, выбирая удобный момент для атаки. Лицо сосредоточенное, бровки нахмуренные, в глазах дикое желание поставить приблудного наглеца на место. Ну-ну, будем ждать со всем нашим нетерпением. Стёпка следил за девчонкой спокойно, ничуть не напрягаясь. Знал, что теперь она ничего ему сделать не сможет, даже если он повернётся к ней спиной. Всё равно почувствует и успеет отбить.

Боява вдруг стремительно прянула вперёд, выпад её был красив и смертоносен. Так, кажется, самураи побеждали врагов — единственным ударом, отразить который не было никакой возможности. А гузгай об этом не знал. И неотразимый удар у Боявы не получился. Стук, миг, вскрик — и девчонка замерла, неверяще скосив глаза на два приставленных к её беззащитному горлу клинка. Меч, который она только что сжимала в своей руке, и который по всем ощущениям и ожиданиям должен был поразить противника, каким-то непонятным образом очутился в Стёпкиной руке. Как это произошло, она так и не поняла. И если бы это был настоящий бой, она бы уже сама лишилась головы.

Стрежень снова засмеялся. Стёпка не стал растягивать удовольствие и опустил мечи.

— Как ты это сделал? — спросила она.

— Очень просто. Разозлился и сделал. Не люблю, когда мне в рёбра тычут.

Стрежень уже без усмешки взглянул на Степана.

— Да, Стеслав, постоять за себя ты умеешь. Боява говорила, что тебя весские маги усыпили, а ты от них ушел. Она не верила... А теперь, пожалуй, да и поверила. А, сестрёнка?

Боява фыркнула, ожгла Стёпку сердитым взглядом и, ни слова не говоря, умчалась. Обидно ей стало, что криворукий приблудный неумеха так легко её обезоружил. А она-то считала себя мастером боя, опытным и непобедимым мечником.

Впрочем, победитель тоже недолго блаженствовал в лучах славы. Кровожадный гузгай ещё довольно ворочался, смакуя собственную ловкость и наслаждаясь заслуженным триумфом, а Стёпке вдруг стало стыдно. И действительно, чему радоваться? Девчонку победил, смотри какой герой выискался. Она, конечно, тоже не подарок, и можно даже сказать, что получила своё вполне заслуженно, но всё равно в душе почему-то неприятный осадок остался. Словно обманул кого-то.

Удивительно, но Стрежень сумел угадать Стёпкины мысли, по кислому выражению лица, видимо.

— Не кручинься, Стеслав, — похлопал он его по плечу. — Ничего дурного ты не содеял. Плох тот боец, что ни единого разу окорот от противника не получал. Это хорошая наука. Бояве сейчас злится, а потом поймёт.

— За одного битого двух небитый дают? — вспомнил Стёпка к месту.

— Верно сказано, — улыбнулся Стрежень. — По-таёжному.

* * *

Женщины собрались к вечеру, когда уже заметно потемнело. Пришла живущая неподалёку сестра хозяйки, привела двух малолетних дочерей. Пришла соседка из дома напротив, жена кольчужного мастера, привела пожилую мать и взрослую дочь — симпатичную и жутко стеснительную девушку. Пришла ещё и вовсе левая тётка, очень деловая и говорливая, непонятно каким боком сюда попавшая, но тоже, вроде бы, из дальней родни. Последними заявились сразу три кумушки, все такие пышные, сдобные и до смешного неразличимые, словно тройняшки. Стёпка, увидев сколько народу собралось на посиделки, только вздохнул про себя. Это называется влип. Отступать, однако, было уже поздно.

Собрались в большом зале, на первом этаже. Неярко горели "вечерние" самосветки, в уютном полумраке осторожно ходили по стенам тени. Разговаривали все вполголоса, даже говорливая тётка убавила громкость. Было тепло и спокойно. Женщины расселись по лавкам, терпеливо ждали. Девчонки жались к матери, с испуганным интересом разглядывали Степана. В уголке рядом с тёткой Зарёной тихонько сидела маленькая сухонькая старушка, бабка Боявы, совсем старая, лет, наверное, под девяносто, но взгляд у неё был совсем не старческий, острый и очень живой. И Стёпка вдруг подумал, что Боява в старости будет выглядеть точно так же. И ему стало немного печально оттого, что всё всегда кончается и что все молодые в итоге превратятся в стариков и старух. И он сам тоже станет старым, и будет рассказывать внукам о своих приключениях в магическом мире, а они, конечно, не поверят ни единому слову.

Он сначала слегка волновался, лихорадочно подбирал нужные слова, в голове почему-то вертелось надоевшее школьное "вступление, основная мысль, заключение", но потом общее спокойствие подействовало и на него. Уютно тут было и несуетно. Очень по-домашнему. Этот полумрак, эти огоньки, отражающиеся в глазах, эти ямочки на щеках и смешные косички у девчонок... Кого тут бояться, кого стесняться? Он вспомнил свои рассказы в Проторе, оглядел торжественные лица собравшихся.

— Уже все пришли? — спросил.

— Все здесь, Стеславушко, начинай, — сказала хозяйка певуче.

До Стёпки донеслось едва слышное фырканье. Боява! Не удержалась всё-таки. Примирилась с обидным поражением и пришла. Устроилась где-то за спиной, в тёмном закутке и фыркает, словно лошадь. Ладно, не будем обращать внимания.

Он кашлянул. Рассказывать только о том, как он встретил Старуху, было неинтересно, и он поэтому начал издалека:

— Двести лет тому назад жил в Таёжном княжестве колдун Посвят, и была у него красавица дочь по имени Миряна. Красоты она была неописуемой... — тут Стёпка вспомнил лицо Миряны и поправился. — Она очень красивая была...

Деревянная фигурка Миряны в углу мягко засветилась.

Глава девятая,

в которой демона вызывают на поединок

Утром следующего дня вернулся хозяин, оружейный мастер Угрох. Стёпка как раз увязывал свою котомку, окончательно похудевшую и уже изрядно потрёпанную. А кстати... Только сейчас он вспомнил о второй котомке, оставшейся в плену у весских магов вместе с пирогами и прочими сладостями. Все припасы, так заботливо собранные клыкастыми девицами, наверное, уже испортились и выброшены за ненадобностью. Вряд ли весские маги разглядывали проторскую выпечку с тем же интересом, с каким изучали увеличительный кристалл.

О пирогах Стёпка, понятное дело, не слишком жалел. А вот без дракончика было скучно. Вряд ли он вернётся, маленький подсыл. Или подгляд. Шпион зеленоглазый, лошадка гномлинская. Пусть бы лучше рядом оставался, шпионил бы помаленьку, угощение выпрашивал... Стёпка, что называется, пригорюнился, ощутив в полной мере неуютное своё одиночество. Всех растерял, и Ваньку, и Смаклу, и Дрэгу. Невесело как-то. Тоскливо.

Тут-то внизу и зашумело. Хлопнули двери, восторженно взвизгнула Боява (вон как отцу радуется, подумалось, даром что вредина), наперебой зазвучали мужские голоса. В сонную тишину недавно пробудившегося дома решительно ворвалась бурная и громогласная жизнь.

Стёпка тотчас спустился вниз. Хозяину нужно было представиться, оказать уважение, передать приветы. Большой лохматый мужчина средних лет, босой, в просторной рубахе навыпуск, сидел на лавке и с наслаждением пил холодное молоко из запотевшей крынки. Он вполне соответствовал своему имени. Угрох и есть. Такой кулаком даст — и угрохает с концами. Вокруг радостно хлопотали женщины, с первого взгляда понятно было, что отца и мужа здесь искренне любят. Боява не отходила от родителя ни на шаг. Тётка Зарёна счастливо улыбалась. Звенела посуда, гудело пламя в печи, братья говорили, перебивая друг друга, всё вертелось и бурлило, даже обычно осторожная кошка отважно отиралась под ногами, напрашиваясь на ласку. Стёпку кольнула лёгкая зависть — ему тоже вдруг отчаянно захотелось вернуться вот так внезапно домой, чтобы мама поцеловала, чтобы папа обнял, чтобы брат приставал с разговорами, выкладывая сразу все последние новости, очень важные и интересные... Две недели почти своих не видел. Соскучился. Вот радости-то будет, когда вернусь!

— Ты что ли из Проторы приехал? — спросил Угрох. Даже сидя на лавке он смотрел на Степана сверху вниз.

— Я. Поклон вам низкий от дядьки Зашурыги и от Швырги-старшого и младшего.

— Благодарствую, благодарствую. Живы-здоровы, говоришь... Как старый элль-хон поживает?

— Хорошо поживает Зарусаха. Когда меня провожали, они со старшим Швыргой о вас вспоминали. Обещались вскорости приехать по известному делу. Если не помешает чего.

Угрох помрачнел. Видимо, вспомнил недоброе.

— Ежели не помешают, говоришь? Навряд они вскорости в Усть-Лишай пожалуют. Навряд.

— Почему? — удивился Стёпка.

Угрох оглянулся на жену, на стоящего рядом Стреженя, на замершего Никошу, на Бояву, потом нехотя выговорил:

— Бают, что воеводы наши с весичами сговариваются улус поделить. Левый берег Лишаихи под руку весского царя отойдёт, а правый... А правый орклам думают отдать.

— Как орклам? — не поверил Стёпка. — Почему отдать?

— Не хочет Весь с Оркландом из-за нас кровь лить. Сил у ей маловато. Полюбовно разойтись надумали, чтобы никому не обидно было. Так что Протора теперь Оркланду дань платить будет, а у нас наместник сядет.

Вот те раз! Как же это, без боя, без сражения, вот так вот просто отдать земли, города и сёла врагу? Всё население отдать?

— А вы? А как же?..

— А у нас поспрошать забыли, — усмехнулся Угрох. — Да и когда воеводы у кого спрашивали. За золото да дворянство улус распродали. Но это ещё не всё, — он положил на стол большие натруженные руки. — К Летописному замку дружина таёжная идёт. Там воевода с наместником и орклами сговариваться будут. Так те из дружины, кто недоволен, тоже хотят своё слово сказать. А ежели не послушают их, тогда можно и в топоры. Нам продажные воеводы не указ. Не хотим мы ни под царя, ни под оркмейстера идти.

Стрежень исподлобья глянул на отца:

— Так это что, батя, война?

— К тому всё идёт, — кивнул Угрох. — И потому работы у нас будет много. Мне Могута доверенного человека с заказом прислал, мечи и щиты им надобны. Буду нынче с мастерами говорить. Думаю, у Переклада соберёмся. Никоша, пробежишься чуть погодя, шепнёшь нашим?

Никоша согласно кивнул.

Что-то мелькнуло в голове у Стёпки.

— Это который Могута? Сын Крутомира который?

— Он самый, — подтвердил Угрох.

— Так он же, выходит, князь. Почему же не он правит улусом? Нет, я знаю, что у него нет княжьего оберега, но ведь он всё равно сын Крутомира. Это же все знают.

Угрох промолчал. За него ответил Стрежень.

— Могута в битве с элль-фингами обе ноги потерял и три пальца на правой руке. Едва выходили его ведуны. И всё одно слаб и немощен. Ходить не способен, меч держать нечем... Как такому княжить? Как обезноженному дружину в бой вести? Голова у него светлая, но не признают калеку ни царь, ни воеводы, ни орклы. Он для них никто. По их разумению нет у нас князя. А сын его, Боеслав, мал больно. Так что, боюсь, придётся нам под весского царя прогибаться. Однако же, не думал я, что воеводы до такой пакости додумаются, чтобы половину улуса Оркланду отдать. Подлое сотворили, весское золото им глаза застит. И по всему выходит — быть войне. Не пойдёт правый берег под рогатых, никогда не смирится. Мы их прежде били и нынче побьём. И никакие маги-оборотни им не помогут. Верно я говорю, отец?

— Ежели весичи с орклами сговорятся, они тогда таёжную дружину крепко прижмут. Лишь бы друг с другом не воевать. Да ещё и элль-финги не удержатся. Куда же без них. Задавят нас, — сказал Угрох и тут же поправился. — Почнут давить, однако ж мы упрёмся. Наша сила всегда сильнее ихней была. Присаживайся, Стеслав, чего мнёшься? Слабому да голодному врага не одолеть.

Тётка Зарёна с Боявой разлили горячее, выложили на середину стола свежий хлеб. Дома у Стёпки по утрам кусок в рот не лез, в лучшем случае он кружку чая мог выпить перед школой. А сейчас с удовольствием подвинул к себе огромную тарелку и даже не засомневался, что всю осилит. Честно говоря, мысленно он был далеко от Усть-Лишая. Наворачивал наваристые щи и думал о пацанах. О Вяксе, Збугняте и Щепле. Это они теперь, выходит, оркимагам должны будут кланяться? Этим гадам чёрно-серебряным? Весичи, они всё же свои, а орклы — враги вековечные, во всём чужие, и по языку, и по обычаям, да по всему. Трудно себе представить, что дядька Зашурыга будет покорно опускать взгляд в землю перед надменными постояльцами, которым, скажем, не понравилось, что в корчме для них не приготовили какое-нибудь особенное мясо по-горгуленски. А пасечник? А другие тролли? А Швырги с элль-хоном? Нет, не смирятся проторские мужики с такой долей, ни за что не смирятся. Точно война будет! Прав был Гвоздыря.

— Что в Проторе слыхать? — спросил Угрох. — Стоят там весичи?

— Стоят, — кивнул Стёпка. — Светлый князь Всеяр, весского царя младший брат на постой встал. На охоту ездит, свита с ним большая, маги. Дружинников полно. Проходу от них нет.

— Самого-то князя видал?

— Видал. Я к нему на приём ходил. Он у посадника живёт.

Пришлось рассказывать о своём визите к князю, потому что заинтересовались все. Не забыл Степан упомянуть о дружине Мстидара, что направлялась к замку, о князе Бармиле, который в замок приехал, и о том, что оркимаги уже появились за Лишаихой.

— Скоро их здесь будет много, — мрачно заключил Угрох, коротко глянул на притихших сыновей. — Весичи не приходили?

— Приходили, — кивнул Никоша. — И сегодня обещались. Но я сказал, что мы всё уже распродали.

— Верно сказал. И вот вам моё слово. Весичам оружие больше не продаем. Самим мало. Не хватало, чтобы они нас нашими же мечами в кабалу загоняли.

* * *

В центре города было шумно и многолюдно. И пока ещё не чувствовалось никакой тревоги. Но у Степана всё равно было ощущение, что снующие по улицам горожане чересчур озабочены, что приехавшие на ярмарку вурдалаки слишком сердиты, что кучкующиеся тут и там таёжные гоблины косятся на весских дружинников с неприкрытой враждебностью, а те в свою очередь посматривают вокруг с таким видом, будто они уже здесь сделались полновластными хозяевами. Но, возможно, ему это только казалось. Наверное, он себе всё это нафантазировал после разговора с Угрохом. А люди вокруг просто занимаются своими привычными делами и не думают ни о какой такой войне. Ходят, разговаривают, что-то покупают, что-то продают... Трудно было представить, что они вдруг начнут убивать друг друга только потому, что чересчур жадные до золота воеводы предательски сговорились поделить Таёжный улус. Вот ведь до чего додумались — свою землю без боя чужеземным врагам отдать! Неужели мирная жизнь скоро закончится? Неужели польётся кровь, запылают дома, заплачут женщины и дети, а отважные воины будут умирать от страшных ран? Вспомнились слова Смаклы: "В дружину пойду. Сгину как ирой". Тогда они Стёпку насмешили, теперь смеяться уже не хотелось. Вот освобожу его, и он точно на войну сбежит. Не усидит дома. И, чего доброго, в самом деле сгинет. Он, конечно, не трус, но куда ему против оркимагов — маловат ещё.

До Оркулана Степан дошёл быстро. Мрачная вражеская цитадель, сломанным зубом торчащая посреди мирного таёжного города, при ближайшем рассмотрении оказалась самой настоящей крепостью. Правда, немного выгоревшей и слегка разрушенной. Массивные стены надменно возвышались над городскими кварталами, презрительно щуря узкие бойницы. Квадратные башни со следами копоти и провалившаяся крыша донжона, кажется, ещё не остыли после решительного штурма. Того и гляди выскочит чудом уцелевший оркимаг и шарахнет сверху последним смертоносным заклинанием. Замок сгорел давно, восстановить его даже и не пытались. В городе ходили упорные слухи, что тому, кто надумает поселиться в его стенах, следует приготовиться к самому страшному. Проклятие орклов, дурное место, чёрная напасть. Стрежень рассказывал. И ещё рассказывал, что слухи эти распускались нарочно, чтобы оправдать нежелание городских властей тратить золото на неприбыльное — по их мнению — дело. Более того, некие ушлые кряжегородские купцы уже заявили о том, что готовы выкупить замок, разобрать его по камешку и вывезти в Великую Весь для того, мол, дабы он глаза усть-лишайцам своим вражьим уродством не мозолил.

Признаться, Стёпка почти не надеялся найти Смаклу в оркуланских подвалах. На что угодно можно поспорить, что его уже давно увезли отсюда куда-нибудь подальше. А весские маги сидят сейчас внутри и доверчивого демона подстерегают. Ну и пусть сидят, досидятся на свою голову. В своих силах Стёпка не сомневался, твёрдо знал — весичам он не по зубам. А вот им придётся-таки ответить ему на кое-какие вопросы. Потому что судьбу Смаклы пора наконец прояснить. Хватит уже бедному младшему слуге страдать ни за что ни про что.

Просторная площадь перед замком кипела и бурлила. Стёпка даже растерялся сначала от обилия галдящих и снующих во все стороны людей. Ярмарка жила своей жизнью, и ей дела не было до слухов и проклятий. На возвышающуюся буквально в двух шагах хмурую обгорелую громаду никто не обращал внимания. Да и на что там смотреть, примелькалось уже за столько-то лет, поднадоело. Повесельше вокруг дела творятся, товару вон сколь разложено, глаза разбегаются, право слово. У Стёпки тоже глаза разбежались. Отвык за последнее время от такого столпотворения, да, честно говоря, никогда к нему и не привыкал. В родном посёлке на рынке и близко ничего похожего не творилось, и люди там себя вели не в пример спокойнее. А здесь все вопят, друг друга стараются перекричать, товар свой нахваливают, торгуются чуть не до ругани, кто-то свистит заливисто, в стороне народ вообще хохочет, представление там, наверное, или даже драка... В общем, весело. И о войне здесь точно никто не помышляет. Пока не помышляет.

Пройти напрямик нечего было и надеяться. Стёпка сунулся раз, другой да и отступился. Легче через джунгли продраться, честное слово. Постоял, помялся, решил пойти в обход... И сразу нос к носу столкнулся с Боявой. Девчонка ойкнула и шарахнулась от него в сторону. Однако, сообразив, что убегать глупо, поскорее прикинулась невинной овечкой. Мол, я не я, мимо случайно шла, перепугиваться даже и не думала, просто от неожиданности слегка подрастерялась. Платьице своё синее с белым одёрнула, косу за спину перекинула, стоит скромница скромницей, и не скажешь даже, что с мечом каждый день тренируется. Стёпка дураком не был, сразу догадался, в чём дело.

— Подглядываешь? — ехидно поинтересовался он. — Выслеживаешь?

— Оченно ты мне нужен! — не слишком натурально фыркнула Боява. — Я на ярмарку пришла. Меня мамка послала... за мёдом.

— Ври больше! — усмехнулся Стёпка. — За мёдом... Я же по глазам вижу, что за мной увязалась.

— Я не увязывалась, — тут же надулась Боява. — Ишь, слово-то какое обидное выискал. Я просто поодаль шла.

— За мной?

— А тебе что, жалко?

— Жалко у пчёлки, — парировал Степан. — Да ладно, могла бы и сразу со мной пойти. Только тебя, наверное, в тюрьму не пропустят.

— А я туда и сама не хочу, — сказала Боява. — Меня Стрежень попросил за тобой присмотреть. Нынче-то в городе всяких полно, эвон сколь понаехало. А в Оркулан тебе через мост надо перейти. Вон там, со стороны горшечного ряда. Пойдём, я покажу.

— Ну, пойдём, — согласился Стёпка. Он был даже рад. Одному не очень-то весело по незнакомому городу бродить. С Боявой хоть поболтать можно, поговорить о разном. И вообще — не чужой человек.

Поговорить им не пришлось. Не успели они и десяти шагов пройти, как девчонка вдруг потянула Стёпку в сторону, за пёстрый элль-фингский шатёр.

— Давай туточки перестоим.

— Кто там? — Стёпка вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что же так напугало отважную, как ему до этого представлялось, воительницу-амазонку.

— Дружинники из воеводской сотни, — нехотя пояснила Боява. — Пусть мимо пройдут.

Молодые крепкие парни, разгорячённые, громогласные, слегка подвыпившие и донельзя довольные собой и жизнью шумно двигались навстречу плотной группой. Одеты все в дорогое да узорчатое, оружие и доспехи тоже серебром и золотом украшены — отпрыски не самых бедных горожан гуляли по ярмарке. Торговцы и покупатели благоразумно расступались, не желая связываться с подвыпившими забияками. Кое-кто склонялся в угодливом поклоне, но таких было мало. Внушительные вурдалаки, например, не отступили ни на шаг, даже ухом не повели, и дружинникам пришлось послушно принять вправо. Впрочем, настроение у них от этого ничуть не испортилось.

А Стёпке почему-то вспомнились киношные мушкетёры, которые по любому поводу устраивали дуэли, а в перерывах пили вино. И обычных людей в упор не видели. Впрочем, воеводские дружинники на мушкетёров походили разве только разухабистым поведением. У них не было ни шляп с пышными перьями, ни шпаг, ни плащей, ни мушкетов. Зато у каждого на поясе висел прямой меч, а кое у кого и ещё пара приличных кинжалов. Шагающий впереди высокий воин в светлой кольчуге мелкого плетения бесцеремонно раздвигал толпу широкими плечами и смотрел по сторонам с откровенным презрением. Вот этого Стёпка никак не мог понять: если ты настолько не любишь окружающих, то какого тогда рожна припёрся сюда, весь такой отважный и спесивый? Себя показать? Гордость свою потешить? Перед дружками знатными повыпендриваться?

Боява, закусив губу, смотрела на дружинников. Опасливо так смотрела, исподлобья.

— Ты что, боишься их? — спросил Стёпка. Он помнил, как она умело управлялась с мечом, и был уверен, что такой лихой девчонке сам чёрт не страшен. Боява — это же не потому, что трусиха, а потому, что боевая. Её робкое поведение — среди бела дня, на улицах шумного, людного города! — никак не вязалось с образом отважной юной воительницы.

— Боюсь, — неожиданно призналась Боява. И добавила очень серьёзно. — У них там в сотне токмо боярские да воеводские дети собраны. Они и прежде удержу не знали. А нынче, когда воеводы под весичей пошли, от них вовсе никакого спасения не стало. Попадёшь под горячую руку, добром не отпустят. Давеча двое за Свияной в проулке погнались, сама не помнит, как от них убежала. Платок сорвали, бусы рассыпали, на руке синяки... И жаловаться некому — кому жаловаться, коли их отцы в управе сидят и в приказах. Они своих детей завсегда перед миром выгородят, а невиновного так обвиноватят, так измажут — век не оправдаешься.

Удивляться было нечему. Везде одно и то же. У богатых и знатных власть, а всем остальным только и остаётся, что в сторону отходить и за шатрами прятаться от греха подальше. Был бы Степан сам по себе, видал бы он этих бояричей и воеводичей, как говорится, за дальним лесом. Идут себе мимо и пусть идут. Мало ли здесь вокруг таких же шумных да спесивых. Эти ещё, между прочим, не из самых худших. Не орклы, не весские маги-дознаватели...

Кто же мог предвидеть, что в этой компании окажутся его не слишком старые знакомые, такие, которых он никак не ожидал встретить именно здесь и именно сейчас.

Один из дружинников вдруг зацепился взглядом за Степана, припомнил что-то, помотал головой, словно не веря собственным глазам, и резко остановился, заставив отшатнуться спешащую мимо торговку.

— Глянь-ка, Махей!— во весь голос заявил он. — Али я обознался?

Стёпка поморщился и неслышно чертыхнулся. Только этого ему сейчас не хватало. Напротив него стоял Варварий. Только уже не Варварий-студиозус, а Варварий-дружинник, воеводский сын, в отменной одежде, при серьёзном оружии, слегка взъерошенный, глаза блестят, ворот распахнут, на шее золотая цепь, и весь такой разухабистый, весёлый, взрослый, значительный. Уверенный в себе и в своём праве.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Стёпка с интересом, Варварий — с постепенно разгорающейся злобой. След демонской ладони на его щеке хоть и угас, но душу жёг по сию пору.

— Махей, глянь сюды! — снова вскричал Варварий. — Давешний демон здеся объявился! Да где ты там?!

— Где демон? Какой демон? А ну, покаж нам демона, мы ему разом рога посшибаем! — тут же захохотали его дружки, вертя головами во все стороны и не обнаруживая в ближайшем окружении ни единого демона. — Покаж нам его сей же миг!..

— Да эвон у шатра стоит! — ткнул пальцем Варварий. Рядом с ним объявился и его подловатый братец, столь же расхристанный и ещё более нетрезвый. Вынырнул из толпы и тоже с пьяным прищуром уставился на Стёпку. Оба здесь, хулиганы-студиозусы, выпускники чародейской школы. Не успели из-за парты выбраться, а уже в дружинники угодили. Хорошо быть сыновьями воеводы. Все путя в жизни открыты. А ведь это их отец с весичами и орклами сговаривается, подумал Стёпка. Видно, в папашу детки пошли.

Боява осторожно потянула его за рукав.

— Пошли отсюда, Стеслав, — попросила он вполголоса. — Это ж нашего воеводы сынки. Али ты с ними знаком?

— Знаком и ещё как, — сказал Стёпка, не отводя взгляда от насупившихся братьев. — Я их в Летописном замке встречал. И даже побил обоих. Вот они и злятся.

— Как побил? — испугалась Боява.

Стёпка ответить не успел.

Увидев, что он разговаривает с девчонкой, Варварий оживился:

— Ловок демон, глянь, уже и кралю себе подцепил. Она, поди, тоже демонской породы.

Махей расплылся в гаденькой улыбке. Боява под его взглядом поёжилась и отступила за Стёпкину спину.

— Это который же здеся демон? — спросил предводитель компании, подходя поближе. — Вот этот разве что ли? Да какой же это демон? Малец безродный, а вовсе не демон.

Десятка два не слишком трезвых глаз уставились на Стёпку. Дружинники оглядывали его с ног до головы, разочарованно хмыкали, полагая, что Варварий таким странным образом шутит.

— Почему они тебя демоном называют? — жарко зашептала и Боява.

Варварий Стёпку всё-таки опасался. При всём желании отомстить он прекрасно понимал, что тягаться с родственником чародея ему не по силам. Он помнил непонятную историю с магией Круга-на-Крови, он ясно видел, что Степан и сейчас, даже стоя один против десяти дружинников, определённо не боится ничего и никого. Отважен племянник, в себе уверен, плечи ишь как гордо развернул. Будь проклята эта магия, коли она не тем кому следует достаётся от рождения! Но однако же отомстить хотелось до зубного скрежета. Ведь как злился, дум сколько передумал, мечтая встретиться с мозгляком... Вот и встретился. И что? Разойтись и забыть? Как бы не так!

Варварий пихнул локтем Махея, мол, оцени, братец, и крикнул через дорогу — поближе-то подходить не решался, издалека ужалил:

— Слышь, демон, что скажу! А за гобля своего разлюбезного ты много ли золота выручил? Хорошо же ты с дружками поступаешь! Девку поди тоже продашь, когда прискучит?

Стёпка даже вздрогнул. Какого золота? О чём он говорит? Неужели ему про Смаклу что-то известно?

Варварий, заметив его удивление, обидно засмеялся:

— Что задёргался-то? Али он от тебя сам убежал? Может, и ограбил заодно? Ничего, в царских каменоломнях ему норов пообломают. Живым он оттель не выйдет...

У Степана после этих слов в глазах натурально потемнело. Моментально представил он тщедушную фигурку Смаклы в окружении звероподобных надсмотрщиков. Представил неподъёмные ржавые кандалы на его ногах, свист рассекающих кожу бичей, мутную баланду вместо еды и непосильный труд с утра до вечера без надежды на освобождение. До того отчётливо всё это увиделось, будто сам на каторге побывал. И тут же в груди вскипела та самая злость, что однажды помогла ему своротить здоровенную сосну. Не помня себя от гнева, он ринулся через дорогу. Отшвырнув по пути нескольких дружинников, он подлетел к Варварию, схватил за грудки обеими руками и мотнул с такой силой, что едва цепь золотую не порвал:

— Что ты сказал?! В каких каменоломнях?!

Всё повторялось. Варварий вновь испугался. Он не ожидал от Стёпки подобной прыти, не верил, что тот решиться напасть на него в присутствии стольких друзей, и, оказавшись в цепких, жутковато сильных руках демона, откровенно дрогнул.

— В царских каменоломнях, — пробормотал он, трезвея от испуга. — Туды его весские чародеи запродали.

— С чего ты взял? Откуда знаешь?

— С-сам видал, — промямлил Варварий. — Чародеи его кандальщикам продали. Заковали в цепи да и увели с душегубами в Весь.

— Когда?

— Т-третий день пошёл.

Стёпка несколько секунд невидяще смотрел в испуганные глаза Варвария, потом разжал руки.

— Продали? — он не мог поверить, что у кого-то хватило совести продать в рабство ребёнка. — Ладно. Узнают они у меня, как демона обманывать.

Варварий поправил ворот, повертел шеей. Махей, тоже изрядно струхнувший, отодвинулся в сторону. Уж больно внезапно напрыгнул демон, не по-людски. И тут в лице его что-то изменилось. Радость промелькнула, он даже губы в усмешке скривил. Стёпка чуть было не вскипел снова, подумал, что тот из-за Смаклы злорадствует, но Махей торжествующе смотрел ему за спину, и тогда Стёпка тоже оглянулся.

Ай-яй-яй!.. Там было не очень хорошо. Почти все дружинники лежали на земле. Кто-то ворочался посреди дороги, безуспешно пытаясь подняться, кто-то запутался в пологе шатра и теперь с трудом выползал оттуда, чертыхаясь и проклиная всё на свете, одного даже унесло под вурдалачью повозку и хорошо, если при этом не покалечило. Впечатление было такое, будто людей разбросало взрывом. Безоглядно бросившись на Варвария, Степан сбил с ног всех, кто имел несчастье оказаться на его пути. Человек шесть точно повалил. Да как повалил! Раскидал по сторонам словно кегли. Даже странно было, что они все так легко разлетелись, потому что сам Стёпка был уверен, что никого не расшвыривал, а просто легонько оттолкнул одного... или двух. А они вшестером валяются. Боява смотрела на него огромными глазищами и поверить, видимо, не могла, что всё это безобразие сотворил худенький приблудный отрок, который ещё позавчера лежал пластом после тяжёлого отравления.

А прямо напротив Стёпки поднимался с земли очень злой дружинник. Тот самый спесивый предводитель в кольчуге. Стёпка его тоже уронил и даже, кажется, немножко на него наступил. Он был заметно старше Варвария, не парень уже — мужик.

— Демон, говоришь, — бормотал дружинник, выбирая из волос солому. — А вот сейчас мы глянем, каковский энто демон.

Оглядевшись, он подобрал шлем и водрузил его себе на голову. Затем поправил сбившийся пояс и вытянул из ножен меч.

— Негоже демонам на людей кидаться, — заявил он, оглядываясь на поднимающихся и отряхивающихся дружков. — Этак и житья никакого не станет. Ну что, недогрызок безродный, готов ответ держать за непотребства свои? Ты боярского сына Изведа по земле валял без спросу, теперь я тебя поваляю.

Вот тут Стёпка слегка подрастерялся. Он, конечно, был кругом виноват, и нечаянно уроненные им дружинники имели все основания обижаться и злиться... Но как это всё не вовремя!

— Повалять меня ты, боярин, не сможешь. Давай лучше по-доброму разойдёмся, — сказал он как можно твёрже. — За то, что уронил, готов извиниться. Честное слово, случайно получилось.

— Повиниться готов? — кисло переспросил Извед. — Словом честным отвечаешь? А на кой нам твоё слово, безродный? Обида подобная кровью смывается. Выходи на поединок, ежели не сробеешь.

— Какой поединок? — опешил Стёпка. — Некогда мне с вами тут... это... выходить. Времени у меня нету.

— У тебя нету, а у нас есть. Ответишь за свою подлость сей же час. Коли согласишься на мечах — так тому и быть. А не согласишься — кулаков от каждого отведаешь сполна.

— Не буду я с тобой биться, — упёрся Стёпка.

— Будешь, — сказал Извед и повелительно махнул дружкам. — А нут-ка, хватайте девку его, да держите покрепче. Ежели демон заупрямится, попортим ей наряд.

Двое дружинников сразу же встали за спиной у Боявы и с ухмылками оттеснили её подальше от Степана, к высокому борту повозки. Боява, на что смелая и норовистая, сейчас притихла и испуганно молчала, даже и не думая сопротивляться родовитым обидчикам. На её взгляд всё было очень и очень плохо. Она ещё не знала, на что способен осерчавший демон.

Стёпка поглядел на этих двоих, на их чересчур довольные упитанные рожи и почувствовал, что унявшаяся было злость вновь поднимается в нём тёмной волной. Стоят амбалы, скалятся, радуются, что на демона управу нашли. Тоже мне дружинники, защитники, понимаешь, мирных горожан. Девчонку обидеть для них пустяковое дело. Интересно, доведись им вдруг с самым завалящим оркимагом встретиться, надолго бы у них такое хорошее настроение сохранилось? Что-то очень сомнительно.

Отступать теперь было некуда. Придётся сражаться. Не столько за себя, сколько за Бояву. Хорошо, что с одним Изведом, а не со всей компанией сразу. Варварий с Махеем смотрели с плохо скрываемым злорадством. Как будто знали что-то особенное. А может и знали. Остальные дружинники тем временем привычно образовали широкий круг, в центре которого остались Стёпка и его противник.

— Ну что, демон, — спросил Извед, выставив перед собой меч и картинно поводя им из стороны в сторону, — готов кровью заплатить за свои мерзости?

Ничего в нём не было злодейского. Статная фигура, крепкие плечи, загорелое, слегка помятое лицо. Вот только губы чересчур презрительно кривятся да в глазах что-то шальное. Винным духом ещё неприятно разит. И насчёт Боявы, чтобы в заложницы её взять, слишком уж быстро распорядился, привычно так, без раздумий и колебаний.

— Готов, — хрипло сказал Стёпка. И тут же пожалел. Потому что получилось, что он согласен "платить за мерзости". А он никаких мерзостей за собой не чувствовал. Впрочем, сам виноват, не надо было ронять обидчивых бояричей на землю.

— Дайте ему какой-нито меч, — потребовал Извед. — Дабы никто посля не сказал, что я безоружного одолел.

— Ты одолей сначала! — тотчас взвился Стёпка, подогреваемый давно уже насторожившимся гузгаем, тот был явно в своей стихии, и предстоящая дуэль радовала его до невозможности. — Не хвались, идучи на рать. Слышал такую мудрость? И меча вашего мне не нужно. У меня свой имеется.

Он вытащил из кармана нож, щёлкнул рукояткой. Выскочило лезвие. Кто-то хохотнул, мол, малец на голову вовсе слабоват, против меча засапожным ножичком надумал биться. Извед покривился — мало чести против ножа с мечом выходить. Стёпка, расчётливо выждав паузу, щёлкнул ещё раз. Лезвие плавно и беззвучно удлинилось, неуловимо оформилась изящная рукоять, чёрным цветком распустилась узкая крестовина эфеса. Сразу стало ясно, что это очень дорогой, очень хороший и в умелых руках очень опасный меч. Завражская эклитана. Та самая.

Вчера вечером абсолютно случайно Стёпка обнаружил ещё одно удивительное свойство своего магического ножичка. Машинально щёлкнул рукояткой, а перед глазами в ту минуту как раз желанная эклитана стояла. Глянул на руку — вот она родная, точь-в-точь такая же, появилась из ниоткуда. Дух от восторга захватило, чуть в пляс не пустился. Больше часа, наверное, экспериментировал, разглядывал, любовался, пока не додумался вообразить тот меч, что видел у Косуды. Получилось с первого раза. И Гвоздырин меч тоже легко выходил — щёлк-щёлк, вот он, широкий вурдалачий клинок. Один в один, ничуть не хуже. Лишь оркимагов меч почему-то воспроизвести не удалось. Как Стёпка его ни воображал, как ни вспоминал — всё впустую. И, честно говоря, не шибко опечалился. Потому что эклитана нравилась ему больше. Зацепила она что-то в его душе. И получалась сразу, без задержек, по первому же хотению. Вот он её и захотел сейчас. И теперь она радовала его руку и ласкала взгляд. Гузгай же вообще от восторга чуть ли не в экстаз впал, дай ему полную волю, он бы уже всех бояричей в округе на лапшу нашинковал, ей богу.

Извед оценил оружие демона, оценил то, как оно появилось, но не испугался и даже не запротестовал, что, мол, нечестно и давай-ка выбирай меч попроще. Стёпка тут же понял, почему. У противника оружие тоже было с сюрпризом. Извед шевельнул пальцами, и рукоять под ними коротко отозвалась в ответ магической синевой. То ли защита особая включилась, то ли ускорение с усилением, в общем, ясно, что ничего хорошего.

На миг показалось, что это происходит с кем-то другим. Не наяву, а во сне. Никогда в таких поединках Стёпка не участвовал. Даже не мечтал. И вот — пришлось. Зря, наверное, мушкетёров вспоминал. Нагадал себе приключений. И отказаться невозможно... Нет, неправда, — можно отказаться, можно. Убрать меч, извиниться прилюдно, заявить во весь голос, что драться не собираешься, не хочешь и вообще не будешь, что "не царское это дело" мечами друг друга рубить из-за какой-то ерунды... И что потом? Стыда ведь не оберёшься. Опозоришься сам и весь род демонский опозоришь. И добром эта дурацкая заварушка тогда точно не кончится. Намнут бока, отпинают от души, поиздеваются вволю. Боява опять же... Нет, на такой вариант Стёпка был не согласен. Поединка не избежать, значит, надо сражаться и надо победить. Одолеть этого задиристого и чересчур самоуверенного предводителя. Всего-то и делов. Поймав испуганный взгляд Боявы, подмигнул ей успокаивающе: не бойся, всё будет хорошо, ты же знаешь, что я себя в обиду не дам. Кажется, Бояву его уверенный вид ничуть не успокоил. Но ему было уже не до того.

Поединок начался.

Первый — пробный — выпад Степан отбил легко. Мечи коротко лязгнули. Словно поздоровались друг с другом. Извед растянул губы в злой улыбке и ударил уже в полную силу, сверху вниз. Гузгай не дремал. Стёпка с его помощью без труда увёл клинок противника в сторону и сам удивился тому, как это ловко у него получилось. Ещё раз прозвенела сталь. На всех присутствующих уверенное спокойствие незнакомого отрока произвело нужное впечатление. Дружинники перестали ухмыляться, сообразив, что противник Изведу попался далеко не безобидный. Лица у Варвария с Махеем тоже слегка поскучнели, братцы, видимо, отчётливо припомнили стычку перед караулкой в Летописном замке. Нашлись, однако, среди зрителей и такие, которых Стёпкина невозмутимость только раззадорила.

— Не робей, боярин! — выкрикнул кто-то пьяным голосом. — Покажь демону, как дружина мечом владеет!

Извед тотчас же шагнул вперёд и с такой неожиданной яростью принялся наносить один удар за другим, что Стёпка невольно попятился. Опешил, кажется, даже гузгай. Слишком уж стремителен и непредсказуем был внезапный переход от осторожного прощупывания к безудержной атаке. Истинной причины такого странного поведения противника Стёпка не ведал, а она, эта причина, находилась совсем рядом, в нескольких шагах стояла и внимательно наблюдала за происходящим безобразием. Молодой маг-дознаватель, сделавший всё, чтобы ссора не только состоялась, но и завершилась заведомо неравной схваткой, довольно щурился, глядя на шаг за шагом отступающего демона. Не зря столько дней караулил, ночей не спал. Уследил мальца, дождался случая подходящего. Теперь бы не упустить. Хорошо, ежели боярин примнёт его легонько, но ещё лучше, коли демон кровью себя запятнает. Хотя куды такому супротив матёрого дружинника! Уж больно мал да невзрачен.

Стёпка всегда думал, что, когда рубятся мечами, на них после этого обязательно должны оставаться приличные зазубрины. Даже на самых супербулатных клинках. Потому что в бою противники заботятся не о том, чтобы сберечь своё оружие, а о том, чтобы уцелеть самому, поразив при этом врага. А попорченный клинок после битвы можно и подправить, заточить там или перековать. С обычными мечами и в обычном средневековом мире, наверное, так и происходило. А с оружием магическим (или защищённым специальными заклинаниями) всё было иначе. Искры при столкновении порой отлетали — это да. Но никаких зазубрин. Хорошая сталь плюс отменная магия, вот и весь секрет. Ну и, разумеется, крепкие руки.

У Изведа руки были крепче некуда. Встречать его тяжёлый меч прямыми ударами не рисковал даже гузгай. Стёпка благоразумно держал дистанцию, время от времени аккуратно парируя эклитаной особо опасные удары противника. И даже несмотря на это, правая рука то и дело болезненно ощущала убойную тяжесть меча противника. Если таким куда-нибудь попадёт, мало не покажется. Что не разрубит, то сломает. Вспомнилось опять где-то прочитанное, что будто бы в схватке на мечах главное — не картинно звенеть клинками, старательно демонстрируя зрителям свое фехтовальное мастерство, а заставить противника в первом же выпаде совершить ошибку и тут же нанести точный и единственный смертельный удар. И всё. Мечи не шпаги. Они тяжёлые, ими долго не поразмахиваешь. Тому, кто это писал, встретиться бы один на один с таким вот неутомимым Изведом и попробовать нанести ему этот "единственный и смертельный". Интересно было бы посмотреть.

Сам Степан наносить смертельный удар, понятное дело, не собирался и раззадорившемуся гузгаю позволять этого не хотел. Демон-убийца — это звучит вовсе не круто. В самых дальних Упыреллах тогда от разъярённых мстителей не укроешься, искать будут до посинения. Нет, надо попросту, без лишних затей обезоружить Изведа, выбить у него меч и сказать, что — всё, братцы, гейм овер, я выиграл и ухожу. Другие дела ждут, намного более важные.

Ничего у него не получилось. Правильная, казалось бы, задумка, не сработала. После безупречно проведённой (гузгаем, понятно) контратаки выбитый меч противника на долю секунды завис в воздухе — и вместо того, чтобы отлететь в сторону, вновь оказался в руке хозяина. Притянулся, как на пружине. Вот оно что! Магическая невыбиваемость. Не самое крутое заклинание, но всё же неприятно.

А не успевший даже растеряться Извед продолжал размахивать мечом с неутомимостью механизма. Сверху вниз, справа налево, наискось снизу вверх. И опять по той же схеме. Никаких особых изысков, никаких хитрых финтов, тупое рубилово, как сказал бы Ванька. Стёпка уворачивался, он был легче и проворнее. Иногда мечи сталкивались. Чистый и звонкий голос эклитаны торжествующе взлетал над рыночной суетой. Вражеский меч лязгал под стать хозяину, коротко и свирепо.

Кружились вокруг лица дружинников, притихшие зеваки, пёстрое разноцветье шатров, кони и телеги. Яркое солнце то слепило глаза, то щедро рассыпалось брызгами, отражаясь от клинков, то высвечивало вдруг потное, перекошенное злобой лицо соперника.

В какой-то момент Стёпка вдруг отчётливо понял, что его хотят убить. Не просто одолеть в поединке, а именно убить. Зарубить до смерти. Осознали это и все присутствующие. Необъяснимая агрессивность в общем-то довольно осмотрительного Изведа заставила протрезветь даже самых хмельных дружинников. Весёлое развлечение грозило завершиться кровавой расправой. Махей с Варварием обеспокоенно переглядывались. Убийство не радовало воеводичей ни с какого боку. Во всяком случае, не здесь и не сейчас. Не нужно бы этого делать, не к месту, особливо на людной ярмарке. Отец уже и без того каждодневным разгулом попрекает... Случайные зрители, наблюдающие за поединком, переговаривались всё громче. Побледневшая Боява кусала кулачок и то и дело порывалась закричать.

И только маг-дознаватель довольно щурил глаза, бормоча вполголоса заклинания, когда притомившийся дружинник начинал сбавлять обороты.

В конце концов доведённый неуязвимостью демона до бешенства, Извед пошёл напролом. Обеими руками занеся вдруг меч над головой, он неудержимо обрушил его сверху вниз. Таким ударом ломают вражеское оружие, разрубают шлемы, черепа и доспехи, убивают, в общем, сразу и навсегда. Если попадают, конечно. Извед не попал. Стёпка в последний момент вывернулся из-под гибельного клинка, шагнул чуть вперёд и, продолжая плавное движение, с разворота хлёстко ударил в ответ. Тем самым "точным и смертельным". Не сумел удержаться или, если честно, не захотел. Пошёл на поводу у озлившегося гузгая. Противник так славно подставился, так раскрылся, что не воспользоваться этим было почти невозможно.

И Стёпка воспользовался. В последний миг мелькнула запоздалая мысль, что надо бы остановиться... Но было уже поздно.

С сочным звяком эклитана обрушилась на левое плечо врага и, почти не задерживаясь, прошла наискось до бедра, вспарывая кольчугу и разрубая тело Изведа чуть ли не до позвоночника. А Стёпка, не останавливаясь, ударил ещё раз, теперь уже крест-накрест, чтобы убивать так уж всерьёз, окончательно и бесповоротно. И, ощущая, как эклитана рассекает плоть и крушит кости, испытал пронзительное чувство глубокого удовлетворения от хорошо проделанной работы.

Извед шагнул назад, грузно перевалился через сучковатую жердь овечьего загона и упал спиной в сено. Степка успел увидеть его округлившиеся глаза, разошедшуюся на груди кольчугу и под ней что-то неприятно белое и пугающе красное... Толпа охнула, в глубине загона шарахнулись потревоженные овцы. Две ноги в тяжёлых кавалерийских сапогах лежали так, что сразу было понятно: их владелец уже никогда не поднимется.

Стёпка испугался сразу. Его окатило таким ужасом от содеянного, что он едва не выронил победно вибрирующую эклитану, впервые отведавшую живой крови. "Что я наделал? — запульсировало в висках. — Я зарубил его! Я не хотел! Что же теперь будет?"

А проклятущий гузгай, неуёмной жаждой убийства подведший хозяина под монастырь, казалось, откровенно ликовал и вообще был чрезвычайно собой доволен. "Каков удар, милорды! Славная была битва! Трепещите враги! Мы круты — я и мой хозяин!"

Всё замерло на одну тягостную, бесконечную, звенящую секунду. Застыли ошеломлённые дружки убитого, застыл Варварий, застыла с отчаянно зажмуренными глазами Боява, лучше других, наверное, представляющая жуткие последствия Стёпкиной победы. Застыли потрясённые убийством зеваки. И один только маг с трудом скрывал довольную улыбку. Всё вышло именно так, как он задумал, даже лучше, намного лучше, потому что разрубленный надвое знатный боярин выглядит намного ужаснее, чем просто проткнутый клинком в одном месте.

Помертвевшему Стёпке казалось, что это его самого сейчас убили. Всё вдруг сделалось плохо, слишком плохо, и уже ничего нельзя изменить, переиначить, исправить. Нестерпимое чувство вины сутулило плечи чугунной тяжестью. Почему нет таких заклинаний, чтобы повернуть время назад, хотя бы на несколько минут?

Ноги убитого вдруг дёрнулись. Это была агония, предсмертные судороги. Тягучий булькающий звук отчётливо прозвучал в полной тишине. Вопреки леденящему ужасу, охватившему всё его существо, Степана почему-то тянуло подойти поближе и посмотреть на то, как Извед лежит там, весь разрубленный, как растекается лужей изливающаяся толчками кровь, как сизые внутренности вываливаются из распоротого живота, а на них налипает грязь... Но он, конечно, не подошёл. Его замутило и он попятился, стремясь оказаться подальше от кошмарного дела рук своих.

А ноги задёргались уже увереннее — и убитый принялся неловко подниматься, очень живо при этом чертыхаясь и отплёвываясь. Происходило что-то непонятное! Стёпка не верил своим глазам. Он не смотрел в этом момент на остальных, но не сомневался, что и они тоже вглядываются в восстающего мертвеца с тем же чувством: этого не может быть!

Рассечённая кольчуга опадала с не сразу утвердившегося на ногах Изведа крупными кусками. Кожаная подкольчужная куртка, тоже разрубленная на несколько частей, осыпалась следом. Под лохмотьями алой рубахи (а ведь подумалось, что кровь!) не сразу обнажилось белое ухоженное тело, на котором ко всеобщему удивлению не наблюдалось никаких повреждений: ни царапин, ни порезов, ни жутких рубленых ран. Ничего абсолютно.

Все окружающие в полном молчании разглядывали неожиданный результат Стёпкиной бескровной победы. Результат выглядел предельно живописно. На шее у Изведа остался только неровный треугольник кольчужного ворота, сползшие рукава жалкими пузырями повисли на запястьях. Нижняя часть кольчуги топорщилась вокруг бёдер, словно юбка на папуасе. Зрелище было то ещё.

Отпихнув ногой опрокинутое корыто, страдалец оглядел себя, помотал головой и с недоумением вопросил:

— Ты как?.. Ты почто мне кольчугу попортил? Тебе ведомо ли, прыщ, сколько золота отец за неё отдал?

Облегчение, которое испытал Степан, поняв, что ужасное убийство не состоялось, невозможно передать словами. С трудом удержавшись от восторженного вопля (люди, я не убил его, ура!), он сглотнул вязкие остатки испуга, и сказал, расплываясь в глупой улыбке:

— Скажи спасибо, придурок, что я штаны тебе не разрубил. Стоял бы сейчас тут... отсвечивал.

Уже почти окончательно протрезвевший придурок даже не обиделся. С третьей попытки вернув меч в ножны, он обхватил гудящую голову руками и замер над обрывками одежды, не в силах сообразить, что ему теперь делать. За его спиной насмешливо блеяли овцы.

Победителем быть хорошо. Чувствуешь себя некоторое время самым крутым и никого не боишься. Наоборот, разные гады начинают бояться тебя. Особенно, когда ты подходишь к ним с обнажённой эклитаной в руке и с многообещающим выражением на лице. Поняв всё без слов, те двое амбалов, что сторожили Бояву, благоразумно испарились. Даже рявкать на них не пришлось. А хотелось. Осмелевшая девчонка торжествующе прошипела им вослед что-то нехорошее.

Дружинники уводили Изведа, прикрывая от любопытных взглядов его частично обнажённое тело. "Какого ты на него с мечом полез? — спрашивал вполголоса Махей, — Забыл, о чём вчерась говорили?", — "Да я и сам не пойму, — оправдывался тот. — Злоба такая вспенилась, ну, думаю, покажу тебе как в навоз меня пихать..." — "Вот и двинул бы в зубы. Рубить-то зачем?" — "Восхотелось..."

Варварий шёл последним. Уже почти скрывшись за торговыми рядами, он оглянулся, поймал Стёпкин взгляд — и вдруг чуть заметно кивнул. Словно поблагодарил. Убийство не состоялось, кровь не пролилась, все целы и довольны. Бывай, демон.

Степан кивнул в ответ. Бывай и ты, сын воеводы. Потом он убрал эклитану и спрятал ножичек в карман. Растопырил пальцы, сжал их в кулак. Внутри всё дрожит от пережитого стресса, но руки, кажется, не трясутся. Понятно теперь, почему гузгай столь безоглядно рвался в бой. Он просто заранее знал, что эклитана живое не рубит. А я, дурак, его сдерживать пытался. Только хуже делал. Хорошо, что всё кончилось так хорошо.

— Ты тоже испугался, — догадалась Боява, глядя на Стёпку широко распахнутыми чёрными глазищами. — Я видела, как ты лицом побелел. Ты думал, что взаправду убил его, да?

— Да, — сказал Стёпка. — Он так удобно подставился, что я не смог удержать... руку.

— Ты не знал, что твой магический меч рубит только доспехи и одежду? — спросила Боява.

Стёпка покачал головой:

— Откуда! Я вообще не знал, что такие мечи бывают.

— А таких и не бывает, — сказала она. — Мне ведомо. Магические мечи трудно выковать, шибко много заклинаний нужно вложить. Не каждому боярину золота хватит. А твоя эклитана, она вообще такая одна. Где ты её взял?

— Я... Это... В общем, она сюда со мной попала. Из моего мира. Из демонского. Меня же чародей один из Летописного замка призвал. Случайно.

— Демонская эклитана, — сказала Боява, словно пробуя эти слова на вкус.

— Ага, — согласился он. — Демонская. Только там это был просто маленький ножичек. Вот с таким вот лезвием, — он показал, раздвинув пальцы. — Ничего магического... Слушай, давай посидим где-нибудь. Что-то я устал этого дурака убивать.

— Пошли домой, — тут же предложила Боява. — Всё равно твоего друга в Оркулане уже нет. Или ты думаешь, что Варварий тебе соврал?

Стёпка помрачнел.

— Не знаю. Может быть... Хотя, для чего ему врать? Они же со Смаклой ещё в замке врагами были. Вот он и обрадовал меня... А у вас, что, и вправду могут человека продать в рабство?

Боява неохотно пожала плечами.

— Могут, поди. Весичи, они и не на такое способны.

— Да-а, — протянул Стёпка. — Но я всё равно к магам схожу. Они мне обещали, что отпустят его... А получается, что опять обманули. И я им почему-то совсем не завидую.

— Ты не совладаешь со всеми, Стеслав, — тихо сказала Боява.

— Зачем со всеми? — сказал Стёпка. — Только с тем, кто это сделал. С тем, кто приказал. А ты знаешь, я похожий меч здесь всё-таки уже видел. У призрака одного рогатого. Шервельдом его зовут, он, наверное, какой-нибудь древний король. Я его в замковых подземельях встретил и потом ещё раз... Он меня мечом своим ударил. Только там всё наоборот получилось. Меч одежду не разрубил, насквозь прошёл, а на плече у меня шрам остался.

— То, верно, призрачное оружие было. Оно, бают, людям не опасно.

— Ну да, — кивнул Стёпка. — Людям, может, и не опасно, а мне руку чуть не отрубили. Знаешь, как больно было. Меня дядько Неусвистайло потом лечил мазями.

— Это пасечник который? Ярмил?

— Ага. Он. Даже сейчас ещё можно шрам нащупать.

Боява вдруг протянула руку и больно ущипнула его за плечо.

— Ты чего?!

Она хихикнула:

— Ни разу демонов не видала. Потрогать захотелось, каков ты на ощупь.

— Обычный я на ощупь. Такой же, как все. И когда меня щипают, мне больно, между прочим. Синяк теперь останется.

— Больше не буду, — пообещала она, снова хихикнув. — А ты потом позволишь, Стеслав, твою эклитану разглядеть? Ну, когда вернёшься.

— Зачем тебе?

— Любопытно. Отцу расскажу. Не поверит ведь, что беловражскую трёхслойную кольчугу можно так легко рассечь.

— Это у Изведа такая кольчуга была? Верно он говорил, что дорогая?

— Очень дорогая. Не всякому боярину по силам купить.

— Ну так ему и надо. Будет знать, как вызывать демона на поединок.

— И не смей больше мне врать, что не умеешь биться на мечах! — внезапно рассердилась Боява. И даже кулачком ему под рёбра двинула. — Я не люблю, когда меня обманывают.

— Я не врал, — Стёпка поморщился и на всякий случай отодвинулся от неё подальше. — И нечего меня щипать и бить. Я вправду не умею. Просто во мне сила демонская от злости включается. Ты меня вчера разозлила, и я тебя победил. И с Изведом так же получилось. Это как... ну, как заклинание такое. Как защита, понимаешь?

— А меня научишь? — с надеждой спросила Боява.

— А тебя и учить не надо, — с наслаждением отомстил Стёпка. — Ты и так вредная, а когда разозлишься, с тобой никакой демон не сравнится... Ай! Только не по голове!

* * *

Маг мрачно смотрел на валяющиеся под ногами обрывки кольчуги. Подобрал один, потрогал пальцем острые края рассечённых колец. Рано обрадовался, рано победу праздновал. Повязать демона кровью не удалось. И надо честно признать — уже и не удастся. Прыткий какой демон подвернулся. Недаром все им так живо интересуются. Что он должен исполнить? Какова его цель? Понятно теперь, почему дознаватели в Проторе с ним не совладали. И здешние тоже, пожалуй, не совладают. Предупредить бы их... Маг задумался. Предупредить? А стоит ли? Упустят они демона (а ведь упустят!), и с меня меньше спросится. К тому же, кое-кому в подвалах замка не вредно будет по носу получить. Дабы не возносились чрезмерно.

И маг решительно двинулся вслед за демоном.

Глава десятая,

в которой демон с трудом одерживает очередную победу

Перед вросшим в землю бревенчатым мостом через полузасыпанный ров Степан остановился:

— Спасибо, что проводила. Дальше я сам.

— Я с тобой, — тут же вцепилась в него Боява. Она с чего-то уже решила, что им обязательно нужно идти вместе.

— Ещё чего! — Стёпка выдернул рукав рубашки из её пальцев. — Ты же говорила, что к магам не хочешь.

— Поперву не хотела, а разом захотела.

— Тебе туда лучше не ходить.

— Почему?

— У нас, демонов, на такие дурацкие вопросы отвечают просто: по кочану.

Боява обиженно вздернула подбородок.

— И нечего меня глазами жечь, — сказал Стёпка. — Ты мне там будешь только мешать.

— Не буду! Вот ведь не буду! — Боява даже кулачки сжала. — Ну, Стеславчик, ну, возьми меня с собой! Я тебе помогу!

— Не-не-не, — для пущей убедительности он изо всех сил замотал головой. — Это очень опасно. Я пойду один. Всё!

— Ты как Стрежень, — надулась она. — Тоже думаешь, что я ещё маленькая.

— А что я буду делать, если они тебя схватят и скажут: сдавайся или мы Угрохову дочку в темницу посадим?

Боява хитро улыбнулась:

— Ты их тогда всех порубишь. Как Изведа.

— А оно мне надо? — спросил Стёпка. — Я ведь с ними просто поговорить хочу.

Он помолчал, потом сказал, стараясь, чтобы прозвучало как можно серьёзнее:

— Если меня долго не будет, ты здесь не жди. Возвращайся домой и всё расскажи отцу. Он что-нибудь придумает.

Ну, не хотел Стёпка брать её с собой к весским магам, не хотел! Чувствовал, что по-хорошему он с этими гадами не разойдётся, и не собирался подвергать девчонку настоящей опасности. Хватит уже и того, что они Смаклу в рабство продали. К тому же, она в самом деле ничем не могла ему помочь. А вот помешать могла. И пострадать тоже.

Уже входя в замок, он оглянулся. Боява стояла на том же месте и смотрела ему вслед.

* * *

Громада Оркулана давила своей надломленной мощью. Замок застыл в тягостном раздумье, словно израненный великан, не понимающий, как получилось, что он проиграл, такой весь из себя могучий, грозный и неприступный. Под закопчёнными сводами центрального входа металось пугливое эхо. На выщербленных стенах кое-где уже появились лишайники, сквозь камни мостовой пробивалась трава, а местами даже и белёсые тонконогие поганки. Странно было видеть такую тоскливую заброшенность в двух шагах от шумной городской ярмарки.

— Что угодно молодому господину? — вынырнул откуда-то человечек в серой, похожей на рясу одежде. Вынырнул и встал, всем своим видом показывая, что дальше дороги нет. Стёпка некоторое время смотрел в его пустые глаза, пытаясь сообразить, почему вместо дюжих сторожевых магов, которые по всем ожиданиям должны стоять у входа в тюрьму, его встречает невзрачный служка с постным, ничего не выражающим лицом. Может быть, здесь никакой тюрьмы нет и в помине? "Твой гоблин в Оркулане" — сказал Огрех-Лихояр. И понимай, как хочешь. Ладно, разберёмся.

Служка с ответом не торопил. Стоял, ни взглядом, ни жестом не выказывая нетерпения. Руки скорбно сложил перед грудью, ни дать ни взять — монах.

— По личному разрешению верховного мага Краесвета, — не сразу выстроились в голове правильные слова, — я пришёл забрать из здешней темницы малолетнего гоблина Смаклу, которого привезли сюда недавно из Проторы.

На лице служки, как говорится, не дрогнул ни единый мускул. Кажется, до него просто не дошло. Стёпка собрался было повторить, затем вздохнул и сказал проще:

— Кто тут у вас самый главный? Я хочу с ним поговорить.

Служка моргнул и склонился в угодливом поклоне:

— Следуйте за мной, молодой господин. Я вас провожу.

И засеменил вперёд, то и дело опасливо оглядываясь. Стёпка двинулся следом, на всякий случай крепко сжимая в кармане рукоятку ножа.

Внутренний двор замка выглядел ещё более мрачно и уныло. Это были настоящие руины. Что могло сгореть — сгорело, что могло обвалиться — обвалилось. Более-менее уцелела только небольшая одноэтажная постройка, приютившаяся у основания левой башни. Туда служка и направился. Стёпка с любопытством поглядывал по сторонам (всё ж таки самый настоящий вражеский замок), но к его разочарованию ничего интересного в заросших кустами развалинах не наблюдалось. Орклы отсюда ушли (если быть точным, то их изгнали), и жизнь здесь замерла. Даже нахохлившиеся на загаженных стенах вороны вели себя непривычно тихо и спокойно. Как заколдованные. Поневоле поверишь в проклятие.

Без скрипа распахнулась дверь. Служка перешагнул порог, предупредил вполголоса:

— Поберегитесь, господин.

И тут же загудело вокруг, дрогнуло перед глазами, схватило за руки и пропало так быстро, что Стёпка даже испугаться не успел. Охранное заклинание ощупало его, признало неопасным (ха-ха!) и втянуло невидимые щупальца. Стёпка брезгливо передёрнул плечами. Не слишком приятное ощущение, надо сказать, когда тебя неизвестно кто бесцеремонно трогает во всех местах.

Узкая каменная лестница уходила круто вниз, в настороженный затхлый полумрак. Как и ожидалось, здешняя тюрьма тоже находилась под землёй. Невольно вспомнились блуждания по запутанный подвалам Летописного замка, вот так же шагающий впереди Смакла, багровый силуэт Шервельда в темноте... Интересно, а здесь привидения водятся? Какие-нибудь жуткие неупокоенные души погибших оркимагов, которые, подкараулив одинокого посетителя, пугающе завывают загробными голосами: "Помоги нам, несча-астный. Погреби наши тела-а"?

Шагая по ступеням вслед за служкой, Стёпка пытался настроиться на предстоящий нелёгкий разговор с магами. Страха в нём не было, а вот некоторая неуверенность, наоборот, была. И чем глубже они спускались, тем сильнее он сомневался. Зачем ему эта встреча, если Смаклы здесь нет? Припёрся в очередное вражеское логово из одного лишь глупого упрямства, захотел показать девчонке свою крутость и отвагу, демон, блин, непобедимый. А весичи только того и ждут. И на этот раз в такую тюрьму законопатят, из которой точно не выберешься. Может быть, повернуть, пока не поздно?

Впрочем, спуск не затянулся, и довольно скоро лестница привела их в просторное помещение, простирающееся настолько далеко, что противоположная стена терялась во мраке. Грубые каменные колонны подпирали низкий потолок. Гулкую тишину то и дело нарушали невнятные голоса, стуки и пронзительный скрежет металла. На пыльных стенах приглушённо светились самосветки, заметно отличающиеся от тех, что использовались таёжными чародеями. Видимо, это были самосветки весского производства. Вытянутые, похожие на большие сосновые шишки и испускающие молочно-белый свет без малейшего оттенка магической синевы. Энергосберегающие, почему-то подумал Стёпка.

Навстречу попался очень хмурый и чрезвычайно чем-то озабоченный маг-дознаватель с непонятными верёвками и железками в руках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это кандалы, плети и цепи с крючьями. Орудия пыток. Самые настоящие, не музейные. Разминувшись с палачом (а как его ещё называть?), Стёпка разжал кулаки и осторожно перевёл дух. Он не за себя испугался, он о Смакле сразу подумал. О том, что гоблина тоже вели по этим коридорам, пинали и пихали, и держали на цепи в тёмной и сырой камере. А потом водили на допросы... И все его сомнения моментально улетучились. Ну, гады, держитесь, я иду. Узнаю, что вы Смаклу пытали, разнесу эту вашу подземную темницу по камешку. Честное слово, разнесу.

Между тем оказалось, что они уже пришли. Служка толкнул дверь, поклонился через порог:

— Господин, я привёл его.

— Пусть войдёт, — сказал кто-то звучным голосом.

Стёпка шагнул внутрь, дверь за ним сразу закрылась, от сработавшего мощного заклинания слегка заложило уши. Ну и ладно. Не придумали ещё таких заклинаний...

В просторной ярко освещённой комнате за заваленным пергаментными свитками столом сидел довольно молодой маг в расстёгнутом сером кафтане, под которым синела дорогая шёлковая рубаха. Маг сосредоточенно затачивал крохотным ножичком гусиное перо и на Стёпку посмотрел мельком, словно они уже сегодня утром виделись, и теперь Стёпка опять пришёл к нему на приём с просьбой, которую он, может быть, и выполнять-то не захочет. Лицо у него было очень выразительное, такое типичное весское лицо: прямой нос, высокий лоб, голубые глаза с насмешливым прищуром.

Никакого следов того, что здесь кого-нибудь пытали, Стёпка, к своему облегчению, не обнаружил. Не накалялись на горящих жаровнях кривозубые клещи, не пахло палёной плотью, на расставленных вдоль стен лавках не наблюдалось ни единого кровавого пятна. Лишь небрежно брошенный в углу бордовый магодознавательский плащ недвусмысленно указывал на не слишком пушистую профессию хозяина.

— Придётся тебе подождать, отрок, — не сразу сказал маг. — Перетвор ещё не подошёл.

Поздороваться он даже и не подумал. Стёпка не обиделся, здороваться тоже не стал, сразу поинтересовался:

— Кто такой Перетвор и почему я должен его ждать?

Маг оторвался от своего увлекательного занятия, удивлённо вздёрнул брови, посмотрел как на заморское диво:

— Ты же сам выразил желание встретиться с ним. Разве нет?

— Не знаю, — сказал Стёпка. — Я попросил, чтобы меня привели к тому, кто здесь в этой вашей тюрьме самый главный.

— Это не тюрьма, — возразил маг. — Это тайный приказ дознавательной палаты. А на что тебе сдался "самый здесь главный"? — он даже слегка усмехнулся, подчёркивая эти по-детски звучащие слова. — Поясни, и я, возможно, помогу тебе... Впрочем, а вот и сам Перетвор.

Дверь за его спиной беззвучно распахнулась, и в комнату вошёл ещё один маг. Ростом он был невысок, телом плотен и нёс впереди себя заметное брюшко. На круглом лоснящемся лице заметно выделялся мясистый нос картошкой и пронзительные выпуклые глаза. Чем-то он напоминал мультяшного бегемота.

— Ты уже сделал, что я просил, Ирифаний? — произнёс он, энергично потирая руки с короткими сильными пальцами. — А малец сей почему не в цепях? Зачем он здесь? Это не тот ли, которого вчера изловили?

Стёпка почувствовал, что закипает. Маги видели в нём неразумного отрока, по малолетству не способного за себя постоять, но сам-то он воспринимал себя совершенно иначе. Ему вообще на полном серьёзе казалось, что он за последнее время заметно повзрослел. Не внешне, а внутри. И это помогало ему теперь смотреть на всяких Перетворов-Ирифаниев совершенно другими глазами. Не как дети смотрят на сердитого взрослого дядю, который может обругать или даже стукнуть, а иначе — без испуга и робости. Уверенно и с чувством собственного достоинства. Отважный гузгай внутри и магический нож в кармане были при этом совсем не лишними.

— Значит, говорите, не тюрьма? — спросил он, подпустив в голос как можно больше этого — как там оно называется, когда говоришь с издёвкой? — сарказм, кажется. Потом подвинул к себе ногой лавку и решительно уселся на неё прямо перед столом. Наглеть так наглеть. Если маги почувствуют в нём слабину, они тогда точно ничего не скажут.

— Значит, говорите, просто подворье? — повторил он. — Ну-ну.

Опешившие, как ему показалось, маги долго смотрели на него и молчали. Наконец Перетвор спросил, не отводя взгляда от Степана:

— Это что за чудо таёжное, Ирифаний? Откель такой недорослый выскребся?

Тот в ответ пожал плечами:

— Только что вошёл. Тебя требовал. Кто говорит, у вас здесь в ТЮРЬМЕ самый главный?

— Тебе чего надобно, отрок неразумный? — мягко, но с ощутимой угрозой спросил Перетвор, сдвигая в сторону пергаментные свитки и присаживаясь на край стола, отчего тот заскрипел и слегка перекосился. — Да ты поднимись с лавки-то, поднимись, норов свой нам не показывай. А то, у нас это быстро, тоже в узилище угодишь. И никто тебе оттудова на белый свет выбраться не поможет, кто бы у тебя в покровителях высоких ни обретался.

Никакой это был не бегемот. Это был самый настоящий гестаповский Мюллер из любимого маминого сериала про Штирлица. Жестокий и хладнокровный палач. Главный убийца. Попадись такому в лапы — живым не вырвешься. Если не собственными руками затерзает, то подручным своим прикажет. Вон взгляд какой нехороший, как будто уже примеривается, куда раскалённое железо втыкать. Стёпка внутренне поёжился, однако вставать и не подумал. Наоборот уселся поосновательнее и ногу на ногу закинул. Злили его эти маги страшно, хотелось заорать на них, сделать что-нибудь этакое, размашистое и очень справедливое...

— Короче, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Узилища вашего я не боюсь, можете не стараться. А пришёл я к вам вот зачем. Верховный маг Краесвет — слышали о таком? — в присуст... ствии светлого князя Всеяра дал слово, что мне вернут малолетнего гоблина Смаклу. Я знаю, что его привезли сюда из Проторы несколько дней назад. Так вот — я пришёл. И хочу забрать обещанного мне гоблина. Прямо сейчас.

Вот так, коротко и ясно. Можно было, конечно, и пожёстче выразиться, но, к сожалению, такого куража, как на встрече с князем, на этот раз Стёпка в себе не ощущал. Да и ладно. Главное, что сказал почти "по-взрослому". Один раз только запнулся, на дурацком слове "присутствии".

Опытные, много повидавшие маги-дознаватели, способные видеть людей насквозь и землю на три метра вглубь, некоторое время сосредоточенно обдумывали прозвучавшее заявление. Или делали вид, что обдумывают. Ирифаний задумчиво барабанил пальцами по столу. Перетвор сложил руки на груди и, выпятив мясистые влажные губы, молча смотрел на Стёпку. Стёпка в ответ смотрел на него. Тем самым взглядом смотрел, который магам почему-то оченно не нравился. Так они бодались взглядами довольно долго, около минуты, наверное. Перетвор сдался первым, отвёл взгляд как бы для того, чтобы на сапоги свои запылённые посмотреть, а на самом деле просто не выдержал. Сердясь на себя и ещё более на демона, он недовольно переспросил:

— Гоблина забрать желаешь? А дозволение на то с печатью верховного мага у тебя имеется? Или мы тебе на слово поверить должны?

— Нет у меня никакого дозволения, — спокойно ответил Стёпка, хотя до него только сейчас дошло, что он по глупости или наивности своей дозволение это у Краесвета выпросить не озаботился. Забыл напрочь. Обещанию устному поверил. И если бы Смакла был ещё здесь, документик с нужной печатью оказался бы совсем не лишним.

— Нет дозволения — нет и гоблина, — развёл руками Перетвор.

— А на мага долго учиться надо? — поинтересовался вдруг Стёпка, припомнив не слишком приятную беседу, состоявшуюся у него года три назад с отцом после одной глупой проказы, которая только чудом не окончилась непоправимой бедой. Он тогда с перепугу решил не признаваться, врал напропалую... Теперь даже вспоминать стыдно.

Перетвор, не ожидавший такого поворота в разговоре, слегка растерялся.

— Учи-иться? — протянул он. — На мага семь лет обучаться надобно, и не каждому та наука даётся, только избранным. Тебя, отрок, мыслю я, едва ли в ученики возьмут.

— А я и не хочу. Я вот почему спросил. Семь лет вас, выходит, учили-учили, а кое-чему всё-таки плохо выучили.

— Чему же это? — усмехнулся Перетвор. — Уж просвети нас, неразумных.

— Врать плохо научили. Не получается у вас. Я знаю, что гоблина моего здесь уже нет, а вы тут устроили представление. Зачем вы его на каменоломни продали? Кто вам позволил? Какой неразумный гад это... измыслил?

Перетвор сжал челюсти, и сразу стало ясно, что это именно он тот гад, который придумал продать гоблина.

— Не слишком ли многое ты себе позволяешь, демон? Тебе родители разве не втолковывали, что со старшими так разговаривать невместно?

— Мне втолковывали, что когда старшие обижают маленьких детей, такие старшие не заслуживают никакого уважения. А если вам не нравится, что я с вами так разговариваю, — Стёпка нарочито широко улыбнулся, — то вам придётся потерпеть. Краесвет со Всеяром терпели, а вы чем их лучше?

Магов от таких слов заметно перекорёжило, но оба, тем не менее, сдержались, а Перетвор даже нашёл в себе силы выдавить ответную улыбку, кисленькую такую, неприятную:

— Коли ты и сам ведаешь, что гоблина здесь нет, зачем пришёл к нам?

— Убедиться пришёл, — пояснил Стёпка.

— Убедился?

— Не совсем. Вы же и соврать можете. Скажете, что его здесь нет, а он здесь.

Перетвор изобразил короткий смешок.

— Ну, ежели у тебя к нам веры нет, я тебе помочь не сумею... Скажи-ка, а купчая тебя убедит?

— Что за купчая? — спросил Стёпка.

— Купчая о продаже твоего гоблина. Мы ведь не демоны, мы на слово не верим. У нас всё учтено и прописано.

— Покажите, — попросил Стёпка.

Ирифаний порылся в пергаментах, отыскал нужный свиток, бросил изучающий взгляд и с готовностью протянул его Стёпке.

— Вот она. Полюбопытствуй.

Стёпка развернул свиток, предчувствуя подвох. Так и оказалось. Купчая отчего-то была составлена на незнакомом языке. Торопливые каракули, отдалённо напоминающие арабскую вязь, неровной строчкой пересекали пергамент сверху вниз и заканчивались небрежным оттиском с изображением скачущего коня. И что это значит? Неужели Смаклу продали не в царские каменоломни, а какому-нибудь элль-фингскому кагану? Степан посмотрел на магов. Маги откровенно скалились. Вот тут-то он похвалил себя за то, что не забыл утром переложить в карман джинсов магический кристалл. Сквозь его зеленоватые грани чужеземные закорючки легко сложились в понятный и удобочитаемый текст.

"Гоблин Смакла сын Бракши из Горелой Кечи десяти годов от роду продан оркландскому купцу Ф'Тарру из Верхнего Горгулена за три великовесских кедрона вместе со всеми правами на жизнь и здоровье вышеупомянутого гоблина. Плату получил маг-дознаватель второй ступени Перетвор из Двуполья".

Дочитав, Стёпка с трудом удержался от того, чтобы тут же не разодрать купчую в клочья. Работорговцы чёртовы! В три кедрика бедного Смаклу оценили. С правами на жизнь и здоровье. Это надо понимать так, что купец может сделать с ним всё что угодно. Убить, искалечить, уморить голодом. И будет в полном своём праве. В купчей же написано, какие претензии! И главное, куда продали? В Оркланд! Лучше места не нашли! Если, конечно, это правда.

— Ну и зачем вы продали моего друга оркландскому купцу Ф'Тарру, маг-дознаватель второй ступени Перетвор из Двуполья? — отчётливо спросил он, поднимая взгляд от пергамента. — Вы же знали, что я за ним приду. Только не врите, что не знали. Обоз из Проторы уже четвёртый день как приехал.

— Вот ты сам всё и прояснил, — пожал плечами Перетвор. — Обоз-то приехал. А тебя с ним не было. Три дня мы ждали, что ты за гоблином явишься. А когда не явился, понятно нам стало, что гоблин этот тебе и не надобен вовсе. Вот мы его и продали. Что ж ты так долго шёл? Али на диковины усть-лишайские загляделся? Припоздал ты, демон, себя теперь ругай, а нашей вины в том нет.

— Три дня ждали? — Стёпка поднялся с лавки и отшвырнул пергамент. — А я вот точно знаю, что продали вы его как раз три дня назад! Это вам Краесвет велел так сделать, да?

— Краесвет нам не указ, — подал голос Ирифаний. — Он не единственный верховный маг в Чародейной палате.

— И сколько их там?

— Кого?

— Магов верховных сколько?

— В совете Чародейной палаты восседают пять верховных магов, — с удовольствием пояснил Ирифаний. — Тебе назвать их по именам?

— Обойдусь, — отмахнулся Стёпка. — Нужны мне их имена, как макаке антивирус... А чему это вы так обрадовались?

Ирифаний и в самом деле весь размяк, расслабился, от прежней настороженности не осталось и следа. Как будто он из разговора что-то такое для себя уяснил, что самое плохое уже позади, и демона можно совсем не опасаться. Перетвор тоже улыбался и на Стёпку смотрел уже как бы даже и покровительственно, этак сверху вниз, как тюремщик смотрит на заключённого.

— Ты, демон, норовом крут, а умом невелик, — сказал он. — В темницу по своей воле пришёл и гадать взялся, чего ради мы твоего гоблина сюда привезли. Затем и привезли, чтобы тебя приманить. А продали его, чтобы вас друг от друга подальше держать, поскольку никому не ведомо, что демону может повелеть один из тех, кто его вызывал. А ну как он повелел бы тебе, скажем...

— У вашего царя корону отобрать, — подсказал Стёпка.

— Ты бы язык-то свой придерживал иногда, неумь, — вполголоса посоветовал вмиг построжевший Перетвор. — За такие речи и головы лишиться можно.

А Ирифаний за его спиной уже торопливо скрипел пером по пергаменту, записывая неосторожные слова демона.

— Ладно, — согласился Стёпка, подумав, что шутка, наверное, в самом деле получилась так себе. — Извините. Больше не буду. Просто у нас-то царя давно свергли. Лет сто уже прошло.

Это он, наверное, тоже зря сказал. Воздух в комнате после его слов ощутимо сгустился. Ирифаний за несколько секунд умудрился исписать целый лист и сломать два пера. Поставив последнюю размашистую закорючку, он поднял глаза на Стёпку: может, ещё что-нибудь зловредное изречёшь? Стёпка помотал головой: больше ничего не скажу. Жаль, молча покривился маг, но триста лет расстрела ты уже всё равно заработал.

А хмурый Перетвор смотрел на Стёпку так, словно прямо сейчас собирался привести этот приговор в исполнение.

— Что ж, демон, — выговорил он наконец. — Продолжим. Нам помыслилось было, что ты чужеземные наречия разумеешь. А оно эвон как — заклятое стекло! Вещица изрядная, не спорю, однако же ума никому не прибавляет. Ты поверил, что мы тебе истинную купчую показали? Глупец недорослый! Да кто же ради немытого гоблинского отродья пергамент станет марать! Передали его с рук на руки, и побрёл твой дружок вместе с кандальниками. Далеко побрёл.

— В царские каменоломни? — мрачно уточнил Стёпка. — Не в Оркланд?

— Ты слишком упрям, — вздохнул Перетвор. — Зачем тебе знать, куда уводят гоблина? Ты бы лучше спросил, куда вскоре повезут тебя?

— Вы сначала меня в клеть посадите. И удержать в ней попробуйте. Горевлад тоже шибко уверен был, что я от него никуда уже не денусь.

— Не поведаешь нам, как ты от него ушёл? Сам-то он молчит, не признаётся.

— Так же ушёл, как и от вас уйду, — с готовностью пояснил Стёпка. В своих возможностях он не сомневался. Всё будет хорошо. Прорвусь и выйду. Лишь бы гузгаю не вздумалось пересидеть тяжёлые времена в туманных глубинах подсознания.

— Ишь ты, — недобро усмехнулся Перетвор. — Шибко о себе мнишь, да?

— Ага, — согласился Стёпка. — Вот такой вот я в себе уверенный. Может, по-хорошему разойдёмся?

Маги синхронно помотали головами.

— Да как же мы тебя, демон, выпустим отсель, коли для тебя уже и клеть приготовлена, и люди ждут, которые тебя в Великую Весь сопровождать приставлены, да и мы с тобой ещё не обо всём переговорили. Вопросов у нас к тебе изрядно накопилось.

— Неохота мне на ваши вопросы отвечать.

— Да кому ж охота, — всплеснул руками Перетвор. — Никому не охота. Однако ж придётся. Показать тебе, сколь за той дверью снастей полезных припасено? Как попробуешь их на своей шкурке, без вопросов отвечать поторопишься, будь ты хоть трижды демон.

— Смаклу вы тоже там пытали? — спросил Стёпка, косясь на указанную дверь.

— Много чести твоему гоблину, пытать его здесь. Всё нам потребное он и так поведал. С превеликой охотой. Даже понужать не пришлось.

— Ваше счастье, — сказал Стёпка. — А то бы я вам устроил... Варфоломееву ночь. Сами бы на своих шкурах все свои снасти попробовали. А до меня вам всё равно не добраться. Руки коротки.

— Смирись, демон, — спокойно посоветовал Ирифаний. — Смирись. Ты не уйдёшь. Мы понимаем, что тебе поражение признавать несподручно. Но куда такому мальцу супротив Чародейной палаты. Тебе не устоять.

— Мне это уже много раз говорили, — сказал Стёпка. — Да только смиряться я не умею. Не обучены мы, демоны, смирению.

— Тебе всё одно не выйти отсюда. Мы тоже не дурные, на всех дверях кованые засовы неоткрываемыми заклятьями на три круга скреплены. Даже ежели всех нас поубиваешь — выйти не сумеешь. Ты попался и твоё место отныне — в зачарованной клети.

— Я выйду, — сказал Стёпка. — Мне ваши засовы и заклятия на один пинок. Не удержат они меня. Так что — прощайте. И вам же будет лучше, если мы больше не встретимся.

Перетвор победно ухмыльнулся, но на строптивого демона набрасываться не стал. Ручки свои (и в самом деле короткие) за спину заложил, пузо выпятил, глаза прищурил, дерзай, мол, отрок, а я посмотрю. А Ирифаний на стол всем телом лёг и наблюдать приготовился, как в кинотеатре. Ведро попкорна бы ему ещё. На голову.

Стёпка подошёл к двери и на пробу подёргал большую бронзовую ручку. Пальцы небольно кольнуло разрядом статического электричества. Это было знакомое ощущение, поэтому Стёпка на него даже внимания не обратил, а вот Ирифаний с Перетвором коротко переглянулись. Приготовленное загодя мощное подчинительное заклинание, на которое они возлагали некоторые надежды, бессильно пыхнуло и развеялось в неизвестном направлении, никоим образом не повлияв на демона. Кажется, он его даже и не заметил. Закреплённые по обе стороны двери амулеты печально осыпались на пол невесомой пылью. Кому-то в Великой Веси долго придётся объяснять, почему так получилось.

Маги ошиблись, потому что рассуждали предсказуемо. Опираясь на свой немалый жизненный опыт, они полагали, что против сильного демона следует использовать ещё более сильные заклинания. А со Стёпкой всё работало ровно наоборот. Самые мощные заклинания отскакивали от него, как... Короче, он их просто не замечал. Дунуло что-то, пшикнуло, лопнуло, не причинив ни малейшего вреда, ну и ладно. А вот что-нибудь вовсе простенькое и незатейливое, вроде памятного обложного силка могло доставить ему очень много хлопот. Дознаватели, к счастью, об этом ещё не проведали.

Гномий отговор на этот раз выговорить удалось без единой запинки — не зря вчера вечером перед сном Стёпка тренировался мысленно произносить эту скороговорку. Окрывающаяся вовнутрь дверь вылетела наружу, как будто её в самом деле пнули великанской ногой. В проёме взвилась пыль, брызнули во все стороны щепки, с притолоки посыпалась каменная крошка. Самосветки в комнате вразнобой замигали в ответ на разрядившееся заклинание. Тяжёлый засов, вырванный с корнем, с визгом вонзился в одну из колонн. Большой Отговор, как и обещали гномьи предводители, оказался сильнее самых надёжных весских заклятий.

— Извините, — очень вежливо сказал Стёпка. — Я тут у вас немного намусорил. Придётся вам теперь новую дверь вставлять.

Как ни странно, на лицах магов он не увидел ни тени разочарования. Как будто они заранее знали, что заколдованная дверь демона не удержит. А они, между прочим, и в самом деле знали. Лихояр предупредил. И потому пустили в ход все свои магические умения, пытаясь определить природу используемого демоном заклинания. Магические умения оказались бессильны, но результат говорил сам за себя. ТАК открывало зачарованные двери одно единственное заклинание, владеть которым могли только гномьи предводители, причём далеко не все. А тут какой-то пусть и сильный, но совсем молодой демон, абсолютно никоим боком не относящийся к гномьему племени, мимоходом, без малейшего напряжения... Нет, не может быть. Вероятно, он использовал какую-то свою, чисто демонскую магию, магию иного мира.

Первую преграду на своём пути Стёпка убрал лёгко, однако распрощаться с гостеприимными дознавателями не получилось. Едва в дверном проёме рассеялась пыль, в комнату твёрдым шагом вошёл немолодой субъект в безошибочно узнаваемом черно-серебряном костюме и с брезгливым выражением на тщательно выбритом надменном лице.

Почему-то Стёпка не слишком удивился. С ним в последнее время уже столько всего необычного произошло, что появление на сцене ещё одного оркимага выглядело вполне обычным делом. Ну, оркимаг. Ну, в центре Усть-Лишая. Ну и что? Мастер Угрох не зря говорил, что скоро их здесь будет много. Как в воду глядел.

Следом за оркимагом, звеня стальными подошвами по каменному полу, вошли и встали, перегородив выход, два высоких рыцаря в самых настоящих средневековых доспехах. Таких рыцарей здесь Стёпка ещё не видел. Они были закованы в железо наглухо. Ни кусочка открытого тела, ни полоски незащищённой кожи. Сапоги, перчатки, выпуклые кирасы, наплечники, круглые шлемы с узкими горизонтальными прорезями, — сплошная броня. И огромные двуручные мечи без ножен в руках.

Оркимаг остановился напротив Степана, окинул его холодным взглядом, потом посмотрел на весичей. Стёпка почему-то ожидал, что те сейчас начнут ругаться, возмущаться, швыряться во врага молниями или файерболами...

Ничего подобного.

— Итак, господа, вы проспорили. Удержать демона вам не удало-ось, — с едва заметным акцентом произнёс оркимаг.

— К сожалению, сиятельный Х'Висс, вы были правы, — сказал Перетвор, скорбным поджатием губ изображая это самое сожаление. — Посему извольте получить ваш выигрыш.

Он взял со стола мешочек и опустил его в руку оркимага. Знакомо звякнули тяжёлые монеты. Оркимаг сухо улыбнулся и коротким движением головы обозначил поклон. Его прямые волосы цвета воронова крыла были заколоты сзади в длинный хвост, отчего он напоминал не то постаревшего рокера-металлиста, не то предводителя вампиров из какого-то голливудского боевика.

На лицах весичей не было ни следа тревоги, сам Х'Висс тоже держался уверенно и спокойно. Почти как у себя дома. По всему выходило, что он точно знал о возможном визите демона и не только успел подготовиться к нему, но даже поспорил с магами-дознавателями на весьма приличную сумму. И выиграл.

И вот тут Стёпка окончательно уверился, что Таёжный улус действительно будет поделен между Весью и Оркландом. Если такие вот надменные субъекты с отчётливой надписью на лбу "Вековечный враг" спокойно разгуливают среди бела дня по Усть-Лишаю, ничего и никого не боясь, если они ручкаются при этом с весскими магами-дознавателями, значит, всё — дело сделано и решение принято.

Оркимаг одёрнул украшенный серебряным шитьём ворот статс-камзола, сказал, глядя почему-то не на Стёпку, а на Перетвора:

— Надеюсь, ты уже догадался, демон Стеслав, что отсюда ты уйдёшь с на-ами?

"Не дождётесь" — хотел огрызнуться Стёпка, но как-то на него всё это подействовало, все эти раскланивания, расшаркивания, надменное выражение оркимагова лица, покрытые чёрным лаком ногти, вся эта тошнотная чопорная учтивость, что он тоже слегка склонил голову и как можно язвительнее проговорил:

— Надеюсь, ваше чересчур самоуверенное великолепие догадалось, что в провожающих я не нуждаюсь, и поэтому даже если мы выйдем отсюда вместе, потом наши дороги разойдутся навсегда-а.

Оркимаг негромко рассмеялся, даже поаплодировал кончиками пальцев:

— Великолепно! Теперь я вижу, что ты точно тот, кто нам ну-ужен. Дерзок, решителен и на язык остё-ор. Только ты ещё забыл добавить, что побьёшь нас нашими же меча-ами, как проделал это с несчастным неудачником О'Глуссом.

— Мне ваши мечи ни к чему, — отмахнулся Стёпка. — У меня теперь свой есть.

Рыцари шевельнулись, механически двинули головами, заново оглядывая демона с ног до головы. Х'Висс тоже окинул его взглядом, поднял вопросительно бровь:

— И где же он? Или ты полагаешь, что мы позволим тебе сходить за оружием, а сами любезно подождём, пока ты вернё-ошься?

— Не беспокойтесь, ваше всечернейшее всемогущество, когда меч мне понадобится, я его достану. Он всегда со мной, — и Стёпка похлопал себя по карману, в котором лежал ножичек. — А вы свой меч в каком бою потеряли?

Сиятельный Х'Висс и в самом деле не имел при себе даже кинжала. Впрочем, при таких телохранителях можно было не обременять себя лишним железом.

— Я прибыл в Урс-Лишаулен с торговой миссией, — пояснил оркимаг. — Поэтому обязан ходить без ору-ужия.

— Это заметно, — согласился Стёпка, выразительно глядя на рыцарские мечи.

— Сдаёшься? — как-то совсем по-простецки спросил оркимаг.

Стёпка помотал головой.

Перетвор довольно ухмыльнулся.

— А не поспорить ли нам ещё раз? — неожиданно предложил он.

— По поводу? — заинтересовался оркимаг. Похоже, он был большим любителем заключать пари.

— Ставлю десять дракеонов на то, что вам тоже не удастся схватить демона.

— Согласен, — кивнул оркимаг, — Готовьте ещё один коше-ель.

— Нет-нет, — засмеялся весич. — Я рассчитываю, что вам придётся вернуть мне моё золото.

— Вряд ли, — заметил оркимаг, указывая на рыцарей. — Как видите, мы хорошо подгото-овились.

— Мне кажется, что демон с этим не согласится...

— Вот что, не слишком уважаемые господа и милорды, — решительно заявил Стёпка, — Вы тут спорьте и договаривайтесь, о чём хотите. А мне пора. У меня ещё дел много.

Он шагнул к выходу, и рыцари тотчас преградили ему дорогу мечами. Впечатляюще это у них получилось, только что стояли неподвижно, как музейные доспехи, и вдруг — нате вам! — ожили. И в груди у каждого туго вжикнуло, словно шестерёнки провернулись. Не люди, а киборги какие-то. Где только таких громил отыскали?

Пугающие острия мечей застыли в полуметре от Стёпкиной шеи. Не защищённой, между прочим, никакими доспехами.

— Я не понял: вы меня схватить собираетесь или убить? — поинтересовался Степан, осторожно (а вдруг ударят!) оглянувшись на оркимага.

— Ежели схватить не получится — убьём, — вежливо пояснил тот, и от этой равнодушной вежливости жутковато повеяло могильным холодом. Оркимаг не шутил и не угрожал. Ставил перед фактом. Серьёзные дяди занимаются серьёзным делом. Хотение или нехотение какого-то там демона никого не интересует. Или сдавайся, или умри. Третьего не дано.

Стёпка понял, что сейчас ему придётся действительно туго. Бронированные громилы могли задавить его одним своим весом. Против таких терминаторов самое надёжное оружие — это хороший гранатомёт. Причём, стрелять лучше из-за угла и с большого расстояния. Чтобы потом успеть убежать.

К сожалению, гранатомёта у него при себе не было, поэтому пришлось доставать из кармана нож и щёлкать рукояткой. Непонятно почему магия меча на этот раз сработала с запозданием. Возможно, причина была в висящих на шее у Х'Висса защитных амулетах, возможно, — в целенаправленном противодействии магов-дознавателей. Так или иначе, но за те несколько долгих секунд, когда Стёпка в растерянности смотрел на не торопящуюся включаться рукоять магического ножа, он постарел лет на десять. Так ему показалось. Когда же эклитана с приветственным звоном вырвалась на волю, и витая шершавость её рукояти приятно взбугрилась под пальцами, он с трудом удержался от облегчённого вздоха. Сработало! Ура! А враги пусть считают, что так и было задумано.

Рыцари, впрочем, на появление у него оружия не отреагировали совершенно: по сравнению с их чудовищными мечами эклитана, мягко говоря, не смотрелась. А вот Перетвор с Ирифанием обменялись быстрыми взглядами, радуясь, наверное, тому, что у них до драки с демоном дело не дошло. Шпионы и палачи редко бывают хорошими воинами.

— Ты умеешь удивлять, Стесла-ав, — признал оркимаг. — Но что может один меч — даже ТАКОЙ меч в ТАКИХ руках — против лучших бойцов О-оркланда?

— Вот мы и проверим, что он может, — сказал Стёпка, сдерживая уже ощетинившегося в предвкушении настоящего дела гузгая.

— "Отважен сердцем демон ночи и страха не-ет в его груди", — пробормотал оркимаг, явно цитируя какую-то балладу. А затем сделал то, чего Стёпка от него в эту минуту абсолютно не ожидал. Он двинул рукой, рыцари по его знаку опустили мечи и послушно расступились, освобождая дверной проём.

Стёпка покосился на невозмутимое лицо оркимага (что-то он недоброе задумал, это факт) и вышел из комнаты. Эклитану он убирать не стал, так и держал её наготове. Как тут же оказалось, не напрасно.

За дверью стояли ещё два точно таких же рыцаря. Только они были без мечей. Они держали большую частую сеть, зачарованную, вероятно, каким-нибудь не самым слабым заклятием. А чем ещё прикажете ловить увёртливого демона?

Едва Стёпка переступил порог, как стальная рука с силой толкнула его в спину, швырнув прямо в эту сеть. Подлый и очень эффективный приём. Он влетел в ловушку головой вперёд, и если бы не эклитана, лежать бы ему спелёнутым, как муха в паутине. Сеть, которую, видимо, не сумел бы разрубить обычный, пусть даже и очень хороший меч, магический клинок вспорол так, словно та была сделана из бумаги. Даже звук получился похожий. Что-то дробно хрустнуло, мелькнули перед лицом синие искры заклинаний на узлах ячеек, разлетающиеся по сторонам обрывки нитей, полированные пластины рыцарских доспехов...

Стёпка кубарем покатился по полу, чудом не выронив эклитану и ещё большим чудом не поранив самого себя своим же собственным мечом. Ему даже показалось, что он чуть не до кости разрубил запястье на левой руке. Вскочив на ноги, он с испугом уставился на пострадавшее место, всерьёз ожидая увидеть струящуюся из перерезанных вен кровь. И тут же обругал себя, вспомнив Изведа. Какая рана, откуда кровь? Эклитана не оставляет на теле никаких следов. Однако приличную ссадину на костяшках пальцев он всё-таки заработал, и без синяков на спине, похоже, не обошлось. Да и лицо в тех местах, которых коснулась зачарованная сеть, слегка припекало. Он дотронулся до щеки и едва не зашипел от боли. Ощущение было такое, словно его облили кислотой. Впрочем, беспокоиться об ушибах и ссадинах было некогда. Враги не дремали.

Равнодушно отбросив половинки бесполезной, как оказалось, сети, рыцари развернулись в его сторону. И теперь они наступали на него вчетвером (те двое тоже вышли из комнаты), настороженные, похожие друг на друга до такой степени, словно их размножили на принтере. Даже мечи у них были одинаковые. За их сверкающими плечами виднелась хмурая рожа оркимага. Не ожидал сиятельный Х'Висс, что демон так легко вырвется из ловушки.

По-хорошему, надо было убегать. И Стёпка это прекрасно понимал. В сражении сразу с четырьмя плечистыми, закованными в броню воинами шансов у него практически не было. Отступление — это не трусость, а вынужденный манёвр. Да и за что ему здесь сражаться? За кого? Всех оркимагов всё равно не развеешь, а ему Смаклу надо поскорее выручать.

Однако гузгай думал иначе. Он рвался в бой с такой яростью, как будто эти оркландские терминаторы были его кровными врагами. Или ему просто очень хотелось подраться. И на чьё-то там трусливое нежелание ему было совершенно наплевать. Поэтому в то время, когда Стёпкина голова ещё малодушно смотрела в одну сторону, его тело, руки и ноги уже отважно летели в самоубийственную атаку. Противиться было бесполезно.

Этот самый гузгай был, как оказалось, товарищем несколько придурковатым, мягко говоря, и его самурайская безрассудная отвага нуждалась в постоянном присмотре и крепкой узде. Правда, обдумать это Стёпка смог гораздо позже, когда всё кончилось. А сейчас он ринулся в заведомо неравную схватку, напрочь забыв о том, что на свете есть такое понятие, как инстинкт самосохранения. Со стороны это, наверное, смотрелось довольно забавно. Что-то вроде видео из Ютуба: "Отважный суслик атакует четырёх крокодилов. И почему-то побеждает".

Первый же отбитый удар отчётливо показал, что до победы он может не дожить. Тяжеловат оказался оркландский двуручный меч для изящной эклитаны. Она с визгом отлетела в сторону, едва не вывернув кисть, и Стёпка только благодаря вовремя среагировавшему гузгаю успел отпрянуть и не угодить под обрушившийся на него вражеский двуручник. Сразу стало ясно, что ловить ему здесь нечего и никакой гузгай помочь не сумеет. Потому что против лома нет приёма. Поэтому пора делать ноги. Удирать, иначе говоря. Поразительно легко преодолев сопротивление разохотившегося гузгая, Стёпка бросился к выходу. Но дорогу к лестнице надёжно преграждали злые дяди рыцари с огромными мечами. Для них веселье только начиналось.

Восстановить в памяти целиком эту часть схватки Степан едва ли сумел бы. У него осталось такое ощущение, словно он бесконечно долго и трудно проламывался сквозь какой-то колючий и угловатый железный частокол, продирался, отпихиваясь и отмахиваясь, а ожившие стальные конструкции так и норовили ударить его в ответ, подставить ему подножку, заломить руки или просто пнуть... И это было очень больно.

Когда он, ухитрившись не получить ни одной серьёзной раны, выскребся из убийственной мешанины, оказалось, что к желанному выходу он не приблизился ни на метр. Даже наоборот — рыцари загнали его в дальний угол, отрезав все пути к бегству. Дико болела правая нога: удар пришёлся по голени. Болело под лопаткой, болели рёбра, а шею саднило так, словно она уже испытала на себе удар палача. В общем, атака не удалась. Притих даже гузгай, сообразивший, кажется, что у Степана для сражения с такими стальными амбалами не хватает ни веса, ни роста, ни силы. А про желание и говорить нечего.

Чёртовы рыцари двигались поразительно быстро. Стёпка не успел перевести дыхание, а они уже вновь надвинулись на него непробиваемой бронированной стеной. Плечо к плечу, рука к руке, в тёмных прорезях забрал — неразличимые глаза. Они не ругались, не угрожали, не злорадствовали. Они уже знали, что он проиграл, и наступали молча (только сейчас до него дошло, что за всё это время они не издали ни единого звука).

И всё же сдаваться без боя он не собирался. Эклитана торжествующе лязнула — и легко вспорола сталь на груди ближе всех стоявшего рыцаря. Отлетели в стороны какие-то разрубленные детали, часть доспеха упала, часть повисла, мешая хозяину. Рыцарь сделался похожим на грубо открытую консервную банку. Он шагнул назад и на миг застыл, как бы раздумывая, умирать ему или ещё немного пожить. А Стёпка смотрел в разверстую грудь врага и отчётливо видел, что под доспехом у рыцаря ничего нет. Там не было живого тела, там не было вообще ничего. Пустота. Пустая оболочка, которая, тем не менее, уверенно держала в руках меч, не обращая внимания на разрубленную в районе сердца грудь.

Так вот кто это такие! Немороки! Только уже не склёпанные наспех из чего попало, а настоящие, можно сказать, фирменные, стальные. Сколдованные по всем правилам. Ожившие рыцарские латы без внутренностей. Теперь понятна стала их бросающаяся в глаза одинаковость, пугающая молчаливость и стремительные механические движения. И как, скажите на милость, сражаться с такими вот железяками без мозгов, но с двуручными мечами? Это ведь даже не дуболомы, это металлоломы самые натуральные!

Стёпка вжался в стену, лихорадочно пытаясь найти какой-нибудь выход из практически безвыходного положения, и не находя его. Всё, демон, туши свет, теперь ты точно допрыгался.

Немороки действовали слаженно, и даже в такой тесноте умудрялись не мешать друг другу. Четыре меча взметнулись с четырёх сторон. Один он сумел отпихнуть эклитаной, от другого почти увернулся... А на большее его не хватило. От звонкого удара по голове лязгнули зубы, и что-то нехорошо хрустнуло в основании черепа. Больно было так, что в глазах на секунду выключился свет и остро перехватило дыхание. Довершая разгром, четвёртый меч плашмя подрубил ноги, и Стёпка безвольным кулем повалился на пол. На правую руку, плюща пальцы, тотчас наступил стальной сапог...

И тут поверженный демон-исполнитель потерял и без того уже практически потерянную голову. От этой унизительной боли, от хрустнувшего позвоночника, от тупой уверенности этих гадских рыцарей, от снисходительной усмешки оркимага, который маячил где-то за спинами своих подручных, от довольных лиц весичей, которые, может, и болели в этой схватке за демона, но вовсе не из симпатии и добрых к нему чувств, — он разозлился. По-настоящему. Всё-таки одной надежды на почти всемогущего гузгая было мало. Нужна была злость — и она к нему пришла. С катастрофическим опозданием, в самую последнюю секунду, когда уже почти всё было проиграно, спасительная злость захлестнула его с головой. Гузгай яростно взревел, оттесняя Стёпкино сознание в сторону и полностью подчиняя его тело... Он умел сражаться, он хотел сражаться, он не знал жалости и презирал её. Сбитый ударом, на пол упал обычный демон Стеслав, на ноги поднялся уже настоящий демон-убийца, точнее, демон-уничтожитель нежити.

И всё изменилось. Со стороны, наверное, казалось, что по залу пронёсся стремительный вихрь. Каким образом он взлетел с пола, как сумел преодолеть боль и слабость, — неважно. Эклитана размытой в пространстве молнией пела победную песню. Демон крошил всё подряд, он наносил удары из совершенно невозможных положений, он отрубал руки и ноги, он рассекал шлемы, он бил снизу вверх и сверху наискось, он бил даже со спины, и эти подлые удары теперь были разрешены, потому что враги первыми начали, и потому что его удары, даже такие нечестные, не несли с собой смерть. Говоря красиво, они несли отмщение. Или воздаяние. Или и то и другое вместе.

Рыцари бестолково метались за ускользающим и появляющимся отовсюду демоном, впустую размахивали мечами, пытались рубить, чудом не задевая друг друга, они как-то враз потеряли уверенность, сноровку и всё своё умение и превратились в бестолковое растерянное стадо. Эклитана наносила безжалостно точные удары, и под этими ударами осыпались блестящие доспехи и падали на пол стальные обрубки рукавиц, наплечников, бармиц, шлемов, забрал, поясов и локтевых сочленений. Рыцарей разделывали под орех. Их шинковали словно капусту. И они ничего не могли противопоставить разбушевавшемуся демону. Жаль, что эклитана не могла перерубать мечи противника. Так уж она была настроена. Зато шлемы она рассекала с такой лёгкостью, что любо-дорого было посмотреть. Она с визгом входила в шлем, разваливала его на две половины, затем ещё на две, обрубки сыпались вниз, под шлемом не обнаруживалось ничего. Совсем ничего. Но и после этого безголовая фигура ещё продолжала метаться, размахивать мечом, пока эклитана не отрубала сначала одну руку, затем другую... Отрубленные ноги тоже приходилось успокаивать, видимо, слишком много оживительных заклинаний вложили в немороков при создании.

Всё было кончено в пару стремительно пролетевших минут. Или даже секунд. От четырёх закованных в латную броню рыцарей остался только раскиданный по полу ровным слоем ни на что уже не годный металлолом. Обрезки и обрубки, половинки и четвертинки, пальцы и кольца, решётки забрал и завитки стальной стружки. И ещё четыре меча. "И — тишина!", как говорил кто-то в фильме про Гражданскую войну. Столь окончательного и бесповоротного разгрома не случалось, наверное, с рыцарями ещё ни в одном из параллельных средневековых миров. Пусть даже это были и не совсем настоящие рыцари.

Сиятельный Х'Висс, с тонкой усмешкой наблюдавший за избиением демона и уже почти уверившийся в успешном завершении операции, обнаружил вдруг, что на немороков он рассчитывать больше не может. Потому что их больше совсем нет. Спохватившись, он обеими руками вцепился в висящий на шее оберег. Он хотел... Впрочем, что он хотел сделать, никому не дано было узнать.

Разозлившийся демон, пинком отбросив в сторону тяжёлую половинку стального сапога, нашёл взглядом главного виновника своих неприятностей. Злость требовала выхода, гузгай жаждал мести, эклитана... тоже чего-то очень жаждала. Щас ещё повеселимся, кровожадно подумал Стёпка. В мгновение ока преодолев разделяющие их метры, он подскочил к Х'Виссу и двумя ударами щедро развалил его камзол крест-накрест. Точно так же, как проделал это недавно с Изведом. Оркимаг отшатнулся, вскинул руку, решив, конечно, что демон хочет его убить. И он был прав. Демон хотел. Очень хотел, вот только не мог. Зато эклитана порезвилась от души. Во все стороны полетели чёрные клочья камзола, раздербаненные в пух и прах кружева нижнего белья, всевозможные амулеты, тесёмки и подвязки. О, как это было упоительно — рубить вражеского гада, кромсать его и вдоль и поперёк, точно зная при этом, что ничего непоправимо-ужасного ты при этом не совершаешь, кровавый грех на душу не берёшь, и совесть тебя потом всю оставшуюся жизнь мучить вот совершенно не будет!

Оставив от одежды врага малопривлекательные обрывки, Стёпка наконец успокоился и перевёл дух. Всё, пора прекращать воспитательную работу, иначе разошедшийся гузгай такого здесь натворит...

Оглоушенный оркимаг сидел на полу и, вздёрнув голые руки, таращился на жалкие остатки своего щегольского одеяния. Потеряв почти всю одежду, он потерял вместе с ней и весь свой напыщенный вид и сделался просто испуганным пожилым человеком, попавшим вдруг в не слишком приличное положение и не знающим теперь, как из этого положения выйти, не потеряв лица. Это у него плохо получалось, не умел он проигрывать, не было, видимо, у него подобного опыта. Может быть, он вообще впервые ТАК проиграл — внезапно, бесповоротно и позорно, лишившись не только помощников, но и практически всей своей одежды. Степан не догадывался, что сильнее всего оркимага поразил тот факт, что магические слуги после стремительного расчленения не восстановились в прежнем виде, как от них ожидалось (и как бывало уже не раз!), а так и остались лежать на каменном полу мелко наструганными железками причудливой формы. Это было невозможно, это противоречило всем законам оркимагии. И, однако, это произошло. Мощные и чрезвычайно дорогие заклинания, которые должны были неопределённо долго поддерживать в немороках неживую жизнь, бесследно и безвредно испарились, даже не удосужившись на прощание хоть чем-то уязвить проклятого демона. Оркимаг закрыл глаза, и попытался примириться с поражением. Никто на его месте не сумел бы сделать больше.

Стёпка постоял над поверженным врагом — и не нашёлся, что сказать, да и что можно было сказать этому гаду? Поэтому он просто подобрал с пола выпавший из рук оркимага кошель с деньгами и бросил его Перетвору.

— Вы выиграли, — сказал он.

Тот машинально поймал кошель, лицо у него при этом было не слишком счастливое. Не радовал его такой выигрыш.

— Ну и что мне с вами теперь делать? — нарочито равнодушно спросил Стёпка, подходя поближе к напрягшимся магам и многозначительно поигрывая эклитаной. — Вы же понимаете, что я не могу вас просто так теперь оставить. Вы слишком много видели. Так что, извините, господа, но я вынужден вас убить.

Дураку понятно, что никого убивать он не собирался, ляпнул чисто для прикола. Но у дознавателей с чувством юмора было как-то не очень и поэтому они в серьёзность его намерений поверили сразу. Особенно Ирифаний. Он как-то странно взрыкнул и бросился на Стёпку, выставив вперёд руку с зажатым в ней амулетом. Синяя молния сорвалась с амулета, отрикошетила от Стёпкиной груди и с треском вонзилась в лоб самому Ирифанию. Маг закатил глаза и рухнул на стол, опрокинув чернильницу. Кафтан на его спине моментально покрылся инеем, что было очень странно. Видимо, это была не сжигающая, а замораживающая молния.

— Один есть, — сказал Стёпка, поворачиваясь к Перетвору. — Теперь ваша очередь.

Тот помотал головой. На потную физиономию мага любо дорого было поглядеть. Стёпку он теперь откровенно боялся. Будь у него немного времени на раздумья, весич понял бы, что по большому счёту демон ничего серьёзного сделать ему не может. Разве что одежду попортить. Но сейчас он смотрел на рассвирепевшего демона, и вовсе не жаждал испытать на себе его гнев. Смотрел на униженного оркимага, и подобного унижения не хотел. Смотрел на бесчувственного Ирифания, и старательно держал руки подальше от своих амулетов. Отражённое заклинание — удовольствие малоприятное.

— Ладно, — кивнул Стёпка. — Тогда так. Если вы скажете, куда отправили гоблина, я вас не трону. Честное слово. Только не врите, а то хуже будет. Где он сейчас?

Перетвор кочевряжится не стал, ответил без колебаний:

— В Великую Весь его повезли, в Кряжгород.

— И как мне их догнать? По какой дороге его везут?

— По старому Княжьему тракту. Туда дорога одна.

— Когда они выехали?

— Три дня назад, — позволил себе слегка расслабиться Перетвор. — Тебе уже их не догнать.

— Ничего, — сказал Стёпка. — На тракте не догоню, отыщу в самом Кряжгороде.

И заметил, как после этих его слов взгляд у мага вильнул, и мелькнуло в нём что-то такое, довольное. Вроде как обрадовался чему-то Перетвор. Да и понятно же, чему обрадовался. Подумал, наверное, что демон по его наводке прямиком в их логово притопает, а там уж они набросятся на него всей своей Чародейной палатой. А чтобы вернее с ним совладать, он, конечно, не поленится доложить верховным магам всё, что о демоне успел разузнать. Ну и пусть докладывает. Всё равно им это не поможет. Потому что, как любил повторять Ванька, добро всегда сильней козла.

Пора было уходить. Стёпка убрал эклитану и посмотрел на оркимага. Тот сидел на лавке, набросив на свои дряблые плечи плащ Ирифания, и сверлил демона злобным взглядом.

— Ну что ж, — сказал Стёпка. — Приятно было с вами побеседовать. Всего вам всем самого нехорошего.

И уже в дверях, оглянувшись, добавил на полном серьёзе:

— А если я узнаю, что вы здесь ещё кого-нибудь пытаете, я вернусь. Слово демона.

Глава одиннадцатая,

в которой демон выясняется, что демон не всегда хочет того, чего он хочет

На выходе снова пришлось воспользоваться гномьим отговором. Дверь, зачарованная хитрым охранным заклинанием, посопротивлялась для приличия секунды две, натужно хрустнула досками и выпала наружу. Стёпка перешагнул через порог, вдохнул слегка припахивающий гарью, но всё равно свежий воздух и присел рядом с дверью прямо на траву. Запал битвы угас, и полученные в бою ушибы стали вдруг всё настойчивее напоминать о себе. Особенно неприятно ныла голень правой ноги. А дотрагиваться до затылка Стёпка и вовсе боялся. Ему казалось, что у него там, в черепе, образовалась огромная трещина, сквозь которую (глупость, конечно) уже начали потихоньку вытекать наружу мозги. Слизывая со сбитых костяшек сочащуюся кровь, он ругал себя последними словами за то, что не догадался утром прихватить лечебный мешочек. Понадеялся, понимаешь, на свою невиданную крутость и на магическую эклитану. Будет теперь наука дураку.

По лестнице зашаркали шаги, высунул наружу испуганное лицо давешний служка, но Стёпка так на него зыркнул, что служка тут же скрылся и затих. Маялся у входа, дышал через раз, кумекал себе что-то, соображал. "Сплоховали маги, не сумели демона изловить. Похвалялись, что, мол, схватят да скрутят, да не схватили. Самих поскручивало. Ирифаний до сих пор от ледяной молнии не опомнился. А демон, вишь, мало что утёк, да ещё и не торопится никуда. Уселся у выхода, отдыхает. Притомился магов окорачивать. А с виду и не скажешь, что этакой силой наделён".

Стёпка ничего этого, конечно, не слышал, но догадывался. Недаром же у служки морда лица такая перепуганная. Знает, какую бяку ужасный демон хозяевам содеял.

Он и сам был очень доволен, что у него получилось утереть нос надменным дознавателям. Будут знать. Одно плохо — Смаклу выручить не смог. Не успел. Теперь придётся каким-то образом до Кряжгорода добираться. А это очень далеко. Ехать в Великую Весь не было никакого желания. Потому что там Чародейная палата, которая сделает всё, чтобы поймать своенравного демона. И значит, вновь придётся сражаться с магами. И если их будет много, и они все сразу на него набросятся, то ещё неизвестно, сумеет ли он их одолеть. Вон как эти проклятые немороки славно отделали его мечами. До сих пор в голове звенит.

* * *

Боява ждала его на том же месте. Ходила перед мостом взад-вперёд, словно часовой. Завидев выходящего из ворот Степана, просияла, бросилась к нему, взметнув подолом платья.

— Почто так долго? Я тебя ждать замаялась. А гоблин твой где? Не сбрехал Варварий про каменоломни-то?

Она прыгала вокруг, желая услышать все сразу и со всеми подробностями. И от бурного мельтешения её лент, косичек, рук и любопытных глаз у него закружилась и без того не слишком хорошо себя чувствующая голова.

— А у весичей там правда тюрьма, или брешут? Почто молчишь ровно сыч? Али тебе язык оторвали?

— Маги там сидят, — сказал Стёпка, присаживаясь на бревно и оглаживая ноющую ногу. — Дознаватели весские. А гоблина в Кряжгород отправили. Не успел я немного. Придётся мне теперь туда за ним ехать.

— В Великую Весь поедешь? — глаза у Боявы загорелись. — Я бы тоже с тобой туда, да отец не пустит... А это что? Ой, а у тебя кровь, — она дотронулась до его головы, и он отшатнулся, зашипев от боли:

— Осторожнее!

— К мамке тебе скорее надо, — враз посерьёзнела Боява. — Глянь-ко, у тебя ещё и персты ободраны. Ты там с кем дрался-то? Неужто с магами?

— Не с магами, а с оркимагами, — поправил Стёпка, осторожно ощупывая свою спину. Там тоже было больно. — Персты... Если бы только персты. Посмотри, у меня на спине есть что-нибудь?

Он вытянул рубашку из брюк и аккуратно задрал её вверх. Боява испуганно охнула.

— Что, так страшно? — оглянулся он, тщетно пытаясь разглядеть через плечо собственную спину.

— Да на твоей спине места живого нет! Чем они тебя там били?

— Мечами, — усмехнулся он, кривясь от боли и чувствуя себя немного героем. — Здоровенными такими. Двуручными.

— Каковские оркимаги? — дошло наконец до неё. — Откудова в Усть-Лишае взялися оркимаги?

— Из Оркланда, наверное, откуда же ещё, — Стёпка осторожно заправил рубашку. Левая рука слушалась с трудом. Да что там рука — ломало и саднило уже во всех местах. Поначалу-то думал, что повезло отделаться мелкими ушибами, а оно теперь вон как разболелось, как будто в мясорубке раза три туда и обратно прокрутили.

— Тебе помстилось, — уверенно заявила Боява. — Не верю я, что весичи оркимагов привечают.

— Ну и не верь. А они этих гадов чёрных не только привечают, они с ними... с ним, вернее, потому что там только один оркимаг был... Так они с ним ещё и поспорили на десять драков, сумеют ли меня задержать.

— И... что?

— Что-что... Проспорили маги. Не удержали. Пришлось им с денежками расстаться. А потом они опять поспорили, что уже оркимаг меня схватить не сможет.

Боява смотрела на него откровенно неверящим взглядом, но синяки и ушибы на Стёпкином теле говорили сами за себя.

— А ты?

— А что я? Они поспорили, а я отдувался. Пришлось оркимагу денежки весичам вернуть.

— Ты брешешь! — рассердилась она. — Как это так — они об заклад бились, а дрался ты! Ты, как я посмотрю, совсем дурной! Вы, демоны, все такие или ты один?

— Один я такой, один... Слушай, пошли домой, а, — взмолился он. — Что-то у меня в голове шумит. Может, твоя матушка намажет меня чем-нибудь лечебным.

— Ладно, — тряхнула она головой. — Только дома ты мне всё подробно расскажешь, всё как было и без этих твоих демонских выдумок.

— Согласен, — сказал Стёпка, чувствуя, как голова всё сильнее наливается болью. Нет, там точно трещина образовалась, вон как сквозь неё холодом продувает, аж до самого позвоночника.

Сделав несколько шагов, он понял, что далеко не уйдёт. Мало того, что в голове шумит, так ещё и с ногой стало совсем плохо, того и гляди подломится. Боява заикнулась было о том, чтобы он опёрся на её плечо, но Стёпка только скептически покривился. Ага, очень героически получится: юная медсестра на своих худеньких плечах выносит с поля боя израненного демона. Усть-Лишайские зеваки будут в восторге.

— Не гляди на меня так, — тут же возмутилась она. — Я сильная, я выдержу.

— Ничего не получится, — вздохнул он. — Я на ногу ступать вообще не могу. Эх, блин, почему я мобильник дома оставил! Сейчас бы такси вызвали и все дела.

Боява посмотрела на него долгим жалостливым взглядом:

— Когда той весной Вячко Никошу кистенём по голове ненароком угостил, он, Никоша-то, тоже всё заговаривался. Балаболил непонятное, думали навовсе дурачком останется. Ох, и сильно же, как я посмотрю, тебе досталося.

Стёпка засмеялся, стараясь удержаться от резких движений:

— Я не балаболю, я просто пошутил... Слушай! — вдруг осенило его. — Давай и вправду такси возьмём... Ну, повозку какую-нибудь. Чтобы до дому доехать. А я заплачу.

Десять минут спустя они уже неспешно тряслись, сидя на неструганных досках расхлябанной телеги. Возница подгонял смирную лошадёнку, Боява смотрела на Стёпку сочувствующим взглядом, а он держался за борт, изо всех сил старался не кривиться от боли, когда колёса прыгали на камнях мостовой, и думал о том, что победа не всегда бывает праздником.

* * *

Тётка Зарёна не стала ни охать, ни причитать, ни расспрашивать. Сразу выгнала дочь за водой, Степану велела раздеться, разложила его на лавке, густо смазала пахучей мазью все синяки и ссадины, промыла рану на голове, которая к счастью, оказалась вовсе не трещиной... А вот с ногой было хуже, как бы даже и не перелом. Хозяйка долго мяла её, вертела туда-сюда, сокрушённо вздыхала, но ни к какому окончательному выводу, кажется, не пришла. Намазала ушибленное место чем-то похожим на мёд и туго перебинтовала чистой тряпицей. Вот тебе и неуязвимый демон, ругался про себя Стёпка, терпеливо снося все лечебные процедуры. Очень даже уязвимый, вон как всего измочалили. То, что какой-нибудь обычный человек на его месте после схватки с немороками не только мог на всю жизнь остаться инвалидом, но и вообще с этой жизнью распрощаться, ему в голову не приходило. А он только синяками да ушибами отделался. За такую победу — вполне подходящая цена. Могло быть гораздо хуже.

— Лежи и не вздумай подниматься, — строго велела ему травница. — Я велю Бояве тебе питья принести. Тебе сейчас много пить надо.

Стёпка послушно выпил большую кружку не слишком противного отвара, улёгся на лавку и притворился спящим. Когда суета утихла, и его оставили одного, он осторожно поднялся и достал из своей котомки целебный мешочек. Не то чтобы он не доверял лекарскому опыту травницы, просто ему нужно было выздороветь как можно быстрее. Смаклу увозят всё дальше, его вообще уже увезли бог знает куда, а он тут разлёживается на лавке, как "я инвалид, ножка болит". Мешочек молчал, не твердил, чтобы его отверзли, но Стёпку это не смутило. Он же не при смерти сейчас был, просто хотел подлечиться. Первую щепотку порошка он осторожно высыпал на рану на голове. В волосах приятно вспенилось, слегка зашипело — и боль моментально утихла. Так, одно дело сделали. Теперь нога. С ногой получилось столь же хорошо и быстро. Огромный пугающий синяк никуда не делся, но все болезненные ощущения исчезли без следа. Стёпка помотал ногой, даже присел. Работает, как новая, словно и не было никакого ушиба. Чтобы не расстраивать тётку Зарёну, повязку он вернул на место. Пусть думает, что это её мази так хорошо помогли. Со спиной пришлось повозиться, не хватало обычного зеркала, но, попыхтев, он кое-как справился и с этой проблемой. Потом снова улёгся на лавку. Прежде чем обдумывать свои последующие действия, нужно было хорошенько отдохнуть. Он ведь понятия не имел, как и на чём ему добираться до Великой Веси. Уже засыпая, решил поговорить об этом с Угрохом и Стрежнем. Они люди опытные, бывалые, что-нибудь да присоветуют...

* * *

Когда хозяйка заглянула в каморку, он сидел, отрешённо глядя в стену и размышляя над только что приснившимся вещим сном. Очень было похоже на то, что ему в очередной раз (очень вовремя!) подсказали единственно верное решение. Во всяком случае, оно, это решение, Стёпке очень нравилось. И чем больше он размышлял, тем больше оно ему нравилось.

— Ты зачем встал? — сердито спросила его травница. — Тебе что велено было — лежи и не поднимайся. Боява тебе все потребное может принести.

— Некогда мне разлёживаться, — твёрдо сказал Стёпка, стряхивая оцепенение. — Пока я здесь отдыхаю, моего друга увозят. А голова и нога у меня уже не болят. Ваши мази хорошо помогли.

Она, разумеется, не поверила. Пришлось снять повязки и дать себя ощупать и осмотреть.

— Экое диво, — бормотала травница. — Глянь, насколь ты живучий. Другой бы в горячке день-другой промаялся, да отварами бы его поить, да рану на голове промывать, чтобы не нагноилась. А у тебя даже рубцов не осталося.

— На нас, демонах, все как на собаках заживает, — сказал Стёпка.

— Вас, демонов, пороть некому, — невесело усмехнулась в ответ тётка Зарёна. — Я-то, глупая, мыслила, что у тебя ума достанет не соваться куда ни попадя. А ты хуже Боявы, право слово. За малым тебе ногу не отсекли.

— Я не виноват, что они сами все ко мне лезут, — не очень убедительно попытался оправдаться Стёпка. — Я вообще никого трогать не хотел. Просто так получается.

Боява, конечно же, успела всем рассказать об их приключениях, и вечером после ужина, когда вернулись отец с братом, Стёпку призвали на семейный совет, и ему пришлось "толково и обстоятельно поведать всё с самого начала, поскольку Боява, выдерга, небось приврала немало, ей полной веры нет, она на язык у нас чрезмерно бойкая".

Как человек опытный и уже кое-что понимающий Стёпка начал свой рассказ с того, что сразу предупредил: он сегодня никого жизни не лишил и даже не поранил, поэтому переживать не о чем, поскольку никакого страшного преступления за ним не числится. Угрох после такого заявления одобрительно хмыкнул, остальные покивали, и только тётка Зарёна бормотнула что-то насчёт того, что Стёпку самого сегодня чуть не прибили, а уж про раны и упоминать не стоит.

Рассказывать было легко, все события первой половины дня ещё отчётливо стояли перед глазами. Некоторые подробности Стёпка, понятное дело, упустил (придурошного гузгая, например, и унизительное избиение мечами), но всё остальное расписал точно, особенно про оркимага и рыцарей. Потом все долго молчали. Молчала Боява, впервые услышавшая о немороках, молчали её братья, молчала хозяйка, тяжело молчал и Угрох.

— Немороки, говоришь. Оркимаг, говоришь, — пробурчал он наконец в бороду. — Порубил их, говоришь.

Неприкрытое сомнение слышалось в его голосе. Стёпке стало ясно, что мастер ему не верит. Да и не удивительно. Он и сам, например, ещё вчера не поверил бы в то, что можно доспех с одеждой разрубить без малейшего ущерба для владельца этого самого доспеха.

— Меч свой покажешь ли?

Стёпка молча достал из кармана рукоять ножа. Показал клинок, убрал его, снова выдвинул.

— Завражская эклитана, — прогудел Угрох.

— Демонская, — негромко поправила Боява, но отец в ответ только слегка передёрнул плечами.

Стёпка помедлил секунду — и продемонстрировал ещё одно превращение.

Боява восторженно взвизгнула. Стрежень удивлённо покачала головой.

— Элль-фингский онгудон, — прокомментировал Угрох. — Меч мятежных каганов.

Потом был клинок Гвоздыри. Он тоже удостоился уважительного взгляда.

— Великоват для тебя? — сразу уловил главное мастер.

Стёпка кивнул, затем, подумав, вызвал в памяти призрачный клинок Шервельда. К его немалому удивлению — получилось. Не призрачный, разумеется, а вполне обычный, но точь-в-точь как у рогатого милорда. Очень длинный и ужасно тяжёлый. Пришлось даже удерживать его двумя руками.

— Где видел? — спросил Угрох.

— У призрака одного в Летописном замке, — Стёпка с облегчением превратил неуклюжую оглоблю в уже привычную и почти родную эклитану. — И как они с ними управлялись? Неудобно же.

— Это турнирный меч, — пояснил мастер. — Их давно уже не куют. А правда ли, что твоя эклитана беловражскую кольчугу режет?

— И не только кольчугу, — кивнул Стёпка. И выложил на стол обрезок рыцарского доспеха. Как знал, что придётся перед кузнецами отчитываться, потому и прихватил, уходя. Вспомнились злобные взгляды дознавателей, неприятно рыхлое тело оркимага и усыпанный рубленым металлом пол подземелья.

Отец с сыновьями долго разглядывали ровный срез металла, пробовали процарапать его своими клинками, ножами, даже грубыми напильниками, но ничего не добились. Затем попросили, чтобы Стёпка разрубил его у них на глазах. Стёпка разрубил, едва не попортив заодно и стол. Получилось два полукольца. Глаза у оружейников стали круглыми. Похоже, только теперь они поверили, что он в самом деле сумел нашинковать оркимажьих немороков.

— Нам бы в дружину таёжную таких бы мечей да поболе, — сказал Стрежень. — Позволишь ли мне?..

Стёпка позволил, но из этой затеи ничего не вышло. В чужих руках эклитана моментально превращалась в обычную рукоять обычного перочинного ножа.

— На хозяина зачарован, — усмехнулся Стрежень, с некоторым сожалением возвращая нож Степану. — Никто окромя тебя им владеть не сможет.

— Справное оружие, — согласился и Угрох. — Да токмо нам оно без пользы. При всём хотении такой меч не скуёшь. Да что о том жалеть... Значит, в Весь собираешься, Стеслав? Думаешь, что сумеешь гоблина отбить?

— Нет, — вздохнул Стёпка, вспоминая вещий сон. — Мне бы до другого места сначала добраться. Смаклу я всё равно уже не догоню. Если только верхом... Да я ведь не умею совсем, — и пояснил, увидев, непонимание на лицах всех присутствующих, даже тётка Зарёна удивлённо округлила глаза. — У нас на лошадях давно никто не ездит.

— А на ком же у вас тогда ездют? Уж не на драконах ли? — спросила Боява. И так серьёзно спросила, что соври сейчас Стёпка — ни на миг бы не усомнилась. После всего случившегося её недоверие к приблудному любителю сон-травы испарилось без следа.

— На железных повозках. Автомобилями называются. И лошадей в них запрягать не надо. Они сами едут, очень быстро.

— Ну, конь-то тоже сам едет, — улыбнулся Угрох. — Так куда ты добраться хочешь?

— Недалеко от Проторы место такое есть, Змиевы зубья называется? Мне бы туда попасть поскорее.

— Вроде слышал о таком, — согласился Угрох. — Это ежели по старой дороге вокруг озера ехать. И что ты там потерял в Зубьях этих?

— Надо мне туда. Очень надо.

* * *

Выехали рано утром, когда солнце ещё даже не показалось из-за крыш. Стёпка неумело вскарабкался в седло, уселся позади молодого весёлого гоблина, поправил за плечами увесистую котомку, оглянулся. Боява с матерью стояли на крыльце. Тётка Зарёна улыбалась, Боява недовольно поджимала губы. Ей тоже хотелось куда-нибудь ехать, кого-нибудь спасать, сражаться с весичами, с оркимагами, с самим чёртом. Да кто же её отпустит. Поэтому она на Стёпку слегка злилась и страшно ему завидовала. Он был свободен в поступках, он был почти сам себе хозяин да ещё и демон к тому же. Трудно примириться с тем, что тебе такая свобода недоступна.

Из дома напротив вышла проводить избавителя Миряны стеснительная девица, появились откуда-то похожие друг на дружку весёлые кумушки. Стёпка помахал рукой сразу всем. Он надеялся, что поездка не затянется слишком надолго. Потому что ехать верхом, да ещё за спиной всадника не такое уж большое удовольствие. Ничуть не похоже на ту весёлую скачку со старухой, когда вёрсты неощутимо улетали назад. Но что поделать — хорошо хоть такие попутчики отыскались. Боява вчера прибежала, доложила довольно, что какие-то знакомые проторские купцы согласились сделать небольшой крюк и довезти Степана до нужного места.

И вот он уже покачивается в седле, копыта глухо брякают по мостовой, ещё не проснувшийся город проплывает мимо. Высокие заборы, лениво облаивающие редких прохожих полусонные собаки, резные ставни на окнах, ещё не открывшиеся лавки, потихоньку оживающие постоялые дворы... Показались вдалеке угрюмые башни Оркулана — и скрылись за крышами. Тёмные брёвна двухэтажного строения напомнили Магическое подворье. Стёпка невольно насторожился, но нет — просто похожий дом. А забавно было бы помахать на прощание Горевладу... Что-то притихли маги, между прочим, ни слуху об них ни духу. Неужели смирились с невозможностью изловить злокозненного демона? Насколько Стёпка догадывался, в Усть-Лишае к этому времени только ленивый не знал, что в доме мастера Угроха живёт тот самый Стеслав-избавитель. Вчера вечером целая женская делегация заявилась, хорошо хоть рассказывать ничего не пришлось, вышел, поздоровался со всеми, показал себя любимого, матрон порадовал, девиц в краску вогнал да тем дело и ограничилось. Супер-пупер-поп-звезда местного разлива. Честное слово, ничего хорошего нет, когда на тебя вот ТАК все таращатся! Есть, кажется, такое стихотворение: "Быть знаменитым некрасиво". Стёпка бы его переиначил по-своему: "Быть знаменитым неуютно". Потому что могут запросто порвать на сувениры.

Уже перед воротами они нагнали телегу, которой правил грузный тайгарь. За его спиной, на мешках сидели две очень упитанные женщины. Видимо, жена и дочь. Стёпка с облегчением спрыгнул на землю, а когда выехали из города, забрался в телегу. Хозяин почти не обращал на него внимания, гоблин ускакал вперёд, зато женщины... Оказалось, что мать — хорошая знакомая тётки Зарёны. Это была та самая Свилага, что из Проторы с мужем за сукном приезжала. Удачно получилось. А так как она прекрасно знала, кого они подвозят, пришлось Стёпке опять сделаться рассказчиком. Но он уже привык и историю освобождения Миряны рассказывал почти наизусть, работал языком, а думал при этом о своём.

Его душу раздирали страшные сомнения. Он совершенно не был уверен в правильности принятого решения. Вещий сон вполне мог оказаться никаким не вещим, и Стёпка даже думать боялся о том, что будет, если все его призрачные расчёты и надежды на чудо не сбудутся. Он понимал, что в прямом смысле останется у разбитого корыта. И никто ему не подскажет, что делать дальше и как поступать. Он представлял себе, как бредёт один по бесконечной дороге в далёкую Весь, как проводит ночи где-нибудь в лесу, у костра, как мёрзнет и мокнет, как смертельно устаёт и в конце концов выясняется, что он по незнанию забрёл куда-то совсем в другую сторону, например, к границе Оркланда, и поэтому ему придётся идти обратно... Бр-р-р-р!!!

За этими размышлениями и промелькнул — незаметно и неинтересно — первый день пути. Стёпка машинально утолял голод, когда останавливались напоить коней и подкрепиться, бездумно смотрел на неспешно разворачивающиеся поля, луга и рощи, на пронизанную солнцем тайгу, на дремлющих женщин. Гоблин, которого звали Стышва, поначалу делал попытки его разговорить, похохатывал, посмеивался, но Стёпка рассеянно отмалчивался, не реагируя на насмешки и подколки, и гоблин успокоился. На ночь остановились в постоялом дворе, что Стёпку обрадовало. Ночлег обошёлся ему недорого, всего в полкедрика. Расплачиваясь, он не видел, как Свилага с облегчением выдохнула и покосилась на хмурого мужа — скуповатые проторцы вовсе не желали тратить кровные денежки на чужого отрока, который мог бы, между нами, и на сеновале переночевать.

Второй день путешествия был ещё скучнее и тянулся раза в два дольше. Говорить с попутчиками было абсолютно не о чем. Одуревшая от жары Свилага всю дорогу спала, распустив мокрые губы на пол-лица и изредка похрапывая. Стышва ехал впереди с луком наготове, видимо, надеялся добыть на ужин какую-нибудь птицу или зайца, но так никого и не подстрелил. Дочка — неприятная круглолицая девица лет семнадцати, оставшаяся для Степана безымянной, — неутомимо щелкала калёные кедровые орешки, шумно сплёвывая шелуху через борт. Время от времени она вдруг оживлялась и спрашивала у Стёпки, называя его почему-то то на "ты" то на "вы":

— Слышьте, Стеслав, а почто ты у неё об колдунском золоте не выспросил?

— У кого?

— У Миряны-то, у страдалицы.

— Не было у колдуна никакого золота, — Стёпка поначалу честно пытался быть вежливым.

— Хэ! — вполне по-мужицки отзывалась девица, не скрывая своего недоверия.

"Сама ты хэ, дура!" — так и хотелось ответить ей, но Стёпка мужественно сдерживался. Всё-таки они подвозили его, а не он их.

Некоторое время спустя очередная шибко умная мысль вновь тюкала ей в голову:

— Слышьте, Стеслав, а где же ваш энтот-то?..

— Кто? — стиснув зубы, спрашивал Стёпка.

— Ну ежели ты избавитель, то где тады ваш исцелитель?

— Нету у меня никого, я сам по себе, — отвечал Стёпка, отчаянно жалея, что не додумался отправиться к Змиевым зубьям своим ходом. А исцелитель у него уже был — тётка Зарёна, только этой дурынде знать о том не обязательно.

— Скукотно одному-то.

— Мне не скукотно. Я привык, — говорил Стёпка, почти не кривя при этом душой. В данный момент ему больше всего на свете хотелось остаться в одиночестве.

— Жалко мне вас, Стеслав. Непутёвый ты, — довольно заключала девица и вновь принималась за орешки. Звонкий треск их скорлупы превращал тёплый летний день в невыносимую пытку. Под конец дороги Стёпка страстно мечтал эту девицу если не удавить, то хотя бы хорошенько стукнуть.

Ближе к вечеру, когда солнце уже заметно склонилось к зубчатой кромке леса, хозяин натянул вожжи, оглянулся:

— Ну, всё-кося, малой. Вот она твоённая дорога, что вкруг Створ-озера уходит. Нам таперь правее свертать, а ты... В обчем, как обговаривались. Я своё честно сполнил.

Стёпка спрыгнул с телеги, выложил в хозяйскую ладонь не скупясь целый драк. И, кажется, дал намного больше, чем от него ожидали, потому что хозяин слишком торопливо денежку в кулаке зажал и руку убрал за спину. Как будто боялся, что Стёпка опомнится и передумает. Но Стёпан передумывать не собирался. Тётка Зарёна уверяла его, что проторцы согласились везти его за так, по хорошему с ней знакомству, но Боява тихонько шепнула при расставании, что лучше заплатить, потому что ей точно известно насколько Свилага и её муж до денег охочи... И вообще — лучше заплатить, чтобы расстаться с ними по-доброму. Ничего плохого они, конечно, ему не сделают (попробовали бы только!), но помыслить нехорошее могут, а зачем. Похоже, Боява что-то такое знала или подозревала, но подробнее растолковывать не захотела.

И Стёпка без сожаления расплатился. Довольный хозяин кивнул и поспешно тронул телегу с места. Женщины приличия ради покивали на прощание и — Стёпка мог бы на что хочешь поспорить — тут же о нём и забыли. Их даже рассказ о Миряне заинтересовал ровно в той степени, что Стёпка ничего за избавление с неё не получил и, значит, похоже, свалял дурака, даже не попытавшись выпросить у Старухи хоть какое-нито богатство. Уж они-то так бы не поступили, уж они-то попросили бы страдалицу, ей-то на небе всё одно уже ничего из земных сокровищ не надобно... Открыто попрекать простодырого отрока они, конечно, не осмеливались, но из их вопросов и переглядываний с презрительно поджатыми губами понятно было, какие мысли крутятся в их практичных головах. В общем, можно было только порадоваться, что путешествие с этими купцами надолго не затянулось.

Стышва, однако, не торопился расставаться со Стёпкой так быстро. Некоторое время он ехал рядом с ним, весело поглядывая сверху, затем спросил:

— На кой тебе, Стеслав, энта дорога сдалася? Чево ты на ней такого потерял, что на ночь глядя задумал туда иттить?

Стёпка давно ожидал такого вопроса, только он думал, что его проторцы спрашивать будут, а те даже и не заикнулись, им глубоко фиолетово было, куда и зачем отрок направляется на ночь глядя в совершенно безлюдное место. А гоблин, вишь ты, не удержался, спросил. И Стёпка ответил так, как заранее придумал:

— Я в Летописный замок иду магии обучаться. Мне чародей Серафиан пообещал, что возьмёт меня, если я в одиночку в Змиевых зубьях ночь пережду и принесу с собой оттудова цветок папортника. А если не сделаю такого, значит, чародеем мне не бывать. Вот и иду. Очень чародеем стать мечтаю.

Гоблин покрутил головой, поверил или нет — непонятно, наверное, поверил, потому что всем известно, что чародеи ещё и не такое испытание могут придумать для шибко охочих отроков, дабы негожих да случайных сразу отсеять.

— Страшно, небось. В энтих Зубьях, бают, неладное по ночам творится.

Это он нарочно, из вредности решил Стёпку попугать.

— Страшновато, — согласился Стёпка. — Только я всё одно на чародея выучусь.

Стышва повернул своего солового, неторопливо погнал его вдогонку за телегой, пожелал напоследок:

— Удачи тебе, чародей! Смотри, чтобы призраки тебя ночью не пожрали!

И засмеялся.

Стёпка скорчил ему в спину презрительную гримасу. Нашёлся шутник, самого как бы не пожрали. И оглядываться на меня нечего, всё равно не передумаю и вслед не побегу. Стышва, тем не менее, не поленился оглянуться ещё пару раз, наверное, всерьёз думал, что чудной отрок смалодушничает. Когда гоблин наконец скрылся из виду, Стёпка вздохнул с облегчением. Не очень весело ехать с людьми, с которыми даже и поговорить не о чем и которые воспринимают тебя как обузу. И не потому, что ты им чем-то реально мешаешь, а просто потому, что по натуре они люди не слишком сердечные и даже вовсе неприятные. И как только тётка Зарёна умудряется поддерживать с этой скользкой Свилагой хорошие отношения?

Дорога плавно поднималась в гору. Стёпка старательно пытался воскресить в памяти недавнее путешествие. Кажется, где-то здесь, на этом спуске он пригласил в повозку Огреха-Лихояра. А значит — до цели уже недалеко. Однако до Змиевых зубьев ему пришлось идти ещё больше часа, и на нужное место он вышел уже перед самыми сумерками. Последние солнечные лучи ещё наискось простреливали сквозь кроны сосен, но в низинах уже заклубился вечерний мрак, а в остывающем воздухе замельтешили зыбкие комариные стаи.

Вот она, та поляна, вот и следы от двух костров. Вот тут стояла повозка Твореня или как его там на самом деле зовут. Задерживаться здесь Степан не стал. Зубья манили его, и он прямиком направился на взгорок.

А там его ожидало нешуточное потрясение.

Зубьев, в том виде, в котором он их не так давно видел, уже не существовало. Место древней силы было безжалостно разорено. Оно было уничтожено. Кто-то выворотил огромные камни и повалил их на землю, и теперь они лежали в изломанных кустах бесполезными и бессильными глыбами. Злоумышленники на этом не успокоились и попытались уволочь камни подальше, но у них, видимо, не получилось. Зубья были слишком огромны и тяжелы. Уронить их уронили, но на большее не хватило или времени или, скорее всего, сил. Стёпка ясно видел многочисленные следы ног и копыт. Земля была взрыта, кусты растоптаны, валялись сломанные жерди и обрывки верёвок. Множество людей возились здесь, тянули, пыхтели, погоняли коней, сдвинули один камень чуть вниз по склону, но на том дело и застопорилось. Но самое главное они всё равно сделали. Змиевых зубьев больше не было.

И получается, что он пришёл сюда зря! Его опередили!

Присев на ещё хранящий солнечное тепло камень, огорошенный Стёпка, что называется, погрузился в мрачные раздумья. Получается, что сон был взаправду вещий. Он просто опоздал. Эх, знать бы заранее, приехал бы раньше... Да нет! Не приехал бы. Эти разорители трудились здесь, наверное, когда он ещё в бреду лежал после сон-травы. И даже голову особенно не надо ломать, гадая, кто бы это мог быть. Ясно кто — маги-дознаватели. Зная, что демон ночью ходил к зубьям, они чего-то испугались и поторопились уничтожить их от греха подальше, чтобы демон больше ничего не смог здесь найти. Или получить. Или понять. Или сделать.

Значит, весские маги всерьёз боялись, что я могу это место силы использовать. И на всякий случай подстраховались. Предусмотрительные какие. На что угодно готовы пойти лишь бы мне напакостить. Они ведь даже не знали, что я надумаю возвращаться, и всё равно не поленились приехать сюда толпой и всё здесь испоганить. Вон что натворили гады. Самих бы вас!..

Стёпка долго сидел, бездумно глядя на безрадостные остатки разрушенной надежды. Он совершенно не представлял, что же ему сейчас делать. О путешествии в Весь даже и думать не хотелось. В Усть-Лишай возвращаться тоже смысла не было, тем более что его там никто и не ждал. Даже весские маги, наверное, не ждали. Они его всеми силами толкали на то, чтобы он в Кряжгород направился, а ему туда изо всех сил не хотелось. Хотя он и догадывался уже, что придётся.

К тому времени совсем свечерело, говоря словами Щепли. Вспомнив проторских пацанов, Стёпка вздохнул. Вот к кому он с удовольствием сейчас направился бы, вот с кем погутарил бы на "задах". Столько всего за последнее время произошло, есть о чём рассказать.

В любом случае ночь придётся коротать здесь. И надо заметить, что Степана это ни в малейшей степени не напрягало. Подумаешь — переночевать в одиночку на открытом воздухе, в незнакомом лесу, вдали от обжитых мест! Делали уже такое и не раз. Он развёл костёр рядом с самым большим камнем, нарвал травы, устроил себе мягкое душистое ложе, похвалил себя за практичность и, как бывалый путешественник, решил перед сном утолить голод. Потом закутался в плащ и долго смотрел на перебегающие по углям огненные сполохи. Небо сделалось чёрным-пречёрным, звёзды на нём разгорались всё ярче и, казалось, до них при желании можно было дотянуться рукой. Камень уже заметно остыл, и Стёпка, опасаясь застудить спину, отодвинулся от него поближе к костру. Под утро, наверное, станет совсем холодно...

Спать не хотелось совершенно. Похоже, что ночь окажется длинной. Эх, если бы зубья были на месте... Если бы чересчур предусмотрительные весичи его не опередили... Если бы, если бы... Слишком много этих дурацких "если бы". Отчётливо вспомнился подслушанный из ящика разговор. "Останься в тех камнях хоть четверть былой силы, да выскажи демон своё желание достаточно отчётливо..." Ужасно привлекательно всё это звучало. Но больше всего нравилась фраза о том, что можно было избавиться от всех весских магов. Сделать так, чтобы они навсегда исчезли. Или хотя бы только маги-дознаватели. Раз — и поминай как звали. На самом деле Стёпка, конечно, ничего такого никогда не пожелал бы, он же не изверг какой-нибудь, не маньяк и не убийца, но думать о подобной возможности было приятно. Посланники Чародейной палаты столько всяческих гадостей ему наустраивали, что отомстить им хотелось просто до ужаса. Лишить их, скажем, магической силы, и пусть всю оставшуюся жизнь мучаются, вспоминая о былом могуществе. Пусть страдают и жалеют. А нечего было на демона нападать. И вообще...

Подбросив в прогоревший костёр несколько веток, он проследил взглядом улетающие вверх искры и запоздало подумал, что, наверное, не стоило так безоглядно выдавать окружающему миру своё здесь присутствие. Ночью пламя костра заметно издали, и заинтересоваться им может кто угодно. Вряд ли в округе бродит ещё один людоед, но не стоит забывать о том, что в тайге водятся хищные звери. Да и разбойников пока никто не отменял. Совершенно не хочется вновь стать жертвой нападения какого-нибудь местного Щепоты со товарищи. Или магов, неважно с какой стороны силы. Побеждать врагов, конечно, приятно, кто бы спорил, но хочется ведь иногда и просто спокойно провести время, никого не раскидывая и ни с кем не сражаясь.

В воздухе мягко прошелестели крылья, царапнули по камню мелкие коготки, и насторожившийся было Стёпка, даже не успев оглянуться, с радостью догадался, жертвой нападения какого именно разбойника он стал на этот раз. Дрэга вновь вернулся к хозяину. Подлый предатель прилетел продолжать незаконченную шпионскую миссию. Приветственно лизнул горячим язычком запястье, прошуршал по траве и, бесцеремонно засунув голову в котомку, с самым наглым видом принялся поглощать не для него приготовленные припасы. Словно и не пропадал никуда почти на целую неделю. В свете костра его чешуя казалось угольно-чёрной, а глаза горели двумя крохотными изумрудными огоньками. Смотреть на чавкающего хвостатого обормота было невыразимо приятно.

"Явился, гномий подгляд?" хотел спросить Стёпка. И не успел.

В окружающем мире что-то вдруг неуловимо изменилось. Безмятежная спокойная ночь словно встрепенулась, как насторожившийся зверь, словно напружинилась и приготовилась к прыжку. Качнулись вдруг звёзды над головой, дрогнула земля под ногами, стрельнули искрами угли в костре, испуганно зашипел отпрянувший дракончик. И когда отозвалось гулким эхом в голове, Стёпка сообразил, что наступила полночь и что, несмотря на вандализм весичей, сила из этого места никуда не пропала. Потому что не в камнях была сила, совсем не в них. Он прислушался, невидяще глядя в темноту. Знакомого ощущения натянутой струны уже не возникло, но отчётливое ощущение таящегося в глубине древнего могущества накатило так пронзительно и остро, что сразу стало ясно: он не зря сюда пришёл, он не опоздал и всё сделал правильно, и никакие зловредные маги-чародеи помешать ему уже не смогут.

И опять кто-то огромный и неразличимый всмотрелся в него и вопросил беззвучно и громогласно: "Готов ли ты, демон, ответить? Готов ли ты высказать свою волю?" (Чего тебе надобно, старче? — вспомнилось некстати). Это было совсем как на экзамене. Его спрашивали, а он должен был тотчас ответить — и если ответ будет верным, то всё исполнится.

"Готов ли ты?!!"

— Готов, — поспешил сказать Стёпка. — Я готов.

Голос его прозвучал невыразительно и слабо, он затерялся в вязкой темноте, и Стёпка, испугавшись, что его не услышали, повторил ещё раз — твёрдо и как можно громче:

— Я готов!

"Чего ты желаешь, демон? Чего ты больше всего на свете желаешь? Выскажи свою волю ясно и твёрдо — и да сбудется твоё пожелание!"

И Стёпка неторопливо и внятно, чтобы таящаяся под землёй сила получше всё поняла, высказал давно продуманное и, можно сказать, выстраданное желание. Совсем простое и нехитрое, которое, может статься, вполне способен был выполнить любой чародей, тот же Серафиан, например, если бы только захотел. Но поскольку ни один чародей этого не хотел, и не предлагал, да и вряд ли согласился бы, Стёпке пришлось всё взять на себя. От него требовалось желание высказать, и он его высказал. Чётко и недвусмысленно.

— Я хочу, чтобы гоблин Смакла и мой друг Ванес прямо сейчас оказались рядом со мной целые и невредимые.

Вот такое вот простое и незамысловатое желание. Ему даже раздумывать долго не пришлось. Потому что то, чего ты хочешь больше всего на свете, всегда лежит у тебя в душе наготове и нужно только найти простые и правильные слова. И когда эти слова нашлись и прозвучали, у него на сердце стало легко и спокойно. Всё сбудется и всё исполнится. Потому что иначе и быть не может.

И как же это будет здорово, когда Смакла с Ванесом окажутся рядом с ним! Как они будут удивляться его приключениям, и как Ванес будет завидовать, и Стёпка покажет ему и кристалл, и мешочек с лечебным клеем, и — главное — эклитану! Конечно же, эклитану! И у Ванеса глаза как вылезут на лоб, так там надолго и останутся. И он будет страшно завидовать Стёпке и будет говорить, чтобы тот поменьше врал, особенно про битвы с оркимагами, немороками и разбойниками. Потому что всем известно, какой Стёпыч брехун и вообще не может такого быть, чтобы его друг, обычный мальчишка из его же класса вдруг оказался могучим и непобедимым демоном, который столько всего успел натворить... И — а как же я? Я тоже хочу себе волшебный меч, и оркимагов рубить давно мечтаю... Да хватит врать уже! Смакла, ну скажи, что он брешет! Людоеда ещё какого-то дебильного приплёл... И Смакла, улыбаясь, скажет, что всё правда и что он сам, своими руками вогнал болт в оркимага, а Стеслав отобрал у этого гада меч. А до этого ещё были призрачные рыцари. И Стёпка покажет Ваньке свой уже почти сошедший шрам... И это добьёт Ванеса окончательно. И он будет рвать на себе волосы и клясться, что никогда, никогда больше без спросу не пойдёт ни на какие экскурсии...

Ответ свершился почти сразу. Тут же. На долю секунды задержалось, всего лишь на краткий миг промедлило — и свершилось. А то, как это бывает — все ждут, ждут, и ничего не происходит. И получается в итоге, что тебя обманули и ты опять остался в дураках.

А у Стёпки получилось. Это было здорово! И это было здорово похоже на взрыв. Жахнуло так, как будто он на бочке с порохом сидел, и эта бочка вдруг надумала взорваться. Мир треснул, разрываясь на несколько частей. Подпрыгнули, кажется, даже многотонные камни. Стёпка перед тем, как зажмуриться, успел увидеть насмерть перепуганного дракончика, который, распахнув крылья, пытался убраться подальше от этого страшного места. Словно при фотовспышке отпечатался в глазах чёткий хвостатый силуэт, растопыренный куст малины и перечеркнувшая небо пронзительно-синяя молния...

Трескучий грохот прокатился над полями и погас, запутавшись в лесном мраке. Тишина после взрыва наступила просто оглушительная, только где-то глубоко под ногами ещё аккуратно укладывалась на привычное место потревоженная земная твердь.

Стёпка осторожно приоткрыл глаза, всерьёз надеясь увидеть перед собой круглую испуганную физиономию Ванеса и лохматую голову младшего слуги. Однако ничего не увидел. Он по-прежнему сидел в полном одиночестве. Перед ним дымился разбросанный взрывом костёр, лежала на боку упавшая котомка — и всё. Ничего и никого. Темно и тихо. Он прислушался. Неужели не получилось? Не может быть. Ведь что-то же грохнуло. Ведь не мог же впустую свершиться такой оглушительный взрыв. После столь мощного выброса силы сюда не двоих мальчишек должно было зашвырнуть, а по меньшей мере весь Ясеньградский отроческий полк. Вон как резко магией пахнет, даже дышать больно.

Поднявшись на ноги, он осмотрелся... И ахнул.

Магический взрыв обжёг землю не огнём, а холодом, и теперь склоны холма были покрыты ровным слоем искрящегося инея. Только в центре вокруг костра сохранился пятачок чёрной земли. Стёпка сделал пару осторожных шагов, и промороженная трава захрустела под его ногами, ломаясь, словно стеклянная. Это было необычно, но где же исполнение желания?

— Ванька! — позвал он негромко, а потом уже громче: — Ванес! Смакла! Вы здесь? Выходите, это я, Степан. Не бойтесь, это я вас сюда вызвал! Эге-гей, Ванька-а-а!

Неподалёку в кустах кто-то грузно заворочался. Стёпка шагнул туда, всерьёз полагая, что там могут валяться оглушённые внезапным переносом экскурсант-экзепутор и бывший младший слуга, но едва он к этим кустам приблизился, как в них что-то испуганно взбрыкнуло, и кто-то большой и, кажется, лохматый (Стёпка с перепугу решил, что это медведь) ломая кусты, бросился прочь. Призывать его вернуться не было никакого резона: понятно ведь, что это неопознанное существо никак не могло быть ни Ванькой, ни Смаклой.

Он постоял ещё какое-то время, старательно вслушиваясь и отчаянно надеясь на то, что его друзей просто не совсем точно забросило, и они сейчас, испуганные и ничего не понимающие, бродят где-то рядом в темноте и вот-вот выйдут прямо к нему...

Минут десять он ждал, крикнул ещё пару раз для верности, развёл заново костёр в надежде указать верное направление, опять покричал, но так никто и не отозвался. Молчали даже ночные птицы. В общем, взрыв обернулся морозным пшиком. Древняя сила разрядилась вхолостую. Иней тоже вскоре растаял. Смирившись с неудачей, Стёпка подбросил в огонь несколько веток потолще и улёгся на прежнее место. Завтра придумаю, что делать дальше, сказал он себе. Надо просто дождаться утра. А утро — оно и вправду вечера мудренее. И чуть-чуть успокоив себя, он крепко заснул, успев отложить в памяти напоследок, что не забыть бы перед уходом покричать дракончика, а то тот, наверное, с перепугу чесанул как бы не обратно в Усть-Лишай.

Снилось ему что-то странное и непонятное, будто он с кем-то разговаривал и что-то доказывал, и этот кто-то его внимательно слушал и кивал, только лицо никак не получалось разглядеть, а потом, под конец сна безликий собеседник сказал, что, мол, ну вот, теперь ты всё знаешь, а обратная формула тебе уже известна. И помни, что "в этом мире нет драконам места". И это так отчётливо прозвучало, что некоторое время после пробуждения Стёпка на полном серьёзе считал, что непонятные слова не во сне были сказаны, а наяву. Тем более что настоящих драконов в этом мире в самом деле никто ещё не встречал. К сожалению.

Главная же неприятность заключалась в том, что открыв глаза, он не увидел рядом с собой ни Ваньки, ни гоблина, на что втайне очень и очень надеялся. Однако — не сбылось. Он по-прежнему был один. Но почему, почему?! Не могла же таинственная древняя сила в самом деле шарахнуть холодом впустую.

Совсем рядом, за камнем кто-то фыркнул, хрустнула сломанная ветка, что-то большое и тяжёлое вроде бы перевалилось с боку на бок. Стёпка с мгновенно обмершим от счастья сердцем вскочил на ноги... Ванька? Даже не подумав, что издавать такие звуки его друг не смог бы при всём желании.

Сначала ему показалось, что он увидел лошадиную голову. Большая вытянутая тёмная голова почти в упор смотрела на него слегка прищуренными раскосыми глазами, которые, в общем-то, никак не могли принадлежать лошади. Да и не похожа она была на лошадиную. Разве что размером. Да и шея, на которой эта голова держалась, была слишком длинной, да ещё и чешуйчатой... И масть никаким боком не лошадиная — почти угольно-зелёная... И рожки... Не бывает у лошадей рогов... А у оленей так рога и вовсе не такие...

Стёпка смотрел на эту странную (однако, совсем не страшную) голову, а она, в свою очередь, совершенно спокойно смотрела на него. Потом протяжно зевнула, показав впечатляющий ряд острых клыков и длинный розовый язык. Муха села рядом с большим глазом, и голова недовольно мотнулась, отгоняя назойливое насекомое.

Оказывается, драконам тоже надоедают оводы и слепни. Да-да, именно драконам, потому что за камнем на побитой вчерашним морозом траве лежал самый настоящий и реально огромный дракон. Он тоже только что проснулся.

Это был тот случай, когда поверить своим глазам никак не получалось. Когда зажмуриваешься, трясешь головой, потом снова смотришь, видишь то же самое и вопреки очевидному говоришь себе: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

Довольно долго Стёпка стоял с отвисшей челюстью (буквально) и не мог выдавить из себя ни слова. Странно, но он ничуть не испугался. Хотя, по всему, должен был бы перепугаться до... Очень сильно, в общем.

Это был настоящий дракон, не гномлинская лошадка, не дракончик — Дракон с большой буквы. Драконище. Огромная зверюга размером с хороший внедорожник. Чешуйчатая, с крепкими когтистыми лапами, с длинной шеей, с аккуратной рогатой головой, со сложенными на спине крыльями. Причём это был не такой дракон, который просто большой динозавр, летающий пузатый ящер с шипами и колючками во всех нужных и ненужных местах или гигантская летучая мышь, с просвечивающими сквозь кожистые крылья костями. Нет, это был ладный, гладкий, упитанный, красивый зверь особого драконьего вида, драконьего отряда и драконьего же класса. Назвать его земноводным или пресмыкающимся не повернулся бы язык у самого упёртого зоолога или кто там таких огромных зверей изучает. Откуда он тут взялся, откуда прилетел? И почему всё говорили (даже во сне), что такие большие драконы здесь не водятся?

Стёпка стоял на камне и смотрел на дракона. А дракон смотрел на него. Морда у него была вполне мирная, прищуренные глаза не горели дьявольским огнём, хвост не бил тревожно по земле. Дракон был настроен очень добродушно. Он привстал сразу на всех четырёх лапах (очень ловко это у него получилось и удивительно беззвучно для такого огромного тела), осторожно вытянул шею и попытался боднуть Стёпку большой головой. Легонько так боднуть, очень узнаваемым движением.

И морда его была Стёпке вполне знакома, и цвет чешуи, тёмно-зелёный с глубоким синим переливом, и глаза изумрудные и лукавая ухмылка зубастой пасти.

— Дрэга? — неуверенно спросил Стёпка, протянув руку к его голове, но тут же испуганно её отдёрнув. — Дрэга, это ты?

Дракон фыркнул и аккуратно боднул его широким лбом. Стёпка не удержался на камне и спрыгнул вниз.

— Так, — сказал он, на всякий случай отступив от дружелюбного дракона подальше. — Я тебя узнал. Только не надо меня больше бодать. Договорились?

Глава двенадцатая,

в которой демон учится летать

Очень страшно, бродя по лесу, встретиться с медведем. И не просто встретиться, а обнаружить его на расстоянии вытянутой руки. Почувствовать его запах, заглянуть в его свирепые глаза, увидеть его клыки и когти. Осознать, что спастись уже не получится и что жить тебе осталось в лучшем случае считанные секунды...

Дракон был раз в пять больше самого крупного медведя. Столкнувшись с ним на узкой лесной тропе, любой, даже совершенно безбашенный топтыгин без раздумий задал бы стрекача. И правильно сделал бы. Потому что одолеть такую бронированную зверюгу обычными когтями и зубами нечего и думать. Тут разве что какой-нибудь тираннозавр нужен, да и то ещё не факт, что он справится. До тираннозавра Степану было ещё расти и расти, и, тем не менее, дракона он совершенно не боялся. Стоял перед ним, смотрел снизу вверх, понимал, что по сравнению с этим чешуйчатым монстром он мозгляк-мозгляком, и всё равно не испытывал ни малейшего страха.

Так вот из-за чего жахнуло холодом, вот кто вчера ночью ломал кусты. Древняя сила что-то там в глубине земли взвесила, что-то прикинула и решила подарить ему настоящего дракона. Превратила маленького Дрэгу в огромного Змея Горыныча. Хорошо хоть не в трёхголового.

Даже глядя в драконьи глаза и видя в них своё причудливо искажённое отражение, Степан в реальность произошедшего верил с трудом. Не может быть! Такого просто не может быть! Получается, что это вот и есть моё самое заветное желание, чтобы у меня появился дракон? Но ведь я совершенно искренне просил совсем о другом. Я ведь от всей души высказал своё самое главное и обдуманное желание. А мне вместо этого зубастую годзиллу зачем-то подсунули. Подкузьмили, или точнее сказать, поддраконили.

Вот, оказывается, чего мне в глубине души хотелось. Древняя сила выполнила не то желание, которое я обдумал и высказал словами, а то, которое таилось в самой сокровенной глубине сердца. Неужели огромный и не слишком разумный дракон для меня дороже друзей? Получается, что дороже. И мне, наверное, сейчас должно быть очень стыдно из-за того, что я таким плохим другом оказался. Но мне почему-то совершенно не стыдно, вот ну ни капельки. Потому что — ДРАКОН!!! Потому что он настоящий, живой, стоит напротив, дышит, глаза щурит, и его можно потрогать. У кого ещё такое счастье в жизни бывало?.. Вот только что мне теперь с этим чудовищем делать прикажете? Я ведь на него просто посмотреть хотел, просто увидеть, как он летает или бегает, я совершенно не думал о том, чтобы владеть им, ухаживать за ним, отвечать за него... А этакой громадине даже приказать ничего нельзя, да и послушается ли он теперь меня? Представляю, сколько он жрёт. Кошмар! А если он людьми теперь питаться захочет? Это же вам не ольховый упырь, это динозавр самый настоящий. Ему в день полтонны мяса мало будет. И пасть у него — ого-го какая! Не то что руку — бревно запросто перекусит.

Немного робея (да и кто бы на его месте не заробел), Стёпка приблизился к дракону. Остановился перед ним, вдохнул терпкий запах, окинул взглядом широкую грудь, мощные лапы, гибкую шею. Дрэга бодаться больше не спешил, наблюдал за хозяином искоса, и в глазах его прыгали чертенята. Дракону было весело, дракону нравилось, что он в одночасье сделался вдруг таким большим, а хозяин остался прежним, и на него теперь можно смотреть сверху вниз, как на какую-нибудь незначительную букашку.

Очень осторожно подняв руку, Стёпка положил ладонь на драконье плечо. Довольно смелый жест с его стороны, потому что раньше он, например, даже лошадь в зоопарке решался гладить, только если был уверен, что она не укусит и не лягнёт. А тут почти незнакомый — пусть даже это и Дрэга — дракон. Драконья чешуя оказалась тёплой, гладкой и очень приятной на ощупь. На туловище, особенно на груди, чешуйки были размером примерно с ладонь, на шее и голове — чуть помельче. Стёпка попробовал подцепить кончиками пальцев одну чешуйку, но у него ничего не получилось. Чешуйки прилегали друг к другу так плотно, что казались одним целым. Такую защиту не пробьёт, наверное, ни меч, ни копьё.

Дракон вдруг мягко повалился на бок и задрал все четыре лапы к небу, подставляя хозяину более светлое по сравнению со спиной брюхо. Почеши, мол, и там. Он, кажется, сам не сознавал до конца, насколько крупным, мягко говоря, стал по милости своего хозяина. Стёпка с испугом подумал, что произойдёт, если гномлинский шпион по старой памяти захочет завалиться к нему на колени. Такая туша раздавит в один миг. Даже мучиться не будешь. Всё равно что под танк попасть. Послушно скребя ногтями где-то в районе драконьих подмышек, он понимал, что толку в его почёсывании нет никакого, слишком уж крепкая чешуя защищала драконье тело. Дрэга, тем не менее, довольно похрюкивал и совсем по-кошачьи выпускал когти — он теперь и это умел, — тоже совсем не слабые. Такими схватишь человека — и всё, привет родным. А раньше когти у него не убирались.

В конце концов Стёпке это издевательство надоело.

— Я тебе что, машина чесальная? — притворно рассердился он. — Если тебя блохи замучили, о камень вон почешись.

И едва успел отскочить, потому что дракон сразу же последовал совету и принялся чесать свои бока о грани поваленного камня. Чешуя с почти металлическим скрипом скоблила камень и даже искры при этом высекала. Да такую бронированную махину отбойным молотком только чесать, думал Стёпка, обходя Дрэгу со всех сторон.

Что и говорить, дракон был красив. В нём не угадывалось ничего динозаврского или крокодильского. Абсолютно никакой громоздкой неуклюжести и тяжеловесной неповоротливости. Упругие мощные лапы, гибкая шея без складок и безобразных обвислостей. Тело не пузато-бесформенное, а вытянутое, поджарое, стремительное. А голова и в самом деле напоминала слегка сжатую по бокам голову породистого коня, только с небольшими рожками. Да пасть пошире. Да зубы острые. Да гривы нет и ушей. Хвост тоже красивый. В меру длинный, равномерно сужающийся, без шипов и прочих украшений, и очень... живой, если можно так сказать о хвосте. То обвивает ноги, то выпрямляется, то скользит, приминая траву. В схватке с противником, наверное, незаменимая вещь. Сложенные крылья плотно прижаты к телу, а чешуйки на них больше похожи на перья. Странный какой-то дракон получился — пернатый полуящер с грацией леопарда. И очень большой. Просто очень.

На дракона можно было смотреть долго. И чем дольше Стёпка его разглядывал, тем сильнее он ему нравился. Вообще всё в нём нравилось: и размер, и масть, и порода. Жаль, фотоаппарата нет с собой. А то ведь не поверит никто, что он такое чудо природы видел и при этом не просто рядом стоял, но даже гладил его и разговаривал.

Дрэга тем временем вволю начесался, ловко крутнулся вокруг себя и склонился над хозяином, просительно уставясь своими огромными прищуренными гляделками. Несмотря на огромные размеры, не вызывало ни малейшего сомнения, что на самом деле он ещё очень молодой дракончик. Глаза у него были ярко-зелёные, с изумрудными просверками, а в глубине круглого (не змеиного!) чёрного зрачка пульсировали алые искорки. Стёпка долго завороженно всматривался в их мерцание, и ему казалось, что он видит перед собой целую вселенную, висящую в бесконечном пространстве. В этих глазах можно было запросто утонуть.

Дракону первому надоело пустое переглядывание, он шумно потянул воздух и лизнул Стёпкину руку горячим шершавым языком.

— А-а-а! — догадался Стёпка. — Подлый предатель жратеньки захотел? Проголодался?

Дрэга ещё раз лизнул его руку, потом хотел лизнуть лицо, но Стёпка благоразумно увернулся. Умываться он привык несколько по-другому.

— Ну и чем же я тебя кормить буду? — растерянно спросил он. — Нет, мне, конечно, ничего не жалко, но ты теперь такой большой...

Он вытащил из котомки погрызенный вчера самим же Дрэгой кусок пирога и протянул его дракону:

— Будешь?

Пирог мгновенно исчез во внушающей уважение пасти. Разохотившийся дракон жаждуще косился на развязанную котомку.

— Так, — протянул Стёпка. — Эти огрызки тебе — только облизнуться. Если бы я знал, я бы заодно заказал для тебя телегу с великанскими пирогами... Слушай, Дрэга, а ты разговаривать по-человечески случайно не умеешь? Признавайся сразу, я ничего тебе не сделаю, честное слово.

Дракон ещё раз лизнул руку. Не умеет. Или не хочет выдавать страшную гномлинскую тайну. Хотя, скорее всего, — действительно не умеет.

— Жаль, — искренне сказал Стёпка. — Тогда вот что, приятель. Я тебя накормить ничем не могу. Ты же видишь, каким ты стал. Так что тебе придётся самому себе пропитание добывать. Уразумел? Иди травку, что ли, пощипи... пощипай... в общем, попасись вон там на лугу. Может тебе кустики понравятся какие-нибудь...

Но дракон с такой обидой замотал головой, что сразу стало понятно: кустики он есть не собирается, да и правильно, он же не корова какая-нибудь жвачная. Настоящий дракон не может быть травоядным, настоящий дракон — это хищник, ему добычу подавай, свежее мясо, и побольше.

— Ну, тогда не знаю... В лесу поймай кого-ни... Оленя поймай или кабана. Зубы-то у тебя вон какие. Значит, ты и в самом деле не травоядный. И даже не парнокопытный. Это я про траву просто так сказал. Только ты это... Ты на людей не вздумай охотиться. Ни на гоблинов, ни на вурдалаков, ни даже на весичей. Хватит с меня уже людоедов, ты понял?

Но Дрэга с такой укоризной посмотрел ему в глаза, что Стёпке стало немного стыдно за свои нехорошие предположения. Но он же должен был убедиться. Ведь он теперь за этого дракона отвечает. И если дракон окажется виновен, например, в гибели человека, то спрашивать в первую очередь будут с кого? Понятно, что с хозяина. (И вот какой в связи с этим возникает вопрос: а согласен ли признавать Степана хозяином этот новый, ставший очень большим Дрэга?)

— Ладно, я пошутил, — сказал Стёпка, не выдержав укоризненного взгляда. — Что, уже и пошутить нельзя? Понял я уже, что ты не людоедский дракон. Не сердись. Лучше в самом деле кабана поймай или оленя. Тебе как раз и хватит.

Последние слова он договаривал уже в пустоту. Дракон воспринял его слова как приказ и, кажется, в самом деле отправился на охоту. Скорость, с которой он это проделал, впечатляла. Только что стояла рядом огромная зверюга и вдруг словно в воздухе растворилась — лишь кусты качнулись, да в берёзовой роще заполошно захлопала крыльями какая-то потревоженная птица. И сколько бы Стёпка ни вертел головой, сколько бы ни всматривался в кромку леса, разглядеть совсем не маленькую драконью тушу он так и не сумел. Многократно увеличившись в объёме, Дрэга своих способностей к маскировке отнюдь не потерял.

Вернулся дракон минут примерно через пятнадцать. Стёпка о точном времени почти совершенно забыл и каждый день для него теперь делился на утро, полдень, вечер и ночь. Сейчас было где-то часов семь или восемь утра. Уже и солнце показалось из-за леса. Ночная прохлада отступила в низины, наступающий день обещал быть жарким. Стёпка убрал плащ в котомку, разложил на камне нехитрый завтрак: половинку рыбного пирога и бутылочку с морсом. Тут Дрэга и объявился. Вынырнул из кустов беззвучным призраком, не хрустнув ни единой веточкой, даже непонятно, как он ухитрялся это проделывать при таких размерах. Из драконьей пасти безвольно свешивалось пятнистое тело довольно крупного оленя со свёрнутой шеей.

— Ну, здорово, — с облегчением сказал Стёпка. — Значит, сумеешь себя прокормить. А то я уже слегка переживать начал. Думал, мало ли...

Оленя, конечно, было жалко, но тут уж ничего не поделаешь: драконы "тоже хочут жить". Уронив добычу на землю, Дрэга примерился, сверкнули белым его пугающие зубы... Стёпка не был особенно брезглив, но всё же счёл за лучшее отвернуться. Не слишком приятное занятие — смотреть, как у тебя на глазах пожирают оленя, который совсем недавно был живым и вполне себе мирно бегал по лесу. Стёпка и дома-то не любил присутствовать при том, как дедушка, например, рубит головы курицам, или как забивают осенью свиней. Мясо ел без внутреннего содрогания, но смотреть не любил. И сейчас не слишком хотел разглядывать не самый аппетитный процесс разгрызания оленьей туши.

За его спиной туго загудел воздух, накатило сухим жаром, донёсся характерный запах палёной шерсти. Оглянувшийся Стёпка испытал очередное — уже которое за нынешнее утро! — удивление. Дрэга тоже не любил сырое мясо и вовсе не собирался уподобляться хищным животным, которые, кровавя морды, жадно отрывают от добычи куски ещё дымящейся плоти. Дракон, оказывается, был огнедышащим! Точнее говоря, жаропышащим. Причём жар, который он выдыхал, имел явно магическое происхождение, а пронзительный запах свершившихся заклинаний Стёпка помнил очень хорошо, ещё со времён памятного разговора с Серафианом, когда чародей грозился применить к незаконному демону какой-то Истинный Пламень. Тогда встреча с этим неуютным заклинанием, к счастью, не состоялась, зато теперь Степан наблюдал что-то очень похожее. После короткого аккуратного выдоха на оленьей туше почти моментально обгорела шерсть, а после второго — она зарумянилась манящей поджаристой корочкой. Так быстро мясо не приготовить даже на сильном костре. А дракону хватило нескольких секунд. Перевернув оленя, он завершил недолгий процесс жарки, а затем с видом опытного повара ещё и проткнул в двух местах острым когтем, проверяя хорошо ли пропеклось. Просто не дракон, а ходячая микроволновка.

— Где ты этому научился, Дрэга? — удивленно спросил Стёпка. — Или ты, когда был маленьким, лягушек так себе поджаривал?

Дракон, не обращая внимания на его вопросы, устроился поудобнее и принялся старательно и со вкусом поглощать оленину, хрустеть косточками, облизываться, даже, паразит такой, причмокивать. Кончилось тем, что Стёпка не удержался, отхватил своим всеразрезальным ножом от ляжки хороший кусок мяса, посолил его, впился зубами и... И только тут до него дошло, что он, возможно, здорово рисковал, покусившись на драконью добычу в то самое время, когда тот её грыз. Не всякая собака, например, хозяина к своей миске подпустит, обязательно предупреждающе зарычит, а то и укусить попытается, решив, что у неё обед отбирают. А Дрэга даже глазом не повёл, наоборот ещё и голову отклонил, чтобы Стёпке удобнее было мясо отрезать. И о чём это говорит? А о том, что дракон — это существо разумное, соображающее, и умеющее держать себя в лапах. Друг, в общем, самый настоящий. Хоть и предатель.

— Спасибо тебе, Дрэга, — совершенно искренне сказал Стёпка, прожевав первый обжигающий кусок. — Ты настоящий друг. Правда-правда.

Вместо ответа дракон вытянул шею и самым наглым образом слизнул со Стёпкиного мяса всю соль.

— Ты не только друг, ты ещё и гад, — возмутился Стёпка. — Соль я тебе и так бы дал, а мне теперь обслюнявленное мясо есть прикажешь?

В общем, неплохо подкрепились. А от оленя остались буквально рожки да ножки. Глядя на дракона, нетрудно было догадаться, что он легко мог умять по крайней мере ещё двух таких оленей. Если не трёх.

Стёпка же был сыт и всем почти доволен. И на душе у него было легко и спокойно. Он совершенно не стыдился того, что так быстро примирился с неправильным исполнением желания. Хотел спасти друзей, а получил дракона и кучу положительных эмоций. Ну и что? На его месте Ванька, наверное, ещё бы и не так радовался. В конце концов, он же не собирается бросать Смаклу в беде, да и Ванеса тоже искать не прекратит. Может быть, даже ещё и быстрее сумеет их найти, с драконом-то.

Ещё вчера он испытывал тоску и полное бессилие. Не знал, на что решиться, что делать дальше, куда идти и у кого просить помощи. Ещё вчера неизбежное путешествие в Великую Весь представлялось ему чем-то вроде наказания, сегодня же, глядя на дробящего последние кости Дрэгу, он испытывал вполне понятную уверенность в том, что всё будет хорошо. Ведь он теперь снова не один. А с таким другом (по-настоящему огромным!) можно отправляться хоть к чёрту на рога. От такого друга любой чёрт сам убежит куда подальше.

— Ты меня не бросишь? — спросил Стёпка, подойдя к лежащему дракону и обняв его за шею. — Не улетишь опять к своим гномам? Мне без тебя будет плохо.

Дрэга оглянулся, пихнул его головой в бок, не улечу, мол, хозяин, не бойся, ну куда я без тебя, вернее, ты без меня? И опять захрустел костями.

— Как был ты проглотом, так и остался, — сказал Стёпка. — Бедные олени. Мне их жалко. Ты в следующий раз лучше какого-нибудь кабана поймай. В кабанах мяса больше.

Пора было собираться, хотя, честно говоря, собирать-то было почти и нечего. Стёпка завязал котомку, посмотрел по сторонам, оглядел напоследок разорённый магами холм. Зря они старались, только испортили впустую хорошее место. Приличные люди на подобное бы не решились. Им бы даже в голову не пришло. А эти...

— Ну что, Дрэга, — сказал он. — Пора нам отправляться. Ты как, не против?

Дракон задумчиво посмотрел на Стёпку, потом часто подышал, высунув язык, как дышат собаки, когда им очень жарко.

— Пить хочешь? — догадался Стёпка. — А нечего было мою соль слизывать... Ладно, вон там где-то неподалёку озеро есть. Сходи попей, я тебя подожду.

Передвигался дракон красиво. Его тело буквально струилось меж кустов и деревьев, обтекая преграды и почти не тревожа листву. Каким-то образом тёмная почти до черноты его чешуя на расстоянии практически полностью сливалась с окружающей средой. Как у хамелеона. Если не знаешь, куда смотреть, то ничего и не увидишь. Даже на просторном лугу, где негде было укрыться, взгляд не цеплялся за него, как за что-то чужеродное. Дракон был частью тайги и чувствовал себя в ней как дома.

* * *

Увидев на дороге трёх всадников, Стёпка поначалу не встревожился. Ну, едет кто-то в сторону Усть-Лишая — да и пусть себе, обычное дело. Он и сам недавно так же ехал, только не верхом, а в повозке.

Когда же всадники свернули с дороги и направили коней прямо к холму, он слегка напрягся. Мало ли кто это может быть. А вдруг это те самые маги, что похозяйничали здесь? А вдруг это они теперь едут сюда с проверкой? Он их не боялся, но понимал, что если это и в самом деле маги, то разойтись с ними мирно не получится.

Но это оказались не маги. Ещё издали он разглядел, что к нему приближаются обычные таёжные мужички. Лошадки у них были неказистые, седла тоже такие, на каких ни один уважающий себя маг не поедет, да и по одежде угадывалось, что к обеспеченным весичам эти всадники никакого отношения не имеют.

Стёпка поначалу подумал, что они, наверное, решили поклониться священным камням. Объяснять придётся, подумалось мельком, как бы ещё и не обвиноватили... И тут он узнал едущего первым гоблина. Им оказался Стышва, тот самый попутчик, что провожал его до развилки. Одежда у него была приметная — кожаная куртка с ядовито-жёлтой шнуровкой и чёрные штаны навыпуск. Что его заставило вернуться с полдороги? Он же, кажется, в Протору направлялся... Впрочем, какая разница? Мало ли какие у него здесь дела. Может, забыл чего.

Всадники подъехали ближе, остановились, негромко переговорили, потом спешились и направились к холму, ведя лошадей за собой. Шагали они неторопливо, уверенно, видимо, уже не раз на этом холме бывали.

— Тута он! — довольно объявил Стышва, разглядев за кустами сидящего на камне Степана. — Я же чуял, что он так скоро не уйдёт! Здрав будь, э-э-э... малой!

— И вы здравствуйте, — Стёпка спрыгнул на землю и отряхнул замаравшиеся штаны. — В Усть-Лишай возвращаетесь?

— В Лишай? — оглянулся на своих спутников Стышва. — Не... Мы это... Мы по другой надобности... А чегой-то здеся всё изворошено? — удивлённо уставился он на раскиданные камни. — Энто кто таковскую разруху учинил? Не ты ли? — спросил и криво улыбнулся, мол, ясень пень, тебе этакое не содеять, а я всего лишь шутю.

— Маги это весские здесь постарались, — сказал Стёпка. — Приехали из Усть-Лишая и... повалили. Зачем-то.

— Вот же как оно, — протянул Стышва. — Эвон что учудили, маги-то. Ну а ты, малой, отыскал ли чего хотел?

— Отыскал, — ответил Стёпка. Он смотрел на спутников Стышвы и они ему совсем не нравились. Один был угрюмый лохматый тайгарь поразительно зверской наружности, в драной безрукавке на голое тело, руки в шрамах, на поясе дубина, утыканная шипами, глаза злые, выражение лица такое, словно весь мир ненавидит — вылитый душегуб с большой дороги. Второй был немногим лучше. Вернее, намного хуже. Вурдалак с широким бугристым лицом, с длинными усами, на серую многажды штопанную рубаху накинута видавшая виды пластинчатая кольчуга, а портки такие, словно он их полгода не снимал — засаленные и в частых прорехах. Из оружия на поясе только два устрашающих ножа. Странные у Стышвы оказались попутчики. Или помощники. Или, что вернее, подельники. Стёпка посмотрел на лицо гоблина, и лицо это не понравилось ему ещё больше. И одет Стышва был поприличнее, и ухожен, и чист, но лицо уж больно неприятное, и в глазах отчётливо различается неприкрытая злоба, уверенная такая злоба лёгкого на подлость человека.

— Цвет папорника, говоришь, отыскать велели, — Стышва несуетливо оглядывал вершину холма. Его спутники, привязав коней к берёзке, подошли и встали по сторонам. Пахло от них не слишком приятно: дымом костра, навозом и давно не мытыми телами. Стёпка поморщился и отступил на пару шагов. Он уже сообразил, что ничего хорошего от этих неароматных... посетителей ждать не приходится. — А ведь не растёт здеся папорник-то. А, малой? Не растёт. Сбрехал ты мне давеча, ой, сбрехал. Так я говорю, други?

Други мрачно закивали лохматыми головами, надвигаясь с двух сторон. Стёпка сунул руку в карман, сжал рукоятку ножа, но тем пока и ограничился, в надежде, что до драки, может быть, ещё и не дойдёт. Стышва дрогнул поначалу, тоже схватился за нож, но увидев, что отрок ничего опасного с его точки зрения не сделал, слегка расслабился.

— Так что же ты взаправду здеся искал? — с нажимом спросил он, уставясь на Стёпку своими неприятными глазами. — Токмо не бреши более, что тебя маги сюда послали. Ведомо нам, что это за место. Ведомо, что тута в былые года владетельные люди прихоранивали. И знаешь, что нам думается? Думается нам, что вызнал ты чтой-то важное и пришёл сюда не из пустого интересу. Верно я рассудил?

— Верно, — не стал отпираться Стёпка. Немытая троица, конечно, пугала его, но не так чтобы слишком, а Стышва пока этого ещё не понял и говорил напористо, нагло, стремясь застращать робкого отрока.

— Во-от. А я об чём толковал? — оглянулся гоблин на своих спутников ещё раз. Те, оживившись, кивнули, признавая правоту предводителя. — Нусь, так поведаешь нам, что ты тут вышнырял? Добром поведаешь ли?

— Добром? — Стёпка сделал вид, что задумался. — А если я добром не захочу?

— Тогды не обессудь, — развёл руками Стышва. — Добром не пожелаешь, силой принудим. Думашь, я не домыслил, чего ради ты сюда на ночь глядя пожаловал? Не иначе Старуха тебе про богатства прихороненные выболтала, вот ты и надумал в одиночку-то всё себе прибрать. Да уж не обессудь, не судьба тебе прибытком разжиться. Отберём мы у тебя всё, как есть отберём. Ну, сам посуди, на кой малому отроку богатство? Что ты с ним, неразума, делать будешь? Пряников медовых на рынке прикупишь? Портки себе новые, да наряды мамке своей? А мы... Мы имя с умом распорядимся. По справедливости. Токмо без тебя. Уж не обессудь.

Стёпке стало противно. Он Стышву этого не так уж долго знал, но все же не ожидал от него подобной подлости. Вот ведь надо же, замыслил недоброе, мозгами пораскинул, дружков подговорил, приехал отрока грабить. Сволочь какая, а ещё гоблин.

— Ну, хоть немножко-то мне оставите? — сказал он, стараясь сделать голос жалобным. — А то пряников мне шибко охота.

— Живым останешься — того тебе и хватит, — жестко и равнодушно сказал Стышва, глядя на Стёпку уже как на покойника. — Жизнь молодая, она любого пряника слаще.

Не оставят в живых, понял Стёпка. Они с самого начала задумали всё у меня отобрать, а потом прирезать. Им живые свидетели ни к чему.

— Да ведь не отпустите вы меня, — сказал он.

Вурдалак жутко ухмыльнулся, показав сломанный клык, почесал бороду, вытянул из ножен грубый, тронутый ржавчиной тесак.

— Малец-то умён не по годам, — прохрипел он. — Верно ты, Стышва, рассудил, тайную ухоронку токмо такой и сподобен отыскать.

Стышва прищурился на Стёпку, обдумал что-то, кивнул:

— Чего таить, прав ты, малой. Но ты не бойся, помрёшь без муки. Душа твоя на небо легко улетит. За Старухой вослед.

— Ага, — кивнул в ответ и Стёпка. — Вы меня не больно зарежете. Ну, спасибо вам за такую заботу. А то я уже испугаться успел.

Угадав в его ответе откровенную насмешку, Стышва зло оскалился, отчего лицо его, и без того малосимпатичное, сделалось и вовсе отталкивающим:

— А могём ведь и не сразу. Могём ведь и так содеять, что ты до вечера смертную муку терпеть будешь, криком изойдёшь. Кожу с живого снимем, — зашипел он, наклонясь, — глаза выдавим, персты поотрубаем!

Стёпка, хоть и крепко на себя надеялся, и то слегка испугался. Повеяло от сбросившего притворство гоблина чем-то по-настоящему жутким и беспредельным, почти людоедским. И подумалось, что, скорее всего, не впервые занимается эта угрюмая троица таким вот разбоем на дороге. Как пить дать имеются на их счету и ограбленные, и убитые, и замученные.

— Лучше зараз признавайся, что ты здеся отыскал. Говори немедля, нам ждать несподволь.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Ваша взяла. Покажу, что я здесь нашёл. Всё покажу. Только вы ведь мне не поверите.

— Ты покажь сначала, а мы уж сами обмозгуем, верить али не верить. Ежели энто руками пощупать можно, любой поверит.

— Боюсь, что щупать это руками вы и сами не захотите, — сказал Стёпка, глядя за спину Стышве. Там по буйному разноцветью луга неторопливо возвращался с водопоя дракон. — Не захотите щупать, говорю. Побоитеся.

Разбойники с ухмылками переглянулись, а вурдалак даже хохотнул. Наверное, им трудно было себе представить такое сокровище, которое они побоялись бы потрогать своими заскорузлыми ручищами.

У Дрэги хватило ума не налетать на нежданных гостей со всей дури, а аккуратно подойти почти вплотную и проделать это совершенно беззвучно. Разбойничьи лошади, как ни странно, не обратили на него никакого внимания, даже не покосились в его сторону. Привыкшие, видимо, встречать в тайге маленьких дракончиков, они решили, что и этот великан из той же оперы.

— Мы не из пужливых, — сказал Стышва, не догадываясь о приближающемся сюрпризе. — Уж как-нибудь пощупаем. Показывай, что ты тута откопал. Где оно?

— Да вон, — показал Стёпка. — За вашими спинами как раз стоит.

Все трое одновременно повернулись, хватаясь на всякий случай за оружие. Разбойная жизнь приучила их к тому, что в тайге за спинами обычно ничего хорошего не бывает. Так оно и вышло. Ничего хорошего для них там и не обнаружилось.

Стёпка не ожидал, что ласковый и безобидный (как ему представлялось) дракон может выглядеть столь устрашающе. Дрэга, каким-то образом догадавшись, что нежданные гости заявились не с самыми мирными намерениями, показал себя во всей своей боевой драконьей красе. Он вздыбил крылья, встопорщил чешую, отчего весь сделался похожим на ощетинившегося угловатого динозавра — куда только делась вкрадчивая плавность движений, — распахнул во всю ширь пасть с потрясающими клыками, и глаза его загорелись зелёным дьявольским огнём. Постояв так несколько долгих секунд, он изогнул шею, и от его жаркого выдоха трава перед разбойной троицей увяла, поникла и, моментально выгорев, разлетелась облачком невесомого пепла. И даже земля в том месте почернела и запеклась.

Разбойники онемели. Их можно было понять. Только что стояли все из себя непомерно крутые и всемогущие и вдруг в одно мгновение превратились чуть ли не в драконий завтрак, состоящий из первого, второго и третьего. Нависшая над их испуганными организмами чудовищная зубасто-шипастая зверюга, казалось, выбирала, с кого начать. Бедные душегубы не осмеливались даже рукой шевельнуть. Убегать было поздно, да и убежишь разве от такой страхожутины? Настигнет враз и пожрёт не подавимшись. Понесла же нелёгкая к энтим проклятым камням! Неспроста их недобрым словом все таёжные колдуны поминают.

— Ну что, господа душегубы, кто первый щупать будет? — спросил Стёпка, с улыбкой глядя на комичные фигуры застывших подельников.

Стышва, враз потерявший весь свой гонор, гулко сглотнул, нервно оглянулся на Стёпку и осторожно — чтобы не нервировать кошмарного ящера — опустился на колени. — Не губи, Стеслав! Демоны попутали, не губи!

Во как его проняло, даже имя вспомнил! Двое других на колени падать не поспешили, но Стёпка видел, что перепуганы они основательно. У вурдалака аж тесак из руки выпал.

— Да вы не бойтеся, — сказал Стёпка. — Дракон вас не больно зажарит. Вы даже почуять ничего не успеете.

Дрэга в подтверждение ещё раз поджёг перед собой траву и раскатисто рыкнул. Далёкое эхо отозвалось протяжным гулом, зафыркали и попятились перепуганные лошади, вздрогнул всем телом Стышва, а тайгарь, не проронивший до сей поры ни единого слова, звучно икнул.

Смотреть на побледневшие разбойничьи рожи было приятно, но ещё приятнее было бы их вовсе не видеть.

— Бросай оружие, — приказал Стёпка. — Ножи, дубины... Кольчуги тоже снимайте. Да поживее! Дрэга, покажи зубки.

Дракон с готовностью показал. Разбойники сноровисто избавились от оружия и доспехов. Стёпка кивнул, и дракон тотчас превратил разбойничье снаряжение в груду спёкшегося и ни на что уже не годного металла. От магического жара оплавились даже лезвия ножей.

— А теперь валите отсюда, и побыстрее, — велел Стёпка. — Уезжайте, говорю, пока я добрый.

Разбойники не заставили себя уговаривать и дружно рванули к лошадям. Стёпка не удержался, крикнул вслед:

— А я в Проторе всем про вас расскажу! Слышишь, Стышва? И на постоялом дворе, и троллям, и верховному магу Краесвету. Так что вы туда лучше не возвращайтесь. Для вас там теперь жизни не будет. Слово демона.

Стышва ничего не ответил, только сгорбился сильнее, а звероподобный вурдалак перед тем как вскарабкаться в седло, полоснул по Степану коротким ненавидящим взглядом. Стёпку это ничуть не обеспокоило. Пусть хоть зубами скрипят, хоть ругаются на чём свет стоит — сила сегодня не на их стороне. Он смотрел вслед разбойникам и удивлялся сам себе. Его только что чуть не убили, ему угрожали страшными муками отвратные бандитские рожи, а он даже не испугался. Руки не трясутся, сердце не колотится, настроение не испорчено. То ли привык уже ко всем и всяческим гадам, что с завидным постоянством попадаются на его пути, то ли сделался настолько крутым и непобедимым, что ему теперь сам чёрт не брат. Скорее всего — привык, потому что никакой особой крутости в себе он не находил. Если бы не дракон, не гузгай и не эклитана, сидел бы сейчас неустрашимый демон тихой мышкой в кустах и молился о том, чтобы злые дяди с большой дороги его не обнаружили.

Когда неудачливые душегубы-грабители, уже торопливо пылили по дороге в сторону Усть-Лишая, всё ещё старательно пыжащийся Дрэга принял менее героическую позу, сложил крылья и перестал топорщить чешую, вследствие чего заметно уменьшился в размерах и вновь превратился в гладкого, лоснящегося, вполне мирного зверя почти домашней породы.

— А ты, оказывается, неслабо умеешь пугать, — признал Стёпка, затаптывая всё ещё тлеющую кое-где под ногами траву. — Так растопырился, что даже у меня мурашки побежали. Спасибо, что помог. А то бы драться с ними пришлось.

Вместо ответа дракон попытался облизать его с ног до головы, но был вовремя остановлен и пристыжен.

— Лизаться будешь с драконихами, — нарочито строго сказал ему Стёпка. — А человеков облизывать нельзя. Они невкусные. И от слюней твоих мне отмываться не хочется. И вообще — ты же не мопс какой-нибудь занюханный, ты дракон! А дракон — это звучит гордо! Уяснил?

Дрэга уяснил и на облизывание больше не покушался. Он вообще оказался понятливым драконом, можно даже сказать — умным. Недаром же его гномлины в шпионы определили, а такое важное дело кому попало не доверят. Узнать бы ещё, каким образом он свои донесения передавал, не умея разговаривать по-человечьи.

А вообще получается, что не совсем уж бесполезное желание исполнила древняя сила. С таким внушительным (и внушающим ужас) спутником можно запросто отправляться не то что в Великую Весь, а даже, наверное, и во вражеский Оркланд. Против полнобронированного жаропышащего дракона ни одному оркимагу не устоять. Теперь Стёпка был почти стопроцентно уверен в том, что не только отыщет гоблина, но и без особого труда вырвет его из рук Чародейной палаты. А маги потом его же ещё и благодарить будут за то, что он не позволил дракону их всех испепелить.

* * *

В какой стороне искать Великую Весь? Примерное направление Стёпка знал. Иди на запад и будет тебе счастье. При этом его не слишком напрягало, что придётся преодолеть многие и многие вёрсты. Понятно, что рано или поздно, так или иначе, но он туда доберётся. Смущало другое — то, что нужно именно идти. Пешком. Ноги уже заранее гудели.

И ещё дракон. Что с ним прикажете делать? Вести это зубастое чудовище за собой на верёвочке, время от времени отпуская его в тайгу на охоту? Ха! Очень весело будет выглядеть со стороны.

Вот если бы оседлать его... Разве это не круто — ехать верхом на драконе, подобно тому, как в древней Индии ездили на слонах всякие там раджи, мягко покачиваясь и поглядывая сверху вниз на всех встречных-поперечных? Только как подступиться с таким предложением к Дрэге, Стёпка не знал. Опасался, честно говоря. Дракон всё же, а не какая-нибудь смирная и привыкшая к седлу деревенская коняшка. Так ведь и те могут лягнуть. И, опять же, вскарабкаться на него, если он, конечно, позволит, будет довольно сложно. Совершенно не за что ухватиться. Не по хвосту же лезть в самом деле. Хотя, честно говоря, мелькнула такая мысль, когда Стёпка в раздумьях наворачивал круги вокруг безмятежно лежащего зверя.

Жужжали над лугом пчёлы, зеленела трава, солнечные блики играли на чешуе... Время уходило. Надо было на что-то решаться.

Вот тут-то Дрэга, словно догадавшись о терзающих хозяина сомнениях, без понуканий и намёков сам предложил себя в качестве ездового дракона. Выставил левое крыло так, что получилась почти ступенька, и спину выгнул: забирайся, мол, хозяин, на меня смелее.

— Ага, — сказал Стёпка, отступая от дракона на пару шагов. — Так ты ещё и мысли читать умеешь?

С безмятежной морды дракона можно было писать портрет под названием "Просто я догадливый такой".

— Ладно, — сказал Стёпка, — Но если что — я не виноват. Ты сам напросился.

Дракон терпеливо ждал. Стёпка помялся, потом осторожно потрогал крыло подошвой кроссовки. Крыло оказалось достаточно твёрдым и совершенно не скользким. Тогда, убедившись, что не сделает дракону больно, он встал на крыло обеими ногами и не очень ловко вскарабкался на широкую спину. Поёрзал, подвинулся поближе к шее, осмотрелся, перевёл дух. Всё-таки не каждый день приходится усаживаться верхом на дракона. Сидеть оказалось неожиданно удобно и достаточно мягко, как будто это место было нарочно устроено для наездников. Потом он вспомнил, что гномлины как раз на таких вот драконах и летают, только на маленьких и с сёдлами. А на Дрэге прекрасно сиделось и без седла. Ноги не просто безвольно свисали вниз, а упирались как раз в основания передних лап, так что при желании можно было даже привстать. Вот только руки... Держаться было не за что. По идее здесь бы совсем не помешали поводья, но поводьев, понятно, не имелось (откуда бы им взяться?), да и вообще с трудом представлялось, что свободолюбивый дракон позволит себя взнуздать. Ему, небось, ещё у гномлинов тесная упряжь до смерти надоела.

Дрэга привстал, оглянулся на хозяина. "Готов?" — словно бы спросил он.

— Готов, — вздохнул Стёпка и легонько пихнул пятками в драконьи бока, словно пришпоривая. — Поехали уже.

Оказалось, что ни к чему он не готов. Оказалось, что он просто не догадывался о всех возможностях дракона.

Странно, но он даже и мысли не допускал, что Дрэга, позволив, а вернее, заставив его усесться себе на спину, вдруг взлетит. Он полагал, что они сейчас двинутся вниз по склону холма, потом по полю, по дороге, и дракон будет плавно бежать неторопливой рысью, а иногда и галопом, а Стёпка будет покачиваться на его спине и посматривать по сторонам, и это будет здорово и весело. Лучше даже, чем со Старухой.

Но за его спиной вдруг шумно распахнулись крылья, дракон оттолкнулся всеми лапами от земли и сразу, без разбега и подготовки взмыл в воздух.

У Степана от неожиданности сердце ухнуло в живот. Ойкнув, он повалился на дракона, обхватил его руками и ногами и заорал:

— Ты что, сдурел? Ты куда?..

Удержаться ему не удалось, он тут же сполз набок и сорвался вниз. Хорошо, что дракон успел ухватить неудачливого наездника лапами почти у самой земли, а то не миновать бы беды. В лучшем случае Стёпка отделался бы переломами. В худшем — свернул бы шею. А так он упал достаточно мягко, ничего, к счастью, не отбил, перепугался только и локоть слегка ушиб. Дракон тут же опустился рядом и принялся обнюхивать барахтающегося в траве хозяина. Встав на ноги, Степка едва удержался от того, чтобы не обругать бестолкового дракона, который... Впрочем, бестолковым на этот раз оказался вовсе не дракон, а он сам. Поэтому от ругани и упрёков вовремя удержался. Ему было и смешно и стыдно. Удачным получился первый полёт, ничего не скажешь. Хорошо, что никто не видел, как отважный и непобедимый демон спикировал носом в кочку.

— А предупредить не судьба? — сердито спросил он у дракона, отряхиваясь и подбирая сползшую с плеча котомку. — Да ладно, не подлизывайся, помню я, что ты говорить не умеешь. Но всё равно...

Что всё равно, он и сам не смог бы объяснить.

Уже совсем другим взглядом посмотрел он на хвостатого и крылатого друга, который с виноватым видом топтался рядом и пытался незаметно лизнуть его в макушку. Вот почему, скажите на милость, вполне неглупому демону даже в голову не пришло, что на таком драконе можно летать? Зная о том, что гномлины на дракончиках именно летают, от Дрэги он как раз ничего такого не ожидал. Во-первых, дракон был слишком большой, а его сложенные по бокам крылья, наоборот, казались слишком для него маленькими. Во-вторых, дракон сам невольно обманул Степана, отправившись на водопой на своих двоих... э-э-э... на своих четырёх лапах. Вот и возникло твёрдое убеждение, что полёты и перелёты — это для кого-то другого. Абсолютно неверное убеждение, как только что неожиданно и весьма драматично выяснилось.

Нет, наверное, человека, который не летал во сне хотя бы один раз. Ощущения фантастические, забыть это невозможно. А теперь Степану представилась потрясающая возможность полетать наяву. Пусть не самостоятельно, пусть на драконе — так это же ещё круче! Полететь в небе. Высоко над землёй. Выше всех. Быстрее всех. Дальше всех. Огромность предстоящего счастья вскипала в крови щекотными пузырьками и разрывала грудь. Нет, это просто праздник какой-то в самом деле! Он сейчас по-настоящему поднимется на драконе в небо и будет смотреть сверху вниз на леса и реки, он помчится навстречу ветру, задевая руками облака и охватывая взглядом весь мир до самого края... Это было так... невероятно, так грандиозно, что у него снова захватило дух, только уже не от внезапного взлёта, а от не менее внезапной радости. Нет, всё же правильное желание Змиевы зубья выполнили, очень правильное. И ничего они не ошиблись, потому что с таким драконом намного проще и быстрее и Смаклу получится спасти, и Ванеса отыскать. Летайте, как говорится, драконами таёжных авиалиний!

— Значит, ты умеешь летать, — протянул Стёпка. — А показать можешь? Я посмотреть хочу, как это со стороны выглядит.

Испугался он вдруг, что дракон не летает, а просто очень далеко прыгает, помогая себя крыльями. И если это так, то сидеть на нём будет не слишком весело, потому такие прыжки из человека могут всю душу вытрясти и обязательно укачает при этом до тошноты. Стоит ли тогда вообще напрягаться?

Дрэгу не пришлось просить дважды. Сильные лапы легко бросили тело в воздух, хлопнули крылья, кончик хвоста, задев берёзку, сбил с ветки пару листьев.

Стёпка во все глаза смотрел на уносящегося вдаль дракона. Всё-таки летит. По-настоящему. Так же, как летал, будучи маленькой гномлинской лошадкой. Нарушая, между прочим, все известные Степану законы физики. Если этим дурацким законам верить, то такое огромное создание вообще не имело никакого права держаться в воздухе. В самом крайнем случае ему было позволено после длительного разбега, сопровождаемого суматошным хлопаньем крыльев, пролететь невысоко над землёй сотню-другую шагов. А он даже крыльями почти не машет. Такое впечатление, что они нужны ему только для маневрирования. Само собой, без магии тут не обошлось. И это хорошо, даже просто здорово.

В считанные секунды домчавшись до дороги, Дрэга заложил крутой вираж, торжествующе курлыкнул и ринулся обратно. Несколько секунд — и он уже рядом. Лапы одновременно коснулись земли, порывом взметнувшегося воздуха Степана едва не сбило с ног. Дракон, красуясь, сложил крылья и вопросительно изогнул шею: "Ну как? Тебе понравилось?"

— Обалдеть, — сказал Стёпка, с некоторым неудовольствием отмечая, что налетающая драконья туша его слегка испугала. Ведь если бы дракон чуть-чуть промахнулся и не сумел вовремя затормозить, последствия оказались бы плачевными. — Уговорил. Только я больше не упаду.

Во второй раз на дракона он забрался уже увереннее, даже слегка загордился своей сноровкой: почти как у опытного наездника получилось. А потом начались напряги. Первое падение сыграло с ним злую шутку, он теперь боялся упасть ещё раз. Поэтому, как только дракон присел перед прыжком, Стёпка лёг ему на спину и крепко обхватил руками за шею. Со стороны это смотрелось, наверное, не слишком героически, зато гарантировало, что он не свалится в первую же минуту.

Взлёт прошёл нормально. Дрэга, чувствуя неуверенность хозяина, летел на небольшой высоте, вровень с верхушками сосен и летел осторожно, без рывков и крутых виражей. И всё равно было неуютно и страшновато, хотелось закрыть глаза и ничего не видеть. Не волновала Стёпку сейчас ни раскинувшаяся до горизонта ширь, ни бескрайние манящие просторы, ни чистейшая белизна облаков, — робко поглядывая на проносящиеся внизу рощи, поляны и холмы, он думал только о том, чтобы удержаться на драконьей спине.

А ему ведь раньше представлялось, что летать на драконе — это ужасно весело и очень легко. Оседлал — и помчался куда душе угодно, хоть за горы, хоть за моря. Ему представлялось, что в поднебесной вышине он будет, раскинув по сторонам руки, хохотать от восторга (так всегда делают те, кто впервые летит) и посматривать с высоты на всех ползающих по скучной земной поверхности. И что?.. Хохотать ему не хотелось совершенно, руки раскидывать он просто боялся, восторга тоже пока никакого не ощущалось. В общем, было ужасно и совсем не весело. С глубоким прискорбием Стёпке пришлось признаться себе, что он самый настоящий трус. Ему такая удивительная возможность подвернулась, ему древние силы такой фантастический подарок сделали, а он лежит, тупо уткнувшись носом в чешую, и едва-едва справляется с приступом высотобоязни.

Полёт продолжался от силы минут десять, а ему уже захотелось на землю. Ноги предательски ослабли, руки затекли, сосущая пустота в животе расползлась почти до сердца. Нужна была передышка. Нужно было примириться с собственной трусостью и неспособностью стать крутым драконьим наездником. Стёпка был растерян и огорчён. Красивого и героического парения под небесами не получилось. Стремительного пикирования с крутыми разворотами и захватывающими дух воздушными горками не получилось тоже. Волшебный праздник не состоялся. Выходит, правильно говорят, что рождённый ползать летать не может.

Осторожно повернув голову, он посмотрел вниз. Дракон летел по извилистому распадку. Проплыли склоны сопок, остались за спиной иссечённые трещинами скалы. Впереди сверкнул весёлыми бликами каменистый ручей, и призывно зазеленели покрытые невысокой травой берега.

"Давай здесь остановимся" — хотел сказать Стёпка, но горло отказалось ему повиноваться и вместо нормальной человеческой речи издало какой-то невнятный скрип. Тогда он машинально похлопал по драконьей шее — и умный Дрэга тут же пошёл на посадку. Приземлился он красиво и очень аккуратно, впрочем, измученный страхом наездник этого совершенно не заметил. Безвольным кулем свалившись с драконьей спины, он уселся на первую попавшуюся кочку и с облегчением вытянул ноги. Настроение у него было что называется не фонтан. Совсем недавно он радовался тому, что полетит, теперь же он с несравнимо большей радостью ощущал под ногами надёжную землю. А на зелёную травку смотрел с таким умилением, словно в роду у него были сплошь жвачные и парнокопытные.

В этом месте они задержались надолго. Дрэга, как совершенно свободный и независимый дракон, никуда не торопился и ни к кому не спешил. Стоя в ручье всеми четырьмя лапами, он лакал холодную и очень вкусную (Стёпка тоже попробовал) воду. Затем, утолив жажду, он выбрался на берег, улёгся рядом со Степаном и беззаботно задрых, подставив солнечным лучам светлое брюхо и совершенно по-птичьи спрятав голову под крыло. Дракону хорошо, он летать умеет и высоты не боится. А что делать трусоватому демону, про которого почти все думают, что он непобедимый? Отказаться от мечты? Смириться с собственным малодушием и всю оставшуюся жизнь жалеть о том, что не сумел преодолеть постыдную слабость?

Закинув руки за голову, Стёпка лежал на траве и смотрел в небо. В небе плыли облака. Очень высоко. Отчётливо представив себя там, рядом с этими величавыми громадами, он содрогнулся. Кажется, в небо мне уже совершенно не хочется. Вот если бы за спиной вместо котомки оказался парашют... Или если бы на драконе было седло со стременами и поводьями... Интересно, а как долго гномлины учатся летать на дракончиках? Может быть, это у них в крови? Стёпка вздохнул. Выхода нет, надо учиться преодолевать себя. В конце концов, демон я или просто погулять вышел? Ванька бы меня уже десять раз высмеял. И улетел бы на драконе один. На экскурсию.

— Дрэга, подъём! — скомандовал он примерно через час, когда лежать без дела стало совсем невмоготу. — Хватит уже спать.

Разморённый жарким солнцем дракон, как говорится, и ухом не повёл, тем более что ушей как таковых у него не было. Зато имелись внушительные и очень ловкие лапы. Которыми он и сцапал хозяина, когда тот решил растолкать разоспавшегося летуна.

— Обниматься я тебе тоже запрещаю! — ругался Стёпка, безуспешно пытаясь освободиться от шуточных объятий. — Ты мне все рёбра переломаешь... Стоп! Погоди, не убирай лапу! Да не бойся, не съем я её.

Лежащая у него на коленях увесистая передняя конечность с полувыпущенными когтями, покрытая мелкой чешуёй и отливающая на солнце тёмной малахитовой зеленью, показалась Степану вдруг подозрительно знакомой. Где-то он видел уже почти такую же лапу с почти такими же когтями. Причём, совсем недавно. Только размерами поменьше... Бли-и-ин!

Всматриваясь сквозь увеличивающий кристалл в свою виртуальную "взаправдишнюю" руку, он отмечал несомненное сходство. Почти всё похоже: и чешуя, и цвет, и форма суставов... Только когти у Дрэги посимпатичнее — чистые, почти белоснежные и совсем не слоятся. Получается, что Стёпкин двойник из параллельного мира каким-то боком приходится родственником (или сородичем) дракону? И что из этого следует? А то, что гузгай должен и даже просто обязан обладать необходимыми для полётов навыками. Конечно, Стёпка не такими заковыристыми словами подумал, он для себя всё это проще выразил: надо просить гузгая о помощи. А то сидит внутри и в ус не дует. Лучше бы когти почистил, честное слово.

Правильный настрой удалось поймать не сразу. А когда знакомо ворохнулось что-то в груди, тут же встрепенулся и Дрэга. Он подобрался, подтянул лапы и уставился Степану в глаза удивительно серьёзным взглядом. Как будто обнаружил вдруг, что хозяин превратился в кого-то другого.

— Чего подпрыгнул? — спросил Стёпка. — Думаешь, только у тебя секреты есть? Давай, подставляй спину. Щас опять полетим... Если я не передумаю.

* * *

Третья попытка началась очень многообещающе. Направляемый гузгаем, Стёпка в одно касание взлетел на спину, сел сразу правильно, как и должен сидеть настоящий драконий наездник, — и вот они вновь оторвались от земли. Дух, конечно, опять захватило, но ни о каком падении речи уже не шло. Стёпка сидел как влитой, утвердя ноги на подогнутых драконьих лапах и слегка сжимая его бока коленями, этого, как оказалось, было вполне достаточно. Вот тут-то бы ему и вскинуть победно руки и завопить на весь окрестный мир: "Люди, я лечу!!!"...

Всё испортил гузгай. Не зная, что такое разумная постепенность, он не желал "тише ехать" и поэтому сразу направил дракона вверх, повелительно пришпорив его пятками. Дрэга послушно пошёл по кругу, стремительно набирая высоту, и уже через минуту Стёпка закрыл глаза, через три минуты прошептал про себя "ой, мамочки", а через пять — отчаянно пожалел, что согласился на подобное безрассудство. Но отступать было поздно. Оставалось только держаться за дракона изо всех сил и молиться о том, чтобы это издевательство поскорее кончилось. Спина дракона уже не казалась достаточно надёжной опорой, она покачивалась, подёргивалась, с неё слишком легко можно было сорваться, потому что на ней не было никаких упоров и зацепов. Проклятущий гузгай, устроив подлянку, умыл свои немытые руки и теперь, наверно, подхихикивал, наблюдая за Стёпкиными страданиями. Довольно быстро они поднялись на невообразимую высоту, просто невообразимую, на километр, возможно, если не больше, а Дрэга без устали кружил и кружил, взлетая всё выше и выше. Стёпке стало холодно и он взмолился:

— Хватит, Дрэга, я же замёрзну. Хватит!

Подъём тут же прекратился. В животе что-то сладко оборвалось. Собрав всю свою волю в кулак, Стёпка открыл глаза, пугливо осмотрелся — и ахнул. Вокруг него, над ним, под ним, во все стороны простиралось бескрайнее, пронизанное солнечными лучами небо, украшенное тут и там белыми громадами облаков. И облака эти висели в воздухе совсем рядом, до некоторых можно было чуть ли не дотянуться рукой, а на некоторые Стёпка вообще смотрел сверху вниз. Страшно далёкая теперь поверхность земли превратилась в пёстрый, слегка размытый расстоянием зелёный ковёр, на котором кое-где выделялись более светлые пятна полей, отливала вдалеке серебром извилистая полоса реки с многочисленными рукавами и затонами, петляла дорога, превратившаяся в тоненькую жёлтую ниточку, и ещё много внизу было такого, на что Стёпкиного внимания пока просто не хватало. Огромный мир радостно раскинулся до почти неразличимого горизонта, и здесь, на этой потрясающей высоте, появилось ощущение, что нет уже никаких преград, что все расстояния сделались незначительными и даже смешными, и стоит только пожелать — очень быстро можно долететь до любого, пусть даже самого удалённого уголка, до каких-нибудь всеми забытых Махоньких Упырелл или до оркландского Горгулена. Или хотя бы до вон тех самых Закатных гор, силуэты которых с остатками снеговых шапок синеют под левым крылом дракона.

Вот теперь понятно стало, что это такое — увидеть землю с высоты птичьего, вернее, драконьего полёта. Это вам не скучная спутниковая карта родного посёлка в режиме онлайн за прошлый год, это умопомрачительный вид с совершенно умопомрачительного расстояния. До поверхности так далеко, что поневоле холодеют ноги, а сердце начинает колотиться как сумасшедшее. А высотобоязнь... она, конечно, никуда не исчезла, она просто превратилась в восторженный ужас. Или в ужасный восторг. Магический мир наконец-то соизволил повернуться к пришлому демону своей самой чарующей стороной. Опьянённый грандиозностью происходящего с ним чуда, Стёпка забыл обо всём на свете. Он летел! Он летел в небе на драконе! Почти как во сне! Даже круче, намного круче! Мечта сбылась и не обманула.

Впервые поднявшийся на такую высоту дракон тоже, судя по всему, испытывал нечто подобное. Раскинув крылья, он плыл вровень с облаками, огромный, могучий, непобедимый, и во всём Таёжном улусе не было никого, кто бы осмелился бросить ему вызов. Объявляя миру о своём появлении, он издал клокочущий громогласный вопль, и Стёпка в ответ тоже что-то закричал... Вот только руки в победном жесте вскидывать пока не решился.

Прооравшись и выплеснув свои положительные эмоции, они, не сговариваясь, решили, что не плохо было бы спуститься поближе к земле. Чуть заметно шевельнув крыльями, дракон пошёл на снижение. Сначала плавно, а затем всё круче и круче. Встречным потоком воздуха трепало волосы, раздувало рубашку на спине и приятно холодило кожу. Было весело и почти не страшно. Как будто несёшься с высоченной горы на велике. Спуск не занял много времени. Они промчались над лесом, над полями, над озером, которое с высоты представлялось крохотной лужей, распугали птиц, пригнули траву и кусты, и плавно развернувшись, приземлились на уже знакомый и обжитый берег ручья. Стёпка сполз на землю, скинул котомку и сел, прислонясь спиной к тёплому чешуйчатому боку. Он был счастлив. Он всё-таки сумел перебороть свой страх. Он не трус... Но он всё же надеялся, что больше на такую безумную высоту они подниматься не станут. Разве только если очень приспичит.

В глубине драконьего тела гулко стучало сердце. Ду-дум, ду-дум! Дрэга повернул голову и уставился Стёпке в глаза. Как будто спрашивал: "Когда опять полетим, хозяин?"

— Скоро полетим, — успокоил его Стёпка. — Очень скоро. И очень далеко.

И от этого "далеко" его вновь пронзила обжигающая нереальность предстоящего ему счастья. Вспомнив сегодняшний глупый сон, он с усмешкой повторил вполголоса накрепко запавшую в память фразу: "В этом мире нет драконам места". Как же нет, когда вот он самый настоящий дракон лежит у него за спиной...

Что-то звонко лопнуло, резкий порыв горячего воздуха пронёсся над головой, Стёпка лишился опоры и повалился на спину, неловко задирая ноги. Он здорово перепугался, ему показалось, что рядом с ним взорвался горшок с громобоем. Бабахнуло и в самом деле отменно. Даже какие-то ошмётки во все стороны полетели, — к счастью, не от одежды, а просто разбросало труху и мох. Стоя на четвереньках, он очумело потряс головой и огляделся. Дракон куда-то исчез, оставив после себя примятую траву, в ушах ещё звенело, потревоженный ручей уносил прочь сорванные взрывом листья. Что это было? Такое впечатление, словно в самом деле бомбой шарахнули. И куда делся дракон? Неужели сбежал? Такой большой, а драпанул, словно заяц. Даже хозяина бросил. Но не улетел, это точно, потому что в небе его не видно. Только перепуганные ласточки туда-сюда носятся.

— Дрэга! Ты где? Выходи, всё уже кончилось.

Выпорхнувший из травы дракончик сверкнул на солнце крыльями и радостно закружился над его головой. Маленький, чуть больше сороки. В таких случаях обычно говорят, что невозможно поверить своим глазам. Глазам Стёпка верил — вот же он, дракончик, попробуй не поверь! Но почему?! С какого перепугу Дрэга опять сделался гномлинской лошадкой? Неужели подарок оказался таким... одноразовым? Полетал на нём разок в вышине, поорал от восторга, хлебнул немного счастья — и всё, довольно с тебя? Верить в такую подлянку не хотелось, смысла в таком подарке не было никакого. И Стёпка, подставляя дракончику руку, подумал, что, наверное, какой-нибудь подкравшийся маг или колдун с помощью заклинания вернул Дрэге прежний вид. Из вредности или просто от страха. А что? Вон как взорвалось. Очень похоже на сильное превращальное заклинание. Потом он сообразил, что откуда бы здесь, на берегу, где даже спрятаться негде, взяться магам или колдунам. Да и зачем? Потом он вспомнил, что хлопнуло как раз после того, как он произнёс те самые услышанные во сне слова...

"В этом мире нет драконам места".

Та-ак. Неспроста, получается, тот сон приснился. Древняя сила выполнила его желание и научила заклинанию, с помощью которого можно снова сделать дракона маленьким. Типа инструкция по применению. Здорово, конечно, кто спорит. Только вот... Стёпка посмотрел в высокое небо, и его продрало страхом до самых печёнок. А если бы я произнёс эти слова там, в вышине? Это я бы с такой высоты шмякнулся. В лепёшку бы точно расшибся. А потом превратился бы в зомби, который и в живых остаться уже не может и умереть не способен, потому что "не весь". (Мне нужно в Весь, но я не весь). Предупреждать надо, между прочим, когда такие заклинания во сне передаёте, рассердился он, мне же просто повезло, что я не брякнул эти слова, когда под облаками летал! А ведь мог.

Что-то там ещё ему говорил тот приснившийся безликий собеседник. Что-то важное. Мол, а обратное ты уже сам знаешь. Обратное, это значит, чтобы дракона снова большим сделать. И откуда интересно я его знаю? Во сне мне точно ничего такого не говорили. А если не во сне — то когда? И кто? Попробуем размышлять логически. Чтобы сделать дракона большим, нужно сказать какое-то заклинание. А какое? Да понятно же, что заклинание увеличения. А кто, интересно знать, мог научить Стёпку увеличивающему заклинанию? Да Смакла же и научил. Увеличильное заклинание. Стёпка напряг память. Помнится, что звучало оно как-то очень заковыристо. Там ещё "аки-паки" какие-то были... И заклинание тут же всплыло в его голове.

Он посадил Дрэгу на кочку и громко произнёс:

— Преумножься многажды сущностным прибавлением аки велю!

Потом показал на притихшего дракончика пальцем и потребовал: — Содейся!

И ничего не содеялось.

Поразмыслив, Стёпка повторил, но уже медленнее и про себя, и пальцы (персты) требуемой щепотью старательно сложил.

И на этот раз содеялось.

Жахнуло, хрустнуло, ударило по ушам, и сделалось так холодно, что не успевший отпрыгнуть Стёпка моментально замёрз, даже одежда его покрылась инеем. И вся трава тоже моментально побелела, как будто в один миг наступила зима. А вода у берега ощетинилась острыми льдинками, которые, впрочем, сразу принялись таять.

Сияющий Стёпка пытался согреть дыханием прихваченные холодом ладони, а сделавшийся вновь огромным Дрэга тут же умчался в лес. На покрытой снегом траве остались только тёмные следы его лап. Он довольно быстро вернулся и приволок здоровенную тушу дикой свиньи. Дракон жарил себе свинину, а Стёпка, перебравшись в более сухое и тёплое место, лежал на траве и лениво размышлял о чудесах и заклинаниях. Когда из ничего вдруг появляется такая здоровая туша, на это уходит столько энергии и тепла, что всё вокруг сразу замерзает. А самому дракону срочно требуется подкрепиться, чтобы восстановить силы. Некоторые законы физики в этом мире работали правильно.

А вообще — это круто! С таким уменьшающимся и увеличивающимся драконом очень удобно путешествовать. Понадобилось, например, в город зайти или в село — говоришь уменьшительное заклинание. И никто не пугается. А когда надо куда-нибудь долететь — увеличиваешь, ждёшь, пока дракон подкрепится, и лети себе в своё удовольствие. Только не съест ли он хозяина, если не сумеет вовремя поймать ещё одну свинью или оленя? Стёпка посмотрел на увлечённо подкрепляющегося дракона, на его ехидную морду и всякие нехорошие мысли со спокойной душой отбросил. Не съест. Глупо такое даже предполагать.

Потом Дрэга валялся рядом на траве, требовал, чтобы его чесали палкой и тут, и там, и ещё под шеей, и, разморённый и расслабившийся, незаметно уснул. Дракон шумно посапывал, изредка подёргивая хвостом, а Стёпка, вновь обретший уверенность в себе и в завтрашнем дне, просто наслаждался летним теплом и приятным ничегонеделанием. Почти полдня прошло в делах и заботах. Столько времени потеряно. Но ведь не зря. Теперь он точно знал, что может нагнать весичей, которые увозят Смаклу. Даже если они уже добрались до границы Великой Веси.

Глава тринадцатая,

в которой демона вновь подозревают

Управлять драконом было легко и просто. Очень помогало то, что Дрэга понимал человеческую речь и не страдал излишним упрямством. Сказал ему: "Ну, полетели", слегка пришпорил для уверенности и вперёд. Похлопал левой рукой по холке — повернули к югу. Похлопал справа — летим севернее. А более сложные манёвры дракон вообще выполнял без команд и подсказок, порой чуть ли не угадывая желание наездника. Летел он теперь не слишком высоко, и поэтому можно было спокойно наслаждаться скоростью, не обращая внимания на мелкие неудобства вроде отсутствия седла и невозможности ухватиться за что-нибудь надёжное руками. Гузгай всё сделал правильно: побывав в заоблачном поднебесье, перепугавшись там, перебоявшись и наоравшись, Стёпка воспринимал полёт на высоте пятиэтажного дома как что-то обычное и почти безопасное.

Перед вылетом он приблизительно прикинул, в какой стороне расположен Усть-Лишай и где примерно может находиться Великая Весь. Точного направления он, ясное дело, не знал и надеялся лишь на то, что рано или поздно попадётся им внизу какая-нибудь дорога. А где дорога, там и путники. Купцы, например, или охотники. Кто-нибудь да подскажет. Лишь бы только не весичи — хлопот с ними не оберёшься, не раз уже проверено.

Ничего другого Стёпка придумать не смог, впрочем, вскоре выяснилось, что его решение было правильным. Дорогу они обнаружили достаточно быстро, обычную грунтовую (а других здесь и не знали), не слишком укатанную, но и не заброшенную, и, пролетев над ней около часа, наткнулись на отряд всадников. И по закону подлости, который в магическом мире работает так же неотвратимо, как и в обычном, всадники оказались весичами.

Произошло это неожиданно для всех и едва не закончилось крупными неприятностями. А всё потому, что Стёпка чересчур увлёкся полётом и совершенно забыл об осторожности. А дракону про осторожность вообще никто не почесался напомнить. Вот они и вели себя беспечно и расслабленно, даже в мыслях не допуская, что кому-то огромный летающий зверь может не понравиться, кого-то может испугать, а кое-кого — испугать до такой степени, что начнётся беспорядочное швыряние не самыми слабыми заклинаниями. Боевыми, между прочим.

Сначала всё шло очень хорошо.

Поскольку дракону не было нужды дотошно следовать прихотливым извивам дороги, он летел напрямик, что существенно сокращало путь и позволяло не хвататься судорожно за его шею на каждом вираже. Под драконьими крыльями проплывали луга и поля, речки и холмы, овраги и болота, светлые берёзовые рощи и непроходимые, заваленные буреломами хвойные леса. В общем, всё то, что и называется тайгой. И никаких тебе просек с линиями электропередач, заброшенных карьеров и полуразвалившихся коровников, которые вокруг Стёпкиного посёлка, например, встречались буквально на каждом шагу. Здесь же — только нетронутая природа, праздничная зелень лесов и пронзительная синь воды.

Стёпка не успевал вертеть головой, стараясь увидеть сразу всё и запомнить это всё навсегда. Чтобы лет через восемьдесят было о чём внукам рассказывать, сидя у камина, как старый Бильбо Бэггинс. Рассказывать о том, как пахнет чешуя дракона, и как свистит ветер в его крыльях; как обрывается сердце, когда, перевалив через вершину сопки, внезапно рушишься вниз; как встречный поток воздуха приятно остужает разгорячённое лицо; как отражается в воде пролетающий над озером дракон, а ты почти не отражаешься, потому что боишься упасть и осторожно косишься вниз краешком глаза; как велик и неохватен мир для того, кто поднялся выше самых высоких кедров, как он волнует душу и будоражит кровь...

Стёпка наконец в полной мере ощутил себя настоящим драконьим наездником. И, стыдно сказать, но его радовало, что за Смаклой им приходится лететь чуть ли не в саму Великую Весь. Чем дальше, тем лучше. Чем дольше, тем круче. Крылья — это здорово!

Места, над которыми они пролетали, были совершенно безлюдными (или казались таковыми), не попадалось пока внизу ни деревень, ни хуторов, и Стёпка мог только удивляться тому, как редко встречаются в тайге люди и поселения. Можно сказать, почти совсем не встречаются.

Однажды увязались за ними сразу несколько гномлинов на дракончиках, что-то пищали вслед, ручонками размахивали, но очень быстро отстали. Мелькнула у Стёпки мысль задержаться, поговорить с недомерками, похвастаться перед ними своим настоящим драконом; представил он, какими глазами смотрели бы они на Дрэгу, как возбудились бы и взгоношились — и не стал возвращаться. Не такой народ гномлины, чтобы захотелось с ними по собственному желанию разговоры разговаривать. И лишь несколько позже он с изрядным запозданием сообразил, что гномлины — такие же местные жители и у них вполне можно было узнать о ближайшей дороге в Весь. Но — поздно. К тому же они запросто могли и обмануть, как уже сделали это однажды, отправив его в устроенную магами засаду.

Постепенно рельеф местности изменился, сопки стали попадаться чаще, они теснились одна за другой, кое-где обрывались скалистыми обрывами, кое-где зияли рыжими проплешинами давних пожаров. Дорога петляла немилосердно, кружила и металась из стороны в сторону, и дракону, чтобы не потерять её из виду, приходилось то взлетать над вершинами, то спускаться почти до земли и нестись, едва не задевая деревья кончиками крыльев. В таком бреющем полёте адреналина тоже хватало: когда в нескольких метрах от тебя мелькают колючие ветви, а расшалившийся дракон в последнюю секунду уворачивается от столкновения с замшелой скалой, хочется, чтобы это и поскорее кончилось и в то же время, чтобы длилось как можно дольше.

Вот тут они и встретили весичей. Нарвались на них лоб в лоб.

Дрэга пронёсся над глубоким распадком, выметнулся вверх там, где дорога переваливала через крутую седловину меж двух внушительных сопок... И вылетел прямо на отряд, передовые всадники которого в безошибочно узнаваемых алых плащах как раз поднимались навстречу с противоположной стороны. Это было, наверное, потрясающее зрелище, когда перед не ожидающими никакой опасности людьми внезапно взмывает словно из-под земли огромный дракон с широко распахнутыми крыльями, и чешуя его отливает на солнце сталью, и в глазах полыхает злоба (на самом деле — в них просто отражается солнце, но кажется, что именно злоба), а того, кто этого дракона оседлал, почти не видно, потому что он на спине, да и некогда разглядывать, кони испуганно пятятся, воины хватаются за самострелы, за копья, все кричат, возникает суматоха, повозки съезжают на обочину, кто-то рвётся бежать в лес, кто-то, открыв рот, смотрит вверх, кто-то в ужасе падает на землю... А дракон проносится над обозом, и тень его накрывает людей, и он огромен, и хвост его длинен, и в крыльях шумит ветер. И ничего страшного не происходит, чудовище пролетело и не вернулось, и несколько пущенных вслед (с запозданием, чего уж там) огненных заклинаний впустую буравят воздух, и один шар ударяет в скалу и рассыпается колючими искрами, а последний, сотворённый самым молодым чародеем, вроде бы попадает в драконье крыло, но никакого вреда ему не причиняет и даже не взрывается по-настоящему, но этого чародея потом всё равно все дружно ругают за поспешность, ведь дракон ничего плохого никому не сделал, пролетел только над головами, а если бы его всерьёз зацепило огнемагией, то он всенепременно вернулся бы и тогда, каждому понятно, пожёг бы хвостатый гад повозки, людей бы побил и коней погрыз. И неизвестно, какого бога благодарить теперь за то, что дракон оказался незлопамятным и не надумал мстить перепуганным обидчикам. Нескоро ещё навели порядок в обозе и долго после того обсуждали невиданное прежде явление грозного зверя.

Стёпка тоже не сразу опомнился, особенно его испугали огненные шары. При этом переживал он, естественно, не за себя, а за Дрэгу. Когда они удалились достаточно далеко от места нежданной встречи, он заставил дракона приземлиться и сразу бросился осматривать крыло. К его облегчению, крыло ничуть не пострадало, на чешуе не осталось даже подпалины, дракон оказался не только огнедышащим, но ещё и огнеупорным. Магические файерболы ему были не страшны, но кто знает, какие разновидности боевых заклинаний здесь существуют, может быть, просто сейчас в них выстрелили не самым мощным.

— Круто, — признал Стёпка, завершив драконий "техосмотр". — Может быть, ты тоже не весь, как и я?

Дрэга хрюкнул и повалился набок, смешно задрав лапы.

— Тебе весело, а в меня, между прочим, тоже могли попасть, — только сейчас вспомнил Стёпка о себе любимом. — А у меня такой чешуи нету... вроде бы.

Случайно выбранное для посадки место оказалось на удивление приятным. Здесь как по заказу имелось всё необходимое для отдыха: солнце, воздух, вода и безмятежное спокойствие нетронутой природы. Отражалось в крохотном озерце небо с облаками, берёзы клонились над водой, в камышах плавали утки... Стёпка поглядел, поглядел, да и решил немного передохнуть. Он с удовольствием поплескался в тёплой воде, повалялся на траве, позагорал. Дрэга бессовестно дрых, свесив хвост прямо в воду, и вокруг его хвоста плавали пугливые стайки мальков. В траве шуршали ящерицы. Стёпка вспомнил, как папа на даче ловил ему ящериц, как они потом держали их в банке и подкармливали червяками, и решил поймать одну. Много времени это не заняло, и вскоре он уже сжимал в кулаке довольно крупную ящерку красивого изумрудного цвета. Пленница шипела на него и царапала ладонь слабыми коготками, безуспешно пытаясь выбраться на волю.

— Дрэга, погляди сюда. Я твоего родственника поймал, — сказал Стёпка. — Не хочешь поздороваться?

Он посадил ящерку на камень. Та, видимо, не в силах поверить во внезапно обретённую свободу, сидела неподвижно и убегать не спешила. Как вскоре выяснилось, она совершила большую глупость.

Дракон лениво поднял голову, посмотрел на ящерку и вдруг выдохнул струю горячего воздуха. Ящерка мгновенно зажарилась, превратившись в страшненькую загогулинку.

— Ты что, сдурел? — возмутился Стёпка. — Ты что вытворяешь?

Дрэга слизнул поджаренные останки — и с самым невинным видом проглотил.

— Да ты у нас, оказывается, этот... как его... каннибал, — сказал Стёпка. — Родственников ешь. Не зря весичи перепугались. И вот что я хочу у тебя спросить: мы здесь переночуем или дальше полетим? Ты как?

В итоге полетел один Дрэга. На охоту. А Стёпка принялся разводить костёр и готовиться к ночёвке.

* * *

Что хорошо — теперь не нужно было ломать голову с выбором направления. Если дружинники ехали оттуда сюда, значит, нам нужно лететь отсюда туда. Такой вот незатейливый вывод сделал Стёпка. С первыми лучами солнца они вновь поднялись в воздух, и опять началось удивительное волшебство полёта. Больше они не позволяли себе расслабляться, настороженно вертели головами, а перед опасными участками Стёпка скрепя сердце заставлял Дрэгу подниматься повыше, чтобы не нарваться внезапно на ещё один отряд.

Этот день, в отличие от предыдущего не задался с самого начала. Летели они, летели — и в итоге залетели куда-то совсем не туда.

— Непохоже это на Великую Весь, — говорил Стёпка, стоя на краю высоченного обрыва и глядя на громоздящиеся со всех сторон внушительные горные хребты, удивительнейшим образом похожие на родные Саяны. — Я её как-то по-другому представлял. Ты куда меня завёз? Это же Закатные горы.

Дракон сидел на краю того же обрыва, точил когти о камни и все обвинения в свой адрес безмятежно игнорировал. На его лукавой морде ясно читалось: "Ничего не знаю, куда приказали — туда и летел. Над указанной дорогой, между прочим. Вон она, внизу виднеется".

Дорога и в самом деле виднелась. Но не та дорога, как выяснилось. Совсем даже не та. Если над ней и дальше лететь, то сразу за горами очутишься в землях элль-фингов. И чего мы там, спрашивается, потеряли?

Делать нечего — пришлось возвращаться. А вскоре начала портиться погода. Небо заволокло серой пеленой, солнце скрылось, стало неуютно и зябко. Впереди, над лесом набухли тяжёлые, мрачные тучи. Стало ясно, что вскоре начнётся гроза. Мокнуть под дождём в лесу страшно не хотелось. Значит, надо приземляться и искать убежище. А где его здесь найдёшь, когда вокруг одна тайга?

Стёпка склонился к голове дракона:

— Дрэга, нам надо какую-нибудь пещеру найти. Или хутор. Скоро дождь пойдёт, видишь, какие тучи собираются.

Дракон послушно заложил плавный вираж. Он так целенаправленно и уверенно изменил маршрут, словно точно знал, где можно найти хутор. Стёпка, конечно, удивился, но разбираться сейчас с драконьими непонятками было некогда: гроза приближалась с пугающей скоростью. Во влажном воздухе суматошно мелькали ласточки. Тайга притихла, ожидая ливня. Дракон скользил метрах в десяти над землёй, вдоль русла неширокой реки. Он опустился на небольшую полянку, мягко присел, сложил крылья. Стёпка сполз на землю, огляделся. И сразу понял, что где-то рядом должны быть люди. Поляну пересекала заметная тропинка, на берегу лежали две перевёрнутые лодки, и отчётливо пахло дымом.

— Ну что, будем превращаться? — спросил Стёпка, вспоминая слова заклинания.

Дракон слегка попятился.

— Ага, превращаться ты не хочешь. А со мной туда пойдёшь?

Дракон помотал головой. Всё-таки жаль, что он не умел разговаривать. Недоработали древние силы, недодумали.

— Ты же промокнешь.

Но дракона, похоже, дождь совершенно не пугал. Вероятно, помимо прочих полезных свойств его чешуя обладала ещё и водонепроницаемостью.

— Ну и ладно, — сдался Стёпка. — Не хочешь, как хочешь. Тогда так сделаем. Я пойду туда, грозу пережду, дорогу узнаю, а после дождя встречаемся здесь. Понял? Прилетай сюда и жди меня, — Стёпка ещё поразмыслил. — А если дождь до вечера не кончится, я там заночую. А ты тогда утром возвращайся, когда совсем посветлеет. Договорились?

Дракон посмотрел ему в глаза очень умным взглядом, боднул в плечо и, легко оторвавшись от земли, унёсся за рощу, красиво и плавно огибая стволы берёз. Понятно было, что лесному жителю никакая гроза не страшна. Не маленький, найдёт, где укрыться от непогоды.

Нависшие над головой тучи могли прорваться в любую секунду. Стёпка быстрым шагом пошёл по тропинке. Увидев впереди потемневшие от времени тесовые крыши и голоса людей, порадовался. Точно — хутор. Не ошибся Дрэга, правильно высадил. Неужели он тут уже бывал? Далеко, получается, летают гномлины на своих дракончиках, по всему Таёжному улусу.

Никакой, однако, это был не хутор, оказалось, что это обычный постоялый двор (так его Стёпка для себя назвал, хотя, возможно, это была придорожная корчма, знать бы ещё, в чём отличие), и располагался он, кажется, на том самом знаменитом Княжьем тракте. Как некогда уверял Смакла, очень прибытошное место. Струился из трубы дым, позвякивало железо, квохтали куры — совершенно мирная обстановка.

Стёпка таиться в кустах (как сначала планировал) не стал, обогнул забор и решительно вошёл в распахнутые ворота. Народу здесь было довольно много. Но при этом — ни одного весского мага или дружинника. Гоблины возились с лошадьми, вурдалаки сноровисто разгружали повозки, перетаскивая поклажу под навес, чтобы уберечь от дождя. Сновали озабоченные женщины, спешно снимая с верёвок сохнущее бельё, ребятня носилась, как угорелая, в центре двора стоял, руководя всем этим, грузный вурдалак с выразительным крупным лицом. Его гулкий голос Стёпка расслышал ещё в лесу.

Внезапным порывом ветра мотнуло створки ворот, в пыль упали первые крупные капли. Все тут же бросились внутрь, даже сидевшие в летней трапезной степенные бородачи потянулись под крышу. Промокать не хотелось никому. В шуме и суете Стёпкино появление прошло незамеченным и никого не насторожило, напротив, улыбчивый круглолицый тайгарь ещё и поторопил его, пропустив вперёд и сказав: "Шибчей, малец, шибчей. Щас вдарит". И действительно — вдарило. Часто и сильно застучало по крыше, по крыльцу, по вовремя захлопнутым ставням... Небо опрокинулось на землю, и можно было только радоваться тому, что ты вовремя успел оказаться в защищённом от ненастья помещении.

От проторской корчмы постоялый двор отличался только тем, что стоял посреди тайги. В остальном — почти точная копия. Внутри имелся точно такой же большой зал с длинными столами, такой же сложенный из больших камней камин (сейчас не горящий), так же бегали слуги, разнося заказы, такие же аппетитные запахи витали в воздухе.

В зале было шумно и людно. Пришедшие с улицы весело отряхивались, рассаживались за столы, стучали тарелками, пили, хохотали; непогода, оставшаяся за дверью, сплотила всех в одну дружную компанию. Стёпка осмотрелся, задавил в себе оставшуюся от прошлой жизни робость, прошёл вдоль стены, потянул за рукав слугу, гоблина лет шестнадцати, сноровисто собирающего со стола пустые кружки. Стройный парень со смуглым открытым лицом мельком взглянул на невысокого незнакомого отрока и спросил не очень дружелюбно:

— Чего надоть?

— Меня дождь застал в дороге, — пояснил Стёпка. — Я хочу остановиться у вас на ночь.

— Ну и оставайся, — отмахнулся парень. — Тебя же не гонят. У нас всем места достанет.

— Да я хочу нормально переночевать. Не на лавке в углу, а в нормальной постели. У вас есть комнаты для купцов?

— От-то как, — парень удивился, окинул Стёпку уже более внимательным взглядом. — Для купцов? А неужто ты купец? Али с батей приехал?

— Я сам по себе. И я не купец. Так есть у вас комнаты? Я заплачу.

— Все комнаты заняты уже, — довольно пояснил гоблин. — Да и не хватит у тебя денег. Ты на богатого купца не больно схож. Хоть и одёжа у тебя не нашенская. Ты чейный будешь? Откудова взялся?

— Прохожий я. Мимо шёл, под дождь попадать не захотел. Кто здесь хозяин?

— А хозяин тебе на что?

— Я думаю, что о комнате и плате надо не с тобой говорить, а с ним.

Гоблин слегка покривился, но спорить не стал и кивнул на вурдалака, под руководством которого несколько слуг сдвигали массивные столы в центре зала.

— Эвон хозяин. Дядько Вырвизуб. Токмо я тебе не советую с ним сейчас говорить. Он нынче не в духе, может и осерчать.

Стёпка окинул взглядом крупную фигуру вурдалака. Гоблин прав, с таким громилой, который к тому же и не в духе, разговаривать нужно было осторожно. Неохота ни за что ни про что попадать под горячую руку.

Видя Стёпкины колебания, гоблин что-то прикинул, отставил кружки, спросил вполголоса:

— Слышь, а ты и впрямь при деньгах? Впрямь за купеческую комнату уплатить можешь?

— Ну.

— Я тебе верно сказал. Нету свободных комнат. Все заняты до завтрева. Вишь, ополченцы из Ургулака сбор тута объявили. Хозяин их старшинам все комнаты почти задаром отдал. Земляки потому-как.

— Все-все? — спросил Стёпка, догадавшись, что гоблин завёл разговор неспроста.

— Все, — твёрдо ответил тот, потом наклонился к Стёпкиному уху. — Но ежели тебе шибко надобно, могу уступить тебе свой топчан. Не задаром, сам понимаешь. Но ты же всё одно заплатить обещался.

— Веди, — сказал Стёпка.

— Вот, — Стрига, так звали гоблина, открыл низенькую скрипучую дверь, сам вошёл первым. — Гляди, лучше ты здеся ничего не найдёшь. И не помешает никто. А я себе местечко отыщу, на одну-то ночь.

Крохотная комнатка оказалась на удивление уютной и чистой. До шумного зала из этого закутка было рукой подать, но при этом смех и громкие голоса сюда почти не доносились, что очень радовало. Запросил Стрига за свою каморку многовато, но Стёпка без колебаний отвалил ему три кедрика. Спокойная ночь на нормальной кровати (пусть и без простыней) того стоила.

— Слышь, Стрига, а умыться у вас где можно?

Умыться можно было в бане. Натопленная с утра, она пока пустовала, только какой-то молчаливый хмурый вурдалак сидел в углу и что-то стирал в деревянной бадейке. Стёпка париться не стал, по-быстрому вымылся, оделся и направился в зал, благо, что туда можно было пройти под навесом. Дождь к тому времени разошёлся вовсю. Стёпка смотрел на хлещущие по лужам струи и гадал, что сейчас делает дракон и где он скрывается от непогоды. И почему-то ему представилось, что Дрэга вовсе никуда не прячется, а наоборот летает под самыми облаками, ошалевший от свободы и непогоды, омываемый ливнем и опаляемый молниями...

В зале было всё так же шумно, но никто не буянил, не ссорился, народ вполне дружески общался, кто-то утолял голод, большинство просто отдыхало, потягивая медовуху или пиво. На Стёпку почти не обратили внимания, покосились без интереса, тем дело и кончилось. Зато глазастый Стрига приметил его издали и споро, не дожидаясь просьбы, притащил тарелку щей, хлеб и огромную кружку медовой заварухи. Стёпка сразу отдал ему ещё один кедрик и с удовольствием приступил к позднему обеду, не заметив, как переглянулись сидящие напротив молодые гоблины. Они видели, как Стёпка расплатился, и что-то в его поведении этим двум парням с весьма простецкими физиономиями не понравилось. И пока он неторопливо утолял голод, они изредка бросали на него осторожные взгляды.

Еда была вкусная и, что самое приятное, горячая. Стёпка выхлебал щи, слегка жалея об отсутствии перца (вот бы где пригодились запасы из пещеры колдуна), с удовольствием принялся за мясо. И теперь уже начал прислушиваться к разговорам, тем более, что народ не таился, все говорили в голос, спорили азартно и охотно смеялись даже над незатейливыми шутками. Ничего особенно интересного он не услышал, обычные мужские разговоры об охоте, рыбалке, урожае, последних вестях из Усть-Лишая. Однако вскоре его уши уловили нечто более любопытное.

— А я тебе говорю, что Вершень брехать не будет. Я его давно знаю, ни разу он ещё не сбрехал, — горячился худой тайгарь, пристукивая крепкой ладонью по столу.

— А нонеча сбрехнул, — возражал ему плотный крепкошеий вурдалак, отрываясь от кружки с пивом.

— Ну, на кой, на кой ему было брехать?

— Да кто же поверит-то в такое? Чтобы над тайгой дракон летал дровяной повозки больше. Да кто его видел, окромя твоего Вершеня?

Вот эти слова Стёпку и насторожили. Он продолжал обгрызать косточку, а сам весь превратился в слух. Ему было жутко интересно. Ведь ясно же, о каком драконе идёт речь.

— Да много же кто видал, — вскинулся тайгарь. — Вон хотя бы у Кудряты поспрошай. Нонеча поутру они его над дальними выпасами приметили.

Вурдалак захохотал, видимо, словам Кудряты он не доверял вообще. Окружающие с охоткой включились в разговор. Кто-то кивал, соглашаясь, кто-то недоверчиво ухмылялся, кое-кто допускал, что по нынешним временам и не такое случается, но заметно было, что большинство в существование дракона всё же не верит. И Стёпка их хорошо понимал. Сам не далее как вчера смотрел на Дрэгу и не верил глазам своим.

— Был дракон, — прогудел пожилой гоблин раскрасневшийся от медовухи. Бороды, как и большинство гоблинов он не носил, зато усы у него были знатные, почти как у Тараса Бульбы. — Не знаю, с повозку али как, но точно могу сказать, что он вчера заполдень на весскую сотню напоролся на Елгоховском взгорке. Наши за алыми плащами приглядывали и видели, что дракон прямо на передовых выскочил. Никакого вреда он им не содеял, а маги ихние однако же всё одно в него огненными заклятьями швырялись. В подкрылье попали, да дракону то заклятье, что нашему Шквыкле комариный укус.

Эти слова слышали в зале все. Наступила долгая тишина. Стёпка даже жевать перестал.

— Ежели он на весичей кидается, это для нас хорошо, — сказал кто-то.

— Да не кидался он, — с досадой поправил гоблин. — Дозорные так разумеют, что он ненароком на них вылетел, из-за взгорка-то, а они с перепугу по нему стрелять начали. Весичи, что с них взять. Треплята с Дромонтом в дозоре стояли, им верить можно. Они сразу назад коней погнали, когда увидели, что сотня левой дорогой ушла.

— А велик ли дракон-то? — в голосе спрашивающего явно слышалось недоверие.

— Шибко велик, — подтвердил гоблин. — Треплята говорил, что крылья в размахе мало не два десятка шагов.

Тишина взорвалась смехом, ополченцы недоверчиво ухмылялись, переглядывались. Гоблин переждал шум, добавил:

— Поверить оно, конешно, нелегко, думаете небось, что у дозорных от страха в глазах маленький дракон в большого обернулся? Да вы только о том рассудите: коли был бы он маленький, разве стали бы в него маги весские с перепугу огненными шарами кидаться?

— Да весских магов испугать невелик труд. Они у нас от каждого куста шарахаются, — сказал кто-то. — Вон у хозяина поспрошайте, весичи эти здесь же дня два как стояли, дак эти маги не по разу весь постоялый двор обошли, всю ночь дружинников понужали, боялись чегой-то.

Гоблин покачал головой:

— Об весичах спорить не буду. Но вы как хотите, а на спине у дракона верховой сидел. Не гномлин. Взрослый воин. Вот и прикиньте, каким должен быть дракон, чтобы такого как я мужика на себе в небо поднять да ещё и летать с ним.

— А верно ли?..

— Верно, — отрезал гоблин. — Я своему сыну верю. Он никогда брехать не станет.

Все загомонили. Стёпка осторожно ухмыльнулся и облизал пальцы. Вот он уже и во взрослого воина превратился. Значит, всё-таки видели его. И не в одном месте. А ему сверху казалось, что тайга совсем пустая. Жаль, что Дрэга не захотел с ним сюда прийти. Вот получился бы переполох и изумление, если бы он сейчас поднялся и сказал, что дракон в стойле спит и его можно погладить. Но вообще-то дракон поступил верно: ничего хорошего нет в том, чтобы на тебя приходили поглазеть, словно на слона в зоопарке.

Теперь все вновь говорили разом, кто-то ещё сомневался, кто-то жалел, что нельзя прямо сейчас устроить на этого дракона облаву, кто-то наоборот говорил, что было бы очень хорошо, если бы такие воины на драконах присоединились к ополчению, вот тогда бы ужо продажные воеводы трижды подумали, да и весичи хвосты поджали бы...

— Странные дела творятся нынче в тайге, — гудел кто-то за Стёпкиной спиной. — Мало нам своих бед, ещё и драконы объявились. Даже старики такого не припомнят. Людоеда, говорят, в Проторе на той седьмице изловили. У весичей в клети сидит.

— В Проторе? А не там ли Старуху-то?..

— Там, там.

— Что там стряслося, в Проторе?

— Да ты откель выполз, Сдавлень, из каковского оврага? Об энтом уже вся тайга вторую седьмицу гутарит. Старуха-то и не старухой оказалась. Миряна это, страдалица, заколдованная была двести лет.

— Чегой-то ты брешешь, Липата.

— Язык придержи-кось... А-а-а, у тебя же бабы нету, ты ить у нас бобылём который год живёшь, вот и не ведашь ничего. А наши жёнки-то об том давно языками треплют. Верно тебе говорю, Миряна то была, а её какой-тось малец демонский, чародеями призванный, расколдовал. Его за то вся Протора благодарила, в ножки кланялась.

— А Миряна куды?

— Куды-куды? Туды. Расколдовалась и по ветру развеялась. Сколь маятся-то можно. Два по сто лет почитай по тайге шастала, людей супротив воли пугала.

Стёпка слушал в оба уха и радовался, что "вся тайга" его в лицо не знает, а то бы пришлось сейчас опять свою балладу рассказывать. Женщин и здесь хватает, вон хозяйка, кажется, стоит, дочки её бегают с посудой. Вот и соображай после этого: тайга велика, но никуда в ней не спрячешься.

Он допил заваруху и отправился в каморку, решив, что пора бы уже и отдохнуть. Столкнувшись у лестницы со Стригой, не удержался, спросил, не откладывая на завтра:

— Стрига, а которая дорога в Великую Весь ведёт? Я здесь никогда не бывал, боюсь заблудиться.

— А на кой тебе дорога в Весь?

— Надо мне. Человека одного туда увозят, а я его догнать хочу.

— Из ворот выйдешь — та дорога, что прямо — в Ясеньград ведёт. Та что по правую руку — в Усть-Лишай. А по левую — как есть в Кряжгород. Только страсть как далеко. Пешим не дойдешь.

— Значит, по левую, — повторил Стёпка. — Спасибо. Помог ты мне. Получается, эта дорога и есть Княжий тракт? По ней, наверное, все весичи сюда и приезжают, да?

— А как же иначе? Он и есть — старый тракт.

— А новый где?

— Новый-то? А нету покудова нового. В обход болот хотели провести, да не задалося.

— Понятно, — сказал Стёпка. — Значит, если кто хочет отсюда в Великую Весь попасть, только по этой дороге поедет. Хорошо.

Перед сном он решил сходить, что называется, до ветру и уже не видел, как молодые гоблины подозвали к себе Стригу и принялись расспрашивать его о чём-то, понимающе кивая друг другу после каждого ответа.

На улице стемнело. Дождь ещё не кончился, но уже заметно утих. По двору растекались лужи. Сырой, холодный воздух забирался под рубашку. Стёпка представил, что ему пришлось бы эту ночь провести в промокшем стылом лесу, когда и костра толком не разведёшь, и зябкие мурашки тут же побежали по спине. Надо будет Дрэге ещё раз спасибо сказать за то, что вовремя этот постоялый двор отыскал. Спас хозяина от простуды и соплей.

В двух шагах от желанной каморки, дорогу ему преградили. Две тени выступили из темноты. Стёпка сначала слегка напрягся, потом узнал тех двух молодых гоблинов, что сидели напротив. От них сильно пахло смолой, они, наверное, жевали живицу, смолу лиственницы.

— Ну что, подлёныш, попался? — негромким довольным голосом сказал тот, что повыше. — Думал, никто тебя не распроглядит?

— Ты о чём? — спокойно спросил Стёпка, а сам при этом лихорадочно пытался сообразить, что этим прыщавым балбесам надо и в чём они его подозревают.

— Он нас за худоумых принимат, — сказал второй и сразу же ударил кулаком в живот.

Удар у него, конечно, не получился, потому что Стёпка без труда увернулся и сразу встал спиной к стене, чтобы не напали сзади. Неудача драчуна не смутила, он вновь замахнулся, но второй придержал его руку.

— Погодь, Глыдря, погодь. Рассудить надобно. Слышь, ты, ощепок, тебя как кличут?

— Моё имя Стеслав, — ответил Стёпка.

— А скажи-ка ты нам, Стеслав, откудова ты тута взялся?

— Пришёл я сюда.

— Пёхом? Без коня? Один? Силён ты брехать.

— Дай я ему приложу, — снова замахнулся Глыдря, крепкий, плотный парень с широким некрасивым лицом и коротко стрижеными смоляными волосами. — Позволь, Щекла, хоть разок стукнуть. Он у нас сей миг признается, гниль весская.

— Погодь чуток. Посля приложишь... Ладно, пущай пришёл. Тогда по-инакому спросим: где ты денег столько добыл, что за ночлег и похлёбку простую серебром без оглядки платить готов? Кто тебя деньгами ссудил? За что?

Ну вот, без Стриги здесь явно не обошлось. Видимо, эти сыщики сначала чужого отрока в шпионстве заподозрили, а затем расспросили о нём говорливого слугу.

— Не ваше дело, — сказал Стёпка. — Я за свои деньги никому отчитываться не собираюсь.

— Ясненько, — протянул Щекла, обстоятельно закатывая рукава на худых, мосластых руках. — Не хочешь говорить. И кто тебя за нами следить послал, тоже сказать не желаешь?

— Никто меня не посылал. И не нужны вы мне. Кто вы такие, чтобы за вами следить?

— Во! — обрадовался Глыдря. — Упирается. Прав ты был, Щекла! Щас я ему выстелю по хребтине-то!

— Вы, чудики, меня с кем-то перепутали, — засмеялся Стёпка. Эти двое его нисколько не пугали. После всех прошлых-то приключений! — Я ни за кем не слежу и никому не служу. Просто иду по своим делам.

— По своим делам в Великую Весь нынче нашенские люди не ходят, — сказал Щекла. — По всему получается, что ты подсыл вражий, коему продажные воеводы за догляд приплатили. Хватай его, Глыдря, отведём к старшим, пущай порасспросят.

Парни бросились на Стёпку. В тесном коридорчике размахивать кулаками было несподручно, поэтому Щекла попытался без затей повалить противника на пол, а Глыдря в свою очередь вцепился в правую руку и стал выкручивать её, чтобы завести за спину. Парни откровенно мешали друг другу, но они были старше и тяжелее и, случись такая стычка в другом месте и в другое время, они взяли бы верх довольно легко. Стёпка рассердился. Бить своих противников он не хотел, но и сдаваться тоже не собирался. Худого Щеклу он просто отшвырнул в сторону, а Глыдре заломил руку так, что тот взвыл дурным голосом.

— Что такое? Что вы не поделили? — спросил вдруг кто-то.

Стёпка, не ослабляя хватку, поднял глаза. Перед ним горой возвышался хозяин постоялого двора. Щекла мешком валялся у него под ногами. Шипя от обиды и унижения, он поднялся и обвиняюще уставил на Стёпку палец:

— Дядько Вырвизуб, мы подсыла весского изловили!

— А мне сдаётся, что это он вас поймал, — ухмыльнулся вурдалак. — Нут-ка, отрок, отпусти парня, не калечь ему руку.

Стёпка отпустил Глыдрю и, когда тот выпрямился, отпихнул от себя подальше так, что тот едва не упал.

— Ещё раз полезешь — не пожалею.

Гоблины испепеляли его взглядами, но бросаться больше не торопились. Малец, которого они рассчитывали запугать, оказался ловчее их обоих. Справиться с ним наскоком не удалось. Ну и кто он после этого, как не подсыл, весскими магами обученный?

— Ты кто таков будешь, отрок? — спросил вурдалак. — Я тебя в зале видел, но что-то не припомню чей ты?

— Стеславом меня зовут, — слегка поклонился Стёпка. — Я как раз перед дождём пришёл. Меня Стрига вот здесь, у себя в каморке устроил, сказал, что комнаты все заняты. А потом накормил. А эти... с чего-то решили, что я тут за ними подглядываю.

— Денег у него шибко много, одет не по-нашенски, — заговорили разом гоблины. — Дорогу на Весь выспрашивал. Не иначе подсыл.

— Погодите, погодите, здесь поразмыслить надо, — вурдалак посмотрел на Стёпку, затем спросил. — Стрига, говоришь, устроил. И сколь он с тебя за свою каморку взял?

— Недорого взял, — сказал Стёпка. — Я на него не в обиде.

— Ладно, коли так, — кивнул вурдалак. — А на обвинение что скажешь?

— Да глупость это, — сказал Стёпка. — Не знаю, что им в головы взбрело.

— Мы его хотели старшим отвести, — встрял Глыдря. — Пущай он перед ними оправдается. Не верим мы ему, подсыл он, по всему подсыл. Гляньте, морда какая пронырливая.

— На свою морду погляди, — обиделся Стёпка. — У тебя тоже не больно приятная. А если вы так уж хотите, я согласен с вашими старшими поговорить. Мне скрывать нечего. Пошли.

Гоблины хотели схватить его за руки, чтобы показать всем, что это они его поймали, но Стёпка одному руку прижал, а второму кулак под нос сунул:

— Ещё захотели? Я и без вас дорогу знаю.

— Идите, идите. Я за ним пригляжу, — сказал вурдалак. — Приведу его следом.

Шагая рядом с вурдалаком, Стёпка вспомнил напутственные слова пасечника, глянул на хозяина снизу вверх и сказал негромко, чтобы гоблины не услышали:

— Дядько Вырвизуб, вам от Ярмила Неусвистайло пожелания и поклон.

Вурдалак положил тяжёлую руку ему на плечо, тоже вполголоса спросил:

— Как у него дела? Пчёлки ещё не все разлетелись?

— Не все, — улыбнулся Стёпка. — В бороде парочка запуталась. А ещё Сушиболото с Перечуем и Догайдой тоже велели кланяться, ежели я при случае вас увижу.

— И ты им от меня поклонись, коли судьба сведёт. Сушиболоты-то здесь ещё по зиме проезжали, а Ярмила я давненько не видал. В Проторе с ними встречался?

— Ага. Мы из Летописного замка вместе ехали.

Они вышли в зал. В приоткрытую дверь осторожно вползал вечерний мрак. По углам разгорались самосветки, в камине потрескивал огонь. Парни уже вовсю расписывали ловкость, проявленную ими при поимке шпиона.

— Вот он! Подсыл весский! Скользкий, как угорь, не ухватить! Драться горазд! Пришёл неведомо откудова! Дорогу на Весь выспрашивал! Кедриками за доносы расплачивается...

Увидев, что подсыл вполне дружелюбно разговаривает с хозяином, они стушевались и замолчали. Стёпка, не обращая на них внимания, встал в центре зала и огляделся. Вырвизуб сел сбоку на лавку, усмехаясь в усы. Ополченцев в зале было много, человек за тридцать. И почти все они сейчас смотрели на Стёпку. Одни просто с любопытством, другие посмеивались, явно не веря возбуждённым гоблинам; многие поглядывали настороженно, а двое вурдалаков так и вообще откровенно враждебно — эти, кажется, сразу поверили, что пойман весский шпион. Времена нынче такие наступили, что даже и неопасный с виду отрок, может оказаться кем угодно, хоть подсылом, хоть обученным на пакости слугой мага чародейной палаты. Стёпка не чувствовал ни малейшего волнения. Он в этом мире уже несколько раз оказывался в подобной ситуации и всякий раз выходил победителем. Не позволит себя обвиноватить и здесь. Вот что значит опыт и уверенность в своей правоте.

Прямо перед ним сидел за столом похожий на медведя грузный, бородатый тайгарь с загорелым кирпичным лицом. В сильных руках он вертел большую кружку с таким видом, словно раздумывал: а не метнуть ли её прямо сейчас в Стёпкину голову. Похоже, он гоблинам верил и вполне допускал, что незнакомый отрок может оказаться шпионом. Стёпка видеть этого не мог, но два насупленных вурдалака уже встали у выхода и даже положили руки на мечи, готовые к тому, что изобличённый шпион вздумает вдруг прорываться. А пожилой деревенский колдун всерьёз нацелился ударить в него заклинанием недвижимости. На всякий случай.

Не дожидаясь, когда его начнут обвинять, Стёпка решил взять быка за рога.

— Здравствуйте все, — сказал он и слегка поклонился. — Глыдря и Щекла меня с кем-то перепутали, решили, что я вражий подсыл. Не знаю, что им в головы взбрело, но я никакой не подсыл и могу это доказать. Вот. А весичей я тоже не люблю, они мне ничего хорошего не сделали, одни только гадости.

Среди ополченцев произошло некоторое шевеление, кто-то прокашлялся, кто-то хмыкнул. Парни смотрели на Стёпку почти с ненавистью, Глыдря дёрнулся было что-то сказать, но его сердитым рыком окоротил один из старших гоблинов.

Первый вопрос, однако, задал не бородатый тайгарь, а сидящий у камина колдун.

— Кто ты таков, отрок? Как тебя звать-величать?

— Стеславом меня родители нарекли, — сказал Стёпка и даже обрадовался, заметив, что его имя ни у кого из присутствующих не вызвало ни малейшего оживления. Даже девицы-служанки, кажется, никак на него не отреагировали. Они стояли в дверях и тоже слушали. Всё ж таки не каждый день в постоялом дворе подсылов ловят и допросы им устраивают.

От присутствующих, разумеется, не ускользнуло, что отрок на прямой вопрос ответил не полностью и, назвав своё имя, больше ничего о себе не поведал. И это, видимо, тоже сыграло не в его пользу. Скрытничает, значится, есть чего таить от честной компании.

— Откудова идёшь, Стеслав?

— Из Летописного замка иду, — честно ответил Стёпка.

— Младшие бают, ты дорогу на Весь выпытывал. На что тебе сия дорога?

Стёпка замялся, потом решил ничего не скрывать:

— Мне в Весь не нужно. Я туда сам не шибко попасть хочу. Просто... По этой дороге весские маги одного гоблина увозят, друга моего. Вроде бы в каменоломни его продали. А я хочу их догнать.

Ополченцы загудели, зашевелились, в глазах бородатого Стёпка увидел недоверие.

— Догнать? — спросил он. — Ты верхом сюда приехал? Конь твой в стойле стоит?

— Нет у меня коня, — сказал Стёпка. И сокрушённо подумал: "Не поверят".

— Как же ты до нас добрался? На чём? Неужто из самого Летописного замка пёхом шёл? Ноги в кровь не стоптал ли?

Щекла с Глыдрей довольно гугукнули и переглянулись. Подловил дядько Кружень подсыла-то. Теперича не отвертится, царёв подлизень, не отбрешется.

— До Проторы меня Ярмил Неусвистайло довёз, пасечник. Потом до Усть-Лишая я с весским обозом ехал. А сюда... — Стёпка замялся.

Бородатый подался вперёд:

— Говори-говори. Чего уж теперь. От Усть-Лишая до нас конец не близкий. Неужто пёхом?

— На драконе прилетел, — признался Стёпка.

Все засмеялись. Никто ему, конечно, не поверил, сообразили, что не хочет отрок по какой-то причине правду говорить.

— Ну, попустим, догонишь ты весичей, а дальше что?

— Попробую гоблина выкупить, — сказал Стёпка и тут же опередил следующий вопрос. — Деньги у меня есть, мне чародей Серафиан дал... Этот гоблин был у него младшим слугой. Маленький он ещё. Младше меня.

— Понятное дело, — сказал бородатый. — Так что окромя твоих слов у тебя ничего и нету. И веры тебе тоже нету. Нам ведомо, что весские маги на всякие пакости горазды. И отрока могут подослать, и бабёнку какую-нито до денег жадную.

— Оставь его, Кружень, — подал вдруг голос Вырвизуб. — Отрок правду говорит, а что не сказал, то не нашего ума дело. Я за него ручаюсь. Слово он мне верное передал от общих знакомцев. Свой он, точно свой.

Бородатый озадаченно прокашлялся, потом посмотрел на Стёпку и уже более благожелательно сказал:

— Ну что ж. Коли хозяин за тебя ручается, извини. Видать, и впрямь обознались младшие. Не держи зла, Стеслав из Летописного замка.

— Ничего, — сказал Стёпка. — Я не в обиде. Сам с весичами уже сталкивался. Они когда меня в Усть-Лишай везли, сон-травой усыпили и в темницу посадили. Еле убежал.

— Тоже на драконе? — хитро прищурился колдун.

— Нет, — улыбнулся Стёпка. Колдун ему сразу понравился. Он был немного похож на старичка-лесовичка: такой же лохматый, морщинистый, весь в каких-то висюльках и оберегах. — Гномы усть-лишайские помогли.

— Впервой вижу своими глазами человека, которому гномы помогли. Чем ты их подкупил, ежели не тайна?

— Грамотку одну древнюю я им помог прочитать, а они мне за то... помогли из темницы весской выбраться. Я эту грамотку в Летописном замке видал, она для них очень важная оказалась.

Поняв, что разоблачение подсыла не состоялось, ополченцы потеряли к Степану интерес и вновь загудели, обсуждая свои дела. Щекла с Глыдрей, однако, всё ещё смотрели на него с нескрываемым подозрением, не могли смириться с тем, что он вывернулся и вышел сухим из воды.

Уловив приглашающий взгляд Круженя, Стёпка сел за стол. Понял, что они с ним хотят поподробнее поговорить. Тотчас к ним присоединились хозяин и колдун.

— В Усть-Лишае много ли весичей? — негромко спросил Кружень.

— Не знаю, я там не долго был. Но оружейник Угрох говорил — много. И ещё он сказал, что воеводы договорились с весским князем и орклами о разделе Таёжного улуса.

Все сидящие за столом разом помрачнели. Кружень тяжело уставился поверх Стёпкиного плеча.

— Слыхали и мы о том. Потому и собралися в дорогу. Однако же, Стеслав, ты и впрямь думаешь догнать весичей? Не из бахвальства сказал?

— Догоню, — уверенно сказал Стёпка. — Есть у меня одно верное средство. Мне бы только точно знать, что они гоблина этой дорогой провезли.

— А другого пути на Весь всё одно нет, — сказал вурдалак. — Таёжными тропами лишь охотники ходят да холопы беглые с той стороны. Гоблина твоего давно увезли?

— Я точно не знаю, но, примерно дней пять назад или больше. Может, седьмицу. Я думаю, что они не только моего гоблина везли, кажется, ещё кого-то.

Вурдалак задумчиво сказал:

— Шесть дней назад проходил здесь весский обоз. Маги и дружинники. И людишек разных с собой гнали. Кого даже и в цепях. Всё больше беглых и разбойных, но сдаётся мне — были там и отроки. Они у меня не останавливались, мимо прошли, шибко торопились. Воды токмо прикупили и харчей.

Стёпка подумал и кивнул:

— Наверное, это они.

— Не догонишь ты их. За шесть дней они большую половину пути до Весской засеки пройти успели. Это вёрст, почитай, больше ста. Дорога здесь тяжёлая, через болота да увалы каменные ведёт, сильно не разбежишься. Нет, не нагнать тебе их, помяни моё слово.

— Если надо, я и в саму Весь за ними отправлюсь, — сказал Стёпка. — Я гоблина выручить должен. Его маги из-за меня в каменоломни продали.

Кружень покачал головой:

— За деньги они его не отдадут, одно средство у тебя тогда останется: вырубить всех весичей под корень.

Незаметно подсевшие за стол гоблины ехидно заулыбались. Глыдря косился на Стёпку злым глазом, потирал пострадавшую руку.

— Ничего, — сказал Стёпка. — Мне бы только их догнать. А там... Есть у меня одно верное средство. Они мне его за так отдадут. Ещё и просить будут, чтобы взял.

— Чародеи, небось, научили? — понимающе спросил колдун.

Стёпка пожал плечами, не стал разубеждать, пусть понимают, как хотят. На том беседа и завершилась. Мелкие дела чужого отрока мало интересовали озабоченных своими проблемами мужиков.

У дверей его опять догнал Глыдря, дёрнул за рукав, приблизил перекошенное злостью лицо:

— Не верю я тебе, чужак. Брехать ты горазд, да меня не обманешь. Не такую брехню слыхать доводилось. Я тебя враз раскусил. Я за тобой таперь приглядывать буду, думка у меня есть, что ты ночью к весичам убечь задумал. Но от меня ещё ни один не ушёл. Мы с батей в тайге первые следари, так что тебя живо отыщем. Никуды не денесся.

— Дурак ты, Глыдря, — с сердцем сказал Стёпка, выдирая рукав. — Можешь хоть всю ночь под дверью сидеть, но если будешь мне мешать — я тебя отделаю так, что тебя твой батя не признает. Понял, контрразведчик! Всё, я спать пошёл. Спокойной тебе ночи.

И потом, лёжа в постели, он ещё некоторое время размышлял о странностях жизни. Вот вроде бы Глыдря — свой, таёжный, с вурдалаками, с дядькой Неусвистайло, со Швыргой, Зашурыгой и Угрохом заодно, по одну сторону фронта, можно сказать. Но такой неприятный тип, просто гад какой-то, что другом и соратником его считать никак не хочется. А вот, скажем, боярин Всемир или его брат Мстигор, вполне приличные люди, приятные даже, смелые, открытые, честные — и в то же время — враги. Из соседнего государства пришли здешние земли под весского царя забирать против воли местных жителей. А врагами их называть язык не поворачивается. И если, скажем, дошло бы до сражения, и Стёпке довелось бы в том сражении участие принимать, то стоял бы он в одном ряду с этим мерзким Глыдрей и костлявым Щеклой, а против него стояли бы Всемир с братом, и пришлось бы им друг друга убивать. Как-то это до обидного неправильно и, что совсем плохо, ничем такое положение не исправишь и никого не убедишь, что можно ведь и по-другому, по-мирному договориться... И будут одни хорошие люди убивать других хороших людей, по той лишь причине, что далёкому царю захотелось присоединить к своим владениям оставшийся без сильного правителя улус.

* * *

Проснулся он рано, несмотря на то, что две (или три?) предыдущие ночи провёл под открытым небом. Валяться не хотелось. Дел было много, дорога предстояла дальняя. За дверью, на лавке спал Глыдря. Упрямый гоблин, как видно, всю ночь караулил вражьего подсыла, чтобы тот не сбежал. Караулил, караулил, да и уснул. Стёпка пихнул его в бок, но гоблин только недовольно засопел и ещё плотнее накрылся полой кафтана. "Глыдря — истребитель шпионов" — ухмыльнулся Стёпка и пошёл мыться. Дождь давно кончился, пахло влажной землёй и навозом. Вурдалаки ухаживали за лошадьми, по двору важно вышагивал рыжий задиристый петух, недавно подъехавшие тайгари-охотники обсуждали что-то с бородатым предводителем.

Стёпка посидел на завалинке, подышал свежим воздухом, проникаясь тихой красотой раннего летнего утра. И тут его порадовал Стрига. Говорливый слуга, видимо, желая искупить свою вину за вчерашнее, приволок ему полную миску горячих вареников и кружку заварухи. А свежая сметана уже стояла на столе в летней трапезной, где сосредоточенно скребли деревянными ложками по тарелкам хмурые невыспавшиеся вурдалаки. И Стёпка вместе с ними тоже славно позавтракал: все вареники в него не влезли, но миску он уполовинил.

Когда он поднялся на крыльцо, навстречу ему вылетел взъерошенный Глыдря. Лицо гоблина сияло восторгом разоблачения: подсыл-таки утёк, и теперь всем станет ясно, что он, Глыдря был вчера прав и убежавшего подлёныша следует немедля выследить, изловить и наказать. Увидев спокойного и никуда не убегающего Степана, он встал как вкопанный, открыл рот, потом закрыл его и очень неловко сделал вид, что торопился куда-то по своим делам, но вдруг на полпути передумал.

— Привет, контрразведчикам, — улыбнулся ему Стёпка. — А ты, небось, решил, что я уже сбежал. Эх ты, охранник. Я тебя пихнул, а ты даже не проснулся. Был бы я настоящим подсылом, прирезал бы тебя во сне, как миленького.

Глыдря ожёг его свирепым взглядом, покраснел и поспешил исчезнуть.

В зале Степана дожидалась молодая вурдалачка. Кажется, хозяйская дочь. Она посмотрела на него долгим взглядом, слегка поклонилась, потом, скрывая смущение, спросила:

— Тебя, отрок, Стеславом кличут? Так ли это?

Стёпка вздохнул, подумал, что надо было уезжать сразу, как проснулся, и кивнул:

— Так.

— Матушка с тобой поговорить хочет. Не откажи.

— Не откажу, — ещё раз вздохнул Стёпка.

К счастью, на этот раз ему не пришлось выступать в роли сказителя. Женщины уже откуда-то всё знали, что Стёпку ужасно удивило. Не иначе имелось у прекрасной половины какое-то своё специальное колдовство для обмена важными новостями и сплетнями. А чем иначе объяснить такую осведомлённость? Про отвечай-зеркало, висящее на стене почти у каждого зажиточного хозяина, он как-то не подумал.

Хозяйка, пышная, сдобная, пахнущая свежим тестом вурдалачка, мягко посмотрела на него, улыбнулась, сказала, забавно окая:

— Какой ты молодец, Стеславушка, что к нам заглянул. Тебя здесь не обижали? Огляда, лавку освободи.

После этих слов Стёпке стыдно стало за своё — пусть и не высказанное — недовольство. Он улыбнулся, и ему сделалось легко и весело.

Огляда тоже улыбнулась, сверкнула меленькими клыками, ямочки на щеках у неё были точно от матери:

— Что ты, матушка, такое говоришь? Разве его может кто обидеть? Батюшка мне поведал, как он этого противного Глыдрю укоротил. Они со Щеклой на него вдвоём кинулись, да не совладали. Опозорились токмо.

— Тебя наш Стрига уже накормил, так мы тебе, Стеславушка, в дорогу гостинцев собрали. Не откажись, возьми. Унесёшь ли?

— Спасибо, — и не подумал отказываться Стёпка. Во-первых, не хотелось обижать хлебосольных хозяев, а во-вторых, он твёрдо рассчитывал, что вскоре будет откармливать оголодавшего в плену Смаклу. Тут-то пироги и шаньги оченно будут кстати. — Унесу, конечно.

— Я слышала вчера, Стеслав, что ты за весичами торопишься? — спросила Огляда.

— А вы их видели? — тут же вскинулся Стёпка.

— Видели, — кивнула хозяйка. — Они мимо нас проходили. Большой обоз, повозки, дружинники. И каторжан с собой вели. Рожи у всех разбойничьи, в каменоломни-то весские давно уже всех нашенских душегубов отправляют. Огляда им еду носила. Они хоть и тати, всё одно жалко.

— А гоблина маленького, меня чуть помладше, среди них не было?

Огляда покачала головой:

— Не приметила. Весские маги нас к повозкам-то не подпускали, стерегли их шибко.

— Там они его, наверное, и прятали, — Стёпке очень хотелось верить, что Смаклу везли именно в этом обозе.

— Давно они проехали, как же ты их догонишь?

— Догоню, — сказал он. — Есть у меня способ. Спасибо вам за всё, за ночлег, за еду... За гостинцы. Мне у вас очень понравилось, но я и вправду спешу. И на прощание... Я вот что сделаю.

В углу на резном поставце в окружении бессмертников стояла маленькая деревянная фигурка Миряны. Девичий образ, как все попросту говорили. Стёпка легонько дотронулся до неё кончиками пальцев. На миг угол осветился, фигурка дрогнула, словно живая, а бессмертники расправились и засверкали такими свежими красками, как будто их только что сюда поставили. Когда Стёпка, подчиняясь внезапному порыву, проделал подобный фокус в доме мастера Угроха, сильнее всех тогда удивился он сам. А какими глазами на него смотрела Боява! Здесь повторилась та же история. Фигурка Миряны светилась теперь изнутри тёплым янтарным светом, от которого на душе становилось легко и ясно.

— Пусть у вас всегда всё будет в порядке, — сказал Стёпка. — А тебе, Огляда, я желаю хорошего мужа.

Он чуть не сказал "мужа-вурдалака", но вовремя прикусил язык. Потому что звучало это как-то кровожадно, хотя и совершенно правильно.

Вурдалачка восторженно взвизгнула, обняла Стёпку и крепко поцеловала прямо в губы. Всё-таки не так уж и плохо быть освободителем Миряны-страдалицы. А вурдалачьи клыки, оказывается, целоваться совершенно не мешают.

Пока покрасневший Стёпка приходил в себя, хозяйка прижала его к своему мягкому боку и тоже поцеловала в макушку. И Стёпке на миг показалось, что это мама обнимает его, и он с трудом удержался от слёз, что его немало удивило. Он и не думал до этого, что так по маме соскучился.

* * *

Когда Стёпка вышел на крыльцо с изрядно потяжелевшей котомкой, хозяева стояли на крыльце, выстроившись, как для торжественной встречи. Вернее, проводов. Хозяйка с Оглядой степенно поклонились, в глазах у юной вурдалачки скакали задорные огоньки. Огляда с трудом скрывала смех, ей было весело и поклонилась она от души, ведь она-то знала точно, что сделал для неё щедрый отрок. Теперь за свою судьбу она могла не волноваться, и мужа хорошего боги подарят и семья будет жить дружно. Сияющая фигурка Миряны в том порукой.

Хозяин смотрел на Стёпку озадаченно, не понимал, наверное, как это он вчера не разглядел в странном отроке того самого Стеслава-избавителя. Но забавнее всего было разглядывать лица Глыдри и Щеклы. Вот уж кого перекосило так перекосило. Они уже, конечно, всё знали, и их сейчас разрывали совершенно противоречивые чувства. С одной стороны неприязнь к наглому отроку, который так над ними посмеялся, с другой — боязнь того, что падёт на них проклятье Миряны и вся жизнь превратится в постылое одинокое прозябание, потому что никто после такого не захочет с ними связывать свою судьбу.

Собирающиеся в дорогу ополченцы косились на Стёпку с удивлением, что это за отрок такой, которому хозяева столь почтительно кланяются?

— Ну что, Стеслав, али выделить тебе Стригу в провожатые? Верхами-то вы скорее обоз нагоните? — спросил Вырвизуб.

Стёпка отказаться не успел.

Туго хлопнул воздух над крышей, и из-за дома вылетел Дрэга. Не дождавшись хозяина у реки, он решил явиться за ним сам. Огромная тень на миг накрыла двор, распахнутые крылья сложились, дракон мягко опустился перед крыльцом. Никто такого, понятно, не ожидал, хозяйка охнула, Огляда присела, дядько Вырвизуб шарил рукой по поясу, на котором (вот досада!) не было в этот нужный момент ни ножа, ни меча; ополченцы враз рассыпались по сторонам; кони на дракона вовсе не отреагировали, зато петуха словно ветром сдуло, только перья закружились, — переполох получился знатный. Все застыли в испуге, не зная, на что решиться, и во все глаза разглядывая невесть откуда свалившееся хвостатое-рогатое чудо. Впрочем, не все. Колдун уже забормотал что-то, готовясь метать заклинания, охотники-вурдалаки упёрли в землю самострелы, заскрипели взводимой тетивой. Хозяин растерянно оглянулся на дом, решил, видимо, что дракон сейчас примется крушить и жечь и нанесёт с таким трудом налаженному хозяйству непоправимый урон.

Стёпка спокойно спустился с крыльца, подошёл к дракону. Дрэга жарко лизнул его в щёку, нетерпеливо переступил, как бы поторапливая, мол, давай уже, полетели, чего ждём?

— Ты зачем, чудовище, людей пугаешь? — спросил Стёпка. — У реки не мог дождаться?

Он оглянулся на вурдалаков и громко сказал:

— Не стреляйте, это мой дракон. Он ничего плохого не сделает. Мы сейчас улетим.

Ошарашенное молчание было ему ответом. Надо было видеть глаза всех ополченцев, гоблинов, вурдалаков и тайгарей. Надо было видеть их лица. Стёпка неторопливо взобрался на драконью спину, умостился, посмотрел по сторонам, отыскал в толпе бороду предводителя ополченцев.

— Я же говорил, что догоню весичей, — не смог он удержаться от улыбки. — Никуда они от меня не денутся.

— Ну, Стеслав, удивил, — покачал головой Кружень. — Ну уж удивил. Второй раз за сегодня. Что ж, удачи тебе, светлый отрок.

— И вам тоже удачи, — пожелал Стёпка. — Вы же к Летописному замку направляетесь? Тогда, может быть, там ещё увидимся. Я тоже потом туда вернусь. Мы вместе вернёмся.

Он пихнул пятками драконьи бока, но тут к нему подошёл бледный Глыдря. Бочком, бочком, очень осторожно, он приблизился и с опаской глядя на близкую морду дракона, спросил:

— Слышь, Стеслав, чего поспрошать хочу?.. Ты это... Бранился давеча... Чевой-то такое — котретщик? Ты заклятие на меня какое наслал, да?

Стёпка засмеялся:

— Нет, Глыдря, это просто у нас так называют того, кто подсылов ловит. Так что не бойся, никаких заклятий. Да и не умею я заколдовывать. Я же не чародей и не маг. Я просто демон.

Глыдря отшатнулся, сразу поверив. И попробуй не поверить, когда отрок на драконе вон каком сидит и в небо готов улететь.

— А можно мне... — он сглотнул, потом всё же выговорил. — Тронуть его можно?

Вместо ответа Дрэга положил свою голову гоблину на плечо и лизнул в ухо. Глыдря взвизгнул, хотел отшатнуться, но сдержался и осторожно дотронулся до чешуйчатой шеи.

— Тёплый, — прошептал он. — И жаром сухим пышет. Знатный у тебя, Стеслав, дракон.

— Ну ладно, Глыдря, мне пора, — сказал Стёпка. Он наклонился, почти лёг на драконью спину. — И ты это... Ты правильно всё делал. Я тебе точно говорю, что среди весичей есть оркландские подсылы. Я одного вот как тебя видел. Так что своим верить надо, а за чужими всё же приглядывать. Весские маги, они на любую подлость горазды. Ну, бывай. До встречи.

Дракон плавно взлетел, сделал круг над постоялым двором. Стёпка помахал рукой. Сверху фигурки людей казались маленькими. Все стояли с задранными к небу головами. Дракон унёсся вдоль тракта — и всё осталось позади: машущая рукой сияющая Огляда, некрасивый, страшно довольный Глыдря, жутко завидующий ему Щекла, озадаченный хозяин, оторопелые ополченцы и чем-то страшно обрадованный колдун с непривычно просветлённым лицом, глядящий из-под руки вдаль на улетающего удивительного зверя с отроком на спине.

Глава четырнадцатая,

в которой демон освобождает гоблина

Утренний воздух упруго забирался за шиворот, задувал в рукава, холодил ноги. Стёпка сначала терпел, поёживался, прижимался к тёплой спине дракона, в итоге замёрз, застучал зубами и заставил Дрэгу приземлиться прямо на дорогу, совершенно безлюдную в этот ранний час. Достал из котомки плащ, закутался в него и потом придерживал дракона, чтобы тот не летел слишком быстро. Кроме холода пришлось заново привыкать к высоте, преодолевая никуда, как оказалось, не девшуюся боязнь падения. Когда эффектно взлетали с постоялого двора, он, не успев правильно настроиться, опять едва не свалился. Хорошо, что никто этого не заметил, только дракон виновато покосился и лапы плотнее поджал для удобства седока.

Тайга давно пробудилась, солнце светило в спину, становилось теплее. Сначала Стёпка перестал кутаться, потом понемногу избавился от напряжения, выпрямился, незаметно для себя поймал нужную ухватку — и забыл все свои страхи. Теперь он сидел на драконе, как влитой, не прилагая для этого ни малейших усилий. Словно сто лет в седле (вернее, на спине) провёл. Утренняя неуверенность бесследно испарилась. Простор, высота и свобода сделали своё дело. Ну, и гузгай, понятно. Куда ж без него. Жизнь была прекрасна, от нахлынувшего счастья заново захватывало дух. Люди, это не сон! Это всё на самом деле! Невероятный праздник продолжается. Он взаправду летит на драконе, он пронзает небо и пространство, и все преграды и расстояния ему нипочём, и ветер шумит в крыльях, и... и вообще всё так... так здорово! Слов нет, одни эмоции. Сплошной восторг и упоение.

Дорога извивалась меж холмов, мелькнуло небольшое озеро, осталась позади узкая река с неуверенно ползущими через брод повозками. Пролетевшего дракона народ провожал удивлёнными взглядами и отвисшими челюстями. Такого чуда здесь ещё не видели.

Расстояния были просто огромны. Бескрайняя и безбрежная тайга тянулась и тянулась во все стороны. Закатные горы постепенно отступали и уходили назад, а впереди открывались всё новые просторы — и не было им конца. Леса, поля, реки, холмы и вновь леса. Скалы и болота, поймы и сопки. Зелёной волной до горизонта, за горизонт, в волнующую и неведомую даль. И на всю эту неохватную красоту решил наложить свои загребущие руки жадный до чужого великовесский царь. И у него это почти получилось. А не подавится ли он, отхватив такой большой кусок? Впрочем, там, в немагическом мире московские цари захватили же всю Сибирь и не подавились. И теперь на уроках истории об этом рассказывают, как о чём-то героическом и очень правильном. Неужели и здесь так же будет лет через триста?

Честно говоря, сидя на драконьей спине, не было никакого желания забивать себе голову земным проблемами и заботами. Всё, что внизу казалось важным и страшным, сверху представлялось мелким и не стоящим внимания. Подумаешь, царь! Подумаешь, маги-дознаватели! Вы дотянитесь до меня сначала, с драконом моим попробуйте справиться, гузгая моего одолейте, меч у меня отберите, а потом уже и подумаем о том, насколько вы велики и всемогущи. В глубине души Стёпка, конечно, понимал, что на самом деле трудности и неприятности никуда не исчезли и вскоре ему предстоит столкнуться с ними лицом к лицу. Но пока — он летел и ощущал себя вполне счастливым человеком.

Княжий тракт вопреки всем ожиданиям оказался не самой оживлённой дорогой. Изредка попадались небольшие обозы, пылили в обе стороны отряды всадников неопределённой принадлежности, в одиночку не ездил никто. Не желая попусту пугать народ, Стёпка заранее направлял дракона в сторону, однако их всё равно замечали, размахивали руками, зачастую даже убегали прятаться в лес.

В нескольких промелькнувших под крылом деревеньках было малолюдно, праздных зевак и бездельников здесь не жаловали. Народ трудился в поте лица с утра до вечера, кто в поле, кто в тайге. Малышня, пасущая коз, узрев пролетающего дракона, обалдело таращилась вслед. Разговоров и пересудов на седьмицу хватит, не меньше. Ещё и подерутся те, кто видел, с теми, кто посчитает рассказы о крылатом чудовище бессовестной брехнёй.

Где-то в полдень летуны, не сговариваясь, устроили привал. Стёпка спустился к ручейку сполоснуться, дракон сразу сорвался с места и улетел на охоту, непостижимо ловко для такого огромного создания лавируя меж сосен. Стёпка выложил припасы, плотно закусил, напился всё из той же неопустошаемой бутыли. Утолив голод, лёг на плащ, закинул руки за голову. Лежать на солнышке было хорошо. Облака плыли вдаль, неторопливо меняя свои очертания, в буйных травах стрекотали кузнечики, жужжали пчёлы, бабочки порхали с цветка на цветок, шумела и копошилась неустанная насекомая жизнь. Смакла, помнится, пугал таёжным гнусом, под это дело даже заклятку у Варвария стащил, но Стёпка что-то никакого гнуса пока не встречал. Да и все прочие местные кусачие насекомые благоразумно облетали его стороной. Видимо, демонская кровь была для них не слишком привлекательна.

Вернувшийся дракон красиво приземлился у ручья и принялся с шумом и плеском утолять жажду. Потом подошёл к Стёпке, упал рядом на землю и, повозившись, заснул. Стёпка смотрел на отливающую тёмной зеленью чешую, гладил мерно вздымающийся драконий бок, слушал гулкие удары могучего сердца и млел. Вот, скажем, конь. Хорошее, красивое животное. Доброе. Но за ним нужно постоянно ухаживать, кормить, поить, чистить... Запрягать и распрягать. Выгуливать. Подковывать. Хлопотное и непростое дело. Для человека городского и вовсе непонятное. Сделаешь что-нибудь не так и загубишь по незнанию безответную животину.

А с драконом всё иначе. Ухаживать не надо. Ну, почесать можно, если не лень. Или погладить. Вот и всё ухаживание. Кормить не обязательно, сам себя прекрасно кормит, ещё и поделиться может. Всё понимает, только говорить не умеет. Очень чистоплотный и не гадит где попало. Пахнет приятно, чем-то полынно-горьким. Не линяет и не потеет. Хозяина на себе возит и награды за это не требует. Просто воплощённая мечта лентяя. Ко всему прочему, его ещё и уменьшить можно в любое время.

"В этом мире нет места драконам". А ведь и вправду нет. Впервые Степану пришло в голову, что так или иначе, а когда-нибудь всё кончится, всё это невероятное, затянувшееся на долгие дни приключение. Он спасёт Смаклу, отыщет Ваньку (непременно отыщет!), и настанет пора им возвращаться домой, в свой привычный, скучный немагический мир... И тогда, наверное, ему придётся превратить Дрэгу в обычного дракончика. Навсегда. Потому что не оставит же он здесь такого огромного зверя без присмотра, совсем одного. Что Дрэга здесь будет делать, как жить? Кончится тем, что на него устроят охоту и убьют. Или в клетку посадят. Ему это надо? Нет, пусть уж лучше снова станет маленьким. Ему так привычнее.

* * *

Весский каторжный обоз они догнали ближе к вечеру, когда солнце висело ещё достаточно высоко, но уставшая от полуденной жары тайга уже расслабленно готовилась к вечернему отдыху.

Обоз как раз миновал небольшую деревеньку. Впереди ехали гружёные повозки, за ними неторопливо погоняли лошадей всадники. Растянувшуюся в хвосте вереницу невольников на первый взгляд никто не охранял. То ли они были заколдованы, то ли понимали, что бежать всё равно некуда. При мысли о том, что среди этих понурых уголовников бредёт Смакла, у Степана в душе привычно вскипела злость. Ну, устрою я вам весёлую жизнь! Узнаете, как невинных людей на каторгу угонять!

Где-то впереди видна была широкая гладь реки, названия которой Стёпка, разумеется, не знал. Кажется, именно она служила границей между Таёжным улусом и Великой Весью. Получается, что он нагнал обоз очень вовремя. С одной стороны, вроде бы, никакой разницы, где он освободит Смаклу (да хотя бы и в самом Кряжгороде!), а с другой — всё-таки приятно, что он сделает это на родной для гоблина земле. Не позволит увести его за границу.

Разглядеть младшего слугу среди понурых, серых от безнадёги и дорожной пыли невольников было невозможно. Со спины все они выглядели одинаково несчастными и забитыми. Если и брёл где-то здесь худенький гоблин, искать его нужно было иначе. А ведь была поначалу у Степана мысль налететь сверху, подхватить Смаклу драконьими лапами (если он, конечно, не прикован к общей цепи) и унести его подальше от сволочных пленителей, чтобы они только рот от удивления разинули. И что? Ни цепей, ни кандалов на невольниках не наблюдается, но и гоблина тоже не видно. На кого налетать, кого выхватывать? Всё идёт к тому, что придётся сначала выяснять отношения с весскими магами.

Никакого другого плана действий у Стёпки не имелось. Всё предельно просто и незатейливо. Догнал, сел, припугнул драконом — отдавайте, мол, гоблина, а не то!.. Ну а потом видно будет. Не исключено, что и до драки дойдёт. А драки он сейчас не боялся. Пусть только попробуют маги полезть на рожон. Огребут тогда по полной за все свои нехорошие дела.

Он решительно пришпорил дракона, и они понеслись над обозом, словно истребитель, атакующий вражескую колонну в фильмах про войну. Они налетали со спины, и поэтому их заметили не сразу — дракон летел почти бесшумно. Для пущего эффекта очень не хватало устрашающего и оглушающего рёва. Впрочем, и без того получилось здорово. Про себя Стёпка точно знал, что окажись он сейчас там внизу, на дороге, обязательно бросился бы убегать сломя голову, всё равно куда, лишь бы подальше. Потому что налетающий растопыренный Дрэга, оскалившийся и выпустивший когти на всех четырёх лапах — это реально страшно. Невольники, однако, разбегаться не пытались. Они запоздало валились в дорожную пыль, прикрывая головы руками, как будто это могло их каким-то образом спасти. Наверное, в самом деле были зачарованы на неубегание. Всадники реагировали иначе: ещё даже не успев осознать, с какой стороны пришла беда, они горячили коней и уносились прочь с дороги, ловко выхватывая на ходу арбалеты.

Промелькнули под ногами испуганные лица, дознавательские плащи, согбенные спины возниц... Смаклу Стёпка, разумеется, не высмотрел, зато успел разглядеть, что на некоторых повозках стоят клетки, похожие на ту, в которой его собирались вывозить из Усть-Лишая. И тут же пришло понимание, что гоблина тоже, скорее всего, везут в такой клетке, как намеревались везти самого Степана. И холодная злость взяла демона за горло ледяной рукой. Ох, и пожалеет кое-кто об этом, ох, и пожалеет.

Ругая себя за то, что сразу не догадался, он выхватил из кармана рукоятку магического меча, вызвал в памяти Гвоздырин клинок, угрожающе вскинул руку. Трепещите, мол, гады, демон мщения явился за вами с небес, и пощады не будет никому, если вы, конечно, заупрямитесь и не пожелаете решить дело миром... Зряшная это оказалась затея, меч всё равно никто рассмотреть не успел, даже, наверное, самого Степана мало кто увидел, уж очень огромным и ужасным был несущийся над самыми головами дракон. И меч пришлось убрать... до более подходящего момента.

Обоз остался позади, Дрэга, не посвящённый в замыслы хозяина, решил, что весичей они пугали просто из озорства и теперь можно лететь дальше. И полетел. А Стёпка, засмотревшись на устроенный переполох, спохватился не сразу. "Стой, стой! — выкрикнул он. — Разворачивайся. Там в обозе должен быть Смакла. Помнишь его?" Дрэга помнил, но сказать об этом не мог. Он красиво развернулся над рекой и помчался навстречу обозу, над самой дорогой, низко-низко, как бы собираясь наброситься, разорить и разметать. И весичи, решив, что столкновение с драконом неминуемо, принялись лихорадочно готовиться к отражению атаки. Испуганная суета быстро утихла, повозки спешно развернули поперёк тракта, спешившиеся маги рассыпались по сторонам, притаились кто за деревом, кто за придорожным камнем... Задрожали в воздухе магические вихри, сорвался неосторожно пущенный огненный шар и лопнул, не долетев.

Стёпка, разумеется, нападать не собирался. Ему хотелось решить всё мирно, по-человечески. Хотя гузгай, кажется, был не против того, чтобы сразиться с парой-другой дознавателей. Он беспокойно ворочался внутри и с предвкушением скрежетал своими неухоженными когтями. Унять его было непросто, Стёпка даже боялся, что опять влипнет в крупные неприятности по вине неугомонного и чересчур драчливого двойника.

Дрэга тем временем послушно притормозил, распахнув крылья во всю ширь, и опустился на дорогу на достаточно безопасном расстоянии, как бы показывая, что бояться нечего и кровавого нападения пока не будет.

Минут пять они стояли так, глядя на притихших весичей. В воздухе всё отчётливее ощущалось нарастающее напряжение. Казалось, хлопни сейчас кто-нибудь посторонний в ладоши, и в тот же миг разрядятся все приготовленные магами заклинания, полетят огненные шары, выстрелят молнии, завоют боевые вихри... А весичам, наверное, представлялось, что жуткий дракон в любую минуту может пыхнуть на них испепеляющим жаром, от которого нет спасения. Ожидание затягивалось.

Смакла был где-то очень близко, для его освобождения осталось сделать совсем немного. Стёпка вспомнил сапог Стодара, наступающий на голову младшего слуги, вспомнил поддельную грамоту о продаже, стиснул зубы и сполз с драконьей спины. "Промедление смерти подобно" — вспомнилось вдруг откуда-то очень подходящее изречение. И ещё вспомнилось: "Сейчас прольётся чья-то кровь".

Велев Дрэге оставаться на месте, он неторопливо прошагал примерно половину расстояния до обоза и остановился, всем видом показывая, что вышел не просто так, а с желанием поговорить. Вид принял — безмятежнее не бывает, руки в карманы засунул, ножку отставил: стою, мол, жду. А внутри уже начало легонько потрясывать — вдруг не получится? Вдруг маги упрутся и надумают стоять до последнего?

Повозок в обозе было всего пять или шесть. Всадники охраны стояли наготове по сторонам, это были, как Стёпка понял, не дружинники, а младшие маги. Понятно, не будут же дружинники заниматься таким неблагодарным и неблагородным делом, как охрана пойманных преступников. На это и магов довольно. Как раз по ним занятие.

Спустя несколько минут весичи наконец сообразили, что вместо схватки с драконом — или перед ней, это уж как судьба повернётся, — ожидаются вполне мирные переговоры, из-за повозок вышел маг. Видимо, главный в этом обозе. Темноволосый, высокий мужчина с суровым взглядом, уверенный в себе, он поправил на груди амулет (всего один, но сразу видно — непростой) и решительным шагом двинулся к Степану. Камешки так и разлетались из-под его узконосых сапог. Ничуть не запылённых, между прочим.

Остановившись метрах в трёх, он окинул Стёпку цепким запоминающим взглядом, что-то для себя понял и слегка расслабился. И по изменившемуся выражению его острого загорелого лица понятно стало, что он ожидал увидеть кого-то совсем другого. Во всяком случае — явно не молодого паренька нездешней наружности.

— Кто ты, отрок? — требовательно спросил маг слегка хрипловатым голосом. — И по какому праву ты осмелился преградить дорогу конвойной страже Великовесской Чародейной палаты? Ведомо ли тебе, кто мы и куда направляемся?

А сам смотрел при этом вовсе не на неинтересного ему Стёпку, а на возвышающегося за его спиной жуткого дракона.

— Мне ведомо, — сказал Стёпка. И добавил. — Меня зовут Стеслав.

Ни жестом, ни взглядом маг не показал, что это имя ему знакомо.

— Вы — маг Чародейной палаты Ярохват, — продолжил Стёпка. — Мне нужно с вами поговорить.

На самом деле ему хотелось просто рявкнуть: "Где гоблин? Живо ведите его сюда! И если я увижу, что вы над ним издевались, всё здесь разнесу!" Но он понимал, что это будет неправильно и... глупо. Весичи, конечно, могут и испугаться, потому что дракон-то вон он, никуда не делся, но разговор пойдёт уже не тот, нужное впечатление будет скомкано, уважения к демону крик не добавит... Нет, во всех книгах серьёзные люди предпочитали сначала спокойно всё обсудить, поговорить, выяснить, а затем не повышая голоса спокойно сказать, что, мол, мне нужно то-то и то-то, и ежели я, к примеру, этого сейчас не получу, то за последствия не ручаюсь и сделаю вам какую-нибудь такую нехорошую бяку, что вы все потом до конца жизни будете жалеть и ругать себя за глупость и упрямство...

— Поговорить, — повторил Ярохват. Это был точно он. — И только для этого ты прилетел сюда на невиданном допреж драконе? Кто ты, отрок Стеслав?

Стёпка прищурился. Ему хотелось подобрать какие-нибудь весомые, солидные слова.

— Я тот, с кем вам лучше не ссориться, — сказал он наконец.

— Мы тебя не трогали, — возразил маг.

— Так и я вас ещё не трогал.

— Ещё? — переспросил маг, глядя на дракона. — Посреди пустынной дороги несподручно обсуждать важные дела. Может быть, пройдём в мою повозку. Там намного удобнее и, смею заверить, там нас никто не подслушает.

— Вот уж чего я не боюсь, — фыркнул Стёпка. — У меня дело важное, но вовсе не секретное. Пусть хоть все услышат, так даже лучше будет.

Ему показалось, что он разгадал намерения мага. Тот, наверное, хочет заманить его в свою повозку для того, чтобы там с помощью коварной магической гадости пленить наконец строптивого демона. О том, что магу просто неуютно стоять под пристальным голодным (так ему представлялось) взглядом дракона, он не подумал.

— Не желаешь в повозку идти? — в голосе мага явственно звучала насмешка. — Опасаешься чего-то?

— Да чего мне опасаться, — Стёпка, поразмыслив, решил согласиться на предложение мага. — Ладно, уговорили. Вот только дракона успокою. А то подумает, что вы против меня что-то нехорошее задумали, и разорит всю вашу конвойную стражу. Он у меня не слишком терпеливый, чуть что — на любого наброситься готов.

Он оглянулся и мотнул головой, двигай, мол, сюда. Обрадованный дракон тотчас приблизился беззвучной походкой подкрадывающегося хищника. Даже камешек не хрустнул под тяжёлыми лапами, даже чешуйка не скрипнула. Только волна тёплого воздуха от его дыхания шевельнула волосы и рубашку. Чувствовать за своей спиной присутствие надёжного и верного Друга (именно так, с большой буквы!) было не просто приятно — остатки неуверенности и робости бесследно испарились, когда Стёпка увидел дрогнувшее лицо мага. Не надо ничего бояться, всё у нас получится. Мы сильнее, и правда на нашей стороне.

Ярохват не мог оторвать глаз от приоткрытой в кровожадной ухмылке многозубой пасти. Дракон его пугал, это сразу было видно. Более того, он пугал всех в обозе. Поспешно отступили за повозки младшие маги, попрятались возницы, затихло всё и вся, и только кони безмятежно пофыркивали, радуясь нежданной передышке.

— Жди меня здесь, — приказал Стёпка. — Стой на этом месте и никого не пропускай, пока я не вернусь. Ты понял?

Дракон послушно грохнулся на дорогу и положил голову на лапы, изображая терпеливое ожидание.

— Он у меня послушный, — пояснил Стёпка.

В маговой повозке было прохладно и довольно уютно. Мягкие лежанки, бутыли с вином и водой на столике, фрукты в вазах, красивые плотные шторы, которыми можно было отгородиться от внешнего мира. Ярохват закрыл дверцу, указал широким жестом на столик, угощайся, мол. Стёпка покачал головой, пока не хочу, может быть, позже.

— Прежде чем мы начнём важный разговор, — начал маг, выделив с лёгкой иронией слово "важный". — Я хотел бы кое о чём тебя, отрок Стеслав, спросить. Ты позволишь?

Стёпка кивнул. Он сидел настороженный, готовый, как ему казалось, к любой неожиданности. Вспомнив о силке, осторожно поёрзал, проверяя, не примагнитило ли его к сиденью. Напрасно он всё же согласился вести переговоры в повозке, здесь у мага больше возможностей что-нибудь нехорошее предпринять.

— Где ты обзавёлся таким большим драконом? — спросил маг. — Нам до сей поры о подобных чудовищах и слышать не доводилось. Или это тайна?

— Мне его подарили, — признался Стёпка. У него не было никаких причин скрывать правду о месте древней силы.

Маг удивлённо приподнял брови:

— Подарили? Должен тебе сказать, что это очень необычный подарок. Неужели кто-то из твоих знакомых владел неким... э-э-э... заклинанием вызова? Ведь твой дракон явился сюда из иного мира. Как и ты, впрочем. Так?

— А вот и нет. Дрэга, он местный, таёжный дракон. Из иного мира сюда явился только я.

— И ты утверждаешь, что получил его в подарок? От кого же?

— Мне подарили его Ушедшие Держатели.

Ага! Проняло мага до печёнок. И ведь поверил, сразу поверил, потому что иначе в самом деле совершенно невозможно объяснить появление такого монстра. О Держателях Стёпка узнал в том последнем пророческом сне, который приснился ему в доме мастера Угроха. Не сразу он додумался, что они, скорее всего, какие-то древние боги, почти забытые, но всё ещё наблюдающие за покинутым миром. Во всяком случае, герои многих фэнтезийных книг сталкивались так или иначе с подобными богами. При этом последствия не всегда оказывались приятными. Стёпке в этом отношении страшно повезло. Ему ведь и в голову не приходило, что в месте древней силы он вполне мог "выйти на связь" с неким вселенским злом, с кем-то вроде Саурона из "Властелина колец". И вот теперь Ярохват узнаёт, что эти могущественные древние боги расщедрились на подарок и помогли демону обрести такого вот крылатого защитника и помощника.

— Почему тебе? — показалось или нет, что в голосе мага прозвучала плохо скрытая зависть?

— Наверное, я им понравился, — пожал плечами Стёпка.

Маг разочарованно хмыкнул, догадавшись, что отрок не горит желанием откровенничать.

— О чём ты хотел поговорить? — спросил он, переходя к основному вопросу встречи. — Что тебе нужно от нас, юный дракончий?

В другое время и в других обстоятельствах к человеку с таким умным и выразительным лицом Стёпка, пожалуй, мог бы испытывать пусть не симпатию, но хотя бы уважение. Сейчас же он видел в Ярохвате только врага. А умный враг опасен вдвойне.

— У вас среди... преступников, которых вы ведёте в каменоломни, есть... должен быть один малолетний гоблин. Его зовут Смакла. Его отдал мне в услужение Первый Местохранитель Совета Летописного замка чародей Серафиан. А к вам он попал по ошибке, — Стёпка решил сказать именно так, чтобы пока не обострять ситуацию. — Его передали вам в Усть-Лишае маги дознавательного приказа, которые в подвалах Оркулана устроились. Они не знали (как же не знали!), что этого гоблина князь Всеяр распорядился вернуть мне.

— Ты встречался со светлейшим князем? — спросил Ярохват, не поведя и бровью на упоминание о Серафиане.

— Да, я встречался с ним в Проторе. И он пообещал, что мне вернут моего слугу. И вот я пришёл к вам и хочу, чтобы вы отдали мне гоблина.

Маг вздохнул, повертел в руке глянцевое жёлтое яблоко, положил обратно в вазу.

— Гоблин. Малолетний гоблин Смакла. Я не уверен, что среди этого сброда есть малолетние гоблины...

— А я уверен, — перебил его Стёпка.

— Вот как? А ты не думаешь, что тебя просто могли ввести в заблуждение?

— Не думаю. Этого гоблина вам передали из рук в руки Перетвор и Ирифаний. Я даже знаю, для чего они это сделали. Чтобы меня в Великую Весь заманить, если вдруг у них не получится захватить меня в Усть-Лишае. Вот видите — у них не получилось.

— Надеюсь, они живы? — сухо усмехнулся Ярохват. Кажется, ответь Стёпка отрицательно, он бы не удивился.

— Почти, — решил слегка пошутить Стёпка. А чего — не соврал ведь!

— Ну, хорошо. Есть у нас такой гоблин. Теперь объясни мне, почему я должен его тебе отдать? Просто так, ни за что, по ошибке в царские каменоломни не попадают.

— Вы должны мне его отдать, потому что так сказал светлейший князь Всеяр и подтвердил маг Краесвет. И не надо мне говорить, что у меня нет какой-нибудь там бумаги, пайцзы или разрешения. Мне они не нужны. Я его всё равно заберу.

— Ты так уверен в своих силах?

— Да, уверен. Потому что я демон. И ещё у меня есть дракон. Вам нас не победить.

— Похвальная уверенность, — сказал маг. Он наклонился, налил из бутыли с узким горлышком тёмно-красное вино в два бокала. — Угощайся, непобедимый демон. Это прекрасное вино, оно очень дорогое, тебе едва ли доводилось такое пробовать.

Стёпка покачал головой:

— Нет, спасибо. Я вино не пью.

— Боишься, что отравим? — усмехнулся Ярохват.

— Боюсь, — признался Стёпка. — Ваши маги меня совсем недавно уже пытались усыпить сон-травой. Мне не понравилось. Я три дня на лечение потерял... Где вы держите гоблина? Я хочу его увидеть? Он вместе с остальными невольниками идёт, да?

— Там нет невольников, отрок Стеслав. Рабство запрещено на всех землях Великовесского государя. Там преступники, осуждённые за свои злодеяния и сопровождаемые нами в царские каменоломни, где они будут работать под неусыпным присмотром на благо Великой Веси и уже никого не смогут ограбить и убить.

— Малолетний гоблин — тоже преступник?

— Я встречал много малолетних убийц, — сказал Ярохват. — Однако тебе никуда не надо ходить за своим гоблином. Его сейчас приведут прямо сюда. А пока его нет, позволь, я сделаю тебе одно очень хорошее предложение...

"От которого я не смогу отказаться" продолжил Стёпка про себя. Он не помнил, откуда к нему пришла эта фраза, из какого-то фильма, кажется, папа её ещё часто повторял, правда, всегда шутливо.

Маг помолчал, не дождался от Стёпки вопроса, продолжил, почти заговорщическим тоном:

— Я уполномочен тремя верховными магами Чародейной палаты предложить тебе, демон, перейти на нашу сторону. Мы предлагаем тебе поработать на нас. Заметь, за хорошую плату. Очень хорошую, поверь мне. Обещаю, что работа эта не будет связана ни с убийствами, ни с какими иными противозаконными действиями. Всё исключительно на благо Великой Веси. Я понимаю, что мои предшественники несколько поторопились, пытаясь применять против тебя грубую силу. Но дело в том, что ты первый истинный демон-исполнитель, с которым мы столкнулись, и поэтому наши маги не сумели найти к тебе верный подход. Прими мои за них извинения. И... что ты думаешь о таком предложении?

Стёпка помолчал. Вообще-то он удивился не тому, что ему предложил Ярохват, а тому, что весские маги не додумались подкупить его таким образом раньше. А теперь, пообломав зубы, додумались, значит. Поумнели. И как тут поступить?

— И что вы можете предложить? — спросил Стёпка. — Что у вас есть для меня?

Спросил — и испугался. Мелькнуло вдруг, что маг сейчас заявит, мол, ты на нас соглашаешься работать, а мы тебе за это твоего друга Ванесия вернём, но не сразу, а попозже, когда ты исполнишь наши пожелания.

Маг склонился к нему и сказал, значительно и негромко:

— Мы предлагаем тебе одну четвёртую часть того, что ты сумеешь отыскать. А уж где искать, мы тебе покажем. У нас есть карты, у нас есть знающие люди. Там должны быть очень интересные вещи. Ты понимаешь? Очень интересные. Почти такие же, как твой дракон.

Да, будь Стёпка чуть постарше, и знай он о весичах немного поменьше, он мог бы и заинтересоваться. Предложение и в самом деле было достаточно щедрым. Стёпка уже хорошо представлял себе, что можно отыскать в здешних тайниках, пещерах и ухоронах. Но он помнил и то, что весичам нужен склодомас. Скорее всего, именно ради склодомаса они всё это и затеяли. Интересно, как они собираются делить его в случае успеха? Отпилить демону в уплату четвёртую часть? Или возместить золотом? Или, что вероятнее, просто обмануть доверчивого отрока.

— Интересное предложение, — сказал он, пытаясь своему лицу задумчивое выражение. — Но мне надо хорошенько подумать.

— Думать надо всегда, — согласился Ярохват, старательно скрывая улыбку. Демон так забавно пытается выглядеть взрослым и рассудительным, что поневоле хочется рассмеяться. А нельзя. Сначала ты посмеёшься над отроком, а потом дракон посмеётся над твоими останками. — Это похвальное желание. Однако стоит ли следовать ему сейчас? Мы ясно высказали свои предложения и не отступимся от них. Мы можем даже скрепить договор по всем правилам магии.

— Просто я вам не верю, — сказал Стёпка. — Всем вам, весским магам. Вы гоняли меня по тайге, как зайца. А теперь хотите, чтобы я вам сразу поверил. Нет, я должен подумать. И у меня ещё есть дела. С гоблином, например, решить...

Маг, скрывая лёгкое недовольство, кивнул. Главное, что демон не заупрямился, не отказался сразу, значит, договориться с ним можно. Начало положено. Его, Ярохвата, усилия будут замечены и признаны. Он короткой беседой добился больше, чем все эти Краесветы, Перетворы и прочие заносчивые бестолочи.

Он отдёрнул полог, сказал, глядя на Стёпку.

— Вот он — твой гоблин. Смакла сын Бракши из Горелой Кечи. Забирай.

Два угрюмых крепкошеих младших мага стояли, неприязненно глядя на Стёпку. А между ними, устало опустив плечи, сутулился младший слуга. Он смотрел в землю, не ожидая, видимо, ничего хорошего от жизни, от вызвавшего его весского мага, от всей своей неудачной судьбы. Одет он был в на удивление добротную одежду, почти даже новую, в хорошие слегка запылённые сапоги, и не был ни связан, ни закован. И Стёпка догадался (а раньше он бы фиг об этом даже подумал), что пока они тут с магом разговаривали, гоблина по-быстрому переодели, расковали и привели в более-менее товарный вид. Чтобы демон, увидев своего дружка, не осерчал чего доброго и не напустил на обоз страшного дракона. Значит, они сразу поняли, что гоблина придётся отдать, какие сообразительные весичи попались.

Стёпка смотрел и поверить не мог, что видит бывшего младшего слугу живым и здоровым. Он даже уже слегка забыл его лицо, забыл, какие у него непослушные волосы и тугие щёки, пусть даже и слегка опавшие в неволе. И ещё он, разумеется, был чертовски рад, почти счастлив.

Он выбрался из повозки, встал перед гоблином и сказал тихонько:

— Смакла, посмотри на меня. Это я. Я за тобой пришёл.

Гоблин вздрогнул всем телом, вскинул глаза и долго неверяще смотрел на Стёпкино лицо. И молчал. И это Стёпку почему-то здорово испугало. Показалось, что весичи сделали из него сумасшедшего своими магическими пытками.

— Ты узнаёшь меня? — спросил он осторожно.

Гоблин часто-часто закивал. В глазах у него заблестели слёзы. И он всё ещё молчал.

Стёпка осторожно взял его за руку и тихонько задрал рукав. Рука у Смаклы была вялая и безвольная. А на худеньком смуглом запястье отчётливо пламенел широкий, плохо подживший рубец от кандалов. То ли маги в спешке забыли залечить, то ли просто не умели, то ли решили, что и так сойдёт.

Стёпка со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы, посмотрел на лоснящиеся морды младших магов. Те разом прекратили ухмыляться и даже попятились, такая неприкрытая ненависть полыхнула на них из глаз демона.

— Почему-то мне уже совсем не хочется принимать ваше щедрое предложение, — сказал он, оглянувшись на Ярохвата.

— Мы выполняли приказ...

— ...Чародейной палаты, — договорил Стёпка. — Я понимаю. Работа у вас такая: маленьких, ни в чём не повинных отроков в кандалы заковывать и гнать пешком вместе с убийцами.

— С ним хорошо обращались, — заметил маг сухо. Он не любил оправдываться, а приходилось.

— Смакла, с тобой правда хорошо обращались? — спросил Стёпка. — Они тебя не били, не подгоняли, не заставляли спать на голой земле, поили, кормили, заботились, да?

Гоблин всхлипнул и вдруг, протянув руки, прижался к Степану так, словно тот был его последней надеждой в этой жизни. В общем-то, так оно и было.

— Добрый я сегодня, — сказал Стёпка. — А не то разнёс бы весь всю вашу конвойную стражу... Пошли отсюда, Смакла, видеть их больше не могу.

Они повёл гоблина за собой, тот вцепился в его руку крепко-крепко и всё время оглядывался туда, где сидели на земле скованные преступники. Стёпка тоже поглядывал туда. На настоящих преступников эти люди были не очень похожи. Просто усталые плохо одетые, измождённые мужики. Они сидели на земле, давая отдых натруженным ногам, не поднимая голов, смирясь со своей участью. На уходящего Смаклу никто из них не смотрел.

— Я надеюсь, ты примешь правильное решение, Стеслав! — крикнул вслед Ярохват.

Стёпка досадливо дёрнул плечом, он уже давно принял решение и точно знал, что оно является единственно правильным. Злым взглядом заставив какого-то особо упёртого младшего мага отодвинуться в сторону, он подтолкнул Смаклу к узкому проходу между повозок, и тут вдруг краем уха услышал слабый стон. Хрипловатый голос с надрывом произнёс где-то над головой невнятно и почти неразборчиво:

— Ох, грехи мои тяжкие, засуши-пересуши твою болотину.

Голос был странно знаком. Стёпка мог на чём угодно поклясться, что уже слышал произнесённые этим голосом почти такие же слова, и не очень давно.

Он остановился, придержал рвущегося прочь гоблина, прислушался. Голос доносился из большой крытой повозки, стоящей у самой обочины. В неё было запряжено сразу две лошади.

Донёсся ещё один вздох. Ну, точно, из этой повозки доносится.

Стёпка шагнул поближе и спросил у сидящего на козлах весича:

— Кто там у вас вздыхает?

— Тебе до того, отрок, дела нет, — пренебрежительно ответил возница. — Ты своё уже получил, шагай отсюдова.

— Я тебе сейчас так зашагаю, — озлился Стёпка, — что ты у меня от дракона до самого Кряжгорода босиком бежать будешь, понял, морда получародейная! Кого везёте, спрашиваю?

Возница испуганно зыркнул по сторонам, сглотнул:

— Так это... Нечисть там какая-то сидит в бадейке. Слышишь, вода плещется. Не может он без воды-то. Кони вон ужо умаялись тащить. А в лицо я его не видал, не велено.

Стёпка подошёл к повозке и постучал по дощатому борту:

— Бочага, это ты там сидишь? Отзовись.

— Ктой-то там меня спрошает? Ты ли это, отрок светлый? Не мнится ли мне?

— Я это, я, — мрачно отозвался Стёпка. — Не мнится. Как ты туда попал?

— Изловили сетями, окаянные. Который уж день в смрадной темнице маету перемогаю. А в чём провинился, то мне не ведомо.

— Понятно. Ну, потерпи немного. Сейчас я тебе помогу. Только вот поговорю кое с кем по душам. Смакла, ты подожди меня, я сейчас.

Но гоблин помотал головой и руку не отпустил. Так и пошёл со Стёпкой назад к Ярохвату.

— Ты уже принял решение, демон? — весело поинтересовался маг.

— Зачем вы посадили в клетку родничника? — требовательно спросил Стёпка. — Какое преступление он совершил?

— О ком ты говоришь? — удивился маг. — Какого родничника?

— Родничника Бочагу. И бросьте притворяться, я его по голосу узнал. Что он вам сделал?

— Мне о том не ведомо. Мне поручили доставить его, и я его доставлю.

— Никуда вы его не доставите, — сказал Стёпка. — Я точно знаю, что он не преступник и ничего плохого не совершил. Если вы его не выпустите, я сделаю это сам.

— Много на себя берёшь, демон, — Ярохват опасно прищурился, младшие маги окружили Стёпку, напружинились, за арбалеты-амулеты схватились, заклинания загудели вокруг, того гляди — шарахнет.

— Это вы на себя лишнее берёте. Одного невинного человека как приманку на цепи держите, другого зачем-то в клетку посадили. И думаете, что вам это с рук сойдёт? Что никто не узнает?

— Человека!.. — презрительно повторил маг. — Гоблина и нечисть болотную. Это не люди.

— А вы, значит, люди, — сказал Стёпка. — Я бы таких людей... В общем, если вы не отпустите Бочагу... Плохо вам, в общем, придётся. Боюсь, что до Великой Веси ваша стража так и не доедет.

— Ты не понимаешь, демон, — заторопился маг. — Мы везём его самому государю. Клянусь, с ним там будут хорошо обращаться. Наши маги перестраивают государевы сады, нам нужен смотритель прудов и купален. Ему даже заплатят за работу.

— А по-хорошему его попросить не судьба? Или вы по-хорошему не умеете? Обойдётся вас государь без купален. Скажите ему, что демон родничника забирать не позволил. Всё.

Стёпка вернулся к повозке, дёрнул вбок массивный кованый засов. Засов, естественно даже не дрогнул, хотя, на первый взгляд, его ничто не удерживало, не было даже замка. Зачем замок, когда есть неотворяемые чары. Ярохват, не поленившийся подойти следом, произнёс с нескрываемым удовольствием:

— Если ты, демон, полагаешь, что я помогу тебе открыть эту дверь, то ты ошибаешься. Заклятие на неё наложили в Усть-Лишае сразу три мага, и отменить его может только тот маг, что ждёт нас в Кряжгороде.

Стёпка выдвинул эклитану и одним ударом перерубил засов вместе с частью дверцы, потому что о точности не заботился и бил наотмашь, от всей души. Однако даже перерубленный засов открываться не спешил. За спиной довольно хмыкнул Ярохват. Тогда Стёпка мстительно улыбнулся и припомнил слова отговора. Засов отскочил с негодующим звоном и упал на землю двумя закрученными в спираль половинками. Разбухшая дверца с облегчением отвалилась.

За Стёпкиной спиной вновь затрещала изготавливаемая к применению магия, лязгнуло оружие, но тут меж повозок просунул голову любопытствующий дракон, и вся злая суета моментально стихла, словно ножом отрезало.

Бочага сидел в грубо сколоченном осклизлом корыте, пол был залит водой, пахло плесенью и болотом и ещё чем-то неприятным. Выглядел родничник, мягко говоря, скверно. Всклокоченные свалявшиеся волосы, серое лицо, потухшие глаза, воспалённые губы. Но во взгляде его плескалась свежая речная просинь. Он глянул на Стёпку и вдруг улыбнулся распухшими губами:

— А мне ведь ведомо было, что мы ещё встренемся, Стеславушка.

Глава пятнадцатая,

в которой демон с гоблином летят на север

Стёпка размешал в брусничной воде немного лечебного порошка (вот и пригодилась подаренная Боявой берестяная кружечка), заставил гоблина выпить. Мешочек неожиданно для Степана забубнил было своё "не отверзай!", но его решительно отверзли, и он умолк. "Раскомандовался тут, — ворчал Стёпка, присыпая порошком раны на натёртых кандалами запястьях младшего слуги. — Мне для друга ничего не жалко". Смакла равнодушно позволил произвести над собой лечебные процедуры, послушно лёг, завернулся в плащ и заснул. Даже на дракона не обратил никакого внимания. Настолько был измучен.

Река неспешно катила свои воды. В прозрачной воде над усеянным мелкими камешками дном мельтешила стая мальков. Именно здесь минут десять назад растворился в речных струях вызволенный из тесной клети Бочага. Со стонами и охами добредя вслед за Стёпкой до берега, он буквально рухнул в воду и, не поднимая брызг, погрузился в глубину в таком месте, где глубины не было и в помине. Погрузился и не вернулся.

Стёпка, насобирал по берегу сухих веток и развёл костёр с помощью огнива, просто чтобы не скучно было сидеть. Он смотрел на огонь, на реку, на спящих рядом Смаклу и дракона. Он гордился собой. Гордился тем, что ему удалось выручить из беды гоблина с родничником и что для этого не пришлось ни с кем сражаться. На душе было спокойно. Не надо больше никуда бежать, не нужно никого догонять. Теперь можно без спешки, не торопясь, долететь до Летописного замка, расспросить у Серафиана о том, куда делся Ванька, отыскать его, а там и... А дальше Стёпка ещё не решил. Может быть, и вправду в Великую Весь всем вместе слетать, посмотреть на Кряжгород, на то, как весичи живут. На экскурсию, в общем.

Вода в реке вдруг вздулась, взбурлила, плеснула во все стороны радостными брызгами, и на берег торжественно, словно дядька Черномор, вышел мокрый и сияющий Бочага. Родная стихия излечила родничника лучше всякого волшебного снадобья. Исчезли круги под глазами, зажили потрескавшиеся губы, в разлохмаченной бороде не видно было ни единого колтуна. Только одежда, отстиранная упругим течением от тюремного смрада и грязи, осталась той же простецкой и неказистой, с теми же заплатами и прорехами на самых неожиданных местах.

Бочага низко поклонился Стёпке, коснувшись пальцами земли. Вода стекала с него ручьями и весело убегала назад в реку.

— Благодарность тебе великая, Стеславушка. Избавил ты меня от мук да от жажды страшной. Не чаял я живым остаться, мыслил, смерть моя вскорости припожалует.

Стёпка вскочил на ноги, ему было неловко, что он сидит, а взрослым мужик склоняется перед ним в поклоне.

— Пожалуйста, — сказал он. — Мне не трудно было.

— В том разе ты от подарочка отказался... Помнишь, тальменя отпустил? Но нынче я тебя всё одно одарю.

Он шлёпнул по воде босой ногой. Река снова взбурлила, и из воды вылез как-то сразу и очень быстро огромный полуголый мужик с лохматой головой, широкими плечами и плутоватой физиономией, при взгляде на которую сразу хотелось улыбаться. У мужика был нос картошкой, густые брови и пронзительно-васильковые глаза. В каждой руке он держал за хвост по огромной рыбине. Рыбины висели безвольно и не трепыхались.

— Низкий вам поклон, — пробулькал мужик, выходя на берег и с опаской глядя под ноги, видимо, не очень уверенно чувствовал себя на суше.

— Это, Стеславушка, речник Берегоша, смотритель здешних вод и мой племяш.

— Спасибочки вам за спасение дядьки мово, — ещё раз поклонился Берегоша. — Весичи подлые едва его не сгубили, мы уж и головы посломали, куды он запропал. Вот, — он положил на траву свой груз. — Не побрезгуйте, примите энтих тальмешат. От всего нашего сердца. Рыбка вкусная, жирная, наваристая.

— Спасибо, — не стал отказываться Стёпка. — Мне как раз друга своего хорошенько подкормить надо, его тоже весичи обманом пленили, в цепях гнали вместе с преступниками.

— Вот ведь свалилась напасть на наши головы, экая, понимашь, закись-перекись, — вздохнул Бочага. — Жили не тужили, а таперича хорониться будем от супостатов. Конец вольному житью.

Он покосился на дремлющего дракона, покачал уважительно головой.

— Ладную зверюшку ты, Стеславушка, выкормил. Я так мыслю, что ежели бы не он, не отпустили бы нас весичи без боя... Устоял ли бы ты супротив них в однова?

— Устоял бы, — подтвердил Стёпка, ничуть не кривя душой и не хвастаясь. — Только я всё равно рад, что так получилось, без крови и без драк.

— Видал? — оглянулся Бочага на Берегошу. — Наш человек со всех сторон. Светлый, ровно водица ключевая. А давай-кось, Стеславушка, мы тебе ещё рыбки уловим. Для дракона. Драконы — они рыбку оченно жалуют.

И оба тотчас же вошли в воду и опять неуловимо растворились в тугих речных струях. "Вот бы и мне так научиться, — позавидовал Стёпка. — Захотел от кого-нибудь спрятаться, вошёл в любую лужу или ручей — и исчез. А потом раз — и вот он я!" О том, что Бочаге это умение не помогло, он как-то не подумал.

Вернулись мужики буквально через минуту. Тайменей притащили просто великанских, в самый раз для дракона. Дрэга, учуяв угощение, открыл один глаз, посмотрел на прыгающий по траве улов и оживился. Когда он доел третью рыбину и жадно уставился на последнюю, Бочага с Берегошей, сияя, притащили ещё двух, а потом ещё. Дракон по-быстрому поджаривал рыбу и с аппетитом её уничтожал.

Стёпка, воспользовавшись минутной заминкой, уволок у него из-под носа одного уже поджаренного тайменя и положил в сторонке:

— Мы тоже рыбки хотим.

Дрэга не обиделся, тем более что мужики тут же восполнили ущерб.

— А ключ-то! — вспомнил вдруг Стёпка. — Ключ-то родниковый весичи у вас не отобрали?

— Куды им, безголовым, — отмахнулся Бочага, ловка выуживая из-за пазухи серебряный совочек. — Не беспокойся, Стеславушка. Ключ завсегда со мной, и передать его в чужие руки могу токмо я сам.

Гоблин спал довольно долго, почти до вечера. Уже и речник с родничником распрощались и канули (буквально!) в воду, уже и Дрэга, отяжелевший от обжорства, тяжело взлетел и унёсся за реку (в Великую Весь, подумалось, за границу), уже и Стёпка не раз прогулялся по берегу в ту и в эту сторону, собирая сухие сучья для костра, а Смакла и не думал просыпаться.

Наконец, когда солнце уже почти скрылось за лесом, гоблин зашевелился, завздыхал, вылез из-под плаща, сел и уставился сонным взглядом на костёр. Некоторое время он, видимо, мучительно соображал, где он и что с ним, потом вспомнил и испуганно вскинул глаза на Степана. Тот улыбнулся счастливой улыбкой, подмигнул.

— Проснулся, кандальник? Есть хочешь?

— Очень, — хрипло сказал Смакла.

— Рыбу будешь?

— Буду. А есть?

— Есть. И много. Бочага с племянником угостили.

— Это тот родничник, которого ты из клети вызволил?

— Ага.

— А где зверь страшный, который за нами полз? Или мне помстилось?

— Дракон-то? Улетел куда-то. Да ты не волнуйся, он скоро вернётся.

Смакла поёжился.

— А на кой он тебе, Стеслав? Этакий-то огроменный.

Стёпка улыбнулся. Гоблин, оглушённый внезапным освобождением из неволи, узнать в драконе старого приятеля Дрэгу, понятное дело, не успел.

— Он меня охраняет. Знаешь, как его весские маги боятся. Ого! Если бы не он, они бы тебя просто так не отпустили.

Рыба, пропечённая драконьим магическим жаром, была и в самом деле очень вкусна, оставалось только посолить. Вместо хлеба сошли уже слегка подсохшие шаньги. Брусничная вода в бутыли не кончалась. Костёр весело потрескивал, искры уносились в темнеющее небо. От реки слегка тянуло холодом. В камышах плескались окуни. Смакла ел осторожно, боялся наедаться после длительного голодания. Весичи, как выяснилось, кормили кандальников через раз и чем попало. В основном чёрствым хлебом и водой.

Им многое нужно было друг другу рассказать и о многом переговорить, но поскольку гоблин ещё не пришёл в себя, Степан решил отложить все расспросы и рассказы на завтра. Наевшись, Смакла опять наладился спать и уже не видел, пронесшуюся над рекой огромную тень и грузно приземлившегося рядом с костром дракона.

На тайгу опустилась ночь. Демон сидел у костра и что-то негромко втолковывал лежащему напротив крылатому чуду с изумрудными глазами. Но "ничего дракон не отвечал, только тихо крыльями качал".

* * *

Поверить в то, что вот это огромный бронированный зверь, размером с четырёх хороших быков, тот самый маленький ласковый дракончик Дрэга, гоблин не мог. Он был уверен, что Стёпка его обманывает. Он был уверен, что это шутка. Он ходил вокруг спящего дракона и боялся к нему прикоснуться. Осматривал его со всех сторон и не решался лишний раз выдохнуть. Кончилось тем, что Дрэга проснулся и, подкараулив момент, лизнул гоблина в щёку. Тот взвизгнул, чуть было не отпрыгнул, но сдержался и несмело протянул руку:

— Дрэга? Помнишь меня?

Дракон с готовностью ринулся к гоблину обниматься и на радостях едва его не задавил. Пришлось Степану сначала спасать гоблина, а затем спасаться самому. Расшалившийся дракон нагло игнорировал приказы и делал вид, что не слышит возмущённых воплей. Кое-как отбившись от драконьего языка, Стёпка привёл себя в порядок и озаботился разжиганием давно прогоревшего костра. А Смакла совершил небольшой подвиг — отважно погладил драконий бок. Минут десять спустя он уже хозяйски ощупывал и обстукивал блаженно щурящегося Дрэгу, примерно так, как на ярмарке придирчивый покупатель осматривает и оценивает приглянувшегося ему коня. Он пытался отыскать зазоры в чешуе, заставлял дракона расправлять крылья, выпускать на всю длину когти, открывать пасть и даже измерял шагами хвост (а в гоблинах дракон гораздо длиннее!). Можно было подумать, что он всю жизнь только тем и занимался, что обихаживал огромных летающих драконов. Вот что значит таёжная закваска. Не успел свыкнуться с превращением дракончика в чудовище, а уже прикидывает, как его можно использовать в народном хозяйстве. Пахать, например, или дрова из леса вывозить.

Смакла же, услышав, что на драконе ещё и летать можно, первым делом сурово насупил чёрные брови:

— Ну и где тебя тады носило, Стеслав? Почто ты сразу за мной не явился? Меня весичи тут мало голодом не заморили, я себе ноги до мозолей по камням стоптал, а ты... Чево ты так долго попусту по улусу шлялся?

Стёпке стало смешно.

— Да, — сказал он. — А ты ничуть не изменился. Всё тот же младший слуга. Здорово.

Он и вправду был рад. Потому что вчера всерьёз боялся, что испытания сломали гоблина, и он уже никогда не будет прежним. Оказалось — ничего подобного.

Смакла ещё немного похмурился, затем улыбнулся и низко, как Бочага, поклонился до земли:

— Спасибо тебе, Стеслав, за избавление. Век не забуду. Должник я теперь твой.

— Да ладно, — сказал Стёпка. — Мог бы и не кланяться. А я и вправду рад, что нашёл тебя. Знаешь, как трудно было. Весичи нарочно тебя так далеко увели. Хотели меня в Весь заманить. Я тебе лучше сейчас всё по порядку расскажу.

И он рассказал. Обо всём, начиная с той ночи, когда Смаклу похитили. Гоблин слушал, открыв рот и растопырив уши. Стёпка и сам удивлялся, вспоминая все свои приключения. Ведь и вправду, вон сколько всего с ним произошло, словно не несколько дней промелькнуло, а целый год.

— ...ну а потом я за тобой и полетел. Понял? А ты — где шлялся?

Самому Смакле рассказывать было особенно нечего. Очнулся он в Проторе, в тот же день его увезли в Усть-Лишай, сначала на Магическое подворье, затем в подвалы Оркулана (Стёпка чуть позже невольно повторил его путь), потом маги настойчиво расспрашивали его о демоне, и Смакла рассказал всё, что знал, но магам этого было мало, правда, пытать гоблина они не стали, а просто отдали его в кандальный обоз. И всю неделю Смакла брёл в конце обоза вслед за убийцами и татями и боялся, что однажды ночью они его придушат. Ни за что, просто так. К счастью, маги зачаровали всех преступников, и душегубы не помышляли ни о чём, кроме еды и воды. И Смакла уже всерьёз распрощался с прежней жизнью, смирился с тем, что не увидит больше свою семью и сгинет в страшных каменоломнях. В то, что демон его спасёт, он уже не верил, слишком много времени прошло и слишком далеко его увели. Оказалось, он ошибся. Спасибо тебе, ещё раз, Стеслав. А что мы теперь делать будем?

— Что делать будем? — Стёпка вздохнул. — А теперь мы, наверное, вернёмся в Летописный замок.

— На кой нам в замок-то, чего мы там потеряли? — удивился гоблин.

— То и потеряли. Я точно знаю, что у элль-фингов Ванеса моего нет. Получается, что Серафиан мне соврал. Вот мы и спросим его, где Ванес и как его найти.

— Почто же он тогда нас из замка в этакую даль отправил?

— И об этом мы у него тоже спросим. Обо всём спросим.

— Долго до замка-то добираться.

— Добираться долго, а лететь быстро. Дракон нас туда за день домчит. Ну, или за два.

Не догадываясь о том, как это страшно — впервые лететь на драконе, Смакла, узнав о предстоящем путешествии по воздуху, ничуть не заробел. Впрочем, и особого восторга не высказал. А чё? Гномлины же летают, а мы чем хужее?

— А можно... — робко начал он, поразмыслив. — А можно, Стеслав, тогда нам сначала до моих это... домчать?

— Куда до твоих?

— В Горелую Кечу. К мамке с батяней. Я их два года, почитай, не видал. Заскучал.

— Домой потянуло? — догадался Стёпка.

— Ага, — поник лохматой головой гоблин. — До дома шибко хочу. Заскучал.

Стёпка не засомневался ни на секунду. Он ведь и сам уже крепко соскучился по своему дому, хотя провёл в разлуке от силы две недели. А Смакла — два года! Тут не только заскучать, почернеть можно от ностальгии.

— Да не вопрос, — сказал он легко. — Только я не знаю, где она, эта твоя Кеча. И дракон не знает. Как мы её отыщем? Если только вдоль дороги лететь.

— Не, — улыбнулся Смакла. — По реке отыщем. Моя деревня на реке стоит. А река-то вот она — Нижняя Окаянь.

— Да, — согласился Стёпка. — Тогда другое дело. Ну что, давай собираться. Дрэга вот-вот вернуться должен. Он надолго не улетает.

— А куды он умёлся? Я и не слыхал даже, чтобы он крылами-то хлопал.

— Ему крыльями хлопать не надо. Он беззвучно умеет. А улетел, наверное, в лес, за реку. На охоту или просто по своим делам. Это же не конь, его к столбику не привяжешь. Кстати, у меня для тебя кое-что есть, — вспомнил Стёпка. Он достал из котомки памятный малахай и водрузил его гоблину на голову. — В тайге подобрал. После того, как тебя в плен захватили. Носи и больше не теряй.

* * *

Неприятности подоспели раньше дракона. Донёсся с тракта неясный шум, забубнили голоса, потянулись одна за другой тяжёлые повозки, сопровождаемые многочисленной верховой охраной. Обоз из Великой Веси, гружёный бог знает чем (не оружием ли?), неторопливо полз от переправы в сторону Усть-Лишая.

На мальчишек охранники даже не косились, торчит вдалеке на берегу голопузая мелочь — да и пусть себе торчит. Ни вреда от неё, ни прибытка. Стёпка тоже в свою очередь не удостоил обозников излишним вниманием. Посмотрел без любопытства и отвернулся. Едут себе весичи куда-то — ну и пусть едут. Не до них. Не слишком заинтересовался и Смакла, вволю насмотревшийся на такие обозы за прошедшую седьмицу.

Однако рано они расслабились.

Кое-кто, наделённый властью и оттого, видимо, вменивший себе в обязанность подозревать в зломыслии всех и вся, приметил ищущим глазом двух бесхозных отроков и возжелал разузнать, кто они такие и почто в праздности пребывают, да ещё и в месте для них не самом подходящем.

Стёпка услышал стук подков по камням, поднял голову. По пологому песчаному склону к ним спускался на гнедом коне всадник в неприятно узнаваемом плаще "цвета запёкшейся крови", как сказал Швырга-младший после памятного эпизода с ранением Вяксы. За ним, слегка приотстав, расслабленно покачивались на пегих лошадках два грузных бородача из обозной охраны. Никуда от этих магов не денешься, пронырливые какие, ворчливо подумал Стёпка, поднимаясь на ноги и настраиваясь на неприятный разговор. В том, что он будет именно неприятным, убеждало заранее нахмуренное лицо дознавателя.

— Кто такие? — нарочито громко вопросил маг, остановив коня в нескольких шагах от мальчишек. Одет он был совершенно не по-походному. Слишком ухоженный и принаряженный. На безупречном палево-сером кафтане посверкивали самоцветами непростые амулеты. Бордовый плащ спадал позади красивыми складками. Позолоченная рукоять меча настырно мозолила глаза прихотливым узором. Картинка да и только. Да и внешностью его природа не обделила, вполне мужественная физиономия, даром что ещё безусый и безбородый. Только голос подкачал — высокий, со стервозными женскими нотками.

Смакла дёрнулся было согнуться в уже почти привычном поклоне, но покосился на Стёпку, оценил его спокойный вид и кланяться не стал.

— И вы здравствуйте, — сказал Стёпка, окинув нежданных гостей нарочито неторопливым взглядом.

Маг недовольно поджал резко очерченные губы. Он был очень молод (вряд ли старше двадцати) и очень суров. И, судя по чрезвычайно напыщенному виду, полагал себя полноправным хозяином всего окружающего мира. Или одним из хозяев.

— Кто такие? — напористо повторил он. — Почему костёр запалили на граничном берегу вдали от поселений?

— Мы — местные жители, — пояснил Стёпка. Весские маги ему уже и без того ни в каком виде не нравились. А этот ухоженный молодой дознаватель ещё и вопросы глупые задавать вздумал. Поэтому отвечать ему вежливо и ножкой при этом расшаркиваться не было никакого желания. — Живём мы тут, понятно. Ходим где хотим, делаем что хотим и ни у кого на это позволения спрашивать не собираемся. А вот вы кто такие? Весичи, да? Из Кряжгорода едете? Вот и езжайте себе мимо. Счастливого вам пути и вообще всего хорошего.

Презрительная скука во взгляде вмиг сменилась благородным гневом. Маг сердито заломил бровь, расправил плечи и привстал на стременах для пущей внушительности.

— Ты почему, неумь безродная, без поклона и смирения к посвящённому магу государевой Чародейной палаты обращаешься? Да знаешь ли ты, что я с тобой могу сейчас сотворить?

— Да ничего ты не можешь, дознаватель недоделанный! — рассвирепел в ответ Стёпка, подзуживаемый пробудившимся гузгаем (авось, до сшибки дойдёт, как же такое пропустить!). — Кто ты такой, чтобы я тебе кланялся? Ты в гости сюда приехал или как? И вообще — по какому праву ты здесь раскомандовался, чародейчик? Может, тебе ещё и бумагу показать с разрешением жечь костёр на нашем берегу "вдали от поселений"? Ишь ты, какой смелый! Прямо смотреть страшно.

Вот так, даже на душе легче стало, честное слово. Это в разговоре с Ярохватом нужно было старательно изображать рассудительного и почти взрослого демона. Чтобы не опозориться. А сейчас можно и вот так рявкнуть, по-простому. А то будут тут всякие корчить из себя не пойми кого, как будто в Таёжном улусе уже все местные жители в крепостное рабство заранее записаны.

Маг, не ожидавший столь решительного и наглого отпора от какой-то мелкой деревенской шелупони, задохнулся в гневе и подходящих слов подобрать сразу не сумел. Охранники за его спиной насупились, подались вперёд и мечи из ножен потянули, того и гляди порубят. Даже лошади у них злобно оскалились и зафыркали.

— Во-во, — сказал Стёпка. — Это вы хорошо умеете — с отроками малолетними воевать. На это у вас храбрости всегда хватает. Ну что, прямо тут нам головы рубить будете или заколдуете для начала, чтобы мы не сбежали?

Над головой у мага тускло заискрился воздух, а в самом большом амулете на груди глаз открылся, недобрый и пронзительный. И уставился на мальчишек вертикальным льдистым зрачком.

— Недаром упреждали меня, что в улусе порядка давно нет, — чуть ли не по-змеиному зашипел маг. — Стоило на другой берег перебраться, и уже этакие... этакие подлые мальцы голос возвышать осмеливаются. Покорству не обучены, страха не ведаете? Но ничего, мы покажем вам, что такое государева власть, что такое порядок и сила. А ну-ка, свяжите этого наглеца. Его спина плетей возжелала, так он их получит. Чтобы знал, как правильно с весскими магами разговаривать.

Охранники неторопливо, с видимой неохотой спешились. Им бы сподручней было конями мальцов стоптать, плетями по плечам оходить — да и ехать себе дальше, обоз догоняя. Но приказа ослушаться не посмели. Выглядели они не слишком воинственно, из боевого снаряжения имели только кожаные куртки с нашитыми металлическими пластинами, круглые щиты за спиной и самые простецкие мечи в деревянных ножнах. Впрочем, мечи они по понятной причине обнажать не стали. Сдёрнули с сёдел арканы и вразвалку направились к мальчишкам. Судя по их скучающим лицам, они пребывали в полной уверенности, что мальцы противиться не посмеют и покорно позволят себя связать и выпороть. Маг смотрел на Стёпку с весёлым злым предвкушением. Уже представлял себе, как будет вдумчиво приучать наглеца к покорству и вколачивать в его негнущуюся спину полезный страх и должное уважение.

— С магами весскими я уже хорошо разговаривать умею, — насмешливо сказал Стёпка, не двигаясь с места. — Например, с верховным магом Краесветом. Знаете такого? Он сейчас в свите светлого князя Всеяра в Проторе стоит... А маг Ярохват из конвойной стражи вам случайно навстречу не попался? Мы с ним вчера очень душевно поговорили. Только он почему-то не слишком довольный от нас уехал. Кажется, мы его чем-то обидели.

Маг был неприятно удивлён. Он даже сделал знак охранникам погодить и наглеца пока не хватать.

— Тебе, отрок, откудова столь высокие имена ведомы? — с вкрадчивой угрозой поинтересовался он, сбившись невольно с "высокого столичного штиля" на простонародную речь.

"От верблюдова" чуть было не брякнул Стёпка.

— А я вообще много знаю, — сказал он. — А что, разве нельзя?

— Верно я заподозрил, что неспроста вы тут высиживаете, — покивал сам себе маг. — Взять вас надобно и допросить с пристрастием. Вяжите его... И гобля тоже вяжите.

— Торопишься, маг твою перемаг, — вспомнил Стёпка присловье дядьки Неусвистайло, отступая на полшага и нащупывая в кармане рукоять ножа. Как чувствовал, не обойдётся без драки. Ну, пеняйте на себя... Однако обнажить эклитану в этот раз ему не довелось — судьба распорядилась иначе. Очень вовремя, словно угадав самый подходящий момент, показался на реке возвращающийся с утренней охоты дракон. Скользя низко над водой и почти сливаясь со своим отражением, он в считанные секунды достиг берега и распахнул крылья над всей честной компанией.

Весичи увидели его слишком поздно. Впрочем, даже если бы они увидели его чуть пораньше, им бы это едва ли помогло. Дракон налетел неостановимой подавляющей жутью, затмил на миг солнце, устрашающе рыкнул, испугав даже коней, и впечатался в землю рядом со Смаклой. Захрустели под лапами камни, порывом ветра взметнуло пламя костра, отхлынула от берега потревоженная вода. Гоблин тотчас шагнул к дракону, обнял его за шею и с вызовом посмотрел на весичей. Слушая дерзкие речи Стеслава, он изрядно струхнул, потому как и за куда меньшие прегрешения можно было угодить в пытошную клеть... Сейчас же, прижимаясь щекой к влажной от росы драконьей чешуе, Смакла уже ничего и никого не боялся. Попробуйте-ка теперь нас связать, попытайтеся-ка!

Охранники хоть и дрогнули, хоть и втянули боязливо головы в плечи, убегать даже и не подумали. Одновременно прикрывшись щитами, они выставили перед собой мечи и приготовились, наверное, геройски умирать. Могучему дракону они были явно не противники. Этакая громадина, ты глянь, даже кусать не будет, придавит лапой к земле и дух из тебя вон. Понесло же этого безусого чародея на берег, власть свою показать захотелось. Вот и показал. Сам, поди, о своей глупости жальмя жалеет.

Маг умирать не хотел. Обнаружив прямо перед собой ужасающую зубастую тварь с голодным взглядом, он совершенно по-детски испугался и, что называется, потерял лицо. Справляться с такими драконами его не учили, и заклинаний нужных у него на подобный случай не имелось. А убегать... кажется, было поздно. Он судорожно водил перед собой руками, пытаясь, видимо, возвести перед собой хоть какую-нибудь магическую защиту. Защита не воздвигалась, магия сдулась, льдистый глаз в амулете испуганно зажмурился.

— Вы куда едете? — спросил Стёпка. — В Усть-Лишай? Вот и езжайте себе. И на местных жителей больше не набрасывайтесь. А не то мы с драконом очень-очень рассердимся. И будет вам тогда очень-очень нехорошо. А магия ваша на него не действует. Даже и не пробуйте.

Услышав, что геройское умирание откладывается, охранники с нескрываемым облегчением забросили щиты за спины и поспешно взгромоздились на коней.

Маг попятил своего скакуна, развернулся и, ни слова не сказав на прощание, поехал прочь. Очень неторопливо и осторожно, словно боялся резким движением спровоцировать жуткого дракона на нападение. И был он весь от испуга какой-то одеревеневший. Того и гляди с коня свалится. Старуха-с-копьём и то живее его выглядела, честное слово. Охранники Стёпку удивили. Пропустив перепуганное начальство вперёд, они одновременно оглянулись. Оба сияли довольными улыбками. Надо же! Их только что чуть не съели, а они лыбятся как ни в чём не бывало. Видимо, спесивый маг не пользовался уважением среди подчинённых, и теперь охранники радовались, что первый же встреченный таёжный малец сумел окоротить напыщенного дурака.

Гоблин стоял в обнимку с драконом и купался в блаженстве.

— Эх, Стеслав. Нам бы таких драконов поболе, мы бы энтих весичей вмиг бы к ихому царю вышибли. Моё тебе слово.

— Не любишь ты, Смакла, весичей, — укоризненно сказал ему Стёпка. — Да и я тоже их не шибко люблю. Особенно этих магов-дознавателей. Почему-то они все такие сволочные гады! Как будто их нарочно из нехороших людей набирают в ихнюю магическую школу.

— А ведь ты тоже испужался поперву, — заметил глазастый гоблин. — Эвон как руки у тебя колотит.

Стёпка с неудовольствием посмотрел на свои руки. И вправду трясутся. И внутри всё ещё кипит и не утихает. Печалится гузгай, что не удалось дознавателя уму-разуму поучить.

— Это не от страха, — сказал Стёпка. — Это от злости. Шибко меня маг этот принаряженный взбесил. Припёрся на чужую землю и распоряжается тут, как у себя дома, прыщ столичный.

А сам подумал, что в этот раз злость пришла к нему как-то слишком легко и быстро. И ведь всерьёз рассвирепел, на мага этого чуть-чуть с мечом не бросился. Хорошо это или плохо? Не превращается ли он постепенно в настоящего тёмного демона, готового рубить налево и направо всех вокруг? Не хотелось бы.

* * *

Уговорить гоблина взобраться на драконью спину было не сложно. Смакла твёрдо решил научиться летать на драконе и был полон отваги и решимости. Если поднимался в небо демон, сможет полететь и младший слуга. Трудности начались позже, когда дракон оторвался от земли и понёсся-заскользил над речной гладью.

— Ну как? — наклонился Стёпка к уху сидящего впереди гоблина. — Нравится?

Но тот вместо ответа вдруг дёрнулся, словно ужаленный, вцепился рукой в горло и сделал попытку спикировать с дракона в воду. Стёпка ухватил его за рубаху в последний момент, сам при этом с трудом удержавшись на спине и неслабо перепугавшись. Смакла страшно хрипел и вырывался как припадочный. Неужели у него тоже проявилась высотобоязнь? Да что же он так рвётся-то! Ведь сейчас оба шмякнемся! Стёпка, обхватив тщедушное тело гоблина обеими руками, суматошно заколотил пятками в драконьи бока:

— Дрэга, вниз! Высади нас куда-нибудь! Быстрее!

Дракон, уже и сам почуявший неладное, послушно приземлился на поросший редким кустарником берег. Смакла кулем сполз со спины и повалился на землю, сжимая горло обеими руками. Казалось, он пытается задушить сам себя. Стёпка растерянно метался вокруг. Дрэга топтался тут же, и они то и дело сталкивались и наступали друг другу на ноги и лапы.

— Что с тобой? Ты говорить можешь?

— Шея!.. Душит!.. — натужно прохрипел Смакла. Его лицо уже начало синеть, в груди страшно клокотало, воздух со свистом выходил из широко открытого рта. Нет, это точно не боязнь высоты.

Горло гоблина было опоясано тонким кожаным ремешком. Стёпка ещё вчера обратил на него внимание и решил, что Смакла обзавёлся оберегом. Сейчас ремешок настолько туго впился в кожу, что его почти не было видно. Подцепить его? Перерезать? Времени на раздумья уже не осталось. Смакла вот-вот задохнётся. Может быть, мешочек поможет...

Пока Степан лихорадочно шарил по карманам, пытаясь что-нибудь придумать, гоблин помог себе сам. Он с трудом поднялся на ослабевших ногах и, пошатываясь, сделал несколько шагов назад, туда, откуда они летели. И сразу ему стало легче. Ещё десяток шагов — и он задышал свободнее, ремешок ослабил хватку.

— Откуда ты его взял? — спросил Стёпка, с трудом отходя от обессиливающего испуга. Только что младший слуга чуть не умер на его глазах, и это было страшнее неравной битвы с немороками.

Смакла прокашлялся, сплюнул тягучую слюну, мотнул головой:

— Весичи накинули. Удавка это... магическая. Я о ней совсем запамятовал.

— Так снимай её поскорее, пока она тебя опять не придушила.

— Не могу. Зачарованная она.

В общем, выяснилось, что она действительно зачарованная. Стоило гоблину сделать несколько шагов в сторону противоположную Великой Веси, как она начинала душить его, причём всё сильнее и сильнее. И снять её самостоятельно гоблин не мог. А когда до неё дотронулся Стёпка, она с такой силой сдавила горло младшего слуги, что тот рухнул от боли на колени и слёзы выступили у него на глазах.

— Это Ярохват, — сказал злой Стёпка. — Это он нарочно такой подарочек тебе оставил. Чтобы я всё равно к ним пришёл. А если не приду, эта гадость тебя удушит. Что делать будем?

Смакла замотал головой. Он не знал. Он боялся. Он не хотел быть задушенным и не хотел возвращаться в неволю.

Стёпка кипел от злости. В который уже раз маги переигрывали его, оказывались подлее и хитрее.

— Вставай, Смакла, — велел он, решившись от отчаяния на крайнее средство. — Сейчас попробуем избавиться от этой пакости. Есть у меня одно средство. Для начала сделаем вид, что идём в сторону Веси. Шагай-шагай, не бойся.

Они двинулись по берегу. Дракон сопел позади. Стёпка достал свой нож, выбрал удобный момент и рассёк проклятую удавку одним движением прямо на смуглой гоблинской шее, совершив, наверное, не самый обдуманный и, вероятно, очень рискованный поступок. Но уж очень он надеялся на добрую магическую силу чудесного ножа, который людей не ранит, а всё остальное разрезает удивительно легко. Смакла, к счастью, оглянуться не успел, а то решил бы, что демон вознамерился лишить его головы, чтобы избавить бедного гоблина от лишних страданий.

Разрезанный ремешок скакал по песку и извивался, словно гадюка с отрубленной головой. И дико завывал. Это из него вырывались на волю неиспользованные заклинания. Даже удивительно было, сколько злой силы ухитрились запихать в столь невзрачную полоску засаленной кожи. Смакла отбежал подальше и испуганно смотрел на безумную агонию неживого, которое отчаянно не хотело превращаться в совсем мёртвое. Стёпка выдвинул эклитану и принялся яростно рубить коварное порождение весской магии, мстя ей за чуть не задохнувшегося гоблина, за коварство и подлость магов-дознавателей. Удавка успокоилась только тогда, когда от неё остались мелкие кусочки. В последний раз взвыло, звонко лопнуло, пахнуло страхом и смертью — и на этом всё кончилось. Стёпка запоздало испугался и даже обозвал себя безмозглым придурком. Потому что гадские заклинания вполне могли взорваться ещё на шее. И остался бы тогда Смакла без головы.

Теперь понятно стало, отчего почти не охраняемые кандальники покорно тащились в неволю, даже не пытаясь убежать. С такими магическими ремешками на шее никакая охрана не нужна. Сам будешь шагать как миленький в нужном направлении, без плетей и понуканий. На всякий случай оставшиеся от удавки ни на что уже не похожие обрывки мальчишки закопали глубоко в песок и тщательно притоптали. А потом ещё и дракон пару раз наступил, для верности.

На пострадавшей шее остался багровый рубец. И ещё некоторое время гоблин говорил не в полную силу, а сипел, как простуженный. И на дракона он забрался машинально, и после думал, кажется, не о том, что он летит аки птица в поднебесье, а лишь о своём пострадавшем горле. И оказалось, что это даже в чём-то хорошо. Потрясение настолько выбило гоблина из колеи, что ему почти не пришлось пересиливать страх и привыкать к высоте и скорости. Понемногу он пришёл в себя, задышал спокойнее, стал поглядывать по сторонам уже смелее. И — испугался. Стёпка был наготове и чётко ощутил этот момент. Смакла дрогнул, вцепился в дракона, прижался к нему и даже, кажется, глаза закрыл. Стёпка его не трогал: привыкнет, осмотрится, посмелеет.

Так оно и произошло. Любопытство победило, и гоблин — не сразу, в три приёма — принял вертикальное положение. Вниз он пока смотреть побаивался, зато по сторонам поглядывал довольно бойко. Однако вскоре вновь занервничал. И чем дальше они летели, тем беспокойнее он вертел головой.

— Что опять не так? — не выдержал наконец Стёпка. — Чего потерял?

— Мы это... Стеслав. Не узнаю я чевой-то берег-то, — признался гоблин. — Не такое всё здеся.

— Какое такое не такое? — очень понятно спросил Стёпка.

— Кажись, не наша энто река. Кажись, не Нижняя Окаянь. Попутал я, видать.

— Вот тебе и раз! — удивился Стёпка.— Это что же получается, что мы не туда летим? Заблудились, да? И что теперь делать?

— Я не ведаю, — покаялся гоблин. — Поспрошать надоть кого-нито. Я хутор внизу видал.

— Ну, это можно, — согласился Стёпка. — Только возвращаться неохота. Щас ещё кого-нибудь увидим на берегу, тогда и поспрошаем.

— А эвон тайгари рыбу удят, — показал Смакла на двух сидящих в утлой лодочке мужиков.

— Дрэга, вниз!

Когда дракон опустился на берег, рыбаки бросили удочки, схватились за борта и испуганно уставились на огромного зверя. Пожалуй, только то, что на драконе прилетели обычные мальчишки, и удержало их от заполошного бегства.

— День добрый! — крикнул Стёпка, подойдя к воде.

Рыбаки неуверенно покивали в ответ лохматыми головами. Это были обычные тайгари, прожаренные солнцем, бородатые и несуетливые. У одного борода потемнее, другой почти лысый, не иначе отец с сыном.

— Далеко ли до Горелой Кечи? — крикнул Стёпка.

— Чаво? — рыбаки недоумённо переглянулись.

— Да вы не бойтесь. Наш дракон вас не тронет. Он на людей не бросается. Нам Горелая Кеча нужна. Но мы кажется, заблудились.

— Нету здеся никакой Горелой Кечи, — приободрился лысый. Уверился, что от незнакомых мальцов беды не будет, плечи расправил. — Здеся ж гоблины, почитай, и не живут. А наша деревня прозывается Заливаевка. Из Заливаевки мы. А самые ближние гоблинские хутора от нас вёрст за двадцать на полувосход.

— Почему не живут? — встрял Смакла. — А куды ж они подевалися?

— Дык это... Дык и не было ж их, — развёл руками рыбак.

— А как ваша река называется? — спросил Стёпка, догадываясь уже, в чём дело. — Нижняя Окаянь?

Рыбаки опять переглянулись и дружно помотали головами:

— Веренга энто.

— Как Веренга? — опешил гоблин. — Почему Веренга?

Рыбаки заулыбались:

— Однакоче приплутали вы, мальцы. До Нижней Окаяни отсюдова неделя верхами, ежели напрямик. Энто дракон вас так далёко умотал, али сами?

— Сами, — Стёпка оглянулся на Смаклу. — И что теперь делать? Как твою Кечу искать? В какую сторону лететь? Эх, была бы карта этого вашего улуса!

Рыбаки подплыли поближе. Лодка у них была с виду совсем неустойчивая, широкая и плоская. Под ногами на дне били хвостами большие рыбины.

— Вам ежели, скажем, на Нижнюю Окаянь нужно, — посоветовал тот, что помоложе. — Тогда вам до Усть-Лишая добираться следоват, а оттедова по Лишаихе до Вурдалачьей излучины. Окаянь вашу никак не минуете. Она как раз там в Лишаиху и впадат.

— А это в какую сторону? — спросил Стёпка, совершенно не представлявший себе, где искать даже и знакомый ему Усть-Лишай.

Рыбак почесал в затылке.

— И откудова вы такие взялися, ничего не знаемые?

— Из Летописного замка, — с готовностью пояснил Стёпка.

Мужики уважительно покивали. Затем младший вытянул руку на север.

— Вот туды направляйтеся. Чтобы солнышко всю дорогу спину согревало. Только шибко далёко.

— Ничего, — сказал Стёпка. — У нас дракон быстро летает. Спасибо вам.

И когда они опять поднялись в воздух и уже пролетели километров, наверное, десять, Стёпка, глядя на скалистые сопки, вдруг возьми и скажи дракону:

— Эх, Дрэга, а вот, скажем, если бы ты отвёз нас на Нижнюю Окаянь, цены бы тебе не было, честно слово.

И дракон, ехидно курлыкнув на лету, слегка завалился на правое крыло и взял новый курс, по Стёпкиному представлению, не совсем туда, куда им надо было.

— Эй, ты чего это? Ты куда? Ты, что ли, в самом деле знаешь, как Нижнюю Окаянь найти?

Дракон в самом деле знал. Догадайся Стёпка о том раньше, они бы уже давно на место прибыли. Да кто же мог подумать, что дракон, пусть даже и такой умный, знает по названиям таёжные реки, города и деревни. Вот именно что деревни. Потому что, услышав название Горелая Кеча, он без раздумий повернул и ещё увереннее направился на север.

— Тебе бы, Дрэга, таксистом работать. Всё знаешь и всё понимаешь. Цены тебе просто нет. Честное слово.

Смакла заметно приободрился, наверное, уже представлял себе, как заявится на драконе в родные гоблинские пенаты и как все родичи и соседи обомрут сначала от страха, а потом раскроют в удивлении рты. Как же — сам почти чародей Смакла из Летописного замка домой на побывку прилетел верхом на страхожутном прирученном драконе! Сто лет земляки чудесное явление помнить будут, внуком расскажут и правнукам не забыть завещают. И загремит славное имя по таёжным просторам... Гоблин сел иначе, спину выпрямил, по сторонам стал смелее поглядывать.

Стёпка, уверившись, что о дороге можно пока не беспокоиться, смотрел по сторонам на непролазные буреломные заросли, на сверкающую на солнце гладь озёр и рек, на скалы и утёсы, смотрел и не мог насмотреться. Это было удивительное ощущение. Лететь над огромным миром, пусть даже и не на слишком большой высоте, пусть даже и с не слишком большой скоростью... А почему, кстати, мы так тихо летим? Мы, конечно, никуда особо не торопимся, но всё же...

Стёпка похлопал по чешуе, привлекая внимание дракона:

— Дрэга, а ты можешь лететь быстрее?

Дракон не долго думая слегка отвёл крылья назад, и обрадованный ветер тотчас засвистел у мальчишек в ушах. Смакла пригнулся и обхватил шею дракона. Стёпка пригнулся тоже. Деревья проносились под ними со всё возрастающей скоростью. Встречный воздух вышибал из глаз слёзы и трепал волосы. Стёпкина душа пела от восторга, едва удерживаясь от того, чтобы не покинуть его тело и не взмыть в поднебесье. Жизнь была не просто прекрасна — она была великолепна! Это было круто! Это было очень быстро! Это было ещё и довольно холодно...

Гоблин не выдержал первым.

— Стеслав, уйми дракона! — взмолился он. — Шибко боязно! Руки застудило! Упадём!

Пришлось придержать разошедшегося Дрэгу, тем более что Стёпка тоже начал постукивать зубами. Для таких скоростей шуба не помешает с валенками и меховой летчицкий шлем с очками. А в тоненькой рубашке и в самом деле дуба дашь и инеем покроешься.

Где-то часа через два полёта дракон сам решил сделать привал. Он спланировал на берег небольшой лесной речки и жадно принялся лакать воду.

— Так, всё ясно, — сказал Стёпка, спрыгнув в его спины и разминая затёкшие ноги. — Обеденный перерыв. Здесь и перекусим. Слезай, Смакла.

Дрэга сразу унёсся в лес за добычей. Мальчишки, не дожидаясь его, принялись за еду. Перекусив остатками былой роскоши, они завалились в траву, в тени берёз и долго лежали, расслабленно глядя в небесную высь.

— Хорошо, — сказал Стёпка. — Надеюсь, в этом лесу людоедов нет.

Смакла поёжился, вспомнив, как они набрели на костёр с остатками жуткой трапезы.

— Слышь, Стеслав. Поведай, как ты к нему ходил, к Людоеду-то. Каков он из себя?

— Да страшный он, как... Как... — Стёпка хотел сказать "как упырь", но вспомнил Бранду и подыскал другое сравнение. — Как мертвяк. Маленький, кожа бледная, вместо лица морда, глаза выпученные, зубы торчат и... весь такой... Смотришь на него и мурашки по коже бегут. Жуткий тип. Бр-р-р!

— А тебя какого ради понесло глядеть на его морду? — спросил Смакла. — Я бы ни в жисть не пошёл.

Стёпка подумал и решил рассказать правду:

— Да я бы тоже не пошёл. Только когда мне про него рассказывали, мне почудилось, что он похож... Только ты не смейся... Что он похож на Ванеса.

Гоблин привстал и вытаращил глаза:

— Ч-чево?

— Тово-о! Правда похож, говорю тебе! Маленький, упитанный, волосы кочкой, ну и... Помнишь, он в замке за меч хватался людоедский? Мне тогда ещё показалось, что он прямо там в людоеда превратился... ненадолго. Вот я и подумал. Ошибся, к счастью. Знаешь, как обрадовался, когда морду эту бледную увидел. Ура, думаю, не Ванес! Не он! А то чтобы мы тогда делали?

— Изловили бы и извели, — скучно сказал Смакла. — Чего с ним ещё делать-то?

Стёпка посмотрел на гоблина.

— Как это извели?

— Голову бы срубили, а затем всё сожгли бы и по ветру над болотом развеяли. Известное дело. Иначе оживёт.

Стёпка представил себе такое изведение и содрогнулся. Срубить голову Ваньке, жечь его потом. Как здорово, что его лучший друг ни в кого не превращался.

— Слышь, Смакла. А весские маги говорили, что нас на самом деле вызвал сюда вовсе не ты.

— Я вас призвал, — сказал гоблин. — Глупый шибко был.

— А маги говорили, что тебе такое не под силу. Они говорили, что тебя просто подставили, ну, сделали так, чтобы ты вроде бы нас призывал, а на самом деле это сделали они. И ещё вроде бы Серафиан с отцом-заклинателем об этом знали, вмешались, и у тех гадских магов всё получилось не так, как они хотели.

— Я вас призвал! — упрямо заявил Смакла.

— Это ты так думаешь. Вот прилетим в замок, я у Серафиана обязательно спрошу. Мне тоже не верится, что тебе такое сложное заклинание удалось применить. Ты вспомни, тебе случайно никто не подсказывал, как демонов вызывать?

— Сам домыслил, — буркнул гоблин. — Мне подсказчики не надобны.

Но какое-то сомнение Стёпка в него всё же заронил. Гоблин ушёл в себя, что-то соображал, припоминал, зыркал угрюмо по сторонам, настроение у него отчётливо испортилось. Стёпка его не торопил, надо будет, сам всё расскажет.

* * *

Смакла задрыгал ногами, оглянулся на Стёпку:

— Вот она, Окаянь Нижняя!

Он показывал вниз, на вынырнувшую из-за сопки речку. На Стёпкин взгляд она ничем не отличалась от множества таких же речек, над которыми они уже успели пролететь. Но, видимо, отличалась.

— Ну и как ты её узнал? — не удержался он от скептического вопроса. — В ней что, вода другого цвета?

— С батей мы здеся сплавлялися, когда он меня в замок вёз. А под энтой сопкой костёр ставили, ночь пережидали. У меня глаз верный, Окаянь эта, речка наша.

Стёпка вспомнил Щеплю и улыбнулся. Что-то там сейчас делают проторские пацаны?

Они летели над Окаянью ещё около часа. Смакла ёрзал в нетерпении, едва не падая со спины дракона. Стёпка его понимал. Когда они облетели стороной (чтобы попусту не пугать жителей) две небольшие деревеньки, гоблин оглянулся через плечо на Стёпку:

— Слышь, Стеслав, что я скажу. А нельзя нам на драконе в Кечу прилететь. Никак нельзя.

— Почему?

— Всполошатся мужики. Стрельнут али с топорами. Да и баб перепужаем.

— Ладно, — согласился Стёпка. — Тогда по-другому сделаем. Далеко ещё до твоей деревни?

— Рядом уже. Вон под той сопкой, кажись.

Стёпка заставил дракона приземлиться где-то за полкилометра от деревни. Подумав, он вздохнул, сказал дракону:

— Вот что, Дрэга, ты не обижайся, но я тебя всё-таки уменьшу. Кто его знает, сколько мы в этой Кече пробудем, а тебе есть надо, будешь на охоту летать, ещё столкнёшься вдруг с кем-нибудь, или коров там у них задерёшь или свиней.

Дракон с укоризной посмотрел на Стёпку, но улетать не поспешил. Признал право хозяина решать, что и как делать. Стёпка произнёс вполголоса заклинание, чтобы гоблин не расслышал. Не потому что не доверял Смакле, а просто для того, чтобы тот случайно не произнёс его, когда они будут в воздухе. Падать с высоты на землю без парашюта ему не хотелось. Ну а о том, что Ушедшие Держатели на такой случай позаботились, и в воздухе заклинание сработать никак не могло, он пока не знал.

Грохнуло, треснуло, гоблин, не ожидавший ничего подобного, шарахнулся в сторону, едва не упав в реку.

— Испугался? — ехидно спросил Стёпка, провожая взглядом улетающего в лес маленького дракончика. — Видал, я тоже колдовать немного научился.

Смакла ещё долго дулся, потом, уже когда они шли вдоль огороженного жердями поля, спросил:

— А обратно ты его смогёшь ли зачаровать? Чтобы он опять большим сделался?

— Смогу, — сказал Стёпка. — Нам ведь на нём ещё в замок лететь.

— Ловко, — признал гоблин. — И кто энто тебя такому выучил?

— Да ты и выучил, — не стал скрывать Стёпка.

Смакла даже споткнулся.

— Энто как? Энто когда?

— Заклинание увеличильное помнишь? Кто его мне рассказал?

— Вона чё... — шмыгнул носом гоблин. — Вона как...

— Вот так. И это значит что? Это значит, что ничего просто так не случается, — глубокомысленно заключил Стёпка. И сам же своему глубокомыслию удивился. Выходит, и в самом деле всё заранее предусмотрено, всё, что с ним в этом мире происходит. Может быть, и Ванькино исчезновение тоже не зря случилось и есть в нём какой-то не разгаданный пока смысл.

Уже почти стемнело, когда они вошли в Горелую Кечу, которая оказалось вовсе не горелой, а самой обычной деревней. Только гоблинской. Сложенные из внушительных брёвен приземистые дома, непривычно длинные, с покатыми крышами, с тяжелыми ставнями на окнах, стояли на берегу реки довольно далеко друг от друга. Гоблины жили размашисто, подворья не теснились, места в тайге хватало с избытком, семьи у гоблинов были большие, и дети, как Стёпка уже знал по рассказам Смаклы, старались селиться рядом с домом родителей.

Они прошли берегом, миновали несколько домов, мужики, возившиеся у реки с сетями, без интереса поглядели им вслед, встречные женщины поклонились степенно, гоблин тоже поклонился, поздоровался, Стёпка, почти привыкший к деревенским обычаям, не отставал.

Смакла в волнении запустил руку в лохматую голову, сбился с шага. Стёпка понял, что они пришли. Дом ничем не отличался от соседних, был столь же приземист и основателен. Вековой такой дом, мощный, настоящее родовое гнездо. Сто лет простоял и ещё триста простоит, ежели ухаживать за ним, ежели жить в нём... Ежели враги, скажем, не пожгут... Тьфу, тьфу!

Они вошли во двор. Два внушительных лохматых пса подкатились к ним, дружелюбно помахивая хвостами, на Стёпку внимания не обратили, сразу сунулись мокрыми носами в ладони Смаклы.

Широкоплечий гоблин, тюкавший топором по бревну, оглянулся, некоторое время сурово смотрел на двух отроков, на псов, потом выбрал из бороды застрявшую щепу и спросил неприветливо:

— Сам утёк али в шею погнали?

Глава шестнадцатая,

в которой демон гостит у гоблинов

Нежиться в настоящей постели после неуютных ночёвок у костра, когда ни укрыться толком, ни улечься, ни согреться, было невыразимо приятно. И пусть вместо матраса под тобой большой лохматый тулуп, а вместо одеяла ещё один, столь же лохматый — всё равно здорово! Потому что не надо следить за костром, не надо бояться, что зарядит вдруг некстати дождь или подкрадётся оголодавший хищный зверь. И главное — в этом закутке за большой тёплой печью можно валяться сколько душе угодно, потому как на ближайшую пару дней не предвидится абсолютно никаких забот и хлопот. Имеет же утомлённый приключениями демон право хоть немного отдохнуть от этих самых приключений.

Стёпка выспался, как ему показалось, на месяц вперёд. И, проснувшись, долго лежал, внимательно разглядывая причудливые трещинки на низком потолке. В доме было так тихо, как будто все его многочисленные обитатели куда-то бесследно испарились. А вчера вечером здесь всё шумело и гомонило, носились дети, бренчала посуда, гудел в печи огонь, приходили и уходили родственники, тётки и дядьки, братья с жёнами, сестры с мужьями... Столько разных людей, столько разных лиц... Смех, крики и даже песни... А сейчас никого. Наверное, все в поле. Или в лесу. В деревне трудиться приходится с утра до ночи. Особенно летом. Иначе зимой нечего будет есть. Впрочем, вокруг ведь тайга, а в тайге можно охотиться даже и зимой. На лосей, скажем, на оленей, да хотя бы и на зайцев... Стёпка признался себе, что совершенно не разбирается в сельской жизни и понятия не имеет, чем и как живут земляки Смаклы. Ну и ладно. У них свои заботы, у него свои.

Он тронул босой ногой гладкое, потемневшее от времени бревно стены. Этот дом построил прапрадед Смаклы лет сто назад. Хороший дом, основательный. Снаружи кажется мрачным и не слишком удобным для проживания, а внутри очень даже ничего. Уютно и на удивление опрятно. Стёпка, честно говоря, готовился увидеть земляные полы, топящуюся по-чёрному печь, грубую мебель и плохо отмытую деревянную посуду. Готовился мужественно перетерпеть мелкие бытовые неудобства ради Смаклы... Теперь даже стыдно вспоминать. Какие неудобства, какие земляные полы?! В том же Летописном замке кое-кому следовало бы поучиться у гоблинов порядку и чистоте. И без всякой магии, между прочим. Вон как вылизано — ни пылинки, ни паутинки. Чувствуются заботливые женские руки. А про то, что ожидал клопов и тараканов, даже и вспоминать стыдно. В такой чистоте вредные насекомые не выживают, вымирают от огорчения на дальних подступах, вот так.

Встретили их вчера не слишком приветливо. Отец Смаклы, узрев перед собой "блудного" сына, решил, что тот либо малодушно сбежал, не вынеся тягот служения чародеям, либо, что ничуть не лучше, его вытурили из замка за какую-либо серьёзную провинность. И теперь придётся или возвращать долг чародеям (немалый по деревенским меркам), или посылать в замок другого сына. А кого? Сразу и не сообразишь. Старшие уже почти все оженились, а младшие — ещё в нужный возраст не вошли. Когда Смаклу в "люди" отправляли, так совпало, что и по годам он подходил, и по характеру, и, оказывается, сам имел желание стать если не чародеем, то уж колдуном точно. Чуть не на коленях умолял в Летописный замок его отпустить... А теперь нате вам — явился. И по лицу сразу видать, что не иначе нашкодничал у чародеев-то. Вот потому отец и не обрадовался нежданным гостям. Слова неприветливые сказал. Стёпка, настроившийся на несколько другой приём, поначалу даже подумал, что их сейчас со двора погонят, уж больно сурово глядел на них гоблин Бракша.

Потом, само собой, всё разъяснилось, на крыльцо выскочила мать, высыпали шумной оравой братья и сёстры, все похожие друг на друга и на Смаклу, все, смуглые, щекастые и черноволосые. Гоблина затискали, зацеловали, умучили расспросами и рассказами, он просто сиял. Стёпку особо не донимали, потому как он был чужой, незнакомый отрок, от которого "не пойми чего ожидать". Мало ли — а вдруг он весь из себя могучий чародей. Вдруг на что-то осерчает и превратит того, кто под руку подвернётся, в упыря болотного лет на сто. Да ещё и одежда его зачарованная на этот раз приняла вид совершенно не деревенский, непонятно для чего выставив Степана чуть ли не купеческим сыном. Вот с ним почти и не заговаривали, только поглядывали с опаской. И обходили стороной. А сам он помалкивал. Смакла тоже по уговору лишнего не болтал, чтобы не пугать родню демонским происхождением нежданного гостя. А вообще встреча получилась бурной и суматошной, весь вечер сидели за столом, много ели, взрослые в меру выпивали, рассказывали деревенские новости, расспрашивали о замковой жизни. У слегка оглушённого гоблинским застольем Степана в памяти остался только щедро заставленный лесными дарами невообразимо длинный стол, сумерки за окном, полная яркая луна над тёмными крышами, бесконечные разговоры, смех и счастливое лицо младшего слуги.

Валяться вдруг расхотелось. Стёпка отыскал на лавке свою одежду (уже заботливо выстиранную и просушенную), сунул ноги в кроссовки и пошёл из комнаты в комнату в надежде отыскать выход на задний двор. В доме вкусно пахло свежим хлебом, смолой и травами. Полы были сплошь застелены узорчатыми плетёными дорожками, вдоль стен стояли широкие лавки, сквозь забавные слюдяные оконца с трудом пробивались солнечные лучи. Попались навстречу две смешливые девчонки с ворохом белья, стрельнули угольными глазками, зашептались за спиной, захихикали. Они, по-видимому, чужого отрока ничуть не боялись, да и с чего бы им его бояться, пусть даже он и чародей, не станет же он превращать таких хорошеньких смугляночек в жутких страхолюдин, они же ему ничего плохого не сделали, пошушукались только, чудную одёжку обсуждая, да посмеялись не по-злому, чтобы своё смущение скрыть. Стёпка всё это так примерно и понял и поэтому девчонок пожалел, не стал их ни в кого превращать. Тем более что и не умел он этого делать.

В одной из комнат у окна сидел старый и очень худой гоблин. Положив тяжёлые натруженные руки на колени, он очень строго смотрел на вошедшего Степана. Под седыми бровями сверкали пронзительные узкие глаза, прокалённое солнцем плоское лицо состояло казалось из одних морщин. Это был тот самый деда Смаклы, который и назвал таким именем своего внука.

— Здрасьте, — сказал Стёпка, почему-то смутившись. Очень уж сурово смотрел на него дед.

Гоблин степенно кивнул, потом похлопал твёрдой ладонью рядом с собой, приглашая Стёпку присесть. Тот послушно опустился рядом, поёрзал на жёсткой лавке.

— Тебя, отрок, Стеславом зовут, — утверждающе произнёс дед скрипучим голосом.

— Да, — сказал Стёпка.

— Смакла баял, тебя чародеи в наш мир призвали. Так ли?

Стёпка кивнул. Дед взял его руку в свою ладонь, подержал. Кожа у него была сухая и прохладная, словно бумага.

— А я решил, что внучок брехать у чародеев выучился, — сказал дед. — А он правду баял. Не нашенский ты, Стеслав. Навовсе не нашенский.

— А как вы это узнали? — спросил Стёпка, не особенно, впрочем, удивившись, потому что и до этого все кому не лень чуть ли не с первого взгляда признавали в нём "приблудного демона".

— Колдун я тутошний, — вздохнул дед. — Мне многое ведомо. Пахнет от тебя незнакомым небом, и кровь под кожей чужая бежит. Смакла подсобить тебе должон, так ли?

— Так. Ему чародей Серафиан, хозяин его прежний, велел мне помогать, — Стёпка замялся, не желая рассказывать о проказах младшего слуги. — Я же сюда не один попал, мы вдвоём. А мой друг потом... потерялся. И мы теперь должны его найти, потому что я без него домой вернуться не могу.

— А внучок мой тут с какого боку? — спросил дед, догадавшись, конечно, что Стёпка поведал далеко не всё. — В чём от него тебе прок?

— Одному мне не справиться, — почти правдиво пояснил Стёпка. — И вообще... вдвоём веселее.

— Веселее, говоришь? Ну да... И ещё, поди, не так боязно?

Стёпка только кивнул, потому что ведь и вправду вдвоём не так страшно.

— Он тебе как слуга помогает, али как?

— Как друг, — сказал Стёпка, ничуть не кривя душой. — Мне слуга не нужен, не привык я к слугам. А со Смаклой мы подружились. Я ему помогаю, а он мне.

— Чужемирный демон признал гоблина другом, — покачал дед головой. Стёпка с испугом подумал, что голова у него вот-вот отвалится, с таким скрипом поворачивалась морщинистая шея. — Дивные дела свершаются ныне. Даже помирать не хочется.

"А вы не умирайте" — чуть было не вырвалось у Стёпки. Слава богу, хватило ума промолчать.

Дед пожевал губами, похмурил брови и больше ни о чём спрашивать не стал.

— А вы не можете узнать, как мне найти этого моего друга? — решился на просьбу Стёпка. — Я когда был в Проторе, там один элль-фингский колдун Зарусаха птичьи косточки бросал и сказал, что в степи моего друга точно нет. А вы так не умеете?

— Мы в тайге на кедровых орешках гадаем, — пояснил дед. — Однако ж я для тебя их рассыпать не буду.

— Почему? — с обидой спросил Стёпка. И было отчего обижаться. Он им сына и внука спас от рабства, а они для него даже орешки на стол бросить не хотят.

— Устал я, — пояснил дед. — Силов на гадания уже не осталось. А вот ты, молодой да ранний, рази ж не умаялся по тайге шлындать?

Стёпка честно прислушался к себе и мотнул головой:

— Нет, ещё не умаялся. Мне это... интересно.

Он и в самом деле чувствовал, что приключения ему ещё нисколько не надоели и что он готов хоть сейчас вновь лететь куда-нибудь на драконе. Хоть в Упыреллы, хоть в Горгулен. Потому что это было здорово. Потому что такого с ним никогда ещё не происходило и вряд ли когда-нибудь ещё раз произойдёт. Потому что там, дома — он точно знал — ничего волшебного уже не будет, даже и надеяться нечего, и если он хочет наприключаться до отвала, на всю оставшуюся жизнь, то ему не стоит торопиться домой, а нужно ещё вволю пожить здесь, повсюду полетать и мир посмотреть. Если получится, конечно.

— Ишь ты, — слабо усмехнулся дед. — Я же и говорю: молодой ты ещё. Не напрыгался, ноги не посбивал, шишек с синяками не заработал. С весичами-то не шибко разругался?

"А вы откуда знаете?" чуть не вырвалось у Стёпки, но он вовремя сообразил, что колдун, даже уставший, всё равно кое-что может.

— Не шибко. Они ведь тоже разные, весичи-то. Всякие они бывают: и добрые и злые. Только злых, кажется, больше.

— Добрые, — повторил дед. — Ты это тем мужикам скажи, что от своих бояр к нам убежали да по сию пору боятся, что их силком в неволю возвернут. Вот тогда и услышишь, какие они добрые, весичи-то.

— Так мужики-то эти... они ведь тоже весичи.

Дед хмыкнул, пожевал сухими губами, потом качнул головой:

— Нет, теперича они не весичи. Теперича они тайгари.

— И гоблины тоже тайгари?

— И гоблины. Кто тайгу душой принимает, тот и тайгарь. Мы здеся на своих и чужих не делимся, вместях судьбу перемогаем.

У деда, видимо, были свои понятия о таёжной жизни, не во всём совпадающие с тем, что на деле видел Степан. Да, гоблины с тайгарями жили вместе, порой вперемешку, происхождением не кичились, ненависти друг к другу не таили, но чтобы считать себя одним народом — до такого, кажется, ещё не дошло.

Молчание затянулось, и Стёпка, помявшись, решился спросить про Смаклу. Куда, мол, пропал с утра пораньше?

— Его отец на острова отправил, — пояснил дед. — Речную траву собирать. Нынче Гриняде дом ставить будем, травы много надобно.

Стёпка подивился про себя, что Смакле даже не дали отдохнуть с дороги. Сразу запрягли, работать заставили. Жёсткие здесь у них порядки, не забалуешь.

— А трава зачем? — всё же спросил он.

Дед протянул руку и заскорузлым пальцем ковырнул торчащий меж брёвен мох:

— Кто же без травы дом ставит? Али у вас по-инакому заведено?

Стёпка вспомнил дедушкину времянку на участке и вздохнул:

— У нас по-всякому делают. И так и этак.

Дед положил руку ему на плечо:

— Не кручинься раньше срока, Стеслав. Путь твой нелёгок, но ровнёхонек и твоя судьба светла. И потому всё у тебя будет ладно да складно. Мне то ведомо.

* * *

Делать было нечего, да ничего серьёзного пока делать и не хотелось. Хотелось просто устроить себе настоящий отдых. Хотя бы на несколько дней. Стёпка точно знал, что впереди у них со Смаклой долгий полёт в Летописный замок, и там ещё неизвестно как всё обернётся, поэтому неплохо было бы слегка отдышаться и подкопить сил для следующих приключений.

Некоторые крылатые и хвостатые личности, не теряя времени даром, уже занимались как раз тем же самым: подкреплялись и копили силы. Услышав знакомое чавканье, Стёпка заглянул в своём закутке за занавеску и обнаружил дракончика. Маленький обжора с упоением лакал сметану из глиняной чашки.

— Освоился уже? — спросил Стёпка с притворной строгостью. — Смотри, не лопни.

Дрэга тяжело, почти по-человечьи вздохнул и вновь окунул мордочку в сметану.

Степану же после вчерашнего застолья на еду смотреть не хотелось совершенно. Выпив полкружки холодной заварухи, он по уже устоявшейся привычке сунул в карман рукоять своего магического ножа и вышел во двор. Никакой особой цели у него не было, просто захотелось прогуляться, на деревню посмотреть, свежим воздухом подышать и вообще — развеяться. Суетящиеся во дворе женщины вежливо поприветствовали его и поскорее вновь занялись своими делами. Стёпка вздохнул. Не слишком приятно, когда все вокруг на тебя косятся, как на опасного чужака и откровенно сторонятся. Неужели Смакла забыл про обещание и наговорил вчера лишнего? Договаривались же не посвящать посторонних в демонские дела.

Лохматые псы (помесь гоблинских волкодавов с северотаёжными лайками) приветливо кинулись ему навстречу. Осторожно потрепав их по пушистым загривкам, он вышел за ворота, огляделся и двинулся вниз по широкой, ухабистой улице. Горелая Кеча, в которой кроме названия не наблюдалось абсолютно ничего горелого, разительно отличалась от всех ранее виденных Степаном деревень. Вот как живут гоблины. Один раз взглянешь — на всю жизнь запомнишь. Приземистые, словно вросшие в землю избы с широкими тесовыми крышами, стояли не в ряд, а по два, по три, а то и по четыре дома зараз, потому как выросшие дети предпочитали строиться рядом с родительским домом, если место позволяло. А в тайге места — на любую семью достанет и ещё в сто раз более останется. Тяжёлые ставни на узких окнах гоблины делали откидывающимися почему-то не вбок, а вниз. У редкого дома эти окна были не забраны слюдяными пластинами. Высоких заборов вообще не видно, плетни между соседями стоят чисто символические, зато на задах возвышается настоящая стена для защиты от непрошеных гостей. Оно и понятно: тайга-то, вот она, а в ней и медведи, и волки, и лисы с росомахами.

Совершенно безлюдная в этот час улица вывела Степана на крутой обрыв, под которым неторопливо струила свои воды Нижняя Окаянь. Обычная речка, ничем не отличающаяся от других таёжных рек. Лежали на берегу перевёрнутые вверх дном узкие лодки, сушились распятые на кольях сети. На другом берегу пастух гонял отбившуюся от стада корову. Женщины, подобрав подолы, полоскали на мостках бельё. Солнечные лучи тысячами бликов плясали на мелких волнах. Стремительными росчерками мелькали ласточки-береговушки. Пахло навозом и свежескошенной травой. Несуетливая таёжная жизнь — немного непонятная, слегка странная и, очевидно, не слишком лёгкая жизнь, стать частью которой Стёпке не захотелось бы, наверное, даже в самом страшном сне. Нет, ничего такого пугающего в ней, конечно, не было. Просто... Ну, не для него это, совсем не для него. Жить в таёжной глуши, без телевизора, без компьютера, без интернета, без книг... С ума, наверное, можно сойти от тоски.

И тут некая нехорошая догадка посетила вдруг Степана, и он замер на какое-то время, пытаясь понять, может ли эта догадка оказаться верной. Если Серафиан соврал ему насчёт пребывания Ваньки у элль-фингов, если он вообще не гнушается обманывать доверившихся ему подростков, то где гарантия, что он не соврал и про непременное возвращение домой? Как он тогда сказал — вернётесь в тот же самый миг? Да хоть бы и не в тот же самый — лишь бы точно знать, что вернёшься! Нет, надо поскорее лететь в Летописный замок, потому что слишком много вопросов накопилось к этому приятному на вид, но, как выяснилось, не слишком правдивому чародею. Да только что прикажете делать, если окажется, что попасть домой невольным демонам вовек не суждено? Даже и думать о таком не хочется...

За спиной послышались невнятные ребячьи голоса. Стёпка оглянулся. Пыля по улице босыми ногами, к нему приближалась шумная компания из восьми или девяти мальчишек. Они оживлённо переговаривались, смеялись, размахивали руками, и Стёпка с удивлением понял, что не понимает ни единого слова. "Мы только промеж себя по-гоблински говорим" вспомнились слова Смаклы.

Гоблины подошли поближе и остановились в нескольких шагах. Одеты они были проще некуда, в обычные домотканые, обтрёпанные со всех сторон штаны и просторные отбеленные рубахи без воротников и пуговиц. Стёпка в своей заколдованной одежде и неуместных здесь и сейчас сапогах-кроссовках на их фоне выглядел чужеродным городским франтом. Ему сразу же припомнились папины рассказы о том, как в далёком детстве они с братом гостили у родственников в деревне под Казанью, и как там местные мальчишки обидно дразнили их стилягами из-за того, что они ходили в обычных спортивных штанах с пузырями на коленях. Тогда и такие штаны в деревне казались чужими и непривычными. Так же и здесь. Оставалось только втихомолку посетовать на упрямую одежду, которая по какой-то причине не пожелала принять простецкий деревенский вид.

Пацаны молча и оценивающе разглядывали Степана. Он так же молча и слегка насмешливо смотрел на них. Они были похожи друг на друга, словно братья. Все одинаково загорелые, темноволосые, скуластые, с облупленными от загара носами. Двое самых старших оглядывали его особенно задиристо, презрительно щурились, окидывая незнакомца сверху донизу длинными взглядами, цыкали зубами, переглядывались, решая, кто первым начнёт разговор. И Стёпке стало ясно, что заявились они сюда не просто так, а с вполне определённой целью. Выследили чужака и решили сразу показать ему кто здесь, на деревне, хозяин.

Ему стало интересно. Он ждал.

— Не, Дрызга, не одолеешь ты его, — лениво процедил, наконец, один из старших. — Не одолеешь. Вишь какой он из себя... справный да откормленный.

Ребятня захихикала, пихаясь локтями. Стёпка тоже ухмыльнулся, ожидая продолжения.

Тот, которого назвали Дрызгой, тягуче сплюнул себе под ноги, глянул на Стёпку коротко и оценивающе:

— А я говорю, что враз уложу его в пылюку. Да ещё и по грязи мордой поелозю. А то больно она у него белая да отмытая. Смотреть невмочно.

— Зато у тебя, Дрызга, лицо такое, словно ты только что из печной трубы вылез, — решил не остаться в долгу Стёпка. — Гляди, как бы я тебе его не отмыл вон в той луже. Её, видать, как раз для тебя припасли.

Гоблины весело заржали, Дрызга заметно обозлился. Не ожидал, что чужак окажется таким дерзким и бойким на язык. Стёпка их нисколько не боялся, после всех его приключений-то, поэтому держался спокойно и непринуждённо. Да, мелькнуло у него, а ведь ещё неделю назад я бы перепугался до дрожи в коленях и кончилось бы всё тем, что меня в самом деле извозили бы в грязи за милую душу и ничего бы я не смог с этим поделать. А сейчас я точно знаю, что легко могу раскидать всю эту компанию. Только не охота мне с ними ссориться, всё ж таки, это земляки Смаклы и, может быть, даже его родственники. Да и глупо ссориться с гоблинами после того, как рассорился с весичами. Что ж мне, в этом мире только и делать, что драться со всеми встречными? Только потому, что я демон нездешний? Почему-то в Проторе пацаны вообще не хотели со мной драться, вон как я с ними сдружился, до сих пор скучаю.

— Правду ли Смакла сбрехнул, что ты сюды с ним из чародейного замка пришкандыбал? — спросил Дрызга, видимо, для того, чтобы раззадорить себя и противника перед предстоящей сшибкой, которая, он не сомневался, обязательно состоится.

— Нет, — сказал Стёпка. — Не было такого.

— А-а-а, — обрадовался Дрызга. — А я знал. Ну и откедова же ты тогда?

— Да оттедова же. Из замка Летописного. Только я не пришкандыбал, а в гости приехал. Посмотреть, как вы здеся живёте.

— Мы тебя сюды гостевать не звали, — отрубил гоблин с таким видом, словно он, как минимум, местный староста. — Нам таковские гости не надобны. Так что метись к своённым чародеям, покудова жив.

— Ох, Дрызга, какой ты грозный, — засмеялся Стёпка. — Прямо жуть берёт. И почему это я тебе так не понравился?

— Мы здеся таковских не шибко жалуем. Отмытых да разодетых. Мы здеся таковских знаешь как учим?.. Во! — Дрызга сжал кулак и показал его Стёпке.

— А тебя тоже так учили? — спросил Стёпка. — Вон рожа-то вся побитая. Это кто тебя здесь так любит?

Физиономия у задиристого гоблина и в самом деле была вся в ссадинах и царапинах, словно после хорошей драки.

Пацаны засмеялись.

— Энто его Шмыня давеча отъелозил! Знатно выучил! Штаны ему надвое разодрал! Ухо по сю пору пельменем топырится!.. Вот он, Шмыня-то!

Шмыня, оказывается, стоял рядом с Дрызгой. Был он крепко сбит, имел широкие плечи и сильные ухватистые руки, накачанные нелёгкой деревенской работой. Он тоже смотрел на Стёпку без особой приязни.

— А ведь поколотим мы тебя, чародейчик, — сказал он серьёзно, без намёка на улыбку. И сразу стало ясно, что он всерьёз намерен побить Стёпку, просто так, ни за что, за то только, что он чужой и посмел без спроса ходить по их деревне.

— Я не чародейчик, — отрезал Стёпка. — Это раз! И вы меня не поколотите! Это два! Кишка у вас на такое тонка. Это три! И не такие пробовали. До сих пор жалеют.

— Энто каковские же пробовали? Не волкоплёсовские ли тайгари? Так они супротив наших пацанов — мозгляки ишшо!

Стёпка не выдержал и засмеялся.

— Знать не знаю никаких волкоплёсовских. Мне и своих врагов хватало.

— Энто он тоже про то сбрехнуть хочет, что они в тайге с немороками бились. Смакла давеча баял, — встрял юркий гоблин с потрясающе лохматой головой, по сравнению с которой Смаклины космы казались просто шикарной причёской. — Такого набрехал, даже его батя смеялся. Весичей они, будто, побили и даже... — гоблин хихикнул, — самого чёрного оркимага извели.

Пацаны дружно заржали.

— Вот за то мы тебя и побьём, — серьёзно и почти печально заключил Шмыня. — Брехунов бить надоть крепше, чтобы брехали меньше.

— А ведь Смакла правду говорил, — сказал Стёпка, которому стало обидно, что над младшим слугой, оказывается, даже отец смеялся. — И в оркимага он стрелял, и с немороками мы дрались.

Громкий смех был ему ответом. Он, впрочем, ничего другого и не ожидал. И доказывать не собирался.

— Ты ещё скажи, что вы на драконе летали! — чуть ли не падал в пыль Дрызга. — И что меч у тебя магический из руки выпрыгиват!

— Знатно Смакла брехать у чародеев научился!

— Покажи меч-то, богатырь-победитель!

— Щас он как разозлится, как даст нам всем зараз!

— А посля дракона свово призовёт, и он всю нашу деревню в пыль огнём развеет!

— Дракон у него шибко большой да грозный, на две головы выше нашего кочета!

— Как они его не раздавили, когда сюды летели?

— Да энто дракон на нём сидел, клювом его в темя подгонял!..

— Довольно, галдеть, пацаны, пора проучить гостя дорогого!

— Дай ему, Шмыня, чтобы брехал правдивее!

— Не, не трогайте ево, не трогайте: он мечом щас махать начнёт, куды бечь будем?

— В Оркланд нам одна путя...

Гоблинята раззадорились, распетушились, засверкали глазами, кулаки посжимали, Шмыня с Дрызгой уже подступали к Стёпке, тесня его к обрыву. Может быть, бить его они и не собирались, но уж с обрыва в реку спихнуть — это святое дело. Да, посочувствовал Стёпка младшему слуге, напрасно он про наши приключения рассказывал. Никто ему не поверил, зато сам заработал славу брехуна. Потому что доказать свою правоту нечем было. Ну, ничего, зато у меня доказательства найдутся.

Вытащив из кармана нож, он сдвинул рукоять на два тугих щелчка. Лезвие с торжествующим звоном вырвалось на свободу, под пальцами приятно взбугрилась шершавая рукоять. Сверкающая эклитана описала полукруг, остановилась у Шмыни под носом. У Стёпки, разумеется, и в мыслях не было всерьёз сражаться с гоблинами, тем более что его магический меч людей рубить отказывался (к счастью). Просто ему надоели насмешки, и он решил показать этим задиристым юным землякам Смаклы, что иногда некоторым рассказам своих сверстников неплохо было бы и верить.

Теперь они поверили. Они смотрели круглыми глазами на эклитану и очень-очень верили. Мелкие гоблинята, что толпились за спинами старших, даже попятились, решив с перепугу, что Стёпка сначала порубит Шмыню с Дрызгой, а потом и за них примется. Дрызга звучно сглотнул, и у него в горле что-то булькнуло. Шмыня, смешно скосив глаза, завороженно глядел на острие эклитаны и боялся сделать лишнее движение. Физиономия его сделалась такой глупой, что Стёпка не выдержал и засмеялся.

— Ты и вправду подумал, что я вас сейчас рубить начну? — спросил он, опуская эклитану.

— Да кто тебя знат, — пробормотал Шмыня, не отрываясь от бликующего на солнце лезвия.

— Смакла меня знат, — сказал Стёпка. — Очень хорошо знат. Я его у весичей отбил, когда они его в каменоломни хотели увезти. И ничего он не брехал. Оркимага, правда, мы не извели, он заколдоваться успел, но Смакла в него из самострела стрельнул — это точно. Прямо в грудь попал.

Притихшие гоблины стояли кучкой и, кажется, готовы были без промедления задать стрекача. Одно дело задирать безобидного на вид городского отрока, которого тот же Шмыня одной рукой в грязь макнёт, и совсем другое — стоять вот так перед волшебным мечом.

Стёпка убрал эклитану (пацаны тихонько ахнули, решили, что меч и в самом деле у него из руки выскакивает), потом протянул нож Шмыне.

— Попробуй.

Тот зыркнул на него, проверяя, нет ли здесь какого подвоха, затем решился, взял нож. Остальные столпились вокруг него, не дыша. После долгих безуспешных попыток извлечь лезвие, он уважительно сказал:

— Не слушается меня, меч-то. Не признаёт за хозяина.

— Знамо дело, — сказал Дрызга. — Таковские мечи не каждому даются. Слышь, чужак, а как тебя звать?

— Стеславом меня звать, — сказал Стёпка. Он взял нож у Шмыни и показал, каким образом извлекается лезвие. Он уже знал, что другим не удается даже сдвинуть рукоять, меч в самом деле слушался только своего хозяина.

— А хотите фо... Чудо, хотите, покажу? Смотрите.

Он размахнулся и рубанул себя по запястью левой руки. Пацанята взвизнули, Дрызга ойкнул, Шмыня отшатнулся. Потом они с недоверием разглядывали ничуть не пострадавшую руку, сквозь которую меч прошёл совершенно бесследно. Этот фокус Стёпка опробовал ещё вчера и, честно говоря, долго не мог решиться, а когда решился, не стал рубить с плеча, а тихонько так надавил и, только убедившись в том, что членовредительства не произойдёт, ударил смелее. Рука не ощущала ничего, кроме мимолётного укола холодом. Зато со стороны всё выглядело действительно эффектно. Можно даже харакири себе сделать. Ненастоящее.

— Знатный у тебя меч, Стеслав, — заключил уважительно Дрызга. — Токмо врагов рубит, а самого хозяина не трогат.

— Он ещё и друзей моих не рубит, — сказал Стёпка, умолчав о том, что меч вообще никого, кроме немороков, рубить не хочет. — Давай, я сейчас тебя по шее рубану. И ничего тебе не будет. Даже голова не отвалится. Правда-правда.

Дрызга испуганно шарахнулся в сторону. Гоблинята заулыбались, но тоже на всякий случай отступили на пару шагов.

— Да ладно, пошутил я. Не буду я никого рубить, — сказал Стёпка. — Какие вы... То всей толпой лупить меня хотели, то шарахаетесь, как от придурка.

— Слышь, Стеслав, поведай, как вы с оркимагом бились. Каковский он из себя? У нас их тута сроду не бывало.

...Пацаны сидели на неошкуренных брёвнах, сложенных у забора Шмыниного дома и яростно щелкали кедровые орешки, во все уши слушая рассказ Стёпки о битве на Бучиловом хуторе. Рассказывать было интересно, и Стёпка не на шутку увлёкся. Хвалиться своими подвигами ему не хотелось, поэтому в рассказе он больше напирал на то, что делали Смакла и тролль. А для пущей достоверности он в самые ответственные моменты врубался эклитаной в заросли крапивы. Он рассказал про растворение подлого оркимага, про нежданное явление подколодезного змея и оплёванного дружинного чародея Усмаря. Под конец, чтобы окончательно добить аудиторию, он поведал им "сказание о Людоеде", как они нашли его стоянку, как перепугались и удирали сломя голову (пацаны смеялись, но с пониманием, потому что сами бежали бы так же быстро и с такими же выпученными от ужаса глазами). Рассказал, как ходил к магам в тюрьму, чтобы посмотреть на душегуба и тут уж не пожалел красок, расписывая кошмарную морду изверга.

— А про дракона, слышь, Стеслав, вы всё же сбрехнули, — довольно прищурился Шмыня. — Не быват ведь у нас таковских драконов.

Стёпка вздохнул, присел на бревно.

— Не быват. Он один здесь такой. Вот вечером, может быть, я вам покажу, каким он быват. Он меня и Смаклу в воздух поднял и летел с нами. Мы на нём, как на коне. Даже ещё лучше, потому что он больше коня, и на нём сидеть удобнее.

Пацаны недоверчиво кривили губы, сплёвывали ореховые скорлупки, верить не торопились. Одно дело сражаться волшебным мечом с оркимагом или удирать от душегуба, другое — летать на драконе, которых все точно знают, что не быват. Брешет Стеслав, ой, брешет. Да и кто бы удержался, любой бы сбрехал, коли ума хватило бы, эвон, как складно выходит, заслушаешься.

— А где ваша деревня стоит? — спохватился Стёпка. — По какую сторону от Лишаихи? А то мы, когда сюда к вам летели (Шмыня опять поморщился на это "летели"), я не понял.

— А на что тебе энто знать? — тут же набычился Шмыня.

— А на то. Что вы меня будто подсыла вражьего разглядываете? Надо мне. Вы разве не слыхали ещё, что ваши воеводы с Весью и Оркландом сговорились Таёжные земли поделить. Левый берег Лишаихи под весского царя пойдёт, а правый — Оркланду договорились отдать.

— Брешешь, — недоверчиво протянул Шмыня. — Как энто могёт быть? Да кто ж им позволит земли наши ворогу отдавать?

— Да воеводы ваши и сговорились. Им весский царь за то кучу золота отвалил. А весичи с орклами воевать не хотят, вот и решили дело миром уладить. А у вас спросить забыли.

— Да не, не могёт такого быть, — Шмыня нахмурился. — Не могёт.

— Может, — сказал Стёпка. — Я ещё в Усть-Лишае об этом слышал. Говорят, что таёжное ополчение опять собирают, не хотят под Оркланд идти.

— Ежели такое дело, я тоже в ополчение пойду, — решительно заявил Дрызга. — Из дома утеку, стану с орклами воевать.

— И я утеку. А как же, — это Глукса встрял, тот самый лохматый гоблинёнок с проказливыми чертенятами в раскосых глазах. — Тебе без меня невмочно. Ты, Дрызга, без чародейной подмоги зараз пропадёшь. Изведут тебя орклы.

— Энто так, — загомонили мелкие пацаны. — Энто Глукса верно рассудил. Мы его силу знам.

Дрызга легонько шлёпнул Глуксу по затылку:

— Ты поперву выучись колдовать-то, а посля уже и поглядим, брать тебя в ополчение, али нет.

— Так вы что, на правом берегу, да? — спросил Стёпка. — На правом?

— Не, — мотнул головой Шмыня. — Лишаиха, она верстах в сорока на восход отсюдова. Так что, ежели ты не брешешь, мы под весичей пойдём. Но всё одно против орклов воевать убежим. На правом берегу гоблинских деревень тоже шибко много. А орклы с гоблинами никогда в мире не жили. Погонят их в кабалу, дороги да крепости строить. А ты, Стеслав, пойдёшь ли с нами? Тебе с этаким мечом, поди, никаковские оркимаги не страшны...

Стёпка ответить не успел. Распалённый и взъерошенный Смакла выскочил из-за плетня, увидел спокойно сидящих пацанов, мирно разговаривающих Стёпку и Шмыню, затормозил, стараясь отдышаться после заполошного бега.

— Вы... Здеся вы сидите... А я... А мне Млыква сбрехнула, что вы Стеслава всем гуртом бить сговорилися...

— Сговорилися, да посля передумали, — подтвердил Шмыня. — А ты чего такой взопрелый? На помощь никак прибёг?

— На помощь, — фыркнул Смакла. — Я Стеслава прибёг удержать, чтобы он вас шибко не мутузил.

Пацанята сдержанно заулыбались, понимали уже, что всё именно так и могло получиться.

— Ну и ещё... — Смакла отдышался, присел рядом с Глуксой. — Слышь, Стеслав, чего содеялося? Из Лосьвы тайгарь один прискакал... Мы с батей мешки во дворе сгружали... Побитый тайгарь, ему кнутом поперёк лица угодило, мало глаза не выщелкнуло. Он к бате зараз, ну и я чуток слышал. Недобрые вести, слышь? Весичи в Лосьву приперлися с дружиной, под себя деревню забирают, вроде бы даже побили кого-нито.

Пацаны испуганно притихли, помрачнели, Шмыня тяжело смотрел на Степана, перекатывал тугие желваки на широких скулах.

— Правду ты, баял, Стеслав. Вона как скоро они до нас добралися. Того гляди и сюды заявятся.

Стёпка вскочил, потом сообразил, что бежать некуда и незачем, снова сел.

— Ну и что? — спросил он, покосившись на Смаклу. — А вы что хотели? Я же говорил, что воеводы сговорились? А я что могу сделать? Дракона на них напустить? Эта Лосьва далеко от вашей Кечи?

— Вёрст десять, ежели напрямки через лес. А по реке чуток больше выйдет. Она нижее стоит, — пояснил Шмыня.

— Совсем рядом, — сказал Стёпка. — Ждите гостей.

Смакла помолчал, потом сказал с тревогой:

— Гриняда в Лосьву поутру уплыл. У него жёнка оттудова. Он с ней и уплыл, родню навестить захотела.

— Это твой брат? — спросил Стёпка.

Смакла кивнул:

— Там гоблины вперемех с тайгарями живут. Он и сам туды одно время переселиться хотел, да батя не позволил.

— Ну и чего ты переполошился? Вернутся они, ничего с ними весичи не сделают? Они же не грабят никого, не убивают. Мы же с ними сколько раз встречались... Они только меня всё время поймать хотели.

Смакла отчаянно замотал головой:

— Тайгарь баял, что весичи беглых вяжут и обратно в холопы увести хотят. Царь повелел будто бы, чтобы всех беглых обратно хозяевам возвернуть, а ежели заупрямятся, то кнутами пороть и всё одно возвертать.

— Да вы-то разве беглые?

— Не, мы тутошние. А жёнка Гринядина, она из беглых. Они всей семьёй из Веси сюда утекли, давно уж, ещё до того, как я народился. Там в Лосьве таких много.

— А разве в Веси гоблины живут?

— Нонеча мало осталось, все почти от царя сбежали, а прежде много жило, шибко много.

— Так, — протянул Стёпка. — Понятно. Да только как весичи узнают, кто беглый, а кто нет? У них что, на лбу написано?

— Любой маг зараз узнает, — пояснил Шмыня, сильно помрачневший после рассказа Смаклы. — Это у вас, поди, на лбу такое пишут, а в Веси кажный холоп в грамотке боярской помечен. Поглядит на тебя ихий маг и сразу скажет, беглый ты али нет. Мой батя эвон когда оттудова утёк, а всё одно в грамотке той записан... Неужто и отсюдова нам бежать придётся?

— Ну и куды ты убежишь? — сердито спросил Глукса. — К орклам захотел?

— В тайгу уходить надоть.

— А здеся ты не в тайге, да? Ежели весичи пришли, они тебя где угодно отыщут.

Стёпка посмотрел на пацанов, и по их испуганным лицам ему стало ясно, что большинство из них тоже дети беглых холопов. Смакла подёргал его за рукав:

— Чего делать будем, Стеслав? Спасать Гриняду надоть. Не удержится он, я знаю. Он у нас бедовый, с голыми руками на дружинников пойдёт, ежели они его Слоёнку угонять вздумают.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Чего зря попусту гадать. Пошли к твоим, поговорим. Узнаем, что там такое. Может, вернулся он уже, а мы тут зря переживаем.

* * *

По суровым лицам старших гоблинов и по заплаканным глазам Смакловой матери им стало ясно, что Гриняда не вернулся и что всё вообще очень плохо. Уже вся Кеча гудела, перепуганные гоблины метались от дома к дому, женщины ревели, кто-то собирал вещи, мужики то в отчаянии опускали руки, то бросались вооружаться топорами и вилами. От весичей никто не ждал ничего хорошего. В тайгу пришла беда, и Смакла со Стёпкой опередили её всего на один день.

— Вот что, мальцы, — сказал Бракша. — Не вовремя вы навещать нас удумали. Видали, что деется. Уходить вам надоть немедля. Ежели Смакла про весичей правду баял, они от вас не отступятся. Берите лодку и плывите до самого Усть-Лишая. Припасов мы вам с собой дадим. Лосьву стороной обойдёте, через Клокучую протоку, не забыл ещё? И не тяните, весичи вот-вот до нас доберутся.

— Гриняда не возвернулся ишшо?

Бракша потемнел лицом, тяжело опустился на крыльцо, оглянулся на заплаканную жену.

— Повязали, кажись, Гриняду. Чародей боярский на Слоёну указал, что беглая она. Её с семьёй схватили, а Гриняда в кулаки бросился. Ну и его заодно повязали. Тоже в Весь угонят.

— Так чего же вы сидите здеся?! — чуть не закричал Смакла. Он стиснул кулачки, встопорщился весь, смотрел по сторонам с таким видом, словно готов был сию минуту броситься брату на выручку. — Чего телитесь тогда?! Вызволять его надоть! Уведут же! Они меня с душегубами гнали. Они же их тоже на цепь посадят. И удавки магические на шеи накинут! И уведут!

— Ишь, взгоношился, — криво усмехнулся ещё один брат Смаклы, которого звали, кажется, Свига. — Без тебя, вояка, не обойдёмся. Ты, давай, собирайся живей, да уплывай со своим другом, пока весичи тебя снова не прихватили. Без тебя как-нибудь порешим. Наши уже почитай все наготове, мы хотим весичей в тайге перехватить и ночью своих из полона вызволить. А нахрапом их не возьмёшь, у весичей дружина там неслабая, два десятка боярских гридней.

Стёпка смотрел на раззадорившегося Смаклу и понимал, что никуда они не поплывут. Даже думать об этом противно. Они, значит, сбегут от весичей подальше, шкуры свои сберегая, а остальные пусть как хотят, так и спасаются? А мы потом, значит, вернёмся, все из себя такие целые и спросим, ну что, мол, как у вас тут дела, совладали с весичами, али нет?.. Хорошенькое дело!

— Ну вот что, — сказал он громко, привлекая к себе внимание всех, кто стоял во дворе. — Никуда мы не поплывём. Удирать от весичей я не буду, и Смаклу в обиду больше не дам. И весичей этих я не боюсь. Пусть их там хоть два десятка, хоть четыре.

Он глянул на скривившегося в злой усмешке Бракшу и добавил:

— А Гриняду вашего я попробую сам выручить. И жену его тоже. Смакла вам рассказывал обо мне, и вы зря ему не поверили. Да можете и не верить, мне всё равно. Смакла, полетишь со мной в Лосьву, покажешь дорогу?

Просиявший Смакла часто закивал. А как же, конечно, покажет, куды же без него?

— Ишь прыткий какой малец, — подивился Бракша. — И на чём же это вы лететь собралися? Никак на том самом драконе, об котором Смакла брехал.

— На нём, — сказал Стёпка. — Давай, Смакла, зови Дрэгу. Он никуда не улетел?

— Да куды ему улетать, — тут же отозвался Смакла. — Здеся он, на матице спит, — и, засунув в рот два пальца, заливисто свистнул.

Дракон тотчас свалился откуда-то из-под крыши, скакнул по-птичьи по Смаклиной спине, перелетел на Стёпку, уцепился за рубашку, куснул мелкими зубками за мочку уха.

Облепившие плетень гоблинята восторженно запищали. Даже такой маленький дракон был им в диковинку. А что-то будет, когда они увидят большого...

— Да, — засмеялся невесело Бракша. — С таким драконом мы наших враз вызволим. Весичи сами разбегутся.

— Это точно, — сказал Стёпка. — Ну что, Дрэга, готов к превращению? Только ты с меня сойди и вон туда сядь, подальше, ладно.

Когда во дворе взметнуло воздушной волной мусор, солому и куриные перья, и с гулким грохотом появился вдруг из ниоткуда огромный драконище, убегать не бросился, пожалуй, только Бракша. Остальные шарахнулись кто за ворота, кто в распахнутые ворота конюшни, кто в дом. Гоблинят смахнуло с плетня, только чумазые пятки сверкнули. Драпанул даже отважный Шмыня. Один лишь лохматый Глукса остался стоять на месте, завороженно глядя на возникшую посреди двора чешуйчатую громадину.

Дрэга неторопливо огляделся, продемонстрировал притихшей публике свой фирменный оскал и положил тяжёлую голову на Смаклово плечо. Младший слуга счастливо улыбался, радуясь тому, что теперь-то все увидят, что он никакой не брехун. А потому что надо верить, когда вам самую что ни на есть правду рассказывают. Стёпка поёжился: весь двор был покрыт инеем: трава, забор, стены дома, столбы и стоящая у сарая телега. Испуганные псы молча таращились на страшного зверя, забыв о том, что им полагается гавкать и защищать хозяев. Впрочем, хозяева тоже обо всём забыли. Это был триумф. Смакла торжествовал. Стёпке было не до радости. Он лихорадочно обдумывал предстоящую операцию по спасению попавших в беду гоблинов. Можно было, конечно, просто нагло заявиться в захваченную деревню и потребовать в самых решительных выражениях отпустить на свободу всех пленников, грозя в случае отказа напустить на них дракона. А можно было поступить хитрее, посмотреть сначала на месте, что там и как, и сколько там весичей, и есть ли там маги, а после этого уже предпринимать какие-то решительные шаги. Последний вариант нравился Стёпке больше.

Он подошёл к Бракше. Гоблин всё ещё не оправился от потрясения, смотрел с удивлением то на дракона, то на своего непутёвого сына, который поглаживал этого дракона так, словно тот был безобидным щенком.

— Мы сейчас слетаем в эту Лосьву, — сказал Стёпка. — Посмотрим, что там и как. Может, по-хорошему договориться получится. Да вы не переживайте, освободим мы вашего Гриняду. И вообще я постараюсь сделать так, чтобы весичи к вам в Кечу вообще не захотели приезжать. Скажу, что вашу деревню драконы охраняют. Они когда Дрэгу увидят, во всё поверят. Смакла, забирайся, отправляемся.

Мелькнули под крылом сияющие лица гоблинят, опомнившиеся псы залились запоздалым лаем, Смаклина родня толпилась во дворе, даже дед вышел проводить внука, мать прикрывала рот платком, боясь потерять ещё одного сына.

Смакла помахал на прощание рукой, Дрэга завалился на крыло, и Стёпка, чтобы не упасть, вцепился покрепче в чешую. Вот тебе и отдохнули на родине, подумал он. Даже здесь не всё ладно, а в общем — приключения продолжаются. Только бы без драки обошлось.

Глава семнадцатая,

в которой демон стоит за правду

Тёплый летний день с ласковый солнцем и почти безоблачной синевой неохватного неба никак не совмещался в Стёпкиной голове с творящимся где-то впереди негодяйством. Для недобрых дел куда лучше подходит пасмурная, дождливая погода с резкими порывами ветра и клубящимися прямо над головой тучами. А здесь...

— В деревню сразу не полетим, слышишь, Смакла, — сказал он в гоблинское ухо.

— Почто? — Смакла дёрнул плечом. Пригнувшись к драконьей шее, он внимательно смотрел на проносящиеся внизу луга с берёзовыми рощами.

— По то, — сказал Стёпка. — Чтобы весичи раньше времени не узнали, что у нас есть дракон. Вы с Дрэгой где-нибудь в кустах укроетесь, а я в деревню один пойду. На разведку. Осмотрюсь там, погляжу, что да как. А потом и вас позову.

— Ладно, — не стал спорить гоблин. — Вон они, Лосьвинские луга уже началися.

— Дрэга, вниз! — скомандовал Стёпка, увидев за рощей крыши домов.

Никем не замеченные, они добрались до крайних домов и затаились в густом малиннике. Дракону маскироваться не было нужды, он улегся на землю, слился с листвой, с кустами, и обнаружить его теперь можно было, только уткнувшись носом в его бок или наступив ему на хвост. На мальчишек он посматривал с нетерпением: долго ли ещё ему лежать в этом неуютном, сыром месте? Смакла, поглаживая и почёсывая, нашёптывал ему что-то успокаивающее.

Стёпка, высунув голову из-за хлипкого плетня, смотрел на молчаливые, словно заброшенные дома, старательно напрягал слух в надежде услышать хоть что-нибудь, и ничего не понимал. В деревне было тихо, даже слишком тихо. Правильнее сказать — обычно. Вот собака где-то тявкнула, вот курицы квохчут, корова вдалеке замычала. И всё. А ожидалось-то другое. Ожидалось, что здесь будет переполох, крики, плач, разбегающиеся женщины и горящие дома, в общем, всё то, что бывает, когда на мирную деревню нападают враги. А здесь ничего и никого, спокойный, мирный и сонный полдень. Может быть, весичи уже уехали? Тогда их придётся догонять на драконе.

— Всё понял, Смакла? — спросил Стёпка в который уже раз. — Сидите здесь и не высовывайтесь. Если понадобитесь, я вас позову. Крикну погромче.

— Лучше свистни, — сказал гоблин. — Свист дальше слыхать.

— Я громко свистеть не умею, — признался Стёпка. — Не получается у меня почему-то. У нас, у демонов, зубы, видно, по-другому устроены. Так что я лучше крикну.

Смакла спорить не стал, наверное, в первую очередь из-за того, что он всё же оставался не один, а с драконом. Когда такой защитник рядом, бояться некого и нечего.

Совершенно безлюдные улицы и пустые избы с тревожно распахнутыми дверьми заставляли предполагать самое нехорошее. Где все жители? Куда они подевались? Не могли же нежданные и незваные гости угнать всех. Или могли? Наверное, могли. Если одни весичи способны на то, чтобы заковать в кандалы и отправить в каменоломни ни в чём не повинного малолетнего гоблина, то что другим весичам помешает увести в плен, вернее, в крепостное рабство, целую гоблинскую деревню?

Примерно такие мысли терзали Степана, когда он, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, осторожно крался от одной избы к другой. Заслышав его шаги, кое-где подавали голос сидящие на цепи собаки, но ни одного живого человека он так и не увидел. Мёртвого, к счастью, тоже. Когда же он прошёл короткий переулок до конца и когда перед ним открылась убегающая круто вниз хорошо укатанная улица, он обнаружил, что никого весичи угнать ещё не успели. Они их успели только согнать. В одну большую толпу. Все жители злополучной Лосьвы стояли перед домом старосты, если, конечно, это был дом именно старосты, а не управляющего, или, скажем, головы. Издалека трудно было разобраться в происходящем, люди стояли тихо, как будто чего-то ожидая. Вооружённые всадники — явно те самые боярские гридни — разъезжали туда-сюда, следя за тем, чтобы народ не разбежался. Вон кого-то ещё нашли, чуть ли не пинками подгоняют, видимо, весичам для чего-то понадобилось всех деревенских в одном месте собрать.

Стёпка, стараясь остаться незамеченным, некоторое время наблюдал за происходящим. Потом бегом вернулся в малинник.

— Смакла, они все там собрались. Далеко отсюда. Даже если я во всё горло закричу, вы не услышите. А гридни услышат. Мы по-другому сделаем. Дрэгу оставим здесь, а сами пойдём и послушаем, что там весичи говорят. Ну а потом видно будет.

Так они и поступили. Но не успели они выбраться на дорогу, как над ними раздался сердитый голос:

— Эй, мальцы! Что-то вы совсем не поспешаете. Али не слыхали, что всем деревенским велено к приказной избе иттить?

Грузный весич на гнедом коне навис над мальчишками. И откуда он только взялся? Словно нарочно подстерегал. Вот будет фокус, если Дрэга вздумает броситься на помощь и выберется из кустов. Уже, кажется, заворочался, захрустел ветками. Стёпка на всякий случай сжал за спиной руку в кулак и погрозил дракону: сиди и не вздумай вылезать. Дрэга дурнем не был, сообразил, что спасать пока никого не требуется, тут же утих. Смакла скосил на Стёпку глаза, старательно скрывая ухмылку.

Ни о чём не догадывающийся весич тем временем гулко откупорил бутыль, сделал несколько жадных глотков, отёр взопревшее лицо. Несмотря на суровый голос, вид у него был совершенно не воинственный. Обшитая стальными пластинами кожаная куртка была распахнута, шлем висел на луке седла, вместо меча на поясе болталась какая-то нелепая дубинка с криво насаженными ржавыми кольцами.

— Поспешайте-кось, да весельше, весельше, — весич без особого вдохновения погрозил скрученной в кольцо нагайкой. — А не то боярин осерчает да и велит вас вожжами прилюдно выпороть. То-то попляшете тогда, — он распустил нагайку, и она хищной чёрной змеёй закачалась перед лицами мальчишек.

Юные разведчики мрачно переглянулись. Кажется, новая власть уже начала забирать всё в свои недобрые руки. Кажется, она уже принялась устанавливать здесь те порядки, от которых гоблины давно успели отвыкнуть. Весич тронул коня, наезжая на мальчишек. Делать нечего, пришлось поторопиться.

К месту общего сбора они подошли, наверное, последними. Весич, убедившись, что мальцы уже никуда не денутся, громогласно объявил:

— В том конце никого боле нема. Я всё обсмотрел.

Ни одна голова на его голос не обернулась. Жители Лосьвы, сбитые в плотную толпу, молча ждали решения своей участи. Почти все стояли, понуро опустив глаза в землю, мужики тискали в руках шапки, женщины прикрывали лица платками, притихшая ребятня жалась к родителям. Угрюмое, тяжёлое молчание, ощутимо давило на плечи, заставляя всех сутулиться. Внезапное горе обрушилось на деревню и называлось оно — весичи.

Из-за спин собравшихся почти ничего невозможно было разглядеть, и Стёпка принялся потихоньку протискиваться сквозь толпу. Смакла не отставал. Никто им не препятствовал, люди послушно расступались, полагая, видимо, что мальчишки лезут вперёд из обычного любопытства. Без особого труда добравшись до первых рядов, Стёпка осторожно огляделся.

Худой безбородый весич в тёмно-сером длиннополом кафтане важно вышагивал перед высоким крыльцом приказной избы. Пять размашистых шагов в одну сторону, резкий разворот, пять шагов в другую. В напряжённой тишине отчётливо скрипели кожаные сапоги. Кто он был такой, Стёпка не понял. По одежде — вроде бы приказчик или управляющий. Других определений к нему подобрать не получалось. В руках он держал какие-то свитки, на местных жителей посматривал с нескрываемым превосходством. Было в его невыразительном лице с коротким носом что-то чиновничье, что-то пресное и скучное, как казённая бумага с печатью.

Чуть в стороне под охраной звероватых гридней маялись пленники — пять босых понурых мужиков. Смакла дёрнулся и крепко сжал Стёпкину руку. Среди пленных был Гриняда. Крепкий, молодой гоблин, угрюмо набычившись, смотрел на "управляющего" ненавидящим взглядом. Рубаха на нём была разодрана, на лбу алела ссадина, по щеке тянулась полоска засохшей крови. Руки были связаны у всех, но за спиной — только у него. Видно, крепко сцепился Гриняда с обидчиками жены. Ещё вчера он беззаботно балагурил, подшучивал над тем, что младший братец так не сумел выучиться на чародея, пел красивым сочным голосом гоблинские песни. Сейчас ему было не до песен.

Ожидание не затянулось. Не прошло и пары минут, как на сцене объявился ещё один персонаж. Дверь распахнулась, и заждавшемуся народу явил себя молодой весский боярин в небрежно накинутом на плечи светлом плаще с меховой оторочкой (это летом-то!). Его холёное лицо с маленькой бородкой вызвало у Стёпки острое чувство брезгливости. Заранее настроившись на то, что захватившие Лосьву весичи — это самые настоящие враги, он увидел в отвратной боярской физиономии полное тому подтверждение. Блёклые выпуклые глаза, полупрозрачный длинный нос и бескровные, кривящиеся в злой усмешке губы делали боярина похожим на неприятную человекоподобную рыбу.

Скользнув холодным взглядом поверх голов, он лениво поинтересовался:

— Так что, уважаемый Подвояр, всех холопов согнали?

Толпа качнулась, услышав о своём холопстве, но возразить никто не посмел. Гридни, готовые по первому слову броситься на пресечение недовольства, лучше любых слов убеждали, что спорить с боярином себе дороже.

— Все здеся, — подтвердил "управляющий". — Окромя нескольких стариков и старух, кои по ветхости своей ходить уже не способны.

Боярин брезгливо дёрнул губами:

— Старики мне не надобны, сами скоро перемрут. Начинай, пожалуй.

Подвояр вышел чуть вперёд, заново строго оглядел толпу. Стёпке показалось, что на нём он слегка задержал свой взгляд, подивившись, видимо, тому, что среди гоблинов каким-то образом оказался русоволосый отрок в "городской" одежде. Стоящий рядом со Степаном сутулый седой мужик глухо пробормотал что-то нелестное в адрес "управляющего", но жена тут же сердито пихнула его локтем в бок.

— По договору, учинённому промеж советников великовесского государя и таёжными воеводами, все левобережные земли до скончания веков отходят к Великой Веси, — громко объявил Подвояр с нескрываемым удовольствием.

В толпе загудели, видимо, эта новость до Лосьвы ещё не докатилась.

— И вы должны сему немало радоваться, потому как правый берег отныне подпадает по руку Оркландского магистрата. И ежели бы не великая сила нашего государя, злокозненные орклы прибрали бы и вас, и вместо пресветлого боярина стоял бы ныне на этом крыльце чёрный душегуб, и узнали бы вы тогда, что такое истинная беда.

Подвояр перевёл дух. Оглянулся на боярина. Тот милостиво кивнул. Он на чёрного душегуба ничуть не походил, и это, вероятно, должно было всех ужасно радовать. Но почему-то это никого особо не радовало, что, впрочем, не удивительно. Достаточно было посмотреть на связанного и побитого Гриняду.

Вознеся над головой руку со свитками, Подвояр продолжил после небольшой паузы:

— Наш великодушный и справедливейший государь сим указом пожаловал новообретённые земли своим самым достойным боярам. Ваша деревня, как и несколько соседних, отныне приписана сиятельному боярину Хвалогору. С сего дня он будет собирать с вас подати, судить вас и заботится о ваших жизнях. Он в своей милости будет щедро одаривать достойных и сурово карать провинившихся, — Подвояр многозначительно оглядел толпу. — Вы здесь, в своей замшелой дремучести отвыкли от боярской власти, разучились почитать хозяев, не желаете кланяться тому, кто выше вас по рождению. Но вы скоро всему этому обучитесь, а кто противиться вздумает, того мы вразумим. А окромя того... Среди вас, как нам доподлинно ведомо, имеются весские холопы, кои сбежали сюда противозаконно от исконных хозяев и скрываются теперь, нарушая волю государя нашего. Такие беглые холопы будут отправлены назад в Весь и возвращены своим господам для правого суда. Наш всесветлый боярин Хвалогор, конечно, рад был бы оставить себе всех холопов, но он не желает ссориться с прочими боярами, поэтому намерен честно вернуть беглецов. Скрыться от нас не получится, поскольку, как вам всем ведомо, в чародейных грамотах записан каждый холоп, и обмануть их ещё никому не удавалось.

Толпа угрюмо слушала. Новости, одна хуже другой, падали на их головы, и вся налаженная, спокойная и вполне обеспеченная жизнь рушилась в эти минуты окончательно и бесповоротно. Чуть ли не половина Лосьвы была из беглых, а вторая половина уже успела с первой породниться, переженившись. И теперь надменные жесткосердечные весичи собирались рвать семьи по живому. В толпе нарастал глухой подспудный ропот. Гридни держались настороженно, кое-кто посвистывал нагайками, некоторые даже обнажили клинки.

— Дошёл черёд и до умысливших недоброе смутьянов, — Подвояр обвиняюще указал на Гриняду и его сподвижников. Гоблин в ответ ожёг его злым взглядом. — Мало того, что они сами осмелились поднять руку на боярских ратников, они такожды подбивали на бунт и прочих жителей деревни. Прощать столь великую провинность мы не намерены, законы государя великовесского снисхождения к бунтующим не дозволяют, посему смутьяны будут примерно наказаны. После долгого размышления пресветлый боярин Хвалогор повелел отмерить пришлому гоблину три десятка тяжёлых плетей, а подельникам его неразумным... — Подвояр помедлил, затем продолжил с нескрываемым удовольствием, — ...по десятку. Выпорем их немедля и прямо здесь. А вы смотрите и запоминайте. И ежели не желаете, чтобы и по вашим спинам прогулялись плети, чтите и уважайте своего нового хозяина. И помните, что его слово отныне для вас закон. А другого закона более не будет.

Смакла расширившимися глазами смотрел на брата. Тот побледнел, но держался по-прежнему гордо. В толпе загудели громче. Все знали, что Гриняда полез в драку, заступаясь за свою молодую жену (а кто бы не полез?), и все ему откровенно сочувствовали. Прочие сочувствующие, более решительные, стояли теперь рядом с гоблином и за свою решительность должны были получить сполна.

Злость, едкая и колючая, набухала в Стёпкиной груди. Рукоять ножа сама собой прыгнула в ладонь. Встрепенувшийся гузгай рвался в бой. Ему хотелось рубить и кромсать. Ему хотелось восстанавливать справедливость и побеждать врагов. Стёпке тоже этого хотелось. Но он стиснул зубы и засунул руки в карманы. Эклитана пока подождёт. Попробуем сначала решить дело миром, а уж если не получится, то тогда...

— Надобно звать дракона, Стеслав, — горячо дышал ему в плечо Смакла. — Запорют они Гриняду до смерти. Три десятка тяжёлых — энто верная смерть. Дозволь, я свистну.

— Погоди, Смакла. Я попробую по-другому. Дракона мы всегда успеем позвать. Ты только не суетись и мне не мешай, понял.

Гоблин радостно кивнул, решив, что смелый и отважный демон Стеслав уже что-то придумал. А смелый и отважный демон, честно говоря, ничего ещё не придумал. Одной злости, пусть даже и очень сильной, всё-таки было мало. Нужно было ещё преодолеть свою нерешительность, никуда, как оказалось, не девшуюся, нужно было заставить себя выйти вперёд. Нужно было сделать всё так, как это получилось в разговоре с князем Всеяром. Но тогда за Стёпкиной спиной стояли суровые тролли, а сейчас — только малолетний гоблин и запуганные жители Лосьвы.

Ему помог сам Подвояр.

— Пресветлый боярин, — объявил он, — желая показать, что суд его справедлив и честен, дозволяет любому желающему уплатить выкуп за преступника и освободить его тем самым от наказания. Желает ли кто-то внести выкуп?

Над толпой повисло тягостное молчание. Все прекрасно понимали, что несколькими кедриками весичи не удовлетворятся и запросят за провинившихся столько, что всем миром не соберёшь. Денег в селе было мало, торговали в основном на обмен, золото видели хорошо, если раз в десять лет, а посему — не миновать мужикам порки, не миновать.

Смакла смотрел на Степана. Он молчал, но взгляд его был оглушительнее любого крика. "Заплати, Стеслав, заплати! Все деньги отдай, всё, сколь у тебя имеется! Или прикажи позвать дракона".

Стёпка вздохнул. Неужели Смакла думает, что деньги для него дороже человеческой жизни? Да он мешок золота подарил бы этим гадам без малейшего колебания, лишь бы выручить Гриняду с товарищами из беды. Мешок с него, понятно, никто не затребует, но пару-другую золотых отдать придётся. Главное, что они у него есть, а ещё главнее то, что можно всё решить без ругани и без драки. Заплатил выкуп — и все довольны. Может быть, даже до дракона дело не дойдёт. По неопытности Стёпка не догадывался, что вся эта история с выкупом затеяна весичами только для того, чтобы заставить деревенских добровольно расстаться со своими накоплениями. И никого не придётся принуждать битьём и угрозами — сами свои ухоронки из подпола выкопают и сами же всё как есть отдадут. Проверено не единожды.

Чуть помедлив, Стёпка сделал глубокий вдох и шагнул вперёд.

— Я желаю внести выкуп.

Честно сказать, не очень-то и легко дался ему этот шаг, еле-еле получилось своё нежелание превозмочь, да и сказал не слишком громко, голос подвёл. Пришлось сглотнуть и повторить, на этот раз звонче и увереннее:

— Я выкуп внесу.

За спиной в один голос приглушённо ахнула толпа, связанные мужики с надеждой вскинули головы и сразу же вновь повесили, увидев, кто вызвался в их спасители. Малец какой-то приблудный, рази ж хватит у такого денег? Только Гриняда голову не опустил, смотрел с затаённой надеждой.

Боярин вздёрнул бровь, оглядел Стёпку сверху-донизу, повелительно кивнул Подвояру, мол, разберись.

— Кто таков? — подкатился к Степану "управляющий". — Откель взялся?

— Меня зовут Стеслав, — сказал Стёпка, обращаясь прямо к боярину. — Я приехал из Летописного замка. Я хочу заплатить за этих людей.

— Кланяться нужно, когда к боярину высокородному обращаешься, — свирепо зашипел Подвояр. — Неужто тебя энтому в замке не обучили? Али учителя негодные попалися?

Стёпка досадливо передёрнул плечами. Может быть, и нужно было поклониться боярину, но обстановка совершенно не располагала к тому, чтобы оказывать уважение этим... нежданным гостям. К тому же "коли кажным кланяться — голова отвалится". Так, кажется, говорил дядько Неусвистайло. Так что перетопчется боярин, проживёт как-нибудь и без Стёпкиных поклонов.

Хвалогор неторопливо спустился с высокого крыльца, спросил, глядя Стёпке в лицо:

— Из жалости на выкуп решился, али по какой другой нужде?

— Из жалости, — почти не соврал Стёпка.

— Которого из этих негодяев тебе жальчее всего? На кого укажешь?

Оцепенели в ожидании лосьвинцы, перестали, кажется, дышать и приговорённые к порке. Кого выберет незнакомый отрок? Кого он хочет спасти от весских плетей? Впрочем, ясно кого, коли он пришлый, не иначе Гриняду... И дружно всколыхнулись, услышав уверенный ответ:

— Я заплачу за всех.

— За всех пятерых? — недоверчиво уточнил Хвалогор. — Тогда ты, верно, очень богатый отрок? Что ж, воля твоя. Коли тебе лишнее золото в тягость, мы не откажемся его у тебя принять. Сколько ты готов уплатить за этих... м-м-м... строптивцев?

Стёпка подумал, оглянулся на Смаклу. Отчаянный взгляд гоблина умолял: всё отдай, Стеслав, не жалей, только избавь брата от лютой смерти.

— Я заплачу столько, сколько вы скажете, — не сразу ответил Стёпка. Он не потому помедлил, что деньги жалел, он просто в самом деле не знал, сколько могут запросить весичи. Даже приблизительно. И чтобы точно увериться, что оставшихся у него золотых хватит для выкупа, он добавил вычитанную где-то "взрослую" фразу: — В разумных пределах, разумеется.

В глазах боярина мелькнуло удивление. Отрок без запинки слова мудрёные выговаривает, похоже, и в самом деле в Летописном замке обучается, а сюда, не иначе, родичей приехал навестить. Хотя какие у тайгаря среди гоблинов родичи? Тут явно что-то другое.

Минуту поразмыслив, Хвалогор кивнул сам себе и скривил губы в усмешке.

— По золотому за каждого мужика, — с нескрываемым удовольствием выговорил он. — А за вонючего гобля — два золотых. Нет — три. Он троих моих людей помял.

В толпе застонали: сбылись худшие ожидания. Просиявший Подвояр энергично потёр сухие руки. Хвалогор, не увидев в лице отрока ожидаемой оторопи (всё ж таки цена была названа запредельная), улыбочку свою ехидную убрал, но смотрел всё с тем же пренебрежением. И тут Стёпка ещё раз его удивил.

— Хорошо, — сказал он. — Это дорого, но я заплачу.

Боярин в удивлении изогнул белесую бровь:

— И как скоро ты сможешь уплатить выкуп?

— Я уплачу прямо сейчас.

— Золотом? — уточнил боярин.

Стёпка вытащил деньги из кармана, демонстративно отсчитал семь драков, остальные ссыпал обратно. Встряхнул монеты на ладони, они весомо звякнули. Стёпке казалось, что взгляды всех присутствующих скрестились на этих монетах подобно лазерным лучам. Для деревенских это было неслыханное богатство, для боярских гридней — в общем, тоже (да ещё и в карманах у него сколько осталось!), для Подвояра — просто приличная сумма, для боярина... Хвалогор дивился тому, что какой-то отрок, которого и не заподозришь в привычке к роскоши, имеет при себе столько золота. Ещё большее удивление вызывало желание отрока отдать своё золото за никчёмных гоблинских голодранцев, жизнь которых не стоит, между нами, даже половины затёртого кедрика.

— Ну что ж, отрок, — протянул Хвалогор. — Нам не по нраву твоё желание избавить негодяев от плетей, однако мы принимаем выкуп. Но сперва мой колдун-оберегатель проверит, не обманываешь ли ты нас. И ежели твоё золото окажется истинным, мы позволим развязать разбойников.

— Это золото проверять не нужно, — сказал Стёпка, отведя руку за спину от нацелившегося на деньги Подвояра и припоминая разговор с Боявой насчёт золотых монет, успевших побывать в гномьих кладовых. — Гномы его уже давно проверили. На каждой монете стоит их клеймо. Прикажите развязать пленников, и я сразу отдам вам деньги.

— Экий ты прыткий, — усмехнулся Хвалогор. — Прыткий да неумный. Подвояр, не пора ли?..

Подвояр (надо же — и тут колдун-оберегатель, второй Полыня, честное слово) повелительно мотнул головой. Один из всадников тронул своего коня и остановился за Стёпкиной спиной, отрезав его от толпы. Стёпка оглянулся. Острый наконечник копья кольнул его в спину чуть пониже лопатки, не больно, но неприятно. Другой гридень, молодой и крепкий, с распухшей нижней губой (от Гриняды, верно, прилетело), неторопливо спешился и сдёрнул с седла скрученную в моток верёвку.

— С каких это пор студиозусам в Летописном замке золотом платят? — спросил Подвояр, подступая вплотную. От него сильно пахло немытым телом, и Стёпка, отклонив голову, постарался дышать только ртом. — Али ты, отрок, роду знатного, боярского? Али родитель у тебя ссудной казной распоряжается? Нет? Откуль тогда у тебя столько золота взялося? Молчишь? Не хочешь отвечать? А я за тебя отвечу. Я всем скажу. Мне всё ведомо, не зря же меня боярин пресветлый при себе колдуном-оберегателем держит, милостями осыпает, — он вдруг ткнул длинным пальцем чуть ли не в Стёпкин глаз. — Украл ты это золото! Ты вор! Потому и разбойников сих выкупить задумал на ворованные деньги, чтобы и дальше на дорогах честных людей грабить и невинные души губить. Ишь каков, борода ещё не вылезла, а уже делами душегубными заправляет. Коли тебя вовремя не укоротить — высоко взлетишь. В Кряжгороде таким руки по локоть секут, а то и головы по самые плечи.

Стёпка даже возмущаться не стал, настолько, во-первых, глупым было обвинение, а во-вторых, он уже привык к тому, что его все кто ни попадя обзывает либо подсылом вражьим, либо вором. Даже неинтересно, в самом деле. Придумали бы для разнообразия что-нибудь новенькое. Намеренно не глядя на колдуна-оберегателя, он громко, на всю площадь спросил:

— Значит, боярин Хвалогор, вы отказываетесь получить выкуп за этих людей? А как же нерушимое боярское слово?

Хвалогор засмеялся и широко раскинул руки, призывая всех присутствующих разделить с ним веселье.

— Неужто я тебе своё слово давал, отрок? Неужто я тебе в чём-то обещался? Не припомню такого, — он возвысил голос, улыбка с его лица моментально исчезла. — И запомните все: я с ворами и татями дела не имею и договоров с ними не заключаю. Подвояр, вяжите мальца да обыщите его хорошенько. Золото мне подай, я на него глянуть желаю, вправду ли там гномьи печати стоят?

Стёпка понял, что миром договориться не удалось и уже, очевидно, не удастся. Тем хуже для весичей. Узнают сейчас, как с демоном шутки шутить... Предугадав его движение, всадник за спиной вновь, уже без малейшей жалости ткнул копьём в спину: только дёрнись, мол, только взбрыкни, тотчас узнаешь у меня, как железо по рёбрам скрипит. Гридень с верёвкой, подчиняясь кивку Подвояра, властно ухватил Стёпку за плечо.

— Не егози, ворёныш, — буркнул он. — Руку-то враз сломлю.

— Ну, всё, — сказал Стёпка, ссыпая монеты в карман и с облегчением отпуская рвущегося в бой гузгая. — Я хотел по-хорошему, но вы сами напросились. Так что я не виноват.

Пеший гридень кубарем отлетел в сторону, бренча железом и запутываясь в собственной верёвке, а всадник, выдернутый неведомой силой из седла, звучно шмякнулся оземь и остался лежать под копытами коня, постанывая и закатывая глаза. Получилось всё это у Стёпки легко и даже непринуждённо, словно сто лет тренировался. И подумалось мимолётно, что неплохо было бы запомнить и сохранить в себе этот захват и эту волнующую отточенность движений, чтобы когда-нибудь потом, вернувшись, вот так же расправляться с врагами... ну, пусть не с врагами, а только с дураком Митрохиным из параллельного класса, потому что он давно уже просит, чтобы его пару раз в землю носом кирнули... И чего только в голову не придёт в самый неподходящий момент! Эдик этот прыщавый почему-то вдруг нарисовался, сто лет бы его не вспоминать.

А над полем внезапно начавшейся и столь же внезапно завершившейся битвы стояла меж тем мёртвая тишина. Мгновенная расправа над боярскими людьми поразила всех присутствующих так, как если бы земная твердь разверзлась вдруг посреди деревни, явив своё кипящее огненное нутро. И ведь ничто не предвещало подобного исхода, всё шло своим знакомым чередом, для весичей — привычно и предсказуемо, для деревенских — тягостно, но ожидаемо (чего уж там, беглые завсегда опасаются, что однажды их поймают), и вдруг — этакое! Вот уже сейчас гридни-то взбеленятся. Боярина самого, глянь, ажно набок перекосило.

Испуганное молчание первым нарушил непочтительно хихикнувший Смакла.

— Знатно ты их приложил, Стеслав.

И тотчас всё сдвинулось и ожило. Задёргались, хватаясь за оружие, гридни, забубнили лосьвинцы; связанные мужики тянули шеи, с надеждой глядя на нежданно прыткого отрока, который — а вдруг! — да и выручит их из беды. Оставшийся без всадника конь аккуратно переступил через поверженного хозяина и тихонько двинулся прочь, побрякивая стременами.

Силы хватило бы ещё на сотню врагов. Девать её было некуда. Тогда, глядя остолбеневшему Подвояру прямо в глаза, Стёпка одним движением на весу переломил древко копья пополам и отбросил обломки в сторону. (Попробовал бы он проделать такое сам, без гузгая, то-то повеселил бы публику, а тут очень даже эффектно получилось, и попробуйте-ка повторить). Потом он схватил Подвояра за ворот, притянул к себе и рявкнул хриплым запредельным рыком, сам его чуть-чуть испугавшись:

— Ты кого, колдун липовый, вором посмел назвать?! Отвечай, когда тебя демон спрашивает!!!

И до того это у него впечатляюще получилось, что кони в испуге едва не посбрасывали седоков, а всех ворон с окрестных деревьев словно ветром сдуло. Как восприняли демонский рык жители Лосьвы, Стёпка не видел, некогда ему было смотреть по сторонам, он с колдуном-оберегателем ещё не разобрался.

Подвояр, сообразив, что жизнь его приблизилась вдруг к критической черте, часто замотал головой и попятился, безуспешно пытаясь освободиться от железной хватки пугающего его до дрожи отрока, в котором он с непоправимым запозданием (и куда, дурень, раньше смотрел?!) разглядел присутствие чужой властной силы.

— Мы люди маленькие, — бормотал он. — Нам что велели, то мы и сполняем. Не извольте гневаться... Виноваты со всех сторон...

Стёпка отпустил его ворот, Подвояр мешком осел на землю и поспешил поскорее убраться подальше от гневливого демона. А уж то, что это настоящий демон, он понять успел, на это у него умения хватило.

Боярин Хвалогор любовался всем этим безобразием, благоразумно отступив к крыльцу и зажав в руке прапрадедов оберег, который ему перед отъездом всучил отец. И ведь как противился, ни в какую не хотел увесистую пустоделицу на шею вешать, мало не до ругани дошло. А выходит, прав был родитель, со всех сторон прав, поклониться надобно будет, поблагодарить, воротясь.

Привлечённый демонским криком, дверь приказной избы распахнул хмурый пожилой воин в небрежно накинутой на широкие плечи кожаной куртке, которая здесь почему-то называлась свиткой. Торопливо что-то дожёвывая, он одной рукой вытирал бороду и усы, а другой нащупывал рукоять висящего на поясе меча. Ступеньки жалобно заскрипели под его весом. Он встал рядом с боярином и упёрся недобрым взглядом в Степана. Меч, правда, оставил в покое, сообразив, что рубить пока некого. Лицо его Стёпке очень не понравилось, безжалостное какое-то, тяжёлое и всё в шрамах. И взгляд нехороший, смотрит так, словно прикидывает, как тебя лучше зарезать. Наверное, этот воин у боярина в десятниках числится, гридней воинскому делу обучает. Чем-то он напоминал камнеметателя Гвоздырю, но если вурдалак излучал спокойную добродушную уверенность, то этот хмуромордый — лишь постоянную готовность беспощадно давить врагов своего хозяина.

— Желаешь выкуп внести за разбойников? — спросил Хвалогор таким тоном, словно не было только что ни надуманного обвинения в воровстве, ни попытки отобрать золото, ни копья с верёвкой.

Стёпка чуть было не кивнул в ответ, но вовремя опомнился. Какой теперь выкуп, после всего-то?

— Нет, — сказал он. — Уже не желаю. Обойдётесь без моего золота. Не захотели по-хорошему договориться, а теперь и я не хочу.

Он выщелкнул лезвие ножа и подошёл к связанным мужикам. Охранники смотрели хмуро, но, впечатлённые стремительной расправой с товарищами, даже не сделали попытки ему помешать. Освобождённые от верёвок "разбойники" осторожно растирали затёкшие конечности, поглядывали то на боярина, то на чудного, удивительно смелого отрока, и благодарить своего нежданного спасителя не торопились. Им ещё не верилось, что беда прошла стороной. Мало ли как оно дальше обернётся-то. А ну как опять повяжут... Смакла не выдержал, подскочил к Гриняде, что-то горячо зашептал ему, то и дело тыча пальцами в небо. Не иначе, в драконью тайну брата посвящал.

— Не спросясь распорядился, — прищурил недобрые глаза десятник. — Откель объявился здеся?

— Говорит, из Летописного замка, — пояснил Хвалогор, покусывая в задумчивости губу. — Похоже, не врёт.

— Прикажешь, боярин, окоротить его?

Они говорили так, словно Стёпки рядом с ними не было.

— Да, боюсь, он тебя быстрее окоротит, — правильно догадался боярин. — Не совладать тебе, Сдобрень, с демоном. Сам опозоришься и меня осрамишь.

Сдобрень (вот уж насколько неподходящее имя дали ему родители) посопел, ещё раз окинул Стёпку неласковым взглядом и с боярином согласился. Видимо, немалый жизненный опыт подсказывал ему, что с этим подозрительно бесстрашным и не по возрасту хватким отроком и в самом деле лучше не связываться.

— Хорошо, Здислав, — сказал Хвалогор. — Так и быть, прощаю я тебе самовольство. Не столь уж и велика вина у этих затрясинников, чтобы из-за них с демоном ссориться. Но на будущее запомни, что на моих землях один я над своими холопами властен. Кого захочу — того помилую, а на кого укажу — того и жизни лишат. Потому как я здесь полный хозяин. И коли встанешь ты вновь на моём пути — будешь иметь дело уже не с боярскими гриднями, а с магами Чародейной палаты.

— Да в гробу я видал вашу Чародейную палату со всеми её магами, — сказал очень невежливо Стёпка. — Встречался я уже с ними. Слабоваты они против демона.

Он посмотрел на гоблинов. Гриняда что-то зло говорил Смакле, тот кивал, а сам всё на Стёпку оглядывался. Толпа не расходилась, все чего-то ждали, может, когда новый барин соизволит отпустить их по домам, может, ещё чего.

— Ну что, — вздохнул Стёпка, подходя к братьям. — Пошли, что ли. Видишь, Смакла, и дракона звать не понадобилось.

Гоблин посопел, исподлобья зыркнул на брата, затем выдавил:

— Не могём мы уйти, Стеслав. Они, весичи-то, Слоёну Гринядину повязали со всей семьёй. Один только Липша в тайгу утёк, схоронился где-тось. Беглые они, а боярин прежнему хозяину возвернуть их надумал. Грамота у его колдуна чародейная, они там все прописаны. Их за приказным домом в конюшне держат.

У Стёпки свело челюсти. Он понял, что и сам теперь не сможет уйти. Потому что, если спасать — то всех. Потому что если даже он и уйдёт — ну если! — то Гриняда всё равно бросится выручать жену. И всё начнётся заново. Вот и лосьвинцы потому же не спешат расходиться, ждут, как дело дальше повернётся, не освободит ли демонский отрок заодно из неволи и всю прочую родню. А вообще — всё повторяется. После освобождения Смаклы пришлось вызволять из клетки Бочагу. После освобождения гоблинов, нужно спасать их семьи. И никуда не денешься. Он посмотрел на мрачное, полное обречённой решимости лицо Гриняды, вздохнул и пошёл к крыльцу.

— Али что-то забыл, демон? — весело спросил Хвалогор. — Али золото уплатить надумал? Али вспомнил чего?

— Вспомнил, — сказал Стёпка. — Много чего вспомнил. Вы, говорят, в конюшне гоблинов держите. Зачем?

— А это, Здислав, беглые холопы. Мы их изловили и хозяевам вернём. А те хозяева нам за то, наших беглых вернут. И будет здесь порядок и закон.

— А по-моему, это до вас здесь были порядок и закон, а теперь сплошное беззаконие. Так что никого вы никуда не уведёте.

— Вот как? — сделал удивлённое лицо боярин. — Отчего же?

— Да оттого же, — пожал плечами Стёпка. — Я вам не позволю.

Боярин помрачнел, отчего его лицо стало ещё неприятнее, и сказал уже другим, очень злым голосом:

— Всех беглых холопов наш государь повелел вернуть прежним хозяевам и примерно наказать, дабы прочим неповадно было. И не тебе, демон ты или не демон, государев указ отменять. При мне имеется грамота, в коей все беглые поимённо записаны. Лишнего мне не надобно, а требуемое заберу.

— Меня ваши грамоты не интересуют, — отрезал Стёпка. — Я сказал, что не позволю, значит, не позволю... И между прочим, по какому праву вы здесь распоряжаетесь? Разве Таёжный улус уже поделили? Где у вас грамота о том, что Лосьва становится вашим владением?

— А мне и без того ведомо, что все пять сёл по эту сторону излучины отходят под мою руку, — снисходительно усмехнулся Хвалогор. — Поверь мне, демон, всё уже поделено и обговорено. А грамоту написать недолго, нынче её нет, а назавтра, глядишь, уже и печатью магической скреплена.

— Вот когда будет у вас такая грамота, тогда и приходите, — сказал Стёпка. — А сейчас вам тут делать нечего. Не имеете права на чужой земле распоряжаться.

Подвояр тут же объявился у боярского плеча, зашептал что-то шибко важное на ухо, не иначе ябедничал. Выслушав колдуна, Хвалогор довольно кивнул, спросил вкрадчиво:

— А ты сам, Здислав, неужто из Таёжного улуса родом? Мне мой колдун донёс, что ежели ты истинный демон, то и для тебя эта земля навовсе чужая. Так по какому праву ТЫ здесь распоряжаешься? Кто тебе дозволил боярской воле перечить?

— Демонам дозволения не нужны, — сказал Стёпка, не придумав ничего лучшего. — Меня попросили помочь, и я помогаю.

— Но отчего же ты помогаешь этим? — Хвалогор пренебрежительно указал на испуганных лосьвинцев. — Может быть, если я тебя очень хорошо попрошу, ты возьмёшься помогать нам?

Стёпка скривился и помотал головой:

— Не возьмусь.

— Отчего?

— Вы мне не нравитесь. Вы... — он чуть не сказал, что боярин с подручными стоят на "тёмной стороне силы", но вовремя спохватился, о "Звёздных войнах" здесь и слыхом не слыхивали. — Вы людей не жалеете. И думаете только о себе.

— Ты не прав, — возразил боярин. — Своих людей я жалею. У меня их и без того не слишком много. А холопы — это ведь не люди. Это быдло работнее. Его пороть надобно, подгонять и принуждать, потому как иначе — разбегутся.

"От такого хозяина я бы тоже разбежался" чуть было не сказал Стёпка. Хорошо — вовремя язык прикусил. Потому что тогда получилось бы, что он тоже себя к подневольным холопам причисляет. Сразу перестанут уважать и бояться.

Боярин, как оказалось, просто тянул время. Пока они со Стёпкой вели пустой никчемный разговор, Сдобрень без лишних слов делал то, за что Хвалогоров батюшка думный боярин Кружеслав платил отставному десятнику немалое жалование. Подчиняясь скупым жестам, гридни окружили толпу и приготовились пустить оружие в ход по первому же сигналу. Убедившись, что промашки на этот раз случиться не должно, Сдобрень коротко кивнул покосившемуся в его сторону боярину: мол, всё готово, можно начинать.

— Жалеешь холопов, Здислав? Не хочешь, чтобы их пороли? — в голосе Хвалогора отчего-то не слышно было ни злости, ни разочарования. Может быть, не так уж и нужны ему были беглые гоблины? Может быть, здесь он просто развлекался от скуки и теперь, поняв, что настоящего "веселья" не получилось, спокойно уедет из деревни...

И тут же стало ясно, что настоящее веселье ещё и не начиналось.

Хвалогор стёр кривую ухмылочку и вдруг гневно сверкнул на Стёпку выстуженными глазами:

— Уходи отсюда, демон. Не мешай мне правый суд вершить. И золото твоё мне не надобно. За себя постоять ты умеешь, вот и удовольствуйся этим. А с холопами своими я без тебя управлюсь. Глянь-ка вокруг.

И опять всё повторялось. Происходило уже что-то подобное, когда в тайге Стодар вызвал призрачных слуг и грозился убить Смаклу в том случае, ежели демон не смирится. Сейчас о смирении речь не шла, сейчас от Стёпки требовалось всего лишь уйти и не путаться под ногами у серьёзных людей. Боярских гридней было не так уж и много, от силы человек двадцать, но против безоружных лосьвинцев это была грозная сила. Двадцать вооружённых всадников, готовых по приказу хозяина бить, пороть, топтать и даже убивать. И что ты будешь делать, если они вдруг погонят безоружную толпу кнутами вниз по улице, что будешь делать, если их кони в давке и суматохе затопчут чьего-нибудь ребёнка? А ведь и погонят и затопчут, ни на секунду не замешкаются. Вон как скалятся в предвкушении, коней едва сдерживают, ждут, когда Сдобрень знак подаст.

Стёпка посмотрел на боярина. И вновь лицо Хвалогора поразило его какой-то бесцветной ущербностью. В каком-нибудь приключенческом фильме актёр с такой неприятной внешностью обязательно изображал бы самого главного негодяя, которого убивают в конце непредсказуемым способом, и все зрители радуются и вздыхают с облегчением, потому что ничего другого он не заслуживает. И почему именно такие зачастую оказываются в начальниках, в господах и хозяевах? Подлости в них, что ли, больше или судьба к ним благосклоннее относится непонятно по какой причине?

— Ну что, Смакла, — сказал тогда Стёпка гоблину. — Свисти.

Вместо ответа тот хитро улыбнулся и показал глазами в сторону приказной избы: глянь, мол, туда.

Стёпка повернул голову, почти сразу догадавшись, что именно он увидит. За невысоким плетнём, в непролазных зарослях буйно разросшейся малины притаился дракон. Оказывается, он уже давно покинул свой пост на окраине деревни и лежал теперь буквально в двух шагах. И никто не заметил, как он туда пробрался! Впрочем, при его способностях к маскировке это было не удивительно. Даже Степану потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть зелёную драконью морду среди зелёной же листвы.

— Всё равно свисти, — сказал он.

Смакла тут же заливисто свистнул, и радостное эхо весело запрыгало от избы к избе. О драконе, разумеется, никто и не помышлял, но все тут же завертели головами, догадавшись, что "это ж-ж-ж неспроста", что гоблин явно кому-то подавал сигнал. Неужто у демона помощники имеются, неужто он здесь такой не один? Насупился заподозривший (и правильно!) подвох боярин, раскатисто ругнулся Сдобрень, призывая гридней внимательнее смотреть по сторонам, Подвояр злобно сверлил Стёпку взглядом из-за боярской спины.

Обрадованный дракон ломанулся к мальчишкам, с шумом раздвигая ветви и сминая кусты. Через хлипкий плетень он переступать поленился, он его просто повалил. Сухие жердины жалобно хрустнули под могучими лапами. Лёгкий в движении, проворный и ловкий, Дрэга при желании умел прикидываться неповоротливой зверюгой, тупо прущей вперёд и сметающей всё на своём пути.

От панического бегства народ удержался только благодаря Смакле. Младший слуга безрассудно (как показалось всем) метнулся навстречу дракону и в одно касание взлетел ему на спину, заставив Стёпку завистливо вздохнуть — у него так не получалось. Деревенские сначала дружно ахнули, а затем так же дружно оцепенели, словно кролики перед удавом. Малышня, правда, цепенеть не спешила, она завистливо таращилась на Смаклу и пускала восторженные пузыри, но кто на неё внимание-то обращает, на малышню босоногую. Оседлавший чудовище гоблин сиял во все тридцать два мелких зуба — у дракона зубов было не в пример больше, и от его "улыбки" бросало в дрожь. А тяжёлый взгляд, казалось, прожигал насквозь. Ишь, как смотрит, зеленоглазый, того и гляди руку у кого-нито оттяпает али навовсе голову.

Весичи были, что называется, в шоке. Бравым гридням заметно поплохело. Дубинками и плетьми уже никто не поигрывал. Самые трусоватые осторожно разворачивали коней в надежде, что пока дракон будет пожирать деревенских, они успеют ускакать. На Подвояра невозможно было смотреть без слёз, его и без того худое лицо стало ещё худее и по цвету сравнялось с выцветшей боярской физиономией. Сдобрень с места не сдвинулся, сказался характер и воинская выучка, но в рукоять меча он вцепился намертво и на дракона смотрел не с испугом, а так, как охотник смотрит на того же медведя: ясно, что зверь сильнее, но при известной удаче и медведя можно завалить. Едва ли Сдобреню удалось бы завалить дракона, но ведь он-то этого не знал.

Боярин, надо отдать ему должное, тоже не праздновал труса. От подобравшегося сзади дракона отступил, это да, но убегать не бросился, сообразил, что страшная зверюга хозяина знает и без приказа никого рвать и топтать не начнёт.

— Ну что, кажется, наша взяла, — подытожил Стёпка, вволю насладившись моментом. — Или вы желаете вызвать дракона на честный бой? Не желаете? Ну и правильно. Смакла, Гриняда, выпустите людей, хватит им уже в конюшне сидеть.

Потом он посмотрел на помрачневшего боярина и подумал вслух:

— А может, весичей туда посадить? Для перевоспитания. Как думаешь, Дрэга?

Дрэга всеми четырьмя лапами был за то, чтобы посадить. В подтверждение он легонько шевельнул хвостом и повалил остатки плетня. Смакла успокаивающе похлопал его по спине, упругим мячиком скатился вниз и бросился к конюшне. Гриняда с двумя самыми решительными мужиками поспешил следом.

Хвалогор оглянулся на Подвояра.

— Сделай же что-нибудь! — злобно зашипел он, ухватив колдуна за рукав. — Я для чего тебя сюда взял, старухам головы морочить или службу справлять? Ты что мне обещал? Забыл уже свои слова? Вот пожалуюсь батюшке, он тебе припомнит... Откудова здесь дракон, зачем здесь демон? Как мне долги теперь отдавать?.. Проснись, колдун, проснись! Изведи зверя сей же миг!

Подвояр на негнущихся ногах послушно двинулся к дракону.

— Не бойтеся! — натужно закричал он, хватаясь обеими руками за висящие на шее обереги. — Энто не дракон, не быват таких драконов. Мне то доподлинно ведомо. Морок это, демоном многоподлым наведённый. Дуну сейчас на него, он и развеется аки дым!

Планам его сбыться было не суждено, Дрэга успел дунуть раньше. Колдун взвизгнул, завертелся вокруг себя, потешно охлопывая руками загоревшиеся полы кафтана. В толпе раздались осторожные смешки, ребятня веселилась вовсю.

— К берегу, к берегу бежи, пока зад не припекло!

— Порты, глянь, наскрозь прожглися.

— Ты глянь, как вытанцовывает, с присядом да с прихлопом.

Весский колдун, ещё совсем недавно приводивший толпу в трепет, разом превратился в объект презрительных насмешек. А так ему и надо, подпевале боярскому, будет знать, как на честных драконов напраслину возводить.

Дрэга пыхнул ещё раз, для пущего эффекта, уже не в кого-то из весичей, а просто в воздух, затем уставился на боярина и плотоядно оскалился. "А каково на вкус боярское тело?" Хвалогору стало дурно, он побледнел почти до прозрачности. Впервые так близко и отчётливо довелось ему увидеть собственную смерть. У смерти была невыносимо зубастая пасть и безжалостные изумрудные глаза.

Хорошо быть смелым и отважным, когда за твоей спиной возвышается неуязвимый для стрел и магии огромный чешуйчатый друг. Стёпка выступил вперёд, обвёл присмиревших гридней суровым взором, остановил взгляд на набычившемся Сдобрене.

— Уезжайте отсюда и поскорее. Я дракона долго держать не смогу. Он у меня голодный. Если промедлите — догонит и съест.

Сдобрень ещё раз оглядел дракона, оценил его клыки и когти, согласно кивнул. Иногда не грех и отступить. Хвалогор, хоть и перепуганный драконьим взглядом, так просто сдаваться не желал.

— Неладное творишь, демон, — возмутился он. — Эти холопы в грамоты записаны, их всё одно вернут. Вот она, грамота, даже тебе её не пересилить.

Он потряс свёрнутым пергаментом с витыми висюльками царских печатей. В то же мгновение Дрэга вдруг прянул вперёд, вытянул шею и ловко слизнул грамоту из боярской руки. И с самым невинным видом её проглотил.

— Вот и нет больше вашей грамоты, — сказал Стёпка. — А вы говорите — не пересилю. Дрэга, покажи, как ты умеешь сердиться. А то господа весичи что-то не слишком торопятся уезжать.

Притворяться сердитым дракон умел великолепно. Он хищно прищурился, выпустил когти сразу на всех лапах, вздыбил на загривке чешую и принялся нервно подёргивать хвостом. Создавалось полное впечатление, что кровожадный ящер вот-вот бросится всех вокруг топтать и пожирать.

Быть затоптанными и пожранными весичи, понятно, не желали. Подвояр ускакал первым. Даже про хозяина забыл, так торопился. Боярина чуть ли не силой увёл Сдобрень. Заставил сесть на коня, долго что-то втолковывал, не то успокаивал, не то обещался отомстить, мол, всё равно вернёмся, надо только дождаться, никуда от нас эти холопы не денутся, всё равно им одна дорога...

А Стёпка смотрел вслед весичам и думал о том, что они ведь могут заехать в какую-нибудь другую деревню. И сколько таких деревень в тайге, и сколько в них народу от бывших хозяев скрывается, и как им всем помочь... Да никак ты им не поможешь! Не хватит ни времени, ни сил.

Он прогнал невесёлые мысли и повернулся к дракону:

— А ты молодец, ловко у него эту грамоту слизнул. Что ты там всё жуёшь, гридня, что ли, какого-то втихомолку проглотил?

Дрэга пожевал ещё немного, затем с облегчением выплюнул на траву мятую грамоту, которую ему так и не удалось съесть.

Стёпка брезгливо наклонился над ней. Крепкий зачарованный пергамент почти не пострадал от драконьих зубов. Уцелели даже печати.

— Спалить её надобно, Стеслав, — посоветовал Смакла.

— Правильно, — согласился Стёпка. — Дрэга, дыхни на неё пожарче.

Дракон послушно дыхнул. Нестерпимый магический жар, от которого плавились даже камни, грамоте был не страшен. Она лежала на потрескавшемся пятачке дымящейся земли целая и невредимая. Дрэга попытался ещё раз — и вновь у него ничего не получилось. Весские маги своё дело знали крепко и грамоты зачаровывали на совесть.

Стёпка подхватил грамоту двумя пальцами, глянул, удивился, перевернул, удивился ещё раз. У него в руках был совершенно чистый лист пергамента. На нём ничего не было написано ни с одной, ни с другой стороны.

— Ну и что это за такая страшная грамота? — спросил Стёпка, поднимая пергамент повыше, чтобы всем было видно. — На ней же ничего нет. Только печати на висюльках.

— Слово нужно знать, — пояснил Гриняда. — Колдун этот, Подвояр, слово сказал, и грамота поведала ему, кто в деревне беглый, когда и от кого в тайгу утёк и сколь у него нынче в семье народу. Всё, подлая, знала. Даже про Липшу поведала, куды он побёг и под которой кедрой схоронился... Камнем её надобно обвязать и в болоте притопить.

— Всплывёт, — сказал многое знающий о магии Смакла. Даром разве два года у Серафиана в слугах ходил. — Всплывёт и всё одно к весичам вернётся.

— А что, она у них одна такая? — это уже Стёпка поинтересовался.

— Нам то не ведомо, — вздохнул Гриняда, прижимая к себе одной рукой заплаканную Слоёну. — Однако же мнится мне, что такие грамоты у всякого мага при себе имеются.

— Вот и я о том подумал, — согласился Стёпка. — Попробуем по-другому.

Он достал из кармана огниво-зажигалку. Привычно уже ударил по кремню, сразу высек яркую искру, прикоснулся к пергаменту заалевшим кончиком трута. Вражья грамота вспыхнула моментально и сгорела за пару секунд. Впустую высвобожденные заклинания недовольно стрельнули во все стороны безвредными искрами, слегка напугав толпящихся вокруг женщин и детей.

— Ага, — довольно сказал Стёпка. — А против демонского огня весские заклинания слабоваты.

* * *

Сбежать из деревни сразу после отъезда весичей, разумеется, не удалось. Да и кто бы позволил! Лосьвинцы на поклоны не скупились, спасителей благодарили от души, к дракону, понятное дело, подступаться опасались, но вкусностей разных по совету Смаклы натащили чуть не целый воз. Такую благодарность Дрэга очень хорошо понимал и принимал.

— Они вернутся, — сказал Смакла, отбившись кое-как от неотступно следовавших за ним пацанят. — Весичи, говорю, погодят немного, да и вернутся. А чевой-то ты всё руку мнёшь? Зашиб?

— Зашиб, — согласился Стёпка, морщась и потирая запястья. — Перестарался малость, когда копьё ломал. Теперь вот болит.

Он не стал уточнять, что перестарался не он сам, а чересчур предприимчивый гузгай, решивший удивить противника своей (вернее, Стёпкиной) невиданной силой. В итоге — обе руки болят теперь так, словно их чуть не оторвали по самые локти.

— Ты вот что... — сказал Стёпка. — Садись на дракона и дуй за весичами. Они ещё не видели, как Дрэга летает, пусть полюбуются. Можешь их ещё раз пугнуть. Тогда они точно не вернутся.

Лучшего подарка гоблину он не смог бы придумать при всём желании. Надо было видеть засиявшие глаза Смаклы, когда он, в один миг вспорхнув на драконью спину, оглянулся и поймал удивлённый взгляд старшего брата. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Гриняда коротко кивнул: давай, мол, братишка, не подведи, мы на тебя крепко рассчитываем. Дракон с места взмыл в воздух, маленький наездник в развевающейся пузырём рубахе мелькнул босыми пятками, Стёпка с запозданием подумал, что, пожалуй, напрасно отправил гоблина одного. А вдруг Смакла не удержится и в пылу погони натравит дракона на людей? У него на весичей давно огромный зуб вырос, а после случая с братом он вообще их терпеть не может. Как бы не случилось ещё большей беды.

От тревожных мыслей Стёпку отвлекли прискакавшие вдруг откуда-то на деревенских неказистых коняшках десятка три вооружённых чем попало мужиков. Оказывается, те лосьвинцы, что успели убежать от гридней, кинулись к соседям за подмогой. Пока суд да дело, пока собрали самых отчаянных, пока вооружились тем, что под руку подвернулось, пока домчались, спрямив путь, — время ушло. Узнав, что весичей уже прогнали, причём, гонителем-виновником оказался пришлый отрок из Летописного замка, мужики заметно повеселели. Схватки с весичами никто не боялся, но всё же вот так вот оно гораздо лучшее получилося, без драки-то да без крови.

Смакла вернулся примерно через час, и весь этот час Стёпка буквально места себе не находил. Не замечая ходящую за ним хвостиком лосьвинскую ребятню, он "шибался" по деревне из конца в конец, то и дело ищуще вглядываясь в небо над крышами. Ой, натворит Смакла делов, ой, не удержится!

— До самого Задольского устья весичей гнал, — довольно выдохнул гоблин, скатившись с драконьего хребта. — Теперича наверняка не вернутся. Шибко их дракон испужал, галопом скакали. А сотник ихий, Сдобрень который, ух, и зло на меня оглядался, так бы и прожёг глазами, кабы умел. У них там, под яром, ладьи стояли. На ладьях они сплавились от Ясеньграда. Конями их сейчас тянут да тебя, Стеслав, недобрыми словами поминают.

— А тебя?

— И меня, — согласился Смакла.

— "И меня" — всунул между ними рогатую твёрдую голову дракон.

— И тебя, — вздохнул Стёпка.

Глава восемнадцатая,

в которой демон встречается с Медведьмой

Дождь, как начался вчера вечером, так и не утихал. Погода испортилась основательно и, судя по всему, надолго, заставив отложить на неопределённое время путешествие в Летописный замок. Лететь куда бы то ни было в такую погоду, сквозь холодную дождливую морось, под беспросветным серым небом не хотелось никому.

Перебежав двор по скользким доскам, Стёпка потянул на себя тяжёлую створку ворот и поскорее проскользнул в уютный полумрак сеновала. Внутри было сухо и тепло, внутри остро пахло прошлогодним сеном, которого осталось совсем мало, однако ещё вполне достаточно для того, чтобы можно было поваляться на нём в своё удовольствие. Как это, например, сейчас делал Дрэга. Он лежал, вольно раскинув лапы, хвост и крылья и притворялся крепко спящим, уставшим от трудов праведных драконом. В действительности же он устал всего лишь от беспрерывного обжорства. Благодарные жители двух деревень натащили ему столько разнообразных вкусностей, что Стёпка всерьёз стал опасаться за лётные качества своего крылатого друга. Сумеет ли растолстевший дракон дотянуть до Летописного замка? Сумеет ли он вообще подняться в воздух после того, как уничтожит всё ему подаренное? Впрочем, опасения его были совершенно напрасны. Поглощаемая драконом пища благополучно перегорала в глубине его огнеупорного организма, преобразуясь в магическую энергию, которая и позволяла массивному дракону без особых усилий держаться в воздухе. Так что чем больше он ел, тем легче ему леталось.

Услышав скрип воротных петель, Дрэга приоткрыл один глаз.

— Привет земноводным, — сказал Стёпка, присаживаясь рядом с ним на сено. Дракон чуть заметно шевельнул хвостом и на большее его не хватило. Ему было лень. Ему было скучно, но хорошо. Иногда даже самым жизнерадостным и энергичным драконам нужно отдохнуть, чтобы набраться сил перед очередными приключениями. Тем более, если хозяин (или хозяева) и сами не слишком спешат покидать гостеприимную деревню.

Кстати, о гостеприимстве. Тут Стёпка с драконом мог бы поспорить. В гоблинском доме ему было отчего-то не по себе. Хозяева как будто ждали, чтобы он поскорее освободил их от своего присутствия, хотя впрямую ему об этом, понятно, не говорили. Но молчание бывает иногда красноречивее любых разговоров. Честное слово, даже в совершенно чужом доме мастера Угроха Стёпка чувствовал себя намного лучше. Это было странно и непонятно. Позавчера, после возвращения из Лосьвы на них вся Горелая Кеча смотрела как на героев. Ещё бы, они втроём сделали то, что не смогли бы сделать, наверное, все взрослые мужики из пяти близлежащих деревень. Прогнали весичей и выручили захваченную в плен родню, никого не поубивав и даже не покалечив.

Смакла не уставал рассказывать, как всё свершилось, и почти не привирал. Стёпка держался в стороне, хвастаться ему не хотелось, героем он себя не чувствовал. Он выпросил у гоблинов разрешения поселить дракона в пустом сеновале, чтобы спрятать его от любопытных глаз, и сам большую часть времени пропадал там же.

Бракша, отец Смаклы, смотрел на Стёпку хмуро, что было, честно говоря, довольно странно. По всему, он должен был бы благодарить Степана за то, что тот избавил его старшего от плетей и спас невестку с внуками от весского холопства. А он только буркнул что-то невразумительное и больше с гостем не разговаривал. И мать Смаклы тоже смотрела на Стёпку с каким-то непонятным испугом, словно ждала от него не то ругани, не то пакости. Стёпку это смущало и тревожило. Он даже почти собрался выпытать у Смаклы, что такое происходит, но сдержался и ничего спрашивать не стал. Мало ли что они тут о демонах думают. Ну и пусть себе. Ему до этого дела нет. Он всё равно скоро отсюда улетит. Вот прямо завтра же и улетит, вместе со Смаклой.

И вечером, когда устроили большой ужин и когда за столом собрались все Смаклины родичи, братья и сёстры, на Стёпку тоже поглядывали с осторожностью, никто с ним первым не заговаривал, и вообще он чувствовал себя совершенно чужим и лишним. Он из-за этого даже поскорее из-за стола выбрался и ушёл спать. А его уход, кажется, никто и не заметил, а кто заметил, тот обрадовался, что странный демон больше не будет смущать присутствующих своей чуждостью и непонятностью. Возможно, всё было иначе, но Стёпка подумал именно так. И ему ещё сильнее захотелось поскорее распрощаться с "гостеприимной" Кечей.

Кто же мог знать, что зарядивший поутру нудный дождь заставит отложить вылет сначала на день, затем на второй, и конца и края непогоде не было видно.

...Гоблин заявился на сеновал примерно через полчаса. Проскользнул в дверь, поднял над головой простенькую самосветку, разглядел в её неверном свете Стёпку и тоже сел рядом, прислонясь к драконьему боку.

— Скажи мне, Смакла, — решил выяснить всё Степан, — почему это твои батя с матерью на меня как на врага смотрят? Что ты им про меня наплёл?

Смакла повздыхал, поворочался, потом признался:

— Они боятся, что ты с них плату потребуешь за Гриняду и Слоёну. А денег у нас сейчас вовсе нет. Вот они и смурные такие, не знают, как тебе об этом сказать. Шибко боятся, что ты осерчаешь.

— На что осерчаю? — не понял Стёпка.

— Что уплатить нечем.

Стёпка сначала, конечно, здорово удивился, но потом подумал и решил, что удивляться нечему.

— А с чего это они решили, что я плату потребую? Ты, что ли, наболтал?

— Не, — мотнул лохматой головой Смакла. — Я им говорил, что тебе деньги не надобны, токмо они всё одно не верят. Не может быть, говорят, чтобы демон такое задарма содеял.

— Это кто тебе сказал, что мне деньги не надобны? — снова удивился Стёпка. — Деньги они всегда и всем надобны. Но я ведь брата твоёго вовсе не за тем спасал, чтобы плату за это требовать, а потому... просто потому что он твой брат, и потому что помочь вам хотел. Может, мне самому пойти и всё это твоему бате сказать? Поверит он мне тогда?

— Он подумает, что ты цену набиваешь, — подумав, сказал Смакла. — Батя у меня такой...

— Такой же, как ты, — сказал Стёпка. — Всё на драки и кедрики меряешь.

— Не, — возразил Смакла. — Я не такой. Да и батя... он просто магам не шибко доверяет. Они, маги-то, за всё плату завсегда требуют. А коли не уплатишь вовремя, могут и худое содеять, для понужения.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Когда мы в замок улетим, он поймёт, что я не такой. Вот только бы дождь надолго не затянулся.

Смакла насупился, надолго замолчал. Стёпка посмотрел на его хмурое лицо, спросил:

— Не хочешь в замок возвращаться?

Гоблин помотал головой, выдавил нехотя:

— Серафиан баял, что я туды боле не вернусь. Неужто, неправду он баял? А ежели правду? Тады мы до замка не долетим.

— Ты это брось, — рассердился Стёпка. — Ещё как долетим, и никто нам не помешает. Это я тебе говорю. А Серафиан твой, между прочим, и соврать запросто мог. Он мне, если хочешь знать, много чего наговорил, и почти всё оказалось брехнёй. То ли нарочно врал, то ли сам не знал ничего. Помнишь, про Ванеса нам сказал, что тот у элль-фингов. А сам уже тогда знал, что это неправда. Соврал, чтобы от меня избавиться. Чтобы меня из замка подальше отправить. Так что и про тебя тоже мог соврать. Вернёмся и за всё у него спросим. И пусть только попробует нам опять лапшу на уши вешать.

— Чего вешать? — испугался Смакла.

— Ну, врать нам. Я тебе точно говорю, что он знает, где Ваньку искать. Не может быть, чтобы не знал. Вот и пусть нам расскажет.

Смакла посопел, помялся, затем буркнул, не понять, с одобрением или осуждая:

— Эвон ты, Стеслав, как осмелел. Самого Серафиана винить не боишься, требовать с него хочешь. Чародеи, они на таких вот смелых шибко серчают. Не по ндраву им этакое неуважение. Ты из-за дракона таким сделался, али и раньше чародеев не боялся?

— Раньше я про чародеев только в книжках читал и в кино их видел. Кино — это у нас такие живые картинки для развлечения... Не магические, но очень похоже на магию, если не знаешь... Ну, неважно. В общем, у нас магов и чародеев никаких нет, потому я их и не боюсь. И дракон здесь вовсе не при чём. Просто не люблю, когда меня обманывают. Идите, мол, к элль-фингам за Закатные горы, выручайте Ванеса, — передразнил он Серафиана. — Ничего, он мне всё расскажет. Есть у меня верное средство.

Про средство он так сбрехнул, для того, чтобы Смаклу подбодрить, уж очень унылая у того была физиономия, боялся Смакла своего бывшего хозяина, ну, может, не боялся, а побаивался, но всё равно. А так будет верить в своего друга-демона и, глядишь, тоже осмелеет.

— Как думаешь, дождь скоро кончится?

— Деда говорит, до послезавтрева дождить будет. Ноги у него ломит, он костями своими непогоду чует.

— Долго, — вздохнул Стёпка. Он был бы рад улететь из этой неуютной Кечи хоть прямо сейчас. — Ладно, делать нечего. Подождём. Ты как, Дрэга, согласен ещё немного подождать? Нравится тебе здесь? Или, может, тебя в маленького превратить?

Дракон лениво приоткрыл один глаз, укоризненно посмотрел на своего хозяина и снова прижмурился. Становиться маленьким он по какой-то неведомой причине не хотел. Ему, наверное, нравилось быть большим и сильным. И Стёпка его прекрасно понимал. Маленького любой обидеть может, а такого огромного и страшного боятся все. Даже весские маги. А не пригрозить ли Серафиану, если тот не пожелает признаваться, где Ванес, не пригрозить ли ему драконом? Говори, мол, правду, старик, а не то Дрэга тебя сейчас зажарит и съест! Стёпка усмехнулся, живо представив такую картину. Нет, драконом чародея не испугаешь и правду из него не вытянешь. Уговаривать придётся.

За стеной сарая что-то вкрадчиво шебуршало и поскрипывало. Стёпка ясно слышал эти странные звуки, доносящиеся сквозь неумолчный шелест дождя. Сначала он не обращал на них внимания, потом расслышал вроде бы невнятный шёпот, вроде бы кто-то ойкнул, и на него предупреждающе зашипели сразу в несколько голосов...

— Кто это там у нас за дверью притаился? — спросил он. — Слышишь, ругаются.

Смакла ухмыльнулся:

— То, верно, пацаны нашенские собралися. На дракона шибко хотят посмотреть, а зайтить боятся. В щелку глядят.

— Пусть сюда заходят, — предложил Стёпка. — Чего под дождём мокнуть. А Дрэга им ничего не сделает. Правда, Дрэга?

Дракон, не открывая глаз, согласно мотнул головой. Совершенно по-человечески. Ну и какое он после этого животное, при таком-то уме? Нет, что ни говорите, а он всё-таки должен уметь разговаривать, должен. Просто зачем-то очень тщательно это скрывает.

Смакла выглянул наружу, что-то сказал, засмеялся и приглашающе распахнул дверь. Внутрь осторожно, один за другим втянулись Шмыня, Глукса и стайка гоблинов помельче. Мокрые, озябшие, они столпились за дощатой загородкой, опасливо таращась на Дрэгу. Шмыня, как самый старший, старательно делал вид, что страха не ведает, но удавалось это ему плохо. Тяжёлые драконьи лапы с полувыпущенными когтями притягивали его взгляд с необоримой силой. Шмыня гулко сглатывал и вжимался в стену. Щупленький Глукса тянул шею, пытаясь высмотреть драконью морду. Прочая пацанва, сверкая растопыренными глазёнками, безуспешно пыталась не дышать и не хлюпать протекающими носами.

— Да вы не бойтесь, — сказал Стёпка. — Чего вы там в углу жмётесь? Идите к нам. Дракон тёплый, он вас согреет. Вон как промокли.

— Мы подойдём, а он нас возми да и сожри, — недоверчиво предположил один из гоблинят.

— Не сожрёт, — успокоил его Стёпка. — Мы его уже кормили сегодня.

Пугливый гоблинёнок после его слов заметно вздрогнул и нацелился на выход. Шмыня ухватил его за шиворот:

— Не дёргайся, Цыпата. Никто тебя не пожрёт. Стеслав шутит, а ты и ухи развесил. Энто же наш дракон, таёжный.

— Медведь — он тоже таёжный. А дядьку мово в запрошлом годе заломал.

— То медведь, а то дракон, — Шмыня в первую очередь пытался убедить самого себя. — Он весичей из Лосьвы прогнал, разве ж он станет на нас набрасываться.

— Да-а-а, — поёжился Цыпата, испуганно косясь на дракона. — А клыки-то у него вон экакие! Ты глянь, так и облизается на меня, так и облизается...

Просидели они на сеновале, наверное, до полуночи. Болтали обо всём, Стёпка со Смаклой рассказывали о своих похождениях, пацаны — о жизни в тайге. Глукса, пользующийся репутацией шибко могучего колдуна, вдохнул жизнь в почти потухшие самосветки, и в их ярком свете драконья чешуя заиграла праздничными изумрудными высверками. Смакла притащил из избы корзину со снедью: варёное мясо, огромные блины по-гоблински, заваруху, мочёные яблоки, кедровые орешки. Получился небольшой пикник под драконьим боком. Кое-что, понятно, перепало и самому Дрэге, и надо заметить, очень неплохо перепало. Цыпата первым осмелился и, накрепко зажмурившись, угостил дракона половинкой своего блина. Кончилось тем, что пришлось скормить разохотившемуся зверю чуть ли не всю корзину. Под конец гоблины настолько освоились, что младшие запросто карабкались на драконью спину и съезжали с неё словно с горки, а Шмыня с Глуксой чесали ему за ушами и сидели, один, положив себе на колени огромную голову, а другой, привалившись к тёплому боку. И всем было хорошо, особенно дракону.

— Слышь, Смакла, — вспомнил вдруг Шмыня, — Чево поведаю-то. На за той седьмице в Мочажном овраге мы с Глуксой нору отыскали. Ктой-тось ухорон себе отрыл, али чё. Глубокая нора. Мы туда поперву каменья швыряли, а посля даже крикнули... Никого не отозвался. А на другой вечер пошли туда всем кагалом — а там, поверишь ли, ворохается кто-то в норе и фырчит тихо так, словно ругается сам себе. Мы так оттедова дёрнули, думали, что хозяин в норе засел. Да токмо не хозяин это был.

— А ты почём знаешь? — спросил без особого интереса Смакла. Ему-то, после всех его приключений обычного медведя бояться? Ха!

— Да потому и знаю. Следы там перед норой приметные. Ежели хозяин в сапогах ходит, тогда — да, тогда он там был. Я хорошо успел разглядеть. Широкий этакий сапог с набойным каблуком. Вот бы с драконом туда слетать, глянуть, кто там хорониться. А ну какой тать? Али душегубец клеймёный?

Стёпка представил как они пробираются под дождём через мокрый лес, как спускаются в овраг, оскальзывась на раскисшей глине, как вылезает из грязной норы какой-нибудь разбойник-бедолага и удирает, завидев дракона... И ему это не понравилось.

— Не-е, — протянул и Смакла. — Куды мы в такой дождь? Вымокнем токо почём зря. А почто тебе, Шмыня, в ту нору лезть? На кой?

Шмыня посопел, потом признался:

— А ну как в той норе душегубцы награбленное добро хранят. Вот бы прогнать их, а добро промеж себя разделить.

Пацаны согласно закивали. Им тоже хотелось, чтобы в норе оказались награбленные разбойниками сокровища, которые неплохо было бы прибрать к рукам.

И тут Стёпка вспомнил, что он тоже уже побывал в одной такой пещере, в которой тоже когда-то хранились всякие сокровища, правда, воспользоваться ими ему так и не удалось.

Пацаны слушали его, затаив дыхание. Стёпка для пущего эффекта прибавил мрачности и таинственности, хотя куда уж было её прибавлять. В итоге ему самому вновь стало жутко и удивительно, что он осмелился тогда в эту пещеру зайти, и ходил там один — если не считать Дрэгу — среди скелетов и мумий, и почти при этом не трясся от страха. А закончив рассказ и посмотрев на помрачневшее лицо Шмыни, он вдруг понял, для чего тот завёл разговор о норе. Очень уже хотелось гоблину доказать, что и у них в Горелой Кече тоже происходят всякие разные таинственные дела и что жизнь и здесь вполне себе кипит. Но теперь, после Стёпкиного рассказа о пещере колдуна про скучную нору в овраге никто даже и вспоминать не хотел. Не получилось, в общем, у Шмыни похвастаться.

— А тот зверь из клети куды подевался? — спросил Глукса, после нескольких минут молчания, когда все мысленно представляли себя на Стёпкином месте и радовались тому, что сидят в тёплом и уютном сарае под защитой огромного дракона.

Стёпка пожал плечами:

— Не знаю. Может, сбежал, а может, просто подох. Там ещё один ход был, обвалившийся. Так он, может быть, туда и убежал. А потом его завалило. Или он сам там всё обрушил, чтобы его не нашли.

— Не, — сказал Смакла, изо всех сил стараясь не улыбнуться. — Всё иначе содеялось. Энтот зверь страшенный, он из пещеры тоже выбрался, как и Стеслав. А посля пробрался по тайге до нас и в Мочажном овраге вышкреб себе нору. И теперь живёт в ней и бранится, что сапоги ему тесные досталися, которые он с мертвого колдуна стащил.

Пацаны захихикали, Шмыня ещё больше насупился, а Стёпка про себя тихонько удивился тому, что Смакла-то, оказывается, тоже умеет шутить. Вот уж таких способностей он раньше за бывшим младшим слугой не замечал. Или на гоблина так возвращение домой подействовало?

* * *

Дождь лил четыре дня. И все четыре дня Стёпка маялся от безделья. Отправляться в дорогу нечего было и думать. От одной мысли о том, что придётся лететь сквозь эту непогоду, становилось тоскливо. Даже Дрэга не выдержал и на второй день куда-то сбежал. То ли на охоту полетел, то ли отправился искать более тёплые и не столь дождливые края.

Без дракона стало совсем невесело. Гоблины все чем-то занимались, у всех были дела и обязанности, даже Смаклу припрягли и он вместе с отцом починял сбрую, сёдла и уздечки. Стёпке дела не нашлось. И тогда он решил найти его себе сам. Но какое занятие может придумать себе вполне городской мальчик, вынужденный с утра до вечера торчать в четырёх стенах чужого дома? В голову ничего не приходило. Порой он бездумно смотрел на раскисающий двор, на потемневшие от влаги крыши, на поникшие ветви берёз. Порой размахивал эклитаной в пустом сарае, неумело пытаясь освоить магическое оружие без помощи гузгая. Откровенно говоря, получалось неважно. По вечерам приходили Шмыня с Цыпатой и Глуксой, приводили шумную мелюзгу. Болтали ни о чём и сразу обо всём, слушали рассказы о другой, демонской жизни. Верили, конечно, не всему, но Стёпка не обижался, он бы тоже не поверил, расскажи ему кто-нибудь дома о том, что где-то на самом деле существуют волшебники, привидения и вурдалаки с гоблинами.

Жизнь стронулась с мёртвой точки вечером четвёртого дня. Стёпка, окончательно одуревший от безделья и отлежавший себе на колючем сене все бока, услышал во дворе тяжёлые шаги и отчего-то насторожился. Кто-то большой и грузный неторопливо шёл по двору. Казалось бы, мало ли кто может прийти в гости к соседям, но нет, шаги были настолько чужие, что Стёпка отчётливо ощутил непонятное беспокойство. Он осторожно глянул в приоткрытую дверь одним глазком и ничего не увидел. Не успел. Гость уже поднялся на скрипнувшее крыльцо, бухнул кулаком в дверь, забубнили что-то невнятные голоса. Тревога в душе не унималась. Гузгай почуял недоброе. Вспомнился отчего-то взгляд Сдобреня, хмурые гридни, ухмылка Подвояра... Не от обозлённых ли весичей посланец пожаловал? Стёпка, терзаемый подозрениями, достал нож и выпустил на волю верную эклитану. Подождал немного, не услышал ни криков, ни шума, и нож спрятал. Припозднившийся гость оказался, видимо, не чужим.

Он оказался действительно не чужим, и это Стёпка понял, когда вошёл в дом и услышал радостные голоса Смаклиных родителей и весёлый гомон ребятни. У порога стояли грубые мужские сапоги, раза в три больше Стёпкиных. Рядом был прислонён к стене массивный сучковатый посох, отполированный до блеска. Такой большой посох был впору разве что дядьке Неусвистайло. Стёпка прошёл до обеденной комнаты и увидел самого гостя, вернее, гостью. Это была очень большая и очень грузная женщина в возрасте, почти старуха, с впечатляющей гривой седых волос, в меховой безрукавке и простом тёмно-коричневом платье без узоров и вышивки. Она сидела за столом, и на коленях у неё вертелись Ревяка и, кажется, Ойфа, младшие сёстры Смаклы. В тяжёлом, но отнюдь не суровом лице женщины усматривалось что-то не вполне человеческое, что-то лесное, почти звериное, и Стёпка каким-то шестым чувством догадался, кто она — эта странная гостья, которую он принял за врага, и от присутствия которой гузгай внутри него недовольно ощетинился.

Это была Медведьма. Та самая Медведьма, всей здешней тайги хозяйка, которая приходилась Смакле какой-то там дальней родственницей, честно говоря, напрочь забылось, какой именно.

Медведьма остро глянула на него из-под косматых мужских бровей; на большую и грузную очеловечившуюся медведицу она была похожа до изумления.

Слегка оробевший Стёпка неожиданно для себя поклонился и сказал:

— Добрый вам вечер.

— И тебе поздорову, отрок, — гулким басом ответила Медведьма и тут же ухмыльнулась, показав очень крупные, но всё же не идущие ни в какое сравнение с вурдалачьими клыки. — Испужался поперву-то, за меч свой схватился?

— Не испугался, — сказал Стёпка. — Просто... думал, чужой кто пришёл, недобрый.

— Недобрый, — повторила Медведьма, подвигая поближе большое деревянное блюдо со свежим мёдом. Ойфа с Ревякой тотчас запустили в мёд руки. — А я, по твоему разумению, добрая, да? Видел бы ты меня, когда я по тайге сюда ломилась, то-то бы на доброту мою порадовался.

Она оглянулась на стоящих тут же родителей Смаклы и качнула тяжёлой головой:

— Славного защитника отыскал себе ваш сынок. Лучше и не присоветуешь.

Бракша хмуро кивнул, он имел по этому поводу совершенно другое мнение. Мать Смаклы тоже промолчала, даже глазом в Стёпкину сторону не повела.

— А отчего ж это вы смурные такие? — спросила Медведьма и тут же похлопала по лавке рядом с собой. — Да ты присядь, присядь, отрок. Разговор у нас будет долгий.

Стёпка послушно сел за стол, тут же откуда-то нарисовался и Смакла. Он тоже пристроился рядом, сложил руки на столе и с нескрываемым благоговением уставился на Медведьму.

— Гляжу я, не слишком вы рады такому дорогому гостю, — сказала Медведьма. — Да не пойму причины. В чём дело, Бракша сын Живаты?

— Ни в чём, матушка, всё у нас ладно да хорошо. Да токмо спокойнее бы нам жилося, ежели бы сын наш демона энтого не призывал. Беду он на нас накличет, чует моё сердце.

— Беду он от вас одну уже отвёл. Ужели вам того мало?

Бракша пожал плечами. Кажется, ему этого было даже много.

— Об этом отроке вся тайга уже гудит, оркимаги на него зуб точат, весичи решить не могут, то ли сговариваться с ним по-хорошему, то ли войну ему объявить не на жизнь, а на смерть. Во всём улусе хозяйки за радость великую посчитали бы, чтобы Мирянин освободитель к ним в дом погостить наведался, а они про беду мне тут говорить будут...

Брям-м-м!!! Чугунок вывалился из рук Смаклиной матери и покатился по полу, расплёскивая горячую воду. Сама женщина уставилась на Стёпку так, словно он с Луны к ним за стол только что свалился прямо в скафандре. Бракша закряхтел и распустил тесный ворот рубахи, мешающий дышать. Дед, тихонько сидящий в отцовом углу, весело смотрел на Стёпку. Стёпка покраснел. Ну вот, кончилась спокойная жизнь. И кто эту Медведьму за язык её медвежий тянул?

— Так он вам об себе самого важного-то и не поведал! — догадалась Медведьма. — То-то вы на него сыскоса смотрите, ровно он у вас украл чего.

И тут Стёпка не выдержал:

— Я не только Миряну от заклятия освободил! И вообще, это всё случайно получилось. Я даже не знал. У меня и другие... эти... приключения были, — он чуть не сказал "подвиги", но вовремя прикусил язык. Хвастаться не хотелось. Ну, ладно, пусть не подвиги, пусть просто победы. Но ведь были же, были! Оркимага на Бучиловом хуторе он ведь победил? Победил. И боярина Всемира от верной гибели спас... И опять он вовремя удержал едва не сорвавшиеся с языка слова. О спасении весского боярина в этом доме лучше не упоминать.

Ему было досадно. Получалось так, что в Таёжном улусе демона Стеслава будут помнить только как случайного освободителя Миряны. Конечно, очень здорово, что он помог несчастной девушке избавиться от проклятия (и окончательно умереть, между прочим), но это ведь было не самое значимое свершение в его здешней жизни. А дракон? А оркимаги? А разбойники и немороки? А вообще всё? Он с волшебным мечом в руках летает, понимаешь, по всему улусу, справедливость восстанавливает, разных гадов гоняет, и что? Одна расколдованная Миряна всё перевешивает? Этих женщин послушать, так вообще какая-то девчачья история получается, почти что сказка о спящей царевне. И тут же липкая от мёда Ревяка ловко переползла с медведьминых колен на Стёпкины. Ну точно — слюнявый герой девчачьей сказки. Нет, решил он твёрдо. Сегодня же соберу пацанов и расскажу им, как сражался с немороками в Оркулане. А чтобы до конца поверили, изрублю в мелкую стружку какую-нибудь ненужную железяку. Или даже две железяки. Не хочу быть царевичем Елисеем!

Медведьма посмотрела на него долгим, мудрым взглядом и спросила негромко:

— А не притомился ли ты, отрок, по тайге шастать?

— Нет, — сказал Стёпка, потом подумал и поправился, — Немного. Мне бы только друга отыскать.

— Друга своего ты отыщешь. Это я тебе твёрдо обещаю. Не сегодня-завтра распогодится, да и отправляйся к чародеям. Дракона своего не надумал ещё, куда посля спровадишь? Али с собой заберёшь?

— Нет, — повторил Стёпка. — Нельзя мне его с собой. Я его, наверное, расколдую. Пусть маленьким останется. Так всем лучше будет. И ему.

Смакла после этих правильных слов вздохнул и понурился, но его печаль осталась незамеченной.

— И то дело, — согласилась Медведьма. — А то я уж прибоялась чуток, уж больно не ко времени этакая зверина в тайге объявилася. И без неё забот хватает. Ты мне вот что... О Миряне я уже всё знаю, мне бабоньки обстоятельно обсказали... — она совершенно по-медвежьи помотала головой. — Я ведь эту Старуху, что по тайге шастала, не припомню сколь раз встречала, чуть ведь не раскланивалася с нею. И в башку мою лохматую даже прийти не могло, что это Миряна заколдованная. Да и никто о том не помышлял. Болтали о ней всякое, всё больше сплетни глупые да слухи, а правда никому не давалася.

Она замолчала, задумавшись о чём-то. Ревяке надоело ползать по Стёпкиным коленям и она перебралась опять поближе к мёду. Смакла сидел притихший, только посверкивал чёрными глазками по сторонам да уши насторожил, впитывая каждое сказанное слово. Его мать сноровисто выставляла на стол горшки с кашей, соленья, варенья и прочую снедь. На Стёпку она теперь поглядывала с ещё большим испугом, и Степан, кажется, догадывался, отчего. Она теперь боялась, что освободитель Миряны в отместку за не слишком радушный приём нашлёт чего доброго на её дом какое-нибудь проклятье.

— Ты мне вот о чём поведай, отрок, — вновь заговорила Медведьма, помешивая в горшке исходящую паром тыквенную кашу, — Ты не припомнишь ли поточнее, в каком месте ты Мирянин наруч отыскал?

— Какой наруч? — не понял Стёпка. Ему подумалось, что медведьма, кажется, не совсем точно знает об обстоятельствах расколодовывания Миряны. Наверное, бабоньки что-то переврали, передавая ей эту историю через пятые уста.

— Наручь, коим Миряну колдун зачаровал, и в коем его заклятие сокрыто было. Кольцо витое, на запястьях девки носить любят.

— А-а-а, — догадался Стёпка. — Браслет? У нас это браслетом называется, — он наморщил лоб, напрягая память. — В пещере я его нашёл. Там, в горах такая пещера была... Тоже заколдованная. Ну, там никого уже нет, одни мертвецы по комнатам сидят. Он там у стены в пыли валялся. Я его и подобрал. Я тогда ещё не знал, что он Старуху расколдовать может. Я, честно говоря, вообще тогда про Старуху и не думал даже. А она меня подстерегла у выхода... Ну и... расколдовалась. После того, как браслет, наруч этот, себе на руку надела. Я ведь ей сначала его даже отдавать не хотел, боялся, что он силы ей прибавит или вообще в какую-нибудь злыдню превратит. Я ведь не знал, что это Миряна.

— В пещере, — повторила Медведьма. — Энто в которых горах? В Братних сопках?

— Ага. Там такое узкое ущелье есть, оно прямо в эту пещеру упирается.

Медведьма постучала деревянной ложкой по краю горшка, вздохнула:

— Нету в тех сопках никаковского ущелья. И пещер там никогда не бывало. Я те сопки не помню сколь раз облазила, каждый камень перевернула и обнюхала. Тоже голову себе ломала, в толк взять не могла, отчего Старуха вокруг этих сопок вторую сотню лет шастает, что она там от чужих глаз бережёт, почто охотников распугивает. Ничего я там отыскать не смогла. А ты нашёл. Пещеру нашёл. И как тебя сподобило?

Стёпка пожал плечами:

— Так и сподобило. Я же демон. Увидел тропинку, пошёл по ней и прямо в ущелье попал. Только эту тропинку почему-то никто больше не видел. Там гномлины ещё были и весичи. Они за мной гнались. Так вот гномлин один сказал весичам, что мне будто бы тропинка эта почудилась. Я уже потом догадался, что она заколдованная была. Не каждый её увидеть мог.

— А скажи-кось ты мне, отрок... Ты в пещере той как ноги себе не сломил? Али у тебя с собой самосветка была чародейная?

— Там светло было. Там эти самосветки в стенах торчат. Я когда туда вошёл, они сразу все и засветились. Только они уже не очень яркие, выдохлись, наверное... Но всё равно всё хорошо видно было.

— Ишь ты... — удивилась Медведьма. — Сколь лет миновало, а не развеялась колдовская сила, не выдохлась... Вот то и плохо, вот то меня и пугает. Обскажи обстоятельно, ежели тебе не в тягость, что ты там ещё разглядел?

Стёпка подробно описал своё пещерное приключение. Как вошёл, как в комнаты заглядывал, как мертвецы выглядели, что там стояло и лежало. Все присутствующие слушали его, затаив дыхание. И Бракша слушал, и жена его, и дед, и даже Смакла, которому эта история была уже не в новинку.

— Мечи, говоришь, — глухо повторила Медведьма. — Сабли, говоришь, и кинжалы. А не было ли среди тех мечей этакого... Толкуши этакой, навроде булавы, но в навершии камень крупный небесной синевой манит? Не было?

Стёпка напряг память, вспоминая вплавленные в камень клинки. Потом помотал головой:

— Нет. Ничего такого там не было. Точно не было. Я бы запомнил. А что... — и тут его осенило. — Это вы про склодомас спрашиваете, да? Про жезл власти?

— Ишь ты, — развела руками Медведьма. — И про то тебе ведомо. Ну, ловок ты отрок, да умом остёр. Верно догадался. Кто тебе о склодомасе поведал?

— Да меня про него уже кто только не спрашивал. Особенно весичи всё хотят его отыскать. Полыня, колдун-оберегатель князя Бармилы говорил, что я могу их на склодомас вывести.

Смакла, услышав про Полыню, дёрнулся, помрачнел, но промолчал.

— Вишь ты, подобрались уже весичи, дознались, где искать надобно. Как бы нам не припоздать.

— Да нет, — поспешил успокоить её Стёпка. — Они ни про пещеру, ни про склодомас ничего толком не знают. Я никому не говорил. Да и нет в пещере склодомаса. Я его там точно не видел.

— Ежели всему, что рассказывают, верить, то колдун, Миряну зачаровавший, был последним хозяином жезла власти. Он его сюда из Завражья привёз и где-то здесь его и припрятал. И не в той ли самой пещере, что тебе открылася. И мнится мне, что где-то там он по сию пору и лежит, прихороненный, склодомас этот самый, вещица силы неизбывной.

— А почему же тогда этот колдун не стал здесь самым главным? Если у него такой жезл был, он же мог... ну царём сделаться или самым могучим чародеем.

Медведьма усмехнулась.

— Мало жезлом завладеть. Надо ещё уметь его пробудить. Он ведь не каждой руке откликается. Вот и мнится мне, что чародей склодомасом завладеть исхитрился, а попользоваться им не сумел. Сидел до скончания жизни в пещере и заклинания перебирал.

— Вот и доперебирался, — сказал Стёпка.

— Да, — кивнула тяжёлой головой Медведьма. — Никому ещё тот склодомас счастья не принёс.

— Ну и как мне его отыскать? — спросил Стёпка, догадавшийся, как ему показалось, для чего Медведьма завела этот разговор.

Однако она его удивила.

— А не надо его отыскивать, — сказала она тихонько. — Ни к чему. Попадёт чародейная вещь в недобрые руки, много беды всем принесёт. Я тебя вот об чём попрошу, отрок. Ты, после как дружка своего отыщешь, улучи времечко и слетай на своём драконе в то ущелье. Думается мне, что сумеешь ты его отыскать, коли однова уже там побывал. Сам как думаешь?

Стёпка посмотрел на Смаклу, вспомнил свои блуждания по сопкам. На драконе, конечно, он быстрее там всё отыщет.

— Сумею, — сказал он уверенно. — А зачем?

— А затем, что дам я тебе вот эту баклажку, — Медведьма поставила на стол перед собой небольшую деревянную пузатую бутылочку, с плотно увязанным горлышком и даже как будто залитую воском. — И ещё дам я тебе наказ. Ты, как вход в ту пещеру отыщешь, баклажку мою откупорь и водой из неё перед входом на порог побрызгай. А потом уходи оттудова поскорее.

— И что будет?

— Запечатает камнем ту пещеру на веки вечные. Чтобы ни одна живая душа более в неё войти не сумела. Чтобы и слуха о колдуне том и всех его делах на нашей земле не осталося. Согласен? Исполнишь?

Спросила и на деда глянула, а тот в ответ кивнул, как бы одобряя, мол, верно, матушка, размысила, по уму и правде.

— Согласен, — твёрдо сказал Стёпка. — Исполню.

— Вот и ладно, — кивнула Медведьма.— Вот и славно. Ежели даже и нет в той пещере склодомаса, всё одно следует так сделать, чтобы вход в неё запечатать навек. Колдун тот много нашему роду бед принёс, ещё моя бабка с ним совладать пыталася... Миряна через него жизнь загубила... Она, Миряна-то, моей бабки племянница. Вода в баклажке — особой силы, почти двести лет мы её заговорами заговаривали да отворотами настаивали. Вот и сполним завет предков, пусть не живого колдуна — мёртвого в камне похороним. Со всеми его делами чёрными и помыслами. Даже мёртвый колдун может много бед принести, коли вырвется на свободу то зло, которое он при жизни копил.

— Я исполню, — повторил Стёпка, переглянувшись со Смаклой и подумав, что делать это они будут вместе.

— А когда из ущелья выберешься, тоже водичкой побрызгай... Да всю её там и вылей. Следа тогда и от ущелья не останется. А теперь ступайте. У нас теперь иной разговор пойдёт. Мы тут оженить кое-кого надумали, — заулыбалась Медведьма.

Мальчишек сразу словно веником из комнаты вымело. Все эти свадебные, жениховские да сватовские дела их нисколько не интересовали.

Впрочем, кое о чём Степан гоблина всё же спросил. Ещё в Лосьве, глядя на гоблинов и тайгарей, бурно радующихся чудесному избавлению от весского боярина, он озадачился простым вопросом, который прежде ему почему-то в голову не приходил. А тут ещё и Медведьма, женщина облика странного, племени непонятного, со своим сватовством.

— Скажи, Смакла, а полукровки у вас бывают?

— Энто кто такие? — не понял гоблин.

— Ну-у... Например, наполовину гоблины — наполовину тайгари. Или наполовину вурдалаки — наполовину элль-финги.

— Не пойму чегой-то, — затупил Смакла. — И не видал я таковских... Энто разве токмо у вас людёв из половин склеивают, а у нас даже чародеи такую жуть не осилят. Я бы знал.

— Тьфу! — рассердился Стёпка. — При чём тут склеивают? Я про полукровок тебя спрашиваю. Ну вот, если отец вурдалак, а мать тайгарка — дети у них ведь полукровками будут, так? Или если отец тролль, а мать вурдалачка?

— Ты, Стеслав, допреж как спрашивать, головой сначала поразмысли, — неожиданно выдал Смакла. — А то и не уразумеешь сразу, чего тебе надобно. Не быват у нас никаковских полукровок, и никогда не было. Какого бы роду ни был отец, дети завсегда по матери. У гоблинок — гоблины, у вурдалачек — вурдалаки, у троллей — тролли, у весичанок — весичи.

— Хм-м, — протянул Стёпка. — Понятно. Просто и удобно. Не то что у нас.

— А у вас как?

— Если отец, скажем чёрный, а мать белая, то ребёнок может получиться очень смуглым. Намного смуглее, чем ты.

Удивительное знание ввергло гоблина на несколько минут в самый натуральный ступор.

— Разве ж бывают чёрные люди? — наконец спросил он.

— У нас бывают. Люди с чёрной или тёмно-коричневой кожей. В Африке живут. У них там очень жарко, вот они все и загорели... навсегда.

— Страшные поди?

— С чего это? Нормальные люди, такие же, как мы, только кожа другого цвета. Вот элль-финги у вас, например, жёлтые, а вампиры — серые. Вы же не удивляетесь.

— Ты с высосами неужто встречался, что знаешь об них?

— Высосы? Ха! — покрутил головой Стёпка. — А что — кровь высасывают, значит, высосы. А вампира я в Летописном замке встретил. Оглоком зовут. Его хозяин мне тот оркландский амулет подсунул, помнишь, про который ты говорил, чтобы я его выбросил.

Смакла испуганно уставился на Стёпкину шею, пытаясь разглядеть шнурок, на котором висит вражий амулет.

— Да нет его там, не высматривай. Я его давно снял и весским магам отдал в обмен на одну услугу. Он ведь и вправду был вражеский, кровь из меня сосал... Значит, всё же бывает такое, когда вурдалак, скажем, берёт в жёны гоблинку? Или тролль — вурдалачку?

Смакла покачал головой:

— Быват, но редко. Я об том в замке один раз всего слыхал.

— А почему редко? Запрет, что ли, какой?

— Потому и редко, что кажному отцу хочется, чтобы сын или дочь были его роду племени. Оно, конешно, всё одно родная кровь... Вот ты разве хотел бы сына вурдалака?

— Не знаю, — пожал плечами Стёпка. — Я об этом ещё как-то не думал.

— Вот начнут тебя родители женить, тады задумаешься, — важно проговорил гоблин, и на секунду Стёпке показалось, что Смакла на самом деле гораздо его старше, так серьёзно и знающе рассуждал он о вполне взрослых вещах.

— У нас родители не женят, у нас молодые жён и мужей сами выбирают... — протянул он. Затронутая проблема всё-таки не давала ему покоя:

— Ну ладно. Вот представим, что у тайгаря от жены вурдалачки родился сын вурдалак. Он его любит, но хочет, чтобы его тайгарский род продолжился. С сыном не получилось... Ну, не вышло! Любовь там, шуры-муры... Но ведь его сын может потом взять в жёны тайгарку, и внуки у него будут тайгарями. Род продолжится — и все рады... Чего ты ржёшь?

— У нас про энто дело сказ есть. Нам мамка перед сном сказывала. Про деда Крыжву. Жёнка у него была как есть из вурдалаков. Детей у них было ажно пятеро — четыре девки и парень. На дочерей, понятно, надёжы нет, потому как тоже вурдалаков нарожают, а вот на сына дед Крыжва шибко надеялся. Думал, что тот ему внуков-гоблинов подарит, — Смакла опять захихикал.

— И что? — поторопил его Стёпка. — Чем всё кончилось-то?

— Кончилося тем, что сын его, не спросясь у родителев, взял в жёны троллиху. И дед Крыжва от огорчения тут же и помер.

— Весёлые вам сказки на ночь рассказывали, — только и сказал Стёпка.

А где-то вдалеке, едва слышно, кто-то пропел голосом Высоцкого: "У жирафа вышла дочь замуж за бизона."

* * *

Тем же вечером Стёпка слово в слово выполнил данное себе обещание. По его просьбе Смакла приволок откуда-то старый, ни на что уже не годный элль-фингский доспех, привезённый давным-давно неизвестно кем из похода. Доспех был зачарован степной магией и потому не поддавался ни кузнечному горну, ни молоту. Нельзя его было ни перековать, ни расплавить. Так и ржавел бесславно и бесполезно на чьих-то задворках. Стёпка поставил доспех на чурбачки — получился элль-финг без головы. Вместо оружия ему в рукава всунули палку. Вместо шлема приспособили расколотый чугунок. Пацаны уселись вокруг, ожидая обещанного рассказа и не совсем понимая, для чего нужны все эти непонятные, но очень забавные приготовления.

И Стёпка принялся рассказывать о том, как он ходил в Усть-Лишае в разрушенный Оркулан, как встретил в его подвалах оркимага, как тот напустил на него рыцарей-немороков, как он сражался с ними и всех победил. И для наглядности, для того, чтобы ему наверняка поверили и запомнили и другим потом подробно рассказали, он под конец со звоном и лязгом нашинковал неподдающийся кузнецам элль-фингский доспех на мелкие кусочки. Успех был потрясающий. Звенела сталь, эклитана разила подобно молнии, глаза у гоблинят горели...

Всё испортил Шмыня. Когда восторги утихли, когда пацаны разобрали на память обрезки доспеха, и Стёпка, довольный и усталый, убрал эклитану и спрятал ножик в карман, Шмыня дёрнул его за рукав и неуверенно попросил:

— Слышь, Стеслав. Тебя мамка моя нынче в гости звала. Она и блинов настряпала. Придёшь?

— А чего это к вам-то? — удивился Смакла. — Мы тоже блинами не бедные.

— Так это... — смешался Шмыня. — Нашу Затопу за вашего Свигу выдавать хотят. Нынче мамка баяла. Вот и просят, чтобы Стеслав у нас погостил... Он же ведь... Миряну же ведь расколдовал...

И понял демон, что одним изрубленным доспехом упрямую судьбу не переломишь.

Часть 4

Две половинки демона

Под звон мечей, под лязганье секир

Приняв на плечи долга тяжкий груз,

Ты победишь!.. Не зря же этот мир

Тебя так жадно пробовал на вкус.

Глава первая,

в которой появляются старые знакомые

Как и предсказала Медведьма, уже к полудню следующего дня дождь потихоньку сошёл на нет. И хотя погода установилась самая что ни на есть подходящая для воздушных путешествий, вылететь в Летописный замок мальчишкам удалось не сразу. Потому что, во-первых, улетали же не просто погулять до ужина: Смакла вновь покидал дом, покидал надолго, и неизвестно было, когда он вернётся и вернётся ли вообще. А во-вторых... Во-вторых, опять же благодаря Медведьме, Степана нагнала слава Избавителя и, нагнав, сделала его жизнь вовсе невыносимой. Не осталось избы, в которую его не зазвали бы под тем или иным предлогом, на пироги он уже смотреть не мог без содрогания, а от жаждущих дотронуться до него девиц откровенно прятался. И это ему ещё повезло, что свадьбы здесь играли только по осени. Представить страшно, что пришлось бы ему испытать, занеси его судьба в Горелую Кечу где-нибудь во второй половине местного сентября, который здесь так и назывался — Свадебник.

Встретив как-то после одного особенно утомительного застолья Шмыню, он взмолился:

— Слушай, давай слетаем в этот ваш Мочажный овраг. Посмотрим, что там за нора такая. Вдруг и вправду — тайник разбойничий.

Шмыня потупился, виновато шмыгнул носом:

— Не, Стеслав. Там энто... Не разбойники там. Там батя мой со Стукшей ухорон спроворили. Понесло меня намедни в овраг, а они как раз оттудова шли. Ну и прищучили меня. Ох и бранились, ох, бранились! Мало волосья мне не повыдирали.

— За что волосья-то?

— За про то, что всем об ухороне разболтал. Теперича они в другом месте копать будут.

— А что они там прятать-то собираются? — не мог взять в толк Стёпка.

— Добро наше от весичей притаить хотят. Весичи-то рано или поздно всякожды сюды припрутся. Вот они и надумали ухорон устроить. У нас в Кече уже шибко многие ухороны себе копают.

Вот такие дела. Стёпка, конечно, понимал, что рано или поздно, но весские богатеи всё равно подомнут под себя таёжные деревни. Понаедут с царёвыми грамотками и сядут на хозяйство и владение. Не обязательно они будут столь же наглыми, как Хвалогор и Сдобрень, но скорее всего — ничуть не лучше. И начнётся тогда у здешних гоблинов совсем другая жизнь. И никакие ухороны им уже не помогут.

А о том, как жилось гоблинам в Великой Веси, он был уже наслышан. Впрочем, не только гоблинам. Из года в год бежал деревенский люд в Таёжный улус, спасаясь от крепостной неволи. В одиночку, семьями, целыми деревнями. Заселяли необжитую глушь, оседали, прикипая душой и сердцем к суровому краю. Устраивались надолго, на века... Да только Весь и тут их настигла, дотянула свои загребущие жадные руки.

Смотрел Стёпка на уходящего Шмыню и на душе у него опять было смурно. Он понимал, что ничего не в силах изменить и ничем не может помочь, — и ему это страшно не нравилось. Просто страшно. И подумалось, что неплохо было бы перед возвращением в свой мир оставить Дрэгу младшему слуге. Как бы в наследство. Чтобы они вдвоём охраняли здешнюю тайгу от весичей, чтобы не позволяли всяким гадам угонять людей в постылое холопство. Чтобы были настоящими хозяевами таёжного неба. Пусть не всего, пусть только той его части, что распростёрлась над Горелой Кечей и окрестностями. Главное, что тогда охочим до чужой земли боярам хода сюда не будет. Однако чуть позже, ближе к вечеру, вволю намечтавшись о будущих былинных подвигах юного гоблина и непобедимого дракона, он вынужден был признаться себе, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Никакой даже самый могучий дракон одолеть всех весичей не сумеет. Просто потому, что он один, а их много. Изловят его маги, посадят в клеть да и увезут в Великую Весь, в царский зверинец, государю на забаву. А о том, что в таком случае будет со Смаклой, лучше вообще не думать. Так что как ни крути, а всё же придётся дракона уменьшать.

* * *

И всё-таки они улетели. Не через день, не через два, но улетели. Собрались, распрощались, помахали остающимся, сделали круг над деревней — и Дрэга уверенно взял курс на полувосход. Дракона ни в малейшей степени не напрягал тот факт, что пассажиров на его спине стало больше. Три отрока и котомки со снедью — для могучего зверя невеликий груз. Он и шестерых таких унёс бы, а то и десятерых, ухитрись они каким-то образом разместиться на его сильной спине.

Для того, кто летает на драконах каждый день (для тех же гномлинов, хотя бы), занятие это, наверное, со временем становится привычным и даже скучным. Обыденным. Сел и полетел. И что с того, что под тобой стремительно проносятся леса и поля, что с того, что до облаков можно буквально рукой дотянуться — экая невидаль! Но для Степана, который опытным дракончим себя ещё не считал, каждый полёт был как праздник. И дух захватывало, словно в первый раз (да хоть в десятый!), и кричать хотелось на всю тайгу, и счастье переполняло до такой степени, что, казалось, сейчас сам полетишь — без дракона, без крыльев, обгоняя ветер, за горизонт, в бескрайние дали, туда, где за сопками уже почти видны башни Летописного замка.

В то время как Стёпка чуть ли не пьянел от восторга, спутники его испытывали несколько иные эмоции. Смакла радоваться не спешил, то и дело оглядывался и невесело вздыхал, расставание с роднёй далось ему нелегко. Глукса же, с первых секунд полёта вцепившийся в Смаклу всеми руками и ногами, отчаянно жмурился и долго не решался открыть глаза. Так и летел вслепую часа два. Глянет краешком глаза по сторонам, испугается до умопомрачения и вновь крепко-накрепко стиснет веки. Он никак не мог поверить в реальность свершившейся с ним беды: за какие, скажите, непрощаемые грехи и чьим зловредным повелением так получилось, что он летит на драконе высоко над землёй, и что ежели, скажем, сверзится с него, то шею себе свернёт всенепременно?.. "Вертай назад, Стеслав, не желаю я боле с вами лететь! Вертай назад, кому говорю!" Но Стёпка только смеялся в ответ и дрыгал ногами, делая вид, что пришпоривает дракона: "Напросился с нами, вот и терпи". "И не голоси мне в ухи, — веско добавлял Смакла. — А не то сам тебя с дракона спихну".

Долго такое издевательство продолжаться, конечно, не могло, и некоторое время спустя бывалые воздухоплаватели или, вернее, драконолетатели всё же сжалились над перепуганным новичком. Тем более что остроглазый Смакла углядел внизу охотничью избушку. Торопиться им было некуда, никто не заставлял их мчаться в замок без передыху, поэтому Стёпка со спокойной душой развернул дракона и направил его вниз. Ну как развернул — ни за поводья, которых не было, не дёргал, ни команды не выкрикивал, просто похлопал по драконьему загривку и показал оглянувшемуся Дрэге глазами вниз: давай, мол, вон там приземлимся, если ты не против. Дракон был не против.

Местечко выглядело уютно, во вросшей в землю чуть ли не по самую крышу избушке обнаружились двухъярусные полати и неказистая, но вполне исправная печь. И хотя до вечера было ещё довольно далеко, все дружно решили, что лучшего места для ночёвки не найти. Дрэга высадил пассажиров и тут же усвистел на охоту, и запоздалое Стёпкино "ты только надолго не исчезай" было, кажется, не услышано.

— Да ладно, — сказал Стёпка, глядя на слегка вытянувшиеся лица гоблинов. — Не парьтесь. К утру-то он всяко вернётся.

На дверях избушки виднелись свежие следы от медвежьих когтей, но опытный таёжник Глукса клятвенно заверил, что бояться нечего, поскольку супротив медведя у него имеется при себе шибко сильная отбойная заклятка.

— Вот и хорошо, — обрадовался Стёпка. — Хоть переночуем спокойно. А от людоедов у тебя заклятки нет?

— Нет, — признался Глукса, поёжившись. — Токмо у нас здеся людоедов отродясь не бывало.

Смакла недовольно покривился по поводу того, что не стоит на ночь глядя изверга поминать. Лес вокруг и без того стоял неприветливый и хмурый, в глубине его что-то поскрипывало, постанывало и тяжко вздыхало. И кто-то живущий в этом дремучем лесу определённо не прочь был бы полакомиться свежатинкой в лице двух юных гоблинов и одного юного демона. Тайга, она ведь только сверху кажется необитаемой.

— Ну как, всё ещё боишься на драконе летать? — спросил Стёпка, чтобы исправить свою оплошность и отвлечь Глуксу от мрачных мыслей.

Гоблин тяжко вздохнул и покаялся:

— Боюся.

— Жалеешь уже, наверное, что лететь с нами вызвался, да?

— Я не вызывался, — возразил Глукса. — Энто батя мой как про оказию прослышал, так и втемяшилось ему отправить меня на драконе к чародеям. Энто ж, говорит, дешевше намного и быстрее, нежели верхами-то. Вот только одного я в ум не возьму, откудова он золото добыл? То всё отбрехивался, что, мол, не скопили ещё, потерпи, мол, пока разбогатеем, то вдруг — получи кума прибыток! Разбогател! Уж не Медведьма ли ему от щедрот своих одолжила, а, Смакла?

Младший слуга хитро покосился на Стёпку, помотал головой:

— Мне не ведомо.

Стёпка ухмыльнулся. Что скрывать, те два золотых, что требовалось внести за обучение гоблина чародейному мастерству, пожертвовал как раз он. Вернее, пообещал, что сам передаст денежки отцу-заклинателю, ежели тот согласится принять Глуксу в ученики. А в том, что отец-заклинатель согласится, никто, честно говоря, и не сомневался. Талант потому что немалый у юного гоблина имелся к магии. Не иначе боги расщедрились, одарив редчайшими способностями невидного гоблинского паренька из глухой деревушки. Как объяснил Степану Смаклов многоведающий дед Живата, даже и без обучения из Глуксы мог бы получиться довольно сильный колдун. А мог и не получиться. От судьбы зависит, от везения. И ежели, значить, не обласкает его судьба, то бедовать тогда Глуксе до скончания дней своих ни колдуном, ни охотником, а так — пустополезным непротырой. А вот, ежели, заполучит гоблин себе опытного и мудрого наставника, способного верную жизненную тропу указать, да за руку твёрдо через непонятки и соблазны ученика провести, тогда и развернётся чудесный талант во всю мощь и ширь. Ему самому в радость и людям на пользу. Вот такие дела. И летел теперь Глукса в даль неведомую, навстречу, как говорится, шибко светлому будущему. А может, и не шибко и, вполне возможно, даже не светлому. Но это уж от самого гоблина будет зависеть, от воли его и желания учиться и постигать нелёгкую чародейскую науку.

Тут, между прочим, надобно заметить, что для безродного гоблина обучение в Летописном замке — это почти сказка. Сон волшебный, мечта несбыточная. Ещё два дня назад сам Глукса о таком повороте даже и помыслить не смел. А когда услышал о Стёпкином предложении, до последнего ходил, как пришибленный, всё думал, что его разыграли и что обман вот-вот вскроется. (Ведать бы заранее, что летать на драконе столь маетно, может, и не дал бы согласия своего, да поздно теперь о том вздыхать, эвон куда умахали, пехом назад уже не возвернёшься).

Гоблины тем временем сноровисто и привычно взялись за обустройство стоянки — развели костёр, добыли воды, извлекли из котомок продукты для нехитрого перекуса. Степана мягко, но решительно от хозяйственных забот отстранили, указав на то, что он, мол, житель не таёжный, а навовсе гость, и потому "не суйся, Стеслав, под руки, в сторонке посиди, мы всё сами в лучшем виде изладим". Обижаться Стёпка и не подумал, но сидеть в сторонке не захотел, а поднялся на ту скалу, что возвышалась над избушкой: по сторонам осмотреться, да и просто из любопытства.

На вершине обнаружилась целая россыпь крупной спелой земляники. Стёпка насобирал целую горсть, вдохнул дурманящий аромат, набил рот сладкой мякотью так, что челюсти свело. Сразу вспомнилась бабушкина дача — земляника там росла прямо за оградой, даже никуда ходить не надо. Теперь, после стольких-то приключений казалось, что вся та жизнь была как будто не взаправду, словно бы приснилась или привиделась. Нет-нет, да и приходили в голову не самые весёлые мысли о том, что назад дороги не будет и что суждено им с Ванькой навсегда остаться в магическом мире. Повзрослеть здесь, состариться и умереть, никогда не увидев больше ни своего привычного мира, ни родителей, ни друзей. Думалось об этом, конечно же, не всерьёз, но сердце всё равно сжимало ледяной рукой, и настроение слегка портилось. Скорее бы до замка добраться, с Серафианом поговорить. Должен он знать, куда Ванька подевался, не может он этого не знать.

Пригревшись на солнышке, Стёпка долго смотрел на теснящиеся по сторонам сопки. Тайга представлялась бесконечной. Казалось, что весь мир состоит из одного сплошного леса. Идти по такому на своих двоих — всё равно, что через океан вплавь перебираться. Если не сгинешь, то заблудишься непременно. И какое счастье, что есть дракон, на котором можно запросто перелететь через эти необозримые просторы, не заморачиваясь насчёт болот, чащоб и полноводных рек.

...Уже под вечер, когда темнота опустилась на притихшую тайгу, Стёпка спросил у сидящего по ту сторону костра гоблина:

— Слышь, Глукса, а как ты узнал, что колдовать умеешь?

Глукса пожал худенькими плечами:

— Чародей проезжий в затом годе баял. Колдун ишшо лосьвинский всё грозился в подмастерья меня взять, да не успел. Зимой от лихоманки помер.

— А ты знаешь какие-нибудь заклинания?

— Не. Ничего не ведаю, — замотал головой Глукса. — Не учёный я. Не.

Каждый раз, при взгляде на эту потрясающе лохматую голову, Стёпке хотелось взять в руки крепкую костяную расчёску или очень большие ножницы. Вжик! Вжик! Полетели бы лохмы во все стороны, и превратился бы деревенский пацанёнок во вполне приличного школьника... Впрочем, зачем? Он скоро и так студиозусом станет, и сомневаться в том не приходится. А несколько лет спустя и чародейский хвостик себе завяжет, в знак того, что постиг все магические тайны.

— Но ты же ведь как-то колдуешь. Пацаны рассказывали, что ты таёжных духов вызывал. Ещё туманную замуть какую-то творил весной, — Стёпка опять вспомнил о своём желании научиться хоть немного колдовать. Смакла ему в этом не слишком помог, может быть, сумеет помочь почти настоящий чародей, ну ладно, пусть пока не чародей, а всего лишь колдун-самоучка.

Гоблин победно улыбнулся, сверкнув мелкими сахарно-белыми зубами:

— Замуть — энто запросто, энто без заклинаниев. Перстами повёл, глянул так-то вот — и готово. Токмо её летошней ночью не сотворишь. По весне надоть, когда снега сойдут.

— А духов?

— Тоже без заклинаниев. Они, духи-то, на колдовство шибко отзывчивые. Скушно им, поди, в лесу-то, промеж кедров шибаться, вот они на костёр и выходят. Погреться да разговоры послушать.

— А мы чего-то ни разу их не видели, — сказал Стёпка. — Сколько раз со Смаклой в тайге ночевали... И один я ночевал. Никаких духов не было.

— Ясно-понятно не было. Они ить не к кажному выйдут-то, их позвать ещё надо. Приманить. Привадить. Чтобы поверили они тебе, чтобы откликнулися...

Глукса ожил, плечи расправил, глаза у него заблестели, он и страхи свои полётные забыл и даже как-то взрослее сделался, внушительнее. Понятно стало, каким образом колдун и чародей сумели разглядеть в этом неприметном худеньком гоблине скрытую магическую силу. Трудно было её не разглядеть. Она, эта сила, рвалась наружу, в глазах ясным светом сияла и в воздухе чуть ли не искрилась. Как магическая ткань сущего, которую показывал в замке Алексидор. И Стёпка подумал, что лет через десять получится из Глуксы настоящий чародей и может быть станет он однажды даже и отцом-заклинателем. И будет иногда вспоминать, как везли его в замок демон Стеслав и гоблин Смакла верхом на удивительном драконе. А что? Очень даже неплохое начало для магической карьеры, по-настоящему таинственное и — как это? — эпическое. Легенды можно будет рассказывать и песни слагать. Стёпка покосился на младшего слугу, не завидует ли тот, что не ему уготована судьба стать чародеем. Нет, Смакла слушал друга с интересом, но без малейшей зависти. Не желает гоблин изучать магию. Рвётся, наверное, в ополчение. И Стёпка озаботился вдруг тем, что станется с младшим слугой после того, как они с Ванесом отбудут в свой мир. Надо Серафиана попросить, чтобы он за ним присмотрел. Или Купырю. Смакла ещё малец совсем. Пропадёт ведь один. Стёпка уже понемногу настраивался на то, что вскоре ему предстоит отсюда исчезнуть (тьфу-тьфу!), уже какое-то предотъездное настроение у него поселилось в душе. По всему выходило, что удивительное приключение понемногу движется к завершению. С одной стороны это радовало, с другой — заставляло печально вздыхать. Почему всё хорошее в жизни так быстро кончается?

— ...тады они и выходят, — завершил свой монолог Глукса. — Гляньте-кось, тут где-то недалече тальниковый дух мотается. Чичас я его приманю. Токмо не спугните, они на громкие голоса шибко пугливые.

Он щёлкнул пальцами, глядя куда-то за Стёпкину спину, в лесную темноту, и у того вдруг по спине побежали мурашки, ему представилось, что этот тальниковый дух похож на привидение, — он даже оглянулся... Хотя, казалось бы, ему-то бояться, встречался ведь уже с привидениями, и разговаривал с ними, и даже поссориться успел...

В воздухе над ними что-то прошелестело, взметнулись искры в потревоженном костре, и на землю, как бы соткавшись из темноты, аккуратно опустился некто крылатый. Хлопнул мягкими крыльями, сложил их за спиной и собрал в смешную гармошку хоботок, оглядывая оторопевших мальчишек.

— Энто не дух, — пробормотал Глукса. — Энто упырь приблудный. Я его не призывал.

— Энто ты, морда щекастая, тута приблудный, — ворчливо отозвался упырь, по-хозяйски присаживаясь к костру. — А я здеся в своём полном праве.

— Бранда? — удивлённый Стёпка не сразу вспомнил, как зовут упыря. — Откуда ты тут взялся?

Упырь был похож на Бранду — и не похож. То ли он отъелся, то ли отмылся, то ли подрос. То ли просто вышел из запоя. Стёпка вспомнил, как из-за Смакловой болтовни подозревал упыря в людоедстве, и ему стало смешно.

— Не забыл ишшо старого ольховника, Стеславчик? — Бранда с наслаждением грел над пламенем свои мосластые лапки. — Глянь, чего со мной по твоей милости сотворилося. Глянь.

Он распахнул крылья, расправил костлявые вздёрнутые плечи. Нет, он и в самом деле подрос. Повыше и покрепче Глуксы будет.

— А я-то тут при чём? — спросил Стёпка. — Что я такого сделал?

— А вино мне кто нескончаемое чародейское подсунул? А предупредить меня кто не пожелал, что от того вина, истинным демоном укреплённого, упыри шибко взойти могут?

— Каким демоном?

— Каким-каким... Тобой, ясень пень.

— Не укреплял я никакого вина.

— В руках ту бутыль держал? Мне её задаром передал без зла и жадности? Во-от. А говоришь, не укреплял.

— Я не знал. Честное демонское слово, не знал.

— Не ведаешь — не твори, — очень знакомым голосом сказал Бранда. — Да я что, я на тебя, Стеславчик, не в обиде. Подрос оно, конешно, крылья поширше распахнулися опять же... И всё бы ничего, да старики в Больших Упыреллах меня теперича на княженье зазывают. Спасения от них никакого нету. И отказать я не могу, потому как... Не могу. Кончилася моя спокойная жизнь, надоть кого другого на своё место в Замковом Совете определять.

Стёпка переглянулся со Смаклой. Тот, казалось, ничуть не был удивлён. А вот Степана, например, здорово поразило, что Бранда, этот с виду почти пропащий, запойный упырь входил, оказывается, в совет Летописного замка. Как-то трудно было представить это нечеловекоподобное существо с небритым хоботком и обтрёпанными крыльями летучей мыши восседающим на Совете рядом с чародеями, что-то важное обсуждающим и принимающим некие судьбоносные решения.

— А ты губы-то не косороть, не косороть, — ворчливо заметил Бранда. — Ишь, засомневался. Зовут меня на княжение, зовут. Более того, я уж и согласие своё дал. Лечу вот туды. Да по пути к тебе согласился заглянуть на огонёк, привет от старых знакомцев передать.

— От кого? — спросил Стёпка. — От Серафиана, что ли?

— Купыря просил к тебе заглянуть. Не забыл ещё Купырю-то?

— У меня память хорошая, — сказал Стёпка. — Пока не жалуюсь. И что Купыря просил передать, кроме привета?

Упырь поёрзал, покряхтел, затем сказал очень похожим на Купырин голосом:

— Ты, отрок, конешно, должон сам решать, но мой тебе настоятельный совет — в замок тебе лучше не соваться. Слишком многие тебя там поджидают с нетерпением. Поостерегись. А как вернёшься, найди в Предмостье вурдалака Огробрыка, передай через него весточку. А там и поразмыслим.

— И всё? — спросил Стёпка, вздохнув про себя с облегчением. Ничего нового и ничего страшного он не услышал — и это уже было хорошо. А то мелькнула у него на секунду мысль, что с Ванькой что-нибудь неладное случилось, и Купыря о том каким-то образом проведал.

— А тебе, я погляжу, энтого мало? — нешуточно удивился упырь. — Шибко смелый демон, однакось. Никого не боится. По тайге шлындат из края в край, народ баламутит, слухами земля полнится так, что разве волки об его делах ишшо по ночам не воют. Не токмо старый Бранда, глянь, подрос за энто время, и ты, демон, тоже изрядно повзрослел. Из замка малец мальцом выходил, ребятёнок, честное слово. А ноне с энтим ребятёнком кое-кому лучше навовсе не встречаться. Поведали мне уже о твоих славных подвигах, как ты весичей да оркимагов гоняшь...

— Лучше бы тебе, ольховник, поведали о том, как этот ворёныш честных гномов ограбил, — сказал вдруг кто-то у самой земли звучным, хрипловатым голосом, и к костру вышел из темноты важный, насупленный гном. Даже не вышел, а выступил, явил себя во всей своей невеликой красе, лилипутской мощи и карапузной неустрашимости. Голос, следует сказать, габаритам хозяина совершенно не соответствовал, такое впечатление складывалось, что для пущей важности использовал гном какое-нибудь заклинание, усилитель какой-нибудь магический или звуковой талисман. Вон их на шее сколько висит.

Это был Зебур. Как и обещал Гвоздыря, ничего с ним не сделалось, полёт из камнемёта, что называется, прошёл нормально, все выжили. Видать, Отхожая топь самой природой была приспособлена для мягкой посадки... Или, что точнее, мягкого падения.

Бранда, забавно морща хоботок, покосился на Стёпку, что, мол, на это скажешь? Смакла, по ходу службы своей гонявший в замке гномов в хвост и в гриву, на нежданного гостя смотрел с откровенным пренебрежением и, можно не сомневаться, страшно жалел, что под рукой у него сейчас нет хорошего веника. Глукса же таращился на гнома в великом удивлении. В Горелой Кече гномов отродясь не водилось, и знали о них лишь по не слишком достоверным рассказам заезжих купцов, не смеялась над которыми только несмышлёная ребятня. А ты глянь-ко — понапрасну зубы скалили, вот он гном-то, живых живее. А махонький-то какой!

Зебур окинул всех суровым взглядом, но в Стёпкину сторону даже не покосился. С намёком так не покосился, с предельным презрением, недостоин, мол, ни в коей мере, чтобы даже на глаза честным гномам попадаться.

Выглядел Зебур внушительно. Почти так же внушительно, как гномлинские государи. Новёхонькая кольчуга, золото на шее, на поясе, на рукояти топора, даже в маленьких ушах золотые серьги. Борода расчёсана волосок к волоску, серебрится сединой в свете костра, только красный нос слегка портит общую картину, выдаёт с головой любителя хмельных напитков. Стёпка глянул на Бранду, хихикнул про себя, подумав, что хоботок у упыря тоже мог бы покраснеть от чрезмерных возлияний. Чёрт, что за мысли в голову лезут? Не о том сейчас думать надо, совсем не о том.

— Ну вот, ворёныш, мы и встренулись, как я и обещался. Али ты не рад меня видеть? — на этот раз гном упёрся взглядом в Стёпку, чтобы никто ненароком не решил, будто он кого другого вором обзывает.

Стёпке при виде этой наглой самодовольной физиономии тоже захотелось уколоть гнома:

— А я вот давно хотел спросить. Как оно там, в Отхожей топи, всё так же смердит?

Зебур дёрнулся, побагровел весь до того, что нос его заалел ярким угольком, но сдержался страшным усилием воли, прожевал молча едва не вырвавшееся ругательство, потискал рукоять топора, сказал с угрозой:

— И энто я тебе, гниляк, тоже припомню. Ноне же и припомню.

Он звонко свистнул, и из темноты к костру со всех сторон шагнули гномы. Десятка два сердито сверкающих глазами гномов в кольчугах, шлемах и со взведёнными арбалетами в руках. Чёрные наконечники крохотных стрел хищно целились в Степана. И можно было бы в самом деле испугаться этих очень решительно настроенных воинов, будь они ростом чуть побольше. Стёпка при желании мог расправиться с ними одним пинком. Гномы об этом, разумеется, знали, но ни капли страха и ни тени сомнения нельзя было разглядеть в их насупленных лицах. Коротышки вышли на тропу войны и отступать не собирались. Уже за одно это они достойны были уважения... Если бы не их слишком задиристый предводитель. Уважать Зебура Степану было не за что.

Упырь как-то стушевался, отодвинулся от костра и почти растворился во мраке. Гоблины испуганно оглядывались по сторонам, подозревая, видимо, что там, во тьме, притаилась ещё целая армия столь же свирепых и воинственных гномов. А может быть, между прочим, и притаилась.

— Всё, ворёныш, — довольно прогудел Зебур. — Допрыгался ты ужо. Доворовался.

Он повёл носом, шумно принюхался и, ещё более свирепея, прошипел:

— Повадился чужое золото транжирить, не припекло тебя ворованным расплачиваться. Гляньте-ко, други, каковских демонов чародеи замка Летописного на наши кошели да ухороны призывают. Гномьим золотом обогатиться возжелали.

Гномы слаженно повели носами, все дружно учуяли подрастраченное Зебурово золото в Стёпкином кармане и ещё яростнее засверкали глазками. И пальцы на спусковых скобах арбалетов побелели в напряжении — того гляди стрельнут.

За себя Стёпка не слишком боялся, надеялся на неуязвимость проверенную да на волшебный мешочек, что в котомке лежал. А вот за друзей своих опасался всерьёз. С Зебура станется, он может и на гоблинах обиду выместить, если увидит, что с демоном ему не совладать.

Гном, похоже, основательно подготовился и рассчитывал не только на отравленные стрелы. Над всем гномьим отрядом ощутимо вибрировала готовая к применению магия. Напружинившийся, запахший опасной горечью воздух угрожающе навис над головами, и даже языки пламени покорно приникли к земле под его почти ощутимым весом. Синие искры то и дело простреливали из темноты — готовые к применению заклинания в любую секунду могли сорваться и поразить цель. Стёпка напрягся. Желая вывести из-под удара друзей, он решил атаковать первым: броситься на Зебура, подмять его, схватить, потом угрозами заставить гномов разрядить арбалеты... а там видно будет. Не самый лучший план, конечно, но ничего другого в голову сейчас просто не приходило.

— Убить мы тебя, пожалуй что, и не смогём, — нехотя признал Зебур, не отвозя пылающего взора от Степана. — Однако же припечёт тебя славно. Чтобы и другим неповадно было. Давайте-кось, други...

И тут в происходящее безобразие вмешались посторонние. Очень вовремя, надо признать, вмешались. Ещё три гнома важно и почти бесшумно выступили из мрака к костру, остановились напротив Зебура, и самый толстый из них спросил почти весело:

— Что это ты, любезный Зебурушка, на ночь глядя затеял? Почто дедовы заклинания не бережёшь? На кого таперича кирку отковал?

Это тоже были старые Стёпкины знакомцы: усть-лишайские старшины Бурзай, Чучуй и Чубык, те, которым он в весской тюрьме заветное слово Яргизая продиктовал, получив за то право пользоваться Большим Гномьим Отговором. Стёпка незаметно перевёл дух. Кажется, в атаку пока бросаться рановато.

Зебур нервно дёрнул головой, изобразив не слишком почтительный поклон.

— Душевно рад видеть усть-лишайских родичей. Какими судьбами вас так вовремя сюда принесло?

— Дело у нас важное к демону имеется.

Зебур покривился, сделал знак своим гномам, и те послушно опустили арбалеты. Магическое напряжение тоже заметно ослабло, гул стих, и синие искры, недовольно взвихрившись, затерялись среди множества сверкающих на небе звёзд.

— Какие могут быть дела у честных гномов с энтим подлым вором?

— А у тебя какое с ним дело? — ехидно спросил, кажется, Чучуй. — Али опять золото своё стребовать с него намерен?

— Пусть подавиться он тем золотом! — рявкнул Зебур. — Наказать желаю стервеца, чтоб другим неповадно было!

— А ведь мы поверили тебе, Зебурушка, — сказал Бурзай. Его-то отличить от прочих гномов было легко, он тут один был такой, толстый и старый. — Слову твоему поверили. К испытанию демона принудили... Прошёл демон испытание золотом, али тебе то ещё не ведомо?

Зебуровы гномы вокруг загудели в изумлении и поубирали арбалеты с глаз подальше, аккуратно их перед тем разрядив. Видимо, не всю правду сказал Зебур своим подданным.

Однако сдаваться неистовый гном не желал.

— Меня при том не было, — заявил он, косясь на Степана.

— А мы при том были, — решительно сказал Бурзай. — Так что отойди посторонь и не мешай нам своими лживыми придумками.

— А коли не отойду?

— Не гневи меня, племяш! — рявкнул Бурзай. — Уймись, пока мы своё Слово в ответ не пустили о том, что Зебур на невинных поклёп возводить горазд!

Зебур стушевался и отступил, всего на полшажка, но отступил назад. Побаивался, видно, дядю.

Бурзай посверлил его ещё немного глазками, затем повернулся к Степану, склонил уважительно голову:

— Здрав будь, демон. Рад вновь тебя видеть.

— И вы здравствуйте, — Стёпка встал, тоже поклонился, решив, что голова у него не отвалится, если он выкажет уважение этим по-настоящему честным гномам. — И я тоже рад. Что привело вас ко мне?

Бурзай пригладил бороду, посмотрел по сторонам, словно сомневаясь, говорить ли при посторонних, затем решился и спросил с заметным волнением:

— Тот самоцвет в оправе, о коем ты в прошлый раз упоминал, ныне с тобой ли?

— Со мной, — кивнул Стёпка. Он вытащил из кармана увеличительное стекло, показал его гномам:

— Вот он.

Усть-Лишайские гномы страшно оживились, заулыбались, Чучуй (или Чубык?) даже ручки довольно потёр.

— Просить тебя душевно хотим, демон, — сказал Бурзай. — Не откажи в малой милости. Записали мы поведанное тобой гномьей вязью, однако же сомнения у нас великие имеются, верно ли записано. Сам понимаешь, одна буквица не туда встала — и не сработает заклинание. Так не посмотришь ли ты через свой самоцвет, не проверишь ли, насколько верно ведомые тебе слова на пергамент занесены? Мы тебе за то золотом щедро заплатим, топором своим клянусь и топорищем.

Зебур шумно присвистнул сквозь стиснутые зубы, остальные гномы потрясённо забормотали, переглядываясь в изумлении: не каждый день такое случается, чтобы гномьи правители кому ни попадя золото обещались в уплату за неведомо какую услугу (да и за какую такую услугу можно чужим своё, родное, кровное золото отдавать?!)

Стёпка на миг задумался. Вспомнил, как выбрался из весской темницы, как помог ему гномий отговор Бочагу из плена вызволить...

— Нет, — сказал он решительно. — Никакого золота я с вас не возьму. Вы со мной и без того уже сверх меры расплатились. Я вам свободой обязан и не только своей. Давайте пергамент.

Бурзай прокашлялся, посмотрел по очереди на своих спутников, словно показывая: а я что вам говорил. Затем вытащил из-за пазухи лист пергамента, который тут же увеличился раза в три.

Стёпка присел рядом с гномами, разгладил лист, прочитал, стараясь держать линзу так, чтобы гномы при желании тоже могли заглянуть. Те столпились под его рукой и ждали, не дыша. Остальные присутствующие, ничего не понимая в происходящем, просто наблюдали со стороны. Читать было трудно. В неверном свете костра начертанная на пергаменте гномья вязь казалась живой: буквы ползали, извивались и норовили ускользнуть от волшебного кристалла.

— Вот здесь ошибка, — сказал наконец Стёпка, показав пальцем. — Там было, кажется, не "оросив", а "орошая". Вот здесь, видите.

Он отдал кристалл Бурзаю, и тот, с трудом удерживая слишком тяжёлую для него ношу, почти уткнулся в стекло. Чучуй с Чубыком тоже друг за другом посмотрели в кристалл, затем Чучуй сноровисто исправил написанное. И очень у него это ловко получилось. Скребанул маленьким ножичком, стирая неверное слово, макнул перо в крошечную чернильницу и уверенно вывел несколько закорючек.

— Теперь глянь, — попросил он, подержав пергамент над углями костра, чтобы быстрее высохли чернила.

И больше ничего не успел сделать.

Лист пергамента дёрнулся в его руке, зазвенел стеклянным звоном, и написанный текст на миг вспыхнул ярким золотом. И когда сияние угасло, всем показалось, что ещё несколько секунд висели в воздухе сияющие причудливые гномьи письмена.

— Всё, — сказал Бурзай. — Не надо больше смотреть. Теперь верно записано.

Стёпка уже и сам догадался, что верно. Вон как засияло, до сих пор в глазах золотые буквы стоят.

— Благодарим тебя, демон, за помощь. За слово, тобой переданное. Удачи тебе в твоих начинаниях.

— И вам удачи, — поклонился ещё раз Стёпка. — Рад был помочь.

— Вы закончили? — выступил вперёд Зебур, жадно косясь на пергамент в руке Бурзая. Прочесть написанное он не успел. — Могу я продолжить своё дело? — выделил он голосом последние два слова.

— Уймись, Зебурушка, — почти ласково пропел Бурзай. — Довольно тебе поклёпы на честных демонов возводить. Со стыда ведь помрёшь, когда узнаешь, что нам от этого отрока в награду досталося.

— Стыда не ведаю! — отрезал Зебур, чуть ли не впервые в жизни сказав правду о себе. — И помирать покудова не собираюсь. И что он вам наговорил, знать не желаю. У меня к нему свои счёты.

— Значит, заветное слово Яргизая тебе более не надобно, так? Значит, мы по всем гномьим родам слово пустить можем, что Зебур от наследия великого отказался и в Чертоге Источника ни его ноги не будет, ни всех его родичей?

— Зав... — споткнулся Зебур. — Яр... Чер... Быть того, дядя, не может! Не верю!!! — и уже почти шёпотом закончил. — Неужто сбылось? Неужто сей демон слово отыскал?

И тут он сделал то, чего Стёпка от него ну никак не ожидал. Спесивый и надменный предводитель замковых гномов бухнулся на колени и стянул с головы шлем.

— Прости, отрок, гнома неразумного, — сказал он, покаянно склонив голову. — Не по своему хотению напраслину на тебя возводил. Орклы принудили, задолжал я им... Прости, ежели сможешь. За то, что ты слово заветное вернул, мы на смерть за тебя пойдём, коли пожелаешь. Прости.

Удивительное превращение удивило, похоже, только Степана и гоблинов. Усть-лишайские гномы даже ухом не повели, словно заранее знали, чем всё кончится. Зебуровы гномы на колени падать не поспешили, была у них, видно своя гордость, они просто таращились на Степана с тем выражением на лицах, которое принято называть неземным блаженством. Тоже, видимо, радовались обретению заветного слова. Узнать бы ещё, как они умудрились его утерять. Такие важные вещи, вообще-то, следует помнить наизусть, передавать из поколения в поколение, а на случай внезапного склероза записывать на чём-нибудь несгорающем, на камнях высекать, например.

— Я не держу на вас зла, — сказал Стёпка. — И я очень рад, что помог вам обрести это слово.

Он в самом деле был рад. Потому что теперь одним врагом у него стало меньше. Пусть и не слишком велик был тот враг, пусть бояться его и вовсе не стоило, но всё равно мало приятного сознавать, что есть где-то на свете некто (не важно, человек это или гном), ненавидящий тебя до зубовного скрежета и страстно мечтающий о мести.

Однако почти без промедления выяснилось, что прочие его недруги тоже не дремлют.

— Так-так-так, — донёсся сверху насмешливый голос. — Что мы видим! Неукротимый Зебур приносит вассальную клятву безродному демону! Экое чудо препозорное!

— Глазам своим не верю! — воскликнул ещё один голос.

— И ушам тоже! — добавил третий.

Голоса доносились, казалось, прямо с неба. Все задрали головы, пытаясь разглядеть их обладателей. И тотчас из ночного мрака вынырнули один за другим три дракончика, на спинах которых восседали, само собой, гномлины. Взметнув искры и пепел, они опустились у костра, после чего гномлины с достоинством и поистине царской неторопливостью спешились, встали плечо к плечу и с нескрываемым превосходством внимательно оглядели всех присутствующих. Этих гномлинов Стёпка тоже очень хорошо помнил. То были доблестные лесные государи: Чуюк, Топтычай и Тютюй. Становилось всё веселее и веселее. Смакла и Глукса, кажется, устали удивляться. Упырь посверкивал глазками в темноте и, похоже, вовсю наслаждался происходящим.

Вот тебе и тайга, вот тебе и глухомань! Просто какой-то проходной двор. Спрятаться некуда и скрыться невозможно, везде отыщут. А ведь сверху казалось, что вокруг на многие вёрсты ни хутора, ни деревеньки. Что летишь ты свободный, сам по себе, и никто не в силах тебя выследить.

Многомудрый Тютюй на этот раз вырядился несколько иначе: он теперь был в настоящей кольчуге с ног до головы, в островерхом шлеме с султанчиком и с двумя очень кривыми саблями, висящими справа и слева. Топтычай и Чуюк со времени последней встречи словно бы и не переодевались, только оружия на них стало больше. Стёпка смотрел то на гномов, то на гномлинов и теперь явно видел, чем одни отличаются от других. В гномлинских лицах явно просматривалось что-то степное, скуластое и слегка раскосое, видимо, они являлись восточной ветвью гномьего племени.

— Не пришибли тебя ещё, штрезняк, — весело оскалился Чуюк, выпячивая в Стёпкину сторону внушительный животик. — Ну, ничё... Мы энто живо исправим.

— У других не получилось, и у вас не получится, — сказал Стёпка. — Ростом не вышли.

— Ростом не вышли, числом возьмём, — ухмыльнулся Чуюк, намекая, видимо, на то, что без притаившейся в темноте гномлинской армии и здесь не обошлось.

— Наше почтение усть-лишайским предводителям, — гулко сказал Топтычай и легонько двинул плечами, изображая поклон. — И тебе Зебур наше почтение, хоть ты и позоришь себя, склоняясь перед невесть кем.

Зебур дёрнулся было ответить, но проглотил возражения, ещё сильнее насупился и, сделав несколько шагов в сторону, встал плечо к плечу с усть-лишайскими, ясно давая понять, на чьей стороне он теперь намерен держаться.

— А не поведаете ли вы нам, уважаемые, чем вас этот демон подкупить сумел, да так, что вы с ним как с равным переговоры ведёте и даже на колени перед ним не гнушаетесь падать? — это уже многомудрый Тютюй слово взял.

Старшины переглянулись, затем Бурзай торжественно пояснил:

— Сей демон достойный помог нам вернуть заветное слово Яргизая и отныне гномам вновь открыт вход в Чертог Источника.

Стёпка на миг вообразил, что и гномлины сейчас тоже ахнут и повалятся на колени, благодаря демона за столь щедрый дар. Ха-ха! Государи даже не дёрнулись. Тютюй презрительно поморщился, сказал с усмешкой:

— Понятно нам теперь, с какой радости Зебур колени протирал. Ловок демон, вызнал, чем гномов наверняка подкупить можно. Но нас этим не возьмёшь. Верхнегорские гномлины свой род иначе ведут, нас Чертог Источника не манит. Вы с демоном все свои дела порешали? Он вам более не нужон? Тады мы с ним теперя своими делами озаботимся.

Он повернулся к Стёпке, впервые посмотрел ему прямо в глаза:

— Ты уж, демон, не обессудь, но прибыли мы сюды по твою душу. Повяжем мы тебя, спеленаем и доставим тому, кто за тебя золотом без счёту готов заплатить. И не вздумай ерепениться. Наша сила нынче твоей сильнее.

Он звонко ударил себя стальной рукавицей по нагрудной пластине, и тотчас со всех сторон в темноте загудело, зашумело, засверкали на колчугах и крыльях отблески костра, несчётное множество драконьих и гномлинских глаз затмило даже сияние звёзд на небе. Правильно Стёпка заподозрил — целую армию привели с собой государи. И сейчас эта армия явила себя во всём своём боевом великолепии и неудержимой мощи. Гномлины верхом на драконах висели в воздухе, окружив стоянку и были их тысячи и тысячи... Ну, может, не тысячи, а сотни, но всё равно очень много. Они слаженно перестраивались в темноте, поскрипывая подпругой, позванивая кольчугами, шумя крыльями и целясь из арбалетов, они кружили вокруг костра, ухитряясь не сталкиваться и не задевать друг друга, — и воздух начал кружиться вместе с ними, увлекаемый множеством крыльев и тел, и даже звёзды на небе решили, казалось, принять участие в этом завораживающем хороводе.

Это впечатляло. Это даже пугало. Стёпка вынужден был признать, что гномлины хорошо подготовились к захвату. Но отчего-то ему совсем не было страшно, наверное, оттого, что во всём происходящем явно сквозило что-то показушное, что-то не вполне серьёзное. Отчего-то он был уверен, что гномлины не пойдут на прямое столкновение с демоном. Ну не дураки же они, в самом деле, не самоубийцы. Что-то у них, видимо, припасено за пазухой, хитрость какая-то или подлость.

— На кого работаете? — спросил Стёпка, — Опять на весских магов?

— А хучь бы и на них, — Тютюй усмехнулся, прекрасно поняв, на что намекает демон. — Нам всё одно, с кого золото стребовать.

— И сколько за меня Чародейная палата отвалила? Не продешевили?

— Нам хватит, — отрезал Топтычай. — Мы своё завсегда получим. Противиться будешь ли, демон?

— Буду, — сказал Стёпка.

Бранда сдавленно хрюкнул. Чуюк радостно оскалился и потянул из ножен свой не слишком большой меч.

И тут вперёд выступил Зебур. Он подошёл к Степану, встал рядом с ним и сказал:

— Демона мы вам не отдадим.

Круто прозвучало. В другой ситуации Стёпка, наверное, не удержался бы от улыбки. Мелкий гном пытается защитить огромного демона. Однако сейчас никто и не подумал смеяться. Потому что Зебур был не один. Все его гномы встали рядом со своим предводителем и молча ощетинились арбалетами.

Чуюк вжикнул мечом и засиял ещё ярче:

— Ведал я, что мы ноне славно повеселимся!

Смакла с Глуксой дружно поднялись и встали справа от Степана. Мечей у них не было, они обошлись охотничьими ножами. У младшего слуги лицо было задумчивое и не наблюдалось на нём ни тени страха. Ну, ещё бы! Два года он этих гномов в замке веником гонял, не сосчитать, сколько гномоловок на них поставил! А теперь что — струсить? Не дождётесь! Глукса же на гномов, кажется, и вовсе не смотрел. Он, как зачарованный, вглядывался в дрожание магического полога, вновь нависшего над поляной. Кто-то из присутствующих озаботился призывом неслабых заклинаний, и мельтешение синих искр притягивало взгляд будущего чародея с неудержимой силой.

Всё, что нужно, было сказано, намерения обозначены, противники сверлили друг друга настороженными взглядами. Гномлины, судя по их довольным лицам, не сомневались, что победа останется за ними. Просто потому что их было намного больше. А сила силу завсегда ломит. Они не знали, что у демона есть ещё один защитник. Только он куда-то улетел по своим делам. Стёпка надеялся, что он успеет вернуться вовремя. Насколько всё было бы проще, если бы он сейчас стоял за спиной, могучий, огромный и непобедимый.

Усть-Лишайские старшины держались в стороне, не торопясь присоединяться ни к одной из враждующих сторон. Но когда Топтычай уже собрался отдать приказ, после которого всё должно было завертеться, гном-предводитель вдруг требовательно поднял руку:

— Покудова не свершилось непоправимое, я прошу гномлинских государей ответить всего на один вопрос.

— Не руби топором чужую колоду, Бурзай! — рявкнул Чуюк. — Посля погутарим, когда демона повяжем!

Более умный и осторожный Топтычай, однако нехотя кивнул, соглашаясь:

— Спрашивай, коли припекло.

— Ведомо ли вам, уважаемые, как мы сюда из Усть-Лишая добрались? — вкрадчиво спросил Бурзай, оглядываясь на своих спутников. Те приосанились и заулыбались. — Ведомо ли вам, на чём мы сюда все втроём прилетели? Конец, как известно, оченно не ближний.

Гномлинские государи недоумённо переглянулись. Чуюк пожал плечами, Топтычай нахмурился, Тютюй что-то заподозрил:

— Нам то не ведомо. И ведать о том нам не интересно.

— Ой ли, — улыбнулся Бурзай. И вдруг заливисто свистнул.

Висящая в воздухе гномлинская армия колыхнулась в стороны спугнутым комариным роем, магический полог дрогнул, и из притихшей темноты к костру выдвинулась огромная рогатая голова дракона. Дрэга на ходу лизнул хозяина в щёку, вытянул шею и уставился на обомлевших гномлинов сердито разгорающимися изумрудами глаз. Выждав томительную минуту, он тихонько дохнул на костёр, и тот разгорелся с новой силой. В свете взметнувшегося пламени пронзительно засверкала чешуя на драконе, мигнули кровавые отблески на острых клыках. Распахнутые крылья вздымались едва ли не выше сосен. Чёрные на чёрном, они заслоняли половину неба. Дрэга, когда хотел, умел показать себя во всей красе.

— Вот на нём мы сюда и прилетели, — негромко сказал в полной тишине Бурзай. — И угадайте-ка с одного удара, кто хозяин энтого дракона и кто подсобил ему стать таким... немаленьким?

Меньше всех удивился Зебур. Он оглянулся на Степана и с довольной усмешкой сложил руки на груди. Его соратники с нескрываемым облегчением разрядили арбалеты и убрали их за спины. Неравная битва откладывается, умирать нынче ночью не придётся, уже хорошо.

А гномлины стояли как громом поражённые. Как веником по голове стукнутые несколько раз. Как навеки онемевшие и навсегда оцепеневшие. Но это был не испуг. Они не боялись дракона, они... Они им любовались. Они просто пожирали его восхищёнными взорами, забыв обо всём на свете. Даже грубый Чуюк. Стояли и в полной тишине таращились во все свои маленькие глазки на объявившееся зеленоглазое чудо. И вся их воздушная кавалерия, мгновенно осыпавшись на землю и спешившись, делала то же самое. Как будто и не было только что в каждом из них угрюмой готовности стрелять, нападать и рубить.

Стёпка, уже представивший себе упоительную картину заполошного бегства перепуганной гномлинской армии, понял с некоторым сожалением, что никакого бегства не будет. И — уже без сожаления, — сражения тоже не будет. Не пойдут гномлины против дракона. Он для них, наверное, всё равно что бог. Вон как смотрят — того гляди тоже на колени встанут. Стёпка покосился на Смаклу. Гоблин хитро прищурился в ответ, тоже сообразил, что гроза миновала и опасаться больше нечего.

— Свершилось! — завопил вдруг во весь голос Топтычай, самый, казалось бы, спокойный и рассудительный из правящей троицы. — Великий Дракон явился!!!

И сразу словно прорвало:

— Пришло наше время!

— Весть была верна! ОН явился!

— Трепещи Долибаева сыть!

— Сподобились!

— Узрели!

— Наш верх отныне других вышее!

Надрывались все. Выкрикивал что-то шальное Тютюй, голосил яростный Чуюк, ртутным живчиком носясь вокруг костра, орали, перекрикивая друг друга и прочие гномлины. Шипели с подвизгом даже ездовые дракончики. Смакла, как бы боясь оглохнуть, демонстративно зажал уши. Глукса вертел нечёсаной головой, боясь пропустить интересное.

Трудно было поверить, глядя на ликующих гномлинских государей, что это они только что стояли все из себя важные и надменные. Сейчас они были похожи на мальчишек, которым на день рождения подарили новый велосипед. Один на троих, зато крутой.

Всё смешалось у костра. Распри были забыты напрочь, и кто бы поверил, что всего пять минут назад здесь едва не вскипел смертельный бой. Зебур, ехидно ухмыляясь, ещё раз поклонился Стёпке и отбыл в ночь со своими воинами, пообещав многозначительно, что надолго не прощается и в скорости они непременно свидятся. Усть-Лишайские гномы в сторонке о чём-то увлечённо беседовали с упырём. Бранда кивал, теребил себя за мягкое ухо и довольно морщил хоботок.

Поляна, до той поры озаряемая только неверным светом костра, вся усеялась немеркнущими магическими огоньками, к появлению которых приложил руку кто-то из гномлинов, скорее всего, Тютюй. Огоньки плясали в воздухе, сияли праздничной синевой на кончиках еловых лап, валялись под ногами, а один даже устроился на голове у Глуксы. Гоблин так и ходил с ним, изображая из себя живой торшер, слегка ошалелый и неистово лохматый.

Первый, слегка пугающий, взрыв восторга миновал, но гномлины и не подумали успокаиваться. Они сходили с ума. Они хохотали и хлопали себя по бокам, они гладили Дрэгу, они бегали вокруг него в восторге и упоении. Они были похожи на обкурившихся наркоманов. Государи затерялись в толпе своих подданных и ничем от них не отличались. Только из нестройного шума и гама вырывался порой хриплый голос Чуюка: "Демона они захотели! Жвыль им смердючую в хлебало, а не демона!" Или подбегал к Стёпке Тютюй в скособочившемся шлеме и говорил торопливо: "А мы не верили! Давно уж слухи по тайге ходят, а мы поверить не могли! Да и кто поверит пятколизам Долибаевым! А ведь свершилось! Узрели!" И убегал к дракону. Важный Топтычай, тяжело дыша, гудел: "Ну, демон! Горой за тебя!.. Все, что хошь тебе... Все, что хошь, окромя золота! Слово государя, не будь я верхнегорский гномлин!" Дрэга блаженно жмурился и позволял неуёмным коротышкам вскарабкиваться на спину, бегать по ней, дёргать за хвост, гладить чешую, чесать за рожками и просто стоять, таращась в немом восхищении. Чуюк прикладывал свой меч к нарочно выпущенным драконовым когтям и кричал восторженно: "На два вершка длиннее будут! Справные коготки!"

Стёпка смотрел на них и уже начал подумывать, что как бы то ни было, а дракона он гномлинам не отдаст. Ни за что на свете. Даже за золото. Даже за большую гору золота.

Однако какое-то время спустя всё устроилось наилучшим образом. Гномлины исчерпали свои силы, устали восторгаться и восхищаться, угомонились и пришли в себя; государи вспомнили, что они государи, а простые воины вспомнили, что у них есть и свои драконы, хоть и не такие большие.

— Ну, демон, ну, уважил! Ну, обрадовал, — твердил Чуюк, дёргая себя за уже изрядно встрёпанную бороду. — Ну, штрезняк, просто не знаю что и сказать. Эх, пойдут у нас теперича дела и свершения, эх, пойдут!

— Ты, Стеслав, в Летописный замок на Драконе летишь? — спросил Тютюй, так и не удосужившийся поправить сползший на бок шлем.

— Да, — кивнул Стёпка.

— Ну, тогда мы не прощаемся. Свидемся вскорости, — пообещал Тютюй. — Сбереги дракона-то, хочется нам ещё разок на него взглянуть.

Гномлинские государи дружно поклонились, взобрались на своих дракончиков и один за другим взмыли в ночь. Суматошное войско с шумом оторвалось от земли. Перед тем как улететь, все они ещё раз пронеслись над костром — их точно было несколько сотен. Разомлевший Дрэга лениво поглядывал вверх. Ему, похоже, нравилось быть в центре внимания. С отлётом гномлинов погасли и магические огоньки. Только тот, что запутался в Глуксовой голове, угасать не спешил, напоминая своим васильковым перемигиванием о недавнем ураганном сумасшествии вокруг дракона.

— Ну что ж, демон, — сказал Бурзай, повернувшись к Стёпке. — Пора и нам отправляться до дому. Ты не будешь ли против, ежели мы ещё раз твоим драконом воспользуемся? Пёхом-то нам и за месяц не добраться.

Стёпка, само собой, противиться и не подумал. Только Дрэгу всё-таки попросил, чтобы тот к утру вернулся, если успеет, конечно. И уже вслед улетевшему дракону озаботился очень простой, но отчего-то не пришедшей ему раньше в голову мыслью: каким образом Дрэга всего за несколько часов успел слетать до отнюдь не близкого Усть-Лишая и обратно? Может быть, гномам какое-нибудь ускоряющее заклинание известно, какой-нибудь Большой Драконий Уговор?

А вслед за этой мыслью пришла и другая, ещё более озадачивающая: ладно усть-лишайские, а Зебур-то со своими как сюда попал? Не пешком же через тайгу притопал.

— Ну энто-то проще-простого, — хрюкнул Бранда. — Али не догадался?

Стёпка пожал плечами, не знаю, мол, уж просвети неуча.

— Купил у кого-нитось амулет спешного перехода да и всё, — пояснил упырь. — Денежки у него, видать, ещё водятся.

— А меня он как нашёл? Откуда он узнал, что я сейчас именно здесь? Да и другие откуда узнали?

— По монетам и узнали, что у тебя в кармане лежат. Али ты полагал, что гномы своё золото забавы ради знаками тайными клеймят?

* * *

Бранда шуровал в костре обгорелой веткой, от чего в тёмное небо то и дело взлетали стремительные искры. Разглядеть сейчас в ольховом упыре умудрённого жизнью мудреца, заседающего в совете Летописного замка, было довольно трудно. Нахохлившиеся гоблины сидели напротив, завороженно глядя в огонь. Стёпка обводил взглядом почти неразличимую в полночном мраке поляну, по которой, казалось, ещё бродят отголоски недавнего гномлинского сумасшествия. Это же надо, как их дракон возбудил!

— С чего они так взбаламутились? — спросил и Смакла. — Я даже испужался, что они захотят у нас Дрэгу отобрать.

Бранда улыбнулся, пошевелил хоботком:

— Предсказание у них ходило, что род верхнегорских гномлинов в силу войдёт и над другими родами возвысится, когда явится в тайгу Большой Дракон. Колдун какой-то в давешние лета сбрехнул, не подумавши, а они поверили. Который уже век Большого Дракона дожидаются. И поди ж ты — дождалися.

— Выходит, не сбрехал колдун-то, — веско заметил Глукса. — Колдуны, они правду наскрозь видят.

— Да, — согласился задумчиво упырь. — Выходит, не сбрехал. Только не начнётся ли теперь у гномлинов великая замятня? Навряд ли прочие роды согласятся идти под руку верхнегорских. Навряд ли.

— А много ли тех родов? — спросил Глукса. Удивительный мир разворачивался перед очарованным гоблином из глухой деревни, хотелось знать и увидеть всё.

— По числу не скажу, однако же, десятка два точно наберётся. Долинники есть, овражники, боровые гномлины, поречные, заутёсники... да всякие.

— А у нас гномлинов и в глаза не видали. Отчего?

— Лошадки гномлинские вековую тайгу не шибко жалуют. Зверя хищного боятся. Особливо куниц да кикиморов.

— Энто да, — согласился Глукса. — Зверя у нас шибко много.

— Слушай, Бранда, — решился наконец спросить Стёпка. — А ты там, в замке, не видел, случайно, ещё одного демона? Ванькой его зовут. На меня похож, только волосы светлее, и конопатый весь. Он со мной сюда попал, да я потерял его где-то. Найти не могу.

Бранда подёргал хоботком, подождал несколько томительных секунд, затем нехотя выговорил:

— Ну и дружка ты себе выискал, Стеслав. Энтот твой Ванесий не шибко мне глянулся, я тебе прямо скажу. Так и шлындат по замку, так и шлындат. Нос свой конопатый куда только не засунул. Покоя от него нет. Со стены мало не сверзился, с вурдалаками дружбу водит, уважения упырям не выказыват.

Стёпка шумно выдохнул, он, оказывается, даже дыхание задержал, ответа ожидая. Оглянувшись на Смаклу, он сказал, улыбаясь счастливой улыбкой от уха до уха:

— Ну вот, я же говорил, что Серафиан нас обманул. Там Ванька, в замке остался. Никуда ты его, Смакла, тогда не заколдовал.

По кислой физиономии гоблина было понятно, что известие о чудесном спасении Ванесия его не очень-то и обрадовало. Оно и понятно: у младшего слуги остались не слишком приятные воспоминания о второй половинке демона.

Стёпка чувствовал себя так, словно у него с плеч на самом деле тяжеленный груз свалился. Больше ему не о чем было беспокоиться, можно было просто со спокойной душой лететь в замок — ну а там... Там всё будет ясно и понятно. Даже несмотря на предупреждения Купыри, который просто ещё не знает, каков теперь из себя демон Стеслав.

— Ну что, Глукса, — спросил он, — Не передумал ещё на чародея учиться?

Гоблин вытащил из волос магический огонёк, полюбовался его уже почти погасшим светом, потом замотал головой:

— Не, не передумал. Выучусь. У нас в деревне что?.. Глухомань буреломная. А здеся... А в замке... Эвон какими делами ворочать можно... Эвон как размахнуться хочется...

— Ну-ну, — проворчал Смакла. — Размахнуться он хочет. Гляди, руки себе не вывихни, чародей.

Глава вторая,

в которой демон преграждает и не пущает

Очередной вещий сон, уже третий, кажется, по счёту, напророчил такое, что Стёпка, открыв глаза, ещё долго пытался унять суматошно колотящееся сердце. На душе было, как говорил Швырга, маятно и склизко. Метались в памяти серые фигуры с одинаково унылыми мордами, скрежетали когти, запоздало леденело в груди от обессиливающего ужаса. Хотелось убежать куда-нибудь подальше — и пусть кто-нибудь другой со всем этим разбирается. Не слишком успокаивало даже то, что завершится наступающий день вполне благополучно, если, конечно, верить сну (а почему бы ему не верить?). Мелькнули, помнится, перед самым пробуждением яркие огни Предмостья, прозвучали знакомые голоса, выплыло из темноты улыбающееся лицо Ванеса... Всё будет хорошо, повторял Степан без особой, впрочем, убеждённости, всё будет хорошо. Победим, долетим, преодолеем, выживем... Главное, не струсить бы, вот в чём дело.

За кособокой, неплотно притворённой дверью было уже светло. Давно пробудившаяся тайга беззаботно начинала новый день. Где-то совсем близко стрекотала сорока, кто-то мелкий и проворный прошмыгнул по крыше, сбросив на землю прошлогодние шишки. Густо и деловито жужжали то ли осы, то ли шмели. Знакомо шоркнула по камню чешуя — это вернувшийся из Усть-Лишая Дрэга шевельнулся во сне. Присутствие дракона радовало несказанно. С такой поддержкой никто не страшен. Мерзкие создания во сне недаром так быстро отступились, — сообразили, что против бронированного зверя у них шансов нет. Значит, всё на самом деле кончится хорошо.

Свесив голову, Стёпка посмотрел на безмятежно сопящих внизу гоблинов. Дрыхнут себе и даже не догадываются, какую жутковатую подлянку приготовила им судьба. Да и пусть пока не догадываются. Не стоит нагонять на них страх раньше времени. Глукса и без того достаточно напуган. Напророчь ему сейчас дополнительных ужасов, он вообще улетать отсюда откажется. И что тогда? Силой его на дракона усаживать?

Он спрыгнул вниз, безжалостно растолкал гоблинов и, собрав волю в кулак, спустился по каменистой тропинке к весело журчащему роднику — приводить себя в порядок. Ледяная вода помогла избавиться от остатков сонливости и слегка подняла настроение. День хороший, тёплый, солнышко светит, пацаны рядом, Дрэга опять же никуда не делся. И чего, спрашивается, разнюнился? Как будто ни разу ещё здесь со всевозможными гадами отношения не выяснял. С призраками, например, с колдунами, с оркимагами. Вон их сколько всяких было, все остались с носом, а сам он — до сих пор живой и здоровый. Так что и на этот раз всё обойдётся. Не может не обойтись. Вещие сны — они врать не будут, им верить надо.

Когда Степан, взбодрившийся, весь в брызгах, с полотенцем через плечо, вернулся к избушке, гоблины, недовольные ранним пробуждением, едва-едва раскачались. Оба отчаянно зевали, тёрли глаза и умываться категорически отказывались, справедливо полагая, что вдали от требовательных взрослых можно позволить себе некоторые послабления. Стёпка вздохнул и отступился — изображать из себя строгого старшего брата ему совершенно не хотелось. Дрэга спал на вершине скалы, убедительно прикинувшись большим замшелым валуном. Если бы не свисающий на крышу избушки подёргивающийся хвост, опознать дракона среди камней и мхов было практически невозможно. Стёпка не удержался и пощекотал кончик. Хвост неторопливо уполз наверх, не забыв напоследок легонько стукнуть его по лбу: не мешай, мол, отдыхать, хозяин.

Серафианова простейшая магия вновь напомнила о себе. Первым это заметил Глукса. Стёпка, увидев его восторженно округлившиеся глаза, покосился на свою одежду, оценил, потом подмигнул гоблину, мол, мы и не такое могём. У демона и одежда непростая, а ты как думал? Теперь он смотрелся уже не купеческим сыном и не праздным бояричем, а кем-то вроде младшего оруженосца в дружинной сотне или командиром одного из десятков в том же Ясеньградском отроческом полку. Встретились ему как-то в Усть-Лишае несколько таких военизированных отроков, приехавших к кольчужным оружейникам в сопровождении двух угрюмых воспитателей. С первого взгляда угадывалось, что знакомы они с армейскими порядками, с муштрой и, может быть, даже с телесными наказаниями за некие провинности или недостаточную расторопность. О муштре Стёпка, само собой, не мечтал, но свой новый облик ему нравился. Было в нём что-то по-настоящему боевое, строгое, даже суровое. Сапоги с отворотами, прямые брюки с широким ремнём, на который так и просился меч в ножнах, лёгкая кожаная безрукавка с непривычными бронзовыми застёжками... Этакий таёжный Робин Гуд... Лука только не хватает и шляпы с пером.

Радость была недолгой. Вспомнив, по какому поводу свершилось это изменение, Стёпка скривился и машинально нащупал в кармане рукоять верной эклитаны. Одно к одному, даже одежда его и та уже приготовилась к неприятностям. И вновь подумалось, что, может, не лететь сегодня никуда, провести день в обжитой уже избушке, поваляться на солнышке, побездельничать, устроить себе законный выходной... А Ванька, ну что Ванька? Никуда он теперь не денется, всего-то и делов, что встретимся мы с ним не сегодня, а завтра. Две недели без меня как-то прожил, ещё одну ночь всяко перетерпит... Думал так Степан, обкатывал со всех сторон привлекательную идею, а сам точно знал, что ничего такого делать не будет. Потому что это не просто малодушие, это самая настоящая подлость. Предательство это никому и никогда не простительное.

— Всё, — сказал он решительно. — Давайте собираться. Пора.

И вновь сразу вылететь не удалось. Сначала перекусили, почти всухомятку, по-быстрому, но тем не менее время ушло... Затем собирали вещи, долго пытались докричаться до разнежившегося на утреннем солнышке дракона, дёргали его за хвост и щекотали до тех пор, пока хитрецу не надоело притворяться крепко спящим. Затем ещё дольше уговаривали забраться на драконью спину заупрямившегося Глуксу, который ничего не забыл, и страх которого перед высотой никуда не делся. И когда наконец взлетели, и дружно перевели дух после крутого подъёма, Стёпка похлопал дракона по тёплой чешуе и сказал:

— Вот что, Дрэга. Тут где-то дорога такая широкая есть, по которой в Оркланд караваны ходят. Сможешь её найти?

Дракон послушно завалился на крыло, беря гораздо левее. Наклонился горизонт, поплыли в сторону серые скалы. Глукса тихонько ойкнул. Смакла, сидящий для подстраховки последним, дёрнул Стёпку за рукав:

— На кой тебе та дорога?

— Надо мне, — Стёпка всё ещё малодушно надеялся, что вещий сон окажется вещим только на самую безобидную его половину, на ту, где у них всё хорошо кончилось. — Посмотреть на неё хочу.

— Ежели тебя в Оркланд потянуло, ссаживай меня сей же миг, — решительно заявил Смакла. — Нет на то моей воли дотудова лететь.

— Какой Оркланд! — отмахнулся Стёпка, спиной ощутив, как дёрнулся в испуге Глукса. — Говорю же — посмотреть хочу.

Но Смакла, кажется, не поверил.

День, как назло, был удивительно хорош. Чудный был день. Сверкало солнце, голубело небо, от таёжной бескрайности и безбрежности кружило голову и распирало грудь. Серебрились реки и ручьи, невесомые облака уплывали в прозрачную даль, встречный ветер трепал волосы и рубашку... Хотелось жить и жить долго и беззаботно, чтобы не было никаких неприятных встреч и тягостных преодолений. Даже Глукса понемногу забыл свои страхи и проникся волшебной красотой окружающего мира. Трудно было поверить, глядя на тайгу сверху, что там, внизу, под покровом леса, могут твориться чёрные дела, что там живут не только хорошие, честные люди, но и отъявленные душегубы, разбойники и злобные колдуны. Гоблины на какое-то время совсем забыли об этом. Стёпка тоже был бы рад забыть, но у него не получалось.

Теперь они старались лететь повыше, метрах, может быть, в ста или даже двухстах от земли. Потому что, как ни странно, такая высота пугала меньше, чем проносящиеся прямо под ногами ветви деревьев и верхушки скал. На такой высоте воображение уже не рисовало жуткие картины случайного падения в растопыренные сучья буреломов или на острые грани каменистых осыпей. На такой высоте не было нужды преодолевать свой страх, и Стёпка, вспоминая недавние мучительные переживания по поводу собственной трусости, мог теперь с полным правом сказать себе, что то была не трусость, а обычная неопытность начинающего воздухоплавателя. Для комфортного полёта требуется оптимальная высота, как, наверное, сказал бы по этому поводу многознающий папа.

Дорогу они обнаружили примерно через полтора часа. Дрэга покосился на Степана, сделал плавную горку и без понуканий понёсся вниз. Стёпка, однако, его тут же придержал:

— Не-не, приземляться пока не надо. Давай над ней потихоньку полетим, только ты повыше поднимись на всякий случай.

И они ещё некоторое время летели над дорогой под испуганное завывание Глуксы, которого любое изменение высоты пугало до беспамятства.

— Вон они! — сказал Стёпка. — Вон видите! — и добавил вполголоса, — Значит, всё правда.

Далеко внизу колонна из примерно трёх сотен всадников растянулась на узкой дороге чёрной извилистой змеёй. Не огромное войско, конечно, но всё же достаточно внушительный отряд. Он вползал в Таёжный улус, словно гадюка, неторопливо и уверенно, будто зная, что добыча уже никуда не денется и вскоре можно будет вонзить в неё свои ядовитые зубы. Кое-где поблескивали кольчуги, острыми точками искрились наконечники копий, от заброшенных за спины щитов отражались солнечные лучи. Однако никакой праздничности не ощущалось и в помине — недобрые блики кололи глаза почти ощутимой злобой.

— Кто энто, Стеслав? — спросил Смакла, опасно свесившись вбок, чтобы лучше было видно.

— Это орклы едут в Летописный замок, — пояснил Стёпка. — Договариваться с весичами о разделе Таёжного улуса. Дрэга, давай их немного обгоним. Прямо над дорогой.

— Чевой-то их шибко много, — заволновался Глукса, при взгляде на вражескую колонну забывший о своей высотобоязни. — Никак, набегом на нас идут!

— Нет, Глукса, не набегом, — мрачно отозвался Смакла. Два года замковой жизни не прошли для него впустую, он многое видел, многому был свидетелем, и теперь ненароком подслушанные разговоры чародеев отозвались в нём нехорошей догадкой. — Они хозяевами сюды идут. Знают уже, что эти земли будут ихими, вот и ведут с собой войско, чтобы в кажном селе управителей своих посадить.

— И чтобы на переговорах в замке весичам показать, что у них силы больше. А кто сильнее, тому и кусок пожирнее при дележе достанется, — добавил Стёпка. Это он не своими словами, конечно, сказал. Это дядька Неусвистайло Швырге так говорил, когда они за столом новости обсуждали. Выходит, прав был тролль, вон какую силу орклы с собой ведут. Не захотят весичи с такой армией биться, без драки улус поделят, это факт.

Неопытные в таких делах мальчишки не могли, конечно, знать, что там внизу двигалась в сторону Летописного замка никакая не "сила" и уж тем более не войско. Это был всего лишь сопровождавший оркландское посольство отряд или, правильнее, эскорт-регимент. Тремя сотнями рыцарей Таёжный улус не завоюешь и представителей Великой Веси не запугаешь, но и без охраны путешествовать по диким и необжитым краям тоже не стоило.

Дракон продолжил полёт, и вскоре на дороге обнаружился ещё один отряд, видимо, передовой. На этот раз всего лишь пара громоздких карет, около двух десятков всадников, и вереница гружёных повозок в хвосте. Сверху всадники и кареты казались маленькими и совсем не опасными. Так, мелкие букашки на муравьиной тропе. Одним движением смахнуть можно...

— Там, наверное, их главные маги едут, — сказал Стёпка. — Или этот... как его... рогатый Д"Орк.

— Откель тебе ведомо?

— Оттель, — мрачно ответил Стёпка. — Или же я не демон?

Они летели достаточно высоко, так, что с земли дракон представлялся, скорее всего, обычным коршуном или орлом. Но, тем не менее, кто-то внизу посмотрел в небо и обратил на них своё внимание. Стёпка всей кожей почувствовал пристальный взгляд, едва заметное касание, угасающее по мере удаления от каравана, но ощутимо недоброе, чем-то напоминающее памятный скользкий взгляд Аюк-Тырзуна, подколодезного змея. И этот почти выдохшийся на излёте ощупывающий взгляд лишний раз подтвердил его самые худшие опасения. Сон оказался вещим, тянуть больше некуда, придётся открывать гоблинам пугающую правду.

Разглядев внизу отходящую от основного тракта дорогу, он похлопал дракона по упругой холке:

— Дрэга, давай вниз. Только не спеши, а то Глукса опять испугается.

Будущий чародей на этот раз смолчал, зато всполошился бывший младший слуга:

— Ты что замыслил, Стеслав? Зачем нам здеся останавливаться?

— Затем, — мрачно сказал Стёпка, щурясь от встречного ветра. — Дрэга, вон у того холма опустись. Видишь, где камни.

Дракон плавно снизился и с идеальной точностью вышел к указанному месту. Клацнули по камням выпущенные когти, хлопнули крылья, качнулись от воздушной волны кусты. Стёпка сполз на землю, огляделся, узнавая виденное во сне, вздохнул и пояснил тревожно глядящим на него сверху гоблинам:

— Орклов здесь поджидать будем. Засаду на них устроим. Понятно? Вот так.

* * *

— Орклов дожидаться? — Смакла после Стёпкиных слов едва не свалился с драконьей спины. — Тебе, Стеслав, видать, солнце маковку напекло. Заговариваешься уже.

— Ничего мне не напекло, — отмахнулся Стёпка. — И не заговариваюсь я. Сказал же — засаду устроим.

— Зачем?!

— Затем, — Стёпка огляделся, шмыгнул носом. — Орклы все по главной дороге в Летописный замок едут. И кареты с магами и всё войско. Сами же видели. А вот эта дорога уходит в сторону, там... ну, не слишком далеко, верстах, может, в десяти село стоит... не знаю, как оно называется. Большое село. Так бы оно на тракте стояло, конечно, да только в тайге дураков нет у той дороги жить, где оркландские караваны ходят. Вот. А мы тут встанем сейчас и будем стоять, чтобы ни один вражий гад в то село не свернул. Понятно?

— А ну как они шибко захотят в энто село заглянуть?

— Как захотят, так и перехотят. Нечего им там делать. Мы их не пустим.

— Ты, Стеслав, чевой-то ведашь, — набычился Смакла. — Я тебя знаю, ты попусту здеся не уселся бы. Говори зараз, не томи душу, кто сюды поедет?

Стёпка слегка подивился проницательности гоблина. Надо же, маленький, маленький, а правильно догадался.

— Там с орклами в караване вампиры едут, — пояснил он. — Охрана у них там такая, что ли. Так вот этим вампирам свежая кровь нужна, ну, чтобы силы свои восстановить. Вот они и надумали в это село по пути заскочить и там... подкрепиться, в общем. Проведали откуда-то, что мужики почти все на охоту подались, вот и решили напасть... Они особенно молоденьких любят, детишек, отроков. Они их не съедают, конечно, но крови столько могут высосать, что человек уже не встанет. Особенно, если... молодой если человек.

Договаривал он уже вполголоса, самому неуютно стало от озвученной жуткой правды. Пока про себя обдумывал, как-то не слишком сильно напрягала скорая встреча с вампирами, а когда всё по полочкам разложил и своими именами назвал, даже мурашками покрылся, до того зловеще прозвучало.

Глукса побледнел и испуганно заозирался по сторонам, ожидая, видимо, что клыкастые вампиры прямо сейчас и полезут со всех сторон высасывать из него молодую горячую кровь. До этого он просто жалел, что согласился лететь на драконе, теперь же ему стало ясно, что он может запросто не дожить до вечера.

Смакла держался лучше. Вероятно, ему представлялось, что вампиры не намного опаснее весских чародеев. С дознавателями Стеслав справился, справится и с высосами. Он, верно, знает, что делает, вон как уверенно стоит.

— Кто тебе об этом поведал? — всё же спросил гоблин. — Бранда?

— Сон мне приснился вещий, — признался Стёпка.— Со мной иногда такое бывает. Так что вы не пугайтесь шибко-то. В замок мы благополучно долетим, и никто нас не съест. Я это во сне видел. Просто сначала мы с вампирами немного поговорим. Вы вот что, Смакла. Вы с Глуксой где-нибудь спрячетесь, пересидите в сторонке, чтобы они вас не учуяли. Я один с ними говорить буду. А Дрэга за моей спиной постоит. Для надёжности. Как тогда, на Княжьем тракте.

Смакла замотал головой:

— Не, Стеслав, ты как хошь, а я с тобой остануся. Не с руки мне нынче по кустам ховаться. Я в дружину хочу, мне орклов бояться никак нельзя.

— Ладно, — не стал спорить Стёпка. Хотя твёрдо был уверен, что присутствие гоблина будет ему только помехой, как в лесу у костра при разговоре с фальшивым Стодаром. — Как хочешь. Тогда сделаем так. Вы с Дрэгой вон там за первым холмом спрячетесь. И когда я махну, вы сразу на дорогу выскочите. В общем, как засадный полк на Куликовском поле. Чтобы вампиры сразу не догадались о драконе. И чтобы потом испугались сильнее.

На самом деле он надеялся не на вампирский испуг, а на то, что во сне вся эта авантюра кончилась хорошо, ни у кого кровь не выпили, никто не умер. Значит, и в жизни всё тоже завершится полной победой... Наверное.

Глукса всё это время смотрел на них как на умалишённых, или, выражаясь по-деревенски "скорбных на голову". Осознав наконец, что всё абсолютно всерьёз и что Стеслав со Смаклой действительно намерены встать заставой на дороге, он совсем сник и пробормотал:

— А ить не бывать мне, кажись, чародеем-то.

* * *

Они опередили вампиров часа на два. Сверху представлялось, что чёрный отряд совсем близко, вот Стёпка и не рассчитал. Впрочем, всё равно пришлось бы ждать. Он сидел на тёплом камне рядом с дорогой, жевал травинку и ни о чём особенно не думал. Просто смотрел по сторонам на сосны, на цветущие луга, на причудливые кудрявые облака, — и ему было хорошо. Даже несмотря на предстоящее... испытание. Да, испытание демона. Он был твёрдо уверен, что выстоит, справится и не пропустит вампиров в село. У него был дракон, и волшебная эклитана, и ещё гузгай и — самое главное — спокойная уверенность в своей правоте и в своём полном праве защищать хороших мирных людей от кровожадных — в прямом смысле — врагов. В нём многое изменилось за прошедшие две недели, и он сам это очень хорошо чувствовал. Он, кажется, стал взрослее, прав был Бранда, жаль только, что сильнее не сделался и могучих мускулов себе не приобрёл. Ну да ладно... Не всё сразу. Появятся со временем и мускулы. Дожить бы только...

Нет-нет-нет, невесёлые мысли про "дожить" надо гнать подальше. Как бы ты ни хорохорился, а сидит, сидит в глубине тщательно скрываемый от самого себя страх. Расслабишься, позволишь ему выползти наружу, и всё — считай, проиграл. Учуют вампирлоги слабину — тут же сомнут. Они в таких делах не одну тонну крови, наверное, выпили.

Стёпка почувствовал, что его начинает легонько колотить. Он передёрнул плечами, поднял руку, посмотрел на растопыренные пальцы. Так и есть, уже дрожат. Скорее бы эти гады подъехали, а то ещё немного — и я сам отсюда убегу. Валун под ним сделался вдруг жёстким и неудобным, во рту пересохло, захотелось пить и ещё сильнее захотелось встать и уйти куда-нибудь далеко-далеко, в те спокойные края, где нет ни вампиров, ни орклов... А ещё лучше не уйти, а улететь. Прямо сейчас. Так заманчиво, но нельзя. Нет, ну что такого страшного в этих вампирах? Фильмов, что ли, насмотрелся, ужастиков разных? В Оркулан шёл, ничего почти не боялся, да совсем не боялся, а ведь уверенности не было, что невредимым оттуда уйти получится... И не получилось. А всё равно мандража такого не испытывал, и руки не тряслись... Стёпка стиснул зубы, прикрыл глаза, пытаясь мысленно нащупать в груди затаившегося гузгая. В одиночку с вампирами не совладать, даже на дракона надежды мало — не успеет Дрэга на помощь прийти, если кровососы вздумают всем кагалом навалиться.

Гоблины с драконом укрылись за небольшим, поросшим кустами демоники взгорком, как раз там, где дорога, огибая его, уходила в сторону. Смакла нет-нет да и выглядывал из-за кустов, проверял, не объявились ли ещё обещанные вампиры. А когда они объявились, даже сам Степан не сразу их заметил. Слишком глубоко погрузился в свои переживания. Потом поднял глаза — вон они, родные, век бы их не видеть! Уже подъезжают почти.

Всадники неспешно пылили по дороге, приближаясь к Степану. Один, два, три... шесть, семь. Многовато на одного демона. Почему-то думалось, что их будет меньше. Почему-то сразу вспомнился старый чёрно-белый японский фильм, который он смотрел с папой. Только там семь самураев защищали деревню от банды разбойников, а здесь один демон собирается уберечь беззащитное село от вражеской семёрки. Так и просится на язык звучное название: "Семь вампирских самураев"... Ой, порубят они меня на "доширак", ой, порубят!

Строй вампиры не держали, ехали каждый сам по себе, кто-то разговаривал, кто-то вообще голову повесил так, словно спит на ходу. Кони переступали неторопливо, всадники покачивались в такт, лиц под капюшонами было не разобрать. Ишь какие беззаботные, словно по своей родной Вампирии едут, обозлился вдруг Стёпка. Подвоха не ждут, засады не боятся, да и правильно, откуда здесь, в мирной тайге засада, кто осмелится им перечить, разве что безумец какой... на меня похожий. Что я творю, что творю? Проклятые сны! Летел бы сейчас спокойно в замок, а теперь сиди тут, трясись...

Он сделал пару глубоких вдохов, затолкал в глубину поднимающийся из живота страх, сжал покрепче рукоять ножа, но выдвигать эклитану не торопился. Спрыгнул с камня, вышел на дорогу и встал по центру так, чтобы сразу было видно — он преграждает и не пущает. Ещё и руки в бока упёр и подбородок задрал презрительно. Разворачивай оглобли называется, дальше дороги нету. Кончилась ваша путя.

Его заметили тотчас, но останавливаться не спешили. Приближались всё тем же неторопливым ходом, надвигались неотвратимо, и понятно было, что останавливаться не собираются, а отрок, ежели на обочину вовремя не отпрыгнет, то пусть тогда на себя и пеняет. А ещё лучше и на обочину его не пускать, прихватить с ходу — и зубки в нежную шейку, и первый глоток, что самый сладкий, и кровь горячая и полная жизненной силы... И уже отчётливо видны ему сделались оценивающие взгляды, от которых в груди захолодело, и шею неприятно свело, словно уже укушенную сразу в нескольких местах.

Не надо было дракона прятать, запоздало сообразил Стёпка. Пацанов пожалел, решил, что с Дрэгой им спокойнее будет, а самому теперь как?.. Не остановятся ведь вампиры. Ну что для них мелкий отрок — не угощение даже, а так, лёгкий перекус. Сомнут и высосут между делом. Тоже мне — стратег великий, опыта же никакого, придумал про засаду, показалось, что идея хорошая, а на самом деле — просто сглупил. Ну что ж, теперь уже поздно переигрывать. Авось, как-нибудь обойдётся. Не кричать же сейчас Смакле, вылезайте, мол, я передумал и испугался. Вот уж глупо будет выглядеть.

Солнце не спряталось в дымке, не подул вдруг холодный ветер, вообще ничего не изменилось в окружающем мире, но тем не менее ощутил Стёпка наползающее на него словно бы невидимое удушающее облако, как будто катился перед вампирами клубящийся, вязкий ужас, от которого тускнело всё вокруг и даже дышать стало труднее. Тут уж точно не ошибёшься — враги рода человеческого подъезжают, и как их только хозяева рядом с собой таких терпят?

Опять захотелось развернуться и убежать, и бежать быстро-быстро, долго-долго, далеко-далеко... А ещё лучше лететь, на драконе, так высоко, чтобы ни один вампир даже и не разглядел... И тогда Стёпка, назло своему нехотению, шагнул вперёд на предательски ослабших ногах и поднял заметно потяжелевшую руку в требовательном жесте: стоять!

Первые всадники придержали своих вороных метрах в пяти. Остановились и уставились сверху вниз на глупого отрока, не знающего, кому он попался на пустынной дороге и что с ним сейчас быстренько сделают. Из-под накинутых капюшонов на него смотрели неестественно белые лица, и на всех было одинаковое выражение, словно они Стёпку на вкус мысленно пробовали. Тотчас припомнился Оглок, которого он в замке до того испугался, что бросился убегать, причём не зная ещё, что перед ним вампир. А теперь таких Оглоков сразу вон сколько! Семь бледных морд, одна другой жутче. И клыки у них не сахарной белизной взгляд привлекают, а словно кровью запёкшейся измазаны. Стёпку всего передёрнуло, и он покрепче сжал рукоять ножа.

— Тебе чего, малец? — простуженным голосом спросил один из вампиров, глядя почему-то не на безрассудного отрока, а по сторонам. Впрочем, понятно почему. Опасался засады, прикидывал, не сидят ли в кустах и за камнями притаившиеся враги. Рука уже на мече, ко всему готов, такого врасплох не застанешь.

— Разво... рачивайте коней, — сказал Стёпка, едва не пустив петуха. Еле сдержался, чудом не опозорился. — Здесь вы не проедете.

— Вот как? — вампир поднял белесые брови, отчего лицо его сделалось ещё более страховидным. — Отчего же?

— Я — вас — не — пущу, — пояснил Стёпка, старательно выделяя каждое слово. В животе настойчиво пытался распутаться тошнотный клубок страха, но гузгай уже обозначил своё присутствие, растопырился всеми конечностями, и у страха не было никаких шансов на победу. Как и у вампиров. Только они этого ещё не знали. Приятное тепло наполнило Степкину грудь, и он невольно выпрямился. Я не один, нас много, и мой гузгай со мной!

Вампиры заулыбались. И выглядело это довольно неприятно. Их мучнистые лица были изначально не приспособлены для веселья и поэтому улыбки на них казались не противоестественными даже, а попросту жуткими. Как будто кто-то рот у резиновой маски растянул пальцами, а про глаза и всё остальное лицо забыл. Такие улыбки в фильмах ужасов показывать надо. Оскар за спецэффекты обеспечен.

— А ты боялса, Згук, что будэт скучно, — с заметным акцентом сказал один из вампиров, отличающийся от прочих совершенно лысой, не прикрытой капюшоном головой. — Мне уже вэсело, да.

— Ты нас не пустишь, — повторил тот, кого называли Згук, он, видимо, был в этой банде главным. В его устах весская речь звучала так, словно он сам был родом из Кряжгорода. — Значит, мы можем разворачиваться и возвращаться в свиту герцога, да?.. А командиру своему мы скажем, что не выполнили приказ, потому, что нам помешал некий безродный малец. Встал посреди дороги, так что ни объехать его, ни обойти — и не пропустил нас далее. Заворачивайте, говорит, не пущу, говорит, и голос у него такой грозный, да и сам весь из себя жуткий и непобедимый! Эреми сгволта игай!

Закончил Згук под громкий смех спутников. Смех, надо сказать, был больше похож на унылый вой стаи бездомных псов, безуспешно пытающихся отыскать хоть что-нибудь съестное на заброшенном кладбище тёмной осенней ночью.

— Я знаю, зачем и куда вы едете, — сказал Стёпка, когда завывания утихли. — И нет у вас никакого приказа. Свежая кровь вам нужна, да? Вампирчики жратенки захотели, силы у них на исходе у бедняжек... Не обломится вам здесь ничего, понятно! Это я вам говорю!

С мертвенно белых лиц разом слетело выражение веселья. И сделались эти лица действительно жуткими и по-настоящему пугающими. И в глазах у каждого моментально разгорелись голодные кровавые огоньки. Как будто вампиры, узнав, что их замыслы разоблачены, бросили притворяться и стали сами собой. И будь на месте Степана обычный человек, пусть даже и взрослый опытный мужчина, он всё равно дрогнул бы при виде этих отвратительных физиономий. Стёпке показалось, что даже вампирские кони, вполне обычные, скорее всего, кони, хищно оскалились и тоже уставились на него жаждущими крови глазами.

Згук ловко спешился, в одно плавное движение перетёк с седла на землю, и встал напротив Степана, глядя на него уже несколько по-иному, внимательно и изучающе. Без насмешки. Левое веко у него было слегка обезображено шрамом, отчего казалось, что вампир щурится, прицеливаясь... к Стёпкиной, например, шее. Висящие крест-накрест кожаные перевязи топорщились отполированными рукоятями ножей, и было этих ножей чуть ли не вдвое больше, чем у того же Оглока.

— Вот с него мы и начнём, — предложил тучный вампир с рыхлым, морщинистым лицом, облизываясь на Стёпку и противно причмокивая. — Молодой, свеженкий, горячая кров. Приступай, Згук, у тебя право первого укуса.

Стёпка невольно поёжился. По спине под рубашкой побежала вниз перепуганная капелька пота.

— Нет-нет-нет, — Згук поднял руку, шевельнул длинными отполированными когтями, и они у него плавно втянулись, словно у кошки. — Что-то здесь неладно. Не нравится мне этот слишком отважный отрок, — он бросил быстрый взгляд по сторонам, желая ещё раз убедиться, что засады нет, — и не убедился. Но расслабляться не спешил и руки держал поближе к оружию.

— Да ладно, Згук. Хэнса тувеэру, — лениво проговорил молодой вампир с очень узким лицом. — Стоит ли из-за одного недоростка голову напрягат? Выпит его и дело с концом. Лас ир?

С мягкими знаками вампиры были явно не в ладах.

— Первый встречный отрок, — начал перечислять Згук. По-весски он говорил, видимо, специально для Степана. — Стоит один, посреди пустынной дороги, вдали от поселений. Слишком много знает, слишком в себе уверен, одет не по-таёжному, речь не деревенская. Не вооружён... кажется. Не защищён амулетами и оберегами. При этом позволяет себя насмехаться, хотя и ведает, кто мы такие и что можем с ним сделать. И ты говоришь, Строк, что не стоит из-за него беспокоиться. Я был лучшего мнения о тебе, госэн гён.

Он был не дурак, он правильно всё просчитал и потому не торопился набрасываться. Видимо, не зря именно его назначили командиром этого жуткого отряда. Если бы Степан знал, каким образом вампиры становятся командирами летучей стаи, он подобрал бы другое слово вместо нейтрального и вполне мирного "назначили". Впрочем, к делу это не относится.

— Кто стоит за тобой, отрок? Кто тебя сюда поставил?

— Сюда я встал сам, — гордо сказал Стёпка, ощущая в груди горячую молчаливую поддержку гузгая. — А стоит за мной... весь Таёжный улус.

Вампир ещё раз зыркнул по сторонам, покривил бескровные губы:

— Складно врёшь, отрок. Да вот беда: некогда нам твои сказки выслушивать. Торопимся мы. Надобно нам свои дела завершить, пока герцог не слишком далеко уехал.

— Вот и разворачивайтесь, — сказал Стёпка. Прозвучало слишком кратко и не очень весомо, поэтому он добавил, постаравшись побольнее уязвить. — И езжайте себе за своим герцогом. Обойдётесь без крови.

Вампиры по примеру своего командира тоже спешились, завораживающе-слитным движением переместившись на землю. Один остался в седле, видимо, для подстраховки, потому что он на Стёпку не смотрел, вертел настороженно головой по сторонам и то и дело оглядывался. Подозревали враги неладное — и правильно подозревали.

Они встали полукругом перед Степаном. Они были все разные и в то же время одинаковые. Одинаково страшные и противные. И несло от них чем-то затхлым и неживым. Серые хламиды, покрытые дорожной пылью, свисали почти до земли, отчего вампиры казались похожими на сложивших крылья огромных нетопырей. Стёпка представил, как эта жуткая семёрка втягивается в ничего не подозревающее село, как они разъезжаются по переулкам, привязывают коней и деловито начинают своё кошмарное пиршество. Крики, страх, слёзы — клыки впиваются в одно горло за другим, спасения нет...

— Нам без крови нелзя, — прошипел узкомордый Строк, подтверждая самые жуткие предположения. — Нам без неё жизн не в радост. Згук, как брата прошу, уступи право первого укуса. Сил болше нет терпет! Игруаз шикансу, маххон зуарга!

Згук надвинулся, протянул руку (лапу) со вновь выдвинутыми когтями, намереваясь ухватить безрассудного отрока за шиворот. Степан щёлкнул рукоятью, эклитана с хищной готовностью нацелилась в вампирскую грудь. Моментально окатило холодом, показалось, что вот сейчас всё и начнётся, всё завертится, и уже не отступить, и гузгай взбугрился под кожей стальными мускулами — не пора ли?..

Вампир отпрянул, в его глазах полыхнул огонь. Остальные похватались за свои кинжалы.

— Не пущу, — внятно повторил Стёпка. — По-хорошему уезжайте.

Чудесный меч кровососов не испугал. Но и набрасываться на вкусного отрока они не спешили. Наоборот, отступили, встали полукругом и уставились на Степана, все как один угрожающе шевеля своими жуткими когтями.

Стёпка напружинился, решил, что они сейчас дружно прыгнут, но вампиры надеялись на другое. Воздух вокруг него ощутимо сгустился и сделался настолько вязким, что с трудом проталкивался в пересохшее горло. Руки и ноги словно свинцом налились, невидимая тяжесть легла на плечи и принялась давить всё сильнее, словно вознамерившись поставить упрямого отрока на колени. Стёпка неловко перехватил рукоять меча и едва не выронил его: почти невесомая до того эклитана обрела тяжесть хорошего лома. Захотелось уронить её под ноги, чтобы не мешала, сесть самому, а лучше лечь, прямо в пыль, расслабиться и плюнуть на все дела и заботы, на вампиров этих плюнуть, на кой они ему сдались, пусть едут себе, куда хотят, пусть кровь сосут, подумаешь, ну, погубят десяток другой никому не нужных людишек, тебе-то что за дело, всех не спасёшь... Стёпка с трудом проморгался, едва ворочая набрякшими веками. Что за дурь в голову лезет! Что за напасть навалилась?

Взгляды вампиров вонзались ему в голову раскалёнными спицами. Да они его зачаровывают! Заколдовать хотят, чтобы не сопротивлялся! Чтобы сам шею под укусы подставил! Вон что задумали!

Стряхнуть наваждение было трудно. Одурманивающая тяжесть упорно гнула к земле. Стёпка чувствовал себя так, словно целый день таскал на себе огромные камни. Руки и ноги сделались настолько чужими, что, казалось, захоти он сейчас утереть со лба пот — сил на это не хватит. Вот, значит, как вампиры охотятся на своих жертв. С безвольным человеком совладать легко. Можно хоть всю кровь из него высосать, он даже и сопротивляться не станет. Степану и самому уже не хотелось сопротивляться. Он смотрел сквозь дремотную усталость на застывшие в предвкушении лица вампиров и не находил в них ничего неприятного. Не хуже гоблинов и вурдалаков. А у того, что в седле остался, лицо вообще на человеческое похоже, почти симпатичное даже, даром, что серо-белое. В общем, вампиры как вампиры... Да и какое ему до них дело! Он с трудом подавил зевок. Убрать, что ли, меч? Ни к чему эта надоедливая железная палка, руку уже всю оттянула...

Возможно, у вампиров и получилось бы одолеть Степана, но всё испортил сам Згук. Решив, что слишком долго сопротивляющийся обессиливающим взглядам отрок использует какой-нибудь мощный амулет (а такое случалось и прежде, и не столь уж редко), он нанёс жертве последний удар. Совсем небольшое заклинание, этакий завершающий штрих, лёгкий толчок, после которого вставать уже не захочется. Ничего особенного, ничего сверхсложного, чистая магия...

Чистая магия на демона не действовала.

Заклинание отразилось от Степана, как мячик от стены, и с треском влепилось в лоб самому вампиру, озарив на миг его бледное лицо мёртвящей синевой. Згук лязгнул челюстью и отшатнулся. Его жуткая морда на миг приняла довольно глупое выражение, глаза потухли... И наваждение кончилось. Стёпка разом вернулся в реальный мир, усталости как не бывало, тяжесть растворилась в кончиках пальцев, в голове снова стало ясно и звонко. Он щёлкнул рукоятью, убрал эклитану, снова выдвинул, с удовольствием ощущая, как удобно витой эфес охватывает кисть руки и запястье. Опомнившийся гузгай (неужели и на него вампирское наваждение подействовало?) тут же взял управление на себя, и эклитана с шелестом описала перед хмурой Згуковой физиономией опасную восьмёрку.

Вампирский предводитель моментально сообразил, что распавшуюся связь уже не восстановить. Безотказные доселе взгляды на демона не подействовали, да и обидно было за чувствительный щелчок по лбу. С обидой пришло и понимание.

— Демон! — торжествующе прошипел Згук. — Усварх! Тот самый!

Вампиры были единой командой. Слаженной, понимающей друг друга порой даже и без слов. Им не нужно было дожидаться приказа. Они действовали почти синхронно. Все шестеро выхватили кинжалы и метнули их в Степана обеими руками. Секунды полторы у них на это ушло, не больше. Чары не сработали, значит, сработает сталь.

Эклитана размазалась в воздухе мерцающим веером, дробно зазвенела, отводя смерть. Двенадцать кинжалов разлетелись по сторонам, ни один не попал в цель. Так не бывает, но расскажите это кому-нибудь другому. Красиво получилось до изумления. У Степана в душе даже что-то этакое гордое шевельнулось, вон как мы умеем, трепещите, кровососы унылые, куда вам против демона с гузгаем!

Вторая неудача вампиров не смутила — они готовились к новой атаке. Кажется, теперь они собирались без затей навалиться на мелкого строптивца, задавить его массой, обездвижить, а там уж... Со всеми-то сразу ему не совладать, хоть один коготь до горла да дотянется.

Стёпка понял, что всё ещё только начинается. И ещё он понял, что на этот раз ему придётся туго. Справиться с семью оголодавшими вампирами намного труднее, чем с одним оркимагом. Эти друзья церемониться не будут, досуха высосут. Он медленно отступал назад, чтобы не обошли со спины. Кровососы так же медленно, не отводя от него своих злобных взглядов, наступали. Двигались они почти беззвучно, не скрипели под их сапогами камни, не шелестели одежды, лишь сиплое дыхание вырывалось из приоткрытых ртов.

Згук прыгнул первым, взметнулся в воздух, словно летучая мышь, когти свои растопырил, налетая, и остальные тоже бросились в атаку, и эклитана уже почти дотянулась до предводителя, но в самой верхней точке прыжка Згук словно на невидимую стену наткнулся. Он завис на секунду в воздухе, затем мягко упал на дорогу и отступил на несколько шагов. Другие вампиры тоже замерли на полупрыжке, зашипели что-то по-вампирьи и попятились, глядя с ненавистью и страхом за Стёпкину спину.

— Нармои! Ситташ нармои!

Степан оглядываться пока не решался, он и так знал, что там увидит: Смакла не выдержал и поднял в воздух дракона. И дракон по-настоящему вампиров испугал. А надо было не глупить и сразу налетать на этих гадов, чтобы они даже спешиться не успели. Налетать и гнать по дороге...

Вампиры умели признавать поражение. Убедившись, что шансов на победу у них нет и что опасения Згука насчёт засады были обоснованны, они предпочли отступить. Жуткие создания взметнулись в сёдла, закрутились на дороге, то и дело поднимая коней на дыбы и бросая злые взгляды за Стёпкину спину... Не хотелось им идти на попятный, не хотелось отступать... Однако жажду можно перетерпеть, а мёртвому вампиру кровь не нужна.

Позеленевший от ярости Згук сверлил Степана кровавыми буравчиками глаз, бессильно стриг воздух отточенными когтями, проговаривал что-то неслышное и нелестное, уродливо кривя узкие губы, потом подал коня вперёд, наклонился, прошипел ознобливым голосом:

— Это не последнее село на нашем пути. Когда правобережье отойдёт к Оркланду, мы установим здесь свои порядки. И ты, демон, нам уже не помешаешь.

Стёпка смотрел в его полыхающие ненавистью глаза и не знал, что сказать в ответ. Самое страшное, что вампир был прав. И он знал, что Стёпка это понимает.

Згук развернул коня, ему на смену к Стёпке подъехал тот вампир, что всё время оставался в седле. В его лице и в самом деле было что-то вполне человеческое, правильное у него было лицо, почти гладкое и не вполне противное... если не обращать внимания, конечно, на неестественно белую отвисшую кожу и налитые кровью глаза. Несколько секунд он внимательно разглядывал Стёпку, затем спросил хриплым, простуженным голосом:

— Ты кто таков, парень?

— Демон я, — не мудрствуя особо, сказал Степан. — А что?

— Не обломится нам, говоришь? Откуда тебе такие слова ведомы?

— У нас, у демонов, так все говорят.

— Ты не простой демон, ты исполнитель, да? Усварх? — оскалился вампир, показав впечатляющий ряд очень острых желтоватых зубов, непонятно каким образом умещавшихся в его не самом большом рту. Как он только язык себе не прокусывает с таким отточенным частоколом?

Стёпка кивнул.

— Поговорить бы нам... наедине, — негромко, почти заговорщически сказал вампир, бросив короткий взгляд за спину, словно боялся, что прочие высосы его услышат. — В Летописный замок не собираешься ли в ближайшее время?

— Собираюсь, — кивнул Стёпка, тут же пожалев. Не хотелось ему открывать вампирам свои планы на будущее.

— Там и встретимся, — кивнул вампир, натягивая повод и заставляя коня пятится. — Бывай... хм, демон.

"Очень мне нужно с вами в замке встречаться, — проворчал про себя Стёпка, — А наедине говорить — вообще не хочу".

— Поторопись, Ниглок! — крикнул издалека вампирский предводитель. И добавил торжествующе, уже для Степана:

— Мы не прощаемся, демон! Нас много, а ты один! И в одиночку ты всех не защитишь! Помни об этом! Не защитишь!

Он взметнул руку вверх, и разбросанные по обочинам кинжалы метнулись вслед за хозяевами сверкающей бескрылой стаей, напугав какую-то беззаботную пичугу.

* * *

— Защитю, — буркнул Стёпка, глядя на удаляющихся вампиров. Потом поправился. — Защищу.

Но сам понимал, что говорит просто из упрямства, чтобы последнее слово за собой оставить. На душе было так скверно, словно туда наплевали. Отвратительные мучнистые рожи вампиров стояли перед глазами. Хотелось сделать что-нибудь такое, что-нибудь этакое... чтобы все эти гады узнали и не были так уверены в своей силе и безнаказанности. А сделать-то он ничего и не мог. Ни такого, ни сякого, ни этакого. Выругаться только мог по-гоблински (Смакла научил), да камешек пнуть в бессильном гневе. Что он и сделал. Легче не стало, только ушибленный палец заболел.

Сплюнув вязкую горечь, оставшуюся на языке после вампирских чар, он убрал эклитану, сунул рукоять в карман и повернулся к своим...

И охнул от неожиданности. И даже слегка попятился.

Могучие рослые витязи — десять человек в полном вооружении, один другого в плечах шире, перегораживали дорогу внушительной стеной. Суровые бородатые лица, частого плетения кольчуги с наплечниками, низко надвинутые остроконечные шлемы, широкие овальные щиты, обнажённые вурдалачьи мечи — куда против таких каким-то жалким вампирам, вооружённым лишь кинжалами и когтями! Воины были все на одно лицо, одного роста, даже оружие держали одинаково. Они смотрели на Степана спокойно и серьёзно, и в глазах у каждого отчётливо читалось: приказывай, командир, мы готовы! Но откуда они здесь взялись? И кто они? Вроде бы, не весичи, у тех и щиты другие, и кольчуги не такие, и вообще... Слишком уж они все похожие, даже смотреть страшновато, словно десять абсолютно неотличимых близнецов, повторяющих друг друга во всём, вплоть до самых мельчайших деталей одежды...

Солнце играло на шлемах, на окантовках щитов, на чеканных нагрудных пластинах и на отливающих бледно-голубым мечах... Просто какая-то стальная дружина! Даже подходить страшновато, вон какие лица суровые — такие шутить не будут, недаром вампиры так быстро отступили.

Из-за холма выметнулся дракон, Смакла крикнул с его спины что-то торжествующее, и восторженное эхо радостно отразилось от недалёкой стены леса. Стёпка смотрел на витязей и не знал, что сказать. Поблагодарить бы надо, конечно, только кто у них за старшего? И как же они вовремя подоспели, удивительно вовремя, может быть, им тоже заранее стало известно о вампирском набеге и тогда, получается, что демону не было нужды рисковать своим здоровьем, в одиночку противостоя банде кровососов...

А затем... Он сначала не поверил своим глазам. Могучие витязи, только что стальной непробиваемой стеной стоявшие перед ним, вдруг потеряли чёткие очертания, оплыли вниз, словно стремительно тающий снег, над их головами мигнуло синим, и все фигуры, разом сломавшись, осыпались в дорожную пыль щедрым водопадом сверкающих на солнце брызг. Словно из ведра кто-то плеснул. Или, вернее, из огромной бочки. И осталось на дороге только большое мокрое пятно, да побежали по обочине мутные, набухающие пылью ручейки.

Даже зная о том, что в этом мире существует магия, даже сталкиваясь с ней не раз и не два, удержаться от удивления было невозможно. Стёпка охнул и попятился. Вот это колдовство! Вот это кто-то помог так помог!

Смакла скатился с дракона, запрыгал вокруг Степана, глаза у него горели не хуже вампирских, волосы стояли дыбом, он захлёбывался от восторга:

— Ты видал? Ты видал, Стеслав? Чего он сотворил, а! Чего сотворил!

— Что это было? — спросил Стёпка. — Кто это нам помог? И куда ты Глуксу дел? Надо его найти, а то он, наверное, умер со страху.

— Да не помер он, не помер! — почти кричал Смакла. — Энто же он немороков и сотворил! Как увидел, что вампиры на тебя кинулися, так затрясся весь, руками этак повёл — и начали они из ручья выходить, немороки эти, так и начали. В кольчугах все, шлемы сверкают... Эх, кабы высосы энти так не испужались, порубили бы их немороки на куски! Супротив чародейных мечей никакие доспехи не устоят, а у высосов — какие доспехи? Платье кожаное да плащи...

Глукса сотворил сразу десяток немороков? Ну ни фига ж себе что на белом свете деется! Стёпка даже не мог понять — удивляют его такие чудеса или нет. Значит, это были немороки? Только не вражеские, а, так сказать, дружеские! Тогда их лучше как-нибудь иначе называть, потому что "немороки" звучит слишком по-мордорски. И на нежить эти суровые сверкающие витязи ну вот нисколечко не походили. "Десять витязей прекрасных, что из вод выходят ясных". Как жаль, что они так быстро исчезли!

— Глукса, ты где? Выходи, всё уже кончилось! Испугались высосы твоих немороков, слабоваты они супротив настоящей гоблинской магии!

Маленький гоблин нехотя выдрался из кустов, со страхом глядя туда, куда уехали вампиры. Перепуганный, взъерошенный, сам не понимающий, что и каким образом сделал, всё ещё не пришедший толком в себя, выглядел он потешно, только смеяться над ним сейчас совершенно не хотелось.

— Ну, Глукса... Ну, Глукса, — повторял Смакла, тормоша друга. — Вот энто ты маг так маг! Десять дружинных немороков зараз! Энто ж какая силища в тебе! Оркимаг на Бучиловом хуторе едва двух из щепы да досок сколдовал, а у тебя... А ты!.. Быть тебе наиглавнейшим отцом-заклинателем! Слово даю!

Глукса, всё ещё слегка заторможенный, вяло вырывался из его рук:

— Ничего не ведаю... Не ведаю ничего...

— Да погоди ты, Смакла. Не тормоши его. Видишь, он не в себе, — сказал Стёпка. — Как это у тебя получилось, Глукса?

— Не ведаю ничего, — словно заведённый повторял тот. — Не ведаю.

— А ещё раз такое сможешь сделать?

— В голове смурно, — пожаловался гоблин. — Неможется мне чевой-то...

Он всхлипнул и повалился на землю, закатив глаза.

— Давай его на травку перенесём, — скомандовал Стёпка. — За ноги бери. Это у него после заклинания слабость такая. Откат называется. Он слишком сильную магию использовал. Теперь расплачивается.

— Как бы не помер, — испугался младший слуга, вглядываясь в посиневшее лицо маленького чародея. — За таковские заклинания, бывает, и покрепше него маги жизни лишалися... Мне то ведомом, мне Серафиан много чего рассказывал... Исцелить его надобно поскорее, слышь, Стеслав. К колдуну его надобно.

— Где мы сейчас колдуна возьмём? Да и не нужен нам никакой колдун. Сами кое-чего могём.

Стёпка раскидал свою котомку, нашёл целебный мешочек. Тот сразу затвердил: "Отверзни, отверзни!" Получилось в лучшем виде, хватило всего одной щепотки порошка, чтобы обессилевший гоблин пришёл в себя.

— Ну, а теперь ведаешь? — засмеялся счастливый Смакла. — Смогёшь ещё раз таких немороков сколдовать?

— Смогу, — серьёзно ответил Глукса. — Токмо мне поперву испужаться шибко надоть. Я их с перепугу сотворил, думал погрызут высосы Стеслава, а посля и за нас возьмутся.

И Стёпка подумал, что это странно. Глуксе, чтобы колдовать, нужно сильно испугаться, а ему, чтобы расколдоваться, нужно сильно рассердится. В общем, сильные переживания нужны, эмоции. Как заряд у батарейки. Рассердился — получи чудо. Перепугался до смерти — получи другое.

Он оглянулся, посмотрел вдаль. Вампиров уже, конечно, и след простыл. Даже пыль на дороге давно улеглась. Вот так, сказал себе Степан. И ничего я не один. И у меня не только дракон. У меня ещё Смакла есть, и Глукса есть. И много ещё кого есть. Весь Таежный улус за мной. Фиг вы нас одолеете.

— Тырканые по углам коробясы, — пробормотал вдруг Смакла. — Ты глянь, Стеслав, чего с Дрэгой содеялося. А я ещё в толк взять не мог, почто энто мне слезать с него не с руки, думал, помстилось...

Гоблин смотрел на дракона круглыми от изумления глазами. Стёпка тоже.

Дрэга стал заметно крупнее. Очень даже заметно. Он теперь был почти на метр выше себя прежнего, а крылья так вообще раздались вширь раза в полтора. Чешуя приобрела отчётливый металлический блеск, а морда — прежде несколько легкомысленная — сделалась сурово-значительной, даже слегка надменной. Словно дракон вдруг в одно мгновение повзрослел.

— Ты чего это, Дрэга? — спросил Стёпка. — Ты как это? С какого вдруг перепугу так раздуло? Я тебе, вроде, вина нескончаемого не наливал.

Дрэга тяжело прилёг рядом на траву и лизнул его руку жарким, упругим языком. Глаза его лукаво светились. Кажется, характер у дракона изменений не претерпел, и строить из себя важную летающую персону внезапно подросший зверь пока не собирался.

Смакла обвиняюще указывал пальцем на Глуксу:

— Он сотворил. Он перед тем, как в кусты шмыгануть, бормотал ещё, мол, маловат дракон супротив стольких высосов. Вот и сотворил.

— Не, не творил я. Не творил, — отнекивался Глукса. — И нечего в меня перстами тыкать.

— И не оправдывайся, — захихикал Смакла. — Твоя вина, тебе и отвечать.

— Взять его, Дрэга! — завопил Стёпка, чувствуя, как отпускает его наконец навеянный вампирами тоскливый ужас. Он набросился на не успевшего отпрянуть гоблина и повалил его в густую траву. — Кусай его, хватай его! Мы победили! Ура!

Смакла взвизгнул и тоже прыгнул в общую кучу. Хорошо, что у Дрэги хватило драконьего ума не навалиться на барахтающихся мальчишек своим немаленьким весом. А то раздавил бы их в лепешку. Но боднуть головой мальчишек так, чтобы они покатились кубарем по траве — сам драконий бог велел.

Глава третья,

в которой демон возвращается в замок

Трудно быть взрослым. Потому что приходится всё обдумывать и обо всём беспокоиться. А если отвечаешь не только за себя, но и за двух малолетних гоблинов, то вообще раньше времени поседеть можно. Вот, скажем, после разборок с вампирами Степан был уверен, что теперь-то уж они со спокойной совестью усядутся на дракона да и полетят на всех парах в замок... А потом ему вдруг вспомнилось Купырино предупреждение, и он засомневался. И так и этак прикидывал и по всему у него получалось, что самое лучшее — объявиться в замке тихонько, без шума и крика. Потому что мало ли там что. Вдруг какие-нибудь дополнительные враги в замке за прошедшее время образовались. Противного Никария уже, пожалуй, можно не опасаться, да только ведь там и оркимаги встречаются, и вампиры бледномордые почему-то спокойно по лестницам шастают... Так что, наверное, и в самом деле будет лучше, если никто посторонний не узнает, что гоблины прибыли в замок с демоном да ещё и на драконе. Стёпка-то домой всяко вернётся (тьфу-тьфу), а пацаны, понятное дело, здесь останутся. И что у них будет за жизнь, если за ними и орклы и весские маги охотиться начнут, чтобы о демонах очень подробно и с пристрастием расспросить?

Раньше Стёпка, наверное, об этом бы и не задумался. А теперь на него со страшной силой давила ответственность за Смаклу и за Глуксу. И поэтому он принял решение и сказал об этом гоблинам. И гоблины ничуть не огорчились. Смакла вообще не слишком рвался возвращаться в замок, а Глукса, и без того ещё не вполне пришедший в себя после ознобливого столкновения с высосами, затрепетал вдруг перед неуклонно приближающейся крутой переменой в жизни. Предстоящая встреча с грозными учителями-чародеями представлялась ему чем-то вроде тяжкого испытания, в ходе которого решится его судьба. И на то, что она решится в лучшую сторону, надежды у юного гоблина было мало. Весь опыт его недолгой жизни говорил о том, что чудеса бывают разве что мелкие, незначительные, навроде того, когда погнавшийся за двухлетним Глуксой злобный соседский пёс Огрыз, вдруг сам собой улетел в реку, а потом даже тявкнуть в его сторону опасался. Настоящие же чудеса бывают токмо в прабабушкиных сказках... Нет, едва ли его оставят в замке, едва ли...

Предстояло каким-то образом скоротать время до вечера. Не утруждая себя лишними спорами, мальчишки оседлали дракона и вскоре очутились на берегу небольшой речной заводи. Стёпка сразу полез купаться. Гоблины купаться не пожелали, заявив, что вода нынче холодная и вообще они два дня тому как парились в бане. И в то время, как Степан блаженствовал, бултыхаясь во вполне тёплой речке, они просто валялись на траве и судачили о деревенских делах: перебирали ближнюю и дальнюю родню, выясняли кто жив, кто помер, кто переженился, кто в иные края подался. Дрэга лежал напротив и очень внимательно слушал их болтовню, забавно поводя глазами то на одного, то на другого. Стёпка наблюдал за ними и отчаянно жалел, что у него нет с собой телефона с хорошей камерой. Вот бы выложить в Интернете видюху "Дракон слушает разговор двух гоблинов"! Никто же не поверит, что это не кадры из какого-нибудь крутого фэнтезийного фильма, а самая настоящая реальность. А если бы, например, снять столкновение с вампирами и появление дружины немороков... У-ух!!! Кстати, о вампирах. Заноза какая-то сидела у Стёпки в душе, что-то было не так, как должно было бы быть. Что-то зацепило его в разговоре с тем не самым страшным вампиром, что-то заставило удивиться. Не то лицо его, не слишком кошмарное, не то словечко какое-то, мелькнувшее в разговоре... Как он там сказал? "Бывай, демон"?

Вот оно!!!

Стёпка даже из воды выпрыгнул от неожиданной догадки. Как же он сразу-то не сообразил? Здесь же не говорят при расставании "бывай"! Это не здешнее словечко. Это выражение из ТОГО мира! Откуда вампир мог его знать? Кто его научил так выражаться? Не тот ли неведомый демон в камуфляже, что успокоил нескольких оркимагов на Перекостельском, кажется, перевале? Неужели тот демон попал-таки в плен? Страшно даже представить, что они с ним сделали.

Глядя на Стёпкины заплывы, Смакла придумал искупать дракона, а то "чешуя у него шибко запылилася". И Дрэга купанию не воспротивился, а наоборот с удовольствием зашёл в заводь по самое брюхо, и позволил поливать себя со всех сторон и тереть пучками травы, и отмывать чешую до пронзительного небесного отсверка, и надраивать страшенные когти песком, пока они не заблистали снежной белизной.

Стёпка сидел на берегу и смотрел на блаженно жмурящегося дракона, на Смаклу, сосредоточенно чистящего пучком травы драконьи крылья, на голого Глуксу, который лежал на спине дракона и бездумно таращился в небо, неизвестно что пытаясь там разглядеть. Дракону было хорошо. Стёпке тоже было хорошо.

...А лететь в замок придётся ночью. Чтобы точно никому лишнему на глаза не попасться. Стёпке это не нравилось. Не потому что ночь, а потому, что он раньше совсем по-другому представлял себе своё возвращение. Навоображал всякого-разного-героического, и теперь с сожалением со своими мечтами расставался. Он ведь раньше как думал? Он думал, что всё будет так... ну, пусть не торжественно, но хотя бы впечатляюще. Историческое прибытие демона и дракона в Летописный замок! Шум, гром, крики и восторги. Он представлял себе, как он и Смакла верхом на драконе при свете дня, у всех на виду спикируют на замок с высоты, и все будут таращиться на них и кричать и удивляться, а они понесутся стремительно над башнями вдоль стен, как самые настоящие повелители драконов, и Дрэга пыхнет пламенем для большего эффекта, и на башнях будут трепетать флаги, и все-все будут стоять там и смотреть поражённо на демона верхом на невиданном драконе: и вурдалаки, и чародеи, и Купыря, и студиозусы, и гоблины... И Ванес в дурацком шлеме и с кинжалом в руке будет прыгать на стене, и орать в восторге что-то сумасшедшее... И все будут в доспехах, и камнемёты будут уже заряжены громобоем, потому что внизу, под стенами замка расположится приготовившееся к штурму оркландское войско. И Стёпка направит дракона вниз, и они пронесутся над орклами, над их шатрами и полками, и сам рогатый Д"Орк скривится в досаде, поняв, что с драконом ему не совладать и что пора уносить ноги; и вампиры бросятся врассыпную; и дракон пыхнет ещё раз, и все вражеские катапульты сразу запылают и сгорят в пепел... А когда дракон приземлится в замке, Стёпка со Смаклой спрыгнут с него с таким видом, словно это для них самое обычное дело — летать вот так на драконе над вражеским войском и приходить на помощь своим в последний момент. И сам отец-заклинатель выйдет встречать героев, а Серафиан попросит прощения за то, что обманул демона, а Ванька, похудевший от зависти, скажет: "А можно мне, Стёпыч, дракона потрогать?" И Стёпка скажет ему: "Не лезь, Ванес, а не то он тебе руку откусит"... Нет, лучше так: "Без проблем, Ванес. Только мне сначала с тут кое с кем по-мужски поговорить надо".

Воображать всё это было очень здорово, и Стёпка часто перед тем, как заснуть, придумывал всё новые и новые подробности.

И ничего этого не будет.

Стёпка перевернулся на живот, закрыл глаза. Не будет, ну и фиг с ним. Было бы из-за чего переживать. Ему и без того есть что рассказать Ваньке и чем его удивить. Разве мало с ним чудес приключилось за последнее время, устанешь всё пересказывать, честное слово. На целый сериал с продолжением хватит и ещё на третий сезон останется.

Мокрые и счастливые гоблины выбрались на берег и упали в траву рядом со Степаном.

— Шибко большой дракон, — пожаловался Глукса, который работал меньше всех. — Руки отмотал оттирать с него грязь-то.

А Стёпке вдруг пришло в голову, что можно было без всякого напряга уменьшить дракона, выкупать его, крохотного, у самого берега, а потом увеличить, и получилось бы то же самое, но гораздо быстрее. Он посмотрел на довольную физиономию Смаклы — и промолчал. Зачем портить гоблину удовольствие. Он и сам потом до этого додумается, мозгами бывший младший слуга не обижен.

Дракон, отмытый и сверкающий, словно только что выкатившийся из ангара самолёт, нетерпеливо пританцовывал. Ему хотелось поскорее подняться в воздух.

И Стёпка отпустил его, сказав, что до вечера они никуда не отправятся и что Дрэга, если хочет, может лететь на охоту, но чтобы непременно вернулся перед закатом.

* * *

Ночной полёт на драконе над тайгой... Стёпка точно знал, что не забудет его до конца своей жизни. Они скользили сквозь вечерний сумрак, и небо над ними раскинулось бескрайним куполом во все стороны, и земля под ними была почти невидима и страшно далека, хотя и летели они не слишком высоко... И впереди, на закате, небо ещё слегка голубело и отливало багровым и немного алым, и рдели редкие облачка, уходя вслед за солнцем за горизонт. А позади вздымалась чёрная непроглядная тьма, она наплывала со спины огромным слегка пугающим крылом, сквозь которое всё смелее пробивались первые звёзды. И тёплый воздух пах тайгой и летом, и чешуя дракона приятно холодила ноги, и сидеть на нём было надёжно и уютно... И ты выше всех, и все, кто живёт внизу, даже и не догадываются, что в небесах над ними летит удивительный дракон; и кажется, что ты почти всемогущ, и впервые Стёпка понял, что значит выражение "весь мир у твоих ног". Весь мир действительно сейчас был у его ног, вернее, под ногами.

От места встречи с вампирами они отмахали вёрст, сто или даже двести. Подсчитать точно не было никакой возможности да и не очень-то и хотелось... Вот же! Стёпка скривился. Зря он вспомнил о вампирах. Потому что почти сразу окатило таким неприятный откровением, что впору завыть от отчаяния: сглупил ведь ты, герой фигов, ой, как сглупил! Прогнал, называется, врагов кровожадных, спас незнакомое село от беды, ага. А о других сёлах и деревеньках подумать не судьба? А мозгами пошевелить хоть немного кто мешал? О том, что вампиры, которых ты на той дороге вспять развернул, спокойно могли чуть подальше в другие деревни завернуть, разве трудно было догадаться? Представить страшно, что он там могли натворить. Восторгов тебе захотелось, герой, блин, одиночка. Криков приветственных...

Дёрнулся Стёпка в запоздалом желании развернуть дракона, оглянулся назад, туда, где темнела неразличимо ночная тайга... Где, может быть, рыдали кровавыми слезами уцелевшие после вампирского набега жители... Где он мог и не сумел их спасти... Дёрнулся и поник. И отвернулся, бессильно кусая губы. И догонял его насмешливый голос Згука: "Нас много, а ты один! И в одиночку ты всех не защитишь! Помни об этом! Не защитишь!"

Проклятье! Кто только придумал этих вампиров! Зачем и почему живут они на этой земле, под этим небом?

А впереди, за лесом уже показалось скопление огней, в которых нетрудно было опознать светящиеся окна замка и горящие на стенах факелы.

Дрэга, безошибочно отыскав замок без карты, заходил на цель с тёмной стороны неба. Мальчишки притихли, жадно глядя на приближающуюся каменную громаду. Угадывались едва-едва могучие силуэты четырёх башен, склоны сопки... От Предмостья в гору тянулась цепочка огней, какая-то процессия с факелами поднималась к воротам. Тускло блеснула Лишаиха, а за ней — Стёпка даже присвистнул от удивления — горели сотни и сотни костров, словно со всего улуса пришли сюда тайгари, защищать от незваных пришельцев свою землю... Скорее всего, так оно и было. Смакла тоже охнул, потеребил Стёпку за рукав, гляди, мол, сколь народу собралося.

Дракон облетал замок, неслышно скользя чуть выше башен, так, чтобы прилетевших гостей никто не заметил. Да и кто будет смотреть ночью в небо, если точно известно, что никто сверху напасть не может, а все неприятности следует ожидать только с земли? Один круг, другой... Всё ближе и ближе к стенам. Не сразу Стёпка определил, где находится нужная им смотровая площадка дозорной башни. Ночью да ещё и с высоты всё представлялось совершенно другим. Помогло ему то, что на третьем круге он в неверном свете факелов разглядел задранный ковш камнемёта.

— Вон туда, Дрэга, — сказал он, похлопав дракона по спине. — Видишь, где камнемёт стоит. Тихонько подлети и опустись перед лестницей.

Негромко хлопнули крылья, дракон, извернувшись, провалился вниз. Глукса вскрикнул от неожиданности, Смакла вцепился в Степана. Мелькнула зубчатая стена, клацнули по камню когти. Дрэга сложил крылья и оглянулся. В его глазах отражались далёкие звёзды.

Всё, прибыли. Остановка "Дозорная башня. Стоянка десять минут. Просим пассажиров покинуть транспортное средство".

Стёпка аккуратно сполз с тёплой спины дракона, поправил задравшуюся рубаху и огляделся. Вокруг было темно, свет горел только наверху, в комнате охраны.

— Замри, — негромко прогудел из мрака знакомый голос. — Кто таков будешь? Каким ветром сюды занесло?

Стёпка улыбнулся. Надо же, прямо как по заказу. О большем везении даже мечтать не приходилось.

— Дядько Гвоздыря, это вы?

— А ты кто таков?

— А я Стеслав. Помните, мы с вами Зебуром из камнемёта шмальнули. Я потом ещё князя Крутомира видел.

Большая тень отделилась от стены, шурша кольчугой. Вурдалак шагнул к Степану, неторопливо убрал меч в ножны:

— А я слышу, вроде голос знакомый с неба доносится, думаю, помстилось что ли, как такое могёт быть, чтобы отрок по воздуху летал? Здрав будь, Стеслав. А энто кто с тобой?

— Это Смакла, Серафианов младший слуга, и ещё Глукса, он на чародея учится будет. Ну и... И дракон мой. Мы на нём прилетели.

Вурдалак внимательно и спокойно смотрел на безмятежно разлёгшегося Дрэгу, словно это совсем обычное дело, когда вот так ночью неизвестно откуда прилетают на огромном невиданном драконе отроки и приземляются прямо на высоченную башню.

— В Медведях, никак, такие драконы водятся, али где ещё?

Стёпка досадливо поморщился. Вот так соврёшь раз, потом всю жизнь изворачиваться и обманывать придётся.

— Да в каких Медведях, — сказал он. — Не бывал я там никогда. Это меня Серафиан попросил так говорить, чтобы никто не догадался, что я демон. И я ему вовсе не племянник, конечно. Просто здесь в замке лишних ушей слишком много. Вы извините, дядько Гвоздыря, что я и вас заодно обманул. Так уж получилось.

Вурдалак ухмыльнулся, похлопал его по плечу:

— А то я будто и не доразмыслил. Мне Грызняк поведал, как ты Никария жирного окоротил. Не принимай на сердце, Стеслав. Я не в обиде, понимаю что к чему, — он оглянулся на дракона, покачал головой. — Сколь живу, впервой вижу этакое чудо. Он и речь весскую, поди, понимает?

— А как же, — не стал скрывать Стёпка. — Он же из гномлинских дракончиков родом, только очень большой. Если бы он речь не понимал, как бы мы с ним управлялись... Дрэга, поздоровайся. Это дядько Гвоздыря. Он здесь на страже стоит.

Дракон приподнял голову, несколько секунд очень внимательно, чуть ли не в упор, смотрел на вурдалака, затем, извернувшись, подставил ему шею: почеши, мол, что стоишь.

Вурдалак крякнул. Стёпка засмеялся. Дрэга лукаво косился на хозяина.

— Всё, теперь вы друзья, — заключил Степан, когда вурдалак без излишней робости поскрёб по чешуе крепкими пальцами. — Теперь он вас, если что, тоже защищать будет.

Гоблины стояли чуть в стороне, в тени камнемёта. Смакла хмурился, Глукса с любопытством оглядывался по сторонам. Ему одному замок был в диковину.

— Ладно, дядько Гвоздыря, — сказал Стёпка. — Мы пойдём. Нам к Серафиану надо.

— А со зверем своим что делать думаешь? — спросил вурдалак. — Здеся оставишь? Я сразу говорю, мне с ним не совладать, коли он бузить начнёт. А чесать ему шею всю ночь я не согласный.

— Бузить он не будет. Он у нас умный и смирный. — Стёпка подошёл к дракону. — Он у нас только для врагов опасен. Ну что, Дрэга, оставаться здесь тебе нельзя... Уменьшить бы тебя, но только тут тогда так грохнет, что ползамка сбежится. Вот что, друг, лети пока куда-нибудь, поохоться там или что, а завтра вечером, ну, скажем, в полночь, возвращайся сюда же, на эту башню. Мы тебя здесь будем ждать. Договорились?

Дракон боднул Стёпку в живот, лизнул Смаклу и, легко сорвавшись с места, ухнул вниз. Почти беззвучно. Мигнули один за другим огоньки костров, указывая направление, в котором он полетел — и всё. Чёрный дракон в темноте ночи был абсолютно неразличим.

— Послушная зверюка, — с нескрываемым облегчением заметил вурдалак. Перспектива провести остаток дежурства бок о бок с таким жутким соседом его явно не радовала. А так — что ж, прилетел, улетел, оно и спокойнее.

— Всё, — сказал Стёпка. — Пошли. Тихого вам дозора, дядько Гвоздыря.

И они пошли. Степан спускался первым, Смакла молча дышал ему в затылок. Оглушённый громадностью замка Глукса ахал и охал, бормотал что-то восторженное, оглаживал ладошками стены. Похоже, он только теперь до конца поверил в то, что все рассказы Смаклы о замке — истинная правда, и что могучие чародеи в самом деле живут не в больших деревянных избах, а в этих вот потрясающих каменных хоромах, в которых одна только лестница чудеснее Горелой Кечи со всеми её окрестностями и угодьями. Иногда Стёпка оглядывался — в неярком свете редких самосветок лица гоблинов выглядели чужими и очень серьёзными. Длинные тени скользили по изломам стен, звук шагов глушила вязкая тишина. Вспомнилась первая ночь в замке, страхи и неуверенность... Совсем недавно это было, недели две назад, а чувство такое, что целая жизнь пролетела.

Внизу их встретил Купыря. Словно знал, что они сейчас спустятся. Впрочем — действительно знал. Зря он что ли у самого отца-заклинателя в первых помощниках числится. Подняв над головой узорную лампу с трепещущим магическим огоньком, он внимательно и серьёзно смотрел на спускающихся мальчишек.

— Доброй ночи, поздние гости. Сами прибыли, не захотели в Предмостье дожидаться. Али Бранда вас не сыскал?

На этот раз Купыря облачён был во вполне обычную одежду весского образца: кафтан до колен, свободные штаны, заправленные в простецкие сапоги... Ничуть он не изменился, только бородка, кажется, погуще стала, да глаза запали, будто от постоянного недосыпа.

— И вам доброй ночи, — поздоровался Стёпка. — Бранда нас нашёл и предупреждение ваше передал... Но мы решили сразу в замок. Так лучше будет. Да и быстрее получилось.

— Быстрее, — с непонятным выражением повторил Купыря, очень внимательно оглядывая Стёпку. — Значит, не брешут слухи, что демон на драконе летать научился.

— Не брешут, — сказал Стёпка.

— Здрав будь, Смакла, сын Бракши. А это кто за твоей спиной прячется? — Купыря обратил наконец внимание на сжавшегося Глуксу, поднёс поближе лампу. — Ладно, после поведаете. Нам поспешать надо. Отец-заклинатель вас дожидается. Шагайте за мной, да тишком, тишком. И не болтайте лишнего. Лучше, чтобы вас никто не приметил. Ежели рассудить, так ты, демон, ловко с драконом сообразил. И молодец, что по темну прилетел.

Он пошёл вперёд, мальчишки двинулись за ним. Смакла держал Глуксу за руку, словно младшего брата. Замок больше не казался Степану таинственным. Обычный замок, жизнь в котором приутихла на ночь, народ разбрёлся по своим комнатам и каморкам и угомонился до утра. И цепями никто не брякал, и упыри не завывали, и привидений не попадалось.

Стёпкины мысли занимала предстоящая встреча с отцом-заклинателем. Что он ему скажет? Наверное, придётся рассказывать о своих приключениях. Наверное, Серафиан тоже там будет. Это хорошо. Я тогда всё сразу там у них и выведаю. Заставлю объяснить, зачем они меня обманули и для чего отправили за тридевять земель искать Ваньку, который никуда не исчезал... А где, интересно, сейчас сам Ванес? Спит, наверное, и даже не догадывается, что Стёпка уже здесь. Он даже улыбнулся, представив лицо Ваньки, когда тот увидит неизвестно откуда появившегося друга...

Нападение произошло, когда они спустились этажом ниже. Из бокового перехода выпрыгнул внезапно кто-то весь в чёрном, очень быстрый и проворный. Отшвырнув в сторону Смаклу, он повалил Степана на пол, схватился за котомку и стал срывать её со Стёпкиной спины. Не произнеся ни слова, в полной тишине. Глукса взвизгнул, Купыря бросился на помощь. Стёпка, здорово перепугавшись, пинался и брыкался, и никак не мог подняться. Неизвестный остервенело тянул на себя котомку, успевая при этом уворачиваться от Стёпкиных ног и Купыриных рук. Наконец Купыря изловчился и сильно ударил его в грудь. Охнув, нападавший отскочил в сторону, выставил перед собой руки... И тут Стёпка сумел его немного разглядеть. Невысокая фигура была замотана в бесформенную тёмную хламиду, лицо скрывалось под капюшоном, из-под которого едва виднелись яростно сверкающие глаза. Просто ниндзя какой-то. Нападавший прошипел что-то вполголоса, в Купырю ударила тугая воздушная волна и отбросила его на стену. Купыря на ногах устоял, но скривился и на некоторое время выбыл из борьбы.

Второй магический удар незнакомец направил на Степана. Воздушный кулак просвистел над Стёпкиной головой, мгновенно развернулся и с удвоенной силой ударил в того, кто его послал. Нападавшего унесло в темноту коридора, словно смятую тряпку, и где-то там, вдалеке звучно приложило о подвернувшуюся дверь. Вряд ли он после такого столкновения остался на ногах.

На этом, однако, ещё ничего не кончилось. Ошеломлённый нападением Стёпка едва успел подняться на ноги, как из противоположного перехода выступил ещё один незнакомец, тоже в чёрном, но уже маленький и толстый. И в этом незнакомце Стёпка с неудовольствием опознал противного Никария. Толстяк опять встал у него на пути, но сейчас он явно не собирался хватать демона и тащить его в застенки. Уставившись на Степана злобным взглядом, Никарий размахнулся и бросил перед собой на пол что-то небольшое и, кажется, стеклянное, потому что, упав на пол, предмет разбился с тонким звоном, и содержимое его расплескалось по полу. Протяжно сверкнуло яркой зеленью, в Стёпкину сторону метнулся соткавшийся из дымного облака омерзительное многорукое нечто. Испугаться Стёпка не успел. Многорукий наткнулся в воздухе на невидимую преграду и почти беззвучно взорвался, разбросав по сторонам сине-зелёные магические всплески.

Никарий невнятно выругался, двинул плечами и сделался вдруг большим и сильным, и руки у него стали намного длиннее и ухватистее. Теперь это был не неуклюжий толстяк, а опасный и по-настоящему страшный враг. Неудержимый монстр, способный разорвать любого, кто встанет у него на пути. Стёпка схватился за рукоять ножа. Кажется, пришла пора вступить в бой демону. Гузгай, ты где?! Никарий оскалился, протянул к Степану чудовищные руки-клешни — и больше он ничего сделать не успел. Воздух вокруг него задрожал, фигура его расплылась, потеряла очертания и лопнула вдруг с неприятным всхлюпом, как лопается раздувшийся от испорченного молока пакет. Никарий исчез, а на стене, там где он только что стоял, остался нечёткий отпечаток его тела, сделанный словно бы чёрной слизью. Слизь противными потёкам стекала вниз, стена под ней потрескивала и крошилась.

Потухшие было самосветки вновь засияли в полную силу. Стёпка проморгался, потряс головой, оглянулся на гоблинов. Со Смаклой всё было в порядке, гоблин, сжав кулаки, воинственно оглядывался по сторонам, ожидая нового нападения. Глукса за его спиной вжимался в стену и вид имел почему-то слегка виноватый, как будто это всё из-за него произошло.

Купыря, морщась, отряхнул штаны, подошёл поближе.

— Все целы? Никого заклинаниями не прибило?

А сам только на Степана смотрел, словно поверить не мог, что тот жив и невредим и ничего с ним плохого не произошло.

— Тайком, называется, прибыли, — сказал Стёпка, поднявшись на ноги и потирая ушибленное колено. — Даже в замке покоя нет.

— А упреждали тебя, — хмуро попенял Купыря. — Старших порой и послушать не вредно.

Как-то стремительно и почти неслышно набежали вдруг со всех сторон хмурые чародеи в похожих на рясы мантиях, перекрыли все ходы и выходы, подхватили по руки гоблинов, стиснули с двух сторон Степана и повели их очень быстрым шагом вслед за торопливо шагающим Купырей. Стёпка не сопротивлялся, понял, что это свои, что чародеи просто оберегают его от ещё одного нападения... Где они, спрашивается, были раньше, такие все из себя теперь уверенные и неустрашимые?

Они почти бегом пронеслись пустыми гулкими коридорами, миновали несколько залов, два раза поднялись по лестницам, потом был ещё один переход, устланный коврами, их втолкнули за большую двустворчатую дверь, и все чародеи остались за дверью, и дверь закрылась, и Купыря, облегчённо выдохнув, сказал кому-то, сидящему за заваленным пергаментами столом:

— Привёл я их, отец-заклинатель. Получите сокровище в целости и сохранности.

— Что за шум случился? — голос у спрашивающего был усталым и тихим.

— Как мы и думали, Никарий решился напасть, помощника себе где-то отыскал. Заклинаниями швырялись, да всё попусту. Не берут нашего демона заклинания.

Купыря сразу развернулся и вышел, а Стёпка увидел отца-заклинателя. Это был не старый ещё мужчина, довольно худой, с короткой седой бородкой, узким носом и пронзительными глазами. В облике его на первый взгляд не обнаруживалось ничего страшного или сурового. Человек как человек. В чём-то даже приятный, на доброго учёного похож из какого-нибудь фантастического фильма. Отец-заклинатель смотрел на Степана с интересом, сложив перед собой руки. По правую сторону от него — не сразу увиделось из-за не слишком яркого освещения — притулился в глубоком кресле чародей Серафиан. Ничуть не изменившийся с той памятной ночи. Такой же сухонький и серьёзный. По левую — ещё один чародей, возраста, скорее, среднего, с коротким ёжиком седых волос и пристальным взглядом, который почему-то Стёпке был некоторым образом знаком. Кто-то когда-то уже смотрел на него с таким вот характерным прищуром.

— Здравствуйте, — сказал Стёпка. Скинув с плеч котомку, он поставил её на пол и шагнул к столу. — Вот мы и вернулись.

Это он нарочно так сказал, для Серафиана, чтобы тот уже заранее начал оправдания готовить насчёт того, зачем он тогда Стёпку обманул.

— И ты будь здрав, демон, — ответил отец-заклинатель. — Младшего слугу я знаю, а второй гоблин кто таков? Зачем он с тобой?.. Впрочем, неважно. Присаживайтесь, молодые люди, в ногах правды мало.

Смакла с Глуксой осторожно присели на краешек широкой резной скамьи, притихли, подавленные присутствием столь важных особ. Стёпка садиться не захотел. Ему нужно было получить объяснения и получить их немедленно. Он даже чуть не брякнул, что в ногах-то правды мало, а вот в некоторых чародеях её совсем нет, но вовремя прикусил язык. Начинать разговор с обвинений не хотелось, да и некоторую робость он тоже ощущал. Всё ж таки, не абы кто перед ним сидел, а сам глава Летописного замка, лицо немалой властью наделённое. Поэтому он промолчал и просто остался стоять перед столом.

Отец-заклинатель понял его молчаливый протест правильно.

— Ты желаешь знать, зачем всё случилось и почему? Твоё право. Обещаю, что мы всё тебе поясним.

— Нет, — упрямо сказал Стёпка. — Я хочу, чтобы вы мне прямо сейчас объяснили, зачем отослали меня из замка искать Ваньку, если точно знали, что его искать не нужно.

Серафиан прокашлялся, сказал негромко:

— Никакой тайны в том нет. Мы отослали тебя нарочно, чтобы на время разлучить обе половинки демона и тем самым уберечь вас обоих от беды. Пока вы порознь, вам не может навредить ни один враг. А скажи я это тебе сразу — разве ж отправился бы ты, отрок, в своё путешествие? Разве ж решился бы на такое? Каюсь, одну ошибку мы... точнее, я... всё же допустили. Нам показалось поперву, что твой друг более решителен, а ты более спокоен и рассудителен. Потому и оставили в замке под присмотром именно его, дабы он не натворил каких непоправимых бед. Мда-а... А получается, что оставить надо было не его, а тебя, демон Стеслав. Наслышаны мы уже о твоих подвигах и свершениях. Вся тайга о том судачит. Крупно ошиблись мы с тобой, да кто ж знал! Да ты, я погляжу, и сам не шибко жалеешь, что по улусу две седьмицы шлындал из конца в конец.

Стёпка представил себе на миг, что ему пришлось бы всё это время просидеть безвылазно в замке, что ничего из случившегося с ним бы не произошло, и согласился с чародеем: да, он нисколько не жалел, он даже рад был, что Серафиан его обманул.

И тогда он просто сел на лавку рядом с гоблинами и стал ждать, что чародеи ему ещё скажут.

Отец-заклинатель усмехнулся, посмотрел на какие-то листы и спросил:

— Про Миряну я уже всё знаю. А вот о драконе верно ли мне донесли, али приукрасили чуток?

— А что вам о нём рассказали? — спросил Стёпка.

— Да будто бы демон на огромном драконе выучился летать и даже весичей тем драконом пугал и деревни разорять не позволял.

— Ну-у-у... Почти верно. Только не деревни, а одну деревню.

— И где же он? Можно на него взглянуть?

— Можно, — сказал Стёпка. — Он завтра вечером прилетит. Я его в тайгу отправил, чтобы он тут на глаза кому лишнему не попался.

— Дракон понимает весскую речь?

— Всё понимает, только говорить не может. Как собака.

Отец-заклинатель поднял брови, спросил удивлённо:

— Не хочешь ли ты сказать, что в твоём мире собаки столь же разумны, как и люди?

Стёпка засмеялся и замотал головой:

— Нет, это просто у нас так говорят. Ну, что собаки очень умные, только говорить не могут.

Чародеи переглянулись, обменялись безмолвно какими-то мыслями, опять уставились на Степана. Отец заклинатель сцепил сухие пальцы в замок, глянул на Стёпку с прищуром:

— Ведомо ли тебе, для какого свершения вы с твоим другом призваны были в наш мир?

Стёпка помотал головой:

— Не ведомо. Мне никто ничего не говорил.

— А сам ты догадаться неужто не сумел?

— Сам? — Стёпка замялся. Почему-то здесь, лицом к лицу с чародеями все разговоры о склодомасе вдруг показались ему чем-то несерьёзным, чем-то совершенно детским. Однако пересилил себя и решил ничего не скрывать. — Ну, весичи и оркимаги, кажется думают, что я должен отыскать жезл власти.

— И даже более того, — кивнул отец-заклинатель. — Они, похоже, уверены, что ты его уже отыскал и нынче нам его доставил. И не потому ли Никарий вновь решился на тебя напасть? Жаждал склодомасом завладеть.

Стёпка вспомнил, как незнакомец пытался сорвать с него котомку, и подумал, что, видимо, так оно и есть. Враги были уверены, что склодомас уже найден.

— Нет у меня склодомаса, — сказал Стёпка. — Я даже не знаю, где он и как его искать. И не хочу даже его искать. Мне уже рассказали, что это за жезл такой, и я думаю, что лучше будет, если его больше никто и никогда не найдёт.

— Твои бы слова да многим в уши, — вздохнул Серафиан. — Значит, склодомаса у тебя нет. Это и хорошо и плохо...

Дверь неслышно распахнулась, и вошёл Купыря, ведя за руку Ваньку. Сонный и взъерошенный Ванес оглядел всю компанию, похлопал слипающимися глазами и сказал без особой радости, просто и обычно:

— Привет, Стёпыч. Куда тебя черти унесли? Мне уже здесь надоедать начало, а тебя всё нет и нет. И с какого перепугу меня посреди ночи разбудили? Я только-только уснул.

Волосы у Ваньки со сна были растрёпаны, рубаха выбилась из штанов, но в целом потерянный и нашедшийся друг выглядел в полном порядке. А по его лоснящейся, слегка округлившейся физиономии нетрудно было догадаться, что он в последнее время не голодал и питался от души. И ещё он сейчас удивительно подходил под то описание Людоеда: "сам маленький, откормленный, что соседов боровок и волосья светлые кочкой на голове". Стёпка улыбнулся. Ну вот и всё. Он выручил Смаклу, отыскал Ваньку, в общем, исполнил всё, что хотел.

— Привет экскурсантам, — сказал он и похлопал по скамье рядом с собой. — Рад тебя видеть. Присаживайся, у здешних чародеев, кажется, есть до нас серьёзный разговор.

Ванька оглядел всю компанию, проникся важностью момента и скромненько присел рядом со Стёпкой. И Стёпка слегка ущипнул его за бок, чтобы просто убедиться, что рядом с ним сидит самый настоящий, живой и тёплый Ванька, которого он так долго искал и наконец нашёл.

— А по шее? — спросил Ванька, отпихивая Стёпкину руку. — Я ведь тоже могу так ущипнуть, что мало не покажется.

— Ну вот что, молодые люди, — сказал отец-заклинатель, имени которого Стёпка до сих пор не слышал. Словно у него не было своего имени, а только звание. — Вернее, молодые демоны. Не ко времени призвали вас под наше небо, потому... Не пришла ли пора вам возвращаться? Начудили вы в улусе достаточно, себя показали, на нас посмотрели, довольно. Дабы не случилось большей беды, и чтобы не вводить в искушение наших недругов, мы втроём, а именно — первый местохранитель Серафиан, маг-секретарь Феридорий и я, как отец-заклинатель, — решили не откладывая дело в дальний сундук, отправить вас обратно... И даже не пытайтесь возражать! — отрезал он, заметив искру протеста в Стёпкином взгляде. — Вы молоды ещё, вы не понимаете, во что вас заставили ввязаться, вы по незнанию и от излишнего рвения можете такого наворотить!.. — он смотрел на Степана, и явно имел в виду его приключения и подвиги.

— А чего мы такого сделали? — удивился Ванька. — Лично я вообще ни в чём не виноват. Ну, подумаешь, за гномами гонялся. Что тут такого? Или вы это на Стёпыча намекаете?.. Ты чего там в тайге без меня учудил?

— Я тебе потом расскажу, — пообещал Стёпка. Ему было грустно. Он не сомневался, что чародеи в самом деле сейчас вернут их домой. Нет, дома, кто спорит, здорово. Только как же тут без него будет Смакла, что подумает Дрэга, как вообще будет всё?.. И — главное — он больше никогда сюда не вернётся и никогда не узнает, чем всё здесь закончилось. Обидно, блин.

— Вы ещё, к счастью, ничего непоправимого не натворили, — сказал Серафиан. — Но можете.

— И ещё как могут, — мрачно подтвердил Купыря. — По дороге сюда наш юный друг такое содеял с чародеем Никарием, что не один оркимаг, узнав о том, содрогнётся. Никарий, разумеется, подлецом был изрядным, коего мы терпели только по просьбе неких высоких покровителей, но всё равно заслуживал лучшей участи.

— Я? — настала пора удивляться Степану. — Ничего я с ним не делал! Это он сам на меня напал, а потом его по стене расплескало. А нечего было против меня колдовать! На нас с Ванькой магия не действует, а Никарий не знал. Вот и получил за это.

Кто-то из гоблинов, вроде бы Глукса, после этих слов прерывисто вздохнул. А Смакла хотел что-то сказать, дёрнулся было, но ему не хватило решимости, и он промолчал.

— По стене расплескало? — впервые подал голос Феридорий (маг-секретарь, тот, что из стены тогда в подвале таращился!). — Ну что ж. Туда ему и дорога. Вот о ком я жалеть не буду. Однако ты по-настоящему опасен, демон. Не захочешь ли ты и нас тоже расплескать, за то, что мы решили вас обратно отправить?

— Не захочу, — мрачно сказал Степан. — Я со своими не воюю. И вообще ни с кем не воюю. А если кто на меня напал — тот сам виноват... Ладно, чего уж там. Раз решили — возвращайте. Прощай, Смакла. За драконом пригляди. Уменьшительное заклинание ты знаешь, в общем, сам разберёшься. И тебе, Глукса, тоже всего хорошего. Желаю тебе поскорее выучиться на чародея, — он посмотрел в глаза отцу-заклинателю. — Мы готовы. Можете начинать.

Тот хмыкнул, разгладил лежащий перед ним лист пергамента:

— Ну, если ты нам столь великодушно разрешаешь, мы приступим.

— Эй, постойте?! — воскликнул Ванька. — А я здесь что — не пойми кто, да? Лысый чебурашка, да? Левый демон или кто? А может, я против чтобы вот прямо сейчас возвращаться! Может, у меня здесь ещё дела остались недоделанные. А вы вот так прямо из постели выдернули — и на тебе: катись, демон, до дому, ты больше не нужен! А ты, Стёпыч, тоже хорош. Сначала уметелил куда-то на две недели, а не успел вернуться — сразу всё испортил. Не желаю я домой! Не желаю!

Отец-заклинатель смотрел на Стёпку. Так, словно тот был главным демоном, которой только и мог решить, возвращаться им или ещё подождать. Стёпка вздохнул и сказал:

— Всё, Ванес. Кончай орать. Приключение кончилось. Нам пора.

Ванька засопел, посверкал глазами, наткнулся на суровый взгляд Феридория и сник:

— Ладно, отправляйте. Только я всё равно против. И ты, Стёпыч, тоже хорош. Если бы ты знал... Эх, вы!

— Вот и славно, — сказал Серафиан. — Встаньте поближе друг к другу и крепко обнимитесь.

Ванька ещё свирепее засопел:

— Не буду я с ним обниматься! Тоже мне, нашли обнимателя.

Купыря улыбнулся и сказал:

— Ну тогда схватите друг друга так, словно побороть хотите.

— Надо, чтобы вы были как один человек, — пояснил Серафиан. — А иначе вас ещё куда-нибудь зашвырнёт. И уже не вместе, а поодиночке.

Ванька сразу ухватился за Стёпку, и Стёпка тоже схватил друга за плечи. Он не хотел больше никуда зашвыриваться, тем более без Ваньки. И ещё ему вдруг в самом деле очень захотелось домой. Там ведь родители, брат, компьютер с новыми играми, и никаких врагов...

— Прекрасно, — сказал отец-заклинатель. — Все готовы? Смакла, мальчик мой, будь добр, повторяй вслед за нами заклинание. Боюсь, без тебя у нас ничего не получится.

И младший слуга слегка побледнел и подошёл к Серафиану, и чародей взял его за руку, чтобы тот не слишком боялся и ничего не напутал.

— Поехали, — сказал Стёпка в Ванькино ухо.

— Отвали, — огрызнулся Ванька.

Чародеи уже произносили заклинания, и громче всех был слышен голос Смаклы. Гоблин ни разу не сбился и вообще держал себя на удивление уверенно. Глукса смотрел на друга с восторгом.

Прозвучало последнее слово, и Стёпке показалось, что стены начали вращаться вокруг них и пол ушёл из-под ног, и он покрепче вцепился в Ванькины плечи, чтобы случайно не запузыриться куда-нибудь не туда, и приготовился к тому, что снова придётся падать в жуткую пустоту...

Они минуты три так стояли в полной тишине, глядя на напряжённые лица чародеев. И ничего не происходило.

Потом Ванька с облегчением разжал руки и отступил на шаг в сторону.

— Кина не будет, — сказал он с плохо скрытой радостью. — Магическое искричество кончилось.

Чародеи зашевелились, отец-заклинатель потёр усталые глаза, Феридорий откинулся на спинку кресла, а Серафиан отпустил руку Смаклы и забавно оттопырил нижнюю губу. Купыря был мрачен.

— Как я и думал, — негромко сказал Феридорий.

— Ну что ж, — отец-заклинатель встал из-за стола. — Мы всё равно должны были попытаться. А вдруг бы получилось.

— Почему... — у Стёпки пересохло в горле, он с трудом заставил себя повторить вопрос. — Вы что, не сможете теперь нас вернуть домой?

— Мы можем вернуть вас домой, — сказал отец-заклинатель. — Уверяю вас, нашего умения на это вполне достаточно. Но, как мы только что выяснили — не здесь и не сейчас. Проблема в том, что вы не просто демоны, вы — демоны-исполнители. И до тех пор, пока вы не исполните того, ради чего вас призвали, никто, ни один маг или чародей не в силах отправить вас обратно.

Ванька, и без того сияющий и довольный, заулыбался и многозначительно подмигнул Стёпке. Он явно что-то такое важное знал, но не хотел говорить при всех.

— Зачем же вы тогда всё это устроили? — спросил Стёпка.

— Мы не знали наверняка. Мы допускали, что заклинание призыва окажется слабее заклинания отмены. Мы допускали даже, что ты уже исполнил предназначение.

Ванька пренебрежительно фыркнул. Он и мысли не допускал, что Стёпка что-то такое мог исполнить без него.

— Выходит, не исполнил, — сказал Стёпка.

— Да, — подтвердил Серафиан. — И значит, подтверждаются наши самые худшие предположения. То, чего мы все больше всего опасались.

— Склодомас, — сказал Стёпка. — Мы должны найти склодомас. Вот для чего нас призвали. Я так и думал. Радуйся, Ванес. Кажется, мы остаёмся.

— Ха! — сказал Ванька. — Вот так-то лучше. А то — вернём, вернём. Я же говорю: дело у меня ещё здесь важное осталось.

— Ну что ж. Я думаю, на этом мы можем пока прерваться. Время уже позднее, всем пора отдохнуть, — сказал отец-заклинатель. — Купыря отведёт вас в мои гостевые покои, там и устроитесь... На время. Смаклу тоже с собой возьмите... А друга своего... Кстати, кто он такой? Зачем вы его сюда привели?

Глукса испуганно втянул голову в плечи. Ну вот, добрались и до него, маленького деревенского гоблина. Сейчас начнётся самое страшное. Уже началось.

— Это Глукса. Он тоже из Горелой Кечи, как и Смакла. Мы привезли его сюда для того, чтобы он выучился на чародея.

Феридорий хмыкнул, покривил губы в усмешке. Серафиан тоже пренебрежительно скользнул взглядом по щуплой фигурке. Отец-заклинатель очень мягко, словно стараясь не обидеть, сказал:

— Видишь ли, Стеслав, какое дело. Выучиться на чародея невозможно. Выучить несколько заклинаний — это да. На это любого достанет. Но чародеем может стать только тот, у кого от рождения есть к тому способности. Ты уверен, что у вашего друга такие способности имеются?

— Уверен, — сказал Стёпка. — Потому мы его сюда и привезли. Ему и колдун там один об этом говорил, и какой-то чародей проезжий. Есть у него способности и ещё какие. Он, когда мы с вампирами встретились, с перепугу сразу десять дружинных немороков из воды сколдовал.

— Так-таки и сколдовал? — понятно было, что отец-заклинатель не слишком верит в чародейские способности маленького гоблина. — Из воды и сразу десять? Тебе, я полагаю, не известно, что вода очень плохо поддаётся магии, и даже я, пожалуй, не решусь что либо серьёзное из неё... хм-м, создавать. К тому же у гоблинов магические способности проявляются крайне редко, не в упрёк им будет сказано. Они иными умениями сильны и славны.

— Вот они в Глуксе и проявились, — сказал Стёпка. — Он, может быть, вообще один такой на весь улус. Очень редкий. А немороки — точно были. Я их сам видел. И ещё он дракона немного увеличил. Ну это так, неважно. Да вы проверьте его, проверьте. Можно же как-то проверить, есть ли в человеке способности к магии.

— Да проверить нетрудно, — вмешался Серафиан. — Только нам сейчас недосуг. Приводите его завтра утром ко мне...

— Да на кой его проверять! — прорвало вдруг Смаклу. Он выступил вперёд. Раньше он не решился бы вмешиваться в разговор старших, но он тоже за последнее время сильно изменился. Ко всему прочему его здорово воодушевило то, что он только что принимал участие в магическом действе наравне с самыми настоящими чародеями:

— Проверили его уже. Куды уж дальше. Энто же он толстого Никария по стене расплескал! Одним взглядом с чародеем совладал. А вы говорите!..

— Я не хотел! — испуганно взвизгнул Глукса. — У меня с перепугу вырвалося!

Самосветки по всей комнате дружно мигнули, а массивный стол, за которым сидел отец-заклинатель, вдруг со скрипом выехал на середину помещения и отгородил Глуксу от всех прочих, словно защищая его от нападения. Маленького гоблина за ним было почти не видно, только лохматая голова чуть возвышалась над краем стола. А стоящее у дальней стены массивное кресло с хрустом и треском сложилось вдруг как-то внутрь себя и преобразилось в гротескную, но вполне узнаваемую фигуру приготовившегося к нападению деревянного неморока. Он был без головы и с короткими ногами, зато в широко расставленных длинных руках держал два очень острых меча. И всем было понятно, что чудное это создание не раздумывая (потому что раздумывать ему совсем нечем) кинется на защиту своего маленького творца. Проверять на себе остроту и крепость его деревянных мечей никому не хотелось.

Ошарашенные лица чародеев надо было видеть. Даже невозмутимый Феридорий поднялся из кресла и в великом удивлении смотрел то на притихшего Глуксу, то на страшноватого неморока. Ванька, которому, видимо, ещё не приходилось встречаться с подобными творениями магического разума, опасливо вжимался в стену.

Первым опомнился отец-заклинатель.

— Успокойся, малыш, — произнёс он негромко. — Никто тебя не собирается наказывать или ругать. Не бойся нас, мы не желаем тебе зла. Иди сюда, я хочу на тебя посмотреть.

Глукса выходить не торопился.

— А за толстяка энтого мне что будет?

— Забудь о нём. Он был плохой человек и он теперь... не скоро вернётся. Ежели вообще захочет сюда возвращаться. Иди ко мне. Только душевно тебя прошу: угомони своего... гхм!.. слугу.

Глукса осторожно вышел из-за стола, испуганно посверкивая глазками по сторонам. Над его вставшей дыбом шевелюрой рассерженно постреливали пронзительно-синие молнии магической ткани сущего. Неморок опустил мечи и неслышно развалился на деревянные обломки, угадать в которых недавнее кресло было невозможно при всём желании.

— Хочешь учиться на чародея? — спросил отец-заклинатель.

Глукса робко пожал плечами:

— Не знаю ишшо. Боязно чевой-то тута у вас.

Серафиан вдруг засмеялся дробным старческим смехом:

— Боязно ему. Нет, вы слышали! Ты, Глукса Батькович, будь добр, больше не пугайся и постарайся пока совсем не колдовать. А то мы с тобой всем замком не совладаем. Да тебе с такой силищей и бояться-то стыдно... Тебя самого боятся теперь все враги будут... — он прикусил язык и поднял руки. — Всё, молчу, молчу, молчу.

Отец-заклинатель взял Глуксу за руку и повернулся к Степану:

— Спасибо тебе, Стеслав, и за это. Идите, отдыхайте, а Глукса, вы уж извините, останется здесь.

— Почто? — перепугался гоблин. — Я со Смаклой желаю! На кой мне здеся оставаться?

— Ты останешься здесь учиться на чародея, — сказал отец-заклинатель. — И учить тебя будем мы втроём. У тебя теперь начнётся совсем другая жизнь. Пойдём, я покажу тебе твою комнату.

Уже на выходе Стёпка оглянулся:

— Я обещал его родителям заплатить за обучение. Давайте, я вам сразу деньги отдам.

Отец-заклинатель только отмахнулся:

— Какие деньги, Стеслав. По-хорошему, это мы тебе заплатить должны за то, что помог этому гоблину в замок без помех добраться. Не нужны нам деньги. Мы его так учить будем. И сами учиться. У него.

Глава четвёртая,

в которой демоны ничего не находят

Дверь в кабинет отца-заклинателя мягко закрылась. Стёпка и Смакла переглянулись. У обоих перед глазами стояло слегка испуганное лицо Глуксы. Вот так дела!

— Нифига себе! — сказал и Ванька, когда они вслед за Купырей спускались по лестнице. — Какой-то мелкий гоблин, а колдовать умеет — закачаешься! Вот бы мне так! Почему всегда везёт кому-то другому?

Стёпка переглянулся со Смаклой. Смакла в ответ сделал большие глаза. Вот, мол, каков Глукса-то, даже чародеи не на шутку удивились и почти что испугались. Учиться у него, говорят, будут.

Купыря провёл их в небольшую комнату этажом ниже. Тяжёлая, окованная железом дверь открылась сама. Купыря шагнул через порог, оглянулся на приостановившихся мальчишек:

— Входите и располагайтесь. Здесь вы будете в полной безопасности. В эти покои без разрешения отца-заклинателя даже весский государь войти не посмеет... Да и не сможет.

Мальчишки притихли, оглядываясь. В просторной комнате было много ковров, внушительный стол, несколько глубоких кресел и две застланные узорчатыми одеялами кровати. Вместо окон на стенах чернели узкие отдушины. В стоящей посреди стола хрустальной вазе искристо преломлялись отражения нескольких самосветок.

— Вы не голодны? — спросил Купыря.

Парни замотали головами. Есть сейчас им хотелось меньше всего. Ванька, напротив, чуть было не кивнул, но, подумав, тоже с сожалением от еды отказался.

— Ну и славно, — сказал Купыря. — И вот что... Надумаете завтра выйти погулять, — а вы здесь не усидите, разумеется, — поглядывайте по сторонам и держитесь на всякий случай настороже. Навряд ли на вас после Никария нападать кто осмелится, но всё равно остерегитесь.

— Так это же не Стёпыч Никария вашего уделал, — сказал Ванька. — Это же гоблин.

— А вот об этом пусть лучше никто не знает, — посоветовал Купыря. — Пусть все думают, что так рассерженные демоны наказывают тех, кто по малоумию своему замыслил против них недоброе. И вам спокойнее, и о Глуксе меньше болтать будут.

— Понятно, — сказал Стёпка. — А долго мы здесь жить будем?

— То мне не ведомо. Это вы уж сами решите, что вам делать и как склодомас искать. Денька через три, я думаю, отец-заклинатель вас снова призовёт, тогда вы с ним всё и обсудите. А пока ему не до того. В замок завтра поутру князь Всеяр прибывает, крон-магистр Д'Варг подъехать должен, посол кагана Чебурзы, таёжные воеводы, весские маги и чародеи. Будут делить Таёжное княжество. Лучше не вертитесь у них под ногами. Помощи всё одно не дождётесь.

— Так вот прямо и делить? — спросил Стёпка.

Купыря кивнул:

— Войны никто из них не желает, поэтому хотят поделить миром, на переговорах.

— А когда они всё поделят, Летописный замок кому достанется?

Купыря пожал плечами:

— Всяко может повернуться. Но я думаю, что отец-заклинатель знает, что делает. Скорее всего замок ни весичам не достанется, ни уж тем более оркимагам. Силы у нас достаточно, будем сами по себе. Ежели позволят.

Когда Купыря вышел, Ванька прямо в одежде повалился на ближайшую кровать и блаженно раскинул руки:

— Класс! Вот это хоромы! А то мне его чулан под лестницей, — он мотнул головой в сторону младшего слуги, — до смерти надоел. Темно и тесно, как в гробу.

— Ты в Смаклиной каморке всё это время жил? — удивился Стёпка. — Интере-есно. Слушай, а куда тебя тогда зашвырнуло, ну, когда ты на экскурсию отправился? Серафиан нам соврал, что тебя к элль-фингам унесло, а мы поверили и в тайгу отправились, тебя из плена выручать.

— Ха! — сказал Ванька. — Никуда меня не зашвыривало. Это вы куда-то подевались. Я по замку бродил, бродил, чуть не заблудился. А потом Купыря этот меня разыскал и в чулане поселил. Живи, говорит, делай, что хочешь, только из замка не выходи. А я и сам отсюда уходить не хотел. Здесь такое!.. Ты, Стёпыч, не поверишь. Я тебе потом расскажу. Честное слово, услышишь — закачаешься, — он широко зевнул. — Всё, вы как хотите, а я буду спать. Завтра поговорим.

* * *

Степана разбудил Смакла, осторожно тронув за плечо. Гоблин уже оделся, даже волосы ухитрился более-менее привести в порядок.

— Пойду я, Стеслав. К Жварде схожу да на кухню. Может, Глуксу где встречу. А здеся мне маетно сидеть.

Когда за ним закрылась дверь, Стёпка посмотрел на безмятежно сопящего друга и подумал, что Смакла, наверное, просто не желает общаться со второй половиной демона. Потому и ушёл пораньше. Надо бы это как-то переломить, но, хорошо зная Ванькин характер, Степан понимал, что при всём желании ничего у него не получится. А жаль.

Спать больше не хотелось. На душе впервые, пожалуй, с момента попадания в этот мир было не просто спокойно — безмятежно. Оказывается, его нисколько не расстроило то, что их вчера не сумели вернуть домой. Оказывается, он и сам пока не слишком торопился возвращаться. И у Ваньки какие-то дела нарисовались. Хорошо было то, что больше никого не надо разыскивать и спасать. Такая проблема с плеч свалилась. Ну а то, что предстоит искать склодомас... На этот счёт у Стёпки были уже кое-какие мысли. Он надеялся, что у него всё получится. Главное — не торопиться. Сейчас бы вот ещё пожевать чего-нибудь...

И тотчас же краем глаза заметил какое-то движение на столе. Приподнялся и увидел, что пустая вчера вечером хрустальная ваза наполнена крупными яблоками и виноградными кистями. Такой вот завтрак для демонов. Стёпка даже не удивился. Они жили у чародеев, поэтому волшебство здесь было самым обычным делом. Другое дело, что подкрепляться по утрам фруктами он не привык, лучше бы чаю горячего выпить с хорошим бутербродом. А ещё лучше — с двумя бутербродами с колбасой или сыром.

На стене висело зеркало, почти такое же, как у Серафиана, только немного больше. Стёпка подошёл, заглянул. В зеркальной глубине на широкой кровати, вольно раскинув руки спал бородатый хозяин отвечай-зеркала. И даже слегка прихрапывал во сне. А сам Стёпка по-прежнему не отражался. Показав вредному зеркалу язык, он оделся и принялся умываться. Гостевые покои — это вам не каморка слуги, здесь всё было под рукой, и вода, и мыло, и прочие предметы и приспособления для личной гигиены.

Ванька продолжал безмятежно дрыхнуть. Разбудить его оказалось задачей не самой простой. Сразу же обнаружилось различие в приобретённом опыте. Почти привыкнув за время скитаний по тайге спать чуть ли не на голой земле и чуть ли не вполглаза, Степан научился и просыпаться сразу, без потягиваний и лени. Проживший же эти две недели в относительном комфорте и в практически полном отсутствии реальных опасностей Ванька, так не умел. Он сначала отбрыкивался, потом долго сопел, зевал, тёр не желающие открываться глаза, бурчал что-то нелестное в адрес назойливого друга... Окончательно пробудиться его заставил только занесённый над ним ковш с холодной водой.

— Как был ты засоней, так и остался, — сказал Стёпка. — Ничему тебя магический мир не научил. Спишь как суслик.

— А тебя, выходит, научил? — беззлобно огрызнулся Ванька. — То-то я смотрю, ты весь такой умный-преумный, аж глазам больно.

— А ты на меня не смотри. Давай умывайся, и это... Ты обещал что-то интересное рассказать. Не передумал?

— Сомневаюсь пока, — проворчал Ванька, натягивая штаны. — Что-то ты мне доверия не внушаешь. Я тебе сейчас страшную тайну открою, а ты её по всему замку растрезвонишь.

Стёпка ни в какую Ванькину страшную тайну, само собой, не верил, поэтому и настаивать не стал. Захочет — сам всё расскажет как миленький.

— Смотри, опять моя одежда переколдовалась, — как-то обыденно, без малейшего удивления констатировал его друг, оглядывая себя и проверяя, на месте ли карманы. — Уже в третий раз переколдовывается. Я когда по подвалам лазил, она вся такая гоблинская была, тёмная, и грязь с паутиной к ней не прилипала, — он посмотрел на Стёпку и сказал: — А вообще — круто! Мы с тобой теперь, как два брата-демона. Сразу видно — пришельцы из другого мира, таинственные и очень опасные. Оружия только не хватает. Кинжал бы мне какой-нибудь. Или меч.

Стёпка оглядел себя. Одежда их и в самом деле сделалась одинаковой даже в мелочах. Короткие сапоги, простые чёрные брюки с широкими кожаными поясами, ослепительно белые рубашки с распахнутым воротом и чёрные же безрукавки, обильно украшенные шнуровкой. Что-то похожее на то, как в приключенческих книгах изображают благородных пиратов, которые грабили только богатых и освобождали из плена томящихся в неволе дочерей какого-нибудь местного губернатора. В отличие от Ваньки у Степана имелся меч, но показывать его другу он пока не планировал. Хотелось устроить сюрприз, хотелось удивить так удивить. Нужно только момент подходящий выбрать.

И вот что интересно: почему это изменение ни разу не произошло на его глазах? Почему ни разу не повезло увидеть сам момент превращения? Только что ведь одевался, и брюки были как брюки, рубашка как рубашка. Скрытная какая-то магия, можно даже сказать, застенчивая...

В дверь коротко постучали, и через порог перешагнул Серафиан. На этот раз чародей был облачён в строгие белые одежды с лазоревой окантовкой и выглядел довольно официально, даже почти торжественно, наверное, уже приготовился к встрече послов. Интересно, подумал Степан, а у него одежда умеет превращаться? Надо у Смаклы спросить, он должен знать.

Серафиан оглядел мальчишек так, словно впервые видел, сказал озабоченно:

— Моя бы воля, запер бы я вас здесь на седьмицу, чтобы выйти не смогли. Да сам ведаю, что не усидите взаперти. Вы уж постарайтесь поменьше высоким гостям глаза мозолить. Нынче в замок кто только не прибывает, не хватало ещё, чтобы из-за малолетних демонов у отца-заклинателя неприятности случились.

— Мы постараемся, — пообещал Стёпка. А про себя добавил: "Но ничего обещать не будем".

И Серафиан будто эти слова услышал, нахмурился, спросил:

— А гоблина куда дели?

— Он друзей своих повидать ушёл.

— Ну вот, — Серафиан сокрушённо покачал головой. Венчик его седых волос забавно колыхнулся. — Я же говорю: не усидите.

Чародей вышел, а Ванька отложил надкушенное яблоко, вытер губы рукавом и сказал заговорщически:

— В общем так, Стёпчинский, дело есть на три миллиона. Надо переговорить, пока мы одни.

— Боишься, что Серафиан подслушает.

Ванька отмахнулся:

— Чародеям сейчас не до нас. Пока гоблин этот твой не вернулся. Зачем его с нами поселили? Не нужен он нам. Только под ногами будет путаться.

— Он не будет путаться, — возразил Стёпка. — Он со мной в тайгу отправился, чтобы тебя спасать, и сам в плен к весичам из-за этого попал. Понятно? Я его еле-еле выручил. Его в кандалах в рудники вместе с преступниками угоняли. И ты его, Ванес, лучше не обижай. Он хороший гоблин и вообще он мой друг.

Ванька фыркнул:

— Ну ты и друга себе отыскал. Он же гоблин.

— А ты демон. Чем тебе гоблины не нравятся?

— Мелкий он слишком, — отрезал Ванька. — Ну да ладно. Слушай и завидуй. Пока ты в тайге дурака валял, я тут такое разузнал — закачаешься! Есть в замке местечко одно... Помнишь, мы ещё в книге читали про заброшенный Жабий колодец. Я его нашёл... Ну не сам, конечно, мне там один поварёнок-вурдалак подсказал, как его найти... Надо нам туда спуститься. Ты не бойся, там лестница есть... Я бы и сам, только одному опасно. Если сорвёшься — в одиночку не вылезешь.

— Ну и зачем туда лезть? — спросил Стёпка без особого интереса. Он-то сначала собирался рассказать Ваньке о своих приключениях, но теперь понял, что Ванесу не слишком хочется их выслушивать. А расскажешь — всё равно не поверит.

— А затем, — Ванька оглянулся, проверяя, не подслушивает ли их кто. — Живёт тут в замковых подвалах один мерзкий гном, сволочь редкая. Фамзай его зовут...

— Хамсай, — поправил Стёпка.

— Ты его знаешь? — удивился Ванька.

— Видел один раз. В каморке у Смаклы. Мы с ним там немного подрались.

— Я и говорю — сволочь. Его Купыря в гномоловку поймал. А я случайно их разговор подслушал, когда Купыря его к отцу-заклинателю тащил. Так вот этот Хамсай кучу золота где-то заныкал. Понимаешь? И никто найти не может. Много золота! А я вычислил, где его тайник. И думаешь где? — Ванька сиял. — В Жабьем колодце. Зуб даю, в колодце он свои сокровища припрятал. Давай вместе туда спустимся и... И всё золото будет наше!

— Зачем тебе, Ванес, золото?

— Ты чё, Стёпыч, с луны свалился? Это же золото! Огромная куча золота!

— Ну зачем она тебе, зачем?

Ванька даже растерялся:

— Ну ты даешь! Ну зачем... Хочется потому что.

— А для чего хочется?

— Ну... Надо. Чтобы было. Интересно же!

— Ты что, домой его хочешь забрать?

Ванька почесал нос:

— Да нет.

— Тогда зачем?

— Да ну тебя! — рассердился Ванька. — Всегда ты всё умудряешься испортить! Зачем, зачем! Низачем! Просто так.

Стёпка вытащил из кармана парочку драков, положил их на стол перед Ванькой.

— Вот смотри. Это золотые монеты. Два драка. Мне их Серафиан дал, когда отправил тебя спасать. А оказалось, что эти самые монеты чародеи отобрали у гнома Зебура. И Зебур их у меня учуял. Гномы, они золото по запаху находить умеют. А на своих монетах ещё и метку специальную ставят, чтобы не перепутать. И Зебур на меня разозлился и пустил по всем гномьим родам магическое слово, что я — вор, что я украл его золото, и что меня надо поймать и наказать за воровство.

— Ну и чё? — скривился Ванька. Он подбросил монетки на ладони, потом зачем-то попробовал одну на зуб. — Что эти недомерки могут нам, демонам, сделать? Они же крохотные совсем. Я одной левой ногой десяток распинаю и не замечу.

— Эти недомерки, между прочим, меня сначала в охотничью яму заманили, и я там чуть на кол не напоролся. Потом из арбалетов отравленными болтами обстреляли. В общем, пакостили как могли. И ещё испытание устроили, чтобы проверить, вправду ли я вор. Вот так. Понял? А ты хочешь у Хамсая золото украсть. И будут тебя после этого все гномы считать вором и своим врагом. Тебе это надо?

— Плевал я на них, — не очень уверенно заявил Ванька. — А что за испытание?

— Да ничего особенного, — сказал Стёпка. — Они просто берут одну монетку и накаляют её на огне. А потом кладут тебе в ладонь. И если ты честный человек и не вор, то ты не закричишь и монетку не выронишь и дотерпишь, чтобы она в твоей руке остыла.

— А если вор?

— Тогда закричишь.

— А я так и так закричу, — признался Ванька. — Нафиг надо руки себе жечь. А ты хочешь сказать, что всё вытерпел и даже не заорал? Как этот, как Терминатор? Ну-ка покажи ладонь.

Стёпка показал совершенно чистую, без единого шрама ладонь.

— Складно заливаешь, — сказал тогда Ванька.

— А я эти монеты не воровал, — пояснил Стёпка. — И когда они положили раскалённый драк в мою ладонь, он оказался холодным. Понял? Я сначала даже не понял, думал, меня жечь начало. А он как лёд. И гномы сразу признали, что я не вор.

— И ты теперь весь такой довольный и счастливый, да? — рассердился Ванька. — Золото ему не нужно, видите ли! А что тебе нужно? Сколмодас какой-то найти хочешь? Под чародееву дудку плясать собираешься? Они тебе ещё не такого наговорят. Ещё какую-нибудь ерунду искать попросят. А ты и рад стараться. Сходил уже один раз на поиски, две недели где-то шароборился, вместо того, чтобы серьёзным делом заняться.

— Между прочим, Ванес, если мы склодомас не найдём, нам домой не вернуться. Хоть сто лет в этом замке сидеть будем. И чародеи тут ни при чём. Они и сами не хотят, чтобы этот склодомас отыскался.

— Ну и давай мы тоже не будем его искать, — заявил Ванька.

— Ага, и останемся здесь жить навсегда.

— Ничего не понимаю. Чародеям он не нужен. Нам не нужен. А кому он нужен-то? Чего ради мы должны его искать? — Ванька бегал по комнате словно охотничий пёс, учуявший добычу. Комната его давила, он рвался на поиски. Хозяин отвечай-зеркала с таким любопытством наблюдал за ним, что даже высунулся наполовину из своего зазеркалья, того и гляди выпадет.

— Весичам он нужен, понял. Ихние маги-дознаватели из Чародейной палаты, знаешь, как за мной гонялись. Хотели, чтобы я его для них нашёл. Никарий вчера, думаешь, просто так на нас со Смаклой набросился? Ха-ха!... Ну и оркимаги тоже склодомас мечтают к рукам прибрать... Между прочим, это они нас сюда и вызвали. Только всё так устроили, будто это Смакла демонов призвал.

— А что это такое за штуковина, скломодас этот?

— Это такой магический жезл власти, с помощью которого можно призывать демонов огня Иффыгузов. Тот, кто владеем жезлом, может такого наворотить! Если, конечно, с демонами сумеет справиться, чтобы они ему подчинялись.

— Круто, — сказал Ванька. — Это нам что, придётся тоже куда-то через тайгу тащиться, да? Будем ходить по разным Упыреллам и у всех спрашивать: "Извините, дяденька, вы не знаете случайно, как нам отыскать склодомас? Он нам очень нужен".

— Зачем тащиться? На драконе полетим.

— Ха! — Ванька покрутил пальцем у виска. — Тебя Никарий вчера, наверное, слишком сильно заклинанием шарахнул. Видал я этих драконов. В клетке тут у одного колдунца сидела парочка. На таких драконах только гномы летают.

— Ладно, Ванес, не хочешь — не верь. Только я тебе вот что ещё скажу. Я это уже давно заметил. Одежда наша лучше нас знает, что мы должны делать. Вот если, скажем, тебе нужно будет по лесу пробираться, она становится такой, таёжной, ну, как у охотников местных. А когда мне нужно было на встречу с князем идти — я чуть ли не на боярского сына стал похож. Ну и ещё случаи были... разные.

— И зачем ты мне это сейчас говоришь? — почуяв недоброе, прищурился Ванька.

— А затем, что мы, похоже, ни в какой колодец сегодня не полезем. Не спускаются в старые колодцы в такой одежде.

— Ну это мы ещё посмотрим, — многозначительно протянул Ванька. — Я, между прочим, не собираюсь подчиняться своим штанам. Пусть даже они и заколдованные. У одежды мозгов нет.

Но чем-то его, видимо, Стёпкины рассуждения зацепили, потому что он, посопев, предложил:

— Давай так сделаем. Я тебе кое-что другое покажу, если ты сразу в колодец лезть не хочешь. Только я тебе пока ничего рассказывать не буду, а то ты опять всё испортишь. Идёшь со мной? Честное слово, не пожалеешь.

— Иду, — вздохнул Стёпка. Ссориться с Ванькой ему совершенно не хотелось, сидеть взаперти тоже не было никакого желания. — Веди, Сусанин.

Обрадованный Ванька рванул на выход. Не успели они закрыть за собой дверь, как из стены напротив выступило знакомое лицо. Маг-секретарь Феридорий смотрел на них сердитым взглядом.

— А я говорил, что вы не усидите, — вздохнул он. — Непоседливые какие демоны нам попались. Поосторожнее там... гуляйте, — и растворился в камне.

Ванька передёрнул плечами:

— Не нравится мне это Федорий-Феридорий. Никуда от него не скроешься. Только подумаешь, что тебя никто не видит — тут же его интерфейс из камня вылезает!

Они пошли вниз. В замке было шумно и многолюдно. В замке царила предпраздничная суета. Замок готовился к приёму высоких гостей. По десятому разу намывались полы и лестницы, выбивалась пыль из уже много раз выбитых ковров, драились стены, украшались окна и балконы, на кухнях яростно варилось и неустанно кипело; слуги носились как ошпаренные, даже степенные чародеи передвигались чуть ли не вприпрыжку.

Все строительные работы были уже завершены, брёвна, доски и камни во дворе убрали, кучи мусора вывезли, замок стал похож на королевский дворец. Везде висели флаги, каждом углу стояли хмурые вурдалаки из замковой стражи в полном вооружении, сверкая на солнце надраенными кольчугами и оскаленными клыками, тоже, кажется, надраенными.

Ванька держался с таким видом, словно он тут у себя дома. Раскланивался со встречными-поперечными, здоровался с некоторыми вежливо, с некоторыми почти запанибратски, на иных — в основном на слуг — и вовсе не смотрел, что Стёпке, честно говоря, не слишком понравилось, потому что сам Стёпка для себя никаких различий между слугами и чародеями не делал. Ванька направлялся, по всей видимости, в подвалы. Он уверенно сворачивал в нужные переходы, отворял двери, спускался по лестницам... А одну массивную дверь вообще открыл, прошептав что-то в замочную скважину.

— Ты откуда ключ-отговор разузнал? — удивился Стёпка.

— Места знать надо, — Ванька довольно подмигнул. — Держись со мной, Стёпыч, ещё и не такое увидишь. Всё, мы уже пришли. Громко не болтай и не топай, чтобы не спугнуть.

Они стояли в полутёмном коридорчике перед запертой массивной дверью с небольшим, больше похожим на бойницу окном. Из окна струился багровый свет.

Уже догадываясь, что он там увидит, Стёпка заглянул внутрь. Ванька довольно сопел рядом.

В захламленном, похожем на склад помещении слонялся от стены к стене скучный однорогий призрак. Багровые искры скатывались с его рваного призрачного плаща и гасли в пыли. Призрачные ножны беззвучно похлопывали по ногами.

— Видал, — жарко прошептал в Стёпкино ухо Ванька. — Настоящее загробное привидение. Этого рыцаря, наверное, тут когда-то убили, а теперь привидение над его костями бродит.

Милорд Шервельд, маящийся в одиночестве, выглядел унылым, и вся его фигура излучала тоску и бесконечное отчаяние. Глаза в прорезях шлема потухли и уже не пылали прежним яростным огнём. Оказывается, и в загробной жизни случаются чёрные полосы и даже бессмертные призраки не застрахованы от приступов депрессии.

— Круто, да? — Ваньке депрессия не грозила, он сиял с таким видом, будто этот призрак был результатом его усилий, будто это он когда-то прибил однорогого рыцаря и обрёк его неупокоенный дух бесцельно мотаться от стены к стене. — Ты там в тайге такого точно не видел. Замок, брат, это сила. Здесь ещё и не такое можно встретить.

А Стёпка вдруг очень вовремя кое о чём вспомнил.

— Так, — сказал он, отодвинувшись от бойницы. — Как туда войти? Дверь не заперта?

— Не знаю, — сказал Ванька. — Я не пробовал... А ты чего, Стёпыч, ты к нему, что ли, войти хочешь? Ни фига себе заявочки. Я тебе сразу говорю, я туда не ходок. Охота была с привидением встречаться!

— Не боись, ничего он тебе не сделает. У него же меча больше нет.

— Как же нет! Вон какой здоровенный на поясе висит.

— Он у него сломан, — Стёпка толкнул дверь, и та нехотя отворилась. — Пошли.

Призрачный рыцарь недовольно оглянулся на скрип приржавевших петель и содрогнулся, узнав своего обидчика. Он, видимо, меньше всего на свете ожидал увидеть его сейчас здесь, перед собой. Он схватился по привычке за рукоять меча, но вовремя вспомнил о сломанном клинке и замер, сверля Степана ненавидящим взглядом вновь яростно вспыхнувших глаз.

— Приветствую вас, милорд Шервельд, — звонко сказал Стёпка, изобразив учтивый поклон. — Как видите, наши пути вновь пересеклись. Как поживаете? Или правильнее спросить: как помираете? Вы же, вроде бы, уже давно не живой.

Ванька, обмирая от страха, во все глаза смотрел на стоящее посреди комнаты привидение. Оно было так близко, что при желании до него можно было дотронуться. Трогать привидение Ванька, конечно, не хотел. Он чувствовал себя неуверенно и готов был в любую минуту броситься наутёк.

— Мерзкий демон, — прошипел рыцарь, не делая даже попытки приблизится. — Будь ты проклят во веки веков! Пусть душа твоя никогда не обретёт успокоения! Почему ты преследуешь меня? Тебе мало того, что ты сломал мой меч?

— По-моему, меч сломали вы сами. Не надо было рубить меня, милорд.

Ванька за Стёпкиной спиной буквально онемел. Облом из обломов! Сюрприза не получилось, Стёпыч с привидением, оказывается, старые знакомые. Даже на мечах рубились. Ну и дела!

— Что я должен сделать, чтобы ты оставил меня в покое? — с театральной тоской возгласил призрак. — Что я должен для этого сделать?

Стёпка обрадовался, Шервельд сам невольно подсказал ему, с чего начинать.

— Если вы ответите мне на один вопрос, я больше никогда вас не побеспокою. Клянусь своей демонской кровью!

— Я согласен, — призрак замер в ожидании. — Спрашивай.

— Оркимаг С'Турр хотел, чтобы вы нашли ему какую-то рукопись, в которой что-то говорится о склодомасе. Помните, вы её ещё не сумели отыскать. Что это за рукопись и кто её написал?

Шервельд замер в тяжком молчании, раздумывал, наверное, своими призрачными мозгами, имеет ли он право разглашать чужие секреты. Из темноты помещения вдруг выступили ещё два рыцаря, они встали за спиной своего предводителя, свирепо испепеляя Стёпку взглядами. Ванька втянул воздух сквозь сжатые зубы и осторожно попятился к открытой двери.

Шервельд оглянулся на своих спутников, помолчал ещё с минуту, затем нехотя выговорил:

— Поскольку платы мы за ту рукопись всё одно не получили, я отвечу тебе, демон. Милорд С'Турр хотел, чтобы мы отыскали для него письмо Завражского колдуна Благояра, написанное им два века и семь лет назад тогдашнему отцу-заклинателю. Очень милорд С'Турр хотел это письмо прочесть. Но мы его не смогли отыскать. Я ответил на твой вопрос. Ты доволен, демон?

— Доволен, — сказал Стёпка, хотя, если честно, он почти ничего нового не узнал. Только имя заколдовавшего Миряну колдуна. Благояр. Не слишком много блага принёс этот колдун в Таёжный улус. Вот и верь после этого именам.

Стараясь быть вежливым до конца, он изобразил лёгкий поклон:

— Спасибо вам. Уверен, что наши пути больше не пересекутся. Прощайте.

И вытолкал ошарашенного Ваньку за дверь.

* * *

— Не пойду я туда, — упёрся Ванька. — Чего я там не видал? Чародеев этих, что ли? Да они мне за эти две недели уже знаешь как надоели! То не делай, туда не ходи, сюда не лезь... Ты иди, если тебе надо, а я... А я лучше к дядьке Жварде в подвал схожу. Съем чего-нибудь вкусненького. А то у этих чародеев один виноград и брусничная вода. А нам, демонам, чтобы силу не потерять, мясо есть надо.

— Ну ты, Ванес, и обжора. Только о своём желудке и думаешь.

— И ничего не обжора, — обиделся Ванька. — Просто там всё очень вкусное. Я всегда там обедаю... Ну и ужинаю тоже. Это такая вроде столовка для тех, кто в замке служит, для вурдалаков, для слуг.

— А чем расплачиваешься?

— Ничем. Там маленьким вообще бесплатно дают. Детям там, племянникам разным...

— А ты у нас, выходит, маленький? — хихикнул Стёпка.

— Да по мне пусть и маленький. Лишь бы кормили.

— Ну ладно, иди. Только ты меня там дождись. Я недолго, — Стёпка выразительно похлопал по груди. — Между прочим, понял теперь, почему одежда у нас такая?.. Вот тебе и Жабий колодец.

— А ты и обрадовался, да? Всё равно мы туда спустимся. Я не я буду, честное слово.

Нужный этаж и апартаменты отца-заклинателя Степан отыскал довольно легко — спасибо Ванесу, подсказал короткий путь, — однако попасть к главе Летописного замка с налёту не удалось.

— Отец Диофан занят. Приходи, отрок, позже. Дня через два. А то и через три, — твёрдо заявил ему стоящий перед входом незнакомый молодой чародей с редкой рыжеватой бородкой.

— Мне очень надо, — сказал Стёпка. — У меня важное сообщение.

— Мне строго-настрого велено никого не пускать.

— Э-эх!.. А к чародею Серафиану как попасть?

— Почтенный Серафиан вернётся только после шестизвона.

Стёпка прикинул: это где-то примерно девять часов вечера. Целый день ждать. Он закусил губу. Он понимал, что замковому начальству сейчас не до него, и уже готов был смириться с неудачей, когда дверь вдруг открылась и вышел маг-секретарь.

— Что у тебя? — спросил он равнодушно. — Просить о чём-то хочешь?

— Мне нужно срочно поговорить с отцом-заклинателем об одном очень важном деле. Это связано с поисками... э-э-э... сами знаете, какого предмета.

С Феридория сразу слетело всё его равнодушие, он остро глянул на Степана, сказал не терпящим возражений голосом:

— Следуй за мной.

Он завёл Степана в соседнюю комнату, сплошь заставленную шкафами, и, не предлагая сесть, навис над ним, буравя пронзительным взглядом серых глаз:

— Что у тебя случилось? Излагай быстро, времени у меня мало.

— Всего один вопрос, — заторопился Стёпка. — Мне нужно узнать, куда делось письмо, которое двести семь лет назад завражский чародей Благояр написал тогдашнему отцу-заклинателю.

Феридорий некоторое время невидяще смотрел на Стёпку, затем сказал:

— Знать не знаю ни о каком Благояре. А насчёт письма... Только одному отцу-заклинателю каждый день приходит более десятка писем. Неужто ты полагаешь, что кто-то может помнить о письме, полученном двести лет назад? — он вдруг споткнулся, словно вспомнил что-то, затем снял с полки толстенную книгу. — Двести семь лет, говоришь. Ну-ка, посмотрим. Отцом-заклинателем тогда был некий Верганий. Пятнадцать лет он достойно руководил Советом Летописного замка, но однажды не вернулся из поездки в тайгу. Его долго искали все маги, но Верганий исчез бесследно, как в воду канул. Тайну его исчезновения долго ещё пытались разгадать самые сильные чародеи. Припоминаю теперь эту историю, припоминаю... После него отцом-заклинателем был избран Тармионий... Вот так, — Феридорий закрыл книгу. — Кто вам рассказал про это письмо, если не секрет? Впрочем, даже если и секрет.

— Когда мы со Смаклой уходили из замка... тогда, две недели назад... в подвале мы встретили призрачного рыцаря. Шервельдом его зовут. Он такой — однорогий...

— Знаю его, — нетерпеливо перебил его Феридорий. — Совершенно никчёмная личность, но назойливая до нестерпимости. Которую сотню лет избавиться от него не можем.

— Так вот, — продолжил Стёпка. — Один оркимаг нанял его для того, чтобы отыскать в подвалах замка это самое письмо. Но Шервельд письмо не нашёл.

— И с чего ты взял, что это письмо поможет тебе найти склодомас?

— А тот оркимаг как раз и говорил что-то про склодомас, что двести лет никому дела не было, неужели вспомнили, и что он обязательно письмо найдёт, потому что оно точно в Летописном замке.

— Он это вслух говорил, а ты всё это слышал и запоминал, — с нескрываемой насмешкой сказал Феридорий.

— А я в это время лежал связанный с кляпом во рту, — сказал Стёпка, с трудом удержавшись от встречной насмешки. — Этот оркимаг собирался моей кровью напоить нетопыря, чтобы тот доставил его сообщение какому-то магистру. Только у них ничего не получилось, потому что нетопырь не захотел пить мою кровь и напал на хозяина.

— Понятно, — сказал Феридорий, — Значит, ты на верном пути. Продолжай поиски. Только умоляю, ничего сам не предпринимай. Подожди немного, вот разберёмся с делами и поможем тебе.

Но особой заинтересованности в его голосе Степан не услышал. Видимо, у замковых чародеев своих забот было выше крыши. Ну и ладно! Без вас обойдёмся! Демоны мы или кто?

* * *

Подвал Жварды оказался просторным темноватым помещением, наполненным ароматными запахами готовящейся еды, черемши и яблочного вина. Стёпке сразу припомнилась Зашурыгина корчма в Проторе, Вякса, Збугнята, Щепля... Вот бы ещё раз их всех повидать!

В подвале было шумно и людно. Вдоль стен стояли широкие столы, за ними сидели свободные от службы вурдалаки, гоблины, сновали служанки с кувшинами и тарелками... Ваньку в этом столпотворении отыскать было сложно. Далеко не сразу он обнаружился в укромном углу, в компании двух упитанных гоблинов, где занимался тем, что укреплял ослабленные демонские силы брусничными пирожками, запивая их горячей медовой заварухой из огромной глиняной кружки, и что-то увлечённо при этом рассказывая. Гоблины внимали ему, раскрыв рты. Стёпка подивился про себя. Ванька на удивление легко вписался в замковую жизнь, обзавёлся знакомыми и, судя по его цветущему виду, чувствовал себя в магическом мире прекрасно. Ему, наверное, для полного счастья только огромной груды золота не хватало.

Глядя на аппетитно жующего друга, удержаться было невозможно, и Стёпка с удовольствием присел на свободную лавку. Гоблины сразу куда-то убежали, видимо, застеснявшись незнакомого демона. Ванька с трудом допил заваруху, вытер со лба честно заработанный пот:

— Поговорил со своими чародеями?

— К отцу-заклинателю не пустили, я с Феридорием поговорил. Ничего они не знают.

— А я так и думал, — Ванька с сожалением отставил кружку. — В колодец надо лезть. Пока всем не до нас, спустимся и заберём золото.

— Если оно там лежит.

— Да куда бы оно делось? — ничто не могло поколебать Ванькину уверенность. — Оно точно там, зуб даю.

Скорее почувствовав, чем увидев, что к их столу подошёл и остановился кто-то посторонний, Стёпка повернул голову. Рядом с ним стояла молоденькая служанка, чем-то похожая на старшую сестру Смаклы. Такая же смуглая, щекастая и смешливая.

— Энто тебя Стеславом кличут? — спросила она, во все глаза разглядывая Стёпку.

— Нет, — тут же замотал головой Степан, почувствовав опасность. — Меня зовут Ванесием, а Стеслав — вот он, — и он показал на Ваньку.

Тот удивлённо вытаращил глаза и поперхнулся последним куском.

Служанка засмеялась и хитро сверкнула жгучими глазками:

— Энтого конопатого я тут кажный день по три раза вижу. А ты — Стеслав, верно?

— Нет, — ещё сильнее замотал головой Стёпка. — Я соседский Щепля, я сюда из тайги приехал кожами торговать.

Служанка хихикнула, наклонилась и вдруг звонко чмокнула его в щёку.

— Спасибо тебе, Стеславчик, за Миряну, — щекотно прошептала она ему в ухо. И убежала, довольная, к двум стоящим в стороне девицам. Те весело посматривали на Стёпку, страшно завидовали отчаянной подружке и, кажется, тоже собирались повторить её подвиг. Вот только с духом бы собраться...

— Ну ни себе фига! — едва выговорил потрясённый до глубины души Ванька. — Это что такое было? Это за что она тебя поцеловала? Меня почему-то никто целовать не торопится.

— Ну и радуйся, — Стёпка искренне позавидовал Ваньке, которому и вправду не нужно было опасаться чрезмерно назойливых поклонниц. — Уходить надо отсюда. Пошли скорее, а не то они сейчас всей толпой на меня накинутся. До смерти зацелуют, и придётся тебе одному в колодец лезть.

— Это что — магия такая да, чтобы девчонки за тобой бегали? Или как?

— Это судьба такая несчастливая, — сказал Стёпка, вытирая поцелованную щеку. — Я думал, хоть в замке меня в покое оставят, а они и здесь всё разузнали. Наверное, им по отвечай-зеркалу кто-то насплетничал.

— А-а-а... — догадался Ванька. — Ну и что ты такого натворил там, в тайге?

— Я тебе потом расскажу...

— Стеслав! — громыхнул на весь подвал знакомый голос. — Стеслав, иди до нас!

Стёпка с радостью увидел огромную фигуру Перечуя Сушиболото. Сияющий тролль с большими кружками в обеих руках возвышался над шумным застольем.

— Вот не думал, что опять свидимся, — сказал он, и его раскатистый голос легко перекрыл несмолкающий ни на минуту гвалт и гам. — Айда к нашему столу. Погутарим.

В компании шумных незнакомых троллей обнаружился, конечно же, и его брат. Догайда, распаренный, в расстёгнутой косоворотке, оглянулся, увидел Степана, тоже призывно замахал могучими руками. Стёпку приветливо охлопали, слегка помяли, представили друзьям, он в ответ представил стушевавшегося Ваньку, все уселись, выпили кто пива, кто заварухи. Ванька с готовностью ухватил с подноса немаленький кусок жареного мяса.

— Исполнил свои дела? — спросил Перечуй, наливая в кружку пиво из большого жбана.

— Ещё не все, — сказал Стёпка. — Ещё кое-что осталось. А вы как здесь? А дядька Сушиболото где?

— Да где ж ему быть — тоже здеся. Мы ведь это... Понимаешь, какое дело, — Перечуй наклонился, прогудел негромко. — Таёжное ополчение за Лишаихой лагерем встало. Те, кто не хочет вместе с воеводами под Весь и Оркланд идти. Все наши там... Народу много собралося. Тайгари, гоблины, вурдалаки... Тролли, само собой. А ты, вот что, Стеслав. Приходит-кось ты к нам в гости. Хошь нынче вечером, хошь завтра. Там и батя наш, и другие тоже... Пристегнивесло, правда, пока в Проторе остался, но тоже вскорости подъехать должен... Все рады будут тебя повидать. И дружка своего приводи. У нас там весело, не так как в замке. Чужих нет, народ весь свой... Приходи. Спросишь, где тролли стоят, всякий укажет.

— Мы придём, — сказал Стёпка. — А как же. Может быть, сегодня вечером и придём.

* * *

Встречные дородные вурдалачки важно раскланялись со Стёпкой, на Ваньку даже не взглянули. Впрочем, того это ничуть не расстроило. Он чуть ли не подпрыгивал от нетерпения:

— А кто такой этот Звезданивеслом? Ух, какие они здоровые! А давай прямо после колодца к ним пойдём.

И Стёпка хотел уже согласится, но тут им навстречу попались Смакла с Глуксой. Будущего великого мага уже отмыли, причесали, привели в более-менее божеский вид. Лицо у Глуксы было слегка обалделое, он ещё никак не мог привыкнуть к таким крутым переменам в жизни. Держался скованно и жался к стенам. Почти так же, как это делал сам Степан в то памятное первое утро.

— Орклы к замку подошли, — сообщил Смакла, искоса глянув на Ваньку. — Те самые. Мы зараз со стены смотрели. Они лагерем встали недалеко от Предмостья. Говорят, что вот-вот в замок припрутся.

— Турнуть бы их отсюдова, чтобы до самого Оркланда своего катились, — сказал Стёпка, припомнив свои вчерашние переживания. — И высосов своих чтобы прихватили.

— Турнуть не получится, — вздохнул Смакла. — Сила нынче на их стороне. Да и весичи с ними задружилися, — он пихнул локтем засмотревшегося на суету слуг Глуксу. — Мы пойдём, нам Серафиан велел одёжку Глуксе новую сыскать. Он теперь ученик, негоже ему в таёжном по замку шибаться, не по чину.

Стёпка с Ванькой тут же переглянулись. У них-то одёжка была самая что ни на есть подходящая. Хоть к самому великому князю на приём. А они в пыльные подземелья собрались. Может быть, они окажутся не такими уж и пыльными? Ванька заметно воспрял. Вообразил, видимо, как стоит весь такой значительный и красивый, по-хозяйски поставив ногу на огромную кучу гномьего золота.

* * *

Колодец — просто скучная дыра в каменном полу — располагался в дальнем глухом коридоре первого этажа, там, куда редко заходили даже слуги. Тяжёлая деревянная крышка была наполовину сдвинута в сторону. Это я сдвинул, признался Ванька. Хотел сам лезть, а потом... в общем, передумал один туда спускаться.

Они сдвинули крышку до конца. Стёпка посмотрел в неуютный зев колодца. Внизу было темно и холодно. Он прислушался, вспомнив колодец на Бучиловом хуторе и жуткого подколодезного змея. Но здесь, кажется, ничего такого и в помине не было. Понятно почему. Чародеям вряд ли понравилось бы, если бы у них под боком пристроилось такое чудовище, давным-давно, наверное, все колодцы магией защитили.

Но всё равно лезть туда не хотелось. Стёпка снял со стены факел-самосветку, повернулся к Ваньке и тяжело вздохнул.

— Чего вздыхаешь? — спросил Ванька, косясь на колодец.

— То и вздыхаю, что точно лезть придётся. Ты на меня посмотри.

Ванька повернул голову.

— Ух ты! — он оглядел и себя, оценил очередное превращение одежды. — Вот это дело! Настоящая кладоискательская спецодежда. Карманы, наколенники, всё честь по чести... Стёпыч, ура, мы на верном пути!

— Ну что, кто первый? — спросил Стёпка. — Или ты боисся?

Ванька посопел, но отступать ему было некуда, сам же придумал туда спускаться. А теперь ему просто в самом деле стало страшно. Не желая показывать это, он перекинул ногу через камень, нащупал первую ступеньку.

— Только ты не отставай, — попросил он. И голос его предательски дрогнул.

— Да куда ж я денусь! — подбодрил его Стёпка, делая вид, что ничего не заметил.

Спускаться было не трудно. Только Стёпка всё время боялся, что под ним обломятся изрядно проржавевшие ступеньки. Они качались и едва не вываливались из пробитых в камне отверстий. Самосветку он сунул сзади за пояс, чтобы освободить руки. Колодец оказался глубоким, они спустились, наверное, метров на двадцать или даже на пятьдесят, а дна всё ещё не было видно.

— Что-то он слишком глубокий, — глухо сказал Ванька снизу. — Может, назад полезем?

Стёпка рассердился. Эта затея не нравилась ему с самого начала, но отступать теперь, когда уже чуть ли не до центра Земли добрались, было глупо.

— Нет уж. Давай спускайся до конца. Сам всё это придумал, а теперь трусишь.

— И ничего я не трушу, — обиделся Ванька. — Просто надоело уже... Ступеньки ещё эти ржавые. Руки теперь не отмоешь...

Жуткий вой донёсся снизу, и от этого воя даже у Стёпки волосы дыбом встали, а уж о Ваньке и говорить нечего. Отважный Ванес перепугался до смерти и сразу же рванул в обратном направлении. Он упёрся головой в Стёпкины ноги и стал пихать его вверх. И Стёпка на какой-то миг тоже поддался страху и стал подниматься, но тут под его рукой обломилась проржавевшая скоба ступеньки и он, не успев даже ойкнуть, рухнул на Ванеса. И, конечно, сбил его, и они оба полетели вниз, в бездонный провал колодца. Но никуда не улетели. Потому как оказалось, что они уже спустились до самого дна. Ваньке одного шага не хватило, чтобы встать на ноги. Стёпка упал прямо на мягкого Ваньку, и это спасло его от ушибов. Зато не спасло Ваньку. Тот шипел и ругался сквозь зубы. Самосветка откатилась в сторону.

Стёпка подобрал её, осветил каменные стены, пыльный пол. В стене чернел аккуратный проём, в который вполне мог пройти взрослый человек.

— И никакой это не колодец, — сказал Стёпка. — Повезло нам. А то шлёпнулись бы в какую-нибудь жижу, отмывайся потом... Вот что значит, без подготовки за дело браться. Ну что, двинулись?

Взъерошенный Ванька со страхом косился на тёмный зев проёма и, страдальчески кривясь, тёр ушибленную руку, мол, видишь, какой я теперь раненый, может, не стоит туда ходить, может потом как-нибудь попробуем, когда у меня рука заживёт?..

Стёпка ехидно ухмыльнулся. Все эти малодушные мысли были просто огромными буквами написаны на перепуганной физиономии друга. Похоже, сейчас даже очень большая куча золота не смогла бы подвигнуть Ванеса на продолжение поисков.

И тут вновь донёсся до них тот жуткий переливчатый вой. Он многократно отразился от каменных стен, раздвоился, растроился и даже расчетверился — и оттого показался ещё более страшным. Какое-то неведомое чудовище сидело там, во мраке и выло от голода, и от его воя слабели ноги и хотелось поскорее выбраться наверх, пока тебя не съели.

Если водятся в замке привидения, почему бы не водиться и каким-нибудь крысам-мутантам или подземным чудовищам. Вот одно из них сейчас и голосило там, во мраке, в глубине пугающего прохода...

И глядя на побледневшие Ванькины веснушки, Стёпка опять почувствовал, что ему по-настоящему страшно, и что они никакой не непобедимый демон, а всего-навсего маленький мальчик, по глупости забравшийся в очень опасное место. К счастью, это быстро прошло. Всё-таки он уже не в первый раз попадал в подобные передряги и волей-неволей научился справляться со своими страхами.

— Слышь, Стёпыч, — сказал Ванька, боком-боком отступая к лестнице. — Знаешь, чего я подумал. Ну его, это золото, к лешему. Ну в самом деле, что я с ним делать-то буду? Давай лучше наверх выбираться, а?

— Знаешь что, Ванес, — сказал тогда Стёпка. — Я когда в тайге в одну такую пещеру случайно забрёл, мне тоже страшно было. И я там совсем один был, если дракончика не считать. И знаешь, как мне там страшно было! И я тогда подумал, что вот бы было здорово, если бы ты был там рядом со мной. Мы бы тогда ничего не боялись и всю бы эту пещеру запросто осмотрели.

— Ну и зачем ты мне это сейчас рассказываешь? — спросил Ванька. А сам всё на отверстие в стене опасливо так посматривал.

— А затем, что вот мы с тобой сейчас вдвоём, и не в тайге, а в замке, в котором полно народу. А ты всё равно боишься и назад меня тянешь. Тоже мне... экскурсант!

— Это потому что у нас оружия никакого нет, — не очень убедительно пояснил Ванька. — С таким зверем голыми руками же не справишься. Вот если бы у меня был меч...

— Зато у меня есть нож, — сказал Стёпка. Он щелкнул рукояткой и показал Ваньке выскочившее лезвие ножа. Эклитану пока обнажать не стал, решил приберечь её на самый крайний случай.

Ванька на нож посмотрел с пренебрежением, хотел что-то ехидное сказать, вроде того, что идти с таким ножом на ужасное чудовище — это просто глупость, но потом вспомнил о своём испуге и благоразумно промолчал.

— Готов? — спросил Стёпка, поднимая повыше самосветку. — Топай за мной и не отставай.

И решительно шагнул под грубовытесанные гранитные своды.

Когда-то здесь видимо текла вода, но теперь ею даже и не пахло. Пахло пылью, плесенью, какой-то вековой затхлостью и унылой злобой. Ванька держался за Стёпкиной спиной и изо всех сил старался не бояться. Даже непонятно было, чего он так этого воя испугался. С непривычки, наверное.

Длинный проход кончался развилкой. И там, где коридоры уходили влево и вправо, на небольшом каменном постаменте мальчишки увидели того, кто издавал испугавшие их жуткие звуки.

Стояла там обычная круглая металлическая клетка, а в клетке сидел самый обычный гном. Злой и взлохмаченный, он свирепо сверкал маленькими глазками, глядя на приближающихся мальчишек, и время от времени удивительно громко для такого небольшого существа выкрикивал что-то бессвязное. Издалека его вопли, усиленные и искажённые изгибами стен, и вправду легко было принять за вой ужасного зверя.

Стёпке стало смешно. Ванька смущённо сопел, переживая, что из-за какого-то мелкого гнома сыграл такого труса и чуть ли не опозорился перед другом.

— Здравствуй, Хамсай, — сказал Стёпка, опускаясь на корточки перед клеткой. — Как сам? Как жизнь? Как здоровье?

Гном в ответ ещё яростнее сверкнул глазками и не нашёлся с ответом. Да и что он мог ответить? Он попался в гномоловку и ничего с этим поделать не мог.

— Тебя ведь Купыря уже поймал, — удивился Ванька. — Я сам видел, как он тебя в клетке нёс.

— Сбежал я от него, — огрызнулся Хамсай. — И ещё раз убегу. Не изловить вам Хамсая, руки у вас коротки.

— Ну да, конечно, — сказал Стёпка. — Это, наверное, мы сейчас в клетке сидим, а не ты. Ты зачем воешь, людей пугаешь?

Хамсай насупился:

— Затем и вою, чтобы кто-нибудь в колодец спустился. Третий день в клети сижу, ни воды, ни еды. Купыря, подлая душа, гномоловку поставил, да и забыл, видно, о ней. А мне здесь теперича помирать прикажете? А ну, хватайте клеть, да несите к чародеям!

— Ишь ты какой прыткий! — сказал Ванька. — Мы тебе тут не носильщики, понял! Сейчас вот уйдём и оставим тебя здесь, будешь тогда знать, как с демонами разговаривать.

— Демоны, — буркнул Хамсай. — Повадились. Управы на вас нет, — он вдруг оживился. — Слышьте, чего скажу. Выпустили бы вы меня отсюдова, ей-слово. Я ить вам ничего плохого... — он смешался, вспомнив, видимо, Стёпкин палец. — Замаялся я тут сидеть. Ослаб. Душой устал. Открыли бы вы, в самом деле, клеть.

— А что ты нам за это дашь? — спросил Ванька, и в его голосе Стёпке послышались те самые интонации, от которых уже напрочь избавился Смакла.

— А чего я вам могу дать, — вздохнул Хамсай. — У меня уже и нету ничего. Всё нажитое и собранное отобрали, — он коротко глянул на Стёпкины карманы, в которых лежали остатки Зебурова золота.

— А ты туда не гляди, — сказал ему Степан. — Это не твоё было золото, а Зебурово. А теперь оно моё. Я его честно получил... И не ухмыляйся. Меня усть-лишайские правители испытывали и признали, что я не вор. Я честно испытание золотом прошёл.

Хамсай в удивлении похлопал глазками, совсем пригорюнился.

Стёпка, тоже вспомнив первую встречу, решил уточнить один давно мучающий его вопрос:

— Хамсай, а зачем ты мне тогда по пальцу киркой своей шарахнул? Я ведь тебе тогда ничего плохого не сделал, мы даже не знакомы были. Или это ты просто из вредности?

Гном виновато шмыгнул носом, нехотя выдавил признание:

— Попросили меня... Очень сильно попросили.

— Кто попросил?

— Никарий. Встречался с ним?

— Встречался, — вздохнул Стёпка. — А зачем ему это было нужно?

— Он мне того не поведал, но я так размыслил, что шибко ему припекло узнать, можно ли демона всерьёз поранить.

— Узнал?

— Узнал, — подтвердил Хамсай. — У кого другого я бы той киркой не токмо палец — руку бы всю оттяпал. Зачарованная она у меня.

Стёпке оставалось только запоздало порадоваться такой своей почти полной неуязвимости. А что, подумаешь — ноготь на пальце почернел. Да и зажило всё быстро. Но он всё равно нахмурился. Потому что вспоминать о той травме было не слишком приятно.

— Ну ты и гад, — сказал он гному. — А если бы ты мне в самом деле палец отрубил?

— Дык не отрубил жеж.

— Огромное тебе за это спасибо. От всей прямо души.

— Не за что, — буркнул гном. — Обращайтеся, коли припечёт. Мы завсегда... энто... помочь могём.

— А сейчас кирка твоя где?

— Нету её со мной.

— Где же ты такой ценный инструмент потерял?

— Не ваше дело, — насупился гном. — Где утерял, там и лежит.

— А кукарекал для чего? Тоже Никарий попросил?

Хамсай неожиданно заулыбался, рот распахнул от уха до уха:

— Энто другое дело. Давнее. Долго рассказывать. Шутю я так.

— Вот и дошутился, — Стёпка звонко щёлкнул ногтем по гномоловке. — Не хочется больше кукарекать?

— Твоя правда, — вновь приуныл гном. — Не до шуток мне ныне. Оголодал и притомился.

— А ты вот что... — предложил Ванька. — А ты скажи нам, где ты своё золото припрятал, тогда мы тебя и выпустим.

— Нету у меня более золота, — отрезал Хамсай.

— Ну и сиди тогда тут, пока не помрёшь, — безжалостно сказал Ванька. — Пошли, Стёпыч, нечего тут с ним рассусоливать.

— Погоди, — Стёпке пришла в голову одна хорошая, как ему показалось, идея. — Знаешь что, Хамсай, мы тебя сейчас выпустим, только ты мне за это слово гномье дашь, что больше не будешь оркландцам помогать и против чародеев шпионить.

— Даю слово, — тут же без промедления согласился Хамсай. — Даю нерушимое гномье слово. Доволен? Отворяй клеть!

— Не выпускай его, Стёпыч, — сказал Ванька. — Он же обманывает. Смотри, как у него глаза бегают. Ему на своё нерушимое слово плюнуть и растереть.

— Да, — согласился Стёпка. — Что-то слишком легко ты согласился, Хамсай. Как-то не верится в твоё слово. Мы, демоны, враньё даже сквозь стены видим. Ты вот что... Ты нам именем прадеда своего поклянись... Или, может, лучше Чертогом Источника?

Хамсай переменился в лице и с такой силой сжал прутья клетки, что не будь они зачарованы, выломал бы их с корнем.

— Ты откель о Чертоге проведал, демон? — хрипло спросил он. — Какой штрезняк тебе это... эту... такое выболтал?

— Ага, — сказал Стёпка. — Понятно. Тебе тоже в Чертоге побывать хочется. И не мотай головой — я знаю, что гномы давно утеряли заветное слово Яргизая, — он приблизил лицо к клетке и сказал негромко, глядя прямо в маленькие гномьи глазки. — А я это слово нашёл. И передал его усть-лишайским предводителям Бурзаю, Чучую и Чубыку. И теперь гномы опять могут попасть в Чертог Источника. И Зебур про это знает. Я с ним в тайге встретился. А ты так и будешь сидеть в этой клетке и зубами от злости скрипеть.

— Брешешь, демон, — замотал головой Хамсай. — Ой, брешешь.

— "Укрепясь меж двух Стерегущих растолкуй пятиглазому суть двуязыкого а праворукому суть вечнолевого", — процитировал Стёпка с выражением.

Хамсай был убит. Даже не убит, а раздавлен и размазан в тонкий блин. Он стоял в клетке, маленький, уже довольно пожилой гном, разом потерявший весь свой гонор и задор, и смотрел на Стёпку с каким-то почти мистическим ужасом.

— Эта... — начал было он, но голос у него сорвался и ему пришлось прокашляться. — Вот, значить, какое дело. Именем прадеда своего Опсая клянусь тебе, демон, что ни делом, ни словом более не буду помогать Оркланду. И пущай подавятся оркимаги своим грязным золотом! — почти выкрикнул он чуть ли не с радостью. — Оно у них всё одно медью попорчено! Пущай подавятся!

Стёпка оглянулся на Ваньку.

— Ну и как эти гномоловки открываются?

— Ты что, ему веришь? — удивился Ванька.

— Теперь верю. Может, Большой Гномий Отговор попробовать?

Хамсай дёрнулся, понятно было, что он поражён до такой степени, что и слов найти не может. Затем помотал головой:

— Отговор здеся не поможет. Он ить двери да запоры открывает, а в этой клети ни того, ни другого нету. Купыря, раздави его глубинный червь, своё дело знает. Эвон какую ловушку спроворил на мою погибель.

— А зачем ты залез-то в неё опять? — поинтересовался безжалостный Ванька. — С одного раза не дошло?

— Не твоего ума дело, — огрызнулся Хамсай. — Залез, значить, надобность была. Кое-кто недавно тоже кое-куда залез, а посля выбраться без подмоги не мог. Напомнить, кто энто был?

— Не надо, — буркнул моментально стушевавшийся Ванька. — Что-то слишком много ты знаешь... Стёпыч, давай его лучше в клетке оставим, честное демонское, все нам только спасибо скажут, если этот гад здесь от голода сдохнет.

— Ну вот ещё! — возмутился Стёпка. — Мы хоть и демоны, но не изверги же какие — человека голодом морить. А ты, Хамсай, не бойся, сейчас я что-нибудь придумаю. Если мой нож твою клетку не возьмёт, отнесём её Купыре. Он-то ведь знает, как она открывается.

Но пробовать клетку на прочность не пришлось. Стоило Стёпке положить на железное навершие клетки ладонь, как конструкция с негромким щелчком разделилась на две половинки, выпуская узника на свободу.

Хамсай перешагнул через порожек, стянул с головы разноухий малахай, степенно поклонился Степану. В его невеликой фигурке появилась вдруг какая-то важность и значительность.

— Сказать тебе слово полностью? — спросил Стёпка.

Хамсай помотал седой головой.

— Боюсь, запамятую. А усть-лишайские никогда с замковыми вражду не держали. Коли известно им заветное слово, они у себя его не утаят.

— Ну и славно, — сказал Стёпка, поднимаясь с колен. — Слушай, я что спросить хотел... Мне вот интересно, а для чего тебе и вообще всем гномам золото? Что вы с ним делаете?

Ванька тут же надулся, заподозрив в Стёпкином вопросе намёк на кое-чей неуёмный интерес к поиску сокровищ. Хамсай же просто остолбенел.

— Как энто "что делаем"? — наконец выдавил он. — Как энто "для чаво"?

— Ну для чего? Я просто знать хочу. Вот мне, например, оно не нужно.

— Мне отдай тады, коли тебе не надобно, — тут же оживился гном.

— Ишь ты какой прыткий. Мне его много не надобно. На жизнь хватает и ладно. Ну а вам оно для чего?

— Дык, известно для чаво. Чтобы было!

Ванька сердито засопел. Чёртов гном слово в слово повторял его же собственные доводы.

— Хорошо, — не сдавался Стёпка. — Понятно. Чтобы было. Ну вот, допустим, оно у тебя уже есть. Что ты с ним будешь делать?

— Нету у меня золота, — буркнул гном. — Последний драк в кармане, да и тем Купыря меня в гномоловку заманил. Нищий я, наскрозь нищий.

— Ну, ладно. Тогда так спрошу. Вот когда у тебя было много золота... Ведь было же когда-то, да?

— Случалися весёлые времена, — печально подтвердил гном. — В золоте, веришь, токмо что не купался.

— И что ты тогда с ним делал, с золотом твоим?

— А чего с ним делать, коли оно и так моё? Стерёг я его, хранил, — гном совсем понурился. — Копил и умножал. При деле я тады был. А нонеча... Э-э-х!

— Вот теперь понятно, — вздохнул и Стёпка. — Ну, бывай здоров. Желаю тебе поскорее побывать в Чертоге. Пошли, Ванес, будем выбираться отсюда.

— А сокровища как же?

— Каковские сокровища? — тут же насторожился Хамсай.

— Да вот другу моему в голову стукнуло, что в этом колодце где-то большая куча золота припрятана, — пояснил Стёпка, не обращая внимания на отчаянно гримасничающего Ваньку.

Гном обидно захихикал.

— До скончания века можете тута золото искать — всё одно ничего не отыщете. Даже в лучшие годы его здеся не бывало. Какому дурню придёт в голову прятать золото в старом колодезном ходе, в который любой... гхм... пронырливый отрок запросто спуститься могёт? Нет, ежели вам припёрло, ищите... Токмо негде здеся искать.

— Как это негде? — возмутился Ванька. — По левому ходу сначала пойдём, потом по правому. Что-нибудь, может быть, и отыщем. Правда, Стёпыч? — но уверенности в Ванькином голове не было уже совершенно. Понятно же было, что будь здесь хоть одна золотая монета, ею давным-давно завладел бы тот же Хамсай.

Стёпка только отмахнулся.

— Пошли уже на выход, — предложил он. — Только чур я лезу первым.

— С чего это?

— А с того, что если мы опять сорвёмся, мне на тебя падать мягче. Уже проверено.

Глава пятая,

в которой один демон удивляет другого

— Ну что, Ванька, пойдёшь со мной к троллям? — спросил Степан, когда они, выбравшись из Жабьего колодца и отряхнувшись от пыли, вышли во двор замка. — По подземельям нам пока точно лазить не придётся. Одежда, видишь, как опять изменилась. В такой и в гости сходить не стыдно.

— Пойду, — тут же согласился Ванька. Особого энтузиазма при этом в его голосе не прозвучало и вид он имел до крайности недовольный, видимо, всё ещё переживал крушение любовно выношенного плана по отысканию сокровищ. — А кормить нас там будут?

— А ты только о еде думать можешь?

— О золоте ещё могу. Наврал нам твой Хамсай. Перебирает сейчас свои сокровища и над нами смеётся, что мы такие дураки, что его слову поверили и на свободу его выпустили без выкупа.

— Так он же не про золото клялся. Он обещал орклам больше не помогать.

— А зачем ты его про золото пытал? "Для чего оно тебе, для чего?", — передразнил Ванька. — Подколоть меня хотел, да? Ну, считай, что подколол. Считай, что я уже застыдился. Только всё равно я сокровища найти хочу, понятно! Просто так. Чтобы было.

— Дурак ты, Ванес, и не лечишься, — засмеялся Стёпка. — Не хотел я тебя подкалывать. Мне в самом деле интересно было, что гномы с золотом делают. Я думал, они его для торговли там собирают... для обмена, может... или в долг дают. А они, оказывается, просто его копят. Ни для чего. Из жадности. Глупо как-то, разве нет?

— Может быть, — пожал плечами Ванька. — Это у них, наверное, хобби такое. Для души. И знаешь, мне это больше нравится, чем ссуды там всякие и банки с процентами.

— Мне тоже, — подумав, признался Стёпка. — А насчёт желудка своего ты не беспокойся. Мы же в гости идём. Там нас и накормят. Тролли, они, знаешь, какие! Без угощения всё равно не отпустят. Точно тебе говорю.

— Ну, идём тогда, — согласился Ванька. — Только всё равно жаль, что мы ничего не нашли. Мне оно, золото это, не очень-то и нужно. Я же не гном. Просто хотелось, знаешь, как в фильмах бывает. Открываешь сундук — а там сверкает всё. Монеты, кубки разные, камни. И берёшь так, зачёрпываешь обеими руками и себе на голову высыпаешь. И такой звон, и сияние золотое, — Ванька шмыгнул носом и уже обычным тоном сказал. — Красиво, блин.

Стёпка отвернулся, чтобы скрыть усмешку. Хотя вообще-то он Ваньку очень хорошо понимал. И сам бы не отказался посмотреть на сундук, доверху наполненный драгоценностями. А потом отдал бы все сокровища таёжному ополчению, чтобы они себе побольше доспехов и мечей накупили. Вот это было бы по-настоящему здорово.

Когда они проходили мимо кузницы, навстречу выскочил Смакла. Гоблин был растрёпан, взъерошен, на выбившейся из портов рубахе темнели пятна крови. Стёпке сразу вспомнился его первый день в замке, то, как он спас гоблина от избиения... Неужели всё начинается заново?

Но нет. Глаза у бывшего кандальника горели победным огнём, он не был обижен, он был возбуждён и даже словно чем-то обрадован. Под левым глазом наливался чуть заметный синяк.

Стёпка взглядом спросил: в чём дело? Смакла счастливо улыбнулся, заправил рубаху, потом коротко пояснил:

— Встренул кое-кого. Погутарил малость.

Он посмотрел на кулак, слизнул кровь со сбитых костяшек.

— Ну и как? — спросил Стёпка, уже сам зная ответ.

— Боле не захочет со мной гутарить. — сказал Смакла, и в голосе его явно прозвучала настоящая взрослая гордость. Он сам справился со своими проблемами, доказал, что может за себя постоять, и, видимо, сам же себя за это теперь оченно зауважал.

— А вы куды? — спросил он без интереса. Со Стёпкой был Ванька, поэтому набиваться в спутники Смакла не собирался.

— Туды, — улыбнулся Стёпка. — Тролли в гости зазвали. Они за мостом шатры поставили. Там у них дядько Неусвистайло, Сушиболото с сыновьями, ну и проторские... С нами не хочешь?

— Не, — мотнул лохматой головой гоблин. — Я посля туда... К вечеру... Посля.

И Ванька облегчённо выдохнул. Ему тоже не хотелось дружить с каким-то недорослым гоблином. Тем более, что он, как выяснилось, ещё и драчун. Лучше от такого держаться подальше. Стёпке всё это, понятно, не слишком нравилось. Странно ему как-то было, что два его друга с трудом терпят... друг друга.

* * *

К величайшей Ванькиной досаде почти сразу им встретился ещё один недорослик — только и утешение, что не гоблин. У парадного входа в жилые палаты маялся невысокий русоволосый подросток, явно из студиозусов и, судя по всему, происхождения насквозь самого что ни на есть благородного. То есть как раз той породы, от которой Ванька за всё время своего пребывания в замке всеми силами старался держаться подальше. Подросток нетерпеливо прохаживался по крыльцу, поскрипывая ладными сапожками и то и дело поправляя высокий тугой ворот кафтана. К немалой Ванькиной досаде Стёпка, увидев этого подростка, резко изменил курс и двинулся к крыльцу.

— Погоди-ка, — бросил он. — Мне поговорить надо кое с кем.

Ванька недовольно покривился, но возражать не стал. Надо так надо, но лучше бы сразу к воротам, да и топать отсюда поскорее, а то уже и в самом деле надоело по этажам шибаться. Тем более, что о золоте гномьем можно пока забыть...

— Здрав будь, княжич, — сказал Стёпка, останавливаясь перед крыльцом. — А где твои ближники?

Боеслав, узнав Стёпку, скупо улыбнулся.

— Здрав будь и ты, Стеслав-демон. Плечень с Кружеяром у отца. Их утром отослали. А я... Купырю вот ожидаю, да и тот запропал незнамо куда...

— Твоему отцу не стало лучше?

— Нет, — Боеслав равнодушно глянул на переминающегося за Стёпкиной спиной Ваньку, — Он без памяти лежит который день.

— Мне жаль, — сказал Стёпка. А что он ещё мог сказать. Пустые слова, но промолчать тоже было неудобно.

— Отец приехал на встречу с весичами и орклами, — вздохнул Боеслав. — И ему зараз шибко похужело. Чародеи на вражью магию грешат...

Так, подумал Стёпка, понятно. Весичи, элль-финги и орклы собрались делить княжество, а сам князь даже не может не то чтобы помешать, а просто присутствовать. Как для них всё удачно получилось. И не помешает никто. Разве только таёжное ополчение. Да только ведь и ополчение не сумеет исцелить смертельно больного князя... Исцелить? Он потрогал лежащий в кармане мешочек с исцеляющим порошком. А если?..

— Что, совсем надежды нет?

— Знахарка говорит — отец едва ли седьмицу протянет. Она ему сонное зелье даёт, чтобы боль унять. Ломает его страшно, крутит всего...

— А чародеи замковые?

— Не совладали они с хворобой. Ходили, ходили да и отступились. А наш целитель дядька Самарий старенький уже, сил у него нет, сидит у отца в изголовье и плачет.

— Понятно.

Вот это было странно. Как-то совсем не похоже на чародеев, другое у Стёпки сложилось впечатление об отце-заклинателе и Серафиане. Наверное, вовсе они не такие честные и справедливые, какими показались поначалу. Может быть, для них как раз и правильно, что отец Боеслава умрёт и никому больше не будет мешать своим присутствием? Иначе, почему тогда не пытаются его вылечить? Чародеи-то ведь они не липовые, а самые настоящие... вроде бы. Стёпка нахмурился, решая непростую задачу. Как бы так сказать о своей внезапной идее княжичу, чтобы при этом не внушить ему напрасных надежд? Потому что, а вдруг ничего не получится. Посоветоваться бы с кем. С Купырей хотя бы, он вроде человек нормальный и вполне надёжный...

Купыря обладал удивительной способностью появляться как раз в тот момент, когда о нём вспоминают. Вот и сейчас он не пойми откуда объявился рядом с княжичем. Приобнял мальчишку за плечи, заглянул в лицо: мол, ты как, держишься? не совсем раскис? Затем повернулся к демонам:

— Ежели не тайна, вы не в гости ли к таёжникам собрались?

— К ним, — Купыре Стёпка доверял полностью и скрывать он него что-либо желания не имел. — А что?

— А то, — негромко произнёс Купыря. — Просьба у меня к вам будет необременительная, юные демоны. Не откажитесь помочь.

Ванька благоразумно промолчал, а Стёпка просто кивнул:

— Мы готовы. Что нужно сделать?

— Проводите княжича к отцу. Ближников его кто-то неумный отослал поутру, а в одиночку я его отпустить не могу. Собрался сам, а тут вижу — вы стоите. Я так мыслю — с вами надёжней получится. Ты меня понимаешь?

Стёпка кивнул. Чего тут понимать. Дошли до Купыри слухи о таёжных приключениях демона, вот он и готов доверить ему теперь жизнь княжича.

— Мы согласны. Слово даю, что проводим до самого порога целым и невредимым.

Купыря скупо улыбнулся:

— Я не ошибся в тебе, Стеслав. И спасибо тебе за Смаклу. Он поведал мне о кандальном обозе. Вот, княжич, — обратился он к Боеславу. — Стеслав с Ванесием проводят тебя до батюшки, хвалиться после будешь, что истинные демоны у тебя в ближниках побывали. Доверяешь ли им?

— Доверяю всецело, — просиял Боеслав. Даром что княжич, а сам пацан пацаном. Услышал про демонов-ближников и все печали и горести забыл. Хотя бы на время.

— Вот и славно. Вот и шагайте. Самарию от меня низкий поклон.

Боеслав двинулся к воротам, демоны, изображая из себя несокрушимых на всё готовых телохранителей, держались за его спиной.

— А он точно княжич? — прошипел Ванька, заново разглядывая шагающего впереди подростка. — Я его в замке видел, думал, студиозус обычный. Тут таких было до фига, пока на каникулы не разъехались, и у половины носы выше крыши задраны. Того не тронь, с этим говорить не смей...

— Самый настоящий, — подтвердил Стёпка. — Если по-нашему, то Боеслав здесь примерно как... — он помялся, вспоминая не слишком усердно изучаемую в школе историю, — Примерно как внук Александра Невского... Ведь у него же был внук, да? Ну, не важно... Так вот. Князь Крутомир, дед Боеслава, лет двадцать назад в Таёжном улусе правил, а потом его вон на той башне враги убили во время штурма. И отец княжича пока самый здесь главный.

— Пока?

— Пока. Ты же слышал — неделя ему осталась, не больше.

— Бедный пацан, — тихонько сказал Ванька. — Деда убили, батя умирает. Не хотел бы я оказаться на его месте.

* * *

Стоящие в воротах вурдалаки сурово взирали на прохожих из-под низко надвинутых шлемов, никого, однако, не задерживая и не обыскивая. Народ тянулся из замка, тянулся в замок, звенели подковы, скрипели колёса, лёгкий ветерок колыхал многочисленные серо-багряные таёжные, ало-золотые великовесские, чёрно-серебряные оркландские и жёлто-зелёные степные флаги; блистающее солнце отражалось в оконных витражах; предчувствие какого-то большого и важного события заставляло томительно биться сердце. Для кого-то праздником это событие обернётся, для кого-то горем...

Мальчишки вслед за Боеславом вошли под мрачные (правильнее было бы сказать — внушительные или даже грандиозные) надвратные своды. Встречные скользили по двум демонам равнодушными взглядами. Мальцов здесь всегда было много, никого они не интересовали. Разве что время от времени жирные Никарии пытались утащить некоторых из них в тёмные подвалы для вдумчивого разговора по душам. В этот раз таких неприятностей можно было не опасаться, поэтому Стёпка шёл себе спокойно, не напрягаясь и не ожидая никаких подвохов. Ваньке подобные опасения вообще в голову не приходили, он ведь непуганый ещё был, никем ни разу не схваченный и никем, по счастью, не побитый. Просто обзавидоваться можно, честное демонское!

— Ты хоть раз за ворота выходил? — спросил Стёпка, походя погладив тёплую мохнатую морду попутной лошадёнки.

Ванька вздохнул, завидуя, но сам гладить лошадь не решился. Ещё цапнет!..

— Не-е, — беззаботно протянул он. — Чего я тама не видел? Здеся интереснее.

— Ага, — сказал Стёпка. — Пошёл бы со мной в тайгу, узнал бы, где интереснее, демон ты неграмотный. Домой вернёмся, Запятальевна покажет тебе и где тама, и где здеся.

Запятальевна — это была их учительница русского языка Зинаида Витальевна, неустанно и безуспешно воюющая с неправильными ударениями и лишними запятыми. Ванька с запятыми был не в ладах и потому боялся её как огня.

— Это точно, — согласился он. — А прикинь, если бы её сюда вместо нас забросило. У неё бы через пять минут мозги спеклись...

Вообще-то, это было страннее странного. Чтобы неугомонный и чересчур любознательный Ванька да ни разу не высунул конопатого носа за пределы замка, когда ворота — вот они, даже ходить далеко не надо? Чтобы Ванес, которого никакими запретами на месте не удержишь, если что втемяшится ему в голову, да не попытался отправиться на ещё одну экскурсию, ну, хотя бы в Предмостье? Нет, братцы, что-то здесь не то. Что-то здесь... Не иначе, как чародеи заклинание какое-нибудь на экзепутора наложили, чтобы и он в тайгу не сбежал. А Ваньке-то и невдомёк...

Поглядывая осторожно на друга, Стёпка чётко уловил момент, когда сработало предполагаемое заклинание. Во-первых, синевой этак легонько отсверкнуло, а во-вторых, Ванька на ровном месте вдруг слегка споткнулся и очередной шаг сделал с заметным усилием, как бы преодолевая невидимую преграду. И преодолел. Выдохлись, судя по всему, наложенные чары. Или просто стали не нужны. Стёпка мысленно похвалил себя за догадливость и за внимательность, но открывать другу глаза на коварство замкового начальства не стал. Ни к чему.

— Ух ты, вот это круто!

Воздух за пределами замковых стен совершенно ничем не отличался от воздуха, которым они дышали внутри, но Ваньке, впервые вышедшему "на волю" и преодолевшему (незаметно для себя) чародейский запрет, показалось вдруг, что и дышится здесь легче, и солнце светит ярче. Ну а при виде раскинувшейся во все стороны тайги, он неожиданно для себя ощутил непреодолимое желание тут же отправиться в увлекательнейшее путешествие на поиски какой-нибудь местной Одинокой горы, в надежде отыскать спрятанные в ней несметные сокровища гномов. То есть, стал, можно сказать, самим собой.

Пока закадычный друг восторженно таращился на внезапно открывшиеся его взору манящие дали, уже побывавший в этих далях Степан с неудовольствием разглядывал мрачновато-унылую парочку подъезжающих к воротам всадников. Боеслав, тоже обративший на них внимание, замедлил шаг и остановился. Сообразил, кто именно попался навстречу. Да и попробуй тут не сообразить, когда накатывает на тебя этакая всепроникающая смердящая муть и настроение сразу портится, словно на дохлую крысу наступил.

Вампиры держались надменно, по сторонам поглядывали с откровенным пренебрежением, явно ставя себе намного выше всех окружающих, включая стоящих на страже вурдалаков и приданных им в помощь весских дружинников. Не было в Таёжном улусе никого, кто мог бы сравниться с ними в способности внушать непреодолимый ужас одним своим видом, — да что там видом! — охватывающим при их приближении вязким ощущением полнейшего бессилия. Подставляй, несчастный, нежную шейку, кровушка твоя тебя больше не согреет...

Смотреть на мучнисто-белые физиономии было до тошноты неприятно. Вида премерзейшего мерзостная мерзость, как сказала бы Стёпкина бабушка, любительница всяческих заковыристых определений. И успели же они до замка добраться! Весь день и всю ночь, надо думать, без передыха скакали. Первый всадник скользнул равнодушным взглядом по опасливо отшатнувшемуся в стороны народу, выхватил в толпе знакомое лицо и тут же распахнул в приветственном жесте кажущиеся неестественно длинными из-за кошмарных когтей руки.

— Стеслав! — воскликнул он, придержав коня и улыбнувшись во всю свою острозубую пасть. — Ты уже вернулся?

Это был Оглок. Тот самый Оглок, который в первый день так испугал Стёпку, и хозяин которого подсунул ничего не подозревающему демону подлую кровососущую вещицу — предательский конхобулл. Стёпка невольно содрогнулся. Лучше бы вампир не улыбался. Испуганные прохожие при виде кровожадного оскала попятились ещё дальше.

— Да, вернулся, — сказал Стёпка, с трудом удержавшись от того, чтобы не огрызнуться. Очень непросто разговаривать вежливо с тем, кто тебя обманул и кого ты числишь в явных врагах. — А вы что тут делаете?

Оглок предпочёл не услышать враждебности в его голосе:

— Я не обязан рассказывать тебе о наших делах, отважный демон, но если тебе интересно, то знай, что мы прибыли договориться о визите в замок крон-магистра Д'Варга. Ты, верно, не знаешь, что мы состоим в его личной гвардии... Кстати, Згук-наан, позволь тебе представить. Это демон Стеслав. Похоже, он считает нас своими врагами.

Згук покосился на Степана, нервно тронул когтем торчащие из перевязи рукояти ножей. Ух, как, наверное, хотелось ему сейчас вонзить все эти ножи в наглого отрока!

— Мы уже знакомы, — буркнул он. И опять Стёпке показалось, что вампир прицеливается в него прищуренным повреждённым глазом. — Имели несказанное удовольствие встретиться по дороге сюда. И он прав — мы враги.

Оглок неприятно ухмыльнулся, и Стёпка понял, что ему всё известно о той встрече на дороге, когда Стёпка не пустил вампиров в село за кровью. И да — хочется верить, что больше они никуда не заезжали.

— А где твой страж? — спросил Оглок. — Неужто потерял? Или тебя в тайге разбойники ограбили?

— Ваш конхобулл я весским чародеям отдал, — не стал скрывать Стёпка. — Надоело мне, что он за мной подглядывает и кровь мою сосёт. А вам как здесь живётся без крови-то? Небось оголодали?

— Ничего, — не поддался на провокацию Оглок. — Мы привычные. Мы потерпим. Благо, недолго уже осталось. Ходят верные слухи, что на днях будет подписан договор о разделе улуса. И тогда уже никакой даже самый смелый демон не сумеет нам помешать. Даже если за его спиной будут стоять дружинные немороки. Ведь так?

— Ну-ну, — сказал Стёпка. — До послезавтра ещё дожить надо.

— Ну тогда желаю тебе дожить, — вампир постарался вложить в своё пожелание какой-то нехороший смысл, словно знал что-то такое, особенное.

— И вам того же по тому же месту, — ничего более обидного у Стёпки придумать не получилось. А тут ещё и давно пробудившийся гузгай мешал ему спокойно дышать и изо всех сил рвался в бой. Дай ему волю — он бы уже рубил и кромсал на мелкие кусочки всех этих вампиров, будь их хоть два, хоть двести два.

Згук на короткое мгновение поймал Стёпкин взгляд, шевельнул узкими бескровными губами: "Не защитишь".

"Защитю" — беззвучно выговорил в ответ Стёпка, глядя вампиру прямо в бесцветные глаза.

Вампиры неторопливо направили коней к воротам. На Степана больше не оглядывались, да и то сказать — кто он им был? Даже если и враг, то вовсе не такой, которого следовало всерьёз опасаться.

Ванька осторожно перевёл дыхание (кажется, во время разговора он вообще не дышал) и потеребил рукав Стёпкиной рубашки:

— Слышь, Стёпыч, чё это за уроды такие вонючие?

— Погоди, Ванес, я тебе потом расскажу, — Стёпка смотрел вслед вампирам. Неужели их пропустят в замок? Оглок-то там уже бывал, но вряд ли он проходил через ворота, скорее всего какими-нибудь тайными ходами пробирался. А сейчас вон как смело направил коня прямо на стражников, ну как же — о встрече договариваться едет, у него же теперь эта, как её, дипломатическая неприкосновенность.

— Стоять!!! — сурово рявкнул кто-то из вурдалаков. — Кто такие? Почто в замок прибыли?

Вурдалаки и дружинники встали плечом к плечу, руки положили на рукояти мечей. Пропускать не слишком приятных гостей без проверки они явно не собирались. Вампиры застыли в сёдлах, глядя на насупившихся стражей с вызывающим презрением. И молчали. Несколько долгих секунд растянулись чуть ли не на час. Когда ожидание неизвестно чего сделалось почти невыносимым, из-за спин стражи неторопливо выступил блистающий парадной кольчугой Грызняк. Он смерил вампиров внимательным взглядом, затем кивнул стражникам, чтобы те расступились.

— Проезжайте, — сказал он. — Вас уже ждут.

Когда вампиры скрылись во полумраке проезда и когда уполз вслед за ними невидимый, но отчётливо ощутимый мертвячный запах, бравый вурдалак стряхнул с себя угрюмость и направился к мальчишкам. Подошёл, поворошил волосы на голове Боеслава, кивнул насупившемуся Ванесу, светло улыбнулся Стёпке, сверкнув молочной белизной клыков:

— Здрав будь, демон. Помощь ныне не нужна ли?

— Нет, — улыбнулся Стёпка в ответ. — Ныне всё хорошо.

— Ходит слух, что ты Никария таки проучил.

— Да, он теперь не скоро здесь появится. Если вообще появится.

— Ну и ладно. Его морда мне уже давно примелькалась. Если что, кликни, мы завсегда хорошему человеку помочь рады.

— Спасибо, — вполне искренне сказал Стёпка.

— Княжича до батюшки провожаете?

Стёпка кивнул.

— Берегите его, — вполголоса посоветовал Грызняк. — Недоброе вокруг князя затевают...

* * *

— Кто это были? — спросил Ванька, когда они уже шагали вниз по дороге. — Ну и морды у них! И воняют противно. Меня чуть не стошнило.

— Оркландские высосы, — сказал Боеслав. — От них мертвячный дух идёт, когда они злятся.

Ванька не понял, конечно, покосился на друга.

— Вампиры это, — пояснил Стёпка.

— Врёшь! — Ванька даже остановился.

— Не хочешь — не верь. А ещё лучше, пойди, спроси у них, правда ли, что они из людей кровь сосут. Они тебе всё очень подробно расскажут. И даже покажут. На твоей шее.

— Нет уж, спасибо. Мне их морды шибко не понравились. А ты откуда с ними знаком?

— Да так. Угораздило меня с ними встретиться как-то на узкой дорожке. Я тебе потом расскажу. Перед сном, вместо колыбельной.

Он засмеялся и пихнул Ваньку в плечо:

— А помнишь, как мы к дедушке моему собирались из лука игрушечного стрелять. Вот так постреляли, да?

* * *

В Предмостье было в прямом смысле не протолкнуться от весичей. Здесь встал на постой пресветлый князь Всеяр, и, само собой, вся прибывшая с ним весская дружина. Большие бело-красные шатры теснились вдоль берега Лишаихи, улицы были заполнены всадниками, воинами, слугами и торговцами. С появлением под стенами замка сразу трёх посольств, жизнь в тихом досель местечке оживилась невообразимо. Бурление народа, крики зазывал, толкотня и суета, лихорадочное ожидание скорых перемен у одних и угрюмое нежелание этих перемен у других, встречи старых знакомых и давних врагов, споры и воспоминания, — всё смешалось в одну неумолчную круговерть. Давненько не видели местные жители такого столпотворения, пожалуй, с тех самых времён, когда таёжные дружины отогнали от замка войско кагана Ширбазы.

— Далеко ещё? — спросил Стёпка у Боеслава, когда они спустились с горы.

— Вон там. За Увешинскими лабазами, — показал княжич в сторону реки. — В гостином доме купца Рагоза.

Пройти туда напрямик? Стёпка помнил просьбу Купыри. Да и Грызняк, наверное, не зря предупреждал. На главной улице слишком людно. Вон сколько здесь всяких ходит — и весичей, и разных-прочих. Если против княжича и в самом деле что-то нехорошее замышляют, то в такой толпе не уследишь. Пырнут чем-нибудь исподтишка или заклинанием смертельным шарахнут. И никакие демоны тогда княжича не спасут. Возможно, что Стёпка лишнего себе напридумывал, но лучше сто раз перестраховаться, чем один раз потом жалеть.

— Тут сподручнее по задворкам обойти, — сказал Боеслав. — Нас дед Скусень вчера вечером так провёл.

Задворками? Степану тут же вспомнился проклятый карлик, милорд С'Турр, грязная тряпка во рту и удушливая вонь нетопыря. В затылке слегка заломило от забытой уже боли. Ну нет, никаких больше задворок. Там, вдали от шумных улиц ещё вернее можно на каких-нибудь гадов нарваться.

— Идём прямо, — решил он. — Ванька, ты тоже по сторонам внимательней поглядывай. Мало ли что...

Это было неправильное решение и нарвались они почти сразу. Ну не было, не было у мальчишек никакого опыта по охране важных государственных лиц — да и откуда бы он взялся? — к тому же они просто не слишком верили в то, что на княжича кто-то может вот так вот взять и посреди бела дня напасть. Честно говоря, вся их охранная миссия была больше похожа на игру. Даже для самого Боеслава. Даже, наверное, для Купыри. Иначе не отпустил бы он с такой лёгкостью юного княжича с почти незнакомыми и тоже не совсем взрослыми демонами.

По случаю невиданного наплыва гостей торговля в Предмостье развернулась во всю ширь. Особенно торговля едой и питьём. Лёгкий хмельной дух явственно витал над головами, но по обочинам при этом никто не валялся. Всё ж таки, не мужичьё абы какое здесь собралось, а воины, к порядку приученные и меру знающие. Налегали больше на мясо да на всевозможную выпечку. Выставленные прямо на улицу столы и лавки манили изобилием — ну как тут устоишь? Ванька уж на что недавно подкреплялся, и то едва на слюну не изошёл и шею чуть не вывернул, разглядывая громоздящиеся вкусности.

За одним из таких столов, чуть поодаль от простых дружинников, сидели весичи из тех, что поименитее и рангом повыше. Шумно сидели, хохотали да покрикивали. Кое-кто и кафтан уже до пояса расстегнул, а кое-кто и по сторонам поглядывал с откровенным вызовом, желая, видимо, потешить душу хорошей потасовкой... Хотел было заподозривший неладное Степан упредить Боеслава, чтобы тот на другую сторону улицы заранее перешёл, да промешкал... А потом стало поздно. Один из весичей, молодой, здоровый боярин, с покрасневшим от выпитого вина лицом, пренебрежительно глянул на проходящего Боеслава, видно было, что узнал его, тронул плечо соседа. Тот тоже оглянулся и что-то сказал. Остальные захохотали, глядя на княжича, застучали кружками, расплёскивая вино. Боеслав, вроде бы, ничего не заметил, но у Степана в висках зашумела кровь.

Боярин легко поднялся с лавки, преградил мальчишкам дорогу. Пришлось остановиться. Стёпка сразу сунул руку в карман. Чёрт, надо было всё же задворками идти!

— Ну что, княжич, кончилося ужо твоё княжение? — во весь голос спросил боярин, глядя сверху вниз на Боеслава. — Али оно ещё и не начиналося?

Боеслав дёрнулся, двинул рукой к поясу, на котором не было не то что меча, но почему-то даже и обычного кинжала, и замер в неловкой позе. Боярин обидно ухмыльнулся:

— Счастье великое, други, что государь наш надумал Таёжный улус под свою руку взять. Гляньте на него! Разве эти обносные голорванцы способны с княжеством управляться? Разве сумеют землю свою от врага оборонить пустыми руками? Задарма всё орклам отдадут.

Он насмешливо прищурил широко расставленные глаза, отчего лицо его, окаймлённое аккуратной русой бородкой, сделалось похожим на только что выдернутую из грядки репу. На редкость неприятное было у него лицо.

— Ты хоть грамоте-то обучен ли, княжич таёжный, чтобы имя своё заместо отца под царёвой грамотой вывести? — громко спросил он, оглядываясь за поддержкой на сидящих за столами приятелей. Мол, оцените, други, как я княжонка этого уел.

Други одобрительно загудели, кто-то засмеялся, кто-то в пьяном восторге гулко хлопнул ладонью по столу.

Боеслав страшно побледнел и сжал кулаки. Смолчать было невозможно, ответить было нечем. Он ведь был всего лишь подросток, маленький безоружный мальчишка, над которым теперь могли безнаказанно насмехаться такие вот чересчур уверенные в себе весские бояре, не из самых богатых и именитых семей, между нами говоря. Княжич готов был кинуться на обидчика, но он был один и он понимал, что эти здоровенные подвыпившие парни играючи вываляют его в пыли и выйдет не месть, а просто позор и стыд на весь улус. До конца жизни потом не отмоешься.

Боеслав ошибался. Он был не один. Рядом с ним стояли два демона. Тот, который конопатый, в свою демоническую силу не слишком верил, точнее, не верил вообще и потому лезть на рожон, вступаясь за малознакомого княжича, не хотел. Его бы воля — отступил бы да и пошёл окольной дорогой. А с пьяными дружинниками связываться — себе дороже. Зато другой демон, тот, у которого в кармане лежала рукоять магического меча, отступать не собирался и спускать распоясавшемуся весичу обиду был не намерен.

Сказать, что Степан потерял голову от ярости, значит ничего не сказать. Кровь демона, подогреваемая неистовством гузгая, вскипела в нём моментально и неудержимо. Он аккуратно отстранил княжича, шагнул вперёд и крепко ухватил наглого обидчика за ворот распахнутого кафтана. Затем потянул его на себя, заставил согнуться и звенящим от гнева голосом спросил, глядя прямо в испуганно распахнувшиеся глаза:

— Ты почто княжича оскорбляешь, неумь боярская? Али тебя в твоей весской глухомани вежливости не учили? Али вино в пустую голову слишком шибко ударило?

Опомнившись, боярин, страшно оскалился и попытался выпрямиться. И это ему не удалось. Недорослый мозгляк, мелочь шелупонная — плюнуть и растереть — оказался вдруг неожиданно силён. Левой рукой держит, а не вырвешься. И не приподнять, не оторвать мелкого от земли, словно прирос к ней, словно корни пустил. Ещё раз бессильно трепыхнувшись, боярин схватился за меч. Обнаглевший простолюдин должен быть наказан. Зарубить его тут же, и никто не осудит, возможно, даже виру платить не придётся, поскольку оскорбление благородного боярина налицо, и свидетелей тому не счесть.

Стёпка этого широкоглазгого благородным не считал. И оказаться зарубленным, понятно, не хотел тоже. Не отводя взгляда, он положил руку на навершие уже наполовину обнажённого меча. Боярин побагровел, жилы на его шее вздулись, кафтан туго обтянул широкие плечи... Однако сколько бы он ни пыжился, неизвестно откуда объявившийся отрок и тут оказался сильнее. Без малейшего напряжения, почти играючи, он задвинул меч назад, словно бы и не заметив встречного усилия. Крестовина глухо стукнула об устье ножен. Замерший вокруг народ, в удивлении дружно сморгнул и зашевелился.

— Повинись перед княжичем, — отчётливо сказал Стёпка.

— К-кого? — сквозь зубы выдавил боярин, всё ещё безнадёжно пытаясь вытянуть меч.

— Того, — сказал Стёпка. — Прощения проси у княжича за язык свой поганый.

Вокруг кто-то шумел, весичи, кажется, уже обнажили оружие, что-то невнятно мякнул Ванька за спиной, на них уже оглядывались, шумная круговерть улицы затормозилась, мир медленно кружился вокруг, словно Стёпка сделался вдруг центром мироздания. Он смотрел в упор в наглые, серые глаза, с трудом сдерживая яростно разбухающего гузгая и крепко сжимая в горсти уже начавший лопаться ворот кафтана.

— Винись перед княжичем.

Весичи надвинулись на него всей толпой, крепкие руки ухватили его за плечи, потянули назад, противно пахнуло винным духом, перед лицом сверкнуло лезвие меча... Рубить они его, что ли, собрались, соратника своего вызволяя?..

Стёпка досадливо двинул плечами, легко стряхнул с себя все эти чужие назойливые руки и оттолкнул княжьего обидчика. Тот попятился, запутался в собственных ногах и, если бы не стоящие позади дружки, непременно упал бы. Но — удержали. И уже готовы были бросится всей толпой. И не просто броситься, а бить смертным боем... Кто-то меч обнажил, кто-то схватил со стола кинжал... Только и остановило их всех, что Стёпка стоял уверенно, слишком уверенно для того, кто по глупому безрассудству вызвал на себя гнев сразу стольких воинов. Безрассудством здесь и не пахло — эвон как стоит, словно самому государю родня. Порубить никогда не поздно, разобраться для начала следует, кто таков...

— Не желаешь, значит, виниться, — сказал Стёпка. И произнёс вдруг то, о чём ещё секунду назад даже не помышлял. Гузгаю, спасибо, за подсказку, кому же ещё, чтоб ему там внутри когда-нибудь стократно аукнулось такое безрассудное своеволие:

— Вызываю тогда тебя на дуэль... на поединок. Княжью обиду только кровью смыть можно. Ты готов?

Ванька протяжно присвистнул. Стёпка оглянулся на Боеслава. Тот стоял за его спиной, гордо выпрямившись и яростно сверкая глазами. И Стёпка лишний раз убедился, что всё делает правильно.

— Т-ты... Т-ты, — прорычал белый от гнева весич. — Да я тебя сей же миг без поединка головы лишу. Ты на кого руку поднял, шелупонь безродная!

— Ну и на кого? — спросил Стёпка, подбоченившись и окинув весича предельно презрительным взглядом. — Назовись, недостойный сын своих родителей.

— Было бы перед кем величаться! — выпятил губу боярин. Он держал руку на мече, но оружие обнажать не спешил, по-видимому, не определившись ещё, с кем вдруг негаданно столкнула его судьба.

Окружившие место стычки прохожие жадно слушали. Бояре сверлили Степана ненавидящими взорами.

— А ты не величайся, — великодушно разрешил Стёпка. — Просто назови своё имя. Ежели оно у тебя, конечно, имеется.

— Я... — весич скрипнул зубами, переломил в себе гнев, оглянулся и повелительно мотнул головой, подзывая кого-то из толпы.

Невысокий, вычурно одетый отрок со скучным костлявым лицом выступил вперёд и, выпятив грудь колесом, привычно зачастил:

— Старший сын государева стремянного Радозара, оружничий княжьей охранной сотни Все...

— Кто здесь недозволенное творить осмелился? — прервал вдруг его властный голос. Отрок споткнулся и умолк.

Раздвинув зевак к ним вышел пожилой воин, лицо которого Стёпке было знакомо. Видел он уже этого светлоглазого весича в Проторе, в свите князя Всеяра. Даже имя припомнилось — Кромень. Вспомнилось также, что работает он начальником княжьей службы безопасности или как это тут у них называется. Фээсбэшник местный, в общем. Серьёзный дядька, с таким шутки шутить не захочешь. Одно хорошо — к демону у него никаких претензий быть не должно, ведь Стёпка тогда, помнится, помог разоблачить оркландского шпиона, и, значит, он уж точно — не враг.

Кромень сердито уставился на Степана и, явно сразу узнав его, проглотил чуть было не вырвавшиеся неосторожные слова. Похмурился, оценивая обстановку, покатал желваки на скулах. В отличии от расслабившихся на отдыхе дружинников он был при полном доспехе и при оружии. За его спиной, недобро поглядывая по сторонам, возвышался внушительный плечистый воин почти тролличьего роста и стати. Вот с таким амбалом Стёпка едва ли захотел бы связываться. Во всяком случае — крепко поразмыслил бы, прежде чем на подобную глупость решиться.

— Что ты здесь делаешь отрок? — спросил Кромень. — Отчего подле тебя шум и непорядок?

Боярин заметно приободрился, уже, видимо, решил, что наглого отрока княжья стража сей же час уволочёт в мрачные подвалы.

— Да вот невежу этого на поединок вызываю, — звонко сказал Стёпка. — Хочу его хорошим манерам поучить.

Кромень придержал дёрнувшегося весича суровым взглядом, вновь повернулся к Степану:

— Всегнев тебя неосторожным словом обидел, так я понимаю?

— Этот ваш Всегнев злонамеренно оскорбил княжича Боеслава, думая, что некому за него заступиться. Он ошибся.

— Стеслав верно говорит, княжич? — спросил Кромень. В его обращении к Боеславу не было и тени уважения.

— Я верно говорю, — с нажимом сказал Стёпка, заслонив Боеслава плечом. Негоже княжичу оправдываться перед кем бы то ни было. — Княжич по годам не может выйти на поединок против этого... переростка. А я могу.

— Поединок, — скупо усмехнулся Кромень. — Ты уверен?

— Уверен, — сказал Стёпка. Он в себе ни на грамм не сомневался. Потому что правда была на его стороне. И гузгай, между прочим, тоже. Оказывается, совсем по-иному себя ощущаешь, когда твёрдо сознаёшь свою правоту. Это ведь не перед разобиженным Изведом оправдываться за то, что случайно на землю его уронил, здесь совсем другое дело — княжья честь задета.

— На чём биться желаешь? — спросил Кромень.

— На мечах. До первой крови. Здесь и сейчас.

Сотрапезники (или правильнее сказать — собутыльники?) Всегнева хищно переглянулись, Ванька зашипел что-то невнятное. Здоровяк-охранник остановил взгляд на задиристом отроке, оценил его рост и возраст и слегка покривился. Не показался ему демон крутым бойцом, способным одолеть на мечах хотя бы и одного настоящего воина. Стёпка — чисто из хулиганства — точно так же пренебрежительно осмотрел его с ног до головы и точно так же скривил губы. Подумаешь, мол, и не таких здоровых видали. К его удивлению, амбал ничуть не рассердился. Ухмыльнувшись, он едва заметно подмигнул в ответ, недвусмысленно показав, на чьей стороне его симпатии. Стёпка не удержался, тоже расплылся в улыбке.

Всегнев, не дождавшись ожидаемой расправы с покусившимся на его ухоженный организм наглецом, растерянно оглянулся на Кроменя:

— Да кто он такой? Связать его немедля и в допросный поруб...

— Испугался смелый Всегнев, — громко сказал Стёпка. — Боится на поединок выходить.

Простой совсем приём, но, как ни странно, почти всегда срабатывает. Но на этот раз не сработало. Всегнев досадливо отмахнулся:

— Был бы ты, выползень, знатного роду... А так... Невместно мне с простолюдином на мечах биться!

— А я не за себя биться буду. За княжича. За обиду, которую ты нанёс намеренно и спьяну внуку князя Крутомира.

Это был хороший удар. О том, что Боеслав является внуком легендарного Крутомира, все, разумеется, помнили, но что уж там говорить, помнили как-то отвлечённо. А теперь, когда об этом во весь голос объявил задиристый демон, на княжича посмотрели уже совсем другими глазами. И Всегневу отступать теперь было некуда. Но на Стёпку он всё равно поглядывал, словно на мелкую букашку, которая ни с того ни с сего заявила о своей могучести, не имея на то никаких оснований.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Я назову себя.

И, глядя прямо в налитые кровью и вином глаза, отчётливо выговорил:

— Стеслав, сын Андриана, демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, явившийся под это небо по личному приглашению отца-заклинателя.

Ванька тихонько хмыкнул и приосанился. Он-то ведь тоже был... этим самым... явившимся по личному приглашению. Весичи же отреагировали по-разному. У одних округлились глаза, другие поморщились, видимо, не слишком уважали демонов. Всегнев, слегка покачиваясь, осмотрел Стёпку с ног до головы, оглянулся на Кроменя. Тот чуть заметно кивнул, подтверждая демонское происхождение наглеца.

— Хорошо, — нехотя выдавил Всегнев. — Согласен на поединок. Будет посля о чём сыну поведать, как я демона уму-разуму учил.

— Вот и славно, — сказал Стёпка. — И если я тебя одолею, ты извинишься перед княжичем. Громко и при свидетелях. А если ты выйдешь победителем, то я...

— Поцелуешь ему сапоги, — предложил кто-то из молодых весичей. Остальные пьяно засмеялись, предвкушая неплохое развлечение. В том, что опытный оружничий без труда одолеет этого безродного недомерка, пусть даже и демона, никто, похоже, не сомневался. Кроме, может быть, Кроменя и Боеслава.

— Согласен, — Стёпка достал из кармана рукоять ножа. — Начнём?

Всегнев тут же потянул меч из ножен.

Кромень шагнул вперёд, встал между соперниками и поднял руку:

— А теперь выслушайте меня. Никакого поединка здесь и сейчас не будет. И даже не вздумайте спорить! — это он уже специально для Степана сказал, увидев, что тот собирается возражать. — Мало нам, что приходится за орклами и степняками присматривать, так ещё и промеж своих раздоры начались... И посему вот вам моё последнее слово. Сиятельный князь договорился с магистром устроить через три дня дружеские состязания. Будут биться все, кто пожелает. И орклы, и элль-финги, и... прочие, гм, воины. Там и встретитесь... Ежели к тому времени не решите свой спор полюбовно. Вы услышали меня?

Стёпка тут же кивнул. Ему было всё равно. Пусть хоть через три дня, хоть через четыре, а Всегнев своё так или иначе получит. Боярин тоже не воспротивился, даже, напротив, почему-то обрадовался. Но явно не тому, что позорное поражение откладывается, он-то, понятно, о поражении и не помышлял. Видимо, пакость какую-то задумал, не иначе. Да пусть хоть сто пакостей задумывает, всё равно быть ему битым и перед княжичем извиняться так или иначе придётся.

— Смотри, демон, — чуть слышно сказал Кромень. — Запретить поединок я не могу, да и не желаю, но коли покалечишь боярина, светлейший князь тебя не простит, будь ты хоть сто раз в своём праве. Его отец при государе до высокого места дослужил.

— Не собираюсь я его калечить, — так же тихо сказал Стёпка. — Проучу немного и заставлю у княжича прощения просить. Слово демона.

— Ты княжича к отцу ведёшь? Вот и уводи его отсюда поскорее. Мой тебе совет.

Стёпка поморщился. Все всё знают, ничего ни от кого не скроешь. Если и в самом деле кто-нибудь задумает от Крутомирова внука избавиться, трудновато будет им в этом помешать.

Уходя, он оглянулся и поймал взгляд Всегнева. На удивление не было в нём ни злости, ни ненависти, а одно только безмерное удивление, словно оружничий в толк взять не мог, что с ним только что такое приключилось. Как бы там ни было, а вот и ещё один враг нарисовался нежданно-негаданно. Не сказать, что это Стёпку пугало, но и особой радости он тоже не испытывал.

Сидящий за соседним столом невзрачный маг-дознаватель, облачённый для отвода глаз в мантию войскового писаря, с неудовольствием смотрел вслед удаляющимся отрокам. Не удалось стравить демона с настоящим воином, Кромень не ко времени вмешался. Надо было с ним раньше сговориться, да кто же знал, что он рядом окажется. Ну ничего, время ещё есть. Ежели демон в самом деле на состязания пожалует, то случится ему там удивление немалое.

* * *

Ванька был мало сказать ошарашен. Он был просто убит. Причём — дважды и оба раза насмерть. На друга он теперь поглядывал даже с каким-то испугом, словно у того вместо головы выросла вдруг что-то совсем другое, словно насквозь знакомого Стёпыча вдруг подменили кем-то непонятным и слегка пугающим.

— Ты что, совсем сдурел? — сумел он наконец подыскать подходящие слова. — Какой бес в тебя вселился? Он же бы тебя в два счёта уделал, Всегнев этот мордастый. Видал, какой у него меч! Видал, какой он сам!

— Отвали, Ванька. Не уделал бы. Да и меч у него... ничего особенного. Только и радости, что ножны золотом да каменьями украшены. А золото, если хочешь знать, в бою никому ещё не помогло.

— Ты псих, — сказал Ванька убеждённо. — Начитался разных книжек и поверил, что сам тоже стал великим героем. А это не сказка, понял. Это настоящая магическая жизнь! Вот как дал бы тебе этот оружничий мечом по кумполу, узнал бы тогда, какой ты герой.

— Не дал бы. Силов у него маловато против демона устоять.

— Демон фигов, — сказал Ванька. — Ладно гоблин этот верит, что мы демоны, ну мы то... Мы то знаем же, какие мы на самом деле демоны.

— Ты не поверишь, Ванес, но мы с тобой самые настоящие демоны. Причём, почти непобедимые.

— Ага, — кивнул Ванька, сморщившись так, словно лимон разжевал. — Одной рукой махнул — все весичи разлетелись. Другой махнул — себе в лоб заехал. Ты настоящий меч в руках хоть раз держал?

— Держал разок, — признался весело Стёпка. Они уже дошли до моста через Лишаиху и перед поворотом к реке остановились, пропуская громыхающие повозки.

— Ага. И я уже почему-то поверил.

— Стеслав Варвария с дружками в честном бою победил, — сказал, оглянувшись, Боеслав. — И ещё Миряну-страдалицу от заклятия освободил. Это всем ведомо.

— Большая куча подвигов, — признал Ванька. Ему-то точно было известно, что Стёпка драться не умел и не любил. — Может, ещё кого успел без меня обидеть?

— Ещё оркимага, змея подколодезного, колдуна усть-лишайского Щепоту, гномлинов разных, колдуна-оберегателя Полыню, веских магов-дознавателей, ещё одного оркимага — не помню как его звали — с четырьмя рыцарскими немороками, разбойников таёжных, дружину боярина веского Хвалогора, ну и ещё всяких разных гадов... Сразу всех и не вспомнить.

— Силён брехать, — с уважением признал Ванька. — Ты ещё этих забыл... как их... высосов оркландских.

— Точно, — признался Стёпка. — Ещё отряд вампиров.

— Тебя по голове в последнее время случайно никто не бил? — поинтересовался Ванька.

— Бил, — не стал отказываться Стёпка. — Как раз здесь, в Предмостье карлик один так треснул, что я даже сознание потерял. Я ему потом нос дверью за это расквасил.

— Всё ясно с вами, благородный сэр, — хихикнул Ванька. — Видно, этот карлик голову-то тебе и повредил малость.

— А пошёл бы ты со мной, Ванька, у тебя бы внутри тоже гузгай пробудился. И стал бы ты всех на свете сильше, как говорит Смакла.

— Чего это за бяка такая в тебе завелась?

— Гузгай, — сказал Стёпка. — Это такой магический двойник, который помогает врагов побеждать.

— А потом ему надоест внутри сидеть и он из тебя вылезет. Прямо из груди. Как Чужой в фильме.

— У тебя тоже гузгай должен быть. Только ты его пробуждать не умеешь.

— Охота была гадов всяких внутри себя пробуждать. Так это ты из-за него такой весь теперь крутой, что здоровых мужиков на поединок вызывать не боишься?

— И из-за него тоже.

— Ладно, — не отставал Ванька. — Допустим, я верю, что ты его почему-то вдруг победил бы. Но с какого перепугу ты на него наехал? Подумаешь, пьяный болван фигню какую-то сболтнул.

— Ты, Ванька, не понимаешь. Эти гады сюда приехали чужое княжество делить, да ещё и насмехаются. Нельзя такое прощать. И вообще, ты демон или кто? Ты что, смог бы вот так утереться, когда на тебя плюют?

— Ну-у... Вообще-то они не на тебя плюнули, — протянул Ванька, глядя на шагающего впереди Боеслава.

— Мы сейчас его телохранители, значит, и на нас тоже.

— Ну, это Всегнев мне тоже не понравился, но как-то это... — Ванька поёжился. — Как-то слишком всерьёз. А ты про кровь не пошутил?

— Ещё чего! Сражались бы до первой раны. А ты, Ванька был бы моим секундантом или как они здесь называются. А если бы меня случайно убили, то тебе пришлось бы выйти против весича вместо меня. Ну, чтобы отомстить.

Ваньку аж перекосило:

— Ты точно сдурел! Ведь я же... Ты же...

— Мы же, ты же, мозги пожиже, — засмеялся Стёпка. — Эх ты, экзепутор!.. Да пошутил я, успокойся. Никто меня не убьёт. И сражаться тебе не придётся. Смотри, мы уже, кажется, пришли.

Боеслав остановился, оглянулся на мальчишек:

— Благодарю тебя ещё раз, Стеслав.

Стёпка отмахнулся:

— Да не за что пока. Я просто не сдержался. У меня почему-то с весичами никак дружбы не получается. Как ни встречусь — обязательно поругаюсь.

Глава шестая,

в которой заканчивается исцеляющий порошок

Над новым мостом через Лишаиху, ещё не потемневшем от времени и непогоды, лениво колыхались двухвостые таёжные стяги, недвусмысленно предупреждая своей серо-багряной расцветкой званых и незваных гостей о том, кто здесь хозяин и с кем в любом случае им придётся иметь дело. На противоположном берегу раскинулся лагерь ополченцев. Там было шумно и людно, там среди шатров и навесов дымились костры, там громко спорили, смеялись и даже, судя по неумолчному звону и лязгу, сходились в дружеских поединках, вновь и вновь пытаясь выяснить, чья сила крепше и чьи мечи острее.

— Боеслав, — сказал Стёпка, поняв, что тянуть больше некуда. — Знаешь, что... Отведи нас, если можно, к твоему отцу.

Княжич остановился, словно на стену наткнулся.

— Отец третий день без памяти лежит, — сказал он, не оборачиваясь. — Не слышит и не отзывается. И вас тоже не услышит.

— Да нам и не надо, чтобы он нас слышал. Просто я тут подумал, что мы, может быть, сумеем ему помочь. Ну, вылечить.

— Чародеи не сумели, — сказал Боеслав. Понятно было, что он уже не верит ни в какую помощь, пусть её даже предлагают самые крутые и бесстрашные демоны.

— То чародеи, а то мы, — Стёпка взял княжича за плечи и повернул к себе. — У меня есть одно очень хорошее лекарство. Один раз оно помогло спасти от смерти раненого дружинника. Чародей отказался, а у меня получилось. Честное слово. А вдруг и твоему отцу поможет.

— Отец не пораненный, на него порчу навели неотвратимую.

— Вот и посмотрим, что за порча. Ноги мы ему, конечно, не отрастим... Да я и не обещаю! — тут же поторопился Стёпка, увидев, как вскинулся княжич. — Но вдруг хоть чуть-чуть, хоть самую малость ему полегче станет. Вдруг он в себя придёт. А?

Ванька пошевелил бровями, но промолчал. Он и тут имел своё — отличное от Стёпкиного — мнение, но после некоторых недавних событий, кажется, принял для себя решение ни в чём другу не перечить. Кажется, этот новый, вернувшийся из тайги Степан, его немного если не пугал, то уж точно озадачивал. Рядом с ним Ванька чувствовал себя младшим братом, это было непривычно и заставляло слегка напрягаться. Был его друг вполне себе обычным школьником, а теперь то на вооружённых весичей с голыми руками набрасывается, то умирающего князя обещает вылечить... Лекарь, понимаешь, самоучка.

К его удивлению, Боеслав согласился.

Гостиный дом купца Рогоза оказался крепким двухэтажным строением, ничем не выделяющимся среди других таких же домов, стоящих вдоль левого берега. Крутая тесовая крыша, окна с массивными резными ставнями, высокий забор, крепкие ворота. Ни княжьих стягов, ни суетливой дворни... Если бы не многочисленная молчаливая охрана, состоящая исключительно из вооружённых до зубов княжьих дружинников, ни за что не догадаешься, что именно здесь лежит правитель (пока ещё!) всего Таёжного улуса.

Мальчишек никто не остановил, дружинники расступились, уважительно склонив головы. Боеслав для них был не студиозусом, а законным наследником, и относились они к нему так, как и должно относиться к своему будущему князю.

Худощавый молодой тайгарь приоткрыл ворота, без излишнего подобострастия поклонился, цепко оглядел Степана с Ванькой.

— Кого привёл, княжич?

— Пропусти, Тормоха, они со мной. Это демоны из замка. К отцу пришли.

— Дак это, — отступил в сторону Тормоха. — Без памяти ить батюшка-то твой. Уж который день без памяти, али забыл.

— Мы знаем, — кивнул Стёпка. — Мы только посмотрим, — и сам пожалел, что так неуклюже сказал. Как будто они зеваки и пришли полюбопытствовать в дом умирающего.

К счастью, на его оговорку никто не обратил внимания.

В доме вновь пришлось объясняться. Суровый кряжистый дедок преградил путь к ведущей на второй этаж лестнице, посопел, выслушав пояснения Боеслава, сурово дёрнул седым усом, перевёл неприязненный взгляд на нежданных посетителей:

— Почто вам на князя глядеть пожелалося? Почивает он.

Дедок был непростой, явно рубака-ветеран, весь в шрамах, на левой руке всего три пальца, правая привычно лежит на рукояти меча. Мимо такого, ежели он воспротивится, без боя не прорвёшься. Костьми ляжет за князя, но прежде и супротивников тут же уложит. Стёпка замялся. Как объяснить этому неприветливому и недоверчивому воину, который, наверное, даже за столом сидит в полном доспехе, что нежданные гости надеются на какой-то чудесный мешочек, на то вдруг да преодолеет он княжий недуг? В чудеса здесь все верят, вернее, не в чудеса, а в магию, да только ведь даже чародеи лечить отказались... А тут отроки незнакомые, молоко на губах не обсохло, какая от них помощь?..

— Можете нам не верить, но это очень важно, — сказал Стёпка, глядя на изрытое морщинами и шрамами обветренное лицо. — Я должен увидеть князя. Я не знаю, смогу ли его вылечить... Но думаю, что смогу.

— А ты кто таков? — с неприкрытым недоверием спросил воин. — Лекарь? Али чародей силы невиданной? Ходили тут к князю... званые и незваные, — он засопел. — Дума верная имеется, что порчу навели, потому как мешает он многим. И вам незачем...

— Не пугай отроков, Скусень, — произнесла вполголоса пожилая женщина-вурдалачка, спускаясь вразвалку по лестнице. — Не на тех ты гнев свой тратишь.

Она подошла к Стёпке, вгляделась в его лицо, поклонилась чуть ли не до пола:

— Здрав будь, Стеславушка. Не гадала, что зайдёшь, не думала. А на Скусеня не серчай, не со зла он, покой княжий оберегает. Тяготно у нас нынче, чужих не привечаем, свои ходят редко... Не серчай.

Стёпка тоже поклонился, догадавшись, что это та самая знахарка, о которой упоминал Боеслав.

— И вам быть здоровыми.

— Верно ли, что помочь нашей беде можешь?

— Точно не знаю, — признался Стёпка. — Только ведь... Попробовать всё равно надо. А вдруг получится.

— Не много ли ты, Верея, на себя берёшь? — пробурчал Скусень, даже и не думая уступать дорогу. — Как бы беды большей не стряслося от доверчивости твоей.

— Куда уж больше-то! — отмахнулась знахарка. — Мало тебе ещё разве беды? Князю всё шибче неможется, того и гляди... Подымайтеся за мной, — сказала она мальчишкам и решительно отпихнула охранника в сторону. — И не егози попусту, старый. Не чужого к князю веду, сам Стеслав-избавитель к нам пожаловал.

Скусень опустился на лавку, тяжко звякнув доспехом, ухватился трёхпалой рукой за бороду. Наслышан был об Избавителе (женщины на кухне который день языками треплят), только думал до сей поры, что это обычные бабьи сказки, а вот поди ж ты... Может, и впрямь малец князю мучения облегчить сумеет.

* * *

— Откуда тебя все знают? — сердито шипел в спину Ванька, топая по крутой скрипучей лестнице.

— От верблюда. Потом расскажу.

— Слушай, а давай я туда не пойду. Чё мне там делать? Я умирающих всяких шибко боюсь. Тоскливо на них смотреть.

— Прикуси язык! — зашипел на него Стёпка. — Какие умирающие! Вылечим мы князя, ясно тебе! Должны вылечить или я не демон!

— Ладно-ладно, только не шипи на меня, — буркнул Ванька. — А то ты, как я погляжу, что-то слишком уж крутым демоном заделался. Ажно в дрожь бросает.

В комнате князя было светло, тёплый воздух струился в распахнутые окна и шевелил шелковые занавеси. Сам Могута, прикрытый по грудь шерстяным элль-фингским одеялом, лежал на широком ложе. Неестественно короткое тело поначалу вызвало у Степана оторопь — одно дело знать, что у князя нет обоих ног, другое — увидеть собственными глазами. Ванька тоже дёрнулся было что-то сказать, но глянул на сердито сжатый кулак друга и промолчал, сообразив, что сейчас не самое подходящее время для вопросов. Знахарка тихой мышкой устроилась в уголке, зашептала что-то ссутулившемуся там же старенькому целителю в поношенной мантии.

Едва слышно скрипнув, приоткрылась дверь, и в комнату вошла высокая стройная женщина в тёмном платье и накинутом на плечи светло-зелёном расписном летнике. На вид ей было лет за тридцать, впрочем, возможно и больше. Её красивое лицо заметно старили скорбно сведённые брови и печальные складки вокруг губ. Окинув всех внимательным взглядом, она уже хотела задать вопрос, но тут к ней подошёл княжич и зашептал что-то на ухо, показывая глазами на мальчишек. Склонившаяся к Боеславу женщина таким привычным жестом пригладила его волосы, что сразу стало ясно — это его мать, светлая княгиня Улея. Ни слова не говоря, она встала чуть в стороне, прижав к себе Боеслава и положив руки ему на плечи.

А для Степана настал момент истины. Преодолев секундную робость, он шагнул к постели больного. Запавшие глаза князя были плотно зажмурены. Загорелое, искажённое страданием лицо блестело испариной. Боеслав был очень похож на отца. Тот же высокий лоб, тот же нос и скулы. Только бороды и усов пока нет. Стёпка оторвал взгляд от скрещённых на груди сильных, перевитых выступающими жилами рук с обрубками вместо пальцев на одной из них, нащупал целебный мешочек и решительно вытащил его из кармана.

И ничего не произошло.

В напряжённой тишине слышно было лишь как жужжат за окном мухи.

Прошло несколько томительных секунд. И длились они так долго и тянулись так неохотно, словно весь мир замедлил своё движение. Стёпка закрыл глаза. Ну же!

Лениво тявкнула на улице собака. Бухнули створки ворот. Под тяжёлой ногой заскрипела внизу половица.

А мешочек молчал.

Он молчал, хотя порошка в нём было ещё довольно много. Стёпка досадливо закусил губу. Что-то пошло не так. Почему этот гад молчит и не верещит, чтобы его поскорее отверзали? Или ему что, на умирающего наплевать? Или — что хуже всего — князю уже и в самом деле никакая магия не в силах помочь? Что же это тогда за всеисцеляющий порошок? Никакой он тогда не всеисцеляющий. Неужели зря пришли? Вот обидно-то как!..

Стёпка покосился на княжича. Тот с одного взгляда всё понял и сразу весь как-то потух, ссутулился, вот-вот заплачет. Княгиня судорожно вздохнула и погладила его, успокаивая. Сама она, похоже, ничего чудесного от внезапных гостей не ждала. И не такие чародеи здесь бывали, да ни один помочь не сумел.

Ванька, о котором Стёпка в этот момент напрочь забыл, вдруг дёрнул его за рукав. Требовательно так, чуть ли не зло.

— Чего тебе? — шепотом спросил Стёпка, всё ещё с надеждой глядя на безмолвный мешочек.

— Слышь, Стёпыч, — горячо зашептал ему в ухо Ванька, — у меня в голове кто-то человеческим голосом разговаривает. Я кажись того... этого самого... с ума схожу.

— Нашёл время, — отмахнулся Стёпка. Потом рывком повернулся к другу. — Что? Кто в голове разговаривает?

— Гад какой-то, — глаза у Ваньки были по три кедрика и сам он был по-настоящему испуган. — Зудит и зудит, зараза. Как сюда поднялись, так сразу и зазудел. Сначала почти шёпотом, а теперь во весь голос. Высвисти, говорит, да высвисти. Да ещё так настырно, словно я обязан ему тут высвистывать. Свистуна нашёл... Во, снова началось! — Ванька схватился за голову: — Где-то в голове гад сидит, точно тебе говорю. Это, наверное, твой гузгай во мне пробуждается. Стопудово от тебя заразился, так и знал, что добром не кончится...

— Он у тебя точно в голове зудит?

— Нет, в пятке, — огрызнулся было Ванька, но потом прислушался к чему-то и прижал руки к груди. — А ты откуда?.. Во! Видал! — он выскреб из нагрудного кармана какой-то небольшой предмет, похожий на берестяную заклятку. Впрочем, это действительно была берестяная трубочка длиной в полпальца. — Видал! Это оно... она у меня в голове разговаривает! Ф-фух! А я уж думал, что крыша поехала, — Ванька вертел трубочку перед глазами, — Ну и что это за фигня, а, Стёпыч? Откуда она у меня в кармане взялась? Не было её раньше.

— Да ты сам её туда и положил. Погоди, не дёргайся. Сейчас мы увидим, что это такое.

Стёпка достал увеличительный кристалл (хорошо, что взял, а ведь сомневался!), навёл на трубочку. Ха-ха, ну так и есть!

Он сунул кристалл Ваньке:

— Посмотри сам.

Тот послушно глянул сквозь кристалл, потом с удивлением повертел трубочку перед глазами, затем снова сквозь кристалл, то приближая его, то отодвигая:

— Круто. Это когда мы в футбол на стадионе играли, помнишь, я судил. Потом сунул его в карман и забыл Владимиру Андреевичу вернуть. Ну и что теперь?

— Ну-у... — протянул Стёпка. Он понятия не имел, зачем нужно свистеть, но если голос в голове требует, значит зачем-то нужно. — Свисти.

— Прямо здесь? — ужаснулся Ванька, выразительно показывая глазами на больного.

— Значит, так надо. Не зря же он с тобой заговорил. У меня такое уже было. Только я там не свистел, а порошок на рану сыпал. Ну а ты, давай — дуй. И не дрейфь. Мы же всё-таки демоны.

— Ага, — сказал Ванька не очень уверенно.

Он посмотрел князя, на удивлённую непонятным разговором княгиню, на застывшего в ожидании Боеслава. Потом кивнул сам себе и осторожно прижал к вытянутым губам трубочку, которая в немагическом мире была всего лишь обычным спортивным свистком.

Первый раз он дунул очень тихо, потому что ему было неловко и даже страшновато взять вдруг да и свистнуть в полную силу рядом с умирающим человеком, да ещё в присутствии жены и сына. Его осторожность оказалась не напрасной. Беззвучный свист ударил по ушам так, что Степан на секунду оглох. Боеслав схватился за голову, княгиня болезненно сморщилась, знахарка ойкнула, а старик-целитель чуть не слетел с лавки, остатки волос на его голове вздыбились седым венчиком. На первом этаже испуганно вскрикнула какая-то женщина, и что-то, протяжно бренча, покатилось по полу. Непострадавшим остался только виновник переполоха. Круглыми от удивления глазами Ванька смотрел на болезненно скривившегося Стёпку, на зажимающих уши Боеслава с матерью, на очумело трясущих головами старичков, и веснушки на его бледнеющем лице проступали всё отчётливей и отчётливей. Ванька абсолютно ничего не слышал, но испугался больше всех. Он решил, что по незнанию сделал что-то очень страшное и непоправимое. Заколдованный свисток он теперь на всякий случай держал на вытянутой руке подальше от себя, словно боялся, что тот сам вопьётся ему в губы и опять придётся свистеть погубительным для окружающих свистом.

На улице жалобно перелаивались собаки, неслышимое эхо, казалось, всё ещё мечется по комнате.

"Вот я вам чичас!.. — ворчал Скусень, поднимаясь по лестнице. — Натворили беды, не послушали меня..."

Знахарка подскочила к дверям и горячо зашептала, выпихивая его из комнаты:

— Иди, старый, иди вниз! Нечего тебе здеся колготить! Ступай, я сказала! И не мешай боле, не твоего ума дело!

Пока она воевала с упирающимся дедком, Стёпка убрал руки от ушей и посмотрел на князя. Тот по прежнему лежал без движения. А ведь подумалось, что после магического свиста он откроет глаза, поднимется и скажет что-то вроде: "Ну и долго же я спал! Наконец-то вы меня разбудили!" Не открыл, не поднялся, и не разбудили.

— Ты шибче дунь, сынок, — сказал лекарь. — Не бойся. Дуй смелее.

Ванька скосил глаза на Степана. Тот кивнул. Тогда Ванька облизал пересохшие губы, поднёс свисток ко рту — все тут же поспешно зажали уши — и дунул уже сильнее.

На этот раз они были готовы, и потому мощный звуковой удар никого не застал врасплох. Только на первом этаже опять что-то с грохотом посыпалось и даже, кажется, разбилось. И собаки заскулили ещё жалостнее.

Прищурясь, Стёпка смотрел на спящего князя.

Вот оно! Вот зачем нужно было свистеть!

Воздух над Могутой колыхнулся, сгустился, и в нём возникла некая размытая тень. Она как будто выглянула на миг из своего убежища и, обнаружив в опасной близости двух демонов, поспешила вновь скрыться в княжьей груди. Ванька тоже её увидел и это убедило его в том, что он действует правильно. Глубоко вдохнув, он засвистел во всю силу, так, как свистел во время судейства, когда кто-нибудь злостно нарушал правила.

Тень буквально выбросило наружу и едва не впечатало в потолок. Она дёргалась, яростно выла раззявленным в беззвучном крике подобием рта, извивалась, пытаясь вернуться в князя — и у неё ничего не получалось: её швыряло из стороны в сторону, ломало, корёжило и разрывало на клочья, но, разорванная, она упорно вновь и вновь сливалась в одно целое и тянулась, тянулась похожими на туманные щупальца конечностями к распростёртому под ней телу.

Стёпке эта тень напомнила созданного С'Турром нетопыря, только тот был чёрный, а она — почти прозрачная. Но не менее отвратная. И несло от неё чем-то гнилым и умершим. Целитель со знахаркой настороженно следили за её суматошными метаниями, и губы их синхронно шевелились. Боеслав испуганно вжимался в мать, зажимая уши. Княгиня, закусив ладонь, всем существом своим тянулась к мужу и, казалось, вот-вот не выдержит и бросится закрывать его собой от призрачной напасти. Побагровевший от нехватки воздуха Ванька дул уже из последних сил, догадываясь, что прервись он хоть на мгновение — всё придётся начинать сначала. И не факт, что вторая попытка будет более успешной. К счастью воздуха ему хватило. Мерзкая тень в последний раз дёрнулась и лопнула, не в силах более противиться губительному свисту. Ванька так и застыл в полуприсяде, с умолкнувшим свистком в губах. Стёпка перевёл дух и с удивлением обнаружил себя сидящим на полу в самом дальнем углу комнаты. И когда истаявшие до полной прозрачности ошмётки выдуло в окно, и все зашевелились, отходя от пережитого ужаса, в голове у него наконец раздалось желанное: "Отверзни!"

И он отверзнул и, откинув одеяло, высыпал на князя, на его лицо, грудь, руки и обрубки ног, сначала половину содержимого, а затем и вообще всё, потому что мешочек не унимался и замолчал только тогда, когда из него выпала последняя крупинка порошка.

И вот только тогда князь Могута открыл глаза, посмотрел ясным взором на жену и сына, улыбнулся и сказал чуть слышно:

— Ну журись, Улеюшка. Перемог я свою немочь.

И дед Скусень, подглядывающий в приоткрытую дверь, охнул и зажал себе рот обеими руками, чтобы не закричать от радости на весь дом.

* * *

Разумеется, никто после этого никуда мальчишек не отпустил, хотя они и попытались сразу уйти, убеждая, что им, мол, очень надо, что всё уже хорошо... Верея и слышать ничего не хотела, Скусень грудью встал на пороге, в шутку пригрозив пустить в ход оружие, ежели они вздумают убегать, Боеслав — заплаканный и сияющий после разговора с отцом — вцепился в обоих мертвой хваткой и... В общем, они остались. А Ванька, как увидел заставленный всевозможными яствами стол, так и сопротивляться передумал.

— И помыслить никто не мог, что в князе нашем этакая напасть обреталася, — говорила знахарка, отпивая маленькими глотками горячую медовую заваруху. — Отцы-чародеи и те распознать не сумели. Кабы не вы, бедовать бы княгинюшке вдовой, а Боеславу сиротой.

— А что это было? — спросил Стёпка. — Я и не понял толком. Ни лица, ни глаз, рот только огромный успел заметить. Когда оно завывало.

— А я вообще ничего не разглядел, — сказал Ванька, облизав ложку. — Только думал, если свистеть перестану, худо будет.

— Да кто ж его теперь разберёт, — отмахнулась вурдалачка. — Сгинуло, да и ладно. Пакости всякой вокруг куда как с избытком. Что оркландские маги, что весские — и не на такое способны. Сидела эта жуть в княжьем сердце, жизнь его выпивала, за малым не выпила. Мешает наш князь многим, вот и хотят его извести.

Стёпка вспомнил наглого Всегнева и помрачнел.

— А Боеслав? — спросил он. — Его тоже могут заколдовать. Он ведь наследник.

Княжича за столом не было, он в очередной раз убежал наверх. Там сидела, держа вновь уснувшего мужа за руку и обливаясь счастливыми слезами княгиня. О том, как она благодарила спасителей князя, Стёпка с Ванькой старались не вспоминать. Зацеловываемые и обнимаемые, оба невольно вспомнили своих родителей... В общем, демоны не плачут и точка. А Могута даже на первый взгляд пошёл на поправку, и сон его был уже не предсмертным забытьём, а вполне нормальным сном здорового человека. Когда они уходили, князь дышал глубоко и спокойно и даже чему-то слегка улыбался.

— Наследник? — пошевелил седыми бровями Скусень. — К тому идёт, что нечего ему будет наследовать. Поделят не сегодня-завтра наследство его, а нас и не спросят. И на делёж не покличут.

— Но ведь князь теперь здоров, — сказал Стёпка. — Он же теперь может... это... ну, за себя постоять. И ополчение вон какое собралось.

— А про князя вы лучше помалкивайте, — негромко посоветовал старенький целитель дядька Самарий. — Ништо не видали, ништо не слыхали. Довольно с нас одной напасти. А князь уж тут как-нито сам рассудит, у него есть с кем совет посоветоваться. Не по нашему уму забота про владычьи дела обмышлять.

— Стеслав, Ванесий, — распахнул дверь возбуждённый Боеслав. — Вы давеча сказали, что к троллям собираетесь. Я вас на тот берег свезу. Мне матушка позволила.

— Да мы и сами дойдём, — попробовал отказаться Стёпка. Он почему-то решил, что княжич предлагает им поехать на стоящей во дворе повозке. Трястись с лошадиной скоростью, подпрыгивая на каждой кочке, ему не хотелось, наездился уже лет на десять вперёд. — Тут же рядом совсем.

— На лодье свезу, — отмёл все возражения княжич, и в голосе его отчётливо прозвучало что-то взрослое, решительное и не терпящее возражений. — У нас под берегом лодья стоит, батюшка на ней приплыл. А напрямки через реку скорее доберётесь. Я на лодье шибко кататься люблю.

Княжич сиял что твоё солнышко. Оно и понятно — можно сказать, едва без отца не остался, а тут такая радость, чуть ли не заново жизнь начинается. Любой засияет. Стёпка закусил губу и посмотрел на Скусеня. Старый воин мрачно кивнул, тоже сообразил, что при виде этого просветлённого лица всякий, будь то друг или недруг, тотчас догадается, что смерть Могуте уже не грозит.

— Ты вот что, княжич. Благодетелей наших на тот берег свезёшь, а сам не выходи. Зараз до дому возвращайся...

— Но я хотел... — вскинулся Боеслав. — Мне матушка...

Скусень пристукнул рукой по столу:

— Я сказал: до дому! Будет у нас к тебе мужской разговор. Посоветуемся, с отцом твоим поговорим, ежели он к тому времени пробудится, с матушкой тоже... Ну, а посля, может статься, и отпустим тебя на тот берег. Токмо в одиночку боле никуда не ходи! Уяснил?

Очевидно, старый воин пользовался в княжьей семье немалым авторитетом. Боеслав недовольно кивнул и больше возражать не решился.

* * *

Лодью им, конечно, не дали. Никто бы не стал ради двух отроков гонять тяжёлое судно всего-то до другого берега, до которого и без того рукой подать. Согласились перевезти на широкой плоскодонной лодке, одной из многих, что покачивались привязанные к мосткам. Княжич, впрочем, не шибко опечалился, видимо, и сам не слишком надеялся на лодью. Весёлый рыжеватый гоблин ловко управляясь одним веслом, погнал лодку наискось к мосту, двое тайгарей-охранников устроились на корме; мальчишки с интересом вертели головами по сторонам. Отсюда, с воды, всё вокруг виделось совершенно иначе. Предмостье представлялось почти городом, возвышающийся над ним замок, сейчас подёрнутый полуденной дымкой, парил, казалось, в воздухе... Лёгкие тёплые волны шаловливо ласкали опущенные за борт руки, брызги, срывающиеся с широкой лопасти весла, иногда попадали на лицо, Стёпка блаженно жмурился, Ванька то и дело нащупывал в кармане исцеляющий свисток и оглядывался назад, на покинутую княжью резиденцию, на задёрнутые занавесками узкие окна второго этажа.

Возбуждённый Боеслав разве что не подпрыгивал, сидя на носу и чудом не вываливаясь за борт. Стёпка смотрел на него и неспешно обдумывал очень, как ему казалось, удачную мысль. Удачную и чрезвычайно заманчивую. Некоторые последние события как раз его на эту мысль и навели. Во-первых, Всегнев, который ясно показал, что весичи княжича ни во что не ставят, нисколько не уважают и готовы прямо в лицо сказать, что он для них не княжич, а так, не пойми кто. Во-вторых, князя Могуту они с Ванькой хоть и вылечили, но ноги и пальцы на руке они ему вернуть не в силах и поэтому князь всё равно не сможет, скажем, вести войско в бой, как это и положено в этом мире настоящему правителю. И в-третьих, без княжьего оберега ни Могуту, ни Боеслава всерьёз никто воспринимать не будет. А оберег у нас где?..

Когда лодка, наискось преодолев стремнину, уже приближалась к противоположному берегу, Стёпка пересел поближе и обратился к княжичу:

— Боеслав, позволь спросить?

Догадавшись по Стёпкиному тону, что вопрос будет серьёзным, тот повернулся и осторожно кивнул:

— Спрашивай, Стеслав. Токмо моё дозволение тебе на то не надобно.

— Да у меня само так получилось, — смутился Стёпка. — Я вот что хотел спросить. Ты ведь знаешь, что на дозорной башне, там где деда твоего убили, его призрак появляется? Знаешь?

— Кто ж об том не знает! — горячо выдохнул княжич. — Кажному в замке ведомо!

— А ты его хоть раз видел?

— Он давно уже никому облик свой не являл. Я по осени кажное утро на башню подымался, всё думал, что увижу его... Так и не увидел. Не возжелал он мне явиться.

— А я его две неде... две седьмицы назад видел. Вот как тебя.

Глаза у Боеслава восторженно округлились:

— Каков он из себя? Не гневливый?

— Да с чего бы ему... Нет, не гневливый. Там вовсе другая история... Ты вот что... Приходи туда завтра сразу после двузвона. Если он опять мне покажется, может быть, и ты его увидишь. Придёшь? Сможешь? Отпустят тебя?

Онемевший Боеслав некоторое время то открывал, то закрывал рот.

— Отпустят, — наконец заверил он охрипшим вдруг голосом. — Я Скусеня с матушкой уговорю, они мне отказать не посмеют.

— А я? — возмутился Ванька. — А меня ты не зовёшь?

— А зачем тебя звать? Мы и так вместе. Куда я — туда и ты.

— А кто в тайгу без меня упёрся? Попробуй только меня завтра не разбудить — пожалеешь, что родился.

— Я специально для тебя целое ведро холодной воды приготовлю. Мигом проснёшься, — Стёпка опустил руку за борт и щедро обрызгал не успевшего увернуться Ваньку. Тот, естественно, в долгу не остался.

Так, дурачась, они и прибыли на левый берег. Лодка проскользнула бортом по мокрым брёвнам, весёлые гоблины помогли мальчишкам выбраться на мостки. Шагая по тропинке вслед за Ванькой, Степан оглянулся.

Лодка уже отчалила. Боеслав, выпрямившись во весь рост, смотрел им вслед.

— Я приду! — крикнул он. — Я приду!

Глава седьмая,

в которой княжий оберег попадает в нужные руки

Ванька с троллями до этого совершенно не знался, видел их только издали, и теперь, оказавшись среди громогласных панов-великанов, поначалу даже пожалел, что не остался в намного более спокойном замке. К счастью, оглушающие приветствия, душевытрясательные похлопывания и костедробительные обнимания (всё немножко невсерьёз, конечно, но Ванька-то поверил!) надолго не затянулись, и вскоре уже начались обычные расспросы, рассказы и, само собой, угощения.

Дядьке Неусвистайло, как выяснилось, пришлось задержался по делам в Проторе, но пасечник обещался вскоре подъехать, так что "ты, Стеслав, не журись, повидаетесь ишшо". О чудесном выздоровлении князя вслух никто не говорил, но по взглядам, бросаемым на мальчишек, по улыбкам и смеху, по всеобщему воодушевлению нетрудно было догадаться, что ни для кого это уже не секрет. У таёжников появилась надежда, и они хорошо знали, чьими стараниями она к ним вернулась. В общем, было здорово, хотя на Ванькин взгляд слишком шумно.

Вопреки опасениям, лагерь ополченцев даже близко не напоминал буйную вольницу, часто изображаемую в фильмах про казаков или, например, викингов. Здесь не бражничали днями напролёт, упиваясь до изумления; не сидели безвылазно у костров, отрезая ножами куски горячего мяса от целиком запечённых туш; не ссорились, то и дело испытывая друг на друге крепость своих кулаков или остроту мечей; не хохотали громогласно, сжимая в одной руке обгрызенную кость, а в другой — наполненный пивом рог; не похвалялись былыми подвигами и неизбежными грядущими победами... Здесь просто жили — привычно, без натуги и где-то даже весело, — жили, деловито и спокойно готовясь к тому, что в скором времени придётся воевать и, может быть, даже умирать. И никого это особо не напрягало и не пугало. Не в первый раз, отроче, не в первый раз. Али мы не мужики? Али не тайга наш дом? Опробуют ещё все те, кто за рекой пристроился, какова на вкус таёжная сталь, помяни моё слово. Без боя не сдадимся и на колени им нас не поставить. Мы и не таковских обламывали.

Драк и пьяных споров здесь не случалось, старшины следили за этим строго, но молодых ополченцев ветераны неустанно и с нескрываемым удовольствием гоняли в хвост и в гриву. Тут и там звенели мечи, вонзались в мишени тяжёлые стрелы, стучали по щитам булавы и шестопёры. Удержаться было невозможно, и мальчишки старательно обошли почти весь лагерь. Интересного было много, но дольше всего они задержались там, где молодой улыбчивый вурдалак отбирал годных для мечного боя новобранцев. Понаблюдав за тем, как он играючи отбивается сразу от трёх противников, успевая при этом шутить и ехидно комментировать их промахи, Ванька толкнул локтем Стёпку и многозначительно подмигнул:

— Давай.

— Чего тебе давать?

— Попробуй, говорю. Выйди против него. Потренируешься заодно.

Стёпка вспомнил поединок с Боявой, вспомнил боль в отбитых рёбрах и поморщился:

— Я со своими не дерусь.

— Значит, сдрейфил, — довольно заключил Ванька. — Ох, и наваляет тебе Всегнев!

— Может и наваляет, — не стал спорить Стёпка. — Я ведь сам на мечах сражаться не умею. Меня же никто не учил. Просто когда нужно с каким-нибудь гадом разобраться, мне гузгай помогает. И получается, что как будто я самый крутой... А потом чик — и я опять обычный. До следующего разозления.

Вурдалак тем временем с завораживающей лёгкостью обезоруживал одного соперника за другим. Причём ухитрялся проделывать это так, чтобы выбитые мечи, вонзались в землю у него за спиной.

— А ты так сможешь? — спросил Ванька. — Мечи выбивать?

— Запросто. Если гузгай захочет.

— Вообще это, конечно, круто! — признал Ванька. — Я даже обзавидовался весь. Только на эту гадость внутри я всё равно не согласный, понятно. Даже и не проси.

— А при чём тут я? Твой гузгай, если захочет, сам из тебя вылезет. И разрешения не спросит.

Ванька испуганно прижал руки к животу:

— Он что, уже там сидит?!

— Конечно, сидит. Только не в животе, это же не Чужой. Он... — Стёпка замялся, подыскивая нужные слова. — Ну, это примерно как компьютерная программа. Когда надо включается и ты её чувствуешь... Ну, не совсем так, конечно... В общем, сам потом узнаешь.

— А нельзя как-нибудь без него крутым стать? Заклинание какое-нибудь сказал и — готово!

— Наверное, нельзя, — Стёпка проводил взглядом вонзившийся в траву меч последнего бойца. — Видишь, все тренируются. И никакой магии... Ладно, пошли к троллям. Догайда обещал рассказать, как они в прошлом году в Оркланд ездили. Заодно и перекусим.

* * *

В весёлой и суматошной вечерней круговерти Стёпка не заметил, куда и как запропастился Ванес. Только что, вроде бы, сидел рядом, слушая с открытым ртом Перечуевы байки о стычках с элль-фингами, и вдруг выяснилось, что его за столом уже нет. Свинтил по-тихому, даже не предупредив. Впрочем, Стёпка за друга не беспокоился, знал, что ничего плохого с конопатым экзепутором в таёжном лагере случиться не может. Вокруг все свои, а чужие сюда и сами не сунутся.

Уже в сумерках, когда вовсю разгорелись жаркие костры и когда пришла пора подумать о возвращении в замок, набрели вдруг на него Щекла с Глыдрей. Оба щеголяли в новеньких кожаных доспехах, не чета боярским, конечно, оба в круглых элль-фингских шишаках с султанчиками (появилась в последнее время у молодых гоблинов такая мода — подражать степным бага-элль-тырам), у обоих за спинами приторочены широкие лесные тесаки. Ни дать ни взять — крутые ополченцы. Даром, что молоды ещё и вполне безусы.

— Привет, контрразведчикам, — обрадовался Стёпка, увидев, как они деловито усаживаются рядом с ним за стол. — Чем занимаетесь? Кого ловите?

Гоблины о неприятной стычке на постоялом дворе успели напрочь забыть. Мосластый Щекла снял шишак, пристроил его на лавку и, важно кашлянув, пробасил:

— И тебе, Стеслав, поздорову. Токмо мы здеся не ловим, нас здеся как бы самих не изловили.

Гоблины довольно заржали, потом Щекла пояснил:

— Упарил нас дядько Заступень, в сечи ишшо не побывали, а руки уже отваливаются. Поддоспешник нонче, не поверишь, два раза отжимал. Боимся, когда на рать позовут, силов у нас вовсе не останется. Вот мы и сбежали от него. Пущай на том краю нас ищщет, а мы пока здеся с тобой отдышимся.

— А он вас за то из ополчения не турнёт?

— Не-е, — отмахнулся Щекла. — Вечер ужо, он и сам притомился. Там ить с нами два десятка молодых воинской сноровке обучаются... Все разбежалися.

Они опять засмеялись. Глыдря с наслаждением осушил ковш с заварухой, склонился через стол к Стёпке.

— Слышь, Стеслав, — жарко зашептал он ему в лицо. — А куда ты дракона свово дел? Неужто он у тебя вырвалси?

— Да здесь он, здесь, — успокоил его Стёпка. — В тайге пасётся. Он без меня никуда.

Глыдря многозначительно покивал:

— Энто правильно. Нам он шибко может подмогнуть, ежели весичи с орклами сговорятся. Супротив дракона им ни в жисть не выстоять.

— У них такого дракона точно нет, — согласился Стёпка, благоразумно умолчав, что вовсе не собирается воевать на драконе с весичами и орклами.

— Слышь, Стеслав, а ты на ратные состязания придёшь? — спросил Щекла. — Там и элль-финги биться будут и орклы. Самых сильных, как водится, выставят... Ну и наши поединщики собралися показать, что таёжные тоже не за полкедрика куплены. Ох, и весело будет!

Стёпка вздохнул. Когда он вспоминал о предстоящем поединке с Всегневом, у него сразу начинало портиться настроение. И он подозревал, что чем меньше времени останется до рокового момента, тем хуже он будет себя чувствовать. Потом-то, конечно, всё наладится и образуется, проснётся гузгай, появится решимость, но пока... Даже думать об этом поединке не хочется.

— Приду, конечно, — сказал он. — Куда же я денусь.

* * *

В замок демоны возвращались уже в полной темноте. Догайда предложил им остаться до утра, и Ванька, было, согласился, но уже испытавший на себе все прелести походной жизни Степан, благоразумно рассудил, что лучше спать в тёплой комнате на мягкой постели, чем на земле у костра, пусть даже и укрываясь шкурами.

И теперь они неторопливо шагали по ночному Предмостью, жизнь в котором, несмотря на поздний час, не утихала. Впрочем, самые шумные улицы они уже благополучно миновали (в том смысле благополучно, что больше никого не пришлось на поединок вызывать) и теперь шли мимо тёмных окраинных лабазов. Красиво очерченная множеством самосветок громада замка возвышалась впереди, занимая чуть ли не половину ночного неба.

— Ну и где тебя носило? — спросил Стёпка, косясь на довольную физиономию друга.

— Пока ты там с твоими троллями языком попусту чесал, я, между прочим, серьёзным делом занимался, — похвалился Ванька. — Меня там шаман один пригласил в свой шатёр... Прикинь, он оказался настоящим элль-фингом! Я чуть не обалдел.

— Его случайно не Зарусахой зовут?

— Не, — мотнул головой Ванька. — Хорши... Хорма... Да не запомнил я! Неважно. Его там все почему-то балай-игызом называли.

— Игыз — это колдун элль-фингский.

— Точно, колдун. Вот мы там с ним и колдовали.

— Ага, — догадался Стёпка. — Ты, наверное, в дуделку свою волшебную свистел.

— Свистел, — признался Ванька. — А ты всё всегда знаешь, да? И не скучно тебе жить?

— Не скучно, — сказал Стёпка. — Просто догадаться было нетрудно.

— Ну, тогда я тебе, такому умному, больше и рассказывать ничего не буду.

— Да ладно, не пузырись. Честное слово, я про элль-фингов почти ничего не знаю. Я вообще только с одним и разговаривал. Он в Проторе живёт... Ну и как всё прошло?

Подувшись для приличия ещё с минуту, Ванька подробно и со вкусом поведал о втором сеансе лечебного свиста. Оказалось, что он помог вылечить старшего сына элль-фингского посла. "Прикинь, степные колдуны семь дней шаманили, но так и не смогли снять с него проклятие... А я когда свистнул, он сразу и выздоровел. Из него даже никто не вылезал. Просто заклинание какое-то взорвалось под ногами и всё. Они мне за это саблю обещали подарить... — Ванька с сожалением вздохнул. — Только я от сабли отказался. Тяжёлая такая, неудобная, как они только с ней везде ходят! Вообще-то мне хотелось, но этот свисток опять в голове зазудел, что за лечение плату брать нельзя. Я элль-фингам так и сказал, что если я саблю возьму, проклятие назад вернётся. Ну, они и отстали. Благодарили очень и в гости звали".

— Та-ак, — протянул Стёпка. — А откуда они узнали про твой свисток? Про то, что он от проклятий лечит, а? Получается, что они и про князя Могуту уже знают? Ты там случайно не проболтался? Нас же предупреждали!

— Ха-ха! — Ванька выразительно постучал себя по лбу кулаком. — А я уже почти поверил, что ты и в самом деле шибко умный... Этот Хорми... шаман этот сам меня просил, чтобы я ничего, никому про свой свисток не рассказывал. А про князя он даже и не заикнулся ни разу. Я ему на золотой тарелке страшную кровавую клятву дал, что буду молчать как чёрный камень Бо-Улын. Во, видал! — и Ванька сунул Степану под нос указательный палец.

— И что?

— А то, что мне его разрезали и кровью на священном блюде тайный знак нарисовали. И я даже не застонал, — понятно было, что Ванька страшно гордится своим поразительным мужеством и небывалой выдержкой.

— А потом что было?

— Ничего не было. Ушёл я потом... А-а, ещё заклинание сработало и блюдо это магическим огнём засветилось, синим таким. Видишь, у меня палец тоже теперь немного светится.

Вокруг пальца и в самом деле наблюдались едва заметные переливы магической сущности. Честно говоря, со стороны это выглядело довольно комично — почти неразличимый в темноте Ванька, гордо несущий перед собой светящуюся фиолетовую закорючку указательного пальца.

— Ну и зачем ты мне про это сейчас рассказываешь? — зашипел Стёпка, изо всех сил стараясь сохранять серьёзность. — Ты же клятву дал, балбес! Щас как прихлопнет тебя этим самым камнем Бо-Улыном. Вон, смотри, он уже на тебя падает!

Ванька, естественно, тут же задрал голову, с испугом уставясь в тёмное небо. И лицо у него при этом сделалось глупым-глупым. Стёпка захихикал, но порадоваться своему розыгрышу не успел.

На них напали.

Здесь на выходе из Предмостья, где дорога уже начинала крутой подъём, сейчас было тихо и безлюдно. Едва различимая в свете далёких огней дорога круто поднималась к замку, дойти до которого оставалось всего ничего — если не торопиться, то минут пятнадцать от силы... Кто-то просчитал, что именно здесь удобнее всего устроить засаду. Хоть режь, хоть руби, хоть руки заламывай — никто не услышит и не вмешается. Некому потому что вмешиваться. Эвон как подвезло, что беспечные демоны без охраны попёрлися, лучше и не подгадаешь...

Из-за забора одна за другой беззвучно выскользнули фигуры, тёмные на тёмном фоне. Лица замотаны, глаз не видно, неужто вновь немороки? Тускло блеснули лезвия ножей. Ванька ничего не успел сообразить. Стёпка почувствовал беду буквально за секунду до нападения. Столкнув друга в канаву, сам скатился следом, ломая засохшие ветки бурьяна. Что-то звякнуло, злобно впился в бревно стены арбалетный болт, кто-то ругнулся вполголоса. Стёпка нашаривал в кармане нож, пихал Ваньку в спину. Беги, мол, скорее. Они рванулись вперёд вдоль покосившейся ограды. Чёрные фигуры мчались следом. Навстречу тоже кто-то бежал, не понять — свои или чужие. Впрочем, откуда здесь взяться своим? Удирать в темноте по канаве — то ещё удовольствие, сплошные камни и корни. Ванька споткнулся и упал, ойкнув от боли в ушибленном колене. Не успеем, не успеем! И не надо, хищно отозвался гузгай, демоны не отступают. С глаз словно повязку сдёрнули, ночной мрак посветлел, и Степан отчётливо, как в чёрно-белом фильме, увидел набегающих врагов. Четыре стремительные фигуры с одной стороны, две — с другой. И ещё пара арбалетчиков на крыше лабаза. А тот, что бежит впереди, двигается до боли знакомо, этак по-вампирски стелется над дорогой, и балахон за спиной развевается нетопырьими крылами...

Рука привычно выхватила рукоять, вырвавшаяся на волю эклитана очертила сверкающий полукруг. Если бежать некуда, надо принимать бой. За себя Стёпка не боялся, по опыту зная, что гузгай не подведёт. А вот за Ваньку переживал всерьёз. Убить его, конечно, не убьют, а вот покалечить могут вполне, не говоря уже о том, что могут просто схватить, скрутить и уволочь... И внезапно пришло к нему страшное понимание — почему-то только сейчас, в минуту реальной опасности сообразил он, что бояться-то надо им обоим. Как там старый ведун пояснял? "Токмо ежели у обеих половинок разом сердце мечом пронзить или голову там снести. Да и то навряд... А поодиночке ты их ничем не возьмёшь". И вот теперь они с Ванькой были не по одиночке. И потому вполне уязвимы, и для меча, и для ножа, и, наверное, для магии. Ой, как плохо!

Вампир был уже в нескольких метрах, и Стёпка уже примеривался к первому выпаду, когда сверху с мягким шумом упала большая крылатая тень, клацнули челюсти, струя горячего воздуха лизнула дорогу, оставляя за собой багровый раскалённый след. Нападавшие с похвальным проворством бросились в стороны, на не пожелавшем уворачиваться кровососе алыми искрами вспыхнула накидка. Твёрдые когти бережно подхватили Степана, и он почувствовал, что поднимается в воздух. Лабазы и дорога с нападавшими быстро уплыли вниз. Посланный почти наугад болт с гудением прошил воздух далеко в стороне. В ответ знакомо защёлкали крохотные арбалеты, над крышами замельтешили похожие на летучих мышей тени. Гномлинские наездники в упор расстреливали врагов, те, ругаясь и охая, отступали. Разгром был полный. Покушение не удалось. Вампир в дымящейся одежде смотрел вслед улетающему дракону, не обращая внимания на кружащих над его головой гномлинов. Его пылающие злобой глаза сверкали едва ли не ярче всех огней Предмостья. Узнать его в лицо Стёпка, естественно, не успел, но отчего-то он был уверен, что это Згук.

Замок стремительно приближался. Прохладный воздух холодил спину под задравшейся рубахой. Ванька очумело сипел и безуспешно пытался вырваться из драконьих когтей.

— Не дёргайся, — сказал ему Стёпка. — Если свалишься, я тебя вылечить уже не смогу.

Ответом ему был полубезумный взгляд вытаращенных глаз.

— Бо-Улын! Бо-Улын! — пробулькал Ванька. Решил, видимо, что его в самом деле настигло элль-фингское проклятье.

— Сам ты Бо-Улын! — засмеялся Стёпка, убрав совершенно ненужную уже эклитану и ухватясь для верности за лакированную чешуйчатую лапу. — Это дракон! Он нас спас! Смотри, как здорово! Красота же, красотища!!!

Дрэга на лету повернул голову, обрадовал на мгновение изумрудным отблеском, зубасто улыбнулся. Стёпка в ответ помахал рукой: лети, мол, чудовище, побыстрее, а то не слишком удобно болтаться в твоих когтях.

Прошуршали в воздухе стремительные росчерки теней — это гномлины на маленьких дракончиках сопровождали своё крылатое божество. Разглядеть их в ночном мраке было почти невозможно, только в воздухе едва слышно хлопали крылья, да поскрипывала сбруя на крутых виражах.

Надо ли говорить, что Стёпка ничуть не удивился, когда они приземлились на дозорной башне рядом с камнемётом. Что ни говори, а удобнее места для посадки не придумаешь. Дрэга разжал когти, аккуратно опустив мальчишек на тёплые камни, сам сел чуть в стороне, чтобы никого ненароком не задеть. С его спины тут же кубарем скатился Смакла, бросился ощупывать и осматривать демонов на предмет смертельных ран или торчащих из головы арбалетных болтов.

— Ну, гоблин! — только и смог выговорить Стёпка, радостно отпихиваясь от его рук. — Ну, дракончий чёртов!.. Да целы мы, целы! Как ты догадался, что на нас нападут?

— Меня Купыря послал. Они с Серафианом в отвечай-зеркале чевой-то там увидали нехорошее. А тут ещё и Зебур с гномлинами примчался. Выручайте, кричит, своего демона! Засаду на него устроили! Хорошо, что Дрэга на башне спал. А то бы не поспели.

— Спасибо, — сказал Стёпка. — Вовремя вы. Я уж решил в одиночку отбиваться, — он задрал голову и крикнул в небо: — Зебур, благодарим за помощь! Мы у тебя в долгу!

— Не стоит благодарности, Стеслав! — сказал густым басом гном откуда-то снизу. Он, оказывается, тоже уже спешился и теперь сидел на деревянной станине, растрёпанный и взопревший. — Ведал бы, что так маетно на драконе летать, лучше бы на камнемёт согласился. С него весельше, право слово! — и сам же захохотал.

Из небесной темноты в ответ раздался знакомый смех.

— Досточтимый Чуюк, спасибо! — крикнул Стёпка. — Мы ваши должники!

— Будь здоров, штрезняк! — уносясь прочь отозвался Чуюк. — До завтрева-а-а...

Ванька с предельно обалделым видом таращился на нереально огромную тушу лежащего дракона. В свете факелов чешуя на Дрэге отблескивала чёрным металлом, в прищуренных глазах плясали весёлые огоньки.

— Это дракон! — сказал Ванька. — Стёпыч, это же настоящий дракон!

— А я тебе что говорил. А ты не верил.

Стёпка подошёл к Дрэге, погладил его по морде, прижался к тёплому боку.

— Здорово, зверюга. Соскучился? А у меня для тебя подарочек есть. Правда, я думал, что ты будешь маленьким, но всё равно — жуй.

Он вытащил из-за пазухи завёрнутый в чистую тряпицу брусничный пирог. Угощение слегка пострадало во время схватки, но дракону это было безразлично. Проглотил в один жевок и просительно заглянул в глаза: нет ли ещё кусочка?

— Как был проглотом, так и остался, — улыбнулся Стёпка. — Всё, пирогов больше нема. Вон, Ваньку можешь сжевать. Он толстый и в тебя не верит.

— Но-но, — попятился за камнемёт Ванька. — Сам ты толстый. И нечего на меня всяких драконов своих натравливать. Я и так уже весь перепуганный. Когда он меня там внизу схватил, я думал: всё, кранты, допрыгался, Бо-Улыном щас прихлопнет... А как его зовут?

* * *

С дозорной башни вид на окрестности открывался просто волшебный. Внизу сияло факелами Предмостье, огоньки передвигались по улицам, мерцали в окнах домов, отражались в тёмных водах Лишаихи. Лагерь таёжного ополчения яркой россыпью усеивал левый берег, и он был большой, и огней было не счесть. Левее правильным квадратом горели синие огни оркландцев. Их тоже было много, но всё же намного меньше, чем даже весских. Ещё дальше трепетали огни элль-фингских костров, но они были так далеко, что сливались в одно сплошное мерцание.

— Как тебя к элль-фингам занесло? — спросил Стёпка. — Их лагерь вон где, а мы были вон где.

— Они сами за мной пришли. Специально. Этот Хорши... как его... на костях нагадал, что только я посольского сына вылечить могу. Вот они к ополченцам и припёрлись всем кагалом. А что? Пока всё мирно, войны нет.

— Пока, — повторил Стёпка. — Вот именно, что пока.

Спать не хотелось совершенно. Он сел на тёплый ещё камень, только что ноги вниз не свесил. Ванька пристроился рядом.

— Испугался? — спросил Стёпка. — Ну, когда эти выскочили?

— Не успел, — честно признался Ванька. Хорохориться и строить из себя крутого ему сейчас не хотелось. — Ничего не понял, никого толком не видел. Глаза только у одного разглядел. Злые такие, кровавые. Это ведь вампиры были?

— Тот с глазами — точно вампир. Згук. Мы его утром за воротами встретили. Та ещё сволочь. Жаль, что Дрэга его не до конца сжёг. Без таких Згуков на земле дышать легче станет.

Они замолчали, разглядывая переливающиеся внизу огни. Говорить ни о чём не хотелось. Было тепло и очень уютно. В стороне Смакла, почёсывая у дракона за рожками, что-то негромко рассказывал Зебуру и дежурившему сегодня незнакомому вурдалаку. Гном и бывший младший слуга, забыв прежнюю вражду, общались вполне мирно, даже посмеивались чему-то, не иначе веники вспоминали с гномоловками. Вурдалак косился на дракона с некоторой опаской, что было вполне объяснимо. Не каждый день на тебя с неба валится такая жутковатая зверюга. Но со стороны и облачённый в кольчугу стражник и весь чешуйчатый с головы до хвоста дракон удивительно подходили друг другу, словно одним художником нарисованные. "Когда Смакла повзрослеет, он вот так же будет рядом с Дрэгой смотреться, — пришла неожиданная мысль. — Жаль, что мы этого не увидим. А было бы здорово."

— Битва четырёх армий, — вдруг сказал Ванька.

— Чего? — не расслышал Степка.

— Битва четырёх армий, говорю. Почти как в "Хоббите", когда они сокровища Смога поделить не могли, — Ванька покосился на Дрэгу. — И даже дракон взаправдашний есть. Только сокровищ почему-то не наблюдается.

— Они не из-за сокровищ сюда пришли. Они Таёжное княжество делить будут.

— Ну да, — согласился Ванька. — Тоже почти сокровище. Эвон земли сколько. Дели не хочу.

— Гады они все, — сказал Стёпка. — Припёрлись и делят чужое, у хозяев не спросясь. Захватчики.

— А так всегда и бывает. Кто сильнее, тот и прав, — заключил Ванька, и Стёпка слегка удивился — непривычно ему было слышать от Ванесса такие глубокомысленные заключения.

— И будет у них теперь орко-вампирское иго, — сказал Ванька. — И я им почему-то совсем не завидую.

Стёпка вспомнил проторских пацанов и на душе у него стало как-то тускло и погано. И всё очарование тёплой ночи бесследно испарилось, и захотелось сделать что-нибудь такое... демонское, могучее, пугающее и победное. Камнемёт, например, взвести, положить в ковш сразу десять горшков с громобоем да и запулить их прямо в оркландский лагерь. Чтобы знали, гады, чтобы драпали отсюда в свой Горгулен без остановки.

— Пошли, Ванька, вниз, — сказал он, поднимаясь с камня. — Завтра рано вставать.

— А чего это рано-то? — вяло возмутился Ванька. — Я здесь подолгу спать привык.

— Ну и спи, — не стал спорить Стёпка. — Мы и без тебя с призраком князя Крутомира встретимся.

— Во-во, — подскочил Ванька. — Чуть что интересное — так сразу без меня! И попробуй только не разбудить!

Стёпка подошёл к дракону, взял его за морду, заглянул в умные глаза:

— Спасибо, Дрэга. Ты молодец, — он покосился на гоблина. — Вы оба молодцы. Мы спать пошли. Ты с нами, Смакла?

— Не, — отказался гоблин. — Я энто... Не сподручно мне чевой-то у магов... Я у дядьки Червилы лучше. Там спокойнее. А дракона я сам посля отпущу. Мы тут ещё погутарим немного.

Стёпка шагал вслед за Ванькой по крутой лестнице и вздыхал. Настроение у него совсем испортилось. Представлялось ему, что он с Дрэгой уже навсегда распрощался, хотя он и знал, что это совсем не так. Просто раньше дракон принадлежал только ему, а теперь он уже почти полностью стал Смаклиным. И это было, конечно, очень правильно, потому что ведь Стёпка скоро отсюда совсем исчезнет. Но в то же время это было и очень неправильно, потому что расставаться ни с гоблином, ни с драконом не было никакого желания. Стёпкина душа разрывалась меж двух миров, и это причиняло ему почти физическую боль. Почему почти никогда нельзя сделать так, как тебе хочется? Почему всё так несправедливо?

Они вернулись в гостевую, и вездесущий Феридорий, разумеется, тут же высунул из стены своё лицо и сердито пошевелил бровями. Но ничего говорить не стал, видимо, просто проверил, вернулись ли неугомонные демоны и не натворили ли они чего непоправимого.

Но, видимо, кому нужно всё же сообщил, потому что минуты через три в дверь вежливо постучали. Это был Купыря.

— Отец-заклинатель хотел бы с тобой поговорить, — сказал он. — Ежели ты не устал.

— Да, конечно, — согласился Стёпка. — Я не устал.

Честно говоря, он даже и не удивился. Он наоборот удивлялся тому, что его не позвали "поговорить" раньше. Он вообще думал, что чародеи будут долго и дотошно расспрашивать его о всех приключениях, а они, как оказалось, этими удивительными на его взгляд приключениями даже и не заинтересовались. Так, покивали немного своими шибко умными головами, что, мол, да — дракон, да — Избавитель... И всё!

А у них, похоже, просто времени на него не находилось. А теперь нашлось. Значит, надо идти.

— Ладно, Ванька, не скучай. Я недолго.

Купыря хмыкнул, видимо, догадываясь, что "недолго" может затянуться очень даже надолго. Ванька же, услышав, что вызывают одного Степана, откровенно обрадовался. Ему совершенно не хотелось идти к отцу-заклинателю, потому что это было похоже на то, как вызывают к директору школы. Даже если ты ни в чём не виноват, всё равно страшновато и чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Смаклу-то куда дели? — поинтересовался Купыря, оглянувшись на идущего следом Стёпку. — Рассорились или как?

— Он на дозорной башне с драконом остался. Он же теперь у нас этим... дракончим стал. И мы с ним не ссоримся. Смакла, он... он молодец. Маленький только ещё. Но молодец. Правильный гоблин.

Купыря ещё раз хмыкнул.

— Вовремя он за вами успел?

— В самый раз, — подтвердил Стёпка. — Подхватил в последний миг. Ещё бы немного и... Спасибо вам, кстати, за то, что отправили его на помощь. И от меня, и от Ваньки.

— Не за что, Стеслав, не за что. Серафиана благодарить надо. Он за вами приглядывает... А вот ежели бы вы не шлялись где ни попадя, то и выручать вас не пришлось бы.

— А мы не шлялись, мы... — Стёпка запнулся, потом сообразил, что от Купыри-то всяко тайн быть не должно и закончил: — Мы князя Могуту вылечили.

Купыря только руками развёл:

— Ну тут мне и сказать нечего. Это вы молодцы. Доброе дело исполнили.

Выходит, уже не тайна, уже и в замке чародеи знают.

Отец-заклинатель на этот раз проводил вечер в одиночестве. Не было рядом с ним ни Серафиана, ни Феридория. Купыря тоже тотчас ушёл, прихватив со стола запечатанный свиток.

Стёпка поздоровался и сел на уже знакомую лавку.

Почти все самосветки были притушены; в уютном полумраке по завешенным гобеленами стенам, по корешкам стоящих на полках книг, по закрытым ставнями окнам неторопливо передвигались разноцветные тени. Сразу в четырёх отвечай-зеркалах тоже протекала вдумчивая, неспешная жизнь. Там, в зыбкой стеклянной глубине неосязаемые их хозяева так же сидели за столами, так же размышляли о чём-то вечном... или просто бездумно подражали хозяину кабинета, притворяясь столь же важными и могучими.

Отец-заклинатель некоторое время молча смотрел на Степана. Обычно так смотрел, усталым взглядом донельзя заработавшегося человека. Потом спросил:

— Не голоден?

Стёпка помотал головой:

— Нет, нас у троллей накормили. Очень хорошо.

— Сюда на драконе прилетели, — утверждающе сказал отец-заклинатель.

— Да. Вампиры в Предмостье засаду устроили, а Смакла с драконом нас спасли. И прямо на дозорную башню высадили.

— Троих отроков дракон легко поднимает?

— Он и четверых поднимет, — сказал Стёпка. — Он же не крыльями летает. Он это... Он с помощью магии в воздухе держится. Не так, как гномлинские дракончики.

— Поведай, мне, Стеслав, будь добр, как ты его такого обрёл. Если это не тайна.

Стёпка пожал плечами:

— Да какая тайна. Обычно обрёл. Когда на нас гномлины ночью в тайге напали, они мне дракончика подбросили...

Отец-заклинатель слушал внимательно, иногда трогал кончиками пальцев разложенный перед ним лист пергамента, и Стёпке думалось, что всё то, что он рассказывает, само собой на этот пергамент записывается, как на диктофон, чтобы потом можно было ещё не раз внимательно перечитать. А, может быть, и записывалось. И ещё Стёпка вдруг вспомнил, как отца-заклинателя зовут: Диофан. И правда, немного похоже на диктофон.

А когда Стёпка закончил, отец-заклинатель разгладил обеими руками пергамент и сказал, глядя Степке прямо в глаза:

— А ведь не бывает таких драконов, Стеслав. Под этим небом не бывает.

Вы это Дрэге скажите, чуть было не ляпнул Стёпка, но вовремя прикусил язык и ответил по-другому:

— Их таких раньше не бывало, а теперь один такой уже есть. Он живой и настоящий.

— Он такой, потому что ты захотел, чтобы он был таким, — сказал отец-заклинатель. — И в этом нет ничего плохого, разумеется. Если тебе суждено выполнить предназначение, то, видимо, дракон тебе в этом и поможет. А когда вы вернётесь, он...

— Он опять станет маленьким, — сказал Стёпка. — Так будет лучше... Всем.

— Женщины тебе не слишком досаждают?

Стёпка слегка покраснел. Отец-заклинатель понимающе усмехнулся.

— Не слишком. Они...

— Благодарны тебе за то, что ты избавил Миряну?

Стёпка кивнул.

— Удивительно тебе в нашем мире?

— Да, удивительно, конечно. Очень удивительно.

— А что тебя больше всего удивляет?

— Магия, — сказал Стёпка. — У нас всё это волшебство и превращения только в сказках бывают. А тут — на самом деле.

— Каково это — жить без магии? Трудно?

— Нет, не трудно. Обычно. У нас ведь вместо магии техника всякая. Машины там, компьютеры. Очень похоже на волшебство. Только работает без заклинаний.

— А вот ответь мне, Стеслав... У тебя здесь не случались вещие сны? Такие, чтобы ты проснулся утром — и знал, как следует поступить и что с тобой вскоре произойдёт?

— Случались. Один раз мне приснилось, как я к наместнику в Проторе ходил... И я потом в самом деле с ним разговаривал. А ещё раз приснилось, что вампиры захотят на деревню напасть. Это когда Глукса потом немороков из воды сколдовал. А что?

— А то, что сны вещие — это, как я понимаю, мой тебе подарок. Я ведь тоже был одним из тех, кто тебя вызывал. Правильнее будет сказать, одним из тех, кто пытался помешать вызову настоящего демона. О том, что появятся два отрока, мы не догадывались. Не приснился мне в тот раз вещий сон, к сожалению. И получилось так, что в вас есть частичка умения от каждого, кто вмешался в заклинание вызова. А ты думал, что это ты сам такой всезнающий?

— Я думал, что это мне гузгай помогает.

— Гузгай, — усмехнулся отец-заклинатель. — Как я мыслю, про гузгая тебе колдун какой-нибудь степной поведал? Ну, можно и так сказать, конечно. Будем надеяться, что этот гузгай поможет тебе отыскать склодомас. И уничтожить его. Или забрать из нашего мира навсегда... Иди, пожалуй, отдыхать. Завтра трудный день, — и в ответ на невысказанный Стёпкой вопрос добавил: — У нас трудный день будет, а вас мы постараемся не тревожить. Спокойных тебе снов. И спасибо вам за Могуту. От всех нас спасибо.

Стёпка замялся, потом всё-таки решился спросить:

— А почему его никто вылечить не смог? Не смогли или... не захотели?

— А потому что, как я уже тебе сказал, мне тоже иногда снятся вещие сны, — усмехнулся отец-заклинатель. — Пояснять не надо?

— Не надо, — подумав, согласился Стёпка.

* * *

Видно было, что Ваньке до смерти хочется поболтать обо всём, особенно о драконе, но Стёпка, отмахнувшись от расспросов, сразу завалился в постель. Ему даже притворяться уставшим не пришлось. Моментально заснул, как будто заколдовали.

Утром Ванька, убедившись, что друг уже не спит, первым делом пихнул его в бок и потребовал:

— Стёпыч, скажи, что это был сон. Ну, про дракона.

— Конечно, сон. А мы с тобой сейчас лежим связанные у оркимагов в плену, и нам всё это снится.

— Значит, правда! — обрадовался Ванька. — А про призрака ты всерьёз сказал? Мы идём его смотреть или нет? Вообще-то я призраков уже видел, но мне всё равно интересно. Это же ведь другой призрак, не рыцарский, да?

— Конечно, идём, — Стёпка потянулся, соскочил с кровати. — Нас же там Боеслав ждать будет. Нехорошо княжича обманывать.

Потом Стёпка умывался. Потом завтракал. Обстоятельно и не спеша. Ваньку сжигало любопытство, он в нетерпении бегал от стены к стене, едва удерживаясь от того, чтобы не вывалить сразу все накопившиеся вопросы.

— Ну ладно, — сжалился Стёпка, допив сок и облизав сладкие губы. — Давай. Начинай.

— Чего тебе давать? — окрысился Ванька.

— Спрашивай. Я же вижу, что ты меня о чём-то спросить хочешь. Ну так спрашивай.

— Видит он, — бормотнул Ванька. — Глазастый какой. Короче... Или ты мне сейчас всё рассказываешь или... Или я как дам тебе по шее раза два, понял. И никакой твой дракон тебе не поможет. Откуда у тебя меч? Где взял? Думаешь, я не видел, как он у тебя в руке появился? Себе, значит, добыл, а про лучшего друга и думать не подумал, да? А я, может, тоже хочу. Я, может, всю жизнь о таком мечтал! Знаешь, как трудно мне было у элль-фингов от сабли отказываться!

А не надо было на экскурсии всякие без спроса ходить, чуть было не брякнул Стёпка, но вовремя сдержался — ссориться с Ванькой ему совсем не хотелось. Впрочем, скрывать историю чудесного обретения эклитаны он и без того не собирался. Давно бы уже всё рассказал, не будь Ванька поначалу столь пренебрежительно настроен к его таёжным похождениям. Ну что ж, теперь, если он сам просит, можно ему и рассказать и показать... О, идея!

Стёпка ехидно ухмыльнулся, встал в картинную позу, простёр вперёд руку с зажатой в кулаке рукояткой ножа и торжественно произнёс:

— Смотри, Ванес, и не говори, что не видел. Сейчас ужасный демон-экзепутор про-ДЕМОН-стрирует тебе волшебное демонское оружие.

— Слушай ты, экзепутор, — Ваньке шутить сегодня не хотелось, — кончай прикалываться. Показывай меч.

Эклитана, вырвавшись из Стёпкиной руки, со свистом рассекла воздух в нескольких сантиметрах от конопатого носа. Сверкающая полоса отточенной стали на фоне вполне мирных диванов и кресел смотрелась чужеродно и даже зловеще. Ванька натурально испугался, отскочил к стене, разозлился и даже побелел весь:

— Ты что, совсем псих отмороженный? Я тебе знаешь что за такие шуточки сделать могу?

За его спиной, в бликующей стеклянной глубине седобородый хозяин отвечай-зеркала наслаждался бесплатным спектаклем.

— Ты ничего не можешь сделать мне, смертный, — замогильным голосом сказал Стёпка. — Я непобедимый демон. Меня убить нельзя. Я вечный и всесильный Повелитель тёмной стороны силы. Смотри и трепещи.

Он размахнулся и рубанул эклитаной сначала по своему левому запястью (Ванька по-детски ойкнул), а затем кровожадно оскалился, медленно перерезал себе горло, закатил глаза, вывалил язык и пошёл к Ваньке, тяжело переступая на прямых ногах, словно оживший мертвец.

— Придурок, — прошипел Ванька, на всякий случай отступай подальше в угол. — Ну ты и придурок. А я на самом деле испугался. Подумал, что ты себе руку... А меч-то, оказывается ненастоящий. Ну и нафиг мне такой нужен. Толку от него — только дураков всяких... Людей нормальных только пугать. Лучше бы ты себе башку на самом деле отрезал. Она тебе, такому психу, только мешает.

— Ненастоящий? — усмехнулся Стёпка, перестав притворяться мертвяком. — Ну, смотри.

Он огляделся. Ненужных вещей в комнате не обнаружилось, и он решил пожертвовать пустой подставкой для факела-самосветки, благо таких подставок на каждой стене было сразу по три штуки. Взмах, стремительный удар, возмущённый звон рассекаемого металла — и по ковру покатился короткий обрубок.

— А чужие мечи он так же рубит? — спросил Ванька, подобрав обрубок и разглядывая идеально ровное место среза.

— Нет, мечи он почему-то не рубит, — признался Стёпка. — Да и не интересно тогда сражаться будет. Ну разрубишь ты все вражеские мечи и копья, и что? Стоишь один, как дурак, с мечом, а все вокруг безоружные.

— Ну и круто. Раз — и всех победил. Дай мне теперь попробовать.

И тут Ваньку ждало разочарование. В его руках эклитана не работала. Даже обычный ножичек открываться не захотел.

— Знает зараза хозяина, — с нескрываемым сожалением вынужден был признать Ванька. — Ладно, утрёмся. Показывай, что у тебя ещё есть.

Одна за другой предельно дотошно были рассмотрены зажигалка-огниво, совершенно опустевший уже мешочек с клеем-снадобьем и, под конец, уже знакомый Ваньке увеличительно-разоблачительный кристалл.

В отличие от эклитаны кристалл исправно работал в чужих руках. Некоторое время Ванька забавлялся разглядывая всё подряд, но, к его разочарованию, по-настоящему волшебными в комнате оказались только самосветки. При ближайшем рассмотрении их погасшие при свете дня фитили оказались ничем не примечательными прозрачными камешками.

— Неинтересно, — сказал Ванька. И в голосе его явно прозвучал неудовлетворённая жажда настоящего чуда.

— А хочешь, я тебя ещё раз удивлю? — предложил Стёпка.

— Голову ещё раз себе отрежешь, да?

Стёпка поднёс кристалл к своей руке. Умная вещица увеличивала только и именно то, что ты хотел увеличить. Поэтому, глядя, например, на лежащее на ладони огниво, ты видел зажигалку, а ладонь так и оставалась обычной человеческой ладонью. Но когда ты наводил кристалл на пустую руку...

Стёпкина виртуальная лапа Ваньке понравилось:

— Круто! Я всегда знал, что ты на самом деле такой пупырчатый урод. Ну и когти! Ты их не стрижёшь, что ли?

— Да ты на свои посмотри. Может, у тебя там вообще плавники какие-нибудь.

Но там были очень даже не плавники. Сквозь линзу Ваньки на рука выглядела бронированной суставчатой лапой. Тоже весьма неприглядной на вид, четырёхпалой и почему-то слегка заржавевшей.

— А ты у нас оказывается этот, как его... киборг. Тебя маслом смазывать надо.

— Это, наверное, твой закусай меня уже заразил. Я, наверное, уже в железного человека потихоньку превращаюсь, — Ванька восторженно разглядывал свои ржавые конечности. Определённо, ему нравилось быть монстром. — Видал, какая броня! С заклёпками!

— Не закусай, а гузгай. Ты на лицо моё лучше посмотри.

Ванька тут же посмотрел на Степана сквозь линзу и округлил глаза:

— Вот это морда! Такую харю во сне увидишь, заикой на всю жизнь останешься. А на меня теперь глянь.

Стёпка посмотрел и вынужден был признать, что у его друга физиономия тоже весьма впечатляющая. Особенно удивляли зрачки, похожие на объектив фотоаппарата. Лепестковая диафрагма в них то расширялась, то сужалась, словно у прицеливающегося снайпера.

— Ну и уроды мы с тобой, Ванька. Даже как-то неуютно делается.

— Я тоже что-нибудь такое хочу, — спохватился вдруг Ванес. — Почему у меня ничего нет? Почему всё тебе одному?

— Ну, не всё. Ты про свисток уже забыл, что ли?

Ванька покривился. Свистка, даже исцеляющего, ему было явно мало.

— А что у тебя ещё в карманах было?

— Да ничего не было. Ключ от квартиры был. Только он вывалился, наверное, когда мы сюда с тобой падали. Мама меня убьёт, третий раз теряю... Да ещё какая-то штуковина не пойми откуда взялась. Во, видал, какая фигня дырявая. На глаз похожа.

Стёпка посмотрел на фигню через кристалл. Это были ключ и брелок. Причём, если ключ превратился в не слишком замысловатый бронзовый штырёк (совершенно бесполезную со всех сторон вещь), то брелок, в обычном мире представлявший из себя простой пластиковый кругляш с улыбающимся смайликом, теперь выглядел, как каменный глаз с продолговатым отверстием вместо зрачка. Глянув в кристалл, Ванька страшно удивился.

— А я выбросить хотел, думал случайно что-то чужое в карман сунул?

Потом они долго ломали головы, гадая для чего ключ с брелком (правильно говорить "брелоком" — ехидно уточнил Стёпка, "иди на фиг" — отмахнулся Ванька) могут пригодится в магическом мире. А в том, что они тоже сделались магическими, сомневаться не приходилось. Достаточно было посмотреть на все остальные вещи, попавшие сюда в их (в основном, конечно, Стёпкиных) карманах. Ничего придумать не удалось. Ванька, разумеется, первым же делом попытался использовать ключ по прямому назначению, но не сумел засунуть бронзовый штырь ни в одну из обнаруженных замочных скважин. Глаз-брелок, приложенный к Ванькиному глазу тоже не сработал и посмотреть с его помощью сквозь каменную стену не получилось.

— Жаль, — вздохнул Ванька. — А я уже почти поверил, что это — всеоткрывальный ключ. Такой, которым любую дверь открыть можно. Даже, например, в тюрьме.

Всеоткрывальным был Большой Гномий Отговор, но владеющий им демон пожалел друга и промолчал. Ванесу и так хватило выше крыши. И то подумать — у Стёпки и меч магический, и порошок исцеляющий, хоть он и кончился уже, и кристалл истинного зрения, и даже всесжигающее огниво, а что у Ваньки? Фигня одна у нашего Ваньки. Свисток дурацкий (о том, что с помощью этого свистка удалось излечить двух уже почти умерших людей, владелец его успел забыть), бронзулетка бесполезная, ни на что не годная и камень с дыркой. Тут любому обидно станет.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Пошли на башню. Боеслав, наверное, уже там.

* * *

Княжич уже был там. Задолго до назначенного срока прибежал. Да и кто бы на его месте не прибежал?

Пришёл он, разумеется, не один — у входа на лестницу подпирали стены широкими плечами бдительные телохранители. Стёпка видел их впервые, но они, тем не менее, дружелюбно кивнули ему, даже не сделав попытки задержать.

Службу на этот раз нёс не Гвоздыря, а Мохошкур — грузный, седой, похожий на Тараса Бульбу вурдалак. Он что-то рассказывал княжичу, то и дело показывая рукой куда-то вдаль.

Увидев демонов, оба замолчали. Боеслав заметно волновался.

— Так, — сказал Стёпка. — Всем доброе утро. Боеслав, ты готов?

Княжич облизал пересохшие губы и кивнул.

Мохошкур с сомнением покрутил головой.

— Второй год на этой башне дежурю, никого здесь не видал. Слыхать-то слыхал, конечно... А оно вон как. Мыслю я, что не каждому он является?

— Не каждому, — подтвердил Стёпка. — И очень редко. Но я знаю, что сегодня он точно появится, — и пояснил, в ответ на недоверчивый взгляд вурдалака: — Мне отец-заклинатель об этом сказал.

На самом деле ему этой ночью приснился очередной вещий сон. А поскольку дар предвидения ему достался как раз от чародея Диофана, то получается, что Стёпка почти и не лукавил, просто не хотел вдаваться в излишние подробности — сон не сон, какая разница! Главное, чтобы призрак явился. С вещим сном, между прочим, на этот раз получилось довольно интересно. Сначала Стёпка своей головой додумался до того, чтобы показать княжичу призрачного деда, а уж потом правильность этого решения подтвердилась довольно сумбурным, надо признать, сновидением, оборвавшимся как обычно на самом интересном месте.

Ванька тихонько стоял в сторонке и таращился на окружающий мир с таким же восторженным выражением лица, какое было, наверное, у самого Стёпки, когда он впервые сюда поднялся. Ночью здесь было здорово, днём — просто захватывало дух. От высоты, от простора, от вращающегося над головой неба и убегающей за горизонт тайги. От того, что всё это взаправду и всерьёз. От того, что всё это происходит с тобой и вокруг тебя. Странно, что за две недели любознательный Ванес так и не удосужился здесь побывать. Не иначе, виной тому было ещё одно хитрое заклинание.

Стёпке было не до окружающих красот. Он медленно обходил камнемёт, внимательно вглядываясь в каменные плиты под ногами и пытаясь припомнить поточнее подробности прошлой встречи с призраком. Вот оно — то самое место у лестницы. Вот и едва различимый силуэт. Если не знать, то ничего и не заметишь.

— Я тогда вот здесь стоял, — сказал он Боеславу. — Смотрел туда. Потом оглянулся...

Он всерьёз ждал, что и сейчас сразу увидит призрачного князя. Но нет, не сработало. Редко так бывает, чтобы всё получалось с первого раза, тем более, что и по времени, кажется, рановато.

— Подождём немного, — сказал он. — Тогда это случилось как раз после двузвона... Ещё ведь не звонили?

Княжич отрицательно мотнул головой, не отводя взгляда от указанного места. Одет он на этот раз был, как обычный студиозус — простой серый кафтан, брюки, полусапожки, ничего лишнего, только небольшая элль-фингская сабля на поясе добавилась. Стёпка не сомневался, что княжич умеет с ней обращаться.

Во дворе замка два раза ударил колокол. Звонкий его голос поплыл над зубчатыми стенами, над Предмостьем, над давно уже проснувшимися воинами всех четырёх лагерей. Двузвон. Девять часов. Стёпка точно не помнил во сколько он тогда увидел Крутомира, но почему-то у него в голове прочно отложилось, что это было после двузвона. Да и солнце тогда, кажется, стояло как раз над той башней... А он ещё всё драконов высматривал, не знал, какие они здесь на самом деле. Где-то там сейчас Дрэга, одиноко ли ему в тайге, вот было бы здорово, вздумай он сейчас сюда прилететь...

Призрак на этот раз появился сразу и был он почти непрозрачный. Соткалась из воздуха высокая фигура в сверкающих доспехах, запели беззвучную песню клинки... Князь сражался с невидимым врагом или даже с несколькими врагами. Происходило всё это в полной тишине, но Стёпке казалось, что он отчётливо слышит яростный звон сталкивающейся стали

Тронув Боеслава за плечо, он показал одними глазами: туда смотри! Княжич побледнел, уставился перед собой, но сразу было понятно, что видит он только воздушную пустоту.

Крутомир разделался с врагами, оглянулся, крикнул что-то неслышимое, и облик его — на краткий миг ставший почти реальным, таким, что до него, кажется, можно было дотронуться, начал вдруг выцветать... Как будто маятник качнулся в другую сторону. Как будто силы у призрачного князя не хватило на то, чтобы, прорвавшись сквозь прошедшие десятилетия, окончательно вернуться к жизни. Сквозь бледнеющую кольчугу на его груди проступало ошарашенное лицо стоящего чуть поодаль Ваньки. Второму демону тоже позволено было узреть явление призрачного князя.

Боеслав медленно, словно во сне, пошёл вокруг, словно надеясь найти ту точку, с которой ему будет виден его знаменитый дед. И вдруг споткнулся — и замер на полушаге. Увидел, с облегчением догадался Стёпка. Увидел. Не зря я его сюда привёл. Он теперь, наверное, на всю жизнь запомнит эту встречу с погибшим дедом.

Стёпка осторожно перевёл дыхание, оказывается, он от волнения перестал дышать. Примерно на этом месте вещий сон оборвался... Что произойдёт дальше и произойдёт ли вообще — уже неизвестно, впрочем, гадать ни к чему, потому что ничего ещё не закончилось.

Насупившийся Мохошкур встал за спиной княжича, осторожно положил руки ему на плечи. Вурдалак видел только трёх уставившихся в пустоту мальчишек, но он знал, на кого сейчас смотрит княжич, знал, свидетелем чего он окажется, и поэтому счёл за нужное поддержать Боеслава.

И две призрачные стрелы вновь пробили призрачную кольчугу, и княжич вздрогнул, словно они вонзились в его грудь, и вновь умирающий воин посмотрел прямо в Стёпкины глаза, и вновь тому показалось, что призрак разглядел его сквозь толщу ушедших лет. Князь кивнул чуть заметно и с трудом протянул руку. В широкой окровавленной ладони лежало что-то... Теперь-то Стёпка знал, что это был княжий оберег. Утраченный символ власти. Символ, который нужно было вернуть. Чего проще — протяни руку в ответ и возьми. В прошлый раз он так и поступил. Кончилось ничем. Провалился призрачный оберег сквозь ладонь неощутимо и безвозвратно.

Но сейчас Стёпка всё сделал правильно.

Решение пришло само собой, нетрудно было догадаться, в самом-то деле. Он взял руку Боеслава в свою и заставил протянуть вперёд. Оберег упал в маленькую растопыренную ладошку... И никуда не провалился, не исчез, не канул в вечность. Он обрёл вес и цвет, и княжич непроизвольно зажал его в кулаке, глядя на умирающего деда. Тот улыбнулся с невыразимым облегчением и упал...

Князь лежал, неловко подломив руки, и призрачный ветер прошлого шевелил оперение на стрелах, и призрачная лужица крови уже натекла на вполне осязаемые камни дозорной башни.

Чья-то жадная рука обломила стрелу, дёрнула ворот кольчуги. Убийцы надеялись найти оберег, которого у князя уже не было. Голова мёртвого князя мотнулась в сторону, на неё наступили сапогом, затем... Боеслав вздрогнул. Стёпка не мог, конечно, знать о том, что княжичу очень хорошо известны все, даже самые пугающие подробности гибели его деда. И видеть всё это своими глазами, разумеется, было очень тяжело. Но Боеслав вздрогнул не только из-за этого. И смотрел он не на спокойное лицо погибшего Крутомира, он смотрел на того, кто пытался найти на убитом князе оберег, кто осквернил своим сапогом его тело, кто обнажил свой меч, чтобы надругаться над поверженным правителем Таёжного княжества... Ни Степан, ни Ванька этого гада — или даже нескольких гадов — не видели, только княжичу кем-то свыше было дозволено увидеть всё...

Они долго молчали. Бледный Ванька смотрел, как расплывается на камнях призрачная кровь, которая почему-то всё не исчезала и не исчезала. Мохошкур неверящим взглядом смотрел на зажатую в детском кулачке давно утраченную и вдруг вновь обретённую, появившуюся буквально из воздуха, вещицу. Стёпка смотрел на побледневшее и как-то враз повзрослевшее лицо княжича.

Боеслав, не замечая зажатого в руке оберега, что-то шептал неслышно и не двигался с места.

— Они убили его, — сказал он вдруг, выделив слово "они". И понятно стало, что он знает, кто эти "они".

Княжич разжал ладонь, посмотрел на оберег. Утерянный двадцать лет назад, пропавший, казалось, навеки. На первый взгляд — ничего особенного, обычный медальон, похоже, серебряный, вполне скромный, без единого самоцвета, с выгравированным в центре крылатым драконом. На серебряной же, тонкого плетения цепочке ещё видны были следы крови.

— Надо отнести его отцу, — сказал Боеслав.

Вурдалак взял оберег и, аккуратно расправив цепочку, повесил его на шею княжичу:

— Дед передал его тебе, только ты вправе теперь носить этот знак. Твой отец будет счастлив. Теперь у нас есть свой князь. Теперь у нас вновь будет Таёжное княжество.

И тут Стёпку что называется проняло. Дошло до него, что он только что сотворил и чем это аукнется для всех его друзей и врагов. И он сразу страшно собой возгордился. Очень приятно было сознавать, что именно благодаря тебе свершилось такое великое дело.

Но гордился он собой недолго. Всего несколько минут. А затем на башню поднялся Купыря, оглядел всех собравшихся: донельзя довольного Стёпку, восторженно-хмурого Мохошкура, слегка озадаченного Ваньку и — отдельно — придавленного навалившейся вдруг на него ответственностью Боеслава с блистающим на груди княжьим оберегом. Увидел всё это Купыря, помрачнел, сел на станину камнемёта и сказал совсем не радостно:

— Что же ты наделал, Стеслав! Что же вы все наделали!

— Ну и что мы такого, интересно, наделали? — тут же окрысился Ванька. — И не мы, между прочим, а сам призрак. Мы у него ничего не просили. Просто посмотреть пришли. А он сам эту штуковину княжичу отдал. А раз отдал, значит, так и нужно было.

А Стёпка подумал и сказал:

— Мы никому об этом рассказывать не будем. И Боеслав тоже не будет. И оберег спрячет, чтобы его пока никто не видел. Так?

— Кому надо, те всё и сами поймут. Такое от магов и чародеев не укроешь.

— Тогда сделайте так, чтобы рядом с княжичем всё время кто-нибудь был. Телохранители, ближники, ополченцы там... И побольше. И чтобы охраняли его всё время.

— Если захотят княжича извести, никакие ближники не спасут, — мрачно сказал Купыря. — Но что теперь... Придётся голову поломать. Может быть увезти княжича в Ясеньград? Подальше отсюда.

— Я без отца никуда не поеду, — гордо вскинул голову Боеслав. — И вообще прятаться не собираюсь. Я никого не боюсь.

— Похвально, что ты за себя не боишься, ну а как же все остальные? Как мы? Как все те, кто теперь будет с надеждой смотреть на будущего князя? И что они будут делать, если тебя вдруг убьют? А ведь тебя постараются убить, можешь мне поверить. Посмотри вокруг. Знаешь, сколько среди весичей тех же людей, не самых плохих, заметь, которым твоя смерть теперь будет очень даже выгодна и желанна? А сколько у тебя теперь появилось заклятых врагов среди оркландских рыцарей, я и говорить не буду. А ведь есть ещё и таёжные воеводы, которым ты теперь и вовсе поперёк горла. Они-то ведь уже себя основательно под Весь примерили, места при царском троне распределили, отца твоего похоронили, а тут вдруг ты — князь новоявленный. Дня лишнего не проживёшь.

Боеслав при упоминании таёжных воевод лицом потемнел, в глазах такая боль и обида появилась, что Стёпка вдруг отчётливо понял, кого княжич имел ввиду, когда сказал "они его убили".

И спускаясь вниз вслед за Купырей, он тихонько спросил у княжича:

— Это воеводы там... твоего деда?

И Боеслав кивнул и невольно прижал к груди спрятанный под рубашкой оберег.

— Пойдёшь со мной, — тоном, не допускающим возражений велел Купыря Боеславу. — Будем с отцом-заклинателем думать, как тебя уберечь.

Уходя, княжич оглянулся:

— Спасибо вам, демоны. За отца и за деда спасибо.

— Пожалуйста, — вздохнул Стёпка. — Рады были помочь. Ты там поосторожнее. Береги себя.

— Вот так всегда, — сказал Ванька, когда Купыря с княжичем и телохранители скрылись за поворотом. — Сделаешь хорошее дело, а тебя потом за это так похвалят, что и не рад будешь.

— Он за княжича переживает, — отозвался Стёпка. — Его ведь и вправду теперь тоже убить захотят. Деда его убили, отца чуть не отравили, сейчас за него примутся.

— Да уж. Сделали пацану подарочек, нечего сказать.

— А ты бы отказался? На его месте. Отказался бы, да?

Ванька честно подумал, потом пожал плечами:

— Не знаю. Я же ведь не князь. Нет, если бы кто моего деда там или отца... И чтобы отомстить... А князем мне становиться неохота. Это же не так, чтобы на троне сидеть с короной на ушах и всеми мудро править. Это же морока такая. Да и скучно. А что мы сейчас делать будем?

Глава восьмая,

в которой Ванька снова отправляется на экскурсию

Одно важное дело было исполнено, но имелись и другие, не менее нужные и важные. Помнил Стёпка о данном Медведьме обещании, висело оно у него над душой и, кажется, пришло время это обещание выполнить. И под вкусный брусничный кисель в подвале у Жварды, он рассказал другу про пещеру колдуна Благояра и про то, что её нужно навеки запечатать специальным колдовским средством. И что поэтому он непременно сегодня же должен туда полететь на драконе.

— А я? — спросил Ванька с таким видом, словно у него в самый последний момент из-под носа вкусную конфетку убрали. Он-то уже мысленно бродил по таинственной пещере, а тут вдруг его лучший друг заявляет, что "он должен туда полететь". Почему не "мы полетим"?

Стёпка, решивший над Ванькой слегка подшутить, очень достоверно притворился ничего не понимающим валенком.

— А что ты? — нарочито равнодушно спросил он, облизав сладкие от киселя губы.

— На драконе хочу. Я, может, всю жизнь о таком мечтал, чтобы на драконе полетать.

— Пф-ф! — отмахнулся Стёпка. — Налетаешься ещё. Попросишь потом Смаклу, он тебя покатает. Если не сдрейфишь в последний момент.

Ванька скрипнул зубами, проглотил с последним куском медового пирога обидное "сдрейфишь" и упрямо набычился:

— Я в пещеру ещё хочу.

— Зачем? Там нет ничего интересного, можешь мне поверить. Ни сундуков с сокровищами, ни ловушек магических. Только пыль и паутина, — Стёпка чуть было не добавил, что там ещё скелеты имеются, но сдержался, потому что тогда никакого сюрприза не получилось бы.

— Ну и пусть, — сказал Ванька. — Я и без сокровищ согласен. Слышь, Стёпыч, я ведь в пещерах настоящих ещё и не бывал никогда. Ни одного самого единого разочка. А тут такой случай. И на драконах не летал. Вчера ведь не считается, это же не полёт был, а так — не пойми что...

— Так ты что — со мной лететь хочешь? — почти натурально удивился Стёпка.

Ванька даже поперхнулся, хотя уже было нечем, потому что он всё съел:

— Что значит "хочешь"? Конечно, хочу! Или ты против?

— Да нет, не против. Просто думал, что тебе это не интересно.

— Думал он! Нашёлся тоже мне думатель!.. А давай... Давай сначала, когда туда прилетим, мы не будем пещеру запечатывать, а просто посмотрим там всё, ну как на экскур... — Ванька вовремя прикусил язык. — Посмотрим просто. Нас же никто не торопит. А?

— Ну не знаю, — протянул Стёпка.— Если ты так хочешь, то можно, конечно, и посмотреть...

— А ты га-ад, — озарило вдруг Ваньку. — Ну ты и гад. Нарочно меня разыграл, да? А глаза у самого вон как бегают. Я тебя насквозь вижу. У тебя когда глаза такие, ты всегда меня подлавливаешь. Наврал про пещеру, да? Ну, наврал же?

— А вот прилетим туда, сам всё и увидишь, — Стёпка встал, подмигнул двум вурдалачкам, которые восторженно таращились на него, не решаясь подойти. Вурдалачки одновременно заалели тугими щеками и потупились. — Пошли Смаклу искать, а то на меня сейчас опять фанатки набросятся. Как бы не закусали.

— Если ты наврал, я тебя сам закусаю, — пообещал Ванька. — Слово демона, между прочим, понял.

Юный дракончий опять куда-то пропал. Ванька чертыхался, он уже мысленно летел над тайгой на драконе и бродил по таинственной колдунской пещере, а тут из-за этого мелкого гоблина приходится нарезать круги по скучным этажам надоевшего замка. А Стёпка к своему неудовольствию обнаружил, что сделался весьма популярной фигурой и в самом деле обзавёлся фанатами. Мало того, что каждая встречная тайгарка, вурдалачка или гоблинка (а так же весьма пожилые гоблинши) так и норовила если не прикоснуться к нему, то хотя бы поклониться с уважением, так ещё и почти все оставшиеся на лето студиозусы уже каким-то образом прознали о том, что демон Стеслав не только как избавитель прославился, но и дракона огромного приручил и противного Никария одним мановением руки по стене расплескал. В общем, дивный перечень славных подвигов. И ходить по замку стало не слишком уютно. Хоть фальшивую бороду на себя нацепляй, честное слово.

В конце концов Смаклу всё же отыскали с помощью попавшегося навстречу хитроглазого гоблинёнка со смешным именем Вавла. Кстати, это именно он заменил Смаклу на ответственном посту младшего слуги чародея Серафиана.

— Смакла-то? — просиял Вавла, с восторгом таращась на Стёпку. — Дык вон тама он. Айдате, я вас провожу. А энто правда, что он вас сюды вызвал? Ух, ты!!! А почто дракон его не загрыз? Неужто он не пужается на нём летать?.. А я таперь в его каморке жить буду! Мне хозяин позволил.

Похоже Смакла тоже получил свою долю славы. А ведь раньше его здесь никто и в упор не видел.

Бывший младший слуга толкал речь на внутренней галерее второго этажа. Он не просто выступал — он вещал. Он блаженствовал. Он был в центре внимания и ему это очень нравилось. Столпившиеся вокруг студиозусы (в основном, наивная малышня) жадно слушали рассказы о небывалых подвигах, совершённых демоном, драконом и гоблином на необъятных и опасных просторах Таёжного улуса. Ванька скептически кривил губы. Стёпка же к своему удивлению вынужден был признать, что Смакла почти не привирает. Ну, разве только самую малость. Но всё равно было понятно, что верят ему не все, а только самые маленькие. Студиозусы постарше ехидно посмеивались, переглядывались и, понятное дело, ни на кедрик не верили рассказам об огромном драконе, об изгнании весичей из Лосьвы и пугающем противостоянии с вампирами.

— Складно брешешь, — выразил общее мнение долговязый детина с магическим хвостиком, когда Смакла закончил рассказ эпической победой над Никарием.

Гоблин насупился и вдруг увидел Степана. И слегка стушевался, почему-то почувствовав себя виноватым. Хотя Стёпка ни в чём его виноватить не собирался, он и сам бы с удовольствием рассказал своим одноклассникам о всех своих приключениях, если бы только не знал наверняка, что ему точно так же никто не поверит. А вот Смакле здесь поверить могли бы. Ведь ничего такого уж совсем удивительного по меркам магического мира с ним и не произошло.

Стёпка подошёл к гоблину, посмотрел на притихших студиозусов и сказал негромко, но отчётливо и уверенно:

— Смакла ни словом не сбрехал. Слово демона-исполнителя.

Мальцы зашумели, верзила покривился и сделал пальцами какой-то, видимо, магический знак. Смакла сразу дёрнулся, словно его иголкой укололи и как-то слегка будто сдулся. И взгляд у него сделался не отстранённым, а вполне осмысленным. Он зло покосился на верзилу и сказал:

— Показать бы им Дрэгу, сразу бы поверили.

— А давай и покажем, — предложил Стёпка. И вправду, с какой стати им дракона от кого-то прятать, если про него и так уже весь улус наслышан. — Мы всё равно сейчас в тайгу собрались. Вот пусть он сюда и прилетает. Прямо из замка и отправимся.

— А можно? — просиял гоблин.

— Можно и даже нужно, — не слишком вежливо вмешался Ванька. — Давай, зови дракона. А эти пусть смотрят и завидуют.

Студиозусы взволнованно зашумели, верзила оценивающе смотрел на Стёпку, но тот внимания на него не обращал, потому что врага в нём не видел, не Варварий это был и не Махей.

— Ты чего разошёлся-то? — спросил он гоблина, когда они спускались по лестнице во двор замка.

Тот сердито засопел:

— Я мальцам про дракончика баял, а потом эти пришкандыбали... Щепень с Переумом. Насмехаться начали, а потом Переум, кажись, балаболку на меня подвесил. Ну я и... не удержался.

— Что за балаболка?

— Заклинание такое. Его студиозусы сложили в задавние лета. Ну, чтобы посмеяться над теми, кто хвастать горазд.

Ванька ухмыльнулся, дёрнул Смаклу за рукав:

— Это что же, любого такой балаболкой можно заставить всё, что хочешь рассказать, да?

— Не, — гоблин сердито вырвал рукав, шмыгнул носом, затем признался. — Оно токмо к тому липнет, кто сам хочет побалаболить. Ежели ты чего скрываешь, всё одно не признаешься, а ежели похвалиться хочешь, то всё и выложишь. Вот я и заливался там... как вурдалачий сказитель. Ты не осерчал на меня за то, Стеслав?

— Да брось, Смакла. Ты не брехал, ты правду рассказывал. Мне и самому тоже иногда знаешь как хочется похвастаться, что я весь такой непобедимый демон и что на драконе летал, и что с оркимагами сражался...

— Ты глянь, — сказал Ванька. — И на тебя тоже эту балаболку навесили. Складно заливаешь. Ну всё, вы мне оба уже своими байками до смерти надоели. Давайте зовите дракона, а то я шибко летать хочу.

Они стояли во дворе замка. Вокруг привычно шумела повседневная магическая (и не совсем магическая) жизнь. Приглушённо звенели молоты в кузнице, скрипели колёса повозок, мекала, бекала и кудахтала всяческая живность, смеялись над чем-то женщины... Студиозусы толпились вокруг, в надежде увидеть настоящего огромного дракона. Маленьких-то здесь каждый, почитай, видал, да что в них интересного-то, в маленьких... Щепень с Переумом держались чуть поодаль, поглядывали искоса, не желая признаваться в том, что им тоже любопытно.

— Так я зову? — уточнил Смакла для верности.

— Зови, — согласился Стёпка. — Но ты уверен, что он тебя услышит? Тут вон шум какой.

— Услышит, — успокоил его гоблин и тихонько свистнул сквозь зубы.

Дрэга вывалился откуда-то из-под навеса, в последний момент у самой земли расправил крылья, крутнулся вокруг Смаклы и уселся на Стёпкино плечо, привычно боднув его головёнкой в щёку.

— Привет, бродяга, — обрадовано сказал Стёпка, поглаживая дракончика по мягкой шелковой спинке. — А я и не думал, что ты здесь сидишь. Думал, чудовище сейчас из леса присвистит. Ну что, соскучился. Хочешь полетать?

Дрэга соскучился. Дрэга хотел. Дрэга приплясывал на плече и требовательно заглядывал в глаза. У маленького дракончика и характер был соответственный, как у маленького непоседливого ребёнка.

— Да, — признал Ванька. — Крутого дракона вы себе завели. Удобного. Место почти занимает и прокормить не трудно.

— Посмотришь, сколько он ест, сразу по-другому запоёшь. Смотри, как бы тебя не сжевал.

— А разве может?

— Увидишь, — Стёпка повернулся к гоблину. — Ну что, дракончий. Командуй. Давай, давай, пусть все видят, что он тебе подчиняется.

Смакла заулыбался, подхватил Дрэгу под брюшко, поставил его на камни перед колодцем, отошёл подальше. Ему уже не нужно было кричать заклинания и махать руками, у него уже всё получалось, как у настоящего чародея. Шевельнул губами, пальцы сложил щепотью...

И — жахнуло!

В самом деле жахнуло, бухнуло, треснуло, прокатилось звонким эхом по двору, хлопнуло ставнями, взметнуло испуганных птиц, порывом ветра подняло пыль, стружку и перья, качнуло распахнутые двери, щекотно встопорщило волосы... В общем, эффект получился знатный. Только ни холода, ни снега почему-то не было, посвежело вокруг слегка, как будто форточку кто-то на миг приоткрыл в морозный день — тем дело и кончилось. Позже уже догадался Стёпка, что внутри замковых стен столько разных заклинаний скопилось, столько неиспользованной магической ткани сущего, что хватило бы на увеличение не одного, а, наверное, сразу десяти таких вот драконов.

Малышня с визгом повалилась на землю, ойкнули вурдалачки, попятились взрослые студиозусы и застыли, испуганно глядя на объявившееся у колодца чешуйчатое хвостатое великолепие.

Дрэга, не обращая внимания на всеобщий переполох, сразу засунул голову в колодец, зачавкал, забулькал, утоляя внезапную жажду. Чешуя отливала воронёным металлом, хвост со скрипом елозил по камням, высекая чуть ли не искры, когти сверкали убийственной белизной. Сложенные крылья готовы были в любой момент распахнуться. Дракон был велик, могуч и великолепен. Дракон был каким-то образом очень здесь к месту — величественное порождение магии в самом центре магического мира.

Перепугалась не только малышня и женщины. Ванька тоже побледнел и попятился:

— Что-то мне как-то... лететь уже перехотелось.

— Сдрейфил Ванечка. Испугался страшного дракона, — ехидно припомнил Стёпка. — Я думал, что ты мне друг, а с тобой, оказывается, каши не сваришь и в разведку не пойдёшь.

— Отвали, — огрызнулся Ванька. — Это я от неожиданности испугался. Он ночью не таким большим казался. А он вон какой огромный. Почти самолёт. А если мы с него свалимся?

— Свалимся, опять залезем. Он же не дурак, он нас не бросит.

— Ага, охота была кости ломать.

— Я же не сломал. Я ведь с него тоже в первый раз свалился, когда он взлетел. И ничего — живой, здоровый.

— Живой — да, а насчёт здоровья — не уверен, — сказал Ванька. — С головой у тебя, по-моему, не всё в порядке... Ну, полетели, что ли.

— Пусть Смакла его сначала накормит. Ему после превращения подкрепиться надо. А мы пока в дорогу соберёмся. Продукты возьмём, одежду тёплую... Мы, конечно, ненадолго летим, но мало ли что.

* * *

Взлетали они торжественно. При шумном скоплении любопытствующих и под восторженные крики ребятни. Ванька, конечно, отчаянно трусил, но так как вокруг было слишком много зрителей, он старательно делал вид, что ему ничуть не страшно, что для него полёт на драконе обычное дело, что он чуть ли не каждый день так летает и даже уже прискучило, но раз уж такое дело — так и быть, уговорили, полетаю ещё разок. Смакла уселся первым, за ним поднялся на драконью спину Стёпка, Ванька пристроился последним, долго возился, умащивался, пыхтел как можно незаметнее, потом шёпотом спросил в Стёпкино ухо:

— Неудобно чё-то. Жмёт снизу.

— Потерпи. Сейчас взлетим, и всё будет хорошо. Только ты это, Ванька, ты глаза лучше зажмурь. А то сначала страшновато. Я по себе знаю.

— Сам жмурься. Я поглядеть хочу.

— Ну, гляди. Я предупредил.

Сытый Дрэга, которого малышня успела накормить всем, что попало под руки, аккуратно расправил крылья (ох, и велики, ты глянь, крылья-то у него!), мягко оттолкнулся от земли сразу всеми лапами и пошёл по спирали, плавно выкручиваясь из тесноватого для него квадрата замковых стен. Ванька ахнул, вцепился в Стёпкины плечи и, кажется, всё-таки зажмурился.

Всё очень быстро осталось внизу: студиозусы, вурдалаки, гоблины, чародеи (Стёпка разглядел даже Серафиана и Купырю, выглядывающих из окна), суетня и круговерть большого, но по драконьим меркам не достаточно просторного замка.

Они взмыли над зубчатыми стенами, неслабо удивив дежурящих там вурдалаков, перевалили на ту сторону, и Дрэга сразу ухнул вниз, уходя к лесу вдоль Лишаихи. Стёпка нарочно попросил Смаклу пролететь так, чтобы в оркландском и весском лагерях как можно меньше глаз видели дракона. Не хотелось ему лишний раз показывать летающее чудо врагам. Насмотрятся ещё. Попозже.

В животах сладко оборвалось, пронзительный испуг заставил сердца на миг остановиться, показалось, что вот сейчас, вот в это самое мгновение ты и умрёшь, насовсем, навсегда... Но, к счастью, никто не умер, сердце застучало с удвоенной силой, а каменистый склон сопки, между тем, приближался с пугающей быстротой... Вот-вот, врежемся!.. Да что ж ты делаешь, гад хвостатый?.. Размажет ведь по камням, костей не соберёшь... Не врезались, конечно. Дракон пронёсся над гладью реки, едва не задел верхушки сосен на противоположном берегу и вновь взмыл в небо, уже страшно далеко от оставшейся за спинами каменной громады.

Лететь было здорово. Это было неописуемо, это было круто! Это было... Слов таких нет, чтобы описать, как это было. Они неслись над таёжным раздольем, внизу синела река, в голубом небе тугие белые облака белели чистейшей ватой, солнце радостно сверкало на драконьей чешуе, воздух был свеж и прохладен, жизнь была прекрасна и удивительна. Хотелось орать, кричать, вопить, бить дракона пятками в тугие бока; хотелось обнять весь мир от края и до края, пронестись над самой землёй, взмыть в небеса, пронзить облака насквозь, увидеть звёзды и вновь рухнуть к самой земле, чтобы дух захватило, чтобы ветер в лицо, чтобы ни забот, ни проблем, а одно счастье полёта навсегда, на всю жизнь, бесконечно, к горизонту, туда, где ещё не бывал, где чудеса и приключения...

Смакла испытывал те же чувства. Он оглянулся, в жгучих глазах его плескалось небо, и Стёпка понял, что в душе у гоблина бушует такое же необъятное счастье. Всё-таки младший слуга получил, что хотел. Не зря он призвал демонов. Просто по незнанию неправильные желания высказал. Обыденные и слишком приземлённые. Потому они и не сбылись. Зато сбылось другое — самое главное. Юный гоблин, сам о том не помышляя, получил в итоге не просто богатство и золото, он получил весь мир, и даже если у него больше в жизни уже ничего столь же удивительного не произойдёт, он всё равно будет счастлив, потому что у него уже был этот полёт, этот пронзающий душу восторг, это неповторимое ощущение растворённости в огромном пространстве бесконечного неба.

Ваньку стукнуло не сразу. Минут через десять. Когда он наконец отважился посмотреть вниз широко открытыми глазами, когда провалившееся в живот сердце вскарабкалось наконец на своё законное место. Когда он понял и ощутил, что летит.

Голос у Ваньки был неслабый, и Стёпка едва не оглох, когда его друг завопил во всё своё горло и даже что-то, кажется, запел на счастливом тарабарском наречии без слов и без мелодии.

Мы летим!!! Мы летим!!!

Зубчатый силуэт замка очень быстро уменьшился и скрылся из виду. Сверкающая лента Лишаихи раздвоилась и вильнула в сторону. Впереди вздыбились густыми елями горбатые сопки, одна выше другой.

И опять Стёпку удивило немного то, насколько сверху всё выглядит иначе. Как бы он ни вглядывался вниз, сколько бы не пытался высмотреть те места, где они с дядькой Неусвистайло совсем недавно — всего-то недели две назад — проезжали, он никак не мог определиться и разглядеть хоть что-нибудь знакомое. Даже Драконью падь он признал только тогда, когда они её уже пролетели насквозь, да и то только потому, что внизу под ними брызнула в стороны стайка маленьких дракончиков.

Бучилов хутор увидеть тоже не удалось. Мелькнула, правда, где-то в стороне серая крыша какого-то строения, но та ли это был крыша, тот ли дом — непонятно. Да и неважно. Вспомнился Стёпке оркимаг, немороки, пожалелось запоздало, что не умел он тогда увеличивать Дрэгу... Впрочем, о чём жалеть? Всё равно ведь победили. А если оркимаги опять вздумают нападать — теперь-то уж они десять раз подумают, стоит ли им связываться с летающим чешуйчатым монстром.

Когда под ними промелькнула очередная речка с раскиданной по берегу деревенькой, Дрэга заложил крутой вираж и пошёл на снижение. Ванька вцепился в Стёпкины плечи, но по-настоящему испугаться не успел.

— Он пить хочет, — пояснил Смакла, спрыгивая в буйное разнотравье. — Его в замке солониной перекормили.

— Это он тебе сам сказал? — поинтересовался Стёпка.

Смакла в ответ только плечами пожал. Мол, и без слов всё понятно.

Мальчишки сползли с драконьей спины. Дрэга шумно лакал воду. Ванька на негнущихся ногах бродил по берегу и вид у него был слегка ошалелый.

— Вот это мы полетали, — говорил он. — Как на дельтаплане, да? Даже круче. Только я ноги отсидел немного, — и поглядывал при этом на своего друга так, словно в первый раз его видит. Наверное, Степан — хозяин дракона чем-то в его глазах отличался от обычного одноклассника Степана, у которого не то что дракона, кота обычного дома не имелось.

Стёпка смотрел по сторонам, ему казалось, что он узнаёт знакомые места. Братние сопки были уже рядом. Вон они возвышаются — рукой уже подать, а на драконе вообще минутное дело.

— Слушай, Смакла, — вспомнил вдруг он. — А ведь мы где-то здесь на стоянку Людоеда наткнулись. Где-то вон на той горе, кажется.

Гоблин поёжился. Воспоминание было не из приятных.

— Точно ли его в клеть поймали?

— Точно, точно. Я сам видел. Нету здесь больше Людоеда. И Старухи тоже больше нет. Так что бояться некого. Даже гномлины нам уже не враги.

Стёпка погладил дракона по спине, заново удивляясь и поражаясь, что такая громадная зверюга относится к нему, как к хозяину и даже другу, и можно совершенно не задумываться об этих страшенных зубах, огромных когтях и мощных лапах. Чешуя была тёплая и слегка проминалась под рукой, когда пробуешь на неё надавить, но если дракону захочется, он напружинивается, и тогда чешуя сразу превращается почти что в самую настоящую броню. Не то что кулаком — стреломётом не пробьёшь. И магические файерболы её тоже не берут. Испытано на деле.

Дрэга положил похожую на огромный чемодан голову к Стёпкиным ногам, закрыл глаза, притворился уставшим. Но сам при этом лукаво поглядывал на хозяина, сквозь прищуренные веки.

— Что, предатель, — спросил Стёпка, потрепав его по морде. — Не стыдно тебе? Как гномлинам своим обо мне докладывать, так ты объясняться умел. А как с нами разговаривать, так у тебя и языка нет, да?

Дракон лизнул Стёпку жарким языком, показывая, что язык у него имеется, и язык довольно большой.

Смакла, не теряя времени даром, принялся чистить драконью чешую, которая и без того блестела как новенькая. Но гоблина это ничуть не смущало, и он старательно надраивал каждую чешуйку заранее припасённой тряпочкой. Он был дракончий и этим всё было сказано.

Ванька походил, походил по берегу, пощупал воду, да и полез купаться. Правда, речка оказалась совсем мелкой, но Ванька отыскал небольшой омут и сидел в нём, погрузившись по шею.

— Первый раз за это лето по-человечески купаюсь, — сообщил он. — Только вода немного холодная.

Он дракона слегка побаивался и поэтому старался держаться на расстоянии. Хотя ему очень хотелось вот так же, как Стёпка или Смакла, сидеть рядом или даже на бронированной спине.

— Вот что, Дрэга, — сказал Стёпка. — Нам нужно отыскать то ущелье, в котором, помнишь, мы пещеру с тобой нашли и где нас потом Старуха-с-Копьём подстерегла. Отыщешь?

Дрэга согласно прищурился и рывком поднялся, выпрямив лапы.

— Всё, хорош отдыхать. Полетели дальше, — приказал Стёпка и сам первый вскарабкался по предусмотрительно подставленному крылу на широкую драконью спину.

* * *

Дракон влетел в потаённое ущелье на полной скорости и понёсся среди узких скал, едва не касаясь их кончиками крыльев. И никакая скрывающая магия ему не помешала. Видимо, потому, что на его спине сидели демоны, которым даже самые сильные чары не помеха.

Ванька вцепился в Стёпкины плечи и восторженно ухал, вертя головой во все стороны. Смакла был серьёзен и непривычно молчалив. Он вообще в последнее время стал вести себя иначе — как взрослый, умудрённый жизнью гоблин. Возможно, это на него общение с драконом так повлияло или сказывались перенесённые в весской неволе лишения.

В памяти осталось, что ущелье это чуть ли не на несколько километров вглубь гор тянется, на драконе же они промчались по нему меньше, чем за минуту. И вот уже вознеслись впереди отвесные скалы, преграждающие дальнейший путь.

— Приехали, — объявил Стёпка, почти привычно съезжая на землю по чешуйчатому боку. — Остановка "Пещера Благояра". Конечная. Наш авиалайнер дальше не летит.

Смакла не понял и половины сказанного, уловил только общий смысл, но покидать драконью спину не поторопился. Посмотрел по сторонам, поёрзал, вздохнул — да и остался наверху.

Ванька, по-стариковски кряхтя, неловко сполз вниз почти по хвосту, подошёл слегка враскоряку. Отсидел в полёте всё, что можно.

В ущелье ничего не изменилось. Как стояли по сторонам хмурые, потрескавшиеся скалы, так и стояли, не замечая в своей замшелой гордыне суету мелких людишек. Как возвышались над этими скалами искривлённые ветрами сосны, так и продолжали себе держаться за щели и трещины могучими корнями. Как валялось под ногами каменное крошево, так и никуда не делось. А куда бы оно делось, честно-то говоря? Присмотревшись, заметил Стёпка едва различимые следы копыт. Вот здесь остановила тогда своего коня Старуха, вот здесь развернулись они и поскакали в Протору... Вновь ощутил Стёпка холодок в груди от пронзившего его копья, вновь, как наяву, встало перед ним худое лицо, по которому одна за другой катились слёзы... Где-то ты теперь, Миряна-страдалица? Есть ли в этом мире загробная жизнь?

Обычная жизнь тем временем катилась своим чередом. С шумом опустился на камни Дрэга — прилёг отдохнуть. Завертел головой по сторонам Ванька, с восторгом разглядывая возносящиеся к небесам отвесные стены. Даже если бы здесь не было никакой пещеры, ему уже хватило впечатлений и восхищений.

Зная, где находится тайный вход, Стёпка отыскал его очертания с первого взгляда. Но для Ваньки тупик пока был самым настоящим тупиком.

— Ну и где твоя пещера? — деловито спросил он, как бы невзначай положив руку на драконий бок. Дрэга на его руку внимания не обратил, кусаться не торопился, и Ванька даже решился покровительственно похлопать по чешуе. Но легонько так, осторожненько.

— Вход в пещеру прямо перед нами, — сказал Стёпка. — Просто он замаскирован. Я его тогда случайно открыл, — он вспомнил о предназначении и поправился, — А может, и не случайно. Но мне казалось, что случайно... Тьфу! Запутался. В общем, мне Дрэга помог. А ты разве его не видишь?

Ванька выпятил нижнюю губу, окинул внимательным взглядом изломы скал:

— А чего тут видеть-то. Вон трещина сверху тянется, и вон тут тоже. И мох оторвался... А как её открывать?

Стёпка подумал, что удивляться такой Ванькиной проницательности не стоит. Во-первых, Ванес заранее знал, что здесь есть вход, а во-вторых, он ведь тоже демон и, значит, у него тоже есть предназначение. Может быть, оно у них общее. Склодомас, скажем, отыскать. Которого в этой пещере почему-то не оказалось.

— Да проще простого. Позвони, дверь и откроется.

Ванька с сомнением посмотрел, не издеваются ли над ним. Стёпка как можно честнее вытаращил глаза.

Ну, честно говоря, когда тебя уже почти носом ткнули, догадаться несложно. Ванька довольно быстро обнаружил на камне оттиск ладони и приложил к нему свою руку. И сразу отдёрнул, потому что в скале заскрипело, завизжало, часть скалы дрогнула, поползла было вниз, но что-то с надрывным хрустом переломилось в глубине, и он намертво встал. В образовавшуюся щель не пролез бы даже маленький дракон.

— Сломалось, — заключил Стёпка. — Заржавело, наверное. Я ещё когда закрывал за собой, слышал, как там какие-то шестерёнки скрежетали. Попробуй ещё раз.

Ванька уже осторожнее прижал руку к скале.

Хрустнуло в глубине ещё раз, отдалось дрожью под ногами — входной камень не опустился ни на миллиметр. Только вздохнул устало, словно извиняясь за своё бессилие.

— Ну и как же мы теперь туда войдём? — спросил Ванька. — Зря, выходит, летели.

— Да легко войдём. Демоны мы или кто? Нам же только рукой махнуть, — Стёпка произнёс про себя отговор, стараясь не шевелить губами, а для пущего эффекта небрежно так повёл перед собой правой рукой.

Вот тут магический механизм сломался уже окончательно и бесповоротно. Кусок скалы утянуло вниз с такой силой, что наружу даже крошка каменная полетела и дым пошёл изо всех щелей. Гномий отговор и на этот раз оказался сильнее, чему, впрочем, удивляться не приходилось. Гномы ведь всегда умели с камнем работать и подчинять своим желаниям силу гор.

Смакла в мрачные недра лезть отказался сразу и бесповоротно. Дрэга с ним за компанию заупрямился и уменьшаться не пожелал. И Стёпка без особого сожаления согласился с тем, что гоблин с драконом подождут отважных исследователей снаружи.

— Мы быстро. Одним глазком посмотрим и сразу назад. А вы далеко не улетайте, неохота потом вас дожидаться. И котомку с припасами заберите, она нам только мешать будет.

Нетерпеливый Ванька уже почти вошёл в пещеру. Уже почти переступил порог, осторожно потрогав носком кроссовки верхушку опустившегося входного камня: не рухнет ли ещё глубже? Камень лежал прочно, проваливаться дальше не собирался, но сделать первый шаг Ванька, тем не менее, побаивался.

— Веди, — сказал он, пропуская Степана вперёд. — Ты здесь бывал, все ловушки и повороты знаешь.

— Нет здесь никаких ловушек, — разочаровал его Стёпка. — Одни повороты. Но всё равно интересно.

Факелы светились всё так же уверенно, хоть и не ярко. Гулкое эхо отражалось от стен. Особенно, когда Ванька нарочно заухал, изображая не то вампира, не то Горлума. Ну-ну, ехидно думал Стёпка, поглядывая на раздухарившегося друга, посмотрим, как ты ухать будешь, когда мертвяков увидишь. Будет тебе сюрприз и удивление, экзепутор ты наш бесстрашный.

По стенам прыгали кособокие тени, Ванькины глаза горели азартом первооткрывателя (и плевать, что до него здесь уже прошёл Стёпыч, всё равно интересно!), некоторые самосветки тревожно мигали, растрачивая в последних усилиях выдыхающуюся магию... В затхлом воздухе отчётливо ощущался гниловатый привкус застарелой смерти. Это для знающего Степана. Для ничего же не подозревающего Ваньки пещера пахла ненайденными сокровищами и волнующими тайнами.

Перед лестницей Ванька остановился, окинул попорченное временем каменное великолепие восторженным взглядом и выдохнул, потрясённый до глубины души:

— Мория, блин. Стёпыч, это же вход в Морию!

Стёпка вспомнил своё первое пребывание в пещере и поморщился. Потому что есть такая поговорка, что у дураков и мысли сходятся. Мысли у них с Ванькой сошлись — признавать себя дураком не хотелось. Неправильная поговорка. На самом деле мысли сходятся у тех, кто одни и те же книжки читает и одни и те же фильмы смотрит. Но его всё равно не передать как радовало то, что теперь они здесь идут вдвоём, как ему тогда и мечталось. И уже ничуть не страшно, хотя, конечно, и ощущения совсем другие — нет того интереса, потому что всё заранее знаешь и всё здесь уже видел.

— Вперёд, — сказал он. — Это мы только половину прошли.

Стёпка нарочно шёл так, чтобы Ваньке не было видно, что впереди творится, и когда показался скелет первого мертвеца, Стёпка с лёгким содроганием перешагнул через него и пошёл себе дальше, словно бы не заметил или просто не придал значения. А Ванька, естественно, заметил и придал. Ещё как придал.

Такого вопля эти стены давно не слышали. Наверное, даже оставшийся снаружи Смакла подпрыгнул, когда из пещеры долетел до него полный ужаса крик.

— Придурок! — вопил отпрыгнувший к стене Ванька. Волосы у него теперь точно стояли кочкой, как у Людоеда, и глаза от ужаса расползлись почти на всё лицо. — Предупредить не мог, да?! Что тут мертвецы под ногами валяются?! Я же на него чуть не наступил!

— Да он ведь давным-давно уже мёртвый мертвец, — захихикал, не удержавшись, Стёпка. — Он на живых не бросается. Проверено.

Ванька вдоль стены обошёл мертвеца, вытягивая шею и разглядывая расколотый череп. Его испуг на удивление быстро улетучился. Всё-таки он ведь тоже демоном был, ну, или половинкой демона.

— Класс! — восторженно прошептал он. — Видал, как ему башку раскололи.

— Ну и чему ты радуешься? — спросил Стёпка. — Он, может, хорошим человеком был, а его убили.

— Это гоблинский скелет.

— С чего ты взял?

— Такие зубы только у гоблинов. Острее, чем у нас. И мельче. А ещё мертвецы тут будут?

— Будут, — пообещал Стёпка. — Их здесь навалом. В каждой комнате по штуке.

* * *

Они стояли у входа в тюремну камеру. Дверь в неё так и осталась открытой после того, как её расколдовал подобранный Степаном браслет. Покрытый пылью череп узника равнодушно смотрел на мальчишек из темноты. Его уже давно ничего не волновало и не тревожило.

— В общем, все умерли, — заключил Ванька. Теперь он мертвецов уже почти не боялся, тем более, что подходить к ним близко ему не пришлось. А издалека — даже самые страшные скелеты кажутся не слишком опасными. Сидят себе тихонько и печально скалятся в пустоту. Ужас, конечно, но обычный такой ужас, унылый и не грозящий никакими неприятностями, вроде укушивания (или правильнее говорить — покусания?).

— Я, кажется, знаю, кто это, — сказал Стёпка, с трудом отводя взгляд от пустых глазниц. — Это Верганий. Он был отцом-заклинателем двести лет назад. Его здешний колдун заманил в пещеру, а потом посадил на цепь. Не знаю, как это у него получилось, наверное, он в самом деле сильным колдуном был, если такого чародея сумел пленить.

— Для чего ему было нужно чародея на цепи держать?

Стёпка пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, он хотел, чтобы чароей подсказал ему, как заставить склодомас вызывать Иффыгузов. Может быть, он его даже пытал. Феридорий говорил, что этот Верганий пропал бесследно, и никто не знает, что с ним случилось. А он в этой пещере, оказывается, умер. Вот тебе и отец-заклинатель. Даже магия не помогла.

— А слодомас куда подевался? Может быть, он где-нибудь здесь?

— Вряд ли. Я бы тогда его, наверное, ещё в первый раз нашёл. А тут был только браслет. Хотя... Кто знает.

* * *

— А под конец нашей экскурсии — жилище колдуна Благояра, — торжественно объявил Стёпка, перешагивая через последний порог. — Заходи, Ванес. Будь как дома.

Когда он произнёс имя колдуна, эхо испуганно вздрогнуло, и пыль посыпалась со стен, но Стёпка на это не обратил внимания. А Ванька слегка поёжился, потому что, как оказалось, ещё не совсем привык к окружающим его со всех сторон останкам давно умерших людей, и где-то в глубине души побаивался того, что они вдруг оживут и набросятся на незваных гостей.

Разгромленная подземная лаборатория его не слишком впечатлила. Он попинал железки, подёргал вывороченные прутья клетки, присвистнул, разглядывая пришпиленный к стене скелет хозяина, на запылённые покосившиеся стеллажи вообще внимания не обратил, затем повернулся к Стёпке:

— Здорово, но скучно. А что тут ещё есть?

Стёпка показал на стену за его спиной:

— Потайная комната есть. Хочешь посмотреть?

— Валяй, открывай, — Ванька, похоже, уже полностью уверился в том, что для Стёпки ни одна дверь больше не является преградой.

На этот раз ничего не ломалось, не хрустело и не выпадало. Заколдованная дверь просто самым обычным образом приоткрылась, скрипнув проржавевшими петлями. Но внутри мальчишек ждало разочарование. Ожидаемого сюрприза не вышло по той простой причине, что всё развешанное по стенам оружейное великолепие почему-то разом решило заржаветь и превратиться чуть ли не в труху.

— Да, — сказал Ванька, морщась. — Сокровищ тут точно нет.

— Когда я тут был один, все эти мечи сверкали как новенькие, — Стёпка дотронулся до почерневшей рукоятки. — А теперь почему-то... Знаешь, наверное, это из-за того, что я браслет отсюда забрал. Наверное, без его магии здесь всё и расколдовалось. Ну что, пойдём наружу?

— А склодомас? Может, он всё-таки припрятан где-нибудь?

— Да нет его здесь.

— А ты откуда знаешь? Смотри, сколько барахла всякого набросано. Лежит он себе где-нибудь вон в том углу и радуется. Мы уйдём, а он останется.

— Если бы он был здесь спрятан, мы бы его почувствовали. Я так браслет нашёл. Сразу его увидел.

Ванька повертел головой по сторонам:

— Ну, не знаю. Мне он, конечно, не слишком нужен, этот склодомас, но вдруг мы без него и в самом деле домой не сможем вернуться. А как его почувствовать? По запаху или как?

— Просто поймёшь, что он тут и всё. Как будто внутри что-то подсказывает.

— Как это твой гузгай, да? — Ванька демонстративно принюхался и хищно оглядел комнату колдуна. Потом закатил глаза и вытянул вперёд руки с растопыренными пальцами. — Я великий гузгай! Я чую! Чую! Склодомас, покажись!

Он неловко задел рукой пыльную бутыль, стоящую на покосившейся полке, бутыль упала на каменный пол и разбилась.

— Ой, — сказал Ванька, всё ещё придуриваясь. — Извините, я случайно. Я больше не бу...

Договорить он не успел. Над осколками бутыли вспухло чёрное маслянистое облако...

И началось! Нет, правильнее будет сказать: НАЧАЛОСЬ!!!

Сначала по ушам резануло пронзительным воплем, словно стаю кошек облили кипятком, затем облако взорвалось, и к высокому своду метнулось что-то костлявое, растопыренное, со злобно перекошенной физиономией. Оно беззвучно ударилось в стену, погрузившись в неё наполовину, отскочило и с тем же пылом метнулось в противоположную сторону. От истошного, ввинчивающегося в уши визга потускнели даже самосветки.

Испуганный Ванька упал на пол и проворно отполз к стене. Стёпка пригнулся, привычно вызывая на помощь гузгая. Похоже, сейчас придётся немного повоевать... Но жуткая тварь и не думала нападать на них. Похоже было, что она просто ошалела от неожиданно обретённой свободы. Она носилась под потолком и выла что-то воинственное на одной ноте. У неё не было туловища — только большая глазастая голова с раззявленным ртом, длинные руки и трепещущие лохмотья полуистлевшего плаща.

Мальчишки переглянулись. Ванькин испуг уже прошёл, на его лице сиял восторг. Вот это приключение, да, Стёпыч! Круто мы этого джина на свободу выпустили. Интересно, он желания исполнять будет?

Джин, или кто это был, никаких желаний исполнять отнюдь не собирался. На полной скорости он врезался в огромный стеллаж, занимавший почти всю дальнюю стену. Стеллаж, который и без того едва держался непонятно на чём, с треском рухнул на пол. Вся посуда, все бутыли, колбы и горшки посыпались вниз. И почти все они, конечно же, разбились. Звон получился знатный! И вот тут-то завертелось уже по-настоящему!

Видимо, в этой разномастной посуде сидели запечатанные магические существа. Или демоны. Или какие-то заклинания. Или и то и другое. И теперь всё это законсервированное бог знает когда богатство вырвалось на волю. Что-то тут же безвредно лопалось, что-то выбрасывало по сторонам струи синего дыма, что-то растекалось жутковатыми лужами по полу и сразу начинало пузыриться... Но больше всего оказалось сошедших с ума магических тварей. Обретя свободу, они тотчас принимались верещать, выть или свистеть; они метались под потолком, сталкивались, врезались в стены, в пол, они разбрасывали и разбивали все оставшиеся ещё пока целыми бутыли. В общем, сотворилась такая суматоха и катавасия, что мальчишкам сделалось совершенно не по себе.

— Валим отсюда! — крикнул Стёпка, приседая, потому что прямо на него несся очумевший полупрозрачный демон, похожий на длиннохвостую ободранную обезьяну с рогами.

В шуме и гаме Ванька его, разумеется, не услышал, но и без того всё было понятно. Он кивнул и по-собачьи, на четвереньках бросился к выходу. Со стороны это выглядело довольно потешно, но Стёпка, не раздумывая, точно так же стал пробираться к спасительной двери.

Над их головами тем временем творилось что-то вовсе неописуемое. Демоны и джины бодались, сталкивались, грызлись, верещали, бросались друг на друга, рвали бесплотную плоть бесплотными же когтями, сатанели ещё сильнее — и, наконец, некоторые из них обратили внимание на демонов во плоти, которые уже почти успели сбежать.

Сразу два зубастых создания атаковали Ваньку и совместными усилиями повалили его на пол. Опрокинутый Ванес кое-как отбрыкался от них руками и ногами, ринулся на выход, но дорогу ему тут же преградила стая мелких верещащих гадёнышей, вырвавшихся на волю, видимо, из одного сосуда. Серьёзного урона нанести они были не способны, но когда на тебя набрасывается стая озверевших магических тварей, приятного мало. Ваньке волей-неволей пришлось отступить.

Степану приходилось ничуть не легче. Его больно дёрнули за волосы, что-то кусачее вцепилось в ногу, он сшиб это рукой, разогнал мельтешащих перед глазами полупрозрачных зубастиков и оглянулся. До выхода было далеко. Дорогу к спасению преграждал огромный (как только поместился в бутыли?) похожий на гориллу четырёхрукий урод. Он тоже был почти прозрачен, но в каждой руке он сжимал по призрачному мечу. А что такое призрачный меч, Стёпка помнил слишком хорошо.

Эклитана сама прыгнула ему в руку. Чёрт, надо был раньше о ней вспомнить! Первый же выпад принёс разочарование. Против этих гадов эклитана была бессильна. Они её просто не замечали. Пришлось уворачиваться. Очень удачно откатившись в сторону, Стёпка угодил левой рукой во что-то мягкое. Это был высыпавшийся из расколотого горшка перец. Вот оно! Верное средство против демонов! Если и оно не поможет — туши свет! Сунув рукоять эклитаны в карман, он зачерпнул хорошую жменю перца и швырнул её в подступающего четырёхрукого гориллоида. Тот мгновенно осел на пол горсткой мерцающей пыли. Действует! Теперь дело пошло веселее. Стёпка швырял перец во все стороны, сам при этом страшно чихал и кашлял, но нападать на него больше ни одна тварь не решалась. Крутились вокруг, боязливо ойкали, некоторые, особо неудачливые, тут же развоплощались, на что Стёпка в азарте торжествующе кричал: "Ага, не нравится! Получите ещё!"

А до бедного Ванеса тем временем добрался освободившийся первым джин. Чем-то Ванька ему не приглянулся. Не исключено, что он просто хотел избавиться от своего невольного спасителя, чтобы не выполнять его желания.

Сначала Ванька отбивался голыми руками, но справиться с джином таким образом было сложно. Всё равно что с воздухом воевать: ты его ударить хочешь, а он, не обращая внимания на твои смешные потуги, лупит тебя со всех сторон своими конечностями и почему-то удары его очень даже ощутимы. Потом со стены рухнул сбитый в пылу сражения скелет колдуна, и Ванька, дико заорав, принялся отпихиваться сразу и от джина и от скелета. К счастью, колдун оживать не захотел, но зато в руках у Ваньки оказалась одна из его костей. Он швырнул её в противника, промахнулся, подхватил с пола ещё одну, кажется, берцовую.

Демоны не унимались. И хотя многие из них, испытав на себе разрушительное действие перца, бесславно погибали, меньше их почему-то не становилось. Наоборот, можно было подумать, что они размножаются делением, словно амёбы, — столько вопящих, визжащих и верещащих тварей уже мельтешило по сторонам и вверху. В воздухе кружилась пыль пополам с перечным порошком, паутинные лохмотья, затухающие обрывки заклинаний — на какое-то время реальность положительно сошла с ума. То и дело взгляд натыкался на перекошенную в яростном вопле беззубую пасть или на безумно вытаращенные глаза, проносящиеся не только мимо тебя, но иногда, кажется, даже и сквозь тебя...

Это был какой-то взбеленившийся во всеобщем упоительном саморазрушении дурдом. Самосветки, напитавшись до предела энергией высвободившихся заклинаний, мигали всеми цветами радуги, а одна — прямо над Стёпкиной головой — вдруг вспыхнула маленьким солнцем и лопнула, превратив на миг картину беснующегося сумасшествия в отчётливый негатив.

Стёпке повезло первым прорваться к выходу, счастливо отделавшись всего лишь вырванным клоком волос и несколькими синяками. Ванька пятился следом, отмахиваясь костью от наседающего джина. Как ни странно, джина это нешуточно пугало, он старательно уворачивался от ударов и даже прятал за спину свои лапы, не прерывая, правда, попыток хоть чем-то уязвить своего перепуганного освободителя.

С шумом и грохотом, почти вслепую они вывалились в коридор. За спинами орало, шумело, визжало и бесновалось призрачное воинство. Ни одна из тварей не сумела вырваться наружу вслед за ними. Видимо, на комнату чародея было наложено какое-то неотменимое заградительное заклинание. Ванькин джин метался перед порогом в поисках исчезнувшего противника, дверь не видел в упор и это бесило его просто неописуемо. Стёпка швырнул в него последней щепотью перца. Пробитая насквозь сразу в нескольких местах тварь шустро ускакала подальше от двери. И никакой это был не джин — просто обычный (или не очень обычный) демон-охранитель-разрушитель-или как там его.

Минут, наверное, пять мальчишки с наслаждением чихали, кашляли, фыркали из одежды пыль с перцем, отчего вновь принимались чихать.

— Вот это... я понимаю... приключение! — наконец еле выговорил Ванька. — Я думал... они меня там и порвут. А где ты столько перца взял?

— Да его же здесь навалом. Это такое чародейное средство от злобных демонов.

— А на нас оно не действует, — обрадовался Ванька. Он тут же чихнул и поправился. — Ну, почти не действует.

— Мы же не злобные.

— Это как посмотреть, — не согласился Ванька. — Видел бы ты свою рожу со стороны, когда от этих гадов отбивался.

Они захохотали, отходя от пережитого... ну, не ужаса, конечно... от пережитого стресса. Всё-таки не каждый день приходиться сталкиваться с полчищами обезумевших магических созданий. На героическую битву случившееся сражение не тянуло совершенно. В нём было что-то несерьёзное, как в приключенческом фильме. Много шума, много врагов, чуть-чуть невзаправдашних страшилок, благополучное спасение, все целы и невредимы. И все чихают.

Волнения и переживания, однако, на этом ещё не кончились.

На повороте к лестнице друзей поджидал довольно неприятный сюрприз. Когда они приблизились к скелету прикованного охранника, тот вдруг ожил. Видимо, какое-то заклинание всё же вырвалось наружу из зачарованной комнаты и вселилось в скелет, заставив полуистлевшие останки вспомнить старую службу. Скелет с хрустом поднялся, подхватил топор и преградил дорогу остолбеневшим мальчишкам.

Зрелище было поразительное. Ничем не скреплённые кости, кое-как прикрытые обрывками одежды, уверенно держались на своих местах и двигались так, словно хозяин их никогда не умирал. Разрубленный череп без нижней челюсти угрожающе поводил пустыми глазницами, и казалось, что он в самом деле всё видит. Пыль, невесомыми струйками высыпающаяся из черепа, дробилась о рёбра и обволакивала ноги мутным клубящимся облаком. Скелет не представлялся серьёзным противником, но топор в его руках был настоящий, хоть и предельно ржавый. Получишь таким по голове — и кончится твоя жизнь самым печальным образом. И будут лежать у входа уже не один, а два скелета — большой и маленький. Или три.

Ванька опомнился от испуга, засопел и двинулся вперёд, как самый настоящий отважный воин. Чего ему это стоило, можно было понять по его побледневшему лицу и закушенной губе. Он держал перед собой ту палку или кость, которой отбивался от урода, и на полном серьёзе собирался биться ею против топора.

Такой дури Стёпка допустить не мог. Он обнажил эклитану... И ударить не успел. После успешного бегства из комнаты чародея Ванесс видимо возомнил себя непобедимым героем. Он принял красивую фехтовальную стойку и вытянул вперёд кость наподобие шпаги. На что уж он рассчитывал, бог его знает, но эффект от его показушного выпада получился знатный.

Скелет отпрянул, споткнулся о цепь и грянулся всеми своими нескреплёнными костями на камни. Взметнувшаяся пыль вновь осела на бренных останках, словно бы укрывая их от чужих взоров.

— Вот теперь проверено, — гордо сказал Ванька. — Видал, как я его.

Стёпка не стал дожидаться продолжения и несколькими ударами разрубил пытающиеся подняться останки на несколько частей. Скелет ещё раз дёрнулся и умер окончательно. Из трещины в черепе лениво выползла струйка выдохшегося заклинания.

— Я бы и сам с ним справился, — возмутился Ванька такому произволу. — Чего ты всё лезешь со своей эклитаной куда тебя не просят?

— Так надёжнее, — сказал Стёпка. — Пошли отсюда. Вдруг ещё какое-нибудь заклинание наружу вырвалось. Здесь мертвецов полно, сейчас как начнут на нас бросаться.

Они добежали до выхода, выскочили из пещеры и остановились, зажмурившись. Снаружи было светло, солнечно и очень тепло. Ни дракона ни Смаклы поблизости не наблюдалось. Видимо, гоблину наскучило сидеть без дела и он уговорил дракона полетать.

В глубине пещеры металось злобное эхо. Там выли и бесновались призрачные демоны. Надо было спешить, пока они не вырвались на свободу.

Стёпка с помощью ножа откупорил медведьмину скляницу (хорошо что не забыл положить её в карман, в последний момент ведь вспомнил) и вылил немного заговорённой воды у входа в пещеру.

В скале хрустнуло, огромный многотонный кусок её, размером чуть ли не с трёхэтажный дом, просел, закрывая вход, намертво запечатывая его так, что уже никто и никогда — даже при всём желании, даже с помощью самый сильных заклинаний — не смог бы его открыть. Стёпка выждал немного, потом приложил руку к оказавшемуся почти у самой земли отпечатку ладони. Ничего не произошло. Магия кончилась. Но на всякий случай он вылил немного воды и на отпечаток.

— А это зачем? — поинтересовался Ванька, выбивая пыль и перец из своей одежды.

— А это на всякий случай. Чтобы никто больше в пещеру не мог попасть. Сам же видел какая гадость там в бутылях хранилась. Это был злой колдун, и всё у него там было недоброе. Ну вот, теперь эта пещера запечатана навсегда. И никто ничего не сможет там взять. И никто ничего не вынесет. И всем будет хорошо, — он подумал и поправился:

— Вернее, никому не будет плохо. А то мало ли...

Ванька виновато посопел, потом тронул Стёпку за рукав.

— Ты, Стёпыч, только не сердись, — сказал он, — но я оттуда кое-что взял. Вот это, — и вытянул из-за пояса ту кость, которой он отбивался от джина и которую испугался скелет.

— Тот чародей был этой фиговиной к стене пришпилен. Видишь, одна ручка осталась, а всё остальное обломилось, она слишком крепко в камне торчала, приржавела, наверное.

Стёпка некоторое время разглядывал Ванькино приобретение. Оказывается, это была не кость. Это была обычная рукоятка какого-то или топора или короткого копья. Старая, потёртая, покрытая вековой пылью, которая уже прикипела намертво. В палке не было ничего магического.

— Ну взял и взял, — сказал он наконец. — Велика беда! Это, наверное, не считается. Мы вон сколько пыли и перца на себе притащили, и ничего ведь. Они же не волшебные... А что у тебя с рукой?

Ванька мужественно поморщился:

— Да порезался, когда бутыль разбилась. Ерунда. Почти не болит.

— Жаль, что у меня исцеляющий порошок кончился. Сейчас бы мигом вылечили. Смотри, уже кровь выступила.

Ванька, кажется, только сейчас заметил, что из пореза в самом деле идёт кровь.

— Ерунда, — повторил он, немного гордясь полученной в настоящем бою раной. — Заживёт как на собаке. Мы, демоны, знаешь, какие живучие.

Но кровь набухала всё заметнее, она уже потекла по руке и закапала на землю.

— Промыть надо и перевязать, — Ванька держал руку на весу. Ненужную уже рукоять он просто бросил под ноги.

И тут сорвавшаяся с его руки капля крови попала прямо на неё.

С лёгким звоном с рукояти осыпалась въевшаяся пыль, и обнаружившийся в навершии синий камень засиял пронзительно и тревожно. А весь окружающий мир на краткую долю секунды дрогнул и чуть-чуть изменился непонятно в какую сторону — и вековые скалы, и деревья, и воздух, и даже, кажется, плывущие в вышине перистые облака. И на душе стало тревожно, как будто что-то важное забыл и не можешь вспомнить. И прогудела под ногами, протяжно и грозно, могучая басовая струна:

— Ду-м-м-м-м!!!

* * *

Ванька испуганно смотрел под ноги, слизывая кровь с ладони.

— Чего это? Это меч, что ли, такой волшебный? Как эклитана твоя, да?

Стёпка присел, вгляделся в небесную синеву камня, оценил скромную красоту резной рукояти и её внушающую уважение явную старинность. Трещинки, сколы и едва заметные вмятины указывали на то, что вещица имеет богатую историю и сменила, скорее всего, не одного хозяина. Смотреть на неё было приятно, хотелось дотронуться, сжать в руке, ощутить скрытую в ней магическую мощь...

— Знаешь, что это такое, Ванес? — торжественно произнёс Стёпка. — Это склодомас. Тот самый. Мы всё-таки нашли его.

— Я нашёл, — гордо уточнил Ванька.

— Ты нашёл, — спорить с ним Стёпка не собирался. — А я, между прочим, обещал Медведьме, что оставлю его в пещере.

— Но мы же не виноваты. Мы же не специально. Оно само так получилось.

Стёпке стало смешно:

— Ты, Ванька, как маленький. Что ты оправдываешься-то? Нас же никто ни в чём не обвиняет. И вообще, нас для того сюда и вызвали, чтобы мы его нашли. Так что ты его не случайно подобрал. Это судьба!

— Ну ни фига себе, как ты заговорил, — Ванька с опаской смотрел продолжающего удивлять и даже слегка пугать друга. — Прямо как в книгах. Скажи ещё, что я Избранный и что я должен спасти этот мир. Во имя Инноса. Как в "Готике".

— МЫ избранные, — поправил Стёпка, стараясь не улыбаться. — Я и ты. И мы в самом деле можем спасти этот мир. Или как-нибудь изменить его судьбу. Мы её уже меняем. Загляни в себя, разве ты ничего не чувствуешь?

Ванька доверчиво закрыл глаза. Лицо у него при этом сделалось немного глупым. Стёпка не выдержал и захихикал.

— Дурак, — разозлился Ванька. — Я уже почти и вправду почувствовал что-то такое... героическое. А ты...

Он некоторое время примеривался к склодомасу, совсем уже решился его взять, потом попросил:

— А давай мы на него сквозь кристалл посмотрим.

Стёпка протянул ему кристалл.

— Я? — с непритворным испугом удивился Ванька. — А почему сразу я?

— Кто нашёл, тот и смотрит.

Ванька присел, глубоко вздохнул, затем очень осторожно стал приближать кристалл к склодомасу. Помнил Стёпкин рассказ о конхобулле и не без оснований опасался, что и его сейчас может кинуть в беспамятство. Минуту спустя он, уже совершенно забыв все своих страхи, тщательно осматривал жезл со всех сторон. Хотя поднимать его с земли пока не решался.

— Ну и ничего такого особенного в нём нет, — признал он наконец с разочарованием. — Вообще ничего. И камень маленький совсем.

— Дай посмотреть, — потребовал Стёпка. Но и он вынужден был признать, что без кристалла склодомас выглядит гораздо... симпатичнее, что ли, и намного волшебнее.

— На коробку какую-то похоже. Или на пенал. Возьмёшь его?

Ванька нерешительно дотронулся до склодомаса кончиками пальцев левой руки. Ничего страшного не произошло. Тогда он сжал его в руке и выпрямился, держа перед собой наподобие факела.

Стёпка, всерьёз допускавший, что сейчас вновь произойдёт что-нибудь шибко магическое, незаметно перевёл дух. Скалы больше не вздрагивали, мир не качался, даже сапфир в навершии как-то померк и казался обычной синей стекляшкой.

— Ну и как им пользоваться? — Ванька небрежно взмахнул склодомасом. — У тебя инструкции случайно с собой нет? Как этих твоих Фыгузов вызывать, если они вдруг нам срочно понадобятся?

— А я откуда знаю, — Стёпка пожал плечами. Честно говоря, встречаться ещё и с демонами огня ему совершенно не хотелось. — Нам вообще незачем их вызывать. Нам надо придумать, как эту штуковину так куда-нибудь запрятать, чтобы её никто и никогда больше найти не мог.

— Да ты что! — возмутился Ванька. — Это же сила! Это же такая вещь! Мы теперь тут такое можем устроить!..

Стёпке стало интересно:

— Ну и что ты хочешь устроить? Большую кучу золота? Или, может, хутор на Княжьем тракте?

— С этими демонами можно... Можно всех победить, вот! Всех гадов! И оркимагов и вампиров! Как дать им всем по рогам, чтобы катились до самого их оркимажьего Белого дома... или что там у них?

— Рейхстаг, — ехидно подсказал Стёпка.

Ванька недоверчиво скосил глаза:

— Серьёзно?

Стёпка пожал плечами:

— А я откуда знаю? Может, и не рейхстаг. В общем, главный замок. В Горгулене. Это город у них такой. Столица.

— Вот чтобы туда они и укатились, — продолжил Ванька. — Что, разве плохо? Мы теперь можем сделать так, чтобы все эти весичи, оркландцы и элль-финги убрались отсюда куда подальше и забыли о том, чтобы делить Таёжный улус... княжество. А если не захотят, мы на них этим склодомасом как напустим самых страшных демонов за всю историю человечества!

— Во! — сказал Стёпка. — Уже присосался.

— Кто присосался? — испуганно дёрнулся Ванька, оглядывая себя со всех сторон.

— Склодомас к тебе, говорю, присосался. Вон как ты заговорил. Силу почувствовал. Как настоящий Избранный. Смотреть прямо страшно.

— А ты не смотри. Надоел уже со своими приколами. Завидно стало, что ли, что не только у тебя всякие магические штуки есть? У тебя эклитана, а у меня склодомас. Круто!

— Ага, только мою эклитану уничтожать не надо. Она без меня никому не опасна. А за склодомасом все маги и колдуны охотятся.

— Как моё — так сразу уничтожать! — Ваньке определённо понравилось быть обладателем могущественного артефакта. — А по-другому как-нибудь нельзя?

Стёпка пожал плечами:

— Мне все говорили, что от него надо избавиться. Хорошие люди, между прочим. Ну... и не только люди.

— Люди не люди... Ты что, намекаешь, что нам с этим склодомасом в какой-нибудь местный Ородруин прыгать придётся? Я на такое не согласный, сразу говорю! Я вам не Горлум и не Фродо, мне жить охота, между прочим!

— Время ещё есть. Что-нибудь придумаем, — ломать голову над серьёзными проблемами Стёпке сейчас совершенно не хотелось. — Может быть, мы просто заберём его с собой. Чтобы он из этого мира навсегда исчез.

— Домой его забрать? — обрадовался Ванька. — А можно?

Стёпка опять не удержался и захихикал:

— Мы и спрашивать ни у кого не будем. Заберём и всё. А Серафиан с отцом-заклинателем нам ещё и спасибо за это скажут.

— Тогда я согласный, — Ванька засунул склодомас за ремень. — Будет у меня на полке лежать. На память о магическом мире. Только всё равно интересно было бы на демонов этих посмотреть.

— Не насмотрелся ещё? Вон их сколько в пещере было.

— Пфе! — презрительно отмахнулся Ванька. — Разве это демоны? Так, полувыдохшиеся магические суп... сустанции. Крику много, а толку ноль.

— Почему же ты тогда от этих нолей драпанул?

— Ты драпанул, и мне пришлось. Чтобы одному не оставаться.

— Я так и знал, что крайним окажусь. А без меня, между прочим, ты бы вообще в пещеру не попал и склодомас не нашёл. Так что — давай его сюда. Давай-давай, не жмоться.

— Но-но-но, — попятился Ванька, пряча жезл за спину. — Раскатал губу на мой склодомасик. Хватит с тебя и эклитаны.

— Ага! Всё ясно. Уже началось.

— Что началось? Ты на что намекаешь?

— Порабощение началось, — стараясь не улыбаться, сказал Стёпка загробным голосом. — Берегись, несчастный, ты становишься рабом жезла!

Дурачиться Ванька любил и к розыгрышам относился в общем положительно. Поэтому он тут же подхватил тему, воздел к небу склодомас и выкрикнул как можно более зловеще:

— Явитесь ко мне демоны огня Иффыгузы! Явитесь и надавайте по башке вот этому придурку!

— Ду-думм!!! — отозвалось где-то в недрах земли. — Ду-ду-думм!!!

Склодомас полетел в одну сторону, перепуганный Ванька в другую. Стёпка сглотнул вязкий комок страха и прислушался. Что и говорить, он тоже изрядно струхнул. А вдруг бы и в самом деле Иффыгузы явились... И по голове бы ему своими лапами, клешнями или что у них там заместо рук... К счастью, больше ничего не гудело, лишь под ногами всё тише и тише подрагивали камни.

— Дурацкие у тебя шутки, Ванес. Ты хоть иногда думай о том, что говоришь.

— А сам!.. — Ванька подобрал склодомас, смахнул с него пыль, восхищённо поцокал: — Вещь, скажи? Круто громыхнуло, я думал, землетрясение началось. Это тебе не эклитана, это, брат, ого-го какая сила!

— Смотри, как бы эта сила тебя самого не разорвала, — опасливо поглядывая на Ванькины манипуляции с жезлом, посоветовал Стёпка. — Видал, что с колдуном приключилось?

Ванька беззаботно отмахнулся:

— Твоего колдуна кто-то к стене пришпилил. Наверное, этот, который из клетки вырвался. А я же не колдун, я демон-исполнитель. Меня пришпиливать не за что.

— Хотелось бы верить. А то получится, как в стишке: "Ваня случайно включил склодомас. Нет у бедняги ни ручек, ни глаз."

— "Стёпа случайно нашёл эклитану, — не остался в долгу Ванька. — Больше у Стёпы... э-э-э... больше... Какие есть рифмы на "эклитану"?

— "И отрубил головёнку Ивану", — захохотал Стёпка.

— Ах, так! Ну сейчас получишь за головёнку по головёнке.

— Только не вздумай опять вызывать Иффыгузов!

— Ага, испугался!

* * *

Поскольку Смаклы с драконом всё ещё не наблюдалось, а тупо сидеть, дожидаясь их возвращения, было неинтересно, вдоволь наигравшиеся мальчишки решили выбираться из ущелья своим ходом. Идти всего-то было километра два, поэтому такая прогулка их совершенно не утомила. Ванька вертел головой по сторонам, восхищенно чмокал, разглядывая отвесные скалы, и не расставался со склодомасом. Нести жезл за поясом было неудобно, потому что он постоянно норовил вывалиться, поэтому Ванька держал его в руке, словно дубинку. Иногда он для пробы размахивал им, направлял то в небо, то на какой-нибудь камень, видимо, надеясь, что скрытая в склодомасе магия вдруг снова проявит себя на радость новому хозяину. Но магия затаилась и проявляться больше не желала. Ванька разочарованно сопел, тёр склодомас рукавом, даже плюнул на него, чтобы убрать пятнышко грязи. Он страстно желал настоящего чуда. Проживя две недели в магическом замке, он, если честно, ничего особо волшебного так и не увидел. Ну — призраки, ну — гномы, ну — изредка встречающиеся полупрозрачные демоны-посыльные, ну — почти ничем не отличающиеся от телевизора отвечай-зеркала. И всё! Поэтому так же, как Степан мечтал научиться хотя бы самую малость колдовать, Ванька мечтал стать обладателем какой-нибудь действительно магической вещицы. И судьба ему улыбнулась во все тридцать два зуба! Склодомас! Жезл власти, завладеть которым желают все маги этого мира! Ха-ха! Не может быть, чтобы он был неисправен. Ведь загудело же что-то под ногами в ответ на его призывы.

Когда задумавшийся Ванька в очередной раз почесал склодомасом у себя за ухом, Стёпка не выдержал:

— Ты полегче с ним, Ванес. Это же тебе не палка какая-нибудь безобидная.

— А что я такого сделал? — пожал Ванька плечами. — Ничего я не сделал.

— Вот вырастут у тебя рога, как в том мультике. Будешь тогда знать, как чесаться.

— Ой, — сказал Ванька, хватаясь за голову. — Что же ты раньше не предупредил? Охота была с рогами жить. А я ведь ещё даже и не женат.

Они оба захохотали, хотя, честно говоря, довольно смутно представляли себе, что такое рогатый муж и почему его так называют.

— Во, смотри, уже растут. Вон кончики показались, — хихикал Стёпка.

— Щас тресну тебя этим склодомасом по кумполу, и у тебя тоже вырастут, — Ванька не оставался в долгу. — И будем мы с тобой два рогатых демона.

Остановились они только один раз.

— Смотри, Ванька, вот здесь жила Старуха-с-Копьём, — показал Стёпка на чернеющую в скале трещину. — Двести лет там жила, прикинь. Там совсем ничего нет, просто небольшая пещера.

— Я туда не полезу, — Ванька помотал головой. — Хватит с меня уже пещер... А там совсем ничего нет?

— Совсем. Только камни.

— И зачем она здесь жила? Не могла, что ли, получше места найти?

— Не могла. Её тот колдун заколдовал, ну, Благояр который. За то, что она замуж за него отказалась выйти. Отомстил, в общем.

— Старуху замуж? — вытаращил глаза Ванька.

— Дурак! Она тогда ещё молодая была и красивая. Это он её потом в старуху превратил. Жуткая история... О, смотри — цветок!

Перед разломом прямо на камнях, покачиваясь на тонкой ножке, пламенел багрянцем отброшенный когда-то Старухой цветок бессмертника. Он даже словно светился изнутри, и весь был как вызов неизбежной смерти и тоскливому злу.

— Ну и что? — спросил Ванька, бросив равнодушный взгляд на почему-то заинтересовавшее его друга растение. — Подумаешь цветок.

— Это её цветок. Она его тогда выбросила, а он пророс и ожил. Знаешь, как он называется? Бессмертник!

Хотел Ванес сказать что-то язвительное, но посмотрел на задумчивое лицо друга, уловил непривычный блеск в его глазах — и благоразумно промолчал. Дошло до него, что видел Стёпка что-то такое, над чем смеяться и шутить не стоит.

И несколько раз ещё Стёпка оглядывался и даже издалека различал среди серых камней огненную искру упрямого цветка.

У выхода из ущелья он, подумав, вылил на землю остатки медведьминого зелья. Ему представлялось, что скалы тут же задрожат и сдвинутся, но почему-то ничего такого не произошло. Наверное, зелье выдохлось, решил он. Но когда они отошли от ущелья чуть подальше, а потом оглянулись, оказалось, что никакого входа уже нет и в помине. Они нарочно попробовали найти проход, но теперь тайная тропа упиралась прямо в неприступные каменные стены. Такое волшебство Ваньку здорово впечатлило, и он с ещё большим воодушевлением принялся разглядывать склодомас, надеясь открыть тайну вызова демонов.

А тут и Смакла с драконом объявились, беззвучно вымахнув из-за сосен и даже слегка испугав.

— Мы у гномлинов в гостях были, — пояснил Смакла, сползая с драконьей спины на землю. — Они на Дрэгу ещё раз захотели посмотреть. И ещё угостили нас. Вот, — он показал объёмистую кожаную сумку, доверху набитую непонятно чем.

— И что там внутри? — сразу забыл про склодомас Ванька.

Внутри оказалось много чего. И очень вкусное вяленое мясо, и сушёные ягоды, и варенье в туесках, и мёд, и очень вкусные пирожки из лесного хлеба. Всё было маленькое, на один жевок, но мальчишки наелись до отвала. Даже Дрэга ухитрился кое-что слизнуть с импровизированного походного стола. Не от голода, а просто за компанию.

— Ну что, возвращаемся в замок? — без особого энтузиазма предложил Ванька, сыто раскинувшись на траве. Солнце пробивалось сквозь кроны сосен, было тепло и тихо. Смакла сидел, прислонясь к дракону и задумчиво грыз травинку.

Стёпка посмотрел на друзей, прикинул кое-что, понял вдруг, что его тоже не слишком тянет в шумный замок, и предложил:

— А давайте в Протору слетаем.

— Это где? — без особого интереса спросил Ванька.

— Здесь недалеко. Это такое село большое у переправы через Лишаиху. Дядько Неусвистайло там живёт. И Догайда с Перечуем.

— И что мы там не видели?

— Я там с пацанами классными познакомился. Мы с ними с весскими чародеями воевали. И нечего скалиться, Ванька, на самом деле воевали. Они меня схватить хотели, и нам пришлось их связать. А Вяксу вообще чуть не зарезали. Я его порошком еле успел вылечить... Полетели, а? Я пацанам хочу Дрэгу показать и Смаклу с ними познакомлю. Мы когда домой вернёмся, Смакле друзья понадобятся. Надёжные, — Стёпка повернулся к гоблину. — Ты как?

Тот пожал худенькими плечами:

— Я согласный. Полетели в Протору.

— Большинство за, — подытожил Стёпка, взбираясь на дракона. — А ты, Ванес, если не хочешь, можешь нас здесь подождать.

— Ага, щас, — Ванька отряхнул брюки, засунул склодомас за пояс. — Делать мне больше нечего, только по тайге в одиночку шибаться. В Протору — так в Протору.

Глава девятая,

в которой демоны посещают Протору

Лететь пришлось долго, что Ваньку со Смаклой страшно радовало — оба готовы были парить под облаками до посинения. Стёпка, понятное дело, полётом наслаждался ничуть не меньше, но не уставал при этом и удивляться. Когда он на коне ехал в Протору с Миряной, дорога промелькнула совершенно незаметно, и в памяти у него остался только кусочек леса, кусочек поля и вот уже — первые дома. А на самом деле... А на самом деле они летели и летели над горами, над лесом, над несколькими вовсе не по соседству стоящими деревушками, над полями вдоль Лишаихи, и Протора показалась только километров... даже трудно сказать через сколько. Может, тридцать, а может, и все пятьдесят.

Поначалу Стёпка намеревался приземлиться прямо во дворе Зашурыговой корчмы, но, припомнив таёжные приключения, он решил не пугать народ и выгрузиться тихонько, где-нибудь на задах, за бабки Коряжихиными огородами. А уж потом, понемногу-потихоньку и показать страшного дракона... Да и то не всем. Ну, пацанам, конечно, троллям ещё, может быть...

Дрэга выполнил всё в лучшем виде. Сверху село выглядело настолько непривычно, что, попытайся Стёпка отыскать корчму сам, потратил бы на это часа два, не меньше. Дракон же с первого захода вышел точно на цель, и сделал это так, что не только не перепугал мирных жителей, но даже и не попался на глаза чересчур любопытным и явно не слишком приветливым обитателям Боярского холма. Он зашёл со стороны Лишаихи, пронёсся вдоль русла пересохшего ручья, перемахнул, едва не задев хвостом, кособокие мостки, вильнул влево, оставил позади какие-то угрюмые амбары... Вскинулись заполошно сторожевые псы, но поздно — Дрэга уже приземлялся в знакомых бурьянах, на задах корчмы. Вот и кострище, и чурбаки, и деревянные мечи, заброшенные после того, как пацаны получили от Степана в подарок настоящие охотничьи ножи. Даже сытный аромат жареного сала, кажется, ещё витает в воздухе...

— Дрэга, ты сиди здесь и жди сигнала, — Стёпка похлопал дракона по морде, заглянул в лукавый глаз. Дракон успел лизнуть его горячим языком, вызвав ревнивый взгляд Смаклы. — Ты понял? Сиди и не высовывайся, нечего народ зря пугать.

Дракон тяжко, совсем по-человечески вздохнул и послушно улёгся, придавив своим немалым телом лопухи и крапиву. Оглянувшись, Стёпка увидел за соседним плетнём испуганное старушечье лицо. Кажется, это была та самая Коряжиха. Она в немом изумлении смотрела на чешуйчатую драконью спину. Стёпка сделал строгое лицо и приложил палец к губам: мол, всё нормально, кричать не надо, мы ничего плохого не замышляем. И животинка у нас совсем не страшная, просто полежит немного, пока мы своими делами занимаемся... Бабка мелко закивала головой. Не так уж она и испугалась. Всё-таки народ здесь обитал таёжный, ко всему привычный.

Ванька топтался у кострища и недовольно кривил губы. Ф-ф-фу! После таинственной пещеры, после грандиозной битвы с призрачными демонами, после эпического обретения склодомаса — и вдруг такой простецкий пейзаж. Деревня деревней! Убогие щербатые заборы, крапива выше головы, мусор какой-то под ногами и пряный всепроникающий запах свежего навоза. Что-то, Стёпыч, здесь как-то не очень. Может, зря сюда прилетели? Может, лучше сразу в этот... как его... в Лишай?

— Всё нормально, не гунди, — успокоил его Стёпка. — Это мы просто с тыла зашли. Для конспирации. Шагайте за мной. Здесь у пацанов потайной ход устроен. Вон ту доску надо отодвинуть.

Они пробрались во двор и за углом дровяника сразу наткнулись на Сгрыкву. Худой нескладный гоблин сидел на пороге бани и понуро разглядывал исцарапанные руки. Когда он услышал голоса мальчишек и поднял голову, Стёпка понял, что случилось что-то неладное. Под глазом у Сгрыквы красовался здоровенный синяк, на вспухшей губе выступила кровь, из вышитого ворота рубахи был вырван изрядный клок.

— Привет, Сгрыква, — сказал Стёпка, с тревогой глядя на гоблина. — Ты чего такой?.. Что у вас тут случилось? И почему так тихо?

Во дворе корчмы и впрямь было непривычно безлюдно и тихо. Словно все куда-то разбежались. Даже курицы в стайке испуганно примолкли. Даже свиньи не хрюкали. Нехорошее, прямо скажем, безмолвие было, неживое. Стёпке сразу припомнился Бучилов хутор, на котором было так же тихо перед тем, как оркимаг на крыльце нарисовался. Неужели и здесь?..

— Стеслав, — сказал Сгрыква без особой радости. Одного переднего зуба у него не хватало. — Зазря ты сюда явился. Не ко времени. Уходите скорее, пока вас не приметили.

— Вот ещё! — возмутился Стёпка. — Никуда мы не пойдём! А ну давай рассказывай, что тут у вас стряслось! И Вякса где со Збугнятой?

Сгрыква сплюнул, вытер кровь с губы, опасливо, вполголоса, пояснил:

— Орклы корчму под себя забирают. Они три дня тому в Протору заявилися, посля как светлый князь до чародейного замка уехал. Теперича они тут всему голова. И в корчме хозяйствовать будут. Сам-то Зашурыга в ополчение подался, так они его семью в шею гонят. Збугняту мало не прибили. Хотели в поруб посадить, да он не дался и убёг. Он нынче у Вяксы прячется. И вы прячтеся, пока слуги ихи вас не приметили. Они, слуги-то, по двору шастают, того и гляди...

У Степана аж дыхание от злости перехватило. Не зря про хутор первым делом вспомнил! Как в воду глядел! Вот ведь гадство какое! Летели пацанов навестить, познакомиться, отдохнуть, поболтать... А тут — нате вам! Отдохнули называется, навестили, познакомились... Нет, как хотите, а я этого так не оставлю! Они у меня сейчас узнают, как моих друзей обижать!

Он оглянулся на своих спутников. Притихший Ванька нервно вертел головой по сторонам. Смакла хмурился и сжимал кулаки. Откровенного труса никто не праздновал, и это было хорошо. Потому что страшновато идти на врагов в одиночку. А вот с надёжными друзьями — совсем другое дело.

— Так, — сказал Стёпка, с трудом унимая мгновенно возбухнувшего гузгая. — Где эти гады?

— В корчме сидят, дожидаются когось, — пояснил Сгрыква. — Будто бы гостей, али спомощников ... Вы бы до них не ходили. Осерчают на вас — беды не оберётеся. Они баяли, что, мол, в корчме отныне токмо орклы жить станут, а гоблинов и вурдалаков в шею будут гнать. Ну и тайгарей тоже.

— Не боись, Сгрыква. Ничего они нам не сделают. Это они тебя били?

— Слуги ихие постаралися. Ох и свирепучие!..

— Ну-ну, — протянул Стёпка, нащупав в кармане рукоять эклитаны. — Видали мы таких... свирепучих... в одном месте.

— Эй, Стёпыч, ты чего? Ты к этим идти собираешься? — удивился Ванька. — Ты всерьёз, что ли, да? А если они нас турнут?

Смакла с презрением покосился на Ваньку и сплюнул.

— Не турнут, — отрезал Стёпка. — И чего ты испугался? Ты же у нас непобедимый демон-экзепутор. Тебе же никто не страшен, ни маги, ни вампиры... Да ладно, Ванес, не бойся. Мы с тобой сильнее любых оркимагов. Ты что, забыл, что у тебя на поясе висит?

Ванька сразу схватился за склодомас, хищно оскалился, вообразил было себя в самом деле непобедимым и могучим, но тотчас же и сдулся:

— Так он ведь почти не работает.

— Зато моя эклитана работает. И ещё у нас есть дракон. Ты вот что, Смакла, давай-ка иди к Дрэге, и перелетайте с ним чуть погодя во двор корчмы. Разберёшься там с этими... свирепучими. Ну ты помнишь, как в Лосьве... Не хотели мы народ пугать, а придётся. Орклы против дракона не устоят. А ты, Сгрыква, беги к Вяксе. Скажешь, что я вернулся. Пусть со Збугнятой в корчму приходят. Но тоже не сразу. А мы сейчас пойдём покажем этим орклам, кто в Проторе хозяин.

Смакла тут же исчез за сараями. С драконом ему было спокойнее. С драконом ему никакие орклы были не страшны. Даже самые рассвирепучие.

— Ты псих, — сказал Ванька. — Ты самый настоящий шизанутый демон. На тебя магия вредно подействовала. И ещё этот твой гузгай... Это он, наверное, тебя сейчас на смерть гонит, да?

Стёпка прислушался к себе. Гузгай в предвкушении веселья царапал грудь изнутри. Он уже соскучился без приключений, а теперь как раз намечалась грандиозное столкновение с орклами.

— Да, — не стал спорить Стёпка. — Ну и что?

— А то, что я тебе ещё раз повторяю: склодомас-то у нас не работает, — прошипел Ванька. — Тебе хорошо, у тебя эклитана есть, а я что, твоих орклов этой палкой по головам лупить должен.

— А ты просто стой с таким видом, словно ты могучий и непобедимый демон, — посоветовал Стёпка. — И не лезь вперёд меня. И главное — не волнуйся, всё будет хорошо, вот увидишь.

— Посмотрим, — Ванька был настроен мрачно. — Зря мы сюда прилетели. Я как чувствовал, что добром это не кончится.

— Помнишь, ты про разведку говорил? Ну, что в разведку со мной не пойдёшь... Вот она — твоя разведка. Самая настоящая. Готов?

— Нет, — буркнул Ванька. — Я же тебе не пионер, который всегда готов.

— Значит, не пойдёшь?

— Как это не пойду! Куда ты без меня? Пропадёшь ведь один.

— Пропадать будут орклы... Слушай, Сгрыква, а женщин они не тронули?

— Обошлося пока, — Сгрыква осторожно потрогал губу. — Хозяйка Застуду с Загладой к сестре зараз отправила и сама посля туда ушла. А прислуга попряталася, тоже злыдней боятся. Там Негрызга за ними приглядыват.

— Понятно, — Стёпка сразу стало легче. Никто пока всерьёз не пострадал, никого серьёзно не поранили, насмерть не убили. Уже хорошо. — Ладно, шуруй за Вяксой, а мы пошли с орклами гутарить.

— Слышь, Стёпыч, — почему-то шёпотом спросил Ванька. — А как ты с ними говорить будешь? Ты разве оркландский язык знаешь? — после всего случившегося с ними в последнее время Ванька, похоже, готов был поверить уже во что угодно, даже в то, что его друг каким-то образом освоил все местные языки.

— Да откуда? Просто все орклы по-весски говорят. Ну, или почти все. Подготовились гады, заранее, наверное, язык учили. Чтобы хозяйничать тут, приказы свои раздавать... А нам и лучше. Переводчика зато не надо.

Сгрыква вдруг почтительно округлил глаза, заново оглядывая мальчишек. Стёпка с Ванькой посмотрели друг на друга и обнаружили, что их одежда вновь изменила свой облик. Вместо, так сказать, гражданских легкомысленных безрукавок и студиозовских штанов с ремнями, они были облачены в кожаные охотничьи одежды, строгие и суровые в своей практичности. По такой одежде сразу можно понять, что носят её люди уверенные в себе, не боящиеся ни ночёвок в лесу, ни дремучих медвежьих зарослей... ни обнаглевших оркимагов, если уж на то пошло.

— Слуги ихие такоже одеты, — сказал вдруг Сгрыква.

— Слуги? — озадачился Стёпка. А ему-то казалось... — Странно.

— Это для маскировки, — догадался Ванька. — Круто! Подумают, что мы свои.

— Не, — Сгрыква помотал головой. — Не признают за своих. Вы-то мальцы, а они — лесовики звероликие... Не признают.

— А много их? — спросил Стёпка.

— Я четырёх видал. Они во дворе костёр развели, варят себе чегось-то. Вы бы двором не ходили... Шибко свирепучие слуги-то.

— Мы с кухни зайдём. Нам сначала с хозяевами поговорить надо. Пошли, Ванька.

Они прошли знакомым Стёпке путём через кухню, в которой сейчас никого не было, только рядом с остывшей печью сидел большой серый кот. "Кис-кис" — сказал Ванька. Кот сурово взглянул на него зелёными глазами и на всякий случай скользнул под лавку. Непривычная тишина действовала угнетающе. Раньше в корчме жизнь, что называется, бурлила и кипела, звучали весёлые голоса, суетилась прислуга, громогласно распоряжался хозяин... Сейчас об этот странно было вспоминать, словно в другие времена перенеслись. Избиение Сгрыквы и Збугняты до того взбесило Стёпку, что он не испытывал даже тени сомнения — шагал уверенно, точно зная, чем закончится встреча с наглыми захватчиками. Тем более, что всё вокруг было знакомо и памятно, здесь он обрёл друзей, здесь же и сумел окоротить колдуна-оберегателя Полыню. Ваньку же обуревали совсем другие чувства. Распахивая ведущую в зал дверь, Степан взглянул на его слегка осунувшуюся физиономию и не сумел удержаться от улыбки. С таким выражением обычно идут из школы домой, случайно разбив окно в классе или схватив пять двоек за один день. Врагов таким лицом точно не испугаешь. Стёпка незаметно показал кулак. Ванька в ответ сердито нахмурился и облизнул пересохшие губы.

Орклов было двое. Один, полноватый жгучий брюнет лет тридцати, горбоносый, бровастый и ожидаемо бледнолицый, сидел, скрестив руки на груди и вытянув ноги чуть ли не на середину помещения. Другой, значительно старше, уже совсем седой, склонился над столом, на котором ворохом лежали пергаментные свитки, открытые кошели и уложенные ровными столбиками золотые и серебряные монеты. Одежды у орклов были не такие пышные, как у сиятельного Х'Висса, но тоже, надо заметить, не из дешёвого материала. И, что не удивительно, такие же чёрные с пепельно-серым, — любимое, видимо, в оркландских краях сочетание. Услышав резкий взвизг открываемой двери, оба неторопливо оглянулись. У них были неприятные, скучные лица людей, более привычных к бухгалтерским книгам, нежели к битвам и сражениям.

Стёпка поначалу испытал нешуточное разочарование. Почему-то он был твёрдо уверен, что встретит здесь именно оркимагов. Что опять увидит чёрно-серебряные камзолы, магические кружева, заряженные под завязку боевые амулеты и дурацкие косички. Припомнил даже к случаю одно из бабушкиных выражений, что, мол, бог троицу любит. Бучилов хутор, потом Оркулан, теперь вот Протора... Готовясь к очередной схватке, он даже рукоять эклитаны заранее сжал. А это оказались не оркимаги, а просто обычные оркландские купцы. Или не купцы. В общем, не рыцари, а торговцы. Гражданские орклы. Цивильные, как говорил папа. И, что совершенно не понравилось гузгаю, но очень понравилось Ваньке — практически безоружные. Висящие на поясах узкие кинжалы едва ли можно было принимать во внимание. Про кинжалы, это неопытный Ванька так подумал, не сообразил, что и таким оружием человека очень даже нетрудно зарезать. Особенно ничем не вооружённого подростка.

Некоторое время все молчали. Орклы смотрели на мальчишек с нескрываемой неприязнью, чуть ли не со злобой, словно догадывались, что нежданный визит двух отроков может обернуться крупными неприятностями. Где-то на втором этаже скрипнула половица. Там кто-то ходил, уверенно, ничуть не скрываясь. Ещё один оркл?

— Корчма закры-ыта, — произнёс наконец тот, что стоял. — Убира-айтесь.

— А вы кто такие, чтобы нас прогонять? — столь же невежливо спросил Стёпка. — И где хозяева?

— Мы здесь отныне хозя-аин, — с противной улыбкой сообщил тот, что сидел. — И разве вам не ясно сказа-ал? Вон отсюда уходи! В этот постоялый дво-ор для худой голодранец дозволения больше не-ет!

— Поня-атно, — протянул Стёпка, удерживая привычным уже усилием воли взвившегося гузгая. Позволь ему сейчас взять верх — полетят от чёрных гадов пух и перья. Но вот так с ходу бросаться с мечом на мирных (ага!) людей (два раза ага!) было как-то глупо. Сначала поговорить надо, разобраться что, как и почему. Выяснить в общем, с какой стати никого ещё не победившие орклы вдруг сделались настолько смелыми в чужом для них краю, что позволяют себе изгонять хозяев и избивать чужих слуг. Нет, известно, конечно, что они по природе своей наглые до невозможности, но тут ведь за такую наглость и по голове получить можно. От тех же троллей, например...

Он с шумом подвинул к себе ближайший стул и уселся прямо перед орклами, основательно так, с вызовом. Положил руки на спинку и стал очень внимательно разглядывать этих двоих, словно решая про себя, что и как с ними сотворить.

Ванька потоптался, потоптался, затем буркнул невнятное и встал за Стёпкиной спиной, сжимая бесполезный склодомас обеими руками. Стёпка затылком ощущал Ванькину неуверенность и отчаянное желание свалить из этой корчмы поскорее. А вот чрезвычайно взбодрившийся гузгай, само собой, сваливать никуда не собирался. Сообразив, что эпических битв и кровопролитных сражений пока не ожидается, он тут же начал подзуживать Стёпку на то, чтобы тот спровоцировал орклов на ссору, вывел их из себя, а уж потом... а уж тогда... Вот тогда-то мы и покажем кое-кому, почём фунт сушёной демоники... Распетушился, в общем, гузгай, раззадорился, и надо заметить, что его усилия не прошли впустую.

— Вы не ответили на мой вопрос, — неожиданно для себя произнёс Стёпка примерно таким тоном, каким не очень вежливые начальники обычно разговаривают с провинившимися подчинёнными. — Кто вы такие и по какому праву вы здесь распоряжаетесь?

Орклы коротко переглянулись. Тот, что сидел, набычился и заиграл желваками, видимо, очень сильно гневался на не по чину настырного отрока. Второй держался спокойнее, но взгляд у него... Когда у человека такой взгляд, ничего хорошего от него ждать не стоит.

Чужестранность этой парочки так и бросалась в глаза. Всё в них было чужое и чуждое: и одежда, и обувь, и причёски, и лица — особенно лица. Холёные, надменные, тщательно ухоженные, скользко-холодные. С такими лицами удобно, наверное, прибыль подсчитывать, проценты начислять или, скажем, описывать отбираемое за неуплату имущество. Трудно, почти невозможно было представить себе этих двух смеющимися, задумчивыми, мечтательными, просто размякшими. Зато злыми, презрительными, самодовольными даже и представлять было не нужно, всё это и так на них очень отчётливо читалось. В общем, неприятные были дяди, что и говорить. Орклы, одно слово. Враги вековечные всему светлому и честному.

— Статс-негоциант Эус Ц'Молл, — произнёс старший. — Это есть мой имя и назва-ание.

— Кредит-мейстер Аррум Ш'Венн, — нехотя выдавил второй, явно не понимая, с какой такой стати он должен представляться этому не пойми откуда взявшемуся отроку, пусть даже и чрезмерно наглому.

— Стеслав из Летописного замка, — Стёпка решил не уточнять своё демонство. Пусть гадают, что он и кто он. И просто для прикола добавил:

— У вас в Оркланде меня, наверное, называли бы С'Тесс.

Ванька (по-оркландски — И'Ванн) счёл за лучшее имени своего не называть, не сообразив, что тем самым признал себя даже не слугой, а так — практически никем, ничтожеством, не заслуживающим малейшего внимания. Эти двое на него и не смотрели, сверля взглядами исключительно Степана, что, впрочем, Ваньку ни в малейшей степени не огорчало. И хорошо, что не смотрят. Свалить бы отсюда поскорее и, желательно, целым...

— Твой хозяин иметь легаль патент на владетельство постоялый дво-ор? — предположил Ц'Молл. — Он иметь претензий на нас... к на-ам?

— Нет, — признался Стёпка. Потом, подумав, добавил. — Да.

Ш'Венн обидно усмехнулся, решил, по всей видимости, что не слишком умный слуга не понял, о чём его спрашивают. Ц'Молл только вопросительно двинул седыми бровями, мол, поясни.

— Патента нет, претензий есть, — с удовольствием пояснил Стёпка.

— Какой же? Почему он не явился са-ам, а прислал вас, таких... недорослых?

— А нас никто не присылал. Мы пришли сами, — с ещё большим удовольствием добавил Стёпка.

— Какой же у тебя претензий, могу я интересова-ать? — судя по интонации Ц'Молл, похоже, догадывался, что услышит в ответ.

— А такой, что делать вам в этой корчме нечего. Она не ваша и потому вы должны как можно скорее отсюда уйти.

И для большей убедительности Стёпка двумя пальцами изобразил, как именно орклы должны уйти. Получилось до невозможности обидно.

Ш'Венну это настолько не понравилось (ещё бы!), что он даже за кинжал схватился и привстал с явным намерением пустить его в ход, но статс-негоциант удержал вспыльчивого напарника, положив руку ему на плечо.

— Заче-ем? — вкрадчиво спросил он. — Э-э-э... Почто?

— По то, что у вас нет никакого права выгонять отсюда хозяев. Вы слишком поспешили.

— В нашем деле успех прихо-одит к тому, кто успел поспешить быстрее други-их, — сказал Ц'Молл, с нехорошим интересом разглядывая Стёпку. Сразу было видно, что он себе на уме и потому может быть опасен. И, кажется, он точно так же оценивал сидящего перед ними отрока. Тоже понял, что обычный мальчишка никогда не позволил бы себе столь дерзко разговаривать со взрослыми мужчинами. Ну, насчёт ума он, конечно, вряд ли ставил Стёпку в один ряд с собой (и, надо признаться, был, скорее всего прав), но вот насчёт опасности он явно не обольщался. Мало ли что бывает в магическом мире, порой и такие вот безобидные с виду отроки могут ой сколько всего натворить. Уж повидавшее всякое купцам это было хорошо известно.

— Здесь к вам успех не придёт, — сказал Стёпка.

— Вот ка-ак? И кто нам может теперь помеша-ать?

— Я-а, — не удержался Стёпка от того, чтобы не передразнить забавный акцент.

Оркл ещё раз окинул Стёпку внимательным взглядом.

— Мы уверенно сомнева-аться в таком, — он не слишком хорошо знал весский язык и допускал забавные ошибки. Но всем было не смешно. Ванька, например, чувствовал себя до того не в своей тарелке, что даже слегка вспотел. Он про себя клял Стёпку всеми нехорошими словами, какие только знал, и изо всех сил делал сердитое лицо, чтобы орклы не заметили его страха.

Стёпка счёл за лучшее всего лишь пожать плечами, как бы показывая, что орклы могут хоть засомневаться, хоть пересомневаться, ничего это не изменит и никого не убедит.

Ц'Молл взял со стола пергаментный свиток, развернул его и показал исписанную витиеватыми письменами лицевую сторону.

— Это есть легаль дозволение на постоялый дво-ор, — голос оркла звучал так, словно он на торжественном собрании зачитывал королевский указ. — На нём иметь печа-ать гроссер князь и имя проторский воево-ода. Можешь посмотре-еть, если нет доверий нашим слова-ам.

— Князь Могута не мог выдать такое дозволение, — возразил Стёпка, хотя в душе у него и шевельнулось нехорошее подозрение. — Он...

— Не Могу-ута, — со снисходительно усмешкой прервал его Ц'Молл. — Могута есть пф-ф-ф! Он уже есть никто. А печать ставил гроссер кня-азь из Великая Весь.

Огромная вычурная печать с витыми висюльками действительно красовалась в нижнем углу свитка. Возможно, это и в самом деле была печать великого князя — того самого наместника, с которым недавно встречался Стёпка. Вон оно, значит, как. Ещё ничего не решено, а они уже чужой собственностью распоряжаются как своей, и разрешения выдают налево и направо. И кому — орклам!

— Это ваше дозволение стоит дешевле пергамента, на котором оно написано, — Стёпка даже слегка возгордился, вон ведь как завернул! И тут же сбился с высокого "штиля". — Плевать нам на это дозволение. Мы его не признаём.

— Судебная коммерц-палата с должным внима-анием выслушает твою претензий, — сказал Ц'Молл. И, тоже подумав, ехидно добавил. — Она заседать далеко от зде-есь, в Скиссурсет. Это такой город в Хоххе... э-э-э, в Верхний О-оркланд.

— Вы слишком рано начали здесь распоряжаться. Таёжное княжество ещё не поделено, и эти земли вам ещё не принадлежат, — о, как Стёпке хотелось сказать, что они и не будут принадлежать орклам никогда. — Так что ни в Верхнем Оркланде, ни в Нижнем нам делать нечего.

Ц'Молл побарабанил сухими длинными пальцами по столу. Бриллианты в его перстнях сверкнули гранями.

— Мы выслушали твои слова-а, слишком смелый отросток... э-э-э... подросток, — с язвительной вежливостью произнёс он. Ванька за Стёпкиной спиной невесело хрюкнул, оценив забавную оговорку. — Теперь ты са-ам можешь уходить из отсюда. Не мешай нам исполнять аберайт... нашу рабо-оту.

Стёпка вздохнул. Одними словами орклов явно не уговоришь. Кажется, пришла пора звать на помощь дракона. На всякий случай он сделал ещё одну попытку. Может быть, упоминание о демоне поможет.

— Даю вам пять минут на то, чтобы убраться из корчмы. Никакую работу вы здесь делать не будете. Слово демона.

— Демо-он? — Ц'Молл изумлённо округлил глаза, затем изобразил усмешку, больше похожую на оскал. — Чересчур себяуверенный демо-он. Я слышал о тебе много разгово-оров. Не думал, что нам настанет повида-аться.

— Киран гутта за-а? — невыдержанный Ш'Венн вновь схватился за кинжал.

— Ноттэ, — отрезал Ц'Молл. — Йан гетц.

— А перевести? — ехидно спросил Стёпка. Он вскакивать не спешил, как сидел, так и остался. Ванька осторожно переступил с ноги на ногу. Будь он чуть посильнее, он бы уже давно измочалил в труху рукоять склодомаса, с такой силой он её сжимал. Почему, почему этот чёртов жезл не работает? Огненные Иффыгузы сейчас очень пригодились бы. А то здесь вон какие взрослые дела разворачиваются — того и гляди по кумполу получишь.

На втором этаже хлопнула дверь, и на сцене появился ещё один персонаж. Это была девушка. Оркла. Или оркесса. Или как там они сами себя называют. Стёпка не знал, что правильно говорить — орклита. Звонко стуча каблуками по ступенькам, она спустилась вниз, увидела мальчишек... И лицо её тут же исказилось в злобной гримаске. Не понравились ей незнакомые отроки сразу и бесповоротно. Наверное, орклы вообще всех весичей презирают — иначе отчего бы вдруг такая откровенная неприязнь, почти ненависть.

Девчонка встала рядом со Ш'Венном, упёрла руки в бока и сурово свела аккуратные чёрные бровки. Первое впечатление от неё было таким: не слишком симпатичная, но очень высоко о себе понимающая надменная вредина. Как вскоре выяснилось, это впечатление оказалось верным на все триста процентов.

В отличие от мужчин, одета девица была не в чёрно-серое, а серо-чёрное. Точнее даже, в серебристо-серое с матово-чёрной окантовкой. Сильно приталенное платье почти до пола, из-под которого виднелись изящные сапожки, щедро украшенная витыми шнурами безрукавка, широкий пояс с висящими на нём двумя кинжальчиками в узорчатых ножнах... В таком наряде на карнавале впору в танце кружиться, а не чужое добро у честных людей отбирать. В общем же и целом она не представляла из себя ничего особенного. Обычная девчонка лет шестнадцати, высокая, худая, чересчур, пожалуй, бледная и излишне, пожалуй, накрашенная. Тёмные глаза, густо обведённые тенями, занимали чуть ли не половину лица. Густые длинные волосы цвета воронова крыла были уложены в затейливую причёску и поддерживались шитой серебром лентой.

— Хатте дэ ольт верга-ан? — спросила она, метнув в мальчишек предельно презрительный взгляд.

Нетрудно было догадаться, что в переводе эта фраза звучала бы "Отец, что здесь происходит?" или "Дядя, кто эти голодранцы?"

— Тэрво стэ-эн, Ц'Вента, — сказал Ц'молл. — Ло дэймон Стесслаф йе-ест.

— Дэймон? Йест верто?

Ц'Молл пожал плечами и пояснил уже почему не на родном языке:

— Он так сам сказа-ал.

Девица уставилась на Степана. Тот — вот что значит хорошее воспитание! — тут же встал и слегка поклонился:

— Добрый день.

По-весски, как тут же выяснилось, юная орклита говорила почти без акцента.

— Это ты изрубил панцирных немороков в Оркулане? — спросила она, оглядев Стёпку с ног до головы и презрительно сморщив нос, мол, что-то уж слишком неказисто выглядит самозванный демон. Не иначе врёт, приписывая себе чужие заслуги.

— Может быть, и я, — ушёл от прямого ответа Стёпка. — А что?

Ванька едва слышно зашипел, со свистом втягивая воздух. Чёрт возьми, и про рыцарей тоже правда! Не врал, выходит, Стёпыч, надо будет его расспросить подробнее... Если живыми отсюда выберемся.

— Не похож ты на демона. У нас в таком слуги ходят.

Стёпка решил, что вежливость вежливостью, а сидеть всяко лучше, чем стоять, и вновь оседлал стул.

— Главное, что я похож сам на себя.

— Бедный де-емон, — протянула девица и тут же спросила, уперев руки в бока. — Зачем пришёл сюда? Хочешь ещё кого-нибудь изрубить?

— Они пришли изгнать нас из наш постоялый дво-ор, — пояснил Ц'Молл. — Они говорят "убирайтесь во-он". Это есть очень весело, Ц'Вента, не та-ак ли?

Девица ненатурально расхохоталась. Уже один тот факт, что она из Оркланда, заставлял относиться к ней с предубеждением. А после такого визгливого смеха — так и вообще с откровенной неприязнью.

— Изгнать на-ас? — прервав смех, переспросила она. — А такое вы увидали?

Она схватила со стола пергамент и ткнула им чуть ли не в Стёпкино лицо:

— Имя проторский воевода написано! Смотри в оба глаза! Печать князя йе-ест!

— Да хоть самого весского царя, — отмахнулся Стёпка. — Хоть этого... Как его там?.. Хоть Д'Орка этого вашего рогатого.

— Не смей так сказать про Его Ослепляющую Сиятельность! — тут же возвысила голос девица. — Это не позволительно!

— Ладно, не буду, — согласился Стёпка, подивившись слегка такой нервной реакции на вполне безобидные слова. — А он у вас что — безрогий?

— Откуси язык, демон! — Ц'Вента аж побелела от злости, отчего её обведённые тенями глаза сделались неестественно огромными.

— Правильно говорить не "откуси", а "прикуси", — поправил Стёпка.

— Мне плюнуть на ваши правила!

— А нам плюнуть на ваши филькины грамоты! Я сказал, что вы уйдёте, и вы уйдёте!

— Не уйдём! — Ц'Вента и даже ножкой для убедительности притопнула. — Разговор окончен! А если ты будешь упрямый, мы позовём слуг!

— Зовите, — пожал плечами Стёпка. — А зачем?

— Они вышвырнут вас из отсюда вон!

— А если я их тоже порублю?

— Хей-хей! — торжествующе воскликнула Ц'Вента. — Быстрее я твоего служку ножницами на куски разрезаю, чем ты победить хотя бы одного орфинга!

— Я не служка! — тут же возмутился Ванька.

— Закрой рот!!! — гневно рявкнула Ц'Вента. — Слуги могут говорить только разрешением хозя-аев!

— Сама заткнись! — вскипел Ванька, выступая вперёд. — Будет она ещё тут мне указывать! Ты кто такая? Припёрлись тут на чужое, все из себя такие смелые! Катитесь отсюда к своему рогатому ослепительству, пока мы вам причёски не попортили!

Ванька взбеленился не на шутку. Видимо, очень уж обиделся на то, что его обозвали служкой. После его-то подвигов в пещере, после обретения склодомаса и полётов на драконе, когда он почти сравнялся героизмом со Стёпкой, и вдруг — такое унижение от какой-то размалёванной под гота девчонки. Мало того, что смотрит, как на пустое место, так ещё и обзывается. Разве тут стерпишь? По всему выходило, что в Ваньке тоже гузгай пробудился. Причём, столь же яростный и, возможно, ещё более придурошный, чем у Степана.

Орклы откровенно наслаждались бесплатным спектаклем. Стёпке это не нравилось. И довольные физиономии их не нравились, и то, что вся ситуация стала напоминать глупую подростковую ссору. Но изменить уже ничего было нельзя. Коса, что называется, нашла на камень. И Ванька, как оказалось, был как раз тем самым камнем.

— За оскорбление Сияющей Высокородности холопов секут до смертного умирания, — объявила девица, прожигая его насквозь жгучим взглядом.

В её руке откуда-то вдруг взялся свёрнутый в кольца кнут. Привычным движением кисти она выпустила его на волю, и почти двухметровый кнут с готовностью распустился блестящей чёрной змеёй, звонко хлестнув по деревянному полу раздвоенным кончиком.

— За оскорбление демона безрогих оркландских девчонок бьют палкой пониже спины, — выдал в ответ не растерявшийся Ванька. — До разрыдания и соплеутирания.

Держа склодомас правой рукой, он направил его на врага, точнее, на врагиню и принял фехтовальную стойку, вспомнив, по всей видимости, свою победу над ожившим скелетом.

Ц'Вента зашипела буквально по-змеиному. Угадал Ванька с подходящим обзывательством, зацепил за живое. Бить палкой благородную орклиту? Пониже спины?! Как стерпеть подобные слова от холопа?

— Ц'Вента, фаген еста зи-и, — негромко сказал Ш'Венн, явно подбадривая девицу, которую, честно говоря, подбадривать вовсе и не требовалось.

По всему, Стёпке пора уже было вмешаться. Меньше всего ему хотелось увидеть, как кнут выщелкнет у Ваньки глаза или рассечёт ему лицо до кости. В том, что разъярённая орклита проделает это недрогнувшей рукой, он не сомневался. Достаточно на её искажённое злобой лицо взглянуть. Однако гузгай не торопился. Похоже, он что-то такое особенно знал про Ваньку. Похоже, он заранее знал, чем всё кончится. Поэтому Стёпка остался сидеть. Ц'Молла его спокойствие насторожило, он поднял руку в попытке остановить девицу, но опоздал.

— Штэ-эбе! — выдохнула орклита и нанесла удар.

Она умела обращаться с кнутом. Пожалуй, выйди против неё вооружённая даже двумя мечами Боява, победа досталась бы вовсе не дочери Угроха. Меч, конечно, оружие опасное и очень острое, но он не может гнуться, извиваться и жалить со спины. А кнут может. Чёрная молния упруго взметнулась с пола и прянула к Ванькиному лицу. Стёпка испытал тягостный миг страшного понимания, что он опоздал, что надо было не слушать гузгая и обнажать эклитану, что Ваньку сейчас искалечат навсегда, и уже ничем это не исправишь... Он даже привстал, напрочь забыв о том, что его друг неуязвим по причине неполности, что он "не весь" и потому уже необратимо покалечить его едва ли получится. Ведь ударить обоих демонов одновременно девчонка просто физически не сумеет.

Всё-таки гузгай в Ваньке так и не пробудился. Наверное, он ему теперь был и не нужен. У Ваньки имелось кое-что другое, очень магическое и попробовавшее, между прочим, его крови.

Кнут в последнюю секунду хлёстко столкнулся с выставленным вперёд склодомасом, обвил его несколькими тугими кольцами и натянулся звенящей струной. Они застыли на мгновение — набычившийся Ванька, держащий перед собой уже вовсе не бесполезный жезл, и Ц'Вента, чем-то даже прекрасная в своей мрачной свирепости, вся такая напружинившаяся, словно чёрная кобра за секунду до броска...

И тут камень в склодомасе полыхнул пронзающей синевой. Ветвистый разряд стрельнул по кнуту, вонзился в сжимающую его руку, оплел фигуру девицы и взорвался с оглушительным треском. Все самосветки на секунду погасли, затем засияли с удвоенной силой.

Перед проморгавшимися после вспышки свидетелями поединка в новоявленной красе предстала ошарашенная и растерявшая весь свой боевой пыл Ц'Вента.

Стёпка в который раз мучительно пожалел, что у него нет с собой мобильника с фотоаппаратом.

Ванька заржал первым. Потом засмеялся и Стёпка. Орклам было не до смеха. Ц'Венте — тем более.

Нет, если не считать бесследного исчезновения испарившегося кнута, то ничего непоправимого с орклитой не произошло. Её просто основательно шарахнуло магическим разрядом, чуть-чуть попортив платье и катастрофически преобразовав причёску. Чёрные волосы теперь торчали во все стороны, как змеи у Медузы Горгоны, образуя вокруг девичьей головы этакий умопомрачительный лохматый венец, в центре которого бледнело вытянутое испуганное лицо с вытаращенными глазами, густо обрамлёнными белыми, видимо, обгоревшими ресницами. Поставь такое чучело посреди поля — вороны от ужаса в обморок будут на лету падать.

Проигрывать всегда обидно. Но вдвойне обидно, когда над тобой смеётся победитель. Если ты при этом ещё и девчонка — нервный срыв обеспечен. Ц'Вента попятилась, упёрлась спиной в стену и сползла по ней на пол, сминая ещё дымящееся местами платье и невидяще глядя перед собой пустыми глазами. Когда она впервые после удара молнии моргнула, ресницы дружно осыпались невесомым пеплом. Ей ещё повезло, что заодно не обгорели и все волосы. Лысая орклита — это что-то запредельно унизительное. Повеситься впору или литр яда с горя выпить.

— Она жива, — успокоил Стёпка дёрнувшегося статс-негоцианта. — Её просто магией слегка оглушило. Чтобы знала, как на демонов нападать.

К девчонке, однако, бросился не Ц'Молл, а Ш'Венн. Едва он, присев, дотронулся до её руки, как его ужалило остатками магического разряда. Оркл отпрянул и зашипел, злобно глядя на виновника всех бед. На Ваньку эти взгляды не произвели никакого впечатления, он в это время осматривал со всех сторон склодомас, оказавшийся крайне эффективным и эффектным оружием. Судя по Ванькиной довольной физиономии он был не против сразиться с кем-нибудь ещё... А что? Вон как жахнуло — любо-дорого посмотреть! Ну-ка, кто здесь ещё против нас что-нибудь имеет?

Начавшая приходить в себя Ц'Вента помотала головой (ну и кикимора из неё получилась!) и звучно икнула. Стёпка не выдержал и снова засмеялся.

Ц'Молл тем временем выудил из нагрудного кармана висящий на цепочке серебряный колокольчик и энергично его встряхнул. Пронзительное "дин-дин-дон!", явно усиленное каким-то заклинанием, услышали, наверное, даже на Боярском холме.

— Вы отняли у на-ас слишком много время-а, — прорычал оркл. — Сейчас наши слуги помогут вам выйти во-он. Советую не противляться. Они могут сделать вам сильный бо-оль.

За дверью что-то звонко брякнуло, что-то тяжёлое упало на землю, кто-то сдавленно вскрикнул — и тут же крик оборвался. Навостривший уши Степан отчётливо расслышал знакомое гудение раскалённого воздуха и, вроде бы, голос младшего слуги.

Орклы встревоженно переглянулись. Они, безусловно, ожидали чего-то другого, но это другое по неведомой им причине не состоялось.

— Что там е-есть? — спросил Ц'Молл.

— Там много чего есть, — сказал Стёпка и добавил, не удержавшись: — Там могут даже кое-кого случайно съесть.

Он поднялся и показал на дверь:

— Не желают ли господа взглянуть?

И сам первый вышел на крыльцо, не побоясь подставить орклам спину. Ванька ленивой походкой победителя — а вы как думали! — неторопливо двинулся за ним. Но пару раз всё же оглянулся. Орклам он не доверял.

Во дворе всё было прекрасно. Во дворе всё было под контролем. Дрэга возвышался ощетинившейся громадой и глаза его сверкали нешуточным огнём. Передними лапами он прижимал к земле двух слуг. Те лежали носами в землю и не трепыхались. Ещё двое стояли у стены по стойке смирно, их оружие — тяжёлые двусторонние топоры — было отброшено в сторону. Опалённая стена сарая над их головами слегка дымилась. Гордый Смакла сидел на спине дракона и свирепо оглядывался в поисках ещё не повергнутых врагов. К его разочарованию таковых больше не наблюдалось.

Мальчишки с изумлением разглядывали оркландских слуг. Это были не люди, это были, скорее, почти нелюди. Грубая шершавая кожа, жёсткие волосы, прижатые к черепам уши, выступающие вперёд челюсти. Очень злые, глубоко посаженные глаза. Абсолютно первобытные не лица даже — морды. Короткие кривые ноги и непропорционально мощные руки. Понятно, почему Ц'Вента так на них рассчитывала. Глядя на худенького отрока, пусть даже и демона, ей трудно было поверить, что он способен справиться с такими вот звероподобными, увитыми жилами и мускулами громилами. Тем более — сразу с четырьмя.

— Ой-ёй-ёй! — пробормотал Ванька. — Вот это уроды так уроды. И где таких выращивают?

— Догадайся с трёх раз, — сказал Стёпка. — Дрэга, отпусти их! Они больше не будут!.. Если, конечно, жить хотят, — это он специально для Ц'Молла добавил, чтобы тот не вздумал глупость какую-нибудь своим слугам приказать.

Статс-негоциант жадно разглядывал дракона. Властным движением руки он приказал помятым слугам отойти в сторону, повернулся к Стёпке и спросил:

— Сколько ты хочешь за этот зве-ерь, Стеслафф? Я заплачу тебе зо-олотом.

* * *

Волосы у Ц'Венты так и торчали во все стороны. Всё ещё не вполне опамятовавшаяся орклита чёрно-серым кулем сидела в повозке и время от времени болезненно икала. Над ней больше никто не смеялся, однако ей вряд ли от этого было легче. Все её вещи — она, оказывается, успела уже довольно плотно обжить две комнаты на втором этаже — лежали тут же, сваленные кое-как. Выезжая за ворота вслед за повозкой, оглянувшийся Ц'Молл поймал взгляд Степана. Тот в который уже раз отрицательно помотал головой: не продам.

Последними уходили орфинги. Они не косились на дракона, не обещали вернуться... Но было в их широкоплечих фигурах, в их упрямо набыченных головах что-то угрожающее, что-то смертельно опасное, дремучее, неандертальско-пещерное... Удобных слуг завели себе орклы, послушных и смертельно опасных. Нетрудно было представить, как при штурме окружённой крепости первыми в атаку идут такие вот непробиваемые и трудноубиваемые звероподобные воины, как они проламывают вражескую оборону, как сметают ряды защитников, может быть, даже и в самом деле дубинами, а уже потом, следом за ними туда врываются вампиры... и начинается настоящая резня. А оркимагам остаётся только спокойно войти в поверженную твердыню и объявить её навсегда своей...

— Ну вот, Ванес, — сказал Стёпка, глядя им вслед. — Все ушли. А ты боялся.

— Испугаешься таких, — пробормотал Ванька. — Видал, какие у них морды?

— Да уж, лица у них симпатичные. Слышь, Смакла, а откуда они, орфинги эти? Тоже из Оркланда?

Гоблин уже сполз с драконьей спины и тщетно уворачивался от драконьих облизываний. Дрэга был недоволен тем, что ему не дали поиграть с обезоруженными врагами, и теперь выпрашивал за своё терпение что-нибудь вкусненькое. Иногда здоровенный дракон вёл себя, как маленький щенок.

— Ага. Они там на севере живут. Так и прозываются — северные орфинги. Их племена давно орклам служат. Серафиан баял, что их воины едят головы поверженных врагов.

Стёпку передёрнуло:

— Так они ещё и людоеды? Что-то здесь у вас слишком много людоедов. Куда ни сунься — везде они.

Во двор корчмы осторожно вошёл Збугнята. В руках у него был устрашающих размеров кухонный нож. Увидев дракона, юный вурдалак, уважительно присвистнул — и решил пока поближе не подходить. Его щёку пересекал багровый рубец, как бы не след от уже знакомого мальчишкам кнута.

— Стеслав, это взаправду ты? — спросил издали Збугнята. — А мы думали, что Сгрыква брешет, будто ты орклов прогнать грозился.

Стёпка слетел с крыльца, сграбастал вурдалака:

— Привет, Збугнята! Я вернулся! И орклов мы уже прогнали, больше сюда не сунутся. А Заглада где? А Вякса?

— Тута я, — показалась над забором лохматая гоблинская голова. — А энто что за зверь страшенный посередь двора расселся? Он меня не цапнет?

— Заходи, Вякса, не бойся. Это Дрэга, ты же его знаешь. Только он немножко подрос.

— Совсем немножко, — признал Вякса, обходя дракона на безопасном расстоянии. — Ты чем его кормил, Стеслав, что он так изрос? Дай и мне угоститься, а то я Збугняту никак догнать не могу.

— Энто Дрэга, — уверенно сказал Щепля, выглядывая из-за ворот. — У меня на него глаз верный. Только я к нему теперича подходить не буду. Даже и не просите. В евонной пасти три таких как я поместиться могут.

Глава десятая,

в которой демоны никого не побеждают, но кое-что узнают

Маленькая Заглада, притаясь за дверью стайки, с восторгом разглядывала дракона. Ей ужасно хотелось подойти и погладить его, но она пока не решалась.

Ванька сидел на крыльце и внимательно разглядывал склодомас. Кажется, на ближайшее время это будет его любимым занятием. Смакла толкал дракона к колодцу, тот шутливо упирался и норовил повалить его на землю. Вякса, уже слегка осмелев, вертелся вокруг. Хозяйственный Збугнята с топором в руках деловито прилаживал на место перекошенную воротную створку.

Стёпка огляделся и сделал глубокий вдох. У него было такое ощущение, будто он после долгих скитаний оказался дома. Ну или по крайней мере там, где ему все (кроме орклов, конечно) рады.

Это благостное настроение продлилось недолго.

— Ой, мамочки родимые, Стеславчик возвернулся! — взвизгнула чумазая Негрызга, выскочив непонятно откуда. Она набросилась на Стёпку, как вампир на ничего не подозревающую жертву, жарко чмокнула его в щёку и тут же скрылась в корчме, крича во всё горло:

— Я Стеслава первая почеломкала! У меня теперь и муж такой же пригожий будет!

Красный Стёпка яростно тёр мокрую щёку. Ванька лежал на крыльце и хохотал:

— Всё, Стёпыч, беги куда глаза глядят! Теперь тебе покоя не будет! Насмерть обслюнявят!

— Да пошёл ты, — сердито отмахнулся Стёпка. — Я этой Негрызге... Она одна у них тут такая дурная. Надо её опять к лавке примагнитить, чтобы не прыгала на людей.

Зря он Ваньку не послушался, зря не убежал. Почти сразу во двор ворвались три девицы, и Стёпка попал в центр восторженного урагана. Застуда, Угляда и Задрыга закружили его, затормошили, затискали, даже ущипнуть успели. Хорошо хоть целоваться не полезли, хотя Задрыга, заметно было, удержалась с трудом, видимо, отвыкла и не сумела перебороть стеснение.

Как оказалось, орклы заявились в корчму часа за четыре до появления Стёпки с друзьями и потому их недолгое "иго" почти не оставило следов. Если не считать, конечно, выбитого у Сгрыквы зуба и рубца от кнута на Збугнятовой щеке. О, надо было видеть, как сиял юный вурдалак, когда ему с подробностями поведали о постигшем Ц'Венту заслуженном возмездии, какими глазами смотрел он на Ваньку, что тому, само собой, чрезвычайно льстило. Вот так, Стёпыч, это тебе не свистелкой шаманить, это почти настоящий подвиг, скажи ведь! Да-да, соглашался Степан, великодушно не уточняя, что победу над девчонкой — пусть даже она и злобная орклита — настоящим подвигом можно назвать с очень большой натяжкой.

В корчме вновь стало оживлённо, шумно и людно. То и дело заглядывали соседи — полюбопытствовать на удивительного дракона и отважных мальцов, не оробевших турнуть чёрно-серых хозяев. Уже вся улица была в курсе произошедшего, а то и почти вся Протора. Лёгкость, с какой были изгнаны наглые пришельцы, до того всех обрадовала и воодушевила, что народ на время забыл о скором, почти неизбежном нашествии орклов.

Это ужасно Стёпку удивляло. Ему ведь как представлялось владычество Оркланда. Ему представлялось, что когда враги во главе с оркимагами займут Протору, это будет похоже на то, как, например, фашисты захватывали какой-нибудь наш город и принимались в нём хозяйничать, грабить, казнить и угонять в плен. Беспросветный страх, отчаяние и ужас. По улицам не пройти, тут и там виселицы и патрули. Все сидят по домам и боятся. Но... Но, кажется, местные жители на всё это смотрели иначе, причём, настолько иначе, что в голову нет-нет да и закрадывались сомнения насчёт того, что, может быть, и в самом деле всё не так уж и страшно, что тогда, может быть, и сопротивляться завоеванию не стоит, что жизнь-то ведь не кончится и всё равно нужно будет работать, ухаживать за скотиной, сеять, косить и молотить, в общем, точно так же, как и всегда... Однако потом Стёпка вспоминал холодные глаза статс-негоцианта, кнут в руках Ц'Венты, смотрел на перекошенное лицо Збугняты и неуютные предательские мысли развеивались в одно мгновение.

В самый разгар этих непростых размышлений его отыскал Сгрыква, уже успевший с помощью примочек подлечить разбитую губу:

— Там хозяйка просит тебя зайти. Поговорить хочет.

Тётка Милава встретила его улыбкой:

— Здрав будь, Стеславушка, — она взъерошила его волосы, улыбнулась не слишком весело. — Спасибо тебе, что вы с вашим зверем сюда явилися. Вовремя этих орклов вытурили. А не то Збугнята ведь уже ватагу собрал, дружков своих подговорил корчму отбивать. С кухонными ножами супротив здоровенных мужиков... Искалечили бы их орфинги.

— Они вернутся? — спросил Стёпка. — Мы ведь не сможем всё время вас охранять.

— Знамо, вернутся, — легко согласилась женщина. — Но мы теперь учёные. Мы всё своё увезём отсюдова к сестрице моей на подворье, а там видно будет. Корчму нам новые хозяева не оставят. Всё одно заберут. Грамота у них, князем жалованная, — она вздохнула. — Вы, верно, изголодались уже. Скоро мы вас накормим. Зверь-то ваш, как, не шибко кусачий? Чем его угощать будем?

— Он только для врагов кусачий, — улыбнулся Стёпка. — Пироги очень любит. Но вообще-то, если он проголодается, он себя сам накормит. Улетит в лес и там оленя поймает или кабана.

Во дворе пацаны шумным роем вертелись вокруг "кусачего, но добродушного" зверя. Дрэга мужественно терпел дёрганья за хвост и вскарабкивания на спину. Заглада сидела рядом с его лежащей на траве головой и что-то очень с уморительно серьёзным видом ему рассказывала. Иногда дракон приоткрывал один глаз и косился на девчушку, как бы говоря: я слушаю-слушаю, говори.

Стёпка смотрел на всё это с верхней ступеньки, и на душе у него было смутно. Тяжкие сомнения продолжали терзать его душу. Остаться здесь, чтобы охранять корчму, нечего было и думать. Но и улетать, бросив друзей на произвол судьбы, тоже выглядело не слишком приятно. Предательством это выглядело, подлостью самой натуральной и малодушием. Стёпку разрывало пополам. Что делать и как быть? Самые главные в жизни вопросы, на которые почти никогда нет удобного ответа.

— Ты чё на весь свет набычился? — спросил его Ванесс, выходя на крыльцо с большим куском свежего хлеба, щедро намазанного вареньем. — Хочешь? С демоникой.

— Не хочу, — отмахнулся Стёпка. — И ты много не ешь. Говорят от демоники у демонов сила магическая пропадает.

— А у меня этой силы и не было, — без сожаления заявил Ванька. — Так что пусть себе пропадает.

— Надо орклов из Проторы так прогнать, чтобы они сюда больше вообще не вернулись, — сказал Стёпка. — Только у нас так не получится. Вот ведь гадство какое!

— Всех не победишь, — вздохнул Ванька. — Даже если очень хочется.

Стёпка с подозрением покосился на друга:

— Тебя что, вампиры успели покусать?

— Тьфу на тебя! — испугался Ванька. — Никто меня не кусал.

— А зачем тогда слова вампирские повторяешь? Всех не победишь, всех не победишь... Я и не собираюсь побеждать всех. Я друзей защитить хочу, понятно! Мы-то домой вернёмся, а они здесь останутся.

— Ну и останутся. До нас как-то жили — не пропали. И без нас не пропадут. У них вон ополчение какое собралось уже, турнут орклов за милую душу. Разве нет?

— Не знаю. Хорошо бы, конечно, если так.

* * *

Когда Смакла придумал покружиться над Проторой, чтобы все увидели дракона и никто больше не посмел покусится на корчму, ребятня на какое-то время замерла, ошарашенная открывающимися перспективами. Увидеть полёт дракона! Увидеть, как он взлетает и садится! И даже, может быть... Если разрешат... Если очень-очень попросить... Стёпка поймал отчаянный взгляд Вяксы, подошёл к Смакле и сказал:

— Слушай, возьми его с собой, а? Пусть он тоже полетает.

К его удивлению Смакла возражать не стал, и притихший Вякса несколько минут спустя уже сидел за его спиной, упираясь босыми пятками в драконьи бока. И лицо у него было такое, словно он получил вдруг всё, о чём мечтал и даже больше. И вскоре с небес донёсся его отчаянный визг, и все остальные пацанята с нескрываемой завистью смотрели в небо, в котором, оказывается, есть место не только для пришлых демонов, но и для обычных гоблинов, живущих по соседству и ничем от тебя не отличающихся.

После того, как на драконе после Вяксы и Збугняты прокатились все, кто решился, после того, как и свои и чужие основательно подкрепились (ешьте больше, чтобы орклам ничего не оставлять, приговаривала хозяйка), после того, как суматоха слегка улеглась, к воротам корчмы подъехали не слишком желанные гости. Во двор они заезжать не поторопились — ну, понятно, дракона боятся, — придержали коней в некотором отдалении.

Это были не орклы и даже не оркимаги, как слегка опасался Стёпка. Он не того боялся, что придётся с этими оркимагами сражаться, а того, что в этом сражении могут пострадать его друзья. Судя по богатым одеждам, в корчму пожаловал кто-то из проторских бояр.

И все, когда увидели этого мордастого пожилого боярина, почему-то оглянулись на Стёпку, словно он тут был самый главный и только он мог правильно решить, что делать и как поступить.

— Это кто? — спросил Стёпка у Збугняты.

— Боярин Неможа.

— А-а, это с его сыном мы тогда сцепились?

— Ага. Он в Проторе боярский розмысл возглавляет. Его дом на холме самый богатый. Ишь ты, гляди, сам к тебе не починился приехать.

— Надо его в корчму позвать.

— Нечего ему тута делать, — насупился Збугнята. — Это они там у себя с орклами сговорились, чтобы те нашу корчму под себя забрали, пока прочие не подоспели. Золотом за то, небось, подразжилися. Вот его и корёжит теперь, что орклы то золото возвернуть потребуют.

И Стёпку это тоже очень сильно удивило. Получается, что богатым боярам новая власть нисколько не мешает. Получается, что они и с оркимагами уживутся, что им всё равно кто ими командовать будет, весский царь или оркмейстер, лишь бы богатства свои сохранить. Получается, что этот боярин Неможа просто-напросто самый настоящий предатель. И Стёпке тоже расхотелось приглашать его в корчму.

— Так, — сказал он Ваньке. — Я пойду к нему, а ты оставайся здесь. Будь наготове, мало ли что.

И Ванька не стал возражать, только склодомас из-за пояса вытащил. А Смакла поднял дракона в воздух. Вместе с ним на драконьей спине в это время сидел кое-как наконец взобравшийся туда Щепля. Так они вместе и взлетели — Щепля даже пискнуть не успел — и принялись наворачивать широкие круги, показывая нежданным гостям, на чьей стороне сейчас сила.

Подивившись сообразительности гоблина (сам бы не додумался, честное слово), Стёпка вышел за ворота.

Боярин сердито сопел, кряхтел, не знал, как вести себя с пугающим его демоном, который поди угадай на что способен, даром что малец мальцом. Да ещё дракон этот страшенный... А у самого боярина кто сейчас за спиной? Да никого, почитай, и нету. Разве ж сумеют разжиревшие на хозяйских харчах гридни совладать с этакой-то зверюгой, вздумай она сейчас на них наброситься. Так все пятеро по улице и чесанут, хозяина бросив. Эхе-хе! Зря воеводу не послушал, надо было ещё и десяток дружинный с собой привести...

— Ты почто, отрок, хозяев новых обидел? — наконец выговорил боярин, с трудом не сорвавшись на бессмысленную ругань. Он бы и сорвался, но поймал оценивающий взгляд пролетающего над ним дракона и проглотил непотребные слова. Жить ему ещё не надоело.

— Не бывать орклам здесь хозяевами, — сказал Стёпка. — Пусть даже и не надеются.

— Не тебе о том судить... — вскинулся боярин. Был он мордастый, откормленный, с брюхом, в шитых золотом сапогах, в подбитом мехом плаще, весь потный и багровый, и очень злой.

— Это вас орклы сюда прислали или вы сами за них просить придумали? — поинтересовался Стёпка.

— Ты, демон, не ведаешь, что творишь, — прорычал боярин вполголоса, так чтобы не слышали посторонние, вон их сколь по всей улице уши-то навострило. — Ты отсюдова вскорости улетишь, а нам тут жить. Не спростят орклы позору. И людишек в полон угонят и корчму сожгут, как бы ни чего хужее.

— Это вряд ли, — сказал Стёпка. — Вы им там передайте, что дракону до Проторы долететь недолго. Если они корчму пожгут — он пожгёт их. Он это умеет.

Боярин посопел-посопел, да и не нашёл больше никаких слов. Вылетели они у него из головы напрочь, поскольку страхожутная крылатая скотина так и кружила, так и кружила, ровно добычу высматривая... Мордастые гридни тоже с опаской поглядывали вверх, и, когда боярин, так ничего больше не решившись сказать, утёр кружевным платком потное лицо и повернул коня, все пятеро осторожно перевели дух и хозяина своего, уезжая, чудом не обогнали.

...Щепля бесформенным кулем шмякнулся на траву и остался сидеть, прижавшись к драконьему боку и поводя по сторонам очумелым взглядом.

— Энто Щепля, — сказал Стёпка, проходя мимо. — Он теперь на дракончего учиться пойдёт. У меня на него глаз верный.

— Шибко маетно в высях летать, — возразил под громкий смех ребятни Щепля. — Дух ажно перехватыват. Думал не удержуся на чешуе и сверзанусь на боярина. Так что боле меня туды не зовите, мне здеся, на травке привычней.

— Я тебя боюсь, — удивил вдруг Ванька, когда Стёпка присел рядом с ним.

— С чего это?

— Ты стал какой-то не такой. Ты, когда к этому боярину шёл, ты как самый главный тут шёл. Боярина не испугался...

— Было бы кого пугаться. Он сам весь перепуганный был. Смакла с драконом здорово придумал.

— Это да, — согласился Ванька. — Но ты всё равно здорово изменился.

— На себя посмотри. Мы оба изменились.

— Ну... Может быть.

— Между прочим, Ванес, знаешь, как орклы Ясеньград называют?

— Откуда мне знать? Я же не ихний магистр.

— Изенгаурд.

— Ну ни фига себе! — Ванька даже подскочил. — Это что же?.. Это мы в Средиземье?.. Да ну-у! Просто совпадение, да, Стёпыч? А хоббиты тогда где?

— Я не знаю... Слушай, я хочу к ведуну местному слетать. Прямо сейчас, пока ещё не стемнело.

— Чего мы там не видели?

— Поговорить надо. Ты летишь?

Ванька, разумеется, полетел. Не потому, что хотел с ведуном пообщаться, а просто летать ему ещё не надоело.

И когда они поднялись в воздух, Стёпка попросил Смаклу, чтобы тот сделал несколько кругов над боярским холмом. И пониже, пониже, над самыми крышами. Гоблин, естественно, возражать не стал. Они с шумом пронеслись над теремами, распугивая праздно гуляющий народ, кто-то закричал, кто-то даже, кажется, пустил вслед стрелу со стены, но, конечно, не попал. Стёпке показалось, что он разглядел стоящих у входа в посадничий дом орклов... или это были орфинги?..

* * *

И опять за столом сидели оба Швырги, старший и младший, элль-хон Зарусаха и демон Стеслав. Из старой компании не хватало пасечника Неусвистайло (он уже выехал к Летописному замку), зато присутствовали ещё один демон Ванесий и гоблин Смакла. Ну и дракон, который устроился во дворе и терпеливо ждал, когда все наговорятся и можно будет улетать.

— Выручил, значит, своего гоблина, — выговорил Швырга, когда Стёпка закончил краткий отчёт о своих приключениях. — Да ещё и дракона нашёл себе немаленького, и друга отыскал. Шустрый ты демон, Стеслав, правду маги говорили. Всё исполнил. Ну что ж, рады за тебя. За вас всех рады. Что вы думаете делать дальше?

Стёпка посмотрел на Швыргу, на старого ведуна, на Зарусаху. Те смотрели на него внимательно и ждали, что он скажет. Они, кажется, догадывались, что он ещё не всё им выложил, но, честное слово, они даже предположить не могли, что именно он собирается им рассказать.

— Мне не нравится, что здесь будут орклы, — сказал он.

— Нам тоже не нравится, — согласился ведун. — Но в жизни так часто бывает, что изменить уже ничего нельзя. Или умереть или смириться.

— Или бороться, — сказал Швырга.

— Или бороться, а потом всё одно умереть, — качнул головой ведун.

— А по-другому никак? — спросил Стёпка.

В ответ все промолчали. Зарусаха задумчиво щурил глаза и порой хитро косился на Ваньку.

— Можно и по-инакому, — выговорил ведун, и сразу поправился. — Можно было бы... Если бы у нас был князь... Здоровый, решительный князь.

— А Могута решительный?

— Он умирает, — сказал Швырга. — Ходят слухи, что на него немочь недруги наслали. А много ли калечному надо.

— Он уже не умирает, — сказал Стёпка, покосившись на сразу приосанившегося Ванеса. — Мой друг сумел вражью немочь из него изгнать.

— Это хорошая новость, — просиял Швырга. — Поклон тебе низкий, Ванесий, от всех нас... Но бояре всё одно без оберега Могуту полновластным князем не признают.

Стёпка подумал, подумал, затем вздохнул и решил, что здесь он может рассказывать всё. Этим людям он доверял больше, чем себе, и был уверен, что они не сделают ничего, что могло бы навредить Боеславу.

Рассказ о том, как призрак князя Крутомира вернул княжичу оберег, все выслушали в полном молчании.

— Неспроста, выходит, он тогда тебе в первый раз явился, — сказал ведун. — Знак то был. И хвала предкам, ты тот знак верно истолковал.

— Это очень многое меняет, — всплеснул руками Швырга младший. — Это всё меняет!.. Многим ли вы об этом поведать успели?

— Только вам, — сказал Стёпка. — Ну и князь с княжичем знают... Да, ещё, конечно, отец-заклинатель, Серафиан, Купыря... Вурдалак ещё... Ополченцы в лагере... — он смешался и добавил растерянно. — Чёрт, почти все уже знают. А ведь никому не говорили.

— Такое в тайне не удержишь, — сказал старый ведун. — Да и нет нужды такую тайну хранить. Наоборот. Пусть все знают, что в Таёжном княжестве правитель появился с наследником законным. Может тогда, бояре задумаются, идти им под орклов или князя своего поддержать.

— А Купыря мне сказал, что про Боеслава лучше никому не говорить, потому что его тогда могут убрать... Ну, убить могут.

— Я думаю, что княжича уже так охраняют, что никакой враг до него не доберётся.

— И что теперь будет? — спросил Стёпка. — Орклы с весичами уйдут?

Швырга покачал головой. Ведун хмыкнул. Зарусаха тонко улыбнулся и погладил жидкую бородку.

— Война будет, однако, — сказал элль-хон. — Оркимаги так просто от своего не отступятся. Но весичи уйдут. Весскому царю против княжьего оберега стоять не с руки. Весичи уйдут, а потом вернутся. Но уже не с дружиной, а с золотом.

— А почему ихний царь оберега боится? — решился вдруг на вопрос молчавший до того Ванька.

— Он его не боится, — поправил Швырга. — В задавние годы весских князей на престол посадил таёжный князь Стомудр. И благословил на княжение этим самым оберегом. Так что по завету предков нынешний царь — как бы младший брат княжича Боеслава. Да, да, звучит смешно, но таков обычай. У орклов это называется орколитет. Если Лихояр в открытую пойдёт против владельца оберега, будет много недовольных, особливо среди князей и в дружинах. Смута великая заварится в Веси. Царю это не нужно, потому как царь — это в первую очередь закон и порядок, прадедами завещанный. Хотя бы токмо и на словах. По жизни-то цари весские законы не шибко соблюдают, честно сказать. Придумают и здесь что-нито, но не сразу, не сразу...

— Значит, вам весичей теперь можно не боятся?

— Мы их и раньше не боялись. Но и спиной к ним поворачиваться не спешили. Они ведь всё одно своё взять постараются. Элль-хон верно сказал: весичи уйдут, чтобы потом вернутся. С посулами, с подкупом, с большими деньгами. Но это будет потом. Не скоро. И это будет не война.

— А князь Могута орклов сумеет прогнать?

— Это дело не простое. Орклы сильны. У каждого оркимага свой регимент в подчинении ходит. Это у них так дружина прозывается. А в том регименте по сто и более орклов. И они уже, поди, по всему улусу расползлись. Трудно будет их выгнать. Но можно. Били мы их уже не раз, побьём и сызнова.

— Каган Чебурза тоже дремать не станет, — добавил элль-хон. — Когда таёжное ополчение с оркимагами сойдётся, он обязательно захочет себе кусок урвать. Он не зря войско на границе степи держит. Время выжидает. Как степной пардус. Когда почувствует слабину — сразу ударит.

— Вот тебе, Ванька, и битвы, о которых ты тогда у Смаклы спрашивал, — сказал Стёпка растерянно. — Видал, как всё плохо. Со всех сторон лезут.

— И ещё как лезут, — согласился Швырга. — Вот скажем, коли не тайна, кто вас надоумил орклов порубежной одёжкой дразнить? Али сами додумались?

Стёпка поглядел на Ваньку, тот в ответ сделал большие глаза. Их магическая одежда, надо заметить, как изменилась тогда, перед походом в корчму, так и осталась в том же виде. Почему-то.

— Порубежной? — переспросил Стёпка. — Это как?

— Тайгари-порубежники, что земли наши от Оркланда берегут, такожде в дозорах ходют. Где орклов повстречают, там и бьют... Не купцов, конешное дело, и не посольских, а тех, что за полоном к нам шастают. Шибко орклы порубежников не любят. Небось, как вас увидали, перекосило их?

— Ну-у, да, — согласился Стёпка. — Мы им почему-то сразу не понравились. Особенно Ц'Венте... Только нам никто не подсказывал. Наша одежда — она сама по себе переменяется. Как будто заранее знает...

— Вон оно как, — покивал Швырга. — Даже одёжка у вас, и та непростая.

Ванька другими глазами оглядел себя, даже потеребил рукав куртки, потом гордо расправил плечи:

— Порубежники — это же, выходит, погранцы, да? Клёво! У меня батя пограничником был, на Дальнем Востоке служил. Ну, форма у них, конечно, другая была... Фуражки там, погоны, овчарки...

Стёпка тут же представил, как Ванька в зелёной фуражке и со склодомасом в руках сидит на спине Дрэги и сурово смотрит на перебирающихся через Лишаиху самура... то есть оркимагов. Похоже Ванесу тоже привиделось нечто подобное, потому что взгляд его слегка остекленел, а физиономия сделалась непривычно суровой, как у настоящего пограничника на плакате. И даже словно бы пропел кто-то в отдалении: "В эту ночь решили оркимаги перейти с набегом Окаянь"...

— Ну и что нам теперь делать? — с трудом отвлёкся Стёпка от чудного видения. Не бывать Ванесу порубежником, у него дома делов полно, школу закончить, ГЕА с ЕГЭ пережить...

— А что вам делать? — развёл руками Швырга. — Вы более ничего не можете сделать. Это война не демонов, это война людей. Возвращайтесь к себе. Вы и так уже без меры нам подсобили. Ополчение — это, конечно, хорошо, но это не настоящее войско. Одним удальством орклов с весичами не одолеешь. Нужен вождь, настоящий, признаваемый всеми, даже врагами. Вождь, за которым пойдут без раздумий и которому верят. Вы нам такого вождя дали. И не смотрите, что он ещё мал. За ним стоит отец, а теперь ещё и дед. Благодарность вам за это от всего таёжного края.

Стёпка надолго задумался, потом посмотрел на насупившегося Ваньку, вздохнул и решил, что пришла пора признаваться:

— Мы не всё вам рассказали. Есть ещё одна вещь... очень важная. Мы вам сейчас её покажем, а вы... Может быть... В общем, Ванесс, давай, выкладывай его на стол. Где он там у тебя?

Ванька забавно шмыгнул носом, затем наклонился и вытащил из-под лавки замотанный в тряпицу жезл. Размотав его, он помедлил секунду, потом осторожно, словно жезл был сделан из хрупкого стекла, положил его на середину стола.

И опять, как тогда перед пещерой, весь окружающий мир дрогнул и сместился на миг, как будто зрение вдруг расфокусировалось или случилось бесшумное землетрясение. Качнулись стены и стол, качнулся весь дом; лица присутствующих осветились внутренним светом, и почему-то сразу стало ясно, что среди собравшихся нет ни одного плохого человека, ни одного, в чьей душе отыскался бы потаённый пакостный уголок... Потом наваждение (а наваждение ли?) схлынуло, перестали мельтешить перед глазами вдруг сделавшиеся на время видимыми линии магической ткани сущего, всё вновь сделалось обычным, простым и понятным... И только звучал ещё какое-то время едва уловимый волнующий звук, словно опять осторожно тронули мимоходом главную мировую струну.

Очень долго всё молчали, глядя на лежащее перед ними чудо, убедительнее всяких слов признавшееся в том, что оно из себя представляет.

— Отыскали, — хрипло прошептал Швырга. Он занёс руку над склодомасом, пошевелил пальцами, но дотронуться не решился и руку убрал. — Где он схоронен был?

— У колдуна подпещерного, у Благояра, который Миряну в старуху превратил. Его кто-то этим жезлом к стене и пришпилил. Я потому его тогда и не разглядел, думал, что это просто меч такой у него из рёбер торчит. А это — он. Выходит, правильно вы тогда сказали, что если кто недобрый склодомасом завладеет, тот сам от него и сгинет.

— Я добрый! — подпрыгнул вдруг Ванька. — Честное слово, добрый! И эту девчонку оркландскую я не из злобы победил, а просто потому что она сама первая на меня напасть хотела.

— Ты чего? — удивился Стёпка.

— Я ничего, — замотал головой Ванька. — Просто сгинуть не хочу. Это же ведь я им теперь завладел. Мало ли. Сейчас решит, что и меня тоже надо пришпилить... куда-нибудь. Видал, как магией полыхнуло. Меня аж до костей пробрало, до сих пор внутри всё дрожит.

Стёпка выразительно покрутил пальцем у виска:

— С ума не сходи. Он тебя давно хозяином признал. Ты же сам видел.

— Да мало ли...

— Скло-до-мас, — по слогам сказал ведун. — Я не верю своим глазам. Я не надеялся дожить. Всё, сыне, мне теперь и умирать не страшно.

А элль-хон просто протянул руку и взял жезл. Он долго разглядывал его со всех сторон, даже камень на просвет посмотрел, затем передал жезл ведуну. Тот принял его не без опаски.

— Вызывать не пробовали? — спросил Швырга, настороженно глядя на то, как отец вертит в руках опасную и очень могущественную вещицу.

— Он не работает, — сказал Стёпка, сразу понявший, о чём речь. — Его надо как-то включить.

— Кто из вас на него кровь пролил? — спросил элль-хон.

— Я, — признался Ванька, предъявляя перевязанную руку. — Я в пещере о стекло поранился, ну и капнул кровью на него... А он как засветится! Камень этот. И всё — больше ничего не было. То есть было! Когда Ц'Вента, дурында эта хотела меня кнутом ударить, он её магией шарахнул... Не до смерти, а чтобы испугать.

— А камень? — спросил Швырга, видимо вспомнив о том, как Стёпка отключил Подколодезного Змея. — Ежели, скажем, провернуть его?

— Я хотел, — признался Ванька.

— И...

— Страшно.

Зарусаха тихонько засмеялся. Ведун тоже улыбнулся, но не обидно, а понимающе, и нажал на камень. И ничего не произошло. Стёпка, невольно задержавший дыхание, слегка расслабился. Ему на миг показалось, что сейчас здесь объявятся страшные демоны огня. Ванька незаметно вытер пот со лба. Блин, какие дела заворачиваются, а он-то с этом жезлом, как с простой палкой обращался, чуть ли не в кармане таскал.

Ведун посмотрел на всех поочерёдно, пояснил своё кажущееся безрассудство:

— Ежели бы всё делалось так просто, колдун этот подпещерный давно бы его силой воспользовался.

— И как тогда? — спросил Ванька.

— Нам то не ведомо, — признался ведун. — Придётся вам самим допытываться.

— А зачем? — Стёпка посмотрел ведуну прямо в глаза. — Зачем нам этих демонов вызывать? Может, просто избавиться от него и всё. Забрать его с собой в наш мир. Оттуда его точно никто не достанет.

Швырга взял у отца склодомас, сторожко взвесил в руке опасную тяжесть, хмыкнул:

— Я и помыслить не мог, что мне доведётся взглянуть на это диво-дивное. Внукам рассказывать буду — ведь не поверят. Ведь это тот самый жезл, которым былинный князь Всевед оркимажью рать на Уключинском распашье погромил. Держу его и чудится мне, словно все таёжные века в руке моей оживают... Мда-а-а... А на вопрос твой, Стеслав, у меня есть вопрос навстречь: скажи, как ты в свой мир возвращаться думаешь?

— Я ещё не знаю, — признался Стёпка. — Мы думали, что когда найдём склодомас, тогда и вернёмся. А теперь оказывается, что нам ещё что-то нужно сделать. И я кажется уже догадался, что именно.

— Ну и что? — подскочил Ванька. — Давай, говори, не тяни душу.

— Вы должны орклов из таёжного княжества изгнать, — вместо Стёпки ответил Смакла. Он до этого сидел тише воды ниже травы, и вдруг подал голос.

Все оглянулись на него. Стёпка согласно кивнул. Взрослые промолчали. Ванька взъярился:

— Вот так вот взять и изгнать? Пинком под зад? Уходите, мол, господа рогатые, вас здесь не стояло, да? А как мы их изгоним, если этот ваш склодомас ни фига работать не хочет? Я уже чего только с ним не делал, а он, гад, молчит и не отзывается! Нет, неправда, один раз отозвался. Бумкнул впустую и всё. Да Ц'Венту ещё пожёг. Так что сами ваших орклов гоните, понятно, вот так! Кончилась в склодомасе магия, никаких демонов огня он вызвать уже не может. Молниями магическими только стрелять может, а ими всех оркимагов не выгонишь, — Ванька надулся и махнул рукой. — Я всё сказал.

— Не обращайте внимания, — сказал Стёпка. — Он просто злится, что у него не получается склодомас до конца оживить.

— А скажи, Ванесий, как ты князя исцелил? — попросил вдруг ведун.

Ванька, растерявший вдруг всё своё красноречие, с пятого на десятое поведал историю исцеления князя Могуты. Потом показал волшебный свисток. Потом вспомнил, как на пару с балай-игызом исцелил ещё и старшего сына элль-фингского посла.

— Балай-игыза не Хоршимасой ли звать? — прищурился Зарусаха.

— Точно, — обрадовался Ванька. — Хоршимаса! А то я никак вспомнить не мог. Вертится в голове, даже измучился весь.

— Крепкий игыз, — кивнул Зарусаха. — Моего деда убивал два раза.

— Как убивал? — поразился Ванька. — Почему два раза?

— С одного раза не получилось, — улыбнулся элль-хон. — Со второго тоже не получилось. Мой дед его трижды убивал. Потом подружились, однако. Хорошо, что он ещё жив. Дед был бы рад, что его друг так долго по степи ходит.

— Весело в степи живут, — пробормотал Ванька, пряча свисток в карман.— А что? Поубивали друг друга немножко да и подружились... убитые. Здорово!

Швыргина жена Тихоша, которая встретила Стёпку словно родного, уже сноровисто накрывала на стол. Понятно, что без сытного ужина она гостей не выпустит.

Швырга оценивающе смотрел на обоих демонов, на тихонько сидящего в уголке гоблина, соображал что-то, кивал сам себе, затем осторожно спросил:

— Скажи, Стеслав, а как твоего друга величать после того начали?

— Его теперь в лагере Исцелителем называют, — сказал Стёпка и улыбнулся, потому что это прозвище Ваньке нисколько не нравилось. Ванька хотел быть по меньшей мере Истребителем монстров или Победителем оркимагов, а вместо этого стал каким-то лекарем, свисткодуем, как он сам в сердцах сказал. Нет, лечить, конечно, здорово, и очень приятно, но душа его просила подвигов иных, громких, воинских, героических... В общем, Ваньку можно было понять. Ведь Стёпка и сам тоже не слишком радовался своей славе Избавителя, тоже психовал, когда его донимали слишком приставучие девицы, тоже с большим удовольствием чувствовал бы себя, скажем, Укротителем змеев или Повелителем драконов.

— Избавитель и Исцелитель, — сказал Швырга. — А где же ваш Герой?

— Ага, — обрадованно припомнил Стёпка. — Когда я стал Избавителем, меня тоже некоторые с подковыркой такой спрашивали, мол, где же твой Исцелитель? А теперь, когда он нашёлся, ещё и Герой нужен. А зачем?

— Было такое пророчество, — сказал ведун. — Явятся с неба Избавитель, Исцелитель и Герой, и восстанет Таёжное княжество.

— Я так и знал, что без пророчества здесь не обойдётся, — обрадовано сказал Ванька. — Так всегда бывает. Значит, Стёпыч, ты правду говорил, что мы избранные. И почему я не удивлён?

— Не избранные, — поправил ведун. — Предсказанные. И не вы. Этому предсказанию, почитай, восемь сотен лет. Да... Явились однажды эти трое с неба, и возродилось наше княжество.

— Так они уже являлись? — спросил Стёпка. — Тогда при чём тут мы?

Швырга усмехнулся:

— Может, и ни при чём. Просто это в поговорку уже вошло. Как назовётся кто-нибудь Героем, так тут же у него и спрашивают, где, мол, твои спутники — Избавитель с Исцелителем? А у вас ровно как в том старом предсказании сошлось: и Избавитель истинный явился и Исцелитель при нём.

— Не сходится, — сказал Ванька. — Мы с неба не являлись. Мы из нашего мира провалились.

— А дракон? — спросил Швырга.

Ванька хотел что-то возразить, даже рот открыл, но подумал — и не возразил. Кажется, ему понравилось быть Предсказанным. Только лучше бы он был не Исцелителем, а Героем.

— Было и ещё кое-что, — вздохнул Швырга. — Об том мало кому ведомо, но в бытность мою студиозусом довелось мне по случаю прочесть воспоминания одного чародея... Всё пересказывать не возьмусь, забыл многое, да и ни к чему сейчас, однако же главное я запомнил. У тех троих предсказанных, похоже, токмо потому всё задуманное получилось, что сумели они как-то завладеть склодомасом. Его-то сила им и подмогла.

После этих слов взгляды всех присутствующих скрестились на скромно лежащем среди чашек и мисок жезле. Будь это человек, он от таких взглядов точно задымился бы, а жезл всего лишь пару раз мигнул в ответ неярким синим огоньком. Впрочем, видимо, показалось.

— Дела-а-а, — протянул Ванька. Он хотел было взять жезл, но почему-то не решился и отдёрнул уже занесённую руку. — То есть всё и вправду сходится?

— Получается так, — подтвердил Швырга.

— И кто у нас тогда будет Героем? — спросил Стёпка.

Швырга пожал плечами:

— Время покажет. Я думаю, он сам объявится в нужный срок.

— Если это правда, то мы сможем вернутся только тогда, когда найдём этого Героя и изгоним орклов.

— Значит, не скоро, — вздохнул Ванька. И непонятно было, радует его это или огорчает.

Зарусаха тонко улыбнулся, собрав лицо густыми морщинами:

— Объявился уже ваш Герой. Зачем его искать.

— Ха! — вскинулся Ванька. — И где же он?

Элль-хон показал на Смаклу:

— Вот он сидит.

Сильнее всех удивился, кажется, сам гоблин. Он испуганно замотал головой:

— Не-не-не. Не я.

— Класс! — скривился Ванька. — Как раз таким я этого Героя и представлял. Плечи — во! Руки — во! И росту великанского. Не тянет он на Героя.

Стёпка элль-фингу доверял больше, поэтому он просто вопросительно посмотрел на старого колдуна.

Швырга, склонив голову к плечу, с интересом разглядывал маленького гоблина. Ведун переглянулся с Зарусахой и тоже усмехнулся.

— Смакла по-гоблински значит — отважный сердцем муж, рождённый для великих дел, — пояснил он.

— Вот так вот длинно и всё в одном слове? — не поверил Ванька.

— Язык гоблинов очень древний, — пояснил ведун, как будто это всё объясняло. И спросил тотчас: — Керескелле оянте?

— Буяллэн, — кивнул Смакла. — Той-ва, — и разразился чуть ли не целой речью, в которой узнаваемо прозвучало только последнее слово, оказавшееся как раз его именем.

Странно было слышать Степану, как маленький гоблин вовсю шпарит на незнакомом языке. Что-то новое, чужое и неведомое открылось вдруг в бывшем младшем слуге — таком, казалось, понятном и простом. Какие ещё тайны хранит эта лохматая голова, чем ещё может удивить?

— Ну вот, — ведун довольно хлопнул по столу обеими ладонями. — Имя он получил в честь прапрадеда по отцовой линии.

Стёпка обвёл взглядом поочерёдно всех присутствующих и понял, что только они с Ванькой ничего не поняли.

— И что?

— Предок у него был непростой. Героический, можно сказать, предок. Вывел свой род и пять соседних деревень из Великой Веси, привёл, ни одной души не потеряв, на новые земли да ещё и договор с тогдашним князем такой заключил, что они десять лет токмо малый сбор в княжью казну платили.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин был непривычно серьёзен. Вот тебе и младший слуга. По гоблинским-то меркам он, оказывается, тоже не из захудалого рода. Понятно теперь, почему он до знакомства с драконом в дружину уйти хотел. А ведь точно, припомнилось вдруг, Смакла тогда ещё про будущее геройство своё говорил, схоронят, мол, его, как ироя, ежели он погибнет в сече. Как в отвечай-зеркало глядел. Не насчёт погибели, конечно, а насчёт геройства своего возможного. Это что же, это же вон какие Предсказанные из нас получились: Избавитель зацелованный, Исцелитель свисткодуйный и недорослик Ирой. Жуть какая! Хотя можно ведь и иначе сказать: Демон-Избавитель, Демон-Исцелитель и Герой-Дракончий. Намного лучше звучит. Может быть, когда-нибудь лет через двести какой-нибудь местный художник картину напишет, на которой Стеслав в сверкающих доспехах кромсает эклитаной толпы немороков, Ванес с помощью склодомаса направляет на врагов огненных демонов Иффыгузов, а Смакла, верхом на драконе, пикирует прямо на оцепеневшего в испуге рогатого Д'Орка. И оркимаги в панике бегут, бегут, бегут...

— Ты чё так на меня уставился? — это Ванька в мечты своей конопатой физиономией влез. — На мне рогов нету.

Дались же ему эти рога! Стёпка без сожаления расстался с блистающими грядущими победами, которые едва ли состоятся, да дураку даже понятно, что не состоятся! Швырга с отцом на пару пытались прочитать нанесённые на рукоять склодомаса руны. Оказывается, это не появившиеся от времени трещины, а самые настоящие магические руны! А Ванька ещё жалел, что у него нет наждачки-нулёвочки, чтобы зашлифовать шершавое дерево. Вот уж зашлифовал бы! Маленький гоблин общался с элль-фингом. Зарусаха, высыпав на стол перед собой птичьи косточки, что-то обстоятельно ему растолковывал. Смакла слушал, затаив дыхание. На героя, даже на будущего, он был совсем не похож. Ну вот совсем.

Глава одиннадцатая,

в которой дед встречается с внуком

Ночное небо раскинуло над Проторой густо усеянный звёздами полог. Откуда-то издалека, кажется, с Боярского холма доносились едва слышные не то песни, не то крики.Зажиточный и почтенный люд праздновал... непонятно что.

— Орклы собрали манатки и уехали, — говорил Збугнята, и пламя костра яростно полыхало в его глазах. — Зглодарь и Зубоклык проследили за ними до Мочёной развилки. По всему, в Подкедровник подалися, там у воеводы у нашего усадьба ловчая.

— Спужались дракона-то, — важно добавил Вякса. — Пережидать будут, покуда вы отсюдова не улетите.

— А потом? — спросил Стёпка, заранее зная ответ.

— А потом обратно до нас, — вздохнул Збугнята. — Но ничё. Неподолгу им тут хозяевать. Батя из ополчения тоже не один возвернётся. Супротив вурдалаков с троллями орклы не выстоят.

— Вы тоже помогать будете?

— А как же, — согласился Збугнята. — В стороне не останемся. Пацаны проторские давно уже оружие по схронам собирают. Ножи, копья, самострелы охотничьи. Взрослые о том, поди, и не догадываются... Токмо мы всё одно по-своему делать будем. Коли не пустят в ополчение, сами орклов бить станем. Мы не бояре, нам под оркмейстером жить несподручно. Мы в прислужниках ходить не обучены, наша порода таёжная, вольная. Можем и в топоры.

Вякса и Щепля закивали, мол, а как же, оно конечно, как есть в топоры поднимемся, орклов гнать будем в хвост и в гриву, не позволим чёрным гадам сесть нам на шею.

Звучало всё это очень героически, только как оно обернётся на самом деле — вот вопрос. Придут орклы с оркимагами, заберут под себя улус, и никакие пацаны с ножами и самострелами их не остановят. Но ведь и мириться со злом тоже нельзя!.. Чёрно-серебряная угроза приближалась, наползала неотвратимо и уверенно, уже почти запустила свои щупальца в таёжные земли, деревни, сёла и города, уже хозяйничает и распоряжается, подкупает и изгоняет. А вместе с ней идут страшномордые орфинги и до дрожи жуткие вампиры... Как это остановить? Чем? Неужели никак и ничем? Смотрел Стёпка на нахмуренные лица пацанов, вспоминал спокойную уверенность собравшихся у замка ополченцев, и чуть легче становилось на душе. Всё равно наши победят. Просто не могут не победить. Били уже орклов и опять побьют, а иначе и быть не должно.

Они все сидели во дворе вокруг большого костра. В корчме шумели взрослые, там собрались в основном женщины и старики. Мальчишкам больше нравилось на свежем воздухе, под тёмным звёздным небом, благо было тепло. Да и костёр трещал и разгорался весело. Дрэга лежал, устроив голову между Стёпкой и Смаклой. Иногда он приоткрывал глаза и тогда в них тоже начинали завораживающий танец багровые огоньки. Вякса сидел, прислонившись к тёплому драконьему боку и был на седьмом небе от счастья. Щепля вертелся ужом, подкладывал в огонь поленья, чесал спину дракону, куда-то убегал, потом возвращался то с кружкой, то с куском пирога... Над костром на веточках подрумянивалось мясо и стреляло горячими брызгами сало. Чумазая до невозможности Заглада, которую мать по привычке забыла отправить в постель, тише мышки сидела на шее у дракона и млела от восторга, держась за его рога.

Было шумно, весело и интересно. Ванька уже не жалел о том, что они прилетели в Протору. Он даже предложил Стёпке слетать ещё и в Усть-Лишай.

— А что, сгоняем туда утром, я на город здешний тоже хочу посмотреть, на замок этот оркландский, как там его?...

— Оркулан.

— Во — Оркулан, — Ванька поглаживал склодомас и блаженно щурился на огонь. — Вот это жизнь, да, Стёпыч. Не то что в замке сидеть. Мне нравится.

Смакла молчал. Обдумывал что-то, шевелил губами, не реагировал на шутки и вообще был какой-то заторможенный. Стёпка поглядывал на него с беспокойством. Не было в гоблине ничего героического, ну, разве что, кроме желания пойти на войну с орклами и геройски там погибнуть. А вдруг Смакле и в самом деле предначертано совершить такое деяние, в конце которого жизнь его прервётся во цвете лет? В книгах-то это круто звучит: геройски погиб, выполняя долг. А в жизни как-то не очень. В жизни хочется, чтобы героическое деяние обошлось без погибания. Вообще-то, глядя на щуплого гоблина, трудно было представить себе подвиг, который он мог бы совершить. Но потом Стёпка вспоминал ещё более мелкого Глуксу, который оказался способен на великое волшебство. Так что всё может быть. Тем более здесь, в магическом мире. У Смаклы теперь есть дракон и это очень хорошо, просто здорово. С драконом намного безопаснее, он и защитит и в беде не бросит. На нём и удрать можно, если уж совсем прижмёт. А в небе его ни орклы, ни орфинги не достанут. Крыльев у них нету, а руки коротки.

В тёплом вечернем воздухе причудливо и приятно смешались запахи яблочного сада, скотного двора, свежей земли и жареного мяса. На тёмном небе радостно сверкала торжественная звёздная россыпь. Стёпка смотрел на освещённые костром лица друзей, на задумчивого Смаклу, на серьёзного Збугняту, на весело поблескивающего глазами Вяксу, на непривычно отрешённого Щеплю с травинкой во рту, на уже начавшую клевать носом Загладу... И вдруг подумалось ему, что пройдёт не так уж и много лет, десять или пятнадцать, и они все вырастут и станут совсем взрослыми, и заботы у них появятся тоже взрослые, семью прокормить, детей вырастить, врагов одолеть, если вдруг война... Будут потом вспоминать эти приключения, как что-то далёкое, прошедшее, мимолётное... А ещё лет через пятьдесят попросит внучка бабушку Загладу рассказать про демонов, а та ей в ответ: "Давно это было, я уж и не помню ничего". И так Стёпке от этих мыслей грустно сделалось, что он подсел поближе к дракону, прислонился к его тёплому боку и стал тихонько радоваться тому, что ещё ничего не кончилось, что всё ещё впереди... А Дрэга, словно угадав его настроение, поглядывал на хозяина умным взглядом, и Стёпка спиной чувствовал, как гулко и размеренно стучит большое драконье сердце: ду-дум, ду-дум, ду-дум...

Когда всё было съедено и выпито (Вякса пытался тайком притащить баклажку с пивом, но его отловили и, слегка отодрав за ухо, заменили пиво на обычную заваруху), начались всякие-разные разговоры. Припомнили поход в острог на свидание с Людоедом, ещё раз попугались, попугав заодно и слушателей. Потом Смакла скупо, но очень ярко описал свои мучения в кандальном обозе. Стёпка тоже не удержался, рассказал про битву с немороками. Ванька на этот раз не кривился, слушал в оба уха, верил, конечно. А попробуй не поверь, когда даже вреднючим оркландским девицам об той битве известно. Пришлось, само собой, показывать, как магический нож превращается в эклитану.

— Знаешь, на что твой меч похож, — сказал Ванька, косясь завидущим глазом на сверкающее в свете костра лезвие. — На самурайскую катану. Даже называется похоже: катана — эклитана. Только она не с одной стороны заточена, а с двух, она у тебя эта... ободуе... острая.

— Сам ты обалдуеострый, — засмеялся Стёпка. — А местами даже обалдуетупой.

Ванька тут же схватился за склодомас:

— Ну держись, Стёпыч. Щас из меня тоже гузгай выскочит. Будешь знать, как дразниться.

— Смотри, как бы у тебя глаза от натуги не выскочили.

— Не боись, они у меня к мозгам крепко приклеены, не выскочат.

— Стесняюсь поинтересоваться, откудова у тебя мозги появились? Что-то я их раньше не замечал.

— А у кого своих нету, тот и чужих не замечает...

— Вы бы не лаялися, — подал голос Смакла. — Не враги всё ж таки.

Ванька засмеялся.

— Это ты ещё не видал, как мы по-настоящему лаемся. Вообще туши свет. А сейчас мы так... напряжение сбрасываем. Расслабляемся — во!

* * *

Стёпка проснулся раньше всех, спустился вниз, посмотрел вокруг, подышал свежим воздухом, сходил за забор... И увидел там потрясающую картину.

В траве у плетня соседского дома топтался Дрэга. Он тянул шею, а за плетнём стояла маленькая сухонькая бабка Коряжиха и кормила огромного дракона чем-то вкусным. Кажется пирогами. Она вкладывала в драконью пасть очередной кусок и гладила прожорливую зверюгу по голове, что-то тихонько приговаривая. Дракон довольно щурился и с ожиданием заглядывал в бабкину корзину, где, похоже, пирогов было ещё много.

Стёпка вспомнил, что у Коряжихи живёт оставшаяся почему-то без родителей внучка-вурдалачка Смышлёна. Подружка кругленькой Заглады. И он отметил себе обязательно заглянуть перед отлётом к бабке и прикоснуться к фигурке Миряны, которая непременно должна стоять в уголке среди бессмертников. Пусть у них всё будет хорошо.

* * *

После завтрака его вновь отыскал Сгрыква.

— Тут старшина тролличьей слободы к хозяйке пришёл, — сказал он, маяча выбитым зубом. — Хотел с тобой погутарить об важном деле.

— Это тот, который Пристегнивесло? — переспросил Стёпка, глянув на расплывшегося в улыбке Ваньку. Прозвища-фамилии троллей для непривычного уха и в самом деле звучали забавно.

Сгрыква с готовностью закивал:

— Он и есть. Зван Пристегнивесло. Кяшт ихий, ну, тоисть глава. Ты ему откуль ведом?

— Да мы с ним к весскому князю ходили. Ещё в тот раз.

— Он в летней трапезной тебя поджидает.

Пришлось идти гутарить. Впрочем, Стёпка и сам был не против. Он ведь помнил, как тролли помогли ему в разговоре с наместником. Настала, видно, пора отдавать долг.

— День добрый, панове, — уважительно прогудел тролль, поднимаясь с лавки и вытерев мокрые от пива усы. — Живы-здоровы ли? Весские маги не донимаю боле?

— Весичи не донимают, — сказал Стёпка, осторожно поздоровавшись и с облегчением убедившись, что его рука после тролличьего пожатия совершенно не пострадала. — Теперь у нас с орклами нелады.

— Вот и я об том жеж, — согласился Пристегнивесло. — Об том жеж самом. Да вы сидайте хлопчики, разговор у меня хучь и недолгий, да ни к чему ноги зазря трудить. А скажи мне, Стеслав... Вы со своим драконом до замка Летописного полетите скоро ли?

— Сегодня вечером полетим, — признался Стёпка. И посмотрел на пристроившегося тут же Збугняту. Молодой вурдалак всей душой рвался в ополчение, но понимал, конечно, что никто его туда не пустит. Да уже не пустили. Отец, уезжая, его за старшего оставил, строго-настрого наказал дом и семью беречь. И теперь Збугнята, услышав, что и Стеслав вскоре улетает к замку, вообще помрачнел. Всё самое интересное пройдёт без него!

Тролль довольно кивнул.

— Дело у меня есть до тебя, Стеслав. Весточку нам потребовалось поскорейше своим передать. Шибко важную весточку. Об том, понимаешь, что оркимаги в Проторе объявилися, про боярах наших, которые, как мы узнали, давно уже от Оркмейстера грамоты жалованные получили... Ну и ещё об кое всяком. Думали мы рекой гонца отправить, а тут вы подвернулися. Ты как?

— Хорошо, — Стёпка, понятное дело, даже не раздумывал. — Отвезём, конечно. Дракон до замка быстро долетит. А кому весточку передать? Дядьке Неусвистайло? Он, наверное, уже до замка доехал.

— Хучь ему, хучь Сушиболоту. Сынам его тоже можно. Там они?

— Там. Мы к ним позавчера в гости ходили.

— Вот и добре, — кивнул тролль, вытаскивая из-за пазухи обвязанный бечёвкой небольшой пергаментный свиток. — Зашурыге Оглоухичу такожде можно, он в ополчении не из последних, сообразит что к чему. Пасюте Согнидубу ещё... Да любому из проторских ясновельможных панов, коли на то пошло.

Стёпка посмотрел на пацанов. Нет, Ваньке было всё равно, он хоть сейчас готов был лететь хоть в замок, хоть в Усть-Лишай. Смакла тоже не воспротивится. Вон на пару с Вяксой сидят, уши навострили. Быстро как спелись, что неудивительно. И возрастом схожи, и внешне чуть ли не братья родные. Оба смуглые, лохматые, щекастые... Вякса, правда, похудее будет и пошебутнее, глазами смоляными так и стреляет по сторонам.

— Смакла, а давай ты один туда слетаешь. У нас тут ещё кое-какие дела есть, а ты как раз к вечеру и вернёшься. Ты как, согласен?

Он, конечно, это не с бухты-барахты предложил. По меньшей мере две причины у него на то имелось. Во-первых, уже обещал помочь Збугняте с переездом, а во-вторых, давно подумывал о том, что нужно понемногу приучать Смаклу к самостоятельным полётам, чтобы потом, когда демонов рядом уже не будет, гоблин не растерялся и не запаниковал. Пусть учится, пока мы здесь.

Смакла расплылся в счастливой улыбке. Ещё бы он не был согласен. Во-первых, лететь на драконе. Самому. Далеко. Во-вторых, выполнять самое настоящее взрослое поручение. Он уже мысленно представлял, как приземляется на драконе посреди лагеря, на виду у всего ополчения и важно сообщает, что он, мол, не просто так заявился, а весточку важную доставил и не всякому-кажному её отдаст, а токмо в надёжные руки... Где тут у вас тролличьи старшины обосновалися? Да поживей, поживей, дракон ждать попусту шибко не любит, могёт и огнём пыхнуть, ежели чего...

— Ясно, — сказал Стёпка. — Значит, так и сделаем. Только ты к вечеру обязательно возвращайся. Нам тоже в замок нужно. Там завтра турнир будет. Мы посмотреть хотели.

— Точно, — поддакнул и Ванька. — Турнир, это круто. Так что ты не опаздывай.

— А можно, я Вяксу с собой возьму? — спросил вдруг Смакла.

Вякса охнул и такими глазами посмотрел на Стёпку, что тот с трудом удержался от улыбки. Тролль понимающе хмыкнул.

— Ты не у меня спрашивай, — сказал Стёпка. — Ты у его мамки спроси, отпустит она его с тобой или нет.

Гоблинов тут же, как ветром сдуло.

— Эй, а грамотку-то! — крикнул в след Стёпка. — Вот балбесы. Им лишь бы полетать.

— Не сплошают они, Стеслав? — улыбнулся Пристегнивесло.

Стёпка взлохматил волосы, улыбнулся в ответ:

— Не сплошают. Оба в серьёзных делах проверены, так что не сплошают.

* * *

Получив подробные наставления, гоблины вскарабкались на дракона, дружно пришпорили его пятками и унеслись, провожаемые завистливыми взглядами ребятни, в промытое до белизны утреннее небо. А завидовать было чему. Мало того, что в даль летят несусветную, мало того, что ножи на пояса понавесили, ну, ровно ополченцы какие, так они же к самому замку Летописному направились, туда, где не всякий бывал, а посмотреть ужас до чего хочется.

— Не переживай, Збугнята, — успокоил поникшего вурдалака Стёпка. — Полетаешь ещё на драконе. Он же здесь останется. Мы его с собой забирать не будем.

— Уйдёте, значит, да, Стеслав?

— Уйдём, — согласился Стёпка. — Но не сегодня и даже не завтра. С вами ещё побудем немного.

Понимая, что орклы всё равно от корчмы не отступятся, мать Збугняты твёрдо решила перебраться в дом своей сестры. Заодно и утварь с прочим барахлом перевезти. Работы было много, и всё пацаны, каких только удалось собрать, с готовностью согласились подмогнуть. Даже Щепля, который, впрочем, не столько помогал, сколько почём зря чесал языком.

Сестра жила далеко, по ту сторону боярского холма, и перевозить барахло приходилось на телегах. До обеда успели съездить два раза, потом дружно подкрепились, чуток отдохнули и с новыми силами продолжили.

...Телега неспешно катилась по узким улочкам. Ванька сидел, свесив ноги за борт телеги и изображал из себя крутого охранника, зорко стрегущего хозяйское добро. Стёпка лениво поглядывал вокруг. Вот здесь, кажется, они с Миряной проскакали на коне, а вон за тем поворотом, чуть подальше, она с ним попрощалась. Хорошую они тогда суматоху устроили...

Лёгкий порыв ветра шевельнул волосы, взвихрил на дороге пыль, заставив прикрыть глаза. Зашумела листьями склонившаяся на убогой избушкой берёза... И вдруг все звуки словно отрезало. Уши заложило, как после внезапного подъёма на большую высоту. Стёпка сглотнул — и не помогло. В вязкой тишине слышен был только назойливый скрип колёс.

— Неладное чтой-то, мальцы, — пробормотал Гугнила. Он натянул вожжи, и телега остановилась. Меланхоличная лошадёнка тотчас опустила морду к росшей на обочине траве.

— Ага, и тишина какая-то нехорошая — согласился и Ванька. Голос его звучал так, как если бы он говорил сквозь подушку.

— Да вы наперёд гляньте, — прошипел Гугнила, шаря левой рукой по дну телеги в поисках топора. — Выставился ктой-тось поперёк путя. Чует сердце, не к добру.

Мальчишки спрыгнули с телеги. Метрах в тридцати стояли два малоопрятных таёжных бородача предельно угрюмого облика. Встретишь таких в лесу — и раздумывать не будешь: разбойнички-душегубы с большой дороги. Увесистые сучковатые палки в руках яснее ясного убеждали, что мирной беседой дело не кончится, потому как с дубинами люди на переговоры не ходят и посреди бела дня дорогу не преграждают. Так что явно они тут не для поздоровкаться встали. Радовало немного, что это не орфинги и не оркимаги. И ростом мужички были пониже и статью пожиже.

— Стеслав, — громким шёпотом позвал Гугнила. — За спину глянь-ко!

Стёпка отступил чуть в сторону, посмотрел туда, куда уже таращился, вывернув голову, встревоженный гоблин.

Позади, в самом узком месте проулка стояли ещё двое! Такие же лохматые, такие же неприветливые, с такими же дубинами. Значит, отступать теперь некуда, впрочем, об отступлении Стёпка даже и не помышлял. Подумаешь, мужики с дубьём! И не с такими справлялись!

— Братовья Ковыляи, — едва шевеля губами, выговорил Гугнила. Смуглое скуластое лицо его посерело и осунулось. — Опять за старое взялися. Угораздило же нас...

— Что за братовья? — спросил Стёпка.

— Семейка глухтырей таёжных. По дорогам шалят, душегубствуют... Давненько об них не слыхали, а они вот они, выползли, не побоялися. Их года два тому вся, почитай, Протора ловила с дрекольем и собаками. Из старшого дух вышибли, а молодшие, вишь, утекли.

Выходит, точно разбойники. Вообще-то не самый худший вариант. С разбойниками Стёпка уже встречался не единожды и ни малейшего опасливого, так сказать, уважения к ним не испытывал. Вот если бы тут непонятные орфинги стояли или, скажем, маги-дознаватели, вот тогда он ещё, может быть, и заволновался. Не столько за себя, сколько за Ваньку с Гугнилой. Порошка-то исцеляющего в карманах больше нет.

— И что теперь? — спросил Ванька. — Они нас грабить будут, да?

— Я их сейчас сам ограблю, — пообещал Стёпка. — До конца жизни жалеть будут, что с демонами связались.

— Совладаешь с четверьмя-то, Стеслав? — с надеждой спросил Гугнила. — Ежели разом кинутся — не сомнут ли?

— Совладаю — Стёпка перехватил рукоять эклитаны, подмигнул притихшему Ванесу. — Вы только под руку не лезьте.

Он и в самом деле ни на минуту не усомнился, что в любом случае сумеет и за себя постоять и друзей защитить. Гузгай-то вот он — внутри сидит, уже встрепенулся, уже приготовился без всяких лишних перепугиваний и рассерживаний. Смешно сейчас вспоминать о своих попытках (на Бучиловом хуторе) пробуждать его глупыми выкриками и просьбами. Главное — твёрдо верить, что он с тобой и что он всегда поможет. Это как с умением держаться на воде. Если не умеешь — можешь утонуть даже на мели. А если хоть раз поплыл, то потом делаешь это даже не задумываясь.

Братовья тем временем двинулись к повозке. Неторопливо так двинулись, спокойно, вразвалочку. И когда они подошли поближе, оказалось, что они не просто братья, а близнецы. Четверняшки, похожие друг на друга, как горошины из стручка и различающиеся разве что косматостью давно не стриженых бород да неопрятностью засаленных рубах. На их одинаково туповатых, грубо вылепленных лицах отчётливо читалась всего одна незатейливая мысль: щас будем убивать и грабить, гы-ы!

Переулок, и без того не слишком оживлённый, незаметно обезлюдел. Праздный народ, голопузая ребятня и немощные старики и старухи попрятались и затаились, испугавшись, видимо, братовьёв. А попробуй-ка таких не испугайся! В ближайших домах все окна были закрыты ставнями — и это в ясный летний день!

Пока Стёпка прикидывал, что в первую очередь предпринять и как действовать (не бросишься же сразу и на тех, и на этих), по правой стороне улицы, как раз напротив телеги, заскрипела, распахиваясь, подвешенная на кованых петлях тяжёлая воротная створка. Не все, значит, попрятались... Однако насчёт того, что это кто-нибудь из жителей на подмогу решил прийти, у Стёпки даже и мысли не возникло. И правильно.

В проёме стоял мордатый вурдалак лет сорока, широкоплечий, в добротной, без лишних изысков охотничьей одежде. Короткие сапоги, штаны из мягкой кожи, плотная рубаха на шнуровке. На широком поясе — внушительный тесак в потёртых ножнах.

— А мы вас ужо заждалися, — весело объявил вурдалак. — Повертай разом телегу во двор.

Его тяжёлая бритая физиономия с нарочито выставленными клыками сияла показным добродушием. Этакий он был весь из себя благородный разбойник с девизом поперёк лба: "Вы нам всё отдаёте, а мы вас тады не зарежем". В висящем на выпуклой груди амулете (бронзовый диск с вычурными завитушками) предостерегающе синела живая магическая искорка.

— Чего мы там не видели? — поинтересовался Стёпка, поглядывая туда-сюда. Братовья до телеги не дошли, остановились чуть поодаль, смотрели настороженно, того гляди бросятся.

— Погутарить с тобою хочут, — ухмыльнулся вурдалак, буравя Стёпку насмешливым взглядом глубоко посаженных глаз.

— Кто?

— Знакомец твой хороший. Заскучал по тебе, говорит... А ты, гобль снулый, попусту не сиди. Понукай кобылку-то, покудова по хребту дубиной не огрёб.

Вурдалак шагнул во двор, ухмыляясь, поманил рукой. Стёпка кивнул Гугниле: куда деваться, заезжай пока, а там посмотрим. Услышав о знакомце, он сразу вспомнил Полыню. Не иначе, подлый колдун-оберегатель за старое взялся. Два раза ему демона поймать не удалось, неужели решил в третий раз судьбу испытать? Очень, между прочим, на то похоже.

Ванька старался держаться поближе к другу. Склодомас из-за пояса пока не тянул, но руки на него уже положил. Что ни говори, а оружие здорово укрепляет дух, пусть оно даже и не совсем работающее и не совсем оружие. Стёпка, стараясь не выпускать из виду вурдалака, быстро огляделся. Ничего особенного, двор как двор. Неухоженный, заросший густой травой почти до колен, видимо, хозяева не утруждали себя излишней работой, если они, конечно, имелись здесь, хозяева. Приземистая изба с закрытыми ставнями и замшелой крышей выглядела основательно, но на жилую была не похожа. Да оно и понятно: разбойники для своих тёмных дел только такие дома и выбирают, не в шикарных же хоромах безответных селян обирать и резать.

Телега остановилась. Вошедшие следом братовья ворота прикрывать не стали, выстроились поперёк прохода, многозначительно поигрывая дубинами.

— Вам чего надо? — как можно небрежнее спросил Стёпка.

— Табе надоть, — хохотнул вурдалак. — Доброй волей ручонки под вервие подставишь, али подёргаисся? Убечь не смогёшь, даже и не мысли. Братовья враз сломят. Эвон как оне на тебя насупились. Не по ндраву ты им, верно говорю. Шибко ухоженный да откормленный.

— А вы? — задал Стёпка встречный вопрос.

— Чаво мы?

— Вы куда бечь будете?

— А нам бечь несподручно, — вурдалак с хрустом потёр лопатообразные ладони. — Мы табе спеленуем да и пойдём неторопко. Денежку пропивать, душу твою загибшую поминать. Верно я толкую, братовья?

Лохматые тайгари в один голос гыгыкнули и шагнули вперёд, воздев дубины. Дружно так шагнули, почти по-военному, даром что Ковыляями прозываются.

— Ну что, малец, спужалси? — оскалился вурдалак. Клыки у него были знатные, как только во рту помещаются.

— Мы пугаться на обучены, — Стёпка раздумывал, не пора ли обнажать оружие.

— Вона вы каковские! — изобразил удивление вурдалак. В лице у него было что-то странное, некая неуловимая незавершённость. Словно бы и клыки, и недобрые глаза, и щёки эти бритые кто-то не до конца между собой скрепил, и теперь они то и дело норовили друг от друга отсоединиться.

— Не пугливые, говоришь? — продолжал вурдалак. — А мы энто дело чичас быстро исправим. Так пужаться обучим, упарисся поклоны отбивать, — он согнал с лица улыбочку и, оглянувшись на дверь избы, гаркнул вдруг во всё горло:

— А ну выходь сюды!!!

Стёпка, хоть и был готов ко всякому, от неожиданности вздрогнул. И эклитану машинально всё-таки обнажил. Потому что кто его знает, кто сейчас из избы выйдет, вдруг какой-нибудь... ну, не знаю... вампир там или мертвяк.

За дверью звякнула цепь, что-то упало, и на порог из сенного полумрака выпрыгнула... или выпрыгнуло... в общем, сразу и опознать не получилось, кто именно выпрыгнул. Вывалилось что-то бесформенное, скукоженное, человек не человек, зверь не зверь, шлёпнуло ладонями по доскам, застыло на миг... Показалось поначалу, что это горбун, родственник почти забытого Дотто. И только когда уродец этот непонятный голову поднял, тогда только и увидел Степан, с кем негаданно свела его нынче насмешливая судьба. Меньше всего ожидал он встречи вот этим именно знакомцем, лучше бы Полыня, честное слово, тот хоть человечиной не питался.

Стёпка испытал мгновенный приступ уже однажды (а то и дважды, если вспомнить лесную стоянку с костями) пережитого ужаса. Невозможно было без внутренней дрожи смотреть на чудовищно уродливое, как бы вдавленное сильным ударом лицо или, точнее, самую настоящую морду, омерзительно бледную, с перекошенным во влажном оскале ртом и выкаченными бельмами глаз. Какие зомби, какие вампиры! Вот оно, мерзейшее из отвратнейших созданий, реальное воплощение самых кошмарный ужасов и самых ужасных кошмаров, вот оно — растопырилось на крыльце, собираясь не то завыть, не то сразу броситься и глодать, глодать, глодать...

Что там делал в это время Ванька, куда прятался Гугнила, Стёпка не видел. Страх, всепоглощающий и обессиливающий, овладел его существом. Ноги ослабли, колени того гляди подломятся, холодный пот выступил по всему телу. "Если прыгнет — не убегу". Людоед, неотрывно глядя на Стёпку, вязко причавкнул кривозубым ртом, и мелькнуло что-то почти осмысленное в мутной глубине его глаз. Сдвинул он редкие белесые бровки, сморщился, голову набок склонил... Узнал, обмирая догадался Стёпка, вспомнил меня, да кто же этого гада на свободу выпустить позволил?

По спокойному-то размышлению и не было в этом костогрызе ничего особо жуткого и особо пугающего. Ну, урод. Ну, на морду шибко противный. Мало ли вокруг уродов с противными мордами? Но то ли сам людоед умел внушать жертвам пронизывающий до костей страх, то ли некое постороннее колдовство ему сейчас в том способствовало, а не устоял бы Степан, поддался бы, и никакие самые разгузгайные гузгаи не сумели бы тому воспрепятствовать... Если бы не сверкающая отточенной сталью эклитана. Мешала она людоеду, ой, как мешала. Боялся он её, пожалуй, столь же сильно, как сам Стёпка сейчас боялся людоеда.

В таком неустойчивом равновесии и замерли они, не решаясь ни вперёд бросится, ни назад отступить. Стоял, не дыша, Ванька, втянул испуганно голову в плечи Гугнила, назойливо звенели зависшие в тёплом густом воздухе мухи, ленивый ветерок равнодушно шевелил пыльную листву тополей. Секунды размеренно и неумолимо перескакивали одна за другой, и в голове звонким болезненным эхом отдавался каждый щелчок невидимых стрелок.

— Ну что, малец? Хороша наука? — донёсся как сквозь вату довольный голос вурдалака. — А говорил, пужаться не умеешь. Дело-то не хитрое, нашлося бы токмо кому пужать... — и, обращаясь уже к людоеду: — Почто телишься, душегубец? Почто притих? Затем ли за тебя золотом плачено? Грызи его, пока не опамятовал. А на меч не смотри, не смогёт он его поднять. Силов у него с перепугу навовсе не осталося. Запотел он наскрозь с перепугу-то.

Насчёт перепуга он был, несомненно, прав, но в остальном абсолютно ошибался. Сил у Степана было хоть отбавляй и с мечом управиться он мог сейчас не хуже, чем, например, в подвалах Оркулана. И людоед это, кажется, понимал, потому что ни бросаться на Степана, ни тем более грызть его он не торопился.

— Только дёрнись, ур-род, — подтверждая его сомнения, твёрдо выговорил Стёпка, подрагивающей рукой направляя острие эклитаны в людоедскую морду. — Только попробуй. Узнаешь тогда, ушлёпок, хватит ли у меня силов.

А сам вдруг отчётливо осознал, что сила силой, а действенных средств против этого гада у него и в самом деле нет, и что от эклитаны в данном случае не будет ни малейшей пользы. Ну рассечёт магический клинок эти вонючие лохмотья, это жалкое подобие штанов — и что? И ничего. Людоед с таким же успехом набросится на него и без одежды, если, конечно, страх свой преодолеть сумеет. И чем тогда от него отбиваться прикажете? Представил Стёпка на секунду, как катаются они по земле, визжа, кусаясь и царапаясь, представил, как тянутся к его шее кривые жёлтые клыки — и передёрнулся от отвращения. Не хочу такого! И всё настойчивее, вытесняя страх, вырастала в его груди обжигающая ненависть и к этому тошнотному костогрызу и к хозяевам его, не погнушавшимся использовать мерзкого выродка в своих целях.

Людоед тоскливо взвыл, качнулся вперёд и опять замер, не отводя жутковатого взгляда от эклитаны. Невозможно было поверить, что он — тоже человек, что он, может быть, умеет говорить и думать, что за этим неестественно выпуклым лбом бродят какие-то мысли и желания... Впрочем, понятно, какие там у него желания: напрыгнуть, загрызть и сожрать.

Трудно сказать, как бы дальше развивались события, если бы, совершенно неожиданно в происходящее не вмешался Ванька.

— Дай-ка я с ним по-своему поговорю, — деловито сказал он, выходя вперёд и держа склодомас на плече так, как зачастую носят в походе длинные вёсла или удочки. Короткий жезл в таком положении смотрелся нелепо, но Ванесу это, кажется, не мешало.

"Ты куда прёшься, дурак? — чуть не вырвалось у Стёпки, — Жить надоело?" Однако непонятная реакция людоеда заставила его вовремя прикусить язык. Лобастый убивец вздрогнул и попятился, глядя на Ваньку с нескрываемым опасением. Интересно, что такого пугающего увидел он в обычном белобрысом подростке? Или на него склодомас так действует?

— Ждраштвуй, внучок, — слегка шепелявя, чужим ознобным голосом произнёс Ванька. — Ужнал меня?

Стёпка чуть не поперхнулся. Какой ещё внучок? В своём ли Ванька уме?.. Людоед, между тем, отрицательно замотал тяжёлой головой. Надо же — и вопрос понял и даже отвечает.

— Не ужнал? — удивился Ванька. — А ты пришмотришь! И глажа не прячь! На меня шмотри!

Уродец, потерявший почти всю свою ужасность, старательно прятал взгляд.

— Я шкажал на меня! — рявкнул Ванька.

Голос его загрохотал вдруг, словно усиленный мощными динамиками.

— На меня шмотри!!!

Мурашки побежали даже по Стёпкиной спине, что уж говорить про остальных. Людоед вообще усох чуть ли не вдвое.

Ванька был уже не Ванька. Стёпка таращился на него в оба глаза и, мягко говоря, офигевал. Вместо его конопатого друга возвышалась сейчас посреди двора двухметровая костлявая фигура, почти скелет, пугающий своим мертвящим обликом до глубинной дрожи: с потрескавшимися выступающими рёбрами, с голым черепом, с огромными провалами глазниц, с оскаленными в злой ухмылке зубастыми челюстями... в обрывках непонятной одежды и с длинным волнистым мечом на плече. Вообще-то это был не настоящий скелет, а такой призрак, почти реальный, почти осязаемый, внутри которого едва заметно угадывался Ванес. Получается, что не прошло для него бесследно то безрассудное знакомство с людоедским мечом, вон как вовремя проявилось, во всей устрашающей красе и леденящей душу мощи.

— Ты пошто, шелудяка, на швет выполш? — вкрадчиво и почти печально спросил Ванька-Людоед. — Проголодалшя?

Услышь это Стёпка в другом месте и в иной обстановке, не удержался бы от смеха, но сейчас, в двух шагах от пугающего скелетообразного морока смеяться ему совсем не хотелось. Ванька-то, конечно, сидит там внутри, но кто его знает, вдруг Людоедская натура возьмёт верх — и берегитесь тогда все, кто не успел убежать.

Скукожившийся уродец, очевидно, тоже подумывал о бегстве. Он сделал робкий шаг назад, шевельнул лапками — и замер в нерешительности.

— Шлаву мою ужашную убогоштью швоей пожоришь? — с напором продолжил Людоед, подступая к крыльцу и занося меч над головой. — Шмерть тебе жа то! Шмерть!!!

Тотчас вслед за этим предельно пафосным воплем, волнистый клинок описал широкую дугу и, зацепив по пути один из столбов крылечного навеса и едва не перерубив его, обрушился на тщедушное тело. К счастью своему, перетрусивший костогрыз в самую последнюю секунду ухитрился шмыгануть в избу. Скелет-великан шагнул следом и без труда просочился в сени, даже не склонив головы. В последнюю минуту Ванька оглянулся, и в глазах его, едва различимых сквозь полупризрачность людоедской фигуры, мелькнул то ли испуг, то ли недоумение, мол, что это я, куда это я?..

Пару секунд спустя в глубине дома раскатисто загремело и затрещало; огромный меч со смачным хряском рубил всё подряд, бренчала, падая, посуда, что-то сыпалось, ломалось и раскалывалось... И сквозь яростную какофонию неостановимого разрушения, сквозь жалобные вскрики и ойканья то и дело прорывался шипящий клич: "Шмерть! Шмерть! Шмерть!"

Побледневший Гугнила тянул вожжи, придерживая возбуждённую лошадь. Та круто выгибала шею и всхрапывала, по вороной атласной коже волнами пробегала нервная дрожь. Стёпка вытер с виска капельку холодного пота, повернулся к вурдалаку и с радостью обнаружил, что и такие вот наглые клыкастые мордовороты тоже, оказываются, умеют испытывать страх. Эвон физиономия как побледнела, смотреть приятно.

Стёпка хотел сказать что-нибудь ехидное, что-нибудь предельно язвительное, но воображения у него сейчас хватило только на то, чтобы похвастаться:

— А мой-то людоед покруче будет. Не то что ваш недогрызок.

Вурдалак метнулся взглядом по сторонам, затем растянул губы в кривой, многообещающей улыбке:

— Вот ужо и добегалси ты, демон. Теперича тебя не одни лишь дознаватели, отныне тебя все таёжные чародеи гонять будут до полного твоего успокоения.

— С чего это вдруг?

— А вот с того-самого, — указал вурдалак. "Шмерть!" — тут же с готовностью донеслось из распахнутой двери.

Хотел Степан презрительно ухмыльнуться в ответ — и не успел. Вурдалак сдёрнул с тесьмы амулет, размашистым жестом очертил перед собой круг. Сверкнуло магическим выплеском, взметнувшийся порыв ветра бросил в лицо древесную труху. Стёпка непроизвольно зажмурился, но тут же поскорее открыл глаза, чтобы посмотреть на то, как отразившееся от него заклинание ударит по недругу, как уже случалось не раз прежде с другими покушавшимися на него врагами. Но вурдалак то ли уже знал (откуда?), что прямой магией демона не возьмёшь, то ли просто случайно использовал нужное заклинание... И его удар достиг цели. Воздушный вихрь сорвал с места лежащую у стены замшелую колоду и покатил её прямо на Степана. К счастью, вихрь ещё не успел набрать силу, и колода не столько ударила, сколько толкнула. Но всё равно было больно. Стёпка попятился и упал, выронив эклитану.

Разрастающийся вихрь ищуще гулял по двору, пробовал на крепость то борта телеги, то кровлю сарая, трепал лошадиную гриву, раздувал на съёжившемся гоблине рубаху. Гугнила сообразил, что дело плохо и, ойкнув, неловко кувыркнулся вниз. Говоришь, прямая магия на демона не действует? Ну-ну. А где ты, скажи на милость, увидал прямую магию? Нету здеся никакой магии, всего лишь обычный смерч. Сейчас вот оторвёт от забора какую-нитось доску покрепче да и приложит демону по его шибко умной голове, вот тогда и поглядим, чья здеся сила чьей покруче окажется.

В воздухе крутился поднятый мусор, пыль, обрывки травы, — и сквозь всё это затягивающееся в тугой узел безобразие смотрели на поверженного демона торжествующие глаза вурдалака. Стёпка попытался встать, охнул от внезапно прорезавшейся боли в ушибленной ноге...

И вдруг всё кончилось, словно кто-то на паузу нажал. Вихрь бесследно развеялся, поднятый мусор и щепки попадали наземь, воздух вновь загустел в летнем зное, и по ушам ударило внезапной тишиной.

— Ты почто, морда зубастая, безобразничаешь в чужом подворье? — грозно вопросил в этой тишине женский голос.

Посреди двора стояла неизвестно откуда взявшаяся огромная женщина, судя по габаритам явно троллиха. Красиво вылепленное, с крупным носом и ярко-синими глазами лицо её заставило Стёпана вспомнить какую-то известную скульптуру, виденную не то в Москве, не то в Питере. В руках женщина держала наперевес увесистое коромысло. Белый платок был завязан сзади, и кончики его торчали над головой задорными рожками. Из-под просторного цветастого платья виднелись сапоги размера примерно этак шестидесятого.

— Ты на кого руки свои поганые поднять осмелился? — голос у троллихи был гулкий, сочный, и вкрадчивый рокот его не предвещал вурдалаку ничего хорошего. — Спрячь свою цацулю с глаз моих сей же миг! Спрячь, говорю!

— Отойди от меня, — не слишком уверенно огрызнулся вурдалак. — А то ведь не погляжу, что ты баба...

Бумц!!!

Выбитый сильным ударом, амулет отлетел далеко в сторону. Вурдалак скривился, схватившись за ушибленную руку.

— Так его, Дугинея! — это уже тётка Милава показалась из-за избы — женщины, видимо, попали во двор через соседский огород. Вооружена Зашурыгина супруга была самым подходящим для хозяйки корчмы оружием — большой чугунной сковородой. Она примерилась ею к вурдалачьей голове и добавила для пущей внушительности: — А коли не уймётся, пусть пеняет на себя... Ты как, Стеславушка, цел?

— Почти, — признался Стёпка, потирая ушибленную голень.

Поднявшись, он первым делом глянул на Ковыляев. Суровые братовья, как ни странно, по-прежнему толпились в воротах и не помощь своему предводителю вовсе не спешили. Странные они были подельники — тут их главаря коромыслом охаживают, а им хоть бы что. Впрочем, удивляться этим непоняткам было некогда, да не слишком и хотелось.

Он подобрал рукоять, выдвинул эклитану, — и на глаза ему попался закатившийся под телегу вражий амулет. Подлого вурдалака нужно было наказать. А то будут тут всякие воздушные вихри на честных демонов напускать... С первого удара удалось вонзить острие в синеющую в центре искорку. Хрустнул камень, в руку стрельнуло нерастраченной магией; молния, ветвясь причудливым ультрамариновым зигзагом, полыхнула по траве. Только что выбравшийся из-под телеги Гугнила вздрогнул, в который уже раз испугавшись, а у ворот в тот же миг словно выдохнул кто-то... Оглянулся Стёпка, а Ковыляев-то и нет. Исчезли братовья, лопнули мыльными пузырями, только муть лохматая на том месте заклубилась. Выходит, не разбойники это были, а мороки наколдованные, оттого и топтались в отдалении, что пользы от них в настоящем бою не дождёшься. Для отвлечения их используют, для отвода глаз, для того, чтобы таких вот дураков малолетних да доверчивых пугать...

— А мы задами попёрлися, — невесело хохотнула троллиха. — В обход тоисть, чтобы Ковыляи нас допреж срока не углядели. А они вон чево...

Налюбовавшись на развеивающуюся послеморочную муть, Стёпка оборотился к разбойнику и, честно говоря, не слишком удивился тому, что увидел. Если ненастоящие Ковыляи без затей растворились в воздухе, то с ненастоящего вурдалака просто сползла наколдованная личина, и обнаружился под ней ещё один давний и не слишком приятный знакомец. У стены сарая сидел, баюкая пострадавшую руку не кто иной, как Стодар, собственной своей подлейшей персоной. Вот отчего лицо его казалось каким-то недоделанным. А ведь можно было догадаться, после той встречи-то, у лесного костра...

— Ты глянь што деется! — ещё раз удивилась троллиха. — Так энто ж маг весский! Как его... Стужемир. Я его надысь у управы видала. Ишь чего удумал — гниль свою под чужой личиной прятать!

Непонятно откуда повылазила вдруг босоногая и чумазая ребятня. Да так много, словно со всей Проторы они сюда на бесплатное представление сбежались. Кто в ворота распахнутые заглядывал, кто на крышу сарайки забрался, большая часть на заборе повисла, во все глаза таращась на поверженного весича.

— Ответствуй, уморыш, как на духу, почто Стеслава притесняешь? — прогудела Дугинея.

— Потому как недоброе он умыслил, — не очень уверенно заявил Лжестодар, опасливо поглядывая на вновь вознесённое над ним убойное коромысло. — Обвиняю сего отрока в том, что он, в сознании и памяти находясь, намеренно возвернул в наш мир Былой Ужас. И за такую провинность не будет ему никакого прощения.

— Это про каковский Ужас речь? — равнодушно спросила троллиха, совсем, как видно, не впечатлённая прозвучавшим страшным обвинением.

— Про таковский Ужас, который в своё время едва извести сумели, по ветру пепел развеяв, а теперь он в этой избе злобу свою бушующую унять не может, — Стодар-Стужемир многозначительно воздел руку вверх, и в ответ в избе что-то в последний раз грохнуло. И в наступившей тишине отчётливо заскрипели под грузными шагами рассохшиеся половицы.

Все, разумеется, тотчас же уставились на дверь. Тётка Милава поудобнее перехватила рукоять сковороды. Могучая Дугинея подняла коромысло. Малолетняя мелюзга с неистовой силой излучала почти ощутимый восторженный ужас. Стёпка вздохнул, предчувствуя неприятные разборки. Как бы и впрямь не пришлось за возвращение того людоеда отвечать.

Дверь, несмело скрипнув, отворилась...

— И чего вы на меня так все уставились? — спросил Ванька, с удивлением обнаружив множество разглядывающих его глаз. Одни смотрели на него настороженно, другие опасливо, третьи с откровенной злобой. Злобился, впрочем, всего один — Стодар, разумеется. Он-то ожидал вновь жуткого монстра увидеть, а тут такой облом — обычный отрок ничем не примечательной наружности. Ни роста в нём, ни костей скелетных, ни окровавленного меча с извивами...

— Ужас-то какой справный! — во весь голос прокомментировала троллиха. — Щекастенький да конопатенький. Того гляди всех погрызёт.

Пацанва на крыше сарайки весело загалдела. Стёпка, покосившись, углядел среди них сияющую физиономию Щепли.

Ванька шмыгнул носом, хотел было огрызнуться на обидное "конопатенький", но лицо у троллихи было до того приветливое и задорно-румяное, что он не выдержал и улыбнулся в ответ.

— Сбежал гад, — пояснил он и показал рукой за спину. — В окно выпрыгнул.

— Ужас сбежал? — ухмыльнулась троллиха. — Конопушек твоих никак испужался?

— Да какой там ужас? — отмахнулся Ванька. — Хотя... морда у него не слишком приятная. Да и клыки... Такими цапнет — гангрена обеспечена.

— Да кто сбежал-то? Что-то я в толк не возьму, — спросила тётка Милава. — Об ком речь? У кого морда?

— Людоеда этот вот сюда притащил, — пояснил Стёпка. — На меня хотел его натравить, а Ванька его прогнал. Нас обвиняет, а сам...

Ребятня испуганно зашушукалась, кое-кто даже от греха подальше пополз с крыши сарайки вниз. Об изловленном Людоеде знали все, боялись его тоже все, особенно малышня, которую он, по слухам (и взаправду!) оченно даже уважал в сыром и жареном виде. Женщины, сурово насупясь, вновь оборотились к Стодару (Стёпка для удобства продолжал называть весича привычным для него именем).

— Сей отрок злокозненный в Былой Ужас оборачивался, — заявил весич, указывая на Ваньку. — Вязать его следует, покуда вновь не перекинулся. Обоих вязать.

— Ты у меня сейчас сам перекинешься, — ласково пообещала ему троллиха, поигрывая коромыслом. — Ты у меня сейчас таким ужасом оборотишься, что от тебя выворотни болотные шарахаться будут...

— Понапрасну вы за демонов заступаетесь! — Стодар уже пришёл в себя, голос его вновь звучал уверенно и жёстко. — В их прегрешениях государевы люди разбираться должны. А с вашим бабьим разумением тут делать нечего.

— Бабы тебе не по нраву, говоришь? — тут же завелась троллиха. — Разумом обделены, говоришь? А ну-кося, мозгляк весский, иди-кося сюды...

— Но-но-но, — попятился Стодар подальше от вздымающегося над его головой коромысла. — Ты смотри, и на тебя укорот отыщется...

— Погодь, Дугинея, не спеши, — придержала разошедшуюся троллиху тётка Милава. — Пришибёшь ненароком, отвечай за него посля... А ты, весич, язык свой поганый прикуси, покудова тебе его вместе с головой твоей пустой в плечи по самые уши не вколотили. По какому праву на честных отроков поклёп возводишь? Али, думаешь, нам не ведомо, что вы туточки в засаде с самого утра уселилися? Вон сколько глаз за вами следило, а вам и невдомёк. Привыкли у себя в Веси на холопов не оглядываться, а здесь холопов нету, здесь люди вольные живут, всякое непотребство зараз примечают.

Стодар тут же оживился.

— Об непотребстве и речь. Против отрока сего свидетельствую в том, что он суть воплощение Былого Ужаса... Своими глазами видел! — сорвался он почти на крик. — Коли не повязать вовремя душегубца, вмиг обернётся и всех нас мечом своим покромсает.

— Дурак ты, дядя, — с сожалением сказал Ванька. — Это не ужас был, а только видимость одна. Облик такой виртуальный. Ну, ненастоящий. А ты и поверил.

— Сам, между прочим, тоже вурдалаком-охотником притворялся, — припомнил и Стёпка. — И не первый раз. Ковыляи твои тоже ненастоящие были.

— Лжа и обман! Одного повязать, да и другого тоже... — продолжить Стодару не позволили. Дугинея, небрежно прислонив коромысло к сараю, надвинулась на беднягу всем своим могучим телом, так что тот едва не задохнулся под напором монументальной груди.

— Вот ужо я тебя сейчас научу таёжным бабам почтение высказывать, — прогудела она, сгребая в кулак ворот стодаровой рубахи. — Вот ты у меня сейчас ужо узнаешь, что такое настоящий ужас...

Стодар слабо трепыхался, но шансов у него не было. Окружающие обменивались весёлыми шуточками, от которых у Степана на щеках выступил предательский румянец. От окончательного удушения бедолагу спасло появление Збугняты.

Молодой вурдалак, взъерошенный и распаренный, выскочил из-за сарая, отыскал взглядом в толпе Степана, увидел, что тот цел и невредим (ну, почти), и оскалился в счастливой улыбке, так, что на едва затянувшемся рубце выступила кровь:

— Не погрыз тебя душегубец, не по зубам ты ему... А мы-то шибко испужались...

— Да куда ему! — отмахнулся Стёпка. — Он сам нас испужался, так испужался, что убежал.

— Далеко не убежит, — уверил Збугнята, с презрением косясь на помятого Стодара. — Он огородами дёрнул, решил, видно вдоль реки до лесу добраться, а там охотники наши его поджидают... Изловят враз, им не впервой...

— Весичи! — загалдела вдруг повисшая на заборе ребятня. — Мамка Дугинея, весичи едут! Маги ихие припёрлися!

Новость никого не испугала, но женщины, однако, оружие своё страшное всё же перехватили покрепче. Стодар-Стужемир неприятно улыбнулся Степану:

— Благодарю тебя, демон!

— За что? — меньше всего на свете Стёпка нуждался в благодарности этого скользкого перевёртыша.

— За то, что магов-дознавателей призвал.

— Никого я не призывал.

— А амулет охранный неужто я изничтожил? Думаешь, не спросят тебя за такое? Ещё как спросят — не отвертишься.

Ванька сделал большие глаза, объясни, мол, что тут без меня было и почему это ты весь в какой-то трухе. Стёпка отмахнулся, потом расскажу, некогда сейчас, видишь, что происходит. Чёрт, наверное, не надо было амулет тот проклятый трогать, никому он уже не мешал... Да кто же знал, что так получится! Разбирайся сейчас с этими магами. Ничего они ему, конечно, не сделают, но ведь надоело!

Дугинея вскинула на плечо коромысло:

— Пошли-кось, гостей незваных встречать. Погутарим мы с имя ужо, побалакаем.

Стодар, старательно обойдя вурдалачиху на безопасном расстоянии, поспешил к воротам.

* * *

Встали так: впереди несокрушимая Дугинея, рядом с ней тётка Милава, по другую сторону Степан с Ванькой и Збугнята. Притихшая ребятня на заборах и крышах чуть ли не из штанов выпрыгивала в предвкушении небывалого зрелища. Стёпка сжимал заветную рукоять и старался не слишком опираться на правую ногу — ушибленная колодой голень болела всё сильнее. Ванька вновь взгромоздил склодомас на плечо, и почему-то казалось, что захоти он — и жезл тут же превратится в огромный людоедский меч. Збугнята держался за их спинами, но не из страха, а просто считая, что не по чину ему поперёд демонов лезть.

Перед воротами деловито спешивались маги-дознаватели, один старший и четверо подручных, из тех, что всегда парами ходят. "Мы с Тамарой ходим парой" тут же к месту вспомнилось Стёпке. Понятно, почему их столько — по два магического амбала на каждого демона. Для пущей надёжности. Не иначе заранее поджидали, уж больно быстро и вовремя появились.

Предводитель — крупный мужчина с суровым лицом и холодными, пронзительными глазами — упёрся недобрым взглядом в Стёпана, словно пальцем в лоб ткнул. Тут же захотелось потупиться и принять виноватый вид, мол, простите дяденька, это я тут напакостил, но я, честное слово, больше не буду, только не ругайте меня и не бейте... Стёпка этот магический наезд без особого труда преодолел и в долгу, само собой, не остался, тоже посмотрел в ответ ПО-ОСОБЕННОМУ, да так, что мага даже назад качнуло. Недовольно скривившись (ну как же, на глазах у подчинённых какой-то мелкий отрок посмел своей нечестивой силой могучую весскую магию пересилить!), предводитель спросил, обращаясь к Стодару:

— Кто расколол амулет стража?

— Сей демон, — Стодар собрался было обвиняюще указать на Стёпку, но тут же охнул от боли в ушибленной руке. — Он расколол его своим мечом. Однако, досточтимый Славогор, это всего лишь ничтожная провинность по сравнению с тем, что он сотворил допреж того. Обвиняю сего... обоих сих отроков в том, что они злонамеренно вызвали Былой Ужас, за что немедля должны быть схвачены, закованы в железа и посажены в допросный поруб.

— Вот ведь гнида! — не выдержал Ванька.

— Верно ли сказанное? — надменно вопросил маг. Понятно, что он это просто потому спросил, что так правила требовали, нет ли, мол, у кого каких возражений по поводу высказанного Стодаром обвинения. Но Дугинея решила понять его вопрос буквально.

— Куда уж вернее, — ухмыльнулась она. — Гнида он и есть.

Славогор пожевал губу, посмотрел на троллиху, на тётку Милаву. Бабы — они всего лишь бабы, создания упрямые, но бестолковые, уговорами с ними едва ли совладаешь, а как силу истинную перед собой углядят, так сразу и попятятся, потому как бойцы из них никакие, они только мужей своих горазды шпынять и изводить. Демоны эти тоже шибко опасными не выглядят, один и вовсе помят да потрёпан, вся одёжка в соломе, в перьях, в трухе, знатно над ним кто-то — не иначе Стодар — покуражился. Второй, конопатый, тоже не богатырь, злости в нём нет настоящей, один только дитячий гонор.

— Отроков мы забираем, — сказал решительно и, оглянувшись на помощников, кивнул, как бы приказывая: "Взять их".

— Одни уже забрали, — как можно обиднее ухмыльнулся Стёпка. — До сих пор, наверное, от крапивы шарахаются.

— Нашлись тоже мне забиратели, — вставил своё слово и Ванька. — Припёрлись не спросясь и командуют. Что-то я, Стёпыч, уже опять рассерживаться начал.

А Дугинея просто поудобнее перехватила коромысло и недвусмысленно так покачала им прямо перед перекосившейся маговой физиономией. И сказала коротко и ясно:

— Нет.

— Напрасно вы за них заступаетесь, — весич, накручивая себя, возвысил голос, четверо подручных магов тут же шагнули вперёд, встали по обе стороны, рослые, угрюмые, готовые по первому знаку броситься на демонов. — Мы всё одно их возьмём, и лучше пусть они смирятся и не ерепенятся.

Он ещё что-то хотел добавить, но вурдалачиха властным жестом заставила его закрыть рот.

— Ты, боярин, на голос свой здесь шибко-то не надейся, — сказала она. — И на мальцов наших кричать не моги. Они тут у себя дома, а ты, коли не забыл ещё, гость незваный. Нету тут твоей власти и подчиняться тебе никто не поторопится. Уразумел?

— Не желаете добром, увезём силой, — Славогор, судя по всему, троллиху за серьёзного противника не считал.

— А достанет ли у вас силов-то? — ухмыльнулась Дугинея. — Мужики вы, оно конешно, видные, но с проторскими бабами вам ни в жисть не совладать!

— Достанет, — негромко обронил Славогор, и Стёпке очень не понравилась вот эта его спокойная уверенность. Что-то здесь было не так...

— Стеслав, глянь, — тронул его за плечо Збугнята. — Ещё едут. Эвона сколь их...

Из соседнего проулка выезжали весичи, точнее младшие маги-дознаватели. Младшими, надо сказать, они считались только по чину, а на вид — не дай бог столкнуться с такими врукопашную. Все крупные, откормленные, наглые и уверенные в себе донельзя. Человек десять их было, не меньше. Неторопливо спешившись, они встали полукругом за спиной Славогора и с такой неприязнью уставились на Степана, что у того за малым одежда не задымилась от их яростных взглядов. Дождались дознаватели, пришёл час расплаты, сейчас проклятый демон за всё ответит, особливо за крапиву...

— Чё делать будем? — тихонько спросил Ванька. Расстановка сил была явно не в их пользу. Если все эти маги сейчас набросятся, даже могучая троллиха не устоит.

— Плохо дело, — так же вполголоса отозвался Стёпка. — Кажется...

Он хотел сказать, что, наверное, придётся им сейчас сдаться весичам, поехать с ними, а уж там... а уж потом... В общем, как-нибудь вывернемся... Может быть.

Дугинея с тёткой Милавой, как оказалось, о капитуляции даже и не помышляли. Они весело переглянулись, и троллиха гулко хохотнула:

— Чем больше, тем весельше. Как бы токмо мне коромысло не сломить.

— Сплоховала я, — в тон ей добавила тётка Милава. — Надо было ещё одну сковороду прихватить. Да кто ж знал, что их столько набежит!

Они явно насмехались над весичами и при этом ничуть их не опасались.

— Пожалеете о своём упрямстве, — нахмурился Славогор, — да поздно будет... Приступайте, братья.

— Ты, чародейчик неместный, поначалу вон туды глянь-ко, — посоветовала ухмыляющаяся Дугинея, показывая налево.

Все присутствующие послушно повернули головы в указанном направлении. Ребятня на крыше весело загалдела.

— А теперича ещё вон туды, — тётка Милава показала сковородой в другую сторону.

Поскучневшие весичи все разом посмотрели направо. Ничего для себя хорошего они и там не увидели.

— Круто, — сказал Ванька, опуская ставший ненужным склодомас.

А Стёпка выдохнул и тихонько порадовался, что никакой битвы с магами уже точно не будет. Утомили его что-то битвы да сражения. А тут ещё и нога не на шутку разболелась.

У весичей не было шансов на победу. Совсем никаких. Ни малейших. Потому как с обоих концов улицы надвигалось на них решительно и неотвратимо то войско, сражаться с которым здесь и сейчас не пожелал бы ни один самый могущественный маг, будь он хоть весичем, хоть оркландцем. Вооружённые кто чем, кто палками, кто скалками, кто ухватами, кто лопатами, кто вилами, кто топорами, — шли проторские женщины. Шли неторопливо и уверенно, ощущая свою силу и своё полное на то право. Шли совсем молоденькие девчонки и рослые девицы на выданье. Шли матери семейств и пожилые, но ещё крепкие старухи. Шли тайгарки, гоблинки и гоблинши, вурдалачки и троллихи. Шла впереди всех Застуда с обнажённым дедовым мечом, и твёрдо шагали вслед за ней непривычно серьёзные Задрыга и Угляда. Чуть ли не вся женская половина многолюдной Проторы поднялась в едином порыве против чересчур возомнивших о себе магов, поднялась, чтобы не дать наглым пришельцам причинить хоть малейший вред освободителю Миряны.

И когда сошлись они почти вплотную и остановились, бесцеремонно потеснив присмиревших весичей, Стёпка присел на стоящую у ворот лавочку и спросил у Славогора:

— А у вас жена есть?

Хмурый весич счёл за лучшее промолчать, зато не промолчала тётка Дугинея. Она захохотала первой, вслед за ней залилось смехом и всё бабье войско. А громче всех веселилась, восторженно прыгая на крыше сарая, чумазая Заглада свет Зашурыговна.

* * *

Гугнила понукал меланхоличную лошадку и довольно лыбился, очень ему по душе пришлось, как бабы окоротили обнаглевших весичей. Будет о чём сегодня вечером языками почесать.

— Слышь, Стёпыч, а чего это они все к тебе прицепились? — озаботился вдруг Ванька. — Чего они от тебя хотели-то?

Стёпка оглянулся. Маги-дознаватели стояли на том же месте и смотрели им вслед. И Стодар-Стужемир смотрел, и Славогор с подручными, и младшие маги. Бабье войско несокрушимой стеной перегораживало дорогу, и всем было ясно, что весичам сквозь него не прорваться. Разве что боевые заклинания в ход пустят, да кто ж решится на такое...

— Поймать они меня хотели, — пояснил Стёпка. — А потом заколдовать и упрятать куда-нибудь, чтобы я убежать не мог. Знаешь, для чего Стодар людоеда на меня напустил. Он думал, что я против этого гада не устою... Ну, почти правильно думал. Если бы не эклитана...

— А я? — тут же возмутился Ванька.

— Ну и если бы не ты, — не стал спорить с очевидным Степан. — Только они-то не знали, что ты тоже демон... Теперь знают.

— Вот и пусть знают. Не будут больше на нас рыпаться. Только мне всё равно не понятно, для чего ты им нужен.

Стёпка хихикнул, вспомнив кое-что из своих приключений.

— Понимаешь, Ванес, эти весские чародеи из демонов магические зелья готовят, настойки там, снадобья лечебные, яды всякие... И чем сильнее демон, тем лучше эти зелья получаются. Если бы маги меня поймали... В общем, плохо бы мне было.

— То есть как это готовят? — не понял Ванька. — Варят, что ли? Как из мухоморов?

— Ага, — кивнул Стёпка, изо всех сил стараясь не засмеяться. — Из нас с тобой знаешь сколько всякого-разного можно наварить. Ого! Вот, скажем, отвар из демонского сердца — это для храбрости. Зелье из демонских глаз — это чтобы ночное зрение получить. А для того, чтобы совсем умным сделаться, лучше всего подходит настойка из мозгов конопатого семиклассника... — удержаться не удалось, и он захохотал, с удовольствием глядя на побледневшее лицо друга, — Только... из твоих мозгов... наверное другое средство... получится... для поглупения... ха-ха-ха!!!

— А я почти поверил, — признался Ванька, когда Стёпка перестал смеяться. — Ты так складно врать научился, аж завидно. Ну ничего, я тебе это ещё припомню. Бойся теперь меня и на каждом шагу оглядывайся, понял!

Из переулка выкатился взъерошенный и запыхавшийся Щепля, увидел телегу и припустил вслед, пыля босыми ногами.

— Гугнила, придержи лошадку, — попросил Збугнята. Гоблин тотчас натянул вожжи.

— Изловили Людоеда-то, — сообщил Щепля, вваливаясь на ходу в телегу. — У самых Колотовских запруд. Едва-едва в тайгу не утёк.

— Тебе, Щепля, родители неправильное имя дали, — сказал Стёпка. — Тебя надо было Гуглом назвать, честное слово.

— Почто? — Щепля от удивления аж рот открыл.

— Потому что ты всё про всех знаешь. И как только это у тебя получается, не пойму.

— Не, Гуглем я не желаю. У нас уже есть одна Гугля, как раз сеструха Гугнилина, вот уж всем Гуглям Гугля.

— Энто так, — подтвердил Гугнила, мельком обернувшись. — Как заведётся, не переслушаешь.

— Во дают! — воскликнул Ванька. — А Яндексов у вас здеся не водится?

— Таковских пока не было, — отмахнулся Щепля. — Уж я бы знал.

— И что с этим гадом теперь будет? — спросил Стёпка. — Ну, с людоедом что сделают?

— Поперву хотели обратно весским магам вернуть. Но посля передумали. Говорят, мол, опять его упустят. Надо, мол, зараз его в дальних болотах притопить.

— И что?

— В болота повезли. Шибко мужики на него злые. Шибко злые. У меня на них глаз верный.

— Мда-а, — протянул Стёпка. Он представил, как будет происходить это притопление, и его передёрнуло. Замолчали в тягостном раздумье и все остальные. Отрешённый Гугнила нехотя понукал кобылу, насупился, трогая свою рану, Збугнята, приуныл отчего-то даже всёзнающий Щепля.

Ванька, воодушевлённый недавними победными свершениями, грустить категорически не желал. Ко всему прочему — страсть как хотелось отомстить за розыгрыш. Хитро покосившись на повесившего нос друга, он вдруг воздел над собой склодомас и возопил свистящим шёпотом:

— Шмерть тебе за это! Шмерть!

Ничего умнее он придумать не мог. Мало того, что Стёпка, вздрогнув, ударился о борт больной ногой, так ещё и обомлевший Гугнила свалился с телеги и едва не переломал себе руки-ноги. А когда наконец отзвучали все ругательства и когда с трудом удалось успокоить гоблина (в телегу он больше не сел и вёл лошадь за уздцы), Стёпка выдвинул эклитану, повертел ею перед конопатым носом и почти серьёзно сказал:

— А теперь свисти в свой свисток. И если не вылечишь моё колено и рану Збугняты, я тебе не знаю что отрежу, честное демонское слово.

Глава двенадцатая,

в которой демон даёт обидный урок

— Стеслав, ты весичей шибко-то не обижай, — добродушно прогудел стоящий в воротах молодой Тырчак. — Оставь и нам немного на забаву.

— Да там на всех хватит, — Стёпка мотнул головой в сторону Предмостья. — Вон их сколько понаехало. А мне только один нужен. Поучу его немного язык за зубами держать.

— Ведомо нам ужо, как ты учить могёшь, — Тырчак ухмыльнулся, поправил сползающий на глаза шлем. — На мечах будете биться, али как?

— Договорились на мечах.

— Вот и ладно. Поведаешь посля?

— Поведаю, — без особого воодушевления пообещал Стёпка. Не было у него никакого желания рассказывать потом о своих "подвигах". И без того уже по замку чего только не болтают. Послушаешь — и сам поверишь, что чуть ли не сотню оркимагов порубил и к весскому царю на драконе в гости летал.

Впереди весело переговаривалась стайка разнаряженных девиц. Тоже на праздник собрались, ну как же такое событие пропустить! Стёпка затосковал: щас начнётся! И точно — при виде знаменитого отрока девицы оживились втройне, окружили, захихикали, в глазах тут же запестрело от узорчатых сарафанов, венков, бус, ярких губ и жгучих взглядов. Когда их встречаешь поодиночке — ещё терпимо, ну, улыбнутся там, глазками стрельнут, на большее, к счастью, не решаются, робеют. Но как только соберутся в одном месте три-четыре хохотушки — гаси свет и удирай. Вот вчера, когда из Проторы улетали, страшно же вспомнить, честное слово! Хорошо, что не всё бабье войско на проводы пришло, а то живыми бы не выбрались. Даже Ваньке со Смаклой досталось, полдороги потом Ванькины уши алым цветом горели.

— Стеслав, удачи тебе! — пропела черноокая вурдалачка Затопа, племянница Грызняка. Её клыкастые подружки вразнобой защебетали, желая непременной победы. Всерьёз опасаясь того, что они сейчас накинутся с обнимашками и поцелуями, Стёпка рванул вперёд на всех парах, мол, извините, тороплюсь, опаздываю, как бы без меня там не начали, а то ещё запишут, чего доброго, поражение...

— Удачи! Удачи! — неслось вослед звонкое.

— Ну-ну, — ворчал за Стёпкиной спиной Ванька. — Глянь, как они все в тебя верят. Прямо герой ты у нас богатырский. Алёша, блин, Попович.

— А тебе завидно, да?

— Вот ещё! Было бы чему завидовать! Смотри, подловят они тебя в тёмном углу и закусают до смерти.

— Вурдалаки людей не кусают, — осторожно поправил Боеслав.

— Так то обычных людей, — отмахнулся Ванька. — А он же у нас этот... как его... избавитель!

— А давай, Ванес, я им расскажу, что ты своим свистом от любой болезни вылечить можешь. За тобой тоже девчонки бегать будут. Нацелуешься-а-а!..

Ванька содрогнулся и испуганно глянул назад, не слышал ли кто? Девицы, к счастью, уже изрядно отстали.

— Ты что, совсем сдурел? — зашипел он. — За мной же тогда все замковые старухи таскаться будут! Девчонки-то здоровые, щёки вон какие румяные, кровь с молоком, чего им лечить? А у бабок у каждой, небось, какая-нибудь хворь да имеется. Я со старухами целоваться не хочу!

Боеслав захихикал. Его телохранители, которые после обретения оберега, не отходили от княжича ни на шаг, с трудом удерживались от хохота.

— Ладно, — согласился Стёпка. — Пожалею тебя, горемычного, так и быть. Но смотри, Ванес, ты у меня теперь вот где, — он сжал кулак.

— Кажется, я сегодня за Всегнева буду болеть, — сказал Ванька. — Чтобы он из тебя всю эту дурь выбил. И вообще, если хочешь знать, мой свисток только от магических болезней помогает, а не от всяких там радикулитов-ревматизмов.

— Ну да, а коленку мою ты как вылечил?

— Не знаю, — огрызнулся Ванька. — Она у тебя, наверное, сама вылечилась.

— Збугнята тоже сам?

— Стёпыч, если ты хоть одной старухе о свистке заикнёшься, ты мне больше не друг, понял! И я не шучу... Ого, ты смотри, что делается! Прямо это... как его... Вавилонское толпокручение.

Предмостье было не узнать. Ванькина оговорка пришлась к месту — толпокручение и есть. Четыре края света сошлись у подножья замковой горы, представители четырёх государств и скольких-то там (едва ли точно сосчитаешь) народов съехались, встретились и старательно перемешались в огромную неумолчную, разноликую и разноцветную толпу. И эта толпа гремела и звенела, перекликалась и переругивалась, пихалась и толкалась, завороженно глазела по сторонам и куда-то спешила; торговцы зазывно нахваливали товар (какой же турнир без ярмарки?); вездесущая ребятня носилась с ошалевшими лицами в тщетных попытках увидеть сразу всё и разом всех...

— Надо было сюда на драконе прилететь, — сказал Ванька, уворачиваясь от лохматой степной лошадки, в седле которой сидела пожилая, невозмутимая как индеец элль-фитта. — Вот бы все рты поразинули.

Элль-фитта бесстрастно глянула сверху на мальчишек узкими до неразличимости глазами и сунула в рот мундштук длинной, украшенной перьями трубки. Настоящая индианка, клянусь великим Маниту, Маккеной и Гойко Митичем, как сказал бы папа, насмотревшийся в детстве фильмов про индейцев и одно время тщетно пытавшийся очаровать ими увлечённого совсем другими вещами сына! А старая, прокалённая степным солнцем элль-фитта папе бы точно понравилась. Вон даже что-то вроде томагавка у неё на поясе висит. Над пушистым меховым малахаем — это в жаркий-то летний день! — задорно торчали два длинных рыжих уха с чёрными кисточками. Вот оно! Всё-таки бывают у элль-фингов длинные уши, пусть даже и не свои, а лисьи.

— Обойдутся и без дракона, — отмахнулся Стёпка, с трудом отводя взгляд от элль-фитты. — Тут слишком шумно, а он толпу не любит.

Но всё же ему невольно представилась эта потрясающая картина, и сожаление слегка царапнуло ему душу. Что и говорить, Дрэга смотрелся бы здесь шикарно. Растопырил бы чешую, как он умеет, дыхнул бы жаром пару раз, вот тогда бы точно у орклов и весичей спеси поубавилось. А то ходят, как будто они здесь уже насовсем хозяева, а все остальные — так, не пойми кто и не пойми откуда.

Ну вот, как нагадал...

"Ты глянь, ты глянь! Сам! — зашептали вокруг. — Сам!" Толпа торопливо раздавалась в стороны, кто-то даже упал. Мальчишки оглянулись. Боеслав съёжился и отступил за Стёпкину спину. Телохранители придвинулись вплотную. Ванька бормотнул невнятное и со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы.

Весь в чёрном, словно обугленный, мимо них на породистом вороном жеребце неторопливо проехал оркимаг. Прозвенели по камням копыта, качнулись пепельные перья на чёрном же шлеме (ну почти Дарт Вейдер!). Непроницаемое лицо, пугающий профиль с породистым крючковатым носом... Стёпкин взгляд почему-то зацепился за украшенные серебром ножны прямого широкого меча. Небольшая узорная бляшка отогнулась и держалась на честном слове, грозя вот-вот отвалиться. Почему-то именно этот мелкий непорядок в почти идеальном облике грозного оркимага помог не поддаться всеобщему наваждению. Не воплощённое зло проезжало в двух шагах, не некто непобедимый и неуязвимый, а такой же (почти) человек, как и все прочие, с такими же почти проблемами. И украшение у него на ножнах может оторваться, и прыщик на носу вскочить, и штаны лопнуть в самом неподходящем месте. А если ещё припомнить сидящего в оркуланском подвале испуганного пузатого старика в раздербаненном в клочья нижнем белье, то этих оркимагов можно вообще не очень и опасаться... Слишком много они о себе мнят! Ишь, как клюв свой выставил, того гляди по орлиному заклекочет. Дать бы ему сейчас по шлему здоровенной оглоблей, чтобы понял раз и навсегда, кто в тайге хозяин... Стёпка и сам не заметил, когда успел сунуть руку в карман и сжать до боли в пальцах рукоять ножа. Гузгай, почуявший присутствие ещё одного врага, неистово рвался в бой.

Вслед за крючконосым предводителем так же неспешно ехала свита из восьми рыцарей в доспехах чуть менее богатых, но столь же мрачных. По сторонам они посматривали с этаким ленивым хозяйским прищуром, словно уже прикидывали, как всё это хозяйство отойдёт под их управление. В сторону демонов ни один из них даже не покосился, и Стёпке это, честно говоря, очень понравилось. Не знают о нас, не замечают, — ну и славно! Даже как-то жить спокойнее.

Справедливости ради заметить следует, что народ, хоть и попятился, но не шибко заробел. Потому как и не таковских чужаков видывали, и не таковских били в хвост и в гриву. И деды наши били, и отцы били, и мы, случись подобная оказия, в долгу не останемся. Так что ни гоблины, ни тайгари, ни тем более вурдалаки, головы перед орклами не гнули и глаза в стороны не отводили. Провожали чёрных злыдней насмешливыми взглядами, словно и в самом деле примеривались, по какому месту их будет сподручнее мечом или шестопёром приласкать...

— Это, наверное, сам оркмейстер, — предположил Стёпка, глядя вслед рыцарям.

— То не оркмейстер, — поправил всё знающий Боеслав. — То крон-магистр Д'Варг, он у орклов в посольстве верховодит. Он к отцу-заклинателю давеча уже приезжал, уговаривал по руку Оркланда перейти.

— И что? — оглянулся на него Стёпка. — Уговорил?

Боеслав пожал плечами.

— Мне не ведомо. Токмо — навряд. Не верю я.

Стёпка тоже не хотел в такое верить, но про себя подумал, что всё может быть. Ещё и похуже вещи в жизни случаются.

Состязания должны были вот-вот начаться. Народ шумно и с размахом готовился к предстоящему развлечению, потому как для большинства это, разумеется, было именно и только развлечение, ведь их же ничто не заставляло выходить с оружием против не самого слабого соперника. Стёпка невольно поёжился и в который раз обругал себя всеми известными ему гоблинскими ругательствами за то, что не завершил разборки с Всегневом там же, на месте, не отходя, так сказать, от прилавка. Делать это сейчас на глазах у нескольких сотен, а то и тысяч зрителей ему совершенно не улыбалось. Почему-то сразу вставали перед глазами фильмы про древнеримских гладиаторов, залитая кровью арена и зрители, дружно оттопыривающие большой палец вниз. Победить-то он, конечно, победит, но делать это напоказ, на виду у всех — это тебе не напыщенного Изведа по усть-лишайскому рынку гонять. Тогда всё внезапно случилось, без подготовки, даже испугаться не успел. А тут уже с утра только и думаешь о том, чтобы не опозориться... Теперь Стёпка точно знал, что ни артистом, ни певцом он ни за что не станет. Не его это дело перед публикой выступать. Руки-ноги уже заранее трясутся и в животе подташнивает.

Когда прошёл слух, что демон Стеслав согласился принять участие в показательных боях (как говорили те, кто не знал некоторых подробностей Стёпкиного безрассудства), обнаружилась масса желающих не только посмотреть, но и попытать счастья. И ни его демонское происхождение, ни то, что он, вероятно, владеет какими-то особыми магическими приёмами, никого особенно не пугало. Использование магии не запрещалось, и поединщики, умеющие пользоваться боевыми заклинаниями, всегда попадали в число самых заманчивых противников. Понятно же, что такие вот схватки — это ещё и хорошая школа. Если ты здесь научишься защищаться от магии, в настоящем бою это поможет тебе победить врага. Ну, или просто остаться в живых. Ну, а коли угораздило тебя выбрать соперника не по силам, то и вини в том лишь самого себя, поскольку голова не для одного того воину дадена, дабы шелом на неё напяливать.

— Так что, Стеслав, думаю многие дерзнут вызвать тебя на поединок, — закончил Купыря свою небольшую лекцию.

— Чёрт, кажется, зря я согласился, — пробормотал тогда Стёпка. — Я же всего лишь дурака Всегнева проучить хотел. Мне что теперь, с каждым, кто вызов бросит, сражаться придётся?

— Тебя никто не в праве заставлять, — успокоил его Купыря. — Ты же не воин, не дружинник, да и отрок ещё. Коли откажешься, позора в том не будет. Все поймут.

И так он это сказал, что даже Ваньке стало ясно, что позор — будет. Ежели демон отказался биться, значит, не такой уж он и крутой демон, значит, струсил.

— Ты, Стёпыч, крепко влип, — с почти нескрываемым удовольствием констатировал Ванька. — Ох, и наваляют же тебе завтра, ох, и наваляют.

— Не наваляют, — не слишком уверенно пообещал Стёпка. А сам подумал, что всяко может быть. С одним двумя соперниками он ещё справится, а вот если придётся сражаться со всеми желающими испытать силу демона... Охо-хо! Тяжела ты, демонская доля.

Это было вчера вечером. И вот уже наступило сегодня. И до поединка осталось всего ничего, считанные минуты, утекающие, между прочим, со страшной скоростью. И надо держать себя в руках и страх свой спрятать поглубже. И нафига я всё это затеял, а?

* * *

У чародейского шатра их уже ждали. Ванька, увидев кроме Купыри и Смаклы с Глуксой ещё и Серафиана, поскучнел, хлопнул Стёпку по спине и свалил, объявив напоследок:

— Ну вы тут разбирайтесь, а я пока пойду посмотрю, как настоящие воины бьются.

Это он нарочно про настоящих упомянул, чтобы друга немного уесть, но Стёпка не обиделся. Ничего, будет скоро Ваньке немалое удивление.

Ещё вчера, после возвращения из Проторы, в узком чародейском кругу было обговорено одно весьма важное дело, и теперь этим делом предстояло заняться. И Глукса должен был Стёпке в этом здорово помочь. У юного чародея опыта пока было маловато, но с помощью Купыри и Серафиана, который, конечно, появился здесь не в качестве праздного зрителя, всё получилось в лучшем виде. Глукса, понятно, страшно волновался, но только до той поры, пока не уразумел, что и как ему делать. Впрочем, если со стороны глядеть, то ничего такого особенного он и не делал. Смотрел на Стёпку серьёзным, каким-то очень взрослым взглядом, и едва заметно шевелил пальцами. Серафиан, тот вообще, кажется, не принимал никакого участия в чародействе, просто стоял рядом, подстраховывая или подбадривая. Ожидаемое чудо свершилось тихо и буднично — без шума, грома и пыли, как наверное, и должны свершаться правильные чудеса. Магической синью только едва заметно окатило, да мурашки по Стёпкиной спине побежали. Глукса выдохнул и оглянулся на Серафиана. Тот подбадривающе кивнул.

— Хорошо! — одобрил и Купыря. — Сущая гоблинская кольчуга. Любой чародей, ясно-понятно, разглядит, что это морок, однако ж соперники твои ничего не заподозрят. Но Стеслав... Ты уверен, что не хочешь доподлинную бронь? У княжича можно попросить...

— Уверен, — твёрдо сказал Стёпка.

Блестящая облегающая кольчуга, разумеется, ничего не весила, ведь она же была ненастоящая. Но выглядела так, как выглядит очень хороший доспех, сработанный не для пышного выхода, а для серьёзного сурового дела. Именно такие доспехи ценятся бывалыми воинами больше всего. По крайней мере, так сам Стёпка думал. Очень ему нравилось считать себя бывалым воином.

Он оглянулся на Боеслава. Тот закивал, улыбаясь. Княжич близко к сердцу принимал всё происходящее с демонами и вокруг них, он разве что на драконе ещё не успел полетать, хотя, кажется, такая мысль его уже посетила.

Серафиан, который к затее с поединком относился крайне недоброжелательно, отговаривать Степана, тем не менее, даже и не пробовал и строгого родителя (фиктивного дядю из Дремучих Медведей) изображать из себя не пытался. Понимал, что пути назад нет и что отказаться от боя без потери лица демону уже невозможно. Да и не согласится демон на такое. Чересчур упрям и норовист.

— Желал я тебя, помнится, Истинным Пламенем прижечь, — вздохнул пожилой чародей. — А пламень этот, как я погляжу, у тебя и без того в груди пылает. Или под вашим небом все отроки таковские, что очертя голову готовы за чужую обиду под меч бросаться?

Смущённый Стёпка пожал плечами. Никакого пламени в груди он не ощущал, а вот противный страх чувствовал очень даже хорошо.

— Не знаю, — сказал он. — Я тоже не таковский... Просто само так получилось... Случайно.

Серафиан только вздохнул в ответ, потом подтолкнул:

— Иди уж, избавитель. Да поостерегись там, не покалечь кого ненароком. И ещё... Вижу я, что тебе и самому поединки не слишком по нраву. Вот и постарайся одолеть Всегнева так, дабы более никто иной против тебя выйти не пожелал. Ежели, конешно, ты сам того не восхочешь.

— Не восхочу, — замотал головой Стёпка. — А как это сделать?

— Тебе виднее. Кто у нас здесь демон — ты или я?

Ванька, когда увидел вышедшего из шатра Стёпку, несколько минут только рот мог беззвучно разевать, настолько обалдел.

— Ну, ты даёшь! А мне ни слова не сказал! Друг, называется. А я-то всё гадал, об чём вы там всё шепчетесь...

— Не бухти, Ванес. Это не настоящая кольчуга, это видимость одна. Мне Глукса с Серафианом наколдовали.

— А зачем?

— Чтобы все думали, что я тоже в доспехе.

— Толку-то тогда от неё, — покривился Ванька.

— Толку как раз и много. И мне не тяжело, и все думают, что я защищён.

— Сам придумал?

— Гузгай подсказал, — пошутил Стёпка. Но Ванька, кажется, поверил.

— Всё равно этот гад тебя порвёт. Там, знаешь, какие дядьки бьются — ого! Как врежет, так и улетишь вверх тормашками.

— Может, и улечу. А там что, так всё круто?

— А ты думал! Рубятся всерьёз, только щепки летят. И знаешь, мне тебя уже жаль. Всё-таки ты не самым плохим другом был. Я тебя иногда вспоминать буду. Честно-честно.

— Дурак ты, Ванес! — рассердился Стёпка. — Под руку такое говорить! Лучше бы подбодрил как-нибудь... Думаешь, я железный.

— Так я тебя и подбадриваю. Чтобы ты разозлился посильнее.

— Я пока только на тебя разозлился. Щас как дам больно!

— Меня бить нельзя, я полезный в хозяйстве демон. Я пригожусь, если тебя после боя лечить придётся.

— Ты опять?!

— Не опять, а снова. Нефиг было на этого Всегнева рыпаться. Вот и расхлёбывай теперь.

— Уж как-нибудь расхлебаю.

Слушая их перебранку, Купыря только вздыхал: "Недоросли легкоумные".

Оказалось, что одного поля, на котором все сражаются по очереди или все вместе, здесь не было. Бились на нескольких заранее подготовленных площадках под присмотром, естественно, судей-чародеев и опытных воинов. Стёпку это обрадовало. Не грозят ему ни беснующиеся толпы зрителей, ни окровавленный песок арены. Это всё же были не гладиаторские бои, а просто такой праздник оружия и воинской славы. Хороший повод позвенеть мечами, себя показать, людей посмотреть... И заодно отвлечь застоявшихся бойцов от уже ощутимо накопившегося напряжения. Чем больше они потратят сил в дружеских схватках, тем меньше опасность того, что начнут резать друг друга по малейшему поводу или просто от безделья. И надо сказать, что колотили поединщики друг друга азартно и от всей души — треск и звон стоял на всё Предмостье. А пока простые воины хвалились своими умениями и валяли противников в пыли, предводители спокойно решали свои дела, вели переговоры, подкупали, уговаривали, создавали союзы и торговались... деля Таёжный улус.

Маг-распорядитель — худой неулыбчивый весич с пронзительным взглядом — вежливо поздоровался со Степаном, пригласил к судейскому шатру. Отступать было поздно, да и некуда. Стёпка задавил предательскую неуверенность, криво подмигнул Ваньке и пошёл подтверждать свою готовность к бою (каковой у него, между нами демонами, было не так уж и много). Секрет его доспеха опытные судьи разгадали с первого взгляда, и пришлось давать клятву на очень древнем мече с безжалостно выщербленным лезвием, что демон идёт в таком виде на поединок по доброй воле и ни к кому никаких претензий иметь не будет, если вдруг что.

— Если что, тебя унесут ногами вперёд, — очень к месту прошептал Ванька. Он, как верный оруженосец, пробрался следом.

— Отстань, дурак, — шикнул в ответ Стёпка, затравленно оглядываясь на шумящее вокруг многолюдие, чуть ли не на половину состоящее из мальчишек. Все студиозусы, что не уехали на лето по домам, сейчас наслаждались невиданным зрелищем. Подобных состязаний Летописный замок не видел давно, — разве могли горячие юные сердца устоять перед таким соблазном. Пацаны вертелись тут и там, они кричали, во все глаза смотрели на поединщиков, затаив дыхание трогали щиты, кольчуги, мечи... Они подбадривали криками сражающихся, восторженно славили победителей, разочарованно гудели, когда проигрывал свой и улюлюкали вслед неудачливым бойцам противников. Именно мальчишки в основном и создавали здесь атмосферу праздника и именно их присутствие заставляло многих не слишком весело настроенных воинов смирять себя и не злобиться на вдруг оказавшихся во временных друзьях вековечных врагов из сопредельных стран. Оркландские рыцари проходили мимо весских дружинников — и не задирали их. Таёжные воины стояли плечом к плечу с элль-фингскими бага-эль-тырами и даже не пытались вызвать их на бой. Ну, разве что только на бескровный поединок. Вурдалаки намеренно не замечали немногочисленных орфингов, а гоблины приглушали ярость в глазах, встречая в толпе вампиров.

— Ожидай, — сказал маг-распорядитель. — Когда придёт черёд, тебя выкликнут.

Пришлось ждать. Время тянулось невыносимо медленно. Хорошо хоть можно было отвлечься, глядя на других сражающихся.

Увиденное, надо сказать, Стёпку не слишком впечатлило. Не потому что он был такой весь из себя супербоец, а как раз потому, что ничего не понимал. Ну, машут два здоровенных потных мужика мечами, ну, рубят друг у друга щиты. Ни красивых тебе фехтовальных приёмов, ни прыжков с перекатами, ни изящных выпадов, как в столь любимых им приключенческих и исторических фильмах. Совсем не похоже на кино. Тяжёлая опасная работа. Поединки завершались в основном очень быстро. Несколько ударов — и всё. Победитель доволен, побеждённый склоняет голову. А затем без злобы обнимает победителя. Впрочем, когда коренастый, обманчиво неторопливый весич красиво обезоружил высокого оркла и остановил свой меч в сантиметре от шеи соперника, оркл обниматься не полез, сверкнул гневно на радостно шумящих зрителей и ушёл, ни слова не говоря. Против здоровенного жилистого орфинга с шипастой дубиной вышел таёжный тролль. Стёпка, разумеется, болел за тролля, однако орфинг оказался проворнее, и тролль, захохотав, умело скрыл разочарование. Следующий поединок — очень красивый и по-настоящему зрелищный — завершился вничью. Пожилой гоблин бился с элль-фингом, тоже не слишком молодым. Бились на элль-фингских узких мечах, похожих на Стёпкину эклитану. Бились так, что искры разлетались веером. Вот тут-то и можно было увидеть и красивые уходы, и удары из сложных положений, и много ещё чего. Оба бойца стоили друг друга. И лишь, когда всё кончилось, до Стёпки по реакции зрителей дошло, что поединок был постановочный. Бойцы просто демонстрировали качество своих мечей, которые, благодаря умело наложенным заклинаниям, после такой жестокой рубки почти не затупились. И элль-финг и гоблин обниматься не стали, но ушли вместе, видимо, отмечать удачное выступление. И оба даже не вспотели. Стёпка не удивился бы, скажи ему кто, что они в недалёком прошлом рубились друг с другом всерьёз, и сейчас, за кружкой пива будут вспоминать те славные дни.

Объявили очередную пару. Вновь зазвенели мечи. Улыбчивый весский дружинник отбивался от вурдалака из замковой стражи. Вурдалак, молодой парень из недавнего пополнения, умело теснил противника к очерченной границе круга. Дружинник, посмеиваясь, уворачивался. А у Стёпки начался мандраж. Его начало всерьёз колотить. Так, наверное, колотит начинающих актёров перед первым выходом на сцену. Столько народу вокруг и все будут смотреть на тебя. Ой, как неуютно! Ой, какой же я дурак! Сидел бы себе спокойно в замке... Надо срочно что-то придумать — голова там, например, разболелась или живот не вовремя скрутило... Гузгай, гадёныш вредоносный, только подхихикивал, не торопясь укреплять ослабший дух своего хозяина.

— Стеслав, здрав будь! Вот и свиделись!

Не сразу признал Стёпка в богато разодетом весиче знакомца по Бучилову хутору. Улыбающийся Всемир обхватил его за плечи, оглядел весёлым взглядом, подивился мимолётно на ненастоящую кольчугу (руками-то наколдованный доспех не ощущался), но решил, что, видимо, для столь непростого отрока это обычное дело. Боярин был непритворно рад видеть своего юного спасителя. Тут же появился и привычно хмурый Арфелий. Он тоже кивнул, но обниматься, само собой, не спешил.

— Рад вас видеть, — сказал Стёпка. Он в самом деле был рад. — А Мстигор тоже здесь?

— Поведал братец о вашей встрече, — хмыкнул Всемир. — Он сейчас в охранении княжьем стоит. С орклами-то у нас вроде как мир, да нет им доверия. А ты почто в воинскую справу обрядился? Тоже возжелал мечами позвенеть?

— Возжелал, — мрачно признался Стёпка. Потом уточнил, — Пришлось возжелать.

— Энто как? — спросил Арфелий.

— Да вот так. Ваш один — Всегневом его зовут — княжича недобрым словом обидел, а я за него вступился. Будет у нас теперь с ним дуэль. Поединок по-вашему.

— Всегнев всегда на язык был несдержан, — заметил боярин. — Но боец он знатный. Одолеешь ли?

"Всё-таки наваляют тебе" донеслось из-за спины еле слышное. Стёпка, не оглядываясь, пихнул локтем, обронил уверенно:

— Одолею.

— Дерзости в тебе после хутора не поубыло, — криво ухмыльнулся Арфелий. — Неспроста, видать, болтают о демонских деяниях разное. Поди, привирают?

— Может и привирают, — рассказывать о своих деяниях сейчас (да и вообще) не было никакого желания, в голове совсем другие мысли бродили, какие-то даже слегка трусоватые, вроде "опозорюсь", "засмеют", "куда лезу?" и "ну и дурак же я!".

— Скоро ли твой черёд? — спросил боярин. — Всегнев-то вон стоит. Изготовился уже.

— Где? — Стёпка вытянул шею, но вместо соперника наткнулся взглядом на ещё двух знакомых, да таких, встретить которых и вовсе не ожидал. Сам хранитель заклинаний Чародейного совета верховный маг Краесвет стоял неподалёку, а рядом — ха-ха! — кто бы мог подумать, обманщик Лихояр-Огрех собственной персоной. Приехал уже из Усть-Лишая, успел каким-то образом. Впрочем, время у него было...

Встречаться с этими двумя не очень хотелось, но и делать вид, что не узнал, было глупо. Знакомые как-никак, да ещё какие знакомые. Хорошему человеку таких не пожелаешь. Стёпка поймал взгляд мага и, помедлив, слегка склонил голову.

— Всё не угомонишься, демон? — спросил Краесвет, тут же подходя и благосклонно кивая в ответ. Со Всемиром здороваться не стал, то ли встречались уже сегодня, то ли не по чину столь важному магу с простым боярином раскланиваться. — Никак новое баловство задумал?

Выглядел маг-хранитель внушительно, издали бросался в глаза золотым шитьём на бордовом плаще, алым атласным кафтаном с оторочкой, серебряной цепью, на которой висел — ага! — столь знакомый Степану конхобулл. Напоказ висел, интересно, как на него орклы реагируют?

— С вас пример беру, ваше чародейное всемогущество,— не остался в долгу Стёпка, с любопытством разглядывая бронзовую пакость, выпившую из него в своё время немало крови. — И особенно с вашего помощника.

Краесвет на подколку никак не отреагировал, а Лихояр весело ухмыльнулся и подмигнул даже, словно намекая на что-то только им одним известное. Стёпка в ответ слегка покривился. Грудь под рубахой у него вдруг зачесалась, словно дали знать о себе нанесённые подорожным стражем раны.

Удивлённый Всемир машинально огладил бородку. Ты глянь, что творится! Так разговаривать с суровым Краесветом не позволял себе даже светлый князь! А в голосе демона не слышно ни опаски, ни почтения, одна неприкрытая насмешка. Встретился, значит, отрок, с магами-дознавателями да и не испугался их. А ведь как они его разыскивали, как заполучить стремились. Надо понимать, не по зубам им демон пришёлся.

Окружающие с нескрываемым интересом косились на неказистого мальца, с которым сам суровый глава весских чародеев знаком, да ещё и говорить не кичится. Таких вот отроков в воинской справе, в кольчугах да шеломах ныне вокруг немало шастает, а энтот, слышь, видать не так и прост, коли с именитыми весичами на короткой ноге... И не робеет, глянь, уж не сынок ли кого из предводителей?.. Да не, какой сынок, энто демон чародейный из замка, об нём давеча Мохошкур в корчме сказывал... Да он ли?.. Он, он, клык даю... Говорят, осерчал и всех весских десятников зараз на поединок вызвал... Ну дык, щас и глянем, до каковских пор демоны серчать сподобны. Глянем, кто кого сильше...

— Отыскал ли ты слугу своего? — спросил Краесвет, цепко оглядывая Стёпку и отмечая, видимо, про себя, насколько за прошедшее время переменился демон.

— Вашими стараниями, — сказал Стёпка. — Отыскал и от цепей освободил. Да вам ведь рассказали уже. Разве нет?

Краесвет неопределённо кивнул. Но больше ни о чём при посторонних демона расспрашивать не решился. Позже можно будет поговорить.

— Биться чем намерен? — высунулся из-за его плеча Лихояр. — Ежели голыми руками супротив меча пойдёшь, до поединка не допустят. Будь ты хоть трижды демон. Могу меч одолжить.

— Спасибо, не надо. У меня свой имеется, — сказал Стёпка, не сразу сообразив, что уж Лихояру-то про эклитану и про битву в подвалах Оркулана непременно доложили во всех подробностях.

— Ну, смотри. Было бы предложено, — не стал настаивать Лихояр. А сам ещё раз оглядел Степана с ног до головы, задержавшись на рукояти ножа. Точно эклитану высматривает. Наверное не отказался бы заиметь такое оружие, обманщик гадский, небось опять планы коварные вынашивает.

— Без доспеха биться решил? — спросил Краесвет, с одного взгляда определивший истинную цену Стёпкиной кольчуги.

Арфелий и Лихояр удивлённо округлили глаза, тоже присмотрелись повнимательнее, но разглядели что-либо или нет, было непонятно.

— Он мне только мешать будет, — признался Стёпка. — Непривычно и тяжело.

— Гляди, здесь настоящим оружием бьются. И мечи заточены.

— Я знаю, — вздохнул Стёпка. — Но мне так лучше.

Выйди он на поле совсем без доспеха, перед его соперником встал бы нелёгкий выбор. Либо биться с бездоспешным отроком в полной броне, в чём не было никакой доблести, либо снимать её, чтобы не позориться, но тогда шансы на победу уменьшались. Всё ж таки, демон остаётся демоном. Даже отрок. Любой неприятности можно ожидать. А так и слова никто не скажет.

Кстати, вот и соперник появился. У судей уже, видимо, побывал, к поединку готов. Век бы его не видать. Разговаривая о чём-то с окружающими его дружками, Всегнев то и дело поглядывал на Стёпана. Смотрелся он, надо сказать, внушительно. Дорогая кольчуга замысловатого плетения, посеребряные наручи, тиснёный пояс с золотыми бляшками, богатые ножны прямого меча, русая бородка, крепкие плечи... Если бы не неприятное лицо с широко расставленными глазами — то почти добрый молодец из былинных сказаний. Ну так будет ему сказание — надолго запомнит. Злость приятно ворохнулась в Стёпкиной груди, он отвёл взгляд от Всегнева, спросил у Ваньки:

— А княжич где? Не хочется без него начинать.

— Здесь где-то был... — завертел головой Ванька. — Да вот он, как раз подошёл.

Хмурые ближники нависали над Боеславом, подозрительно зыркая по сторонам. Ещё двое или трое держались чуть поодаль. После обретения оберега княжича ни на миг не оставляли без присмотра. Тем более стоило беречься в этой толчее, где у каждого почитай или меч или нож имеется. А желающих избавиться от Крутоярова внука ныне, поди, столько, что зараз и не перечтёшь. По-хорошему запереть бы княжича в доме и не выпускать вовсе никуда, да токмо не дело это, когда княжий сын на люди выйти боится. Кто его посля такого уважать станет.

— Здрав будь, княжич, — сказал Всемир. — Как здоровье отца?

— Ему полегчало, — сказал Боеслав и, не иначе кем-то наученный, шмыгнул носом и понурился. И так это у него горестно получилось, что всем вокруг стало ясно — он говорит неправду. И все старательно прислушивающиеся сделали вывод, что князю осталось недолго. Всемир нахмурил брови, он, видимо, не желал Могуте такой смерти, а вот Краесвет с Лихояром хоть и состроили постные лица, про себя-то уж точно порадовались. Им княжья кончина была куда как на руку. Ну, радуйтесь, радуйтесь, подумал Стёпка, переглянувшись с Ванесом, будет вам вскорости сюрприз. Ему вдруг стало легко и весело. И чего я так боялся, чего дёргался. Радоваться надо, веселиться, жизнью наслаждаться. Гузгай, пробудившийся наконец-то, боднул его изнутри и хищно потёр соскучившиеся по хорошей драке лапки, вернее, лапищи. Щас всем покажем, у-ух!!!

Краесвет двинулся к стоящим чуть поодаль судьям. Лихояр, уходя следом, подмигнул Стёпке, хитро так подмигнул, с намёком. Пожелать победы, понятно, даже и не подумал, на что Стёпка, ясное дело, ничуть не обиделся. Нужны ему были Лихояровы пожелания, как... как... в общем, совсем не нужны.

Маг-распорядитель развёл руки, приглашая поединков. Стёпка хлопнул Ваньку по плечу и вышел на площадку.

— Придурок, — прошептал Ванька чуть слышно. И в голосе его прозвучало почти восхищение.

Всегнев тоже шагнул вперёд, и они некоторое время стояли на приличном расстоянии друг от друга, меряясь взглядами. Впрочем, присматривался только Всегнев. Стёпке не было в том нужды. Он размышлял. Полезное, между прочим, занятие. Нужно было показать этому наглому весичу, что он крупно ошибся, оскорбляя князя, и потому за такое поведение недостоин называться настоящим воином. Если бы Стёпка одолел его в нелёгком поединке, после красивого боя, вырвав победу у равного, все бы решили, что свершился божий суд и победил сильнейший, и что Всегнев, хоть и был не прав, но всё же сражался достойно, как и подобает воину... И не получилось бы хорошего урока всем весичам. А урок им был нужен. Сами они этого не хотели, зато хотел Стёпка. Как вспоминал их наглые уверенные в безнаказанности физиономии, так зубами готов был скрипеть, до такой степени они его бесили. А ещё — прав был Серафиан — нужно было победить так, чтобы больше ни у кого не возникло желания вызывать демона на бой. И как это, скажите на милость, сделать?

— На поединок чести за княжича Боеслава против оружничего княжьей охранной сотни Всегнева встал замковый демон Стеслав, — во весь голос объявил маг-распорядитель. — Бой на мечах до той поры, пока один из соперников не признает поражение или не сможет больше держать в руках оружие.

После этих слов Всегнев улыбнулся, нехорошая у него была улыбка. Видимо, приготовил что-то магическое против наглого демона. На шее и на запястьях у весича Стёпка разглядел несколько амулетов. Это не возбранялось, тем более, что в противниках-то был не абы кто, а демон.

— Поскольку один из поединщиков — призванный демон, боярину Всегневу дозволено воспользоваться магической помощью, — объявил маг-распорядитель и повернулся к Стёпке. — Ты не воспротивишься ли, Стеслав?

Стёпка, разумеется, покачал головой: не воспротивлюсь. И увидел, как на противоположной стороне выступил вперёд молодой маг-дознаватель. Понятно, нашёл себе Всегнев хорошего помощника. Из тех, что и сами не прочь проучить строптивого демона. Маг пристально смотрел на Стёпку. Зло так смотрел, без тени приязни, уже, видно, и заклинание подходящее припас, да не одно. Напрямую участвовать в схватке ему запрещено, у него другая задача, он должен прикрыть своего бойца от вражьей магии. А то, что у Степана никакой особой магии в распоряжении не имеется, это уже совсем другое дело... Не доверяет здешний люд демонам, любой пакости ждёт, а ну как подлый малец сотворит непотребное, в зверя какого обернётся, али ещё чего... С этими исчадиями поганых недр глаз да глаз нужен, расслабляться нельзя и заклинания покрепче наготове держать надобно, дабы не оплошать, дабы недоброе предупредить...

— Смертельные удары запрещены, калечить соперника запрещено. Вы готовы?

Распорядитель почему-то обращался только к Стёпке. То ли он не симпатизировал обидчику, то ли оттого, что Стёпка стоял всё ещё без оружия.

— Готов, — сказал Стёпка. Он снял с пояса нож, и эклитана хищно зашипела, выскочив из его руки. Чёрный цветок эфеса мягко обхватил запястье. Солнечный луч, отразившись от зеркального лезвия, стрельнул в толпу, и на миг показалось, будто не меч в руке у отрока, а ослепительный пламень. Тот самый.

В толпе зрителей восторженно ахнули мальчишки. Воины загудели, кто-то, не сдержавшись, присвистнул, оценив демонскую сталь. Распорядитель тонко улыбнулся. Маг-дознаватель беззвучно зашевелил губами. Всегнев прищурил глаза и тоже обнажил свой меч, который был примерно на ладонь длиннее эклитаны. И намного тяжелее. И это, похоже, убедило Всегнева, что победа достанется ему достаточно легко. И целовать тогда демону весские сапоги... А Стёпка уже откуда-то знал, как построит поединок. Вдохновение вдруг очень вовремя снизошло. "Не сможет больше держать в руках оружие". Вот она — самая важная фраза. "Не сможет". Ну, гузгай, смотри, если я опозорюсь, тебе тоже будет стыдно. Где-нибудь там, у меня внутри.

Они шагнули навстречу друг другу. Стёпка держал эклитану расслабленной рукой, почти касаясь травы кончиком меча. Никакого напряжения, гузгай своё дело знал, да и сам Степан уже превозмог свои страхи. Некогда трястись, пришла пора восстановить справедливость... Всегнев замер на миг, потом злобно усмехнулся (испугать, что ли, решил) и эффектно закрутил свой меч сначала в одну сторону, затем в другую. Блистающая свистящая сталь окружила его красивым веером, меч порхал в руках весича легко и привычно. В княжью охранную сотню абы кого не возьмут, тем более оружничим.

Потом Всегнев атаковал.

Со стороны это, наверное, выглядело довольно устрашающе. Здоровенный весич, весь в кольчуге (правда, без шлема), двинулся на худенького, невзрачного отрока, который и оружие-то, похоже, правильно держать не умеет, навалился на него, того гляди, задавит, одним ударом выбьет дух из мальца... Рубить, оно конешно, не станет, пожалеет отрока неразумного, плашмя приложит, али без затей обезоружит сокрушительным ударом. На него, оружничего-то, таких отроков хучь с десяток за раз выпускай — со всеми управится, не употеет...

В Стёпкиной груди было тихо, даже сердце стало стучать не так сильно. Гузгай выжидал до последнего, расчётливо придерживая руку.

Лёгкий, почти танцующий шаг вправо, поворот... Эклитана лязгнула, коротко и зло. Меч Всегнева с обиженным взвизгом отлетел в сторону, обезоруженный весич в последнюю секунду отклонился и чуть не упал, увлекаемый инерцией собственного тела. Недооценил весич противника, пронадеялся на свой опыт, со злостью своей совладать не сумел.

Стёпка стоял на месте, весело глядя на обалдевшего противника. Эклитана качнулась и опустилась. Всегнев с недоумением разглядывал пустую руку, потом тронул амулет на груди. Не помог ему отчего-то амулет. И маг-дознаватель не помог.

Вокруг стояла звенящая тишина. Смакла довольно улыбался. Боеслав с закушенной губой горящим взором смотрел на Стёпку. Лицо его светилось гордым восторгом. Что-то тихонько гундел Ванька. Остальные молчали. Почти никто ничего не понял. Слишком быстро всё произошло. Суровый Кромень, стоящий среди весичей, вздохнул и сложил руки на груди. Он, едва ли не единственный среди зрителей, догадывался, чем закончится поединок.

Стёпка подмигнул княжичу, затем глазами указал Всегневу на лежащий в стороне меч. Весич ощерился, покосился на мага (ну и где обещанная помощь?), затем подобрал оружие, легко склонившись к земле закованным в тяжёлый металл телом.

На этот раз он, конечно, не стал показывать своё искусство, никаких больше вееров, вращений и порхающей стали. Понял Всегнев, что недооценил противника, понял и сосредоточился, решив, видимо, выехать на чистой силе, тупо прорубивший сквозь защиту ловкого мальца. Как бы ни был поганец умел, а силы в нём по сравнению со взрослым воем всё же маловато. Рубани его как следует... Он и рубанул. Однако и вторая попытка оказалась ничуть не лучше первой. Правда, на этот раз меч просто упал оружничему под ноги. В толпе раздались первые смешки.

Всё уже было понятно. Мальчишки свистели. Потный маг-дознаватель стоял с закрытыми глазами и был бледен до синевы. Все его заклинания, должные, по всему, блокировать демонскую магию, возвращались назад, терзая ответной болью самого мага. Воины хмурились, не понимая, как такое творит мелкий отрок, да пусть даже и трижды демон. Извинись перед князем, Всегнев, ты не победишь, хотел сказать Стёпка, но посмотрел на искажённое ненавистью лицо противника и не сказал. Бесполезно было уговаривать.

— Дык демон же, — сказал кто-то в толпе. — Биться по-воински не могёт, вот меч и отшвыриват. В сурьёзной сече он не устоит. Сомнут его.

Услышал это и Всегнев.

— Убью! — прорычал он и прыгнул вперёд, решив, видимо, в самом деле смять ненавистного отрока своим весом.

Он проскочил мимо, его подхватило, меч пошёл в сторону, затем вниз, Всегнев попытался переломить эту неуклонную силу — и не сумел. Демон без видимого напряг заставил его обежать вокруг, потом неуловимым движением кисти направил клинок противника к земле. Всегнев, запутавшись в ногах, споткнулся и упал, чудом не поранив самое сокровенное место.

— Победил демон Стеслав, — как-то очень обыденно объявил маг-распорядитель. — Кто-нибудь желает оспорить?

Всегнев, багровый и потный, поднялся, держа предавший его меч так, словно это была простая палка. Он был сломлен и растерян. Видимо, его впервые так играючи, так до обидного легко унизили. На виду у всех. Какой-то мелкий отрок, какой-то демон, выползешь неказистый...

— Победа нечестная! — выступил вперёд один из его дружков, белобрысый, широкоплечий детина с заплетённой в две косички бородой. — Боя не было. Демон колдовством взял.

— Не было! Не было боя! — загудел и второй, столь же белобрысый, только без бороды. — Не по чести одолел!

— А заклятки-то на весиче, верно, от гнуса таёжного, — звонко выкрикнул кто-то из зрителей. В толпе засмеялись. — И чародей его чевой-то сомлел. Никак животом мается.

— А боя и впрямь не было, — подхватил другой. — Рази ж энто бой, коли у него меч то и дело из рук выпадывал.

— Нечестная! — не унимался двухбородый. — Переиграть бы надоть.

Распорядитель хотел было возразить, но Стёпка вдруг решился и громко сказал:

— Я согласен!

Все замолчали. Даже весичи. Всегнев слегка в лице переменился. Он-то точно знал, что никакая переигровка не поможет ему победить демона.

— Я согласен, — повторил Стёпка и указал эклитаной. — Вы двое против меня.

На такую удачу эти белобрысые даже и не надеялись. Тут же оттеснили Всегнева, потянули из ножен мечи, отдали свои шлемы в толпу мальчишкам. Так хотели окоротить наглого демона, что даже подумать не успели о том, что двое таких здоровых на одного отрока — это уже почти позор. А уж если он их одолеет... Стёпка краем глаза увидел, как сквозь толпу к магу-распорядителю спешно пробирается Кромень, просчитавший все последствия и желающий предотвратить непоправимый урон. Он уже и руку вскинул, и закричать уже было собрался, но было поздно — весичи ринулись в атаку.

Слаженная пара — они не мешали друг другу, они двигались легко и уверенно, и совладать с ними даже опытному воину было бы непросто, но...

Бэнг-бэнг! Всего два удара. Гузгай веселился вовсю. Стёпка, давно научившийся не мешать ему и даже находить в таком подчинении и растворении удовольствие, едва сдержал ехидный смешок. Толпа дружно выдохнула — и захохотала.

Обезоруженные весичи зло смотрели на довольного демона, и не могли понять, как такой щуплый отрок ухитряется наносить своей изящной эклитаной мощные, выбивающие оружие из рук удары. Да ещё и ловить выбитые мечи прямо за лезвия. Да ещё и выглядеть при этом так, словно всё происходящее для него не более чем детская забава.

— Повторим? — спросил Стёпка, протягивая им мечи эфесами вперёд.

— Довольно! — объявил маг-распорядитель, пряча ухмылку. — Демон победил дважды. Поединок окончен.

Угрюмые весичи двинулись прочь, раздвигая зрителей. Вслед за ними собрался уходить и нахохлившийся Всегнев.

— Смелый воин Всегнев ничего не забыл? — громко спросил Стёпка. Он стоял посреди поля, и эклитана в его руке угрожающе покачивалась.

Всегнев, поскрипел зубами, с трудом переборол свою вставшую на дыбы гордость, повернулся и пошёл извиняться. Что он там говорил и какими словами, едва ли слышал кто-то кроме княжича и его ближников. Боеслав ничем не выдал своего торжества. Выслушал с непроницаемым выражением, кивнул едва заметно, и потом даже не смотрел вслед уходящему оружничему. На победителя смотрел. На демона. Стёпка подмигнул ему и убрал эклитану.

Свои встретили его... по разному. Боеслав крепко пожал руку. Смакла довольно улыбался. Глукса таращился с таким неприкрытым восхищением, что, кажется, возжелал уже сделаться не великим магом, а знаменитым воином. Ванька был хмур и зол.

— Я тоже так хочу, — заявил он. — Так нечестно, что всё только тебе.

— Это не я, — сказал Стёпка. — Это гузгай.

— Ага, — согласился Ванька. — А ты, значит, просто в сторонке стоял, да? Он за тебя всё сделал, а вся слава тебе одному досталась, да?

— Какая слава, Ванес? Я не для славы с ними сражался, я честь княжича защищал. И защитил, между прочим.

— Почему ты так бился? — спросил, подходя, Всемир. Арфелий за его спиной смотрел на Стёпку вообще как на врага народа. — Зачем ты воина унизил?

— Потому что это был не поединок, — пояснил Стёпка. — Это был урок. Всегнев не постеснялся унизить князя, зная, что тот ничего не может ему сделать. Я его за это наказал. И ещё... кое-что. Я не хочу больше ни с кем здесь сражаться.

Боярин поразмыслил, потом улыбнулся понимающе:

— Ты прав. После такого... урока тебя ни один даже самый задиристый поединщик не вызовет. Побоится позора.

— А мне того и надо, — кивнул Стёпка.

— А я ведь тоже хотел было скрестить с тобой мечи, — признался Всемир. — Стал бы ты со мной биться.

— Я готов, — улыбнулся Стёпка, выдвигая эклитану.

Арфелий заскрипел зубами. Всемир захохотал и сжал Стёпкино плечо:

— Ну нет, негоже весское боярство позорить. Лучше я оркла какого-нито вызову. С ним, думается мне, справиться полегче будет.

Глава тринадцатая,

в которой демон отказывается от победы, а дракон находит любовь

Тяжело ты, бремя славы! Едва-едва успел Стёпка унять разошедшегося гузгая, как ему пришлось отбиваться о восторженных поклонников (хорошо хоть не от поклонниц, хотя и те тоже вились где-то неподалёку, дожидаясь удобного момента для нападения). Студиозусы, донельзя впечатлённые его победой, с горящими глазами толпились вокруг, гомонили, спрашивали что-то наперебой, трогали кольчугу, тут же с удивлением понимая, что она ненастоящая (ещё один повод для восторга!), просили показать магический меч, рассказать что-нибудь о демонском мире, научить этому вот хитрому приёму, с помощью которого так легко можно обезоруживать противника... В общем, у демона, до того не слишком популярного среди замковых студиозусов, вдруг объявилось очень много друзей. Сначала Стёпка терпеливо отвечал на вопросы, выдвигал эклитану, улыбался, кивал, потом ему надоело, он поймал насмешливый Ванькин взгляд и решительно раздвинул шумную толпу.

— Всё, интервью окончено! — объявил он. — Я же вам не медведь в зоопарке. Я из-за вас тут так ничего и не увижу. Мне, между прочим, и на другие схватки посмотреть хочется.

— Так их, Стеслав! — донеслось на этот раз откуда-то сверху. — Неча этим штрезнякам волю давать. Ишь, разгалделись, того и гляди на куски тебя порвут.

Над головами кружились три осёдланных гномлинами дракончика. Сверкали на солнце кольчужки, развевались бороды... Громогласный Чуюк, самый бесшабашный из трёх гномлинских государей, весело скалясь, накручивал над Стёпкиной головой круги. Дракончик его, довольно крупный, украшенный серебром и золотом, весь в кольцах, поножах и нахвостнике, тоже косился на Стёпку лукавым глазом и норовил чуть ли не задеть демона кончиком крыла.

Разом притихшие студиозусы подались в стороны, во все глаза рассматривая новое чудо. Гномлины редко появлялись в замке, ещё реже принимали участие в людских делах, а уж о том, чтобы они почтили своим присутствием какой-либо праздник!.. Такого, пожалуй, ни один чародей припомнить не мог.

— Приветствую досточтимого Чуюка! — помахал Стёпка в ответ. — А где же уважаемый Топтычай с многомудрым Тютюем? Уж не на войну с долинниками долибаевыми отправились?

— Так и есть, Стеслав, почти што угадал ты! — захохотал в ответ Чуюк. Нет, гномлины точно какое-то заклинание используют для усиления голоса. По всем законам физики не может крохотный человечек говорить таким трубным голосом. — Токмо война та не на поле брани, а за широким столом. Спорят они нынче с Долибаем, кто больше пива зараз выпьет и с дракона не свалится. Придётся нонеча комуй-то под столом лежать в изумлении великом, помяни моё слово.

— А ты как же? — спросил Стёпка, забыв о приличиях и перейдя на "ты".

— Негоже воину упивахуся, когда вокруг такие дела свершахуся, — отмахнулся Чуюк. — Я своё вечером наверстаю... Дракон твой где нынче?

— Улетел куда-то, — не стал вдаваться в подробности Степан. Уменьшенный Дрэга то ли спал где-то в замке, то ли тоже носился где-то поблизости над шумным многоголосием толпы.

— Глянуть бы на него ещё разок, ась? — Чуюков дракончик, почти не шевеля крыльями, завис в воздухе перед Стёпкиным лицом. Оказывается, они и так умели.

— Глянете ещё, — пообещал Стёпка. — Он здесь теперь надолго.

— Не обмани, демон! — прокричал Чуюк, красиво, с разворотом через крыло, уносясь в сторону весских шатров. — Я на тебя надеюсь!

Его спутники, тоже красуясь, изобразили две мёртвые петли в разные стороны и умчались вслед за государем. В полёте их дракончики были похожи на выпущенные в цель крылатые стрелы.

В относительной тишине почтительно замершие студиозусы чуть ли не с открытыми ртами разглядывали демона. Ванька — тоже слегка пришибленный — подошёл, пихнул Степана в бок, спросил требовательно:

— И кто это был?

— Ты чего, Ванес? — удивился Стёпка. — Это же гномлины, ты же их видел уже, они нас вместе с Дрэгой от нападения тогда ночью спасали... Забыл, что ли?

— Я тогда драконом был испуганный и на этих... клопсов мелких чё-то и внимания не обратил. И вообще, там, по-моему, какой-то другой гном был, не такой... монгольский.

— Ну да, там был замковый гном Зебур, а это лесные гномлины. В них и правда что-то азиатское есть. Кажется, их предки сюда из степей переселились. Между прочим, это был один из их правителей, Чуюк. У них там почему-то сразу три государя правят... Даже непонятно, почему они друг друга ещё не поубивали... Чуюк, Топтычай и Тютюй. А в Усть-Лишае, кстати, у тамошних гномов тоже три предводителя: Бурзай, Чубык и Чучуй.

— Во даёшь! — восхитился Ванька. — Как ты их только запоминаешь: Тютюй-мутюй, Чуюк-каюк, Чубык-с-печки брык...

Студиозусы, с почтением внимающие за беседой двух демонов, вразнобой захихикали. Стёпка, впрочем, тоже не удержался от улыбки.

— Ты, смотри, при них такого не брякни, — всё же предупредил он.

— А то что? — пренебрежительно скривился Ванька, ясно не преисполненный уважения к мелким гномам. — Вызов мне, что ли, бросят, да? Так я их одной левой.

— Во-первых, неудобно хороших людей обижать, а во-вторых, это не ты их одной левой, а я тогда тебя одной правой. Как дам в лоб, сразу поумнеешь.

Переставшие улыбаться студиозусы насторожились, попятились, как бы освобождая побольше места. Ванька, догадавшийся в чём причина такого их поведения, весело пихнул Степана в плечо:

— Ты за словами-то тоже следи. А то, глянь, они уже поверили, что мы сейчас и вправду с тобой подерёмся. Уже, наверное, предвкушают, как будут потом всем подряд рассказывать о кровавом поединке двух ужасных демонов.

— А давай! — предложил Стёпка больше в шутку. — Мы сейчас и меч тебе подберём. Что, слабо?

— Да ну тебя, — поскучнел Ванька. — Сам же знаешь, что слабо. Я с холодным оружием не очень-то дружу.

— Стеслав, там наших уже всех почти побили! — выскочил вдруг из шумной круговерти Глыдря-контрразведчик, взопревший, с распахнутым воротом и сбившимся набок шишаком.

— Кого побили? — испугался Стёпка. Ему почему-то подумалось, что случилось что-то непоправимое, какая-то кровавая ссора или пьяная драка... И начнётся сейчас, не дай бог, такое, что не исправить, не остановить. К счастью, он ошибся.

— Наших, говорю, побили, — чуть не захлёбывался от огорчения Глыдря. — Высос оркландский почитай всех таёжных поединщиков одолел. Там сейчас Огробрык против него вышел. Айда, поглядим, как они биться будут.

Устремились вслед за гоблином, понятно, все. Ванька со Степаном с трудом протолкались сквозь толпу зрителей в первые ряды. Пришлось сесть прямо на уже изрядно вытоптанную траву. Худющий Щекла, состоящий словно бы из одних костей и мослов, со шлемом подмышкой, возбуждённый донельзя, оглянулся, ощерился в довольной улыбке:

— Глянь, Стеслав, как щас Огробрык высоса уханькивать будет. Вот ужо повеселимся!

— Ну-ну, — отозвался с другой стороны настроенный более мрачно Глыдря. — Навеселились давеча от пуза. Как бы и опять в навоз не окунули. Высос-то, тоже не из последних.

Высос, точнее вампир, был Стёпке хорошо знаком. Даже слишком хорошо. Згук, предводитель того отряда, который хотел прорваться в деревню. Тот самый Згук, который не далее как три дня назад напал на возвращающихся в замок демонов. Враг несомненный в чистом виде. Вампир стоял на противоположном краю площадки, спокойно, уверенно, держа короткое копьё на плече. Он стоял так, как совсем недавно стоял сам Стёпка, перед поединком с Всегневом. И это Стёпку как-то больно царапнуло. Ему не хотелось сравнивать себя с вампиром. Ему хотелось думать, что у него с вампирами нет вообще ничего общего. Даже в манере стоять перед поединком и держать оружие. А поди ж ты...

По взмаху мага-распорядителя противники двинулись навстречу друг другу.

Огробрык продержался недолго. Он был сильный воин, умелый и ловкий. Но вампир обыграл его почти шутя. Даже, кажется, нарочно оттянул миг победы, чтобы разгром смотрелся повнушительнее. Копьё в его руках (так и хотелось подумать — лапах) жило своей жизнью, совсем отдельно от хозяина. Оно жужжало, вертелось, наносило молниеносные удары — это было по-своему красиво. Огробрык лишился своего оружия очень быстро, попробовал перехватить чужое, но наконечник копья упёрся ему в шею... И всё было кончено. Мешало вурдалаку, конечно же, и то, что нельзя было смотреть противнику в глаза — зачарует, обессилит так, что и копьё не подымешь. А попробуй-ко повоюй, коли видишь супротивника либо краем глаза, либо одни лишь его ноги перед тобой топчутся. Впрочем, никто ведь не принуждал, сам вызвался. Э-эх!

Згук тонко улыбнулся и вопрошающе повёл своими жуткими буркалами по рядам зрителей. Ну, кто ещё хочет счастья попытать? Под его взглядом все невольно съёживались. Желающих больше не находилось. Видимо, предыдущие поединки настолько убедили всех в непобедимости вампира, что сражаться с ним никто уже не рвался. Ванька, закусив губу, сжимал под курткой рукоять склодомаса. Глыдря и Щекла понуро сопели: оказывается, и во вражеских рядах имеются шибко умелые воины, экая, поди ж ты, несправедливость! А мы-то, мы-то думали, что тайгари всех врагов сильше, что разобьёт ополчение в первом же бою и орклов и весичей... Неужто не получится? Неужто война и в самом деле будет долгой, кровавой и страшной, как говорит об том дядька Заступень?

Рыцари-орклы, стоящие отдельной угольно-чёрной кучкой, довольно лыбились. Они самые сильные. Их вампиры тоже самые сильные. Непобедимые. Скоро всех к ногтю прижмём. Поработим. Высосем кровь. Узнаете тогда, как противиться воле Сиятельного Д'Орка и Высочайшего Ухлака. Холопы. Рабы. Корм для высшей расы.

У Стёпки потемнело в глазах. Среди этих орклов он узнал своего знакомого. Того самого, у которого она на Бучиловом хуторе меч отобрал. Как там его звали? Кажется, О'Глусс. А рядом с ним стоял другой знакомец. Хозяин Оглока, даритель подорожного стража, которого предатель Лигор называл мидграфом. Все знакомые недруги здесь собрались. Стоят, победу празднуют. Сейчас я вам праздник-то подпорчу, господа напыщенные орклы. Ну что, гузгай, рванули? Или мы ли не герои, или нам ли не по силам?

Едва ли не впервые за всё время пребывания в этом мире не гузгай увлекал хозяина навстречу опасным приключениям, а сам Степан рвался в бой, заставляя внутреннего защитника с запозданием реагировать на безрассудное поведение подопечного.

Всего-то нужно сделать два шага — и вот ты уже стоишь на виду у всех, и каждому понятно, что не просто так вышел на поле невысокий отрок в сверкающей кольчуге. Ванька не успел остановить друга, даже дёрнуться не успел. Глыдря со Щеклой восторженно взвыли, пихая друг друга под рёбра. По рядам зрителей пронёсся удивлённый гул. Згук, уже собравшийся уходить гордым победителем всех и вся, замер, уставившись на объявившегося вдруг откуда-то отрока. Оркимаги тоже дружно упёрлись в Стёпку недобрыми взглядами. Все смотрели на него, не веря в то, что он осмелится бросить вызов жуткому вампиру.

Згук положил руку на рукоять меча.

— Ты что-то хотел, демон?

— Да, — звонко сказал Стёпка. — У меня есть небольшая просьба.

Кто-то с облегчением выдохнул, кто-то ругнулся, кто-то хохотнул, оркимаги пренебрежительно скривились, Згук тоже потух, другого ожидал, не думал, что демону загорится о чём-то его просить.

— Что ты хочешь? Говори, я постараюсь выполнить твою просьбу, если это, конечно, в моих силах.

— Это вполне в ваших силах, — сказал Стёпка очень учтиво. — Я хотел попросить вас, уважаемый Згук-наан, чтобы вы пока не уходили.

Вампир вопросительно изогнул рассечённую шрамом белесую бровь. Не понял ещё, что Стёпка издевается.

— Почему?

— Потому что я сначала собираюсь вас победить.

После оглушительной тишины обрушился смех, крики, одобрительные возгласы. Згук поморщился, не понравилось, что тут мальчишка его сделал. Ну не то чтобы сделал, так, подколол немного. Однако в своей победе вампирский предводитель не сомневался и, разумеется, вызов принял с большой охотой. Оттачивать в поединках своё мастерство ему было по душе (если, конечно, допустить на секунду, что у высосов тоже есть душа). Ещё больше ему нравилось в поединках побеждать. Всех и всегда. Вот и сейчас он уже предвкушал, как разделает наглого демона, как хотя бы частично отомстит за тот проигрыш на дороге.

Стёпка оглянулся. Ванька смотрел на него уже не как на психа, а как на придурка. Глыдря сиял сиял и цвёл, не сомневаясь в победе демона. Побледневший от восторга Щекла часто облизывал губы. Вурдалак Гвоздыря укоризненно покачивал седой головой: прекрасно зная, насколько трудным и неудобным противником является вампир. Сходился он с ними не раз и самые заметные шрамы свои получил как раз от вампирских клинков. Стоящий рядом с ним Всемир сердито покусывал губу, лицо же вечно хмурого Арфелия и вовсе казалось высеченным из серого камня, и непонятно было, что весича больше огорчит: сомнительная ли победа демона или его очевидное почти для каждого зрителя поражение. Княжич же, зажатый с двух сторон телохранителями, закусив губу, смотрел не Степана (он-то в демоне не сомневался), он смотрел на Згука. Очень внимательно смотрел, словно врага оценивал, с которым вскоре уже ему предстоит сражаться. А ведь так оно и будет, так и будет...

— Какое оружие выбираешь? — спросил Згук.

— Вот это, — Стёпка заставил эклитану выскочить, направил её на вампира. — Вы не против?

Студиозусы уже видели эффектное появление магического меча, однако это не помешало им вновь восхищённо загудеть.

— Я не против, — Згук передал копьё одному из своих. — Но должен предупредить, что на мечах мне пока не было равных.

— Всё меняется, — улыбнулся Стёпка.

Згук, видимо, не любил шутить и ещё больше не любил шутников. А к демону у него вообще был отдельный счёт. И вот ему посчастливилось отплатить за ту обиду. И за неудавшееся покушение тоже.

Меч у вампира был хорош. Прямой, хищный и смертоносный. Под стать эклитане. И владел им вампир, видимо, в самом деле отменно. Впрочем, тем хуже для него. Когда проигрывает тот, кто считает себя лучшим, это всегда очень обидно. Глядя на вкрадчивые движения Згука, Стёпка прислушался к гузгаю. Гузгай был непривычно сдержан. Не рвался безоглядно в бой, не бил в нетерпении копытом, не подгонял хозяина. Кажется, на этот раз им попался действительно равный по силе противник. Странно, тогда, на дороге, вампиров было больше, но такой осторожности гузгай не проявлял, а сейчас... Или что-то изменилось?

— В глаза ему не смотри, Стеслав, — прошептал кто-то за спиной, Стёпка не разобрал кто. — Зачарует и обездвижит.

— Я знаю, — сказал он, не оглядываясь. — Я знаю.

Вампир понял, что демон первым атаковать не будет (чёрт его знает, как он догадался), и потому решил напасть сам. Он мягким шагом двинулся вперёд, меч крутнулся в руке, сначала в одну сторону, затем в другую, загудев, как пропеллер у самолёта. Згук тоже не прочь бы покрасоваться и похвалиться своим умением. Выглядело это и вправду красиво. Этакий мерцающий щит, пробить который очень и очень непросто. А то и вовсе невозможно.

Стёпка послушал настойчивое требование гузгая, преодолел своё нежелание и посмотрел вампиру прямо в глаза. В нём всё содрогнулось, но он удержался и ни единым движением не показал, что испуган. Глаза у вампира были на редкость мерзостны: прозрачная бездонность, а в глубине багровый завораживающий туман. Словно не в глаза смотришь, а сквозь голову прямо в содержимое черепа. Таким взглядом заморозить — нечего делать. Так и будешь стоять и разглядывать это кровавое шевеление, не в силах ни рукой двинуть, ни в сторону отойти, ни убежать. А потом тебя убьют. Но сначала кровь высосут, чтобы попусту не пропадала. В прошлый раз гузгай специально поддался взглядам, чтобы научиться противостоять. Оказывается на такие взгляды тоже настраиваться надо, как на радиоволну. Причём, вроде бы, на каждого вампира отдельно. На Згука Степан, вот удача, был уже настроен по полной. Хоть мысли его сейчас читай. Впрочем, кому они нужны, эти вампирские мысли, ничего интересного в них нет и быть не может — одна кровиш-ша...

Вампир улыбнулся и замедлил шаг. Стёпка стоял неподвижно, даже руку с эклитаной нарочно держал так, словно она неподъёмной сделалась. В толпе чуть ли не застонали. "Зачаровал, — донеслось. — Говорили же дураку, не гляди в глаза". "Ну всё, люди, и энтот проиграл, вот тебе и демон". Краем глаза Стёпка видел оркимагов. Лица у тех были скучающие. Они для себя уже всё поняли и в поражении демона не сомневались.

Меч вампира изменил плоскость вращения, кровожадно зашипел и ударил в шею, не убить, конечно, а остановиться в миллиметре от кожи, показав, что всё — демон побеждён.

Эклитана встретила меч в самый последний момент — и остановила его. Звук получился подобный тому, какой, верно, издаёт снаряд, попавший в лобовую броню танка. Стёпка даже и не знал, что эклитана умеет так петь. Лишь благодаря мощным заклинаниям, наложенным на клинок, меч вампира не переломился. При этом Степану не пришлось прилагать почти никаких усилий. Ему даже показалось, что эклитана сама захотела остановить вражеский меч именно так. А потом он вдруг понял, что да — захотела. Вампиры для эклитаны — враги вечные, непримиримые и бить их надо везде. Вампиры — это зло в чистом виде, а эклитана — орудие борьбы с подобным злом. И тот, у кого в руках такое неистовое и яростное оружие, для вампиров тоже первый враг.

Згук слегка поскучнел лицом (скажем прямо, мордой), убрал меч, отступил, словно перетёк в другую позицию. Стёпка больше не хотел изображать из себя каменного истукана. Теперь уже он двинулся в атаку.

И завертелось. Вампир оказался чертовски быстр. Вампирски быстр. Он был похож на разъярённого кота, который вьётся вокруг, шипит, бросается, бьёт когтями и рвёт в клочья случайно зашедшего на его территорию соперника. Только кота большого и наряженного в просторную серую хламиду. Стиль боя у вампира оказался не похож ни на что, до сих пор виденное и испытанное Степаном. Он не бил мечом, отводя его назад, замахиваясь для удара, не колол и даже не фехтовал (что таким оружием делать довольно затруднительно). Его меч летал вокруг, словно лезвие огромной бритвы, он обволакивал, искал лазейку, стриг воздух в сантиметрах от тела... Но повсюду находил лишь лезвие эклитаны. Это злило меч, всё сильнее раздражало вампира, но поделать с этим они ничего не могли. Только вновь и вновь безуспешно пытались пробить Стёпкину защиту.

Со стороны это, наверное, выглядело страшно и красиво. Два соперника стремительно двигались, кружась, а их мечи взлетали, изгибались, давили, уводили то вверх, то вбок, то вниз, но при этом ни на секунду не отрывались один от другого. Словно два магнита. Скрежетали, высекая искры, то основаниями клинков, то почти остриями, словно их владельцы таким образом задумали своё оружие наточить, как повар на кухне порой правит ножи лезвием о лезвие. Ни на секунду, ни на миг эклитана не позволяла вражескому мечу разорвать этот вяжущий контакт, освободиться от сковывающего давления, отскочить, выкроить необходимую для победы секунду... Не получалось у вампира при всё желании ни разящий удар нанести, ни размахнуться, ни освободить клинок.

Стёпка наслаждался полным слиянием. Демон, гузгай и эклитана — непобедимое, восхитительное единение. Упоительное триединство. Абсолютное понимание. Один боевой организм. Сила, скорость и красота. Его на миг больно кольнуло: это не навсегда. Скоро уходить, и всё останется в прошлом. Как жаль. Как здорово, что это было! Что это есть и ещё не кончилось.

Вампир был хорош. Он двигался с непостижимой скоростью, и Стёпка понял, что соперников опытному высосу здесь и в самом деле было мало. В таких вот поединках, разумеется. В настоящем бою, наверное, всё иначе. Так не столько личные качества помогают победить, сколько совместные действия всей дружины. Но вампиры вряд ли принимают участие в сражениях. Они, скорее, телохранители или что-то вроде ниндзя. Подкрасться, выследить, напасть из засады на меньший числом отряд или просто на одиночку. Вот для таких дел они в самый раз подходят. Ты его ещё увидеть не успел, а он тебя уже на две половинки разрубил. Или кровь досуха высосал.

Мечи устали скрежетать, и Стёпка отступил первым. Подчинившись гузгаю, решил сменить стиль боя. Он показал, на что способен, теперь покажет, что способен и на другое. Вампир чуть приостановился, кивнул, признавая мастерство противника... И вновь завертелось.

Стёпка принимал меч соперника жёстко, не боясь повредить усиленное заклинаниями лезвие. Знатоки болезненно морщились: "ну как так? это что за стиль?" А он раз за разом останавливал встречные удары, стараясь угодить как можно ближе к рукояти. Уже не два меча сталкивались со всего размаху — две тяжёлые железяки. Никакого изящества. И только гулкий звон отзывается эхом: Банг! Банг! Степан (и гузгай) старались отсушить вампирскую руку, если это, разумеется, возможно. Кто этих высосов знает, может, они двужильные... Оказалось — возможно. Оказалось также, что пользы такая тактика приносит мало. После пятого или шестого удара Згук напоказ поморщился, потряс якобы отбитой кистью — и неуловимым движением перекинул меч в левую руку. Для него что левая, что правая — было без разницы. Доигрался, демон. Получи подарочек.

Стёпка против воли улыбнулся и тоже перекинул меч. Блин, подумал, что я делаю? Гузгай, ты с ума сошёл? Я же не левша! Я и правша-то аховый... Но гузгай только щекотно фыркнул в ответ: — "Зато я обоерукий. Не гунди, хозяин, прорвёмся". — Легко сказать, прорвёмся! У меня же потом мышцы неделю болеть будут! — "Переживёшь, победа важнее". Диалог, понятно, не в реале прозвучал, так, мелькнуло что-то в голове, и опять всё внимание на вампира.

А тот, кажется, удивился. Не ожидал от демона подобного финта. Даже, вроде бы, зауважал, ухмылочка противная с морды исчезла, в глазах, нет, не опаска, настороженность. Не хочет вампир проигрывать, играть на зрителей перестал, оценил противника.

Теперь бились двое левшей. С тем же результатом. Публика не дышала. Творящееся на её глазах действо завораживало почище вампирского взгляда. Рассмотреть в подробностях получалось не всё, но даже и то, что удавалось, будет после долго обсуждаться, рассказываться и обрастать легендами. Демон не уступал вампиру. Вампир был достоин демона. Один меч был не хуже другого. Сколько уже минут длится бой, а противники ещё даже и не думают уставать. И никто ещё не пропустил ни единого удара. Да никак они сговоримшись... О чём ты, паря, с вампиром поди-ка сговорись! Высосет, выплюнет и не почешется... Да тут как бы его самого не выплюнули...

Скользящий шаг влево, удар, звон клинков, прыжок, свист рассекаемого воздуха; противники, на миг сойдясь, синхронно отклоняются; поворот, меч проваливается в пустоту, скрежет стали; руки-ноги — всё в постоянном движении, похоже на танец, но танец опасный, на грани жизни и смерти; это уже не поединок, это схватка добра и зла, яростное столкновение безрассудной юности с уверенным в своём превосходстве опытом... это просто что-то небывалое... клянусь всеми предками, я такого ещё не видел! Нет, ты посмотри только, что они вытворяют!.. И как это у него получается, выворотень меня задери?!

В какой-то неуловимый момент вампир понял, что о победе ему мечтать нечего даже и думать. Не одолеет он демона. Не одолеет. А Стёпка, наоборот, понял, что одолеть-то он, одолеет, но... Ему это нужно? Не собирался он становиться сейчас самым крутым и непобедимым. Почему-то. Гузгай не собирался. Словно что-то очень важное и нехорошее знал. Сам-то Стёпка не против был, чтобы и у вампира меч выбить и бой красиво завершить. Но уже отчётливо чувствовал — пока это ни к чему.

Он не видел, как из толпы зрителей ему что-то пытается показать Всемир, ему было просто не до этого, но если бы увидел, то понял бы, что весич хочет донести до демона простую мысль: не доводи до конца, заверши бой вничью, не увлекайся, поверь, так надо!

Они вновь поменяли руки. И Стёпка слегка отступил. Всего на один шаг. Словно устал и уже не может удерживать позицию в центре. Позволил вампиру двинуться вперёд. Маленькая, но победа. Згук уступкой воспользовался и, похоже, в нём вновь ожила уверенность, что он ещё способен победить. Ну же, ну же, не теряйся, вампир, дави!

Стёпка уже понимал, что ему нужно проиграть, при этом формально не проиграв. Чтобы вампир уверовал в свою победу, но со стороны чтобы его победа выглядела... не совсем победой. Только как это сделать? Он ещё не придумал.

А гузгай придумал. И очень ловко и тонко свою задумку провернул. После очередной стремительной атаки вампира, когда меч и эклитана вновь на несколько долгих секунд превратились в единое визжащее и разбрасывающее искры целое, наступила вдруг показавшаяся оглушительной тишина. Оружие, возмущённо лязгнув, вылетело из рук соперников. Меч отлетел в одну сторону, эклитана — в другую. Меч вонзился в траву, эклитана упала на землю, уже без лезвия. Толпа охнула и ахнула. Всё замерло. Вампир смотрел на Стёпку с напряжённым ожиданием. Он уже признал демона почти равным по силе и теперь невольно уступил инициативу, позволяя противнику решать, что делать дальше. Однако в глазах вампира плясала радость: со стороны этого никто не заметил, но они оба знали, что эклитана выскользнула из Стёпкиных рук на долю секунды раньше. Таким образом, формально он проиграл. И только они двое это понимали. Гузгай своё дело знал туго.

Стёпка закусил губу, потом выдохнул и слегка склонил голову, вспоминая столь любимые им когда-то фильмы про самураев:

— Я проиграл, — сказал он. — Спасибо за поединок. Это было красиво.

Згук опешил на самый краткий миг. Затем ухмыльнулся победно, понял, что демон не будет оспаривать победу, тоже кивнул:

— Ты сильный противник. Когда вырастешь, тебе не будет равных. Благодарю тебя тоже.

А у самого в глазах так и плескалось торжествующее: "Не защитишь! Теперь — точно не защитишь!"

"Ты поверил в это слишком рано, — думал Стёпка словами гузгая. — Ты ещё пожалеешь об этом, вампир!"

Разочарование на Ванькином лице Стёпку рассмешило. Ванес, похоже, уверился уже, что его закадычному другу Стёпычу нет здесь равных, и вдруг оказалось, что есть. Какой-то бледный вампир, едва его не одолел. Даже, можно сказать, одолел. Обидно.

Все прочие, зная, кто такие вампиры и насколько они сильны и быстры, смотрели на Стёпку совсем другими глазами. Демон ещё раз доказал, что он демон не на словах, а на деле. Не дай бог встретиться с таким в серьёзной битве! Какое счастье, что он ещё малец! Не зря юный княжич Боеслав дружбу с ним завёл. С таким ближником никакие покушения не страшны. Силён демон, ох, силён!

Смаклу обмануть было трудно. Он чуть слышно выдохнул в Стёпкино ухо: "Почто?"

— Надо, — сказал Стёпка. — Пусть думают, что они сильнее.

— Поддался? — тут же вскинулся Ванька, расслышав его слова.

— Притворился, — поправил Стёпка. — Поверь, Ванес, так нужно. Я не знаю, зачем, но нужно. Мне гузгай так подсказал.

— Это круто, — тут же просиял Ванька. — А то я думал, что и вправду сильнее вампиров никого нет. И он поверил, что победил тебя, этот Згук?

Стёпка пожал плечами:

— Наверное, поверил. Это же так приятно, быть самым крутым.

— А самых крутых не бывает, — сказал Ванька. — Ты думаешь, нам с ними придётся всерьёз воевать, да?

— Я бы не хотел, — признался Стёпка. — Он на самом деле такой... сильный боец. Он как самурай или как ниндзя. И убивать умеет и любит. Видел, какие у него глаза? Ты можешь не верить, но они умеют зачаровывать. Гипнотизируют противника, а потом делают с ним, что хотят.

— А ты как?..

— А демон им не по зубам.

— Ну, тогда и я не боюсь. Или я не демон?

— Как ты догадался, Стеслав? — спросил Всемир, глядя на Стёпку так, словно видел впервые. — Али присоветовал кто?

— О чём?

— О том, что не стоит прилюдно унижать вампира такой победой, — пояснил боярин. — О том, что он потом не успокоится, пока не убьёт тебя и всех твоих близких. По их законам позор поражения смывается только кровью. Иначе его свои же постараются извести.

— Никто не советовал, я сам так решил. Правда, я не знал, что вампиры такие обидчивые... А Огробрык разве не боялся победить?

— А он знал, что не победит. Там дело было лишь в том, как долго он продержится.

— Ты силён, демон, — признал вдруг Арфелий. — И самое неприятное, что ты ещё и умён. Когда ты нас покинешь?

— Не волнуйся, Арфелий, скоро я распрощаюсь с вами навсегда. Вот ещё парочку оркимагов победю — и исчезну, — не удержался Стёпка от подколки. И почему этот Арфелий так демонов не любит?

Всемир ухмыльнулся, подмигнул Стёпке и увлёк своего чересчур серьёзного ближника за собой.

— А не пора ли благородным донам чем-нибудь подкрепиться... — начал было Ванька и запнулся на полуслове.

Щекла с Глыдрей тоже вдруг насупились, словно сговорившись, и отступили за Стёпкину спину. Боеслав остался на месте, только невольно руку положил на скрытый под кафтаном княжий оберег. Его широкоплечие телохранители дружно взялись за мечи. Смакла побледнел, что-то в себе пересилил и подвинулся, но не к Стёпке, а встал сбоку от княжича, словно готовился защищать его в случае нападения. Из-за его плеча выглядывал испуганный Глукса. Небольшой амулет на его шее налился тревожной синью.

Стёпка оглянулся.

— Здрав бу-удь, смелый демон Стесла-ав, — почти доброжелательно сказал О'Глусс. — Позволь выразить тебе-е восхищение. Ты хорошо владеешь мечо-ом. Я имел удовольствие ещё раз в этом убеди-иться.

Рядом с ним стоял мидграф, даритель конхобулла. И тоже приветливо улыбался. От его улыбки хотелось куда-нибудь убежать. А ведь поначалу он показался даже симпатичным, этаким всёзнающим и понимающим чародеем, всерьёз озабоченным безопасностью юного демона. Чародей Серафиан, мол, о тебе не позаботился, пожадничал, а мы тебе запросто так стража подорожного дарим, цени, демон... До сих пор от той заботы на груди шрамы видны.

— И я вас приветствую, — сказал Стёпка. — А вы за какой раз восхищение выражаете: за тот или за этот?

О'Глусс весело сверкнул глазами. И Стёпка понял, что тогда, на хуторе, оркимаг с ним всё-таки играл. Ну, или почти играл, потому что вряд ли подлый удар между ног был той игрой предусмотрен. Стёпка опустил взгляд и увидел на поясе врага меч с чёрным камнем в навершии рукояти. Почему-то он сразу понял, что это не другой, не похожий, а именно тот самый меч. Не рассыпался, значит, в пыль, вернулся к хозяину.

— За оба ра-аза, — пропел О'Глусс. — Позволь представить тебе моего хорошего дру-уга мидграфа Г'Лонна.

Мидграф слегка наклонил голову.

— Мы знакомы, — сказал Стёпка. Он не понимал, чего ради эти спесивые оркимаги вздумали затевать с ним такие церемонии.

Вокруг них незаметно образовалось довольно обширное пустое пространство. Весичи и тайгари, с удивлением наблюдали за тем, как знатные орклы запросто беседуют с демоном. Сами-то они старались держаться подальше от вековечных врагов, которые сейчас такие все из себя мирные и благодушные, а завтра, дай им волю, с огнём и мечом по улусу пойдут, никого не щадя. Всемир, закусив чуть не крови губу, сверлил спины оркимагов тяжёлым взглядом. Вспоминал, верно, встречу на Бучиловом хуторе, своё беспомощное положение и пытки, которым его собирался подвергнуть вот этот самый О'Глусс. Повернись всё на памятной лесной дороге иначе — отправился бы проклятый оркл к предкам. Да что теперь о том сожалеть!.. Вчера врагами были — нынче союзники, пусть даже и с души воротит от такого союза. Боярин вздохнул. За его спиной бледный от ненависти Арфелий бессильно тискал рукоять меча.

Степан этого не видел, ему было не до того. Сам едва сдерживал в себе разошедшегося гузгая. Тому мало было поединка с вампиром, захотел теперь с оркимагами силами померяться — ещё раз.

— Жалеешь, что не удалось победи-ить? — спросил мидграф.

— Нет, — честно сказал Стёпка. — Силы были неравны. Згук — взрослый дядька, мне против него не выстоять. И так долго продержался.

Оркимаги усмехнулись, видимо, слово "дядька" по отношению к жутковатому вампиру их изрядно позабавило. Потом ещё раз поклонились... И пошли прочь, разом забыв про демона.

— Чего им надо было, этим бледнолицым орклам? — спросил Ванька вполголоса. — Чего они к нам подкатывались?

Стёпка пожал плечами. Он сам не понял. Может быть, им просто захотелось взглянуть на демона поближе. Напомнить о знакомстве.

— Они на княжича хотели посмотреть, — хрипло выдавил Смакла.

— А ты откуда знаешь? — спросил Стёпка. Боеслав глянул на гоблина, и согласно кивнул. Он всё ещё продолжал сжимать рукой оберег.

— Просто так они к княжичу ни за что бы не сунулися. А тут, смотрят, знакомый демон рядом, ну и подошли, вроде как поздоровкаться. А сами на руки его то и дело зыркали. Проверить, небось, хотели, там оберег али не там.

— Они знали, — сказал княжич. Он разжал руку и разгладил на груди помятый кафтан. — Оберег ажно ладонь обжёг. Не любит он орклов.

Он растопырил ладонь, и все увидели на ней багровый отпечаток оберега.

— Мне не больно, — поспешил успокоить Боеслав нахмурившихся ближников. — Я просто шибко руку сжимал.

Ванька задумчиво смотрел на ладонь княжича, потом уставился в сторону замка. И, похоже, что-то скумекал, потому что лицо его озарилось плохо скрываемой радостью. А после, слегка приотстав от прочей компании, спросил вполголоса:

— Знак на обереге, это ведь княжий герб, да? Я тогда на башне не успел хорошенько рассмотреть.

— Да, — сказал Стёпка. — Атакующий дракон с распахнутыми крыльями.

— Дракон, значит, — Ванька довольно кивнул. — Тогда я знаю, где спрятаны сокровища.

И что-то в голосе друга заставило Стёпку поверить и не отмахнуться. Впрочем, вскоре он об этом забыл и, с головой уйдя во всевозможные заботы и разговоры, не вспоминал до следующего утра.

Поскольку время уже перевалило за полдень, Боеслав пригласил демонов к себе на обед. Мальчишки хоть и были уже у него в гостях, вдруг слегка запаниковали, решив, что им придётся сидеть за столом чуть ли не официально, что всё будет очень строго и чопорно, как это, наверное, обычно бывает у князей... Но Боеслав успокоил их, сказав, что отец к столу не выходит (понятно почему), а всех остальных они уже знают. Пришлось согласиться.

— А мы до своих подадимся, — махнул рукой Глыдря в сторону таёжного лагеря. — Там поснидаем. Заходите к нам посля. Будь здрав, княжич.

Стёпка сначала подумал, будто они обиделись на то, что княжич пригласил только демонов. Потом, подумал и понял, что иначе и быть не могло. Где и в каких временах княжичи приглашали на обед простых воинов? Никто бы этого не понял и в первую очередь сами гоблины. Кстати, а Смакла с Глуксой как же?

— Мы у Серафиана в шатре будем обедать, — Смакла словно научился Стёпкины мысли читать. — Нас Купыря строго-настрого велел никуда более не ходить.

И оба гоблина поспешно юркнули в толпу.

Боеслав проводил их задумчивым взглядом. Ближники, до того не принимавшие Смаклу и Глуксу всерьёз (ну вертятся рядом с демонами два гоблина, значит, нужны зачем-то), озадаченно переглянулись. Ну ещё бы, в шатёр первого местохранителя не каждого боярина пригласят, а тут — какие-то мелкие гоблины вот так запросто объявляют, что собираются вместе с ним снидать. Как будто они делают это каждый день. Или как будто Серафиан их близкий родственник, что вообще звучит невероятно...

— Глуксе большое будущее пророчат, — пояснил Стёпка. — Чародеем великой силы может стать. Так сам отец-заклинатель сказал. Они с Серафианом взяли его в ученики.

* * *

Обед прошёл, как говорят дипломаты, в лёгкой и дружественной атмосфере. Боеслав с горящими глазами рассказывал о поединке, дед Скусень довольно кивал, с удивлением поглядывая на Степана, Ванька активно угощался окрошкой и пирогами, — всё было просто и почти весело, потому как всем было известно, что самая страшная беда для князя миновала и никакая непонятная хворь его жизни уже не грозит. Только знахарка да мать посматривали на княжича с затаённой болью, они, видимо, предчувствовали, что судьба у него будет нелёгкой и что будущее его весьма туманно.

Потом Стёпку и Ваньку пригласили наверх, князь захотел с ним поговорить. Слегка оробевшие мальчишки поднялись по лестнице, негромко, не в лад поздоровались. Могута, обложенный подушками так, чтобы удобно было сидеть, отложил раскрытую книгу, приветливо улыбнулся:

— Вот вы какие, избавители-исцелители. Ненамногим моего Боеслава старше. Благодарю вас сердечно ещё раз за возвращение моё к жизни и за чудесное изгнание гнилого аспида из груди моей. Долг у меня перед вами превеликий. О том, как вас одарить, я ещё поразмыслю...

Помолчав, добавил осторожно:

— За оберег княжий вам отдельная благодарность. Вы, мнится мне, не совсем ясно понимаете, что для княжества Таёжного содеяли. Только вот, боюсь, кое-кому теперь восхочется сына моего со свету сжить, пока он в силу не вошёл. Вы многим ли про оберег поведали?

— Мы про него вообще стараемся не говорить, — сказал Стёпка. — Только всё равно уже многие знают.

— Ну, то объяснимо. Те, кому надо, чуть не тотчас вызнали, — вздохнул князь. — С одного боку — верно всё получилось, а с другого — не ко времени. Мал ещё Боеслав, очень мал. Боязно мне за него.

— А что будет, когда все эти, — Стёпка неопределённо мотнул головой, — Таёжный улус... то есть княжество, я хотел сказать, поделят? Боеславу что-нибудь достанется?

— Когда княжество поделят, будет война, — просто сказал князь. — Не сразу, чуть погодя. Я таёжные дружины удержать не смогу... да и не хочу. Они в своём праве свою землю от ворога оборонять. А у княжича только наша родовая вотчина останется. Та, что в Беловражье. И быть ему тогда при весском государе мелким боярчиком с богатой родословной, но без особого богатства и уважения. Весичи его наверх не допустят и в дворянство не примут. Крутомирово семя им там у себя не шибко нужно. А то и постараются весь род под корень извести.

— И что, по-другому никак? — воскликнул Стёпка. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Сделать можно многое, — вздохнул Могута. — И мы не будем сидеть сложа руки. Однако же, едва ли устоим, коли на нас с трёх сторон навалятся. Сами, поди, видели: тут и орклы, и весичи, и элль-финги. Сгуртовались супротив нас, коли навалятся разом — сомнут. Вот как вы мыслите, что потребно для того, чтобы нас вороги по себя не загребли?

— Войско сильное, — предположил Ванька. — Ну, армия хорошая.

— Верно. Однако этого мало.

— Мы не знаем, — развёл руками Стёпка. — Мы простые демоны, нас не учили княжествами управлять. Но один умный ведун сказал нам, что нужен ещё признанный всеми предводитель. И сказал, что Боеслав с вашей помощью может им стать.

Князь улыбнулся. Наверное, его слегка забавляло то, что он обсуждает государственные дела с такими вот... не слишком взрослыми отроками.

— Ведун верно сказал. Права Боеслава на княжение отныне ни весский царь, ни оркмейстер, ни кызы-каган оспорить не сумеют. Но и этого тоже мало.

— А что ещё? — спросил Стёпка.

— А ещё войску, которое хочет победить, надобно много оружия, много коней, много фуража. Надобен также запасы еды для воинов, сильные чародеи, умелые лекари, тёплая одёжа на случай холодов... Много чего требуется. А казна моя почти пуста. Вот какое горе.

* * *

Казалось бы, всё закончилось как нельзя лучше, но какая-то заноза засела в Стёпкином сердце и не давала спокойно радоваться жизни. Да ещё и тело, чересчур вольно использованное гузгаем, начало ломить в самых неудобных местах, потому что Стёпка, как ни крути, не был ни спортсменом, ни бывалым воином, и тело у него было обычное, не тренированное. А заноза... Это, конечно, последние слова Могуты. Если сам князь не знает, как спасти своё княжество, то что говорить о двух малолетних демонах.

— Не хотел бы я быть на месте княжича, — сказал Ванька, когда они уже шли по мосту. — Разве это жизнь, когда все хотят тебя убить. Наверное, зря мы ему этот оберег подсунули.

— Мы его не подсовывали, — сказал Стёпка. — Оберег ему дед передал. И знаешь, Ванька, надо что-то делать.

— Я даже знаю что, — тут же подхватил Ванька. — Снять штаны и бегать. И всё будет хорошо. И не смотри на меня так. Я уже понял, что ты опять задумал весь мир спасти.

— А когда это я уже весь мир спасал?

— Да я вообще. Взгляд у тебя такой... придурошный. Ты когда Перегноя этого на дуэль вызывал, у тебя глаза так же горели.

— Но я же его победил. И не Перегноя, а Всегнева.

— Что в лоб, что по лбу. И не ты победил, а гузгай твой, — насупился завидующий чужой славе Ванька. — Ты же сам признался.

— А гузгай сидит во мне. Он мой. Значит, и победил я.

— Вот дам тебе по шее, никакой гузгай не поможет.

— Попробуй, — легко согласился Стёпка. — Вдруг тогда он и в тебе проснётся.

— Не-не-не. Мне такого удовольствия не надо. Мне и так хорошо. Я в герои не лезу, мечом махать не умею, без гузгаев проживу. Тьфу-тьфу-тьфу.

Почему-то сидящий в Стёпке гузгай пугал Ваньку чуть ли не до дрожи.

* * *

Протас Сушиболото ругался с возницами, и громовой голос его легко заглушал все прочие звуки. Возницы-тайгари в долгу не оставались, но перекричать рассерженного тролля, понятное дело, не могли при всём своём старании.

— Чего это он? — спроси Стёпка у Догайды. Таким сердитым дядьку Сушиболото ему видеть ещё не приходилось. Зрелище было... внушающее. Сердитый тролль — это гром, молния и ураганный ветер в одном флаконе. Вернее, в одной цистерне.

— Дерут за харчи дорого. Цену ажно в два раза задрали. Вот батя и осерчал малость.

— Своим ведь еду привозят, не чужим, — удивился Стёпка. — Или они думают, что орклы и весичи им больше платить будут?

— Орклы и весичи, коли нас одолеют, платить им навовсе не разбегутся. Такими оброками обложат, что эти скупцы батину ругань со слезами вспоминать будут. Не приведи судьба, конешно.

— И они что, этого не понимают?

— Всё они понимают, — вздохнул Догайда. — Да шибко много нас здеся собралось. Разве ж кто думал, что мы таким лагерем встанем? А есть каждому хочется. С поголодну-то много не навоюешь.

Стёпка посмотрел по сторонам. Ванька тоже посмотрел по сторонам. Таёжный лагерь был велик. Охватить его взглядом было невозможно. Пока вот так не столкнёшься с реальной жизнью, со всеми её проблемами и заботами, даже и в голову не придёт, что обеспечить, скажем, нормальное питание всех этих смелых и решительных людей — дело далеко не простое. А ведь есть ещё и кони, которых не попросишь немного потерпеть, потому что, мол, с фуражом туго.

— Князь Могута нам тоже говорил, что у него золота в казне мало, — припомнил Стёпка.

— Золота, Стеслав, завсегда мало, — Догайда положил тяжёлые руки на плечи обоим мальчишкам. — Пойдём-кось, чего покажу.

Тролль привёл их туда, где возвышался крытый дёрном двухэтажный шалаш ополченских старшин. Шалашом его назвал про себя Стёпка, но на самом деле это был, скорее, временный лесной дом, какие устраивают для себя охотники. По-тайгарски он назывался вежа. Сбоку от входа в эту вежу стоял на треноге большой закопчённый котёл, в котором вполне мог поместиться, например, Смакла. Но сейчас под этим котлом не горел огонь и никто в нём ничего не варил. Сидящий рядом незнакомый тролль в кольчуге, шлеме и при мече добродушно кивнул, когда они поздоровались.

— Ясновельможный пан позволит? — спросил Догайда и пригласил мальчишек. — Гляньте.

Стёпка с Ванесом заглянули внутрь. Примерно на треть котёл был заполнен золотыми и серебряными монетами, причём кедриков было заметно больше.

— Всем миром собирали, — сказал Догайда. — Почитай, каждый что-то да положил. И ещё несут. Оно конешно, не шибко много, но люди ещё идут. Какая-никакая, а подмога.

Стёпка полез в карман и вытащил все оставшиеся у него монеты. Двенадцать полновесных драков. Жаль, что остальные успел потратить. Он отдал Ваньке половину, свою ссыпал в котёл.

— Маловато, — сказал Ванька, взвесив монеты в руке. Затем тоже отправил их в общую кучу.

Догайда смущённо крякнул, он никак не ожидал, что у мальчишек окажется при себе такая сумма, с которой они к тому же столь легко расстанутся. Вурдалак-охранник степенно склонил голову.

— Благодарствуем, — сказал он. — От всего таёжного края низкий вам поклон.

— Ой, глянь, и Стеслав здеся! — близкий девичий голос заставил Стёпку вздрогнуть.

Оглянувшись, он увидел двух вурдалачек из замка. В руках они держали пустые корзинки, видимо, приносили еду кому-то из родственников. Одну из них, Удобу, он знал только по имени, а вот на вторую, Смиряну, у него ещё с памятного первого дня имелся зуб побольше вурдалачьего. Он так и не простил вредную девчонку за тот глупый розыгрыш с наказанным чародеем.

— Вы зачем тут? — спросил он, кажется, чересчур неприветливо, потому что Ванька тут же чувствительно двинул ему локтем под ребро. — Выслеживаете?

Удоба испуганно попятилась, а Смиряна поджала губы и очень достоверно изобразила раскаяние. И ей можно было поверить, если бы она при этом не бросала на Стёпку исподлобья лукавые взгляды.

— Мы заушницы принесли, — сказала Удоба, опасливо поглядывая на Стёпку. — Вот.

На её ладони лежали две изящные серебряные серёжки. Смиряна поставила корзинку на землю и аккуратно вытащила из ушей свои — чуть поменьше размером, зато золотые.

— Не жалко? — спросил Догайда.

Девчонки замотали головами. Потом одновременно опустили серёжки в котёл. Едва заметно сверкнуло синевой, и выроненные из девичьих пальцев украшения упали вниз уже несколькими серебряными и двумя золотыми монетками. Очень удобная магия. Ничего не надо переплавлять или взвешивать. Всё свершается само.

Вурдалак поклонился и девицам. Те в ответ зарделись от смущения.

— Ладно, — сказал Стёпка, когда они чуть погодя все вместе отошли от вежи. — Прощаю тебя, так и быть. Но только вот из-за этого, — он ткнул пальцем назад.

— И не сердишься боле на меня? — просияла Смиряна.

— Не сержусь, — вздохнул он.

— Ой, Стеславчик, я так рада! — воскликнула она, и тут же обе подскочили и — чмок! чмок! — в щёки с двух сторон. Ну, точно заранее сговорились.

— А вот теперь опять сержусь! — крикнул он вслед убегающим девчонкам, но в ответ раздался лишь звонкий смех.

— За что ты на неё сердился? — поинтересовался Ванька.

— За то, что она дура.

— На Славицу мою похожа, — сказал Догайда. — Такая же шебутная.

— На дочку? — спросил Стёпка.

— Ты, Стеслав, меня совсем-то не застаривай! — захохотал тролль. — На невесту! На невесту мою!

* * *

Вечером, вернувшись из таёжного лагеря, они поднялись на дозорную башню и долго сидели там, разглядывая мерцающие внизу огни и слушая весёлые рассказы Гвоздыриного племянника Грынчака о его службе в усть-лишайской городской страже. Молодой вурдалак, как выяснилось по ходу разговора, хорошо знал мастера Угроха, бывал в его доме, дружил со Стрежнем, заглядывал из любопытства и в Оркулан. Так что им было о чём поговорить и что вспомнить...

Когда из-за стены огромной тенью бесшумно вымахнул Дрэга, все невольно вздрогнули. А попробуй не испугайся, когда перед тобой такая зверюга вдруг появляется, полнеба закрывая своими распахнутыми крыльями. Даже если точно знаешь, что тебе она, зверюга эта, ничем не угрожает, а напротив даже, считает тебя своим хозяином. Дракон клацнул когтями по камням, сложил крылья, потянулся лукавой мордой к Степану. В руке у скатившегося с драконьей спины Смаклы желтели пергаментные свитки.

— Стеслав, я к отцу-заклинателю! — шепнул гоблин. — Дрэгу не отпускайте, я мигом!

И скатился по лестнице. Для Степана уже не было тайной, что некоторые сообщения по какой-то причине чародеи предпочитали отправлять не с помощью магии, а вот так, с обычными (если дракона можно было назвать обычным) посыльными. Отчего, почему — он не знал. Может быть, такие письма труднее перехватить. Может быть, сидят где-то вражеские маги и с помощью хакерских заклинаний перехватывают чужую переписку. Надо будет у Купыри поинтересоваться...

— Шустрый малый! — одобрительно заметил Грынчак. — И с драконом ловко управляется.

— Это ещё неизвестно, кто с кем управляется, — буркнул Ванька, лишь бы что-нибудь сказать.

— Смакла молодец, — Стёпка почёсывал драконью шею, Дрэга блаженно щурился. — Быть ему главным дракончим Таёжного княжества.

— А что, Стеслав, окромя энтого дракона, есть ли ещё в тайге такие же? — поинтересовался Грынчак.

Дрэга тяжело вздохнул, посмотрел вурдалаку в глаза и положил голову рядом со Степаном.

— Нету, — признался Стёпка. — Видишь, вздыхает. Грустно ему, наверное, что он один на всём белом свете. Но ничего. Смакла умеет превращать его в маленького. А маленьких дракончиков в тайге много.

— А давай полетаем, — предложил Ванька. — Чё попусту сидеть?

— Смаклу подождём. Он сказал, что скоро вернётся.

— Не боязно в небесах-то? — это уже Грынчак поинтересовался.

— Сначала боязно было, — признался Стёпка. — А потом... Потом привыкаешь. Дух захватывает на высоте, но уже не страшно... Только кричать хочется. От восторга.

Смакла появился минут через десять и, не успев отдышаться, выложил главную, как ему представлялось, новость:

— Дрэга себе подругу подыскал. В гномлинской дракошне. Красивая-а-а!

— Да ну! — удивился Стёпка. Он уже знал, что драконские конюшни гномлины называют дракошнями (смешное слово, если честно), но чтобы подругу... Ну Дрэга даёт!

— Верно говорю, — таким сияющим Стёпка Смаклу давно не видел. — Сманил её у гномлинов и к нам, в Серафианов шатёр прилетел. На смотрины. Всем понравилась. Ладненькая такая самочка, зелёненькая в бирюзовую крапинку. И умненькая. Айрой зовут.

— Это она сама сказала?

— Чуюк поведал, когда за ней следом примчался.

Дрэга лизнул Стёпку шершавым языком в ухо, с шумом расправил крылья, словно приглашая к полёту.

— Гляньте-кось, — удивлённо проговорил Смакла. — У него чешуя в глуби светом пышет.

Действительно, каждая чешуйка на огромном драконьем теле была словно подсвечена изнутри чуть заметным изумрудным светом. Он то разгорался, то затухал, то пробегал задорными искрами от головы до хвоста. Это было не просто красиво, это было потрясающе.

— У тебя там что внутри, самосветки светодиодные? — спросил Стёпка.

— Это у него внутрях любовь пылает, — усмехнулся Грынчак, единственный среди присутствующих взрослый мужчина. — Вишь, как она его жжёт, того гляди раскалится. Славный у вас дракон, мальцы, моё вам слово.

— Так ты у нас теперь жених, — Стёпка обнял Дрэгу за голову, посмотрел по очереди в оба глаза. В ясных драконьих зрачках трепетали живые язычки пламени. — А я почему-то думал, что ты ещё совсем молодой. И что теперь будет?

— Да ничего, — пожал худыми плечами Смакла. — К зиме он отцом станет. Гномлины на радостях уже все упились до изумления. Ажно за Лишаихой слышно, как песни орут.

— Ну вот, — улыбнулся Грынчак. — Ежели всё сладится, то и детки у него такими же будут. Помяните моё слово.

Смакла часто закивал:

— Вот и отец Серафиан такожде размыслил. Завтра пойдёт с гномлинами уговариваться, чтобы они Айрину кладку никому не продавали, особливо весичам. А мы с Дрэгой их посля обучать будем.

Смакла не договорил, но Стёпка прекрасно понял, что хотел сказать гоблин. "А ещё я испробую на них заклинание увеличения. И если оно сработает, то у Таёжного улуса появится такое войско, против которого не устоит ни один враг."

Об этом подумали, кажется, все. И все надолго замолчали. Ванька смотрел на Смаклу. Смакла смотрел на Стёпку. Стёпка — на Дрэгу. Грынчак, закусив ус, хмурился.

— Более про то никому не говорите, — посоветовал он очень серьёзно. — Потому как за подобную весть могут и жизни лишить. И Айру вашу изловить попытаются.

Дрэга при этих словах взъерошился весь, вздыбился, глаза таким огнём полыхнули, что доведись увидеть его возможным ловцам его подруги, они тут же отказались бы от своей затеи. В груди у дракона зарокотал гневный моторчик, вернее, судя по звуку, целый дизель. Смакла успокаивающе похлопал его по холке, вернее, по тому месту, до которого смог дотянуться.

— Ага, — сказал Ванька. — Особенно гномлины молчать будут. Если они и вправду упились, завтра все уже будут знать, что они празднуют.

— Не, — замотал головой Смакла. — Они не скажут. Все думают, что они за перемирие с долинниками пьют.

— А давайте тоже праздник себе устроим, — предложил Стёпка. — Упиваться нам нельзя, да я и не хочу. А вот полетать — это было бы здорово! Смакла, ты как?

Счастливый гоблин уже вскарабкивался на встрепенувшегося дракона.

— Энто дело! — просиял и Ванька. — Энто правильно! Куда летим?

— В бесконечность и ещё дальше! — припомнил Стёпка знаменитую фразу Базза Лайтера.

Ванька, уже усевшийся за спиной Смаклы, испуганно посмотрел на него сверху вниз:

— Нашёл что вспомнить! Мне не нравятся свободные падения головой вниз!

— Не боись, экзепутор! Дрэга падать не умеет. К тому же он у нас сейчас влюблённый жених, у него, кроме двух своих, ещё и крылья любви появились. Смакла, заводи, поехали!

И звёздное небо прыгнуло им навстречу.

Глава четырнадцатая,

в которой выясняется, что иногда войти труднее чем выйти

Стёпке не спалось. Волнения минувшего дня не прошли бесследно, и сейчас он таращился в темноту, прокручивая в памяти все перепетии поединков. Ему вспоминалось то злое лицо Всегнева, то шум и крики зрителей, то смертельный посвист вампирского меча... Запоздало холодело в груди, он зажмуривался, радуясь, что всё уже прошло, что устоял, не опозорился, не струсил... Но больше, честное слово, никогда и ни за что! Ничего хорошего нет в этом махании тяжеленными железяками, руки до сих пор болят так, словно весь день гантели поднимал и перестарался.

И ещё кое-чему он не уставал запоздало радоваться. "Повезло, — говорил он себе, — что никто не догадывается о нашей уязвимости. О том, что нас запросто можно убить, когда мы рядом, если исхитриться и пырнуть, например, обоих ножами в спину. Мы ведь сегодня даже и не думали о таком, не береглись, не осторожничали. Шлялись везде, разве что в оркландский лагерь не успели заглянуть... Расслабились, балбесы, осторожность потеряли. А враги-то, скорее всего, не дремлют. Подкрался бы кто-нибудь в толпе, и ага."

Но пока, похоже, дремали все, и враги, и друзья. Замок уютно укутывала мягкая ночная тишина. Где-то на стенах стражники позвякивали железом, но так неторопливо и успокаивающе, что никого эти звуки не тревожили. Чуть заметно тлели в поставцах самосветки. В зеркале деловито мотался хозяин, что-то беззвучно бормоча и высовываясь изредка наружу, словно проверяя, всё ли в порядке с мальчишками.

С мальчишками было всё в порядке. Ванька еле слышно посапывал, высунув из-под одеяла голые ноги. Уставший после бурного дня и особенно после сумасшедшего ночного полёта на влюблённом драконе, он уснул, едва его голова коснулась подушки. Даже завидно немного. Дрыхнет беззаботно, как у себя дома... А ведь завтра — то есть уже сегодня — нужно будет что-то решать, что-то делать. Можно выиграть сколько угодно сражений, победить сколько угодно вампиров, но это ни на шаг не приблизит к самому главному — к исполнению предназначения. Потому что, хочешь не хочешь, а домой вернуться надо. Вот и лежит без сна одна половинка демона (самая умная, прошу заметить), и голову себе ломает в то время, пока вторая половинка, конопатая и беззаботная, уже десятый сон видит...

Стёпка замер, стараясь не упустить чем-то зацепившую его мимолётную мысль. Стоп-стоп-стоп! О чём это я только что подумал? Сначала о предназначении, потом про возвращение домой, а затем, кажется, о второй половине демона?.. Точно — о половине!.. Вот же оно, вот! И почему я сразу не сообразил, ещё там, в ущелье, когда Ванька кровью капал? Словно затмение какое-то нашло! А ведь не так уж и трудно было догадаться, на поверхности ведь лежит...

Взбудораженный неожиданным озарением, он сполз с кровати, босиком прошлёпал к потайному магическому шкафчику, в котором они на всякий случай держали склодомас и эклитану, потянулся к дверце... Нет, решил в последний момент, подожду лучше до утра. Завтра, всё сделаем. Спешить некуда, время ещё есть.

Хозяин отвечай-зеркала понимающе покивал и убрёл в стеклянную глубину — отдыхать от забот праведных. Хотя... Какие заботы у отражения? Ни есть, ни пить, ни со злом всемирным бороться.

Стёпка улыбался, глядя в тёмный потолок. Его ужасно радовало, что на этот раз он обошёлся без подсказок гузгая и без навеянных чужими заклинаниями пророческих снов. Своим умом, между прочим, допетрил, реально есть чем гордиться... Так что, похоже, теперь одной заботой у демонов-исполнителей стало меньше. Или, точнее, одной загадкой меньше, а заботой больше. Потому что непонятно, что потом будет и чем вся эта история завершится.

Утром, после завтрака, он извлёк из тайника склодомас, положил его на стол, погладил по холодной узорчатой рукояти.

— Вот что, Ванес,— объявил торжественно, — Сейчас я тебе кое-что важное скажу... Ты готов услышать страшную тайну?

— Только не говори, что ты догадался где лежат сокровища! — испуганно воскликнул Ванька, сплюнув в блюдце виноградные косточки.

— Тьфу на тебя! Какие ещё сокровища?

— Те самые!

— Не-не-не! Это совсем другая тайна.

— А, ну ладно, — успокоился Ванька. — Тогда давай, валяй. И что это за тайна?

— Мы с тобой дураки, — сказал Стёпка.

— Чево?

— Дураки, говорю, мы с тобой.

— Это разве тайна?

— Ну-у... Э-э-э... — растерялся Стёпка.

— Вот тебе и э-э-э, — хихикнул Ванька. — Но я согласен только на половину.

— На какую половину? — не понял Стёпка.

— На твою. Ты — точно дурак. А я — нет.

— И ты тоже. Я первая половина, а ты вторая. Или, если хочешь, наоборот, — Стёпка решил не обращать внимания на Ванькины подколки. — До такой простой вещи додуматься не могли. Если бы не я, так бы мы и не знали, что делать с этим склодомасом. А я теперь знаю. Этой ночью догадался, пока ты спал.

— Это ещё гоблинская бабушка надвое сказала, правильно ли ты догадался, — проворчал Ванька. Похоже, он завидовал, что тайну склодомаса повезло раскрыть не ему.

— Правильно, можешь не сомневаться.

— Ну-ну.

— Без "ну". Помнишь, почему нас по отдельности нельзя убить? Потому что мы с тобой — как бы две половинки. Если наш вес сложить, получится примерно один взрослый демон...

— Ты это мне уже сто раз говорил.

— А на склодомас, между прочим, только твоя кровь попала. Понял? Кровь половины вызванного Смаклой (ну, как бы Смаклой) демона. Вот он и не включается. Ему ещё и моя кровь нужна.

— Чур, я тебя резать буду! — Ванька тут же подхватил со стола нож. — Сто лет об этом мечтал! Давай руку!

— Что-то ты сегодня больно весёлый, — буркнул Стёпка. Руку резать ему не хотелось. Тем более, тупым столовым ножом. Пусть даже он и серебряный.

— Потому что я знаю, где сокровища искать, — довольно объяснил Ванька. — Кровянь скорее склодомас, и пойдём. Это недалеко, рядом совсем.

— Другой нож нужен.

— А этот чем тебе не нравится?

— Он такой же тупой, как и ты.

— Ладно, на первый раз "тупого" прощаю. Зато он серебряный, а серебро, если хочешь знать, всех микробов убивает. И рана от него получается чистая.

— Рану ты можешь себе нанести. В любую часть тела, могу даже показать в какую, — отмахнулся Стёпка. — А мне нужно добыть всего лишь капельку крови.

Подходящий нож отыскался на одной из стен, там, где висели для красоты всякие щиты, мечи и прочие декоративные орудия убийства. Впрочем, не слишком и декоративные. Нож был настоящий. Сделать разрез на своей руке оказалось не просто. Сначала Стёпка нацелился на запястье, но разглядел под кожей слишком близкие вены с сухожилиями и передумал. Если ненароком перережешь — мало не покажется. Потом он решил сделать надрез на ладони, но пожалел и ладонь. Потому что ходить с больной рукой по замку в такое время не слишком весело. Руки для защиты нужны и для эклитаны. В итоге он зажмурился и кольнул кончиком ножа подушечку мизинца на левой руке. Самый бесполезный палец, а надо же как пригодился. Боль была мгновенная и острая. Жаль, что порошка больше не осталось. Ходи теперь, истекая кровью. Впрочем, у нас ещё свисток есть.

Он потянулся к склодомасу, но Ванька вдруг схватил его за рукав:

— Погоди, не мажь! А вдруг оно сейчас сработает и сразу нас домой зашвырнёт? А я сегодня домой пока не собираюсь, я на сокровища посмотреть хочу.

Стёпка выдернул рукав, и слизнул с мизинца набухшую алую капельку:

— Не зашвырнёт. Мы же пока главного не выполнили. Только готовимся.

Он занёс руку над склодомасом, и опять вмешался Ванес:

— Стой! Это что же получится? Это же тогда получится, что у склодомаса будет два хозяина! А мне тогда что? У тебя и меч, и гузгай, и дракон, а теперь ещё и склодомасик мой прибрать задумал! Не слишком ли тебе жирно, Стёпочкин? Рожа не треснет?

— Дурак ты, Ванька, и не на половину, а целиком. Сто лет мне твой склодомас не нужен, я просто хочу, чтобы он в полную силу заработал... И всё, не мешай мне! У меня уже кровь почти не идёт, я не хочу ещё раз палец резать, у меня, между прочим, лишних мизинцев нету.

Капля крови моментально впиталась в поверхность камня. Стены комнаты на краткий миг исказились, словно в кривом зеркале, и где-то глубоко под землёй отозвалась низким гулом памятная по прошлым разам струна. И всё. И тишина. И даже весь Летописный замок, казалось, замер на миг, прислушиваясь к тому, что там у него такое странное в подвалах вдруг пробудилось и объявило о себе.

— "Ты разве не слыхал?"

— "Чаво?"

— "Гуднуло чтой-то под ногами."

— "Да то верно чародеи опять балуют. Тута энто часто быват."

— "И как табе, кум, не боязно с ими жить?"

— "Боязно с высосом один на один повстречаться, а чародеи плохого не сотворят."

— "Ну, оно, может, и так."

Засунув пострадавший мизинец в рот, Стёпка смотрел на жезл. И Ванька смотрел. Однако никакого суперчудесного преображения со склодомасом не произошло. Почему-то он вообще не изменился.

— Моя кровь сильнее, — с довольным видом объявил Ванька. — От моей вон как тогда загудело, а после твоей жиденькой — еле-еле. Потому что я — хозяин жезла. Я его нашёл.

— А это что? — удивился он, осматривая склодомас со всех сторон. — Дырка какая-то. Раньше её здесь точно не было.

В торце рукоятки зияло аккуратное отверстие.

— Это, наверное, чтобы ремешок крепить, — сообразил Ванька. — Неудобно же его за поясом таскать. Выпадывает всё время.

— А мозги у тебя из ушей не выпадывают? — поддразнил друга Стёпка. — Для ремешка было бы сквозное отверстие поперёк рукоятки. А здесь вглубь... И резьбы нет... Спорим, не отгадаешь, для чего это сделано?

Ванька дунул в отверстие, потом попробовал засунуть туда указательный палец.

— Да фиг его знает! У меня с утра мозги что-то не фурычат.

— И кто из нас дурак?

— А склодомасом по кумолу?

— Но-но, поаккуратнее с многократным победителем весичей и вампиров. Я ведь и ответить могу.

— Не ты, а гузгай.

— Тебе от этого легче не станет. Ну ладно, без шуток. Когда я жил в доме Угроха, его дочь, Боява, учила меня на мечах сражаться. Она в семье младшая, примерно нашего возраста... Правда, недолго учила, оказалось, что гузгай и так всё умеет. Ну, ты видел вчера... Так вот. Мы сражались не настоящими мечами, а учебными. И чтобы во время тренировки случайно не поранить друг друга, ну, по голове там чтобы не прилетело или руку не сломать, в рукояти мечей вставляют специальные заклятки, неболючками называются. Трубочки такие берестяные с оплаченными заклинаниями. Лупишь потом этими мечами друг друга изо всех сил — и не больно.

— И что? Хочешь сказать, что это дырка для заклятки?

Стёпка вздохнул и красноречиво поднял глаза к потолку.

— Ладно, — сдался Ванес. — Уговорил. Тогда вопрос: где взять заклятку для моего жезла? Их у тебя есть? Их у тебя нет. И что будем делать?

— По башке тебя будем бить этим жезлом, пока твои жидкие мозги не зафурычат, — пообещал Стёпка. — У тебя в кармане что лежит?

Ванька полез в карман, долго смотрел на превращённый ключ от квартиры, затем отцепил от него превращённый же брелок. Трубочка превращённого ключа даже на первый взгляд подходила к отверстию идеально.

— Вставляем? — спросил Ванька. И сам же себе ответил: — Вставляем.

Он аккуратно задвинул ключ в рукоятку, под конец ему даже пришлось приложить небольшое усилие... Что-то щелкнуло, камень засиял яркой синевой, Ванька от неожиданности вздрогнул и торопливо положил склодомас на стол. В глубине земли, где-то намного ниже замковых подвалов, ещё раз прогудела струна.

Дум-м-м-м!!!

— "Опять гуднуло, кум! Нет, ты как хошь, а я нынче же до дому поеду. Нынче же."

Мальчишки в четыре глаза уставились на склодомас.

А он потерял вдруг всю свою вековую старинность и выглядел теперь так, словно только что вышел из цеха по изготовлению магических жезлов. Рукоятка заблестела свежим лаком, камень в навершии приобрел потерянную за многие годы глубину и прозрачность, бронзовые кольца избавились от потёртости... Почему-то сразу было понятно, что теперь жезл — стоит только пожелать — тотчас вызовет демонов огня. Ясное дело, что мальчишки этих демонов вызывать пока не собирались. Потому что неизвестно ещё, чего от них можно ждать. А вдруг они всё здесь пожгут? Вдруг они настолько злобные, что набрасываются даже на того, кто их вызвал?

— Как новенький, — с уважением проговорил Ванька, разглядывая склодомас со всех сторон. — Круто получилось, да? Как будто батарейку вставили.

— Стареньким он мне нравился больше, — решил Степан подразнить друга. — В нём тогда суровая такая древняя могучесть была... А сейчас — тьфу! На китайскую игрушку стал похож. Глянь, там нигде не написано "мэйд ин чайна"?

— Не нравится — не смотри, — отмахнулся Ванька. — А мне и так хорошо. У тебя эклитана, между прочим, тоже как новенькая.

— А ведь и правда! — непритворно удивился Стёпка. — Ха! Вот так фокус! Думал тебя подколоть, а получилось наоборот. Ножик-то у меня точно в Китае сделан. Выходит, и эклитана почти китайская.

Ванька, конечно же, не упустил случая отомстить. Он по-восточному сложил руки перед грудью и сильно прищурился:

— Завидоваись товарисю? Отенно, отенно нехоросо.

Он осторожно тронул рукоять склодомаса, и хотя ничего страшного не произошло, на большее осторожный с некоторых пор экзепутор решился не сразу. Походил вокруг, пооблизывался, словно кот на сметану, и только когда Стёпка нарочно протянул к склодомасу руку с жадно скрюченными пальцами, жезл был схвачен и крепко прижат к Ванькиной груди.

— Но-но-но, — предупредил Ванес. — Нечего тут всяким посторонним китаисям тянуть свои загребущие грабки к моей прелести! Эклитану свою лапай, понятно!

— Ты лучше на себя в зеркало глянь, — посоветовал ему Стёпка. — Отенно, отенно удивися кое-тему.

— И чему же?

— Шибко ты на одну неприятную личность стал похож. На ту, которая вот так же про свою прелесть любила говорить. У меня даже стих про тебя подходящий сочинился. "Ванька в пещере нашёл склодомас — Горлумом Ванька станет сейчас".

Побледневший Ванес торопливо положил жезл на стол и даже зачем-то вытер об себя руки. Вспомнил, как вот так же безрассудно схватился за людоедский меч.

— Всё-всё-всё! Не хочу в этого гада превращаться. Хватит с меня и Людоеда. Я, конечно, шутки понимаю, но что-то меня и в самом деле слишком сильно к этому склодомасу тянет. Как магнитом прямо. Щас как присосётся, фиг потом отвяжешься от него. Пошли лучше за сокровищами. Они нас давно уже ждут.

Стёпку сокровища точно не ждали, но он уже понял, что переспорить настырного друга ему не удастся. И потому придётся снова куда-то идти, куда-то лезть, куда-то спускаться, надеясь, что вся эта скучная кладоискатель лабуда надолго не затянется и потом можно будет заняться по-настоящему серьёзными делами... И почему Стёпка был таким глупым, он и сам впоследствии не мог понять.

А пока он взял со стола склодомас и всучил его другу, прямо-таки насильно впихнул в руки:

— Бери и не дёргайся. Теперь его нельзя оставлять без присмотра.

— Вчера вечером же оставляли.

— А сегодня уже нельзя. Сам-то подумай! Доберётся до него Никарий какой-нибудь или оркимаг — и тю-тю твой склодомас в чужие руки. На нас же потом Иффыгузов и натравят, чтобы не возмущались.

— С чего бы это? Он же только на нашу кровь отзываться должен.

— А ты проверял?

— А отец-заклинатель, между прочим, говорил, что в эту комнату никто чужой войти не сможет.

— Всегда что-то случается в первый раз. Но если ты так уверен, я молчу, делай, как хочешь.

— Ладно, — нехотя согласился Ванька. — Уговорил.

Он с опаской взвесил склодомас в руке, потом попробовал засунуть его за пояс джинсов — и вдруг с удивлением обнаружил, что у него на поясе висит уже не склодомас, а вполне себе приличный кинжал в кожаных ножнах. В рукояти кинжала приглушённо синел знакомый камень.

— Капец! — взвыл Ванька. — Теперь я, как ты!

Он сдёрнул кинжал с пояса вместе с ножнами, и тот в ту же секунду вернулся в прежний вид.

— Ну держитесь, гады! — пообещал Ванька, победным жестом поднимая склодомас над головой. — Демоны-экзепуторы идут.

* * *

Демоны шли, но пока не на битву с гадами и не на борьбу с мировым злом, а просто к ближайшей лестнице.

— Опять в Жабий колодец? — поинтересовался Стёпка нарочито бесстрастным голосом.

— А куды ж ещё! — воодушевлённо подтвердил Ванька, поглаживая нож-склодомас. — Летописный замок шибко громадный, потому в нём других местов для хранения сокровищ нету. Энто тута окромя тебя кажному демону ведомо. Хошь у кого поспрошай. Хошь у прислуги, хошь у самого отца-заклинателя.

— Ну ты и балабол, — удивился Стёпка. — Может, ты ещё и по-гоблински говорить научился?

— Ар айва коше-кос яр-и-яр, — тут же выдал Ванька. — Кеш-мекеш?

— Тухас-мархас, — не остался в долгу Стёпка. — Турды?

Пожилая гоблинша, шедшая им навстречу с полной корзиной свежевыстиранного белья, и расплывшаяся в приветливой улыбке при виде Степана, услышав их диалог, вытаращила глаза и застыла на месте, словно заколдованная. И долго потом с испугом оглядывалась на уходящих по коридору мальчишек.

— Интересно, что мы такое сказали? — вполголоса спросил Ванька. — Видал, как её перекосило?

— А ты что, не знаешь, как этот твой мекеш переводится?

Ванька только отмахнулся:

— Откуда? Подслушал как-то случайно разговор двух гоблинов у кузницы и запомнил... Они, наверное, что-то не очень приличное говорили. Может, ругались?

— Представляю, что она сейчас о нас думает, — засмеялся Стёпка. — Надо будет у Смаклы спросить, чтобы он перевёл. Неудобно как-то получилось... О, гляди, Купыря!

— Доброе утро, господа демоны! — Купыря был серьёзен и деловит. И, судя по одежде, день у него намечался непростой. В таком строгом и даже на первый взгляд довольно дорогом кафтане он явно не гномов ловить собрался, а по меньшей мере с какими-нибудь послами встречаться или даже с самим крон-магистром. — Куда в столь ранний час путь держите?

— Сокровища идём искать, — признался Стёпка.

Ванька, не ожидавший от друга столь подлого предательства, даже закашлялся.

— Хорошее дело, — засмеялся Купыря. — И, самое главное, полезное. Сокровища нам всем сейчас не помешали бы... Поделитесь с замковой казной?

— Обязательно! Половина вам, половина нам.

— Ну, тогда успехов вам в поисках.

И ушёл вверх по лестнице, размышляя о своих, несомненно, более важных делах.

— Ты всё-таки дурак или кто?! — буквально возопил Ванес. — Ты чё творишь?!

— Уймись, экзепутор. Когда что-нибудь хочешь скрыть, самое лучшее — это говорить правду. Никто не поверит. Видишь, и Купыря не поверил. А если что случится, делаешь честные глаза: "А какие к нам претензии, мы же так и сказали, что идём искать сокровища".

— В каком смысле "если что"? — остановился Ванес.

— Ну, мало ли... Провалимся там в дыру какую-нибудь... Или джина случайно потревожим, а он нас за это навсегда пленит... Или ещё какая пакость подстережёт. Когда ищешь сокровища, надо быть готовым ко всему. Запомни, Ванес, эти мудрые слова, и всё у тебя в жизни будет хорошо.

— Нет там никакой дыры, и джинов тоже быть не должно. Мы сами, между прочим, почти джины... Джины в заколдованных джинсах, ха-ха!.. А у меня и без твоих мудрых слов всё хорошо... Не отставай, Избавитель. Время не ждёт.

Ванька уверенно шагал по переходам и лестницам, и Стёпке вдруг пришло в голову, что они настолько привыкли к Летописному замку, настолько обжились в нём, что не обращают уже внимания ни на средневековые интерьеры, ни на самосветки, ни на снующих туда сюда гоблинов, вурдалаков и даже своих почти коллег — демонов. Вон один такой, явно демон-посыльный, едва видимый и почти бесплотный, несёт одному чародею послание от другого чародея, проходит сквозь двери и стены, и это даже их, мальчишек из иного мира, совсем не удивляет. Подумаешь, прозрачный демон!

А ещё было бы здорово, если бы здесь очутился вдруг весь их класс. Пусть ненадолго, пусть всего на час-другой. Чтобы показать им замок, чтобы увидели они вурдалаков, гоблинов, дракона, магов и волшебство... Чтобы ходили тут, разинув рты и слушали рассказы о сражениях и поединках, и чтобы верили всему, потому что попробуй тут не поверь, если вокруг настоящий магический мир... И чтобы Игорёха Соколов страшно переживал бы из-ха того, что не он в этом приключении главный... А Маринка Бекетова чтобы увидела, как Стёпку целуют весёлые вурдалачки, и чтобы у неё от этого надолго бы испортилось настроение... А дурында Торчевская чтобы уже даже думать боялась о том, как насмехаться над Ванькиными конопушками... А Юха с Кузей чтобы...

— Стеслав! Ванесий! — прервал его фантазии смутно знакомый голос. — Погодите! Да постойте же!..

Стёпка смотрел на молодого чародея и пытался вспомнить, как его зовут. Алексей, Александр... Алексидор, кажется. Ванька морщился, недовольный очередной задержкой.

— Не забыл ещё меня? — улыбающийся Алексидор обхватил Степана за плечи, слегка потряс. — Подрос, возмужал, окреп. О твоих подвигах уже легенды ходят. Будет время, поведаешь ли?

Хмурый Ванька смотрел в сторону, Стёпка кивал, конечно, мол, поведаю, только сейчас некогда, спешим, дел много.

— На новый подвиг никак собрались, да, Ванесий? — Алексидор с насмешкой глянул на Ваньку. Тот в ответ скривился, словно от зубной боли, и Стёпка понял, что его друг не только уже имел дело с молодым чародеем, но и, судя по всему, сохранил о том не самые приятные воспоминания.

— Да не, — отмахнулся Ванька. — Мы так просто... Делами всякими занимаемся... Разными.

— Вы его не слушайте, — сказал Стёпка. — Это он просто такой скромный. А на самом деле у нас по расписанию как раз очередной подвиг. Вот идём геройствовать. Демоны мы или кто?

Алексидор весело расхохотался, показав ослепительно белые зубы, ещё раз похлопал Стёпку по плечу.

— Тебе ведомо, где меня найти. Заходи — побеседуем.

— Откуда этот шибко весёлый чел тебя знает? — спросил Ванька, с недобрым прищуром глядя вслед уходящему чародею.

— А тебя?

— Я первый спросил.

— Да поболтали мы с ним как-то о магических книгах. В первый день, ещё до того, как мы со Смаклой в тайгу подались. Он мне файербол показывал и магическую ткань вещего... или сущего.

— А-а-а, — протянул Ванька. — И тебе тоже? Гад он, этот Алексидор! Держись от него подальше, мой тебе совет.

— Чего он тебе сделал?

— Неважно. Не хочу рассказывать. Идём уже, а? А то нам ещё кто-нибудь помешает. Как сговорились, честное слово. Не удивлюсь, если сейчас ещё и Смаклу встретим.

— Не, Смаклу вряд ли. Он же вчера в Серафианов шатёр на Дрэге улетел... А куда идём-то?

— А вот сюда, — довольный Ванька вышел на внутреннюю галерею второго этажа, посмотрел вниз, вверх, по сторонам, убедился, что на двух демонов никто пока не обращает внимания, оглянулся на недоумевающего Степана.

— И чё? — развёл тот руками. — Где твои сокровища?

— Там, где надо, — ответствовал до краёв наполненный предвкушением предстоящего события Ванес. — Ты здеся не один такой умный, понял, Стёпочкин. Есть и ещё кое-кто, не будем показывать пальцем, но это я. Ты на этом месте хоть раз бывал?

Стёпка огляделся. Кажется, именно здесь, вон под той лестницей Махей с дружком били Смаклу. Может, и не здесь, но очень похоже.

— Бывал, — не стал отрицать Стёпка.

— Вон туда смотрел? — Ванька ткнул пальцем вниз в сторону кузницы.

— Ну, смотрел, конечно.

— Во-от, — протянул Ванька. — Стоял, смотрел и ничего не увидел. И тыщи других людей, гоблины всякие с вурдалаками, упыри ольховые, гномы и чародеи тоже ходили здесь и тоже ничего не увидели. И сейчас ходят и не видят. А я увидел! И сейчас видю... То есть вижу!

— Орден тебе за это с закруткой на спине, — очень к месту припомнил Стёпка любимую поговорку дяди Сани, двоюродного папиного брата. — Давай, колись, чего ты тут увидел, глазастый ты наш.

— Встань вот сюда, — показал Ванька. — И смотри вон туда. Внимательно смотри. Что видишь?

— Западную стену замка вижу, мостовую вижу, крышу кузницы, окна центрального придела... или как это здесь называется, донжон что ли... Людей разных вижу... Народу сегодня что-то маловато, все в Предмостье уже, одни мы тут дурью маемся... Крепень бестолковый вон куда-то побежал... Шкворчак с Мохошкуром у ворот стоят... Феридорий в окно выглядывает... Ставень с Голобухой спорят, ругаются, похоже... Дядька Тырчак коней распрягает... Пригляда опять с прачками сплетничает... Два вампира у караулки, Строк и, кажется, Ниглок... Что им здесь надо, интересно? Как у себя дома стоят, гады. Дать бы им... Стужень из кузницы вышел, воду пьёт... Всё, больше ничего особенного не вижу.

Ванька долго и очень серьёзно изучал Стёпкино лицо, потом спросил:

— Ты что, всех в замке по именам знаешь? Как Наполеон?

— Не всех. Только тех, с кем познакомиться успел.

— И с вампирами?

— И с ними тоже. Было как-то дело... под Полтавой.

— Ха! А вон девчонки идут. Их тоже знаешь?

— Загибай пальцы, — Стёпка невольно потрогал щёки. — Хлада, Удоба, Ялинка, Весняна... м-м-м... Вьюжанка, Смиряна. Ещё Лита и толстая дурища Юльша. Остальных не знаю.

— Ты крут. Я две недели здесь отираюсь и то стольких не запомнил. Ладно, фиг с ними, с вампирами и не будем больше про девчонок. Мы тут не за тем... Так, значит, ничего интересного ты больше не наблюдаешь, да?

— Сокровищ я здесь точно не вижу. Потому что их здесь нет и быть не может.

— О люди, вы слепы!.. — Ванес патетически вскинул руки и тут же посерьёзнел. — А теперь направь свой всевидящий в кавычках взгляд вон туда. И не просто смотри, а как бы сквозь стену. Помнишь, ещё такие картины есть объёмные...

— Три дэ изображения, что ли?

— Ага, точно. Вон туда смотри, на стену в тупике слева от кузницы.

Стёпка увидел почти сразу. Главное ведь здесь — правильно сфокусировать (или расфокусировать) зрение. И даже то, что до противоположной стены замка было совсем не рукой подать, ему не помешало. Тем более после Ванькиной подсказки. Наверное, ещё и магия помогла. Скорее всего, как раз магия.

— Тырканые по углам коробясы! — Стёпка оглянулся на сияющего друга, потом снова посмотрел на стену. Увиденное никуда не делось. — Там же вход! И знак над ним какой-то! А если просто смотреть — ничего нет.

— Не какой-то знак, заметь, а княжеский. Атакующий дракон.

— Здорово! Как ты это разглядел?

— Кто хочет увидеть, то увидит, — не пожелал вдаваться в подробности Ванька. — Теперь, когда мы выяснили, кто здесь самый умный, пора приступать ко второй части нашего поиска. Со мной пойдёшь или тут постоишь?

— А по шее?

* * *

Народу вокруг хватало, но так как все были заняты своими делами, на мальчишек, как им казалось, никто не обращал внимания. Тем более что они ничего предосудительного и не творили. Ну, подумаешь, в праздности пребывая, на пустую стену таращатся.Так, между нами, на то они и демоны, чтобы странно себя вести.

— И с чего ты решил, что за этой дверью именно сокровища? — спросил Стёпка разглядывая ничем не примечательную часть замковой стены, огороженную с одной стороны кузницей, а с другой — подвалом Жварды, который на самом деле был не подвалом, а, скорее, погребком или корчмой. Стоило слегка напрячь глаза, как тут же на пустой стене чётко проявлялся дверной проём, обрамлённый простыми — без резьбы, без украшений — гранитными блокам. На квадратном камне, расположенном в центре наддверной арки отчётливо просматривался тот самый атакующий дракон. Точь-в-точь как на княжьем обереге. В проёме было тёмно, но Ваньке, вероятно, мерещились там россыпи сокровищ, отблеск золота на стенах и прикованные к сундукам скелеты с дорогими мечами в истлевших руках.

Разглядеть вход подробно не получалось. Кажется, он вёл куда-то вниз, кажется, там были ступени и самосветки на стенах... Но стоило всего лишь моргнуть или шагнуть чуть в сторону — перед глазами вновь оказывалась обычная каменная кладка.

— Ну так с чего?..

— А что там ещё может быть? — удивился Ванька. — Куда ещё может вести заколдованный вход?

— В гробницу какую-нибудь, в тюремные камеры... Ну, не знаю... В секретные архивы или просто в давно заброшенное помещение... В склад с вином... В тайный проход за стены замка... Мало?

— Насчёт гробницы согласен. А всё остальное — фигня. Какое вино, здесь же княжеский герб!

— А что, разве у князей не бывает винных подвалов? И кто тебе сказал, что сокровища — это обязательно золото и серебро? Между прочим, я читал, что вино многолетней выдержки очень дорогое.

Ванька презрительно скривился

— Не, такие сокровища мне не нужны. Если там и вправду вино, я туда даже заходить не буду... Только там не вино, зуб даю!

— Ладно, пусть не вино. Но почему тогда не закрыто? Видишь, ни двери, ни замка, просто вход.

— Зачем дверь, если и так заколдовано? Чтобы зимой не дуло?

— А на сокровища, значит, пусть дует?

— Щас войдём и увидим, — и Ванька решительно двинулся к тайному входу.

* * *

— Ты куда меня завёл? — спросил Стёпка, оглядываясь. Они стояли в тупичке, почти упёршись носами в глухую стену. С одной стороны была кузница, из которой доносились приглушённые заклинаниями удары тяжелых молотов, с другой — крутая каменная лестница, отгораживающая вход в подвал Жварды. Больше в тупичке ничего не было.

Ванька растерянно почесал нос.

— Чё-то мы не туда зашли почему-то. Давай назад.

— Странно, — сказал он, глядя на стену слегка остекленевшим взглядом. — Всё верно. То самое место. И проход — вон в стене. Ты его видишь?

— Вижу, — согласился Стёпка. — И ничего мы не перепутали. Правильно зашли.

— Ну, тогда вперёд.

* * *

— Напомни мне, зачем мы опять сюда припёрлись? — как можно язвительнее спросил Ванька, словно это Степан был виноват в том, что они вновь остановились перед глухой стеной.

Стёпка хотел возмутиться, но сдержался и ответил спокойно, хотя и не менее язвительно:

— Напоминаю вам по вашей просьбе, Иван Николаевич, что кто-то шибко умный пообещал мне что-то очень интересное показать. И где это что-то? — он сердито показал на сплошную, без проёмов и дверей, стену. — Что мы здесь делаем?

— Мы здесь стоим, как два придурка, — признал Ванька. — Ничего не понимаю! Я же точно помню, что мы шли... Слушай, а почему мы шли именно сюда?

— Это ты у меня спрашиваешь? — удивился Стёпка. — Ну дела!.. Всё, мне надоело. Идём назад.

Дойдя до выхода из тупика, они остановились, словно споткнувшись на ровном месте, и разом оглянулись.

— И что это было? — спросил Ванька. — Почему мы идём оттуда, когда должны идти туда? Ты ничего странного не заметил?

Стёпка наморщил лоб, тщетно стараясь вспомнить, о чём они говорили вот только что, буквально полминуты назад... И не вспомнил.

— Ладно, — сказал Ванька. — Не важно. Нам сокровища нужны? Нужны. Поэтому топай за мной и приготовься удивляться.

* * *

— Я уже удивлён! — рассердился Стёпка. — Нафига ты опять затащил меня в этот тупик? Чего мы тут не видели? Стену эту каменную? Мы здесь уже были.

— Я и сам вижу, что были! — огрызнулся Ванька. — Что-то здесь не так! Что-то здесь совсем не так. Я же точно помню, что мы шли... Мы с тобой шли... Куда-то мы с тобой шли. Куда мы шли, ты не помнишь?

— Я не помнишь! — огрызнулся в ответ Стёпка. — Зато я помнишь, что нам ещё надо сходить... Нам надо... Куда-то нам надо ещё сходить, вот что я помню... Чёрт! Только что ведь помнил.

— Так, всё, двигаем отсюда, — скомандовал Ванька. — Если мы постоим тут ещё минуту, мы вообще всё на свете забудем.

* * *

Вышедший из кузни незнакомый гоблин вертел в руках новую подкову. Два вурдалака из замковой стражи спустились в подвал. Незаметной тенью скользнул над мостовой демон-посыльный. На галерее второго этажа что-то звонко лопнуло — там молодые чародеи в защищённой комнате опробовали новые заклинания. Замок, в котором даже неприметный тупик мог поставить в тупик не самых глупых демонов, жил своей обычной и вполне удивительной жизнью.

— Так вот что такое склероз, — сказал Ванька, с некоторой опаской поглядывая на такой близкий и такой, как выяснилось, недоступный вход. — Стёпыч, тебе не кажется, что мы какую-то заразу подхватили? Энцефалит какой-нибудь, от которого мозги скисают.

— Мозги скисают от тупых сериалов, — отозвался Стёпка, поразмыслив. — Нет, это не зараза. Это просто магия, зуб даю. Стопудово магия. У меня на неё глаз верный! Кто-то поставил охранное заклинание для отшибания памяти. Подходишь к стене — и забываешь, зачем пришёл. А входа там, скорее всего, и нет никакого. Студиозусы, наверное, устроили ловушку для дураков, а мы в неё попались. Они и не такие шутки иногда откалывают. Мне Смакла рассказывал.

— Не может такого быть, чтобы его не было! Есть там вход! — упрямился Ванька. — Во-первых, я его вижу. А во-вторых, даже когда я его не вижу, он там всё равно есть.

— Ты сам то понял, что сказал?

— Получше некоторых! Глянь туда! Видишь? Видишь? На мостовую посмотри, вон там, у самой стены.

Брусчатка перед скрытой дверью была выложена полукругом, так, словно обозначала выход. Или вход. Если не знаешь, сразу и не обратишь внимания. А если даже и обратишь, то что?.. Ну выложены булыжники мостовой в закутке за кузницей по-инакому, ну и бес с ними. Поди догадайся, что здесь какой-то вход куда-то не пойми куда, который к тому же ещё и не видно.

— Был здесь вход! Был!.. И сейчас есть! Там даже порог в стену вмурован!

— Я думаю, что здесь нужен княжеский оберег, — медленно и весомо произнёс Стёпка.

После этих слов у него едва не задымились волосы на голове, настолько сердитым, вернее, уничтожающим взглядом одарил его закадычный друг.

— При чём здесь оберег? — сквозь зубы спросил Ванес.

— При всём! Там же знак княжеский! Его же не просто так в камне вырубили!

— Для того, чтобы использовать оберег, нам придётся всё рассказать Боеславу и привести его сюда. Ты этого хочешь?

— Почему нет? Или ты боишься, что у тебя тогда сокровища отберут?

— Кто отберёт?! — зашипел Ванька. — Чё их отбирать, если я их забирать не собираюсь? Мне эти сокровища нафиг не нужны! Они всё равно не наши! Они чародейские или вправду княжеские! Я просто хочу быть первым, понятно тебе! Первым войти, первым увидеть, первым потрогать! Чтобы без всяких там... Чтобы как этот... который гробницу Тутанхамона нашёл.

— В историю войти хочешь?

— Туда я войти хочу! — ткнул Ванька пальцем в сторону заколдованной двери. — Туда!!!

— Скажи волшебное слово.

— Сим-сим, откройся! — тут же вполголоса крикнул в глубину прохода Ванька. — Мэллорн!.. Мэллон!.. Мэррон!.. Друг!.. Товарищ!.. Брат!.. Гад!.. Расколдовывайся, гадская дверь!

— Ванька, здесь же на арабские сказки и не Средиземье. Что орёшь всякую дурь?

— На всякий случай... Вдруг бы получилось.

Стёпка посмотрел по сторонам и вздрогнул.

— Ну вот, доорался. На нас уже внимание обращают... уроды всякие. Сюда уже идут.

— Кто?

— Два высоса в пальто!

Вампиры были, конечно, не в пальто, а в своих излюбленных балахонах. При оружии, само собой, с мечами и бесчисленными метательными ножами на перевязях. Шагали они почти бесшумно и передвигались словно бы плавными рывками. Только что стояли у восточной стены замка, шаг-другой, и вот они уже в центре площади, ещё шаг — и они совсем рядом, руку протяни — дотронешься. Ванька слегка побледнел и попятился было за Стёпкину спину, потом вспомнил о висящем на поясе ноже-склодомасе, схватился за него и остался на месте. Только голову слегка набычил, чтобы испуг свой спрятать.

— Удачного дня! — бесцветным голосом сказал Ниглок. Это был тот самый молодой вампир, который после памятной встречи удивил Стёпку желанием как-нибудь поговорить наедине. И ещё вспомнилось Степану, что вчера во время поединка со Згуком, он несколько раз краем глаза ловил именно его внимательный, оценивающий взгляд. Или прицеливающийся. Сейчас же Ниглок смотрел обычно, без злобы, без гипноза, чуть ли даже не дружелюбно, что никак не сочеталось с его от рождения унылой физиономией. Как будто вампиру кто-то по ошибке вставил живые человечьи глаза. "Может, это не вампир? Может, это кто-то, как Стодар, чужую личину себе наколдовал?"

— И вам того же, — отозвался Стёпка, не пытаясь скрывать свою неприязнь. Особого страха в нём тоже не было. Во-первых, били мы уже этих высосов и не раз, а во-вторых, здесь, в замке бояться этих... просто смешно. Он не удержался, съехидничал:

— Кого-то на завтрак ищете? Кровушки захотелось?

Строк злобно прошипел что-то невнятное и напоказ выпустил на обеих руках спрятанные до того когти. Ниглок лишь покривил в скупой усмешке бледные губы:

— Не без этого, Стеслав, не без этого. Не поделитесь своей?

— Ещё чего! — в груди у Степана слегка похолодело, но он, конечно, не подал вида. — Самим мало! Вы уж лучше там, у своих хозяев поищите. Или вам оркловская кровь не по вкусу?

— Нам по вкусу наглые демоны-усвархи, — не выдержал Строк. Лицо у него было худое и вытянутое по вертикали, как, впрочем, и всё его угловатое тело. Если Ниглок своей ладно сбитой фигурой ещё слегка напоминал человека, то его костлявого спутника без лишних проб можно было снимать в фильме ужасов в роли инопланетного негуманоидного кровососа. При этом актёры, изображающие обычных вампиров, просто падали бы в обморок при одном взгляде на его оскал.

— Уже пробовали демонскую кровь?

— Скоро попробуем! Недолго ждат осталос!

— Не обращай на моего друга внимания, — сказал Ниглок. Всё-таки, при некоторой похожести на обычного человека, было в нём много пугающе-чуждого: в движениях рук, в повороте головы, в самой голове, в морщинистой бледно-серой коже, в том, как он говорил с шипящим присвистом. — Строк-наан, пока крови не напьётся, всегда очень нервный... Кстати, ты знаешь, что скоро начнутся парные бои. Вы, — он покосился на Ваньку, — не хотите прославить свои имена в красивой схватке?

— Парные? Это двое на двое?.. Нет, не хотим. У нас сегодня других дел много.

— Жаль, — по бесстрастному лицу (неприятной морде!) Ниглока не было заметно, что он всерьёз о чём-то жалеет. — Ну, ладно. Бывай, демон. Оба бывайте.

— Ничего странного не заметил? — спросил вполголоса Стёпка. Вампиры неторопливо пересекали двор. Их плавные движения завораживали. Все встречные, за исключением, пожалуй, чародеев, шарахалась в стороны, стараясь не встречаться взглядом с пугающими гостями замка. Выглянувший из кузницы Стужень, вытер пот с разгорячённого лица, проводил высосов тяжёлым недобрым взглядом, взвесил в руке молот, как бы примериваясь...

— Да в этих высотах всё странное, — Ванька облизал пересохшие губы. — Я бы даже сказал — страшное. Как ты только с ними разговаривать не боишься! От них такой жутью несёт — меня прямо в дрожь бросило. Если бы не склодомас — точно бы драпанул. Да ещё и вонь эта... Бр-р-р!

— Что-то в нём не так, — пояснил Стёпка. — Как будто он с кем-то из нашего мира очень близко был знаком. Слышал, он сказал "бывайте". Здесь так никто не говорит. И глаза у него... странные. И слова с мягким знаком он правильно произносит. У других вампиров получается не жаль, а "жал", не осталось, а "осталос".

— Между прочим, тот, с которым ты вчера махался, тоже по-нашему правильно говорил.

— Згук-то? Да, это точно. Но всё равно, что-то с этим Ниглоком не так... И зачем они к нам подходили? Поздороваться?

— Попринюхаться! — отмахнулся Ванька. — Ушли и хорошо, что ушли. Без них воздух чище. Что делать-то теперь будем?

— Может, всё-таки сходим за Боеславом?

Ванька скорчил недовольную рожу:

— Не, против княжича я ничего не имею, нормальный пацан... Но с ним ведь и амбалы эти припрутся, телохранители его. Маги, как пить дать, набегут. Нас, конечно, сразу в сторону, не мешайте, мол, детки, взрослым дядям, спасибо за помощь и полный досвидос!.. Без вас разберёмся, а вы в сторонке постойте. И окажемся мы ни при чём.

— И что делать?

Они погрузились в тяжкие раздумья, которые, впрочем, были вовсе не тяжкими и продолжались недолго, от силы полминуты. Ванька вдруг хитро улыбнулся и сказал:

— А ведь прикольно получается, да? Идём мы туда, такие все из себя радостные, подходим... И стоим, как два дебила, удивляемся друг другу, чё это мы в стену упёрлись? Выходим — бац! Опять удивляемся, ведь вот же он — вход!.. Возвращаемся туда все такие из себя счастливые — шмяк! Отшибло память!.. Выходим — тресь! Вспомнили... Давай ещё раз так сделаем.

Стёпка посмотрел сначала на Ваньку, потом на злополучную стену, потом снова на Ваньку. Вон чего придумал. Дурь конечно, но ведь до чего заманчивая дурь!

— А давай.

Кто-нибудь, взявший на себя труд наблюдать этим утром за двумя демонами, с удивлением обнаружил бы, что они увлечены весьма странным делом, настолько странным, что объяснить их поведение не сумел бы, верно, даже отец-заклинатель, при всей его неоспоримой мудрости. Демоны в тупичке за кузницей подходили вплотную к стене, смотрели на неё, как на какое-то чудо, потом пожимали плечами, шли обратно и, остановившись у входа в подвал, принимались вдруг хохотать, да так, что хотелось засмеяться вместе с ними. Потом всё повторялось в той же последовательности. И так раз за разом. Иногда один из демонов оставался на месте, а второй шёл к стене и растерянно оглядывался потом на сгибающегося от смеха напарника. Затем они менялись местами... Нет, что ни говорите, а странные они люди — эти демоны. И с головами у них точно не всё в порядке. Может, они вовсе и не люди?

Забавное это было ощущение, когда ты в полной уверенности направляешься к заколдованному проходу, точно зная, что ты хочешь сделать, упираешься в стену, смотришь на неё с недоумением и гадаешь, чего ради я сюда припёрся? И всё, о чём ты думал минуту назад, бесследно испаряется из твоей головы.

Это могло продолжаться вечно. И ни на миг не приближало к разгадке. Можно было посмеяться над собой, над потешной оторопью всё вдруг забывшего друга, можно было уловить точно ту грань, за которой начинало действовать заклинание... Но и только.

Положение было безвыходное... точнее, безвходное. Время шло, солнце, утром едва освещавшее зубцы стен, уже поднялось над башнями, разделив просторный замковый двор на тёмную и светлую половины. Сломленный неудачами Ванька уже готов был признать поражение, как вдруг...

— А что вы тут делаете? — навязшая в зубах фраза заставила мальчишек оглянуться.

Пыжля, один из работающих у Жварды гоблинов, насмешливо таращился на них поверх объёмного плетёного из лозы короба. В таких коробах разносили по утрам разные вкусности шибко занятым магическими изысканиями чародеям.

На этот раз сказать правду решился Ванька. От отчаяния, наверное.

— Войти кое-куда хотим.

— А-а-а, потаённую дверь увидали. Её завсегда видать, ежели глазенья вот эдак перекосячить, — и для пущей убедительности Пыжля страшно скосил глаза к носу.

— И что? — спросил Стёпка. — Как в туда войти?

— Так вам туды ни за что не войтить. Туды токмо чародеи войтить могут. Они энту дверь кады ещё намертво зачаровали. Едино знак на каменьях и остался. Ага.

Пыжля покивал многозначительно, затем перехватил поудобнее короб и потопал по ступенькам в подвал.

Под убийственным взглядом друга Ванька попытался сделать вид, что ничего особенного не произошло. У него это плохо получилось, потому что он и сам был разочарован. Да что там разочарован — просто убит.

— Тайный вход! — сердито зашипел Стёпка. — Несметные сокровища!.. Тысячи людей смотрели и не видели!.. А про энтот очень тайный вход, оказывается, кажному гоблину в замке ведомо. А мы тут как дураки топчемся туда-сюда, вместо того, чтобы...

— Вместо чего? — тусклым голосом спросил Ванька, глядя в сторону.

— Вместо того, чтобы что-нибудь делать. Что-нибудь нужное и важное.

— А сокровища — это уже не нужное?

— Где они? Покажи, пожалуйста, пальчиком, а то мне не видно.

— Ладно, я согласен. Пошли.

— Куда?

— Делать нужное и важное. С чего начнём?

Стёпка не нашёлся с ответом, развернулся и... И тут перед ними опять объявился Алексидор. Впрочем, ничего необычного в этом не было. Замок, при всей его огромности и просторности, всё-таки был не тем местом, где можно надолго спрятаться от посторонних глаз, тем более, если ты не прятался, а на виду у всех шастал по двору уже, наверное, часа два, если не больше.

— Не получается у демонов подвиг? — не скрывая ехидства спросил молодой маг. — Смекалки не хватает, али силы магические истощились?

Ванька ещё сильнее закручинился. Мало того, что тайна оказалась вовсе и не тайной, так к тому же почти весь замок в курсе их позорной неудачи. А он-то полагал, что проберётся туда втихомолку, полюбуется на сверкающие сокровища, а потом торжественно объявит об этом на весь мир... Ко всеобщему удивлению.

— Не получается, — признался Стёпка.

— А почему? — Алексидор наставительно задрал вверх испачканный чернилами указательный палец.

Стёпка пожал плечами.

— Потому, что головой работать надо, — заключил Алексидор, улыбаясь с таким превосходством, что у Степана немедленно возникла к этому улыбчивому магу стойкая неприязнь. — А ведь на самом деле преодолеть заклинание забывчивости очень просто.

— Как? — не выдержал Ванька.

— Догадайтесь, — ещё раз улыбнулся Алексидор. — Ежели сумеете, я вас научу молниями бросаться. Вот такими.

Он двинул рукой, как будто отталкивая от себя воздух, и в стену кузни с лёгким треском вонзился небольшой, но очень яркий электрический разряд. Запахло грозой и чем-то магическим, а на каменной стене осталось медленно остывающее раскалённое пятно.

— Дерзайте, юные демоны, — напутствовал маг. — Дерзайте. Если что, вы знаете, где меня найти.

И двинулся лёгким шагом прочь, и почему-то казалось, что он продолжает насмешливо усмехаться.

— Ты хочешь такими молниями стрелять? — спросил Ванька, угрюмо глядя в Алексидорову спину.

— Не очень, — признался Стёпка.

— Вот и я не очень. Пошли чего-нибудь сжуём.

— А сокровища?

— Да ну их! Какие сокровища, если это "заклинание преодолеть очень просто"? Там, могу поспорить, весь замок давным-давно перебывал. Студиозусы уж точно отметились. Войдёшь туда, а там надпись на стене: "Здесь был Федя".

— Какой Федя?

— Обычный — Феридорий, — пояснил Ванька и сам первый захихикал.

* * *

В наполненный вкусными запахами подвал, неуверенно оглядываясь, спустился Глукса, юный чародей невиданной силы. Впрочем, разглядеть в нём эту силу едва ли было возможно. Приодетый в новенькую с иголочки мантию, хорошо подогнанную к его стройной щуплой фигурке, в свободные брюки и мягкие кожаные полусапожки, он выглядел заправским студиозусом. Только с головой его ещё ничего не успели сделать, и поэтому его густые буйные волосы торчали во все стороны, словно после взрыва. Впрочем, его это каким-то образом ничуть не портило.

— Глукса, иди к нам! — поднялся из-за стола Стёпка. — Мы здесь. Ты не нас ищёшь?

— Не, не вас, — смущённо улыбнулся Глукса. — Доброго утречка всем. Я тут... поснидать зашёл. Смакла говорил, что здеся угощают запросто так.

— Ещё как угощают! — подтвердил Ванька. — Садись, щас тебе что-нибудь принесут. Ты чего любишь?

— Дык... Всё люблю. Чтобы наваристо было и погорячее.

— Ну вот, значит, правильно зашёл. Смотри, нам уже несут, сейчас и тебе закажем. Девчонки, этого великого чародея тоже нужно накормить.

Весняна и Удоба, две смешливые служанки, в мгновение ока накрыли на стол, принесли тарелку и гоблину. Стёпка, уже наученный негорьким опытом, прижимал ладони к щекам, чтобы исключить любые покушения на поцелуй. Весняна напоследок всё же изловчилась и чмокнула его в затылок. Ванька завистливо вздохнул. Где-то далеко, в другом мире поперхнулась вдруг непонятно почему сидящая перед ноутбуком Маринка Бекетова. Между прочим, Весняна эта была родом из самого Кряжгорода. А в замок она попала, потому что отца её, известного мага-травника, пригласили в замок на освободившуюся должность преподавателя "зельеварения." К слову, на Северуса Снейпа он был абсолютно не похож. Он был толстенький, румяный и очень позитивный. И обучал студиозусов не изготавливать зелья, а успешно защищаться от всевозможных ядов.

— Смакла-то что делает? — спросил Стёпка, глядя на то, как гоблин аккуратно ест деревянной ложкой горячие щи. — Дрэгу небось уменьшил и к невесте отпустил?

— Не, — качнул своими лохмами Глукса. — Они в Растопье усвистали поутру. К пятизвону возвернуться должны. Смаклу дядько Сушиболото попросил тамошним вурдалакам грамотки отвезть. Ну и ишо кое-чегось.

Ого! Смакла уже самостоятельно летает с заданиями от ополченских предводителей! Стёпка без труда задавил в себе глупую вспышку ревности. Сам ведь хотел, чтобы гоблин привыкал к самостоятельности. Вот и пусть привыкает. И не важно, что он ещё маленький. Успеет ещё повзрослеть. Уже почти повзрослел. Наверное, на весь здешний мир он единственный дракончий, летающий на таком большом звере. Самый маленький наездник самого большого дракона.

— Слушай, Глукса... — начал Ванька. — Ты же, говорят, могучим чародеем можешь стать. Говорят, силы магической в тебе дофига... Много, говорят, в тебе силы.

— Брешут, — отмахнулся Глукса. — Силов во мне ещё не шибко много. Отец-заклинатель учит меня, как их поболе накопить... Ой, не то я чтой-то сболтнул. Он же мне строго-настрого...

— Не боись, мы никому не скажем, мы же демоны, — успокоил расстроившегося гоблина Стёпка. Он уже догадался, с какой целью Ванес начал этот разговор. "Туды токмо чародеи войтить могут."

— Точно, никому, — подтвердил и Ванька. — Нам твоя помощь во как нужна! Есть тут рядом один шибко заколдованный тайный вход неизвестно куда... Да ты не торопись, а то подавишься. Мы подождём, я вот тоже ещё заваруху не допил.

* * *

— Ну что?

Ванька смотрел на Глуксу так, словно от гоблина зависело жить Ваньке или умереть.

— Чичас спробую.

Глукса медленно подошёл к стене, постоял, забавно повертел лохматой головой, неторопливо вернулся к мальчишкам.

— Отшибает память-то, — глубокомысленно заметил он. — С умом зачаровано.

Мальчишки переглянулись. Маленький гоблин с первого раза догадался о заклинании забывчивости, а им для этого потребовался чуть ли не целый час. Обидно, понимаешь!

— Расколдовать сможешь?

— Тута не колдун, тута сильный чародей зачаровывал. Мне не совладать. Не умею ишо.

Не успел Ванька огорчиться, как гоблин добавил:

— Токмо в энту дверь и так войтить можно. Без чародейства.

— Как? — спросили в один голос два очень умных демона.

Простодушный Глукса, даже и не подумав кичиться своей догадливостью, буквально в нескольких словах объяснил, что нужно делать.

Два очень умных демона сделали всё точно так, как он сказал.

И у них получилось.

Глава пятнадцатая,

в которой выясняется, что сбывшаяся мечта приносит не только радость

— Слишком резкий (из-за заклинания) переход из света в полумрак заставил Стёпку на несколько секунд замереть на пороге.

— Осторожно, — сказал Ванька из темноты. — Здесь лестница крутая. И барахло разное навалено.

— Глукса, ты с нами? — спросил Стёпка.

— А и схожу, — согласился гоблин. — Шибко меня тянет туды глянуть. Я в энтом замке, почитай, нигде покудова и не бывал...

Однако, не успел он ступить и шагу, как на стене, справа от расколдованного входа прорисовалось знакомое хмурое лицо. Скользнув настороженным взглядом по Степану, оно уставилось на гоблина.

— Глукса, тебя отец-заклинатель ждёт, — неживым голосом произнесло лицо. — Поторопись, будь добр.

И ещё раз покосившись на Стёпку, растворилось в камне.

— Отец Феридорий, — поёжился Глукса. — Завсегда меня находит. Ох и сердючий дядька!.. Побёг я. Посля туды гляну.

Гоблин вприпрыжку убежал. Не научился ещё ходить важно и степенно, как подобает настоящему чародею. Стёпка вздохнул. И в самом деле — ни от кого не спрячешься в этом замке. Расколдовали тайный вход, называется. Все уже знают. И всем, кроме двух бестолковых демонов, это не интересно. Ладно, пойдём посмотрим. Ванька уже, верно, несметные сокровища по второму разу пересчитывает.

Ванька сидел на старой корзине и смотрел, как Стёпка осторожно спускается по захламлённой лестнице. Самосветки на стенах светили вполнакала, но всё было хорошо видно. Особенно хорошо были видны сваленные в кучу старые метлы, корзины и ветхое тряпьё.

— Я тебя ждал, — сказал Ванька. — А где Глукса?

— Его Феридорий к отцу-заклинателю отправил. Ты был прав про Федю.

— И этот нас выследил, — вздохнул Ванька. — Никуда не спрячешься. Ты знаешь, я думал, что мы хоть немного умные, а мы такие тупые!

— Просто не догадались, — пожал плечами Стёпка.

— Мелкий гоблин из глухой деревни догадался, а мы...

— Он не догадался, он знал. Он ведь чародеем будет. Для него все эти магические штучки — обычное дело.

— Если бы магические! — с горечью воскликнул Ванька. — А так... Стыдоба!

Заклинание забывчивости преодолевалось и в самом деле без какой-либо магии. Всего-то и нужно было встать напротив входа на безопасном для памяти расстоянии, выбрать взглядом место на стене сбоку от заколдованного входа, лучше всего какой-нибудь приметный камень в кладке и идти прямо к нему, как бы для того, чтобы просто его потрогать. И желательно не слишком усердно думать о зачарованной двери. И всё — заклинание забывчивости не срабатывает. Коснулся намеченного камня — и будь счастлив, входи, куда хотел, и радуйся. Просто до невозможности. Не для средних, как говорится, умов. Кто и для чего укрыл эту дверь таким образом, Глукса объяснить, разумеется, не мог, сказал лишь, что вход зачарован давно, лет, поди, более ста назад. Видать, в те времена это было кому-то шибко нужно. А так-то энто лёгкое заклинание, в тайге колдуны свои укрывища такожде от чужих прятали. Ежели точно не знаешь, где оно, навряд ли отыщешь. Не будешь же ходить по лесу с "перекосяченными вот энтак" глазами.

— Дальше пойдём или вернёмся? — спросил Стёпка. — Лично я за то, чтобы вернуться. Ну какие здесь сокровища?

Ванька ответить не успел. Кто-то заслонил вход и шумно потопал вниз по лестнице. Это был, как ни странно, Пыжля.

— Догадалися? — весело спросил он. — Я так и думал, что догадаитися. Дык демоны ж, понятно...

— А ты зачем сюда? — спросил Стёпка, хотя вообще-то собирался сказать "ну и гад же ты, Пыжля!"

— Я за метлой, — пояснил гоблин, спускаясь вниз. — И ведро тоже прихвачу.

Это был уже не смешно. Ванькин энтузиазм потух окончательно. У Степана в душе даже жалость шевельнулась. Такие мечты были у Ванеса, такие надежды, а тут — ведро с метлой...

— Пыжля, — спросил он. — А что там внизу?

— Дык... подвалы ж тама, — притормозил гоблин. — Хочите глянуть?

— Подвалов мы ещё не видали, — проворчал Ванька.

— Призрак в том подвале, говорят, является, — сообщил гоблин, почесав в затылке.

— Призраков мы ещё не видали, — отмахнулся Ванька.

— Говорят, он кладезь потаённый стережёт, — продолжил Пыжля. — Брешут, верно. Нету тама никакого кладезя.

— А вот кладезь — это интересно, — тут же подскочил экзепутор. Отпихнув корзину, он стал спускаться в неприветливый полумрак. Стёпка с Пыжлей шагали следом.

Лестница привела их в небольшое помещение с низким потолком и одинокой самосветкой. В затхлом воздухе терпко пахло мышами. И совсем не пахло сокровищами. Стёпка смотрел, скучая, на темнеющие проходы, на таящиеся по углам лохматые тени. Поднадоели ему, честно говоря, подземелья, перестали волновать. Всё уже в них видано, почти всё испытано, самое интересное сейчас наверху, на свежем воздухе...

— Ну и чё? — спросил Ванька. Пыльный пол и свисающая с потолка паутина не вдохновляли и его.

— Так что вон тама проход к хозяйской кладовой, — пояснил Пыжля, сверкая в полумраке чёрными агатами раскосых глаз. — Токмо он намертво заложон. Вон тама — узилище было в задавние времена. Его тоже не пойми сколь лет тому камнем битым утрамбовали. Мне об том батя сказывал. А ежели вон туды шагать, то прямиком угодишь в склеп. Токмо я туды не пойду. Шибко пугливый я насчёт мертвяков. Даже и не зовите, всё одно не пойду.

— Что за склеп? — спросил Стёпка, просто чтобы что-нибудь спросить.

— Старый склеп могильный, — пояснил Пыжля вполголоса. — В него ещё из придела войтить можно, ежели отец Вироний разрешит. Там в гробах каменных князья помёрлые лежат, чародеи да бояре знатные... Ежели вы туды пойдёте, вы энту дверь посля себя прикройте покрепче, а то боязно мне: вдруг тамошние мертвяки ночью во двор выползут. Шибко я их боюся.

— Ладно, Пыжля, прикроем, — пообещал Ванька. — Значит, нет здесь кладезя, говоришь?

— Дык и нету, — гоблин притопнул ногой по каменному полу. — А иначе разве ж таскал бы я воду ажно через весь двор? Я бы тады из энтого кладезя воду для котлов черпал.

Стёпка не удержался, хихикнул. Уже слегка воспрявшего Ванеса подстерёг очередной облом. Оказывается, кладезь — это не клад, а всего-навсего колодец. Да и тот — потаённый.

Пыжля о ведре с метлой, похоже, и думать забыл. Ему интереснее было с демонами, а и то — ну что за радость полы мести и котлы от жира песком оттирать?

— А что вы здеся отыскать думаетя?

— Да так, — отмахнулся Ванька. — Ничего такого. Просто посмотреть хотели.

— Вона чё, — явно не поверил гоблин. — Оно конешно...

Кстати, припомнилось Стёпке, Пыжля-то этот совсем недавно занимал не последнее место в ряду недругов Смаклы. И хотя был он из них не самым вредным и не самым подлым, но крови у бывшего младшего слуги попил изрядно. Мог и подзатыльник дать, и прозвищем обидным наградить. И даже не со зла, а всего лишь от скуки или забавы ради. Это с ним Смакла, вернувшись в замок, выяснял отношения... А так ведь и не подумаешь, нормальный, вроде, пацан, весёлый, лёгкий в общении, болтливый только чересчур и любопытный не в меру. Прилип как банный лист и уходить не собирается. Намекнуть бы ему как-нибудь, чтобы не обиделся...

— Ну ладно, Пыжля, ты как хочешь, а мы в склеп всё же заглянем, — протянул Ванес, уже, похоже, придумавший, как избавиться от нежелательного спутника. — Вот прям щас туда и пойдём. Шибко нам со Стеславом на мертвяков посмотреть хочется. О жизни загробной с ними поболтать. О том о сём... Во, слышишь? Уже, кажись, кто-то там костями гремит... Сюды, кажись, идут. Да точно сюды!

Любопытного гоблина тут же как ветром сдуло. Только пыль на лестнице взвихрилась, да потревоженная корзина, прыгая по ступеням, скатилась к ногам мальчишек.

— Ловко ты его, — признал Стёпка. — Только здесь всё равно ничего нет. Даже кладезя.

Ухмыляющийся Ванька ткнул пальцем в темноту:

— А может, и есть. С колодцем я, конечно, лопухнулся, признаю, зато кое-что другое увидел. Вон там.

Над одним из проходов был выбит в камне силуэт дракона. Уже почти неразличимый под слоем вековой пыли. Каким чудом Ванька сумел разглядеть его, непонятно. Но ведь разглядел.

— Такой же знак. Идём?

— Пыжля сказал, что там склеп, — предупредил Стёпка.

— Ну и что? Тоже мертвяков боишься?

— Не, мертвяков не боюсь, — сказал Стёпка и на всякий случай выдвинул эклитану. — Я немороков опасаюсь. Они пострашнее любого мертвяка будут.

Ванька лишь презрительно фыркнул:

— Откуда тут немороки? Здесь же вокруг все свои... Ну, или почти все. Хотя да... ты прав, разные здеся и тута личности встречаются. Высосы там всякие, Пыжли ещё...

— Ага, — подтвердил Стёпка. — Пыжля точно на неморока смахивает. Особенно, если ему ведро вместо шлема на голову напялить.

— И метлу в руки заместо меча, — хихикнул и Ванька. — Страшный Пыжля-неморок, убегай, кто может!

— Надо было его с собой взять, чтобы он своим видом врагов разгонял.

После Пыжлиных объяснений у мальчишек создалось впечатление, что добраться до склепа очень просто, что он чуть ли не в двух шагах. Но они шли, и шли, и шли, спускаясь всё ниже, а склепом, как говорится, и не пахло.

Ваньку это не смущало. Потому что, чем глубже — тем лучше. Потому что настоящие клады и прячут подальше от чужих глаз, где-нибудь в самых дальних подвалах. Дойти бы только туда. Переходы ветвились, раздваивались и расчетверялись. Ванька на каждой развилке безошибочно сворачивал в нужном направлении, ориентируясь — ну, конечно же! — на почти без труда обнаруживаемый им княжий знак. Стёпку это поначалу здорово удивляло. Сам он этих драконов видел только тогда, когда его тыкали в них чуть ли не носом. После пятого или шестого по счёту знака он удивляться перестал. Видимо, Ванькино желание отыскать сокровища настолько обострило его зрение или нюх, что он сумел бы найти правильную дорогу даже с закрытыми глазами.

Однако, если подумать, знаков этих было слишком много, словно кто-то заранее прошёлся по подземельям и любезно разметил для демонов путь.

Вполне оправданные сомнения невольно закрадывались в Стёпкину голову. "Как-то всё слишком просто, — думалось ему. — Не бывает так. На ловушку похоже".

— Зря мы это затеяли, — сказал он. — Вот увидишь, ничего мы здесь не найдём.

— Зато не скучно, согласись, — оглянулся Ванька. Глаза его горели азартом первооткрывателя. — Подземный ход, знаки всякие, то-сё... Призраки, может быть, появятся...

И призрак тут же появился. Как будто услышал. Обнаружилось впереди нечто непонятное и слегка светящееся, затем это нечто неторопливо принялось оформляться в полупрозрачную человеческую фигуру.

Ванька, уже слегка закалённый встречами с обитателями потустороннего мира, пугаться не поторопился, только руку на всякий случай положил на нож-склодомас, Стёпка встал рядом. Когда призрак обрисовался полностью, стало понятно, что дорогу им преградил очень старый чародей в почти истлевшей мантии, весь сморщенный, ссохшийся, почти лысый, с редкой белой бородой, и сам весь белый и прозрачный, как, впрочем, и положено нормальному привидению. Ненормальным в нём было лишь чрезмерное обилие призрачных же украшений: на руках, на шее, на груди, даже на жезле. И все они тихонько позвякивали и побрякивали при каждом его движении.

Чародей смотрел на мальчишек пустым взглядом и беззвучно шевелил сморщенными губами, словно искал и не мог найти нужные слова.

— Здрав... — начал было Стёпка, но тут же поправился, потому что ну как может здравствовать давно умерший человек. — Приветствуем Вас, уважаемый! Вы нам что-то хотите сказать?

— Да, — прошелестел призрак. — Я хочу... Не ходите дальше, молодые люди.

— Почему? — спросил Стёпка.

— А то что? — в один голос с ним напористо спросил Ванька.

— А то худо вам будет, — печально прошамкал беззубым ртом призрак. — Сгинете, али ещё какая беда стрясётся. Спотыкнётесь где не надо, али с лествицы сверзитесь. Шеи-то и посворачиваете, чего доброго... Впрочем... — он развёл украшенные множеством глуховато зазвеневших браслетов руками. — Вы же всё одно пойдёте, не послушаете старика. Я прав?

— Да, — Ванька выпятил грудь и взялся обеими руками за склодомас. — Мы пойдём. Мы такие. И никуда мы не сверзимся. Нечего тут каркать.

— Моё дело предупредить, — уже еле слышно выдохнул призрак. — Ваше дело — не поверить.

И растворился в темноте, ещё раз негромко прозвенев на прощание многочисленными браслетами. Осторожное эхо несколько раз повторило этот звон и затаилось, прислушиваясь к происходящему.

— Спасибо, — запоздало поблагодарил Стёпка пустоту. Затем повернулся к Ваньке:

— Может, в самом деле вернёмся?

Он это не потому предложил, что его испугали предсказанные призрачным чародеем неприятности, а потому, что ему просто надоело идти и идти куда-то по скучному подземелью. И не верил он ни в какие сокровища, ну, не верил!

— Ты что?! — возмутился Ванька. — Он же нарочно так сказал, чтобы мы дальше не пошли. Это, наверное, страж, который сокровища охраняет. Увидел, что мы уже близко, и решил нас попугать.

— Ты, Ванес, с этими сокровищами совсем сбрендил. Они тебе уже везде мерещатся.

— Мерещатся?! А ты видел, что у него на груди висело?

— Камень, вроде, какой-то.

— Сам ты камень! Алмаз там у него был — агроменный алмаз в золотой оправе! Ну, понятно, призрачный... А на руках браслеты, тоже золотые. Целая куча браслетов. И цепочка на посохе. Да и сам посох... Ты что, и вправду не разглядел?

— Ну, видел что-то такое... Он же весь был в этих висюльках, как ёлка новогодняя... Но с чего ты взял, что они золотые?

— Да какие же ещё? Конечно, золотые. Такой призрачный чародей какую-нибудь дешёвую подделку на себе таскать ни за что не будет. Вот так. А если есть призрачное золото, значит, где-то лежит и настоящее. Небось, старик этот охранял его, охранял, да там и помер. И теперь не хочет, чтобы мы это золото у него отобрали. Логично?

— Нет, ты точно головой подвинулся... не в ту сторону, — вздохнул Стёпка. — Ладно, идём, алмаз ты наш агроменный. Но если мы и вправду сгинем — виноват будешь ты.

А сам подумал, что уж очень вовремя появился этот увешанный прозрачным золотом призрак. Словно догадался, что уставшие демоны уже готовы плюнуть на всё и отказаться от поисков. Ну, пусть не оба демона, а всего один... Объявился из ниоткуда, поманил висюльками, напророчил нестрашные беды — только раззадорил. Попробуй теперь уговори Ваньку повернуть, драконом его теперь не остановишь. Как же — золото где-то впереди, сокровища несметные... Представил тут Стёпка друга своего закадычного, увешанного с ног до головы цепями и браслетами, с огромными перстнями на каждом пальце и даже с золотым кольцом в носу — и захихикал. Уж больно забавная картина получилась.

Ванес на его смешки покосился недовольно, заподозрил, понятное, неладное, но смолчал. У него сейчас поважнее дело было, чем с другом спорить, его со страшной силой звало и манило к себе спрятанное золото древних чародеев... или потерянное золото гномов... или надёжно спрятанное от чужих глаз золото весских князей.

Если бы не бесконечные повороты, мальчишки давно бы уже оказались за пределами замковых стен. Километра полтора прошли, не меньше. Заблудится в тёмных переходах было проще простого, и Стёпка давно догадался, что сам Пыжля здесь никогда не ходил и про дорогу к склепу рассказывал явно с чужих слов. Трусоватый гоблин на за что не решился бы бродить по жутковатым подземельям в одиночку. Ещё и людей почему-то совсем нет. Когда со Смаклой искали тайный выход из замка, то и дело чародеев (живых!) и прислугу (тоже живую!) встречали. А здесь одни пустые коридоры и гулкое эхо.

После уже не вспомнить которой по счёту развилки мальчишки наконец достигли цели. И произошло это обыденно и просто. Топали, топали и притопали. И ни фанфар, ни невидимых голосов, ни преграждающих заклинаний.

— Вот он! — довольно прошептал Ванька. — Дошли и не сгинули! И не фиг всяким призракам верить. Смотри, сколько гробов.

— Это не гробы, а саркофаги, — поправил Стёпка.

В склепе пахло, к счастью, не мертвяками, а всё той же пылью. Массивные мраморные (или гранитные) усыпальницы, едва освещаемые печально приглушёнными самосветками, бесконечной вереницей тянулись в темноту огромного зала с низким, сводчатым потолком. Ванька переходил от одного саркофага к другому и пытался прочесть надписи на надгробьях. Стёпка настороженно оглядывался. Не нравилось ему, что они, заявясь сюда без спроса, тревожат своим присутствием покой давно умерших людей. Так и казалось, что войдёт сейчас сюда тот сердитый отец Вироний, о котором говорил Пыжля, войдёт и прогонит со скандалом непрошенных гостей. А то и палкой наподдаст по мягкому месту. Потому что нечего посторонним делать в этом скорбном месте последнего упокоения многих и многих достойных чародеев и правителей.

— Есть! — тихий Ванькин возглас растворился в вязкой темноте. — Иди скорее сюда!

Самый крайний, стоящий у дальней стены склепа саркофаг, отличался от прочих не только внушительными размерами, но и тем, что на его отполированной крышке был тщательно выгравирован всё тот же княжий знак.

— Мы идём по верному следу, — торжественно объявил Ванька. — Я уверен, что этот дракон здесь неспроста. Я посмотрел, на других именно такого дракона нет. На других они маленькие и со сложенными крыльями. — он осторожно постучал костяшками пальцев по стенке саркофага. — Тук-тук! Как думаешь, кто там внутри лежит?

— Надеюсь, ты не хочешь его открыть, — сказал Стёпка. — Предупреждаю сразу: мне эта идея не нравится. И крышку мы не сдвинем. Она слишком тяжёлая. Больше тонны, наверное, весит. Это только в кино их руками сдвигают, а у нас даже лома нет.

— Эклитана твоя есть.

— Она камень не рубит. Она металл только рубит. И вообще — нельзя тревожить покой мёртвых. Может быть, тут сам Крутомир похоронен.

Ванька обошёл несколько раз вокруг саркофага. Потом склонился над крышкой, и осторожно сдул пыль с драконьего силуэта.

— Глянь сюда. Или я дурак, или всё слишком просто, — сказал он. Затем достал из кармана брелок от ключа-заклятки.

— Я не дурак, — прошептал он восторженно. — Видишь, это глаз дракона. Точь-в-точь по размеру подходит.

Отстегнув бесполезную цепочку, он попытался вставить брелок на место отсутствующего драконьего глаза.

— А ты не боишься, что сейчас крышка откинется, и оттуда мертвяк вылезет? — спросил и сам заинтригованный Стёпка. — Как начнёт выступать: "На колени, несчастный, твоя душа теперь навеки принадлежит мне!"

— Нафига мертвяку наши души, — отмахнулся Ванька. — Во — я же говорил, что подходит!

— И что дальше? — спросил Стёпка после того, как в напряжённом молчании прошло около минуты.

— А я знаю? Должно было сработать. Но почему-то не сработало.

— А ты его поверни, — посоветовал Стёпка. — Видишь, у тебя зрачок неправильно стоит. У маленьких дракончиков зрачки вертикальные.

Ванька повернул брелок вокруг оси и тотчас испуганно отдёрнул руку:

— Ауч!

Зрачок в каменном глазу засветился алой искрой. Было полное впечатление, что глаз ожил и — более того — увидел склонившихся над ним мальчишек. Стёпка поёжился: глаз смотрел пристально и словно в самую душу. Словно просвечивал их насквозь. Ванька прерывисто вздохнул. Внутри саркофага заскрипело, под ногами задрожал пол. Ванька отпрыгнул в сторону. Стёпка на всякий случай тоже отошёл, выставив эклитану. Если в самом деле полезут мертвяки — им крупно не поздоровится... Им — это, конечно, мертвякам, кому же ещё...

Воздух над саркофагом подёрнулся мелкой рябью, как вода в тазу, если по нему постучать, затем из полумрака проявилась полупрозрачная фигура высокого широкоплечего воина в пластинчатой кольчуге, остроконечном шлеме и с уже обнажённым мечом в руке. На почти неразличимом лице отчётливо были видны только светлые глаза, да угадывались ещё длинные усы и окладистая седая борода. Воин сурово смотрел на замерших мальчишек, мол, как вы осмелились потревожить мой покой? Его широкие плечи почти задевали стены, верхушка шлема упиралась в потолок. Широкий полуторный меч готов был разить и крушить.

Стёпка поёжился. Ему было неловко. "Извините, мы не хотели" — чуть было не вырвалось у него. Но воин вдруг убрал меч в ножны и медленно растворился в темноте. Алая искорка драконьего глаза на крышке саркофага мигнула и тоже погасла.

Ванька осторожно выдохнул и отпустил рукоять ножа-склодомаса.

— Я думал, сейчас как рубанёт меня этим мечом... Это Крутомир был?

— Не похож, — сказал Стёпка. — Слишком старый и седой. Наверное, это Крутомиров отец. Или дед. Вон их сколько здесь лежит. А призрак, наверное, просто посмотреть решил на того, кто его потревожил. Если бы мы ему не понравились, тогда бы точно рубанул.

— И ничего не понятно, — опечалился Ванька. — Хоть бы подсказал, что ли, как эту крышку открыть.

Он опять пошёл вокруг саркофага в надежде разгадать его тайну. А Стёпка вдруг заметил, как лёгким сквозняком гонит по полу лежащую под ногами пыль. Он опустился на колени, прижал к полу ладонь и тотчас ощутил довольно сильное дуновение. Сквозило из-под основания саркофага.

— Что ты там увидел? — Ванька уже был тут как тут.

— Погоди-ка, — Стёпка поднялся и вынул из драконьего изображения глаз.

— Ты зачем?..

— Затем. Слышал?

Неподъёмный каменный параллелепипед опустился с отчётливым стуком.

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

Стёпка молча вставил глаз на место.

Под ногами задрожало, саркофаг с тяжким вздохом приподнялся. Всего на полсантиметра, не больше. Глаз приветливо мигнул, как бы подбадривая. Призрак на этот раз появиться не соизволил (хотя ожидалось), наверное, ему было просто лень.

— И что? — спросил Ванька.

— Не знаю, — признался Стёпка. — Может быть, его сдвинуть теперь можно. Давай попробуем.

— Тут бульдозер нужен.

Бульдозер не понадобился. Стоило мальчишкам упереться руками, как махина саркофага со скрипом отъехала по невидимым рельсам в единственно возможном направлении, открывая уходящую во мрак крутую каменную лестницу. Из глубины пахнуло подвальным холодом и пыльной застоявшейся тайной.

— Вот это да! — восторженно прошептал Ванька. — Спустимся, а?

— Придётся спускаться, — согласился и Стёпка. Кажется, не очень удачно начавшееся приключение превращается во что-то большее. Во всяком случае — более интересное, чем глупая толкотня у заколдованного входа.

— Мне кажется, глаз нужно вытащить, — сказал Стёпка. — Это же ключ. А то вдруг мы без него назад не выберемся.

— А если закроется?

— Вот давай и проверим.

Извлечённый из дракона брелок ничего не изменил. Только где-то далеко внизу мягко засветилась самосветка.

— Приглашают, — прошептал Ванька.

"Ают-ают-ают" — таким же шёпотом отозвалось из глубины встрепенувшееся эхо.

Степан шагнул первым, замер на первой ступеньке, прислушиваясь. Ванька, взволнованный приближением к тайне, нетерпеливо подтолкнул его в спину:

— Не тормози, чего застыл?

— А вдруг здесь ловушки какие-нибудь. Помнишь, как в Индиане Джонсе и Ларе Крофт.

— Вряд ли, — Ванька вытянул шею, даже зачем-то принюхался. — Не похоже. Да и зачем? Если ты открыл саркофаг, значит, ты по-любому свой.

— Как-то неубедительно звучит.

— Ну давай, тогда я первым пойду, если ты так боишься.

Но Стёпка уже, плюнув на все опасения, двинулся вниз. Гузгай внутри молчал, похоже, и в самом деле, никакой опасности пока не было. Ванька сопел за спиной. Придерживаясь за холодный шершавый камень стен, они спустились ступеней на десять, потом дружно оглянулись.

— Закрыть бы, — неуверенно сказал Ванька.

— Зачем?

— Ну-у... Чтобы никто пока не вошёл... Пока мы там.

— Сим-сим, закройся, — пошутил Стёпка.

Тут же над их головами заскрипело, зашуршало и тяжёлая крышка грузно проволоклась по полу. Глухой стук возвестил о том, что саркофаг встал на место.

— Замуровали, — прошелестел в полумраке Ванькин голос.

— Вали-вали-вали, — прошептал в его ухо Стёпка.

— Дурак, не пугай. И без того страшно.

— Не боись, — успокоил его опытный путешественник по подземельям по имени Стеслав. — Как вошли, так и выйдем.

— А ты откуда знаешь?

— Потому что я умный, а не то что некоторые. Ты глаза-то разуй! У тебя перед носом такой же дракон. Вставим глаз и откроем. И что бы ты без меня делал? Пропал бы ни за грош.

— Ты гений, — согласился Ванька. — Почти такой же, как и я...

И тут наверху забубнили недовольные голоса. Кто-то то ли ругался, то ли ссорился. Вот лязгнула сталь, вот чем-то тяжёлым ударили по каменному полу.

Мальчишки испуганно переглянулись.

— Интересно, кто это там орёт? — шёпотом спросил Ванька. — Может, зря мы сюда полезли? Может, этот ход запретный и пользоваться им разрешено только чародеям, как думаешь?

— Я думаю, что надо послушать, — Стёпка тихонько поднялся наверх, чуть ли не упёрся макушкой в пыльное дно саркофага и прислушался. Ванька тихо сопел за его плечом.

Невнятные голоса продолжали переговариваться, слов разобрать было невозможно, угадывались только сердитые интонации и чьи-то резкие команды, что-то похожее на "найти, поймать и схватить!" Хрустнули под подошвой камешки, кто-то грузный ходил по склепу туда-сюда, словно пытаясь что-то или кого-то отыскать.

Ванька поёжился.

— Ты чего?

— Вампирами, кажись, потянуло, — пояснил Ванька. — Неужели не чуешь?

— Ну да, похоже. Что они там делают, интересно?

— У них там тусовка, я думаю, — округлив глаза, предположил Ванька. — А что — вампирам в склепе самое место. Может, они вообще в гробах... в саркофагах спать любят.

— Ладно, — Стёпке надоело стоять в скрюченной позе и он подтолкнул Ваньку вниз. — Даже если это и вампиры, им сюда всё равно без твоего драконьего глаза не попасть. Давай, Ванин-Сусанин, шагай вперёд, только в болото какое-нибудь подземное не заведи.

Через некоторое время, когда мальчишки миновали пять или шесть самосветок, Стёпка сказал:

— А ведь здорово похоже на компьютерную игру. Так и кажется, что сейчас скелеты полезут. Ты готов?

— Я скелетов не боюсь, — Ванька уверенно топал вниз. — Склодомасом отобьюсь. Как шарахну — сразу черепушка вдребезги!

— Лишь бы не твоя. Они ведь тоже шарахнуть могут, между прочим.

— Зря стараешься, Стёпочкин. Я не из пужливых. Ну, высосов, конечно, побаиваюсь, это да... А скелеты и призраки нас не остановят.

Он покосился на Стёпку, глаза его буквально сияли: приключения продолжаются!

— Круто, да! Честное слово, всю жизнь о таком мечтал.

Степана и самого слегка торкнуло. Эта уходящая вниз, в клубящийся полумрак лестница, эти сложенные из массивных камней стены, отчётливое ощущение чуда... Ванькино восторженное лицо наконец... Даже мурашки почему-то выступили, и в груди приятно заныло от предчувствия чего-то огромного и удивительного... Всё отступило, всё ушло и сделалось неважным — и вампиры, и оркимаги, и вообще все тайны и магические заморочки разнообразных недругов и злопыхателей. Мальчишки шаг за шагом приближались к ТАЙНЕ... Ну, или думали, что к ней приближаются.

— Во, кажется, пришли, — Ванька скакнул сразу через несколько ступенек, едва не свернув себе шею. — Смотри какая дверь! Класс!

Дверь была основательная, массивная, скорее всего, дубовая, вся в железных полосах с мощными заклёпками. Такую, пожалуй, и тараном не сломаешь. Ни засова, ни ручки, ни замочной скважины, зато сбоку, на стене, вырублен в камне всё тот же силуэт дракона с углублением для глаза.

— Как-то всё слишком просто, — опять засомневался Стёпка. — Как-то слишком гладко. Сплошные рояли!

— Какие рояли? — не понял Ванька. — Ты, по-моему, уже заговариваться начал. Пылью веков надышался, да?

— Рояли — это в фэнтезийных книгах всякие вот такие очень вовремя появляющиеся вещи или подсказки, которых в настоящей жизни не бывает. Ну, например, тебе нужно врага победить, а ты, как назло, без оружия. И вдруг — раз! — откуда-то с неба к твоим ногам падает крутой меч. Типа подарок.

— Эклитана, — покивал Ванька.

— Она не упала, она со мной сюда провалилась... Хотя да... Похоже... И вот эти подсказки с драконами на стенах — тоже похоже. Как будто кто-то специально для нас приготовил. Прошли по ним, как по Арбату... А до нас, что, никто их не видел? Одни мы такие все из себя крутые, да? Ты в самом деле в это веришь?

— Да крутые, ну и что? Да, между прочим, верю. Я, например, очень даже не против, если кто-то специально для нас эти знаки приготовил. Главное, чтобы там взаправду сокровища были. А они там точно есть, я знаю.

— Откуда?

— Да ты на дверь посмотри! Видал какая! Это же почти сейф!

— Вот сейчас и увидим, что там за сейф. Вставляй свой... драконий глаз.

Брелок и здесь встал на место, как родной. Но едва в нём ожил алый зрачок, гулкий голос, доносящийся сразу со всех сторон, грозно вопросил:

— Кто?!!

С каменных стен посыпалась пыль, Ванька в испуге отшатнулся, у Стёпки тоже что-то ёкнуло внутри.

— М-мы, — проблеял Ванька.

— Кто?!!! — Ещё грознее вопросил голос, так что даже в костях отдалось.

— Демоны-исполнители пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени... э-э-э... восьмого порядка, — старательно перечислил Стёпка, оглядывая дверь и пытаясь определить место, и которого исходит голос. Подумав, он добавил на всякий случай: — Стеслав-Избавитель и Ванесий-Исцелитель.

— А где же Герой? — показалось или в голосе в самом деле прозвучала неприкрытая насмешка.

— Герой улетел в Протору на драконе, — честно ответил Стёпка. И подумал, что сейчас голос скажет, что, мол, когда он прилетит, тогда все вместе и приходите.

— Назови имя! — потребовал голос.

Ванька беспомощно оглянулся на Степана. Тот пожал плечами. Какое имя? Чьё? Явно же не Смаклы. Не может такого быть, чтобы таинственный голос требовал назвать имя малолетнего гоблина, пусть даже он, возможно, и станет когда-нибудь Героем. Ванька состроив большие глаза, просительно тряс руками: ну, говори же что-нибудь, говори!

— Смакла, — всё-таки попытался Стёпка.

— Назови имя! — ещё грознее потребовал голос.

— Э-э-э... Гоблин Смакла из Горелой Кечи.

— Назови имя!!!

— Да, ёжкин же кот!.. Крутомир! — неожиданно для себя ляпнул Стёпка. — Нет, не так!.. Крутомир Косая Сажень.

— Верно, — нехотя подтвердил голос, и в двери что-то клацнуло и провернулось. Но сама она при этом даже и не подумала открываться.

— Откуда ты всё знаешь? — прошептал Ванька в Стёпкино ухо.

— От элль-фингского верблюда, — так же тихо прошептал он в Ванькино ухо.

— Дурак, я серьёзно.

— Погоди, ещё, кажется, не всё.

И точно — продолжение последовало тут же.

— Назови имя! — вновь прогрохотал голос.

Стёпка наморщил лоб, лихорадочно пытаясь найти отгадку. Интересно, ограничено ли здесь время на обдумывание ответа? А ещё интереснее — сколько у него есть неудачных попыток? И можно ли попросить подсказку?..

— Могута Неистовый, — брякнул он наконец и замер, ожидая худшего. Наугад ведь тоже сказал.

— И опять верно, — согласился голос, и в двери во второй раз звучно провернулась какая-то шестерёнка.

Ванька, сияя во все тридцать два зуба, беззвучно исполнял перед ней танец обкурившихся папуасов. Стёпка повертел пальцем у виска: ты что творишь, сейчас посмотрят на тебя и решат, что таких придурков внутрь пускать нельзя.

— Назови имя!

— Боеслав, — сказал Стёпка, уже почти уверенный в правильности ответа. — Э-э-э... пока просто княжич.

— Угадал, — кажется, голос был слегка раздосадован.

— Догадался, — поправил гордящийся собой Стёпка.

— Ладно, догадался, — признал устало голос. — Можете войти.

В двери гулко щёлкнуло, и она слегка приоткрылась. Просочившийся в образовавшуюся щель свет заставил дрогнуть Стёпкино сердце. Ванькино же просто-напросто едва не взорвалось.

* * *

Золото — оно очень тяжёлое. И когда на твою голову падают золотые монеты, ощущения, надо сказать, не слишком приятные. Местами даже и болезненные, особенно для ушей. Но Ванька, тем не менее, пару горстей на себя высыпал. И даже не ойкнул. Исполнил, так сказать, мечту по полной программе. Он сидел в открытом сундуке на куче золота и бездумно перебирал в руках бесчисленные кедроны, орклоны, гномионы, вурдалоны, троллеры и гоблеры (если, конечно, когда-нибудь эти древние монеты так назывались). Он пересыпал их, поглаживал, ворошил, и золотое сияние окружало его со всех сторон, и увесистые золотые кругляши жирно позвякивали под его пальцами, потревоженные в своей бесценной дремоте впервые за бог знает сколько лет.

— Я щас помру, наверное, — сказал Ванька счастливым голосом. — Честное слово, помру.

— Не сиди на холодном золоте, — ехидно посоветовал Стёпка. — Застудишься.

— Золото не студит, оно лечит, — возразил Ванька, обрушивая себе на голову ещё одну щедрую горсть.

— Оно не лечит, а калечит. Вон, тебя уже почти с ума свело.

— Да и пускай, — Ванька и в самом деле на какое-то время сделался совершенно невменяемым. — Из-за такого можно чуть-чуть и свихнуться. Только чтобы не насовсем. А-а-а, смотрите на меня все: я на золоте сижу и на золото гляжу!

— И на кучу золотую наглядеться не можу, — съехидничал Стёпка, но Ванька только отмахнулся. Он был по-настоящему счастлив и ничто не могло омрачить переполняющую его радость. Мечта сбылась, а всё остальное неважно!

Самого Степана обилие золота как-то не особенно трогало. Хотя, что спорить, поначалу ощущения были — ого-го! И дух захватывало, и грудь распирало, и даже на какой-то миг показалось, что весь мир вот-вот упадёт к ногам, и всемогущества полные штаны, и дела теперь такие завернуть можно... В общем, раззудись плечо, размахнись рука... Недолго, к счастью, длилось, прошёл восторг и наваждение схлынуло. Даже дышать легче стало, честное слово.

И теперь он неторопливо, словно в музее, ходил вдоль стен и с любопытством, но уже без особого трепета разглядывал стоящие на полках массивные сундучки, узорные ларцы, изящные чаши, чеканные кубки... всего и не перечислишь. Даже многочисленные яркие самосветки стояли в прорезных золотых поставцах. Золото здесь было всюду. Причём только золото. Ни серебра, ни россыпей самоцветов, ни дорогого оружия, ни доспехов... Одно золото в разных видах, формах и оттенках. Этакий Форт Нокс магического мира. Сокровищница таёжных князей. Хранилище золотого запаса, о котором, кажется, в замке не знал пока никто, кроме двух демонов. Ну и, наверное, того, кто это хранилище строил, а потом прятал. Если он, конечно, ещё был жив. Почему и каким образом про это место не проведали чародеи — это отдельный вопрос, которым Стёпка даже и не заморачивался. Какая разница! Главное ведь, что мы это золото нашли. Спасибо настырному Ванесу. Если бы не он, так и лежали бы бесценные сокровища, надёжно укрытые от чужих глаз. Догадаться, что демоны были единственными, кто попал сюда впервые за много-много лет, было нетрудно. На полу, покрытом приличным слоем пыли, виднелись отпечатки ног только Степана и Ваньки. И золотые изделия на полках никто не трогал, наверное, с тех самых пор, как их сюда поставили. Стёпка взял пузатую вазу, стёр с неё пыль (тоже чуть ли не золотую!), посмотрел на своё отражение... и никакого отражения не увидел. Блин, даже в золоте демоны не отражаются, вот ведь досада!

Кстати, тут же на стене висело зеркало в золотом — а кто бы сомневался! — окладе с завитушками. Отражать демонскую физиономию оно тоже не пожелало. Стёпка смахнул с него рукавом пыль. Хозяин отвечай-зеркала в золотой короне и в расшитой золотыми нитями мантии восседал на золотом троне... и, похоже, просто спал. Этакий уставший от государственных раздумий самодержец, даже в минуты отдыха не покидающий свой пост. Корона сползла набок, забавно оттопырив ухо, на виднеющейся из-под мантии безвольной пухлой руке блестели золотые кольца — по два на каждом пальце. Кажется, хозяин отвечай-зеркала тоже был абсолютно счастлив. Ему можно было позавидовать. Никаких забот, никаких проблем... Но с другой стороны — такая золотая тоска, что удавиться впору.

Теперь возникает главный вопрос. Что со всем этим богатством делать? Кому открыть тайну, кого обрадовать или, напротив, озадачить? Отцу-заклинателю? Серафиану? Купыре? Могуте с Боеславом? Тут придётся хорошенько подумать. По-хорошему, начать надо, конечно, с отца-заклинателя. Потому что сокровища лежат в замке, которым он управляет... А с другой стороны — саркофаг-то явно княжеский... Сурьёзная промблема, как шутя говорил папа в трудных ситуациях.

Стёпка взял с полки массивную чашу с витой ручкой, отлитой в виде приготовившейся к броску змеи. Чаша тянула килограмма на полтора, не меньше. Он представил, как опускает её в котёл ополчения, и как чаша тут же превращается в звенящий поток полновесных драков. Да парой-тройкой таких чаш тот котёл можно монетами доверху наполнить!..

— Ванька, ты там ещё жив? — крикнул Стёпка, и эхо весело запрыгало по сокровищнице, отражаясь от тусклой желтизны презренного, но такого дорогого металла.

— Почти, — прохрипел счастливым голосом Ванька. — Вот это мы дали, скажи! Вот это скоро все рты поразевают! Это ж сколько здесь золота!.. Это ж представить было невозможно! Я всякого ожидал, но такого!..

— Ну что, теперь твоя душенька довольна? — Стёпка присел на один из сундуков, посмотрел на ошалевшего Ванеса. Насчёт "все рты поразевают" он решил пока друга не огорчать. Пусть порадуется. Заслужил. Вон с каким упорством сокровища эти искал. Никто не верил, Стёпка не верил, а он искал и нашёл. Уважения всяческого заслуживает, что и говорить.

— Дурачина ты, простофиля, — тут же отозвался Ванес. — Ведь не верил мне, обзывался! Что теперь, старый дурень, скажешь?

В школьной постановке по сказке Пушкина он по собственному выбору изображал как раз старуху, страшно переигрывая и смеша зрителей своими ужимками чуть ли не до колик. С тех пор время от времени эта роль прорывалась в нём цитатами и интонациями.

— Ты нереально крут, — повинился Стёпка. — Нижайше прошу Вашу Милость о прощении. Виноват со всех сторон, больше не буду, исправлюсь и всё такое... Что думаешь делать?

— Я ещё немного посижу, — сказал Ванька. — Я ещё не весь золотом пропитался. Мне привыкнуть надо к мысли, что мы на самом деле сокровища нашли. Мне ещё кажется, что это всё сон. Только щипать меня не надо, всё равно не проснусь.

— "Ради золота можно жить, — выразительно продекламировал Стёпка, театральным жестом обводя сокровищницу, — но при этом стоит учесть, что золото нельзя пить и золото нельзя есть."

— Я не собираюсь жить ради золота, — обиделся Ванька. — Я просто радуюсь. Могу я просто тупо порадоваться тому, что нашёл кучу золота?

— Можешь, можешь, — успокоил его Стёпка. — И тупо и остро. Только не слишком долго, а то в дракона превратишься... Хотя в Дрэгу, например, я и сам бы хотел превратиться. Ненадолго.

— Что-нибудь отсюда брать будем? — спросил Ванька, вертя перед глазами одну из монет.

— Зачем? Мы же не грабители. Это же всё не наше.

— Чтобы показать князю, — пояснил Ванька, который, оказывается, не просто так пропитывался золотым духом, а всерьёз размышлял о будущем. — Чтобы он нам точно поверил. Хотя, конечно, и так поверит, но с золотом, оно как-то надёжнее получится.

Они некоторое время бродили вдоль стен, открывали сундуки, перебирали монеты, украшения и посуду.

— Почему здесь только золото? — задумчиво спросил Ванька. — Как-то странно. Словно какой-то свихнувшийся на золоте маньяк его собирал.

— Наверное, где-то есть зал, в котором только серебро, — предположил Стёпка. — Или такой, в котором одни драгоценные камни...

Он увидел, как у Ваньки загорелись глаза. На этот раз в них сияло не золото и даже не серебро, а переливающиеся и сверкающие самоцветы.

— Алмазы там, сапфиры всякие, — вкрадчиво продолжил Стёпка, — изумруды, топазы, рубины, яхонты...

Свет в Ванькиных глазах приобрёл нереальную силу, они засияли ярче самых ярких бриллиантов.

— Хризолиты, аметисты, турмалины, жемчуга...

На жемчугах наваждение кончилось. Ванька очнулся, глаза его потеряли нездоровый блеск, он тряхнул головой и сказал:

— Жемчуг — фу! Разве это драгоценность!.. А что такое хризолит?

— Не знаю, — признался Стёпка. — Камень какой-то. Называется красиво. Читал где-то.

— Нет, — вздохнул Ванька. — Хватит с нас и золота. А серебро и самоцветы пусть они теперь сами ищут. Что мы им, нанялись что ли, сокровища спрятанные отыскивать? И так уже вон сколько нашли — не на одну армию хватит... Бли-и-ин! — он в непритворном испуге уставился на друга, — Армия! Стёпыч, тебе не кажется, что мы здорово влипли с этими сокровищами? Может, ну их? Не будем никому про золото говорить, а? Прибьют ведь нас, когда узнают. Или весичи, или оркимаги, или вампиры. Смотри, сколько его здесь. Ни от кого не утаишь.

Стёпку тоже словно холодом окатило. Ванька был прав. Узнав об этом золоте, и орклы и весичи из кожи вон вылезут, но постараются сделать так, чтобы сокровища ни в коем случае не достались Таёжному улусу. Потому что золото для армии — это, если не всё, то очень много. Это и оружие, и доспехи, и еда для людей, и фураж для коней, и заклинания, и ещё, наверное, много чего... Дружинникам, например, платить надо, они бесплатно воевать не будут. Не зря же Могута сокрушался, что казна у него почти пустая. И ополченцы не от хорошей жизни принимают от всех сочувствующих даже женские украшения. Не обрадует, кстати, появление сильной таёжной армии и кагана Чебурзу, орды которого и без того уже стоят наготове. Элль-фингам нужен только повод, как говорил недавно Перечуй. Разве гора золота — не подходящий повод для набега? А ведь есть ещё и гномы с гномлинами, для которых золото хуже наркотика. Удавиться за него готовы. И удавятся ведь, а перед тем постараются удавить и демонов. И даже восхищение Великим Драконом им не помешает. Потому что — золото! Шибко много золота!!!

Оглядывая теснящиеся вдоль стен сундуки и уставленные сокровищами полки, мальчишки вдруг почувствовали, как сильно давит на них всё это сверкающее равнодушное великолепие. Сколько на этом благородном металле крови, боли и слёз. Сколько горя и страданий. Смертей и предательства. Даже дышать стало труднее, честное слово, как будто сам воздух в хранилище сделался тяжёлым и густым от растворившегося в нём тускло-жёлтого угара. Может, не зря эти сокровища спрятаны так глубоко и так надёжно? Может, и вправду нужно просто забыть об этом месте и никому о нём не рассказывать?

В полной тишине Стёпка отчётливо произнёс:

— Демоны золото вдруг отыскали — демонам выжить удастся едва ли.

— Это не богатство, это просто гадство какое-то, — вздохнул Ванька, одолеваемый теми же сомнениями. — Огромная куча золотого гадства. Из-за которого нас сразу и прибьют. Или чародеи, или весичи, или орклы. Или все вместе.

— Ты ещё гномов забыл. Они тоже до золота шибко охочие. А за такое вот... — Стёпка обвёл рукой сокровищницу, — они нас вообще живьём съедят. И не подавятся.

— В общем, весело, — заключил Ванька. — А я-то думал, что все обрадуются, завидовать будут, хвалить...

— Насчёт завидовать я не уверен, а вот радоваться и хвалить точно будут, — пообещал Стёпка. — Перед тем, как прихлопнуть.

— И что нам тогда делать?

— Что делать, что делать... Никому про золото не говорить. Никому вообще. Только одному человеку и только наедине. Чтобы никто больше не услышал.

— Князю Могуте, — кивнул Ванька. — Я тоже так считаю. Сначала-то я про отца-заклинателя подумал. Но что-то эти чародеи всяких сволочей привечают. То у них оркимаги гостят, то вампиры по замку шляются.

— Значит, решено?

— Решено, — твёрдо заявил Ванька. Он оглядел сокровищницу и вздохнул: — Бли-и-ин, Стёпыч, как-то это всё слишком по-взрослому. Как будто сказка вдруг кончилась. Даже страшновато немного, честное слово.

— А до этого ты думал, что мы и вправду в сказке?

— А ты, разве, нет? Ведь похоже было. Маги, чародеи, гоблины, драконы...

— Похоже, — согласился Стёпка. — Только это не сказка. Это взаправдашнее фэнтези. И скажи ещё спасибо, что мы не в Мордор попали.

— Спасибо, — очень серьёзно сказал Ванька.

Глава шестнадцатая,

в которой демоны на собственном опыте узнают, что электричество — это не магия

— От обилия золота и изобилия золотых же изделий разбегались глаза, но Ванька с выбором не заморачивался.

— Вот это можно взять, — предложил он. — Такие ожерелья только у князей бывают.

Найденное им украшение и в самом деле впечатляло. Изящное, искусно выполненное в виде причудливого переплетения золотых листьев и цветов, оно, при всей кажущейся воздушности весило чуть ли не целый килограмм. На самом деле это было не ожерелье, а гривна, что, впрочем, в данный момент не имело никакого значения.

— И куда ты его положишь? — ехидно поинтересовался Стёпка. — В карман?

— На шею повешу, — не растерялся Ванька.

— Ага, и все сразу увидят, что мы золото нашли, — сказал Стёпка. — И вообще, оно, по-моему, женское.

— Да-а? — удивился Ванька. — Такое тяжёлое? Ладно, тогда поищем что-нибудь другое.

Покопавшись в сундуках, он остановил свой выбор на массивном перстне с печаткой.

— Крутое колечко. Похоже на царское. Видишь, корона есть и герб.

— Не вздумай его примерять, — почти серьёзно сказал Стёпка. — Потому что а вдруг это кольцо всевластия.

Ванька, уже почти надевший перстень на указательный палец, испуганно отдёрнул руку.

— Точно, — согласился он. — Я его лучше в карман положу. Хватит с меня и людоеда.

Он пробежался взглядом по сокровищнице, пнул зачем-то открытый сундук так, что монеты в нём отозвались недовольным звоном.

— Ну что, пошли? — поторопил Стёпка. — Или ты хочешь ещё немного золотым духом пропитаться.

— Пропитался уже под завязку, — Ванька вздохнул. — Я ведь что хотел... Я найти хотел, посмотреть и потрогать. Теперь всю жизнь вспоминать буду... И радоваться потихоньку, что у меня это было. Жаль, никто не поверит. Полцарства за мобильник! Хочу всё это сфоткать! Очень хочу!

Он убрал перстень в нагрудный карман, застегнул для надёжности пуговицу и вышел из хранилища первым. И строгий голос дверного стража, о котором они уже напрочь забыли, не стал возмущаться тем, что они без разрешения выносят не принадлежащую им вещь. Он еле слышно хмыкнул и не применил приготовленное для защиты от воров заклинание обездвиживания. Оно, конечно, против демонов могло и не сработать, но голос-то об этом не знал. Зато он знал, что мальчишки не воры и что кольцо они прихватили не для собственного обогащения, а для серьёзного дела. Стёпка, глядя на перешагивающего через порог Ваньку, каким-то образом всё это понял и запоздало обругал себя за беспечность. Бродим тут, как у себя дома. А ведь и в самом деле могло обездвижить.

Ванька оглянулся:

— Ты чего встал?

— Ничего, — отмахнулся Стёпка. -Уже иду. Ты топай, топай.

И уже оглянувшись на лестнице на закрытую дверь, он вдруг пожалел, что тоже в свою очередь не прихватил какую-нибудь золотую безделушку. Для подстраховки, на тот, скажем, случай, если до Могуты сумеет добраться только один из них. Почему один? Потому что вдруг, прорываясь сквозь заслон из жестоких недругов, попадёт, например, Ванька во вражеский плен, позволив другу спастись ценой своей свободы. И Стёпка дойдёт, доберётся, доползёт и протянет окровавленной рукой перстень и прохрипит из последних сил: "Нашли мы для тебя золото, княже, будет у тебя отныне войско непобедимое..." Тьфу, помотал он головой, ну что за глупости в голову лезут! Какие недруги? Какая окровавленная рука? Оба дойдём, иначе и быть не может, не на войне же мы в самом деле. Выберемся из подвалов, выйдем за ворота и потопаем себе тихонько в Предмостье, в гостиный дом купца Рогоза...

— Щас как не откроется саркофаг, — опять оглянулся Ванька, которого, как видно, тоже раздирали сомнения. В полумраке и при взгляде снизу вверх его лицо казалось чужим и мертвенно бледным. — Чё тогда делать будем? Помрём здесь от голода среди несметных сокровищ. Вот и узнаешь тогда, что "золото нельзя есть".

— Не помрём, не боись, — уверенно сказал Стёпка. — Вставляй свой глаз.

— Он не мой, — поправил Ванька, доставая из кармана брелок. — Он драконий.

Но вставлять глаз сразу не стал, сначала они несколько минут молчали, едва дыша и прислушиваясь. В склепе было тихо, ни звука, ни шороха. И запах вампирский совсем не ощущался.

— Кажись, никого, — прошептал Ванька. — Поехали.

Брелок встал на место, зрачок исправно загорелся, они вдвоём упёрлись руками в холодное шершавое дно, и махина саркофага медленно и неохотно поползла вбок. Снизу её открывать было намного труднее, уж больно она была тяжёлая.

— Как-то не додумано здесь, — пропыхтел Ванька. — Ни ручки, ни упора. Не могли, что ли, открывательное заклинание вставить для удобства?

— Наверное, не могли, — Стёпка сплюнул попавшую в рот пыль. — А вообще, да, согласен, с заклинанием было бы проще. Сказал "откройся" и...

И саркофаг тут же легко и быстро откатился в сторону. Мальчишки, не ожидавшие такого, едва успели отдёрнуть руки.

— Предупреждать надо, — сказал Ванька. — И ты тоже хорош! Нафига такие фокусы? Мне чуть пальцы не отрубило.

— А я знал?

— Надо было знать.

— Не ворчи, Ванес... И, кстати, глаз свой не забудь.

— Он не мой. Он драконий.

Стёпка выбрался наверх первым, Ванька пыхтел следом...

Тут их и прихватили.

— Вот же они! — воскликнул знакомый голос. — Я же говорил, что они ещё здесь!

Неужели попались?

Испуганно оглянувшись, Степан к своей облегчению увидел не вампиров, а Алексидора. Тот приближался столь энергичным шагом, что полы его мантии развевались позади словно крылья. Лицо у молодого мага было недовольное, почти злое.

— Где вы прятались? — спросил он так, словно мальчишки в чём-то перед ним провинились и теперь должны были оправдываться. — Мы все уже с ног сбились. Ищём вас, ищем...

— Да ходили тут кое-куда, — не стал вдаваться в подробности Стёпка. Он похлопал по штанам, очищая их от пыли. — А что, разве мы кому-то срочно понадобились?

— Понадобились, — подтвердил Алексидор. — Ещё как понадобились.

В голосе его не было слышно ни намёка на дружеское расположение. Стёпка невольно подобрался. Что случилось с приветливым магом? Он ведь совсем недавно улыбался, приглашал поговорить, обещал научить стрельбе молниями? А сейчас его словно подменили. Словно бы он из-за чего-то очень на мальчишек рассердился. Какой-то он был не такой, совсем чужой и — да! — опасный. Вот ведь принесло его не вовремя. Как раз на выходе подловил. Совсем не хочется, чтобы он про сокровища узнал.

И он тогда сказал как можно равнодушнее:

— Ладно, Ванес, закрывай этот вход. Я же говорил тебе, что нет там никаких привидений. Только зря перепачкались.

Ванька удивлённо вытаращил глаза, потом до него дошло, что его друг начал какую-то игру (а Стёпка ещё и незаметно для Алексидора замигал ему обоими глазами, мол, не тупи, не тупи, закрывай саркофаг скорее), и он, небрежно отмахнувшись, фыркнул:

— Подумаешь! Сейчас нет, а тогда были. И чё это ты тут раскомандовался? Тебе надо — ты и закрывай.

Алексидор скривил губы в обидной ухмылке:

— На кой вам нужны эти скучные души умерших? Вот уж не стоило ради них в подземелья спускаться. Или вы у них про богатство притаённое разузнать хотели? А ведь нет там никакого богатства и быть не может.

Ваньку от этих слов аж перекосило, хорошо, что Алексидор на него не смотрел.

— Ну и хотели, — Стёпка шмыгнул носом и уставился в низкий потолок, изображая туповатого и неудачливого искателя сокровищ. — Ну и что? Мы же не виноваты, что их тут нет, привидений этих дурацких.

Алексидор ухмыльнулся, очевидно, поверив в детскую наивность глупых демонов. А отчего бы и не поверить, коли у них всё на лицах той самой паутиной и написано. Глупые демоны, недоросли бестолковые...

— Ежели пожелаете, — великодушно пообещал он, — я после вам таких привидений хоть с десяток призову.

"После чего?" — хотел спросить Стёпка. И не спросил.

Потому что вышел к ним из полумрака ещё один человек, да такой, что можно было только удивляться, мол, а этот-то откуда здесь взялся? Или всё ещё не теряет надежды заполучить истинного демона в свои цепкие руки? Мало Стёпка его в Проторе напугал?

Полыня криво улыбнулся, пристально уставясь на Степана тем самым, памятным с первой встречи змеиным взглядом. На этот раз колдун был в обычном для весских дружинников облачении, разве что без кольчуги и без алого плаща. На груди его, вызывающе переливаясь магической синевой, висели один над другим сразу три амулета, причём один был оркландский.

— Вот и снова свиделись, демон, — сказал он с угрозой. — Вот и свиделись.

Ванька, ещё даже не начавший задвигать саркофаг на место, оглянулся на друга:

— Ты его знаешь? Что им надо? Это вообще кто?

Только сейчас Стёпка увидел, как эти двое похожи друг на друга. Приклей младшему длинные усы — от колдуна-оберегателя не отличишь. И глаза у обоих — пронзительно-льдистые, недобрые.

— Вот этот вот, — Стёпка показал на Полыню, — точно враг. Это колдун-оберегатель светлейшего князя Бармилы. Он меня уже один раз в Проторе почти взял в плен. Я его не боюсь. Он тогда от меня драпанул, и сейчас драпанёт. А вот этого, — он показал на Алексидора, — ты и сам знаешь. Он тоже, наверное, враг, если они заодно.

— Ты прав, демон, — согласился Алексидор. — Мы с братом всегда заодно. Всегда и во всём. И довольно болтовни. Никто от вас ныне убегать не собирается. Напротив, вы сейчас пойдёте с нами и — сразу упреждаю — лучше бы вам не ерепениться.

— А если заерепенимся? — задиристо спросил Ванька. Нож-склодомас был при нём и потому бояться было нечего.

— Долго посля жалеть будете, — сердито пояснил Полыня. — Не любим мы ерепенистых-то.

— Как бы вам самим не пожалеть, — огрызнулся Ванька. — Попробуйте только троньте нас, мало не покажется.

Стёпка смотрел на мага и во взгляде его видел приговор. Алексидор в самом деле был на стороне врагов. Вместе со старшим братом.

— Демоны упрямятся, — Алексидор довольно потёр руки. — Глупые демоны. Пора научить их уму-разуму.

Стёпка тут же выдвинул эклитану, выразительно покачал лезвием.

— Учить мечами будете или как?

Алексидор поморщился:

— Истинному магу несподручно грубым железом размахивать. Попробуйте-ка вот это!

Колдун и маг одновременно вытянули вперёд руки в характерном жесте. Ванька опасливо сжался и покосился на друга. Степан, не раз уже имевший возможность убедиться на собственном опыте, что магия на него не действует, успокаивающе помотал головой: не бойся, мол, ничего они нам не сделают, их сейчас самих ого как шарахнет. Он был уверен в своей и Ванькиной защищённости от любых заклинаний... Как оказалось, он не всё знал про магию и магов. Да и в самонадеянной уверенности своей ещё кое о чём забыл.

Пронзительно сверкнуло, два мощных разряда вспороли воздух. Одна ветвистая молния ударила в Ваньку, другая — прямиком в Стёпкину грудь. О-о-х! Такой боли он, пожалуй, ещё не испытывал. Даже когда однажды случайно звезданул молотком по колену, было не настолько плохо. Боль наполнила каждую клеточку тела, каждый нерв, а сердце, споткнувшись на миг, едва не остановилось. Мышцы свело в мучительной судороге, ноги отказали, и Стёпка, конечно, упал. Ванька, получивший такой же разряд, уже валялся у подножья саркофага. Руки у него были неестественно скрючены, глаза вытаращены, волосы торчали во все стороны почти, как у Ц'Венты. Ну что сказать, подзарядило их неслабо, по ощущению на все триста вольт... Или ампер... Или ватт... Вспомнить бы ещё чем они друг от друга отличаются. (Вот что значит трояк по физике! Помрёшь и не узнаешь, от чего на самом деле умер.)

— Обоих уложили! — азартно выкрикнул Алексидор. Так обычно восклицают какие-нибудь увлечённые опытами учёные, получив желаемый результат. — Повторить надобно!

Ещё раз сдвоенно сверкнуло, невыносимая боль вновь пронзила Стёпку до самого позвоночника. Спину выгнуло, он ударился головой о пол и прикусил губу. Гузгай внутри бесновался от бессилия, однако сам по себе, без хозяина, он ничего не стоил. Напрасно побуждал он Стёпку подняться, напрасно гнал его в атаку на подлого врага... Какая атака, если ноги не слушаются и руки не сгибаются?

Однако не всё было так уж безнадёжно. Там, где сплоховал гузгай, внезапно сумел проявить себя с лучшей стороны конопатый экзепутор. Почти полностью обездвиженный, он каким-то образом собрался с силами и нанёс противнику ошеломляющий ответный удар.

— Получите, гады! — хрипло выкрикнул Ванька, поднимая дрожащей от боли рукой склодомас и направляя его на братьев. Грохнуло так, словно он выстрелил из пушки. Взметнулась пыль, что-то грузно упало и покатилось прочь, ударная волна тяжким прессом пронеслась по склепу и грянула в дальнюю стену, отчего ещё довольно продолжительное время всё вокруг гудело и содрогалось.

Как бы замок не рухнул после таких выстрелов, мелькнуло у Стёпки где-то на задворках сознания, завалит нас здесь, что тогда делать будем, как выбираться? Он попытался встать, но онемевшие ноги всё ещё предательски подгибались в коленях. На глазах против воли выступили слёзы. Сердце колотилось о рёбра, как сумасшедшее. Хотелось упасть и не двигаться, хотелось даже немножно умереть, чтобы отдохнуть от страданий (но потом, конечно, опять ожить). Поверженный, но не побеждённый Ванька лежал на спине и обеими руками сжимал склодомас. Камень в навершии пылал неистовым ультрамарином. Самих злодейский братьев нигде не было видно. Отчаянно хотелось верить, что это именно они укатились по полу прочь, отброшенные склодомасовой силой.

— Стёпыч, ты жив? — сиплым голосом спросил Ванька.

— Почти, — прошипел в ответ Стёпка. Он неловко, на четвереньках отполз за ближайший саркофаг и с облегчением залёг за ним, прислонившись щекой к холодному мрамору или граниту. — Больно, блин, когда молния попадает! Чуть не умер.

— А у меня кое-что покруче молний имеется, — шёпотом похвастался Ванька. — Видал, как я их?

— Как у тебя... это... получилось?

— Не знаю. Само как-то. Рассердился просто очень сильно.

— Надо было раньше рассерживаться... Встать можешь?

— Не могу.

— Тогда ползи.

— Зачем?

— Потому что. Ты что, не слышишь, как они опять к нам подбираются.

— А я думал, что я их уже того-самого... обезвредил.

Опровергая его слова, из темноты с треском прилетели два ветвистых разряда. К счастью, пущены они были наугад и оба угодили в низкий свод. Брызнули осколки камней, в воздухе запахло горелым, вокруг самосветок заклубился голубой дым.

Интересно, как эти гады уцелели? Склодомас шарахнул с такой силой, что, казалось, стены обрушатся, а они даже не закашлялись. Видимо, мощные защитные амулеты сработали. Да, господа демоны, это вам не напыщенная дура Ц'Вента, с колдунами-магами справиться потруднее будет... Если вообще получится с ними справиться. Может быть, не сражаться, а просто убежать? Знать бы ещё куда...

— Вы умеете удивлять, демоны! — весело выкрикнул Алексидор откуда-то из дальнего конца склепа. — Такой силой столь щедро разбрасываетесь... Ваш амулет ещё не рассыпался?

— У нас их много, — соврал Стёпка. — На вас обоих хватит.

— Это хорошо! Вам, я думаю, и неведомо, что против ваших амулетов у нас свои имеются, те, которые чужую магию собирают. Чем больше вы её будете тратить, тем мы станем сильнее.

— Мы можем потратить столько, что вас от нашей силы просто разорвёт! — сказал Стёпка во весь голос.

— Ничего, мы крепкие! — расхохотался Алексидор. — Сдавайтесь! Вам отсюда всё равно не выйти!

— Демоны не сдаются! — отважно прохрипел Ванька, неловко отползая к стене.

— Тогда пеняйте на себя, — это уже Полыня подал голос. — Мы угостим вас такой болью, от которой иные и помирали. А кое-кто и навовсе разума лишился.

Стёпка тут же вспомнил свои мысли о том, что "не все дойдут до князя". Как в отвечай-зеркало глядел — и вправду ведь можем не все дойти, точнее, можем все не дойти. Вот начнут сейчас братцы молниями гвоздить без передыху, в этом склепе навек и останемся...

Очередной разряд с треском вонзился в стену в метре от его головы.

— Ванес, не высовывайся! — сказал Стёпка. — Третьего раза мы не переживём.

— Сам не высовывайся, — огрызнулся Ванька. — Я щас им покажу. Будут знать, как в хозяина склодомаса током бить...

— Молчи, дурак! — Стёпка лёжа пихнул друга ногой в бок и зло зашипел. — Ты чё несёшь? Если они узнают про жезл, они нас тут же в пыль раскатают!

— Сам дурак! Не пихайся! Они всё равно его видели!

— Ничего они не видели! Они думают, что это у нас амулеты такие.

— И что нам теперь делать?

— Что делать, что делать... А я откуда знаю?

— Иффыгузов надо вызвать.

— Ну... попробуй. Если не боишься, что они и нас заодно... заиффыгузят.

— Боюсь, — признался Ванька. — Только молний этих ещё больше боюсь. Не нравится мне, когда меня, как батарейку, заряжают.

— Ну так вызывай, — согласился Стёпка. — Думаю, что хуже нам уже не будет.

— А как?

— Ты это у меня спрашиваешь?

— Демоны, вы там не придремали? — прогремел из темноты Полыня. — Напрасно вы противитесь. Вы здесь одни и никто вам не поможет.

— Мы не одни — нас двое! — крикнул в ответ Стёпка. — А скоро здесь будет весь замок. Так что это вы сдавайтесь. И мы вас тогда, может быть, пожалеем.

— Не получается, — прошептал Ванька, глядя на Стёпку широко раскрытыми глазами. — Я и так и сяк... А он никак. Чёрт бы побрал этот склодомас и того, кто его придумал. Кнопку бы какую-нибудь сделали, что ли, или переключатель... Ну вот как их вызвать, а?

— А я почём знаю! Попробуй опять рассердиться...

— А я и не переставал. Только всё равно не получается.

— Ну давай я тебя пну... Ох, чёрт!..

Склеп опять на мгновение озарился ослепительной вспышкой — в Стёпкину ногу, неосторожно выставленную из-за массивного основания саркофага, вонзилась злая молния. Сказать, что это было больно, значило здорово погрешить против истины. БЫЛО ОЧЕНЬ БОЛЬНО!

Он на какое-то время выпал из реальности. Даже стонать не мог. Ногу хотелось просто отрезать, чтобы она больше не мешала остальному телу жить. Рот наполнился кровью из прокушенной губы.

В Ваньку, оказывается, тоже попало. Только не в ногу, а в руку, ненароком угодившую под вражеский прицел. Побледневший экзепутор отчаянно тряс растопыренной ладонью и изо всех сил дул на неё, словно пытаясь потушить. В глазах у него сверкали слёзы.

— Выходите, демоны! — это уже Алексидор подал голос откуда-то слева. Видимо, решил подобраться с другой стороны. На прямую атаку, он уже испытавший на себе действие склодомаса, видимо, не решался. А про накапливающие чужую магию амулеты, наверное, вообще соврал.

Стёпка дрожащей рукой вытер пот со лба, сплюнул тягучую кровавую слюну и осторожно попытался разогнуть сведённую судорогой ногу. Ему казалось, что брючина ниже колена у него дымится. Ступня же вообще горела огнём и, похоже, даже слегка обуглилась. Такое у него было ощущение.

— А ты говорил, что на нас заклинания не действуют, — прошептал Ванька, неловко шевеля скрюченными пальцами пострадавшей руки. — Вот тебе и не действуют. Приготовят тут из нас два демонских шашлыка.

— Заклинания не действуют, а электричество очень даже действует, — Стёпка наконец сумел разогнуть ногу и теперь усиленно массировал окаменевшую икроножную мышцу. — И знаешь, почему? Потому что электричество — это не магия. И они как-то об этом пронюхали.

— Мне сразу так легко стало, — язвительно отозвался Ванька. — Ты просто не поверишь... Между прочим, камень электричество не проводит. А эти молнии втыкаются в него, как... как в воду.

— Не знаю ничего про камни. Это у них, наверное, специальное такое электричество. Неправильное.

— Здесь вообще всё неправильное. Мы с тобой, между прочим, тоже неправильные. Как там Смакла тогда сказал: неправлишние демоны.

И тут со случайной Ванькиной подсказки Степана в очередной раз озарило. Мощный разряд неправильного электричества, по всей вероятности, основательно прочистил мозги, и нужный файл с догадкой вдруг отчётливо встал перед его внутренним взором.

— Идиоты! — чуть ли не застонал Стёпка. — Придурки! Балбесы безмозглые!

— Что-то ты как-то не очень ругаешься, — прошептал Ванька. — Я бы их, честно говоря, покрепче обозвал. Только стесняюсь.

— Я не на них ругаюсь. Это мы идиоты. Вернее, я. Даже не идиот, а просто дебил.

Ванька вопросительно уставился на него из темноты: ну что ты там надумал, говори уже, как нам этих гадов одолеть?

— Никакое это не неправильное электричество, понятно. Просто они в нас двоих одновременно попали. А мы ещё стояли как дураки, ничего, мол, не боимся... Нас ведь только по одному нельзя убить, а когда мы вместе — очень даже можно.

— Это ты как дурак стоял, — не удержался-таки Ванес. — А я тебе поверил.

— Ну и дурак, что поверил! А самому подумать?..

— А сам я не успел.

— Ну, прости тогда. Виноват.

— Виноват он. Прощения он просит. А если бы меня насовсем убило?

— Но ведь не убило же. Так — взбодрило слегка. Даже не поджарило. И вообще — чего ты возмущаешься-то? Всё идёт как надо.

— В смысле? — оторопел Ванька. — Ты это о чём сейчас?

— О том самом. За всё в жизни надо платить. Согласен?

— Ну-у-у... Да, наверное. А причём тут... — Ванька мотнул головой в сторону вражьих братцев. — Эти гады тут причём?

— При том. Ты хотел клад найти — ты его нашёл. Теперь расплачиваешься. Или ты думал, что сундуки с золотом тебе даром достанутся?

— Да это золото вообще не моё... Не наше оно, почему мы за него должны страдать?

— Ну, тогда не за золото, а за полученное удовольствие. Ты ведь так радовался, чуть не лопался от счастья.

— Если бы я знал... — проворчал Ванька.

— Ладно, пора заканчивать эту бодягу, — сказал Стёпка. — Я сейчас проверю кое-что, а ты, главное, не высовывайся. Только бы получилось.

Он осторожно выглянул из-за саркофага. Тут же над его головой в надгробие ударила молния. Алексидор был настороже и запас силы у него, как видно, был изрядный.

— Эй, СидОр, ты слышишь меня? — крикнул Стёпка в темноту. — Отзовись!

— Моё имя Алексидор! — насмешливо отозвался маг. — Или ты забыл?

— Не тянешь ты на Алексидора. Слишком красивое имя для гада и предателя. Сидором ты стал, Сидором и помрёшь.

— Ну-ну, — нервы у мага были крепкие и на такую простую (вполне детскую) провокацию он не поддался. — Разозлить меня хочешь, да, демон? Ну попробуй, может быть, и получится.

— Да нет, это я так, время тяну, — признался Стёпка. — И храбрости набираюсь. Для атаки.

Он щёлкнул рукоятью и воздел эклитану к потолку. Тотчас стрельнуло, вспышка осветила склеп, руку тряхнуло, причудливо изогнутый разряд угодил в клинок. И безобидно растворился в нём. И рука демона, вопреки всем справедливым опасениям, ничуть не пострадала. Стальной меч сыграл роль то ли громоовода, то ли аккумулятора.

— Ну и что? — шёпотом спросил Ванька.

— Ну и то, — вздохнул Стёпка. — Теперь попробую по-другому.

Он кое-как встал и, сжавшись от ожидания неминуемой боли (мало ли, а вдруг не сработает!), вышел из-за саркофага. По спине сразу же потекла струйка пота. Что я делаю, что делаю?..

— Ты куда?.. — зашипел Ванька.

Из темноты с пугающим треском вылетела очередная молния. Грохнуло, вспыхнуло, ослепило на миг... И, в общем, получилось не совсем так, как ожидалось. Эклитана сработала безотказно и не позволила вражескому заклинанию коснуться хозяина. Вот он — настоящий накопитель магии. Стёпка перевёл дух. Так даже лучше. Очень ему не хотелось испытать ещё один удар током... Следующие два разряда (заметно более слабые) столь же успешно были поглощены спасительным клинком. Эклитана притягивала даже те молнии, которые были направлены не в грудь, а в ноги.

— Видел, Сидор? — Стёпка повертел перед собой клинком. — Мы тоже умеем кое-что накапливать. Добавь ещё чуток, для верности. Или вы уже выдохлись?

— Ты силён, демон, — признал из темноты невидимый Алексидор. — Но это тебе не поможет. Как бы ни был хорош твой меч, есть вещи посильнее острого железа.

— Мой меч не железный. Он стальной, — сказал Стёпка гордо. — Стыдно учёному магу не знать таких простых вещей.

Алексидор коротко хохотнул:

— Поведаешь мне об этом, демон? Потом, после того, как с тобой поработают по-настоящему сильные маги?

— А что же эти сильные не пришли сюда сами? Почему они отправили в бой с демонами таких слабаков? Побоялись?

— Не переживай, Стеслав. Сильные скоро будут здесь.

Стёпка оглянулся на друга, на всякий случай держа эклитану перед собой:

— Ванька смотри внимательно. Кажется, вон с той стороны этот подбирается... как его... Сволочатичь.

— Кто? — не понял Ванька.

— Полыня. Что-то он притих. Не нравится мне это.

— Ты нагл не по возрасту, демон, — прозвучало из темноты. — Но тебе это не поможет. И сейчас ты пожалеешь, что появился под нашим небом. Ты будешь умолять нас о пощаде, будешь валяться у нас в ногах и целовать наши сапоги.

— Почему все злодеи такие тупые? — спросил в пустоту Стёпка. — Никак не могут без громких и глупых заявлений. Где ты там, Зловрыня? Выходи, подлый трус! Вообще-то, если вы родные братья, то вы оба Сволочатичи. Ну, тогда оба и выходите.

Полыня вышел один. Его высокая фигура как бы сплелась из теней прямо посреди склепа. Он стоял, раскинув руки и запрокинув к потолку лицо с закрытыми глазами, как порой в фильмах ужасов стоят страшные колдуны, призывающие на помощь все силы ада.

И силы ада явились на его безвучный зов. Ну, точнее, не ада, а обычного потустороннего мира. И было этих жутких сил ровным счётом три. Они неторопливо, почти торжественно выплыли из стены одна за другой. Милорд Шервельд не смог оставаться в стороне от такого важного дела, как расправа с ненавистным демоном, и не замедлил прибыть на битву вместе со своими подручными. Все трое рыцарей обнажили мечи. В руках у Шервельда вместо старого сломанного оказался почти такой же, только уже не зазубренный, а вполне себе целый. На его призрачном лезвии багровыми огнями светились потёки призрачной крови. Рыцари отыскали своими пылающими глазами мальчишек и двинулись к ним.

— Ты видишь, подлое отродье! — прогрохотал Шервельд, потрясая мечом. — Узри и устрашись! У меня новый меч и на этот раз он не сломается!

— На этот раз сломаетесь вы, милорд! — как можно увереннее пообещал Стёпка. Призраков он не боялся, хотя боль от удара призрачным мечом помнил слишком хорошо. Но ведь сейчас он тоже был вооружён и подставляться под вражеский клинок не собирался.

— Рубите их! — выкрикнул Полыня, опуская руки. — Токмо не до смерти — они потребны нам живыми.

Похоже, он был в курсе того, как действует на демонов призрачное оружие.

— Стёпыч, что делать будем? — прошептал Ванька. — Твоя эклитана их рубит?

— Вот сейчас и проверим, — Стёпка, честно говоря, здорово сомневался в этом, но отступать всё равно было некуда.

Подступающие призраки внезапно споткнулись и замедлили шаг. Милорд Шервельд зашипел что-то ругательное. Багровые огни в прорезях его шлема разгорелись до нестерпимого жара. Что так испугало рогатых рыцарей? Ведь не Стёпкина же эклитана...

Темнота за спинами мальчишек осветилась. По полу протянулись тени, на стенах засверкала колышащаяся паутина. Стёпка осторожно оглянулся, увидел сначала восторженно вытаращенные Ванькины глаза, а затем уже и причину его внезапного восторга.

Над сдвинутым в сторону саркофагом возвышалась призрачная фигура могучего воина. Того самого, что уже появлялся перед мальчишками. Это был словно Илья Муромец и Добрыня Никитич в одном лице. Уверенный, опытный, надёжный, непобедимый... Воин обнажил меч и двинулся на врагов. В глазах его плескался ледяной пламень, кольчуга сияла ослепительной снежной белизной; воин шёл в бой с улыбкой, шёл легко и весело, не сомневаясь в правоте своего дела и в неизбежной победе нашего добра над ихним злом. Сверкающий меч чиркнул кончиком по саркофагу и высек из него сноп призрачных искр. Ванька, когда призрак проходил мимо, на всякий случай отполз к стене.

Здорово, что он за нас, подумал Стёпка обрадованно, тоже отходя в сторону, только устоит ли этот воин против сразу троих? Он крупнее любого из рыцарей и явно сильнее, но он один, а мы ему явно не помощники.

— Поздорову ли, Гатторихс? — пророкотал воин, и в его голосе мальчишки явно расслышали насмешку. — Поздорову ли, трижды битый, трижды бежавший и единожды сгинувший?

— И чего бы тебе не лежать в своём гробу, Верхогор? — гневно прошипел Шервельд. — Наши дела тебя не касаются. Покойся с миром, старик, и не мешай нам выполнять свой долг.

— Пока ты пакостишь живым, мне не будет покоя. Помнишь, я обещался срубить у тебя второй рог? Время пришло.

— Ты всё такой же, как я посмотрю. Напрасно, видимо, говорят, что горбатого могила исправит. Позволено ли мне будет спросить: кто оборвал твою презренную жизнь? Кем мы должны гордиться и кому возносить хвалу?

— Мою жизнь оборвала смерть, — усмехнулся Верхогор. — А большего тебе и ведать незачем.

— Так умри же заново! — возопил Шервельд, потрясая клинком.

Ванькино лицо, освещённое призрачными огнями, торчало над саркофагом. Вздумай сейчас Алексидор стрелять молнией — лучше мишени не придумаешь. Но пока всем было не до взъерошенной демонской головы. Все смотрели на сближающихся противников.

И вот они сошлись. Клинки призрачных мечей грянули друг о друга беззвучно, но с почти ощутимой силой. Щедро брызнули во все стороны искры... В глазах зарябило от мелькания, вращения и пересечения багрового с белым. На что-то это было очень похоже, на что-то уже много раз виденное... Эти искры, этот свет, эти пылающие мечи... Вспоминать было некогда. Схватка завораживала нереальностью происходящего. Призрак сражался с призраками. Мёртвый пытался одолеть мёртвых, защищая живых. Случалось ли когда-либо такое под этим небом?

Милорд ловко орудовал своим клеймором (или эспадоном?), но под натиском Верхогора отступал всё дальше и дальше. Его подручные не слишком уверенно прикрывали спину своему предводителю. Кажется, они боялись неистового богатыря. Или просто боялись ещё раз умереть.

— Милорд, вы же так надеялись, что наши пути больше не пересекутся! — крикнул Стёпка, в надежде хоть на секунду отвлечь милорда Шервельда и тем самым помочь воину. — Зря вы сюда явились!

— Мы тебя уничтожим, проклятый демон! — в бессильной злобе стонал рыцарь, едва успевая отражать сокрушительные удары. Не помогал ему новый меч, видимо, как был он при жизни неудачником, так и остался таковым даже после смерти.

Верхогор теснил врагов, не зная устали.

— Мы били вас при жизни, побьём и теперь! — весело грохотал он. — Мёртвые не должны вредить живым!

И мрачный зев призрачной могилы всё отчётливее маячил за спинами унылых милордов.

Полыня, между тем, сдаваться не собирался. Колдовской силы в нём было предостаточно. Впрочем, как и в Алексидоре. Что-то они там в своём углу схимичили, какие-то заклинания использовали, и в ответ на их подлые старания в склепе стали появляться новые действующие лица. Багровые силуэты выступали из темноты, поводили по сторонам горящими взглядами и, опознав в сражающемся богатыре врага, с готовностью обнажали мечи или же поднимали наполненные магией посохи. А за их спинами из каменных стен всё выходили и выходили поднятые враждебной волей бесплотные, но смертельно опасные в своей злобе персонажи. Не все из них при жизни носили боевые доспехи, были тут и колдуны и, возможно даже, маги. Внушительная армия (точнее, толпа) недружелюбно настроенных призраков готова была задавить любого, кто осмелился бы им противостоять. И откуда только они здесь взялись? Можно было подумать, что Летописный замок построен буквально на костях... Хотя, если вспомнить, сколько за минувшие столетия было их, осаждавших замок и павших под его стенами... Если вспомнить, сколько раз замок был захвачен, а потом и отбит... Тут, умеючи да желаючи, не одну армию поднять можно.

Каким бы могучим и опытным воином не был Верхогор, выстоять в одиночку он бы не смог. И это стало ясно всем. И даже демонам.

Однако испугаться мальчишки не успели.

Без какой-либо магии, без какого-либо явного призыва над всеми саркофагами возникли вдруг фигуры могучих воинов и не менее могучих чародеев. Нарушенное ли Алексидором и Полыней равновесие пробудило их от вечного сна, клубящийся ли под потолком избыток магической энергии, или же почуяли они присутствие множества вражьих сущностей, посмевших (пусть и не по своей воле) нарушить их покой, — было уже неважно. Они пробудились, они вернулись в мир живых и они готовы были вновь крушить и гнать врага.

И с новой силой грянул бой.

Это было красивое и грандиозное зрелище — сражающиеся в темноте склепа призраки давно ушедших в небытие воинов. Багровые рыцари в рогатых шлемах и развевающихся плащах беззвучно и страшно бились с серебряными витязями в ослепительных кольчугах. Огненные маги обменивались страшными заклинаниями с чародеями в белоснежных мантиях. Алые сгустки пламени сталкивались с ледяными копьями, пурпурные молнии бессильно гасли в туманных вихрях, пугающие чёрные лезвия смертельных проклятий вонзались в мерцающие щиты... По стенам метались тени и отблески, тут и там сталкивались мечи и взрывались, взаимноуничтожаясь, заклинания, магическая ткань сущего дрожала и прогибалась, безжалостно разрываемая и пронзаемая призрачным оружием и вполне осязаемой ненавистью, которую не смогла погасить даже давно свершившаяся смерть всех участников грандиозной битвы.

Светлые побеждали. Как и сто лет назад, как и много столетий тому — они побеждали. Здесь был их дом, место их вечного упокоения, здесь они были сильнее... Они вообще были сильнее и отважнее. Ни один рыцарь, ни один колдун не сумел прорваться сквозь заслон к мальчишкам. Светлые сущности стояли — нет, не насмерть — они стояли за жизнь. И ни один из них не погиб заново, ни одного не развеяло злое заклинание, — они ушли в своё время в бессмертие и потому были непобедимы. Вражьи рыцари один за другим или растворялись в воздухе или просто отступали, исчезая в стенах. Маги с колдунами, не устояв против чародеев, либо проваливались сквозь пол, либо красочно взрывались, разлетаясь на призрачные ошмётки, либо уносились прочь, спасая свою никчёмную нежизнь.

Сражение, вскипев яростной волной, столь же быстро и погасло. Последние вражеские маги лопнули мыльными пузырями.

Милорд Шервельд, обнаружив, что остался в гордом одиночестве, горестно взвыл и со всей дури впечатался в ближайшую стену, только драный плащ взметнулся багровым крылом. Не захотел рыцарь умирать ещё раз, решил, что позорный побег лучше красивой окончательной гибели. И на поле призрачной битвы остались только светлые воины и чародеи. Неторопливо и с достоинством возвращаясь в свои саркофаги, они кивали напоследок мальчишкам, мол, мы своё дело сделали, теперь ваша очередь, держитесь, юные демоны, ещё ничего не кончено, жизнь — это вечный бой, а настоящие герои сражаются со злом и после смерти, вам это ещё предстоит, но вы не спешите, у вас ещё и по эту сторону много незавершённых дел...

Верхогор ушёл последним. Прошагал мимо, коснулся бесплотной рукой Стёпкиных волос, подмигнул Ваньке, улыбнулся в бороду и погас над своим саркофагом.

Битва призраков была почти беззвучной, но столь яростен был её накал, что воображение и слух дополняли её настоящим грохотом, лязгом и скрежетом. И в ушах, казалось, ещё звучали хриплые проклятья и звон клинков. И угасающие отзвуки сражения всё слабее метались по тёмным углам. И немало времени прошло, пока в склепе, наконец, не стало тихо.

Стёпка настороженно вглядывался в полумрак. Ванька шумно дышал за его спиной и тоже таращился по сторонам.

— Ушли? — спросил он.

— Сбежали, — поправил Стёпка. — Оба сбежали. Сидор, ты где?

Никто не отозвался. Только гулкое эхо, дробясь, прокатилось по склепу от одной стены до другой. Братья-негодяи предпочли отступить. Устрашились мести рассерженных предков или просто осознали, что им тут больше ничего не светит.

— Вот так, — сказал Стёпка, трогая языком прикушенную губу. — А потому что — нечего.

* * *

— Клубилась потревоженная призраками пыль веков, метались под сводами отголоски только что завершившегося сражения, а в саркофагах с чувством выполненного долга укладывались на привычные места души давно умерших воинов и князей.

— Это было круто! — Ванька восторженно оглядывал опустевший склеп. Глаза его горели ярче камня в навершии склодомаса. — Как они их, а!.. Всех разогнали!

Стёпка вдруг ощутил холодное прикосновение чего-то отвратного. Он оглянулся.

— Не всех, — сказал он негромко. — Ты, Ванька, только не пугайся, но, кажется, сюда вампиры идут.

— Да я уже и сам... почуял, — шёпотом отозвался Ванька. — Аж мурашки побежали.

Скользящие, вкрадчиво двигающиеся серые фигуры выскользнули из-под арки центрального входа. Вампирская троица целеустремлённо приближалась к мальчишкам. Где-то в темноте маячили Алексидор с Полыней. Оказывается, не сбежали гады, а за подмогой кинулись. Высосов на помощь призвали, знали, чем демонов можно взять, раз уж у самих не получилось.

Ванька попятился, выставив перед собой склодомас. Вампиры были уже близко. Впереди летел, едва касаясь пола, Згук. Ну а кто же ещё? Реванша возжелал предводитель кровососов. Ночью захватить не получилось, на турнире победить не смог, решил здесь отыграться. А за спиной у него, вот уж не удивительно — худой Строк и странный Ниглок. Не зря эта парочка, получается, во дворе замка отиралась, демонов они выслеживали, подходящего момента ждали для нападения... Вот и дождались. Царапнула Стёпку нехорошая догадка насчёт того, что знали вампиры, куда собираются мальчишки, что всё было подстроено. Хотя о сокровищах пока никто даже не заикнулся. Значит, не знали?

На посторонние мысли времени уже не осталось. Вот опаснейшие враги, вот верная эклитана. Действуй, демон, пришёл твой черёд. Сражайся и не обращай внимания на накатившую безнадёгу и подступивший к самому горлу страх. Это не твоё малодушие, это их гнилая магия, высосы по-другому не умеют...

Вампиры обнажили оружие, разошлись по сторонам, отрезая все пути к выходу из склепа. На Ваньку они даже не смотрели. Все трое не отрывали взгляда от Степана.

— Продолжим, демон, — предложил Згук, поигрывая двумя изогнутыми клинками. — Мы, как мне помнится, не закончили наш спор.

— По-моему, у нас была ничья, — возразил Стёпка. Он осторожно отступал, чтобы его не обошли со спины.

— Не тот спор, — усмехнулся Згук. — Другой. О том, что ты всех не защитишь.

— Думаете, не защитю?

— Попробуй для начала защитить себя... и своего друга.

Вампир прянул вперёд, налетел серым коршуном, в лицо пахнуло чем-то нечистым, болотным... Эклитана с готовностью встретила вампирские клинки. Зазвенела сталь, замельтешило перед глазами, удары сыпались один за другим, впервые Стёпка пожалел (гузгай пожалел, чего уж там), что у него всего одна эклитана. А что? На турнире левой рукой управлялся, управился бы и с двумя мечами... Згук шёл напролом, точнее, намерение у него такое было — с ходу проломить Стёпкину защиту, задавить напором, ошеломить, а там и бери демона тёпленьким... Но не вышло, не срослось. Противник у него был не простой, не абы кто — демон иномирный с неистовым гузгаем в груди.

Первый приступ они отбили сравнительно легко, однако обольщаться было рано. Вампир, не снижая темпа, стриг воздух мечами, давил, искал прорехи в защите, рассчитывал, что демон вдруг да и допустит роковую ошибку... Надеясь на своё мастерство, веря в свою силу и немалый опыт, Згук нападал один, отведя подручным роль зрителей. И Строк с Ниглоком не двигались с места, только гипнотизировали Ваньку пристальными взглядами тусклых глаз. Ознобливо ёжащийся Ванька старательно не смотрел в их сторону. Боялся, что загипнотизируют. А сам то и дело косился на склодомас, проверяя, не восстановилась ли в нём полностью магическая энергия. И с сожалением замечал, что камень светится едва ли вполсилы.

Стёпка полностью отдался во власть гузгая, потому что это был единственный способ не только победить, но и выжить. На этот раз всё было иначе, совсем не так, как на турнире. Не было ни восторженной толпы, ни атмосферы праздника, ни мандража перед началом сражения, ни успокаивающей уверенности в том, что даже если и проиграешь, то ничего в общем страшного не произойдёт — сейчас проигрыш был равнозначен смерти. Потому и бой был простой до жути. Честный такой бой без правил.

Гузгай, довольно легко отбив яростный вампирский натиск, перешёл в нападение. Ему не было нужды осторожничать с противником, стиль боя которого он уже успел изучить. Шутки кончились, теперь всё будет всерьёз. И Згук это понял. И мерзкая ухмылка с его лица исчезла довольно быстро. Пяти секунд не прошло, а ему уже пришлось уйти в глухую защиту. Для него это было не только непривычно, но и обидно. Но он ничего не мог поделать. Стёпка (и гузгай) были явно сильнее и опытнее (как?! почему?! откуда?! проклятый демон слишком молод!). По склепу вновь словно стальной вихрь пронёсся. Мечи высекали искры, чудом не ломаясь; казалось, что у бойцов не по две, а по меньшей мере по четыре пары рук, что они умеют двигаться в десятки раз быстрее обычного человека. Стёпка побеждал. Не мешала ему ни разница в возрасте (и в силе), ни очевидная разница в боевом опыте, ни отсутствие оружия в левой руке. Он побеждал, и это заставило выбитого из колеи вампира отступать и делать обидные ошибки. Высос потерял темп, потерял кураж, споткнулся, поставил неловкий блок, за который кого-либо иного сам высмеял бы без малейшего снисхождения, — и в итоге оба меча, жалобно взвизгнув, вылетели из его рук.

Изображать из себя благородного витязя Стёпка на этот раз не желал. Обезоружив противника, он тут же нанёс ему смертельный, как ему показалось, удар... Жалеть вампира? Скажите это тем несчастным, у которых он выпил кровь. Клинок пронзил грудь предводителя высосов насквозь — и ничего не произошло. На серой хламиде появилась ещё одна прореха, сам же вампир остался цел и невредим. Стёпка, чертыхнувшись, выдернул эклитану. Нафига я себя Д'Артаньяном вообразил, меч не шпага, им рубить надо, а не колоть. Пусть бы этот побегал без одежды.

Згук опешил на секунду, затем закинул голову и расхохотался, обнажив мерзкие клыки:

— Твой меч не создан для борьбы с детьми сумрака! — воскликнул он. — Ты не сможешь убить меня. Ты проиграл, демон!

Он раскинул руки и подставил грудь под удар.

— Попробуй ещё раз! Прямо в сердце!

— Обойдёшься, — сказал Стёпка, пятясь и впервые до зубовного скрежета жалея, что у него не простой меч, а магический, который почему-то никого не желает убивать. А ведь так верилось, что он выкован как раз для борьбы с вампирами. — Хорошего понемногу.

— Згук-наан, может, довольно уже с ними возиться, — подал Полыня голос с безопасного расстояния. — Времени осталось мало. Князь будет недоволен.

— Ты прав, колдун, — не стал спорить Згук. — Я надеюсь, что мы ещё поиграем в эти игры... После того, как демоны станут вам не нужны.

И бросился на Стёпку, вытянув руки с растопыренными смертоносными когтями. Строк и Ниглок сорвались с места и двумя серыми стремительными молниями метнулись к Ваньке — прямо через глыбу ближайшего саркофага. Эклитана была бесполезна, сердце сжалось в предсмертной тоске, Стёпка отпрянул, ощутил плечом холод вампирского тела, а шеей — беспощадную остроту жутких когтей...

В ту же секунду мир с грохотом перевернулся.

Ударило так, будто кто-то разорвал пополам Летописный замок. Пол подпрыгнул, стены зашатались, с потолка густо посыпалась пыль. Стёпка не удержался на ногах и сел, больно ударившись о поребрик саркофага мягким местом. И не заметил этой боли, потому что сейчас было не до того. Згука в долю секунды скомкало, как тряпку, и отбросило прочь, в глубину склепа. Кажется, по пути он врезался в Алексидора и прихватил за компанию Полыню. Вампиров, которые налетели на Ваньку, просто расшвыряло по сторонам. Один из них, протаранив головой камень стены, лежал теперь напротив Степана бесформенной и совершенно безжизненной кучей. В мутном от поднятой пыли воздухе кружились какие-то лохмотья и перья, и можно было подумать, что попавших под удар врагов разорвало на мелкие кусочки.

Стёпка отплевался, чуть ли не со скрипом в шее повернул голову и увидел в мёртвенно-синем свете склодомасового камня вытаращенные Ванькины глаза, бледное его лицо, вставшие дыбом волосы. Вокруг неприятно скрежетало и хрустело — это потревоженные гранитные блоки пола, потолка и стен неохотно укладывались на свои места. Вездесущая пыль скрипела на зубах и забивалась в глаза.

— Здорово шарахнуло, — сведёнными от страха губами проговорил Ванька. — Видал, как мой склодомасик может. Не то что твоя эклитана. И это ещё не в полную силу, между прочим.

Он увидел лежащее у стены тело вампира и звучно сглотнул.

— Я его что... убил?

— А ты хотел его по головке погладить? — безжалостно поинтересовался Стёпка.

— Нет, но... Смотри, шевелится, — обрадовался Ванька. — Живой, гад!

— И чему ты радуешься?

— Просто радуюсь, — Ванька уже слегка пришёл в себя. — Не хочу быть убийцей, вот и всё.

— Да, демоны-экзепуторы — они такие. Сначала шарахнут со всей дури, а потом радуются, что не до смерти, — невесело пошутил Стёпка. Его, честно говоря, сейчас не очень волновала судьба пострадавших от склодомаса вампиров. Самому бы уцелеть. Потому что ещё ведь ничего не кончилось. Ещё ведь до своих добраться надо.

Он в три приёма поднялся на ноги, морщась потёр пострадавшее место. Хорошо, что ударился не копчиком, а ягодицей. Хоть как-то смягчило удар. Но синяк всё равно будет знатный, вон как болит. Охо-хо!.. Ну что ж. Поле битвы осталось за демонами. Враги не только повержены, но и безжалостно раскиданы, да так, что одних уже и не разглядишь, а другие едва шевелятся.

— Мы победили, — не очень уверенно заявил Ванька. — А не надо было на нас бросаться, правда, Стёпыч?

— Да, Ванес, мы победили, — подтвердил Стёпка, вглядываясь в затянутый клубящейся пылью полумрак склепа. — А теперь нам пора делать ноги. Шуруй за мной, если хочешь жить.

И он, прихрамывая, поспешил к сдвинутому в сторону саркофагу князя Верхогора, радуясь, что они не успели закрыть вход.

— Ты чего? — Ванька нехотя последовал за ним, то и дело оглядываясь.

— Того. Там ещё вампиры. Много вампиров. Они за своих пришли мстить. Беги, Ванька, не отставай!

— Да мы их в два счёта!

— Ты сначала на склодомас свой погляди, — сердито одёрнул его Стёпка. — Он у тебя почти разрядился. Вон, даже камень уже не горит, а еле тлеет. Кого ты им победить хочешь? Давай живей, они уже рядом.

Вампиры (с десяток, а то и больше) мчались мимо саркофагов, спеша захватить неуступчивых демонов. И кажется, возглавлял их всё тот же Згук, правда, уже слегка скособоченный и даже прихрамывающий. Разглядывать его было некогда.

Мальчишки скатились по ступенькам, мешая друг другу. Перепуганный Ванька пытался нащупать в кармане драконий глаз...

— Закройся! — Стёпка вовремя вспомнил о заклинании. Лишь бы сработало...

Наверное, можно было и не кричать. Но нервам же не прикажешь... Саркофаг легко заскользил по направляющим, закрывая вход. В стремительно сужающуюся щель заглянуло бледное вампирье лицо. Стёпка тотчас узнал его. Это был узкомордый Строк. Ожил, сволочь, опомнился! У-у-у, как смотрит, глаза, словно две кровавые раны. Как назло, в механизме то ли что-то заело, то ли камешек попал куда не надо, и саркофаг остановился, не закрывшись до конца.

— Усварх эглан! — прошипел вампир и протянул к мальчишкам руку с длинными когтями. — Эглан до!

Зря он это сделал. Тяжёлый саркофаг словно того и ждал. С гулким стуком он задвинулся до конца, легко перерубив своей гранью вампирью руку. Отчаянный вопль боли донёсся даже сквозь толстый слой камня. Отрубленная по локоть конечность упала к Стёпкиным ногам и запрыгала вниз по ступеням, кувыркаясь и разбрасывая густую кровь. Ванька позорно взвизгнул, отшатнулся, стукнулся затылком о нижнюю кромку саркофага и зашипел сквозь сжатые зубы, схватившись за голову обеими руками. Вампирская кровь, густо забрызгавшая ступени, дымилась и вскипала. Словно кислота, которая вытекала из инопланетных монстров в фильме "Чужие".

Стараясь не наступать на отвратительные следы, мальчишки торопливо скатились по лестнице, затратив на не самый короткий спуск от силы секунд пять. Это для них теперь был единственно возможный путь. Наверху кричали 'Откройся!' и в бессильной злобе стучали по саркофагу чем-то тяжёлым. Душу грела твёрдая уверенность в том, что сдвинуть массивную каменную глыбу вампирам не удастся. Во-первых, у них нет драконьего глаза, а во-вторых, там на страже остался Верхогор. Уж он-то мальчишек в обиду не даст. Если, конечно, захочет ещё раз прервать свой вечный сон.

У входа в сокровищницу они остановились, с отвращением глядя на страшный обрубок. Он тоже дымился, высыхая на глазах. Буквально через полминуты плоть на нём испарилась до костей, затем и кости неотвратимо превратились в горстку серого порошка.

— Вот что случается со здешними вампирами, когда они умирают, — прошептал Ванька, брезгливо отбрасывая ногой в сторону обрывок пустого рукава. — Интересно, а этот, у которого руку отрубило... ф-фу, какая гадость!.. он тоже в пыль? Или выживет, как ты думаешь?

— Лучше бы не выжил, — Стёпка был безжалостен. Он прислушался к себе и понял, что действительно так думает и что пострадавшего вампира ему ничуть не жаль. — Чем меньше их будет, тем лучше для всех в Таёжном улусе.

Дверь в сокровищницу была приотворена. Мы ведь её закрыл, вспомнил Стёпка, почему же?..

— Ну и что мы тут встали? — спросил Ванька. — Наверх нам всё равно пока нельзя. Давай внутри пересидим эту бучу. Уйдут же они когда-нибудь.

— Да-да, молодые люди, — сказал кто-то в сокровищнице неприятно знакомым хриплым голосом. — Что же вы там встали? Заходите, не стесняйтесь. Поговорим, пообщаемся. Нам ведь есть о чём поговорить.

Глава семнадцатая,

в которой демоны узнают много интересного, но не всему верят

Мальчишки ещё не успели опомниться после грандиозного сражения, ещё мелькали перед глазами разряды молний, сверкали щиты и блистали мечи, а тут — новая напасть! И получается, что ничего ещё не кончилось!

Обмерший от испуга Ванька при первых же звуках чужого голоса схватился за склодомас, глянул с надеждой на едва светящийся камень и поморщился: эх, маловато! Но жезл не опустил — всё равно другого оружия под рукой нет. Стёпка невероятным усилием воли успокоил суматошно застучавшее сердце и с эклитаной наперевес шагнул через порог, левой рукой толкая тяжёлую дверь. Ванька, не отставая, дышал ему в затылок.

— Моей вины в том нет, — смущённо пробормотала дверь. — У него шибко сильный ключ-отговор при себе имеется.

У кого у него, они тут же и увидели.

На полу сокровищницы, в нескольких шагах от входа, вытянув ноги и опираясь спиной на раскрытый сундук с золотом, лежал странный вампир Ниглок. Мерзкое создание, жуткий кровосос и просто враг сейчас не представлял никакой опасности. Слишком уж он был побит и помят. И выглядел потому далеко не лучшим образом. Некоторые мертвецы иногда выглядят симпатичнее.

Когда Ванька с перепугу шарахнул остатками склодомасовой силы во врагов, высоса безжалостно зашвырнуло в открытый зев тайного прохода. Каким образом он остался жив, кубарем скатившись по крутой каменной лестнице, объяснить трудно. Человек после такого вряд ли бы выжил. Вероятно, тут сыграло роль то, что вампиры вообще более живучи. Так или иначе, досталось Ниглоку изрядно, он, похоже, сломал обе ноги и левую руку, крепко разбил голову и, видимо, повредил позвоночник. Иначе не лежал бы в такой неестественной (неживой) позе. Серая хламида на правом боку была разорвана и окровавлена.

Стёпка, преодолевая отвращение, всматривался в уродливое лицо, точнее, в морду. Благо сейчас вампирская магия почему-то не действовала: не было ни характерного запаха, ни тягостного чувства прикосновения к чему-то предельно мерзкому. Видимо, сил на такое у Ниглока уже не осталось. Мучнисто-бледная, без единого волоска, кожа сползла складками со щёк на шею, острые уши сморщились, на голом вытянутом черепе отчётливо виднеются пульсирующие кровеносные сосуды. Носа почти нет, губы тонкие и бесцветные, рот похож на косой разрез, как пасть у акулы. Казалось бы — жуть запредельно страхолюдная из фильма ужасов, и всё же что-то почти знакомое, почти нормальное угадывалось в упрямом выражении лица и пристальном взгляде мутных глаз. И это по-настоящему пугало. Не должно быть в подобном создании ничего человеческого, что хотите со мной делайте, но неправильно это.

Ниглок облизал губы острым белесым языком, поднял взгляд на Степана.

— Кто там кричал? — спросил он.

— Строк. Ему саркофагом руку отрубило, — Стёпка на всякий случай держался от вампира подальше. Мало ли что у него на уме. Может, он вообще притворяется обессиленным, а потом — как вопьётся! — Хотел нас схватить и не успел.

— Допрыгался Строк-наан, — в голосе вампира не было ни следа жалости или сочувствия. — Ну, туда ему и дорога. Воздух без этого ублюдка чище будет.

Странно было слышать из уст вампира такие слова в адрес соратника и сослуживца, с которым он только что рука об руку шёл в бой. Неужели эти высосы вообще не испытывают к соратникам никаких дружеских чувств?

— Вообще-то можно жить и без руки, — подал голос Ванька. Он тоже приближаться к вампиру не спешил и руку со склодомаса не убирал, надеясь, что жезл постепенно восстановит магический заряд.

— Низшие вампиры вдали от родового гнезда от таких ран умирают, — пояснил Ниглок. Затем указал взглядом на своё неподвижное тело и добавил: — И от таких тоже. Только не сразу. Поживу ещё... малёхо.

И опять Стёпку укололо это неместное "малёхо". Вампира ему было нисколько не жаль. Вражина получил то, что заслужил. Вот и пусть теперь на своей бледной шкуре ощутит, каково это — умирать... Неужели и в самом деле умрёт? Вот прямо сейчас? И что нам теперь — смотреть, как он потихоньку отдаёт концы? Не по-людски это. Он же теперь, можно сказать, пленный. А попавших в плен раненых вражеских солдат даже на войне лечат, ну, не всегда, правда, и не все. Фашисты, те точно не лечили. Но мы же не фашисты. И что нам тогда делать? Перевязать его нечем. Мешочка со снадобьем у нас больше нет. Можно, конечно, Ванькин свисток попробовать. Только нужно ли? Поставишь на ноги этого высоса, а он потом на тебя же и набросится... с новыми силами.

— А как вы сюда вошли? — спросил Стёпка. — Дверь же закрыта была.

— Я сюда не вошёл, я сюда вполз, — страшновато усмехнулся вампир. — А дверь... Что тебя удивляет? Вы же как-то сумели её открыть. И я сумел.

— То мы, а то вы, — Стёпке неприятно было сознавать, что у вампиров имеется какой-то свой способ открывания зачарованных дверей, какой-то шибко сильный ключ-отговор. Получается, что в эту сокровищницу чуть ли не любой желающий войти может, так что ли?

— Много о себе мнишь, демон. Думаешь, что ты один здесь такой... удачливый, да? Ошибаешься. Здесь таких много, и я один из них. Мне и покруче двери открывать приходилось... Ну что же вы стоите, будто в гости пришли? — вампир указал глазами на сундуки. — Устраивайтесь, господа малолетние демоны, чувствуйте себя как дома. Это же, как я понимаю, теперь всё ваше. Я прав?

— Нет, — сказал Стёпка, присаживаясь на ребристую крышку одного из сундуков. — Это не наше. Это золото Таёжного улуса. А мы его только нашли. Нам просто повезло.

Ниглок неожиданно засмеялся. Видно было, что это вызывает у него боль в груди, но он всё равно смеялся до тех пор, пока смех не перешёл в кашель и на губах не запузырилась тёмная кровь. И что интересно — смеялся он не по-вампирьи, а вполне по-человечески, без унылых завываний. Всё-таки странный он был какой-то, неправильный. Может быть, он не настоящий вампир, а полукровка? Ну, в смысле, что вампиром у него была только мать.

— Ну, вы меня повеселили... перед смертью, — сказал Ниглок, отдышавшись и сплюнув прямо на грудь тягучий кровавый сгусток, который тут же задымился, испаряясь. — Вы что же, так ничего ещё и не поняли? Какие, однако, демоны нынче пошли недогадливые. Вы в самом деле думаете, что вам повезло найти спрятанный в замке золотой запас, о котором никто-никто здесь не знал? И что даже гномы его не учуяли, хотя они могут найти золото где угодно? Ну, вы, парни, даёте!

— Ничего мы не даём! — обозлился Ванька. И вообще весь этот разговор не нравился. Мало того, что чуть не загрызли, так ещё и поучают тут кровососы всякие. — В чём проблема-то? Вот золото! Мы его нашли! Всё — разговор окончен!!!

— Дураки. Молодые дураки. Как же я вам завидую, — с такой тоской проговорил вампир, что Стёпка чуть не проникся к нему жалостью. Еле стряхнул с себя это неуместное чувство. Завидует он нам, понимаете ли, ещё бы ему не завидовать. Был бы здоров и цел, не так бы, небось, разговаривал. Вон клыки какие, очень легко представить, как они вонзаются в чью-нибудь беззащитную шею... Нет, не стоит его жалеть, какие бы слова он сейчас ни говорил. Получил по заслугам.

— А теперь послушайте меня. И не перебивайте. Мне недолго осталось... ног уже не чувствую... В голове шумит... — Ниглок сделал глубокий вдох, в груди у него отчётливо и очень неприятно булькнуло. — Так вот, мои юные враги, что я вам скажу. Никакого золота здесь никогда не было и быть не могло. А вас в этот склеп нарочно заманили, чтобы чародеи замковые не помешали вас захватить. Место здесь уединённое, посторонних не бывает, хоть кричи, хоть стучи — никто не услышит. И уйти из склепа легко, есть тайные ходы. Вынесли бы вас, никто бы и не заметил. Алексидор с Полыней этим занимались. Знаки расставили... Призрака подсадили, дверь заколдованную вам указали как бы ненароком. Да ещё намекнули, что, мол, есть нечто этакое за дверью... Вы же любопытные, вам же скучно впустую сидеть. Тайны вам, дуракам, разгадывать надо, по подземельям шастать, сокровища несметные искать...

Стёпка, который и раньше о чём-то таком догадывался, покосился на Ваньку. Ванька сидел надутый и недовольный. А кому понравится узнать, что тебя просто-напросто развели как малолетнего придурка, поманили сладкой морковкой, а ты и попался...

— Не получается, — всё же возразил Стёпка, больше для того, чтобы успокоить друга. — Сокровища-то мы в самом деле нашли. Вот же они, — он звонко щёлкнул по стоящей на полке золотой пузатой вазе. — Их потрогать можно, они настоящие. А совпадений таких не бывает.

— Всё получается, — вяло шевельнул здоровой рукой Ниглок. — И совпадения никакого нет. Вы искали сокровища — вы их нашли. И знаете, почему? Потому что вы очень хотели их найти. Потому что вы по-настоящему в них верили.

"Ну, я-то не слишком верил, — тут же подумал Стёпка, — это Ванька верил".

Вампир некоторое время внимательно смотрел на мальчишек, затем вздохнул:

— Не поняли, да? Объясняю на пальцах, — он поднял здоровую руку, пошевелил обломанными когтями, поморщился, словно эти жутковатые загогулины ему самому надоели, и с видимым усилием заставил их втянуться. — Объясняю подробно. Этого золота здесь не было, а потом вы его придумали, и оно появилось. Всё очень просто. Захотели — получили. Завидую я вам. Мне бы так в своё время... Я бы... такого насоздавал... Я бы... Э-эх!!!

— Мы не волшебники, — сказал Стёпка, который не очень-то поверил в вампирские бредни. — Мы не чародеи. Мы даже заклинаний никаких не знаем. Как мы могли наколдовать вот это вот всё? Тут такая силища нужна, что, наверное, даже всех замковых чародеев не хватит.

— Да не наколдовывали вы ничего. Оно само появилось... по вашему желанию. Вы же кто? Вы — демоны-исполнители. И сила у вас есть... Даже слишком много... Чтоб вас разорвало от этой силы!

— Не дождётесь. Самих вас всех поразрывает.

— Так уже, — согласился Ниглок. — Но помечтать-то я могу.

— Мечтать не вредно. Только всё равно не получается.

— Да всё получается! — вампир рассердился и даже оскалился, показав клыки. — И не спорь со мной, тэрби-якеда! Всё получается... У вас получается. Гляньте вон вокруг, сколько наполучалось! Аж глаза слепит. Захотели разбогатеть и наисполняли для себя большую гору золота.

— Не для себя, — встрял Ванька. — Нам это золото не нужно.

— Чёрт побери! — опять не по-здешнему выругался вампир. — Какая разница!.. Впрочем, наверное, большая... Ладно, не спорю, не для себя, для других. Но создали — вы. Думаете, демоны-исполнители что делают? Чужие желания исполняют, да? Как бы не так! Не знаю, что вам наговорили местные чародеи, но на самом деле вы можете исполнять только свои желания. Захотели приключений — получите! Захотели стать героями — пожалуйста! Возжелали найти сокровища — вот вам сокровища! Это вот что у тебя в руках? — скосил Ниглок мутные глаза на Ваньку.

Ванька замялся, потом сообразил, что вампир уже вряд ли сможет кому-нибудь выдать тайну, и признался:

— Склодомас это. Жезл власти.

— Откуда он у тебя?

— Нашли.

— Нашли они... Вот здесь, прямо в замке?

— Нет. У колдуна одного в пещере. Далеко отсюда.

— Вот так вот взяли и нашли. Все маги с чародеями не знамо сколько столетий ищут, землю роют, отыскать не могут, отчаялись уже, а вы захотели и просто нашли... у колдуна в пещере. Не смешите мои... клыки, чёрт бы их побрал! Ну почему? Почему это не я его нашёл?!! Почему вы? Что в вас такого особенного?

Вампир задохнулся и закашлялся, кровь опять выступила на его губах. Мальчишки молчали, не совсем понимая происходящее. Что-то было не так, что-то нужно было понять...

— Какой там сейчас год? — вдруг тихо спросил Ниглок.

— Где? — спросил Стёпка, догадавшись, но не решаясь поверить. Неужели?.. И никакой он, значит, не полукровка...

— Дома, где же ещё, — выдохнул вампир. — Вы сюда из Питера или из Москвы?

Внутри у Стёпки всё обмерло. Догадка, в которую он не решался поверить, оказалась правильной. Взглянув на Ваньку, он увидел, что тот побледнел настолько, что веснушки выступили на лице отчётливо и ярко.

— Из Сибири, вообще-то, — тихо сказал Ванька. — Я в Москве и не был ещё ни разу. А-а-а... Это что получается? Это получается, что там, у нас, тоже вампиры живут?

Ниглок удивлённо вздёрнул белесые брови:

— Кто тебе этакую глупость сказал?

— Но вы же сами...

— Что — сами? Я человек, понятно! — чуть ли не взвизгнул вампир и тут же закашлялся. — Был человеком... Когда-то.

Мальчишки переглянулись.

— Но как же?.. — не понял Стёпка. — И почему тогда?..

Ниглок со стоном подтянул безвольное тело к сундуку, лёг поудобнее, откинул голову на крышку. Его жуткое лицо стало ещё белее, щёки запали, сквозь кожу уже чуть ли не кости видны.

— А вот так, — криво усмехнулся вампир. — И потому. Разрешите представиться: Нигашин Николай, старший лейтенант... неважно, в общем... Какой я теперь лейтенант! Попал сюда из Дубоссар семь уже почти лет назад. Так какой там, говорите, год?

— Пятнадцатый, — сказал Стёпка и тут же поправился. — Две тысячи пятнадцатый.

— Ох, ни... варгеш кха ишиман! — удивился вампир. — Вот оно как, выходит. По разному время-то идёт там и тут. За семь здешних лет на Земле — погоди-ка! — ну да, двадцать три года прошло. Хотя... какая теперь разница! Что смотрите? Удивляетесь, почему я такой вот, да? Почему вампир? А вот потому!!!

Он так громко выкрикнул последние слова, что вновь закашлялся, пятная кровавыми брызгами грудь.

— Потому, — продолжил он уже тише. — Потому что тоже — исполнитель. Потому что захотел, дурак, слишком многого! Не помню, кто сказал: бойся своих желаний — они могут сбыться. Вот они и сбылись... В таком вот виде, — он приподнял левую руку, выдвинул когти, пошевелил ими, потом оскалил страшные, в розовой крови клыки: — Нравится?

— Нет, — сказал Стёпка. — Совсем не нравится. Кто вас заколдовал? Оркмейстер?

Ниглок, вернее, Николай опять невесело засмеялся.

— Демонов никто не может заколдовать. Мы сами себя заколдовываем. Я сам стал таким, понятно, сам! По дури своей, по глупости. Из-за жадности своей неумеренной. Вам-то это, я посмотрю, не грозит.

— Почему? — это уже Ванька спросил, видимо, сильно испугала его возможность превратиться в вампира.

— Потому что вы молодые, правильно воспитанные идиоты, — пояснил Николай (нет, всё-таки трудно было называть человеческим именем это жуткое существо, пусть даже оно и говорило вполне по-человечески). — И не успели ещё оскотиниться. Или у вас в две тысячи пятнадцатом теперь все такие?

— Не знаю, — буркнул Ванька. — И никакие мы не идиоты. Сам ты...

— Дурачок, это же я тебя похвалил, — усмехнулся вампир. — Я ведь тоже таким... почти таким был когда-то. Сейчас бы... да поздно жалеть. В общем, не ваше дело, как я превратился вот в это. Мне, может, самому стыдно вспоминать. Взрослые тоже много глупостей совершают, побольше даже, чем молодые. А потом за всё приходится расплачиваться. Не думал я, честно говоря, что так быстро этот час для меня наступит, — он поднял запавшие глаза на Стёпку. — Хотел я с тобой наедине поговорить... Ну, вот и говорим.

— А, скажите, — вспомнил вдруг Стёпка. — Это не вы когда-то давно на Перекостельском перевале оркимагов из автомата перестреляли?

Вампир в удивлении широко раскрыл пасть, лучше бы не раскрывал — мерзкое зрелище:

— Откуда ты об этом знаешь? Вы же совсем недавно сюда попали.

— Колдун один Полыне рассказывал. Он ещё там гильзу подобрал, думал, что это магическая стрела.

— Да, было дело. Я тогда тоже со всемирным злом собирался бороться до победного конца. Только патроны слишком быстро кончились. Всего два магазина у меня оставалось, на всех оркимагов всё равно бы не хватило. Ну а потом... В общем, убедили меня, уговорили... Обманули, как... Короче говоря, доверился я не тому, кому следовало.

— И что? Вас в плену завампирили?

Ниглок хмыкнул.

— Эти сказки оставь для дураков. Никто здесь никого не завампиривает. Кровь высосать могут, это да... А завампирился я сам, по своей воле... По своей дури, если уж откровенно. Очень скучно, понимаете ли, быть честным и благородным. Никакого прибытка... Только "завампирился" — не совсем правильное слово. Горгу-нааны говорят: "Удостоился высокой чести принять в себя сумрачную душу истинного народа". Вон как загнули! Высокая честь! С гнилыми-то клыками и нестерпимой вонючей магией... Ладно, довольно обо мне. Как там сейчас в Приднестровье? Кто победил?

— В каком Приднестровье? — не понял Стёпка. — Кого победил?

— Приднестровье — это в Молдавии, — вспомнил Ванька, у которого по географии всегда были пятёрки. — А что там?

— Война там... была, — пояснил Ниглок. — Меня прямо из Дубоссар сюда и закинуло. Шарахнули из танка... Помню только вспышку, а потом сразу раз — и я в тайге. Сначала решил, что в Сибирь закинуло, поверить всё не мог, что на такое расстояние... Потом только дошло, что в другом мире оказался, когда колдуна одного встретил. Дальше — уже неважно. Так кто там победил?

— Наши, наверное, — пожал плечами Стёпка. — Я не знаю... А кто там воевал?

— Наши с ненашими, — скривился вампир. — Как и везде. Как и здесь. Ну, если не знаете, значит, точно наши победили... А вообще, как там жизнь?

— Нормально всё. Живём, учимся.

— Воюете?

— Мы нет, — это Ванька опять ответил. — На Донбассе воюют.

— Кто с кем?

— Донецкие с киевскими.

— Вон куда уже добрались, — пробормотал вампир. — И что? Кто побеждает?

— Пока никто.

Странно это было, весь этот разговор был предельно странным. Где-то над головой стоял средневековый замок, населённый чародеями, вурдалаками и гоблинами, у выхода подстерегали вражеские колдуны, вокруг громоздились сундуки набитые золотом под завязку, перед ними лежал умирающий превращённый в вампира соотечественник, а они как ни в чём не бывало беседовали с ним о таких обычных, но таких уже далёких вещах, о том, другом совсем мире, в котором нет ни магии, ни вампиров, ни чародеев... Такое чувство, как будто в другую книгу случайно открыл, или на другой фильм незаметно для себя переключился.

Вампир между тем надолго замолчал. Слишком надолго. Даже, вроде бы, дышать перестал. Стёпка вдруг со страхом увидел, что глаза его, полуприкрытые, смотрят в одну точку и не мигают.

Мальчишки переглянулись, подумав об одном и том же. Неужели умер? Вот так вот быстро? И ничего даже толком не успел рассказать и объяснить. Ванька громко сглотнул и неловко пошевелился. Какое-то золотое блюдо звонко упало с полки на пол. Вампир вздрогнул и глаза его вновь приняли осмысленное выражение. Не умер! Жив! Стёпка осторожно перевёл дух.

— Что, обрадовались уже? — пробормотал вампир.

— Нет, — сказал Стёпка. И не соврал. Радоваться чужой смерти он ещё не научился. И учиться такому не желал.

— Обрадовались, я же видел, — не поверил Ниглок. — Потерпите, недолго осталось. Хреново что-то мне... Это ты меня убил своим жезлом! — уставился он на Ваньку. — Я тебе этого не прощу, конопатый. Я тебе во сне являться буду, жизни тебе не дам, так и знай!

— А нечего было на нас набрасываться! — не остался в долгу Ванька. — И вообще, нечего было во всяких гадов превращаться! А ещё лейтенант!

— Встретил бы я вас года три назад, всё бы иначе было, — тоскливо вздохнул вампир. — Совсем иначе.

— Три года назад нас тут не было, — сказал Стёпка. — Мы это... Может, вам чем-нибудь помочь? Раны там перевязать или ещё что...

Сказал и сам тут же пожалел. Не очень-то ему и хотелось помогать этому принявшему вонючую сумрачную душу бывшему лейтенанту. Что бы он ни говорил, а сейчас он был на стороне врагов, и сам был враг. Пусть даже и смертельно раненый. Вот и Ванька глаза таращит: мол, ты что такое говоришь, кого лечить собрался, совсем уже ку-ку, что ли?

— Кровью своей поделишься? — невесело оскалился Ниглок.

Стёпка поморщился и помотал головой:

— Ещё чего!

— Боишься?

— Не хочу. И... да, боюсь. И вообще — противно.

— Противно ему. А подыхать вот так, думешь, не противно? Да ладно, шучу я. Не поможет мне твоя кровь... к сожалению. Ничего уже не поможет. А как всё хорошо начиналось!.. Вы-то что теперь делать будете?

— А вам-то что? — спросил Ванька.

— Не хами. Может, интересно мне. Может, помирать не так грустно будет.

— Оркимагов из Таёжного княжества прогоним, — не отказал себе в удовольствии Стёпка.

— Очень смешно, — растянул бледные губы вампир. — Как? Чем?

Ванька повертел перед собой склодомас:

— Вот этим. И ещё золотом. Отдадим его князю Могуте, он соберёт армию, и погонят таёжники ваших оркимагов до самого Оркланда.

— Хм... Может и погонят. Мне уже всё равно. Мне этого не видать. А золото так-таки и отдадите? Не пожалеете? Здесь с таким богатством можно многого добиться. Очень многого.

— Не надо нам многого. Мы домой хотим, — буркнул Ванька. — Но сначала нашим поможем.

— Наши — это кто?

— Наши — это все, кто живёт в Таёжном княжестве, — отрезал Стёпка. — И уж точно не орклы. И не вампиры.

— Осуждаете?

— Да.

— Ну и правильно, — вздохнул Ниглок. — Я тоже осуждаю... себя. Вернуться бы, чтоб всё заново. Я бы всё иначе сделал, совсем иначе. Вот как вы... Хотя, зачем я вру? Ничего бы я не сделал, ничего. Точно так же бы и кончил, только, может, быть не в таком шикарном месте... Забавно, да? Всю жизнь мечтал разбогатеть, а умру на сундуке с золотом. Мечта почти исполнилась. Жаль, что немного не так.

— А вы там за кого воевали? — спросил Ванька.

— За наших, за кого же ещё.

"Наши бывают разные", — хотел сказать Стёпка, но промолчал, потому что вампиру, судя по всему, осталось жить совсем немного.

— Дракона кто придумал? — спросил вампир.

— Я, — признался Стёпка. — Только я его не придумывал. Его Ушедшие Держатели в старом месте силы увеличили. Он же маленьким был, обычным дракончиком.

Ниглок опять скривил губы:

— Держатели... Какие, к дьяволу, держатели? Какое место силы? Я толкую, толкую, а до вас всё не доходит. Вы что, в самом деле думаете, что здесь такой вот сказочный мир с добрыми и злыми волшебниками, с превращениями, с чудесами и подвигами?.. Со щедрыми могучими дядями-богами, которые драконов вам дарят ни за что ни про что?..

— А разве не так? — спросил Ванька.

— Для вас так. А для других не так. Вы же просто дети... Сосунки восторженные, которым повезло попасть в мир, где есть магия. И вы со своей верой этот мир под себя меняете... Я тоже сначала менял... Как мне казалось... Пока он не изменил меня. Видали? — Ниглок с трудом поднял руку, выпустил пару надломленных когтей, клацнул ими едва слышно. — Поживёте здесь подольше — тоже такими станете.

— Не станем, — буркнул Ванька. — Мы не такие дураки.

— Да, вы дураки другие, — согласился вампир. — Наивные вы ещё. Подвигов вам хочется, честными и смелыми быть хочется. Чтобы друзья вами восхищались, а враги боялись. Чтобы всех гадов раз — и победили! Даже там, где этих гадов раньше никто и не видал. Чтобы вражеские мечи вас не ранили и чтобы убить вас было невозможно... Чтобы ни у кого не получалось, скажем, какую-нибудь принцессу спасти, а вы раз — и спасли! Чтобы всех соперников на турнире — одной левой... Чтобы даже те, кому вы не нравитесь, вдруг в друзья стали набиваться... Чтобы все о вас знали и вами восхищались... Чтобы девчонки восторженные вокруг... Не было разве такого, а? Ну — если честно?

Стёпка сердито смотрел на ухмыляющегося вампира, который был, чего уж там, во многом прав. И враги из ниоткуда появлялись (вспомнить хотя бы Бучилов хутор, колдунов в Проторе, Хвалогора с гриднями в Лосьве); и Миряну он от заклятья избавил, пусть она и не принцесса, зато его теперь всё женское население Таёжного улуса знает; и Смаклу из плена выручил; и на турнире, да, хотел быть самым крутым — и был почти самым крутым; про желание увидеть настоящего дракона вообще говорить не стоит. Неужели прав вампир?

— Да правда это, правда, не сомневайся, — словно бы прочитал его мысли Ниглок. — Я ведь как только увидел, что все оркимаги ни с того ни с сего вдруг в чёрное с серебром переоделись, сразу понял, что кто-то вроде вас в этом мире появился. Вражеские колдуны — они же всегда в чёрном, правильно? Чтобы пострашнее были, чтобы сразу было понятно — злодеи.

— А до этого они какими были? — не поверил Стёпка.

— Другими... Обычными... Не помню уже... — вампир оскалился, но получилось не злобно, а жалко. — Я и заметил-то только потому, что сам нездешний. Силы у вас много, вот оркимаги с колдунами за вами и охотятся. С одной стороны вроде как боятся, а с другой попользоваться вашей силой хотят... Для себя.

— Перетопчутся, — довольно сказал Ванька. — Силы им нашей захотелось... Как бы не так! Щас вот как придумаю, что они все сквозь землю провалятся, будут тогда знать!

— Если бы это было так просто, — вампир устало прикрыл глаза, облизал сухие губы, попробовал шевельнуть рукой, она уже не поднималась. — Одного желания мало. И склодомаса вашего мало. Нужно ещё кое-что. Вы не знаете, а я знаю. Только вам не скажу. Не стоите вы того. Будете теперь мучиться... всю оставшуюся жизнь. Мучиться и меня вспоминать.

Он уставился на Ваньку:

— Ну что, конопатый? Открыть тебе страшную тайну? Или навсегда с собой в могилу унести главный демонский секрет? Мне почти семь лет потребовалось для того, чтобы его заполучить. А?

Ванька пожал плечами, покосился на друга, мол, как думаешь?

— С чего это вы так расщедрились? — Стёпка вампиру верить не спешил.

— Вас, дураков, жалко, — признался Ниглок. — Чародеи вас за нос водят, а вам и невдомёк. А правда в том, что вернуться отсюда туда почти невозможно.

— Почти? — уточнил Стёпка.

— Да-да, ты правильно услышал. Вещица одна у меня имеется... — вампир говорил всё тише, видно было, что он тратит на разговор последние силы. — Чародей один амулетиком со мной поделился... Ну как поделился — мёртвому амулеты ни к чему. А я его рядом с сердцем носил, всё надеялся, всё верил, что получится... Не получилось. Мне-то теперь дорога домой заказана, сам виноват, туда таких не принимают. А вот вы... Вам... Когда умру, можете забрать, я разрешаю... Только не тяните, амулету этому живой хозяин нужен, на мёртвом он быстро умирает... Я тогда успел... И вы поторо... питесь...

Ниглок тяжело выдохнул и как-то весь опал, будто сдулся. Руки бессильно разжались. Остекленевшие глаза смотрели а одну точку и ничего уже не видели.

— Он что, вправду умер? — шёпотом спросил Ванька.

— Нет, понарошку, — тоже прошептал в ответ Стёпка. — Видал, как его переломало. От таких ран кто хочешь умрёт. Даже почти бессмертный вампир.

— Интересно, про какой амулет он говорил? Думаешь, не врал?

— Может, и не врал. Амулеты, они же разные бывают.

— Заберём его?

— Ну, попробуй.

— А чё сразу я-то?

— Ты же у нас хозяин склодомаса, вот ты и забирай.

— А ты хозяин эклитаны.

— А ты — демон-экзепутор.

— Вот щас заберу амулет и вернусь домой без тебя. Понял? А ты тут останешься и будешь потом локти себе кусать.

— Я сейчас тебя покусаю!

— Стёпыч, кончай придуриваться! — Ванька, привстав на цыпочки, всматривался из-за сундука в мёртвое лицо вампира. — Ты же слышал, он сказал, что амулет надо быстрее снять, пока не выдохся. А то он сейчас вместе с вампиром в пыль превратиться. Как та рука отрубленная.

— Ну так снимай.

— Ага, снимай. Легко сказать.

— Боисся? — поддразнил Стёпка.

— Знамо, боюся. Он же мёртвый.

— А ты аккуратно. Я тебя подстрахую.

— Ну, ладно, уговорил. Только ты будь наготове, хорошо.

— Договорились.

Ванька подошёл к распростёртому на полу телу, постоял, не решаясь, затем легонько пнул вампирью ногу.

— Ты чего?

— Проверяю, — прошипел Ванька. — Вроде, в самом деле умер.

— А ты сомневался?

— Да кто этих высосов знает. Может, они бессмертные. Ладно, вон этот амулет, на груди у него, под одеждой. Сейчас сниму. Только голову придётся приподнимать. Чёрт, так неохота! Противный он какой-то.

Но едва Ванька склонился над вампиром и протянул руку к его шее, тот вдруг и в самом деле ожил. Встрепенулся, глаза распахнул и крепко вцепился в Ванькино плечо всеми своими вновь, как оказалось, выпущенными когтями.

— Попался!

Уж на что Стёпка был готов, как ему казалось, к любым неожиданностям, всё равно чуть ли не подпрыгнул от неожиданности. На то, чтобы описать Ванькин испуг, просто не хватит подходящих слов. Позорно взвизгнув, он дёрнулся, пытаясь вырваться, и повалился на пол, едва не уткнувшись носом в вампирий живот.

— Попался! — торжествовал Ниглок, подтягивая его к себе. — Ты с кем, салага, тягаться вздумал? С Ниглоком? Оттар хишшэс ттан! О-ос?

— Стёпыч, на помощь! — вопил Ванька, барахтаясь на полу. — Я же говорил, что он притворяется! Да отцепись же ты, гад! Что тебе надо? Только попробуй меня укусить, сразу подохнешь! У меня кровь ядовитая!.. Стёпыч, ты где?

А Стёпка, уже опомнившийся от испуга, стоял над ними и не знал, на что решиться. Эклитаной рубануть? А толку? Не рубит эклитана вампиров, проверено уже на Згуке. Да и зачем? Видно же, что ничего смертельно опасного Ниглок Ваньке сделать не может. Держит его одной рукой с обломанными когтями, а всё остальное тело как лежало бревно бревном, так и лежит. Это хитрый вампир, видимо, от отчаяния на такое решился, чтобы хоть как-то отплатить за свою близкую погибель. Даже бить его не хочется, сейчас устанет и сам Ваньку отпустит, вон у него уже и пот на лбу выступил и дыхание прерывистое.

— Стёпыч, спасай! — вопил Ванька.

А Стёпка, честно говоря, уже едва удерживался от смеха. Потому что всё это копошение на полу и впрямь выглядело забавнее некуда. Полупарализованный вампир тянет брыкающуюся жертву в одну сторону, перепуганный, встрёпанный Ванька — пытается уползти в другую; из сундука на них сыпятся золотые монеты, под руками бренчат золотые подносы и чаши... Звон, шум, ругань — несерьёзно всё как-то, по-дурацки.

— Глупый усварх! — между тем яростно хрипел вампир, дёргаясь вместе с вырывающимся Ванькой. — Не нужна мне твоя гнилая кровь! Жезл давай!

— Что?

— Склодомас, говорю, давай! А то в самом деле укушу!

— Да на! — сказал вдруг Ванька. — Подавись!

И сунул жезл прямо в вампирью морду. Ниглок тут же отпустил добычу и схватил склодомас. Торжествующая усмешка исказила его и без того не самую приятную физиономию. Ванька поскорее на карачках отполз подальше, поднялся и, с ненавистью глядя на довольного вампира, пообещал:

— Рано радуешься, ур-род. Он тебе всё равно не поможет. Он на нашу кровь зачарован, а другим не подчиняется. Помучаешься да и подохнешь. А он всё равно у нас останется.

— Был на вашу, а стал на нашу, — объявил Ниглок. — И за урода ты мне ещё ответишь. Смотри, пацан, и учись.

И он почти воткнул жезл в рану на боку, прямо в побуревшие от крови лохмотья. Там, внутри сразу ярко засиял налившийся синевой камень. Стёпка остро пожалел, что помедлил и не решился выбить склодомас из вампирьей руки. И что стоило дураку хотя бы пнуть посильнее, а теперь уже поздно...

Заорал бывший лейтенант похлеще Строка, раза в два громче, так, что у мальчишек даже уши заложило, а с полок посыпались всевозможные изделия из золота. Не принял склодомас вампирью кровь, отверг с презрением, да ещё и наказал наглеца нестерпимой болью. Ниглок выгнулся дугой, рана на боку буквально дымилась, отброшенный в сторону жезл тоже дымился. Ванька подхватил его, осмотрел, потом брезгливо оттёр от высохших остатков вражьей крови.

— Вот так-то! А то — учись, учись.

С вампиром творилось что-то непонятное. Его перекошенная от боли морда на краткое время принимала вдруг вполне человеческий вид, затем, словно передумав, опять возвращалась в прежнее, кошмарное состояние. И так несколько раз. Вампир уже не кричал — хрипел, зажимая рану рукой. Всхлипнув в последний раз, успокоился, утих, лежал с закрытыми глазами; а лицо его так и осталось снизу наполовину человечьим, сверху — наполовину вампирьим. Жуткое зрелище — и смотреть неприятно, и взгляда не отвести.

— Вот теперь я точно знаю, почему он в вампира превратился, — сказал Ванька. — Потому что он внутри — настоящий гад. И не за наших он там воевал, а за ихних. За врагов, в общем. Среди наших такие гады только предателями могут быть. Смотри, как он нас обманул с этим амулетом... Ведь обманул же, да?

Ниглок открыл наполненные болью глаза.

— Ну, обманул и что? Надо же было попробовать. А вдруг бы ваш склодомас мне помог.

— А попросить нельзя было? По-хорошему?

— А вы бы мне поверили по-хорошему? А? Ну то-то же... Чёрт, больно-то как! Словно вся кровь во мне горит! Видать, в самом деле конец мне пришёл. Врал я вам, врал, да ненароком правду и сказал. Сам себя, выходит, склодомасом этим погубил... Обидно.

— Так вы что, не умирали?

— Вампиры от таких ран не умирают, — скривился в невесёлой усмешке Ниглок.. — Даже вдали от родовых гнёзд... которых у них нет и никогда не было. Я их тоже придумал. И Строк, я думаю, месяца через два себе новую руку отрастит... Сволочь. Лучше бы не меня, а его сюда закинуло.

Стёпка только головой покачал. Выходит, этим вампирам ни в чём верить нельзя. Он и сейчас, может статься, тоже притворяется и вовсе не помирает, а лежит себе и незаметно раны залечивает.

— Смешно, — вампир поскрёб когтями по каменному полу. — Говорил же он мне, а я не верил. А он прав оказался.. Сволочь! Во всём прав.

— Это ты о ком сейчас? — спросил Стёпка. — Кто он? В чём прав?

— Был тут один. Тоже, по-моему, из наших. Учил всё меня... Мол, у демона-исполнителя только тогда всё получается, когда не для себя, понимаете? Только если ничего не захотел для себя лично. Забавно, да? Я ему не верил, да и как тут поверишь? Это же как в детской сказочке. Мол, исполняются только бескорыстные желания, только если не захотел ничего для себя лично. Вот как вы сейчас. Золото они отдадут... Таёжный улус они спасти хотят... Жила бы, как говорится, страна родная, и нету других забот... Пионеры-комсомольцы, чтоб вам пусто было... Идеалисты хреновы! Ничего для себя не хотите, да? А на других вам наплевать? Только если ничего для себя лично...

Он уже начал заговариваться... Или опять притворялся, что заговаривается.

— А вы?.. — начал и не договорил Стёпка.

— А что я? Да, да я хотел! Что уж теперь... Для себя хотел! Много. Всего и много. И чтобы сразу. Здесь же такие возможности... как мне казалось. Такие! Хреновые, честно говоря, возможности! Если бы я сразу знал!

— А как нам этого найти? Который вас учил? Где он сейчас?

— Умер он, понятно. Взял и однажды умер. Когда тебя мечом насквозь протыкают, почему-то очень хочется умереть... Вы вот что, парни... С золотом что хотите делайте, мне на него, честно, уже плевать... Да на всё плевать! Только ведь не получится у вас ничего! У вас тоже не получится, я точно знаю! Вы вот себе напридумывали геройства всякого, силу там небывалую, умения воинские... Я видел, как ты со Згуком бился, видел. Ты же мог его победить, но поиграться решил, обманул вампирскую сволочь... Вы ещё не знаете, какая он сволочь, что он со своими в деревнях творил... И я... И меня заставляли... Жить захочешь — не такое сделаешь... У вас ещё всё впереди, ещё узнаете, каково это — себя ломать, совесть свою давить, узнаете... Ничего у вас не получится, я вам говорю! Вы теперь сомневаться будете в себе, мол, а вдруг это не взаправду? А вдруг это мы всё придумали, и оно ненастоящее? Так вот я вам скажу: всё это и вправду ненастоящее. И склодомас ненастоящий. И меч твой — никакой не волшебный, а просто железяка. И силы в тебе, Степан Батькович, геройской нет и не было, и потому любой здешний воин уделает тебя на раз... Вот такую вот я вам подлянку напоследок подкинул... Это вам месть за смерть мою. За то, что вместо меня... месть вам... Обокрали за то что... Мне это всё должно было, мне, а не сосункам восторженным... Почему так всё... неправильно? За что?.. Я ведь не хотел...

Речь вампира становилась всё более неразборчивой. Нет, похоже, не притворяется, похоже, сделал с ним что-то такое склодомас, после чего вампиры уже не выживают. Бледная кожа постепенно приобретала всё более серый оттенок, глаза ввалились, рот едва открывался. Иссохшие руки жалкими плетями лежали вдоль опадающего тела. Голос стих почти до неразличимости, но вампир упорно бормотал, почти шептал, всё тише и тише:

— И не вернётесь вы... не вернётесь... Я не смог и вы не сумеете... Будьте вы прокляты, зачем вас таких только призвали... Так хорошо было, когда не знал... Мне бы домой сейчас... Домой бы... До... мо-о-ой... О-о-ох...

С последним выдохом его рот отвалился, как на шарнире, показав острые желтоватые клыки, щёки запали, глаза остекленели на секунду и вдруг наполнились белой мутью. И как-то сразу стало ясно, что вот это, лежащее перед ними, уже не живое, уже умерло навсегда. И начиная с бессильно раскинутых рук и вытянутых ног, его тело постепенно начало рассыпаться, как рассыпается на ветру высохшая песочная фигура.

Несколько бесконечно длинных минут мальчишки молчали, оглушённые свершившимся на их глазах страшным финалом чужой непростой жизни. Вот теперь вампир был окончательно и безнадёжно мёртв. Не старший лейтенант Николай Нигашин, а кровавый вампир Ниглок из Оркланда, враг со лживой сумеречной душой. Смотреть на его осыпающееся в серую пыль тело, было до жути неприятно, но мальчишки не отводили глаз, словно что-то удерживало их от того, чтобы отвернуться. Почти невидимый дымок всплыл к потолку и растворился. На полу осталась лежать вампирская хламида и пояс с ножами. И исщерблённый вампирский меч.

— Первый раз вижу, как умирают, — тихо прошептал Ванька. — Хорошо, что он испарился, правда? А то лежал бы тут мёртвый — вытаскивай его потом.

Стёпка промолчал. Услышанное от Ниглока как-то его слегка оглушило. Конечно, может быть, вампир всё придумал, может быть, он вообще не знал правды... А если знал? А вдруг не придумал?

Стёпка достал рукоять ножа и щёлчком заставил выдвинуться эклитану. Чудесный меч послушно просиял сверкающим лезвием, эфес мягко обнял кисть руки. Приятная стальная тяжесть грела душу. Работает. Врал вампир. Или уже свершившееся чудо назад не размагичивается? Это хорошо. Значит, и золото не исчезнет, когда они отсюда выйдут. И Дрэга не исчезнет. Это очень хорошо.

— Надо как-то наверх выбираться, — сказал он Ваньке. — Что будем делать?

— Ну не сидеть же здесь... на золотой куче. Я, между прочим, уже проголодался.

— А ведь я был прав про рояли, — сказал невпопад Стёпка. — Ну, про то, что нам слишком везёт.

— И что, разве плохо?

Стёпка пожал плечами:

— Не знаю. Хорошо, наверное. Только как-то невзаправду.

— А здесь всё невзаправду. Потому что — фэнтези. А ты что хотел? Чтобы оркимаги нас в темнице держали и силу магическую из нас вычерпывали? Это было бы взаправду? Благодарю покорно, мне такого не нужно! Я лучше вот так буду, с этими, с роялями и, может быть, даже с пианинами.

Глава восемнадцатая,

в которой демоны пытаются не думать о белой обезьяне

— Нас поджидают, — прошептал Ванька, неловко прижавшись ухом к каменному дну саркофага. — Не ушли никуда, я голоса слышу. И вампирами вовсю несёт.

Вампирский дух Стёпка и сам очень хорошо ощущал. И выбираться наружу через этот выход совершенно не стремился. Как и Ванька. Хватит уже, повоевали в склепе. Как говорится, таких приключениев мы наелись, нам теперь другие подавай. Тем более что там сейчас не три кровососа, а намного больше. И камень в склодомасе хоть и засиял заметно ярче после не слишком приятной встречи с Ниглоковой раной, всё равно ещё не набрал полную силу.

Так что пришлось спускаться в сокровищницу. Страж двери, уже, видимо, уставший от их хождений туда-сюда, вздохнул и ничего не сказал, чувствуя свою вину за пропуск вампира. Но едва они вошли, сразу аккуратно закрыл за ними дверь. И засовы задвинул — вжик, вжик, вжик. Словно точно знал, что выходить они теперь будут нескоро. Хотя, возможно, и знал. От этих магических дверей всего можно ожидать.

— А крутая была битва, да? — вздохнул Ванька. — Колдуны, вампиры, призраки... Только молнии были лишними.

— Да уж, — поёжился и Стёпка. — Здорово нас с тобой подзарядили. У меня мышцы на ногах до сих пор болят. И синяк, наверное, будет на мягком месте.

— Это всё Алексидор, сволочь магическая. Он мне сразу не понравился, так и знал, что подлянку какую-нибудь устроит. Жаль, что не получилось его заиффыгузить.

— Ничего. Зато они нас схватить не сумели. Небось локти сейчас кусают.

— Как думаешь, долго нам тут прятаться?

— А я откуда знаю! Может, день, может, два.

— Фигово, — вздохнул Ванька. — Здесь же ни поесть, ни попить. И туалета тоже, между прочим, нет.

— Ничего, — успокоил его Стёпка, оглядываясь. — Зато здесь много золотых ваз. Можно вместо горшков использовать.

— Ха-ха, — скривился Ванька. — Очень смешно. Всю жизнь мечтал посидеть на золотом унитазе.

Мальчишки слегка приуныли. Хотя, казалось бы, чего грустить? Плена избежали, от врагов удачно скрылись, сокровища нашли. Даже склодомас проверили на антивампирскую устойчивость. А поди ж ты — всё равно на душе было как-то смутно. Наверное, оттого, что победа получилась не полной. Сражались, сражались — а в итоге всё равно отступили. Можно, конечно, утешать себя тем, что вдвоём против отряда кровососов они всё равно бы не выстояли... Можно убеждать себя, что отступление — это не трусость... На душе от этого легче не становится. Да ещё это золото вокруг! Его назойливый тусклый блеск уже не радовал, а откровенно раздражал. Стёпка даже нарочно в пол уставился, чтобы не видеть громоздящуюся повсюду вычурную посудную желтизну.

А на полу, как назло, мозолило глаза оставшееся от Ниглока тряпьё. Так и лежало посреди хранилища. Стёпка, брезгливо морщась, затолкал его ногой под одну из полок. Пояс с ножами и меч отправились туда же. Вампирий прах он, понятное дело, трогать не стал. Лежит на каменном полу серая пыль, ну и пусть лежит. Пылесосов поблизости всё равно не наблюдается. "Для подохших кровососов здеся нету пылесосов" — невесёлые стишки сами собой сложились в голове.

— Как ты думаешь, мы бы тоже могли в вампиров превратиться? — спросил Ванька. — Как этот лейтенант?

Стёпка помотал головой:

— Нет, не могли бы. А вообще — не знаю... Здесь, наверное, всякое бывает. Повезло, что нас в Летописный замок закинуло, а не в Оркланд. Нас бы там никто и спрашивать не стал. Превратили бы как миленьких. И бегали бы мы сейчас с тобой по тайге в поисках добычи с бледными лицами и жуткими клыками. Воняли бы на всю округу трупным запахом.

— Бр-р-р! — передёрнул плечами Ванес. — Даже представлять такое не хочу. Хуже нет, наверное, в вампира превратиться, помнить, кем ты был, и знать, что нормальным уже не станешь.

— Да уж, невесело. Прикинь, вот так вот жил человек, жил, в школу ходил, друзья у него какие-то были, родители, — размышлял вслух Стёпка, глядя на рассыпанную по полу серую пыль. — Уроки делал, мультики смотрел, мечтал о чём-то, в армии служил, офицером стал... А потом обернулся в кровососа и умер ни за что среди сундуков с золотом. И никто никогда не узнает, что с ним случилось. И получается, что всё у него в жизни было зря. Вообще всё.

— А по-моему очень даже и хорошо, что никто не узнает, — сделал вывод Ванька. — Пусть лучше его родные думают, что он на войне погиб. Давай больше не будем о нём говорить! Противно!

— Давай, — согласился Стёпка.

И они на некоторое время замолчали. Впрочем, непоседливого Ваньку надолго не хватило. Тихо сидеть и покорно ждать неизвестно чего он был не в состоянии. Душа требовала действия, переполнявшая организм энергия (вон они — последствия магических молний!) требовала выхода. Соскочив с сундука, конопатый экзепутор принялся бегать от стены к стене, без особого почтения пиная по пути валяющиеся на полу золотые подносы и тарелки.

— Чёртов Феридорий! — возмущался он при этом. — Когда не надо, обязательно физиономию свою недовольную из стены высунет. "Сюда не ходи, туда не ходи!" А тут ждёшь его, ждёшь, а он даже не чешется... Эй, Федя, покажи личико! Ты нам нужен! Аллё-о! — Ванька даже по стене кулаком постучал. — Из дер энибади хоум? Шоу ми ё фэйс, плиз!.. Не хочет, гадский секретарь. На обед, наверное, ушёл или спит.

В конце концов, устав бегать и ругаться, он попытался узнать хоть что-нибудь полезное посредством единственного известного в этом мире средства магической связи. Подойдя к отвечай-зеркалу, он осторожно заглянул в его глубину, убедился, что хозяин на месте и попытался его разбудить. Пустая затея. Ни на просьбы, ни на окрики, ни даже на стук по стеклу хозяин не реагировал. Дрых себе без задних ног среди зазеркальной золотой роскоши и в ус, что называется, не дул. Даже когда Ванька, рискуя получить в итоге одни осколки, аккуратно постучал несколько раз по стеклу рукоятью склодомаса, хозяин лишь бормотнул что-то невнятное и повернулся на другой бок.

— Обленился, гад, — с неудовольствием констатировал Ванька. — А чего ему? Тепло, светло и мухи не кусают. Ещё и золота вокруг полно. Не жизнь, а малина. Помереть от тоски можно.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Стёпка.

— Затем. Чтобы он на помощь кого-нибудь позвал. Серафиана там, или Купырю. Пусть бы они вампиров из склепа разогнали. А то будем тут с тобой сидеть до этого... как его... до морковного загнивения.

— А ты знаешь, что?.. — предложил, отсмеявшись, Стёпка. — Ты лучше пока сундуки пересчитай.

— Нафига?

— Для отчёта. Чтобы точно знать, сколько здесь золота. А то будешь у князя, как плохой рыбак, руками разводить: вот такенные там сундуки! Вот такая там гора золота! Несерьёзно.

— Монеты пересчитать не получится, — озаботился Ванька, окидывая жадным взором хранилище. Стёпкино предложение ему явно пришлось по душе. — Здесь работы на год, не меньше. А вот сундуки — другое дело, тут ты прав. Жаль, записать некуда.

— Двадцать больших, тринадцать средних и восемь маленьких, — получилось у него в итоге. — Всего — сорок один. Легко запомнить, фильм такой есть... Вот это круто я наисполнял! Щас ещё тарелки с кувшинами пересчитаю...

Пока Ванька с увлечением занимался ревизией сокровищ, Стёпка гадал, всё ли, рассказанное Ниглоком, было ложью. Очень похоже на то, что кое в чём перешедший на сумрачную сторону бывший лейтенант был прав. Особенно в том, что уж очень всё легко у мальчишек получалось. Стёпка ведь до этого тоже нет-нет да и задумывался о своём невероятном везении. И Ванесу про рояли недавно не просто так говорил. И что? Вот, положа руку на сердце, разве это плохо? Да хорошо, конечно. Очень даже хорошо. Только боязно, что везение однажды вдруг кончится и всё исполненное каким-то образом исчезнет. Ну, мало ли, ну вдруг. В магическом мире всякое бывает. И останутся тогда демоны ни с чем. Без оружия, без умений, без защиты, без золота... И предназначение своё не выполнят (знать бы ещё, каким образом они его вообще выполнять будут). И домой никогда не вернутся... Нет-нет, вот об этом даже думать не надо. Вот про это Ниглок точно врал. Специально, чтобы напоследок гадость сделать. Это ему было заказано вернуться, потому что он изменённый, а мы мутировать не собираемся, мы не такие, мы в любом случае людьми останемся... хочется верить. Шибко-шибко хочется верить.

Стёпка несколько раз выдвинул и вновь убрал эклитану, пощёлкал ногтем по отполированному клинку... Настоящая сталь. Твёрдая, острая, тяжёлая... Странно, что вампиров не рубит, но тут уж ничего не поделаешь. Очень, знаете ли, успокаивает, когда знаешь, что магическая эклитана всегда у тебя под рукой. Он запустил руку в открытый сундук, захватил горсть монет. Золото тоже настоящее. Тяжёлое, местами тусклое, местами блестит, монеты разные, большая часть потёртая, попадаются даже с обкусанными краями, но таких мало. Есть с драконами, есть со скрещёнными мечами, есть просто с отверстиями на японский манер. Сравнил с теми монетами, что когда-то были получены от Серафиана и не нашёл никаких особых отличий, кроме, разве того, что на чародеевых имелись гномьи печати (когда знаешь, их легко найти), а на тех, что лежали в сундуках — ничего похожего обнаружить не удалось. Ни на монетах, ни на посуде, ни на прочих украшениях. Лучшее доказательство того, что вездесущие гномы здесь ещё не побывали. Выходит, всё-таки прав был Ниглок: придуманное это золото, недавнее, свеженькое. Ничьё. Неужели это всё появилось по желанию Ванеса? А если он вдруг пожелает отмотать своё желание назад? Ну вот вдруг? Что тогда? Всё исчезнет или уже нет?

Он отобрал одну монетку, самую свежую на вид и самую крупную (почему-то аж с двумя драконами, видимо, двойной драк) и сунул её в нагрудный карман. Пригодится для убеждения особо недоверчивых. А то ведь вдруг и вправду только один из нас до князя доберётся. В свете последних событий такое вполне можно допустить.

— И опять й-есс! — донёсся из дальнего угла ликующий возглас. — И опять я молодец! Круче меня только Гэндальф! Стёпыч, иди скорее сюда! Хорош киснуть! Смотри, что я нашёл!

В углу, за последним сундуком, скрытая от посторонних глаз высокими полками, обнаружилась дверь. Ещё один выход. Запасной. Или чёрный. Такая же крепкая, дубовая, скорее всего, дверь, так же тщательно усилена железными полосами. Стёпка на всё найденное золото готов был поспорить, что ещё полчаса назад этой двери здесь "не стояло". И полки тянулись тут до самого угла, и за последним сундуком не имелось ни сантиметра свободного места — а вот поди ж ты...

— Ниглок был прав, — сказал довольный Ванька, приплясывая от восторга. — Главное — сильно захотеть. Я захотел найти выход — и нашёл. Круто, правда?

— Ты молодец, — пробормотал Стёпка, с неудовольствием отметив, как его царапнуло это мимолётное признание правоты Ниглока. — Интересно, куда мы выйдем? Что ты напожелал?

Ванька дёрнул плечом:

— Да ничего. Просто выход. Пойдём и увидим. Главное, что там вампиров нет.

— Уверен?

— Ну... — протянул Ванька. — Я уже ни в чём, кажется, не уверен. Но ведь вампиров-то я не заказывал. Значит, их там и нет. Логично?

— Открывай, логичный ты наш, — вздохнул Стёпка. — Давай уже и вправду отсюда уйдём.

Дверь открылась с помощью того же драконьего глаза. Что никого не удивило, потому что ну что ещё Ванька мог придумать? Сработало один раз, сработает и другой. А если бы не сработал глаз, Стёпка без колебаний применил бы Большой Отговор, он уже знал, что если произносишь его без гнева, то дверь не вышибает, а просто открываются все замки.

Когда мальчишки оказались за порогом, всё тот же голос спросил:

— Совсем уходите?

— Совсем, — ответил Стёпка. А потом, подумав, добавил: — Мы совсем, но скоро, наверное, придёт ещё кое-кто. От нас.

— Хорошо. Тогда я закрываю, — сказал голос, дверь захлопнулась, и в ней глухо брякнули скрытые запоры.

— До свидания, — зачем-то сказал Стёпка.

Но голос промолчал. Видимо, вежливость в охранное заклинание добавить забыли. Хорошо, хоть о самосветках позаботились. А то пришлось бы неизвестно куда в темноте идти...

И вот ведь пакость какая — не успели мальчишки сделать и пары шагов, как самосветки все разом погасли. Стёпка, понятное дело, сразу остановился. Почему-то показалось, что впереди что-то нехорошее, что-нибудь вроде глубокого провала. В кромешной темноте было слышно только недовольное Ванькино сопение.

— Ну и что делать будем? — спросил Стёпка. — Почему они погасли? Сначала, главное, включились, а потом вдруг выключились. Это ты что-то неправильно придумал. Давай скорее передумывай, а то мне уже надоело в темноте стоять.

— А чего я-то? — возмутился невидимый Ванька. — Может, это ты наперепридумывал.

— Ну да, опять я виноват, — сказал Стёпка, а у самого так и вертелось в голове, что, может быть, и виноват. Только порадовался свету, а он возьми и погасни. Явно неспроста.

— Я этого не говорил, — тут же возразил Ванька. — Просто я-то точно не хотел, чтобы они погасли. А тут, кроме нас с тобой, никого больше нет.

— Это ты так вежливо дал понять, что всё из-за меня, да? Ладно, сейчас попробую что-нибудь сделать, — Стёпка зажмурился, помолчал, настраиваясь, потом объявил:

— Хочу, чтобы самосветки засветились.

— Ты ещё пальцами щёлкни, — съязвил Ванька минуту спустя всё ещё в полной темноте.

— Ну и сам тогда их включай!

— Да будет свет! — торжественно объявил Ванька, кажется, взмахнув при этом руками. — И мир во всём мире.

И самосветки тут же послушно засветились, одна за другой, до самой развилки, которая была теперь ясно различима далеко впереди.

— Видал! — Ванька гордо выпятил грудь. — Меня послушались. Учись, салага!

— Ага, — согласился слегка раздосадованный Стёпка. — Осталось только выйти и проверить, может, и в самом деле мир во всём мире наступил.

— А что — я был бы не против. Только что-то не верится. Между прочим, мы опять в погранцов переоделись.

Ванька, красуясь, крутнулся вокруг себя.

Действительно, их одежда вновь стала такой же, как тогда в Проторе, перед встречей с орклами. Теперь они были уже не студиозусы, а суровые таёжные порубежники.

— Мне такой прикид нравится больше, чем эти студиозовские рубашечки с безрукавками, — сказал Ванька. — Круто и мужественно.

— Ага-ага, — закивал Стёпка. — Круче некуда! Ты головой-то подумай, прежде чем радоваться!

— А чё такого? Прикольная одежда.

— Ты что, забыл уже, с кем мы в такой одежде встречались?

— С орклами, ну и что?

— А то, что значит мы опять с ними встретимся! Понимаешь? Они там где-то нас ждут! И на этот раз это будут уже не торговцы, и не глупая девчонка, а самые настоящие оркимаги. Их тут вон сколько понаехало. Как навалятся все разом!

Ванька посопел, поразмыслил, затем беспечно отмахнулся:

— Ну и пусть! Им же будет хуже. Вампиров побили и оркимагов уделаем... Смотри — дверь исчезла.

Стёпка оглянулся.

В том месте, где пару минут назад захлопнулась выпустившая их дверь, теперь была сплошная каменная стена, без малейшего намёка на какую-либо тайну. Ни за что не скажешь, что в этом скучном тупике спрятан проход к огромной куче золота.

— Тоже заколдовалась, — сказал Стёпка. — Как там, во дворе.

— Зато никто не найдёт, — Ванька по-хозяйски похлопал по стене. — Вот это маскировочка! Даже на ощупь не чувствуется. Фиг теперь кто наше золото захапает... Ну что, двинули?

И они двинули. И больше ничего интересного с ними не происходило. Ни вампирских нападений, ни погружения в темноту, ни призраков. И это, честно говоря, радовало обоих. Они шли себе и шли, от одного поворота до другого, а коридор всё не кончался и не кончался. Минут через пять (или через десять) Стёпка сказал, глядя в Ванькину спину:

— Слушай, а давай ты сейчас придумаешь, чтобы поскорее выход появился. А то мне кажется, что мы уже до центра земли добрались.

— Мы идём не вниз, а вперёд, — не слишком уверенно возразил Ванька. — Значит, скоро куда-нибудь придём.

— Куда?

— А я почём знаю. Куда-то!

Шли они, конечно, наобум. Сворачивали в те переходы, которые казались им более ухоженными на вид, старались особо не петлять и примерно выдерживать первоначальное направление, которое, впрочем, вполне могло оказаться неверным. Самосветки послушно загорались впереди и неспешно гасли за спиной. Ни единой живой души (и, к счастью, мёртвой) им больше не встретилось. Стёпка, спохватившийся было, что надо как-то отмечать дорогу, поразмыслил и махнул рукой. Ни к чему. Самый удобный вход в хранилище им известен, и этого вполне достаточно. Князь сам потом решит, нужен ли ему второй выход и стоит ли им пользоваться. Может быть, он потом вообще всё золото отсюда заберёт. Интересно, сколько повозок для этого понадобится? Золото, оно ведь очень тяжёлое...

Ванька вдруг остановился и негромко предупредил:

— Стёпыч, ты не пугайся, но сейчас, кажется, скелет будет.

— С чего ты взял?

Ванька замялся:

— Ну это... Он у меня сам случайно придумался. А что?.. Призраки уже были, теперь только скелета не хватает для полного счастья. Как в той пещере.

— Он тоже на нас бросится?

— Не знаю. Не должен, вроде. Вон он, в нише лежит. Видал какой?

Скелет был... подходящий такой, как раз для подземелий. И он оказался нормальным скелетом. Вполне мирно лежал себе в тёмном углу, таращась на мальчишек затянутыми паутиной глазницами, и оживать пока не собирался. Но когда мальчишки скрылись в темноте, он, неловко поднялся, подобрал с пола меч, повертел перед глазницами ржавое выщербленное лезвие, разочарованно пощёлкал челюстями и побрёл, покачиваясь, в противоположную сторону, туда, где громоздились за заколдованной стеной сундуки с золотом. Там было его место, там ему предстояло отныне стоять на страже, охранять и не пущать.

Мальчишки этого уже не видели. Впрочем, едва ли бы их смог испугать оживший скелет. После всего-то пережитого — три раза ха! Однако Стёпка, до которого, вроде бы, донеслось из темноты едва различимое постукивание, всё же попросил:

— Ты только чудовищ каких-нибудь непобедимых не придумывай, ладно.

Ванька тут же опять остановился.

— Ну вот зачем ты это сейчас сказал? Кто тебя за язык тянул? Гузгай твой, да? Спасибо ему за это огромное. Потому что я теперь точно что-нибудь придумаю.

— Может тебе по голове посильнее треснуть, чтобы в неё фигня всякая не лезла?

— Себе тресни, — Ванька на всякий случай отодвинулся от друга. — Думаешь, легко не думать о белой обезьяне?

— Ванька, ты опять заговариваешься?

— Да это история такая известная. Ну когда мудрец говорит, что если хочешь вылечиться, не думай о белой обезьяне.

— А, помню, — сказал Стёпка. — Это про Ходжу Насреддина. Мне папа рассказывал. Ладно, уговорил, обезьяна пусть будет. Лишь бы не чудовища.

Странно получилось, если подумать. Его самого слова Ниглока как-то не по-хорошему смутили, даже сомневаться в себе заставили, а вот Ванька, наоборот, вовсю вдохновился, без колебаний уверовал в свою способность изменять мир, в свою непобедимую демонскую силу, и — что удивительно — у него даже в самом деле кое-что получается. Запасная дверь, самосветки, скелет... Как бы он в самом деле чудовищ не вздумал исполнять... С него станется.

— А ты знаешь, — неуверенно сказал Ванька. — Я тут подумал...

— Об чём? — как можно равнодушнее спросил Стёпка. А сам уже напрягся в ожидании очередных придуманных другом неприятностей.

— Об всём, — хихикнул Ванька. Стёпкино спокойствие его не обмануло. — Да ты не парься, я не про чудовищ подумал. Просто представил вдруг, что неплохо было бы нам найти и хранилище с камнями... Ну, с алмазами-брильянтами-рубинами.

Ф-фух! Стёпка даже дух перевёл. Похоже, монстры пока откладываются.

— Ты же не хотел.

— Да понимаешь, я просто представил, как эти камни драгоценные лежат там в сундуках и шкатулках... И все такие сверкают... Красные, синие, зелёные... Красиво же, да? Не то что это тусклое золото, скажи?

— Согласен. Мне тоже это золото как-то не того. Поднадоело слегка. А ты что, хочешь сказать, что уже?..

Ванька с сожалением помотал головой:

— Нет, не уже. Пока просто подумал.

— Ну и не думай больше. Когда много золота — это хорошо, а кому нужны камни? Только каким-нибудь боярыням да княгиням. Всё, пошли. И постарайся не думать про обезьяну, ладно? Ну и про всё остальное тоже.

— Легко сказать, — проворчал Ванька. — А если оно само в голову лезет?

— А если я тебе всё-таки по этой голове щас ка-ак тресну?

— А у меня, между прочим, склодомас имеется. Он меня от тебя ка-ак защитит.

— Так, тормози, — остановился Стёпка. — Я этот перекрёсток знаю. Мы тут со Смаклой проходили. Ага, вон и листы выдранные валяются.

Это было то самое место, где Стёпка впервые увидел призрачного милорда Шервельда со товарищи. Рогатые рыцари тогда потрошили здесь похищенные из замкового хранилища книги в поисках некоего очень нужного оркимагам документа. А некоторое время спустя эти документы достались Степану, и он, воспользовавшись магическим кристаллом, обнаружил среди них утерянное гномами "слово Яргизая"... Тоже, между прочим, очень удачно получилось, словно по заказу. Есть о чём подумать, есть.

Стёпка смотрел на разбросанные по полу обрывки пергаментов и, не обращая внимания на дёргающего его за рукав Ваньку, беззвучно шевелил губами. Ниглок-Нигашин был прав. Неспроста такое везение. В обычном мире всю жизнь можно прожить и тебе ни разу не повезёт. А тут чуть ли не на каждом шагу. Удобно быть демоном-исполнителем, хотя порой и довольно опасно.

— Стёпыч, просыпайся! Алё, ты где? — Ванька помотал растопыренной ладонью перед его лицом. — Отомри уже!

— Здесь рядом есть тайный выход из замка, — Стёпка отмахнулся от Ванькиной руки. — Это рядом. Вон там.

— А мы разве наверх не пойдём?

— Там вампиры и Алексидор с Полыней. Думаешь, они успокоились? Наверное, уже все выходы из подземелья перекрыли. А мы выйдем там, где они нас точно не ждут. Смакла говорил, что этот ход ведёт за Лишаиху. Выберемся — и сразу к князю. Про золото ему расскажем. Надо побыстрее это сделать, пока оркимаги с вампирами не пронюхали.

— Вот что мне не нравится, так это то, что всякие гады в замке, как у себя дома разгуливают. Как будто кроме них здесь и власти другой нет. И чародеи тоже — куда смотрят? У них под носом у людей кровь почти высасывают, а они даже не чешутся. А ещё защиту обещали!

— У чародеев других забот сейчас полно, ты же сам видел, сколько всяких важных шишек понаехало. А вчера ещё и царский наместник прибыл, этот, как его, царёв брат, пресветлый князь Всеяр. Я с ним в Проторе встречался, когда Смаклу хотел освободить.

— И что, он в самом деле такой весь из себя пресветлый?

— Ага. И ещё очень пузатый.

— Препузатый князь Всеяр.

— Ты только при весичах это не брякни.

— Как будто я сам не знаю, — покривился Ванька. — Больно мне надо, чтобы какой-нибудь Перегной меня за оскорбление ихова князя на поединок вызвал. Я же не ты, я на мечах сражаться не умею. Мне сразу по кумполу настучат. Охота была позориться... Ты лучше скажи, где этот твой тайный выход? А то идём, идём...

— Вот он, — Стёпка остановился перед неприметной дверью, которая, к его облегчению, никуда не делась и даже не заколдовалась. Как стояла закрытой, так и стоит. — Приготовься, сейчас весело будет.

И он решительно постучал по двери кулаком.

— Хто? — глухо поинтересовался ожидаемо недовольный голос.

— Открывай!

— Чё припёрлись?

— Выйти хотим.

— Зачем?

— Затем.

— Не велено.

— Нам велено. Открывай!

— Ишь ты какой ретивый! У тебя на лбу не написано, что велено. Ключ отговор предъявить смогёшь?

Стёпка оглянулся на слегка обалдевшего Ваньку, потом склонился к замочной скважине и тихонько прошептал:

— Если не откроешь, я Большой Гномий Отговор скажу. Мне его усть-лишайские предводители передали. Не веришь?

— Кхм... — прокашлялся голос. — Стеслав, ты што ль?

— Я, — признался тоже несколько озадаченный Стёпка.

— Что ж сразу-то не сказал? Я ить и не признал тебя... сослепу-то. Ну проходь, что ж, держать не буду.

Дверь, негромко скрипнув, отворилась. Когда через порог перешагивал Ванька, голос спросил:

— А энтот растопыра с тобой ли?

— Со мной, — подтвердил Стёпка. — Ванесием его зовут.

— Ну дык... шагайте тады. Удачного дня!

— Даже двери тебя знают, — прошипел Ванька, когда они отошли от закрывшейся двери. — Я реально фигею! Ты в тайге медведям случайно автографы не раздавал?

— Медведям ещё не раздавал. А вот с Медведьмой одной познакомился. Она бы тебе понравилась. Осторожно, Ванька, тут где-то ещё и какие-то охранные демоны сидят. В прошлый раз так на нас заорали, что нам убегать пришлось.

Ванька тут же выставил склодомас.

— Мы щас этим демонам...

— Не дёргайся, — захихикал Стёпка. — Они просто блажат... Ну — орут громко.

— А отключить их никак нельзя? Не люблю, когда на меня орут разные-всякие.

— Не будем мы их отключать. Пусть орут. Для нас это даже полезно.

— Почему?

— А в прошлый раз, когда они заорали, сразу из стены Феридорий выглянул, проверял, не чужие ли здесь ходят. Если сейчас выглянет, мы ему про склеп расскажем и про вампиров... Чёрт!

Уа-а-у-у-и-и-и-и!!!

Уи-и-у-у-а-а-а-а!!!

Голоса у охранных демонов были не только громкие, но ещё и на редкость противные. Мальчишки почти сразу вынуждены были закрыть уши ладонями, и всё равно визгливые завывания больно отдавались в голове. Блажили демоны недолго, от силы минуту, но и этого хватило, чтобы проникнуться к ним самыми неприятными чувствами. И после того, как эти шибко громогласные магические сущности замолчали, отголоски надоедливых рулад ещё долго звенели в ушах.

Лицо из стены вскоре появилось, однако это был не Феридорий. Незнакомый молодой парень с отчётливым отпечатком рукавных пуговиц на щеке сердито уставился на морщащихся мальчишек.

— Кто посмел потревожить охранных демонов? — спросил он хриплым со сна голосом.

Забавно было смотреть на то, как он пытается изобразить из себя могучего чародея. Особенно на то, как хмурит белесые брови и гневно сверкает заспанными глазами.

— Бр-р-р! — Стёпка помотал головой, пытаясь избавиться от неприятного ощущения: после оглушительного визга казалось, что все звуки доносятся как сквозь вату. — Ну и вопли! А потише их нельзя было настроить? Ты бы там звук чуть прикрутил. Мы же чуть не оглохли.

— Ежели бы и оглохли, невелика потеря, — осклабился чародей. — Ответствуйте немедля, кто вам дал позволение ходить тайным ходом? Уж не подсылы ли вы вражьи?

— Тебя как звать, сонная голова в стене? — не слишком вежливо спросил Ванька. — Мы вообще-то с Феридорием хотели поговорить.

— Имя моё вам ведать незачем, — ещё сильнее нахмурился чародей. — А с магом-секретарём говорить и вовсе не по чину. Занят он, нету у него на всякую шелупонь времени свободного.

— Слушай ты, секретарский секретарь! — вскипел Ванька. — Дрыхнешь там в рабочее время! Щас вот выберусь отсюда, узнаешь, кто тут шелупонь! Живо давай Феридория, пока мы не рассердились!

Глядя на исказившееся в злой гримасе лицо, Стёпка понял, что сейчас может произойти что-то очень нехорошее. Что, например, стоит этому невыспавшемуся чародею ещё раз включить охранных демонов и сделать при этом звук погромче. Чтобы у наглых отроков кровь из ушей пошла и мозги вскипели...

— Так, стоп! — объявил он, решительно отодвигая раздражённого друга за спину. — Все замолчали, я сказал! И ты тоже кончай нам свои хмурые рожи корчить, понял! Мы — демоны-исполнители Стеслав и Ванесий. Феридорий нас хорошо знает. И отец-заклинатель знает. Непонятно, откуда ты такой взялся? Ты что, ни разу нас не видел? Как тебя зовут?

— Гм! Гм! — смутился чародей. — Оливаний я. Меня недавно при маге-секретаре определили. Второй день. Про демона Стеслава у меня есть запись... А в лицо я тебя пока не знаю.

— Теперь знаешь. Вот он я, — Стёпка повертел головой влево-вправо. — И давай больше не будем ругаться. Мы не враги. У нас есть важные новости. Ты слушаешь?

— Слушаю. Говори, — Оливаний постарался придать лицу серьёзное выражение.

— В общем так. Колдун-оберегатель Полыня заманил нас двоих в склеп и попытался захватить. Ему помогал его младший брат — замковый маг Алексидор. У них не получилось, и они призвали на помощь сначала призраков, а потом вампиров. Да-да, оркловских высосов. Они с утра в замке торчали, между прочим... Нам удалось от них сбежать в подземный ход. Одного вампира мы ранили, а другой сам погиб. Остальные, наверное, всё ещё поджидают нас в склепе. Очень хотят нас захватить.

— На кой вы им сдалися? — по-простецки удивился Оливаний. — Зачем им ловить демонов?

— Значит, сдалися зачем-то. Мы потому и оказались здесь. Не хотим к вампирам попадать на обед. Выйдем наружу и постараемся добраться до князя Могуты... Или до Серафиана, он ведь тоже сейчас не в замке. Всё запомнил?

— Всё. Кому сиё послание передать?

— Кому-кому. Отцу-заклинателю или Феридорию... Купыре можно. Кого первого увидишь, тому и передай. А то у вас под носом такие дела творятся, а вы и не знать не знаете. Всё. Доклад закончил. Ты там, Оливаний, давай, шевелись, дело-то серьёзное... Ну ты смотри, даже не попрощался.

— Думаешь, передаст? — хмыкнул Ванька.

— А куда он денется. Видел, как его перекосило от удивления, когда я про Могуту услышал? Сразу зауважал. Так что, не сомневайся, передаст. Только нам-то это уже не поможет. Самим придётся выбираться.

— Ну так пошли. Хочу на свежий воздух. И чтобы небо над головой. И птички.

И Стёпка, глядя на рванувшего вперёд Ваньку, подумал, что ему тоже надоели нависающие над головой каменные своды и тоже очень хочется увидеть над собой небо. И услышать, как поют птицы. А ещё лучше — оседлать Дрэгу и взмыть в небесную синеву, под самые облака или даже выше. Чтобы самому — как птица, мчаться на крыльях, с ветром в лицо, с солнцем в глаза, с восторгом в душе.

* * *

Когда тяжёлая и грубая, тщательно замаскированная (а точнее — заколдованная) под часть скалы дверь бесшумно встала на место, выяснилось, что Смакла — ну, не то чтобы соврал, — правильнее сказать, был кем-то введён в заблуждение. Тайный подземный ход вывел мальчишек не за Лишаиху, а перед ней. Пробравшись сквозь густые заросли можжевельника, они обнаружили, что до берега им ещё идти и идти. Едва заметная, давно не хоженая тропинка спускалась к реке по дну неглубокой каменистой расщелины. За спиной вздымалась крутая, покрытая мхом скала, на ней, высоко и далеко, возносились в небо зубчатые стены замка. Там едва слышно пели трубы или горны, приветствуя, возможно, как раз пресветлого князя Всеяра.

Позади остался затхлый сумрак мрачных подземелий, унылые призраки, скучные гробницы, полуистлевшие скелеты, набитая золотом сокровищница и не знающие жалости враги. Здесь, на свежем воздухе, в тёплых лучах солнца все эти подземные передряги казались не сказать чтобы кошмарным, но и не слишком увлекательным сном, вспоминать который приятно, но повторения не хочется. Тем более что заработанные в результате этих передряг ушибы, синяки и ссадины всё ещё довольно ощутимо болели.

— Ура! — вполголоса воскликнул Ванька. — Да здравствует свобода! И главное — никаких белых обезьян!

— Ты лучше отряхнись, — посоветовал ему Стёпка, убирая с лица налипшую паутину. — И можешь уже не шептать. Тут, кроме нас, никого...

Договорить он не успел. Ловкая фигура в чёрном выскочила из-за огромного замшелого камня прямо перед опешившими мальчишками. Выскочила и застыла, пригнувшись и растопырясь в напряжённой позе посреди тропы. Странно и чужеродно смотрелась она на фоне покрытых разноцветными лишайниками трав и беззаботной хвойной зелени. Словно кто-то недобрый посадил забавы ради чёрную кляксу на яркий летний пейзаж, и эта клякса вдруг ожила, обретя человеческие очертания.

— Я фигею! — не удержался Ванька. — Вместо белой обезьяны почему-то появилась чёрная мартышка.

— О-остэ зиер дас! — прошипел незнакомец, без промедления выдёргивая меч из ножен. — Ирес цэ-еста отта!

Он был очень молод, почти юн, этот непонятно откуда взявшийся оркимаг в угольно-чёрном костюме с серебряными застёжками. (Это из-за нас они в такое переоделись, вспомнил Стёпка слова Ниглока, а ведь даже спасибо не скажут). У него было бледное, слегка вытянутое лицо с пронзительными тёмными глазами, собранные в хвостик длинные, чуть ли не девичьи волосы и узкая талия, перехваченная широким поясом. Меч в напряжённо отставленной в сторону руке отливал льдистой сталью... (А вот это недоработка — чёрный меч смотрелся бы здесь намного симпатичнее). Мальчишка. Подросток. Моложе даже Ц'Венты. Этакий юный паж. Оркипаж. Стоит, преграждая дорогу. Думает, наверное, что он здесь самый сильный и крутой. Что он может справиться с двумя могучими демонами. Или что эти демоны так его испугаются, что сразу поднимут ручки и потопают в оркимажий плен. Ага, щас.

— Стёпыч, ты был прав насчёт оркимагов, — сказал Ванька. — Давай я его... шарахну, а? Я смогу, ты же знаешь. На него заряда как раз хватит.

— Ты кто, мальчик в чёрном? — спросил Стёпка. Не хотелось ему начинать сразу с драки. Может быть, получится договориться.

— А я знаю, кто он, — ухмыльнулся Ванька. — Это киндер-сюрприз. Подарочек нам из Оркланда.

— В гробу я видел такие подарки, — не поддержал шутливый тон Стёпка. Не нравился ему этот шустрый оркипаж. Стопудово он здесь не один такой.

— Дэймон йест? — оркимажик повёл мечом, словно выбирая, кого первым ударить. Трудно было поверить, что столь юный подросток, всерьёз владеет мечным боем. У него и мышц-то на руках нет, и сам настолько тоненький, что кажется, толкни не слишком сильно — тут же в поясе переломится.

— Йест-йест, — подтвердил Ванька. И тут же пояснил хмыкнувшему Степану: — А чё, понятный язык. Йест — почти йес... Да демоны мы, демоны. Тебе что, жить надоело, малявка? Чё выпрыгнул, как чёрненький чумазенький чертёнок? Сидел бы себе на дереве, шишки грыз... Ты смотри, если мы щас рассердимся, тебя потом твоя рогатая оркимама не узнает.

Мальчишка зло и почти по-собачьи вздёрнул верхнюю губу. То ли не понравилось, что его малявкой назвали, то ли, не понимая по-весски, просто расслышал в Ванькиных словах явное оскорбление. Ну и ладно, сколько угодно можешь скалиться, нам ты всё равно не помеха...

— Гетта, вой-гелах! — не оглядываясь, вдруг звонко крикнул мальчишка. — Анно цуг деймон хизр!

— Шур-бур-шур-цур! — неразборчиво крикнули в ответ сразу несколько голосов откуда-то из-за скалы. Так и есть — пацан здесь не один, вот почему он такой смелый. Этот юный оркимажик, видимо, просто вперёд вырвался, вроде как передовой дозор, юный следопыт. А теперь зовёт своих, сюда, мол, вот они — демоны, я их нашёл.

Плохо дело. И главное, не понять, сколько их там — один, два или сразу десяток?

Явно назревало ещё одно сражение. Мало было братьев Сквирятичей, мало вампиров с призраками — нате, получите, ещё и оркимаги нарисовались. А склодомас у Ванеса, между прочим, едва-едва зарядился. Если навалятся на нас всей толпой (а сколько их там?) — наверняка не выстоим. Ванька ещё не допетрил, думает, что он тут самый сильный, недавние победы голову ему кружат... Степан с некоторым удивлением осознал вдруг себя вполне взрослым, и на друга глядел несколько свысока, как бывалый ветеран смотрит на рвущегося в схватку новобранца. Нет, тут надо иначе действовать.

— Ванес, ты вот что... Беги! — Стёпка выдвинул эклитану, при виде которой оркимажик вновь оскалился и слегка сдал назад. — Их тут целая банда. Они нас подстеречь хотели, только мы раньше успели выйти.

— Куда беги? Как беги?

— А вот так вот прямо через лес и беги.

— А ты?

— А я их задержу.

— Ты что?! — возмутился Ванька. — Я тебя не брошу! Я не трус!

— Беги, тебе говорят! Беги, пока не поздно! Нужно, чтобы хоть один из нас до князя добрался. Ты же сам знаешь, почему. Найдёшь Могуту и всё ему расскажешь про... про Форт-Нокс. Понял?

Ванька, наставив на оркимага склодомас, набычился:

— Я не уйду. Беги лучше ты. А я их задержу.

— Я задержу. А если они меня схватят... Ну не убьют же. Скажешь Серафиану или отцу-заклинателю. Пусть выручают. Беги давай!

Голоса звучали всё ближе, оркимажик довольно щурился: сейчас ответите и за малявку и за оркимаму...

— Да почему я? — Ванька рвался в бой, не желая прослыть трусом и предателем. — Почему не ты?

— Потому что у тебя жезл, вот почему! Нельзя, чтобы он им в руки попал. Беги, дурак, пока не поздно!

— Сам дурак! — вскипел Ванька. — Герой, блин, героический... Не могу я, понял! Не хочу!

— Ванес, не тупи, они уже близко. Пожалеем ведь потом. Беги, спасай жезл!

Ванька скрипнул зубами.

— Ладно, уговорил, — сдался он. — И ты это... держись тут, Стёпыч. Я быстро. Я найду тебя!

Оркимажик дёрнулся было преградить дорогу убегающему демону, но Стёпка шагнул в ту же сторону, и юному следопыту пришлось смириться с уменьшением демонского поголовья. Проводив ловко вскарабкавшегося на скалу Ваньку злым взглядом, он вновь уставился на Степана, выставив перед собой меч и всем своим видом показывая, что уж второму-то демону он сбежать не позволит. Впрочем, нападать он тоже не торопился. Своих поджидал. А те уже и в самом деле были близко. Уже обошли скалу и поднимались по тропе — вот-вот покажутся.

— Ну что, малявка, съел? — спросил Стёпка, глядя мальчишке прямо в глаза. — Хочешь сразиться?

— Тарви их ге-ест, — невнятно буркнул оркимажик. От тоже в свою очередь не отводил взгляда от Стёпкиного лица. — Ооста цай-то.

— Оста-оста, — передразнил его Стёпка. — Язык учить надо было, чучело. А то припёрся тут в чужую страну... гостем незваным. Сразиться, говорю, не желаешь?

И шагнул вперёд с занесённой для удара эклитаной.

Мальчишка отпрыгнул, словно его невидимое поле оттолкнуло. И не сумел скрыть испуганную гримасу.

Да он боится меня, догадался Стёпка. Ну точно, боится. И понятно, почему. Видел, наверное, мой поединок с вампиром. А если не видел, то слышал. Не мог не слышать. Вот и прыгает теперь, опасается, что я его на бутерброды нашинкую.

Стёпка, желая убедиться в правильности своей догадки, резко качнулся вперёд, сделав вид, что бросается в атаку.

И вновь оркимажик отпрянул, споткнувшись о выступающий корень. Стёпка ехидно улыбнулся, заставив противника сердито прищуриться и закусить губу. Так-то, парень, будешь знать, на кого рыпаться. А то размахался тут своим мечом... Но я дурак, какой же я дурак! Вот зачем, скажите на милость, я Ваньку одного отправил? Вполне могли бы и вдвоём дёрнуть. Дали бы этому юному кренделю по его пустой оркимажьей башке и чесанули бы на пару вдоль берега. И фиг бы его взрослые дружки нас догнали. А тут и бежать-то всего ничего. До Предмостья дотянуть, а там эти гады уже поостерегутся в открытую на демонов нападать. Потому что там тролли с вурдалаками таким вот наглым да ухоженным и по рогам настучать могут... Чёрт! Почему хорошие мысли всё время приходят так поздно? Само же ведь как-то выкрикнулось, что, мол, беги, Ванька, я задержу. В кино так обычно главные герои поступают, а я-то не герой и подвиги совершать вовсе не рвусь. Что мне эти подвиги, за них медали не дают, да и медали мне тоже ни к чему. Нам не награды нужны, нам дело сделать надо, а не крутость свою показывать. Э-э-х! На автомате сглупил, крутым демоном себя решил показать, заигрался, дурак, наваляют мне сейчас, ох, наваляют. Голоса всё ближе, сколько их там, на слух так целая толпа.

Всё, поздняк метаться. Гузгай, к бою! Будем как-то исправлять собственные ошибки...

Прислушался Стёпка — и никто не отозвался, совсем никто. В захолодевшей груди стучало только сердце, испуганно и одиноко. Непривычно тяжёлая эклитана тянула руку к земле. Витой эфес неприятно давил на запястье. Шершавая рукоять так и норовила выскользнуть из разом вспотевшей ладони.

— "Гузгай, ты где?"

Нет ответа.

— "Гузга-ай?.."

Глава девятнадцатая,

в которой демона испытывают на прочность

Конечно, если рассуждать спокойно и обстоятельно, ничего нового не произошло. Случалось уже, что своенравный гузгай отзывался не сразу, капризничал или просто играл на хозяйских нервах из какой-то своей непонятной вредности. Да только вот какая беда — рассуждать спокойно сейчас у Степана не получалось. И обстановка была не та, и компания подобралась не совсем подходящая. Ну — и ко всему прочему — до тошноты отчётливо ощущалось, что гузгай исчез. Верный и привычный спаситель и хранитель не отзывался, как говорится, от слова совсем. И не ощущался никак абсолютно. Хоть в голос кричи, хоть в грудь стучи. Словно его там внутри никогда и не было. "Гузга-ай, ты где?" И ничего. Ни малейшего отклика. Как будто вдруг ослеп или оглох. Или, что точнее, внезапно обессилел. Естественно, Стёпка запаниковал. Естественно, о самом плохом подумал. Потому что сразу вспомнил слова гадского Ниглока. "Нет у вас ни суперсилы, ни могущества, всё это вы себе придумали." Не начало ли уже сбываться мрачное пророчество?

А юный оркимаг Стёпкино смятение угадал. То ли по глазам, то ли по выражению лица, то ли с помощью своей оркимагии. Истинную причину смятения демонской души он понять не мог, но растерянность и неуверенность уловил чётко и, кажется, решил для себя, что демон его просто напросто испугался. Потому что оркимагов боятся вообще все. Довольно улыбнувшись, он попрочнее утвердился на тропе, встал, расставив ноги, и меч теперь держал двумя руками прямо перед собой. И даже свой страх, кажется, сумел одолеть. Бледное лицо без малейшего следа загара так и сочилось радостью. Попался демон. Никуда теперь не денется.

Тем временем подоспели и прочие нежелательные для Степана личности, те самые, с которыми оркимажик так радостно перекликался. Они поднимались по тропе, со стороны реки. И оказалось их не так уж и много — не десяток, к счастью, а всего четыре человека. Впрочем, человек среди них был всего один, поскольку остальных трёх называть человеками совершенно не хотелось.

Впереди, настороженно поглядывая по сторонам, шустро косолапили два приземистых кривоногих орфинга, удивительно гармонично вписывающихся в окружающий пейзаж. Особенно тем, что похожи они были на этаких киношных индейцев: сплошь кожаной одеждой, кожаной же мокасиноподобной обувью и выбритыми почти наголо татуированными головами. Лишь сзади у обоих болтались жиденькие косички с ремешками и бусинами. Морды у них были, конечно, совсем не индейские. Страшноватые, что и говорить, морды. Угрюмые, злобные, с низкими лбами, крутыми надбровными дугами и внушительными выступающими челюстями. Когда один из них оскалился, увидев демона, Стёпка невольно содрогнулся. Зубки у орфинга были пострашнее акульих. Так и представлялось, как они с хрустом дробят кости попавшего в плен врага. Стёпкину руку такие зубы перекусили бы шутя. А то и ногу. Сразу захотелось бежать без оглядки вслед за Ванькой. "Мама дорогая! Вот так я сглупил, ничему меня все мои геройские приключения не научили. Как был дураком, так и остался."

Следом за зубастой парочкой шагал вполне обычный и, к счастью, не слишком ужасный на вид оркимаг, ожидаемо весь в чёрно-серебряном. Был он довольно стар и абсолютно сед. Высокий, широкоплечий, но при этом кажущийся сутулым, худой, словно вешалка, с острым носом и запавшими выцветшими глазами на бледном лице. И всем своим недобрым обликом он напоминал старого потрёпанного жизнью стервятника, особенно морщинистой шеей, торчащей из широкого ворота камзола.

На Степана он смотрел так, как обычно не слишком добрые учителя смотрят на попавшегося с поличным школьного хулигана: мол, добегался, дружок, допрыгался. Сейчас узнаешь почём фунт лиха. За всё заплатишь, пороть тебя не перепороть... Впрочем, про порку это совсем другая история... хочется верить.

Последним показался огромный орфинг предельно жуткого облика. Уж на что его сородичи не отличались красотой и благообразностью — этот смотрелся истинным чудовищем. Мощный, почти квадратный, с пугающе длинными, словно бы свитыми из одних жил ручищами и с такой зверской мордой, что при взгляде на неё хотелось поскорее отвернуться. И что удивительно — его звероподобная физиономия была Степану точно знакома. На что угодно он готов был поспорить, что видел уже это исчадие оркландских мрачных недр. Причём, видел чуть ли не в упор, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Вспомнить бы только где... Впрочем, сейчас это неважно. Знакомый ли, незнакомый — ничего хорошего от этого неандертальского питекантропа ждать всё равно не приходится. От всей их развесёлой кампании ничего ждать не приходится. Ничего, кроме очень крупных неприятностей.

Орфинги набрасываться на Степана не торопились, стояли, поигрывая зазубренными тесаками, настороженно поглядывали по сторонам и время от времени почти по-собачьи принюхивались, шевеля ноздрями. Демон их, похоже, не интересовал. Жуткий гигант, которого Стёпка сразу окрестил про себя Годзиллой, смотрел в упор и взгляд его был страшен. Я тебя съем, казалось, говорил этот взгляд, вот прямо сейчас возьму и съем. Сырым и без соли. И косточки молочные разгрызу. Хруп-хруп. Ням-ням.

Оркимаг оглядев Степана с ног до головы и, похоже, вполне удовлетворился увиденным. Тёмные искры магической ткани сущего крутнулись пару раз над его головой и безвредно растворились в воздухе. Не хотел пока оркимаг применять магию, знал, наверное, о том, что случилось с неудачливыми магами в подвалах Оркулана.

— Васт-то цвон дэймон, Г'Варт? — спросил оркимаг. Голос у него был звучный и сильный, совершенно не старческий.

— Усквиста, о-о мэйр К'Санн, — мальчишка, не отводя взгляда от Степана, махнул рукой в том направлении, куда убежал Ванька. — Сцирлих йест.

Ага, значит, старший спросил, где ещё один демон, а пацан ему ответил, что второй сбежал, догадался Стёпка. Я, конечно, дурак ещё тот, что тоже не усвистал, но всё-таки правильно сделал, заставив Ваньку поскорее отсюда свинтить. Теперь они его уже не догонят. Отсюда до Предмостья не так уж и далеко, ещё минут пять-десять — и Ванес будет в безопасности. Если, конечно, по дороге ногу себе случайно на камнях не подвернёт.

— Хомм, цу гевар шесс! — приказал оркимаг.

Оба орфинга сорвались с места, не слишком сноровисто вскарабкались на скалу и скрылись за соснами. Не догонят, с облегчением подумал Стёпка, неуклюжие они какие-то. И ноги у них слишком кривые. Лишь бы только Ванька не запыхался раньше времени. Вряд ли он в последние две недели тренировался в беге на длинные дистанции, да и жиру поднакопил лишнего на дармовых чародейских харчах.

— Здрав будь, Стесла-ав! — соизволил наконец обратиться к Стёпке оркимаг. Зубы у него были слишком белые и слишком ровные. К хорошему стоматологу, наверное, ходит, подумалось зачем-то. Тут бы иным озаботиться, о судьбе своей задуматься, а в голову чужие зубы лезут, будь они неладны...

— И вам не хворать, господин К'Санн, — чуть склонил голову Стёпка. Не очень-то хотелось ему здороваться с этим гадом, но вежливость победила.

— Мы прежде уже встреча-ались? — лёгким изгибом седой брови оркимаг позволил себе изобразить удивление.

Стёпка покачал головой:

— Нет.

— Откуда тебе знаемо моё и-имя?

— Этот вот... назвал вас.

— Понимаешь орклингву?

— Чуть-чуть. Очень мало, — почти не соврал Стёпка, только и сумевший определить прозвучавшие в незнакомой речи имена. Сделать это было нетрудно. Все орклы свои имена произносили с чётким ударением на первую букву, что для русского уха звучало примерно так: Гы-Варт, Цы-Вента, Оо-Глусс, Кы-Санн.

— Умный дэймо-он? — вздохнул оркимаг. — И не называть меня господи-ин. Обращайся ко мне крон-мейстер. Первый крон-мейстер К'Санн. Согла-асен?

Стёпка пожал плечами:

— Как скажете. Мне всё равно. Хоть крон-мейстер, хоть микрон-тостер.

Оркимаг скривился так, будто лимон проглотил. Не понравилось ему такое пренебрежительное отношение к достаточно высокой, надо полагать, должности. Но сдержался и одёргивать наглого мальчишку посчитал ниже своего достоинства. А так как Степан всё ещё стоял с обнажённой эклитаной в руке, спросил, указав на клинок глазами:

— Отдашь свой ме-еч сам или попробуешь срази-иться? Нет, нет, не со мно-ой. С Г'Варт-нааном?

Юный оркимажик, услышав, что его назвали нааном, вздёрнул подбородок и мечом картинно покрутил, это, значит, чтобы силу свою и ловкость продемонстрировать. Вот ведь!.. Кто бы ещё так возгордился, услышав, как его называют почти вампиром? А этот недоросток аж зацвёл. Нет, ты погляди, какой он весь из себя крутой. Словно не боялся меня только что до спотыкания и побледнения?

— Сражаться? — фыркнул Стёпка. — Вот с этим вот? Не, не буду.

Участвовать в поединке здесь и сейчас он совершенно не желал. Смысл? Время тянуть уже не надо. Ваньке этим не поможешь, орфинги всё равно за ним ускакали. А чёртов гузгай так и не отзывается. Да и был ли он вообще, вот в чём вопрос? Позориться же, показывая врагам своё абсолютное неумение, и вовсе желания нет. Посему не будет вам, милорды, красивого зрелища, перетопчетесь как-нибудь всухомятку. Я в гладиаторы пока не рвусь.

— Мой внук будет ра-ад, — снизошёл до пояснений оркимаг. — С дэймонами он ещё не сража-ался.

— Сочувствую, — Стёпка пренебрежительно пожал плечами. — Но сегодня ему не повезло.

— Не хочешь показать своё уме-ение.

— Не хочу.

— Боишься? — прищурился оркимаг. Кажется, ему было весело. — Не бо-ойся, мы не будем вам меша-ать. Мы просто посмо-отрим. Честный поединок. Даю сло-ово.

— Нет, — сказал Стёпка. — Просто не хочу. Настроения нет.

И убрал эклитану.

— Шлайста! — сплюнул юный Г'Варт. — Туцай юппа!

— Сам ты тупой юппа! — не выдержал Стёпка.

— Жа-аль, — оркимаг положил руку на плечо внука и вовремя. Тот едва не бросился на Стёпку. Очень уж хотел юный оркимажик записать победу на демоном в свой невеликий, скорее всего, список побед. Даже страх забыл. Да и кого бояться, когда в группе поддержки натуральный годзиллоид?

— А теперь тебе придётся пойти с на-ами, — сказал оркимаг и, увидев недовольную Стёпкину гримасу, спросил. — Сопротивляться бу-удешь?

Стёпка покосился на хмуро-свирепую морду орфинга. Ага, посопротивляйся такому, мало не покажется. Особенно, если ты всего лишь подросток с неизвестно куда запропавшим гузгаем. Кто спорит, было бы неплохо, да что там — очень даже здорово, если бы он сейчас показал этим гадам, где драконы зимуют. Порубал бы в клочья костюмчик на тошнотном мальчике-оркимажике, выбил бы у него игрушечный меч так, чтобы тот воткнулся в скалу и сломался. Старому оркимагу вернул бы с добавкой какое-нибудь мощное заклинание, чтобы у того всякое желание пропало на демона нападать и против него магичить... Орфинга... Вот с орфингом — да, посложнее будет. Меч у него не выбьешь, потому как меча он не имеет, порубленная одежда ничем ему не помешает. Так что — нет, никаких сражений и поединков, откладывается жестокий бой с коварными врагами на неопределённое время.

— Ваша взяла, — сказал Стёпка и внутри у него что-то гордое и отважное отчётливо надломилось. — Не буду сопротивляться.

— Слово де-емона?

— Слово демона, — с трудом получилось подтвердить.

— Отдай ме-еч.

Стёпка стиснул зубы, помедлил, затем нехотя протянул рукоять эклитаны.

— Г'Варт, — приказал оркимаг. — Вэ-еген.

Пацан, радостно оскалясь, попытался выхватить рукоять, но Стёпка отдёрнул руку — не хотелось ему отдавать своё оружие этому... торжествующему гадёнышу. Чтобы он тут, прямо у него на глазах родной, можно сказать, нож рассматривал, обнюхивал и восторгом своим обслюнявливал? Ещё чего!

— Обойдёшься, — сказал он. — Мал ещё, мой меч хватать. Вырасти сначала.

Г'Варт зашипел, аж посинел от злости, опять свой клинок из ножен потянул, но Стёпка, не обращая на него внимания, просто бросил нож оркимагу. Тот без труда поймал его, осмотрел рукоять, повертел туда-сюда, попытался сдвинуть — не получилось, конечно, — уставился на Степана:

— Именной ме-еч? В чужих руках не рабо-отает?

Стёпка пожал плечами, понимайте, мол, как хотите.

— Ку-уста цфес, — буркнул пацан, косясь на деда. — Герш?

— Дерв исцва-ан, — отмахнулся тот. И, уже обращаясь к Стёпке, приказал:

— Иди за мной.

— Зачем? Что вам от меня нужно?

— Узна-аешь.

— А если я не хочу? — это он уже просто из глупого мальчишеского упрямства сказал. Мол, вроде бы, я как бы и сдаюсь, но всё же не совсем, и по доброй воле идти с вами желанием вовсе не горю. Хотя уже всем было ясно, что никуда он не денется и пойдёт как миленький. С самого ведь начала было ясно, что пойдёт. Да и согласился уже с тем, что сопротивляться не будет.

Оркимаг скривил сухой рот в усмешке:

— Тогда Шурхесс понесёт тебя... Как это?.. За шиворотку. Хо-очешь?

Орфинг выдвинулся вперёд, навис над Степаном, растянул губы по-обезьяньи, показав жёлтые клыки. Очень большие и очень острые. При желании орфинг мог бы прихлопнуть Стёпку одной рукой. Он, кажется, был больше даже дядьки Неусвистайло. Да уж, конечно, совсем не хочется, чтобы такой вот годзиллоподобный гориллоид тащил тебя, словно добычу, причём, не перекинув через плечо, а просто держа за шкирку, как носят кроликов или зайцев.

И тут Стёпка, всматриваясь почти в упор в жутковатую, покрытую шрамами и татуировками физиономию, вдруг сообразил, почему этот орфинг показался ему знакомым. Даже странно, что сразу не вспомнил, как затмение нашло, честное слово. Это же он, этот самый Шурхесс был нарисован на обложке той магической книги, с которой всё началось! Только там он был не живой, а убитый. Там этот жуткий оркимагов прислужник лежал на земле и из груди его торчал нож. Они с Ванькой тогда ещё почему-то подумали, что это гоблин. У него ещё глаза были красные, как у киношного вампира. Наверное, автор рисунка от себя для пущего правдоподобия добавил. А рядом с убитым орфингом сидел какой-то бородатый седой воин, явно весич, прислонившийся к вот этому валуну... Стёпка оглянулся. Ну точно! Скалы, лес вокруг, замок неподалёку. Картинка ожила. Иллюстрация, казавшаяся всего лишь выдумкой художника, была нарисована не просто так. Те кровавые события происходили в этом мире на самом деле. Вот только оба оркимага были здесь лишними. Да и сам Степан в сюжет никак не вписывался. И не хватало дракона, кружащего над замком, и, конечно, очень, очень не хватало того отважного воина, который этого чудовищного Шурхесса уделал. И нет никакой надежды на то, что в ближайшее время он тут появится. Стёпка ещё раз оглянулся. Где ты, Дрэга? Знал бы ты, как ты мне сейчас нужен! Столько раз выручал, а в самый нужный момент запропал куда-то, любовь небось голову закружила...

— Иди за мно-ой, — повторил оркимаг и, развернувшись, зашагал вниз по тропинке, широко переставляя худые длинные ноги.

Стёпка вздохнул, помедлил, — но что делать? — послушно двинулся следом.

Оркимажик сопел в спину, орфинг топал замыкающим и под его тяжёлыми шагами, казалось, содрогались скалы и с елей осыпалась хвоя.

— Дайма юппа, — прошипел пацан. — Цу шелл!

И больно ткнул острым кулачком в спину. Шагай, мол, живее, пошевеливайся.

Стёпка слегка притормозил и, не оглядываясь, резко двинул локтем назад. И попал гадёнышу в грудь. Тот даже ойкнул. Не ожидал такого от пленника.

А Стёпка оглянулся и показал кулак:

— Ещё раз ткнёшь — урою!

О, как глазами-то сверкнул, вражий падаван! И физиономию у него знатно перекосило. Как бы мечом не рубанул исподтишка. С такого станется. Разве только деда побоится, тот вроде ясно дал понять, что демон ему живым и целым нужен.

Ну где же ты, гузгай? Где?! В Караганде, ехидно отвечала щемящая пустота в груди. Сам справляйся, своими силами, ежели они у тебя имеются. А ежели нету у тебя более никаких внутренних сил, то и жаловаться на это некому, сам виноват, сам и расплачивайся. Охо-хо! Тяжела ты демонская доля.

Оркимажик больше на него не покушался. Шурхесс тоже топал молча, но тяжёлый, давящий взгляд его заставлял внезапного пленника невольно ежиться. Так и представлялось, что вот-вот сожмётся на беззащитной шее огромная лапа и оторвёт голову от туловища. Испуганные мурашки бегали по спине и неприятно щекотали кожу многочисленными лапками.

Вот ведь гадство какое! Как быстро и разительно всё переменилось! Только что, совсем недавно, минут десять-пятнадцать назад бродили они с Ванькой по подземным переходам, почти беззаботные, сами себе хозяева, вольные люди, в общем... Ничто беды не предвещало... И вдруг — на тебе! Подстерегли, обезоружили, пленили, ведут куда-то, явно не в гости и не для дружеской беседы.

Стёпка вдруг поймал себя на том, что идёт, покорно заложив руки за спину, хотя никто его к этому не принуждал. Вот я уже и веду себя, как настоящий пленник, смирившийся с судьбой и не помышляющий о сопротивлении. Но ведь это не так! Я не смирился! Я помышляю! Он расцепил руки, глянул назад. Шурхесс чуть ли не на пятки ему наступал. От его горячего дыхания сводило шею. Ну и образина, чем его интересно кормят? Не иначе, пленными демонами. Бр-р-р! Оркимажик вышагивавший теперь последним, злорадно скалился. Стёпка хотел показать ему язык, потом передумал. Не стоит разрушать репутацию сурового и почти непобедимого демона детскими выходками.

Оркимаг аккуратно переступал через корни и камни, иногда отводя рукой нависающие над тропой ветки. Интересно, кто он такой? Скорее всего, глава оркимажьей разведки? Или главный спец по демонам? Вон как вышагивает, ноги словно циркули, почти не сгибаются. Старик совсем, лет под восемьдесят, а то и больше. Может быть и все триста. Неизвестно ведь, сколько эти оркимаги живут. Идёт, гад, не оглядывается, а чего ему бояться, Шурхесс пленнику ни за что не позволит убежать. Ну-ну, мы ещё посмотрим, как вы меня мимо троллей и вурдалаков проведёте.

Стёпка втихаря шибко надеялся на то, что Ванька успел поднять шум в Предмостье и что там всю их компанию уже с нетерпением поджидают. Пусть даже не чародеи, пусть только Смакла с Дрэгой. Оркимагам этого с лихвой хватит. Против дракона даже Шурхесс не устоит.

* * *

На берегу Лишаихи пленённого демона ожидало разочарование. Он-то полагал, что они сейчас всей компанией пойдут вдоль реки к замку, доберутся до Предмостья, а там... А там ведь вокруг все свои... Ага, щас. Уже. Ждите и надейтеся — может быть, дождётеся... Чего-нибудь.

Ещё один косолапый чингачгук зверской наружности поджидал их у наполовину вытянутой на берег лодки. Стоял с коротким веслом наготове. Значит, поплывём, покривился Степан, всё предусмотрели гады, обо всём позаботились. И откуда они узнали, что мы именно здесь из пещеры выйдем? Не иначе братцы Сквирятичи подсуетились, больше некому.

Шурхесс первым шагнул в лодку, между делом одной рукой подхватив по пути Степана, тот и ойкнуть не успел. Посадил на носу рядом с собой, волосатые руки держал наготове, чтобы не дать ни малейшего шанса на побег. Да и куда от такого убежишь, разве что в воду нырнуть? Только он и там достанет, ему эта Лишаиха в самом глубоком месте по пояс будет. Мелкий Г'Варт устроился напротив, вылупился злобно почти в упор, типа тоже сторожит, чтобы пленник ненароком не сбежал. Оркимаг сел спиной к Степану, повёл рукой, и все посторонние звуки тут же погасли, как будто кто-то громкость до отказа убавил.

Орфинг оттолкнул лодку от берега, ловко запрыгнул, не замочив ног, беззвучно погрузил весло в воду. Силы у него было с избытком, узкая лодка легко выскользнула из тростников и пошла против течения, беззвучно вздымая невысокую волну.

Стёпка с тоской поглядывал по сторонам, стараясь особо не вертеть головой, чтобы не раздражать Шурхесса. На левом берегу паслись кони, сидели с удочками пацанята, в лагере ополченцев дымили костры. Друзья вот они — совсем рядом. Однако нечего было и думать о том, чтобы позвать на помощь. Только попробуй пикнуть — вмиг заткнут. Стёпка косился на лежащую рядом с его коленом чудовищную волосатую лапу орфинга и бессильно скрипел стиснутыми зубами. Ладно, будем ждать и потихоньку надеяться на лучшее. Время работает на нас... Хочется верить.

Довольно скоро впереди показался мост, орфинг уверенно направил лодку в просвет меж осклизлых бревенчатых опор. На мосту стоял вурдалак из замковой стражи. Стоял в расслабленной позе, опёршись спиной на перила, посматривал лениво по сторонам, ветер легонько шевелил русые кудри. Вурдалак был знаком, встречались с ним, кажется, в подвале у Жварды. Крикнуть ему, что ли, мелькнуло у Степана, спасите, мол, враги в плен увозят... И тут же тяжёлая рука легла ему на затылок и, согнув в три погибели, заставила опустить голову ниже колен. Сиди, мол, и не рыпайся. Скрытная магия, оно, конешно, дело хорошее, но на всякий случай мы тебя, демон, ещё и так обезопасим, по-нашенскому, мордой вниз.

Это было не просто обидно, это было предельно унизительно. Жаркий гнев опалил лицо, сжал кулаки до боли... Степан всё же дёрнулся, попробовал вывернуть голову из захвата, но в итоге вынужден был склониться ещё ниже, почти к самому дну лодки. Уставясь ненавидящим взглядом на присохшую к доскам радужную рыбью чешую, клялся он самыми страшными словами отомстить обидчикам. Страшно отомстить, чтобы запомнили, чтобы навсегда зареклись поднимать руки на демонов. Злость и ненависть буквально разрывали его на части, он готов был взорваться, он задыхался от нестерпимого унижения и абсолютного бессилия... Он ждал, о, как он ждал, что вот-вот спасительная злость вскипит у него в груди и высвободит непобедимую и неостановимую внутреннюю силу! Как тогда — в лесу, когда он перерубил огромное дерево. Как в подвалах Оркулана, когда он нашинковал в мелкую лапшу стальных немороков... Дать бы сейчас, развернуться бы так, чтобы лодку вдребезги, в мелкую щепу, чтобы оркимаги с орфингами разлетелись во все стороны!.. Сердце едва не лопнуло, грудь, и без того сдавленная, болела всё сильнее, а желанного результата, увы и ах, не случилось. Ушла куда-то вера в гузгая — испарилось бесследно и горделивое убеждение в своём свермогуществе. И превратился непобедимый демон в обычного слабого подростка, которого любой взрослый дядя может безнаказанно согнуть в дугу. В самом прямом смысле, до скрипа позвонков и обидной боли в пояснице.

И потому пока приходилось терпеть. Шурхесс держал крепко, твёрдые его пальцы сжимали голову с такой силой, что, кажется, надави он чуть настойчивее — и хрустнет череп, только мозги брызнут по сторонам. Стёпка, удерживаемый вражьей рукой в нелепой позе, с трудом сдерживал слёзы ярости. Не хватало ещё расплакаться. Подумают ведь, что от страха. Особенно оркимажек ликовать будет, то-то ему радости — увидеть мокрые глаза на гордом демонском лице...

Гузгай, ты где, сволочь гадская? Мне без тебя плохо! Отзовись!

* * *

Лодка глухо ткнулась в мостки, и тотчас с лёгким хлопком лопнул невидимый магический полог, отрезающий все звуки.

— Приехали, — сказал оркимаг. — Выходи, де-емон.

Непонятно, зачем сказал. Выйти Степану не дали. Шурхес отпустил его голову, вздёрнул за шиворот и почти выкинул (да не почти, а именно что выкинул) под ноги стоящим на берегу нескольким вампирам и орфингам. И пока Стёпка возился в траве, пытаясь встать, пока оттирал испачканные при падении руки и колени, они молча смотрели на него и, наверное, облизывались. Вампиры в расчёте на свежую кровь, орфинги в надежде на угощение в виде запечённой демонской головы.

Степан, вглядываясь ночью в синие огни магических костров оркландского лагеря, и подумать не мог, что окажется здесь в таком вот унизительном качестве. Что будет смотреть в безжалостные вражьи глаза снизу вверх, не как гордый и свободный демон, а как бесправный и не способный постоять за себя пленник. Внутри у него всё кипело от гнева и бессильной злости. Разглядывать противные довольные рожи не было сил. Хотелось кого-нибудь убить.

Один из вампиров склонился вдруг к нему и шумно втянул воздух, принюхиваясь. И уже когтями своими жуткими на Стёпкину шею нацелился.

— Урфак, цу линн! — резко одёрнул его оркимаг.

Вампир, не сводя ненавидящего взгляда с пленника, попятился с недовольным ворчанием.

На берегу они надолго не задержались. Мейстер К'Санн выразительно двинул бровью, Шурхесс сноровисто накинул на пленника мешок, взвалил его на плечо и припустил следом за уходящим хозяином. Такой подлянки Стёпка не ожидал и совершенно не был к ней готов. В мешках его ещё не таскали, и новый опыт ему совершенно не понравился. Мало того, что это было оскорбительно, это было ещё и очень неудобно и душно. Но приходилось терпеть, поскольку брыкаться и вырываться было бесполезно. При малейшем намёке на сопротивление орфинг встряхивал ношу с такой силой, что у Стёпки лязгали зубы и перехватывало дыхание.

Когда его наконец опустили на землю и сдёрнули с него мешок, он даже прийти в себя толком не успел. Пока пытался отдышаться и проморгаться, тот же Шурхесс рыкнул что-то устрашающее впихнул его куда-то... Стёпка не сразу понял куда. Но все звуки опять как ножом отрезало.

Разминая ушибленную ногу и отдавленный твёрдым орфингским плечом бок, он огляделся. Впрочем, оглядывать-то было и нечего. Новая темница на этот раз оказалась не совсем темницей, хотя света в ней и в самом деле не хватало. Это был большой четырёхугольный шатёр, несомненно элль-фингский, с расписными полотняными стенами и ничем не прикрытым земляным полом. И ни стола, ни стула, ни даже какого-нибудь ведра. Оставалось надеяться, что находиться в этом шатре ему придётся недолго. Либо враги переведут в помещение получше, либо свои успеют выручить. Новоявленному узнику второй вариант, разумеется, нравился больше.

Это я в который раз уже в плен попадаю? Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачноватой действительности, Степан принялся загибать пальцы. Когда в Предмостье по башке от карлика получил — это раз. Полыня заманил в обложной силок — это два. Лихояр сон-травой опоил — уже три. В Оркулане не считается — плена там не было. Так что выходит — это уже четвёртый раз. А сколько было неудавшихся покушений! Всех уже и не припомнишь. Ладно, успокаивал он себя, выкрутился тогда, вывернусь и сейчас. Чародеи в беде не оставят, да и Ванька тоже что-нибудь придумает. Пожалеют ещё оркимаги, что с нами связались, ой, пожалеют.

Не успел он обойти место своего заточения по периметру, как входной полог откинулся, и перед Степаном оказались две орфингские старухи, безжалостно нагруженные объёмными мешками с каким-то барахлом. Сказать, что они были страшные, значит, ничего не сказать. Баба-Яга, доведись ей встретить эту парочку на узкой тропинке в лесу, заработала бы себе сердечный приступ. Стёпка, разглядев их сморщенные, безобразные лица, тоже не обрадовался. Сердце у него не дрогнуло, но холодок страха по спине пробежал довольно ощутимо.

Не глядя на пленника, эти "две старушки из ларца — жутковатые с лица" принялись раскатывать по полу цветастые коврики и раскидывать меховые тюфяки; появился откуда-то невысокий раскладной столик, на котором чуть ли не по мановению волшебной палочки возникло наполненное фруктами широкое серебряное блюдо, стеклянный кувшин с непонятным мутным напитком (самогонка, невесело хихикнул про себя Степан), узорные чашки и даже полотенца для рук. Общаться с пленником старухи не желали, а когда он ненароком попадался у них на пути, бесцеремонно отпихивали в сторону, больно с вывертами щипались и бурчали себе под крючковатые носы что-то определённо ругательное. Благодаря их усилиям обстановка в шатре в считанные минуты разительно изменилась. Под конец опять же словно из ниоткуда встали вокруг столика две низенькие лавки без спинок. Страшные старухи в последний раз крутнулись по шатру, там одёрнули, тут подвязали, здесь что-то поправили, добавили пару самосветок в светильник, ещё раз ущипнули Степана с двух сторон за бока и испарились.

Потирая пострадавшие места, шипя от боли и ругаясь втихомолку нехорошими словами, он подошёл к столику. Мясом не пахнет, зато есть яблоки, груши и виноград. Значит, морить его голодом оркимаги не планируют. Уже хорошо. Только вот фигушки им. Ничего не буду есть и пить. Мало ли, вдруг там отрава какая-нибудь. Хотя... Он приподнял кувшинчик, принюхался. Если бы хотели убить, попробовали бы ещё в лесу. В кувшинчике была точно не самогонка. Что-то хвойно-цитрусовое. Пить хотелось всё сильнее, но он с сожалением поставил кувшин на место. Какое-то время можно и потерпеть.

Вспомнив первые минуты в подземной тюрьме у весских магов, внимательно осмотрел шатёр, подошёл к пологу и попытался одним пальцем, очень осторожно отодвинуть его в сторону, чтобы... ну, для начала просто выглянуть наружу. Короткая злая молния больно укусила его в руку, заставив отпрыгнуть и зашипеть. Показалось даже, что пострадавший палец обуглился... Нет, просто показалось. Стены шатра стрелялись такими же молниями. Стёпка мужественно вытерпел ещё несколько разрядов, чтобы убедиться наверняка. Молнии жалили ногу сквозь кроссовку и кусали руки сквозь деревянную лавку, которую он попробовал использовать в качестве тарана. Ну что — проверил и убедился, что выйти отсюда просто так, по своему желанию не получится. С молниями он уже имел счастье познакомиться в склепе, теперь они стерегли его здесь. А кто оркимагам мог такое посоветовать? Ну, конечно же, Полыня с Алексидором, кто же ещё. Так что сиди, демон, и не рыпайся. Большой Гномий Отговор тоже бесполезен, потому что дверей здесь нет. На тряпичный полог спасительное заклинание не действует, три раза Стёпка повторил, чтобы уж наверняка. Ну и ладно. Подождём. Скоро, наверное, кто-нибудь придёт. Поговорить или допросить. Или договориться о чём-нибудь. В общем-то время работает на нас, и хотя уже вечер, спасение всё равно не за горами. Ванька друга в беде ни за что не бросит, не такой он человек. Уже, наверное, со Смаклой летит, дракона подгоняет.

Посетители не заставили себя долго ждать. И первым пленника навестил — кто бы вы думали? — наш старый друг, юный оркимажик по имени Г'Варт. Заглянул (жаль, что молнией его не шарахнуло), поводил носом, наткнулся взглядом на стоящего у дальней стены Степана и ехидно оскалился.

— Ци-итес, юппа? — спросил он и добавил, заставив вспомнить слегка поджаренную Ц'Венту. — Хей-хей, штуц!

— И тебе того же по тому же месту, — не остался в долгу Стёпка. — Чё припёрся? Делать нечего?

Ответить на этот выпад зло нахмурившийся оркимажик не успел. Кто-то снаружи повелительно рыкнул, и Г'Варт задёрнул полог, успев всё же напоследок выразительно провести ребром ладони по горлу, как бы предсказывая пленнику его ближайшее будущее.

* * *

Следующие посетители оказались ничуть не лучше. Хрипло перерыкиваясь и похохатывая, ввалились в шатёр три приземистых косолапых орфинга. По свирепо оскаленным мордам понятно было, что ничего хорошего от них ждать не стоит. Стёпка напрягся весь, к худшему приготовился, решил, что или бить будут или завернут руки и потащат к оркимагам на допрос. Однако орфинги, увидев его, почему-то притормозили, словно глазам своим глубоко посаженным не веря, переглянулись, безмолвно спросили что-то друг у друга и вновь уставились на пленника.

О причине их удивления догадаться было несложно. Стёпка оглядел себя и хмыкнул. Его зачарованная одежда опять сама по себе поменяла покрой и фасон (или это одно и то же?). Орфинги ожидали увидеть в шатре сломленного и перепуганного демона в ненавистном костюме таёжного порубежника, а вместо того перед ними стоял весь из себя строго-парадный демон-студиозус определённо благородных кровей. И было в его новом облике даже что-то оркимажье: чёрные полусапожки, чёрные брюки, чёрная безрукавка на ослепительно белой сорочке.

Впрочем, увы, смятение орфингов длилось недолго. У них имелся приказ и они его поспешили выполнить. Бить Степана они, к счастью, не стали, но за руки всё же схватили и растянули в стороны. И пока двое держали его в таком растопыренном положении, третий сноровисто обыскал его с головы до ног: охлопал, ощупал, обмял, заставил открыть рот, а под конец стянул с него обувь. Стёпка, внутренне кипя и едва не взрываясь, вынужден был подчиняться. Поворачивался, терпел, морщился, а сам думал, что ещё часа два назад он такое унижение и представить не мог. Часа два назад эти орфинги к нему даже на два шага не смогли бы приблизиться. Часа два назад у него ещё была в руках эклитана... У орфингов на поясах тоже висели тяжёлые ножи. Выхватить бы один, да как взмахнуть бы перед этими ненавистными рожами!.. А вообще, поздновато оркимаг спохватился, обыскивать пленника нужно было сразу, на месте, потому что мало ли какие опасные вещички могли иметься у вражеского демона.

При всей дотошности и тщательности результата обыск не принёс. У демонской магической одежды и карманцы были магические. Обнаружить в них что-либо без желания хозяина не мог никто, даже самые могучие маги, не говоря уже об их не столь могучих слугах. Поэтому зажигалка-огниво и двойной драк, взятый в подземном хранилище, так и остались лежать в Стёпкиных карманах. Хоть это осталось при нём, не исчезло подобно гузгаю.

Ничем не выдав своего разочарования и уж, конечно, даже не подумав извиниться за бесцеремонное обращение, орфинги молча покинули шатёр. Стёпка догадывался, что они отправились с отчётом к пленившему его оркимагу и даже догадывался, что они ему скажут: ничего, мол, не нашли. Он не знал только, что после этого первый крон-мейстер К'Санн встретился с неким весским магом-дознавателем, тем самым, стараниями которого состоялся недавно поединок между демоном и оружничьим княжьей охранной сотни боярином Всегневом.

— У демона ничего не-ет, — сказал оркимаг. — А свой ме-еч, как вам известно, он отдал мне.

— Это плохо, — на орклингве весич говорил почти без акцента. — Значит, жезл у второго. Поспешите. У нас очень мало времени.

— Времени всегда ма-ало, — согласился оркимаг. — Будем ждать. Его друг придёт, я уве-ерен. Так всегда быва-ает, эти юные восторженные герои о-очень предсказуемы.

— Вы уверены, что наш прыткий друг отсюда не вырвется?

— Я мало в чём уверен в этой жи-изни, — сказал старый оркимаг. — Однако пока всё говорит о том, что наш де-емон каким-то образом полностью лишился своей силы. Если он, конечно, не притворя-ается. Вы не знаете, как это произошло-о?

— В него недавно два раза попали заклинанием малой молнии.

— И он остался жи-ив? Любопытно.

— Это же демон.

— Демоны тоже умирают. Вы не зна-али?

— Это особенный демон.

— Не буду спорить. Я пришлю за ва-ами, когда что-нибудь выяснится.

Собеседники сдержанно раскланялись и разошлись каждый в свою сторону. Весич скрылся в наступающих сумерках, а оркимаг, чему-то усмехаясь, направился к раскинутому посреди двора походному элль-фингскому шатру.

* * *

А к Степану в гости пришёл вампир. Осторожно отодвинул полог длиннющим когтем, невесомо скользнул — и вот он уже внутри. Несмотря на почтенный возраст (если слово "почтенный" применимо к кошмарному высосу) двигался он легко и плавно. Как старый кот, ободранный, но ещё полный сил. Это был тот самый Урфак, который на берегу уже пытался подобраться поближе к пленнику. И гляди-ка, подобрался, посетил, так сказать, в порядке живой очереди. Сначала замер, прислушиваясь, поводил головой из стороны в сторону, убедился, что больше никого нет, потом остановил взгляд на Степане.

Новый облик демона его ничуть не удивил. Заметив, что отрок потихоньку пятится, хрипло приказал вполголоса:

— Стой на месте! Не шевелыс!

Ага, так Стёпка его и послушался. Орфинги с виду хоть и страшные были до дрожи, особого отвращения не вызывали. И пахло от них просто и понятно: лесом, травами, дымом костра, да ещё, может быть, чуть-чуть жареными (ха-ха!) головами. От вампира же несло смертной жутью и откровенной тухлятиной — не сильно, но ощутимо. Стёпка знал, что это не настоящий запах, что это такая магия у высосов — вонючая, но ему от этого было не легче. Ниглок, тот хоть дух свой вампирский скрывал, а этот Урфак смердел на всю округу.

Как ни странно, но свой запах вампир, похоже, не ощущал. Зато кое-что другое уловил безошибочно. Он втянул воздух своими уродливыми сопелками, почмокал серыми губами, словно пробуя на вкус, и что-то для себя определил, отчего его мутные глаза загорелись багровым огнём.

— Ты пахнэш смэртъю, — по-змеиному прошипел вампир, одним рывком оказавшись рядом и приблизив морду вплотную к Стёпкиному лицу. — Кто из наших умер радом с тобой?

Стёпка брезгливо отвернулся, зажимая нос. Ф-фу! Кто бы говорил о смерти. От самого разлагающейся плотью так и несёт. Ну и вонь! Как бы не стошнило. Но всё же ответил. Какой смысл скрывать, если всё равно узнают.

— Ниглок ваш в пыль превратился, — сказал он почти с удовольствием. А что? На одного вампира стало меньше, почему бы и не порадоваться.

— Кто его убыл? Ты?

— С лестницы он упал неудачно. Споткнулся и спину сломал.

— Врош, — прошипел вампир. Когти его опасно клацнули перед Стёпкиным лицом.

— Ну, значит, вру, — спорить с этим гадом не было никакого желания. — Только он всё равно умер.

Урфак ещё раз потянул воздух, сглотнул и растопырил худые руки, как бы собираясь обнять пленника. Обнять, прижать и укусить.

— Но-но, — попятился Стёпка. — Не лезь ко мне.

— Угрожаэш? — даже такие слова вампир ухитрялся произносить без мягкого знака.

— Предупреждаю.

Эх, где ты моя верная эклитана? Где ты, непобедимый гузгай? Меня же сейчас завампиривать будут, или как там говорил Ниглок-Нигашин, удостаивать высокой чести принять в себя сумрачную душу истинного народа. В гробу я видал такую честь! Не желаю принимать ничьи души!

— Сказать, почему Ниглок в пыль рассыпался? Его моя кровь убила, — понимая, что вампир вот-вот бросится, Стёпка старался врать как можно убедительнее. — Куснул меня за руку и умер в муках. Кричал очень. Потому что демонская кровь для вампиров страшный яд. На, попробуй.

— Мне твой кров не нужна. Мне твой смерт нужна, — Урфак небрежно отвёл в сторону Стёпкину руку (Ура! Поверил, не стал пробовать). — Ты умрош от страха. Смотры на мена! Смотры!

Стёпка изо всех сил пытался отвести взгляд от тусклых вампирьих глаз — и у него не получалось. "Я не боюсь. Я не боюсь, — твердил он про себя, как заклинание. — Мне не страшно. И не дави на меня, вампир, своей вонючей аурой, ничего у тебя не получится. И зачаровать ты меня не сможешь, пусть даже мой гузгай куда-то подевался"... А сам уже чувствовал, как захватывает его кровавое кружение в глубине вампирских зрачков, как слабеют ноги, как всё реже стучит сердце...

— Что здесь происхо-одит? — резкий голос оркимага заставил вампира моментально отпрянуть от загнанного в угол пленника. — Урфак, я тобой недово-олен. Кто тебе разрешил приближаться к де-емону?

Стёпка помотал головой и с облегчением перевёл дух. Вязкий морок вампирской магии схлынул, даже запах тухлятины исчез. Только во рту ещё ощущался тошнотворный привкус близкой смерти.

— Он убыл одного из наших, — бормотнул Урфак. — Он должен за это заплатыт.

— Это правда? — мейстер К'Санн подошёл к Степану, и острым пальцем приподнял его голову за подбородок.

— Нет. Мы его не убивали. Ниглок умер сам.

Мейстер К'Санн пожевал губами:

— Ниглок умер? Печа-ально. Он тебе что-то порассказа-ал?

— Ничего не рассказал, — почему-то говорить оркимагу правду не хотелось. — Ругался только сильно. Умирать не хотел.

Уже выходящий из шатра Урфак обжёг Степана напоследок коротким ненавидящим взглядом.

* * *

— Убирать палец оркимаг не торопился.

— Кто ты, Стесла-ав? — спросил он, задумчиво разглядывая Стёпкино лицо. — Кто ты такой?

По его тону понятно было, что отвечать не обязательно. Да и не хотелось повторять уже давно самому надоевшее "я демон такого-то уровня, такого-то периода".

— Зачем поменял надежду... э-э-э... о-одежду? Думаешь, это тебе помо-ожет?

— Она сама.

— Сама? — оркимаг улыбнулся и на миг стал похож на обычного человека, почти хорошего, почти нормального. — Твоя одежда не слу-ушается своего хозяина? Это смешно-о.

"Это значит, что скоро меня здесь уже не будет, — подумал Стёпка. — Только я тебе этого не скажу".

— Плохо быть слабым, пра-авда? — оркимаг давил всё сильнее, и твёрдый палец его с заточенным ногтем уже почти проткнул кожу, ещё немного и он вонзится в корень языка. Стёпка невольно привстал на носки, чтобы хоть немного ослабить боль. "Плохо быть гадом, который мучает людей" — вот что тут надо было бы ответить, но он, конечно, промолчал.

А оркимаг не унимался. У него, как видно, накопилось к демону много вопросов:

— Жезл остался у твоего дру-уга?

А вот тут уже отмолчаться не получилось. Единственное, на что Степана хватило, это ответить вопросом на вопрос.

— Какой жезл? — спросил он как можно равнодушнее. Говорить с запрокинутой головой было ужасно неудобно.

— Тот, за которым весские ма-аги охотятся.

— Не знаю никакого жезла.

— А врать ты не уме-ешь, — усмехнулся крон-мейстер. Он наконец отпустил Стёпкин подбородок и укоризненно покачал пальцем перед его носом. — Совсем не умеешь. Не бо-ойся. Мне жезл ни к чему-у. Я не верю в силу этой игру-ушки. Могущество Оркланда заключается в ино-ом.

— В чём? — не удержался Стёпка. Он, конечно, не слишком верил, что оркимаг вдруг сейчас возьмёт и откроет ему Самую Страшную Тайну Орклов. Первый крон-мейстер был для этого слишком стар и, вероятно, достаточно мудр. К тому же только в глупых фильмах бывает такое, когда злодей наивно выбалтывает главному герою способ, с помощью которого его можно победить. Что в конце таких фильмов обычно и случается. Однако к Стёпкиному удивлению оркимаг ответил.

— Мы умеем прика-азывать! — таинственно прошептал он, прикрывая рот полусогнутой ладонью, как бы для того, чтобы больше никто не услышал. И тут же рассмеялся, напрочь разрушая мрачную торжественность момента. Смех его был похож на карканье простуженного ворона. — Кыхе-кыхе-кыхе! Ты мне не пове-ерил, но это правда. Хочешь, докажу-у?

— Не очень, — честно признался Стёпка, догадываясь, что доказательство вряд ли доставит ему удовольствие.

— Ну и ладно, — решил не настаивать оркимаг. — С тобой сейчас... поувидится... э-э-э... повстречается один балай-игыз. Это есть степной колду-ун. Не бойся, это не бо-ольно... А вот и он. Входите, Той-Шержеген, мы вас ждём нетерпели-иво. Акма, акма, сентере!

* * *

Крон-мейстер повёл рукой, как бы представляя Степана и колдуна друг другу, а сам уселся за низкий столик, забавно выставив худые колени. Той-Шержеген коротко поклонился оркимагу, сложил руки перед грудью по-восточному и принялся разглядывать стоящего перед ним пленника. Стёпка в ответ так же пристально и бесцеремонно смотрел на балай-игыза, тем более что посмотреть и вправду было на что. На плоском, прокалённом степным солнцем лице элль-финга отчётливо выделялись бледные полоски шрамов, словно кто-то процарапал его когтями сверху вниз. В седые сальные волосы, собранные в несколько косичек, были вплетены пёстрые птичьи перья. На шее висели ожерелья из кривых звериных когтей и сразу чуть ли не с десяток всевозможных амулетов. Взгляд его невозможно узких глаз пронзал Степана насквозь подобно стреле выпущенной из тугого степного лука. Интересно, зачем он сюда пришёл? И что ему от меня нужно? Насколько Степан помнил, с элль-фингами он почти не сталкивался (если не считать знакомство с Зарусахой в Проторе) и делить ему с ними было нечего. По крайней мере, это он сам так думал. Вполне возможно, что элль-фингские колдуны имели на этот счёт другое мнение.

— Твой рука. Правый. Отдавай мне, — лающим голосом приказал балай-игыз.

— Зачем? — Стёпка, конечно, понял, что элль-финг просто не очень хорошо говорит по-весски, но подчиняться не спешил. Как-то неприятно требование прозвучало, почти кровожадно, как будто он руку себе должен был оторвать и, уже оторванную, отдать колдуну.

— Руку правый. Ко мне тяни, — повторил колдун.

— Не бойся, Стесла-ав, — подал голос крон-мейстер. — Всепочтенный Той-Шержеге-ен просто попробует разглядеть линию твое-ей судьбы. Это не бо-ольно, поверь.

Это и в самом деле оказалось не больно. Сухие и холодные пальцы колдуна пробежались по Стёпкиной ладони, потом сжали его кисть... И колдун на долгие пять минут застыл с закрытыми глазами.

Стёпка стоял, стоял, потом ему надоело и от тоже закрыл глаза. Попробовал прислушаться, ничего не почувствовал, открыл глаза...

Балай-игыз смотрел на него не моргая и, как показалось, чуть-чуть удивлённо. Что он там такого интересного ухитрился в моей судьбе высмотреть? Что мы из другого мира и должны туда вернуться? Или что мы скоро, может быть, исполним предназначение?

— Ну так что, всепочтенный? — спросил оркимаг. — Чем пора-адуете?

— Ничем, — проскрипел элль-финг, отпуская Стёпкину руку. — Пустой судьба. Никакой жизнь. Идёт без ума. Смотрит в чужой небо. Гортын-забар агары-тугас.

— Прошу простить меня, всепочтенный, но... Это ка-ак?

— Не весь демон. Никому не нужен.

Балай-игыз вдруг незаметно подмигнул Степану, затем слегка поклонился в сторону оркимага:

— Я все видел. Я уходить.

И только полог шевельнулся, пропуская его наружу.

— Хм-м, — протянул крон-мейстер. — Ну ладно, демон. Эти плоскомордые всегда-а такие... Себе на уме. Да и ничего нового он мне не сказа-ал, не правда ли, половинка демона?

Стёпка только и нашёлся, что как можно равнодушнее пожать плечами. А у самого так и кольнуло в груди. Выходит, знают уже оркимаги про Ваньку, или проболтался кто-то или сами догадались. И это очень плохо.

— Уже ночь, — вдруг спохватился оркимаг. — Отдыхай, де-емон. Завтра будет трудный день. У всех на-ас.

И уже выходя, оглянулся и добавил:

— Надеюсь, твой друг не бро-осит тебя в беде?

Глава двадцатая,

в которой продолжается испытание на прочность

Первый крон-мейстер ушёл и Стёпку наконец оставили в покое, но он, наверное, ещё с полчаса то и дело косился на входной полог, ожидая очередного неприятного гостя. На месте ему не сиделось, всё внутри кипело и пылало, нужно было как-то успокоиться и перестать попусту сжимать кулаки, лелея сладостные мечты о возмездии. А отомстить, между прочим, жуть как хотелось. Сразу всем гадам. Страшной, небывалой местью. Чтобы помнили и знали. Но для начала нужно было хотя бы вырваться из плена.

Он кружил по шатру, пиная попадающиеся под ноги меховые тюфяки и машинально грыз яблоко. О своём решении голодать назло пленителям, он уже благополучно забыл. Даже напиток из кувшинчика попробовал, оказалось ничего так, вкусно и, вроде бы, без отравы.

Не давал ему покоя хитрый прищур балай-игыза. Почему степной шаман так откровенно, хоть и тайком от оркимага, высказал пленнику своё расположение? Врагу подмигивать не будут. Может быть, он хотел намекнуть, что Ванька уже спешит на помощь? А почему бы и нет? Элль-финги к экзепутору-исцелителю хорошо относятся, он же спас от тяжкой хвори сына их посла. Кстати, когда Ванес всё же здесь появится, а он точно появится, нужно будет попросить, чтобы он в свой свисток дунул, а то уже всё тело в синяках, ушибленное колено ноет и под челюстью ранка от оркимагова ногтя. Стёпка скрипнул зубами, вспоминая холодные глаза крон-мейстера, кривую ухмылку на его сухих старческих губах, свою до предела задранную голову и унизительное ощущение полнейшего бессилия, когда всем существом желаешь дать отпор и ни на что, ни на что не способен.

Мыслей в голове было много, они теснились, отталкивали друг друга и мешали спокойно рассуждать. Хотелось подумать сразу обо всём, но почему-то ни о чём не получалось думать до конца. Вот, например, оркимаги... Откуда они узнали о том, что у демона Стеслава есть вторая половина? Да всё оттуда же — настучал какой-то предатель из замка и, скорее всего, Алексидор. И о склодомасе тоже, конечно же, он рассказал. Видимо, всё-таки расслышал в склепе неосторожные Ванькины слова. И теперь враги ждут, что второй демон сломя голову бросится спасать друга. Они даже уверены в этом. Впрочем, Стёпка тоже уверен. А ещё он уверен, что повязать Ваньку у орклов не получится, потому что Дрэгу они в расчёт не принимают. Ну и будет им радость, когда рассерженный дракон спикирует прямо им на головы. Очень весело должно получится.

Золото... Вот про золото сейчас думать совсем не хотелось. Золото — оно и есть золото. Главное, что его много и оно в том подземелье лежит. И никто, кроме нас, о нём пока не знает. Если только Ванес и тут не проболтался. По идее — не должен... Да-а, а вот если бы не пошли мы искать эти сокровища, то ничего бы и не было. Ни братьев Сквирятичей, ни вампиров, ни плена. Правда, и о золоте мы бы тогда не узнали. Наверное, не зря говорится, что всё к лучшему.

Эклитану жалко. Сам отдал, сам жалею. Как возвращать буду, неизвестно. А если не верну, тогда останется мой ножичек навсегда у вражьих магов, примутся они его изучать, разглядывать, а потом засунут в какое-нибудь тайное хранилище. И лет через триста будет он лежать под стеклом в Оркландском историческом музее города Горгулена с надписью на табличке: "Заколдованный меч неизвестного демона. По неподтверждённым свидетельствам — завражская эклитана. Добыт первым крон-мейстером К'Санном в таком-то году в окрестностях Летописного замка. Художественной ценности не представляет". А рядом кусок черепушки с надписью: "Предположительно осколок височной кости хозяина меча". Стёпка покривился. Куда-то не туда его фантазия завела. Но на всякий случай всё же потрогал свою уже не раз ушибленную голову. Череп с височной костью пока был на месте. Пусть там и остаётся.

Пропавший гузгай... Вот это реально больная тема. Точнее, даже не гузгай, а обидно испарившаяся вера в своё сверхмогущество. Будь моя сила всё ещё со мной, разве позволил бы я врагам так над собой издеваться? Я бы тогда у-ух что учинил! Разлетелись бы у меня клочками по закоулочкам все эти крон-тостеры, вампиры и орфинги со своими старухами, страшными снаружи и ужасными внутри. Я бы им тогда такого показал... Ну почему, почему так несправедливо получилось? Простодушный Ванька поверил Ниглоку, и его желания — даже самые дурацкие — тут же стали исполняться. Я тоже поверил (почти), но в итоге лишился своего самого главного преимущества, самого верного и надёжного помощника. И как теперь это отменить? Как это в обратную сторону разверить? Вот если бы человеческую голову можно было перезагрузить, как компьютер. Нажал на затылке кнопку "Reset" — и откатил к последнему сохранению. А последнее сохранение у нас было бы как раз перед встречей с предателем Ниглоком-Нигашным. Вот если честно, правду он говорил насчёт исполнения нами своих желаний или нет? Если подумать, то на правду очень похоже. И сила моя неизвестно откуда у меня появилась, и драться я вдруг научился, хоть и не всегда, а только очень разозлившись. А когда Зарусаха мне рассказал про гузгая, то почти тут же я его в себе и обнаружил... Или вот ещё про эклитану. Суперострый меч, а убить им никого невозможно, потому что я даже самых опасных врагов до смерти убивать не хочу. Ну не моё это, не моё! А вот просто побеждать их — милое дело. И ведь мне очень нравилось, что я такой крутой, что на меня все смотрят, как на героя. Мои подвиги и свершения только начни перечислять, сразу становится ясно, что дело тёмное. Смаклу у разбойников отобрал, Миряну от заклятия избавил, оркимага победил, дракона увеличил, от дознавателей ушёл, рыцарей-немороков изрубил, Изведа в поединке опозорил... Что там ещё было? Саблю стальную у Савояра голой рукой смял. Кучу золота вместе с Ванесом нашёл. Всегнева в поединке одолел, со Згуком аж левой рукой сражался, хотя ни левша ни разу... Магия от меня отскакивает... вернее, отскакивала.

Блин, неужели всё это я?

Да и другие подвиги, если разобраться, тоже какие-то странные. Пока не задумывался, казалось, что всё нормально и объяснимо. А теперь поневоле закрадывается сомнение: не сам ли я эти подвиги себе напридумывал. Вот, скажем, с какого перепугу оркимаг очутился на Бучиловом хуторе точь-в-точь перед нашим туда приездом? Или как у меня получилось найти то заколдованное ущелье с пещерой Благояра? Ниглок ведь не зря сказал, что все искали-искали безуспешно много веков, а мы раз — и вдруг нашли. Хорошо, конечно, что нашли, но ведь подозрительно. С гномами тоже на редкость удачно сложилось. Ширшухова памятка с заветным словом Яргизая мне словно по заказу в руки попала. Гномы теперь не только моими друзьями себя считают, но и Большой Отговор подарили... Стоп! А что, если я и Отговором больше пользоваться не смогу? И ведь не проверишь никак, нету здеся дверей. Ладно, пока отложим. Что там у нас ещё? Магия меня не берёт, но если хорошенько подумать, то только та магия, про которую я знаю и которую применяют у меня на глазах. Про обложной силок не догадывался — он меня и обездвижил... Кстати, где-то он у меня в кармане лежал... Ага, вот он, на месте, может, ещё пригодится. Мало ли.

Стёпка развернулся и пошёл нарезать круги в другую сторону. Так, на ходу, ему легче думалось.

Ну что, пришло время поговорить о Дрэге. О гномлинской лошадке, столь удачно подвернувшейся и так невероятно по моему хотению, по демонскому велению преобразившейся в Большого Дракона. Под этим небом таких созданий прежде не бывало. И вот тут уж не поспоришь — это точно я исполнил, именно моё желание сбылось. Самое крутое желание. Крутейшее. Невообразимое. Не только посмотрел на реально огромного дракона, но и подружился с ним и даже полетал вволю. И ещё полетаю. После того, как меня отсюда вытащат. Потому что, даже если бы здесь со мной не произошло больше ничего интересного, я всё равно был бы счастлив до... до не знаю чего.

Вот и получается, что как ни крути, не соврал нам Ниглок. Получается, что всё — правда. Что мы в этом мире почти как всемогущие маги. Или даже почти боги. Хотя нет, про богов лучше не будем. Мы — Демоны-Исполнители с большой буквы. Настоящие. Те, которые всерьёз исполняют. В фэнтезийных книжках их называют демиургами.

"Юные демиурги, к исполнению заветных желаний будьте готовы! Всегда готовы!" И — понеслась!

Стёпка замер на месте и постучал себя по лбу кулаком. Но почему? Если я такой настоящий и весь из себя крутой, почему я не могу заставить себя поверить, что гузгай по-прежнему сидит у меня внутри? Почему?! Он зажмурился изо всех сил, всем существом своим постарался мысленно докричаться до исчезнувшего защитника. Не получилось. Ни поверить, ни докричаться. Мешали слова проклятого Ниглока, занозой сидящие в душе: "Ты теперь сомневаться будешь, мол, а вдруг это не взаправду? А вдруг ты это всё придумал? Так вот я тебе скажу: да, Степан Батькович, ты всё это придумал и силы в тебе геройской нет и никогда не было."

И грохотало, и отдавалось эхом, и перекатывалось в голове:

— Нет и не было! Нет и НЕ БЫЛО!! НЕТ И НЕ БЫЛО!!!

Он открыл глаза и, весь во власти жестокого разочарования долго смотрел в никуда, ничего не видя перед собой. И поэтому не сразу заметил некую непонятную неправильность, какое-то судорожное колыхание, а когда заметил, то решил сначала, что кто-то снаружи пытается вспороть тыльную стену шатра. Мелькнула даже мысль, что это подоспевший на помощь Ванька уже рвётся спасать попавшего в беду друга. Но затем проявилось на складчатом полотнище искажённое полупрозрачное лицо, и Стёпка узнал Феридория. Маг-секретарь сумел выведать, где прячут пленённого демона и теперь пробовал наладить с ним связь. Однако у него это плохо получалось. Видимо, материал шатра неважно подходил для такой магии. Лицо Феридория то приобретало некоторую резкость, то шло волнами, то растягивалось вдоль, как будто с той стороны пытались установить разрешение экрана и никак не могли угадать нужное. Зрелище было забавное и слегка страшноватое. Судорожно подёргивающиеся глаза слепо шарили перед собой, нос убегал в сторону, беззвучно открывающийся рот вопрошал что-то вроде: "Отрок, ты здесь? Отзовись, я тебя не вижу!"

Напрасно Степан размахивал руками, напрасно чуть ли не носом утыкался в едва различимый лик чародея, напрасно твердил (вполголоса, конечно), мол, вот он я, здесь и я вас очень хорошо вижу. Феридорий в последний раз повёл перекошенными глазами, разочарованно скривился и исчез. Связь с замковыми чародеями наладить не удалось и это было плохо. Зато теперь появилась твёрдая убеждённость в том, что его ищут и примерно догадываются о его местонахождении. И это было хорошо.

Между тем суматошный, до предела наполненный грандиозными событиями день подошёл к концу. Выглянуть наружу не получалось, но Стёпка чувствовал, что уже наступила ночь. Спать хотелось ужасно. Он притушил специальными задвижками самосветки в лампе и улёгся на собранных в одну кучу тюфяках. Укрыться было нечем, но усталость взяла своё, и он сам не заметил, как провалился в сон.

* * *

Гномлин хрупал яблоки и чавкал при этом так, что только брызги летели. Однако когда Степан приподнял голову, он увидел, что аппетитные звуки издаёт не гномлин, а расположившийся прямо на столике дракончик. К сожалению, это был не Дрэга. Гномлин же, свесив ножки, сидел рядом и надраивал полотенцем и без того сверкающий шлем.

— Приветствую достославного Чуюка в моём шатре! — хриплым спросонья голосом сказал Стёпка. — Какими судьбами в наши края?

— Пролетал недалече, дай, думаю, загляну на угощение, — тотчас живо оглянулся гномлин. — А хозяин-то и спит. Мало-мало не улетел, чаял не пробудишься.

Стёпка повертел головой, удивился, не обнаружив ожидаемой прорехи в складках шатровых стен:

— А как?..

— Тайна сия невелика есть, — хохотнул Чуюк. — Коли нас не пускают верхом, мы пробираемся низом. Вон, глянь, подкопались мы, дабы заклинание охранное не порушить и стражей твоих допреж срока не взбаламутить.

Под противоположной от входа стеной шатра возвышалась небольшая горка свежей земли, а рядом чернело отверстие подземного хода. Вот так-так, почесал в затылке Степан, а мне и в голову не пришло. Если бы не задрых и копал всю ночь, пусть даже не торопясь, давно был бы на свободе. Околдовал меня оркимаг, не иначе. Или просто я такой дурень бестолковый.

Государев ездовой дракончик, взнузданный на этот раз по-походному, то есть без лишних украшений, колец и нахвостников, обгрыз яблоко и засунул было голову в блюдо с виноградом, но Чуюк бесцеремонно отпихнул его в сторону:

— Всё-всё, Бака, набил ужо брюхо. Ещё чуток — и меня не увезёшь... Я что хочу сказать тебе, Стеслав. Хочу я тебе слово приветное от знакомцев твоих передать. Помнят о тебе, ведают и ежели, говорят, ты своими силами отседова не выбересся, вскорости припожалуют тебя из полона выручать. Одного токмо уразуметь не могу, как тебя сюды угораздило?

— Очень просто угораздило. С оркимагом повстречался.

— А что ж не одолел его?

— Так он был не один.

— Вот энтак оно и быват, — глубокомысленно подытожил Чуюк и ловко напялил на свою абсолютно лысую голову шлем. — На всякую силу завсегда управа найдётся. Всех не переборешь.

И этот туда же, рассердился Стёпка. Как будто я направо и налево твержу, что хочу всех одолеть и победить. Как сговорились.

— А ответь мне, досточтимый Чуюк, знакомцев этих как зовут? — поинтересовался он, заправляя выбившуюся рубаху и приводя себя в относительный порядок.

— Со мной Купыря гутарил, который правая рука отца-заклинателя.

— Интересно, откуда он узнал, что я здесь сижу?

— Элль-финг ему подсказал. Шержеген который... А кабы при тебе Зебурово золото имелось, мы бы тебя ещё вчера отыскали.

— Нету у меня того золота, — сказал Стёпка. — Я его таёжному ополчению отдал.

— Щедрый ты больно, вот что я тебе скажу. Себе в прямой убыток золотом разбрасываешься.

"Эх, знал бы ты, Чуюк, про то, какую мы сокровищницу с Ванькой нашли, то-то бы удивился" — подумал Стёпка и тут же поинтересовался, не встречал ли вчера гномлин Ваньку?

— Конопатого демона-то? Не, не встречал. Зато с драконом твоим мы знатно полетали, — заулыбался Чуюк. — Ох, распотешились! По сю пору в груди щемит... Славного дракона ты нам выколдовал, штрезняк, не знаем, как тебя за то и благодарить.

— Да очень просто, — отмахнулся Стёпка. — Приглядывайте за ним и за его дракончим. Мало ли, вдруг Смакле помощь какая понадобится. Мы-то скоро в свой мир вернёмся, а он тут один останется.

— В однове твой гобль уже никогда не будет, — Чуюк спрыгнул на пол, потянул за повод косящегося на виноград дракончика. — Однакоче без пригляду его не бросим, слово в том моё твёрдое. Засиделись мы у тебя, не ровён час орклы нагрянут. Эти гулицряпы давно уж по двору шлындают.

— Тоже орклов не любите?

— На за что их любить, — сказал как отрезал гномлин. — У них своя правда, у нас — иная. Делить нам с ними нечего, но и прогибаться под оркимагов таёжному гномлинству не по нраву.

Он пропустил в нору дракончика и, перед тем, как спрыгнуть в неё самому, спросил:

— Передать ли слово от тебя какое Купыре?

— Передай, что жив-здоров... И спасибо за добрые вести.

— Не тужи, штрезняк, — глухо донеслось уже из-под земли. — Свидемся ишшо.

Стёпка присел, заглянул в неширокий лаз. Иногда очень удобно быть маленьким. Он попробовал просунуть руку и убедился, что вряд ли у него получилось бы прокопаться наружу сквозь твёрдую каменистую почву. Так что нечего жалеть о своей глупости. Кое-как засыпав гномлинскую нору, он на всякий случай это место ещё и ковриком прикрыл. О том, что у пленника побывали посторонние, орклам лучше не знать.

* * *

Шурхесс рывком отодвинул полог, отыскал глазами Степана и повелительно мотнул головой: выходи! Хочешь не хочешь, а пришлось подчиниться. Стёпка прекрасно понимал, что если он заупрямится, огромный орфинг церемониться не станет. А висеть ещё раз вздёрнутым за шиворот больше не хотелось.

Помня о заклинании, он на выходе постарался не задевать головой низко свисающий полог. Орфинг довольно оскалился, сообразил, что демон уже успел испытать на себе действие охранных молний.

Утро встретило узника ярким лучами давно взошедшего солнца, множеством разнообразных звуков и слегка удивлённым взглядом знакомого оркимажика. Тот стоял напротив шатра во главе немногочисленной компании столь же молодых бледнолицых орклов. И пока его дружки переговаривались и злорадно ухмылялись, поглядывая на Степана с такими презрительным выражением, что хотелось каждому дать хорошего леща, юный Г'Варт тщетно пытался скрыть своё изумление. Вместо помято-лохматого, покрытого пылью и паутиной невзрачного вчерашнего порубежника он увидел перед собой строгого отрока благородной наружности в изящном, почти оркловском костюме правильного чёрного цвета. И хотя некоторая лохматость на голове пленника всё ещё присутствовала, она непостижимым образом придавала его облику этакий непримиримо-гордый вид. Догадайся Степан о произведённом впечатлении, он бы здорово повеселился, поскольку сам не ощущал в себе ни особого благородства, ни изящества, ни чрезмерной гордости.

Впрочем, новый облик демона смутил Г'Варта ненадолго. Не такой у него был характер. Подобрав челюсть, он ткнул пальцем в сторону пленника и произнёс при этом что-то настолько весёлое и несомненно обидное, что дружки его разразились громким хохотом. А молодой жутковатый орфинг, стоящий чуть поодаль, презрительно сплюнул Степану под ноги.

Лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации, это не обращать на них внимания. Тем более что организм требовал незамедлительно посетить одно важное место. Как ни странно, гориллоподобный Шурхесс прекрасно это понимал. И тут же повёл пленника вдоль высокого забора на задний двор. Вслед им раздался ещё более громкий смех, догадаться о причине которого было несложно.

А по возвращении тот же Шурхесс грубо заломил ему руки за спину, и два чумазых орфинга в кузнечных фартуках проворно заклепали на щиколотке его левой ноги широкий железный браслет с грубой, примерно двухметровой цепью. Другим концом цепь была накрепко прибита к невысокому, основательно вкопанному в землю бревну. И побледневший от ярости Степан, глядя на эту цепь, ощутил себя — нет, даже не рабом — приготовленным к закланию бараном, которого посадили на привязь посреди двора, чтобы далеко не убежал.

С трудом удержавшись от того, чтобы не дёргаться в бессильной злобе, тщетно испытывая цепь на прочность, он пару раз глубоко вдохнул, разжал кулаки и поднял голову. Во дворе усадьбы было многолюдно. Кроме Г'Варта с компанией и Шурхесса, присутствовали здесь несколько не менее зверского вида орфингов, пять или шесть незнакомых вампиров, гражданские орклы-слуги, те самые жуткие старухи-щипальницы и — как изюминка на торте — первый крон-мейстер К'Санн, в картинной позе замерший на ступенях высокого крыльца. И все молча смотрели на Степана. Кто-то с довольными ухмылками на лицах (это оркимажики), кто-то настороженно (это вампиры), кто-то равнодушно (в основном, орфинги и слуги), а кто-то с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения (это, разумеется, крон-мейстер).

Нельзя было не признать, что ловушка, в которой Степану отводилась роль кусочка сыра, устроена со знанием дела. По задумке организатора, какой бы способ спасения Ванька ни выбрал, он в любом случае вынужден будет оказаться рядом с другом, вот здесь, в центре широкого двора. В окружении множества готовых ко всему врагов, которые на него тут же набросятся. И легко скрутят... Если, конечно, не принимать во внимание дракона. Для Дрэги все эти орфинги, вампиры, цепи и вкопанные брёвна — не более чем досадная помеха. Расшвыряет, сломает и вырвет на раз. И никакой Шурхесс его не удержит, и никакой оркимаг не одолеет. Неужели крон-мейстер этого не понимает? Или оркимаги настолько уверены в своём могуществе, что надеются заодно захватить и дракона?

Степан, зная о почти человеческой разумности Дрэги, и подумать не мог, что предусмотрительные и многоопытные оркимаги воспринимали Дрэгу (которого они видели пока только издали) не как опасного боевого зверя, а просто как во много раз увеличенную гномлинскую лошадку, используемую только и единственно для передвижения, как пусть необычное, но всего лишь ездовое животное. Поэтому они полагали, что во время хватания и пленения второго демона, дракон будет смирно и безобидно пастись в сторонке. А уже потом можно будет стреножить и его. Такой полезный зверь Оркланду весьма пригодится. Если бы оркимаги знали, как они ошибаются!

— Ну как, Стесла-ав? — спросил незаметно подошедший крон-мейстер. — Хорошо мы запридумали, не та-ак ли?

— Да, — согласился Стёпка. — Очень хорошо... запридумали.

Оркимаг укоризненно погрозил пальцем:

— Не надо насмеха-аться. Я иногда делаю... акцент, да?.. но я хорошо понимаю весскую ре-ечь. А вот ты говоришь ли на орклингве?

— Не говорю и не хочу, — разозлился Стёпка. Будут тут его ещё всякие оркимаги упрекать и поучать! — Зачем мне ваша лингва, если я ваш Оркланд завоёвывать не собираюсь?

— Тебе придё-отся учить нашу речь, — убеждённо сказал крон-мейстер. — Вам обо-оим придётся. Такова ваша судьба. Смири-ись. Это лучшее, что ты можешь вы-ыполнить.

— Демоны не смиряются, — эти слова Стёпка уже кому-то говорил, кажется, Стодару. Здесь они тоже пришлись к месту.

— Если демоны не смиряются, их смиря-ают, — оркимаг указал взглядом на бревно. — Провести всю жизнь в оковах, разве ве-есело? Подумай об этом... А отныне я тебя покида-аю. У нас сегодня много заботливых дел. Не скучай, де-емон. Скоро твой друг поприходит к тебе в го-ости. Видишь, с какой нетерпеливостью мы его ждё-ом?

Стёпка видел. Нетерпеливо ожидающих, да, было много. Будет с кем дракону позабавиться.

Несколько оркимагов, дружно скрипя ступенями, спустились по лестнице, остановились рядом с пленником. Это были в основном знакомые всё лица: глава посольства крон-магистр Д'Варг, убер-оркимаг О'Глусс и мидграф Г'Лонн. Двух других Стёпка видел впервые. На прикованного к столбу отрока все они смотрели так, как сам он дома смотрел на случайно заползшего на мамину чистейшую кухню таракана. И мерзко, и противно, и сразу прибить хочется.

— Эйн зи би дру-унг? — проскрипел страшно крючконосый Д'Варг. И Стёпка слегка задохнулся от излучаемой крон-магистром тёмной магической энергии. Словно из воздуха весь кислород вдруг исчез. Вроде бы и дышишь, а толку нет.

— Зи-ин йест, — ответил первый крон-мейстер. И зачем-то пояснил уже нарочно для Степана. — Я сказал, что твой друг скоро за тобой придё-от.

Г'Лонн и О'Глусс надменно молчали и делали вид, что с демоном вовсе не знакомы. Вероятно, он им был уже решительно неинтересен. А ведь не совсем, казалось бы, чужие люди... в смысле орклы. Могли бы и поздороваться. Один из них когда-то демону ценный конхобулл на за что подарил, а другой в поединке дорогого меча лишился. Ну, почти лишился, сейчас-то этот меч опять висел у него на поясе. "А ведомо ли тебе, подлейший из мерзейших, что мёртвых тоже можно пыта-ать? Что можно пытать не умершее тело, а ещё живую, но не успевшую освободиться ду-ушу? — припомнилось вдруг отчётливо до последнего слова. И испуг свой тогдашний тоже припомнился. — У тебя, надеюсь, есть душа, де-емон?" Интересно, этот О'Глусс в самом деле тогда на хуторе его собирался подвергнуть истязаниям, или просто так, от злости за нечестный удар угрожал. Сейчас-то близко не подходит, знает, на что демон способен.

— Добрый де-ень, — протянул Стёпка. Глядя на насупленные лица, удержаться было невозможно. И вообще, просто хотелось хулиганить, из чувства противоречия: вот вы меня на цепь посадили, и магией своей давите, а я в ответ над вами подшучиваю. — А что это вы все такие серьё-озные? Что-то нехорошее случи-илось?

— Не наглей, де-емон, — негромко посоветовал мидграф Г'Лонн. — Пожале-ешь.

— Как бы вам не пожалеть, — огрызнулся в ответ Стёпка. — Смотрите, найдётся и на вас управа. Покатитесь тогда до своего Оркланда, гремя костями.

О, как оркимагам это не понравилось! О, какими взглядами принялись они испепелять наглеца! Ещё чуть-чуть — и он бы точно задымился. Справедливости ради следует заметить, что крон-мейстера К'Санна Стёпкин выпад всего лишь слегка позабавил. Пожилой оркимаг скупо улыбнулся и укоризненно покачал головой. Вслед за ним и остальные взрослые дяди сообразили, что негоже им принимать всерьёз глупые угрозы ничтожного отрока, высказанные явно не от великого ума... А тут и слуги подвели к ним уже подготовленных к выезду коней.

Первым в ворота направил своего чистопородного вороного крон-магистр Д'Варг, за ним, начисто выбросив из головы всё связанное с демоном, неторопливо потянулись и остальные. У них ведь было сегодня "много заботливых дел." И Стёпка хорошо знал, каких именно. Оркимаги, элль-финги и весичи намерены были сегодня окончательно поделить между своими странами ничейный Таёжный улус. И ведь поделят. И никто им не сможет помешать.

Где же Ванька? Где Смакла с Дрэгой? Где вообще все?

* * *

Тяжёлое кольцо из грубого железа неприятно давило на ногу. Короткая цепь позволяла сделать всего несколько шагов, после чего либо натягивалась, либо обматывалась вокруг бревна, вообще лишая возможности свободно двигаться. Шурхесс куда-то скрылся. Слуги разбрелись по делам, вампиры и орфинги незаметно рассосались. Видимо, попрятались в ожидании второго демона. На виду осталась только возглавляемая Г'Вартом компания. Вот они-то с пленника глаз не спускали. И это слегка нервировало. Ясно было, что какую бы пакость молодые орклы ни задумали, она им удастся на сто процентов, так как защищаться демону было нечем.

Оставалось только ждать и надеяться на скорое спасение. Сложив руки на груди, Стёпка прислонился спиной к бревну и постарался принять как можно более независимый вид. Теперь, если не обращать внимания на цепь, можно было подумать, что он просто стоит здесь для своего удовольствия.

Орклам это откровенно не понравилась. Прикованный пленник не имеет права вести себя так независимо, он должен страдать, испытывая муки. А ещё лучше — стоять на коленях, и, размазывая по лицу слёзы, униженно умолять о пощаде.

Пять высокомерных подростков-оркимажиков и столь же юный и не менее высокомерный орфинг, с пугающей физиономией, абсолютно не подходящей к его франтоватому одеянию, неторопливо приблизились к Степану. Дружки Г'Варта были похожи на него, словно родные братья. Такие же бледные лица, тот же презрительный прищур тёмных глаз, те же чёрные костюмы и короткие мечи в дорогих ножнах. В общем, не за что взгляду зацепиться. Тот, кто видел одного оркимажика, видел их всех. А вот молодой орфинг сразу привлёк Стёпкино внимание. И жутковатой мордой лица и непривычной одеждой. Бархатный коричневый камзол с отворотами и столь же вычурные штаны навыпуск на уменьшенной копии Шурхесса смотрелись достаточно дико. У орфингов имелась своя аристократия, и некоторые их влиятельные вожди даже входили в Приближённый Совет Сиятельного Д'Орка. Вот сын одного из таких вождей сейчас и разглядывал пленника с почти гастрономическим интересом.

Поняв, что демон первым не заговорит, напыщенный Г'Варт, важно подбоченился и произнёс длинную заковыристую фразу, в которой узнаваемо прозвучало только не раз слышанное прежде слово "юппа".

Переводчиком неожиданно выступил орфинг. Удивительно, но он говорил по-весски почти без акцента.

— Достойный Г'Варт сказал, что ты должен бороться с одним из нас, — произнёс он ломким рыкающим голосом.

— Переведи достойному Г'Варту, что я ему ничего не должен, — ответил Стёпка, демонстративно глядя в противоположную от оркимажика сторону.

Последующий диалог продолжился в том же ключе.

— Тыр-бур-тыр-быр-быр, — говорил оркимажек.

— Достойный Г'Варт сказал, что тебе придётся.

— Скажи, что он зря в этом уверен.

— Бур-бур-быр-тыр-быр!

— Достойный Г'Варт сказал, мы тебя заставим.

— Тогда скажи ему, что я буду бороться только с тем, кого так же прикуют к этому столбу.

— Бур-быр-дыр!

— Достойный ГВарт сказал, что ты боишься.

— Скажи, что меня не интересует его мнение.

— Фрафт зи йест! — выкрикнул оркимажек.

— Достойный Г'Варт сказал, что ты трус! — перевёл орфинг.

— И что?

— Э-э-э... — завис орфинг.

— Вот тебе и э-э-э, — передразнил его Стёпка. — На слабо меня не поймаешь, понятно. Я вам не обезьянка, чтобы ваши хотелки выполнять. Не хочу бороться и не буду.

— Тогда ты юппа! — это орфинг уже от себя выкрикнул.

— Сам ты юппа!

Тресь! К такому завершению разговора Степан был не готов. Хлёсткий удар открытой ладонью бросил его на землю. Обиженно звякнула цепь, разразились нарочитым хохотом орклы. Орфинг довольно скалился и демонстративно тряс якобы отбитой рукой. Сидящий у входа в шатёр Шурхесс равнодушно наблюдал за всем происходящим, даже и не помышляя вмешиваться в пацанские разборки. Если строптивого демона немного поколотят, ему это пойдёт только на пользу. Меньше будет норов свой показывать.

Стёпка поднялся, потирая скулу. В ухе звенело. Сильно болело ушибленное при падении плечо. Он потряс головой, приходя в себя. Кажется, живым из этой передряги выбраться будет непросто. Вот ведь как получается. Когда-то, почти в самом начале своих приключений он закатил крепкую пощёчину Варварию. Закатил, конечно, за дело. Но сейчас, испытав почти такую же оплеуху на себе, он даже слегка посочувствовал старшему сыну усть-лишайского воеводы. Неприятное, мягко говоря, ощущение, когда тебя вот так... м-м-м... воспитывают.

Орфинг исподлобья следил за Степаном, ожидая или даже надеясь, что тот бросится мстить обидчику. Ох, и тяжёлая же у него рука! А на вид не такой уж и крутой.

— Ты всё ещё не хочешь бороться? — спросил орфинг, шагнув поближе, и вдруг, не дожидаясь ответа, резко воткнул твёрдый кулак Степану в живот.

О-ох! Столь обидно и подло с демоном ещё никогда не поступали. Даже в подвалах Оркулана было не так. Нет, там тоже было больно, но та боль была... героическая, что ли, боевая, не унизительная. А сейчас Стёпка лежал, скрючившись, у подножья позорного столба и не мог даже нормально дышать. Хорошо, что утром ничего не ел, а то бы наверняка вырвало. И опять очень к месту вспомнилось, что он точно так же ударом в живот вырубил в первый день Махея. Все обиды вернулись бумерангом, вот же досада!

Поглощённый безуспешными поначалу попытками втянуть в себя хоть немного воздуха, он совершенно упустил из виду Г'Варта. А тот с нескрываемым удовольствием пнул его в спину несколько раз, метя в самые уязвимые места. Затем к избиению присоединился орфинг, и стало ясно, что дело принимает совсем скверный оборот. Всё шло к тому, что демона сейчас будут превращать в отбивную. Вот острый носок сапога чувствительно угодил под ребро, вот повторно прилетело в прикрытую руками голову...

— Г'Варт! Заргууз! — раздался сердитый окрик. — Таф!

Стёпка не сразу сообразил, что это кричит Шурхесс. Видимо, орфинг решил вмешаться, пока не стало поздно. А поскольку распалившиеся юнцы не унимались, он рявкнул уже во весь голос:

— Та-аф!!!

Пнув Степана ещё по разу, оба гадёныша послушно отошли. Вряд ли Шурхесс вступился за пленника из жалости, скорее всего, просто выполнял поручение хозяина: следить, чтобы демона ненароком не забили до смерти. Ну и на том спасибо!

Степан сидел, слегка скособочившись, и ощупывал пострадавшие рёбра. Уррроды!!! Отморозки кривомордые! Сволочи! (Когда ругаешься, боль переносить легче). Тварюги оркландские! Чтоб у вас со всех сторон повылазило! Чтоб вам Дрэга головы пооткусывал!.. О, а это неплохая идея! Перед тем, как улетать, обязательно попрошу дракона что-нибудь тут разрушить и кое-кого слегка пожамкать. А то взяли моду — демонов ногами пинать. Недоростки бледномордые! Одежду извозюкали, брюки теперь все в пыли, хорошо хоть не порвали. Нижняя губа онемела и распухла, в суматохе не заметил, когда по ней прилетело...

Г'Варт буркнул что-то невнятное, и орфинг, словно не пинал только что Степана ногами, как ни в чём не бывало перевёл:

— Достойный Г'Варт сказал, если ты не хочешь бороться, можешь сразиться с ним на мечах.

Стёпка, морщась, выпрямился, посмотрел в злые глаза орфинга, покосился на застывшего в ожидании Г'Варта. Нет, ну классно же! Сначала душевненько отпинали, потом поединок предлагают. Ни ума, ни совести. Одно слово — орклы. Однако надо уже на что-то решаться. Если откажусь, опять изобьют. И наверное, пинать будут уже впятером. У дружков Г'Варта на лицах большими буквами написано, что они тоже с удовольствием поваляют демона в пыли.

— Слушай, ты... Заргууз, да? Скажи этому... что у меня нет меча. А чужим оружием я сражаться не хочу.

Откровенно слабоватая отмазка, чего уж там. Стёпка, признаться честно, просто тянул время в надежде, что долгожданные спасатели и спасители вот-вот нагрянут. Потому что сколько можно их ждать, в самом деле? На дворе уже скоро полдень, а они не чешутся! Если так дальше пойдёт, спасать будет некого.

И тут Г'Варт его удивил. Просто-таки до изумления. С преотвратной улыбочкой он медленно-медленно полез во внутренний карман камзола и так же нарочито медленно вытащил из него... знакомую до боли рукоять ножа! Каким образом оркимажику удалось уговорить сурового деда, чтобы тот отдал ему именной демонский меч, какими словами он сумел разжалобить деда — бог весть! Но желанная эклитана лежала в чужой ладони буквально в метре от прикипевшего к ней взглядом Степана.

— Кхм! Кхм! — пересохшее горло демона не сразу согласилось произнести осторожный вопрос: — Он правда отдаст мне мой меч?

И более всего он сейчас страшился услышать что-то вроде: "отдам, если спляшешь", или "поцелуй сначала мои сапоги". Не потому, что не хотел плясать или целовать (само собой, не хотел). Нет, он боялся, что засомневается, что дрогнет, что, услышав неприемлемое условие, допустит хоть на миг для себя такую возможность... И что орклы это поймут.

— Мал ищо мой мец хваца-ать, — с жутким акцентом выговорил Г'Варт сказанные вчера Степаном слова. Надо же, запомнил. — Вирасти значала. Утто верлю-уген йест.

И протянул нож.

— Достойный Г'Варт сказал, что он уже давно вырос, — услужливо перевёл Заргууз.

Ощущать в руке родную рукоять было до ужаса приятно. Как будто старого друга через много лет встретил. Дня не прошло с той чёрной минуты, когда он вынужден был отдать меч оркимагу, а кажется, будто целый век. Степан слизнул с разбитой губы выступившую кровь и осторожно сдвинул рукоять. Щёлк! Есть лезвие ножа! Щёлк! Эклитана выдвинулась с едва слышным шелестом, витой эфес привычно обвил кисть руки. Йес, оф коз! Живём, ребята!

Орклы разве что не заахали, настолько понравилось представление. Ещё бы не понравиться — такая хищная красота возникла вдруг почти из ничего. Магическое оружие не может не волновать магов. И оркимагов с орфингами. Вон как глазки загорелись у всех, тоже небось себе такое хотят.

Итак, желаемое внезапно свершилось — меч был в руках у Степана. Но на этом всё хорошее и кончилось. Потому что нет гузгая — нет победы. И что делать?

Выбора ему не оставили. Все оркимажики уже обнажили свои тоже далеко не дешёвые мечи, по длине примерно равные эклитане. Г'Варт встал в центре, остальные — по двое на флангах. Заргууз отступил в сторону, у него меча не было, орфинги сражаются другим оружием: топорами и копьями. Степана это порадовало. На одного противника меньше — уже легче. Ха-ха, можно подумать, он всерьёз надеется отбиться от этих юных головорезов. Вон как смотрят! Но нападать первыми не торопятся. Видели, наверное, как я Всегнева проучил и как со Згуком бился. Вот и опасаются. А Шурхесс уже насторожился, смотрит в оба глаза. Не нравится ему меч в руках у демона. Крон-мейстер такого не приказывал. Своенравный внучок неладное учудил, а отвечать за его глупость верному слуге придётся.

— Ооста, фрейг, — негромко сказал Г'Варт, и сделал первый осторожный выпад. На пробу, так сказать, для затравки.

Стёпка достаточно ловко отбил его меч (гузгай гузгаем, а кое-какие навыки у него всё же остались), попятился и едва не споткнулся о проклятую цепь. Чёрт, даже гладиаторов не заставляли сражаться на привязи! У него же нет никакого пространства для манёвра, убежать и то не получится!

Ещё один выпад, ещё шаг назад. Теперь между ним и противниками оказалось бревно.

— Хей-хей, юппа! — поддразнил его Г'Варт. — Убежа-аешь?

Срочно требовалось хоть какое-нибудь чудо! Внезапное возвращение гузгая, провалившаяся под ногами оркимажика земля, спикировавший с неба дракон или, наконец, Ванес со своим склодомасом. В мире меча и магии возможно всё. И, увы, возможно даже полное отсутствие чудес как раз тогда, когда в них больше всего нуждаешься. Но ещё у человека есть мозг, который иногда в минуту опасности начинает соображать со страшной силой. И Степана вдруг озарило.

— Убежаю! — весело подтвердил он. — Вот только сначала штаны подтяну.

Выставив вперёд левую ногу, он задрал на ней штанину повыше, размахнулся, окинул шальным взглядом Г'Варта с компанией и резко опустил меч — рубанул наискось, с оттягом, от души.

— А-а-а? — в один голос выдохнули все.

Эклитана рассекла железный браслет столь же легко, как она рассекала доспехи стальных немороков. Нога, естественно, ничуть не пострадала. Половинки браслета и бесполезная уже цепь упали на землю. Всем, кроме Степана, показалось, что рядом упала и его ампутированная ступня и что из обрубка хлынула кровь. У Шурхесса в прямом смысле отвалилась челюсть, он вообразил, что перепуганный пленник таким варварским способом решил избежать позорного поражения, а то и вовсе покончить с собой. Подобного провала хозяева не простят, пленник им нужен живым. Оркимажики, и без того не румяные, побледнели до синевы, особенно тот, что был помладше. Достойного Г'Варта чуть не стошнило, он даже рот ладонью зажал. У конюшни, где несколько слуг издалека наблюдали за поединком, кто-то испуганно вскрикнул.

А Степан уже передумал убегать, как намеревался поначалу. Была у него такая мысль — рвануть сразу к воротам, воспользовавшись всеобщим остолбенением, и никакие запоры не помешают, их ведь тоже можно разрубить... Но бросил взгляд в ту сторону и сразу понял: нет, не прорваться. Схватят или вампиры или орфинги. Ну и ещё была причина для того, чтобы остаться: отомстить хотелось до зубовного скрежета. Показать хотелось молодым и наглым орклам, что за всё надо платить. Избивали безоружного пленника? Пинали втроём одного? Вот и получите.

И он шагнул вперёд.

Коротко и зло свистнула эклитана, с восхитительной лёгкостью разрубая примерно посередине двух стоящих слева от Г'Варта оркимажиков. Тяжёлое лезвие без помощи гузгая так и норовило выскользнуть из руки, но Стёпка всё же справился. Удивительное это было ощущение, когда ты рубишь мечом живого человека и видишь, как стальной клинок проходит сквозь его тело — и не убивает его, а всего лишь приводит в полную негодность одежду.

Пару мгновений спустя магический клинок точно так же разрубил оркимажиков стоящих справа. Те даже и отшатнуться не успели, один только рукой попытался защититься, подумал, наверное, что его сейчас насовсем убьют. Стёпка ухмыльнулся в ответ и оборотился к оставленному напоследок главному врагу.

Эклитана мелькнула перед вытаращенными глазами Г'Варта и крест-накрест искромсала его одежду. Тут уж Степа сдерживаться не стал и душу, что называется, отвёл. Удары, конечно, получились так себе, кривоватенькие и чересчур размашистые. Но цели достигли. И всем хватило. А то, что внезапно освободившийся пленник при этом руку себе в запястье чуть не вывихнул, никто не заметил по причине полного остолбенения.

Аллес капут, господа! Демон начинает и выигрывает. Абсолютно неожиданно для противника битва завершилась с разгромным счётом ноль-пять.

Под неверящими взглядами зрителей у оркимажиков бесстыдно сползли ниже колен отрубленные штаны. У Г'Варта свесились по сторонам и повисли на рукавах обрывки кафтана и шёлковой нижней рубахи. В пару секунд щеголеватые недоросли превратились в жалких бомжеватых оборвышей. Выронив мечи, они судорожно ощупывали свои почему-то не истекающие кровью тела, безуспешно пытались подтянуть непослушные штанины и освободить запутавшиеся в тряпках руки. Продолжать сражение в таком виде было, разумеется, невозможно.

— Вот так, — сказал Стёпка, глядя на вытянувшуюся морду впавшего в ступор Заргууза. — Здорово вышло, правда? Теперь твоя очередь.

Тот сглотнул и попятился. Полученными в сражении ранами можно и должно гордиться, но быть опозоренным вот так, оставшись без штанов на глазах у товарищей, у слуг, у женщин! Не-ет, такого ему не надо!

Внутри у Степана всё пело. Сам! Он победил сам! Одолел пятерых вооружённых противников без помощи гузгая! Да, он не сражался по правилам, но разве по правилам нападать на одного впятером? Впрочем, ещё, кажется, ничего не кончилось.

Шурхесс, сообразив, что дело плохо и что пленник вот-вот сбежит, гневно взрыкнул, подхватил с земли устрашающего вида дрын и двинулся на Степана.

А вот теперь мне крышка, понял тот, этого носорогуса упавшие штаны не остановят.

Глава двадцать первая,

в которой демоны говорят о золоте, о подвигах, о Смакле

Ярмил Неусвистайло вырвал бревно из рук орфинга и отбросил в сторону. Шурхесс не уступал троллю в ширине плеч, а ростом был даже чуток повыше. Но рядом с сердитым пасечником стояли с мечами наголо закованные в кольчугу и весело скалящиеся Перечуй с Догайдой, а в усадьбе уже по-хозяйски распоряжались хмурые вурдалаки из замковой стражи. Злобный орфинг поиграл неохватными буграми мышц, тяжко вздохнул и... сдулся. Воевать с представителями местной власти, тем более с такими внушительными, ему никто не приказывал.

Пока тролли обнимали и ощупывали Степана на предмет переломов и вывихов, вурдалаки, согнав всех причастных и непричастных в кучу, проводили среди них энергичное дознание. Похищение отрока, опекаемого самим отцом-заклинателем, грозило виновным не только серьёзными разборками, но и выплатой внушительной компенсации. Это понимали все, особенно примчавшийся вслед за вурдалаками первый крон-мейстер К'Санн. На Степана он не взглянул ни разу, выслушал с невозмутимым лицом что-то втолковывающего ему Грызняка, ухватил за плечо опозоренного внука и увёл его в дом, переодеваться.

Спасение подоспело вовремя. Потому что ещё чуть-чуть — и покатилась бы демонская тушка, получив увечья, несовместимые с полноценной жизнью. Глядя в налитые кровью глаза приближающегося Шурхесса и испуганно пятясь, Степан отчётливо вспомнил битву на Бучиловом хуторе. Похоже, ехидная судьба вознамерилась вернуть ему не только пощёчину и удар в живот. Тогда Неусвистайло охаживал оглоблей немороков, сейчас орфинг почти таким же убойным дрыном собирался приласкать демона. Закон равновесия в действии. Сначала бьёшь ты, потом бьют тебя. И почему-то, когда бьют тебя, получается намного больнее.

Но тут, чуть ли не в последнюю секунду, ворота распахнулись от мощного удара, во двор ринулись вурдалаки, кто-то повелительно закричал, кто-то бросился убегать, а перед опешившим Шурхессом непреодолимым заслоном встали три суровых тролля... В общем, всё кончилось хорошо. Чудо всё-таки свершилось. Пусть ни разу не магическое, зато весьма своевременное.

— Ты как? — теребили его Перечуй с Догайдой. — Руки-ноги целы? Голова не кружится?

— Да всё нормально, — Стёпка счастливо улыбался. — Ничего не кружится, ничего не болит.

— А это что? — насупившийся дядько Неусвистайло указал на разбитую губу и поцарапанное лицо. Вьющиеся над его рыжей шевелюрой пчёлы, сердито загудели и нацелились на стоящего в стороне хмурого Шурхесса. — Кто тебя бил?

— Мы тут подрались немного, — решил не углубляться в подробности Стёпка. — Но я уже разобрался. Вон они стоят, без штанов... А Ванесий где? И Смаклы с драконом почему нет?

Догайда отмахнулся:

— Дракон-то?.. Да кто его знает, улетел кудай-то с гоблинами. Дружок твой рвался с нами тебя спасать, но мы его не взяли. У него и своих делов хватает.

— Какие у него могут быть дела? — удивился Стёпка. Разве может быть что-то более срочное, чем спасение друга из вражеского плена?

— Серьёзные дела, — пояснил Догайда. — Ночью замятня великая случилась у элль-фингов. Не то с орклами чего не поделили, не то меж собой грызню устроили. Ну и нашим там чуток досталося. До смерти никого не поубивали, но калечных много. Кому руки поломали, кому ноги, кому и вовсе кровь пустили. Вот Ванесий твой с лекарями почитай с самого утра и трудится, аки дядькины пчёлки. Свистит и свистит, ажно умаялся. Почитай, всех излечил, вскоре, поди, закончит.

Вот это да! Получается, что не только у Стёпки было полное утро приключений. Ваньке тоже повезло. Но его хоть не били.

— Так он и элль-фингов, что ли, лечит?

— Элль-финги тоже люди, — прогудел с укоризной Перечуй.

— Да я не к тому... Чего они передрались-то?

— Ванесий тебе всё поведает. А ты сейчас поди-ка к Грызняку. Вишь, зовёт тебя.

Стёпка двинулся было к вурдалаку, но с полдороги вернулся и обхватил обеими руками широкую ладонь пасечника:

— Спасибо, дядька Неусвистайло! Вам всем спасибо! Выручили меня.

— Иди-иди, — подтолкнул его тролль. — Посля благодарить будешь... Избавитель. Самого то и дело избавлять приходится.

Грызняк усадил Степана рядом с собой, по-дружески взъерошил и без того непричёсанные волосы:

— Не живётся тебе поспокойну, Стеслав?

— Не живётся, — покаялся Стёпка.

— Виноватить кого будешь ли?

— Это как?

— С кого нам виру требовать за то, что тебя умыкнули и на цепь посадили? — вурдалак мотнул головой в сторону бревна. — С кого спрашивать?

— Да все они хороши. Все тут были. Самый главный у них крон-магистр Д'Варг, — принялся перечислять Стёпка. — Крючконосый такой.

— Глава посольства, доверенное лицо Великого Оркмейстера, — подтвердил вурдалак. Знать в лицо и по именам всех гостей замка было его прямой обязанностью.

— Мидграф Г'Лонн ещё, и оркимаг О'Глусс. Но выследил меня и сюда привёз первый крон-мейстер К'Санн.

— Это который? Как его найти?

— Старик седой, с вами только что разговаривал.

— Ага-а, — сообразил Грызняк. — Одежку на его внучонке, получается, ты раздербанил? Мутузили друг-друга?

— Было дело... Вон этот К'Санн, из дома как раз вышел, — Стёпка помахал рукой, привлекая внимание оркимага:

— Господин крон-тостер! С вами тут поговорить хотят!

— Я к вашим услу-угам, — ровно произнёс подошедший оркимаг, обращаясь к вурдалаку. Степана он по-прежнему демонстративно игнорировал. Ну-ну, как в плен брать и допрашивать — так это мы с удовольствием, а как ответ за свои поганые дела держать — так мы тебя знать не знаем и в упор не видим.

— Это он приказал посадить меня на цепь, — радостно наябедничал Стёпка. — Хвастался ещё, что очень хорошо всё запридумал.

Крон-мейстер раздражённо дёрнул щекой:

— Я ошибся, я отве-ечу.

— А его слуга меня в мешок засунул и шею мне чуть не сломал, — не унимался Стёпка, решив хотя бы словесно отомстить оркимагу. — Наверное, тоже ошибся.

Вокруг крон-мейстера загустел воздух и закружились едва заметные злобные искорки. Впрочем, они тут же и угасли. Не то было время и место, чтобы использовать магию.

А Стёпка с удовольствием продолжал:

— Он меня в Оркланд грозился увезти. В мешке.

Гвоздыря, догадываясь о причине происходящего, молча усмехался в усы. Оркимаг упёрся давящим взглядом в Стёпку и в мыслях, вероятно, уже сто раз его удавил и двести раз испепелил.

— Надо бы его обыскать, — посоветовал Стёпка вурдалаку вполголоса. — Отвести в шатёр и обшарить с ног до головы. Вдруг у него в карманах что-нибудь чужое завалялось.

Вурдалак вопросительно задрал бровь, мол, я правильно понял. Ага, так же молча кивнул Стёпка, обыскивали меня. Гвоздыря перевёл взгляд на оркимага. Тот скрипнул зубами:

— У демона ничего не было. А свой меч он вернул са-ам.

— Внуку вашему спасибо, — Стёпка повертел перед оркимагом рукоятью ножа. — Это он мне меч вернул са-а-ам. Прикажите ему не быть таким дураком. Вы же УМЕЕТЕ ПРИКА-АЗЫВАТЬ.

— Уважаемый стра-аж, — проскрипел крон-мейстер. — Можем ли мы разговорить с ва-ами наедине? Без посторо-онних.

— А и то, — согласился вурдалак. — Ты, Стеслав, иди, мы тут сами... погутарим.

— Г'Варту от меня привет, — сказал Стёпка оркимагу напоследок. — И передайте ему, что он ещё не подрос. Он поймёт.

С крон-мейстера неожиданно сползла вся его с трудом сдерживаемая ярость (напускная, как оказалось), и Степан вместо безжалостного мага с холодным, бросающим в дрожь взглядом увидел обычного старика, слегка усталого, чуть-чуть небритого, с глазами, в которых не было ни намёка на чёрную сторону силы. Оркимаг добродушно смотрел на него сверху вниз с едва заметной насмешкой в прищуренных глазах. Он всё-таки был достаточно стар и мудр, чтобы всерьёз гневаться на разошедшегося отрока. Он всё-таки притворялся, вот же гад.

Досадуя на собственную глупость, Стёпка отвернулся и пошёл к троллям. Пора было заканчивать эту дурацкую эпопею с оркимажьим пленом. Но в душе у него слегка свербило, почему-то казалось, что оркимаги его в чём-то обманули и что вся их затея с его пленением преследовала какие-то другие, непонятные и непонятые им цели. Впрочем... Ну и ладно, ну и чёрт с ними и со всеми ихими, как говорил Смакла, вражьими замутами.

Над Таёжным улусом ярко сияло солнце, над Летописным замком неторопливо плыли раскудрявые облака. Лёгкий ветерок шевелил листву тополей. В тёплом полуденном воздухе беззаботно носились стрижи и гномлины на дракончиках. Сладость обретённой свободы кружила демону голову. Жизнь была прекрасна и полна неприятностей, которые, впрочем, порой благополучно превращались в полноценные приятности.

* * *

Ванька лежал навзничь прямо на траве и бездумно таращился на те самые раскудрявые облака. Демон-экзепутор умаялся. Он без отдыха трудился с раннего утра почти до трёхзвона и теперь имел право отдохнуть. Когда подошедший Степан склонился над ним, загораживая солнце, Ванька только лениво скосил глаза. Говорить ему не хотелось, потому что у него болели уставшие от долгого свиста губы.

— Лежишь? — спросил Стёпка. — Прохлаждаешься?

— Лежу, — согласился Ванька. — Пламенный привет узникам мрачных застенков! Ну и как там в плену? Макароны давали?

— Макароны в тюрьме, а в плену только синяки и шишки.

— Били?

Стёпка вздохнул.

— Били, — признался. Потом уточнил: — Немного.

— А ты?

— А я их мечом.

— Расскажешь потом, — Ванька перевернулся на живот и встал. — А у нас тут тоже такое было! Ты не поверишь!

— Да знаю я. Мне тролли уже понарассказывали про элль-фингов.

— Ни фига ты не знаешь, — отмахнулся Ванька. — Про э-э-эль-фингов... Если бы только про них!

Он наконец присмотрелся к болезненно несимметричному лицу друга и сочувственно протянул:

— Охо-хо! Ну и рожа у тебя, Стёпыч! Похлеще, чем у Людоеда. Так тебя в самом деле, что ли... того... пытали?

— Да никто меня не пытал. Оркимажик этот придурошный с дружками... Бороться со мной хотел, а я не стал. Вот они меня и попинали слегка. Ходят теперь... без штанов.

— Почему без штанов?

— Я их эклитаной порубил. Отомстил гадам за всё... Слушай, — взмолился Стёпка. — Подлечи, а? Посвисти хоть немного. Надоело мне с распухшей физиономией ходить. Пока до тебя добрался, раз десять врать пришлось, что я просто упал.

— Ха! Что значит немного? — возмутился Ванька. — Ты что, сомневаешься в своём лучшем друге? Думаешь, мне жалко для тебя в магическую свистульку дунуть? Ну-ка, пошли!

— Куда? Давай прямо здесь.

— Здесь нельзя. Опять собаки вой поднимут. Очень их мой свист пугает. Нам тут для лечения одну комнатку отдали, там стены заклинаниями прикрыты и звук почти не проходит.

— Вы что, и элль-фингов сюда водили? Прямо в дом князя?

— А что такого? Князь сам разрешил. Ему теперь все вылеченные элль-финги по гроб жизни благодарны... Ну и мне, конечно. Сюда ложись.

Напряжённая лечебная практика определённо пошла Ваньке на пользу. Ему теперь уже не было нужды раздувать щёки и пучить глаза Он теперь был опытный, уверенный в своих силах Исцелитель. Привычно взяв свисток в губы, он склонился над растянувшемся на лавке пациентом и осторожно дунул. Тонкий, поначалу едва различимый звук заставил Стёпкино сердце биться сильнее. Звук усиливался и постепенно заполнил всю комнату. Первой перестала болеть разбитая губа.

Лечение заняло минуты три. При этом Ванька вовсе не свистел без перерыва. Он то и дело останавливался для контроля качества, с умным видом осматривал пациента, затем вновь брался за свисток. Синяки, ссадины и ушибы послушно исчезали и рассасывались. С лавки Степан поднялся уже совершенно здоровым человеком.

— Ну, спасибо тебе, Ванес, — сказал он, довольно потягиваясь. — У меня теперь во всём теле такая приятная гибкость образовалась.

— Да-а? — удивился Ванька. — А мне почему-то про гибкость никто больше не говорил.

Стёпка легонько постучал ему рукой по лбу:

— Не тупи, экзепутор. Это всё из того же мультика про Новый год. Ну, где рога ещё выросли.

— Утомил уже со своим мультиком. Слушай, а как ты насчёт перекусить? Элль-финги после лечения почему-то все жуть какими голодными были. Сразу убегали к своим лошадятину есть.

— Не лошадятину, а конину, — поправил Стёпка. — Но есть и правда хочется. Меня сегодня в плену вообще не кормили. Да и вчера вечером только одно яблоко сжевал.

Ванька тут же потянул друга на выход:

— А говорил, что без пыток обошлось. Голод — это же самая страшная пытка. Пойдём к тётке Верее, попросим чего-нибудь, она нас точняк накормит. Знаешь, какие она утром шаньги пекла, м-м-м!

— Ванес, а ты не знаешь, где Смакла с Дрэгой? Я почему-то думал, что вы все вместе на драконе прилетите меня выручать. Куда они делись?

— О-о, это целая история. Идём, идём, я тебе щас всё подробно расскажу.

* * *

Нет, всё же что-то с этими элль-фингами было не так. Во-первых, непонятно с какого перепуга они между собой передрались. Во-вторых, князь Могута почему-то разрешил лечить покалеченных элль-фингов в своей резиденции. Они же всё-таки враги, хоть пока и перемирие. А в-третьих, ещё и Смакла с Глуксой улетели на драконе... куда бы вы думали? Правильно, тоже к элль-фингам, в какое-то дальнее становище.

— Да всё очень просто, — вещал Ванька, опустошая тарелку с мясной окрошкой. — Понимаешь... Это всё из-за меня. Честно-честно. Я когда в замок вчера прибежал, меня сразу к Купыре отправили. А у него там как раз Хоршимаса сидел. Ну, тот балай-игыз, которому я клялся кровью на золотой тарелке.

— Чёрный камень Бо-Улын? — хихикнул Стёпка.

— Ага. Прикинь, они там меня ждали.

— В смысле?

— Ну, сидели оба и ждали, когда я к ним приду. У Хоршимасы видение такое случилось, что ему нужно идти в замок и встретиться со мной.

О пророческих видениях Стёпка тоже мог бы немало рассказать. Поэтому он только понимающе кивнул.

— Я им кричу, что оркимаги тебя схватили, — продолжил Ванька. — Что тебя выручать срочно надо. А они мне спокойно так говорят: не дёргайся, не кричи, всё с твоим другом будет хорошо, отыщет его кто надо и спасёт. А ко мне, значит, у балай-игыза разговор важный имеется... Стёпыч, я, честное слово, не хотел сначала там с ними оставаться. Думал Смаклу с драконом отыскать и сразу за тобой. Меня Купыря отговорил. Ты только не сердись, ладно.

— Да я и не сержусь. Они меня и в самом деле быстро нашли. Сначала Феридорий пробовал по своему магоскайпу, а потом Купыря попросил гномлинов, и ко мне туда Чуюк прилетел. Ну этот, один из царей гномлинских. Так что всё нормально. Дальше рассказывай.

— Дальше круче! В общем, оказалось, что их посол — тоже ширбазид!

Ванька сделал выразительную паузу и так посмотрел на друга, словно только что открыл ему самую страшную тайну мироздания. Соображаешь, мол, что на белом свете творится?

— Класс! — восхитился Стёпка. — А я-то думаю, кто он такой? А он, оказывается, ширбазид! Слушай, Ванес, а ты точно расслышал? Может быть, не ширбазид, а чингизид? Или, страшно подумать, паразит?

Ванька даже подпрыгнул от возмущения:

— Стёпа, ты балбес! Ты же ничего не понял! Ширбазиды — это прямые потомки великого кагана Ширбазы.

— Знаю такого. Это тот, который с орклами замок штурмовал, когда князя Крутомира убили. А откуда у него потомки? Он же совсем недавно жил.

— И что?

— Потомки — это ведь что-то такое далёкое. Внуки там, правнуки. Нет?

— Сыновья, к твоему сведению, тоже потомки. А у Ширбазы целая куча сыновей осталась от жён и от этих... которые не жёны. От заложниц, во!

— От наложниц, — поправил Стёпка.

Ванька гневно сверкнул глазами:

— Да хоть от ножниц! Полно сыновей, понимаешь? Штук десять. И они все с друг другом перегрызлись и почти все друг друга поубивали. И теперь у них правит каган Чебурза. Только он не самый старший из сыновей. Просто самый хитрый и коварный. В той книге ещё, помнишь, было написано, что он пришёл к власти по отрубленным головам своих братьев.

— И что дальше? — Стёпке уже стало по-настоящему интересно.

— А дальше то, что в живых, кроме него, остался всего один брат, вот это самый посол. Он старше на два года, но Чебурза его не убил, потому что они от одной матери, а она какая-то там праправнучка Великого Кагана Югибарзы. Был у них такой в древние века. Ну и потому ещё не трогал, что когда они были маленькие, этот посол всегда за младшего брата заступался. У него имя, прикинь, реально змеиное: Жигюрза. Но в последнее время они тоже рассорились. Чебурзе кто-то нашептал, что некоторые вожди хотят вместо него на трон посадить Жигюрзу, потому что он не такой безбашенный и с ним проще договориться. И он подослал к брату колдунов-ассасинов. Ну, это уже я так придумал их называть, типа, как в игре. Ассасинов всех поймали и убили балай-игызы, и только один успел порчу на жигюрзиного сына навести. А я его вылечил. В общем, степные вожди в самом деле хотят от Чебурзы избавиться, и уже давно Жигюрзу уговаривают выступить против брата.

— Бр-р-р! — замотал головой Стёпка. — Я уже в этих твоих гюрзах что-то вконец запутался. Как ты их запомнил-то всех?

— Чё тут путаться! Их же всего двое... ну, если отца не считать и прадеда. И они вовсе не мои. Они элль-фингские. А запомнил как... само как-то запомнилось.

— И откуда ты всё это узнал?

— Так они мне и рассказали, Купыря с Хоршимасой. Купыря про элль-фингов всё знает, он по-ихнему, знаешь, как чешет, ого! — Ванька вздохнул. — Вот так всё и завертелось.

— Да что завертелось-то?

Ванька поёрзал на скамейке, отложил недоеденную шаньгу:

— Дай слово, что не будешь ругаться.

Стёпка, понятное дело, тут же заподозрил неладное. Просто так Ванес виноватые глаза в стол опускать не будет, не тот у него характер. Неужели с драконом что-то случилось?

— И не подумаю! — поэтому возразил он. — Ты тут темнишь, а я тебе слово должен давать? Колись, Ванес, не томи душу!

— Нет, ты сначала дай слово!

— Ну ладно. Обещаю, что не буду ругаться, — быстро сдался Стёпка. Очень уж ему не терпелось узнать в чём накосячил его друг.

— В общем, я это... Я им про золото рассказал, и мы два сундука Жигюрзе отдали. Чтобы он всех вождей смог подкупить и брата своего поскорее свергнуть. Один сундук вчера ночью, а второй Смакла с Дрэгой сегодня утром его жене в дальнее стойбище повезли. Ты не думай, — заторопился Ванька, — про подземелье я ни слова. О нём только наши гоблины знают, потому что без них я бы не справился. Сундуки ведь тяжеленные. Я самые маленькие выбрал и то... А Купыре с Хоршимасой я соврал, что мы с тобой случайно два сундука нашли. Типа гномы их когда-то давным-давно припрятали и забыли. Купыря сразу поверил, он же видел, что я по замку шарюсь в поисках клада. А балай-игыз тоже покивал довольно и сказал, что видение его не обмануло и что он встретился со мной не зря.

Обалдевший Степан долго смотрел на непривычно виноватую физиономию друга и не знал, плакать ему или смеяться. Вот это новость так новость! Обычный семиклассник Ванька Зырянов с головой влез в местную политику и вовсю спонсирует (или правильнее говорить — финансирует?) государственные перевороты. Не успели с сокровищами толком разобраться, как он им тут же применение нашёл. И какое! Золото, не мелочась, сундуками раздаёт. И пока один демон маялся дурью в оркландском плену, получая бесполезные щипки, пинки и оплеухи, другой грандиозные дела проворачивал. Что на свете делается, мама дорогая!

— И в каком месте я должен начать ругаться? — поинтересовался Стёпка наконец.

— Вообще не должен, — сказал Ванька. — Ты слово дал.

— Да ладно, мне-то что. Ну подарили вы этому мурзе-гюрзе золото, так оно же не моё. Оно вообще... неизвестно пока чьё. Мне одно непонятно — нафига? Что от этого изменится?

— Всё изменится, — горячо зашептал Ванька. — Уже изменилось. Элль-финги ночью людей Чебурзы повязали, без драки, правда, не обошлось, ну, ты уже знаешь. Потом все шатры свернули и в степь ушли. Совсем. Понял? И теперь Жигюрза в разделе Таёжного улуса не участвует. Ему сейчас не до этого и он вообще пообещал заключить с князем Могутой мир на десять лет. И орклы здесь теперь остались одни. Как думаешь, стоит это двух сундуков с золотом?

— Ну-у, конечно, стоит. А если они все ушли, то кого ты тут лечил?

— Раненых вождей лечил и телохранителей. Там же в основном вожди между собой передрались. Зубами друг друга грызли, представляешь! Я их всех вылечил, и они тоже уехали.

Так вот почему балай-игыз в шатре мне так хитро подмигивал, подумал Стёпка. Выходит, он уже знал о том, что Ванька вскоре даст золото Жигюрзе и что элль-финги все отсюда слиняют. А крон-мейстеру даже не заикнулся. Ха-ха, орклам теперь не позавидуешь. Самые главные их союзники просто-напросто растворились в степных просторах. То-то оркимаги с такими кислыми мордами на коней усаживались. Ай, да Ванька! Ай, да экзепутор! Я бы до такого финта никогда не додумался. Неужели он умнее меня?

— Ну ты даёшь! Просто не знаю, что сказать.

— Я сам офигел, когда всё завертелось, — признался Ванька. — И это... Они же там друг друга убивать теперь будут. Из-за меня. Как думаешь, я сильно виноват?

Стёпка некоторое время удивлённо смотрел на друга. Никогда он ещё не видел его в таком состояниии. Беззаботный, всегда уверенный в себе и легко относящийся к всевозможным жизненным неприятностям Ванес сейчас реально переживал. Всерьёз переживал, маялся и чувствовал себя виноватым. И нужно было найти для него какие-то очень правильные слова.

— Ты знаешь, — сказал тогда Стёпка, — я думаю, они бы всё равно мирно не ужились. Они ещё до тебя всех братьев на тот свет отправили! Так что не парься, Ванес. Думай лучше о том, как круто ты помог князю Могуте и вообще всем тайгарям. Представь, сколько наших погибло бы, останься элль-финги у замка! А теперь орклы сто раз подумают, стоит ли им с таёжным ополчением связываться. Без элль-фингов их просто сомнут.

— Ещё весичи есть, — припомнил слегка воспрявший Ванька. — Хотя их тоже мало. Помнишь, я в подземелье сказал, что всё по-взрослому. А на самом деле по-взрослому началось только вчера вечером, у Жигюрзы в шатре. Видел бы ты его глаза, когда он золотые монеты перебирал! Руки трясутся, пальцы скрючил, бормочет что-то... У меня даже мурашки побежали.

— А Смакла, когда про золото узнал, удивлялся, наверное, да? — как ни опасался Стёпка услышать нежелательный ответ, всё же не удержался, спросил.

Ванька расплылся в улыбке:

— А ты как думал! Это был кадр! Они с Глуксой прямо у порога в осадок выпали. Рты пораскрывали, глаза порастопырили... Ходили-ходили, разглядывали-разглядывали, словно мешком стукнутые. Ну, ты помнишь, у нас так же было. А потом Смакла и говорит: "Всё ж таки правлишных я демонов вызвал. Выполнили они моё заветное желание. Будет у нас отныне своё княжество."

У Степана после этих слов буквально гора с плеч упала. Нет, он в Смаклу верил и знал, что бывший Серафианов слуга на подлость не способен. Но ведь не раз уже такое случалось, что не самые плохие люди не выдерживали испытания золотом. А тут ведь не просто золото, тут его ОЧЕНЬ МНОГО!

— Ты не думай, он правильный гоблин, — продолжил Ванька. — Зря я на него бочку катил. Мы с ним даже почти подружились. Он ведь и в самом деле герой. Ну тот, из пророчества.

— Только не говори, что он кого-то убил, — опять испугался Стёпка.

— Никого он не убивал. Его самого чуть не убили. Мы когда к элль-фингам прилетели, случайно промахнулись и приземлились где-то на краю лагеря. А что, смотрим, костров полно, шатры вокруг стоят, мы и сели. Представляешь, уже почти ночь, мы такие втроём на драконе торчим с сундуком в обнимку, а вокруг целая толпа рассвирепевших элль-фингов. Все с натянутыми луками, рычат чего-то, злятся, вот-вот стрелять начнут. Истыкали бы нас отравленными стрелами, как ёжиков. Дрэга их здорово перепугал... А Смакла с дракона сполз, подошёл к сотнику и давай по-ихнему говорить. И, главное, спокойно так, уверенно, как с равным. А мы с Глуксой только глазами лупаем и трясёмся. Реально страшно, когда в тебя со всех сторон с такими рожами целятся. Один придурок не выдержал, стрельнул и попал дракону в голову. Стрела сломалась, а Дрэга как рявнет, как пыхнет огнём. Ну всё, думаю, кирдык нам пришёл, щас истыкают. А Смакла ручкой поманил, дракона успокоил, и нас прямиком к шатру Жигюрзы провели. Хоршимаса потом передо мной долго извинялся, что так получилось. Шибко они боялись, что мы обидимся и второй сундук передумаем отдавать.

Ванька замолчал. У него в голове все ещё пылали костры, злобно кривились раскосые лица, кружились пёстрые халаты, шлемы с султанчиками и хищные острия нацеленных прямо в сердце стрел. Он этой ночью впервые в жизни испытал настоящий страх, такой, когда отчётливо понимаешь, что через секунду тебя убьют. А уж какими словами он проклинал тот миг, когда ему в голову пришла эта великолепная идея по использованию ничейного пока золота!

— А я и не знал, что Смакла говорит по-элль-фингски, — удивился Стёпка. Это ж подумать только какие сюрпризы таятся в бывшем младшем слуге!

— Его Купыря учил по поручению Серафиана, — пояснил Ванька. — Зубрить заставлял день и ночь. И не по книжкам, а чисто на слух. Смакла потому Купырю и не любит. Но язык знает хорошо. Элль-финги его понимали.

— Во как! А мне врал, что полы подметал и горшки выносил.

— Ну так и было. Он работал и учил. Говорит, натираю пол у Серафиана, а сам про себя элль-фингские слова твержу, чтобы лучше запомнить.

— Мне он такого не рассказывал.

— Так ты и не спрашивал.

— А Глуксу вы зачем с собой потащили? Он же худой и маленький, как такому сундуки носить?

— Не носил он сундуки. Он их своей магией почти вдвое легче делал. Без него мы бы их вообще не подняли. Я с этих двух мелких гоблинов реально фигею! Один драконом управляет, словно всю жизнь только этим и занимался, другой колдует так, что аж завидно. А ещё он со скелетом договорился, чтобы тот нас выпустил. Там тот скелет на страже стоит, помнишь, которого я придумал. Запасной вход в сокровищницу охраняет. И прикинь: я его, главное, оживил, а он, сволочь, на меня же своим ржавым мечом замахиваться вздумал. Я его за это чуть склодомасом не шандарахнул, но меня Глукса опередил. Пальцами пощёлкал, тот и замер на месте. Мы его Тимохой назвали. Гоблинский скелет Тимоха, прикольно, да?

* * *

В гостином доме купца Рогоза жизнь кипела и бурлила. Вылеченный от магической хвори князь Могута твёрдой рукой подхватил выпавшие было бразды правления, долго скрывать это не получилось, и когда княжий стяг гордо и вызывающе вознёсся над домом, от посетителей и просителей не стало отбоя. Сновали туда-сюда озабоченные посыльные, приходили и уходили предводители ополчения, толкались во дворе вооружённые тролли и вурдалаки; всех нужно было встретить, со всеми поговорить, с кем-то поругаться, а кого-то и накормить. Просторный дом гудел, как пчелиный улей. Ваньку со Степаном, правда, никто не тревожил, и они без помех утоляли голод, пересказывая друг другу последние новости. Заглядывала только тётка Верея, которая то прибирала использованную посуду, то подливала мальчишкам горячей заварухи.

Однако какое-то время спустя Стёпке показалось, что он услышал знакомый голос.

— Да туточки они, — ответила кому-то тётка Верея. — Снидают ишшо.

И в открывшуюся дверь тотчас просунулись две смуглые улыбающиеся физиономии.

— Вернулись! — подскочил Ванька. — А дракона где оставили?

Смакла с Глуксой, оба лохматые, обветренные, черноглазые, похожие, словно братья, ввалились, налетели, затормошили с двух сторон:

— Стеслав! Энто ты? Живой? Сам от орклов сбёг, али сподмогли? А мы!... А у нас!.. А ты!..

Прошмыгнувший вслед за ними дракончик приземлился на Ванькино плечо, перепрыгнул на Степаново, лизнул хозяина горячим язычком в нос, обвился на миг вокруг шеи, потом спланировал на стол и засунул голову в миску с окрошкой.

— Мы за мостом упали, а сюды уже пёхом, — пояснил Смакла. — Орклы-то повсюду так и шнырят, вот мы Дрэгу и приуменьшили. И негромко в энтот раз получилося. Глукса лишнюю силу всю в себя полностью принял. Ажно волосья у него, гляньте, от той силы встопорщилися.

Юный чародей смущённо улыбался, безуспешно пытаясь справиться с непослушной шевелюрой, которая у него, впрочем, и прежде не отличалась чрезмерной ухоженностью.

— Так я энто... Чево впустую воздуха-то греть? — пробормотал он. — Сила, она лишней не быват.

— Как упали? — забеспокоился Стёпка. — Почему упали?

— Наземь упали, — Смакла рукой показал, как они летели, летели, а потом плавно приземлились. — Как раз за вурдалачьим дозором. Никто чужой нас там не видал. Сколдовали Дрэгу и сразу сюды.

— Сундук доставили? — понизив голос, спросил Ванька. — Без стрельбы обошлось?

Смакла уселся за стол, чинно кивнул:

— Всё честь по чести. Тугаинские балай-игызы при нас золото пересчитали, благодарили шибко. А людей Чебурзы они ещё по утру скрутили, чтобы кагана никто не предупредил... А жена у Жигюрзы какая страхожутная!..

Он вдруг подпрыгнул, вспомнив:

— Нам же до князя надобно! Мы Боеславу-то сказали, да у меня для самого князя Могуты грамотка есть! Глукса, пошли!

Глукса испуганно замотал головой:

— Я туточки посижу. Боязно мне до князя. Непривычно.

— Никуда не уходите! Меня дождитеся! — велел Смакла и резво ускакал, только сапоги по ступенькам забухали.

Озадаченный Степан посмотрел на довольного Ваньку, на смущённо улыбающегося Глуксу, перевёл взгляд на дракончика. Кажется, из всей компании один лишь Дрэга остался прежним. Ни цвет чешуи не поменял, ни форму крыльев, ни характер. Не то что некоторые, которые к князям теперь вхожи, золотом налево-направо швыряются и силу магическую в себе копить научились. А ведь менее суток прошло.

— Глукса, ты ешь, не стесняйся, — предложил Ванька, щедро обведя рукой заставленный угощениями стол. — Голодный, наверное. Или вы у элль-фингов наелись?

— Благодарствую, — оживился гоблин и подтянул к себе миску с творогом. — Не, не наелися. Зури-ойлан обещалась барашка для нас запечь, но мы зараз обратно полетели.

— Кто обещался?

— Старшая жена Жигюрзы, — пояснил Глукса. — Ох, и сильная ведьма! Сильше балай-игызов.

— Вот почему Жигюрза всегда такой недовольный, — осенило Ваньку. — Жена-ведьма, это же жуть какая-то! Не жизнь, а жесть.

— Ты с этими жигюрзами сам жужжать начал, — засмеялся Стёпка.

— Зажужжишь тут, когда такое.

Поглаживая развалившегося дракончика по мягкому брюшку, Степан в который уже раз удивлялся, каким образом вот эта мелкая ласковая зверюшка превращается в огромного бронированного дракона. Неужели действительно подобное чудо из чудес свершается только лишь потому, что я этого захотел? Кстати...

— Слышь, Ванес, а в тебе гузгай случайно не пробудился?

Ванька испуганно замотал головой:

— Тьфу-тьфу! Ты что! Мне такого удовольствия даром не надо! Мне и так хорошо! А почему ты спрашиваешь?

Стёпка замялся, потом решил признаться:

— Потому что у меня гузгая больше нет. Пропал куда-то. Сразу, как мы из пещеры вчера вышли, так и пропал.

— И... что?

— И то, что я теперь сражаться больше не умею. Меня оркимажики ногами пинали, а я только и мог голову руками прикрывать, — Стёпка поморщился. Почему-то теперь, спустя некоторое время, вспоминать своё унижение было особенно обидно.

— Куда же он делся?

— Куда-куда... Верить я в него перестал, вот он и исчез. Ниглоку спасибо.

— Делов-то! — легкомысленно фыркнул Ванька. — Поверь в него заново и всё. А на Ниглока плюнь. Он предатель и гад.

Стёпка вздохнул:

— Я пробовал уже. Не получается. Слушай, Глукса Батькович, а ты не можешь посмотреть, есть ли во мне какая-нибудь магическая сила?

Гоблин застыл с ложкой во рту на несколько долгих секунд:

— Не, меня Серафиан энтому ишшо не обучал. Ты у него поспрошай, пусть он глянет. А я пока токмо в неживом могу.

— Ладно, может, и поспрошаю, — согласился, не слишком огорчённый Стёпка и шутливо подёргал разнежившегося Дрэгу за хвост. — А на драконе больше не боишься летать?

— Чуток попривык, — вздохнул Глукса. — Но всё одно маетно. Шибко высоко Смакла его подымат. Ажно под самые под облака. Ему в радость, а мне на земле покойнее. Боле никуды не полечу. На меня Феридорий и без того серчает. Говорит, я обучаться должон, а не по улусам на драконе попусту шибаться.

— Что значит попусту! — поперхнулся заварухой Ванька. — Этот Феридорий вообще ничего в жизни не понимает! Мы такое дело провернули, а он!.. Э-э-эх!

— Костяк в однова не устоит, — объявил вдруг гоблин.

Неожиданная реплика, произнесённая, как показалось мальчишкам, ни к селу ни к городу, заставила их недоумённо переглянуться.

— К-какой костяк? — уточнил Стёпка. — Ты о чём вообще?

— Тимоха не устоит. Он мёртвый и глупый, а золоту надобен живой хранитель, — убеждённо сказал Глукса.

— Точно глупый, — согласился Ванька. — Мечом меня чуть не пырнул. И вид у него придурковатый.

— Ему есть в кого, — съязвил Стёпка.

— Но-но, попрошу без намёков. Я его, между прочим, таким не придумывал.

— Ага, он сам такой пустоголовый придумался... А тебе, Глукса, откуда известно про хранителя? Можно подумать, ты много золота до этого видел.

Гоблин пожал худенькими плечами, протянул руку, и дракончик с готовностью поднырнул под его ладонь, выпрашивая ласку, словно домашний кот.

— Об том золоте уже многим ведомо. А вскорости будут ведать все. В однова Тимоха его не оборонит. Из склепу чужому не войти, а с задней двери любой прорвётся.

— Да с чего ты взял, что кто-нибудь узнает? — вскинулся Ванька. — Как? Откуда?

— Зури-ойлан в наши головы хотела влезть. Кабы меня Серафиан отпорному заклинанию не обучил, она бы всё до дондышка вызнала. А Смакла слышал, как её балай-игызы промеж себя шептались, будто у нас золота хоть ведром черпай. Иначе мы, мол, так легко те сундуки не отдали бы. Слухи о богатстве вмиг расходятся. И весичи узнают, и элль-финги, — Глукса подумал и добавил: — И оркимаги.

— Да и пусть узнают.

— Коли нет живого хранителя, золото ничейное. Всякий его прибрать может.

— Туда ещё пройти надо.

— Вы прошли, — сказал Глукса и возразить было нечего. — Я прошёл. И прочие сумеют. А там токмо Тимоха. Не устоит.

— И что делать?

— Назвать надобно хранителя.

— Назвать в смысле назначить? А как?

— Поспрошайте когось. Серафиана, а то и самого князя.

— Ха, открыл Америку, — снова упал на лавку вскочивший было Ванька. — Мы и сами хотели князю рассказать. Не успели просто... Упс! Стёпыч, смотри, это почему такое?

Он забавно выставил перед собой обе ноги, и все увидели на обоих его ступнях вместо привычных полусапог слегка разношенные, но ещё вполне крепкие, белые с синими полосками кроссовки на липучках. Нежданный привет из родного мира. Вся остальная одежда на Ваньке осталась по-прежнему зачарованной.

— Со мной такое уже было, — вспомнил Стёпка. — Я со слов Смаклы одно заклинание неправильно произнёс, и джинсы до половины расколдовались. Потом, правда, опять заколдовались.

Он посмотрел вниз и хмыкнул. Его белые кроссовки тоже вернули себе настоящий облик.

— Та-а-ак, — протянул Ванька. — Признавайся, Глуксянтий, твоя работа? Ты из нас лишнюю силу тянешь, да? А ну, вертай сапоги взад!

— Не-е, такого я не могу, — гоблин с интересом таращился на необычную обувку. — Экие у вас опорки чудные. С подвязками.

— Энто у них копыта демонские, — пояснил незаметно вошёдший Смакла и, когда все на него оглянулись, указал рукой в потолок:

— Князь всех к себе зовёт. Чуток позжее. А можно, я тоже поснидаю?

Глава двадцать вторая,

в которой демоны выбирают хранителей

— И как мы в таком виде к князю пойдём? — язвительно поинтересовался Ванька, для наглядности звучно притопнув ногой.

Дракончик тут же спрыгнул со стола на пол и принялся обнюхивать его кроссовки.

— Дрэга, фу! Хватит его нюхать. Ты же не собака, — засмеялся Степан. — Не волнуйся, Ванес, князю до твоих белых копыт нет никакого дела. А вот кольцо всевластия ты, случайно, не потерял.

Ванька похлопал по карману:

— Туточки оно, со мной.

И пояснил в ответ на вопросительные взгляды гоблинов:

— Мы в сокровищнице колечко одно прихватили для князя... Чтобы он своими глазами посмотрел и в золото поверил.

— Магическое? — оживился Глукса.

Ванька протянул ему кольцо:

— Оцени.

Глукса повертел перстень, надел поочерёдно на каждый палец, и, убедившись, что никакой магии в нём нет, вернул Ваньке.

— А про всевластие Стёпыч просто пошутил, — засмеялся тот, глядя на разочарованную физиономию юного чародея. — Это у нас книжка такая есть про Средиземье. Там главные герои волшебное кольцо всевластия от злого колдуна прятали. Чтобы он всех не поработил.

— Вы живёте в Средиземье? — это уже Смакла поднял голову от тарелки.

— Нет, мы живём в России. А Средиземье — страна ненастоящая, выдуманная... Или не выдуманная, — задумчиво вертя перед глазами перстень, принялся рассуждать Ванька. — Вот смотрите: там орки — здесь орклы. Там эльфы — тут элль-финги. Там дракон и здесь дракон. Там крепость Изенгард — тут город Ясеньград. Там волшебник Саурон — тут чародей Серафиан... Хотя нет, это не сходится...

— Там Горлум — здесь Людоед, — брякнул Стёпка, не подумав, и тут же сам запоздало испугался, потому как встала перед ним явно и отчётливо мерзкая белесая морда жуткого мутанта, свирепо таращащаяся мутными буркалами из болотной глубины.

Ванька некоторое время смотрел на друга, потом невпопад спросил:

— А я тогда кто?

— В смысле? — не понял Стёпка.

— Ну этот мой "шмерть тебе, шмерть", кто он тогда?

— А я откуда знаю? Назгул какой-нибудь.

— Не, не похож на назгула, — мотнул головой Ванька. — Но всё равно, согласись, подозрительно много совпадений. И вот что я думаю: а вдруг Толкин тоже в Таёжном улусе побывал. Как и мы.

— Ага, сначала побывал, а потом всё зачем-то переврал, — не согласился Стёпка. — Нет, если он где-то и бывал, то совсем под другим небом, под параллельным.

— А гоблины в Средиземье живут? — спросил Смакла, до этого с интересом слушавший не совсем понятный разговор демонов.

Стёпка кивнул:

— Живут. Гоблины везде живут. Только там они не люди, а превращённые в злобных тварей эльфы, похожие на орфингов. Я когда в плен к оркимагам попал, меня там тащил один такой на плече. Здоровущий злобный орфинг Шурхесс. Вылитый орк из Средиземья... Смакла, ты уже наелся? Пошли на улицу, надоело в доме сидеть.

Дракончик первым метнулся в приоткрытую дверь.

* * *

— Далёко не уходите, — попросил дед Скусень. — Князь желал с вами поговорить. Скоро позовёт.

Он сидел на крыльце в полном военном облачении, при мече, в шлеме и кольчуге и, щурясь от яркого солнца, внимательно посматривал по сторонам. Молодые воины, они, конешно, княжий покой ревностно охраняют, но и пригляд опытного рубаки лишним тоже не окажется. Врагов вокруг эвон как много, стоит оплошать — тотчас налетят. А недругов у князя, всякому понятно, в последнее время поприбавилось. Как бы опять порчу какую не навели.

— Мы тут, во дворе побудем, — успокоил его Стёпка, выискивая глазами дядьку Неусвистайло с Сушиболотами.

Троллей, однако, во дворе не оказалось. Видимо, к своим ушли, в лагерь ополчения. Смакла с Глуксой уже вертелись у конюшни, где плечистые тайгари из княжьей дружины обихаживали коней. Ванька уселся на крыльце рядом с дедом Скусенем и заявил, что никуда не пойдёт, а будет сидеть здесь и тупо наслаждаться отдыхом, потому что он всю ночь, рискуя жизнью, летал на драконе, выполняя смертельно опасное задание, потом, как папа Карло, без передыху лечил придурошных элль-фингских вождей, отчего силы у него кончились, и вообще сидеть лучше, чем стоять.

Тупо отдыхать Степану не хотелось. Время уходило, оно, словно в песочных часах, осыпалось в вечность непрерывной струйкой, и его оставалось всё меньше и меньше. И было такое чувство, что тянуть и медлить больше нельзя, и нужно срочно что-то делать, куда-то бежать и кого-то уговаривать. Это Стёпка, видимо, после плена ещё в себя не пришёл, оттого и моторчик у него внутри крутился и жужжал, настырно побуждая к активным действиям.

— Смотрю, маетно тебе, Стеслав? — спросил кто-то знакомым голосом.

Повернувшись, Стёпка оказался лицом к лицу с Купырей. Облачённый в пластинчатый матовый доспех, выглядел тот непривычно воинственно. На широком поясе у него висел полуторный меч в обтянутых кожей ножнах, на украшенном замысловатой чеканкой нагруднике блистали солнечные лучи, карие глаза смотрели с суровой прямотой готового к самым жестоким сражениям бойца. Вот тебе и чародей. Впрочем, если у весских магов-дознавателей имеется свой магический спецназ, почему бы и Летописному замку не заиметь по их примеру чародейную дружину?

— Слышал, тебе у орклов довелось погостевать? — не дождавшись ответа на первый вопрос, поинтересовался Купыря. — Понравилось?

— Честно говоря, не очень, — покривился Стёпка.

— Что так? Угощали плохо?

— Да нет, угощали от души. Пинками, щипками и оплеухами. Спасибо вам огромное за помощь! И за Чуюка, и за всех остальных. Вовремя они подоспели. Особенно тролли.

— Той-Шержегена благодари, балай-игыза элль-фингского. Он нам поведал, кто и где тебя держит. Ну, и Ванесия своего, конечно. Не демон, а сущий ураган. Рвался ночью на драконе на выручку лететь. Едва мы его урезонили. Оркимаги, я догадываюсь, его там поджидали, так?

Стёпка кивнул:

— Точно, поджидали. Хотели нас обоих в Оркланд увезти. Но с драконом они бы всё равно не справились.

— Вот и я об том же. Ванесий на пару с драконом сгоряча таких дров могли наломать, что и представить страшно.

— А может, пускай бы и наломали, — предположил Стёпка. — Я бы не расстроился, честное демонское.

Купыря улыбнулся:

— Завсегда нужно поперву постараться дело миром решить. Словом и уговором. Давай-ка присядем, — Купыря опустился на лавку, поправил меч, продолжил вполголоса. — И скажи ты мне, Стеслав, как на духу... Кхм-кхм... Ежели, конечно, доверяешь. Золота там вправду много?

Такого вопроса Степан не ожидал. Сердце у него глухо бухнуло, сразу вспомнились слова Глуксы. Прав был гоблин, уже все догадываются. Прикусив губу, он покосился по сторонам, потом поднял глаза на Купырю. Тот смотрел прямо и спокойно. Стёпка медленно кивнул.

— Насколько много? — тихо спросил Купыря.

— Очень, — прошептал Стёпка едва слышно, и показалось ему, что короткое это слово прогремело громовым раскатом на всю округу и упало на плечи неподъёмным грузом, придавив к земле, словно многопудовый сундук с золотыми монетами.

Купыря ссутулился и провёл рукой по лицу, как бы стирая с него усталость:

— Поторопился Ванесий. А мы-то сразу и не уразумели... Нет, с элль-фингами он на редкость верно придумал. Нам времени чуток не хватило. По-инакому надо было золото Жигюрзе отдавать, похитрее... Да что уж теперь, поздно, сделанного не воротишь.

— А я вот что ещё спросить хотел, — осторожно начал Стёпка. — Это золото, оно чьё?

— Что значит "чьё"? — удивился Купыря. — Ваше.

— Ну-у... Оно же как бы в замке. Вот я и подумал...

— Не было его в замке, — отрезал Купыря, и в голосе его явственно послышалось характерное вампирское пришёптывание Ниглока-Нигашина. "Объясняю на пальцах. Этого золота здесь не было, а потом вы его придумали, и оно появилось. Захотели — получили".

— Выходит, мы можем им законно распоряжаться?

— А вы разве УЖЕ не распоряжаетесь? — Купыря выразительно указал глазами на беседующего с дедом Струменем Ванеса.

— Жигюрзе отдали два маленьких сундука, — прошептал Стёпка. — А там их... почти сорок, — он развёл руки в стороны. — Больших. И другого золота навалом. Посуда всякая, вазы, ларчики, украшения. Все стены заставлены до потолка.

У Купыри в прямом смысле глаза стали по десять кедриков. Видимо после Стёпкиного "очень", он все же представил себе достаточно скромную кучку золота и уж никак не сорок сундуков с привеском.

— Охо-хо, — выговорил он наконец. — Откуда ж вы такие свалились на наши головы? Мало нам было иных забот.

"Это он ещё про склодомас не знает, — чуть ли не с гордостью подумал Стёпка. — И про то, что у Дрэги будут дети. А то совсем бы закручинился".

А сам сказал, указав глазами на небо:

— Оттуда мы свалились. Вы же знаете.

— Да уж знаю, — вздохнул Купыря. — И, веришь ли, я даже спрашивать не хочу, что вы думаете делать с этим золотом.

— Почему?

— Шибко опасаюсь изумиться до онемения.

— Мы его для князя Могуты нашли, — твёрдо сказал Стёпка. — Ему и отдадим.

— Не передумаешь? — спросил Купыря, отчего-то ничуть не изумлённый. Видимо, всё же догадывался, что демоны именно так и поступят.

— Не передумаю.

— А Ванесий? Отдаст свою долю?

— Нет у него никакой доли! И у меня нет! Всё отдадим князю. Мы так решили. И вот ещё что... Глукса сказал, что у сокровищ обязательно должен быть живой хранитель. А там пока у запасного выхода только скелет со ржавым мечом на страже стоит.

— У запасного? Есть ещё один вход?

— Есть. Он такой — невидимый, заклинанием замаскирован. А главный вход — через склеп. Но там чужому не пройти, ключ нужен специальный... А вот это, про хранителя, это правда?

— Сущая правда. Кто у золота хозяин, тот и хранителя волен назначить. Так всегда было и будет. Почто спрашиваешь?

— А можно, мы вас назначим.

— Ну что ты, Стеслав, — засмеялся Купыря. — У меня и без того забот невпроворот. Я чародей, а не казначей.

— И Боеслава нельзя? — догадался Стёпка.

— Верно, нельзя. Да он и сам не согласится. Князь должен править, а не над золотом чахнуть.

— А кто согласится? Чтобы чахнул и чтобы честный был. Я таких не знаю. Пусть князь тогда сам хранителя назначает.

— Князь, говоришь? — протянул Купыря. — Сам назначает, говоришь?

И надолго замолчал, что-то тщательно обдумывая. Степан тоже сидел молча, боясь сбить его с верной мысли. Ванька уже увлечённо занимался важным делом. Отдыхать ему быстро надоело, и он помогал деду Скусеню чистить и настраивать тяжёлый самострел. Смакла с Глуксой играли с дракончиком, перебрасывая друг другу небольшую палку. Дрэга молнией метался в воздухе, пытаясь эту палку перехватить. Иногда ему это удавалось, и тогда палка ко всеобщему удовольствию сбрасывалась в пикировании на голову одного из гоблинов. Стёпка смотрел и дивился. Почему-то он до такой игры додуматься не сумел. Даже в голову не пришло. А гоблины сообразили и всем весело. Глядя на кульбиты, выписываемые в воздухе дракончиком, с трудом верилось, что это юркое, беззаботное и, вроде бы, совершенно легкомысленное создание может превращаться во взрослого, могучего, серьёзного и чрезвычайно опасного для врагов зверя. Чудеса, да и только!

И если бы это было всё! Совсем недавно, когда они втроём устроили вечерний полёт над тайгой, Смакла несказанно поразил демонов ещё одним трюком. И не просто поразил, а здорово перепугал. Летели они себе спокойно летели, болтали ни о чём, по сторонам поглядывали, закатным небом любуясь, и тут ни с того ни с сего как раз над Братними сопками дракон с гоблином вздумали слегка пошалить. А Стёпку с Ванькой предупредить о том не посчитали нужным. Типа сюрприз приготовили, ага. "Гляньте, как мы могём!" — сказал Смакла, и дракон вдруг на всей скорости пошёл вверх, всё круче и круче, да так, что в итоге сделал мёртвую петлю. А затем сразу и ещё одну. Демоны орали так, что их крик слышали, наверное, даже в Усть-Лишае. Попробуй тут не заори, когда небо с землёй вдруг меняются местами, а ты к дракону ничем не привязан. Это было пострашнее любых американских горок. У Степана сердце как подпрыгнуло к самому горлу, так потом долго ещё на место не спешило вернуться.

— Придурок! — завопил Ванька в Стёпкино ухо, когда дракон завершил последнюю петлю и полетел по прямой. — Гоблин отмороженный, ты что творишь? Мы же чуть не свалились! Стёпыч, дай ему по шее, я не дотянусь!..

— Не-е! — счастливый дракончий, не оглядываясь, замотал головой, и его непослушные лохмы, развеваемые встречным ветром, заставили Степана прищуриться. — Не свалились бы! С дракона упасть никак нельзя!

— Ещё как можно! — сердито крикнул Стёпка. — Я уже падал! Когда в первый раз полетел!

— Ты тогда, верно, сам спрыгнуть пожелал, — переспорить упрямого гоблина был трудно. — А ежели падать не хочешь, то и не сверзисся.

— Это тебе Дрэга рассказал?

— Ага, — Смакла взметнул в победном жесте обе руки. — Гляньте, что деется!

И дракон тут же перевернулся вокруг оси и полетел дальше вверх брюхом. А все три наездника, соответственно, оказались висящими под ним вниз головой. На этот раз сдвоенный демонский вопль долетел, наверное, до Ясеньграда, а то и до самого Кряжгорода. Впрочем, орали мальчишки недолго. Потому что, вопреки всем законам физики, они не сорвались и не полетели к земле, а так и продолжали сидеть на драконе, хотя и вверх тормашками. Забавное это было ощущение — смотреть, как под тобой проносится земля, а ты летишь себе спокойно, ни за что не держась, и всё равно не падаешь.

— Энто драконья магия, — важно пояснил Смакла, отработанным жестом перевернув Дрэгу в нормальное положение. — Без неё на драконах летать шибко маетно.

И потом они ещё несколько раз повторяли такой трюк, пока у Ваньки не закружилась голова.

А ещё Смакла с Глуксой выяснили, что заклинание уменьшения в полёте не работает, так что Степан в своё время испугался совершенно напрасно и на Хранителей ворчал зря.

— ...Стеслав! Стесла-ав! — толкал его в плечо Купыря. — Слышишь меня?

— А? Что?

— Совет от меня примешь ли?

Стёпка с радостью покивал:

— Приму, конечно. Какой?

— Поразмыслил я и вот что надумал. Веришь ли, нет ли, но для князя Могуты будет гораздо спокойнее, ежели вы казну ему передадите уже вместе с назначенным хранителем.

— Почему так?

— Ему тогда не придётся выбирать среди своих ближних такого, как ты говоришь "чтобы чах и чтобы честный". Сей выбор тяжек, но ещё тяжелее разочаровываться, коли выяснится со временем, что выбрал не того. Разумеешь? И взглядов косых за спиной у князя не будет, мол, отчего не меня, а другого в хранители определили. Должность-то, шибко заманчивая! Золото, оно ведь души жжёт похлеще чумного огня. Не всякий устоит. Ну, а ежели, кто шибко занедовольствует — ответ один: спрашивайте с демонов. А демоны где?

— А демонов уже нету, — кивнул Стёпка. — Домой вернулись. Но мы ведь тоже можем ошибиться.

— А я вам подскажу верный выбор, — хитро улыбнулся Купыря. — Ну-ка, глянь вон туда. Узнаёшь?

В левом крыле гостевого дома, на открытой веранде за очень невысоким, почти игрушечным столиком сидели, пригорюнившись и потягивая что-то из крохотных чарок, два молчаливых незаметных гнома. На них никто не обращал внимания, сидят себе и пусть сидят. То ли ждут чего, то ли горе вином заливают — какая разница! Когда буквально в двух шагах прислонился к перилам какой-то молодой тайгарь, гномы даже не покосились. Мало ли кто рядом решил постоять. Место не куплено. Лишь бы на головы не сел и не наступил ненароком, этакая орясина.

Стёпка посмотрел на гномов, потом, не в силах поверить, оглянулся на Купырю. Тот покивал, да-да, не сомневайся.

— Да они же... — не выдержал Стёпка. — Нет, ну ладно, Зебур. Но Хамсай!.. Он же всё золото разворует!

— Воруют чужое, Стеслав. А своё стерегут и берегут. То золото, что я у этих гномов отобрал, оно было получено из Оркланда. С его помощью оркимаги хотели перекупить замковых гномов на свою сторону. В этот раз не получилось, так они заново попробуют. Представь теперь, что у Зебура и Хамсая будет во владении ваша сокровищница. Ты только вообрази себя на их месте! Да они же корнями в замке прорастут, он для них роднее родного дома станет. Ты, возможно, не ведаешь, но для гномов самое важное в жизни — хранить, копить и умножать СВОЁ золото.

— Я знаю, — буркнул Стёпка. Он сомневался. Он очень сильно сомневался. — Мне Хамсай говорил.

— Вот видишь. Лучших хранителей тебе не найти.

— Хранителей? — переспросил Стёпка. — Их двух? В смысле обоих?

— Для ваших сундуков их ещё и недостанет. Прочих они сами пригласят. Родню, как водится, сыновей да братьёв, свояков да сватьёв.

Стёпка задумался. Нет, всё сказанное Купырей, в общем-то не противоречило его представлениям о гномах. Эти коротышки с ума сходят от золота, они способны учуять его даже на расстоянии, они готовы за него душу продать и перепродать. Так и представляется, как они, ошалелые, носятся среди сундуков, пересчитывают монеты, оглаживают вазы, натирают подносы, раскладывают и разглядывают украшения... И купаются, и млеют, и тают в тусклом сиянии несметных богатств... Но!..

— Не получится, — развёл руками Стёпка. — С гномами — не получится.

— Отчего же?

— Князю золото нужно, чтобы его тратить, а не копить. Как он его у гномов будет выпрашивать? Они же за мелкую монетку удавятся.

— Ты забываешь, что золото из казны не токмо берут, но и наоборот — возвращают и стараются преумножить, — сказал Купыря. — Поэтому гномы-хранители будут выдавать его без споров. Я объясню тебе, как их уговорить.

* * *

— Приветствую уважаемого Зебура и достопочтенного Хамсая! Рад вас видеть в добром здравии!

Гномы задрали головы, и седобородый Зебур тотчас просиял искренней улыбкой, а хмурый Хамсай просто прикрыл один глаз и кивнул, проговорив хрипловатым баском:

— Здрав будь и ты, честный демон Стеслав. А Купырю-подлеца мы видеть вовсе не рады.

— Всё-всё, почтенные, я уже ухожу, — замахал руками Купыря. Кивнув Степану, он, как и было обговорено, в самом деле отошёл подальше.

Стёпка сел рядом с гномами на слишком низкую для него лавку, поёрзал, поинтересовался для начала:

— Вас, наверное, тоже князь Могута пригласил, да?

— Нет, — отрезал Хамсай, выразительно сморщив свой нос-картошку. — Князю до нас нужды нету. Мы здеся... Сидим мы здеся... Вино вот пьём, — он указал на почти полную ендову, в которой при желании можно было запросто утопить обоих гномов. — Славное вино у князя.

— Понятно, — Стёпка мучительно соображал, как лучше подступиться к самому важному. — Горе заливаете?

— Каковское горе? Ты об чём?

— Ну как... Вы же наскрозь нищие. Ушли те весёлые времена, когда вы в золоте купались.

Зебур невесело фыркнул, а Хамсай, узнав собственные слова, так скривился, словно лимон раскусил.

— И не зазорно тебе над бедными гномами насмешки строить? — проворчал он. — Чего пришёл-то?

— Предложить вам кое-что хочу.

— Ну-кось, ну-кось, — вяло оживился Хамсай. — Любопытственно, что вы с подлецом Купырей супротив честных гномов надумали. Поди, дурь несусветную?

— Ещё какую! — согласился Стёпка. — Вам золото нужно?

Если бы он вдруг опрокинул на гномов ендову с вином, они и тогда были бы не настолько ошарашены.

— Хы! — вырвалось у Хамсая.

— Кха! — чуть не подавился вином Зебур. — Своё отдашь, али как?

— Али как.

— Говори! — сказали гномы хором. — Что надо делать?

— Ни-че-го, — Стёпка с трудом удержался от смеха, глядя на враз загоревшиеся глазки гномов и на их почуявшие поживу носы. — Я лучше по-другому спрошу. Хотите, чтобы у вас было очень много золота?

— Хотим! — ни на секунду не задержался с ответом Хамсай.

— Ты знаешь, где оно лежит, — догадался более умный Зебур.

Стёпка кивнул.

Хамсай пронзительно сверкнул колючими глазками:

— Никак отыскали-таки свой клад?

Стёпка ещё раз кивнул.

— Где? — выдохнули оба. — Неужто в замке?

Стёпка состроил загадочную физиономию.

— А подлинное ли золото?

— Самое что ни на есть.

— Весское поди? Али оркландское?

— Не угадали.

Хамсай подёргал себя за ухо:

— Неужто элль-фингская ухоронка?

Стёпка помотал головой.

Хамсай сердито стукнул кулаком по столу:

— Не томи душу. Признавайся, чьё золото сыскали?

— Ничьё.

— Не быват такого, — отрезал Зебур. — Золото, оно завсегда чьё-то.

— Хорошо, тогда моё, — поправился Стёпка.

После столь глупого заявления гномы обидно захихикали и продолжалось бы это, наверное, долго, если бы Стёпка не выудил из кармана двойной драк. Он поставил его на ребро, щёлкнул по краю пальцем, и драк — вжжжж! — золотистым весёлым волчком закрутился перед враз замолкшими гномами. Он, танцуя, обогнул ендову, докатился до края стола и... Хлоп! Зебур успел первым. Его крепкая ладошка прижала монету к столу. Рассмотрев её внимательнейшим образом с обеих сторон, обнюхав и чуть ли не облизав, он с неописуемым выражением лица передал золотой Хамсаю.

— Глянь-кось чё.

— Двойной дракеон, — благоговейно признал тот, проделав те же манипуляции. — Ничей.

— Мой, — поправил Стёпка. И добил гномов окончательно: — Можете оставить его себе.

— Мы слушаем тебя, уважаемый Стеслав, — просипел Хамсай после того, как с трудом прокашлялся.

— Зело внимательно и со всем почтением, — добавил и Зебур.

Стёпка приосанился и очень серьёзно произнёс:

— Я и мой друг Ванесий предлагаем вам стать хранителями княжеской сокровищницы.

И воцарилась над столом долгая потрясённая тишина.

* * *

Степан, Ванька, Глукса и Смакла с дракончиком на плече поднялись по лестнице, поморщились, когда их быстро, но бережно ощупало поставленное здесь недавно новое охранное заклинание, затем вошли в комнату и остановились перед князем, сидящим не на троне, как по-наивности ожидал Стёпка, а на обычном деревянном стуле с высокой резной спинкой. Рядом с князем не было ни важных бородатых бояр в шубах, ни плечистых телохранителей с бердышами. Присутствовали только сам Могута, его сын Боеслав и какой-то незнакомый пожилой дядька, возможно, секретарь или писарь, скромно притулившийся в углу.

Обстановка в княжьей светлице с прошлого раза не изменилась, единственно вместо широкого ложа у окна теперь стоял заваленный свитками стол. На мальчишек приветливо смотрел бодрый, полный сил мужчина, без малейшего признака недавней хвори. Если бы не отсутствие ног ниже колен, князь выглядел бы совершенно здоровым человеком.

— Безмерно рад видеть моих спасителей, — густым сочным голосом произнёс князь. — А так же их спутников и сподвижников.

— Добрый день, — поздоровался и Стёпка. Все остальные молча склонили головы, чувствуя себя довольно скованно. Не каждый день приходится разговаривать с князьями.

Боеслав из-за спины отца весело подмигивал, показывая, не тушуйтесь, всё нормально, никто вас не съест и не укусит. Княжич вовсю пользовался тем, что отец сейчас его не видит, и его легкомысленное пацанское поведение забавно не соответствовало торжественности момента.

Стёпка перевёл невольно сдерживаемое дыхание и расслабился. А и правда, чего это они так разволновались? Во-первых, это уже не первая встреча с Могутой, а во-вторых, они же не просителями сюда пришли. Напротив, это князю сейчас переживать придётся — его такие новости ждут, что ой-ой-ой!

— Присаживайтесь, — пригласил князь.

Мальчишки послушно уселись на стоящую у стены лавку.

— Мне поведали о том, как вы уговорили элль-фингов вернуться в степь, — Могута намеренно не упоминал о сундуках с золотом, хотя, разумеется, прекрасно о них знал. Не доложить князю о подобном событии его помощники никак не могли. — Благодарю тебя, демон Стеслав, тебя, демон Ванесий, тебя, дракончий Смакла, и тебя, будущий чародей Глукса, за свершённое вами! — он с улыбкой оглянулся на сына. — Я верно ли всех назвал?.. Ах, да! Также благодарю и вашего удивительного дракона. А теперь нам с Боеславом хочется услышать всё из первых уст.

Рассказывал в основном Ванька. Он сбивался, порой перескакивал с одного на другое, размахивал в запале руками, но ничуть не смущался и перед высоким слушателем не робел. В князе он видел не столько правителя Таёжного улуса, сколько недавнего пациента, и поэтому воспринимал его чуть-чуть как лечащий врач (забавно, но это так). Жутко смущающиеся гоблины постепенно превозмогли первоначальную зажатость и тоже вставили свои пять кедриков. Похоже, эта троица только сейчас, заново переживая свои приключения, до конца осознала, какой опасности они себя подвергали и что именно им удалось совершить.

Чувствующему себя везде как дома дракончику быстро надоело топтаться на плече у Смаклы. Для начала он перелетел на стол, затем, не отыскав там ничего интересного, устроился на спинке княжьего стула. Где его и принялся с удовольствием поглаживать и почёсывать Боеслав. Князь тоже время от времени косился на изумрудноглазое чудо.

Поскольку сам Стёпка в элль-фингской авантюре участия не принимал, он, не слишком прислушиваясь к героическому повествованию, исподволь разглядывал Могуту. Вот, говорил он себе, совсем рядом, руку протяни и дотронешься, сидит правитель огромного края, целой страны, человек, которого многие тысячи людей (и нелюдей, если вспомнить обитателей обеих Упырелл) считают своим законным и единственным князем. Когда он приказывает, ему подчиняются даже тролли и вурдалаки. Он может объявить соседям войну — и все послушно пойдут воевать, убивать и погибать. Он издаёт и подписывает важные и нужные законы. Он имеет право судить и даже приговорить кого-нибудь к смертной казни. Он умеет на равных общаться с главами других стран и знает, чем можно приструнить строптивых бояр и воевод. Он почти как президент и даже круче. А я сейчас смотрю на него и вижу обычного человека, мужчину средних лет, невысокого, бородатого, ничем особо не отличающегося от того же, скажем, Купыри. Почему-то в детстве я думал, что все короли, цари и прочие императоры — это большие, почти великанского роста люди. Самые сильные и могучие. Глупо, конечно... А ещё очень странно сейчас представлять, что Боеслав, с приоткрытым ртом слушающий Ванькину болтовню, через несколько лет, когда повзрослеет, станет таким же важным, серьёзным и не боящимся принимать на себя тяжкую ответственность правителем. И княжить он будет благодаря в том числе и нашим стараниям. Не проклянёт ли он потом демонов за такой подарок?

— ...и тогда мы вернулись, — закончил Ванька. Он потрогал лежащий в кармане перстень и покосился на Степана, мол, когда про сокровища признаваться будем?

— Что скажешь, Боеслав? — спросил князь у сына.

— Экая жалость, что меня не взяли! — простодушно воскликнул юный княжич.

— К элль-фингам мы больше не полетим, — сказал Ванька, глядя на засмеявшегося князя. — Но если вы разрешите, мы можем покатать Боеслава на драконе.

— Мы поговорим об этом позже. Однако же, как я понимаю, это не всё, — князю нельзя было отказать в проницательности. — Что-то вы ещё для меня припасли, не так ли, Стеслав?

— Да, княже, — Степана словно какая-то сила заставила встать и склонить в коротком поклоне голову. — Есть ещё одно очень важное... дело, — он сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и сказал: — Ванька, доставай кольцо.

Могута долго разглядывал перстень, особенно его заинтересовала выгравированная корона с гербом. Наконец, передав красивую безделушку изнывающему от любопытства сыну, он предположил:

— Весское золото?

Стёпка замотал головой:

— Нет-нет. Мы... Как бы это правильнее сказать... Короче, мы нашли не два сундука, а намного больше. Целую сокровищницу, полную золота.

— Двадцать больших сундуков, тринадцать средних и шесть маленьких, — уточнил Ванька. — Всего тридцать девять. Было сорок один, но мы два маленьких отдали элль-фингам. А ещё там куча всякой золотой посуды и украшений. Это кольцо оттуда.

Забавно, до чего по-разному среагировали на неожиданную новость Могута и Боеслав. У княжича от восторга глаза засияли ярче самый ярких самосветок. Несколько дней назад демоны несказанно поразили его, вернув легендарный оберег, а ныне вновь взбудоражили душу и сердце, позволив прикоснуться к ещё одной, не менее волнующей тайне. Какого мальчишку не манили к себе таящиеся в глубинах мрачных подземелий древние клады! Кто в детстве не мечтал заглянуть хотя бы одним глазком в пещеру Алладина! Боеслав был такой же мальчишка, он страшно завидовал удачливым демонам и всем существом жалел, что не случилось ему отыскать ту сокровищницу вместе с ними.

По лицу же князя Могуты догадаться, о чём он думает, было абсолютно невозможно. Он так спокойно слушал, словно не о несметном богатстве шла речь, а о чём-то обыденном, привычном, каждодневном. Вспоминая рассказ Ваньки про Жигюрзу, пересчитывающего скрюченными пальцами монеты, Стёпка втихомолку радовался. Таёжный князь оказался совершенно другим человеком, и главное — не алчным. Хотя... Может быть, он просто хорошо умеет сдерживать свои эмоции? С его-то жизненным опытом!

— Так отец-заклинатель ныне сидит на большой куче золота? — задумчиво протянул Могута. Ха, вот и объяснение его невозмутимости. Князь просто прикидывал новые расклады и, видимо, даже мысли не допускал, что у золота может оказаться другой хозяин. — Это многое меняет. Спасибо, что поведали о том.

Стёпка ещё сильнее замотал головой:

— Нет-нет, всё не так! Отец-заклинатель про золото пока вообще не знает. Никто не знает, кроме Купыри. И это золото наше с Ванькой! Мы ведь его не просто нашли, мы его своим пожеланием исполнили. Его там никогда не было, а теперь оно там есть. Хотите посмотреть? — вдруг предложил он. — Глукса, ты ведь там тоже был. Прикажи хозяину отвечай-зеркала вызвать того, из сокровищницы. Пусть он его разбудит.

Провернуть подобный трюк подсказал Купыря. Оказывается, с помощью отвечай-зеркала можно было увидеть не только его хозяина, но и помещение, в котором висело это чудесное изделие завражских чародеев-стекольщиков.

Докричаться до обленившегося хозяина золотых отражений не составило особого труда. На магические вызовы виртуальные коллеги по зазеркалью всегда отзывались исправно и даже с удовольствием, шибко страдая, видимо, от скуки и одиночества.

Когда зеркало, пару раз мигнув, показало сокровищницу во всей красе, почти каждому из присутствующих захотелось восхищённо ахнуть. А кое-кто и не сдержался. Качество картинки было потрясающее. Золотое изобилие на зеркальном экране смотрелось намного ярче, чем в жизни. Золото в сундуках сверкало и переливалось, золотые блики жарко горели на лоснящихся боках кувшинов, масляно плавились в золотых подносах и стекали золотыми каплями из наполненных золотым дурманом чаш. Зрелище завораживало, притягивало и околдовывало. Хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь.

Князь с княжичем, онемев, с головой погрузились в сказку. Подошедший поближе секретарь, звучно сглотнул и что-то выронил из рук на пол. У Ваньки, уже получившего за два посещения сокровищницы прививку от золотой лихорадки, взгляд и то заметно затуманился. Смакла, без труда сумевший превозмочь чарующий морок, с гордостью посматривал по сторонам: ага, вот мы каковские, видали, что у нас есть и что мы могём?

— Спасибо, Глукса, — произнёс Стёпка намеренно громко, чтобы разбить всеобщее нездоровое одурение. — Скажи ему, пусть выключает.

Зеркало послушно погасло, его хозяин, тоже заметно ошалевший от увиденного, восторженно подёргивал лохматой головой и что-то беззвучно бормотал.

Вместе с угасшим золотым сиянием схлынуло и наваждение. Дивная сказка осталась за стеклом, и все вдруг обнаружили, что для них опять началась обычная жизнь — порой скучная, порой маетная, порой излишне суматошная.

— Мы отдаём всё это золото Таёжному княжеству, — торжественно объявил Стёпка и добавил уже обычным голосом. — Мы отдаём его вам. Но с одним условием.

— Я слушаю, — невозмутимости князя позавидовал бы и сфинкс. Но прямой взгляд его светлых глаз так и пронзал Степана насквозь. Боеслав же, буквально оцепенев, стоял с приоткрытым ртом и, кажется, даже не дышал.

— Мы нашли для сокровищницы хранителей и просим, чтобы вы их сейчас приняли и подтвердили наш выбор.

— Дай-ка я попробую догадаться, — протянул князь. — Купыря?

— Я ему предлагал, но он отказался.

— Хм-м... — Могута покосился на гоблинов. Кто-то из них? Навряд ли. Молоды ещё. — Боеслав, а ты что скажешь?

Опомнившийся княжич долго смотрел на Степана, как будто хотел прочитать подсказку в его глазах, но не увидел ничего, кроме лёгкой смешинки. Тогда, припомнив, похоже, что-то из услышанного во время учёбы, неуверенно произнёс:

— Маг-секретарь Феридорий говорил нам, что во всём свете не сыскать лучших хранителей, нежели гномы.

Ну что ты будешь делать! Стёпка только руками развёл:

— Вот это да! В самую точку! Молодец, Боеслав! Там внизу ждут два замковых гнома — Зебур и Хамсай. Я сказал им, что если вы согласитесь, они станут хранителями.

— Вы сами сделали сей выбор? — поинтересовался Могута.

— Нам Купыря посоветовал, — признался Стёпка. Скрывать не было смысла.

Подобный поворот князю пришёлся явно не по душе. Могута построжел взглядом и едва заметно поджал губы. Видимо, решил, что замковые чародеи таким образом хотят сохранить контроль над золотом? Но ежели у казны несколько хозяев, то казна, почитай, вовсе не твоя. Обид и упрёков не избежать, а там и до раздора недалеко. Стёпка, помня более чем подробные наставления Купыри (тот так и говорил, что князю не понравится), тут же поспешил пояснить:

— Пусть гномы поклянутся Боеславу на обереге. Тогда они будут служить не чародеям, а всему княжеству.

И Могута, поразмыслив, признал, что так будет лучше всего.

— Зовите гномов, — велел он.

Ступени у лестницы были довольно крутые, не рассчитанные на коротышек, поэтому правильнее было бы сказать "несите гномов". И Стёпка их принёс.

* * *

— Я, княжич Боеслав, сын владетельного князя Могуты, внук Крутомира принимаю на вечную службу замкового гнома Зебура и обременяю его должностью Хранителя.

— Я, княжий гном-хранитель Зебур из Летописного подбашенного колена, молотом и наковальней клянусь верно служить как всему роду Крутомирову, так и Таёжному княжеству. Клянусь такожде хранить и умножать вверенную мне казну.

— Я, княжич Боеслав, сын владетельного князя Могуты, внук Крутомира принимаю на вечную службу замкового гнома Хамсая и обременяю его должностью Оберегателя.

— Я, княжий гном-оберегатель Хамсай... кхм... из... кхм... Летописного заколодезного колена, киркой и обухом клянусь верно служить как всему роду Крутомирову, так и Таёжному княжеству. Клянусь такожде оберегать и умножать вверенную мне казну.

Отзвучало последнее торжественное слово, и оберег в руке у Боеслава полыхнул чистым золотом (опять оно, подумалось Степану). Замерших на столе гномов словно торкнуло что-то изнутри. Оба засияли на миг столь ярким светом, что сделалось за них страшно — как бы не сгорели. Однако только что поступившие на службу Хранители-Оберегатели созданиями оказались крепкими и вполне огнеупорными. Покряхтели только — тем дело и кончилось. А вот с одёжкой гномьей получилось не менее удивительно. Преобразилась она обереговой силой в полном соответствии с полученными должностными обременениями. Сделались Хамсай и Зебур важными, видными, стояли теперь в дорогих костюмах красного бархата, в поясах с золотыми пряжками, в добрых колпаках с меховой оторочкой и в лаковых сапогах с отворотами. Не хухры-мухры — господа почтенные, гномы служилые, княжеские.

Уже не раз собственными глазами наблюдавший подобные магические превращения, Степан не удивился ни вспышке оберега, ни краткому воссиянию гномов, ни их обновлённому гардеробу. Ему памятны были и раскалённый драк, оказавшийся холодным, и обретение Большого Отговора, и светящиеся буквы заветного слова Яргизая. А вот Ванька, увидевший такое впервые, поражённо крутил головой. Он-то поначалу слушал все эти высокопарные слова и клятвы вполуха, воспринимая их, как, конечно, торжественные и громкие, но всё же просто слова. А вот теперь крепенько призадумался. Подтверждённое княжьим оберегом обещание попробуй-ка преступи — небось тотчас сожжёт дотла Истинным Пламенем. Как ни крути, а получается, что в этом мире к клятвам следует относиться со всей серьёзностью. Сам ведь тоже расписался кровью на золотом блюде, поспешил, конечно, по незнанию, да жалеть уже поздно. Пугающая тень Чёрного Камня Бо-Улына незримо нависала над головой. Проболтаешься кому-нибудь чужому ненароком — и ага!

Дело меж тем свершилось. Хамсай и Зебур сияли — на этот раз уже просто улыбками. Клятва была принята и закреплена магически. Обратного пути для гномов отныне не существовало — к их, как ни странно, превеликой радости. Слова о вечном служении, подсказанные Купырей, здорово поначалу смутили Степана. Это же просто кабала какая-то! Ну как можно по доброй воле обещать, что будешь служить кому-то вечно? То есть служить будешь не только ты, но и твои дети, внуки и вообще все потомки. Ужас ведь, рабство беспросветное.

А оказалось — нет. Никакой не ужас и никакое не рабство. Оказалось, что теперь у Зебура и Хамсая появилась не только постоянная и хорошо оплачиваемая работа — они теперь стали чрезвычайно уважаемыми гномами при неимоверно высоких должностях. Передаваемых, заметьте, по наследству. Семейное дело, твёрдо обеспеченное княжьим покровительством. Какой из гномов о подобном не мечтает! Да и должности не абы какие, а ПРИ ЗОЛОТЕ! Ко всему, оказалось, что Зебур и Хамсай в один миг вновь сделались завидными женихами, и потому могут взять себе каждый вторую, третью, а то и четвёртую жену. На такой должности они даже по пять жён смогут спокойно содержать в богатстве и довольстве, а уж про детей и говорить нечего. И как тут не ликовать! Как не радоваться! Как не благодарить Стеслава с Ванесием!

Про жён и детей Стёпке было не интересно. Невольно вспоминалась песенка из любимой кинокомедии родителей, там где Никулин пел "если б я был султан". Так и представлялось, как приходит уставший Зебур с работы домой, хочет немного отдохнуть после сто двадцать пятого пересчитывания золотых дракеонов, а все его жёны и тёщи тут же принимаются его пилить: "Опять с пустыми руками пришёл! На службе в золоте купается, а любимым женщинам хоть бы по колечку своровал! Так нет же! Честный он, видите ли! У других гномов мужья как мужья, всё в дом несут, тянут где могут, а этому хоть киркой на голове теши! Золото он пересчитывал, сундуки он ворочал, хранитель простодырый! Мозгами лучше бы поворочал..."

Бр-р-р! Стёпка с трудом утихомирил разошедшееся воображение. Куда-то не туда оно его увело. Понятно же, что на самом деле всё будет совсем не так.

Хамсай с Зебуром всё ещё стояли на столе и внимательно слушали негромкую речь князя Могуты. Наверное тот своим новым подданным указания давал, сколько золота, кому и на что выделить. Гномы разве что не лопались от гордости и от осознания собственной значимости. Молодец, Купыря, хороший совет дал.

Ванька что-то увлечённо говорил княжичу, вертя в руке каменный глаз-брелок. Ну тут всё ясно — растолковывает Боеславу, как попасть в сокровищницу и как работает ключ. Стоящий рядом Смакла кивал, подтверждая каждое слово. Он ведь теперь не только дракончий, он ещё и один из тех немногих, кто допущен к важнейшему государственному секрету. Высоко взлетел бывший младший слуга — и в прямом и в переносном смысле.

Не остался без дела и Глукса. Ещё совсем недавно этот наивный и не шибко образованный гоблин из глухой таёжной деревни трепетал при одной лишь мысли о том, что ему придётся встретиться с самим (!) отцом-заклинателем. А сейчас, ты погляди, спокойно и уверенно отвечает на вопросы княжьего секретаря, что-то ему диктует, да ещё и поправлять не стесняется, указывая пальцем на какую-то ошибку в написании слова. Про элль-фингов он ему, что ли, рассказывает?

Чуть позже, когда гоблины с гномами в сопровождении секретаря потопали вниз, а демоны по просьбе князя задержались, тот усадил обоих за стол и спросил:

— Ты помнишь ли, Стеслав, последний наш разговор?

— О том, что нужно для окончательно победы над врагами?

Могута хмыкнул:

— Эк ты складно завернул... Можно и так сказать. Но вернее будет — для обережения Таёжного княжества от жадных соседей.

— Помню, — подтвердил Стёпка. — Законный правитель, сильное войско и много денег.

Князь, склонив голову, смотрел на него и молчал. Ванька, недоумевая, поглядывал то на одного, то на другого. Стёпка смущённо поёрзал на лавке, потом до него дошло.

— Ой!

— Что ой? — затупил Ванька. — Я не понял.

— Я тебе потом объясню, — пообещал Стёпка.

Могута положил руку на его плечо, другую на Ванькино, крепко сжал сильными пальцами:

— Не ведаю, какие силы привели вас двоих под наше небо, боги ли, чародеи ли, но благодарить мы можем токмо тебя, Стеслав, и тебя, Ванесий. Говорил уже и ещё скажу: низкий поклон вам от всего Таёжного княжества. Всё исполнили и даже многажды более. Про элль-фингов у нас разговора не было, а вы и тут подмогли. О драконьем потомстве гадать рано, но Боеслав шибко надеется. Мечтает сын своего дракона обрести... Почто так складно да ладно всё сложилось? Вам не ведомо ли?

Ванька пожал плечами:

— Мы не знаем. Всё как-то само вышло, одно за другим.

— Ведун Швырга из Проторы говорил, что у нас есть предназначение, — сказал Стёпка. — И что мы его должны исполнить. Как Избавитель, Исцелитель и Герой.

— Избавителя и Исцелителя я вижу. А кто же Герой?

— Получается, что Смакла.

— Отважный дракончий? — переспросил Могута и продолжил задумчиво. — Неужли былая легенда вернулась? Вас — трое, вы — друзья, помогает вам могучий (хм!) чародей. И вам должно исполнить Предназначение. Склодомаса вам не хватает... — князь запнулся, при виде улыбки, мелькнувшей на Стёпкином лице. — Токмо не говорите, что вы его отыскали. Магией наша земля богата, но подобных чудес давно на ней не случалось...

На этот раз очень долго и многозначительно молчали уже Степан с Ванькой. Так долго, что всё стало ясно и без слов. Князь в итоге только и смог, что руками в превеликом изумлении развести.

— Куда же вы его дели? — спросил он наконец.

— Никуда. Вот он, у Ваньки на поясе висит.

— Нож? — поразился князь. — Не жезл?

— Когда на поясе — нож. А в руки возьмёшь — жезл. Ванька, покажи.

Камень в навершии склодомаса уже давно зарядился и сиял в полную силу.

— Позволишь? — спросил князь и, приняв обеими руками протянутый жезл, стал разглядывать его так внимательно, словно хотел увидеть что-то известное лишь ему. Сразу бросилось в глаза незаметное ранее отсутствие трёх пальцев на его правой руке.

Стёпка прищурился и покосился на Ваньку. Тот тоже замер в ожидании. По всем законам магии (да и просто исходя из предыдущего опыта) сейчас должно было произойти что-то странное и явно указывающее на настоящесть этого легендарного артефакта. Струна ли мировая загудит, окружающее ли пространство исказится на краткое мгновение, иное какое-либо знамение свершится... Но то, что последовало после того, как князь взял жезл, оказалось намного удивительнее. Поначалу и в самом деле знакомо загудело и отозвалось, а затем...

...Тяжёлая конница орклов заняла всё пространство меж двумя крутыми лесистыми холмами. Под ударами копыт гулко и размеренно содрогалась земля. Коршуны, чуя скорую поживу, кружили высоко в небе. Два элитных оркландских регимента уверенно и неотвратимо накатывались на жалкие огрызки таёжного полка, перегородившие узкий выход из долины. Три с лишним тысячи ещё не побывавших в бою против двух сотен уставших и израненных. Все понимали — это будет даже не сражение. Пройдут и втопчут в землю, не заметив. Князь Всевед, стараясь не обращать внимания на ноющую в пробитом стрелой плече, угрюмо смотрел на приближающихся орклов. Вот уже можно различить глаза всадников, рогатые гербы на ненавистных стягах, хищные наконечники склонённых копий, презрительную усмешку на лице скачущего в центре штурм-оркимага...

— Пора, княже! — выдохнул кто-то за спиной. — Как бы не припоздать!

Князь поднял руку и, стараясь держать её как можно твёрже, направил навершие склодомаса на центр вражьего войска. Если чародей обманул, не спасётся никто. Ладно — он сам, ладно — его воины. Им судьбой предписано и предками завещано отдавать свои жизни в обмен на мирную жизнь и благоденствие родного края. Но до Ясеньграда всего полтора конных перехода. А там — женщины, дети, старики. Там — семьи. И княгиня на сносях и с двумя малолетними дочурками тоже там. Не устоим здесь — всё кончится, и династия, и княжество... Ну, что же ты, склодомас! Неужто впустую порастрачено столько времени и золота в попытках отыскать твой след? Неужто напрасно поил я тебя своей кровью?..

Камень тревожно полыхнул синим. И изменилось сразу что-то вокруг.

Князь затылком, спиной, всем своим существом почувствовал, как беззвучно выдохнули его соратники, как тягостное ощущение неизбежной гибели сменилось на твёрдую уверенность в победе. Смерть отступила на несколько шагов, нет, не ушла совсем, не сдалась, просто повернулась жутким лицом в другую сторону. А мы ещё поживём. И дети наши живы будут. И княжество устоит — в который уже раз...

Загудел, вздымая пыль, траву и камни, скручивающийся в тугие вихри воздух, задрожала потревоженная магическая ткань сущего, окончательно померкло затянутое мутной пеленой солнце, словно не пожелало смотреть ясное светило на злое кровавое пиршество, коему предстояло сейчас свершится.

И первые ряды наступающего войска сломались вдруг, споткнулись, и земля перед ними встала на дыбы. Оркландскую конницу в центре разметало в один миг. Творилось страшное. Кричали люди, летали в воздухе кони, кипела сама земля. Орклы, только что предвкушающие последнюю, несомненную победу, умирали десятками, сотнями. Кто-то проваливался в разверстую землю, кого-то швыряло в стороны с такой силой, что падали они уже где-то за холмами. На обоих флангах творилось невообразимое. Люди и кони давили друг друга в тщетных усилиях вырваться из кровавого хаоса...

Штурм-оркимаг, непонятно каким образом выдержавший первый удар, вертелся на коне, что-то неслышно кричал, потрясая бесполезным уже мечом — затем его выдернуло из седла и с размаху шмякнуло оземь...

Стёпка помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Перед глазами всё ещё стояли жуткие картины почти мгновенной гибели множества людей. Пусть даже и врагов, но всё равно — людей. Он покосился на друга. Кажется, Ванька тоже видел что-то такое. Вон как побледнел, даже веснушки выцвели.

Князь Могута первым прервал затянувшееся молчание:

— Вам тоже привиделось?

Стёпка с Ванькой одновременно кивнули.

— В задавние годы таёжный князь Всевед разгромил орклов на Уключинском распашье. Во многих летописях записано, что, мол, чародеи княжьи великой магией остановили вражье нашествие. В памяти же людской бытует сказание о том, что князь сумел отыскать и подчинить себе жезл власти. Ныне мы с вами видели, что так оно и было, — Могута осторожно погладил отполированную временем рукоять. — Мне о склодомасе отец сказывал, когда я ещё мальцом был. Сказка ведь думалось дитячья, а поди ж ты! Выходит, вовсе и не сказка. Страшная сила в сей вещице таится, жуткая. Многие желали бы овладеть им. А достался он вам... Чудно.

— Так он же не работает, — вздохнул Ванька. — У князя Всеведа сработал, а у нас не хочет. Мы пробовали. Гудит вот так, молниями стреляет — и почти всё. Сила в нём, наверное, выдохлась.

— Не работает? — князь усмехнулся в усы, бережно кладя склодомас на стол, — Как же не работает, ежели вы, владея им, предназначенное, почитай, походя исполнили? Оберег вернули, меня от смертной хвори излечили, золото для войска отыскали, оркландских союзников без крови уговорили в степь уйти. Или вы думали, что будете склодомасом, как чародейным мечом-кладенцом, врагов по сторонам расшвыривать и оркимагов в землю по уши вколачивать?

— Думали, — признался Стёпка. — У князя Всеведа ведь так и получилось.

— У князя Всеведа, как мы видели, то была последняя надежда. У вас же всё иначе.

— Ну, не знаю, — проворчал Ванька. — Может, и иначе. Только нам говорили, что склодомас должен Иффыгузов вызывать, демонов огня. И где они?

— А вы кто? — спросил Могута. — Вам демонов вызывать не надобно. Вы сами по себе демоны. Али нет?

Стёпка посмотрел на Ваньку. Ванька посмотрел на Стёпку. И оба вдруг увидели в друг друге что-то огненное, пылающее, почти иффыгузное. Врочем, кажется, показалось.

— Я его теперь боюсь, — признался Ванька, с опаской глядя на лежащий перед ним склодомас. — Сделаешь что-нибудь не то, а он как жахнет!..

— Заберите его с собой, когда возвращаться будете, — попросил князь. — Помог он доброе дело совершить — и довольно. Избавьте наш мир от этого... дива дивного! Ныне он в ваши руки попал, а ну как после завладеет им тот же Жигюрза. Кровью умоемся.

— Нас уже просили об этом, — сказал Стёпка. — Мы так и сделаем. Обещаем.

Глава двадцать третья,

в которой одних настигает возмездие, а другие бегут от поцелуев

— Знаешь, Стёпыч, — сказал Ванька печально. — Я раньше не верил, а теперь точно знаю: сокровища интересно только искать. А потом, когда золото уже у тебя в руках, начинается такая бодяга! Или все друг друга поубивают, или гад какой-нибудь обязательно вылезет, или вот так, как у нас.

— А что у нас? По-моему, всё нормально. И никто ещё не вылез. Ну, кроме Ниглока.

— Тоскливо как-то. Нет, конечно, здорово, что мы золото нашли. Я теперь об этом до конца жизни вспоминать буду и радоваться. Но сейчас я, вот честное слово, рад, что оно больше не наше. Пусть теперь у князя из-за него голова болит.

— У князя и без того есть чему болеть.

— Я его, Стёпочкин, между прочим, давно вылечил! — рассердился Ванька. — А отрубленные ноги даже мой свисток вернуть не может. И я вообще не о том!

— Да понял я, понял, — Степан подтолкнул замешкавшегося в дверях друга. — Шагай уже, философ.

— Сам ты!..

Вопрос, которым Боеслав встретил вышедших из дома парней, прозвучал странно:

— Почто вы надели старые портки?

Степан с Ванькой дружно склонили головы и посмотрели на свои ноги. Смакла сдавленно хихикнул — эти "портки" он уже видел.

— Обломс! — пробормотал Ванька. — Отключилась магия. Опять, что ли, Глукса химичит?

— Это не портки, — слегка обиделся Стёпка на глупое слово. — Эти штаны называются джинсы. В нашем мире в них почти все ходят. Даже женщины.

— В таких заношенных? — не мог поверить княжич. Женщин он вообще пропустил мимо ушей, потому что так не бывает.

— Это благородная потёртость! — возмутился Ванька. — Мода такая! Вам, исторически отсталым, до неё ещё расти и расти.

— Всё понятно, — сказал Стёпка. — Ванес, радуйся. Мы влипли. Хотя, наверное, правильнее будет сказать, что не вылипли.

— Ты скажешь, что я опять туплю, но я в самом деле туплю, — самокритично признался Ванька. — Вот мне почему-то кажется, что лично я ещё никуда не влип. И даже не вылип. Ты об чём?

— Об этом самом, — Стёпка показал на свою грудь. — Следи за мыслью, философ. Ты с гоблинами увёл элль-фингов в степь, и после этого мы увидели что? Правильно — кроссовки. Сейчас мы передали князю золото. И на нас опять что? Наши джинсы. Непревращёнными остались только футболки. И поэтому мы теперь должны сделать что?

— Что? — спросил Ванька.

— Что? — повторил за ним Глукса.

— Что? — не остался в стороне Боеслав.

— Что? Что? Что? — прокатилось по Предмостью насмешливое эхо и, отразившись от стен замка, заставило насторожиться всех окрестных чародеев, магов и оркимагов.

— Прогнать орклов и весичей, — вполголоса озвучил невесёлую правду Смакла, придерживая дракончика, тоже изображающего всем телом знак вопроса.

Эхо на этот раз промолчало. Видимо, не поверило, что у демонов получится столь сложное деяние. А Ванька посмотрел на всех по очереди и выдохнул:

— Ты прав. Как влипли, так и не вылипли. А я-то думал, что уже всё кончилось.

* * *

— Здесь упокоен князь князей Верхогор, — Боеслав кончиками пальцев дотронулся до крышки саркофага. — Он жил и правил... давно.

— Твой предок? — это Ванька спросил.

— Дальний. Не прямой.

— Это как?

— Не по мужской линии.

— А-а-а... Ну, почти понятно.

Они стояли всемером: Боеслав, оба демона, Смакла с Дрэгой и, разумеется, главные виновники действа — гномы. Ближников из охраны княжича после долгих уговоров оставили наверху, у входа в придел, под ревнивым присмотром старенького чародея-привратника Вирония. Глукса убежал к Серафиану, заявив, что вчера ночью он всё уже видел. А Купыря просто сам не пошёл, потому что не хотел лишний раз мозолить глаза Хамсаю с Зебуром. Гномам настолько не терпелось попасть наконец в сокровищницу, что они без звука согласились доехать до замка верхом вместе с "преподлейшим гномоловом", забыв на время о своей лютой к нему неприязни. К тому времени, когда все остальные пешим ходом дотопали до замка, изнывающие от невыносимо долгого ожидания Хранитель с Оберегателем успели довести до белого каления не только Купырю с Виронием, но и меланхоличного непробиваемого Гвоздырю, который на свою беду остановился поболтать с Зебуром о памятном выстреливании из камнемёта. Гномы не загрызли его только чудом. Сейчас оба, закатывая глаза и сжимая в волнении кулачки, испепеляли медлительных мальчишек гневными взглядами. Сколько можно тянуть, давайте ужо, отворяйте! На слово мы вам, оно конешно, верим, но пора бы уже и глазами посмотреть и руками потрогать! Если бы вдруг — ну вдруг! — что-то сейчас пошло не так и саркофаг не открылся, страшно даже представить, что случилось бы с гномами. Это был бы даже не сердечный удар и не кровоизлияние в мозг — их просто разорвало бы на части от разочарования. Они и без того места себе не находили.

Наконец — свершилось. Княжич по подсказке гоблина аккуратно вставил глаз-ключ в углубление и попятился. В зрачке знакомо проснулась алая искорка. Саркофаг приподнялся. Над ним задрожал воздух, и призрак могучего древнего воина упёрся верхушкой шлема в каменные своды. Сурово оглядев притихших нарушителей его покоя, он остановил взгляд на Боеславе.

— Будь здрав, за-пра-правнучек! — раскатисто произнёс призрак. — Узнал ли меня?

Побледневший от волнения княжич почтительно поклонился и зачастил:

— Преславный князь князей Верхогор, сын Гранибоя, внук Всеведа, правнук Хладомира, отец Стомудра, первый правитель Потаёжья, победитель Шалтакарской орды и Завражской унии, усмиритель Ковена островных ведьм, дважды бравший на щит Горгулен и единожды — Этиматахью. Будь здрав... э-э-э... Будь покоен, запрадед.

— Крепко же вколачивают в студиозусов науку чародейные учителя, — гулко засмеялся призрак. — Помнится, и мне от них доставалось на орехи, — и, уже исчезая, попросил: — Навещай меня иногда, внучок. Мне на мой оберег отзываться не маетно.

Несколько секунд все молчали, глядя на место последнего упокоения легендарного князя. Затем Боеслав оглянулся на замерших спутников. Глаза у него были в пол-лица:

— Сколь раз тут бывал, никогда он не являлся. Я его величание-то с перепугу отбарабанил. Чудом не запнулся.

— Ну и запнулся бы, подумаешь, — развеял Ванька беззаботным тоном всеобщее почтительное оцепенение. — Ничего бы он своему пра-правнуку не сделал. Он, знаешь, как за нас бился, когда Полыня с Алексидором призраков-рыцарей вызвали! Ого!

— Отругать мог, — поёжился Боеслав. — Предки шибко браниться любят.

— А говорил — не прямой. Куда уж прямее: сам тебя праправнуком назвал.

Боеслав, ошарашенный нежданной встречей с легендарным предком, только руками развёл.

— Сколь раз тут бывали, никогда оттель золотом не шибало, — это уже гномы неуёмными живчиками вертелись вокруг саркофага, ощупывали, оглаживали, впустую тужились, не зная, как сдвинуть неподъёмную махину в сторону.

— Потому что не было там раньше золота, а теперь есть, — пояснил Ванька и решительно скомандовал. — Ну-кось, отошли все! А то зашибёт! Сим-сим, откройся!

А потом, когда откатилось и отгремело, глянув в сумрачную глубину, спросил:

— Пойдёшь туда, Стёпыч?

— Нет. С меня хватит, — скривился Степан. — Чего я там не видел?

— Ну и я не пойду.

Подпортил вампир своей смертью сияющую Ванькину мечту, осквернил сокровищницу гнилой аурой. Ещё вчера, выбирая сундуки для элль-фингов, Ванес поймал себя на том, что ему мерещатся на крутобоких сосудах и в украшенных чеканкой чашах двоящиеся, троящиеся и мерзко ухмыляющиеся гнилозубые морды, а по углам висят унылые тени с когтистыми лапами. О том, что произошло внизу, мальчишки никому не рассказывали. Промолчали оба, не сговариваясь. И сейчас совершенно не тянуло вспоминать невесёлые подробности гибели Ниглока-Нигашина.

А вот гномов к золоту тянуло. Причём с неудержимой силой. Обоих просто всосало в тёмный зев спуска, только их и видели. Мелкой дробью рассыпавшийся по ступеням торопливый стук подошв быстро заглох далеко внизу, в гулком подземелье.

— Ну, вы идите, — сказал Стёпка княжичу и гоблину. — А то они там сейчас дверь зубами грызть начнут. Мы вас здесь подождём. И закрывать не будем. Ключ-отговор вы знаете.

Первым стал спускаться Боеслав, за ним Смакла. Дракончик недовольно пофыркал и тоже нырнул следом.

Стёпка сел прямо на пол, прислонился к каменной стене и с облегчением вытянул ноги. День выдался длинный и хлопотный. Почти такой же, как вчерашний. Так много всего случилось, что хочется, говоря словами Ванеса, тупо отдохнуть. Сам экзепутор сидеть без дела не собирался. Для начала он отыскал на соседних саркофагах следы от ударов молний. Потёр одну подпалину, показал Стёпке грязный от сажи палец. Оба невольно содрогнулись, живо припомнив страшную боль от электрических разрядов. И опять помянули недобрым словом Полыню с Алексидором.

В сокровищнице к тому времени заварилось что-то настолько шумное и неукротимое, что отголоски гномьего помешательства слышны были даже наверху. Восторженные вопли, звон монет, стук открываемых сундуков, смех и ликование сливались в потрясающую симфонию безумной радости. С трудом верилось, что два маленьких человечка способны издавать столь громкие и разнообразные звуки.

— Они там, похоже, уже по потолку бегают. Вконец ошалели, — заметил Ванька. — Как бы у них крыша не поехала от такого счастья. Правильно мы туда не пошли. Там сейчас оглохнуть можно.

И Стёпка опять засомневался в способности гномов безболезненно расставаться с золотом. Разве что клятва на княжьем обереге немного поумерит их жадность. Только на магию и остаётся надеяться.

Ванька ушёл бродить по склепу, и несколько раз из темноты донеслось его вполголоса произнесённое "сим-сим, откройся". Вот вам ещё один одержимый. Над гномами подшучивал, а сам туда же! Мало ему золотой сокровищницы, уже пытается отыскать другую. Видимо, с драгоценными камнями. И ведь с него станется, возьмёт, да и придумает. А нам потом ещё и с ней разбираться. Позвать его, что ли, пока не поздно?

Ванес вернулся сам и тоже плюхнулся рядом на пол.

— Там такие трещины в кладке, ты бы видел! И два каменных блока из потолка почти вывалились. Это я так слодомасом шарахнул. Как нас только не завалило, непонятно.

— Жаль, что эти блоки на братьев Сквирятичей не упали, — вздохнул Стёпка. — Я бы даже не пожалел.

— Как думаешь, турнут Алексидора из замка или простят?

— Думаю, ничего ему не будет. Отбрешется. Никарий в первый день на меня в открытую набросился, все знали, что он с весскими магами в сговоре. И что? Пока его Глукса по стене не расплескал, жил себе в замке спокойно и в ус не дул. Даже отца-заклинателя не боялся.

— Неправильная у них здесь демократия, — заключил Ванька. — Слишком всепрощальная. Предателей надо наказывать. А они...

Хруп-хруп! — донеслось из полумрака. Звук шёл, такое впечатление, отовсюду.

Мальчишки настороженно завертели головами.

Хруп-хруп! — повторилось уже заметно ближе.

— Опять какой-нибудь призрак, — предположил Стёпка. — Милорд Шервельд, наверное, поболтать решил.

— Не-е, не Шервельд. Рогов нету, — Ванька, привстав, вглядывался в проход между саркофагами. — Вроде, человек. Или не человек... Непонятно, пока. К нам идёт... Бли-и-ин! Стёпыч, глянь, это что такое?!

ЭТО двигалось по направлению к мальчишкам, неловко переставляя ноги и издавая подошвами тот самый звук: Хруп-хруп! Нормальные люди так не ходят. Люди вообще не ходят, если у них вместо головы голый череп, а из-под обрывков полусгнившей одежды торчат рёбра.

— Да им что, мёдом тут намазано? — в сердцах воскликнул Ванька. — Лезут и лезут!

— Золотом здесь намазано, — Стёпка настороженно следил за приближающимся скелетом. — Я знаю, кто это такой! Это брат Тимохи в гости к нему идёт. Соскучился.

— Не смешно, — бормотнул Ванька. — Я Тимохе никакого брата не придумывал. Смотри, он скоро здесь будет. Почему мне кажется, что я его где-то уже видел?

— Потому что все скелеты похожи друг на друга.

— Ну не скажи. Этот на Тимоху совсем не похож. Тот без одежды, а этот весь в тряпье. Откуда он выполз такой?

Оба с отвращением разглядывали скособоченную ковыляющую фигуру. Некогда чёрный, а теперь серый то ли плащ, то ли камзол свисал с костлявых плеч жалкими длинными лохмотьями. Руки дёргались как попало, и левая всё время цеплялась за торчащую из-под остатков одежды тазовую кость, а на правой отсутствовали все пальцы. Покрытые чем-то белёсым расхлюстанные сапоги непонятным образом держались на истлевших ногах. Наполовину провалившийся в плечи череп слепо таращился пустыми глазницами, и под ним сквозь разбитую грудную клетку отчётливо просматривались позвонки.

Рядом с саркофагом, за который на всякий случай отступили мальчишки, скелет остановился. С противным скрипом повернувшись так, чтобы застрявший в плечах череп смотрел в нужном направлении, он протянул к Ваньке левую руку и прохрипел:

— Отдааай!

— Чего тебе? — испуганно выкрикнул Ванька. — У меня ничего твоего нет! Вали отсюда, пока цел.

Стёпка не удержался от нервного смешка. Скелет пришёл к ним уже заметно не целым, и вряд ли Ванькины угрозы могли его всерьёз испугать.

— Отдааай! — ещё требовательнее взвыл скелет и попытался дотянуться до Ваньки. — Жезл отдай! Он мой, ш-ш-ш!

— Ты слыхал? — удивился Ванька, пятясь спиной вперёд. — Склодомас ему нужен! И с чего это он твой? Никогда он твоим не был и не будет! И нефиг тут на нас шипеть!

Очертания нелепой фигуры страшноватого гостя совместились вдруг в Стёпкиной памяти с очертаниями фигуры почти такой же, но висящей на стене, фигуры, которую он видел далеко от сюда, в подгорной пещере.

— Благояр! — узнав, воскликнул он. — Это же Благояр! Как он сюда попал?

Скелет колдуна вздрогнул, хрустнув рёбрами, и всем телом повернулся к Степану.

— Ты кто, ш-ш-ш? — его голос напоминал шипение змеи. Только в магическом мире скелеты, у которых отсутствовали лёгкие, горло и язык, могли говорить вполне внятно. И даже шипеть. — Я тебя не помню!

— Зато я тебя помню, — Стёпка без страха смотрел в пустые глаза. — Сволочь ты, Благояр! И я рад, что ты сдох.

— Откуда ты его знаешь? — не оглядываясь, спросил Ванька. А сам всё пятился от подступающего скелета. — В тайге, что ли, встречались?

— Ты его тоже знаешь. Ты с ним, между прочим, даже почти обнимался. Это же тот колдун, у которого ты склодомас из груди вырвал, когда на нас демоны напали.

— Отдай жезл! Он мооой!

Ванька вспомнил свалившуюся на него кучу костей и брезгливо сморщился:

— Ф-фу! Какая гадость! А это точно он?

— Ну ты же слышишь, склодомас требует.

— Интересно, как он сюда попал? Не пешком же припёрся.

— Телепортировался, — предположил Стёпка. — Колдуны это умеют.

— Отдай! Отдаааай! — не унимался скелет.

Ванька показал ему фигу:

— Вот тебе, понял! Дохлым склодомасы ни к чему!

— К чему! К чему! Он меня оживииит!

— Ха! Тем более не отдам! Таких гадов оживлять — опасно для здоровья!

— Отдай! Отдай жееезл!

— Вот же привязался! Слушай, Стёпыч, он мне надоел. Ещё слова так противно тянет... Я его щас точно склодомасом тресну.

Ванька снял с пояса нож, и преобразившийся в его руке склодомас стрельнул в потолок синими лучами. Мёртвый колдун при виде вожделенного — и активированного! — жезла затрясся, гремя всеми суставами, издал утробный стон, и его глазницы в ответ засветились таким же магическим огнём. Кажущийся неловким и даже нелепым, он вдруг хищно вытянул руки и подобно атакующей кобре прянул на Ваньку. А-ах! Тот едва успел отскочить. Костяные пальцы сухо клацнули по крышке саркофага. Ванька улыбнулся было, мол, что, дохлый, поймал? Не тебе с живым соревноваться... Но тут же ему пришлось уворачиваться вновь, потому что скелет и не собирался униматься. Жезл манил и притягивал с неудержимой силой, и непонятно в чём держащиеся остатки чёрной души яростно жаждали вновь завладеть тем, чем когда-то давным-давно не сумел правильно воспользоваться ещё живой колдун. Сколько сил потрачено, сколько трудов, сколько бесплодных лет — и всё зря! А эти... эти пустоголовые недоросли как-то сумели... Как у них получилось? Почему не у меня? Почему?!

Ох! Ванька то пятился, то отпрыгивал. Ух! Уворачиваться от настырного скелета становилось всё труднее. Усталости тот не знал, упорства ему было не занимать. В надежде добиться своего, мёртвый колдун мог играть в жутковатые догонялки часами. Ему не мешали ни угловатые саркофаги, ни полутьма, ни собственный скособоченный череп, ни полусгнившие сапоги, болтающиеся на костях ног. Он прыгал, бросался, хватал руками воздух, щёлкал челюстями... Он был неутомим в своём стремлении вернуть утраченное. И Ваньке это быстро надоело. Отбежав подальше, он направил на противника склодомас:

— Ну, скелетон, держись! Пришёл твой последний час!

— Ванес, стой! Не надо! — испуганно воскликнул Стёпка, до этого просто наблюдающий со стороны за слегка потешными догонялками. — Потолок может обвалиться!

— Чёрт! И верно!.. Ой, да уйди ты, гад! Вот же прыгучий какой! И как тогда быть?

— Беги ко мне! Я его эклитаной попробую.

— У тебя же гузгай пропал!

— Я и сам кое-что могу. Давай быстрее!

Спрятавшись за спиной друга, Ванька пытался перевести дух:

— Загонял, сволочь! Откуда у него только силы берутся у такого дохлого?

— Он же колдун. Представляешь, сколько в нём магии накопилось. Только непонятно, почему он ожил. Висел, висел себе спокойно двести лет, и вдруг передумал.

— Его те демоны из бутылок оживили, — догадался Ванька. — Помнишь, какие они там были шустрые... Осторожно, щас опять прыгнет.

— Пусть прыгает, мы его не боимся.

Эклитана со свистом рассекла воздух. В сумраке слабо освещённого склепа клинок казался матовым. Скелет покачивался из стороны в сторону и медлил. Меч его определённо пугал. Людоед в Проторе эклитану точно так же боялся.

— Отдааай! — взмолился скелет. — Верни жезл и я уйду! Пожалееей!

— Пожалеть? — возмущённо переспросил Стёпка. — А тех людей, которые у тебя в пещере на цепи сидели, ты жалел?

— Это было давнооо. Я не помню. Меня убили, ш-ш-ш...

— Кто тебя убил? — Стёпке захотелось хоть немного разобраться в том, что случилось в пещере. — Кто этот хороший человек?

— Эгрибургуз вырвался из клети. Убииил меня, ш-ш-ш, — скелет засунул руку в пробитую грудь, словно надеялся нащупать сердце. Сердца там, разумеется, не было. Благояр поник плечами и весь скукожился, став ниже ростом. Он был не страшен, этот давно умерший жестокий колдун, он был убог и жалок. Ему даже можно было чуть-чуть посочувствовать. — Отдайте жезл! Молю-у-у!

— Иди отсюда, — сказал безжалостный Ванька. — И тебе ничего не будет. Склодомас всё равно не получишь, даже и не надейся.

— Отдайте, — почти прошептал скелет. — Не губите. Пощадииите.

— О пощаде он просит! — Стёпка вспомнил дрожащие руки Старухи, вспомнил бегущие по её впалым щекам слёзы, и заново обозлился. — А Миряну кто погубил? Её ты почему-то пощадить не захотел. Она из-за тебя, сволочуга, двести лет страдала. Что молчишь? Помнишь Миряну? Помнишь, как её заколдовал?

Скелет содрогнулся, ухватил обеими руками остатки воротника и потянул их в стороны, словно истлевшая одежда всё ещё душила его.

— Вееедьма! — яростно зашипел он. — Ненавииижу!

И такой незамутнённой животной злобой полыхнуло из его глаз, что мальчишки невольно попятились. За двести лет не выветрилось, у мёртвого не умерло, вот она — страшная власть жестокого бездушия. Сам погубил, сам же и ненавидит.

— Вот сейчас он меня реально пугает, — признался Ванька, стараясь не смотреть в жуткую синь глазных провалов.

— Напрасно заколдовал! Ошииибся! Надо было ведьму убииить! Разорвааать! — костлявые руки судорожно задёргались, словно в самом деле кого-то разрывали. — Растерзааать! Всю растерзааать! Всю ведьму! Всю ведьму! Всю-у-у...

Стёпкина рука ударила словно сама собой. С силой замахнулась и хрястнула мечом прямо по черепушке, оборвав исступлённые вопли. Живое эклитана не рубила, но вот ЭТО, трясущееся от ненависти и омерзительно клацающее полусгнившими челюстями, она развалила с почти ощутимой радостью. Располовиненный скелет осыпался на каменный пол беспорядочной грудой мёртвых костей. Пх-х-х! — это с бессильным выдохом развеялись остатки зловредной магии. Кисть руки в последний раз судорожно схватила воздух и развалилась на фаланги. В глазницах расколотого черепа медленно угасли злые огни. Колдун Благояр умер окончательно и бесповоротно.

— Достал ты меня своими воплями, — сказал Стёпка, обращаясь к уже не способным его услышать костям. — Это тебе за Миряну.

— Ну и правильно, — Ванька вернул склодомас на пояс. — Я его сначала уже почти пожалел, а он, гад такой, оказывается, притворялся.

— Вот и допритворялся.

— СТЕСЛАВ, КТО ЭНТО БЫЛ?!

Мальчишки оглянулись. Из проёма высовывались две головы с испуганно вытаращенными глазами. И волосы что у Боеслава что у Смаклы одинаково стояли дыбом.

— Колдун один нехороший в гости заглянул, — пояснил Стёпка. — Пришлось его немножко убить. Как там гномы? Успокоились?

* * *

Опьянённые золотым изобилием, Хамсай с Зебуром безумствовали недолго. Работы был непочатый край и гномы, что называется, закатали рукава. Срочно требовалось всё пересчитать, взвесить, рассортировать, разложить монеты по номиналу, а украшения по стоимости, отметить печатью каждую (!) единицу хранения, составить подробную опись... И это только для начала!

— Да что ещё-то? — удивлялся Ванька, слушая рассказ княжича о гномьих планах. — Им и так за год не управится.

— Много чего. Укрепить стены и пробить в них тайные гномьи ходы, выпросить у чародеев охранных демонов, заказать в кузне засовы с замками на сундуки и двери, завести книгу для счёта выданного и полученного золота... — Боеслав, которого в самом деле крепко учили всему, что должен знать будущий князь, уверенно перечислял предстоящие предстоящие гномам дела и заботы.

— Мама дорогая! — хватался за голову Ванька. — Сколько мороки с этим богатством! С ума же можно сойти.

— А гномам по нраву, — сказал Смакла, опасливо косясь на страшноватую груду, из которой на него пристально смотрела одним глазом половинка черепа. Останки колдуна живо напомнили гоблину его страдания в каторжном обозе, когда он брёл с кандальниками в далёкую Весь. По обочинам старого Княжьего тракта валялось немало таких костей с черепами.

Неожиданно тряпьё зашевелилось, под ним что-то скрипнуло, и сапог с торчащей из него костью покачнулся и упал.

— Гляньте! — взвизгнул Смакла, в ужасе указывая на скелет рукой. — Он оживает!

Перепугались почему-то все, даже Степан с Ванькой. Очень уж внезапно и громко закричал гоблин. Но испугались они, как тут же выяснилось, зря. Убитый второй раз колдун оживать и не подумал, да и не мог, конечно, потому как сил на ещё одно оживление в нём не осталось ни капли. Из-под тряпья на глазах у мальчишек высунулось что-то безобразное и почти бесплотное — то ли крыса-переросток, то ли нетопырь с ободранными крыльями. Высунулось, повертело по сторонам лысой головой, глянуло злобными глазками, прошипело сердито и, отпихнув обломки рёбер, проворно шмыгануло меж саркофагов.

— Ф-фу-у! — перевёл дух Ванька. — А я и вправду подумал, что он опять оживает.

— Кто энто был? — спросил Боеслав, опасливо вглядываясь в скрывшую страшноватое существо темноту склепа.

— Демон какой-то мелкий, — пояснил Стёпка. Ему припомнилось, что среди вырвавшихся из разбитых бутылей магических уродцев и призрачных сущностей оказалось несколько точно таких же жутковатых нетопырей. Видимо, один из них и попал сюда вместе с ожившим колдуном. — Будет теперь в этих подземельях жить, людей пугать.

— Не, долго не проживёт, — сказал Смакла. — Изловят. У Купыри на них справные ловушки заготовлены.

— От них перечная мука хорошо помогает, — припомнил Стёпка. — Мы в той пещере от таких вот уродов перцем отбивались. Только чихать потом хочется.

— Кстати, как там мой Тимоха? — спохватился Ванес. — Не бросался на вас, вроде некоторых тут?

Оказалось, не бросался. При виде Боеслава бравый скелет тотчас встал по стойке смирно и взял свой ржавый меч на караул. Явно при жизни он состоял на воинской службе.

— Вот паразит, — не мог простить предательства Ванька. — Незнакомому княжичу честь отдаёт, а на меня, на родного, можно сказать, человека, как на врага накинулся. Зарубить хотел.

— У меня оберег, — оправдывался Боеслав.

— А у меня... У меня, между прочим, тоже кое-что есть.

— Да ладно, — сказал Стёпка. — Чё теперь скрывать? Тем более от своих. Склодомас у Ваньки есть, жезл власти. Мы его в пещере вот этого колдуна нашли. Он сюда за ним и явился в виде скелета. Вернуть хотел.

Боеслав ожидаемого интереса к жезлу не проявил. На княжича в последнее время свалилось тоже так много всякого-разного, что удивляться ещё и какому-то жезлу власти просто не осталось сил.

— Класс! — искренне обрадовался Ванька такому равнодушию. — Хоть кому-то в этом мире плевать на мой склодомасик.

* * *

— Глукса, это что такое с тобой стряслось?

Мальчишки окружили юного чародея, рассматривая со всех сторон его аккуратно подстриженные и даже, кажется, слегка завитые волосы. Шутки так и сыпались на бедолагу, и его смуглые щёки всё отчётливее покрывались смущённым румянцем.

— Вау, какой симпатяга, да тебя просто не узнать! — восхищался Степан.

— Давно надо было космы свои в порядок привести, девчонки лохматых не любят! — одобрительно кивал Купыря.

— Он ещё и водой духовитой окропился, ажно в нос шибает! — ехидничал княжич.

— Фыр-чхи! — выражал своё неудовольствие тут же понюхавший гоблина Дрэга.

— Глуксянтий, что за дела? На полчаса одного оставили — и не узнать человека! — притворно возмущался Ванька.

— Охо-хо! Вконец закраснели парня, щас сгорит! — пытался защитить гоблина Гвоздыря.

Но окончательно добил друга просиявший Смакла:

— Да он невесту себе сыскал! Обжениться, верно, хочет!

— Нет! — почти взвизнул Глукса. — Никого я не искал! Они сами на меня накинулися! Насилу убёг!

И он яростно взъерошил волосы, тщетно пытаясь вернуть им привычный вид. Прежней лохматости добиться не удалось, но слащавую прилизанность он всё же частично ликвидировал. Дракончик тоже внёс свою лепту, повисев над его головой и подёргав за вихры на затылке.

— От кого ты убегал-то? Неужто от невест?

Глукса некоторое время молча открывал рот, не в силах выразить подходящими словами всю полноту своего негодования. Наблюдать за ним было очень забавно, казалось, он вот-вот взорвётся.

— Девки по всему замку ровно взбеленилися! — наконец прорвало его. — Как с цепи сорвалися! И бегают, и бегают! Меня, как увидали — давай волосья гребнем драть! Ухи едва не остригли! Зачеломкали всего! Ох, и дурные здеся девки-и! У нас в Кече токмо Йорша дурная, а здеся все!

Охранники весело скалились. Гвоздыря прятал улыбку в бороде.

— Праздник у них, что ли, какой? — спросил Ванька. — С чего они забегали?

— Миряна, баяли, им знак подала, — пояснил уже слегка успокоившийся Глукса. — Девичьи образа ни с того ни с сего ясным светом просияли. Сразу у всех. Вот они и взгоношились. Женихов, кричат, ловить надо, кого, мол, первым почеломкают, с тем по осени и свадьбу играть. Мне в мужья рано, так они меня впрок обслюнили, на посля, когда, мол, подрасту. Ага-а, так я им тады и дамся! Как шарахну пугливым заклятием — вмиг разбегутся! Отца-заклинателя упрошу, он научит.

Мужики уже почти лежали. Гвоздыря сверкал клыками, держась за живот. Похохатывал даже старенький отец Вироний. Стёпка посмотрел на открытую галерею второго этажа. Так и есть: наблюдалось там какое-то нездоровое оживление, непонятная и весьма интригующая девичья суета. Вместо чинных прогулок и вдумчивых бесед взвивались подолы платьев, стучали легкомысленные каблучки и юный задорный смех эхом перекатывался от стены к стене. Совершенно небывалая ситуация для такой обычно серьёзной и вполне размеренной жизни Летописного замка. Растерянные чародеи опасливо жались к стенам, впервые, пожалуй, ощутив себя чужими в своей собственной епархии.

Вот тебе и привет от Миряны, подумал Стёпка. Получается, что она окончательно освободилась не в Проторе, когда браслет на руку надела, а здесь, когда я скелет Благояра разрубил. И знак подала, поблагодарила. Вот ведь...

— Стеслав, ты энто... Держись настороже, — спохватился Глукса. — Они тебя искать хотели. Коли не убежишь, всего зачеломкают, моё тебе слово. Энти девки страшнее оркимагов, поймают — не вырвесся.

Купыря, улыбаясь, кивнул:

— Глукса дело говорит. Идите-ка до князя, здесь вы пока боле не нужны.

— Стеславчик!!! — звонко закричала, перевесившись через перила, весёлая хохотушка Ялинка, внучка одного из чародеев. — Стой там! Не уходи-и! Я уже бегу-у-у!!!

— Где он? Где? — тут же отозвалось чуть не по всему замку. — Внизу? Верно ли внизу? Да куды вернее! Вон он у придела стоит, я его вижу! И конопатый с ним! Чур, я первая! А-а-а, девчата, там ещё и княжич!!! У-у-у, скорее, пока не убежали! Лови! Держи! Хвата-а-ай!!!

До бесславной гибели оставались считанные минуты. Парни, не сговариваясь, рванули к воротам. Хохочущий Гвоздыря только рукой помахал, бегите, мол, бегите, пока не поздно. Ближники из охраны, потянулись следом, с сожалением оглядываясь на выплёскивающийся из дверей девичий вихрь.

К сожалению, до спасительных ворот предстояло ещё добраться. А бежать со всех ног в толчее и многолюдности замка было делом непростым. Мешали встречные, преграждали дорогу то не к месту расставленные корзины, то не так припаркованные повозки, то меланхоличные лошади, не понимающие, что нельзя стоять на пути у спасающихся бегством потенциальных женихов. Хуже всего были девицы. Они выпрыгивали буквально отовсюду, и уворачиваться от их цепких рук получалось не всегда. Можно было подумать, что молодых представительниц прекрасной половины в замке раза в два больше, чем мужчин. Интересно, где они все до этого скрывались? И куда, скажите на милость, подевались их скромность и стеснительность?

До ворот беглецы добрались без особых потерь, если не считать нескольких поцелуев, трёх случайно оторванных пуговиц, клока вырванных волос и сбитого дыхания. Но уже в полумраке прохода они вынуждены были слегка притормозить, пропуская шумную ватагу весичей, не пойми с какой целью припёршихся в гости к чародеям, неужели на экскурсию? Мальчишки вертелись, пропихивались, извинялись и в итоге всё же кое-как выскочили из превратившегося в ловушку замка. Спасены!

А внутри, уже без них, продолжалось озорное безумие. Упустив демонов и княжича, девицы ничуть не успокоились и избрали другие — менее бегучие — объекты для атак. Это было весело и забавно. Первоначальное состязание "кто быстрее заполучит жениха" как-то незаметно превратилось в весёлую игру "кто сильнее оконфузит мужика". Смех и хохот на время овладели всеми этажами и переходами. По неподтверждённым слухам от поцелуев не удалось отвертеться даже самому магу-секретарю Феридорию. Впрочем, он впоследствии сей факт с не слишком натуральным негодованием опровергал, утверждая, что он человек семейный и потому в женихи взбалмошным пигалицам не годится.

Суровый, величественный замок, грозной громадой плывущий над тайгой, каждым камнем хранящий память о горьких поражениях и славных победах, сменил вдруг свои боевые одежды на нечто эфемерное, несерьёзное, легкомысленно-девчачье, неуёмно хохочущее и стреляющее жгучими глазками. Казалось, что не дружинные трубы отныне будут петь в нём, встречая высоких гостей, а задорные скрипки примутся пиликать разухабистые свадебные песенки. Что вместо строгих стягов заколышутся на ветру венчальные ленты с бантиками. Что на площади с утра до вечера будут танцевать, кружась, влюблённые пары. Что многомудрые чародеи, забросив никому не нужные магические изыскания, все силы бросят на приготовление приворотных зелий. И что замок в результате единогласно переименуют из Летописного в Поцелуйный...

Тьфу-тьфу, к счастью, всё это кое-кому всего лишь показалось.

* * *

— Знал бы, что такое будет, я бы кости этого Благояра пальцем не тронул, — запыхавшийся Стёпка остановился за воротами, где опасность быть настигнутым и зацелованным уже практически миновала.

— А что, весело же, — сиял Ванька, приплясывая вокруг. Его успели вскользь чмокнуть пару раз. — Всяко лучше, чем с колдунскими скелетами воевать.

— Ну, не знаю. Скелеты хоть мечом можно, — не согласился Стёпка. — Боеслав, а давай мы у вас переночуем? Что-то мне сюда сегодня возвращаться неохота.

— Отец... будет... рад, — в три приёма выдохнул княжич. — Ф-фух! Я думал, если догонят, мне амба.

— Мы тоже туды не вернёмся, — чуть ли не хором объявили гоблины. — Нам жениться рано.

После столь громкого и категоричного заявления, мальчишки переглянулись, оценили свои распаренные после быстрого бега физиономии, ошалелые глаза, пришедшую в лёгкий беспорядок одежду, а кое у кого и отчётливые следы румян на лице — и радостно заржали.

— Тоже мне, победители оркимагов, призраков и элль-фингов! От девчонок драпанули. Вот кого надо на войну отправлять — сразу все враги разбегутся.

Никто из них не обратил внимания на проходяшего мимо ничем не приметного тайгаря-охотника, лицо которого могло бы показаться Степану знакомым, останови он на нём внимательный взгляд. Но демону было не до того, ему и в голову не пришло высматривать кого-либо в снующих туда-сюда прохожих. Поэтому, когда чья-то рука сильно толкнула его в спину, заставив повалиться на стоящего напротив Ваньку, ему даже в голову не пришло, что сделано это специально. Надо было на обочину отойти, мелькнуло, мешаем ведь людям...

И больше он ничего подумать не успел.

Резкие щелчки четырёх самострелов прозвучали почти одновременно. Скрывающиеся в толпе стрелки выстрелили практически в упор, и четыре тяжёлых болта попали точно в цель. По болту — каждому в голову и по болту — каждому в спину. Чтобы наверняка. Потому как демоны — твари на редкость живучие.

Это было больно.

Глава двадцать четвёртая,

в которой выясняется, что демонов убить нелегко

Охрана сработала чётко. Ближники, каким-то непостижимым образом оказавшиеся за воротами едва ли не раньше мальчишек, службу свою, несмотря на кажущуюся расхлябанность, знали крепко. При первом же намёке на угрозу они надёжно прикрыли княжича телами. Так что Боеслав не получил ни единой царапины.

Проблема, однако, заключалась в том, что стреляли как раз не в княжича. Целью убийц были демоны, а их-то никто и не подумал защищать. После громких побед в недавних поединках у народа возникло не совсем верное убеждение, что эти двое прекрасно могут за себя постоять и в охране не нуждаются. И когда вдруг с пугающей очевидностью обнаружилось, кто именно стал жертвой покушения, все какое-то время таращились на сбитых с ног мальчишек, не зная, что делать и за что хвататься. Возможно, как раз поэтому трое из четверых стрелков успели использовать заклинание спешного перехода и эффектно исчезли, изрядно напугав внезапным выплеском магии оказавшихся рядом прохожих.

Два тяжёлых кованых болта, выпущенных с пяти шагов — это не просто больно, это очень больно. Кто не верит, попробуйте испытать на себе. Ощущения такие, словно угодил под летящего на полном скаку коня. Причём одно копыто наступило тебе на спину, а другое — на голову.

Что это было? Стёпка лежал на мостовой и лихорадочно нащупывал дыру в затылке. Рядом то же самое проделывал постанывающий Ванес. Вокруг шумели зеваки, ближники заламывали кому-то рычащему руки, валялся в ногах разряженный самострел, расталкивали толпу вооружённые вурдалаки; в испуганных глазах гоблинов набухали слезы... И яростно шипел мечущийся над толпой дракончик. Стёпка по второму разу попытался оценить серьёзность своих ран. Гулким колоколом гудела голова, тупая боль пульсировала под левой лопаткой, но при этом — ни отверстий в черепе, ни крови, ни торчащих из тела посторонних предметов не обнаруживалось. С одной стороны это безмерно радовало, с другой... Впрочем, с другой тоже радовало. Опять уцелел! Похоже, его голова уже начала привыкать к тому, что по ней время от времени чем-нибудь безжалостно бьют. Вот только вряд ли она становится от этого крепче.

Над мальчишками, оттеснив Смаклу с Глуксой, склонился встревоженный Шкворчак:

— Живы? Говорить можете?

Сделав глубокий вдох, после которого в позвоночнике что-то с болезненным щёлчком встало на привычное место, Стёпка неуверенно кивнул:

— Вроде, можем.

— Не подымайтеся пока. Сейчас мы вас в лекарню отнесём.

Ванька тут же взвился:

— Я сам лекарь! Не надо меня никуда носить!

Он неловко вскочил на ноги и со стоном схватился за голову:

— Вот это меня шарахнуло! Качает как на волнах.

Стёпка тоже поднялся. Как ни странно, боль уже почти ушла. Смакла с Глуксой с недоверием разглядывали его совершенно не пострадавшую спину: как так? где кровь? почему даже одёжка цела?.. Рвущегося к демонам бледного как смерть княжича удерживали ближники, справедливо полагая, что угроза ещё не миновала.

— Крепкий же вы, однакось, народ, — уважительно заметил Шкворчак. — Убивали вас, да не убили. Глянь-ко.

Он протянул подобранный с земли болт с безнадёжно расплющенным остриём. Стёпка взвесил в руке непонятно как затупившуюся об его мягкое тело гранёную железяку, с содроганием представил, как она вонзается под лопатку, пробивает его насквозь и, окровавленная, высовывает хищное жало из груди. А потом всё кончается навсегда... Внутри сразу сделалось горячо. Радость от того, что не умер, что остался живым и целым, тёплой волной ударила в голову. Не от тех мы убегали, подумалось мельком, лучше бы нас девчонки зачеломкали, чем вот такие подарки получать.

Ванька, с квадратными глазами и выбившейся из джинсов рубахой, опасливо косился по сторонам:

— Стёпыч, прикинь, мы с тобой, реально как американские президенты. На них тоже всегда покушения устраивают. Только нас почему-то не убило.

— Вот и я тоже думаю: почему?.. Смакла, Глукса, хватит меня щекотать, нету во мне лишних дырок. Честное слово, всё со мной в порядке, — кое-как отбившись от гоблинов, Стёпка поспешил спросить о том, что волновало в первую очередь:

— Орклов поймали? Никто не сбежал?

— Токмо у одного заклятку успели из рук выбить, а трое ушли. Однако же, Стеслав, то не орклы, — возразил Шкворчак, — то весичи.

— Весичи? Почему весичи? — вот эта новость удивила так удивила. Стёпка железно был уверен, что избавиться от демонов жаждут именно оркимаги. Что, потерпев обидную неудачу с пленением, чёрно-серебряные враги задумали устранить опасных отроков самым простым и надёжным способом. Нет демонов, нет проблемы. И вдруг — на тебе! Весичи! Как раз с ними, вроде бы, в последнее время никаких непоняток не случалось, ну разве что проученный Всегнев мог на обидчика злобу затаить. Но в то, что задиристый оружничий способен подослать убийц, верилось с трудом.

— Да ты сам взгляни, — Шкворчак потянул его за руку туда, где княжьи ближники всё ещё держали в согнутом положении единственного пойманного стрелка.

Зевак вокруг стало заметно меньше, вурдалаки-стражники потеснили лишних, оцепив место покушения. Шкворчак ухватил пленника за густые русые волосы и запрокинул голову назад. На мальчишек с неприязнью смотрели серо-стальные глаза совершенно (ура!) незнакомого и довольно пожилого весича. Ни Всемир с братом, ни Арфелий никоим образом не могли оказаться подосланными убийцами, но мыслям-то не прикажешь, и Стёпка, увидев чисто выбритое чужое лицо, с облегчением выдохнул. Хотелось верить, что и среди ускользнувшей троицы тоже не было никого из тех, кого он не желал считать врагами.

— Сурьёзно они подготовились, — говорил Шкворчак, осторожно вертя в руках отобранную у весича именную заклятку (с весьма недешёвым, надо заметить, заклинанием). — Людишек всяких не знаю как понагнали, дабы в толпе проще затеряться. Мы-то и забеспокоились, откуль столько народу в замок идёт. Я так думаю, они вас в проходе подстеречь думали, там ить потемнее и лишних глаз меньше. А вы ранее выскочили... От кого бежали-то как заполошные?

— От девиц они бежали, — протиснулся меж вурдалаков подоспевший Купыря. Вездесущий помощник чародея Серафиана с тревогой оглядывал демонов в поисках кровавых ран. — Боялись, что те их до смерти зацелуют. Живы, я смотрю?

Стёпка только молча отмахнулся: всё, мол, в порядке.

— Не от тех вы в бега подалися, — чуть ли не один в один с недавними его мыслями заключил Шкворчак. — Однакось, кабы не ваши — хо-хо! — медные головы, лежать бы вам туточки с прощальными кедриками на глазах.

Пойманный весич разочарованно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Не поверив словам отправлявшего их на дело мага-дознавателя о том, что убить демонов практически невозможно, он до последнего надеялся на удачу, до того момента, когда болт с визгом отрикошетил от такой на вид хрупкой и беззащитной головёнки вредного отрока. У-у-ух!.. Кабы энтот амбал не выбил из руки заклятку, ни за что не словили бы, мига не хватило единого. Да маги-то, поди, в беде не оставят, уж выручат как-нито...

Мальчишки со смешанными чувствами смотрели на своего несостоявшегося убийцу. Вот этот человек в чистой и опрятной одежде, с виду абсолютно не злой и на лицо вполне обычный, пришёл сюда специально для того, чтобы они умерли. Чтобы их больше на свете совсем не было. Чтобы они лежали сейчас мёртвыми и остывающими в лужах крови, а он бы потом спокойно тратил полученное за убийство золото. Жизни бы радовался. Пил, ел, смеялся. Вот же гад! Ну, будет знать теперь, как на демонов покушаться.

— Можно, я у него спрошу? — посмотрел Стёпка на вурдалака.

— А и поспрошай, чего ж, — согласился тот. — Ты в своём праве.

Стёпка подошёл к пленнику почти вплотную, не подумав о том, что тот в порыве отчаяния может пнуть его (ноги-то у него были свободны) или просто плюнуть. К счастью, сломленному, как всем казалось, неудачей пленнику ничего подобного в голову не пришло.

— Кто вам приказал нас убить?

Отвечать угрюмый весич даже и не подумал.

— Колдун-оберегатель Полыня? — начал перечислять Стёпка, надеясь увидеть в его лице хоть какой-либо отклик. Он где-то читал о таком способе допроса. Опыта у него, понятное дело, не было ни малейшего, но ведь никто не запрещает хотя бы попытаться.

Весич равнодушно смотрел в пустоту над Стёпкиным плечом. Прочитать что-либо в его глазах не сумел бы и чародей Серафиан.

— Маг-дознаватель Благомысл? Э-э-э... Верховный маг Краесвет? Князь Бармила? Или может... — впрочем, высказывать подозрения в адрес самого пресветлого князя Всеяра Степан всё же не рискнул.

В глазах у пленника, вроде бы, промелькнуло что-то при упоминании о маге-дознавателе, или же он слегка прищурился, но утверждать наверняка было трудно.

— Он ничего не скажет, — вурдалак отпустил волосы, и весича опять уткнули лицом в колени. — Мы его чуток позжее разговорим, ежели отец-заклинатель дозволит. Всё, парни, отдавайте его страже, вы своё дело славно сполнили. Хвала вам за это. Шерстоплёт, Трещщак, в караулку его до поры, а там ужо поглядим.

Хмурые длинноусые вурдалаки легко вздёрнули пленника за плечи.

— Погодите, — попросил Стёпка. — Я ещё спрошу. А почему вы не сразу выстрелили? Для чего нужно было меня на Ваньку толкать?

Весич тяжело смотрел на него сверху вниз и разве что зубами при этом не скрипел. Казалось, дай ему волю, он бы демона голыми руками бросился душить. И ведь бросился бы...

— А я и так знаю, для чего, — признался Стёпка. — Вам сказали, что нас можно убить, только попав сразу обоим в голову или в сердце. Так ведь? И я знаю, кто вам это сказал. Старший маг-дознаватель Благомысл. Но это неправда. Он вас обманул. Демонов вообще нельзя убить, понятно? Да ты и сам видел, как от нас стрелы отскакивают.

Кажется, он всё же угадал. Весич глянул на него с такой ненавистью, что аж глаза заледенели и лицо перекосилось, сделавшись сразу неприятным и совсем старым. И до тех пор, пока волочащие его вурдалаки не скрылись в подвратном проходе, он оглядывался и злобно кривил губы. И откуда, интересно, в этом, совершенно незнакомом человека столько неприязни к демонам, словно мы у него что-то самое дорогое отняли? Ни Степан, ни Ванька не могли видеть, что весичу вскоре надоело притворяться, да уже и ни к чему было, и он даже позволил себе лёгкую улыбку: свои в беде не оставят, а с демонами всё одно вышло почти по-задуманному. Эвон как осердились...

Шкворчак, уже почти собравшийся уходить, замер вдруг, что-то припомнив:

— Стой-кось, стой-кось... Говоришь, толкнули тебя?

— Ну да. Прямо в спину. Я ещё подумал, что мы на самой дороге стоим. А потом сразу стрелять начали.

— Лопухнулися мы, — огорчённо скривился вурдалак. — Был тута, значить, ещё один. По его знаку они стреляли. Посля увидал, что вы живы, и тишком ушёл. Никто его в лицо не приметил?

Княжич пожал плечами, гоблины переглянулись, и Глукса даже зажмурился, пытаясь припомнить мельком виденного человека.

— Кажись, весич али тайгарь, — неуверенно выговорил Смакла. — Из себя вовсе неприметный. Обнакновенный. Охотник, кажись. Нож у него ещё на поясе висел.

Глукса открыл глаза:

— Маг энто был. Я его амулет почуял. Чичас точно припомнил. Шибко сильный маг.

— С шибко сильным нам всё одно не совладать, — отмахнулся Шкворчак. — Ушёл и пёс с ним. А вы ходите теперича и оглядывайтесь. Думаю, что не успокоятся веские маги. Крепко вы им, видать, на хвост наступили.

— Это они нам за элль-фингов мстят, — догадался Ванька. — Вот так сделаешь что-нибудь хорошее, а тебя потом за это пришлёпнут как таракана, — он прищурился и вкрадчиво спросил: — Стёпыч, а ты не хочешь, случайно, тайной поделиться? Тут всем, между прочим, интересно знать, почему нас с тобой убить нельзя.

Стёпка обвёл взглядом стоящих вокруг друзей, знакомых и просто хороших людей. Все они смотрели на него, кто с интересом, кто с любопытством, кто с лёгкой усмешкой на усатом лице, а кто и очень задумчиво. Лишь с трудом успокоившийся Дрэга сердито пыхал огнём на валяющийся под ногами болт, как бы мстя ему за пострадавшего хозяина.

— Нет здесь никакой тайны. Я слышал, как один весский маг говорил, что нас можно убить, только если одновременно пронзить, например, копьём. Или стрелой. Я даже сам в это поверил. И весичи тоже поверили. Поэтому сначала столкнули, а потом выстрелили. Хотели нас этими болтами друг к другу пришпилить.

— И не получилось, — договорил Ванька.

— Не получилось, потому что все они ошибались. Я теперь точно знаю: когда мы рядом, нас вообще ни убить нельзя, ни серьёзно поранить. На собственной голове проверил, — и он ещё раз пощупал пострадавший затылок. Шишки там не было, но боль всё ещё ощущалась. — Ударить только можно очень сильно, ну, синяк там посадить или поцарапать. И всё. Демонская неуязвимость называется.

— Весский маг — это Лигор? Кривой на один глаз? — спросил Купыря.

— Ага. Между прочим, глаз ему Миряна выбила, когда она ещё Старухой была. Его потом сами весичи схватили за то, что он продался Оркланду. А где вы его видели?

— Да в свите пресветлого князя Всеяра и видел. Нынче поутру.

Стёпка оторопел:

— Как же так? Он же предатель, он же при всех признался, что золото у оркимагов брал. Его Кромень с дружинниками при мне под руки увели.

Шкворчак невесело усмехнулся:

— Чему ты дивишься, Стеслав? Глянь-кось вон туды. Видишь, алые стяги вместях с чёрными подняты? Весичи нынче с орклами не враждуют. Поди прямо сейчас крон-магистр и пресветлый князь за одним столом сидят и одно вино пьют. Ведомо тебе, об чём они сговариваются?

— Ведомо, — вздохнул Стёпка. — Таёжное княжество делят. И что, вот прямо сейчас?

— Слух прошёл, что нынче к пятизвону обещались согласный ряд магическими печатями скрепить.

— Так почему же мы... Почему вы... Почему все молчат? Почему ничего не делают?

— Кто молчит, а кто и нож точит. Судьба земли нашей не за столом решится, а в честном бою, — веско промолвил вурдалак. — Вот тады и поглядим, чья правда вернее.

* * *

Стёпка стоял на той самой каменной тумбе, на которой некогда любил посиживать ольховый упырь Бранда, и смотрел вниз. На искрящуюся ленту Лишаихи смотрел. На Предмостье. На тот его край, где обосновались орклы. На пёстрые походные шатры орфингов. На лагерь весичей по правому берегу. На лагерь таёжных ополченцев по левому. На два чуть заметно колышащихся стяга над большим белоснежным весским шатром. Один стяг чёрный с серебряным шитьём, другой — алый с золотым. Жёлто-зелёного больше нет, потому что все элль-финги вернулись в степь. А серо-багряного таёжного нет, потому что князя Могуту наглые чужаки-делёжники пригласить не посчитали нужным. Без него его княжество на куски рвут, делят, как пирог с демоникой: это мне, это тебе, это опять мне... Вот так. И сколько ни скрипи зубами, они не передумают. Смешно даже и надеяться на вражескую честность и благородство. В политике не бывает ни честных, ни благородных.

И поэтому надо что-то делать. Но пока неизвестно что. Предназначение висит над душой, как Ванькин чёрный камень Бо-Улын. Каким образом, скажите, его выполнить, если ты, ну, если честно, почти ничего не можешь? Одной эклитаной и полувыдохшимся склодомасом всех врагов не разгонишь. Опозоришься только. Гузгай и тот пропал.

А самое страшное вовсе не в том, что весичи с орклами сейчас какой-то согласный ряд подписывают и печатями скрепляют. А в том, что почти сразу после этого начнётся настоящая война. И одни люди будут всерьёз убивать других людей, пусть даже они и называют себя гоблинами, орклами, вурдалаками, орфингами и троллями. Все они, как говорил Смакла, человеки. Живущие на этой земле люди. Прольётся кровь, будет много смертей, будут раненые и покалеченные. Будут вдовы и сироты. Погибнет, может быть, кто-то из друзей и знакомых. Без этого не бывает. Всегда первыми гибнут самые смелые и лучшие. Уж это-то Степан, насмотревшийся фильмов про войну, хорошо знал. Просто раньше он это знал как-то отвлечённо, как о чём-то далёком, давно прошедшем и почти никак не связанном с близкими людьми. А теперь все ужасы войны могли коснутся всех, с кем он познакомился под этим небом.

И вставали перед ним против его воли жуткие в своей правдоподобности картины совсем близкого, вполне вероятного и такого нежелательного будущего.

Навсегда застывшие глаза затоптанного оркландскими конями Глыдри-контрразведчика, и худенький Щекла, пробитый насквозь копьём в двух шагах от спасительного леса...

Мучительно умирающий от смертельной раны ясноглазый Всемир, возглавивший безнадёжную атаку на вышедший к Усть-Лишаю элитный оркландский регимент, и валяющаяся в траве отрубленная голова вечно хмурого Арфелия...

Пронзённый несколькими стрелами седой Гвоздыря, который ценой собственной жизни задержал рвущихся через мост элль-фингов...

Погребённый под горой вампирских тел изрубленный Шкворчак, и стонущий сквозь зубы Шурхесс, сидящий рядом на земле с распоротым животом...

Дядька Сушиболото, плачущий без слёз над мёртвым Догайдой, и серый от горя и боли Перечуй с обмотанной окровавленной тряпицей культей правой руки...

Зарубленный мечом вредный Г'Варт, самонадеянно решивший в одиночку противостоять остервеневшим от потерь весским дружинникам...

Распластанное на камнях обожжённое и изломанное тело Смаклы, которого сбил с дракона молнией подлый Полыня...

Старый Кружень, погибший в неравной схватке с орфингами, и раненый дружинный колдун Усмарь, сгорающий заживо в подожжённой взбешенными селянами избе...

Умирающий от смертельного вражеского заклинания Глукса, так и не выучившийся на настоящего чародея, и томящийся в оркландской клетке пленённый Боеслав, у которого больше нет отца и матери...

Попавший в плен и замученный оркимагами до смерти весёлый гоблин Киржата, и бесследно сгинувший в одном из множества сражений отец Боявы оружейник Угрох...

Ярмил Неусвистайло, из последних сил отбивающийся от стальных немороков над истекающим кровью Купырей, и чародей Серафиан, потративший последние силы для отражения вражеской магической атаки...

Разыгравшееся воображение услужливо показывало до ужаса реальные картины. Стёпка невольно зажмурился. Нет, не надо! Ничего этого не будет! Ничего такого не должно быть! Не должно!.. Но перед глазами вновь и вновь вставали пугающие образы надвигающейся катастрофы.

Горящая Зашурыгина корчма... Запоротые воеводами по приказу оркимагов задиристые проторские пацаны... Угоняемые в крепостную кабалу жители Лосьвы... Пожарище на месте Бучилова хутора... Опалённые магическими молниями стены полуразрушенного Летописного замка... Плывущие по Лишаихе трупы... Чёрно-серебряный флаг, вновь взвившийся над Оркуланом... Орды элль-фингов, набрасывающиеся подобно стервятникам на разорённые земли княжества... Летучие отряды вампиров, рыщущие в поисках свежей крови... Карательные оркландские регименты, не оставляющие после себя ни одной живой души... Всеобщее остервенение и сжигающая души ненависть... Плач, переходящий в вой... Дым и смрад, огонь и боль... И смерти, смерти, смерти...

Сколько девчонок из тех, что бегают сейчас, хохоча, по замку, не дождутся осенью своих женихов? Сколько тайгарей и весичей не вернётся к своим родным? Как долго всё это будет продолжаться? Чем закончится? Ничем хорошим не закончится. Ничем.

Глядя на своих пока ещё живых, беззаботных, разговаривающих о чём-то весёлом друзей, Стёпка вдруг с пронзительной ясностью осознал, что тянуть больше нельзя. Нужно что-то делать. Но что?

* * *

"И сказал ему гузгай:

— Пора всё это заканчивать.

— Ты-ы? Это правда ты?

— Конечно, я. А ты кого ещё ждал?

— Ты где пропадал всё это время? Меня в плен брали, меня били и чуть не убили. Я на тебя так надеялся, а ты...

— А почему ты перестал в меня верить? Предателю Ниглоку поверил, а самому себе — нет. Ведь я — это ты. Мы с тобой одно целое. Когда теряешь веру в себя, становишься слабым.

— Я старался, но у меня не получилось.

— Плохо старался.

— Но ведь ты опять со мной. Это, конечно, здорово, но... Почему ты вернулся?

— Мне не понравилось, что тебя хотели убить. И ещё потому, что тебе без меня не справиться.

— А как же то, что я в тебя верить перестал?

— Пусть это останется на твоей совести. Я-то ведь в тебя по-прежнему верю.

— Теперь и я тоже опять верю. Я рад, что ты вернулся.

— Пришло время исполнить предназначение. Ты готов? Будет трудно.

— Не знаю. Наверное, готов.

— Ты должен знать точно.

— Я знаю только то, что отступать нам нельзя. Я не хочу, чтобы было так, как мне привиделось. Я хочу, чтобы мои друзья не умирали.

— Ну что ж, тогда вперёд! Что же ты медлишь?

— Я не знаю, что делать. Не знаю, с чего начинать.

— Начни с себя.

— Ну-у, так нечестно!

— Почему?

— Потому что я не знаю, как с себя начинать. Что это вообще за совет — начни с себя? Может быть, лучше ты с себя начнёшь.

— Но ведь я — это ты. Впрочем, ладно. Уговорил. И начнём мы вот с чего..."

* * *

— Стёпыч! Стёпыч! Алё-о-о!

— Чего тебе?

— Проснись, говорю! Ты уже минут пять стоишь как памятник и молчишь.

— Я задумался.

— И что надумал?

— Ванька, вот скажи честно, ты готов совершить настоящий подвиг?

— Как-то ты очень страшно спросил. По-моему, нифига не готов.

— А придётся.

Глава двадцать пятая,

в которой демоны отправляются выполнять предназначение

Неудачливые убийцы, сами того не желая, оказали Степану поистине неоценимую услугу: они вернули ему веру в себя, в свои силы, в то, что он действительно способен что-то изменить в этом мире в лучшую сторону. И всего-то для этого нужно было взглянуть в безжалостные глаза смерти. Или, выражаясь иначе, хорошенько встряхнуть мозги, получив по голове очередную смачную плюху.

Так или иначе, но гузгай вернулся. Был он крайне зол и гневен и настроен решительно. И Стёпка тут же это на себе почувствовал.

— Смакла, поможешь мне? — понукаемый гузгаем, он наклонился и отобрал болт у расшалившегося дракончика. — Возьми эту гадость и бросай в меня. Только не сильно и не в голову, а то в самом деле зашибёшь.

Гоблин неуверенно взвесил болт в руке. Ему определённо не хотелось выполнять непонятную просьбу. "Давай-давай, не тяни, всё будет нормально", — хотел сказать ему Стёпка... и не смог произнести ни слова. Вместо вполне себе здорового и нормально выглядевшего Смаклы он увидел лежащее на мостовой обугленное, страшное тело со скрюченными угольно-чёрными руками, с ещё тлеющими обрывками одежды, с пугающим оскалом сгоревшего лица... Он сильно зажмурился и помотал головой. Недавнее жуткое видение вновь посетило его, словно бы наяву показав грядущую ужасную смерть гоблина. Неужели всё так и будет? Неужели не получится это как-нибудь отменить... изменить... переиначить?

— Стёпыч, ты что? — это Ванька забеспокоился. — Голова болит, да?

— Нет-нет, нормально всё. Это я так... Задумался просто, — Стёпка открыл глаза. Смакла стоял перед ним целый и невредимый. — Всё, я готов. Кидай.

Смакла бросил. Тяжёлый болт сделал два оборота и плашмя ударил в подставленное плечо. Стёпка, приплясывая, с шипением потирал ушибленное место: удар оказался чересчур болезненным. Впрочем, иначе и быть не могло, такой-то железякой — да по живому!

— Ух-ух-ух, больновато... Что-то я как-то ступил. Надо было полегче что-нибудь взять. Нож например.

Боеслав, выдравшийся наконец из рук ближников, потянул из ножен свой кинжал:

— Сгодится?

— В самый раз, — обрадовался Стёпка. — Но теперь попробуем по-другому. Мы с Ванькой возьмёмся за руки, а ты кидай. Не сильно!

— В кого кидать? — деловито спросил княжич, примериваясь почему-то к Ваньке.

— А моё мнение никого уже не интересует? — сердито осведомился тот, с нескрываемой опаской косясь на острый клинок. — Я типа тут вообще как мебель, да? Может, я не хочу, чтобы в меня ножами швырялись! Мне уже и так сегодня два раза прилетело. К вашему сведению, я живой человек, а не ходячая мишень.

— Дурень ты, Ванес, и не лечишься! — рассердился Степан. — Я же как лучше хочу. Это для дела надо. Ладно, Боеслав, в меня кидай. А то некоторые трусливые демоны-экзепуторы шибко боли боятся. Давай, Ванес, становись поближе и бери меня за руку.

Не зажмуриться и не увернуться удалось с трудом. Когда прямо в тебя летит самое настоящее орудие убийства, требуется немалая выдержка. Не доверяй Степан так безоглядно гузгаю, ничего бы не получилось. Но, как и ожидалось, эксперимент завершился успешно. Кинжал безвредно отскочил от Стёпкиной груди и упал под ноги. Удар был практически неощутим — так, ткнуло что-то, словно пальцем дотронулись.

Заохали в толпе зеваки, крякнул Шкворчак, Купыря удивлённо щурился. А ведь чуть было не остановил княжича.

— Видал? — сказал Стёпка Ванесу. — Мишень, мишень... Работает! Когда мы вдвоём, мы почти неуязвимы. Нас бьёт, но не убивает.

— А ну-ка, давай теперь в меня! — велел Ванька, решив во что бы то ни стало доказать всем, что он ничуть не трусливее друга. — Со всей силы. Давай-давай, не дрейфь. Я не обижусь, если что.

Никакого "если что", естественно, не случилось, хотя рука у юного княжича оказалась на удивление сильной и натренированной. Кинжал мелькнул в воздухе позолоченной рукояткой и воткнулся невольно зажмурившемуся Ваньке точно под рёбра, вернее, всем показалось, что воткнулся. На самом деле он не попортил даже одежду.

— Чувствуется, но терпимо, — поморщился экзепутор, отпуская Стёпкину руку и потирая бок. Он был несказанно горд тем, что публично подтвердил свою смелость. — Это что получается, что нас никакое оружие не берёт? Ни ножи, ни мечи, ни копья?

— Когда мы как одно целое, — уточнил Стёпка, подбирая упавший под ноги кинжал. — Как две соединённые половинки демона.

— А заклинания?

— И заклинания тоже. Главное — быть вместе.

Ванька недовольно поморщился:

— Не очень удобно, честно говоря. Прикинь, стоим мы такие с тобой, как шерочка с машерочкой, за ручки держимся, а нас враги мечами со всех сторон рубят. А мы и ответить не можем, потому что руки расцепить боимся. И в конце концов нас тупо вбивают в землю по уши.

— Не бойся, Ванес, никто нас не вобьёт. Мы ведь ещё и смелые. Мы убежим, — Стёпка протянул кинжал Боеславу. — Спасибо. Здорово у тебя получается.

— Меня дед Скусень обучал. А давай мы вас теперь и впрямь мечами! — радостно предложил разохотившийся княжич.

— Но-но-но! — попятился Ванька. — Вам только волю дай. Всё, эксперимент окончен, клоуны уехали, понятно! Фокусов больше не будет.

— А вот и не угадал, — засмеялся Стёпка. — Самый главный фокус будет сейчас. Смакла, надо Дрэгу увеличить. Сделаешь?

— А то! — просиял гоблин, давно нахватавшийся иномирных словечек и выражений.

— Начинай!

Обрадованный дракончий шустро подхватил Дрэгу под брюшко и потащил на середину дороги. Глукса последовал за ним.

Купыря, до этого молча наблюдавший за мальчишками, подошёл поближе:

— Что задумал, Стеслав?

— Ещё не знаю. Но ведь надо же это всё, — Стёпка показал рукой в сторону большого шатра, белеющего за крышами Предмостья, — как-то заканчивать.

— Это всё называется жизнь, — вздохнул Купыря. — Чтобы её закончить, нужно умереть.

— Но я же не об этом! Я про орклов и весичей! Их надо остановить!

Купыря недоверчиво хмыкнул:

— Думаешь, сумеете?

Стёпка пожал плечами. Так хотелось сказать, что да, сумеем и всё сделаем, но ведь он даже сам не был уверен, что у них что-то получится.

— Может, и не сумеем, — признался он. — Но ведь нельзя же просто сидеть и ждать. Надо что-то делать. Вы ведь нас сюда для того и вызвали.

— Вас вызывали для другого, — возразил Купыря. — И не мы.

— Да знаю я. Но ведь получилось-то для этого. И мы теперь, пока всех врагов не прогоним, домой не вернёмся. Что нам тут у вас — до конца жизни оставаться?

— А для тебя что желаннее — домой вернуться или весичей с орклами прогнать?

Стёпка некоторое время смотрел Купыре прямо в глаза. Тот молча ждал, не отводя взгляда.

— Вы что-то знаете, — наконец сказал Стёпка. — Есть ещё какое-то предсказание, да?

— Нет более никаких предсказаний. Да токмо... Не сладится у вас ничего. Не прогоните вы ни весичей, ни орклов. Таких чудес, Стеслав, даже под нашим небом не бывает.

— А золото?

— Золото? — Купыря покрутил головой, ещё раз хмыкнул. — Это да — чудо. За золото я с тобой спорить не буду. Так ведь это иное чудо, оно живых людей не касается.

— Ничего себе не касается! — не удержался Стёпка.

— Золото — оно ведь само мёртвое, — пояснил Купыря. — Ни души в нём, ни разума, ни желаний. А вот живых орклов с весичами одним вашим хотением не переубедишь. И золотом, как элль-фингов, не поманишь.

— Об каковском золоте речь? — спросил, без особого, впрочем, интереса подошедший Шкворчак. А сам в сторону смотрел, туда, где Смакла, поглаживая дракончика, втолковывал что-то кивающему в ответ Глуксе.

— Мальцы наши в подвалах замковых золото вчера отыскали, — пояснил Купыря, и Стёпка порадовался, что тот не стал юлить и врать. Обманывать честных и прямых, как лезвие меча, вурдалаков ему не хотелось.

Шкворчак добродушно пихнул Ваньку в плечо:

— Отыскал-таки свой клад, да? Ну и настырный же ты демон! Молодец, моё тебе слово! Что ж, теперича есть чем у Могуты с дружиной расплачиваться?

— Теперь есть, — подтвердил Стёпка, а сам втихомолку подивился тому, как верно угадал вурдалак, кому отдадут демоны найденное золото. А скорее всего, он и не угадывал, а просто по чистоте своей душевной даже и не допускал, что можно поступить иначе.

— Что ж, удачи вам, — сказал Купыря. — Хотел было поостеречь, дабы на рожон не лезли, да вы ведь как раз на рожон и собираетесь. Всё же берегите себя, — он тоже оглянулся на гоблинов. — Веришь ли, давно хотел посмотреть, как это у Смаклы получается.

— Да вот получается как-то, — Стёпка из скромности не стал признаваться, что тоже умеет увеличивать дракона. — А что такого? Обычная же магия! Обнакновенная, как он говорит.

— Обычная, — усмехнулся Купыря. — Ежели бы обычная... На этакое вот увеличение из наших чародеев ни один не способен. Тут ведь столько сил вложить надобно, что и подумать страшно. А гоблин, глянь, даже и не сомневается... А ведь он даже не чародей. Не иначе, опять ваши демонские штучки. Разве нет?

Стёпка пожал плечами:

— Ну-у... Наверное. А что, нельзя? Это же круто — летать на таком драконе.

— Забавная у вас, демонов, речь. Иной раз и не поймёшь. А вдумаешься — экак точно сказано. И в самом деле — круто.

Ванька пихнул друга в плечо и обиженно поинтересовался:

— А МНЕ кто-нибудь объяснит, что МЫ собираемся делать? А то ножи всякие, проверки, драконы...

— Всё очень просто, Ванес. Мы улетаем.

— Ну это я понял. А дальше что?

— Что-что... Улетаем выполнять предназначение.

— Вот оно как! — Ванька почесал в затылке. — Не, я, конечно, не против. Только ты это... Скажешь, когда и в кого стрелять?

— Да ты и сам увидишь.

— Какой-то ты опять стал не такой, — Ванька с подозрением всматривался в безмятежное лицо друга. — Какой-то слишком уверенный. Гузгай вернулся, да? Я угадал? Да?

Стёпка кивнул.

— Ну-у-у... класс, — протянул Ванька. — Опять будешь всех рубить?

— А когда это я всех рубил?

— Сам же про немороков в Оркулане хвастался.

— А, ну да! Было дело. Но сейчас мы попробуем без драки обойтись, — успокоил его Степан. — А Дрэга нам поможет.

Купыря после этих слов только головой покачал, не слишком, видимо, верил в драконью помощь. А Шкворчак лишь довольно ухмыльнулся в пышные усы. Он-то дракона уже наблюдал вблизи и вполне успел оценить его силу и устрашающий вид.

Смакла с Глуксой тем временем уже приготовились к торжественному действу. Дождавшись, чтобы рядом не оказалось никого постороннего, юный дракончий поднял руку и, беззвучно шевеля губами, произнёс заклинание.

Опытный Стёпка на всякий случай приоткрыл рот, чтобы сберечь уши, но к его удивлению, эффектного грохота на этот раз не случилось. Даже привычный иней на землю почему-то не выпал. Чуть слышно охнуло, едва заметно дунуло — и вот там, где только что сидел маленький дракончик, уже высится, занимая всю ширину дороги, огромный бронированный зверь. Что интересно, заметить момент преображения при всём старании не получилось даже у Степана. Было так — стало сяк. Как будто одну картинку на экране в долю секунды заменили другой. А ты в это время случайно моргнул и всё пропустил. Вот оно — настоящее магическое превращение. Наверное, и в самом деле замковым чародеям подобное не под силу. Недаром у Купыри глаза по пять кедриков сделались.

Впечатлённый народ восторженно переговаривался, во всю таращась на удивительное создание. Дрэга выгибал шею, расправлял крылья и стегал хвостом, напоказ выбивая из мостовой искры. Даже пыхнул по просьбе Смаклы, подпалив какой-то сорный куст на обочине. Солнце играло на грянях чешуи, крылья — зелёно-чёрные снаружи и лазоревые с внутренней стороны — при полном размахе закрывали чуть ли не полнеба, изумрудные глаза сияли живыми звёздами, а уж про впечатляющие клыки в распахнутой пасти и говорить не стоит... Неудержимая мощь, стремительная сила, уверенность и надёжность — вот что такое был дракон, и теперь, кажется, даже Купыря почти поверил в то, что у мальчишек может получиться задуманное.

— А где обещанный ба-бах? — всё же спросил Стёпка, слегка разочарованный обыденностью превращения. Очень ему нравилось, когда после магического взрыва все вокруг шарахались по сторонам и испуганно бледнели.

— Никаких ба-бахов, — пояснил Ванес с видом бывалого драконолётчика. — Это всё Глукса. Он очень крутой чародей. Он умеет поглощать лишнюю магическую силу. Я его за это глукшителем назвал. Ловко, правда?

— Ловко назвал или ловко глушит?

— И то и другое.

— Не выходит, Ванес. Должно быть всё наоборот. Потому что когда Дрэга увеличивается, он сам всю силу поглощает. Это закон природы.

— Всё не так, — отмахнулся Ванька. — У тебя устаревшие сведения. Когда рядом Глукса, некоторые законы природы не работают. Он их отменяет, понятно! Таких чародеев ещё поискать! А на драконе хоть сейчас лететь можно... Если ты не передумал.

— И не надейся. Дрэга, привет ещё раз. Ох, и вымахал же ты! Кажется, ещё больше стал.

Дракон осторожно боднул его в плечо, подставил шею для привычного почёсывания. Честно говоря, действие это было совершенно бесполезное, потому что, какой смысл чесать чешуйчатую броню не пробиваемую ни стрелами, ни заклинаниями. Но Стёпка всё равно поскрёб пальцами по драконьей шее. Это у них был такой дружеский ритуал, как бы напоминание о тех первых днях, когда они только-только познакомились и ни о каком увеличении ещё даже и помыслов не было.

— Слушай, Смакла, надо его чем-нибудь накормить, а то он всегда после превращения голодный. Ещё съест кого-нибудь.

Про "съест" он, конечно, не всерьёз сказал, но оглянувшийся дракон посмотрел на него с такой укоризной, что Стёпка сразу устыдился.

— А я что, я ничего, — сказал он. — О тебе же забочусь, между прочим. И нечего так на меня смотреть.

— Ничего не надоть, — беспечно отмахнулся гоблин, уже успевший занять своё место наверху. — Он теперича до ночи сыт будет. Энто у Глуксы колдовство такое.

— Не колдовство, а магия, — поправил Глукса. — Но воды ему всё одно дайте. Он вскорости пить шибко захочет.

Смакла ёрзал на драконьей шее и нетерпеливо поглядывал на друзей. Ну, когда полетим? Он даже не спрашивал о том, куда лететь, главное — вновь подняться в воздух. Небо уже пленило его душу накрепко и безвозвратно. Отними сейчас у него это счастье — и зачахнет дракончий, потеряв смысл жизни. Родись Стёпка лет на сорок раньше, он так изменил бы слова известной в своё время песни: "Есть одна у гоблина мечта — высота, высота..."

Однако сейчас демонам было не до песен. Поглаживая дракона по тёплой чешуе, Стёпка вздохнул. Как-то всё слишком внезапно, без подготовки. По идее, следовало бы сначала свои действия обдумать, распланировать, прикинуть что да как. Собраться, вооружиться по-серьёзному (хотя куда уж серьёзнее?), а там и вылетать... А вместо этого — срываемся с места и бросаемся почти наугад... Недовольный гузгай, почувствовав его сомнения, завозился в груди, заворчал и, наверное, если бы мог, отвесил бы хозяину хорошего пинка. Чтобы не колебался и не мандражировал. "Ладно, ладно, успокойся, я всё понял и отступать не собираюсь".

Поставив ногу на драконье крыло, Стёпка оглянулся на Глуксу.

— Я тута остаюсь, — сразу категорически заявил тот. — Налетался ужо по самую маковку.

— Да я тебя и не зову. Мы сами справимся, — Стёпка и в самом деле не хотел брать его с собой, понимая, что в случае чего юный чародей, даже столь многообещающий, вряд ли сможет противостоять на равных опытным магам и оркимагам. — Я о другом спросить хотел. Скажи, когда дракон становится большим, ты силу тянешь или отдаешь?

— И так и этак, — шмыгнул носом Глукса. — Сила ить разная быват. Ту, что в гром уходит и в холод, я в себя тяну. А ту, которая дракону нужна — отдаю. Почто тебе энто знать?

— Почто-почто... Вот когда у Дрэги дети появятся, тогда и узнаешь. Смакла тебе скажет.

— А-а-а, — не удивился Глукса. — Мы с ним об том уже сговорилися. Я ему помогать буду.

— А если дракончиков несколько будет, хватит у тебя силы? Сразу на всех?

Глукса пожал худенькими плечами:

— Поди хватит. Энто ж ещё когда они народятся. Я к тому времени обучусь.

— Вот и славно. Ну, бывай, чародей. Мы-то с Ванесом, может, уже и не вернёмся. Приглядывай тут за Смаклой.

— А как жеж, пригляжу. Прощевайте, тады!

Стёпка вытащил из кармана магическую линзу:

— Вот. Это тебе подарок на память, чтобы нас не забывал. Может, когда пригодится.

— Я об вас и без того не забуду, — смутился гоблин, которого подарками до сей поры не слишком баловали. — Благодарствуем, ага.

Стёпка не слишком ловко вскарабкался на дракона, который и в самом деле стал чересчур большим. Ванька, пыхтя и оскальзываясь на крыле, лез следом.

— Все сели? — спросил чуть погодя Стёпка и сам же ответил: — Все.

Потом посмотрел вниз, поймал внимательные взгляды Купыри и Шкворчака, кивнул:

— Счастливо оставаться.

— Полагаешь, не вернётесь?

Стёпка пожал плечами:

— Не знаю. Если всё получится, то, наверное, не вернёмся. И... спасибо за всё! Поехали, дракончий!

И Ванька за спиной испуганно ахнул, когда земля резко провалилась вниз. А ведь мог бы уже и привыкнуть.

* * *

Взлетевший дракон развернулся, завалившись на левое крыло, так что в животе стало щекотно, и Стёпка, глянув вниз, успел увидеть всех, кто стоял у ворот: Глуксу, с запрокинутым и, вроде бы, виноватым лицом, серьёзного Купырю, что-то втолковывающего Шкворчаку, очарованных зевак и, чуть поодаль, княжьих ближников, почему-то суетящихся и вовсю размахивающих руками. Видимо, взлёт огромного и несомненно очень тяжелого зверя с места и без разбега впечатлил даже обычно невозмутимых телохранителей.

— Прощайте! — крикнул им всем Стёпка, помахав в ответ.

Он не знал, что в толпе у ворот стоял сейчас и тот весский маг, которого он мог видеть мельком в Усть-Лишае, а совсем недавно и в Предмостье, и рука которого как раз и толкнула его на Ваньку перед выстрелами убийц. Он этого не знал, а если бы и знал, возвращаться бы уже не захотел, потому что впереди ждали его дела более серьёзные и важные, намного более важные, чем месть за неудавшееся покушение.

А маг пристально смотрел вслед улетающим на чудовищном драконе отрокам и задумчиво покусывал губу. Ты глянь, как предсказал Благояр, так и получилось. Напрасно спорили с ним, напрасно перечили. А он прав оказался: демоны неуязвимы. Без доспеха, без шеломов, а болты самострельные ровно от каменной стены отскочили. Однако же разозлили мы их, шибко разозлили. Теперь займётся ими кое-кто посильнее. А сейчас надо подумать над тем, как вырвать из лап вурдалачьей стражи этого недотёпу Кривеня, вот же угадали родители с имечком. Не ровён час сболтнёт лишнее! Не зря отраву с собой прихватил, как знал, что пригодится.

И маг спокойной походкой уверенного в себе человека шагнул в ворота, вежливо кивнув стражникам-вурдалакам.

* * *

Правильнее было бы, конечно, сразу направиться к тому шатру, в котором решалась судьба Таёжного княжества. Однако у Стёпки — и в первую очередь у гузгая — были другие планы.

Во-первых, догадываясь, что на драконе они с Ванесом летят, возможно, в последний раз, он разрешил себе не торопиться и растянуть удовольствие. Насладиться ещё раз в полной мере этим восхитительным ощущением свободного парения над землёй, когда ты один на один с небом, когда хочется кричать и петь и когда все неприятности остались где-то позади. Заодно и замком с окрестностями на прощание полюбоваться...

Во-вторых, пришла пора показать дракона во всём великолепии. И друзьям показать и врагам. Пусть посмотрят и впечатлятся. Чтобы свои узнали, какая сила стоит на их стороне, а чужие чтобы воочию увидели, с кем им придётся столкнуться и кому противостоять в случае войны. Потому что одно дело — слышать, что есть, мол, у тайгарей некий большой дракон, и совсем другое — увидеть, как это огромное бронированное чудовище пикирует на тебя с высоты, а ты ничего не можешь ему сделать.

Ну, а в-третьих, если уж быть совсем-совсем честным перед собой, то Стёпке просто хотелось оттянуть хотя бы ненадолго тот тягостный и неотвратимый миг, когда придётся что-то окончательно решать и что-то важное и неизбежное говорить и делать. Когда уже нельзя будет дать задний ход и просто уйти... И чёртов гузгай, я ведь даже не знаю, что ты задумал, и чувство такое, словно вот-вот начнётся годовая контрольная, а я к ней совершенно не готов!

— Смакла, — попросил он, — давай вокруг замка облетим. Только повыше и не слишком быстро, ладно.

Гоблин кивнул и похлопал дракона по шее. Юный дракончий и Дрэга уже давно научились понимать друг друга без слов.

И они поднялись вверх и полетели наравне с зубчатыми стенами, и отсюда, с драконьей спины, замок виделся таким, каким был на самом деле, не выше и не ниже, потому что заклинание укрупнения обманывало только тех, кто стоял на земле. Но всё равно он был красив суровой мужественной красотой воинской твердыни, возведённой в правильном месте правильными людьми. Мелькали навесные бойницы, узкие стрельницы, контрфорсы (знать бы ещё, что это такое), выступающие башенки и чуть более светлые камни на месте недавних ремонтных работ.

Они смотрели на замок, и замок в свою очередь смотрел на них. Смотрели стражники-вурдалаки на всех четырёх башнях; смотрели дозорные, набранные из неразъехавшихся по домам студиозусов, выставленные на всякий случай на стены, называемые здесь пряслами; смотрели также отец-заклинатель, чародей Серафиан и маг-секретарь Феридорий. Отсюда с последнего уровня Восходной башни им был хорошо виден дракон с мальчишками на спине. Когда он плавно проплыл в нескольких метрах от распахнутого настежь окна, отец-заклинатель покосился на озабоченно вздохнувшего Серафиана:

— Что?

— Боюсь, как бы они ещё чего не учудили, — бормотнул тот, провожая взглядом дракона. — С золотом-то вон как вышло...

— Разве плохо?

— Нежданно, — ещё раз вздохнул Серафиан. — Не готовы мы были. Ладно ещё, что демоны нам такие разумные попались. Ну и Купыря вовремя подсказал.

Диофан усмехнулся:

— Да уж, кто бы мог помыслить, что всё этак вот повернётся. Я полагаю, что ничего непоправимого НАШИ, — он нарочно выделил это слово, — демоны не совершат. До сей поры всё ими содеянное токмо на пользу пошло. Особливо, — он посмотрел на секретаря и хмыкнул, — с избавлением Миряны.

Феридорий, прекрасно понявший намёк, досадливо потёр щёку:

— Ну сколько можно? Ничего же не было! Два раза всего и поцеловали. И одна из них, кстати сказать, твоя, уважаемый Диофан, родная внучка! Вырастил ядовитую ехидну на мою голову!

— Может, оженим тебя по второму разу, а? — предложил Серафиан.

— Тьфу на вас обоих!

И маги невесело рассмеялись.

— Всё, — сказал отец-заклинатель. — Повеселились и довольно. Давайте работать дальше. Что там у нас с усольским воеводой? Чем, говорите, его весичи поманили?

* * *

Дракон тем временем обогнул Сторожевую башню, и внизу уже заблистала Лишаиха.

Стёпка жадно впитывал распахнувшуюся даль. Всё запомнить, ничего не забыть, оставить в сердце и душе навсегда. В груди слегка щемило. Не хотелось верить, что грандиозное приключение подходит к концу, что ничего этого больше не увидишь, что уже не вернёшься и никогда не взлетишь вот так, легко и непринуждённо, ни у кого не отпрашиваясь, просто по своему желанию, просто потому, что захотелось...

Он уже привык к этому миру, привык к свободе и самостоятельности, к удивительным проявлениям пусть даже и не всегда заметной магии, привык к друзьям. К тому, что у них с Ванькой здесь есть великая цель и немалая ответственность. К тому, что на них здесь надеются и рассчитывают... Он уже начал считать этот мир своим... Ну, или почти своим... И если дверь в этот мир для демонов-исполнителей закроется навсегда... Если останутся только воспоминания, если никому потом не расскажешь и не поделишься, потому что всё равно никто не поверит, то на месте вырванного с мясом изрядного куска души будет болеть потом всю жизнь, и нужно будет как-то с этим мириться и как-то с этим существовать. И уже заранее тоска гложет сердце, и кажется, что всё — ничего хорошего больше не будет никогда и нигде...

После того, как мимо них проплыла последняя, называемая Отпорной, башня, Дрэга спикировал к изгибу реки, сделал красивую горку над прибрежными соснами, провалился ещё ниже и понёсся над водной поверхностью, едва не касаясь её поджатыми лапами. От нарочно опущенного в воду хвоста разлетались радужные брызги, и вздымались позади два красивых пенных буруна.

Перед мостом они резко взмыли вверх, и опять Ванька испуганно ахнул — подъём был так крут и внезапен, что захватило дух и в животе что-то сладко оборвалось. И Смакла засмеялся от восторга, и Стёпка, не удержавшись, засмеялся тоже. Встречный воздух трепал волосы и забирался под рубашку; под драконьими крыльями мелькали кроны деревьев, крыши и шатры. Хотелось петь или просто кричать, и Ванька в самом деле что-то непонятное запел, крепко ухватясь обеими руками за Стёпкины бока. Как бы ни убеждал Смакла, что упасть с дракона нельзя, высота и скорость всё равно пугают и заставляют подстраховываться, потому что закон всемирного тяготения в магическом мире никто не отменял.

Ах, это восхитительное ощущение стремительного полёта! Верных слов не найти, чтобы выразить счастье и радость, когда и до земли далеко и до неба неблизко. Когда в мгновение ока пролетают под тобой дороги, дома, река, луга, люди. Когда все невзгоды, все неразрешимые, казалось бы, проблемы не успевают тебя догнать, потому что у них нет крыльев. А ты летишь и летишь, и в груди больно от разрывающего её счастья. И это в последний раз. Скорее всего — в последний. Даже гузгай проникся, притих и прекратил на время шпынять и подгонять хозяина.

За полётом дракона наблюдали, наверное, если не все, то многие. Кто-то с восторгом и восхищением, кто-то с опаской и завистью, а кое-кто и с откровенной неприязнью. Тысячи внимательных глаз следили за тем, как огромный крылатый красавец, отливающий на солнце металлом, то облетает вокруг замка, то мчится над рекой, вспарывая хвостом воду, то проносится над самыми крышами, то взмывает в вышину, то вновь устремляется вниз, наслаждаясь своей свободой, купаясь в воздушных потоках, обгоняя одни ветра и порождая другие.

Для полного счастья не хватало только салюта. Но под этим небом до мирного использования фейерверков ещё не додумались. Вот пальнуть по наступающему врагу запечатанным горшком с громобоем — это да! А просто так запустить в небо и шарахнуть на радость малышне — глупость экая, пустой расход редких зелий и дорогих заклинаний. Поэтому вместо салюта дракон обзавёлся другим, не менее красочным и эффектным сопровождением. Выпрыснули откуда-то гномлины на своих крылатых лошадках и пошли выписывать причудливые кренделя и петли вслед за Дрэгой. Гикая и вопя, понукали гномлины своих дракончиков и мчались вслед то ровным строем, то рассыпной стаей. Оглянувшийся Стёпка сумел разглядеть и сияющее восторгом лицо Чуюка, и развевающийся султанчик на шлеме Тютюя, и украшенного по самое нехочу дракончика Топтычая.

Небо на Летописным замком и Предмостьем сегодня всецело принадлежало драконам — огромным и не очень — и зрелища подобного в этих краях не наблюдали доселе ни разу.

* * *

Пролёт над лагерем ополченцев сопровождался приветственными криками и восторженными воплями. О демонском драконе наслышаны были все, но так близко да ещё и при свете дня его видели немногие. Молодёжь, постигающая воинскую науку на тренировочном поле, с облегчением отвлеклась от слегка поднадоевшей муштры и, задрав головы, таращилась в небо.

— А вы не верили, — говорил Глыдря, сияя так, словно это он, оседлав могучего зверя, летал сейчас над головами и крышами. — Брехня, брехня!.. Вот вам и брехня! Видали, какой агромадный! Шагов, поди, два по десять в размахе.... А он ещё и жаром пыхать могёт. Любого оркимага враз испепелит. Щекла, скажи!

Слегка пристыженные друзья набросились было на обоих гоблинов с расспросами, но начавшийся галдёж и суматоху живо прекратил сердитым окриком дядька Заступень:

— Чево расшумелись? Ишь — дракона увидали. Экое диво... Ну да, диво, чево уж там. Однако же, дракон драконом, а вы и сами оплошать не должны. Навалятся на вас орфинги, никакой дракон не спасёт, коли сами сдюжить не сумеете. А ну-ка, встали, как я учил... Щиты плотнее! Ещё плотнее! Бе-егом!..

* * *

Полюбовались драконом и в доме купца Рогоза. Когда он заслонил солнце, и крылатая его тень разом накрыла весь двор, старый Скусень как раз стоял на крыльце, беззлобно переругиваясь с Вереей. Пожилая знахарка попрекала его тем, что он отпустил княжича в замок без надлежащей охраны. "Да с чего ты взъелась-то на меня, старая? Не отпускал я его, говорю тебе, сам князь разрешение дал. И ближники с ним, куды же без них... Энто что такое? Никак дракон давешний..."

Сколько там времени нужно дракону, чтобы пронестись подобно ветру над пусть просторным, но всё же не таким уж и великим двором — от силы несколько ударов сердца. Но не утратившие зоркости глаза бывалого воина успели увидеть многое и разглядеть самое важное. И когда хвост дракона, мелькнув, скрылся за соседними домами и промчались сопровождавшие огромного зверя мелкие, вопящие что-то восторженное гномлины, Скусень мрачно посмотрел на Верею и спросил, словно выплюнул:

— Ну что, старая, накаркала?

— Чегось? — не поняла та.

— Тогось, — отрезал хмурый воин и заторопился в дом. — Ох, беда-беда! Вот ужо князя-то не порадую...

* * *

Показавшись своим, не забыли и о врагах. Сначала осчастливили весичей — показали им авиашоу. Покружились над домами, изобразили мёртвую петлю и на выходе из неё пронеслись вдоль улицы, вздымая пыль и пугая собак. Это было хулиганство, но хулиганство весёлое, от которого не было никому никакого вреда, кроме пользы. Пусть посмотрят жадные до чужой земли, пусть оценят и задумаются, стоит ли связываться с таким противником.

Десятник Склад молча следил из-под приставленной ко лбу руки за резвящимся драконом. Он, разумеется, не мог не узнать среди оседлавших жутковатого зверя мальцов с памятного таёжного хутора. И гоблина, что угрожал самострелом, и демона с исцеляющим порошком. Стеслав, так, кажется, его зовут. Ишь, какой прыткий, уже и на драконе летает. Мало ему было Всегнева прилюдно проучить, мало было с высосом на равных сражаться, ты глянь, уже и в небо забрался. То-то маги придворные рожи кривят, не по нраву им норовистый малец. А уж как хотели изловить его, как старалися... Ничего у них не вышло.

— Ну что, Усмарь, — обратился десятник к дружинному чародею, — Признал наших знакомцев? Не испужались они магов-то. Сдаётся мне, что дознаватели сами их ныне опасаются. Ась?

— Демоны, — угрюмо буркнул Усмарь. — Как бы нам беды от них не случилося, от демонов-то этих. Не к добру они тут разлетались, помяни моё слово.

— Да у тебя всё не к добру, — отмахнулся Склад. Увидев выходящего из конюшни дружинника, окликнул:

— Войко, глянь-ко туды. Вишь, наш демон-лекарь летает. Кабы не он, и ты бы помер, и я бы руки лишился.

— Славный дракон, — заулыбался Войко, — Нам бы таких в дружину поболе, утёрлися бы орклы со своими оркимагами, да, дядько Склад?

— Ты, дурень, язык-то прикуси покрепче, — зашипел на него Усмарь. — У нас с Оркландом ныне замирение великое, они нам более не враги, а добрые соседи.

— От таких соседей ни спокоя, ни радости, — чуть слышно проговорил посмурневший Войко. — Того гляди — нож в спину воткнут.

— Не тебе об том решать. Нам приказано, мы сполняем. А язык свой всё же придержи. Услышит кто из княжьих — будет у тебя спокой и радость.

— Да здеся княжьих, окромя тебя, никого и нету...

Десятник, не обращая внимания, на перебранку чародея с молодым дружинником хмуро смотрел на дракона, который уже кружил над лагерем орклов. "Нам бы таких в дружину, — говорил он про себя. — А ведь не у нас он в дружине будет, ой, не у нас. Как бы не пришлось нам вскорости супротив этого дракона сражаться. Вот уж не хотелось бы. А, видать, придётся. Прав, получается, Усмарь, не к добру он тут разлетался".

* * *

— Смотри, Ванес. В этом шатре я и сидел. А вон бревно, к которому они меня приковали.

— Так это же рядом совсем! — удивился Ванька. — Отсюда до замка, ближе, чем от моста!

— Но я-то не знал. Меня сюда в мешке притащили. Во! — Стёпка увидел Г'Варта с его "бесштанной командой." — И дружки его здесь! Это мы удачно прилетели.

Орклы смотрели на дракона молча и так тяжело, словно прицеливались. Хорошо хоть не стреляли. И, наверное, думали про себя, что это очень неправильно и несправедливо, когда на могучем драконе со стальной чешуёй летают не достойные этого оркимаги, а какие-то таёжные гоблины с непонятными демонами. Сам Великий Оркмейстер великолепно смотрелся бы верхом на таком драконе... Да и цвет чешуи прекрасно сочетается с чёрно-серебряными доспехами.

Что, не нравится, злорадно думал Стёпка, вглядываясь сверху в запрокинутые бледные лица оркимажиков, вот и представьте что будет, когда такой дракон решит вас атаковать. Бежать вам тогда до самого Оркланда, а то и дальше. Смотрите. Любуйтесь. Пугайтесь. Трепещите. Манатки свои увязывайте, пора вам до дому собираться, заждалися вас мамки оркландские. Ага, вон и Шурхесс появился, из шатра вышел, тоже любопытно стало.

— Смакла, давай ещё кружок над ними сделаем.

Не удержался Стёпка и на втором заходе обнажил эклитану и воздел её торжествующе в победном жесте, подмигнув при этом и скривившемуся Г'Варту и злобно оскалившемуся орфингу. Хотел ещё и крикнуть что-нибудь обидное, что-то вроде "с новыми штанами тебя, юппа!", но вовремя передумал, сообразив, что такое глупое мальчишество грозному демону не к лицу.

И не видел он, как переглянулись потом Г'Варт со звероподобным Шурхессом и кивнули друг другу: господин К'Санн был прав — демоны озлились и прилетели. Ну что ж, теперь можно и к шатру, потому как очень хочется увидеть всё своими глаза-ами.

Глава двадцать шестая,

в которой всё идёт не так

Для того, чтобы правильно оценить вражью силу, Степану, вероятно, как раз и не хватало вот такого взгляда с высоты, когда ты видишь под собой сразу всё и сразу всех. Он посмотрел, увидел, и одна простая и ясная мысль чётко оформилась в его хоть и многажды ушибленной, но всё-таки кое-что ещё соображающей голове: никакой великой битвы здесь и прямо сейчас не будет. Орклов и весичей слишком мало. Сотни две-три орклов и от силы сотни полторы весских дружинников. Потому что они сюда не воевать приехали, а договариваться. Вот если бы элль-финги остались... Но они не остались. А таёжных ополченцев в лагере за Лишаихой — тысячи три, если не больше. И ещё личная дружина князя Могуты. Какая уж тут война? Ни один даже самый отмороженный оркимаг при таком соотношении сил обнажать оружие не решится. Вот потом, какое-то время спустя, тщательно подготовившись, да имея на руках договор... или этот... как его... согласный ряд, тогда да, и войска введут и кровь пролить не постесняются. Но это будет потом. Через месяц, через два, через полгода.

А значит и торопиться пока вроде бы некуда. И окажись у Степана было чуть побольше времени, он успел бы сообразить, что лететь им сейчас в стан противника в общем-то ни к чему и что можно спокойно вернуться в замок. И, вернувшись, спокойно и взвешенно обдумать свои дальнейшие действия. Но впереди уже показался большой шатёр, и Смакла уже направил Дрэгу вниз, и решительно настроенный и шибко осерчавший после наглой попытки убийства гузгай задавил не понравившуюся ему робкую мысль в зародыше.

И всё случилось так, как случилось.

* * *

Заходили на большой шатёр издалека, со стороны замка. Неслись, постепенно снижаясь, прямиком на вход, словно собирались его протаранить. Получилось бы, конечно, здорово. Так и представлялось, как вламывается драконья туша, разрывая ткань, как приземляется на стол, как ломает его, гася светильники и разрывая пергаменты, как испуганные переговорщики падают, задирая ноги... И как валяются потом бесславно на полу все эти князья, оркимаги, послы, продажные воеводы...

Ничего похожего, конечно, не произошло. Во-первых, глупо. Во-вторых, Дрэгу жалко, чешуя у него, конечно, крепкая, а вдруг на что-нибудь напорется или в глаз ему стрельнут. Ну, а в-третьих, приземляться пришлось достаточно далеко от цели, потому что всё пространство перед шатром было занято орклами и весичами. Воины обеих сторон в полном вооружении, в кольчугах и даже со щитами вели себя довольно свободно, разговаривали, бродили, кто-то даже сидел. Впрочем, чёрные и алые плащи держались порознь, всё же полного доверия между вековыми противниками быть не могло. Около сотни их здесь находилось с той и другой стороны. Они то ли охраняли своих совещающихся в шатре предводителей, то ли просто присутствовали для пущей важности. Была, как выяснилось вскоре ещё одна, более серьёзная причина, но до неё Стёпка не додумался. Да и неважно...

Их приземление со стороны выглядело красиво. Распахнувший крылья дракон, словно заходящий на посадку истребитель (которых здесь никто не видел и видеть не мог) стремительно пронёсся над лугом так, что кое-кто даже шарахнулся в испуге, завис на секунду в метре от земли и мягко опустился, уже по-вертолётному встав сразу на все четыре лапы. И был он велик и грозен, и каждый из присутствующих, увидев воочию его бронированную несокрушимость и оценив его размеры, сообразил, что вздумай сейчас дракон затеять какую-нибудь бучу, остановить его будет ой как непросто, а то и попросту невозможно. Тем более что охранные заклинания, старательно выставленные магами обеих сторон над шатром и поляной, этот летающий монстр просто не заметил, и даже на ту предупреждающую молнию, что запоздало ударила ему в подбрюшье, не обратил ни малейшего внимания. Даже не почесался. И как с таким воевать?

Спускаться на землю Стёпка не спешил. Сидел, смотрел по сторонам, оценивал обстановку. Настраивал себя на нужный лад. Понимал, что самое трудное и важное сейчас и начнётся. Ванька тоже слезать не торопился. Дай ему волю, он вообще остался бы на драконе.

Весские дружинники разглядывали явившихся с неба гостей без особой неприязни, скорее с любопытством. Особенно, когда выяснилось, что дракон — животина смирная, послушная и никого жечь и кусать не собирается, тем более что на спине у него восседали не вампиры и не орфинги, а вполне себе обычные отроки приличной наружности.

Зато мрачные орклы готовы были, кажется, при малейшем намёке пустить в ход мечи, а то и заклинания. Они-то точно знали, что демоны им ни с какого боку не друзья и даже не союзники. Вспомнив рассказ Ванеса о том, как страшно им было сидеть под прицелом вражьих лучников, Степан поёжился. Да, в самом деле страшновато. Припёрлись в самое логово, а нас здесь никто не ждёт. Послушался гузгая, а теперь даже не знаю, что делать и как быть. То ли драться, то ли ругаться...

Вот сейчас всё и выясним, подумал он и сказал, стараясь, чтобы прозвучало решительно:

— Ванес, ты со мной. Склодомас держи наготове. Смакла, с дракона не слезай. Жди нас и ничего не бойся. Если что, Дрэга тебя отсюда вывезет.

Спустившись вниз по подставленному крылу, он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять предательский мандраж и некоторую слабость в коленях. Что-то будет! Что-то сейчас точно будет!.. Гузгай, ну, если у нас ничего не получится, я не знаю, что с тобой сделаю! Ничего, конечно, не сделаю, это я так — неуверенность свою победить пытаюсь. А вообще — всё ведь иначе должно было получиться. Ожидалось ведь, что страшный дракон распугает этих бравых вояк, и они чесанут от него в разные стороны, ожидалось, что будет паника и давка... А орклы с весичами почему-то разбегаться и не подумали, отошли только на безопасное расстояние и таращатся, как будто не зубастый дракон к ним прилетел, а какой-нибудь розовый слон. Смелые что ли такие?

Рядом спрыгнул Ванька, поприседал, разминая слегка затёкшие ноги, потом вдруг охнул и проговорил сквозь зубы:

— Стёпыч, посмотри наверх.

Что-то в его голосе подсказало, что ничего хорошего наверху увидеть не получится. Так оно и вышло. Стёпка задрал голову и сначала увидел напряжённое лицо Смаклы с закушенной губой, а потом...

— Бли-и-ин! Ну как так-то? Это что?!

Боеслав с виноватой улыбкой смотрел на них сверху из-за плеча гоблина.

— Ты как туда залез? Почему мы не видели?

— Я его токмо сейчас нащупал, — прошипел Смакла. — Нету в том моей вины!

Княжич неловко сполз по крутому драконьему боку, оправил задравшийся кафтан. Дрэга тут же положил голову ему на плечо. Похоже, только дракону тут было всё равно.

— Я Глуксу попросил, чтобы он всем глаза отвёл, — ничуть не раскаиваясь, признался Боеслав. — Даже ближники не сразу увидели. А то удержали бы.

— Убил бы гада! — вырвалось у Стёпки. Нет, ну надо же такую подлянку друзьям подсунуть. А я ему ещё линзу подарил! Придётся теперь лететь назад, возвращать княжича. А он-то думал, почему это такие обычно спокойные княжьи охранники им вослед руками махали и чуть ли не подпрыгивали. И от страха, получается, ойкал вовсе не Ванька, а впервые поднявшийся в небо княжич. Ну, Глукса, ну, чародейная сыть... Ничего мы тебе, конечно, уже не сделаем, но ответ держать кое перед кем тебе стопудово придётся. Если Купыря тебя уже за ухо не оттаскал со всем старанием.

— Облом, — вздохнул Стёпка. — Садимся дружно на дракона и возвращаемся в замок. Миссия невыполнима.

А сам при этом даже этакую подленькую радость ощутил где-то в глубине души, там, куда отважному и бесшабашному гузгаю хода не было: ура, ура, вполне уважительная причина появилась, чтобы всё отменить. И, главное, никто в трусости не обвинит и даже оправдываться не придётся, потому что жизнь и безопасность княжича важнее.

— Почто в замок? — упрямо насупился Боеслав. — Я не затем с вами полетел.

— А зачем?

Княжич показал на шатёр:

— Они отца не позвали, а сами... Я заместо отца буду. Оберег у меня, я в своём праве.

— Хм! — Стёпка окинул княжича изучающим взглядом. По правде говоря, Боеслав и в самом деле был прав. Потому что ну кто они с Ванькой такие? Демоны приблудные, если уж честно. И на все их слова у орклов и весичей может быть один вполне предсказуемый ответ: вы здесь чужие, вы здесь никто, валите отсюда и не мешайте взрослым дядям серьёзными делами заниматься. Нет, Боеславу они тоже могут так сказать, но у того всё же оберег при себе имеется и к тому же он настоящий законный наследник князя Могуты.

Душу опять разрывало пополам, как уже не раз случалось, и сделать единственно правильный выбор между благоразумным малодушием и безрассудной отвагой было непросто.

— Ладно, — сдался наконец Стёпка, ничуть не уверенный в том, что поступает правильно. — Пойдём все вместе. Уговорил. Только рядом с нами держись... то есть, конечно, мы рядом с тобой будем. Вроде как ближники.

— Стёпыч, ты чё? — Ванька удивлённо смотрел то на друга, то на княжича. — Ему туда нельзя! Они же его... ну, не знаю... сделают ему что-нибудь. В плен там возьмут или убить попытаются.

— Во-первых, ничего они ему пока не сделают, — веско сказал Стёпка, сам почти веря тому, что говорит. — Побоятся. За Боеславом вон какая сила — дружина княжья и таёжное ополчение. А во-вторых, мы с тобой на что? Мы его в обиду не дадим.

— Всё равно как-то это... Неуютно как-то. Ты уверен, что нас взашей не погонят?

— Ну погонят и погонят. Подумаешь! Как прилетели, так и улетим. Ты, главное, не дёргайся, Отступать-то всё равно уже поздно. Видишь, к нам уже идут.

— Ага, — мрачно кивнул Ванька. — Щас подойдут и скажут: а ну валите отседова, да поскорее!

— Дракону скажут? — Стёпка усмехнулся. — Спорим, что они будут с нами очень вежливо разговаривать.

Лёгкая суматоха, вызванная их появлением, уже улеглась, и к столь внезапно свалившимся с неба гостям подходили, шагая в ногу, суровый рыцарь-оркл и приветливо улыбающийся весский боярин. Друг на друга они не смотрели и держались подчёркнуто нейтрально. Оркла Стёпка не знал, а вот весич был ему очень хорошо знаком.

— Стеслав, это заново ты! — звонко сказал Всемир, с заметной опаской косясь на дракона. Боярин был при полном параде, в начищенной до блеска кольчуге, в алом плаще, правда, без шлема. И верного Арфелия рядом почему-то не наблюдалось. Видимо, хмурый ближник не горел желанием ещё раз встречаться с чем-то не угодившим ему демоном.

— Тудес сто-ор! — едва разжимая губы, поздоровался и оркл. Можно было на что угодно поспорить, что если бы здесь не было дракона, этот неприязненно глядящий на всех рыцарь в эффектных воронёных доспехах произнёс бы совсем другие слова. Может быть, как раз те, о которых только что говорил Ванька. Но дракон был здесь, и он был очень большой. И при взгляде на его оскаленную пасть говорить что-либо неприветливое прилетевшим на нём отрокам как-то не слишком хотелось. Может ведь и откусить что-нибудь важное, с него станется.

— И вам добрый день, — вздохнул Стёпка. Честно говоря, его не слишком обрадовало то, что их встречает как раз тот знакомый весич, ссориться с которым он вовсе не стремился. Трудно относится плохо к человеку, который мало того, что тебе просто симпатичен, да ещё и обязан тебе жизнью.

— Княжич, — склонил голову Всемир, повернувшись к Боеславу. — Я слышал, что ваш отец выздоровел. Рад, что всё обошлось.

Княжич коротко кивнул. Нависающий над ним Дрэга вертел головой и с явным намёком демонстрировал всем окружающим свои великолепные клыки. Смакла довольно скалился сверху. Зубы у него были не в пример мельче, зато улыбка — до ушей.

Оркл, не обращая внимания на мальчишек, разглядывал дракона, то ли прикидывая, как с ним в случае чего можно будет справиться (ха-ха), то ли просто завидуя тому, что такой великолепный зверь принадлежит не ему. Всемир же с легким удивлением смотрел на странные одеяния демонов. В таких странного покроя штанах здесь ещё никого не видели. Да и на белые кроссовки с чудными липучками у Ваньки и синими шнурками у Степана сложно было не обратить внимания.

— Стеслав, — наконец негромко сказал боярин, склонясь к Стёпке. — Напрасно вы княжича сюда привезли. Переменить он уже ничего не сумеет, не в его власти, поверь мне. А ежели шибко упорствовать вздумает — как бы бедой не обернулось. Немало здесь людей, коим он со своим оберегом поперёк души встал.

— Он сам так захотел, — сказал Стёпка. — Мы вообще его с собой брать не собирались. А теперь уже поздно...

— Вовсе не поздно. Улетайте, мой вам совет..

Стёпка помотал головой:

— Княжич не улетит. И вот ещё что... Неправильно это всё. Лучше бы вы все сюда не приезжали. Это не ваша земля, не весская.

— То не нам решать, — в лице Всемира появилось что-то прежде Стёпкой не замечаемое. Очень чужое и неприятное. — И не вам.

— Жаль, — сказал Стёпка. Разговор это был для него мучителен, но и промолчать он не мог. — Жаль, что мы враги, — уточнил он.

— Я тебе не враг, — возразил Всемир.

— Тогда почему вы здесь? Или вам всем царь землю с деревнями и холопами пообещал?

— Демон, — сердито выдохнул боярин. — Что ты знаешь о нашей жизни?

— О вашей, наверное, ничего, — согласился Стёпка. Он вздохнул и выразительно посмотрел на чёрного рыцаря. — Зато я хорошо знаю, на какой стороне у меня друзья. И они никогда не стали бы дружить с орклами и вампирами.

Всемир нахмурился, нервно огладил бородку — и промолчал. И Стёпка понял, что том случае, если начнётся сейчас какая-нибудь заваруха (на которую так надеялся уже слегка притихший гузгай), этот весёлый и приветливый весский боярин точно будет на вражеской стороне и рука у него, скорее всего, не дрогнет. И хочешь не хочешь, а придётся обнажать против него эклитану. И если раньше он знал это как-то отвлечённо, то теперь отчётливо увидел в прищуренных глазах Всемира злую правду: все весские воины — враги. Без исключений.

Боеслав оглянулся, показал глазами на шатёр. Он уже готов был... Ко многому он уже был готов. И к унизительному пренебрежению, и к недовольству, и к тому, что придётся, терпеливо сносить насмешки и презрительные взгляды. Его это пугало, но остановить не могло. Он был княжич и он старался быть похожим на отца.

— Всё, — сказал Стёпка. — Нам пора. Смакла, ты, наверное, нас здесь подожди, ладно.

— Я пока Дрэгу напою, — сказал сверху гоблин. — Здесь колодезь должен быть.

И тут рыцарь Стёпку неслабо так удивил.

— Колодец рядом, в соседнем дворе-е, — сказал он. Голос у него был какой-то тусклый. Может быть, от страха? Не так-то легко держать себя в руках, стоя в двух шагах от способного перекусить тебя зверя. — Я проведу-у.

Ха, подумал Стёпка, глядя на спокойно стоящего рядом с драконом оркла, это вот что щас такое было? Мы сюда, вроде как, ругаться с ними прилетели, чуть ли не воевать, а они так себя ведут, словно мы тут чуть ли не гости дорогие. Смакла, глянув сверху, показал ему глазами, что всё, мол, будет в порядке, напою дракона и вернусь. Ну, ладно...

От шатра к ним уже спешил незнакомый маг-дознаватель. На безбородом и безусом лице ни улыбки, ни злости, ни страха — нормальная готовность помочь и проводить. Или, что вернее, старательно поддерживаемая видимость такой готовности.

— Княжич, — коротко кивнул маг, не обращая на демонов внимания, и приглашающе вытянул руку: — Прошу.

Ещё одна неправильность. Мы княжича с собой брать не собирались, а его тут встречают так, словно в самом деле только его и ждали. Неужели и весским магам снятся пророческие сны? Впрочем, почему бы и нет, они ведь тоже люди... Боеслав, ничем не выдав своего удивления, степенно кивнул в ответ и направился к шатру. Степану с Ванькой пришлось идти за ним сквозь оценивающие, заинтересованные, неприязненные и откровенно враждебные взгляды. В самое логово припёрлись, вот дураки-то. Молчаливый и хмурый Всемир остался где-то позади. Стёпка про него уже забыл.

— Чё делать будем? — сквозь зубы спросил Ванька.

— Пока ничего. Идём, смотрим, слушаем.

— А потом?

— Сам пока не знаю. Там увидим.

— Не нравится мне это, — пробурчал Ванька. — Добром не кончится, слово демона.

— Не каркай, Ванес. Видишь, всё нормально, все спокойны, никто на нас не бросается... пока.

— Ага, то-то и оно, что пока. Зато смотрят, как на врагов народа.

— Ну так мы для них и есть враги.

Боеслав шагал твёрдо, не глядя по сторонам, но по его напряжённой спине было видно, что он изо всех сил сдерживает свою неуверенность и свой страх. И Стёпка его за это зауважал ещё сильнее. Правильно Могута сына воспитал — настоящим мужчиной.

А потом они вошли. Охранное заклинание аккуратно пробежалось по ним колючими пальцами, задержавшись на секунду на склодомасе и на эклитане. Показалось, что сейчас что-то будет, что-то громкое и нежелательное, какой-нибудь крик и скандал, но заклинание почему-то решило, что опасности эти магические штучки не представляют, и безвредно рассеялось. Стёпка выдохнул и покосился на Ваньку. Тот в ответ сделал большие глаза. Вот был бы фокус, если бы им приказали сдать на входе оружие. Сразу-то не подумали. Повезло, что обошлось.

Едва они вступили под слегка трепещущие на ветру своды просторного шатра, как тотчас словно кто-то звук включил, так, что даже по ушам ударило. Громкий смех, нетрезвые споры, звяканье посуды сливались в один назойливо-неумолчный шум. А от буквально висящих в воздухе густых виных паров хотелось зажать нос. И Стёпке сразу стало понятно, что все его предварительные планы и замыслы ничего не стоят и что они, наверное, и в самом деле явились сюда зря.

Не было здесь никаких переговоров, а был самый обычный праздничный пир. Победители беззаботно и с размахом обмывали успех. Столы, поставленные буквой "п", буквально ломились от множества блюд, ваз, кувшинов и бутылей, целиком зажаренных поросят, огромных рыб и фаршированных птиц. Исходили паром какие-то ароматные варева в широких посудинах, горой лежали яблоки, груши и крупные грозди винограда (не иначе из магической замковой оранжереи). И пироги, пироги всех видов и сортов! Наверное, только "икры заморской, баклажанной" не хватало. Неужели всё это они сами съедят и выпьют? Да тут на целый полк выставлено! Глаза разбегаются и пахнет ну очень аппетитно, если не обращать внимания на отчётливый винный дух, от которого даже слегка заслезились непривычные к такому глаза.

На вошедших мальчишек почти никто не обратил внимания. Покосились равнодушно сидящие слева орфинги, один — самый здоровый — оскалился, буркнул что-то соседям. Зыркнул исподлобья тучный боярин, прищурился на княжича, с трудом отвёл взгляд. Смеющиеся молодые бояре пренебрежительно покривились и вновь заспорили непонятно о чём. Пир честной в самом разгаре, эвон сколь ещё не съедено и сколь не выпито, какое кому дело до малолетних отроков?

Маг-дознаватель приглашающе показал на места с краю: садитесь, мол, угощайтесь, вот сюда можно. Даже стул с резной спинкой княжичу подвинул. Боеслав, помедлив, нехотя уселся. Стёпка с Ванькой сели рядом на обычную жёсткую лавку. Проворные слуги тут же поставили перед ними расписные тарелки, подвинули вазы с фруктами, налили что-то похожее на брусничный морс в изящные стеклянные бокалы. Мальчишки приступать к еде не спешили, настороженно разглядывали пирующих, косились на соседей. Обвыкались, осваивались.

Застолье было не сказать чтобы очень уж многочисленным. Человек примерно тридцать, включая не вполне человекообразных вампиров и орфингов. Ещё с десяток снующих туда-сюда слуг. Ну и, само собой, стражи, стоящие вдоль стен. Справа — слегка расслабленные весские дружинники. Слева — неподвижные и безмолвные оркландские рыцари, неприятно напомнившие глухими латами порубленных в Оркулане немороков.

"Многовато" — подумал Стёпка. — Просто так нам с ними не справиться".

И тут же поправил сам себя: не справились бы. Потому что никто на них набрасываться не спешил. Да и зачем? Переговоры закончены, согласный ряд подписан, все довольны, ну, кроме князя Могуты и тайгарей, и теперь можно с полным на то правом и со спокойной душой вкусно есть и сладко пить, отмечая чревоугодием мирное решение весьма непростого вопроса. Вот почему Купыря ничуть не обеспокоился и так спокойно их сюда отпустил, понимал, что ничего у них не получится, что не будет никакой битвы с коварными врагами, никакого изгнания супостатов навсегда. Ничего не будет. Поздно. Всё уже свершилось. Сообразил это Стёпка и слегка опечалился. Зря прилетели. Точно зря. Разве что поесть. Когда ещё придётся за таким богатым столом и в такой представительной компании посидеть.

Он посмотрел на поникшего княжича, на молчаливо сидящего экзепутора, потом взял бокал и отхлебнул. Ну да, обычный морс из демоники. Мальцам хмельное не положено. Да не очень-то и хотелось, откровенно говоря. Попробовали они как-то с Ванькой бражку в Проторе. Щепля откуда-то приволок бутыль. Бражка им не понравилась. Вонючая и невкусная. Как такое можно пить?

И сейчас, разглядывая заставленный бутылями, бочонками и фигурными ендовами стол и потные лица уже изрядно захмелевших людей, Стёпка невольно морщился. Он-то напридумывал себе, что будут споры, ссоры, крики и ругань, может даже сражения, а тут... Пьяные морды, красные носы, нетрезвые взгляды, невнятные речи. О чём с ними сейчас говорить, что ты им докажешь? Посмеются только, а назавтра, протрезвев, о тебе уже и не вспомнят.

Из всех присутствующих в лицо он знал от силы двух-трёх человек. И ни одного такого, с кем хотелось бы лишний раз встречаться. Тем более — за одним столом сидеть.

Места в центре отчего-то пустовали. Ожидалось, что там будут сидеть все из себя довольные и надутые спесью пресветлый князь Всеяр и глава оркландского посольства крон-магистр Д'Варг, но по какой-то причине как раз этих двоих самых тут главных не было. То ли куда-то ушли, то ли ещё не пришли.

Дряхлый и до изумления усохший вампир, сидящий на противоположном крыле стола, сверлил недобрым взглядом мальчишек, отщипывая своими чудовищными когтями кусочки мяса от сочащегося жиром окорока и небрежно бросая их в старческий провал рта. Стёпка, наткнувшись на его взгляд, нарочно смотрел прямо и уверенно, решив зачем-то переиграть высоса, и тот не выдержал, опустил глаза, как будто ему стало неинтересно. Однако оба знали, что в этом поединке демон победил.

Княжича, как показалось Степану, никто не узнал. Или в хмельном угаре просто не заметил. Да и что в нём, скажи-кось, интересного, в этом бывшем наследнике бывшего правителя бывшего княжества, честно и справедливо разделённого между более сильными соседями? Малец он и есть малец, будь за ним хоть три по десять поколений славных предков. Что толку в прадедовых победах, коли нынче нет у тебя ни силы, ни власти? Пустили из жалости за стол — ну и будь доволен... Боеслав пока терпел, но видно было, что это даётся ему с трудом. Будь он постарше и поопытнее, а так... Ну что он может сделать всем этим сиятельным гадам? Правильно, ничего. Вот и молчи. Сиди, жуй, что дали, и молчи. И радуйся, что не погнали в шею. А ещё лучше — напейся до беспамятства, чтобы хмель помог с обидами примириться. Благо, что никто тебе супротив и слова не скажет, разве только посмеются.

Гузгай в Стёпкиной груди тоже молчал. Пыжился-пыжился, кипел-кипел, подгонял, чуть ли не пришпоривал, а как дошло до самого важного, притих, затаился и гонор свой растерял. Вот так вот. Это тебе не с немороками биться, тут одним мечом ничего не сделаешь... к сожалению.

Ванька молчать не хотел. Инерция разбега в нём ещё не кончилась, внутренне он ещё летел вперёд, в бой, в атаку... А тут такой облом. Героическая атака бесславно захлебнулась, напоровшись на заставленный вкусностями стол.

— Ну? — требовательно уставился он на друга.

— Что ну?

— Чё происходит, ты можешь объяснить?

— Что тут объяснять? Сидим, ждём, едим, пьём. Что тебе ещё надо?

— И для этого мы сюда летели, да? Я-то думал, щас как пойдём всех крушить, как дадим всем гадам по рогам... Ты так оттуда сорвался, как будто тебя под зад пнули. Что ты там такое увидел, что в тебе гузгай опять пробудился?

— Ну-у... увидел, да, — неохотно подтвердил Стёпка. — Отчётливо так, словно на самом деле. В общем... как будто бы война началась и всех почти убили. Всех наших. Смаклу, Глуксу, вурдалаков, троллей, — он покосился на княжича и продолжил вполголоса. — Могуту тоже убили, а самого Боеслава заковали и в клеть засунули. Ну и... сидим вот тут теперь, на рожи эти пьяные зачем-то смотрим. И вообще — не дёргай меня! Я сам пока не знаю, что делать!

А ведь как ему представлялось, пока они летели. Ох, как здорово представлялось! Виделось в цвете, звуке и чуть ли не в три дэ.

* * *

"...и вот входят они втроём в шатёр и встают прямо перед столом, как хозяева. Потому что княжич и есть здесь самый настоящий хозяин. А все эти знатные, мудрые, и влиятельные недовольно смотрят на Боеслава и на его странно одетых спутников и молчат. И злобно думают, наверное, про себя, что они, понимаете ли, важные взрослые дела обсуждают, договариваются и советуются, а тут мало того, что нежеланные гости незваными заявились, так они ко всему ещё и мальцы, ничего в серьёзных делах не смыслящие и ничем, окромя дитячьего гонора, не владеющие. Послушаем, что они сказать надумали, а потом — в шею их, в шею...

И так они все молча разглядывают друг друга довольно долго. А потом Стёпка решает, что нужная пауза выдержана достаточно.

— Добрый день всем! — звонко произносит он. — Просим прощения за невольное опоздание. Гонец, которого вы отправили к княжичу, где-то заблудился. Так что мы... прилетели сами.

— Гонец? — удивлённо поднимает брови сидящий в центре стола пресветлый князь Всеяр. — О каком гонце речь? Разве вас кто-то сюда приглашал? Или я что-то не знаю?

— Не было никакого гонца, — поворачивается к нему верховный маг-дознаватель Благомысл. — Демон лжёт. Демоны всегда лгут.

— Тогда почему они здесь? — капризно кривит губы пресветлый князь.

— Потому как дерзки не по чину, — поясняет Благомысл, многозначительно косясь на Краесвета. — Не укоротили сему демону язык вовремя-то. А я упреждал. Не слушали меня, не верили. Расхлёбывайте теперь.

Решив, что негоже княжичу стоять стоймя, когда все остальные сидят, Стёпка подхватывает свободный стул и ставит его рядом с княжичем.

— Садись, — приглашает он. — Нечего тут перед ними.

И княжич послушно опускается на стул, изо всех сил пытаясь сохранить гордый вид. На то, что присутствующим это не слишком нравится, Стёпке наплевать. Перетерпят. Щас им ещё и не то придётся стерпеть.

— Говорите, не было гонца? — спрашивает он, обращаясь к Благомыслу. — Надо же! А мы ещё гадали, куда он делся? Неужто заплутал в Предмостье-то? А потом думаем, чего попусту время терять? Вы ведь тут нас уже заждались.

— Что ты плетёшь, демон? — предсказуемо вскипает Благомысл. — Вас тут никто не ждал! По какому праву вы сюда посмели заявиться? Вы кто?

Ванька испуганно косится на Степана. А тот напротив чувствует в себе необходимую уверенность. Сомнения в нём почти пропали, и настоящая хорошая злость кипит внутри, подогреваемая гузгаем.

— Хороший вопрос, — говорит он. — Сразу видно, что вы не местные. Вот это, например, если кому здесь ещё неизвестно, княжич Боеслав, сын и наследник князя Могуты. И между прочим, будущий законный правитель Таёжного княжества.

И говоря это, он смотрит прямо в глаза пресветлому князю Всеяру. А тот слушает молча, только губами слегка дёргает, выдавая негодование и злость.

— И вы все, хочу вам напомнить, находитесь на территории этого княжества, — продолжает тогда Стёпка, очень по-взрослому. Это гузгай помогает ему не сбиваться и говорить связно и чётко. — И теперь возникает вот какой ещё вопрос: кто ВЫ все такие? И что вы здесь, гости не слишком дорогие, втайне от законного правителя и хозяина этих земель делаете? Заговоры устраиваете или, может, подлость какую нехорошую замыслили?

Ванька невольно хрюкает, а Боеслав, чтобы не улыбнуться, сжимает губы, потому что первый страх у него уже прошёл и он вспомнил о том, кто он есть и как ему себя следует держать.

— Довольно! — стучит в великом раздражении по столу тяжёлым кубком пресветлый князь. — Не с руки нам выслушивать невесть кого! Демоны эти наглые, княжичи недорослые... Вывести их вон!

Несколько слуг с решительным видом направляются к мальчишкам, но для начала им необходимо обойти столы. И когда они их обходят, оказывается, что уже поздно. Потому что в ответ на Стёпкин призыв, в шатёр, разрывая его, просовывается огромная и страшная голова дракона. Просовывается, распахивает пасть и оглядывает тяжёлым взглядом жутких глаз всех сидящих. И все сидящие под этим взглядом невольно ёжатся и кое-кто даже притворяется неживым. Слуги тоже оказываются людьми понятливыми и тотчас возвращаются на свои места.

— Продолжаем разговор, — говорит тогда Стёпка. — Кажется мне, княжич, что эти люди и в самом деле о чём-то нехорошем здесь договариваются. А мы даже не знаем, кто они и как их зовут..."

* * *

Между прочим, подумал Стёпка, с трудом отвлекаясь от восхитительной воображаемой картины, а в самом деле, неплохо было бы узнать, кто здесь кто. Заодно и Боеслава слегка развлечь, а то он что-то совсем приуныл.

— Княжич, — повернулся он к Боеславу, — ты ведь здесь всех знаешь?

— Не, не всех, — окинул тот недобрым взглядом пирующих. — Токмо знатных да старших. А прочих не знаю.

— Да прочие нам и ни к чему, — отмахнулся Стёпка. — Расскажи нам про тех, кто здесь самый главный, ага. Прямо по порядку.

— Зачем тебе это, Стёпыч? — зашипел Ванька. Понимая, что никому они здесь не нужны, он хотел, чтобы всё так и оставалось. А чё, посидим немного да и уйдём себе потихоньку.

— Затем, — отмахнулся Степан. А потом всё же пояснил: — Врагов надо знать в лицо. Есть такая военная мудрость. А то сразишься с кем-нибудь, а потом даже похвастаться не получится, потому что не будешь знать, кого ты победил.

Шептать он не хотел, говорил обычно, всё равно в шуме, гуле голосов и бренчании посуды никто не расслышит. А если даже и расслышит, какая разница, чего бояться-то? Съесть их не съедят, и нападать никто пока не собирается.

— Ага-ага, — ехидно закивал Ванька. — Смелый он какой... Победами он хвастаться собирается... Тут, скорее нам самим по шапке настучат. И, знаешь, мне почему-то без разницы, как зовут того, кто это сделает.

Боеслав вздохнул, видимо, был солидарен с Ванькой, но всё же указал глазами на сидящего справа от них дородного бородатого боярина:

— Ясеньградский воевода Нинил Горбень.

Княжич говорил вполголоса, но грузный, красноносый боярин, вопреки Стёпкиным рассуждениям, каким-то чудом услышал или понял, что говорят о нём, оглянулся и, помедлив, всё же слегка склонил голову, упёршись пышной бородой в живот. На княжича он смотрел без интереса. Так, показал, что, мол, узнал тебя, сын Могуты, здрав будь, — и опять к своему бокалу приложился.

— С отцом дружил, в верности клялся, коня мне степного обещался подарить, — княжич повернулся к Стёпке. — А посля чуть не первый к весичам переметнулся. А у вас там, в демонском мире, изменники есть?

— Они везде есть, — кивнул Стёпка, глядя на закаменевшее лицо воеводы (расслышал он слова княжича, ишь как набычился-то). — Но хороших людей — и демонов — всё равно больше.

Ванька неопределённо хмыкнул, но промолчал, не стал спорить. Потом подвинул к себе широкое плоское блюдо с длинноносой шипастой рыбиной и принялся тяжёлой двузубой вилкой отковыривать от неё кусочек. Не выдержал экзепутор. И в самом деле — вокруг все жуют и пьют, а мы чем хуже?

— Следом за ним, в лазоревом охабне и с рыжей бородой, — продолжил княжич, — Онфим Ширей. Усть-лишайский воевода.

И этот тоже оглянулся, сверкнул зло глазами, нет, у них точно какие-то амулеты при себе имеются, иначе с чего бы это они сразу начинали на княжича косится, сразу после того, как тот называл их имена. Но Ширей бросил недобрый взгляд не на Боеслава, а на Стёпку. И тотчас припомнилось, что это отец Варвария и Махея. Слышал, наверное, о демоне от своих сыновей-балбесов, потому и злится. Сам воевода был грузный, почти квадратный, голова без шеи, лицо багровое, похоже, выпил уже немало. Неприятный человек, мутный даже на первый взгляд, сразу видно, в кого сыновья такими вредными уродились.

Так, следом за Ширеем расположились молодые бояре, видимо из воеводской свиты, ничего не решают, ни за что не отвечают, всем довольны, смеются, шумят, пьют... А вот следом за ними...

— Маг-летописец достопоч... э-э-э... Никарий, — выговорил с заминкой княжич. — Обучал младших студиозусов писанию и чтению, пока его в архивное хранилище не попёрли. Шибко злой и на руку скорый. А по правую руку ученики его сидят, пригрел у себя самых что ни есть подлых.

Никарий? Неужели? Стёпка удивлённо попытался разглядеть за бутылями и прочей посудой своего давнего врага. Выжил гад, сидит вином заливается. Толстяк (впрочем, уже значительно похудевший, не прошел, видимо, бесследно магический удар) тут же поперхнулся и расплескал вино из бокала. Поймав взгляд демона, злобно прищурился в ответ, искривил рот в многообещающей улыбке. Не добил его Глукса, к добру ли, к несчастью ли, впрочем, чёрт с ним, ничего он нам теперь не сделает. Сволочь, а ведь это он меня подсылом оркландским называл, а сам с орклами чуть ли не обнимается... Стёпка с трудом удержался, чтобы не показать ему язык.

За Никарием сидели весичи. Вольготно сидели, не на жёстких лавках — в креслах с высокими спинками. Лица у всех довольные, размякшие, взгляды масляные, праздник у них сегодня, есть чему радоваться.

— Глава посольского приказа второго двора светлейший князь Бармила.

Светлейшего князя Стёпка помнил по своему самому первому дню, когда увидел его въезжающим в замок. Недоброе лицо, жёсткое, и глаза, словно два буравчика. Так и сверлят. Покосился коротко, щекой недовольно дёрнул и вновь к соседу повернулся, слушает, что тот ему в ухо зудит. А сосед-то у него не простой и знакомый прямо-таки до боли...

— М-м-м... — замялся княжич.

— Этого мы и сами знаем, — сказал Стёпка. — Колдун-оберегатель Полыня. Нехороший человек. Совсем-совсем нехороший. Кстати, старший братец мага Алексидора.

Полыня замолчал, неприятно и чуть-чуть пьяно улыбнулся демонам и изобразил рукой что-то вроде приветствия. На правой скуле у него заметно темнел приличного размера синяк. Ванька тут же злобно зашипел, припомнив удар молнией и вообще всё. Даже за склодомас невольно схватился.

— Не шипи, Ванес, — сказал ему Стёпка. — Ты ему тоже хорошо приложил. Видал, какой синячище, — и пояснил княжичу. — Мы с ним и его братом вчера у входа в сокровищницу столкнулись. Они в нас молниями, а Ванька — склодомасом как шарахнул, так их и унесло.

— Я думал, его вообще унесло, — пробормотал Ванька. — А его вон куда — прямо за стол. Развалился тут, как этот... Вином угощается.

Да, странно это было на Стёпкин наивный взгляд. Ещё вчера они с Полыней друг друга чуть ли не убивали, молниями жгли и склодомасом жахали, а сейчас сидят за одним столом как ни в чём ни бывало. Словно и не было между ними ничего. Словно всё было понарошку, невсерьёз. Как детская драка в песочнице из-за совочка.

Кто там у нас дальше? А-а-а, очередное знакомое лицо.

— Старший маг-дознаватель Всецарской Чародейной палаты достопочтенный Благомысл, — как по писаному выдал Боеслав. Всё-таки хорошо студиозусов в замке учат. Или это только княжичу необходимо знать всех в лицо, по именам и должностям?

Поименованный маг-дознаватель оглянуться не соизволил. Но на что угодно можно было поспорить, что внимание к своей персоне он уловил, а иначе какой же он тогда маг.

— Ну не слишком-то он и почтенный, — прокомментировал Стёпка, глядя на отвисшие щёки жующего Благомысла. — Меня в Проторе хотел в кандалы заковать. Ни за что, просто потому что демон. И этих убийц с самострелами тоже, наверное, он подослал. Точно он, больше некому.

— Это который? — встрепенулся Ванька, роняя с неудобной вилки здоровенный шмат рыбы. — Мордастый тот? Вот ведь сволочь! Самому бы ему из того самострела в башку лысую... Да здесь, по ходу, одни гады собрались!

— А ты кого тут хотел встретить? — усмехнулся Стёпка. — Одни гады и есть. Порядочных людей сюда не позвали. А мы не гады, мы сами пришли.

У княжича пересохло горло, он налил в серебряную чашу вина и выпил залпом почти половину.

— Не опьянеешь? — озаботился Стёпка.

Боеслав мотнул головой:

— Это застольный сидр. Чтобы с него захмелеть — ведро выпить надобно.

Ванька тут же наполнил пустой кубок из того же кувшина и осторожно снял пробу.

— Вкусно, — заключил он, облизнувшись. — И яблоками пахнет.

Стёпка зачарованно наблюдал за тем, как почти опустевший стеклянный кувшин медленно сам собой наполняется до краёв. Нескончаемое вино! Интересно, а ещё что-нибудь нескончаемое на этом столе есть? Мясо там, например, фрукты какие-нибудь... Поросёнки жареные, у которых заново съеденные ножки отрастают...

— Стёп, вот только скажи честно, что мы здесь забыли? — очень серьёзно спросил Ванька. — Что высиживаем? Мне на их пьяные рожи смотреть уже тошно, а дальше-то ещё хуже будет. Скоро, наверное, петь и плясать начнут.

— Княжича мы здесь охраняем, — нашёлся Стёпка.

— И всё?

— Пока всё, — Степану и самому не нравилось происходящее, особенно не нравилось, что всё шло совсем не так, как ожидалось. Вообще всё шло не так. И куда-то не туда. Похоже было, что они в самом деле посидят-поглядят, поедят-попьют — и уйдут, ничего не решив и ничего не сделав. И для чего тогда приходили? Для чего рвались сюда, дракона зачем притащили?.. Кстати, кто там у нас дальше по списку?

За пустующими местами предводителей расположились орклы. Тоже что-то ели и пили. Как всегда — в своих мрачноватых одеждах и с таким выражением на чисто выбритых лицах, словно всё здесь им до смерти надоело и всех окружающих они брезгливо презирают. И почему-то казалось, что в отличие от весичей, которые налегали на вино, они употребляют что-то более крепкое, какой-нибудь оркошнапс. И если лица прочих пирующих от выпитого все сильнее багровели, то физиономии орклов лишь бледнели, как будто вместо крови в них текла вода. И веселье у них было какое-то мрачное и натужное, без огонька.

— Этих двух главных у орклов я тоже знаю, — признался Стёпка. — Оркимаги К'Санн и О'Глусс.

— Крон-мейстер К'Санн и убер-оркимаг О'Глусс, — уточнил княжич. — Крон-мейстер прошлым летом в замке две недели гостил. С отцом-заклинателем встречался, говорят, на свою сторону хотел переманить. И золото гномам замковым, по слухам, тоже он привёз. Старшим студиозусам про Оркланд всякое-пречудесное рассказывал, к себе зазывал, говорил, мол, у них жизнь не в пример богаче и вольнее. Кое-кто поверил. Двое даже по зиме уехали. И ни слуху, ни духу, словно сгинули навовсе.

Стёпкин недобрый знакомец с Бучилова хутора повернулся, тряхнув дурацкими косичками, прищурился, видимо, не сразу сообразив, кого он видит, затем кивнул и отсалютовал полным бокалом. А дед гадёныша Г'Варта престарелый господин К'Санн очень выразительно потрогал себя пальцем под подбородком, намекая на известное обоим событие. Стёпка поморщился и с трудом удержался от того, чтобы тоже не коснуться пострадавшего места.

— Слышь, Стёпыч, а тебе эти орклы случайно никого нехорошего не напоминают? — спросил Ванька, косясь недобрым глазом на оркимагов.

— Ты о чём?

— Ну-у-у... Чёрные все и звания у них... такие... убер-крон-шмубер... Почти как у Штирлица. На эссэсовцев они похожи, скажи.

— И правда, — скривился Стёпка. — Есть что-то похожее. В нашем мире были такие враги, тоже в чёрном ходили, — пояснил он княжичу. — Не маги, правда, но гады ещё те. В войне с ними очень много народу погибло.

— Одолели их? — с затаённой надеждой спросил княжич.

Стёпка кивнул:

— Одолели. Почти всех под корень извели. А кого не извели, те по дальним странам разбежались.

— Тогда и мы орклов одолеем, — подытожил княжич. Но в голосе его прозвучала не твёрдая убеждённость в грядущей победе, а, скорее, грустное осознание того, что одолеть Оркланд будет непросто и до победы доживут не все.

— Это мы их такими придумали, точно тебе говорю, — прошептал Ванька. — Ниглок был прав.

— Хорошо хоть Гитлера не придумали. Или Мюллера, — и тут же Стёпка вспомнил подвалы Оркулана и чародея Перетвора, как две капли воды похожего на киношного шефа гестапо. Тьфу-тьфу, лучше эти имена вовсе не произносить, а то помянешь чёрта, а он тут как тут...

— Второй верховный князь горгу-наанов Ухлак Тоггу-Ягир, — с явной неохотой выговорил княжич имя следующего персонажа — того самого старого высоса. Вампирский князь в ответ слегка оскалился, показав единственный клык и опять отправил в рот кусок мяса. Ванька, не научившийся противостоять вампирскому гипнозу, звучно сглотнул и оцепенел, не успев поставить чашу на стол. Так и замер в нелепой позе, перестав даже дышать.

Верховный вампир был невыразимо дряхл и очень, очень страшен. Вся серая, морщинистая кожа его... м-м-м... лица сползла вниз, отчего глаза его тоскливо вытянулись по вертикали, и нижние веки, пугая изнанкой, как бы сочились кровавыми слезами. И что-то в его облике было от постаревшего Арлекино — превратившегося в полную свою противоположность клоуна, злобного и ненавидящего всё и вся. Бр-р-р! Сидящие слева и справа от старца молодые вампиры внимательно зыркали по сторонам, то и дело прикладываясь к кубкам с красным вином (не с кровью ли?). Движения их были резки и порывисты, словно им энергию некуда было девать. Так и казалось, что они сейчас сорвутся с места и помчатся по улицам Предмостья, выискивая подходящую для кровопускания жертву...

Стёпка пихнул застывшего друга в плечо, а когда не помогло, ещё и перед глазами рукой помахал:

— Эй-эй, не смотри на него, Ванес... Слышишь меня? Отвернись, говорю!

— Ф-фух! — выдохнул Ванька, отмирая. — Вот же гад вампирский! Прямо в мозги мне залез своими гляделками. Бр-р-р, жуть какая!

— Ты как, ещё не хочешь принять в себя сумрачную душу истинного народа?

Ванька в ответ только отчаянно замотал головой. Нет уж, спасибо, превращаться в Ниглока у него не было никакого желания. За противоположным столом кто-то хрипло засмеялся, не над ним, конечно, но он всё равно покраснел. Звякало стекло, слуги забирали опустевшие тарелки, упала и покатилась бутыль; застолье не утихало. Да и с чего бы ему утихать, особливо ежели вино всё никак не кончается.

— Ладно, Боеслав, кто у нас там дальше?

— Э-э-э... — опять замялся княжич. Дальше были орфинги, среди которых особенно выделялся один, могучий и громадный, этакий слегка очеловеченный Кинг-Конг, выше всех на голову и шире раза в полтора. Поперёк его выпуклого лба с большими надбровными дугами тянулся страшноватый косой шрам, щедро украшенный татуировкой.

— Орфингов тоже пропускаем, — сказал Стёпка. — Оркландские слуги нам неинтересны.

Он был не прав и знал это — здоровенный орфинг явно не был простым слугой, потому что слуги в таких дорогих одеяниях не ходят. Вполне возможно, что это был, например, отец или дядя Заргууза. Что-то общее угадывалось в их звероподобных физиономиях. Имя его никто не называл, но внушительный гигант тем не менее шевельнул по-звериному острыми ушами и, отвлёкшись от мяса, ожёг мальчишек злобным взглядом. Он был здесь самым опасным и, скорее всего, физически самым сильным существом. Бугрящиеся мускулами плечи чудом не разрывали бархат расшитого серебром камзола. Шурхесс, конечно, покрупнее будет, прикинул Стёпка, да и на вид пострашнее, но и этот тоже ничего. Вот же подобрали себе орклы союзничков, с такими только тролли справиться могут. А смотрит как, у-ух!

— Стужгородский воевода Дидяй, усольский воевода Покроп и воевода Подолья-на-Логу Стоян, — небрежной скороговоркой завершил перечисление Боеслав.

Эти трое, сидящие последними на том крыле стола (если не считать нескольких боярчиков), были чем-то до изумления похожи друг на друга. Грузные мужчины в почтенном возрасте, упитанные, важные, бороды с сединой, охабни с меховыми оторочками, у каждого на шее — непростые амулеты на золотых цепях. Основательные такие дядечки, внушающие. Лишь глаза выдают беспокойство и неуверенность, так и бегают, так и стреляют по сторонам. Княжич не назвал их достопочтенными, не назвал даже по именам. Почему?

— Это они? — спросил Стёпка, догадавшись. — Те заговорщики, которые убили твоего деда?

Боеслав кивнул.

Воеводы — все трое — тут же с такой ненавистью уставились на мальчишек, что казалось, ещё минута и они испепелят их дотла. Вроде и не должны были услышать сквозь шум и гам, а поди ж ты, услышали. Совесть, или что там у них осталось вместо неё, всё же, как видно, не даёт покоя. Да какая совесть — откуда она у них? Всё те же амулеты от и для подслушивания, вон их сколько на толстых цепях понавешено.

— Я бы на твоём месте... Даже не знаю, что бы с ними сделал. За такое во всех странах, мирах и временах смертная казнь полагается. А они сидят тут себе, винцо попивают, предательство своё празднуют. Тогда князя своего убили, а сейчас и родную землю врагам продали.

— Недолго им осталось, — проронил чуть слышно Боеслав. — Я им деда не прощу.

И так это веско прозвучало, что у обоих демонов даже мурашки по спине побежали. Глянул Стёпка на воевод-изменников и показалось ему, что эти, пока ещё живые и очень ещё неплохо себя чувствующие люди, на самом деле уже мертвы.

Самый грузный из воевод, кажется, Стоян из Подолья-на-Логу долго смотрел на княжича, жевал недовольно губами, отчего его седые усы по-тараканьи шевелились, затем с трудом выбрался из-за стола, качнулся, едва не упав, и двинулся нетвёрдой походкой прямо к мальчишкам.

— Ну вот, — проворчал Ванька. — Я так и знал, что какой-нибудь пьяный гад в конце-концов к нам привяжется.

— Здрав будь, княжий сын, — воевода встал напротив Боеслава, ухватился для устойчивости обеими руками за стол, едва не перевернув блюдо с яблоками. Говорил он невнятно, с трудом шевеля мясистыми губами. — Слышал я, отец твой помирать... ик... передумал. Слух ходит, передумал он уже помирать. Так ли?

— Батюшка здоров, — ответил княжич, старательно глядя куда-то в сторону.

— Здоров, — повторил воевода. Стёпка поморщился и отодвинулся подальше, потому что винным духом от воеводы разило просто убойно. — Обезножен, однако же здоров. Не брешут, тоись, люди. Эт-то славно... А почто же ты, княжий сын, личико-то своё от меня воротишь? Что же тебе... ик!.. зазорно с почтенным боярином разговор вести, да?

— Нет у меня к тебе почтения, воевода, — Боеслав поднял голову, посмотрел снизу вверх Стояну в глаза. — И говорить с тобой не желаю.

— Почто? — удивился тот. — А-а-а... за княжество обиду имеешь. За то обиделся, что не позвали отца твоего. Так нынче не наш тут... ик... верх. Али тебе то не ведомо? Энто сам пресветлый князь Всеяр Могуту видеть не восхотел. К его слово супротив нашего сильнее.

— Не токмо за измену вашу, — выдохнул Боеслав. — Но пуще всего за деда моего. Ведомо мне, воевода, кто в его смерти повинен.

— За деда, говоришь? — воеводу опять повело, но он сумел удержаться на ногах. — За князя Крут-томира? Так его же элль-финги подлые... ик... застрелили.

И тут Стёпка не выдержал.

— Да вы его и убили, — сказал он прямо в потное лицо воеводы. — Вы втроём, с этим... с Дидяем и с Укро... Покропом. Сами измену затеяли, а теперь на элль-фингов всё валите!

Воевода оскалился, показав крупные желтоватые зубы.

— А ты кто таков, пащенок? — выплюнул он. — Кто ты есть, что дозволяешь себе обвинять в непотребном уважаемых всеми людей?

И так он громко это произнёс, что все прочие разговоры тотчас стихли и десятки глаз внимательно уставились на мальчишек.

— А это не я вас обвиняю, — сказал Стёпка, внутренне ощетинившись. — Вас обвиняет сын вашего законного князя.

— Сын, — пренебрежительно фыркнул воевода. — Что он может знать, недоросль? Ему кто-то... ик... напел в уши подлой лжи, а он и поверил по недомыслию своему.

— Я всё видел своими глазами, — перебил его, вскочивший на ноги Боеслав. — Мне на Дозорной башне призрачный образ деда явился. И я ныне верно знаю, кто в его смерти повинен.

— Опять лжа! — неестественно засмеялся Стоян. Он отёр широкой ладонью пот со лба и в поисках поддержки обернулся к угрюмо слушавшим перепалку подельникам. — Почему мы должны тебе верить, сын Могуты? И не во сне ли тебе дед твой привиделся, ась? Ха-ха-ха.

От его нарочитого смеха Стёпку аж передёрнуло. А Боеслав медленно расстегнул верхние пуговицы кафтана и вытащил на всеобщее обозрение княжий оберег. Может быть и показалось, но на миг весь шатёр словно бы фотовспышкой осветило — брызнуло острыми лучами по глазам, и кое-кто недовольно прищурился, а кое-кто даже и зажмурился, не в силах выдержать чуждый им, слишком ясный, пронзающий насквозь свет.

— Призрак князя Крутомира вложил мне в руки сей оберег, — очень тихо, но так, что слышали его почему-то все, произнёс Боеслав. — И того, кто под вражьи стрелы его подвёл, кровью своей мне указал.

При виде оберега Стоян изменился в лице и отшатнулся, закрыв глаза рукой. Даже хмель с него почти весь слетел. Дидяй и Покроп мрачно смотрели на княжича, бессильно сжимая кулаки. Зря не верили, напрасно отмахивались, добыл где-то недоносок утерянный оберег, эвон как по глазам пыхнуло, и не скажешь теперь, что поддельный... Придушить бы его тишком в глухом углу, да как бы не припоздали уже, вот жеж оказия!

— На сём обереге вы прилюдно клялись верно служить моему деду, — сказал Боеслав, подняв оберег насколько хватало тесёмки. — Вам повторить ли, воеводы, те громкие слова, что вы тогда произнесли? Вам напомнить ли, как обережная сила наказывает клятвопреступников?

Задыхающийся Стоян рванул тугой ворот, треснули петлицы, по столу запрыгали оторванные яшмовые пуговицы. Стёпка поймал Ванькин испуганный взгляд. Кажется, сейчас кто-то умрёт.

— Княжич, я прошу тебя, не делай этого, — прозвучало за спиной негромко, но уверенно. — Нынче не время и не место для подобных обвинений. Убери оберег, спокойствия всеобщего ради.

Стёпка оглянулся. Рядом с ними стоял непонятно откуда взявшийся Краесвет. Верховный маг-хранитель Чародейного совета. Тот самый маг, который в обмен на конхобулл позволил Степану посмотреть на заключённого в тюрьму Людоеда. Тоже враг, конечно, потому что весич. Но враг не злобный и не упёртый. Очень вовремя он появился, не дал разгорающемуся скандалу зайти слишком далеко. Хотя сам Степан, например, совсем не был бы против того, чтобы княжич проучил как следует воевод-изменников. Они же, не надо забывать, в убийстве его деда прямое участие принимали.

Боеслав, не сводя горящего взгляда с полузадохнувшегося воеводы, нехотя заправил оберег за ворот, не сразу застегнул пуговки подрагивающими от гнева пальцами.

Некоторое время все молчали, слышно было только прерывистое сопение и кашель воеводы Стояна. Как оказалось, и Покроп с Дидяем тоже пережили не самые лучшие мгновения в жизни. Кроме страха и злобы, на их побледневших лицах отчётливо читалась и растерянность: не ожидали подлецы изменники, что их так явно, на глазах у новых хозяев макнут мордами в их собственную гнусность. Полагали, видимо, что они тут под надёжной защитой. А мелкий княжич защиту эту даже и не заметил. Едва-едва на тот свет всех троих не отправил. Ишь, как глазеньями-то сверкает — весь в деда. Сказывается гневливая кровь-то. Не придушили вовремя, теперь расхлёбывай. Авось, оркландцы сподмогнут, наведут порчу какую, али высосов своих подговорят на недоброе, поскольку энтот княжич им тоже ни с какого боку не нужон.

И тут наконец в шатре появились пресветлый князь Всеяр и глава оркландского посольства крон-магистр Д'Варг. Видимо, что-то обговаривали с глазу на глаз. Бодрым шагом прошли мимо мальчишек и заняли свои места во главе стола. Один весь в ало-золотом, другой — в чёрно-серебряном. Один упитанный, румяный, щекастый, другой — иссиня-бледный, худой, крючконосый. Вокруг одного — поддерживаемая магами аура довольства и благополучия, этакое невидимое простым глазом сияние справедливой и уверенной в себе власти. Вокруг второго — тоже невидимое, но явно ощущаемое мрачное напряжение, что-то вроде клубящегося сумеречного облака, заставляющее держаться от него на безопасном расстоянии. Две даже не противоположности — два совершенно разных мира, а поди ж ты, сговориться сумели, не рассорившись. Хотя... всё ещё, наверное, впереди. В политике ведь оно так — сегодня вместе вино за одним столом пьют и в вечной дружбе клянутся, а завтра уже на расстоянии проклятьями друг друга осыпают и грозятся стереть вчерашнего союзника с лица земли. Многочисленная свита, состоящая у одного из ближних бояр, а у другого из молодых орфингов и вампиров столпилась за хозяйскими спинами. Князь спросил что-то вполголоса у Благомысла, выслушал короткий ответ и, не взглянув в сторону княжича, заговорил с крон-магистром.

Стёпка смотрел исподлобья на их довольные лица, на то, как они посмеиваются, как жуют и пьют, на то, как пресветлый князь весело прижмуривается и облизывает губы, а крон-магистр важно кивает и аккуратно вытирает белоснежным платком узкий рот, как расторопные слуги ненавязчиво подливают им вино в бокалы и убирают опустевшие тарелки... Он смотрел и представлял, как всё могло бы быть, если бы...

* * *

"— ...взгляните, уважаемый Д'Варг, какие у нас нынче любопытные гости, — лениво проговорил Всеяр, показывая на мальчишек зажатой в руке обглоданной костью. — Их никто не звал, а они сами пришли. Княжич, ваша отвага достойна всяческого уважения. Если вы и впредь будете столь же смелы, как ваш отец, вы, я уверен, сумеете занять достойное место в свите моего царственного брата.

До Степана, не искушённого в придворных интригах, не сразу дошёл смысл столь витиеватого высказывания. Поэтому реакция Боеслава его поначалу здорово удивила. А побледневший княжич, напрягся весь, словно струна, встал и ответил твёрдо и звонко:

— Благодарю вас, князь, за лестные слова о моём отце. Он и в самом деле смел и отважен, что не раз доказал в сражениях. Ежели же говорить обо мне... Уверяю вас, а такожде и всех сидящих за этим столом, что у меня нет ни малейшего желания занимать даже самое почётное место в свите великовесского правителя, — голос княжича звенел и взлетал под купол шатра. У Степана с Ванькой от восторга побежали по рукам холодные мурашки. Боеслав меж тем продолжал, не отводя взгляда от пресветлого князя и крон-магистра. — Потому как таёжные князья никогда ни перед кем не склонялись и не склонятся. Вы рано празднуете — вы нас ещё не победили.

— Слишком громкие слова для такого маленького отрока, — небрежно отмахнулся Всеяр. — И ты ошибаешься, княжич: мы УЖЕ победили. Согласный ряд подписан. Таёжного княжества отныне нет.

— Ваш согласный ряд — это просто кусок пергамента! — вскочил, не выдержав, Стёпка. — Можете подписать хоть десять рядов... — он запнулся и спросил, повернувшись в сторону воевод: — А что, ЭТИ тоже подписали?

— Да, — растянул рот в довольной улыбке пресветлый князь. Крон-магистр Д'Варг молчал, под его хищным носом блуждала змеиная усмешка, он явно наслаждался происходящим. — Они все подписали. Они люди благоразумные и понимают на чьей стороне сила.

— Хорошая компания у вас здесь подобралась, — признал Стёпка, с радостью ощущая, что его опять понесло. Он пробежал взглядом по багровым лицам, по бледным физиономиям, по страшным мордам и унылым (да!) рожам. — Воеводы-клятвопреступники, предатели чародеи, подлые колдуны... Изменник на изменнике и изменником погоняет. Ну и чего стоит подписанный ими ряд? Ничего не стоит.

Вот так было правильно, вот так оно всё и должно идти, когда правду говорят в глаза и ничего при этом не боятся. А то сидели тут, как не знаю кто, сопли жевали. Молодец, Боеслав, здорово сказал, расшевелил это пьяное болото.

— Надеюсь, демон, нас с крон-магистром ты в предатели не запишешь и в подлости не обвинять не станешь? — князю было весело, он смотрел на Стёпку, как кот, наверное, смотрит на мышь, которую вот-вот съест.

— Нет, — ответил Стёпка. — Насчёт подлости ничего не скажу, я ведь вас почти не знаю. А предатели?.. Ну, какие же вы предатели? Вы просто враги. Вас не обвинять, вас побеждать нужно и гнать отсюда на все четыре стороны. Чтобы надолго зареклись на чужие земли рот разевать.

— Честность порой сильно осложняет жизнь, — заметил князь. — Ты, верно, по молодости лет ещё не знаешь об этом.

— Наоборот, — возразил Стёпка. — Честному жить проще, потому что ему не надо каждый раз вспоминать, что и кому он соврал. Вы, верно, по старости лет уже об этом забыли?

— Язык у тебя, демон, острее твоей эклитаны.

— А у вас, пресветлый князь, желания больше ваших возможностей, — ах, как красиво умел заворачивать гузгай, Стёпке самому понравилось. — Вот по какому такому праву вы делите Таёжное княжество?

— По праву си-ильного, — впервые подал голос крон-магистр. Его прозрачные глаза с пронзительными точками зрачков насмешливо смотрели на мальчишек. — Демоны слышали о таком пра-аве? Или под вашим небом жизнь устроена ина-аче?

— Мы слышали. И у нас всё устроено точно так же. Вот только кто вам сказал, что вы здесь самые си-ильные?

В ответ раздались добродушные смешки. Смеялся князь, изображали улыбки орклы и вампиры, ухмылялись весские маги. Не разделяли всеобщего веселья только вечно хмурые орфинги и обвинённые — точнее, уличённые — в измене воеводы.

— Твой... Ваш дракон, конечно, грозен, демоны, — признал Д'Варг. — Грозен и велик. Но он один и он не всемогущ.

— А княжья дружина и таёжное ополчение вас уже не пугают? — ехидно поинтересовался Стёпка. — Мы, когда летели, видели сверху: вас меньше. Намного меньше.

— Ополчение, — фыркнул пресветлый князь. — Холопье быдло, возомнившее о себе слишком многое. Что бы они там ни кричали, не им решать и властвовать. Судьба улуса уже решена. И — да, мы здесь сильнее.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Стёпка. (Чёрт, почти как у воеводы Стояна получилось, но, впрочем, неважно). Он уже давно вышел из-за стола и стоял так, чтобы видеть всех и чтобы его видели все. — Вы были сильнее и вас было больше, когда за рекой стояли шатры элль-фингов. А где же они теперь? Куда делись свирепые степные тумены, не подскажете ли? И куда, куда вдруг подевался брат кагана Чебурзы достопочтенный Жигюрза? Уж не сбежал ли он от вас почему-то со всем своим войском?

— Ох, и наглый же ты, демон, — покачал головой пресветлый князь. — Ох, и наглый. И зачем тебя только призвали под наше небо?.. Полагаешь, нам не ведомо, что это ты каким-то чародейством сманил элль-фингов в степь?

— И ничего это не он! — не выдержал Ванька, выскакивая из-за стола и становясь рядом с другом. — Это сделали мы со Смаклой, понятно. И с драконом. И не было никакого чародейства. Мы этих элль-фингов просто подкупили. Они золото шибко любят.

— Какие богатые нынче демоны пошли, — недоверчиво протянул Всеяр. — Золотом щедрее щедрого разбрасываются.

— Да, — Ванька выпятил грудь. — Мы такие.

— Один-один, — признал Стёпка. Ему было смешно. Очень уж потешно выглядел гордый своими подвигами экзепутор. — Вы подкупили таёжных воевод, мы подкупили элль-фингов.

— А давай... — предложил придумавший какую-то каверзу Ванька. — А давай мы этих воевод у них перекупим. Эй вы, предатели, если мы вам каждому по сундуку золота заплатим, перейдёте обратно на нашу сторону? Нет? А если по два сундука?.. Не пихайся, Стёпыч... Тоже не перейдёте? Ну и ладно, всё равно у нас золота больше нет. Я пошутил. Да и не нужны вы теперь такие князю Могуте. Предатели никому не нужны.

— Уф-ф! — с показным облегчением выдохнул пресветлый князь. — А я уж, грешным делом, испугался, что вы сейчас перекупите всех наших союзников.

— Что же это за союзники, если их можно перекупить? — покривился Ванька, презрительно глядя при этом на продажных воевод.

— Тебя это, верно, удивит, демон, но перекупить можно всех.

— И даже пресветлого князя? — это уже Боеслав спросил. Они теперь втроём стояли посреди шатра, три задиристых подростка, не желающих принимать и понимать подлую правду взрослых.

Всеяр усмехнулся, развёл руками:

— Я неверно сказал. Перекупить можно почти всех. Но не меня.

— И не меня-а, — скривил губы крон-магистр.

Остальные молчали.

Стёпка захихикал:

— А всех остальных, выходит, можно. Я же говорю: изменник на изменнике.

— Золота у вас на всех не хватит, демон, — выговорил, будто прокаркал, Благомысл. — С элль-фингами у вас знатно получилось, не иначе, подсказал кто, как бы не сам Серафиан. Но ты шибко не радуйся. Вернутся они и довольно скоро вернутся. Впустую вы золото потратили.

— Небось, жалеете, что оно не вам досталось?

— Жалею, что не посадили мы тебя вовремя в клеть, — отмахнулся Благомысл. — Ну да ещё не поздно.

— Вам же всё равно не победить, — удивился Стёпка. — Нас больше. Если начнётся война, вас просто сметут. На что вы надеетесь?

— Усмирение бунтующей че-ерни — это не война-а, — поправил его Д'Варг. — Это называется установлением надлежащего поря-адка.

— Вот когда таёжные рати турнули вас из Усть-Лишая, это и было установление поря-адка, — возразил Стёпка. — Правильно я говорю, Боеслав?

Княжич согласно кивнул.

Всеяр требовательно поднял руку над плечом. Один из стоящих за спиной бояр тут же вложил в неё свёрнутый в трубку пергамент.

— Княжич, — веско произнёс Всеяр. — У меня есть к тебе хорошее предложение. Видишь, вот это согласный ряд. На нём нет только подписи твоего отца. И ты, и я, и мы все прекрасно знаем, что он никогда его не подпишет. Ты моложе и, надеюсь, умнее. Поставь здесь свою подпись и оттиск оберега и ты обеспечишь себе достойную и спокойную жизнь на многие годы. Подумай хорошенько, княжич. Одно твоё согласное слово — и в Таёжном улусе воцарится мир.

Боеслав покачал головой:

— Нет.

— Не спеши отказываться. Подумай, крепко подумай. Дважды такое не предлагают.

— Нет, — так же твёрдо повторил княжич.

— Молодец, — шепнул ему Ванька. — Не верь им, они всё врут. Наобещают с три короба, а потом обманут.

— А можно нам его посмотреть? — попросил вдруг Стёпка.

К его удивлению князь тут же протянул пергамент:

— Смотрите. Всё верно, всё по закону.

— По вашему закону, — уточнил Стёпка, подходя. — В Таёжном княжестве законы другие.

Он взвесил в руке пергамент — увесистая штука, это тебе не лист бумаги, да и заклинаниями ощутимо разит, — и передал его княжичу.

Тот развернул, вчитался в на удивление ровные строки (магия, не иначе), затем долго разглядывал печати и подписи под ними. А когда поднял глаза, воеводы-изменники невольно съёжились. "Убьют они княжича, — подумал Стёпка. — При первой же возможности убьют".

— Ну так что, кня-ажич? — лениво поинтересовался крон-магистр Д'Варг. — Пожалеешь своих люде-ей, приложишь оберег и своё имя? Место там е-есть.

Боеслав вместо ответа молча отдал пергамент Стёпке.

— Да, — горько прошептал он. — Все подписали. И печати магические стоят... Я не знаю, что делать, Стеслав.

— Зато я знаю, — так же прошептал в ответ Стёпка. И уже в полный голос спросил:

— А если я это ваш ряд сейчас сожгу?

Почти все присутствующие опять заулыбались. Только в руке у воеводы Стояна жалобно звякнул раздавленный бокал.

— Попробуй, — с готовностью предложил маг-хранитель Краесвет, оглаживая висящий на груди конхобулл.

Стёпка помедлил, затем мстительно прищурился. Веселитесь? Ну-ну, щас вам станет не до веселья.

— Можешь даже попросить своего дракона, — разрешил ему Краесвет. — Говорят, против драконьего пламени не может устоять даже сталь.

— Говорят, курей доят, — зачем-то брякнул Стёпка, на что маг-хранитель лишь поморщился. — К вашему сведению, дракон выдыхает не пламя, а магический жар. И я знаю, что вот такие грамоты его жар не берёт. Но у меня есть кое-что получше.

Он достал из кармана огниво и жестом фокусника показал его всем присутствующим. Пресветлый князь прищурился, крон-магистр ухмыльнулся, Благомысл слегка подался вперёд, возжелав уже, видимо, заиметь явно магическую вещицу. Краесвет смотрел на Стёпку весело и даже, вроде бы, едва заметно кивал, мол, давай, жги, не стесняйся, это будет интересно.

Пергамент горел неохотно, потрескивая и чадя. Когда огонь добрался до печатей, Стёпка бросил горящие остатки под ноги. Освобождённые заклинания разрядились в песок пола с недовольным пшиком. Не такими уж они оказались и сильными. Помнится, удавка на шее Смаклы взорвалась почти как граната.

— Вот так, — довольно произнёс Стёпка. — Вот и нет больше вашего согласного ряда.

Когда все вокруг снова начали смеяться, он даже не удивился. Ждал чего-то именно такого.

— То был всего лишь один из нескольких списков, Стеслав, — посмеиваясь, пояснил Краесвет. — Даже если бы ты сумел сжечь их все, ничего бы не изменилось. Магический слепок нашего договора можно уничтожить только с нашего всеобщего согласия. Коего, как ты понимаешь, никогда не будет.

— Да я в общем так и думал, — признался Стёпка. У него с трудом получилось не показать, что он жутко разочарован. А он что, думал, что ему и вправду удастся вот так просто, с помощью всего лишь одного огнива изменить судьбу целого мира? Ха-ха! А вот княжич, кажется, думал. Побледневший и напряжённый, он прикусил нижнюю губу чуть ли не крови и сжал кулаки. И в глазах его плескалось такое отчаяние, что смотреть в них было больно.

— Боеслав, — сказал пресветлый князь, глядя на княжича с почти отеческой улыбкой. — Ты совершил большую ошибку, мой мальчик, когда послушался этих демонов. Ежели ты так упрям и всей душой стоишь за свой улус, не надо было тебе сюда прилетать. Демоны тебя обманули, и за твою доверчивость будет теперь расплачиваться твой отец.

— Они меня не обманывали, — твёрдо возразил Боеслав. — Я решил прилететь сюда сам. То было моё решение.

— Тем хуже для тебя, — заключил князь. — Как думаешь, что сделает Могута, когда узнает, что его единственный сын и наследник сам, по доброй воле перешёл на сторону Великой Веси и признал весского царя своим сюзереном?

— Я этого никогда не сделаю! — вскочил княжич.

— А мы скажем князю, что ты это сделал, — смеясь, возразил Всеяр. — И он поверит. И все ваши эти... как их?.. ополченцы тоже поверят.

— Мы вам не позволим это сделать, — Стёпка встал рядом с Боеславом. — Княжича мы вам не отдадим, даже не надейтесь.

— Вы нам его уже отдали, глупые демоны, — это уже Благомысл подал голос. — Сами в ловушку влезли и княжича в неё же завели. Нашли с кем соперничать! Вы теперь для всего улуса первые изменники, вовек не отмоетесь.

Ванька дёрнул Степана за рукав:

— По-моему, нам пора уходить.

— Мне тоже здесь разонравилось, — согласился Стёпка. — Боеслав, ну что, пошли отсюда?

Княжич кивнул, но вместо того, чтобы развернуться и идти к выходу, сделал несколько неуверенных шагов в сторону стола и вдруг мягко повалился..."

* * *

Нет-нет, Стёпка даже головой помотал, отгоняя неправильные видения. Воображение опять завело его куда-то не туда. Вон сколько всего разного напридумывал, а на деле всё гораздо проще и скучнее. Обычное застолье, кто-то есть, кто-то пьёт, кто-то уже почти засыпает. И... не пора ли нам в самом деле потихоньку отсюда слинять, а? Кажется, и Боеслав тоже не против. А про Ваньку и говорить нечего. Ему с самого начала здесь кусок в рот не лезет, рыбину всю разворотил, и ничего не съел. Да и у самого тоже нет никакого желания пировать тут в этой неприятной компании. Правды здесь не найдёшь и ничего никому не докажешь.

Стёпка уже открыл рот, чтобы предложить княжичу двигать на выход, когда вновь незаметно появившийся за их спинами Краесвет вкрадчиво произнёс, склонясь к плечу Боеслава:

— Княжич, невместно тебе сидеть с краю. Пресветлый князь и крон-магистр спрашивают, не согласишься ли ты занять подобающее тебе место во главе стола рядом с ними?

Растерявшийся Боеслав оглянулся на друзей. Стёпка пожал плечами. Ему это не нравилось, но возразить было нечем. Приглашают вполне вежливо и, если честно, могли бы и сразу это сделать. Ванька напротив замотал головой, зашипел едва слышно: "Не ходи, не ходи, обманут." Всеяр издали с благодушной улыбкой указывал на свободное место.

— Ежели пожелаешь, ты можешь прочесть согласный ряд, — сказал Краесвет. — Он как раз там лежит. Неужто тебе не любопытно взглянуть, какие земли по договору твоему отцу отойдут?

И не прогадал.

Боеслав подскочил и чуть ли не бегом рванул к центру стола.

— Зря, — сказал Ванька. — Как пить дать обманут.

Стёпка вместо ответа похлопал его по плечу и показал за спину.

На освещённом заходящим солнцем полотнище шатра отчётливо обрисовывалась огромная тень — силуэт дракона с сидящим у него на спине гоблином. Друзья рядом, бояться нечего.

Глава двадцать седьмая,

в которой демона озаряет в последний раз

И вновь Стёпка убедился в том, что воображение воображением, а в реальной жизни зачастую всё выглядит иначе. Княжич читал согласный ряд, говоря иначе — вражеский договор о разделе Таёжного княжества. Стёпка тянул шею, пытаясь разглядеть, что этот документ из себя представляет и можно ли его в самом деле сжечь. Ну и разглядел. Согласный ряд оказался не пергаментным свитком, а большой и довольно толстой книгой, которую вряд ли получится быстро превратить в пепел с помощью его расчудесного огнива. Если даже она и загорится, то гореть будет долго и медленно. А жаль. Потому что такая толстая книга существует, скорее всего, в единственном экземпляре. Хотя... кто их, этих магов, знает.

Князь Всеяр посматривал на вдумчиво шевелящего губами Боеслава со снисходительной усмешкой. Забавляло его, видимо, то усердие, с которым юный студиозус зачем-то пытался вникнуть в заковыристый текст договора. Неужто малец вознамерился отыскать в нём что-то, что может уберечь его (уже не его) княжество от раздела? Неужто он не понимает, что изменить уже ничего нельзя? Стёпке до сердечной боли хотелось стереть с лоснящейся великокняжеской физиономии эту противную усмешку, но это было не в его силах.

— У-у-у, гад, — злобно пробормотал в такт его мыслям Ванька. — Так бы и врезал промеж глаз. Лыбится ещё. И этот, крон-магистр который, тоже доволен.

— Ты поосторожнее, Ванес. Он же реально брат царя. Услышит кто-нибудь, что ты ему промеж... гм... хочешь, и ага. Руки за спину и допросную клеть.

— Да я же тихонько. Никто не услышит, — Ванька вспомнил про усиливающие слух амулеты и слегка струхнул. — Слышь, Стёпыч, а ведь нам теперь тут до конца сидеть придётся. Мы же без княжича уйти не можем. А они его, похоже, теперь не отпустят.

— Да просто скажем, что нам пора, и всё. А если заупрямятся, мы Дрэгу позовём.

— Я бы его уже сейчас позвал.

— Подождём немного. Боеслав ещё не всё прочитал.

— Ты вон на этого посмотри, — Ванька незаметно для остальных указал пальцем вправо. — Видал?

Тот самый могучий орфинг, задрав голову, завороженно следил за перемещающимся по трепещущему полотнищу силуэту дракона. Сейчас, когда Дрэга развернулся в профиль, его тень выглядела особенно эффектно: гордый изгиб шеи, приоткрытая клыкастая пасть, встопорщенная чешуя на груди и распахнутые могучие крылья. Заходящее солнце светило на редкость удачно, словно лампа в театре теней.

Дракон поразил орфинга в самое сердце. "Хочу такого!" ясно читалось на его страшноватой физиономии и в глубоко посаженных глазах. Видимо, решив посмотреть на крылатого зверя вживую, он встал, рыкнул что-то дёрнувшемуся за ним соседу (столь же страшному, но не столь габаритному дикарю), и нетвёрдой косолапой походкой направился к выходу.

Стёпка, которому очень не понравилось такое внимание к дракону, хотел было двинуть следом, но его опередил Ванька.

— Я посмотрю, — шепнул он и выбрался из-за стола.

На выходе Ванька замешкался, столкнувшись — вот же невезуха! — с мелким гадёнышем Г'Вартом. Оркимажек проводил Ваньку заинтересованным взглядом, затем отыскал среди сидящих за столом второго демона, чему-то обрадовался и направился прямиком к своему деду.

Стёпка при виде его бледной надменной мордашки поморщился: и этот зачем-то сюда припёрся. Почти все гады в одном месте собрались. А если ещё и Алексидор с Оглоком появятся и этот... как его... Огрех-Лихояр, то вообще полный набор будет.

А потом произошло некое изменение, этакая странная перемена. Впрочем, если припомнить, что вокруг вообще-то был самый настоящий магический мир, то странным произошедшее называть не стоило. Необычным или, на крайний случай, непривычным. Какое-то заклинание с негромким хлопком разрядилось над головами, отчего шевельнуло волосы и резко напахнуло грозовым разрядом... И дышать сразу стало легче. Исчез бесследно винный дух, воздух посвежел, и ? а вот это было самое удивительное ? со всех пирующих моментально слетел хмель. Посвежели потные побагровевшие лица, взгляды сделались осмысленными, нетрезвый смех утих, словно отрезало, и люди за столом стали выглядеть не как уставшие от чрезмерных возлияний алкоголики, а вполне себе приличные и уважаемые люди. Следует уточнить, что удивило это потрясающее вытрезвление одного лишь Степана. Прочие, кроме разве что разочарованно покривившихся молодых весичей и орфингов, восприняли заклинание с довольными улыбками. Видимо, оно срабатывало уже не в первый раз. "И значит, опять можно пить без опасения сверзиться под стол или оконфузится на глазах у достойных правителей." Удобная штука, нехотя признал Стёпка, они так всю ночь тут пировать могут, а наутро, наверное, даже головой маяться не будут.

— Всё в порядке, — отчитался плюхнувшийся на лавку Ванька. — Смакла драконом хвастается, а Амбразур ходит вокруг и слюни пускает. Хотел крыло потрогать, но Дрэга на него так пыхнул, чуть всю шерсть на голове не сжёг.

— Что за Амбразур?

— Ну орфинг этот здоровенный. Абри... Агри... короче — Амбразур. Предлагает Смакле тысячу золотых драков за одного живого дракона. Никак не может понять, почему Дрэга не продаётся. Тупой как валенок, честное слово. Шрам на лбу видел? У него, наверное, мозгов и так не шибко много было, а из той раны они, похоже, все и вытекли... А чё это здесь все такие трезвые и весёлые сделались?

— Заклинание кто-то использовал, — пояснил Стёпка. — Так что танцы и песни, похоже, отменяются. Им и так весело.

Он не знал ещё, что крупно ошибается.

— Стеслав! — на весь шатёр обратился к нему неожиданно пресветлый князь. — Дошёл до нас слух, что владеешь ты удивительным мечом — магической эклитаной. Верно ли то?

Чёрт! Под множеством вновь скрестившихся на нём взглядов Стёпка недовольно поджал губы. И ведь не соврёшь, что не взял её с собой, заклинание на входе наверняка определило, что именно лежит в его кармане. И кто только надоумил Всеяра вспомнить о демонском непростом мече?

Не ответить он не мог, пришлось кивнуть и подтвердить:

— Да, это правда. Есть у меня эклитана.

— Говорят, что она любой доспех рубит, словно он из мягкой глины сделан. Так ли?

И опять пришлось кивать, так, мол, правда ваша, рубит. Ну что же, не могли не донести князю о нашинкованных в мелкую стружку стальных немороках. Крон-магистр, скорее всего, и рассказал. Вон с каким интересом смотрит. А Г'Варт, чёртов оркимажик, головой довольно так кивает, словно ещё раз хочет штаны потерять. И улыбочка у него гнилая, не иначе, пакость какую-то задумал.

— А не покажешь ли ты нам это чудо дивное? — не унимался Всеяр. — Очень мне любопытно взглянуть своими глазами. Не откажи, демон, сам пресветлый князь тебя просьбой удостаивает.

Ага, все наелись-напились, теперь пришла пора поразвлечься. Певцов и музыкантов здесь нет, шутов придворных тоже не видно. Пришлось Стёпке подниматься и выходить на середину шатра. Не глядя на сидящих за столами, он дважды щёлкнул рукоятью, тут же привычно ощутив надёжную тяжесть клинка и приятный обхват запястья эфесом. А когда поднял глаза — обнаружил перед собой рыцаря-оркла в полном воронёном доспехе с открытым забралом. Судя по обилию серебра, вычурным наплечникам и гербу на грудной пластине, звания он был не малого. Какой-нибудь убер-майор или крон-полковник. Оркл смотрел внимательно, спокойно и без страха, — а чего бы ему бояться? Он, видимо, не верил, что почти игрушечная эклитана может разрубить укреплённую магией сталь его элитного доспеха.

Нападать на живого человека просто так было как-то непривычно. Неприятно даже, что уж там. К тому же, ведь именно этот рыцарь Степану ничего не сделал. Вот если бы на его месте стоял гадёныш Г'Варт, вот тогда бы, а так...

Хорошо, что Стёпка промедлил и не ударил сразу. А ведь дёрнулась уже рука. Оказалось, что демонстрировать возможности эклитаны придётся на ком-то другом. Вернее, на чём-то, потому что говорить про неморока "кто" не совсем правильно, он ведь не живой.

По знаку оркла один из неподвижно стоящих вдоль стен стальных рыцарей-немороков (они это были, точно они!) ожил, прошёл в центр шатра, глубоко продавливая песок стальными сапогами, и замер напротив Степана. Движения его ничем не отличались от движений человека, трудно было поверить, что внутри доспеха — пустота. В узкой прорези глухого шлема не сверкали глаза, но всё равно казалось, что кто-то там изнутри смотрит очень пристально и зло. Стёпка невольно поёжился и передёрнул плечами. Неморок был выше его на две головы и шире раза в три. Он него несло неудержимой магической жутью — попади такому в руки, живым не вырвешься. Скрутит и выжмет, словно тряпку. Невольно вспомнились подвалы Оркулана, боль от ударов мечами, каменный пол, по которому он тогда вдоволь повалялся, звон разрубаемой стали и вскипающая в груди ярость... Даже давно зажившая на голове ссадина вновь болезненно заныла.

Оркл отошёл в сторону и приглашающе указал на неморока: руби, мол, отрок, не стесняйся.

Стёпка качнул эклитаной. Гузгай был наготове и, казалось бы, можно начинать, но он всё равно медлил. Что-то было не так. Да всё было не так.

— Что же ты, демон? Али боишься чего? — весело спросил князь.

— Пусть он тоже с мечом, — сказал тогда Стёпка. — Пусть защищается. Не люблю рубить безоружных.

За столами кто-то хохотнул, посчитав его слова пустым бахвальством. Безоружных он, видите ли, не любит рубить. А оружных, надо полагать, крошит налево и направо, каждый день и по десятку разом. Нет, что ни говори, а хорошую забаву удумал пресветлый князь. Коли не на клинок небывалый посмотрим, так над хвастливым демоном посмеёмся. И так и этак весело. Улыбались орклы и весичи, насмешливо кривились бояричи, орфинги скалили внушительные клыки, довольно щурился пресветлый князь. Не смеялись только крон-магистр с крон-мейстером. Ну и вампиры, просто, наверное, потому, что они вообще улыбаться не умели.

По знаку рыцаря неморок с лязгом извлёк из ножен внушительный меч. Почти таким же в памятных подвалах Стёпке попало по голове. Мозги тогда ему сотрясло капитально. Неприятное воспоминание. Но сейчас всё будет по-другому. Мы уже учёные, да и противник на этот раз всего один.

Первый удар неморок отбил играючи. Даже с места не сошёл. Двинул чуть заметно кистью и — звяк! — эклитана отлетела в сторону. Только витой эфес не дал ей выпасть из расслабленной руки. Стёпка чёртыхнулся про себя, и дальше уже полностью позволил действовать гузгаю.

Ещё два выпада неморок парировал с завидной лёгкостью. Он как будто заранее знал, куда нацелится противник. Зато он не знал, что гузгай умеет не только яростно бросаться в атаку, но и хитрить. Эклитана искала лазейку в защите, избегая прямых столкновений с тяжёлым мечом. Стёпка по кругу обходил неморока. Неживой рыцарь, не сходя с места, поворачивался вокруг оси, небрежно отбивая лёгкий клинок. Со стороны казалось, что мелкий демон безуспешно пытается хоть чем-то уязвить противника, и что шансов на победу у него нет. Неморок, имей он мозги, думал бы, наверное, так же.

И когда всё решили, что "слабоват демон и меч у него плохонький, перехваленный", Стёпка нанёс удар, предвидеть и блокировать который у неморока уже не получилось. Дзинь! Отрубленный по самые плечи шлем упал на песок, обнажая пустую изнанку. Кто-то ахнул, кто-то вполголоса ругнулся. Обезглавленной железяке столь критичная, казалось бы, утрата не доставила ни малейшего неудобства — магическим созданиям голова, как таковая, было абсолютно не нужна, поэтому он не замешкался ни на миг, и движения его были столь же безошибочны и точны. И для победы над мелким отроком ему не хватало малой малости — думающих мозгов в голове и отважного гузгая в живом сердце.

Дальнейший поединок выглядел завораживающе. Зрители смотрели не дыша. Как бы они ни относились к демону, в этом неравном (на первый взгляд) поединке они невольно переживали отнюдь не за бездушного неморока. Пресветлый князь тонко улыбался, на неподвижном лице крон-магистра жили одни только глаза. Ванька, поражённый до глубины своей экзепуторской души, в волнении сжимал кулаки. Когда тяжёлый клинок свистел в считанных миллиметрах от незащищённого ничем тела его друга, он вжимал голову в плечи и с шумом тянул воздух сквозь сжатые зубы. А затем с изумлением оглядывался, словно заново пытаясь убедиться в том, что всё вот это происходит с ними наяву и это действительно не сон.

Затягивать изначально неравный поединок Стёпке не хотелось. Они с гузгаем могли бы ещё долго изображать из себя ловкого и умелого бойца, но зачем и чего ради? Чтобы все эти, сидящие за столами неприятные вражеские личности, поразвлеклись в своё удовольствие, глядя на его красивые прыжки и увёртки? Нет уж, довольно! Хорошего, как говорится, понемногу.

Пропустив над самой головой злобно свистнувший вражеский меч, он развалил безголовый доспех на две равные половинки. Дзын-н-нь! — чуть протяжней чем обычно пропела эклитана, рассекая неморока сверху вниз. И на этом поединок завершился. Левая часть доспеха упала на песок, а правая — с бесполезным уже мечом в руке — попыталась устоять, но не смогла сохранить равновесие и рухнула на край стола, разбив несколько бутылей и тарелок.

Лязг и грохот рассыпающихся на запчасти рыцарских лат слегка отрезвил сидящих за столом. Кто-то перевёл дыхание, кто-то нахмурился. Переживать за демона? С чего бы? Гораздо весельше глянулось бы, кабы энтон страхожутный рыцарь-неморок демона приголубил хорошенько, а то и навовсе упокоил. Потому как нам такие демоны вовсе не надобны, одна морока от них и беспокойство... Только орфинги, умеющие ценить воинское искусство, одобрительно загыкали и принялись стучать по столу.

— Великолепно! — пресветлый князь с усмешкой покосился на бесстрастного крон-магистра. Задумка оправдалась на все сто. Хвалёные немороки, оказывается, не столь уж непобедимы и могучи. Имеется и на них славный окорот. Даже не самый сильный демон способен покончить со стальным рыцарем всего за два удара. Нет, что ни говори, а хорошо получилось: и себя развлекли, и чрезмерно загордившемуся союзнику крючковатый нос слегка утёрли.

— Эклитана твоя, демон, превыше всяких похвал. Кабы я не ведал, что она зачарована на твою душу, я бы её у тебя с радостью выкупил.

Ага, подумал Стёпка, убирая клинок, так бы я тебе её с радостью и продал. Мечтай больше. Он перешагнул судорожно дёргающую стальной ногой половину неморока и устало присел рядом с Ванькой. Схватка длилась едва ли дольше минуты, а сил ушло, как будто целый час гантели тягал.

— Круто, — выдохнул Ванька. — Я сначала думал, что он тебе щас как даст своим заточенным рельсом — из тебя и дух вон! Даже испугался немного.

Подскочившие слуги опасливо подхватили скрипящие обрубки и поволокли их прочь из шатра. Зажатый в бессильной руке меч (и вправду рельс!) оставлял на песчаном полу глубокую борозду.

— В Оркулане демон сражался с четырьмя неморо-оками, — сказал вдруг крон-магистр. — Верно ли мне донесли?

Стёпка опять скривился. Но промороженные глаза главного оркимага смотрели прямо на него и промолчать было нельзя.

— Верно, — признал он.

— Покажешь на-ам?

— Он что, тебя угробить хочет? — шёпотом спросил Ванька, и тут же сам ответил: — Ясень пень, хочет. Не соглашайся, Стёпыч. Хорош уже перед ними прыгать.

— Сиятельный Д'Варг желает удостовериться, что даже четыре неморока не в силах одолеть одного юного демона? — усмехнулся Всеяр.

— Мы желаем убедиться в том, что некоторые подданные нам не лгу-ут, — спокойно парировал крон-магистр. — Криг-офицер, приступайте.

Оркл согласно кивнул, и по его едва заметному знаку перед столами в центре шатра встали четыре почти неотличимых друг от друга неморока. Стальная непробиваемая стена, вооружённая четырьмя полуторными мечами. Сверкали латы, отливали воронёной синевой закрытые шлемы с узкими прорезями для глаз. Колонноподобные ноги в тяжёлых сегментных сапогах оставляли в песке глубокие следы. Мало кто верил, что демон, каким бы он ни был юрким, выстоит. Прибьют, поганца, как пить дать, прибьют. Ну, туда ему и дорога.

Безглазые рыцари, казалось, внимательно разглядывали Степана. А тот смотрел на Боеслава. Княжич, о котором все на время забыли, уже прочёл согласный ряд до последнего листа. Поймав взгляд демона, он скосил глаза вниз, на книгу, потом указал ими на выход из шатра и вопросительно поднял брови: ты как, справишься?

Стёпка, сразу догадавшись, что задумал княжич, коротко кивнул: справлюсь.

Княжич благодарно улыбнулся. Он был бледен, но настроен решительно.

— Не соглашайся, — сказал Ванька, оценивающе разглядывая застывших в ожидании немороков. — На них и смотреть-то страшно.

— Да ничего страшного. Обычные ходячие железяки без мозгов.

— Эти гады тебя на слабо берут. Не ходи.

— Сам не хочу, — признался Стёпка. — Но надо.

— Зачем?

— Затем. Потом объясню.

Притихшие зрители молча ожидали его решения. Воеводы — с тайной надеждой на то, что чересчур бойкого демона сейчас наконец угомонят. Весичи — с удивлением и досадой из-за того, что столь многообещающий отрок стоит не на их стороне, а зачем-то поддерживает уже всё потерявшего княжича. Вампиры — с нескрываемым желанием выпить досуха этого невероятного демона, чтобы с его кровью заполучить и его потрясающие умения. Орфинги — с интересом и уважением, потому что настоящее боевое искусство, даже у врага, достойно того, чтобы им восхищаться. И только орклы были нахмурены и сердиты. Репутация лучших магов и создателей непобедимых слуг рушилась на глазах. И если демон сейчас одолеет... Может быть, не стоит продолжать? Крон-мейстер К'Санн даже руку предостерегающе поднял, желая, видимо, о чём-то предупредить. Он-то демона чуть получше других знал. Однако крон-магистр знал, видимо, что-то такое, о чём не догадывались прочие зрители.

— Де-емон? — требовательно спросил он.

Отказаться, конечно, было можно, но отказывать было нельзя. Вот такое странное положение. Эклитана вновь вырвалась на волю, клинок сверкнул отточенной полоской чистейшего льда. Гузгай яростно рвался в бой и плевать ему было на нехотение хозяина и на количество врагов. Чем труднее, тем веселее. А то, что потом у Стёпки все мышцы будут болеть жуткой болью, — так это нормально, это можно перетерпеть.

— Я готов, — кивнул Стёпка, поворачиваясь к противникам.

И завертелось.

Бой начался сразу, как говорится, с места в карьер, без подготовки, без пробных ударов, без осторожного прощупывания противника. Шатёр в одно мгновение наполнился грохотом, лязгом, скрежетом и взвизгами сталкивающихся клинков. Словно кто-то разом взялся затачивать десяток ножей. Искры разлетались по сторонам, блистающие мечи вздымались, рубили, кромсали воздух, промахивались, вновь рубили... И не могли разрубить. Неуловимый демон вертелся ужом, и невеликий рост его в данном случае являлся его преимуществом. По маленькому попасть труднее, а большого как ни ударь — непременно куда-нибудь да угодишь.

Что сказать? В Оркулане было больше свободного пространства и не было столов со зрителями. Но тем не менее Стёпка справлялся. Забавно получилось. Мелкий отрок с полудетским мечом теснил четвёрку громадных стальных рыцарей, да так уверенно и яростно, что они сразу же вынуждены были уйти в глухую оборону. Что, впрочем, им мало помогло. Первый неморок завершил свою нежизнь, превратившись в бесформенную груду металлолома уже в первые секунды боя (именно боя, а не схватки, потому что Стёпка сразу понял — на этот раз всё будет всерьёз и жалеть его никто не намерен). Отрубленная чуть ниже пояса половина ещё какое-то время топталась, мешая сражающимся, затем кто-то без затей пинком отправил её в сторону.

Немороки, ничуть не смешавшись, перешли в нападение. Они работали слаженно, неудачливый четвёртый в этом ограниченном пространстве, похоже, был лишним, и сейчас, оставшись втроём, они технично закружили вокруг Степана убийственный стальной вихрь. Защищаться приходилось на пределе сил, мешал песок под ногами, мешали чересчур близко стоящие столы и недобрые взгляды недругов. Но сильнее всего мешало желание посмотреть как там Боеслав.

Не сразу сквозь скрежет, лязг и собственное тяжёлое дыхание Стёпка расслышал ритмичный грохот.

Дум-дум-дум! Дум-дум-дум!

Увернувшись в очередной раз от вражьего меча, он разорвал насколько смог дистанцию и на миг оглянулся. Почти все зрители стучали в такт по столам: кто кружкой, кто обухом ножа, кто просто кулаками. Стучали молодые весичи и орфинги; стучали воеводы, чародеи и маги; стучали латными перчатками по ножнам стоящие вдоль стен шатра весские дружинники и оркландские рыцари; стучал кулаком о ладонь и пресветлый князь. Даже сам непробиваемый крон-магистр машинально постукивал по бокалу кончиками пальцев. Кого они хотели этим стуком поддержать и подбодрить? Может быть, немороков. Может быть, демона. Может быть, просто взвинчивали себя, наблюдая за перепетиями неравной схватки и понимая, что на месте демона они проиграли бы в первые же мгновения.

Дум-дум-дум! Дум-дум-дум!

Ванька не стучал. Сжимая побелевшими от напряжения руками рукоять склодомаса и закусив губу, он — весь напружиненный и взвинченный — готовился броситься на помощь. "Не вздумай, — мотнул головой Стёпка. — Сам справлюсь. Ты мне только помешаешь".

Боеслава он высмотреть не успел. Отпущенные ему судьбой несколько спокойных секунд пролетели, и вновь пришлось уходить перекатом от вражеских клинков. Непонятно почему вспомнилось, как на физкультуре они учились кувыркаться через голову, вспомнилось даже, как весь класс смеялся над неуклюжей Танькой Изотовой, у которой никак не получалось выполнить правильный кувырок, и она просто заваливалась набок, сама хохоча над своим неумением... Тогда казалось, что их заставляют делать какие-то глупости, а ведь пригодилось.

Назойливый стук мешал. Поневоле хотелось двигаться и рубить в навязываемый вновь начавшими пьянеть зрителями такт. Стёпка в него не попадал. Слишком медленно — в таком ритме только на плацу маршировать. Однако стук не утихал, и приходилось с этим мириться и как-то преодолевать.

В памяти этот странный показательный бой остался не целиком, а отдельными фрагментами, как, впрочем, это было и в Оркулане. Долго ему ещё будут потом вспоминаться в ночных кошмарах чёрные прорези шлемов, звон эклитаны, сталкивающиеся мечи, прыжки, после которых болят все сухожилия, скрежет стали о сталь, веер разлетающихся искр, снова шлемы, кружащиеся стены шатра, предательский песок под ногами и холодящее душу ощущение реально близкой на этот смерти...

Вскоре и второй неморок лишился сначала правой руки, а затем и левой. А когда он, безрукий и неловкий, попытался напоследок задавить демона своим весом, то выпал из боя насовсем в виде нескольких никак не соединённых друг с другом металлических обрубков.

Дум-дум-дум! Дум-дум-дум!

Теперь стало чуть легче. Третьего противника Стёпка завалил в подкате, рассёк ему, не ожидавшему такой подлянки, сразу обе ноги. Упавший навзничь был уже не страшен. Главное — от его меча подальше держаться, а то он, гад, так и норовит даже лёжа до противника дотянуться.

Последний неморок бился лучше всех. Он был почти равен гузгаю. И — такое впечатление — он умел думать. Он даже пытался хитрить. Но в итоге всё же пропустил коварный удар слева. И когда его шлем развалился наискось надвое, внутри обнаружилась настоящая живая голова со слегка испуганным лицом. Вот так фокус! Оказывается, среди немороков затесался зачем-то живой оркл. И он-таки действительно умел думать! Увидев его встрёпанную голову, кто-то вскрикнул, кто-то выругался... Опешивший на какой-то миг Степан останавливаться не пожелал и рубанул ещё пару раз. Для надёжности. Чтобы знали. Чтобы впечатлились. В итоге оркл остался стоять в доспехе, рассечённом насквозь во многих неудобных местах, но сам при этом совершенно целый и невредимый. Только слегка вспотевший. Видимо, вопреки уверениям, он всё же допускал, что разошедшийся демон его сейчас отправит к праотцам.

— Ду-дум! — стукнули по инерции зрители в последний раз.

Всё! Стёпка с трудом унял гузгая и, тяжело дыша, опустил руку с эклитаной. На этот раз он почти не пострадал, голова уцелела и синяков, похоже, будет всего парочка, особенно на бедре, которым он о край стола ударился. Сейчас бы чего-нибудь выпить. А Ванька уже стоял рядом с полным ковшом прохладного морса. Вот что значит настоящий друг.

Валяющийся на земле безногий неморок решил пырнуть слишком близко подошедшего отрока мечом, но вовремя свистнувшая эклитана прервала попытку в самом начале. А потом на всякий случай отрубила слишком живучей нежити ещё и голову, вернее, пустой шлем. Незадачливый оркл тем временем, чертыхаясь и скрежеща деталями, освобождался от изувеченного доспеха. Его командир, стиснув челюсти, оглядывал валяющиеся посреди шатра и всё ещё слабо подёргивающиеся запчасти нейтрализованных немороков. Блестела сталь на идеально ровных срезах, торчали из песка чудовищные мечи с намертво вцепившимися в них отрубленными руками. Гадёныш Г'Варт тоже смотрел на всё это застывшим взглядом. Видимо, только сейчас до оркимажика дошло, насколько демон сильнее и опытнее. Все остальные молчали, поражённые скоротечностью изначально, казалось бы, неравного поединка. А ведь действительно — весь бой уложился от силы в две минуты, если даже не меньше.

— Я уверен, что сиятельному князю ТАКОЙ меч не ну-ужен, — нарушил звенящую тишину скрипучий голос крон-магистра. Стёпка оглянулся. И почему это, интересно, господин Д'Варг такой весь из себя довольный? Его немороков только что нашинковали на запчасти, а он сидит, губы в улыбке кривит.

Крон-магистр, словно прочитав Стёпкины мысли, тут же пояснил:

— Демонская эклитана — не боевое оружие, а просто забавная игру-ушка. В настоящем сражении он совершенно бесполе-езен.

— Однако же, немороков он рубит изрядно, — не согласился князь.

— Немороки бывают ра-азные, — это уже кто-то другой заметил, кажется, крон-мейстер К'Санн. А рожу-то до чего недовольную скорчил, жалеет, наверное, что не сумел вовремя крон-магистра предупредить о вредности такого вот поединка с чересчур прытким демоном.

— Ванька, — прошептал Степан, облокачиваясь на плечо друга и делая вид, что совсем обессилел. — Посмотри осторожно, где Боеслав. Видишь его?

— Нет.

— А книга? Лежит на столе?

— И книги нет, — сквозь зубы ответил Ванька.

— Ура! У него получилось! — обрадовался Стёпка и припал наконец к ковшу. Пить хотелось страшно.

Ванька в восторге притопнул ногой:

— А-а-а, так вот ты зачем... А я-то ещё думаю — нафига для этих корячится. Ой!..

— Ты что? — повернулся к нему Стёпка и тоже сказал: — Ой!

Верхняя часть их одежды вернула себе изначальный вид. Степан был одет в синюю футболку, Ванька — в светло-серую тенниску. Таким образом они оба теперь выглядели обычными мальчишками из обычного мира, в котором нет ни волшебных мечей, ни чародеев, ни вообще какой-либо магии. Крон-мейстер К'Санн, склонясь к крон-магистру Д'Варгу, говорил что-то с ехидной усмешкой, наверное, рассказывал о том, что одежда у демонов живёт своей жизнью и не желает подчиняться хозяевам. А как оно на самом деле — знать ему не обязательно.

— Вот видишь, а что я говорил. У нас тоже получилось.

— И что, хочешь сказать, что мы теперь домой вернёмся? — не мог поверить Ванька.

Стёпка пожал плечами.

— По идее, должны. Мы же всё, вроде, выполнили.

Они несколько долгих секунд смотрели друг на друга, ожидая, что вот-вот та невидимая сила, благодаря которой они попали сюда, вновь схватит их и утащит уже из этого мира в тот. Но время шло, а ничего не происходило. Никто их не хватал, возвращение почему-то откладывалось...

И тут раскатом грома среди ясного неба прогремело на весь шатёр:

— А куда, скажите на милость, подевался наш юный княжич?

Это пресветлый князь наконец обнаружил, что место слева от него опустело.

* * *

— Да он и согласный ряд унёс! — всплеснул руками князь. — Такой маленький, а уже на руку преизрядно нечист. Куда же вы смотрели, достопочтенный Благомысл? У вас из-под самого носа важнейшую книгу украли, а вы ни сном ни духом.

— На бой демона с немороками я смотрел, пресветлый князь, — ответил старший маг-дознаватель. Раскаяния в его голосе не было ни на кедрик. — Очень уж любопытственное зрелище. Виноват, признаю.

До того фальшиво звучали их голоса, что Степану тут же бы и заподозрить неладное. Но их с Ванькой так озаботило возможное возвращение домой, что они почти не прислушивались к чужим речам.

— А княжич, мало того, что на воровство решился, он ещё наших досточтимых гостей исподтишка зачаровал, — продолжил князь.

Вот тут-то мальчишки и обратили наконец внимание на почти абсолютную тишину, наступившую в шатре после завершения поединка. Люди за столами застыли в разнообразных позах, как в случайно поставленном на паузу фильме. Некоторые позы были довольно комичны. Кто-то сидел с поднятой кружкой, кто-то с открытым в зевке ртом, кто-то с недонесённой до рта ложкой, кто-то полупривстав, а один весич — с наклонённой над бокалом бутылью, из которой ровной струйкой вытекало вино, уже начавшее переливаться через край. Замерли воеводы и молодые весичи, замерли Полыня и Никарий, замерли все орфинги и вампиры. Замерли и орклы. Г'Варт, оказывается, тоже замер, и вовсе не оттого, что впечатлился силой демона, как показалось Степану. И у всех на безвольно застывших лицах живыми остались только глаза. Испуганные и вытаращенные они вращались в орбитах во все стороны, как бы пытаясь выскочить из глазниц. Выглядело это довольно забавно. Видимо, так же забавно выглядел и сам Степан, когда сидел оцепеневший в корчме и слушал болтовню Полыни с подельниками.

К сожалению, остались незачарованными самые главные маги и чародеи.

Обложной силок, который Стёпка утром отдал княжичу, сработал как надо. Боеслав перед исчезновением воткнул его прямо в стол, чтобы хоть ненадолго отсрочить погоню. О том, что силок подействует не на всех, он не знал. Но и без того хорошо получилось.

— Что делать будем, достопочтенный Благомысл? — спросил Всеяр, весело оглядывая неподвижных сотрапезников. Князь Бармила помахал рукой перед оцепенелым лицом Полыни, его личный колдун-оберегатель в ответ сумел лишь бессильно завращать глазами.

— Ничего делать не надо, пресветлый князь, — отозвался Благомысл. — Наши люди уже всё сделали. На выходе княжича словили. Он про стражей-то умишком своим малолетним подумать забыл. А они — хвать! — и ущучили ворёныша.

— Давайте его сюда! — велел пресветлый князь. — И вытащите уже этот... как его?.. силок!

Благомысл, картинно оттопырив мизинец, выдернул из столешницы магическую кнопку. Ни на миг не задумался, знал, гад, где она торчит, видел, наверное, и то, как княжич уносит книгу. Все замершие разом ожили, зашевелились, оглядываясь и переглядываясь, кто недоумённо, а кто и зло. Полыня с перекошенным лицом гневно закусил ус: попался в собственную ловушку на глазах у хозяина! Никарий брезгливо отряхивал облитую вином мантию. Один из молодых орфингов, в гневе выхватил нож, желая покарать неведомого шутника, и его едва утихомирили соседи.

А Стёпка с Ванькой, чувствуя себя самыми распоследними дураками, хмуро наблюдали за тем, как два весских дружинника волокут под руки пойманного Боеслава. Тот даже не пытался сопротивляться. Следом за ними улыбающийся Краесвет нёс под мышкой тяжёлую книгу. Понурый княжич смотрел в пол. У него не получилось. Всё зря.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Всеяр, когда Боеслава поставили перед столом. — Какой позор для твоего отца!

Княжич гневно вскинул голову и — промолчал.

— Видите, друзья, как мы вовремя подписали наш согласный ряд! — возвысил голос Всеяр. Для того, чтобы его речь звучала повнушительнее, он даже не поленился подняться из-за стола. — Страшно представить те беды, каковые обрушились бы на многострадальный Таёжный улус, встань во главе его вот этот нечестный, подлый, лишённый всяческих понятих о благородстве, недостойный отпрыск своего уважаемого родителя и не менее уважаемого прародителя. Как бы страдали его подданные, сколько несчастий принёс бы он миролюбивым соседям и нам, да, всем нам...

Он, как видно, был любитель поговорить и мог бы ещё долго плести витиеватые и лживые кружева, но его бесцеремонно прервал крон-магистр Д'Варг:

— Как демонов делить бу-удем?

* * *

— Пресветлый князь поморщился, проглотил своё недовольство и несколько натужно хохотнул:

— Делить будем по-совести. То есть поровну. Великая Весь забирает княжича с оберегом и склодомас с хозяином. А Оркланду достаётся прыткий демон с эклитаной и о-очень большой дракон. Кто-нибудь против?

Крон-магистр Д'Варг переглянулся с крон-мейстером, и оба одновременно кивнули:

— Мы согла-асны.

— А мы против! — почти выкрикнул Стёпка, обнажая эклитану.

— А у вас никто и не спрашивает, — решительно отрезал Всеяр. — Вяжите их, — и добавил вполголоса, так, чтобы его слышали только сидящие рядом: — Ежели сумеете.

Крон-магистр пригубил бокал с выдержанным завражском ольмом, растянул тонкие губы в улыбке:

— Я уверен, это будет ве-есело.

— Ну что, Ванес, — вынужден был признать Стёпка. — Кажется, мы опять влипли. Ты был прав: нас сейчас будут тупо вбивать в землю по уши. Ты готов?

— Нафиг мне такие радости, — отмахнулся Ванька. — Говорил же, что не надо было сюда лезть.

А сам уже крепко обхватил рукоять склодомаса. Жаль, заряда надолго не хватит. Но уж пару-другую гадов по стенам я разметаю. Или надо говорить: размечу?

Врагов всё-таки было слишком много. С одной стороны — весские дружинники, с другой — рыцари-орклы с немороками. А ещё маги-оркимаги с чародеями. "Сейчас мы им покажем, — радовался гузгай, потирая виртуальные лапки. — Пришло наше время". "Нам капец" — понимал Стёпка. — Даже если сумеем вырваться, синяками не отделаемся". "Пощады не ждите" — явственно читалось в холодном взгляде криг-офицера. — "Ты порубил моих подчинённых, теперь мы отыграемся на тебе". "Допрыгались демоны, — зло улыбался и седоусый весский сотник. — Ужо не вырвутся". "В этого толстого — первый удар, — прикидывал Ванька, кусая в волнении губы. — Улыбочку его поганую стереть".

Полыня тем временем уже заламывал Боеславу руки, а потный от предвкушения Никарий тянулся к вожделенному оберегу. Его обжигало защитными заклинаниями, но он, не обращая внимания на боль, вырвал с мясом пуговицы кафтанчика, перерезал тесёмку и торжественно показал сердито сверкнувшую добычу пресветлому князю. Сразу двумя заветными вещицами разжились, вот же удача! И оберегом и жезлом власти. Хорошо, что орклам склодомас не шибко нужен, не верят они в его силу, глупцы бледномордые. Дракон им, видать, важнее. Хотя да, неистовая демонская кровь тоже не под забором валяется, тут они правы. Будут вампиров своих ею поить, непобедимых убийц ростить. Настрадается потом от них Великая Весь, да когда это ещё будет, не всяких до тех пор и доживёт. А склодомас-то вот он, рядом где-то, не иначе, у конопатого прихоронен, тоже, поди, за пазухой. Недолго ему с ним ходить, минута-другая и скрутят обоих...

— Ты как хочешь, но по-моему пора звать дракона, — прошипел сквозь зубы Ванес.

Стёпка кивнул и тут же его словно ледяной водой окатило. Как им, скажите на милость, докричаться до Смаклы и Дрэги, если наружу из-за чёртовых заглушающих заклинаний не доносится ни звука? Почему они об этом заранее не подумали? Почему они такие идиоты?

— Бли-ин! — протянул тоже сообразивший Ванька. — Нам точно конец. Как там, говоришь, гузгая в себе пробудить?

— Он сам пробудится, когда тебя убивать начнут.

— Ну, спасибо. Успокоил. Может, сразу за руки возьмёмся?

— Зачем?

— Затем! Чтобы не поубивали нас.

— Да это я так сказал. Они нас убивать не будут, мы им живыми нужны. Сам же слышал.

— Демоны, вы ещё не наговори-ились? — вежливо поинтересовался криг-офицер. — Бросайте оружие. Вам отсюда не вы-ырваться.

— А вы своё оружие часто бросаете? — зло спросил Стёпка.

Оркл развёл руками:

— Тогда пеняйте на себя-а.

С одной стороны весичи, с другой орклы одновременно шагнули вперёд. Помедлив секунду, криг-офицер придержал своих рыцарей: пусть сначала весичи попробуют. Сотник осклабился, показав крепкие зубы. Невелик, конешно, подвиг — мелкого отрока угомонить, но коли пресветлый князь требует... Ну-кось, братцы, подняли щиты. Ванька в ответ сдёрнул с пояса кинжал, тут же превратившийся в жезл. Наполненный магией камень брызнул во все стороны синими лучами.

— Склодомаса можно не опасаться! — выкрикнул издали Полыня, с трудом удерживая бешено извивающегося Боеслава. — Силы у демона мало, он не успел его себе подчинить!.. Да уймись же ты, княжич, уймись, пока я руки тебе не сломил!

Ванька, опровергая его слова, тут же с нескрываемым удовольствием разрядил склодомас в пятёрку подступающих весичей. На этот раз ему не потребовалось искать на жезле отсутствующую кнопку "Вкл". Свежа ещё была память о схватке в склепе. Ба-бам!!! Отброшенные громовым ударом дружинники разлетелись, как сбитые кегли. На ногах каким-то чудом (или с помощью неслабого амулета) устоял только седой сотник. С его головы сорвало шлем, но щит в руках он удержал.

Крон-магистр покосился на Всеяра. Тот в ответ только плечами пожал, мол, а я что говорил. Демоны непросты, они умеют удивлять.

— Брыкаисся? — прохрипел сотник. — Ну-ну. Гнули мы таких брыкалистых через колено.

— Ты, дядя, смотри, сам не загнись, — парировал Ванька, с сожалением глядя на заметно ослабшее свечение зарядного камня. На пару ударов ещё хватит, а там... Охо-хо! Вот и началось то, нежелательное и пугающее, тот самый "последний бой", о котором прежде они слышали только в песне. И, оказывается, что это не так уж и страшно, потому что убивать их и в самом деле никто не собирается. Но и сдаваться тоже неохота. Демоны-исполнители, как известно, не сдаются и сражаются до последнего... врага.

Он не удержался и ещё раз активировал жезл. Уж больно это самоуверенный сотник его бесил. На этот раз весич устоять не смог. Его приподняло, перевернуло в воздухе и смачно впечатало в не успевших уклониться дружинников.

Пока весские дружинники, чертыхаясь под смешки товарищей, выпутывались из складок шатра, за дело принялись орклы. Похоже они решили не сражаться со Степаном, а просто и без затей обездвижить его, задавив массой. В общем-то это была единственно правильная в данном случае тактика, противопоставить которой демону было нечего. Как им казалось. Держась плечом к плечу и выставив перед собой щиты, закованная в латы троица (сам криг-офицер и двое его подчинённых) уверенно оттесняла его к столам. Эклитану они уже не опасались и смотрели на несерьёзное оружие с откровенным пренебрежением, потому как ежели прыткий отрок и успеет у кого доспех разрубить, так и пускай, пленённый демон дороже любого доспеха.

Однако и тут их ожидал неприятный сюрприз. Честно говоря, Стёпка хотел привычно порубить и щиты и доспехи вместе с одеждами, как уже не раз до того проделывал, но результат первого же удара показал, что он далеко не всё знает о своём клинке. Коротко и гневно свистнула эклитана, раз-другой, гузгай в груди зло хохотнул, а споткнувшийся криг-офицер неверяще скосил глаза на кровь, обильно заструившуюся из-под рассечённого наплечника. Рана была не смертельная, но это был знак. Серьёзное предупреждение. Кровь не унималась, защитный амулет отказывался лечить нанесённую магическим мечом рану. Тяжёлый щит пришлось бросить. Недовольно кривя губы, рыцарь оглянулся на подчинённых, намереваясь, вероятно, сказать что-то вроде: "Действуйте дальше без меня"... И к досаде своей обнаружил, что и у обоих рыцарей так же вспороты на груди доспехи и так же виднеются под ними кровавые разрезы. Демон, как выяснилось, умел кусаться. Пришлось задействовать исцеляющие заклинания.

Пресветлый князь довольно щурился. Дружинники ухмылялись.

— Ты нас обманул, демон, да? — спросил крон-магистр, движением руки приказывая рыцарям отступить, что те с облегчением и проделали, поскольку раны для начала необходимо было хотя бы перевязать. — Обманывать нехорошо-о.

— Это не обман, а военная хитрость, — Стёпка, естественно, и не подумал признаваться в том, что умеющая пускать кровь (а значит и наносить смертельные удары) эклитана изрядно ошарашила его самого. А ведь ударь он чуть посильнее, как и хотел поначалу, валялись бы сейчас перед ним окровавленные трупы. Орклы-то этого, может быть, и не поняли, считают небось, что раны-то пустяковые, мол, и не такие в настоящих сражениях получали... А что демон их всех едва-едва на тот свет не отправил, им и невдомёк. Поаккуратней бы надо, гузгай, поосторожнее. Если ты сделаешь из меня настоящего убийцу, я тебе этого никогда не прощу, честное демонское... И тут вдруг вспомнилось, как ради шутки он перед Ванькой "резал" себе горло, вспомнил свой эффектный удар по ноге, когда освобождался от кандалов, и — самое страшное — как рубанул наобум Смаклу по шее, рассекая магическую удавку. И ведь даже в голову не пришло, что эклитана в каких-то случаях может рубить вот так, как обычный, нормальный меч. Стёпке на миг реально поплохело. Ладно себя дурака не жалко, а если бы тогда в самом деле отрубил гоблину голову? Бр-р-р, даже думать о том не хочется...

— Ты чего? — озаботился Ванька, вглядываясь в побледневшее лицо друга.

— Так. Ничего. Всё уже нормально, — Стёпка с трудом преодолел запоздалый испуг, посмотрел на лезвие эклитаны. Крови орклов на ней, к счастью, не осталось.

— Демоны, вы ещё не устали? — крон-магистр позволил себе снисходительную усмешку. — Не желаете ли сда-аться?

— Не желаем, — отрезал Ванька. — Демоны не сдаются.

А Стёпка просто повертел перед собой мечом, видали, мол, подходи, кто следующий. Шансы на то, что они сумеют вырваться из превратившегося в ловушку шатра, повышались. Способная поразить даже закованного в стальные латы противника эклитана, это вам не хухры-мухры, это дело серьёзное. Ну а о том, что сам демон никого убивать не хочет, да, если честно, и боится, врагам знать не обязательно. Пусть трепещут и опасаются. У нас в запасе, между прочим, ещё и дракон имеется. Только бы Смакла вовремя сообразил, что вражьи силы здесь неладное затеяли.

— Демоны нас изрядно повеселили своими умениями, но пора и заканчивать, — объявил пресветлый князь, хлопая в ладоши. — Время уже позднее, мы устали...

И вновь его едва начавшаяся речь была прервана. Громовой рёв, прорвавшийся снаружи сквозь заклинания, заставил всех вздрогнуть. На шатре распласталась огромная крылатая тень. Кажется, там, на улице, тоже было не всё хорошо. Кажется, там пытались пленить дракона. Мальчишки встревоженно переглянулись.

Дрэга взревел ещё громче и могучим ударом хвоста разорвал полотно шатра снизу доверху. Нарушенные охранные и заглушающие заклинания лопнули с противным всхлипом. Воеводы и студиозусы бросились из-за стола врассыпную. Никарий споткнулся и упал. Полыня, который всё ещё крепко держал заведённые за спину руки Боеслава, пятился, прикрываясь извивающимся княжичем. Пресветлый князь тоже счёл за лучшее отойти на пару шагов.

Но увы, испугались все они напрасно. Ворваться в шатёр дракону никто не позволил, поскольку он весь, от головы до хвоста, был опутан цепями. В цепях были так же все его лапы и правое крыло. Десятки орфингов (откуда их столько взялось?) тянули эти явно укреплённые магией цепи в разные стороны, напрягая последние силы, и у них получалось удерживать дракона и не позволять ему взлететь. Дрэга, стреноженный, с неловко заломленным крылом и перехваченной цепями шеей, страшно ревел, мотал головой, бил хвостом, пыхал во все стороны магическим жаром, неистово рвался в попытках освободиться — всё напрасно. Смакла на его спине что-то яростно кричал и отчаянно рубил коротким мечом стальные звенья. Разлетались искры, меч соскальзывал, отскакивал, он уже почти затупился, а Смакла всё рубил и рубил...

Командовал орфингами тот самый гороподобный Амбразур, которого, к слову, на самом деле звали Аграманзур. Он тоже крепко держал натянутую цепь, и могучие мышцы на его спине вздувались от напряжения. Все прочие по его команде дружно дёргали то в одну сторону, то в другую, стараясь повалить дракона на землю. Острые когти впустую вспарывали дёрн, выдыхаемый из раскрытой пасти жар расплавил звенья одной из цепей, несколько не успевших увернуться от хвоста негодяев лежали с переломанными руками-ногами, но всем уже было ясно, что дракон проиграл. Орфингов было слишком много. Вопящие что-то воинственное гномлины, кружащие на своих дракончиках над этой эпической схваткой, яростно стреляли из арбалетов по святотатцам, посмевшим покуситься на их божество. Однако враги, не обращая внимания на болезненные, но не смертельные укусы маленьких стрел, упорно делали своё дело, и развязка была уже близка. Сидящие за столом орфинги сорвались с места и, гортанно улюлюкая, бросились на помощь своим.

— Смакла! — завопил во весь голос Стёпка. — Заклинание! Заклинание!!!

Гоблин оглянулся. В распахнутых глазах его стояли слёзы.

— Что? — неслышно спросил он. Потом разглядел внутри шатра друзей и призывно замахал руками. — Стеслав! Ванесий! На помощь!

— Заклинание, говорю! — Стёпка орал уже так, что заболели связки. — Уменьшай его! Умень...

Бам-м-м!

Криг-офицер воспользовался тем, что вёрткий демон отвлёкся, и по его приказу один из рыцарей воспользовался щитом. От сильного толчка Стёпку унесло под стол, он почти поцеловался с твёрдой лавкой, сверху посыпалась посуда, какие-то осколки и недоеденная рыба.

— Уменьшай, тебе говорят! — не своим голосом гаркнул Ванька. — Уменьшай драко...

Шлёп!!!

Весский сотник таким же макаром сбил с ног и его, тоже отправив под стол. "Крепкий щит, скажу я вам, супротив демона, самое верное средство. От меча-то он увернутся могёт, и копьём его тоже не уработаешь, а щитом приголубить подлеца — в самый раз. Проверено в деле".

Разлёживаться было некогда. Мальчишки, извернувшись ужами, выскочили из-под стола с другой стороны. Стёпка пинком прогнал одного из замешкавшихся учеников Никария, шарахнул в сердцах эклитаной по тарелкам, по ендовам, по бутылям — только брызнуло по сторонам вином и осколками. Воевода Ширей, едва не подвернувшийся под руку, на четвереньках отползал подальше от разъярённого демона. Стёпка с трудом подавил в себе порыв хорошенько пнуть его в толстый зад. Ванька, отплевавшись от попавшего в рот песка, сгоряча подхватил лавку, хотел швырнуть её в подступающих весичей, но она оказалась для него слишком тяжёлой. Пришлось поставить лавку на место. Мальчишки рванулись было наружу, к дракону и Смакле, но не тут-то было. Выпускать их никто не собирался. Действуя на редкость слаженно орклы и весичи теми же щитами вновь отбросили их к центру шатра. В суматохе один из дружинников не удержался и вопреки строжайшим приказам начальства рубанул отступающего Ванеса мечом по голове. Держали мальчишки в том момент друг друга за руки или нет, непонятно, но голова выдержала, а меч согнулся буквой "зю" и принимать прежнюю форму не спешил. Торопливого весича дружно отругали и некоторое время всем шатром с изумлением смотрели на то, как невредимый Ванька, шипя и ругаясь, потирает вихрастую макушку.

— А и крепок же ты, демон, в черепу, — удивился сотник.

— Тебя бы так! — злобно оскалился в ответ Ванька: мало приятного второй раз за день получить по голове.

Крон-магистр и пресветлый князь переглянулись. Всеяр пожал плечами: демоны умеют удивлять, ну так на то они и демоны.

Кто-то из магов озаботился и частично восстановил в шатре заглушающие заклинания. И все наружные звуки: крики орфингов, рёв Дрэги, вопли гномлинов и команды Амбразура теперь доносились словно из-за каменной стены. Стёпка даже зубами от бессилия заскрипел: не получилось докричаться до гоблина, но неужели же он не догадается уменьшить дракона? Ведь это так просто. Маленькому и юркому никакие цепи не страшны. Проскользнёт и улетит. Самому Смакле, правда, достанется на орехи, но кто думает о себе, когда нужно выручать товарища? Сквозь прореху в полотнище шатра хорошо было видно, что орфинги с помощью подоспевших орклов и даже весичей (вот же идиоты, нашли кому помогать!) почти повалили дракона. А тот уже даже не ревёт — хрипит, шею ему цепями передавили, и от этого страшного, едва слышимого хрипа в душе всё переворачивается. Одна надежда, что до смерти его не задушат, что он тоже живой нужен. Нам бы только из шатра выскочить...

— Ну так что, кня-азь, не желаю ли теперь весские чародеи проверить насколько крепки де-емоны? — поинтересовался крон-магистр.

Всеяр повернул голову. Благомысл и Краесвет отрицательно покачали головами: они не желали, они уже знали на что способны отроки, да и не довольно ли уже испытаний, пора и в самом деле заканчивать, впрочем, истинная причина их нежелания заключалась совсем в ином.

— Мы с удовольствием уступаем эту честь вашим магам, — сказал пресветлый князь.

Крон-магистр Д'Варг поймал взгляд престарелого вампира и кивнул.

Укутанные в серые балахоны сутулые фигуры тут же неслышными тенями просочились как бы не прямо сквозь стены. Таинственные маги-оборотни, о которых Стёпка когда-то слышал краем уха, явились по зову вампирского князя Ухлака Тоггу-Ягира. До этого он сидел на своём месте, бесстрастно отслеживая налитыми кровью глазами происходящее вокруг него безобразие. И вот пришло время, когда хозяину потребовалась его помощь. Он с самого начала знал, что такое время придёт. Горгу-нааны — самый древний народ. Они всё знают. Никто не в силах противостоять им.

Пять магов-оборотней на двух демонов — плохой расклад. Но врагов вокруг было так много, что незначительное увеличение их числа как-то не слишком впечатляло. Ну, прибавились к оркимагам, дружинникам и неморокам ещё пять заплесневелых высохших старикашек — так что? Хуже всё равно уже не будет... наверное.

Маги сначала почтительно выслушали какие-то наставления от своего князя, дружно покивали, затем уставились на демонов жутковатыми буркалами без зрачков. Они являлись созданиями настолько мерзкими и пугающими, что даже просто смотреть на них было неприятно. Ощущение возникало такое, словно вглядываешься в полуразложившиеся трупы, с гнилой плотью, копошащимися в ней червями и тошнотворным запахом. Не оставалось сомнений, что и магию эти почему-то ещё не покинувшие мир живых пугала используют соответствующую. Вот они забормотали что-то мерзко-ознобное, и вокруг них медленно начала вращаться чёрная пелена, постепенно свивающаяся в тугой кокон.

Рыцари и дружинники отошли подальше, чтобы ненароком не угодить под заклинание. На мальчишек смотрели без злобы, этак снисходительно, всё происходящее их явно развлекало, даже уже перевязанные раны никого особо не огорчили, воину кровь проливать привычно, а вот поучаствовать в усмирении настоящих демонов — это да, это интересно. Да и посмотреть на то, как работают знаменитые оборотни, о которых ходит столько невероятных слухов, тоже не каждому удаётся.

— Сволочи, — бормотнул Ванька. — Смотри, как встали, фиг вырвешся. Иффыгузы-Иффыгузы... Где они, спрашивается? Они бы нам сейчас во как пригодились! И зачем мы только кровь на склодомас этот хвалёный проливали.

Стёпка замер, боясь упустить мелькнувшую мысль.

На краю жизни и смерти, на грани между победой и поражением, между позором и славой, ну, или, в данном случае между свободой и неволей, в те краткие секунды, когда ничего ещё не решено, но вот-вот решится, снисходят на некоторых юных демонов великие последние озарения. Или, правильнее сказать, случается у них вдруг просветление слегка закисших мозгов. Потому что раньше можно было догадаться, тупень ты этакий, всего-то и нужно было — заставить себя чуть-чуть поразмыслить.

Кровь на него проливали.

Мы проливали. Правильно Ванька сказал: мы.

Какое короткое слово, но сколько в нём скрытых смыслов.

Мы. Я и Ванька. Две половинки демона. Чего, казалось бы, проще.

Он вздохнул. Оглядел шатёр.

Прошёлся взглядом по лицам врагов.

Вот они, полагающие, что у них всё схвачено. Что жизнь удалась и будет удаваться и впредь. Что всё в этой удавшейся жизни будет происходить так и только так, как нужно им. Что все их противники непременно будут повержены. Что прав тот, кто сильнее, а сильнее всех здесь, сегодня и вообще всегда — угадайте кто? Смотрят, гады. Улыбаются. Сияют. Предвкушают. Пресветлый князь Всеяр. Князь Бармила. Маг-дознаватель Благомысл. Маг-хранитель Краесвет. Крон-магистр Д'Варг. Крон-мейстер К'Санн. Убер-оркимаг О'Глусс. Вампирский князь Ухлак. Продажные воеводы: Ширей, Стоян, Горбень, Дидяй, Покроп. Гадёныш Г'Варт. Толпа ликующих подпевал и приспешников. Десятка два дружинников и рыцарей. Предельно жуткие колдуны, непонятно что наколдовывающие. И Полыня с пленённым Боеславом.

Стёпка подмигнул: потерпи, княжич, ещё чуть-чуть, скоро всё кончится. Тот в ответ очень по-взрослому прикрыл глаза и прекратил вырываться, словно бы отчаялся и смирился.

Потом Стёпка убрал клинок эклитаны, так, чтобы видели все, а затем так же напоказ положил рукоять в карман.

— Ты чего? — нервно дёрнулся Ванька. — Сдаёшься?

— Демоны не сдаются, — в который уже раз произнёс Стёпка набившую оскомину фразу. — Знаешь, Вань, а ведь мы уже победили.

Кто-то, кажется, маг-хранитель Краесвет иронично хмыкнул. Стёпка говорил во весь голос и таиться не собирался. Крон-магистр на его слова ни отреагировал, похоже, он их вообще не расслышал, а пресветлый князь только вопросительно вздёрнул брови: ну-ну, мол, продолжай, демон, просвети нас о своей победе, пока вас не скрутили.

— Это ты к тому, что "умираю, но не сдаюсь", — покосился экзепутор. — Ну так я сразу говорю, что я не согласный. Не собираюсь я умирать. Мне ещё домой вернуться нужно.

— Никто не собирается умирать. И домой мы вернёмся уже скоро... наверное.

— Если ты, Васнецов, опять что-то невероятное придумал, давай, скорее это делай, потому что колдуны вот-вот по нам со всей дури своей чёрной магией шарахнут. Я уже чувствую, как она в меня всеми своими щупальцами впивается.

— Не боись, не вопьётся. Давай сюда склодомас.

— Ха, думаешь, у тебя лучше получится?

— Нет, Ванька. Ты знаешь, я тебе сейчас один умный вещь скажу, и ты сразу поймёшь, какие мы с тобой всё-таки придурки. Ты помнишь, кто на склодомас кровь пролил?

— Я, конечно. Ну и ты ещё потом... Только не пролил, а помазал.

— Включили склодомас мы оба. А приказывать ему почему-то пробуешь только ты. Вопрос: почему?

Ванька, открыв рот, смотрел то на Степана, то на зажатый в руке жезл.

— Нет, — помотал он головой. — Я лучше ничего не буду говорить. Всё и так понятно. И в самом деле придурки.

Маги-оборотни взвыли на высокой ноте и взметнули над головами руки. Чёрный вихрь налился мрачной силой и оформился в огромную хищно растопыренную пятерню — на каждого мага по пальцу. Зрелище было жутковатое — казалось, эта пятерня сейчас сгребёт всех, до кого сможет дотянуться, и так стиснет, что только кровавые брыги полетят.

Крон-магистр нарочито бесстрастно наблюдал за происходящим,лишь слегка прищуренные глаза выдавали его напряжение. На демонов магия не действует, он это точно знал, и поэтому сейчас отражённое заклинание ударит по самим магам. И одной заботой у совета оркимагов станет меньше. Слишком многое эти оборотни стали себе позволять, власти им захотелось, да и вампирскую верхушку тоже давно пора окоротить. А тут такой удачный случай подвернулся. Всё к лучшему в этом мире, все к славе и владычеству Великого Оркланда. А демоны уже никуда не денутся, они, похоже, и сами с этим смирились. Стоят с потерянным видом, шепчутся о чём-то...

Пресветлый князь Всеяр, закусил губу, пряча довольную ухмылку. Сначала с помощью демонов удалось развеять бредни о непобедимости немороков (а уж так их боялись, так боялись), а с минуты на минуту лишатся орклы и своих магов-оборотней (вот уж кого в самом деле бояться стоило). Крон-магистру, поди, не ведомо, что нельзя в этих демонов заклинаниями швыряться. Сидит развалясь, лицо равнодушное, а руки-то подрагивают, нервничает оркл, переживает. Вот уж будет ему удивление превеликое, когда он своих магов в одночасье лишится. А не надо было так явно давить и показывать своё превосходство при подписании согласного ряда. И железные рудники забирать тоже не стоило... Экую однако мерзость творят, ажно смотреть противно. Как бы не зацепило ненароком. Впрочем, куда им супротив царских защитных амулетов. Лишь бы демоны не подкачали, Краесвет уверял, что их никакая магия не берёт. Вот сейчас и посмотрим.

Сам же Краесвет, человек крайне осторожный, по лицам демонов догадался о неладном, привстал и хотел было что-то сказать или даже сделать, но Ванька уже протянул жезл, и Стёпка крепко обхватил шершавую рукоять чуть пониже его ладони.

Глава двадцать восьмая,

в которой демоны возвращаются домой

Оставалось только пожалеть, что они не сделали этого раньше. Камень в навершии вспыхнул настолько ясной и торжественной синевой, что, пересилив закатное солнце, на секунду осветил шатёр изнутри, заставив всех невольно зажмурится.

Наверное, то, что у склодомаса оказалось по случайной приходи судьбы сразу два хозяина, и послужило причиной небывалого выплеска магической силы. Её оказалось в жезле слишком много для пары неопытных отроков. Удержать эту силу в каких-либо границах они не смогли, и поэтому встряхнуло магическую ткань сущего так знатно и мощно, что задрожали отвечай-зеркала даже в далёкой Проторе.

На какой-то неопределимый отрезок времени (не то несколько секунд, не то минута, не то чуть ли не полчаса) все застыли в тщетных попытках понять: что это было? И куда делась магия? И откуда у этих демонов такая мощь? И почему больше ничего не происходит? И где же обещанные Иффыгузы? Стёпка, скосив глаза, смотрел на перекошенное страхом лицо Г'Варта. Оркимажек судорожно тискал какой-то амулет, надеясь, видимо, что тот защитит его или просто перенесёт в безопасное место, подальше от разбушевавшихся демонов.

А потом лопнула наколдованная вампирскими магами и уже приготовившаяся схватить демонов кошмарная "Чёрная Длань". И вот тогда — действительно жахнуло!!!

Купол шатра сорвало и унесло в небеса, выдрав шесты и оборвав растяжки. Затем с противным всхлюпом расплескались на молекулы и сами маги-оборотни. За свою долгую вампирскую жизнь они успели натворить столько зла, что, когда они исчезли, с облегчением вздохнули даже забытые боги этого мира. Мелькая въедливая пыль, тонким слоем покрывшая округу — вот и всё, что от них осталось.

Старый вампирский князь испустил дух там же, где и сидел — превратился в высохшую мумию и осел на пол кучкой праха. Прочих вампиров слегка покорёжило, но не убило. Однако жажда крови покинула их безвозвратно, что для них было почти равнозначно смерти.

А проклятые демоны на этом не успокоились. Они, оказывается, только-только вошли во вкус. Кое-кому даже показалось, что они на мгновение превратились в настоящих демонов огня. Видение мелькнуло и пропало. Но последствия были чудовищны.

Все немороки как один упали там, где стояли. Сверкающие латами, непобедимые, как представлялось некоторым, рыцари без плоти, остались лежать изъеденными моментальной ржавчиной грудами металлических деталей.

Оркимаги с холодный испугом ощутили себя обычными орклами, лишёнными всех своих сверхспособностей и умений. Это было новое чуство, это было страшное чуство. Это был конец всякой карьеры и, без сомнения, конец благополучного существования.

В один миг превратились в обычных людей, не умеющих ни колдовать, ни магичить маг-дознаватель Благояр, колдун-оберегатель Полыня и Никарий с учениками.

Проклятые демоны, пробудив каким-то образом склодомас, едва ли понимали, что делают (хотя, конечно же, понимали, ещё как понимали). А жезл, выполняя их волю, мало того, что высосал из окружающих всю магию, он ещё и навсегда испортил защитные амулеты, разрядил все магические накопители, порушил все охранные заклинания, всю защиту на доспехах и оружии, разом обнулил все действующие клятвы и — этого пока никто не видел, но это было! — стёр всё до последней буковки с листов согласного ряда, развеяв попутно неотменяемые (как мнилось) печати.

Снаружи тоже было весело. Рыцарей и дружинников разбросало взрывной волной, чудом никого не поубивав и даже всерьёз не покалечив. Опутывающие дракона магические цепи полопались сразу во многих местах, отчего орфинги позорно повалились друг на друга. Освобождённый дракон расправил крылья и заревел. Смакла, утирая слёзы, направил его туда, где за опрокинутыми столами лежали вперемешку оркимаги, весичи и продажные воеводы, туда, где Полыня, все ещё крепко прижимающий к себе княжича, безуспешно пытался активировать амулет скорого перехода.

* * *

Купыря опоздал. Примчался на место, что называется, к шапочному разбору. Да и то не по собственной догадке — случай помог. Когда тормошил провинившегося Глуксу, тот возьми да и припомни: говорил, мол, в склепе Стеслав, что у Ванесия колдомас непонятный имеется. Мол, что скрывать это уже не надо, потому как почитай все про то уже ведают.

Вот так. Все ведают, а Купыря не ведал. Хотя, по всему, должен был узнать одним из первых. Тут-то ему и стало яснее ясного, по какой причине демоны так рвались к шатру и, главное, что они собираются там устроить. "Надо всё заканчивать" сказал Стеслав. Купыря тогда только усмехнулся про себя. Он-то прекрасно понимал, что ничего демоны изменить не смогут. Полюбуются издали на пирующих, в лучшем случае за столом посидят — на том и успокоятся. Но услышав от Глуксы о "колдомасе" буквально охолодел, яснее ясного представив, как "всё это" могут закончить юные неопытные демоны, не умеющие и не желающие мириться с несправедливостью, но получившие при этом могущественный жезл власти. А если они ещё и ухитрились его себе полностью подчинить...

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда не удалось использовать амулет скорого перехода. Метнулся Купыря в одну сторону, в другую, сам себя ругая последними словами за постыдную растерянность... И тут по всему замку задребезжали отвечай-зеркала и дорогущий переговорный амулет на груди пошёл трещинами. Беда, ой, беда! Началось! Что делали Серафиан и прочие чародеи, Купыря не знал. Оседлав первого попавшегося коня, он во весь опор полетел вниз к Предмостью, потом вдоль по пыльной улице, распугивая прохожих, к месту переговоров... И опоздал.

Грохнуло так, словно взорвались сразу все имеющиеся в замке запасы громобоя. Магическую ткань сущего, невидимую, но осязаемую, перекорёжило и смяло, как ни разу доселе не случалось, аж в глазах потемнело. Чудом с коня не навернулся. Только отдышался, глянь — а впереди огромной белой птицей взлетает в небо купол шатра. Зашвырнуло его под самые облака, где ветер подхватил и унёс подсвечиваемое алыми лучами заходящего солнца рваное полотнище куда-то за Лишаиху. Да и пёс бы с ним, с шатром этим клятым, с отроками-то что? С княжичем?

Заходилось сердце, чуя страшную беду. "Опростоволосились. Проглядели. Ведь смотрели же, ведь видели же глаза, что неугомонные демоны на всё способны, то же золото вспомнить! Стоял рядом, дурень, удержать мог... Не удержал. Э-эх!"

Затем помстилось, что встали на миг над крышами два огненных демона с пылающими глазами. Встали и угасли. Повертел Купыря головой, удивляясь. Подчинили-таки отроки жезл, что вовсе не удивительно, ежели вспомнить их удачливость да прыткость. Да вот сумеют ли с Иффыгузами совладать, сумеют ли удержать истинных демонов от яростного разрушения всего и вся?.. Всё внутри буквально вопило о том, что нет, не сумеют, не удержат, натворят дел таких, что за сто лет всем миром не расхлебаешь...

Немного отлегло, когда увидел Купыря летящего навстречу дракона. Изо всех сил мчалась зверюга, вдоль улицы, по-над крышами, хвостом сбивая листву с берёз. А на спине — вот он, Боеслав. Слава предкам, живой и невредимый. Встрёпанный токмо изрядно и чумазый. Кричал что-то княжич, пришпоривая дракона и обеими руками неловко удерживая... вроде бы, Смаклу. Чародейские умения Купырю не подвели — бормотнул заклинание (ну хоть это сработало, вполсилы, правда, но и того хватило), вгляделся, там точно был гоблин и, похоже, раненый. На рубахе кровь и как бы не стрелы из спины торчат.

Успокоилось чуток в душе, главное с княжичем всё в порядке, а гоблин, что гоблин? Жаль его, конечно, да лекари в замке справные, должны бедолагу излечить, ежели рана не слишком тяжёлая. Припомнилось тут же к месту, как тянули эти лекари с исцелением князя Могуты, и застыдился Купыря мимолётно, сам-то ведь тоже знал за собой толику вины. Мало ли что предсказано было, а князю и близким его каково пришлось?

Стремительной стаей промчались на головой десятка два гномлинов на дракончиках, с уханьем и гиканьем, потрясая арбалетами, словно великую победу празднуя. Не обратил он на них внимания, не до крохотного народа сейчас было, вновь пришпорил коня. Боеслав со Смаклой уцелели, теперь узнать бы, что с демонами содеялось, как бы не самое страшное. Шибко опасался Купыря, что на месте взрыва найдёт два обугленных трупа... И хорошо, ежели только два.

Бок о бок с ним скакал туда же во весь опор оркимаг. Не сразу Купыря признал в нём мидграфа Г'Лонна, того самого, что по рассказам Стеслава подсунул наивному демону конхобулл — мерзкий кровососущий амулет. Сейчас утончённый, любящий эффектно и дорого одеваться оркимаг был взъерошен, растрёпан, из-под кое-как застёгнутого камзола торчала выбившаяся сорочка. Впрочем, и сам Купыря выглядел не лучше.

На место они прискакали одновременно.

Там, где стоял шатёр, шатра больше не было. По всему просторному, покрытому серой пылью пустырю валялись опрокинутые столы, сломанные лавки, битая посуда, горы недоеденной еды и на удивление много разобранных на части стальных доспехов, причём уже изрядно проржавевших.

Убитых, к огромному его облегчению, не наблюдалось. Ни одного. А ведь всерьёз ожидал увидеть гору мертвецов, обожжённых и переломанных весских дружинников, окровавленного князя Всеяра, разорванных в клочья орклов, крон-магистра без головы... Все были живы. По крайней мере, на первый взгляд. Ошеломлённые, побитые, поцарапанные, в драных одеждах и окровавленных повязках, с глазами по пять кедриков, но, главное, живые. На второй же взгляд... Расспросив боярина Всемира, он выяснил, что и в самом деле никто из весичей и орклов не погиб. После такого неконтролируемого выплеска магической силы это само по себе являлось чудом. Боярин, оказывается, тоже хорошо знал Стеслава. "Да они это устроили, больше некому, как ушли в шатёр, так время спустя и грохнуло...". Купыря и без того знал, что это ОНИ. Два дурных, честных демона в полной мере исполнили ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Вопреки всему и всем. Выпороть бы их, а потом спасибо сказать, да поздно уже — исчезли демоны. Видать, в свой мир вернулись. Ну и славно. Главное, что не погибли.

Итогом применения склодомаса (а это был именно склодомас, кто бы сомневался) являлось следующее. Купыря записывал для отчёта (отец-заклинатель спросит строго), писал сумбурно, первые впечатления, будет ещё время после набело переписать:

"Сначала главное — княжич жив и невредим. Своими глазами видел, как он летел на драконе в замок. Узнать о Смакле. Гоблин ранен, возможно, тяжело.

Ещё важное — оба демона исчезли. Ни следа от них не осталось. Будем верить, что благополучно вернулись домой. По уверению весского сотника, отроков "ровно кто за шивороты из утянул в тёмный колодезь". Нет, вру: один след отыскался. На том месте, где стояли демоны подобрал я Стеславово магическое огниво. Видно, выронил он его из кармана в суматохе.

Переговорный шатёр зашвырнуло взрывом неизвестно куда, а так же переломало все столы и лавки, впрочем, ну их...

Полностью потеряли способности к чародейству маг-архивариус Никарий и его ученики числом пять, колдун-оберегатель Полыня, все присутствующие в шатре и вокруг него оркимаги, не менее семи человек. Особенно радует, что их число попали крон-мейстер К'Санн с десятилетним внуком и убер-оркимаг О'Глусс.

У всех воинов, чародеев и магов обратились в прах все амулеты и обереги, а так же бесследно развеялись все охранные и защитные заклинания.

Крон-магистр Д'Варг кроме сильного испуга не понёс никаких видимых потерь. Способность управлять магической тканью сущего, осталась при нём. Вряд ли он оказался настолько силён, чтобы противостоять Иффыгузам, скорее всего, наши демоны благоразумно не стали злить главу оркландского посольства, что слегка удивляет. Уж слишком благоразумный для этих двух сорвиголов поступок. Пощадили они отчего-то и мага-хранителя Краесвета, коий отделался случайной лёгкой царапиной на щеке. Впрочем, человек он неплохой, и тут понять демонов можно, зазря они никого ещё доселе не обидели.

Превеликий князь Всеяр не пострадав телесно, пострадал душой. "Ноги моей отныне не будет в этом клятом улусе" — заявил он прилюдно и велел везти его в Кряжгород, что его подданные тут же и сделали. На князя не похоже, совершенно не в его характере. Явное проявление ментальной магии (ещё раз спасибо демонам). Поговорить с ним не удалось, но, по всему, не бывать ему нашим наместником.

Вокруг места взрыва повалило все заборы и деревья, а на расстоянии триста шагов скисло всё вино и молоко, что весьма обозлило местных жителей, впрочем, мелочь...

Орфинги, со слов гномлинского государя Чуюка, почти пленили дракона, опутав его замагиченными цепями, но тот порвал цепи и спас княжича Боеслава из рук колдуна-оберегателя Полыни. Орфинги стреляли им вслед и ранили Смаклу.

Бесследно исчезли князь вампиров Ухлак Тоггу-Ягир и пять магов-оборотней. После взрыва их никто не видел. Один из раненых рыцарей (криг-офицер Й'Орл) проговорился, что магов в мелкую пыль развеяли своим склодомасом демоны, а князь Ухлак сначала умер, а затем просто осыпался на землю. Насчёт магов-оборотней сказать трудно, но вампиры, тем более, столь старые и опытные так просто не умирают. Думаю, мы ещё услышим о нём.

Мидграф Г'Лонн сказал в разговоре с крон-магистром Д'Варгом, не зная, что я его слышу: "Цур сплангер деймон у-ус. Вир госвихт мит" (Заигрались мы с демонами. А я предупреждал). Ответ крон-магистра разобрать не удалось.

Да, ещё важное — про согласный ряд. В договорном фолианте (валялся среди обломков прямо на земле) все страницы вновь сделались девственно чисты, при этом ни одной магической печати не сохранилось. Таким образом договор о разделе улуса недействителен! (Но долго ли его заключить заново?) На первом листе написано строгой уставной вязью: "Фиг вам всем, а не Таёжное княжество!" Что такое "фиг" неясно, но догадаться можно. Заимствованное у демонов словечко уже давно гуляет среди студиозусов.

В соседнем дворе на колодезе сломало защитные заклинания, и из него вылез молодой подколодезный змей (Аюк-тырзун). На наше счастье рядом оказался Той-Шержеген. Змея он без труда усыпил и заключил в клетку. Уверяет, что это подарок ему от демонов.

Далее, из неважного, но забавного. Таёжные воеводы, а именно: Дидяй, Покроп, Ширей, Стоян и Горбень начисто облысели, потеряв даже усы и бороды, и на лбу у каждого появилось несмываемое клеймо "изменник". Стеслав с Ванесием посмеялись, не иначе. Сделали за нас нашу работу, на кою мы вряд ли бы отважились.

На этом пока всё. Отсылаю с посыльным, поскольку ткань сущего восстановилась не полностью".

* * *

Силы оказалось слишком много. Большая её часть, легко вырвавшись из-под контроля (которого, честно говоря, почти и не было, — ну не шмогли, не шмогли), ахнула взрывом. Кое-что мальчишки успели применить с пользой для дела. В первую очередь, разумеется, освободили дракона со Смаклой и Боеслава. Ну и пошалили затем немного, как же без этого. Попробуй-ка удержись, когда само в руки идёт и ничего тебе за это не будет. А гадам всяким отомстить за все подлости шибко хочется... Но только-только они разошлись, только-только почувствовали вкус упоительного всемогущества, как всё закончилось. Невидимая сила бесцеремонно ухватила обоих за шкирки (плевать ей было с запредельной колокольни, что они уже ощущали себя настоящими огненными демонами Иффыгузами), и рывком утянула их в ту жуткую пустоту, что простирается за межмировой гранью.

Последнее, что успели они увидеть под этим небом, был взлетающий дракон, на спине которого сидели Смакла и спасённый из рук Полыни Боеслав. Разъярённые потерей орфинги (жаль, времени на них у демонов не хватило!) под отчаянные вопли остервеневшего Амбразура часто щёлкали тетивами тугих луков. Стрелы безвредно клевали прочную чешую и отскакивали, но у мальчишек защиты от них не имелось. Смакла прикрыл своим телом княжича, и белопёрые стрелы, как при замедленной съёмке, медленно и неотвратимо вонзались в его худенькую спину: одна, другая, третья... А гоблин только вздрагивал и ещё шире раскидывал руки, чтобы ни одна из них не попала в Боеслава. Стёпка рванулся, чтобы остаться, чтобы спасти... Но ничего нельзя было поделать, совсем ничего, потому что время демонов кончилось и пришла пора возвращаться...

* * *

И вновь они падали, кувыркаясь, вцепившись друг в друга, чтобы не унесло порознь в какие-нибудь разные миры, и опять орали, а попробуй не закричи, если всё падаешь и падаешь, летишь вниз, и конца падению нет и нет.

Проносились перед глазами знакомые лица, то Серафиан с Купырей, то Смакла, то дядько Неусвистайло, говорили что-то неслышное Швырга-старший и элль-хон Зарусаха, смеялся Збугнята, хмурили брови Вякса со Щеплей, Глыдря лохматил пятернёй волосы, улыбалась ехидно Боява... Наплывали оркимаги, немороки, мерцала синяя искра склодомаса, кружились стены переговорного шатра, лица весичей и орклов, кривящаяся рожа Никария, что-то злое выговаривающий Полыня... Выпрыгнул на миг почти напрочь забытый колдун Щепота, подколодезный змей таращил слепые глаза, Огрех-Лихояр с ехидной улыбкой протягивал чашку с дымящимся отваром сон-травы... Бледная морда Людоеда, не успев проявиться, расплылась и погасла... Что-то кричал растерянный Глукса, гномлины пересыпали мерцающее золото из сундука в сундук, вновь превращался в прах предатель Ниглок, смыкались стены ущелья, кивала тяжёлой головой Медведьма, Дрэга распахивал лазоревые крылья над башнями замка... И над всем этим, сквозь всё это — лицо Миряны, спокойное, слегка улыбающееся... "Прощайте, демоны!"

Пустота вдруг свернулась в тугую воронку, сжалась до невыносимости и — вышвырнула их... Куда?

Когда они замолчали и, постояв с полминуты, осторожно открыли глаза, Стёпка посмотрел по сторонам и выдохнул:

— Всё. Вернулись.

— Клёво, — сказал Ванька, отцепляясь от него. — А то я всё же сомневался.

Знакомая, родная комната. Обычный, простой, нормальный и слегка скучный мир за стеклом окна. Бормотание приёмника на кухне. Шум проезжающего по двору автомобиля. Забытые, но такие привычные запахи. Компьютер. Телефон. Телевизор. Книги на полке. Никакой магии, никаких чародеев.

Кончилось приключение. Словно цветной яркий сон кончился.

— Как думаешь, Смакла выжил? — это Ванька первым решился спросить о том, о чём спрашивать было страшно.

Три стрелы пробили тело гоблина. Три стрелы. И это только то, что они успели увидеть. "Погибну, как ирой", — беззаботно говорил бывший младший слуга, имя которого на древнегоблинском языке как раз и значило — "отважный сердцем герой, рождённый для великих дел". Первый дракончий Таёжного княжества. Первый знакомый в том мире. Славный гоблин. Настоящий друг.

— Не знаю, — покачал головой Стёпка, хотя изо всех сил хотелось ему ответить: "Конечно, выжил, ты что!"

— А здорово мы этих... всех... разметали, да? И с книгой ты классно придумал. Жаль только, что нас слишком быстро выдернуло.

— Не соврал Серафиан, — сказал Стёпка, глядя на часы. — Всего несколько минут прошло. Ты домой?

Ответить Ванька не успел. Он всё ещё сжимал в руке склодомас (забрал-таки), который теперь выглядел как обычный футляр с кнопками, почти пульт для телевизора. И он вдруг ожил — замигал синим огоньком и запикал, настойчиво и тревожно. Испуганный Ванес от греха подальше бросил его на стол. Мало ли, вдруг не вся магическая сила в нём израсходовалась, ещё взорвётся, чего доброго.

Эпилог первый

Склодомас замолчал и в нём что-то щёлкнуло.

— Да? — произнёс робко несомненно девчоночий голос.

Мальчишки посмотрели друг на друга с тем выражением, подобрать к которому подходящее слово почти невозможно. Меньше всего они ожидали, что склодомас может с ними вдруг заговорить. И ладно бы — по-мужски, этак хрипло, сердито или злобно. А тут — девчонка...

— Что "да"? Ты кто? — спросил Ванька, наклоняясь к суматошно мигающему склодомасу.

— Я?.. М-м-м... Это... Как бы... — замялась девчонка (лет двенадцать, не больше). — Ой, спасибочки вам огромное, что вы мой складничок нашли. Я его случайно по временной координате отправила, честное слово. Всего-то на пару веков, это же ничего, правда?

— Складничок? — недоверчиво переспросил Стёпка. — Вот это вот — твой складничок. Не склодомас?

— Ну да. Складной индивидуальный инфогузитатор для точечной корректировки виртуальных вероятностей, — отбарабанила девчонка. — Помогите мне, пожалуйста, добрые мальчики. А не то мне субпрепод двойной минус за виртпрактику влепит. Я и так уже затянула, думала: всё, крандык мне тотальный. Прикиньте, пришлось у прапредков их старый инф на время выпрашивать. Такой отстойный: ни вирта, ни кива-протера, ничего вообще...

— И как же мы тебе поможем?

— Да суперэлементарно, — обрадованно зачастила девчонка. — Комплините вход своего инфа с моим через внешник и сливаете стандартный код возврата в контрольную пи-ти-ай-точку. Только, ради великого вирта, не на баасике, а на синологриде. И всё. Чё сложного-то? Первый семестр.

— Офигеть, как просто, — сказал Ванька. — А что такое бабасик и логрид?

Девчонка с полминуты молчала, а затем почему-то шёпотом спросила:

— А вы кто?

— Демоны мы, — брякнул Ванька.

— Пришпиливаешься? Какие ещё демоны?

— Обыкновенные. Исполнители.

— Ничего не понимаю... Эй, а почему ваш персональный проиндекс у меня не высветился?

— Индекс? Какой индекс? У нас здесь у телефонов номера, а не проиндексы.

— Теле... — озадачилась девчонка. — Чудновато... А-а-а, так вы из тупикового мира! То-то я смотрю... И ген-код совпал... Удивительное что-то... Явно, кто-то из наших у вас отпадно погулял в своё время... Ну, вот что, тупиковые, поскольку на стандарт у вас интеллекта по определению не хватает, делаем всё грубо, просто и быстро. Резвенько так на кнопочку сброса памяти пальчиками своими два раза нажимаете и про нашу беседу очень быстренько забываете. Навсегда. Я контрастно озвучила? Дублировать для особо тупых не буду.

— Сама ты тупиковая! — обозлился Ванька. — Пораскидала своё барахло по чужим мирам... это... и векам, а люди из-за тебя страдают. Два века, два века! А целых семь или даже больше не хочешь? Фиг тебе, а не кнопка сброса, понятно! А если не нравится, перемещайся к нам. Мы тебе тут быстро растолкуем, кто из нас из тупикового мира. Правильно я говорю, Стёпыч.

— Ах, так! Ну, я предупредила.

В склодомасе что-то хрюкнуло. Минуты две прошли в полной тишине. Мальчишки с опаской смотрели на тревожно подмигивающий склодомас, точнее, складничок. Затем тот же голос робко спросил:

— Эй, мальчики, вы ещё здесь? Вы там?

— Чего тебе, нетупиковая? — соизволил отозваться Ванька.

— Простите меня, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть.

— Ладно, прощаем. Ишь, как заговорила. Чего тебе?

— Он, кажется, сломался.

— Складничок твой, что ли? — Стёпка подобрал со стола пульт, осторожно повертел его, стараясь не нажимать на едва заметные кнопки, которых раньше, между прочим, не было. — С чего ты взяла? По-моему, он совершенно цел.

— Я команду на экстроликвидацию инфанула, а он не грыкнул. И что мне теперь делать? Субпрепод меня живьём в отстойник завиртуалит. Мало того, что потеряла, так ещё и минимизировать отрицательные последствия не сумела.

— Так тебе и надо, — злорадно протянул Ванька. — В отстойнике тебе самое место. Ликвидацию она отправила. Он что, взорваться должен был, да? Грыкнуть, чтобы нас тут всех на молекулы разнесло? Типа, нет свидетелей — нет проблемы?

— Вы там у себя, в тупиковом... совсем с ума посходили? Какие молекулы? Просто грыкнул бы и всё. По слогам повторяю для тупик... для вас. Грык-нул!

— У нас такого слова нет, — сказал Стёпка.

— Самопреобразовал бы поликристаллический многомерный систематизатор в одномерный монокристаллоид с отрицательным потенциалом повторной дешифровки. Так понятней?

— Так бы и говорила, — съязвил Ванька. — А то грыкнул-грыкнул... У вас там в нетупиковом мире все такие... шибко умные?

— Все, — отрезала девчонка.

— И складнички свои тоже все вот так теряют?

— Я же попросила уже прощения, — закручинилась девчонка.

— Ладно, уговорила, — где здесь эта кнопка сброса памяти?

— Прямо под тайм-индикатором, кругленькая пимпочка с цифрой ноль. Кружок такой вытянутый... ну, овал...

— Ты нас совсем за дураков-то не держи, пимпочка! — рассердился Ванька. — Думаешь, мы не знаем, что такое ноль?

— Простите, — смешалась девчонка. — Просто тупиковые, они разные бывают... Ой!

— Ладно, — Стёпка удержал вновь вскипевшего Ванеса, спросил: — А когда мы на ноль нажмём, складничок твой точно не взорвётся?

— Ну вы... Да я... В общем, я могу только честное слово дать. Поверите?

— Ещё не знаем.

— Поверьте мне, добрые мальчики, пожалуйста, очень вас прошу! Очень-очень-очень! У меня в складничке все коды, все проиндексы, курсовая, вирты — мне без этого не жить, правда-правда!

— Во, — заулыбался Ванька. — Как припёрло, так сразу по-человечески заговорила. Ладно, пимпочка, нажмём мы тебе сброс. Стёпыч, ты как?

— А я что, я — за, — сказал Стёпка.

— Мальчики, — замялась девчонка, — а вы там у себя, в своей виртуальности не слишком кардинально... всё изменили?

— А мы у себя ничего изменить не могли, — сказал он. — Ты же свой складничок не в наш мир отправила, а совсем в другой.

— В какой другой?

— Ну, мы не знаем, как он у вас называется. Просто другой мир под другим небом. Тоже, наверное, тупиковый. У них там ещё магия, колдуны, заклинания всякие...

— Фэнтезийное средневековье, — добавил Стёпка. — С замками, сражениями, вампирами и драконами.

— А-а-а, — с явным облегчением протянула невидимая собеседница. — Случайная ветвь псевдореальных вероятностей. Это не страшно. А как вы туда инфанулись?

— Во, нашла о чём спрашивать! Мы думали, что это ты нам объяснишь, как нас туда забросило. Нас там, между прочим, чуть в магическое рабство навсегда не захватили.

— Так ведь не захватили же, — захихикала девчонка.

Нашла над чем смеяться! Возмущённый Ванька аж с места подскочил.

— Да, не захватили! Потому что... Потому что мы... — он увидел, что Стёпка молча хлопает себя ладонью по губам, молчи, мол, дурак, и скомкал своё гневное выступление: — Потому что не захватили, вот.

— Охо-хо! — донеслось из склодомаса. — Боюсь даже представить, как вы там погуляли... Вообще-то системные контролёры такие миры редко сканируют. Может, и обойдётся.

— А что будет, если не обойдётся?

— Лучше вам об это не знать, — очень серьёзно сказала девчонка — Мальчики, вы ещё не передумали... э-э-э... мне помочь?

— Пока не передумали, — сказал Стёпка. — Командуй.

— Нажать нужно два раза. И поторопитесь, пожалуйста, а то я уже опаздываю.

— Ты готова? Ну, тогда я нажимаю.

Стёпка положил складничок на стол и дважды навил на тугую кнопочку. И склодомас начал сброс памяти. Выразилось это в том, что по нему сверху вниз неторопливо побежала зелёная как бы сканирующая полоска, и когда она добежала до конца, изготовленный в неведомом мире приборчик просто отключился, погасив индикатор и мягко сложившись пополам. В самом деле — складничок. А ведь ничто не указывало... И когда его половинки аккуратно защёлкнулись, почудилось мальчишкам, что девчачий голос едва слышно произнёс: "Спасибо, тупиковые".

— Зря не спросили у неё, сама-то она из какого мира? — огорчился Ванька. — Не подумали.

— Да и так ясно, что из какого-то параллельного будущего. Из нетупикового, хм!

Ванька взял склодомас, повертел, разглядывая, попробовал разложить, но у него не получилось.

— Похоже, в самом деле грыкнулся... Ой! Смотри, он, кажется, разваливается... Да это же мой ключ! — обрадовался Ванька, глядя на выпавшую из склодомаса металлическую деталь. — А я уже и забыл про него. Ну, хоть мама ругаться не будет.

"Оркимагов с вампирами не боялся, а мамы боишься" — хотел сказать Стёпка, но промолчал, потому что иногда мамы и в самом деле бывают страшнее иномирных злыдней, особенно, если ты в чём-то провинился. Заколдовать, конечно, не заколдуют, но крови могут выпить изрядно.

— Складничок с иффыгузами... — вздохнул Ванька, подбрасывая в руке склодомас. — Это что же, получается, что всё случилось только потому, что какая-то девчонка-растяпа по ошибке зафигачила свой навороченный айфон куда-то не туда?

— Получается так. Если она нас, конечно, не обманула. А то, может, наболтала здесь с три подводы кренделей, а мы и уши развесили, — Стёпка упал в любимое кресло и принялся снимать кроссовки. Ходить дома в обуви — это нарываться на конфликт с родителями... О, как долго мы с ними не виделись, даже соскучиться успел, а они об этом и не догадываются. Мама скоро на обед придёт, интересно, заметит какие-нибудь перемены во мне или нет.

— Хотя... — подумал он вслух. — Вряд ли бы она стала нас обманывать. Зачем ей это?

Ванька всё не мог успокоиться:

— То есть получается, что всё это было не взаправду?

— Почему не взаправду?

— Потому что она сказала про виртуальные вероятности. Повторяю для тупиковых: виртуальные. Не настоящие. Значит, нам всё приснилось.

— И складничок приснился? И шишка на голове, да? И вот эти кедрики? — Стёпка достал из кармана пару серебряных монеток. Потом попытался щёлкнуть ножом, но эклитана, разумеется, не появилась, а жаль. Гузгай тоже испарился навсегда.

— Хм, — Ванька колупнул ногтем пластик склодомаса. — А знаешь, я вот думаю, что лучше бы приснилось.

— Это почему же?

— Ну... Виртуальные — это же как бы выдуманные. Как игра компьютерная. А если всё выдумано, то тогда и не надо за наших переживать: за Смаклу, за Дрэгу, за Боеслава. За княжество. Как они там, да что с ними? Ты же в игре за героев потом не переживаешь. Включил — и опять они все живы и здоровы. Играй себе заново, как будто ничего не было.

— Но с нами-то было. И мы туда уже не вернёмся. И заново не переиграем.

— Это да, — согласился Ванька. — А вдруг мы тоже виртуальные? Тоже выдуманные?

— Нет, Ванька, мы не виртуальные. Пимпочка ясно сказала, что мы тупиковые. Обидно, конечно, звучит, но лучше всё-таки быть тупиковым, чем ненастоящим.

— Лучше быть нормальным, — очень серьёзно сказал Ванька. — Это я тебе как демон-экззепутор говорю.

Эпилог второй

Под столом лежала книга. Та, с которой всё началось. По законам жанра этой же книгой всё должно было и закончится.

Стёпка поднял её, посмотрел на обложку. Потом показал Ваньке:

— Смотри!

Книга была та же самая, но рисунок на обложке изменился и название тоже было другим, что после всех приключений уже ничуть не удивляло.

— "Наследие демонов", — прочитал Ванька, разглядывая обложку.

По речному берегу вдоль каменистого обрыва мчались во весь опор на вороных конях три оркимага. Они спасались бегством. Скачущий впереди крепко прижимал к груди объёмную кожаную сумку, двое других на скаку отстреливались файерболами от преследующего их дракона.

Дракон был красив и могуч, но это был не Дрэга а совсем другой дракон, тёмно-зелёный с жёлтыми подпалинами и светло-серым брюхом. Он летел над водой, поджав лапы и отведя назад крылья. На его спине сидели два гоблина. Тот, что сидел сзади, стрелял в преследуемых из арбалета. Выпущенный им магический болт оставил в воздухе отчётливо видимый след и вот-вот должен был попасть в одного из оркимагов.

На высоких обрывах корявые сосны держались за камни крепкими корнями. В бурной реке вскипала на перекатах тёмная вода. Загнанные кони испуганно косились назад, задирая головы — настигающий крылатый ящер пугал их до дрожи. Лица беглецов были искажены отчаянием, оркимаги понимали, что уйти не получится. Художник изобразил последний акт драмы — ещё немного и всё будет кончено, если, конечно, не появится вдруг в последнюю минуту долгожданная помощь.

А вдалеке, за лесом возносились в хмурое небо три остроконечные башни огромного замка. И кружил над ними на крупном нетопыре узнаваемый даже издали по характерному силуэту вампир в развевающейся хламиде.

— Это Горгулен, — сказал Стёпка. — Город Трёх Башен. Столица Оркланда. Смотри, они научились увеличивать нетопырей и теперь тоже летают.

— Нетопыри против драконов. Круто! — восхитился Ванька. — А вот этот оркимаг тебе никого не напоминает?

Стёпка присмотрелся к скачущему первым орклу. На вид лет двадцать или даже больше. Узкое бледное лицо, бородка, обязательные косички и знакомый взгляд с прищуром.

— Г'Варт! Как он опять оркимагом-то сделался? Мы же его размагичили!

— Значит, не навсегда размагичили. Интересно, что это у него в руках. Как пить дать что-то ценное стащил, иначе бы за ним дракон не гнался.

— Драконью кладку, наверное. Не зря же орфинги Дрэгу хотели заграбастать. На нетопырях много не навоюешь, а у драконов и крылья, и когти, и броня. И жаром пышат.

Стёпка недобро щурился, разглядывая врага. Вспоминал бревно, к которому был прикован, пинки и удары, которыми его осыпал подлый оркимажек. Странно было сознавать, что тот стал уже взрослым мужчиной, сильным, высоким, этаким брутальным красавчиком, на каких часто западают девчонки... Опасным врагом. Может быть, даже успел уже убить кого-нибудь из весичей или тайгарей. И как-то забывалось, что они сейчас смотрят всего лишь на рисунок, на придуманную художником иллюстрацию, потому что у них уже был опыт, когда почти такая же иллюстрация ожила и стала реальностью.

— Прочитаем, — предложил Ванес и сам же раскрыл книгу.

На титульном листе красовался опять же нетопырь. Мерзкая пасть с острыми шилоподобными зубами оскалена, красные глазки пылают злобой, суставчатые лапы крепко вцепились крестообразную рукоять оркландского — теперь они это знали — меча.

— И тут мыша летучая, — скривился Ванька. — Не люблю их.

— На меня точно такого же вольный оркимаг С'Турр в Предмостье натравил, — сказал Стёпка.

"Не весь! Не весь! Не мой!" — тут же отчётливо всплыло в памяти. Стёпку аж передёрнуло.

— Листай дальше, — сказал он.

Упс! Как бы они ни пытались, книга открывалась только на последней странице. Все остальные были словно склеены между собой. Опять магические непонятки — но что поделаешь.

Читали молча. Стёпка, просто по привычке, а Ванька — потому что не хотел наступать на те же грабли во второй раз. Один раз уже прочитал кое-что вслух и вон чем закончилось. Дураков нет на чебургунзу с лахривопсой второй раз попадаться. Хватит с нас пока параллельных миров и демонских приключений.

"Боеслав похлопал дракона по холке: отдыхай, ты хорошо поработал. Ураган тут же плюхнулся на брюхо. Он, конечно, ничуть не устал, перелёт в полсотни вёрст для него был привычен и не тяжек. Но прошедшая ночь выдалась на редкость суматошной, летали в Растопье, затем в Большие Упыреллы, поспать почти не удалось, и княжий любимец с удовольствием прикрыл глаза.

Вякса откупорил бутыль:

— Испей, княже. А чуток погодя и подкрепимся. Кабанчика уже освежевали, скоро будет готов.

Внизу, на берегу лесного озерца потрескивал жаркий костёр, шкворчали на вертеле куски мяса, усольские гоблины-порубежники споро накрывали походный стол, беззлобно подначивая друг друга.

— Что орклы? — спросил Боеслав, утолив жажду и передавая бутыль Збугняте. Верный оруженосец уже отпустил своего дракона в лес на охоту и теперь привычно маячил за спиной.

— Как мы и думали, они решили разделиться. Штурм-оркимаг С'Гирр повёл свой регимент к Засечью, а магистр К'Ташш переправляется на этот берег. Едва ли до ночи успеют.

— Полона много взяли?

Вякса помрачнел.

— Десятка два мужиков, пятнадцать баб, восемь ребятишек. Всех пленных забрал магистр. Раненых добили. Село сожгли. Многие успели убежать, сейчас пожарища разбирают, убитых хоронят.

— Значит, сначала идём на магистра. Твои разведчики когда вернутся?

— Уже, — показал Вякса на кучку обихаживающих своих коней гоблинов. — Поснидаем и можно выступать.

— Так и сделаем, — кивнул княжич.

Оркланд, два года назад получивший хороший урок, этим летом перешёл к новой тактике. Вместо мощного наступления в одном месте (как мы их тогда гнали, приятно вспомнить!) — болезненные укусы почти по всей границе, захват пленников, уничтожение поселений, постоянная угроза нашествия. Если бы не драконы... Боеслав вздохнул. Кабы они ещё откладывали за раз по три-четыре яйца, да взрослели бы побыстрее... Вампирских нетопырей с драконами, конечно, не сравнить, да зато их ростить не надо, выхаживать, выкармливать, да от хворей оберегать... Одно словно — творения чёрной магии. Княжич вспомнил последнюю Глуксову придумку, улыбнулся. Молодой чародей, из чисто гоблинского упрямства не желающий брать себе новое имя, сотворил очередное чудо, недаром сам отец-заклинатель его прилюдно хвалил. Магические стрелы попадали в предельно удалённую цель без промаха, и уже не один вампир-наездник нашёл свою смерть. Трудно уцелеть, когда неморок под тобой внезапно развеивается в дым, а до земли ещё лететь и лететь. И что интересно, драконам эти стрелы не страшны. Збугнята испытывал на своей Искорке. Потом долго вымаливал у неё прощение, хотя драконочка сама с охотой согласилась подставить под выстрел лапу. Всего лишь едва заметное пятнышко сажи на чешуйке, а обида такая, словно хвост прищемили. Женщина, она даже в драконьем облике женщина. Что ни говори, а с Ураганом проще, никаких тебе недомолвок и непоняток.

От костра к ним, позвякивая расстёгнутыми на время отдыха доспешными ремнями, поднялся Щепля. Он ещё не полностью оправился после тяжёлого ранения вампирским метательным ножом и потому чуть заметно прихрамывал.

— Всё готово, княже, — бодро отрапортовал он. — Просим к столу. Гномлины знатного кабанчика подняли, от души расстарались.

— А вон, кажись, и наши летят, — проронил Збугнята. Вурдалак смотрел на закат, туда, где уже клонилось к сопкам нежаркое осеннее солнце.

Боеслав тоже напряг зрение. Едва видимые в небе чёрточки постепенно увеличивались, приближаясь, и вот уже стали различимы силуэты стремительно несущихся драконов, распахнутые крылья, прильнувшие к шеям всадники, трепещущее полотнище стяга в руках у предводителя... Ну, держитесь, орклы! Будет у вас сегодня весёлая ночь. Весёлая и последняя в этой жизни. Завоют в Горгулене и Скиссурсете чьи-то матери.

Ещё не ясно было, кто из крылатых десятков быстрее прочих отозвался на призыв княжича, ещё даже Вякса, дракончий не из последних, не разглядел цвет стяга, а всезнающий Щепля, глянув из-под руки, уже без тени сомнения объявил:

— Дрэга со Смаклой первый десяток ведут. У меня на них глаз верный".

Глоссарий

Великая Весь — (Царство Великовесское) — молодое, бурно развивающееся государство, лежащее к северо-западу от Таёжного княжества. Изначально являлось частью Потаёжного союза. Столица — Кряжгород. Крупные города — Большой Узень, Полёвая Топь, Бор-Каменец. На севере граничит с Завражьем, на западе — с островными княжествами. Население: 80% — весичи, 12% -гоблины, 8% — северные орклы, тролли и островные вурдалаки. Государственный язык — весский.

Оркланд — (Oorkland) — мощное воинственное государство, раскинувшееся у восточных границ Таёжного княжества. Столица — Горгулен. Другие крупные города — Скиссурсет, Этиматахья, Орегард. Население: 90% — орклы, 5% — орфинги, 4% — вампиры, менее 1% — весичи, упыри и тролли. Государственный язык — орклингва.

Таёжное княжество (улус) — крупное государство в центральной части материка, естественно ограниченное с востока рекой Верхняя Окаянь, с запада — рекой Веренга, с юго-запада — двойной цепью Закатных гор. Столица — Ясеньград. Другие крупные города — Усть-Лишай, Подолье-на-Логу, Стужгород, Усолье, Верхний Гай. Население: 30% тайгари (в том числе беглые весичи), 30% — гоблины (в том числе беглые и завражские), 15% — вурдалаки, 13% — тролли, 7% — элль-финги, остальные 5% — упыри, гномы, гномлины, орклы. Основной язык общения — весский.

Элль-фингский каганат — нестабильное объединение двенадцати крупнейших степных элль-фингских племён. Язык общения — элль-я.

Вампиры (горгу-нааны, хорху-нааны):

Глок — вампирский шаман, давший новое имя Николаю Нигашину ("Ниглок" переводится как "получивший имя у Глока").

Згук — предводитель вампиров из свиты крон-магистра Д'Варга, главы посольства. Прекрасно говорит по-весски. В юные годы несколько лет провёл в Кряжгороде, где завёл множество полезных знакомств, не только среди дворян, но и в купеческих кругах.

Ниглок (Нигашин Николай) — демон-исполнитель, удостоившийся высокой чести принять в себя сумрачную душу истинного народа.

Оглок — слуга и ближайший сподвижник дарителя конхобулла О'Глусса. Хорошо говорит по-весски, не раз бывал в Летописном замке, весьма умный и образованный вампир.

Строк — боец из отряда Згука, отличающийся редкой худобой и вздорным характером. Во время неудачной попытки захватить демона временно потерял правую руку, за что в насмешку от своих коллег получил презрительную кличку Причёк (огрызочек).

Урфак — пожилой вампир, плохо говорящий по-весски. Наставник Згука, Оглока и Ниглока.

Ухлак Тоггу-Ягир — второй верховный князь горгу-наанов, мастер-хозяин магов-оборотней.

Весичи:

Арфелий — вечно хмурый дружинник из передовой сотни воеводы Мстидара, друг детства и ближник боярина Всемира. По невыясненной причине очень не любит демонов.

Бармила — светлейший князь из свиты пресветлого князя Всеяра. Глава посольского приказа второго двора.

Благомысл — старший маг-дознаватель Всецарской Чародейной палаты, занявший столь высокий пост благодаря не столько уму, сколько обширным связям и умению интриговать.

Благояр — настоящее имя — Онфим из Громницы. Чародей-самоучка, по сути — колдун. Имел довольно средние способности к магии, но всю жизнь был обуреваем неистовой жаждой власти, что его и сгубило. Последний владелец склодомаса.

Бродень — один из младших магов, охранявший острог с пойманным Людоедом.

Весняна — служанка в замке, весичанка по матери.

Войко — дружинник из десятка Склада, пострадавший от оркимаговой ловушки.

Всемир, сын Вечебора — боярин из передовой сотни воеводы Мстидара.

Всегнев — старший сын государева стремянного Радозара, оружничий княжьей охранной сотни.

Всеяр — младший брат великовесского царя Яра Старшого, пресветлый князь, предполагаемый наместник великовесской части Таёжного улуса.

Вышата — младший маг, один из "чародейных спецназовцев" пострадавших от демонской крапивы.

Грубень — возница в обозе, любитель посплетничать.

Горевлад — первый маг-охранитель Магического подворья в Усть-Лишае.

Искрень — маг-попечитель Магического подворья в Усть-Лишае.

Ирифаний — маг-секретарь тайной дознавательной палаты в Усть-Лишае.

Краесвет — верховный маг-хранитель Чародейного совета, глава тайной службы второго двора.

Кромень — глава охраны пресветлого князя Всеяра.

Кружень — возница в обозе.

Кружеслав — думный боярин, отец Хвалогора.

Кударь — увечный колдун, весский резидент в Проторе.

Лигор — маг-дознаватель третьего ранга, подкупленный орклами.

Лита — служанка в замке, весичанка по отцу.

Лихояр — великовесский царь, сын Яра-старшого.

Молчата — помощник колдуна Кударя, второй постоялец Прибыта-кузнеца.

Мстигор — младший брат боярина Всемира.

Мстидар — воевода, командир передовой сотни.

Огрех-Лихояр — очень одарённый маг, редкостный подлец, личный порученец старшего мага-хранителя Краесвета.

Остромир — маг-распорядитель хозяйственного обоза.

Перетвор из Двуполья — маг-дознаватель второй ступени, глава тайного приказа усть-лишайской дознавательной палаты.

Переум — обычный студиозус.

Подвояр — подручный боярина Хвалогора, "управляющий" на возвращённых землях.

Полыня Сквирятич — колдун-оберегатель князя Бармилы.

Прибыт — кузнец в Проторе, у которого встал на постой колдун Кударь.

Пятихват — дружинник из десятка Склада.

Радозар — государев стремянный, отец Всегнева.

Савояр — весский боярич невысокого по знатности рода.

Свията — дружинник из десятка Склада.

Сдобрень — воин-ветеран, старший над гриднями в свите боярина Хвалогора.

Склад — десятник передовой сотни воеводы Мстидара.

Славогор — маг-дознаватель из свиты пресветлого князя (а у вас жена есть?).

Струмень — вредный смуглолицый маг, невзлюбивший Степана после столкновения перед отъездом из Проторы в Усть-Лишай.

Стодар (Стужемир) — маг-следопыт дознавательного приказа, специализирующийся на отлове беглых каторжников и объявленных в розыск злодеев. Умелый мастер иллюзий.

Твердята — тюремный страж Людоеда, приставленный к нему в наказание за беспробудное пьянство.

Творень — весский маг, игравший роль возницы в хозяйственном обозе.

Усмарь — дружинный чародей в сотне воеводы Мстидара, мутная личность с невеликим магическим даром, но всецело "свой человек" для сослуживцев.

Хвалогор — весский боярин, новый "владетель" Лосьвы.

Худомир — устаревшее весское имя, коим в настоящее время никого не называют по никому уже неизвестной причине.

Яроволк — сотник личной дружины таёжного князя Стомудра, первый пожизненный правитель Кряжгорода, основатель царской великовесской династии Яров.

Ярохват — маг-экспедитор, глава конвойного обоза, совладелец рудников и каменоломен.

Яр Старшой по прозвищу Неуёма — великовесский царь, отец Лихояра и Всеяра.

Вурдалаки:

Верея — нянька княжича, опытная знахарка.

Вырвизуб — хозяин постоялого двора на старом Княжьем тракте.

Гвоздыря — вурдалак замковой стражи, старший камнеметатель.

Голобуха — плотник в замке.

Грынчак — вурдалак замковой стражи, Гвоздырин племянник.

Грызняк — вурдалак замковой стражи, любитель шуток и розыгрышей, младший брат Мохошкура.

Заглада — младшая дочь Зашурыги, сестрёнка Збугняты.

Задрыга — подружка Застуды, дочь Расчепыги.

Застуда — старшая дочь Зашурыги, сестра Збугняты.

Заступень — наставник молодых ополченцев в таёжном лагере у замка.

Затопыря — младший брат Зашурыги, дядя Збугняты.

Зашурыга Оглоухич из Среднеустьинского колена — хозяин корчмы в Проторе.

Збугнята — сын Зашурыги, брат Застуды и Заглады.

Зглодарь — охотник из Проторы.

Зубоклык — охотник из Проторы.

Огляда — дочь Вырвизуба.

Огробрык — ополченец, побеждённый на турнире вампиром Зглоком, доверенное лицо Купыри.

Милава — жена Зашурыги мать Застуды, Збугняты и Заглады.

Мохошкур — вурдалак из замковой стражи, похожий на Тараса Бульбу.

Негрызга — двоюродная сестра Збугняты, работница в корчме.

Прибава — подружка Застуды.

Славица — невеста Догайды.

Смиряна — весёлая молодая вурдалачка, помощница тётки Зыряны, любительница шуток и розыгрышей, тайный борец за права женской половины Летописного замка.

Тырчак — слуга в Летописном замке, коновод и коновал.

Угляда — рыженькая подруга Застуды.

Удоба — служанка в замке, подружка Смиряны.

Шкворчак — десятник вурдалачьей стражи в замке.

Гномы и гномлины:

Бадуй — дед Зебура, открывший ворота Летописного замка воинам кагана Ширбазы во времена Чёрного нашествия.

Бурзай — гном-предводитель усть-лишайского нижеподвального колена.

Галуда — боровой гномлин, не чурающийся выполнять щекотливые поручения весских магов.

Долибай — правящий князь долинного колена таёжных гномлинов.

Зебур — гном-хранитель из Летописного подбашенного колена, племянник Бурзая по материнской линии.

Копытай — дракончий в дружине верхнегорских гномлинов.

Ограл — дюженник, командир драконьей дюжины в дружине верхнегорских гномлинов.

Опсай — дед Хамсая, совершивший множество славных дел, ни одно из которых не осталось в памяти потомков.

Тютюй — царь-чародей верхнегорских гномлинов.

Топтычай — царь-советник верхнегорских гномлинов.

Хамсай — гном-оберегатель Летописного колодезного колена.

Чама — боровой гномлин, подельник Галуды.

Чубык — гном-водобой усть-лишайского подвратного колена.

Чучуй — гном-прорубатель усть-лишайского заречного колена.

Чуюк — царь-воитель верхнегорских гномлинов.

Гоблины:

Боченя — кузнец из Горелой Кечи, очень сильный гоблин.

Бракша — сын Живаты, отец Смаклы.

Бучила — хуторянин, муж Опёны, бортник, хороший знакомец дядьки Неусвистайло.

Вавла — юный гоблин, сменивший Смаклу на посту младшего слуги чародея Серафиана.

Волышка — младший брат Смаклы, пятый по старшинству в семье.

Выкса — старший брат Смаклы, первый по старшинству в семье.

Вякса — юный слуга в корчме у Зашурыги, приятель Збугняты и Щепли.

Глыдря-контрразведчик — один из таёжных ополченцев, дружок Щеклы.

Гриняда — второй по старшинству брат Смаклы.

Гугнила — конюшенный в корчме Зашурыги.

Гугля — сестра Гугнилы.

Дрызга — юный гоблин из Горелой Кечи, друг Шмыни и Глуксы.

Жварда — старый гоблин, хозяин так называемого "Подвала" — самой популярной харчевни Летописного замка.

Живата — гоблин-колдун из Горелой Кечи, отец Бракши, дед Смаклы.

Затопа — старшая сестра Шмыни невеста Свиги.

Зыряна — тётка Смиряны, кастелянша в замке.

Йорша — гоблинка из Горелой Кечи, "самая дурная из деревенских девиц".

Киржата — охотник, которого Пыжля-старшой отправил к верхнепутягинским ополченцам.

Кирша — грузчик в Предмостье.

Крыжва дед — гоблин из сказки, который взял в жёны вурдалачку, а сын его — троллиху. И что из этого получилось.

Купша — ведунья из Усть-Лишая, поставщица лечебных трав в дом Угроха.

Липата — один из таёжных ополченцев.

Липша — молодой лосьвинский гоблин, сбежавший в тайгу от весичей.

Млыква — старая гоблинша из Горелой Кечи, известная сплетница и скандалистка.

Ойфа — младшая сестра Смаклы, седьмой ребёнок в семье.

Пыжля-старшой — один из руководителей таёжного ополчения, отец Пыжли-младшого.

Пыжля-младший — работник у Жварды, давний недруг Смаклы.

Ревяка — младшая сестра Смаклы, восьмой ребёнок в семье.

Свига — брат Смаклы, третий по старшинству в семье.

Сгрыква — посыльный при богатых постояльцах в корчме Зашурыги.

Слоёна — гоблинка родом из Лосьвы. Жена Гриняды.

Смакла — сын Бракши из Горелой Кечи. Четвёртый ребёнок в семье. Таёжный гоблин. Бывший младший слуга чародея Серафиана. Владеет тремя языками — гоблинским, весским, элль-фингским. Имя в переводе со старогоблинского означает "отважный сердцем герой, рождённый для великих дел". Первый дракончий Таёжного княжества.

Стрига — слуга на постоялом дворе дядьки Вырвизуба.

Стукша — гоблин из Горелой Кечи, старший брат Шмыни.

Стышва — разбойник, главарь мелкой банды, промышляющей грабежом на Княжьем тракте.

Тимоха — гоблинский скелет, оживлённый (а не придуманный, как предполагалось) Ванькой, охраняет запасной выход из сокровищницы, по иронии судьбы при жизни носил имя Тимша. Погиб при штурме замка войском каганы Ширбазы.

Треплята — один из таёжных ополченцев, видевший дракона на Елгоховском взгорке.

Тяпша — старшая сестра Вяксы, умелая портниха-вышивальщица.

Цыпата — малолетний гоблин из Горелой Кечи, друг Глуксы.

Червила — старший кошевар нижней кухни Летописного замка.

Чушка — тётка Вяксы по матери.

Шквыкла — один из предводителей таёжных ополченцев, отличающийся отменным ростом и силой.

Шмыня — гоблин из Горелой Кечи, друг Глуксы.

Шуршила — проторский охотник, таёжный гоблин, который помог выследить и изловить Людоеда.

Щекла — один из таёжных ополченцев, дружок Глыдри-контрразведчика.

Юльша — помощница повара в Летописном замке, "толстая дурища".

Юрага — младший брат Смаклы, шестой ребёнок в семье.

Демоны:

Ванесий (Иван Николаевич Зырянов) — демон-экзепутор :) И этим всё сказано.

Иффыгузы Демоны Огня — по всеобщему убеждению магические сущности, призываемые посредством склодомаса. В действительности ничего огненного в них нет.

Нигашин Николай — см. Ниглок.

Стеслав (Степан Андреевич Васнецов) — демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени, восьмого порядка.

Драконы:

Айра — подружка Дрэги, мать Великих Драконов.

Бака — дракончик гномлинского царя-воителя Чуюка (обычные драконьи имена: Сата, Рика, Вита, Лота, Юма).

Дрэга — Первый боевой дракон Таёжного княжества, отец Великих Драконов и просто хороший друг и соратник Смаклы.

Искорка — драконочка второй кладки, боевой дракон Збугняты.

Ураган — дракон первой кладки, боевой дракон княжича Боеслава.

Орклы:

Великий Оркмейстер, Сиятельный Д'Орк — глава ордена оркимагов, верховный правитель Оркланда, первый князь горгу-наанов и вождь вождей схода орфингских племён.

Г'Варт — внук К'Санна, амбициозный юный оркимаг, сумевший вопреки всему вернуть себе магический дар.

Г'Лонн — мидграф, оркимаг, даритель конхобулла.

Д'Варг — герцог, крон-магистр, оркимаг, глава оркландского посольства, сводный брат Великого Оркмейстера.

Й'Орл — криг-офицер из свиты крон-магистра.

К'Санн — крон-мейстер, оркимаг, первый советник Великого Оркмейстера, дед Г'Варта.

К'Ташш — магистр, командир седьмого восточного регимента.

О'Глусс — убер-оркимаг, знакомец с Бучилова хутора.

П'Сурр — первый цитадель-оркимаг из Горгулена.

С'Гирр — штурм-оркимаг, командир десятого западного регимента.

С'Турр — оркл по матери, которая от него отказалась. Детство провёл в Великовесском Всхолмье, попался на применении смертных заклинаний, бежал в Скиссурсет, где стал вольный оркимагом, на свой страх и риск разыскивающим ценные артефакты и магические амулеты.

Ф'Тарр — оркландский купец из Верхнего Горгулена.

Х'Висс — статс-мейстер, оркимаг, глава торговой миссии в Усть-Лишае.

Ц'Вента — юная орклита дочь Ц'Молла, младший мастер смертного хлыста.

Ц'Молл Эус — статс-негоциант, выкупивший у Проторского воеводы лицензию на постоялый двор Зашурыги.

Ш'Венн Аррум — кредит-мейстер, торговый партнёр Ц'Молла.

Орфинги:

Аграманзур — пятый сын орфингского вождя Агризургара, самый могучий воин среди орфингов.

Заргууз — юный орфинг из свиты Г'Варта.

Шурхесс — слуга крон-мейстера К'Санна.

Эгрибургуз — орфинг, пойманный Благояром и после неудачного опыта вырвавшийся из клетки. Дальнейшая его судьба неизвестна, скорее всего умер от посмертного заклятия.

Тайгари:

Боеслав — сын Могуты, княжич, студиозус.

Берегоша — речник, хранитель вод речных, племянник Бочаги.

Бочага — родничник, родниковый пастух, смотритель вод лесных.

Боява — дочь Угроха, младшая в семье.

Брежень — охотник, добирающийся с Сушиболотами в Протору.

Варварий — старший сын усть-лишайского воеводы Ширея, студиозус четвёртого года обучения.

Верес — беглый великовесский селянин, подряжающийся ездовым в торговые караваны.

Верхогор — князь князей, сын Гранибоя, внук Всеведа, правнук Хладомира, отец Стомудра, правитель Потаёжья, победитель Шалтакарской орды и Завражской унии, усмиритель Ковена островных ведьм, дважды бравший на щит Горгулен и единожды — Этиматахью.

Вершень — тайгарь-охотник.

Вечегор — глава (голова) проторского общего схода.

Вечень — сын боярина Неможи, выкупной сотник проторской дружины

Всевед — былинный князь, пожегший с помощью склодомаса оркимажью рать на Уключинском распашье.

Выграта из Подболотья — дальний родственник Купыри, справный и зажиточный хозяин.

Вышаня с Выселок — селянин, у которого некогда жил призванный демон.

Вьюжанка — прислуга в замке.

Вячко — сосед и партнёр Боявы в тренировках с мечом.

Галдень — грузчик в Предмостье.

Горбень Нинил — Ясеньградский воевода.

Деменсий — охотник из Драконьей пади, правая рука отверженного чародея Щепоты.

Дидяй — воевода Стужгорода.

Дотто — карлик, слуга С'Турра, беглый каторжник.

Дромонт — один из таёжных ополченцев, видевший дракона на Елгоховском взгорке.

Дыргаш — житель Предмостья, подручный Никария и вообще мутный тип.

Жерля — студиозус, однокурсник Варвария, племянник усольского воеводы.

Зарёна — жена Угроха, мать Стреженя, Никоши и Боявы, потомственная травница.

Затрёпа — сестра чародея Серафиана, знахарка, проживающая в Дремучих Медведях.

Извед — боярский сын, десятник в усть-лишайской воеводской дружине.

Ковыляи — пять братьев-разбойников, глухтыри, душегубы.

Коряжиха — бабка, тайгарка, знаменита среди проторских пацанов своими огородами, через которые можно напрямки попасть на зады корчмы.

Крутомир Косая Сажень — таёжный князь, отец Могуты, дед Боеслава, погибший от рук воевод-изменников во время защиты Летописного замка от осадивших его элль-фингов.

Крепень — раздолбай, подручный в замковой мастерской по изготовлению горшков с громобоем.

Кружень — предводитель отряда ополченцев ургулакской общины.

Кружеяр — один из ближников Боеслава.

Кудрята — охотник, видевший дракона над дальними выпасами.

Людоед номер один (Былой Ужас) — убитый при князе Крутомире кровожадный монстр (вероятно, вызванный демон) высокого роста и жуткого облика.

Людоед номер два — мелкий урод, жертва магической мутации, охотящийся в окрестностях Проторы на малолетних детей.

Махей — брат Варвария, второй сын усть-лишайского воеводы, студиозус третьего года обучения.

Медведьма — Хозяйка тайги, хранитель лесного уклада, сильная колдунья-оборотница.

Миряна-страдалица — ведунья-целительница из колена Посвятова, дочь Посвята-колдуна, невеста Благояра.

Могута Неистовый — сын Крутомира, отец Боеслава. Таёжный князь.

Морох — бродячий колдунец из Беловражья, проворачивающий порой скользкие дела с гномами.

Неможа — проторский воевода, глава боярского розмысла, отец "выкупного сотника" Веченя.

Никоша — второй сын Угроха, брат Боявы и Стреженя.

Опёна — жена хуторянина Бучилы.

Переклад — старшина оружейников в Усть-Лишае.

Плечень — один из ближников Боеслава.

Подрада — распространённое в низовьях Лишаихи тайгарское женское имя.

Покроп — воевода Усть-Солонца

Посвят — колдун, отец Миряны-страдалицы.

Рогоз — тайгарский купец, в гостином доме которого встал на постой князь Могута.

Самарий — целитель княжьей семьи, близкий друг семьи князя Могуты.

Свилага — проторская купчиха, на редкость вздорная бабёнка.

Свияна — подружка Боявы, пострадавшая от шалостей усть-лишайской "золотой молодёжи".

Свията — дружинник передовой сотни воеводы Мстидара.

Сдавлень — один из таёжных ополченцев.

Скусень — пожилой наставник княжича, соратник Могуты.

Смышлёна — внучка бабки Коряжихи, подружка Заглады.

Сопелиха — вредная старуха, соседка и врагиня Щепли.

Ставень — тайгарь в замке, обслуга.

Старуха-с-Копьём — см. Миряна.

Стомудр — таёжный князь, посадивший на княженье в Маловесский улус сотника Яроволка, основателя династии великовесских царей.

Стоян — воевода Подолья-на-Логу.

Стрежень — старший сын Угроха, брат Боявы и Никоши.

Стужень — кузнец в замке.

Тихоша — жена Швырги-младшого.

Тормоха — один из слуг князя Могуты.

Топкая Мохша — хранительница трясин, болот и зыбей. Попытка автора найти этому персонажу место в сюжете успеха не имела.

Тратитай из Оптицы — знахарь, о котором знают все, но видели его немногие.

Углинья — распространённое тайгарское имя.

Угрох — оружейный мастер в Усть-Лишае, отец Стреженя, Никоши и Боявы. Муж Зарёны.

Устах — великий князь Северного Завражья (по матери — тайгарь). Погиб якобы от рук демонов при попытке подчинить себе склодомас. В действительности был отравлен придворным колдуном Благояром.

Улея — тайгарская княжна, жена Могуты, мать Боеслава.

Хлада — служанка в замке.

Швырга-старшой — ведун из Проторы.

Швырга-младший — сын ведуна, бывший студиозус, смотритель Проторского архива.

Ширей Онфим — усть-лишайский воевода, отец Махея и Варвария.

Шлык — грузчик в Предмостье.

Щепень — студиозус последнего года обучения.

Щепля — юный тайгарь из заречных по кличке Гугль, автор знаменитого присловья "у меня на него глаз верный", приятель Збугняты и Вяксы.

Щепота — отверженный (изгнанный за гнилое колдовство) усть-лишайский чародей, помощник Полыни.

Щугр — княжий сотник в отставке, собиравший ополчение у Забытых хуторов.

Ялинка — служанка в замке.

Тролли:

Выбейзуб — тролль, о котором кроме имени ничего не известно.

Догайда — старший сын Протаса Сушиболото.

Дугинея — троллиха, соседка Неусвистайлов, давняя подруга Зарёнки.

Зарёнка — жена Ярмила Неусвистайло.

Неусвистайло Ярмил — пасечник, выборный голова таёжных троллей, хранитель устава Проторского Думного Десятка.

Перечуй — младший сын Протаса Сушиболото.

Пристегнивесло Зван — старшина (кяшт) проторской тролличьей слободы.

Распряжайло Гнут — уважаемый тролль из Проторы, бывший тысяцкий, глава Проторского Думного Десятка.

Согнидуб Пасюта — один из троллей.

Сушиболото Протас — купец, ветеран, глашатай Проторского Думного Десятка, отец Догайды и Перечуя.

Славица — невеста Догайды.

Упыри ольховые:

Бранда — постоянный член совета Летописного замка, тихий пьяница.

Снорда — упырь, которого забыли вставить в повествование.

Чародеи Летописного замка:

Алексидор (Мирьян) — младший брат колдуна Полыни, самый молодой дипломированный чародей Летописного замка.

Верганий — отец-заклинатель во времена Миряны.

Диофан — отец-заклинатель, глава Летописного замка.

Купыря из Старой Ужи — заместитель отца-заклинателя по хозяйственной части.

Мироний — отец-смотритель подзамкового склепа.

Никарий — отец-архивариус, прооркландски настроенный чародей.

Оливаний — младший помощник мага-секретаря Феридория.

Серафиан — Первый Местохранитель Совета Летописного замка, магистр и прочая, прочая...

Тармионий — отец-заклинатель, занявший этот пост после чародея Вергания.

Тулиний — молодой маг-бакалавр, навлекший на себе гнев Смиряны из-за заигрываний с Удобой.

Феридорий — маг-секретарь, заместитель отца-заклинателя по канцелярской части.

Элль-финги:

Жигюрза — сын Ширбазы, старший брат Чебурзы, посол элль-фингского каганата при дворе князя Могуты.

Зарусаха — элль-хон (мудрец), степной колдун, ушедший после ссоры с каганом из стойбища и осевший в Проторе. Женат на младшей сестре ведуна Швырги.

Зури-ойлан — эхча-игыз (колдунья), элль-фитта, старшая жена Жигюрзы.

Косуда — степняк торговец, каждый год приезжающий в Протору на ярмарку. По совместительству — "тайное око кагана", то есть шпион.

Той-Шержеген — балай-игыз (колдун) представитель степи при оркландском посольстве.

Хоршимаса — балай-игыз (колдун) кагана Жигюрзы.

Чебурза — третий сын кагана Ширбазы, уничтоживший всех братьев, кроме Жигюрзы, и ставший каганом каганов (кызы-каганом).

Ширбаза — каган элль-фингов времен Чёрного Нашествия. Основатель династии Ширбазидов. В политическом плане фигура равновеликая князю Крутомиру.

Югибарза — Великий Каган, в битве с войском которого погиб князь таёжный князь Хладомир.

Флаги:

Великая Весь — алый с золотой тесьмой по краям и золотой короной в центре.

Оркланд — угольно чёрный с серебряной окантовкой и серебряным рогатым шлемом в центре.

Таёжное княжество — багряный с палево-серой окантовкой и серебряным атакующим драконом в центре.

Флаг кызы-каганов — тускло-жёлтый с зелёной узорной вышивкой по краю и с зелёным скачущим конём в центре.

Топонимы (географические названия):

Беловражье — родовая вотчина Таёжных князей. Родина Крутомира, Могуты и Боеслава.

Боярский холм — возвышенность в центре Проторы, на котором выстроен детинец.

Братние Сопки — две приметные горы на полпути между Летописным замком и Проторой.

Великовесское Всхолмье — восточная область Великой Веси, богатая железными рудами и самоцветами.

Веренга — речка на границе с Великой Весью.

Верхние Путяги — село, в котором собирал ополчение батька Щугр.

Верхняя Окаянь или Убер-Укаан — река, являющаяся на востоке естественной границей между Таёжным княжеством и Оркландом.

Вурдалачья излучина — приметное место на Лишаихе, неподалёку от которого в неё впадает Нижняя Окаянь.

Вязин островок — отмель на Лишаихе напротив Проторы.

Горгулен — столица Оркланда. Город трёх башен. Основан горгу-наанами, но после Великого мора преобладающим населением в нём сделались орклы.

Горелая Кеча — гоблинская деревня на левом берегу Нижней Окаяни. Родина Смаклы и Глуксы.

Гудимов чинок — забегаловка в Проторе любимая охотниками и ненавидимая всеми проторскими женщинами.

Дальние Полымя — глухая деревенька, в которой кузнец по имени Дрэга от лихоманки помер.

Дозорная башня — одна из четырёх башен Летописного замка. Есть ещё Восходная, Сторожевая и Отпорная.

Драконий распадок — излюбленное место гнездования таёжных дракончиков на левом берегу Лишаихи.

Дремучие Медведи — глухое село на севере Таёжного улуса, родина чародея Серафиана.

Елоховский взгорок — место встречи дракона с весским обозом.

Жабий колодец — один из спусков на нижние уровни замковых подвалов, ведущий к заброшенным колодцам, пробитым в давние годы на случай длительной осады.

Жеблахтинский каганат — плотно населённая часть степи, граничащая на юго-востоке с Таёжным княжеством.

Забытые хутора — место, о котором не помнит сам автор.

Завражье — объединение нескольких княжеств, в своё время отколовшихся от Потаёжного союза.

Задольское устье — место впадения Нижней Окаяни в Лишаиху.

Закатные горы — горная система на юго-западе Таёжного улуса.

Заливаевка — деревенька на левом берегу Веренги.

Змиевы зубы — заброшенное место силы на старой дороге из Усть-Лишая в Протору неподалёку от Створ-озера.

Клокучая протока — рукав Нижней Окаяни рядом с Лосьвой.

Княжий тракт — караванная дорога, ведущая из Таёжного княжества на запад — в Великую Весь, и на северо-восток — в Оркланд.

Колотовские запруды — место в Проторе, где изловили сбежавшего Людоеда.

Кряжгород или Кронобург — столичный город Великой Веси, резиденция великовесских царей.

Летописный замок — основная опорная крепость против нашествия степняков, возведённая при князе Хладомире. Со временем утратила военное значение, превратившись в центр таёжного чародейства.

Лишаиха — самая крупная река Таёжного княжества, берущая начало в восточных отрогах Закатных гор.

Лосьва — тайгаро-гоблинская деревня на берегу Нижней Окаяни в десяти верстах от Горелой Кечи.

Микитов ручей — небольшой ручей за Братними сопками.

Морошанка — речка, на левом берегу которой стоит деревня Дремучие Медведи.

Нижняя Окаянь — крупная река, приток Лишаихи.

Низовая Глыть — городок в Великой Веси.

Оптица — деревенька на Микитовом ручье.

Оркулан — полуразрушенная крепость оркимагов в Усть-Лишае, возведённая орклами для удержания захваченных таёжных земель.

Отхожая топь — болотистый распадок на берегу Лишаихи к северо-западу от Летописного замка.

Перекостельский перевал — самый высокий перевал на торговом тракте из Таёжного княжества в Оркланд.

Повесье — небольшая область Таёжного княжества, отошедшая в результате мирного договора к Великой Веси. Жителей Повесья в шутку называют повесичами.

Подкедровник — местечко под Проторой, где расположена ловчая усадьба боярина Неможи.

Постылая скала — приметная скала за Братними сопками.

Предмостье — небольшое село, расположенное у подножья замковой горы, в значительной части застроенное купеческими амбарами и гостевыми домами.

Протора — крупное село, почти город, у бродов через Лишаиху.

Пытёхин переулок — небольшой переулок в нижней части Проторы, знаменитое живущими в нём знахарками и повитухами.

Растопье — крупное село на реке Лишаихе, излюбленное место отдыха замковых чародеев.

Северных вурдалаков улус — место первого поселения приплывших с севера вурдалаков.

Скиссурсет — второй по значимости и населению город в Оркланде. Главная его достопримечательность — Академиум боевой оркимагии.

Створ-озеро — озеро, образовавшееся на месте ударного кратера (астроблемы). По преданию именно сюда упал сброшенный с небес разгневанными богами былинный герой Створ, задумавший разбить небесную твердь, чтобы открыть людям дорогу к звёздам.

Стылая Несклить — речка перед Перекостельским перевалом.

Стужгород — крупный город на западе Таёжного княжества.

Тигляйка — деревенька неподалёку от Усть-Лишая.

Тролличьи улусы — местность на юго-востоке Таёжного княжества, отданная троллям в вечное владение князем Стомудром.

Упыреллы Большие и Махонькие — несколько потаённых урочищ в центре Таёжного княжества, родина ольховых упырей.

Уключинское распашье — легендарное место тайгарской боевой славы. Поле, на котором князь Всевед уничтожил войско орклов с помощью склодомаса.

Ургулак — крупное поселение на границе в Весью, основанное таёжными элль-фингами. Спорная территория, причина для постоянных набегов степняков.

Усолье — город в Таёжном княжестве.

Усть-Солонец — крупный город в Таёжном княжестве.

Усть-Лишай или Урс-Лишаулен — второй по величине город Таёжного княжества, восточная столица, объект ничем не оправданных притязаний Оркланда.

Этиматахья — крупный город в Оркланде, центр торговли. Славится ежегодными рыцарскими турнирами.

Ясеньград или Изенгаурд — столица Таёжного княжества, благодаря удачному расположению, ни разу не была захвачена врагами.

Ясеньградский отроческий полк — военно-учебное заведение с полным пансионом для подготовки боярских детей к воинской службе.

Артефакты, заклинания и прочее:

Аюк-тырзун — злой сторож подземных рек. Аспид. Подколодезный змей. Жуткая подземная тварь, порой выбирающаяся наружу через колодцы, с которых слетела магическая защита.

Большой Гномий Отговор — тайное гномье заклинание, посредством которого можно не только взломать любые запоры и замки, но и открыть любую дверь (и ворота).

Бо-Улын — чёрный камень (вероятно, метеорит). Святыня элль-фингов, на которой стоит трон кызы-кагана.

Гузгай — дух силы или, точнее, сила духа.

Девичий облик — вырезанная из кедра фигурка Миряны-страдалицы, обычно украшенная бессмертниками. Ни одной девичьей светлицы без такой фигурки не бывает.

Демоны-исполнители — (усвархи на вампирском). Призванные посредством заклинаний вызова обитатели других миров, обладающие плохоизученными способностями воплощать (исполнять) в реальность свои желания, мысли и фантазии. По другим сведениям они обладают способностью находить спрятанные клады, утерянные артефакты и даже восстанавливать тексты утраченных рукописей. Приписываемая им способность доводить до завершения прерванные почему-либо магические ритуалы ни разу подтверждена не была.

Дракеон или Драк — золотая монета равная по номиналу двадцати серебряным кедронам.

Заклятка — просторечное название свёрнутого в трубочку пергаментного или берестяного листа с записанным на нём именным узкоспециализированным заклинанием. По сути — одноразовый амулет.

Каган-шагыры — колдуны-предсказатели у элль-фингов.

Кедрон или кедрик — серебряная монета достоинством в одну двадцатую золотого драка.

Кикимор — летающая бескрылая магическая нежить, основной разоритель драконьих гнёзд.

Клёнова рать — таёжное ополчение, в задавние годы разгромившее Северную орду элль-фингов.

Княжий оберег — могучий магический амулет, удостоверяющий законность княжьей власти. Первым владельцем и по легенде создателем оберега считается таёжный князь Верхогор.

Конхобулл — (подорожный страж). Дорогой амулет оркландского производства, применяемый как для дальней связи, так и для всевозможных шпионских дел. Использует паразитные заклинания: восполняет магическую энергию, питаясь кровью владельца.

Маги-дознаватели — служащие тайного дозновательного приказа Всецарской Чародейной палаты. Магический спецназ. Силовая структура весских чародеев.

Немороки — магическая нежить, создаваемая из дерева или металла. Очень редко — из воды.

Обложной силок — простенький, но весьма эффективный амулет, используемый для надёжного обездвиживания объекта охоты.

Отвечай-зеркало — сложный магический самовосстанавливающийся артефакт, используемый в основном для дальней видеосвязи.

Склодомас— Жезл Власти, Шиган-шигун — легендарный артефакт с помощью которого подчинивший его силу может вызвать ужасных демонов огня Иффыгузов.

Сырса — презрительное ругательство у элль-фингов. Лысая дурно пахнущая степная мышь.

Упыри ольховые — третья по численности после вампиров и орфингов не человеческая раса. Область обитания — Упыреллы.

Ушедшие Держатели — старые боги, создавшие "мир под небом" и покинувшие его.

Чародейная палата — устоявшееся название Великовесского Магического Круга.

Чертог Источника — природный подземный дворец первого гномьего правителя, в котором по преданию и зародился народ гномов.

Чёрная длань — сильнейшее коллективное заклинание захвата, разработанное вампирскими магами-оборотнями. Отличается крайней нестабильностью.

Чёрное нашествие — почти удавшаяся попытка объединённого войска орклов и элль-фингов прорваться в Великую Весь через Таёжное княжество. Отбито с огромными потерями князем Крутомиром. Именно после этого нашествия начался закат княжества.

Шервельд фон Гатторихс — призрачный король из забытой всеми эпохи, обретающийся в подземельях Летописного замка.

Шиган-шигун — см. Склодомас.

Ширшухова памятка — ценный гномий документ, единственный способ преодолеть (обойти) наведённое врагами заклятие беспамятства. Тот, кто прочтёт текст памятки своими глазами, может использовать ключ-отговор для входа в Чертог Источника.

Ытур — магический амулет.

Яргизая заветное слово — магическое заклинание, ключ-отговор, кодовая фраза, после произнесения которой открывается зачарованный вход в Чертоги Источника. Утеряно (забыто) гномами в результате магической диверсии много лет назад.

Шушенское 23.09.2019