Вирус разума. Правила игры

-Алло, Дед, только что звонил твой Алексей из Архангельска. Есть новости.

— Сейчас буду...

Голос в трубке умолк, и практически в ту же секунду часть пространства в комнате подернулась рябью. Небольшое прозрачное, но слегка искажающее пространство облако проплыло по комнате, остановилось в дальнем от Кирилла углу и вдруг материализовалось в Деда. Он всегда тщательно выбирал "место для посадки", прежде чем возникать в неподготовленном для этого помещении. Всегда имелась возможность столкнуться с какой-нибудь вещью или, не дай бог, человеком. Последствия такого совпадения во времени и пространстве могли быть абсолютно непредсказуемыми.

— Плохо выглядишь, — произнес он вместо приветствия, мельком глянув в красные от перенапряжения глаза Кирилла. И пресекая слабую попытку сопротивления, тут же наложил свои ладони ему на голову. Кирилл прикрыл глаза и блаженно застонал. Боль нехотя покидала облюбованную ею территорию, и этот процесс освобождения нес в себе такое неизъяснимое наслаждение, что Кирилл не сдержался и улыбнулся.

— Ну вот, теперь рассказывай, — удовлетворенно потер ладони Аспер.

Кирилл максимально подробно передал весь свой разговор с Алексеем. Параллельно с этим он открыл электронную почту и распечатал фото лже-Сергеева.

— Так вот, значит, как ты теперь выглядишь, — тихо произнес Аспер, внимательно глядя на фото.

— Считаешь, Кратос сам все это проделал?

— Сам, именно сам, — Аспер постучал по фото пальцем, — он твою Ладу крепко испугался.

— Испугался?!

— Ну может быть, не испугался, но не понял, это точно. Не понял... А он этого не любит.

— И чего же он не понял? — тема, затронутая Дедом, все меньше нравилась Кириллу.

— Сам посуди, сначала он не почувствовал ее кровь. Помнишь, когда на Сейд-озере ты надел ей на руку свой браслет. Это не просто оберег, он блокирует излучение крови арктидов. Когда Кратос разговаривал с вами на озере, он почуял твою кровь арктида, а вот ее — нет, и принял ее за обычного человека. Потом в пещере, когда она вышвырнула тебя из-под его удара, он понял, что ошибся. Вряд ли он увидел, какой ценой это далось Ладе. Когда она теряла сознание, ему уже было не до этого. Но потом у него было время сложить два и два. Лада обладает большой силой и может прятать свою кровь — такого соперника можно если не испугаться, то зауважать, по крайней мере. И, конечно же, он не мог никому поручить операцию ее захвата. Сам. Только сам, — Аспер еще раз постучал пальцем по лицу на фотографии.

— И что нам теперь с этим делать? — нахмурился Кирилл.

— Тебе ничего, — Аспер поднялся с кресла, — отдыхай, все, что ты мог сделать, ты сделал. А мне надо подумать. Попробую просчитать Кратоса, если удастся понять ход его мысли, то мы сможем предугадать его дальнейшие шаги, а значит, и опередить его.

Аспер исчез также эффектно, как и появился, оставив Кирилла с вконец испорченным настроением и невыполнимым наказом отдыхать. Какое тут к чертям собачьим отдохновение. Любимая девушка в руках разозленного на нее, ее друзей, да и на весь белый свет, судя по всему, мага, способного на все, чтобы досадить своему братцу. И в который раз пришла в голову мысль: "Не слишком ли большую цену приходится платить людям за эту многовековую вражду? Вражду существ, которые, по сути, свой шанс жить так, как хочется, в своем мире уже однажды упустили, разрушив его полностью. И вот теперь они пришли в наш мир, учат нас жить, заставляют играть в свои смертельные игры, не особо даже спрашивая нашего желания..." Кирилл любил Деда, уважал его и был ему за многое благодарен, но сейчас, когда Лада попала в беду, подобные мысли нет-нет да и рождались в его голове. Впрочем, однозначного ответа на все эти вопросы он пока не нашел.

Глава 8

Все идет по плану

— Ну как, отошла немного? — в комнату вошла невысокая пожилая женщина, в цветастом ситцевом платочке, концы которого были завязаны не внизу, под подбородком, а сзади, на шее. Традиционная, в общем-то, у русских форма ношения платка, которая сегодня, однако, ассоциируется исключительно с ношением банданы. Несколько седых прядок прикрывали высокий и не по возрасту гладкий лоб. Из-за стекол очков на Ладу смотрели добрые, излучающие свет глаза. Впрочем, это могло Ладе и показаться из-за очков, бликующих на ярком, пробивающемся сквозь маленькие занавески утреннем солнце.

— Давай знакомиться, — голос вошедшей, вкупе с улыбкой и задорными ямочками на щеках оставлял девушке надежду на верность первого впечатления, — меня Ольгой зовут, а здесь все баба Оля кличут. А тебя как?

— Лада, — представилась девушка и попыталась вытереть слезы.

— Поплакала и ладно, слезки они, бывает, и страданья облегчают. Когда поплачешь, на душе светлее становится, как после дождика, и дышится свободней, и головка работает. Давай-ка вставай, одевайся, вон тебе и одежку приготовили. Я сейчас умыться принесу да покушать чего-нибудь.

— Спасибо вам, но я не хочу.

— Ты, Ладушка не дури, тебе теперь сил много надобно, и ясность в голове не помешает. А без еды какая уж тут ясность. Без хлеба куска везде тоска. И не выкай, мне несвычно как-то. Меня тут все баба Оля и на ты зовут. Так-то. А попозже я тебе ведро принесу, до ветру ходить. Этот городской тебя из дому пущать не велел, а нужник-то во дворе, так что пока в ведерко походишь. И чего строжится, не пойму, боится, что сбежишь? Дак куда тут бечь-то, тайга кругом да звери дикие. Тут чтобы сбечь, тропы тайные знать надобно, а так пропадешь только зазря.

— А где это мы, баба Оля?

— Дак знамо где, в тайге. Деревенька тут у нас неприметная, людям неизвестная, а кругом лес глухой.

— А почему вы от людей прячетесь?

— Это все Грязнов, старый черт. Братство тут, вишь, организовал, истинные христиане, тьфу на них, прости господи, — баба Оля сначала плюнула в сердцах, а потом перекрестилась. — Столько лет своими сказками людям головы морочит, а они ему верят, никого, кроме него, слышать не хотят. Ну ничего-ничего, аукнется ему это как ни то, на ершах и щуки давятся.

— Что-то мне кажется, что ты, баба Оля, в его сказки не очень-то и веришь.

— Это потому, что Бог меня не оставил, — она вновь перекрестилась, расстегнула верхнюю пуговицу сарафана, достала с груди маленький золотой крестик и, поцеловав его, спрятала вновь.

— А давно ты здесь, баба Оля?

— Да уж почитай годов двадцать с лишком. Я ведь сюда за Степаном, мужем моим, подалась. Молодая была, в селе нашем фельдшером работала, а Степка мой механизатором. Появился как-то в селе мужик, Никита Кедров. Лет десять шлялся где-то, бичевал, золото на промыслах мыл. Родня уж думала, что совсем сгинул, а тут, поди ж ты, объявился. Да не просто так, а сказки начал по селу рассказывать, дескать, есть в тайге место, где добрые люди живут, истинными христианами прозываются, молятся богу, Пресвятую богородицу почитают, да евангелие, ею собственноручно писанное, читают. И такая, дескать, среди тех людей благодать божия разливается, что живут они своим миром, от мира греховного отделившись, в любви и согласии. И ждет их всех райская жизнь после смерти, ибо только они истину ведают, и лишь им суждено страшный божий суд пережить. Уж такого сиропу разлил, что Степка мой поверил ему безоглядно и за ним подался. А я, дура молодая, за ним. Все надеялась, что любовью своею и верой господа нашего Иисуса Христа, — тут баба Оля вновь крестом себя осенила, — отвоюю Степку в борьбе с бесовским. Но не судьба видать. Степка мой так и прожил жизнь, ереси этой поклоняясь, все Грязнову в рот смотрел и меня все агитировал. А пять лет назад его сосной придавило, вот я одна и осталась.

— А чего же, баба Оля, здесь живешь? Не уйдешь отсюда? Или не отпускают?

— Да кто же меня удержит, да и Грязнов только рад будет, если уеду. Да только некуда мне, девочка, ехать. Мы ведь когда сюда подались, и дом свой, и хозяйство, — все продали. Детей нам со Степой Бог не дал, родители давно уж померли, так что никого и ничего у меня там нет. А здесь..., — баба Оля пожевала в раздумье губами и продолжила, — мы ведь когда сюда пришли, на общину аккурат болезнь навалилась. Сильнейшая температура, рвота и сыпь по всему телу, и ни одной таблетки во всей деревне. Этот дурак Грязнов запрещал людям лечиться бесовскими таблетками, а заставлял молиться Богородице и поститься. Как они до сих пор не поумирали, одному Богу известно. Пришлось мне вспоминать курсы народной медицины, благо бабка моя хорошей травницей была и меня многому научила. Все твердила мне, помню: "На всякую болезнь зелье вырастает". Выходила я тогда больных с Божьей помощью, да так лекарем среди них и осталась. Да и теперь на кого же я их оставлю. Нет уж, видно, мне уж так на роду написано, здесь до самой смерти жить. Видать, это рок мой, а вот тебе, милая, — она погладила Ладу по голове, — не место тут, это уж точно.

— Баба Оля, ты поможешь мне сбежать отсюда? — Лада с надеждой посмотрела в старушечьи глаза и за стеклами очков разглядела вдруг, как серые зрачки бабы Оли подернулись вдруг набежавшей слезой, как сорвалась она из уголка правого глаза и пробежала по щеке. Впрочем, баба Оля быстро взяла себя в руки, вытерла мокрую дорожку на щеке и с нескрываемой горечью в голосе проговорила:

— Эх, милая, разве ж я чего могу? Я ведь тут сама навроде изгоя. Веру их не принимаю, своей держусь, одна только и польза им от меня, когда кого какой ни то недуг скрутит. Грязнов вон меня как увидит, аж перекашивается весь. И терпит лишь потому, что я людей лечу. Все остальные преданы ему и против воли его не пойдут никогда.

— Баба Оля, ты мне только помоги из дома выйти, а там уж я сама как-нибудь.

— Ладно, девочка, поживем — увидим. Авось, чего ни то и придумаем. Тебя там снаружи мужики караулить будут, так что ты зазря на рожон не лезь. Кушай вот давай, а я покуда помолюсь пойду, глядишь, с Божьей помощью и сладим. В одном Грязнов прав: чтобы с Богом общаться, церковь вовсе не обязательна, главное, Бога в душе иметь.

Баба Оля вышла из комнаты, и Лада вновь осталась наедине со своими невеселыми мыслями.

* * *

Кратос навестил Ладу утром следующего дня. Девушка к тому времени окончательно успокоилась и приняла свое нынешнее положение. Лить слезы не имело смысла, выйти из дома, чтобы Аспер смог засечь ее мыслефон, возможности пока не представлялось, поэтому нужно было как-то приспосабливаться к вновь сложившимся условиям и ждать дальнейшего развития событий. Впрочем, пассивно ждать в роли сломленной жертвы она не собиралась, хотя и виду не показывала.

— Доброе утро, Лада, как ты себя чувствуешь? — Кратос смотрел на Ладу дружелюбно и слегка иронично. — Успокоилась?

— Можно подумать, у меня есть выбор, — проворчала Лада вместо приветствия.

— Вот и ладно. Я знал, что ты девушка разумная.

— Ничего, время придет, дедушка найдет меня, и вы тогда обо всем этом пожалеете.

— Хм, дедушка... — хмыкнул Кратос иронично, — как ты его ласково. Меня всегда поражала способность Аспера так дурить вам, людям, голову. Чего-чего, а манипулировать другими Аспер всегда был большой мастак.

— Зря вы так. То, что вы с ним враги, вызывает большие сомнения в вашей объективности.

— А зачем мне это, Ладочка? Я никогда не бегал за дешевой популярностью, тем более глупо искать эту популярность в твоих глазах? Поверь мне, я пытаюсь сохранить максимальную объективность. Сам не знаю, почему, но мне это важно.

— Еще немного, и вы мне бескорыстную дружбу предложите.

— А почему бы и нет, Ладочка, — весело и искренне рассмеялся Кратос, — жизнь полна таких парадоксов, что никакой фантазии не хватит.

— Друзья не роются друг у друга в мозгах без спросу.

— Ну, Ладочка, вы ведь сами меня к этому вынудили. И, кстати, помимо фамилии вашего приятеля, я там невольно еще кое-что интересное обнаружил.

— То, что я на третьем курсе на экзаменах заранее знала, где какой билет лежит?

— То, что ты в корыстных целях институтских тараканов используешь, — хохотнул Кратос, — это твое личное дело. Я о другом.

— Очень интересно.

— Я случайно обнаружил, что Аспер поставил тебе в голову сильнейший запрет на секс. Он почему-то твоей девственностью сильно озабочен.

— Вы все врете.

— Я!? Все вру!? Да я вообще никогда не вру. Ну иногда говорю не всю правду, иногда говорю частичную неправду. Должен тебе, Ладочка, сказать, что абсолютная ложь также бессмысленна, как и абсолютная правда. Я когда-то был довольно близко знаком с Гомером, тем самым, написавшим Одиссею и Илиаду. Он в то время был сильно увлечен темой Троянской войны и сильно переживал, что ему никто не поверит, он ведь не был ее участником. А в то время уже ходили мемуары двух непосредственных участников этих событий. Я ему тогда сказал:

— Дружище Гомер, никогда не пиши всю правду. Она скучна и никому не интересна. Ну разве только двум десяткам ученых мужей. А твои произведения будут читать миллионы.

И я оказался прав. И нужно-то было всего-навсего чуть-чуть изменить место, где происходят события, чуть-чуть изменить причины и цели войны. И результат: его Илиаду читают до сих пор. А кто помнит имена тех самых парней, участвовавших в этой войне и описавших ее не в пример правдивее Гомера? Два-три умника, защитивших диссертацию, да я, обреченный помнить все.

— А как же Шлиман, раскопавший Трою именно там, где указано в Илиаде?

— Да мало ли, Ладочка, во времена Гомера было разрушенных городов на побережье. Я же говорю, ложь, замешанная на правде, как и правда, приправленная ложью, гораздо жизненнее и привлекательнее, чем их абсолютные ипостаси. Я вообще думаю, что правда и ложь — понятия более чем относительные. То, что правда для Шлимана, то ложь с точки зрения Гомера, и наоборот.

— Значит, по-вашему, выходит, что то, что вы сказали про Аспера, правда лишь с вашей точки зрения?

— Вот тут боюсь, Ладочка, тебя разочаровать. К сожалению, это правда с любой точки зрения. В твоей прелестной головке следы очень сильного постороннего вмешательства, настолько мощного, что снять блокировку даже мне не по силам. А я знаю только одного, кто мог бы это проделать, и зовут его Аспер. Для чего он это сделал? Вот задача, над которой я буду размышлять все ближайшее время. И когда я пойму, зачем это ему нужно, тогда я, возможно, смогу тебе помочь от этого избавиться.

— А, может, я не хочу от этого избавляться, — тихо прошептала Лада и отвернулась к окну.

Кратос посмотрел на нее с грустной улыбкой. Эта сильная духом девчонка нравилась ему все больше. Жаль, что она играла за другую команду. И было похоже, что это препятствие было непреодолимым. А раз это невозможно, то нечего отвлекаться и тратить на это силы и время, а делать нужно то, что задумал.

— Я, кстати, Ладочка, узнал, чей именно вы крович, если вам, конечно, интересно.

— И чей же? — Лада повернулась к нему, — в ее глазах читался неподдельный интерес.

— Ну что за глаза, — поразился Кратос, — прямо бирюза сплошная. А как светятся!!! Даже обидно, что не я тому причина, — и продолжил, — была среди нас девушка по имени Лелия. Занималась выведением разного вида животных. Сейчас бы ее назвали био-инженер. Тогда она была просто ученый, один из многих, — Кратос замолчал, задумавшись. Мысль его улетела в те далекие времена, когда их еще было много, когда они с упоением и азартом осваивали вновь обретенную планету, строили планы на будущее и, главное, были единомышленниками.