Год возмездия. (Законы войны-3)

— — А мне-то что, товарищ полковник? Я все равно под следствием — все взятки гладки.

— — Тем не менее, предупреждаю, здесь тебе не ГРУ. Ладно, есть еще какие-либо пожелания и предложения?

— — Так точно, разрешите мне отвезти наградные и представления на звания в штаб дивизии самому? Думаю, так быстрее будет.

— — Хорошо, я дам команду. Подойдешь к заму по воспитательной и заберешь. Если эти бляди возвращать будут документы из-за бюрократии типа 'не так оформлено' — докладываешь мне. А уж я сам с ними разберусь. У тебя все?

— — Так точно, товарищ полковник!

— — Тогда иди, занимайся по распорядку.

— — Есть! — приложив руку в отдании воинского приветствия, я развернулся и отправился к роте.

По дороге меня перехватил Серега Чиховцев.

— — Володя, ну ты и шухер навел! Тебе осталось только залезть в кунг зама по вооружению и посредине кучу навалить. Рвет и мечет! Кстати, пойдем, я тебе выписку из приказа дам на Горбылева, что он стал твоим замом. Потом пришли его ко мне, чтобы вписать новую должность в удостоверение личности. Представления на прапорщиков я уже переделал, по нашей старой дружбе. 'Кэп' звонил, приказал тебе их отдать. В общем, Володя, идем ко мне, заберешь и мою макулатуру для штаба дивизии. Заодно чайку попьем.

— — Ну идем. Слушай, а чего они тут все на ходу спят? Командир полка вроде боевой мужик...

— — Да тут у многих замов 'волосатые лапы' наверху, вот и приходится выкручиваться. Но батальоны у него по струнке ходят — полк-то боевой, а какой дурак блатной в пехоту пойдет? Там ведь и подстрелить могут.

— — Ну тогда все понятно...

Быстро попив чай в строевой части, направился наконец-то в роту, с пакетом бумаг, которые нужно будет отвезти в штаб дивизии. Бойцы обслуживали технику, ремонтировали одежду, в общем, приводили себя в порядок. Горбылева я застал в 'офицерском' домике за поеданием хлеба с вареньем и чаем.

— — Ну что, Игорь, держи выписку из Приказа по полку — ты теперь официально мой заместитель. Потом, как будет время, зайди к Чиховцеву, чтобы он тебе в удостоверение должность записал.

— — Надеюсь, ты меня не замполитом сделал, — усмехнулся лейтенант, — Чай будешь?

— — Не, спасибо. Дел за гланды. Ты что, не рад? Повышение все-таки...

— — Спасибо. Все нормально.

— — Чем люди заняты?

— — Да кто где: кто оружие чистит, кто старшине помогает. В общем, все при деле.

— — Игорь, дай команду, чтобы дежурную машину и подразделение на выезд готовили.

— — Сам давай, я ж теперь твой зам, соответственно, в неформальной обстановке могу теперь послать в задницу. — гыгыкнул Горбылев.

— — Не понял?

— — Да сейчас доем и все организую.

— — А-а-а. Ясно.

— — Далеко собрался? Я так слышал, в дивизию.

— — Ага. Слушай, военторговская шаланда давно приезжала?

— — А тебе зачем? Нехватка замучила?

— — Да собрался тут в госпиталь заскочить, к раненным нашим бойцам зайти, а с пустыми руками сам понимаешь, нехорошо приходить.

— — Володя, сейчас все будет. Это ж святое дело! Сивцов! — крикнул лейтенант в окошко. — Старшину ко мне! Мухой!

— — Есть! — откликнулся боец и, перейдя на бег скрылся за углом дома.

Через десять минут возле ворот 'командирского' дома рыкала двигателем БМП-3 с отделением разведчиков под командованием Дашкова — здоровенного рыжего амбала. Я залез на броню и сел на башню — командирское место. Краем глаза заметил, как в глубине десанта исчез какой-то вещмешок. Стукнув два раза по броне прикладом АКСа, дал команду на выдвижение.

Часа через два мы уже были возле импровизированного блок-поста на въезде в село Самчики, которое осталось почти нетронутым войной. Госпиталь располагался в трехэтажном кирпичном здании Сельскохозяйственной исследовательской станции. Возле главного входа ходили два бойца в полной экипировке с автоматами наперевес. Подняв тучу пыли, наша 'коробочка' припарковалась с противоположной стороны дороги. Разведчики без команды по спрыгивали с брони и собрались возле десантного люка БМП. Следом спрыгнул и я. Поправив разгрузку, закинул автомат на плечо.

— — Вот что, мужики, я человек новый, никого из наших раненых не знаю, соответственно и они меня тоже. Давайте так: я пойду 'шлангов' буду вытаскивать, а вы уж сами проведайте своих. И каждому обязательно гостинец дайте. А то мало ли...

— — Да все будет в ажуре, товарищ капитан, — обратился Дашков. — Никто в обиде не будет. Может Вам в помощь для быстрейшего 'оздоравливания' шароебщиков пару человек дать? Мы ж со всей любовью...

— — Ну дай пару человек. В общем, через час все встречаемся у 'коробочки'. Дашков, ты старший, чтобы все тихо тут, как ночью в бане. Местным 'бакланам' морды не бить. Понты не колотить. Девок-медичек не лапать. — под дружный гогот закончил я инструктаж. — Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу! Все! Расходимся.

— — Семенов, Прошкин! С командиром! — дал команду Дашков, пригрозив огромным кулачищем. — Не дай Бог ему придется глотку драть! Я вам глаза на жопу натяну и моргать заставлю.

— — Да ладно, все будет как в лучших домах ЛондОна, Рыжий. — ответил не менее амбалистый Семенов.

Все разошлись, кроме экипажа 'бэхи', который остался охранять наше транспортное средство. По небольшому парку бродили ходячие раненные, которых можно было узнать по наличию бинтов и других медицинских приспособлений, которые помогают заживлять раны и переломы. А также по госпитальным 'синюхам' и халатам, что еще с советских времен у меня вызывали ассоциацию с военными лечебными учреждениями. Помимо пациентов сновал и медперсонал, который тоже выделялся своей обычной рабочей униформой — белыми халатами. Редкими вкраплениями попадались люди в форме — либо выписанные, либо как и мы — приехали проведать своих, либо из роты обеспечения и охраны госпиталя. Впрочем, обращать на это особого внимания не хотелось: впереди довольно-таки неприятная часть визита — 'возвращение заблудших сыновей' в лоно родной разведроты.

Для начала справился у часового возле входа на территорию, где я могу узнать о местонахождении своих подчиненных. Указав на дверь главного входа, солдат стрельнул у меня сигарету и дальше со скучающим видом продолжал нести службу.

В холле прямо возле дверей стоял стол, за которым сидел субтильный усатый мужичонка, лет так пятидесяти, в выгоревшем камуфляже. Поверх которого накинут несвежий халат. Он сидел за пошарпанным, видимо еще советским, столом, на крышке которого лежал толстая амбарная книга. Судя по потрепанности краев обложки и того, что она была раскрыта примерно на второй половине — этот гроссбух путешествует за госпиталем очень и очень долго.

— Ты к кому, сынок? — спросил усач, приняв меня за солдата, так как на горке не было знаков различия.

— Подскажите, в какой палате лежит старший лейтенант Мохеров? — ответил я, не обратив внимания на нарушение субординации.

— Это 'Свиристелка' что ли? — усмехнулся он в усы, — Документы давай, я тебя запишу.

— Да, конечно. — вытащил из-за пазухи удостоверение личности и протянул ему.

— Ой, извините, товарищ капитан, звания не разглядел. В пятой. Сейчас идете на право, третья дверь слева.

— Нормально, отец, звездочки на горке не носят. А чего 'Свиристелкой' Мохерова называешь?

— Дык хлопец он, скажу вам, не серьезный, трепло и балабон. Ни одной юбки не пропускает, при этом хвалится своими подвигами. Разведчик херов!

— Ну, понятно. — ухмыльнулся я, положив обратно свою 'ксиву', поправил на плече ремень АКСа и направился в указанную палату.

В коридоре лежали на матрацах раненные, которые только поступили, по всей видимости. Так как еще были в форме и в наспех наложенных бинтовых повязках. Тут стоял знакомый по Бурденко и другим госпиталям, в которых мне довелось побывать, смесь запахов крови, нечистого тела, хлорки, лекарств. Запах страдания и мучений, запах страха и смерти. Бр-р-р! Главное не думать об этом и не вспоминать...

февраль 2017 год. 970-й клинический военный госпиталь МО РФ. г. Ростов-на-Дону.

— Ну что, лейтенант?! Как самочувствие? — спросил мой лечащий врач полковник медицинской службы Семенов, здоровенный мужик медведеобразной фактуры, при этом очень доброжелательный и весьма позитивный во всех проявлениях человек. На вид ему было не более сорока пяти лет, а уж сколько ему исполнилось в действительности — не знаю, в удостоверение личности не глядел.

— В норме, товарищ полковник. Как всегда — лопатой не добьешь! — попытался пошутить я, но при этом на душе было очень неспокойно и причина для душевных терзаний было только одна: буду ли я ходить.

— Это хорошо, что шутишь. Положительный настрой — это половина пути к полному выздоровлению. Хочу тебя поздравить: сегодня с тебя снимаем гипс на позвоночнике.

— Мне радоваться?

— Обязательно. Ведь руки и ноги ты свои чувствуешь?

— Конечно. Ведь чешутся иногда. И раны уже не так болят.

— После снятия гипса Свешникова ко мне. — обратился Семенов к Ларочке, постовой медсестре, которая вела мою палату.

Прошло два часа... Слезы на глазах, искусанные в кровь губы, стиснутые зубы. Как же больно-то! Сука-а-а-а!

— Слушай, тебя случайно не доктором Менгеле зовут? — спросил я сквозь стиснутые зубы у массажиста, который в очередной раз массировал и разминал мышцы на моих конечностях. Так как из-за почти полугодовой лежки на больничной койке они атрофировались. Казалось, будто тот пытался сделать из моего бренного тела кусок теста и как заправский пекарь, которому не хватало только скалки, мял и сжимал мышцы рук и ног.

— Нет. — ухмыльнувшись ответил мой 'мучитель'. — Лежи себе и сопи в две дырки. Я тебя научу Родину любить. Через месяцок, глядишь, бегать уже будешь.

Сегодня я смог поднять руку... Поднять руку и почесать нос. Как же это все-таки классно!!! Больно было немного, но это ерунда. Главное, что прогресс есть.

Спустя месяц, я уже смог самостоятельно умываться, чистить зубы. Наконец-то я не чувствовал себя куском мяса. Вы себе просто представить не можете, насколько важно иметь возможность делать на первый взгляд самые обыденные вещи. Например, побриться или самостоятельно покушать. Ведь недаром говорят, мол чтобы сделать человеку хорошо, необходимо сначала сделать плохо, а потом вернуть обратно. Также и у меня получилось. Потихоньку возвращаюсь к нормальной жизни...

Еще один месяц пролетел. Теперь, когда вместо лежания и тупого изучения качества побелки потолка, самокопания и сна, дни летят как птицы. Уже делаю первые шаги по палате. Семенов уже даже ругать начал за то, что я слишком себя мучаю тренировками по вроде бы простому делу — ходьбе.

Первая неделя была посвящена тому, что я тренировался на своего рода брусьях, которые мне поставили в палату. Держась за них руками, я снова учился чувствовать и передвигать ногами. Тяжко однако... Но ничего, преодолеем. Слишком уж много мне пендосы задолжали.

Пролетела еще неделя. А я теперь уже могу самостоятельно ходить в туалет. На костылях правда, но это временно. Представьте себе, какой же это кайф сидеть на унитазе и гадить! Не в утку под себя, а с газеткой в руках...

Мужики с палаты что-то мутят... Ах ну да! Сегодня же Восьмое марта! Надо девчонок наших поздравить. Скинулись деньгами и отправили Прошку (лейтенанта-танкиста Проханова), как самого ходячего в самоход за конфетами и цветами. Не мог не поучаствовать. Даже достался поцелуй в щечку от Ларочки...

В нашем отделении уже все привыкли к моей ходячей по коридору на костылях фигуре. Бывало, что до часу ночи бродил туда-сюда — разрабатывал ноги. Результатом были: стертые подмышки, гудящие и болящие ноги, и выговор от Семенова. На последнее я обычно клал с прибором — очень уж хотелось вернуться к нормальной жизни. И наконец настал день. Когда я уже смог ходить с одним костылем, а чуть позже — с тросточкой.

Эх дни... Как же вы быстро начали пролетать, но уже не мимо меня, а с пользой... В открытое окно пахло весной и сиренью. Май есть май. Очень не хотелось в такой погожий день сидеть в палате. Налегая на трость, я ковылял по лестнице к выходу на улицу. Первый раз за последние месяцы, казавшиеся годами, самостоятельно выхожу на улицу... Толкнул тяжелую дубовую дверь — не поддалась. Неужели закрыта?! Здесь что-то не так! Неужто не получится выйти во двор?! А хер вам! Зажал палку подмышкой, уперся двумя руками — пошла-а-а, родимая!

Немного ослепило солнце после некоторого сумрака в вестибюле госпиталя. Левая ладонь инстинктивно прикрыла глаза стороной к источнику света. Шаг. Еще один. Еще один. Бух! Это закрылась за мной дверь во внутренний двор.

Вдох-выдох, вдох-выдох... Я дышу и теперь этот жизненно важный процесс организма доставляет мне только удовольствие — так как теперь исчезла боль в легких. Нет уже этого чувства, когда каждая попытка насытить свой организм воздухом, отдается сверлящей, пронзающей каждую клеточку твоего тела болью. Когда даже на запахи уже не обращаешь внимания, потому дышишь 'в полдыха'. Это просто блаженство!

Пять ступенек крыльца я преодолел. Еще десять шагов и стою у куста сирени. Даже и не заметил, что все это расстояние прошел с палкой, зажатой подмышкой. Притянул рукой к себе распустившуюся ветку символа мая. Как же она приятно пахнет!

Не знаю, сколько простоял, но потом медленно пошел в глубь небольшой аллеи из липовых деревьев кажется. Вдоль асфальтированной дороги стояли лавочки, на которых сидели пациенты госпиталя, которые могли свободно перемещаться. Кто-то играл в шахматы, кто-то 'козла забивал', кто-то в карты резался. Попадались такие же как я — чудики, которые стояли на одном и том же месте по несколько минут. Иногда мелькали белые халаты медперсонала, которые либо торопились по своим служебным делам, либо сопровождали больных, которые не могли самостоятельно уверенно передвигаться.

Дождевая туча налетела неожиданно, как пендосовский самолет. Сразу многие краски окружающего весеннего великолепия померкли. Пустился проливной дождь, как-будто где-то там, наверху, открыли кран душа. Все сидевшие или бродившие во внутреннем дворе, пытаясь укрыться чем попало от небесной влаги, бросились под защиту лечебного корпуса.

А я так все стоял и стоял. Чувствуя, как промокла насквозь моя пижама, но это все вторичное. Запрокинул голову и с огромным удовольствием, подставил лицо под упругие капли дождя.

Вернув голову в нормальное положение, перенес взгляд на свои ладони. На них скопилось немного воды. Настолько мне было классно! Прижал ладони к лицу и вытер, как-будто бы умываюсь. Хотя оно так и было — Я СМЫВАЛ СВОЮ БОЛЬ. Может быть и не физическую, но душевную смыл точно.

А теперь взор мой был направлен на прислоненную к стволу дерева трости. Она всегда вызывала у меня ассоциации либо с пижонством, либо с дряхлой глубокой старостью. Слава Богу, что ни первое, ни второе еще не посетило вашего покорного слугу.

Из открытого окна второго этажа высунулась Света — одна из сменщиц Ларочки. Гневно хмуря чуть подрисованные бровки, кричала мне, чтобы немедленно возвращался в отделение.