Блатные из тридевятого царства

— За бумагами. Пусть подорожную выпишет, али другую какаю грамотку даст. Без этого никак нельзя. Как по чужим землям пойдем? Да и стрельцы, я слышал, все дороги из княжества перекрыли, без княжеской писульки не выпускают.

— Сам и сходи, — попытался я откреститься, но купец затряс головой:

— Ты ж в охрану нанимаешься, тебе и бумаги получать. Да к тому же, — Никола перешел на шепот, — не с руки мне князю на глаза попадаться, налог сполна еще не уплачен, такая волокита начнется, до снегов в Волынь не доберемся. Вот отторгуюсь — тогда и вам расчет выпишу, и в казну грехи оплачу.

Я вытер взопревший лоб. Прав купец, чтоб по миру шляться какие-никакие, а документы должны быть. Мозг с этим даже не спорил, а вот разум категорически противился. В Волынь мне не меньше Николы хотелось, но если дорога туда лежит через княжеский двор, стоит крепко подумать.

Если б точно знать, что над князем возобладает здравый смысл, а не эмоции, то можно и рискнуть. Мужик он умный. И как заботливый отец будет рад — послать меня куда подальше, и в прямом, и в переносном смысле, лишь бы глаза дочери не мозолил. Скрепя сердцем я согласился. Довольный Никола потер руки и уже начальственным тоном сказал:

— Как управишься, здесь и встретимся. И господ блатных не забудь привести.

— Они в Сыроешкино присоединяться, — ответил я.

— А почто не здесь? — не унимался купец. — У меня товара на три телеги, а со мной один приказчик, али сам за вожжи сядешь?

— Сяду, — отмахнулся я. На "Жигулях" ездил, авось и с лошадью управлюсь.

Вышел из трактира, на душе маета — только бы Старобок выслушал сначала, а не сразу к палачу отправил. С князьями сплошь и рядом такое бывает, читал я книги по истории, на каждой странице по десять рубленых голов. Эх, черт побери! Это в моем мире дороги ведут в Рим, а здесь, как не путай следы, княжеского двора не миновать.

Глава 7.

Мой повторный визит в княжеский терем поверг стоявшего на часах стрельца в ужас. Служивый долго тер глаза, пытаясь отогнать наваждение.

— Палач на месте? — Осведомился я. У стрельца отпала челюсть, он еле слышно выдавил:

— На службе, головы рубит.

— А что, очередь создалась?

— Гусям, князю на ужин.

— Раз он занят, веди к Старобоку.

— Тогда уж лучше сразу к палачу, гуси тебя, Пахан, без очереди пропустят, все одно конец един.

— Ну, это мы еще поглядим, доложи.

— Ох, и рисковый ты человек, — промолвил стрелец и нехотя поплелся докладывать.

На крыльце собралась кучка дворовых и, с интересом поглядывая в мою сторону, о чем-то зашепталась. Из сарайчика напротив с топором за поясом вышел палач, в крепких натруженных руках тушки обезглавленных гусей. Я кивнул старому знакомому:

— Как дела, уважаемый? Как работа?

— Работа, как работа, — ответил он, передавая битую птицу повару. — Грех жаловаться, тружусь на свежем воздухе, с людьми опять же...

Палач точилом поправил остриё топора и с мужицкой деловитостью, без спешки, занялся плахой. Закатил на помост сосновую чурку, но, окинув взглядом мою фигуру, спихнул и принес новую, размером меньше.

Двор заполнялся людьми: конюхи, дворники, поварята в белых передниках и прочая обслуга. Все делали вид, что у них сыскалась срочная работа на улице. Никто не тыкал в меня пальцами, но даже спиной я чувствовал тяжесть их взглядов. Наконец появился стрелец, поправив камзол, крикнул в толпу:

— Ставлю пять копеек и жбан медовухи, протянет не больше трех минут.

— Даю гривенник, — сразу же нашелся желающий заключить пари, — четыре, не меньше!

Тотализатор заработал на всю катушку, ставки росли словно снежный ком, никто больше десяти минут жизни отвести мне не рискнул. Лишь один полупьяный конюх, видно с похмелья не поняв в чем дело, отчаянно рубанул ладонью воздух:

— Ставлю все, что есть — казни не будет!

Я постарался запомнить лицо этого человека, жалко стало пропойцу, судя по виду — богатством он не блистал, а тут и вовсе по моей милости нищим станет.

Утолив жажду азарта, стрелок вспомнил обо мне. Удивленно хлопнул ресницами и зашипел:

— Чего стоишь, время-то идет! Почитай минута пролетела, ступай скорей, ждать изволят!

На прощание пухлый повар махнул черпаком и, пустив слезу, попросил:

— Пахан, ты уж постарайся, с пяток минуть продержись, с выигрыша свечку за упокой поставлю.

Единственное, чего в тот миг мне хотелось, так это полной победы пьяного конюха, уж очень, на мой взгляд, он нуждался в деньгах.

Старобок изволил принять меня в гостевой комнате, где его милость тешила себя игрой в шашки — сам на сам. Князь проигрывал. Наверно потому был необычайно хмур и неприветлив.

— Ну, чего тебя надо? — возвел он глаза к небу. — Со всем страх потерял что ли! Так и хочешь, чтоб в народе меня кровавым прозвали. Двадцать годков почитай на троне сижу и, слава тебе Господи, ни одной жизни не загубил. Родная дочь и та кровопийцей обозвала и все по твоей милости!

— Ваша Светлость...

— Молчи! Отколь свалился на мою голову. Велено было во дворец не соваться?

— Велено.

— Говорил, что голову отсеку?

— Говорил.

— Ну, так извини, сам виноват, нечего терпение испытывать, оно у княжеских особ хоть и длинное, но предел имеет. Выпей вот стопочку для храбрости, — набулькал Старобок из пузатой бутылки пол стакана водки, — и ступай к палачу. Приказ я уже отдал. Вот ведь блин! — хлопнул он себя по лбу. — Черные опять в "дамки" пролезли, ну ты посмотри! Ступай, Пахан, ступай. Сильно не кричи, не ровен час — Алинка услышит, чего ребенка травмировать.

— У палача рабочий день не нормирован, — перешел я в нападение, — подождет немного. Разрешите Ваша Милость слово молвить. Дело у меня государственное.

— Ну, какое у тебя к лешему дело государственное может быть? — отмахнулся Старобок.

— Да вот, решил купеческий обоз в Волынь на ярмарку сопроводить. Грамотку бы мне какую, что б в дороге служивые люди препятствий не чинили.

Старобок отодвинул шашки, глянул на меня, как безногий на домашние тапочки и задумчиво произнес:

— В Волынь говоришь... Обоз сопровождать... Хорошо... Далеко...

Я так и не понял, к чему конкретно относилось княжеское "хорошо": толи к тому, что я в Волынь собрался, толи к тому, что далеко собрался. Но обрадовался безмерно, образ палача с плахой в моем сознании пусть и не исчез до конца, но несколько померк, отступил на задний план. Князь выбрался из-за стола и прошелся по горнице. Я не рискнул нарушить затянувшееся молчание. Старобок остановился у окна, отодвинул занавеску, вдоволь налюбовался открывшимся видом — плахой с палачом и продолжил разговор:

— Купцов охранять дело нужное, они копейку казне несут и немалую. Так что не возражаю, и бумагу выпишу. Но окромя того, у меня к тебе еще поручение будет. Давно мечтаю коней степных на развод прикупить, да оказии не было. Коники у степняков добрые, жрут мало, а повыносливей наших будут. Такие завсегда в хозяйстве пригодятся. Степняки в Волыни часто лошадками торгуют. Вот и приведешь мне парочку жеребцов, да штук восемь кобыл.

Такого оборота я не ожидал. Ехать за тридевять земель обтяпывать личные делишки, да еще по государственной нужде... Это депутатам такие вещи не в диковинку, а я признаться растерялся даже. Князь ухмылку на моем лице понял по-своему.

— Чего скукожился? Я ж не воровать тебя посылаю, денег дам. Все чин-чином. Оно, конечно, хлопотно табун из такой дали гнать. Да еще без навару для себя. Сколь купцов просил — рыло воротят. Потому тебе и поручаю. Возьми блатных своих, да еще Антоху пастуха, он хоть и молод, но в лошадях толк знает, еще кузнеца Сороку. В Волыни с кузней какой договоритесь, подкуете лошадок, а то пока догоните копыта испоганите. — Князь еще раз выглянул в окно и как бы между делом заметил: — Палач сегодня грустный что-то... Ты, Пахан, конечно, можешь отказаться...

Отказываться я не стал. Пусть кто-нибудь другой палачу настроение поднимает. Князь хлопнул в ладоши и громко крикнул:

— Эй, кто-нибудь, Ивашку мне, подорожную надобно писать.

Пол часа стрельцы носились по этажам, разыскивая дьяка. Безрезультатно. Я уж хотел намекнуть, где следует посмотреть, да решил не вмешиваться. Чего больного человека тревожить.

— Чего ж делать-то? — Развел руками Старобок. — Кто грамотку нацарапает, я только печатными обучен.

— Позвольте мне, — пододвинул я к себе перо и бумагу. Князь удивился, но виду не подал. Принялись калякать указ.

— Для торговых дел выделить две телеги с лошадьми, укажи в скобочках похуже, — диктовал Старобок, — и пятьдесят рублей из казны...

— Как скажите, — вторил я, выводя почти каллиграфическим подчерком: "... для посольских дел выделить две пролетки на рессорном ходу (получше), сто рублей золотом, провианту и одежды разной сколько затребуют..."

Перо даже не дрогнуло, когда я самовольно сменил торговую миссию на посольскую. Так оно надежней будет. Старобок, и тот, прибывших от Еремея послов, сначала напоил, а лишь после задумался — сечь или нет. Торговый люд всякий обидеть норовит, к послам куда как уважения больше. А потому князь диктовал одно, я же писал другое. Уж если лесть во все тяжкие, то без оглядки. На двух листах я настрочил себе титулов и полномочий столько, что любой арабский шейх, ознакомившись с документом, счел бы себя неполноценным.

— Плохо пишешь, — заметил Старобок, — Ивашка любой документ в пол страницы вмещает.

— У него ж опыт, ваша милость, а я так, самоучка.

Не читая, князь подмахнул подпись, достал из кармана здоровенную государственную печать и, дыхнув перегаром, припечатал к листу.

— И вот что, Пахан, — потупил князь глазки, — возьмешь с собой Лёньку...

— Чего!!! — Заорал я, забыв о субординации. — Ну, уж нет, наливай водки, я к палачу.

— Ну, че сразу к палачу, успеешь еще, чай не последний раз видимся. Надо же из парня дурь вытряхивать, пусть заместителем твоим побудет...

— Только рядовым!

— Согласен! — Кивнул Старобок и рявкнул, стоящему у двери стрельцу: — Лёньку ко мне!

Граф нашелся значительно быстрей дьяка. Двое стрельцов втащили его в светлицу, держа под руки. От бывшего полководца за версту разило сивухой. Пьяно улыбаясь, он мутными глазами уставился на князя.

— Собирайся, — приказал Старобок. — Отправляешься с Паханом по государственному делу.

— Ить, — протрезвел Лёнька, — мне нельзя, геморрой обострился, сейчас за справкой к доктору сбегаю.

— Давай, — кивнул князь, — я пока распоряжусь, чтоб плаху подготовили. Тебе какие чурки нравятся сосновые, али дубовые?

— Кажись, прошло, — обреченно пролепетал бедный Лёнька. — Прощай дядя, чую больше не свидимся, на погибель племянника посылаешь, единственного наследника престола.

— Не каркай, — обозлился князь, — на мне еще пахать можно, наследник сыскался! Ступайте с Богом. Ежели кто в дороге задумает вас повесить, так ты Пахан проследи, чтоб Лёньке голову отсекли, негоже ему в петля с мужиками болтаться, дворянских кровей все же.

Моего появления на свежем воздухе ожидали давно и с нетерпением. Но особой радости оно никому не принесло. Насвистывая "а помирать нам рановато...", я сделал ручкой палачу, мужик он понятливый, дважды объяснять не пришлось, одним ударом расколол приготовленную чурку на части и, подхватив половинки, удалился.

— Пахан, — засопел в ухо стрелец на крыльце, — ты мне пятак должен.

— Ничего, — утешил я служивого, — в следующий раз выиграешь.

Один конюх, затмевая солнце, светился счастьем. Глядя на кучу монет, он шептал:

— Вот богатство-то привалило! Столь и за неделю не пропить!

— Со мной до Сыроешкино поедешь? — окликнул я мужика.

— Хоть на край света, благодетель ты мой!

— Ступай в конюшню и запрягай две пролетки по полной программе.

Немного подумав, я отрядил в помощь конюху Лёньку. Пусть привыкает к тяготам торгово-посольской службы. Сам же отправился за деньгами.

Казна, как водиться, помещалась в подвале. На окованной железом двери красуется амбарный замок, у порога бравые стрельцы. К княжеской бумаге они отнеслись с уважением, но дальше этого дело не пошло. В хранилище имели доступ два человека — Старобок и мой лучший друг Ивашка. Князя по таким пустякам я естественно тревожить не стал, пришлось идти поднимать дьяка.

Мой недавний пациент еще прибывал в коме. Гер Штольц, благородная душа, пытался мне помешать.

— О, майн фроинд Пахан, больной надо спать, это есть лучший лекарство. Он совсем чуть-чуть назад закрыть рот и перестать кричать, мой уши сильно болеть...

— Ганс, — нравоучительно ответил я, — не стоит идти на поводу у загнивающей буржуазной медицины. Передовая российская наука давно доказала — чем раньше больной встает после операции, тем быстрее заживают раны.

Я откинул простыню и полюбовался на дело рук своих. Гм, пожалуй Ганс прав, Ивашка и российская наука несовместимы...

Смочив ватку нашатырем, лекарь принялся приводить пациента в чувство.

— Ой, ой, — застонал дьяк, приходя в сознание. Я кинул ему рясу.

— Ваше Святейшество, надо в подвальчик спуститься.

— Это еще зачем? — Превозмогая боль, выдавил Ивашка.

— Здесь все написано, — протянул я княжеский указ и кивнул Гансу, чтоб готовил валерьянку.

— Обойдусь без сердечного, — отмахнулся дьяк, но едва прочел первые строки, сразу же нашарил стакан с успокоительным и опорожнил до дна. Осмыслив обозначенную сумму, он даже на время забыл о боли. — Я... эть... да ни в жизнь! Болею, умираю, нет мочи подняться!

— Валяйся дальше, — пожал я плечами. — Мне и Старобок денежку выдаст. Только хочу по дружбе предупредить, не будешь шевелиться — прооперированный орган к ноге прирастет. Придется либо орган, либо ногу отпиливать. Подумай на досуге, что для тебя важней — остаться безногим мужчиной или неполноценным ходячим.

— Западный медицин таких случаев не иметь, — не вовремя вмешался Ганс.

— Да что вы, любезный, — парировал я. — В одном Амстердаме каждый пятый гомик, а на тысячу населения двух безногих не сыщешь.

Охая и акая, Ивашка принялся напяливать рясу. Путешествие в подвал напоминало сошествие грешников в ад. Прислуга шарахалась в стороны, заслышав стоны и вопли дьяка. Стрельцы, узрев доверенное лицо князя, безропотно расступились. Вытирая платком взмокший лоб, Ивашка целую вечность колдовал над замком. Наконец дверь открылась, на секунду стали видны сундуки вдоль стен, но дьяк проворно юркнул внутрь и затворил ворота. До меня донесся приглушенный подленький голосок:

— Пахан, голуба моя, ты доскольки считать умеешь!

— До миллиона!

— А это больше ста? — уточнил на всякий случай дьяк.

Скорбь на лице Ивашки, когда он передавал казенное золото, была неподдельной и настолько искренней, словно у него враз умерли все близкие родственники. Дьяк дважды пытался меня надуть. Но естественно безрезультатно. Получив положенное, я хлопнул его по плечу: