| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Случайно или нет, но Альхаг воплотился из чешуи как раз подле места, где оставил свой меч. Однако стоило ему наклониться за оружием, как сразу три стрелы вылетели в лейб-мага: одна вошла ему в спину, другая — в бедро, третью, что метила в грудь, Альхагу удалось отбить. Пользуясь заминкой, человек-тень нанес удар. Лейб-маг принял тяжесть меча на подставленный клинок. От сокрушительной силы удара у меча Альхага отвалилось острие. Тогда воины человека-тени приблизились и почти в упор принялись расстреливать лейб-мага. Они успели выпустить около двух дюжин стрел, но Альхаг продолжал сражаться обломком, оставшимся у него в руках.
— Мы договаривались о честном поединке, — прохрипел лейб-маг.
— Честность — удел слабых.
Эти слова были знаком. Однако мы замешкались, ибо предполагали услышать их из уст Альхага. Но оказывается колдун настолько хорошо знал своего противника, что смело говорил за него.
Наше замешательство позволило нам увидеть то, от чего Альхаг пытался оградить нас, когда приказывал уходить не оглядываясь. Эта картина до сих пор со мной. Я вижу ее более явственно, чем многие события прожитой жизни. Закрывая глаза, я легко могу восстановить ее на внутренней стороне век. Годы спустя, став тем, кем я стал, я корил себя за то, что никак не вмешался в исход поединка. Однако до самого последнего мига я был уверен, что происходящее лишь затеянная лейб-магом хитрость. Наблюдая Альхага день за днем, я перенял от своих спутников безоговорочную веру в абсолютную его неуязвимость, а на моих глазах исчезнувшие раны лишь сильнее укрепили меня в этой вере. Наверное, я нынешний, вооруженный всеми имеющимися у меня знаниями, смог бы попытаться что-то изменить. Однако на тот момент мое вмешательство не решило бы ровным счетом ничего. Я мог лишь смотреть, и это зрелище показалось мне, да и теперь, по происшествии многих лет, до сих пор кажется невозможным: как двуручный меч очертил широкий круг и с размаху отсек голову Альхагу.
Истошно закричала Сагитта, точно не лейб-маг умер, а сама она была ранена в сердце. Колдунья рванулась к человеку-тени. Я успел удержать ее — убийство уже свершилось, разве могла она воскресить Альхага? Сагитта вырывалась бешеной кошкой. Мне не по силам было справиться с ней, и тогда я сделал то, о чем давно грезил во снах, но на что никак не мог решиться наяву. Я приблизил свои губы к губам колдуньи и поцеловал ее.
В ответ на это святотатство небеса разверзлись. Тучи прорвались градом, где каждая градина была размером с кулак. Следом за градом хлынул сильнейший дождь. Вспенилась, заклекотав, земля. Сделалось темно как ночью. Сагитта яростно оттолкнула меня, я ухватил ее за руку.
— Бежим! — закричал я. Пользуясь ненастьем, я собирался прорываться через строй вражеских воинов, если понадобится, прорубая себе дорогу клинком.
Но гроза стала только началом. Смерть Альхага высвободила ужасные силы, о существовании которых я никак не мог догадаться. Беспрерывно грохотал гром. Вспышки молний вспарывали сгустившуюся мглу. Ветер вырывал деревья вместе с корнями, выворачивал камни из их векового ложа. В воздухе нарастал страшный гул. За дождем видно было плохо, да признаться, я вовсе не стремился постичь природу очередного чуда. Я был движим одной лишь мыслью — оказаться как можно дальше от долины со всеми ее чудесами.
Сагитта что-то кричала. Теперь она злилась на меня, и злость отвлекала ее от смерти наставника. Я крепко держал колдунью за руку и тянул вперед через грозу, через грохот и страх. Браго и Драго, ограждая от ненастья принца, торопились следом, Ирга позабыл о своей роли проводника и улепетывал, боясь встретиться с так любезной его сердцу кончиной неминучей. Все были настолько растеряны, что безоговорочно признали за мной право вести.
Позади человек-тень тщетно пытался унять разбушевавшуюся стихию. Природа мстила за смерть Альхага. Из средоточия туч на вражескую армию опускался столб, собранный множеством стремительно вращающихся облаков. Он был освещен голубоватыми вспышками молний и свистел, как тысяча змей. Навстречу с земли поднималась колона, из захваченных ветром камней и деревьев. Она росла и росла, и, наконец, оба столба соединились между собой в гигантскую пуповину. Круша и ломая, двинулся смерч по долине. Вражеские воины бросали мечи и в ужасе бежали, но стихия настигала их, поднимала в небо, на лету срывая доспехи.
Смерч шел прямо на нас! Мы видели, как молнии сверкают внутри облаков, озаряя разлохмаченное их нутро, как во все стороны от облачного столба разлетаются огненные шары. Мы пустились бежать, но из-за ветра точно не двигались вовсе. Я почувствовал, что не властен более над своим телом: ноги мои утратили опору и вместе с колдуньей, которую я так и не отпустил, я вознесся к небесам — туда, где бурлили облака, где непрестанно полыхали молнии и пахло раскаленным песком.
Книга вторая. Королевский дар
XII. Темные пятна на светлом лике
Вокруг нас в озаряемом вспышками тумане пролетали огромные валуны и деревья с растопыренными корнями, мелькали перекошенные от ужаса лица врагов. Пару раз из тумана или с того света мне подмигивали желтые крапчатые глаза, хотя последнее я отношу на власть иллюзий. Я не лишился сознания от страха лишь потому, что мысль потерять Сагитту пугала меня куда сильнее — колдунья стала моим якорем в этом бешено вращающемся мире.
Сколько длился полет, я не скажу даже приблизительно. Все было в нем зыбко — отсутствие почвы под ногами, отсутствие времени и любых ориентиров, по которым можно его определить. Скажу лишь, что мы пролетели по воздуху значительное расстояние и приземлились на пологом склоне, поросшем редколесьем из карликовых берез, искривленных ив, диких яблонь и груш с побитыми морозом плодами.
Приземление едва не вышибло из меня дух. Рядом рухнули камни, деревья и прочие захваченные смерчем предметы. Я видел тела вражеских воинов — переломанные и искореженные, они были мертвы. Меня даже посетила мысль подыскать себе доспех, но куда ни падал взгляд, целого ни нашлось нигде: железо было смято и продырявлено, точно по нему проскакал табун лошадей. Удивительно, что смерч, обладающей столь разрушительной силой, по странной прихоти пощадил нас. Хотя, если принять на веру то, что он был вызван последней волей Альхага — ведь не зря колдун поклялся нас спасти — тогда становилось понятным многое.
Слуха моего достигли голоса. К нам спешили Драко и Браго. Последний уже успел наполнить свою заговоренную флягу и жадно из нее хлебал. В другой руке воина было зажато красное яблоко.
— Говорил же тебе, крыса выживает в горне у алхимика! Ты задолжал мне аврум! — на свой лад обрадовался Браго нашему спасению. — На каких только жеребцах ни ездил, а вот смерч оседлать довелось впервые! Норовист, однако! Как взлетели, кругом молнии блещут, все гремит, свистит, полыхает. И рожи вражеские порхают, что твои бабочки. Ей-ей, есть от чего сойти с ума. Да только наша первейшая забота — его высочество беречь, а уж потом и с ума сходить можно. Видел, как я этих бабочек на острие клинка нашпиливал? Что, Драко, ты испугался тоже? Держи, выпей для храбрости!
— Где принц? — прервала бахвальство воина Сагитта.
— Так неподалеку на камушках отдыхает, — нимало не растерялся тот.
— Вы его одного оставили?!
— Хвала Создателю, здесь все мертвы. А его высочество мертвяков не боялся никогда.
Около нас послышался шорох. Из-под оставленного смерчем завала выбрался Ирга — закопченный, с обгоревшими волосами и без бровей. На скуле горца багровел огромный синяк.
— Вот ведь оказия какая... пока летел, молнией, молнией шархнуло! — бормотал горец, потирая скулу.
Сагитта выразительно глянула на Браго.
— Альхаг умер ради того, чтобы его высочество Ариовист взошел на престол и продолжил преобразования, начатые королем Максимилианом. Если с принцем случится беда, жертва Альхага станет напрасна! — отчеканила она.
Со смертью наставника колдунья сделалась точно ледяная статуя — холодная, колкая, а тронь — рассыплется в прах. Она была с нами, но сознанием пребывала в прошлом с Альхагом. Все ее слова и поступки служили одной цели — возвести на трон Ариовиста. Воплощение воли Альхага сделалось смыслом ее бытия, так пыталась она примириться с его смертью. Колдунья не отходила от принца ни на шаг. Она замучила придирками воинов. Она изводила себя тяжелыми мыслями, отчего меж бровей ее образовалась морщинка. Ночами, когда мы спали, она оплакивала наставника. При виде ее неизбывного горя, которое, как и слезы, как и дрожащие пальцы, она тщательно прятала, у меня разрывалось сердце. Я ненавидел лейб-мага за то, что счастью этой женщины он предпочел государственные интересы. Будь Сагитта моей, ни за какие богатства мира я не отказался бы от нее!
От недосыпа Сагитта сделалась раздражительной. Драко укоризненно качал головой, Браго боялся лишний раз заговорить с ней. Принц старался быть выше опеки колдуньи, однако только слепой не заметил бы, как сильно она ему докучает.
Однажды и он не выдержал:
— Довольно меня преследовать! Я не нуждаюсь в няньке, которая контролировала бы каждый мой шаг!
Лишь Ирге все было нипочем. Существует поверье, будто ударившая в человека молния недостойных убивает сразу, а достойных наделяет великими дарами. Похоже, в темноте молния не разобрала, куда бьет, и по ошибке сочла достойным горца. В Ирге пробудился талант сочинителя. И прежде говорливый не в меру, наш проводник с пылом взялся складывать истории.
— Ой, и давно то было. Наслал однажды Хозяин ветров на селение вихорь страшен зело. Собрались тучи черны, выпал град небывалых размеров, стало темно, аки в ночи....
Если б не несмолкаемая болтовня, наша радость спасению горца не ведала границ, ведь кто еще, кроме Ирги способен был отыскать дорогу сквозь лабиринт Кобальтовых гор? На расспросы проводник неизменно заверял нас, что беспокоиться не о чем, что доблестные господа отклонились с пути всего ничего, и волею Хозяев да не без скромной иргиной помощи скоро наверстают упущенное. Ой, да вихорь темен, зело страшен...
Мы держались оставленной смерчем просеки. Центр ее был пустынен, в то время как по бокам высились деревья. В беспорядке валялись вывороченные из земли камни, яблони стояли то усыпанные плодами, то голые до черноты, причем расстояние между теми и другими составляло не больше пары шагов. Порой мы сворачивали, чтобы обойти возникавшие словно из ниоткуда препятствия, будь то скальный уступ или крутой обрыв. Воздушным путем смерч двигался напрямик, мы же, не обладая крыльями, силились повторить его путь по земле. Последней препоной стало глубокое ущелье. От края до края его мог бы перескочить всадник на лихом скакуне, нам же предстояло искать обходную тропу.
Сагитта шла в голове колонны, а Ариовист и я оказались в хвосте. Принц часто останавливался, кашлял, переводил дыхание. Из-за этих остановок мы отставали все сильнее. Смолк шорох шагов, затихло бормотанье Ирги, на ходу сочинявшего очередную легенду. Его высочество опять замешкался, я, шедший следом, тоже вынужден был остановиться. Когда же мы двинулись дальше, принц внезапно споткнулся. В мгновение ока оказался я подле него. Я успел ухватить Ариовиста, когда он уже висел над бездной. Под его весом ноги мои заскользили, я почувствовал, что теряю равновесие. Мгновения я барахтался в ужасе, пока не ухватился свободной рукой за искривленный ствол березы. Плечо рвануло болью. Я надеялся, что Ариовист поможет мне, однако тот повис, не предпринимая попыток к спасению.
— Пусти! — приказал принц.
Мне показалось, будто я ослышался. Я и не думал повиноваться приказу, а напротив, вцепился в наследника престола и принялся звать на помощь.
Тогда Ариовист заговорил, и это было вовсе не те слова, какие я ожидал услышать. Голосом ровным и отрешенным он будто беседовал с своим зеркальным отражением в одном из будуаров дворца. Куда больше отсутствия опоры под ногами его занимали собственные рассуждения.
— Альхаг ждал, что я приму корону, а с нею вместе — бремя управления королевством. Герцог Орли надеется, что я отдам корону ему. Церковь и аристократия требуют отмены отцовского эдикта. Народ жаждет снижения налогов, раздачи зерна и победоносных войн. Советникам плевать на всех, каждый из них имеет свои грешки, свой интерес. Ближайшие и отдаленные соседи наперебой шлют мне портреты принцесс. Все чего-то ждут, и ждут, и ждут, и ни один не поинтересовался моими желаниями. Будто я деревянный болванчик! Будто у меня их и быть не может! А я... когда-то я мечтал о великих свершениях, теперь же чувствую себя столетним старцем. Я хочу только покоя. Я умираю. Не спорь, мне ли не знать.
— Ваше высочество, вы нуждаетесь в тепле в отдыхе. Дорога была долгой, она измотала вас, но хороший лекарь в два счета поставит вас на ноги! — покривил я душой, чтобы успокоить принца.
Лекарем я не был, но судя по внешним признакам, последние дни Ариовист держался исключительно на гордости и упрямстве. Заупрямился он и теперь:
— Ни один лекарь не властен исцелять души. Ведь это я убил отца. Молчи, не смей перебивать! Капля по капле я подливал ему яд — в питье и в еду, в постель и на одежды, и на уста женщин, которых он целовал. Не догадался никто, даже старый змей Альхаг. О, я был осторожен! Я сумел просчитать все до мелочей, не учел лишь той малости, которую нельзя пощупать или измерить, которой, как говорят некоторые, вовсе не существует. Я говорю о душе. Я смог совершить убийство, но так и не научился с этим жить. Каждую ночь отец приходит ко мне, становится в изголовье моего ложа и оплакивает меня, и просит Создателя меня простить. Создатель простит, ведь он милостив. Но к чему мне его прощение, если сам я не прощу себя никогда!
Признание было страшным, хотя, услышав его, я перестал удивляться. Любой болезни есть причина. Теперь я узнал причину недуга Ариовиста.
— Что же я за чудовище такое! Придя в этот мир, я отнял жизнь у своей матери, повзрослев, отравил отца!
— Ваши родители с радостью отдали бы за вас жизни! — возразил я. Но что я мог знать о родительской любви, если самым близким мне человеком был вор, который умер бы за кувшин вина, но никак не за меня?! Принц безошибочно уловил фальшь в моем голосе.
— Я вспоминаю времена, о которых предпочел забыть, полагая себя взрослым. Как отец сажал меня на колени, как делился он со мной мечтами и планами, как в ясные ночи по спиральной лестнице мы вместе восходили на башню, где рассматривали небо в зрительную трубу.
"Нет ничего прекраснее, — говорил тогда отец, — чем сияние звезд на тверди небесной. Такие светлые, такие чистые! Там, в небесной выси, они превыше злобы и коварства нашего бренного мира. Их не смущают сомнения, им чужды пороки, они безошибочно отделяют свет от тьмы. Полные светом, они дарят его нам. Так и ты должен хранить свет в сердце своем, и тогда ты возвысишься над пороком и злом".
Когда я начал подрастать, отец чаще стал предоставлял меня самому себе. Государственные заботы требовали его неусыпного внимания. Внимания требовал и я — избалованный, закостеневший в гордыне и эгоизме. Я не понимал, что отцом движет необходимость, а не желание. Долгу перед страной, перед людьми от жертвовал себя без остатка, а я, меряя мир лишь собой, думал, будто важнее меня отцу корона. Мы отдалялись друг от друга. Он жил ради страны, а я мучился скукой, порожденной бездельем. Не умея развлечься сам, я искал забав. Я был наследным принцем и позволял себе все, на что только способно самое изощренное воображение. Отец пытался меня образумить, но я был глух к его мольбам. Приятели, которыми я себя окружил, шептали, что старик не хочет уступать мне престол. Будто бы Альхаг, которого он приблизил, обещал сварить королю эликсир бессмертия. И я поверил клеветникам. Ослепленный жаждой власти, я отравил самого близкого мне человека! Единственного, кто действительно любил меня!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
