Поднимается ветер (главы 1-17)

Однако вот уже и вода вскипела, а затем и рис поспел, а гостья все спала. Дивясь такому, Гоэмон вошел в комнату, дабы поправить покрывало, но к его ужасу, как только он коснулся ложа, голова девушки скатилась с изголовья. В то же мгновение он сорвал покрывало, но на ложе, залитом кровью, больше ничего не было. С криками о помощи, Гоэмон бросился вон из дому.

— Тьфу, экая гадость! — вздрогнул Бандзан. — А как все хорошо начиналось! И что, в чем дело-то оказалось?

— Жуткую голову освидетельствовали, — продолжил Ямага. — оказалась она принадлежит преступнице, которую накануне казнили у того самого моста. Это была гейша, совершившая тяжкое преступление, и ее должны были обезглавить еще ранней весной, но девушка умоляла сохранить ей жизнь пока не распуститься сакура. Красота ее пленила представителей властей, и они вняли ее мольбам.

Когда приехали чиновники, Гоэмона привели к ним дабы подробно допросить о происшедшем. Да только он хотел рассказать им о происшедшем, как вдруг изменился в лице и с воплями "Смотрите, смотрите! Падают лепестки!" выбежал наружу. Его поймали, вернули обратно, но пока не отцвела сакура ничего более от него добиться нельзя было.

Лишь позже рассказал он о том, что приключилось с ним в ту ночь. Явление это признали удивительным и не подлежащим сомнению, а над могилой казненной гейши буддийские священники прочитали множество сутр для успокоения ее духа. Больше никто не видел этого привидения.

— А с самураем что случилось?

— С той поры каждый год, когда наступает пора цветения сакуры, Гоэмон, одержимый недугом, становится беспокойным. Он мечется по комнате, повторяя одно и то же: "Лепестки, лепестки! Падают лепестки!".

— Вот как его привидение-то околдовало, — пробормотал Бандзан. — Да и ты хорош байки рассказывать.

— Какая ж это байка! — обиделся Ямага. — Вы в те края приезжайте когда сакура цветет, да спросите, где живет одержимый Гоэмон. Там его каждая собака знает. Посидите так ночью у его дома, да послушайте. Узнаете, байка это или нет. А я туда больше не ходок. И так всю охоту любоваться сакурой отбили.

— Но сочинить-то что-нибудь можешь?

— Могу. Да и вы можете. Только зачем это, когда можно просто сидеть и смотреть на цветы?

Бандзан подозрительно покосился на собеседника — не подшучивает ли он.

— Ты что, правда так думаешь?

Ямага кивнул.

— Неважно, господин Кумадзава, напишете ли вы строчки, достойные включения в императорские поэтические антологии или нет. Сакура цветет каждый год, и каждый год радует сердце того, кто на нее смотрит. Ни вы, ни я, ни какой-нибудь крестьянин не могут выразить свое восхищение в красивых словах, но разве цветы от этого станут для нас менее совершенны?

Бандзан почесал в затылке.

— Странный ты какой-то, Ямага. Это по типу того, что ты хочешь изучить путь воина, не став самураем?

— Вы знаете, я тут подумал, и решил, что ошибся. Нельзя изучить путь воина, не став им. Нельзя стать воином, не изучив боевые искусства. Глупо писать о стратегии, не побывав ни в одном бою, и о долге, не служив. А воин, не знающий своего дела, подобен кошке, не умеющей ловить крыс.

Ямага бухнулся перед Бандзаном на колени.

— Учитель Кумадзава, не возьмете ли вы меня в ученики?

— Э-э... Чего? — опешил Бандзан. — Да вы сговорились все, что ли?

— Пожалуйста, господин Кумадзава!

— Да ладно, ладно, Ямага, возьму. Только какой из меня учитель? Ты цитируешь наизусть все известные ученые труды о пути воина, у тебя полная сумка свитков со стратегиями известных полководцев... Чему я могу научить тебя?

— Может быть, для начала, немного владеть мечом?

Бандзан задумался.

— Ну, это можно. Ты вообще никогда его в руках не держал?

— Почему же, держал. Упомянутый мною Гоэмон, до того как повредился умом, преподал мне несколько уроков. А как то раз мне даже удалось отбиться палкой от разбойников на дороге.

— Ага, — сказал Бандзан. — Уже неплохо.

Осмотревшись по сторонам, он приценился к растущем в углу сада высокому бамбуку. Сопровождаемый восхищенным взглядом Ямаги, он взлетел на крышу, срезал мечом верхушку одного, особо длинного, ствола, а затем разрубил его пополам. Затем насечками он обозначил место, где у настоящего меча была бы цуба.

— Лови, теперь это будет твоим мечом, — бросил он одну половинку Ямаге.

Вторую же Бандзан взял себе, оставив настоящий меч на циновке.

— Я практикую школу, известную в Ямато как "два меча как один", — сообщил Бандзан, прохаживаясь перед террасой. — Ее разработал и внедрил великий фехтовальщик Миямото Мусаси. Ты наверняка знаешь, что сам Миямото считает боевое искусство стратегией, так что постарайся стать хорошим полководцем для своего меча. К сожалению, сам я не знаю Учителя, так как учился у одного из его учеников, состоящего на службе при дворе моего отца.

Бандзан взмахнул бамбуковым мечом.

— Но, поскольку у тебя нет достаточного опыта общения с оружием, пока я научу тебя, как обращаться с одним мечом. Спускайся сюда и повторяй все движения за мной... Что такое?

Даже в полутемном двое было хорошо заметно, как горят красным уши Ямаги.

— Простите, господин Кумадзава, — пробормотал он, давясь от смеха. — А что, все учителя так надувают щеки перед своими учениками?

Бандзан смутился. Ему-то казалось, что вид у него вполне серьезный и осмысленный.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Рассказывать тебе про путь меча особого смысла нет, ты еще начнешь меня поправлять. А то и сам еще учить будешь. Будем считать, что с духовной подготовкой у тебя все в порядке и перейдем к практике. Давай начнем со стойки и правильного захвата...

Бандзан встал в позицию сэйган-но камаэ. Левую ногу он выставил вперед, меч поднял так, что в бою он смотрел острием в лицо противника.

— Сэйген, — пояснил он Ямаге, — самая удобная позиция и для тех, кто только вступил на путь меча, и для тех, кто идет по нему давно. Опусти слегка плечи и локти, спину держи прямо. Из этой стойки ты легко можешь выполнить любой удар или уйти от атаки.

Ямага спрыгнул с веранды на землю и повторил движения Бандзана.

— Неплохо, — похвалил тот мальчишку. — Взгляд не фиксируй, детали только отвлекают от боя. Смотри вдаль.

Бандзан подошел к Ямаге.

— А вот держать меч тебя твой дружок учил так себе. Правую руку к цубе не прижимай, с настоящим мечом кожу на пальцах обдерешь. Кисти чуть расслабь, ты не нерадивую жену лупить собрался, пусть меч немного опустится. И пальцы указательные не распрямляй. Не смертельно, конечно, но ведь засмеют...

Бандзан вновь поднял свою палку.

— Левую руку держи чуть дальше, у меча касира в основание ладони должна упираться. Вот так, молодец. Каждый раз, как в руки оружие брать будешь — не забывай этого, а иначе никогда хорошо фехтовать не научишься. Теперь давай, попробуй несколько раз правильно взять.

На десятый или одиннадцатый раз у Ямаги стало получаться.

— Ну теперь давай попробуй меня ударить, — Бандзан встал в стойку напротив ученика. — И не стесняйся.

Завопив, Ямага замахнулся мечом над головой и бросился на Бандзана, но тот просто отошел в сторону, предоставив оступившемуся ученику пропахать носом землю.

— Дурак, — самурая протянул Ямаге руку, помогая подняться. — Ты куда так рвешься? Те бандиты, что ты разогнал, они твоего рева испугались или пьяные были?

Ямага шмыгнул носом.

— Никогда так больше не делай. И еще смотри сюда — твои руки как приклеены к рукояти, а это неправильно. Правая рука у тебя должна свободно двигаться, как шарнир, ты ей словно цель указываешь. А вот левой рукой ты рубишь. То, что попытался ударить вертикально — верно, так лучше всего отрабатывать правильные движения рук. На меня больше не бросайся, просто бей перед собой. И острие у тебя не должно опускаться ниже уровня рук. Пробуй.

Примерно с час Бандзан гонял Ямагу, заставляя правильно держать меч и наносить удары по воздуху. Под конец занятия с мальчишки градом катился пот.

— Ну все, пока хватит, — сказал Бандзан, подбирая свою палку. — Сейчас можешь опять на меня нападать, я буду только отбивать твои удары. И, пожалуйста, не ори больше на весь двор.

Ямага поднял импровизированный меч и неожиданно резко опустил его на палку Бандзана. Мгновение спустя по саду разносился глухой стук бамбука — Ямага атаковал неумело, но яростно. Бандзан подивился невесть откуда открывшемуся второму дыханию ученика, и удары отбивал несильно, стараясь не выбить из его рук палку и не вывихнуть ему кисти. Но под конец Ямага осмелел, разошелся и потерял контроль за собой, вновь попытавшись насесть на Бандзана. Тот отшагнул назад и крученым движением выбил оружие из рук мальчишки, который, естественно, тут же потерял равновесие и растянулся на земле.

— А мальчишка не так уж и плох для того, кто второй раз жизни в руках меч держит, — раздался голос из-под навеса.

Бандзан помог Ямаге, потирающему переносицу, подняться с земли и оглянулся.

На террасе стоял Явата, одетый в простую, но чистую одежду, причесанный и отмытый. Однако стричься он не стал. Глаза мё-о все еще горели, но не было в них больше той пьяной горечи, что при первой встрече. Меч в ножнах, обернутый в чистую тряпку, и тощая котомка лежали у него под ногами.

— Добрый вечер, господин Явата, — приветствовал его Бандзан. — Как добрались?

— Спасибо, хорошо, — Явата улыбнулся. — Только стражники у сёгуна какие-то нервные. Ворота-то уже закрыты были, вот я и перескочил через стену, чтобы весь замок не будить. А они давай орать — они, они! Так и бегали за мной по всему дворцу, пока самого Токугаву и учителя Якуси не разбудили, бестолочи.

Увлекшись поединком, Бандзан и Ямага ничего такого, естественно, не заметили.

— Ну... Неудивительно. Стены замка окружает магическая завеса, которая даже ворон не пропускает, а ты... вы...ты, Явата проскочил ее, как будто ее там и нет.

— Да? — Мё-о похоже был всерьез озадачен. — Надо будет посоветовать Токугаве поменять дворцовых волшебников. Если там и была завеса, то я ее не заметил.

— Учитель Кумадзава, учитель Кумадзава! — Ямага вцепился в рукав кимоно Бандзана и теребил его. — Вы знаете кто это?

— Явата, — буркунл Бандзан. — Меня с ним Дзигоку свел.

— А вы знаете кто он? — страшным шепотом спросил Ямага, не отводя взора от огромной фигуры Яваты.

— Хватит корчить страшные рожи, Ямага. Знаю я кто он...

— А ну погоди, друг, — Явата спустился в сад и навис над втянувшем голову в плечи Ямагой, внимательно его разглядывая — И кто же я по-твоему такой?

— Вы... вы... — голос у мальчишки вдруг пропал. — Вы мё-о, великий воин.

— А откуда ты это знаешь?

— Вижу, — пискнул Ямага и нырнул за спину Бандзана.

— Непростые у тебя друзья, Бандзан, — пробормотал Явата. — Ох, непростые.

— Ты хочешь сказать, что из этого балбеса выйдет-таки толк? — осведомился Бандзан.

— Выйдет, если ты направишь его на верный путь.

— Он сам кого хочешь на верный путь направит, — буркнул Бандзан, выталкивая из-за себя Ямагу. — Вот еще только научиться как следует мечом махать, и нас с тобой еще учить будет как жить. Чего сопишь, как енот? Выйди, покажи себя господину Явате, авось не съест.

Ямага поднял взгляд на Явату, и тут же упал перед ним на колени.

— Приветствую вас, господин Явата...

— Не возьмете ли меня к себе в ученики! — пропищал Бандзан тонким голосом, передразнивая Ямагу. — Это мы уже сегодня слышали.

— Вообще-то нет, — неожиданно злым голосом ответил Ямага. — Я не отношусь к числу людей, что бегают от одного господина к другому, забывая о клятвах, данных минуту назад.

— Да ладно тебе, Ямага, — Бандзан растерялся. — Я же пошутил. И клятв я никаких у тебя не брал. Да и вообще, подумай сам — кто тебе лучший учитель — великий воин или я, простой стражник? Так ведь, Явата?

Но Явата лишь покачал головой.

— Я бы на твоем месте на разбрасывался способными учениками, Бандзан. Даже если в чем-то ты уступаешь мне, так и я уступаю кому-то еще. Достичь совершенства невозможно. А потому между нами нет разницы, и Ямага это понимает.

Ну вот, подумал Бандзан, вечер удался. Хорош из него наставник, если и ученик и тот, кто напрашивался быть слугой, учат его уму-разуму.

— Все, я все понял, — вздохнул Бандзан. — На сегодня урок закончен, иди спать Ямага. Не буду я тебя больше никому пытаться сплавить.

Он воткнул учебные мечи обратно в гущу бамбука. К утру они уже пустят корни, а через пару дней попрут вверх как ни в чем не бывало. Бандзану даже показалось, что земля в том месте, где он воткнул бамбуковые палки забурлила, взбудораженная отрастающими корнями.

— Бандзан, расскажи мне, что за последнее время случилось в мире?

Бандзану показалось, что Явата опять подкрался к нему незаметно, но когда он обернулся мё-о и Ямага все еще стояли около террасы.

— Не знаю, Явата. Наверно ничего. Много лет мир жил как обычно... И сейчас живет. Ты ведь видел улицы Киото? На них только завтра узнают, что война уже началась.

Явата покачал головой.

— Люди чувствуют, что что-то не так.

— Чувствовать — это не знать.

— И не только люди, — встрял в разговор Ямага. — Я обошел каждый второй киотский храм. Во всех из них монахи крайне озадачены. Смотрите.

Он запустил руку в сумку и вытащил горсть смятых клочков бумаги с гаданиями-омикудзи, которые желающие узнать будущее за пару монет могут получить в каждом храме.

— Везде, где я побывал, я взял по одной. И везде одно и тоже. Это ками посылают нам знак.

Всем известно, что монахи никогда не пишут на омикудзи плохих предсказаний, чтобы не отпугнуть посетителей от храма. Сам ритуал из предсказания будущего давно превратился в предсказание хорошего будущего, но на каждой принесенной Ямагой бумажной полоске было начертано только одно — нет удачи.

— Глупости, — неуверенно пробормотал Бандзан. — Какой-нибудь монах по пьяни начудил.

— Во всех храмах сразу?

— Плохой знак, — согласился Явата. — Понимаю озабоченность Дзигоку. Но разве это в первый раз?

— Если бы только это, — Бандзан вздохнул, поняв что деваться некуда, и принялся пересказывать Явате сон Якуси, события в Эдо и Нагое, а также разговор во дворце.

— Ты когда-нибудь про такое слышал? — спросил Бандзан, завершив рассказ.

Явата потрясенно покачал головой.

— Я много лет бился и с демонами, и с людьми... Но ни разу не слышал, чтобы верховные ками снизошли в наш мир со времен воцарения Дзимму. И ни разу наступление демонов не было столь сокрушительно в мирное между людьми время. Боюсь в Ямато пришли такие перемены, каких не было с начала мира.

Налетевший вихрь взметнул вверх гриву Яваты. Повинуясь ему, барабанным боем отозвались стволы бамбука, а деревья зашлись невнятным шепотом. Воздух наполнился оборванными лепестками и листьями, вперемешку с принесенным из-за забора уличным мусором. Ветер забрался за ворот Бандзану, отчего волосы на шее встали дыбом — воздух стал холоден, как посреди зимы. На мгновение ему даже показалось, что в вихре кружатся не только лепестки и листья, а еще и сотни мерцающих огоньков-хитодама. Но вихрь распался, не оставив после себя никаких могильных огоньков. Видно почудилось. Однако Бандзан поежился — не столько от холода, сколько от того, что могли означать эти проклятые огни.