Без великих потрясений

-Хм, я к вам Николай Прокопьевич, собственно вот по какому делу, — гость принял деловой вид, — в этом году наш концерн отмечает пятидесятилетие Петелевского тракторного, с которого мы собственно и начались. Намечены мероприятия торжественные и даже с участием особ монарших, ну вы понимаете...

— Не понимаю, — искреннее признался дед Николай, — празднуйте, конечно, но я-то вам на что сдался?

— У вас есть трактор 'Петелевец' тридцать второго года выпуска?

— Есть, — во взгляде деда Николая появился огонёк.

— И его можно даже запустить? — представитель подался вперед всем телом.

— Конечно, а что ему сделается? Это же не нынешние трактора. Правда, последние годы его редко когда заводили. Молодежь новую технику предпочитает — там и музыка и удобства всякие.

— Вы не продадите его нам? Мы можем обсудить вашу цену...

— Да не собираюсь я его продавать, в деньгах вроде нужды особой нет, — дед вздохнул, — я с ним за эти годы как с родным сжился. А на кой он вам понадобился-то?

— Дело в том, что было принято решение, что желательно участие в празднествах первой модели трактора выпускавшегося заводом. А с момента снятия с производства сорок четыре года прошло уже. Я буду с вами честен, и скажу откровенно, ваш трактор — единственный, который мы нашли в России. Остальные давным-давно ушли на переплавку. — Гость вздохнул, — а просто посмотреть на него можно?

— За стол нас пока не зовут, так что время у нас есть.

Рядом со сверкающей громадой стекла и хрома, в которой приезжий, не без ревности, опознал изделие харьковчан, скромно притулился малыш 'Петелевец'.

— Вот он мой любимец, — дед Николай осторожно, как будто боясь разбудить, прикоснулся к нему ладонью.

— А может, все-таки подумаете,— к чему ему здесь ржаветь в гараже. А так мы поставим его на постамент перед небоскребом нашей головной конторы в Санкт-Петербурге. И табличку можем повесить, что этот трактор пятьдесят лет без поломок проработал у крестьянина Николая Прокопьевича Прохорова.

— Так уж и без поломок, — запротестовал дед, — да столько раз ломались, что и не упомнить! Да и не пятьдесят лет, а сорок пять.

— Тогда напишем — без серьезных поломок.

Они вышли из гаража и пошли обратно в дом. Представитель концерна не оставлял попыток переубедить старика.

— Понимаю, что он очень дорог для вас, но мы в силах компенсировать потерю. Если деньги не интересуют вас, то мы могли бы предложить вам технику, из той, что выпускает концерн. На выбор — хоть 'Север'!

— Вряд ли на моей земле найдут алмазное месторождение, — хмыкнул Николай Петрович, — чтобы оправдать расходы на содержание такого мамонта. Он на одну заправку тонны две, поди, солярки берет.

— Деда, а давай его на эту машину сменяем! — просящее протянула Алена, ходящая кругами вокруг сверкающей красным лаком машины гостя, и не сводящая с неё восторженных глаз.

— Эту? 'Анатру-спорт' пятьдесят второго года выпуска? Это же ручная сборка, девочка! Икона для тех, кто понимает! К тому же обладание этой машиной — дорогое удовольствие. Если что-то ломается, то запасные части приходится изготавливать на заказ, и стоит это очень недешево!

— Во, оно как! — удивленно хмыкнул дед Николай, — Так чего же вы на ней гоняете, что побьется не боитесь?

— Эта машина рождена для скорости, — широко и открыто улыбнулся гость, — держать её в гараже недвижной — просто кощунство.

— Впрочем, у меня родилось встречное предложение. Девочка, а 'Леди' тебе нравится? Для прекрасных дам самая подходящая машина, — тоном опытного искусителя промурчал представитель концерна.

— Цвета розового перламутра? — всплеснула руками Алена.

— Цвета розового перламутра, — старательно пряча улыбку, подтвердил гость.

— Деда! — девочка вцепилась в рукав старика.

— Ну что ж, девка большая, пятнадцать скоро. Небось, зазорно уже в школу на мотоциклетке гонять? Хорошо, по рукам. Будет у тебя Аленка собственная машина. Вот только про табличку, не обманете?

— Слово даю! И буквы будут большие...

Новониколаевск — С.Петербург

Тяжелая выдалась осень для Петра Сергеевича. Как раз такая, что бы врагу пожелать. С бесконечными хлопотами по получению грузов, монтажу оборудования и размещению специалистов, нанятых по контракту для обучения местных рабочих, управиться было нетрудно. Наоборот, дневные заботы отвлекали, снимали часть тягости с души, но вернувшись в опустевший дом он чувствовал как его страхи возвращаются и острыми ножами боли бьют в родительское сердце. Две его кровиночки, единственные на весь белый свет пропали бесследно, растаяли без следа.

Не один раз, долгими бессонными ночами, клял себя он последними словами, за поездку эту. Костерил город Париж и всех французов чохом. Забывался ненадолго и вновь тревожно просыпался, разглядывая темноту. Вставал утром не выспавшийся и в дурном расположении духа. Внимательно читал газеты, выискивая всё, где упоминалась Франция. В тот день, когда он прочитал о том, что в Париже идут массовые аресты и расстрелы, Петр Сергеевич напился до свинского состояния. Впервые за много лет. Последний раз он так пил только после похорон Таисии. Несколько дней оплакивал он тогда жену любимую и пил горькую. И, напившись, негромко напевал её любимые песни.

Два раза бросал все неотложные дела и уезжал в столицу. Записывался на прием к чиновникам дел иностранных министерства. Выслушивал сожаления, что рады бы помочь, но пока возможности не имеют — после налета на посольство Российская Империя разорвала дипломатические отношения с Францией. В частное агентство обратился, там порекомендовали ему человека одного, в сыскном деле опытного. Заплатил аванс, дорожные расходы оплатил. Уехал человек, и сгинул без конца, как и не было его.

Но однажды ночью его тревожный сон был резко прерван запыхавшейся и полуодетой кухаркой, которая сказала, что внизу его ждет почтальон со срочной телеграммой.

— Петелев Петр Сергеевич? Вам срочная телеграмма из Санкт-Петербурга, распишитесь, — почтальон протянул ему бланк и Петр Сергеевич дрожащей рукой вывел закорючку росписи.

Наклеенные на бумагу буквы плясали перед его глазами и он протянул телеграмму кухарке, — Наталья, прочитай, что там написано?

— Всё хо — ро — шо, — по слогам, старательно морща лоб, прочитала кухарка и обрадовалась, — всё хорошо!

— Дура! — взорвался Петр Сергеевич, — дальше читай! У кого хорошо?

— Тчк Андрея потеряла Париже, — кухарка поджала губы, — что-то здесь букв не хватает, пьяные они, что ли, на почте? Наверное, правильно будет — потеряла в Париже?

— Отдай, — Петр Сергеевич вырвал листок.

'Всё хорошо. Андрея потеряла Париже. Бежала английской тюрьмы. Плыву корабле Петербург. Соскучилась. Целую. Лиза'

— Слава тебе Господи, — Петелев перекрестился, — хоть один ребенок нашелся. Вернется — выдеру как сидорову козу! Брата она в Париже потеряла, будто не брат, а сумочка! Как его можно потерять? Тюрьма, подумать только, а! Будет дома сидеть и нос на улицу не казать! И всё ей — 'хорошо'!

— Наталья! Сообрази мне белой рюмочку и огурчик, — попросил он кухарку, — мне немного охолонуть надо.

Только успел он по-домашнему на кухне устроиться и рюмку к губам поднести, как вновь зазвенел дверной колокольчик.

— Петелев Петр Сергеевич? Вам срочная телеграмма из Швейцарии, распишитесь, — и вновь почтальон, правда, на этот раз другой, протянул ему бланк.

' Нахожусь Швейцарии, жив, здоров, где Лиза, не знаю. Срочно телеграфируйте. Андрей'

Петр Сергеевич торопливо прикрыл лицо ладонью, чтобы спрятать заблестевшие от слёз глаза.

— Буди Михаила, пусть машину заводит. Сегодня четверг, значит, Владивостокский экспресс будет через три часа. Надо ещё успеть собраться, телеграммы отправлю с вокзала. Наталья, я сейчас записку напишу, отнесешь её с утра в контору Емельянову, он пока за старшего остается.

В поезде Петр Сергеевич рухнул на постель и уснул сном смертельно усталого человека. Проспал одним куском двенадцать часов, сходил в вагон-ресторан, подкрепился и снова лег спать.

На следующее утро он проснулся отдохнувшим и посвежевшим, с ясной головой. Умылся, аккуратно ножничками подровнял усы и бородку и в прекрасном настроении отправился покушать.

— Петелев, кажется? — дородный краснощекий господин его лет, сидящий за накрытым столом помахал ему рукой.

Петр Сергеевич подошел поближе и пригляделся, припоминая, вроде встречались они.

— Металлургический завод? Семён, Сёмен Кондратьев?

— Точно! Вспомнил-таки, а ведь лет то уже немало прошло, как встречались в вашем Купеческом собрании! Садись ко мне, покушаем, выпьем чуток, о жизни поговорим.

— Как у вас тут, в Сибири, спокойно? — Покончив с обильным завтраком, Кондратьев отвалился от стола и расстегнул пуговицы на жилетке.

— Да с чего бы иначе-то было? Про что ты? — удивился Петелев.

— Да про дела французские, чтоб им! Долой буржуев-кровопийц и всё такое, — на последние слова, произнесенные довольно громко, обернулось половина завтракающей публики, и Кондратьев, смутившись, понизил голос под недоумевающими взглядами, — народец в последнее время какой-то смурной стал, задумчивый и глядит исподлобья. Эти французы со своими затеями, весь мир взбудоражили. Все о Марксе поминают, даже те, кто совсем недавно был уверен, что Маркс — это американские актеры-комики. Поневоле задумаешься, что делать.

— А что тут думать, — пожал плечами Петр Сергеевич, — я думаю так: если работника дома ждет обед сытный и водки рюмочка, то не пойдет он после него на улицу горло драть и власти хаять. А вот если он отработает целый день за жалкие копейки, которые у него хитрыми штрафами отнять пытаются, то такому только крикни — 'Громи!'. Даже собака, если пинать и голодом морить, огрызнется, а человек и подавно.

— Да ты, погляжу — либерал! — собеседник недовольно дернул щекой,— ничего, обожжешься еще. Ты им со всей душой, а они тебе — нож в спину!

— Я — не либерал! Я человек, который сам хочет жить хорошо, и другим дать возможность заработать.

— Ты еще, как Третьяков, галерею картинную для работников построй,— едко усмехнулся Кондратьев.

— Нет, не потяну. Не те ещё мои финансы. А вот сын, глядишь, уже и музеи, и галереи сможет строить.

— Если папашины игры в доброго хозяина его раньше без наследства не оставят.

— А чего тогда спорить, поживем — увидим. Время, оно самый лучший судья.

Из дальних странствий воротясь

Подбадриваемая восхищенными криками экипажа, Лиза осторожно спустилась на причал по сходням, довольная произведенным впечатлением. Кто-то из команды грузового судна, на которое Лизу посадили сотрудники посольства, даже начал восторженно свистеть ей вслед. Лизу ошеломил эффект, которому она была обязана просто сменив платье. Она не могла себя заставить появиться в столице в платье неимоверно поношенном и затасканном за время её одиссеи. Вот и наступило время прелестного маленького черного платья. И моряки, за время путешествия бросавшие на неё лишь взгляды чистого любопытства, теперь смотрели ТАК, что она чувствовала себя голой.

Ощутив под своими ногами твердую землю, она вздохнула с облегчением. Нет, её не укачивало на море, но, напуганная рассказами моряков, она ежеминутно ожидала, что вот-вот морская мина, притаившаяся в глубине, коснется борта корабля и разнесет его на маленькие кусочки. И даже уверения старшего помощника, что в Северном море и Балтике ежегодно тонет от мин не более десяти кораблей, не смогли поколебать её уверенность. Одна мысль о десятках тысяч мин, щедро накиданных и англичанами, и немцами, заставляла сердце учащенно биться. Возможно, если бы Лиза умела плавать, ей было бы не так страшно. Поэтому ещё на борту Лиза поклялась себе, что научится хорошо плавать, даже если для этого ей придется выпить всю Обь.

— Елизавета Петелева? Я представитель частного охранного агентства 'Аргус'. Ваш отец отправил к нам телеграмму с просьбой встретить вас и позаботиться о вашей безопасности до его прибытия из Новониколаевска.

Лиза в удивлении посмотрела на господина, за спиной которого стояли две женщины с комплекцией портового грузчика.

— Эти дамы отвезут вас в гостиницу и побудут с вами.

— Похоже папа слегка перестраховывается, или он боится, что я опять потеряюсь? — задумчиво пробормотала Лиза себе под нос.

— А мы не могли поселиться в гостинице получше? — язвительно спросила Лиза, разглядывая проржавевший рукомойник.

— Мы действуем по стандартной инструкции. Здесь безопасно и никто не сможет вас найти,— терпеливо разъяснила одна из женщин,— Ваш отец просил позаботиться о вашей безопасности.

— Мне бы вашу компанию три месяца назад! Вот тогда это было необходимо! А теперь, когда мне ничто не угрожает, я в своей стране, меня заперли в комнате и не дают никуда выйти. Точно отец боится, что я могу ещё что-то натворить.

— Да не переживайте вы так! Ваш папа уже едет, переночуете ночку здесь, а затем мы передадим вас с рук на руки.

— Как мне надоело сидеть под замком! Хоть волком вой! В Англии посадили — сбежала, вернулась домой и что же? Меня первым делом опять запирают! Это просто рок какой-то, — Лиза в напускном отчаянии рухнула на кровать и зарылась лицом в подушку и потому не смогла оценить эффекта от произнесенных слов.

Услышав об успешном побеге, женщины немедленно изменили диспозицию, теперь и окно и дверь были надежно закрыты от Лизы, а сама она оказалась под непрерывным наблюдением.

Проползли два нудных дня, в которые она не знала чем себя занять. А затем её усадили в машину и отвезли в другую гостиницу, где она наконец-то встретилась с отцом.

— Папа! — она повисла у него на шее, поджав ноги.

— Осторожно, уронишь ещё, вон кобыла какая вымахала, — недовольно проворчал отец, но обнял очень крепко и долго не отпускал. Затем осторожно поставил на ноги, отошел на шаг, оглядел. Недовольно изогнул бровь, увидев голые коленки, нахмурился, обнаружив отсутствие кос.

— Ну что, доченька, пойдем присядем, поговорим о твоих злоключениях.

— Подожди папа, что с Андреем? Что-нибудь известно? — тревожно спросила Лиза

— Да жив твой братец и здоров. Почему-то в Швейцарии, — развел руками отец, — подробностей пока не знаю. Будем ждать, приедет и сам расскажет.

Лизин рассказ отцу был коротким и логичным. Революция. Пропажа брата. Транспорт отсутствовал, поэтому пришлось выбираться в Англию. Подозрительные британцы, выискивающие революционеров. Концентрационный лагерь. Подкуп, побег. Посольство. Корабль.

— Это тебя так в лагере оболванили? — отец коснулся её волос.

— Да, — кивнула головой Лиза и тяжело вздохнула, — условия там отвратительные, множество женщин в бараках. Вот, чтобы паразиты не появились нас и подстригли. Но это не страшно, папа. Сейчас многие короткие стрижки носят. Надо будет только сходить в парикмахерскую, поправить немного.

— Молодец! Другая бы на твоем месте ревмя ревела, по волосам убиваясь, а ты держишься! Сразу видно — наша порода! — похвалил отец.

— Главное — голова цела! — подхватила Лиза, чувствуя себя величайшей лицемеркой.