В лабиринтах темного мира. Книга 2

— У меня галстук за сто долларов.

Да ради Бога. И я могу сказать, что мой галстук не за сто, а за сто двадцать долларов.

Ничего этого я Коляну не сказал, но ружье похвалил. Просто у меня дядька заядлый охотник и всегда рассказывал об охоте, когда мы встречались.

Моя похвала словно подстегнула Коляна. Мне были продемонстрированы все охотничьи причиндалы от ёршиков для чистки ствола до гильзозакаточной машинки с пороховой и дробовой меркой. Прямо сейчас садись и готовься на охоту.

— Слушай, — как-то заискивающе сказал Колян, — пойдем на охоту. Ты, я вижу, в этих делах мастак, а я, честно говоря, только любитель. Я знаю одно местечко, где уток видимо-невидимо, да и у меня охотничьего билета нет. А тебя есть?

А у меня он был. Дядька записал в свое общество для количества, да и надежда была, что родной человек не подведет.

Сказано, сделано. Договорились, что поедем на охоту в следующее воскресенье, через неделю после открытия охотничьего сезона.

На следующее воскресенье мы выехали на охоту в известное только мне местечко. Дичи там было немного, но и посторонние охотники там встречались редко, то есть то место, где можно и поохотиться, именно поохотиться, а не сидеть в утином тире, и отдохнуть.

Я взял у дяди напрокат автоматическое пятизарядное ружье. Мы охотники крутые, так что и снаряжение наше соответствовало нашему статусу.

Правда, стрелками мы с Коляном оказались аховскими. На семьдесят отстрелянных патронов мы подбили одну утку. И за той пришлось лезть в озеро. Собаки у нас не было. Утку разделывать тоже не умеем. Обычно этим занимались другие люди, а мы уж с аппетитом уплетали дичь за столом.

Кое-как мы ощипали утку, выпотрошили, опалили ее над костром и стали жарить на деревянном вертеле, который несколько раз обгорал, и утка падала в костер.

Уже поздно ночью мы, голодные, жадно сожрали нашу утку, даже не выплевывая мелких косточек.

Утреннее пробуждение у костра требовало действий. Мы налили в котелок воды и поставили на огонь.

— Слушай, Макс, — сказал задумчиво Колян, глядя в огонь костра, — а чего бы нам не сделать охотничьего робота? Снайпер, видит в темноте, бьет всё, что шевелится, прекрасный повар и мясник, сначала разделывает тушу зверя, готовит полуфабрикаты, по индивидуальному заказу готовит мясо с кровью или полупрожареное, и подает охотнику прямо у костра. Как? Это намного романтичнее, чем болтаться по озерцам в поисках одинокой уточки или сидеть в засаде на гуся и не подстрелить ни одного.

Сказано — сделано. Своими мыслями мы поделились с сотрудниками нашей лаборатории и порешили собрать этот робот без отрыва от основного производства в порядке творческой инициативы. Сконструируем, соберем, испытаем и представим руководству как изобретение и ноу-хау, которое поможет человечеству выживать в трудные для него времена.

Все работы заняли у нас без малого год. Агрегат, то есть робот, получился многофункциональным, как кухонный комбайн. Только у этого комбайна были крепления для стрелкового оружия, и кроме разделочных досок и миксеров, он был вооружен фирменными разделочно-поварскими ножами и пилками для нарезания хлеба и резки костей и хрящей.

Кое-что о нашей инициативе знало и руководство фирмы, поэтому мы беспрепятственно вывезли Оху, так мы его назвали "Оха", на испытание в полевых условиях.

Место я выбрал уединенное. День был рабочий, и других охотников вокруг не было. Я пристроил в зажимах пятизарядное ружье, к которому приделали контейнер с патронами и зарядным устройством, заряжающим ружье после израсходования патронов в магазине. Программу набрали простую: подстрелить утку, разделать ее и приготовить плов с уткой.

Я нажал кнопку "Пуск" на передней панели "Охи", и мы с Коляном принялись устанавливать столик и стулья для приятного времяпровождения, ожидая, когда нам подадут охотничий обед.

"Оха" крутнулся на месте, щелкнул затвором ружья и двинулся в направлении озера, ожидая пролета дичи. И дичь не заставила себя ждать. Пять уток стремительно летели вдоль нашего озерца, выискивая себе более безопасное место отдыха. "Оха" действовал безукоризненно: пять выстрелов и пять уток лежат на воде с распластанными крыльями.

Мы с Коляном зааплодировали. Машина работает, и еще как работает!

"Оха" мгновенно среагировал на наши аплодисменты, развернулся и произвел два прицельных выстрела по нам. Нас спасло только то, что расстояние между нами было примерно пятьдесят метров и дробью нас только осыпало, а не поразило, хотя некоторые дробины довольно чувствительно ударили по телу.

Вместо доставания уток из озера, "Оха" направился к нам, щелкая приспособлением для перезаряжания автоматического ружья. Мы побежали от него в лес.

— Давай разделимся, — сказал Колян. — Ты влево, я — вправо. А там будь, что будет. Кто-то из нас должен заманить его в чащобу, а второй на машине должен уехать, чтобы вызвать помощь.

Практически рулетка. А если "Оха" прикончит нас обоих? Для таких испытуемых роботов нужен противотанковый гранатомет с десятком запасных гранат, чтобы уничтожить его наверняка. Записку что ли написать грядущим испытателям?

Не говоря друг другу ни слова, мы бросились в разные стороны.

"Оха" выбрал меня. Мне помогали деревья, за которыми я спасался от выстрелов и бежал дальше. Он был неутомим, а я уже выдыхался. Я шел к машине, надеясь добраться до нее раньше "Охи" и уехать, куда глядят мои глаза, бросив специальность робототехника, и устроившись преподавателем трудового обучения в любой сельской школе.

Выскочив на опушку леса, я увидел, как на моей машине поспешно уезжает Колян, за которым никто не гнался и который оставляет меня на съедение взбесившемуся принтеру, то есть — охотнику.

Делать нечего, нужно бежать по полю к тому месту, где мы останавливались. Возможно, что "Оха", прибыв на то место, с которого начинал движение, приступит к выполнению заложенной в него программы: достанет подстреленных уток, ощиплет их, опалит на огне и начнет готовить узбекский плов с дичью.

"Оха" несколько отставал от меня, но стрелял с упреждением, как по летящей утке, и дробь взметала пыль передо мной.

Подбегая к нашему озерцу, я споткнулся о выступающий из земли корень дерева, подвернул ногу и упал, стукнувшись головой обо что-то жесткое.

С подвернутой ногой я не мог бежать и поэтому пополз, ожидая выстрела в спину, который прекратил бы мои мучения.

Перевернувшись на спину, я стал ждать смерть лицом к лицу. "Оха" стоял передо мной, покачиваясь с пятки на носок, как ковбой, ожидающий сигнала на стрельбу. Наконец, он качнулся в последний раз и остановился, опустив ружье стволом вниз. Лампочки на нагрудной панели погасли.

Да здравствует наш аккумуляторщик, который поленился как следует зарядить аккумуляторы "Охи". А окажись он добросовестным работягой, то вряд ли бы я сидел вот здесь рядом с твоей кроватью и рассказывал на ночь мою самую страшную историю в жизни.

Глава 21

Удивительный случай произошел со мной на днях.

Шел я в магазин купить рамку под собственноручно написанный портрет самого себя. Сидел перед зеркалом и рисовал автопортрет. Решил запечатлеть себя для истории, вдруг прославлюсь чем-нибудь в веках, а портрета-то и нету. Вышло, конечно, не шибко красиво и не шибко похоже, тем лучше, зато критики потом будут писать о самобытности и критическом восприятии самого себя, или даже не так, скошенная физиономия автора говорит о том, как криво он относился к действительности и сколько реализма в его глазах, не согласных с тем, что все богатства страны утекают за границу.

Портрет я рисовал старинным способом в технике граттажа. Это очень простой способ. Берем какую-нибудь картонку или фанерку. Тонируем, то есть раскрашиваем ее разными красками. Затем берем свечку и натираем ею подготовленное "полотно". Затем и парафиновую поверхность красим в какой-нибудь темный цвет. После этого карандашиком наносим на фанерку рисунок. Как я — свой портрет. А затем ножичком или иглой соскребаем слой крашеного парафина, чтобы открылся нижний фон. Вот эта разница цветов и будет основным изобразительным средством.

Рисунок свой я решил вставить в паспарту, а для этого нужна рамка больше, чем размер обыкновенного печатного листа. И в какой магазин канцелярских товаров я ни заходил, оказывалось, что именно сегодня они продали последнюю нужную мне по размеру рамку. Ну что же это такое? Только захочешь увековечить себя для истории, так сразу находится тысяча людей, которые хотят поставить ножку будущей мировой знаменитости.

Я вышел из очередного магазина и ко мне бросился мужик с сильно помятой внешностью и протянутой рукой:

— Дай червонец, мне бы только стакан пива выпить, так трубы горят...

Мужская солидарность мужской солидарностью, но если мужик начнет опохмеляться, то может и в запой войти. А оттуда дорога только к белочке либо еще куда. Лучше перетерпеть. Хотя и это перетерпение может трагически окончиться. Лучше не мешать лозу с зерном и не снижать градус пития, тогда все будет в пределах нормы.

Я хотел пройти мимо, но мужик достал из кармана ручку и говорит:

— Купи ручку. Будешь знаменитым писателем, славу заимеешь, а мне уже все равно из ямы не выбраться.

Присмотрелся я, а мужик этот очень похож на недавно модного писателя Прилипалова. Издавали его немыслимыми тиражами, да все как-то было недосуг почитать, а как время для чтения нашлось, так эти книги из магазина и исчезли.

Махнул я на все рукой, достал из кармана стольник и дал ему. А он мне все ручку свою сует, бери мол. А она мне нужна? Я в художники собрался, а не в писатели. Ручку пришлось взять, уж очень он сильно уговаривал.

Дома я посмотрел на ручку. Обыкновенная ручка. Металлическая трубочка, покрашенная черной краской. Перо номер три и держатель для пера. С другой стороны — держатель для огрызка карандаша. Такие ручки были в ходу в пятидесятые годы века. Для письма такой ручкой нужна чернильница, а также промокательная бумага, чтобы все написанное не размазать по бумаге. Чернильницы у меня не было, поэтому я положил ручку на стол и забыл о ней.

Через несколько дней я снова наведался в магазин канцелярских товаров и купил себе рамочку необходимого размера.

— Что еще хотите взять? — спросила меня продавщица.

— У вас есть чернильницы? — спросил я.

— Чернильниц сейчас нет нигде, разве только что в музее, — с улыбкой сказала продавец, — но у нас есть чернила для авторучек. Фирменные "Parker". Синие и фиолетовые. И бутылочки для чернил такие, что не упадут и их можно использовать как чернильницы.

— "Parker" так "Parker", — говорю я, — давайте один флакон синих.

Флакон оказался недешевым и стоил дороже большой рамочки для моего портрета.

Дома я отложил в сторону рамку с портретом, не убегут, достал лист писчей бумаги, открыл флакон, вытащил из ручки вставку с пером и вставил ее для письма. Перо было не особенно чистым, поэтому я обмакнул его в чернила и тщательно протер тряпочкой. У нас раньше в школе были перочистки, их делали из кусочков разной ткани, но функция у них была одна — вытирать начисто перо.

Я обмакнул перо в чернила и решил что-нибудь написать для пробы. Перо очень легко заскользило по бумаге, оставляя ровные синие полоски и из-под пера стали возникать буквы, скидывающиеся в стихи. Это я и стихи?!!! Смотрите сами, что у меня получилось в течение пяти минут.

Свела судьба нас в жарком мае

В тени на узенькой скамейке,

Асфальт на солнце маслом тает,

Не жарко людям в тюбетейках.

Бросало нас то в жар, то в холод,

Как два магнита — взгляд на взгляд,

Стучал в груди кузнечный молот,

Дрожала в такт ему земля.

Мы пили чай в тени под кленом,

Сидела вместе вся семья,

Подрос на грядках лук зеленый,

А я был пьяный, как свинья.

Я был удивлен до такой степени, что мне сразу вспомнился анекдот на музыкальную тему.

Больной спрашивает врача:

— Доктор, а после операции аппендицита я смогу играть на рояле?

— Сможете, голубчик, сможете, — сказал доктор, — будете играть лучшее, чем господин Рахманинов.

— Вот здорово, — сказал пациент, — а я раньше вообще музыкой не занимался.

Что-то подобное происходило и у меня.

Я перепечатал стихотворение на машинке и направил почтой в журнал "Огни Кабири".

Через две недели пришел ответ:

— Уважаемый автор! Ваши стихи нам очень понравились своей самобытностью и непосредственностью. Легкий стиль и непринужденная рифма ставят вас в ряд самых популярных поэтов нынешнего века. Просим направлять в наш адрес ваши новые произведения. Мы испытываем чувство глубокой гордости от того, что являемся первооткрывателями вашего несомненного таланта. С уважением, главный редактор.

Следующее стихотворение появилось не так быстро, как первое, но десять минут с ним я сидел, это точно.

Был бы пьяницей я беспробудным,

И квартира моя — теплосеть,

Стал бы я собеседником чудным,

И меня можно всем пожалеть.

А стихи мои в драных бумажках

На хранение взял бы музей,

И ученые в белых рубашках

Изучали б искусство бомжей.

А сантехник-поэт — это нонсенс,

Я не пью, чтоб понять Ренессанс,

Пропадает ко мне интерес,

Если я не иду в декаданс.

И в компаниях всем неудобно,

Словно я что-то сделал не так,

Приглашать работяг уж не модно,

Лучше дать им на водку пятак.

Это стихотворение также было опубликовано в журнале "Огни Кабири", получило самую высокую оценку с хорошим гонораром и было направлено на конкурс современной поэзии под эгидой одного известного чиновника, не гнушающегося Мельпоменой. Мне передали его пожелание, чтобы я сбацал какую-нибудь пьесу для лелеемого им театра.

— За деньгами мы не постоим, — сказал он.

На заказ я написал пьесу "Сомбреро" в трех частях.

Знаменитый чукотский оленевод Ваамчо получил от правления колхоза путевку в санаторий в Анталии в солнечной Турции. Это подстроил его недруг и конкурент зажиточный бригадир Алитет, чтобы домогаться до красавицы Тыгрены, которая была невестой Ваамчо.

— Вот увидишь, — говорил он красавице, — он приедет оттуда с размороженными мозгами, которые будут летать возле его головы, и он забудет тебя. Может, он даже останется там и будет пасти местных баранов.

Тыгрена очень страдала, потому что путевка была одна, а для того, чтобы поехать в Турцию с женихом, денег у них не хватало.

Ваамчо поехал в Турцию и ему там не понравилось. Шибко жарко, однако. Две недели он сидел под зонтиком и пил понемногу жиденькую турецкую огненную воду, которую называли арака и делали из укропа.

— Плохая огненная вода, — думал Ваамчо, вспоминая Тыгрену, у которой под кухлянкой было упругое девичье тело. — А тут все какие-то черные и темно-красные. Отправить их к нам в тундру, они там все и окочурятся.