Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

Ко всему прочему, мне ведь теперь нужен посредник, раз крестьяне принимают меня за неупокоенного мертвеца.

— Ладно, коли так, давай найдем генерала. И я даже знаю, как мы это сделаем.

— И как же? — оживился он.

— Убьем еще несколько отрядов. Генерал рано или поздно услышит о нас и сам начнет искать. А вот мы его вряд ли найдем.

— Полагаете, это так просто — убивать ханнайцев?

— Это уже четвертая группа. Тебя вообще как зовут?

— Моранкай, — представился собеседник.

— Вот и славно. Сам я пока без имени побуду, пока генерала не найдем, уж он-то должен знать, как меня зовут.

И я со своим новым спутником двинулся в обратный путь. База у меня уже есть, нужен еще кто-то, кто займется разведкой и поставками. Заодно помощник, отвлекающий врагов, а при необходимости метающий ножи, мне тоже очень пригодится.

По пути я расспросил его о Царнае Оскернителе.

— Это был бродячий рыцарь-чужестранец, продавший душу Скверне, — сообщил мне Моранкай, — лет двести назад заявился в Долину и творил всякие нехорошие дела. Воин был очень искусный и свирепый, и несколько дворян, которые пытались его одолеть, пали от его руки. О нем ходит множество легенд, им детей пугают... Даже колдун, что тут жил и недавно только помер, и тот не стал с ним связываться, хотя его боялись все, и даже ханнайцы триста лет сюда нос казать не осмеливались — но сам он Царная побоялся. Дошло до того, что Ярин, видя произвол и беззаконие, а также полную неспособность народа дать отпор слуге Скверны, послал своего брата, Гарама, и тот, приняв форму страшного саблезуба, явился на бой. Однако Царнай оказался богоравным бойцом и сумел победить, тяжело ранив Гарама и обратив в бегство. Впрочем, сам он после боя тоже скончался от ран и был похоронен на том самом месте, где погиб. Но и Гарам, оскверненный ранами, нанесенными Царнаем, оправиться от них уже не смог и остался навечно в форме саблезуба. Царнай связал его своим проклятием и по ночам они продолжают свой бой. Правда, это уже легенда, поскольку я, как человек слегка образованный, не особо верю в призраков. Да и в восставших мертвецов — тоже.

Я хмыкнул.

— Значит, в поединок бога и злодея и победу смертного над богом веришь, а в призрака Царная — нет?

— Призраки — такая штука, все рассказывают, а никто не видел. Ежели человек умирает — уходит в рай или куда заслужил, призраком по лесам не бродит. А вот бог и по сей день преспокойно себе по Долине гуляет. Его видели слишком многие, мой отец в том числе.

— Может, то не бог? А просто саблезуб?

Моранкай покачал головой:

— Сэр рыцарь, вы встречали настоящего саблезуба? Огромная лютая тварь, вечно голодная и нападающая на людей без раздумий. А Гарам — он саблезубый только с виду, однако же за последние двести лет никто никогда им съеден не был. Тут самые опасные хищники — волки, да изредка медведи появляются, причем медведи, обычно мирные, приходят через самый низкий перевал или вдоль моря вплавь, и потом уходят. Ежели волки кого загрызут — такое раз в много лет бывает — то и следы всегда остаются, и труп находится со следами волчьих зубов. Но чтобы саблезуб человека али скотину загрыз — такого тут просто не помнит никто. Так что на самом деле это Гарам, добрый бог и заступник, которому плоть чужую есть ни к чему.

— Хм... Я его встретил не так давно. Правда, еще не знал, что он бог. Ну или забыл, скорее.

— Вау! В самом деле?!

— Ага. Ночью шел себе по дороге — так он мимо пробегал себе.

— Хм... Говорят, ночью он является только затем, чтобы защитить путника от преследующего Царная...

— Ты только что сказал, что не веришь в Царная-призрака.

— Не верю. Но так говорят люди. Сам-то я от многих суеверий избавился, когда в эйдельгарстком королевском университете работал. Я в лектории забирался и прятался за доской. Так-то там только дворяне учатся, но я у графа-попечителя был на хорошем счету, и мне разрешали сидеть за доской и премудрости слушать. Кое-чего поднабрался. А вот долинские — они суеверны до жути.

— Знаю, — вздохнул я, — вот вчера лишь заявился в деревню одну, ханнайцев бить — так весь народ попрятался по домам с криком 'Царнай!!!'. Я все думал, что бы это значило, а оно вот как...

Дом 'мой', как оказалось, принадлежит одному из долинских дворян, но нынешний глава рода со всем семейством перебрался в Эйдельгарт на службу королю, а оставшийся в Дарбуке младший брат — в душе ни охотник, ни рыбак, так что домик остался без малейшего присмотра за ненадобностью. Ну, тем лучше.

Я устроился на отдых, а Моранкая отправил в ближайшую деревню, за нормальной снедью и заодно разузнать, что происходит.

Вернулся он только вечером, принес корзину с едой и в придачу к ним — не самые веселые новости.

— Такие дела, сэр рыцарь, — сказал он, — в соседнюю деревню заявился Царнай Осквернитель собственной персоной, порешил всех ханнайцев, поскольку они не знали, с кем дело имеют, и не удрали в ужасе. В жилища, благословленные Ярином и Гарамом, проникнуть не смог, но долго пытался хитростью заставить старосту открыть дверь, прогнать его удалось только усердной молитвой.

— Вот дерьмо...

— Это еще не дерьмо, сэр рыцарь. Дерьмо — это то, что крестьяне сбегали на могилу Царная, убедились, что она не разрыта изнутри, и увязали ваше странное воскрешение с Царнаем. Они считают, что Царнай, будучи бестелесным призраком, вселился в тело погибшего в бою рыцаря, а потом пошел, взял свои же доспехи и принялся за старое. А позже он напал на двух крестьян, отца и сына, которые возили в город дань. Сын убежал, а старика Царнай схватил и забрал его душу.

— О нет... Старик, бедолага, помер от разрыва сердца, когда я пытался его урезонить... откуда ж я знал... Выходит, если я заявлюсь без доспехов...

— Вряд ли из этого получится что-то хорошее, — покачал головой Моранкай, — они убеждены, что вы, в доспехах или без — Царнай. Тому доказательства — ваше бесстрашие и один и тот же излюбленный удар — колющий в глаз или рот. Так что теперь поздно делать вид, что вы не Царнай.

— Но я не Царнай!!

— Крестьянам вы этого не объясните.

Он поставил передо мною корзинку с едой и пожелал мне приятного аппетита и спокойной ночи.

— А ты сам куда?

— Обратно в деревню. Я там переночую и наутро приду.

— А к чему такие сложности?

Моранкай немного замялся.

— Видите ли, сэр рыцарь, вы взяли доспехи Царная, а он вряд ли был из тех, которые легко расстаются с собственностью...

— Постой, ты же сам сказал, что не веришь в призраков! — расхохотался я.

— Конечно, не верю, — согласился он, — но если вдруг Царнай таки явится за своими доспехами — я предпочту узнать это с чужих слов.

* * *

Царнай за своими доспехами не явился, но выспался я все равно плохо. Проблема, впрочем, была далеко не в умершем злодее.

Гораздо больше меня тревожила необходимость стать злодеем самому, и дело тут уже не в долге демону, дело в генерале Бато и его отряде. Если этот отряд и правда существует, то он нужен мне здесь, в Долине, в то время как Моранкай собирается увести его обратно в Эйдельгарт. Но мне нет до Эйдельгарта никакого дела: страна большая, сильная, пусть сама решает свои проблемы, для меня родина предыдущего владельца тела ничего не значит, пустой звук, за которым не скрывается никакого образа. Я намерен защищать жителей Долины любой ценой, и для этого хороши любые средства, в том числе и пресловутый генерал со своим отрядом.

И потому Моранкая мне придется убить, когда мы найдем генерала Бато, только лишь потому, что он знает секретный путь. Не станет его — Бато будет вынужден вначале победить ханнайцев тут, в Долине.

По большому счету, насчет генерала меня совесть не мучает. Ведь он при встрече обязательно захочет, чтобы я шел с ним отвоевывать Эйдельгарт. Ну а я хочу, чтобы он вначале отвоевал Долину, налицо непреодолимый конфликт интересов, 'или-или', кто будет сильнее — тот и выиграет, компромиссы невозможны. А вот Моранкая жалко, человек, судя по всему, неплохой.

А потом меня осенило. А что, если я сам соберу тут партизанский отряд? Или даже ополчение? Гарнизон Дарбука — худшие воины, еще и безлошадные, и их меньше тысячи. Мне бы пару сотен стоящих бойцов — и можно было бы развернуть в лесах Долины такой партизанский террор...

Я внезапно сел на кровати. Какой там террор, к черту! Если бы все жители долины исполняли мои приказы — я бы загнал Сайрабаза и его шоблу налетчиков в глубочайшую задницу в считанные дни!

План прост. Все жители массово покидают город, уничтожая запасы продовольствия, это раз. Все крестьяне массово покидают свои деревни, забирая с собой скот и припасы, и уничтожают то, что не смогут забрать, это два. Все-все собираются в одном месте на побережье и строят частокол-полукруг, женщины и дети отправляются на остров, рыбаки ходят в море за пропитанием, остальные сидят в укреплении, и пусть они бойцы никакие — боеспособных мужчин в Долине куда больше, чем ханнайцев. То есть, взять штурмом не выйдет, и взять измором тоже. И вот вопросец: а ханнайцы что, сволочи поганые, жрать будут, ежели отбирать станет не у кого?! Да, кочевники сожгут из мести город и села, но моряне — народ трудолюбивый, отстроят. А Мадунга в один момент лишается промежуточной базы и снабжения. И самое интересное, что он не сможет нанести ответный удар: даже придя большими силами и перебив восставших, он ничего не выиграет, так как добывать ему жратву все равно будет некому.

И у этого блестящего плана есть только один проблемный момент: как заставить крестьян повиноваться и сражаться?

В принципе, и тут есть вариант: мне нужен маленький отряд, с которым я начну боевые действия. Кочевники будут лютовать и свирепствовать, и тогда у морян рано или поздно лопнет терпение. И самое интересное, что я уже знаю, где его возьму.

Когда наутро заявился Моранкай, я уже успел облачиться в доспех.

— Вовремя, — сказал я, — мы отправляемся поближе к городу.

— У вас есть план, сэр рыцарь?

— Разумеется.

— Это чудесно, — обрадовался Моранкай и спросил: — а, того, Царнай не захаживал?

Я в ответ только фыркнул. Образован или нет — а на деле суеверен, как и все, чтобы он ни говорил на словах.

Где-то на полпути мы повстречали отряд фуражиров: шесть телег, три кавалериста и двадцать человек пеших. Кажется, проняло паскуд, поняли, что больше в лесу малым отрядам не безопасно. Нам, впрочем, тоже приходится в кустах отсиживаться.

Город Дарбук представлял из себя типичный средневековый город с никакущей фортификацией, только невысокие стены, притом деревянные и без башен. В общем, здоровенная такая деревня, которая в центре становится похожа на город. Самые высокие дома — три этажа, но чаще два, в которых живут две-три семьи. Самый-самый центр — квартал дворян, городская управа, особняк князя — единственное здание в четыре этажа — и всяческие сопутствующие заведения, включая единственный на всю Долину крупный храм.

Я засел у города в засаде, а Моранкая отправил на разведку.

— Значит, смотри. Во-первых, разузнай, как обстоят дела у рудников, сколько там узников и охраны. Во-вторых, погляди, как у ханнайцев поставлена охрана, сколько патрулей, где квартирует основная масса их и так далее. Третье — состояние верхушки. Князь, дворяне — где они, как они, каково их положение... Четвертое... Как ты думаешь, сохранились ли какие-то сведения о Царнае, помимо басен и сказок?

Он почесал кончик носа.

— Ну можно в архив заглянуть. Я там бывал, двадцать лет назад учился у архивариуса грамоте, он порядочный и умный господин, но иногда мне казалось, что в переписывании всяких свитков — смысл его жизни... Правда, ему тогда было уже под пятьдесят, жив ли он... Но я погляжу.

— Узнай, что сможешь. Как все закончишь тут, обожди меня на этом же месте. Если я не появлюсь — возвращайся обратно в дом на озере и жди там. Да, и еще, достань мне какую-то одежку — и плащ с капюшоном.

— Понял. А вы?

— А я погляжу, нельзя ли как-то уменьшить число ханнайцев. Ну ты понял.

Однако день я, к сожалению, потратил впустую. Варвары поумнели и перестали ходить малыми группами, самый малочисленный отряд фуражиров, который я увидел на дороге из своей засады — девять человек. Для одного меня слишком много, я уверенно дерусь против четверых, но девятеро — это практически самоубийство.

Так что целый день я просидел в роще напротив дороги, и все, что мне удалось узнать — так это частота движения фуражиров: три группы вышли из города в обед, четыре вернулись ближе к вечеру. Негусто в плане разведданных, может быть, моему помощнику повезет больше.

Моранкай тоже вскоре появился, слегка шатающийся и печальный.

— Э, дружище, ты что, надрался? — спросил я. — Мы, между прочим, на войне.

— Пришлось, — ответил Моранкай почти трезвым голосом, — мы со стариком — ну, с архивариусом почтенным — посидели, и пока я у него выспрашивал все — приходилось бражку попивать...

— Что узнал? Где квартирует гарнизон?

— В особняке князя и вокруг него.

Это совпадало с показаниями обоих пленных. Сам князь со всей семьей перебрался в городскую управу, туда же были вынуждены переехать и некоторые знатные горожане, чьи дома заняли захватчики.

Моранкаю удалось также узнать настроения в городе. Несмотря на недовольство жителей, ситуация оставалась благоприятной для Сайрабаза, в том числе благодаря его же стараниям. В частности, он запретил своим солдатам любой произвол по отношению к местному населению, горожанам разрешил подавать жалобы и устроил на главной площади периодическую показательную порку самым отмороженным из своих людей. Кузнецов и мастеров принудили к работе на орду, но за труд платили продовольственным пайком, а у крестьян разрешалось изымать только оружие и продовольствие, и только фуражирам.

— Так что расшатать положение будет трудно, — подытожил свой рассказ Моранкай, — горожане недовольны присутствием чужаков и их наглостью, однако в городе нет ни голода, ни беспредела, ни грабежей, не введена даже денежная дань. Так что людское недовольство ниже той черты, когда оно начинает перевешивать страх за свою жизнь. Со стороны Сайрабаза и Мадунги это очень грамотный ход, но...

— Мне интересно, а Сайрабаз знает, что творят его псы вдали от города?

— Вот я как раз об этом. В кабаке, где я ошивался и с людьми толковал, на днях какой-то ханнаец сказал дочери кабатчика в таком духе, что, мол, стоял бы кабак не в городе — он бы ей показал, что куда и к чему. Бешеные собаки не скрывают своих похождений в деревнях, Сайрабаз знает, но ничего не предпринимает. Ему дела нет до крестьян, запрет на бесконтрольный грабеж продовольствия — это военный интерес, так сказать, на будущее, а девки деревенские военной ценности для орды не представляют, так что с ними что хочешь, то и делай... И в городе то же самое будет, но позже, когда Мадунга укрепится в Эйдельгарте и Дарбук не будет представлять военного интереса...

Я кивнул, соглашаясь, а сам подумал, точно ли Моранкай — просто бывший солдат? Слишком умен.