А можно и по другому. С бассейном, с хорошей кухней, с кондиционерами и душем в номерах... Нам разрешили взять с собой бочонок рома и немалое количество кока-колы, которая, увы, составляла изрядную часть напитков, перевозимых на Святой Елене. Я её терпеть не могу, кроме как в трёх случаях — с пиццей, с гамбургерами (и то, и другое нам пока не грозило), и как составная часть коктелей. И если "Лонг-Айлендский чай со льдом" требовал не только рома, но и водки, и текилы, и джина, то "Куба Либре", он же "ром с колой", был как раз тем, что нужно. Барменом, кстати, частенько работал я сам — люблю я это дело ещё с моих университетских годов. А когда этим занимались другие, я присоединялся к народу в бассейне — всё-таки сидеть в прохладной воде, когда вокруг жара, а тем более со стаканчиком в руках, самое оно. А пресной воды у нас было предостаточно. Обедали мы в ресторане — всё-таки на улице было жарко, а вот ужинали обычно у бассейна.

Первый день хлынул ливень, но, как я и предсказывал, как только мы подошли к Монтерею, небо резко посинело, и с второй половины дня погода была замечательной. Мы шли довольно близко от берега, и ребята (зря, что ли, мы взяли с собой студентов-географов) наносили то одну, то другую индейскую деревню на карту. Мы решили не подходить к ним, и впервые остановились лишь у острова, именуемого в нашей реальности Санта-Роза, который мы здесь решили назвать островом Святого Владимира; а пройдённый до того остров Сан-Мигель стал островом Святой Елены в этой реальности.

На острове Святого Владимира мы вдруг увидели индейскую деревню и идущее к нам дощатое каноэ. Мы тоже спустили шлюпку и подошли к каноэ; я взял с собой только тех, у кого не было даже простуды, ведь в нашей истории индейцы очень быстро умерли от болезней белого человека. В каноэ сидело трое индейцев, один из которых, в плаще из медвежьей шкуры и с длинными седыми волосами, вдруг сказал на ломаном испанском:

— Хаку! Добро пожаловать, белый люди. Я звать Виштойо. Мы чумаш. Вы испанец?

— Нет.

— Англичанин?

— Тоже нет, мы русские.

— Русские...

— Моё имя Алексей.

— Алексео...

С ним было весьма трудно общаться — его испанский заставлял желать лучшего, а словарный запас был весьма мал. Тем не менее, мы смогли разговориться. Он был захвачен испанцами много лет назад, а потом его взяли с собой — тоже в качестве раба — на "Золотую лань" Дрейка. И когда они проходили мимо его родного острова, они подошли очень близко к берегу и остановились там ночью на якорь. И он смог каким-то чудом прыгнуть с лодки, ухватиться за какую-то ветку, и в холодной воде, невзирая на течения, доплыть до пляжа. Когда это было, я не смог выяснить. Но он нас настоятельно приглашал на берег, и несколько человек — я, Лиза, пара студентов-филологов, и семеро морских пехотинцев — приняли это приглашение.

Хана´ян, деревня чумашей, выглядел совсем не так, как деревни мивоков. Дома были похожи на перевёрнутые корзины — с дыркой сверху. По словам Виштойо, эту дырку завешивали шкурой при дожде. Мужчины и дети ходили абсолютно голые, кроме поясков, с которых висели костяные ножи и другие предметы, а женщины носили юбки, прикрывавшие их причинные места спереди и ягодицы сзади. А ещё на практически всех взрослых женщинах было по нескольку ниток бус, в основном из ракушек, а иногда и из когтей медведя. У многих женщин были ещё и костяные или нитяные браслеты, а над бицепсами были намалёваны белые полосы.

Чумашей в этой деревне было около полусотни. Мы их одарили десятком железных ножей, шестью зеркалами, и тремя плюшевыми мишками, после чего Виштойо нас долго благодарил и просил прощения, что золота у него нет. Узнав, что мы не ищем золота, он обнял меня и сказал:

— Вы хороший белый люди. Не как испанец.

И тут он познакомил нас со своей женой, Топангой. Она была почему-то очень грустной. Виштойо сказал:

— Наш сын Сисквок очень болен.

Когда я перевёл это, Лиза сказала:

— У меня есть с собой кое-какие лекарства. Пойдём посмотрим на Сисквока.

Мальчику было лет шесть. Лиза приложила руку к его лбу и сказала:

— Около сорока-сорока одного градуса.

И сразу же заставила его выпить жаропонижающее, после чего спросила у Виштойо, когда мальчик заболел и какие были симптомы. Точнее, переводить пришлось мне, а ни я, ни Виштойо не знали таких слов. Но потихоньку картина вырисовалась.

— Похоже, грипп. Увы, мы не сможем здесь остаться. Но форма менее тяжёлая, чем тогда в Лиличуке у мивоков.

На дальнейшие расспросы Виштойо рассказал, что болеют пока только трое детей, но только у Сисквока такое тяжёлое состояние. Лиза обошла всех детей, выдала им по таблетке, а также по маленькой игрушке, которые, оказывается, были у неё в карманах. Потом она дала Топанге упаковку жаропонижающего и сказала Виштойо (опять же, через меня):

— Вот это — лекарство белого человека. Если у кого-либо будет горячий лоб, дайте ему, и он почувствует себя хорошо. Но только одну таблетку для детей и две для взрослых. И только один раз. Если лоб опять станет горячий, то ещё один раз.

Топанга обняла Лизу, а Виштойо надрезал свой палец подаренным ножом, надрезал мой, и смешал свою и мою кровь, и сказал:

— Теперь, Алексео, ты и я — брат. А Топанга и Лиса — сестра. Всегда.

Распрощавшись с Виштойо и чумашами, мы продолжили свой путь далее на юг. Становилось всё суше и всё жарче, и вот к востоку от нас пошли бесконечные пустыни Нижней Калифорнии. Индейских деревень уже практически не было — климат здесь был не слишком благоприятным. Наконец, на утро пятого дня, мы подошли к испанскому селению Кабо Сан Лукас, на южной оконечности Нижней Калифорнии, но решили туда не заходить — мы уже потратили почти полдня на острове Святого Владимира. Впрочем, городок был даже не городом, а так, крохотной деревенькой, в которой, впрочем, всё равно была церковь.

Потом переход вдоль горловины Моря Кортеса, и мы у побережья Мексики, в отличие от Нижней Калифорнии, зелёного, окаймлённого довольно высокими горами. Когда-то давно я побывал в Акапулько с родителями, но одно дело слетать туда на самолёте, а другое — вот так, вдоль берега, на корабле. Наши повара нас то и дело баловали морской рыбой, выловленной нашими рыболовами — то это был тунец, то тунец, то рыба-меч, то дорадо... Сеньору Альтамирано путешествие несказанно понравилось, и он всё время повторял:

— Сеньор Алесео, я так хочу пригласить достопочтенную сеньору Лизу и вашу честь остановиться или хотя бы отобедать у меня. У меня в Санта-Лусии есть дом, и вы всегда там желанный гость.

И вот мы увидели мыс с прекрасными пляжами, и недалеко от него островок Кабрера, который мы на всякий случай обошли, вместе с полуостровом. Далее открывался прекрасный залив и высокие скалы — те самые, с которых в моё время прыгали бесстрашные ныряльщики. И в глубине залива, примерно в полуторе километров, увидели небольшой городок, так непохожий на Акапулько моего детства.

— А вот это наша прекрасная Санта-Лусия, — сказал с гордостью Хуан.

2. О пользе титулов.

Мои предки почти со всех сторон — дворяне. В основном — потомственные, но кое-кто получил дворянство за личные заслуги. Не за героизм как таковой, хотя вроде и это бывало, а по достижению определённого чина.

Но вот титулов у нас в семье, насколько я знаю, не было. А для испанцев это, увы, важно. Я, конечно, подходил под их определение идальго (hidalgo = hijo d'algo, буквально "чей-то сын"). Но не только вице-король, но и губернатор провинции, скорее всего, будет из грандов — то есть высшего дворянства Испании. И даже сеньор Альтамирано вряд ли бы так охотно общался со мной, не будь я, с его точки зрения, титулованным дворянином.

И тогда матушка Ольга предложила весьма остроумное решение. Среди граждан Русской Америки титулы не признаются. А вот для внешнего мира все министры и их заместители получают титулы на время службы. Они же распространяются и на супругов — иначе почему это у князя такого-то жена простолюдинка, а не княгиня? Или почему графиня такая-то замужем за — фи — просто Ивановым? Можно, конечно, оставить титулы и после ухода на заслуженный отдых — этого мы ещё не решили.

И четыре высших чина — президент, глава управления внешних сношений, глава управления торговли, и глава управления общественного порядка — стали в одночасье князьями. Потом, конечно, это стало причиной издевательств — меня ребята полюбили обзывать "Ваша временная светлость". Впрочем, сеньору Альтамирано я о том, что титул временный, говорить не стал. А так как ему титул полагался только после смерти отца, он меня ещё больше зауважал.

И вот теперь одно из писем, которое Хуан должен был передать Висенте Гонсалесу и Лусьенте, делало ударение на то, что писал ему — дворянину, но без титула — сам Aleceo Alecseyev, Principe de Nicolayevca, Алесео Алексеев, князь Николаевки, то есть человек, стоящий на две, а то и три ступеньки выше его по социальной лестнице. Тем более, что он не знал, что Николаевка и состоит-то из десятка домов и пристани. Лиза моя тоже в одночасье оказалась княгиней — а по испански такое именовалось "princesa", над чем она всё время потешалась.

Ещё Хуан, уже от себя, сказал, что наша одежда не соответствовала нашему статусу в глазах испанцев и прочих европейцев. После длительных поисков, Лёха Иванов показал мне портрет испанского короля Филиппа II, умершего всего лишь год назад, в чёрном одеянии с кружевным воротничком и кружевными же манжетами. В описании было написано, что чёрные ткани были весьма дороги, ведь на них уходило весьма много краски. И чего-чего, а чёрной ткани у нас было более чем достаточно, даже занавесок из чёрного шёлка, кружев было меньше, но одна из упаковок для Святой Елены была полна кружевных трусиков из дешёвой синтетики. Так что мне и моим заместителям-мужчинам (испанцы не могли представить себе женщин-дипломатов, так что, по крайней мере официально, все "официальные лица" были мужиками) сшили шёлковые кафтаны и шёлковые панталоны с воротниками и манжетами из женских трусиков. Хуан, увидев меня в такой одежде, сказал, что такой роскоши иначе, чем при королевском дворе в Мадриде или в крайней случае вице-королевском в Мехико, практически нигде не увидишь.

Одним из документов, который мы нашли в тиковом сундучке, была лоция Санта-Лусии (у нас также теперь были лоции Манилы, Веракруза, Панамы, Лимы и некоторых других портов, даже Кадиса). Конечно, с тех пор кое-что могло измениться, но вряд ли изменятся глубины. Чисто теоретически, мы могли бы подойти к концу пирса, но решили, что лучше уж остановиться примерно в пятидесяти метров от этой точки. Даже если осадка "Святой Елены", как ни странно, была примерно равна осадке тяжело загруженного галеона (6 метров против иногда даже 6,6 метра), то её размеры превосходили любой галеон в несколько раз.

И вот я, в весьма надменной позе, с Хуаном и четырьмя морпехами подхожу на шлюпке к причалу Санта-Лусии. Там нас ждали с десяток испанцев с алебардами и мушкетами. Впрочем, сказать, что они смотрели на нас квадратными глазами, значило не сказать ничего. Огромный самодвижущийся корабль, самодвижущаяся лодка, странно одетые и вооружённые солдаты — и между ними два, с их точки зрения, роскошно одетых человека с весьма надменными лицами.

Первым нас встречал, судя по всему, офицер — в широкополой шляпе, кафтане, короткой юбочке (!) и со шпагой на боку. Он всмотрелся в лодку и вдруг поклонился до земли, сняв шляпу. Дальнейший диалог протекал на придворном испанском, который я довольно плохо понимал, но всё происходило примерно так:

— Ваше превосходительство, Сеньор Альтамирано! А мы думали, вы погибли от рук этих англичан!

Хуан небрежно кивнул и сказал:

— Сеньор де Аламеда, меня спасли русские под командованием князя Алесеево — мою фамилию он также не смог произнести, но постарался, и показал на меня. — А теперь доставьте меня как можно скорее к сеньору алькальде (мэру).

— Слушаюсь, ваше превосходительство! А как прикажете принять наших гостей?

— Сеньор де Аламеда, его превосходительство князь изволит вернуться на свой корабль в ожидании встречи, соответствующей его высокому статусу — не каждый день Санта-Лусия встречает таких высоких гостей. Надеюсь, что его светлость мэр — он подчеркнул слово "светлость" — не заставит ждать его превосходительство и его очаровательную супругу, её превосходительство княгиню.

Мы по дружески обнялись (Хуан сказал заранее, что это не противоречит протоколу), де Аламеда помог Хуану выбраться на пирс, и наша шлюпка пошла обратно к "Святой Елене".

Тем временем, у пирса происходили интересные события. Откуда-то приехала карета, из которой вышли с десяток людей в парадной форме, часть с алебардами, часть со шпагами. Это, похоже, был почётный караул. Из лодочного сарая кто-то вынес весьма красивую весельную лодку. Вскоре к пирсу подъехала чёрная карета, запряженная чёрными же лошадьми. Лакеи в вышитых золотом ливреях помогли выйти двоим — пухлому толстяку и, судя по всему, его секретарю, одетого в кафтан победнее. Они прошли к лодке и пошли на ней к Святой Елене. Матросы помогли толстяку подняться на борт "Святой Елены" — он, похоже, пребывал в полностью обалдевшем состоянии — не только к нему пожаловало высокое начальство, не только к нему приехал князь, пусть и из непонятной страны, но наш корабль никак не укладывался в его картину мироздания.

Он низко поклонился, зацепив шляпой палубу, и сказал:

— Ваше превосходительство, сеньор князь! Я идальго Висенте Гонсалес и Лусьенте, мэр этого города. Для меня было бы огромной честью, если бы ваше превосходительство, её превосходительство княгиня, и другие русские идальго согласились бы прибыть в мой скромный дом на ужин в честь столь высоких гостей! В любое время, когда вам будет удобно.

Я, по образу и подобию Хуана, так же небрежно кивнул и сказал:

— Сеньор Гонсалес и Лусьенте, мы с радостью примем ваше приглашение. Скажите, когда будет удобно хозяину?

— Ваше превосходительство, если вы прибудете к пяти часам, то это даст время моим поварам приготовить те блюда, которые могут понравиться сеньору князю! И если сеньор князь скажет, какие именно блюда любят русские гранды, то мы попытаемся приготовить именно их.

— Ваша светлость, я лично очень люблю кухню мексиканских владений Его Католического Величества. Полагаю, что сеньора княгиня тоже отнесётся благосклонно к подобным блюдам.

Сеньор алькалде опять низко поклонился, попросил моего разрешения отбыть, чтобы распорядиться о приготовлении обеда, и вернулся на свою шлюпку.

3. В гостях у его светлости.

В делегации было шесть человек — Его Превосходительство князь де Николаевка, Её Превосходительство княгиня де Николаевка, и четыре купца, а также шесть морпехов, двое из которых были из Володиной команды, а четверо — с Астрахани. Впрочем, их как раз представили как "идальго", то есть и с ними местным придётся вести себя с уважением. Но для наших спутников подали другую карету, побольше и внешне поскромнее.

До дворца мэра оказалось всего лишь около двухсот метров, и я так и не понял, зачем нас с Лизой посадили в карету. Впрочем, принцесса, она же княгиня, не возражала, дала сеньору Гонсалесу и Лусьенте поцеловать себе руку, и с царственным видом поднялась в карету. Одета она была сногсшибательно — похоже, ей сшили платье из лучших тканей, которые только сумели найти в наших пещерах Аладдина, да ещё и расшили их золотом. На ней было изумрудное ожерелье и бриллиантовый браслет. Туфли её не были видны — подол платья, как тогда полагалось, был до земли, чтобы, не дай Бог, никто не увидел её ног.