Где-то за окном

— У меня кое-что получше есть. Для нашего-то случая.

Он потянул какую-то незаметную ранее верёвочку, и пояс раскрылся, превратившись в небольшой трапециевидный кусок материи. Несколько серых, тонких, почти невидимых нитей тянулись из его углов, оканчиваясь ощутимой толщины мотком. Леска не леска, но что-то чрезвычайно эфемерное по виду.

— Встань сюда — Лумиэль отпихнул меня на край дороги, к самому повороту и обвяжи вокруг пояса... нет... лучше я сам. Тебе ж висеть на нём — упадёшь, я себе этого не прощу.

Хорошо, хоть ветер здесь правильный. Но я на это и рассчитывал.

С этими словами он вытянул из мотка длинный отрезок нити и начал продёргивать его вдоль моего собственного ремня.

— Стой, не двигайся. Чтобы не запутать.

Я стоял, с каким-то отстранённым интересом наблюдая за этим безумием. Мне уже как-то всё равно и даже немного весело. Ну, пристрелят, в конце концов. Лишь бы со скалы не кидали — падать вниз будет неприятно.

В руках у меня, в итоге, оказались две паутинки, отходящие от талии. На ощупь — мягкие и, что удивительно, как будто бы шершавые или липкие — во всяком случае, они явственно приставали к коже, не скользили.

И не рвались, хотя слишком уж сильно тянуть я их не стал.

Лумиэль тем временем забегал по площадке, став похожим на паука.

Сначала он обмотался сам, потом начал раскладывать стравливаемую из мотка нить по камням, всё сильнее удаляясь к дальнему повороту дороги.

И, наконец, постояв мгновение-другое на самом краю скалы, побежал в мою сторону.

За спиной Лумиэля поднялся тот самый клочок материи, в который раскрылся его пояс в начале представления. И начал быстро уходить в высоту.

Лумиэль запускал змея.

Через несколько мгновений мой товарищ стоял рядом со мной и любовался результатом собственного труда.

Из левой руки его выходила пара нитей, из правой — целых три.

Змей меж тем постепенно поднимался вверх и, наконец, застыл на месте, развернув удерживающую его привязь примерно под 30-градусным углом.

— Когда полетим — начал инструктаж самозваный пилот — постарайся развести руки пошире, не давай верёвкам спутаться, чтоб тебя не закрутило.

— Верёвкам? Да эти паутины...

— Она грузовик выдержит. Это тебе не ваша зачуханная синтетика — губы Лумиэля скривились в усмешке.

— Не перебивай, у нас мало времени — и он покосился за поворот, в сторону приближающегося к нам автомобиля.

Времени действительно оставалось мало, преследователи двигались с завидной для горной дороги скоростью. По моему ощущению, от встречи нас отделяло всего несколько минут.

— Я побегу сейчас.

Ты — в том же направлении, но не раньше, чем верёвка полностью натянется, иначе запутаешь

Руки держи высоко, чтоб её не цепануло за камни.

Сдёрнет в воздух — ноги сразу подожми.

— Понятно?

— Это понятно. Непонятно на чём лететь.

— Смотри!

Лумиэль разжал пальцы левой руки и гордо улыбнулся.

Змей рванулся вдаль, унося за собою освобождённую верёвку, но ещё через минуту дёрнулся, выбрав её до конца.

И в этот момент мизерный, только что едва различимый на небесном фоне кусок ткани начал увеличиваться в размерах, раскрываясь, как будто раскладная японская игрушка из бумаги. Блёклая, похожая по цвету на облака окраска скрадывала детали, не позволяя точно рассмотреть конструкцию, но два громадных крыла и высокий, в треугольных зубцах киль были видны достаточно отчётливо.

— Хей! — С этим криком Лумиэль рванулся по дороге. Он высоко подпрыгивал, похоже, что привязь ощутимо тянула моего товарища за собой.

Ещё пара секунд — и он, соскочив с края скалы, начал двигаться вверх и вперёд.

Верёвки в моих руках дёрнулись, и я побежал в том же направлении, думая о том, как бы не оступиться и не упасть — сила натяжения была такая, что меня запросто могло потащить по камням.

Почти одновременно я услышал взревевший за поворотом мотор — похоже, мы успели буквально в последний момент.

Где-то за полтора метра до края дороги я подпрыгнул, прижав колени к груди. Запнуться в последней момент о лежащую на краю груду камней мне совершенно не хотелось.

Это оказалось сделано слишком рано — прежде чем окончательно оказаться в воздухе, задняя часть моего организма пропахала по каким-то острым краям, порвав штаны и расцарапавшись до крови.

Впрочем — уже неважно — мы летели, поднимаясь вверх со скоростью хорошего лифта.

Я скосил голову, пытаясь заглянуть себе за спину.

Автомобиль преследователей остановился в конце дороги, но из него даже никто не вышел.

Наверное, его пассажирам было очевидно, что стрелять в нас в таких условиях — просто переводить патроны.

44 Кирилл Костин,

* * *

*** ** июня 2024 года, Москва

Манекены пытаются уйти за пределы закрытой зоны — команды Разметки на стенах коридора не дают им возможности подчиниться приказу охраны. И потому люди в штатском довольно жёстко укладывают безумцев на пол, оглушая ударами по голове.

Похоже, что они знают как поступать с людьми в подобном состоянии.

Мы же с Белкой стоим на коленях и держим руки сцепленными на затылке.

Алёна, так и не пришедшая в сознание после нашего "перелёта" лежит на полу у моих ног.

Там же валяется и жезл — применить его не было ну просто никакой возможности.

Не успел.

Люди в штатском подходят ближе, один из них извлекает откуда-то наручники и тянется к моим рукам.

— Сейчас — Белка говорит это слово на грани слышимости, не шевеля губами.

Мне непонятно, какое может быть "Сейчас" в такой ситуации — даже если считать, что стрелять в такой тесноте никто не будет, опасаясь попасть в своих. Соотношение сил — шестеро накачанных профи против одного спортсмена-любителя и одной хрупкой девчонки — не оставляет нам никаких шансов.

Но у Белки — другое мнение по этому поводу.

Тёмный пластик наручников уже пытается защёлкнуть мою левую руку, но внезапный удар отбрасывает охранника на стену. И он медленно оседает вниз, потеряв сознание.

Тянусь к упавшему на пол жезлу — но раньше, чем я успеваю его схватить, на меня обрушивается удар резиновый дубинки — и я едва успеваю отклониться, приняв его на плечо вместо затылка.

Вставая, пробую захватить руку нападающего и кинуть его через бедро.

В ответ меня начинают душить, заведя дубинку ниже подбородка.

Ещё несколько секунд — и мой соперник, получив удар по голове, падает на пол.

Я оглядываюсь вокруг и обнаруживаю, что противников у нас больше не осталось.

Охранники лежат безвольными и недвижными кучками тряпья в лужах крови. У двоих видно порванное горло.

Перевожу взгляд на Белку — красный, влажный на вид язык облизывает кровь с её губ, огибая длинные и острые на вид клыки.

Она пожимает плечами.

— Пойдём отсюда быстрее.

Убираю жезл в карман, поднимаю Алёну на руки, и мы рысцою бежим в сторону выхода.

Больше по дороге нам не попадается ни одного человека.

Нет никого и в машине, которую мы обнаруживаем невдалеке от границы закрытой зоны.

Как и было обещано Белкой, её заранее парканули на наиболее вероятном направлении нашего отхода.

Москва кажется вымершей — в ярких утренних лучах встающего солнца мы не видим ни прохожих, ни проезжающих автомобилей.

45 Александр Солодов, день 20 июня, Северная Италия

Я никогда даже и не думал, что планеры способны летать на такой высоте.

Лумиэль маневрировал, вертясь на восходящих потоках, отклоняя полёт то вправо, то влево — как было видно, он стремился не попасть внутрь облаков. И, наконец, мы прорвались выше облачного слоя. Совершив последний разворот, Лумиэль взял курс уже во вполне определённом — но непонятном мне направлении.

Я попытался сориентироваться по солнцу — но после долгих попыток что-то сообразить — сдался. Моих ошмёточных познаний в области навигации на это явно не хватало.

И то хорошо, что манёвры почти прекратились — во время нашего подъёма меня всё время заносило по широкой дуге туда и сюда, и я с трудом удерживал свои нити разведёнными в стороны. Вдобавок, воздушный поток постоянно пытался повернуть меня наподобие флюгера — и я не сразу нашёл такое положение тела, чтобы и висеть можно было, не напрягаясь, и чтоб не закручивало. Что удивительно, нити-паутинки совсем не резали кожу, хотя будь на их месте обычная, полимерная леска — ладони мои давно были бы уже в крови.

В первые минуты полёта в голове мелькнула шальная мысль — что преследователи вызовут сейчас те самые полицейские автожиры или ещё какой-нибудь другой летательный аппарат. Но довольно быстро я понял, что на этом бескрайнем пространстве обнаружить нас просто нереально, а представшая перед моим мысленным взором сцена воздушной погони — скорее навеяна видеобоевиками.

Минуты шли за минутами, складываясь, по моим ощущениям, в часы.

Но Лумиэль всё летел, как я надеялся, не сбиваясь с выбранного им пути.

Периодические повороты-подъёмы влево-вправо вверх-вниз, давали основания думать, что он не заснул, а напротив, внимательно следит за воздушными потоками.

Временами нас потряхивало и вслед за этим следовало медленное утомительное кружение по спирали —

восходящий воздух давал возможность снова набрать постоянно терявшуюся высоту. Но каким образом Лумиэль выбирал направление, возвращался к нужному маршруту после этих подъёмов — я так и не смог понять.

Путешествие было нереально прекрасным — тем более, что над облаками высота совсем не чувствовалась.

Но с комфортностью полётов на самолёте сравнить это, конечно, нельзя.

Холодно, и тяжело дышать. К тому же малейшее шевеление заставляло меня бороться за то, чтобы не начать закручиваться, спутывая нити — о том, что произойдёт, если я не справлюсь и передам вращение Лумиэлю — даже и думать не хотелось.

К тому моменту, когда планер начал снижаться, я уже окончательно потерял ощущение времени.

Нырнув в просвет меж облаками, наш летательный аппарат быстро пошёл к земле. Мелькание деревьев и каких-то мелких деталей рельефа вывело меня из состояния ступора, в котором я пребывал последний час или два и я начал думать о том, какой же будет посадка на этой бешеной скорости и как бы мне не поломать ноги.

Однако, тревога моя была напрасной — достаточно быстро Лумиэль вывел планер в полёт над пустынной просёлочной дорогой и, в какой-то момент, резко вздёрнул его нос вверх.

Моё приземление было прецизионно точным. Будто бы слетая на громадных качелях, я начал падать вниз и вперёд и, коснувшись ногами земли в нижней точке траектории , был вынужден пробежать с десяток метров вслед за продолжившим полёт планером. Повторный манёвр — и впереди меня на дорогу приземлился сам пилот.

Несколько секунд он боролся с планером, останавливая его движение, после чего резким рывком одной из управляющих нитей согнул ему крылья. Облако блёкло-белой материи, наконец, опустилось на грунт.

— Каково, а? — Физиономия моего товарища лучилась радостной гордостью.

— Ручаюсь, тебе не приходилось вот так вот летать?

Он был прав. Но даже если бы я и занимался дельтапланеризмом или парашютным спортом — вряд ли мне удалось бы повторить наш перелёт. Произошедшее находилось далеко за пределами возможности обычных спортсменов. Во всяком случае, насколько я мог это понять на своём обывательском уровне.

Ещё около получаса было потрачено на то, чтобы сложить парапланер, приведя его снова в состояние микроскопической тряпочки, распутать упавшие на землю паутинки и снова собрать их в моток.

46 Кирилл Костин,

* * *

** ** июня 2024 года, Москва

Белка лезет за руль, я укладываю Алёну на заднее сиденье, а сам сажусь вперёд.

— Наверное, имеет смысл к ней домой. После погрома, который мы устроили, вряд ли сунуться в ближайшее время. Похоже, твоя фиолетовая штука произвела на них серьёзное впечатление. Да и расхлёбывать последствия моего подарка будут долго. Кстати, а что это такое у тебя было?

— Ответ за ответ. Идёт?

Белка молча кивает, следя за дорогой. Что удивительно — на нашем пути — по-прежнему ни машины, ни человека. Такое ощущение, что мы едем по декорации города, а не по Москве. Ни движения вокруг. Лишь редкие капли дождя растекаются на лобовом стекле...

— Это — разрушитель информации, если коротко. Стирает её из любой сколько-нибудь организованной структуры. На самом деле, конечно это штука более сложная — но остальными её возможностями я практически не умею пользоваться. Только тому, чему научили. Принцип действия я тебе тоже не могу объяснить — сам не знаю, честно.

— Спрашивай ты — в голосе девушки слышится вызов, как будто она уже приготовилась отвечать на какие-то мои претензии и я мнусь, подбирая слова, чтобы не задеть.

— Я не совсем понял, что произошло, когда ты дралась с охранниками. Ты же положила их в секунды. И...твои зубы?

— Ну да, я из ЭТИХ. Белка густо краснеет, и я чувствую, что явно наступил на больную мозоль.

-Эээ? Из кого?

— Я — представитель гематозависимого меньшинства, если ты хочешь, чтобы я сказала это прямо — говорю.

— Да я как бы не имею ничего против. Ты же на людей, насколько я понимаю, не бросаешься?

— Представь себе, не бросаюсь. Я тебя точно так же могу спросить — ты бросаешься насиловать всех женщин, которые попадаются тебе на дороге?

— Причём тут это?

— Очень даже причём. Какое дело посторонним, что происходит между двумя взрослыми людьми по их добровольному согласию?

— Ты хочешь сказать, что сами соглашаются?...

— Представь себе, некоторые получают от этого удовольствие. Потому и дают. И, между прочим, это абсолютно безопасно. Особенно, если предохраняться.

— Ну ладно — я спросил, ты ответила. Злиться то чего?

— А того. Ты думаешь, меня не достала гемафобская пропаганда — как телевизор включишь — так сразу фильмы ужасов — вампиры то, вампиры сё — там высосали насмерть, там сожрали. Охота, думаешь, объясняться перед каждым?

— Да ну послушай. Я про вампиров вообще ничего не знаю — был уверен, что всё это выдумки.

— Во-первых, не вампиры, а гемы.

А во-вторых, те, кто знают, те этой пропагандой и рулят.

А на самом деле они нам просто завидуют. Нашему здоровью. Долгой жизни.

Тому, что мы видим мир в намного более ярких красках. Тому, что мы — творческая элита. Ты вот знаешь, что гемами были Моцарт, Ольшанский, Коэльо и Кондолиза Райс?

— Да нет, если честно — я уже начинаю жалеть, что поднял эту скользкую тему.

— Ну конечно. Проще не знать. И заранее не любить. Ты ответом доволен? Я ответила на твой вопрос?

— Угу.

— Ну вот и чудненько.

С этими словами Белка резко тормозит перед Алёниным подъездом.

— Выйдешь из картинки — обрати внимание на часы. Личное время эти сволочи воруют только так. И не двигайся лучше в этот момент — несколько минут будешь синхронизироваться с внешним миром.