— Глупо. Я чувствую в тебе одержимость духом. Обычно Одержимые невероятно могущественны, и простые люди не могут тягаться с ними в запасах силы. К тому же не так давно ты скрутил меня так, что еще немного — и я бы в последний раз хрустнула и заткнулась.

Гаара скорчил недовольную мину и буркнул:

— Можно подумать, что ты так проста, как кажется.

— Возможно, — пожала плечами Рена, вновь всем телом ощущая резонанс, который был между ними. Сегодня он звучал более гармонично, хотя все так же срывался на режущий тело визг и скрежет.

— В тебе сокрыт какой-то секрет. Или я сломаю тебя, растопчу и унижу, или ты сама признаешься, что таится в тебе.

Рена звонко рассмеялась, сверкая глазами и запрокидывая голову. Смеялось все ее тело, смеялись губы, смеялись длинные локоны, черт побери, смеялась каждая клеточка ее тела. Только вот глаза не смеялись. Они были холодны как лед и убийственны как скука.

— Что смешного? — нахмурился Гаара. — Смерти своей хочешь?

— Да, хочу!

Рена резко прервала смех и изменила глаза. Полностью, до густого багрово-алого цвета с черными кольцами и микроскопическим зрачком. Полностью, до нечеловеческой проницательности. Она позволила хлынуть голоду Сестер через озера глаз на Гаару. Она позволила ярости и многолетней злобе на всех и вся свободно струиться в воздухе. Она позволила себе ответить полнокровным взглядом на всю ту злобу и жажду крови, что излучал на нее Гаара.

Гаара первый раз улыбнулся кривовато и неумело, и она поняла, насколько похожи у них глаза.

— Так лучше. Такой ты мне намного больше нравишься. Убивая тебя, я получу огромное удовольствие.

— Это официальный вызов на поединок?

— Пока нет. Чуть позже. Я пока хочу измотать тебя и сломить. И обсудить изящную словесность этой ночью.

Рена медленно облизнула верхнюю губу и прошипела:

— Буду ждать.

Гаара кивнул ей на прощание и развернулся, чтобы уйти, но Рена его окликнула:

— Эй, Гаара, это правда, что ты не спишь никогда и нигде?

Он повернул голову и через плечо бросил:

— Да. Я не могу спать, потому что во сне дух, которым я одержим, выходит из-под контроля и пожирает мою сущность, разрушает сознание.

— А по-моему, ты и так достаточно чокнут, — хмыкнула Рена. — По случайному стечению обстоятельств я не нуждаюсь во сне. Ночами мне скучно. Приходи не только сегодня. Приходи каждую ночь, пока не соберешься меня наконец убить.

— Хорошо.

Сказав это, он развернулся на пятках и зашагал прочь, оставив ее размышлять над глубиной его безумия и своего идиотизма и гадать, чем же обернуться их ночные посиделки.

В течение дня, куда бы Рена ни пошла, чем бы ни занималась, она всюду видела мелькающую недалеко красную шевелюру. То ли Гаара упорно следил за ней, то ли опасался, что она снова сбежит куда-то, то ли просто решил довести ее, дождаться срыва и последующего за ним необдуманного поступка. Рена хмыкала, пыхтела, закатывала глаза, но старательно игнорировала все его явные или мнимые попытки вывести ее из себя.

Постепенно в Башню приходили все новые и новые команды, изрядно потрепанные, грязные и уставшие. Похоже, ей придется торчать тут еще три полных дня и одну ночь. Хотя, судя по ночной беседе и утреннему продолжению, досуг ей уже был организован.

Вечером Гаара пришел, как и обещал. Вошел без стука и, демонстративно сморщив нос, открыл форточку, чтобы выветрить из комнаты густой дым.

— От тебя воняет.

— Привет, — улыбнулась Рена, выглядывая из-за края книжки и игнорируя его замечание. — Я думала, ты позже придешь.

Ничего не ответив, Гаара уселся на свое старое место и уставился на Рену.

— Что-то ты сегодня не особенно разговорчивый, — продолжила она и спросила: — Чем предлагаешь заняться?

— Выбери стих, — ответил он.

— Ладно. Какой ты хочешь услышать?

— Любой на твое усмотрение. Посмотрим, есть ли у тебя вкус или ты сентиментальная дура. Как и большинство особей женского пола и некоторые мужского.

— Да не вопрос, — она хмыкнула и зашуршала страницами. — Ага, нашла.

Когда говорят мне, что рассветает,

Кажется мне, что ты сон

Беспокойного сердца

В весеннюю ночь.

Ведь только ночью я вижу тебя.

— На что ты намекаешь? — удивленно спросил Гаара, дослушав стих до конца.

— Разве я на что-то намекаю? Я говорю, как оно есть — теперь я буду видеть тебя больше по ночам. Днем все равно говорить с тобой не о чем.

— На мое ничтожное

Тело выпавшая вечерняя

Роса, с белой яшмой схожая,

И та, сверкнув, гаснет,

Таков мой удел, — ответил ей Гаара и вызывающе поднял подбородок.

— А на что ты намекаешь? — вернула нескромный вопрос Рена.

— Хоть и живу в этом мире,

Но никто не дарит меня любовью,

Отчего же, когда наступает вечер,

Невольно

Печалюсь я?

Рена опешила. Она никак не ожидала от Гаары подобных строк, но потом, заметив издевательскую улыбку, поняла, что он всего лишь насмехается над нею.

"Ах ты ж, гаденыш мелкий!" — подумала она и выдавила из себя приторную улыбку.

— Садись рядом, — позвала она и похлопала ладонью по одеялу рядом с собой.

— Зачем? — удивился Гаара

— Просто садись поближе. Я хочу отчетливей слышать твое дыхание.

— Не вижу в этом никакой необходимости, — буркнул Гаара.

— Опасаешься, что я могу взять и коварно наброситься на тебя с целью грязно надругаться? — слегка спровоцировала его Рена.

— Вот еще! — возмущенно фыркнул он в ответ на это.

Недоумевающий Гаара ослабил полотно, которым его тыква крепилась к спине, и поставил ее в угол. Потом немного неуверенно пересек комнатушку и сел на самый краешек постели.

В тот же момент Рена оказалась у него за спиной и, стоя на коленях, обхватила плечи руками, зарывшись носом в его неожиданно мягкие волосы на затылке. Она была поражена — тело и волосы там, за ухом, пахли прожаренной полынью, песком и высушенной падалью. Гаара от неожиданности попытался встать, но Рена ненавязчиво и мягко удержала его на месте, опустив ладони на его костлявую грудь.

"Раз он решил меня припугнуть возможными чувствами, то я могу еще больше напугать его возможной взаимностью", — подумала Рена и потерлась носом об макушку Гаары.

— Перестань, — неожиданно севшим голосом попросил он, но отстраниться не попытался. Его тело била крупная дрожь.

— Почему? — тихо прошептала ему на ухо Рена, грея своим дыханием чувствительную кожу шеи.

— Какой смысл в том, что ты делаешь?

— Удовольствие. Я получаю от этого удовольствие, — прямо ответила Рена. — Необходимость. Мне эгоистично необходимо то, что я делаю.

— Необходимость в чем?

— В прикосновениях. В привязанности. Пусть и ущербной и злой.

Неожиданно он положил сухую и грубую ладонь со сбитыми костяшками на ее тонкое запястье и крепко сжал, до боли. Рену окружил сухой запах пустыни, песка и пыли, и жара, и выжженных камней, и весь этот зной накатил валом, оглушая.

— Мы нуждаемся в этом из часа в час, из года в год. В этой привязанности, в этой взаимности и умении двигаться синхронно. И нуждаемся только для того, чтобы наш род на нас не прервался, нуждаемся не для себя, а ради выживания наших потомков. Природа хитра, раз заложила в нас этот принцип потребности, иначе как еще можно было бы заставить принять столь гадкое бытие? Без того, за кого можно подержаться, без тех, кого можно коснуться, с кем можно взаимодействовать тем или иным способом, мы оказываемся одни, а одиночество может разрушить человека даже более страшными способами, чем даже я. Ведь я разрушаю тело, я ломаю волю, внушаю страх. Одиночество же убивает душу и сердце, выгрызая дыры там, где когда-то был целый мир.

Несмотря на всю кажущуюся хрупкость, сила Гаары была невероятна, и Рена могла бы с уверенностью сказать, что у многих такое пожатие оставило бы синяки. Она, не пытаясь заставить его ослабить хватку, прижалась теснее и ответила:

— Это взаимодействие. Это — то, в чем ты нуждаешься? Оно нравится тебе? Ты хочешь его? Я могу дать его тебе, если ты сможешь его правильно принять.

Поскольку ее руки начали осторожно опускаться вдоль его тощих боков, он вздрогнул и отстранился. Его губы дрогнули, как будто ему было еще что сказать, но он сжал кулаки, поднялся и исчез в водовороте песка, на прощание блеснув оскалом зубов.

Рена была довольна тем, что заставила его думать о ней серьезно и не воспринимать как дешевую игрушку. Еще ей было интересно узнать пределы его самоконтроля и определить границы внешних и внутренних воздействий на своего нового соперника.

Коротать остаток ночи в душной комнате Рена не захотела и, выскользнув в коридор, пробралась на крышу. Прохладный воздух приятно холодил разгоряченное лицо и приводил мысли в порядок.

Усевшись на козырек, Рена запрокинула голову и уставилась в небо, считая звезды и любуясь планетами. Потом непроизвольно начала прислушиваться к ветру, доносящему звуки и запахи со всего Леса. Пахло листьями, пахло перегноем и сыростью, пахло рептилиями, пахло падалью и кровью, пахло потом и молодым здоровым телом. Даже духами пахло, правда, слабо-слабо.

— Еще три дня... — грустно вздохнула Рена, привычно всовывая в зубы сигарету.

— Ничего, потерпишь, — донеслось у нее из-за левого плеча.

— Я тебя не приглашала, — немного грубовато буркнула Рена. — Зачем пришел?

— В конце концов, я официальный лидер нашей группы и несу ответственность за каждого ее члена.

— Вот только не нужно патетики, Нейджи! — достаточно громко сказала Рена и откинулась на спину, раскинув руки. — Зачем слова, когда на небе такие звезды! Ты любишь звезды, Нейджи?

— Не особенно. Они красивые, но смысла в них немного с точки зрения практицизма.

— Фу, как не романтично! Ты хочешь сказать, что ими можно пользоваться при составлении гороскопов, при совершении ритуалов, при различных обрядах и техниках, но просто смотреть на них не нужно?

— Примерно так.

— Зря ты так. Смотри, — она вытянула руку вверх, указывая на огромный алмаз в небе. — Видишь эту звезду?

Он поднял голову и посмотрел туда, куда она указывала.

— Да.

— Ты хоть можешь представить, как бесконечно далека она от нас, как она чиста и совершенна? Представляешь, с нами всеми можно сделать все что угодно, но запачкать ее не получиться ни у кого — ни один правитель, ни один воин, никто из великих Каге, да черт с ними, с Каге, даже Биджуу никогда не смогут дотянуться до нее. Мы ничтожные и мелкие по сравнению с ней, только и можем что тянуться грязными ручонками к ее красоте и холоду.

— И что ты этим хочешь сказать? — он опустил глаза с небес на Рену и смотрел удивленно и внимательно.

— Что она прекрасна и таких, как она, миллиарды. Это чувство подавляет, не правда ли? Нам не стоит забывать, что мы лишь черви на этой земле. Они, эти прекрасные и холодные суки, — она снова обвела рукой пылающую россыпью звезд чашу, — никогда не дадут нам об этом забыть.

— Странно от тебя это слышать. Но даже если так, какой от них еще толк? Хорошо, я принимаю твое мнение о том, что звезды могут неплохо усмирить гордыню. Но а дальше-то что?

Приняв вертикальное положение, Рена потянулась за спину и, вытащив катану из ножен, кинула клинок в руки Нейджи. Он поймал его на лету, но все равно немного порезался — настолько неожиданно острым оказалось лезвие.

— Зачем ты это сделала? — ошарашено спросил он ее, рассматривая крохотную ранку на большом пальце — там, где кожи коснулось полупрозрачное лезвие.

— Посмотри на клинок. Взвесь его в руке. Взмахни им и почувствуй. Рассмотри рукоять и гравировки. Прочти, что выбито на лезвии. А потом скажи, что думаешь об этом клинке и что чувствуешь, когда держишь его в руке.

— Зачем это? — удивился Нейджи.

— Потешь меня. Мне просто интересно, — она откинулась на локти и стала с любопытством наблюдать за своим номинальным лидером.

Пожав плечами, Нейджи повиновался. Сделал несколько пассов, подбросил клинок, потом поймал и снова подбросил, проверил баланс, уравновесив рукоять и лезвие, попытался рассмотреть тончайшую скоропись иероглифов вдоль волнистой кромки, но разобрать не смог.

— Что здесь написано? — заинтересованно спросил он.

— Небесные Всадники, — ответила Рена, внимательно наблюдая за Нейджи.

— Небесные Всадники? Так же раньше назывались звезды?

— Да. Но не только. Около пятисот лет назад существовала одна очень фанатичная и интереснейшая секта. Они верили, что пришли со звезд и что грядет тотальный конец света, а выживут только те, кто чтит звезды и стал Небесным Всадником. Им причисляли способность летать, но на самом деле они просто могли передвигаться очень быстро по мельчайшим опорам в воздухе. Опорой могло стать все что угодно — тонкие ветки, падающие листья, перья, летящая паутинка, насекомое, птицы, заранее натянутые на огромных высотах тончайшие нити. Говорят, что особо одаренные могли видеть и использовать даже пыль в воздухе. Небесные Всадники смогли разработать несколько удивительных модификаций тела, так называемые Силы Крови. Разумеется, все свои черновые испытания они проводили не над своими людьми, а на всех подряд, кто попадался им на пути. За это им можно даже спасибо сказать, потому что удивительный геном до сих пор всплывает у некоторых людей, пусть даже и в состоянии гибернации. Если озадачиться, то через несколько поколений селекции можно добиться стабилизации гена с хорошей наследственностью. Под эти генетические изменения были созданы техники и артефакты. Этот клинок — один из них, кстати. Он реагирует на особый вид чакры, усиливает ее и помогает в выполнении целого ряда техник.

— Откуда ты это знаешь? — удивился Нейджи. — Я первый раз слышу о таком.

— Я люблю историю, а среди старых свитков порой попадается нечто весьма стоящее, — улыбнулась Рена и стряхнула пепел.

— А клинок?

— Просто повезло. Купила у старого пьяницы, которому нечем было похмелится. Продал мне его за бесценок.

— Ножны бы тебе поменять, — задумчиво пробормотал Нейджи, рассматривая старые потертые ножны из дубленной черной кожи и дерева.

— А этому мечу и не нужна мишура и роскошь. Он предназначен для того, чтобы убивать, рвать на части и проливать кровь, а не для того, чтобы вызывать завистливые вздохи из-за роскошных ножен.

— Ты хочешь сказать, что он тебе отзывается?

Рена рассмеялась:

— Конечно нет! Даже несмотря на то, что для меня это просто меч, это не меняет того, что конкретно он — великолепен. Мне нравится им пользоваться.

— А что стало с этой сектой?

— Ее уничтожили. Просто в своем геноциде и фанатичном отношении к науке они зашли слишком далеко. К тому же они, разумеется, ни с кем не хотели делиться знаниями, полученными в результате своих исследований. Одно дело — куча безродных носителей мутировавшего гена, и совсем другое — его правильная активация и использование.