Свиток первый. Общий файл.

Томоэ.

Томоэ послушно поправила ворот платья и распустила волосы, чтобы опять собрать их в пучок на затылке. Пальцы заскользили вдоль прядей, собирая, выравнивая, а затем скручивая в тугой жгут... Непривычно короткие волосы растрепались раньше, чем она их уложила, все пришлось повторять сначала, снова доставая заколку и зажимая ее в губах.

Целая смесь чувств владела ею — облегчение, надежда, стыд, непонятное смущение и неузнаваемая, но ощутимая горечь... Ей хотелось поднять глаза, и одновременно не поднимать их. Из груди рвались слова, но дыхание замирало, стоило им подобраться к самым устам. Да и что сказать, она не знала, кроме того что, с сидящим напротив человеком ей было хорошо...

Так и просидела напротив опустившего взгляд, молчаливого Ляна, пока в комнату не вошла Матушка Гун и не повела их прочь из комнаты, так ненадолго ставшей убежищем. Повела сначала по нищему цветами темному коридору к крутой скрипучей лестнице, в маленький до тесноты дворик, где остановилась перед одноэтажным грязным строением, из которого несло едой и дымом:

— Вот здесь... — начала Матушка Гун, и Томоэ с изумлением поняла — про это место они вчера говорили. Именно про это!

Девушки.

К полудню в трапезной собралось все женское население "зеленого дома", даже соня Гу-Фэй спустилась в едва запахнутом и наспех перепоясанном спальном халате. Вынужденное безделье последних дней, продолжение которому обещал и указ нового правителя, заразило собрание тягучей расслабленностью.

— Ай! Больно!

Хо-Е невозмутимо протянула гребнем длинные густые волосы подруги, перехватила их на конце и опять прочесала, не обращая внимания на возмущенное шипение.

Звонко запел сань-сянь. Фань, круглое лицо которой сосредоточенно напряглось, а губки собрались в пухлый бутончик, погасила звук. Тут же заставила струну загудеть вновь, поддев ее острым уголком плектра. И опять осталась недовольна.

Мин-Джу улыбнулась подложив ладошку под подбородок. Длинный носик ее от этого очертили две смешливые складочки.

— Высоко. Чуть ниже, — шепотом посоветовала она.

Рядом Фэй-Ли щелкнула веером, зевнув, прикрылась вновь распахнув его. Опять сложила и голосом изобразила правильный звук.

Фань подкрутила колок и тронула плектром струну. Опять отпустила. Запела, и слушая себя заиграла — получилось чисто.

— А-ах... скучно, — мелодично протянула Цянь, сидевшая ближе к дверям во внешний двор.

— Скучно только бездельникам, — Гун вошла в трапезную стремительной и в то же время плавной походкой. Села на пятки в центре пестрой компании певичек. Сяо-Няо, аж сияющая доверенной ей тайной, быстро поставила вазочку с сушеными фруктами у ее колен. — А нам всегда есть чем заняться, — "матушка" усмехнулась кончиками губ и глазами. — Или птички расхотели петь?

Девушки заулыбались. Фань, чуть склонив голову, прижала тремя пальцами лады на длинном грифе — при этом мизинец напряженно выпрямился — и задела пластинкой плектра струны. Сань-сянь зазвенел. Все замерли. Звук истончился до комариного звона. И тогда девушка запела высоким чистым голосом, чуть опережая аккомпанемент:

— Птичке весело поется,

В клетке птичке не сидится,

Кличет милого она,

Не желает быть одна...

Короткий куплет был встречен дружным смехом.

— Птичек много собралось, милых не для всех нашлось, — сымпровизировала Цянь, вызвав новый приступ смеха.

Гун засмеялась одной из первых, открыто, нескромно, не стесняясь своих подопечных.

— Я, кстати, одну из этих счастливых видела, — Цянь стрельнула глазами на "матушку". Встретила веселый взгляд и искусно пародируя уличного рассказчика нараспев заговорила: — На макушке у красавицы прическа пучком, как у феникса, на висках волосы, как туман, вся такая хрупкая и изящная; взглянешь издали — как будто бессмертная... Я правду говорю, не смейтесь, — заулыбалась она. — Матушка наша обладает каменным сердцем, если заставляет такое чудо стирать белье.

— Если ты хочешь, я могу отправить тебя помогать ей, — лукаво заметила Гун.

Певичка протестующе замахала руками, а Гун продолжила, подмигнув:

— С сегодняшнего дня у нас появилась новая служанка Вакаэ, — голос наполнился намеком, — И новый работник, по имени Юэ (фамилию работника называть не полагалось по статусу). — Она опустила взгляд, явно давая понять, что за этими словами скрыто большее.

Фань запела длинную песню про Красного Князя и Принцессу из Страны Лилий.

Микако.

"Чуда" стояла в дверном проеме все время, пока Микако мыла посуду. Стояла, хлопала глазами, и казалось, что от взмахов ее ресниц по кухне пробегал ветерок — такие они у нее были большие. Ресницы, в смысле. Микако аж обзавидовалась. Мыла плошки, счищая золой остатки еды и жир, лелеяла планы жестокой мести. И, наконец...

Ведро с помоями стукнулось дном о земляной пол. Микако уперла кулачки в бедра.

— Ты вместо двери теперь?

— А? — проблеяла "чуда" и опять взмахнула ресницами, отчего, опять обдало ветром.

— Как раз в проеме стоишь и проход загораживаешь, — Микако ухмыльнулась, показав зубки, — "Бойся меня, я сердита".

— Я? — "чуда" моргнула, и спросила робко, едва слышно: — Мешаю?

— Нет, — фыркнула Микако, забавляясь, — Ты на своем месте. Я только никак не соображу в какую сторону тебя открывать.

"Чуда" опять захлопала ресницами, глаза ее стали еще больше и круглее. "Вот бы мне так уметь," — позавидовала служанка. — "Никак не получается прикинуться дурой", — она вздохнула горестно. — "Если дура взаправду, то прикидываться бесполезно", — додумала она.

"Чуда" меж тем беспомощно пошевелила руками. Открыла и закрыла рот. И уставилась на Микако. С явной надеждой. На что вот только?

— Слушай, иди-ка ты сядь куда-нибудь, — вздохнула девушка, подхватила ведро и, подвинув плечом "малахольную", выскользнула во двор.

Поднять крышку помойного бака и вылить ведро много не занимает. Вонью только обдает. Фу-у...

Зато зрелище увиденное на кухне позабавило здорово. "Чуда" додумалась усесться на угольную корзину, и теперь тупо пыталась стряхнуть черную пыль с одежды, временами изумленно разглядывая измазанные руки. Дура. А дедушка Бань, словно не замечая, продолжал стучать ножом по доске, разделывая рыбу.

— Пошли, — Микако ухватила дурочку за рукав.

— Куда? — "чуда" вскинула влажные, готовые излиться слезами, глаза.

— Отмываться. Переодеваться. Стираться... Матушка прибьет за такой вид, — ответила девушка и усмехнулась добродушно: — Ты хэйко прям?

— Кто? Почему в перьях?— удивилась "чуда" и послушно поднялась, потянулась за Микако.

— Грязнуля. Пошли скорее, — засмеялась та. Ведь золушка и есть. — Давай я тебя буду Хэйко звать?

— А... — беспомощно подала голос "чуда".

Дедушка Бань закашлялся смехом.

В смежной с кухней каморке Микако скинула сандалии, босиком заскочила на дощатый настил, покрывавший половину помещения и выдвинув ящик с бельем стала искать платье для вновь нареченной Золушки. Бросила той через плечо:

— Снимай, снимай все. До исподнего.

"Чуда" с неожиданной прытью сняла одежду вплоть до носков черневших безобразными полосами сажи на белом хлопке. И оставшись почти голышом переминалась босыми ногами на куче белья. "Красивая, только грудь маленькая," — ревниво оценила Микако.

— Ты че одежду топчешь? Собери ее аккуратно, сейчас стирать будем... На, держи... Вот халат, — выцветший из синевы до серо-голубого, стиранный-перестиранный, ее собственный, — пояс, еще передник держи... на косынку. Ты чего?

Золушка стояла в халате, и краснея почти до свекольного цвета рассматривал свои открытые голени и босые стопы.

— Так нельзя...

— Ты чего? А-а... — расхохоталась Микако. — Нашла чего стесняться. Ты же не дама какая-нить. Служанке не зазорно. А вздумает кто приставать, ты ему в глаз. Пошли, некогда...

Она почти силком обернула "чуду" поясом и накинула передник. Пальцы сами завязали узел на спине.

— Идем. Ты стирать то умеешь?

— М... — отрицательно мотнула головой Золушка.

— Ну ты... даешь, — вздохнула Микако. День обещал быть совсем не скучным.

Лян.

Лян вышел через калитку позади дома. Осмотрелся.

В пыли играли чумазые дети неопределенного пола. Голоса их звенели в тесноте междустенья. Слева проулок тянулся шагов пятнадцать, до поперечного переулка отходящего от улицы Медников. Справа стена двора смыкаясь с оградой соседнего дома и продолжалась еще шагов на сорок, упираясь в другой поперечный переулок, загороженный лавками. Напротив, щерилась обвалившейся кромкой и рябинами осыпавшейся штукатурки, стена пониже, над которой громоздились крыши одноэтажных построек под битой черепицей. Трущобы.

Он зашагал направо, навстречу худому облезлому старику влекшему за собой двуколку с грудой каким-то барахлом. Пришлось прижаться спиной к стене, пропуская тележку мимо себя. От старика и груды остро пахло мочой и старостью.

Забитый импровизированными лавками и торгующими с земли горожанами проулок он прошел под молчаливыми любопытными взглядами и опять оказался в тишине. Слева потянулись деревянные и саманные стены грязных домов, а справа такая же как и прежде высокая стена.

Шесть десятков шагов и опять проулок. Здесь он повернул налево и быстро зашагал по пути, которым пришел сюда недавно, за широкой спиной достопочтенного господина Тана.

Стены, стены, стены. Обшарпанные, расчерченные косой клеткой деревянной арматуры, выглянувшей из-под осыпавшейся глины. Калитки и открытые дворики с любопытными взглядами их обитателей.

Он скоро понял, что запутался. Потерялся в этом пересечении узких, похожих на щели улочек, стиснутых одинаково серыми домами... Благо ориентировку не потерял. И потому быстро вышел на Главную. В шум и толкотню, в оглушающие крики продавцов, торгующих с лотков. Один из них тут же пристал к Ляну:

— Купите, господин!..

Лян втиснулся между прохожими, убегая от булок по два фэня за каждую, чтобы тут же увильнуть от другого охотника за покупателями.

Выйти из квартала не составило труда. Стражники на воротах препиралась с кем-то, чуть не до драки. А за ними поперечная улица раскрывалась широкой людской рекой, по середине которой медленно двигались пятеро сверкающих броней верховых гвардейца. В суете городской толпы они походили на группу прекрасных, украшенных красными и белыми, траурными, лентами, кораблей. Лян прикусил губу, заметив вторую пятерку вдали — гвардейцев на улице было, как минимум, вдвое больше обычного.

А город шумел. Не меньше чем до переворота. Так же торговали, так же глазели с балконов чайных заведений, так же выясняли отношения . У стен кварталов, под неровной линией крыш народу было больше. И смердело сильнее. От грязных тел, от нечистот скопившихся в сточных канавах, от смеси запахов снеди, дыма и парфюмерии. Но здесь и разговоров было больше. Стоило только задержаться перед доской витрины или торговым столом и в уши само лезло навязчивым шепотом или азартным говорком:

— ... А у всех надписи на груди то...

— ... Ты что, я сама слышала...

— ... Всех убили, всех...

— ... Жена изменщица...

— ... А лица то белые, как у мертвых...

— ... Долю требуют...

— ... Южный Князь...

Лян насторожился, пытаясь ухватить хвост фразы. Но услышанное разочаровало: говорили, что покушение устроил Южный Князь и теперь собирается вступить в Столицу с армией, чтобы сесть на Драконий Трон. Кухарки судачили о государственных делах. Глупее не придумать.

В другом месте говорили про мятеж в провинциях. О Желтом Небе. И это было серьезнее — название было знакомым. По цензорским отчетам.

Он свернул на Третий Западный проспект и пошел на юг, к Реке, прислушиваясь, присматриваясь, размышляя на ходу. И чуть не оказался снесен толпой разбегающихся от плетей конной стражи горожан. Пришлось продавливаться навстречу потоку, работая плечами и локтями.

— А ну!.. А ну!.. — кричал впереди гвардеец, со свистом обрушивая кавалерийскую плеть на головы толкущихся. Конь под ним приседал, задирал голову и скалил крепкие зубы. Кто-то вскрикивал от боли.

— Куда прешь? Ты! — набежал на Ляна крепкий, воняющий чесноком и потом, цзянху. Не задумываясь он ткнул грубияна кулаком поддых и оттеснил его плечом.

— Совсем народ озлился, — донеслось сзади сетующее и тут же потерялось в других словах и звуках.

"Озлился... верно", — согласился он про себя и вернулся к своим мыслям: — "Как же нам из города выбраться? По воде или через ворота?"

Микако.

— Ты же руки так сотрешь. — Микако стряхнула кисти брызнув прямо в лицо Золушки. Та проморгалась, утерлась склонившись к плечу, туда где горбился валиком складки подвернутый рукав, и уставилась на нее. — Смотри, как я делаю. Вот. Пальцы не подгибай, они тогда о ткань не стираются.

— Я кажется уже, — тихо произнесла "чуда" первую длинную фразу и показала покрасневшие припухшие пальцы.

— ?! Так чего ты молчала? — Микако удивилась спокойствию, с которым это было сказано. Подхватила руку девушки, дрогнувшую от прикосновения. — Волдыри будут...

Ей стало стыдно на миг. Стыдно за собственную недогадливость — могла ведь и раньше додуматься, что эта неумеха вмиг мозоли натрет. Хотя та сама виновата. Да и как учиться, если не стирать в кровь руки.

— Иди полоскай. От мыла кожа потом сохнет сильно. Иди давай. Ну! — прикрикнула она, заметив в дверях дома подсматривающую за ними певичку Цянь. Поклонилась, не вставая с пяток. — Доброе утро, госпожа!

И заслужила ответный кивок.

— Ох. Ты же не отожмешь, небось. У-у, что с тобой делать то, дурехой такой?

Но Золушка, вдруг прижала руки к груди и заговорила просительно, торопливо:

— Не надо... Я ... я просто не умею... Я научусь.

Микако, опешив от такого многословия, аж рот разинула. Потом хмыкнула весело.

— Хай! Тогда давай мы вместе сполоснем и отожмем, а пока я стирать следующее буду, ты отжатое развесишь. Сможешь?

— Ага, — радостно кивнула "чуда". И девочки заулыбались друг другу.

Лян.

Заставу на воротах ведущих к пристаням загородила толпа носильщиков и торговцев. Перед самой заставой толкались спорщики за очередность пропуска, с краю же люди все больше сидели, кто на пустых опрокинутых тележках, кто прямо на земле. И говорили, судачили, сплетничали, жаловались...

— А на Большом Причале, небось, все чин-чином...

— Знамо, не как здесь, — отвечал со смехом коренастый торговец рыбой, — там очередь меньше, обхождения больше, досмотр дольше да мзда выше...

— Вот что деется? Второй день как...

— Ха, и ночью тож. Все лодки на берег, суда наоборот подальше от берега, и патрули по причалам...

— Говорят даже поймали кого-то...

Лян сжал челюсти.

Он почти дошел до ворот и остановился разглядывая пришпиленный к доске объявлений печатный листок: "Правила прохождения через пост".

Список удостоверяющих личность документов. Список разрешений. Условия пропуска крестьян на полевые работы. Списки были длинными.