— "Еще одного приключения этой ночью я уже не выдержу"
— Идем, идем, — Хокинс потащил меня через подсобку к выходу.
— Кхм, — раздалось у меня за спиной.
Я обернулся. В проеме виднелась невысокая фигура в оливковой униформе с офицерским стеком в руках. Полковник Монтгомери. Тот самый, что выдавал мне временное удостоверение...
— А вот вас, мистер Бронн, я бы попросил задержаться.
Я подошел. Монтгомери внимательно осмотрел меня с ног до головы.
— Чуть позже я попрошу батальонного хирурга вами заняться, но сейчас у меня к вам есть дело. Следуйте за мной.
Мы прошли в зал, под ногами похрустывали осколки стекла. Около гонга в стене виднелась приоткрытая дверь. Та самая, которая вела на третий этаж. Мы вошли. Практически у самого входа на полу было размазано что-то бурое. Потеки вели по ступеням вверх. Я остановился. Монтгомери жестом предложил мне двигаться дальше.
В небольшом уютном кабинете прямо на столе лежало нечто продолговатое, накрытое простыней. Рядом стоял часовой в униформе морской пехоты. Он откозырял полковнику и отступил, чтобы не мешать. Монтгомери откинул край простыни.
— Вам знаком этот человек?
Я сразу же узнал тонкий белый шрам над уже начавшими стекленеть глазами. Это был татуировщик...
— Увы, я так и не успел с ним познакомиться.
Монтгомери ничего не ответил.
— Как он умер?
— Пуля 45-го калибра в спину. В упор. Убийцу он явно знал — сухо подвел итог полковник, закрывая лицо трупа простыней.
— Надеюсь, вы не меня подозреваете? Я все это время был, скажу так, несколько занят...
— Нет, судя по траектории выстрела, убийца был заметно выше вас ростом, — невозмутимо ответил полковник.
— Невер?! Вы задержали его?
— Нет.
— Почему?
— На это были две причины. Во-первых, в отличие от некоторых, он не устраивал дебоша в публичном месте...
— Только не говорите мне, что это вас остановило.
— ...во-вторых, мы, хм... в общем, мы его пока не нашли.
— Ясно. А что касается меня? Я задержан?
Монтгомери выдержал паузу. Потом сказал.
— Не скажу, что ваша личность, как и туманная история с выпадением за борт, вызывают у меня доверие. Судя по тому, что мне сообщили коллеги из Александрии, перед отъездом у вас были определенные проблемы с полицией.
— Я был задержан по ошибке...
— Возможно. С другой стороны то, что я смог узнать из французских источников, меня тоже не обнадежило.
— В смысле?
— Семь лет назад. Марсель, Париж? Ничего не припоминаете?
— Если мне не изменяет память, то мы с французской уголовной полицией тогда расстались не то чтобы друзьями, но все же без взаимных претензий. И с тех пор вплоть до этого недоразумения в Александрии у меня вообще не было ни малейших разногласий с блюстителями закона.
— Я в курсе, мистер Бронн. Мало того, меня вообще менее всего трогают ваши реальные или потенциальные конфликты с уголовным либо таможенным законодательством.
— Тогда что же вас так смущает?
— Понимаете, когда в наше время неизвестный без документов внезапно оказывается на борту новейшего линейного крейсера, для человека находящегося на моей должности это повод заподозрить что угодно. И принять меры. Поверьте, будь у меня хоть малейшее основание подозревать Вас в каких бы то ни было связях с тевтонской, русской или японской разведкой, мы бы с Вами беседовали совсем в другом месте и на совсем иные темы. Но сейчас у меня таких оснований нет. Тем не менее, имейте в виду мистер Бронн, пока вы остаетесь на подведомственной мне территории, я буду обязан тщательно следить за всеми вашими действиями. Так что постарайтесь, чтобы эти действия более не сопровождались публичными скандалами и простреленными трупами. Очень постарайтесь.
— Я постараюсь.
— Честь имею, — полковник козырнул, давая мне понять, что беседа окончена.
Глава 8
Я неспешно прохаживался от книжного шкафа к окну и обратно. Мелисса Хокинс и Полетта Клери старательно конспектировали.
— Таким образом, различия в транскрипции греческих слов, наблюдаемые нами при сравнении заимствований с современным звучанием, объясняются произошедшими за тысячелетия фонетическими изменениями. Например, в современном греческом буква "бета" звучит как "в", но в древнегреческом она звучала как "б"...
— А откуда мы это знаем? — поинтересовалась Мелисса.
— Например, из того, что в ряде греческих текстов блеяние овцы передается именно буквами бета и эта. Согласитесь, даже античные овцы не могли блеять "ви"...
— А почему оно поменялось? Почему вообще язык меняется?
— Это сложный вопрос, — я остановился возле стола, — над его решением бьется множество умов. Но кое-что мы уже знаем. Вот, к примеру, если честно, ведь вы сами частенько употребляете разные модные словечки, услышав которые из уст тетушки Камиллы, скорее всего, окажетесь весьма озадачены? Вряд ли она скажет "клёвый день сегодня"?
Девушки дружно хихикнули.
— Это довольно наивный пример, но даже он показывает, что живой язык не является чем-то застывшим и незыблемым. Изменения в нем происходят постоянно и на первый взгляд незаметно.
Девушки прекратили записывать и внимательно слушали.
— Рассмотрим это на примере близких нам германских языков, к которым относится родной для вас английский. Как сообщают нам античные писатели, в римскую эпоху германские племена говорили на одном и том же языке. После переселения на Британские острова англы и саксы продолжали говорить на этом языке, но с каждым столетием он в силу тех или иных причин менялся, и в итоге стал хорошо знакомым вам английским. В то время как на континенте язык менялся по-другому, становясь все менее и менее понятным жителям Островов. Решающую роль здесь сыграл Ла-Манш отделявший саксов Британии от их соплеменников на материке.
— А почему сейчас в Германии целых три языка? Там же нет Ла-Манша.
— А здесь ключевую роль сыграла Реформация. Казнив Мартина Лютера, католическая церковь и император не смогли остановить распространение новых идей и несколько десятилетий спустя множество подданных империи стали последователями Жана Кальвина. После того как в 1583 году в Пассау был подписан договор признавший двух императоров, единая Германия навсегда распалась на протестантскую Тевтонию, включившую также избавившиеся от власти Габсбургов Нижние Провинции и Швейцарию, и католический Остмарк, объединивший Баварию и Австрию. Северные же и восточные германские территории надолго оказались в подданстве Швеции и Польши. На каждой из трех получившихся частей развитие языка шло по-своему и сейчас мы имеем три родственных языка, соответственно тевтонский, остмаркский и остзейский. Понятно?
Девушки утвердительно закивали.
На пороге библиотеки возник дворецкий.
— Мадам Камилла просила передать, что юным леди пора готовиться к вечернему приему.
— Ну что ж. Значит, о третьем склонении древнегреческих прилагательных мы поговорим как-нибудь в другой раз, на сегодня урок окончен.
Прием начался в пять часов. На нем мне пришлось играть крайне утомительную роль почетного гостя и героя с риском для жизни спасшего юных дам из лап преступников. От постоянных приветственных полупоклонов у меня заныла шея, а от бесконечного повтора одних и тех же фраз начал заплетаться язык. А дворецкий все объявлял и объявлял новых гостей:
— ... Джон Трелони, эсквайр. Его превосходительство генерал Ванделер, кавалер Почтеннейшего ордена Бани, с супругой Кларой. Его светлость лорд Сарн с дочерью Рианнон...
Ко мне подошел Жиль дю Понт. По случаю приема он надел фрачную пару. На черном лацкане одиноко алел орден кавалера Почетного Легиона. Я слегка напрягся.
— Вам крепко досталось, — начал дю Понт.
— Не слишком, всего пару швов пришлось наложить...
— Ну, ну. Ваши приключения и подвиги останутся ведущей темой светских бесед еще минимум на полгода. Здесь не так уж и много примечательного обычно случается. В общем-то провинциальный по европейским меркам и довольно сонный город. И тут возникаете вы. Сначала вас подбирает корабль в открытом море, затем вы спасаете юных девушек. Мало кому удается так эффектно появиться в здешнем обществе.
— Не скажу, что меня это очень вдохновляет. Я вообще не слишком-то рад всей этой шумихе. Но, мне показалось или у вас ко мне было какое-то дело?
— Вы совершенно правы, у меня к вам дело. Но сперва давайте выйдем на балкон, здесь очень уж шумно...
Мы прошли на открытую террасу. Перед нами открывался вид на ночное море, из дверного проема позади доносились звуки вальса.
— Наша последняя встреча в Александрии была не слишком-то удачной...
— Вы правы. Но моя племянница мне дорога в достаточной степени, чтобы я был благодарен человеку, оказавшему ей такую услугу. Так что если когда-нибудь наши пути серьезно пересекутся, то я, фигурально выражаясь, не буду спешить нажать на курок... Однако вернемся к делу. Мы взрослые люди и можем быть честны друг с другом. Где купленные вами в Египте вещи?
— В распоряжении итальянского правительства...
— Не лгите.
— Я абсолютно честен. Вскоре после моего отъезда из Александрии у меня состоялся довольно малоприятный разговор с комиссаром по делам раскопок Никколо ди Мартти. По итогам этого разговора все мои приобретения перешли в руки официальных лиц. Совершенно безвозмездно, замечу. А я... Я выпал за борт.
— Вот как?! Но он же мог вас просто арестовать.
— Возможно ему не хотелось поднимать шумиху вокруг этих находок?
— Но какие у него могли быть причины ее опасаться?
Я посмотрел на собеседника.
— А Вам не кажется, что одна из этих причин со мной сейчас беседует?
Дю Понт задумался.
— Такого оборота я не ожидал — наконец произнес он, — неужели итальянцы затеяли собственную игру...
— Как говорил один мой знакомый "Да у вас здесь нечисто играют"...
— Вы крепко озадачили меня, Танкред. Надеюсь, вы говорите правду.
На балкон вышла тетушка Камилла.
— Почему вы решили нас оставить, господа?
— О, всего лишь беседа двух ученых о скучных материях, — дю Понт словно взмахом кисти стер со своего лица озабоченное выражение.
— Об этом вы всегда сможете друг с другом поговорить, необязательно делать это на приеме. Вы ведь не торопитесь, месье дю Понт?
— Нет. К сожалению человек, ради которого я прилетел в Аден, куда-то отлучился, так что, полагаю, до следующей недели я совершенно свободен.
Мы вернулись к гостям, и лишь еще несколько часов спустя я смог, наконец, добраться до своей комнаты. Войдя, я даже не зажег света, а лишь сбросив фрак, тяжело повалился на кровать.
— Устали?
Я подпрыгнул как ужаленный. В кресле у окна сидел Арнольд Морли, владелец ресторана своего имени.
— Что вам надо?
— Во-первых, вас поблагодарить...
— За что?
— Благодаря вашей эксцентричной выходке мсье Невер был вынужден скоропостижно покинуть город и на некоторое время отойти от дел. И то и другое весьма положительно скажется на определенных аспектах моего бизнеса. Кстати, мистер Бронн, где вы так мастерски научились владеть вилкой? Тюремный хирург клялся, что долго не мог поверить, что вы сделали все это один...
— Будь у меня траншейная дубинка, нож или, на худой конец, саперная лопатка, работы у хирурга было бы меньше.
— Вы хотите сказать, что ее было бы больше у тюремного гробовщика?
— Именно. Так что же вам все-таки надо, мистер Морли? Я, знаете ли, не поклонник сюрпризов, и появление непрошеных гостей в собственной спальне меня обычно не радует, — на всякий случай я подошел к камину, — лежавшая рядом чугунная кочерга в случае чего вполне могла заменить собой оружие.
— Увы, но мое смешанное происхождение, и недостаточно джентльменское, по мнению здешнего общества, занятие, полностью исключили возможность быть приглашенным на сегодняшний прием, — мой гость драматично развел руками, — так что мне не оставалось ничего иного кроме, как нанести вам визит, если можно так выразиться, неофициально...
— Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Морли, — я взял кочергу и демонстративно начал разглядывать литые завитушки у рукояти.
— Не горячитесь, мистер Бронн. Я пришел сюда по делу, которое будет интересно нам обоим.
— А именно?
— Вы, кажется, спрашивали о некоем татуировщике?
— Да, но это уже не важно, беднягу застрелили.
— Увы, ему не повезло... Он имел несчастье связаться не с теми людьми. Однако речь о другом. Полагаю, что могу вам подсказать, где именно он мог познакомиться с интересующим вас орнаментом.
— Неужели? А отчего это вами овладело желание поделиться этой информацией со мной? Полагаете, я за нее заплачу?
Морли улыбнулся.
— Я уже говорил, что вы показались мне симпатичны. После этого я навел некоторые справки, в частности у глубокоуважаемого Омара-эфенди из Александрии, и мое первоначальное мнение лишь укрепилось.
— Вы знакомы с Омаром?
— Скорее деловые контакты. Мир так мал, если задуматься.
— Итак? Что вам известно об этом орнаменте?
— Лично мне — ничего. Но я предполагаю, что наш покойник подглядел его, работая одним из слуг в доме генерала Ванделера. Где-то с месяц назад он покинул это место и занялся татуировками. А примерно две недели назад в доме генерала произошла странная кража — исчезло несколько документов и памятных безделушек. Кражу связали с интересующим нас лицом, но полиция все никак не могла его найти... До позавчерашнего дня. Так или иначе, я бы настоятельно рекомендовал вам нанести генералу визит. Благо теперь вы ему официально представлены и вообще стали достаточно заметной в обществе фигурой.
— И что вы от меня хотите за эту информацию? Не по доброте же душевной вы со мной ею поделились?
— Вы циник и мизантроп, мистер Бронн. Однако не буду спорить, у меня есть некоторый интерес в этом деле. Я рассчитываю, что если в дальнейшем у вас или профессора Карла появится заинтересованность в проведении различного рода мероприятий в Персии, Индии или Восточной Африке, то вы будете знать, к кому обратиться...
— То есть, выражаясь по-простому, если нам вдруг понадобится контрабандист или подпольный торговец древностями, то вы будете готовы выполнить эту работу за определенное вознаграждение с нашей стороны?
— Это сказано довольно грубо... но мою мысль вы поняли точно.
— А если я откажусь?
Морли усмехнулся.
— Я хорошо разбираюсь в людях, мистер Бронн. И крайне редко делаю предложения тем, кто от них откажется.
Не скажу, что я убежденный сторонник противозаконных действий. Но человек с подобными связями был сейчас необходим нам как воздух. Тем более что наши с профессором поиски носили совершенно частный характер, и рассчитывать на помощь официальных властей Египта не приходилось.
Генерал Ванделер представлял собой классический тип колониального британского офицера — небольшой, круглолицый, лысеющий, но с обязательными седыми бакенбардами и сабельным шрамом в половину лица.
— Вы просто не представляете себе, молодой человек, в скольких кампаниях мне привелось побывать. Афганские и Тибетские войны, Панджшерское восстание, Бухарский инцидент... Меня носило от самого Аральского моря до верховьев Янцзы. А ведь я начинал простым корнетом в 1-м уланском полку Нового Южного Уэльса... Ах, юность! Молодой Горацио Китченер, зеленые долины Бадахшана и голубые вершины Гиндукуша...
