-Товарищ маршал Советского Союза! Сводный инженерно-испытательный батальон заводов имени Кирова и Большевик, для участия в смотре боевой техники построен. Докладывал исполняющий обязанности командира батальона подполковник Бондаренко.

-Вольно.

-Вольно! — дублирую команду.

-Это весь батальон? Сорок три человека? — акцент проявился гораздо сильнее, чем при прошлой встрече.

-Со мной сорок четыре, товарищ маршал! Немцы уверены, что нас гораздо больше, чем батальон!

-Хорошо, что показывать будете?

-ИС-1 с новым мотором, Т-52 со спаркой сталинградских шестерок, ИС-2, СУ-152, мотоцикл с приводом на коляску, Су-203-Штурм с новым мотором, легкий мотоцикл с длинноходной подвеской, товарищ Верховный Главнокомандующий!

-Вместо родного двигателя установлена спарка СМЗ-206. Суммирующий редуктор производства "Большевика". Запасной вариант при нехватке оригинальных двигателей. На заводе накопилось около двадцати безмоторных танков, пытаемся найти выход.

-Насколько мне известно, у нас нет свободных сталинградских моторов? — уточнил товарищ Сталин.

-Мне дали только четыре — на эксперименты. Это просто проработка запасного варианта. В динамике потерь почти нет, а в обслуживании и регулировке сложнее. Будем надеяться, что это так и останется на стадии экспериментов.

-Хорошо, я думаю, мы все-таки расширим моторостроительное производство в Ленинграде. — Иосиф Виссарионович попытался прикурить. Почему-то у него не получалось — спички гасли. Я предложил свою зажигалку, взятую в Выборге у немецкого офицера-танкиста. Наконец, раскурив трубку, Сталин заинтересованно посмотрел на мой трофей

-Немецкая?

-Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий. Выборг. Досталась вместе с панцерфиром с новой пушкой.

-Продолжайте. — сказал Сталин, опуская зажигалку в карман френча — Тут у Вас я смотрю мотоциклы?

-Так точно! Первый, с коляской. М-72 с немного измененным задним мостом. Там сделали выход со шлицами — присоединять кардан на коляску. Новая рама коляски и привод с зубчатой муфтой. В тяжелых условиях можно подключить привод на коляску и получаем колесную формулу 3х2. Проходимость вырастет вдвое.

-А зачем муфта? Зачем отключать привод?

-Для облегчения управления на дороге и экономии топлива.

-Проверено? — недоверчиво спросил Верховный.

-И там, и здесь уже успели.

-А второй?

-Копия "двадцать лет вперед". К-175. Мотор заимствован у немецкого ДКВ. Длинноходная подвеска. Высокая скорость на проселке. Хороший курьер и разведчик. Правда специфический мотор — бензин надо с маслом смешивать в определенной пропорции.

-Трофейный мотор?

-Не совсем — готовим его выпуск для бензоэлектростанций и малых САКов.

-В деле показывайте!

По моему сигналу на полосу препятствий один за другим пошли танки. Преграды здесь были меньше, чем на полигоне под Ленинградом, поэтому даже Т-52 с мешающими друг другу моторами прошел их без труда. По следам бронемонстров двинулся мотоцикл с включенным приводом коляски. Некоторые препятствия после прохода тяжелых танков для обычного мотоцикла были непреодолимы своим ходом, а этот "полуторалапый" все же преодолел их. Одиночку показывал я сам. Конечно, до кроссачей и эндуриков из моей "хронородины" ему было далеко, но и я не мотогонщик. Пару невысоких прыжков, проход по ямам на скорости, недостижимой для обычных мотоциклов, еще пара мелких фокусов и "стоппи" с небольшим поднятием заднего колеса перед самой делегацией.

-Долго тренировались? — спросил Ворошилов.

-Здесь неделю после основной работы. А там просто ездил. — ответил я.

-Очень интересный агрегат. После победы надо будет налаживать широкий выпуск мотоциклов такого вида для молодежи. Спорт, гонки. — заметил Сталин.

-А еще мотобол! — ввернул я.

-Смесь футбола и мотоциклов? — догадался Ворошилов, — по-моему будет очень интересно. Совместить два вида спорта, которыми очень интересуются и по-отдельности.

-Хорошо, мы подумаем.— резюмировал Иосиф Виссарионович.

-Товарищ Сталин, разрешите еще небольшое предложение?

-Слушаю Вас..

-Насколько я знаю, выпуск сорокапяток снижается в пользу более мощных систем. На складах после переоборудования БТ и Т-26 накопилось изрядное количество систем 20-к. Мне пришла в голову мысль и их запустить в дело. Некоторые наброски я уже отослал в комиссию ГАУ, а оттуда ответа пока не было. Может посчитали бесполезными, но вдруг что-то не поняли? Я же предлагаю не производство новых пушек, а использовать старые. Дульный тормоз и трехногий станок. Получаем легкую пушку с круговым обстрелом и при этом довольно дешево и используем пока больше никому не нужные стволы.

-Но дульный тормоз сильно демаскирует позицию — вклинился Климент Ефремович.

-Не так сильно, как принято считать. Да и плюсы от простоты производства лафета и легкости всей системы компенсируют это. А лишними два-три дополнительных орудия в батальонах не будут. Даже такие. Ведь пока они просто валяются на складах.

-Хорошо, мы подумаем. — повторил Сталин. — Клим, возьми себе на заметку.

Ника

Видно настроение у меня чисто женское — переменчивое как ну его нафиг. Только нормально вроде бы поговорили с СБ, как тут же услышала разговор своих с разведкой. То, что разведчик рассказывал — неплохо видно знает о чем треплется, а вот то, что мои его нагло провоцируют — это уже хамство.

Ненавижу командовать, а сегодня такой пакостный день, что слова лишнего говорить не хочется. Стою, слушаю. А на душе пакостно. Человек не ножи любит, а то, что они с человеком делают. Чувствовать он смерть любит и наслаждается этим. На начальном этапе — ножичком по горлу, а на конечном — садизм не прикрытый. Когда уже и не надо чувствовать, а не можешь остановиться. Специфическое это умение и очень опасное. В первую очередь опасное для самого себя. А потом уже и для окружающих. У снайперов тоже есть своя планка — понравиться видеть, как умирает человек, как можно движение пальца безнаказанно убить и всё. Кончился снайпер. Пришел убийца. Такая тонкая грань, что и не заметишь по началу, а потом — поздно. Не остановиться. Хочется еще и еще.

А с ножами еще хуже. Тут уже не только моральное удовлетворение, а просто физический оргазм. Насладится чужой болью. Оттянуть ее, почувствовать, как выплёскивается жизнь от одного твоего удара. Так и до маньяка недалеко. Вот это страшно. А как остановишь? В мое время психологи делали попытки найти решение этой проблемы, а сейчас и слово такое 'психолог' ассоциируют только с врачом психбольницы. Но в данном случае делать что-то надо. Хорошо конечно иметь мастера ножевика в рейде, а с другой стороны — не знаешь где и когда он сорвется. Такая мина замедленного действия. И нужна, и опасна. Обломать его в лучших традициях Березина, у которого на таких вот нюх был?

Подожди-ка... Березин-то младший, кажется, сам проблему понял, без моего командирского участия. Ну, не будем и мешать. Да и остальным наука будет.

— Нападай.

— Да ты чего? — Бык растерянно оглянулся на нас с СБ. Конечно, нападать с ножом на безоружного — тут хочешь не хочешь на начальство оглянешься. Я усмехнулась. СБ тоже интересно. Кивнул.

— Ну ладно! Сам напросился!

Уйти от ножа, заломить руку, сделать подсечку под колено и все это в одном движении — хорош Самурай. А после моей (вот ведь себя не похвалишь, никто не додумается) доводки так вообще мастером стал. Кисть вывернута так, что рука Быка прижимает лезвие к его же горлу. И выронить нож не получается.

Я смотрю не на нож, а в глаза Быку. Люди, которые легко могут пусть кровь другому своей крови, как правило, боятся. Этот страх и толкает их на убийство. Доказать, что он самый сильный, самый лучший, но... это только комплексы. А у Быка в глазах страха нет. Нет и всё. Злость — есть, даже обреченность проглядывает. Не боится парень умереть, значит, ошиблась я. Другое это.

Из-под лезвия тонкой струйкой кровь. Готов резать себя сам? Почувствуешь, как пульсирует твоя же вена? Готов...

И в этот момент Березин резко отпускает руку. Бык падает на колени и тяжело дышит. Поднимает на нас глаза.

— Ну, что? Прошел испытание?

Однако у парня самомнение! Улыбаюсь широко:

— Прошел. Только больше так не нарывайся. А нож ты держишь, как на бойне.

— Так на бойне и научился.

— А! Понятно.

СБ хмурится. Будто это не Быку, а ему кровь пустили. Черт его знает, что он подумал, про наш небольшой спектакль. Может я ему зря сказала, что не буду командовать и влезать в его прерогативы. Ладно, будь что будет. Разберемся. А нет — так вот так же ножичком по горлу и нет хорошего парня СБ. Злая я? Конечно злая! А если кто между мной и Ярошенко встанет, так с полоборота в ярость приду.

— Ну ладно. Всё. Кончай херней маяться. Проверить всё. Сравнить и достать недостающее. Я в медчасть. Скоро подьедет Алекс, а вылет через час. Понятно? Вот и ладненько.

Центр

Немецкие солдаты короткими перебежками поднимаются на небольшой холм, обозначенный на карте как высота 322. Утром авангард немецкой танковой дивизий вышел на перекрёсток двух дорог и его головная походная застава была обстреляна с фланга. Солдаты рейха, привычные к таким пакостям на Ост-фронте, быстро организовали преследование и угодили в грамотно организованную засаду. Пришлось разворачиваться в боевой порядок и охватывать засаду с флангов. Русские отошли на заранее укреплённые позиции, на высоте 322, где и закрепились. Атака сходу была с лёгкостью отражена ими. Пришлось дожидаться, пока развернётся артиллерия и как следует перепашет злосчастную высотку. После чего последовала новая атака, также безрезультатная, но никто особо и не рассчитывал на успех, так как задача была чисто демонстрационная. Пока русские отбивались от наседающих с фронта немцев, рота мотопехоты, при поддержке танкового взвода вышла в тыл и внезапно атаковала позиции приданной батареи ЗиС-3. Потеряв орудия, атакуемые одновременно с нескольких направлений, бойцы стрелкового батальона 316-й стрелковой дивизии сражались до конца...

...— Танки на батарее... Слева, Коля, слева... На, сцука!

Остатки отдельного зенитного дивизиона выплёвывают последние снаряды в сторону прорвавшихся на станцию 'четвёрок'. У двух последних орудий осталось три и семь снарядов соответственно. Потом — всё. Они и так сделали больше, чем могли. В течение трёх суток зенитчики, несколько танков и собранные заградотрядами остатки различных частей удерживали эту станцию. Удерживали, несмотря на полное окружение и постоянные бомбёжки с воздуха. Даже четыре самолёта сбили. Удерживали, несмотря на то, что основные силы немцев ушли уже далеко вперёд и 'сопротивление бесполезно'. Удерживали, несмотря на смерть.

...'Четвёрка' с разгона налетает на последнее уцелевшее орудие, но это уже бессмысленно — живых защитников на станции больше нет.

Перед вылетом

После трудного, но необходимого разговора о границах свободы мы направились к своим. Товарищ Ника, то бишь 'Летт', свалила всю практическую работу на своего лейтенанта, оставив себе общее, так сказать, руководство процессом. Приближаясь вдоль длинной стены ангара к углу, я услышал разговор бойцов, сидевших напротив ворот и поневоле замедлил шаг. Определялся голос Бычко и кого-то из 'спецов'.

— Сам ты, 'просто железяка заточенная', — обиженно протянул Данила, он же 'Бык'. Нож, если это настоящий, боевой нож — это намного больше. Это продолжение руки. Это еще один орган чувств, если хочешь.

— И что ты этим 'органом' прочувствуешь?

— Эх, стрелок... Сразу видно — ножом своим кроме как банку со 'Вторым фронтом' ничего не убивал. Когда часового, скажем, держишь и ножом по горлу тянешь — он же, нож в смысле, всё тебе рассказывает. И пульс в жиле передает в руку, дробью резкой. И хруст разрезаемого хряща, и скрип тех же хрящей по боковине ножа — ухом этого не слышно, проверено. Все по ножу передается. В полной темноте как будто видишь, как разрез идёт. Удар в сердце — совсем другое. Тут хоть раз это сделал — не забудешь и ни с чем не спутаешь. Такой удар в клинок идет, рукоять из рук выпрыгивает. Потом удары слабее, слабее, потом такой как трепет — и обмякло всё...

Вот же, поэт от резни нашелся. Жутковато слушать, но интересно.

— Ну, жути тут не нагоняй, пуганые все. А все-таки нож — железяка и есть. Хоть твой 'боевой', хоть кинжал СС-овский, хоть кухонный нож — любым зарезать можно, если наточить. А винтовочка — она дама тонкая.

— Скажешь тоже. Зарезать, говорят, и щепкой можно. А настоящий нож — это совсем другое. С кухонным или ещё каким в бой пойдёшь — а он тебя обманет, поведёт, а то и предаст. Или лезвие тонкое скользнет по кости в сторону — и вместо тихой смерти будет громкий крик. Или сломается плохое железо. Или рукоять из хвата выскользнет — а лезвие в руку влетит. Нет, нож правильно сделать и выбрать — тоже наука, нож нужен правильный.

— Как 'финка', например? — третий голос.

— Куда я попал?! Ну кто, кто вам сказал, что финский нож — боевое оружие?! Это рыбацкий нож, и только!

— А какая разница? Крепкий, острый. И 'деловые', вон, его очень даже уважают.

— Ладно, проведу ликбез. Финский нож все видели? Нет? Кто видел — вспоминайте, он весь гладкий, 'зализанный', как рыбка. Рукоять в лезвие плавно переходит, более того — рукоять к лезвию даже сужается! Для того так сделано, чтоб в ножнах плотно сидел, без ремешка или еще чего. Если веревка от сети вокруг ноги захватила и за борт тащит — чтоб его выхватить, ни за что не зацепившись, резануть по веревке и так же не глядя обратно в ножны сунуть. И всё! Ну, рыбу ещё почистить, лучину нащепать. Им резать — хорошо, рубить уже плохо: рукоять тяжелая, лезвие легкое, к концу сужается, весь вес — около рукоятки. А колоть им — так вообще, непонятно, для кого опаснее. И 'деловые' за то и носят, что из-под одежды выхватить можно, не цепляясь ни за что.

— Ну ладно, выбрали. А дальше-то, дальше. Подполз, под ребро сунул — и всех делов! В снайперской работе надо все учитывать, и ветер, и расстояние, и укон, и даже погоду, не говоря уже об упреждении на движение. Считать надо в уме, как три бухгалтера на счетах! А с ножом любой справиться, что там уметь-то.

— Ха, счетовод! Ты в бою тут крючок нажал — там фигурка упала. А с ножом — ты каждый раз костлявую в руках держишь. Она у тебя на кончике лезвия живет. Когда горло перехватишь глубоко слишком, с пищеводом вместе — знаешь, как это? Когда не только шипение воздуха из лёгких, а ещё и запах. Нутряной, животный, прямо, считай, тебе в лицо. И вместе с этим и жизнь выходит. Тут просто от запаха вчерашний обед на траву не выложить — уже не каждый сможет. А второй раз нож в руки взять — еще меньше. В сердце удар — та же история, обнимаешь, в глаза, бывает, смотришь — и вот он, у тебя в руках кончается. Легко, говоришь? Я уж не говорю, что выбрать, кого куда и как ударить тоже уметь надо. И сам удар нанести. И все это, как правило — в темноте, на слух да на ощупь.