Ночь четвертая. Большая честь

Демон выглядел правдоподобно удивленным.

— Кажется, мы с тобой все проспали. Так кто же это был?

— Третий. Мы его не знаем, — сказала Джиа. Ее волосы засыпали все сиденье, когда

она повернулась, опираясь о спинку. — Невысокий, светлые волосы, голубые глаза.

Отличный костюм.

— Просто ангел.

— Кажется, он из Европы, — добавил Калеб. — У него какое-то финское имя.

— Приехал под утро и увез Эркхам. Очень вежливый, но какой-то странный.

— А слуги его знают.

— Они говорили, что уже видели его в Охотничьем.

— Я даже слышал, что он аристократ.

— С ума сойти!!!

— Кто? — переспросила я.

— Аристократ, — пояснил Демон. — Так называют урожденных.

— А разве они еще есть? — спросил Уильям.

— Выходит, есть...

Джорджия вздохнула, и если была в этом вздохе боль, я ее не услышала.

— Настоящий аристократ... Тогда у нас с Сидди совсем не было шансов. Так что

единственное, что ей досталось, это тот лапочка бармен.

— Здорово, Дагни, — сказал Демон весело, — ты оказалась права. Никто не получил

того, что хотел.

— На самом деле я так не думаю. — Я смотрела в черный иллюминатор и представляла,

что сейчас мы прорезаем облака, и они заволакивают самолет клубами белого дыма.

— Думаю, каждый из нас что-то да увез отсюда.

— Что, например?

— Твои дети снова вместе. Я получила новое видение того ужасного мира, что меня

окружает.

— А Сидди — лапочку бармена, — подсказал Калеб. Я уже и не представляла, что его

настроение может быть на десять баллов по десятибалльной шкале, после того как

насмотрелась на минус один. К тому же... все выглядело несколько иначе, и вскоре

я поняла почему — в их тройке посередине всегда была Джиа, а теперь — Уильям.

Она не отнимала от него рук, будто он мог куда-то деться, а Калеб почти ластился

— может, не самое верное, но единственное подходящее слово, пришедшее на ум. Так

они его до обморока зацелуют, пока доберемся.

Хотя если не зацеловали этой ночью, то он крепкий парень и выдержит что угодно.

— Не думаю, что лапочка бармен долетит до Сиэтла живым, — вздохнула Джорджия. Но

это был притворный вздох. Однако меня уже не коробило. Я перестала мерить их

человеческими мерками, а это очень проясняет голову и корректирует взгляд на

вещи.

— А я? — спросил Демон нейтральным тоном. — Что получил я?

— Ты... пришел в норму, верно? И бросил курить свою отраву.

Он усмехнулся и отвернулся к окну. Я все наблюдала за шевелением впереди нас,

там все время смеялись, толкались, обнимались и вообще вели себя как дети. Дети

Демона. Надолго ли это счастье? До следующего раза?

— А что будет, когда умрет Уильям? — спросила я шепотом.

— Он еще не скоро умрет, миленькая.

— Ну а когда...?

— Они все будут знать задолго и будут готовы. Это не страшно. Просто он сам

выберет день, и они убьют его.

— Лучше только смерть во сне... — тихонько пробормотала я.

— Вот уж чего не хотел бы, так это умереть во сне.

— Ну да. Ты же должен все контролировать. Послушай, а если он не захочет? Они

смогут его превратить?

— Боюсь, что нет. Когда столько времени принимаешь нашу кровь пусть

микроскопическими дозами — получаешь иммунитет и никогда уже не сможешь

превратиться. Но, как я уже говорил, Уильям еще очень не скоро умрет. При том

ему не было тридцати, когда он стал сателлитом, и поэтому даже в предсмертный

момент он не будет выглядеть как...

— Как Соня Кортес?

— Да, в общем. Он будет молодым и красивым, почти как сейчас. — Демон вдруг

повернулся ко мне, и я подумала, что не должна была заводить этот разговор, а

тем более вспоминать Соню. Но он, казалось, не обратил на это внимания. — Кстати,

Дагни, сколько лет твоему брату?

— А при чем тут Джимми? — Меня кольнула тревога. — Он что?... Ты хочешь сказать,

он чей-то?

— Нет, он чист. — Демон снова откинулся на спинку. — Он ничей.

Я не произнесла ни слова до самого аэропорта. Мне просто хотелось быстрее

долететь и наконец сделать то, что следовало сделать давно.

В Бостоне они подвезли меня до казино Пенни. В машине я обнялась с Уильямом и

попрощалась с его семьей. Демон сидел за рулем, и ему я могла лишь кивнуть. Не

знаю, у меня было ощущение, что с ним мы не прощаемся. Мысль о том, что сателлит

уже не сможет стать вампиром, не давала мне покоя и не позволяла думать ни о чем

больше. Демон сказал — Джимми чист. А подумал — почему он чист? Я тоже хотела бы

знать.

Меня впустили безо всяких проверок. Кроме Мастера Филадельфии в комнате были мой

брат и Улисс, друг Данте, смуглый и золотоглазый, как в рассказе Брэдбери о

марсианах. Только глаз у него был всего один.

Пенни хотела меня обнять, но я не далась. Джимми даже не попытался. Он хорошо

меня знал и отлично ориентировался в моем настроении.

— Как прошла поездка? — спросила Пенни.

— Охренительно. Просто превосходно. — Я небрежно швырнула ноутбук на пол. —

Одного не пойму, зачем ты туда меня послала?

Джимми смотрел на меня с тревогой и недоумением.

— Ты о чем, Даг?

— А ты не лезь. Послушай, Пенни, я же не идиотка. Это ведь ты заказала статью

моему редактору. И чтобы писала ее именно я. Зачем?

— Я хотела... — Даже не пытаясь отрицать, Пенни улыбнулась своей солнечной

улыбкой, но за ней были острия, я это знала. Она подошла ко мне ближе, и я

отодвинулась. — Я хотела, чтобы ты увидела Эркхам. Свет в нашей жизни. Чтобы

узнала нас лучше и поняла. Я хотела, чтобы мы стали ближе.

— Ближе? Пенни, это хороший ход, но ты добилась обратных результатов. То, что

для вас свет, для меня глубокая тьма. Гораздо более глубокая, чем ты, Демон,

Сидди и прочие. Знаешь, раньше я не считала вас нечистью, чем-то

сверхъестественным, но сейчас... Господи. Я думала, вы все заражены, просто

мутанты, и все можно объяснить физикой, биологией, генетикой и еще фиг знает чем.

Но это не так. Я не знаю, кто вы, если вы сами не знаете, как могу знать я?! И

вся эта большая честь — ерунда! Что бы я ни услышала о благоговении, вы дико

боитесь эту вашу Эркхам, боитесь до смерти и больше смерти — это единственное,

что я усвоила. То, что я чувствовала, было именно страхом. И хотите знать

объективную мысль по этому поводу?

— Нет, — сказал Улисс спокойно.

— Она такая же, как и вы, просто питается не кровью, а негативом. А позитив, от

которого вы впадаете в экстаз — просто продукт ее жизнедеятельности! Она думает

о вас не больше, чем люди — о растениях, когда выдыхают углекислый газ. Такой

симбиоз идеален, да, но в глубине души вы знаете — стоит замахнуться на этот

культ, и последствия ее гнева поразят воображение. Вы это знаете. И боитесь. И

будете обожать ее всю вечность, потому что выхода нет.

А что до вас самих, теперь я даже готова поверить в идиотскую теорию вампиризма

про демоническую сущность, занимающую тело мертвого человека. Вы кто угодно, но

и близко не люди, от людей в вас одна оболочка! Ты ведь только притворяешься,

Пенни, — я смотрела прямо ей в лицо. — Даже моргаешь и дышишь специально для

меня. Да если бы могла, ты бы со мной на пляже загорала! И папа это знает,

поэтому он считает тебя мертвой. Потому что это так и есть.

— Не кричи на нее, девочка, — сказал Улисс, чуть-чуть менее спокойно. — Иначе я

могу забыть, кто ты. У меня ведь уже бывали провалы в памяти.

— Улисс... — сказала Пенни, но я ее перебила:

— Все нормально, дорогая тетя, это нормальная реакция. Я же просто пища. А ты —

Мастер штата. Я ухожу, Джимми, ты идешь?

— Дагни, остынь...

— Ты идешь? Ты еще мой брат? Или ты уже ее собственность?

Джимми попытался остановить меня, но ему мне тоже было что сказать. Это до сих

пор жгло в груди, будто кто-то потушил о мои легкие сигарету.

— Я не ее.

— Вот это меня и беспокоит. Джимми, тебе двадцать девять. Почему ты еще не ее

сателлит?

Такого он не ожидал, отступил, зрачки расширились. Я поймала его за руку.

— Это то, что я думаю? Ты хочешь стать вам... Джимми, да ты что, спятил?!

Господи!

Он попытался вырваться, но я не пускала.

— Черт тебя дери, Джимми! А как же Манола? А мы все?! Подумай, что будет с папой!!

Он молчал, и я врезала ему по морде, от души, так, что он не устоял на ногах. Я

чуть не плакала, на это ушли мои последние силы. Я стала на колени и обняла его,

он обхватил меня, так крепко, как не обнимал уже давно.

— Джимми, дурак ты набитый, не смей этого делать! Пойми, ты станешь совсем

другим, это будешь уже не ты! Все те прелести, которые ты сейчас видишь в том

состоянии, не будут иметь значения и потеряют смысл; ты потеряешь все, что

любишь, а что взамен? Ты и предполагать не можешь, чем станешь, как будешь

думать и жить. Не делай этого, я прошу тебя, ведь ты даже пожалеть не сможешь.

Потому что некому будет жалеть. Джимми уже не будет.

— Почему ты изменила свое мнение? — спросил он, отстранив меня. — Ты ведь раньше

считала их разновидностью людей.

— Это невозможно рассказать в двух словах, верь мне, и все. И не втягивай Манолу,

пути назад нет. Пенни, — я повернулась к ней и встретила ясный взгляд Антигоны,

в которой есть "анти". — Если ты и вправду любишь нас так, как говоришь, если до

сих пор любишь нашего отца, не позволь этому случиться. Оставь нас в покое,

второй раз он подобное просто не переживет.

Я выскочила и стала ловить такси. Еще через минуту появился Джимми.

— Ты что, правда хотел это сделать? — спросила я, без психов, просто спросила,

как взрослый человек взрослого человека. Он не ответил, мы не разговаривали до

самой гостиницы, но перед сном зашел ко мне, чтобы пожелать доброй ночи. Он

никогда этого не делал. И мне стало спокойнее. Я бы простила ему все, как

простила то, что он отпустил меня с Демоном, зная, кто разбился в той аварии.

Только бы он не наделал глупостей.

Потом я набрала номер Алана. Пальцы меня не слушались.

— Привет, Дагни, — сказал он, — ты где?

— Алан, ведь еще не поздно?

— Ты о чем?

— О нас. Я согласна. Я хочу выйти за тебя.

Алан сделал паузу, вполне понятную, но переворачивающую все у меня внутри. Потом

ответил:

— Помню, ты как-то сказала: "Я буду только с человеком, ради которого захочу

сделать что-то, для него важное, даже в ущерб себе. И который не примет этого,

потому что это будет в ущерб мне".

— Забудь о том, что я сказала. Я действительно очень хочу за тебя замуж. Хочу

стать твоей женой. Но я откажусь от этой мысли, если это будет в ущерб тебе.

— Как тебе следующая неделя?

Я уткнулась в трубку, смеясь и заливая ее слезами. Так и заснула, не выпуская из

рук, и спала до вечера, пока Джимми не разбудил и не сказал, что взял билеты на

рейс домой.

Мы договорились встретиться в аэропорту, и я поехала длинным путем. Не знаю

почему, но у меня было чувство, что надо это сделать.

В приемном покое больницы Бригэм было светло, как днем. Я спросила, где

находится нужная мне палата, и поднялась туда.

Не знаю, что я ожидала увидеть — аппараты, трубки и все такое. Но ничего этого

не было. Он просто лежал в постели, будто спал, и два года комы никак на нем не

отразились.

Я подошла ближе. Красивое лицо, такое красивое — бледная кожа в обрамлении

темных волос, настолько длинных, что извивались на подушке пролитым кофе. Мне

почему-то казалось, что и глаза под чуть тронутыми синевой веками тоже темные —

может, из-за тени густых ресниц. У меня вдруг слезы выступили, и от красоты этой,

и от чувства вины, такого острого, что хоть волком вой.

— Как в сказке, м? — раздался голос Демона у меня за спиной.

Вздрогнув, я обернулась — он сидел в углу, скрытый тенью и едва заметный. В

черном пальто, как летучая мышь, глаза скрывали очки.

— Он... хорошо выглядит.

— Да, профессура тоже в шоке. Говорят, это больше похоже на анабиоз, чем на кому

— ему не надо ни есть, ни пить, ни принимать лекарства. Они ни черта не знают о

природе сателлита.

Он подошел и убрал кофейно-черную прядку со лба Майка Нормана легким, почти

ласковым движением.

— Так отросли — я и не заметил... Булавка есть?

Я нашла — всегда ношу приколотой к подкладке сумки на всякий случай. Демон резко

воткнул ее себе в палец с какой-то отрешенной жесткостью, а потом коснулся им

губ Майка, скользнул меж них внутрь. На них осталось едва заметное красное

пятнышко.

— Вот и вся терапия. Как в сказке. Жаль, что в этой сказке недостаточно

поцеловать спящую красавицу, чтобы она проснулась.

— А пробовал?

— А разве не ты читала мне убедительную лекцию, что лучше забыть все как

страшный сон? Что мне это не нужно... что нам это не свойственно... что душевные

терзания не для нас... Что в глубине души я рад тому, что случилось. Говорила,

Дагни Бенедикт?

— Я говорила, что вы никаким местом не люди, и мое представление теперь не

поколебать. Но как жить... ваше дело. Твое дело. — Я бросила быстрый взгляд на

прекрасное лицо Майка, забывшегося таким глубоким сном. — И его. Так что решай

сам, и никто тебе не советчик.

Демон медленно прижал палец к своим губам, словно пробуя на вкус. Потом

склонился над кроватью, ближе — почти целуя — и я хотела отвернуться, и не могла.

Почти — потому что губы соскользнули, так и не коснувшись.

— Ты права, — сказал он шепотом. — Я — не пробовал. Думаешь, поможет?

Я так не думала, но кто я такая? В нашем мире — и в их мире в особенности —

возможно если не все, то многое. Поцелуй — это предельно просто, Демон мог

попробовать давным-давно — и ему виднее, почему он до сих пор этого не сделал. И

чего он больше боится — что не сработает... или наоборот.

Мы вышли в приемный покой. В ярком свете ламп очки Демона выглядели черными, как

космические дыры.

— Что будешь делать?

— Выйду замуж. А ты?

Он улыбнулся, сверкнув зубами, но глаз я по-прежнему не видела.

— Поздравляю. А я займусь Монти, бизнесом и Бостоном, давно пора. Я ведь его и. о.

— ты представления не имеешь, какой геморрой быть Мастером города, пусть даже и. о.

Да и Соня бы не одобрила, что мы развалили то, что она строила сто лет.

— Я не о том... — я глянула в сторону палаты, но Демон избавил меня от

необходимости продолжать.

— Заберу домой. Расколдую... — снова острая усмешка, — или убью. Или оставлю все

как есть. Еще не знаю. Это надо было сделать давным-давно, когда доктора сказали,

что его мозг мертв... но, по крайней мере, я решу это сегодня.

Благодаря тебе, слышалось в его голосе, хотя оттенок был совсем не благодарный.