Лаэр-Данвед

Не утерев лица, Лютиэн быстрым шагом метнулась в спальню, сбросила ночную рубашку, переоделась в простое, подходящее для долгого пути платье и крепкие башмаки из оленьей кожи, накинула на плечи лёгкий плащ. Галадриэль не откажет ей. Огорчится, конечно, потому что не терпит Феанорингов, но не откажет. Она — принцесса Артанис, дочь Финарфина, и у неё есть всё — кони, оружие, свита. У Лютиэн — только сила, унаследованная от матери, но эта сила кое-чего стоит. Вместе они смогут выручить их: одна — брата, другая возлюбленного.

...В галерее, куда выходили двери её покоев, на первый взгляд было пусто. Но, стоило Лютиэн сделать десяток шагов по направлению к лестнице, как от колонны отделилась знакомая фигура в плаще цвета ивовой листвы.

— Здравствуй. Наконец-то ты проснулась, — Сам Даэрон выглядел так, словно не спал эту ночь и ещё две-три предыдущих. На осунувшемся лице лежали тени, и серые глаза менестреля, всегда такие живые, погасли.

— Прости, что доставила тебе столько беспокойства, — вздохнула Лютиэн.

Даэрон бледно улыбнулся. Он стоял посередине прохода, загораживая ей дорогу.

— Пропусти меня, — попросила она. Даэрон не сдвинулся с места.

— Куда ты собираешься идти, принцесса?

— Мне нужно поговорить с Галадриэль.

— Она уехала сегодня утром. И лорд Келеборн тоже.

Лютиэн безотчётно сжала руки под плащом. Выходит, им уже известно, что Келегорма — а значит, и Ородрета — постигло какое-то несчастье. Ну, конечно, ведь она сама сказала об этом вчера, и её слышали многие. Да, Галадриэль не могла ждать, пока Лютиэн очнётся, но... но что же теперь делать?

— Ты расстроена, принцесса? — В голосе Даэрона звучало странное, почти безжизненное спокойствие. — Ты надеялась, что тебе позволят уехать с ними?

Лютиэн изумлённо взглянула на него. Он не пытался проникнуть в её мысли — так откуда ему известно, что у неё на уме?

— Ты ведь хочешь мчаться на помощь к Феанорингу, — последнее слово Даэрон выплюнул, как попавшую на язык колючку. — Разве не этого желает твоё сердце, ненаглядная госпожа моя?

Никогда за все сотни и тысячи лет, что они прожили рядом, Лютиэн не видела в его глазах такой безнадёжной горечи. Даже в тот день, когда ответила отказом на его предложение руки и сердца. Краска бросилась ей в лицо — от невольного стыда и от обиды на несправедливость судьбы. Почему, ну почему её любовь должна ранить того, кто был её верным другом столько веков?

— Пропусти меня, Даэрон, — мягко попросила она. — Пожалуйста, я не хочу приказывать тебе.

— Он не подчинится твоему приказу, ибо выполняет мой, — раздалось у неё за спиной.

— Отец? — Обернувшись, Лютиэн увидела короля и с ним — четырёх стражников из дворцовой охраны.

Тингол подошёл к дочери. Его руки, тяжёлые от перстней, легли ей на плечи.

— Когда Даэрон сказал мне, что ты звала Феаноринга во сне, я не поверил, — тихо сказал он. — Я и сейчас не верю. Прошу, скажи, что мои страхи напрасны. Что тебе безразличен этот сын проклятья.

Лютиэн взглянула в глаза своему отцу и королю, которого любила и почитала с первых лет жизни. Один раз она сказала ему неправду — и в душе своей поклялась, что второго раза не будет.

— Я люблю его, отец, — твёрдо проговорила она — и услышала короткий, полный боли вздох Даэрона.

Тингол сильнее сжал ладони на её плечах.

— Любишь? — неверяще повторил он. — Убийцу и вора? Того, кто лил кровь наших братьев и похищал их корабли?

— Да. — Теперь настал черёд Лютиэн сдерживать рвущийся из груди вздох бессильного сожаления. — Я знаю, кто он и каковы его дела. Он не скрывал их с самого начала.

Лицо короля помертвело, руки опустились.

— Если бы я знал об этом в день суда, я убил бы его, — медленно и тяжко проговорил он.

— Если бы я знала сама, — глухо ответила Лютиэн, — я встала бы на суде рядом с ним, и тебе пришлось бы убить нас обоих.

— Что ты говоришь? — Тингол отшатнулся, бледнея. — Как тебе могло прийти в голову такое?

— А тебе? Как ты можешь жалеть о том, что не запятнал кровью свой меч, свою честь и своё правосудие? — Лютиэн порывисто схватила его за руки. — Отец, не уподобляйся Феанору, не слушай голос своего гнева! Я знаю, твоя обида на Келегорма велика, но чем больше ты распаляешь в себе ненависть, тем дольше продлится эта бесплодная вражда. Чего ты хочешь на самом деле — утолить жажду мести или прекратить распри, прежде чем кровь не полилась снова?

— Какое это имеет значение сейчас?

— Я видела вещий сон. Лорд Келегорм в беде, Тьма захватила его в плен. Отец, если ты действительно желаешь примирения, то помоги мне спасти его. Оказав сыновьям Феанора услугу, ты добьёшься мира быстрее, чем оскорблениями и невыполнимыми требованиями.

— Ты действительно так думаешь? — Взгляд Тингола был подобен впивающемуся в душу лезвию. — Или ищешь предлог, чтобы помочь ему?

Лютиэн не опустила глаз.

— Я хочу спасти его, это правда. Но я также знаю Келегорма и могу сказать, что он не из тех, кто пренебрегает долгом благодарности. Гордость мешает ему повиниться перед тобой, но признательность пересилит её. Ты смотришь на него через завесу ненависти, но если бы ты мог хоть на минуту очистить свой взор, то увидел бы, что в нём много достойного.

— Это не мои глаза закрыты завесой. — Тингол резким движением высвободил руки. — Это ты ослеплена и не видишь его и своего безумия. Лишь в одном ты права — хорошо, что я не запачкал меч его кровью. Пусть он умрёт в оковах Тьмы, а не от моей руки.

— Отец!

— Довольно, Лютиэн! Я не желаю больше слышать о нём. Никто из народа Дориата не окажет помощи Феанорингу. Таков мой приказ, и Даэрон сегодня же огласит его для всех.

— Слушаюсь, — впервые с начала беседы в голосе менестреля скользнуло что-то вроде удовлетворения.

— Никто из народа Дориата, — с нажимом повторил Тингол, — и ты, моя дочь, тоже. Однажды ты уже ослушалась меня. Поклянись, что на этот раз не нарушишь моей воли.

Лютиэн молчала, прикусив губы до солёного привкуса во рту.

— Поклянись. — Голос отца опасно зазвенел. — Или мне придётся запереть тебя.

— Не могу, — тихо сказала Лютиэн.

— Тогда у меня нет выбора. — Тингол обернулся к стражникам. — Проводите её в покои и охраняйте. Я запрещаю принцессе покидать отведённые ей комнаты — и вы отвечаете за это головой.

~ ~ ~

До последнего мгновения она не могла поверить, что это происходит с ней. Дочь короля — взята под стражу, как преступница. Лютиэн Тинувиэль, от рождения не знавшая слова "неволя", — заточена в темницу...

Хотя вряд ли кому-то пришло бы в голову назвать так просторный светлый терем с широкими окнами и островерхой крышей, выстроенный в развилке меж трёх стволов Хирилорна, величайшего из буков Дориата. Искусные руки королевских зодчих в два дня возвели этот терем по образцу нандорских древесных домов. В другое время Лютиэн была бы рада такому подарку — её всегда восхищали жилища нандор, где можно было представить себя птицей, укрывшейся в лиственном шатре, испытать особое единство с деревьями и лесом. Но сейчас — сейчас это была именно темница. Клетка, а не гнездо.

Терем находился на высоте в пять с половиной ростов от земли, и убежать отсюда можно было разве что на крыльях. Хирилорн рос уединённо, по соседству не было никаких деревьев, что могли бы послужить для спуска, а подножие исполинского бука день и ночь охраняли воины лесной стражи — те, мимо которых и мышь не пробежала бы незамеченной. Лестницу, по которой Лютиэн провели наверх, держали отдельно и приставляли к порогу воздушной тюрьмы лишь на те короткие минуты, когда требовалось принести принцессе еду, забрать посуду, переменить постель. Всё это делалось под особо внимательным надзором, и улучить момент для побега не было никакой возможности.

В первый день заточения она ещё надеялась, что отец поймёт её и переменит решение. Но и эта надежда угасла после того, как Тингол сам навестил дочь.

Он стоял у двери, почти касаясь головой потолка, — высокий, суровый, неумолимый; и все заготовленные слова замерли у Лютиэн в горле, стоило ей взглянуть на сжатые губы отца и на его руки, скрещённые на груди. За долгие годы она научилась с первого взгляда понимать, когда с ним бесполезно спорить.

— Не думай, что мне доставляет радость так поступать с тобой, — проговорил Тингол после долгого молчания. — Мне совсем не по душе держать своё дитя взаперти. Но это необходимо для твоего же блага.

Она не отвечала, зная, что никакие доводы и просьбы сейчас не достигнут его слуха.

— Сейчас ты вряд ли понимаешь это, — продолжал отец, — но так будет лучше для тебя самой. Ты не в себе, Лютиэн. Феаноринг чем-то околдовал тебя... или опоил... или навёл порчу. Другого объяснения нет, потому что моя дочь не может любить убийцу. А если даже... — Его голос на одно мгновение потерял уверенность. — Если даже случилось невозможное и он сумел пробудить твоё сердце, то я всё равно не позволю тебе покинуть Дориат. Внешний мир полон врагов, а ты слаба и неопытна. Плачь, если хочешь, проклинай меня, но ты останешься здесь. В безопасности.

Он ушёл, так и не дождавшись ответа. Лютиэн старалась не копить в душе обиды и повторяла себе, что отец действительно желает ей добра — в своём понимании. Но примириться с заточением она тоже не могла и целыми днями металась в четырёх стенах, измышляя способы выбраться отсюда, все как один — невыполнимые...

Ещё через три дня в её клетку поднялся Белег.

— Привет тебе, госпожа моя Лютиэн. — Он поклонился ей с порога, не входя в терем, потому что плащ его был мокрым от росы, а на сапогах осталась грязь дальнего и трудного пути. — Я прибыл с вестями из западных земель.

— Говори, — у Лютиэн перехватило дыхание от страха и заново вспыхнувшей надежды. Белег увидел на её лице отблеск этой надежды — и опустил глаза.

— Я сопровождал лорда Келеборна и леди Галадриэль до границ Бретиля. Там мы встретились с воинами Нарготронда, что несут дозор на Талат-Дирнен и к северу от Тейглина. Они поведали нам, что в ночь на девятое число этого месяца Саурон захватил крепость Минас-Тирит, что на острове Тол Сирион. Многие из защитников крепости были взяты в плен или убиты, но лорду Ородрету, твоему родичу, удалось спастись.

Лютиэн вцепилась в столбик кровати, чтобы не упасть.

— Что с остальными? — едва выговорила она.

— О прочих пленниках или убитых ничего не известно. Войско короля Финрода подступило к Минас-Тириту, но никто не знает, под силу ли ему вернуть крепость обратно. Леди Галадриэль с мужем на время остались в Бретиле, но скоро вернутся в Дориат, ибо Финроду и Ородрету их помощь не требуется, а те края стали теперь небезопасны... — Белег ещё ниже склонил льняную голову. — Я хотел бы принести тебе более добрые вести, госпожа моя.

— Даже дурная весть лучше неизвестности, — глухо ответила Лютиэн. — Благодарю тебя, друг Белег. — И, увидев, как поникли плечи лучника, добавила: — Не вини себя и своих воинов в том, что вам приказано стеречь меня. Это ваш долг, и я не держу на вас зла.

Он поклонился ещё раз и исчез — стремительно и тихо, как улетает сова на мягких серых крыльях.

В ту ночь ей снова приснился страшный сон. На этот раз в нём не было Келегорма, борющегося с тёмной силой, а была только тьма — глухая чернота каменного склепа, слепая могила, где медленно угасают силы и воля к жизни. Наяву Лютиэн не позволяла себе плакать, но, проснувшись, обнаружила, что её подушка мокра от слёз.

Ей не хотелось подниматься с постели. Не хотелось есть, пить, коротать время за вышиванием. Не хотелось видеть солнечный свет и слушать звонкое пение иволги, зная, что для Келегорма нет ни солнца, ни птичьих голосов.

Может быть, шептал предательский голос внутри, в словах твоего отца есть доля правды. Может, ты и впрямь отравлена этой горькой и неправильной любовью — и надо только перетерпеть, пережить своё чувство, как болезнь или рану... И когда-нибудь, как-нибудь всё образуется — с ним или без него...

Весь день Лютиэн пролежала без движения — а вечером, когда стражник поднялся к ней забрать нетронутую еду, с ним пришла Мелиан. Села у изголовья и долго смотрела на поблекшее лицо дочери, гладила её холодные пальцы. Обе молчали — им не нужны были слова.

Стражник ожидал у двери, почтительно, но неотступно следя за королевой и принцессой. Тингол запретил кому бы то ни было видеться с Лютиэн наедине, чтобы ей не передали тайком верёвку или иное средство для побега.

— Мне сказали, что ты опять занемогла, — вслух проговорила Мелиан. — Тебя мучают дурные сны?

Лютиэн кивнула.

— Вот. — Мелиан вынула из рукава небольшой, с пол-ладони, хрустальный фиал, наполненный тёмной жидкостью. Не таясь, показала его стражнику и поставила на стол возле подноса с ужином. — Это зелье прогоняет тяжёлые думы и дарит спокойный сон. Трёх капель на ночь будет достаточно, чтобы спать без сновидений. Используй его разумно.

Она наклонилась, чтобы поцеловать Лютиэн, — и принцессе показалось, что губы матери дрожат, касаясь её щеки. Но ощущение было таким кратким, что она не могла сказать наверняка.

— Ещё увидимся, — шепнула Мелиан, отходя от ложа. Вслед за ней вышел и стражник, оставив Лютиэн в одиночестве.

Едва дверь закрылась за его спиной, принцесса вскочила с ложа и взяла со стола фиал. Безвольная тоска схлынула, сменившись лихорадочным волнением; сердце стучало неровно и быстро, торопило и подгоняло.

Дрожащими руками она сняла с фиала плотно притёртую крышечку. Тёмный настой источал сладко-терпкий аромат лиссуина, полыни и душицы. Несколько капель в чашку вина — и кошмары прекратятся. Душевная боль притупится, угаснет невыносимое желание бежать, бороться, действовать. Мир снова станет простым и уютным.

Или...

Лютиэн сжала холодную склянку в кулаке. Здесь не хватило бы зелья, чтобы усыпить всех стражников вокруг дерева, да она и не имела возможности добраться до их пищи или питья. Но для сведущего в чарах открыты многие пути — и самому бдительному тюремщику не под силу предугадать их все...

Мелиан, без сомнений, знала, как Лютиэн распорядится её подарком. Знала — и всё же отдала дочери фиал, предоставляя ей выбор: усыпить своё сердце или последовать его зову.

Защемило в груди — как в ранней юности, когда она впервые стояла на кромке обрыва над глубоким плёсом Эсгалдуина и всё никак не могла решиться прыгнуть вслед за взрослыми девушками, нырнуть в тёмную стремительную воду. Но тогда, даже сквозь страх, она твёрдо знала, что внизу её ждут ласковые объятия родной реки. Сейчас впереди был кромешный мрак неизвестности.

Невольно задержав дыхание, Лютиэн взяла с подоконника гребень. Расплела косы, перебросила тяжёлые пряди через плечо на грудь. Потом плеснула немного зелья на ладонь, смочила гребень и провела им по волосам — раз, другой, третий...

7. Замок и ключ

Ущелье Сириона — Топи Сереха, месяц уримэ 457 г. Первой Эпохи

— Когда это случилось? — спросил Финрод. То были его первые слова с момента встречи; до этого он просто обнимал брата и ничего не мог сказать.