Кукла Советника

Тим расхохотался.

— Мне нравится, как вовремя ты б этом вспоминаешь!

Я показала ему язык, скривив рожицу.

— Боишься? — тихо спросил брат.

— Нет, — пожала плечами. — Уже отбоялась.

Целый месяц тряслась.

Первой, в домашнем халате, вплыла Галия.

— Доброе утро, — бросила она, остановившись у стола.

Граф приветственно кивнул. Он вообще был не любитель политесов.

— Ваше Сиятельство, госпожа, — поклонились мы с Тимаром.

Йарра отодвинул стул для Галии, Тим — мне.

— Приступим, — махнул рукой граф, отпуская слуг.

Хмыкнув, Галия повертела веточку цветущей сакуры, положила ее рядом с тарелкой, довольно отметив, что у меня цветка нет. Аккуратно переместила яйцо-бенедикт с общего блюда на свою тарелку, добавила ложку горошка и четвертинку помидора.

Что, это все?!

Вот мымра!

Представив, какой обжорой я буду смотреться на ее фоне, я заставила себя ограничиться таким же скромным набором — яйцо с ветчиной на кусочке поджаренного хлеба, сыр. При виде копченого мяса в тарелке Тимара живот недовольно заурчал. Хорошо хоть, негромко. Я медленно жевала, растягивая удовольствие, косилась в окно на кружащих в высоте орлов, воевала с чайной ложкой — аккуратно кушать яйца-пашот было сущим мучением.

— Тебе удалось что-нибудь узнать об угольных шахтах, которые строят для короны? — спросил граф Тима.

Я навострила уши — буквально пару дней назад я закончила читать один из романов, где главным героем, влюбившимся в дочь баронета, был как раз шахтер.

Брат отложил вилку.

— Я думаю, что Советник ворует. С тех пор, как началась стройка, было четыре обвала.

— Не пять? — поднял бровь Йарра.

— Четыре, — твердо сказал Тим. — По моим прикидкам погибло около пятидесяти человек, вы же знаете, что у меня нет доступа на территорию, поэтому точных цифр я назвать не могу. Но сами обвалы говорят о том, что древесина для опор используется гнилая.

— Дойер докладывал Совету о четырех обвалах и пожаре. И бурой рже, которая разъедает сталь, — отхлебнул вина граф.

— Ваше Сиятельство, ржа? Зимой? Так близко к поверхности? — промокнула губы Галия.

— Какая там ржа, — досадливо поморщился граф. — Я не понимаю, к чему столько возни вокруг угля. И почему шахту просто не закрыли, начав бурить в другом месте. Огневик дешев, дерево для подпор дешево, сталь...

— Может, он пускает сталь на оружие? — предложил Тимар.

— Хм, — задумался Йарра. — Может. Очень даже может быть.

— А если он продает амулеты, которые должны защищать ото ржи? — хищно прищурилась Галия.

— Наглости не хватит, — не слишком уверенно ответил граф.

— Хватит, Ваше Сиятельство, — подтвердил Тимар. Я увидела, как сжались его кулаки под столом.

Я во все глаза смотрела на взрослых. Йарра задумчиво прикидывал объемы нахрапистости конкурента. Амулеты дороги, хрупки, но — зимой? Почему не летом, когда ржа просыпается? Оружие? Гораздо больше похоже на правду, но... Сколько стали можно увести таким образом? Треть тонны? Половину? Подставляться из-за воза болтов? Но обвалы никак не вписываются в картину... Зачем он всеми силами пытается показать, что шахту проще закрыть, чем разрабатывать?

Тимар напряженно следил за работой мысли графа. Дойера, по вине которого пропал его отец, Тим ненавидел, и был готов вывернуться наизнанку, чтобы его уничтожить.

Галия с улыбкой пила чиар. Она была уверенна в своей правоте. Когда же ее идея подтвердится...

А я исходила слюной при виде мяса и уговаривала живот потерпеть. Вот, сейчас они договорят, и уж тогда-то, тогда!..

— Почему он пытается представить шахту нерентабельной? — повторил граф.

— Потому что там не уголь? — пискнула я.

Если бы глазами можно было убивать, вместо меня на стуле бы осталась горстка пепла — так зыркнула Галия.

— Не уголь? — впервые за утро посмотрел на меня граф.

— Я видел, как из шахты вывозили огневик, — покачал головой Тим.

— А что там, по-твоему? — оборвал брата Йарра, задав вопрос на лизарийском.

— Что-то более... Как сказать... — Запнулась я, отвечая на том же языке, — дра..? Драгоценность?

— Драгоценное! — резко поправила меня Галия.— От твоего акцента уши вянут!

— Простите, госпожа...

Девушка скривилась.

— Что, по-твоему, там может быть?

— Не знаю, господин. Я, конечно, могу ошибаться...

— Даже наверняка ошибаешься, — фыркнула Галия, со стуком поставив чашку на блюдце.

— Прекрати, — тихо сказал граф, но от одного-единственного слова, произнесенного ледяным тоном, девушка сникла и подобралась. Только глаза хищно сверкали.

А я почувствовала, как внутри разливается тепло. Он снова меня защитил!

На прощание Галия все-таки устроила мне пакость. Голодная я, едва дождавшись, когда за графом и его любовницей захлопнется дверь, схватила кусок ветчины, сыр, запихнула их за щеку, под насмешливым взглядом всепонимающего Тима пододвинула поближе блюдо с остатками копченой оленины... И предстала перед Йаррой во всей красе — с набитым ртом, перемазанной жиром физиономией и свиными ребрышками в кулаке, когда Галии приспичило вернуться за забытым — специально оставленным! — кольцом.

— Мда-а-а... — протянул Тимар. — По-моему, ты ей не нравишься.

— Ум-гум-ным?

— Что?

— А должна? — прожевала я.

— Нет. Но было бы проще.

Днем я сидела за книгами, попеременно кося глазами в учебник и в окно. Даже пересела на другой подоконник, с видом на юг — куда-то туда ускакал небольшой отряд с Йаррой во главе.

— И за каким лешим он сам поехал? — ворчал Тимар. Не говорил, правда, куда, но я и так понимала — проверять ту самую шахту.

— Это опасно?

Брат, сменивший удобный стол на кресло, передвинутое к южному же окну, кивнул.

— Он собирается влезть на территорию, фактически принадлежащую Доейру. Ни официального извещения о визите, ни распоряжения Совета или князя...

— Но ведь... его не убьют? — тихо спросила я, не отрывая глаз от дороги.

— Типун тебе! — рассердился Тимар, делая отвращающий знак.

Буквы в учебнике никак не хотели складываться в удобоваримые слова и понятные фразы. И легкий мандраж, будто это я собираюсь сунуть голову ехидне в пасть, заставлял дрожать руки. Вернулось, забытое, казалось, ощущение, что меня подхватывает и кружит вихрь, как тот прошлогодний листок, чудом уцелевший и прилипший к стеклу.

— Тим?

— Что?

Брат тоже волновался. Несколько раз начиная документ, он сминал испорченные кляксами листы и швырял скомканную бумагу в камин.

— А почему отряд не прошел через портал?

— Потому что Лес. Он буквально в трех перестрелах от шахт, телепорты невозможно настроить.

— А от нас это далеко?

— Сутки пути, недалеко от границы. Потому граф и заметил нездоровую активность Советника. Принеси атлас.

Спрыгнув, я нашла карты на столе, протянула плотные пергаментные листы, заключенные в тяжелую обложку.

— Смотри, — развернул атлас Тимар. — Мы здесь, — ткнул он в маленький значок замка к востоку от столицы. — А шахты бурят тут. — Палец остановился на изображении трех гор. — Черная глыба, Корона и Свеча.

— Лес же далеко, — наклонилась я, едва не тюкнув Тима лбом.

— Он постоянно наступает, и сдерживать его все труднее. Пять лет назад, когда составляли карты, Леса там и в помине не было. А сейчас — видишь карандашный пунктир? — он почти покрыл Черную Глыбу.

— Ого...

— Ага... Хорошо, что это коронарные земли, у нас и так постоянно людей не хватает, чтобы его вырубать. Я сам видел, как расчищенный и выжженный участок с одним единственным уцелевшим пнем... Дуб был огромный, в пять обхватов почти, без лошадей не вывернуть, — пояснил Тим, — так вот, через несколько часов от дуба пошли ростки во все стороны. А еще дождь, как на грех зарядил. В общем, через неделю поляну пришлось чистить заново.

Я присвистнула. Ничего себе...

— Тим?

— Что?

— А ты не злишься на графа? Из-за ноги?

— Имеешь в виду рану, из-за которой я охромел?

— Ну да...

— Не очень. Будь на месте Йарры кто-то другой, меня бы просто убили.

Он и так всех приговорил, чуть не ляпнула я. Пощадив только нас. Но промолчала. И так все ясно: Тимар — наследник Орейо, формальных, но все же владельцев рудников электрума. А у меня флер...

20

Прошло уже четыре дня, а вестей от Йарры все не было. Глупо, наверное, но я чувствовала себя виноватой. Если бы не мои предположения о сокровищах в шахте, граф бы не сорвался к Брыгу на рога. И все умные мысли — что он бы все равно поехал, проверять версию Галии о продаже амулетов, что это не первая его операция, что он бывал в гораздо худших переделках, что он взрослый мужчина, в конце концов, и если счел мои умозаключения стоящими внимания, то это его и только его решение — все эти умные и правильные слова не помогали.

Учеба не лезла в голову совершенно, вид издерганного Тимара нервировал еще больше, и, захватив перевязь с метательными ножами, я ушла в зверинец. По полосе препятствий, не смотря на валящий хлопьями снег, бегали солдаты, а в зверинце бы сухо. Воняло, конечно, зато никто не смотрел с укоризной. А зверье мне радовалось, подставляя носы и лбы для поглаживаний. Уголек так вообще перевернулась на спину и счастливо пускала слюни, пока я чесала ей брылья. Клыки у горной пантеры уже сейчас были размером с мой мизинец.

От расстройств и переживаний я мазала, и ножи, отличные тренировочные ножи из незакаленной стали и с центром тяжести у рукояти, летели куда угодно, но не в мишень, висящую на пустой клетке рядом с вольером Уголька.

Очередной нож сорвался с руки и усвистел куда-то в сено.

— Да кого лешего! — ругнулась я. Хочешь — не хочешь, надо искать, пока помню, под какой травинкой он лежит, потом не найду. Сено кололось, я чихала и чесалась, во все стороны летела труха. Вот он!

Заворчала пантера.

— Ты чего? — обернулась я.

В проходе стояла Галия.

-Доброго дня, — поднялась я, отряхивая колени.

Бледная, как стена, в темно-синем платье, еще больше подчеркивающем пятна лихорадочного румянца, девушка со злостью смотрела на меня. Волосы, чего никогда раньше не было, растрепаны, под припухшими красными веками темные круги. Галия вертела в руках один из ножей — узких, с толстой рукоятью, как раз для женской руки.

— Если он не вернется, — тихо, но отчетливо сказала Галия, — я тебе этой зубочисткой глаза выколю.

Сначала мне показалось, что нож летит в меня, и я плюхнулась на попу, закрывая руками лицо. Но нет — разрезав воздух, клинок вошел прямо в центр мишени, пробив насквозь древесину в два пальца толщиной. Я долго потом выковыривала его из доски, глотая слезы.

Пантера мяукнула, заворчала, заговорила, просовывая лапу с короткими пальцами сквозь решетку и пытаясь играть.

— Да, сейчас погуляем. Я только лошадь возьму.

Ворона обнюхала меня, недовольно фыркнула. Встряхнула гривой и заржала — от меня пахло зверем, и это нервировало кобылу.

— Да ладно, не съест она тебя, — успокоила я Ворону, скармливая ей кубик сахара.

Кобыла и кошка уже были знакомы друг с другом, но Ворона по прежнему грозно бычилась, замахиваясь подкованным копытом, стоило Угольку подойти чуть ближе, а пантера презрительно отворачивалась — нужна ты мне, мол.

— А брат знает? — спросил старший конюх, когда я выводила оседланную Ворону.

— Знает, конечно, — соврала я. Знал бы, что я в метель гулять собралась, по шее бы надавал.

— Пошла, — сжала я коленями бока лошади. Пантера догнала нас в несколько прыжков, и неспешно затрусила рядом.

Главная дорога была расчищена, но по бокам от нее высились горы снега с меня размером. Циклон, пришедший с Рассветного океана, обосновался у нас надолго, засыпая все вокруг тяжелым мокрым снегом. Рабы, чистившие дорогу, низко кланялись, шарахаясь в сторону при виде кошки. Можно подумать, я кого-то из них пантерой травила.

Мы остановились на холме, разглядывая черную громаду замка, почти скрытого снежной пеленой. Уголек валялась в сугробах, гоняясь за перепуганной полевкой, не во время высунувшей из норки черный носик.

Руки в тонких перчатках озябли, изо рта и носа вырывались клубочки пара. Я запрокинула голову, ловя ртом снежинки. Вкусные, чуть колючие, они холодили мокрые от слез щеки. Кобыла нетерпеливо переступила с ноги на ногу, звякнув удилами, и я вытерла мокрый нос рукавом ватного дублета.

— Давай до реки и обратно, — предложила я Вороне. — Уголек, плюнь гадость!

Поняв мой приказ буквально, пантера мотнула головой, и серый комочек, уже даже не пытавшийся сопротивляться, улетел в сторону.

— Хорошая девочка, — погладила я кошку, подставившую загривок.

Мы неслись сквозь метель, вспарывая заносы. Вот уже и рощица, где летом оставляли лошадей. Уголек, бежавшая впереди, отстала. Пришлось вернуться. Пантера рычала, глядя в пустоту, а потом как-то странно мяукнула и подпрыгнула вверх на несколько локтей, пугая Ворону. Лошадь шарахнулась в сторону, и я едва удержалась в седле.

— Хей, прекратите! — я изо всех сил натянула поводья, усмиряя кобылу, обругала кошку, вертевшуюся под копытами. — Уйди!

Пантера будто пыталась заставить меня вернуться, и через мгновение я поняла, почему. На заметенной снегом поляне тускло замерцало выходное окно портала. Рев и вопли оглушили, в прорубленной в пространстве дыре мелькнули огромные перепончатые крылья, закрывая обзор. Шипение, хэканье замаха, кхопеш, пропоровший кожу крыла, и визг на ультразвуке, от которого заложило уши.

Ворона встала на дыбы, замолотила копытами, истерично заржала и, развернувшись, понеслась прочь. Я даже не помышляла ее остановить, лишь изо всех сил вцепилась в поводья и гриву. Безумная скачка напомнила день, когда мы с Тимаром удирали от умертвий. Но тогда мы хотя бы знали, куда бежать... А сейчас перепуганная Ворона несла меня куда-то в сторону полей, на которых летом колосился овес.

Хорошо хоть, снег стал реже, следы не потеряю.

Кобыла выдохлась. Замедлила шаг, но все еще нервно приплясывала, стоило натянуть поводья. Я гладила ее за ушами, тихо напевая срывающимся голосом колыбельную Тима:

— Легкий ветер присмирел,

Вечер бледный догорел,

С неба звездные огни,

Говорят тебе: 'Усни!'... [стихи Бальмонта]

Ворона остановилась. Тяжело дыша, опустила голову, виновато заржала.

— Ничего... Все хорошо. — я не спрыгнула — свалилась с седла. Ноги дрожали, отказываясь слушаться. Светлые, что же мы видели?! Что ЭТО было?! И где пантера?!

— Уголек! — закричала я во весь голос. — Уголе-е-е-ек!! ...Светлые, куда же меня занесло...

Забралась на пирамиду из валунов, оставшихся после расчистки поля, оглядела окрестности. Пантеры нигде не было — ее черную атласную шкуру я заметила бы издалека.

-Уголе-е-е-ек!

Плотные тяжелые тучи затянули все прорехи в облачном покрове, мелкий снег снова стал сыпать чаще, будто кто-то там, наверху, сеял муку сквозь редкое сито. Я поправила подпругу и вернулась в седло. Ударила пятками кобылу.

— Пошла!

Усталая Ворона попыталась взбрыкнуть, потом, нехотя, затрусила рысью. Я даже подумала подстегнуть ее флером, но не стала — зачем мне абсолютно дурная, влюбленная в меня лошадь?.. Время от времени я звала пантеру, но Уголек так и не появилась. Сбежала.