Экспедиция на юг. Часть 1

— Отчасти. Ночью мы видим лучше большинства людей, но не так хорошо, как морфы.

— А мы цвета хуже различаем, — вздохнула Рита.

— Увы, всё и сразу не бывает, — Винаби обозначила ладонями жест, как бы разводя руками.

Обед в романской корчме обошёлся нам почти на треть дешевле, чем в Валежкино, несмотря на то, что был не менее обильным и разносольным. Видно, это было не единственное место в округе, где можно было выпить-закусить, и ломовые цены отпугнули бы покупателей. Закончив трапезу и расплатившись, мы всей компанией вышли на улицу. Солнце садилось, окрашивая чистое небо в алые цвета заката. Ещё немного, и начнёт темнеть.

— Хорошо как! — промурлыкала Рита, потягиваясь. — И комаров нет. Посидим на свежем воздухе?

— Пожалуй, — поддержала Винаби.

— Вот вы где! — неожиданно услышали мы. — Насилу догнал!

В ворота постоялого двора въезжал на усталом, почти загнанном олене профессиональный герой Дан Леголас. Оба — и животное, и всадник — были сильно запылены, а правый рог оленя стал заметно короче левого. Похоже, его веточки были обрублены мечом.

— Чо ж вы уехали, а меня не дождались? — обиженно продолжал герой. — Вин, ну, хоть бы ты им сказал...

— А что я должен был сказать? — возмутилась Винаби, упирая руки в боки. — Подождите, господа путешественники, до полудня, пока проспится его геройская милость? Я ещё не рехнулся ночевать посередь лесу с вепрями!

— Ну, прям, уж до полудня! — несколько менее уверенным тоном сказал Дан. — Я проснулся-то через час, как вы уехали.

— Что же тогда сразу-то не догнал? — удивилась Винаби. Удивление её прозвучало почти искренне, почти с участием, но нотку ехидства она в него вложила. Леголас этой нотки не уловил.

— Да это всё твоя матушка, — ответил он. — Сказала, что я плохо выгляжу, и не отпустила, пока не накормила. С ней ведь не поспоришь...

— И верно, — тем же тоном согласилась Винаби. — Рассольчику испить, то да сё...

— Ну, вот, ты и сам понимаешь! — обрадовался Дан. — Не злись, Вин, — и хлопнул эльфиню по плечу.

— Я и не злюсь, — сказала Винаби. — Проехали.

Я слушал этот диалог, вообще переставая что-либо понимать во взаимоотношениях этой парочки. То Леголас недвусмысленно ухаживает за Винаби и злобно ревнует её к Михелю, то вдруг начинает го­ворить с ней, как с приятелем, да ещё в мужском роде. И у неё-то в ответ речь стала почти как у парня... Та самая "раздвоенность", о которой она говорила? Как знать, может, такие отношения — "это нормаль­но", по выражению самой Винаби? Поживём — увидим. Пока я, хотя умом и понимал, что лесная эль­финя — не совсем женщина, не мог относиться к ней иначе, чем к обыкновенной девуш­ке. Очень при­влекательной, к тому же.

— С кем рубился-то, Дан? — поинтересовался, тем временем, Вир, указывая на обрубленный рог оленя.

— Чертей гонял, — ехидно пискнул из-за подводы гноббит. — Зелёных...

— Ах ты, сморчок мохноногий!! — взревел Дан, хватаясь за меч. — Порублю!!!

— Да хоть по два, дылда ушастая! Ты поймай сначала!

— Эй, а ну, полегче! — сказал я (только драки мне не хватало для полноты ассортимента!). Но забияки не слушали. Дан угрожающе двинулся на Михеля, а тот перемещался таким образом, чтобы между ним и соперником всё время оставалась телега.

— Ат-ставить! — тоном заправского ротного старшины рявкнул вдруг Эрик. Забияки вздрогнули.

— Вот счас накостыляю по ушам тому и другому! — продолжал эльф с металлом в голосе. — И пойдут по домам и профессиональный герой, и путешественник-любитель!

— Правда, ребята, остыньте, — поддержала его Винаби. Голос её снова был по-девичьи мягким, а речь плавной. — Я не уверена, что мне нравится, когда вы ссоритесь.

Эта фраза вмиг утихомирила и эльфа, и гноббита. Зыркнув для порядка друг на друга исподлобья, они разошлись.

— Пойду, перекушу, — буркнул Леголас.

— Не злоупотребляй, — предупредил Эрик. — Ждать не станем.

— Усёк, усёк. Мне два раза повторять не надо.

Гноббит на это только хмыкнул, а когда герой скрылся в дверях корчмы, желчно изрёк:

— Горбатого могила исправит.

12

На следующий день первое, что я услышал, выйдя из дверей постоялого двора, были громкие руга­тельства на смешанном русско-эльфийском наречии. Ругался Дан Леголас. И было отчего. На белёной стене корчмы за ночь появилась крупная надпись углём: "Леголас -" и дальше, в рифму, грубое сло­во, обозначающее пассивного гомосексуалиста.

— Козлы, блин! Узнаю, кто — руки-ноги повыдёргиваю! — кипятился герой.

— Вряд ли местные тебе позволят, — заметил Вир Халлон. — За своего башку-то живо открутят.

— А ты куда смотрел, часовой х...в? — набросился на него Дан.

— Я смотрел за вверенным имуществом, — пожал плечами Вир. — А оно вон где. Этой стены от­туда не видать.

— Злыдни, — ворчал Дан, растирая ладонью уголь по побелке, пока надпись не превратилась в не­читаемые разводы. — Хлебом не корми, дай напакостить. Ну, попадись они мне в чистом поле!

— Чтобы было, куда драпать? — хохотнул Вир.

— Хочешь сказать, я не могу за себя постоять? — в глазах Леголаса полыхнула злоба.

— Как можно! — без тени иронии ответил Халлон. — Всем известно, что ты можешь не только за себя постоять...

— То-то же! — сказал Леголас и пошёл к умывальникам. Он уже не услышал, как Вир добавил себе под нос:

— ...но и полежать за другого.

— Бабник? — тихо спросил я.

— У-у, ещё какой! Девиц охмурил — счёту нет. И ссоры из-за него были, и драки... Ну, да теперь он влип по-крупному.

— Почему? — удивился я. — Винаби, на мой взгляд, очень хорошая девушка.

— Что да, то да, — мечтательно вздохнул Вир. — А только с ней его штучки не проходят. Ей мозги не запудришь, она сама кого хошь очарует. И последнее слово всегда за нею. Одно слово — Лесная.

— Он сегодня, кажется, вполне свеженький, — заметил я, кивая на фыркающего от студёной воды героя.

— Ещё бы, — усмехнулся Вир. — Тут ему не своим дармовым винцом заправляться. Ничего, в городе наверстает. Там у него знакомых куча. Будет, у кого угоститься.

В путь двинулись, как только начал редеть туман, тянувшийся от речной поймы. Солнце и ветер быстро сделали своё дело, и вскоре нашим глазам открылась вся панорама окрестностей: засеянные поля, просёлочные дороги, перелески далеко на севере. Чувствовалось, что казаки заботятся о своей земле. Тракт был аккуратно выровнен и подсыпан, возвышаясь над полями примерно на полметра, по краям его были вкопаны в землю крашеные деревянные столбики, кюветы тщательно вычищены. Там, где среди пахотной земли встречались травяные угодья, выстраивались рядами ровненькие, словно по мерке смётанные, стожки. А впереди невдалеке от тракта виднелось ещё одно поселение, поменьше станицы. То ли хутор, то ли форт, не сразу поймёшь. Тоже вал, тоже частокол с угловыми башнями и ворота в нём. Из ворот выехала бричка и повернула в направлении станицы. Сидевший на облучке пожилой казак внимательно нас разглядывал. Он, несомненно, видел, что с нами едут "мохначи", но ни один мускул на его лице не дрогнул. Поравнявшись с нами, казак поправил фуражку, улыбнулся и громко сказал:

— Доброго здоровьичка!

Мы поздоровались в ответ, и казак принял в сторону, уступая дорогу обозу. Смотри-ка, подумал я, а ведь дела тут не так плохи! Раз даже среди казаков есть такие, что нормально относятся к морфам, да­леко не всё потеряно.

Приблизившись к хутору-форту, мы увидели, что у ворот его происходят некие события. Там шумела и размахивала руками небольшая толпа казаков и казачек. Внезапно из толпы кубарем вылетел некто в чёрном и растянулся в пыли.

— Проваливай!! — закричало сразу несколько голосов. — И штоб мы тя боле не видали!!

Человек в чёрном поднялся, отряхнул полы плаща, подобрал с дороги длинный матерчатый мешок на ремне.

— Не хотите — не надо! — обиженно крикнул он. — А почто драться-то?

— Вали-вали! — ответили от ворот. — Клистирная трубка!

Человек забросил мешок на плечо и поплёлся к дороге. Теперь мы смогли разглядеть его получше. У него были длинные, до плеч, волнистые чёрные волосы, тонкое худое лицо и столь же худосочное тело­сложение. Кроме длинного плаща, он был одет в рубаху, блестящий шёлковый шарф, брюки наподобие галифе и короткие сапожки, по верху голенищ снабжённые ременными стяжками. Всё — аспидно-чёр­ного цвета. Под жарким летним солнышком в таком одеянии, наверное, было не слишком прохладно. На шее у человека висела толстенная металлическая цепь с большущим пацификом. Дойдя до обочи­ны, незнакомец прищурился, подслеповато глядя на нас, потом извлёк из внутреннего кармана плаща круглые очки в никелированной оправе. Озадаченно поглядел на пустую дырку вмес­то одной линзы, пробормотал:

— Ну, вот. Очко разбили...

Марина придушенно мявкнула и, зажав рот ладошками, повалилась в телегу. Её сотрясал хохот. Лю­ба опустила голову, пряча улыбку. Заулыбались и остальные. А человек, надев очки, обратился к нам:

— Хэлло вам, чуваки и чувихи! И тебе, ельва лесная, коя ни то и ни другое!

Судя по этим словам, Винаби была ему знакома.

— Опять за своё! — прошипел Дан. — Я ему счас набью... — под строгим взглядом Винаби он про­глотил последнее слово и поправился: — ...э-э, лицо.

— Прекрати, — тихо сказала Винаби. И продолжала громче, обращаясь уже к странному человеку: — Здравствуй, Ион!

— Рад видеть тебя, прелестное создание! Далеко ли нынче направляешься?

— Пока до города, а там сама не знаю. Мы путешествуем.

— А не позволят ли благородные путешественники скромному барду и лекарю доехать с ними до славного града Привольска? Я вас и сказом развлеку, и песней потешу...

— Отчего же нет? Садитесь, бард и лекарь, — Иван Степанович подвинулся, давая место.

— Меня зовут Ион Петрески, — отрекомендовался "бард и лекарь".

Последовала походная церемония знакомства, после которой Ион поинтересовался:

— Из каких краёв будете-с? Одёжа у вас, смотрю, не наша. И гербов таких я прежде не видывал.

— Это северяне, — не дав никому из нас раскрыть рот, объяснил Дан. Раздражение его погасло так же быстро, как и вспыхнуло. — Издалека, дальше Тимьяновки. У них там свой город!

— О, это весьма и весьма интересно, — навострил уши Ион. — А надолго ли к нам?

— Пока не знаем, — ответил профессор. — Там видно будет.

— А не будет ли скромному барду позволено как-нибудь зайти к вам, где вы изволите остановиться, и послушать рассказ о ваших краях?

— Знахарь, ты достал! — резко сказал Дан. — Говори проще, а?

— Я привык быть максимально вежливым, — парировал Ион, — а это предполагает использование сложных языковых конструкций, подобным тебе несвойственных.

— Да уж, мы попросту, без церемоний...

— Ага, — съехидничала Орис, — чуть что не по ним, сразу в пятак-с.

— Риска! — повысил голос герой. — Не будь ты княжеской крови...

— Ну, вот видите, — под общий смех развела руками юная эльфиня.

— Дамы и господа, позвольте мне что-нибудь исполнить, дабы дорога наша не казалась столь длинной! — Ион развязал свой мешок и извлёк оттуда музыкальный инструмент вроде гитары, но не округлых, а угловатых очертаний. Взял несколько аккордов и запел приятным тенором что-то быстрое, мелодичное на своём языке. Этот язык был отчасти похож на молдавский, как я, собственно, и ожидал, услышав имя барда, но чем-то напоминал и итальянский.

— Винаби, ты понимаешь, о чём эта песня? — спросил я тихо, чтобы не мешать слушать остальным.

— Да. Он поёт о маленькой ведьме в остроконечной шляпе, что по ночам летает на помеле и разносит почту, — улыбнулась Винаби.

— У вас тут и на мётлах летают? — я уже был готов поверить во что угодно.

— Нет, конечно. Это всё выдумки.

— Он вообще мастер придумывать всякую чушь! — громко, чтобы хорошо слышал Ион, сообщил профессиональный герой. — Из-за таких вот и все суеверия! Нет бы спеть о доблести всамделишных героев.

— О твоей, что ль? — хихикнула с подводы Орис.

— Зачем о моей? — проявил скромность Леголас. — Есть и подостойнее меня.

Ион развлекал нас песнями целый час. Большинство из них было на том же романском наречии, что и первая, но встречались и песенки на русском, а одна даже на языке явно тюркского происхождения, который Винаби назвала тугарским. Не иначе, как назло нашему герою, бард спел в числе прочих "Бал­ладу о хвастунах": как четверо охотников хвалились за столом, кто добыл какой трофей. А пятый сидел тихо и молчал. За него мог красноречиво сказать стол, уставленный настоящей, а не мнимой дичью, что он добыл. Эту песню Винаби пересказывала особенно подробно и лукаво поглядывала на Дана. Но в подлинный шок нас поверг следующий шедевр. Ещё в начале, когда Ион сообщил, что сейчас исполнит популярную песню группы "Хоббитлз", все участники экспедиции, включая и моих бойцов, в недоумении на него уставились. А уж когда он запел... Слова этой мелодии звучали примерно так:

Йисты дай!

На крайине знов неурожай,

М'яса тэж нэмае, хочь сдыхай,

Йисты дай, о, йисты дай

Йисты дай!

Вид зари я в поле працював,

Маковой росиночки нэ мав,

Со йисты дай, йисты дай...

А-а-а, дай галушкив та кильце ковбасы,

Та й останне, що там у тэбэ е, нэси

И так далее, ещё пять куплетов, в основном, всё на той же "мове", но с вкраплениями отдельных русских и английских слов. Минуту после того, как умолк последний аккорд, мы пребывали в гробовом молчании. Наконец, Лощинин выдавил:

— О...оригинально.

— Да, это оригинальная текстуха, — радостно закивал Ион. И поведал, что сам до недавнего времени лабал у хоббитлов: был у них Полмакаром. Но потом их Джонолен и Джорхари ополчились и выгнали его вон.

— Вот, досточтимые господа, — сокрушался он, — вы же изволили слышать моё исполнение. Неужто я настолько фуфловый лабух?

— Что Вы, что Вы! — успокоил Бобровский. — Лабух Вы конкретный, потрясный даже, я бы сказал.

Петрески расплылся в улыбке.

— А ведь я тоже с ними один сезон лабал! — встрял Дан. — Стукачом.

— Кх...кем-кем? — поперхнулась Люба.

— Ну, стукачом. На бочках с тарелками, — герой изобразил пассы ударника.

— Помолчал бы уж, — хмыкнула Винаби. — Тоже мне, "музыкант"! Тебе даже официального зва­ния Рингостара не присвоили. А через месяц вовсе выперли.

— Подумаешь! Хоббитлы — всегда Хоббитлы. Даже если с ними один день — всё, уже навеки.

Винаби и Ион хором вздохнули.

А потом мы выехали на пригорок, с которого увидели широкую излучину реки и раскинувшийся возле берега город Привольск. И все разом, не сговариваясь, натянули поводья, придерживая коней. Потому что размеры Привольска поражали воображение. В ширину город был ненамного меньше на­шего Беловодска, да и в глубину тоже. Правда, тут не было многоэтажных домов, а основную часть города, похоже, занимал "частный сектор". Поэтому до почти полумиллионного Беловодска Привольску по населению было явно далеко. Центральная часть города расположилась на возвышении, и даже отсюда, за километр до окраины, была отлично видна. Каменные дома в два и три этажа, за ними — мощная стена из беловатого камня, ограждающая довольно большую территорию: не кремль, а, скорее, посад. За стеной возвышался громадный особняк, а на почтительном расстоянии от него другие дома, поскромнее. Я поднёс к глазам бинокль и увидел, что особняк обнесён отдельным, довольно высоким забором-стеной. Не для красоты и не "от воров" — забор представлял собой серьёзное укрепление со стрелковыми башенками, только поменьше, чем в стене посада, и проволочной сетью по верху. Среди домов и усадеб по обе стороны посадской стены то тут, то там торчали трубы мануфактур и верхушки колоколен. А это что? Минарет! А вон ещё, ещё... Всё правильно: раз здешние "тугары" — какой-то тюркский народ, то отчего бы им не быть мусульманами? Православные храмы располагались, в основном, в ближней к нам части города, а мечети находились в дальней, к востоку от центральной возвышенности. На окраинах города дома становились всё проще, беднее, потом шли огороды и полоса кустарника, широкая, но подозрительно ровная. Вдоль неё было выстроено несколько бревенчатых дозорных вышек. К ней же притулились двумя кучками с десяток совсем простеньких домиков. Между ними, как раз, и подходил к городу тракт, вливаясь в другую, мощёную крупными плоскими камнями дорогу, подходящую к городу откуда-то с северо-запада, под сорок пять градусов к нашей.