В лабиринтах темного мира. Книга 2

Глава 1

Начало всегда следует за концом чего-то. Это сейчас начинаешь понимать, что ни в чем нет ни начала, ни конца. Все бесконечно. Мы не знаем, с чего все началось и когда и чем это закончится. Ни один ученый этого не знает. Мы все вылетели из черной дыры и улетим снова в черную дыру, на другой стороне которой такой же светлый мир, для которого наш мир является черной дырой. Мы не теряемся, мы не исчезаем, мы просто заканчиваем дела в одном мире и перелетаем в другой.

Физик Стивен Хокинг не без оснований говорит, что в черные дыры исчезает не только материя, но и информация. Это действительно так. Злодей, улетевший в черную дыру, в новом мире всплывет благодетельной личностью, потеряв по дороге информацию о совершенном им зле. И смертельно больной человек оказывается совершенно здоровым на той стороне, потому что исчезла информация о его болезни, и вообще вся информация о его прошлой жизни осталась там, на той стороне черной дыры, а он здесь он как новенький перезаписываемый диск, начинающий все с самого начала, но уже в дееспособном возрасте.

Две параллельные прямые, например, идеально ровные железнодорожные рельсы, окрашенные золотой краской на бесконечно большом расстоянии будут восприниматься не золотыми, а черными, то есть они будут черной точкой или черной дырой, куда исчезает вся информация о них, и они сами выходят снова стальными на той стороне черной дыры, потому что там отсутствует информация о том, что с этой стороны их покрасили золотой краской.

Любая черная точка при приближении оказывается либо ярким солнцем, либо пространством, в котором комфортно существуют молекулы и атомы всего сущего в нашем пространстве. Там они обретают новую силу и становятся новенькими, как только что выпущенные пятаки на монетной фабрике.

Мне кажется, что не зря наши предки писали в своих священных книгах о чистилище. Все мы попадаем в некое чистилище, где с нас снимается вся грязь и все отмирающие органы, и мы становимся в готовности к возвращению в какой-то иной мир для дальнейшего существования в неодушевленном виде или для активной одушевленной жизни.

Если продолжать мыслить дальше в этом направлении, то мы придем к выводу, что наши молекулы и атомы стареют, изнашиваются, покрываются коррозией и теряют свои свойства, такие как атомный вес, размер орбит и скорости вращения на них. Соответствующим образом изменяются и молекулы, и поэтому таблица периодических элементов Дмитрия Ивановича Менделеева верна только для идеального состояния атомов и не включает в себя таблицу погрешностей на возраст, среду и патологии. Мне кажется, что наличие такой таблицы было бы большим подспорьем, химикам, фармацевтам и врачам.

И еще. Если бы наши атомы и молекулы оставались такими же, какие они есть в таблице Менделеева, то мы все жили бы вечно и никакие болезни нас не задевали. Сломался атом, а матушка природа быстренько его заменила исправным или поправила что-то там в электронах, нейтронах и позитронах. Но тогда этот атом стал бы совершенно другим и орган человека изменился. Тут все по цепочке и нужно очень тонко подходить к ремонту атомов.

Но, с другой стороны, все вирусы и микробы, тоже состоят из атомов и молекул. Следовательно, для выживания человека нужна не гомеопатия, а молекулярная и атомная медицина. Что-то делается в этом направлении, но все как-то методом научного тыка, без проблеска революционного осознания макро и микромира вокруг нас.

Самая первая клетка всего сущего по определению была благодетельная и так бы погибла в одиночестве, если бы не появилась вторая клетка, затем третья, четвертая, пятая и так далее и у этих клеток началась борьба за выживание. Клетки стали выживать друг друга и делиться, занимая все большее пространство и вот эта клеточная сущность присутствует во всей нашей сущей жизни и будет присутствовать до того момента, когда на смену концу придет новое начало.

Глава 2

Нет, это не праздник Крещения (крещение Иисуса Христа в реке Иордан 6 января), а крещение маленького человека. Считается, что через крещение человек становится членом Церкви. Человека окунули один или три раза в купель или облили водой, прочитав при этом молитву, и вот он — новый член Церкви. У мусульман и иудеев, кроме чтения молитв, еще обрезают крайнюю плоть. Чик ножичком по члену и как партийный билет получил, плати членские взносы и молись своему вождю, поддерживая его во всех правых и неправых делах.

У христиан обходятся без кровавой церемонии, но вместо партийного билета выдают крестик и записывают в книгу крещеных. А дальше все так же, как и у других.

Кстати, если для всех Бог един, то почему бы всем служителям культа не обучаться в одном университете, в котором будут христианский, исламский, иудейский, буддийский и другие факультеты по конфессиям. Возможно, веротерпимость была бы основным предметом в этом университете и основой во взаимоотношениях людей, являющихся либо прихожанами, либо паствой, что вообще-то одно и то же.

Я проснулся от того, что мне в глаза били разноцветные лучи света. Было не совсем светло там, где я лежал на руках тети, закутанный в покрывало и лучи были видны, уходя в разноцветные стекла красивой картинки из стекла, в потолке огромной комнаты. Вокруг стояли какие-то люди и то кланялись, то пели что-то непонятное протяжными голосами. Всем руководил здоровенный мужик в блестящей одежде и с дымящейся игрушкой на звякающей цепи. Мне было интересно. Я первый раз воспринимал мир не как необъятную необъятность, а как суженный мир, в котором есть другие и который освещается светом, идущим откуда-то сверху.

Затем откуда-то появилась девушка в белой длинной рубахе, и бородатый мужик стал окунать ее голову в круглой ванночке на одной ножке.

Затем бородатый мужик достал меня из покрывала и понес к этой же ванночке с намерением опустить меня на дно ее. Я испугался, схватил его за бороду и стал по ней карабкаться вверх, спасая свою маленькую жизнь. На помощь мужику пришла моя тетя и меня трижды погрузили в воду, а затем стали мазать чем-то масляным, поднимая вверх и показывая всем.

Я успокоился только тогда, когда вернулся в свое покрывало, которым меня укутали, лишив подвижности, Обиженный на всех, я вдруг быстро уснул и проснулся только тогда, когда стал осознанно воспринимать мир.

Глава 3

Лес был большой. Очень большой. Хотя, что может сказать о лесе мальчик одного года от роду, которого взяли в лес, потому что оставить было не с кем, а нужно было идти в лес по грибы. В деревнях сразу после войны не разносолы ели, а что в огороде или в лесу вырастет, или что мальчишки в реке поймают. Взрослым было не до этого, все работали в поле или на колхозных объектах, чтобы заработать палочку, на которую поздней осенью отсыплют немного муки для прокорма крестьянской семьи.

Я сидел на полянке на разостланном платке и рассматривал муравьев, которые проворно бегали по травинкам, проверяя, нет ли там чего-нибудь съестного для них. Моя тетя была неподалеку и собирала ягоды.

Внезапно и я вдалеке увидел очень крупную ягоду земляники. Я видел ее так отчетливо, что у меня образовалась во рту слюна. Я встал на свои некрепкие ноги и в первый раз в жизни пошел. Дошел до поманившей меня ягоды и шлепнулся на задницу. Это здорово, когда не нужно ползать или просить, чтобы тебя отнесли туда, куда тебе нужно. Я съел ягоду и потянулся за другой. Потом за другой, потом еще за другой. Я слышал вокруг чьи-то крики, голоса, но я не мог им крикнуть, потому что еще не умел говорить и не понимал, как нужно отзываться.

Внезапно я увидел собаку, серую, которая была выше меня и настороженно смотрела на меня. Я встал и подошел к ней, взял ее за ухо, стал гладить ее, а потом обнял за шею. Собака облизнула меня, а потом легла, как бы приглашая меня на спину, чтобы покатать. Так и дед мой укладывал меня на спину Шарика и тот катал меня, а дед придерживал, чтобы я не упал. Я лег на спину собаки, а потом вцепился в ее шерсть на шее. Собака поднялась и трусцой побежала в сторону от криков.

Через какое-то время собака прибежала к норе, у которой резвились три ее щенка. Щенки подбежали ко мне и стали играть со мной, и я стал играть с ними. Наигравшись, мы уснули на траве, и все щенки спали в моих объятиях. Просунувшись, щенки запищали, и собака стала кормить их из сосков на животе. И я подошел к ней и стал сосать ее молоко, голод не тетка, а все мы вскормленные на молоке.

Потом была ночь в норе, потом день на улице. К вечеру собака подошла ко мне, легла на землю, как бы приглашая покататься. Я лег на ее спину, и она пошла. Шли мы долго, а когда наступила ночь, собака пришла к каким-то домам. Она снова легла, и я слез с нее. Собака облизала меня и убежала. И только после этого начал лаять Шарик моего деда.

Выскочившие на улицу родственники стали кричать во весь голос, как по покойнику, хотя это были крики радости. Как же так, привезли внука на лето подкормить витаминами, а он пропал с концом и вдруг является, жив и здоров, хотя его искали всей деревней и сошлись во мнении, что его утащили волки, которые снова появились в этих краях.

Отец облазил местность вокруг дома на коленках и нашел след волчицы. Об этом он ночью говорил маме, а я почему-то не спал и слышал.

С того дня Шарик опасливо сторонился меня и не делал попыток играть со мной, но и не лаял на меня.

На следующий год осенью мы были в областном центре и ходили в заезжий зоопарк, где были волки. Я стоял у клетки и смотрел на них, и мне показалось, что эту волчицу и трех молодых волчат я знаю. И они узнали меня, стали повизгивать и прыгать на прутья около меня.

Служитель в зоопарке подошел и спросил меня, не хочу ли я погладить этих собачек. Моим родителям он сказал, что это местные и недавно пойманные волки, которые совершенно не поддаются дрессировке, но почему-то они вдруг стали проявлять симпатию к вашему сыну.

— Разрешите, я подведу вашего сына к ним, возможно, это будет шаг навстречу профессии вашего сына, а волкам — путь в человеческое общество.

Моя мама была в полуобморочном состоянии, а отец, еще раньше высказывавший мнение о том, что в прошлом году меня в лесу спасла волчица, разрешил подвести меня к волкам.

У меня не было никакого страха, я тоже понимал, что это моя спасительница и это мои молочные братья.

Мою левую руку облизывала волчица, которую я тискал за ухо, а правую руку облизывали волчата, которые сильно подросли, но помнили мой запах и считали меня за своего.

Когда я уходил с родителями, они все четверо сидели и грустно смотрели, как я уходил от них, уходил навсегда, оставляя их только в своей памяти и в своей крови.

Глава 4

В первый раз я дрался в три года. Рыжий сосед, хотевший досадить моему отцу, науськал на меня своего сына, рыжего пятилетнего мальчика, который считался самым сильным во дворе:

— Иди, поддай этому выблядку. У них вся семья блядская.

Сосед был выпивши и играл на публику, которая его побаивалась, потому всю войну он провел в лагерях, а фронтовики не горели желанием связываться с уголовниками.

Сынок подошел ко мне и со всего маха стукнул меня по лицу, от чего у меня из носа пошла кровь. Я почувствовал, что во мне вскипела вся кровь, волосенки на голове встали дыбом, глаза налились кровью, я схватил пацана за волосы и вцепился зубами ему в шею, предвкушая, как я напьюсь его крови. В это время из дома выскочила моя мама и оторвала меня от рыжего, а выскочивший отец разбил табуретку доминошников о голову отца малолетнего подонка.

Весь двор сидел в тишине. На земле валялись рыжие отец и сын. Я не успел прокусить ему шею, и там был только синяк.

Через месяц рыжие переехали в другое место, а со мной опасались играть все мои сверстники, и я стал защитником всех малышей и девочек, которые так и вились около меня.

Отец распорядился не отдавать меня в детский садик.

— Этот волчонок перекусает всех или головы им пообрывает, — сказал он матери, — будешь дома сидеть с ним, и он забудет о том, что родственник волков.

Так я и не был отдан на воспитание в детский сад. Но и домашне-уличное воспитание тоже не было плохим.

Со всеми ребятами у меня были ровные отношения, а девчонки все время лезли с поцелуями. Время было такое, на каждую семью полагалось по одной комнате, в которой спала вся семья, и половое воспитание детей было ранним. Девчонки созревают быстрее лопоухих мальчишек. Это когда-то до него дойдет, что он мужик и влечение к женщине это дело вполне естественное. А что делать, когда вместо девчонок тебя влечет к рогаткам, пистолетам-поджигам, велосипедам и самодельным самокатам из шарикоподшипников? Девчонки играют в куклы, а мы играли только в войну.

Глава 5

Пяти лет отроду я попал под машину. Это так говорят, попал под машину. На самом деле под машину я не попадал. Мы бежали толпой по узкому тротуару и гнали перед собой велосипедный обод без спиц, подталкивая его толстой проволокой, изогнутой крючком. В какой-то момент мы столкнулись и оттолкнулись друг от друга, при этом часть ребят полетела в кювет, а я на проезжую часть дороги и был притерт к заднему колесу не быстро едущей грузовой автомашины-трехтонки ЗИС-5.

Двойное сальто вперед было достаточно быстрым, но я хорошо видел два раза мелькнувшее безоблачное небо и наступившую кромешную темноту. И сразу наступила тишина. Затем эту тишину прорезали крики моей мамы и голоса, которые спрашивали, видел ли я машину и не специально ли водитель наехал на меня.

— Он не мог меня видеть, — спокойно говорил я, — машина уже проехала, когда я отлетел к ее заднему колесу. И водитель здесь ни при чем.

Затем снова наступила тишина, а потом подошел Он.

— Привет, — сказал Он.

— Привет, — сказал я.

— Ты чего тут разлегся? Вставай, я покажу тебе мир, — сказал Он и протянул мне руку.

Я взялся за эту руку и встал.

Его я тоже не видел, был какой-то силуэт в темноте и то непонятно, был ли это человек или просто его тень, потому что рука была невесомая и почти не ощущалась моей детской рукой.

— Почему вокруг темно? — спросил я.

— В темноте теплее, — сказал Он, — кроме того, в темноте всегда как в доброй сказке, никакие злые силы тебя не увидят и не обидят.

— А куда мы идем? — спрашивал я.

— Мы идем вперед, — терпеливо говорил Он, — у нас очень много времени и я должен очень многое показать тебе.

— А почему мы не взяли папу и маму, чтобы и они посмотрели это же самое? — спросил я.

— У твоих папы и мамы очень много дел там, — сказал Он, — они потом, когда-нибудь, сами придут сюда и все посмотрят.

Наконец, в темноте появился свет как в кино. Впереди нас был белый экран, и было цветное изображение, но лучей от кинопроектора нигде не было. Возможно, что кинопроектор стоял за экраном и нам не был виден.

— Это твоя школа, — сказал Он, — а это твоя учительница, Агния Кузьминична, женщина строгая и не всегда справедливая, но ты не обращай на это внимания, все это пройдет. Вот с этой отличницей ты будешь сидеть за одной партой. У нее будут дорогие тетради с гладкой бумагой, и она будет писать красивым почерком, а у тебя будут простые дешевые тетради с шершавой бумагой, и перо все время будет цепляться за бумагу, и ты будешь ставить кляксы на страницах. Она относится к тебе как к более низкому по положению человеку, и не будет давать списывать домашнее задание. Но и на нее не обращай внимания. Ей не повезет по жизни. Все сущее на земле имеет свой ответ. Хорошие дела вознаграждаются, и плохие дела тоже вознаграждаются, но только тем, что сотворил человек. Ни одно зло не остается безнаказанным. Я тебе потом расскажу, что не каждое зло является злом и не каждое добро является добром. Человек должен разбираться в том, когда зло несет добро и когда оно необходимо, а когда добро несет зло и его лучше припрятать до поры до времени. Многие люди не понимают это и из благих побуждений делают очень большое зло, за которое будут расплачиваться они сами и их дети.

Пойдем дальше. Вот это ты в кабинете физики, ты уже в пятом классе, у вас есть классный руководитель и вы изучаете много предметов.

А вот это твоя новая школа, у тебя другой класс и новый классный руководитель. Вы из одной комнаты переехали в новый микрорайон и у вас маленькая, но отдельная квартира.

А вот это ты на выпускных экзаменах в школе. Ты не отличник, но школу окончил неплохо и избрал себе профессию военного. Тебя направили на учебу люди, которые занимаются тайной работой и обеспечивают вашу безопасность. Все завидуют тебе.

А вот ты в военной форме и в зеленой фуражке. Ты пограничник. Твое училище находится в Средней Азии. А вот ты уже офицер и служишь на границе с загадочной страной Иран. Там пэри, девы и сказки тысячи и одной ночи. Ты уже женат и у тебя есть дочь.

А вот это ты и уже в столице вашей страны. Ты учишься в академии и изучаешь иностранные языки. Ты будешь занимать высокий пост, но генералом не будешь, потому что это тебе совершенно ни к чему. Тебя ждут невероятные приключения, и твоя жизнь будет такой, что лучше не рассказывать о ней никому, как не рассказывает о своей военной службе твой отец.

Посмотри вот на это здание. Это ЦК КПСС, там сидит Политбюро выживших из ума стариков, которые начинают войны и преследуют всех талантливых людей, потому что талантливые люди являются фоном, на котором властители выглядят откровенно тупыми людьми. Так было и так будет всегда. И ты наблюдай за собой. Как только покажешь себя умным и талантливым человеком, то считай, что твоя карьера закончилась. Твой начальник будет тебя гнобить до тех пор, пока не докажет всем, что ты глупый и жалкий человек. Поэтому немножко тупизны не помешает, но сам окружай себя умными и инициативными подчиненными и давай им больше прав для исполнения своих служебных обязанностей. У тебя будет больше времени для самосовершенствования и продвижения наверх.

Вот там стоит лысый старичок в украинской вышиванке. Это Хрущев. Был активистом массовых репрессий в вашей стране, потом обошел на повороте всех сталинских любимчиков, стал премьер-министром и первым секретарем компартии. Рядом стоит генерал Брежнев, нынешний генеральный секретарь. Между ними стоят Молотов, Маленков, Ворошилов, Каганович и примкнувший к ним Шепилов. Они хотели сместить Хрущева за то, что он руками военных расстрелял палача Берию. Но Хрущев при помощи Жукова объегорил всех, в том числе и самого Егория Жукова, которого сместил с поста министра обороны и отправил в отставку. Хрущев разоблачил культ личности, в преступлениях которого принимал активное участие. А вот в сторонке стоят пожилая женщина и молодой бородатый мужик в военной форме. Это председатель компартии Испании пассионария Долорес Ибаррури и кубинский диктатор команданте Фидель Кастро. Тоже пассионарий. Помни их, анализируй их политику и просчитывай, что ждет страну и тебя лично в ближайшее время.

— А что такое пассионарий? — спросил я.

— Пассионарий, — сказал Он, — это человек, способный увлечь за собой массы людей для достижения какой-то общей цели в противовес существующему порядку и образу жизни. Потом ты сам поймешь, что это такое.

Я к двенадцати годам понял, что без денег нет никаких пассионариев. Пассионарность измеряется толщиной кошелька собственных накоплений или щедрости спонсоров. Как говорится: нам Сталин дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор. И от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

— А вот это ваша страна, а там, вдали на западе такие же страны, как и твоя, и они отличаются от всех своими церквями с высокими шпилями и башнями с крестами наверху. И вот, смотри, как рядом с ними возникают высокие башни, похожие на космические ракеты и у каждой ракеты сверху полумесяц, а люди твоей веры начинают ютиться в резервациях, изгнанные со своей родины. Вот это ты и не должен допустить.

А сейчас пойдем домой, твои папа и мама заждались тебя.

Глава 6

— Проснулся маленький мой, — надо мной склонилась мама, и ее лицо было в слезах. — Как же ты всех нас напугал. Кушать хочешь?

Я кивнул головой и к моим губам поднесли ложку с теплым и невкусным бульоном. Я съел несколько ложек бульона и снова уснул.

Проснулся я солнечным утром от того, что мне в глаза било яркое солнце. Все было хорошо, только я не мог шевелиться. То есть шевелиться я мог, но моя левая нога не шевелилась. Хотя, пальцы на ноге шевелились, а нога не шевелилась. Я заглянул под одеяло и увидел толстый панцирь у меня на животе.

— Проснулся? — рядом была мама и улыбалась. — Это я у тебя гипс. Ты сломал ногу, и врачи наложили тебе гипс, чтобы ты не шевелился, и чтобы нога быстрее срослась.

— А почему я не помню, как мне накладывали гипс? — спросил я.

— Ты был без сознания, — сказала мама и снова захлюпала носом.

— И долго я был без сознания? — спросил я.

— Почти две недели, — сказала мама. — Сегодня тебя переводят в общую палату, в женскую, там тебе будет веселее.

— Почему это меня в женскую палату? — запротестовал я. — Я хочу в мужскую.

— Ты еще маленький, — строго сказала мама, — а там взрослые мужики, они курят, ругаются матом и пьют водку. Эта компания не для маленьких детей.

Я насупился и ничего не сказал.

В больнице я лежал два месяца. Лечили меня хорошо. Приезжал профессор из области, смотрел рентгеновские снимки и сказал:

— Ну-с, молодой человек, нога у вас срослась хорошо. Гарантирую, что в этом месте она уже не сломается. Мне еще сказали, что вы наизусть помните всех политических деятелей, которые напечатаны в отрывном календаре за нынешний 1955 год. Не хотите ли пройти проверку на точность своих знаний и подтвердить, что ваш лечащий врач говорит правду?

Было ясно, что профессор не верил россказням о том, что пятилетний мальчик мог помнить всех, кто руководил нашей страной в то время.

Профессор наугад открыл календарь и показал на чернявого и усатого худощавого мужчину:

— Кто это?

Я как солдат на учениях отчеканил:

— Анастас Иванович Микоян, министр внешней торговли СССР.

— А это? — и он указал на женщину.

— Долорес Ибаррури, председатель коммунистической партии Испании.

— А это? — на снимке был мужчина с пухлыми щеками.

— Маленков Георгий Максимилианович, председатель совета министров СССР.

У профессора начали подниматься брови.

— А это? — и он указал на военного с аккуратными усами.

— Климент Ефремович Ворошилов, председатель президиума Верховного Совета СССР.

— Поразительно, — сказал профессор, — а это? — и он показал на усатого человека в полувоенной форме с петлицами.

— Лазарь Моисеевич Каганович, председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы.

— Все, у меня больше нет вопросов, — сказал профессор, — у вас, батенька, определённые способности ко всему. Как у него с памятью раньше было? — он обратился к моей маме.

— С памятью у него всегда было хорошо, — сказала мама, — он стихи быстро запоминает, песни, а календарь со второго раза сам называть начал, я даже сама удивилась, я и то не всех вождей знаю, а он как из пулемета шпарит.

— Вы, мамаша, насчет того, чтобы из пулемета по вождям, поосторожнее будьте, — и профессор посмотрел на присутствующих врачей, — мало ли что, не ровен час можно и на Кудыкину гору загреметь. А вам, молодой человек, за экзамен пятерка. Так держать. Тренируйте память.

Я слышал, как он в сторону говорил уходящим из палаты врачам:

— Хорошая память сейчас не достоинство, а большой недостаток, многие люди хотели бы многое забыть, да вот память подводит. Хорошо, что у парня чистая память и не забита всем тем, что помним мы.

Глава 7

В ноябре, когда выпал первый снег, я вышел из больницы, находившейся на высоком берегу старинной русской реки. На улице было пасмурно, и я ковылял с тросточкой, отказавшись от маминой руки. Она шла сзади, готовая подхватить меня. Я же казался себе взрослым и серьезным человеком, возвращающимся домой после долгого отсутствия.

Походка после двухмесячного постельного режима выправилась скоро, тросточка стала не нужна, и я снова был пятилетним мальчуганом, который носился по улице в компании тех же пацанов, с которыми я попал под машину, а вот весной будущего года случились события, о которых я и хотел рассказать вам.

В начале осени будущего года в деревню к дедушке, где я отдыхал на природе, приехала моя мама и сказала, что меня вызывают в больницу, чтобы проверить, как срослась сломанная нога. Никаких вопросов, благо я соскучился по родителям и по городу. Говорят, что все русские скучают по родине. Все правильно, но у одной части русских родина — это город, а у другой — деревня. И каждый скучает по своей родине.

По приезду домой мы пошли в больницу. Причем вместе со мной пошли и папа, и мама. Это было посредине рабочей недели, и отец для такого случая взял выходной. С чего бы это вдруг?

Осматривали меня придирчиво человек пять. Слушали, мяли, рассматривали снимки, смотрели зубы, рассматривали через увеличительное стекло глаза, измеряли давление, считали пульс после приседаний и вообще, проверяли так, как будто хотели меня послать в далекий космос к инопланетянам. А что? Пока я долечу, вырасту, стану стариком. А если послать старенького человека? Он на половине полета помрет.

Наконец, в конце дня пригласили нас в кабинет заведующего, где сидели все осматривающие нас врачи. Все как-то секретно. А к секретности нам не привыкать. У нас в городе построили крупнейший во всей Европе химический комбинат, и порядки там военные, а секретность на таком уровне, что я только недавно и из Интернета узнал, что же такое производили на этом химическом заводе. Волосы дыбом встали. А я все думал, почему это все мои одноклассники как-то так рано поумирали.

Я стоял между коленей отца, мама сидела рядом.

Главный врач спросил меня:

— Ты хочешь быстрее стать взрослым?

И я смогу делать все, что делают взрослые, и буду есть столько конфет, сколько хочу, а не сколько даст мама, растягивая лакомство на возможно большее количество дней?

— Хочу, — почти крикнул я, а мама вдруг заплакала.

— Хорошо, вы годны, — сказал главный врач, — остальные инструкции получите позднее. И держите рот на замке. А ты умеешь держать рот на замке? — обратился он ко мне.

Не знаю, откуда я это знаю, но я провел ногтем большого пальца по сжатым губам, слева направо.

— Молодец, мальчик, — сказал врач и мы вышли.

Я шел, держа за руки папу и маму, и чуть ли не подпрыгивал от радости. Но я не мог прыгать от радости, чтобы не выдать ту тайну, которую мне только что доверили.

— Ты-то чего молчал? Ты же отец, — говорила мама папе, — ты же понимаешь, что они могут с ним сделать? Ты же в СМЕРШЕ был.

— А кем я там был в СМЕРШе? — отвечал отец. — Ефрейтором в роте охраны. Я единственное знаю, что если мы где-то откроем рот, то нас шлепнут, как шлепали сотни других людей, частенько ни за что и ни про что. С кем останется старший сын? Ты-то уже лагерей хлебнула. За крошки хлеба для семьи! А эти люди из судоплатовской епархии. Ничего, что генерала Судоплатова посадили, а Берию расстреляли. Их ведомство живет и процветает. Вон, смотри, бетонный Сталин на пригорке стоит и на нас сверху поглядывает, так и высматривает, кого бы к стенке прислонить.

— Ты чего такие страшные вещи болтаешь и еще при ребенке? — сказала мама, у которой уже просохли слезы, но лицо выглядело суровым, как будто мы шли не из больницы, а с кладбища. — Забыл, что ли, как два года назад он кричал на улице: "Берия шпион". Услышал по радио, понравилось и как попугай на всю улицу. Я уж и не знаю, сколько на нас доносов написали, да видно Бог миловал, Берия действительно оказался шпионом и его ускорно расстреляли, чтобы не наболтал чего не надо, у всех правителей рыло в пуху.

Дома мать была веселая и скоро в нашей коммунальной квартире узнали, что у Андрейчика нога срослась, но нужно будет ехать в государственный санаторий для продолжения лечения. Послезавтра вот и поедет в Москву. Меня гладили по голове, приговаривая:

— Все будет хорошо. Тебя там вылечат. И нас бы кто-нибудь вылечил, эхма...

Сразу как-то сообразили проводины всей квартирой с накрытием большого стола прямо в коридоре. Русская душа иногда бывает широкая, то последнюю рубашку с себя снимет, а то во сне ножичком по горлу полоснет.

Гармонист Семеныч сидел в сторонке со своей тальянкой и наяривал частушки в предвкушении хорошей выпивки:

Я мотаню размотаю,

Подниму на потолок,

Ты виси, виси, матаня,

Пока черт не уволок.

У матани сорок юбок,

Каждая изношена,

Сорока пяти парнями

Ты, матаня, брошена.

Две матани мылись в бане,

Задушевно парились,

Были обе молодые,

А теперь состарились...

Там были еще такие частушки про матаню, что вряд ли бумага так и останется белой, если их сюда написать.

В семь часов все и сели за стол, каждый поближе к тому угощению, которое сам поставил на стол, но так, чтобы не быть далеко от того угощения, которое есть у богатеньких. Как говорится, своего поем и чужого попробую.

Первый тост за меня, за гладкую дорогу, а потом все пошло на самотек, то есть все про войну, кто и где воевал, кто и где работал, да какие трудности и лишения они испытывали, а молодежь нынешняя это все не ценит и ветеранов не почитает, сволочи эдакие.

После четвертой рюмки всех потянуло на лирику и все как один запели популярную в тот 1956 год песню:

Глухой, неведомой тайгою,

Сибирской дальней стороной

Бежал бродяга с Сахалина

Звериной узкою тропой.

Шумит, бушует непогода,

Далек, далек бродяги путь.

Укрой, тайга его глухая,

Бродяга хочет отдохнуть.

Там, далеко за темным бором,

Оставил родину свою,

Оставил мать свою родную,

Детей, любимую жену.

"Умру, в чужой земле зароют,

Заплачет маменька моя.

Жена найдет себе другого,

А мать сыночка — никогда".

После песни выпили еще по рюмке, и всем захотелось плясать. Семеныча с тальянкой оттащили на табурете в угол с твердым приказом: "играй, паскуда, гад, пока не удавили". А у Семеныча с этим и делов нет. Как лупанул "Барыню", только и ждал этого. Пробуди его среди ночи, и он сразу врежет:

На рахмановском лугу

Пляшет барыня кругу.

Только по кругу пошла,

Прибежало полсела.

Все ты, барыня, поёшь,

А почто мне не даёшь,

У меня от пения

Лопнуло терпение.

Как барыня ни будь,

Все равно её ...!

Ой, барыня, барыня,

Сударыня-барыня.

После этой частушки допили все, что было в бутылках и стали убирать со столов, но тут вспыхнула драка из-за того, чья армия была героическая. Мой отец тоже кинулся в драку: наших бьют, но мама быстро увела его в нашу комнату и положила на кровать. И та драка быстро закончилась. Дравшиеся обнялись и сказали Семенычу, что завтра помогут с ремонтом его тальянки, на которую кто-то нечаянно наступил.

С утра были сборы. Мне собрали чемоданчик с трусами, майками, носками. Положили туда кулечек карамелек с каким-то вареньем. В обед мы уехали на автобусе в областной центр.

Конечная остановка междугороднего автобуса находилась прямо у железнодорожного вокзала, и мы прошли в кассу.

Отцу выдали железнодорожный литер на два места в купе, словно мы министры какие-нибудь. В купейном вагоне действительно ехали какие-то министры. Все в дорогих пальто, в двубортных костюмах и широких брюках с заломами. Женщины с высокими прическами, меховыми накидками на плечах. Все курили и в купе, и в проходе, все о чем-то говорили, смеялись и с удивлением, и снисходительно поглядывали на моего отца в кепочке-шестиклинке, которую он шил сам, и на меня в красных лыжных штанах с начесом, черном пальтишке, подвязанным на шее шарфом и в цигейковой шапке с клапанами, завязанными под подбородком. Было уже холодно, а я ехал в незнакомые места с переходом осени на зиму.

Мы выехали вечером. Через час проводник принес нам чай в тяжелых под серебро подстаканниках, на которых было изображение несущейся тройки лошадей с лихим ямщиком в кошеве и буквами КЖД.

— Служивый, где тут стаканчиком водки можно разжиться? — спросил отец проводника.

Тот оценивающе посмотрел на отца и сказал:

— Заходи ко мне через пару часов, там и сообразим. Малого как раз спать уложишь. Я дверь запру, все равно в ваше купе посадки не будет, все места выкуплены.

Мы перекусили, чем Бог послал, вернее, что мама приготовила, и отец стал укладывать меня спать. Диваны уже были заправлены, и я с некоторой опаской лег на белоснежную простыню, отдающую каким-то особенным казенным запахом.

В мое время люди особенно не ездили, если не заставляла нужда и мало у кого были деньги, чтобы разъезжать в поездах вторым классом, в основном ездили третьим классом в плацкартных вагонах или в четвертом классе — в общих вагонах как в автобусе. Отдельно ездили большие чины в первом классе — спальных вагонах или зэки в клетках в столыпинском вагоне. В то время количество сидящих было немногим меньше несидящих, а если к ним прибавить отсидевших, репрессированных и пораженных в правах, то это будет большая часть населения нашей великой страны.

Я лежал на диване, укрытый одеялом, и смотрел в окно. Где-то вдали виднелись огоньки, которые то начинали приближаться, то промелькивали мимо вагона, то вдруг исчезали в клубах дыма от паровоза, приносившего с собой запах гари и черную пыль, которая проникала во все дырки и щели стареньких вагонов.

Не верилось, что пройдет каких-то двадцать лет, и паровозы заменят тепловозами, а потом и электровозами, а старенький поезд сделают фирменным и назовут его "Вятка" по имени реки, на высоком берегу которой была наша маленькая больница, в которой я лечил перелом ноги и демонстрировал отменную память, открывшуюся после сотрясения мозга...

— Вставай засоня, — будил меня отец, а в окно пробивались лучи солнца и светили прямо в глаза, хотя я старался отстраниться от них. — Пошли умываться.

Умывались в служебном туалете, и пили в своем купе вкусный чай с сушками. Потом оделись и стали ждать прибытия в Москву.

Примерно через полчаса после чаепития поезд прибыл на Ярославский вокзал.

— Давай, Вася, — сказал проводник моему отцу и пожал ему руку, — и мальцу твоему удачи.

По опустевшему перрону шел мужчина тридцати с небольшим лет и вел за руку пацана в красных шароварах с начесом, за которыми мама стояла почти полдня в очереди. Хотела купить синие, но остались только красные, и сколько было шума, когда я не хотел надевать их. Мне объяснили, что это настоящие гусарские штаны и их носили только офицеры, я сдался и стал послушно надевать их, потому что я всегда хотел стать офицером и ходить в блестящих золотых погонах с орденами на груди.

— Товарищ Северцев? — нас остановил мужчина в светлом плаще. Был он высок ростом, немного повыше моего отца, волосы светлые, зачесаны назад, гладко выбрит и из-под плаща была видна белая рубашка с синим в желтую полоску галстуком. — Покажите предписание.

Отец достал из кармана какую-то бумажку и протянул мужчине. Тот посмотрел на нее, на меня, хмыкнул, достал из внутреннего кармана авторучку с отвинчивающимся колпачком, какую-то книжку, положил на нее бумагу и что-то написал. Затем отдал бумагу отцу.

— Попрощайтесь, — сказал незнакомец.

Отец поднял меня на руки, прижал к себе, поцеловал и сказал:

— Ничего не бойся. Мы всегда будем ждать тебя. Мама с братом желают тебе удачи, — и поставил меня на землю.

Отец хотел передать мне маленький закругленный чемоданчик, который в народе назывался "балетка", но мужчина остановил отца:

— Не нужно, у него будет все, что нужно. До свидания. Все, что нужно, вам сообщат, — а потом повернулся ко мне и сказал просто:

— Пошли.

Я сделал несколько шагов, посмотрел на отца и пошел за мужчиной куда-то в неизвестность, понимая, что происходит что-то очень серьезное, но не настолько опасное, что мои родители будут провожать меня как в последний путь.

Глава 8

В конце перрона я оглянулся назад и увидел отца, который издали казался очень маленьким и совсем не таким, каким я его знал. Все мы когда-то уходим в большую жизнь, и наши родители остаются одни, вспоминая те времена, когда мы были маленькие, проказничали или радовали их какими-нибудь хорошими делами, но всё равно стремясь поскорее вылететь в вольную жизнь, не связанную никакими домашними правилами.

Я хотел помахать отцу рукой, но не стал этого делать, чтобы он не сорвался с места и не побежал ко мне, подумав, что это я зову его к себе и мне очень плохо без него. Я хотел быть взрослым и сейчас шел в эту взрослую жизнь.

Рядом со мной шел мой начальник, потому что его я не знал, а он меня уже знал и знал, что мы приедем. Куда он меня повезет, что будет дальше, меня не особенно волновало. Я в первый раз был в огромном городе, где много людей, которым до тебя нет совершенно никакого дела, а вот тебе интересно, чего они куда-то бегут, несут сумки и портфели, едут в потоке машин, видных с привокзальной площади.

Мы подошли к новенькой темно-синей машине. Таких машин я еще не видал. Да и вообще, сколько машин я видел? Две или три. В наших краях они были редкостью. Машина ЗИС, как у Сталина, у директора завода и машина "Победа" у главного инженера.

— Как машинка? — спросил мой провожатый и, не дожидаясь ответа, продолжил, — "Москвич-401", только что с конвейера. Таких за границей нет. Мы их обставили по всем показателям. В войне победили — раз. Все разрушенное восстановили — два. И обгоняем их по всем показателям — три. С нами, брат, шутки плохи, — и он показал мне здоровенный кулак. — Садись на заднее сиденье, мало ли что, дураков на дорогах много, а машина моя, купил, все накопления спустил. А ты чего молчишь? У тебя что, языка нет?

Я показал ему язык и отвернулся в сторону. Мне почему-то совсем не хотелось разговаривать с этим человеком, хотя, как мне казалось, с ним придется разговаривать и очень много разговаривать.

Мы ехали по улицам, останавливаясь на перекрестках.

— Смотри, это проспект Мира, — говорил мой сопровождающий, — какой простор, как сила, а это выставка достижений народного хозяйства. Когда вырастешь, обязательно сходи. Увидишь, чего мы достигли и почему нас ненавидят все страны, которые не смогли достичь такого же уровня, как и мы. У нас самая богатая страна в мире, поэтому все и тянут ручонки к нам. Ну, мы им пальчики-то и отшибем.

— А вот почему, — спросил я, — у нас самая богатая страна в мире, а мы со своей семьей живем в тесной комнатушке, а у Ленина была своя отдельная комната, и у них в семье у каждого были свои комнаты, книги они читали в просторной гостиной, а кушали в столовой? Они тогда жили богаче, чем мы сейчас?

Мой куратор как-то вдруг задергался, дернул какой-то рычаг, резко нажал на педаль газа, машина дернулась и заглохла.

— Запомни раз и навсегда, пацан, — жестко сказал он, и глаза его стали колючими, — я этого не слышал. Если еще брякнешь где такое, то твою семью могут в лагеря упрятать, а тебя, гаденыша, к стенке поставят. Мы не заграница какая-нибудь, у нас детей за здорово живешь расстреливают. И ты не лезь в петлю. Иногда думай о том, что говоришь, понравится ли это тому, с кем ты разговариваешь. А твои слова — это вредительство. Продумай, на чью мельницу ты воду льешь.

Он снова завел автомашину, и мы поехали дальше, не проронив ни слова.

Скоро Москва закончилась и началась такая же местность, как и в окрестностях нашего города. Столичность жизни наблюдается только в столице, а вне ее — всё одинаково.

Дорога была относительно хорошей, потому что асфальт был местами неровный, и водителю приходилось притормаживать, чтобы не влетать на полном ходу в яму. У дорожного указателя "Поскребыши" мы повернули налево и поехали по лесной дороге отменного качества. Понятно, что машины здесь ездят не так часто, как по основной трассе.

С этой дороги мы свернули направо и подъехали к воротам в бетонном заборе, уходящем вправо и влево. Слева от ворот было какое-то небольшое здание с окошечком в сторону подъезда и простой деревянной дверью. Слева от двери висела какая-то вывеска с названием, выполненная в красно-золотых тонах.

Из дверей вышел человек и проверил документы у моего сопровождающего. Все оказалось в порядке, нам открыли ворота, и мы въехали внутрь.

За забором ничего примечательного не было. Пятиэтажное здание квадратного типа, хозяйственные постройки и вокруг сплошной лес.

Мы зашли в большой вестибюль, и я остался стоять посредине. Маленький мальчик в красных шароварах.

Через несколько минут подошла какая-то женщина, взяла меня за руку и повела в столовую. Там мне принесли стакан молока и булочку. Булочка была очень мягкая и ароматная, я таких раньше не ел, а молоко так себе. У нас молоко было лучше.

После небольшого завтрака мы пошли куда-то по коридору и оказались в большом зале, где бегала стайка ребят моего возраста. Я был последним, плебей в красных штанах с начесом. Почему я так говорю? Потому что все дети были одеты богато по тому времени, в новеньких костюмчиках и платьицах. Всего нас было пятнадцать человек. Десять мальчиков и пять девочек.

Нас выстроили в шеренгу, и я оказался разделителем между мальчиками и девочками. Все ребята потихоньку хихикали, глядя на меня. Я и сам понимал, что выгляжу несколько глуповато в этой одежде, но другого ничего не было и забиваться в угол я не стану. Пусть завидуют, что у них нет таких штанов, как у меня.

Наконец, в зал вошли человек десять взрослых. Самым главным был мужчина с седыми усами.

— Начнем с девочек, — сказал он. — Девочки, кто из вас хочет стать такой же, как Зоя Космодемьянская? — спросил он.

Лес из пяти рук сказал, что они все "за". А что? Мы все знали героев прошедшей войны, которая закончилась всего лишь одиннадцать лет назад.

— Вера Васильевна, — обратился главный к одной из женщин, — вот ваши питомцы, распределяйте их на жилье и на довольствие. А сейчас мы спросим мальчиков, кто из вас хочет быть таким же, как Александр Матросов?

Пять человек подняли руки.

— Петр Николаевич, это ваша группа, забирайте. А кто хочет быть таким же, как капитан Николай Гастелло? — спросил главный.

Поднялись еще четыре руки.

— Глеб Владимирович, это ваши, — сказал главный и обратился ко мне, — а ты кем хочешь быть, мальчик?

— Никем, — насуплено сказал я, — я буду самим собой и приехал сюда учиться быть взрослым.

Все засмеялись. Над кем смеетесь? Над собой смеетесь, посмотрели бы вы на себя со стороны. Сейчас еще будете говорить мне: а если бы ты вез патроны?

— Желание похвальное, — сказал главный, — но пока будешь гастелловцем. У них как раз некомплект.

Нас отвели в жилое крыло и распределили по комнатам. По два человека на одну комнату.

В комнате две кровати, два письменных стола с радиоприемниками и настольными лампами, книжный шкаф, платяной шкаф, отдельно умывальник, ванна и туалет отдельно. Мебель новая. Таких шикарных условий у меня дома не было.

Попрыгав на кроватях, мы понеслись в коридор знакомиться с другими обитателями этого здания, но в общем коридоре были встречены нашими новыми руководителями.

— Сейчас у нас организационное собрание по группам, а потом обед, — объявил начальник с седыми волосами.

Каждая группа по пять человек проводила собрание в своем классе. В каждом классе стояло по пять школьных столов и один преподавательский стол. В классе было просторно и светло, в большие окна был виден лес, простиравшийся прямо до горизонта.

Наш руководитель Глеб Владимирович сказал:

— По всей стране мы отобрали самых лучших людей. Вы станете героями и прославите нашу страну. Потом вы так же будете стоять здесь и рассказывать, что вы сделали для родины.

— А как мы будем стоять здесь, если мы все гастеллы? — посыпались вопросы.

— Тихо, — повысил голос наш наставник, — Гастелло — это образно, геройское имя, но никто из вас не будет летать на самолетах и идти с ними на таран. Вы — воины земли. Это очень секретно. Это не должен знать никто, ни ваши родители, ни ваши близкие друзья. И вы сами не должны интересоваться именами и фамилиями своих товарищей. Звать себя будете по условным именам. Ты — Котек, — и он указал пальцем на меня. Всех вас будут знать только по этим именам.

Мой сосед по комнате называется Рабич, а еще трое — Гектор, Самара и Валерьян.

Распорядок дня следующий:

1. Подъем в 7.30

2. Гимнастика в 7.45

3. Приведение себя в порядок.

4. Завтрак в 8.30

5. Начало занятий в 9.00

6. Конец занятий.

7. Обед в 13.30

8. Адмиральский час 15.00 — 16.00

9. Самоподготовка 16.00 — 18.00

10. Ужин в 19.00

11. Отбой в 22.00

Глава 9

Вводная лекция была короткой. Это и понятно. Детское внимание сосредотачивается на чем-то одном не более чем на десять минут. И то эти десять минут нужно вытерпеть. Но с нами работали специалисты своего дела.

Первым выступал начальник с седыми усами, Александр Васильевич.

— Товарищи, — сказал он, — с сегодняшнего дня вы можете считать себя взрослыми. Вы не дети, вы защитники нашей родины и мы будем учиться защищать ее.

Не знаю, какой чертик меня дернул, вероятно, это были все-таки красные штаны, но я поднял руку и старался поднять ее выше, чтобы меня заметили. Меня и заметили.

— У тебя есть какой-то вопрос, Котек? — спросил меня начальник.

— А это правда, что с сегодняшнего дня мы можем курить, пить водку, материться и нам за это ничего не будет? — спросил я в предвкушении того, что нам можно будет делать то, что делают взрослые люди.

Все мои сотоварищи засмеялись, так как и они хотели быть взрослыми, но то, что сказал Александр Васильевич, представлялось всем обыкновенной ересью. Похоже, что и начальник понял, что он попал впросак со своим заявлением.

По прошествии многих лет и я понимаю, что государство фарисействует, призывая на войну молодых граждан, начиная с семнадцати лет, разрешает им убивать других людей, насиловать женщин противника, сжигать их дома и разрушать заводы и фабрики, топтать книги и резать произведения искусства, но запрещает им же до достижения двадцати одного года покупать спиртные напитки и табачные изделия. И поэтому, когда молодые волки, насытившиеся чужой кровью, получают отказ в баре, они выплескивают свою ненависть сначала на бармена, а потом и на само государство. Весь американский кинематограф заполнен фильмами об этом. Возьмите, например, "Рэмбо". А в Советском Союзе до этого дойдут только лет через двадцать-тридцать, потому что государственная система застряла позади при позднем зажигании, и она будет копаться в чихающем моторе, пока ее не смахнет молодая поросль и не установит свои порядки в соответствии с тем времени, которое на часах истории.

— Конечно, нет, — сказал Александр Васильевич, — водка, табак и матерщина — это не признак взрослости. Это признак отсталости и необразованности. Мы будем становиться взрослыми людьми нового времени, здоровыми, культурными и воспитанными людьми и с вас будут брать пример все остальные люди. А сейчас мы послушаем, что могут сделать мальчики и девочки, такие же, как и вы.

После этого перед нами выкатили большой шкаф, задрапированный занавесками. Когда их раздвинули, мы увидели, что это настоящий кукольный театр.

— Ура, — закричали мы и захлопали в ладошки.

Я до сих пор люблю кукольный театр и считаю, что он должен быть в каждой современной школе как средство школьной информации и воспитания, ставящий сценки как из школьной жизни, так и пьесы современных авторов.

Нам показали горы и маленькую девочку, которая упала в расщелину в скале. Взрослые никак не могли добраться до девочки, а та плакала в темноте, и никто не мог ей помочь. Тогда маленький мальчик, чуть постарше этой девочки, обмотался веревкой и спустился в расщелину к девочке. Он обмотал ее веревкой и помог освободиться из каменного плена, а потом вытащили и его самого. Когда взрослые не могут сделать что-то, то это могут сделать только маленькие герои.

Мы от души аплодировали героям этой истории, и артисты играли так хорошо, что все казалось, что это реальные люди спасают девочку.

Следующая сценка показывала, как малолетнего разведчика переодели во все деревенское и направили под видом внука в дом старого деда, где располагался немецкий офицер, руководивший окружением партизанского отряда. Мальчику поставили задачу выкрасть план окружения отряда. И вот, улучив момент, когда офицер вышел из дома, мальчик взял ключи от сейфа и выкрал важные документы, после чего они с делом ушли к партизанам. Отряд вышел из окружения, а мальчика наградили боевым орденом.

В следующей сценке маленького мальчика спрашивают, знает ли он, где прячутся партизаны. Знаю, — говорит мальчик, — и даже отведу вас к ним. О, гут, карашо, — говорят немцы, — веди нас туда, вот тебе шоколадка за это. И мальчик повел карательный отряд в лес. В конце леса оказалось болото, но мальчик сказал, что он знает дорогу через болото и повел всех вперед. А потом немцы один за другим стали тонуть в болоте. И офицер стал кричать: ти есть Иван Сусанин, — и застрелил мальчика, а сам утонул в болоте. Вот так маленький мальчик уничтожил отряд и спас много людей.

— На сегодня достаточно, — сказал Александр Васильевич, — сейчас всем отдыхать, переодеваться и заправлять кровати. И ты, Котек, сними эти красные штаны, от них и от тебя исходит какая-то опасность.

И все дети засмеялись.

Потом нам показали, как нужно заправлять кровати и наши вещи в шкафу. У каждого был костюмчик для занятий, спортивный костюм и костюм для свободного времени. И три пары обуви соответственно занятиям.

Нашу одежду вечером унесли, и мы ее больше не видели.

Глава 10

Я лежал в постели и думал над тем, что происходило вокруг. Неправда, что маленькие дети ничего не думают и ни о чем не мыслят. Они мыслят обо всем и из всего берут самое основное — то есть то, что опасно для маленького человека, когда он находится один и защиты от родителей не предвидится.

Я понимал, что нас будут готовить для чего-то опасного и для чего-то тайного, о чем никто не должен знать, иначе бы мы проходили подготовку в обычной школе или в школе-интернате для детей, у которых родители куда-то уехали. Об интернате я слышал от более старших мальчишек, их и нас всегда пугали интернатом.

В здании была тишина, и только лунный свет присвечивал нашу комнату, делая ее похожей на морозильник, покрытый инеем, хотя в комнате было тепло.

На улице все тоже было залито лунным светом, а по территории бегали две большие собаки, как бы играя в догонялки.

Я приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В конце коридора у лестницы сидел дежурный и читал книгу. На его маленьком столике горела лампа в розовом абажуре и освещала его книгу. Было ощущение, что из своего светового круга он ничего не сможет увидеть, но я знал, что это не так.

Я закрыл дверь и лег в свою койку. Мой сосед Рабич уже спал, я все не мог заснуть.

Словно наяву я увидел, как к стреляющему пулеметом ДОТу (долговременная огневая точка) подбирается с гранатой Александр Матросов, а из-за дота в сторону наших солдат крадучись двигается японский камикадзе с взрывчаткой в холщовом мешке на груди.

Как-то двоюродный брат отца, воевавший на Дальнем Востоке, рассказывал, что камикадзе выскакивали откуда-нибудь из укрытия и с криком "банзай" бросались в гущу наших войск, чтобы взорваться самому и подорвать как можно больше наших солдат.

— Стой, — кричит ему Александр Матросов, — ты куда?

— Туда, — говорит камикадзе и показывает в сторону друзей Матросова, — добегу, и мы все вместе взорвемся. А ты куда?

— А я к ДОТу, — говорит Матросов, — нужно заглушить пулемет.

— Осенно холосо, — говорит камикадзе, — давай, глуши ДОТ, а я пойду глушить ваших.

— Как это ты пойдешь глушить наших? — возмутился Матросов. — А ну иди отсюда, а не то я тебе сейчас накостыляю вот этой гранатой.

— Ты? Мне? — возмутился камикадзе. — Да у тебя кишка тонка. Я знаю дзюдо и джиу-джитсу. Против меня никто не сможет устоять.

— Ах так, — сказал Александр Матросов и бросился на камикадзе.

Они дрались прямо перед дзотом, и все смотрели на них, перестав стрелять. Немцы вышли из ДОТа, а советские бойцы подошли вплотную и стали ставить ставки на то, кто победит. Немцы стояли за японца, а наши — за Матросова.

— Давай! — кричали наши

— Hopp! — кричали немцы.

И тут взорвались граната Матросова и взрывчатка камикадзе. Взрыв был такой силы, что разбросал всех стоящих поблизости.

Я проснулся на коврике рядом с кроватью и увидел, что мое одеяло лежало чуть ли не посредине комнаты.

— Ничего себе был взрывчик, — подумал я и услышал голос дежурного:

— Подъем! Подъем!

Начинался наш первый рабочий день на новом месте.

Глава 11

Большинство из нас не умело читать и писать, и поэтому с нами сразу стали заниматься языками. Именно языками. Русским — все. Я и Рабич — французским и фарси.

Обучали по старинной методике — со слуха, только линейкой по голове не били, но требование запоминать было угрожающим.

За три дня мы выучили три алфавита в ассоциации с предметами, именами и графическими элементами. Детская память быстрая и устойчивая.

Русский алфавит.

А а — арбуз, Б б — баран, В в — велосипед, Г г — гора, Д д — девочка, Е е — Емеля, Ё ё — ёж, Ж ж — жук, З з — заяц, И и — Испания, Й й — йог, К к — кольцо, Л л — лошадь, М м — мальчик, Н н — небо, О о — огурец, П п — палка, Р р — рак, С с — сабля, Т т — танк, У у — утка, Ф ф — фонарь, Х х — хлеб, Ц ц — церковь, Ч ч — часы, Ш ш — шар, Щ щ — щука, Ъ ъ, Ы ы, Ь ь, Э э — эскимо, Ю ю — юла, Я я — яблоко.

Французский.

А — анатоль, В — бэрт, С — сэлестэ, D — дэзирэ, E — эмиль, F — франсуа, G — гастон, H — анри, I — ирма, J — жозэф, K — клебэр, L — луи, M — марсель, N — николя, O — оскар, P — пьер, Q — кэталь, R — рауль, S — сюзан, T — тэрэз, U — урсуль, V — виктор, W — вильям, X — ксавье, Y — ивон, Z — зоэ.

Фарси.

Алеф, бэ, пэ, те, сэ, джим, че, hэ, хэ, дал, зал, рэ, зэ, жэ, син, шин, сад, зад, та, за, эйн, ghэйн, фе, ghаф, каф, гаф, лам, мим, нун, вав, he, йе.

На четвертый день ежедневно по одному часу занятий с каждым языком. Три часа в день.

Мы очень быстро выучились писать и составлять слова, используя просмотр детских мультфильмов из изучаемых стран. Дети учили детей.

Многие занятия были построены в форме игры. Как бы то ни было, но мы были дети и все, что присуще всем детям, нам тоже было не чуждо. Мы были группой детского сада одной из самых могущественных организаций страны, и мы чувствовали ответственности за порученное нам дело.

Интересно, что занятия по французскому языку начинают с распевок. Когда язык учат взрослые уже люди, то для распевок используют вечное "Падает снег":

Tombe la neige.

Tu ne viendras pas ce soir

Tombe la neige

Et mon coeur s'habille de noir.

Падает снег

Ты не придешь сегодня вечером

Падает снег

И мое сердце одевается в черное.

В первый раз я ее услышал в 1963 году в исполнении певца Сальваторе Адамо и удивился тому, что я понимаю слова этой песни, и я тоже на месте этого влюбленного, а пушистый белый снег кажется черным покрывалом. Почему это так получилось, вы поймете позже. А мы на своих занятиях использовали для распевок старую детскую песенку про мальчишку Пьерро:

Au clair de la lune

Mon ami Pierrot

Pr"te-moi ta plume

Pour "crire un mot

Ma chandelle est morte

Je n'ai plus de feu

Ouvre-moi ta porte

Pour l'amour de Dieu

Au clair de la lune

Pierrot r"pondit :

Je n'ai pas de plume

Je suis dans mon lit

Va chez la voisine

Je crois qu'elle y est

Car dans sa cuisine

On bat le briquet

Dans son lit de plumes

Pierrot se rendort

Il r"ve " la lune

Son coeur bat bien fort

Car toujours si bonne

Pour l'enfant tout blanc

La lune lui donne

Son croissant d'argent

При свете Луны,

Пьерро, друг мой,

Одолжи мне своё перо,

Чтобы кое-что написать.

Моя свеча погибла,

У меня больше нет огня.

Ради Бога,

Открой мне дверь.

При свете Луны

Пьерро ответил:

"У меня нет пера,

Ведь я уже лежу в постели.

Пойди к соседке,

Думаю, что она дома,

Так как в её кухне

Зажигают огонёк".

На своих перинах

Пьерро засыпает.

Он грезит о Луне,

Сердце его бьется очень сильно.

И, потому, что она всегда так добра

К невинному ребёнку,

Луна дарит ему

Свой серебряный месяц.

Песня дурная, но именно на них дети постигают азы языка и мышления тех, кем он хочет стать.

При коммунизме дети быстро взрослеют, приучаются к чувству ответственности и соблюдению конспирации в поведении на людях и дома. На улице мы не говорим о том, что у нас говорят дома, а дома мы ничего не рассказываем родителям, чем мы занимаемся на улице. Все довольны и все спокойны. Мы прекрасно понимали, что если подставим своих родителей, то в лучшем случае будем находиться в специнтернате для детей изменников родины или сиротами в детском доме. И расстреливать, и сажать их в тюрьму будут те же люди, которые нас обучают в интересах советского государства.

С утра мы собирались в актовом зале на политический час. Нам кратко рассказывали, что делается в мире и в нашей стране и читали передовицу партийной газеты "Правда", ставящей задачи перед членами партии и перед всем советским народом, то есть корректировали и выправляли отклоняющуюся генеральную линию партии.

— Товарищи, — говорили нам наставники, — очень внимательно слушайте текст передовой статьи. Это самый правильный и грамотный русский язык. Статьи пишут и готовят самые грамотные люди в нашей стране. И вообще, возьмите себе за правило каждый день начинать с чтения центральных газет. Тогда вас не собьет с толку никакой вражеский агитатор, но вы можете легко дать отпор любому иностранному провокатору и даже склонить его к сотрудничеству в пользу нашего государства. А вот за это вам будет полагаться боевой орден как за подвиг на поле боя.

Самыми упертыми людьми бывают те, кто вкусил эту упертость с молоком матери. Возьмем королей. Наследнику с пеленок внушают, что он гений, он хозяин мира, все перед ним поклоняются, он не должен спускать ни малейшего неповиновения и неуважения и уже к совершеннолетию получается типичный король. Тоже и с герцогами и графами, только у них есть еще внутренняя преданность королю-сюзерену. Аналогично в военных и дворянских семьях, где верность королю и служение ему почитается высшей доблестью. В тоталитарных системах, таких как религиозные и коммуно-фашистские, превыше всего верность догме-идее и ее главному носителю генсеку-фюреру или папе-патриарху-аятолле. Вплоть до самопожертвования, истязания себя морально и физически. И вот здесь дети являются самой благодатной почвой.

Дети с самого начала формирования их сознания уже знают, что высшим счастьем на земле есть верность и жертвенность верховному божеству и что люди, не согласные с божеством, подлежат обязательному уничтожению, будь это отец, мать, брат, сестра, потому что его отцом-матерью является только фюрер-генсек. Остальные — это шелуха у подножия его трона.

Классовое самосознание — это своего рода единая религия, но разделенная на касты брахманов, кшатрий, вайшьи, шудры и мусорщиков-неприкасаемых. Причем, переход из касты в касту является временным, и все равно брахманы опустят любого поднявшего на их уровень ниже того уровня, где был использованный ими человек. Мещанин во дворянстве дворянином никогда не будет. Даже если он станет королем, он по сути своей все равно останется мещанином, и государство его будет мещанским, одним словом — ни то и ни сё.

Так и мы перед физической зарядкой пели хором, прочищая после сна свои легкие и клянясь в верности государству, которому стали служить с шести лет:

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

И Ленин великий нам путь озарил:

Нас вырастил Сталин — на верность народу,

На труд и на подвиги нас вдохновил!

Славься, Отечество наше свободное,

Счастья народов надёжный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведёт!

Затем пробежка вокруг корпусов и первый комплекс гимнастических упражнений по наставлению по физической подготовке РККА — Рабоче-крестьянской Красной армии.

Выполняется на 16 счетов.

Исходное положение — строевая стойка.

"Раз-два" — поднимаясь на носки, пальцы сжать в кулак, медленно поднять руки вперед, затем вверх, ладони внутрь, смотреть вверх, потянуться.

"Три" — опускаясь на обе ступни, с силой согнуть руки, локти прижать к туловищу, кулаки к плечам, лопатки соединить, смотреть прямо.

"Четыре" — разогнуть руки вверх, пальцы сжаты в кулак, ладони внутрь, прогнуться, смотреть вверх.

"Пять" — соединяя носки ног, присесть до отказа на обе ступни, колени вместе, ладони на бедрах, локти в стороны.

"Шесть" — встать (носки ног не разводить), поднимая руки вперед, развести их в стороны и назад до отказа (с рывком в конце движения), ладони вперед пальцы сжаты в кулак, прогнуться.

"Семь" — присесть до отказа на обе ступни, ладони на бедрах, локти в стороны.

"Восемь" — прыжком встать, ноги врозь на широкий шаг, руки на пояс.

"Девять" — разгибая левую руку и одновременно с поворотом туловища налево отвести руку в сторону и назад до отказа, ладонь вперед пальцы сжаты в кулак, смотреть на кисть левой руки (ноги не сдвигать).

"Десять" — повернуть туловище прямо, руки на пояс.

"Одиннадцать" — разгибая правую руку и одновременно с поворотом туловища налево отвести руку в сторону и назад до отказа, ладонь вперед пальцы сжаты в кулак, смотреть на кисть правой руки (ноги не сдвигать).

"Двенадцать" — повернуть туловище прямо, руки на пояс.

"Тринадцать" — резко наклониться вперед до касания пола пальцами рук, ладони назад (ноги не сгибать).

"Четырнадцать" — выпрямиться, поднимая руки вперед, отвести их в стороны и назад до отказа (с рывком в конце движения), ладони вперед пальцы сжаты в кулак.

"Пятнадцать" — резко наклониться вперед до касания пола руками, пальцы сжаты в кулак, ладони назад (ноги не сгибать).

"Шестнадцать" — прыжком строевая стойка.

Упражнение хорошо тем, что развивает память, координацию движений, разминает и укрепляет мышцы, мобилизует личность человека на командные действия.

Затем умывание, приведение себя в порядок, завтрак и занятия.

Мы уже научились просыпаться за несколько минут до подъема и лежали в постели, вспоминая, как нас будила по утрам мама и как мы, сонные говорили:

— Ну, дайте хоть раз в жизни поспать досыта.

Эх, мама-мама. При воспоминаниях у нас текли слезы из глаз, но проявление слабости было у нас не в чести, как у мальчиков, так и у девочек.

Спуску нам не давали. Самообслуживание было жестким. Унитаз, ванну и раковину для умывания мыли сами. Перед отбоем проверка. Найдена грязь — перемыть. Никаких перчаток, тряпка и каустическая сода. Не было никаких других моющих средств. А сода руки разъедает. Соблюдай аккуратность и убирай сразу за собой — и все будет в порядке.

Это потом я уже слушал песню суворовцев, таких же ребят, как и мы, но постарше нас, брошенных в казарменные условия:

Здесь нас дяди чужие грубо брали за ворот,

По ночам заставляли гальюны натирать,

А потом месяцами не пускали нас в город

И учили науке как людей убивать.

Нас учили этому реально. Перед нами был враг, а к врагу не должно быть жалости. А чтобы не было жалости, человек должен быть храбрым.

Храбрость воспитывалась так. Одна часть ребят готовила тайники-закладки, и прятала их в лесу недалеко от учебного корпуса. Затем готовилась описание-схема места закладки, и по этой схеме глубокой ночью нужно было изымать вложение тайника. Причем выход был по графику, чтобы одновременно в лесу не находилось двое человек. Не делалось разницы между мальчиками и девочками. Времени всего один час. Через час выпускаются сторожевые собаки.

В лесу страшно. Записка запоминается наизусть. Еще днем выверяются стороны горизонта, визуально отмечается точка отсчета. Все рядом, все легко, но это днем, а ночью и тени становятся длиннее, и звуки громче и за каждым кустом виделся то ли зверь, то ли лихой человек.

Найдя вложение, нужно бежать к учебно-жилому корпусу, чтобы успеть до выпуска сторожевой собаки. А для этого нужно было чувствовать время.

В мой последний выход я никак не мог найти вложение. Повторил маршрут заново, скрупулезно просчитывая пар-шаги (когда число шагов считается либо по правой, либо левой ноге, шестьдесят шесть пар-шагов взрослого человека считается за сто метров, у ребенка в полтора раза меньше). Наконец, я нашел "подарок" товарища и со всех ног пустился к учебному корпусу.

До спасительных и больших стеклянных дверей оставалось не больше двадцати метров, как часы, висевшие в вестибюле, показали ровно два часа ночи. Почти прямо передо мной дверь закрылась, а охранник демонстративно повернул ключ.

Я ткнулся носом в дверь, и резко развернулся лицом в ту сторону, откуда я прибежал. На меня неслась лохматая овчарка. Мы их видели из окон, как они бегают по безлюдной территории, охраняя наш сон. Но сейчас я был нарушителем, которого собака должна покарать.

Я стоял и ждал. Ждал, как Иисус Христос на кресте, расставив руки в стороны. Я чувствовал, что со всех сторон на меня смотрят люди. Но это люди, а что со мной сделает собака?

Я стоял и смотрел на собаку. Пусть будет то, что будет, а там посмотрим, что я буду делать для своей защиты. Возможно, что буду примером для своих товарищей, которым на практике объяснят, что мы здесь не в шуточки играем, а здешние собачки — злобные животные, несущие службу по охране территории от чуждого проникновения.

Подбежавшая собака остановилась и смотрела на меня в недоумении. Ее учили ловить нарушителя, сбивать его с ног и перехватывать руку с оружием. А здесь перед ней стоял небольшой человек, который не делал попыток убежать и вообще не двигался, расставив руки в разные стороны, показывая, что в них нет ни оружия, ни каких-то других предметов. И команды от хозяина нет. Подошел бы хозяин, дал команду: "фас" и тогда другое дело, можно и порвать этого неизвестно кого. Да и какая разница, кто он такой. Не ходи там, где не положено.

Постояв и не получив команды, собака села передо мной и стала глядеть на меня. И я глядел на нее. Я старался не мигать и смотрел, сколько выдержит собака. Мы во дворе играли в мигалки, кто дольше выдержит взгляд и не мигнет.

Собака мигала примерно раз в полторы минуты. Это я определял по счету. Кроме языков нас учили еще и общеобразовательным предметам как обыкновенных школьников, хотя способности у нас были выше средних, то и в математике мы тоже достигли неплохих результатов.

В каждое мигание собаки я потихоньку сантиметров на пять опускал руки, чтобы собака не почувствовала изменения положения рук. Они у меня устали до такой степени, что если бы я расслабил мышцы, то они упали бы как две тряпичные куклы по бокам.

Почему я так делал, я не понимал. Было какое-то наитие. Возможно, какая-то генная память подсказывала, как нужно обращаться с собакой. Все-таки собака — это социальное существо, в котором заложена генетическая преданность человеку-хозяину. И любой человек, по идее, может стать хозяином или другом собаки, но для этого нужно время.

За час я опустил руки и сел корточки, а потом и лег вдоль порога у входа. И собака легла рядом, согревая меня своим телом. Мы уже не были врагами, мы были друзьями, которым нужно выжить в этом суровом мире. Мне было тепло, откуда-то доносился запах благовоний, я сидел на высоком резном кресле и смотрел на чиновника в шелковом халате и черной шелковой шапочке с желтым камнем на лбу, который что-то докладывал, глядя в свиток:

— Пленных из княжества Гао — двадцать тысяч, из княжества Мэй — восемнадцать тысяч, Юэ — двенадцать тысяч. Наших войск тридцать пять тысяч. Предлагается уничтожить всех пленных, потому что мы не в состоянии кормить их. Письмо с предложениями императору уже подготовлено и начальник Сэ может приложить к нему свою драгоценную печать.

— Советник Хань, вы разочаровываете меня, — сказал я, — вместо того, чтобы увеличивать число подданных нашего императора, вы предлагаете уменьшить их количество и преподнести императору выжженные территории. Эти княжества должны кормить нас и кормить себя, а не мы кормить их. В этом есть основная мысль нашего императора и могущества Срединного государства. Мы не подданные монгольских захватчиков, жаждущих крови. Нам здесь жить, выращивать рис и воспитывать своих детей, которых нам родят представительницы самых знатных семей. Как только в небе зажжется первая звезда, пригласите ко мне всех князей с их военачальниками на ужин и на совет. Все наши военачальники должны быть в самых нарядных одеждах и относиться к побежденным как к равным. Считайте, что это приказ императора.

— Слушаюсь, — сказал советник Хань и, низко поклонившись и пятясь, вышел из моей резиденции.

Император наделил меня особыми правами с присвоением звания юань шуай — маршал. Нам были нужны победы, но нам были нужны свежие знания и готовые специалисты-управленцы, которые будут работать на нас на совесть, охраняя южные границы от набегов кханов, кхмеров, тайцев, тхаев, лао и горных тайцев и кхмеров, эти вообще особняком стоят.

Великий учитель Кун-цзы заповедовал нам человеколюбие и любовь к родственникам и сородичам, сыновнюю почтительность к родителям и предкам; уважение к старшим и подчинение им; честность и искренность; постоянное стремление к внутреннему самоусовершенствованию, вежливость. Нарушение одного из этих элементов нарушало гармонию и вызывало применение силы, которая не всегда является необходимым условием для управления территорией.

Любить нужно не только родственников, но и тех, кто становился другом на какое-то время и здесь нужно очень точно чувствовать, когда определенное время заканчивается, и близкий друг вдруг превратится в злейшего врага. Поэтому и к друзьям такого рода лучше не поворачиваться спиной, а под рукой всегда должен находиться острый нож, восток — дело тонкое.

Торжественный ужин прошел хорошо. Я преднамеренно опоздал на него на полчаса. Хотел заставить всех подождать и поволноваться мыслями о том, что могло заставить меня опоздать. По натуре я человек пунктуальный и не люблю людей, которые заставляют кого-то ждать, как высокопоставленных людей, так и людей подчиненных. Точность — это вежливость императоров. Императоров за это чтут и прощают им вынужденное опоздание, а когда это становится правилом, то и исполнение указаний императора становится таким же необязательным элементом, как и точность.

Южная кухня отличается преобладанием мяса пресмыкающихся и гавкающе-мяукающих. Южане даже гордятся своими экзотическими блюдами с названиями "битва дракона с тигром" из гадюки и кошки. Мы, северяне, к этому относимся несколько с предубеждением и предполагаем, что наступит такое время, когда южан будут третировать за это блюдо как за нарушение этических норм и живодерство.

Для моего стола готовил мой персональный повар, и стол мой стоял несколько в стороне от столиков поверженной знати.

Я поднял тост за наших новых соратников и верных слуг императора. От имени последнего преподнес дорогие подарки гостям, получив ответные подношения для себя самого и для императора.

Сам факт обмена подарками и вся его церемония скрупулезно записывались писцами и были равны вручению верительных грамот о верноподданичестве на виду у большого количества свидетелей и вассалов.

Бывшие сюзерены превратились в вассалов более могущественного сюзерена, и вассалы тоже стали его вассалами, сохраняя прежнюю подчиненность. Многие вассалы хотели бы стать напрямую вассалами императора, но тогда это нарушило бы ту стройную систему, которая была выстроена до нашего прихода.

Если кто-то думает, что перестройка или революция способны совершить чудеса, то он глубоко заблуждается. Все это ведет к новым потрясениям и жертвам раскола некогда существовавшей общности на новые общности, которые осмелились разрушить мощное целое в период безвластия. Берем самый простой пример. Армия — мощный организм, способный уничтожать даже более сильного противника и одерживать победы. Разбиваем армию на три дивизии, а каждую дивизию на три бригады. Получилось девять бригад. Под единым командованием они будут составлять армию, а без единого руководства будут всего лишь девять самостоятельных, но не способных поодиночке разбить противостоящую им армию. Даже хоккейная команда побеждает тогда, когда все играют по одному плану и в одни ворота. Если каждый будет играть так, как он может, не слушая тренера, то это будет не команда, а так, шарага, вышедшая на лед покрасоваться новенькой формой.

Нужно еще учесть, что никакие революции снизу не делаются. Снизу начинается мятеж или бунт, а он всегда бывает бессмысленный и беспощадный. Все революции происходят сверху. То царя кто-нибудь из офицеров табакеркой в висок стукнет, то царица прикажет взять под стражу своего царственного муженька, да и придушить его офицерским шарфом. И даже после этого никакие реформы с бухты-барахты не делаются. Сначала раздают чины и ордена, потом возвращают опальных сановников и меняют их на прежних фаворитов. То есть все ранее занятые места оказываются снова занятыми, только таблички в присутственных местах поменяли, и пошла жизнь такая же, какая она была и до этого.

Я слушал славословия и выступления придворных поэтов и удовлетворенно кивал головой от идиллии, царившей на приеме с поверженной элитой нескольких княжеств. Нет, не так, не с поверженной элитой, а с настоящей элитой поверженных княжеств. Элита не оказалась поверженной.

Выступал поэт Цао Цзыцзянь, младший брат одного из царственных князей. Очень толковый молодой человек. Как говорили лазутчики, его отец Цао Цао очень гордился своим сыном и хотел передать ему свой трон, хотя трон должен был наследовать старший сын Цао Пи. Но вот внезапно Цао Цао умер и на трон взошел Цао Пи, который начал жестоко мстить своему младшему брату, который мог стать царем. Наш приход спас Цао Пи, нужно будет приблизить его к себе и спасти для империи одного из самых многообещающих поэтов. Князей можно сделать сколько угодно, а поэты появляются не так часто на небосклоне благополучных царств.

Варят бобы, -

Стебли горят под котлом.

Плачут бобы:

"Связаны все мы родством!

Корень один!

Можно ли мучить родню?

Не торопитесь

Нас предавать огню!"

Как все точно сказано. Все мы дети одного корня, но одни из нас вершки, а другие — корешки и кто-то идет в пищу, а кем-то топят очаг, чтобы сварить эти вершки. И кто-то из небожителей всем руководит и потребляет все это себе в пищу.

Возможно, что это Гуаньди — бог войны и богатства, покровитель всех чиновников. А, возможно, это Жу Шоу — бог осени. Или Лэйгун — бог грома. У него тело дракона, человечья голова, и он колотит по своему животу, как по барабану. Не, все это идет от Паньгу — первопредка, рожденного от животворных сил Вселенной инь и ян. Когда он родился, вся Вселенная представляла собой куриное яйцо. И всем этим заправляет Юйди — верховный владыка, которому подчиняется вся вселенная: небеса, земля и подземный мир, все божества и духи.

— Подойди сюда, юноша, — сказал я, — твои стихи хороши, и они достойны звучать при дворе императора. С сегодняшнего дня ты поселяешься в моем дворце, а скоро мы поедем в столицу, где ты будешь прославлять имя и подвиги нашего императора.

Я видел, как потемнело лицо его старшего брата Цао Пи. Он бы не остановился перед уничтожением таланта. Такие люди опасны, но и без них тоже нельзя. Они имеют хорошее качество избирать в качестве своих жертв самых талантливых и способных людей. Их нужно держать в узде и выдергивать из их пасти полновесные рубины.

Я встал из-за стола, попрощался с гостями и пошел в свой кабинет, чтобы немного поработать, но вдруг у меня закружилась голова, и я стал падать.

Очнулся я от того, что почувствовал, как меня куда-то несут, и открыл глаза.

— Ну, и напугал же ты нас, парень, — сказал Глеб Владимирович, — а заснул ты так крепко, что тебя из пушки не разбудишь, и на каком языке ты говорил?

Глава 12

Происшествие с собакой сделало меня лидером нашей маленькой компании и привлекло ко мне внимание преподавателей и воспитателей.

Было установлено, что я говорил на мандаринском диалекте китайского языка. Это язык Северного Китая, который китайцы сами называли как гуаньхуа. Иероглиф гуань обозначает мандарин, а хуа — это язык, не физический, а способ общения, такой же, как и русский язык. В Китае великое множество языков и единение Китая произошло только лишь потому, что повсеместно стал насаждаться общий для всех язык — путунхуа. И в качестве общего языка был выбран мандаринский язык. Когда единое государство подходит к своему закату, все входящие в него части начинают вспоминать свои исконные языки и насаждать их в повседневную жизнь, закрывая для себя и для своих детей окно в большую жизнь, переселяясь в современные пещеры, оборудованные по последнему слову развития цивилизации и урча на языках, носителями которых являются две-три тысячи человек. Молодежь бежит с такой родины, ослабляя как ее, так и то государство, за счет которого они стали принадлежать к числу великих мира сего. А затем начинают рушиться гиганты, погребая под своими обломками тех, кто эту глыбу и разрушил. Из всех них остается только exotica типа острова Мальта или микрогосударств Западной Европы.

Но тогда я этого ничего не знал и, когда мне читали тексты на китайском языке, чувствовал, что это мне знакомо, но моих нынешних знаний не хватало для того, чтобы уяснить это самому и объяснить кому-то. В конце концов, был сделан вывод о том, что мне приснился какой-то сон, который совершенно не имеет никакого отношения к китайскому языку, о чем мне сказал Глеб Владимирович, но я-то чувствовал, что был далеко отсюда и занимал большую и важную должность.

Первую половину дня мы занимались иностранными языками, а вторая половина дня отводилась на ролевые игры и воспитание. Как в армии. До обеда занятия по программе, после обеда стрелковые и иные тренировки, а также политико-воспитательная работа.

Так как мы были уже взрослыми, то с нами занимались и изучением оружия, которое было по силам для наших маленьких организмов. У каждого из нас был свой пистолет Beretta 950 Jetfire, выпуска 1952 года, 22 калибр, 5,6 мм. Это запасное оружие секретных агентов или офицеров полиции, на самый крайний случай. Весит всего лишь триста граммов. Неплохо стреляет на двадцать пять метров, но наилучшие результаты достигаются при стрельбе в упор. Хитрость этого пистолета была еще и в том, что можно было зарядить и без дергания затвора на себя. Нажав на кнопку, мы освобождали ствол, он поднимался, туда вставлялся патрон и затем ствол ставился на место в готовности к стрельбе. Представьте себе, какая была у нас гордость при обладании оружием. У девчонок гордости было не меньше, чем у мальчишек. Мы должны были подойти почти вплотную к объекту поражения, который ничего не должен заподозрить от приближающегося ребенка, и всадить ему несколько пуль в живот в те точки, которые вызывают смерть. На манекенах они были отмечены красными токами и прямо на уровне наших голов. Мы с азартом стреляли, совершенно не представляя, что мы будем делать, когда нам придется стрелять по живым людям. Но если есть механический навык и умение обращаться с оружием, то преодолеть моральный барьер несколько легче, потому что ты готов к тому, чтобы совершить подвиг за свою родину, то есть выполнить то, что тебе прикажут. А приказы, как известно, обсуждению не подлежат.

Второй вид подготовки — физическое воздействие на противника. Мы должны были драться друг с другом. С чего, зачем, мы не должны были рассуждать, а должны были дубасить друг друга, нанося противнику физическое поражение. Из всех защитных средств были только толстые кожаные перчатки, совершенно не похожие на те, которые используются боксерами.

Инструктор поставил меня и Рабича в одну пару. Мы стояли друг перед другом и не знали, что нам делать. За что его колотить? Те же мысли были и у него.

— Котек, Рабич, — кричал инструктор, — вы что как зайцы на полянке? Рабич, врежь этому умнику по морде, чтобы он умылся кровавыми соплями. Посмотри, он трясется от страха. Ты его победишь, я за тебя болею.

Вокруг смеялись ребята, и смех их был нервным, потому что после нас им придется драться друг с другом в этом спортзале. Девчонки настороженно помалкивали. Они будут драться отдельно от нас.

Мигнув Рабичу, я бросился на инструктора и стал наносить ему удары в область груди, куда мог достать. Подбежавший Рабич схватил его за ноги, и мы принялись бить опешившего инструктора. Очень скоро он пришел в себя и раскидал нас в стороны как щенят.

— Ну, волчонки, вы меня достали — злобно сказал инструктор и двинулся в мою сторону, натолкнувшись на стену ребят, вставших рядом со мной. Скопом мы бы его покалечили.

Инструктора от нас убрали, а с нами провели разъяснительные занятия и объяснили, что нужно делать в случае нападения на врага или защиты от него. Драки у нас стали получаться и в пылу азарта мы переходили допустимые грани, для чего с нами были опытные инструкторы и воспитатели. Из нас действительно получались хорошие волчата.

На лекциях нам рассказывали, откуда появляются дети и что означает повышенное внимание взрослых дядей или тетей к маленьким мальчикам или девочкам. Что движет взрослыми в отношении детей, как различить обыкновенное отношение к ребенку от сексуального. Мы этого не знали, да и в то время и взрослые в этом отношении были сущими детьми, отчего в стране нашей была пуританско-коммунистическая мораль во всем.

Периодически нас поодиночке вывозили в семьи коммунистов, вынужденных проживать в Советском Союзе, так как в своих странах они были преступниками, по которым плакали палачи.

Я ездил в семьи французов и иранских курдов, бывших офицеров Мустафы Барзани. Мы играли с их детьми, пока старшие обсуждали какие-то свои вопросы. Дети в компании намного быстрее учат язык, нежели ученики в классе. Способность к обучению заложена в людях генетически и все люди, начиная от взрослых и заканчивая маленькими детьми, делятся своими навыками и знаниями, обогащая этим себя. Те, у кого нос всегда вверху, оказываются самыми глупыми во всех вопросах.

Собственно говоря, во всем мире разговаривают короткими предложениями, это только в России пытаются разговаривать длинными предложениями на половину страницы, отчего слушающий нередко теряет нить повествования и перестает вообще прислушиваться к говорящему, или выискивая в потоке слов знакомые и интересующие его слова. Так и дети разговаривают конкретно, помогая жестами рук или красноречивыми взглядами. Главное — уловить суть мышления и понимания мира детьми, все остальное вторичное и приходит с возрастом, а уровень мышления и понимания ребенка должен внешне оставаться на детском уровне.

Лишь потом, спустя годы, я узнал, что в Иране на советских штыках были созданы Демократическая Республика Азербайджан под руководством Джафара Пишевари и Мехабадская Республика во главе с Кази Мухаммедом и Мустафой Барзани. Обе республики просуществовали до 1946 года, пока советские войска не были выведены из Ирана.

С нашими девочками мы практически не общались. С чего бы это мальчишки играли с девочками? У них свои интересы, а у нас свои. Хотя, мне нравилась одна девочка с красивым псевдонимом Сулико.

Глава 13

В апреле 1957 года я был вывезен в Иран на выполнение настоящего задания. Со мной был полуслепой певец по фамилии Насими и я в качестве его поводыря. Нас забросили через сухопутную границу в провинции Хорасан темной ночью и всю ночь мы шли по пустынной дороге в сторону большого города, росшего на наших глазах на фоне гор.

Заброска это не от слова бросать. Просто нам показали место, где безопасно перейти границу, и мы ее перешли.

Насими перепевал стихи Руми-Мевлеви о свирели, которая только одна может спеть о душе человека и его судьбе:

Вы слышите свирели скорбный звук?

Она, как мы, страдает от разлук.

О чем грустит, о чем поет она?

Я со своим стволом разлучена.

Не потому ль вы плачете от боли,

Заслышав песню о моей недоле....

Загляни туда, где камыш растет,

Мелодию ты зарослей послушай,

Вдохнуть коль сможешь в дудку ты

Вторую жизнь, раскроет пред тобой она

Истину величиной в целую жизнь.

Старый Иран совсем не похож на тот новый, который мы видим сегодня. Свободно одетые и свободные женщины, раскрепощенные мужчины, всегда одинаковые мальчишки и никакого засилья имамов и мулл, заглядывающих во все щели человеческого бытия.

Песни Насими нравились всем, и мы собирали плату за пение, иногда выходило по двадцать риалов, то есть два тумана, на которые мы могли покушать плова и выпить ароматного чая с наватом в чайхане и еще оставались деньги на завтрашний день.

Я первый раз был за границей и был как бы гражданином того государства, в котором находился. Везде были видны следы пребывания советских войск: замазанные краской названия улиц и лавок. Рядом с надписью: "Нан" была видна надпись "Хлеб". Были и другие примеры, но это русское слово "хлеб" роднило меня со страной и говорило о том, что я не на чужбине.

Выпроводив советских оккупантов и расправившись с мертворожденными советскими республиками в Иране, правительство с большим удовольствием бросилось в объятия инглизов (англичан), оставшихся в Иране для защиты интересов нефтяных компаний.

В селение Донгузхана (Свиная деревня) мы добрались на исходе седьмого дня пути. Там я был на правах племянника хозяина, пришедшего с оказией в гости к дяде. Наконец-то я выспался на лежанке в тени у дома и сытно поел домашней пищи. Сын хозяина сначала с опаской смотрел на меня, а потом мы разговорились, и стали вместе играть.

— Али, — спросил меня сын хозяина Реза, — почему у тебя голубые глаза и волосы намного светлее моих?

Вопрос был поставлен не в бровь, а в глаз. Мои учителя то ли не учли это, то ли им было все равно, вернусь я или нет, но моя внешность несколько отличалась от внешности мальчиков в персидских селениях. Насими мне ничего не говорил, потому что он подслеповат и ничего этого не видел. Кроме того, я не мочился на корточках, как это делают все местные жители, и я не был обрезан.

Сейчас я прекрасно понимаю смысл анекдота, когда заброшенный в Германию американский агент на чистейшем немецком языке поинтересовался, где находится ближайшая пивная. Немец посмотрел на него и спросил: ты американский шпион? Шпион просто опешил и спросил, откуда он узнал. А немец так спокойно и говорит, что у них в Германии негры по утрам по картофельным полям не шляются.

Я был в положении того же негра и для меня было сделано все, чтобы я провалился. А, возможно, это и было так задумано.

Я достаточно спокойно сказал Резе, что не знаю своего отца, он был каким-то русским офицером и что люди меня и так называют пэдаре сухте (бастард, дословно — сын сожженного отца). Но с муллой договоренность уже есть и по возвращению домой я сделаю все, что положено правоверному мусульманину.

Через день пришел офицер-инглиз и взял меня с собой как своего слугу. Сев в машину, офицер заговорил по-русски:

— Котек, сейчас мы поедем в одно место, где ты будешь прислуживать за столом. Твоя задача — разрядить пистолет офицера, который будет лежать рядом со мной на достархане.

Достархан был на окраине близлежащего города и был устроен вокруг огромной шелковицы. Там одновременно могло находится с десяток человек, но не было никого, кроме повара, который занимался приготовлением шашлыка и закуски. Офицер расплатился с ним и сказал, в какое примерно время можно будет приехать и убрать остатки пиршества.

— Котек, ты будешь подавать нам шашлык и зелень. Поливать воду на руки и подавать полотенце для утирания. Ты будешь подносить спичку для прикуривания сигарет и вообще будешь мальчиком на побегушках. Это понятно? Сейчас приедет офицер. Он вооружен американским пистолетом "Кольт". Когда мы подвыпьем, ты по моему сигналу достанешь из пистолета магазин с патронами и спрячешь его под ковром. Все понял?

Я утвердительно кивнул головой. Как хорошо, что рядом с тобой находится наш человек, пусть даже в чужой военной форме.

Офицер, старший лейтенант шахской гвардии приехал минут через десять. Умыв руки и лицо, два друга расположились на достархане и выпили водки "Московская" из бутылки с засургученным горлышком, которую открывал сам инглиз. Я подносил шашлыки и овощи с зеленью, готовил черный чай, заваривая его по наитию, так как чая выпито было немало, как и водки.

Наконец, инглиз махнул мне рукой, чтобы я что-то принес или убрал, и я стал прибирать уже съеденное, приблизившись к снятому поясному ремню нашего гостя. Толстая кожаная кобура желтого цвета скрывала только ствол пистолета, а рукоятка торчала снаружи. Нажав на кнопку на рукоятке, я тихонько извлек магазин с патронами и положил его под ковер на достархане. После этого я принес миску с жареным мясом и нарезанными крупными помидорами.

Я тихонько сидел в стороне и прислушивался к тому, что говорят взрослые.

— Господин Мухаммади, — говорил инглиз, — мне очень приятно принимать вас здесь как самого дорого гостя. Я хорошо знал вашего покойного отца, который был моим самым большим другом. Незадолго до своей смерти он говорил мне, что вы замените его на посту нашего помощника. Мы тоже видели ваши перспективы и помогали материально вашей семье, чтобы вы могли продолжать обучение в столичной военной академии шахской гвардии. Сейчас настало время, когда вы должны помочь нам.

По логике разговора, офицер должен был что-то ответить на предложение, но он молчал.

— Я понимаю, — продолжал инглиз, — что ваше молчание говорит о том, что вы согласны со всем мною сказанным и что у вас состоялся разговор с вашим отцом о том, что вы будете и дальше работать с нами, как и он. Кстати, ваш отец был большим другом Советского Союза, интересы которого я представляю здесь.

Последние слова вызвали очень сильное беспокойство офицера. Он схватился за свое оружие, но тут же опустил его.

— Вы уже разрядили мой пистолет? — спросил старший лейтенант Мухаммади. — Это все ваш мальчик с голубыми глазами?

— Видите, как все просто и как хорошо, что вы все понимаете, — сказал инглиз, — давайте выпьем еще по рюмочке водки и продолжим разговор.

Они выпили водки и стали молча закусывать жареным мясом и овощами. Я залил чайники кипятком и подал на достархан чай. Иранский офицер посмотрел на меня и сказал:

— Вы далеко пойдете, молодой человек.

Я приложил руки к груди и скромно сказал:

— Моташаккерам, агаи сетване йекь (Спасибо, господин старший лейтенант).

— Немцы нам говорили, что советская разведка использует младенцев, — сказал Мохаммади инглизу, — но никто из нас не верил в это. А сейчас мне приходится поверить немцам. Что же вы хотите от меня?

— Нам много не надо, — сказал инглиз. — Вы должны понимать, что мы не имеем никаких агрессивных намерений в отношении вашей страны. Присутствие наших войск во время большой войны было вызвано только тем, что Германия хотела использовать вас в качестве плацдарма для нападения на СССР. Но опасность прошла, и мы вернулись домой. Сейчас в вашей стране остались инглизы, а скоро их сменят американцы. Они принесут демократию и голых женщин, а ваши муллы будут тайком и по ночам пробираться в мечети, чтобы тайно провести службу. Америка наш злейший враг, а в борьбе с врагом нужны хорошие друзья.

— Мне нужно все это обдумать, — сказал старший лейтенант, — давайте встретимся завтра, и я дам вам исчерпывающий ответ.

На том и порешили.

Утром примчался инглиз.

— Старший лейтенант застрелился, — сообщил он мне, — собирайся, поедешь домой. Я постараюсь подвезти тебя ближе к границе. Если что-то случится, беги один и старайся идти к границе ночью. Там тебя уже ждут.

Инглиз достал из кармана блестящий никелированный контейнер, очень похожий на "кремлевскую таблетку" на тоненькой леске. Петельку на леске инглиз надел мне на зуб и заставил проглотить "таблетку" с глубоким вдохом и глотком теплой воды. Не с первой попытки, но все-таки контейнер проскочил внутрь моего организма и дернул за леску, показывая, что он остановился.

— Смотри, Котек, — сказал инглиз, — там очень важные данные, которые не должны попасть в чужие руки. Если убежать не удастся, вытяни контейнер и спрячь в грязи и никому не говори, что у тебя что-то было. Возьми свою "береттку", может, где-то и поможет. Пойдешь в обход города Лютфабада. На окраине города огороды, а конец огородов — это граница. Будешь ориентироваться на наблюдательные вышки. Ляжешь на землю и увидишь их на фоне неба. Вышки только на советской территории. Второй ориентир — железная дорога. Она на советской территории и в полукилометре от границы. Когда тебя приведут к офицеру, скажи ему, чтобы он сообщил в штаб слово "Шираз".

В сорока километрах от границы инглиз остановился, дал мне кусок хлеба, воду в бутылке из тыквы и показал пальцем направление движения.

— Старайся никому не попадаться на глаза, — сказал он, — все эти глаза работают на шахскую службу безопасности. Постарайся добраться до наших, сынок, — он хлопнул дверцей машины и покатил назад, отчаянно пыля иранской пылью.

Вам никогда не доводилось остаться где-нибудь в чистом поле на чужбине с куском хлеба и бутылочкой воды под азиатским солнцем, сжигающим все, что встречается у него на виду? А представьте себе то же самое. И представьте, что вам еще нет и семи лет, а у вас в кармане дамский пистолет и вы выполняете секретное и ответственное задание. Я не знаю, каким местом думали наши руководители, и было ли во всем этом нечто неестественное, но мы все были сталинскими орлятами, готовыми с пулеметом в руках встретить страшного врага и защитить свою родину, потому что взрослые были перебиты Сталиным, а самые инициативные посажены в тюрьмы.

Через несколько километров пути я увидел в стороне от дороги чью-то могилку с небольшим мазаром наверху. Большие мазары ставят шейхам и вообще святым, чтобы путники могли совершить и вознести хвалу Аллаху, а маленькие мазары посещаются только в дни праздников и теми, кому в данный момент не совсем хорошо на этой бренной земле.

Я спрятался в этот мазар, защитив себя от солнца и получив хороший отдых. Главное — хорошенько поспать в тени и под дуновение легкого ветерка до наступления темноты, потому что путь предстоит неблизкий.

Детский организм засыпает быстро, но я еще применил способ аутогенной тренировки, представив себе море, которое я никогда не видел, но по рассказам это было огромное поле воды, которое переливается на солнце, а морской ветер — бриз — очень полезен для организма и вылечивает болезни.

Я закрыл глаза и увидел красные пятнышки, которые стали превращаться в одно большое черное пятно. Я стал падать, но был подхвачен своими телохранителями.

— Врача к господину маршалу, — закричал церемониймейстер.

Этот крик был сигналом, по которому охрана закрыла все двери и встала с копьями и с луками, чтобы никто не мог безнаказанно покинуть помещение, где проходили торжества. После этого все присутствующие встали на колени и стали читать молитвы о моем выздоровлении, потому что каждый из них мог быть отравителем. Вернее, не сам бы он отравил меня, а его доверенные люди, которые работали на кухне и были в прислуге. Достаточно отравить чай в одной чашке, сладости или набросать яд в сахарную пудру, в которой вываливается вареное сало, придавая ему не свойственный жиру вкус. Еще легче добавить яд в карамелизированные яблоки, нанизанные на тонкую бамбуковую палочку по типу восточного кебаба.

— Командующий Сэ, — доложил начальник охраны, — прибыл Вэй ишэн (врач).

Я кивнул головой, как бы говоря, что согласен с кандидатурой врача.

Врач Вэй с поклоном принялся колдовать надо мной, щупая мои руки, заглядывая в глаза, нажимая пальцами на какие-то точки, а затем при помощи треугольного ножа он отворил кровь на моей левой руке. Я с интересом смотрел на все эти манипуляции.

Врач Вэй капнул капельку моей крови на тонкую пластинку из стекла, которое было очень редким в то время, и размазал ее при помощи деревянной лопатки. Затем он внимательно посмотрел на кровь на просвет, еще более внимательно посмотрел через линзу из горного хрусталя и присел рядом с моей постелью:

— Командующий Сэ, вы очень утомились. Вам нужен отдых, прогулки по свежему воздуху, хорошее вино перед едой и будет лучше, если вы полюбите красавицу, которая потом может стать вам прекрасной женой. Если вы не собираетесь в ближайшее время создавать семью, то любовные игры будут иметь самое эффективное целительное воздействие.

Получив положенное вознаграждение, врач откланялся, а охрана отошла от дверей и окон дворца. Но больше всех радовались гости, которым удалось избежать процедур по поиску злоумышленников. Не получилось в этот раз, получится в другой.

Врачебный диагноз тайной не стал. И каждый день мне представляли знаменитых красавиц, на которых должен упасть мой начальствующий глаз, а родственники девушки должны получить определенные преференции по сравнению с другими княжествами, и по-другому быть не могло, иначе бы нарушилось система противовесов в империи. Все там висело на взятках, кумовстве и фаворитизме. Вышиби одно звено, и сразу начнутся всякие революции и перестройки. А звено вышибить может только тот, кто эти звенья сам и создавал. Получается, что разрушением системы правитель сам вышибает из-под себя табуретку, на которой он твердо стоял.

На седьмой день ко мне привели красавицу Мэй Ли (Прекрасная слива). Она играла на древнейшем музыкальном инструменте — гуслях под названием сэ. Гусли во всем мире очень просты, а в Китае они были самыми первыми. Мудрые китайцы брали обыкновенную прямоугольную доску и на нее натягивали пять шелковых струн. Когда мастерство музыкантов выросло вместе с величием Китая, число струн увеличилось до семи. Сначала сэ стоял прямо на полу, а музыкант играл, стоя на коленях, но потом, по моей инициативе, для сэ сделали ножки, и музыкант играл, лишь склонив голову перед повелителем.

Мэй Ли играла о чем-то далеком, красивом и тревожном и сила ее музыки притягивала меня к ней. Она единственная, кто остановил мою хандру и побудил к дальнейшей активной деятельности. Я начал объезды покоренных княжеств, на ходу исправляя все то, что не соответствует интересам нашей империи. Я вершил суд над подданными князей, показывая, что самой высокой властью является власть императора.

Окруженный всеобщим вниманием и раболепием, красотой женщины и завораживающей музыкой, я потерял бдительность и выпустил бразды управления собственной безопасностью. Я не обращал внимания на то, что начальник моей охраны носил перстни с большими драгоценными камнями, а его доспехи стали позолоченными и что число наложниц в его гареме выросло до двадцати семи. Он был с потрохами перекуплен князьями Яо и Ци, замышлявшими создать новую империю из завоеванных княжеств.

Когда человек начинает думать, что он мудрее всех мудрецов, это означает, что ум его ослаб настолько, что он становится похожим на пятилетнего ребенка, который считает, что весь мир — это его нянька и несколько слуг, помогающих ему кататься на деревянном коне.

Я сидел и слушал музыку Мэй Ли, прикрыв от удовольствия глаза, как вдруг в музыке я услышал топот множества копыт, а вбежавший в покои начальник охраны попытался меня убить. Зато красавица Мэй Ли куда-то незаметно исчезла.

Мои воинские навыки дремали, но не спали. Я дал отпор бывшему первому телохранителю и под охраной трех верных слуг выбрался из замка, уже окруженного мятежниками.

Я мчался к своему войску, которое томилось в бездействии на границе.

— Ничего, мои верные воины, — думал я, — скоро ваше ожидание закончится, вы наполните ваши карманы золотом и драгоценными камнями, а ваши мечи допьяна напьются вероломной крови.

Первую ночь мы ночевали в стороне от дороги. Я спал, тревожно прислушиваясь к ночным шумам, в готовности вскочить и обнажить свой меч. Вышедший из лесной чащи лев неслышно подошел ко мне, обдал своим горячим дыханием и лизнул шершавым языком по лицу.

Я открыл глаза и увидел над собой огромную морду, которая могла принадлежать любому дикому животному, но вот глаза, ласковые и преданные, выдавали в ней собаку. Это был среднеазиатский алабай. Огромная собака, которая охраняет хозяина и пасет вместе с ним скот, отрабатывая получаемую от хозяина еду.

Я протянул руку и погладил собаку по морде. Она была примерно моего роста и весила ничуть не меньше, чем я. Я не представлял для нее никакой опасности, и она относилась ко мне как к человеческому детенышу.

Снаружи раздался свист, и собака исчезла также внезапно, как и появилась.

Я выглянул из мазара и увидел чабана с мальчишкой, которые гнали небольшую отару, голов сорок-пятьдесят овец в ту сторону, в какую нужно идти и мне.

Я вышел наружу и напросился идти вместе с ними, так как остался один и разыскиваю своих родственников, которые живут недалеко от границы.

Два дня мы шли в сторону города Лютфабада, а потом я "потерялся", так как заметил советские наблюдательные вышки и видел дым паровозов на железной дороге. До моего дома мне оставался один шаг.

В Средней Азии вечер очень короткий. Сначала наступают сумерки, которые сменяются глубокой ночью, как будто кто-то выключает электрическое освещение.

Я шел по окраине пригорода, вдоль огородов с овощами и арбузами, как вдруг сзади раздался голос:

— Стой, ту куда идешь?

Меня преследовал неизвестно откуда взявшийся жандарм пограничной стражи с огромной винтовкой "Брно" на плече. Оглянувшись по сторонам, он бросил винтовку на землю и пошел ко мне со слащавой улыбкой, на ходу расстегивая брюки с огромной мотней.

В чем суть дела, я уже понимал. Нам, как взрослым, рассказывали о домогательствах взрослых к детям. Когда до жандарма оставалось не более пяти шагов, я достал пистолет и семь раз выстрелили в живот извращенцу. Он упал и затих. Выстрелы только мне казались громкими, а на самом деле их никто не слышал, потому что звук выстрела из оружия калибра 5,6 мм никогда не бывает громким.

Советская пограничная застава находилась всего лишь в трехстах метрах от границы, и меня быстро заметил часовой по заставе.

Два солдата в зеленых погонах выскочили из небольшого деревянного домика и побежали ко мне, но я и не думал убегать от них.

— Пацаненок, товарищ командир, — доложили они вышедшему из казармы офицеру в хлопчатобумажной форме и золотых погонах.

— Эсме шома чист? (Как тебя зовут?) — спросил меня офицер на фарси.

— Это не так важно, — сказал я по-русски. — Срочно доложите обо мне в штаб и передайте слово "Шираз".

Мои слова были громом среди ясного неба для пограничников. Нарушителей границы они видали разных, но только не таких, как я.

Меня заперли в какую-то вонючую комнату и принесли чашку с едой, что-то среднее между кашей и супом. Голод не тетка и я съел все без остатка.

— Что, буржуйские-то харчи не такие вкусные, как наши? — спросил меня охранявший солдатик и сам засмеялся своему вопросу.

Я не стал с ним разговаривать и улегся спать.

На следующий день к обеду приехали два офицера из штаба отряда. Когда они вышли из "эмки", то они были покрыты тонким слоем пыли, как будто работали где-то на пылевой мельнице.

Меня привели в канцелярию заставы и выгнали всех посторонних.

Один из офицеров на фарси спросил меня, кто приказал мне передать слово "Шираз".

Я ответил по-русски, что не буду отвечать на этот вопрос, и вообще буду разговаривать только с теми, кого я знаю лично.

Офицеры были тертыми калачами и стали наседать на меня, обвиняя меня в том, что я иностранный шпион и что заброшен сюда фашистами, требовали от меня нарисовать мой маршрут движения к границе, где мои явки в советском тылу, кто связник и какие пароли. Один из них замахнулся на меня, но я вытащил из кармана свою "беретту" и сказал, что шлепну его как того жандарма, который попытался снимать штаны рядом со мной. После этого я положил пистолет на стол и сказал, что устал и буду ждать тех, кого знаю лично.

Меня отправили под конвоем в арестантскую, а я слышал, как офицеры кричали на начальника заставы матом, что он не произвел мой личный досмотр и что я был вооружен пистолетом.

Еще через час мне завязали глаза и посадили в машину, на которой меня отвезли в пограничный отряд, расположенный в ста сорока километрах от столицы Советской Туркмении.

Арестантская комната в пограничном отряде такая же вонючая, только размером побольше, а еда такая же, как и на заставе: супчик из сушеной картошки и моркови.

Мою одежду забрали для осмотра, а меня переодели в какую-то огромную одежду полувоенного образца.

Еще через два часа меня повели в баню. Там меня ждал парикмахер, который подстриг меня по моде того времени, практически налысо с челочкой спереди. Затем меня помыли и попарили в парилке, а на выходе меня переодели в форму матроску: короткие черные штанишки на помочах, рубашка с полосатым гюйсом и бескозырку с ленточками и надписью золотыми буквами "Моряк". Одним словом, чучело чучелом.

— А что, другого ничего не было в магазинах? — спросил я.

А другого ничего тогда в магазинах не было, это и то достали из-под прилавка. Магазинщик припрятал костюмчик для своих родственников, но пришел сарбаз-башлык и пришлось все отдать ему.

Два офицера, которые привезли меня в отряд, на той же "эмке" повезли меня в Ашхабад.

— Где мой пистолет? — спросил я.

— В пакете, — как-то нехотя ответил офицер, знавший фарси. — А ты откуда знаешь иностранный язык? — спросил он.

— От верблюда, — сказал я на фарси, и мы все вместе засмеялись. И вместе с этим смехом я понял, что я уже дома.

В управлении пограничного округа меня ждал Глеб Владимирович, который встретил меня как родного. Ему я и сообщил о контейнере, который привязан к моему зубу. Вызванный доктор извлек "кремлевскую таблетку" и передал ее самому главному офицеру — генералу с красными лампасами. Обошлось без рыгания, зато я сейчас мог кушать все, что угодно.

В этот же день на военном самолете мы прилетели в Москву и на машине приехали в наше логово. Первая моя командировка завершилась.

Глава 14

1957 год оказался богат на события. О многих мы тогда не знали и только через много лет после приоткрытия газетной информации мы можем себе представить, почему все делалось так, а не иначе.

Были восстановлены автономии балкарского, чеченского, ингушского, калмыцкого и карачаевского народов, упразднённые в 1943-1944 годах в связи с их депортацией в Среднюю Азию. Этим народам разрешено вернуться на Кавказ.

В этом же году окончательно подавлен Венгерский мятеж и отменены военно-полевые суды.

Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв стал дважды Героем Социалистического Труда за освоение целины.

ЦК Компартии Китая принял "Указания о движении за упорядочение стиля работы", утвердившие переход партии к "китайским методам" строительства социализма на основе идей Мао Цзэдуна и направленные на "ликвидацию явлений бюрократизма, сектантства, отрыва от масс".

Президиум ЦК КПСС сместил Н. С. Хрущёва с поста Первого секретаря ЦК, в руководстве страны возник раскол, а затем Пленум ЦК отменил решение о смещении Н. С. Хрущёва с поста Первого секретаря ЦК.

В Москве прошел VI международный фестиваль молодёжи и студентов. На него приехали 34 тысячи юношей и девушек из 131 страны мира. Разбавили русскую кровушку кровями всех стран мира, сделали инъекцию демократии в систему социализма.

В новых московских районах Черёмушки и Кузьминки были возведены первые кварталы панельных домов.

Смещён министр обороны, член Президиума ЦК КПСС Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

СССР запустил космический аппарат "Спутник-2" с собакой Лайкой на борту.

Городу Чкалов возвращено историческое название Оренбург, Чкаловская область снова переименована в Оренбургскую область.

Переведена на русский язык и вышла в продажу повесть А. Линдгрен "Малыш и Карлсон, который живёт на крыше".

Кроме этого была решена и наша судьба. Оказалось, что мы входили в отдел "Ф" 1-го (Разведывательного) управления НКГБ СССР, который возглавлял Павел Судоплатов. В 1953 году генерал-лейтенант Судоплатов был арестован как "пособник Берии" по обвинению в заговоре. Он талантливо симулировал помешательство и находился в Ленинградской специальной психиатрической больнице, но, вероятно, скоро его признают здоровым и будут судить. А нас, как осколки сталинизма, выкинут на свалку истории.

В июле 1957 года нас расформировали и отправили по домам.

Перед отправкой с нами беседовали врачи, типа как последний медицинский осмотр. На осмотре присутствовали и наши непосредственные руководители.

— Котек, — как-то проникновенно спросил меня Глеб Владимирович, — почему в твоем пистолете остался только один патрон?

Я и сам не знал, сколько раз я выстрелил в жандарма, поэтому и ответил так неопределенно:

— На всякий случай.

Анализируя это все сейчас, я представляю, как это было понято моими руководителями. Мальчик оставил последний патрон для себя. С одной стороны, это понятно, а с другой стороны — всякий ли пустит себе пулю в лоб? Если тебе предстоит попасть в руки изуверов, к числу которых мы прекрасно понимаем, кого можно относить, то лучше действительно пустить себе пулю в лоб, потому что смерть твоя неминуема, причем в муках, которые воспеваются и воспитываются с детства представителями этой группы людей, называющих себя самыми мирными людьми во всем мире.

— Ты правильно сделал, Котек, — сказал Глеб Владимирович, — мы получили данные о том, что на следующее утро было найдено тело жандарма со спущенными штанами. Следствие посчитало, что он пал жертвой со стороны родственников маленьких мальчиков, которых он изнасиловал.

— А что я принес в контейнере? — спросил я.

— Тебе это так интересно? — рассмеялся мой руководитель. — Запомни, любопытной Варваре в дверях нос оторвали.

— Получается, что если бы этот контейнер пропал, то ничего страшного и не произошло? — спросил я.

Глеб Владимирович глубоко задумался, а потом сказал:

— Принесенная тобой информация крайне важна и сейчас, но никто не должен знать, что это за информация и кто ее знает.

Я улыбнулся и сказал:

— Наверное, инглиз за нее получит орден?

— Обязательно получит, — обрадовано сказал мой руководитель, не понимая, что он уже попал в поставленную мною мышеловку.

— А я орден получу? — как можно невиннее спросил я.

Оп-па, а вот этот вопрос на всех уровнях даже и не обсуждался.

— Понимаешь ли, Котек, — протяжно и расстановкой начал говорить Глеб Владимирович, обдумывая каждое слово, — вопросы награждения относятся к компетенции самого высшего руководства, и оно решает, кто достоин награждения орденом или медалью. Так что будем ждать.

Правильно мой отец говорил, сидя за бутылкой с другими фронтовиками:

— Кому ордена и медали, а нам с тобой ни *уя не дали.

А отец мой был на фронте с 1941 по 1945 год и имеет медали "За оборону Советского Заполярья", советскую и польскую медали "За Варшаву", медаль За победу над Германией, а вот наград за совершение подвигов не было. Да и потом, когда уже и я служил, то во всей армии и до сегодняшнего дня существует такой же принцип отличия военнослужащих за службу: "Кому ордена и медали, а нам с тобой ни *уя не дали". Цари следили, чтобы офицеры не оставались без отличий за свою службу, но и это им не помогло, когда началась революция, то те же офицеры, присягавшие царю и носившие иконостас орденов и медалей, палец о палец не ударили, чтобы спасти его. Однако, все равно приятно показать, что не зря человек служил Царю и Отечеству.

Затем Глеб Владимирович вышел и со мной остался один врач.

— Смотри сюда, — строго сказал он, — и не моргай.

Он достал из кармана блестящий золотом кругляшок на цепочке с профильным изображением адмирала Нахимова и стал качать им как маятником перед моими глазами.

— Сейчас я тебе скажу слово: "замри" и ты все забудешь. Ты будешь прежним мальчиком по имени Андрей. Ты никогда не вспомнишь о том, что ты здесь видел, и никогда не будешь вспоминать об этом. Когда будет нужно, к тебе придет человек и скажет слово: "отомри", тогда ты снова будешь тем, кем был до этого здесь. Итак, я считаю: раз, два, три, замри! Ну, что же, состояние здоровья в вас нормальное и в дальнейшем лечении вы не нуждаетесь, молодой человек.

Врач что-то записал в истории болезни, улыбнулся и сказал:

— Можете ехать домой, остался последний месяц лета, а первого сентября в школу.

За мной зашел какой-то незнакомый мужчина, мы вышли на улицу и сели в машину. Я с интересом рассматривал дорогу, по которой мы ехали в большой город.

— Это Москва, — сказал мужчина. — Ты здесь был в детском пансионате и долечивал свою поломанную ногу. Все получилось хорошо и скоро ты увидишь свою маму, с которой поедешь домой.

Примерно через полчаса езды мы приехали на вокзал, и я увидел маму в черном пиджаке и черной юбке, а на голове у нее был повязан светло-желтый платок с красными цветами.

Я побежал к ней, уткнулся в ее подол и был так рад, что скоро увижу папу, брата, наш дом, нашу одну комнату, в которой мы жили всей семьей, и мне казалось, что ничего лучшего быть не может.

Из Москвы мы ехали на поезде в плацкартном вагоне, просторном, наполненном разными людьми, сидящими и лежащими на всех полках. Как только мы тронулись в путь, так все сразу достали свои узелки и свертки и начали подкрепляться перед ночью дороги.

Подкрепились и мы с мамой. Я ел московские продукты, купленные мамой на станции, и думал, что никогда не ел ничего вкуснее, хотя где-то в глубине подсознания мне казалось, что я ел намного лучше и вкуснее.

Мама уложила меня спать к стенке на нижней полке и о чем-то вполголоса переговаривалась с соседкой, тоже уложившей свою дочку спать. Неспешный стук колес не только убаюкивал, но и раскладывал по полкам все, что говорили женщины.

— Моя после травмы стала такой серьезной, как будто постарела лет на двадцать, — говорила соседка. — По всем вопросам стала говорить степенно, сама научилась читать и читала все подряд, потом рисовала, а потом стала петь хорошо. Доктора с больницы ее все время наблюдали и предложили полечить в профилактории, так как есть какие-то небольшие отклонения в ее развитии. Коррекционный пансионат, и подписку с нас взяли, чтобы мы никому не говорили о гениальности нашего ребенка. А вот недавно вызвали и сказали, что ребенок выздоровел и его можно забирать домой, а потом отправлять в нормальную школу. И что ты думаешь, ребенок совершенно такой, каким был после того, как она с крыши свалилась.

— А мой под машину попал. Две недели без сознания валялся, — рассказывала мама. — Я все время рядом с ним сидела, кормила его с ложечки. Потом очнулся, как будто с далекой прогулки пришел. Я ему все календарь читала, а он его взял и от корки до корки выучил. Нам тоже сказали, что это последствия сотрясения мозга и что его тоже этой коррекции подвергнут, чтобы был таким же, как и все. А ты не знаешь, где это коррекционный санаторий находится?

— Не знаю, — сказала соседка, — ее у нас прямо на вокзале забрали и на вокзал привезли.

— И нас так же, — сказала мама, — а они, вероятно, в разных местах были, друг друга не знают.

— Наверное, так и есть, — сказала женщина и они стали укладываться спать.

Я лежал и думал о девочке, лежащей на противоположной полке, прижатой к стене своей матерью. Было у меня ощущение, что я ее знаю, но откуда я ее знаю?

Отряд убийц проскакал по дороге, не заметив нас. Костер уже не горел, но горячие уголья грели нас. Если наемники нас не найдут, они начнут искать нас в лесу и нам нужно уходить. При тусклом свете я написал приказ о начале карательной экспедиции против покоренных княжеств и отправил двух спутников с приказом вперед. Кто-то из них обязательно дойдет до командующего моим штабом и тот начнет военные действия, направленные на восстановление имперской подчиненности покоренных княжеств и поиску своего маршала.

Я оставался один в лесу. Не пристало мне переодеваться в одежду простолюдина и скрываться от своих убийц. Можно было выйти на дорогу и двигаться открыто, но это было бы глупо, потому что была высока вероятность погибнуть от рук простых грабителей. Можно было пробираться сквозь заросли, минуя дорогу, но тогда моя одежда была бы совсем рваная и любой высокопоставленный проезжий не преминул оскорбить или убить грязного бродягу. А я полномочный представитель нашего императора и должен находиться на высоте положения.

На третий день на поляну выскочили несколько всадников из числа людей князей покоренных княжеств. Я крепко сжал в руках свой меч, готовясь вступить в последнюю в моей жизни схватку. Но всадники быстро спешились, подбежали ко мне и стали на колени положив перед собой свои мечи.

— Господин, — наперебой говорили они, — нас послали убить вас, но мы хотели предупредить о грозящей опасности и не нашли вас, зато мы видели, как ваше войско движется сюда и поскакали к вам, чтобы быть вестниками об этом. Мы готовы показать на тех, кто замышлял злой умысел против вас и нашего горячо любимого императора.

Верить таким людям нельзя. Они всегда летят по ветру и им неважно, кто нанимает их, они всегда идут по острию ножа, пытаясь получить выгоду с той и другой стороны. Такие убийцы получают заказ, а потом получают контрзаказ от жертвы и убивают тех и других, получив деньги с обеих сторон. Я тоже не шит лыком, они будут использованы для изобличения мятежных князей, а потом им найдется место где-нибудь в поле на потеху диким зверям.

К вечеру на мою поляну вышел передовой отряд моего войска, и я быстро вступил в командование карательной экспедицией.

Боев не было. Все князья выразили свою покорность и главным зачинщиком мятежа оказался отец красавицы Мэй Ли. Она все знала и усыпляла мою бдительность ласковыми речами и жалостливой музыкой, скрывшись из дворца в день мятежа.

Всех покоренных князей казнили в утро пятницы, а на их место я посадил их наследников, предупредив, что свято место пустым не бывает. Скорбь наследников сменилась радостью получения княжеского трона. Как это у западных варваров? Король умер! Да здравствует король!

Празднества по поводу подавления мятежа шли три дня, а вечером третьего дня стража поймала мальчика, пытавшегося пробраться в мои покои. У мальчика был нож и, как вы сами уже догадались, мальчиком оказалась красавица Мэй Ли, пытавшаяся отомстить за смерть отца. Попытка была засчитана, и я раздумывал, то ли мне наказать ее самому, то ли отдать на суд нового князя — ее брата?

Я не буду осуждать ее на смерть сейчас. В китайских традициях — оставлять приговоренного преступника жить, не говоря ему о времени казни и это время придет в самый неподходящий момент, прервав жизнь на самом интересном месте.

— Мэй Ли, — сказал я, — я могу ничего тебе не объяснять, но если бы я не наказал твоего отца как зачинщика мятежа, желавшего стать новым императором, то лишился бы твоего уважения и уважения других князей. Но я предоставлю возможность воплотить твое намерение, находясь постоянно со мной, и в твоих руках будет твоя и моя жизнь. Ты будешь подавать мне еду, пробуя ее, и будешь рассказывать сказки, и как только твои сказки закончатся, так и закончится твоя жизнь. Ты можешь стать варварской героиней по имени Юдифь, а постараюсь не стать твоим Олоферном. Иди и сегодня вечером я жду тебя со своими сказками.

Мэй Ли повернулась и пошла в отведенные для нее покои, а я раздумывал, чем бы украсить клетку моей пленницы. Открыв окно, я вдохнул чистый воздух полной грудью и вдруг подумал, что меткий лучник мог убить меня, стоящего у раскрытого и хорошо освещенного окна.

Я присел в кресло и стал размышлять над бренностью человеческого бытия. Проснулся я оттого, что кто-то теребил меня за рукав и говорил:

— Соня, ты чай пить будешь?

В вагоне светило солнце и все пили чай. Я сел на своей постели и огляделся. Наступил новый день моей новой жизни. А с девчонкой я вроде бы как-то и знаком, а вот где, кто его знает. Возможно, что она мне когда-то снилась, а вот как ее зовут?

Мама сводила меня в конец вагона, где я умылся и пришел пить чай. Нам оставалось ехать всего лишь час, а нашим попутчикам еще шесть часов в соседнюю область.

Мы стояли с девочкой у окна, и я сказал ей, что знаю, как ее зовут.

— И как меня зовут? — улыбнулась девочка.

— Тебя зовут Сулико, — сказал я.

Она посмотрела на меня и ничего не ответила.

Глава 15

Матросский костюмчик я снял сразу после приезда домой. Представьте себе, что в толпе нищих вдруг объявится Принц в блестящих одеждах? Как к нему отнесутся нищие? На этот вопрос ответ даже и не предполагается. Всех людей тогда различали только по одежде, и в ходу была дурацкая поговорка, что, мол, по одежке встречают, а по уму провожают. Умного человека в потрепанной одежде всегда провожали свистом и улюлюканьем, редко кому из бедняков удавалось выйти в люди. В основном, в люди выходили те, кто имел домашнее воспитание, гувернанток, репетиторов и ежедневное воспитательное воздействие родителей, вышедших не из низшего сословия.

При царе даже детей различали по одежде. Гимназисты и студенты имели особую форму одежды, которая отличала их от простолюдинов. И простолюдины, скопив толику денег, отдавали своих детей в гимназии, обряжая их в соответствующие мундиры и давая высокопородные знания, чтобы преодолеть классовые различия.

Это же хотели сделать и большевики, которые одним махом удалили сословные противоречия и различия, переселив людей из подвалов в дворянские хоромы и квартиры и предоставив всем возможность получать образование бесплатно и в любом количестве. Но скоро все вернулось на круги своя. Появилась элита, вельможи, сенаторы, генералы, директора департаментов и заводов, а вокруг толпы прихлебателей и простолюдины. Их дети снова оделись в гимназическую форму, а простонародье одевалось так, на сколько хватало денег и мастерства чего-то сшить. Мне отец сшил кепочку-шестиклинку, а мать — черную вельветовую курточку с блестящим металлическим замком. Потом на курточку нашили белый воротничок, вот и получилась парадная школьная форма для первоклассника.

Разглядывая первые школьные фотографии, отмечаешь степень классового расслоения в обществе, обреченном жить по законам равенства, братства и счастья.

В школе я был тихим и домашним мальчиком, совершенно не представляющим, что такое большой мир, который существует вокруг коммунальной квартиры и чуть подальше небольшого двухэтажного домика, в котором проживают шестнадцать семей. Дома меня защищала мама, а на улице старший брат, что, конечно, было хорошо, но очень плохо для воспитания личности.

Первый и второй класс прошли хорошо, а вот в третьем классе начались некоторые неприятности. На одной из перемен я увидел, как мой одноклассник из сельской части нашего поселка выворачивает карманы у первоклассника. Обыкновенный грабеж среди белого дня. И все так пройдет бесследно, его никто не пожурит и вырастет обыкновенный грабитель-налетчик, который начнет уничтожать наших сограждан просто за то, что у него в карманах мало денег.

Я подошел к грабителю и спросил, что он делает.

— Отзынь! — это был презрительный ответ однокласснику, которого ни во что не ставят.

Слово "отзынь" как током прошло по всему моему телу, дав импульс каким-то далеким воспоминаниям. Сунув руку в карман брюк, я ничего там не обнаружил и, сжав кулаки, пошел на обидчика. Развернув его на себя, я изо всех сил ударил его по круглой физиономии. Завизжав как башибузук на Куликовом поле, он бросился на меня, но был свален вторым ударом. Я пошел на него, а он уползал от меня по широкому школьному коридору, визжа как недорезанный поросенок. Меня остановила наша учительница, учившая нас в начальной школе с первого по четвертый класс, крикнула мне "Остынь" и побежала помогать грабителю.

В школу срочно вызвали мою маму, с происшествием никто не стал разбираться, потому что налицо был акт хулиганского нападения на бедного одноклассника, а не акт предотвращения тяжкого преступления, совершаемого в стенах школы потенциальным опасным преступником.

Меня ругали со всех сторон, а я стоял и не понимал, за что, ведь я же ничего не сделал, я даже не помнил, что же было причиной моей проработки со всех сторон. Один отец дома взял меня за ухо и спросил:

— Здорово ему врезал?

Я утвердительно мотнул головой, а он сказал:

— Ну и хрен с ним, мать, накрывай нам ужинать.

В школе за мной утвердилась репутация отчаянного хулигана, хотя я ужас как боялся драк и старался обойти те места, где можно было встретиться с хулиганами, с которыми обязательно нужно было драться. Вспоминая этот эпизод, я хвалю Всевышнего за то, что у меня не было пистолета в кармане, иначе правосудие начало бы вершиться мною в самом раннем возрасте и это был бы уже не первый случай применения оружия.

И о Всевышнем. Я до сих пор не знаю, есть Бог или нет. Мать моя с сестрами своими крестила меня в младенчестве, и я как бы православный, но не как добровольно выбравший православие в качестве осознанной религии, а как человек, поставленный перед фактом.

Я не приемлю ни теорию сотворения Земли и всего живого Богом, так и теорию эволюции уважаемого Чарльза Дарвина. Обе теории не выдерживают никакой критики, и я не буду рассказывать основные их положения. Умеющий читать, да прочитает их и вынесет свое суждение. Не умеющий читать, сначала пусть научится читать, а потом уж пускается в рассуждения о бренности бытия.

По моему мнению, мы являемся результатом эксперимента какой-то более развитого вида, способного к селекции и видоизменениям живых существ методами генной инженерии. Эта теория тоже путаная, но человек стремится все выше и выше, чтобы добраться до своих создателей и сказать, что и он тоже не лыком шит и готов встать на одну доску со своими создателями. Это как дети, которые, как правило, сначала равняются со своими родителями, а потом превосходят их во многом.

Второй раз это было через год, когда я учился в четвертом классе, а по всей школе шла игра "Замри-отомри". Крикнувший "Замри" начинал издеваться над замершим ко всеобщему удовольствию собравшихся. И игра шла по договоренности игравших. То есть не просто так крикнуть — замри, а договориться, кто может крикнуть это "замри" и "отомри" и что можно делать. Меня взяли "на слабо" договориться с этим семиклассником, который является дружком грабителя-одноклассника.

На большой перемене меня уже поджидали с командой "замри" и, когда я замер, с меня сдернули шаровары. Хохот стоял на всю школу, а я стоял и не двигался, я же не мог нарушить договоренность. Когда все вдоволь насмеялись надо мной, семиклассник снисходительно сказал: "отомри" и тут проснулся Котек.

Одним прыжком я подскочил к рослому насмешнику и ударил кулаком по его мошонке. Когда он согнулся, я ударил коленкой по его носу, а потом нанес удар кулаком по шее. Выбрав самую веселую физиономию из смеявшихся, я стукнул и ее, целясь в область глаз, чтобы не повредить кровеносные сосуды в области носа. Ко мне подскочила моя учительница, худая, рыжая и с большими конопушками на острых скулах и стала кричать на меня, и я не остался в долгу и крикнул, чтобы она убиралась подальше, "рыжая сука". Подбежавший завуч крикнул мне "замри" и я снова превратился в послушного выпускника начальной школы, немного похулиганившего на перемене.

Вызванные родители, обвинения в мой адрес со стороны рыжей учительницы, педсовет, вопрос об исключении из школы и вот на этом педсовете встает одна пожилая учительница и так авторитетно заявляет:

— А почему никто из вас не говорит о причинах случившегося. Я за этим мальчиком наблюдаю не первый год. Обыкновенный маменькин сынок, но он остановил грабителя, которого вы взяли под защиту, Агния Кузьминична и подвергли обструкции борца за справедливость. И я виню себя за то, что не вмешалась в это дело, просто не захотела ломать ваш авторитет. А что произошло сегодня? Два преподавателя стояли в сторонке и хохотали над унижением ученика, советского человека, которого кое-кто хочет исключить из школы. Маленький человек, который понимает, что такое слово честь, пока ему не дали команду. Вы помните рассказ про маленького мальчика, который был поставлен часовым у объекта и до поздней ночи стоял на посту, ожидая смены? Это такой же мальчик. То, что вы делаете, это не по-коммунистически. Вы становитесь на защиту хулиганов и бесчестных людей, а нормальных учеников, которыми школа потом будет гордиться, стараетесь унизить и выбросить из образовательного учреждения. Если не будет снят вопрос об исключении из школы, я буду обращаться в обком партии как член партии. И призываю коммунистов дать партийную оценку сегодняшнему происшествию и тем, кто это допустил, как нас учит коммунистическая партия Ленина и Сталина.

Какое решение принял педсовет, нам не сообщили, но вышедшая первой учительница-коммунист погладила меня по голове и сказала коротко:

— Молодец!

Правда, родители дома провели со мной соответствующую воспитательную работу, а на следующее утро я снова пошел в школу. Все и везде было нормально. И так до седьмого класса, пока мы не переехали в новый район, где я перешел в другую школу.

Новая школа обозначала новую жизнь. Переезд из рабочего поселка в городской район делала и нас настоящими городскими жителями. Собственно говоря, все жители были выходцами из рабочего поселка, но положение обязывало, и люди были вынуждены усредняться, глядя на тех, кто уже раньше жил в городах и на тех, кто был образованнее и был приобщен к культуре. Так и культура проникала в нашу жизнь, хотя и это понятие было строго дозировано, чтобы не смущать население.

На улице уже был 1964 год и в космосе уже побывал первый космонавт майор Юрий Гагарин и первый секретарь ЦК Хрущев съездил в Америку, где ему понравилась кукуруза и она стала выращиваться везде, где только возможно. Было трудновато с хлебом, зато в продаже были коробки с хрустящими кукурузными хлопьями. В стране шло одностороннее разоружение и простыми слесарями работали старшие офицеры от майора и до полковника. Была проведена денежная реформа и вместо огромного бумажного рубля были маленькие десять копеек с округлыми цифрами 1961 года выпуска. Наконец, коммунисты прогнали своего кукурузника Хрущева, кукурузные хлопья исчезли с прилавков магазинов и стал появляться серый хлеб.

Затем вспомнили, что двадцать лет назад СССР победил в войне с фашизмом и по этому поводу отчеканили первую юбилейную медаль.

Везде была водка по два рубля восемьдесят семь копеек и толстая вареная колбаса по два рубля двадцать копеек.

Булка хлеба стоила четырнадцать копеек. Столько же стоил литр бензина с октановым числом 76.

Полулитровая кружка жигулевского пива стоила двадцать четыре копейки.

Пачка папирос "Беломор" стоила двадцать две копейки. Коробок спичек — одну копейку.

Жить стало лучше, жить стало веселей.

В школах активизировалось патриотическое воспитание, а вышедшие на экраны художественные фильмы рассказывали о романтике военной службы.

Я учился достаточно ровно. Особыми успехами не блистал, но имел твердые хорошие оценки по всем предметам, а немецкий язык мне давался удивительно легко, но я почему-то ленился изучать его. Зачем иностранный язык простому советскому пареньку, который будет служить в армии и за границу никогда не поедет, если только не придется куда-то поехать на танке.

Мне периодически снились странные сны, но я никому не рассказывал о них. Когда я был поменьше возрастом, мой отец выписывал красочный журнал "Китай". Стоил он очень дешево, был большой по размеру, Китай был коммунистической страной, идеологическая диверсия исключалась и поэтому подписка на журнал была морально поощряема. Красочные картинки показывали китайских божеств и артистов пекинской оперы, играющих в исторических спектаклях.

В отношениях с девушками я был робок, считал, что я никому не нравлюсь, да и девушки тоже не проявляли инициативы в развитии отношений, потому что и они были такими же тихонями, как и я. Хотя, внутренне, я не был тихоней, но это все было внутри и не выплескивалось наружу. В моих снах я был маршалом китайской армии и осуществлял расширение Поднебесной на юг, обладая широкими полномочиями и практически ничем не ограниченными правами. Я подавил восстание мятежных князей и пленил дочь руководителя восстания, которая сейчас являлась ко мне каждую ночь и рассказывала старинные сказки.

В последний раз она мне рассказывала о старом рыбаке по имени Ху Сы. Было этому старику всего тридцать лет и двадцать лет из них он каждый день ловил рыбу. Если подсчитать, то он выловил огромную гору рыбы, а жил беднее самого бедного крестьянина. Возьмет в аренду у богатого соседа лодку да сети, наловит рыбы, продаст, а деньги соседу отдает в уплату за лодку да сети. Обидно рыбаку и ходит он всегда злой, на весь мир злится.

И вот однажды вышел Ху Сы в море рыбу ловить. Только забросил он сети, как птица-рыболов прилетела. Кинулась птица в море рядом с сетями и поймала рыбу.

Говорит ей Ху Сы:

— Ты вот рыбу ловишь, у тебя для этого клюв и крылья есть. И я тоже рыбу ловлю, а у меня нет ни лодки своей, ни сетей.

Птица-рыболов пожалела Ху Сы бросила ему на корму лодки золотую рыбку. Подошел Ху Сы, посмотрел, а у золотой рыбки слезы из глаз текут. Пожалел рыбак рыбку и отпустил ее в море. Перевернулась рыбка, хвостом вильнула, трижды ему головой кивнула и уплыла в море.

В этот день не поймал Ху Сы ни одной рыбы, а надо что-то кушать и за лодку платить. Опечалился рыбак и заплакал. И вдруг слышит, говори кто-то:

— Не плачь, добрый человек.

Поднял Ху Сы голову, а перед ним стоит старик с белой бородой.

Говорит старик:

— Ты сына моего спас, за это я дам тебе все, что пожелаешь, только попроси.

Подумал Ху Сы и говорит:

— Ничего мне не надо, почтенный старец, только лодку хорошую да сети крепкие, а как домой ворочусь, чтобы еда и одежда была.

Одобрительно кинул головой старец и говорит:

— Есть в горах Ишань утес в сто чжанов (триста тридцать метров) высотой. Бери свою старуху да переселяйся на тот утес.

Спрашивает рыбак:

— А как нам туда добраться, добрый старец?

Отвечает старик:

— Не печалься, я знаю, как помочь тебе.

Сказал так старик и дал рыбаку зеленый стебелек гаоляна. Взял Ху Сы стебелек, а он тяжелый-претяжелый, холодный-прехолодный. Посмотрел на него рыбак — блестит, аж глазам больно. Удивился он и думает: "А на что он мне нужен?"

А белобородый старик опять говорит:

— Возьмешь стебелек, махнешь в сторону утеса и скажешь: "Отворитесь, ворота каменные, отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!" Только помни, как войдешь, ни в чем не сомневайся, смело вперед иди. И никогда не расставайся со стебельком.

Хотел Ху Сы еще расспросить старика, да только он вдруг исчез.

Взял рыбак стебелек и домой пошел. Увидала его старуха стебелек, рассердилась:

— Лучше б рису принес или муки, а этим стебельком не наешься и не напьешься!

Отвечает рыбак:

— Чего ты шумишь? Ты всегда мечтала лодкой да сетями обзавестись, чтобы о еде да одежде не печалиться, — и рассказал старухе про все, что с ним приключилось, ничего не забыл.

Выслушала старуха, жадность ее обуяла, и говорит:

— Попросил бы чего-нибудь побольше да получше! А то лодка да сети!

Ничего не ответил Ху Сы, не стал с женой спорить. Одна она у него на свете, никого больше нет, весь век бедная в заботах да хлопотах.

Сложил Ху Сы рыбу, положил ее в две корзины, корзины на коромысло повесил и отправился с женою в путь.

Шли они два дня и две ночи и вышли к маленькой деревушке у подножья Ишаньских гор. Смотрят, у первых ворот старуха сидит. Подошел к ней Ху Сы и спрашивает:

— Скажи, добрая женщина, далеко ли отсюда до утеса в сто чжанов высотой?

Показала старуха пальцем на запад и отвечает:

— Пройдете на запад пять ли (два с половиной километра), там и будет этот утес. Только никто там не живет, кому же ты собираешься рыбу продавать?

Подумал Ху Сы: а ведь правду говорит старуха, и стал ее просить:

— Оставь, добрая женщина, эти корзины у себя, а мы тем временем к утесу сходим, дело у нас там есть.

Оставил Ху Сы рыбу у старухи, а сам с женой отправился к тому утесу.

Только вышли из деревни, так сразу утес и увидели. Подошли к нему, махнул Ху Сы гаоляновым стеблем зеленым и крикнул:

— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!

Только крикнул это Ху Сы, как раздвинулся утес на две половины и стал он как ворота каменные. Из ворот вышла красивая женщина и говорит им:

— Вижу я, люди вы добрые, до работы охочие, может, войти хотите?

Отвечает рыбак с женой:

— Хотим.

Сказали так и внутрь вошли и сразу ворота захлопнулись за ними.

Женщина снова спрашивает у рыбака:

— Что тебе надобно, добрый человек?

Отвечает ей рыбак:

— Ничего мне не надо, только лодку хорошую да сети крепкие, чтоб я с легким сердцем ходил в море рыбу ловить, а как домой ворочусь, об еде да об одежде чтоб не печалился.

Засмеялась женщина и говорит:

— Не печалься, добрый рыбак, все у тебя будет!

Сказала она так, пальцем на восток показала. Смотрит Ху Сы: море перед ним, ни конца ему, ни края, вода зеленая как нефрит и море спокойное как полированное зеркало. Из-за моря огромное солнце выплыло, море от него вмиг красным стало. По берегу люди ходят. Показала женщина пальцем на дом под черепицей и говорит:

— Вон твой дом, добрый человек!

После на новую лодку пальцем показала да на крепкие сети, и опять говорит:

— Вот твоя лодка, добрый человек, вот твои сети.

Глядит Ху Сы на рыбацкую лодку и сети и радуется. Захотела жена еще всякой всячины у красивой женщины попросить, да только исчезла вдруг красавица.

Живет рыбак со своей женой в высоком доме под черепицей, ни холод ему не страшен, ни зной. Есть чем сверху укрыться, есть что вниз постелить, есть во что одеться, а утвари всякой — девать некуда. Только еды нет ни крошки. Взял Ху Сы крепкие сети, взял новую лодку, собрался в море рыбу ловить. Поднялся тут западный ветер, подхватил рыбацкую лодку и на самую середину моря пригнал. Пригнал и дуть перестал.

Блестит зеленая вода, все в ней видно, а рыб в воде видимо-невидимо. Забросил Ху Сы сети, вытащил полные рыбы и наловил столько, что в лодке места пустого не было. Только подумал рыбак: "Пора назад плыть", — ветер восточный задул, скользит лодка по воде, будто живая, вмиг к берегу пристала. Вышел рыбак на берег, рыбу на рис да на муку обменял.

Утром уйдет Ху Сы в море, к вечеру с полной лодкой рыбы воротится. Живут Ху Сы с женой, ни в чем нужды не знают — ни в еде, ни в одежде. Никто из них не знал, сколько времени прошло — солнце в тех местах никогда не садится, — только листья на старой акации желтыми стали, потом зелеными, опять желтыми, снова зелеными. Да только жадность в старухе не унимается, а все растет, злая-презлая сделалась и ворчит она да ворчит:

— Сходи к красавице, попроси золота да серебра. Сыта я, одета да обута, хочу теперь богатой стать.

Не стал Ху Сы жене перечить, никого у него на свете больше нет, и говорит:

— Давай вместе пойдем, отыщем красавицу, ты и попросишь, чего тебе надобно.

Взял Ху Сы гаоляновый стебелек зеленый, старуха два больших мешка припасла, и отправились они искать добрую красавицу. Долго они ее искали, только листья на тополях у дороги зазеленеть успели, потом засохли, опять зазеленели, а потом опять пожелтели. Отыскали они, наконец, ворота каменные и увидели добрую красавицу.

Спрашивает она рыбака и жену его:

— Что тебе надобно, добрый человек, до работы охочий?

Молчит рыбак, слова вымолвить не может, а его старуха и говорит:

— Серебра мне надобно и золота, да побольше!

Ничего не ответила женщина, только пальцем на запад показала. Сразу заблестело все вокруг, что белое — то все серебро, что желтое — то все золото.

Довольна старуха, хватает пригоршнями золото да серебро, на мужа покрикивает, чтоб скорей собирал да в мешки клал. Целых два мешка набрали, тут и солнышко село. Темнеть стало. Опечалился рыбак и говорит жене:

— Кто знает, когда теперь солнышко взойдет? Как же мы в темноте свой дом найдем, рыбацкую лодку да сети?

Отвечает ему старуха:

— Не найдем — тоже не беда. Да и незачем нам здесь оставаться. Хочу я госпожой быть, а люди тут в достатке живут, прислуживать нам не станут. С золотом да серебром не пропадешь, богатым везде хорошо. Есть захочешь — рот пошире разевай, пить пожелаешь, руку протяни — вода тут как тут. Не придется тебе больше рыбу ловить.

Не понравились рыбаку такие речи. А старуха не унимается, на своем стоит. Думает рыбак, как ему быть, ведь жена она ему, и решил сделать все, как старуха хочет. Взвалили они на спину каждый по мешку, идут, кряхтят, насилу до каменных ворот добрались. Махнул рыбак гаоляновым стеблем зеленым и говорит: "Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные!"

И тут задрожала земля, закачались горы, загрохотало, загремело вокруг, ворота каменные на две стороны распахнулись. Вышли рыбак с женой и ворота захлопнулись. Пошли они со своими мешками дальше, к той деревушке, где рыбу оставили.

Серебро да золото на спину давит, а стебелек гаоляновый все тяжелей да тяжелей становится. Стал со старухой совет держать, не выбросить ли из мешков немного серебра да золота.

Старуха не соглашается, говорит:

— Лучше гаоляновый стебель выбрось, на что он нам теперь?

Опять послушался ее рыбак, выбросил гаоляновый стебель. Обернулся стебелек зеленым драконом и на небо улетел.

Идут старик со старухой, серебро да золото на спине тащат. Прошли они пять ли и большую деревню в несколько тысяч домов. Спросили у встречного человека, что за деревня.

Человек сказал:

— Селенье это Тухлой рыбой зовется.

Спрашивает рыбак:

— Отчего же это оно так зовется?

Отвечает человек:

— Больше двух веков назад было в нашей деревне десять домов. Проходили тут муж с женой, коромысло с рыбой оставили, сами к утесу в сто чжанов высотой ушли. Так и не вернулись. Рыба протухла, вонь по всей деревне пошла. С той поры и прозвали наше селенье Тухлой рыбой.

Поглядели старик со старухой друг на друга и удивились, что они такие же, как и были несколько веков назад. Прошли они еще немного, смотрят — харчевня. Притомились старик со старухой, ног, рук не чуют, голод их мучит, жажда донимает.

Говорит старик:

— Давай передохнем, еды купим!

Опустила жена на землю мешок, хотела слиток серебра достать, глядь — а это камень белый. Стала золото вынимать, смотрит — опять камень, только желтый. Роется она в мешке, а там одни камни. Аж позеленела старуха, руки трясутся. Вытряхнула она на землю мешок, думала — хоть на дне золото осталось, где там! Белые да желтые камни с грохотом по земле покатились. Вытряхнул на землю свой мешок Ху Сы, тоже камни с грохотом по земле покатились, ни горсти золота, ни крошки серебра.

Побежали они к утесу в сто чжанов высотой. Показал рыбак пальцем на утес, крикнул:

— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!

Кричал Ху Сы, кричал до хрипоты, а утес стоит себе как ни в чем не бывало, не шелохнется. Вспомнил рыбак свою жизнь прежнюю, нужду горькую, похолодел весь. Вздохнул он и говорит:

— Хотел других накормить полынью, да самому пришлось отведать. Не поешь полыни, не узнаешь горечь.

Думал, думал рыбак, и взяла его досада. Стал он головой о скалу биться, бился, бился, насмерть разбился. Завыла старуха, заревела в голос, не она ли сама себе лиходейка? Не видать ей больше своего дома. Разобрала ее досада, одной мало, к той досаде еще досада прибавилась, стукнулась старуха об утес, тоже насмерть разбилась.

На другой день, только солнышко взошло, стали над утесом малые птахи летать. Это рыбак да его жена ночью парой темно-серых птичек обернулись. Летают птахи, крыльями машут, кричат:

— Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!

Сказка очень хорошая. Вот что значит древняя культура. Варвары обязательно возьмут эту сказку в свой литературный арсенал, упростят ее до невозможности и будут считать жемчужиной своей культуры. Все боги им в помощь, может, они с помощью Китая станут когда-то цивилизованными странами.

— К чему ты рассказала мне эту сказку? — спросил я красавицу Мэй Ли.

— Я хотела пожелать моему господину богатой и беспечной жизни, которая никогда бы не вызывала у него досаду, — сказала красавица и ушла.

А за окном уже наступало утро.

Глава 16

С того момента, как я начал воспринимать себя как отдельную личность, я уже знал, что буду военным. И все последующие события убеждали меня в этом. Даже проводившееся под видом разоружения уничтожение самой мощной в мире армии не остановило моих милитаристских намерений.

Выбор был недолог. В моей школе учились два внука легендарного полководца гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Их папаша был генерал-лейтенантом артиллерии и ракетных войск, и они поступили в ракетное училище в уральском городе в соседней области. Они были на пару лет старше меня и приезжали как-то на вечер встречи выпускников в школу, оба в военной форме х/б, то есть полевой с синими погонами авиации и белыми галунами по краям. Эмблемы авиационных механиков для конспирации. Это было здорово. Шесть часов езды на поезде до дома. Солидное училище. Пять лет обучения. Военный инженер с высшим образованием... Но все получилось совсем не так, как планировал я.

Мне вдруг в военном комиссариате сказали, что во все училища Советского Союза строгое правило приема с полных семнадцати лет, а мне семнадцать лет исполнялось только шестого сентября. Все это ерунда, но бюрократия иногда из-за какого-то часа ломает судьбы граждан и проходится по ней кованым сапогом человеческого бездушия. Но в стране есть одно училище — пограничное — где не такие строгие правила и есть возможность получить направление в это училище, но для этого нужно зайти в районный отдел КГБ, так как училище относится к ведомству комитета государственной безопасности. То есть, я никуда не мог поступить, кроме как в учебное заведение КГБ.

Поход был простой формальностью. Посмотрели на человека, на паспорт, сравнили, тот ли этот человек и подписали бумажку, что возражений против моей учебы в пограничном училище нет. Там же мне выписали проездные документы, и я поехал во второй раз далеко от своего дома в неизвестный Казахстан и в его столицу Алма-Ату, которая переводилась как Отец всех яблок.

До Свердловска мы ехали всего четырнадцать часов, там делали пересадку. В старом железнодорожном вокзале я стоял у выхода и курил сигарету "Друг". Дорогие сигареты с золотым ободком в коробочке портсигарного типа, толстые и плохо тянущиеся. Табак хороший, крепкий и курил я только для понта, чтобы казаться старше.

Откуда-то со спины ко мне подошла пожилая и толстая цыганка, подпоясанная выцветшим платком, протянула левую руку и сказала певучим голосом:

— Позолоти руку, красавчик, всю правду тебе расскажу, невесту тебе нагадаю, счастливым будешь.

Я как-то внезапно покраснел и не знал, что мне делать и что сказать.

Цыганка посмотрела на меня, рассмеялась и сказала:

— Вижу я, что с золотом у тебя проблемы, да ты не бойся, красавчик, я тебе и так погадаю за сигарету красивую.

Я открыл коробку с сигаретами, она взяла одну, хотя я предлагал ей взять больше, спрятала ее на груди, снова взяла мою руку, посмотрела на ладонь и сказала:

— Молодой ты человек, а дел уже наворотил много. Душа твоя загублена и грех на тебе большой, но только грех этот тебе давно прощен, потому что загубил ты душу преступную, содомита проклятого. Дело это благое, поэтому и человек этот тебе не снится. Зато снится тебе красавица из страны далекой, в чью сторону ты едешь. Ты богатырь молодой и держишь красавицу в плену. Если отпустишь ее, то вместо нее к тебе смерть вернется неминуемая. И вообще, от женщин пойдут к тебе опасности со всех сторон. Будь с ними осторожнее. Ты многое видишь, не бойся увиденного и не ходи за ним. Скоро будешь ты командиром, а работа у тебя будет такая, что никому о ней рассказывать нельзя. Удача тебе со всех сторон идет, да только удачу ты будешь прогонять языком своим и сердцем правдивым. Дар у тебя есть, книги твои люди читать будут, но все молчком, критики много будет, но на них не обращай внимания, завистливых людей много, делай свое дело и по сторонам не оглядывайся. Найди себе что-то, во что ты будешь верить, и к чему будешь стремиться, без веры жить нельзя. Эх, была бы я помоложе, закружила бы тебе голову и убежала бы с тобой из табора. Где ж ты раньше был, красавчик?

После этого цыганка засмеялась и пошла вглубь вокзала к своим подругам, широко покачивая бедрами.

Я стоял и никак не мог понять, что здесь правда, а что вымысел. Сны мои она угадала правильно, точно сказала, что я буду пограничным командиром, и что работа моя будет такая, о которой лучше не распространяться, а вот остальное что-то путано и неправдоподобно. Если научусь врать и говорить то, что будет нравиться начальникам, то ждет меня хорошая карьера. Чью же душу я загубил, и кто загубил мою душу? И что я такое много вижу и почему я не должен ходить за ним. За кем? Что это такое? И вообще, разве цыганкам можно верить?

Очень скоро подошел поезд на Алма-Ату, и наша компания абитуриентов-пограничников понеслась к нашей Альма-Матер.

В поезде произошел один странный случай, который я постарался забыть, как нечто такое, чего быть совершенно не может.

Глубокой ночью мне что-то не спалось. Я лежал на нижней полке головой к проходу и при свете фонаря в проходе читал какую-то книгу. Какую, совершенно не помню, да и так ли это важно. Внезапно в проходе появился какой-то человек в парусиновых штанах, зеленой майке и серой кепке-шестиклинке. И босиком. Такого пассажира в нашем вагоне я не видел, дверь в тамбур не открывалась, а человек шел по проходу. Я немного убрал книгу, чтобы не мешать ему, но он задел книгу, и книга прошла сквозь него, как будто он был бестелесным. Я посмотрел вправо и увидел, что он скрылся в тамбуре, но дверь там даже не шелохнулась. Ерунда какая-то. Я лег на подушку, попытался заснуть и вдруг вспомнил, что часто видел покойников на сельском кладбище.

Мои отец и мать до войны жили в деревне, а после войны переехали в город, где отец работал сварщиком. Но каждый год на Троицу все приезжали к своим родителям в деревню и ходили на кладбище в соседнем селе со странным названием Пыжа, находящемся в трех километрах. Я там видел свою бабушку, которая давно умерла и прибиралась на могиле своей матери. Я с удивлением смотрел на нее, показывал своей матери: смотри вот туда, — она смотрела, потом удивленно оборачивалась ко мне и спрашивала: чего я там такое увидел? Потом мои родственники стали говорить, что я боюсь покойников на кладбище и вообще меня не надо травмировать. А ходить по кладбищу я никогда не боялся, потому что там всегда много народа и нормальному человеку там не должно быть страшно. Правда, к кладбищенскому народу я не подходил, и они ко мне не подходили, но и я никому не говорил, что иногда ходил из Дома культуры домой напрямую через кладбище. Отец бы этого не одобрил. Он человек осторожный и всегда говорил, чтобы я не лез туда, где можно огрести неприятности. А какие неприятности могут быть на многолюдном кладбище. Поэтому я сейчас стал догадываться, что люди на кладбище были такими же, как и этот, который прошел сквозь книжку. И на кладбище я не слышал голосов, которыми бы переговаривались гуляющие там люди.

Так в раздумьях я и уснул. Потом был день, за ним ночь, я видел, как лесная зона сменялась степной зоной, стали появляться небольшие поселки, где-то вдалеке и отдельно стояли юрты, пылили по степи отары овец, проезжали отдельные всадники и было ясно, что Россия закончилась, мы въезжали в другую страну, которая тоже именовалась нашей родиной.

Странно, конечно, но вот за счет таких вот родин у нас появилась возможность эвакуировать население во время оккупации большей части России. Эти чужие для нас родины много сделали для снабжения воюющей России продовольствием, там были размещены заводы по производству военной продукции, и если бы этих родин не было, то, возможно, коммунистическая родина не устояла бы под натиском хорошо организованного врага.

В то время такие мысли считались враждебными и карались от смертной казни до пожизненного заключения. Не мы одни были колонизаторами. У Британской империи была Индия, которая считалась самой крупной жемчужиной английской короны. Были и другие колонии, которые потом объединились в Британское содружество уже суверенными государствами, и Индия отделилась от Великобритании без особо большой крови. До этого распалась Австро-Венгрия, лоскутная империя, на месте которой образовалось множество крошечных государств. Диалектика и от нее никуда не денешься, у всех империй одинаковое будущее.

А мы самые хитрые. У нас не империя, у нас "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь. Да здравствует созданный волей народов единый, могучий Советский Союз!". Вот так вот. Кто не согласен, для того есть ГУЛАГ и ученики Андрея Януарьевича Вышинского, которые из любого человека вышибут доказательства его преступной и антисоветской деятельности, а ученики товарищей Дзержинского Феликса Эдмундовича и маршала Берия Лаврентия Павловича с превеликим удовольствием приведут в исполнении смертный приговор.

Я стоял у окна в тамбуре плацкартного вагона и ужасался тем мыслям, которые приходили ко мне в голову. Кто мне нашептывал их? Неужели это те, кто совершал социалистическую революцию, скользил по мокрому от крови полу во время расстрела белогвардейцев и членов их семей, а потом и они сами были замучены в застенках и расстреляны у той же стенки. Палачи и жертвы меняются, а расстрельная стенка остается все той же, как и маузер Феликса Дзержинского, из которого дают пострелять самым отличившимся палачам. И я еду в Алма-Ату, чтобы учиться в училище комитета государственной безопасности при совете министров Советского Союза...

Встряхнув головой, я пошел к своим товарищам, которые о чем-то весло спорили. Наш человек, о чем бы ни спорил, он всегда либо начинает хвалить, либо ругать отца всех народов. Но это по пьянке, а здесь было все просто: представители русского населения смеялись над туземцами и тем, как они живут. Эта тема исконная. Официально у нас "Славься, Отечество наше свободное, дружбы народов надёжный оплот! Партия Ленина — сила народная нас к торжеству коммунизма ведёт!", а неофициально временная терпимость друг к другу.

В России мы даже и не знали, кто наши предки, так, знали, что наши деды — это славные победы. Это потомки дворян знали, откуда их род произошел, кто и где служил, какими заслугами отмечен, а в крестьянских семьях и семьях пролетариата это было не в ходу.

Зато в национальных окраинах каждый ребенок знал, к какому племени он принадлежит, кто его предки, какие у него обычаи, что ему принадлежит и когда оно вернется к племени, как получилось, что они сейчас стали теми, кто они есть. Гостеприимные по воспитанию, отзывчивые в беде они помогали русскому народу в войне, получая взамен прозвища и насмешки.

Я залез на верхнюю полку и стал смотреть на проносящуюся мимо моего окна степь. По радио играла казахская музыка, кто-то играл на домбре и пел на незнакомом мне языке, но я почему-то понимал, о чем он поет:

Ты — зрачок глаз моих,

Пламень душ золотых.

Сердцу мук не избыть

Столь глубок шрам от них.

И мудрец весь седой,

Покачав головой,

Скажет: "Нет, средь живых

Не встречал я такой!"

Весь в слезах я брожу

И тоской исхожу,

Жемчуг слов дорогих

Для тебя нахожу.

Не страшись, что в тиши

Говорю от души,

Иль самой невдомёк!

Дивный день предреши...

Затем русский голос сообщил, что артист такой исполнил песню Абая Кунанбаева "Ты — зрачок глаз моих". Казахский и русский языки перемежались по радио и, если бы человек хотел изучить оба языка, то он легко бы изучил оба языка. И потом каждое утро нас будил бодрый женский голос словами:

— Алмаатын сейлек термез (Говорит Алма-Ата).

Поздним вечером мы приехали в Алма-Ату и на троллейбусе, бьющем нас электрическим током, доехали до площади Абая. Абай был огромным казахом, восседавшим на стуле и смотрящим вдоль по проспекту своего имени. Но нам нужно было на улицу Ленина.

Об учебе в училище нужно отдельную книгу писать. Так я ее и написал. И назвал "Как изгибали сталь", потому что в ней речь идет о формировании либеральных взглядов у человека, который по всем показателям должен быть карающим стальным мечом пролетариата, не раздумывающим, чью голову сечь, чужого человека ли, брата ли, или отца и мать своих и вообще людей, которые осмелились иметь свое собственное мнение в отличие от тех, кто мечтал о господстве коммунистической идеологии и коммунистического ГУЛАГа во всем мире. Если кто хочет посчитать об этом, тот книжку эту легко найдет.

Вечером мы прибыли в училище, были покормлены дежурным ужином и определены на постой в казарму, где уже спали человек сто прибывших абитуриентов.

Я лег в кое-как расправленную в темноте постель и сразу провалился в глубокий сон, думая о величии Срединной империи, как мне доложили о приходе Мэй Ли.

— Мой господин, — сказала Мэй Ли, перебирая шелковые струны сэ, — сегодня я расскажу тебе притчу об умном судье, глупом крестьяне и ни к чему не причастному осле.

В знак небольшого удивления я приподнял правую бровь и милостиво кивнул головой.

Мэй Ли продолжила:

— Давным-давно жил-был один бедняк по имени Ван У-цзы (Ван Пятый). И был у него осел, которого он холил и лелеял так, что осел выглядел намного лучше своего хозяина. Был этот осел упрямым, как осел, но мог переносить сто двадцать килограммов поклажи и не уставал там, где другой осел поперек дороги ложился от усталости.

Однажды навьючил Ван Пятый на своего осла уголь древесный и повез в город продавать. Осла у ворот привязал, сам мешок с углем на продажу понес. Воротился — нет его осла, а вместо него к дереву паршивый осел привязан. Рассердился Ван на это дело и потащил осла к судье Бао с жалобой, дескать, был осел хороший, а стал плохой и ввел в разорение Вана Пятого.

Судья Бао был еще тот чиновник, знал, что и к чему, а тут еще толпа людей пришла посмотреть, как он осла судить будет. Стал судья осла всякими словами поносить за то, что он обернулся другим ослом и этим самым записал себя в мошенники, которые подлежат суду и наказанию.

А осел голову понурил, молчит, хоть бы слово сказал.

Тогда судья распорядился надеть на осла намордник и три дня не кормить.

Все, кто был в суде, от смеха животы держали, но смеяться никто не смеялся, чтобы не оскорбить судью и не получить наказание. А осла заперли в загон при суде.

Эта новость разнеслась повсюду и на третий день, когда опять был суд назначен, не сотни, а тысячи людей заполонили судебное присутствие. Каждому была охота поглядеть, как судят осла.

По команде судьи стражники осла притащили, а у того от голода брюхо ввалилось, голова опущена, смотреть жалко.

Стоит и молчит, на вопросы не отвечает.

Стукнул судья колотушкой по столу да как закричит:

— Эй, стража! Дайте-ка этому паршивцу сорок палок, да посильнее бейте!

Отлупили стражники осла, а судья Бао приказал:

— Теперь отпустите его, пускай идет, куда хочет.

А осел, который три дня взаперти просидел, три дня не ел, три дня не пил, сорок палок получил, страху натерпелся, как почувствовал свободу, так и помчался, только все его и видели.

Тогда судья Бао приказал одному стражнику вместе с Ваном пойти по следу осла и поглядеть, в чей он дом забежит — тот и есть его хозяин, то есть тот самый вор, который осла у Вана Пятого увел, а своего ледащего оставил.

Пошли Ван со стражником по следу, с ними еще несколько зевак увязалось, целых пятнадцать ли (семь с половиной километров) прошли, смотрят — осел паршивый к хозяину одного хутора забежал. Пошли люди за ослом следом. Нашли, конечно, осла, которого у Вана Пятого увели, и самого вора схватили.

— А эта сказка к чему? — спросил я у Мэй Ли.

— А это подсказка к тому, как найти виновника всех ваших бед, — сказала красавица.

— Так кто же в этой истории осел? — спросил я.

— А это как будет угодно моему господину, — сказала Мэй Ли и ушла.

— Абитуриенты, подъем! — заорал здоровенный сержант с артиллерийскими эмблемами на полевых погонах.

— Шуруп! — закричали с кроватей, и никто не собирался вставать до тех пор, пока не пришел офицер в зеленой фуражке и не рявкнул так, что даже мертвый вскочил бы и побежал туда, куда его послали.

Тот, кто поступает в высшее учебное заведение, называется абитуриент. Слово это латинское abituriens (abiturientis) — собирающийся уходить или abiturus — тот, кто должен уйти. Получается, что все, кто собрался на испытания в качестве будущих курсантов военного училища, были кандидатами на уход, на выкинштейн. То есть, большая часть из нас должна уйти.

С разгильдяями особо не церемонились. В погранвойсках с этим строго. Пусть будет недобор, чем сволочь какая пролезет в стройные ряды. Поэтому и было почти каждый день: Abiturus! Abiturus! Abiturus!

Время в экзаменационный период расходовалось экономно. Подъем в шесть часов тридцать минут утра. Физзарядка. Туалет, заправка коек. Завтрак. Перекур. Самоподготовка до обеда. Обед. Перекур. Далее должны быть тренировки, но какие тут тренировки, когда на месяц прислана бесплатная рабочая сила.

После обеда различные хозяйственные работы от приведения в порядок казарм старших курсов до строительных работ по асфальтированию дорожек и строевых плацев. Ужин и свободное время. Затем политико-воспитательная работа об истории училища и его традициях. В 22.30 отбой.

Когда человек постоянно чем-то занят, у него нет мыслей на совершение дурных дел. Обязательная ежедневная самоподготовка к экзаменам давала свои результаты. Я сдал экзамены хорошо и был внесен в список на мандатную комиссию.

Мандатная комиссия объективно является проформой. Люди сидят за столом и перелистывают листочки будущего личного дела.

Мандатной комиссии иногда приходится выбирать между двумя отличниками и скрепя сердце отдавать предпочтение одному из двоих неразлучных друзей. Не верьте в эти сантименты. Это все сюжеты кино для экзальтированных девочек, готовых пустить слезу по смазливому мальчику. Все идет как в паскудной и поэтому популярной телеигре "Слабое звено". Вот это звено как раз часто и побеждает.

Оценочные ведомости на виду, всех более интересует, что находится в конвертике, подклеенном на внутренней стороне обложки. А там, в конвертике, находится все то, о чем писал поэт Некрасов: "все заносили десятники в книжку, брал ли на баню, лежал ли больной...". Справочки из милиции и компетентных органов о тебе самом, о твоих родителях и родственниках.

По младости лет наших это вызывало резкое неприятие, но с течением времени начинаешь понимать, что всё это обоснованно. Из этих бумажечек и складывается характеристика человека, по которой можно судить, на что он способен и что от него можно ожидать.

Еще Игнаций Лайола из ордена иезуитов призывал обращать внимание на самые незначительные детали, мелочи, которые впоследствии оказывались средствами воспитания и воздействия на нужного человека. А потом вдруг оказывается, что служил себе полковник или генерал, зарабатывал себе ордена, медали, должности, получал воинские звания, а в это же время он исправно трудился не на нас. Нет, он не трудился на врагов, он просто не трудился на коммунистов, а работал на свою родину, которая все равно была коммунистической.

Глава 17

Учеба в училище шла легко. Труднее было встречаться с теми, кого уже нет. Их никто не видит и не слышит, а я вижу и слышу. Это все равно, что сегодня слушать передачи центральных каналов телевидения и радио. Проходит пара недель и человек уже верит, что по улицам Украины ходят банды штурмовиков со свастикой, а Степан Бандера стал на место Богдана Хмельницкого и все питаются печеньюшками американского Госдепа. Точно так же и общение с ушедшими в прошлое людьми. Они приходят именно тогда, когда ты один и никто не может отвлечь тебя от их внимания. А такое бывает довольно часто во время внутреннего наряда или в карауле. Ходишь себе на посту и хорошо, если не на боевом с патронами, а на сторожевом со штыком и прикладом, и вот тогда они приходят, потому что им нужно излить свою душу, чего они не могли сделать при жизни, не будучи выявленными, читай — заложенными, спецагентурой, а информация об этом не легла в досье черным пятном, которое не смыть даже кровью.

Первым ко мне пришел первокурсник училища, погибший после занятий в городе во время патрулирования улиц.

Я стоял на посту у тумбочки с телефоном на входе в наш дивизион, а дежурный сержант стоял у окна, курил и читал газету. Пришедший был в х/б первого срока и в яловых сапогах для занятий.

— Привет, — сказал мне курсант.

— Привет, — кивнул я головой, глядя на сержанта и смотря на то, как он отреагирует. Но сержант никак не реагировал. Он его не видел.

— Он меня не видит, — сказал курсант, — меня видишь только ты и говорить голосом мне ничего не надо, а то тебя примут за сумасшедшего. Ты просто думай ответ, а пойму тебя.

— Ты вообще кто и чего здесь делаешь? — спросил мысленно я.

— Считай, что я просто твой кореш, — сказал курсант, — что вот ты знаешь о нас, о курсантах 1945 года? Как мы жили, как учились, что делали? Меня вот похоронили здесь. А почему похоронили? Кто об этом знает? Никто. Ты первый, кто меня здесь увидел. Я постоянно прихожу сюда, смотрю, как вы живете, как учитесь и завидую вам, потому что вы живы и что жизнь у вас светлая и радостная. Я хочу, чтобы ты рассказал о нас, чтобы душа моя успокоилась, а так вот неприкаянно слоняться туда и сюда надоедает даже нам.

— Кому это нам? — не понял я.

— Нам — это таким мы как мы, — сказал курсант, — наших много. Мы все ищем, кому бы излить свою историю, а таких людей очень мало. Я бы тоже прошел мимо, но я заметил, что ты меня видишь, поэтому и подошел.

— То есть, — спросил я, — если бы я не обратил на тебя внимания, то ты прошел бы мимо?

— Может, и прошел бы, — сказал курсант, — но я должен был найти того, кто отпустит меня насовсем в другой мир.

— А где этот другой мир? — спросил я.

— Где-то там далеко, не знаю где, но там говорят, очень хорошо и спокойно, — сказал мой молчаливый собеседник, — и там собрались все наши.

— А кто говорит об этом? — интересовался я.

— Не знаю, — сказал собеседник, — мысли вокруг носятся, сообщают нам, что и где происходит.

— И что же сообщают ваши мысли? — спросил я.

— Тебе лучше не знать, как говорится: меньше знаешь — крепче спишь, — сказал курсант, — но ты лучше выслушай мою историю.

— Подожди, — сказал я, — неужели и мне придется слышать все, что происходит вокруг среди ваших?

— Ну, это как тебе захочется, — засмеялся курсант, — если захочешь слышать, то услышишь, если не захочешь, то будешь пропускать мимо ушей. Ты лучше мою историю послушай, человек ты или нет.

— Ладно, давай, говори, — согласился я. Время было позднее, у тумбочки нечего делать, а так хоть время проведу с пользой для себя.

— Сообщи дежурному, что дежурный по училищу с проверкой идет, — сказал курсант, — как дежурный уйдет, так и поговорим.

Я сообщил о дежурном по училищу дежурному по дивизиону.

— Откуда ты знаешь? — удивился дежурный. — Ты посмотри на часы. В это время все нормальные люди отдыхают, а не посты проверяют.

— Так это нормальные люди, — сказал я, — а сегодня дежурит подполковник Козлов. Этот один без разводящего идет на сторожевой пост и потом часового снимают за то, что он охранял пост не по уставу, то есть не защищал его при помощи штыка и приклада. Нарвется он на кого-нибудь, а сейчас его задача подловить кого-то из дежурных по курсам.

В это время внизу скрипнула дверь и снова тишина.

Стоящий рядом со мной курсант шепнул мне:

— Он, сука, внизу стоит, бдительность притупляет. Когда я учился, он тогда лейтенантом был. Как пойдет помощником дежурного по училищу, так засядет в кусты и старается часового подловить на чем-нибудь, а потом доложить, что он такой вот принципиальный и стоит на страже уставов, за то и в подполковники выбился. У нас всегда на боевых постах в пожарных ведрах рогатки были. Как только ночь наступает, так мы из рогаток все кусты обстреливали, частенько и ему доставалось, в синяках ходил, а рогатки сразу перепрятывали или выкидывали за забор. На сторожевом посту на бане мы прятали боевой патрон. Он там и попался. Шел в парадной шинели на пост, знал, что никто не будет его штыком тыкать или прикладом бить. Часовой как положено по караульному уставу крикнул: Стой! Кто идет! Обойди справа! Толку никакого. Тогда он берет спрятанный патрон и на виду у Козлова вставляет в карабин. Прицелился и кричит: Ложись, а то стрелять буду. Тот и плюхнулся в парадной шинели в грязь. Лежит и кричит, что курсанту это даром не пройдет. А со связью было плохо. Дождик прошел и что-то там замыкало в связи, так он и лежал в луже до прихода смены. Потом часового подвергли полному обыску, а он ни в какую: никаких патронов нет и отродясь не было. Всю территорию поста обыскали на дальность броска патрона. Ничего не нашли, хотя все знали, что произошло. Если кто и нашел этот патрон, так спрятал. Вроде бы отучили этого офицера подлянки делать, а он видишь ты, никак не унимается.

Мы с дежурным по дивизиону стояли в готовности встретить дежурного по училищу, который являлся начальником всей дежурной службы. Я у тумбочки, а сержант стоял с другой стороны от двери, чтобы сразу доложить, что во время дежурства происшествий не случилось.

Наконец, дверь в наш дивизион стала медленно приоткрываться. Не то, как открывает дверь командир, а как воришка какой-то крадется. Я приложил руку к козырьку фуражки и только открыл рот, чтобы представиться как дневальный такой-то, как вдруг наш дежурный со спины да как рявкнет текст доклада так, что дежурный по училищу сразу дернулся в мою сторону, затем обратно, а потом и выскочил из двери обратно. Тут кто угодно мог напугаться. Так и иди как хозяин, а не крадись исподтишка. В военное время за такие шуточки можно было и пулю схватить, и стрелявшего бы похвалили за бдительность, а пристреленного еще проверили на предмет того, с какой целью он крадучись подбирался к часовому.

Потом мы услышали, как скрипнула дверь в здание и все затихло:

— Ушел, — сказал дежурный, — сейчас будем ждать люлей от комдива, уж ему-то распишут наше дежурство во всех красках. Так что, как ни дежурь, все одно плохо будет.

— Ладно, не бери в голову, — сказал я, — дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут.

Дежурный закурил и ушел в умывальник переживать, а у меня уже стоял рассказчик со своей историей, переминаясь с ноги на ногу.

Глава 18

— Сам-то я с Вятской губернии — начал свой рассказ курсант. — Митей зовут. Двадцать шестого года рождения. Как только школу закончил, так сразу в военкомат побежал на фронт проситься. А там посмотрели на меня и говорят, что офицеры сейчас как воздух нужны, да и возраст мой пока не призывной, поэтому поедешь учиться в училище. И направили меня в Ташкент в пограничники. А потом наше училище сюда перебросили, в Алма-Ату. В Ташкенте и так было пехотное училище, а тут еще пограничники. Ташкент — он город хлебный, но не настолько. Надо, чтобы все во всех республиках СССР военные училища были, чтобы местные кадры развивать и к делу пристраивать.

Алма-Ата встречала нас как самых дорогих гостей. Город этот русский, раньше был крепостью с гордым наименованием "Верная". Это нам замполит рассказывал. Чуть пораньше нас в Казахстан и в Алма-Ату прислали тех, кого Сталин с родины выселил за предательство и сотрудничество с оккупантами. Трудно поверить, что все вот и сотрудничали с немцами, да только Сталин наш вождь и ему мы должны верить беспрекословно. Это я тебе говорю. Я знаю, что сейчас авторитет товарища Сталина подрывается, а потом он вообще будет подорван...

— Постой, постой, — прервал я его, — а откуда ты знаешь, что будет потом. Враги, наверное, нажужжали? Да и ты тоже из врагов этих, репрессированный.

— Никакой я не репрессированный, — возмутился курсант. — Я честный солдат, а вот те, кого Сталин выселил, так вообще полные бандиты. Хороших людей не выселяют и среди хороших людей бандитов нет. Ты думаешь, чего я тебе тут рассказываю? Мы все в две смены учились. Первая смена учится, а вторая смена патрулирует в Алма-Ате, порядок наводит. Чуть не каждый день перестрелки с этими хорошими людьми. То на банк нападут, то на магазин, то прямо среди бела дня граждан грабят, вот мы и наводили порядок с помощью оружия. Нас потому и любят в Алма-Ате, что мы местных от бандитов спасали. А такие же, как и я, они какие-то ходы знают и общаются с теми, а потом те оттуда, то есть из будущего у нас появляются. Мы ведь все невесомы и можем пролезть куда угодно. Так вот те и говорили, что Сталина вы с ног до головы обосрали и вообще коммунизм у себя запретили.

При этих словах курсант опасливо оглянулся, как бы проверяя, не слышал ли кто посторонний его слова. Я тоже оглянулся. 1967 год — это времена еще те, тут как раз Сталина на коня стали поднимать и Жукова, унтера Пришибеева с четырьмя классами образования, в военные гении производить.

— Я чего к тебе пришел-то. В самом начале 1945 года меня убили. Прямо вот здесь, в Алма-Ате. Подбежали сзади и ударили кинжалом в спину. А я на свидание шел к девушке. Хорошая девушка, Катя, и не дошел я до нее на свидание, как будто бросил ее и скрылся как бесчестный человек, а мы пожениться собирались. Она здесь живет, я видел ее, вот видишь, и я в будущее потихоньку перебираюсь, так как в мое время не было никого, кто мог бы мне помочь. Поэтому и получается, что такие как вы, и есть те ворота в будущее, которые помогают нам существовать. Я тебя прошу, сходи в увольнение к Кате. Скажи, что я до сих пор люблю ее, а вот дойти до нее не смог. Пусть вспомнит меня и сразу забудет. У нее уже другая жизнь. Поможешь?

Я утвердительно кивнул головой. Как тут не помочь? Только что я скажу этой Кате, ей уже лет под пятьдесят будет.

— Ты не бойся, я буду рядом, — сказал курсант и исчез.

В воскресенье я в новенькой шинели с яркими зелеными погонами с широким желтым галуном и малиновым кантом вышел в город в увольнение. По уставу это называется — городской отпуск. От казармы нужно отдыхать. Выйти в город и увидеть, что вокруг есть люди и что им глубоко наплевать на всех военнослужащих в казармах, если нет войны и, если там нет их родственников или знакомых.

Сразу после выхода с КПП ко мне присоединился вятский курсант Митя. Я, честно говоря, думал, что мне все это показалось во время ночного дежурства, ан нет.

— Садись в пятый автобус, — скомандовал он.

Я сел в синий автобус марки ГАЗ-651, сделанный на базе старого автомобиля ГАЗ-51. Нормальный такой автобус для небольшого городка, каким была в то время Алма-Ата. Мой сопровождающий был рядом со мной, но никому в автобусе не мешал, хотя он был под завязку заполнен пассажирами.

— Сходим на конечной, — сказал Митя, и я согласно мотнул головой, чем привлек внимание стоящих рядом со мной людей.

— Сам с собой разговаривает, — подумали они, — зачем чокнутых в училище набирают?

Я улыбнулся им, и они почувствовали неловкость от пришедших к ним в голову мыслей:

— Мало ли у человека могут быть какие заботы, — снова подумали они, — а так парень симпатичный и умный, наверное.

На конечной остановке я уверенно пошел к дому в частном секторе, который мне указал Митя, хотя никогда здесь не был.

Я зашел в калитку, прошел мимо кустов роз и постучал в дверь. У вышедшего пацана лет пятнадцати я спросил Горохову Екатерину Ивановну.

— Мам, — крикнул он в дом, — тут какую-то Горохову Екатерину спрашивают.

На крыльцо вышла женщина лет сорока пяти, вытирая руки передником. Я поздоровался с ней и спросил и спросил, знает ли она Горохову Екатерину Ивановну.

— А зачем она вам? — спросила женщина, и по всему было видно, что она почему-то взволнована.

— Мне нужно передать ей послание от Мити Алешковского, — сказал я.

— А вы его сын? — спросила женщина. — Пойдемте присядем здесь в беседке. Там и поговорим. Как у него дела? Он, наверное, уже генералом стал? — и она как-то устало улыбнулась.

— Нет, генералом он не стал, — сказал я, — его убили в тот день, когда он шел к вам на свидание в том 1945 году. Прямо на улице кинжалом в спину. Он все беспокоился, что вы о нем плохо подумаете, и уговорил меня сообщить вам об этом.

— Как это он мог уговорить вас сообщить мне об этом, если вы родились через несколько лет после войны? — сказала женщина. — Кто вы такой и почему шутите с такими вещами? — сказала она, вставая из беседки.

— Я не шучу, — сказал я, — оказалось, что я могу видеть умерших, которые не ушли туда, и слышать их голос.

— Куда туда? — недоверчиво спросила женщина.

— Туда, на тот свет, — сказал я, — или куда-то еще, но он остался здесь, чтобы сообщить вам это, и чтобы вы не подумали о нем как о бесчестном человеке. И все. Больше мне от вас ничего не нужно.

— И он находится здесь? — переспросила женщина.

— Да, он стоит у моего левого плеча и спрашивает, счастлива ли ты, то есть вы, в этой жизни? — передал я женщине вопрос от Мити.

— Тогда спросите его, какой подарок я ему подарила на предпоследнем нашем свидании? — спросила женщина.

— Говори, что она подарила мне портсигар, на крышке которого были выдавлены охотник с ружьем и с собакой, — сказал мне Митя. — Но этот портсигар вместе с часами унес убийца. Портсигар старинный, его очень жалко.

Я слово в слово передал женщине то, что сказал мне Митя. И женщина поверила.

— А он нас слышит? — спросила она.

— Слышит и видит, — сказал я.

— Так вот, в день, когда должно было быть наше свидание, принесли нам повестку с фронта о том, что отец мой пал смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами и что за подвиг свой награжден медалью "За боевые заслуги". Вою у нас в доме было много. Наревелись с мамой досыта, а потом я побежала на свидание и опоздала. Ждала-ждала, а Мити нет. Все, — думаю, — обиделся и больше не придет. Парень он видный, характера твердого, а такие поворачиваются и уходят. Потом мама заболела, потом еще что-то и только я собралась пойти в училище, чтобы вызвать Митю, как заявляется домой сосед наш, Митрофаныч, который с отцом в одной части служили. Зашел он к нам на костылях, посидел, покурил, потом говорит:

— Ты только никому не говори, но это вот твоя доля от отцовских накоплений, — и протягивает мне узелок тяжелый.

Развязала я узелок, а там вещи золотые, кольца, часы, брошки какие-то.

— Откуда все это? — спрашиваю я. — Мой отец герой и не могло у него быть такое.

— Да не кипешись ты, девка, — говорит Митрофаныч, — мы с отцом твоим в похоронной команде служили. Мертвяков на поле боя собирали и в общие могилы свозили. Наших в одну яму, фрицев — в другую. Ну и проверяли мы карманы у мертвяков и сидоры ихние, мало ли, вдруг документы какие секретные попадутся, а там всякое бывало. И с теми, кто у могил-то их оформлял, тоже делились, а то пистолет трофейный на что-нибудь обменяешь или еще что. А вот в районе Секешфехервара проверял твой батька одного мертвяка венгерского, а тот живой оказался, да и вонзил он батьке твоему в брюхо ножевой штык. А штык тот грязный был, вот и получилось общее заражение крови. А я в это время другого мертвяка перевернул на спину, а под ним граната оказалась без чеки. Вот и рвануло мне по ноге. Батьке твоему медаль как за схватку с противником на поле боя, а мне как за неосторожность с гранатами ничего не дали.

Не взяла я этот узелок. Это все равно как пограбленные драгоценности. А Митрофаныч ничего, вон хоромина его через два дома отсюда. Справный хозяин. Ветеран войны. Медали у него за Будапешт, за победу, юбилейные еще, вот и рассказывает, как он геройствовал на войне, как немецкие танки бутылками забрасывал и как немцев из пулемета косил. А чего я про отца своего скажу? Хотя на войне кто-то должен и трофеи собирать, и мертвых хоронить, тоже дело нелегкое, да только вот гордости за отца от этого я не испытываю до сих пор и все через Митрофаныча. А как вдруг проявится правда по поводу геройства папкиного, а как Митя на это посмотрит, если мы с ним дальше будем встречаться? Так я и ждала его все время и не дождалась. В 1947 году замуж вышла. Потом дети пошли. Муж на работе сейчас. Так что, пусть Митя спокоен будет. Все хорошо. Ничего я нем плохого не думала.

— Скажи ей спасибо за все, — сказал Митя.

Я передал слова Мити женщине и заметил, что Мити больше рядом нет.

— Екатерина Ивановна, — сказал я, — а Мити рядом больше нет. Вероятно, душа его успокоилась, и он ушел туда, куда уходят все. Вы мне покажите дорогу к автобусу, а то я вообще здесь в первый раз.

Мы попрощались, и я ушел. Гуляя по улице, я всматривался в людей, пытаясь отличить этих от тех. Те, идут напрямую, проходя сквозь этих, и каждый проход ощущается этими как какой-то непонятный мысленный импульс и, если бы проход был медленнее, то могло быть, что каждый человек мог почувствовать и понять тех, кто еще не ушел.

Глава 19

Честно говоря, мне хватило одного Мити Алешковского, чтобы делать вид, что я не вижу никого из тех и что я обычный человек, который не верит во все это и не обладает никакими способностями.

Все непонятное мы относим к чему-то сверхъестественному. А когда этому находится объяснение, то мы чувствуем глубокое разочарование, как будто нас кто-то ограбил. Пришел и взял то, что было только у нас и то, что делало нас единственными в своем роде. А тут явился умник и снабдил этим всех. Как оптик какой-то снабдил очкам всех полуслепых граждан, и поводыри сразу без работы остались.

Что я еще заметил. Те пытаются найти среди нас тех, кто их видит и понимает. Им нужно выговориться. Излить душу или снять с себя какой-то грех. Я не понимаю, почему этим не занимается церковь? Это их прямое дело: принимать тех, кто не ушел, отпускать им грехи, записывать и исполнять просьбы и отправлять их на тот свет. Нет, они хитренькие и отнесли неприкаянные души к бесовскому порождению и даже думать об этом не хотят. Естественно, что с духа бестелесного возьмешь? С него взятки гладки, ему не дашь лопату или метлу и не пошлешь наводить порядок возле храма, а возни с ними много. А ведь все души идут в первую очередь в храм. Я, когда заглядываю в храм, то вижу их переполненными, но наших там единицы, а вокруг аналоя стоят в основном те, ожидая, когда к ним выйдут и выслушают. А сквозь них проходят как сквозь эфир и "идут они солнцем палимы, повторяя: Суди его Бог, и покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами". Это Некрасов писал про души неприкаянные. Это эти и те. Не все, кто здесь, чувствуют себя прикаянными, как и те, которых мы не видим.

Вы сами, вероятно, видели иногда неадекватное поведение человека на улице. Идет человек и вдруг отпрыгивает в сторону, или хватается за себя, пытаясь прикрыться от удара или посягательства на интимные места. А на улице никого или есть люди, но они совершенно никак не воздействовали на этого человека. Что это? Очень просто. Те пытались выявить людей, которые их видят и осязают. И этот человек становится Избранным, на которого те возложили обязанность по отпущению грехов и доделыванию тех дел, которые они не успели доделать.

Когда человек пытается сказать об этом, его обвиняют в том, что он свихнулся умом и помещают на принудительное лечение. В психиатрических клиниках много таких людей, которые видят тех, отпускают им грехи, но больше ничего не могут сделать. Они заложники тех и погибают в психушках, забитые санитарами или заколотые до смерти всякими галоперидолами. Многие врачи сами понимают это, но не могут это признать, потому что из врачей они превратятся в больных. Вот они и делают вид, что они нормальные, превращая других нормальных в ненормальных. Вот, допустим, оппозиционер. Он говорит правду, но власть делает вид, что это неправда и врачи, подчиняясь власти, доказывают, что их правда это неправда и только помешанный человек может говорить такую правду. Потом, когда власть меняется, те же врачи начинают стучать себя коленкой в грудь и говорить, что они были вынуждены нормальных людей объявлять психами, а сами уже подмигивают новой власти, что, мол, только пальцем шевельните и мы всю страну объявим сумасшедшей, и никто этот диагноз отменить не сможет, разве только что усилить его — объявить всю страну буйнопомешанной и на всех граждан или подданных надеть наручники или завернуть их в смирительные рубашки.

Умные люди никогда не отвергают все, что говорят люди, объявленные сумасшедшими. Всех гениев либо объявляли помешанными, одержимыми, либо сжигали на кострах. Посредственности, случайно получившие корону, сразу объявляют себя гениями и начинают равнять всех под себя. Их наследники остаются такими же посредственностями, такими же посредственностями являются оставшиеся профессора, военные, и, в конце концов, государство погибает как завоеванное более умными соседями, либо от полной деградации.

Устоять перед теми трудно, и помочь им трудно, и не помочь жалко. Единственное что можно сделать — это стать парламентским шутом, которому позволяют говорить всякую хрень как бы от имени избравшего его народа или стать экстрасенсом, призвав себе на помощь тех. А нормальному человеку прикасаться к тем опасно.

Если взглянуть на этот вопрос более масштабно, я бы сказал — стратегически, то тех можно использовать для решения особо важных задач. Например, для сбора информации политического, военного и научно-технического характера. Умный представитель тех может подсмотреть все, что угодно и в любом месте, и пересказать все принимающему из этих. Если тот не дурак, то он может донести все это до нуждающегося в полученной информации. Записать или сфотографировать тех не получилось ни у кого и не получится, потому что это противоречит всем законам диалектики. Субстанция не материальная, но информация и некий образ, который воспринимается избранными, все-таки относятся к видам материи. Информационной материи. У нас сейчас идет бурное развитие цифровой техники. Вслед за цифровой техникой пойдет техника, созданная из информационных блоков, атомов и молекул информации, которые могут быть доступны тем, о ком мы только что говорили, тогда возможно осуществление более широких контактов с теми и использование их в своих интересах. Тогда все страшилки креативных режиссеров найдут свое воплощение в реальной жизни, особенно когда количество воспринимающих тех увеличится на порядки.

И здесь тоже есть подводный камень. Если информация — это один из видов материи, то дезинформация — один из видов антиматерии, а, как известно, при соприкосновении материи и антиматерии происходит аннигиляция, уничтожение всего живого. Поэтому вторжение в информационную часть материи будет опасно самыми непредсказуемыми последствиями. Конечно, если говорить серьезно, то дезинформация — это такой же вид материи, как и информация, и аннигилироваться они будут только в сознании человека, сравнившего оба вида информационной материи.

У всего хорошего есть своя негативная сторона. Это аксиома и ее даже не нужно доказывать. Самый вкуснейший торт может вызвать расстройство желудка, которое совсем не вяжется с теми вкусовыми волнениями, которыми была вызвана диарея. И так везде. Возможности контактов с теми обязательно использует преступный мир. Вы можете представить рекламу: Незабываемый секс с теми красотками! Путешествие туда к своим родным! Прими информационную таблетку и побывай там! Появятся информационные наркотики. Информационное оружие. Информационные кухонные предметы и информационная кулинария для поддержки тех, чтобы они не так быстро уходили туда.

Такие мысли в конце шестидесятых годов прошлого века не могли не оказать влияния на формирование моей личности. Думающий человек всегда задумывается о сущности происходящего, а там, где дело нечисто, в королевстве кривых зеркал, думающий человек — это враг пострашнее фашизма, так как столкнулись две системы с одинаковыми целями, религией и фюрерами, но помощь стали оказывать слабейшему, подозревая, что побитый младенец, которому помогли в драке, заболеет манией величия и желанием отомстить всем, и кто нападал, и кто помогал против нападавшего.

Это время было концом оттепели и начала гонений на диссидентов капитана артиллерии и бывшего зека Солженицына и генерал-майора Григоренко, которые начали говорить правду. А правда это все равно что антиматерия для социал-коммунистов.

Помимо озабоченных тех, среди них были и те, кому совершенно делать нечего. Как это в старом стихотворении:

То взлохмачу я волосы женщин,

То заставлю краснеть поцелуем...

Вероятно, как прожигали они жизнь в реале, точно так же прожигают они и существование в той информационной материи. Но они чего-то добились, собирая материю в сгусток и воздействуя на нашу действительность.

Каждый знает, что ночью в темной комнате обязательно что-то скрипнет, стукнет, прошуршит, хотя все стоит на своем месте и не должно ни скрипеть, ни шуршать. Все это сваливают на домовых, а кто такой домовой? Это тот же тот, который находится в вашем доме, как в своем, как дух этого дома, который жил в нем с самого начала. Он же мог переехать с вами и из другого жилища. Просто ему нравится быть с вами, и он вид информационной материи, который научился что-то делать, показывая свое присутствие. Если человек не видит домового или того, то их видят коты. Присмотритесь к своим питомцам. Иногда они начинают прыгать куда-то в угол между стеной и шкафом, как будто кто-то, сидящий на этом шкафу, играет с ним при помощи игрушки, а кот не может достать ее и сердится. И еще призадумайтесь, все ли ночные шумы исходят именно из этого места.

Все беззаботные те были как раз моего возраста, и я как-то на пустынной улице спросил одного, которого уже неоднократно видел, а чего он вообще здесь делает.

Тот сначала опешил, а потом просто обрадовался.

— Мы тут компанией ходили в туристический поход на Медео, — сказал он, — спали в палатке и грелись от бензиновой грелки. И угорели. Никаких катастроф, никаких пожаров и вообще того, что могло привлечь внимание к нам. Вот мы и оказались неучтенными, хотим, ветер пинаем, если хочешь, будем все время рядом с тобой как друзья? С нами хлопот не будет, зато будем чувствовать какую-то пользу от себя.

— Ладно, — просто сказал я, — только ночью меня не будить и когда я с девушкой за мной не подглядывать.

— Лады, — сказал мой новый друг и растворился в воздухе. Пошел передавать информацию друзьям.

Буквально через полчаса около меня было шестеро тех. Душами я их назвать не могу, потому что души это нечто материальное, что покидает человека в момент смерти и весит она чуть побольше трех грамм.

— Меня зовут Макс, — сказал мой новый знакомый из тех, — а это Машка — моя девчонка, держись подальше от нее, — и засмеялся. Он назвал и других своих друзей, но это не так важно для повествования, чтобы не замутнять природу списками людей. Так вот, слушай мой рассказ.

Глава 20

Я никогда не был охотником. На заре компьютеризации, когда не было персональных компьютеров, но были служебные компьютеры размером с огромную комнату, в моде были компьютерные игры, где на коричневом экране летали галочки, изображающие гусей или уток, а внизу опиленный ствол дерева, чурбачок с веточкой, изображал охотника. Игра на тренировку глазомера и вообще интуиции. Если посчитать количество строчек, то можно определить высоту полета этих уток, вычислить упреждение и дать охотнику команду на открытие огня путем нажатия клавиши "пробел". Некоторые наши специалисты часами играли в охоту, не промахиваясь ни по одной летящей дичи, предоставляя нам возможность совершенствоваться в своей профессии.

Кстати о профессии. Я — специалист по роботехнике. Да-да, по роботехнике. Конечно, мы еще не создали уникума с позитронным мозгом, совершенно не отличимого от живого человека, но уже ползают, ходят, катятся, переваливаются и подпрыгивают различные механизмы, способные увидеть дорогу, понюхать окружающий воздух, зафиксировать тепловое излучение и уловить звуковые колебания. Все зависит от настройки. Если произвести тонкую настройку, то роботы превосходят способности человека в десятки и сотни раз. Попробуйте обыграть робота в шахматы или шашки. Пробежать быстрее него сто метро. Прыгнуть дальше его в длину или бросить копье на сто метров. Робот делает это шутя, одной левой. Роботы водят машины, управляют самолетами, наводят в цель пушки и пулеметы, делают пряники и печенье, собирают автомашины и вообще. Даже ваша кофейная машина, которая в несколько секунд готовит вам чашечку ароматного латте, это тоже робот. Заправьте его капсюлями, подключите к сети и источнику водоснабжения, и он будет готовить вам кофе по взмаху руки или по вашему голосу и никому другому он не будет подчиняться. Даже ваш сотовый телефон, набирающий номер по вашему голосу, это тоже робот. Роботы окружают нас повсюду и когда-нибудь, а может, это будет через несколько месяцев, к вам утром подойдет робот с завтраком и разбудит словами:

— Вставайте, сударь, Вас ждут великие дела!

Ну и что, что такими словами камердинер будил журналиста-утописта Сен-Симона (Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон). Мы не маркизы, но у нас впереди великие дела.

Что-то я ушел в сторону, хотя говорил о роботехнике, а начинал вообще об охоте.

Об охоте я вообще ничего не знал. Слышал такую поговорку, что, мол, тебе охота и мне охота, вот это охота.

А тут перевели к нам специалиста по тепловизорам, парня достаточно молодого, лет тридцати по имени Николай.

— Колян, — представился он нам в лаборатории, — охотники есть?

— До чего охотники? — не поняли мы.

— Не до чего, а просто охотники, — пояснил наш новый коллега. — Человек выжил только потому, что стал заниматься охотой. Стал добывать мясо, шкуры и таким образом пережил ледниковый период. Всемирное потепление закончится новым ледниковым периодом и все мы должны заниматься охотой, чтобы выжить.

— Ерунду говорите, молодой человек, — осадил его заведующий лабораторией Павел Иванович, кандидат наук и вообще умница во всех вопросах. — Всемирное потепление начнется не ранее через пятьдесят тысяч лет, а ледниковый период после потопа еще лет так через полмиллиона. Так что, давайте, знакомьтесь с лабораторией и подключайтесь к Максиму Олеговичу для разработки автомата слежения за миграцией перелетных птиц. У этих орнитологов все слова повторяются, водоплавающие плавают, а перелётные перелетают. Разберетесь.

Максим Олегович это я, и я работал над автоматом по учету перелетающих птиц.

Не буду утомлять вас техническими деталями, чтобы опять не отвлечься от вопросов охоты. С Коляном мы быстро нашли общий язык и работали одной командой, устанавливая на наш прибор разные приспособления, приборы и датчики.

Колян без устали говорил об охоте. О том, как нужно охотиться на водоплавающую птицу, на гусей, на кабана, на волка, на лисицу. Говорил о достоинствах охотничьего оружия, о способах зарядки патронов дробью и пулей. Названия пуль, контейнеров и прочего. А как он рассказывал о приготовлении дичи в полевых условиях, это было нечто. Слюнки текли не только у меня, но и почти у всех в нашей лаборатории.

В пятницу вечером мы взяли немного пива, и пошли к нему в гости. Колян был старым холостяком и, похоже, жениться не собирался. Бывают такие люди, которые ценят свою свободу и личное пространство превыше всего.

На стене над кроватью на старом персидском ковре висело двуствольное охотничье ружье, доставшееся ему по наследству.

— Смотри, "Зауэр", три кольца, — с гордостью сказал Колян, снимая ружье с ковра.

Я взял ружье. Солидное оружие со знаменитой производственной маркой фирмы. Три переплетенных кольца обозначают, что стволы изготовлены из крупповской стали. Ничем особым эта сталь не отличается, точно также подвержена ржавчине, но из-за бренда продается дороже, чем обычное оружие. Собственно говоря, если взять два одинаковых галстука и один занести в модный бутик, а другой оставить в лотке уличного продавца, то в бутике этот галстук вы купите за сто долларов, а у уличного торговца за десять баксов. В чем разница? Только лишь в форсе, чтобы сказать:

— У меня галстук за сто долларов.

Да ради Бога. И я могу сказать, что мой галстук не за сто, а за сто двадцать долларов.

Ничего этого я Коляну не сказал, но ружье похвалил. Просто у меня дядька заядлый охотник и всегда рассказывал об охоте, когда мы встречались.

Моя похвала словно подстегнула Коляна. Мне были продемонстрированы все охотничьи причиндалы от ёршиков для чистки ствола до гильзозакаточной машинки с пороховой и дробовой меркой. Прямо сейчас садись и готовься на охоту.

— Слушай, — как-то заискивающе сказал Колян, — пойдем на охоту. Ты, я вижу, в этих делах мастак, а я, честно говоря, только любитель. Я знаю одно местечко, где уток видимо-невидимо, да и у меня охотничьего билета нет. А тебя есть?

А у меня он был. Дядька записал в свое общество для количества, да и надежда была, что родной человек не подведет.

Сказано, сделано. Договорились, что поедем на охоту в следующее воскресенье, через неделю после открытия охотничьего сезона.

На следующее воскресенье мы выехали на охоту в известное только мне местечко. Дичи там было немного, но и посторонние охотники там встречались редко, то есть то место, где можно и поохотиться, именно поохотиться, а не сидеть в утином тире, и отдохнуть.

Я взял у дяди напрокат автоматическое пятизарядное ружье. Мы охотники крутые, так что и снаряжение наше соответствовало нашему статусу.

Правда, стрелками мы с Коляном оказались аховскими. На семьдесят отстрелянных патронов мы подбили одну утку. И за той пришлось лезть в озеро. Собаки у нас не было. Утку разделывать тоже не умеем. Обычно этим занимались другие люди, а мы уж с аппетитом уплетали дичь за столом.

Кое-как мы ощипали утку, выпотрошили, опалили ее над костром и стали жарить на деревянном вертеле, который несколько раз обгорал, и утка падала в костер.

Уже поздно ночью мы, голодные, жадно сожрали нашу утку, даже не выплевывая мелких косточек.

Утреннее пробуждение у костра требовало действий. Мы налили в котелок воды и поставили на огонь.

— Слушай, Макс, — сказал задумчиво Колян, глядя в огонь костра, — а чего бы нам не сделать охотничьего робота? Снайпер, видит в темноте, бьет всё, что шевелится, прекрасный повар и мясник, сначала разделывает тушу зверя, готовит полуфабрикаты, по индивидуальному заказу готовит мясо с кровью или полупрожареное, и подает охотнику прямо у костра. Как? Это намного романтичнее, чем болтаться по озерцам в поисках одинокой уточки или сидеть в засаде на гуся и не подстрелить ни одного.

Сказано — сделано. Своими мыслями мы поделились с сотрудниками нашей лаборатории и порешили собрать этот робот без отрыва от основного производства в порядке творческой инициативы. Сконструируем, соберем, испытаем и представим руководству как изобретение и ноу-хау, которое поможет человечеству выживать в трудные для него времена.

Все работы заняли у нас без малого год. Агрегат, то есть робот, получился многофункциональным, как кухонный комбайн. Только у этого комбайна были крепления для стрелкового оружия, и кроме разделочных досок и миксеров, он был вооружен фирменными разделочно-поварскими ножами и пилками для нарезания хлеба и резки костей и хрящей.

Кое-что о нашей инициативе знало и руководство фирмы, поэтому мы беспрепятственно вывезли Оху, так мы его назвали "Оха", на испытание в полевых условиях.

Место я выбрал уединенное. День был рабочий, и других охотников вокруг не было. Я пристроил в зажимах пятизарядное ружье, к которому приделали контейнер с патронами и зарядным устройством, заряжающим ружье после израсходования патронов в магазине. Программу набрали простую: подстрелить утку, разделать ее и приготовить плов с уткой.

Я нажал кнопку "Пуск" на передней панели "Охи", и мы с Коляном принялись устанавливать столик и стулья для приятного времяпровождения, ожидая, когда нам подадут охотничий обед.

"Оха" крутнулся на месте, щелкнул затвором ружья и двинулся в направлении озера, ожидая пролета дичи. И дичь не заставила себя ждать. Пять уток стремительно летели вдоль нашего озерца, выискивая себе более безопасное место отдыха. "Оха" действовал безукоризненно: пять выстрелов и пять уток лежат на воде с распластанными крыльями.

Мы с Коляном зааплодировали. Машина работает, и еще как работает!

"Оха" мгновенно среагировал на наши аплодисменты, развернулся и произвел два прицельных выстрела по нам. Нас спасло только то, что расстояние между нами было примерно пятьдесят метров и дробью нас только осыпало, а не поразило, хотя некоторые дробины довольно чувствительно ударили по телу.

Вместо доставания уток из озера, "Оха" направился к нам, щелкая приспособлением для перезаряжания автоматического ружья. Мы побежали от него в лес.

— Давай разделимся, — сказал Колян. — Ты влево, я — вправо. А там будь, что будет. Кто-то из нас должен заманить его в чащобу, а второй на машине должен уехать, чтобы вызвать помощь.

Практически рулетка. А если "Оха" прикончит нас обоих? Для таких испытуемых роботов нужен противотанковый гранатомет с десятком запасных гранат, чтобы уничтожить его наверняка. Записку что ли написать грядущим испытателям?

Не говоря друг другу ни слова, мы бросились в разные стороны.

"Оха" выбрал меня. Мне помогали деревья, за которыми я спасался от выстрелов и бежал дальше. Он был неутомим, а я уже выдыхался. Я шел к машине, надеясь добраться до нее раньше "Охи" и уехать, куда глядят мои глаза, бросив специальность робототехника, и устроившись преподавателем трудового обучения в любой сельской школе.

Выскочив на опушку леса, я увидел, как на моей машине поспешно уезжает Колян, за которым никто не гнался и который оставляет меня на съедение взбесившемуся принтеру, то есть — охотнику.

Делать нечего, нужно бежать по полю к тому месту, где мы останавливались. Возможно, что "Оха", прибыв на то место, с которого начинал движение, приступит к выполнению заложенной в него программы: достанет подстреленных уток, ощиплет их, опалит на огне и начнет готовить узбекский плов с дичью.

"Оха" несколько отставал от меня, но стрелял с упреждением, как по летящей утке, и дробь взметала пыль передо мной.

Подбегая к нашему озерцу, я споткнулся о выступающий из земли корень дерева, подвернул ногу и упал, стукнувшись головой обо что-то жесткое.

С подвернутой ногой я не мог бежать и поэтому пополз, ожидая выстрела в спину, который прекратил бы мои мучения.

Перевернувшись на спину, я стал ждать смерть лицом к лицу. "Оха" стоял передо мной, покачиваясь с пятки на носок, как ковбой, ожидающий сигнала на стрельбу. Наконец, он качнулся в последний раз и остановился, опустив ружье стволом вниз. Лампочки на нагрудной панели погасли.

Да здравствует наш аккумуляторщик, который поленился как следует зарядить аккумуляторы "Охи". А окажись он добросовестным работягой, то вряд ли бы я сидел вот здесь рядом с твоей кроватью и рассказывал на ночь мою самую страшную историю в жизни.

Глава 21

Удивительный случай произошел со мной на днях.

Шел я в магазин купить рамку под собственноручно написанный портрет самого себя. Сидел перед зеркалом и рисовал автопортрет. Решил запечатлеть себя для истории, вдруг прославлюсь чем-нибудь в веках, а портрета-то и нету. Вышло, конечно, не шибко красиво и не шибко похоже, тем лучше, зато критики потом будут писать о самобытности и критическом восприятии самого себя, или даже не так, скошенная физиономия автора говорит о том, как криво он относился к действительности и сколько реализма в его глазах, не согласных с тем, что все богатства страны утекают за границу.

Портрет я рисовал старинным способом в технике граттажа. Это очень простой способ. Берем какую-нибудь картонку или фанерку. Тонируем, то есть раскрашиваем ее разными красками. Затем берем свечку и натираем ею подготовленное "полотно". Затем и парафиновую поверхность красим в какой-нибудь темный цвет. После этого карандашиком наносим на фанерку рисунок. Как я — свой портрет. А затем ножичком или иглой соскребаем слой крашеного парафина, чтобы открылся нижний фон. Вот эта разница цветов и будет основным изобразительным средством.

Рисунок свой я решил вставить в паспарту, а для этого нужна рамка больше, чем размер обыкновенного печатного листа. И в какой магазин канцелярских товаров я ни заходил, оказывалось, что именно сегодня они продали последнюю нужную мне по размеру рамку. Ну что же это такое? Только захочешь увековечить себя для истории, так сразу находится тысяча людей, которые хотят поставить ножку будущей мировой знаменитости.

Я вышел из очередного магазина и ко мне бросился мужик с сильно помятой внешностью и протянутой рукой:

— Дай червонец, мне бы только стакан пива выпить, так трубы горят...

Мужская солидарность мужской солидарностью, но если мужик начнет опохмеляться, то может и в запой войти. А оттуда дорога только к белочке либо еще куда. Лучше перетерпеть. Хотя и это перетерпение может трагически окончиться. Лучше не мешать лозу с зерном и не снижать градус пития, тогда все будет в пределах нормы.

Я хотел пройти мимо, но мужик достал из кармана ручку и говорит:

— Купи ручку. Будешь знаменитым писателем, славу заимеешь, а мне уже все равно из ямы не выбраться.

Присмотрелся я, а мужик этот очень похож на недавно модного писателя Прилипалова. Издавали его немыслимыми тиражами, да все как-то было недосуг почитать, а как время для чтения нашлось, так эти книги из магазина и исчезли.

Махнул я на все рукой, достал из кармана стольник и дал ему. А он мне все ручку свою сует, бери мол. А она мне нужна? Я в художники собрался, а не в писатели. Ручку пришлось взять, уж очень он сильно уговаривал.

Дома я посмотрел на ручку. Обыкновенная ручка. Металлическая трубочка, покрашенная черной краской. Перо номер три и держатель для пера. С другой стороны — держатель для огрызка карандаша. Такие ручки были в ходу в пятидесятые годы века. Для письма такой ручкой нужна чернильница, а также промокательная бумага, чтобы все написанное не размазать по бумаге. Чернильницы у меня не было, поэтому я положил ручку на стол и забыл о ней.

Через несколько дней я снова наведался в магазин канцелярских товаров и купил себе рамочку необходимого размера.

— Что еще хотите взять? — спросила меня продавщица.

— У вас есть чернильницы? — спросил я.

— Чернильниц сейчас нет нигде, разве только что в музее, — с улыбкой сказала продавец, — но у нас есть чернила для авторучек. Фирменные "Parker". Синие и фиолетовые. И бутылочки для чернил такие, что не упадут и их можно использовать как чернильницы.

— "Parker" так "Parker", — говорю я, — давайте один флакон синих.

Флакон оказался недешевым и стоил дороже большой рамочки для моего портрета.

Дома я отложил в сторону рамку с портретом, не убегут, достал лист писчей бумаги, открыл флакон, вытащил из ручки вставку с пером и вставил ее для письма. Перо было не особенно чистым, поэтому я обмакнул его в чернила и тщательно протер тряпочкой. У нас раньше в школе были перочистки, их делали из кусочков разной ткани, но функция у них была одна — вытирать начисто перо.

Я обмакнул перо в чернила и решил что-нибудь написать для пробы. Перо очень легко заскользило по бумаге, оставляя ровные синие полоски и из-под пера стали возникать буквы, скидывающиеся в стихи. Это я и стихи?!!! Смотрите сами, что у меня получилось в течение пяти минут.

Свела судьба нас в жарком мае

В тени на узенькой скамейке,

Асфальт на солнце маслом тает,

Не жарко людям в тюбетейках.

Бросало нас то в жар, то в холод,

Как два магнита — взгляд на взгляд,

Стучал в груди кузнечный молот,

Дрожала в такт ему земля.

Мы пили чай в тени под кленом,

Сидела вместе вся семья,

Подрос на грядках лук зеленый,

А я был пьяный, как свинья.

Я был удивлен до такой степени, что мне сразу вспомнился анекдот на музыкальную тему.

Больной спрашивает врача:

— Доктор, а после операции аппендицита я смогу играть на рояле?

— Сможете, голубчик, сможете, — сказал доктор, — будете играть лучшее, чем господин Рахманинов.

— Вот здорово, — сказал пациент, — а я раньше вообще музыкой не занимался.

Что-то подобное происходило и у меня.

Я перепечатал стихотворение на машинке и направил почтой в журнал "Огни Кабири".

Через две недели пришел ответ:

— Уважаемый автор! Ваши стихи нам очень понравились своей самобытностью и непосредственностью. Легкий стиль и непринужденная рифма ставят вас в ряд самых популярных поэтов нынешнего века. Просим направлять в наш адрес ваши новые произведения. Мы испытываем чувство глубокой гордости от того, что являемся первооткрывателями вашего несомненного таланта. С уважением, главный редактор.

Следующее стихотворение появилось не так быстро, как первое, но десять минут с ним я сидел, это точно.

Был бы пьяницей я беспробудным,

И квартира моя — теплосеть,

Стал бы я собеседником чудным,

И меня можно всем пожалеть.

А стихи мои в драных бумажках

На хранение взял бы музей,

И ученые в белых рубашках

Изучали б искусство бомжей.

А сантехник-поэт — это нонсенс,

Я не пью, чтоб понять Ренессанс,

Пропадает ко мне интерес,

Если я не иду в декаданс.

И в компаниях всем неудобно,

Словно я что-то сделал не так,

Приглашать работяг уж не модно,

Лучше дать им на водку пятак.

Это стихотворение также было опубликовано в журнале "Огни Кабири", получило самую высокую оценку с хорошим гонораром и было направлено на конкурс современной поэзии под эгидой одного известного чиновника, не гнушающегося Мельпоменой. Мне передали его пожелание, чтобы я сбацал какую-нибудь пьесу для лелеемого им театра.

— За деньгами мы не постоим, — сказал он.

На заказ я написал пьесу "Сомбреро" в трех частях.

Знаменитый чукотский оленевод Ваамчо получил от правления колхоза путевку в санаторий в Анталии в солнечной Турции. Это подстроил его недруг и конкурент зажиточный бригадир Алитет, чтобы домогаться до красавицы Тыгрены, которая была невестой Ваамчо.

— Вот увидишь, — говорил он красавице, — он приедет оттуда с размороженными мозгами, которые будут летать возле его головы, и он забудет тебя. Может, он даже останется там и будет пасти местных баранов.

Тыгрена очень страдала, потому что путевка была одна, а для того, чтобы поехать в Турцию с женихом, денег у них не хватало.

Ваамчо поехал в Турцию и ему там не понравилось. Шибко жарко, однако. Две недели он сидел под зонтиком и пил понемногу жиденькую турецкую огненную воду, которую называли арака и делали из укропа.

— Плохая огненная вода, — думал Ваамчо, вспоминая Тыгрену, у которой под кухлянкой было упругое девичье тело. — А тут все какие-то черные и темно-красные. Отправить их к нам в тундру, они там все и окочурятся.

В Турции Ваамчо купил сомбреро и приехал в нем на Чукотку.

И в таком духе три полноценных акта. Интриган Алитет был посрамлен, Тыгрена вышла замуж за Ваамчо, а сомбреро сожрал белый медведь.

Пьеса с успехом прошла по северным театрам и ее выдвинули на Государственную премию. После каждого спектакля автор должен был принимать участие в пьянках с артистами, выслушивая похвалы в свой адрес. А после получения государственной премии водка полилась рекой. Друзей появилось столько, сколько не было ни у кого из самых знаменитейших людей на земле. Начался один постоянный запой. И вот, я проснулся один. Никого. Ни семьи, ни дома, ни друзей, ни знакомых и в кармане лишь вошь на аркане. И голова болит, прямо-таки разрывается и никто не хочет подать ни копейки. Еще вчера меня знали все, а сейчас не знает никто.

Какой-то мужик вышел из магазина канцелярских принадлежностей, и я бросился к нему:

— Дай червонец, мне бы только стакан пива выпить, так трубы горят...

Если не будет давать, то продам ему свою ручку. Хрен с ним, с писательством, у меня еще есть нереализованная возможность стать самым известным художником.

Глава 22

— Макс, откуда ты все это знаешь? — спрашивал я. — Допустим, эротический роман Сёмушкина о чукчах "Алитет уходит в горы" я читал еще в детстве, а вот остальное про технику, про механических людей и про автоматы, которые все делают за людей, это же буржуазные выдумки. Коммунистическая партия сказала, что кибернетика — это продажная девка империализма и это так оно и есть. Разве можно себе представить, чтобы нормальный человек лежал в постели с механической женщиной или нормальная женщина с механическим мужчиной? Такого не может быть потому, что этого быть не может. А вот вычислительная техника на электричестве? Пробки выбило и прощайте все предыдущие вычисления? Ничто не сможет заменить обыкновенные деревянные счеты, логарифмическую линейку и счетную машинку "Felix".

— Какой же ты дремучий, Андре, — смеялся Макс. — Ваша компартия и ее идеология — это такой же опиум для народа, как и религия. Инквизиция сжигала праведников и ученых на кострах, а ваша партия гноила их в ГУЛАГе или расстреливала на местных расстрельных полигонах. Там, где вы проводите занятия по стрельбе на вашем стрельбище в Муюнкуме, там и был расстрельный полигон. Не обращал внимания на холм слева от главного направления для стрельбы? Это искусственный холм и его постоянно подсыпают песком, чтобы ветер не выдул кости тех, кого там расстреляли.

— Это все клевета, — горячо возразил я, нас здорово подковали политически, и мы могли многим диссидентам утереть нос по поводу истории партии, — двадцатый и двадцать второй съезды партии поставили точку в отклонениях от генеральной линии партии.

— Они что оживили расстрелянных людей? — с усмешкой спросил меня Макс. — Кто понес ответственность за этот произвол? Никто. Сначала расстреляли Ежова, а потом Берию. И то Берию расстреляли только после того как им удалось отправить на тот свет Сталина. Был бы жив Сталин и по сей день бы там же расстреливали сотни людей. И вас бы задействовали для тренировки. Вы, пограничники, всегда относились к ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ. Вам только фуражку сменить и готовы палачи советского народа. Такие же, как и вы, в 1962 году расстреляли демонстрацию рабочих в Новочеркасске.

— Это все ложь, — запротестовал я, — мы в 1961 году запустили в космос первого человека, майора Гагарина...

— Да-да, — согласно закивал головой Макс, — а в 1962 году расстреляли рабочих. Генералы отказывались командовать расстрелом, армейские офицеры стрелялись перед своими солдатами, потому что не хотели быть палачами собственного народа, а вот ваши взяли это дело в свои руки и открыли огонь на поражение по безоружным рабочим Новочеркасского электровозостроительного завода. Двадцать шесть человек сразу были уложены наповал и больше восьмидесяти человек было ранено. Хорошо вас учат стрелять. Вы бы так по немцам стреляли, мы бы войну не за пять лет, а за два года закончили.

— Убирайся отсюда, провокатор, — чуть не закричал я и сразу мои соседи по казарме зашикали на меня:

— Тебе чего такое приснилось?

— Ничего не приснилось, — отвечал я.

— А чего тогда орешь: убирайся отсюда, провокатор?

— Не знаю, — сказал я и повернулся на бок, как бы продолжая спать.

— Что, правда глаза колет? — зашептал мне на ухо Макс. — Подумай сам над всем этим. Я был в будущем, там почти все так же, как и у нас, такой же развал в экономике, все реформы сворачиваются, попы стали главными комиссарами в армии и правительстве, а тех, кто против Сталина выступает, снова стали к ногтю прижимать. Выступать против Сталина, значит — выступать против той власти. Когда была демократическая революция на рубеже веков, то даже сделали день памяти жертв сталинских репрессий. Тридцатого октября все собираются у Соловецкого камня в Москве и читают список жертв произвола. Сколько лет читают, а еще и до половины не дошли.

— Слушай, — мысленно спросил я у Макса, чтобы не кричать на всю казарму, — а как мне можно побывать там, в будущем?

— Помрешь — побываешь, — Макс был безапелляционен и циничен как человек, которому нечего терять и нечего расшаркиваться в политесах перед кем-то бы ни было, — а вообще, этот вопрос нужно продумать, — и он исчез. Думать пошел.

В эту ночь мне снова приснилась красавица Мэй Ли, а я все также был юань шуаем, управляющим восточными провинциями Китая.

— Сегодня я расскажу тебе еще одну притчу про судью Бао-гуна.

Однажды Бао-гун по дороге в суд увидел плачущего мальчика с бамбуковой корзинкой на старой каменной плите.

— Кто тебя обидел, мальчик? — спрашивает Бао-гун. — Отчего ты плачешь?

— С самого утра я торговал пончиками, — говорит мальчик. — Наторговал на двести медяков, деньги положил вот в эту корзину. Тут фокусник пришел, стал фокусы показывать. Сел я на этот камень, стал смотреть. Недолго смотрел. Потом в корзину заглянул, а денег нет.

Выслушал Бао-гун мальчика, подумал немного и говорит:

— Деньги лежали в корзине, корзина стояла на камне и вдруг деньги исчезли. Значит — каменная плита их украла. Стража! Доставить в ямынь мальчика и плиту на допрос.

Весть о том, что Бао-гун каменную плиту допрашивать будет, быстро разнеслась по всему поселку. Удивились люди, но побежали к зданию суда, чтобы послушать.

Сел Бао-гун на судейское место, допрос начал:

— Признавайся, плита каменная, ты у мальчика деньги украла? Только правду говори, не то я велю тебя бить и пытать.

Камень он и есть камень. Лежит себе и молчит. Разозлился Бао-гун и приказал стражникам бить плиту. Услыхал народ, что судья камень бить приказал и стали громко смеяться.

Только Бао-гун не смеется, в дощечки стучит, чтоб народ утихомирить, и говорит:

— Вы что, порядка не знаете? Не умеете себя в ямыне вести? Стража! Запереть двери, никого не выпускать!

Видят люди, Бао-гун не шутит, сейчас прикажет и всех начнут палками бить, как вот этот молчащий камень. Упали все на колени и стали молить судью о пощаде.

Говорит тогда Бао-гун:

— Ладно, сегодня я вас пощажу, но каждый из вас перед выходом из суда монетку даст.

Приказал Бао-гун стражникам притащить большой чан с водой и посредине зала поставить. Люди стали монеты в чан бросить, а судья рядом стоит и внимательно смотрит.

Одна за другой падают монеты в чан, люди друг за дружкой из зала выходят. Но вот подошел какой-то человек, монету в чан бросил. Смотрит Бао-гун — на воде кружочки жира плавают.

Тут судья как закричит:

— Это ты у ребенка деньги украл? Признавайся!

Испугался вор, дрожит весь. Приказал тогда Бао-гун обыскать вора, нашли у него стражники сто девяносто девять монет, с той монетой, которую он в чан бросил, ровно двести. Отдал Бао-гун все двести монет мальчику, а вора приказал побить хорошенько и вон выгнать.

И только тогда люди поняли мудрость судьи и то, зачем ему понадобилось каменную плиту допрашивать.

— Какой смысл в рассказанной тобой притче? — спросил я Мэй Ли. — Мудрый судья — это большая редкость в наше переменчивое время. И все не могут стать Бао-гунами.

— Да, мой повелитель, — сказала красавица Мэй Ли, — но мудрый судья — это сила государства, не менее важная, чем армия. Человек, защищенный судом, сделает все, чтобы его государство жило и процветало, потому что суд и есть олицетворение государства. А при судебном произволе подданные не будут доверять своему императору и будут ждать нового, который принесет им защиту от грабителей с большой дороги и из высоких палат.

Она права. О мудрых императорах и судьях сочиняют легенды и притчи, а имена несправедливых становятся кличками для плохих людей.

Под утро, перед самым подъемом ко мне пришла Мэри (Машка, а если латинскими буквами написать Mary, то по-английски оно будет читаться как Мэри) и стала рассказывать услышанный ею анекдот.

— Представляешь, в одну африканскую деревню приехал белый человек с местным управляющим и объявил, что покупает местных обезьян по десять долларов за штуку. Люди в две минуты сделали загон для обезьян, переловили всех в округе и получили деньги. Все довольны и смеются. Тогда белый человек сказал, что ему нужны все обезьяны и он будет покупать их за двадцать долларов. Люди обшарили все вокруг, переловили последних обезьян и получили свои деньги. Белый человек сказал, что ему нужны еще обезьяны и он будет покупать их за пятьдесят долларов. Белый человек уехал, а в деревне оставил своего управляющего. Управляющий говорит крестьянам:

— Давайте обманем этого белого. Я вам продам всех этих обезьян по тридцать пять долларов, а вы продадите их белому человеку за пятьдесят долларов. Он богатый и ему это будет все равно.

Пошли местные у всех назанимали денег и отдали их управляющему, забрав к себе всех обезьян.

На следующее утро управляющий уехал, а люди остались с обезьянами и без денег. И до сих пор никто не приехал купить у них обезьян по пятьдесят долларов за штуку.

— Кто тебе рассказал такой авангардный анекдот? — спросил я.

— Это Макс, — сказала Машка, — он их из будущего притаскивает. Там, говорит, так интересно, так интересно, — и она чего-то погрустнела.

Глава 23

Учеба в училище шла день за днем. После изучения Кратких очерков истории КПСС мы перешли к изучению марксистско-ленинской философии и на последнем курсе нас ожидал курс научного коммунизма.

Энциклопедии и справочники в один голос говорят, что марксистско-ленинская философия — это современное философское учение, созданное на основе взглядов К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина и получившее законченную форму в Кратком курсе истории ВКП(б). Марксистско-ленинская философия является основой идеологии марксизма-ленинизма, ставшей базовой для социалистических стран, ряд которых развили собственные варианты марксизма-ленинизма в виде маоизма и чучхе. Получается, что все то, что мы изучали в течение четырех лет, все это есть марксистско-ленинская философия. Вся эта наука была обыкновенной кашей, направленной на доказательство одного единственного постулата: "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно". На семинарах можно было лепить все, что только в голову придет, лишь бы в голове сквозило, что партия наш рулевой, Ленин и Сталин вожди, лично товарищ генеральный секретарь, наше дело правое — мы победим, нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме — и пятерка обеспечена. Но если совершишь дисциплинарный проступок, то как бы ты ни знал философию, выше тройки не получить, типа как несознательный.

Макс придумал, как можно путешествовать во времени. Умный парень, если бы не погиб, мог бы много чего изобрести или придумать, но, возможно, что его счастьем было быть все время молодым и способным к свершениям, нежели быть пожилым, честным и неспешным человеком, о котором говорят, что подавал большие надежды, но не знал, где нужно лизнуть, а где гавкнуть. А вот гении современности этой наукой овладели в совершенстве, а потом уже начали заниматься чистой наукой, будучи всегда на острие научной мысли, чья бы она ни была, чтобы показать свою незаменимость и крах всей науки с их уходом.

Тот, кто приготовился записывать секрет перемещения во времени, пусть успокоится, это пока только рецепт перемещения информационных субстанций, получающихся в результате естественной смерти человека и не востребованной там. Все мы находимся на учете тех, кто нас создал и всех по учетам отправляют туда. Но и в каждой бюрократии бывают сбои. В советской бюрократии это явление естественное. Сотни тысяч солдат, погибших во Второй мировой войне, не найдены и не похоронены, и руководству это по хрену мороз. А тут несколько отмороженных и задохнувшихся ребят. Так, погрешность.

Второе, как информационная субстанция может воздействовать на что-то? Практически никак. Сгусток информационной материи может толкнуть живую материю, и не больше. Но Макс есть Макс. Он перепробовал все и нашел, что перемещение по магнитному и электрическому полю вызывает перемещение информационной субстанции во времени.

Сначала он занимался изучением торсионных полей. Общеизвестно, что существует четыре вида силы: гравитационная, электромагнитная, ядерная и слабоядерная. А тут нашлись новаторы и впарили правительству, что есть торсионная сила, возникающая из торсионных полей, способных передавать информацию в миллион раз быстрее света. Обещали сбивать все существующие типы ракет в любой точке Вселенной. Если возможна такая передача информации, то возможно и достижение субсветовой скорости, поэтому и дали деньги на исследования. И вот такие Максы раздраконили поклонников торсионных полей, сэкономив деньги налогоплательщиков, которым чиновники счету не знают. А потом нашелся другой физик-теоретик, который объединил все четыре силы в единое электрослабое воздействие. И получил за это Нобелевскую премию. Сначала Макс использовал линии электропередачи и его закидывало туда, куда Макар телят не гонял, а электрослабое воздействие отправляло туда, куда он именно хотел, причем одно воздействие равнялось одному году. И достигалось оно при помощи обыкновенной пальчиковой батарейки. Регулируя потоки постоянного тока можно было перемещаться вперед и назад.

Второй важный вопрос — а как я перейду в состояние Макса. Умирать я не собирался и не хотел, мне еще жить да жить. Единственный выход — перевести меня в состояние глубокого сна, похожего на кому. И это тоже штука такая: уснуть легко, проснуться трудно. Второе — не в казарме же мне засыпать. А где? Моя девушка жила в обще житии кинотехникума и там тоже я не мог зависать примерно на двое суток.

— Будешь родственником моих родителей, — твердо сказал Макс.

— Это как? — не понял я.

— Пойдем ко мне домой, напишешь моей матери записку от меня и моим почерком, я тебе помогу и все будет нормально, — сказал мой проводник.

— А меня не погонят как мошенника, да еще из пограничного училища? — спросил я.

— Все уладим, — сказал Макс, — главное, чтобы ты получил увольнительную на двое суток.

Я доложил курсовому офицеру, что нашлись мои родственники в Алма-Ате и попросил увольнение для знакомства с ними. Наличие родственников негласно приветствовалось как средство привязки курсанта к училищу и возможности дать курсанту цивилизованный отдых в гражданской среде. Алмаатинцам давали отпуск на сутки или на двое суток, и все дорожили возможностью пойти в увольнение домой.

Во второй половине дня субботы я пошел в увольнение вместе с Максом к нему домой. Странно это. Идешь в неизвестно куда и идешь так, как будто прекрасно знаешь эту дорогу. И людям начинаешь говорить такую ересь, в какую не поверит ни один здравомыслящий человек.

В СССР с привидениями и духами было плохо, а вот загнивающий Запад по этому поводу создал сотни, если не тысячи фильмов, повсюду телевизионные ток-шоу по вопросам общения с умершими родственниками, всюду гадалки, маги, шаманы, экстрасенсы... Не верю я в это дело. Не по-коммунистически это, а вот на тебе, иду вместе с привидением или духом к нему домой зубы его матери заговаривать, чтобы провести эксперимент моего перемещения в будущее. Читающий эти строки справедливо скажет, что я прав и, возможно, будет читать дальше, чтобы посмотреть на полное фиаско экспериментаторов. И я шел точно с такими же мыслями.

Пришли. Обыкновенная пятиэтажная "хрущевка". Для тех времен здание современное и шаг вперед в деле обеспечения советских граждан индивидуальным жильем. Квартира двухкомнатная. Маленькая прихожая, из которой дверь в микроскопические ванну-туалет, большая комната, смежные с ней кухня, маленькая комната и кладовая. Из большой комнаты выход на балкон. Этаж четвертый. Дверь открыла дама в годах, лет сорока пяти, мать Макса Нина Ивановна.

— Здравствуйте, Нина Ивановна, — говорю, — курсант Северцев, товарищ Вашего Максима. Мне нужно поговорить с Вами по очень серьезному вопросу.

Меня пригласили войти в квартиру и пройти в комнату для разговора. Мы сели за стол, и женщина приготовилась меня слушать.

— Нина Ивановна, — сказал я, — у меня есть сообщение от Макса, и он находится рядом со мной. Вы только не волнуйтесь. Он сейчас говорит, чтобы вы принесли коричневую папку, которая лежит в его комнате на полке с книгами, и я запишу его слова.

Женщина немного помедлила, потом встала и ушла в соседнюю комнату. Буквально через пару минут она вышла из комнаты с коричневой папкой.

— Открой папку и найди рассказ "Мой друг". Отдай его маме, — командовал Максим.

В рассказе было написано:

Мама, если мне что-то понадобится, а я сам не смогу прийти, то придет мой друг, который попросит принести тебя коричневую папку, откроет ее и достанет вот этот рассказ. Значит — его прислал я и ты ему должна доверять как мне. Твой Максим.

Женщина заплакала и какое-то время сидела молча.

— Возьми ручку, — командовал мне Максим, — на обороте листа пиши: Здравствуй, мамочка! Я буду направлять твою руку.

Я перевернул лист, достал из кармана ручку и стал писать, чувствуя какую-то тяжесть в руке.

Написав, я протянул лист матери Макса. Она внимательно осмотрела написанное и снова перевернула лист. Почерки были похожи.

— Что я должна делать? — спросила она. — Что говорит Максим?

— Максим говорит, что я должен освоиться здесь и чувствовать себя как дома, — передавал я сказанное Максом, — вы должны подготовить меня для введения меня в транс. Соседям нужно сказать, что Андре наш близкий родственник из России. А сам Макс сейчас уйдет.

Мать согласно кивнула головой и Макс исчез.

— Он ушел, — сказал я, и в комнате повисла какая-то тишина. Мы не знали, что нужно было делать.

— Сейчас будем ужинать, — сказала Нина Ивановна. — Андре, а вы можете пока принять ванну. У вас же помывка в бане всего лишь раз в неделю. Белье я приготовлю. И вообще, чувствуйте себя как дома, вы же наш близкий родственник и поэтому я буду обращаться к вам на ты.

Вы просто не представляете, что значит принимать ванну после одной бани в неделю. Горячей воды в казарме нет. Утром умывание по пояс холодной водой после физической зарядки и бритье холодной водой. Юношеский пушок легко сбривается, но щетина очень быстро становится жесткой и процесс бритья способствует формированию выдержки и повышению порога терпимой боли. Никаких иностранных бритвенных станков у нас не было, а здесь целое море горячей воды, шампунь, мочалки, разные виды мыла.

Я вышел из ванной как новенький пятак, светящийся первозданным блеском. На столе была приготовлена нормальная домашняя пища в виде котлеты с картофельным пюре, небольшой салат из овощей, стояли бокалы и большая бутылка крымского портвейна производства фирмы "Массандра". Что что, а в наше время было много натуральных вин и недорогих, кстати.

Мы выпили за знакомство. Я в двух словах описал свою биографию и обстоятельства знакомства с Максом. Сказал, что мы с ее сыном, вернее с той информационной субстанцией, с которой я общаюсь, собрались в будущее. Нина Ивановна была врач-психиатр и занималась гипнозом.

— Макс всегда был настырным мальчиком, — сказала она, — и я любила помогать ему с научными изысканиями. Помогу и вам.

Мне показали комнату Макса и достали его спортивный костюм, который я буду надевать при посещении Нины Ивановны.

В Алма-Ате ночь наступает быстро. Мне постелили кровать, и я лег пораньше, чтобы почитать понравившуюся мне книгу.

Примерно через час в мою дверь постучали, и вошла Нина Ивановна со свечкой в подсвечнике. Выключив электрическое освещение, она присела на моей кровати и поставила свечу на столик.

— Андре, — тихо спросила она, — ты уже спал с женщинами или все еще девственник? Девственнику невозможно сделать то, что задумали вы.

Я несколько засмущался от этого вопроса и сказал, что опыта обращения с женщинами пока не имел.

— Не волнуйся, — сказала Нина Ивановна, — я тебя всему обучу.

Нина Ивановна была красивой женщиной с прекрасной фигурой и мое обучение прошло легко и приятно, и я вам скажу, что нет ничего лучше, чем спать с любимой тобой женщиной, касаясь тела, принадлежащего тебе.

Остаток ночи я спал рядом с хозяйкой на раскладном диване, раскидав свое тело, почувствовавшее свободу после узкой солдатской кровати.

Под утро ко мне пришла красавица Мэй Ли и рассказала сказку о глупом императоре и умном крестьянине.

В стародавние времена жил-был глупый император. Однажды в золотых императорских покоях завелась маленькая мышь. Император испугался, потому что мышей никогда не видел, и решил, что это оборотень, которого наслали на него боги. А мышь, видя, что ее все боятся, совсем обнаглела и начала грызть императорские вещи и есть его пищу.

Придворные совсем растерялись, решили военных и штатских советов послушаться: утром и вечером перед оборотнем трижды поклон совершать, на рассвете и в сумерках благовония возжигать да поскорей по всему государству доски с объявлением доски вывесить, что ищут ловца оборотней, коего в красках нарисовать и приписать: "Кто изловит оборотня, десять тысяч слитков золота получит да цветного атласу тысячу кусков".

Увидел один крестьянин объявление, засмеялся, взял своего кота и пошел во дворец.

Смотрит, а император и его сановники стоят на коленях перед жертвенным столом, поклоны бьют, а на столе разжиревшая мышь сидит и пирожок за обе щеки уплетает.

Засмеялся крестьянин снова, а император на это обиделся и хотел казнить смутьяна, да крестьянин сказал, что он пришел с оборотнем бороться.

Выпустил крестьянин своего кота, а тот подбежал к мыши и съел ее.

Император и сановники от удивления рты раскрыли. Они не только мыши, но и кота никогда видели.

Взял крестьянин своего кота на руки и пошел домой, а император приказал ему во дворце остаться для охраны от оборотней. Крестьянин отговорился, что ему еще семью кормить рисом, и оставил во дворце своего кота. За это император поднес ему награду в десять тысяч слитков золота и тысячу отрезов атласной материи.

Вернулся крестьянин домой и с соседями богатством поделился.

Увидел это помещик и от жадности чуть не помер. А тут император задумал наложниц во дворец набрать, послал гонцов красивых девушек искать, а все своих дочерей стали прятать. А помещик наоборот обрадовался. Вот, — думает, — удача привалила так привалила, такое раз в тысячу лет бывает. Нарядил он дочь и к императору повез, а император ему и говорит:

— Молодец. Достоин ты большой награды. Нет у меня сейчас больше во дворце оборотней, всех этот зверь загрыз, вот я и жалую тебе его, десять тысяч слитков золота да тысячу отрезов атласа отдал за него.

Так и получил жадный помещик кота взамен дочери. Досадно ему и обидно, да разве осмелится он перечить императору?

— И к чему эта сказка? — спросил я Мэй Ли. Она мне сказки рассказывает, а все никак не уразумею, к чему все это.

— Повелитель, — сказала девушка, — нужно ли ввязываться в то, что от тебя многими годами укрыто? Нужно ли смерть мнимую принимать, не станет ли она настоящей? И не все знание идет на пользу человеку. Как бы это знание не оказалось простым котом в мешке. И запомни старое даосское правило: меньше знаешь — крепче спишь.

Я проснулся от того, что нам меня внимательно смотрела Нина Ивановна. Обнаженная и полулежащая на одном локте, она была прекрасна и напоминала мне о той безумной ночи, которая у нас была.

— Андре, а Макс видел, чем мы с тобой занимались? — спросил она.

Я отрицательно мотнул головой и Нина, моя женщина, снова горячо и порывисто поцеловала меня. Изголодавшаяся женщина прекрасна в желаниях и нет в том разницы, что она старше меня. Все учителя старше своих учеников. Это только при ликвидации половой безграмотности молодые учителя могут учить своих умудренных годами учеников.

Глава 24

Все, что мы планировали, у нас не получалось. Я легко входил в гипнотический сон, так как сам хотел этого, но моя информационная субстанция не хотела отделяться от телесной оболочки.

— В тебе есть какой-то замочек, который препятствует моим командам, — говорила мне Нина Ивановна. — А вот где этот замочек, я пока не могу разобраться. Хотя, есть одна мысль, но нужно, чтобы Макс ждал где-то на улице. Если у нас получится, то ты уронишь цветок со стола на пол.

Я передал это Максу.

— У тебя близкие отношения с моей матерью? — спросил он.

— Да, — коротко ответил я.

— Она это заслужила, — сказал Макс. — Пока я жил дома, она не имела мужчин, а после моего ухода ей стало вообще не до этого, а твой приход растопил ее сердце. Ты только не обижай ее, — сказал Макс и ушел.

Нина положила меня на диван и медленно стала раздевать, лаская так, как ласкают только любимого и желанного человека.

— Ни о чем не думай и ничему не сопротивляйся, — шепнула она мне, — сегодня все получится.

Не знаю, сколько прошло времени, но я вдруг воспарил над собой. Я видел себя, лежащим на диване, и Нину, обнаженную и лежащую на мне. Я был легче воздуха, я был сам воздух и дуновением воздуха я смахнул на пол розу, лежащую на столе. Нина встала, подняла ее и снова положила на стол.

— Долго не задерживайтесь, — сказала она, — когда вернешься, сбрось розу на пол.

Движение информационной субстанции производится мысленным усилием, но ни в коей мере опорой на что-то. Как опереться на что-то, если ты даже не крик, не исписанная бумага, а просто информация, которую знают все, но которую никто не видел и не слышал.

Макс ждал меня на улице.

— Я так и знал, что мама найдет способ отправить тебя в путешествие со мной, — сказал он. — Куда пойдем?

— Давай посмотрим, что будет лет через пятьдесят. Сейчас 1970-й, а мы сможем перебраться в 2020-й год? — спросил я. — Так хочется посмотреть, как в нашей стране люди живут при коммунизме. Хрущев сказал, что коммунизм построим к 1980 году, но я в это не верю. А вот в двухтысячном году коммунизм наверняка может быть построен. Что нужно делать?

— Нам нужно электрослабое воздействие, — сказал Макс. — Видишь, на земле лежит пальчиковая батарейка. Она почти разряжена, но оставшегося заряда хватит для передвижения во времени. Один импульс перемещает нас на один год. Мы беремся за руки. Ты держишь один контакт, а я пятьдесят раз нажимаю на другой контакт.

— Понятно, а как мы узнаем, что мы будем перемещаться в будущее, а не в прошлое? — спросил я. — Будем менять полюса у батарейки?

— Все проще, — сказал Макс. — Для перемещения в будущее нужно встать лицом в направлении севера, обратно — в южном направлении.

— А если на восток и запад — это куда? — спросил я.

— Это я пока не исследовал, но у нас с тобой времени много и нас никто не торопит, — улыбнулся Макс.

— Извини, — сказал я ему, — но мое время считанное.

— Тогда поехали, — и Макс протянул мне руку.

Я прикоснулся к одному контакту батарейки, а Макс стал нажимать на другой. Ничего не происходило, не было никаких перелистываний временных страниц, да и что могут почувствовать две информационные субстанции.

Наконец, Макс закончил нажимать на контакт, и мы выпрямились. Мы также стояли около старенького дома, вокруг ходили люди, и мы не могли узнать, действительно ли мы совершили передвижение по времени. Нужно было искать "наших", чтобы вступить в контакт.

— Пойдем, прогуляемся, — предложил я, — все равно что-нибудь да увидим.

Мы шли по Алма-Ате и не узнавали ее. Всюду новые здания, первые этажи которых превращены в офисы, магазины, кафе, аптеки и обменщики валюты. Человек вышел из офиса, зашел в магазин, затем что-то съел в кафе и бегом в аптеку, затем поменял все деньги на доллары и был таков. Для интереса зашли в обменник. На стене табличка обменов. Казахстанское тенге! Когда же они появились? Ладно. За один доллар триста казахстанских тенге, а за один российский рубль всего три тенге. Что-то совершенно непонятно, но на улице все автомашины иномарки, изредка появляются советские "жигули" или "волги".

— Макс, вот он наш, — сказал я своему товарищу, указывая на фигуру, идущую сквозь поток автомобилей.

Наш собрат был чем-то напуган, и нам стоило изобразить саму доброжелательность, чтобы он подошел к нам.

— Какой сейчас год? — спросили мы.

— Месяц назад был две тысячи двадцатый, — ответила информационная субстанция. — А вы откуда?

— Мы из одна тысяча девятьсот семидесятого, — сказал Макс. — А что было месяц назад? И как тебя зовут?

— Я Никас, перебрал дури и оставил поставщика с носом, он сейчас меня везде ищет, — сказал абориген.

— Забей, — сказал Макс, — он тебя не найдет. Даже если он откинет копыта, то что он тебе сделает? Ничего. Что тут вообще происходило? Казахская ССР, наверное, самая богатая в СССР?

— Братаны, вы никак курите чего-то, — засмеялся Никас, — какого СССР? СССР в девяностом кончился. Мы сейчас все самостийные.

— Как самостийные? — не понял я. — И Украина самостийная?

— Она вообще самостийнее всех самостийных. Украина в Европейском Союзе, у них полный Шенген, украинцы без виз ездят по всему миру, а мы только в Турцию, да еще куда-нибудь.

— Кто же вас за границу выпускает? — спросил я как пограничник, которого учили без страха упрека метко стрелять по любому человеку, который полезет через проволоку на шестидесяти семи тысячах погонных километров советской границы. Границы родины — священны и неприкосновенны! Границу СССР охраняет весь народ. Войска, дружинники, юные друзья пограничников... Враг не пройдет. СССР во враждебном окружении. Пограничный знак символизирует победу коммунизма на всех пяти континентах.

— Да кто нам мешать будет? — удивился Никас. — Загранпаспорт есть, если ты не в тюрьме и у тебя нет неоплаченных счетов, то вперед и с песней.

— А что, — спросил я, — сейчас в другие республики тоже по загранпаспортам ездят? В Россию, например?

— Обязательно по загранпаспортам, — подтвердил Никас, — особенно после войны в Донецке и присоединения Крыма к России.

— А кто в Донецке воевал? — допытывался я.

— Как кто? — все больше удивлялся Никас. — Россия с Украиной воевала за Новороссию. Людей покрошили немеряно.

— Каких людей? — я просто не верил в то, что говорил Никас.

— Обыкновенных людей, русских и украинцев, — сказал он, — русские в Украину ездили воевать под видом отпускников из армии со своими танками. Они еще самолет с пассажирами сбили, триста человек в землю вогнали. Скандал большой был, но потом его замяли, хотя весь мир знает, кто его сбил.

— А как с коммунизмом? — допытывался я.

— Какой коммунизм, — смеялся Никас, — забудь, братан, никакого коммунизма нет и все коммунисты сейчас запрещены.

— А кто у вас первый секретарь компартии Казахстана? — спрашивал молодой кандидат в члены Коммунистической партии Советского Союза.

— Нет никаких секретарей, — сказал Никас, — Казахстан демократическая страна. Мы тут недавно единогласно выбрали нового пожизненного президента, Султан Хан Кунанбаев, родственник прежнего пожизненного.

— И в России точно так же? — тревожили меня предчувствия.

— Там еще хуже, — сказал Никас. — Там они все богатства свои проедают и на весь мир обижены, что их никто за сверхдержаву не считает. Они шутники, свою головную фирму "Газпром" называют просто "Газпрём". У них там в прошлом году тоже пожизненного президента выбрали. Стабильности хотят, да только народ оттуда за границу прёт во все стороны. Вместо русских у них там полный интернационал во главе с китайцами. Корейцы всякие, узбеки, таджики. Даже монголов нет. Люди всякое болтают, говорят, что долго она не продержится, полыхнет как спичка, а русским только дай побузить, всех с пути сметут, вот и наши тоже опасаются, что с России к нам все перекинется, русских всех на учет взяли как потенциальных смутьянов.

— Спасибо, Никас, — сказал я, — пойдем мы, по городу еще поболтаемся.

— Пока, братаны, — и Никас исчез.

— Слушай, Макс, — сказал я, — что-то я нагостился здесь. Поехали домой. Настроения вообще нет.

— Добро, — сказал Макс. — Мы тут рядом с домом и батарейка вон лежит. Становимся лицом на юг, а может, попробуем восток и запад?

— Нет, — устало сказал я, — ты уж без меня попробуй. Потом скажешь.

Как незаметно мы переместились, так же незаметно и вернулись назад.

— Пока, Макс, — сказал я, — мне много нужно поразмыслить.

Я стоял около дома и думал о том, зачем были все жертвы, чтобы прийти снова к тому, с чего все начиналось. Большевики создали боевые отряды, совершали террористические акты и маленькой группкой провели арест Временного правительства, а потом те же группы арестовывали и расстреливали чиновников на местах при непротиводействии народа, что дало им право говорить о триумфальном шествии Советской власти по всей российской империи.

Потом была гражданская война, уничтожившая цвет нации. Затем остатки научной и творческой интеллигенции выслали на "философском" пароходе. Во время массовых репрессий с одна тысяча девятьсот семнадцатого года и по настоящее время были уничтожены и сломаны миллионы граждан. Оставлены только те, кто не сопротивлялся большевизму и "слава Богу" большевизм приказал долго жить. Для чего тогда все это было? Для чего вся эта кровь? Значит, дело коммунизма не было самым верным, потому что оно всесильно? И партия не ум, честь и совесть нашей эпохи? Коммунизм не построили, а ведь у них в руках были все ресурсы самой богатейшей в мире страны. Не оправдали доверие народа. И членов партии было двадцать миллионов. Чем они вообще занимались? Бездельники. Не могли построить материально-техническую базу коммунизма.

Второе. Нам на занятиях по тактике и топографии всегда выдают учебные карты с немецкими названиями, написанными по-русски. Для чего? Неужели нельзя нам выдавать русские карты с окрестностями Алма-Аты с написанными по-русски наименованиями, чтобы было удобнее усваивать материал и сравнивать все особенности рельефа на местности и на карте. И все карты довоенного выпуска. Мы же не хотели воевать с Германией, это она хотела воевать с нами. Может, и это все не так? А если взять и поразмыслить? Тогда мы придем к выводу, что самая опасная наука у нас — это марксистско-ленинская философия и основное из нее — просто философия, которая дает человеку пищу для размышлений. А человек думающий — это самый главный враг коммунистов.

Что можно делать? Ничего. Плетью обуха не перешибешь. Пережили голод — переживем и изобилие. Если в волчьей стае появится собака, то ее сожрут в два счета, а если собака будет притворяться волком, то она может стать вожаком этой стаи и переменить кровожадные порядки, занявшись животноводством, обеспечивая хорошее пропитание всей стае и получение прибылей на другие цели. Так будем и мы. Я ничего не знаю, и я лопушок, которому можно вешать на уши лапшу из классиков марксизма-ленинизма.

Я поднялся к Нине Ивановне и смахнул со стола лежащую на краю розу.

Я закрыл глаза и услышал ее ровный и ласковый голос:

— ...два, три, четыре, пять! Просыпайся солнышко, — и она погладила меня по щеке. — Как прогулка?

— Изумительно, — сказал я и обнял ее за шею, — у тебя водка есть?

— У меня все есть, — сказала она, — пошли на кухню.

Пока она готовила закуску, я достал из шкафа граненый стакан и налил полный стакан водки.

— Тебе налить? — спросил я.

— Чуть-чуть, — сказала Нина, — за компанию.

— Давай, — сказал я и легонько прикоснулся стаканом к ее рюмке, а потом залпом выпил.

Никогда не пил водку стаканами и у меня даже зашумело в ушах, но это быстро прошло, когда я начал закусывать овощами и полукопченой колбасой.

— Расскажешь, как там? — спросила женщина.

— Лучше не надо, — сказал я, — пойдем в постель, мне вечером возвращаться в казарму.

Глава 25

Учеба в училище пронеслась как легкий летний сон. Вроде бы дни тянулись один за одним и никак не кончались, а четыре года пролетели как один миг. Как у цыгана, которого посадили на два года за кражу лошади.

— Подумаешь, два года, — сказал он, — зима-лето, зима-лето и я на свободе.

И у нас время отмечалось так же. Зимняя сессия, весенняя сессия, отпуск. И так четыре раза.

Роман с Ниной Ивановной закончился сам собой. Мы становились старше, ума у нас прибавлялось, а я переключился на своих ровесниц и в конце учебы женился.

Кроме синего диплома (синий диплом и красная рожа) мне вручили красные корочки военного переводчика немецкого языка. Это приравнивалось к шести семестрам языкового ВУЗа. Язык у меня шел хорошо, и кафедра иностранных языков обратилась с просьбой к командованию направить меня на службу в пограничный полк с местом дислокации в Берлине для совершенствования иностранного языка.

Как это было заведено в СССР, просьбы гражданских организаций удовлетворялись на пятьдесят процентов. Как это? Очень просто. Представьте себе руку. Это сто процентов. А пятьдесят процентов получаются, когда ладонью вы сделаете рубящее движение прямо по суставу, при этом немного согнув руку в локте.

С учетом этих пятидесяти процентов я был направлен в Туркмению для работы с нарушителями границы как специалист иностранного языка. Это еще что. В Ташкенте я встречал одного майора со знанием шведского языка после окончания военно-дипломатической академии. Кому-то не угодил и загремел в Среднюю Азию, благо там половина населения коренные шведы и когда они пьют водку, то проникновенно глядят в глаза собеседнику и протяжно говорят:

— Скоооль!

Мой начальник, к которому я попал в подчинение, выразился более определенно хорошо поставленным русским матом, несмотря на свое азербайджанское происхождение. Сам он знал фарси и обещал выучить и меня, но по причине занятости со мной занимался выпускник одного очень уважаемого заведения, выпускающего специалистов со знанием иностранных языков.

Алфавит фарси я выучил за два дня. Мне вообще казалось, что я знаю этот язык, возможно, что в прошлой жизни я был персом, но если я кому-то скажу об этом, то меня объявят сумасшедшим, отправят в дурдом и прощай мои золотые погоны, карьера и будущее. Торопиза надо нету, — говорят японцы. И я не стал гнать волну, то есть торопиться. За две недели я для всех выучил алфавит. Начал потихоньку учить слова. Потихоньку это для всех. Словарный запас у меня уже был достаточен для того, чтобы общаться на любом уровне, но мне нельзя его проявлять. Во мне сразу заподозрят шпиона Ирана, а это будет равносильно смерти. Как я кому объясню, что знаю фарси? Не знаю, поэтому и не нужно хвастаться своими знаниями. Буду потихоньку опрашивать нарушителей границы, которые перегоняют своих баранов в запретную зону на границе на советской территории, а там видно будет. Буду хорошо служить и попрошусь на учебу в заведение с языковой подготовкой.

Такой случай представился не так скоро. Через целых два года. Я заполнял документы на очередного иранского чабана, а сзади за мной наблюдали мой начальник и начальник из округа, генерал-таджик. У таджиков язык такой же, как и у персов, есть небольшая разница, как у русского и украинского языков. Но персы могут выучить таджикский язык, а таджики, сколько они не учат фарси, так и продолжают говорить по-таджикски.

Мой начальник похвастался, вот, был простой русский парень, а сейчас стал практически переводчиком персидского языка. И генерал говорит:

— Молодец, Аскер, хорошего специалиста подготовил. Через месяц заберу его к себе в округ.

Ничего не поделаешь. У кого больше прав, тот и прав. Таджик уел азербайджанца. Тот подготовил переводчика, а его из пасти вытащили.

Проводив генерала, начальник пришел в мой кабинет и говорит:

— Бери бумагу, пиши. На мое имя, рапорт от такого-то. Прошу направить на учебу в сто десятую школу КГБ на факультет персидского языка. Подпись, дата. Давай сюда.

Начальник своим готическим почерком начертал, что ходатайствует по поводу моего рапорта. В этот же день свое согласие выразили начальник политического отдела, особого отдела и начальник пограничного отряда, а на следующий день рапорт уже поехал малой скоростью в управление пограничного округа, благо расстояние до столицы Туркмении составляло всего сто сорок километров.

Причину такой щедрости я услыхал в невольно подслушанном разговоре моего начальника с начальником особого отдела.

— Ты чего парню дорогу перекрываешь, — говорил особист. — В эту школу из погранвойск лет десять уже никто не поступал. Ездили многие, а поступивших не было.

— Вот именно, — радостно сказал мой начальник, — мне нужно, чтобы его в округ не взяли. Генерал шибко обидится на моего специалиста, что вместо округа он выбрал какую-то учебу. А я его в высшую школу КГБ на заочное обучение отдам, языку он уже натаскался, будет мне смена на старости лет. Так что, знай наших.

Примерно так же думал и генерал-таджик:

— Съездит в Москву, проветрится, все равно из пограничников никто туда не поступает, а как вернется, так и поедет служить в округ, а Аскеру я козью ногу покажу.

И вот я поехал в Москву. Врачи крутили и вертели меня сначала в Ашхабадском госпитале, а потом в московской поликлинике для сотрудников госбезопасности. Как будто в космос собирались направлять. Здоровье в порядке. Тесты на способности к языку — вполне удовлетворительно. Тесты на сообразительность, ай кью по-современному — нормально. Изложение текста. Грамотный, память хорошая. Собеседование с какими-то темными личностями, одетыми шибко по-джентльменски и с манерами аристократов. Нормально. Езжай домой и первого сентября не опаздывай на занятия. Будешь учить китайский язык. Я попробовал было рыпнуться, да не на тех нарвался. Откажешься — дорога на учебу будет закрыта навсегда. Минбай? Это уже по-китайски: понял?

Приехал в округ уже слушателем сто десятой школы. Кинул и генерала, и своего начальника. Как это говорят. На всякую хитрую попу найдется перо гусиное с резьбой.

Обиделись на меня начальники, типа, это я во всем виноват. Правильно говорят, что у сильного всегда бессильный виноват. Но еще у нас в офицерской среде говорят и так: нервы свои зажми в узду, на трудности службы не ахай, есть двадцать пять — посылай всех в п**ду, нет — сам иди на *уй. Сказано точно и по-философски. Куда там Кун-цзы. У нас такие Конфуции и Лао-цзы в офицерской среде обитают, что из военных мудростей может быть построена вся стратегия государства как в военной, так и в гражданской сферах.

Что я еще забыл рассказать вам. На сопредельной территории в центре участка у нас находился город Лютфабад с резиденцией пограничного комиссара, а напротив этого города находилась пограничная застава, в тылу которой в четырехстах метрах от линии границы проходила железная дорога.

По роду службы я неоднократно был на этой заставе и мне все время казалось, что я неплохо знаю этот город и его окрестности, а комната для задержанных на заставе мне то ли снилась, то ли еще что, но она мне была очень знакома, особенно по запаху.

Первого сентября меня встретили в Москве и на машине привезли в сто десятую школу.

Всего нас было десять парней и пять девушек. Мы стояли, смотрели друг на друга и думали, что очень уж важное заведение эта сто десятая школа, если в ней обучаются всего лишь пятнадцать человек, десять Джеймс Бондов и пять Мата Хари.

Каждого из нас заводили в кабинет врача, а из кабинета каждого провожали в аудиторию.

Зашел и я в кабинет врача. Меня осмотрели, посадили в кресло, врач достал из кармана золотые часы, приказал мне смотреть на них и сам стал раскачивать часы. Через какое-то время он сказал мне:

— Отомри!

И как будто пелена спала с моих глаз. Боже, а врач-то наш постарел, да и Глеб Владимирович седины в своих волосах накопил достаточно.

— Котек, иди в аудиторию, — сказал Глеб Владимирович, — ребята уже заждались тебя.

Я зашел в аудиторию и несказанно удивился. Весь наш поток был в сборе. Через семнадцать лет. Все взрослые, изменились, но все равно в каждом проглядываются черты, которые нам были знакомы в те годы.

Никто не задавал вопросов. Конспирация и я тоже не спрашивал, кто и где был и чем занимался. Если будет нужно, то просветят.

Минут через десять в аудиторию зашли Глеб Владимирович, он сейчас начальник факультета, и новый начальник школы.

Начальник школы поприветствовал нас и ушел, предоставив слово начальнику факультета.

— Здравствуйте, дети мои, — сказал Глеб Владимирович, и все засмеялись. — Именно дети, — снова сказал он, — мы ни на секунду не выпускали вас из поля своего зрения и знаем, кто и что из вас представляет. Все вы уехали на курсы повышения квалификации, за исключением Котека. Он у нас военный, служит в знакомых местах на границе, сюда прибыл как бы для учебы в академии. Вам предполагается поручить особо секретное задание, о котором не должна знать ни одна душа. Любое слово о задании будет рассматриваться как измена родине с соответствующими последствиями. Кроме вас его поручить некому. Мы, возможно, и не трогали бы вас, но речь идет о будущем нашей страны и ваших детей, так как вы все уже семейные люди и должны думать о будущем. Мировая система социализма трещит по швам. Советский социализм непрочен и становится все более небоеспособен и агрессивен с увеличением возраста руководителей партии, которым любая перемена видится как государственный переворот. Уж на что силен социализм в Китае и тот держится только на репрессиях и воинственной политике в отношении СССР и капиталистических стран. Любая нормализация отношений со всем миром, открытие правды народу приведет к крушению социализма. Наша задача — найти пути встраивании чистого социализма в мировую экономическую и политическую систему при соответствующих экономических преобразованиях внутри страны и высокой политической активного населения Союза.

Для этих целей создан институт социологии отдельно от института марксизма-ленинизма. На основании письма АН СССР от 26 октября 1967 года в мае 1968 года было принято совершенно секретное Постановление Политбюро ЦК КПСС "Об организации Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР". Все вы будете аспирантами Центра исследования адаптационных процессов в меняющемся обществе и Центра теоретических и историко-социологических исследований. Предполагается, что обычные сотрудники будут заниматься опросами в подтверждение тех или иных положений марксизма-ленинизма, а вы будете работать в заграничных центрах как аспиранты этого института, готовящие диссертации по профильным вам направлениям. Какие будут вопросы?

Вопросов не было. Мы были просто ошеломлены.

По тем временам, услышать такое и участвовать в этом — это все равно, что подписать себе смертный приговор или подписаться на участие в мятеже. И отказаться уже нельзя. Тайную тайну уже озвучили.

С другой стороны, на базе Первого главного управления КГБ СССР все делается только с ведома высшего руководства КГБ. А КГБ при ее председателе Юрии Андропове стала самой всесильной организацией. Министр внутренних дел — любимчик генерального секретаря, но и он ходил по струнке. В любом министерстве и в госкорпорациях в числе одного из заместителей был представитель КГБ, чтобы влиять на исполнение организацией генеральной линии партии.

Андропов начал наводить порядок в стране и начались реальные посадки коррупционеров, а люди, бесцельно тратящие рабочее время, выявлялись везде бдительными дружинниками и сочувствующими сотрудниками милиции.

Как говорят, новая метла чисто метет. И сразу в народе стали нелегально ходить анекдоты, что скорость стука больше скорости звука и лучше стучать, чем перестукиваться. И введена новая единица измерения — один андроп равный десяти годам.

Кроме Андропова никто не мог организовать подобную структуру в разведывательной школе КГБ. И не дай Бог, если кто-то вздумает проболтаться.

У меня лично не было такого желания возиться с вопросами социализма. Есть социализм и пусть существует. Не прогрессивный строй? Если честно, то непрогрессивный. В основном тратит ресурсы для того, чтобы пустить пыль в глаза иностранцам. Например, наша обувная промышленность каждый год выпускает по три пары обуви для каждого гражданина. Из самого высококачественного материала, а народ давится в очередях за парой обуви из любой страны социализма, в первую очередь из Чехословакии или за женскими сапогами из Югославии. Нашу обувь даже в развитых странах не носили. Офицерские полуботинки мы называли говнодавами и надевали их только тогда, когда нужно идти где-то по грязи, на другое они не пригодны. На выставки, конечно, изготавливали такие штучные экземпляры, что производители мировых брендов от зависти губу прикусывали, а народ наш над иностранцами смеялся, как они легко нашу разводку заглатывают.

Люди, которые помогли нам создать атомную бомбу по переданной разведке документации с удовольствием приехали в СССР после провала, получили ордена за работу, звания полковников КГБ. Квартиры, почет и уважение, и уже через полгода начали видеть, что это не та страна, за интересы которой нужно было продавать свою родину. У всех у них достаточно трагическая судьба. И никто из новых коллег кроме внутреннего сочувствия не мог их ничем поддержать.

Специалисты по экономике пытались приложить свои знания по совершенствованию социалистического хозяйственного механизма, но все благие пожелания разбивались о камень нежелания что-то реорганизовывать.

Научно-техническая разведка притаскивала тонны документации для организации производства товаров народного потребления и продукции машиностроения. А воз стоит поныне там. Были некоторые потуги, например, в городе Зеленограде.

Помните песню 1974 года?

Шел в атаку яростный сорок первый год.

У деревни Крюково погибает взвод.

Все патроны кончились, больше нет гранат.

Их в живых осталось только семеро молодых солдат.

Так вот в районе железнодорожной станции Крюково, где были мифические панфиловцы, и был построен этот город. Сначала из него хотели сделать центр текстильной промышленности, но потом по инициативе председателя Государственного комитета по электронной технике Александра Шокина и при поддержке первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева, побывавшего с визитом в США, город был переориентирован на развитие электроники и микроэлектроники в рамках создания комплексного центра микроэлектроники. Это уже потом при другом генсеке Зеленоград сравнивался с американской Силиконовой (Кремниевой) долиной. Нужно сказать, что в инициативе Шокина большую роль сыграли перебежавшие в СССР американские инженеры Джоэль Барру и Альфред Саранту, которых у нас переименовали в Иосифа Вениаминовича Берга и Филиппа Георгиевича Староса. Талантливые были инженеры, занимались полупроводниками и в СССР случился небольшой рывок в электронике и рывок этот в основном вышел в свисток.

Американцы нам постоянно помогали во всем, и в годы индустриализации, и в годы войны, и в послевоенные годы, а благодарные советские люди... Ладно, не буду. Российская национальная черта в отношении благодарности характеризуется одной короткой пословицей: у Фили были, у Фили пили и Филю били. Как это понимать, думайте сами, не маленькие.

После выступления Глеба Владимировича нам ничего не оставалось делать, как приступить к занятиям.

Сначала мы устроили свои семьи на съемные квартиры. Государство доплачивало по тридцать рублей на найм жилья, тридцатник мы платили сами и получалось от шестидесяти до семидесяти рублей в месяц на комнату в коммунальной квартире. Москва того времени была намного дешевле. И зарплата наша была примерно сто сорок рублей в месяц. Если перевести на доллары по тем ценам в семьдесят шесть копеек за доллар, получалось сто восемьдесят четыре доллара.

Ладно, опустим бытовые подробности.

Храбрости инициаторов адаптации чистого социализма к мировому общежитию хватило всего на месяц. Задумка была чревата новой партийной чисткой и освобождением мест на партийном Олимпе.

Нас всех снова провели через врачебный кабинет с золотыми часами, и перед отъездом не было никаких прощаний, потому что никто и ничего не помнил, кроме меня, потому что еще в детстве кодировка была поломана командой "отзынь" во время школьной игры "замри". Лучше притвориться дураком, чем быть умным и сидеть в палате номер шесть.

Кстати, был у нас в одной мотоманевренной группе (это просто батальон в пограничном отряде) солдатик с чисто русским именем Ваня. Любой человек и в любом месте мог подойти к Ване и сказать: "Ваня, пляши!". И Ваня плясал. Нормально это? Ненормально. Врачи обследовали, вроде бы все нормально, но как кто-то скажет: "Ваня, пляши!" и Ваня начинал плясать да так самозабвенно, что все врачи согласились с диагнозом психического расстройства у солдата. Больного солдата комиссовали. Собирает он в казарме вещи, подходят его товарищи и просят сплясать напоследок. И Ваня им отвечает:

— Ребята, я свое отплясал, теперь вы пляшите.

Так и я — никого не узнавал и ничего не помнил из того, что было в прошлом. Зато на следующий день я уже был в группе офицеров-пограничников, изучающих китайский язык при Московском государственном университете. Это образование приравнивалось к обучению в военной академии. В гражданской одежде в гражданском высшем учебном заведении и никакой казармы. И так целых три года. По сравнению с моими сокурсниками по училищу, которые обучались в военных академиях, это было похоже на то, что вы пляшите, а я свое уже отплясал.

Потом еще было двадцать лет пограничной службы на Дальнем Востоке и в Забакайлье с Закавказьем. Потом был распад великого государства и, вполне возможно, если бы наше руководство тогда не испугалось провести реформирование социализма, мы могли бы быть таким же великим государством, но никто не выступил в защиту социализма и коммунизма. И это уже другая история.

Совсем недавно мне приснилась красавица Мэй Ли. Пришла она ко мне без своего музыкального инструмента и сказала:

— Повелитель, я ухожу. Десять тысяч ночей, целый вань, я прихожу к тебе, оставаясь целомудренной девушкой. Мне это надоело, ты уж определяйся, либо вправо, либо влево, либо женись на мне, либо просто прогони.

Глава 26

— Ты чем был так занят, что не звонил домой целых три дня? — спросила меня жена. — А ванильный запах очень подозрителен. Может быть, у кого-то есть такие приторные ванильные духи?

— Какие могут быть ванильные духи? — возмутился я. — Где ты видела ванильные духи? Просто мне пришлось беседовать с очень многими людьми, в том числе и в кондитерском цехе и, возможно, где-то схватился за ваниль...

— А Ваниль твоя, наверное, получила большое удовольствие? — съехидничала жена.

— Естественно, — поддержал я ее, — мужчина средних лет и средней упитанности, недурен собой, да и мозги еще шевелятся вместе с кое с чем, поэтому давай переведем разговор в другое русло, чтобы не поругаться как следует, потому что история, в которую я вошел, может иметь самые неприятные последствия для большого количества людей, не исключая и меня. И выйти из этого дела по своей воле я не могу. Туда вход стоит рупь, а выход — пять. Так что, может, тебе с дочерью стоит съездить в гости к родным? Давно уже не были. Проведаете стариков, а там и я все дела закончу и к вам приеду.

— Неужели все так серьезно? — спросила жена.

— Пока не могу определить степень опасности, потому что ситуация непредсказуема, — сказал я. — Возможно, что ничего не будет, а я просто слишком осторожничаю. Кстати, что там случилось в сериале "Великолепный век"?

— Ничего сверхособенного, — рассказала жена, — Хюррем Султан расправилась с последней сестрой своего супруга, султана Сулеймана и сейчас готовится нанести последний удар по наследнику престола шехзаде Мустафе. Молодец женщина. У тебя что там, телевизора нет?

— По правде говоря, не до телевизора было, — сказал я. — Сама знаешь, как уйдешь в работу, так забываешь и про еду и про отдых. Соскучился по домашней пище и хочу борща. Пойдем на кухню и вместе все приготовим. Я работаю на кухонном комбайне, ты — все остальное. Борщ будет вегетарианский, по семейному рецепту. Что там на Украине?

— И на Украине все по-старому, но кажется, что скоро польется кровь и в немалых количествах.

— Ты у меня прямо аналитик в международных делах и разведчик с большим опытом работы, — улыбнулся я.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — парировала жена, — лук тоже можешь пропустить через машинку. Все будет вариться в одном месте, как компот.

Мы разговаривали по домашним делам, а я прокручивал в голове варианты всего, что могло произойти в самое ближайшее время.

Завтра мне нужно идти к банкиру, чтобы доложить промежуточные результаты. Он меня нанимал, перед ним я и должен отчитываться. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку.

Выкладывать всю информацию нельзя ни в коем случае. Причины. Банкир держит в банке деньги уголовного мира и имеет с ними тесные связи, при случае отмывая не без пользы для себя деньги, нажитые криминальным путем. А посему, органы стражи должны держать его на коротком чомбуре (чомбур — верёвка, с помощью которой привязывают лошадь, когда она в недоуздке — уздечка без удил, назначение которой — содержание лошади на привязи. Существуют тесьмяные, цепные или веревочные чомбуры). Иного не дано. Затем. В банке хранятся деньги высокопоставленных чиновников. Их нужно крутить и вертеть для получения прибыли, иначе откуда чиновник при маленькой зарплате может ездить на суперсовременном автомобиле и иметь дачку о трех этажах вверх и десяти этажах вниз. Следовательно, банкира пасут и органы госбезопасности. Поэтому, что бы я ни сказал, все это почти одновременно будет известно организованной преступности, министерству стражи и органам госбезопасности, тех трех столпах, на которых держится все наше общество с тех пор, как мы вступили в полосу как бы демократии.

Итого, что мы имеем в знаменателе? Три главных силы и окончательный итог будет зависеть от того, что мы будем иметь в числителе, то есть того, что расскажу я. Чем больше я расскажу, тем сильнее возможно воздействие всех этих трех сил на сделанные мною открытия. Кто-то полезет в прошлое, чтобы подчистить хвосты ранних преступлений, кто-то пойдет туда, чтобы с кистенем быстренько сколотить начальный капитал, кто-то подкрутить винтики в политической системе, чтобы в настоящем времени быть не тем, кто он есть сейчас. Совсем как в старой загадке. Сидели у ели и ели то, чего не имели, а если бы они это имели, то были бы не тем, кем были. Кто и что ел? Не знаете? Ну что же, у вас впереди еще много времени, чтобы составить уравнение и ответить на поставленный вопрос.

По борщам в моей семье всегда были пятерки, причем все три борща — мой, жены и дочери были совершенно разными и каждый мог безошибочно сказать, кто его готовил.

— Кстати, — сказал я жене, облизывая ложку, — узнал тут один рецепт, со специалистами общался. Берем мы бутылку "Кока-Колы" и заливаем ее в слив кухонной раковины, умывальника и ванны. К утру все засоры и все предпосылки к ним исчезают как по волшебству. Спасибо братьям-американцам. Они туда ортофосфорную кислоту кладут, и она все растворяет. Все эти мистеры мускулы и прочие коке в подметки не годятся. Ржавчину растворяет, золото и серебро обновляет. Как немного освобожусь, обязательно сделаем.

Я спал в своей кровати, мне было хорошо и беззаботно, пока не появился Велле Зеге Вульф и не сказал так отчетливо, как будто он был рядом со мной:

— Андрей Васильевич, а ведь нехорошо сбрасывать со счетов старых друзей. Мы с вами так сработались, что мне просто жаль быть где-то в стороне, когда в вашей стране назревают важные события, связанные с вашим завтрашним докладом. Чем меньше вы будете рассказывать, тем больший интерес вы вызовете. Больше рассказывать тоже нельзя, вас могут обвинить во вмешательстве в мировую историю и припаять все, что угодно, начиная с того, что это вы распяли Иисуса Христа и апостола Петра или то, что вы передали классовым врагам методику печатания книг. Или то, что вы обманули князя Василия Темного, а ведь история вашей страны могла пойти по другому пути и сейчас бы именно она была самым развитым государством в мире, а не какая-то там Америка. Но я вас не брошу, я присоединюсь к вам в самый интересный момент.

Я резко проснулся, встал с постели, но вокруг никого не было. И даже запаха, свойственного Велле, не было. Часы показывали шесть часов утра.

Глава 27

Наконец-то позвонил мой следователь. Мы, банкиры, не любим работать с самого раннего утра. Пусть с утра работают другие люди, которые зарабатывают для нас деньги. Мы работаем с десяти часов. Как это говорится, мы спим, а денежки к нам рекой текут. И вообще не нужно относиться к нам, как к пиявкам, которые присосались к чужим богатствам и сосут из них соки. Работа с деньгами — это очень важный и трудоемкий процесс. Все деньги нужно принять, пересчитать, разгладить, заменить порванные и испачканные купюры. Иногда приходится менять и вполне годные купюры, от которых пахнет так, как будто их кто-то использовал в качестве туалетной бумаги. Причем, ими пользуются и такие засранцы, запах которых ничем не выветривается. А вы еще говорите, что деньги не пахнут. Еще как пахнут. Например, тысячные купюры от гламурной дамы пахнут густыми французскими духами и этот запах окутывает всю пачку денег. Так вот, эти деньги пересчитывают, подводится дневной дебет (для активных счетов: дебет — приход, кредит — расход средств. Для пассивных: кредит — приход, дебет — расход), то есть приход, а с него нужно снять процент с дохода и за обслуживание счета, потом разные услуги и скрытые проценты. А как же иначе? Нам тоже жить нужно. И нужно жить хорошо. На широкую ногу, иначе скажут, что банкиры мы хреновые, если последний хлеб с редькой доедаем. Nobles oblige. Положение обязывает. Вот станете банкирами, тогда и вспомните меня.

Мы встретились в двенадцать у меня в офисе. Самое удачное время — полдень. Не до полудня и не после полудня, а именно в полдень. Все важные совещания или договоры лучше подписывать в полдень. Тогда ни у кого из участников встречи не бывает тени. То есть все как будто голые, сами по себе. У другого смотришь, огромная и толстая тень, а сам он тоненький и щупленький. Это важный человек. А другой — солидный и массивный, говорит басом, на руке перстни с бриллиантами, а на тень посмотришь, тощенькая и сгорбленная. Ясно, что человек совсем не тот, за кого он себя выдает. Так что, если хотите равноправия во всем, то все сложные дела начинайте в полдень.

Еще одно скажу. Нравятся мне настоящие офицеры. Они и в запасе, и в отставке остаются офицерами. Бывших офицеров не бывает. В странах с большой историей офицерское звание очень ценится и даже к бывшим полковникам почтительно обращаются "мистер полковник" или "полковник такой-то".

Что же в этих офицерах такое особенное? Вроде бы ничего, но все же. Первое. Образованность. Прямо-таки энциклопедические знания. Но не у всех. Знает понемногу обо всем и может поддержать разговор на любую тему, а уж в том вопросе, где он специалист, тут ему равных нет. Второе. Воспитание, прямо скажем, аристократическое, хотя он и вышел из среды пролетариата или крестьянства. Иногда это выглядит старомодно, но всегда ценится высоко. Третье. Верность присяге и данному слову. Офицер принимает присягу один раз. И если дал слово, то он его держит. Об остальных качествах просто не буду говорить. Если он пьет, так пьет, в лоск или в дребодан, в зависимости от того, где и с кем происходит данное действо. Если начинает ухаживать за женщиной, то укладывает ее в постель в течение первого же вечера. На крайний случай, на следующий день, после того как проснется и приведет себя в привычное состояние. Анекдоты про поручика Ржевского вырастают не на пустом месте. Если матерится, то как сапожник. И не теряет голову в любой ситуации. Если всех вышеперечисленных качеств нет, то это не офицер, а так, случайный человек, по недоразумению получивший офицерские погоны.

Полковник Северцев прибыл минута в минуту. Нравится мне такая точность. Некоторые короли специально опаздывают везде, заставляя себя ожидать как персону, без которой петухи кричать не будут, возвещая о наступившем дне. Такие всегда в истории остаются как неудачники, которые хотели стать великими, но так и остались лаобайсинами (китайское слово лаобайсин обозначает простой народ, простонародье), князьями, выскочившими из грязи и вернувшимися туда же. Такие сами из истории не уходят. Их уходят тем или иным путем, как, например, одному такому же царю при гипертоническом кризе никто не оказывал помощи в надежде, что он самостоятельно отдаст концы. Он и отдал их. Зато какие ему пышные похороны устроили. Как все плакали и кричали, типа, отец родной, да как мы без тебя жить-то будем. А ничего, на второй день забыли. Старые портретики поснимали, поставили за шкаф пылиться и новые портреты на стенку повесили. Все как у нас. Умер Максим, ну и так далее.

Перечень проведенной работы просто поражает. Вот бы все так у нас трудились, проявляя инициативу в выполнении поставленной задачи. Я не продешевил, предложив эту работу именно этому человеку. На его месте я запросил бы больше денег на оплату труда, но этот человек может и не станет обсуждать вопрос оплаты, посчитав это ниже своего достоинства. Хотя, лучше предложить сразу некоторое повышение оплаты, потому что передо мной человек решительный и если он запросит новую цену, то можно будет сказать, что цену он заломит. Инициатива в этом вопросе более предпочтительна.

Мое сообщение о повышении цены за работу воспринято как должное удовлетворительным и легким кивком головы.

Первый и главный вывод для меня — зря я вложился в эту гостиницу. Если она рухнет, то все инвесторы будут сопричастными к этому делу. Нужно будет выводить свои деньги оттуда, а для этого нужно вложить определенную сумму на рекламу и подороже продать акции держателям счетов в банке и другим акционерам гостиницы. У себя оставить самую малость, но для этого нужно обновить стратегию банка, типа, я перенацеливаюсь на другие виды бизнеса. Например, на сельское хозяйство. Хватит кормить заграницу нашими деньгами, пусть Федерация кормит заграницу нашими продуктами и получает за это деньги. И вообще, от этой гостиницы нужно держаться подальше, но все-таки иметь своего полномочного представителя там. А что если полковника сделать вице-президентом банка? По всяким там специальным вопросам. Пусть ездит по разным временам и работает на банк издалека. Дельно. Нужно это продумать.

Пожалуй, я соглашусь с тем, что в гостинице временной портал и оттуда могут хлынуть орды дикарей в наше время. Будет резня дикая, если дикари не погибнут под колесами наших машин. А если организовать экстремальный туризм в разные времена, то это будет туристический Клондайк. Деньги потекут рекой, если грамотно изложить договор с клиентом, что он знает о смертельных рисках и берет на себя всю ответственность за возможные последствия.

Попадание в разные времена — это не простое перемещение во времени туда и сюда. Это совершенное изменение организма во времени, когда ты еще не появился или, когда тебя уже давно нет. То есть, все те болезни, которые у тебя были, исчезают в том времени, когда тебя еще или уже нет. Тут нужно проконсультироваться с врачами, провести эксперименты и можно обеспечить вечную жизнь тем, кто не пожалеет никаких денег, чтобы прожить еще год-другой.

Как я понял, время выбирать не приходится. Открытие портала происходит случайным образом и человек может очутиться даже во времена динозавров в качестве червячка для плотоядных хищников. Нужно искать пульт управления порталом.

Следующее. Существует опасность того, что государство может засекретить все, что известно о портале и если кто-то попробует открыть рот о возможной упущенной выгоде, то рот он закроет где-нибудь в тюрьме, в которой содержался олигарх Нафтокамский, совершенствуя свои десятилетние навыки в пошиве рукавиц для строительных рабочих.

Полковника я поблагодарил за проделанную работу и торжественно сообщил ему о назначении вице-президентом нашего банка и дал ему несколько дней на отдых, пока приготовят его кабинет с видом на новую церковь.

В этот же день у меня состоялись телефонные переговоры с начальниками областных управлений стражи и службы безопасности, ментом и чекистом, а также смотрящим по нашему региону авторитетом Корепаном.

К вечеру созвонились снова и договорились встретиться через день у меня все вместе, чтобы заслушать доклад моего работника и определить, что и как дальше.

Значит, все они сразу позвонили своим начальникам и получили задание уточнить все детали для повторного доклада буграм.

Глава 28

Наши банкиры совсем охренели. Сидят себе, наши денежки пересчитывают и раскапывают мистические истории. Сейчас можно выйти на улицу, кликнуть свидетелей Иеговы или свидетелей распятия Христа, так сразу человек двадцать набежит и все будут громко доказывать, что это они были там в первых рядах, все видели и все помнят так, как будто это произошло сегодня или же вчера вечером. А тех, кто открывает себе чакру и путешествует по космосу посредством Вселенского разума, наберется процентов тридцать от всего здравомыслящего населения. То, что мне говорил директор банка, похоже на бред сумасшедшего, но там находился как бы наш коллега, бывший пограничный полковник Северцев.

Служба безопасности всегда жила на подсосе от пограничников. Исстари повелось, что пограничная стража это было нечто особое, постоянное и боеготовое войско, удерживающее супостата на границах, пока царь с основным войском не подойдет. Даже название ему дали особое — Отдельный корпус пограничной стражи. Тогда же и появились у них зеленые фуражки. Корпус находился в ведении Министерства финансов, но в военное время он мог поступить в распоряжение Военного министра. Все в корпусе было свое — боевая подготовка, финансирование, разведка и контрразведка. И люди туда отбирались не абы как, а проходили проверку на три ряда. Неграмотных на службу туда не брали. К слову сказать, отец бывшего главы Белого движения Генерального штаба генерал лейтенанта Денежкина Антона Ивановича, был майором пограничной стражи, где из крепостного рекрута выслужился в фельдфебели, а потом за храбрость получил офицерский чин. Пограничники знали все, что творится в приграничных районах и в сопредельном приграничье. Кто же вслепую охраняет границу.

После революции все как бы осталось на своих местах. В марте 1918 года при Наркомате финансов было создано Главное управление пограничной охраны, в 1919 году переданное в ведение Наркомата торговли и промышленности. В ноябре 1920 года ответственность за охрану границы была передана Особому отделу ВЧК. В сентябре 1922 года был сформирован Отдельный пограничный корпус войск ОГПУ. С июля 1934 года Главное управление пограничной и внутренней охраны НКВД, а позже КГБ и ФСБ.

Вот времена были. Все в одной конторе, только фуражки разные. Надел зеленую фуражку — уже пограничник, надел фуражку с васильковым верхом и краповым околышем, и ты уже лагерный вертухай или оперативный сотрудник НКВД. Надел фуражку с темно-синим верхом и голубым околышем — и ты уже страж со свистком. Но пограничники всегда были на особом счету и в НКВД по своей воле не переходили. А уж в послевоенные годы ко всем сотрудникам КГБ относились как к пиджакам, которые вставляют палки в колеса охраны государственной границы. И полковник этот отставной тоже носом будет вертеть, считая себя выше сотрудника федеральной службы безопасности.

Сейчас пока один нерешенный вопрос. Докладывать или не докладывать центральному руководству о том, что созывается совместное совещание по расследованию убийств в гостинице "Lissabon"? Доложу позже. Доложишь заранее, направленцы с шеи не слезут, каждый будет торопиться раньше всех доложить и ходить гоголем, вот я какой, раньше всех узнал и доложил. И ведь, зараза, еще и опошлит тех, кто информацию добыл. Сволочь на сволочи сидит в каждом управленческом звене. Да и в нашем управлении тоже самое. Каждый старается выслужиться и пораньше что-либо доложить по обстановке или стукануть на начальника. Тут тоже нужно быть острожным, частенько доносы возвращаются обратно тому, на кого был написан донос. При докладе информации нужно изловчиться и доказать, что эту информацию добыл ты, а не кто-то иной. И еще. Стоит чуть-чуть замешкаться, как кто-то другой доложит подготовленную тобой информацию и будет какое-то время на коне, потому что начальнику она тоже нужна, чтобы доложить наверх и показать, что он не зря штаны просиживает и получает большие деньги. У нас даже анекдот такой есть. Чекистский. Сидят в камере два зека. Один из них сидит за лень. Как так? Очень просто. Сидели с другом и рассказывали политические анекдоты. Он решил с утра донести на друга, а друг не поленился и вечером доложил в НКВД.

Ладно, утро вечера мудренее. Завтра и будем думать, что докладывать в зависимости от того, что нам расскажут.

Внезапно зазвонила "вертушка" высокочастотной правительственной связи. Звонил директор ФСБ:

— Ты, когда будешь докладывать, что завтра у вас совещание в банке по гостинице "Lissabon"?

Во бляха муха, совещания еще не было, а уже директор звонит по результатам. Докладываю:

— Не поверите, товарищ директор, вот руку к аппарату протянул, чтобы позвонить, а тут ваш звонок.

— Смотри, — грозно сказал директор, — у меня все схвачено, лучше, если доклад последует от тебя, а не от кого-то другого.

— Так точно, доложу сразу, — сказал я и положил трубку.

— Так-так, — подумал я, — менты уже постарались, припомним им это. Или это бандюганы уже всех оповестили?

Глава 29

Задолбала эта гостиница. Как только начали ее строить, так сразу кровь пролилась, а потом все началось. И одни висяки ("висяк", "висячка", "глухарь" — преступление, вероятность раскрытия которого крайне мала). А начальство все долбит, ты чего снижаешь раскрываемость по всему управлению. Потом криминал начинает косо смотреть, подозревая, что это мы потихоньку уничтожаем его, а в судах почти все дела почему-то разваливаются и преступники выходят на свободу и фигушки показывают моим стражам. Сами понимаете, какая законность у нас в стране. Все так переплелось, что неизвестно, кто борется, против кого борешься ты и вообще непонятно, кто же стоит за всей этой борьбой, правда или кривда. Сегодня никто об этом не узнает. Но если начнется революция, то все скрываемое вытащат наружу и тогда будет понятно, кто и за кого кровь проливал. Опять же все будет зависеть от того, какая будет революция. Если пролетарская революция, то движущей силой будет люмпен-пролетариат, то есть самый настоящий криминал, который и займет главенствующее место в диктатуре пролетариата и все будет так же, как и было. Как в 1917 году написали законы, защищающие преступников от честных людей, не имеющих права на защиту свой жизни и жизни своих близких, так оно все так и будет.

Хуже, если революция будет демократическая и бескровная. Если демократы соберутся вместе и заставят власть провести честные выборы, то существующий режим может рухнуть быстро и навсегда. Вот тогда демократы и проведут люстрацию, то есть вычистят все органы власти, систему образования и средства массовой информации от скрытого криминала и сторонников сгнившего режима, и через пару месяцев в стране все будет тихо и спокойно, как будто так было всегда.

Не сомневайтесь, все так и будет. Смотрите. Кто мог поверить, что ненависть титульного населения к братскому народу достигнет пика за несколько месяцев. А вот случилось это, и никто отрицать не будет. Когда всем гражданам через каждое информационное окно стали вливать информационную похлебку о том, что у них там все бендеровцы, а они все фашисты и сотрудничают с Вашингтоном, чтобы захватить нашу страну, то и аннексия братских земель в пользу преемницы империи прошла безболезненно, но вот аннексия восточных земель застопорилась.

У китайцев каждый китаец, где бы он ни был, это хуацяо — мост в Китай. У поляков каждый носитель польской крови и языка может назвать себя поляком и будет тепло встречен на исторической родине. Восточные славяне создали свой восточно-славянский мир, простирающийся так далеко, что даже Чингисхан со своими ордами окажется в меньшинстве перед этим миром. Только этот мир настолько разобщен и многолик, что существует только лишь в мозгах элиты, живущей как бы на другой планете.

Спросите, откуда я все это знаю? Знаю. По должности положено. По уровню доступа к секретной информации. А у нас вся информация секретная.

Только я подумал о том, что нужно будет взять для завтрашнего совещания в банке, как зазвонила "вертушка" высокочастотной правительственной связи. Звонил министр стражи:

— Ты, когда будешь докладывать, что завтра у вас совещание в банке по гостинице "Lissabon"?

Нихуясе, совещания еще не было, а уже министр звонит по результатам. Делать нечего, говорю так бодрячком:

— Не поверите, товарищ министр, вот руку к аппарату протянул, чтобы позвонить, а тут ваш звонок.

— Смотри, — грозно сказал министр, — у меня все схвачено, лучше, если доклад последует от тебя, а не от кого-то другого.

— Так точно, бу сде (сокращенное — будет сделано), — отчеканил я и положил трубку. С министром учились в одной группе в школе стражей и иногда в отношениях проскальзывали нотки сибирской школы.

— Так-так, — подумал я, — феэсбэшники уже постарались, припомним им это. Или это бандюганы уже всех оповестили?

Глава 30

Криминальный авторитет и смотрящий по региону Корепан был законником новой формации. И свое погоняло, это по-старому, а по-новому — псевдоним выбирал сам и переводился он с иностранного языка как старший над корешами — пан над корешами — Корепан. Новая поросль авторитетов уже не ботала по фене (феня — язык, созданный бродячими торговцами офенями для общения "не для чужих ушей". Впоследствии язык был перенят уголовной средой, и в настоящее время феней называется воровской жаргон, разговаривать на таком языке — "ботать по фене"), а разговаривала самым нормальным человеческим языком, не чураясь знания и применения иностранных слов, а также и знания этих языков для общения. Да и уголовно-тюремная романтика осталась представителям старой формации, промышлявшими разбоем на большой дороге, бандитизмом, квартирными грабежами да вспарыванием сейфов у зажиточных предпринимателей. Различия между старой и новой формациями были точно такими же, как различия между католиками и протестантами, между суннитами и шиитами. Есть небольшие отличия, но вражда смертельная.

Новая формация — это совсем не то, что было при советской власти. Это то, чего добивалась американская мафия во все годы своего существования. В Америке итальянцы и афроамериканцы, (кстати, а почему итальянцев не называют италоамериканцами или ромариканцами?), а у нас представители всех бывших союзных республик. Мафия везде национальна. Весь вопрос в гражданственности. А новая формация есть формация гражданственная, чтущая законы государства и добывающая средства легальными путями. В большинстве случаев. Потому что не все каналы поступления средств можно открывать, так как связь между старым и новым криминальным миром была достаточно крепкая.

Корепан не был авторитетом, короновавшимся в тюрьме. Он был назначенцем нового мира и не был украшен татуировками с колоколами и надписями типа: "Не забуду мать родную", БОСС (был осужден советским судом), КОТ (коренной обитатель тюрьмы), ЗЛО (за все лягавым отомщу). У него вообще не было никаких татуировок, и он имел высшее образование. Боссы направили его на учебу, чтобы он, как юрист, защищал их интересы и был перспективным кандидатом на занятие самой высшей должности в стране. А что? Грабить так банк, а спать так с королевой.

Он был молодым хулиганом, но был нещадно бит паханом и отправлен в университет на юридический факультет. Сейчас он руководитель крупной юридической конторы и смотрящий над целым регионом. Конечно, новое положение обязывало ко многому, но маленькие слабости позволительны многим. Дома у Корепана была отдельная комната, в которую он заходил только сам и не пускал никого. Что такое одна комната в огороженном трехэтажном особняке в заповедном лесу на берегу озера с причалом, купальней и катером, на котором так приятно пронестись по ровной глади воды. С высокопоставленными соседями Корепан старался не общаться, да и они, местные нувориши и чинуши, тоже не стремились к общению с выскочкой-адвокатом.

В минуты лирического настроения он заходил в свою комнату и любовался коллекциями орденов и медалей, новоделов купленных прямо в коллекционных ящиках, коллекциями часов всех времен и народностей, пусть и подделки, но выглядят здорово, оружием, драгоценными перстнями и портретами в виде римского патриция, генерала Отечественной войны двенадцатого года, генерального прокурора, маршала Советского Союза, мраморным бюстом в виде Юлия Цезаря. В платяном шкафу висели все эти мундиры с орденами и как приятно надевать их, позвякивая тяжелым металлом. Кто его знает, возможно, через какое-то время он достигнет таких высот, когда спрятанные мундиры станут его повседневной одеждой. А что? Будет президентом и введет в обращение мундиры с эполетами. Кремлевский полк уже переодели, чего же всю армию не одеть. Ностальгия по царизму и самодержавию должна удовлетворяться в нашем народе. Без царя в голове он никуда не годен. Ему бы крепостное право да порки на конюшне по пятницам, вот тогда бы он воспрял. Крепостное право это та духовная скрепа, которая объединяла весь народ наш на свершения великие. Например, на войну с Наполеоном. Новые Черепановы и Ползуновы, Кулибины, Павловы с Менделеевыми. Ну и что с того, что Менделеев с Павловым не были крепостными? Мы бы их закрепостили и на нас снова обрушился бы Серебряный век. Или Золотой.

Завтра будет совещание в подведомственном банке. Следак (жаргонное, следователь) приватный что-то нарыл в гостинице "Lissabon". Банкир весь трясется. Трупов там было наваляно порядком, похоже, что открылись следы и появились доказательства, кто это сделал. Боссы сказали, чтобы я все подробненько вызнал и сразу доложил им.

Глава 31

Честно говоря, мне надоело быть каким-то бессмертным Пророком, Мессией, Творцом, Антихристом, Судьей и Наставником в одном флаконе. Почему не пожить просто так вот, как живут все эти куда-то спешащие и думающие о хлебе насущном и грядущих удовольствиях люди. У всех свои достоинства, недостатки и возможности, каждый борется за них и не любит, когда кто-то вмешивается в их жизнь. Все. С сегодняшнего дня я простой человек и буду жить как простой человек. Главное — забыть о том, что я всесильный. Я такой же беспомощный, как и все остальные люди. Сказав это, я почувствовал облегчение, как солдат, которому зачитали приказ об увольнении в запас. Нет никаких обязанностей, одни права. Мундирчик приготовлен, кейс в руках, фуражка набекрень и ничего, что ты в изуродованной форме выглядишь как деревенский придурок, главное — ты свободен. Правда, через три часа тебе захотелось покушать, но никто не бежит звать тебя в столовую, где сидят твои сослуживцы и уплетают не шибко вкусную, но зато питательную пищу. Никто тебе и ничего не обязан и не собирается кормить, но у тебя есть право кормиться самому.

Так и я шел по улице в спальном районе с видом демобилизованного солдата, не знающего, что ему надо и совершенно не представляющего, чем заняться в данный момент. Кто ты такой? Никто и звать тебя никак. Это почему никак? Я — Велле Зеге Вульф! Так вот прямо так подойдешь к кому-то и назовешься этим именем? Все сразу скажут, что ты пациент дурдома, да еще и скорую психиатрическую помощь вызовут. Это точно. Тогда я буду Владимир Захарович Волков. Звучит просто, но достаточно изысканно. И одет я вполне прилично.

Я шел по улице и как-то по-новому смотрел на окружающий меня мир. Он стал мне ближе, роднее, что ли, и все люди, шедшие мне навстречу, были как бы моими родственниками или хорошими знакомыми. Я улыбался им, а они мне совсем не улыбались. Все хмурые и сосредоточенные, а одна девушка даже покрутила пальцем у виска. Ничего не сделаешь, губернский центр.

— Эй, — я повернулся и увидел девушку, которая подманивала меня пальцем, выглядывая из прохода во двор дома.

Как добропорядочный гражданин, я поспешил на зов девушки, думая, что ей нужна моя помощь. Но пройдя пять шагов по подворотне, я почувствовал сильный удар дубиной по голове и упал. Если бы я был просто гражданином Волковым, то я вряд ли выжил от такого удара. Били насмерть. На какое-то время я снова превратился в Велле Зеге Вульфа, но не предпринимал никаких действий, ожидая продолжения городского приключения со мной.

Приключение продолжилось в пинках по голове и по животу. Били кованными ботинками. Специально ковали, чтобы забивать насмерть. Такие ботинки носят ультрарадикалы. Что фашисты, что коммунисты, что религиозники — все одинаковы. Все тоталитарные партии и религии суть есть выразители интересов люмпен-пролетариата и маргинальных слоев населения. Поэтому все государственные органы заполонены маргиналами всех сортов. Думаешь, что в нормальном обществе этого человека вряд ли бы допустили работать чистильщиком обуви на улице, а здесь он то директор департамента, то и начальник областной охранки или краевого партийного абтайлунга или иерарх, и подчиненным для пожатия подает два пальца.

Убедившись в том, что я не подаю признаков жизни, молодые люди обшарили мои карманы и удалились, рассматривая диковинный бумажник с монограммой в виде перевернутой мухи. В бумажнике был только один неразменный червонец. Нет-нет, не золотая десятка с портретом последнего или предпоследнего императора, а обыкновенная зеленая монета достоинством в десять рублей, на которую не шибко что много можно купить, но прожить можно.

Бумажник был отброшен в сторону, а вот за обладание новым червонцем разгорелась нешуточная драка. Четыре парня бились за нее насмерть как за редчайшую драгоценность на земле, которая стоит миллионы долларов и которую с руками оторвут на рынке.

Кованые ботинки, только что работавшие вместе на моем теле, стали работать по отдельности, увеча бывших друзей. Упавшего добивали вместе, а потом снова бросались друг на друга. Наконец, червонец оказался в руке порядочно избитого, но обессиленного парня. Он сидел, привалившись к стенке, и блаженно улыбался, глядя на зеленую монету. Грош ей цена, как и грош цена была их жизни. Жили как волки, а подыхают как собаки в чащобе миллионного города, никому не нужные и никто не придет к ним на помощь, потому что люди спешно проходили мимо подворотни, видя, что там кто-то дерется.

Милая девушка, манившая меня в подворотню к своей банде, подошла к "победителю" и со всей силы пнула его в лицо. Было слышно, как что-то хрустнуло в его шее, и он опустил голову на грудь.

Раскрыв его окровавленную ладонь, она взяла десятирублевую монету, равную тридцати американским центам, и стала удивленно ее разглядывать, выискивая ту ценность, из-за которой произошла кровавая драка с пятью трупами, лежащими на земле.

Бросив монету на землю, она собралась идти прочь, но тут очнулся добитый ею "победитель", который схватил за ногу девушку и уронил ее на землю. В другой руке полумертвого человека был нож, который он втыкал в тело девушки, как в глыбу льда, карабкаясь по ней к ее голове. Жуткий крик распугал редких прохожих. Молча дерутся только пауки в банке. Все остальные звери либо рычат, либо кричат человеческими голосами. Последний крик был сдавленным и скоро эти два тела затихли.

Я мог спасти эту девушку, но это было бы равносильно похищению маньяка-убийцы со скамьи подсудимых. Правосудие должно торжествовать в любом виде. Пусть даже в таком. А в здешнем суде эта девушка получила бы условный срок как классово близкий элемент. Она же не из женской панк-группы и не из протестовавших против нечестных выборов в стране. Те получают от власти по полной шкале ненависти, а к преступникам гуманность по высшей разметке. Да и что это за суды, если судьям приговоры спускают с верхних этажей власти.

Глава 32

Я поднял свой бумажник и вложил в него неразменный червонец. Я снова был простым гражданином Владимиром Захаровичем Волковым. Избитым до полусмерти и еле держащимся на ногах.

Выйдя на улицу, я прошел по ней метров сто и сел на тротуар, привалившись к стене какого-то дома. Избитое в кровь лицо, разорванная одежда. По качеству одежды можно было определить, что это не опустившийся, а попавший в беду человек, по голове которого струится кровь, смачивая волосы и капая на воротник белой рубашки. Прохожие молча отворачивались или смотрели сквозь меня, как бы не видя. Создавалось ощущение, что вокруг меня нет никого, и я сижу один в пустом городе. Это, кстати, одна из причин высокой смертности в вашей стране. Человеку стало плохо и вместо того, чтобы помочь ему, все как курицы в курятнике, перепрыгивают через потерявшего сознание человека и несутся к тому зернышку, которое они разглядели где-то там вдали. Если и им станет плохо, то никто, как и они, не придет к ним на помощь и они помрут от того, что им никто не помог.

Наконец, около меня появился страж правопорядка с надписью Polizei на спине. Странное решение высшего руководства о переименовании стражей в полицию в связи с повсеместным и устойчивым негативом в отношении к царской полиции и полицаям — пособникам гитлеровских оккупационных властей.

Пропуская через себя всю информацию о стране моего временного пребывания, я вспомнил один художественный фильм на эту тему. Называется "Вызываем огонь на себя". И там господин Терех, местный полицай разглагольствовал, каким он должен быть при новой власти, называемой Ordnung:

— Народ меня должен бояться и ненавидеть, потому что власти нужен вот такой как я курво-полицай.

И он прав. Что же будет в стране, если к стражам будут относиться так же, как к своим гражданам, которые поставлены на их защиту? Они же полезут к ним искать защиту от произвола начальников и их сынков. Получится, что неприкасаемых не будет и всем придется подчиняться требованиям закона. Да кто же такое допустит? И где они возьмут столько людей, которые при такой вот работе будут еще по-человечески относиться к людям? То-то и оно.

Я вдруг почувствовал удар ботинком по ноге и голос:

— Кто такой, документы есть?

Как избитый гражданин, я покачал головой.

Страж закона наклонился к трещащей рации в кармане его куртки и начал говорить:

— "Днепр", я "Дунай", на углу Имперской улицы лежит пьяный бомж без документов. Где-то подрался. На вид, наш клиент.

Рация ответила:

— Жди, едем.

Кто такой "наш клиент" я уже начал догадываться. Это законопослушный и добропорядочный гражданин, на которого можно повесить всех собак, и он даже сопротивляться не будет. Зато раскрываемость повысится, премии, медали, ордена, чины и прочее. Да и "срубить" с мужика можно будет. Срубить это разжиться деньгами несколькими разными способами, о которых все знают. У них, у интеллигентных, шибко не любят, когда человек с органами дела имеет. Любые деньги предлагают, лишь бы откупиться. Это не уголовный элемент, который и в драку может полезть, законы знает, да и дружки у него на воле остаются, могут и присунуть что-нибудь в темном углу. Не то, что у этих лохов.

Внезапно ко мне подбежала невысокого роста женщина и запричитала:

— Что ж ты, горюшко-то моё, и отпустить-то тебя никуда нельзя, всегда в историю вляпаешься. Пошли. Пошли домой, дети уже из школы пришли, нужно кормить их, — и она стала тянуть меня, помогая встать.

В это время подъехала автомашина стражей и из нее вышли околоточный надзиратель с городовым высшего разряда.

— Это что такое? — грозно спросил околоточный.

— Да муж мой, — запричитала женщина, — пошел в магазин за хлебом и что-то долго его нет. Вот, побежала искать и нашла его здесь всего избитого. Вы-то куда смотрите, — набросилась она на стражей, — людей средь бела дня избивают на улице, а вы только и стоите, что руки в брюки. Надо злодеев искать, а не людей избитых задерживать, да в суд их отдавать.

— А паспорт у него есть? — спросил околоточный надзиратель.

— Ага, — сказала женщина, — я еще должна проверять, взял ли он паспорт, чтобы в булочную пойти. Вы что как оккупанты на нашей земле ведете, у каждого гражданина аусвайс спрашиваете? Вы с преступниками боритесь, а не с нормальными гражданами. Муж мой, — и тут я вложил в ее уста свои слова, — Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, таких как он нигде нет, он диагност самый лучший, с первого взгляда знает, где и что у человека болит.

Женщина все это так бойко говорила, и сама с удивлением смотрела на меня.

— Так уж все и видит, — нерешительно сказал надзиратель. Ему явно не улыбалось возиться с известным врачом, потом придется еще извиняться, да и по шее могут накостылять, если он лечит каких-нибудь начальников стражей. — Ну, и что у меня болит? — с вызовом спросил он

— У вас пока ничего не болит, — сказал я, — но у вас генетическая и наследственная предрасположенность к гипертонии и атеросклерозу. Кроме того, у вас пограничная, между первой и второй, степень ожирения, что является предвестником гипертонии и возможного инфаркта миокарда или инсульта. У вас отец умер от инфаркта, а мать перенесла инсульт. Причем недавно. Кроме того, у вас постоянное стрессовое состояние. Вам нужно либо менять работу, либо на работе переменить отношение к людям, потому что вы получаете постоянный негатив от окружающих вас людей. Такой же негатив получают и члены вашей семьи. Дочка вас стыдится.

— И что же мне делать? — уже как-то по-человечески спросил меня околоточный надзиратель.

— Первое. Постарайтесь нормально питаться, не кушайте в забегаловках, а возьмите из дома бутерброд. Для снижения стресса, в каждом человеке видьте в первую очередь человека, а потом уже классифицируйте его по степени нарушения им закона. Помогайте людям. И гордитесь своей профессией, тогда и люди к вам будут относиться по-людски, и дочка будет с гордостью говорить, что у нее папа страж.

— Так нет сейчас стражей, — чуть ли не хором сказали все три бывших стража.

— Будет, обязательно будет, — сказал я, — только звание стража нужно заслужить.

Глава 33

С помощью женщины я встал и, опираясь на нее, пошел по улице. Куда мы шли, я не знал. Мне было все равно, куда мне идти. Под моей левой рукой была чужая женщина, почему-то проявившая ко мне столько сочувствия, как будто я действительно ее муж.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Катя, — ответила женщина, — а тебя?

— А меня Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, самый знаменитый в области диагност, — и мы вместе засмеялись.

— Здорово ты их развел, — сказала женщина.

— Почему развел, — сказал я, — я сказал то, что действительно есть у этого лейтенанта. И я действительно врач.

— Ты врач? — изумилась женщина. — А вдруг кто-то из знакомых увидит, что ты идешь в обнимку с другой женщиной, не со своей женой.

— Не волнуйся, — сказал я, — никто не увидит. Первое. Я не женат. Второе. Я не местный. Здесь оказался случайно. И третье. Куда мы идем?

— Ну, пока мы идем ко мне, — сказала Катя, — тебе нужно умыться и обработать раны. Потом, привести в порядок одежду. И я тебя покормлю.

— А как вообще на это посмотрит твоя семья? — спросил я.

— Никак не посмотрит, — грустно сказала женщина, — никого у меня нет. Все были, а сейчас никого нет. Потом как-нибудь расскажу. Пошли и не разговаривай, тебе сейчас вредно говорить.

Мы подошли к невзрачному серому домику из пяти этажей. Такие дома во многих странах мира называют трущобы. А здесь их называют "хрущевки" или "хрущобы". Двухкомнатная квартирка была так мала, что была похожа на клетку для содержания диковинных животных. Двухшаговая прихожая сразу выходила в большую комнату, из которой вели двери в крошечную кухню, санузел, кладовую и вторую смежную комнату. Когда-то это было прорывом в решении жилищной проблемы страны, жившей в бараках лагерного типа и коммунальных квартирах, сделанных из нормальных жилых квартир того времени. Потребовалось больше полувека, чтобы страна продвинулась от бараков до хрущевок. Люди сами делают для себя жизнь и то, что они делают для себя, кажется им самым лучшим и прекрасным. Они до сих пор во все верят и не знают другой страны, кроме своей, где так вольно дышит человек, о чем они поют в своих песнях до сих пор.

В крохотной ванно-туалетной комнате я принял ванну и оделся в старенький бывший когда-то махровым халат примерно одного со мной роста мужчины. Возможно, что это халат ее бывшего мужа, и я даже представил, как он из себя выглядел. Я посмотрелся в маленькое зеркало, висящее над умывальником и увидел лицо усталого человека, пришедшего с работы, умывающегося и думающего, что завтра нужно доставать где-то немного денег, чтобы содержать свою семью, потому что то, что он получает на своей нынешней работе, трудно назвать зарплатой, это просто подаяние нищему, чтобы он не подох с голода.

Я вышел из ванной и прошел в большую комнату, которую большой может назвать только тот, кто всю жизнь прожил либо в тюремной камере, либо в маленькой комнатке в коммуналке.

На кухне что-то шкворчало и булькало, а звонкий голос Кати предложил мне присесть на диван и подождать, так она прямо сейчас подойдет с йодом и прочими принадлежностями.

— Включи телевизор, — сказала она, — пульт лежит рядом с тобой, с правой стороны.

Я включил небольшой телевизор "Panasonic" с электронно-лучевой трубкой, купленный еще во времена первой демократической революции. На всех каналах крутили почти одинаковые детективы про честных стражей, неподкупных и народных, которые день и ночь на страже народных интересов и кулаком, и пулей искореняющие коррупцию, преступность и вообще все самое плохое. Если бы в жизни было наяву хотя бы десять процентов от того, что показывают по телевизору, то жизнь у этих гражданн была бы намного лучше. Но, телевизор для того и предназначен, чтобы намазать кусок хлеба баклажанной икрой, а на экране увидеть, что он намазан таким же слоем красной или черной икры, потому что те, кто с той стороны экрана, жрет эту рыбную икру, а человек с этой стороны жрет свою икру, баклажанную, в зависимости от получаемых зарплат и думает, что и на его куске хлеба такая же икра как у богачей.

Я мог бы снова стать Вульфом и узнать про мою спутницу все, но я не хотел нарушать ту частичку счастья, которая появилась в этой крошечной квартирке. Именно частичку счастья, потому что я не знал, что это такое. Я не помню, когда я появился на свет и кто мои родители, но я помню, что я велик и всемогущ, а здесь мне захотелось быть просто сильным человеком, способным защитить хозяйку этого жилища.

— Владимир Захарович, — услышал я голос из кухни, — идите сюда и подкрепитесь, чем Бог послал.

— Бог, Бог, — пробурчал я про себя, — почему все хорошее ассоциируется у них с Богом, а не со мной? Ведь все большее, что у них есть, дал я. Я разрешил науки, искусство и открыл людям мир для познаний и для жизни. Бог изгонял из Рая за прикосновение к плодам Знания, а я разрешал это Знание. Советчики говорили, что люди уничтожат этот мир, они рыскают по всем уголкам в поисках выключателя или пробки, в которую этот мир сольется и все полетит в Преисподнюю. Дураки эти советчики, потому что Преисподняя это моя епархия и если даже Преисподняя упадет в Преисподнюю, то и у той Преисподней есть своя Преисподняя. Не к Всевышнему же все полетит. Мир вечен, и он вечен благодаря только мне.

Глава 34

Я увидела беспомощного мужчину, сидящего на тротуаре и бессильно привалившегося к стенке. Лицо его было избито и по виску струилась кровь. Одет он прилично, но весь испачкан. Было видно, что он подвергся нападению и только благодаря Богу остался в живых. Над ним возвышалась фигура здоровенного стража с дубиной на поясе. Любая встреча со стражем в наши дни не предвещает ничего хорошего. Либо на тебя повесят любое нераскрытое преступление, либо обвинят в противоправительственной деятельности. И если даже ты ничего не совершал, то под пытками ты признаешь все, что угодно. А суды предписывают все, что им приказывают сверху или что предлагают прокуратура со стражами. Во времена культа личности в каждой области была "тройка", которая подписывала смертные приговоры. Областная тройка состояла из начальника областного управления НКВД, секретаря обкома и прокурора области. Сейчас тройка состоит из стражей, суда и прокуратуры. Почти ничего не изменилось.

Этому мужчине не светило ничего хорошего. Если почитать газеты о том, что творится в страже и в других близких к ним органах, то видимо их передали в управление дьяволу, который дан нам в наказание за грехи всей нашей прошедшей жизни.

Всю жизнь нас воспитывали на книгах и кинофильмах, в которых рассказывалось, как люди готовили революцию и боролись с царской охранкой и полицией. Мы знали, что у нас была народная стража, которой народ помогал, а полиция она и есть полиция, и создана для того, чтобы охранять царскую власть и уничтожать самых лучших людей в государстве. Что изменилось в стране, после того, как в ней произошла революция? Нищие стали господами, а господа нищими. Нищенская идеология стала господствующей, а в стране уменьшилось число богатых, зато максимально увеличилось число нищих. Что же хотят нищие? Вы думаете, что они хотят того, чтобы все люди стали богатыми и достаточными? Ничего подобного. Они хотят, чтобы все люди в мире стали нищими. Чтобы дворцы превратились в трущобы, когда любая блестящая вещь считалась бы счастьем и иллюзией обеспеченной жизни. Любой грамотный, мыслящий и предприимчивый человек становится врагом нищих, а, значит, и врагом их государства.

Я бросилась к мужчине и стала ему помогать. Если за человека есть кому заступиться, помочь ему, то у стражи становится меньше уверенности в том, что они могут безнаказанно творить с народом все, что им вздумается. Они даже между собой воюют не на жизнь, а на смерть. То тут, то там, они арестовывают своих же генералов, и эти генералы во время допросов падают и стукаются головой раз пять или шесть об угол стола, а потом выбрасываются с большой высоты. И это повсеместно. Народ уже не верит не только страже и всей карательной тройке, народ не верит власти вообще, так как люди, причастные к власти, набивают карманы деньгами и вывозят свои семьи за границу, считая, что в своем государстве все обречено на гибель. Что остается простым людям? Ничего. Остается просто выживать.

Меня спросили, кто это человек. И я ответила, что это мой муж. Почему я так сказала, не знаю. Мне почему-то вдруг захотелось, чтобы это был мой муж, а я ждала его возвращения и пошла искать.

Меня спросили, а как зовут моего мужа. И тут я испытала ужас. Я не знала, что мне сказать, ведь любое мое слово было бы ложью, и я могла попасть в руки стражи, и ко мне отнеслись бы так же, как они относятся ко всем людям. Но вдруг в моем мозгу явственно отпечаталось, что этого человека зовут Владимир Захарович Волков и он врач-диагност. Я сказала все это и мне вдруг показалось, что я знаю его всю жизнь. Что это мой муж. Он с нашей дочкой вернулись с дачи, а не попали в аварию, столкнувшись с огромной машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель.

Я удивилась, когда мужчина подтвердил все то, что сказала я. И он действительно оказался отменным врачом, который рассказал все о подъехавшем офицере стражи. И нас отпустили.

Я помогла мужчине встать, и мы с ним пошли по тротуару. Куда мы пошли, я первоначально не представляла. Нужно было вывести его из поля зрения стражей, а потом уже определиться, куда его вести. Возможно, что его ждут жена и дети. Пусть у них все будет спокойно и ладно в доме. Но потом выяснилось, что он не местный и ему некуда идти. Бросить его посредине города, это все равно что отдать на растерзание тем, у кого в руках дневная или ночная власть. Хотя, их можно перепутать, кто правит днем, а кто ночью. Частенько они работают круглосуточно, не жалея сил и средств на свою власть. Только лечатся все у докторов. У кого есть деньги, те едут за границу, чтобы их там обули по первому классу. Те, у кого денег нет, лечатся у нас. Результаты лечения везде одинаковы. Сервис и лоск на качество лечения не влияют. Отец рассказывал, что у них в деревне жил коновал, который лечил животных и людей, роды принимал у тех и у других. Мастер был на все случаи жизни. Многие болезни он лечил простым керосином. Тогда керосин делали экологически чистым без всяких примесей. Перегоняли нефть и получался керосин. Горло болит — полощут горло керосином и все проходит. Живот болит — ложка керосина натощак. Ребенок дифтерией заболел — керосином лечат. Вши одолели, педикулез по-научному, керосином насекомых изгоняют. Травы пьют еще и мед с пчелами у них в ходу был. И ведь выживала страна. И сейчас выживет и, возможно, изживет в стране идеологию нищих людей, стремящихся подчинить себе весь мир. Где-то стихи слышала о таких.

В городах все больны ностальгией,

Вспоминают умильно царя,

Кто террор назовет терапией

И большие в тайге лагеря.

Кто-то горло лечил керосином,

Кто-то улей занес на балкон,

Кто-то лечится лампочкой синей,

Кто-то сиднем сидит у икон.

Кто-то вспомнит икру в магазинах,

Море водки, цена — три рубля,

Продавщица, красавица Зина,

Материлась, ну сущая бля.

Как-то без слов я повела его к себе. Заставила помыться, дала белье мужа. Обработала раны и продезинфицировала. Научили на курсах гражданской обороны.

Накормила я своего гостя чем только могла, а потом постелила вместе со мной. Он подарил мне счастье. Полную ночь счастья. Я летала с ним над полями и над лесами. Мы были на каких-то праздниках, где были такие же обнаженные и счастливые люди.

А утром он ушел от меня. Почистил одежду, чисто выбрился и ушел.

— Ты еще придешь? — спросила я.

— Жди, я обязательно буду, — сказал он.

Глава 35

Совещание началось ровно в полдень. Для соблюдения равенства сторон, чтобы ни одна тень не была длиннее другой.

За столом сидели финансы, стражи, госбезопасность и организованная преступность. Вместо привычной тройки, триумвирата, четверка — кварта, квартет или тетрада, которой предстояло решать, выносить информацию наверх или утаить ее для всеобщего спокойствия. Все понимали, что утаить ничего не удастся и только какой-то огромный катаклизм мог остановить это дело.

— Пожалуйста, господин полковник, доложите всю ситуацию, — сказал банкир на правах хозяина совещания.

Я встал, осмотрел присутствующих и сказал:

— Товарищи!

Раздался общий смех. Действительно, какие тут товарищи, одни ЧЧВ — человек человеку волк, чуть не так повернись и уже зубами вцепились. Жалеть никого нельзя, стоит кого-то пожалеть, тот человек отплатит так, что и детям своим закажешь не жалеть никого, даже самого себя. А что? Высшая политика, шестеренки должны крутиться. Стоит одной шестеренке остановиться и остановится вся машина, а уж машинист любую шестеренку заменит новой. Незаменимых людей, то есть деталей, нет. Отверткой подцепил щербатую, выкинул и поставил зубастую, блестящую, которая отсебятину пороть не будет, а будет тикать так, как скажет машинист. Если надо, то и остановится во время движения, остановив всю линию, которая идет за ним.

— Господа! — снова сказал я и почувствовал общее одобрение. За столом сидели господа нашей жизни. — Господа, ситуация очень сложная. Строительством гостиницы был тронут Горюч-камень, который, как оказывается, существует не только в сказаниях и преданиях, а существует на самом деле и почти в центре нашего города и нашей многострадальной страны. И не только страны, но и в центре всего мира. И еще. Эта стихия неуправляема. Неизвестно, когда откроется временное окно, в какую эпоху и кому оно откроется. Во всяком случае, все ранние открытия окончились трагически для тех, кто полюбопытствовал неизведанным. Поэтому я предлагаю. Всю информацию засекретить. Второе — гостиницу выселить и поставить круглосуточную охрану. Но мне думается, что завтра нас всех отстранят от этого дела и возьмут подписку о неразглашении, хотя мы могли бы многое сделать, будь все это в нашем распоряжении.

Все молчали, понимая, что я прав. В нашем распоряжении оказалось нечто, на что завтра же наложит лапу верховная власть, а что будет дальше, одному Богу известно. А вот только ли Богу? Может быть его антиподу?

Тишина продолжалась недолго. Все вздрогнули от громкого стука двери и не менее громкого голоса, раздавшегося от двери:

— Господа, мсье Андре сгустил краски. Не так страшен черт, как его малюют, — сказал веселый Велле Зеге Вульф, по-хозяйски расположившись в торце большого стола для заседаний.

— Кто вы такой? — спросил возмущенный Банкир. — Кто вас сюда пустил и откуда вы знаете нашего сотрудника? — и банкир посмотрел на меня с тенью подозрения.

— Я тот, кто выполнит все ваши желания, — просто сказал Вульф.

— Вы что, господь Бог? — саркастически спроси Чекист.

— А, может, вы и есть тот самый главный мафиози из бывшего Союза? — рассмеялся Мент.

И только Корепан ничего не сказал, прикидывая, насколько можно верить этому фраеру, который возомнил себя если не Господом Богом, то его заместителем.

— Ну, что вы, — засмеялся Вульф, — я просто тот, который захотел стать человеком. И не просто человеком, а счастливым человеком. И я хочу сделать счастливым весь мир. Я знаю ваши желания и выполню их. Я выполню желания всех людей. Зачем тянуть время, пытаться что-то вам объяснить и уверять, что это так и будет. Лучше включите телевизор и послушайте, что там передают.

Я кивнул головой, и Банкир включил большой тоненький телевизор, висящий на стене. На экране диктор торжественным голосом читала указы президента:

— ...в интересах развития финансовой системы страны назначить председателем Центробанка Банкира из города Энска; министром внутренних дел начальника управления внутренних дел Энской области; директором ФСБ начальника управления ФСБ по Энской области. В целях децентрализации государственной власти перенести столицу из города Москоу в город Энск. Президент Федерации, мая такого числа и такого-то года.

Корреспондент:

— Господин Президент, ваши последние указы произвели эффект разорвавшейся бомбы в болоте. Что вынудило вас принять такие сложные решения?

Президент:

— Знаете ли, жизнь стала скучна. Пятнадцать лет одно и то же. В других странах президенты работают по два срока и сроки эти исчисляются четырьмя годами. Вот и я захотел разнообразить жизнь и сделать что-то такое, чтобы меня люди запомнили.

Корреспондент:

— Народ всегда был неблагодарен к своим правителям, он помнит только жестоких диктаторов, тех, кто убивал и унижал. Тогда он боготворит таких руководителей и сам рвется на плаху с чувством огромной благодарности за то, что его дети останутся сиротами и будут носить гордое звание члена семьи врага народа. Вы же это знаете сами.

Президент:

— Да, я это знаю и очень хотел поступить точно так же, но какая-то нечистая сила приказала мне быть добрым ко всем людям, и я ничего не могу поделать. Мне приснилось, что ко мне пришел некий человек, который называет себя Велле Зеге Вульфом и сказал, что увековечит мое имя во всем мире, если я переведу столицу в Энск и сделаю главными начальниками средних начальников из этой области. А иначе меня забудут на следующий день после того как он уйдет, а я отрекусь от президентского кресла. И я обещал ему, что через неделю будут назначены новые президентские выборы, и все партии смогут зарегистрироваться и принять в них участие. Нужно что-то делать, чтобы в нашей жизни не было застоя и людям хотелось жить, хорошо жить и что-то делать для этого.

Корреспондент:

— Большое спасибо, господин Президент, и еще один последний вопрос. Получит ли народ счастье от реализации ваших последних указов?

Президент:

— Народ получит то, что он заслуживает. А наш народ заслужил своих правителей и своей жизни. Да и кто собирается его спрашивать? Ему с три короба наврешь, ему покажешь медный грош и делай с ним что хошь. Не мои слова, но кто-то из старых мудрецов верно определил систему власти над народом.

Корреспондент:

— Мы передавали срочное интервью по поводу новых указов Президента страны. Гениальность этих документов покажет время, а в самое ближайшее время мы проинформируем вас о всенародной поддержке наимудрейших решений нашего лидера.

В кабинете Банкира все молчали. Пауза стала затягиваться до неприличия, как вдруг раздался телефонный звонок в пиджаке у авторитета Корепана. Он достал телефонный аппарат, посмотрел на номер звонящего, изобразил улыбку номер четыре и медовым голосом произнес:

— Здравствуйте любезнейший Петр Спиридонович, как вы поживаете...

Внезапно улыбка сошла с его лица. Оно стало суровым и властным, как у ефрейтора, которому вручили в руки судьбу целого государства. Гены гениальности сразу проснулись и набросали план действий на ближайшую тысячу лет.

— Понял, — сказал железным голосом Корепан, — сходняк назначаю на послезавтра в Энске, предупредите братков из зарубежных кланов. Мы будем жить по-новому, я этот вопрос утрясу прямо здесь с членами правительства. А вы, господа чего так сидите, как будто хотите заныкать новые назначения. Хозяин, давай, мечи на стол все, что у тебя заготовлено для кофе-брейка. А вас, Андрей Васильевич, прошу во главу стола.

По мановению руки Банкира на столе появилась закуска в виде небольших бутербродиков из икры красной и черной, а также янтарной — щучьей, красной и белой рыбы, ветчины и сырокопченой колбасы, корзинок с чищенными креветками и еще много чего было на этом столе.

— Убирай рюмки, — командовал Корепан, взявший на себя руководство столом как человек, который знает много больше других и потому уважаемый за то, что он должен сказать что-то приятное, — за такое нужно пить стаканами, как и положено настоящим офицерам. И только гранеными стаканами.

Простонародные граненые стаканы не нашлись, зато нашлись шестигранные стаканы для воды чешского стекла емкостью двести грамм. Как бы граненый стакан, но стилизованный по-современному. В стаканы чуть не дополна был налит фирменный американский коньяк "Хеннеси".

— И вы, как вас там, тоже присоединяйтесь, — широким жестом Корепан пригласил Велле Зеге Вульфа к столу. — Итак, за здоровье дорогого Северцева Андрея Васильевича. Счастья ему и здоровья. И мы, здесь все собравшиеся, даем слово поддерживать его во всех делах и начинаниях. До дна!

Круглые глаза собравшихся за столом говорили о том, что они вообще ничего не понимают. Кто этот отставной пограничный полковник, чтобы министр внутренних дел и директор федеральной службы безопасности поднимали за него тост и пили полный стакан дорогого напитка, который пьют только наперстками. Какие-то лейтенантские воспоминания вспыхнули в их глазах, но быстро погасли, потому что они уже стали воспринимать как факт, что службу они начинали с подполковников, так же как начинают службу сынки высокопоставленных чиновников.

— Ну что вам непонятно, — рассмеялся Корепан, — через неделю нынешний президент подает в отставку, а своим преемником назначит Андрей Васильевича. За будущего президента!

И тут внезапно прозревшие участники совещания, знающие, что организованной преступности известно все и заранее, в унисон прокричали троекратное "ура! ура! ура!", одним махом выпили по стакану "Хеннеси" и полезли с поздравлениями ко мне.

Я исподтишка показал кулак Вульфу и заметил его саркастическую ухмылку, с какой он принимал посетителей в московской фирме по исполнению желаний.

Затем начались поздравительные звонки подчиненных Мента, Чекиста и Банкира, и я посчитал необходимым по-английски покинуть это заседание.

Глава 36

Мы вышли из банка и пошли по улице.

— Честно говоря, — сказал я, — мне казалось, что мы распрощались навсегда и я собирался вернуться к своей прежней жизни. Возможно, даже сел бы за письменный стол и стал писать книгу каких-нибудь воспоминаний, напоминая то, о чем люди давно уже забыли.

— Я тоже подумал об этом, — сказал Велле Вульф, — и решил тебе помочь. А, кроме того, мне захотелось пожить жизнью простого человека и, представь себе, мне это в какой-то степени понравилось. Правда, нравы у вас какие-то звериные, но жить можно. И я помогу тебе выправить дурные нравы у людей так, чтобы они были образцом поведения.

— Это бесполезная трата времени и нервов, — сказал я, — никому это не удавалось и не удастся нам. Может быть, за тысячу лет произойдут какие-то изменения, но никак не раньше.

— Вы заблуждаетесь в своем нежелании сделать что-то хорошее для людей, — сказал Вульф, — любой родитель знаком с главной воспитательной истиной — кнут и пряник. Таким способом воспитывают всех. Даже слонов. У вас по этому поводу есть много смешных анекдотов, подтверждающих эту истину.

— Расскажите хоть один, — предложил я, лихорадочно вспоминая хоть один анекдот, связанный с воспитанием по методу кнута и пряника.

— А вот, пожалуйста, — оживился Велле Зеге Вульф. — В цирке укротитель спрашивает: Кто умеет разговаривать со слонами? Встает один мужичок, идет на арену и что-то шепчет в ухо слону. Слон согласно мотает головой. Мужичок снова что-то шепчет, и слон отрицательно мотает головой. Все ошеломлены, в том числе и дрессировщик, потому что он хотел показать свое умение разговаривать со слонами. А что такое сказали слону? — громко вопрошает укротитель. А я спросил, знает ли он меня, — сказал мужичок, — и слон помотал головой, типа, говорит, что знает. Тогда я его спрашиваю, а не хочет ли он кирпичом по яйцам? — засмеялся мужичок, — и слон ответил, что не хочет. Вот вам и народный фольклор. Или пословицы ваши. За одного битого двух небитых дают.

— Да ладно, миролюбиво сказал я. — Битье — это не метод воспитания. Как у нас говорят. Битьем да клятьем многому не научишь. Не корми калачом, да не бей кирпичом. А в старой армии в офицеры не мог выйти тот, тот кто был порот. У того гордости и чести нет. И сдается мне, что ты опять страну мою в яму какую-нибудь затащить хочешь. Сколько правителей не было, а все кончали ямами да проклятьями. Дай уж нам пожить умом своим, а не тем, что нам со стороны несут.

— Все правильно, — подхватил Вульф, — я и хочу, чтобы вы жили умом своим и что вы задумали, все у вас и получилось.

— Нет, нам такого не надо, — твердо сказал я, — медовая жизнь скоро станет приторной, пусть уж все идет так, как идет.

— Что вы за существа такие — люди, — сказал Вульф, — все-то вам не так и эдак. Я сейчас врач-диагност и скажу вам ваш диагноз: вы сами не знаете, чего вы хотите. Когда Моисей водил свой народ по пустыне, Бог сыпал с неба манну, чтобы люди не страдали от голода. И возроптали тогда люди и попросили мяса. И посыпались с неба перепела, и переели люди мяса, и снова стали Бога ругать, что нет разнообразия в пище, и плюнул тогда Бог на людей и предоставил им возможность жить так, кто как может. И вы хотите так же?

— Да, и мы хотим так же, — сказал я и пошел домой, приглядывая за тем, чтобы он не поперся за мной.

Глава 37

— Что за странные люди живут в этой стране, — думал я. — В других странах почитают за счастье, если кто-то им поможет. И дружок мой новый, с которым мы не худо покуролесили в свое время, тоже хочет остаться один. Домой пошел, семья его там ждет.

Совсем недавно в этом мире была большая война. Один мой протеже вздумал тягаться со всем миром. Типа, ты да я да мы с тобой оба с Простоквашина, у тебя и меня рожа поцарапана. Так вот, он подумал, что я на его стороне и что мы с ним одолеем весь мир. А мне-то зачем весь мир одолевать? У меня весь мир и так под ногами. Решил я посмотреть, что у него получится без меня. Посылал я ему намеки разные, приметы и прочую дребедень, чтобы человек задумался. Не помогло. Так ведь и народ его как один встал за его идею пограбить другие страны, увеличить до бесконечности lebensraum, и чтобы жители других стран были у них рабами на плантациях. И что характерно. Если вместо немцев был бы другой народ, то и он бы поступал точно так же, как и немцы. И немцы были бы таким же угнетаемым народом, подлежащим полному уничтожению как вы и евреи. Разницы совершенно нет никакой.

Вот, например, страна, в которой я сейчас нахожусь. Вместе со всем миром приложила свою руку к уничтожению германского фашизма. В одиночку ее Гитлер бы задавил. Человеческие и материальные ресурсы не бесконечны. Другой мой протеже, который оказался в победителях, сам был не прочь повластвовать над всем миром. У него даже лозунг такой был "Пролетарии всех стран соединяйтесь", а в столице вашей заседал Коммунистический Интернационал, сеющий зерна коммунизма во всех странах мира. Они даже секс хотели запретить, чтобы размножаться беспорочно святым или коммунистическим духом. Партия сказала — надо и баба взяла и родила! Кого нужно, того и родит, а мужик добытчиком будет, пусть добывает уголь или дрова, или его тоже заставить рожать беспорочно. Чтобы демография в стране не хромала. И с демографией тоже нужно разобраться. Судя по всему, они и ее считали продажной девкой империализма, которая им постоянно гадит. По историческим меркам прошло совсем немного времени с той последней войны и народ, и правители забыли о том, что кто-то помогал им и все уже считают, что это они в одиночку победили во всей войне, а весь мир старается отнять у них победу. Так всегда бывает, когда готовятся к новой большой войне.

Мой протеже с чего начинал? С того, что они проиграли в прошлой большой войне и нужно было поквитаться с победителями и обидчиками. И весь народ, испытывавший нужду, как-то повеселел от мысли, что есть возможность поквитаться теми, кто их унизил. И в этой стране пропаганда довела народ до осознания обиженности за то, что кто-то другой пытается сказать, что и он тоже воевал в той войне и его вклад в победу не менее значим, чем у бывших союзников. Все возвращается на круги своя и мне пришлось явиться к нынешнему правителю и сказать, чтобы он не задерживался у власти. Вроде бы понял. А я поживу жизнью простого человека. Возьму отпуск на какое-то время. Я даже не помню, когда я был в отпуске. По-моему, не был ни разу. Я Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, самый знаменитый в области диагност, иду домой и буду в отпуске.

Глава 38

Я позвонила к себе в библиотеку и сказала, что приболела. Заведующая наша дама добрая без слов разрешила мне остаться дома, а меня подменят другие девочки.

Знания в нашей стране не особо ценятся, поэтому хранители знаний получают нищенскую зарплату. Я представила, что я сижу в подземном переходе и пересказываю все книги, которые прочитала за свою жизнь. Мне кажется, что я зарабатывала бы за день столько, сколько я получаю за месяц и у меня была бы благодарная аудитория, толпившаяся в переходе и слушающая рассказы о нашей истории или детективы и приключения иностранных писателей, которых у нас сделали классиками.

Когда я была маленькой, у нас в доме постоянно работал громкоговоритель городской радиосети. Там передавали новости, рассказывали сказки, делились секретами домашнего хозяйства и передавали сигналы тревоги на случай войны. Особенно нам нравились детские радиоспектакли, которых было множество, и мы с детства знали многих писателей и представляли все, что они написали.

Иногда наша заведующая обращалась к нам с просьбой помочь начинающим писателям в прочтении их произведений и оценке с художественной точки зрения. Один рассказ я взяла с собой и читала его, пока готовила обед.

История одного Принца

История эта произошла давным-давно, когда царство, в котором служил Принц, было империей, а граждане империи были братьями, выжидавшими, когда можно приступать к дележу всего нажитого для безбедной и беззаботной жизни.

На гербе у Принца были вышиты золотые лилии на зеленом фоне, и поэтому он занимался порубежными делами, охраняя границы своего государства.

Вероятно, от того, что все время Принц находился вдали от больших городов, уничтожающих и пережевывающих все живое и неживое, он был скромен и нежен в общении с людьми и с самой природой. Многие люди принимали это за слабость Принца, но они быстро раскаивались в своем заблуждении, когда дело касалось интересов границ.

— Боже, — молили они, — сделай так, чтобы этот зверь всегда оставался добрым и нежным Принцем, при появлении которого начинают петь птицы и распускаться цветы.

Иногда, когда выдавалось свободное время, Принц любил гулять по огромному полю, украшенному цветами. Весной на поле цвели сочные тюльпаны, затем их сменяли пионы, которые на родине Принца называли "Марьины коренья", а затем распускались разноцветные хулиганки-саранки, напоминающие причудливые колокольчики. Эти нежные цветы так и манят прикоснуться к ним и понюхать тонкий аромат. Но тот, кто прикоснется к ним, обязательно испачкает свой нос в яркой пыльце и все люди начинают смеяться: посмотрите на него, он нанюхался саранок!

Где-то в середине лета Принц увидел в поле Принцессу из соседнего княжества. У ее отца был такой же герб с золотыми лилиями, но на красном поле. Такие гербы были у суровых людей, которые выходили на битвы с полчищами врагов, а в мирное время в своих замках готовились к ратным подвигам, пожиная плоды предыдущих побед.

Принц уже давно заметил, что в один с ним день кто-то гуляет на его любимом поле, но Принц никогда не приходил в одно и то же время, поэтому сегодняшняя встреча была совершенно случайной, хотя Принцу очень хотелось увидеть обладательницу маленьких туфелек с серебряными блестками, которые он находил около следов.

Как воспитанный человек, Принц снял шляпу и вежливо поклонился Принцессе, испросив разрешения быть рядом, чтобы не досаждать своим присутствием такому прелестному созданию.

Девушка молча кивнула головой, и пошла в необъятную даль поля, жестом пригласив Принца следовать за собой.

О чем разговаривали Принц с Принцессой, остается тайной до сегодняшнего дня, но только каждый день в определенное время Принц во весь опор мчался на своем скакуне к полю, где его уже ожидала Принцесса. И они снова уходили в поле, взявшись за руки.

Их лошади спокойно паслись вместе недалеко от дороги. Издалека можно было видеть, как одна из лошадей высоко вскидывала голову, как бы рассказывала что-то интересное. После этого другая лошадь так же вскидывала свою голову, как бы смеялась над рассказанным или выражала свое удивление.

Один день сменялся другим днем, и никакие капризы погоды не могли удержать Принца и Принцессу от ежедневных свиданий.

Однажды утром наступила осень, окрасив в багряные тона листья деревьев и освежив утренний воздух до такой степени, что от утренних туманов поле казалось настолько маленьким, что на нем не оставалось места погулять.

В этот день Принцесса сообщила Принцу о том, что ее отца переводят в другой замок, и она будет вынуждена уехать вместе с ним в края далекие и негостеприимные. Она с тяжелым чувством уезжает и обещает всегда помнить своего Принца, надеясь на то, что только Бог поможет им снова встретиться когда-нибудь.

— Не уезжай, — сказал Принц, — я сегодня же пойду к твоему отцу и попрошу у него твоей руки. Он благородный человек и не позволит страдать любящим сердцам. Я достаточно обеспеченный человек, чтобы составить для тебя достойную партию.

— Спасибо, мой Принц, — ответила Принцесса, — я с радостью буду твоей женой, но только в том случае, если ты поедешь вслед за мной в то место, где находится новый замок моего отца. Здесь, среди этих диких людей, я не хочу оставаться.

Принц всегда был человеком долга. Сейчас в нем боролись чувство долга перед родиной и чувство долга перед любимой девушкой. Любое решение будет трудным.

— Моя Принцесса, — сказал Принц, — свой выбор я уже сделал, предложив тебе свою руку и сердце. Выбирай сама. Ты прекрасно знаешь, что за тобой я поехать не смогу, а ты можешь остаться со мной. Возьми моего почтового голубя и напиши с ним ответ.

Круто повернувшись на каблуках, Принц подошел к своей лошади, легко сел в седло и рысью поехал к городу.

Около города его нагнал почтовый голубь. В контейнере на лапке Принц нашел записку со словами: "Не знаю".

Прямо на окраине города находилась большая корчма, куда собиралась местная знать, чтобы отметить какое-нибудь событие или обсудить городские новости.

Въехав в корчму, Принц поставил на дыбы лошадь, позволив ей опустить ноги на первый попавшийся стол.

— Корчмарь, — громко крикнул Принц, — пива мне и моей лошади!

Намерения Принца были настолько серьезными, что все снова увидели в нем зверя, с которым опасно связываться.

Слуги проворно принесли поднос с пивными кружками для Принца и ведро пива для лошади.

Выпив пиво и вытянув нагайкой по спине чересчур любопытного горожанина, Принц в хорошем настроении выехал на улицу. Весь кабак тихо наблюдал за тем, как на покачивающейся лошади сидел покачивающийся Принц.

Глава 39

Вот что можно сказать по поводу этого рассказа? Я даже затрудняюсь. Хотя, с другой стороны, я поддерживаю Принца. Он влюбился, предложил руку и сердце, а избранная им сказала, что посоветуется с папенькой, а уж папенька решит, как им дальше жить и пристроит Принца к тепленькому местечку, и будет ее муженек прилипалой к медовому бочонку. Но Принц не такой. Он самостоятельный и знающий себе цену военный человек. Он не станет с кем попало есть и пить, и будет один, чем вместе с кем попало. Как я здорово сформулировала, но все-таки, мне кажется, что эту истину высказал кто-то из древних. И тот древний был поэт, причем он молод даже сейчас через пятьсот лет после своей смерти. А вот, как вы оцените этот рассказ?

У попа была граната

Отец Серафим, священник нашей сельской церкви, небольшого роста, как водится, у священнослужителей, рыжеват волосом, голос имел ласковый, и был сравнительно подвижным для его шестидесятилетнего возраста.

В приходе отец Серафим служил давно, и поговаривали, что хотели его по должности повысить, но он отказался, сославшись на то, что не станет покидать могилы жены своей и сына, безвременно погибших.

Лет двадцать назад сын отца Серафима нашел в лесу ручную гранату и принес домой показать родителям. Серафима как раз не было дома, взрыв он услышал из церкви и сразу побежал домой, как будто Господь его вразумил о несчастье в его доме.

С тех пор отец Серафим жил один, став жестким радетелем детского воспитания в селе. Не все из родителей могли с чистым взором пройти мимо отца Серафима, а дети постоянно сопровождали священника по селу, на ходу обсуждая маршруты походов и работы кружка детского творчества.

С этого кружка все и началось. Кружок вел учитель рисования сельской школы, но занятия проводились при церкви. Во время занятий учитель и отец Серафим рассказывали детям о библейских историях, которые нашли отражение в творчестве величайших художников мира. Дети рисовали орнаменты, пейзажи, делали росписи крашенок и постепенно из среды учеников начали проявляться таланты, чьи произведения высоко ценились не только в епархии, но и успешно продавались в художественных магазинах, принося небольшой доход на содержание кружка.

Отец Серафим знал заповедь о невозможности одновременного служения Господу и Мамоне, но учитель уговорил его создать на базе кружка общество с ограниченной ответственностью и реализовывать художественные произведения не подпольно, а открыто, принося налогами пользу государству, зарабатывая деньги на зарплату художникам и развитие художественного промысла.

Прав был учитель во всем. Но он забыл, что с 1917 года государство уничтожало частное предпринимательство. Сейчас, декларируя переход семимильными шагами к рыночным отношениям, оно с усмешкой посматривает, выживет ли предприниматель от государственного и криминального беспредела. Поэтому и иностранные предприниматели не хотят деньги в Федерацию вкладывать. Они знают, что если не государство, то криминал их обует по всей форме и со всех сторон.

Только начали работать в полную меру, так сразу, как по наводке из регистрационных органов, приехали рэкетиры и потребовали долю. Пожаловались в стражу, как будто дополнительную бригаду рэкетиров вызвали. Ни сан, ни церковь не помогли. Дали сроку три дня, иначе и мастерская вместе с церковью дымом пойдут.

Когда шестисотый "мерс" с бригадой выезжал из села, на околице стоял и махал рукой отец Серафим с наливающимся кровоподтеком под левым глазом.

— Что, козел, деньги нашлись? — высунулась из окна бритая голова без затылка.

— Нашлись, нашлись, — сказал отец Серафим, и быстро перекрестившись, что-то сунул в полуоткрытое окно.

Расследование показало, что в "мерседесе" взорвалась граната Ф-1, "лимонка", осколки которой размером с фалангу пальца летят на двести метров, порубив пять человек и повредив имеющееся у них оружие.

Судя по осколкам, качеству взрывчатого вещества, взрывателя, граната была изготовлена в период 1940-1942 годов.

Свидетелей происшествия не было.

Глава 40

По этому рассказу я сама скажу. Правдивый рассказ и я не осуждаю отца Серафима за то, что он сам устроил земной и божий суд притеснителям людей. Божий суд, это так, к слову пришлось. При отсутствии суда законного от власти, в силу вступает суд народный, земной, по справедливости. А справедливость и законность понятия совсем разные. При империализме не допускалось никакого выражения мнения, отличного от царского. Слово сказал — на каторгу. Два слова сказал — на эшафот. Совсем как сейчас. Вот и рванул котел в 1917 году. Все революционеры по тюрьмам сидели, дружков своих из уголовников привели на высокие посты и стала власть наша полуголовная, она и законы уголовные сделала такими, чтобы преступника не обидеть, а законопослушного гражданина поставить в такое положение, как мужика на зоне или как другого зэка более низкого кастового положения. То ли отпущенные, то ли опущенные. Поэтому уголовные преступники всегда были социально близкими для власти и даже в лагерях помогали власти бороться с политическими оппонентами, уничтожая их физически и морально.

Раньше у нас говорили, что в стране историй много, да только вот Шекспиров на них не хватает. Был у нас один Шекспир по фамилии Солженицын и того затравили, а потом и вообще из страны выгнали. Выпнули. Зато сейчас Шекспиров много, да только никто их не слушает. Вернее, слушают, но только тех, кто пишет, что власть здесь ни при чем. Вот все так и есть, нищета, беспросветная серость, но в том повинны сами люди, а не власть. Власть, мол, пришла от Бога и трогать ее нельзя. Попов поставили под государственную охрану, майоры и капитаны охраняют духовных особ, а они в качестве небожителей катаются на дорогущих иномарках и посылают в разные стороны представителей власти. Зато главные попы все проповедуют, что нескромно заглядывать в карманы скромных священнослужителей и интересоваться, на какие шиши они приобретают такие дорогие автомашины.

А вообще-то это все мелочи по сравнению с тем, что представляет из себя жизнь одного человека. Вот мне, например, более интересно, придет ли ко мне мой новый знакомый, с которым я познакомилась вчера. Ушел неизвестно куда и не сказал, когда придет. Доктор-диагност. А ведь он и вправду диагностирует всех людей и говорит им то, что им нужно. Мне кажется, что он специалист по человеческой душе. Это самое главное. Можно человека осыпать золотом, но если у него черная душа, то и золото это пойдет на черные дела и принесет людям столько вреда, что лучше бы его этого золота лишить, но кто его лишит. Это все от Бога, а лишить его всего может только тот, кто с Богом не якшается. Господи, прости меня за такие грешные мысли.

Давно я так не бежала с работы. Нужно было в магазин зайти, купить продуктов, чтобы приготовить настоящий ужин, ведь мужик с промысла придет, его кормить нужно. И что я как невеста на выданье с такой тревогой и волнением жду человека.

Непрошенная слеза выбежала из женского глаза, заставив вспомнить утерянную семью. Говорят, что время лечит. Не лечит оно, просто оно стирает то, что было, как история стирает в песок ранее цветущие города и страны и только археологи что-то открывают, заставляя людей думать о том, что ничего не вечно и только жизнь способствует развитию и процветанию другой жизни.

Электрический звонок заставил ее вздрогнуть, она опрометью метнулась к выходу, открыла дверь и бросилась на шею к стоящему там мужчине.

— Володя, — шептала она и плакала то ли от радости, то ли от прошедшего горя, то ли от того, что необъяснимо никакими теориями.

Мужчина обхватил ее рукой за талию, приподнял, внес в квартиру и аккуратно прикрыл за собой дверь. Катерина висела на нем и казалось потеряла ощущение реальности, к которой ее вернуло шипение на кухне и доносящийся запах подгорающего лука в сковороде. Высвободившись из объятий, она унеслась на кухню и на ее лице не было никаких следов слез и страданий. У плиты стоял человек со счастливым лицом и было ясно, что то, что он приготовит, будет необычайно вкусно и полезно тому, для кого все это готовилось.

— А я отпросилась с работы пораньше, — торопливо говорила Катерина, — иди мой руки, возьми розовое мыло, оно очень хорошо мылится и запах от него приятный, а у меня будет гуляш из говядины и макароны. Написано, что итальянские, но итальянские едят итальянцы, а мы едим всякую ерунду, думая, что это произведено в Италии. Как у тебя прошел день? Ты что больше любишь, вино или водку? Если хочешь, то у меня есть и коньяк. У меня есть маленькие огурчики, сама мариновала с чесноком и другими специями, держу на праздник, а сегодня праздник и есть.

Глава 41

Я испытал все. Не было такого приключения, в котором бы я не участвовал; не было такого злодейства, к которому бы я ни приложил руку; не было такого мошенничества, к которому бы я не был причастен; не было такой сволочи, которая бы не числилась в моих соучастниках; не было такой трагедии, в которой бы мне не отводилась если не самая главная, но не второстепенная роль, но вот такого чувства, какое я испытываю сейчас, намыливая руки розовым мылом и слушая то, что говорит эта, вчера еще незнакомая женщина, у меня не было никогда.

Я перепробовал все, что есть съедобное в этом мире. Мои друзья-китайцы говорят:

— В мире нет несъедобной пищи — есть плохие повара. Мы едим все, что шевелится, что не шевелится, мы расшевелим и съедим.

А здесь, за этим незатейливым столом, накрытым с теплом и уважением, я чувствовал себя намного лучше, чем где бы то ни было.

— Давай водку, — сказал я Кате, — я у вас, в вашей стране, поэтому я должен пить водку.

Какая-то тень промелькнула в глазах приютившей меня женщины, но я не придал этому значения, наливая водку в граненые стопки. Себе — полную, Катерине — половину.

— За счастье, — сказал я маханул водку в рот. По-вашему одним глотком. Огненная жидкость обожгла рот и наполнила его горечью, которая прошла почти что мгновенно. Подцепив вилкой маленький огурчик, я весело захрустел им, чувствуя, как по всему телу разливается, что-то холодное и согревающее.

Катя сидела с поднятой рюмкой и внимательно смотрела меня.

— Ты почему не пьешь? — спросил я.

— Скажи мне, Владимир, — грустным голосом произнесла она, — ты шпион?

Я прямо-таки поперхнулся куском хорошо приготовленного мяса, которое только что с большим удовольствием жевал.

— С чего это ты взяла? — спросил я.

— Ты сам сказал, что ты у нас, в нашей стране, и поэтому должен пить водку, — обреченно сказала женщина.

— Глупенькая ты, — засмеялся я, — я просто очень много поездил и мне приходилось пить всякую разную бурду, за которые дерут бешеные деньги, н ничего не может сравниться с нашей кухней, поэтому я так и сказал. Я тебе как-нибудь расскажу о висячих садах Семирамиды, пирамиде Хеопса, колоссе Родосском и Александрийском маяке, о строителях, которые все это сделали и как мы с ними пили вино на этих стройках...

Глядя на меня, Катерина засмеялась и выпила водку, сразу открыв рот и махая ладошкой как веером, стараясь загнать побольше воздуха в рот, обожженный крепкой жидкость. Я быстро взял стакан воды и дал ей запить.

— Бедная женщина. — подумал я, — ради меня она выпила водку, хотя никогда до этого не пила. Нужно будет ее успокоить и рассказать что-нибудь так, чтобы не беспокоить ее. Конечно, я не буду говорить ей о своем знакомстве с вавилонским царем Навуходоносором Вторым, который для борьбы Ассирией заключил военный союз с Киаксаром, царем Мидии и женился на его дочери Амитис. Вавилон был всегда пыльный и шумный город, продуваемый со всех сторон на голой песчаной равнине, а поэтому приводил в уныние юную царицу, жившую в гористой и зелёной Мидии. Чтобы порадовать свою жену, Навуходоносор приказал возвести висячие сады. О садах сохранились только легенды, потому что они были построены лет за шестьсот до появления на свет Христа, но почему-то историки приписали название садов ассирийской царице Семирамиде, которая жила раньше всех этих событий лет на двести. Да мало ли что я расскажу Кате, она все равно этому не поверит, но будет счастлива слышать мой голос. Женщины любят ушами и закрывают глаза на все, но Катерина женщина бдительная, вот что значит жить при коммунизме, когда каждый человек сначала воспринимается как враг и носитель враждебной идеологии, а затем уже как человек. Вроде бы коммунисты как нехристи должны быть моими соратниками и союзниками, но я всегда их недолюбливал за то, что они могли вонзить нож в спину любому другу и союзнику. Мне их нож все равно, что слону дробинка, но они здорово поработали на ниве уменьшения численности населения земного шара, чтобы не было проблемы с перенаселением.

Мы ели гуляш с макаронами и весело болтали о всяких разностях. Катя немного захмелела и рассказывала новости у нее в библиотеке, а я рассказал, как встречался с главным банкиром в их области и что скоро Энсктаун будет столицей всей Федерации.

— Да ну,— засмеялась Катя, — чтобы столицу сослали в Энсктаун? Ну ты и придумал.

— Точно-точно, — подтвердил я, налив себе еще рюмку водки, — так все и будет. А хочешь, я сделаю тебя самой счастливой женщиной в мире?

— А я и так самая счастливая женщина в мире, — сказала Катерина, — ты лучше сделай счастливыми всех людей в нашей стране.

За что я люблю этих людей, так это за то, что они, будучи обутыми в лапти и шагая за деревянной сохой, пытаются облагодетельствовать и научить чему-то своему весь мир. Как это получилось, не знает никто, но даже евреи, которых в библии назвали богоизбранным народом, много не дотягивают до вас в плане самовозвеличивания и мессианства.

Когда создавали ваш народ, кто-то из ангелов добавил душицы в вашу душу. Вот сказанул, добавить душицы в душу вашего народа. Возможно, что так оно и есть. И тогда, в 1941 году, если бы ваш царь махнул рукой на Запад, то ваши орды смахнули бы всю Европу на португальский берег и в Атлантический океан. Все ваши граждане были готовы наступать и бить врага на чужой территории мощным ударом и с малой кровью. Но все получилось не так. Им пришлось не наступать, а отступать, а к отступлению никто не готовился. Признаюсь, что и я приложил к этому руку, раскидав всюду соблазнов для правителей, которые встали над вашим народом. Это я на одном из митингов выкрикнул, что Сталин это Ленин наших дней. И пошло, и поехало. Два в одном, а потом и три в одном — Маркс-Ленин-Сталин и только изображение Сталина было полным, а у остальных только носы торчали.

— Хорошо, — сказал я, — я сделаю всех людей в нашей стране счастливыми, подарив им нового президента.

И снова Катерина вытаращила на меня свои красивые глаза и замолчала, как бы в раздумье, какой же ей вопрос задать: то ли я карбонарий, то ли народоволец, то ли заговорщик. То ли еще хуже — оппозиционер.

— Да не терзайся ты так, — засмеялся я, — я нашел себе работу, буду имиджмейкером кандидата в президенты. Через полгода новые выборы и этот кандидат живет здесь в Энсктауне.

— Этого не может быть, — категорически сказала Катя. — нашего президента ничем от этой власти не оторвать.

— Ах ты, Фома неверующая, — сказал я, — немедленно включай телевизор, а я пока приготовлю чай. Ты мне позволишь похозяйничать у тебя на кухне?

Чмокнув меня в щеку, женщина убежала в комнату и скоро я услышал слова диктора, передающего указы президента о назначении новых выборов и перенесении столицы в Энсктаун.

Заварив чай, я разлил его в чашки и на маленьком подносике понес в комнату.

— Чай подан, — сказал я и склонился в полупоклоне, поставив чай на маленький журнальный столик слева от диванчика.

— Володя, ты извини меня, — сказала как-то виновато Катерина, — а то я про тебя подумала черт знает что. Я больше так не буду делать. Ты простишь меня?

Столик перед ее ногами и моя улыбка говорили о том, что шутка получилась удачной и что сегодня мы больше не будем заводить разговоров о политике, а я сейчас встану и посмотрю грампластинки, лежащие стопкой у старенького проигрывателя и мы с ней будем танцевать вдвоем, а она будет думать, что мы с ней на Венском бале в Хофбурге и все смотрят на нас, начав с полонеза и во время всего венского вальса. И Катерина в длинном белом платье и с блестящей короной. А в черном фраке и лакированных туфлях. Как все-таки давно я не был на Венском бале.

Глава 42

Я шел и про себя ругал ту ситуацию, в которую попал с первым предложением банка провести расследование по исчезновениям в гостинице "Lissabon". Нужно было сразу отказаться и предоставить это дело кому-нибудь другому. А что, если бы за дело взялся другой, то это что-то бы изменило? Изменило, но только в частностях, а так бы мне пришлось быть статистом, исполняющим приказы правителей: выйти на демонстрацию и кричать: "смерть врагам народа!", иначе меня самого запишут во враги народа и ликвидируют, а всю мою семью будут гнобить как членов семьи изменника родина — ЧСИР. Все мы это уже проходили и все к этому движется, так пусть это остановится раз и навсегда, но под моим руководством. А Вульф непрост, так заворачивает дела, что без него ничего не делается, хотя он как бы ни при чем. И делать мне нечего, придется соглашаться с его предложением. Как оно все получится, я не знаю, но то, что меня ждет кромешный ад, в этом я не сомневаюсь. Что бы я или другой человек ни делал, все мы стремимся вниз, в преисподнюю, потому что правильного говорят, что благими намерения устлана дорога в ад. Поэтому не будем терзать себя думами и догадками, а просто утром проснемся и будем делать то, что будет под рукой. Не будем искать приключений на одно место, на котором человек сидит.

— Папуля, что я тебе сейчас расскажу, — заговорщицки зашептала мне дочь, встретив прихожей. — Мама сейчас пирожки делает с яйцом и луком, нам на кухне делать нечего, чтобы не мешать ей, а мы пойдем ко мне в комнату, и я тебе такое расскажу...

Заинтригованный я пошел за дочерью.

— Так вот, — говорит мне дочь, — мои знакомые привезли меня на дачу. Дачей оказался большой терем из темного дерева с высоким крыльцом и высокой крышей, прямо как в сказках описывается, только темное все, внутри тоже было все обставлено старинной темной мебелью и застелено тоже темными коврами. Я осталась ночевать там, а знакомые уехали. Разбудил меня какой-то шум, я встала, пошла по длинному застеленному ковром коридору и навстречу мне выскочила незнакомая женщина с обезьяним лицом в желтой куртке и вязанной белой шапке. Она громко поприветствовала меня и затянула в кухню. Я спросила, кто они? Она уклончиво ответила, что они приезжают сюда на праздники, а сегодня как раз праздник, показала мне из окна на зеленую лужайку перед домом, на которой несколько незнакомых мне людей разжигали костер и тащили большой чан. Потом эта неприятная женщина налила мне в старинную глиняную чашку какой-то жидкости и сказала, — выпей этот очень полезный чай и отдохни, а чашку мне пустую принеси. Я дошла до комнаты с этим чаем, несколько раз понюхала его и решила не пить, вылила его на ковер и принесла пустую чашку этой женщине. Она сказала, чтобы я шла теперь отдохнуть. Я вернулась в комнату, забаррикадировала дверь, а сама вылезла в окно и побежала от этого дома без оглядки. Не знаю что, но что-то меня сильно напугало. Я бежала достаточно долго, пошел снег, и я прибежала к другому дому, который оказался церковью. В светлой и даже серебристой церкви были люди, от которых я узнала, что бежала несколько дней подряд из дома, в котором меня хотели сварить и съесть. Узнав об этом, я заторопилась из церкви на остановку транспорта, откуда ходили троллейбусы до нашего дома. В троллейбус меня долго не впускали, я пыталась зайти, а меня все время выпихивали. Когда троллейбус уже набрал скорость, я из последних сил подтянулась и оказалась в салоне троллейбуса... и на этом я проснулась. Что бы все это значило?

— Ну, ты и нарассказывала, — рассмеялся я, — а отец твой все это время думал, что это реальные события. Что можно сказать? Это сон-предупреждение. Не доверяй новым знакомым и не езди ни с кем на дачи и на пикники. Обойдешься и без приключений. Тебе сопутствует удача, раз ты вырвалась из терема и успела запрыгнуть в троллейбус. Церковь это к удаче и радости, а поездка, причем удачная, сулит избавление от всех невзгод. Так что, все у тебя хорошо и будет еще лучше. Пошли маме помогать.

На кухню мы пришли к шапочному разбору, не в смысле, что все съедено, а в том, что уже все почти готово. Румяные жареные пирожки высились высокой горкой на широком блюде, еще четыре пирожка дожаривалось в сковороде, шкворча раскаленным маслом.

Я достал их холодильника пакет молока и разлил по стаканам. Вся семья в сборе, и мы с аппетитом налегли на горячие пирожки.

Пирожки, да особенно с яйцом и луком, вещь опасная. Не заметишь, как скушаешь штук пять-шесть и откинешься в блаженном настроении. Все, что ты хотел сказать серьезного, как-то улетучивается и все серьезное становится несерьезным. То есть серьезным оно остается, но не таким, чтобы делать из него трагедию.

-Ну, что, — скала я благодушно, — начинаем семейный совет.

Дочь моя ужасно любит семейные советы. Еще с детства, у нее всегда глазенки загорались, и она становилась не по возрасту серьезной, так как по-взрослому участвовала в решении семейных вопросов.

— Телевизор сегодня смотрели? — спросил я.

— Нет, — сказали мои женщины, — а что там случилось?

— В двух словах не расскажу, лучше посмотрите сами, — и я включил маленький кухонный телевизор. Специально поставил женщинам, чтобы не бегали из кухни смотреть, как без них идут интересные передачи.

По новостям дикторы наперебой передавали судьбоносные указы президента, и я видел, как удивленно вытягивались жены и дочери.

— Ничего себе, — сказала дочь, — а совет будет на какую тему?

— Вы только сильно не волнуйтесь, — сказал я, — но моя кандидатура будет выдвинута на выборы президента страны.

Вероятно, во всех трагедиях и комедиях без безмолвной сцены не обойтись. И мы не обошлись. Первой нарушила молчание жена.

— А это нам нужно? — спросила она.

— А мне стало страшно, — сказала дочь.

— Все правильно, — поддержал я их, — не приведи Бог кому-то оказаться в нашем положении. Сейчас вокруг нас закрутится всякая шушера, которая будет выискивать грязь у каждого из нас и все, что не должно выплескиваться за пределы нашей квартиры, будет полоскаться на всех телеэкранах всего мира. Завтра без моего разрешения никуда не выходить, сначала я решу все вопросы по вашей безопасности.

Глава 43

Из утреннего поезда Энсктаун — Новоэнск, того, что прибыл из Новоэнска, в потоке пассажиров сошел лилипут, или гномик, если хотите, с беленьким козликом. Пассажиры с некоторым интересом оглядывались на них, но, торопясь по своим делам, пропускали их мимо своего сознания, мало ли чудиков есть на нашем свете. Вот, например, придумали свиней одомашнивать, делать из них комнатных животных наподобие кошечек или собачек. И ведь свиньи не подкачали. Стали вести культурный образ жизни, не свинячат, помои не едят, им культурную пищу подавай от всяких там кутюр, к хозяевам очень привязаны, легко поддаются дрессировке, легко моются и расчесываются, копыта чистые, только вот когда срут, то срут помногу и вони производят немеряно. Хотя, чем кормить будешь, такая вонь и будет. Дерьмом будешь кормить, то запах дерьма и будет вокруг. А если отборными пирожными, то пирожными и будет пахнуть во всей квартире.

Вокзал встретил новоприбывших равнодушно. У нас и не такое видали. Вокзал — это государство в государстве. Все в нем есть. Берите любой вокзал.

Огромный вокзал — это как супердержава. С огромным столитровым самоваром, который либо никелировался, либо надраивался до зеркального блеска и отражал в себе всю проходящую мимо жизнь.

Вокзал поменьше — это как перворазрядная держава. Все есть, но самовар поменьше и заварка пожиже. А остальное все то же.

Вокзал еще поменьше — это как страны третьего мира. У них чайник на плите или простой кипятильник, но иерархия все та же, хотя все более выпукло и не так замаскировано, как в супердержавных и перворазрядных вокзалах.

И на маленьких полустанках, где присутствуют всего лишь три-четыре фигуры, но все с той же строгой иерархией.

Для знакомства с новоприбывшими чудиками поспешил Колян, старорежимный бомж, бомжевавший при всех генсеках, а потом и при президентах. Прямо как Талейран или Микоян, переживший всех, начиная с последнего императора (от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича). Но дорогу Коляну заступил представитель закона. Не тот, что в законе, дравшийся за свой титул и сидевший за это в лагере, а тот, который был просто назначен, вооружен и пытающийся получить авторитет при помощи Закона.

— Ты куда с козлом прешься? — грозно сказал страж закона. — Не видишь, что здесь люди ходят? А ну-ка, давай сюда свой аусвайс.

Лилипут полез в карман и достал два орленых паспорта темно-красного цвета.

Страж закона открыл их и стал читать примерно так же, как первоклассник читает свои первые ма-ма-мы-ла-ра-му:

— Гра-ж-да-ни-н Гно-мов Ка-ли-гу-ла, дата выдачи, кем выдан, все на месте. Прописан в гостинице "Энсктаунная" города Энсктауна. Так, второй гражданин Козлов Адольф, прописан там же. Фотографии похожи. Фотография как фотография, козел с рогами. У нас таких много, только не все в своем обличье хотят на паспорт фотографироваться. Извините, граждане, — сказал страж порядка, возвращая паспорта и вытирая пот со лба, — можете следовать дальше.

Уходя к выходу, Адольф Козлов все-таки не удержался и проблеял:

— А за козла ты еще ответишь.

В этот же день в книге учета происшествий вокзального отделения стражи на транспорте была сделана витиеватая запись о том, что постовой младший сержант Сидоров снят с дежурства и направлен в поликлинику стражей на обследование в сопровождении заместителя начальника отделения и четырех постовых свободной смены.

А в психиатрическом кабинете поликлиники стражей состоялся задушевный разговор старенького врача с козлиной бородкой и здоровенным младшим сержантом Сидоровым.

— Успокойтесь, молодой человек. Все в порядке, здоровьем вас Бог не обделил, и я с вами полностью согласен, что все, кто шатается по вокзалам, повсеместно козлы и гномы, — задушевно говорил врач, — но все-таки, вы не почувствовали никаких болей в голове или в глазах, когда рассматривали паспорт гражданина Козлова Адольфа? А вы перед этим не пили ничего такого из рук благодарных предпринимателей или ваших знакомых? Такое бывает, когда начинаются галлюцинации.

— Да ничего я не пил, — начал ерепениться Сидоров, — я вам не вру. Паспорта все честь по чести, я сам в пограничниках служил и паспортов этих навидался, особенно у иностранцев, вот там козлы так козлы. А это нашенские, чистопородные. Козел этот еще проблеял, что я ему за козла еще отвечу. Ну какой же заграничный козел так скажет?

Подмигнув сопровождавшему офицеру, врач елейным голоском сказал:

— Товарищ Сидоров, вы хотите послужить мировой науке и рассказать нам все снова, но только с присоединенными к вам датчикам, чтобы зафиксировать каждый электромагнитный импульс в вашем теле? Вы просто феномен, обнаруженный вашим доблестным командиром.

— Конечно, — сказал довольный Сидоров, — для науки послужить можно, только как это скажется на моей выслуге и зарплате?

— Не волнуйтесь, Сидоров, — ласково сказал капитан, заместитель начальника его отделения, — мы тебе еще премию выпишем за вклад в науку, да и доктора тебя не забудут.

Довольного Сидорова переодели в больничный халат и четыре здоровенных санитара увели его к скорой психиатрической помощи, только-только подъехавшей к черному входу в поликлинику.

— Случай интересный, батенька, — сказал задумчиво врач, — вот вроде бы нормальный человек с виду, а чуть копни, и нате вам заболевание в самом чистом виде. Их ведь сразу не отличишь от всех нас. Да и, по правде сказать, все люди шизофреники, только болезнь эта проявляется у всех по-разному. Один вроде бы гений записной, а на нем клейма ставить некуда — наш пациент. Другой — дурак дураком, дурка по нему плачет, а он стопроцентно здоровый и на нем все и держится. Возьмите вот поэтов наших, такое напишут, хоть святых выноси. Вот мне тут написал один наш пациент:

Завяжите мне руки рубашкой

И заклейте мне пластырем рот,

Виртуально я буду с рюмашкой

И скажу удивительный тост

Про Сократа, Геракла, Сизифа,

Что в палате со мною лежат,

Про врачиху — ужасная фифа,

На меня не поднимет свой взгляд.

Я нормальный во всех отношениях,

Я танцую, пою и пишу,

Даже в белых своих облачениях

Я совсем ни о чем не прошу.

Знаю, просто никто не поверит,

Что я ночью летаю во сне,

Что я взглядом открою все двери

И на улице выпадет снег.

— И что интересно, два раза сбегал от нас, и именно во время снегопада. Стоит, снежинки ловит и улыбается как дурак. Санитары его под руки и в палату, а он доволен как паровоз. А вот как он открыл двери, этот вопрос нами никак не прояснен. Может вы, товарищи стражи, проясните этот вопрос?

Капитан опасливо посмотрел на доктора и стал пятиться к двери, выталкивая в коридор своих подчиненных. Правильно говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. Бывает момент, когда служителей закона не отличишь от преступников, а психиатров от пациентов. Как будто все местами поменялись.

— Вот, поди ж ты, — сказал капитан своим стражам, — не пил, наркотиками не баловался, а крыша поехала, а все потому что что уж сильно реально представил окружающих граждан теми, как он к ним относился. Вы поняли меня? Если к каждому гражданину относиться как к гражданину, а не как к козлу, который цокает копытам и везде гадит, то уж никак не свихнетесь и в паспорте не увидите козлиную морду. Поняли?

— Так точно, — гаркнули четыре стража, испугав людей, задумчиво шагавших мимо поликлиники.

Глава 44

Все психиатрические клиники в стране называют дурками. Или по имени своих основателей. Если говорят про Кащенко, например, то все понимают, что речь идет о февраликах. Вот вы меня спросите, а кто такие февралики? Февралики это те, у которых в мозгах кое-чего не хватает, как в феврале — несколько лет по двадцать восемь дней, а в один год двадцать девять и в феврале всегда не хватает нескольких дней, чтобы стать нормальным месяцем.

В приемном отделении дурки было столпотворение. Скорая не успевала доставлять пациентов с галлюцинациями, а врачи не успевали всех оформлять.

Все пациенты, как сговорившись, говорили о гномиках и говорящих козлах.

Бомж Колян видел, как постовой страж проверял документы у гномика и козла, потом козырнул им и ушел, а козел сказал стражу, что за козла тот ответит.

Водители такси, пятнадцать человек. К одному из них на стоянке у вокзала подошли гномик и козел. Козел сказал, что им нужно в центр и дал пятьдесят долларов. Гномик в машине постоянно ел фисташки и мусорил на пол, а козел курил трубку с таким табаком, от которого глаза слезились. И еще насрал в салоне. И какашки не простые, прямо-таки золотые, в середине изумруд. Когда водитель стал убирать мусор из салона, он заметил их особенности и стал лихорадочно прятать по карманам. Но это заметили и другие водители, которые решили поживиться за счет их приятеля. Завязалась нешуточная драка, каждый старался выхватить у другого какашки и затолкать их в рот. В результате массовой копрофагии все пациенты испачканы в испражнениях козла и многие его съели. Всем назначены промывание желудка и анализ съеденного копроса.

— Николай Петрович, — спросил практикант Петенька, долговязый студент-пятикурсник медицинского факультета местного медицинского университета, — а зачем они козлиные какашки ели?

— Знаете ли, коллега, — сказал старый врач, — копрофагией занимаются тогда, когда в организме чего-то не хватает. Возможно, что этим таксистам не хватало именно козлиного дерьма. Но мы посмотрим результаты анализов и подтвердим или опровергнем наши первоначальные предположения. Кстати, некоторые особо дорогие сорта кофе получают из зерен, прошедших переработку в пищеварительной системе животных и птиц. Так, например, филиппинский кофе сорта "Копи Лувак", получаемый из экскрементов млекопитающего пальмовая цивета, приобретает свой особый вкус и аромат именно в виде дерьма этой циветы.

— Фу, какая гадость, — сказал Петенька и недовольно поморщился.

— Вот вам и гадость, Петенька, — сказал старый врач, довольный произведенным эффектом эрудиции, — а богачи выкладывают тысячи долларов, чтобы испить чашечку дерьма и чем они отличаются от наших пациентов? А вот я вам еще скажу, что в Тибете есть далай-лама, обладающий божественным даром или происхождением своим от Будды, ну, одним словом, он является живым воплощением ихнего Бога на земле. Так вот дерьмо этого далай-ламы вообще ценится на вес золота. Считается, что оно лечит все болезни. И концентрированное дерьмо доступно только высшим сановникам, а людям пониже, как правило, достается седьмая вода на киселе и за большие деньги.

— И это помогало больным? — спросил белобрысый Петенька?

— Об этом история умалчивает, коллега. — сказал старый врач и продолжил запись доставленных больных.

Официант в пивной палатке на площади Маяковского. Гном заказал пива и фисташки, а козел в это время стал поедать герань на одном из столиков заведения. Когда официант замахнулся на козла, чтобы отогнать его, козел ударил его копытом по лбу и обматерил его десятиэтажным матом.

— Я, — говорит официант, — никогда раньше такого мата не слыхивал.

Понятно, травматический синдром, вызванный ударом твердого предмета по лбу. На лбу есть отметина, похожая на копыто.

Двенадцать человек, задержанных по причине драки и копрофагии. Все в один голос утверждают, что были у киоска мороженого, где гном купил десять порций шоколадного пломбира, а козел насрал вокруг него золотыми какашками. Набежавшая толпа стала хватать какашки, запихивать их в рот и драться за обладание другими какашками. В числе дерущихся задержаны три стража, пришедшие для наведения порядка у киоска мороженого. Задержана и продавец киоска, утверждающая, что это ее какашки и она никому не позволит воспользоваться ими.

— Какое-то массовое помешательство подумал доктор и сказал, — Петенька, каждому из пациентов ввести усиленную дозу галоперидольчика, пусть успокоятся, приведут мысли в порядок, а потом будем решать, что с ними делать. Честно говоря, я им совершенно не завидую.

Глава 45

Мы лежали в постели с Катериной, и я был счастлив. Да, я был счастлив. Вы, кто-нибудь, сможете дать определение счастья? Не сможете, потому что что это не подлежит определению. У каждого человека свое счастье. У каждого. У одного крупный бриллиант является признаком счастья, а для другого символом счастья является запах родного очага и ребенок, повисший на шее у отца. Вот что такое счастье. Тот, кто тащится по бриллиантам, скажите мне, и я брошу огромнейший бриллиант в тонну весом на его могилу. Пусть лежит в могиле и радуется величине сего камня.

Возбужденный любовной песней и близостью с предметом моего обожания, голова которого лежала на моей руке, я читал ей стихи одного поэта, слышанные когда-то давно:

За светлячком шагал в тайге,

Путей-дорог не разбирая,

Луна за мной шла вдалеке,

Как будто ничего не зная.

И вдруг я вышел на поляну,

На ней стоял красивый дом,

Он весь украшен вензелями,

Объят спокойным нежным сном

И лишь в одном окне светилась

Свеча на маленьком столе

И девушка в обличье милом

Уже сидела на метле.

В воздушном платье с капюшоном

Глядела трепетно в окно,

Шла на свидание с влюбленным

И дверь раскрылась, как в кино.

Она меня не испугалась,

За руку в дом к себе ввела,

И нежно в губы целовала:

В углу стоит твоя метла.

А мне метла, что конь для строя,

Но без седла и без стремян,

Скорей летим, ведь нас же двое,

Я от любви к тебе уж пьян.

Взлетели резко мы над лесом,

Нога к ноге, рука к руке,

И стал я сразу её Бесом,

Манеры сбросив вдалеке.

И что хотел, то я и делал,

Читал стихи, ласкал её,

Хмелел от вкуса ее тела,

Везде бросал ее белье.

Так прилетели мы на праздник,

Минут на пять лишь опоздав,

И дев там много, телом дразнят,

Себя любви большой отдав.

И что там было, не опишешь,

Какой-то в поле фестиваль,

Как будто лес устало дышит

Устами Тань, Ларис и Валь.

Мы ночью столько танцевали,

Что с места сдвинулась Луна,

И по росе мы все купались,

Чтобы прогнать остатки сна.

Домой вернулись мы с рассветом

И с маху бросились в постель,

Проснусь, узнаю с этикетом,

Как же зовут мадмуазель?

— Как мне хорошо, — шептала на ухо Катерина, — мне никто и никогда не читал стихи, и никто не предлагал заняться любовью так, чтобы это нарушало все нормы, которые внушает нам Государственная Дума и поддерживающие ее во всем попы, якшающиеся с нечистой силой и мнящими себя праведниками во всех делах.

— Как я согласен с вашим Богом, — засмеялся я, — который речёт, что устами младенца глаголет истина. Я очень старый и по сравнению со мной ты действительно младенец.

— Да-да, — засмеялась Катерина, — скажи еще, что ты родился за четыре тысячи лет до того, как появился Христос и ты по возрасту совсем как граф Калиостро.

— Калиостро — это мелкий мошенник, который стал играть крупными картами, — сказал я Катерине. — многие так делают и срывают хорошие взятки.

— А как они это делают? — удивилась Катерина. — Ведь жулика сразу видно.

— Один умный человек сказал, если на клетке со слоном вы увидите надпись тигр, то не верьте глазам своим, — рассмеялся я. — Любой жулик стремится показать себя значимой фигурой. Возьми самое дрянное пиво. И на цвет погано и на вкус противно. Ну, куда такое пиво девать? Да очень просто. Увеличьте цену пива в десять раз, и оно сразу переходит в разряд элитных. То есть самое элитное пиво. Для самых богатых. Вот и сидит этот богатый человек и пьет самое дорогое пиво, морщится, но пьет, марку держит. Так и жулики начинают показывать, что они элита, дворяне, кавалеры и прочее. А уж объегорить человека, который так и желает быть объегоренным, это уже не так сложно. Я Калиостро так и сказал: погоришь ты на этих фокусах, что в конце концов и произошло. Не было у него никакого бессмертия и помер он в тюрьме, из которой не мог сбежать при всей его ловкости.

— Ты разговаривал с Калиостро? — засмеялась Катерина.

— Конечно, нет,— ответил я, — а ты хочешь, чтобы я стал твоим Бесом и взял на настоящий шабаш?

— Меня на шабаш? — засмеялась моя женщина. — Мне нужно намазываться специальной мазью, и мы полетим на метле?

— Это ты своего Булгакова начиталась, — с улыбкой сказал я, — никакой мази не нужно, никаких микстур и волшебных напитков, никаких ступ и метелок. Только твое согласие.

— Я согласна! — торжественно сказала Катерина.

— Тогда поехали, — засмеялся я и крепко ее поцеловал.

Глава 46

Шабаш это древнееврейское слово, описывающее собрание нечистой силы для обрядов и причинения вреда нормальным людям.

Естественно, когда у человека что-то не получается, то причины этого ищутся в нечистой силе. Если все получается, урожай огромный, у животных приплод, мошна набивается, то это все заслуги Бога и божественной силы.

Божественные силы собираются в храмах, а их служители собираются на земские Соборы и принимают судьбоносные решения, избирая своих пап, патриархов, принимая церковные законы и стараясь подмять под себя светскую власть, говоря, что она от Бога, а значит и должна делиться со служителями Бога на земле.

Нечистой силе храмы не положены, но собираться-то она где-то должна. Как пел замечательный бард Владимир Низоцкий, видите, мы и их знаем, "чтоб творить совместное зло потом, поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть". Или вот это: "нету мочи, нету сил, леший как-то недопил, лешачиху свою бил и вопил: дай рубля, прибью не то, я добытчик, али кто, а не дашь тады пропью долото". Это так, шутки, а на самом деле вся ваша нечисть пряталась под лавками, в банях, в овинах, в оврагах, на погосте. Одним словом — полная дискриминация по религиозному признаку. Типа, как оппортунисты или оппозиционеры. И везде травля и угрозы и ругательства:

— Леший тебя задери

— Пошел к дьяволу.

— Катись к черту.

— У-уу, сатана.

— Баба яга.

— Бесово отродье.

А ведь все это несправедливо. Точно так же, как день нравится всем, а ночь не нравится никому. Хотя есть люди, которым ночь нравится, но их не так много.

Здешний мыслитель древности Козьма Крутков говорил по этому поводу:

— Ежели спросят у вас: что важнее — Солнце или Луна, ответствуйте — Луна. Ибо Солнце светит днем, когда и без того светло, а Луна — ночью.

И он прав.

Где-то я уже читал даже стихи про ночь:

Мне ночь не нравится,

Она без звука несет в себе людей,

Как будто речкою струится

По тонким тропкам заводей.

И яркий свет убрать не может

Для всех налитой черноты

Она и в душах, липнет к коже,

Меняет чувства и черты.

И так мы ждем всегда рассвета,

Стремясь увидеть вновь себя,

И первый встречный с сигаретой

Вдруг улыбнется вам любя.

Мы не вмешивались в религиозные представления выращенного земного населения, до всего они доходили сами и сами же они классифицировали все божество, а их инквизиторы классифицировали темные силы.

В библиотеках борцов с нечистой силой описываются ночные полёты ведьм по воздуху для вызывания гроз и ливней и для лишения людей солнца, луны, звезд, чтобы весь мир погрузился во тьму. Даже сказки об этом писали, как крокодил проглотил солнце.

У древних славян чародеи и колдуны разъезжали на животных: на волках, на медведях, на свиньях, на кошках, на козлах.

Затем фантазия людей стала приписывать нечистой силе способности летать на мётлах, кочергах, ухватах, лопатах, граблях и палках.

Известные всем ведьмы и Баба-яга летают в железной ступе или котле. Перед полетом ведьмы мажут себя волшебными мазями, брызгают водой, вскипяченной вместе с пеплом купальского костра, творят заговоры и т.д.

Самоорганизацию нечистой силы придумали христиане, которые в нечистой силе нашли своих врагов. Многие народы и государства, не имевшие врагов, погибли и исчезли от рук врагов, которые появились внезапно и захватили то, что им не принадлежало. Так и церковь. Зачем она нужна, если нет нечистой силы? То-то и оно. И церковь расписывала нечистую силу разноцветными красками, поощряя писателей и художников рисовать геенну огненную, в которую будут отправлены все грешники. Так и шабаши были описаны христианами.

Наиболее известными местами для сборища ведьм и прочих чародеев считаются Лысая гора у Киева, где некогда стояли главные кумиры славян, Бабьи горы y чехов и словенцев, гора Шатрия у литовцев, вершина горы Брокен, гора Блокула в Швеции, Блоксберг, Шварцвальд у германцев и другие.

И время сборищ приурочено к старым языческим праздникам. У славян это на коляду, при встрече весны и в ночь Ивана Купалы. У немцев в первую майскую ночь — Вальпургиеву ночь.

На своих сборищах-шабашах ведьмы докладывают Сатане о больших и малых злодеяниях и утверждают планы на очередной период. Нерадивых ведьм тут же наказывают физически. Одним словом, типичный партийно-хозяйственный актив коммунистических времен.

Затем начинается фуршет. Волшебным путем между рогами большого козла зажигается огонь. Как это делается, никто не знает, но огонь не обжигает и все очень похоже на схождение благодатного огня, иначе бы козел сгорел.

От этого огня зажигаются факелы для освещения всего шабаша. Все гости при свете факелов едят лошадиное мясо, из коровьих копыт и лошадиных черепов пьют различные напитки. Затем танцы чертей и ведьм под джазовый оркестр волынок из лошадиных голов и скрипок со смычками из кошачьих хвостов. Как говорят "свидетели", на месте плясок остаются коровьи и козьи следы.

Как в пионерских лагерях, все торжества заканчивает большой костер, так и на шабаше производится сожжение козла, чёрного быка и чёрной коровы.

И под занавес праздника начинался групповой секс. Как говорят летописи, кто кого сгреб, тот того и облагодетельствовал.

Все это воплощалось в праздниках древних славян и осталось в памяти народа и по сей день, несмотря, что это вытравливалось в течение многих веков. Но то, что заложено в гены, не вытравишь никакой кислотой.

Но все это сказки и сказками останутся. Все шабаши совершаются телепатически. В определенный день и час все сливаются в едином поцелуе, находясь за тысячи миль друг от друга и общее сознание узнает, что и где происходило и как к этому относиться. Это доступно только избранным, и они переживают в себе все то, что происходило на литературных шабашах и никто не мог отрицать, что он летал на Лысую гору, не пил вино из черепов, не кружился в плясках на поляне при свете мерцающих факелов и не обладал телом той, которую он желал и о ком мечтал.

Когда я оторвался от губ Катерины, она еще долго не открывала глаза, а потом сказала:

— Володя, ты просто не представляешь, где я сейчас была и что делала, — и она счастливо уткнулась в мое плечо.

Я бы да не представлял, чем мы там занимались? Для непосвященных это нечто, а для нас это уже обыденное дело, все как на службе, и мы тоже давно стали чиновниками тайной службы на планете Земля.

— Ты там была одна? — нежно спросил я.

— Одна? — возмутилась Катерина. — Я там была с тобой, и ты был самый главный!

Я целовал ее и думал о том, что поставил перед собой амбициозную задачу, и я ее выполню. Для меня нет невыполнимых задач, но насколько я могу быть в уверенным в кандидате Северцеве Андрее Васильевиче? Он человек твердый, раб принципов, а вдруг он на переправе скажет, что его Боливар устал и он поворачивает назад? Вот для этого и существуют проверки и проверки последними не бывают, всегда должно быть место сомнениям. Любого человека можно купить, соблазнить и испортить, причем он будет помогать вам в этом. И все не от неразумности человека, наоборот, от его большого ума и огромного самомнения. И к власти приходят именно такие люди. Избрать человек — нет проблем, а вот как избавиться от него, заменить его на человека разумного (homo sapiens), вот в чем проблема. В таких странах, в какой я сейчас нахожусь, у любого демократически избранного руководителя сразу отрастают зубы, которым от вцепляется во власть как клещ и оторвать его от власти невозможно. И очень мне не хотелось, чтобы я повторил тот путь наименьшего сопротивления, по которому шли мои предшественники. Сегодня должны прибыть мои помощники и мы славно повеселимся в центре одной шестой земной суши.

— Катя, — спросил я у женщины, — если бы тебе нужно было искушать человека, какое оружие бы ты выбрала: вино, деньги или женщин?

— Дьявол всегда искушает женщинами, — рассмеялась моя спасительница, — недаром говорят, что в любом деле ищите женщину.

— Спи, — сказал я ей, погладил по голове и неожиданно запел почему-то пришедшую в голову песню из неизвестно откуда, — спят усталые игрушки, книжки спят, одеяла и подушки ждут ребят, даже сказка спать ложится, чтобы ночью нам присниться...

Да что это такое? Это какое-то колдовство, усыпившее мою женщину, но главным искушением являются деньги. С ними человек получает власть, вино, женщин, безнаказанность, силу. Как сказал один поэт, всё куплю, сказало злато, всё возьму, сказал булат, но без денег булат не купить и без денег владелец булата даже пальцем не шевельнет, чтобы денег заработать.

Глава 47

— Папуля, вставай, хватит спать, — моя дочь раскачивала меня в кровати, требуя немедленной побудки. Как была маленькой, такой осталась и взрослой. Судя по голосу, ничего особо страшного не произошло, просто ей хочется поделиться со мной какой-то радостью или я заспался в какой-то праздник.

На помощь дочери примчалась и жена. Тут я не выдержал и рассмеялся:

— О чем переполох в доме? Почему такой ранний подъем?

— Какой такой ранний подъем? — возмутились мои дамы, грозно встав передо мной, уперев руки в бока. Сразу видно, что мама с дочкой. Хотя, когда мы с дочерью стоим рядышком, то все говорят: как же похожи папа с дочкой. Просто рядом с нами хамелеончик, который превращается то в одного, то в другого родителя, чтобы быть поближе к ним. — Немедленно вставай, умывайся и вообще приводи себя в парадный вид. У нас домашний праздник.

Я видел, что моих женщин так и распирает поделиться какой-то новостью, чем-то радостным, но они сдерживали себя, наблюдая за тем, как я мою лицо, чищу зубы, неспешно намыливаю лицо и сбриваю вчерашнюю щетину.

— Папуля, ты вообще перестал быть военным, — сказала мне дочь, помнящая то, как я собирался и брился в несколько минут и сразу же уходил из дома по обстановке на границе. — Ну, давай же скорее.

Наконец, я был одет и даже надел галстук, а в это время в большой комнате был развернут складной стол, у которого я подрезал ножки, чтобы он был по высоте для сидения на диване, и он был уже накрыт парадной скатертью в красную крупную клетку под Шотландию, расставлены приборы, тарелки, бокалы и рюмки, и принесены кушанья с бутылкой водки и бутылкой вина.

— По какому случаю праздник? — спросил я, открывая бутылку вина. Сам я к вину равнодушен и в Риме тосковал по хорошей рюмке водки, которую можно было закусить свежим или соленым огурцом, или отварным картофелем с селедкой. Открыв бутылку, я налил жене и дочери вина, налил себе в рюмку водки и положил в тарелку наш фирменный салат.

— Итак? — сказал я, подняв рюмку.

— Поздравь нас, — выпалила дочь, — мы выиграли пятьсот миллионов рублей!

— Вот за это и выпьем, — сказал я и выпил, — а если по серьезному, — закусывая спросил я, — за что пьём-то?

— Да серьезно это, — в один голос сказали мои женщины. — Мы — миллионеры, — и они пригубили свое вино.

— Серьезно? — спросил я.

— Конечно, серьезно, — и мне показали лотерейный билет и выигрышную таблицу. — Нам выпал джек-пот в пятьсот миллионов рублей.

Тут было от чего взволноваться. Я налил еще рюмку водки и выпил ее, раздумывая, откуда же нам привалило такое счастье. Что-то мне подозрительно стало везти во всех делах. Вчера сказали, что меня избрали преемником и я должен участвовать в выборах. Сегодня выигрыш в пятьсот миллионов. Таких выигрышей давно не было не только в нашей стране, а вообще во всем мире.

— Доченька, включи телевизор, — сказал я, — нужно, чтобы наши разговоры не услышал никто.

Телевизор мгновенно оказался включенным. На вспыхнувшем голубым светом экране диктор говорил о том, что действующий президент через месяц уходит в отставку и своим преемником назначает Северцева Андрея Васильевича, который станет одним из кандидатов на выборах на высший пост в стране.

Тут уже изумились мои женщины. Эта новость их совершенно не обрадовала.

— А как наши мечты, чтобы купить отдельный дом с участком, чтобы ты мог выйти из дома босиком, сесть в беседку и пить чай или писать свою книгу мемуаров, — чуть не плача говорила жена. — И деньги есть, а на тебя свалилась эта напасть. Иди и отказывайся от этой должности. Пошли их всех куда подальше и давай тогда купим виллу в Испании, там, говорят, самые низкие цены на недвижимость. Да и там безопаснее жить, а то здесь придется всем покупать бронежилеты и пулеметы, чтобы защититься от тех, кто будет покушаться на наши деньги.

— Началось, — подумал я, — большие деньги рождают большие проблемы. О нашем выигрыше станет известно всем. Лотерейные компании не обязаны сохранять инкогнито счастливчиков и не было ни одного выигравшего, кому выигранные деньги пошли бы впрок. Поэтому я сказал свое мнение:

— Что-то мне кажется, что выигрыш этот — это проделки дьявола. Я уже видел эти шуточки. Человека могут наказать деньгами. Помните, в графе Монте-Кристо, подлецу Кадрусу отдали крупный бриллиант, как наследство от преданного им друга. И в результате, Кадрус лишился и бриллианта, и денег, и еще был отправлен на каторгу за убийство. Вот, что бы ты сделала с деньгами? — спросил я жену.

— Ну, я бы купила хороший и уютный домик в тихом месте. С гаражом и банькой, и с подвалом-погребом. Машину хорошую для сельской местности. — Жена задумалась, — Ну, съездили бы на отдых в Испанию или в Португалию.

— И это всё? — спросил я. — На это на всё про всё у тебя уйдет десять миллионов рублей. Шестьдесят пять миллионов уплатим в виде подоходного налога. Остается четыреста двадцать пять миллионов рублей. Куда эти деньги пойдут?

Жена задумалась:

— Ну, придумаем чего-нибудь...

— Придумаем, — сказал я, — а ты, дочь моя, как бы ты распорядилась деньгами? Учти, к богатой невесте будет липнуть всякое дерьмо, которое будет блестеть на солнце как золото или платина, но дерьмо оно все равно останется дерьмом. А нормальные люди от тебя будут шарахаться, потому что понимают, что и о них ты или мы будем думать, как о мухах, которые слетаются на нечаянно пролитый мед. Если хочешь, то купим тебе виллу из трех этажей с пятью бассейнами, самую дорогую машину, самое дорогое бриллиантовое ожерелье. Что только пожелаешь. Или давайте разделим эти деньги. Так как билет покупали вы, то вам каждой достанется по двести десять миллионов рублей. Располагайте ими по своему уразумению, чтобы я вам не мешал осуществить ваши заветные мечты...

За столом у нас повисла напряженная тишина. То, что начиналось как праздник, начало превращаться в застолье за упокой. За упокой нашей некогда дружной семьи.

Первой захлюпала носом дочь, за ней жена.

— Не надо нам никаких денег, — сказали они, — давай порвем лотерейный билет, — предложила дочь.

— Спокойно — сказал я, — деньги будут в банке, бездумно тратить их — это совершенно неумно. Родственников на содержание брать не будем. Каждая семья живет на свои деньги. Благие дела всегда наказуемы. Не забывайте, что благими намерениями выложена дорога в некое известное всем место. Если подвернется хорошее дело, то будете обе у меня успешными бизнесвумен, — и это мое предложение растопили всю напряженность.

Праздник продолжался до тех пор, пока не зазвонил телефон.

— Андрей Васильевич? — раздался приятный женский голос в трубке.

— Да, это я, — солидно сказал я.

— Мы ждем в вашем избирательном штабе, — сообщили мне, — господин Вульф тоже прибудет в течение часа.

Так, понятно, откуда ветер дует. И с деньгами тоже. Как хорошо, что мои жена и дочь умные и любящие меня женщины. Мы как крепость, которую нельзя разрушить, если мы вместе. Даже гороскоп говорит о том, что три месяца рождения — август, сентябрь, октябрь — Лев, Дева, Близнецы — образуют собой невиданную силу, с которой не справится никакой враг.

Глава 48

Штаб избирательной кампании нового президента страны располагался в старом историческом особняке в центре сравнительно молодого города Энсктауна. Молодой — это понятие относительное. Всего каких-то триста лет. По сравнению с Багдадами и Александриями это вообще юный возраст. Я шел по узким коридорчикам и читал надписи на дверях: колл-центр (это просто комната, где сидят телефонные операторы), аналитическая группа, информационная группа, материальная группа, финансовая группа, штаб.

Меня провели в большую комнату, где уже ждал штат фотографов и визажистов. Без всяких разговоров меня посадили в парикмахерское кресло с зеркалом и принялись делать визаж, то есть наводить красоту на лице пятидесятилетнего мужчины. Кто говорит, что мужчины к пятидесяти годам расцветают, тот откровенный врун и подхалим. Никому не верьте, что двадцатипятилетний мужик выглядит хуже пятидесятилетнего.

Специалисты высокой квалификации быстро освободили меня от рубашки и галстука и очень нежно помыли голову, хотя я с утра принимал душ и голову мыл. Но под приятными женскими руками и струей теплой воды человек начинает терять бдительность.

Пока я лежал с запрокинутой головой, кто-то измерял размер моей груди прохладным сантиметром, измерили размеры шеи и запястья, длину стопы. Затем начался процесс стрижки. У всех кандидатов в президенты стандартная модельная стрижка, превращающая голову в цилиндр с растительностью на верхушке и обязательным пробором слева или справа. Если человек лысый, то лысину стараются зачесать тем, что осталось, хотя лысая голова сама по себе самодостаточна.

После укладки волос и бритья настоящей опасной бритвой, от чего отвыкли все существующие на нашей Земле мужчины, началась процедура массажа и макияжа.

Я сидел и молчал. Единственное, мне приходилось миганием глаз показывать, что мне все нравится. Пуховки и кисти прямо-таки летали над моим лицом.

Когда я встал из кресла, меня уже ожидал новый костюм темно-синего цвета с еле заметными полосками светлого цвета, белая рубашка, красный галстук и темно-коричневые полуботинки какой-то известной итальянской фирмы.

— Кто это выбирал полуботинки? — спросил я. — К темно-синему костюму положены черные ботинки.

— По классике — да, — ответил мой главный имиджмейкер, — но иногда классику нужно менять, чтобы добиться заметности. Представьте себе, сколько людей даже понятия не имеют, как и что им носить и какие цвета являются сочетаемыми. И тут вы, в темно-синем костюме и темно-коричневых полуботинках. Всё! Вы свой и за вас нужно голосовать.

Я только махнул рукой. Со стороны виднее, что и как. Переодевшись, я снова попал в руки парикмахера, который пригладил некоторые непослушные волосы и еще раз прошелся кистями по моему лицу.

Затем начался процесс фотографирования. Весь этот процесс называется фотосессией, и он не менее важен, чем выступление на митинге. Я крутился перед фотографами как фотомодель, принимая то или иное выражение лица или ту или иную позу. Сидя, стоя, нога на стуле, рука на колене и поддерживает голову под подбородком. Веселое лицо, задумчивое, вопросительное, утвердительное, злое, доброе.

Сессия длилась примерно часа полтора, и я устал.

Выйдя из комнаты, я увидел Велле Зеге Вульфа, который спешил ко мне, радостное протягивая руки для объятий.

— Дорогой Андрей Васильевич, — сказал он, — я же говорил, что никогда нельзя говорить никогда. Нас с вами свела судьба и только судьба может разлучить. Я ваш начальник штаба и мы произведем фурор по всей стране. Сейчас мы идем обедать, а после обеда нужно будет отснять пару рекламных роликов.

Обед был калорийным, но не обильным. Если уж взялся за гуж, то не жри уж. Не надо толстеть перед тем, как тебе придется держать в руках вожжи огромной страны.

После небольшого послеобеденного отдыха и прогулки по зимнему саду (?), мы пошли в комнату-телестудию.

— Откуда здесь столько места? — спросил я. — Я знаю этот особнячок, здесь когда-то располагался избирательный штаб местного губернатора.

— Андрей Васильевич, — с улыбкой сказал Вульф, — от особнячка остался только фасад, — а с тыла к особнячку пристроено довольно солидное и современное здание, и мы это здание арендуем. Сейчас отрепетируем жесты и прочитаете написанную для вас речь.

Режиссер объяснил, что для меня приготовлена роль отца нации, который имеет высокую миссию сделать из отсталого народа новый народ-мессию, который понесет их традиционные ценности по всему миру и станет самым богатым народом в мире. А для этого нужно сплотиться вокруг лидера и следовать его указаниям, не раздумывая и не вступая в бесплодные дискуссии.

— Извините, — сказал я, — но это же образ диктатора, нового Гитлера, а не демократического лидера.

— О, не скажите, уважаемый Андрей Васильевич, — сказал мне режиссер, — народ соскучился по твердой руке. Свои недостатки он не видит, но зато видит, что соседи делают что-то не то, соседи соседей тоже, и он сигнализирует по этому поводу властям. А если приходят власти и наподдают соседям за некрашеный забор или мусор около дома, то он будет просто счастлив, и этот день будет почитаться им как второй день его рождения. Но потом обиженные соседи напишут на него донос, и власти придут и навтыкают ему по заднему месту, и вот тут получается, что каждый человек начинает следить за своим ближним и докладывать обо всем, что у них происходит, и таким образом мы очень быстро приходим к стандартам развитого западного общества. Люди вынуждены поддерживать порядок по месту проживания, так как об их упущениях сразу становится известно властям, и они сами начинают перерождаться генетически, становясь гражданами с западным образом жизни и психологией.

— Ну, это вы это слишком упрощенно себе представляете, — сказал я. — Западные улыбки нашему народу не привить. Наш народ по натуре суровый и хмурый и основной постулат: смех без причины — признак дурачины.

— Не скажите, — не согласился режиссер, — те же самые улыбки Запада по любому поводу возникли не сами по себе. Если человек не улыбается, то он таит против вас злобу, что-то замышляет или состоит в антиправительственном заговоре. Таких хмурых людей выводили из жизни самыми разными способами от казней до изгнания. И человеку для выживания приходилось улыбаться, показывая, что он таким образом становится единомышленником другим улыбающимся людям. Это все равно как пропуск. Стой, кто идет — улыбка номер пять. Свои — улыбка номер три с половиной. Проходи — улыбка номер четыре. Даже приматы улыбаются друг другу, чтобы показать свои дружественные намерения. Плохие намерения выражаются при помощи оскала, их уже не перепутаешь с улыбками. А демократия — это процесс длительный и воспитательный. И он может быть проведен только сильным руководителем, который не будет рассусоливать по поводу того, что делать с нарушителем устоев. Разговор должен быть один: для друзей — всё, для врагов — закон.

— Но ведь это же именно то, против чего мы должны бороться, — воскликнул я.

— Да, — согласились со мной режиссер и Вульф, — но народ не должен об этом знать. Это все равно, если вы выйдете на трибуну и призовете всех пойти в медпункт и сделать прививку от диктатуры и от фашизма с коммунизмом. Да никто с вами не пойдет. А вот потрафить простому человечку, сказать, что он пупок земли и будет завтра хозяином всего мира, то тут и ленивый не сможет устоять. Но для этого нужно в каждом городе распять по одному Иисусу Христу и сжечь парочку Галилеев, чтобы никто не усомнился в том, что хозяин не будет никого уговаривать, а демократические нормы должны внедряться постепенно. Помните демократию в 1991 году, когда развалилась тысячелетняя империя, ваш рейх, как будто его никогда и не было? Помните? Так вот, нам нужно, чтобы это больше не повторилось.

Глава 49

Сограждане!

Граждане Великого государства! Вы сами по себе каждый велик и никакой пиндос и гейропеец не может сравниться с вами по уровню благородства. Вы самая великая нация, потенциал которой не исчерпали ни крестовые походы католиков и завоевательные походы в нашу страну войск Наполеона и Гитлера!

Вспомните, как проклятое окружение стало забывать нашу Великую победу над фашизмом. Мы в одиночку сломали хребет фашистскому зверю, а жители запада жиреют за счет нашей крови и пьют себе пиво, вместо того, чтобы увеличивать пенсии наших пенсионеров.

Мы заслужили то, чтобы к нам относились как к самым главным представителям земной цивилизации. Мы вернем себе все наши земли, мы возродим наше основное, что было сделано в результате Великой победы — содружество и совет экономической взаимопомощи стран Европы и нашей державы. Мы покажем кузькину мать всем, кто косо глядит на нас. Мы их пошлем на перевоспитание в наши традиционные районы, освоенные еще декабристами, их там научат родину любить.

Если вы выберете меня своим президентом, то вы будете самой главной силой нашей современности и прежде чем чихнуть, весь мир будет спрашивать у вас разрешения!

Наше дело правое, мы победим: Умрем же у столицы, как наши деды умирали!

— Ну, как? — спросил меня режиссер.

— Какой-то параноидальный бред, составленный из речей Гитлера и Сталина, — сказал я. — Мне как-то доводилось знакомиться с их трудами. Откровенные, я скажу, демагоги.

— Вот именно, — с восторгом сказал режиссер, — это именно то, чего мы и добивались. Кто пойдет вслед за вами трудиться на предприятия для повышения качества и производительности труда, сбережения материалов, ведения трезвого и культурного общественного бытия? Единицы романтиков. Кто в нашей стране будет подметать и мыть тротуар рядом со своим домом? Вообще никто. А кто пойдет учить весь мир и показывать всем кузькину мать? Кто поедет по туристической путевке Верховного главнокомандующего без всяких виз на самом современном танке? Все. Тут и ленивый не сможет устоять, как говорил один великий пролетарский поэт дореволюционного периода. Поедем или не поедем, это еще бабушка надвое сказала, но надо, чтобы весь мир затаился в ожидании прыжка, и чтобы весь наш народ напрягся перед этим прыжком. А ваша задача, сказать это, нет даже — выпалить с такой уверенностью, чтобы сам Фома Неверующий или Константин, сами понимаете, Константинович Станиславский и господа Немирович и Данченко сказали: верим! а народ сказал — веруем! Вот и ваша победа будет бесспорно добыта в честной и неравной борьбе.

— С кем же мне сейчас придется бороться? — удивился я.

— Да вы не волнуйтесь, Андрей Васильевич, — успокоил меня один из функционеров избирательного штаба. — Конкуренты ваши известны. Председатель от фруктовой партии, председатель демократ-либералов, генсек от коммунистов и недавно появившийся председатель партии выхухолей, который защищает как бы демократию. Эти все вместе отнимут процентов пять голосов, максимум, которые они тут же отдадут вам. И в избирательной комиссии у нас волшебник сидит. У него, правда, бывали заскоки, когда количество голосов превышало количество людей, но это все технические недоделки. Зато сейчас все будет так, что комар носа не подточит

— А реальные кандидаты есть или все повымерли? — спросил я.

— Если говорить честно, — сказал режиссер, — то реальных кандидатов не осталось. И все это ерунда, основное — народ за вас. Сейчас подгримируемся и начинаем съемку. Главное — пафос, говорите так, как будто хотите вспахать огород у своей бабушки, а бригадир лошадь не дает. У, сволочь, поквитаемся мы с тобой. Вот это и должен быть главный лейтмотив речи. Чтобы у людей слеза брызнула, когда они вспоминали, что выходцы все из народа, дети семьи трудовой, братский союз и свобода, вот наш девиз боевой.

— Вы случайно не из партработников, не из политических комиссаров коммунизма? — спросил я.

— Грешен, — улыбнулся режиссер, — окончил Новоэнское военно-политическое училище по классу клубных работников, снимал революционные фильмы о борьбе чекистских органов со шпионами иностранными и безродными космополитами, которые разрушали нашу родину. Награжден боевыми орденами за успехи на ниве кинематографии. Жаль, не доверили снимать кино про Штирлица, ух, я бы им такое снял!

Он что-то еще говорил, а я подошел в Велле Зеге Вульфу, стоявшему в стороне.

— Ну что, доволен? — спросил я его.

— Я-то здесь при чем? — сказал он. — Это все твои соотечественники и сослуживцы в политических войсках и органах. Я что ли вас на все это науськивал? Мое здесь только то, что я тебя на эту должность рекомендовал и сейчас защищаю от того, чтобы тебе просто-напросто не устроили суд Линча где-нибудь на улице. Ты просто не поверишь, что тысячи твоих соотечественников помчатся по магазинам или будут перерывать свои кладовые, чтобы найти самую лучшую веревку для твоего повешения, а сотни водителей подъемных кранов будут соревноваться за право поднять стрелу с твоим прикрепленным к петле телом. Пусть ты моя креатура, но тебя-то я направляю на доброе дело. Возможно, что при тебе дело пойдет лучше, народ станет добрее и поймет, что он никакой не мессия, а счастье свое нужно зарабатывать своим трудом.

— Ты думаешь, я поверю во всю эту ересь? — усмехнулся я. — Наш народ нужно исправлять в течение двухсот лет жизни не в сатрапии, а в свободной жизни, чтобы гены у людей изменились, чтобы они шапку ни перед кем не ломали, а сами были хозяевами своей жизни.

— Все правильно, дорогой Андре, — сказал Вульф, — только ты забыл одно правило — в вашей стране ничего не делается снизу, все делается сверху и пока не будет команды слушать по вечерам Моцарта, никто по вечерам Моцарта слушать не будет. А с народом ты подружишься. Мы найдем такого врага, против которого все и будем дружить, и будет у вас полное счастье. И я тебе помогу.

Рекламный ролик vs сняли на одном дыхании. Я кричал, махал руками, стучал ими в грудь, взывал к небу и к избирателям, истерил по полной. В конце ролика даже я поверил в то, что я самый выдающийся человек своего времени на всей планете, а наш народ способен управлять всем миром. Вся душа пела и в едином порыве со вместе пел и мой народ.

Если заставлять всех людей каждое утро петь эту песню, то через полгода наша страна была бы цельной и дисциплинированной страной, четко и беспрекословно выполняющей все приказы и указания лидера нации. Одна страна, один народ, один лидер. Врагов у нас выше крыши. Весь мир наш враг. Такого же непримиримого врага найдем и внутри страны. Чем больше врагов, тем выше энтузиазм и самодеятельность масс.

Неимоверным усилием воли мне удалось стряхнуть с себя наваждение, пришедшее во время киносъемки рекламного ролика. Смогут ли люди стряхнуть с себя наваждение, которое они получат во время его просмотра.

— А все-таки мастеризм не пропьешь, — самодовольно думал я, радуясь тому, что мои приключения сделали меня артистом своего дела. Мне сейчас и любой черт нипочем.

Глава 50

Полусонный город Энсктаун несколько оживился, когда на улицах стала выступать бродячая цирковая группа, приехавшая неизвестно откуда и по чьему приглашению. В составе группы был маленький гномик и белый козлик.

Группа выступала рядом с культурными центрами, которые по случаю развития рыночных отношений арендовались торговыми компаниями и частными предпринимателями, оттесняя культуру в сторону.

Гномик играл на балалайке, а козлик исполнял комические матерные частушки, очень популярные как в нашей стране, так и в соседних с ней странах.

Культурное население страны считало мат одной из своих национальных особенностей и материлось к месту и не к месту, отчего даже малые дети владели матерным языком совсем не хуже, чем забулдыги и бомжи.

Выступления группы привлекали как молодежь, так и почтенную публику, еще помнившую, как их отцы и деды пели примерно такое же, отплясывая на досках танцплощадок после пары стаканов хмельной браги.

Особой популярностью пользовались частушки про Семеновну. Куплетов про Семеновну немеряно, но, похоже, козлик знал их больше, чем собрали народные сказители.

Ты, Семеновна,

Больно гордая,

Сиськи мягкие,

Жопа твердая.

Ты, Семеновна,

Расфуфыриста,

А спала со мной

Раз четыреста.

Люди не выдерживали темпа частушек и сами выходили в круг, чтобы сплясать и спеть что-нибудь такое заковыристое.

Полюбила я его

Тихонова Тихона,

А в тихом омуте чертей

До хрена напихано.

Все бы по лесу ходила,

Грибы-ягоды брала,

Провалися то местечко,

Где я первому дала.

Я гуляла с дролею,

Его звали Колею,

Коля, Коля, Николай,

Больше сена подстилай.

В ярославскую тюрьму

Залетели гуленьки.

Залететь то залетели,

А оттуда — х*еньки.

Я у тещи был в гостях-

Переменна пища:

Утром — чай, в обед — чай,

Вечером — чаище.

Когда по сигналам бдительных общественников приходили стражи, то козел начинал бегать кругами и срать золотыми какашками, отчего среди участников представления начиналась драка, в которой активно принимали участие и служители правопорядка, считающие, что изделия из золота подрывают экономическую основу государства и поэтому должны сосредотачиваться в одних руках, а не во многих.

Попытка разобраться с артистами в гостинице "Энсктаунная" закончилась плачевно для тех, кто это затеял. В местной клинике Пащенко добавилось еще пять клиентов с карманами, полными козлиных какашек и утверждавших, что они сделаны из золота, а внутри у них по крупному изумруду.

Глава 51

Наша кампания начиналась как кампания преемника действующего и несменяемого президента, то есть никак. И так прокатит. Зачем встречаться с избирателями, если результаты выборов уже известны и все дело сводится только к формальной инаугурации и продолжении всего того, что было до этого.

Я пытался что-то делать, но меня со всех сторон успокаивали:

— Андрей Васильевич, волноваца нада нету. Все идет путем. Вы бы съездили куда-нибудь на рыбалку.

Но мое чутье меня не обмануло. В запущенной Вульфом машине произошел сбой. Капитан, получивший черную метку и официально назначивший себе преемника, вдруг передумал и решил использовать выборы в своих интересах. Совсем как в недавно показанном турецким телевидением сериале. Султан передал власть своему сыну и удалился в отдаленное имение для праздного время провождения, а потом приехал в столицу и сказал:

— Сынок, ты занимаешься всякими хреновинами, к делу отношения не имеющими, поэтому посиди, поотдыхай в моем имении, а я продолжу править Турецкой империей.

Потом, правда, сынок все-таки перехватил власть у папаши и отправил его снова отдыхать с приказом охране, чтобы он живым не доехал до места назначения.

Но это Турция. А чем мы отличаемся от Турции? Совершенно ничем. Такие же турки, только не говорим по-турецки.

От моих доверенных лиц стали поступать доклады, что рекламу с моими изображениями стали обрывать. Телестудии начали уменьшать время показа рекламных роликов, а в некоторых областях их вообще запретили показывать в интересах сохранения психического здоровья граждан. Зато активизировались коммунисты, которые стали активнейшим образом проводить встречи с избирателями, электоратом по-современному, а мы сидим и бьем баклуши.

Сразу пришлось заменить почти половину штаба и оказалось, что у нас нет денег. Энсктаунский банк не стал выделять нам деньги. Новый министр стражи снял охрану штаба, а новый директор службы безопасности приказал перевербовать сотрудников моего штаба.

Попытки проведения встреч с избирателями натыкались на то, что нет подходящих мест для проведения встреч, люди своевременно не оповещены, а оповещенные почему-то не захотели прийти. Там, где встречи состоялись, всегда находились мамаши с детьми, которые с криками бегали перед трибуной, мешая говорить и создавая в зале состояние присутствия в каком-то балагане, где не могут обсуждать серьезные вещи.

Одним словом, бывший пожизненный президент объявил мне войну. Выборы выиграет представитель компартии, который торжественно передаст свои голоса старому султану, довольствуясь тем, что его партия пройдет в парламент и его депутаты будут получать по полмиллиона рублей в месяц. Мне совершенно ничего не грозит кроме позора быть спойлером на выборах нынешнего президента. Одним словом, Турция Турцией, хотя в Турции выборы проводятся по демократическим правилам к великому изумлению многих проживающих в моей стране граждан.

Жена говорит:

— Плюнь ты на эти выборы. Жили мы спокойно, а тут такая обуза и на работе все косятся на меня, типа, не в свои сани надумала садиться. Дочь тоже вот в школе получает насмешки от всех учеников, а она классный руководитель. Подумай, никогда не поздно сделать решительный шаг.

Глава 52

Я шагал по городу Энсктауну, ставшему столицей нынешней страны и повсюду видел хитрые лица жителей. Я не скажу, что это были хитрецы из хитрецов, но это были природные хитрованы, которые сами себе на уме и которых на кривой козе не объедешь. Всем народам всего мира досталось крепко. Посмотрите на Европу. Расцвет Римской империи совпал с ее крахом и добиванием ее остатков христианами, которые почувствовали свою силу и устроили европейцам испытание инквизицией. Повсюду начался христианский коммунизм под флагами черного цвета. Все живое уничтожалось, все цветное замазывалось черной краской, под угоду Христу обрубались руки и ноги здравомыслящей части, вся Европа освещалась кострами из еретиков и еретических книг, аутодафе стало милой шуткой, спектаклем, на который собиралась местная знать, не знающая, скоро ли придет ее очередь гореть на костре. Затем наступили Ренессанс и Реформация. Затем французская революция в потоках крови. Затем техническая и культурная революция, права человека и прочее, что выдвинуло западную цивилизацию вперед настолько далеко, что другим цивилизациям нужны десятки, если не сотни лет, чтобы сравняться с нею.

С нами оказалось все проще или наоборот — сложнее. Языческая страна была дика и занималась больше грабежами и территориальными приобретениями, нежели просвещением. Наконец, империя с центром в городе Сквау почувствовала, что без единой идеологи и комиссаров можно потерять все, что было завоевано с таким трудом и приведено с поклоном к княжескому престолу.

В качестве комиссаров были приглашены представители многих религий. Пуритане с обрезанием, сухим законом и молитвами по пять раз на дню были отметены почти сразу. Сами подумайте, утренняя двухракаатная молитва (фаджр), полуденная четырёхракаатная молитва (зухр), предвечерняя четырёхракаатная молитва (аср), вечерняя трёхракаатная молитва (магриб), ночная четырёхракаатная молитва (иша). А когда работать и когда воевать? И для знания молитв нужно учить чужой язык с закорючками и каждый год ездить в Мекку кланяться черному камню. Не любо это нам.

Христиане были представлены католиками и православными. Католиков тоже побоку с их Папой, который требует, чтобы все короли подчинялись ему. Их комиссары неплохи, все как один холостые и домашними делами необремененные, могут работать день и ночь, но вот телом-то они будут преданы князю, а душой своему Папе, который прикажет им, они и ночью пастве своей горла-то и перережут. А потом для молитв язык ромейский нужно учить. Да князья подвластные и холопы черные князя на вилы-то и поднимут за это. Пусть все остальныенаш язык учат, тогда и мы можем благосклонно посмотреть на них.

Другое дело — православные. Главное — Православие! Право — это есть и закон, и сторона правая, и правильность. То есть правильное христианство. А разодеты-то как? В золото и серебро, каменья самоцветные кругом. Морды, лоснящиеся от сытости и бородатые. За воротник закладывают как следует и язык у них непонятный, но как-то звучащий как наш язык. А тут еще два братца, Кирилл и Методий, приехали заранее, говорят потихоньку:

— Мы, батюшко князь, языки-то вместе соединим и будет у нас язык един — славянский. И переучиваться не надо. Зато, гли-ко как ризы у попов сверкают, как народ-то обрадуется религии новой, типа и они будут такими же в злате и серебре в царствии небесном расхаживать. И порядки у нас не такие строгие, как у этих папистов. Если чё, так и грешки мы запросто отпускаем без индульгенций.

Вот и стала страна наша христианской, да только толку с этого никакого. Ни одна страна православная не дала миру ничего такого, что ставило бы ее впереди стран просвещенных и развитых. Образование церковно-приходское, культура скоморошья, наук своих нет, все привнесенное с запада. А тут и монголо-татары с Востока нагрянули. И стала страна улусом Золотой Орды. Двести сорок лет князья ездили на поклон с данью и за ярлыками на княжение. Прямо как сейчас. Если губернатор не получит в Сквау ярлык на губернаторство, то кучка элиты губернатором его не изберет.

Освободившаяся от владычества Золотой Орды страна сама стала Золотой Ордой, приняв ордынцев к себе на службу и впитав в себя все золотоордынское. А попы исламские говорят, что без золотоордынцев у у нас не было бы такой прочной государственности.

Развитие началось только при немецком царе Питере и продолжалось с переваливанием с боку на бок до начала двадцатого века. И тут началось кровопролитие — инквизиция, французская революция и коммунизм в одном флаконе. Время было такое, что однозначно его не оценить, как будто на одном месте топтались, воевали, жили, соседей губили, снова воевали, боролись с врагами и сейчас та же Золотая Орда только с иностранными телевизорами и компьютерами. Ханы орды не утруждали себя владением каламом, для этого есть писаря и муаллимы. Так и нынешние ханы к компьютерам не подходят, не ханское это дело, им новости изустно пересказывают сказители ловкие, одно слово вверни не так и все воспринимается шиворот навыворот. И сейчас хан решил обмануть, или как сейчас говорят — кинуть самого Велле Зеге Вульфа. Я понимаю, если бы он поступал как завоеватель и принуждал к чему-то противозаконному. Нет, все честь по чести, то есть по ихней Конституции. Выборы, свободные выборы, чтобы простой человек по фамилии Северцев повел людей за собой для преодоления векового отставания страны от всего мира. И на тебе. Зря вы так, ребята.

Катерина уже была дома.

— Кушать будешь или немного подождешь? — спросила она.

— А что там у нас? — поинтересовался я.

— Пельмени, настоящие, — сообщила мне женщина, — иди помоги мне, порежь соленые грибы и лук.

— Пельмени с грибами? — удивился я.

— С грибами будут потом, — засмеялась она, — грибы с луком и сметаной это на закуску.

— На какую закуску? — не понял я. — Пельмени и есть закуска.

— Пельмени — это основное блюдо, а грибы со сметаной это закуска и даже как приправа к пельменям, — засмеялась Катерина. — Вот, погоди, сядем за стол, и я тебе все покажу и расскажу, а сейчас иди мой руки и помогай накрывать на стол. У меня сегодня праздник. Иди, иди, — и меня буквально вытолкали из кухни.

Почему я разрешаю так со мной обращаться? Она что, хозяйка надо мной или я хозяин над ней и над всеми? Все-таки, это она хозяйка надо мной.

Накрыть на стол — это пара минут. Ну, чуть побольше. Но когда в комнату была внесена чашка с дымящимися пельменями, комната преобразилась от запахов и от предвкушения торжественного приема пищи.

— Нальем по рюмке, — сказала Катерина, — и закусывать будем солеными грибами, а потом пельмени можно опускать в чашку с грибами, если они еще к этому времени останутся. А мы выпьем за праздник — мне дали отпуск, и я смогу постоянно быть с тобой.

Мы чокнулись рюмками, выпили, закусили солеными груздями со сметаной, потом пельменями, потом еще выпили и нам стало так хорошо, как не может быть лучше никому на этом свете. Не было счастья, да несчастье помогло. Я захотел пожить нормальным человеком и попал в такую передрягу, в которой нормального человека уже бы не было, но меня спасла обыкновенная женщина, которая сейчас кормит меня и радуется моему аппетиту.

Я ел и думал, что сейчас буду поступать по принципу одного человека: если бы у бабушки были гениталии, то она была бы дедушкой. Так вот, и я с сего момента становлюсь дедушкой, а вы, надменные люди, получите сполна всего, что я вам отмерю.

— Давай возьмем напрокат велосипеды, палатку и уедем куда-нибудь на природу, — доносился до меня голос Катерины, — погода сейчас стоит отличная, почему бы нам не насладиться природой, не побыть поближе к тому состоянию, когда человек начал ощущать себя человеком.

— Обязательно поедем, — согласился я, — только мне нужно сделать одно небольшое дельце, а потом ты ткнешь в любую точку на глобусе, и мы организуем отдых там.

— Даже в Антарктиде? — засмеялась Катерина.

— Даже в Антарктиде, — засмеялся и я, обняв и поцеловав дорогую для меня женщину.

Глава 53

— Конечно, мы нехорошо сделали, кинув этого Северцева с его дружком, — размышлял банкир, стоя перед зеркалом в ванной и собираясь бриться.

Намазав щеки густой пеной для бритья, Банкир взял фирменный трехлезвийный бритвенный станок и приступил к бритью.

Станок шкрябнул по щетине и стал рвать бороду на щеке. Банкир аж скривился от боли. Лезвия были забиты черной щетиной и не пропускали между собой то, что сбривалось ими же, а прочистить многолезвийную бритву не представляется возможным.

Выдвинув ящичек умывальной тумбы, Банкир нашел свой старый классической станок с одним лезвием и початую пачку лезвий "Perma super, Iran". Станок начал брить и так рвал волосы, что сразу вспомнился рассказ того же Северцева о том, как один начальник пограничной заставы не стал опаливать свинью, а стал брить ее советскими лезвиями "Нева". Со смехом и болью, но Банкир побрился.

Смывая мыльную пену с лица, он заметил, что его указательные пальцы как приклеились к средним пальцам, а безымянные — к мизинцам. Получилось, что на ладони большой палец и два широких пальца, словно копыто у свиньи.

— Час от часу не легче, — подумал Банкир и вдруг заметил, что и глаза его как бы отекли и сузились до размера свиных. — Нет-нет, такого быть не может, — лихорадочно думал, оглаживая выбритые щеки, которые стали больше, толще и щетина больно царапала руку. Нос как распух, выдался вперед и пипочка задралась вверх, поставив ноздри вертикально.

— Ни дать, ни взять — свиная рожа, — пронеслось в голове у Банкира.

Сняв пижаму, он увидел, что его грудь за ночь довольно сильно обросла седой и жесткой шерстью, а тренированные в бодибилдинге мышцы рук куда-то подевались.

В кухне жена почему-то отшатнулась от него, когда он по привычке попытался ее поцеловать и пожелать доброго утра.

— Что с тобой случилось? — тревожно спросила она. — Почему от тебя так пахнет серой? Ты мыл голову сульсеной? Неужели снова появилась перхоть? Что случилось с твоим лицом? У тебя какая-то аллергия, вероятно, из-за того, что ты много пьешь и смешиваешь напитки не в том направлении, как это написано в умных книгах. А что у тебя с руками? Почему ты не можешь нормально взять в руку кофейную чашку?

Банкир и сам понимал, что случилось что-то непоправимое и нужно срочно вызывать его личного врача, не пойдет же он в клинику в таком виде. Попытки набрать номер на телефоне ни к чему не привели, он не мог так, как раньше, изящно держать золотой телефон стоимостью в десять тысяч долларов в одной руке и небрежно набирать нужный ему номер.

Бросив телефон жене, он сказал каким-то чужим голосом:

— Хватит задавать ненужные вопросы, вызывай моего врача. За ценой не торгуйся, сколько попросит, столько и отвалим.

— Милый, — сказала жена, набирая номер телефона врача, — у тебя уши заросли волосами, и они стали острыми и длинными.

— А уши-то за что? — взвыл про себя Банкир и чуть не заплакал. — Давай сюда водку, — приказал он жене, — и порежь что-нибудь на закуску, сегодня не до работы.

Выпив стакан водки, он захрустел огурцом и стал жевать толстый ломтик колбаски, чувствуя, как чавкает и прихрюкивает от удовольствия.

— Все мы свиньи по жизни, — как-то равнодушно подумал он, — заметив, что и у его жены появилась рыжая щетинка на щеках, а ее красивый курносый носик стал превращаться в обыкновенный пятачок. — Если бы у меня был такой же пятак, то я был не Банкир, а обыкновенный Хряк, у которого денег куры не клюют. А вот интересно, свиньям деньги нужны?

Махнув на все рукой, он снова пошел в ванную комнату и стал причесываться перед приходом врача. Но когда на макушке гребень стал стукать обо что-то твердое, Банкир похолодел:

— Если у меня на голове растут рога, то я не рогоносец и не свинья, а Черт, — и он счастливо засмеялся, от того, что жена ему оказалась верна, а он оказался не кабаном.

Прибывший врач даже не поздоровался.

— Раздевайтесь, — коротко сказал он и приступил к осмотру.

Осмотр был краткий.

— Все понятно, — сказал, — это либо эпидемия, либо биологическая диверсия нашего вероятного противника. Что вчера пили и ели?

— Да ничего не обычного, — сказал Банкир, — все как всегда: виски, фуа-гра, хамон, пармезан...

— Женщины? — спросил врач.

— Упаси меня Бог, — весело сказал пациент, косясь на жену.

— Понятно, — сказал врач, — у министра внутренних дел и директора службы безопасности тоже самое. И на улице полно чертей, у всех обувь сваливается и все чего-то хрюкают, а на улице запах сероводорода, как будто весь город протух. Сидеть дома не рекомендую, чтобы дом не, — и он замялся, подбирая более вежливое выражение, но потом махнул рукой на все условности и сказал просто, — не провонять.

Глава 54

Энсктаун еще не привык быть столицей Федерации. Пока резиденция президента не в Энсктауне, приходится все время оглядываться на ту столицу, где работают параллельные структуры. Министры все в Энсктауне, а их замы в Сквау и вхожи в кабинет премьера, решая те задачи, которые всегда решают министры. В общем, ситуация как в прошлые годы в Казахстане: президент в Астане, бывшем Акмолинске и Целинограде, а все министры в Алма-Ате и что хотят, то и делают, но они хотя люди на внешний вид.

Совещание проходило у Банкира. Присутствовали Мент, Чекист и Корепан. Все были похожи друг на друга. Произошла какая-то унификация всех людей.

— Что там у нас в мире деется? — упавшим голосом спросил Банкир.

— В мире все хорошо, — сказал Чекист, — у нас все плохо. Все мировые разведки всполошились и зорко наблюдают за происходящим у нас. Все медицинские центры усиленно работают над сывороткой, препятствующей превращению человека в то, во что постепенно превращаемся мы.

— А во что мы превращаемся? — вставил свои пять копеек Корепан. — У нас вся братва на воле и на киче рогом на всех прет, причем на воле рога выросли меньше, чем на зоне. Все вертухаи в панике, их просто невозможно отличить от зеков, своди всех в баню и потом не разберешься, кто кум, кто мужик, а кто вертухай.

— По информации с мест, — мрачно сказал Мент, — восемьдесят шесть процентов населения заражены и испытывают потрясение от превращений. Мне кажется, что мы должны задействовать все средства массовой информации, чтобы доказать, что все происходящее с нами — это норма, а все оставшиеся в прежнем виде люди — это грешники и носители неправильных генов, отклонение от нормы. Все иконы нужно перерисовать, всех художников бросить на внесение дополнений в картины всех музеев. Копыт там всяких, рогов разной формы и щетины.

— Да как же мы у Рембрандта всем героям будем рога пририсовывать? — возмутился Чекист.

— Ну, с Рембрандтом проще всего, у него там все как настоящие черти выглядят, — сказал Мент, — сложнее будет с портретами власть предержащих и олигархов. Как бы они не взбрыкнули.

— Не взбрыкнут, — сказал Банкир, — иначе они к своим банковским ячейкам и счетам доступа иметь не будут. Хуже будет с попами. Звонил мне местный архиепископ, говорит, что это кара Божья и начало нового Армагеддона. Приглашал в Успенский собор помолиться. Куда мы туда с копытами, хвостами да рогами пойдем.

— Хвостами? — переспросили участники совещания, лихорадочно сунув лапу в штаны и ощупывая отмершие было рудименты на пути перехода от обезьяны к человеку.

— Да, — сказал сокрушенно Чекист, первым закончив обследование своего организма, — лучше бы нам все-таки быть обезьянами, а не теми, во что мы превратились. Уж лучше жить на планете обезьян, чем в сплошном Аду. А как там в старом центре?

— Там действительно настоящий Ад, — сказал Мент, — правительство перешло на закрытый режим работы. Министерство иностранных дел прекратило прием и контакты с иностранными дипломатами. Сотрудники наших посольств и учреждений оказались зараженными и самолетами МЧС эвакуируются на родину во избежание создания нежелательного имиджа нашей страны. Выходцы из Федерации и из СССР тоже заболели неизвестным синдромом.

— А они-то почему? — спросил Банкир.

— Советский синдром оказался сильнее, чем мы предполагали. Несмотря на гражданство тех стран, выходцы с нашей родины не избавились от синдрома победителей и ненависти к тем, кто не молится на них за прошедшую победу, а поэтому и они стали такими же как мы, с рогами и копытами, — сказал Чекист. — Наши аналитики делают вывод о том, что либералы, национал-предатели и пятая колонная не подвержены общему синдрому. Как заговоренные. Вот это еще раз доказывает, что они настоящие враги и предатели, иначе они были таким же, как и мы.

— Как рейтинги у руководителей? — спросил Мент.

— Выше, чем обычно, — сказал Чекист, — отмечается высочайшее единение руководящего звена и народа, объединенного общей бедой. Все телевизионные каналы переходят на круглосуточное вещание программ "Воскресный вечер с кисельными соловьями", к этой же программе приурочены показы новых мод и обмен опытом житья в новых условиях. Уличные корреспонденты будут снимать избиения пятой колонны, которые не пожелали присоединиться к абсолютному большинству и тем самым бросили вызов новому гражданскому обществу. Раньше его не было, а сейчас стало. То есть — появилось. На кого мы пальцем покажем, того наше гражданское общество и уничтожит. Кстати, в Северной Корее тоже много наших сторонников, они перестали жрать собак и перешли на обыкновенные помои. Таких отщепенцев, как наши либералы, у них остались единицы, и они скоро исчезнут как вид.

— Что будем делать с президентскими выборами? — спросил Банкир. — Что на том верху думают по этому поводу?

— Черт его знает, как там у них, — сказал Мент, — ходят разговоры, что Сам-то передумал и будет выдвигаться в президенты без всяких преемников. Говорит, что сила есть — ума не надо.

— А со столицей как? — не унимался Банкир. — А с вашими назначениями, тоже все коню под хвост?

— Пока ничего не понятно, — сказал Чекист. — Замы наши на два фронта работают, разговаривают как целки, типа я тоже хочу, но до свадьбы не дам. Сволочи, чуть что, сдадут с потрохами.

— А как наш кандидат в президенты? — снова спросил Банкир.

— Пытается проводить свою кампанию, — усмехнулся Мент. — У нас же сам знаешь, когда сверху команда поступает, то помещения не готовы, то электричество пропадает, то население не оповещено.

— А сам-то он как, я имею в виду по внешности? — уточнил Банкир.

— Такой же как всегда, человек человеком, и помощник его такой же, и в штабе у них всего два поросенка оказалось, — сказал Мент.

— А что мы будем делать в этой ситуации? — спросил Корепан. — Братва наша сильно ненавидит этих человеков, может, их того и в кусты забросить?

— Головой думать нужно, — сказал Чекист. — Любая болезнь лечится. В Германии при Гитлере почти сто процентов населения были такими же, как и мы, а ведь всю Германию вылечили. В Германии только наши выходцы покрылись щетиной и щелкают копытами по вымытым с мылом тротуарам. Как бы не получилось с ними по-низоцкому.

— Как это по-низоцкому? — не понял Корепан, хотя всегда гордился своим развитым интеллектом.

— Был такой певец Низоцкий Владимир, — напомнил Чекист, — власть его шибко не жаловала, да и сегодня не очень-то и жалует, а многие вообще забыли о нем. Так вот, в одной его песне про нас были такие слова: "Но Леший поганил своими ногами и их попросили оттель". Как бы и наших выходцев с рогами и копытами не попросили вернуться на историческую родину. Поставят альтернативу: либо будьте как все люди, либо нахрен цу хаузе.

— Слушайте, — начал сердиться Банкир, — я вас спрашиваю, что мы будем делать в ситуации с кандидатом в президенты, а вы тут про выходцев из Федерации за границей. Да хрен с ними, пусть живут сами по себе, а мы о себе должны думать. Как нам быть с избирательной кампанией?

Все на какое-то время замолчали. Нельзя сказать, что здесь собрались соучастники или подельники по какому-то делу, чуть что сразу побегут докладывать своим кураторам, а те на самый верх. Легче самим сразу доложить кураторам.

— Я считаю, что у нас есть возможность получить иммунитет к синдрому, если мы окажем ему поддержку, — сказал Чекист.

— Думаю, что его нужно поддержать, — согласился Мент.

— Правильно, — сказал Банкир.

— А кого его? — не понял Корепан.

— Кого нужно, того и поддержим, — хором сказали трое.

"Сидней Морнинг Геральд"

Федералы заразили весь мир. Социализм, коммунизм, управляемая демократия и сегодняшняя полная чертовщина представляют угрозу для всего цивилизованного мира. Призываем все страны Запада сплотиться единым фронтом против федеральной экспансии. На земле должен быть Эдем, а не Инферно.

"Блеттер фюр дойче унд интернационале политик"

Федерация идет по пройденному Германией пути. Этот путь в тупик. Абсолютное большинство выходцев из СССР страдают синдромом перерождения личности. Такие же симптомы у членов радикальных и националистических группировок, исповедующих идеи национал-социализма, что указывает на родственность личностей, подверженных заболеванию. Профессор Карл-Фридрих фон Адлерштейн на страницах журнала "Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик" высказал предположение о соматическом характере синдрома. Опровергая восточную мудрость о том, что сколько ни говори слово халва, во рту не станет сладко, я уверенно заявляю, что если человек будет хрюкать, то он обязательно прекратится в свинью как по внутренне-психологическим, так и по внешним признакам. Регресс быстрее достижим, чем прогресс. Если обезьяну поместить в человеческие условия, то и через десять лет обезьяна останется обезьяной. Если цивилизованного человека поместить в обезьяньи условия, то менее чем через год он станет настоящей обезьяной, развив необходимые для выживания навыки и забыв язык для общения. Ему хватит нескольких рычаний и кулаки для аргументации своих требований. Так что, господам федералам нужно в первую очередь проверить на психическое состояние тех, кто вырвался вперед по пути развития в признаках, описанных Данте Алигьери в своем удивительном путешествии на ту сторону.

"Азербайджанские известия"

Азербайджан оказался нетронутым мировым поветрием, идущим вразрез с исламом. Мы никогда не допустим, чтобы жители нашей благословенной страны ходили с пятачками на носу и пахли серой. Поэтому мы прочно перекрыли границу с Арменией, чтобы не допустить проникновения заразы оттуда. Вся Армения переродилась и это еще раз говорит о том, что мы с ними совершенно разные народы и отвоюем все те территории, которые обманом были отторгнуты от Азербайджана.

"Голос Армении"

По сообщениям наших источников из Азербайджана, их Вооруженные Силы поражены российским синдромом. Нетронутыми остались только те политические лидеры, которые призывают к мирному решению Карабахского вопроса. Мы не скрываем, что и у нас значительные потери, но наши парни готовы как черти воевать за Карабах.

Армянское радио спросили: есть ли жизнь в аду?

Армянское радио отвечает: в аду жизни нет, если все черти вылезли на поверхность и разошлись по всем странам, чтобы сделать нашу жизнь счастливым адом.

"Дэйли телеграф"

Великобритания с тревогой следит за событиями, происходящими в Федерация и на внеочередной сессии Совета НАТО ею будет поставлен вопрос о создании санитарного кордона с Федерацией.

Ученый мир Великобритании, в котором достойное место занимают выходцы из Федерация, считает, что изменение внешности их личностей и народа происходит вследствие психического воздействия на геном их человека, вызванной коммунистической пропагандой военного времени, запугивающей граждан скорым началом мировой войны с использование ядерного оружия и стремления всего мира уничтожить Федерацию как государство.

Опыты, проведенные на беглых олигархах и предпринимателях, показывают, что разъяснительная терапия, разоблачающая пропаганду центральных каналов их телевидения, благотворно воздействует на пациентов, у которых наметились улучшения в самочувствии и внешнем виде. Чем больше вменяемость обратившегося за помощью эмигранта, тем выше результат. Вместе с тем, предлагается неизлечимых пациентов, зараженных телевизионной пропагандой, депортировать в Федерацию, так как их присутствие в цивилизованном обществе оказывает сильное влияние и на других эмигрантов, находящихся в пограничном состоянии вражды к государству, в котором они проживают и которое хотели бы разрушить.

В связи с этим, ученые хотят отметить огромную заслугу их пропаганды в выявлении групп людей по принципу who is who.

"Ахмадия Интернешнл"

Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Неумеренное потребление свинины привело к тому, что очень многие гяуры превратились в то, что они потребляли. И все это потому, что Аллах не разрешал потреблять свинину. Баранину и говядину нам разрешено потреблять, и поэтому мы не превратились в коров и баранов. На все воля Аллаха. Но и некоторые правоверные, которых мы считали такими, превратились в тех, кого мы уже называем гяурами. Наши дэвы совсем не такие. Большого роста, сильные, глупые и с небольшими рожками. А эти маленького роста, умные и с большими рогами. И центр их в новообразовании, созданном эмрикаи для уничтожения западной цивилизации в арабском мире. Молитесь, правоверные, и вы обретете спасение во имя Аллаха, милостивого и милосердного.

"Коль Исраэль"

Семя, посеянное большевизмом, вылезло наружу. Безбожие, согласно учениям Маркса и Энгельса, не оставляет пустым это пространство, оно заполняется отрицательной субстанцией — чертовщиной, и чем больше безбожия, тем больше чертовщины. Но как быть, если даже священники отмечены рогами и копытами? Нужно возвращаться к единственному Богу, которому служит народ израилев.

Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, накладывающий узы на мои глаза и дремоту — на веки мои. Да будет воля Твоя, Господь, Бог мой и Бог отцов моих, чтобы Ты уложил меня в мире и поднял меня для мира, и пусть не тревожат меня ни мысли мои, ни дурные сны, ни помыслы дурные, и да будет ложе мое непорочным пред Тобою. И озари глаза мои, чтобы мне не уснуть смертным сном, ибо Ты озаряешь тьму глазного зрачка. Благословен Ты, Господь, озаряющий весь мир славой Своей.

Слушай, Израиль! Господь — Бог наш, Господь один!

"Казахстанская правда"

Федеральный синдром раскол на три части казахстанское общество. Казахи, федералы и инфицированные казахи, противостоящие всем остальным. Медики и парапсихологи свободного Казахстана установили, что у незараженных людей отсутствуют явные признаки ксенофобии и оголтелого национализма, чего в избытке у инфицированных. Наш мудрый президент принял решение освободить от всех должностей инфицированных представителей бывшего единым казахстанского общества и отправить на работы с ежедневным слушанием лекций по истории Казахстана и изучения трудов нашего любимого руководителя. Ксенофобия и вражда к другим народам — это не наша идея, — сказал Он.

"Жэньминь жибао"

Руководство нашей горячо любимой партии с гордостью сообщает о том, что поддерживаемые ею традиционные китайские мудрости обрели осязаемую и материальную форму: все янгуйцзы (заморские черти) стали чертями в полном смысле этого слова, благодаря своему внутреннему содержанию и психологии. Если человек крикнет сто раз, что он черт, он и будет этим чертом. Yi bai ci — yi ge shi (и бай цы — и га ши) — сто слов — одно дело. Если граждане всего мира воспримут заветы Великого кормчего, то у них отпадут рога и копыта и они могут включиться в строительство земного коммунизма. Партия и правительство заявляют, что они могут снабдить цитатниками Великого кормчего два миллиарда человек, желательно глав семей, тогда цитатников хватит на восемь миллиардов человек, заготовленных благодаря мудрым предвидениям Великого кормчего.

"Вашингтон пост"

Федеральный синдром является продолжением холодной войны, начатой Сталиным после Второй мировой войны. Созданная им система социализма угрожала Западу экспортом идей социализма в Западную Европу. Многочисленная Красная Армия с танковыми группировками стояла во всех странах Восточной Европы, сердито урча моторами и угрожая неожиданным броском в Испанию и Португалию. В 1948 страны Запада подписали Брюссельский оборонительный пакт, который в 1949 году оформился как НАТО. Народы оккупированных советскими войсками стран выступали против коммунистических режимов и нужны были силы для подавления общего недовольства. Поэтому, через шесть лет в 1955 году СССР собрал армии всех союзников в Европе и создал Организацию Варшавского Договора, которая уже в 1956 году участвовала в подавлении мятежа в Венгрии. Затем была Польша, Восточная Германия, Чехословакия. А затем распался СССР. Федерация стала преемником исчезнувшего государства и сразу почувствовала боль от того, что советская оккупация была ярмом, а весь социализм держался на коммунистических штыках. Федерации нечем похвалиться, кроме Победы в 1945 году, которая была достигнута при активной помощи Запада, о чем в Федерации давно забыли. Злоба и ксенофобия вызвали к жизни самые низменные чувства населения страны, никогда не жившей свободно и постоянно находившейся под монголо-татарским игом или в рабстве у местных дворян и помещиков. Если Федерация сменит тон официальной пропаганды, то этот синдром пройдет, и Федерация вернется в число цивилизованных стран, не угрожая никому ядерной войной.

"Либерасьон"

Федеральный синдром особо опасен как большой Франции, так и для маленьких Испании и Португалии, которые являются нашими добрыми соседями. Хотя и мы иногда живем с ними как Федерация и Краина, но мы все являемся членами Европейского Союза и наши разногласия не мешают нам жить и не являются основанием для того, чтобы Испания аннексировала Португалию или Португалия не вторглась в Испанию для захвата тех областей, которые по духу являются португальскими. Но даже и в этой ситуации мы остаемся людьми, не подверженными никаким синдромом. А вот представители Федерация, купившие недвижимость в наших странах и заболевшие федеральным синдромом, превратили прекрасные виллы и квартиры в настоящие свинарники и наши правительства намерены предпринять решительные меры санитарного и профилактического порядка для ликвидации заразы на Пиренейском полуострове.

"Токио Симбун"

Федеральный синдром — это наказание Федерации за нечестное отношение федералов к Японии. Во второй мировой войне Япония не воевала с Федерацией, несмотря на то, что Федерация была союзником Америки и Англии, воевавшими с Японией. Все пять лет действовал принцип: враг моего врага не мой враг, а в 1945 году, Федерация без объявления войны вероломно напала на Японию и захватила японские территории. Если Федерация отдаст Японии захваченные острова, то федеральный синдром исчезнет и вместо пятачков у федералов будут маленькие и красивые носы по-японски.

Глава 55

— Уважаемый господин президент, — сказала секретарь комиссии, собственноручно заполняя заявление о желании выставить кандидатуру на выборах, — почему вы хотите подать заявление и стать президентом?

В зале повисла тишина, были слышны только электронные клацанья цифровых фотоаппаратов корреспондентов, а видеокамеры работают бесшумно.

— Потому что я так хочу, — сказал кандидат, ожидавший вопроса о том, каким документом обосновано его выдвижение на третий конституционный цикл и сжимая в руках постановление суда о том, что если президент не доделал дела по исполнению Конституции, то он может выдвинуться на следующий цикл, чтобы обеспечить соблюдение Конституции в отношении государства. Но обошлось без всяких дурацких заявлений и объявлений с разъяснениями. Управляемая демократия тем и хороша, что все средства массовой информации хорошо управляемы и поддерживают все начинания человека, который им платит. И что еще хорошо? Все выглядят одинаково, как и положено носителям русского синдрома. Нет ни одного предателя с розовой кожей и выбритым личиком, морщащимся от запаха серы и сапожного крема, от которого блестят и размягчаются копыта.

— Очень хорошо, — сказала секретарь и поставила печать на заявление.

Стоящий рядом председатель Избиркома с членами комиссии на камеру провели экстренное заседание избиркома и голосованием руками утвердили протокол голосования по выдаче удостоверения кандидата действующему президенту.

Поставив подпись и печать на заранее заготовленный документ в сафьяновых корочках, председатель Центризбиркома торжественно вручил его действующему кандидату.

Все бурно зааплодировали, а корреспонденты все бурно снимали и комментировали примерно так же, как если бы они вели репортаж с футбольного матча.

— Какие задачи вы ставите на следующий президентский срок? — спросил лысый телеведущий одного из центральных государственных телеканалов.

— Задачи грандиозные, — сказал кандидат и улыбнулся. — А им сами не противно играть эту мерзкую роль? — подумал он. — Мне вообще противно находиться здесь и играть роль какого-то кандидата. Можно было все принести ко мне в кабинет и провести протокольную съемку, все равно никакой разницы. А все из-за этого электората. Остались единственные выборы в стране, где нужно юлить хвостом перед народом. И так восемьдесят девять процентов поддерживают меня, так зачем колебать воздух на выборах. Пусть этим занимаются спойлеры, а у меня дел выше крыши. Говорят, что поймали и откармливают щуку весом в пятьдесят килограммов. Вот мы ее и поймаем на потеху публике. Это будет лучше всякой пропаганды. Я — отец нации и меня должны видеть не на митингах, а в действии. Я стреляю, я прыгаю, я летаю, я на морском дне, я в кругу глав государств, а все остальное — шелуха для оппозиции, если она сможет протолкнуться сквозь созданную систему фильтров, через которую комар не пролезет, не то что какой-нибудь Алексей Харизматиков. По нему тюрьма плачет, а не пост в государстве.

Глава 56

— Что делать будем? — спросил президент.

— А чего делать? — переспросил старый товарищ. — Что делали, то и делать будем.

— Ты на себя в зеркало смотрел? — спросил президент. — С такой рожей и рогами в нормальное общество не пускают. Ты что на завтрак ел?

— Как обычно, — сказал старый товарищ, — салат из зелени и кофе. А на обед я обычно смешиваю первое и второе и заливаю всё компотом. Отличная штука получается, сытно, быстро и калорийно?

— И давно ты так обедаешь? — спросил президент. — И кто еще так обедает? — президент строго обвел всех взглядом. — Может вам еще ушаты персональные заказать?

— А что же нам делать? — спросил второй старый друг. — У нас и семьи стали превращаться в таких же, как и мы. Как говорят, муж да жена — одна сатана, муж с женою бранится, да под одну шубу ложится, а детки из-под шубы и вылезают такие же, как и мы.

— Что говорят ученые? — задал общий вопрос президент.

— Какие они ученые, — с презрением сказал глава администрации, — они с ошибками пишут, а в науке полные профаны. Все нормальные ученые давно в заграничных центрах работают, нашу славу чужим отдают. Сами же знаете, кто у нас наукой руководит.

— Хватит чепуху молоть! — вскипел президент. — Что они говорят?

— Говорят, что это все психология, — сказал глава администрации, — какая-то психосоматика.

— Не какая-то, а влияние психологии конкретной личности на заболевание тела конкретного человека, это не эпидемия, — сказал президент. — Дальше?

— Дальше? — переспросил глава администрации. — Говорят, что среди заболевших только плохие люди, на которых клейма ставить некуда. У нормальных людей нет никаких симптомов заболевания.

— Получается, что это на нас клейма ставить некуда? — спросил президент? — Так, давайте каяться, кто и в чем замешан? С кого начнем?

А почему с меня? — вдруг заговорил ближний помощник. — Как что, так сразу на меня. Я вообще человек хороший. Кошек вот люблю, пейзажики фотографирую, в социальных сетях я свой человек и у меня друзей миллионы. Так что, я самый лучший, а смотрите, что со мной делается, — и он наклонил голову, чтобы показать черную и редкую щетину.

— Сиди, тебя никто не спрашивает, — сказал президент. — Я сам ваши грехи хорошо знаю и не вижу в них ничего такого, чтобы что-то выделяло вас из всех. Вы такие же, как и все, и не хуже, и не лучше. Но вот откуда у нас такая соматика? А?

— А, может, нам перестройку устроить, как Горби? — предложил средний помощник по промышленности и торговле. Человек он был ушлый, работал инженером на ста десяти рублях, а как стал дружбаном, так фортуна к нему и поперла. И к его жене тоже. За год стали миллиардёрами.

— А что, это мысль, — подхватил глава администрации. — Как, мужики, а? И перестройку сделать главным лейтмотивом избирательной кампании.

— Что, ножки у моего стула подпилить хотите? — сурово спросил президент. — При перестройке нужно указать на козла отпущения, а кто им был последние четверть века? Вы что, забыли, что президентом хочу быть я?

— Никак нет, не забыли, — по-военному сказал глава администрации. — Сосредоточимся на той разрухе, которая была при вашем приходе к власти, и на грандиозных задачах, которые нужно решить в ближайшие двенадцать лет при двух ваших последующих президентских сроках. Главное — нарисовать светлое будущее. Низкие налоги. Свобода предпринимательства. Демократические выборы. Многопартийность, Сексуальная революция. Судебная реформа. Разделение властей. Свобода информации.

— Ты что, с ума сошел? — перебил его президент. — Да тебя за такие речи гнать нужно погнаной метлой отсюда.

— Так ведь это же слова, — стал оправдываться глава администрации. — Кто же будет всё это делать? Никто, мы не дураки под собой сук пилить. А за двенадцать лет мало ли что может произойти.

— Тааак, — угрожающе протянул президент, — за двенадцать лет либо ишак сдохнет, либо всенародно избранный того?

— А другого выхода нет, — вдруг оживился ближний помощник. — Либо революция, либо перестройка. И за эти двенадцать лет нам нужно исчезнуть так, чтобы никто нас не нашел.

— А ты чего разошелся? — осадил его президент. — Тебе придется садиться в мое кресло и защищать нас грудью до тех пор пока усидишь хотя бы до первого срока, и не вздумай отказываться от второго срока, если даже я тебя сильно попрошу. Понял меня?

— Понял, — сказал ближний помощник и поник головой, соображая, чем это для него аукнется в будущем.

— Итак, — подвел итого президент, — объявляем вторую перестройку. Никакого сухого закона. Цены на водку нужно снизить на треть и увеличить ее производство, чтобы не было убыли в бюджете. Для среднего класса организовать производство собственного виски, чтобы всякие там белые лошади и баллантайны под ногами у нас не путались. Соберите корреспондентов президентского пула для моего заявления.

Через час все средства массовой информации взахлеб рассказывали, что горячо любимый президент, имеющий поддержку восьмидесяти девяти процентов населения страны объявил о своем выдвижении на следующий президентский срок и о намерении провести вторую перестройку сразу после избрания на высший пост в стране. Да здравствуют низкие налоги, свобода предпринимательства, демократические выборы, многопартийность, сексуальная революция, судебная реформа, разделение властей и свобода информации.

Глава 57

— Это ты меня втянул в эту аферу с выборами, — запальчиво говорил Андрей Северцев развалившемуся в кресле Велле Зеге Вульфу. — Ты запутал все это дело со столицей, назначением министров силовых ведомств и, по сути говоря, сдавшая дела старая власть начла играть мускулами, вызывая нас на бой, забрав себе все оружие. Я получаюсь даже не спойлер, а мальчик для битья, который решил сесть не в свои сани. Тебе что, порезвился, повеселился и полетел куда-нибудь на тараканью планету посмотреть, что и как. А нам здесь, на Земле, жить и еще нужно что-то созидать. А что могут создать люди, у которых вся сущность выражается в рогах и копытах, да в запахе серы. Что они могут создать? Кроме ада кромешного они ничего не создадут.

— Чего ты, собственно говоря, разволновался? — как-то устало сказал Вульф. Обильный обед расслаблял и тянул немного вздремнуть, а не размышлять над проблемами бытия. — Наша задача — не махать руками. Пусть машут руками они. Необходимые подписи мы собрали. Все они сброшюрованы в книги и переплетены в кожаные переплёты с золотым тиснением. Золотым. Люди гибнут за металл, — пропел он. — И все подписи действительные. Все до единой и, если кто-то в Избиркоме попробует не принять их, он горько пожалеет о содеянном.

— Да что ты в конце концов делаешь с нашей планетой, с моей страной? — закричал Северцев.

— С планетой я ничего не делаю, — сказал Вульф, — а вот вашу страну неплохо было бы проучить, чтобы выдавить из каждого гражданина вашего рабскую жидкость по капле, которая скопилась в них в достаточном количестве. Пусть поймут, что и они люди, что они свободные люди.

— И как ты это планируешь сделать? — спросил кандидат в президенты Северцев. — Сделать? Сделать? Сделать?

Внезапно гул стих. Я огляделся вокруг и увидел, что мы одни в кабинете. Я за столом. Велле Зеге Вульф — в кресле. Было такое ощущение, что я на все это смотрел со стороны и видел довольно безрадостную картину. Какой-то заполошный кандидат и спокойный советник, задумавший какую-то каверзу. Лишь бы все это обошлось без кровопролития.

В дверь постучали. Вошла секретарша с подносом и принесла нам кофе и какао. Какао — мне.

— Вот ваше кофе, — сказала она Вульфу, подавая чашку.

— Не ваше кофе, а ваш кофе, — поправил ее мой советник по выборам.

— Хорошо, — сказала секретарша — ваш кофе, — и она повернулась ко мне. — А это ваш какао.

— Не ваш какао, — поправил я ее, — а ваше какао.

Девушка заплакала и молча ушла.

— Первое, что я сделаю, — сказал я, — проведу реформу русского языка. Средний род уберем вообще. Будет только мужской и женский. Весь средний род переведем в мужское достоинство. Кофе, какао, молоко, сено, окно, письмо, яблоко, море, фото, кольцо. Сразу исчезнет примерно двадцать правил на произношение и на письмо. Людям легче будет разговаривать на родном языке. У англичан вообще только ззэ и э. И немцы вслед за нами уберут свой дас, дэм, ди, дас. Либо проведем переговоры и договоримся о том, что слова среднего рода так и будут словами среднего рода без каких-либо исключений. У нас западное низкопоклонство никак изжить не могут. Немцы говорят дер кофе, он значит, и мы как обезьяне тоже говорим, что слово среднего рода будет мужским родом. Доколе? И это внесем первым пунктом программы. Хай поднимется неимоверный, академики там разные, филологи, писатели критику разведут, и спасибо им. Чем больше дерьма они будут говорить, тем больше народ простой за нас будет. Для народа кофе — оно, а не он, да и народ кофе не так шибко пьет, а если и пьет, то какой-нибудь растворимый из Индии или из Колумбии и обязательно пол-литровыми кружками. Они будут за нас однозначно.

Второе. Избирательная кампания будет простая. Проводим крестный ход во славу и процветание земли нашенской. Колонной, с песнями, с крестами пойдем по городам. И представь себе, отсюда, из Энсктауна на восемь сторон выйдут колонны с моими доверенными лицами. Рядом с ликами святых и мой лик со знаменем-программой. И каждому активисту плейеры с видеозаписями моих выступлений, и все бесплатно. Плейеры сейчас копейки стоят, а каждый активист может с сотню людей охватить, Плейеры нужно раздавать повсеместно людям старше восемнадцати лет, то есть избирателям, и настроить их так, чтобы кроме наших дисков не показывали ничего. На диске записать песню какую-нибудь, молитву, мою речь, рекламный ролик, мультик для детей, бурановских бабушек для пожилых и пойдет это все гулять по народу. За плейерами очереди стоять будут. Будут давки и драки до крови. Нахаляву и жид удавился. Это так, к слову пришлось. Возникнет вопрос — почему крестный ход? Почему я хочу прибегнуть к мракобесию для привлечения людей? Ответ простой. На креативный класс Федерации нет никакой надежды. Они у нас как херувимы, хотят творить и мечтать, а все остальное кто-то другой за них сделает. Дядя, например. Креативщики начинают думать только тогда, когда оказываются в концлагере на валке леса. И даже тогда никто и ничего не делает. Или просто уезжают за границу и там пережидают трудные времена. Поэтому нам нужен активный элемент — церковники и уголовники.

По еврейскому вопросу. Будет введена отдельная уголовная статья за антисемитизм, который будет приравнен к преступлению против человечности по аналогии с гитлеровским фашизмом. И вообще, преступления на национальной почве будут рассматриваться намного жестче. Тут кое-кто говорит, что преступники не имеют национальности. Да, там, где каждый человек гражданин государства, говорит на одном языке и подчиняется законам государства, а не обычаям и традициям, там о национальности речи нет. Во всех остальных случаях — должно рассматриваться как преступление на национальной почве. Это будет поддержано всеми, и федералами, и представителями других наций и народностей. Хватит возвеличивания одних наций перед другими. Арийцев не будет. Немецкий мультикультурализм можете засунуть в одно место, если оно будет подходящим. Либо ты федерал, либо никто — вон отсюда и поганой метлой его по окаянной роже.

Третье. Свободный народ может свободно владеть оружием и защищать себя от преступников. Будет много криков, но те, кто за оружие, перекричат других.

Четвертое. Защита женщин и детей от домашнего насилия. Женщин защитить от харрасмента, то есть от насилия со стороны начальников.

Пятое. Бесплатно давать землю под строительство своего дома. Налоговые льготы производителям деревянных домов. Должна заработать одноэтажная Федерации. Переселенцам и фермерам налоговые льготы. Каждая семья должная иметь возможность построить свой дом с усадьбой. В Федерации столько земли, что ею можно наделить каждого жителя земли без ущерба для Федерации. Мы будем Меккой и Мединой для всех страждущих во всем мире. Хочешь познать себя — едь в Федерацию. Хочешь проявить себя — едь в Федерацию. Федерации — страна неограниченных возможностей. Но только для тех, кто признает законы Федерации и руководствуется ими в повседневной жизни. Остальных — на тачку и на свалку истории. Олигархов к ногтю. Налоги девяносто процентов, но, если ты благотворитель, делишься с бедными — налоги могут быть снижены дол сорока пяти процентов. И ни копейки ни в ту или в другую сторону.

Это основное. Если растекаться по древу, рассказывать обо всем, то никто это слушать не будет. После пяти пунктов у человека рассеивается внимание, и он уже перестает чего-то соображать. Это как на митинге в период революции. Нужно назвать имя и адрес врага и бросить клич: Вперед! Бей! Грабь! Долой! И все побегут туда.

А сейчас самое главное. Действующий президент будет призывать к демократии, а мы будем призывать к величию и единству государства. Наша задача сделать так, чтобы к нам добровольно тянулись те республики, которые от нас отсоединились. А для этого нужно развить нашу экономику, уничтожить коррупцию и создать условия для привлечения инвестиций. Инвестор должен стать самым главным и охраняемым человеком в нашей стране. Остальное все приложится.

— Браво, — сказал Велле Зеге Вульф, — а я займусь материальным и психологическим оформлением твоего крестного хода. Кстати, как говорят у вас, шкуру неубитого медведя делить легче, скажи мне, а что ты сразу будешь делать, когда станешь президентом?

— Сначала нужно выиграть выборы, а потом, — я на какое-то время задумался, — потом я выпорю своего начальника охраны и пороть его будут его же подчиненные. Зато охрана у меня будет классная. Начальник будет серчать на подчиненных, а подчиненные будут бояться мести начальника, зато службу будут нести так, что ой-ей-ей. Никто не захочет поротым быть. Затем перепорю всех министров. Затем губернаторов. Одних — за дело, других — для профилактики. Затем начну пороть народ. Повсеместно. Чтобы он знал, что пришел хозяин земли федеральной и он спуску не даст. А уж затем начну реформы.

— Ты что, с ума сошел? — удивился Вульф. — А ты не думаешь, что тебя на первой же порке власти лишат. Руки за спину и в суд.

— Дорогой ты мой, — я снисходительно засмеялся, — ничего-то ты не понимаешь в федеральной душе. В ней вообще никто и ничего не понимает. Вот, говорят, что Достоевский был мастером по федеральной душе. Никакой он не мастер. Он просто писака из чрева и написал то, о чем принято молчать из скромности. Если тебя дерет тятька или дядька, то это за дело и нужно благодарить за науку. Если тебя выдрал один раз чужестранец за то, что ты что-то плохо сделал, то это тоже наука, но иностранцу больше одного раза руку поднимать нельзя, а то погонят как Наполеона вилами и ухватами. А вот своим можно сколько угодно. Свой — это хан, который тебя накормит, напоит, спать положит и утром хребет тебе сломает либо на потеху, либо за провинность какую. И во всем круговая порука. Если наказывают, то коллективно. И все это в порядке вещей. Зато хана уважают больше и людишкам плохим хулиганничать не дают.

Вот, к примеру, нужно провести реформу в дорожном строительстве. Это одна из основных отраслей в Федерации. Дороги. А рядом с дорогами дураки кормятся. Те, которые дураки, те поодиночке кормятся. Умные дураки организуются в банды и кормятся с дорог по-крупному, деньги крадут на этапе строительства и еще проезжающих путников грабят.

И вот, прихожу к ним, то да сё, сюсю-мусю, типа, нужно реформу провести и дороги хорошие сделать по международным расценкам.

Они мне все кланяются, якши, начальник, так и сделаем, приходи завтра. Это как у иранцев фардо — тоже завтра, только потом как-нибудь, лет через сто или через сто пятьдесят.

А я соберу все транспортное начальство, выпорю министра транспорта, да заодно и начальников департаментов и расскажу, что делать нужно. Все, что я буду говорить, дословно запишут в свои рабочие книги с золотым обрезом дорогущими ручками, на которые пенсионер сможет прожить целый год. С утра следующего дня по всей Федерации в транспортной сфере будет порка начальников. Как цепная реакция при делении ядер урана. А особо ретивые всех бандитов дорожных либо на каторгу отправят, либо поставят в такие условия, что те сами на каторгу побегут как на престижный курорт. И начнется дорожное строительство, да такое, что иностранные кампании будут приезжать для обмена опытом. Главное — доходчиво объяснить и поставить задачи, сообразуясь с разными факторами. Гены человеческие нужно направить в ту сторону, в какую надо. И контролировать все это. Гены нового уже проявятся в потомстве через воспитание в семье. А это самое главное во всем мире. Как ребенок воспитан в семье, таким он и будет в самостоятельной жизни.

Или вот тебе еще пример. Идет война. Нужно идти в атаку. Приходит командир и говорит таким культурным голосом:

— Граждане, товарищи, мусью, сэры и пэры, ситизены и вольноотпущенники. Нужно нам противника выбить вон с той высотки. Не соблаговолите ли вы подняться в атаку и вперед.

И эти ситизены так вежливо тоже и ответят:

— А не хотите ли вы, мусью лейтенант, пойти в пешеходную эротическую прогулку в направлении вон той ямы, куда мы ходим отправлять свои естественные надобности.

Вот и вся сказочка. А представь себе, что прилетает лейтенант с револьвером:

— Мать-перемать, суки вы облезлые, приготовить винтовки, по моей команде вперед, кто замешкается на бруствере, того лично пристрелю, вперед!

Да еще револьвером по зубам тем, кто как бы не совсем уразумел, о чем речь идет. И все побежали вперед с винтовками наперевес с криками: Ура! Хурра! Урагша! Банзай! Валио! Аллах Акбар! Моритури те салютант! Алга! Бо сан! Полундра! А потом оставшиеся в живых будут говорить, что лейтенант у них мужик ого-го какой, ему бы фронтами командовать... Вот она вся душа. И так повсюду.

Если бы царь Питер тоже разводил сюсю-мусю, мы бы до сих пор щи лаптем хлебали. Если все делать в сторону улучшения жизни, то через пять президентских циклов по два срока Федерацию не узнать, если только федералы не изберут себе придурка, который снова потянет их к истокам общинности и лапотничества.

Кстати, ты заметил, сколько у нас в штабе человек стали парнокопытными?

Вошла успокоившаяся секретарша и доложила, что прибыли новые министр стражи, директор службы безопасности, банкир и неизвестный человек.

Глава 58

Все происходило без помпы. Всем был подан кофе, мне было подано какао.

— Андрей Васильевич, — начал свою речь Банкир, — совещание наше неофициальное, если что, то мы все порознь и пришли сюда только для того, чтобы получить информацию о ваших намерениях на ближайшее время. Собственно говоря, из администрации действующего президента звонили по всем учреждениям Энсктауна и намекали на то, что лучше поддержать реального президента, нежели того, кого неизвестно как назвали преемником и кандидатом на выборы. И с вами сделать ничего не могут, потому что информация прошла по всем внутренним и мировым каналам связи и средствам массовой информации. Вот и мы пришли сказать, что внутренне мы с вами, а внешне — с тем, кто нами правит. Нам тоже жить нужно. И что нужно от нас?

— Нам поступила информация, что вы готовите крестные ходы, — сказал министр стражи, — Я отряжу вам сопровождение из стражей и не допущу никаких беспорядков.

— Я со своей стороны, — сказал директор службы безопасности, — подготовлю активистов, которые будут выступать в вашу поддержку и локализовать враждебные проявления их противостоящего лагеря. На моей совести будет и обеспечением вас информацией об их намерениях.

— Тоже самое вы будете делать и для штаба действующего президента? — спросил я.

Все трое согласно мотнули головой.

— А у вас какая позиция? — спросил я Корепана.

— Все будет зависеть от ваших планов в отношении организованной преступности, — сказал он.

— Получается, что если мы будем требовать строгого исполнения законов, защищать наших граждан и искоренять преступность, то вы объявите нам войну? — спросил я.

— А что? — с вызовом и вопросом на вопрос ответил Корепан. — В тюрьмах ежегодно сидит свыше одного миллиона человек. Вы садите людей по любому поводу и без повода, вычеркивая его из списков вашего общества. Они вам не нужны, и они пополняют наши ряды. Посчитайте, сколько человек было осуждено в годы правления всех ваших генсеков и президентов. И это все взрослые люди. Второе. Практически все ваши чиновники покупаются нами или являются родственниками отсидевших людей. Наши люди есть везде, во всех ваших властных структурах. Вы, кстати, подумайте, чьи приказы первыми выполнит ваша армия, — Корепан понял, что он перехлестнул, но закусил удила и понесся вперед. — Нам просто интересно посмотреть, как вы будете проводить свою кампанию, иначе бы мы выставили своего кандидата и получили все преференции, за которые заплатили.

— Вы говорите это так, как будто министр стражи и директор службы безопасности находятся у вас на содержании, — сказал я. — Если это так, то борьбу с организованной преступностью мы начнем с них и мобилизуем всю страну на борьбу с преступностью, как с агентом мирового империализма, который бросил всех федеральных преступников на разрушение нашей страны. Поверьте мне, девяносто процентов преступного элемента будут на нашей стороне, и мы не будем садить людей в тюрьму за украденную морковку или порцию мороженого. С вами будут бороться как с власовцами и разноцветными атаманами, грабившими страну. Потеря от вас будет небольшая. Мы не позволим вам быть ночным дозором, властью черной ночи. Либо вы будете легализовыать свои доходы и становиться нормальными бизнесменами, либо вас не будет в списке граждан нашей страны. Не пройдет и десяти лет, как преступления будут чем-то постыдным, а воры и бандиты будут огорожены красными флажками от общества.

— А ты не много на себя берешь, Корепан? — зловеще сказал министр стражи. — Мы проведем действительную аттестацию всего личного состава и у нас не будет ни одного стража, который будет крышевать вас. А служба безопасности поддержит нас, не так ли? — он обернулся к директору службы безопасности.

— Естественно, — сказал тот.

— Вы меня просто не так поняли, — как-то неуверенно стал говорить Корепан. Зря он так сказал, думал, что умнее всех и забрался на высоту, дающую право на самостоятельный голос. — Мы тоже за власть, мы вкладываем деньги в экономику и сдерживаем уличную преступность. Мы тоже часть государственной машины, только нелегальная.

— Если вы часть государственной машины, — сказал я, — то на вас ложится задача по предотвращению карманных краж и грабежей участников крестного хода с нашей стороны. Вместе со стражей.

— Понял, так и сделаем, — сказал Корепан.

На том совещание и закончилось.

Глава 59

Крестный ход был как крестный ход. Опущу всю организационную работу, но она достаточно большая и любой крестный ход это не стихийное событие, а хорошо подготовленной мероприятие.

Крестные хода проводятся по определенной причине, чтобы попросить у Господа Бога чего-то нужного в данный исторический момент, как правило, исцеления от болезни или дождя в засуху. Использовать крестный ход для агитации за кандидата в президенты начал я. Приоритет, так сказать, мой.

Восемь групп вышли из Энсктауна со священниками с хоругвями и с молитвами. За городом их ждали автобусы, на которых они поехали по сельским населенным пунктам области. И так было во всех восьмидесяти девяти губерниях. Всего было задействовано порядка десяти тысяч человек и две сотни автобусов с наглядной агитацией, техническими средствами и подготовленными агитаторами. Сами посчитайте, нужны были огромные деньги, и они появились в виде пожертвований от добрых людей. Почему добрые люди не боялись делать пожертвования? Потому что не боялись и видели перспективу в смене власти, да и мы не афишировали наших спонсоров, благодарность будет потом, когда могущие помочь, но не помогавшие, будут кусать локти от злости на себя. Да и пусть злятся, все теплые места будут розданы тем, кто не боялся попросить их.

У нас не было другого выхода. Все средства массовой информации сосредоточились на агитации за действующего президента, а для нашего штаба был организован полный отлуп по всем направлениям. Как обычно, у кого власть, у того и средства информации. Если стану президентом, то в первый же месяц организую приватизацию всех информационных каналов.

На день раньше нас были организованы крестные ходы в пользу нашего главного конкурента. Информаторы сообщили о нашем ноу-хау, сверху была дана команда и вот вам добросовестная конкуренция на деле.

Нужно отдать должное, что подготовка этих мероприятий прошла мимо силовых ведомств, я имею в виду министра стражи и директора службы безопасности. Вернее, ничего не прошло мимо, прошло только мимо Энсктауна. Все их подчиненные работали напрямую, минуя главных начальников. Есть над чем поработать после выборов, а я почему-то был уверен, что одержу победу в любом случае. Просто потому, что Велле Зеге Вульф никогда не получал такой откровенный нах.

Неизвестно по какой причине, но по маршруту правительственных крестных ходов были дожди и грозы, ломались машины, крестоходники дрожали от холода и страха, когда ночью около них выли голодные волки, то в наших крестных ходах светило солнце и высыхали дороги, а мы появлялись словно луч света в темном царстве и нас встречали с хлебом с солью, а также чарочкой на серебряном подносе.

Их встречи были обязаловками, а наши встречи — праздниками и весть о них разлеталась по всем селам и поселкам и нас уже ждали, потому что доверенные лица делали чудеса, обращаясь к небу и вызывая небольшие подарки для потенциальных избирателей.

Один раз крестный ход наших конкурентов был прямо засыпан деньгопадом из однодолларовых бумажек. Все хватали эти доллары и распихивали по карманам. Денег было очень много и по звонкам с митинга стали прибегать люди из близлежащих поселков. Кто мог, бежал бегом, моторизованные приезжали на велосипедах, мотоциклах и автомашинах. Запасливые брали собой картофельные корзины, чтобы набить их доверху зелеными гринами. Устроители крестного хода были крайне удивлены и в них проснулась вера в Бога, хотя и Бес наживы тоже не дремал, они тоже активно собирали деньги. Но вдруг среди сборщиков денег раздался одинокий вой, потом к вою присоединилось еще несколько голосов, и вся оборудованная площадка для митинга одновременно закричала и заматерилась мужскими и женскими голосами. На купюрах вместо портрета американского президента красовалась физиономия нашего конкурента с американской улыбкой. Твою мать. Раздосадованные люди бросились с кулаками на организаторов хода и произошла короткая, но ожесточенная стычка, закончившаяся побегом агитаторов, которые были вообщем-то согласны с избивавшими их людьми, потому что и они сами участвовали в набивании карманов никому не нужными бумажками.

Периодически на митингах конкурентов появлялись неразлучные Гномов Калигула с балалайкой и Адольф Козлов с матерными частушками. Все, что говорилось до этого, забывалось начисто и начинался перепляс и пересып матерных частушек. Потом Адольф Козлов начинал скакать, разбрасывая везде золотые какашки и люди бросались собирать их, с боем добывая себе все больше и больше. И откуда у такого маленького козлика столько какашек, когда потом каждый участник митинга выворачивал дома на стол пригоршню этого дерьма.

Что они думали и рассказывали друзьям о кандидате, нам не было известно, но общий тон этих разговоров мы знали, а рейтинги конкурентов так резво поползли вниз, что купленные рейтинговые агентства не могли выправить положение даже дутыми для заказчика цифрами.

А сейчас представьте себе, как руководитель крестного хода по просьбе собравшихся вздымал руки вверх и просил благодати для тех, кто будет голосовать за меня. И вдруг с ясного неба неизвестно откуда начинали подать денежные бумажки в рублях и долларах (как правило, однодолларовые купюры, их много), но зато очень большая экономия избирательных расходов и рекламная продукция в виде помад, флакончиков духов, пачек сигарет, микробутылочек с коньяком и водкой как в Аэрофлоте, календариков с моей физиономией. Четыре мужика четырьмя бумажками по одному доллару могли купить хорошую бутылку водки и посидеть, поговорить по душам, обдумывая, где в следующий раз будет встреча с кандидатом, чтобы подхватить побольше волшебных бумажек, при помощи которых они могут отвести душу от всех трудностей, свалившихся на нашу страну.

Это и было концовкой избирательной встречи. Доходило дело и до стычек между избирателями, особенно за право обладания микробутылочками. Стоило кому схватить пару бутылочек, как друзья его восстанавливали справедливость по Божьим заветам.

Самый высший иерарх церкви не разрешал своим служителям на параллельных нашим крестных ходах обращать руки к небу и являть чудо, но под нажимом дал разрешение. При первых же попытках на людей падали разноцветные дожди, полчища майских жуков спускались вниз и с громким жужжанием устремлялись в огороды пожирать все, что уже было в состоянии полуготовности на грядках и растениях. С отчаянными криками люди бросались в свои подсобные хозяйства спасать урожай, славословя обиходными выражениями приехавших представителей и самого кандидата.

А через два часа приезжаем мы. На улице уже солнечно, мы все в белых фраках, джаз-банд играет "У моей бабушки есть одна маленькая штучка", детям бесплатное мороженое, мужикам по стопарику хорошей водки, а бабам по бокалу вина. Всё в одноразовых пластиковых бокалах и рюмках с цветными портретами кандидата, которые остаются в семьях на долгую память. Буквально через несколько минут вся сельская площадь начинает приплясывать и припевать:

К нам приехал, к нам приехал,

Андрей Васильич дорогой....

И тут ведущий кричит:

— От имени Андрей Васильевича наш любимый Господь и Спаситель дарует вам благодать, — и вздымает руки вверх.

И тут на людей начинает сыпаться манна небесная в виде уже вышеописанного набора. На площади оживление и неразбериха, тут и ленивый не мог устоять, а когда все подарки были разобраны, то нас и след простыл, однако у людей осталась приятная память и знание, за кого им нужно голосовать на предстоящих выборах.

И вот так, без всяких газет, журналов, телевидения и интернета наша избирательная кампания набирала обороты, и слава о наших крестных ходах далеко обгоняла нас, а люди и местные священники с помощью святой воды и матов отгоняли наших конкурентов. ожидая нас.

Наши рейтинги росли как на дрожжах в теплый день в дачном туалете и когда невозможно подогнать ассенизаторскую машину для восстановления бывшего статус-кво. И тогда против меня был применен последний и безотказный козырь моего конкурента.

Глава 60

Мою дверь начали пилить в пять часов тридцать минут летнего утра. Я лежал в постели и слушал, как ломаются режущие элементы у "болгарок". Всех сотрудников спецслужб можно смело называть болгарами, потому что у каждого из них в столе лежат по десятку запасных режущих кругов для этого безотказного инструмента, который никак не научатся делать в нашей стране.

Ровно в шесть часов утра моя новенькая немецкая дверь распахнулась и в квартиру влетело шестьдесят два человека в черных одеждах, а масках, с самыми современными автоматами, мотками веревок через плечо, с десятком прикрепленных к бронежилетами гранат оборонительного действия с радиусом поражения в двести метров, а масках и шлемах, как у космонавтов, но только черного цвета, у каждого по пять раций и все орут на разных языках и все наставили на меня и мою жену автоматы в готовности стрелять до посинения.

Теснота в помещении была настолько высокая, что два следователя, которые возглавляли это действо никак не могли пробиться, чтобы объявить о проведении у меня обыска в подозрении совершения какого-то ужасного преступления или в том, что я очень похож на человека, который совершил это ужасное преступление.

Для любой страны, кроме нескольких африканских, арест кандидата на пост президента событие чрезвычайное, но только не для нашей страны.

Обвинение было абсурдное, но у меня изъяли все ценности, немногочисленные украшения жены, все письменные материалы, мои погоны и юбилейные медали. До орденов за службу я не сподобился. Причем, следователь сорвался на визг, предъявляя понятым — моим соседям мои воинские атрибуты — смотрите, какой личиной он прикрывался и что они найдут подлинных владельцев наград и погон полковника пограничных войск.

— А чего его искать, — хмуро сказала хозяйка соседней квартиры, — он сюда из армии полковником и приехал, и все соседи его за глаза полковником называют, потому что он полковник и не чета таким как вы.

Следователь носился по квартире и пинал все, что ему под ногу подвернется. Мне его даже было жалко, приказали арестовать ни к чему не причастного человека, а он и не знает, что предпринять. И внутри него беснуются и дерутся два человека: подлец и честный человек. И, как правило, подлец побеждает. Арестован первый невиновный — орден и звездочка на погоны. Второй — еще орден и звездочка. Потом сто, двести, триста, четыреста, пятьсот арестованных и расстрелянных жертв и у человека глаза светятся от удовольствия. И вокруг его помощники с горящими глазами, горячими сердцами, воспаленными мозгами и дочиста вымытыми в крови руками. Все готовы уничтожить друг друга, да только вот нет времени на очистку тюрем и заполнение их новым контингентом. Все-таки на все это нужно время. И так продолжается до тех пор, пока не сдохнет тиран. Все ждут его смерти и когда она приближается, никто и пальцем не пошевелит, чтобы отогнать ее. Все с вожделением наблюдают агонию некогда страшного человека. А потом наступает время покаяния. Все начинают стучать себе коленкой в грудь и говорить, что время было такое, если бы я отказался расстреливать, то расстреляли бы меня, а у меня, семья, дети, мамочка вот больная, к постели прикованная. Помилуйте, люди добрые, я хороший. Вот я первом классе был в костюме зайчика у елки пеню распевал: "В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла", не расстреливайте меня, господа-товарищи. А его никто и не собирался расстреливать, а он всё канючит и канючит. Его как бы прощают, а он воспитывает подобного себе вертухая и исполнителя несправедливых приговоров.

В СИЗО номер один города Энсктауна меня препроводили обычным порядком. Привезли, передали дежурному с решением об аресте как особо опасного преступника. По этому случаю вызвали и начальника СИЗО, пожилого подполковника, на старости лет защитившего диссертацию по истории и теории тюремного дела в Энсктаунской области.

— Ба, Андрей Васильевич, — широко улыбнулся он и разведя руки как для объятий, но спохватился и пожал мне руку. Во времена свободы мне приходилось встречаться с ним по общественным делам, и он мне даже подарил свою диссертацию с дарственной надписью. — Какими судьбами? А, впрочем, судьбы у нас всех одинаковы, мы только меняемся местами, сегодня ты по одну сторону решетки, а завтра я или они, и только надзиратели все время загружены одной и той же работой. Сами понимаете, работа у нас тяжелая. Царь Питер, царствие ему небесное, говаривал, бывало:

— Тюрьма — есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего потребны люди твердые, добрые и веселые. И в нашем следственном изоляторе такие люди и служат. Сами понимаете, что мы принимаем на себя основную роль в перевоспитании лиц, переступивших закон. И мы же закладываем основу психолого-педагогического воздействия на нарушителей и именно здесь начинается истинное раскаяние в совершенном преступлении. Только у нас человек попадает в систему воспитательного воздействия, единую для всех учреждений исполнения наказаний. Тайный советник и Астраханский губернатор В.Н Татищев слово тюрьма описал следующим образом:

— Тюрьма — есть слово не славянское, прежде называлось порубь, погреб. Темница, по-немецки "тюрьме", "башня" по-татарски, по-славянски "вежа" и "стрельница". Первые тюрьмы появились в Европе в шестнадцатом веке. А в Федерации первые тюрьмы появились в Сквау и Питерсбурге в начале восемнадцатого века. Так что не мы были родоначальниками тюремного дела.

Мы прохаживались с начальником по коридорам как старые знакомые под удивленные взгляды следователя, привезшего меня сюда.

Спохватившись, начальник посмотрел документы о моем задержании и дал команду определить меня в общую камеру, так как СИЗО было переполнено.

Перед посадкой сделали опись вещей и дали расписаться в том, что у меня ничего нет.

— Счастливо, Андрей Васильевич, — попрощался со мной начальник СИЗО, — люди в камере сидят солидные, в законе, думаю, что найдете с ними общий язык.

— Вот, бляха-муха, и сбылась федеральная пословица: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, — подумал я и шагнул в камеру.

Глава 61

— Здравствуйте, люди добрые, — сказал я, войдя в камеру. — Зовут меня Андрей, фамилия моя Северцев, статья 58-я, десять прим, я кандидат в президенты нашей страны. Дозвольте приземлиться на вашем аэродроме на неопределенное время.

Пауза несколько затянулась. Семь человек сидели за столом, на котором стоял алюминиевый чайник и восемь алюминиевых кружек, и внимательно смотрели на меня. Оценивали, кто это и как с ним вести.

Это был и экзамен для меня, согнусь ли я под взглядами и буду ли шестерить перед новыми соседями, потому что сидели не новички, а действительно люди авторитетные в уголовно-тюремных делах.

Пауза стала затягиваться на неприличный промежуток времени. Нужно что-то делать. Я увидел свободную койку на втором ярусе, подошел к ней и положил свои туалетные принадлежности и стал заправлять подушку и то, что можно было назвать простыней под одеяло солдатского образца 1914 года. Раз у людей нет желания разговаривать, то и не нужно к ним лезть со своими разговорами. Хотя и в тюрьме соблюдаются некоторые элементы вежливости при поступлении новых постояльцев: либо здороваются, либо нападают кодлой, чтобы показать, кто здесь хозяин. А здесь все хозяева и никто не решается взять верховодство. Как говорят, если пьянку нельзя предотвратить, то ее нужно возглавить, то и я подошел к столу, сел на свободное место и сказал:

— Предлагаю попить чай, с собой ничего сладкого нет, но обещаю, что скоро будет.

— Так это у нас не чай, а чифирь, — сказал один, тот что постарше.

— Чифир так чифир, — сказал я, — в гостях носом не воротят.

Мои слова вызвали что-то подобие улыбок у моих сокамерников. Один взял чайник и налил в мою кружку что-то черное как смоль, хотя на свет был вид крепко заваренного чая. Себе они тоже налили.

— За всех присутствующих, — сказал я как бы тост и сделал хороший глоток горячего варева. Заварка была крепкая и во рту сразу появилась оскомина, а зубы стали скрипеть друг о друга.

— Откуда же пятьдесят восьмая взялась? — сказал один из сокамерников. — Ее, помнится, в шестидесятые годы Хрущев Никита и прикорешил вместе с Берией.

— Не скажите, уважаемый, — сказал я, — пятьдесят восьмую раздербанили на части и в качестве отдельных статей поместили в раздел десятый кодекса, как преступления против государственной власти. Так что, если у них будет желание, то любую вашу статью можно будет перевести в раздел десятый.

— Это как же так? — угрожающе загудел верзила с пудовыми кулаками. — Кто им это позволит это сделать?

— А кто им это запретит? — ответил я вопросом на вопрос. — Я хотел сделать, чтобы Конституция и законы страны соблюдались неукоснительно, и сейчас мы с вами товарищи по несчастью и сидим в одной камере. Так кто им помешает? Только мы с вами, а больше некому.

И мы все засмеялись.

— Слушай, а что можно сделать, чтобы вертухаи были похожи на людей? — задали мне очередной вопрос.

— Ну, братаны, вы и мастаки задавать сложные вопросы, — засмеялся я. — Вот, давайте рассмотрим пример. Два друга, Колян и Петруха. Одного посадили в камеру, а второго поставили его стеречь у камеры. И все. Дружба закончилась. Стали смертными врагами. А почему? Да потому что Петрухе дали мундир и власть, причем бесконтрольную над Коляном, и он эту власть употребляет на полную мощь. Вот приходит он домой, снимает форму и его начинает грызть совесть от того, что он по-зверски относится к своему другу. И с каждым днем эти угрызения совести становятся все меньше и меньше, а потом совесть пропадает совсем. Возьмите кино. Там менты, которые без мундира, то есть сыщики, намного душевнее, чем те, которые в мундирах.

— Не, кореш, не скажи, — возразили мне, — они что в мундирах, что без мундиров — одинаковые. Их чем-то кормят таким. Я бы вот послушался нашего участкового, так сейчас поди бы генералом был и не сидел бы в этой камере.

Рассказ снова вызвал смех. Стали вспоминать, сколько генералов стражи сидит и сколько из них умерли во время следствия, покалечились, или с жизнью счеты свели.

— В стражу я бы ни в жисть не пошел, — сказал пожилой зек. — В такой службе не запачкаться нельзя, да и на любой службе тоже. Даже мы, законники, и то мараемся о всякое дерьмо чуть ли не каждый день. А что вот ты с евреями делать будешь? Расплодилось их несчетно и нам конкуренцию составляют, свою мафию организовывают и перекрывают нам все пути легализации доходов.

— Нет, братаны, — сказал я, — тут дело не в евреях или в армянах, а в нас самих. Вы, да и мы тоже, разобщены полностью, каждый сам по себе, а они все коллективом, и они все родственники-знакомые и друг за друга горой. Кто вам мешает так же делать? Никто. Сами себе мешаете. А про евреев я вам сейчас анекдот расскажу. Было это в советские годы, еще при Хрущеве. Объявили в Сквау, что в самом крупном магазине икру будут продавать по шестьдесят копеек за килограмм. А дело было как раз тридцать первого декабря. С утра у магазина очередь километра на три. Стоят, мерзнут. В двенадцать часов вышел директор и сказал, что евреям икру продавать не будут. Евреи ушли, а все зааплодировали. В три часа снова директор объявил, что приезжим икру не будут продавать. Приезжие ушли, а очередь снова зааплодировала, понаехали тут, понимаешь. В пять часов директор объявляет, что продавать будут только ветеранам Отечественной войны. Очередь сильно убавилась. В семь часов директор снова объявляет, что обслуживаться будут только ветераны войны 1812 года. И очередь разошлась. Остался только один старичок, старенький-престаренький, замерший до такой степени, что говорить не мог. Завел его директор в свой кабинет, налил рюмку водку и спрашивает:

— Вы член партии?

Старик кивает головой, типа, да еще с 1917 года.

— Вы же понимаете, — говорит директор, — что в интересах пропаганды мы должны были показать, что у нас все продается и все очень дешево.

— Я-то понимаю, — говорит отогревшийся старичок, — но я не понимаю, почему евреев самыми первыми отпустили!

Хохот в камере стоял такой, что в дверь несколько раз заглядывали надзиратели, а один раз мелькнула и голова начальника СИЗО.

— Веселый ты человек, кореш, — сказал коллектив заключенных, — а не боишься ты пролететь на выборах как фанера над Парижем?

— Если не убьют, то не боюсь, — сказал я. — Если говорить о фанере, то это значит говорить о смерти. Был во Франции такой летчик по фамилии Фаньер. Еще перед Первой мировой войной летал он над Парижем, врезался в Эйфелеву башню и погиб. А потом революционер Мартов сказал, что российское правительство несется к своей погибели как Фаньер над Парижем. А у нас в Федерации всегда так — слышим звон, да не знаем, где он, вот и стали говорить о фанере над Парижем, если человеку в чем-то не повезет. Я хочу, чтобы в стране была власть народная, и чтобы народ управлял государством через демократически избранных представителей. Моя бабушка всегда говорила про власть "оне", мол, оне живут сами по себе, и мы живем сами по себе. А народ должен иметь право избирать и менять не справившихся с делом представителей во власти. Вот я за что.

Наши разговоры затянулись заполночь. Говорили обо всем. О военной службе. Об отношении к преступности. О легализации теневых доходов. Об обучении детей. Естественно, что большинство состояний составлялось не вполне честным и легальным путем, а владельцы состояния хотели быть не с разбойничьей повязкой на пиратском бриге, а быть уважаемыми сэрами и пэрами, а их детишки получать образование в престижных учебных заведениях и становиться элитой, и это право должно быть у всех, а не только для своей кодлы.

— А ведь это не ваша камера, — сказал я, когда мы укладывались спать.

— Начальник нас собрал вместе, — сказал один из сокамерников, — говорит — тут привезут интересного типа, потолкуйте с ним. Вот мы и потолковали. Ты нам понравился, здесь тебя никто не тронет, а с утра мы разошлем малявы корешам, чтобы поддержали твою кандидатуру.

Утром у меня уже были другие сокамерники. То есть, в камеру вернулись те, кого попросили на ночь перебраться в другие камеры.

Читатель будет очень разочарован тем, что я не стал описывать нравы в тюрьме. Тем, кто желают узнать о них поподробнее, можно просто бросить камень в витрину самого дорогого магазина и начать увлекательные приключения по местам содержания уголовных преступников и познакомиться с ярчайшими представителями их класса, или, как сейчас говорят, социальной группы, и в эти группы входят их представители, и возбуждение ненависти к одной из этих социальных групп ведет возбуждение уголовного дела, так что и я об уголовниках ничего не скажу, чтобы и на меня не возбудили за это уголовное дело.

В тюрьме я просидел ровно неделю. Как ни за что взяли, так и без объяснений выпустили. Федерация, однако. Не понять ее ни умом, ни сердцем, и аршином не обмерить, и управлять ею нужно так, как дитем непослушным.

Глава 62

Выпустили меня за два дня до выборов. В пятницу, после обеда. Пока до дома добрался, уже ужинать надо. Никто меня у ворот тюрьмы не встречал. Не было ни журналистов, ни сторонников. Это и правильно. Зачем делать раскрутку тюрьме, хотя тюрьма — это то место, где куются революционные характеры. В детстве мы читали воспоминания большевиков и вождей о том, как они сидели в тюрьмах, как они боролись с тюремщиками, чтобы соблюдались права политических заключенных, основная вина которых заключается в том, что они призывали народ к новой жизни, чтобы не было богатых, а все были бедными.

Предвыборная новая столица была заклеена с головы до ног портретами основного кандидата, автобусные мониторы крутили его предвыборные выступления о том, что все у нас хорошо, что мы по уровню развития находимся впереди Америки и Германии, только они не подозревают об этом и вообще, мы в кольцо врагов и нам нужно сплотиться вокруг вождя, чтобы через каких-нибудь десять-пятнадцать-двадцать лет построить общество всеобщего щастья.

— Ну и Вульф, — несколько обиженно думал я, — заварил кашу и в кусты. Ушел туда, откуда пришел. Фокусник и манипулятор людьми, хотя мне нравилось наблюдать за ним, когда он хулиганил в Сквау перед нашим полетом на Тарбаган.

Выйдя из автобуса недалеко от дома, я увидел на остановке Велле Зеге Вульфа с какой-то женщиной.

— Катенька, познакомься, это мой товарищ Андре Северцев, кандидат в президенты страны, — сказал он, представляя мне женщину, — а это Катя — моя спасительница и добрая фея, — сказал он, представляя мне женщину. — А сейчас приглашай нас в гости, твои тебя уже ждут и стол накрывают с расчетом на нас.

Что же делать с этим Вульфом? Без мыла залезет во все щели и выражение такое, как будто ничего не произошло и все в порядке вещей.

— Андре, выше голову, — балагурил он, — каждый порядочный человек в Федерации должен либо посидеть в тюрьме, либо быть отправлен в ссылку. Вспомни, ваши Ленин и Сталин сидели в тюрьме? Сидели и в тюрьме, и были в ссылках. И ты там был, следовательно, у тебя великое будущее.

Дома меня встретили так, как будто я отлучался из дома на несколько часов по каким-то делам. Это и хорошо. Зато я сразу ушел в ванную и с удовольствием плескался под струями горячей воды, смывая с себя тюремный дух. В Федерации два духа: тюремный и Федеральный, и оба друг друга стоят.

Стол был накрыт царский. Отварной картофель, селедка с луком колечками и маслом, сало соленое, ветчина, салаты из капусты, редьки, свёклы. Это на закуску, а в качестве горячего блюда мои любимые пельмени.

Застолье получилось веселым и сытным. Выпили мы немало с такой закуской, но пьяными не был никто. О выборах никто не проронил ни слова. Зато я веселил людей тюремными анекдотами. Вот, например.

Идет надзиратель по тюрьме и говорит:

— Сегодня у нас будет пасха, каждый получит по яйцу!

Все кричат:

— Ура, круто!!!

Надзиратель:

— Вот этим сапогом.

В одной камере сидят два вора. Один за то, что украл часы, а второй — корову.

Спец по коровам решил приколоть любителя чужих часов, спрашивает:

— Который час?

— Точно не знаю, но думаю, что как раз время доить коров.

На зоне один зек спрашивает другого:

— Ты политический?

— Да.

— А кем работал?

— Сантехником.

— А как вышло, что ты политический???

— Да вызвали меня как-то в горсовет. Раковина у них в туалете сломалась. Ну, я посмотрел и сказал, что пора менять всю систему...

Кто в тюрьме не сидел, тот всю эту лажу принимает за романтику и приключения, подпевает Шуфутинскому: "Владимирский централ, ветер северный". Как посидит, так вся романтика куда-то девается. Вот и у меня романтики тюремной нет, а вот был бы я при власти, то я запретил бы людей садить в тюрьму по пустякам. При коммунистах были профсоюзы, как школа коммунизма. Сейчас тюрьмы как школа преступного мира. И те, кто увеличивает количество заключенных, работают на преступный мир.

Гостей мы проводили до дверей, а потом я завалился спать. Уснул практически мгновенно.

В два часа ночи во дворе дома послышался звук громко работающего мотора. Такие моторы были на старых автомашинах. Говорят, что такие моторы специально разрабатывали для душегубок и труповозок, чтобы не было слышно голосов жертв, кричащих в последние мгновения перед смертью. Такие же машины любили представители карательных органов, выезжавших на аресты врагов народа, чтобы весь народ слышал, кто приехал и что их очередь будет несколько позже.

Внизу противно заскрипела дверь в нашем подъезде. Все время собирался смазать и все время до нее не доходили руки. А с другой стороны, кто бы меня предупредил, что это за мной пришли. А за мной ли?

Весь дом слышал, как с девятого этажа начал спускаться вызванных снизу лифт. Как он шел натужно, как бы нехотя, потому что не хотел везти вверх тех, кто в нем нуждался. Но там парни здоровые, им один хрен, что на третий этаж взбежать, что на двадцатый.

Наконец, лифт остановился на первом этаже. Судя по времени его стоянки, в него входили четыре человека. Лифт поехал вверх натужно и остановился на третьем этаже. Это за мной.

Через пятнадцать секунд зазвонил музыкальный звонок в мою квартиру.

Вошли четверо. В черных кожаных пальто, положенных по комплекту каждому водителю грузовой автомашины типа "Studebaker". И эта мода сохранилась до сегодняшнего дня. Такие пальто носят либо министры, либо чекисты. Интеллигенция сторонится такой вычурности.

Говорят, что когда Черчилль прилетел на конференцию в Ялту, то его встречала внушительная делегация в таких вот шоферских кожаных пальто. Он тогда улыбнулся и сказал, что его встречает делегация профсоюза автоводителей.

Старший в распахнутом пальто, из-под которого виднелись тупоносые хромовые сапоги со скрипом и темно-синие галифе с темно-синим, как его называют — васильковым, кантом.

— Северцев Андрей Васильевич? — спросил старший группы.

— Да, — сказал я.

— Оружие есть? — последовал следующий вопрос.

— Не заслужил, — сказал я, — именным оружием награждают только особо приближенных, а я все по дальним гарнизонам мотался.

— Ясно. Одевайтесь, последуете с нами, — поступила команда.

Узелок с сухарями, нательным бельем и мыльно-рыльными принадлежностями был собран заранее, а одеваются военные довольно быстро.

— Что в узелке? — спросил старший.

— Все, что положено по описи для арестанта, — сказал я и развязал узелок.

Немного постояв, покачиваясь с носка сапог на каблук и обратно, старший сказал:

— Забирайте, мало ли что.

Вероятно, что старший все-таки знакомился с историей органов госбезопасности и знал, что чекистов первой волны, уничтожившей первую волну врагов народа, уничтожили тоже как врагов народа. Так что, ни один палач не избежал участи своей жертвы, потому что следующему поколению палачей нужно было на что-то кормить семью. Когда нормальные жертвы исчезают, всегда принимаются за палачей. Молодежь, она, как правило, тупая и соображение у них просыпается только тогда, когда они наполучают полную корзину люлей и поймут, что служба и выслуживание это две большие разницы.

Поцеловав жену и дочь, я вышел из квартиры. Странно, что у меня не стали делать обыск. С одной стороны, это хорошо, а с другой стороны — это плохо. Хорошо — это могут везти на правёж, то есть на вынесение официального предостережения. А плохо — могли сразу вывезти на расстрельный полигон и там шлепнуть, как расстреляли коллективно всех членов антифашистского еврейского комитета. У наших органов практика богатая, недаром все представители всех спецорганов большинства стран мира получали свои знания у нас и очень много афро-азиатских военных преступников очень хорошо говорят по-федеральному.

Везли меня недолго. Минут пятнадцать. Глаза были закрыты, но я представлял дорогу, идущую мимо санатория с йодобромной водой. От санатория метров триста и поворот налево на государственные дачи. Если проехать еще метров триста, то там будет круглосуточный пост стражи, который охраняет въезд на начальственные дачи и рекламный столб с портретами кандидата и надписью, что жители города вместе с ним. А пост выставили потому, что один первый заместитель губернатора, поверил, что у власти сидит один человек и дал команду заменить плакат на другой плакат с неутвержденным кандидатом. Через час первый заместитель губернатора стал бывшим, а около билборда поставили круглосуточный пост из стражи в гражданской одежде и на гражданской автомашине.

Я слышал, как поднялся шлагбаум, и мы проехали на территорию правительственных дач. Так триста метров прямо, затем триста метров налево, затем поворот налево и движение по кругу на площадку перед центральным особняком для самых высокопоставленных гостей.

С завязанными глазами меня ввели в особняк, я спокойно поднялся на две ступеньки, потому что неоднократно бывал в этом особняке и пошел в холл, где меня повернули налево в обеденный зал.

Там был он. Мой основной конкурент. Прилетел в новую столицу инкогнито. Ясно инкогнито. Если бы не инкогнито, то в центре новой столицы не было бы ни одного человека. Все движение транспорта прекращено. Тишина. Пролетающие воробьи начинают беспокойно оглядываться и сталкиваться друг с другом, а потом падать на землю с разрывом сердца от страха. Даже колокола в центральном храме города звонили по-чекистски. Как по-чекистски? А вот возьмите два граненых стакана, налейте в них наполовину водки, возьмитесь рукой за горловину и стукните стаканы донышками. Получится такой же звук, как если бы вы на пляже стукнули одним камнем-голышом о другой. Вот и чекисты так же чокаются стаканами, и звуков звяканья стекла не слышно, и никто не подумает, что они пьют водку. Так вот, ничего этого не было. Просто в город приехал один человек, как приезжают ежедневно десятки тысяч человек и также уезжают.

Я сидел на стуле, а конкурент, сцепив руки за спиной, нервно ходил передо мной. Затем он становился и сказал:

— Кто ты такой? Что тебе надо? Ты понимаешь, что мы здесь жили спокойно, по-семейному. Все было расписано, распределено и размерено. Парламент работал, отдыхал и выступал с разными идиотскими инициативами, чтобы никто не подумал, что они зря получают по полмиллиона в месяц и пенсию в размере семидесяти процентов от их зарплаты. Да за такие деньги любой баран станет просвещенным политиком и будет угадывать намерения власти, воплощая их в жизнь самым добросовестным образом. Выборы проходили с периодичностью смены времен года, мы даже увеличили сроки между выборами, чтобы не терзать людей необходимостью походов на избирательные участки. Зачем ходить, когда результат известен давно. И тут нарисовался ты. Вот скажи мне начистоту, зачем тебе эта должность? Ты гений? Ты Рузвельт или Наполеон? Вот ответь мне.

Вопрос мне был задан сложный. А зачем мне эта должность? Я о ней вообще не думал, просто она свалилась на меня слишком неожиданно. С другой стороны, каждый из нас думал так, что вот если бы он был президентом, то он сделал бы вот так, а не так, как это было сделано. Получается, что каждый вменяемый человек, да и невменяемые тоже, все хотят быть президентами, чтобы делать все по-своему. К слову сказать, люди недалекие и малообразованные уверены в своей готовности президентствовать в любом государстве, а вот люди умные начинают сомневаться в своих способностях. Поэтому, например, в бою, умный начинает обдумывать, как провести бой с меньшими потерями, полный дурак вскакивает на бруствер, кричит: "Слушай мою команду! В атаку, вперед!" И все бегут за ним прямо под пулеметный огонь, и дурак этот обязательно остается в живых, положив за собой сотни трупов, которые могли бы остаться живыми, если бы командование взял на себя умный, провел маневр обхода огневой точки и уничтожения ее с тыла. Но. Дурака награждают, навешивают золотые эполеты и отвешивают пригоршню разных орденов, и получается этакий Антисуворов, который на всех углах кричит, что пуля дура, а штык молодец. Кибернетика — продажная девка империализма и прочую ересь, из-за которой страна наша самой последней мире сняла с себя лапти.

В Федерации героями не становятся, героев назначают. Неужели вы думаете, что монах Пересвет и богатырь Челубей выехали перед рядами своих войск похвалиться силушкой своей немеряной, себя показать и людей посмотреть. Ханы и князья шибко не любят тех, кто вперед их выскакивают мускулами поиграть.

Наоборот, хан говорит Челубею:

— Езжай-ка, Челубеюшко, вперед да поноси этих федералов самыми последними словами, чтобы поняли они, что их никто не боится, что войско наше несметно и что дело наше правое и победа будет за нами.

И поехал Челубей палицей махать да жопу голую супротивнику показывать, типа мы вас вот так, а потом вот так и еще так.

А тут князь Митрий Иванович по прозвищу Донской говорит монаху Александру Пересвету, иноку Троице-Сергиевского монастыря:

— Давай-ка, Санёк, съезди, перекрести крестом эту басурманскую рожу, пусть знает наших.

— Есть! — крикнул монах Сашка, руку приложил к козырьку и помчался исполнять приказ, проявляя смекалку и инициативу.

Знал он, что Челубей воин нечестный. У него копье было на один метр длиннее, чем у всех. Пока противник тянулся к нему, как челубеево копье уже пронзало его. Придумал Сашка хитрость воинскую. Снял он себя доспехи, надел только рясу с крестом и поехал на бой. Сошлись они в поединке и пронзил его Челубей насквозь, а из седла не вышиб, зато Сашка Пересвет наколол его на копье, как энтомолог найденного жука в коллекцию, да и убил насмерть. После этого подъехал к своим войскам Пересвет и там умер. Вот после этого и началась сама битва. И приказал князь помнить Пересвета, а церковь его к лику святых причислила и день памяти его 7 сентября.

А сколько во время битвы было таких вот Челубеев и Пересветов? Не перечесть, а кто их помнит? Никто. А вот князь приказал помнить и их помнят.

Или ближний пример. А вот если бы Наталья Гончарова не понравилась царю-батюшке? Не был бы Пушкин при дворе, не причислили бы его к числу классиков, и царь не стал бы его личным цензором, и был бы Пушкин в числе многих поэтов, которые писали не хуже, но к лику избранных не причисленных.

Зато другой поэт, Лермонтов, сам выскочил со стихотворением на смерть поэта про надменных потомков и что они не смоют всей черной кровью поэта праведную кровь. Все аж остолбенели, а он заматерел и написал поэму "Сашка", замахнувшись на Самого:

Наш век смешон и жалок, — всё пиши

Ему про казни, цепи да изгнанья,

Про темные волнения души,

И только слышишь муки да страданья.

Получается, что и я тоже выскочил на бруствер и крикнул:

— Слушай мою команду!

Но не я же издал указ, где меня объявили преемником и затвердили кандидатуру на выборы. Чего же ко мне претензии предъявлять? Мне терять было нечего, поэтому я и ответил вопросом на вопрос:

— А кто меня назвал на всю страну преемником и кандидатом на должность президента? Ты. Поэтому и я сейчас спрашиваю, а какие ко мне претензии? Послезавтра будут выборы, они и скажут, кто будет дальше править.

Мой конкурент сел за стол, махнул рукой и сказал:

— Принесите сюда водки.

Стоявший наготове официант с офицерской выправкой подскочил к нему с подносом, на котором стояла рюмка водки, накрытая бумажным колпачком.

Конкурент посмотрел на них, да как ругнется матом:

— Вашу мать! Вы что не понимаете, что я без закуски не пью. Второе. Я не один за столом. Немедленно накрыть стол на две персоны в водочном варианте.

Приказание было исполнено в несколько минут. На столе появились разнообразные закуски и графинчик с водкой. Наливали в рюмки из одного графина. Значит, не отравят. Выпили, закусили. Хозяин махнул рукой, и все удалились. Выпили еще по рюмке.

— Значит так, — сказал хозяин, — выборы мне не выиграть. Ты хитро свою кампанию провел, как будто тебя Бог сюда послал сменить меня на посту. Сколько мы людей ни болванили, а вот соскучились они по новому лицу и хоть им кол на голове теши, за тебя голосовать будут. Давай здесь, на поляне, договариваться. Вот здесь бумажка о передаче должности президента. Вот сам текст, место для подписей, сдал, принял. А вот это текст указа, где ты подтверждаешь мою неприкосновенность и неподсудность за все принятые решения. Подписывай, иначе у меня не будет другого выхода, кроме как убрать тебя. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. И по-джентльменски, дай слово, что мой самолет не будет сбит.

Я молча подписал два документа. Расписку о сдаче должности я положил к себе в карман, а указ номер один следующего президента мой конкурент положил к себе в карман.

— Ну, бывай, — сказал он, — не поминай лихом, — и ушел, громко стукнув дверью.

От этого звука я и проснулся.

За окном была суббота. День тишины.

Я потянулся и пошел на кухню, откуда доносились аппетитные запахи и негромкий разговор дочери и жены.

Зайдя на кухню, я чмокнул в щечку моих дам и моя дочь, химик по специальности вдруг сказал:

— Пап, а чего от тебя так спиртом пахнет? Ты когда пил в последний раз?

Принюхалась и жена:

— Точно. Ты что, с утра уже приложился? Странно, никогда ты с утра не пил, а тут на тебе...

Я сразу развернулся и пошел в комнату. Взял пиджак и сразу полез во внутренний карман слева, там, где всегда находились документы, удостоверяющие личность. Там лежали два вчетверо свернутых листа плотной канцелярской бумаги, на которых было напечатано:

АКТ приема-передачи должности президента.

Мы, нижеподписавшиеся Ф.И.О. и Ф.И.О. составили настоящий акт в том, что сего числа Ф.И.О. сдал, а Ф.И.О. принял должность президента страны. Претензии по должности не предъявлено. Подписи: Ф.И.О. и Ф.И.О. Наши с конкурентом подписи и дата на следующий день после выборов, то есть понедельник. И Указ президента от того же числа, что его предшественник ни суду, ни следствию не подлежит и имеет право устроить свою судьбу по своему собственному желанию.

Эх, лучше бы вторник. Но понедельник, так понедельник. Как это в песне? Видно в понедельник их мама родила, что они ни делают, не идут дела.

Глава 63

Выборы прошли в состоянии растерянности всех ветвей власти.

Не было ни одного наблюдателя от партии власти. Ни одному чиновнику не дали команду сидеть целый день на избирательном участке и изображать члена правящей партии, хотя чиновникам нельзя быть членами партий.

Наблюдатели от партий, называемых системной оппозицией, то есть провластной, сидели так, как будто их не было. Все понимали, что что-то происходит, но что, никто не понимал.

Корреспонденты ждали первых лиц государства, но они не приходили. Нужно давать бодрый выпуск новостей, а новостей нет. На участки первыми пришли бабушки с дедушками. Купив в местах избирательной торговли гостинцы своим внукам, они пошли домой.

Стражи не понимали, кого можно задерживать и можно ли кого-то задерживать в день демократии. Поэтому все, кто хотел, те свободно снимали и фотографировали процесс голосования.

На выходах стояли люди с блокнотиками и выборочно задавали проголосовавшим коротки вопросы:

— Если не секрет, за кого вы проголосовали?

Опрос этот называется экзит-полами.

Кто и что отвечал, не известно, но к вечеру, к концу избирательного времени корреспонденты всех средств массовой информации стали пророчить победу моему конкуренту.

— Так и есть, — подумал я, — с шулерами нельзя садиться играть в карты.

Вместе с тем, в наш штаб поступали постоянные сообщения о том, что избирательные комиссии работают как никогда не работали. Полный карт-бланш всем наблюдателям. Справка по ходу выборов на участке? Без проблем. Вот подпись, вот печать. Наблюдатели в шоке. Подсчет голосов? Без проблем, смотрите на здоровье. Хотите проверить вот эту пачку? Пожалуйста. Хотите сами уничтожить неиспользованные бюллетени? Без проблем при строгом соблюдении мер безопасности. Хотите поприсутствовать при подсчете голосов? Пожалуйста, только не мешайте считать.

За весь день голосования из Центральной избирательной комиссии не поступало никаких окриков и указаний.

Активность избирателей была поразительная. Кавказские регионы согнали всех избирателей на выборы, европейские регионы пришли сами и процент участников был примерно одинаковым.

Губернаторы регионов по десятку раз звонили в столицу с одним и самым важным вопросом:

— За кого голосовать?

— За кого хотите, за того и голосуйте, — отвечали сверху.

Что значит, за кого хочу? Люди, с детства привыкшие к тому, что без команды они не могли сделать шаг вправо или влево, что считалось проявлением оппортунизма или враждебной деятельности, были в трансе. А вдруг промахнешься. В Федеральной истории почти все цари притворялись уставшими, отходящими от дел и предлагали подчиненным выбрать нового царя. Те и рады, давай выбирать кандидатуры, да и спорить так, как будто прежний царь уже помер и его в расчет и брать не надо. А вот тут царь вставал и рычал как лев:

— Всех запорю!!!

И порол да так, что смерть его праздновалась как престольный праздник. Все как бы в трауре, а внутри душа поет и пляшет, и водка с вином морем разливанным и пьются так хорошо, что не пугает похмелье нового царя. И, как говорят в Федерации, дерни мочало и начинай свою сказочку сначала.

Созвонившись между собой, губернаторы порешили: нужно голосовать за старого царя. Все это инкогнито и так называемая чистота выборов — это ловушка для них, причина, чтобы поменять всех на новых региональных лидеров.

— Как можно передать команду в день выборов? — возопил губернатор столичного региона. — Лучше делать вид, что мы делаем все так же, как и сам центр. А там, будь что будет.

На том и порешили.

Председатель избиркома бился головой о стол в своем кабинете. Поступающие цифры говорили о высокой активности, но высокая активность — это явный показатель того, что люди голосуют за новую жизнь, за нового кандидата. А что сделают с ним, если будет избран новый президент? Прилюдно побреют и сорвут ордена с груди за волшебные выборы прошедших лет. Телефон на столе накалился от беспрерывных звонков: что делать? — вопили все как один. Все прекрасно понимали, что это их предпоследний день на работе, если они будут заниматься подтасовками, поэтому все сотрудники стали молча делать то, что должны делать настоящие сотрудники избирательного органа — фиксировать и документировать объективную реальность и все поступающие заявления о нарушениях, чтобы никто и никакими заявлениями не смог дезавуировать то, что происходило на улицах огромной страны.

Всеобщее волнение передалось и мне, хотя мне-то можно было быть спокойным, потому что у меня в кармане уже лежал приемопередаточный акт, и я был уверен в своем будущем. А не является ли этот акт ловушкой или средством расслабления и потери бдительности? Пуганая ворона и куста боится, а с действующей властью в поддавки играть нельзя, поэтому и я сидел в надежной конспиративной квартире, просматривая бесконечный сериал о спецотделе в морской полиции США.

Если судить по этому фильму, то в США творится преступный беспредел, убийства на каждом шагу, преступный мир легко расправляется с чиновниками любых рангов, тем более с военнослужащими морской пехоты, которых мочит направо и налево. А тут еще мексиканская наркомафия, которая руководит сопредельным государством и в США чувствует себя как дома. А разве у нас по-другому? У нас, пожалуй, еще хуже. Организованная преступность у нас посильнее самого государства будет. В Америке там тоже половина всех чиновников куплена, но зато вторая половина исполняет свои обязанности и чтит законность. А у нас? А у нас в квартире газ. И еще водопровод. Вот.

Как хорошо, что никто не знает ни телефона, ни адреса этой квартиры. Тишина. Обыкновенная федеральная квартира послехрущевского проекта с малюсенькой кухней, продолговатыми комнатками трамвайчиком на обе стороны дома и одна маленькая комнатка квадратного типа, но малая для того, чтобы быть гостиной. На всем печать недоделанности. Кто может представить, что в такой квартире в целях безопасности будет отсиживается будущий президент страны?

Безопасность, конечно относительная, но я верю Велле Зеге Вульфу, который и привел меня на эту хату.

Глава 64

Я не вмешивался в переговоры старого и нового президентов страны. Там собрались разумные люди, понимающие, что плетью обухом не перешибешь. Причем, с обеих сторон. Можно включить африканский вариант, но тогда начнется Федеральный бунт, бессмысленный и беспощадный. А что получается в результате бунта, эта страна знает хорошо, но ничего не помнит. У них память отшибает от побоев и расстрелов.

О таких странах и ее жителях сами же федералы просто говорят, что им хоть кол на голове теши, толку никакого не будет. И чем больше в стране пролетариев и деклассированных элементов, тем больше вероятность повторения истории и смазки колеса истории человеческой кровью. Руководство, которое было, делало все, чтобы бедняков и необразованных людей было большинство. И им это удалось добиться. Восемьдесят шесть процентов населения по своему уровню развития стоит на уровне базарной торговки, задача которой всучить покупателю то, что нормальный человек в нормальном состоянии никогда не купит и передавать то, что она услышит от других покупателей. А такие люди всегда озлоблены на то, что они такие умные, а выше торговок так и не поднялись, и сейчас готовы с маузером в руках восстанавливать социальную справедливость, как это делалось в начале прошлого века.

Умным человеком труднее управлять, если он еще материально независим, а если в стране есть традиция соблюдения законов, то в такой стране невозможно совершить революцию, но можно установить диктатуру, если пообещать всем, что они будут зажиточно жить за свет завоеванных людей и завоеванные люди будут у них на положении рабов, исполняя все прихоти. Такой была Римская империя и Третий Рейх. А сейчас в их ряд встала и страна вот этих людей.

Все несамодостаточные люди стремятся стать самодостаточными за счет других людей. Это аксиома. В чужом глазу, как говорится, и соломина кажется больше. Любой представитель самого отсталого племени, затерянного где-то в джунглях, считает нашедших их людей недоумками, убежавшими из джунглей и слезшими с пальмы. И удел этих людей быть на побегушках у вождя этого племени и его соплеменников.

Можно не согласиться с последним предположением, но это все повторяется в тех странах, которые считают себя цивилизованными и, проводя политику мультикультурализма, сами оказываются в подчинении у вождей диких племен, которые приехали к ним и устанавливают свои порядки.

Можно еще открыть двери вольеров и выпустить на улицу в свободное проживание зверей, находящихся в зоопарках, исполняя все их прихоти. И через некоторое время наша земля станет планетой обезьян или планетой тигров, которым будут подчиняться люди и приматы из зоопарка.

Когда-то древние люди, верящие в то, что их создал некий человек, которому было скучно и он создал свет, а потом темноту, потом создал время, воду, земную твердь, всех ползающих и прыгающих гадов, в том числе и человека, говорили, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И эти люди плюнули на свой устав, принимая у себя чуждых им людей со своими нравами и обычаями, предполагающими забрасывание ног на стол у тех, кто стали им подчиненными или завоеванными. Но сами они у себя не допускают того, что допускают сами в чужой стране.

Или возьмите религии. Самые распространенные: буддизм, христианство, ислам, иудаизм.

Все религии должны быть равны и не допускаться дискриминации одной религии перед другой. Но разве это происходит? Христианство разделено на несколько непримиримых ветвей, готовых к уничтожению друг друга за торжество своих идей. И все идеи крутятся вокруг Иисуса Христа, так почему же такая непримиримость?

Вы посмотрите, что делается с этими христианами в Иерусалиме во время схождения Благодатного огня. Драки между священниками, как доказательство того, что кто-то из них стояли ближе к Богу и тому подобное.

Отдельной строкой Православие. Типа, вы все дураки, а мы самые правильные, то есть православные. И вражда эта идет почти тысячу лет. Не буду вникать в тонкости, но причиной вражды была обыкновенная жажда власти и стремление подмять одно течение другим.

Тоже самое и в исламе. Две непримиримые секты — сунниты и шииты. Готовы разорвать друг друга за место рядом с Мухаммедом. На Ближнем Востоке идет война, в которой сунниты воюют с шиитами. Десятки тысяч жертв, террористы-смертники, и все это на религиозной почве.

Ислам и христианство сосуществуют друг с другом на такой непрочной основе, что столкновение между ними вызовет катастрофу, подобную Второй мировой войне. В чем непрочность отношений? Снова жажда власти. Смотрите сами. Если христианин переходит в ислам, то к этому относятся как к выбору человека. Если мусульманин переходит в христианство, то этого неофита убивают. Итого, это участь всех христиан, если они не будут бдительны и не проложат глубокий ров безопасности между двумя религиями.

Ислам и христианство насаждали свою веру огнем и мечом. В лубочных кинофильмах Голливуда с умилением рассказывают, как христиане агитацией и смирением привлекали себе в веру близких им по духу людей, а открываешь Библию и видишь реки крови, которые пускали из тех, кто вставал на пути христиан. Точно так же и султаны умиленно разрешали всем исповедовать свою религию, и в результате кроме мусульман там не оставалось никого.

Буддисты самые миролюбивые и самые хитрые, как обезьяна, которая смотрит на борьбу тигра со львом и потом спускается и убивает оставшегося в живых израненного зверя. И людям не нужно забывать, что обезьяна не вегетарианка.

Рядом с буддистами — индуисты. Те верят в то, как и буддисты, и многие народы, самостоятельно не вышедшие на тропу цивилизации, что возможно переселение душ, реинкарнация. Жил человек, умер и воплотился в старом баобабе и будет жить, созерцая окружающий мир еще в течение тысячи лет, а потом воплотится в кого-угодно, в министра какой-нибудь самой могущественной державы или в их царя. Главное — не терять терпения и веры.

Самые дальновидные — зороастрийцы, верующие в блаженное сознание и ждущие, когда все преобразится в результате победы духа добра над духом зла. В основе их учения вера, совесть и разум и они противопоставили себя исламу, уничтожающему культурное наследие Востока руками искусственно созданного исламского государства. Не исключено, что на основе этой веры возродится великий Курдистан, как санитарный кордон между исламом и христианством.

Основная масса мусульман и христиан могут мирно сосуществовать, обогащая друг друга знаниями и культурой, но это им не дадут сделать экстремисты с обеих сторон. И если обе стороны не будут бороться с экстремистами, столкновение двух цивилизаций неизбежно, а господствовать будет третья цивилизация, китайская, которая ни к каким религиям не относится, но будет властвовать окончательно на земле и будущее всего человечества с раскосыми глазами, маленьким носом и желтой кожей.

Все женщины будут ходить в паранджах и никабах, мужчины будут бриться только в разрешенные для этого дни. Женщина не будет иметь права сидеть за одним столом с мужчинами и будет жить в отведенной для нее части дома.

Библию перепишут на арабский язык и докажут близкое родство Иисуса и Мухаммеда. Проблема будет в том, чтобы объяснить различия между христианским исламом и исламским христианством.

Все искусство будет безликим. Человеческие фигуры буду изображать квадратами. Большие квадраты — мужчины, средние квадраты — женщины, маленькие — дети. С икон уберут все лики. Все скульптуры будут уничтожены как бесовское воплощение на улицах городов. Все иконы будут перелицованы, так же и изображения на надгробиях.

Все фотоаппараты будут настроены так, что лицо фотографируемых будут исчезать, а фигуры заменяться квадратами и прямоугольниками.

В паспортах на месте фотографии будет написано — "фотография", у женщин такой надписи не будет. Verboten. Запрещено.

Язык будет повсеместным — английским с национальной спецификой, типа как у американцев вроде бы и английский, но не совсем английский. То есть, все будут полукитайцами, но со своими особенностями — в том числе и рыжие, широкоскулые, с англосаксонскими зубами, с веснушками, с черной кучерявью по всему телу, блондины с синими раскосыми глазами, рязане и парижане.

Наука будет уничтожена. Все, что не вписывается в богословие, будет считаться ересью. Ученые будут на нелегальном положении. Пойманных будут подвергать кадийно-церковному суду и сжигать на кострах из научных произведений и литературных трудов.

Женщины будут обвиняться в колдовстве и сжигаться на кострах вместе с учеными.

Искусство будет аполитичным и политкорректным, таким, чтобы удовлетворить все требования конфессий и национальных особенностей различных представителей единого этноса.

Все это будет, и трудно сказать, когда это будет, но процесс уже идет о даже очень активно. Если к власти в крупных государствах придут фюреры, одержимые строительством нового Рейха, то это будет скоро. Каждый фюрер — игрок и он ставит ва-банк не только свою жизнь, но и жизни людей, которых он уболтал и застращал Гиммлерами и Геббельсами, Бериями и Вышинскими, Освенцимами и Дахау, Колымой и Мордорами.

Жизнь и судьба человечества в руках самого человечества. И тут уж ему не поможет ни Бог, ни царь и не герой. Само человечество должно осознавать свою судьбу и выживать оно будет совместно. Оно обречено на симбиоз и усреднение человеческой личности по генотипу и по умственным способностям. Наряду с увеличением количества гениев, будет расти и количество злодеев, которое будет поддерживать хрупкое равновесие между силами добра и зла.

Аятоллы привнесли новое в ислам — оккупацию Запада из жалости. Половину афро-азиатского населения в приказном порядке отправят в западные страны в виде беженцев в поисках лучших условий жизни. Жалостливые европейцы примут их на условиях мультикультурализма, то есть ассимиляции приезжих к языку, традициям и культуре, а беженцы размножатся и установят в их странах режим тех государств, откуда они прибыли, и будут третировать местное население, представляя их расистами и неполиткорректными людьми. Затем число беженцев за счет сверхрождаемости превышает количество титульного населения, и оно становится национальным меньшинством, которому будут даны некоторые поблажки в уже новом государстве, ставшем союзником тех государств, откуда прибыли переселенцы.

Это все будет и люди еще не понимают, что они ютят у себя птенцов кукушки, которым для выживания нужно уменьшить количество конкурентов.

Это проблемы у западных стран, а у этой страны проблемы намного глубже. Посмотрите на их столицу в дни исламских праздников. Верующие выходят на улицу резать жертвенных животных и перекрывают все движение в столице, чтобы показать, кто в ней хозяин и перед лицом разобщенных столичных жителей эта сплоченная масса выглядит силой, способной захватить власть и внести посильный вклад в регулирование популяции, не принадлежащих к их общине людей.

Эта страна пока не вышла из состояния ига, которое довлело над нею последние четыреста лет. Страна, в которой люди не могут самостоятельно мыслить. Им постоянно нужен какой-то барин, который вот приедет и все рассудит. Они не будут убирать рядом со своим домом, пока не придет квартальный страж и не выпорет для примера каждого десятого или каждого пятого. И потом выпоротые будут вставать, кланяться и проникновенно говорить:

— Спасибо, господа хорошие, за науку!

Если утром объявят, что народ этот будут вешать или расстреливать, то к обеду к местам казни образуются очереди, и очереди эти будут кричать на тех, кто пытается пролезть вперед и прочее. Эти люди никогда не жили на свободе, они смертельно боятся ее и свобода им кажется безбрежной пустыней, в которой им самим придется заботиться о хлебе насущном и думать, что нужно делать, чтобы жизнь их была человеческой.

Моисей водил египетских рабов-евреев сорок лет по пустыне и во время этого хождения умерли те, кто был рабом и на их место пришли те, кто родился на свободе.

Вот и сегодня людям предоставили возможность сделать выбор: либо они будут за свободу, за торжество их самодеятельности, либо они снова выберут рабство от тех, кто их обирает до нитки и вывозит все богатства за границу.

Если они выберут свободу, то им придется лечиться не менее тридцати лет, пока старые люди перестанут быть дееспособными и передадут бразды управления молодым специалистам.

Потом эти люди поймут, что у них должно быть право на осуществление правосудия и право на оружие. Это права свободных людей.

Право людей на правосудие существовало всегда и называлось самосудом до тех пор, пока это право не было делегировано судьям, действующим на основании законов. Если народ не будет выбирать судей, то это значит, что у него нет права на правосудие. Что толку, если правосудие осуществляет человек, на котором клейма ставить некуда.

Кто-то говорит, что человек не имеет права на правосудие, то есть ему не позволено судить других людей. А кто же может их судить? Судьи? А они что, не люди? Кто им дал право судить, забрав это право у остальных людей? Им это право дал царь? А он по какому праву дал им это право? Ему Бог дал это право? Так Бога нет и никогда не Было. Это наш руководитель создал этот мир и таких миров у него тысячи, а мы, доглядывающие за ним, думаем, что если не вмешиваться в дела этих людей, то не способные к самоорганизации люди вымрут и освободят место свободным и развивающимся личностям, которые еще приедут поговорить с их создателем и порешать, как они будут жить дальше.

Глава 65

Вероятно, я никогда не спал так крепко, как в день выборов. Если сказать, что я очень волновался о результате, то это значит, что я просто кокетничаю и хочу ввести в заблуждение доброго читателя. Я совершенно не хочу быть президентом. Не хочу, но обстоятельства сложились так, что мне придется быть им, если изберут. Если изберут, то отказываться от должности было бы преступлением перед народом и избирателями. Люди доверили, и даже те, кто голосовал против, скажут: а ты куда намылился, мил человек. Мы хотя и голосовали против, но нам придется подчиняться тебе, так что уж будь мил, иди на голгофу твоей должности и исполняй ее так, чтобы нам не пришлось выносить тебя с крестом за спиной и выставлять на общее обозрение.

И что им можно сказать? А ничего не нужно говорить. Пообещать, что будешь защищать их интересы и пожелать всем счастья, здоровья и удачи в жизни. Тут дела нешуточные.

Так вот, я честно говоря, хотел, чтобы меня не избрали и поэтому спал спокойно. Или мне что-то подмешали в еду? А чего тут подмешивать? Валерьянки в сахар или афобазольчика грамм пять порошком в соль? Так это все ерунда. Говорят, что и афабазол без доказанной эффективности. Если бы я жаждал этой должности, то меня бы не успокоили десять психологов и литры пустырника. Мы уже видели, как дергаются люди, хотя у них была безоговорочная победа за счет властного ресурса. И то люди волновались. А у меня такого ресурса нет и мне волноваться нечего. Изберут, так изберут. Не изберут, так не изберут.

В десять часов пришел Велле Зеге Вульф. Он один только знал про эту квартиру и у него есть свой ключ.

— Телевизор не смотришь? — с порога спросил он.

— А чего его смотреть? — сказал я. — Делаю гренки на завтрак, ты что будешь, кофе, чай, какао?

— Давай, неси коньяк, — сказал Вульф, — а я включаю телевизор. Ты выиграл и результаты прямо-таки ошеломительные. Никто не ожидал такого. Явка на выборы — восемьдесят процентов от всего списочного состава избирателей. За тебя — семьдесят два процента от числа явившихся на выборы.

Бабушки и дедушки голосовали за тебя, их дети и внуки тоже поддержали тебя.

Либеральная, научная и техническая интеллигенция поддержала единогласно.

Творческая интеллигенция — поддержка пятнадцать процентов, это по результатам экзит-поллов, то есть опросов на выходе. Ну, эти перестроятся на ходу, слету, сразу песни запоют и со сцены своих театров будут выступать, что в душе они либералы и поддерживали именно тебя, в глубине сердца, так как открыто об этом говорить было нельзя, времена были такие, понимаете ли. И, типа, они бы с удовольствием снялись в телевизионных роликах в твою поддержку, но им пришлось сниматься в поддержку другого кандидата. Но по выражению их лиц было понятно, что они поддерживают тебя, а не его.

Что удивительно, абсолютно все верующие поддержали тебя, оценили твои крестные ходы. Но верующие — это такой электорат, который в одночасье повернется на сто восемьдесят градусов, если очнутся первосвященники, и сдадут тебя на расправу, три раза отрекутся от тебя еще до того времени, пока не пропоют петухи, при повторном выборе отдадут предпочтение разбойнику Варавве, а среди огромной толпы, собравшейся посмотреть на твое распятие найдется всего лишь одна бабушка, которая даст тебе воды напиться.

Военные поголовно голосовали против. Ну, они, как и крестьяне, голосуют за того, за кого им прикажут. После инаугурации нужно будет сменить всех командующих военных округов. Наградить самыми высокими орденами с личным именным оружием и отправить нахрен в почетную отставку под надзор в виде клуба военачальников.

Студенты все твои почитатели. Новая поросль понимает, кто ведет вперед, а кто тянет назад. Их не соблазнишь одной жвачкой и байками из совковой жизни студента.

В телевизоре уже показали пресс-секретаря нашего избирательного штаба. Всех интересовало, где я нахожусь и что говорю по поводу результатов выборов.

— Кто звонил вашему кандидату и поздравлял его с избранием? — сыпались вопросы.

-Никто, — был краткий ответ.

— Звонили ли конкуренты по избирательной кампании? — не унимались журналисты.

— Не звонили, — отвечала пресс-секретарь.

— Где находится ваш кандидат? — допытывались самые дотошные.

— Отдыхает, — отвечала пресс-секретарь.

— А где? — спрашивали телевизионщики.

— В комнате отдыха, — отвечала пресс-секретарь.

Это было как бы сигналом и все корреспонденты ринулись в здание нашего избирательного штаба, разыскивая мою комнату отдыха.

Вместе с корреспондентами в штаб устремились десятка полтора подозрительных личностей, которых быстро выловили и провели фильтрацию. Пять человек оказались обыкновенными воришками, бросившимися под шумок стащить что-нибудь из оргтехники или из вещей сотрудников штаба. Десять человек были представителями конкурирующих парламентских фракций, выставивших своих кандидатов качестве альтернативы. Кому альтернативу? Да кому угодно, спойлеры, то есть отстающие и бесперспективные, которые всегда нужны для того, чтобы кандидаты не смогли сорвать выборы путем отзыва своих кандидатур. Все равно кто-то бы остался в списке.

Разочарованные корреспонденты вышли на улицу, не зная, что и предпринять.

— Пошли ловить спойлеров, — предложил кто-то из дуайенов, то есть старейшин журналистского корпуса, и они побежали в штабы конкурентов.

Все это транслировали центральные каналы телевидения, которые не получали указаний, чем им заполнять информационное время о выборах и первых интервью с избранным кандидатом.

— Когда ваш кандидат выйдет к народу? — спросили нашего пресс-секретаря.

— Мне кажется, что он выйдет к народу только тогда, — сказала пресс-секретарь, — когда будут подведены итоги голосования и объявлены результаты выборов.

— Да уже все и так известно, — возмущались журналисты.

— В нашей стране все может быть, — засмеялась наша девушка, — вдруг рак на горе свистнет или в четверг дождик пойдет. А наш кандидат даже стихи написал по этому вопросу:

Позабыл я вдруг адрес радистки,

Мы же в среду выходим в эфир,

Дождик каплет с утра серебристый

И войну поменял он на мир.

Мне сейчас "два песят" не хватает,

Хлебануть бы стопарик под дождь,

На углу ты меня поджидаешь

И подносишь рукой к горлу нож.

Может, двери сейчас распахнутся,

Встретит зайчик с морковкой в руке,

И зверьки все твои улыбнутся,

И замкнет что-то там в ночнике.

Мы с тобой отстучим телеграмму,

Так и так, не кончается дождь,

Мы со всеми войну прекращаем,

Ты, разведка, уж нас не тревожь.

Она продекламировала это стихотворение и громко засмеялась. Рассмеялись и все собравшиеся, совершенно не понимая, к чему эти стихи.

А сегодня как раз был четверг и после обеда пошел дождик.

Все-таки наша страна — это страна многих неожиданностей и талантливых людей. Многие журналисты, разбирая эту запись, стали обнаруживать в ней программные заявления нового президента о прекращении конфронтации со всем миром и о том, что даже худой мир лучше доброй ссоры.

На всех новостных каналах передавали предварительные известия о моей победе. На столько-то часов проверено столько-то бюллетеней, на столько-то часов — столько-то. На прежних выборах через четыре часа уже все было подсчитано и все решено, а здесь тянули время, как бы ожидая команды сверху, что все это глупая шутка и все результаты выборов нужно похерить, так как власть меняться не будет потому, что она не хочет меняться и меняться не будет. Но команды не было. Председатель досадливо отбивался от журналистов, шныряя на машине то в Белый дом, то из Белого дома. Столица в Энсктауне, а Центризбирком в прежней столице и в ней, старой столице, никак не могли решить, что же делать с результатами выборов.

Зарубежные средства массовой информации передавали то, что говорили наши журналисты, но никаких выводов не делали, выжидая, что же будет в самое ближайшее время.

На подсчет голосов законом отводится пять суток и в эти пять суток многое что может произойти. Вдруг новоизбранный поскользнётся на банановой корке где-нибудь и расшибет себе голову. Или поперхнется чаем за завтраком. Или пойдет на охоту на кабана и раненный и истекающий кровью кабан смертельно поранит новоизбранного.

Привел пример о кабане и вспомнился мне случай из моей пограничной практики, когда я еще был молодым лейтенантом. Напросились к нам в погранзону на охоту на кабанов два офицера из мотострелковой дивизии под Башеградом. Два майора, два командира батальона, только что окончили военную академию, перспективные офицеры, сынки высокопородных начальников. Друзья — не разлей вода. Еще в школе вместе учились, затем в военном училище, в академии и служили все время вместе. Ну, как таким отказать? Вот и отрядили меня сопровождать их. У них ружья, а у меня автомат. И вот что интересно, за год до этого вот так же приезжала группа офицеров из этой же дивизии и одного подполковника кабан и подрал клыками. Так и не довезли до госпиталя, кровью истек.

Ну, это дело давнее, а тут два молодых джентльмена. Ружья марочные, по советским временам для простых офицеров неподъемные. Ходили мы часа три по кабаньим местам и ничего не нашли. То ли кабанов нет, то ли кабан от охотников прятался. Бывает у них такое, лень умирать в этот день, вот он и затаился где-нибудь в укромном месте.

Ходили мы ходили и притомились изрядно. А тут заросли ежевики. Вот в тенечке мы и прилегли отдохнуть, покурить, байки охотничьи потравить. Лежим мы с одним майором покуриваем, а второй майор залез в заросли и ягодой ежевикой балуется. Кусты сверху колючие, а он на четвереньках стоит и ест себе ягоду. Настроение было хорошее и дружок взял его за причиндалы и два раза хрюкнул: хрю-хрю. Ну, любитель ежевики так и упал в отключке со страху. Сами попробуйте встать спиной к кабану, у которого клыки сантиметров на десять из пасти вылезают. Посмотрел бы я на вас. Привели мы в чувство майора, а он глаза открыл и в драку на своего дружка закадычного. Еле-еле разнял. Тут и дружба у них закончилась. Так и уехали оба из Туркмении, одним приказом получили назначение, один — на Запад, второй — на Восток. Как в песне: дан приказ ему на запад, а ему — в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну. Раз в воспоминания ударился, значит перешел из возраста молодого в возраст старший.

Так вот я и говорю, что в течение пяти суток, определенных на скрупулезный подсчет голосов с новоизбранным все может случиться, поэтому лучше отсидеться где-нибудь в сторонке, ожидая выводов комиссии. Это раз. По закону вступление в должность предусмотрено в день, когда исполняется шесть лет со дня вступления в должность прежнего президента. А если этот срок прошел, то в течение месяца со дня объявления результатов голосования. Каково, а? Пять дней и плюс тридцать — это получается тридцать пять дней в подвешенном состоянии без охраны и без всяких прав в стране, где все может быть.

По информации наших сторонников, все силовые ведомства были брошены на мои поиски под предлогом обеспечения безопасности будущего главы государства. Возле моей квартиры было установлено негласное наружное наблюдение, а все разговоры моей жены и дочери контролировались с помощью самой современной аппаратуры.

Наконец, на исходе пятых суток глава Центризбиркома выступил с заявлением, что он не может подписывать протокол о результатах выборов, так как одного из кандидатов нет в наличии и если он такой протокол подпишет, а со мной что-то случится, то получится, что он совершил противозаконный акт, признав победителем исчезнувшего бесследно человека.

Практически, меня похоронили для всего мира, и поэтому наш представитель на пресс-конференции встал и выступил с ответным заявлением, что он уполномочен передать собранию видеозапись с выступлением победившего кандидата, которая сделана два часа назад. Председатель Избиркома сразу схватил кассету с записью и закричал, что на этом пресс-конференция закончена, а наш представитель раздал всем присутствующим журналистам копии моего выступления.

Торопливость чиновника, представляющего прежнюю власть, была понятна. Запись будут тщательно исследовать, чтобы определить место, где она была сделана.

Но и Вульфа трудно раскусить кому-либо. Запись была сделана по всем правилам конспирации с шумоподавлением и звукоизоляцией на фоне баннера: "Мы готовы на мир со всем миром!".

В течение часа мое обращение и моя физиономия замелькали во всех мировых средствах массовой информации. Этого никто не ожидал и вот тогда со стороны всех руководителей государств посыпались официальные телеграммы на мое имя с поздравлениями. Еще через час была вновь созвана пресс-конференция, на которой председатель Центризбиркома подписал протокол о признании законными выборов и о моей победе на них, а моему представителю передано удостоверение избранного президента.

Удостоверение представляет собой "книжечку" в кожаной сафьяновой (из козлиной кожи) обложке бордового цвета, "корочки". На обложке документа — Герб Федерации и надпись: "Президент Федерации". Внутри размещена фотография (нас всех специально фотографировали для этого удостоверения), указаны фамилия, имя и отчество избранного президента, срок его полномочий и место выдачи удостоверения. Документ подписан председателем Центризбиркома с четкой печатью. Не просто картину шлепнули, а ставили, аккуратно и равномерно прижимая, чтобы получился красивый и видный для всех оттиск печати Центризбиркома.

Как говорится, сейчас я легализован, но опасности для моей персоны до сих пор не устранены.

Мой представитель был направлен в канцелярию президента в старую столицу для переговоров о церемонии передачи власти.

В канцелярии сказали просто:

— Ваш кандидат все знает, пусть сам назначает время инаугурации и инаугурируется на здоровье.

Я достал акт приема-передачи должности и посмотрел на дату подписания акта. На следующий день после выборов. То есть, я уже почти неделю полноправный президент.

В этот же день мы взорвали еще одну информационную бомбу. Наш пресс-секретарь созвала срочную пресс-конференцию и объявила дату инаугурации на вторник следующей недели, а также раздала всем средствам информации нотариально заверенные копии акта приема передачи должности и указа о том, что предшественник не подлежит ответственности за деятельность в должности президента и что он волен устроить свою судьбу по собственному разумению. Инаугурация будет проведена во вторник на центральной площади города Энсктауна в присутствии парламентариев, членов дипломатического корпуса и граждан Федерации. Одновременно был обнародован и мой новый указ о создании Белой гвардии для охраны президента и создания резерва командных и руководящих кадров силовых структур и министерств в новом правительстве.

Этот указ поставил в ступор всех в нашей новой стране. А что прикажете делать? На выборах победил никому неизвестный человек. Отставной полковник пограничных войск, если говорить традиционно, то чекист, наследник традиций Дзержинского, Ягоды, Берия и Андропова. На всем протяжении избирательной кампании все силовые ведомства работали против меня. Могу ли я им доверять свою жизнь и жизнь президента великой страны? Не могу. И у меня нет своей команды, которую бы я мог назначить на ключевые посты. Я получаюсь как чилийский президент Сальвадор Альенде, который пришел без команды и был убит в результате вооруженного путча военных, поддержанных олигархами. Что прикажете делать в таком случае?

Избирательный штаб работал как моя временная канцелярия. Велле Зеге Вульф работал в качестве курьера и моего советника. Он брал завизированные бумаги и нес на оформление в канцелярию. Первые указы и распоряжения и сейчас хранятся в Библиотеке моего имени, можете посмотреть, как мы начинали работу в новом государстве.

До инаугурации оставалось всего пять дней, и я предложил разослать приглашения всем руководителям государств, с которыми у нас есть дипломатические отношения. Я рисковал. Страна наша стала одиозной после известных событий на Западе и вряд ли кто-то из глав откликнется на мое приглашение, потому что дан малый срок и приглашение нарушает все планы приглашаемых. И второе. Энсктаун не имеет такой инфраструктуры, чтобы обеспечить проведение такого мероприятия. Но я надеялся на своих земляков и был уверен в том, что мы справимся и с этой грандиозной задачей.

И, наконец, я вышел из подполья под охраной бойцов Белой гвардии, молодых ребят в аккуратных костюмах и с белыми лентами на лацканах пиджаков.

В качестве временной резиденции оборудовался особняк на берегу федеральной реки, в котором располагалась резиденция правителя Федерации во время гражданской войны адмирала Колчака.

Глава 66

Что бывает, когда заштатный провинциальный губернский центр становится столицей. Сначала берет некоторая оторопь, а потом все приходит в норму.

Провел совещание с руководством города по плану проведения инаугурации. Вводные сыпались одна за другой как во время сражения при Ватерлоо или под Бородино. Откликнулись почти все главы приглашенных государств. Три президента не смогли приехать по очень уважительным причинам и вместо себя прислали премьер-министров. Это было удивительно. Я тут совершенно ни при чем. Они меня не знали, но надеялись на то, что к власти придет тот человек, который поведет страну не в тупик, а на широкую дорогу просвещения и развития вместе со всеми странами мира, так у нас общие задачи настолько грандиозные по масштабу, что в одиночку их не решить ни одной даже сверхразвитой и сверхбогатой стране.

На должность руководителя Администрации президента назначил Велле Зеге Вульфа — Владимира Захаровича Волкова.

— Вульф, — сказал я, — мне нужна помощь в строительстве правительственного района, подборе кадров и проведении инаугурации.

— Я помогу, — ответил мне Вульф, — но это будет временная работа. Как только найдется подходящий кадр, я сразу уйду, я обещал Катерине свозить ее туда, куда ткнет ее пальчик.

На том и порешили.

Демократический характер выборов проявился сразу, как только я вышел из подполья. Ко мне пришла делегация демократической общественности Энсктауна с предложением назначить на пост вице-президента известного в Энсктауне демократа и общественника Викентия Короба.

— Чем же он так знаменит, что его нужно сразу произвести в вице-президенты? — спросил я у демократических общественников.

— Ну как же, — удивились общественники, — он непримиримый борец с коррупцией и чиновничеством любого ранга.

— А кроме Энсктауна его знают в каком-нибудь другом регионе? — интересовался я.

— А как же, — замотали головой члены делегации, — у него есть аккаунт в фейсбуке и его читают не только из регионов, но прямо-таки со всего мира.

— Очень хорошо, — сказал я, — а вы его проводили через праймериз?

Мой вопрос поставил общественников в угол или завел в тупик. Выбирайте сами, какая формулировка будет правильной.

— Э-э-э, понимаете ли, — замычали общественники, — все эти праймериз не отражают объективного положения дел, поэтому все злопыхатели голосовали против Короба и на общем голосовании он никогда не получал большинство голосов, но неоднократно претендовал на ключевые должности в Энсктауне.

С шуточками и прибауточками я выпроводил общественников. Вот так и бывает. Придут общественники, приведут в поводу кандидата, верховному начальнику он понравится, он его выдвинет, а потом этот кандидат его же и задвинет, и получится новый Сталин, а те же общественники, сидя в лагерях, будут сокрушаться, да как же это произошло, а ведь такой человек хороший был, были правда закидоны, но тогда это были не закидоны, а закидончики, а смотри как все вышло.

Когда общественники вышли на улицу из встретили уже знакомые всем Гномов Калигула и Адольф Козлов с известными частушками:

Я с женою разведусь

И на Фурцевой женюсь,

Буду щупать сиськи я

Самые марксисьския.

Перестройка, перестройка, -

Нет ни мяса, ни муки,

Как бы с этой перестройкой

Не ослабли мужики.

Мне не надо шоколада,

Мне не надо колбасы,

Дайте мне кусочек мыла

Постирать свои трусы.

Пароход уперся в берег,

Капитан кричит: "Вперед!"

Как такому раз**аю

Доверяют пароход?

Как обычно, Адольф Козлов начал скакать, раскидывая вокруг золотые какашки с изумрудом внутри. Так и демократическая инициатива с выдвижением наверх задолбавшего их человека окончилась тем, чем заканчиваются выступления гномика с козликом.

Население Энсктауна на период инаугурации выросло чуть ли не в полтора раза. Мест в гостиницах хватало только для высокопоставленных гостей и по нашему обращению многие граждане города разместили гостей и журналистов в своих квартирах на правах пансиона. Предприниматели увеличили свои заработки созданием дополнительных мест питания и размещения гостей, а также ассортимента продуктов как местного производства, так и импортных товаров. Жизнь в Энсктауне закипела ключом.

Для того, чтобы упростить процедуру общения с главами государств, мною была подготовлена и роздана всем делегациям инаугурационная речь, в которой я определил основные направления деятельности президента и его администрации.

Основные положения очень просты:

— сотрудничество со всеми странами;

— миролюбивая внешняя политика;

— соблюдение международных договоров;

— отстаивание федеральных интересов;

— обеспечение прав и свобод граждан Федерации в вопросах получения информации, правосудия, безопасности, политических свобод.

Не будем мы ходить вокруг да около. Сразу будем решать, что нужно сделать для развития отношений с каждой страной.

Все это будет на следующий день после инаугурации, а сейчас я шагаю к высокой трибуне, установленной на центральной площади у восстановленного собора, бывшего губернского и епархиального управления, в котором размещались ВЧК-НКВД, а сейчас ФСБ. Справа и слева от трибуны — приглашенные главы государств. А вокруг море людей. Вернее — людское море. И все стоят и внимательно слушают, что скажет человек, за которого они отдали свой голос.

Встав перед микрофоном, я положил руку на Конституцию и торжественным голосом произнес:

— Клянусь при осуществлении полномочий Президента Федерации уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, соблюдать и защищать Конституцию Федерации, защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность государства, верно служить народу.

Аплодисменты людей были свидетельством того, что слова присяги были ими услышаны.

Затем я произнес инаугурационную речь. А это уже материал для следующей книги.