Кукла Советника

ПРОЛОГ

Райаны. Проклятое княжество, прихвостни Темных, подлые захватчики — как только не называют их лизарийцы, запершись в своих домах и понизив голос почти до шепота. Маленькая горная страна, занимающая на карте территорию втрое меньше детской ладони, испокон веков наводила ужас на Лизарию и близлежащие острова Рассветного океана.

— А посреди этой забытой Светлыми земли стоит черный замок, где правит Проклятый Князь. Он огромен. Он уродлив. Его руки по локоть в крови детей, которых он пожирает десятками, а их костями он украшает свои одежды. И если ты не будешь слушаться, райаны заберут тебя! — Так пугают шаловливых чад матери, а потом делают отвращающие знаки, чтобы не накликать беды.

Но беда приходит. Каждые восемь-десять лет истеричный набат будит спящие города и деревни, земля дрожит от топота закованных в сталь коней, а блики пожаров окрашивают в алый доспехи завоевателей.

— Райаны идут!

Огромной приливной волной они затапливают приграничные территории, порой захлестывая центр страны. Им не нужно золото и серебро — только фураж, зерно и люди. Хотя и от денег они не отказываются, буде градоправитель пытается откупиться. Добычу свозят в замок князя, а уже оттуда тонкие ручейки награбленного растекаются по графствам. Мужчин отправляют в шахты и рудники, на постройку дорог и вырубку окраин Леса, женщины становятся служанками, кухарками и, если не повезет, солдатскими шлюхами.

Моей матери повезло. Ее, зареванную и перепуганную, в подвенечном платье, залитом кровью жениха, сразу забрал себе один из рыцарей — отобрал у солдат, уже разложивших девчонку на праздничном столе. Он даже заботился о ней, поселив в своей комнате над казармами и оплатив магическое клеймо на ее плече, вместо того, чтобы выжечь тавро, а когда она рожала — позвал не грязную повитуху, а гарнизонного лекаря.

Думаю, отец меня любил.

Впервые я увидела его на третьем году жизни — он вернулся из похода. Помню запах металла и кожи, а потом резкий взлет — когда огромный мужчина поднял меня за рубашонку.

— И кто это тут у нас?

А я, вместо того, чтобы зареветь от испуга, уставилась на него сощуренными глазенками, и, извернувшись, стукнула кулачком в нос. Он опешил, потом расхохотался, посадил меня на сгиб руки и унес вниз, показывать солдатам.

Большой мир меня ошеломил. Помню острую резь в глазах от солнечных лучей и ветер, взметнувший волосы, лязгающие клинки и выкрики тренирующихся, маячивший перед носом шнурок амулета на загорелой шее с косым шрамом и горьковатую сладость марципана. Потом, уже совсем освоившись, я сидела на коленях у отца за нижним столом с другими безземельными рыцарями, колотила оловянной ложкой по столу и кокетливо хлопала длинными ресницами, благодаря за подаренные конфеты.

— Мама, мама! Смотри! — трясла я за плечо лежащую ничком на кровати женщину. — Хочешь? — протягивала обмусоленные леденцы.

— Нет. — Глухой голос, дрожащий от сдерживаемых рыданий.

— Но вкусно же! — искренне удивилась я ее отказу. — Ну ма-ам!

— Пошла прочь! — рявкнула мать, рывком поднимаясь с постели. Застонала, схватившись за живот, и снова опустилась на матрас, пряча в подушку лицо с припухшими губами. Воротник платья сдвинулся, открывая багровые, будто укусы упыря, следы.

Я пожала плечами и ушла в свой угол, а ночью проснулась от скрипа кровати и глухих стонов. Высунулась из-за занавески и увидела мать, лежащую раненой птицей, отца с перекошенным лицом.

— Будь ты проклята... Чего тебе не хватает?

— Ненавижу тебя!

— Замолчи! Разбудишь...

— Ненавижу тебя и твое отродье!

— Побойся Светлых, она твоя дочь!

— Твоя!..

Я действительно очень походила на отца. Такой же миндалевидный разрез глаз, тот же острый подбородок, те же скулы и упрямо сжатые губы. От матери мне достались золотистые волосы одуванчиком, тонкая светлая кожа с голубым рисунком вен и хрупкая фигурка, из-за которой я выглядела гораздо младше своих лет.

Дни, когда отец уезжал, я стала проводить на плацу, сидела на перевернутой бочке под навесом и наблюдала за тренирующимися. Иногда брала прутик и подражала солдатам, веселя их своей неуклюжестью. Однажды я попробовала поднять деревянный меч с меня размером и разревелась от злости, когда поняла, что не могу выписывать им такие же изящные вензеля, как десятилетний Тон. Забросала его грязью за насмешки и убежала к конюшне.

Убежала, конечно, громко сказано — там нужно было быть очень осторожной, чтобы не попасться на глаза благородным и не быть растоптанной каким-нибудь жеребцом. Зато, если успешно спрятаться от мужчин в роскошных бархатных одеждах, женщин в пышных платьях, их служанок, не стеснявшихся раздавать щипки и оплеухи, и помочь Слепому Жозе перебрать сено — упаси Светлые, гниль попадется, запорют! — он подсаживал меня на старого смирного пони и разрешал прокатиться пару кругов по леваде. В обеденное, конечно, время, когда благородные сидели за высоким столом и ели неподдающиеся описанию блюда, аромат которых доносился из кухонь.

Во внутренний двор замка я не совалась, раз и навсегда усвоив, что мне там делать нечего. Очень уж громко верещал поротый мальчишка, поспоривший, что заглянет в комнату Куколки — так мы называли княжескую дочь. В комнату-то он заглянул, забравшись по винограднику, и застал девчонку, разгуливающую перед сном в одних панталонах, а потом пролежал всю осень на животе. Шрамы от колодок у него на руках так и не заросли.

Была ли мать против того, что я днями крутилась рядом с солдатами? Нет, конечно. Она меня даже не замечала. Похлебка была в горшке над очагом, раз в неделю меня скребли в тазу, будто желая содрать кожу, чистую одежду я брала из сундука — на этом забота и оканчивалась. Порой я ловила на себе ее ненавидящий пристальный взгляд, и мне становилось жутко.

А однажды я проснулась и увидела мать, стоящую надо мной с подушкой в руках.

— Уже пора вставать, мамочка?

— Спи.

Но уснуть в ту ночь я не смогла.

Отцу я ничего не рассказывала. Придумывала истории о том, как мы с мамой гуляли на ярмарке в его отсутствие, какой чудесный пирог она испекла, какую песню напела. Он улыбался, гладил меня по голове, и требовал отчета за каждую царапину, каждый синяк на коленке.

Я была папиной дочкой, с радостным визгом повисавшей на стремени его коня, когда отряд отца возвращался, и ревевшей белугой каждый раз, когда он уезжал. Вцеплялась в его ногу, и, загибая пальцы, переспрашивала, перемежая вопросы всхлипами.

— А кольчуга цела? А стеганку надел? Почему нет? Ну и что, что жарко! Надевай! А лекарственные порошки взял? И что, что лекарь есть? Я тебе зачем ромашку сушила-а-а?..

Окружающие рыцари и солдаты ухмылялись, лейтенант недовольно хмурился, поглядывая на солнечные часы, а отец улыбался, приглаживал вечно растрепанные косички, целовал в лоб и просил быть хорошей девочкой. Я кивала, а взамен требовала, чтобы он вернулся поскорее.

— Клянусь Светлыми, — кивал отец. — Ну, беги, котенок.

Я забиралась на сторожевую вышку и махала вдогонку до тех пор, пока отряд не скрывался в ущелье.

Размазывая слезы по грязной мордашке, шла домой — играть мне уже не хотелось. Прокрадывалась в нашу каморку, стараясь не потревожить мать, со злой усмешкой глядящую в окно, и тихо сидела за занавеской, делившей комнату напополам. Утром бежала в часовню. Денег на свечи у меня не было, и я, раскрасневшись от собственной смелости, предлагала служке принести цветов или подмести пол в обмен на огарки. Обычно он соглашался, и тогда я расставляла свечи вдоль всего ряда Светлых, прося, чтобы они присмотрели за отцом. И, на всякий случай, согревала Брыга — Темного божка, которого часто поминали солдаты и конюхи.

Светлые улыбались моему подношению, и даже кривая рожица Брыга вроде бы разглаживалась. Потом я вприпрыжку бежала на плац, забиралась на любимую бочку и дирижировала новобранцами, отрабатывавшими построения.

А однажды отец не вернулся.

Я прождала всю осень и начало зимы, проревела весь День Поворота, час за часом мерзла на сторожевой вышке, пока часовой силой не отдирал меня от покрывшихся наледью зубцов и не спускал вниз.

Наступила весна. Потом лето и снова осень. Потом нас выселили из каморки над казармой — серебро, оставленное отцом, закончилось. Чтобы хоть как-то прокормиться, мать продала сначала украшения, когда и эти деньги вышли — одежду. И раньше ненавидевшая отца, сейчас она проклинала его, даже не таясь. Я ютилась на конюшне, где ночевала мать — не знаю.

Хорошо помню сосущий голод, недовольные всхрапы коней, у которых я воровала хлебные корки и морковь, и пронизывающий холод — за год я вытянулась, и тонкое платье едва закрывало колени, а кожаные туфли уже не налезали. Через несколько дней мать вытащила меня из вороха сена, в котором я пряталась, и пинками погнала в сторону внутреннего двора замка.

— Но нам же туда нельзя! — уперлась я босыми пятками в брусчатку.

От подзатыльника зазвенело в ушах.

— Ты думаешь, я на тебя пахать буду? Здоровая кобыла вымахала! Пора самой хлеб добывать! — процедила мать, и только сейчас я заметила у нее отсутствие двух передних зубов.

Нас взяли работать на кухню. Мать — судомойкой, меня — принеси-подай. Я отскребала песком тяжелые медные чаны от пригоревшей еды, носила хворост для очагов, мыла пол, ощипывала кур и чистила овощи. Утром мне давали кусок хлеба и редкий чиар, изредка кружку молока, на ужин я соскребала из разных мисок похлебку, в обед — как повезет. Чаще ничего.

Нас будили задолго до рассвета, и уже к вечерней заре я выбивалась из сил. Падала на груду ветоши у очага и засыпала до следующего утра. Времени для прогулок на плац не оставалось, и солдаты, раньше дружески кивавшие, перестали меня узнавать, прогоняя с дороги. Мать со мной почти не разговаривала, ограничиваясь сухими приказами.

Так я и росла — голодной, грязной, забитой. Как затоптанный репейник, пробивающийся между брусчаткой внутреннего двора замка.

До того самого дня...

1

Куколка развлекалась.

Звонко хохоча и потряхивая смоляными кудряшками, она бросала с балкона свертки с сахарными леденцами, фруктами и мелкими монетами. Дворовая детвора подпрыгивала, пытаясь ухватить мешочек из серой холстины, дралась за каждую конфету, за каждый медяк.

Я завистливо вздохнула и поудобнее перехватила вязанку дров, размышляя, сунуться ли в толчею или подождать, вдруг какой подарок шлепнется неподалеку. Шмыгнула сопливым носом, переступила с ноги на ногу — камень холодный, но до деревянных мостков мешочек точно не долетит.

Конфет хотелось ужасно.

Да и мать наверняка надает мне плюх уже за то, что я задержалась, так пусть хоть не зря. Воровато оглянувшись, не видно ли меня с кухни, аккуратно составила дрова у стены — так, чтобы было удобно сразу схватить их. Поймать мешочек, запихнуть его за пазуху, схватить дрова — и бежать, пока старшие не отняли драгоценные сладости.

Куколка легла животом на резные перила балкона, размахивая мешочком на длинном шнурке.

— Ну, кому еще? Тебе? — указала она на Тона. — Или тебе? — поддразнила незнакомого мне мальчишку. — А может, тебе? — подпрыгивал подарок над головой Сильфы.

— Мне! Да! Мне давайте, госпожа! — прыгали все. И я с ними, протягивая вверх худую руку. — Мне, госпожа!

— Ну, не зна-а-аю, — капризно надула губки Куколка. — Отдавать ли его вообще. Последний, — подбросила она мешочек на ладони. — Может, себе оставить?..

В ответ раздался огорченный гул.

— А, ладно, — хихикнула девочка, поворачиваясь спиной. — Раз... Два... Три!

Сверток взвился вверх. Завис на мгновение в воздухе и, кувыркаясь, полетел вниз. Я толкнула одного, пнула другого, укусила Сильфу, прорываясь вперед. Кто-то заехал локтем мне в губу, а я, в отместку, боднула его головой.

Конфеты лежали почти у мостков, недалеко от дров. Повезло!

Упав на четвереньки, полезла между ногами, выбираясь из свалки. Ободрала руку о выщербленный камень. Не обращая внимания на выступившие бусинки крови, кошкой прыгнула вперед, вырываясь из чьих-то рук, вцепившихся в косу.

— Лови ее!

Я схватила конфеты, дрова и припустила к кухням. Растрепанная Сильфа бросилась наперерез, широко расставив руки. Я резко свернула, Сильфа не удержалась на мокрых камнях и шлепнулась в лужу.

На балконе хохотала Куколка.

— Ой, не могу! Ой, умора!

Показав Сильфе язык, я повернулась к остальным, пятясь спиной вперед. Оглянулась — до кухонь еще шагов двести. Если выиграть хотя бы десяток локтей... Эх, не полезь я в толпу — уже давно грызла бы леденцы под присмотром поваров.

— Отдай сюда! — многозначительно сжимая руки в кулаки, выступил вперед Джайр, высокий, с плечами, вдвое шире моих. — Сама отдашь, или кости тебе переломать, малявка?

Я сглотнула, поежившись. От такого не убежишь.

— Я отдам...

— Во, слышали, — довольно заржал Джайр. — Она у нас умная, да? Одного раза хватило!

После того 'раза' я до сих пор прихрамываю.

Остальные, как и тогда, когда я отказалась кланяться в ноги этому гаду, смотрели на нас с жадным любопытством — что дальше?

— Подавись! — крикнула я, швырнув в него деревяшкой из связки. Такая же серая, как и холстина, она отвлекла толпу мучителей, подарив мне несколько драгоценных секунд.

— Ах ты, дрянь! Убью! — зарычал Джайр, сообразив, что его обдурили. — Что стоите, идиоты?! Ловите ее!

Я тяжело дышала, из последних сил шлепая по подтаявшей грязи, вязанка становилась тяжелее с каждым шагом. Я уже всерьез подумывала, о том, чтобы бросить и хворост, и конфеты — если бы не знала, что это бесполезно: меня снова пошлют за дровами, а Джайру нужны не леденцы, а кто-то, над кем он мог бы безнаказанно куражиться.

От спасительных кухонь меня отрезали. Выход только один — на конюшню. Светлые, пусть там будет Жозе! Он хоть и почти слеп, но зато кнут у него огромный...

— Помогите! — закричала я изо всех сил, подбегая к деннику. — Жо... — И задохнулась, налетев на кого-то.

Онемевшие руки разжались, дрова рассыпались, а я зажмурилась, ожидая удара.

— У тебя что, глаза на затылке? — дернул меня за волосы мужчина, заставляя поднять голову. — На меня смотри!

Закусив губу, я уставилась в пронзительно-черные, с синим отливом, глаза. Потом взгляд скользнул по дорогому дублету, выглядывающему из-под подбитого мехом плаща, золотой цепи на груди, пятнам от влажных дров на серой замше брюк. Быть мне поротой.

— Простите, господин, — попыталась шлепнуться на колени, но мужчина удержал меня за плечо.

— Тебя как зовут, девочка? — чуть хриплым голосом спросил он.

— Лира, — прошептала я.

— И куда же ты бежала, Лира?

— Хотела спрятаться...

— От них? — кивнул мужчина на толпу замерших в отдалении мальчишек.

— Да...

Мужчина приподнял мой подбородок, разглядывая лицо. Достал из рукава платок и начал оттирать грязную физиономию белоснежным шелком. Я зажмурилась, наслаждаясь ласковыми прикосновениями. Обернутый прохладно-гладкой тканью палец прошелся по губам, а потом щелкнул по носу.

Так делал отец...

Я улыбнулась, распахнув ресницы. А этот благородный совсем не страшный! И не злой. Мужчина ответил на улыбку, сверкнув зубами.

— Дрова для кухни? — деловито поинтересовался он.

Я кивнула.

— Пойдем, провожу.

Не веря своей удаче, я быстро собрала дрова в охапку, одной рукой прижимая их к себе, а другую доверчиво вложив в сильную ладонь.

Мужчина бросил грозный взгляд на мальчишек, топнул ногой.

— Кыш отсюда, шакалье!

Я смотрела на него, как на посланника Светлых. Высокий, со снежно-белыми волосами, собранными в хвост черной бархатной лентой, иссиня-черными глазами, короткой бородкой, обрамлявшей крупный рот, с сильными мышцами, перекатывающимися под рукавами, он поразил мое воображение.

— Так значит, ты работаешь на кухне, — задумчиво протянул мой спаситель.

— Да, господин.

— Нравится?

— Не очень...

Мужчина рассмеялся.

— А ты хотела бы быть, как она? — кивнул он на Куколку, все еще играющую на балконе.

Я вздохнула, глядя на девочку. Красивые платья, игрушки... И она наверняка не знает, каково это, когда руки ломит от ледяной воды в ведре, а прошедший с блюдом слуга, как нарочно, наступает грязными башмаками прямо на свежевымытый пол. Конечно, я ей завидовала. Иногда, перед сном, представляла, как вернется отец, как снова заберет меня в теплую каморку над казармами и купит... Нет, не марципан. Большую булку свежего, еще горячего хлеба и кувшин парного молока.

— Любая хотела бы, — сказала я, заметив, что мужчина ждет ответа. — Только это невозможно.

— Ну почему же, — ответил мужчина, опускаясь передо мной на корточки. — В День Поворота нет ничего невозможного. Тем более, что я немножечко маг.

Он сжал руку в кулак, а потом развернул ее ладонью вверх. Над пальцами, рассыпая сиреневую пыльцу с крыльев, порхала бабочка. Снова рука в кулаке, и не успела я разочарованно ойкнуть, как на крупной мужской ладони заискрилась льдистая лилия. Волшебник подул на нее, а потом осторожно воткнул мне за ухо, пощекотав шею.

— Вот так, — улыбнулся мужчина. — Тебе идет.

— Спасибо, — прошептала я, боясь прикоснуться к цветку.

Мужчина поднялся, отряхнул полы плаща, снова наклонился, подставив щеку. Догадавшись, я ткнулась губами в гладковыбритую кожу.

Маг улыбнулся, порывшись в карманах, сунул мне серебряную монету.

— Еще увидимся, Ли-и-ра, — протянул он мое имя и зашагал обратно в сторону конюшен.

Глядя ему в след, я запоздало присела в неуклюжем книксене.

2

Кухня встретила меня отвратительным запахом мокрого птичьего пера, чадом над сковородами с прогорклым жиром, звоном посуды и громкими выкриками Магды-поварихи, отдававшей приказы не хуже казарменного сержанта.

— Ты! — размахивала она деревянной ложкой. — Живее меси тесто, пока я тебя в нем не утопила!

— Ты! — гулко впечаталась ложка в лоб поваренка. — Не зевай! Сбежит молоко — выпорю!

— Мина, лизарийская твоя задница! Когда ты домоешь эти брыговы противни?!

— Я заканчиваю, госпожа, — залебезила мать. Увидела меня. — Сейчас Лира дотрет...

— Лира сейчас будет перепелок ощипывать, — уперла руки в бока Магда. — Да поживее дрова складывай, дочь ехидны! Тебя только за Корисом посылать!

Я почтительно закивала и, пригибая левое ухо к плечу, прошлепала к длинному, вдоль всей стены в шестьдесят локтей, очагу.

— Что ты ползешь, как каракатица! — понеслось мне вдогонку. — Птицу нужно ощипать, пока не остыла!

Заталкивая крученые сучья под закопченный котел с булькающей похлебкой, я осторожно пощупала висок. Цветка ожидаемо не было — иллюзия развеялась, стоило магу уйти. Я вспомнила, как ласковые руки оттирали грязь с моего лица и тихо улыбнулась. Нежные прикосновения, от которых я совсем отвыкла за два года, были лучшим подарком на День Поворота.

— Ах ты, вредитель! Троллев выродок! — заорала Магда.

Покосившись через плечо, я увидела как повариха, схватив визжавшего мальчишку за клок волос на затылке, елозила его физиономией по грязному столу. Сбежавшее молоко воздушной корочкой пенилось на внешних боках ведерной кастрюли.

Ка-ззел!

Не ему же отмывать, вот и не уследил. Ненавижу! Так ему и надо, порадовалась я, когда Магда за ухо передала его стражнику.

— Выпори как следует! Чтоб неделю сидеть не мог!

Покачивая телесами, Магда повернулась кругом, выискивая, кому бы еще навешать плюх. Зыркнула на меня, но я уже сидела в углу и ощипывала дичь, сбрасывая перо в дырявый таз.

Рябчики, перепела, фазаны, вальдшнепы, горлицы, гуси, утки, куры были свалены одной кучей высотой мне почти до груди. Я даже пересчитывать не стала, все равно умею только до дюжины, а тут их раз в десять больше — все для высокого стола. Господин Виро, главный повар княжеской кухни, терпеть не мог грязь в своей вотчине, и потому всю птицу и убоину свозили к нам, отчего небольшое помещение прованивалось кровью, желчью и содержимым кишок.

Я отобрала мелких птиц, которых нужно ощипать в первую очередь — в котел с кипятком какого-нибудь чибиса, в отличие от утки, не сунешь — сварится, но легче не стало. Прикинула объем работы — на весь день хватит, а ведь еще котлы мыть и скрести пол. Эх...

Начала с маховых перьев — они самые вредные и жесткие, если не выдернуть их сразу, то можно потом изуродовать тонкую кожицу на птичьем крыле. Очищенных птичек я раскладывала на столе — их освежуют и отнесут на высокую кухню.

Руки сами делали привычную работу, а губы нет-нет, да и разъезжались в улыбке, когда я вспоминала мага. 'Еще увидимся. Хочешь быть, как она?' А вдруг, это знакомый моего отца, пришла в голову невероятная мысль. Ну конечно же! Как я сразу не догадалась! Ведь, будь иначе, с чего ему со мной разговаривать? Защищать? Может, он расскажет что-то о папе...

В то, что отец погиб, я не верила. Предпочитала думать, что его отправили служить куда-то на Архипелаги. Или держат в плену, ожидая княжеского выкупа или обмена.

А может, отец спас этого незнакомца? И теперь тот чувствует себя обязанным позаботиться обо мне?

И совсем уж невозможная идея — а вдруг у меня Дар, а волшебник почувствовал это?

В княжестве маги ценились чуть ли не на вес золота — не рождаются они у нас, в отличие от того же Рау. В королевстве, говорят, каждый третий имеет слабые способности, а у каждого пятого имеет смыл их развивать. Кровь райанов же практически заглушает принесенную извне магию лизарийцев, даже для создания иллюзий нам нужны накопители. И тем ценнее рождающиеся раз в десять, а, иногда, и раз в двадцать лет, маги.

Глупости. Папа — райан. Чистокровный, насколько я знаю, иначе был бы не рыцарем, а простым пехотинцем. Обладай даром мать — она не оказалась бы здесь, на грязной кухне. Я искоса взглянула, как она трет смесью песка и поташа жирные занозистые подносы. Даже не знаю, что хуже — дергать пух у казарок или мыть горшки.

'Хочешь быть, как она?'

Конечно, хочу! Я на все была готова, лишь бы выбраться отсюда, избавиться от необходимости постоянно пригибать голову в ожидании подзатыльника, от непосильной работы, из-за которой ломит все тело, от издевательств сверстников, особенно старались девчонки и незабвенный Джайр, чтоб его Лес позвал, от злых щипков женщины, не иначе, как по недосмотру Светлых, оказавшейся моей матерью.

— Лира!

— Да, госпожа Магда, — вскочила я, отряхивая колени.

— Иди, поешь, потом закончишь, — расщедрилась повариха, поставив на стол щербатую кружку с молоком и пару подгоревших коржиков.

'Еда! Еда-еда-еда-а-а-а!...' — радостно запел вечно пустой желудок.

— И не рассусоливай! Птица сама не ощипается!

— Угу, — промычала я, запихиваясь пересушенным печеньем. Эка, невидаль, чуток горелое, все равно вкусно. А ведь у меня еще конфеты! Но их я съем позже, ночью, чтобы никто не видел.

Мать, со стоном разогнувшись, протерла последнее блюдо тряпкой, ненадолго присела в ожидании новой порции тарелок. Гарнизон, замковых слуг, конюших следовало кормить, и поток грязной посуды не иссякал никогда. Не смотря на стертые песком руки и противные объедки, мыть посуду мне нравилось больше, чем пол. Для посуды воду хотя бы грели.

Я перехватила голодный взгляд матери. Отвернулась. Потом отломила половину коржика и отнесла ей.

— Будешь?

Вместо ответа мать с силой ударила меня по руке. Я всхлипнула от обиды и боли, печенье улетело в очаг.

— Да я лучше от голода сдохну! — прошипела эта женщина. — Пошла вон!

От удара в грудь я не удержалась на ногах и шлепнулась на пол.

— Мина, отстань от нее, — заслонила меня широкими юбками Магда. Остальные слуги делали вид, что ничего не происходит.

Тяжело дыша, мать села обратно.

— Цела? — повернулась ко мне повариха.

Я кивнула.

— Ну так поднимайся, чего расселась? Работы мало? ...А деньги у тебя откуда?! — хищно сощурившись, уставилась она на выкатившуюся из дырявого кармана монету.

'Деньги' — волшебное слово. Секунду назад не обращавшие на меня внимания — подумаешь, мать девчонку воспитывает — слуги, побросав дела, столпились вокруг, показывая пальцами на серебро. Прикоснуться к нему не решались. Если залапать монету отпечатками аур, магу будет сложно найти вора, и за кражу выпорют всех. А то и повесят — кастелян был крут на расправу.

— Маленькая дрянь! — взвизгнула побледневшая мать. Налетела коршуном, ударила по щеке. — Откуда это у тебя?!

Я отползла от нее на спине, съежилась в углу, закрываясь от ударов.

— Мама, не надо!..

— Откуда деньги, я тебя спрашиваю? — схватила меня за волосы, выдирая клок. Ударила головой о стену. — Откуда деньги?! Украла? У кого?!

— Мне дал их господин! Я не крала!

— Господин дал? — зашипела мать. — Просто так? Целую серебрушку? — схватила меня за плечи, затрясла. — Говори, чертово отродье!

-Я... — Кровь из разбитого носа стекала на губы, мешала говорить. — Я поцеловала его в щеку.

— Поцеловала?! Ах ты, шлю-ю-юха!... И когда только успела?!

Схватив прислоненный к стене ухват, мать нацелила его на меня, как гарпун. Высокая, тощая, в грязной потрепанной одежде, с кудрявыми волосами, грозовым облаком окружавшими лицо с запавшими щеками, она была похожа на горгону. Я съежилась, закрывая руками голову. Папочка...

Удара не последовало.

В наступившей тишине я разлепила опухшие от слез глаза.

Невысокий хрупкий юноша с легкостью отобрал ухват, удерживая за горло беснующуюся мать. По-птичьи склонив голову к плечу, он наблюдал, как по ее лицу разливается бледность, как закатываются глаза, как она неловко сучит ногами, пытаясь оторвать от шеи тонкую кисть с блестевшим на пальце перстнем.

С сожалением вздохнув, юноша разжал руку. Мать рухнула на пол бесформенным кулем, жадно хватая воздух. Что-то просипела, вращая выкатившимися из орбит глазами.

— Ты Лира? — мелодично протянул юноша в костюме пажа.

Сглотнув, я кивнула.

— Пойдешь со мной.

— Куда вы забираете ее? — спросил кто-то.

— Не твоего ума дело, — пропел юноша.

Я встала, опираясь на протянутую руку. Прихрамывая, пошла за пажом, как нож масло, разрезавшим толпу. Подобрала монету. Слуги, на которых я смотрела, отводили глаза, и последнее, что я увидела, обернувшись, был злорадный взгляд моей матери.

3

— Господин, клянусь Светлыми, я не воровка! Эти деньги мне подарили! — бухнулась я на колени, едва мы покинули кухню.

Насвистывавший юноша поперхнулся, обернулся к всхлипывающей мне.

— Ты о чем?

— Вы ведь ведете меня к кастеляну? Но я не виновата, честное слово! Я могу показать господина, который дал мне серебро!

— Поднимись, — поморщился паж. — Фу, какая же ты грязная! — Юноша потянул прядь волос, выбившихся из косы. Разжал пальцы, брезгливо помахал рукой, будто стряхивая что-то липкое. — Не собираюсь я тебя к управляющему тащить. С тобой желает познакомиться один э-э... господин. Будешь хорошо себя вести — получишь новое платье.

— Высокий, светловолосый и с такой бородкой? — показала я двумя пальцами вокруг губ.

— Да. И прекрати уже реветь!

— Простите, господин...

— Не отставай.

Я крепко сцепила руки на животе и засеменила за пажом, едва сдерживая радость. Маг не забыл! Я даже не надеялась, что он так скоро пришлет за мной. Думала, это случится завтра, а может, по окончанию празднеств. Но он велел привести меня сегодня же! И снова спас... На этот раз от матери.

У заднего входа в замок сновали слуги и чистенькие поварята в белых крахмальных сюртуках — здесь была высокая кухня. Они косились на меня, перешептывались, хихикали, прикрывая ладонями рты.

— Вот замарашка, — донеслось до меня.

— На какой помойке ее нашли?

— Ты хотел сказать, из какой выгребной ямы достали?

Их бы на нижнюю кухню, чистить очаги и промывать свиные кишки для колбас! Я бы посмотрела, чем бы они пахли! Уж точно, не ванильной выпечкой...

Мои уши горели, я низко наклонила голову, пряча красное от стыда лицо за волосами, и, не заметив остановки, врезалась лбом в зад притормозившего пажа. Поварята откровенно заржали. Обернувшийся парень занес, было, руку, как для подзатыльника, но вместо того, чтобы стукнуть меня, схватил со стола какой-то южный фрукт, покрытый шипами, и швырнул в заливавшегося смехом мальчишку. От столкновения со лбом фрукт лопнул, окрасив колпак и румяную физиономию в цвет детской неожиданности. Паж хохотнул, наблюдая, как поваренок размазывает по лицу темнеющую мякоть и обратился к господину Виро.

Главного повара я видела дважды — первый раз, когда он лично пришел на нижнюю кухню наблюдать за разделкой йеала, огромного восьмирогого козла, спустившегося из Леса в княжеские угодья. Второй — когда Виро решил выбрать нового помощника, взамен обварившего руку. На меня, девчонку, он даже не взглянул — сухопарый, остроносый мужчина без единого волоска на голове. Теперь же, бросив взгляд на герб, вышитый золотом на плече пажа, он почтительно кивнул на процеженное сквозь зубы:

— Пять ведер кипятка в северную башню немедленно, еще пять через полчаса. Кроме того, принесите нежирное мясо, хлеб и чиар. К вечеру, после официальной части праздника, должен быть готов поднос с фруктами, пирожными и лимонадом.

Мы пересекли кухню и по неприметным, петляющим переходам обогнули обеденный зал, занимающий весь первый этаж главного здания; не останавливаясь, прошли сквозь северное крыло и поднялись на десять, как я сосчитала, пролетов. Дальше дорогу преградили стражники, при появлении пажа браво стукнувшие о каменный пол древками алебард.

— Его Сиятельства нет? — понимающе хмыкнул парень.

— Господин граф обедает с князем, — донеслось из-под забрала.

— Отлично.

Паж распахнул двери, пропуская меня вперед.

— Входи.

Я прошмыгнула мимо стражи и поняла, что попала в Сады Светлых.

Пол комнаты укрывал пушистый темно-коричневый ковер, такой мягкий, что мои замерзшие ноги утонули по щиколотку. Я остановилась, не смея идти дальше, с открытым от изумления ртом разглядывая бежевые стены с высокими арочными окнами, побеленный потолок с лепниной, камин, изображавший пасть гигантского зверя. В центре стоял стол со стопкой бумаги и чернильницей, емкостью с песком и перочинным ножом. Покои наполнял запах пчелиного воска, которым натирали мебель, и яблоневых дров, потрескивающих в камине.

— Что стоишь? — выглянул из-за резной панели паж. Рассматривая плетеные решетки на окнах, я даже не заметила, как он прошел мимо.

Вместо ответа я показала пальцем на грязные следы, оставшиеся на ковре от моих ног.

Цыкнув, парень вернулся, поднял меня под мышки, и, держа на вытянутых руках, отнес в комнату, выложенную мраморными изразцами.

— Сиди здесь.

Сидеть, так сидеть. Мрамор был теплым, и я с удовольствием оперлась о стену. Магический светильник лил теплый свет на бирюзово-зеленые плиты, на каменные ступени, ведущие к большой ванне, на умывальник с висящим над ним овальным зеркалом в серебряной раме. Раньше я никогда не видела светильников вблизи, и мне стало интересно. Подражая горничной, высунувшейся из окна во время сухой грозы, я поманила светящийся шар ладонью. Тот качнулся и спустился с потолка, завис перед моим носом. Работает!

— Ярче! — приказала я. — Ой!

Белая вспышка больно резанула по глазам. Я плотно зажмурилась, но цветные пятна еще долго бродили под опущенными веками. Как приглушить свет, я не знала.

За дверью загомонили. Я вскочила, спрятав руки за спину. Магический шар, рассыпая пучки света, всплыл вместе со мной, замер над макушкой.

— Уйди, — прошипела я.

Шар остался висеть.

Панель, заменявшая двери, отошла в сторону, в ванную вошли трое мужчин с ведрами парующего кипятка. Крякнув, вылили воду в ванну, поклонились и исчезли.

Поклонились? Мне?!

— Ковер почистите, — услышала я.

Заглянул паж. Недовольно прищурился.

— Экспериментируешь?

— Простите, господин...

— Господин Тимар, — наконец-то представился он.

Взбежал по ступенькам, ведущим к ванне, подозвал меня.

— Смотри, повернешь эту ручку — польется холодная вода, разбавишь, чтобы было не горячо.

Открыл ранее не замеченный мной шкафчик слева от зеркала, достал оттуда жесткую губку, кусок мыла, какой-то горшок с вязкой жижей и склянку с желтоватым маслом.

— Сначала отмокнешь, вымоешься вся этим мылом, — показал Тимар на черный брусок. — Это, — ткнул он пальцем в горшок, — намажешь на голову, выпустишь воду...

— Куда?

— Что куда?

— Куда воду выпускать?

— Вот... кухня, — скривился парень. — В ванной пробка, выдернешь ее — вода выльется, понятно?

Я кивнула.

— Так вот, нанесешь шампунь на голову и волосы, спустишь воду, вот тебе полотенца, — сунул он мне три свертка. — Нет, не трогай — залапаешь, — передумал и положил их на лестницу. — Завернешься в полотенце, постучишь по панели.

— И что будет?..

— Воду поменяем, ты же как поросенок... Да, — обернулся он на выходе, — уборная — там.

— Господин Тимар, а что такое уборная?

Парень мучительно застонал.

— Туалет! Ночной горшок! Отхожее место!

Я залилась краской.

— Понятно... Спасибо.

Спустя пару минут — замечание пажа о туалете было донельзя своевременным — я с удивлением взирала на странную конструкцию: стул — не стул, дупло — не дупло. Придумают же... Интересно, а у Куколки такая же уборная?

Бросив грязные вещи у подножия лестницы, забралась по ступеням, потрогала воду кончиками пальцев и добавила холодной. Ванна больше напоминала озеро, таких, как я, в ней поместился бы десяток. Я снова проверила температуру и шагнула вниз, сразу присев на корточки. Во все стороны побежали волны, отразились от высоких бортов и плеснули обратно, попав в нос. Тепло-то как...

Отмокала я недолго. Едва заметив, как мутнеет вода, схватила губку, повозила по ней мылом и начала скрести себя, пока не показалась чистая, светлая кожа. Дольше всего провозилась с волосами — спутанные, забывшие, что такое гребень лохмы, оказывается, доставали почти до колен. А я и не знала, что они так отросли, раз за разом подвязывая их обрывками ткани. Я даже уши помыла, чего раньше терпеть не могла, и всегда уворачивалась, когда мать меня купала.

Кое-как разобрав и промыв пряди, отжала их, добралась до той самой пробки, выдернула ее, наблюдая воронку воды. Завернулась в полотенце и постучала по панели, подавая знак, что закончила.

Дверь распахнулась сразу же.

— Оу, а под коркой грязи скрывалась довольно симпатичная мордашка, — хмыкнул Тимар. — Волосы почему не смазала?

— Ой... Я забыла... Я сейчас!

— Не суетись, — остановил он меня. Поджал губы, увидев песок, покрывающий дно ванны. Повернул рычаг, позволяя потоку холодной воды смыть мусор. — Ты что, первый раз моешься?

— Нет... Я купалась и раньше.

— Под дождем, небось? — съязвил парень. И скомандовал:

— Наливайте!

— А зачем еще раз мыться? — спросила я.

— Так надо, — отрезал Тимар. Откупорил до этого нетронутый пузырек и влил несколько капель масла в воду. По комнате поплыл тяжелый, приторный запах лилий.

Я чихнула.

— Мой волосы и выходи, пообедаешь.

Пообедаю? Ух ты!

Не дожидаясь, пока паж уйдет, я занырнула в ванну. А вот с маслом он явно перестарался — тонкую кожу век неприятно защипало, когда на них попала вода. Ну, ничего, потерплю. Вязкая гадость в горшке отлично распределилась по волосам, а потом неожиданно вспенилась, да так, что я еле выполоскала шевелюру. Зато пряди стали тяжелыми, плотными и сами выпутывались из пропущенных мной колтунов.

Завернувшись в полотенца, волочившиеся по полу, я выглянула из-за панели. Паж полулежал в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и задумчиво крутил перстень, переливавшийся рубиново-алым. Заметил меня, надел кольцо на палец.

— Подсматриваешь?

— Нет, господин, — испугалась я.

— Ладно, выходи уж, юное умертвие, — улыбнулся он. — Есть хочешь?

Я кивнула, стараясь не ронять слюну при виде сочных ломтей курицы под сливочным соусом.

— Ешь, — приглашающе кивнул Тимар.

Я с недоверием уставилась на него.

— Ешь-ешь, — подбодрил меня парень.

Я осторожно, словно курица могла меня клюнуть, взяла ножку в руку. Не спуская настороженного взгляда с пажа, откусила источающий божественный аромат кусочек. А потом весь мир для меня пропал, я очнулась, только когда поняла, что почти рычу, вцепившись в крылышко, а паж пытается его отобрать.

— Хватит, говорю! — ругался он. — Вот же брыгова девчонка! Хватит! Отдай! — выхватил он блюдо из-под моего носа. — Живот заболит. Через час еще поешь, а пока хватит. Руки помой. Не об себя вытри, а помой, дура!

Проводив грустным взглядом еду, я пошла мыться в третий раз. В третий! С ума сойти. В приоткрытую дверь влетел небольшой сверток и пара туфель. Заскользила по плитке деревянная расческа.

— Переоденешься.

— Да, господин, — по привычке поклонилась я, хотя меня никто не видел.

Нижняя сорочка из тонкого льна мягко легла на плечи. Темно-розовое, лососевого оттенка платье, украшенное серебряным шитьем вдоль узких рукавов, небольшого выреза-каре и по подолу, было чуть великовато, но широкий пояс решал проблему. А туфли привели меня в восторг — маленькие, шелковые, с парчовыми бантиками у носка. Даже жаль такую красоту на ноги надевать — из-под длинного подола, как у взрослой! — их никто не увидит.

— Ну, где ты там? — Отъехала в сторону панель.

— Я готова, господин Тимар! — повернулась к пажу.

Парень смотрел на меня расширенными глазами. Как-то странно скривив рот, обошел вокруг, я только головой вертела.

— Кто твой отец?

— Папа — рыцарь! — гордо ответила я.

— Где он? — недовольно спросил паж.

Что не так я сделала?..

— Папа, он... Он уехал два года назад. Еще не вернулся.

— Он не признал тебя?

— Признал! — возмутилась я. — Я не бастард!

— Татуировка рода есть?

— Нет... Но папа обещал сделать!

— Ясно, — поджал губы парень. Еще раз оглядел меня и сухо приказал: — Из гостиной — ни шагу. Поужинаешь, когда начнет темнеть, руки мыть не забывай, ничего не трогай, поняла?

— Да, господин.

— Отлично.

Отодвинув, почти отшвырнув меня в сторону, паж быстрым шагом покинул покои.

'Скотина!' — услышала я тихое из-за двери.

4

Странный он, этот Тимар. Сначала ругался, потом шутил, потом снова стал недовольным. Может, я платье неправильно надела? Так, вроде бы, нет — зеркало утверждало, что наряд сидит хорошо. Даже лучше, чем на Куколке, гордо подумала я, покружившись. Видели бы меня сейчас на кухне... Не узнали бы, наверное. Интересно, кто вместо меня рябчиков ощипывает?

Я хотела заглянуть в шкаф с банными принадлежностями, но не решилась, еще разобью что. Вышла в гостиную, побродила вокруг стола, разглядывая листы плотной, чуть желтоватой бумаги, нож с выдвижным прямоугольным лезвием, бронзовую чернильницу в форме обнаженной девушки. Нарисовала пальцем узоры на мелкозернистом песке-промокашке, посидела в каждом из трех кресел, и, наконец, подошла к окну. Высокое, стрельчатое, я не достала бы до смыкавшихся кружевных решеток, даже если бы залезла на подоконник. Впрочем, эту мысль я сразу отмела — не хватало помять мое новое платье, и просто раздвинула пошире тяжелые бархатные портьеры.

Вид из окна был не хуже, чем со Сторожевой башни. Замок, как на ладони, со всеми пристройками, галереями, казармами во внешнем дворе, крепостной стеной, на которую мне не было хода. Внизу бродили люди-таракашки, а наверху бугрилось серо-стальными бурунами низкое небо. Плывущие с гор тучи, казалось, цепляли подолами шпили башен, сквозь прорехи в облачной кисее сыпался мелкий снежок — в ожидании гостей княжеский маг пока еще удерживал буран.

Я, как кошка, сидя у окна, наблюдала за происходящим внизу. Кареты лордов, маленькие черные коробки, запряженные лошадьми мышиного размера, все пребывали. Замок в сгустившихся, не смотря на всего четвертый час пополудни, сумерках, горел цветной иллюминацией вдоль карнизов, улыбался желтыми окнами. Туда-сюда сновали слуги — их можно было отличить от лордов благодаря отсутствию развевавшихся на ветру плащей.

У нас всегда было много работы, а в День Поворота зимы, день с самой длинной ночью, ее количество утраивалось. Помню, в прошлом году меня растолкали затемно и вместе с другими принеси-подай отправили за дровами. Нужно было наносить хвороста, чтобы оживить тлеющие угольки, и колотых пней, которые долго прогорают. А много ли дров я могла притащить за один раз, будучи лишь на пару ладоней выше стола? Вот и пробегала почти до самого обеда. Потом мыла овощи, отскребая их щеткой в ведре, потом столы, оттирая жир после потрошения птицы, потом снова овощи и снова столы. И так весь день, настолько отупев от усталости, что не заметила ни праздничного фейерверка, ни опрокинувшегося чана с кипятком. Я не обварилась только благодаря какому-то рыжему мальчишке, выдернувшему меня из-под обжигающего потока.

Стекло запотело. Я повозила по нему ладошкой, и вдруг вспомнила о конфетах. Побежала в ванную, оскальзываясь на мраморе пола, и едва не разревелась, увидев, что моя одежда, а с ней деньги и леденцы, пропали. Наверное, их унесла тихая служанка, которую я заметила, только когда стукнула входная дверь, да мелькнул кусочек форменной серой юбки. Обидно... Зато... Зато у меня курица есть, и я ее съем!

Часы пробили шесть, семь, восемь часов. В половине девятого, когда я, позевывая, лежала, свернувшись калачиком в кресле, в покои влетел запыхавшийся Тимар. Я часто заморгала и потерла глаза, прогоняя сон.

— Маленькая, я тебя очень прошу, — зашептал он, оглядываясь на двери, — сразу, после того, как придет граф, выпей чиар, хорошо? Не раньше, не позже, а сразу, как только он войдет. Поняла?

— Да, — удивленно ответила я, глядя, как парень плеснул в стакан напиток, что-то бросил в него и размешал черенком вилки. — Что это, господин?

— Лекарство, — погладил меня паж по голове. — Просто лекарство. И не говори об этом графу, ладно?

— Да, конечно, — встала я.

— Нет-нет, сиди. Можешь подремать еще час-другой.

Паж так же быстро вышел из комнаты.

Я поставила стакан поближе, разглядывая содержимое. На вид обычный чиар, пахнет свежесорванным липовым цветом, медом и, совсем чуть-чуть, горьковатым шиповником. Но, раз так нужно, обязательно выпью. Оставила стакан на столе, чтобы был на глазах, и уснула.

Разбудили меня прикосновения к затекшей шее и чуть хрипловатый голос.

— Здравствуй, Л-и-и-ира.

Я уставилась в синие, почти черные глаза в опушении белесых на кончиках ресниц.

— Здравствуйте, господин волшебник, — прошептала я.

Мужчина усмехнулся.

— Я не волшебник, я только учусь. Болит? — спросил он, увидев, что я тру затылок. Положил прохладные пальцы на шею, осторожно помассировал.

Я едва не замурлыкала от удовольствия.

— Спасибо, господин...

— Господин Стефан. — Мужчина потянул меня за длинную прядь волос. — Как чудесно пахнут твои волосы... — И даже принюхался, раздувая ноздри.

Лекарство! Я совсем про него забыла!

Я села в кресле, облизнув губы.

— Можно, я попью?

— Конечно, конечно можно, дорогое дитя, — ответил маг, протягивая мне лимонад в хрустальном бокале.

— А... А можно мне чиар?..

— А я все выпил, — развел руками мужчина.

Мое лекарство?!

-... Но если хочешь, прикажу принести еще.

— Нет-нет, спасибо, — пробормотала я.

Глотнула терпкого лимонада, пузырьками пощекотавшего горло.

— Может, пирожное? — предложил господин Стефан. — Ты какие больше любишь? Ореховые, кремовые? Шоколадные?

— Ореховые, — с надеждой посмотрела я.

— Держи, — протянул мне мужчина хрустящую трубочку, с удовольствием наблюдая, как я похрустываю арахисом, вываренным в меде.

— Перейдем в другую комнату? Там будет удобнее.

— Хорошо, господин Стефан, — поднялась с кресла я.

Граф взял поднос и остановился у двери, слева от камина.

— Откроешь?

Я повернула ручку и первая вошла в спальню.

— Ого! Какая у вас большая кровать!

— Да, немаленькая, — согласился маг, поставив поднос с пирожными и вазочкой лакричных леденцов на покрывало, а кувшин с лимонадом на пол. Снял сапоги, отстегнул кинжал, бросив его на подушки. Развалился снежным барсом, лениво наблюдая, как я исследую комнату.

— Тебе очень идет это платье, — сказал он мне.

— Правда? — зажглась я.

— Правда, — улыбнулся он. — Тебе самой нравится?

— Очень! А туфельки еще больше!

— Какие туфельки? — посмеиваясь, спросил граф.

— Ну как же, — растерялась я. — Эти! — приподняла подол платья.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался волшебник. — Дай посмотреть... Запрыгивай, — похлопал он по подушкам.

— Прямо прыгать? — не поверила я.

— Прямо прыгай, — сверкнул зубами он.

Разбежавшись, я вскочила на кровать. Не рассчитала, навалившись на мужчину.

— Ой, простите...

— Ничего страшного. Действительно, очень красивые туфли, — погладил он мою ногу гораздо выше шелковых бантиков. — А еще ты вся в меду...

Его палец медленно прошелся вдоль моей верхней губы, собирая ореховые крошки, а глаза из темно-синих стали черными колодцами. И сам он весь как-то подобрался, вмиг растеряв доброту.

Стало жутко.

Я несмело улыбнулась и заерзала, высвобождаясь из-под ставшей тяжелой руки.

— Господин, а вы знаете моего отца? Он рыцарь, служит в отряде господина Шеньйе...

Граф надавил мне на плечо, заставляя сидеть смирно.

— Помолчи.

Маленький зверек внутри завопил от ужаса, когда мужчина зарылся носом в мои волосы, когда перебросил вперед длинные пряди, целуя шею. Что за этим последует, я догадалась, не смотря на свои годы. Практически беспризорных детей, работающих на кухне и конюшне, не слишком ограждали от реалий взрослой жизни. Я уже видела солдатских шлюх, с развязной улыбочкой выходящих из казарм, и всхлипывающих служанок, изнасилованных лордами в переходах галерей. Но я не верила, что подобное может когда-нибудь произойти со мной, пусть я служу на побегушках. Я же дочь рыцаря, не какая-нибудь лизарийка или островитянка!

— Пустите! — дернулась я.

Мужчина гортанно рыкнул и укусил меня за шею.

Бежать! Бежать! Обратно, на кухню! Лучше уж сносить побои матери, чем то, что сейчас случится!

...в ушах звенели крики новеньких прачек, метавшихся в кругу гогочущих солдат...

Я схватила с подноса тонкую фарфоровую тарелку и ударила графа по лицу.

— Отпустите!

— Ах ты, маленькая дрянь!

От хлесткой пощечины зазвенело в ушах, на несколько секунд я потеряла сознание, а, очнувшись, услышала треск рвущегося шелка, шумное дыхание, обдававшее жаром лицо и грудь.

— Не надо! Пожа... — я захлебнулась криком, когда сильная пятерня сдавила горло.

Воздуха не хватало, я беззвучно рыдала, умоляя мага остановиться. Слепо шарила вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия. Пальцы правой руки нащупали замшу. Далеко, слишком далеко. Я обмякла, перестав сопротивляться, и ладонь на горле медленно разжалась.

Потом, несколько дней спустя, я солгала Тимару, спросившему, как я, мелкая пигалица, смогла убить взрослого мужчину, воина. Я сказала, что обезумела от страха, и не соображала, что делаю. Вранье. Я все понимала, анализировала каждое свое движение, каждое слово.

— Господин, пожалуйста, не делайте мне больно, — просительно прикоснулась я к плечу графа.

В глазах лорда Стефана плескалось безумие, на короткой бородке блестела слюна.

Не отводя взгляда, я медленно, очень медленно выгнулась под лапавшей меня ладонью, выдернула кинжал из ножен и вогнала его в бок графу по самую рукоять. Он охнул, неверяще глядя на потекшую обильным ручьем кровь. А я, вывернувшись из-под него — откуда только силы взялись! — вонзала кинжал снова и снова — в грудь, в спину, в шею, до тех пор, пока бездыханное тело не упало на кровать.

Вот тогда-то истерика и началась.

Что я натворила?!

Он мертв или его еще можно спасти?

И что он со мной сделает, если выживет?

Я тихо выла на одной ноте, заглушая кулаком всхлипы и пытаясь удержать в желудке ореховые пирожные. Кровь будто заменили свинцом — я с трудом ворочала руками и ногами, не будучи уверенной, смогу ли сделать хоть шаг. Чтобы заглушить мерзкий привкус желчи, начала грызть лакрицу, разбросанную по шелковому покрывалу. Помню, я роняла ее, никак не могла донести до рта, и очень боялась отвести взгляд от графа — все казалось, что он притворяется, что сейчас повернет ко мне лицо, утопленное в подушке, и выдохнет: 'Ли-и-ира', а я не смогу убежать на отнявшихся ногах.

Утром меня нашла служанка.

5

Сначала я услышала, как мягко открылась и закрылась входная дверь в соседней комнате. Глухо звякнуло что-то тяжелое, опущенное на пол, плеснула вода. Едва слышно скрипнули створки открываемых окон. Прошелестели тихие шаги, зашоркали щетки о ворс ковра. В наступившей тишине приоткрылась дверь в спальню.

— Эй!... Пс-с-с! Иди сюда!

От легкого ветерка, прокравшегося из гостиной, ворохнулся полог кровати, взметнулись тонкие бело-седые волосы мага, выбившиеся из-под бархатной ленты. Застоявшийся воздух комнаты качнулся, смешал запахи лилий и крови, по шелковому рукаву пробежала волна, будто мужчина шевельнул кистью.

Задыхаясь от страха и тошноты, я судорожно сжала липкую рукоять кинжала, раскусила кусочек лакрицы, которой был набит рот.

Служанка рассерженно фыркнула, прокралась вдоль стены, распахнула окно. Завихрились занавески, раздулись парусами портьеры. Хоровод мелких снежинок закружился в приглушенном свете магического шара и мелкими росинками осыпался на ковер.

Повернувшись ко мне, девушка дернула плечами, поежилась, несмотря на форменную серую кофту. Подошла, протягивая руку.

— Пойдем, — зашептала она. — Тебя отведут на кухню, дадут горячего молока. Давай руку. Ну?

Встряхнула меня за плечо.

— Пойдем-пойдем-пойдем... Тете Риссе нужно убраться, а тебе пора к маме...

Одеяло, в которое я завернулась, сползло, открыв кинжал.

— Это что такое? Ты зачем его стащила? Отдай сейчас же, — попыталась она разжать мои побелевшие пальцы. — А кровь откуда?

Служанка поманила светильник, приказав ему зависнуть над кроватью, и громко завизжала, закрывая лицо руками.

Ругань, топот сапог, дверь распахнулась, едва не слетев с петель. Стражники с алебардами наперевес влетели в спальню и затормозили, будто налетев на невидимую преграду.

— Она!... Она... Она убила господина!

Растолкав стражу, в комнату вбежал расхристанный паж — перекошенная рубаха, полузастегнутые бриджи — влепил служанке пощечину, заставляя ее умолкнуть.

— Заткнись, дура! — рявкнул он.

Глаза парня заметались, глядя то на меня, то на мертвого графа.

— Что смотрите, вон отсюда! И ты тоже, — сдернул он меня с кровати.

Я пошатнулась, стараясь удержаться на подгибающихся ногах; комната накренилась, пол будто рванулся навстречу. Уронив кинжал, я вцепилась в рубашку Тимара. В затекших стопах кололи тысячи иголок.

Толчками придавая направление, паж выпихнул меня из спальни, швырнул, как куклу, в кресло.

— Сиди здесь!

Закрыл дверь, привалился к ней спиной, мучительно размышляя. Проснувшиеся слуги толпились в коридоре, перешептывались, поглядывая на Тимара и стараясь не смотреть на меня.

— Доложим князю? — решился, наконец, кто-то.

— Нет! Сначала виконту, — тряхнул волосами паж. — Возвращайтесь к себе и не высовывайтесь. И не вздумайте болтать, — угрожающе предупредил он. — Шкуру спущу!

— Ты! — повернулся парень к полуобморочной служанке, всхлипывающей в рукав. — Завтрак графа принесешь сюда, все должно быть как обычно! Никому ни слова, пока не прибудет виконт. Что стоим, кого ждем?!..

Искоса поглядывая на меня, Тимар поворошил поленья в камине, заставляя их разгореться. Налил себе вина и отошел к окну, вглядываясь вдаль. Несколько раз глубоко вдохнул морозный воздух и заговорил, я даже сначала подумала, что со мной — но ошиблась.

— Господин граф... Нет, я не оговорился. У меня две новости. И обе хорошие. О первой вы, наверное, уже догадались. Вторая состоит в том, что мне не пришлось использовать хм-м... перстень, который вы дали. Вашего брата убила его новая игрушка. Да, господин, я так и сделал. Спальня заперта, девчонка изолирована. Я буду вас ждать.

Паж допил вино и захлопнул створки, но даже через мутноватые стекла была видна метель, белыми кулаками колотившая в окно.

Я несколько раз пыталась заговорить, узнать, что со мной будет. Запорют? Повесят? Отрубят голову? Затравят собаками?.. Князь Луар знал толк в казнях. Обклеванный воронами череп непокорного лорда до сих пор скалится безгубым ртом над задней стеной... Вместо голоса из горла раздавался мышиный писк.

Светлые, помогите! Я буду хорошей, очень хорошей! Я никогда не буду больше воровать еду, буду почитать мать, буду покорно выполнять любую работу на кухне, и каждую неделю, нет, дважды в неделю в часовне, чтобы иметь возможность согреть вас свечами!

Боли я боялась больше всего.

Вот и сидела истуканом, вжимаясь в кресло, глупо надеясь, что обо мне забудут.

Тимар расхаживал взад и вперед по комнате вдоль стены с прорубленными в ней окнами, не отрывая взгляда от происходившего внизу. Не знаю, как он умудрялся рассмотреть хоть что-то в завывавшем буране. В половину седьмого утра, бросила я взгляд на часы на каминной полке, паж сжал завибрировавший на груди амулет.

— Да, господин, мы в Северной башне. На самом верху.

Встречая прибывшего, склонился в поклоне.

— Ваше Сиятельство.

Низко опустив голову, прячась за волосами, я боялась взглянуть на человека, который решит мою судьбу.

— Где тело? — Голос властный, холодный, совсем не похожий на текучий 'Ли-и-ира'.

Тимар распахнул дверь в спальню.

Новоиспеченный граф стремительно прошел мимо, обдав меня запахом мороза.

— Темные с тобой, любезный братец, — услышала я. — Жаль, не вышло лично перерезать тебе горло. ...Кто это сделал?

— Она.

Граф опустился передо мной на корточки, двумя пальцами сжал подбородок, заставляя поднять голову. Я заледенела под взглядом блекло-голубых нерайанских глаз и опустила ресницы. Кажется, даже дышала через раз.

— Как тебя зовут? — Отрывистые слова, будто команду отдает.

— Ли... Лира, — выдавила я.

— Нужно говорить 'Лира, господин', — поправил он меня.

— Лира, господин, — послушно прошептала я.

— Молодец.

— Позвольте, Ваше Сиятельство, — приблизился, как змея по воде, ранее незамеченный мной человек в потертом балахоне. Положил ладонь на мой затылок, заглянул в лицо, снова поводил рукой над теменем. Не то от мигающего света, не то от страха, мне показалось, что его зрачки вытянулись и позеленели.

— У нее есть Дар?

— Нет, господин. Дара нет, — выпрямился Змей, как назвала я его про себя. — Но она обладает флером.

Чем?..

Видимо, мужчинам это слово говорило гораздо больше — притихший Тимар отодвинулся, Змей насмешливо щурит глаза. И совсем они не вытянутые, с чего я взяла?.. А брат убитого мной человека смотрит оценивающе, как на товар на прилавке.

— Флер... Тогда понятно, почему Стефан потащил ее в постель прямо в княжеском замке. Обычно, он развлекается в домашней обстановке. Кто твои родители, девочка?

— Мама работает на кухне.

— А папа?

— Папы нет.

— Ясно. Значит, так, — повернулся короткостриженный мужчина к Тимару. — На моего брата напали двое наемников, вломившихся в спальню через окно. О любви Стефана к свежему воздуху, — хмыкнул, — знают все, никто не удивится незапертым ставням даже во время метели. Ты услышал шум, вбежал, увидел, как графа добивают, вместе со стражей уничтожил убийц, помешав им уйти телепортом. Так старался спасти хозяина, что даже под клинок подставился.

— Под клинок? — вытаращился Тимар. — Но я же не ранен...

— Незадача, — повел плечами короткостриженный, и неуловимым броском вогнал стилет в бедро пажа. Юноша закричал от боли и неожиданности, упал на одно колено, зажимая рану.

— Ну вот, — обтер мужчина кинжал о рубашку Тимара. — Теперь ранен. Все, мы с Сибиллом уходим. Трупы 'убийц' лежат на втором пролете снизу, в нише с доспехами. Расположи их тут похудожественнее. И смотри, от правдоподобности зависит твоя жизнь.

Юноша кивнул, проглатывая слезы.

— А девочка, господин? Что делать с ней?

Да! А я?..

Короткостриженный обернулся. Потер затылок.

Светлые, помогите...

— Флер, говоришь... Ну ладно, пусть живет. Привезешь ее в замок.

Кивнул Змею-Сибиллу, тот что-то прошептал, стиснув в ладони камень-подвеску. Хлопок — и в комнате остались лишь мы с Тимаром и легкий красноватый пепел иссушенного амулета.

6

Тимар, тяжело дыша и кривясь от боли, смотрел на меня. Один удар сердца, два, три. Глубоко вдохнул, тряхнул гривой рыжих волос, встал, опираясь о стену. Дохромал до стола, потом до моего кресла, где я все так же прятала ладони между колен.

— Идем, — стряхнул он меня с мягкого сиденья.

Я закусила губу, когда паж, оберегая раненную ногу, навалился на мое плечо. Кое-как помогла парню дойти до выхода. Тимар оглядел слуг и стражу, молча провел меня к комнатушке напротив, втолкнул внутрь и запер. Помню, я согнулась в три погибели, подглядывая в замочную скважину.

Слышно было плохо, видно мало, но даже этого хватило, чтобы понять, какой бедлам начался. Вот четверо стражников внесли два больших свертка. Из покоев послышались удары, грохот опрокинутой мебели, крики. Пробежала, согнувшись под тяжестью подноса, служанка, заглянула в распахнутую дверь и рухнула в обморок. Из покоев выглянул паж, и, за неимением воды, окатил девушку остатками апельсинового сока. Несильно пнул под ребра.

— А вот теперь можешь орать, — скорее, догадалась, чем услышала, я. — Быстро вниз и приведи кого-нибудь!

Обезумевшая служанка, оступаясь на крутой лестнице, рванула вниз, захлебываясь криком и слезами. Загрохотала по каменным ступеням княжеская стража, потом прибежал кастелян, и, наконец, в башню поднялся сам князь в окружении малой свиты.

Тимар рухнул перед ним на колени, приложившись к руке, быстро заговорил.

Его Светлость князь Луар, грузный мужчина с острыми усиками вокруг пухлых, по-женски капризных губ, обвел взглядом гнущихся в раболепных поклонах слуг, разбросанную у входа еду, переступил через ломти хлеба и ветчины и шагнул в распахнутые двери. Вышел быстро, не прошло и минуты, зажимая нос и рот кружевным платком. Что-то невнятно пробурчал, и, не оглядываясь, сбежал вниз, оставив вместо себя лорда с химерой на гербе.

Вот только Химера совершенно не проявлял должного рвения, лишь мельком заглянул в спальню, в остальное же время его сухощавая фигура прогуливалась туда-сюда по гостиной. Его даже мертвецы не смущали, он равнодушно перешагивал через тела, как через бревна, а я не досчиталась одного из стражников.

Тогда я еще не знала, что Химера прочно сидит на крючке у моего нынешнего хозяина, а из Леса, ну надо же, как вовремя! — вышли два снежных великана, и у княжеского мага нашлось более важное занятие, чем проверка остаточных аур на вельможном трупе. Тем более, что убийцы — вот они, лежат, родимые, и, за отсутствием некромантов, никуда не убегут.

Я просидела взаперти до темноты, то подглядывая в замочную скважину, то посматривая в окно, забранное частой решеткой. Хотелось кушать, но еды не было. Глупый живот! Как ни корми его — все равно на следующий день попросит еще... Было бы здорово наесться один раз, а потом целый месяц не переживать об обеде. Говорят, так только драконы умеют.

Воды я попила из кувшина для умывания. Потом намочила край подола и стерла кровь с лица, груди, рук. Мебели в комнате почти не было — только низкая кровать напротив очага, стул и сундук с плоской крышкой. На лежанку с разбросанной на ней одеждой я сесть не решилась, угнездилась на сундуке, время от времени вороша красноватые угольки в камине и проговаривая про себя благодарности Светлым.

Что будет со мной дальше — я не знала. И даже не загадывала после тех глупостей, что навыдумывала себе о графе. Знал отца, решил помочь, как же! Вон, помог — покосилась я в мутноватое зеркало. Губа распухла, покрылась корочками, при попытке что-то сказать сочится сукровица. Все горло — сплошной синяк, как не задушил только... Хорошо, что новый граф не похож на своего брата. Совсем ничем, кроме цвета волос. И смотрел он на меня не как на лакомое блюдо, вспомнила я пронизывающий льдисто-холодный взгляд, а как Магда на новые котлы. Расчетливо. Если сразу не убил — значит, решил, что я ему могу пригодиться.

И что такое флер?

Услышав звук поворачивающегося ключа, я вскочила, вытянулась в струнку. Мучнисто-бледный Тимар в изнеможении опустился на постель, и даже в тусклом свете очага были видны темные круги под его глазами. На левой ноге белела наспех наложенная повязка.

— Помоги сапоги снять, — буркнул он, сбрасывая с кровати одежду.

Несмело приблизившись, я стянула с парня обувь, аккуратно поставила ее рядом.

— И бриджи.

Услышав про штаны, я шарахнулась в сторону, вжимаясь в стену.

— Да не будь ты дурой, — проворчал парень, разматывая бинт. Зашипел, когда пришлось рвануть ткань. — Во-первых, ты мелкая еще, а, во-вторых, совершенно не в моем вкусе. Тяни, давай, мне наклоняться больно.

Потупившись, я помогла ему раздеться, сложила одежду на стул. Снова застыла в ожидании приказаний. Как себя вести, я не знала, и потому придерживалась единственно знакомой линии — помалкивать и выполнять.

— Ты шить умеешь? — спросил парень, набросив на бедра простынь.

— Да, господин.

— Чудненько. Тогда завтра выстираешь штаны, зашьешь их, ну и у рубашек кружева-пуговицы поправишь. Там, в сундуке, нитки, иголки и мыло.

В дверь постучали.

— Открой, — велел парень.

Вошла давешняя служанка с подносом и слуга с ведром кипятка. Поклонились и исчезли.

— Помоги рану промыть, — попросил Тимар. — Под кроватью таз.

Кивнув, я наполнила таз до половины холодной водой, наклонив ведро, плеснула кипятка, и осторожно стала вытирать запекшуюся кровь. Время от времени паж ругался сквозь зубы, и я замирала испуганным зайчонком.

— Да что ты жмешься, не собираюсь я тебя бить, — проворчал парень. — Заканчивай скорее.

Я промокнула узкую, в два пальца длиной, рану мягкой тканью, выуженной из сундука, смазала найденной там же настойкой прополиса и забинтовала. Тимар хмыкнул при виде того, как старательно я завязываю бантик.

— Возьми бутерброд, — показал глазами на поднос паж. Сам без аппетита поковырялся в тарелке с рагу, выпил эль и улегся.

— И чтобы из комнаты завтра — ни шагу, — зевнул он, засыпая.

Я грызла мясо и мягкий сыр на огромном, во весь каравай, ломте хлеба. Оставила половину, завернув в салфетку, и положила на подоконник. Тихо ступая, вылила воду из медного таза в раковину, поставила его у стены и легла на сундук. Жесткий, но вполне удобный, если подложить ладонь под голову. В окно по-прежнему стучала так и не унявшаяся за сутки метель, а легкий сквозняк шевелил выбившиеся из плетения соломинки циновок на полу.

Когда я проснулась, в комнате никого не было. Высунула нос из-под одеяла, потянулась. Погладила мягкую шерсть, укутавшую меня теплым облаком. Вспомнила, что видела это одеяло на кровати Тимара. Неужели он меня укрыл? Хотя, больше некому...

Я побрызгала на лицо ледяной водой, поскребла морозные наледи на стекле, поворошила уголья в камине и даже подкинула туда пару поленьев из появившейся вязанки. Вскоре огонь весело затрещал, а я поставила таз с водой на решетку — греться. Неудобно, горячо, но ослушаться Тимара, приказавшего сидеть в комнате, даже в голову не пришло. Кровь с бриджей отстиралась неожиданно легко: сиреневое мыло зашипело на пятне, растворяя его, а потом быстро смылось водой. Я с уважением погладила горшочек — бытовая магия это вам не жженные стебли подсолнечника.

С шитьем дело обстояло хуже. Мои умения ограничивались лишь латанием лохмотьев, которые я сшивала грубыми стежками, а тут — полдюжины тонких льняных рубашек. Я подшивала кружева и отпарывала их, снова пришивала, пытаясь имитировать аккуратную строчку портного. Заодно припомнила все слова, которыми Магда награждала помощников за нерасторопность. С четвертой или пятой попытки у меня, наконец-то, получилось более-менее прилично. Правда, к этому времени уже стемнело; за весь день я героически отремонтировала целый рукав, и, кое-как, стянула нитками испорченное на груди платье. Вернувшийся Тимар, пока я помогала ему промыть рану, все поглядывал на крупные стежки, спорившие размером со шнуровкой, а на следующий день принес мне простую, немного поношенную, но от этого не менее чудесную солнечно-желтую тунику из крашеной шерсти, теплые чулки и чуть великоватые башмаки на толстой подошве.

Княжеский замок мы покинули через два дня.

7

Ранним утром я проснулась от тихого голоса Тимара.

— Да, господин. Я все понял.

Высунула голову из-под одеяла, с молчаливого согласия пажа перекочевавшего на сундук, вопросительно посмотрела на хмурого парня, крутящего на пальце перстень.

— Мы уезжаем, — поднялся с кровати Тимар. Ругнулся, схватившись за ногу. — Брыгово се..! — не договорил.

Дохромал до двери, предупредил стражников, караулящих запертые графские покои, об отъезде.

— Очень больно, господин? — спросила я, укладывая скарб в два кожаных мешка, в которых, при желании, могла бы поместиться сама.

— А ты как думаешь? — огрызнулся он. Даже веснушки побледнели.

Вздохнул, примирительно заговорил.

— Лира, если кто спросит — ты моя младшая сестра по отцу. Ясно?

— Да, господин.

— На людях брат, или Тимар.

— Я поняла.

— Отлично, — улыбнулся он уголком рта. — Хоть ты и не похожа сейчас на кухонную замарашку, и пахнешь получше, но все еще являешься собственностью князя Луара, и вывозить тебя из замка...

— Я не собственность! — вскочила я. — Мой папа был... То есть, он рыцарь!

Парень вздохнул.

— Ты когда его последний раз видела? Год назад? Два? Неужели ты думаешь, что он еще жив? А документы, подтверждающие право на имя, у тебя есть?

— У меня клейма служанки нет!

— Родовой татуировки тоже, — отрезал Тимар.

— Я не рабыня, — всхлипнула я, цепляясь за иллюзию свободы. — Не собственность!

— Не реви, — поморщился юноша. — Вот чего терпеть не могу, так это девчачьих истерик. Собирай вещи, — скомандовал он, натягивая камзол.

Когда я запихнула все, включая свечные огарки в дорожные сумки, паж попробовал их поднять, скривился и, ссыпав горсть меди на ладонь стражника, приказал отнести баулы вниз.

По лестнице Тимар спускался медленно, очень медленно, и я впервые задумалась, чего ему стоили последние три дня, когда бегать вверх-вниз приходилось, как заведенному. Уже и графские сундуки спустили, и слуги все собрались во дворе, а мы все шли, и шли, и шли, делая перерывы после каждого пролета.

Наконец ступени кончились, а Тимар отпустил мое плечо, которое использовал вместо костыля. Закусил губу почти до крови и бодро шагнул на свежевыпавший снег. Метель, наконец, уснула, но колкие, острые льдинки больно жалили кожу. Я поежилась, порадовавшись теплой одежке, и потрусила за парнем, вцепившись в край его плаща.

А он, будто и не болит ничего, порхал, как фейрис, перемигиваясь с фрейлинами, низко кланяясь леди, возвращавшимся с прогулки.

— Вы нас покидаете, молодой человек? — спросила пожилая дама в темном шерстяном плаще без капюшона.

Тимар почти переломился в поясе, целуя руку, вынутую из муфты.

— Да, госпожа. — Его голос понизился, стал скорбным. — Виконт Йарра сегодня к вечеру прибудет в Луар за телом брата. Слуг, и меня в том числе, отзывают.

Навострив уши, я выглядывала из-под плаща. Ну надо же, как заворачивает: 'Виконт Йарра', 'к глубочайшему сожалению'!.. А совсем недавно отнюдь не стеснялся называть короткостриженного графом!

— Разве виконту не потребуется оруженосец? — недоверчиво спросила старая леди. А потом оперлась на Тимара. — Проводите меня к лестнице, юноша, и, заодно, расскажите, кто этот чудный ребенок у вас под плащом. Ну и подробности нападения на графа, конечно.

Фрейлины притихли, а у меня аж сжалось все, когда я представила, как больно сейчас Тимару — старая ведьма оперлась именно на левую сторону.

— Мне нечем похвастаться, госпожа Рушо, — монотонно заговорил парень. — Граф мертв, я ранен. На него, спящего, подло напали наемники из Рау. Я же услышал шум слишком поздно, и смог только отомстить за смерть своего сюзерена.

Старуха, кожа которой под слоем пудры казалась маской, остро посмотрела на Тимара из-под нависших век.

— Но как рау смогли попасть в башню, минуя стражу?

— Через окно, — быстро ответил паж. — На подоконнике остались следы крючьев.

Так вот, почему его кинжал весь в зазубринах!..

— ...А уж как они смогли просочиться в замок, я не знаю. Об этом следует спросить княжеского мага. Как и то, где он был, когда граф истекал кровью! — гневно выкрикнул Тимар и сразу извинился. — Простите, госпожа Рушо, но граф заменил мне отца... Нам заменил, правда, Лаура? — вытащил он меня за шкирку вперед. — Лаура Орейо, моя сводная сестра.

— Лизарийка? — Брезгливо пропищала какая-то леди в беличьем берете.

— Всего на четверть, — вскинулся Тимар. Даже я поверила, что он меня защищает.

— Вы похожи, — прищурилась госпожа Рушо. — Сколько тебе лет, девочка?

— Шесть, — ответила я. Улыбнулась, сделала книксен, и, смутившись, обняла Тимара за ногу. Как раз макушкой до бедра достаю.

Видимо, все правильно сделала. Парень погладил меня по волосам, прикрыл плащом. Фрейлины, не получившие приказа 'Фас!', перестали натягивать поводки, изощряясь в насмешках надо мной, и заскучали, семеня к лестнице и шмыгая покрасневшими от мороза носами.

— Как ваша нога, молодой человек?

— Спасибо, заживает, — поблагодарил Тимар. — Думаю, ничего серьезного.

— У лекаря были?

— Не хватило времени, — сбросил челку с глаз парень. — Покажусь ему уже дома.

Старуха кивнула каким-то своим мыслям.

— Ну что же, юноша, — остановилась она у подножия парадной лестницы, присыпанной, чтобы не поскользнуться, песком. — Благодарю вас за беседу и любезную помощь. Хорошей дороги.

Тимар поклонился ей в спину, а меня прямо подмывало наступить на длинный черный шлейф старухиного платья.

Послав несколько воздушных поцелуев фрейлинам, Тимар повернул к конюшне. И только там, скрывшись от посторонних взглядов, дал себе волю — лицо сморщилось от боли, а сам он сполз по двери в стойло, пытаясь сдержать слезы.

— С-сука старая, она же специально давила на больную ногу, — пожаловался он. — И все допрашивают, вынюхивают, пытаются подловить...

Я, не зная, что на это сказать, молча гладила парня по плечу и вспоминала Джайра. Того я тоже когда-то жалела после взбучки, а потом он устроил на меня травлю.

Сделав несколько глубоких вдохов, Тимар поднялся, вывел каракового коня из стойла, оседлал. Конь протяжно заржал, ткнулся в шею парню мягкими губами. Тимар погладил его по носу, угостил кусочком сахара, потом подвел к лесенке, которую использовали дамы, и, взобравшись на нее, перебросил больную ногу через седло. Поерзал, усаживаясь удобнее.

Глядя на него снизу вверх, я прикоснулась указательным пальцем к щеке, показывая на нестертую слезинку. Парень поблагодарил меня кивком, тронул коленями конские бока.

— Не отставай.

Нас ждали. Караван из четырех саней, в трех — вещи, на последних — служанки, был окружен графской стражей, потягивающей чиар из деревянных кружек.

Тимар ткнул пальцем в первые сани.

— Забирайся.

Возница недовольно потеснился.

— Дай ей шкуру, Броккс,— приказал парень и встал во главе отряда рядом с всадником с командирскими нашивками.

— По коням!

Ворчащий в бороду возница в тулупе, кисло пахнущем овчиной, откинул крышку короба за спиной, вынул старую, побитую молью до самой мездры, медвежью шкуру и укрыл меня с головой. А пока я, барахтаясь, выбиралась, сани тронулись, проскрипев полозьями по гравию под внутренней стеной замка.

Вот проплыла мимо кухня, на которой я прожила последние два года, остались позади казармы и плац, смотровая башня, внешняя стена с марширующими по ней караульными. Их доспехи тускло блестели под неярким, прячущимся за тучами солнцем. Ото рва, с бурлящей, несмотря на мороз, водой пахнуло серой, а потом порыв пронизывающего, несдерживаемого больше стенами ветра сдул тяжелые клочья пара, бросил в лицо горсть колючих снежинок, заставив плотнее закутаться в шкуру. Дорога пошла вниз.

Светлые, всего четыре дня назад, а кажется, в другой жизни, я встретила графа, так резко и больно изменившего привычный ход событий. К лучшему ли?

— Что ты крутишься, — буркнул Броккс, когда я завозилась, усаживаясь спиной вперед.

— Простите, господин, — прошептала я, провожая глазами гранитную цитадель, сливающуюся с тяжелыми низкими тучами.

8

Я проснулась от того, что Тимар тряс меня за плечо. С трудом подняла набрякшие от выплаканных слез веки — все-таки разревелась, когда ущелье повернуло, и замок скрылся из глаз. Там я была худо-бедно накормлена, пристроена, да и повариха меня жалела, подсовывая куски, хоть и не вступала в прямые столкновения с матерью. А теперь?.. Вот и всхлипывала от жалости к себе, пока не уснула.

— Держи.

Парень сунул мне обжигающе-горячую металлическую кружку, кусок сыра и яблоко.

— Захочешь облегчиться — далеко не уходи. После метели здесь опасно. И не шуми.

Я согласно закивала, разглядывая нависшие над головой горы. Бело-синие, хищные, мерцающие вмерзшим в трещины льдом, они изводили, затаптывали частыми обвалами хилые деревья и бодылья кустарника, едва заметно вибрировали, грозя обрушить на нас лавину.

Две служанки, опасливо поглядывая вверх, возились у костерка, раздавали чиар и хлеб с сыром, третья, сипло дыша и кашляя, лежала под грудой шкур. На больную старались не смотреть — воспаление легких в дороге равносильно приговору.

На меня тоже не обращали внимания. Демонстративно не обращали, но спиной я чувствовала неприязненные взгляды. И если в жизни служанок мало что поменяется, то в том, что отряд расформируют, сомнений не возникало. Хорошо, если оставят в замке, разделив по одному-двум среди других двадцаток. Хуже, если отправят для охраны рудников, и совсем плохо, если к Лесу, Зов которого мало кто мог побороть, и люди пропадали. Иногда просто исчезали, отойдя всего на десяток шагов от тропы. Иногда, глядя прямо перед собой безумными глазами, разворачивались и шли к деревьям, не реагируя на окрики. И даже будучи связанными, извивались, пытаясь уползти в чащу. Жуть.

Стоянки длились недолго, от силы, полчаса, и сани снова ползли по извилистой дороге. Вверх, объезжая брошенные древним ледником валуны. Горизонт отодвигался, и холодное солнце, издеваясь, выглядывало из-за скал. Яркое, оно совсем не грело. И ветры, ледяные ветры на вершинах, острой крошкой пытающиеся снять скальп с неприкрытой головы. Я укутывалась в шкуру, оставив узкие щели для носа и глаз, и смотрела на орлов, кругами поднимавшихся к облакам. Не ездовых, диких, младших братьев тех крылатых монстров, что курлыкали в тщательно охраняемом орлятнике на подветренной стороне замка.

К острым пикам мы, конечно, не поднимались. Туда вели тропы, по которым носились только горные козы и безумцы, собирающие их линялый пух. Резко сужающаяся дорога шла вдоль обрыва, всадники и возницы спешивались, завязывали глаза лошадям и медленно-медленно вели их, прижимаясь к каменной стене. Стальная оковка саней противно взвизгивала, задевая гранит, лошади храпели, а я с опаской поглядывала вниз, на морозный туман, клубящийся на дне.

Потом дорога начинала понижаться. Разбойник-ветер постепенно стихал, дышать становилось легче, а вот пробираться сквозь сугробы — сложнее. Местами кони проваливались в снег чуть ли не по брюхо. Амулеты, защищающие лошадиные ноги от острого наста, разряжались быстро, их экономили, как могли, активируя лишь на самых опасных участках. И снова вверх...

Места для ночевки начинали высматривать через пару часов после обеда. Искали подветренную сторону с ровной площадкой перед ней, однажды остановились в пещере. Ночь наступала быстро. Еще несколько ударов сердца назад я вполне могла пересчитать горные пики впереди, и вдруг резко становилось не видно ни зги. Правда, к этому времени уже обычно весело потрескивал костер, разгоняя темноту, а служанки тихо возмущались тому, что Тимар избегал деревень. Солдаты ругались громче, их командир даже пытался спорить с пажом, но тот просто протянул ему амулет связи, предложив высказать все претензии виконту. Сплюнувший в снег капитан зло уставился на юношу, а потом, выматерившись, пошел в разнос, раздавая оплеухи — одному за потерявшего подкову коня, другому за слабый запах сивухи. Тимар презрительно ухмылялся.

Хуже всего был волчий вой по ночам. Или не волчий. Крупные пятипалые следы вокруг охранного контура появлялись из ниоткуда, я клянусь, на границе освещенного пространства никого не было! Только снег скрипел — хруп! Хруп! Хруп! И шумное сопение. И клубочки пара на высоте двух человеческих ростов... Лошадям подмешивали что-то в воду, от чего они становились вялыми на несколько часов, и никак не реагировали на происходящее. Служанки зажимали уши и молились Светлым, солдаты пересмеивались, но на подначивание выйти за круг, отливающий зеленым, крутили пальцем у виска. В первую ночь, когда пришли Горные Духи, я не спала, сидела сусликом, завернувшись в шкуру, и клацала зубами от ужаса. И во вторую. А на третью, когда охранный контур вдруг растянулся от напора снаружи, и истончившаяся зеленая линия оказалась в паре локтей от меня, я завизжала и бросилась к Тимару. Сбившиеся в кучку вокруг костра служанки стенали, солдаты ощетинились посеребренными копьями, а контур растягивался все сильнее и сильнее.

Но выдержал.

Со звоном лопнувшей струны снова стал круглым, а на наметенных сугробах в стороне образовалась огромная вмятина от упавшего невидимки. Тимар, сжимавший амулет, облегченно выдохнул, чмокнул меня в макушку. Я ревела в голос, обнимая его колено. Парень вздохнул, погладил меня по волосам и уложил рядом на прикрытый шкурами лапник. Кажется, даже что-то напевал, укачивая.

Весь остаток путешествия я ночевала с ним, крепко держа насмешливо улыбавшегося парня за поясной ремень. Старалась быть полезной, чтобы не прогонял — сваливала в кучу еловые ветки для лежанки, носила плошки с горячей кашей и чиаром, топила снег для умывания, забираясь на валуны, помогала растирать коня. Думаю, получалось. Хоть я и была назойливой, и поначалу больше мешала, чем помогала, Тимар ни разу меня не оттолкнул. Объяснял, как нужно ухаживать за лошадьми, рассказывал смешные истории перед сном, придерживал меня в седле, когда я попросилась ехать с ним. Даже поводья давал держать, все равно умный Звездочет, идущий в первой четверке, сам выбирал дорогу.

Спустя восемь дней умерла больная служанка. Ее захлебывающийся кашель в хвосте каравана становился все глуше, и, наконец, стих. Хоронить ее не стали — кому охота долбить мерзлую землю? Тело завернули в шкуры и положили в яму от вывернутой бураном лиственницы, прочитали молитву, помянули. К утру тело исчезло, остались лишь глубокие пятипалые следы вокруг ямы.

Еще через неделю мы пересекли границу графства, отмеченную рощей айлантов, тянущих к хмурому небу голые ветки. В узкой долине было заметно теплее, снега больше, но это уже мало кого волновало. Настроение солдат поднялось, они расслабились, перебрасываясь похабными шуточками со служанками, и даже вечно хмурый капитан их уже не одергивал, позволив себе пригубить коньяк из фляжки.

А вот Тимар был похож на снежные тучи, затянувшие небосвод. Упрямая складка между бровями, дергающийся уголок рта, ответы невпопад. Как тогда, когда он расспрашивал меня об отце. Что-то мучило его, а что — я не понимала, лишь усерднее помогала ему, не позволяя напрягать больную ногу, и помалкивала.

Тем вечером мы стали на привал позже обычного. Вдали виднелись огни шахтерских поселков, а значит, к концу недели мы доберемся до замка. Солдаты стреноживали коней, и, принюхиваясь к запаху надоевшей похлебки, мечтали о куске мяса. Жирном таком, поджаристом. Капитан ставил охранный контур, последний в нашем путешествии, женщины ушли собирать лед к замерзшей реке, я растирала спину Звездочета, рассказывая, какой он красивый и умный. Жеребец согласно фыркал. Все как обычно.

...Кроме Тимара, который, скособочившись, чтобы не давить на больную ногу, грел руки у костра. Красный камень перстня на среднем пальце рассыпал розовые блики.

— Скоро уже будем дома, — мечтательно протянул парень, прихромав ко мне. — Как же я соскучился по ванне... И нога болит, спасу нет.

— А что будет со мной, господин?

— Да что с тобой будет, — махнул рукой паж. — Хуже, чем в княжеском замке, точно не станет. Подкормят, работу несложную дадут, может, в пансион отправят.

— А что такое флер? — спросила я, не слишком надеясь на ответ.

— Флер... Как бы тебе объяснить... Привлекательность, наверное. Вырастешь — красоткой будешь, — щелкнул он меня по кончику носа. — Давай ужинать и спать, завтра тяжелый день.

— Хорошо, господин, — кивнула я.

Тоже мне, счастье! 'Красоткой будешь!' Знаю я, что бывает с красотками... При воспоминании о ночи в графских покоях меня передернуло. Лучше бы я мальчиком была! Или уродом... Хотя, нет. Уродом быть не хочу, лучше просто мальчишкой.

Замечтавшись, я не заметила вытянутой ноги Тимара, споткнулась о нее, и не удержавшись, шлепнулась в снег, вывалив кашу на пажа.

— Дура неуклюжая! — рявкнул парень, отряхивая разварившуюся перловку со штанов. За ухо поднял меня с земли, выдернул хворостину из кучи веток для костра и потащил за валуны.

— Простите! — пыталась я заглянуть в усталые глаза. — Простите, господин, я не хотела!

— Криворукая мартышка! Ты хоть иногда смотришь, куда прешь?!

Тимар толкнул меня в снег, свистнула хворостина. Тихо вскрикнув, я закрылась руками и заплакала. Он же знает, что я не виновата, сам выставил ногу, когда я уже сделала шаг! Но сказать это вслух не осмелилась.

А потом поняла, что боли нет. Все еще ругаясь, Тимар порол каменную стену, закрывавшую нашу стоянку от ледяного ветра, спускавшегося в низину.

Подмигнув и приложив палец к губам, парень швырнул плетку в снег.

— Без ужина останешься! — гаркнул он напоследок и зашагал к костру.

— Господин, каша еще есть, — неуклюже, от вороха натянутой одежды, поклонилась служанка.

Тимар брезгливо поджал губы.

— Еще я объедками не ужинал, — фыркнул он. — Дай мне сыру и хлеба.

Отряхивая снег, я вышла к костру.

Броккс, тот самый возница, с которым я ехала в начале, протянул мне кусок разваренной оленины, но не успела я поднести его ко рту, как в лицо ударил тяжелый снежок.

— Я сказал, без ужина.

Понурившись, я ушла к саням. Спать с этим предателем не хотелось, лучше мерзнуть среди сундуков. Завернулась в ставшую уже родной шкуру, отвернулась от костра, вглядываясь в темноту. Далеко впереди мигала яркая цепочка огней, в ноздри упрямо лез запах разваренной в мясном бульоне перловки. Может, еще раз прощения попросить?

Не стану. Вряд ли меня будут голодом морить, если столько везли. Но почему же Тимар не хочет, чтобы я ужинала именно сегодня?

Ответ я узнала утром, когда из двадцати семи человек в живых остались только я и паж.

Ночью шел ледяной дождь, стучал по пологу, укрывавшему графское добро и меня в санях, и теперь я с ужасом смотрела на покрытые прозрачной корочкой лица служанок, солдат, возниц. Кони, уже пришедшие в себя от ночного зелья, храпели и ржали, звеня удилами. Тимар рылся в сундуках, сгребая в одну сумку документы и драгоценности.

— Почему?! — не выдержав, налетела я на него. — За что ты их убил?!

Парень схватил меня за кисти, не позволяя царапаться, прижал к животу. Я кричала и билась в его руках, пока не кончились силы. Потом затихла, всхлипывая.

— Я должен был это сделать, — тихо сказал Тимар, гладя меня по волосам. — Они знали, кто на самом деле убил господина Стефана.

— Это все, — задохнулась я, — все из-за меня?!..

Я почувствовала, как паж кивнул.

— Из-за флера?

— Нет. Хотя, и из-за него тоже. Ничто не должно запятнать репутацию рода Виоре. Если правда выплывет, господин Раду не отмоется. Можно интриговать, можно убивать врагов, можно пытать пленных, но развлекаться с маленькими девочками на виду у послов Арааса — это пахнет безумием. А кто поручится, что оно не наследственное?.. Человека, подозреваемого в сумасшествии, никогда не допустят в Совет Четырех.

— Это не безумие, а флер...

— Флер не простуда, его по соплям не распознаешь, — со смешком протянул мне какую-то тряпку Тимар. — Высморкайся. Так вот, увидеть флер может только очень сильный маг. Княжеский бы не смог. Успокоилась?

Я замотала головой, вцепившись в его пояс. Солнце встало, и видеть блестящие от подтаивающего льда лица трупов было страшно.

— Просто не смотри на них.

Тимар закинул сумку за спину, приволакивая ногу, пошел ко вторым саням. Вытащил оттуда мешок с вяленым мясом, бросил к нему несколько сухарей. Я шла за парнем, уткнувшись лицом в его плащ.

— Помоги, — попросил паж. — Ты распутывай лошадей, я буду привязывать их к веревке. Нельзя их бросать.

— Их не нужно напоить?

— Некогда, — махнул головой парень. — Охранный контур я ставить не умею, не доберемся до людей к ночи — нас сожрут.

Вот уж, порадовал.

— Господин?

— Что?

— Почему вы мне все рассказали?

— Потому что ты умная девочка, и не будешь болтать.

Тимар навьючил сумки на Звездочета, посадил меня на коня. Кряхтя, сам забрался в седло и тронул поводья, ориентируясь на столбы сизо-черного дыма угольных шахт. Сунул мне кусок мяса.

— Господин?.. — Спросила я, спрятав еду в рукав.

— Да?

— А что такое Араас?

— Империя, с которой мы только-только начали завязывать дипломатические отношения, — ответил Тимар, и пояснил. — Таких, как лорд Стефан, там оскопляют. Представляешь, какой был бы скандал, узнай послы о выходке близкого друга князя?

Я понятливо кивнула.

— Господин?

— О боги, ну что еще?

— А сколько вам лет?

— Семнадцать. Еще вопросы будут?

— Нет, простите...

9

До охранного контура вокруг бараков с шахтерами мы добрались вовремя. Влетели на пустую уже улицу, освещенную скупым светом масляных фонарей, оставив за спиной двух умертвий, привязавшихся к нам — с ума сойти! — в середине дня. Мерзкие твари, казалось, совсем не двигали конечностями, избегали освещенных участков, и, тем не менее, не отставали. А когда мы проезжали короткий, всего в пару десятков шагов, тоннель, прорубленный в скале, сзади раздался торжествующий визг и противное хлюпанье.

Наша упряжка стала короче на двух лошадей.

Помню, коней даже не требовалось погонять, они летели чуть ли не быстрее нагруженного нами Звездочета — их удерживала только веревка, скрепляющая уздечки, и остатки доверия к людям.

— Может, отстанут, — пробормотал Тимар.

Но когда кони снова завизжали, а веревка натянулась, бессильно выругался.

Я сидела, вцепившись в гриву Звездочета скрюченными от сырого ветра пальцами. Местами кожа стала синюшной, но боли я не чувствовала, понимая, что, если начну падать, Тимар при всем желании меня не удержит. И даже если я не расшибусь о камни, то остановка будет смерти подобна. С каждым гаснущим лучом умертвия двигались все быстрее, становились все нахальнее.

Я не сразу поняла, что безумная гонка, наконец, закончилась — только полыхнуло зеленым за спиной, да разнесся противный запах паленых волос — одно из умертвий собрало себя из женщины.

Тяжело дышащий Тимар отпустил поводья, позволил коню перейти на шаг.

Впереди зазвонил, забил колокол, и обманчиво-тихая деревушка вдруг ощетинилась копьями и арбалетами.

— Кто такие? — вышла из полумрака темная фигура.

— Тимар Орейо, оруженосец лорда Стефана. С подопечной. — Чуть сдвинул рукав, и на запястье мигнула серебряным татуировка Младшего Рода.

Говоривший сразу сбавил тон.

— Добро пожаловать, господин Орейо. Ужин? Постель?

— И корм лошадям, — кивнул парень. Спешился.

Капитан гарнизона, он же управляющий, дал отмашку, отпуская солдат. Несколько человек сразу подошли к лошадям, кто-то побежал вперед с приказом об ужине.

-Я могу спросить, где остальной отряд?

— На нас напали хлады. Выжить удалось только мне и Ли... И Лауре.

— Хлады? — поразился управляющий. Даже остановился, приподняв факел. В желтовато-красном свете я разглядела высокий лоб над крючковатым носом.

Тимар презрительно скривился.

— Капитан, у вас на дороге умертвия маршируют! Будьте уверены, я обо всем доложу виконту, а стоимость трех лошадей, которых они заели, будет вычтена из вашего жалования!

После такой отповеди с нами больше никто не заговаривал.

Жена, а может, и любовница капитана встретила нас на пороге двухэтажного дома, рассыпалась в приветствиях, но, натолкнувшись на суровый взгляд мужа, замолчала. Полила нам на руки горячей воды, расставила на столе тарелки с холодным мясом и рагу, лепешки. Сидр для Тимара и чиар для меня.

— Прикажете приготовить госпоже отдельную комнату?

Я замотала головой, и Тимар, устало улыбнувшись, отказался.

Излишней чистоплотностью я тогда не страдала, и уснула, едва голова коснулась подушки. Вымывшийся в тазу Тимар покачал головой и подоткнул вокруг меня одеяло.

— Дикарка, — не то послышалось, не то приснилось мне.

Той ночью ко мне впервые пришел граф.

— Здравствуй, Ли-и-ира. — И тяжелое дыхание, переходящее в хрип.

Я сижу в углу спальни, прямо под открытым окном, и морозный ветер развевает передо мной тонкие газовые занавески.

— Ли-и-ира-а-а... Где ты, малышка...

Его ноги не двигаются, но граф перемещается по комнате, сжимая в руке серебряную лилию. Я вижу распахнутую дверь за его спиной, понимаю, что надо бежать, прямо сейчас, пока он стоит в пол оборота и смотрит на кровать, больше похожую на алтарь для отпевания мертвых. Но ноги не слушаются, я не могу даже пошевелиться, а он все ближе, ближе, ближе...

— Ли-и-ира-а-а...

Я проснулась от собственных воплей, перебудив весь дом.

Подскочивший Тимар, выхватив кинжал, стоял в боевой стойке, выискивая опасность, хлипкая дверь тряслась от стука, а я, сорвав голос, продолжала сипеть, не понимая, где сон, а где явь.

Не помню, что говорил Тимар взволнованным хозяевам, как успокаивал меня, как тряс, будто куклу, заставляя вынырнуть из липких объятий кошмара. Ужас не прошел, просто в какой-то момент я начала соображать, что подо мной не пол, а постель, перед носом не туманные гардины, а побледневшие веснушки Тимара, графа нет, он мертв, а я жива. И даже его умертвие меня не достанет, потому что тело уже отпели.

— Прости, — прошептала я, вцепившись в руку парня.

Он даже не заметил, что я обратилась к нему на 'ты', гладил по волосам, вытирал слезы ладонью, чуть жестковатой от мозолей.

— Что тебе приснилось?

— Он.

Тимар как-то сразу понял, кого я имела в виду.

— Он больше ничего тебе не сделает. — Паж сжал мое лицо между ладонями. — Понимаешь? Ни-че-го. Он умер, его больше нет. Не плачь, маленькая.

Я кивала, соглашаясь с ним, и комок в горле таял, позволяя дышать, а не хватать воздух, как вытащенной на берег рыбе.

Утром жена управляющего заварила мне какой-то успокаивающий сбор, пахнущий полынью. Горький до ужаса. Я хлебнула, и отставила, скривившись. Тимар прыснул, увидев мою перекошенную физиономию, и, наверняка из вредности, заставил все выпить, и даже в дорогу попросил приготовить эту настойку. А потом, помявшись, спросил, нет ли чего обезболивающего.

— Дальше дорога будет безопасной.

Звездочет шел неторопливой рысью, Тимар покачивался в седле, а я, завернутая вместо облезлой шкуры в плащ, разглядывала окрестности. Мне, привыкшей к скалам вокруг княжеского замка, было странно наблюдать холмы и низины. Горы тоже были, но вдалеке. Они окаймляли долину — не то защищали ее, не то, наоборот, брали в кольцо. Снег превратился в грязь, чавкающую под ногами коней и колесами встречных повозок. Мы проезжали мимо хуторов и шахтерских деревень, я даже видела стены городов. Ночевали в домах рыцарей, свободных от службы, либо у отслуживших уже ветеранов, получивших хлебную должность, и везде нас встречали если не с радушием, то с почтением точно. Иногда дарили подарки, сопровождая их просьбой замолвить словечко перед новым графом Йарра. К моменту, когда на рукотворном холме показался замок, у меня было два новых платья, туфли, три пары сапог, новый плащ и две куклы. Тимар предпочитал принимать подарки в денежном эквиваленте.

— Ну как тебе? — спросил юноша, придержав поводья. — Жуткая безвкусица, правда?

Я замычала, пытаясь подобрать слова. Замок больше походил не на крепость, а на мятный пряник, облитый сусальным золотом. Белые колонны, увенчанные капителями, воздушные арки, нагромождение мостиков и декоративных зубцов, мраморная облицовка, даже рва не было — вместо него навесной мост шел над узким ручьем, местами покрытым пористым льдом.

Но намечающиеся перемены были уже на лицо: визжали пилы, уничтожая парк, лазали по стенам рабочие, сбивая молотками наляпистые украшения и обрывая плети плюща; слева, в стороне от подъездной дороги, громоздились камни для возведения крепостной стены.

Где-то там, в этом пока еще пряничном домике живет маг с изменчивым прищуром узких глаз и его господин, так ненавидевший родного брата, что пощадил убившую его девчонку. 'Ну ладно, пусть живет'.

— Мне страшно, — призналась я Тимару.

— Не бойся, — щелкнул меня по носу парень. — Все самое страшное позади. Пошел! — толкнул он коленями Звездочета, посылая его в галоп.

Я подставила лицо почти по-весенне теплому ветру, загадав: если первым, кого мы встретим, проехав ажурный мост, будет мужчина, то все будет хорошо. Честно говоря, хотела подкузьмить судьбу — ну кого еще, как ни стражу мы увидим у караулки? В крайнем случае, рабочих, роющих котлован для фундамента стены.

Внезапно Тимар натянул поводья, заставив Звездочета перейти на шаг вдоль обочины. Я удивилась — обычно дорогу уступали нам.

Выбивая копытами комья земли, навстречу неслась кавалькада всадников — вороные кони, развевающиеся за спинами плащи. Они даже не притормозили около нас, лишь мазнули равнодушными взглядами. А потом у скакавшего впереди свалился капюшон, и длинные рыжие волосы заструились роскошной волной, как хвост огневки.

10

Три года спустя

— Лаура, Синтия, Рина, Эли — на вас спальни для гостей. Убрать чехлы, проветрить комнаты, принести чистое белье, развесить гобелены, портьеры выбить. Ковры внесете последними. Комнаты, на дверных ручках которых я привязала пряжу — для леди, туда ковры помягче и цветы в вазы. Все понятно?

Мы синхронно кивнули.

— Тогда за работу! До приезда князя осталось всего ничего! — Госпожа Миара, наша экономка, ушла, позванивая ключами на поясе.

На ней были праздничный обед и подготовка комнат для гостей, прибывавших в замок на праздник Излома Лета, и, в общем-то, спокойная женщина превратилась в фурию. Она носилась по замку не хуже родового призрака, бренчавшего кандалами в картинной галерее, появляясь в самых неожиданных местах, и выплевывая задания быстрее новой модели арбалета, опробованной графом на прошлой неделе. Чем-то она напоминала мне старую Магду, повариху на низкой кухне в замке князя Луара. Такая же полная, с бьющей через край энергией и своей собственной справедливостью — могла надавать плюх за пролитое вино, и, наоборот, прикрыть от наказания за разбитый сервиз.

— Ну что, девочки, разделимся или вместе? — спросила Рина. Симпатичная, смешливая, райана на три четверти, она была любимицей госпожи Миары.

Длинноносая Эли недовольно фыркнула.

— Да без разницы, что так, что так упашемся.

— Ой, ну надо же, работница, — сладеньким голоском пропела Синтия, — так устает, так устает... Спать по ночам надо, а не по казармам шастать! Как оно там, на постельной ниве жнется?

— Синтия! — возмутилась Рина.

Эли фыркнула, огладила ладонями бедра и новый пояс, густо украшенный колотой, местами чуть позеленевшей бирюзой.

— Красиво, правда? — усмехнулась она. — Не то, что твои обноски. — И добила. — Дэрек подарил.

— Шлюха! — выплюнула побледневшая Синтия, тайком вздыхавшая по симпатичному пикинеру.

— Зато ты у нас праведница... — Эли завозилась, распахивая окно. — Носишься со своей девственностью, как курица с яйцом...

— Эли, хватит! — топнула ногой Рина. — Девочки, ну сколько можно?!

— А что такого? — удивилась Эли. — Она первая начала.

— Я пойду за цветами, — процедила Синтия, хлопнув дверью — я, прятавшаяся в углу, аж подпрыгнула.

Ссоры этих двух служанок, чуть ли не дравшихся за любвеобильного Дэрека, давно стали притчей во языцех, и обычно домоправительница держала девушек, как минимум, на разных этажах замка — но сегодня нам с Риной не повезло. Эти двое весь день теперь будут переругиваться...

— Лаура, — присела передо мной Рина, — сними все чехлы с мебели и отнеси их в прачечную, потом поможешь мне мыть окна, хорошо?

— Хорошо, — тряхнула я недавно остриженными под мальчишку, чуть ниже ушей, волосами. Ох, и ругались Рина на пару с Тимаром, когда увидели, как я себя обкорнала! А мне просто надоело распутывать каждый день длинные пряди, которые, вдобавок ко всему, начали завиваться и выгорать на солнце, со спины превращая меня в настоящую райану. Когда же я оборачивалась... Цвет кожи и глаз, доставшиеся от матери, выдавали во мне лизарийку, и, введенные в заблуждение люди, чаще всего, женщины, норовили обругать. Мужчины, наоборот, тянули руки потрогать косы или рассмотреть лицо.

Мужчин я не любила. Не боялась, нет. С тех пор, как Тимар объявил меня своей сводной сестрой, меня не обижали, не били. Не смели. Но взгляды, что я порой на себе ловила, беспокоили — так же смотрел граф, когда я едва не сбила его с ног у княжеских конюшен.

...Кампанию по превращению себя в мальчишку я начала исподволь, сначала старательно убив несколько пар туфель в течение месяца. Портить хорошую обувь острыми камнями, которыми я ковыряла дырки, было до слез жалко, но я справилась, и плюнувшая госпожа Миара выдала мне мужские ботинки с тяжелыми подметками — мол, попробуй их порвать. Потом я сажала пятна на платья, несколько раз нарочно в них падала, пока Тимар не пригрозил одеть меня в штаны — чего я, собственно, и добивалась.

Последним штрихом были волосы, и я безжалостно обрезала их кинжалом. Увидев получившуюся 'красоту' Тимар сначала обалдел, потом обругал, даже пару шлепков отвесил, а потом за ухо повел к куаферу госпожи Галии, чтобы хоть как-то сгладить торчащие во все стороны лохмы. Слова, услышанные от парикмахера, я рискнула повторить, только когда мне исполнилось пятнадцать.

С вечно чумазым лицом, с короткими волосами и в мальчишеской одежде, меня принимали за маленького пажа, часто посылая с поручением передать записку, приказ или просьбу.

В общем и целом, жилось мне неплохо. Даже хорошо. Нет, великолепно, по сравнению с княжеским замком. Организм, сообразивший, что еды хватает не только для поддержания жизни, резко пошел в рост — я вытянулась аж на четыре ладони, вечно сопливый от постоянных простуд нос перестал хлюпать, а колено, выбитое Джайром, наконец, перестало болеть. Я ела как не в себя, поражая поваров, но оставалась тощей, как вобла. Госпожа Миара тайком посмеивалась — вся, мол, в брата. Тот тоже сухота девичья, и кожа бледная, и волосы, будто солнце поцеловало.

Тимар действительно стал мне братом. Он выправил документы, согласно которым я теперь именовалась Лаурой Орейо, и на левом запястье у меня появилась выпуклая искристо-белая татуировка. Момент нанесения знака Рода был единственным, когда я снова встретилась со змееглазым магом. Он внимательно осмотрел рисунок на руке Тимара и закрутил пальцем в маленький вихрь белый порошок в нефритовой плошке. Тонкий смерч поднялся над столом, и, замедляясь, принял форму приготовившегося к атаке тигра. Сибилл слегка подправил ему уши, усы, и маленький полосатый котенок прыгнул на мое запястье.

Тогда же маг протянул широкий браслет из серого металла, приказав не снимать.

— Амулет приглушит флер. Чем старше она становится, — змееглазый ни разу не назвал меня по имени, только 'она' — тем ярче флер, а когда девочка созреет, у мужчин крышу сносить начнет.

Я сглотнула. Тимар крепко сжал мою руку, успокаивая.

— Благодарю, господин Сибилл. Сколько я вам должен за браслет и татуировку?

— Нисколько, — отказался маг. — Приказ хозяина.

'Хозяин'. Это слово больно резануло по ушам, напомнив мне, по чьей милости я еще жива.

Раду Виоре, новый граф Йарра, большую часть времени проводил в разъездах. Дела Совета Четырех, военные походы, объезд своих и патронажных земель, а теперь еще и флот забирали все его время, позволяя проводить в замке, от силы, три-четыре месяца в году, заставляя беситься рыжеволосую Галию, его любовницу, вынужденную ждать его день за днем. Когда же Йарра приезжал, Галия преображалась, из мегеры превращаясь в пушистую кошечку, а я пряталась по углам, стараясь не попадаться ему на глаза.

Вот и сейчас, нагруженная пыльными чехлами, услышав резкий, отрывистый голос, нырнула обратно в комнату.

— Забыла что-то? — удивилась Рина.

— Там Его Сиятельство, — покачала головой я.

— И что? Ты же работаешь, а не гуляешь.

Я упрямо помотала головой, сквозь щель наблюдая, как по коридору неспешно шествовали граф и Галия, виснувшая на его локте. И только когда пара свернула на галерею, я побежала на задний двор.

За три года замок неузнаваемо изменился. Исчезла лепнина на потолке, которую я восхищенно рассматривала в первые недели, южные цветы и пальмы в кадках, требовавшие особого климата, переселились в оранжерею, многочисленные картины и статуи снесли на чердак и в подвал, оставив нетронутой лишь портретную галерею. Вместо магических шаров — дешевые свечи, вместо ковров-фризе — отполированная плитка пола, вместо бальной залы — оружейная, вместо сорока служанок, ухаживавших за всей этой хрустально-фарфорово-шелковой красотой, — семь человек, поддерживающих чистоту в жилых помещениях.

Зато замок нарастил два этажа вверх и один вниз, расширил территорию двора, на котором теперь размещался плац и казармы, некогда ровное турнирное поле покрылось ямами, столбами с натянутыми между ними веревками, насыпями, превратившись в полигон. Войско тоже выросло, правда, не в количестве. Граф лично фехтовал с каждым из солдат, и тех, кто не мог продержаться против него хотя бы трех минут, высылали для охраны окраин Леса. Сам Йарра творил с оружием что-то запредельное. Вот он стоит, худой, жилистый, с двумя кхопешами, и вдруг взрывается движением, столь быстрым, что глаз не может уследить. И его соперник, великан вдвое шире, оседает, не сразу понимая, что без мага больше не сделает и шагу — подрезаны сухожилия. Другое дело, что полезными ресурсами граф не разбрасывался — и гигант, сейчас молившийся на Йарру, закованный в доспехи, мог поднять на пике лошадь вместе со всадником.

Чихая от набившейся в нос пыли, я отнесла чехлы за оранжерею, и начала выбивать их о столб, врытый для просушки белья; потом отдала прачкам. Ф-фух, еще несколько таких ходок — и мыться, а то Тимар по шее надает. Он такой, он может. Хорошо хоть, ворчать по поводу мужской одежды перестал, это его 'ты-же-девочка' раздражало неимоверно. Но парень и сам понимал, что мне лучше оставаться неприметной замарашкой неопределенного пола, и только, со вздохом, помогал смазывать руку под браслетом лечебными составами.

Серый металлический обруч в полпальца толщиной напоминал мне кандалы каторжников. И следы он оставлял точно такие же, розовые, периодически нагреваясь. Сильнее всего он раскалялся в последнюю декаду каждого месяца, и в эти дни я была готова выть от боли. Тимар ходил к Сибиллу, но тот отказался снимать браслет, дал лишь мазь от ожогов, чтобы на запястье не оставалось шрамов от лопнувших волдырей. Приходилось терпеть. Вот как сейчас.

Сняла я браслет всего один раз.

Весной, в один из тех ярких дней, когда облачная пена над головой растекается молочной пленкой, а порывистый ветер доносит от далекого океана неуловимый запах йода, браслет раскалился впервые. Я терпела, ныла, скулила, пытаясь засунуть под него хотя бы рукав, и, наконец, сняла. Вздохнула с облегчением, засунув кисть в бочку с ледяной водой, и порадовалась наступающему теплу. А потом я услышала шаги.

— Доброго дня, — раздалось из-за спины.

Я обернулась, перекинув косу через плечо. Оруженосцы, игравшие в кости, бросили забаву, столпившись, как стая баранов.

— Меня зовут Джайр, — подмел пером на берете камни мальчишка лет пятнадцати, — а вас?

Солнце стояло у меня за спиной, и мальчишки, щурясь от ярких лучей, видели лишь райанские волосы, а не светлые лизарийские глаза.

Парень раздувал ноздри, будто принюхивался к чему-то, а я лихорадочно искала браслет в кармане.

— Джайр, отвали от юной леди, — шутливо толкнул его приятель, — ты ее пугаешь. Разрешите представиться, Стиф Ройен, оруженосец господина Лейара.

Браслет наконец-то нашелся, и я спешно натянула его на мокрую по локоть руку. Вовремя. На солнце набежала тучка, позволив рассмотреть цвет моих глаз.

— Лизарийка, — выдохнул Джайр, нахлобучивая берет на голову. — А чего это ты вырядилась, а? Компании ищешь?

Я отскочила в сторону.

— Не трогай меня!

Джайр хмыкнул.

— А то что?

Стиф оказался более сообразительным, схватил его за плечо, пытаясь удержать.

— Джайр, она не похожа на служанку...

Я, порадовавшись неожиданной помощи, шагнула еще дальше и дернула рукав на рубашке, показав татуировку.

— Брату пожалуюсь, — прошипела я.

Стиф присвистнул.

— Она сестра Орейо! Та самая, которую он привез из княжеского замка!

Более крупный Джайр стряхнул руку приятеля. Хотел что-то сказать, но сдержался, широко зашагал во внешний двор.

Стиф подобрал брошенные кости и побежал за ним, потом вернулся.

— Прости его, на Джайра порой находит.

Я недоверчиво смотрела на парня. Чего это он извиняется?

— А ты очень похожа на отца. И брата, — улыбнулся он. — Передай от меня привет Тимару, он совсем книжной крысой стал в последнее время. И если тебе вдруг что понадобится, то спроси Стифа Ройена, меня здесь все знают.

И убежал.

Тем бы эта встреча и кончилась... Но я явно не была любимицей Анары. Неделю спустя, когда я вприпрыжку неслась в свою комнатушку, чья-то сильная рука схватила меня за плечо и втащила в укромный угол, где раньше стояли кадки с розами. Джайр зажал мне рот ладонью, одной рукой легко удерживая на месте. В панике я забилась, пытаясь его пнуть, но парень был гораздо сильнее.

Тяжело дыша, он провел носом от моего плеча до макушки, снова спустился к уху, и, наконец, наклонился, заглядывая в глаза.

— Да ты на мышь похожа, — скривился он, отталкивая меня. — Пошла прочь!

Не мешкая, я рванула к Тимару. Влетела к нему в комнату без стука, как раз, когда он переодевался.

— Твою мать, Лира! — рявкнул он, сдергивая простынь, чтобы прикрыться. Потом увидел зареванное лицо и наметившиеся синяки вокруг рта.

— Что случилось?

Всхлипывая, я вывалила на него произошедшее, на этот раз не скрывая, что снимала браслет.

Тимар тихо выругался.

— Брыг, тебе же девять только будет! Проклятый флер... Я обязательно поговорю с господином этого Джайра, а когда приедет граф, попрошу его убрать их из замка. Не бойся, маленькая. ...Хочешь спать сегодня у меня?

Я торопливо закивала. Ночевать у Тимара я любила. Он отдавал мне одну из подушек, одеяло, и я сворачивалась на кушетке, наблюдая, как парень просматривает почту и пишет черновики ответов. После нашего возвращения Тимара повысили, сделав секретарем. Или понизили, ведь он никогда не станет рыцарем из-за хромоты. Нет, Сибилл, конечно, вылечил его, остановив начинавшееся заражение крови. Вот только мышцу пришлось вырезать, и с тех пор Тимар хромал, приволакивая левую ногу. Наполненные силой амулеты, позволившие бы восстановить ткани, стоили слишком дорого.

Не знаю, что сказал Тимар хозяину Джайра, но оруженосец начал меня избегать. Долгое время я лишь изредка ловила на себе его пристальный взгляд, и расслабилась. Зря. Он снова подстерег меня в пустых переходах.

— Думаешь, хромоножка будет всегда тебя защищать? Он секретутка, и граф, скорее всего, заберет его с собой. А ты останешься здесь... И я тоже, — похабно хохотнул он, вцепившись в косу.

После этого волосы я и отрезала, чтобы больше ничья рука не могла вцепиться в пряди, наматывая их на кулак, заставляя выворачивать шею...

Злая усмешка Анары... В княжеском замке меня преследовал Джайр, и здесь парень с тем же именем не дает мне прохода.

— Тимар, — спросила я тогда. — А граф может взять тебя в свиту?

Названный брат почесал нос кончиком пера.

— Теоретически, это может случиться. Но вряд ли. Зачем я ему... такой? — горько усмехнулся парень, кивнув на ногу, разнывшуюся к дождю. — Только амулеты на переходы тратить. Да и не все документы можно возить с собой или читать с опозданием. Некоторые лучше сразу расшифровывать, — поднес он свече маленькую бумажку, совсем недавно снятую с голубя, — и уничтожать.

11

Приезд князя я наблюдала из комнаты Тимара, благо, она была высоко и выходила окнами на дорогу и двор. Скорость поезду задавали кареты с княгиней, ее детьми и фрейлинами, окруженные свитой лордов и стражниками в арьергарде. Сам князь скакал впереди — эдакий бочонок в кружевах с подкрученными вверх тонкими усиками.

Граф с тремя сопровождающими выехал к нему навстречу. Придержал коня, кланяясь, и занял место по правую руку от Луара. Сидя на подоконнике, я невольно сравнивала двух мужчин, и результаты были далеко не в пользу князя. Его Светлость, трясущаяся в седле, как мешок с репой, и Йарра, сидящий на коне, как влитой. Сутулые плечи и живот, который не мог скрыть камзол, и рядом — худощавая, закаленная боями и бесконечными тренировками фигура. Бульдожьи щеки князя — и гладковыбритое, задубелое от морских ветров лицо графа. А ведь он всего на несколько лет младше своего сюзерена, вдруг подумала я. На пять, максимум, семь. Князь, похоже, сознавал свою ущербность, и пыжился, пыжился, от чего выглядел еще контрастнее.

Гремя колесами по деревянному настилу мостов, кареты въехали во внутренний двор. Йарра сразу же бросился к княгине, помог ей выйти, припал губами к руке, расточая комплименты. Как взрослого, поприветствовал наследника, десятилетнего мальчишку со злым, нервным лицом, и приложил руку к груди, восхищаясь Куколкой.

Я придвинулась еще ближе к стеклу, силясь рассмотреть княжну. Круглолицая, черноволосая, она очень походила на княгиню и очень мало на князя. Сейчас ей, наверное, было лет четырнадцать, и я была готова поспорить, что ей не приходилось носить корсеты с оборками для увеличения груди.

Куколка едва заметно покраснела и высвободила руку из ладони графа. Присела в реверансе, что-то ответив. Граф предложил ей локоть и повел к парадной лестнице, которую с моего насеста не было видно. Как я знала, там сейчас выстроились Сибилл и Тимар, госпожа Миара и ее муж, ожидая возможности поприветствовать князя и его свиту.

Мне было страсть, как интересно посмотреть на Куколку вблизи. А еще очень хотелось расспросить солдат из сопровождения князя об отце. Вдруг стало что-то известно о его судьбе? Но было нельзя. Тимар сделал мне строгое внушение, да и сама я понимала, что принадлежу теперь к роду Орейо, и мои расспросы о безземельном рыцаре, пропавшем несколько лет назад, вызовут лишь ненужные подозрения.

Гостей развели по комнатам — отдыхать с дороги. Конюхи чистили лошадей и кареты, Сибилл скрылся в своей башне, Тимар вместе с графом и князем закрылся в кабинете, а я сидела в комнате брата и отчаянно скучала. Нет, меня никто не запирал, но куцего умишка вполне хватило для понимания, что лучше не высовываться. С любовью Анары ко мне, найти неприятности в толпе чужих людей было раз плюнуть.

Вышла я только под вечер, совершив набег на кухню. Главный повар, усталый и замученный, будто на нем пахали, лично готовил маринады к мясу. Мне он лишь кивнул и снова уставился в медный ковшик, стоящий на плите, а его помощница с поклоном протянула на подносе хлеб, сыр, чиар и сдобную булку.

Поблагодарив женщину, я распихала еду по карманам, перелила чиар во фляжку, в которой Тимар хранил коньяк, и прокралась на запертый чердак, где уже просыпались, забавно потирая носы кончиками крыльев, летучи мыши, а оттуда — на крышу замка. Вообще-то, лазить здесь было нельзя, на что красноречиво намекал амбарный замок, но мне нравилось сидеть на нагретой дневным солнцем черепице, привалившись к каминной трубе, и считать звезды, выкатывающиеся из-за далеких гор. Считала я, к слову, уже до сотни.

Внизу, по крытой внешней галерее, прошагали стражники, делавшие обход. Я затаилась за трубой, и, дождавшись, пока они уйдут, снова разлеглась на черепице, прихлебывая чиар. От горлышка фляжки шел слабый запах алкоголя, и я представляла, что пью черное — дорогущее до невозможности! — вино.

Смена караула, и снова стук сапог внизу. Я уже совсем, было, собралась обратно, когда услышала крик, и, через мгновение, поняла, что кричит Куколка.

— Ах ты, мелкий гаденыш! — ругалась княжна. — Убью!

— 'О, госпожа моя! Ваша улыбка, как ясное солнце, ваше дыхание слаще амброзии!..'

— Отдай, я сказала!

Осторожно, ногами вперед, я сползла с конька к стоку с горгульей и, крепко вцепившись в крылья статуи, повисла над галереей. Делала я это далеко не в первый раз.

Голоса стали громче.

— Ты! — задыхалась Куколка. — Дрянь! Чтоб тебя Лес позвал! Чтоб тебя ехидна съела! Да чтоб тебя разорвало и хлопнуло!

-'..Слаще амброзии! А ваши губки...'— счастливо визжал какой-то мальчишка, и я лишь подивилась его смелости. Это ж кому жить надоело?

Кричали прямо подо мной, этажом ниже. Я перегнулась через стену. Эх, жаль, здесь нет водосточной трубы!

А потом на балкон выскочил княжич, размахивая тонкой рисовой бумагой.

— 'Губки, как...' Что-о? 'Створки жемчужницы?' Раковины? — заржал он. — Моллюск ты наш, губошлепочный!

Тяжелая диванная подушка сшибла его с ног.

— Не догоню, значит? — зашипела Куколка, запрыгнув на брата.

Ого! Да она же почти голая, в панталонах и корсете!

Шлеп! От звонкой пощечины у мальчишки чуть искры из глаз не посыпались.

— Мама! — заревел он благим матом и вцепился в волосы княжне.

— Ай! Пусти!

— Корова!

— Недоумок!

Бах! Клубок из тел сшиб напольную вазу, и та окатила дерущихся водой.

— Что здесь происходит?! Марианна! Освальд! Немедленно прекратите!

Мальчишка нехотя отпустил смоляные кудри княжны, а та, слезая с него, напоследок пнула брата. Тот заныл, больше не от боли, а чтобы пожалели.

— Марианна!

— Мама, он первый начал! — задыхаясь, крикнула Куколка. — Он мои письма украл! А если бы граф услышал?!

— А если бы граф увидел тебя?! Что бы он подумал? На кого ты похожа?

— Но ма...

— Никаких 'ма'! Немедленно оденься! А ты, ты как здесь оказался?!

Мальчишка что-то прошепелявил.

— Освальд, — прошипела княгиня, — если ты не прекратишь пакостить сестре, я тебе обещаю, ездового орла ты не получишь! Все понял?! Быстро к себе!

Высокая женщина в темно-синем бархатном халате вышла на балкон. Кончиком туфли отбросила рассыпавшиеся рододендроны, перешагнула через лужу. Я восхитилась ее гордой осанкой. И ведь она без корсета!

Княгиня тем временем приказала горничной:

— Уберись здесь! И принеси две чашки ромашкового настоя.

Послышался шелест одежды, и на балкон вышла Куколка, по примеру матери одетая в халат.

— Мам, ты сердишься? — залезла она под мышку княгине. Та несильно потянула дочку за ухо.

— Сержусь. — Но было слышно, что она улыбается. Наклонилась и поцеловала девушку в макушку. — Взрослая леди уже, а ведешь себя...

Дальше я не подслушивала. Тихо пробралась к выходу с галереи и прошмыгнула лестничный пролет, незамеченная стражей.

— ...Лира, ты плачешь? Кто тебя обидел? — спросил поздно вернувшийся Тимар.

— Я? Нет...

— Ну как же нет, когда да?

— Давай спать,— буркнула я, отвернувшись к стене.

— Ну, как знаешь.

Тимар задул свечу и сразу уснул, а я еще долго ворочалась, впервые за три года вспомнив о матери.

12

Утром меня никто не будил, и я провалялась в постели до обеда. Настроение было сумрачным, под стать хмурому дню с шелестящим по траве и камню дождем. Но если к ужину распогодилось, то мне стало еще горше. Раньше я как-то не задумывалась об отношениях с матерью, принимая, как данность, что меня не любят. Подслушанный вчера разговор, нежность, с которой княгиня ласкала набедокурившую дочь, была равносильна удару под дых. И я впервые задумалась — а почему так? Что я ей сделала? Почему она так ненавидела меня? Только за то, что я похожа на отца? Почему?!

Из замка я вышла через кухню, избегая встреч с гостями, выбралась за внешнюю стену и спустилась к мелкой речушке, по которой отводили воду изо рва. Пологие берега заросли бузиной и калиной, их корни крепко держали почву, не позволяя ей расползаться во время ливней и редких паводков. Я села на обсохший на макушке, но все еще мокрый по бокам камень, и обняла колени, жалея себя. Камень был холодный, и попа, обтянутая перешитыми замшевыми бриджами, начала мерзнуть.

Вот заболею, и умру, подумала я. И никто не вспомнит. Никому я не нужна.

Слезы потекли сильнее, раздражая и без того воспаленные глаза.

Из рощи на другом берегу доносились веселый смех и выкрики. Я прислушалась, различив среди них голос Куколки. Было видно, как между деревьями бегают фрейлины, пиная кожаный мяч размером с голову. Помню, мне захотелось присоединиться к ним, ну, или, хотя бы, посмотреть на играющих вблизи.

Речка была воробью по колено. Я вытерла слезы рукавом и легко запрыгала по отмелям и камням, выбравшись на луг. Пиная покрытые росой лопухи, будто мимо иду, подошла к старой березе и спряталась за ее стволом, обдирая бересту.

Рощу поделили на два лагеря — с одной стороны Куколка с подругами, с другой — ее брат, стреляющий из арбалета по мишеням, развешанным на ветках. Среди его спутников я с удивлением увидела Джайра, сидящего на свернутом плаще, и похвалила себя, что спряталась, а не выкатилась на шару на поляну. Честно говоря, на парней смотреть было интереснее, девчонки, задрав юбки повыше, бестолково бегали за мячом, громко взвизгивая при каждом удачном пинке.

Как ни удивительно, лучше всех стрелял Его Высочество, он стабильно выбивал семерки и шестерки. Чуть похуже — симпатичный русоволосый мальчик с пронзительными, я даже издали разглядела, черно-зелеными глазами. У него были тройки. Остальные мазали, не попадая даже в молоко. Мне тоже очень хотелось пострелять, не будь там Джайра — что он делает в свите мальчишки на пять лет младше? — я бы попыталась выдать себя за пажа.

Русоволосый, отстрелявшись, пошел собирать болты, а я вдруг заметила, что ВСЕ его выстрелы выбивали тройки. И все — в верхней четверти мишеней. Он... Он... Ну, конечно! Он нарочно поддается!

Я так разволновалась, выглядывая из-за дерева, что мальчик, идущий в хвост очереди, заметил меня. Нахмурился, было. Потом приглашающе кивнул, подзывая. Я замотала головой и показала ему поднятый большой палец. Тот хмыкнул и прижал указательный к губам. Я понятливо закивала. Мальчишка потоптался, снаряжая арбалет, посмотрел на восемь человек впереди, на будущего князя, мешавшего целиться и стрелять, на Джайра, с насмешкой глядевшего на мелюзгу, и решительно пошел ко мне.

Не знаю, что бы вышло из нашего знакомства, но с той стороны рощи, где играли девчонки, донеслись расстроенные стоны. Все головы, как по команде, повернулись к ним.

— Ну какая же ты..., Ойлис! — выговаривала Куколка смущенной фрейлине. — И кто за ним полезет?

Кожаный мяч, застрявший в густой кленовой кроне, насмешливо сверкал красными боками.

— Простите, княжна, я не хотела...

— 'Прости-ите'... — передразнила Куколка. — Есть идеи, как достать мяч?

На брата и его друзей она демонстративно не обращала внимания, все еще обиженная за вчерашнее.

Кто-то из девчонок попытался трясти ствол, кто-то ветки, кто-то швырнул в мяч фляжкой и едва не попал по лбу товарке.

Русоволосый мальчик что-то сказал наследнику, но тот резко мотнул головой и ехидно осведомился:

— Что, сестричка, нужна помощь?

Куколка дернула плечами.

— Нет!.. Ойлис! Ты забросила, ты и приведи кого-нибудь, кто его достанет!

Фрейлина понуро побрела вдоль берега к мостику, оскальзываясь на мокрой траве.

— С такой скоростью она как раз к утру вернется, — язвил мальчишка. — Нет, раз помощь не нужна, я не настаиваю. Но, думаю, Джайр или Найл, — кивнул он на русоволосого, выделявшегося ростом, — могли бы достать ваш мяч.

Куколка пыхтела разъяренным ежом. Раскрасневшаяся, взъерошенная, полная энергии, она хотела продолжить игру, но попросить брата язык не поворачивался. Усмехающийся Джайр подошел ближе, закинул голову, рассматривая ветки. Вопросительно обернулся на княжича. Тот, подняв бровь, глядел на сестру.

И тут я решилась.

— Давайте я достану, госпожа!

— Полезай! — обрадовалась Куколка, даже не спросив, кто я и откуда взялась, не из стана брата — и слава Светлым. Демонстративно смерила Джайра взглядом и, фыркнув, отвернулась. Фрейлины захихикали.

Я скинула башмаки и, подпрыгнув, ухватилась за нижнюю ветку. Кора была скользкой от влаги, и я сразу же пожалела о своем порыве, но спрыгивать показалось стыдно. Упираясь стопами в ствол, я смогла закинуть ноги на ветку. Подтянулась, подбадриваемая криками. Балансируя, выпрямилась. Помахала рукой княжне и полезла наверх. Мяч застрял в развилке крупной ветки в десятке локтей над землей. Это ж как его пнуть надо было?.. Я попыталась стряхнуть мяч, но он не шевельнулся. Босые ноги покрывала какая-то липкая, и, не смотря на это, скользкая гадость. Ладони я, по одной, отерла о жилет, и оседлала ветку.

— Слезай! — Вдруг донеслось снизу. — Упаси Светлые, расшибешься!

Раздвигая макушкой крупные пятипалые листья, я гусеницей доползла до развилки и вытолкнула из нее застрявший мяч. Радостные визги были мне наградой. Ползти же спиной вперед обратно оказалось сущим мучением. Несколько раз руки соскальзывали, и в животе все обрывалось от мысли, что я сейчас свалюсь. Горгулья над водостоком была гораздо надежнее раскачивающейся ветки.

Стволу за спиной я обрадовалась, как лучшему другу . Где-то слева был сук... Ага, вот он. Я, как клещ, вцепилась в него и расслабилась, позволив себе передышку. Ф-фу-ух!.. Спускалась я гораздо быстрее — не приходилось ощупывать ветки, определяя, выдержат они меня, или нет. И, наконец, спрыгнула вниз, отряхивая грязные руки.

— Какой ты молодец!

Я ошарашено замерла, когда княжна расцеловала меня в щеки.

— Как тебя зовут?

— Ли... Лаура. Лаура Орейо, госпожа. Я девочка...

— Де-е-вочка? — Брови Куколки поднялись смешным домиком. — А почему ты так одета?

— Брат так решил...

Княжич буравил меня злым взглядом.

— Со смесками водишься, Марианна? Умыться не забудь!

Девушка не удостоила его ответом.

— Не бойся его. Он глупый и вредный, но совершенно безобидный. Тем более, ты теперь под моей защитой.

Я попыталась сделать реверанс, растянув бриджи, как юбку.

— Благодарю вас, госпожа.

— Ой, какая ты смешная, — хихикнула Куколка. — А нормальная одежда у тебя есть?

— Платья? Есть... — 'Наверное', добавила я про себя.

— Я хочу, чтобы за ужином ты сидела рядом со мной вместо этой раззявы, Ойлис. О... — Вдруг озарило Куколку. — Я кое-что придумала. Так, девушки! — захлопала она в ладоши. — Все возвращаемся и готовимся к ужину и танцам!

Целеустремленная, как буксир с опытным лоцманом, княжна тащила меня за собой.

— Я хочу, чтобы сразу после купания ты пришла ко мне. Свои платья не бери, я сама подберу тебе одежду. Ты будешь очаровательной юной леди!

Наклонившись, зашептала мне на ухо:

— С этими курицами так скучно! А ты мне нравишься! Ни одна из них не полезла бы на дерево!

Скорее, ни одна из них не рискнула бы вмешаться в ее с княжичем конфликт, подумала я.

И в ту же секунду поняла, как навсегда избавиться от Джайра.

13

План был прост и незатейлив, как песня дворника. И, не смотря на это, он определил мою дальнейшую судьбу. Что было бы, откажись я от него? Потом я часто об этом задумывалась.

Годам к шестнадцати-восемнадцати флер достиг бы максимальной силы, и граф бы использовал меня, подкладывая под нужных людей. Что может быть проще, чем управлять мужчиной, томимым похотью?.. Кому-то я была бы наградой, кому-то, отравившемуся флером и сошедшему с ума, проклятием. Потом я бы состарилась, и граф поставил бы на кон мою жизнь в последний раз, выдав замуж. Наверняка, брак был бы удачным. Годам к семидесяти — мы, райаны, даже полукровки, живем долго — я бы научилась виртуозно использовать возможности, даруемые флером, муж бы любил меня. Возможно, я бы даже родила ему детей. Возможно, была бы даже счастлива... Ровно на столько, на сколько может быть счастлива марионетка в крепких руках кукловода.

А в тот день я, едва избавившись от Куколки, полезла на крышу. Не доверяя дрожащим ногам, на четвереньках спустилась к горгулье, смотрящей на север. В отличие от тех, что щерились клыками на юг, эта статуя почти вся заросла плесенью. По глупости, увидев склизкую поросль в первый раз, я ткнула ее пальцем, а потом неделю не могла отчистить ладонь. И песком терла, и щелоком, и даже порошком для уборки — ничего эту заразу не брало.

Теперь, наученная предыдущим опытом, я аккуратно зачерпнула плесень палочкой и положила ее во флакон, в котором госпожа Галия хранила притирания. Флакон треснул, и она выбросила его еще зимой, а я подобрала. Завинтив флакон крышкой, завернула его в носовой платок, засунула в карман и вкатилась в слуховое окно чердака. Летучие мыши, гроздьями повисшие на балках, крепко спали. Не сдержавшись, я почесала пузико одному из зверьков. Тот забавно хрюкнул, приоткрыл черную бусинку глаза и снова уснул. Мыши меня совершенно не боялись. Как, в прочем, и я их.

Вернувшись в свою комнату, я торопливо плеснула воды в таз — такой роскоши, как ванна, или, тем более, душ, мне не полагалось. Согрела воду на решетке камина и быстро ополоснулась, надела чистое белье и свежую рубашку, достала из прикроватного сундука новые бриджи. Проверила, как чувствует себя плесень во флаконе, плеснула в нее сладкой воды, чтобы не засохла. Взболтала. Поделила плесень напополам, переложив часть в глиняную кружку. Выдрала гребнем несколько клоков волос, и решила, что готова.

На гостевой этаж меня попустили без проблем — служанок и пажей здесь сновало не меньше двух десятков. Кто с подносами, кто с начищенной обувью или одеждой из прачечной.

Прикинув расположение горгулий и балконов, я сообразила, что Куколка живет на середине этажа. Княжич, наверняка, неподалеку. Спросить бы, да нельзя — вдруг запомнят? Я притаилась за декоративной пальмой, наблюдая за слугами. Мое терпение было вознаграждено — мимо прошагал гувернер княжича и скрылся за дверьми слева от Куколкиных.

Ура!

Щелкая суставами пальцев, я подошла к двери в покой княжны.

— Меня ждут, — пролепетала я страже.

Хмыкнув, те раздвинули алебарды, позволяя постучать, а выглянувшая горничная с поклоном проводила меня к Куколке.

Девушка сидела перед зеркалом в нижней сорочке, и две служанки завивали ей локоны.

— А ты быстро, — благосклонно улыбнулась княжна.

Быстро?!

— Майя, — скосила она глаза на служанку, — дай госпоже Лауре мое бирюзовое платье и подгони по фигуре. Сильно не перешивай, просто скрепи ткань. Оно ей понадобится только на этот вечер.

— Да, госпожа. Идемте, госпожа. — Это уже мне.

— К-куда? — Голос дал петуха, а плесень во флаконе оглушительно хлюпнула.

— Переодеваться, глупая, — сморщила носик княжна Марианна. — Майя поможет затянуть шнуровку. Что такое? — удивилась она моим колебаниям.

— Можно, я сама?.. Я стесняюсь...

— Вот... Провинция! — хмыкнула Куколка со знакомыми интонациями Тимара. — Там ванная, можешь переодеться, раз уж за ширмой стыдишься.

О такой удаче я даже и не мечтала, придумав, наверное, десяток поводов, чтобы помыть руки.

В облицованной геометрической плиткой комнате было жарко и влажно. Раздевшись до рубашки, я утонула в бирюзовой парче. Светлые, какая же она тяжелая! Кое-как нашла горловину, просунула руки в короткие рукава.

Прислушалась. Чуть приоткрыв дверь, выглянула из щелки. Одна служанка укладывала волосы госпожи в высокую прическу, другая полировала ей ногти на руках, третьей не видно. Подобрав платье, я метнулась к полке с косметикой, нашла горшочек со смягчающим бальзамом для волос, и, пока не передумала, вылила туда плесенный раствор. Прости, Куколка...

Завернула флакон в платок, спрятала его в складках одежды, а потом вернулась в гостиную.

— Вы были правы, госпожа. Я одна не справлюсь...

Дуэньи говорят, что первый бал забыть невозможно. Первое взрослое платье, первая сложная прическа, первый вальс и веер, обмахивающий горящее от комплиментов лицо... Я почти ничего не запомнила. Может, потому, что первое взрослое платье на меня надели, когда мне было шесть, может, потому, что настойчивое внимание уже успело мне приесться. ...А может, потому, что руки дрожали от осознания содеянного и того, что уже ничего нельзя предотвратить, только переложить ответственность за свою пакость на чужие плечи.

Помню, вечер все не заканчивался. У меня рябило в глазах от ярких костюмов, слегка подташнивало от обилия сладкого, до которого я дорвалась, а голова просто пухла от имен — Куколка старалась представить свою новую игрушку как можно большему числу людей.

Я только повторяла, как заведенная кукушка в механических часах:

— Приятно познакомиться... Рада встрече... Большая честь быть представленной вам... Лаура Орейо, госпожа, побочная ветвь рода Орейо... Уже почти десять лет... Меня воспитывает брат, он секретарь графа Йарры... Конечно, я мечтаю побывать в столице!..

Книксен, и снова:

— Приятно познакомится...

Сначала княжна представила меня родителям, сидевшим на почетных местах. Йарра справа, чуть позади него прислонился к колонне бледный, с залегшей под глазами синевой, Тимар. Каждый раз, по приезду, граф требовал отчетов, и Тим дневал и ночевал в его кабинете на папках с колонками цифр. А тут еще князь... Приемный братец меня сначала даже не разглядел, мазнул равнодушным взглядом, и снова уткнулся в бумаги. Опять поднял голову, и теперь в его глазах отчетливо читалось восхищение с легкой нотой разочарования: 'Эх, мала еще...' А потом он меня узнал. Убедившись, что на него никто не смотрит, покрутил пальцем у виска. Я лишь слегка пожала плечами, указав на Куколку, и чуть приподняла рукав, успокаивая, что браслет, ограничивающий флер, на месте.

Куколка долго возмущалась, что я не хочу его снимать, мол, платье рассчитано на короткий рукав! Я бухнулась на колени, рассказывая, что браслет — подарок погибшего отца, и только тогда княжна разрешила его оставить, приказав сменить рукава у наряда.

Княгиня кивнула с доброжелательным любопытством, отметив, что во мне очень много от райаны, князь просто махнул рукой — не то, приветствуя, не то, требуя долить вина. На Йарру я старалась не смотреть, заметила лишь, что он отклонился назад, что-то спрашивая у Тимара.

Помню, душно было, и капельки пота противно щекотали шею под приколотым шиньоном. Несмотря на распахнутые окна, ветер не колебал свечи, лишь магические шары, зажженные в честь приезда гостей, чуть подрагивали в углах зала, украшенного гирляндами диких и оранжерейных цветов. Йарра скрывал возможности своего мага, запретив ему малейшее воздействие на погоду, и раскрасневшиеся лорды, проклиная жару, горстями зачерпывали лед для дубовой водки. [аналог виски]

Помню, танцы следовали один за другим: менуэты, контрдансы, бранли, кадрили, вальсы. Наверное, их открыли князь с женой, а может, Луар к тому времени упился фруктовым вином и, вместо него, с княгиней танцевал Йарра — те минуты совершенно выветрились из моей головы. Зато помню мушку на щеке у Куколки — черное сердечко, чуть сползшее к концу бала, предстоящего завтрашнему.

Кажется, ко мне подходил Тимар, что-то спрашивал, пытаясь перекричать гул и музыку, а я только кивала, и чужие кудряшки шиньона плясали вокруг моей головы.

Отлично помню Джайра и кислый запах эля от него:

— Неплохо выглядишь... Для зарвавшейся плебейки.

Я беспомощно оглядывалась, но фрейлины демонстративно отвернулись, а моей защитницы-Куколки рядом не было.

Осклабившись, Джайр сдернул меня со скамейки и утащил в круг танцующих, в глазах его плясали Темные, а в висках у меня стучала мысль — нельзя позволить ему увести себя из зала. Закричать, опрокинуть поднос, вцепиться в кого-нибудь, хоть как-то привлечь внимание.

Не пришлось. Толпа почтительно расступилась, и Куколка, как Посланник Светлых, вырвала меня из лап оруженосца.

— Благодарю, что развлекли мою фрейлину. — Девушка улыбалась, но в голосе звенел металл.

Джайр не был бы придворным, не умей изворачиваться:

— Ваше Высочество, — поклонился он, выпуская мою руку. И, кажется, только я услышала 'сучка высокородная'.

Куколка что-то говорила, ахала над синяками, оставшимися от пальцев Джайра, вроде бы, обещала спустить с оруженосца шкуру, устроить меня в пансионат или монастырь, и в ее турмалиновых серьгах перемигивались свечи. Потом какой-то рыхлый парень, по приказу княжны, плутал по переходам, провожая меня к покоям Марианны. Пытался разговорить, но я отвечала невпопад. Помню лишь имя — Сорел, и его натужное дыхание, вырывавшееся из перетянутой слишком тесным камзолом груди.

Еще одно яркое воспоминание — служанка вынимает шпильки из волос, чтобы снять шиньон, и моя голова неожиданно становится легкой-легкой. И сама я, избавленная от тяжелой парчи, напоминаю себе перышко.

— Вы не заболели, Лаура? — спросил Сорел. — Вы дрожите. — И, не дожидаясь ответа, укрыл меня плащом.

Я замотала головой, отказываясь, и порадовалась полутьме, скрывающей яркие синие глаза. Они всегда светлеют, когда я волнуюсь.

И снова Джайр, стоящий на лестнице, ведущей к моей комнате. Раньше он никогда здесь не появлялся. Сжал губы в тонкую нить, раскланявшись с моим провожатым, и остался стоять, прожигая нас взглядом.

Не помню, как благодарила Сорела. Но приличия, наверное, соблюла — через два дня, когда княжеский поезд уезжал, он искал меня, чтобы попрощаться. Смешной, немного нелепый толстячок...

Помню, как прищемила палец, задвигая засов. Боль отрезвила. Я стояла, смотрела на стекающую по ладони кровь и понимала, что для реализации плана у меня есть всего пара часов.

Раньше я никогда не персонифицировала Богов, обращаясь либо к Светлым, либо к Темным. Сейчас, вылезая в окно, я просила Брыга-Пакостника мне помочь.

14

Скандал вышел грандиозным.

Куколка рыдала и материла брата словами, которые приличной девушке, княжне, знать не положено. Давящийся хохотом наследник, потирая надранные уши, доказывал, что он тут не причем. Допрошенные фрейлины и выпоротые для острастки горничные клялись, что в покои госпожи никто посторонний не входил, лекарь разводил руками, мол, не болезнь, пилюли не помогут. Вызвали Сибилла, и тот опознал в лягушачьем окрасе девичьего лица и волос редкую форму зеленой плесени. Относительно безвредной, но очень плохо сводимой. Проще новую стену выстроить, чем стереть эту гадость со старой. А уж что с кожей делать... Наверняка, княжеский маг, окончивший школу на Змеином Архипелаге, может помочь, а сам Сибилл, недоучка, нахватавшийся знаний то здесь, то там... Почему-то я была уверена, что он врет.

Бал в честь Излома Лета, естественно, отменили. Слуги спешно снимали украшения со стен и паковали вещи гостей, княгиня с Куколкой, укрытой плотной вуалью, исчезла в телепорте, протрезвевший князь рвал и метал, требуя найти мерзавца, изуродовавшего его дочь.

Замок оцепили солдаты, не выпуская даже крестьян, привезших убоину и дальше внешнего двора никогда не бывавших. К обеду поисковое заклинание принесло первые плоды, вспыхнув фейерверком на крыше, над горгульей с северной стороны. Чердак был заперт, но царапины на замке говорили о том, что его вскрывали. Стало понятно, где злоумышленник нашел плесень — вся горгулья заросла ей, и граф пообещал казнить кастеляна, если статую не отчистят, и зеленая гниль перекинется на черепицу.

Еще через час фейерверк затрещал над балконом покоев, отведенных для княжича — на кованых перилах красовалась густая капля засохшей на солнце плесени. И почти сразу вспышка показала место в кустах, где валялся флакон, перемазанный гнилью.

— Папа, это не я! — завопил княжич. — Я клянусь!

— Молчи! — рыкнул Луар. — Запереть его. Ты! — схватил он за грудки заикающегося гувернера. — Ты куда смотрел, мразь?! Я тебе за что плачу?! — От удара кулаком по лицу учитель покатился по траве. — Если Марианна...

— Ваша Светлость, не стоит марать об него руки. И ноги... — Отвел князя в сторону высокий гибкий мужчина, один из ближней свиты. — Я, конечно, могу ошибаться, но откуда ваш сын мог узнать о плесени на крыше? Тем более, вылезти наверх? Сдается мне, это кто-то из местных... — вкрадчиво протянул он.

— Что скажете, граф?

До этого молчавший, Йарра пожал плечами.

— Лорд Гайер может быть прав. Но кому из моих людей придет в голову оскорбить княжну? Не думаю, что есть такие ду...

Он оборвал себя на полуслове, когда поисковик ярко вспыхнул над толпой слуг, собранных во дворе — от пажей до последней прачки. Люди вскрикнули, шарахаясь в стороны, и в центре образовавшегося круга остался плотно сбитый темноволосый юноша, с тяжелой нижней челюстью и глубоко посаженными глазами. Он озирался по сторонам, не понимая происходящего, а искры поисковика потрескивали вокруг его перемазанных плесенью сапог.

— Кто это, граф? — раздул ноздри Луар. — Вы его знаете?

— Слуга моего сенешаля. Бывший слуга моего бывшего сенешаля, — поджал губы Йарра.

— Привести его, — хищно сощурился князь.

Двое стражников схватили парня под локти, подтащили и швырнули под ноги Луару.

— Как твое имя, мальчик? — спросил князь. Голос его был ласков, но свита ощутимо напряглась.

— Джайр Сорье, господин. Честное слово, я не знаю, что случилось, честью клянусь!

— Не знаешь... — закивал князь.

— Папа! Я знаю, — вдруг выкрикнул притихший, было, княжич. Очень уж хотелось ему орла. — Марианна осмеяла его вчера, когда мы играли в парке!

— И не позволила обидеть свою подопечную на балу, — тихо, но вполне отчетливо произнес Сорел.

— Та-а-ак... — протянул Луар.

— Он знал, что я поссорился с сестрой, и решил ей нагадить, подставив меня! — озарило наследника. — И он был в моих покоях!

Бледный, как мел, Джайр попытался вскочить, на стражники снова сбили его с ног. Тогда оруженосец пополз к князю на коленях.

— Ваша Светлость! Умоляю, пощадите! Светлыми клянусь, это не я! — Он попытался поцеловать сапоги Луара.

— А кто же?

— Я... Я не знаю! — поняв, что его не отталкивают, Джайр перемежал слова с лобзанием господской обуви. — Меня подставили! Я мог наступить, где угодно!

— Граф, — окликнул Йарру князь, — ваш маг уже закончил?

— Да, Ваша Светлость, — поклонился Сибилл. — Есть странные эманации, но вряд ли они существенны.

— Что вы имеете в виду?

— Вон то свечение над девочкой, — кивнул Сибилл в мою сторону.

Все это время я стояла, уткнувшись лицом в бедро Тимару, и рыбой-прилипалой держалась за его ремень — иначе было видно, как тряслись руки.

— Ваша Светлость, — заикаясь, произнес Сорел Дойер, старший сын одного из Советников, — именно к ней этот... вчера приставал, и княжна попросила меня проводить госпожу Лауру в ее комнату. Она могла просто вымазаться об... об него.

— Помню, помню, подопечная Марианны. — Князь потерял ко мне интерес и заговорил, загибая пальцы-сосиски на круглой ладони:

— Мотив есть, времени было достаточно, плесень на сапогах... Скажи-ка, Джайр, ты хорошо бегаешь?

— Да, да господин! — залепетал парень, уже не надеясь на пощаду.

— Это хорошо. Нынче у нас будет славная охота. Я добр, и даю тебе час форы.

Больше я никогда не видела Джайра Сорье и ничего о нем не слышала.

Три дня спустя мне приказали явиться в кабинет Йарры.

15

— Не понимаю, зачем ты ему понадобилась, — ворчал сопровождавший меня Тимар. — Ты точно ничего не натворила?

— Точно, — прошептала я побледневшими губами. Больше всего я сейчас боялась даже не за себя — за него. Не уследил!

— Может, браслет хотят проверить?..

— Может...

— А ты знаешь, что нашего графа чуть не женили? — подмигнул мне Тим, пытаясь отвлечь.

— На Галии?

— На княжне, — прошептал брат.

Ну, вот и все. Вот ты, Лира, и отбегалась. Изуродованную невесту Йарра мне точно не простит.

— Так вот, он бы этого Джайра, если б дурень догадался сапоги вымыть, даже наградил, — продолжил Тимар.

— Что? — прижала я ладони к мгновенно вспыхнувшим щекам. — Это же княжна! Почему он не хочет на ней жениться?

— Этого не знаю, — посмурнел Тим. — При мне не обсуждали. Но то, что после княжеского предложения, ну сама понимаешь, приказа, — обернулся на меня парень, — граф чуть кабинет не разнес — я сам видел!

Может, и пощадит...

Тимар постучал в высокую дверь из моренного дуба, дождавшись разрешения, вошел. Я мышкой пряталась за братом.

В кабинете я никогда прежде не была, о том, чтобы взломать в нем замок, даже не помышляла, и сейчас разглядывала стол, заваленный документами, огромную, очень подробную карту на стене, неработающий камин.

Йарра сидел за столом, подперев подбородок ладонью. Сибилл чуть левее, прямо напротив узкого окна.

-Подойди, девочка, — скомандовал маг. — Стань в центре комнаты. Ты останься, — велел он Тиму. Зрачки Сибилла вытянулись в узкие щелки, и лоб опалило болью.

— Ай! — вскрикнула я, закрывая руками лицо.

Тимар бросился ко мне, задвигая за спину.

— Господин, в чем она виновата? За что?..

Граф покосился на Сибилла. Тот медленно кивнул, моргнул, возвращая зрачкам привычную форму.

Йарра расхохотался.

— Ха-ха-ха! — громыхал его отрывистый смех. — Ха-ха-ха! Нет, ты только подумай, — вытирал он выступившие от смеха слезы, — мы с тобой планы строим, людей ищем, а она...

Сибилл позволил себе улыбнуться.

— А она просто... Берет и делает.

— Ваше Сиятельство?!

— Все в порядке Тимар, отпусти Лиру, — еще раз хохотнул граф. — Ну что, сама расскажешь или я?

— О чем? Ты все-таки что-то сделала, да? Что именно? — Я прямо видела, как парень перебирает всевозможные известные ему варианты, за которые мне могло влететь.

— Это я влила Куколке плесень в шампунь.

— Что-о?! — Тим схватил меня за ухо, дернул так, что я испугалась — оторвет.

— Отпусти ее, — поморщился Йарра. — Нет, это же додуматься нужно, — снова хохотнул он. — Увидеть, что княжна нахамила Джайру и выстроить такую комбинацию! Ну умница же!

Тимар, открывая, как рыба, рот, смотрел то на меня, то на графа.

— Если бы Сибилл не был менталистом, даже я бы поверил. Мотив, — подражая князю, загибал пальцы Йарра, — возможность, доказательства...

— Как? — тряхнул меня за воротник Тимар. Его голос не предвещал ничего хорошего.

— Я спрыгнула с галереи на балкон, вымазала перила и выбросила флакон, а потом, по плющу, слезла вниз.

— А сапоги?

— Подложила старую кофту, вымазанную плесенью, у входа в комнаты сенешаля, а когда Джайр прошел по ней — убрала и сожгла...

— А если бы кто-то еще по ней прошел, ты подумала?! — рука Тима снова сжала мое многострадальное ухо.

— А она подумала, — вмешался граф. Кажется, мы его веселили. — Она стащила у домоправительницы сонные палочки и усыпила пол этажа.

Тимар выдохнул. Сделал шаг в сторону. Я шагнула в другую. Если не от графа, то от брата точно получу.

— Она была уверена, что княжич не пострадает, и крепко подставила Джайра. За что, кстати?

— Он ко мне приставал, — буркнула я.

Йарра нахмурился, что-то вспоминая.

— Тимар, ты, кажется, говорил мне о нем?

— Вы обещали повоздействовать на сенешаля, — поклонился парень.

— Угу...И забыл, — потер Йарра затылок. — Думаю, ты будешь новым управляющим, — неожиданно 'обрадовал' он Тима. — Со всеми полномочиями.

-Не молод ли? — скептически спросил Сибилл.

— В самый раз. И достаточно предан. И за этой... присмотрит лучше.

— Благодарю за доверие, Ваше Сиятельство!

— Не благодари пока. Должность секретаря тоже за тобой останется. Лира, — окликнул он меня.

— Да, господин?

Йарра порылся в выдвижном ящике стола, бросил мне золотой.

— На конфеты.

— Спасибо!

Вот уж чего не ждала, так это награды. Анара, неужели ты решила меня полюбить?

— Тимар, учи ее. Языки, математика, география. Всему, что знаешь. Начни тренировать — бег, прыжки. Лазает она и так, вроде, неплохо, — насмешливо произнес граф и продолжил.— Плавание, верховая езда. Пусть научится стрелять из арбалета. Ей сейчас десять?

— Почти, господин. Исполнится в августе.

— Отчитаешься после Поворота зимы. Ты свободна, — отпустил меня Йарра. — Тимар, останься.

Пятясь и кланяясь, я покинула комнату и с облегчением прислонилась к стене, только сейчас почувствовав, что рубашка на спине промокла от пота. Меня снова пощадили. Наградили! Будут учить... Это же здорово! Золотой приятно оттягивал карман, и я даже не представляла, что делать с такими безумными деньгами.

Тимар вышел через несколько минут, задумчиво сжимая лист бумаги, исписанный убористым почерком.

— Твоя диета, — прокомментировал он.

— Зачем? — вытаращила я глаза. Диету прописывали только больным в лазарете.

— Сказали, надо.

Я между тем придумала, как откупиться от взбучки, которую грозил устроить Тим.

— Вот, держи, — протянула я золотой. — Ты же собираешь на накопитель, чтобы вылечить ногу.

Тимар улыбнулся.

— Хитрая лисичка! Я не беру деньги у маленьких девочек. Пусть остается тебе, на конфеты, как сказал граф.

— А он совсем не злой, не то, что его брат, правда?

— Мягко стелет... — тихо, скорее, для себя, проворчал Тим. — Не понимаю, зачем это все — учеба, тренировки...Лучше бы в пансионат отправил... За-чем? — по складам повторил он, спускаясь вниз.

— Как это зачем? — вытаращилась я, привычно подставляя плечо. — Всех учат!

— Лира, учат райанов, не смесков. Лучше бы ты не высовывалась...

— Тоже считаешь меня вторым сортом?

Нечестный прием. И подзатыльник был вполне заслуженным.

— Извини, — прижалась я к брату.

— Не городи ерунды в следующий раз.

— Тим, а ты не думаешь, что это может быть моим шансом? Если граф вкладывается в меня, значит, будет беречь, значит, я стану не просто разменной монетой... — повторила я часто слышимые от Тимара слова.

— Вкладывается? — хмыкнул парень. — Это я в тебя вкладываться буду, а он даже медного гроша еще не потратил. А вот спросит с нас на сотню золотых. Ты завтракала?

— Нет, — помотала головой я.

— Тогда поешь и начинай собирать вещи, будешь жить со мной. Покои управляющего гораздо больше моих старых комнат.

— Хорошо, я только в часовню забегу, — чмокнула я Тима в щеку.

— Да уж... Мне тоже зайти не помешает. Да! Стой, отдашь это главному повару, — сунул мне брат листок с 'диетой'.

Я была ребенком, наивным ребенком, который, не смотря ни на что, продолжал верить в чудеса. Чем, как ни чудом Анары, объяснить то, что мой план, глупый и топорный, сработал? То, что меня за него наградили? Позволили, даже нет, приказали учиться? Мне, пусть и признанному, но смеску — полукровкам издревле не светило ничего, кроме роли мастеровых, служанок и наложниц, вторых жен.

Я не знала, что после перенесенной в детстве болезни Куколка бесплодна, и, желая выдать ее за Йарру, князь собирался просто присоединить к себе его земли. Я не знала, что Анара иногда помогает даже тем, кого не любит — просто для того, чтобы окунуть в еще большую лужу дерьма. Я не знала о планах графа на меня и честно собиралась приложить все силы, чтобы его не разочаровать.

Я ничего не знала и искренне благодарила богов, согревая их свечами...

То, что обрадовалась зря, я в полной мере прочувствовала через неделю, когда граф уехал на острова, а Тимар полностью разобрался с обязанностями управляющего.

— Вставай.

— Не хочу-у-у...

— Подъем!

— Ну еще минуточку, — попыталась я натянуть одеяло на голову.

— Лира, у меня нет времени тебя уговаривать!

— Угу... — протянула я, переворачиваясь на другой бок. — А-а-а! Ты умом рехнулся?! — взвизгнула я, сбрасывая разом промокшее от опрокинутого надо мной кувшина одеяло.

— В следующий раз из таза оболью. Одевайся, умывайся, — отвратительно бодрый Тим сортировал документы — часть в стол, под запирающее заклинание, часть с собой, — и на пробежку.

— Че-го? — вытаращилась я. — Какая пробежка, шесть утра!

Парень захихикал.

— Ты на полярную сову похожа. Глаза, как блюдца.

— На себя посмотри, сыч, — проворчала я, вытираясь после 'душа'.

Жили мы, к слову, теперь вместе. Тимар занял комнаты управляющего, и, разделив ширмой спальню, отдал половину мне. Чтоб на глазах была. А чердак теперь охраняли двое солдат, пообещавшие надрать мне уши, если увидят на галерее.

— Зачем так рано? — повторила я.

— Затем, что после восьми я буду занят. Потому сейчас пробежка, потом завтрак, уроки, обед, уроки, — перечислял он, с садистским удовольствием глядя на мое вытягивающееся лицо, — вечером, перед ужином, верховая езда.

— За что ты меня так не любишь? — провыла я, как заправская баньши.

— Вредная ты, вот и не люблю, — щелкнул меня по носу брат. — Не снимала бы браслет, — и не было бы ничего. Помнится, недавно ты радовалась возможности учиться.

Уел. И ответить нечего.

Этот день я запомнила как череду насмешек, которыми щедро, как из рога изобилия, сыпал Тим.

К четвертому кругу по турнирному полю у меня не осталось сил даже ругаться. Устала, как собака. И если бы Тимар не выбрал единственно-правильный способ стимулирования — подначивая и язвя — я бы рухнула еще на втором.

— Ну чего ты, как старая кобыла, которую на скотобойню тащат? Давай, раз-два, левой-правой, полторы лиги осталось!.. И живее, живее! — подопнул он меня под зад, когда я заходила на последний круг. — Во, глазки засверкали! Пошла-пошла-пошла!

Сам он сидел на траве, зарывшись в бумаги. Вроде, даже не смотрел на меня, задумчиво почесывая за ухом кончиком пера, но, стоило замедлить шаг, как доносилось:

— Я все вижу! Хочешь еще один круг?

Добегала, точнее, доползала, я на чистом упрямстве. Увидела вожделенный столб, на котором раньше висели флаги, а теперь он служил для лазания вверх, и рухнула на протоптанную солдатами дорогу. Желудок противно сводило, в боку кололо, ноги, отвыкшие от бега, просто горели. Хорошо, поесть не успела, иначе наизнанку бы вывернуло.

Тим собрал бумаги в папку, протянул мне руку, помогая подняться.

— Ничего, это поначалу сложно, привыкнешь.

Или сдохну.

Стоя под прохладными струями воды, я впервые подумала, что Тимар, возможно, был прав. Лучше бы я не высовывалась...

За завтраком я в этом убедилась.

— Это что? — подозрительно уставилась я на поднос, уставленный плошками, мисочками, горшочками, накрытыми островерхими крышками.

— Это завтрак, — обрадовал меня Тим.

— Э-э-э...

— Привыкай есть, как человек, — скомандовал Тимар. — Сядь ровно. Салфетку на колени. Добавь в кашу мед, фрукты, масло — что хочешь. Разными ложками! Хорошо, — кивнул он. — Приятного аппетита.

Сначала я восприняла это, как игру. Но, когда через пять минут закололо в напряженной спине, а голод совершенно не унимался, ибо маленькой ложкой я зачерпывала мизерное количество каши, я заныла.

— Ну Тима-а-ар... Я устала, есть хочу, что это за издевательство?

— Издевательство начнется за обедом, когда ножом и вилкой пользоваться будешь, — брат невозмутимо намазывал маслом кусочек поджаренного хлеба. — Лира, — вздохнул он, отложив еду, — явно, тебе прочат не роль прислуги. Но ты — не райана.

— Совсем не обязательно это постоянно повторять! — набычилась я.

— Не сутулься.

Я нехотя выпрямилась.

— ...Обязательно, — продолжил развивать мысль Тим. — И, чтобы занять достойное положение, тебе придется стать идеальной. Как Галия.

— Она тоже... — поразилась я

— Да. Только волосы красит, но об этом мало кто знает. Она смесок, но, фактически, жена Его Сиятельства. И даже если он привезет законную, главной в доме будет Галия. Не смотри, что ведет себя как идиотка, она очень умна и жестока. Другая бы просто не удержала графа. Ты можешь стать такой же, но придется учиться. В том числе, как вести себя за столом.

Я медленно кивнула.

-Хорошо. Все правильно? — взяла я ложку, подражая Тиму.

Он кивнул, возвращаясь к еде.

— Ни разу не видела, чтобы она бегала, — прожевав, снова попыталась поторговаться я.

— Галия отлично ездит верхом и хорошо стреляет из лука. Не знаю, фехтует ли, но кинжал у нее есть. Не пытайся отмазаться, — фыркнул Тимар, правильно интерпретировав мои потуги. — Закончила?

Я манерно промокнула уголки рта салфеткой.

— Почти идеально, — кивнул братец. — Только она для рук.

— Рррр...

Читать по складам я умела, нахваталась у Тимара, но не любила. И только вздохнула, когда он бухнул передо мной тяжелый том.

— Не кривись, здесь сказки. Прочтешь книгу — получишь выходной от бега.

— А сидеть где? — обвела я взглядом библиотеку, внутренне опасаясь, что Тимар, снова вспомнив Галию, предложит мне устроиться в кресле.

— Где хочешь, — махнул рукой парень, видимо решив не вываливать на меня все сразу. — Просто не мешай. И читай. И да, картинок там нет.

Дождавшись, пока брат отвернется, я показала язык его спине и спряталась за портьерой на подоконнике. Окно находилось достаточно далеко от стола, чтобы посетители, один за другим начавшие ломиться к Тиму, не слышали моего бормотания под нос, и, вместе с тем, выглянув из-за плотной шторы, я могла видеть брата.

Строго говоря, в книге были не сказки, скорее легенды и истории о создании Льетта демиургами, об эльвах, о Лесе, о древних войнах и героях, сражавшихся в битвах, о Хрустальном городе, драконах, горных великанах, о Свободных островах и государствах нашего материка. 'Дав-ны-м да-авно, ко-г... ког-да Лес был все-го-ли... всего лишь! По-рос-ль... Порос...'

— Тьфу! Тимар, что такое поросль?

— Словарь где-то там, — меланхолично показал большим пальцем куда-то на полки брат.

— Рррр...

Обед прошел еще... хм-м... занимательнее, чем завтрак. Неуклюже орудуя вонюче-мельхиоровой вилкой, я умудрилась загнать кусочек мяса в тарелку с десертом, вывалить на штаны фасоль из подливы и перемазаться, как поросенок. Тимар лишь стонал, закатывая глаза.

Единственным, что не вызвало ни у меня отторжения, ни у него физиономии, будто флюс перекосил, была верховая езда. В седле я держалась, как влитая. Вот только силенок затянуть подпругу не хватало, и перед сном, напоследок, так сказать, Тимар заставил меня отжиматься. Что я героически и сделала, аж целых шесть раз. И то с колен.

— А ты сам можешь? — проворчала я, дрожащими руками убирая волосы за уши.

— Пф-ф-ф, — фыркнул Тим, опустился на пол, положив больную ногу поверх здоровой правой. И...

— Двадцать пять, — отжался, оттолкнулся от пола, успев хлопнуть в ладоши, — двадцать шесть... — Хлопок. — Двадцать семь... Тридцать.

Поднялся, одергивая задравшуюся рубашку, сверкнул зубами. Даже не запыхался!

— Рррр!

Ненавижу!

Утром болело все.

— Мда, кажется, перестарался, — проворчал Тимар, покусывая губу, когда я не смогла втиснуть распухшие ступни в ботинки. — Ну, ничего, разомнешься — полегчает. А пока придется побегать в этом. — И сунул мне нечто, похожее на кожаный носок на толстой подошве.

После пытки под названием 'растяжка' я едва разогнула спину и собрала в кучу разъезжавшиеся благодаря шпагату ноги.

На обед была рыба, двузубые вилки и лимон, брызнувший в нос.

А за ужином я уснула носом в тарелку и даже не почувствовала, как Тимар нес меня в спальню и укладывал на кровать.

Следующие дни я различала не по названиям — понедельник-вторник, и даже не по числам декад, а по новым упражнениям и урокам, без конца изобретаемым Тимом. Чего только стоили кошмарные, с моей точки зрения, приседания на одной ноге, когда вторая лежала лодыжкой на скамье! Или выпады с чугунными чушками в руках. Чтобы жизнь медом не казалась, ага. Можно подумать, взбирания по канату вверх на тридцать локтей были для меня марципаном. И все это ежедневное, без единого выходного! — счастье начиналось бегом. Пять кругов Темных, как я их называла. 'Легкая разминка', говорил, морща породистый нос, Тимар.

Сборник легенд Льетта перевалил за три четверти. Хитрый Тим знал, на какой крючок меня ловить — драконы! Водные, воздушные, земляные создания эльвов, я влюбилась в истории о них. Прекрасные, разумные, свободные... Олицетворение мудрости, благородства и силы, преданности и величия души, они дарили своим Всадникам бессмертие и вечную молодость. ...Последнего дракона убили некроманты Оазисов четыреста лет назад.

На этой фразе я разревелась. Сначала не поверила, ведь как оно бывает в сказках? Героя убили, а он бац! — и выжил. И оказывается, что он не погиб, а если и погиб, то не он. Бегло просмотрела несколько страниц, историй, глав. Поняла, что это — все. Действительно все, что написано о крылатых зверях. Слезы сами брызнули из глаз. Так горько я не плакала с тех пор, как поняла, что отец не вернется. Так я потеряла еще даже не успевшую оформиться в слова мечту — стать Всадницей.

Тим не позволил рефлексировать слишком долго.

— Заканчиваешь книгу? Хорошо-о-о... Ну-ка, прочти вслух эту страницу.

— Всю? — Вытерла я рукавом мокрые глаза.

— Всю.

— ...Молодец, — потрепал меня брат по затылку, когда я закончила. — С завтрашнего дня два часа в день на каллиграфию, два на математику и час на лизарийский.

— А читать когда?! — чуть не свалилась с подоконника я. — Ты же выходной обещал, когда я закончу книгу!

— Так я и не отказываюсь, — с хрустом потянулся Тим. — У тебя же есть свободное время — вот и читай. Только из библиотеки книгу не выноси. Она дорогая, испортишь — не расплатимся. А пока собирайся, пойдем на лошадях покатаемся.

— Я. Тебя. Ненавижу!

— Ты меня любишь, — засмеялся Тимар.

16

А ведь, и правда, люблю. Вот так, исподволь, незаметно, этот рыжий, вредный, колкий, слишком рано повзрослевший мальчишка стал для меня самым близким человеком. Самым родным. Братом. Я уже давно не засыпала, не обняв его перед сном, а по утрам находила на сундуке с одеждой припрятанный гостинец — марципаны, мелкие монеты, игрушки. Тим каждый раз отнекивался — не я, мол, и точка. А сам прямо светился, когда я прыгала ему на шею с благодарностями. Лисичкой называл. А как он задвинул меня за спину, пряча от Йарры! Глупо, конечно, он бы ничего не смог ему противопоставить. Но сама готовность меня защитить!

А еще он был очень умным. Тим легко переходил с нашего языка на лизарийский, меотский и рау, знал, как минимум, два десятка островных наречий — это я подсмотрела, когда новых рабов привезли. Вел счета, а, судя по тому, как тихо ругался, подбивая баланс, прежний управляющий воровал. По-божески, но, тем не менее. Там усохло, здесь вытекло, что-то испортилось, а служанки вообще, как мухи... В результате получилась приличная цифра.

— Не понимаю, почему его не поймали на воровстве? Сибилл же менталист! Может, он был в доле? — Змееглазого я терпеть не могла.

— Старый чистоплюй? — фыркнул Тимар. — Нет, если бы суммы были хотя бы в полтысячи золотых, то да, а за такие гроши наш маг напрягаться не станет.

— Гроши, — проворчала я. — На эти гроши можно безбедно жить где-нибудь на Закатных островах. Может, амулет?

— Частично защищающий от считывания? Никогда о них не слышал. Но спрошу.

Дорога петляла среди невысоких, заросших люцерной, холмов. Где-то далеко мычали коровы, совсем рядом, за поворотом, шумела река. На ее берегу заканчивались наши ежевечерние скачки.

Мы привязали лошадей у березы, оставив достаточно веревки, чтобы кони могли попастись, и спустились к воде.

— Смотри, — показал Тим на загоревшуюся в сумеречном небе звезду, — это Кьярра. А вон там, чуть левее, Дануб. Он всегда показывает на север.

Откинув голову назад, я рассматривала небо, еще горящее золотом над западными горами. Высокие перистые облака будто пришпилены к сиренево-розовому куполу, а мелкие тусклые пока звезды похожи цветки венечника.

— Плавать будешь? — спросил Тимар, снимая сапоги.

— Буду, — улыбнулась я, стягивая жилет. Запасные бриджи и рубашка лежали в седельной сумке.

Неуклюжий из-за больной ноги на суше, в воде Тим преображался. Быстрый, ловкий, сильный — за то время, пока я, отплевываясь и задыхаясь, переплывала неширокую, в общем-то, речку, он успевал трижды сплавать туда и обратно. Нырял, как рыба, поначалу пугая меня долгим нахождением под водой чуть не до икоты. Вот и сейчас скрылся из глаз и появился уже на том берегу. Отдышался и поплыл обратно, мощно загребая руками.

Будь моя воля — я бы плескалась вдоль берега, там, где покатое песчаное дно и теплая, как парное молоко, прогретая солнцем вода. Глубины я боялась. Но Тим упорно загонял меня на середину реки, в стремнину, где мягкие водоросли пытались оплести ноги, как волосы утопленниц.

— Утонуть я тебе не позволю, но и халтурить не дам. Сама поплывешь, или в воду забросить? — пригрозил он, когда я рассказала о своих подозрениях на счет нечисти.

Но, несмотря на показную суровость, в тот день он держался рядом со мной, а в следующий раз, перед тем, как идти купаться, привязал к моей руке короткий нож.

— Чтобы было чем водоросли резать, если запутаешься.

Плавала я... Ну, скажем так, не очень хорошо. Точнее, очень плохо, и главным моим достижением, которым я искренне гордилась, стало умение держаться на воде. Правда, стоило шевельнуться, как я начинала тонуть. Красиво, как Тимар, загребать воду, лежа на спине, не получалось. Я брызгалась, фыркала, заливала водой уши и, кое-как перевернувшись, по-собачьи добиралась до мелководья. А вредный Тим, посмеиваясь, цепко хватал за щиколотку и снова тащил в глубину.

Держась за его плечо, я перевернулась на спину, разбросала руки и ноги звездой, и медленно дрейфовала вниз по течению. Тимар лег рядом, сжимая мою ладонь.

— Хорошо, — тихо сказал он, глядя на стремительно темнеющее небо. Частые, крупные звезды мерцали над головой, отражались в воде, и мне казалось, что еще немного — и нас прибьет к лунному берегу.

Тим подхватил меня подмышки и уложил себе на грудь, поплыл к отмели.

— Простудишься, — пресек он мои протесты.

Клацая зубами от ветерка, холодившего мокрую одежду, я быстро переоделась в сухое. Хорошо Тимару — только бриджи сменить. Мне же он категорически запрещал плавать в одних портках — неприлично.

— Тим?

— Что?

Кони шли шагом — в замок ни я, ни брат не торопились, и на меня напала болтливость.

— А как ты оказался на службе у графа?

— Мой... Наш отец, барон Орейо, пропал без вести, и мои... Наши,— снова поправился Тим, — земли находятся под патронажем князя. И он никому не отдаст месторождения электрума. А если буду дергаться и пытаться предъявить права на феод — тоже исчезну. Йарра пообещал уничтожить того, кто отдал приказ устранить отца... И я теперь весь его. С потрохами, — зло сказал парень.

Короткие, рубленые фразы, из которых по частям собиралась картинка. Так было всегда, когда Тима заставали врасплох — велеречивость пропадала, оставалась лишь сухая выжимка.

— А ты знаешь, кто виновен?

— Советник Дойер, — сплюнул Тимар.

— Отец Сорела?

— Того толстяка, что тебя защищал, ага. Он же должен был стать моим опекуном, если бы господин Раду не опередил этого ублюдка!

Вдали показались замковые огни.

— Тим?

— Что?

— А как ты стал оруженосцем у... У НЕГО?

— Я очень постарался стать для Стефана незаменимым. Не спрашивай, что это значит, не лезь в эту грязь.

Я примерно догадывалась, но уточнять не стала.

— По приказу Йарры?

— Да.

— Тим? А откуда ты так много знаешь?

— В смысле? — Тимар аж повернулся в седле.

— Ну... Языки, бухгалтерию, — растерялась я от такой реакции.

— А, ты об этом. — Тимар все-таки взял себя в руки и начал рассказывать. — Я с пяти до тринадцати лет, пока отец был жив, жил в пансионате. Там нас всему учили — чтению, письму, математике, манерам... Я был, вроде как, гордостью учителей, — хмыкнул брат. — А потом нашли этот брыгов электрум, и отец пропал. В тот же день меня отчислили без объяснения причин. Отдали остаток денег за год и оставили в приемной дожидаться нового опекуна. Я сбежал... Думал найти отца. А господин Раду перехватил меня в придорожной таверне и предложил службу.

— И ты согласился.

— А у меня был выбор? ...Ты есть не хочешь? — резко сменил тему Тимар.

— Хочу, — оживилась я. Что-что, а на аппетит я никогда не жаловалась.

— Тогда распорядись на счет ужина, а я лошадей в конюшню отведу.

Я птицей слетела с седла, чмокнула Ворону в бархатный нос и побежала на кухню. Главного повара уже не было, только кухарки, переговариваясь, домывали посуду и чистили на завтра овощи. Меня до сих пор немного коробило, когда женщины прерывали работу, чтобы поклониться. И вообще, на кухне я себя чувствовала ужасно неуютно.

— Добрый вечер, приготовьте, пожалуйста, ужин на двоих у нас в комнате, спасибо! — И стрелой вылетела за дверь, едва не сбив слугу с ведром молока.

— Куда пре..! Простите, госпожа, — проглотил ругательство мужчина и тяжело затопал по лестнице.

Галия очень любила принимать ванны с козьим молоком, считая их панацеей от увядания кожи. Я только головой крутила — ей всего двадцать четыре, а выглядит она куда лучше шестнадцатилетних служанок, какое там увядание! Только молоко переводит.

Вообще, с того момента, как я узнала, что Галия, как и я, смесок, графская любовница растеряла большую часть своего божественного ореола. И смотрела я на нее уже не только восхищаясь, но и завидуя — а чем я хуже? Да ничем! Зеркало, Тимар и Рина твердили, что я очень хорошенькая, мне даже волосы красить не придется! А глаза... Ну, у графа они тоже не райанские, кровь прапрабабки с Островов отозвалась, но мне очень интересно, что останется от человека, посмевшего оскорбить Йарру смеском. Он ведь даже стражу звать не станет, сам порежет наглеца на ленточки.

Зависть, к слову, оказалась ничуть не менее действенным стимулом, чем насмешки. Высунув кончик языка от усердия, я старательно выводила буквы, подражая тонкому, изящному почерку Галии. Одну за другой произносила скороговорки, напихав, как хомяк, за щеки мелкие камушки, чтобы исправить произношение. До головной боли сидела над учебником по математике, зубрила лизарийский, порой мешая родной язык с иностранными словами, читала по ночам 'Легенды Льетта' и до кровавых мозолей тренировалась на полосе препятствий.

17

Лето и осень пролетели незаметно. Я ела, спала, тренировалась, и очень, очень много училась. Безумный график больше меня не тяготил — я сама вскакивала с постели чуть ли не раньше Тимара и бежала на турнирное поле. Пять кругов постепенно превратились в семь, потом в десять, в двенадцать и, наконец, в пятнадцать. После этого Тим перестал наращивать расстояния, и командовал мне ускоряться на произвольных промежутках. Со стороны казалось, на произвольных. Мне, за полгода изучившей эту брыгову дорожку, как свою пятерню, было понятно, что все ускорения приходились на немногочисленные ухабы.

Я свободно отжималась и подтягивалась, на тонких прежде руках и чуть сутулой спине появились мышцы, а благодаря ежедневному, почти часовому сеансу растяжки, я не стала похожа на тяжеловоза, оставаясь, как говорил Тим, 'ты-же-девочкой'. Он все пытался запретить мне стричь волосы, но я не слушалась, безжалостно кромсая шевелюру, стоило прядям достичь плеч. Мне хватало и того, что губы неожиданно стали пухлее, ярче, выделяясь на бескровном лице. Я все время старательно их поджимала. Зато Тимар приучил меня к маникюру, всего лишь обронив, что так можно избавиться от постоянно кровивших заусенцев. Я только фыркнула, глядя, как он полирует ногти. Но, когда в очередной раз зацепилась за кружево рубашки заскорузлым кусочком кожи и рванула... Ух-х!.. Больно... Да, в результате я тоже завела себе маленькие ножнички и пилку а-ля Тим. И, страшно сказать, миндальное масло, которое, как и брат, втирала в кожу рук.

Тимар был сибаритом. В редкие минуты отдыха я точно знала, где его можно было найти — обычно, он полулежал в большом кресле в дальнем отсеке библиотеки. Ноги перекинуты через подлокотник, за спиной диванная подушка, в руке — книга или свиток. Рядом — кувшин с игристой сангрией. Стройный, изящный, длинные рыжие с соломенными прядями волосы заплетены в затейливую косу, белая рубашка в полумраке выглядит нарисованной, и сам он, салютуя мне кубком и декламируя стихи на рау, казался ненастоящим, эдакой живой картиной. Вдвойне странным было то, что при должности управляющего и более чем смазливой внешности, у него не было постоянной женщины. А когда я спросила, почему — получила подзатыльник.

— Не твоего ума дело.

Ну не моего, так не моего, подумаешь! И не больно-то интересно было! О нем же, дураке, переживала — видела ведь, как брезгливо он морщится при виде служанок, трущихся рядом. Та же Эли его раздражала до невозможности.

— Двух слов связать не может, а туда же!

— А разве обязательно с ней разговаривать? — хмыкнула я. — В постели это только мешает.

— Ребенок! — вытаращился Тим. — Ты где такого понахваталась?!

— Э-э... На конюшне слышала...

— На конюшню без меня — ни ногой!

...И не скажешь ведь, что в книжке вычитала. А то начнет не только одежду, но и литературу для меня сортировать. Или еще больше загрузит математикой, глаза бы мои эти дроби и проценты не видели...

Делила и умножала я уже твердо, двузначные числа так даже в уме. Сложение-вычитание тем более проблем не доставляли. Ошибок в словах почти не делала, чему способствовали заглатываемые без всякой меры книги. Дочитав 'Легенды Льетта', я потратила свой законный выходной, зарывшись в библиотеке. Сказок было мало, а вот романов, любимых Галией, много. Теперь я читала параллельно две книги — какую-нибудь 'Волоокую розу' по ночам, и 'Жизнеописание Ойреха, мага' демонстративно перед Тимаром. И все это не считая учебников по истории, географии и рекомендованных братом томов биографий, за каждый прочтенный из которых мне полагался выходной от тренировок.

Плавать я так и не научилась. Страх перед глубиной сидел где-то глубоко внутри, и каждый раз, когда я входила в реку, что-то сжималось в желудке. Горячую же воду просто обожала, могла часами нырять в пушистой пене, устраивая локальные штормы и цунами в отдельно взятой чугунной ванне.

Зато лошадей, даже самых крупных и необъезженных, совсем не боялась, легко находя с ними общий язык. Главный конюх считал это талантом, Тимар больше часа читал мне нотации, увидев, что я ношусь по леваде охлюпкой на жеребце, намедни привезенном из Оазисов и уже успевшим покалечить троих работников, а я и Сибилл знали, что все дело во флере.

Кони, собаки, даже медведи, которых время от времени отлавливали на границе Леса и отправляли князю для псовой охоты — все они просто дурели, стоило мне освободить флер. Нет, браслета, я, конечно, не снимала — случая с Джайром мне хватило, а высокие отношения, поцелуи рук при луне и серенады под окном, о которых я читала в романах, были всего лишь сказкой, наравне с драконами. Где-то, когда-то, может, подобное и существовало, но явно не рядом со мной, и в присутствии мужчин, парней, даже сверстников, я сжималась, стараясь стать невидимкой. Зато увидев белоснежного коня, подарок Йарры Галии, я застыла соляным столбом. А чудное видение, кося безумными глазами, разбросало конюхов и попыталось скрыться в уже схлопывавшемся транспортном портале. Не получилось. И тогда жеребец стал искать виноватых — конюхи едва успели прокатиться под жердями ограды, причем у одного из них пузырилась на губах кровь от проткнутого сломанным ребром легкого. Галия, хотевшая скормить коню морковку, чуть не осталась без пальцев.

— Глупая скотина!

— Госпожа, позвольте ему освоиться, он же еще час назад был совсем в другом месте... — кланялся сопровождающий коня пустынник.

Галия метнула на слугу раздраженный взгляд и ушла, подобрав подол непригодившейся амазонки, а я все стояла, обнимая жердь ограды. Если бы конь не был таким дорогим, красотка, даже не моргнув глазом начала бы его ломать, а так... Пороть животное стоимостью в небольшой городок — глупо, в конце концов, в хозяйстве есть маг-менталист.

Сибилл не торопился, конь так же истерично ржал, не понимая, где он, как здесь оказался, и видя врага в каждом пытавшемся приблизиться человеке. Конюхи приготовили лассо, но не лезли, дожидаясь прямого приказа, и переговаривались, планируя, как лучше обездвижить жеребца. Коня было жалко. Я только представила, как это гордое животное будет лежать в стылой грязи, дожидаясь мага, и горло сжало, казалось, давно забытое удушье. Вспомнила себя — беспомощную, беззащитную перед тычками и пинками на княжеской кухне.

— Успокойся, милый! Все будет хорошо! — шептала я коню. — Тебя никто не обидит, честное слово!

Краем глаза я заметила какой-то странный отблеск. Покосилась на нагревшийся браслет — ничего. Отвернулась — и снова неяркое свечение, даже нет, марево, как от очага в залитой солнцем комнате.

Сначала ко мне слетел голубь. Толстый, наглый похожий на курицу сизарь загулил, усаживаясь мне на плечо.

— Хэй! Брысь, — столкнула я птицу.

Голубь спорхнул, сделал круг и снова вернулся. Зачирикали под ногами воробьи, забыв об измочаленной хлебной корке. Каркнул ворон, попытавшийся угнездиться у меня на голове.

— Кыш! Кыш отсюда! — С ума совсем сошли! Сибилл, что ли, намагичил?

Конюхи отвлеклись от коня, засмеялись, показывая на меня пальцем. Я размахивала руками, как ветряная мельница, а птицы все прибывали. Клесты, синицы, галки... И откуда их столько?! Придерживая шапку, я побежала к замку. Оббегать леваду было долго, и, убедившись, что жеребец пустынников роет копытом землю в другом конце огражденной территории, решила срезать. Птицы черной стаей кружились над головой, оглушая криками.

— Беги! — заорал кто-то. — К ограде! Скорее!

Желтогрудая синица царапнула коготками лицо, когда я обернулась на крик. Оберегая глаза, я отбросила птицу и вдруг поняла, что сама лечу, сбитая сильным толчком. Охнула, когда падение вышибло воздух из легких, покатилась по земле. Перевернулась на живот, поднимаясь на четвереньки, и застыла, уткнувшись взглядом в огромные копыта. Длинная золотистая грива жеребца свешивалась почти до земли, конь тряхнул ей, раздувая ноздри. Я пыталась отползти, но он придавил копытом мою штанину. Гневно заржал, прогоняя птиц, щелкнул зубами — я аж зажмурилась — на особо наглого воробья. Обнюхал меня и толкнул мордой в плечо.

Я осторожно погладила нос. Осмелев, потрепала уши.

— Пусти, — попросила я, дергая штанину.

Конь приподнял ногу, и я вздрогнула, сообразив, что бы было, опусти он копыто чуть-чуть левее. Потом глупо хихикнула, представив двух хромоножек — меня и Тима, подпирающих друг друга, и, держась за уздечку, встала.

Жеребец был невысок, совсем не то чудовище, на котором ездил Йарра.

— Какой ты славный, — погладила я его по крупу. — И совсем мокрый, тебя растереть нужно, а то простудишься. Давай, я тебя в стойло отведу?

Конь подумал, поупирался, но, когда уздечка натянулась, пошел за мной. Птицы следовали почетным эскортом, конюхи провожали нас вытаращенными глазами. Ой, что будет, когда Тимар узнает...

Конь ни в какую не хотел меня отпускать.

Я растерла его жгутом, скрученным из сена, пустынник, единственный, кто осмелился подойти ближе, чем на двадцать локтей, перебросил через дверку стойла попону.

— Его зовут Халле, маленькая госпожа, — с сильным акцентом сказал мужчина в пестром халате. — На вашем языке это значит Родник.

Я поблагодарила его кивком — конь нервничал, стоило мне от него отвлечься, смешно закрывал собой выход, лишь бы я не ушла. Освобождать меня пришла делегация во главе с перепуганным Тимаром и невозмутимым Сибиллом.

— Как ты это сделала? — спросил усыпивший коня и разогнавший птиц воздушным толчком маг.

Я неопределенно пожала плечами, мечтая побыстрее оказаться в своей комнате и втереть в обожженную браслетом руку заживляющую мазь.

— Не знаю, оно само. Я просто почувствовала, что могу его успокоить, а потом меня просто несло, остановиться я не смогла.

— Опиши свои ощущения, — приказал размашисто шагающий маг. Его сапоги оставляли четкие следы на свежевыпавшем снеге.

— Боль, жжение браслета. Потом тепло... Вот здесь, — прижала я руку к солнечному сплетению. — И радужный ореол вокруг руки.

— С Джайром ты тоже самое провернула? — обернулся Сибилл.

— Нет! Я тогда сняла браслет...

— Дура, — бросил маг. — Руку дай.

Змееглазый осмотрел мои кандалы, как я в шутку называла браслет, постучал по нему ногтем.

— Тимар, я возьму ее с собой в лабораторию, хочу понять, как она обошла ограничения артефакта. ...Не переживай, не съем, — хмыкнул маг. — Я смотрю, ты прямо вжился в образ брата.

Сибилл долго вертел мою многострадальную руку, попеременно поливая браслет какими-то веществами.

— Это ж надо, трещина, — поразился он.

— Это плохо?

Маг проигнорировал мой вопрос. Активировал амулет связи на груди.

— Ваше Сиятельство, — ого, это он с Йаррой! — девочка, подопечная Тимара...

Заметив, что я прислушиваюсь, Сибилл сделал пас свободной рукой и уши будто залило водой. Сразу потеряв интерес к разговору, я затрясла головой, поковырялась пальцем в ухе, но стало только хуже, еще и выстрелило где-то в глубине. Больно! Надеюсь, он снимет заклятие...

Снял. Закончив доклад, маг убрал глухоту и сел в кресло. Я смотрела на него исподлобья, искренне сожалея, что не могу заставить его испытать те же 'чудесные' ощущения. Лоб кольнуло, и маг хмыкнул.

— У тебя нет Дара, и ты никогда не сможешь ничего подобного, девочка. А теперь вернемся к нашей проблеме. Тренировать выбросы флера будешь на медведях. Еще раз увижу, что практикуешься на лошадях — шкуру спущу. Хватит того, что ты коня Галии к себе привязала. Так что сама ему объяснишь, что принадлежит он ей, а не тебе. Каждое первое число месяца будешь приходить за новым браслетом. У тебя регулы начались?

— Нет, — покраснела до свекольного цвета я.

— Скажешь, когда начнутся.

— Зачем?!

— Затем, что браслет нужно будет усилить, дура.

Я у него вечно была то дурой, то идиоткой. Иногда слабоумной. Когда выросла — повысил до бестолковой.

— Свободна.

Я неуклюже поклонилась и вышла в коридор, где меня ждал издерганный Тим.

— Не ругайся, пожалуйста, — ткнулась я ему в грудь, привычно обняв за талию.

— Что Сибилл сказал?

— Приказал хм-м... приручать медведей.

— Он с ума сошел? Зачем?

— Это не он, — вздохнула я. — Это граф. Чтобы тренировать воздействие флера.

Тимар промолчал, выудил из кармана банку с лечебной мазью, и стал осторожно втирать золотистое вещество в уже успевшие вздуться волдыри ожога.

18

Первое в череде ждущих меня, так сказать, испытаний графа, я прошла в середине зимы — и отнюдь не в библиотеке, выполнявшей роль классной комнаты.

Йарра приехал за четыре дня до праздника Поворота. Мы с Тимаром вскочили одновременно — он, потому что завибрировал амулет связи, я — потому что увидела отряд всадников, приближающихся к замку. Графа узнала сразу, каким-то шестым чувством. Просто посмотрела в окно — и поняла, что одна из черных точек на снегу — он. Свалилась с подоконника, едва не уронив книгу, заметалась по библиотеке в поисках учебника по математике — в принципах расчета плавающих процентов я откровенно плавала.

— Ты чего? — вытаращился на меня Тим, собирающий бумаги в аккуратную стопку.

— Меня будут экзаменовать сегодня?!

Светлые, хоть бы завтра, хоть бы завтра, пожалуйста!

— Ты в своем уме? — прыснул Тимар. — Графу заняться нечем, кроме как проверять, чему ты научилась, как же. Зачем ему отчеты по налогам, по торговле, — картинно подбросил в воздух листы, испещренные цифрами, — ты, само собой, гораздо важнее, чем учения новобранцев, я уж не говорю о том, что с тобой куда как интереснее, чем с Галией! Конечно, он прямо сейчас, прямо не слезая с коня, будет проверять, чему наша Лира, наш гений математики и каллиграфии научилась!

Я покраснела.

— Ты думаешь...

— Я думаю, что в ближайшие дни он о тебе и не вспомнит, расслабься.

— Точно?

— Честное рыцарское,— улыбнулся Тимар.

Кстати, да, месяц назад граф прислал Тиму документы и меч, ритуала, как такового, не было. И теперь мой братец рыцарь, самый настоящий, со шпорами и парадной подвязкой. Я аж хрюкала от смеха, глядя на нее. Тимар тоже как-то криво ухмыльнулся и убрал подвязку со шпорами под замок, с мечом же из облегченной стали иногда тренировался.

Как обычно, Тим оказался прав. Графу было на меня глубоко плевать — первым делом по приезду он, прыгая через ступеньку, побежал в милую его сердцу оружейную, где хранился привезенный с островов костяной бумеранг. Оттуда его вытащила Галия, и они пропали почти на трое суток, до Дня Поворота. Слуги перешептывались, как громко старалась Галия, уговаривая прижимистого графа устроить праздник. Не то, чтобы прямо убедила, но торжественный ужин, на котором блистала девушка, был. И фейерверк был, и даже театр иллюзий, устроенный сморщившимся, будто уксуса глотнул, Сибиллом. Его! Самого его! Лучшего мага княжества, а может, и континента, заставили иллюстрировать сказки!

Неожиданно для меня самой, ведь Сибилла я не любила, и предвзято относилась ко всему, что он делал, представление мне понравилось. Иллюзорные драконы, созданные магом, были один в один похожи на изображения с обложки 'Легенд Льетта' ...и на вышивку на алой рубашке, подаренной мне Тимаром. Я прямо визжала от восторга, когда обнаружила сверток на своей кровати, а парень лишь светло улыбался, глядя, как я кручусь перед зеркалом.

Зато мой подарок Тим чуть не разбил — слишком хорошо я спрятала склянку с одеколоном среди его подушек — так хорошо, что мы переворошили всю кровать, прежде чем его отыскали. Помню, я жутко волновалась, глядя, как нарочито-медленно Тим откупоривает флакон, принюхивается, вдыхая ароматы мандарина, кедра и мускуса.

— Слишком резкий, да?..

Тим подошел ко мне, щуря глаза. Нахмурился, глядя на пришибленную меня, и вдруг улыбнулся в тридцать два зуба, подхватил под мышки и закружил. Я взвизгнула, вцепившись в его плечи, как ленивец в ветку.

Тимар остановился, крепко обнимая меня.

— Спасибо, — подозрительно севшим голосом сказал он. — Спасибо тебе.

— Я рада, что угадала, — заулыбалась я. — Я тебя очень-очень люблю, вот. — И спрятала лицо у него на груди.

— И я тебя, сестричка, — поцеловал меня в макушку Тим.

Регулировать всплески флера не получалось.

Сложно, знаете ли, осознанно членовредительствовать, сжигая кожу и плоть. Нет, не то чтобы не получалось совсем — я прекрасно ладила с животными в зверинце — со всеми сразу. Выбросы флера были огромны, и медведи, волки, даже большущие, размером с барана, каменные пауки бросались на прутья решеток, калеча себя о шипы, лишь бы подставить морду или плечо под мою ладонь. Рука с браслетом при этом краснела до локтя, будто пережаренная на солнцепеке. Но когда я попыталась подчинить одного конкретного зверя, жечь начало невыносимо, и даже мазь Сибилла не с первого раза помогла.

В тот день я сидела у клетки с молодой пантерой. Ее привезли совсем недавно — глупая кошка, еще не растерявшая угловатости и неуклюжести котенка, попала в волчью яму. Выбраться не смогла, помочь себе не давала — ее вытащили спустя неделю, когда она совсем ослабела от голода. Я носила ей с кухни лучшую вырезку, надеясь подружиться, но пантера скалилась, не принимая подношений. Можно было бы подчинить ее флером, но я боялась за других животных, которые и так грызли решетки, пытаясь вырваться из клеток.

— Попробуй, — мясо, нанизанное на шампур, покачивалось перед кошачьим носом. — Вкусно же.

Зашипев, пантера ударила лапой по стейку, и тот улетел в соседний вольер.

— Ну и дура. — Я встала, отряхивая плащ. — Сиди на потрохах, раз говядину не хочешь.

— А почему ты ее не подчинишь?

Услышав знакомый голос, я подпрыгнула.

— Ваше Сиятельство... — Реверанс в брюках выглядел бы по-идиотски, и я поклонилась, как это делал Тимар. Только ниже.

Йарра стоял, прислонившись боком к углу клетки с красным волком. Что примечательно, зверь, бросавшийся даже на кормившего его смотрителя, жался к стене вольера и лишь скалился.

— Так почему бы тебе не подчинить пантеру?

— Я не могу...

— Не можешь? — удивился граф.

— Ее одну — нет. Могу всех сразу, но... Они снова начнут биться о решетки.

Йарра понимающе кивнул.

— Тебе их жалко.

— Да, господин.

Некоторое время мы наблюдали, как пантера гуляет по клетке, рассерженно хлещет себя хвостом по бокам. Желто-зеленые глаза с узкими зрачками щурились от дневного света, пробивавшегося сквозь слуховые окна.

— Нравится?

— Очень!

— Хочешь, подарю?

— Пантеру? Мне?! — поразилась я, впервые позволив себе поднять глаза на графа. Крупный нос, тонкие губы, квадратный подбородок, коротко остриженные белоснежные волосы. Высокий, жилистый, в одном дублете и без перчаток, он даже не замечал сквозняков, гуляющих по зверинцу. В какой— то момент я поняла, что так рассматривать господина неприлично и опустила голову. От резкого движения шерстяной берет съехал на лоб и упал бы, не подхвати его граф.

Как он быстро двигается!

Усмехаясь, Йарра натянул берет мне на уши.

— Я подарю тебе пантеру, если ты приручишь ее, не затрагивая других животных. Ты ведь можешь это сделать, Лира. Не хочешь.

— Это больно, господин.

— Успех просто так не приходит. — Граф стоял совсем рядом. — Мне рассказали, как ты упала на турнирном поле после первой тренировки. Но сейчас ты пробегаешь... сколько? Десять кругов? Пятнадцать?

— Пятнадцать.

— ...И даже не сбиваешь дыхания. Так же с флером. Его необходимо тренировать, ведь когда-нибудь тебе придется снять браслет.

— Почему?! — испугалась я.

Йарра не ответил.

— Впрочем, я не настаиваю. Но твоя трусость и лень меня разочаровывают. Я был уверен, что ты способна на большее.

Отвернувшись, граф зашагал к выходу.

— Я могу! — Йарра даже не замедлил шага. — Я сделаю!

Мужчина остановился.

Затылком чувствуя его присутствие, я сняла плащ, перчатки, засучила рукав дублета. Поймала недоверчивый кошачий взгляд и медленно, очень медленно просунула руку сквозь прутья клетки. Кожу под артефактом начало покалывать, припекать, жечь. Сжав зубы, я заметила краем глаза знакомый уже радужный ореол, волны которого были готовы разлиться по зверинцу, и диким напряжением воли обуздала его, направляя поток флера на клетку. Руку с браслетом будто окунули в кипящую смолу, в глазах потемнело. Запахло паленым. Последним, что я запомнила, заваливаясь назад, был шершавый кошачий язык, лизнувший щеку, и граф, не позволивший мне упасть.

— Болевой шок, ничего страшного.

— Что с рукой?

— Ожог третьей степени, зарастет.

— Шрам загладь.

— Накопители тратить? — брюзгливо буркнул Сибилл, без особой нежности втирая холодную, пахнущую мятой мазь.

— Хочешь — накопители, хочешь — свою силу. Но чтобы шрамов не было.

Я с трудом открыла глаза. В горле першило.

— Очнулась? Тогда сама мажь, — Сибилл со стуком поставил деревянную плошку с кремом на... На стол? Оберегая руку, я села на столешнице, осоловело глядя на сдвинутые в сторону, местами сброшенные на пол свитки, на перегонные кубы и реторты лаборатории мага. Как я здесь оказалась?

— Пи... — Закашлялась.

Догадавшись, граф плеснул воды из кувшина. Я залпом выпила ее, едва не подавившись от жадности.

— Как ты?

— Спасибо, хорошо, — прислушалась я к себе. Рука ныла, при напряжении огрызалась болью, но это была далеко не та мутившая сознание мука. Зеленоватая мазь, толстым слоем покрывавшая кожу от запястья до локтя, приятно холодила.

— До спальни сама доберешься?

Я кивнула.

— Отлично. С пантерой у тебя, кстати, все получилось, ты молодец. — Замешкавшись, граф достал из кармана берет, бросил его мне на колени и вышел.

Я с тоской посмотрела на кувшин с чиаром, которым меня никто не собирался угощать, и решила последовать примеру Йарры.

— Куда? — остановил меня маг. — Приберись за собой, — скомандовал Змееглазый, кивнув на сброшенные графом со стола свитки.

Я молча сложила их аккуратной пирамидой.

— Теперь могу идти?

— Теперь можешь. Когда волдыри затянутся — придешь, сглажу шрамы.

— Господин Сибилл?.. — решилась я.

— Ну? — он даже головы от растираемых снадобий не поднял.

— Это всегда будет так больно?

— Только с ограничивающим артефактом.

— Это я понимаю, я имела в виду...

— Девочка, я понятия не имею, будет ли тебе больно, — в раздражении отставил ступку маг. — Ты третья, обладающая флером, о которой я знаю.

— А... А у двух других нельзя спросить?

— Нельзя. — Сибилл снова принялся растирать в пыль сухие ягоды. — Первая умерла еще до Последней Войны, я о ней только читал. Ты ведь еще не знаешь рау, нет? Выучишь — дам свиток.

— А вторая?

— А вторую сожгли, как шильду.

Потрясающе.

— Спасибо, господин, — поклонилась я.

Встречные слуги смотрели на меня... странно. Жались к стенам, перешептывались. Я обернулась, и они порскнули в стороны. Как мыши. Странно.

— Ты что? — не выдержала я, когда Рина склонилась передо мной в поклоне.

— Господин Тимар просил вам передать...

Светлые, да что происходит?

— Почему ты мне 'выкаешь'?

Рина бросила взгляд из-под ресниц и снова потупилась. Не охнула, как это бывало при виде моих ссадин, не предложила подуть, чтобы было не так больно. Молчала. И гнула спину.

— Рина, в чем дело? Что со всеми? С тобой? У меня рога выросли? Или что?

Девушка молчала, и я рявкнула, подражая Тимару:

— На меня смотри!

Служанка выпрямилась, подчиняясь. Я впервые повысила голос, впервые прикрикнула, пользуясь правом благородной.

— Говори.

— Все видели, как граф нес тебя на руках через замок...

Так вот оно что!

— По-твоему, он должен был бросить меня валяться в зверинце? Как какой-то служанке?!

Рина побледнела от обиды.

— Нет... Конечно, нет..

— Вот и правильно. — Вдох-выдох. Внезапно я поняла, что если продолжу в том же духе, срывая злость, то потеряю даже не подругу — единственную приятельницу. — Я плечо о штырь распорола, — пожаловалась я, нянча больную руку, завернутое в тонкое полотно. — Граф отнес меня к Сибиллу, иначе я бы кровью истекла. А что вы там понапридумывали себе — не знаю.

— Только то, что тебе уже десять, ты из славного рода, а через три-четыре года тебе будет можно замуж, — грустно ответила девушка.

— Граф же старый! — икнула я.

Придумают же! А главное — как быстро эта чушь разлетелась по замку! Надеюсь, до Галии не дойдет...

— Ему всего тридцать.

— А мне десять! Де-сять!

Светлые, чувствую себя как героиня одного из недавно прочитанных романов. Хорошо, у слуг нет времени на книги, а то и не такое бы сочинили.

— Что ты говорила о Тимаре? — вернулась я к самому началу.

— Ой, да! Он просил передать, что будет занят, и обед тебе накроют в спальне.

Хоть что-то хорошее. Как бы я сейчас управлялась с приборами — ума не приложу.

Сбежав от Рины, я топала по лестнице, обдумывая случившееся.

Нет, представить только, я и Йарра! Йарра и я! Идея вызывала дурацкий смешок и желание постучать по выдавшей ее голове: звонко будет или очень звонко? Нет, граф, конечно замечательный, если бы не его вера в меня, я бы вряд ли когда решилась точечно воздействовать флером. Потому что больно. Но боль уже почти прошла, успокоенная мазью, а умение осталось. И я даже видела свою ошибку... Кажется, видела. В следующий раз я попробую сначала создать канал для флера, и только потом отпустить его.

А еще у меня есть пантера! Понятно, в замок с ней нельзя. Но на прогулку! Или на охоту!

Лаура Виоре — попробовала я на вкус чужую фамилию. И хмыкнула, вытрясая дурную мысль из головы. Отцу было бы сейчас около тридцати...

Рина все-таки обиделась на меня. Райана на три четверти, выглядевшая чистокровной, она не могла похвастаться татуировкой рода. И ужасно переживала из-за этого, и очень не хотела плодить бастардов, отклоняя 'заманчивые' предложения офицеров. А замуж хотелось, хотелось семью, и девушка пригрела маленькую сиротку, опекая меня не хуже Тимара. А потом я показала зубы, и резкие слова, за которые я потом неоднократно извинялась, расставили все по местам. Я — признанная родом, Рина — нет. И девушка начала отдаляться, сначала перестав заходить ко мне просто поболтать, потом перейдя на 'вы', и, наконец, просто слившись с толпой других слуг.

...а какой-то добрый, чтоб его Темные забрали, человек, все-таки донес Галии, что граф нес меня на руках от зверинца до лаборатории мага.

19

Это была еще не война, мала я была для соперницы, но тучи над моей головой сгустились. Подчеркнутое безразличие Галии сменилось настороженной неприязнью. Презрительно скривленные при виде меня губы, ехидные комментарии по поводу и без, насмешки, на которые я пока — ума не хватало — ответить не могла. Ведь она даже не грубила, подкалывала. Но было обидно.

Чего стоил только завтрак на четверых, накрытый на прогреваемой трубами с горячей водой террасе с видом на Западные горы.

Всю ночь шел снег, засыпавший турнирное поле чуть не по колено, и добрый Тим, в потемках провалившийся в мерзлую колею, щедрым жестом разрешил мне намотать всего десять кругов, вместо пятнадцати. Пропотев, как ломовая лошадь, к концу тренировки я вымоталась так, что мне было совершенно бурмалиново, с кем завтракать — с графом ли, с князем или горным великаном. Порадовала Уголек, которую я впервые выпустила побегать. Вырвавшаяся на волю пантера огромными прыжками носилась по полю, вспахивая наметенные сугробы, взбиралась на вертикально врытые бревна, чтобы потом спрыгнуть мне под ноги и ткнуться в лицо жесткими усами. По-моему, она впервые увидела снег. Я еле уговорила кошку вернуться в клетку, клятвенно пообещав выгулять ее еще и вечером.

— Лира! — постучал в дверь ванной Тимар.

— М-м-м? — сонно пробурчала я. Ненавижу зиму. Эти короткие дни, почти полное отсутствие солнца, стылый ветер с гор, сменяющийся сырыми циклонами, просто убивали меня. Волосы выглядели соломой, физиономия и руки трескались. Я была готова поклясться, что кожа впитывает воду, в которую я вбухала чуть ли не треть бутылки драгоценного аргонового масла.

— Мы сегодня завтракаем с Его Сиятельством, не задерживайся.

— Во сколько? — пробормотала я, борясь с дремотой. Организм при виде вечных сумерек за окном категорически отказывался верить, что наступило утро.

— Через сорок минут.

— Угум-с...

Вот что Йарре неймется? Спал бы себе... Была бы я графиней — не вылезала бы из кровати... Поняв, что совсем отключаюсь, решительно села в ванне, повернула втулку и побрызгала на лицо ледяной водой. Бр-р!

Высушила волосы нагретым у камина полотенцем, надела любимую алую блузу до бедер, замшевые бриджи, высокие сапоги до колен. Вышитые на шелке драконы ярко переливались в отблесках огня. Я снова зевнула.

Мы пришли чуть раньше — нельзя заставлять графа ждать. Неслышными тенями сновали слуги, заканчивая приготовления: поправляли приборы, последний раз полировали стаканы, раздвигали портьеры, открывая чудесный вид на горящие серебром горы.

Я вопросительно уставилась на веточку декоративной вишни в кольце салфетки.

— Это ведь для Галии? А мне?

Тим щелкнул меня по носу.

— Тебе зачем?

— Как зачем? Я же тоже девочка!

Тим расхохотался.

— Мне нравится, как вовремя ты б этом вспоминаешь!

Я показала ему язык, скривив рожицу.

— Боишься? — тихо спросил брат.

— Нет, — пожала плечами. — Уже отбоялась.

Целый месяц тряслась.

Первой, в домашнем халате, вплыла Галия.

— Доброе утро, — бросила она, остановившись у стола.

Граф приветственно кивнул. Он вообще был не любитель политесов.

— Ваше Сиятельство, госпожа, — поклонились мы с Тимаром.

Йарра отодвинул стул для Галии, Тим — мне.

— Приступим, — махнул рукой граф, отпуская слуг.

Хмыкнув, Галия повертела веточку цветущей сакуры, положила ее рядом с тарелкой, довольно отметив, что у меня цветка нет. Аккуратно переместила яйцо-бенедикт с общего блюда на свою тарелку, добавила ложку горошка и четвертинку помидора.

Что, это все?!

Вот мымра!

Представив, какой обжорой я буду смотреться на ее фоне, я заставила себя ограничиться таким же скромным набором — яйцо с ветчиной на кусочке поджаренного хлеба, сыр. При виде копченого мяса в тарелке Тимара живот недовольно заурчал. Хорошо хоть, негромко. Я медленно жевала, растягивая удовольствие, косилась в окно на кружащих в высоте орлов, воевала с чайной ложкой — аккуратно кушать яйца-пашот было сущим мучением.

— Тебе удалось что-нибудь узнать об угольных шахтах, которые строят для короны? — спросил граф Тима.

Я навострила уши — буквально пару дней назад я закончила читать один из романов, где главным героем, влюбившимся в дочь баронета, был как раз шахтер.

Брат отложил вилку.

— Я думаю, что Советник ворует. С тех пор, как началась стройка, было четыре обвала.

— Не пять? — поднял бровь Йарра.

— Четыре, — твердо сказал Тим. — По моим прикидкам погибло около пятидесяти человек, вы же знаете, что у меня нет доступа на территорию, поэтому точных цифр я назвать не могу. Но сами обвалы говорят о том, что древесина для опор используется гнилая.

— Дойер докладывал Совету о четырех обвалах и пожаре. И бурой рже, которая разъедает сталь, — отхлебнул вина граф.

— Ваше Сиятельство, ржа? Зимой? Так близко к поверхности? — промокнула губы Галия.

— Какая там ржа, — досадливо поморщился граф. — Я не понимаю, к чему столько возни вокруг угля. И почему шахту просто не закрыли, начав бурить в другом месте. Огневик дешев, дерево для подпор дешево, сталь...

— Может, он пускает сталь на оружие? — предложил Тимар.

— Хм, — задумался Йарра. — Может. Очень даже может быть.

— А если он продает амулеты, которые должны защищать ото ржи? — хищно прищурилась Галия.

— Наглости не хватит, — не слишком уверенно ответил граф.

— Хватит, Ваше Сиятельство, — подтвердил Тимар. Я увидела, как сжались его кулаки под столом.

Я во все глаза смотрела на взрослых. Йарра задумчиво прикидывал объемы нахрапистости конкурента. Амулеты дороги, хрупки, но — зимой? Почему не летом, когда ржа просыпается? Оружие? Гораздо больше похоже на правду, но... Сколько стали можно увести таким образом? Треть тонны? Половину? Подставляться из-за воза болтов? Но обвалы никак не вписываются в картину... Зачем он всеми силами пытается показать, что шахту проще закрыть, чем разрабатывать?

Тимар напряженно следил за работой мысли графа. Дойера, по вине которого пропал его отец, Тим ненавидел, и был готов вывернуться наизнанку, чтобы его уничтожить.

Галия с улыбкой пила чиар. Она была уверенна в своей правоте. Когда же ее идея подтвердится...

А я исходила слюной при виде мяса и уговаривала живот потерпеть. Вот, сейчас они договорят, и уж тогда-то, тогда!..

— Почему он пытается представить шахту нерентабельной? — повторил граф.

— Потому что там не уголь? — пискнула я.

Если бы глазами можно было убивать, вместо меня на стуле бы осталась горстка пепла — так зыркнула Галия.

— Не уголь? — впервые за утро посмотрел на меня граф.

— Я видел, как из шахты вывозили огневик, — покачал головой Тим.

— А что там, по-твоему? — оборвал брата Йарра, задав вопрос на лизарийском.

— Что-то более... Как сказать... — Запнулась я, отвечая на том же языке, — дра..? Драгоценность?

— Драгоценное! — резко поправила меня Галия.— От твоего акцента уши вянут!

— Простите, госпожа...

Девушка скривилась.

— Что, по-твоему, там может быть?

— Не знаю, господин. Я, конечно, могу ошибаться...

— Даже наверняка ошибаешься, — фыркнула Галия, со стуком поставив чашку на блюдце.

— Прекрати, — тихо сказал граф, но от одного-единственного слова, произнесенного ледяным тоном, девушка сникла и подобралась. Только глаза хищно сверкали.

А я почувствовала, как внутри разливается тепло. Он снова меня защитил!

На прощание Галия все-таки устроила мне пакость. Голодная я, едва дождавшись, когда за графом и его любовницей захлопнется дверь, схватила кусок ветчины, сыр, запихнула их за щеку, под насмешливым взглядом всепонимающего Тима пододвинула поближе блюдо с остатками копченой оленины... И предстала перед Йаррой во всей красе — с набитым ртом, перемазанной жиром физиономией и свиными ребрышками в кулаке, когда Галии приспичило вернуться за забытым — специально оставленным! — кольцом.

— Мда-а-а... — протянул Тимар. — По-моему, ты ей не нравишься.

— Ум-гум-ным?

— Что?

— А должна? — прожевала я.

— Нет. Но было бы проще.

Днем я сидела за книгами, попеременно кося глазами в учебник и в окно. Даже пересела на другой подоконник, с видом на юг — куда-то туда ускакал небольшой отряд с Йаррой во главе.

— И за каким лешим он сам поехал? — ворчал Тимар. Не говорил, правда, куда, но я и так понимала — проверять ту самую шахту.

— Это опасно?

Брат, сменивший удобный стол на кресло, передвинутое к южному же окну, кивнул.

— Он собирается влезть на территорию, фактически принадлежащую Доейру. Ни официального извещения о визите, ни распоряжения Совета или князя...

— Но ведь... его не убьют? — тихо спросила я, не отрывая глаз от дороги.

— Типун тебе! — рассердился Тимар, делая отвращающий знак.

Буквы в учебнике никак не хотели складываться в удобоваримые слова и понятные фразы. И легкий мандраж, будто это я собираюсь сунуть голову ехидне в пасть, заставлял дрожать руки. Вернулось, забытое, казалось, ощущение, что меня подхватывает и кружит вихрь, как тот прошлогодний листок, чудом уцелевший и прилипший к стеклу.

— Тим?

— Что?

Брат тоже волновался. Несколько раз начиная документ, он сминал испорченные кляксами листы и швырял скомканную бумагу в камин.

— А почему отряд не прошел через портал?

— Потому что Лес. Он буквально в трех перестрелах от шахт, телепорты невозможно настроить.

— А от нас это далеко?

— Сутки пути, недалеко от границы. Потому граф и заметил нездоровую активность Советника. Принеси атлас.

Спрыгнув, я нашла карты на столе, протянула плотные пергаментные листы, заключенные в тяжелую обложку.

— Смотри, — развернул атлас Тимар. — Мы здесь, — ткнул он в маленький значок замка к востоку от столицы. — А шахты бурят тут. — Палец остановился на изображении трех гор. — Черная глыба, Корона и Свеча.

— Лес же далеко, — наклонилась я, едва не тюкнув Тима лбом.

— Он постоянно наступает, и сдерживать его все труднее. Пять лет назад, когда составляли карты, Леса там и в помине не было. А сейчас — видишь карандашный пунктир? — он почти покрыл Черную Глыбу.

— Ого...

— Ага... Хорошо, что это коронарные земли, у нас и так постоянно людей не хватает, чтобы его вырубать. Я сам видел, как расчищенный и выжженный участок с одним единственным уцелевшим пнем... Дуб был огромный, в пять обхватов почти, без лошадей не вывернуть, — пояснил Тим, — так вот, через несколько часов от дуба пошли ростки во все стороны. А еще дождь, как на грех зарядил. В общем, через неделю поляну пришлось чистить заново.

Я присвистнула. Ничего себе...

— Тим?

— Что?

— А ты не злишься на графа? Из-за ноги?

— Имеешь в виду рану, из-за которой я охромел?

— Ну да...

— Не очень. Будь на месте Йарры кто-то другой, меня бы просто убили.

Он и так всех приговорил, чуть не ляпнула я. Пощадив только нас. Но промолчала. И так все ясно: Тимар — наследник Орейо, формальных, но все же владельцев рудников электрума. А у меня флер...

20

Прошло уже четыре дня, а вестей от Йарры все не было. Глупо, наверное, но я чувствовала себя виноватой. Если бы не мои предположения о сокровищах в шахте, граф бы не сорвался к Брыгу на рога. И все умные мысли — что он бы все равно поехал, проверять версию Галии о продаже амулетов, что это не первая его операция, что он бывал в гораздо худших переделках, что он взрослый мужчина, в конце концов, и если счел мои умозаключения стоящими внимания, то это его и только его решение — все эти умные и правильные слова не помогали.

Учеба не лезла в голову совершенно, вид издерганного Тимара нервировал еще больше, и, захватив перевязь с метательными ножами, я ушла в зверинец. По полосе препятствий, не смотря на валящий хлопьями снег, бегали солдаты, а в зверинце бы сухо. Воняло, конечно, зато никто не смотрел с укоризной. А зверье мне радовалось, подставляя носы и лбы для поглаживаний. Уголек так вообще перевернулась на спину и счастливо пускала слюни, пока я чесала ей брылья. Клыки у горной пантеры уже сейчас были размером с мой мизинец.

От расстройств и переживаний я мазала, и ножи, отличные тренировочные ножи из незакаленной стали и с центром тяжести у рукояти, летели куда угодно, но не в мишень, висящую на пустой клетке рядом с вольером Уголька.

Очередной нож сорвался с руки и усвистел куда-то в сено.

— Да кого лешего! — ругнулась я. Хочешь — не хочешь, надо искать, пока помню, под какой травинкой он лежит, потом не найду. Сено кололось, я чихала и чесалась, во все стороны летела труха. Вот он!

Заворчала пантера.

— Ты чего? — обернулась я.

В проходе стояла Галия.

-Доброго дня, — поднялась я, отряхивая колени.

Бледная, как стена, в темно-синем платье, еще больше подчеркивающем пятна лихорадочного румянца, девушка со злостью смотрела на меня. Волосы, чего никогда раньше не было, растрепаны, под припухшими красными веками темные круги. Галия вертела в руках один из ножей — узких, с толстой рукоятью, как раз для женской руки.

— Если он не вернется, — тихо, но отчетливо сказала Галия, — я тебе этой зубочисткой глаза выколю.

Сначала мне показалось, что нож летит в меня, и я плюхнулась на попу, закрывая руками лицо. Но нет — разрезав воздух, клинок вошел прямо в центр мишени, пробив насквозь древесину в два пальца толщиной. Я долго потом выковыривала его из доски, глотая слезы.

Пантера мяукнула, заворчала, заговорила, просовывая лапу с короткими пальцами сквозь решетку и пытаясь играть.

— Да, сейчас погуляем. Я только лошадь возьму.

Ворона обнюхала меня, недовольно фыркнула. Встряхнула гривой и заржала — от меня пахло зверем, и это нервировало кобылу.

— Да ладно, не съест она тебя, — успокоила я Ворону, скармливая ей кубик сахара.

Кобыла и кошка уже были знакомы друг с другом, но Ворона по прежнему грозно бычилась, замахиваясь подкованным копытом, стоило Угольку подойти чуть ближе, а пантера презрительно отворачивалась — нужна ты мне, мол.

— А брат знает? — спросил старший конюх, когда я выводила оседланную Ворону.

— Знает, конечно, — соврала я. Знал бы, что я в метель гулять собралась, по шее бы надавал.

— Пошла, — сжала я коленями бока лошади. Пантера догнала нас в несколько прыжков, и неспешно затрусила рядом.

Главная дорога была расчищена, но по бокам от нее высились горы снега с меня размером. Циклон, пришедший с Рассветного океана, обосновался у нас надолго, засыпая все вокруг тяжелым мокрым снегом. Рабы, чистившие дорогу, низко кланялись, шарахаясь в сторону при виде кошки. Можно подумать, я кого-то из них пантерой травила.

Мы остановились на холме, разглядывая черную громаду замка, почти скрытого снежной пеленой. Уголек валялась в сугробах, гоняясь за перепуганной полевкой, не во время высунувшей из норки черный носик.

Руки в тонких перчатках озябли, изо рта и носа вырывались клубочки пара. Я запрокинула голову, ловя ртом снежинки. Вкусные, чуть колючие, они холодили мокрые от слез щеки. Кобыла нетерпеливо переступила с ноги на ногу, звякнув удилами, и я вытерла мокрый нос рукавом ватного дублета.

— Давай до реки и обратно, — предложила я Вороне. — Уголек, плюнь гадость!

Поняв мой приказ буквально, пантера мотнула головой, и серый комочек, уже даже не пытавшийся сопротивляться, улетел в сторону.

— Хорошая девочка, — погладила я кошку, подставившую загривок.

Мы неслись сквозь метель, вспарывая заносы. Вот уже и рощица, где летом оставляли лошадей. Уголек, бежавшая впереди, отстала. Пришлось вернуться. Пантера рычала, глядя в пустоту, а потом как-то странно мяукнула и подпрыгнула вверх на несколько локтей, пугая Ворону. Лошадь шарахнулась в сторону, и я едва удержалась в седле.

— Хей, прекратите! — я изо всех сил натянула поводья, усмиряя кобылу, обругала кошку, вертевшуюся под копытами. — Уйди!

Пантера будто пыталась заставить меня вернуться, и через мгновение я поняла, почему. На заметенной снегом поляне тускло замерцало выходное окно портала. Рев и вопли оглушили, в прорубленной в пространстве дыре мелькнули огромные перепончатые крылья, закрывая обзор. Шипение, хэканье замаха, кхопеш, пропоровший кожу крыла, и визг на ультразвуке, от которого заложило уши.

Ворона встала на дыбы, замолотила копытами, истерично заржала и, развернувшись, понеслась прочь. Я даже не помышляла ее остановить, лишь изо всех сил вцепилась в поводья и гриву. Безумная скачка напомнила день, когда мы с Тимаром удирали от умертвий. Но тогда мы хотя бы знали, куда бежать... А сейчас перепуганная Ворона несла меня куда-то в сторону полей, на которых летом колосился овес.

Хорошо хоть, снег стал реже, следы не потеряю.

Кобыла выдохлась. Замедлила шаг, но все еще нервно приплясывала, стоило натянуть поводья. Я гладила ее за ушами, тихо напевая срывающимся голосом колыбельную Тима:

— Легкий ветер присмирел,

Вечер бледный догорел,

С неба звездные огни,

Говорят тебе: 'Усни!'... [стихи Бальмонта]

Ворона остановилась. Тяжело дыша, опустила голову, виновато заржала.

— Ничего... Все хорошо. — я не спрыгнула — свалилась с седла. Ноги дрожали, отказываясь слушаться. Светлые, что же мы видели?! Что ЭТО было?! И где пантера?!

— Уголек! — закричала я во весь голос. — Уголе-е-е-ек!! ...Светлые, куда же меня занесло...

Забралась на пирамиду из валунов, оставшихся после расчистки поля, оглядела окрестности. Пантеры нигде не было — ее черную атласную шкуру я заметила бы издалека.

-Уголе-е-е-ек!

Плотные тяжелые тучи затянули все прорехи в облачном покрове, мелкий снег снова стал сыпать чаще, будто кто-то там, наверху, сеял муку сквозь редкое сито. Я поправила подпругу и вернулась в седло. Ударила пятками кобылу.

— Пошла!

Усталая Ворона попыталась взбрыкнуть, потом, нехотя, затрусила рысью. Я даже подумала подстегнуть ее флером, но не стала — зачем мне абсолютно дурная, влюбленная в меня лошадь?.. Время от времени я звала пантеру, но Уголек так и не появилась. Сбежала.

И Светлые с ней, лишь бы не погибла. Мало ли, что могло вырваться из портала...

Выходного окна телепорта я никогда прежде не видела, но догадалась, что это оно. Дыра в пространстве, крики, сражение... Хоть бы никто не вылез оттуда. Такие огромные кожистые крылья я видела только у виверн и пустынных сфинксов, на картинках. И отнюдь не была уверена, что флер подействует на таких зверюг.

Помню, я решила объехать реку и, сделав крюк, выйти на расчищенную дорогу. А там уже галопом в замок, рассказать об увиденном.

Рысили мы больше двух часов. Спина и руки заледенели под порывами ветра, стоп я вообще не чувствовала. Следы засыпало полностью, и я ориентировалась... Да ни на что ни ориентировалась, просто ехала по прямой от одного межевого столба к другому, на всякий случай вырезая на дереве стрелки — хорошо помнила истории о заплутавших и круживших в полулиге от убежища путешественниках. Светлые, хоть бы Тимар заметил, что меня нет и начал искать...

Черная тень метнулась под ноги Вороне, кувыркнулась в воздухе, уворачиваясь от копыта.

— Уголек! Ты вернулась!

Я тискала донельзя довольную пантеру, облизывающую мне щеки, когда кошка мяукнула и выбралась из объятий. Отбежала на несколько шагов и села.

— Ты куда?

Дождавшись, пока я подойду, пантера снова отпрыгнула в сторону.

— Идти за тобой? Ну ладно...

Ворона недовольно звякнула удилами, но послушно последовала за натянутым поводом. Уголек время от времени оборачивалась, и, убедившись, что я иду за ней, ускоряла бег.

— Хей, не так быстро, — взмолилась я, запыхавшись. Остановилась, хватая воздух, и ветер тут же пробрал меня до костей. Ой-ей-ей... Как же все плохо...

Буран усиливался, снег залеплял ресницы, и я ничего не видела уже на расстоянии пяти шагов. Что-то неестественное, неправильное было в этом беге сквозь метель, и с каждым шагом идея вернуться в седло, а еще лучше, сесть отдохнуть, выглядела все заманчивее. ...Я вспоминала служанку, умершую от простуды, и упорно переставляла ноги. Даже кончик языка прикусила, чтобы взбодриться. Отличное средство, знаете ли. Сонливость не просто спала, а улетучилась, и я, отвернувшись от проклятого снега, проверила, не отгрызла ли чего.

Кошка появилась откуда-то слева, толкнула меня в спину головой.

— Да поняла я, поняла... Нам нужно туда, — отмахнулась я. — Надеюсь, ты меня к замку ведешь...

Оказалось, не к замку. В то мгновение, когда сугроб впереди вдруг зашевелился и опрокинулся назад, у меня вся жизнь перед глазами промелькнула. Я живо представила себе злого шатуна, которому мой флер что слону дротик. Здорово усмирять медведей, отделенных от тебя решеткой в руку толщиной, а вот так, один на один...

'Шатун' приподнялся, оказавшись с меня ростом, помню, я еще подумала — медвежонок, что ли? — и только тогда узнала Йарру.

— Кошку отзови, — прохрипел он, и снова рухнул в снег.

— Господин! Господин! — бросилась я к нему.

Светлые, он же ранен! Плащ на спине изодран в лохмотья, будто мужчина налетел на гвозди. На пять толстых острых гвоздей. Дублет из шотты одеревенел от замерзшей влаги, оставившей розовые разводы у меня на руках. На ноге импровизированная повязка, сползшая к щиколотке, а на икре дыра, в которую мог бы войти палец. О боги!

Портал! Сражение! Где же остальные люди?

Я завертела головой в поисках взрослых, глупо надеясь, что сейчас кто-нибудь еще выберется из-под снега, отдаст мне свой плащ, взвалит графа на Ворону и скажет:

— Хм-м... Мы у реки, значит, замок — там. Пойдем, кнопка. И не бойся, чудовищ никаких нет.

Вот только никто не вылезал из-под снега, лишь буран выл стаей голодных волков. И на руках у меня был раненый, почти замерзший граф, сжимающий окровавленный кхопеш с налипшими на лезвие кусочками бурой шерсти. Жаль, поблизости стены не было — я бы с удовольствием побилась о нее лбом, ругая себя всеми непотребными словами, которые когда-либо слышала. Вот чего мне в замке не сиделось, а? Подумаешь, Галия угрожала... Да что б она сделала!

Ворона волновалась, чуя кровь. Уголек щурила на меня горящие в потемках глаза.

— Хорошо тебе, у тебя шуба... Знаешь, как я замерзла? — пожаловалась я кошке.

Подвела Ворону к графу, заставила ее опуститься на колени. Кое-как не перекинула — перекатила! — графа через седло, укрыла его свалившимся плащом. Разжала пальцы, сжимавшие боевой серп. С оружием я чувствовала себя увереннее, хоть и совершенно не владела этой смертоносной в умелых руках загогулиной. Так. Река — там, значит, идти в сторону холмов, к дороге. Надеюсь, Тимар меня уже ищет...

Уголек снова убежала вперед, только хвост набок и брызги снега из-под лап.

Я не то тянула Ворону за повод, не то держалась за него, чтобы не свалиться от усталости. Летом от реки до замка почти два часа хода. Значит, зимой все четыре. А как есть хочется...

Впереди показались путевые столбы, окрашенные фосфоресцирующей краской. Редкая цепочка горела, отмечая дорогу. Там будет легче. Там я не буду проваливаться по колено, как заклинание, повторяла я. А дома залезу в ванну с горячей водой, а потом под одеяло, и уже в постели буду есть сдобные булки с малиной, запивая их горячим молоком. В конце концов, подумаешь, несколько часов ходьбы. Раньше я, как заведенная, по княжеской кухне носилась, и ничего, жива.

Растерев руки, так что в них начали покалывать иголки, я проверила жилку на шее графа. Жив...

— Вы только не умирайте...

Странно... А дорога-то не расчищена. Совсем. Если бы не светящиеся столбы и гора слежавшегося снега вдоль обочин, я бы пересекла ее, даже не подумав, что это ответвление главного тракта. Обычно ее не просто чистили — вылизывали, невзирая ни на бураны, ни на ливни. Амулеты переноса использовались редко — мелкие ненадежны из-за близости Леса, а крупные слишком дороги. И потому дороги у нас — действительно артерии жизни. Хорошо, у меня сапоги выше колен, и снега в обуви нет. Но хоть и нет — обязательно настучу Тимару на смотрителя. Я-то надеялась, что смогу идти быстрее по протоптанной колее. А тут мало ветра в лицо, так еще и ползу, как черепаха.

Сквозь свист метели я услышала не то рев, не визг и, свернув за поворот, увидела летящую ко мне со всех лап пантеру. Разлепила смерзшиеся ресницы.

— Что...

Я сделала еще несколько шагов, и, споткнувшись, замерла. О боги!..

Дорогу перегораживала гротескная баррикада из изломанных, окоченевших тел. А на самом верху, жадно заглатывая еще дымящиеся внутренности смотрителя, сидела огромная мантикора с рваным кожистым крылом и местами подкопченной шерстью.

21

Чудовищное порождение Леса придавило лапой кусок мяса, когда-то бывшего человеком, и мотнуло головой, выдирая плоть. Утробно урча, заглотило его.

Неделю назад смотритель дороги помог мне дотащить деревянную мишень до зверинца. Я тогда шарахнулась в сторону, испугавшись бочкообразного мужчины, вынырнувшего из сумерек, а он назвал меня маленькой госпожой и рассказал о внучках, подрастающих в деревне.

А сейчас эта крупная ладонь, ловко закрепляющая деревянный, расписанный кругами щит на решетке пустующей клетки, приземлилась передо мной, оторванная мантикорой. Я вскрикнула, отпрыгнув. Черная кровь медленно вытекала из сосудов, пятная снег.

Мантикора подняла голову, пристально глядя на меня желтыми плошками глаз. Раздвоенный хвост изогнулся, направив жало в мою сторону. Ударом лапы зверь отбросил тело смотрителя и пружинящим шагом, чуть развернув крылья, пошел ко мне.

Я не герой. Совсем нет. И первой моей мыслью было скормить мантикоре Йарру. Может, даже Ворону. Вот только бежать некуда, и, расправившись с ними, зверь пойдет за мной. Мантикоры никогда не отпускают жертв. А, насытившись, начинают с ними играть — жаля хвостом, подбрасывая в воздух и швыряя о камни, душа и отпуская, позволяя вдохнуть воздух, чтобы продолжить игру. И 'мышка' миллион раз пожалеет, что ее не съели сразу.

Впереди меня стоит Уголек. Такая маленькая по сравнению с мантикорой, размером превышающей буйвола.

— Уголек, — позвала я, — уведи лошадь.

Кошка зашипела, не оборачиваясь. Жалобно мяукнула. Я готова была поклясться, что это значило 'Беги!'

— Уведи лошадь, — добавила я к приказу немного флера.

Пантера подчинилась. Она пятилась назад, раздвигая попой снег. Все еще готовая к самоубийственному прыжку. Я отпустила поводья трясущейся Вороны, и пантера куснула ее за бабку передней ноги. Больше ничего и не требовалось — подгоняемая ужасом, лошадь ускакала.

Надеюсь, достаточно далеко.

Я сняла браслет, ограничивающий флер, и засунула его в карман. На мгновение мир стал восприниматься четче, ярче, а потом все заслонила мантикора.

Кажется, я пела. Меня заклинило на первых строчках колыбельной.

— Легкий ветер присмирел... Вечер бледный догорел....

Мантикора шумно выдохнула, обдав меня запахом крови. Три ряда зубов блеснули в фосфоресцирующем свете. Львиная грива опалена, как и шерсть на боку.

— С неба звездные огни...

Голос сорвался. Сломанное крыло чудовища волочилось по снегу; здоровое, как парус, приподнято над телом.

— Говорят тебе 'Усни!'...

Вот только чудовище и не думало засыпать. Волны флера, который я изливала, топили наст, снежинки в радиусе нескольких локтей осыпались дождем. Артефакт, спрятанный в карман, прожигал даже сквозь толстенный слой ваты дублета.

— Легкий ветер...

Шерсть мантикоры была бурой. Лапы страшенные, с острыми когтями, которые она то втягивала, то выпускала из подушечек. Флера, который я вылила на нее, было достаточно, чтобы привязать к себе стаю волков — я пробовала, когда те спустились с гор.

Я замолчала, и мантикора зашипела. Хвост метнулся ко мне. Жало прошло совсем рядом с лицом, я даже успела разглядеть капли яда.

— Легкий ветер присмирел...

На шее чудовища была запекшаяся рана, в которой пульсировала вена. Тем, кто забросал мантикору горящими стрелами, не хватило совсем чуть-чуть, чтобы убить ее. А сейчас она, наевшись, стремительно сращивала ткани.

Долго петь я не смогу. И у меня будет только один шанс. Я все еще сжимала кхопеш во вспотевшей ладони.

— Легкий ветер присмирел...

Мантикора села в трех шагах от меня. Помню, меня ужасно тошнило — не то от зловония зверя, не то от ужаса.

Я сделала крохотный шажок навстречу. И еще один. И еще.

— С неба звездные огни...

Хвост опустился на землю, но жало все еще направлено в мою сторону. Светлые, помогите!

Я полоснула острым концом боевого серпа по яремной вене чудовища, распарывая ее, и прыгнула в сторону. Поскользнулась в грязи и упала, проехавшись на спине. И только поэтому не оказалась пригвожденной к земле жалом хвоста. Мантикора ревела, пытаясь вырвать лапой кхопеш, оставшийся в ране, но лишь расширяла ее когтями. Черная кровь широкой струей лилась по ее телу.

Почему она не умирает?!

Я отползла от беснующегося зверя, побежала. Топот позади означал только одно — прежде, чем сдохнуть, мантикора убьет меня. Удар — и я лечу вверх, а потом прямо в столб, отмечавший дорогу. Хруст — плечо и бок пронзает болью.

Почему я все еще в сознании? Чтобы лучше видеть, как она меня сожрет?

Кровопотеря все-таки сказалась. Мантикора замедлилась. Пошатнулась. И, наконец, упала.

Снег, грязь, кровь. Боль. Очень больно дышать. Гора смерзшихся человеческих тел, стоит поднять голову. Мантикора, из горла которой все еще сочится кровь. Если бы там была шерсть — вряд ли бы я смогла ее убить, кхопеш бы просто соскользнул.

Черная тень широкими прыжками пересекла поле боя, оставшееся за мной.

— Уголек, — прошептала я.

Кошка вертелась вьюном вокруг, облизывая мне лицо, умывая. Шершавый язык стирал грязь и кровь.

— А Ворона где?

Пантера подтолкнула меня в бок, и я закричала. Кошка испуганно прижала уши к голове.

— Ты не виновата, — погладила я ее здоровой рукой. — Ты умница... Только не уходи, холодно...

Кошка свернулась клубком вокруг меня, согревая.

— А ты знаешь, что завтра весна?

Пантера фыркнула.

— Ну да... Глупо, согласна. Знаешь, а я несколько лет назад человека убила... А он мне теперь снится. Как думаешь, мантикора за мной тоже гоняться будет?..

Я зевнула.

— Спать хочу...

Порылась в кармане, вытащив все еще горячий артефакт, надела браслет.

— Да-а...

Сквозь прожженную им дыру в вате свободно проходил кулак.

Пантера осторожно покусывала меня за здоровую руку, за ухо, даже за нос, не позволяя провалиться в сон. И только когда на дороге показалась движущаяся цепочка желтых факелов и послышались голоса, перестала царапать мне веки шершавым языком, не давая их закрыть.

22

В жестком корсете из бинтов пришлось ходить почти до лета — при ударе о столб я сломала два ребра и руку. Предплечье мне срастили быстро, а вот с ребрами пришлось повозиться. Осколки сместились, лишь чудом не проткнув легкие. Сибилл медленно, очень медленно и осторожно вернул их на место и крепко забинтовал, наказав сохранять постельный режим. Мог бы, наверное, и срастить, но все накопители ушли на Йарру. Внутреннее кровотечение, обморожения, яд мантикоры, раны от арбалетных болтов в ноге и груди, сотрясение мозга — граф был не просто одной ногой в могиле, а уложен в гроб, крышка забита, и на нее готовы просыпаться первые комья земли. Когда вызванный Тимаром маг вывалился из телепорта, счет шел даже не на минуты — на секунды.

Я такой воли к жизни еще ни у кого не встречала.

Восстанавливался он, несмотря на четыре опустошенных накопителя, долго. Почти так же долго, как и я. Метался в бреду, звал мать, бабку, проклинал брата и отца. Графу было то лучше, то хуже, а перед окончательным улучшением он не приходил в себя несколько суток. Ухаживали за Йаррой попеременно Тимар, Сибилл и Галия. Слуг не привлекали — за те вещи, что бормотал граф, можно было на дыбу попасть. Обычно, по ночам с ним сидел маг, днем Галия, а вечером Тим, у которого в солнечно-рыжей гриве белела прядь седины.

Тимар кормил меня с ложки жидкими супами и измельченным в кашу мясом, сам мыл, сам бинтовал, не подпуская горничных. Даже спал на матрасе у моей кровати, чтобы быть ближе. Иногда я просыпалась ночью, и он вскакивал вместе со мной, заглядывая в глаза:

— Где болит? Что подать?

И сидел рядом, поглаживая по голове, пока я снова не засыпала. Когда же стало ясно, что с ребрами все в порядке, крепко обнял, прерывисто дыша и задыхаясь. Плакал? Не знаю. Но в день, когда снял с меня последний бинт, выпорол, как сидорову козу, я потом неделю спала на животе и ела стоя.

— Я тебе говорил, чтобы ты одна из замка не выходила?! Говорил?! Ты почему никогда не слушаешься?!

Я терпела, ведь даже Уголек, которой разрешили ночевать в моей комнате, не вмешивалась, всецело поддерживая брата.

— Что стало с мантикорой?

— Сожгли, — ответил Тим. Отвел взгляд. — И все остальное тоже.

Я кивнула, стараясь не думать о груде покореженных тел. Но все-таки спросила:

— Они не поднялись?

Поднимались, превращаясь в умертвия, люди, убитые тварями Леса, или те, кого не отпели.

— Не успели. Сибилл сжег.

— И хорошо, — потерла я горящую пятую точку. — Ворона цела?

— Что с ней будет... Цела, ее же почти за лигу от мантикоры нашли. Я еле Сибилла из-за метели дозвался. Как ты убила зверя?

— С помощью флера заставила остановиться... А потом... Потом...

Пережитый ужас снова взял за горло. Почти два месяца я не вспоминала о том дне, гнала его от себя, а сейчас... Сейчас затрясло. И Тим снова успокаивал меня, и кошка обеспокоенно урчала в ухо.

— Все... Все, маленькая...

В дверь постучали.

— Да? — раздраженно поднял голову Тимар.

Я спрятала зареванное лицо у него на груди.

— Господин граф проснулся, вас зовет...

— Я быстро,— разжал кольцо моих рук Тимар. — По крайней мере, постараюсь.

— Господин, — присела в книксене служанка, — граф требует госпожу Лауру...

— Меня? Зачем?

— Не знаю, госпожа...

— Ты со мной сходишь? — взяла я брата за руку.

— Конечно. Только умойся.

Спальня графа была практически спартанской — только узкая, даже без балдахина, кровать, медвежья шкура на полу перед ней и волчья у камина, стол, стул, шкаф. Все. Тщательно оштукатуренные стены не украшали ни картины, ни гобелены. Единственная дорогая вещь — тускло горящий днем магический светильник. Единственное яркое пятно — Галия в лиловом платье. Тимар, перехватив ее ненавидящий взгляд, задвинул меня за спину.

— Лира... — Донесся тихий голос Йарры. — Она здесь?

Тим кивнул мне.

— Я здесь, господин.

— Подойди.

Я пересекла солнечный коридор, льющийся из окна.

Граф тяжело вздохнул, завозился.

— Помоги сесть, — буркнул он Галии.

Девушка поправила подушки, сползшее одеяло, но Йарра в раздражении отбросил его, открыв костлявую грудь, перевязанную бинтами. Я поклонилась, стоя в двух шагах от кровати. Подняла голову, перехватила тяжелый взгляд и опустила глаза.

— Стань прямо. Что-нибудь болит?

— Да, — ляпнула я, едва не потерев горящие после ремня ягодицы. — То есть, уже нет.

— Да или нет?

— Нет, господин...

Граф разглядывал меня холодными голубыми глазами, будто видел впервые. И я особенно остро почувствовала, что сегодня не расчесывалась, что блуза мятая, а сапоги и штаны покрыты жесткой шерстью пантеры, с удовольствием валявшейся на моих вещах.

Пауза затягивалась. Я спрятала руки, сцепив их за спиной, и, как учил Тим, уставилась на переносицу Йарры. Глаза у графа светлые, радужка бледно-голубая, как тонкий лед. Только, оказывается, и лед умеет жечь.

— Сколько тебе лет, напомни?

— Летом будет одиннадцать.

— Хорошо.

Йарра не то скривился, не то улыбнулся — я еще не умела различать его эмоции.

— Ладно, иди, — махнул он рукой.

Я попятилась к двери. И это все, зачем меня звали?

— И да, Тимар, я не припомню, чтобы приглашал тебя, — голос графа приобрел металлический оттенок.

— Простите, господин, — ровно ответил Тим. — Лира совсем недавно сняла бинты, и, хоть и бегает как жеребенок, я за нее волнуюсь.

— Покажи ее Сибиллу, скажешь, я велел осмотреть. Зайдешь вечером.

— Да, господин, — поклонился брат.

— Не хочу к магу, — уперлась я, едва мы вышли из спальни. — Он противный!

— А я не хочу, чтобы ты к графу одна ходила, только здесь от наших хотелок ничего не зависит.

Угу, его воля — Тим бы меня под колпаком держал. Толстые такие, прочные — ими накрывали южные цветы в оранжерее.

— Да ну, не съест же он меня. Он хороший, — уверенно заявила я, уже забыв, как собиралась скормить хорошего графа мантикоре.

Сибилл ожидаемо подтвердил, что я здорова, и Тимар, на радостях, наверное, 'обрадовал' меня утренней тренировкой. А то, мол, совсем мышцы атрофировались. Что такое 'атрофировались' я уже знала. И недовольно надулась — враки!

Спать сегодня я решила лечь пораньше — снова получить холодный душ из кувшина совсем не хотелось. Но едва задремала, как меня растолкал Тим.

— Мелкая, представляешь — ты угадала!

— М-м-м? — протянула я, протирая глаза.

— В шахте был не уголь!

— А что?

— Алмазы!

Позже, частью выспросив у Тима, частью у самого графа — мы с ним подружились! — я узнала, что солдаты, с Йаррой во главе, проникнув в шахту, долго спускались вниз по штреку, а на восьмом горизонте обнаружили пещеру, похожую на амфитеатр — такие часто встречаются в подземельях Меота. Вот только там алмазы выбрали еще эльвы, а тут, под Черной Глыбой, всего в тридцати лигах от границы графства, камней было чуть ли не столько же, сколько вмещающих пород — помню, Йарра рассказывал о них, а у самого татуировки Высокого Лорда горели, даже рубашка на груди тлеть начала.

— Ваше Сиятельство?

— Можно просто 'господин', Лира, — отхлебнул вина граф.

— Господин, а мантикора? Откуда она взялась?

— Когда сработала охранка в шахте, мы ушли телепортом, но, вместо замка, нас перебросило на болото... Прямо к охотящемуся зверю. — Йарра помолчал, выстукивая кубком дробь. — Второй телепорт не взял моих людей, но засосал мантикору. ...Лес, — пояснил граф.

— Лес... — эхом протянула я.

Князю об алмазах, само собой, не доложили.

Едва узнав о проникновении посторонних в Долину Трех Гор, Дойер взорвал шахту — вместе с охранниками и прикованными рабами, а для Его Светлости сочинил историю, мол, людей заели волкодлаки, вышедшие из Леса, и взрыв оказался единственной возможностью уничтожить тварей.

Йарра тоже не стал делиться с князем своей находкой, удовлетворившись тем, что шахту опечатали; следующие несколько лет он всеми правдами и неправдами пытался выкупить Долину у короны. Именно, что пытался — мешал Дойер, основной конкурент Йарры за влияние на князя. Как и наш граф, он входил в Совет Четырех, где был Первым, что значит, отвечал за армию. Йарра руководил военным флотом, Третий Советник, Карильо, управлял торговлей, сбором налогов и контрибуций с Лизарии и Архипелагов, а Четвертый, Ремайн, занимался дипломатией.

Третий с Четвертым примыкали то к Дойеру, то к Йарре — в зависимости от собственной выгоды, иногда воздерживались, наблюдая, как грызутся армейцы, и, все вместе, весь Совет, были призваны ограничивать княжескую власть.

Другое дело, что Его Светлость давно держал Совет на коротком поводке — но говорить об этом было не принято.

-...Тим?

— Да? — высунулся из-за ширмы брат.

— А Его Сиятельство смог набрать камней? Хоть немного?

Тимар напустил на себя невозможно таинственный вид и кивнул, прижав палец к губам. Можно подумать, я бы сама не догадалась, что о таких вещах болтать не стоит.

Алмазы — не просто камешки, которые можно огранить в сияющую драгоценность, но самые лучшие, после Кристаллов, конечно, накопители силы. Сырую магию, разлитую в мире, могут безопасно для себя брать из потоков только редкие Одаренные, заключенная же в накопители, она становится доступна обычным людям.

Накопитель, теоретически, может быть любым — хоть щебень, хоть сковородка, но много силы в них не загнать. Так, на два-три заклинания, не больше. Лучше всего сырую магию держат и сохраняют драгоценные камни, и бриллианты здесь вне конкуренции. Рубины, изумруды, топазы красивы, но сила разрушает их за считанные годы. Сначала в камне появляется трещинка, через которую магия возвращается в поток. Трещина растет, расширяется, углубляется, и одним прекрасным утром вместо рубина в кулоне вы обнаружите в шкатулке горстку разноцветной пыли. Бриллианты же держат силу десятилетиями, некоторые, самые крупные, вроде того, что добыл Йарра, могут сами подзаряжаться от потоков, именно поэтому они так ценны... И так редки. И так дороги.

Кто в здравом уме отдаст такое сокровище нашему князю?

23

— Плохо. Ты есть очень плохой ученица! Очень глупый! Очень непонятливый!

Прошло много лет, но эти крики все еще стоят у меня в ушах, и, порой, мне снится поза почтения, мокрое пятно, расплывающееся по груди, холодящие спину капли с волос и осколки фарфоровой чашки в пыли двора.

— Я учить сто семьдесят учеников! Я учить сорок лет! Я никогда не учить такой глупый обезьяна!

Сам ты макака старая.

— Что ты сказать?

Бах!

Я закусила губу, чтобы не зашипеть, когда бамбуковая палка опустилась на спину.

— Я молчала, Учитель!

— Ты лгать!

Шлеп!

Терплю. Молчу. Пытаюсь дышать. Я обязательно научусь всему, что ты сможешь мне дать, а потом засуну эту палку тебе в задницу.

— Встать!

Я поспешно вскочила.

— Я показывать еще раз! Смотреть на меня и повторять! Левая нога вбок на три стопы! Носки должны быть одна линия, стопа две линии не пересекаться!

Три стопы, полторы ширины плеч. Эта брыгова поза верхового набила мне не просто оскомину, а кособочила физиономию при одном упоминании о ней. Носки на одной линии, стопы параллельны.

— Колени в сторона, спина ровно!

Я развела колени в стороны и присела, держа спину прямо. Таз вперед, центр тяжести точно между ногами, бедра и голени согнуты под прямым углом.

— Руки поднять и согнуть, пальцы — так!

Плечи сразу же налились тяжестью, стоило вытянуть руки, уперев ладони в невидимую стену. Я на Брыга похожа, пришла крамольная мысль. Брыг-Озорник точно так же сидит в часовне, ожидания подношений.

Бах!

— Ты не здесь! Ты думать о другом! Ты не должен думать, ты нужен повторять!

И когда только палку успел поднять...

— Ты смотреть вперед! Дышать медленно, шея мягкий!

На райанском это означало сосредоточиться, глядя перед собой, в идеале — на линию горизонта. Где только ее взять внутри замковых стен... Шея и торс расслаблены, ноги напряжены. Дыхание начинается где-то в диафрагме, воздух с шумом выходит сквозь сжатые зубы.

— Ты стоять, пока тень не быть здесь! Ты искать покой!

Учитель Рох воткнул палку в песок, кончиком туфли прочертив линию в четырех пальцах от упавшей тени. Больше двадцати минут. Чтоб тебя Темные в кипящей смоле искупали...

— Если ты бить чашка, ты начинать опять!

Интересно, сколько у него этих проклятых чашек, а? За последние месяцы я расколотила больше двух дюжин. Тончайший фарфор, трескающийся, если неловко сжать — он же бешеных денег стоит. Неужели граф и за это платит?

Учитель Рох появился в замке год назад, прошел телепортом, открытым Йаррой. Несколько дней осматривался, доводя до белого каления Тимара, кастеляншу и поваров: матрас жесткий, белье воняет, библиотека бедная, еда несъедобная, а чиар — помои. Потом присматривался ко мне, незаметно возникая то за спиной, когда я по уши зарывалась в учебники, то в деннике, когда я чистила Ворону, то в зверинце, когда я оттачивала флер.

Вечером меня вызвал Йарра.

В кабинет я поднималась сама, без Тима. Граф ясно дал понять брату, что если он вызывает меня, то, значит, должна прийти ТОЛЬКО я, а не я и компания. Первое время я стеснялась и волновалась, потом привыкла. Граф расспрашивал меня о здоровье, об учебе, о тренировках, всего ли хватает. Иногда проверял — подсовывая задачи и устраивая опросы по географии и истории. Иногда мы просто разговаривали на лизарийском, перескакивая с темы на тему.

Однажды граф спросил меня о Джайре.

— Он тебя изнасиловал?

— Нет, — замотала головой я, заливаясь краской.

— А Стефан?

— Нет...

— Можешь идти.

Это была очень короткая аудиенция.

А потом появился островитянин.

Войдя в кабинет, я поклонилась графу и этому странному старику с желтоватой кожей, седыми волосами, заплетенными в длинную косу, и редкими кошачьими усами.

— Лаура, — Лирой он называл меня лишь наедине, — познакомься с господином Рохом. Он твой новый учитель.

— А Тимар? — вырвалось у меня.

— Тимар дал тебе все, что мог, время двигаться дальше. Не разочаруй господина Роха. И меня.

В первый же день учитель заставил меня встать в позу, напоминающую плие танцовщиц, и прочитал лекцию о том, как она полезна для концентрации внутренней энергии и оздоровления организма. Не знаю, что там с энергией, но такой изжоги у меня еще ни разу не было.

Собственно, 'всадником' моя учеба у Роха и ограничилась. А еще медитациями — не поверите, но я должна была расслабляться, согнувшись в три погибели в позе верхового, и, как перевел островную тарабарщину Тим, 'чувствовать воду, быть ее гладью, дышать, как океан, и искать свой остров покоя — место, где мне будет хорошо'. Учитель заявил, что пока я не достигну его, другие занятия бессмысленны.

И, как вишенку на торт, водрузил мне на голову фарфоровую пиалу с водой — наверное, чтобы лучше притворялась океаном. Пиала, видимо, символизировала остров.

А за каждую разбитую чашку — бамбуковой палкой по спине. Не больно, но очень, очень обидно.

— Да кто он вообще такой? — вызверилась я после первого урока.

Руки и ноги нещадно болели, где-то в желудке екал воздух. Тимар сочувствующе разминал мне плечи и запястья, я поскуливала, опустив голени в холодную воду.

— Господин Рох с Острова Сладкой Росы, последователь Тайных Искусств...

— Искусник, что ли? — перебила я, вытаращив глаза.

— Ага. Он основал три боевых школы, которыми сейчас руководят его сыновья. Сам он уже давно не преподает, хотя желающие есть, и их много.

— А для меня, значит, исключение сделал? — фыркнула я.

Искусник, надо же. О них легенды ходили, не хуже, чем о драконах и Храмовницах. Только, в отличие от последних, искусники были обычными людьми, научившимися управлять своим телом. В философские дебри о внутренней энергии и совершенствовании духа я не вникала, слишком уж эфемерными казались эти материи, но то, что один искусник стоит в бою пятидесяти человек — знала. Искусник, как кошка, может спрыгнуть с крыши замка — и не разбиться, может часами сидеть под водой, а стрелы и копья просто не попадают в него, потому что он в разы быстрее.

— Исключение в три брильянтовых накопителя и твой вес в золоте, — хмыкнул Тим.

Я только рот открыла.

Это, безусловно, льстило. Целый Искусник — для одной меня! На второй урок я не шла — летела, ожидая, что буквально завтра, ну ладно, через месяц, стану великим воином, ведь для Искусств не важны рост и сила.

Угу, как же. На плацу меня ждал Учитель Рох, попивающий какой-то богомерзкий терпкий напиток, бамбуковая палка, воткнутая в землю, и линия, прочерченная в пыли носком полотняной туфли.

— Ты учиться концентрация! Ты стоять всадником пока тень не падать сюда!

— Наставник, — поклонилась я, — но ведь солнца нет...

Бах!

Выдернутая палка с оттягом опустилась на ягодицы.

— Ты молчать, пока я говорить!

Из окна библиотеки сочувствующе смотрел Тимар.

Тень от палки ползла со скоростью хромого муравья. Я честно пыталась расслабить шею, но уже чувствовала, как пляшет вода в фарфоровой плошке. Даже пальцы начали дрожать.

Солнцепек...

Капля пота сползает откуда-то из-под виска и медленно течет по щеке, раздражая и без того воспаленную кожу.

Я смогу. Смогу.

Уголек, везде ходившая за мной хвостом, сидит в тени рядом с Учителем. Предательница.

Воздух медленно проходит сквозь зубы.

Я все еще пытаюсь укротить колотящееся сердце, контролируя дыхание, но в глазах уже плавают мушки. Вдох — выдох. Я научусь. Я смогу. А потом разобью об эту седую голову целый сервиз.

— Злая энергия, — сказал Рох, прихлебывая чай. Гадость жуткая, я пробовала. Еще и налет на кружках оставляет. — Зло здесь, — хлопнул он себя по солнечному сплетению. — Ты уметь отпускать зло. Избавляться от него. Думать о мире вокруг.

Да я лучше представлю, как тебя мантикора поедает!

И в ответ на эти мысли чашка снова свалилась с моей головы, окатив водой макушку и смыв щекотную каплю пота.

Учитель вздохнул, покачав головой.

— Ты глупый злой обезьяна. Сегодня урок окончен.

Я со стоном опустилась на песок, скрутилась, растягивая забившиеся мышцы. Пантера села рядом, щуря янтарно-желтые глаза.

— У-у-у... — дернула я ее за усы. — Продалась ему за глоток воды, да?

Кошка фыркнула, оттопырив нижнюю губу, и ударила меня лапой по носу. В ответ я куснула ее за жесткую подушечку.

— Тьфу!

Грозно зарычав, Уголек прыгнула, и мы покатились по плацу, заставляя солдат, вышедших на тренировку, делать отвращающие знаки. Ну да, горная патера — это вам не домашний крысолов. За два года Уголек выросла почти втрое, уже сейчас ее вес превышал мой, а когти больше походили на кинжалы. Она никогда их не выпускала, когда мы дурачились. Пьяному торговцу, дернувшему ее за ухо, повезло меньше.

— Госпожа!

В нескольких шагах от меня замер мальчик-слуга. Глаза как блюдца.

— Чего тебе? — высунулась я из-под кошачьей лапы.

— Господин Тимар ждет вас.

Когда Йарра сказал, что моим учителем будет Рох, я понадеялась, что больше никогда не увижу справочников по статистике и простейшей механике. Ага, размечталась. Ко всему этому еще и алхимия добавилась. Вот зачем это мне, а?

При следующей встрече брошусь графу в ноги, пусть хоть от чего-нибудь избавит. Я и так уже умею и знаю больше иного оруженосца. К своим тринадцати я попадаю в цель из арбалета с сорока шагов, хорошо плаваю и отлично езжу верхом, умею взбираться по канату, делать сальто, колесо, даже жонглировать! Прекрасно говорю на лизарийском, неплохо на меотском, могу объясниться на паре островных наречий, умею подбивать бухгалтерский баланс и стенографировать, я даже с основами архитектуры знакома! Светлые, ну зачем мне все это?..

И так изо дня в день. Утро — тренировка с Учителем, завтрак, полчаса-час свободного времени, которое я проводила в зверинце или в леваде — одну за ворота замка меня не выпускали под страхом смерти. Не моей, само собой, и стража следила в оба глаза. Потом снова тренировка — иногда на полосе препятствий, часто, почти всегда, эта проклятая статика. 'Однажды ты почувствуешь живой комок перед ладонями. Упругий и теплый. И тогда станет легче', — было написано в одной из книг об Искусниках. Чем дольше я тренировалась, тем больше мне казалось, что все это выдумки.

Уголек, потешно скалясь на служанок, гордо шествовала впереди. Дурные они, эти островитянки. И трусливые — вон как шарахаются.

— Хей, — окликнула я одну из них, худую девчонку чуть старше меня. Времена, когда я всех горничных знала по именам и даже помогала им, давно прошли. — У меня на рубашке рукав порвался, — показала я прореху в полотне. Чужеземное слово 'кимоно' мне не нравилось, веяло от него Рохом, и я упорно звала верх тренировочного костюма рубашкой. — Зашьешь, и скажи прачкам, чтоб к утру костюм был сухим. И заодно спроси портниху, когда будет готов второй.

— Да, госпожа, — пролепетала она, не поднимая глаз.

До обеда с Тимом у меня было полчаса, чтобы помыться. Перешагнув через пропитавшийся потом костюм, я голышом пошлепала в ванную. Жарко...

Такая погода была не редкостью в наших местах, и за ней следовали жуткие грозы с молниями, оплавляющими верхушки гор. Последний дождь был месяц назад, и теперь долина изнывала от духоты в ожидании бури.

Служанка подобрала рубашку, штаны, белье.

— Я могу идти? — спросила она, заворожено глядя на пантеру, развалившуюся на прохладных плитах пола.

— Угу, — не поворачиваясь, ответила я, набирая себе ванну. — Нет, подожди! Туфли тоже почисти!

— Да, госпожа.

Я со стоном наслаждения опустилась в прохладную воду. Помню, лежала и вспоминала симптомы теплового удара, соображая, можно ли объяснить им сменяющие друг друга приступы жара и озноба, ломящую поясницу и ноющий живот.

— Плохо мне, — проныла я Угольку.

Пантера сочувствующе заворчала, оперлась лапами о бортик ванны. Заинтересованно принюхалась к воде.

— Не смей, — спихнула я ее. — После залезешь.

Я несколько раз окунулась с головой, промывая слипшиеся от пота волосы. Покряхтывая, как старуха, и хватаясь за поясницу, вылезла из воды. Может, продуло? Подстыла?

Промокнув волосы полотенцем, пошла на свою половину покоев — Тим по-прежнему держал меня под боком. Переоделась в чистые бриджи и блузу с прорезями на рукавах, провела расческой по волосам и заодно взбила кудряшки Катрине — фарфоровой кукле в половину моего роста, подаренной графом на одиннадцатилетие. Помню, как удивилась, когда Йарра кивком указал на коробку, перевязанную розовым бантом.

— Это мне?

— У тебя ведь сегодня день рождения? — вопросом на вопрос ответил граф.

Закивав, я стянула ленту — терпения, чтобы развязать узлы, не хватило. Внутри, обложенная со всех сторон ватой, лежала кукла в ярко-изумрудном платье. Большая, фарфоровая, с золотисто-рыжими кудряшками, уложенными в высокую прическу. Красавица.

Ахнув, я выхватила куклу из коробки. Держала ее на вытянутых руках, рассматривала, боясь испортить наряд или растрепать прическу. У нее сгибались руки в локтях и ноги в коленях, алел румянец на фарфоровых щечках, а с пояса свисали зеркальце, расческа и веер.

— Спасибо, господин!

Куклой я любовалась, восхищалась, иногда усаживала рядом, но никогда не играла. Не умела. Да и какие могут быть дочки-матери с этой красавицей? Мять ей платье, укладывая под одеяло? Пачкать личико, поднося к губам чашку чиара? Вынести во двор замка и поставить ножки в серебряных туфельках в пыль? Катрина жила на трюмо, кокетливо поглядывая на меня из-за раскрытого веера.

Тимар же весь вечер проходил сычом, хотя его подарок, берет с пером цапли, я натянула сразу. А на следующий день пристал с расспросами — как далеко ускакала кобыла с графом в ту памятную ночь нападения мантикоры.

— А тебе не приходило в голову, что господин просто поблагодарил меня за спасение?

— Граф? Благодарит? Ха-ха.

— Тимар, честное слово, я не задела Ворону флером.

— Только Ворону?

— Дурак!

И все же братец умудрился заразить меня сомнениями. Я долго приглядывалась к Йарре, опасаясь поползновений с его стороны, но граф разговаривал со мной только в кабинете, проверяя, чему я научилась. И то до выздоровления. А потом он уехал — дел на верфях накопилось немерено. Заглядывал изредка, проверял отчеты, уделял мне, мимоходом, аж десять минут — и снова исчезал.

Единственный раз, когда Йарра проявил заботу, даже вспоминать не хотелось.

В прошлом году я отравилась незрелой алычой. Видела, как едят ее солдатские пащенки, и тоже решила попробовать. Кисло-сладкая, с брызгающейся горьким соком костью, она показалась вкусной, и я сжевала сразу несколько горстей.

Два часа спустя Тим нашел меня в уборной, где я ревела от рези в животе.

— Что ты ела? Что пила?

От ответа меня избавил очередной приступ рвоты. Я вцепилась в раковину, извергая содержимое желудка и мысленно проклиная алычу, солдатских бастардов и себя за собственную дурость.

Признаваться было стыдно — ведь Тимар не раз предупреждал меня, что фрукты надо мыть, руки тоже, а незнакомые штуки так вообще обходить стороной, а не тянуть в рот. В конце концов я отовралась — мол, не знаю, и точка. Может, рыба несвежая. Или яйцо в омлете. Тим покачал головой и оставил меня наедине с раковиной и целым жбаном воды с крупинками марганца. К вечеру полегчало, а гарнизонный лекарь, ощупав мой живот и осмотрев язык, признал меня здоровой, но велел сразу звать его, если снова начнется рвота. Слабо кивнув, я вытянулась под одеялом, прижимая ко лбу смоченную в уксусе тряпку. Задремала. И аж подскочила на кровати, когда дверь распахнулась от сильного удара.

— Тимар?

Темная фигура в полумраке казалась огромной. Широкие плечи, высокий остроконечный капюшон плаща, запахи соли и йода, перебивающие пчелиный воск свечей.

— Тим?.. Ти-и-им! — заорала я не своим голосом, и, выпутавшись из-под одеял, спряталась под кроватью.

Хорошо, что она широкая, так просто меня из-под нее не вытащить.

— Тима-а-ар!

Мне показалось, или пришелец вздохнул?

Огромные сапоги, оставляя мокрые следы, протопали к столу, раздался плеск воды, какое-то шипение — будто сода в уксусе.

Я уже всерьез подумывала отпустить флер. Нож для фруктов тупой, но если ткнуть им в глаз, или в вену на шее...

— Лира, вылезай, — раздался неожиданно знакомый голос. Сначала я даже подумала, что ослышалась.

Сапоги остановились у самой постели, а потом граф опустился на корточки.

-Вылезай-вылезай.

Я выбралась из-под кровати, широко раскрытыми глазами глядя на Йарру. Откуда он взялся?

— Пей, — протянул он мне стакан с мерцающей зеленым жидкостью.

— Что это? — недоверчиво принюхалась я.

— Лекарство. Тимар сказал, что ты отравилась. Пей.

Я залпом проглотила... отвар? Настой? Противоядие? Гадость какая...

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, спасибо, — села на коленки я. — Меня господин Майур осмотрел, сказал, что все в порядке.

— Ты знаешь, от чего могла заболеть?

— Нет, господин... А почему вы мокрый?

— Рассветный штормит.

Граф поднялся, с хрустом потянулся.

— Выздоравливай, — скупо улыбнулся он и раздавил амулет переноса.

Я прикрыла распахнутую дверь, шикнула на набежавших на крики служанок, затерла мокрые следы на полу. Зевающий Тим, через полчаса поднявшийся в покои, ни пол словом не обмолвился о графе, лишь справился о самочувствии. Получается, он не знает, что Йарра был в замке?..

Поколебавшись, я не стала просвещать брата о визите графа, а то опять начнет расспрашивать, где была Ворона с Его Сиятельством во время выплеска флера. Перестраховщик и паникер.

Чувствовала я себя, к слову, отлично. Тошнота и слабость прошли, живот успокоился.

Следующим утром у нас сменился повар, а еще через неделю я настороженно рассматривала коробку с маленькими, размером с рисовое зерно, пилюлями.

— Это что?

— Это граф тебе прислал. Яд буристы в микродозах.

Я едва не села мимо кресла.

— Че-го?!

Тимар постукивал по столу рукояткой ножа для бумаги. Бледный, руки чуть подрагивают, уголок нижней губы закушен. На меня не смотрит.

— Того.

— Он меня отравить решил? — испуганно прошептала я. Как-то не вязался его прыжок за несколько сотен лиг, чтобы принести мне лекарство... с этим.

Буриста — мелкая зеленая ящерка, обитающая в магических аномалиях Оазисов. Очень мелкая и очень ядовитая. Двух капель ее слюны достаточно, чтобы отравить тяжеловоза.

— Нет, — Тим поднял на меня тревожные глаза. — Наоборот, хочет привить тебе иммунитет к ядам. Пара лет приема этих капсул — и ты сможешь поганками обедать.

— Так это же хорошо? — осторожно спросила я.

Тимар плеснул воды в стакан, залпом осушил.

— Да, это хорошо, — скорее, себе, сказал он.

— Почему же ты волнуешься?

Тимар сел рядом, потеснив меня в широком кресле. Я немедленно залезла к нему под мышку.

— Лира, в каждой капсуле яд. Пусть его мало, но он есть. Ты хоть представляешь, что с тобой будет, когда ты его проглотишь?

Я вспомнила, как крутило желудок после алычи. Вряд ли будет хуже.

— Я же не умру?

— Нет. Конечно, нет. В первый раз все будет под присмотром Сибилла, он даст противоядие, если...

— Если что?

— Если начнется удушье.

Я судорожно сглотнула, потерла горло.

— Как бы я хотел, чтобы ты была обычной девчонкой, — грустно сказал Тим. — Без флера, без этих воспаленных глаз... Опять полночи читала? Без вот этого, — развернул он ладонь с ранкой под большим пальцем — захватила кусок кожи, когда взводила арбалет.

Вместо ответа я прижалась щекой к его плечу — на самом деле, будь я обычной девчонкой без флера, я бы уже давно умерла от холода, голода и непосильной работы на княжеской кухне.

— Что пишет Его Сиятельство? — кивнула я на письмо рядом с коробкой.

— Прочти, — пожал плечами Тим.

А что? И прочту.

— Оу, — добралась я до слов обо мне. — 'Твоя сестра должна принимать яд каждый день. Проследи. Если дозировка окажется велика — немедленно извести меня, я пришлю капсулы с меньшей концентрацией'. Ничего себе.

— Угу.

— Еще три галеры спустили... — пробежала я глазами тест. — Снова с Дойером грызется... На учения собирается... Ничего интересного. Сжечь? — спросила я, поднеся письмо к свече.

— Оставь, — махнул рукой Тим. — Не все же такие умные как ты.

Я самодовольно напыжилась. Ну да, в письме нет ни слова о кораблях и учениях, зато есть приказы отобрать триста двадцать четыре сильных и здоровых мужчины (гребцами, по сто восемь на каждый корабль), узнать все, что можно, о градоправителе в Сонейе (область, принадлежащая Дойеру), и подготовить треть стоуна хинина (для дезинфекции).

— ...И, кроме того, это общеизвестные факты, — насмешливо закончил Тим.

— Р-р-р!

Буристу я выпила после обеда. Сибилл, как ни в чем не бывало, расхаживал перед окном, читая какой-то свиток, дерганный Тимар так тискал мою ладонь, что я всерьез опасалась увидеть вместо нее холодец. Ярко-оранжевые капсулы глянцево блестели в дневном свете.

— Руками не хватай, — оторвался от чтения маг. — Берешь пинцетом, кладешь у корня языка, глотаешь. Поняла?

Чего уж тут непонятного.

Я показала язык спине борга, храбро улыбнулась Тиму и смело запихнула капсулу с ядом в рот. Проглотила, запив водой. Притопнула ногой, прислушиваясь к ощущениям. Вроде, ничего.

— Ты как? — спросил Тим.

— Нормально. Жжет немного, — потерла я живот, — а так порядок.

— Слава Светлым! — Редкое зрелище — не слишком набожный Тимар делает благословляющий знак.

— Могу идти?

— Нет, — притормозил меня маг. — Два часа будь на глазах.

Я уселась в кресло, прихватив сборник задач и бумагу. Тим нахмурился, но ничего не сказал, хотя обычно требовал заниматься, сидя за столом. За осанку мою переживал. Сам он зарылся в счета, но нет-нет, да поглядывал на меня.

Я отхлебнула воды, смакуя драгоценную влагу сухими губами. Вкусная. Интересно, откуда ее набрали. Надо служанкам сказать, что буду теперь пить только такую. Я помахала плотным листом бумаги, как веером. Жарко...

Маг все так же стоял статуей, читая свиток. Как он только еще не поджарился в своей хламиде? Мне в тонком шелке дышать нечем.

Я выпила еще воды.

И еще.

Забыв про стакан и вбитое в пятую точку воспитание, выхлебала остатки прямо из кувшина. Во рту сушило, будто лигу пробежала.

— Ф-фу, жарко-то как!

Я потеснила Сибилла у окна, а потом и вовсе распахнула прикрытые ставни. Легкий ветер осушил испарину на лбу, но по спине, из-под мышек ручьями лился пот. Покосившись на брата, начала расстегивать ворот блузы. Какая непослушная пуговица... А, это не пуговка, это жемчужина вышивки. ...А это совсем не пройма...

Я вытерла рукавом пот со лба, щек. Почему темнеет? Туча?.. Я попыталась поднять голову, но вместо этого боднула подоконник, заваливаясь вперед.

— Ти-и-м?.. Что-то мне нехорошо...

Меня перенесли на кушетку, а потом и вовсе в ванну — я узнала ее по прохладе. Обернули влажными простынями, но это не помогло остудить растекающийся внутри жар.

— Л-ле...

— Что? Лира!

— Л-ле...

Распухший язык не ворочался, но умница Тимар догадался.

— Лед! Принесите лед!

Ледяные кубики плавились, лишь раздражая. Не помогали. Да и как они, похрустывая, потрескивая, будто брошенные в стакан с кипятком, находясь снаружи, могли охладить реки и океаны огня внутри моих вен? В ушах стучало, я полностью оглохла от рева крови, туман в глазах то превращался в черноту, то слегка рассеивался, являя мне чье-то лицо, усеянное веснушками. Оно троилось, кружилось хороводом и снова скрывалось в темной пелене. Не могу, не могу больше!

Я чувствовала каждый сосуд, каждый капилляр. Кипящее масло, смола, лава в них расчерчивали мое тело прихотливой картой с центром в грудине. Сердце ухало, колотилось, сжималось, сбиваясь с ритма, я хватала воздух ртом и никак не могла надышаться, и с каждым вздохом его удавалось глотнуть все меньше и меньше...

Горю! Я вся горю!

— А что случилось с третьей женщиной, владеющей флером?

— Ее сожгли. Как шильду.

Темнота. Спасительная темнота.

Грубые пальцы раздвинули веки на левом глазу, в зрачок ударил тонкий луч света.

— Отлично.

Та же экзекуция над правым глазом.

— Чудесно.

Восхительно-холодная ладонь на шее.

— Неплохо. Как я и говорил, она справилась без противоядия. Все, ухожу.

Характерный хлопок сработавшего портала.

— Лира, Лира... Ты меня слышишь?

Я легкая-легкая, как перышко, но шевельнуться, почему-то, нет сил. Даже глаза открыть не получается.

— Если слышишь, моргни.

Напрягшись, я смогла шевельнуть ресницами.

— Слава Светлым!

После первого приема яда я провалялась в отключке почти шесть часов. После второго всего три, и конвульсии уже не были такими сильными. Через месяц я перестала терять сознание, а еще через три орать и корчиться от боли.

А этим летом снова наелась незрелой алычи, глотая ее вместе с косточками, и даже не икнула. Горсть волчьих ягод и два мухомора тоже не причинили вреда, но блевать в кустах мне не понравилось, и эксперименты я остановила.

Тимару пришлось хуже — вся его спина превратилась в одну сплошную гематому. Он бросился на мага с кулаками, требуя дать мне противоядие, когда увидел, что я задыхаюсь, и тот приложил Тима о стену, снеся им зеркало и раковину.

Я терпела свинское отношение Сибилла, даже не помышляя о мести. Он копался в моей голове, и я страдала мигренью и светобоязнью по нескольку дней. Иногда маг уезжал, забывая оставить мазь от ожогов браслета, и мне приходилось довольствоваться облепиховым маслом и пчелиным воском. Я терпела... Но, смазывая спину Тимара бодягой, пообещала себе, что когда-нибудь Змееглазый получит по заслугам.

...А живот ныл, даже не собираясь проходить. И поясницу тянуло. Да еще кололо где-то в боку, но не там, где бывает от долгого бега, а ниже, между лобком и бедренной костью. Еще и браслет жег, не смотря на то, что флер я держала запертым. Научилась за четыре года.

Дурацкий день.

Я переврала несколько дат, пересказывая Тиму события дипломатических войн между нами, райанами, и королевством Рау, ошиблась в расчетах, и гипотетический камень гипотетического требушета усвистел в гипотетические выси, вместо того, чтобы снести ворота гипотетической крепости. А защитники укрепления, соответственно, умерли от голода, потому что я запасла недостаточно гипотетических баранов и коров.

— Да что с тобой? — раздраженно отбросил бумагу с моими потугами на философские размышления Тимар. — 'Добрым словом и арбалетом...'

— А что не так? — набычилась я.

— Ты лучше спроси, что 'так', — неожиданно успокоился Тим. — Пожалуй, хватит на сегодня.

Я недоверчиво прищурилась.

— Серьезно?

— Угу. — Тимар перебирал донесения, разыскивая что-то. — Куда же оно делось?.. — заметив, что я еще сижу, цыкнул. — Я могу передумать!

— Уже исчезаю! — подскочила я. — Только книгу возьму!

— Что б полезное читала...

Это Тим о романах. Слезовыжимающие истории он терпеть не мог. Хотя, на мой взгляд, ему самому не хватало романтизма. Боги щедро отсыпали брату силы воли, не поскупились на практический склад ума, да и на внешность тоже. А вот романтизма не было. Не считая этого — ну идеальный же. Красивый, храбрый, сильный.

Уши предательски заалели.

В какой-то момент у меня сложился образ идеального мужчины, и он один в один походил на старшего брата. Глаза — чтобы темные, волосы в косе, высокий, чтобы выше меня — я к своим тринадцати вытянулась чуть ли не на три с половиной локтя, манеры чтобы аристократичные, и меня чтобы любил. Примерно так. Подозреваю, всему виной были книжки — о благородных рыцарях, Искусниках, магах, драконьих Всадниках и прекрасных принцессах. Хотя на принцессу я совершенно не тянула — тощая, костистая, одни локти да коленки, как у кузнечика. С другой стороны, на рыцарей я уже насмотрелась — и ни одного благородного на всю казарму не встретила. Мага, как и Искусника, я знала только одного, но ни первый, ни второй восхищения не вызывали. Умели они многое, но как люди — те еще сволочи. Сибилл особенно. Эх...

И даже если предположить, что мне встретится книжно-правильный анахронизм (какое я слово знаю!) с букетом цветов и романическими бреднями, жаждущий лобзаний и объятий — да я сбегу от него раньше! Или убью, если тронет. Что-то сдвинулось у меня в сознании после встречи с мантикорой, после горы трупов, рядом с которой я просидела несколько часов, дожидаясь помощи, и мысль об убийстве перестала вызывать дрожь в руках.

Книги стояли на полках корешок к корешку, тускло поблескивая золотым и серебряным тиснением. Люблю запах бумаги, краски, кожи обложек. Даже запах книжной пыли люблю, хоть и чихаю от нее, как от перца. Новые тома появились в библиотеке в прошлом году, и разительно контрастировали со старыми, с их ломкими порыжевшими страницами и потрепанными переплетами. Граф расщедрился. Галия давно их все перечитала, еще до зимы, у меня же времени на блаженное ничегонеделание было гораздо меньше. Сегодня, например, первый свободный вечер за... Дайте, Светлые памяти... За все лето, кажется.

Я потянулась за книгой на верхней полке и охнула, когда резкое движение отозвалось болью в боку и спине. Если до утра не пройдет, придется идти к лекарю. ...Обещая страшные кары, если он кому проболтается. Раз уж меня после простого отравления заставили вырабатывать иммунитет к ядам, то от боли в животе и разрезать могут, дабы проверить, что не так. Я потерла ноющее место и подтащила к стеллажу приставную лесенку.

Глаза разбегались. Что бы выбрать? О пиратах? О степных варварах? О Рау, где, говорят, чуть ли не каждый первый имеет слабый Дар?

Больше всего было книг о Меотских копях и эльвах — Галия обожала эти истории. Но, несмотря на то, что подборка отвечала ее вкусам, мне нравилось представлять, будто Йарра купил их для меня — тисненые серебром тома заняли места на полках незадолго до моего двенадцатого дня рождения.

24

— Ты глубоко дышать, — в сто двадцать пятый, наверное, раз начал Учитель Рох. — Медленно. Вот так, да. Дышать и видеть океан. Чувствовать прохлада, слышать прибой. Зачерпнуть в ладонь. Вода принимает любая форма, тело — сосуд.

Раскоряченный до невозможности.

— Ты опять отвлекаться!

Бах!

Чашку на голове я удержала, лишь зло сощурила глаза. Дышу... Честно пытаюсь представить никогда не виданный мною океан. Крики чаек, соль на губах, пенные барашки волн. Тонущее в воде небо, необъятное, багряно-алое от купающего в закате солнца. Облака кроваво-красные, будто объятые пламенем. Горячие на вид, они переливаются по краям золотом и пеплом, как угли в камине.

Бах!

— Не так! — взъярился, чуть ли не затопал ногами Рох. — Не так!

Тренирующиеся солдаты удивленно поглядывали на ругающегося старика. Недоуменно поднял бровь капитан десятки. Порскнули в стороны оруженосцы, в свободное время пытающиеся меня копировать. Рох, понятное дело, с ними не занимался, но и не прогонял. Ухмылялся в редкие усы, наблюдая за их потугами.

— Не так! Злая обезьяна!

Я еле увернулась от брошенной в меня палки. Да что с ним?!

— Сидеть!

Сняв пиалу, я хлопнулась в пыль, приняв позу почтения — задница на пятках, ладони на бедрах.

— Ты не встать, пока не livanjo вода! — Рох даже слова мешать начал, перейдя на островное наречие. — Не gromys!

И что значила последняя фраза?

— 'Не шевелись', — одними губами перевел мне оруженосец-полукровка.

Я благодарно прикрыла ресницы.

Не тренировки, а сплошное мучение и издевательство. Я искренне не понимала, чего добивается Рох. 'Остров покоя, вокруг вода, видеть вода, быть вода', — приговаривал он изо дня в день. Воды на сухом плацу я не видела, не нюхала, не слышала. И представить себя океаном тоже не получалось. Да каким там океаном, даже лужей!

Едва сдержалась, чтобы не поерзать. К лекарю я так и не пошла, а боль из поясницы прочно переселилась в низ живота. Ноет, ноет, ноет... Покалывает иногда. Но, представив осмотр — наверняка, штаны снимать придется! — я обошлась горячей грелкой и отваром ивовой коры. Гадость — фе-е!

По утрам я чувствовала себя сносно, но в течение дня нарастала тяжесть, а вечером мне хотелось лишь одного — лечь, и чтоб никто не трогал. И грелку на живот.

Но 'никто не трогал' — недостижимая мечта. После вечера отдыха, подаренного мне Тимом, занятия продолжились в том же безумном темпе. Такое чувство, что из меня Советника сделать пытаются, не меньше. Что-то мне подсказывает, тринадцатилетние леди ведут совсем другую жизнь, не зарываясь в учебники и не потея на солнцепеке.

Рох, кстати, добился своего. Спустя пару часов на жаре все мои мысли были о глотке воды.

Интересно, а что будет, если сейчас просто встану и уйду? Выпороть меня Тим не позволит, это исключительно его привилегия, на хлеб и воду тоже никто не посадит — сбегу. Замки я научилась взламывать в два счета — а как иначе я бы читала почту графа? Дозволение просмотреть его письмо было редкой удачей, и потому читала я корреспонденцию без спроса. А однажды, не заметив печати связи, активировала вызов. Испугалась — ужас как. Но ничего страшного не произошло — Йарра похмыкал и позволил вызывать его в случае необходимости. За два года разрешением я воспользовалась лишь однажды — попросив разрешения окончательно переселить пантеру в свои комнаты. Знаете, очень странное было тогда ощущение — я, кухонная девчонка, вот так запросто вызываю графа, Лорда-Адмирала и одного из Совета Четырех. Льстило очень, да.

Порой накатывало желание рассказать ему о своих успехах — без лишней скромности могу сказать, что училась я лучше всех мальчишек-сверстников, вместе взятых. В силе я проигрывала, зато там, где требовались ловкость и скорость, они глотали пыль. Но каждый раз я останавливалась. Во-первых, стеснялась. Во-вторых, боялась нарваться на Сибилла. И, наконец, что бы случилось, застань меня Тимар? Или, Светые упаси, Галия? Графская любовница до сих злилась на меня из-за тех редких вызовов в кабинет Йарры. То, что за следующие два года мы с ним виделись всего раз восемь, не считая его прыжка ко мне с противоядием, роли не играло.

Но сейчас, чем дольше я сидела на уже занемевших ногах, тем сильнее крепло желание пожаловаться ему и умолить избавить от Роха и хотя бы части уроков. Ну их, эти Искусства! В гробу я их видала, в белом саване. И геометрию туда же, в погребальную урну. В идеале — вместе с теорией инженерно дела...

Нет, все-таки граф — это последняя инстанция. А пока попробую просто побунтовать. Или не попробую — в окне мелькнуло желтокожее морщинистое лицо. Следит, чтобы я сидела. Небось, каждую складку на моей рубашке запомнил. Чтоб его подагрой разбило...

Пришел Тим, принес поесть и буристу.

— Извини, освободить тебя не могу. Если бы не яд, — понизил он голос, — Рох бы оставил тебя без крошки еды на весь день. Чем ты его так разозлила? — Тим поднес к моим губам хлеб с ломтем мяса. Я с жадностью отгрызла кусок, прожевала.

— Не знаю.

— Врешь?

— Честно. Дай попить. — Пилюля привычно обожгла желудок.

Забавное, наверное, зрелище — длинноногий парень что-то заталкивает пинцетом в рот сидящей перед ним девчонке. Я бы посмеялась, если бы затекшие ноги так не ныли.

И голову напекло.

И в боку снова укололо — я едва сдержала стон.

Не-на-ви-жу.

Глоток воды, принесенной Тимом, лишь раздразнил.

Тщетно попытавшись вызвать образ океана, я от скуки переключилась на новобранцев, бегущих по полосе препятствий. Или ползущих — у кого на что сил хватало.

Первой препоной была насыпь в два моих роста, а за ней ров с зацветшей водой, через который нужно прыгать. Или форсировать, если не долетишь до другого края. Причем, дно и 'стенки' скользкие, глиняные, так просто наверх не выбраться. А песчинки в часах сыпятся... Не будешь справляться — переведут в училище регулярной армии. Там и препятствия проще, и смертники всегда нужны.

Справлялся, примерно, один из тридцати.

Сразу за рвом — четыре ряда частокола, каждый выше предыдущего. Последний еще и острыми шипами сверху украшен. Потом тесный тоннель — я как-то сунулась в него, проползла локтей тридцать, и поняла что задыхаюсь. А до конца было еще далеко... Гладкое бревно-стойка, на которое нужно взобраться, хлипкий дощатый мостик в две стопы шириной на высоте второго этажа, канат, чтобы спуститься всего на четыре локтя, а потом — прыгай. И снова ползи, пригибаясь под колючей проволокой, беги по кочкам; короткий отрезок по прямой, еще насыпь, и канат надо рвом — нужно пересечь его, перебирая руками. И вот он, казалось бы, финиш, но на тебя летят мешки с песком, которые ты можешь либо отбить палкой, либо попытаться увернуться.

Ах, да. Палка. Я забыла сказать, что все это время с вами древко копья весом чуть ли не в стоун.

Из десятки, проходившей полосу, за отведенное время до финиша не дошел никто. И вообще ни один до финиша не добрался.

Старый сержант, обматерив парней, отправил их к лекарю. Могу поспорить, не раньше, чем через месяц, все они окажутся либо на окраинах Леса, либо на прибрежных островах Рассветного океана — там одно за другим вспыхивали восстания. Неудивительно, если в гарнизонах такие увальни.

Я облизнула сухие, покрывшиеся корочками, губы. С завистью посмотрела на сержанта, с хлюпаньем опустошавшего фляжку. На зубах хрустел песок.

Полосу прошла вторая десятка, третья, пятая. Вкусно запахло жарким из солдатской столовой. Про меня забыли, что ли? Хорошо хоть солнце повернулось и больше не выжигает глаза.

Из-за казарм вышел оруженосец, воровато огляделся по сторонам, и, помявшись, подошел ближе. Тот самый полукровка, говорящий на языке Роха.

— Госпожа, я подумал...

Я красноречиво подняла бровь. Думать умеешь?

— Может, вы хотите пить?

Язвительное выражение моментально сползло с лица. Рефлекторно дернув кадыком, я кивнула.

Мальчишка засуетился, отвинчивая крышку фляги.

— Я не знал, какой чиар вы любите, с медом или без, и налил земляничной воды.

То есть, он еще и кухню ограбил. Не припомню, чтобы оруженосцам землянику давали.

— Я фляжку мыл, честное слово...

Угукнув, я жадно присосалась к горлышку. О боги, это блаженство! Оруженосец придерживал дно, помогая мне пить. Капли воды сбегали по губам, по шее, мочили воротник рубашки, но Светлые, как же вкусно!

— Меня Алан зовут, — шаркнул оруженосец. — Просто Алан, — помедлив, добавил он.

Непризнанный бастард, значит. Бывает.

— Трудно, наверное, целый день вот так, без движения?

— Мне нельзя разговаривать, — прошелестела я.

— Простите... — Алан покраснел. — Извините, я не знал.

— Спасибо за воду.

Сидеть стало гораздо веселее. А увидев Алана с букетиком ромашек, я едва сдержала смех. Забавный он. Высокий, костистый, как килька. Волосы темно-русые, с белесыми прядями, острижены у плеч, глаза иссиня-зеленые. Кем бы ни был его отец, у него сильная кровь. Одежда потрепанная, видно, что с чужого плеча, но аккуратно заштопанная и чистая.

Алан положил цветы передо мной, поклонился, не поднимая глаз, и независимо удалился. Скрылся за углом и побежал — я услышала топот. И все-таки захихикала.

Зато потом стало не до смеха — когда пришел Тим, решив, что ночью мне во дворе делать нечего. Ноги не просто затекли — одеревенели, и, вскрикнув, я повисла на брате. Крякнув, Тим подхватил меня под мышки, снова посадил, и принялся растирать лодыжки, стопы.

— Сейчас пройдет, потерпи. ...Лучше?

— Да...

— Старушка древняя моя, — сверкнул зубами брат, когда я, держась за поясницу, похромала за ним.

— Да ну тебя...

Про оставленные на плацу ромашки я вспомнила утром, когда меня растолкал Тим, и, помахивая найденным у дверей букетом еще влажных от росы цветов, потребовал объяснений.

25

Замок спал.

Обезлюдившие коридоры заливал мертвенный лунный свет, по стенам скользила причудливая вязь облачных теней. Тихо поскрипывают половицы, гуляют сквозняки, кто-то скребется в стене — не то мышь, не то замурованный когда-то скелет. Половина третьего, час шабашей, шильд, призраков.

Я тихо кралась вдоль стены, пробираясь в библиотеку. Ухнула сова где-то под крышей, за окном заплясали летучие мыши. Этажом ниже раздавались удары. Бом-м... Бом-м...Дребезжание, будто кто-то выбил дробь по щиту, лязг и скрежет металла о металл. Перегнувшись через лестничные перила, я разглядела отблески фиолетового сияния — никак, Старый Хозяин, буянит. Его я не боялась, но и привлекать внимание призрака не хотелось. Он хоть и безобидный, но привяжется — не избавишься, будет таскаться за мной до самого рассвета. Прости-прощай, конспирация.

Дождавшись, пока фиолетовое мерцание исчезнет в темноте, я оседлала перила и съехала вниз, минуя опасное место. Это гораздо быстрее, чем спускаться на сорок ступеней. Камни пола неприятно холодили босые ноги, и я, поднявшись на цыпочки, ускорила шаг, почти побежала, время от времени замирая и прислушиваясь — вдруг, у кого-то бессонница.

Ночью библиотека выглядела как пристанище некроманта. Портьеры наглухо закрывают окна, и передвигаться можно только на ощупь. Так же ощупью я нашла подсвечник и заменила одну из свечей принесенным огарком. Когда буду уходить, заберу его с собой.

Важные документы Тимар хранил в потайном ящике стола. Чтобы узнать и запомнить комбинацию, открывающую его, мне потребовался не один день, а чтобы научиться отпирать — не одна ночь. Письма графа были разложены в хронологическом порядке, нужное мне — в середине пачки. Убирая верхние бумаги, я подумала, что будет, когда подшивка перестанет помещаться в столе. Неужели, ее уничтожат? Вместе с печатью вызова?

Я потерла левый нижний угол письма, чувствуя, как руку начинает покалывать.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство, — прокашлялась я. — Простите, если разбудила...

Йарра не ответил, хотя лист стал теплым, сигнализируя, что связь налажена.

— Вы спите, да? Хотя, если вы на островах, то там уже утро... В любом, случае, извините, если помешала. Вы разрешили звать вас, в случае надобности, и вот... — запинаясь, я пыталась подобрать слова. Дура, надо было написать, хотя бы. — Понимаете, у меня ничего не выходит с Рохом. Я могу ловить момент равновесия во всаднике, но Учитель все равно недоволен. Едва начинает получаться, как он останавливает меня и требует видеть воду, уйти к точке покоя, а я не могу. Не понимаю, как. Вообще не понимаю, что это значит, чего он добивается. Я перерыла всю библиотеку, но в ней нет ничего об Искусниках. Вот...

Я вздохнула, и боль в рассеченной коже спины заставила поморщиться. Сегодня Рох впервые ударил меня так, что брызнула кровь.

— Может, мне не нужны Искусства? Я хорошо стреляю из арбалета, умею метать ножи.

Я замолчала. Вдруг, дождусь ответа?

— Спокойной ночи, Ваше Сиятельство. Или доброго утра. Ситора.

'Ситора' означало конец разговора, и печать связи похолодела.

Утро началось как обычно: шаги служанок в коридорах, возня Тимара — любящий поспать не меньше меня, по утрам он двигался, как зомби, жесткие усы Уголька, уколовшие нос.

— Подъем, соня!

— Угу...

Один глаз я разлепила, второй все еще спал. Уголек боднула меня лобастой мордой, извернувшись, потерлась макушкой о шею. Я рассеянно почесала ей уши, нащупывая босой ногой тряпичные туфли. Пантера разлеглась на кровати, положив брылья на подушку и щуря хамелеонистые глаза — то янтарные, то зеленоватые.

— Здесь останешься? Ну ладно... Но не вздумай снова подушку рвать, поняла?

Фыркнув, пантера отвернулась к стене. Только кровать прогнулась.

— Ты одета? — стукнул по ширме Тимар. С недавних пор он стал жутко щепетилен в этом вопросе.

Я завернулась в простынь.

— Заходи!

Тим по-кошачьи выглянул из-за перегородки, прогнулся в талии так, что кончик косы мазнул по полу.

— Это тебе, — полетели в меня ромашки и бумажный пакет с ягодами. — От тайного поклонника.

Хотя, какой он тайный — об Алане каждая собака знала. Даже кухарки посмеивались, когда он приходил на высокую кухню, предлагая помощь. Ну там котел передвинуть или воды наносить, будто поварят не хватает. В награду брал пригоршню земляники, которую я неизменно находила у двери или на любимом подоконнике в библиотеке.

Вообще-то, ягоды я могла получить в любой момент, да и, честно говоря, вишня мне нравилась гораздо больше. Но отказаться от подарков язык не поворачивался — слишком уж напоминал мне Алан одну пятилетнюю девочку, натирающую мастикой деревянные полы часовни ради свечных огарков.

— Прогнать его? — спросил как-то Тим. Мы ужинали в Большом Зале, вместе с рыцарями и заезжими торговцами, и брат перехватил тоскливый взгляд Алана.

— Не надо, — покачала головой я. — Он безобидный.

— Уверена?

— Да. — Я улыбнулась оруженосцу, и тот заалел, вызвав смешки и шуточки у рыцарей, которым прислуживал.

— Да он тебе, никак, нравится? — подмигнул Тимар.

Были бы одни, я бы по лбу его постучала. А потом по столешнице, чтобы звуки сверить.

— Ты правда думаешь, что после Джайра и ... и НЕГО мне захочется дружить с парнями?

— Извини, — увяла улыбка Тима.

Я кивнула служке, разрешая переложить на тарелку говяжью отбивную. Дождалась, пока он отошел и повторила:

— Алан безобидный, я чувствую. — И, чтобы окончательно успокоить Тима, закончила. — А еще я умею громко кричать, быстро бегать и ношу с собой нож, что ты подарил.

— Я все равно буду за ним присматривать.

Заботливый и ревнивый старший брат.

Я натянула свежую рубашку, надела штаны и пошла умываться. В ванной спустила кимоно с плеч, разглядывая подсохший рубец на спине. Неловко дернешься — опять кровить будет.

На плац пошла через кухню. Проглотила чашку чиара с медом, попросила отнести Угольку молоко и мясо. Свежая вода у нее была всегда — кошка научилась ударами лапы вертеть вентиль в ванной.

Рох уже ждал меня, стоял, опираясь на воткнутую в землю бамбуковую палку.

— Доброго утра, Учитель, — поклонилась я.

— Светлых рассветов, — кивнул островитянин и сделал шаг назад, отступив от импровизированного посоха.

И началось священнодействие. Медленно поднять руки к небу, вбирая вместе с воздухом солнечный свет и тепло. Развести их в стороны, стряхивая ночную скверну, раз за разом очищаясь душой. Легким движением, не потревожив песка, сдвинуть в сторону правую ногу и поймать ладонью ветер, позволить ему лизнуть запястье и локоть, грудь, и выпустить упругий воздушный поток через левый рукав. Последовать за ним, плавно изогнувшись, позволить ему завихриться в сплетении пальцев и отпустить. Поклониться земле за твердь под ногами, пасть ниц и подняться слитным движением. Поблагодарить солнце за новый рассвет, вытянувшись вверх, делясь с ним теплом своего сердца. Зачерпнуть горстью лучи, и пустить их по ветру, благословляя мир.

Красивые слова.

Позже их перевел мне Алан, когда Рох, изъяснявшийся на райанском с пятого на десятое, потребовал-таки, толмача.

А пока что я танцевала с лучами, бездумно повторяя движения Роха. И в кои-то веки старик не требовал от меня концентрации.

— Хорошо, — погладил усы Учитель. — А теперь всадник.

Светлые, помогите...

Если не думать о черной кошке, она обязательно появится. Так и я изо всех сил гнала образ тонущего солнца, пытаясь представить зеркальную гладь воды. Не океана, так реки, не реки, так запруды в окружении плакучих ив. Хотя бы колодца! Мокрые камни кладки, мох на крошащихся бревнах сруба, ведро, покачиваясь на цепи, спускается все ниже, закрывая собой небо, облака и жгучее солнце.

Бах!

— Злая девчонка! Начни снова!

А если наоборот? Не думать о воде?

Солнце. Горячее, кроваво-красное в окружении облачного багрянца. Оно медленно опускается за горы, и вековые шапки ледников вспыхивают розовым.

Пиала на голове опасно дрогнула. Не так. Еще раз.

Солнце. Слепящее, яркое, как огонь в камине. Пламя с воем, как голодный зверь, поедает поленья, и зола приплясывает над волнами жара. Угли потрескивают, наполняя воздух кисловатым дымом, лопаются, вылетают из камина на ковер. Тонкий кашемир сразу начинает тлеть, вокруг кусочка огневца расползаются черные кляксы и...

...и я вдруг понимаю, что лечу вверх, взмыв в прыжке благодарности солнцу над бамбуковой палкой, опускающейся мне на спину. Падаю вниз, и тело само приникает к земле отработанным движением. Пиала на темени даже не дрогнула, как приклеенная.

Я замерла, глядя на Роха снизу вверх. Не понимая, что я сделала, и как.

Учитель опустился на корточки, сняв с моей головы пиалу, выплеснул воду из белого, прозрачного на свету фарфора, и поднялся.

— Если ты еще раз такое повторять, я тебя не учить. Огонь — зло, пламя — зло, ты его усмирить или умереть.

Плюхнувшись на попу, я смотрела вслед удаляющемуся старику. То есть как это 'умереть'?!

Рох не вернулся ни через пять минут, ни через пятнадцать. Неужели на сегодня все? Отряхнув штаны, я ушла мыться, и свежая, как роза, предстала перед Тимом.

— Ты нынче рано, — поднял он бровь.

— Рох меня отпустил. Правда, перед этим убить пригрозил, — наябедничала я.

— В каком смысле? — поперхнулся Тимар.

— В самом прямом. 'Огонь — зло, пламя — зло, ты его усмирить или умереть', — процитировала я.

— Я обязательно сообщу графу. И со стариком поговорю, прямо сейчас, — со стуком отодвинув стул, Тим встал. — Идем.

Учитель отдыхал на открытой террасе, выходящей на север. Голая, продуваемая всеми ветрами, летом она была спасением от жары. Островитянин сидел на тонком войлочном коврике, поджав ноги, рядом горшочек для заварки трав и маленькая мензурка, в которую он наливал настой, пахнущий бергамотом.

— Господин Рох, — издали поклонился Тим, — не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Старик приглашающе кивнул:

— Садись, юноша.

Я фыркнула, когда Тим заозирался вокруг в поисках хотя бы скамьи, и, не найдя, смиренно опустился на колени. Мне сесть никто не предложил.

Рох, как знавший, что кто-то придет, наполнил вторую мензурку островным напитком. Склонив голову, Тим принял чай, зажмурившись, втянул породистым носом аромат.

— Восхитительно, — прокомментировал он, отхлебнув глоток.

— Ты вежлив, это хорошо. О чем ты со мной говорить?

— О моей сестре, — начал Тим. — Лаура ребенок, не самый послушный, но она добрая девочка. Возможно, она не слишком усердна, но вам не кажется, что смерть — чрезмерная кара за недостаток прилежания?

— Ты не понимать, — проскрипел Рох, — и она не понимать. Я не хотеть ее убивать. Здесь, — я не видела, глядя на островитянина со спины, но догадалась, что он прижал руку к сердцу, — здесь быть мир, покой. Вода. Твоя сестра огонь. Огонь жечь, он зло. Он уничтожать жизнь. Ты понимать?

— Думаю, да. Но люди разные, господин Рох. Кому-то важен покой, а кто-то воплощенное пламя.

— ...А пламя быстро тухнуть, — закончил за него Учитель. — Еще чай? Я не ожидать видеть знаток.

Они говорили больше часа. К моменту, когда Тим освободился, у меня уже сосало под ложечкой.

— Умный старик, — прокомментировал Тимар.

— А, по-моему, он нес какую-то экзистенциальную чушь, — буркнула я.

Тим засмеялся, потом, все-таки, дернул за ухо.

— Цыц! Имей уважение к Учителю, — притормозил на лестнице. — Подожди, ногу разомну. — Будь спокойнее, терпимее, терпеливее, думаю, Рох имел в виду именно это. И разумнее — 'он убить меня хочет!', — пискляво передразнил Тим.

— С чашкой на голове я спокойна, как удав, — поморщилась я. — Но ему все не то. Есть хочу, идем скорее. Уже, небось, остыло все.

Как оказалось, нет. Блюдо с мясом стояло на чугунной подставке, внутри которой исходили жаром уголья. Мы только-только сели за стол, как дверь отворилась, и на пороге появился Алан с плетеной корзинкой, полной огневца.

— Простите, я не знал, что вы уже завтракаете, — извинился он. — Приятного аппетита, — откланялся оруженосец, прежде чем Тимар успел что-то сказать.

Я спрятала смущенную улыбку за стаканом воды.

— Нет, ну каков паршивец, а? — не то возмутился, не то восхитился Тимар. — Что хихикаешь?

— Я не хихикаю!

— И правильно. Мала еще парням глазки строить.

— Вообще-то, мне уже почти четырнадцать, — напыжилась я.

— Какие четырнадцать, откуда им взяться? Одни локти и колени.

Я скривила физиономию, передразнивая Тима.

— Фе-фе-фе, беб-бе-бе, — протянула я на манер 'какие четырнадцать, откуда им взяться'. Не то, чтобы я особо переживала по поводу отсутствия женственных форм, но подначки Тимара обижали. Сразу как-то чувствовалось, кто у нас в семье урод, особенно, по утрам — когда он свеж, как майская роза, а я вымотана после тренировки. И круги под глазами, как у несвежего зомби.

Тим наколол на серебряную вилку кусочек мяса, прожевал.

— А к этому умнику я все-таки присмотрюсь.

— Да сколько влезет. Я уже говорила, ухажеры мне не нужны. — Я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.

— Ты куда?

— В зверинец. Рох на сегодня занятия отменил.

— А алхимию учить?

— В гробу я ее видала, в белых простынях!

— Лира!

— Что 'Лира'? Я уже сто лет как Лира! Надоела мне твоя алхимия! — И хлопнула дверью так, что аж стекла задребезжали.

Бормоча под нос ругательства и смахивая слезы, я спускалась вниз. Живот болит, поясница ноет, рубцы на спине болят, в глаза будто песок насыпали... На прошлой неделе, между прочим, римела приезжали, а представление посмотреть мне не разрешили! За пределы крепостных стен не выпускают! Сижу тут, как узница! Учеба, учеба, учеба... Достало!

— Госпожа...— поднялся мне навстречу сидящий на ступенях Алан.

— Отвяжись! — окрысилась я на него. Еще не хватало из-за этого мальчишки насмешки Тима терпеть.

Пролетела мимо, даже не обернувшись. Оттолкнула служанку, не успевшую убраться с дороги, пнула корзину с бельем, разбросав грязные наволочки по коридору.

В зверинце немного отпустило. Я выбрала клетку с соломой посвежее, и, потеснив уже прирученного гризли, забралась внутрь. Зверь ткнулся головой мне в колени, напрашиваясь на ласку.

— Фу, вонючка, — закрыла я ладонями открытую пасть, из которой несло отнюдь не фимиамом.

Почесала маленькие уши, нос. Медведь забавно хрюкнул. Я даже не знала, что эта громадина может такие звуки издавать.

— Покатай меня, — улеглась я на широкую спину. Поворчав, гризли сделал два круга по клетке и плюхнулся на живот, разбросав лапы так, что стало видно подушечки. Я привалилась к пушистому боку и задремала.

Проснулась от того, что на нос опустилась муха. Наглая такая — я ее раз смахнула, другой, но она настырно щекотала лицо. Раздраженно сев, протерла кулаками заспанные глаза, потянулась и...

Рядом с клеткой стоял Йарра, а мухой оказался прутик в его руках.

— Часто ты так спишь?

— Нет...

— Ты не думала, что он тебя раздавить может? Не со зла, а просто потому, что крупнее?.. Выходи сейчас же.

Глядя во все глаза на графа, я вышла из клетки. Медведь недовольно зафыркал, попытался поймать меня лапой.

— Я еще приду, — погладила я гризли. Потом сообразила, что с графом неплохо бы поздороваться. — Ваше Сиятельство, доброго дня.

— Доброго, — кивнул Йарра, и вытащил соломинку у меня из волос. — Я получил твое сообщение. Значит, у тебя проблемы с точкой покоя?

— Вроде того. А еще...

Помню, я взахлеб жаловалась, рассказывая о недовольстве Наставника, о видении огня, о том, как увернулась от ударов.

— Та-ак, — протянул Йарра, когда я закончила. Прищурился, размышляя. — Яд принимаешь перед обедом?

— Да, — кивнула я.

— Тогда быстро за пилюлей и обратно. Я буду ждать тебя здесь.

— А... Я могу спросить, что мы будем делать?

— Искать образ, который заменит пламя. Рох прав — огонь тебе не нужен.

Не совсем то, на что я рассчитывала, но все же лучше, чем ежедневные колотушки островитянина. Да и... Подумать только — меня граф учить будет!

Прыгая через несколько ступеней, я влетела на кухню, стащила пирожок с блюда, рванула в библиотеку, распахнув дверь.

— Явилась, наконец-то, — поднялся Тим. — Ты зачем притащила сюда ЭТО? — обвиняюще ткнул он на масляное тесто у меня в руках.

Вместо ответа, я запихнула пирожок в рот, схватила кувшин и забулькала прямо из него.

— Там... Ом-ном... Граф в зверинце... Ном-ном-ном... Я за буристой, — проглотила. — А потом мне нужно вернуться, граф обещал урок медитации.

— Его Сиятельство здесь? — вытаращился Тим. — Но он не предупреждал о приезде!

Я развела руками. Мол, если он тебя не предупреждал, то я точно не при чем. Подцепила капсулу пинцетом, запила остатками воды.

— Я с тобой, — решительно поднялся Тимар.

— Мне бежать надо, — выскочила я из-под руки брата. — Граф велел поскорее вернуться!

— Лира!..

26

Одноразовые порталы я возненавидела на всю жизнь. Стоило Йарре раздавить кристалл берилла, как меня приподняло, завертело, затрясло так, что аж зубы заныли, а по телу побежала мерзкая щекотка, будто я села в муравейник. Не будучи уверенной, что удержусь на ногах, я не отпустила ремень Йарры, даже когда эта свистопляска закончилась.

Граф постоял, давая мне время прийти в себя.

— Жива?

Я неуверенно кивнула.

— Где мы, Ваше Сиятельство?

Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась вода. Стеклянно-гладкая и невозможно-синяя вдали, она светлела у берега, бугрясь барашками волн. Соленый воздух, выброшенные отливом водоросли, какие-то крупные белые птицы, сидящие на редких валунах. Песок под ногами был колючим, крупным и черным. С ума сойти! Неужели это море?

— Это Рассветный, — угадал мои мысли Йарра.

— Океан? Это океан?— поразилась я. — А можно к воде?

Йарра улыбнулся, разжимая руки, которыми обнимал меня за плечи.

— Иди.

Волны прибоя разлетались мелкими брызгами. Не удержавшись, я зачерпнула пригоршню океана, попробовала его на вкус. И правда, горько-соленый! Подбросила воду вверх, и счастливо засмеялась под импровизированным дождем.

На отмели плавали мелкие медузы, копошились крабы, которых я видела до этого только в супе, неуклюжая черепашка все пыталась выбраться на берег и я помогла ей, восхищенно разглядывая зеленовато-коричневый панцирь. Потрогала голову рептилии, едва успев отдернуть палец от загнутого клюва. А далеко-далеко, рядом с самой линией горизонта, из воды выпрыгивали крупные рыбы.

Нет, не рыбы.

— Это же дельфины, верно?

Йарра кивнул. Все это время он стоял, прислонившись к валуну, спиной к солнцу, и наблюдал за мной, полуприкрыв глаза.

— Возвращайся, — негромко позвал он меня. — Нужно медитировать.

Хрустальная радость дзынькнула и разбилась.

Отпустив черепашку, я уныло поплелась к графу. Тот уже разулся и снял оружие, положив кинжал и короткий меч на сапоги.

— Не снимай обувь, поранишься, — покачал он головой. — У твоих туфель достаточно тонкая подошва. Сначала танец с лучами, с переходом во всадника. Становись передо мной. Готова?

— Да, господин.

— Начали.

Оказалось, что танцевать с лучами на берегу океана — это что-то волшебное. Упавшее, было, на самое дно настроение взметнулось вместе со мной, отдавая благодарность солнцу. Мягкому, ласковому, совсем не такому, как у нас в горах. Хотя, наверное, именно поэтому я снова сбилась. Жгучее, обжигающее небесное пламя княжества было моим другом, учителем, примером того, КАК нужно сиять, чтобы удержать тугую воздушную стену, давящую на ладони...

— Стоп.

Я шлепнулась на колени, и только потом сообразила, что поза почтения не обязательна, ведь передо мной не Рох, а Йарра. Граф протянул руку, помогая встать.

— Иди умойся, — выудил он из нагрудного кармана платок. — Горишь вся.

Граф хотя бы не дерется.

Я опустила запястья в неожиданно-холодную воду. Вот уж не думала, что она так быстро остывает по вечерам. Увлажнила лицо, шею. А платок-то женский, разглядела вдруг я. Тонкий батист, кружевная оторочка, 'А. Р.' — вышито в уголке. Интересно, кто такая эта А. Р.? И знает ли о ней Галия?..

Платок я вернула, свернув так, чтобы не было видно шелковые инициалы. Будто не заметила.

— Держись, — привлек меня к себе граф. — Перейдем к Сибиллу.

— Но... — я замолчала, прикусив язык. Это — не Тимар, с которым можно спорить, которому можно выложить все, что думаешь о маге.

— Что 'но'? — спросил граф, подняв мой подбородок.

Я заглянула в его светло-голубые глаза и поспешно опустила ресницы.

— Нет, ничего...

Граф долго вглядывался мне в лицо, будто надеялся прочесть несказанные слова.

В кольце сильных рук было неуютно. Ни отступить, ни отстраниться.

— Держись, — сказал, наконец, Йарра, кроша новый амулет переноса.

Портал открылся в парке, у небольшого фонтана, увитого барвинком. Таких крупных, больше ладони, цветков у вьюнка я раньше не видела. Как, впрочем, и фонтанов.

Крепко держа меня за запястье, граф шел по петляющей между фигурными кустарниками дорожке. Я честно старалась смотреть под ноги, не отвлекаясь на причудливо выстриженные звезды, короны, свечи, птиц и животных, но выходило не очень. Все вокруг было новым и ужасно интересным: беседки, укутанные виноградником с созревающими кистями, капризы, облицованные белым, розовым и янтарным мрамором, фонтаны, ажурные мостики над ручьями, искусственные водопады и гроты под ними. Вот бы погулять здесь!

Но граф шел быстро, и мне оставалось только вздыхать и быстрее перебирать ногами. Хотя под ногами тоже было интересно — плитка, мозаика, полированный дикий камень — все это так не похоже на наши райанские дороги, засыпанные дешевым и практичным щебнем. Интересно, сколько людей нужно, чтобы ухаживать за этой красотой?

Кстати, а где все люди?..

В парке царила кладбищенская тишина — лишь перезвоны фонтанов, журчание ручьев да шум ветра в кронах. Изредка чирикнет какая-нибудь птица, но и та сразу замолкает. Мы поднялись на небольшую искусственную горку, с которой открывался изумительный вид на парк и скрытый в тени магнолий дворец — изящный, с балконами и декоративными башенками, он был похож на замок Йарры до переделки. А еще в нем не было стекол, ни одного. И левое крыло подозрительно закопчено...

— Ваше Сиятельство, мы на каком-то из Архипелагов?

— На Рисовом, — замедлил шаг Йарра.

— Так это здесь было восстание? — округлила глаза я.

Рисовый архипелаг, известный отнюдь не благодаря крупе, взбунтовался в начале прошлой осени. Отравив Лорда-Протектора, их новоявленный король купил несколько магов-недоучек на Змеином; с их помощью он подло перебил наши войска в гарнизонах, сжег корабли и закрыл порты, повесив в бухтах толстенные цепи.

Не знаю, на что он надеялся. На магов ли? На поддержку других Архипелагов? Глупо. Вчерашние школяры быстро выдохлись и перегорели, а на подвластных нам островах Лорды-Протекторы набрали заложников — первенцев всех Высоких Родов, наглядно продемонстрировав на приговоренных к каторге ворах, как действует на людей костяная гниль. Такой участи для своих детей не захотел никто.

— Основные бои шли на смежных островах, — пояснил Йарра, — здесь была горстка людей из личной гвардии короля-самозванца.

— А зачем здесь господин Сибилл?

— Готовит дворец для нового Лорда-Протектора.

— Э-э... — я так и представила Змееглазого с мастерком и шпателем.

— От магических ловушек чистит, — объяснил граф.

— А...

У входа во дворец стояли двое часовых, несущих, скорее, декоративную функцию. Что и от кого здесь охранять?

— Где Сибилл? — спросил граф у одного из солдат.

— На верхних этажах, господин адмирал!

Кивнув, Йарра зашагал по наборному паркету. Не знаю, было ли в залах пышное убранство, но сейчас здесь не осталось ничего, кроме стен, лишь кое-где сохранилась шелковая обивка.

Сибилл нашелся на третьем этаже. Он стоял в центре чьих-то покоев и сосредоточенно водил по воздуху ладонями. С кончиков пальцев мага срывались искры и с треском затухали у стен. При виде графа он встряхнул руками, будто сбрасывая с них что-то, и слегка поклонился. А увидев меня чуть не подавился.

— Много 'подарков' нашел? — спросил Йарра после короткого приветствия.

— Порча в основном, — чуть пожал плечами маг. — Ничего смертельного. Я могу узнать, зачем здесь девочка?

— Нам нужно полное погружение, — решительно ответил граф, пресекая возражения.

А Сибилл с удовольствием бы их высказал, вон, даже воздуха в грудь набрал. С каждой нашей встречей уверенность в том, что маг меня ненавидит, лишь крепла. Не понятно только, за что. За смешанную кровь? За флер?

— Ваше Сиятельство, как ваш маг считаю необходимым предупредить, что слияние сознаний...

— ...не проходит бесследно для организма ведущего, а пускать посторонних в свою память глупо. Спасибо, я знаю. И повторяю еще раз: мне нужно полной погружение с Лирой. Немедленно.

— Здесь? — обвел глазами комнату маг.

— Почему нет? Введешь нас в транс и продолжай чистку.

Я молча смотрела на спорящих мужчин. Вроде бы, и разговаривают тихо, но воздух ощутимо наэлектризовался, как перед грозой. В глазах у Сибилла уже бушевала буря — зрачки то сужались, вытягиваясь, то снова принимали нормальную форму. Йарра же, наоборот, совсем спокоен, только желваки на скулах и спина напряжена.

— Хорошо, — сдался маг.

Йарра прижал меня к себе.

— Расслабься и закрой глаза, — тихо сказал он, — переход будет проще.

Угу, расслабишься тут, когда его грудь жжет спину, а ухо щекочет мужское дыхание.

Сибилл делал странные пассы, будто плел сеть, свивая нити невидимой пряжи. Взмах руками, как невод закинул, и вот его пальцы касаются моего лба, прямо между бровями:

— Спи!

Рев водопада оглушал. Стремительный, седой от пены поток воды выл, зажатый в тесном для него ущелье. Как острый нож, он резал гору, срываясь вниз с головокружительной высоты. Мелкая водяная пыль плясала над обрывом, оседала на камнях, на одежде, волосах, сразу ставших влажными.

Мы стояли на небольшом пятачке над стремниной. Вокруг, куда ни взгляни, лишь горы, небо и лишайник.

Я несколько раз открывала рот и снова закрывала его, не находя слов. Наконец, спросила:

— Это ведь уже не Рисовый Архипелаг?

— Водопад Бьяха, самый..., — начал Йарра, перекрикивая рев воды.

— Самый высокий водопад на материке! — графу нравилось, когда я умничала, и теперь я со скоростью баллисты выпалила все, что прочитала в учебнике. Заодно извернулась, освобождаясь от его рук. — Водопад Бьяха, в переводе с местного языка Демон, находится на реке Рена, что в Южных горах.

— Правильно, — похвалил Йарра.

— Как мы здесь оказались? Какой-то особенный телепорт?

— Хм, нет. Как бы тебе объяснить... Все это — иллюзия. Очень хорошее, очень качественное изображение места, где я когда-то был. Прыгать по сети порталов у меня нет времени, так что будем обходиться полным погружением.

Я ошалело смотрела то на графа, то на водопад, то на пятна лишайника.

— Это иллюзия? — недоверчиво протянула я, колупнув мох. На ощупь — самый настоящий.

— Иллюзия, — кивнул Йарра. — Мы сейчас в моей голове, чуть улыбнувшись, постучал он по виску.

— 'Интересно, в чьей это я голове', — процитировала я недавно прочитанную книгу.

— 'Должно быть, в чужой', — закончил за меня граф. — Как тебе здесь? Что чувствуешь?

Я зябко повела плечами. Подошла к самому краю пятачка, глядя на беснующуюся реку. Действительно, будто демоном одержима.

Холодно здесь. Я чихнула от сырости и поникла, понимая, что медитировать точно не смогу. А Йарре, похоже, тут нравится. Он жадно вдыхал насыщенный влагой воздух, совсем не обращая внимания на бисеринки воды, осевшие на лице.

Я честно попыталась проникнуться его настроением. Сила потока, дробящего камни у подножия горы, изумляла, восхищала и... ужасала, повергала наземь, заставляя найти более прочную опору для ног, чем гранитный выступ, сплошь испещренный трещинами. Я вздрогнула, когда на плечо легла тяжелая ладонь. Граф стоял совсем рядом, заворожено глядя вниз.

Я попятилась, отступая ближе к каменной стене, и Йарра очнулся.

— Не чувствуешь, — констатировал он. — Жаль. Тогда попробуем шторм.

На нас шла волна. Огромная, свинцово-черная, она закрыла собой весь мир. Корабль вздыбил нос и я захлебнулась, ослепла от воды, льющейся с неба. Светлые, где я? Судно на мгновение выровнялось, замерев на гребне вала, и ухнуло вниз. Я не хочу умирать! Совсем рядом с бортом ударила молния, и следом за ней громыхнуло так, что заложило уши. А корабль снова задирал носовую фигуру, и ее орлиный клюв хищно целился в небеса.

— Не бойся! С тобой ничего не случится! Это все иллюзия! Ты меня слышишь? Лира, это иллюзия!

Ошалев от ужаса, я мотала головой и билась, силясь вырваться. В короткую паузу, перед падением с вала в саму преисподнюю, Йарра отвесил мне пощечину, аж голова мотнулась.

— Я тебя держу, ты не можешь утонуть! — И, в доказательство, прижал меня к груди.

Целительная сила оплеухи оказалась равной целому ведру валерьянки, потому что, наконец, я начала соображать. Вспомнила Сибилла, заклинание, слова графа о погружении в его память, водопад Бьяхи. О боги, неужели Йарра пережил этот ужас?!

Снова громыхнуло. Корабль затрещал, застонал, как раненное животное.

— Мачту выворотило! — крикнул мне в ухо Йарра.

Он что, ненормальный?! Откуда такой восторг?!.. Я изо всех сил вцепилась в его мокрый жилет, пряча лицо на груди. Не хочу даже видеть этот кошмар!

— Открой глаза, трусиха!

Вместо ответа я теснее прижалась к нему.

— Смотри, мы привязаны к мачте, ты не упадешь, тебя не смоет!

Йарра заставил меня повернуться лицом к волнам. Сжал ладони и заставил развести руки в стороны.

— Почувствуй стихию! Ее силу! Она восхитительна!

Она кошмарна. В лицо снова ударил поток соленой воды, окатил меня, вымочив и без того мокрую одежду. Ветер свистел в снастях, хлопали паруса, кто-то кричал, а белый дуб корабля был единственным светлым пятном в клубящейся вокруг мгле.

'Это все ненастоящее', — повторяла я себе. — 'Ненастоящее'.

Я послушно вертела головой, тупо глядя то на небо, то на морскую муть и пыталась бороться с истерической дрожью.

Шквальный ветер срывал слезы с моих щек и уносил их прочь, смешивая с хлопьями пены.

В какой-то момент граф заметил мое состояние, и мир снова изменился. Вместо тьмы вокруг — яркий день, вместо уходящей из-под ног палубы — легкое покачивание плота, вместо штормовых пощечин — едва ощутимый ветерок на лице. Зажав рот, я опустилась на гладко оструганные доски, пытаясь удержать слезы.

— Я не думал, что ты так испугаешься. — В голосе графа слышалось раскаяние.

Если бы он сейчас обругал меня, отчитал, сказал, что я его разочаровываю, я бы, наверное, справилась с собой. Но он говорил тихо, почти ласково, и я разревелась. Громко всхлипывая, икая, шмыгая покрасневшим носом.

Йарра опустился рядом на одно колено, осторожно прикоснулся к волосам. В ответ я заплакала еще горше. Граф со вздохом привлек меня к груди, позволяя выплакаться.

— Все? — спросил он, поглаживая меня по спине.

Всхлипнув последний раз, я кивнула, вытирая мокрые щеки ладонью. Попыталась захватить край рукава, чтобы промокнуть глаза и ойкнула. Моя одежда изменилась! Исчезли плотная свободная блуза и замшевые бриджи, не стеснявшие движений, а вместо них... Я сглотнула, потрясенно уставившись на то, в чем была красиво раздета. А как еще назвать это прозрачное муслиновое безобразие с глубоким треугольным вырезом, под которым даже не было нижней рубашки? Соски обычно перевязанной груди бесстыдно просвечивали сквозь тонкую ткань, а ноги... О боги!

Йарра резко встал, едва не перевернув плот, дрейфующий по вытянутому, почти овальному озеру. Мгновение — и мы на берегу. На мне снова привычная домашняя одежда, а граф стоит ко мне спиной, глядя на зеркальную озерную гладь.

Еще не пришедшая в себя от резкой смены облика, я сидела на коленях, не смея поднять глаз. Спрашивать, почему на мне вдруг оказался один из нарядов Галии, было стыдно. И так ясно. Последний раз граф наведывался в замок больше двух месяцев назад, а я, какая-никакая, девица, в тринадцать многие уже замужем. Чувствуя, как жар заливает лицо, я в очередной раз поблагодарила Светлых за то, что граф совсем не такой, как его брат.

— Что же с тобой делать? — повернулся Йарра.

— Ничего? — предложила я. — Ваше Сиятельство, — села я на пятки, радуясь, что он никак не комментирует платье и делает вид, что его и не было, — я честно стараюсь угодить господину Роху, но мне не удается. Так, может, стоит остановиться?

В конце концов, зачем мне Искусства?

Этого я, понятно, не спросила.

— Останавливаться поздно. — Граф прохаживался мимо меня, оставляя на песке следы рифленых подошв. — Ты научилась скатываться в пламя, а это опасно. В первую очередь, для тебя самой.

— Чем? — вопрос я задала, даже не надеясь на внятный ответ. Ожидала услышать что-то о терпении, терпимости, любви к миру.

Вместо этого Йарра остановился, глядя, как я пересыпаю песок между пальцами.

— Сердце не выдержит.

— Как?..

— Вот так. Или ты думала, что такие умения берутся из ниоткуда? Ты или используешь силу, разлитую в мире, или тратишь свою.

— Как и маги?

— Да. ...Почему тебе не нравится вода? — Сменил тему граф.

— Она холодная, — пожала плечами я.

— Озеро теплое. Попробуешь?

Я послушно подошла к воде, опустила в нее ладони.

— Неужели ты мерзнешь? — удивился Йарра мурашкам на моей коже.

— Мерзну, — я встряхнула руками, осушая пальцы. — Ваше Сиятельство, я могу спросить?

— Ну?

— Если я перестану учиться, моему здоровью ведь ничего не будет угрожать?

— Будет. От внутреннего огня так просто не уйти, однажды разбудив его, ты постоянно будешь черпать из него силу. Причем, неосознанно. Любое движение, любое напряжение сил будут иссушать тебя.

Стало страшно.

— И...Долго я смогу так прожить?

— Лет десять.

Я сглотнула. Мы, райаны, живем долго — Лес отобрал у нас магию, но подарил многие лета — сто восемьдесят-двести — это норма, а не счастливое исключение. Как полукровка, я могла рассчитывать на сто пятьдесят.

Но умереть, не достигнув и двадцати пяти?!.. Ноги стали мягкими, как водоросли. Я беспомощно смотрела на графа.

А он на меня. Между бровями залегла глубокая складка, лицо хмурое. Он откинул голову назад, прищурился, размышляя. И вдруг улыбнулся.

— Иди-ка сюда.

Далеко впереди, за барханом в форме верблюжьей головы, раскинулась финиковая роща. Высокие разлапистые пальмы расчерчивали длинными тенями стены прекрасного дворца с золотым куполом, приглушая сияние кровли. Перезвон бубенчиков, смех, ритмичный бой барабанов звали, манили к себе. Все мысли о возможной гибели вылетели из головы, смытые этой удивительной музыкой.

Проваливаясь в песок, я шагнула вперед. Обернулась на графа, продолжавшего сжимать мою ладонь.

— Можно?..

Йарра отпустил меня, и я, оскальзываясь, и едва удерживая равновесие на крутом песчаном склоне, поросшем редким кустарником, сбежала вниз. Потом, помогая себе руками, взобралась на следующий холм. Бубенцы продолжали звенеть, дразнить.

Я раскраснелась, запыхалась, но музыка не приближалась, а, казалось, лишь отдалялась. Вот и бархан, похожий на верблюда. Роща должна быть прямо за ним. Я поднялась на вершину и пораженно застыла.

— Да чтоб меня гуль загрыз!..

Сияющий золотой дворец вдруг задрожал и исчез. Финиковые пальмы, до которых можно было рукой достать, начали бледнеть, растворяться одна за другой в искрящемся мареве. Музыка становилась все тише, пока не смолкла. А потом кто-то рассмеялся. Но не обидно, не злорадно, а будто над веселой шуткой.

Губы сами разъехались в улыбке. Подкузьмил меня кто-то, да.

— Ваше Сиятельство! — я побежала обратно к графу, не торопясь огибавшему барханы. — Что это было?

— Песчанники развлекаются, — пояснил он.

— А их поймать можно?

— Духов пустыни? — хмыкнул граф. — Ну попробуй.

Я притихла, зашагав рядом с ним.

— А куда мы идем?

— Прямо, — указал на высокий сланцевый столб граф. Поморщился, распахивая камзол, и даже распустил шнуровку рубашки.

— А зачем?

— Действительно, — потер он виски, и мы оказались у верстового столба караванной тропы.

Сланец ярко горел в солнечных лучах, переливаясь не хуже бриллиантов. Горячий песок приятно припекал стопы сквозь тонкую подошву туфель, а небо было бледно-голубое, как выцветший на парус.

— Пустыня... — произнес граф со странным оттенком в голосе. Только много позже я узнала, что это нервозность. — Прекрасная в сезон дождей, все остальное время она коварна и опасна. Самумы, песчанники, миражи, зыбучие пески, джинны, альгуллы, стервятники, песчаные черви...

Йарра зачерпнул горсть песка и пустил его по ветру.

— Она изменчива и постоянна, спокойна и умиротворяюща, но смертельно опасна во время пыльной бури, так похожей на напугавший тебя шторм. Ты понимаешь, к чему я веду? — заглянул он мне в глаза.

— Кажется, да, — осторожно кивнула я.

— Забудь про воду. Почувствуй пустыню. Стань ей, стань этим песком, почувствуй жар барханов, пропусти его через себя. Танцуй.

Поднять ладони вверх, к бездонно-голубому небу цвета глаз Йарры. Поймать ветерок, несущий песчинки. Крохотные частички кварца приятно покалывают кожу, и по моему телу бежит легкая дрожь удовольствия. Жар, который я раньше чувствовала лишь стопами, поднимается вверх, к бедрам, к груди, к голове. Я прерывисто дышу, позволяя ветру скользнуть в рукав блузы, слегка царапнуть ключицу, прежде чем отпустить его. Прижимаюсь к горячему песку, растекаюсь по нему. Ладони слегка саднит, как от жесткого языка Уголька. И без малейшего усилия взлетаю вверх. На мгновение мне даже показалось, что я зависла в раскаленном воздухе пустыни.

И мне впервые хочется обнять весь мир. Только сейчас я поняла, откуда бралась та тихая радость, светившаяся в глазах Учителя Роха каждый раз по окончании танца с лучами.

— Все правильно? — спросила я Йарру, облизнув пересохшие губы.

— Да, — довольно кивнул он. — Все правильно.

Если бы на его месте был Тимар, я бы с радостными воплями бросилась к нему на шею. А так я просто благодарно поцеловала руку графа.

Йарра улыбнулся и погладил меня по щеке тыльной стороной ладони.

27

Домой меня вернул Сибилл. Швырнул, как котенка, под ноги Тимару, обругал, зло сплюнул и исчез в портале.

Тим помог мне подняться, покачал головой, глядя на рассаженный об плиты пола подбородок, прижал к нему платок, останавливая кровь.

— Где ты была все это время? И что успела натворить?.. Сибилл же чуть шею тебе не свернул.

Я, как раз таки, натворить ничего не успела. Натворил Йарра, надорвавшись. К тому моменту, когда мы вернулись из глубин его памяти, граф мало что соображал — у него начался сильный жар. Он кашлял, задыхаясь, кожа пошла яркими пятнами сыпи, а суставы на пальцах опухли. Сибилл, ругаясь, влил ему в рот холодное питье с разведенным лекарством, а меня забросил в телепорт.

— Оказывается, граф еще и сопротивлялся магу, когда тот пытался вырвать нас из этого... ну... сна, — невнятно произнесла я. Корочка на подбородке мешала говорить. — Потому и заболел.

— И чем же вы с ним занимались все это время? — наигранно весело спросил Тим.

— Ты псих, — покрутила я пальцем у виска. — Тебя послушать, так графу только и надо!.. А он, между прочим, совсем не такой! — бросилась я на защиту Йарры. — Он меня учил! Если бы не он, я бы умереть могла, понял?

Тимар оторопел.

— То есть?

— Вот так! Рох закостенел в своих традициях! Он не учитывает того, что мы с графом другие! — Идея вспыхнула яркой кометой. Водопад, шторм — Йарра берет силу оттуда, из разрушающей стихии, и пытался научить тому же меня! — Старый болван!

— За языком следи!

Мы с Тимом уставились друг на друга нос к носу. Разве что дым из ноздрей не шел.

Я опустила глаза первой и, уже тише, продолжила:

— Ты же сам видел, Рох не хочет меня учить. Он здесь только из-за обещанной платы, потому даже не пытался помочь мне найти точку покоя, требуя, чтобы я отыскала ее самостоятельно. И если бы не граф, я бы сгорела, Тимар, сгорела бы в прямом смысле. У таких, как я, сердце не выдерживает.

Тим побледнел.

— Это так опасно?

— Уже нет. — Я обошла стол, крепко обняла брата. — Теперь все будет хорошо.

Утром я смогла удивить Наставника. Сразу же после поклона я нырнула в свою пустыню, играя с песком, ловя солнечные лучи, отраженные от сланцевого столба, и позволила телу самому выполнять затверженные движения. Звенели бубенцы играющих песчанников, барханы медленно текли вслед за ветром, а я растворялась в жаре, исходящем от розового песка и едва не мурлыкала от чувственной щекотки сухого ветра.

— Достаточно, — сказал Рох, прикоснувшись палкой к моему плечу.

Я моргнула, фокусируя зрение на старом островитянине.

— Я видеть гордыня в твои глаза. Это Раду тебя учить?

Я не сразу сообразила, что он говорит о графе. Раду... Красивое имя.

— Да, господин.

— Ты думать, он тебе помогать, спасать. Но он вредить. Ты знать, что он не доучиться? Я выгнать его из школа. Ты повторять его путь.

Рох снял пиалу с моей головы и выплеснул воду на песок. Положил чашку в карман широкого халата и слегка поклонился мне.

— Завтра начинаться настоящая учеба. Но не обольщаться — Искусником ты не стать.

На этой оптимистичной ноте он ушел.

А я легко выпрямилась стройным движением — у меня впервые не затекли руки и ноги после 'всадника'.

Еще поглядим, что я смогу, а что нет.

Переодевшись и искупавшись, я отпросилась у Тима на конюшню, хотела навестить Ворону. Помню, еле выбила несчастные пару часов. Одолжила на кухне чищенной морковки — угостить свою кобылу, Родника и Звездочета, призывно заржавших, стоило мне войти в денник. Родник, так и не привыкший к Галии, захрумкал морковью, Звездочет, скучавший по Тимару, забил копытом в дверь стойла.

— Не обижайся, — погладила я коня по высокому лбу. — Я обязательно приведу Тима. Или сама с тобой погуляю, хочешь?

Конь фыркнул и отвернулся.

Ворона попыталась цапнуть меня зубами — запах Уголька, моей любимицы-пантеры, все еще ее раздражал.

— Порвешь воротник — будешь на корде бегать, с конюхами, поняла? — пригрозила я. Кобыла подумала, выплюнула ткань и громко заржала мне в ухо. Свинюшка такая.

Эх, как здорово было бы снова пуститься вскачь по пыльной проселочной дороге между холмами! А вместо этого — размеренная рысь по леваде. И стража, следящая за мной. Неужели они правда думают, что я дам Вороне шенкелей, мы перепрыгнем ограду и сбежим?..

Похоже, да, ибо напрягаются всякий раз, когда я приближаюсь к забору.

На самом деле, к ограде я направляла Ворону потому, что у одного из столбов стоял Алан. Стоял и тоскливо смотрел, положив на поперечную жердь подбородок.

— Привет, — остановилась я рядом с ним.

— Доброго дня, госпожа, — поклонился оруженосец.

Извиняться, глядя сверху вниз, показалось неловким, и я спешилась.

— Прости, что накричала на тебя. У меня был очень плохой день. Я понимаю, что это не оправдание, и все же, извини. ...И спасибо за ягоды, я очень люблю землянику. — Соврать стоило хотя бы для того, чтобы увидеть, как сияют его глаза.

— Хотите, я почищу вашу лошадь? — поднырнул оруженосец под жерди.

— Не нужно, конюх... Хотя, давай вместе, — неожиданно для себя самой предложила я.

Я давно не возилась со скребком и подрастеряла навыки. Алан уже справился со своей половиной и начал помогать мне, вычищая бок.

— Откуда ты? — спросила я, чтобы завязать разговор.

— Из Гадеры, — ответил мальчишка. — Есть такой городок на побережье. Родился там, там же рос при гарнизоне. Когда мне исполнилось восемь, господин Динас взял меня в оруженосцы. — Динаса я знала. Широкоплечий, с волосами, растущими мысом, он был вечно угрюм и безупречно вежлив. — Мы жили в Оваре, Мельяде, были на островах, а потом граф взял моего господина на службу. И вот я здесь, — закончил Алан, отбирая у меня губку, которой я хотела промыть глаза Вороне. — Давайте, я.

— Укусит, — пыталась предостеречь я оруженосца.

— Лошади меня любят, — отвел на сторону конскую челку Алан.

— А сколько тебе лет?

— Шестнадцать, зимой исполнилось.

— Ого, — удивилась я.

— Да, я выгляжу младше, — недовольно проворчал Алан. — Но я еще вырасту!

Смешной такой.

Я уселась на охапку сена, глядя, как он обихаживает Ворону. Вредная кобыла действительно смирно стояла, пока Алан чистил ей глаза и расчесывал гриву.

— А вы совсем никогда не выходите из замка, госпожа? — наступил на больную мозоль оруженосец.

— Меня не выпускают, — поморщилась я.

— Ваш брат боится похищения?

— Мой брат вообще всего боится. ...Алан, где ты выучил наречие Острова Сладкой Росы?

Юноша медленно водил гребнем по лошадиной гриве, растягивая время.

— Я специально не учил. Мне языки легко даются. Услышу здесь, там... Ну и запоминаю.

— О-о, — завистливо протянула я. Мне мозгодробительные конструкции зачастую приходилось зубрить.

Сидеть было хорошо. В стойле тихо, прохладно. Но два часа уже прошли, еще немного — и Тим сам сюда придет, проверять, чем это я занимаюсь на конюшне.

Я поднялась, отряхивая штаны.

— Мне пора, Алан. Спасибо что помог.

— Я рад вам помочь, госпожа, — поклонился оруженосец.

— Еще увидимся, — попрощалась я.

Сегодня Светлые мне благоволили: я смогла заставить Роха разглядеть во мне человека, а не злую обезьяну, подружилась, не побоюсь этого слова, с Аланом, в счетах, которые дал мне Тим, не было ошибок — ни приписок, ни, наоборот, усохших товаров, я даже нелюбимые инженерные расчеты произвела правильно. И карту нарисовала, не поставив ни единой кляксы тушью.

Тим, правда, все равно нашел, к чему придраться:

— А скажи-ка, любезная сестрица, почему у тебя карта ориентирована не по сторонам света, а относительно княжества? Ты где такое видела? В каком учебнике?

— Ар-р-р! — я выхватила бумагу, дорисовала значки С-Ю, В-З. — Так лучше?

— Лизария с юга, дальше Степь, Меот за горами, Рау на северо-западе... Масштаб прыгает, и Борг с Оазисами ты сместила. ...Лучше, лучше, — засмеялся Тим, заметив, что я поигрываю перочинным ножом. — Пойдем спать? — поднял он подсвечник.

— Ага, — убрала я свое 'оружие'. — Устала я сегодня.

— От того, что сидела в углу, пока Алан чистил твою лошадь?

— Ты что, следишь за мной? — возмущенно ткнула Тимара в бок кулаком.

— Слежу, конечно, — изогнулся он, перехватывая мою руку. Свечи в светильнике опасно накренились. Забыв про зачатки ссоры, мы бросились их поправлять — Тимар хоть и сенешаль, а воск — это воск, а домоправительница — это домоправительница, которая по-матерински может надавать подзатыльников.

— Лира, я за тебя волнуюсь, — сказал Тимар уже в спальне. Я заняла ванную, умываясь, а он прислонился к двери с обратной стороны. — Ты растешь и мне не нравится излишнее внимание, которое уделяет тебе граф, не нравится, что ты по пол дня проводишь на плацу среди солдат, да и этот Алан...

— Он мне ничего не сделает, Тим. Ну правда, — откликнулась я, вытирая мокрую физиономию. — Я чувствую. И я могу себя защитить, причем, благодаря графу.

Я переоделась в ночную сорочку. Длинную, почти до пола, с завязками под горло и рукавами до запястья. В ней я, очень прилично, фланировала до кровати, а потом снимала эту душную тряпку и падала на прохладные простыни.

— Заметь, Тим, ты бы учил меня метать ножи, если бы не Йарра?

— Если бы не Его Сиятельство, я бы тебя в пансионат отправил, — проворчал заботливый братец. — А лучше в монастырь, лет до семнадцати.

— Вот спасибо! — распахнула я дверь, упирая руки в бока. — Всю жизнь мечтала послушницей стать, ага-а-ах! — вскрикнула я, хватаясь за дверной косяк. Уже ставшая привычной ноющая боль внизу живота сменилась острым ножом, который какой-то садист проворачивал из стороны в сторону.

— Что случилось? Лира?! — перепуганный Тим смотрел, как на сорочке расплывается темное кровавое пятно. — Как ты умудрилась пораниться? И где?

— Я не... Ой!

Я бросилась обратно в ванную, захлопнув дверь перед носом Тимара. Светлые, вот стыдобища-то!..

— Лира! Открой сейчас же!

— Тим, — тихо позвала я. — Не волнуйся. Это... Мои регулы, — едва слышно прошептала я. — Кажется, я стала девушкой.

28

— Лежи, — прошептала я Угольку, выбираясь из-под обнимавшей меня лапы. — Я ненадолго.

Пантера зевнула и смежила веки, только хвостом дернула. Замирая и прислушиваясь к каждому шороху за ширмой, я прокралась к приоткрытому окну. От осенних дождей рама разбухла, и, чтобы захлопнуть ее, требовалось мужская рука. Как, впрочем, и для того, чтобы открыть — мне пришлось давить на нее пол вечера, пока Тимар был в ванной. Конечно, я могла бы ее выбить, но это была бы совсем другая история, с отсутствием карманных денег и дополнительными уроками.

Цепко хватаясь пальцами за каменную кладку, я выбралась через окно и пошла вдоль карниза. Сырой ветер раздувал мою пижаму как парус, бросал в лицо мокрые листья. Откуда они взялись на такой высоте?

На галерее сверху затопали тяжелые сапоги, запахло горящим маслом факелов. Я замерла, прижавшись к стене. Стража не заметит еще одну тень, а вот движущийся объект сначала прошьет арбалетом, и только потом посмотрит, что это было. Добравшись до торца, я облегченно вздохнула — полпути пройдено. По-обезьяньи, на радость Роху, обняла руками и ногами водосточный желоб, сползла этажом ниже и забарабанила в ставню костяшками пальцев.

Алан открыл сразу — кажется, он даже не ложился.

— С ума сошла! — прошипел он, хватая меня за плечи и втаскивая в комнату. — Ты по стене лезла?

— Ага, — выбивая зубами дробь, я завернулась в предложенное одеяло. — Чем так странно пахнет?

Алан принюхался.

— Не чувствую ничего, а что?

— Кислятина какая-то. Фу! Как от стариков... — Я прошла каморку по периметру, обнюхивая углы, Алан, оседлав стул, насмешливо следил за мной.

— Это из очага! — вынесла вердикт я.

— Ты про торф, что ли? — пожал плечами Алан. — Так я привык. Нам, бастардам, персиковые поленья не выдают.

— Я Тимару скажу, — попрыгала на месте я, согревая озябшие ноги. — Где моя одежда?

Алан кивнул на сверток, лежащий на узкой кровати.

— О каком сюрпризе ты говорила, Лаура?

— Если расскажу, он перестанет быть сюрпризом, — проворчала я, воюя с завязками. Шерстяные гетры! Боги, какое это счастье! — Отвернись, — показала я Алану язык.

Юноша демонстративно закрыл глаза, прикрыл их ладонью размером с две моих, опустил голову и отвернулся.

— Тимар ведь не знает, что ты здесь?

— Конечно, нет!

— А если проснется?

— Не проснется, я ему снотворного в чиар налила.

— Думаешь, он не догадается утром?

— Нет, конечно, — самодовольно улыбнулась я, надевая теплый свитер. — Я же всего пять капель дала, просто, чтобы крепче спал. Похмелья не будет. Можешь поворачиваться.

— Я так понимаю, сюрприз находится не в замке, — засунул руки в карманы штанов Алан, разглядывая мою одежду — плотные брюки, сапоги до колен, кашемировый свитер, плащ на сгибе руки.

— Больше скажу, — таинственно подняла я палец. — Он в Эйльре!

Брови Алана поднялись смешным домиком на высоком лбу.

— Ты шутишь? До Эйльры пятьдесят лиг!

Я ткнула оруженосца указательным пальцем в грудь.

— Не спорь со мной! Одевайся! Ночи сейчас длинные, к утру вернемся.

— И будем на тренировке как сонные мухи. Рох с нас три шкуры спустит, — притворно заныл Алан, меняя тонкую льняную рубашку на плотную стеганую.

Пламя очага заплясало на его коже, высвечивая рельефные мышцы груди. За три года Алан из мальчика превратился в молодого мужчину — моя макушка даже до плеча ему теперь не доставала, растеряв детскую припухлость, оформились черты лица, а за колючую щетину на щеках я звала его то ежом, то дикобразом — в зависимости, побрился ли он утром.

— Я готов, — Алан снял плащ с крючка над дверью.

— Надень перчатки, — посоветовала я. — Нам через стену придется лезть.

Что мне нравилось в Алане — он практически не задавал ненужных вопросов, готовый беспрекословно следовать за мной хоть в Эйльру, хоть к Темным на рога. Думаю, он даже в Лес бы пошел, реши я устроить туда вылазку. Только вздохнул бы и спросил, а хорошо ли я подумала.

чуть больше — здесь