На неведомых тропинках 2. Шаг в пустоту

Старик разгладил рукав, подхватил рогатку и последовал за ним.

До источника, как пояснил Сергий, было недалеко. Надо пересечь улицу, миновать горящий дом, пройти насквозь Парк-на-Костях, начинающийся сразу за ним, спуститься с холма и, соответственно, подняться на следующий. В обычный день прогулка неторопливым шагом минут на десять— двадцать в зависимости от степени неторопливости.

Падальщик медлил, опасаясь выходить на открытое пространство. Тени давно разогнало пламя, но спокойствия это не добавило.

Еще один тихий долгий с присвистом хлопок заставил меня похолодеть, помянуть святых и мысленно попрощаться с этим светом. Зарево, взметнувшее до небес, осветило всю левую сторону улицы. Нашу сторону. То, что коричневый дом еще стоит, я поняла с секундным опозданием. Ударило по его ближайшему темно-розовому соседу.

— Аська Кривая, — с сожалением проговорил Сергий, натягивая кожаные перчатки, — надеюсь, ей хватило ума убраться оттуда, она всегда умела вовремя делать ноги.

Пустая дорога, метров сорок свободно просматриваемого пространства. Давно уже не слышно криков, да немного их и было, здесь жили не люди, имевшие привычку визжать по любому поводу.

— По одному, — скомандовал Веник.

Гробокопатель не суетился, не вертел головой, выискивая опасность, он бежал. Три удара сердца, и он скрылся за стеной постройки, половина которой была объята пламенем. Еще один взгляд, отмашка Сергию. Старик бежал неловко, неуклюже и медленно. С рогаткой в руке, выставляя одну ногу и подволакивая вторую, напоминая деревянного солдатика моего детства, у того тоже ничего не гнулось. И тем не менее дед бежал, не потирая каждую секунду больное колено, не останавливаясь, чтобы выровнять дыхание. Амулет и руна работали, давая ему отсрочку, оттягивая последствия на более поздний срок. Шумная неуклюжесть, свойственная тем, кого плохо слушаются конечности, и боль догонят его, возьмут свое втрое, но до этого надо еще дожить.

Старик уложился секунд в двадцать-тридцать. Я в десять. Можно радоваться — обогнала пожилого человека, почти инвалида. Пашка была нереально быстра, я моргнула, а она уже стояла рядом, из рюкзака весело скалился маленькими клычками зеленоглазый змееныш.

Еще один болезненно оттянутый хлопок ударил по ушам. Вскрикнул Сергий. Везение его дома закончилось. Коричневые стены стали топливом для гигантского костра. Старик обернулся, физическую боль, которую, помнится, обещал мне Семеныч, если будет разрушен знак, блокировала руна, но не другие чувства. Для нечисти дом — это важно. Это воспоминания, это убежище, логово. Его стены видели кровь и слышали проклятия. Твоя территория, ты там хозяин и властелин, ты демон, пусть поклоняются тебе лишь тараканы. Потерять все это. Наши с трудом решаются на переезд, нечисть меняет дом, когда ей не оставляют выбора. Старик стиснул зубы, нашел в себе силы отвернуться.

Я посмотрела на огонь. Вдали взмывал в темное небо столб белого дыма, почти растворенного в черной копоти горящего Заячьего холма. Кто-то успел позвать на помощь.

Узкий проулок между постройками, дома обходились без задних дворов. Деревья подступали к стенам почти вплотную. Стены гудели, пламя нависало над головой. Огонь взметнувшийся метров на десять вверх лизал черные ветви, все никак не решаясь перескочить на что-то постороннее. Дом горел, несмотря на осенние дожди и влагу, пропитавшую доски, несмотря на воду, стоявшую в сливных желобах. Искры сыпались нам на головы, но гасли, не долетая до земли. Пламя отступало от живых деревьев, парк был темен.

Мы вгляделись в сумрак. Чуть правее начиналось некое подобие пешеходной дорожки, посыпанной гравием. По такой сделаешь шаг, и хруст пойдет по всей округе. Пашка, не раздумывая, скользнула на газон или что тут могло за него сойти, знаком показав падальщику, что пойдет первая.

Стволы-великаны, запах влажной земли, очертания кованых скамеек и тени. Много теней. Какие из них останутся лежать недвижимыми, а какие поднимутся и начнут охоту на двуногую дичь, неизвестно.

Оглядываясь назад, можно сказать, нам повезло, безлюдный парк не привлекал гарок. За некоторым исключением.

Пашка скользила впереди, не особенно торопясь, но и не давая нам со стариком расслабиться. Веник дышал в затылок. Мягкая земля пружинила, пока нам удавалось избегать шумных камешков, дорожка была, скорее, исключением, чем правилом, ну, или гравия на задумку не хватило.

До лавки оставалось несколько шагов, когда тьма рядом с ней шевельнулась. Явидь даже не остановилась. Змея смела тень с лавки и резко ушла в сторону. Серебристый росчерк покрыл расстояние до твари за считанные секунды. Шарик старика вошел в тень. Гарха повернулась, поводя белесыми ярким глазами и пригнулась для атаки, которой не последовало. Отправленный в полет атам вошел в глазницу, не успела она сделать и шага. Вот и все. Никто не притормозил, никто не сказал ни слова. Они убили тень походя, с обманчивой и заставляющей завидовать легкостью.

Тварь повалилась на бок. Пробегая мимо, падальщик небрежным движением выдернул каменный клинок. Света не было. Тень не жила, искра жизни давно покинула ее.

В центре парка я поняла, чему он обязан своим названием. Костям. Могильные камни, начавшиеся как-то невзначай, к вершине холма уплотнились настолько, что никто бы не назвал это парком, только кладбищем. Одно надгробие, второе, вычурное, с изгибами, и строгий прямоугольник камня, тяжелая плита и буквы старой инописи, изобилующие завитушками. Гравийная тропинка, вдоль которой мы шли, кончилась, сменилась влажной усыпанной лисьями землей. И могилами. Кучей могил. Старые захоронения, местами просевшие и покрытие мхом. Ни одной ограды.

— Парк-на-Костях, — пробормотал Сергий.

Старик дышал с присвистом, по лицу тек пот. Сколько ему лет, жившему в трех эпохах? Тысячи две? Больше? Он был стар даже по меркам нечисти. Ему было тяжело и, наверное, больно, если бы не руна отрицания на руке, он бы не дошел, без вариантов.

— Вы хороните здесь своих? — тихо спросила я.

— Ушедшие нет, — удивился дед, — это, — он взмахнул рукой, — было здесь до нас, а может, и еще раньше. Мы не стали трогать чужую смерть, даже облагородили, лавочки, значит, дорожки, то да се, чтобы вечером было приятно прийти посидеть. Мы не выбираем, где откроется стежка, а берем то, что отпускает non sit tempus.

Рассуждения Сергия прервал свист. Нарастающий, ввинчивающийся в уши, заставляющий втягивать голову в плечи, ждать хлопка и оглядываться в поисках пожара. Тихое бум. Мы обернулись, готовые ко всему. В этот раз пламя было скромным. Горела убитая несколькими минутами назад гарха. Тень пылала ярко, словно кто-то не пожалел на нее бензина.

Листья на земле обугливались и скручивались, кованая скамейка стояла в огне, создавая сюрреалистическую огненную картину.

— Так вот как... — пришло понимание, и я прикрыла глаза.

Мы сами их убивали, а они по прихоти незнакомого, но умелого мага мстили. Тела сгорали, обращая все окружающее в пепел. Не знаю, что было задумано изначально, уничтожение следов или еще что, но результат был страшен, за несколько часов от Заячьего холма не осталось трети.

— Бегом, — рявкнул Веник, — Все потом.

Мы петляли среди надгробных плит и памятников, целых и расколовшихся, выступающих и сравнявшихся с землей. Их было много. На некоторые падальщик вскакивал без малейшего почтения, оставляя на влажном мху отпечатки рифленых подошв, некоторые перепрыгивал. Старик хромал. Стоило миновать центр, как черная жирная земля снова вытянулась в газоны, шедшие вдоль очередной гравийной дорожки, идущей под уклон.

Мы спустились вниз. Холм со срезанной верхушкой был очень близко, одно усилие — и мы на месте. Парк-на-Костях, оказавшийся, несмотря на жутковатое название, кладбищем, где мертвые лежат себе спокойно, не то, что в Дивном городище, остался за спиной. Исчезли могильные камни и скамейки, сошла на нет дорожка, облагороженная камнями, поредели деревья. Но светлее не стало. В ложбине между холмов нас встретил ставший уже привычным влажный мрак.

Сергий остановился, оперся рукой о бедро, дыхание выходило из груди с шумом и свистом. Деду нужна была передышка, если, конечно, падальщик не собирался нести его на себе. Он не собирался.

Отсюда брали начало сразу несколько холмов, стоило задрать голову, и мы видели плоскую вершину одного, поросший калиной склон другого, самого первого, где встретил нас Игнат, зарево пожара на третьем, что стоял чуть южнее. На месте голубого дома, на который указал брежатый, пылал огонь. В свете пламени мы без труда разглядели тех, кто сидел, стоял или прыгал вокруг костра. Тени. Много теней, шамана с бубном или дрессировщика с хлыстом не хватало. Не знаю, как остальные, а я порадовалась, что сейчас нахожусь здесь, а не там.

Сергий выпрямился и кивнул гробокопателю. Пашка взмахнула лапой, они с Веником в очередной раз поменялись местами, ведущий и замыкающая.

Я успела поверить, что все получится. Несколько сотен метров вверх по склону, и мы у источника. Подъем не по центральной аллее, а по очередной тропе, вытоптанной среди редкого перелеска.

Они упали на нас, когда мы прошли половину пути. Несколько фигур прыгнуло сверху. В первый момент мне показалось, что их не меньше десятка. Когда на тебя летит что-то большое и рычащее, это страшно.

Меня сбили с ног. Я покатилась вниз, цепляясь за ломкую траву. Крик оборвался, удар о землю выбил из груди весь воздух. Мир перестал вращаться только у подножия. Кто-то упал рядом. Голое тело, тихое рычание и лапа вместо руки.

Я давно уже не замечала их лиц. Морды, когти и даже нагота смотрелись естественно, ведь зверь, в отличие от человека, не носит одежды. Я давно перестала видеть в лишенных людей.

За что и поплатилась. Потому как этот отличался. Вернее, эта. Женщина, немолодая, но и не старуха, лет сорока, растрепанная, кожа, вымазанная землей, отвисшая грудь, ударявшаяся о живот. В глазах — мрачная радость хищника, догнавшего выслеживаемую добычу. Лишенные не нападают без цели.

В верху с треском сломались кусты, зашипела явидь, выругался Сергий, молчал Веник и рычали звери. Пока я могла рассчитывать только на себя.

Больше можно не гадать, зачем нас позвали в Заячий холм.

Лишенная прыгнула, я перекатилась в сторону, выдергивая правую руку из перевязи. Когти вспороли землю в ладони от бедра. Я ту же воспользовалась моментом, поджала ноги и выпрямила, ударяя ее в плечо. Она припала на локоть превращенной в лапу руки, вскинула голову и совершила невозможное, несовместимое со звериной натурой. Она схватила меня другой, обычной рукой совершенно человеческим жестом. Грязные пальцы сомкнулись на лодыжке. С удовлетворенным рычанием она дернула меня к себе. Я клацнула зубами, проглотив испуганный вскрик, а она уже восстановила равновесие и занесла лапу для удара.

Я отмахнулась клинком в инстинктивном защитном жесте. Когти столкнулись с металлом, сила удара отдалась в костях. Второй рукой лишенная перехватила мое запястье, блокируя лезвие. Она со всей силы впечатала мою руку в землю. Еще раз и еще. Нож вылетел. Торжествующий высокий рык вырвался из ее измененного горла. Широкий замах лапой, чтобы уж наверняка. Стилет прижат вместе с левой рукой к земле. Все.

Лишенная зарычала и вздрогнула. Рык перешел в крик, на плече у нее расцвел кровавый цветок. Секундное замешательство, но его хватило для удара в морду. Я ударила наотмашь перебинтованной рукой, понимая, что это единственный шанс. Ударила, вкладывая всю силу. Хватка на запястье тут же ослабла. Я рванулась, освобождая руку, и закричала. От усилия, от страха, от собственной решимости. Нельзя давать зверю ни секунды, ни удара сердца, иначе все отвоеванное обернется бессилием. И смертью. Я подалась вперед всем телом, принимая вертикальное положение, не обращая внимания ни на когти, ни на клыки. Я врезалась в нее всем корпусом.

Лишенная подавилась рыком, чуть отстраняясь в сторону. Я увидела своего неожиданного спасителя. Старик стоял на склоне на одном колене, вторая, негнущаяся, нога отставлена в сторону, в руках очередной серебристый шарик, и резинка уже отпущена. Второе попадание. Лишенная завалилась вперед, опрокидывая меня обратно на землю. Из пробитого затылка брызнула горячая кровь. Она уже умерла, хоть еще и не знает об этом. Последним усилием в последнюю секунду отпущенного ей времени она пыталась сделать то, для чего ее создали. Для убийства.

Острые клыки вошли мне в бок прямо сквозь одежду и сжались.

Меня кусали и до этого. Мальчик, имени которого я не помню, в детском садике. Соседская собака, мелкая и злобная, как ее хозяйка. Котенок, подобранный мамой на улице и принесенный в дом взамен умершего хомячка. Попугай в гостях за неосмотрительно просунутый между прутьев клетки палец. Алиса, когда резались зубки. Но никогда так сильно, с такой жаждой причинить боль. Ветровка не спасла. Мне показалось, что я слышу скрежет зубов о ребра.

Я завизжала, изогнулась, отталкивая тело лишенной ногами и руками.

— Тихо, девонька. Она уже с ушедшими. Тихо.

Я всхлипнула, отпихнула зверя и зажала рукой бок. Посмотреть, что там, не хватило смелости.

Сергий поднял рогатку и отправил очередной шарик в полет. Но вместо лишенного закричала явидь, скорее от злости, чем от боли. Дед выругался. Спустя секунду, между мной и Сергием приземлилось изломанное тело.

— Мазила, — зашипела Пашка, приближаясь, глаза горели медью, когти вырывали из-под ключицы шарик, от которого шел дымок.

Дед развел руками.

Выше по тропе все еще шел бой. Странный, почти сюрреалистичный, где жертва и охотник неожиданно для них самих поменялись местами.

Для Веника тоже был приготовлен лишенный. В данный момент зверь ожесточенно скреб лапой в спортивном ботинке, неизвестно как слетевшем с ноги падальщика, оставшегося в неопределенного цвета носке с дыркой на большом пальце. Лишенный сосредоточился на вещи, совершенно не обращая внимания на гробокопателя. Тот, по-моему, был обижен таким невниманием, стоял, наклонив голову, рассматривая бывшего человека одним глазом. Веник медлил, атамы были по-прежнему в его руках, а не в теле зверя.

Дешевый амулет старика все же работал, несмотря на кустарность и ожидаемый откат. Лишенный ориентировался по запаху, а его не было. Стоило подняться после первого сбивающего с ног броска, уйти с линии атаки, оставив на откуп ботинок, и зверь перестал его чуять. Вещь, на которую не распространялось действие амулета, пахла целью, но не сама цель, стоящая в десяти шагах выше по склону.

Пашка хихикнула. Это действительно было бы весело, если бы не было так страшно. Гробокопатель очнулся. Зверь тоже. Ботинок выпал из лапы с тихим стуком и покатился вниз. Картина маслом — голый человек, ботинок и другие. Эти "другие" и привлекли внимание зверя. Может, его создатель подстраховался, а может, все лишенные получили несколько целей. Есть основная, есть резервные... наверное. Не знаю, как еще объяснить произошедшее далее.

Лишенный повернул моду, скошенные азиатские глаза бывшего человека остановились на мне, по телу прошла дрожь. Ботинок все еще катился по склону, а зверь уже взял новый след.