Два берега Хамры - общий файл

И хотя Адиля старалась не подавать знака о своем состоянии, чуткая тетушка Фатима заметила, как изменилось настроение ее любимицы, и сделала свои выводы о том, что ее беспокоит:

— Вижу, ты грустишь, соскучилась по родине, деточка? Оно и немудрено!

— Мне прекрасно живется у вас, тетушка, — возразила Адиля.

Фатима погладила ее по руке:

— Нет ничего плохого в такой печали. Вот что я тебе скажу: завтра выходной день, и ты можешь сходить в лавку уважаемого Цы, поговоришь на родном языке, купишь себе привычной еды, или безделушку какую, вроде тех, что остались дома, вот и станет полегче.

Бин-амира согласилась довольно быстро: не только потому, что не хотела вызывать подозрений — она искренне надеялась, что свежие впечатления смогут хоть немного развеять ее тоску, в которой она тонула, будто в сером тумане. Ей самой синские сувениры и кушанья сейчас были нужны в последнюю очередь, однако она подумала, что угостить семью кузнеца непривычным для них чаем, который она прекрасно умела заваривать, и какими-нибудь диковинными сладостями, что они сами никогда не попробуют — не такая уж плохая идея. Тетушка Фатима старательно накармливала ее то пахлавой, то козинаками, то пишмание, то еще чем-нибудь — и все сласти выходили у нее просто великолепно. Адиля готовить не умела, зато разбиралась в кухне дальней страны, которую местные знали, большей частью, по рассказам торговцев, и могла воспользоваться этим, чтобы порадовать в ответ.

Сначала она шла не одна: Махир взялся указать ей путь, но когда они неспешно оправились в лавочку, то вскоре встретили его приятеля Имада, который как раз собирался пригласить Махира на гулянья со знакомыми. Тот так явно хотел пойти — и Адиля уверила, что доберётся сама, так что ее провели лишь до полпути указав, где свернуть и пройти до площади Трех Кипарисов. А там уж совсем просто: свернуть в переулок направо от кипарисов и искать синскую вывеску, не обознается. Поэтому дорогу пришлось запоминать внимательно, чтобы потом вернуться назад.

Улицы Сефида, поражающие белизной домов и пестротой вывесок, за это время тоже успели стать для Адили привычными. Она уже поняла, что местные чаще всего находят дорогу в городе по вывескам, оконным витражам и цветным навесам. Белый камень, из которого были сложены местные постройки, зачастую, особенно в богатых домах, не был гладким: тут и там он был изрезан изящными орнаментами. Но белые на белом орнаменты, хоть они и различались между собой, немудрено было перепутать. Впрочем, других примет было предостаточно.

Адиля минула цирюльню под названием "Львиная грива", чья вывеска притягивала взгляд и названием, и кованым силуэтом головы льва с пышной шевелюрой. Затем приметила широкий полосатый навес и витраж с газелью в одном из окон. Возле персикового дерева с причудливо изогнутым стволом она свернула. Здесь располагалась чайхана "Приют усталого сахира", а через три дома от нее — навес бросающегося в глаза красного цвета. Минув его, бин-амира вскоре вышла к площади Трех Кипарисов. Свернула, как было сказано, и, пройдя несколько шагов, увидела на вывеске выразительнейшего "счастливого кота", который говорил о том, что тут — синская лавка, даже красноречивее иероглифического письма.

Господин Цы сразу поздоровался с ней на синском, но его речь звучала для уха Адили маловнятно, так что когда она приступила к покупкам, пришлось даже переспрашивать. Впрочем, Адиля была рада: ведь это означало, что он из какой-то провинции, далекой от родины ее матери. Лучше и не придумаешь, не хватало только выдать себя незнанием каких-то мелочей или акцентом. Но разные провинции — разные обычаи, как и в разных амиратах.

Со сладким Адиля разобралась быстро: взяла лунного печенья с тремя разными начинками. Красиво отпечатанное в резных формах, оно выглядело похожим на маленькие шкатулочки — наверняка тетушке Фатиме понравится его рассматривать и любопытно будет попробовать. Взяла и печенья с предсказаниями, ведь они всегда развлекают. Пришлось уточнять у господина Цы, что ей нужны предсказания на аравийском, а не на синском, но он в итоге понял и обрадовался: кажется, только такие у него сегодня и были.

А потом они принялись выбирать венчик для взбивания заварки и собственно чай, на чем и вышла заминка. Адиля хотела взять простого, но вкусного, известного ей под названием "когти лунной девы", который — что понятно даже из названия — выглядел, как маленькие скатанные в трубочку чайные листики, действительно отдаленно похожие на обрезки состриженных когтей. Но когда она назвала сорт, ей предложили сначала чай, чаинки которого были скручены в шарики, потом — завязанные плоскими узелками, после — плоские прямоугольные, а последним ей и вовсе показали на пуэр, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. Адиля отказывалась, и наконец растерянный старичок пустил ее к своим коробкам, чтобы она нашла то, что ей нужно, сама. Когда искомый чай все же нашелся и пах именно так, как и хотелось — господин Цы объяснил, что на самом деле этот чай, конечно, называется "сияющая игла", и в следующий раз, если она захочет его купить, достаточно будет так и сказать.

Выйдя из лавки, девушка сама посмеялась над тем, как упорно искала нужный ей сорт, будто от этого зависело что-то важное, но была собой все-таки довольна. К тому же она порадовалась, что была права: поход к господину Цы действительно развлек ее и отвлек. Обратно она направилась легкой походкой и в приподнятом расположении духа, размышляя о том, как будет угощать тетушку Фатиму синскими яствами. Однако продлилось ее хорошее настроение ровно до пресловутой вывески "Львиной гривы". Адиля и сама не знала, как так происходит, но в какой-то момент она будто разом оказывалась за прозрачным стеклом вроде тех, что вставляли здесь в магазинные витрины. Даже звуки, казалось, становились приглушеннее, а сама бин-амира вдруг начинала ощущать себя совершенно одинокой и потерянной, хотя еще минуту назад все было иначе.

Тяжело вздохнув, Адиля упрямо опустила голову — и, ускорив шаг, поспешила обратно к дому кузнеца. Это все оттого, что она сейчас не занята делом. Коли единственная цель в ее жизни не торопится сама сваливаться ей на голову, нужно проводить время не в праздности, а в полезных занятиях. Работать в кузне, помогать тетушке Фатиме по дому. Да и если ждать случая отомстить, сидя сложа руки, можно прождать до конца времен. Вместо этого ей следует в ближайшее время начать искать возможности добраться до проклятого ибн-амира.

Главая пятая, в которой слушатель получает возможность взглянуть с новой стороны на ибн-амира Шаира и древние легенды

Отводить глаза Джабаль умел: зря, что ли, был ловчим магом? Ненадолго, но порой и это спасает. Особенно когда надо пройти во дворец секретным ходом и не выдать к людям этот самый ход. Ведь начинался — или заканчивался, тут уж с какой стороны посмотреть — он в самом обычном переулочке возле склада, где бывали самые обычные нави, у которых совсем не стоило вызывать интерес к одной неприметной дверке, имеющей обыкновение исчезать, когда она закрыта.

Тайный ход вел прямиком к покоям ибн-амира, куда Джабаль не слишком стремился после очередной неудачи. Ведь если быть честным перед собой, то придется признать: каждый провальный день все отчетливей предрекает окончательную неудачу в поисках. И с чего они вообще взяли, что бин-амира осталась в Сефиде? Может, она обвела всех вокруг пальца, вернулась к порталу — и поминай как звали! Сидит где-то на другой стороне Шара и ждет, пока они перестанут ее искать. И правильно делает. Порталов в мире не бесконечное число, но ведь не обыщешь каждый город с порталом? И вернется Адиля в Сефид мстить лишь тогда, когда они перестанут ее ждать.

Он бы сам так поступил на ее месте. Но приходилось искать тут, выбора у него не было. Джабаль, может, и хотел бы поискать бин-амиру хоть наудачу в другом городе — да только не имел на то ни времени, ни возможностей. Вот и сейчас ему пришлось отправляться во дворец, а он, может быть, с радостью остался бы в городе. Однако, в конечном счете, и в этом тоже был смысл: рано или поздно Адиля бин-Джахира должна была объявиться в Сефиде, и уж это можно было предсказать наверняка.

По другую сторону узкого и темного хода, в котором приходилось подсвечивать себе магическим светом и постоянно поворачивать и подниматься по старым выщербленным ступеням, была точно такая же дверца. Только открывалась она не в городском закоулке, а прямо в кабинете ибн-амира Шаира. Джабаль напряженно вздохнул, погасил огонек на пальцах — и решительно распахнул дверь в дворцовые покои. Кабинет, разумеется, был пуст, так что ловчий стянул с себя пропыленную куфию и кинул прямо на мягкий узорчатый ковер. Затем принялся расплетать волосы, которые, выходя в город, всегда затягивал в тугую косу. Всевышний знает, отчего он каждый раз, появляясь из тайного хода, опасался, что кто-нибудь вошел в комнаты в его отсутствие — так никогда не бывало. И все же, все же. Он снова вздохнул и принялся снимать с себя одежду, раскидывая ее по коврам. Вскоре весь наряд ловчего мага Джабаля валялся на полу, а Шаир ибн-Хаким направился прямо в купальню, поскольку не пристало ибн-амиру Ясминии пахнуть так, как пахнет ловчий после полудня погони за целью. К тому же он сильно устал, и теплая вода в мозаичной курне казалась ему сейчас ничуть не менее желанной, нежели прохладная вода из родника среди пустыни.

Тут уж слушатель имеет полное право задаться вопросом, как же так вышло, что ибн-амир Ясминии бегает по столичному городу под видом простого ловчего мага, а рассказчику остается лишь поведать ему эту историю, хоть она и выйдет на поверку куда менее занятной, чем можно было бы предположить. И начать, пожалуй, следует вот с чего: Шаир с детства мечтал побывать на большой ярмарке, устраиваемой в честь праздника летнего солнцестояния, и не в качестве наследного ибн-амира, роль которого была расписана, а место, где ему стоять и благосклонно взирать на свой народ, отмечено — не сойдешь. Однако так уж сложилась его судьба, что ему сначала приходилось раз за разом отстаивать торжественную церемонию в храме, а потом только и позволялось посидеть под роскошным навесом в окружении гулямов, наблюдая издали, как веселятся другие. Не нырнуть в толпу навей, не вгрызться в карамельное яблочко на палочке, не покататься на каруселях и не посмотреть вблизи выступление актеров — но лишь смотреть, как это делают остальные, тоскуя от того, что запретный плод так близок.

Удивительно ли, что Шаир, с его деятельной и нетерпеливой натурой, в конце концов на ярмарку сбежал? Нет, пожалуй, самое странное в этой истории лишь то, как поздно он это сделал, только года за два до описываемых событий. Впрочем, конечно, в дни большого праздника у ибн-амира слишком много обязанностей, так что выкроить время и впрямь было мудрено. Но в тот раз он смог организовать себе необязательную поездку за город, потом отменить ее в последний момент, отговорившись важным визитом, которого от него никто не требовал, не пойти и туда — и так нашел время на исполнение старой мечты. В поездку вместо него съездил Ватар и потом долго ругал друга, когда узнал, что тот все сделал только ради вылазки в город — впрочем, он никому не рассказал о том, что ибн-амира с ним не было, и история сия так и осталась тайной.

Секретный ход ибн-амиром к тому времени уже давно был обнаружен, исследованы и все иные ходы, имевшиеся в замке, а короткие вылазки в город, обошедшиеся без малейших происшествий, совершены. Это развлечение, поначалу весьма захватывающее, Шаир нашел себе практически по случайности. Обучающимся ловчей магии, разумеется, среди прочего показывали заклинания, позволяющие отыскивать тайные убежища, ниши в стенах и прочие хитрости, позволяющие преступникам и беглецам скрываться от преследователей. Применить заклинание прямо к стенам в своих покоях ибн-амир решил на удачу: все равно больше его применять было негде, а проверить очень хотелось. Каково же было его удивление, когда он нашел пресловутую тайную дверцу! В следующие декады Шаир излазил весь Золотой дворец и нашел добрый десяток ходов, из которых его отцу, амиру Хакиму, были известны лишь три. А потом ему снова сделалось скучно.

Так что Шаир смело отправился навстречу ярмарочному водовороту, переодевшись в простую одежду и на всякий случай сочинив себе имя: вдруг с кем доведется заговорить? Ибн-амир, пожалуй, даже хотел этого — для полноты ощущений. Он беззастенчиво пялился на все окружающее, как зевака, впервые попавший в город — мало ли навей съезжаются на ярмарку и точно так же впитывают каждую мелочь, наслаждаясь непривычными новыми для них зрелищами? Насвистывал, жевал солено-перченые хрустящие бобы, которые ему ссыпали прямо в рукав — ведь лист, чтобы завернуть их отдельно, стоил лишней медяшки — и наслаждался гудящей толпой вокруг, которой не было до него ровно никакого дела. И, пожалуй, последнее оказалось для него главным удовольствием. Шаир ибн-Хаким не имел обыкновения жаловаться на долю высокорожденного малика, отягченную многими обязательствами, принимая ее как должное, однако же ненадолго скинуть бремя знатного происхождения, притворившись простым навем, оказалось удовольствием чрезвычайным.

На карусели Шаир посмотрел с некоторым сожалением, но решил, что все же перерос такое развлечение, зато с удовольствием понаблюдал безыскусное кукольное представление, какое во дворце не увидишь. Когда он подошел, игрушечные нави как раз задирались с такими же игрушечными правичами.

— Вы наши дома палите! — возмущался плюшевый крылатый лев. — Хватит тут бродить!

— А ты на дом крылышками помаши да пописай, авось потушишь, — посоветовал наглый желтый навь из глины.

— Я на тебя сейчас пописаю! — разозлился лев.

Великая война и трагедия — приведшая, впрочем, навей к тому, что они приняли Кодексы и научились сдерживать свою магию — была превращена в грубоватый, но смешной фарс. Шаиру, привыкшему к куда более изысканным дворцовым развлечениям, это было в новинку, и он совершенно искренне хохотал над шутками, хотя от некоторых его оранжевые щеки и становились густого кирпичного цвета — уж больно юмор был откровенным. Особенно сильно ему понравилось, когда дикие нави, отказавшиеся принимать законы Чести, стали глумливо спрашивать Первых Правителей, как им помогут в сражениях стопки бумаги. "А вот как!" — громко закричал хиндский Правитель и принялся избивать диких навей Дуэльным Кодексом. Ибн-амир смеялся так, что чуть не просыпал все еще недоеденные бобы. В конце он с удовольствием кинул в мешочек вполне заработанную актерами монетку и пошел дальше — смотреть, как еще можно развлечься в этой восхитительной ярмарочной круговерти.

Снующие вокруг нави останавливались у прилавков, приценивались, торговались, покупали, разворачивались и уходили, ругая негодный товар, но эта забава была Шаиру мало интересна. Разве что, когда его занесло в конные ряды, он заинтересовался товаром — но так, по привычке. У него бы свой конь — лучший, настоящий друг — были и другие дворцовые, а коли сейчас купит кого, то что с ним дальше делать? Волочь в тайный ход? Так что он прошел мимо, хотя и полюбовался некоторыми красавцами, которые прядали ушами, переступали с ноги на ногу, били хвостами и фыркали, недовольные всеобщим вниманием: прямо как записные светские кокетки, только куда искреннее.