Бравур уверенно толкнул самую красивую дверь, и степенно кивнул крупному мужчине, надзиравшему за порядком. Тот поклонился, хотя в его обязанности не входило любезничать с гостями. Просто маг исцелил его жену, и случилось это недавно. Благодарность не успела полинять до полного равнодушия.

Ну конечно же! Шитый кафтан просто светился в зальце. Люди сюда захаживали небедные, но вряд ли кто из них мог похвалиться дворянскими причудами. Зевил устроился за столиком у окна и рассеянно смотрел на вечернее море. Перед ним стоял кубок цветного стекла и еда в добротной чаше, но он обращал на то и другое мало внимания.

Бравур подошёл и опустился на табурет.

— А, это ты, маг, — равнодушно сказал Зевил и приложился к вину.

Теперь Бравур сообразил, что если еда стынет с самого начала, то кубок, скорее всего, наполнялся не в первый раз. Вряд ли сей принц из прибоя обогнал надолго, но время зря не тратил.

— Слушай, ты девицу обидел, негоже.

Веки опухли, и белок одного глаза покраснел. Надо же, а пока валялся в обмороке, незаметно было. Как принцесса сумела влюбиться, глядя на эту сплошь в синяках морду? Тут бы самая пропащая девица усовестилась. Или он речами взял? Так непохоже что-то. Бравур вспомнил некстати, что Лия созерцала своего избранника нагим, во всей так сказать, первозданной красе, и почувствовал, что краснеет. Всё же невинных девиц стараются уберечь от подобных зрелищ, а он оплошал. Сам виноват, сам и разобраться должен.

— Ну а тебе-то какое дело? — вопросил Зевил. — Она сестра твоя что ли?

— Под моим кровом приют нашла, и я ей теперь оберегатель, — ответил Бравур.

Не успел договорить, как оглушающая в своей простоте мысль, заставила не только смолкнуть, но и забыть, что напротив напивается человек, с которым невредно словом перемолвиться, пока он относительно трезв. Лия упоминала брата, пропавшего за морем много лет назад, да Бравур и сам слышал стороной эту историю. Сейчас он подумал: что если Зевил и есть наследник земель? Перенесённые бедствия или другие житейские причины мешают объявиться и выложить на стол права, но семью он помнит. Что кроме близкого родства может помешать парню, даже если он авантюрист с большой дороги, отказаться от ласк принцессы? Пусть она тоща и невелика, но папа у неё лендлорд, да и подрасти может, округлиться. Юна ещё, какие её годы?

К столу подошёл прислужник, и Бравур попросил еды, не слишком ясно соображая, что именно заказывает. Догадка разбудила воображение и взволновала чрезвычайно, но маг отлично понимал, что прямо о таком не спрашивают.

Зевил более стремился к вину, чем к беседе и молчание воспринял, как призыв вновь приложиться к чарке. Бравур спохватился и продолжил увещевания.

— А чем ты недоволен? Девица из богатого знатного рода, это и так видно по платью и манерам, горит к тебе приязнью. Почему отверг? Или ты воображаешь, что стоишь выше неё?

Бравур оглядел Зевила, словно желал купить, но для начала поторговаться. Глаза парня уже не только покраснели, но и заметно косили, вино одолевало неокрепшую после пережитых испытаний плоть. Он моргнул, но достойного ответа не нашёл.

Маг не пробовал хмельного и потому трезвенником был ревностным. Он рассердился, и едва Зевил поднёс к губам кубок, прошептал кроткое в несколько слов заклинание. Лицо и без того способное напугать радужными пятнами синяков, исказилось гримасой отвращения. Бравур подхватил парня за жёсткий рукав и потащил на задний двор. Там специально для этих важных целей стояла смрадная бочка. Пристроив Зевила к её краю, Бравур вернулся, чтобы расплатиться. Лишь теперь он обнаружил, что еду принесли, и невольно сглотнул слюну. Давно не случалось видеть такой привлекательной пищи, но следовало поспешить. Заклинание скоро перестанет действовать. Принц заморский протрезвеет, но добрее от этого не станет.

Бравур отдал деньги и выскочил наружу. Подопечный изверг неправедно выпитое и умывался возле другой бочки, тоже поставленной здесь неспроста.

— Ну что ты ко мне пристал? — сказал он, злобно косясь красным глазом.

— Она там плачет, — ответил Бравур.

Зевил перестал плескать в лицо из черпака и застыл так. Странно было видеть, как капли стекают по щекам, словно слёзы.

— Девицы всегда плачут, — произнёс он ворчливо и принялся вытирать лицо ладонями.

Проняло его, хотя виду старался не подать.

— Ну ты хоть мне объясни, почему сбежал, а я постараюсь растолковать Лие.

— Сам не знаю, — сказал Зевил. — Жалко её стало. Она думает, что все вокруг принцы.

— А ты, значит, нет?

— Нет. Я хоть головой и треснулся, но себя не забыл.

Простые в целом слова царапнули. А если его кто-то забыл в этой голове или этом теле? Вот незадача! Помнит он себя, а кто Лию ночью душил?

— И кто ты?

— Не твоё дело маг!

— Захочу, всё равно узнаю! — Бравур поднял для важности палец. — Лучше сам скажи, не так больно будет.

Парень сощурился, словно прикидывая вескость угрозы, и затем покладисто кивнул.

— Ладно, может ты именно тот, кто сейчас нужен, сам многого не понимаю. Сядем где-нибудь и поговорим без помех.

Можно было снять комнатку в городке, многие сдавали, но Бравур подозревал, что Торн не одобрит лишних трат, да и подслушать беседу местного мага с заезжим франтом охотников найдётся масса. Лучше подняться немного по склону, где кончается тесная застройка и идут одинокие крестьянские хижины. Бравур знал все места и привёл спасённого им из воды человека в крошечный сарайчик на самом гребне. Здесь тесно лежали веники, нарезанные впрок, и как раз нашлось местечко, чтобы устроиться не без удобств.

Солнце садилось, золотя море, и Бравур невольно подумал, что мир прекрасен, пока в нём не видно людей с их дрязгами и вечным поиском выгоды.

— Так кто же ты? — повторил он вопрос.

Глава 13

Сон растаял, а тревога осталась. Керек подхватился на жёстком ложе и сел. Утро занялось ясное, от вчерашней непогоды остался только туман над рекой и болотом с добрыми ящерицами. Эльф, пристроившись у скалы, водил карандашом по страницам книжки. Лицо у него было мечтательное. Не желая мешать поэтическим трудам товарища, Керек решил пока поразмыслить. В лагере царил покой. Тень уже, наверное, спряталась в дневное убежище, кони стояли смирно. Костёр прогорел, оставив серое пятно невесомого пепла.

Занимательный сон всё ещё будоражил разгулявшуюся память, но последнее видение — плачущая женщина — давило на сердце неподдельным беспокойством. Кто она и почему так безутешно рыдает в чужом и совершенно мужском сне про подвиги и приключения? Может быть, это принцесса? Ей приходится плохо у наглого похитителя, и она подаёт знак верным рыцарям, скачущим её спасать?

Проснувшись, и обнаружив ещё один прожитый день в сундучке памяти, Керек впервые не ощутил ликования. Эта неизвестная особа похитила радость. Что за повадка такая — рыдать? Они ведь скачут. Ну, скорее едут себе шагом, так нет сменных лошадей, и приходится беречь этих. Можно и потерпеть немного. Доедут непременно, ведь награда обещана немалая, да и жалко девицу.

Керек поскрёб неопрятную бороду и решил, что без эльфа заботу не избыть. Надо отправляться в дорогу, а побеседовать сподручно и в седле. Перед ними лежал склон, по которому удобно ехать рядом, а не гуськом.

Инир охотно согласился тронуться в путь. Собирались недолго, с утра теперь и не закусывали, сберегая припасы. С охотой как-то не задалось: и дичи не наблюдалось, и лука не было. На горных лугах бродили животные вроде коз, но близко не подпускали. Керек подумал, что даже плохо стреляющий эльф с лёгкостью добыл бы мясо к обеду, но пустые сетования не наполнят живот, так что и говорить об этом нечего.

Прохладный ветерок овевал лицо, солнышко быстро подсушило дёрн. Путешествовали теперь с приятностью, но досадное окончание сна не развеялось в дороге. Неприятная мысль мешала радоваться хорошему утру и весёлым склонам. Керек помаялся с ней, но решил доверить заботы эльфу.

— Инир, я вот не мастак стихи писать, да и говорить красно, попробую как умею. Приснилась мне нынче ночью плачущая женщина и не могу об этом забыть. Сомнение во мне поселилось. Я уже почти уверовал, что проклят, наказан за некое злодеяние, но что если не так всё было?

— А как? — заинтересовался эльф.

Конечно, ему истории слушать полезно, а то о чём же стихи писать?

— Злодеяние моё так ужасно и отвратительно, что колдун или кто он там был, не проклял меня забвением, а уберёг от веданья, чтобы мог я жизни радоваться.

— Пожалел? Так разве милосердно щадить татя, а не его жертву?

— Наверное, нет, разве что проступок мой как-то дано исправить, и вот для этого прожитое и начало ко мне возвращаться, да не сразу, а по частицам, чтобы привыкнуть успел.

Инир задумался. Кони шли ровно, не отвлекая от беседы. Скакать галопом или даже трястись рысью нужды не было. Коза с парой козлят наблюдала сверху, со скалы. Детёныши ловко переступали тонкими копытцами. Керек отвернулся от утёсов.

Эльф поглядел прямо и так много доверия, симпатии читалось на его лице, что хоть убейся, а оправдай. Душу вынул и предложил: мол, у крепких товарищей нет беды разной. Керек сморгнул непрошеный туман с глаз.

— Ты страшишься узнать, что было, — сказал Инир. — Знать и помнить это не только счастье, но и ноша. У каждого в прошлом есть горести, жизнь не всегда сладка. Что бы сам решил, если бы предложили? Разве не мечтал вырасти над собой? Тот, у кого нет прошлого — ребёнок. Ты хочешь беспечно резвиться до могилы? Тут выбор невелик: или вырасти и принять на плечи взрослый груз, или весь остаток дней смотреть на других людей снизу вверх, как младший на старшего.

А ведь прав бессмертный: не спросили у него, чего хочет сам, избавили от этого тягла. Значит, дальше жить и ждать, когда вспомнит. Выдержит хребет ношу? Есть вина и как её перемочь? Почему плакала та женщина? Обижена им или ждёт от него подмоги?

— Дорогу надо просто пройти, и тогда узнаешь, что в конце, — сказал Инир, — а мы с тенью поможем. Нам всё равно в ту сторону.

— Вот и славно, — ответил Керек. — На такое я согласен.

— Перевалим горы, а там и до моря рукой подать.

— Море? Нам надо к солёной воде?

Инир опять ответил не сразу, вечно он со своей степенностью испытывал терпение спутника, но Керек ждал, не подгоняя. Пусть хоть один из их отряда прежде мыслит, а потом говорит — больше пользы всему делу будет.

— Мой народ тоже обладает своей магией. Она почти незаметна, но помогает нам везде понемногу. Когда колдун разбойничал над потешным ристалищем, я постарался разглядеть его. Не глазами, а как промелькнувшую мысль или ушедший сон.

— Понимаю, — кивнул Керек.

Его бурно, как и всегда заполнили новые чувства. Печаль отступила, а вместо неё нахлынуло удивительное ощущение сопричастности древней эльфийской волшбе. Дыхание и то спёрло, пришлось откашляться.

— И что же ты узрел?

— Даль морскую и прибой у камней. Холодный ветер с серого неба. Скудную весну, запах рыбы и сетей.

— Ух ты! — уважительно откликнулся Керек. — Теперь понятно, почему ты так уверенно повёл меня, вернее нас с тенью на полночную сторону. Там недруг.

— Кое-что я видел и глазами, — продолжал эльф. — Мага самого. Он такой как все они: тощий с бритым лицом, в мантии. А вот летел он, ты не поверишь, на весле.

— Которым на лодке гребут? Надо же! Опять море.

— Да. Я побеседовал с Паризом, и мнения наши ни в чём не разошлись. Так путь был определён, иного впереди не лежало. Доедем и посмотрим, что там за башня и что за эгир.

Керека разговор приободрил. Горы показались веселее, а небо ярче. К полудню кони выбились из сил, пришлось остановиться на привал. Поднялись уже высоко, оставленные пределы сверху выглядели далёкими. Керек сидел на склоне, жевал чёрствый хлеб и буквально упивался роскошными далями. В лесу ему всё время казалось, что глаза болят от тесноты и вот-вот съедутся в кучу и столкнутся на переносице.

— Может я горный житель и потому мне так сладко смотреть отсюда?

— Думаю, скоро мы узнаем, — степенно ответил эльф. — Ничего в этом мире просто так не происходит.

Седловина казалась близкой и доступной, но за увалом дорогу преградило ущелье с потоком, ревущим на дне, пришлось искать путь в нагромождении устрашающих скал. Кони ступали осторожно и пугливо косили глазом в сторону пропасти. Вскоре пришлось спешиться и вести их в поводу. Керек, как немедленно выяснилось, тоже без одобрения относился к отвесным утёсам. Недавнее болото казалось сейчас милым и уютным, а возможность упасть в него забавным приключением.

— Пожалуй, я всё же с равнин, — пропыхтел Керек, карабкаясь по распадку.

Эльф поглядел с улыбкой. Он был свеж, словно отдыхал весь день, да и конь его чувствовал себя явно лучше. Лошади ведут себя увереннее, когда и всадник спокоен и собран, Керек заставил себя смотреть на крутые склоны и пугающие карнизы спокойно, как будто всё происходит не с ним. Получилось не сразу, но потом он привык, зато едва поутих страх, как навалилась усталость.

— Вечереет, — сказал он Иниру. — Что делать будем? Топлива здесь нет, костёр сложить не из чего, а ночь, думаю, холодная предстоит. Уже сейчас пробирает до костей, словно камни дышат.

Эльф оглянулся на пройденный путь, посмотрел вперёд.

— Ты прав. Остановимся, пока хоть немного травы можно для лошадей отыскать. Дальше будет хуже.

Выбрать уютное место оказалось непросто. Потом набрели на провал, окружённый отвесными стенами. Здесь нанесённая ветрами почва зеленела хорошей травой, а в середине даже нашлась лужа воды. По крайне мере лошади оказались устроены.

Керек завернулся в одеяло без особой надежды согреться. Съестных припасов осталось мало, и трапезу ограничили скудной порцией. Эльф, казалось, вообще ничего не ел, а насыщался одним видом провизии, да и Керек легко переносил умеренность, должно быть, всё же участвовал наёмником в походах и приучил себя довольствоваться малым.

Солнце быстро садилось, нагретые его лучами скалы остывали мгновенно. Чудилось, что их ледяные ладони сожмутся вокруг путников, едва погаснет заря. Керек и здесь попробовал убедить себя, что ему мерещится, но вскоре понял, что нет.

Что-то вокруг происходило. Тень, выбравшись из шкатулки, не улетела обживать окрестности стоянки, а осталась рядом. Париз выглядел так, словно ночь внушает ему нешуточный страх. Видеть испуганное привидение было до того ново, что Керек почти перестал страшиться сам.

— Надвигается очередная опасность, Инир? — спросил он.

— Удивительное путешествие, — ответил Инир, как всегда не сразу. — Я думал, что знаю о мире так много, а оказалось почти ничего. Вот и здесь кто-то живёт, если можно воспользоваться этим словом для обозначения духов.

— Так это они гонят меня прочь?

Керек плотнее завернулся в одеяло и хотел всё же прислониться к скале, чтобы обезопасить спину, но разве не оттуда вылезали эти новые бесплотные? Неуютно, когда давят со всех сторон.

— А нашего они не тронут?

— Не должны, но лучше не подвергать его бестелесное существование опасности. Париз охранял наш покой все эти ночи, а сейчас караулить будем мы.