Темные Комнаты

— Я понял вашу мысль. Спрашивайте еще.

— Ну... я давно хотел спросить. Как ты понял, что ты лайт?

— А как вы поняли, что вы — человек?

Я хмыкнул и покачал головой.

— Резонно. Но все-таки?

— Да просто знал и все. — Дэшил бросил на меня взгляд, не поворачивая головы. — Как объяснить... Это вроде той штуки, которую мне Бруно показывал — когда много людей по всей земле могут разговаривать по компьютеру.

— Чат?

— Да, вроде чата, только в голове. Но вот со мной никто не разговаривал, будто меня не было. После того как выяснилось, что я не выношу света, Агнес дала мне комнатку с маленьким окном, которое можно было закрывать ставней. И одним из моих развлечений был этот... чат, как вы говорите. Там я понял, что со мной что-то не так.

— И ты перестал с ними контактировать?

— Перестал? Я и не начинал, они, лайты, пропадали, как только я пытался. Я просто перестал пытаться... — Он качнул головой, почти раздраженно. — Спросите лучше о чем-нибудь другом.

— О чем?

— Ладно. Если вы не хотите задавать вопрос, я просто на него отвечу. Я никогда не спал с мистером Магнуссеном.

В его устах это имя полностью — не "мистер М" — звучало странно и незнакомо. От неожиданности я вильнул, едва выправившись на дороге. В чем он прав, так это в том, что я никогда не задал бы этот вопрос.

— Если быть точным, мы спали вместе много раз, особенно в последнее время. Но к сексу это отношения не имело.

— Я так и не думал.

— Конечно, думали.

Он взглянул на меня в зеркало — только сумеречный блик из— под тяжелых ресниц. Потом вдруг привстал, положил руки на спинку кресла, соседнего со мной, и прижался к ним виском, стараясь сохранять равновесие. Красная кайма его волос почти коснулась моего плеча.

— Хотя это вряд ли поможет вам понять, почему он покончил с собой...

"О, я это знаю, — подумал я. — Но никогда тебе не скажу. Не скажу, что он сам себя проклял, потому что считал себя уже проклятым. Не скажу, что он не пережил твоей ангельской природы. Что не разглядел тебя, спутал свет с самой гибельной тьмой. Не скажу того, что ты и сам знаешь — что он не нашел в себе сил просто любить свое сокровище. Что считал тебя виновным в своих внутренних битвах. Не скажу потому, что в этом нет твоей вины, ни капли".

— Ты здесь ни при чем, — ответил я. — А это единственное, что мне надо знать.

Когда мы въехали в ворота, Дэшил уже несколько минут не открывал глаз. Я влез к нему на заднее сиденье и попытался привести в чувства, что оказалось непросто. Он съехал головой мне на колени, как кукла, но не успел я уже как следует испугаться, как он открыл глаза. В темноте радужка едва поблескивала синевой — сапфир на черном бархате.

— Я же обещал, что доживу. А вы пообещайте, что не уйдете, пока я не умру. Обещаете?

— Да, — сказал я. — А ты обещай, что не умрешь. И держись за мою шею.

— Я бы так хотел, детектив Стоун...

— Обещать или держаться?

— И то и другое. Только я рук не чувствую.

Доставить его в дом трудностей не составило, даже учитывая проблему с конечностями. Но когда я набирал код замка с бумажки, рука у меня дрожала. Подняться я не поленился, но завернул в другую комнату, не ту, где Бруно, но ближе, чем Глэм. И это оказалась спальня. Здесь мне бывать не приходилось. Однако она не имела никаких примечательностей, кроме кровати размером чуть ли не во всю комнату.

Положив Дэшила, я сходил в "сине-молочную" за лампой — в спальне света не было, видимо, за ненадобностью. Кровать оказалась застелена голубым льном, а еще над ней возвышался балдахин с рисунком из синих цветов разной формы и лун. Дэшил был в той же позе, что я его оставил, волосы легли веером с алой окантовкой, и мне показалось, что эта красная полоса больше не растет. Мне показалось. Мне так хотелось.

Я осторожно дотронулся до его руки, и пальцы рефлекторно сжались.

— Вы здесь, детектив Стоун?.. — произнес он тихо. — Вы не уйдете?

— Нет, — ответил я шепотом.

— Пока я не умру. Вы обещали.

Я промолчал и погладил его по щеке — холодной, как мрамор. Он дернул головой, будто избегая прикосновения, и его пальцы снова вонзились в простыню, как когти. В полусне или в агонии. Потом колени разогнулись, и Дэшил последним усилием вытянулся в длину, сложив руки на груди. Как умирают лайты? Так? Как и люди?

Я еще сидел так некоторое время, потом осторожно потрогал его лоб. Потом наклонился и коснулся губами. Он показался мне не таким холодным. Мне показалось. Мне так хотелось.

— Не делайте так...

— Как? — переспросил я, все так же шепотом, ведь звуки здесь тоже умирали. Единственным, что еще жило, были его глаза — и я не мог отвести взгляд. Будто стоит мне прервать контакт, моргнуть, и они просто погаснут.

— Так... Я вообще-то не боюсь смерти, детектив Стоун — сказал Дэшил едва слышно, но очень внятно. — У меня было время, чтобы понять — так лучше для всех. Так вы с Лекси будете в безопасности. Больше всего на свете я хочу умереть у вас на руках. Но... всякий раз, когда вы прикасаетесь ко мне, все приготовления рушатся... все приходится начинать снова... а сейчас у меня уже может не стать на это сил. И значит, не будет мне спокойного сна, только сожаление и боль... потому что мне так жаль оставлять вас, и так хочется жить. Хотя бы еще недолго, чтобы я мог сказать, как люблю вас и Лекси... Хотя нет — впервые в жизни я хочу жить очень-очень долго... — Он вздохнул, но не трагически, а с каким-то детским фатализмом: мол, "что ж тут поделаешь". — Так что лучше не трогайте меня, а то я еще разревусь. Мне бы этого не хотелось.

Я молчал. Я хотел много чего сказать и сделать, потому что другой возможности не будет, но молчал. Слова — они ведь побольней прикосновений, и я не гарантировал, что не разревусь сам.

— Все будет так, как ты хочешь, — сказал я наконец.

— Да уж... если бы... — улыбнулся он, и эти предзакатные лучи на мгновение сделали его лицо почти прежним. — Накройте меня, пожалуйста.

Потянув бледно-голубое льняное покрывало, я накрыл его до пояса.

— Выше, — прошептал он. — Полностью.

— Зачем?..

— Пожалуйста, Льюис.

Не решаясь возражать, я стал укрывать дальше, но по мере того, как подбирался к лицу, все медленнее. Следовало просто набросить, но я не смог. И все медленнее, по полдюйма — шея, подбородок, до самых глаз... Там я замер. Не знал, увижу ли еще где эту синь, сумрак, сон-траву... и не мог насмотреться, впитать в себя, запечатлеть, пока он так же медленно не опустил веки, чтобы не мешать.

— Прощайте, — сказал он почти без звука, одними губами, — и теперь уходите, ладно?

— Но я же обещал...

— Я передумал. Не знаю, как это будет... вдруг страшно... не хочу, чтобы вы видели.

Я закрыл его лицо, так и не выбрав ни одну из тысячи фраз, вопящих у меня в голове. Еще несколько секунд смотрел на неподвижный контур под покрывалом, едва подрагивающий от слабого дыхания.

Потом сел прямо на пол рядом с кроватью и будто впал в ступор, надолго, как выяснилось, почти на час.

Звонок телефона был резким и незнакомым. Машинально я нащупал его в кармане и посмотрел — звонила Шор. Слава богу.

— Алло, Шор, там все в порядке?

И вдруг повисла пауза, такая же тяжелая, как миндальный воздух, пропитавший комнату. Я успел почувствовать давящий, как вакуум, страх, а потом она прошептала:

— Стоун?..

Она замолчала, прерывисто дыша, и вдруг до меня дошло, что все не в порядке. Совсем не в порядке. И теперь вместо давления страх обрушился на меня миллионами острых кусочков льда.

— Ты просто сделай, что тебе говорят, и... — сказала она нерешительно, и вдруг... я слишком устал и перенервничал, чтобы сообразить сразу. Я даже не успел подумать, что, возможно, похитили их обеих.

В моем телефоне она была "Шор", а в этом "Кортни". И она звонила не мне. Она звонила Кейну. Я держал в руках телефон Клинта Кейна. И Шор звонила ему.

И в его телефоне она была "Кортни".

— Шор, о господи...

— Стоун, я все объясню.

— Шор, волосы моей дочери не так драгоценны, но если хоть один упадет с ее головы...

— Стоун, ты в своем уме? Думаешь, я могу причинить ей вред? Но Кейн может, так что лучше бы тебе...

— Слушай внимательно, — сказал я с расстановкой, чтобы унять дрожь в голосе. — Кейн вышел из игры надолго, а возможно, и навсегда. Его телефон в моих руках — самое тому доказательство. Через десять минут ты привезешь мою дочь сюда, в хорошо тебе известный особняк на Бель-Эйр, и тогда я не позвоню в полицию, и хорошо известные тебе люди не возьмут тебя на ближайшем выезде из города. Ты слушаешь, Шор?

— Да, — сказала она после заминки.

— Я жду десять минут.

После этого я шарахнул телефоном об стену и заорал. Дэш даже не вздрогнул, его сон был темен и глубок, уже где-то между летаргией и смертью, но я не мог думать о двух вещах одновременно. Я вышел во двор, стараясь не погибнуть от одной мысли, что через десять минут, полчаса, час... никогда машина Шор может не въехать в эти ворота. Это была единственная мысль, наполнявшая меня под завязку и грозившая взорваться истерикой и чем-то похуже вроде помешательства.

Она приехала.

Я едва сдержался, чтобы не отшвырнуть ее в сторону и не забрать Лекси, но боязнь напугать дочку взяла верх. И я подождал, пока Шор не выйдет и не вынесет мою девочку — та спала у нее на руках. Перепуганная, она начала говорить издалека:

— С ней все в порядке... это просто хлороформ... Стоун...

Не слушая, я схватил дочь чуть ли не в охапку, расцеловал сонную мордашку, пригладил растрепанные волосы. Наконец уложил голову себе на плечо. Во сне она сопела мне в ухо — лучший звук, что я слышал за всю жизнь.

— Жди здесь, — бросил я Шор и понес Лекси в дом. Уложил ее на диван-касатку и прикрыл пледом — одному богу известно, чего мне стоило спустить ее с рук. Возвращаясь, я зашел в спальню Дэшила и взял из наволочки неудавшийся "трофей", перехваченный резинкой, — не знаю, зачем. У меня немного сил было думать и планировать. Его самого скрывала тень балдахина, и я не стал заглядывать. Не мог себя заставить даже прислушаться к дыханию — или его отсутствию.

Шума мотора я не слышал, Шор ждала, не сбежала. Курила так отчаянно, что даже в неярком свете ночной подсветки террасы казалась окутанной облаком.

— Стоун... — начала она, но я перебил, так же медленно и размеренно, пропуская толстый пучок алого шелка сквозь пальцы. Локоны ласково обвивались вокруг запястья. Это прикосновение успокаивало, хотя мне и чудилось тихое потрескивание, как от слабых разрядов тока.

— Я даю тебе время до утра. До того, как Дэшил... — я замешкался, чтобы не произносить ничего похожего на смерть. — До утра. Потом за тобой начнут охоту. Джей Магнуссен узнает, что вы с Кейном убили его отца — пусть это не так, но он не станет разбираться. Полиция — что вы похитили мою дочь. С Кейна сейчас взятки гладки, но вот ты — ты будешь отвечать.

Шор смотрела на меня, и я видел совсем другое лицо, которого я никогда не знал. А может, лицо было то же, только видел я его другим. Потом она перевела взгляд на хвост в моей руке и застыла, как зачарованная.

— Это была не моя идея, Стоун. К тому же твоя дочь в полном порядке, — сказала она так же медленно. — Ты же не мог подумать, что с ней может что-то случиться? Значит, это все из-за него.

— Шор, ты теряешь время.

— Мы дружили три года, Стоун.

— Ради нашей дружбы я и даю тебе такую фору. С Кейном мы знакомы куда как дольше, но ему так не повезло. Не хочешь спросить, что с ним случилось?

Она покачала головой. Нет.

— Я так и думал. В любом случае, у меня нет ответа.

— Значит, все-таки из-за него, Стоун? Ты что, влюбился?

— Дура ты, Шор, — сказал я просто и, повернувшись к ней спиной, направился к дому.

Ее голос нагнал меня как камешек между лопаток.

— Из-за полукровки, Стоун. Из-за элитной подстилки. Значит, он действительно хорош, раз детектив Камень потерял голову.

Я замедлил шаг, не оборачиваясь.

— А трофей, Стоун? Похоронишь вместе с ним?

Вот это было больно. Не камешек — топор. Так говорит лишь тот, кто уже не боится обидеть.

Я остановился, обернулся.

Шор целилась в меня из пистолета.

— Дай мне этот чертов шиньон, Стоун. Просто отдай.

Я повернулся. Посмотрел на хвост, на Шор. И двинулся к ней.

— Не подходи! — почти взвизгнула она. — Кинь его на землю и отойди!

Я продолжал идти. Она отступала до машины, пока испуг не затянул ее глаза окончательно, а потом выстрелила. Мимо. Я шел и думал о дочери, уже практически потерявшей мать. Выстрел. Мимо. Шел и думал о том, что рискую не просто собственной жизнью, а жизнью отца Лекси. И рискую глупо.

Выстрел. Мимо. Шор была хорошим стрелком. Не знаю, что с ней стало.

Я подошел совсем близко и протянул ей хвост.

— Бери, если это принесет тебе счастье.

Она протянула навстречу руку в перчатке, дрожащую, как после работы с отбойным молотком. И когда рука была совсем близко, я сделал последний шаг и ударил ее хвостом по лицу.

Я не знал, почему сделал это, и не хотел знать, что меня надоумило. Просто ткнул ей в лицо этим безобидным на вид пучком красивых алых волос. Да, и при этом закрыл глаза. Потому что, занося руку для удара, почувствовал, как напряглась, подрагивала и искрила каждая волосинка.

Я не хотел это видеть.

Шор глубоко, с хрипом вдохнула и отшатнулась, закрыв глаза, как слепая. Сделала несколько нетвердых шагов назад, все еще хрипло вдыхая и выдыхая, как при гипервентиляции. Потом прижала ладони к лицу и вдруг упала на спину, будто кто-то разом ударил ее по коленям и толкнул. Не кричала. Я бы не хотел это слышать.

Не оборачиваясь, я направился к дому. К утру Шор исчезла, забыв про машину. Строго говоря, это был последний раз, когда я ее видел.

Диван-касатка был мал для двоих, и я кое-как пристроился рядом, положив голову Лекси себе на колени. Синие сумерки, темная ночка, спи, моя звездочка... Я закрыл глаза, но о сне не могло быть и речи. Ну что, что такое? Стоун, ты не можешь быть в двух местах одновременно и выбрал свою дочь, это естественно... но что ж внутри так больно, будто это она умирает там, в соседней комнате?..

Внезапно я притянул ее, спящую, к себе жестом полнейшего отчаяния. Я крепко держал ее в объятьях, глотая слезы, и молился — не знаю, Богу людей или Богу лайтов, или нашему общему Богу. Молился, чтобы Он не оставил нас, грешников и убийц, отмеченных такой большой любовью — пусть и не столь кристально чистой, как хотелось бы. Ведь если Он одарил нас ею, то неужели же откажет в Своей милости?..

Я молился впервые в жизни, раньше мне не приходило это в голову, даже когда Натали увезла Лекси. А сейчас это было единственное, что наполняло меня. Единственное, что оставалось. Господи, мы не просим много, всего лишь несколько рассветов и закатов. Не оставь нас милостью Твоей. Но если все же мы пойдем дорогой смертной тени, пусть Твой жезл и Твой посох укажут нам путь к зеленым лугам и прозрачным источникам... Не покидай нас. Я повторял это, пока не провалился в глубокий и тяжелый сон без сна.