Я перехватываю хмурые взгляды Виктора и Су Лина и внутренне усмехаюсь. Не нужно быть психологом, чтобы понять, что они думают то же, что и я. Собратья по несчастью, одним словом.
А тему тем временем подхватывает Лейла.
— Интересно, у серых есть жены? И берут ли они женщин к себе в организацию?
— Ага, берут ротами и батальонами, — острит Виктор. — И жены у них у всех есть, кроме шилинцев. Причем, как положено — у лигурийцев по две, у дожвелигнийцев сколько хочешь, а всем остальным приходится довольствоваться только одной.
— Виктор! — одергивает жениха Катя.
— А чего я такого сказал? — Виктор недовольно хмурится. — Я же не виноват, что лигурийцы по две жены заводят — старшую и младшую. Шилинцы вообще без семей обходятся, а у дожвелигнийцев гаремы пользуются успехом.
— Но это совсем не значит, что им надо завидовать!
— А я и не завидую. Это они мне должны завидовать, радость моя.
Разумеется, у девушки против такого аргумента возражений нет, поэтому спор тут же утихает. Больше к теме "Галактики" не возвращаемся, а кадевизор благополучно выключается. Дальше обсуждаем только земные темы. В районе одиннадцати я, Виктор и Жанна прощаемся с остальными и покидаем общежитие. Лейла, Улла и Су Лин живут здесь же, так что им никуда идти не нужно.
На улице еще совсем светло — все-таки начало июня. Мы несколько минут стоим и просто дышим воздухом, любуясь вечерним городом. Вино слегка шумит в голове, так что настроение тоже летнее. Несмотря на то, что мы почти в центре города, воздух чист и прозрачен. Правда, есть немного пыли, в которой повинна окружающая степь, но она почти незаметна. Двигателей внутреннего сгорания здесь никогда не было, трубы не коптят небо черными хвостами, здесь даже курить запрещено. Огромный двадцатимиллионный мегаполис бурлит, кипит вокруг нас, живя своей жизнью. Но мне нравится это кипение, так как оно позволяет ощутить, что я живу, что я существую.
С неохотой спускаемся в метро.
— Ну что, кому куда? — спрашивает Виктор, остановившись около пульта. — Лично мне до Университета Космонавтики.
— А мне до Ориона, проспект Ригель, — говорит Жанна.
— Выходит, мне дальше всех, — замечаю я. — Эридан, Станция Аль-Садира.
— Эридан — это где? — Виктор в недоумении смотрит на карту. — Хоть убей, не помню где этот район находится.
— На другом берегу, слева.
— А, нашел, — говорит Виктор, выбирая станцию. Я смотрю на табло — вагончика придется ждать три минуты. Достаточно долго, но если учесть расстояние, вполне нормально. Виктору ждать полминуты, а Жанне полторы.
Ровно через тридцать секунд створки перед нами расходятся, открывая проход в вагончик. Голос и надпись, спроецированная прямо в воздухе, сообщают, что вагончик берет одного пассажира до Университета Космонавтики. Виктор прощается с нами и проходит внутрь. Дверь закрывается, и мы с Жанной остаемся вдвоем.
Честно говоря, было бы неплохо куда-нибудь немедленно провалиться. Девушка явно ждет от меня каких-то слов, но мне нечего ей сказать. Так в молчании и проводим оставшееся до ее вагончика время. Как обычно в таких случаях оно ползет еле-еле, я едва не прожигаю взглядом дыру в полу. Но вот, наконец, долгожданный транспорт подан, дверь открыта. Жанна бросает на меня разочарованный взгляд, бормочет "Пока" и удаляется не оглядываясь. Двери закрываются, и я облегченно вздыхаю. Да, девушку расстроил, но это лучше, чем расстаться через месяц-другой.
Наконец появляется и мой вагончик. Я занимаю свое место и от нечего делать принимаюсь осматривать других пассажиров. Делать это не очень удобно, так как вагончик представляет собой шар диаметром четыре метра, и места в нем располагаются на всех стенках. То есть, если считать, что я сижу внизу, то остальные пять пассажиров — на потолке и на стенах. Чтобы посмотреть на того, кто сидит на потолке, нужно задирать голову, а для того, чтобы полюбоваться на сидящего на задней стене, — вообще выворачивать шею. Разумеется, верх и низ тут весьма относительны, потому что гравикомпенсаторы задают вектор силы тяжести индивидуально для каждого сидящего. Поэтому, куда ни сядь, всегда будет казаться, что ты внизу.
Проще всего смотреть на пассажира, расположенного на передней стене. Его голова с залысиной как раз находится передо мной, сам он сидит боком, уткнувшись носом в электронную газету. Угол ее обзора настроен так, чтобы нормально читать можно было под прямым углом. Из-за этого мне не видно, что этот пассажир так увлеченно читает. Может, он даже плоские фильмы смотрит, кто его знает?
Вообще, плоские фильмы теперь популярны только в общественном транспорте. А все потому, что считается дурным тоном разворачивать сергер перед окружающими, в особенности перед незнакомыми. Им может быть неинтересно то, что ты собираешься посмотреть — так почему же они обязаны терпеть у себя перед носом чужую проекцию? Главный принцип — "не мешай другому" — очень четко соблюдается в Космополисе.
Я недолго наблюдаю за человеком с залысиной. Через пару минут вагончик останавливается, под ногами пассажира открывается широкий проем. Кресло поворачивается так, что пассажир оказывается прямо перед проемом. Пассажир встает с кресла и выходит на перрон, располагающийся по отношению ко мне боком. Вернее, это я как бы лежу на боку, но не ощущаю этого из-за гравикомпенсатора. Кстати, из-за него же я не чувствую ускорения и торможения вагончика. Если бы не эта особенность, пассажиров бы размазало по стенам, потому что вагончики носятся по огромной разветвленной подземной сети туннелей с бешеной скоростью, резко поворачивая в стороны, проваливаясь вниз или устремляясь вверх. Как именно вагончик перемещается от пункта отправления до пункта назначения — пассажирам неведомо. В зависимости от обстоятельств он может воспользоваться совершенно разными путями, причем в любой момент возможна корректировка маршрута. Это случается, когда, например, какой-то пассажир на станции выбирает точку назначения, а система принимает решение подать ему именно твой вагончик. Из-за этого невозможно заранее предугадать, за какое время доберешься до нужной тебе станции, но никогда время в пути отдельного пассажира не бывает больше семнадцати минут. Это железное правило выполняется неукоснительно.
До станции "Аль-Садира" вагончик добирается за одиннадцать минут. После моего выхода остается всего два пассажира, что нетипично для дневного времени и вполне обычно для ночного. Система управления метрополитеном старается по мере сил оптимизировать количество подвижного состава на линиях, но вечером, да еще на таких отдаленных станциях, как моя, пассажиров найти трудно. Поэтому полупустые вагончики тут не редкость.
До дома дохожу за пять минут, Робик открывает дверь еще до того, как я прикасаюсь к звонку. Видимо, непрерывно сверялся с мергенстом. Болтать с киберпсом у меня желания нет, поэтому я ограничиваюсь приветствием и тут же иду в комнату. Робик проходит за мной, тяжело вздыхает, словно человек и сворачивается в своем углу. Взгляд его тухнет, киберпес неподвижно смотрит в одну точку — перешел в режим ожидания. Если я сейчас выключу свет, то пес закроет глаза и переключится в режим сна.
Но я свет не выключаю, а просто молча сижу в кресле и смотрю в окно. Еще в гостях у Маши у меня возникло какое-то непонятное чувство, а разобраться в нем не было возможности. Только сейчас я оказался в одиночестве и потому пользуюсь моментом. Минута за минутой восстанавливаю вечер, чтобы вспомнить свои ощущения. Когда доходит до интервью с Хегатулом я, наконец, вспоминаю. Вот оно! Когда я смотрел в сергер-сферу, у меня было чувство, что все это я уже видел раньше, только в других условиях. Что нужно лишь чуть-чуть напрячь память и все вспомнится. Психиатры скажут, что это типичный случай дежа-вю, но я уверен в том, что не болен. Ну, еще немножко постараться, не отпускать эту нить и тогда...
И в этот момент случается то, чего со мной раньше не было. Сознание раздваивается: я одновременно сижу в кресле в своей квартире и вишу в воздухе в одной из кают своего тарсера. Точнее, не своего, а принадлежащего Ардану, но так как половина моего сознания теперь принадлежит именно ему, то она искренне считает корабль своим. Во всех предыдущих случаях, ощущая себя Арданом, я выпадал из текущей реальности. Сейчас же этого не происходит, я вижу, как за окном движутся огоньки машин, и при этом слышу собственный голос, раздающийся в каюте.
— Лучше сдавайся, это безнадежная ситуация, — говорю я человеку, как и я, сидящему в воздухе. Мы оба смотрим на трехмерную проекцию, изображающую поле для игры в "четверку", с фигурами на нем. Моего противника зовут Зардом, он — командир первой сотни. В нашей неофициальной терминологии его звание — капитан. На самом деле его настоящее имя совсем другое, но, как все члены организации, он носит вымышленное. Моя тысяча снова вышла на патрулирование Нейтральной Зоны, на этот раз в "нижней" ее части, где находится ядро Галактики. То есть в пространстве, ограниченном Базой, Лигурией и Землей. Корабли взяли с собой большое количество зондов, и, по мере нашего перемещения, эти зонды распределялись по всем попадавшимся по дороге звездным системам. В данный момент мы зонды не расставляем. Хотя звезд в этой части Галактики жуткое количество — по пять миллионов штук на один кубический минд, но так близко от Галактического ядра планет у светил почти не бывает. Поэтому и корабли с микрошаговыми двигателями здесь не встречаются — опасное место.
Тарсерам приходится буквально продираться между гигантскими огненными шарами, едва не касаясь их протуберанцев. Если уж на Лигурии и Базе ночью при звездном небе совсем не требуется освещение, то тут даже понятие тени отсутствует. На редких местных планетах разница между ночью и днем заключается только в том, что ночью не видно самого яркого источника света. А в остальном — точно так же светло. Если бы тарсеры были прозрачными, то, наверное, мы бы свихнулись в первый день пребывания в этом странном районе. К счастью, окружающее великолепие нам видно лишь через селгенсты и п-сканеры.
Маршрут тысячи проложен около самого ядра. Планеты редки из-за близости центральной черной дыры, сильно искажающей пространство, что сказывается на орбитах небесных тел. Планеты просто сходят с орбит. Да и самим звездам приходится несладко. Словно гигантский вампир, черная дыра жадно пьет их энергию, высасывает свет и вещество. Обессиленные звезды одна за другой падают в нее, в результате чего дыра становится еще мощнее. Когда-нибудь последняя звезда нашей галактики упадет в нее, и все исчезнет, останется лишь эта огромная черная дыра. Хотя стоп, все не так. Гораздо раньше масса дыры достигнет критического значения, в результате которого плотность вещества перейдет "порог Мектула". Тогда частицы перестанут быть веществом, превратившись в чистый селг. Появление лишнего селга приведет к тому, что уцелевшие частицы, оказавшиеся рядом с исчезнувшими, сожмутся еще чуть-чуть и, в свою очередь, тоже перейдут "порог Мектула". Возникшая цепная реакция селгенстового распада материи будет похожа на процесс, происходящий внутри генератора сэнергии, работающего на распаде вещества. Так происходит, например, в корабельных кафагах, находящихся в режиме расщепления. Вот только масштабы окажутся в невообразимое число раз больше. В кафаге "сгорают" граммы, в самом лучшем случае килограммы материи, да и то лишь частично. В черной дыре же рванут одновременно миллиарды звезд, превратившись в селг. Взрыв вселенского масштаба будет колоссальной, исполинской силы; соседним галактикам от выброса сэнергии тоже не поздоровится. И еще долго эхо взрыва будет расходиться по Вселенной. Точно такое же, какое мы слышим сейчас и которое сто лет назад земные ученые ошибочно принимали за "эхо" Большого взрыва. Как потом выяснилось, никакого Большого взрыва не было — приборы фиксировали взрывы нескольких галактических черных дыр, произошедшие в разное время в разных частях Вселенной. Физики убедились в реальности описанного Мектулом катаклизма после всестороннего исследования "реликтового излучения". Впечатленные масштабом природного апокалипсиса, они дали галактическим черным дырам, находящимся на грани взрыва, грозное прозвище — "мектуловы бомбы".
Несмотря на все эти мрачные прогнозы, меня ничуть не пугает находиться рядом с зарождающейся мектуловой бомбой. Потому что созревать ей еще несколько миллиардов лет. Боюсь, что от человеческой расы за это время даже следов не останется. Но через эти места, где сейчас летит первая сотня и мой тарсер, звездолетчики соваться не рискуют. Селг здесь нестабилен, поэтому возможны проблемы как с кафагом, так и с микрошаговым двигателем. Нашим же кораблям это не страшно, так как ни малагу, генерирующему пэнергию, ни макрошаговому двигателю нет дела до селгенстовых возмущений. Эти устройства работают напрямую со свойствами пространства, и хотя черная дыра довольно сильно искажает его, тарсеры вполне способны бороться с этой проблемой. Хотя в саму дыру мы, разумеется, не полезем. Если пространственные возмущения еще как-то можно преодолеть, то что делать с искажением времени — непонятно. Мы думали над этим в Лаборатории фундаментальных исследований, но так и не пришли к каким-то выводам. Да и нет у нас возможности уделять много времени чисто исследовательским задачам — хватает более насущных проблем.
Есть две причины, по которым первая сотня идет через этот район. Первая — так короче. Вторая — можно выжимать из двигателей максимальную скорость, так как близость черной дыры не позволит нас засечь даже на расстоянии одного минда. Да и некому нас тут засекать. В итоге получается двойная экономия времени.
Полет из точки А в точку Б — занятие крайне скучное, особенно когда все управление отдано лусагану. Пилоту остается только тупо слоняться по кораблю в поисках хоть какого-нибудь полезного занятия. Выручает наличие прямой связи с Базой — благодаря ей я удаленно работаю с Лабораторией фундаментальных исследований, причем даже с подключением к исследовательскому ментоиду. Такая возможность очень полезна, так как большую часть времени мы теперь проводим вне Базы, и потому невозможно собрать в одном месте исследовательские группы. Аналогично работают и другие рабочие группы организации — экологи, аналитики, биологи, исгеры, технологи, социологи и все остальные. Но общаться только с помощью средств коммуникаций тяжело. От этого быстро устаешь, да и не будешь же постоянно заниматься только делами? Человеку время от времени требуется отдых, хочется личного общения, а в одноместном тарсере единственным собеседником оказываются бездушные лусаганы. Поэтому выход нашли простой — несколько человек собираются в одном тарсере, а пустые корабли идут рядом на автопилоте. Система связи позволяет управлять своим кораблем с борта чужого удаленно, так что проблем нет. Ну а дальше — у кого на что хватит фантазии. Одна группа, например, додумалась сменить вектор гравиполя в корабле так, чтобы сила тяжести в кольцевом коридоре, опоясывающем рубку, всегда была направлена в сторону внешней стены — от оси тарсера к его краям. В итоге получился замкнутый туннель шириной два с половиной и высотой два метра, в котором оказалось возможным соорудить фантомную полосу препятствий для двух человек и устраивать на ней соревнования. Так как препятствия можно изменять прямо на лету, то длина полосы не ограничена длиной кольцевого коридора, составляющего всего сорок с небольшим метров. Очень помогает размять затекшие мышцы, а уж эмоций столько, что хватает надолго. В тысяче уже появились первые чемпионы в этом состязании. Я и сам пару раз поучаствовал, правда, не слишком преуспев.
