Галка на высоте

— Не надо, — проговорил он, тяжело дыша, — я сам уйду.

Пьяным взглядом опустошенных глаз посмотрел на меня, заставив мои колени задрожать.

— Я любил тебя, — процедил он, сплевывая красную слюну прямо на пол, — а ты предала меня, с@ка. Клянусь, — он медленно сглотнул, давая мне время осознать важность момента и желая, чтобы он надежно отложился у меня в памяти, — ты пожалеешь, что так поступила. Ты за все ответишь.

Последние слова он произнес в сильной ярости, после чего выскочил за дверь. Валька не препятствовал ему.

— Валечка, да что же это такое! — запричитала мать. — Тебе больно? Я сейчас помогу тебе. Галка, неси скорее аптечку!

— Не надо! — резче, чем хотел, выкрикнул Валька. Он даже не взглянул на мать. Не сводя с меня взгляда, отослал ее в комнату. — Я сам разберусь, мама, слышишь? Иди, и ни о чем не волнуйся, — мягко закончил он.

Мы так и стояли в коридоре друг напротив друга и, если честно, я не могла произнести ни слова.

Меня шокировало грязное предположение Фила и удивил поступок Вальки. Фактически, брат заступился за меня, хотя... может, я все себе надумываю, и он просто защищал свою честь и жилище?

— Как ты? — хрипло спросил Валька, рукой утирая кровь с рассеченной брови.

Это он меня спрашивает? Да я в шоколаде по сравнению с ним! Может, умом повредился? Я не могла принять от него ни капли сочувствия, даже пусть он и заступился за меня. Столько лет ненависти и подлости не могли пройти за одно мгновение после одного участливого взгляда.

— Давай я вытру тебе кровь, — вдруг проговорила я и с ужасом поняла, что не смогу прикоснуться к его лицу. Что я делаю, зачем я это предложила? Вроде не меня по голове били.

— Давай, — устало согласился Валька и направился на кухню. Мне ничего не оставалось, как потащиться вслед за ним, ругая себя последними словами. Ну, не последними, конечно, в моем лексиконе есть вполне такая богатая коллекция ругательств, но сердилась я на себя очень.

Валька сел на стул, запрокинул голову и прикрыл глаза.

Ну что ж, назвался груздем — так теперь тебе самое место в кузове. Я нехотя протопала к шкафчику, достала вату и перекись водорода. Обильно смочила ватный тампон жидкостью и приблизилась к брату.

— Будет больно, — зачем-то брякнула я.

— Пускай. Разве это боль, — вдруг заявил мой брат, доверившись моим рукам.

Непостижимый человек! Что он имеет в виду? А, черт с ним, я не хочу этого знать!

Я старалась как можно осторожней прикасаться к его разбитому лицу, и меняла тампон за тампоном. Валька терпеливо и мужественно переносил эту процедуру.

— Как ты с ним только жила, — проговорил вдруг он, не раскрывая глаз.

Моя рука дрогнула, но я ничего не ответила и продолжила свое дело.

Валька вдруг усмехнулся, вернее, попытался, и тут же поморщился, когда разбитые губы защипало. Он втянул воздух сквозь зубы, но долго молчать не собирался.

— Разве ты раньше не замечала, какой он? Или он был другим? — начал он мучить меня расспросами. Ему-то какое дело?

— Зеленкой мазать? — хмуро поинтересовалась я.

— С ума сошла что ли? Мне завтра на работу.

— Думаешь, может быть хуже, чем сейчас?

— Плевать, оставь так. Или йодом давай, что ли, прижги. Он до завтра сотрется.

— Йодом нельзя мазать лицо — он плохо действует на кожу. Останутся рубцы.

— Плевать, мажь, — велел Валька и мужественно стиснул зубы. — Только подуй, — добавил он и снова попытался улыбнуться, но у него опять не получилось.

Я молчала, радуясь, что мы ушли от неприятной темы, но Валька и не думал никуда уходить. Сидел себе на стуле и собирался дальше растравлять мне душу, смущая до покраснения.

— Так чем он тебя заинтересовал? Красавчик, да? Мускулы классные? Он хоть говорить связно умеет? Или, скажешь, стихи тебе читал?

— А мне можно читать стихи? — каким-то чужим голосом пробормотала я.

— Нужно, — уверенно кивнул Валька и поморщился, как только йод попал на открытую ссадину. Я послушно подула, краснея от глупости своих действий. Детский сад какой-то. Лучше бы его мать сделала это, уж она бы вложила в этот процесс максимум нежности и теплоты. Зачем он попросил сделать это своего врага?

— А может, ты из-за меня ушла к нему? — выдвинул версию Валька, и я выронила спичку с ваткой из рук. Она упала ему на светлые джинсы и оставила микроскопическое пятнышко.

А Валька даже глаз не раскрыл, только тихо засмеялся, и я увидела, как из потревоженной раны на губе засочилась кровь.

— Думала, раз он такой сильный и без царя в голове, сможет отомстить мне за тебя?

Нет, ну что он хочет услышать, а? Чего он добивается?

— Или я продолжаю тебя лечить, и ты молчишь, или я ухожу, и ты делаешь это сам. Впрочем, можешь позвать мать, — заявила я как можно строже.

Он хмыкнул, демонстрируя готовность подчиниться и замолчать, но как только я прикоснулась к его ранам, заговорил снова.

— Галка, я скоро женюсь.

Ну хоть что-то приятное и радостное за последние полчаса!

— Поздравляю, — искренне заявила я.

— Жить будем у нее, так что в этой квартире ты станешь безраздельной хозяйкой, — рисовал братец перед моим взором радужные перспективы.

— Как будто мне это надо, — усмехнулась я. — Все равно я надолго здесь не останусь.

— Что, уже нашла себе нового мачо? — Валька скривил губы. Он хотел усмехнуться, но было больно, и он снова зашипел.

— Еще не нашла, но ищу, — заявила я, напуская в голос побольше уверенности.

— Только сначала покажи его мне, — заявил мой странный братец, — для оценки качества. Похоже, если доверить это серьезное дело тебе, ты опять подцепишь какого-нибудь урода с бицами и без мозгов.

— Ладно, супермозг, ты не лучше его, — обиделась я. — Он хоть в постели...

Блин, ну я дура. Нашла чем парня уязвить. Ну где мои мозги?

И точно, Валька взвился. Он мгновенно распахнул глаза, два страшных огненных омута, и вскочил со стула, на котором только что сидел тихой мышкой.

— Постель тебе нужна? Нимфоманка хренова! А на панель ты не думала пойти? Вот уж где траха ложкой ешь до упора! — заорал вдруг он.

— Совсем сдурел! — также закричала я.

На крик тут же прибежала мать, с тревогой глядя на сына, но Валька махнул ей рукой, мол, уходи, сами разберемся.

— Вы только не поубивайте тут друг друга, — пробормотала расстроенная женщина и снова ушла.

— Тебя вообще не касается, с кем и сколько я сплю, — прошипела я, злая донельзя. С остервенением я собирала грязные тампоны.

Он грубо схватил меня за плечи и придвинул к себе. Вздернув свой подбородок, сверху вниз смотрел на меня злыми глазами и молчал, лишь тяжело дышал.

— Да пошла ты, — процедил вдруг, отталкивая меня.

В моих глазах закипали слезы. Почему все отправляют меня на панель? Я не шлюха, не развязная девка и никогда не прыгала в постель к первому встречному. Даже с Филом у меня был конфетно-букетный период, правда, длился он всего три дня. Ну да кто ж меня обвинит из тех, кто хоть раз смотрел в глаза этому жеребцу!

А Валька... разве ему не все равно? Сам же сказал, что скоро будет свадьба, так чего он ко мне лезет?

Вот честное слово, прямо не выходит из головы поганенькая мысль, что он на меня какие-то виды имеет. Вот правда, больше ни на что другое не могу подумать. И Фил про то же ляпнул. Неужели так и есть? Тогда он дурак — мы же родственники!

Черт, а Фила я, по ходу, задела, это точно. Уязвила. Он же вроде угрожал мне не так давно, что не позволит его бросить, а тут я взяла, да и ушла, так еще и в известность об этом не поставила заранее. Как там в анекдоте говорится? 'Если девушка решила бросить тебя по собственному желанию, она обязана отработать две недели'. А я без отработки рванула.

Я, конечно, чувствовала возмущение из-за такого грубого наезда мужчины, с которым не так давно делила кров и постель, но все во мне вдруг всколыхнулось, и я сидела на кухне, смотрела в одну точку и понимала, что без Фила мне фигово.

Во что бы то ни стало мне необходимо задушить мою страсть к грубому неотесанному мужлану с таким прокачанным прессом... с такими литыми мускулами... а какие у него бицепсы, и вообще... Черт, блин, вот же дура! Такими темпами я долго буду его забывать, если прямо сейчас рисую картинки, которые при свете дня вгоняют в краску. Нет, не возрождать я должна эти картины, а нещадно уничтожать. Кромсать, изводить и стирать в пыль. Я должна... убить в себе Фила... Но ведь не с Валькиной же помощью? Фу, конечно нет.

ГЛАВА 15. Крыша в пути

До утра я не сомкнула глаз. Сидела, поджав ноги, на своем стареньком диване и пялилась в окно, на ночные огни. Вот люди в домах напротив — как они живут? Тоже плачут и страдают? Их тоже предают и обижают? Им также не хватает нежности, и они ощущают свое одиночество, или это только у меня так?

Да нет, конечно, я все понимаю. И фильмы, и книги, и песни, и сплетни в транспорте и на работе, все только об одном — о страданиях. Мы специально приходим в этот мир, чтобы мучиться. И нафига это надо? А вот в нормальном состоянии ни в жизнь не согласишься покончить с этим одним махом. Нет, будешь цепляться за любую возможность задержаться здесь подольше. Как только где-то что-то кольнет, тут же побежишь к врачу, и будешь заботиться о своем тщедушном ну или тучном тельце изо всех сил, только чтобы продлить свое пребывание в этом диком мире страданий и мук. И почему так?

Но ведь ездят же по городу красивые девушки на дорогих тачках, и не всем им на голову выливают пересоленый борщ, и не всех таскают за волосы или принуждают к сексу со старыми уродами за хорошие деньги. Ведь есть же и счастливые! Есть те, кого любят. Кому дарят цветы без повода, и нежно гладят, когда ты заснула, и что-то шепчут на ушко, потому что не хотят с тобой расставаться даже ночью...

Есть ли на этой земле человек, которому я буду нужна? Не так, как Пчелке или Шашке, а только я и только ему... Причем, просто так, безусловно, вот просто потому что я такая, какая есть. И чтобы сердился, как только я заикнусь, что во мне надо что-то поменять, хоть внешнее, хоть сокровенное внутреннее...

Дурочка, какая же я дурочка.

И я то плакала, то улыбалась, стыдливо пряча лицо и утыкаясь в согнутые колени. И так всю ночь.

Но какая-то мечта уже зарождалась в моем сердце, едва уловимо проявлялась внутри меня в виде непонятной и еле угадываемой субстанции. Я прямо ощущала это жжение. Ветер перемен, еще не ветер даже, а так, сквознячок, уже бегал по позвоночнику и холодил предощущением судьбоносных изменений.

По сути, итог моей жизни к двадцати девяти годам весьма плачевен. Нет работы, нет любви, мои дорогие друзья не могут уделять мне больше времени, потому что счастливы в своей личной жизни, а я — одна. Я просто одна. На земле, в этом городе, в моей никому не нужной жизни.

Нет, я не жалела себя этой ночью, не сетовала на судьбу и не причитала. Я просто наводила порядок в мыслях, производила инвентаризацию в душе, и это привело к неутешительным выводам: я никому здесь не нужна.

Но главное, что я для себя поняла — это волшебное слово 'здесь'. Прежде чем впасть в депрессию от таких выводов, я успела уцепиться за это слово. Если я не нужна здесь, возможно, есть такое место, где я могу оказаться очень даже востребованной!

Я почему-то сразу в это поверила, надо только найти такое место. И это не другая работа, не другая квартира и не другая семья. Это даже не другой возлюбленный.

Вскочив с неразобранного дивана, я принялась ходить по комнате, испытывая сильное волнение. Будто кто-то подталкивал меня в спину и постоянно подначивал: 'Ну!? Ну?! Ну давай уже, скажи это!'

И я сказала. Сказала самой себе. Вот остановилась перед окном, глядя на дом напротив, и сказала. В некоторых окнах свет так и горел всю ночь, в других давно погас и включился снова только сейчас, в шесть утра. Люди собирались на работу. Счастливые ли, убитые ли горем, одинокие или всем довольные, им надо спешить по делам, зарабатывать деньги, чтобы продолжать свою жизнь на земле мучений. Это я уже выяснила, что дальше?

А дальше сквозняк усилился, он уже не просто холодил мою спину, он буквально сбивал с ног, подталкивая к единственно верному решению. Мне оставалось только окончательно его принять без единого сомнения.

И постояв минут десять в эпицентре ураганного ветра, я его приняла!

Прозвенел будильник в комнате брата, я услышала его шаги в коридоре, и вскоре зашумела вода в ванной и электрочайник на кухне. Я не собиралась выходить к нему, чтобы пожелать доброго утра и приготовить завтрак. Вчерашняя сцена сильно смущала меня, и все, что сказали Фил и Валька, не укладывалось в голове.

Если есть на свете такая любовь, которая мучает и того, кто ее испытывает, и объект его воздыханий, то пошла она к черту! Моя мама, фактически, умерла от любви, которая не несла в себе светлого начала, и я не собираюсь идти той же дорогой.

Направление моего пути иное. Я понимала сейчас, что все, что когда-то связывало меня с жизнью в этих декорациях, в один миг, а вернее за одну эту ночь, превратилось в пыль. И поэтому сейчас мне казалось, что оставить все это позади не составит труда.

Единственное, что представляет для меня ценность здесь, помимо моих друзей, это могила мамы. И все. Больше ничего.

Разгоряченным лбом я плавила холодное оконное стекло, рассеянно наблюдая за работой дворника. Упирающихся малышей тащили в садик, понурые школьники брели сами. Вскоре я узнала походку Вальки. Быстро он собрался, а я так задумалась, что не слышала, как он хлопнул дверью и вышел.

Что ж, братец, прощай. Пожелаю тебе в спину удачи и покоя в сердце, с ним явно что-то не в порядке. Пусть же побыстрее найдется та, кто поймет, как с ним обращаться, чтобы не причинять ему боль. А твоя косточка в горле, то есть я, больше не будет мешать тебе.

Вот не зря все-таки я смотрела в небо и ждала оттуда чего-то. Сны-то оказались вещими, сейчас я понимала это четко и ясно. Я-таки притянула одно мудрое решение.

Прыгнув к старому письменному столу, принялась строчить прощальное письмо для матери.

На кухне меня дожидался свежезаваренный чай и несколько бутербродов. Это для меня, что ли? Или Валька так делает, когда мать должна вернуться с ночной смены, и ко мне это не имеет никакого отношения?

В любом случае мне не хотелось есть, я была слишком возбуждена, чтобы проглотить хоть кусочек пищи, и пока дома никого не было, отправилась собираться.

Через час с неразобранными сумками, которые вместе с ногами день назад я унесла из квартиры Тамары Иосифовны и из жизни Фила, я ехала в автобусе в сторону вокзала.

Да, да, да! Я решила покинуть этот город, где появилась на свет двадцать девять лет назад. Впереди у меня было, как минимум, примерно столько же, и провести их я захотела в более лучших условиях. У меня был план, он родился этой ночью.

Самое смешное в этом плане было то, что я понятия не имела, что мне с ним делать. В нем значился только один пункт: 'уехать!'. А куда, зачем и к кому — сплошные пробелы и многоточия.