| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Вера... — произнесла девушка тихо. Из-под длинных черных ресниц пробивался взгляд, полный смущения и девичьей невинности. Щеки были пунцовыми.
— Пройдемте в дом, фрейлейн Вера, — заторопился офицер, открыв перед ней дверь.
Вера переступила через порог и сразу вспомнила, зачем она прибежала домой. Увидев, что нет родных, побледнела и на мгновение замерла. Затем губы задрожали, и она, чуть не плача, набросилась на молодого немца:
— Где мама? Где младшие сестрички? Что вы с ними сделали?
Девушка попыталась схватить юношу за грудки. Но тот, защищаясь, отскочил назад, выставив руки, быстро заговорил:
— Успокойтесь, фрейлейн Вера, с ними ничего не случилось.
— Где они? — наступала темпераментно девушка. Гибкое собранное тело было готово сделать решающий прыжок в борьбе за жизнь. Зрачки расширились, излучали молнии. Волосы разметались по загорелым плечам. — Куда вы их упрятали?
— Успокойтесь, фрейлейн Вера. Они живы, только заперты в сарае. Их выпустят, не бойтесь, — немец сделал еще шаг назад, не ожидая такой эмоциональной перемены, такого бурного натиска от юной босоногой принцессы.
Напор девушки ослаб, но правой рукой она успела достать чужака. Остриженные ногти, словно коньки по льду, прошлись по холеному лицу, оставляя неглубокий, но кроваво-сукровичный болезненный след.
— О мой бог! — в третий раз, уже раздраженно, выкрикнул офицер, изловчившись, перехватил руку девушки. Щадящим приемом, без усилий, он закрутил руку назад и своей левой рукой прижал строптивую пантеру к себе.
Вера ойкнула от боли, от обиды и рванулась, чтобы освободиться. Девственная и нетронутая, она, как вольная птица, попавшая в клетку, забилась в яростном желании стать свободной. Но немец крепко держал ее за талию, не отпускал.
Ольбрихт вдруг осознал, какую девушку он держит в руках. Он чувствовал ее гибкое юное тело, упругую грудь, которая в схватке выскочила из тесного сарафана, ослепив белизной. Он почти касался волнующих малиновых губ, которые магнитом тянули к себе. Он впервые видел такие выразительные, необыкновенно синие глаза, глаза феи из страны Нибелунгов. Поверх всего он поражался сочетанием скромности с необузданным темпераментом девушки. От этих мыслей и видений у Франца пересохло в горле. Застегнутый на крючок ворот нетерпимо давил шею. Ему было душно. Ему не хватало воздуха.
Вера тем временем, поняв свое бессилие и невозможность вырваться из 'объятий' немецкого офицера и то, что с мамой и сестрами все в порядке, притихла, а затем заплакала. Заплакала сильно, навзрыд. Из глаз текли горькие, почти детские слезы, а вздрагивающее, поникшее хрупкое тело слабело, становилось жалким. Эмоции, накопившиеся за короткое время войны, дошедшей и до их поселка и невыносимо терзавшие сердце и душу Веры, вылились в бурный поток слез.
Ольбрихт в эту минуту почувствовал себя последним негодяем. Каждая слеза, скатываясь на его руку, болью отдавалась в сердце. С ним ничего подобного ранее не происходило. Здесь были и чувство сострадания, и боль, и жалость, и что-то еще неосознанное, начальное, о чем он мог только догадываться, но уже толкавшее его на безрассудные поступки.
— Все, маленькая фрейлейн, успокойтесь, — офицер отпустил Веру и усадил на скамейку у стола, — хватит плакать. Ваши родные живы и здоровы, — он наклонился и чистым носовым платком вытер ей слезы.
— Вот видите, уже хорошо. Попейте воды.
Вера взяла кружку с водой из рук немца и сделала несколько глотков.
— Спасибо, — затем поднялась, поправила волосы, одернула сарафан и, глядя жалобно на немецкого офицера, произнесла: — Отпустите их, господин офицер.
— Меня зовут Франц. Франц Ольбрихт.
— Отпустите, пожалуйста, маму и сестричек, господин Франц Ольбрихт.
— Да-да, непременно, — Ольбрихт не мог более без сострадания смотреть на эту юную славянку. Чтобы отвлечься, собраться с мыслями и немного отойти от душевного нокаута, он прошелся по комнате.
— Вы должны меня понять, фрейлейн Вера, — начал снова говорить Франц после краткого молчания. — Идет война. Ваша мама закрыла ворота на замок и не пускала наших солдат. Пришлось сделать предупредительный выстрел, а затем запереть их в сарае. Поймите, для их же пользы, чтобы не натворили чего лишнего. Я не желаю им худа. Война идет с большевизмом, который довел вас до нищеты. Мы избавим крестьян от колхозного ярма. Дадим землю. Создадим свободную торговлю. Наладим ваш быт. Вот цель войны. Хотя... — Франц задумался, помрачнел, взглянул на сжавшуюся Веру, добавил с сожалением: — У войны есть и другие цели, но мне о них говорить запрещено. Лучше о хорошем. Ваш дом на несколько дней мы возьмем для нужд командования. Мы приведем его в порядок. Ваша мать и сестры должны это время жить у соседей. За это вы будете поощрены. Я подумаю, как это сделать, — офицер улыбнулся, пристально глядя на Веру. Он любовался девушкой.
— Вы все поняли, что я сказал, фрейлейн Вера? — спросил Франц. Ему захотелось вновь услышать голос русской красавицы.
— Я все поняла, господин Ольбрихт, — отозвалась сдержанно Вера. В ее глазах уже не было робости. — Но маму вы когда выпустите?
— Прямо сейчас. Пройдемте во двор, — немецкий офицер указал рукой на выход.
Вера, ничего более не спрашивая, выскочила из дома и подбежала к конюшне-сараю.
Ворота были забиты несколькими гвоздями по диагонали доской.
— Мама, вы здесь? — позвала Вера.
— Верочка, родная, мы все здесь. Мы слышали, что ты звала нас, но не отвечали, боялись за тебя.
— Вера, Вера, открой нас, — через ворота послышались голоса Шуры и Клавы, мы есть хотим.
— Вот видите, фрейлейн Вера, я вас не обманул, — сочувственно заметил подошедший Ольбрихт. — Сейчас позову солдата, и он собьет доску. Ганс! — крикнул громко старший лейтенант в направлении главных ворот. — Идите немедленно ко мне.
Но не успел сопровождавший ефрейтор отозваться, как что-то просвистело за воротами, раздирая душу, и ухнуло впереди дома Абрамихи. Куски земли, дерна, осколки снаряда разнеслись взрывной волной во все стороны, иссекая листву, сучья лип и заборы соседних хат.
Одновременно у околицы послышался быстро нарастающий треск мотоцикла. Во дворе Абрамихи разразилась немецкая ругань, последовали отрывистые команды, захлопали хаотичные винтовочные выстрелы.
Ольбрихт машинально вытащил из кобуры любимый 'Вальтер-Р38' и побежал к воротам, позабыв о Вере. В голове закрутились тревожные мысли: что это могло значить? Первую мысль — 'прорвались русские' — он отмел сразу. Он знал оперативную обстановку на этом участке фронта. Значит, опять разведка, притом более крупными силами, наверное, снаряжена 50-й танковой дивизией русских. Молодец, Криволапов, вовремя подсказал и вовремя доложил. Уже нацелены сюда их части 1-й кавалерийской дивизии, а также гренадеры 112-й пехотной дивизии 12-го армейского корпуса, а танкистов 17-й и 4-й танковых дивизий завернули на Пропойск и Кричев.
Ольбрихт выбежал на улицу. Увидев проезжавшую мотоколяску боевого охранения, остановил рукой, крикнул: — Что произошло, сержант? Доложите обстановку.
Командир экипажа, запыленный и потный, выскочил из люльки и, представившись офицеру, нервно и быстро стал докладывать: — В нашу сторону двигаются русские танки и до взвода пехоты.
— Сколько танков противника?
— Взвод, не более, господин старший лейтенант. Два бронетранспортера, два легких и один средний танк. Наш взвод их на время задержит. Но нужна помощь.
— Хорошо, найдите командира танкового взвода старшего лейтенанта Нотбека, пусть принимает меры. Он в соседнем поселке.
— А вы, господин старший лейтенант, что, остаетесь?
Вот-вот могут появиться русские.
— Выполняйте приказ. Я доберусь на машине связи.
— Слушаюсь.
Франц оглянулся, разыскивая бронетранспортер, и увидел Веру. Девушка металась у ворот, боясь подойти к нему.
— Фрейлейн, назад! Что вы здесь делаете? — закричал Франц, замахал руками. — Не стойте на улице под обстрелом. Уходите! Немедленно уходите! Маму и сестер выпустите сами. Сейчас здесь будут русские.
— Что? Наши идут? — взвизгнула девушка. Глаза радостно заблестели.
— Наши! Ваши! — разозлился Франц, подбежал к Вере и попытался увести за ворота.
В эту минуту новый фугас просвистел мимо них. Франц, как подкошенный, упал на пыльную дорогу и силой потянул за собой Веру, прикрывая рукой. Раздался оглушительный взрыв. Котлы полевой кухни разлетелись в стороны, обдав осколками и варевом двух немцев-поваров, которые прятались за ними. Один схватился за ошпаренное лицо и, дико крича, стал кататься в пыли. Второй лежал мертвый. Из разорванной головы вытекала крупинками серая масса.
Ольбрихт, не дожидаясь нового взрыва, вскочил на ноги, подхватил, как пушинку, Веру и понес к дому. Сзади раздалась пулеметная очередь. Раскаленная струя притерлась к спине, опалив китель, заставив Франца бежать.
Вера находилась в полуобморочном состоянии. Она чувствовала, что ее кто-то несет, но не могла понять кто. Лишь когда Франц положил ее на кровать, она открыла глаза, изумилась:
— Это вы? Зачем вы так? Не смейте этого больше делать! — девушка попыталась подняться.
— Лежите, фрейлейн Вера. Лежите! Вам нельзя волноваться.
— Да пустите же меня! — запротестовала Вера, вскочила, уселась на кровать.
— Молчите и слушайте меня, — посуровел Франц. — Я вам приказываю быть здесь и никуда не отлучаться. Идет бой. Когда он стихнет, мать и девочек отоприте сами. Все будет хорошо. Никого и ничего не бойтесь. Вечером я буду у вас. Вы меня поняли? — офицер дотронулся рукой до плеча Веры. — Я ваш друг. Вы не должны меня бояться.
— Уходите, господин офицер.
— Да-да, фрейлейн Вера, мне нужно идти. Но я обязательно приду. Дождитесь меня, — офицер выпрямился, поправил обмундирование и выскочил из хаты.
В поселке Заболотное уже шел бой. Смяв фланг боевого охранения, танк Т-26 ворвался на край села и бил очередями вдоль улицы, поражая отдельных выскакивающих из хат немецких солдат. Взвод обслуживания охватила паника.
Франц бегом вскочил в ожидавший его бронетранспортер и на полном газу рванул вперед к Поляниновичам. Но буквально в конце села водителю пришлось резко затормозить. Им наперерез бежал майор Зигель. Откуда он выскочил, Франц не понял: то ли из хаты, то ли из кустов. В руках Зигель держал что-то завернутое в тряпку. Ольбрихт спешил. Им на пятки наступал русский танк.
— Быстрее, господин майор! Быстрее! — зло рыкнул Франц, показавшись из бронетранспортера.
В это время за его спиной раздался орудийный выстрел. Снаряд смерчем пронесся над его головой и разорвался впереди с перелетом. Машину связи подбросило и вновь поставило на колеса. Франц, не удержавшись, вывалился из нее и неудачно приземлился. Он застонал от боли и досады, но нашел в себе силы ползти вперед. Он ожидал нового взрыва, который должен был разнести машину на части.
— Быстрее, вперед, — он прополз еще несколько метров. Где-то сверху, сзади четко застрочил русский пулемет, извергая смертоносные граммы металла. Ольбрихт прижался к земле. Холодные капельки пота текли по лицу, оставляя улиточные грязно-серые следы. Пороховая гарь и пыль лезла в глаза и нос. Нестерпимо хотелось пить. Ольбрихт облизал запекшиеся губы и прополз еще несколько метров вперед. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Яркое пламя огня и дыма заволокло полнеба.
— Вот и смерть пришла, — екнуло сердце Франца. — А как же фрейлейн Вера? Я же сказал, что приду к ней. Боже мой, что это со мной! Странно, но крови нет, — он перевернулся назад, приподнял голову и вздохнул с облегчением. Какой-то смельчак противотанковой гранатой подорвал Т-26.
— Господин старший лейтенант, давайте я вам помогу встать, — раздался чей-то голос над головой Франца.
— Кто это? — Ольбрихт приподнялся. — Это вы, Кранке? Я сам, подождите. Хотя помогите, — Франц оперся об руку начальника отделения связи и поднялся с земли. — Где майор Зигель?
— Он тяжело ранен, лежит в воронке.
— Не может этого быть! — Ольбрихт, тяжело ступая, опираясь на Кранке, подошел к месту взрыва и ужаснулся.
Он увидел страшную картину: майор Зигель, смертельно раненный, отброшенный взрывной волной, лежал у воронки и находился в состоянии агонии. Его дыхание было редким и очень слабым, несмотря на то что рот был широко открыт, а голова запрокинута. Еще находясь в сознании, он, не чувствуя боли, звал свою мать. Тело майора было распорото осколками фугаса до грудины. Вывалившиеся внутренности, перемешанные с кровью и землей и прокопченные гарью, Зигель непроизвольно пытался вложить в живот. Все пузырилось, свисало, текло. Перебитая у бедра правая нога майора, державшаяся практически на связках, дергалась, как оторванная лапка паука-сенокосца. Он исходил кровью. Когда Ольбрихт наклонился к нему и позвал, тот на мгновение приоткрыл глаза. Узнав Франца, он скривился и окровавленными губами предсмертно выдавил:
— Вот тебе и окруженцы, Ольбрихт. Не провидец ты, не провидец... Моя Вильда не...
— Заверните майора Зигеля в плащ-палатку и положите в бронетранспортер, — после краткой паузы отрешенно приказал Ольбрихт. — Тело доставьте штабс-сержанту Краусу. Пусть позаботится об отправке на родину.
— А как же вы, господин старший лейтенант?
— Я... Я доберусь пешком, — Франц поднял сверток Зигеля, который отбросило на несколько метров взрывом, развернул. Там находилась старинная икона 'Распятие' в серебряном окладе. 'Надо же, какая символическаясмерть', — подумал Франц и растерянно побрел к мостику через маленькую речушку, разделявшую два поселка.
Через нее, уже спешно, вброд переправились танки Нотбека с пехотой, окружая русских разведчиков, предварительно выставив в Поляниновичах засаду из двух противотанковых пушек. В случае их прорыва они были бы расстреляны в упор.
Глава 11
19 июля 1941 года. Поселок Заболотное, Гомельская область, Белоруссия
Вера, убаюканная Францем Ольбрихтом, находилась в состоянии расслабленной истомы. Ей не хотелось подниматься. Ей не хотелось прятаться. Ей не хотелось бежать. Хотя все это надо было делать экстренно. Надо было подниматься и бежать к сараю, чтобы освободить маму и сестричек. Надо было всем спрятаться от пуль в погребе. Надо было что-то делать, так как за окном полыхала война. На улице по-прежнему кто-то стрелял, раздавались взрывы, погибали русские и немецкие солдаты, мирные жители. Только чудом в их доме не были разбиты стекла. Но в ту минуту, когда ушел этот странный молодой немецкий офицер, ей захотелось чуть-чуть расслабиться. Почему-то ей показалось, что с ними ничего плохого не случится. Слишком добрые и внимательные глаза смотрели на нее в тот миг. Было в них что-то такое, что вселяло эту убежденность. Ее сознание отключилось на время. Вера уснула. Тех событий и впечатлений, которые нахлынули на нее в течение последнего часа, в другое время хватило бы на полжизни. А тут все сразу, и связаны они с одним человеком, и он был врагом, но каким-то особенным врагом. Требовались время и жизненный опыт, чтобы разобраться во всем. Их у недавней школьницы просто не было.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
