И ее ловит человек посредине спортзала: "Оп!" Куколка оказывается мешком с песком, а стучит рукой в перчатке по ней невероятно подобная цветку...
— О, ты уже здесь. Привет-привет, Хисаори-сан! Прости, не отойдешь вон туда? А то я почти добила дневную норму.
Бу-бух. Она делает широкий шаг вперед, взмахивая правым кулаком. Мешок вертикально, как дельфин, взмывает к восьмиметровому потолку.
Это та самая переносчица, которую полгода назад притащили сюда и решили, что восстановление ей не светит. Эта четырнадцатилетняя девочка, которая выглядит не иначе как на двадцать, была кровной сестрой Исидзуэ-сан.
х x x
— Наверно, крепко сбиты в каждой части тела? — описала она вкратце свое мнение о переносчиках.
Мы сошлись характерами практически сразу; этот комментарий равнялся моему собственному давнему впечатлению.
— Я-то? Меня на следующий день после появления симптомов схватила та женщина. И расстреляла, и изрубила... Если бы она не хотела взять экземпляр для испытаний, дело бы кончилось головой на шампуре, наверно.
Ощущение ее присутствия рядом было сильным, перекрывающим чувство реальности происходящего. Если считать пациентов корпуса C призраками, трупиками, то она — буквально чудовище. Даже для корпуса D — с натяжками, но реалистичного — она словно разбалансированный персонаж из комикса. Позже Исидзуэ-сан скажет: "Если Мато-сан — герой, то это — уберменш". Это действительно подходящие категории. Любой медик скажет, что она уже не человек.
И вот это чудовище полгода назад собственноручно довела до полусмерти Тома Мато?
— Ну. Я была тогда ребенком — но это не оправдание. Она пришла туда — это мне было от неба за то, что я реальность ни в грош не ставила.
Снимая боксерские перчатки, она неловко улыбается, скрывая смущение. Длинные волосы как черный шелк. Антипод Исидзуэ-сан. Несравненная красавица — кажется, так это называется.
— А дальше я оказалась здесь. Извлекла, видимо, только один урок. Если дорога жизнь, и ты не являешься мной — не противоречь ей. Ну а ты, Хисаори-сан?
Я рассказываю о происшествии двухлетней давности. Она захотела знать все, и я объясняю с самого начала, как было дело.
Убил родителей, нет, сейчас-то все признали, что это был несчастный случай, поэтому скорее наблюдал за смертью родителей, и вытолкнул из квартиры пытавшуюся спасти их старшую сестру по имени Хисаори Макина — такова история Хисаори Синъи.
Сестра не погибла, но от падения повредила правую руку. За жизнь расплатилась неработающей рукой.
— Да, беда... Не вышло, как хотелось...
Да. С давних пор ничего не выходит, как хотелось.
Даже тогда, когда это случилось, все пошло гладко, но когда все кончилось — добро пожаловать на начальную точку.
Как бы это сказать... Словно приз на финише оказался банкротством. Сама игра, в которой участвуешь, сделана так, чтобы никому не стало хорошо.
— Хе-е. Ты любишь игру в займи-стул?
Я не понимаю интереса в играх как таковых.
Даже в займи-стул, такой простецкой игре, мне никогда не удавалось победить. Мне больше по душе не участвовать — все равно проиграю — а наблюдать за процессом.
Например, я не хочу садиться на стул, как и не восторгаюсь теми, кто отвоевал места. Мне хватало просто сидеть на полу, смотреть на побеждающих и учиться у них.
"Дуралей... Пока-пока, Синъя..."
И это обернулось странным делом, когда...
— А-а. Тогда надо сразу предупредить. Постарайся не повстречать идеальный стул.
— Что?
— Ну, ты ведь наблюдатель? На стуле уже кто-то сидит. Для Хисаори-сан нет незанятых стульев. И когда ты встретишь идеальный стул, все равно не сможешь сесть, пока не уберешь уже сидящего на нем. Так? Смотреть и учиться — это хорошо, но если начнешь мечтать о нем — снова превратишься в безобразного одержимого.
— Ты здесь взаперти, потому что не можешь держать себя в руках, — подытожила она. — Захочешь вот так сесть на стул, и такое начнется...
"Поэтому будь внимательнее", — укоряла меня девочка на целых пять лет моложе.
Тот, кто уже там был. Не сядешь, пока не уберешь настоящего... Но ее беспокойство — это лишнее. Потому что до сих пор ни на один стул мне не возмечталось сесть.
х x x
Содержание нашей последующей болтовни стало вполне женским. Мы говорили почти час, уговорились видеться раз в неделю. С этим я поднимаюсь с пола.
— А, между прочим, откуда ты обо мне знаешь? Ты же не выходишь отсюда.
— А, ну... Ты же общаешься с моим братом. Я и почувствовала, что ты ничего. Вообще, у меня к тебе маленькая просьба.
Она показывает мне язык.
Собранная, как взрослая женщина, она напоследок улыбается улыбкой маленькой проказницы:
— У тебя не получится как-нибудь оттянуть выписку брата?
"""
Разумеется, такую просьбу у меня не получилось бы выполнить.
Можно было бы устроить Исидзуэ-сан проблем, и не жаль подставиться ради его сестры, просто от хитростей, в которых пришлось бы жертвовать собой, моя собственная выписка оттянулась бы. То есть нет, эта тетка навсегда исключила бы меня из кандидатов.
Мучаясь дилеммой выручки Исидзуэ-сан или его сестры, у меня до самого конца не получилось выполнить ее просьбу... Ну что ж. В этом плане мне даже не пришлось подставляться.
— Привет, Исидзуэ-сан. Сегодня сеги?
Решавший этюд сеги Исидзуэ-сан озадаченно смотрит на меня. Реакция как при первой встрече.
— Ты в порядке? Это я, Хисаори.
— Хисаори?.. А-а, и правда, по приметам Хисаори. Извини, что долго сверял. Просто я с тобой только днем вижусь. Ну, и что с тобой? Упал?
— А-а, это? После операции. Там давно было все плохо, просто сказал, чтоб ампутировали.
Исидзуэ-сан кивает, бормочет: "Вот как", — и записывает в блокнотик. Однорукий, но какой же ловкий.
— Сегодня я попрощаться. Мы больше не увидимся.
Хотя рутинная жизнь корпусов и не меняется, дни и месяцы, конечно, проходят. Мы отвергли мир, но тот на удивление заботлив к нам и почти безответственно протягивает к изгоям руки.
— Ага. Ты странный какой-то. Здесь ведь табу заговаривать с другими пациентами. Тебе ведь говорили, что когда переносчики общаются, к тому, с кем говоришь, привязывается черт?
— Не вам мне это говорить, Исидзуэ-сан. Я-то не разговариваю с теми, кто не кажется способным отвечать, а вот вы вообще меры не знаете... Я давно собираюсь спросить — почему у вас настолько нет чувства опасности?
— Ну, так у меня дефект такой.
— А не то, что все забываете?
— С тем я еще как-то борюсь, так что фиг с ним. Да и этот не напрочь плох.
"Этот" напрочь плох, что за широкие жесты?.. Стало чуть понятней, о чем беспокоится его сестра.
— Лучше скажи, с чего ты вдруг, Хисаори? С чего ты-то со мной заговорил? Здесь же в основном никому не интересны все остальные.
Мне кажется, лучше сказать, что всем своих проблем хватает по горло.
— Пожалуй. Но мне интересны только остальные.
— Надо же, — Исидзуэ-сан прекращает этюд. Беловолосый и однорукий парень смотрит на меня глазами, в которых нет ни толики интереса к теме: — И почему это?
— Может, потому, что мне нельзя о себе думать? Неуравновешенность, как говорится. Я с детства не могу держать свои эмоции под контролем. Бешусь, депрессирую, и остановиться не получалось, пока причина не решится.
Например, прочитаю печальную историю, она разбередит мне душу, и я не могу оправиться самостоятельно. И эта самая бередящая история сама по себе не решается, и я грущу, пока не продумаю деконструкцию сюжета.
В детстве это не мешало мне расти приличным человеком, а вот к концу младшей школы со мной случился индивидуальный крах. Мои чувства были моим величайшим врагом, поэтому в качестве неотложной меры пришлось отказаться от себя.
— М-да, неудобно. А что, неуравновешенность врожденная?
— Думаю, задатки были. Но полностью проявилось только на пятом году младшей школы. Я не помню точно, но сестра говорила, что я увидел призрака среди бела дня и, гм, сдвинулся. Так вот, мы жили на третьем этаже кооперативной многоэтажки. Я стоял на балконе и повторял: папа, папа, как круто, там человек горит!
— Ничего себе история. Человек горел, э-э, еще живой?
— Еще живой, да. Будто так и надо — обгоревший дочерна, проходил площадку между домов наискось! Нет, сейчас я могу придумать какие-нибудь реальные варианты, почему так произошло. А для ребенка это был призрак и ничто иное.
Исидзуэ-сан сдвигает брови в складку.
После того как моим лучшим другом стала его сестра, у меня осталось небольшое сожаление. Он выслушал эту историю не как очередную побасенку, а как рассказ очевидца. Он делал озадаченное лицо, потому что сочувствовал ребенку, к которому так отнеслись.
И вот — адажио.
Так же, как и в первый день нашего знакомства, льется ленивая легкая музыка.
— Ох, мне уже надо назад. Что же, пора прощаться. Пожмем руки напоследок?
Я протягиваю правую.
— Не, извини. У меня кредо не жать рук.
Исидзуэ-сан твердо отказался. Он запретил себе само рукопожатие, а не просто обмен им с Хисаори Синъей.
А раз так, что поделать. У всех есть что-то, что не для них. И, в любом случае, мы не сможем нормально пожать руки.
Не коснувшись друг друга, мы прощаемся на словах.
"""
Новый день. Коль скоро это самый последний раз, сказал мне Айболит, — его болезнь такова, что он теряет память о светлом времени суток.
Вот теперь некоторые вопросы для меня стали ясней. Так вот в чем заключалась его забывчивость, закономерность в которой мне не удавалось уловить.
Только когда мы не смогли больше видеться, я осознаю, что он тоже был в этом корпусе небезосновательно.
Исидзуэ Арика перерождается каждый день.
Если округлить, то он — человек, живущий только "сегодня". И он, такой вот, жил так по-человечески. Человек без определенного настоящего живет, глядя в будущее.
Хотя сестра его оказалась биологическим чудовищем.
Исидзуэ Арика, наверное, психически очень вынослив.
Это способность, которой у меня нет, и может быть, она мне необходима.
Как бы то ни было, на этом довольно историй из клиники.
Меня уже скоро должны выписать. Когда меня все-таки выпишут, я первым делом навещу Исидзуэ-сан. К счастью, мы с ним выходцы одной префектуры. Если оба доживем, скоро свидимся — такова жизнь.
1/Hide (R)
?
Не мне бы такое говорить, но...
Это было самое лучшее и самое худшее из возвращений в общество.
— Прошу. Все, сегодня тебе можно выходить.
Мато-сан только это и заявила, после чего удалилась, мол, занята, до скорого. У-уф, не слишком ли просто? Я думал, еще навалится всякого, но клиника все по-быстрому утрясла. Как будто я им заемного кота вернул.
— Слушай, доктор. Мне, может, и не стоит это говорить, но не слишком ли все просто?
Еще час до выписки.
Я заскочил на прощание в исповедальню Айболита и решил понудеть.
— Так это и хорошо. Тома-сан тоже по-своему с вами обходительна. Просто она добра к тем, кто в непрочном положении.
— Уй. Что за очевидное вранье. Я за тебя больше волнуюсь, Док. Ты слишком плохо знаешь женщин.
Если это была доброта к слабому, Тома Мато не сумела ее выразить. Может, она сама одержимая?
— Ну ладно, про Тому-сан продолжим при случае. Лучше вернемся к тому, о чем вы хотели посоветоваться, раз зашли ко мне.
— В точку. Я столько прожил в диспансере, что сам стал замкнутым. Хочу общаться беззаботно, но видишь как.
— Ха-ха-ха. "Не могу спокойно влиться в общество" — это было вашей жалобой, когда вы только поступили.
— Не смешно. Я и сейчас с этим не очень. Ну, вот я выйду. Там все стараются за славу, за успех... Это все понятно, этого хватит, чтобы нормально жить. Слышал, стоит мне тоже к этому воспылать, так уж влиться-то сумею. Просто... я вообще не мог так прикидываться.
Звучит до крайности по-девчачьи. Тома Мато не помогла мне руганью, теперь я ищу надежду в добром слове, ага.
— Это проблема. Вам ведь теперь придется именно так прикидываться... А впрочем — что это, как не стимул человеку обуздать человека? Деньги ли, славу, власть ищет человек, он это делает потому, что искренне хочет чужого признания. "Насколько я способнее прочих?" Ну, или: "Я хочу показать свою цену". Это понятно?
— Я знаю. Но у меня не получается думать, что это важно.
— Естественно. Вы вообще не думаете, что имеете цену.
В чем-то я оплошал. Айболит сегодня язвит.
— Послушайте. Тот, кого не любили бескорыстно, человек, угнетенный обществом, вообще говоря, утратил собственную цену. Поскольку его не любили, он не получил себе места в жизни. Он не может и подумать, что имеет цену. И вот всю жизнь он живет глядя долу.
— Этот недостаток, этот минус компенсировать нельзя, — продолжает он. — Сам человек не покроет в себе этот изъян.
Айболит помолчал.
— Есть только один путь решения. Если ты не усматриваешь собственной цены, то ты должен соприкоснуться с тем, кто признает за тобой цену. Тебе необходима не уверенность в себе, а кто-то, кому ты нужен. Ищи, ставя жизнь на карту. Для этого тебе следует жить.
Вот это кульминация. Я недооценивал старого Айболита. Перед такой драматичностью я не могу даже покраснеть. Наверное, тот, кто прилепил к нему кличку буколического литературного героя, был гением.
Ну да это неважно. Слова Доктора во мне что-то затронули. Потому что я не осознаю их, но направление он задал хорошее. Что ни говори, а ясно и доступно.
— В общем, искать того, кто мне близок по духу, да? Только найдется ли такая удобная личность?
— Ха-ха-ха, вот этого обещать не могу. А, вы в клинике нашли себе друзей?
Отвечаю: "Да".
Доктор бодро улыбается:
— Тогда все в порядке, шанс есть!
Только вот... Найти-то нашел, а толку-то, если забуду (а я, скорее всего, забуду).
— О, вас вызывают. Ну-с, поднимайтесь на крышу корпуса A. Если угодно, я провожу вас до вертолетной площадки. Одному вам, наверное, тяжело с вещами?
— Не стоит, я же не ребенок, да и там всего один чемодан. Но мне кажется, или я услышал что-то крутое? Мне показалось, "вертолет".
— О, Тома-сан не говорила? В эту клинику можно попасть только воздухом. Можно сказать, здесь на крыше — парадный вход.
— Понял. Да уж, надо думать, беглецов не будет.
И вообще.
Хоть до меня и медленно доходило, но это не клиника. Это — натуральное чистилище.
?
Больные синдромом А не могут переехать в другую префектуру. Опасные персоны находятся под строгим контролем, наблюдением, направлением государства, так что меня сразу после выписки отправили на старое пепелище, в город Сикура в префектуре C.
Вертушкой, потом на машине — итого трехчасовой путь. Я думал, мне нацепят какую-нибудь повязку на глаза, но ничего такого, нормально прокатили. Как малолетнего хулигана на учете.
Хоть довезли меня спешно, и всего за три часа я уже был в родном гнездышке, я ощущал реальность и тех корпусов-изоляторов. То есть для меня было реальностью, когда до другого мира при желании можно добраться и за пару часов.
