Колос времени

— Рыцарь Хорф говорил с моим отцом?

— Это мне не известно, — доктор участливо вгляделся в бледное лицо девушки. — Фрейлейн, не пора ли вам отдохнуть?

— Приезжий рыцарь... на его плаще был крест и меч, верно? — пробормотала Мартина, словно и не слыша. — А на лице уродливый шрам, две пересекающиеся буквы...

Она посмотрела на доктора и провела пальцами вдоль щеки:

— Вот здесь — C и L.

Доктор Порциус вздрогнул. Его смуглое лицо пожелтело.

— Вы не ошиблись, фрейлейн?

— Нет, я видела их обоих в лесу, Хорфа и этого рыцаря. Что значит C и L?

— Caput lupinum, — через силу выдавил доктор и оглянулся, точно испугавшись произнесенных слов.

— Волчья голова...

— Да, госпожа моя, волчья голова, — Порциус Гиммель с силой дернул себя за короткую бороду. — Старое римское клеймо, позорная отметина, знак изгоя... Прошу вас, фрейлейн, никому не говорите о том, что вы видели. Забудьте о рыцаре со шрамом, не упоминайте о нем больше. Сейчас нас ждут заботы поважней. Ступайте к себе, хорошенько отдохните. Я пойду к барону, потом вы меня смените — мы будем ухаживать за ним и молить Бога о милости. Если Господь услышит нас, барон выздоровеет, и все, что случилось сегодня, не будет иметь значения.

Цепляясь за кресло, Мартина с заметным усилием поднялась на ноги. Ее качнуло, и доктор поспешно подставил девушке руку. Она этого даже не заметила.

— Господи, помоги нам... Надо послать за моей сестрой, — сказала она и в ответ на удивленный взгляд Гиммеля твердо повторила: — Надо вернуть Элизу.

* Не всякому стучащему открывают дверь

** Между нами (будет сказано)

* * *

В прямом смысле

* * *

Никто не одолеет неизбежного

Часть 3. Волшебный фонарь

Санкт-Петербург, наши дни

Сизая дымка заволокла небо, стерев горизонты и приглушив ослепительно-яркий солнечный блеск. На улицы города опустилась тень, и лица прохожих казались неестественно бледными, истомленными. Смешанный с пылью густой горячий воздух давил на плечи, точно свинцовая плита. По всей Петроградке отчетливо тянуло гарью.

— По радио говорили, леса в области горят, тушить не успевают ... — произнесла невысокая полная женщина, обмахиваясь журналом.

— А наши соседи бабку свою в больницу отвезли, совсем жара доконала, — ее собеседница шумно выдохнула, слизывая с губы крупные капли пота.

— Господи, когда ж это кончится...

Вера мельком взглянула на тяжело дышащих женщин, увернулась от мелькнувшего перед самым лицом журнала и выскочила из автобуса.

Знакомый двор-колодец встретил привычной тишиной, но подъезд на этот раз оказался не заперт. Вера поднялась по лестнице и, не мудрствуя, постучала кулаком по металлической двери. После минутной тишины за ней послышались быстрые шаги.

— Верочка, это вы?

— Я, Константин... Иванович.

Глухо проскрежетал замок, и по Вериному плечу скользнул голубоватый луч фонарика.

— Просил же, не зовите меня по отчеству. Чувствую себя каким-то древним старцем. Просто Константин.

В кабинете Водлянова царил все тот же упорядоченный хаос. Единственным отличием была новая черная кофеварка, стоящая посередине заваленного книгами стола. Перед ней выстроилась шеренга из пяти грязных чашек.

— Прошу сюда. Извините за беспорядок, Верочка, присаживайтесь. Вы сегодня просто ослепительны!

— Спасибо, — Вера улыбнулась, опускаясь в кресло.

Вообще-то это был не столько комплимент, сколько подтверждение очевидного. Три часа усиленной работы над собой не пропали даром. Любимый голубой с искрой сарафанчик тоже сыграл свою роль. И серебряные босоножки на шпильках, и сверкающие кольца, серьги, цепочки, и блестящие губы, и сияющие глаза.

Вера неторопливо отставила сумку и закинула ногу на ногу. Водлянов расплылся в улыбке:

— Кофе, Верочка?

— Да, пожалуйста.

— Могу сделать глясе. Хотите?

— Ох, с удовольствием!

Вера провела ладонью по гладким распущенным волосам, незаметно отлепив их от мокрой шеи. Нет, она вовсе не собиралась кокетничать с консультантом, просто захотелось вдруг почувствовать себя привлекательной девушкой, а не ободранной кошкой. Ради такого пришлось пожертвовать даже сном, а ведь со всеми выпавшими часами получается, что она не спит уже вторые сутки. И, кажется, у нее открылось второе дыхание: в голове, наконец, прояснилось, мысли приобрели четкость, а намерения конкретность. Именно поэтому она сейчас здесь.

Волдянов выставил перед ней высокий бокал, увенчанным белым шариком мороженого, а сам отхлебнул из пластикового стаканчика. Видимо, чистых чашек у него уже не осталось.

Вера тянула напиток через соломинку, поглядывая на консультанта сквозь ресницы.

— Константин, извините, что я вот так, без приглашения...

— Да бросьте, я всегда рад красивой девушке!

— Я бы хотела немного вас порасспросить.

— Понимаю. И у меня для вас новости, не знаю только, приятные или нет, — Водлянов наклонился и вытащил из-под стола рюкзак, а из него Верину статуэтку. — Вот, вы в прошлый раз оставили, и я этим воспользовался. Самому, знаете ли, интересно стало...

— Да? — Вера отодвинула бокал.

— Связался со старым знакомым. Он сейчас, можно сказать, на пенсии, а в прошлом — консультант венского Музея истории искусства. Фамилия у него, кстати, Земпер...

— Да?

— Да, — Водлянов чуть усмехнулся. — Ну, да бог с ней, с фамилией... Мы с этим господином полночи проговорили, я отправил ему фотографии вашего орла, а он мне — справку на десяти листах. Можете почитать... Как у вас с немецким?

— Никак.

— Тогда лучше на словах. Ваша статуэтка, Верочка, очень и очень умелая подделка — это раз. Датируется она не шестнадцатым веком, как мы поначалу думали, а первой третью девятнадцатого, возможно, первым десятилетием — это два. Но даже в таком качестве она является выдающимся произведением искусства и весьма ценным к тому же. Это три. Вот такие пироги! Не знаю уж, огорчил или обрадовал... — Водлянов допил кофе и провел ладонью по усам.

Вера задумчиво покрутила соломинку.

— Не огорчили, нет. Но это... неожиданно. Я думала, она настоящая. Она не выглядит подделкой.

— Разумеется, не выглядит. Вообще, подделка — неверное слово, лучше сказать, стилизация. Ваш орел, Верочка, уникальная вещь. И кстати, знаете, что нас с господином Земпером навело на такую мысль? Вот этот самый крест.

— Эмблема Братства карающего меча?

— Не совсем Братства. Равносторонний крест, только не черный, а красный — символ рыцарского ордена тамплиеров. Слышали о таком?

— Константин Иванович, о тамплиерах сегодня не слышал только глухой!

— Вера, дорогая, я же вас просил...

— Да-да, извините!

— Извиняю. Но речь не о тамплиерах как таковых, а об их легенде. В восемнадцатом-девятнадцатом веках, во времена расцвета масонства, она была очень и очень популярна. Вот представьте: однажды некто Эндрю Майкл Рамзей, масон, выступая перед французским премьер-министром кардиналом Флери, объявил, что масонское учение было принесено в Европу ни много ни мало как из Святой земли. И принесли его наследники тех самых тамплиеров...

— А как это связано со статуэткой?

— Я к этому веду... Так вот, легенда о тамплиерах была пущена, чтобы привлечь к масонству знатных покровителей. Но когда масонство затянуло представителей, так сказать, среднего класса, она стала еще более популярной! Это случилось как раз в начале девятнадцатого века, и тогда же возник большой спрос на артефакты с соответствующей символикой, которые выдавались за фамильное наследство и тому подобное. Но если у титулованных дворян такого добра еще хватало, то господа буржуа попросту прибегали к услугам антикваров и ювелиров. А богатый человек мог позволить себе чудо, подобное вашему орлу. Думаю, эта статуэтка делалась специально под заказ...

— Вот как.

— Господин Земпер особо упирал на тысяча восемьсот десятые годы, как период наибольшего интереса к таким вещам. Чуть ранее в Германии была основана масонская ложа Восходящей утренней зари, для которой учредили так называемый шотландский капитул. В этом капитуле существовало несколько высших степеней посвящения, в том числе и та, что называлась "рыцарь орла".

— О... — Вера по привычке поднесла руки к лицу и тут же уронила их на колени. — Господи, как все запутано... Тевтонцы, тамплиеры, масоны... А чаша, о которой вы говорили в прошлый раз? Чаша курляндского герцога, она тоже подделка?

Водлянов недоуменно выпятил губу.

— Чаша? Нет. Сведения о ней вполне достоверны, датировка подтверждена документами. Шестнадцатый век, это точно.

— Понятно.

Вера достала из сумки блокнот, открыла его на чистой странице и провела карандашом прямую линию. На одном конце ее поставила кружок и цифру "16", ближе к середине — еще один и цифру "1810". Внизу подписала: "чаша" и "орел".

Стало гораздо наглядней.

"Ну-с, что мы имеем? Два предмета, сделанных в разное время, и в обоих есть тайники. И спрятано там кое-что странное... Вопрос в том, кто и когда это спрятал? — Вера соединила отметки дугой и, подумав, вывела над ней знак вопроса. — Наверное, все-таки девятнадцатый век, а не шестнадцатый... Масоны, хм... И тамплиеры! Все-таки всплыли! Никак без них! Хотя..."

Вера вдруг поймала себя на том, что машинально украшает запись замысловатыми арабесками. Некоторое время она бездумно вглядывалась в хаотичное сплетение завитков, потом нахмурилась.

Нет, скорей всего тамплиеры здесь не при чем. Равносторонний крест — да, но какое отношение к их пресловутой легенде имеет огненный меч? И чаша — на ней нет никаких знаков. Или все-таки есть?

Вера вздохнула с запоздалым сожалением и крепко прикусила карандаш.

Итак, что же связывает два старинных предмета?

Время? Разве что нынешнее. Порывшись в сумке, девушка достала тюбик помады и с мрачным видом поставила поверх каракуль жирное красное пятно. Как раз на свободном конце временной линии. Вышло даже жутковато...

Место? Пожалуй, да. Ведь оба оказались в Санкт-Петербурге.

Персона? Безусловно. Кто-то же спрятал в них осколки камня, и возможно, даже сам изготовил статуэтку по образу чаши. Стиль и техника очень похожи. Но есть еще кое-что... И в чаше, и в статуэтке присутствовало нечто неуловимо индивидуальное. Как отпечаток пальца. Повторить такое невозможно, если только ты не гениальнейший копиист. А представить, будто эти предметы сотворила одна и та же рука... Вера прикрыла глаза. Для специалистов, вроде Водлянова, ее ощущения, конечно, не аргумент, но ей самой от них никуда не деться. И на орле, и на ангеле, и на горгоне словно стояла невидимая метка...

— Константин, скажите, могут ли у ангела быть волосы-змеи? — спросила вдруг Вера, поднимая на консультанта блестящие от нахлынувших чувств глаза.

Водлянов присвистнул.

— Ну, знаете ли, Верочка... Это вопрос не ко мне, а к господину Голосовкеру.

— К кому?

— К Голосовкеру. Якову Эммануиловичу.

— Э... — Вера растерянно улыбнулась. Водлянов насмешливо вскинул брови, и она вспыхнула, с досадой прикусив губу.

— "Страшен образ былой красоты. А когда вырастут крылья и когтистые лапы и взлетит чудовище драконом-людоедом, кто узнает в нем былую красавицу-титаниду? — негромко, с чувством произнес консультант. — Забудут о ее былой красоте и сердце, крепком правдой, как адамант. Забудется ее былое имя, и прилепится к ней новое имя, страшное и мерзкое, и будут ее именем пугать детей... И черной правдой-клеветой зальют ее лик, изуродованный и оболганный злобой и местью бога, не прощающего непокорства".

— Э... — повторила Вера.

— Яков Голосовкер, "Сказание о титаниде Горгоне Медузе". Если хотите, могу дать почитать.

Не отпуская глаз, девушка медленно покачала головой.

— Ну, как хотите, — Водлянов привычно устроился на краю стола, сложив руки на коленях. — Ангел, Верочка, символ высшей духовности, чистоты, красоты и блага. А ангел со змеиными волосами — отсылка к более древнему образу Медузы, "познавшей горе" и ставшей чудовищем в результате унижения, обиды и предательства. Аллегория... Точно не хотите почитать Голосовкера?

— Может, в другой раз, — Вера застенчиво опустила ресницы. — Да это и не важно. Я просто так спросила.

— Дорогая моя, вы здесь, для того чтобы спрашивать, а я — для того чтобы отвечать. Может, у вас есть еще вопросы?

Вера замялась.

— Даже неловко, правда... Я вам, наверное, надоела уже со своими глупостями...

— Ну, что вы! — Волдянов перехватил руку девушки, запечатлев на ней быстрый щекотный поцелуй. — Я вас прекрасно понимаю.

— Да?

— Безусловно. Если уж начали, остановиться невозможно.

— Но я... не совсем так... — Вера вздохнула, досадуя на внезапную косноязычность.

Консультант с нежностью провел кончиками пальцев по бронзовым крыльям орла.

— Я очень рад, что вы обратились ко мне. Знаете, что я вижу, когда смотрю на эту статуэтку? Жизнь. Годы, века — все, что она принесла с собой. Сколько людей ею любовалось, сколько рук ее трогало, гладило, какие сердца бились рядом с ней. Мы же этого никогда не узнаем, разве что случайно какой-нибудь крохотный кусочек жизни вдруг выплывет из небытия. Но и это поразительно, вы не находите?

— Я об этом не думала.

— А я вот думаю постоянно. Почему я начал заниматься этим делом... историей вещей, я имею в виду? Для меня каждый предмет — посланник времени. Каждый неповторим, уникален, за каждым тянется след, иногда едва уловимый, а иногда целый шлейф — страсти, интриги, загадки. Для большинства людей история — призрак. Но это жизнь, настоящая жизнь! И то, что было в прошлом, накрепко связано с тем, что есть сейчас и будет потом. Мы многого не можем понять, просто не ощущаем, не чувствуем себя частью одного потока. Но душа откликается, хотим мы того или нет...

Вера бросила на консультанта пристальный взгляд и отвернулась. Удивительно, как же он оказался прав! Ее история — яркое тому подтверждение. Одна единственная вещь всколыхнула прошлое, настоящее и будущее.

— По-вашему, у каждого предмета есть память? — тихо спросила девушка, когда молчание чересчур затянулось.

— Естественно! Безусловно! А как же иначе? Без этого просто никуда! — Волдянов махнул рукой, сбив со стола стаканчик. В глазах консультанта плясали веселые черти. Коснувшись усами Вериного уха, он заговорщицки прошептал: — Открою страшную тайну, Верочка... Это и есть настоящая магия. Другой не существует.

— Вы верите в магию? — в тон ему переспросила девушка, стараясь удержать серьезное выражение лица.

Водлянов выпрямился, скрестив руки на груди.

— Почему нет? — буднично заметил он. — Магия предполагает осознание метафизического смысла жизни, который не привносится извне, но проистекает из нее самой.

— И... какой же смысл несет мой орел?

— Вот это, Верочка, вам и предстоит раскрыть. Но только вам. Я могу лишь подсказать, не более.

Размякший от жары асфальт пружинил под ногами. Наверное, на нем можно было бы разглядеть даже свои следы, и Вера то и дело оглядывалась, щурилась и пригибалась, хотя ничего похожего не видела. После очередного наклона ее повело, и чтобы немного придти в себя, она прислонилась к рекламному стенду. Несмотря на легкое головокружение, которое все никак не отпускало, настроение у Веры было приподнятым, губы то и дело расползались в улыбке.