Раненый мир - Книга Презрителя

— Тинь... дилинь... линь... — прозвенел механизм, затихая на полу.

— Что это было? — спросил Кел, отпрянувший, усыпанный осколками и трухой.

— Она взорвалась, — без всяких эмоций гулкнул Дмитриус.

— Стихия? — спросили одновременно Анна и Дик.

— Земля и воздух. Эта магия в ней и была, твердь защищала, воздух хранил песню... и сообщение.

— Ее собственная магия взорвала ее? — сощурился Дик.

— Да, — ответил Стальной.

— Может, она износилась от старости, триста лет тут стояла, вот и не выдержала? — сама в это не веря, предположила Анна.

— И как вовремя, в идеальный для низверга момент, — насмешливо произнес Кел.

— Одна из паломниц, уходя, вплела в стоящий здесь дар свое предупреждение, — кивнула девушка. — И сделала это незаметно от смотрителей.

— Почему она не пошла прямо к ним? — удивился бело-черный.

— Потому что они бы не поверили, — быстро ответил Дик. — Если сами открыли это место для людей, десятилетия водили сюда толпы паломников, брали с них деньги и дары, значит, Презритель обманул их, и у Изгнателей не было поводов ему не доверять.

— А еще значит: то, что он делает, то, что он делал всегда, не оставляет следов, — кивнула Анна. — Не имеет заметных последствий. Иначе невозможно много лет подряд обманывать такие толпы людей.

— Что случилось? — спросила Алейна, тяжело дыша. Красная после подъема, она опиралась на плечо Винсента, который и сам шатался, как серый осенний лист. А сбоку от них замер бледный Ясь, и судя по взгляду парнишки, он явился чуть раньше и услышал все, что сказала шкатулка.

— Дмитриус и Дик остаются здесь, внизу, — ответила Анна. — А мы идем туда, к Презрителю, все вместе.

— Алейне к нему нельзя, — лязгнув, сказал Стальной. Все лица обернулись к нему. — На ней висит откат мира. За ягоды тёрна.

— Что значит "висит"? — сощурился Ричард.

— Значит это нечто, и оно в ней. Я его вижу и чувствую, а раз так, значит, кто-то более могущественный может взять его и использовать.

— Как "использовать"?

— Откуда я знаю, как. У Кела тоже откат висел, после того как пулю из Алейны вытащил. Видите, что первый встречный низверг с ним сделал? Если Алейна пойдет к Презрителю, он сделает то же самое: использует ее долг миру против нее. Себе на пользу.

— Ты когда это понял? — резко спросила Анна. Она уже достаточно знала Дмитриуса, чтобы свести концы с концами и догадаться, что ходячий доспех был себе на уме уже немалое время.

— Когда понял, тогда и понял, — отбрыкнулся Стальной, — а когда надо сказать, тогда и говорю.

— Сказать надо было сразу! — сплюнул Дик. — Чтобы мы немного подумали, прежде чем сюда ее тащить, решили заранее, зная все факты!

— Может, Презрителю только и нужен прилив силы, чтобы выбраться из плена, — прошипел Винсент, который все никак не мог отдышаться. Каждый раз, исчерпав свою магию до дна, Мастер злился от собственной бесполезности и бессилия, а потому становился еще большим параноиком, чем обычно. — И наш приход как раз то, чего он ждет.

— Чего же господин Гвент нас сюда послал, как ни в чем не бывало, если тут опасность высвобождения низверга?! — воскликнула Алейна.

— Потому что Гвент работает на Презрителя, — произнес ренджер, словно выпуская наружу мысль, которая давным-давно путалась на задворках подозрений. — Все эти годы.

— Поэтому так и возвысился, знал все про Холмы, всегда был такой удачливый! — маг недоверчиво качал головой, словно впервые посмотрел на Старика с другой стороны. — Самый умный человек в Мэннивее? Этому очень помогает, когда у тебя в кармане низверг, который скажет все про всех.

— И двойник его здесь, который в дереве, может они оба творение Презрителя. Оба ему служат.

— И птицы, — Винсент вдруг так взволновался, что поднял палец. — Церштурунгам птичка весть о нас принесла. Птичка от "предателя" из стана Гвента.

— Сделал вид, что нанял ханту разобраться с грохотом на Семидесятом, — зло скривился Ричард, — а сам сдал нас.

— А когда мы там выжили, удивился, вспомните, он ведь вправду удивился! — воздел руки маг. — И тут же послал нас сюда, без разъяснений, без информации. Потому что здесь, если даже Презритель нас не прикончит, вслед за ним придет Хаммерфельд...

— Все сходится, — с горечью сказал рейнджер и опустил голову.

Анне почему-то вдруг стало больно это слышать. Не зная отчего, она вцепилась в Гвента и не хотела его отдавать. Но если холмовладелец с низвергом в сговоре, это и вправду все объясняет. Всю его странную, такую насыщенную и удачливую жизнь. То, как никому не известный юноша, страсть как любивший лазить по Холмам, вдруг стал выдавать одно гениальное озарение за другим, идею за идеей, как смог прогнуть суровую и опасную жизнь в Мэннивее под себя, обвести вокруг пальца даже Кланы, выжить при этом, и стать одним из богатейших людей Севера. Ну и становится понятно, почему Старик отправил сюда Лисов, ни капли не разъяснив и никак не подготовив их ко встрече с Презрителем...

Анна вскинулась и хотела что-то сказать, но подавила не родившиеся слова, опустила лицо.

— Дмитриус, — исподлобья спросила она, — опиши, как именно ты видишь и чувствуешь этот... откат?

Все уставились на Алейну, щеки которой и без того лихорадочно пылали.

— Как нечто красное. Сгусток. Аномалия. Яблоко. Выросло у нее в груди, на струнах... линиях жизни.

— Чего? — с непониманием спросил рейнджер. — Линии жизни, что за херомантия? Разве это не гадалкина дребедень?

— Да нет же, — прогудел Стальной, — это... как сказать... ее сущность. Сплетение, оно у каждого в...

— Алейна идет с нами! — тряхнув черными волосами, отрезала вороница.

— Я иду? — удивилась девчонка.

— Идешь.

— Но... — начал Ричард.

— Да что б вас, — процедил Кел, — у вас талант начинать спор, когда не надо. Чего тупите, ясно же, Анна не может объяснить свой замысел! Потому что низверг все слышит. Но если сказала, надо идти, значит, надо! Вы же способны довериться друг другу?.. Ханта?

— Если Ани сказала, что я иду, я иду, — кивнула Алейна. Тут выражение ее лица изменилось на испуганное и озабоченное. — А почему ты в ночнушке?..

Презритель

Глава четвертая, где подвиг оборачивается насмешкой, небо — болотом, а деревья — хорошими людьми.

Но низверг не оставляет Лисам выбора.

Плита, висящая в воздухе, покачнулась, когда Анна взошла на нее. Качнулась чуть заметно, будто пустота крепко вцепилась в вековой камень и с трудом, но держит его. В шаге впереди появилась новая плита — следующая ступенька к Презрителю. Шаг вперед, камень снова дрогнул под ногами, словно отозвался... и привратная площадка исчезла. Пропали все, кто поднимался следом, все, кто остался в приюте паломников; растворились ступени со стеной памяти, столы с дарами — пропал и сам Холм.

Анна стояла на головокружительной высоте, одна на весь мир, под бескрайним куполом осенней ночи, в самом центре пустоты, которую наполнял лишь ветер. Долина лежала далеко внизу, разноцветные облака светлячков едва виднелись во мраке. Прижатые другу к другу леса отсюда казались агатово-темными, прорехи равнин наоборот белели, а речки блестели резкой ртутной чернотой. Холодный осенний ветер мгновенно напомнил девушке, что она почти обнажена — льняная тога не спасала от резких, бесцеремонных порывов.

Голова закружилась от высоты и ветра. Анна буквально взяла себя в руки; сжав плечи ладонями, сдержала страх, примерилась и шагнула на ступень, парящую впереди.

Рывок, передышка, рывок. Не на что опереться, ни на секунду нельзя расслабиться. Плиты висят в воздухе, следующая ступень проявляется, как только взойдешь на предыдущую. Но оставшись за спиной, плита исчезает, и каждый сделанный тобой шаг бесследно канет в прошлое... Ты поднимаешься к черному небу в одиночестве и темноте, не видишь начала и конца пути, а только ступень, на которой стоишь, и ту, на которую предстоит взойти следом. Под ногами километровый провал, и неизвестно, что леденит душу сильнее: высота или холодный ветер, который рвется к телу, хлещет по лицу.

Анна со страхом заметила, что с каждым шагом расстояние между плитами чуть-чуть увеличивается. И каждая следующая плита дрожит от шага девушки, колеблется в тисках пустоты — чуть сильнее. Словно все ближе и ближе момент, когда зачарованный камень не выдержит ее веса и рухнет вниз.

Жрецы Гетара знали, как напугать. Или как указать человеку его истинное место на лестнице в небо? Мрачный простор, расстилавшийся под ногами, захватывал дух — и был умело срифмован с чувством полной беззащитности, которое только и мог испытать человек, оказавшийся нагим в ночи, в ловушке смертельной высоты. Было сделано все, чтобы паломник пришел к Презрителю раздавленным, окончательно умаленным человеком, крошечным в бездне одиночества.

Или чтобы паломник не пришел? Страх с каждым шагом рос внутри, потому что каждый шаг давался труднее и труднее. Даже Анна с ее великолепной координацией движений едва не соскользнула в пропасть, слишком большим становилось расстояние! Качнувшись, она вспрыгнула на следующую ступеньку, та болталась в воздухе, как беспутная лодчонка в бурю. Пропасть жадно потянула Анну вниз, она ничком упала на холодный камень, обхватила его руками и ногами, как обнимала любимого — когда-то в прежней, полузабытой счастливой жизни, до этих проклятых Холмов. Едва дыша, девушка раскачивалась над бездной, наконец плита остановилась, замерла. Руки дрожали. Кашляя от холода, Анна растирала пальцы, готовясь к следующему... уже не шагу, прыжку.

Милосердная Матерь, если ей, воительнице, идеально владеющей своим телом, так трудно дается подъем, что же с остальными?! Ни престарелый мародер Гонт, ни мелкий торговец Демиен, ни Крысеныш со сломанной рукой — никто из них в жизни не осилит его! А толстый огнемаг Рой, которому вечно не везет, сорвется неминуемо. Анна представила, как ее друзья, не удержав равновесие на шатающейся ступени, срываются вниз и падают в темноту... Схаррова кровь, не может так быть! Неужели вся громада Храма и вся легенда Презрителя ложь? И всего лишь изощренная смертельная ловушка для пришедших сюда?

Анна умела справляться со страхом высоты, да у нее никогда и не было особенного страха. Но сейчас в животе цепенело каждый раз, когда она прыгала к следующей ступени. Первые несколько дались не так уж и сложно, главное было не свалиться по инерции вперед. Но очень скоро прыгать пришлось не на ноги, а на живот, хватаясь за висящий в воздухе камень руками, и только затем подтягивать тело и, дрожа, приходить в себя на сумасшедше трясущейся ступени.

Смертоносная пустота так близко, кажется, ее можно нащупать рукой. Тело и разум чувствуют близость смерти и бьются в спазматическом поединке: паника против воли. Все лицо в поту, руки дрожат, голова кружится, живот свело. Ты в постоянном напряжении, столь тяжком, что, глядя вниз, ощущаешь гипнотический зов: отпусти, сорвись. Разум хочет жить, а тело жаждет как можно быстрее избавиться от ужаса и спазма. И самый простой способ сделать это — разжать руки. Упасть. Измученное, твое тело хочет предать тебя.

Анна всхлипнула. Когда это закончится, я устала, пожалуйста, хватит — просило все внутри. Я уже не могу, пожалуйста, больше не надо...

Но она собиралась с силами, как сумасшедшая, как чокнутый автоматон, упершийся в задачу, которую нужно выполнить любой ценой. И прыгала. Прыгала. Прыгала.

Все тело отбито о каменные плиты, руки содраны в кровь, ноги не слушаются и почти не чувствуют стылый камень. Она поднялась на высоту, где ветер стих, но стало еще холоднее. Земля настолько далеко позади, что невозможно сосчитать ступеней.

Уже давно каждый прыжок — преодоление, подвиг. Почему-то глубоко внутри Анна решила, что эта лестница — испытание Гетара, жестокого бога, мертвого бога. Все паломники пройдут, если пройдет хотя бы один. Но хотя бы один должен, обязан его пройти, иначе все будут признаны недостойными и погибнут.

А если так, только она может пройти его. Потому что кто же еще из них?..

Еще немного... Еще...

Руки, мокрые и скользкие от крови, сорвались. Поехав под собственным весом вниз под плиту — Анна каким-то чудом, невероятным рывком всего тела ухватилась за камень ногой, закинула вторую, стиснув ступеньку, повисла вниз головой.

Длинные волосы рассыпались широкой пеленой, сквозь которую насмешливо светили Луны. Девушка подтянулась, ухватилась пальцами, вцепилась в изгрызенный временем край плиты. Та тряслась и качалась, как в припадке — и вдруг выпала из ослабших тисков воздуха. И вместе с Анной рухнула вниз.

Сердце зашлось от страха, в следующую секунду она ударилась спиной о землю, удар вышиб дух. Сверху нависло огромное лицо с ровной дугой из множества глаз.

— Анна. — сказал Презритель. — Я ждал тебя.

Она была внутри Холма, глубоко под землей, в огромной пещере, освещенной призрачным белым светом. Девятый Холм оказался полым, и снизу эту пустоту заполнили гигантские деревья, у подножия которых Анна сейчас и лежала.

Вокруг колыхалось теплое, исходящее медленным паром болото. Воительница грохнулась туда, ничего не соображая, ожидая, что сейчас ее размажет о землю, и каменная ступень станет ей могильной плитой. Но этого не произошло, плита вырвалась из ее рук и исчезла. А падала Анна совсем с небольшой высоты, просто плюхнулась в горячую воду, в жижу взбаламученного ила и каких-то болотных трав.

Сознание на секунду погасло, в глазах застыл страх падения, перекрывший остальное. И Презритель. Когда зрение вернулось, Анна поняла, что почти по шею лежит в теплом болоте. Как же так произошло? Ведь она поднималась с вершины Холма все выше и выше в небо, а упала сюда... И Дмитриус чувствовал низверга выше, а не ниже. Наверное, последняя ступень была портальной. Да, это объясняет, почему Анна все еще жива.

Жива, и даже неплохо себя чувствует! Руки покоятся на шероховатых древесных корнях, а голова безвольно откинута на мшистую кочку. Вокруг повсюду эти мягкие кочки, местами из воды выглядывают валуны, покрытые густым слоем мха. Болото устлано корнями неведомых деревьев, на которых скопился толстый слой пружинящего ила, а на поверхность воды, покрытую густой ряской, выбираются изогнутые спины этих корней. Будто змеи, скрученные и морщинистые тела которых выгибаются и уходят обратно в темную непрозрачную воду.

Здесь царила невероятная смесь запахов трав и деревьев, разбухшей коры и ветвей, земли, ила, моха, лишайника — всего мягкого, мокрого и лохматого. Дух вечного разложения пропитался теплом, и от него не мутило, не подступала тошнота. Это было какое-то хорошее, здоровое томление распадающихся трав, веток и корней, благоговение земли и влаги. В илистой жиже, посреди угасающих болотных кустарников и остовов давно рухнувших стволов казалось чище, чем в чистом поле. Может потому, что когда ты весь в грязи и все вокруг в грязи, нет даже мысли о том, что можешь испачкаться. Грязь перестает быть грязью, а становится просто мутной и густой водой. Все в равновесии.