Омегаверс Истоки

— Но ведь можно сделать одно исключение. — Ливий приблизился к мужу, опустился перед ним на колени и робко погладил его ладонь. — Только одно.

— А если кто-то сочтёт, что и он тоже достоин стать исключением? Ты уже знаешь, что среди беженцев, пришедших с нашими детьми, появилась парочка извращенцев?

— Знаю, Юри мне рассказал. Но тут не то, что можно подумать. Катиэль родился Любимцем Иво, ты же его видел, и это привлекло каких-то негодяев в армии захватчиков. Бедного мальчика насиловали снова и снова, даже подвергли оскоплению, а потом, когда он, измученный издевательствами и варварской операцией, начал угасать, вообще выбросили в лес на верную смерть. Пилат спас его, Юри выхаживал. Они смогли вернуть Катиэля к жизни, но разум бедного мальчика остался повреждённым. Галлей тоже подвергся такому же унижению от бывших боевых товарищей, но только один раз и успел уберечься от увечья, прибегнув к покровительству нашего сына. Эти несчастные поддерживали друг друга в общем горе, и так уж вышло, что лекарством для израненой души Катиэля стали ласки нового друга. Быть может, со временем он всё же оправится, а пока пусть будут вместе. Я поговорил с Галлеем...

— Чужак... — вздохнул Радагаст, смягчаясь. Ливий всегда так на него действовал. Любовь к мужу просто не позволяла долго выдерживать суровый тон.

— Мальчик искренне готов стать одним из нас. Он сирота, готов учиться и согласен на любые испытания, чтобы доказать свою верность нам. Просит только не наказывать его и Катиэля слишком сурово. Его разум здоров. Он только хочет помочь Катиэлю. Они очень привязаны друг к другу. Я готов взять их под своё покровительство.

— Ещё одно исключение? Не слишком ли много ты просишь?

— Дорогой, я всё понимаю, но сейчас, когда ересь Данелиев распространяется, для нас важен каждый Верный. И эти юноши верны нам. Они могут принести немало пользы, и мы не должны отвергать их только потому, что они нашли не самый обычный способ справиться со своей болью. Нужно время.

— Х-хорошо, я попробую убедить Совет на счёт них, а пока выдели им комнату где-нибудь подальше от остальных. Слухи уже ползут не только о наших сыновьях, и я бы не хотел, чтобы пролилась кровь. Для этого есть суд. Может, катамиты — это естественная часть нашего народа, но сейчас ложным стоит быть осторожнее. Достаточно и того, что Данелии виновны в появлении многих, которые потом просто гибнут, не оставляя после себя потомства, да и наши начинают воспринимать их с настороженностью. Особенно изувеченных и выживших.

— Ты прав, — кивнул Ливий, тихонько перебираясь на колени супруга. Радагаст слабо улыбнулся — Ливий хорошо знал, как успокоить его, и пользовался каждый раз, когда было нужно. И ведь всегда срабатывает! Нет сил оттолкнуть этого искусителя с волшебным ароматом. — И мальчики уже ждут вердикта Совета. Как и наши сыновья.

Радагаст со вздохом обнял мужа, который прильнул к нему, обнимая за крепкую шею и опуская голову на широкое плечо.

— Это будет непросто.

— Септимус готов усыновить Артура. Назвать его своим. И если Совет решит всё-таки убить Артура, то Пилат и Юри намерены выкупить его жизнь своими. Они полны решимости, и это говорит, что рождение Артура — не просто грехопадение. Нужно выслушать их.

— В любом случае, им будет предоставлено слово на суде. Мы выслушаем. Но это не значит, что им будет даровано помилование. Как и... Артуру.

— И всё же попытаться стоит. Пусть с ними переговорит и Парацельс. Он сможет точно сказать, что двигало нашими детьми. И его слово станет достаточно весомым аргументом не только в вынесении вердикта о Катиэле и Галлее.

Зал Совета Архонтов, находящийся в храме Рафаэля, был строгим и просторным. Полукруг кресел для глав — три уже несколько лун стояли пустыми, поскольку достойных преемников найти ещё не удалось — лобное место, на котором обычно стояли подсудимые, и скамьи для представителей гильдий. Над всем этим высились три скульптуры первопредков — копии статуй, стоящих в центральном святилище. Сегодня на заседание Совета выдвигались три вопроса, и все они касались судеб людей.

Двое юных альф, вступивших в противоестественную связь. Сыновья одного из повелителей, совершившие грех инцеста. И их ребёнок.

Первыми вызвали Галлея и Катиэля. Юноши вошли в зал, крепко держась за руки. Они заметно волновались, опасливо озирались по сторонам, пытаясь понять, что с ними будет, но держали спины прямо. Галлей, уже успевший восхититься богатством и удобством дворца Амелиусов и красотой столицы Верных, с любопытством оглядывался и здесь. Активно созревающий чужой "волчонок" был тщательно побрит, хотя в этом возрасте многие юные альфы Верных оставляли небольшую щетину, чтобы казаться более взрослыми. Представители тихо зашептались, увидев, что Катиэль облачён в одежду, похожую на омежью. Даже сильно отросшие волосы несчастного альфы были заплетены в омежью косу, а не в простую, либо перетянуты шнурком в хвост, как полагается.

— Катиэль, — обратился к нему Радагаст, — почему ты в таком виде? Почему не оделся согласно своему статусу?

— Нет закона, запрещающего мне носить то, что мне хочется, — тихо ответил юный альфа. — И в этой одежде и с этой причёской я чувствую себя лучше.

— Но ты же альфа, — мягко напомнил ему Парацельс, который тоже входил в Совет как один из наиболее влиятельных служителей Флоренса.

— Я не думаю, что имею права называться альфой после того, что со мной сделали. Я готов принять омежий статус и приносить пользу как омега так, как смогу.

Стало очень тихо, и Галлей крепче сжал ладонь друга.

— Омежий статус? — переспросил Ургант Валентайн. — Мы не ослышались?

— Нет, господин. — Катиэль уставился на собственные ноги. — Я хочу, чтобы меня официально признали омегой.

Совет переглянулся, и в их взглядах ясно читалось замешательство. И Амелиус, и Валентайн, и Фабиус, и Дортсмассер и Парацельс не ожидали услышать такое. Впрочем, Парацельс внимательно всматривался в юношу с того самого момента, как тот вошёл в зал. После продолжительного молчания целитель поднялся со своего трона и неторопливо, придерживая подол своей белоснежной мантии, приблизился к юным альфам вплотную, чутко принюхиваясь. Он протянул тонкую руку к лицу Катиэля, легко провёл по его скуле, спинке носа, чуть мазнул по губам, его ладонь с изящными пальцами скользнула по плечу, груди... Катиэль стиснул зубы, но не дрогнул, когда рука преподобного коснулась его шеи со следами чужих зубов.

— Ты же рождён альфой, дитя моё, — тихо заговорил Парацельс. — Да, ты пережил тяжкое испытание. Страшное и болезненное. Ты всё ещё не совсем здоров, я вижу, но тело твоё со временем всё же окрепнет и частично вернёт себе силу Адама. Как ты, будучи альфой, собираешься быть омегой? Может, будет разумнее назвать тебя катамитом? Это сгладит твой поступок в глазах окружающих и даст кое-какие привилегии...

— Нет. Я помню, кто такие катамиты, но назвать себя даже ложным катамитом я не могу. Я же теперь лишён возможности когда-нибудь заиметь детей от омеги... — Катиэль сглотнул. — а катамиты это могут. Я слышал о том, как это делают в некоторых храмах. Кроме того, катамиты способны чуять запахи всех трёх типов нашего народа. Мне это недоступно. Да, прежде мне казалось, что я приобрёл эту способность, но это были только игры моего больного разума — я понял это уже после прибытия на заставу. И настоящим катамитом можно только родиться. Я не хочу, чтобы меня считали ложным катамитом — это признание себя ущербным, больным. Бесполезным. Особенно сейчас. А я ещё могу принести пользу нашему народу усердным трудом. Я потерял себя в плену и хочу найти снова. Омежий статус вполне мне подойдёт. Если Совет согласится сохранить жизнь мне и моему... возлюбленному... — Представители горожан тихо ахнули. — то я буду усердно трудиться, чтобы не быть нахлебником.

— Присвоить тебе этот статус невозможно, — сурово отрубил Валентайн. — Мы рождаемся с ним, живём и умираем. Это часть Замысла и дар Флоренса, с которыми не поспоришь. Если мы одобрим этот шаг, то что ты будешь делать, если со временем твоя боль утихнет, и ты захочешь вернуть себе прежний статус?

— Тогда я снова обращусь к вам с просьбой восстановить мой статус. — Катиэль поднял голову и решительно взглянул на членов Совета. — Я слышал, что в древности был подобный обычай...

— Да, он был, но давно отменён... — начал было Фабиус, но был перебит Амелиусом.

— Не отменён, Аргус. Просто вышел из употребления, но официального оглашения по поводу его отмены не было. Подобная практика не используется уже лет двести, вот о ней и подзабыли.

— Да, она существовала, но применялась по отношению к преступникам, совершившим преступления достаточно тяжкие, но не подпадающим под другие статьи или смертную казнь. Смена статуса была временной, искупительной жертвой, дабы приговорённый смирением искупил совершённое преступление. А за что применять этот обычай к этому юноше? Он не совершил ничего такого, за что его стоило бы осудить так, как осуждали в те далёкие времена. То, что он добровольно вступил в противоестественную связь со своим сородичем, можно объяснить его душевной болезнью, от которой стоит лечить, да и сделать что-то он тогда, насколько мне известно, не мог. — Фабиус обратился к Катиэлю напрямую. — Мы слышали о диких обычаях армии Данелиев, а то, что ты родился Любимцем Иво, вменить в вину невозможно. Будет разумнее признать тебя ложным катамитом, и никто тебя не осудит. Ты даже сможешь спокойно встречаться со своим... другом.

— И всё же я прошу вас утвердить меня в омежьем статусе, — тихо, но настойчиво попросил "волчонок". — Я не могу жить как альфа — мне постоянно кажется, что на меня смотрят с осуждением, пальцами показывают, и это для меня невыносимо тяжело. Боль от этого унижения почти убила силу моего духа. Когда здесь я одел омежью одежду, заплёл косы и взглянул на себя в зеркало, мне стало легче, и я решил быть омегой. Я думал об этом ещё по пути сюда, а уже здесь принял окончательное решение. Я чувствую, как дух альфы всё больше покидает меня с каждым новым днём. Как можно быть альфой, если ты себя им не чувствуешь?

Парацельс снова принюхался к нему.

— Да, с тобой происходит что-то странное — я почти не чувствую твоей силы духа. Но я думаю, что это последствия пережитого тобой ужаса. Твоя сила ещё способна вернуться со временем. Может, и не в полной мере. И я вижу, что со временем ты подрастёшь ещё, разовьёшься и будешь больше походить на альфу. Ты не боишься, что тогда будешь выглядеть нелепо в омежьей одежде? Не будет ли тебе от этого так же тяжко, как сейчас от статуса альфы?

— Это ещё неизвестно когда будет. Если вдруг я исцелюсь окончательно, то тогда можно будет решать дальше. А сейчас я прошу присвоить мне статус омеги.

— А почему ты соблазнил Галлея? — нахмурился доселе молчавший Дортсмассер. Правитель южной области и Архонт культа Рослина слушал очень внимательно и о чём-то думал, теребя свою короткую бородку. — Может, он и подвергся схожему унижению, но он не потерял себя...

— Он не соблазнял, — возразил Галлей, обнимая друга и привлекая к себе. Катиэль обхватил его руками и прижался. Доверчиво, ища защиты. Совсем как маленький ребёнок или омега. — Он попросил меня о помощи. Так уж вышло, что в его душевной болезни виновен и я... — Юный альфа опустил взор. — но потом задумался, а там всё и случилось. От дальнейшего унижения меня спасло покровительство господина Пилата, и тогда же я узнал, что Катиэль, который уже считался мёртвым, не погиб. Я искренне был рад этому, стал помогать заботиться о нём, и однажды Катиэль попросил меня о помощи. Он всё ещё мучился из-за пережитого и, видя, что я изменился, захотел быть со мной, чтобы попытаться перебороть тот страх. И он, правда, хотел этого. Я сначала отказывался, честно!.. но Катиэль просил, и я согласился, чтобы смягчить его боль. И ему стало лучше. Спокойнее. Я помогал ему, когда становилось совсем плохо, а он учил меня доброте и ласке, чтобы мой будущий муж меня не боялся. Полноценная близость у нас состоялась вскоре после того, как мы выбрались из замка и укрылись в землянке рядом со входом в Пути Лазаря, и ему не было страшно и больно. Мы стали настоящими любовниками. И сейчас мы просим вас о милости. Просим позволить быть вместе, хотя бы пока Катиэль не исцелится.

— И тебя не беспокоит, что могут сказать ваши сородичи, живущие здесь? — Парацельс цепко наблюдал за юношей, его ноздри продолжали подёргиваться. — Великий Холод не мог не повлиять и на нас. Да, мы не сторонники Данелиев, и такого отношения к катамитам, как у них, у нас не появилось, однако душевнобольные люди, особенно те, чей недуг обнаруживается внезапно, уже причинили нам немало беспокойств, которые едва не разрушили так тщательно наводимый порядок. Чего мы сейчас допустить не можем. Ты тоже когда-то прошёл через унижение, пусть и всего один раз, и кто знает, чем могут посчитать твою привязанность к другу правоверные, воспитанные суровым порядком?!

— Я здоров. Я смог справиться с болью. Господин Пилат сказал, что истинная сила альфы не в том, чтобы одержать победу над врагом и унизить его по праву сильного, как учат Данелии. Истинную силу можно доказать, пережив поражение и продолжив жить и побеждать. Держать спину прямо и уверенно смотреть в глаза недругам. Я смог, а Катиэль — нет. И я хочу взять на себя ответственность за это. За всю ту боль, что причинили ему мои бывшие товарищи... и я. Заботиться о нём. Я докажу, что достоин доверия и признания.

Члены Совета снова переглянулись. И тут руку поднял бета Артемий, представитель гильдии ткачей. Он был довольно молод и не так давно сменил на этом посту своего отца, умершего от чахотки. Молодой бета пользовался заслуженным уважением за ум и рассудительность, почему гильдия и выбрала его своим представителем.

— Прошу дать мне слово.

— Говорите, Артемий.

Бета поднялся со своего места и вышел вперёд, поправляя пояс.

— Я много слышал об ужасах, творящихся на территории Данелиев. Я всё понимаю и сочувствую Катиэлю. Я хочу от лица нашей гильдии попросить удовлетворить его просьбу. Не нам судить больного исстрадавшегося человека. Пусть судят Стражи Мирового Дома, как только душа его взойдёт на небеса. Каждой болезни своё лекарство, и если Катиэлю помогает любовь и забота этого юного альфы, то пусть так и будет. Этот юноша... — Артемий смерил Галлея испытующим взглядом, под которым "волчонок" чуть сжался — столько недоверия в нём было. — виновен в болезни Катиэля, вот пусть и искупит свою вину. Жизнь среди Верных будет для Галлея хорошим испытанием, ведь он чужак. Насколько я могу судить, его вырастили Данелии, он воевал за них, а уже подобное принять нашим людям будет непросто — на наших землях живёт немало беженцев, натерпевшихся бед от армии отступников.

— Я готов доказать свою верность! — вскинулся Галлей. — Испытайте меня так, как вам будет угодно! Я уже давно не верю Данелиям, я презираю и ненавижу их...

— Ты будешь испытан в любом случае, — перебил его Фабиус. — Сейчас идёт война, хватает шпионов и перебежчиков. Мы обязаны быть осторожными, чтобы не погибнуть и пережить Великий Холод во имя наших потомков. А что касается тебя и Катиэля... Кто он для тебя?