Небесный капитан (Авиатор 3)

— Вам не показалось, — сказала Лиза, одновременно ощущая облегчение от того, что ей не придется звать Рощина на самом деле, и жаркую волну желания, стремительно поднимающуюся из нижней части живота.

— Входите же! — поторопила она замешкавшегося на мгновение полковника.

— Да, не стойте же, как истукан! — бросила в раздражении, видя, что Рощин, ошалевший от такой резкой перемены в ее настроении, не знает, на что решиться. — Входите и делайте что-нибудь, а то я сама начну что-нибудь делать с вами!

Сказано сильно, и Рощин не мог не знать, что это не пустые угрозы. Сам был свидетелем тому, что Лиза способна на многое. Об остальном не трудно было догадаться. Впрочем, Рощин и сам, наверное, не случайно заявился к ней в ванную комнату на ночь глядя.

"Я его звала? Ну, можно сказать и так!" — признала Лиза, но это была мимолетная и совершенно неважная мысль, потому что Рощин внял голосу разума или зову природы, — нужное подчеркнуть! — и шагнул к ней.

Он приблизился. Взял в ладони ее лицо. Медленно, нежно, но одновременно решительно и, пожалуй, даже властно, заставив Лизу разом забыть, и о своем норове, и о привычке командовать. Взял, чуть запрокинул ее голову назад и, склонившись к лицу, поцеловал в губы. От прикосновения его губ Лизу, словно жаром обдало. И теперь уже она не знала, как поступить, что делать, чем ответить на поцелуй. Но, как тут же выяснилось, ничего ей делать было уже не надо. Рощин от нее этого и не ожидал. Он все сделал сам, и, начав действовать, уже ни на мгновение не останавливался и, тем более, не упускал инициативу. Лизе оставалось лишь подчиняться, и это оказалось упоительно хорошо. Впервые с того момента, как она стала капитаном фон дер Браге, Лиза почувствовала себя стопроцентной женщиной, вся сила которой заключена в ее слабости.

Поцелуй длился вечность, но, кажется, Лиза не стала бы возражать от "продолжения банкета". Однако Рощин решил иначе, и Лиза вдруг увидела свое отражение в зеркале туалетного столика. Расширенные зрачки широко распахнутых глаз, пылающее лицо, полураскрытый в хриплом выдохе рот. Полковник же теперь недвусмысленно находился позади нее и, нежно целуя в основание шеи, мягко, но властно подталкивал ее к туалетному столику. В конце концов, двигаться дальше стало некуда, и Лиза оперлась ладонями о столешницу. В следующее мгновение ладони Рощина оставили в покое ее грудь — о чем она успела даже мимолетно пожалеть — и переместились на бедра. Слова здесь были не надобны, мысли, впрочем, тоже. Следуя безупречному инстинкту зрелой женщины, Лиза закрыла глаза, чуть наклонилась вперед и расставила ноги "на ширину плеч"...

"О, боже!" — вот и все, что Лиза успела произнести мысленно.

Вслух она, кажется, просто застонала. И все, собственно. Остальное словами не передать.

* * *

"Твою ж мать!"

Ну, что сказать? Лиза не выбирала слов даже тогда, когда произносила их вслух. Что уж говорить о "внутренних монологах"? Однако пусть бросит в Лизу камень тот, кто сам без греха, а у нее, к слову, имелась веская причина начать утро с "матюжка". Вчера, поддавшись бабской слабости, она увлеклась и в результате проснулась сегодня в объятиях мужчины, которого еще несколько дней назад не предполагала пускать к себе в постель. По крайней мере, не сразу и уж точно не сейчас. И дело не в том, что Рощин ей не нравился или был объективно чем-нибудь нехорош! Напротив, он был безупречен и как друг, и как любовник. Последнее выяснилось как раз этой ночью. Однако, несмотря на все замечательные качества полковника Рощина, — а возможно, именно из-за них, — Лиза считала неправильным, начинать новые серьезные отношения, когда еще и от предыдущих полностью не отошла. А никаких других отношений — кроме серьезных, — у нее с Рощиным быть не могло по определению. Только серьезные, что с ее, что с его стороны. Любовь, моногамия, равное партнерство. Где-то так.

— О чем задумалась?

"Ну, слава Богу! Хоть на "ты" перешли!"

— Думаю о том, что мне теперь со всем этим делать, — призналась Лиза, не убирая, впрочем, головы с груди Рощина.

— И до чего додумалась?

— Думаю, прятаться не стоит, — Лиза "перекатилась" на Рощина и, приподняв голову, посмотрела ему в глаза. — Не дети.

— Согласен, — улыбнулся Рощин. — Но и выставлять напоказ не стоит.

— Разумно! — согласилась Лиза. — Еще я думаю, для нас обоих лучше, если ты будешь приходить в каюту ко мне, а не наоборот. И не каждый день.

— Да, пожалуй, — не стал спорить Вадим, — хотя у меня остаются сомнения относительно того, что "не каждый день". И, разумеется, я готов соблюдать субординацию, мэм. Обращаться к тебе буду на "вы", хотя и по имени или по званию.

— То есть, как Иан или Бейли, — Лиза не собиралась дискутировать сейчас вопрос о частоте их встреч, и эту часть реплики Рощина просто проигнорировала.

— Как Иан и Бейли, — подтвердил Вадим.

— Думаю, мы можем задержаться в Амстердаме на день или два... Тебе не тяжело?

— Мне приятно! — Рощин был искренен, Лиза это знала доподлинно, но она никуда не спешила. День только начинался, а лежать на Рощине было и само по себе удовольствие.

— На бриге мы оба пока не нужны...

— Ты командир, тебе и решать. А кстати, куда это водила тебя боярыня Астафьева? Или это секрет?

— Да нет! — Лиза вдруг поняла, что явно переоценила свою силу воли, долго пролежать на Рощине не удастся.

— Это не секрет...

Говорить стало трудно, потому что желание нарастало буквально в геометрической прогрессии. Было очевидно, она сможет продержаться еще мгновение или два, а потом ей попросту снесет крышу.

— Адмирал Уинчестер предложил заключить если не мир, то хотя бы перемирие.

— Я наводил справки, — голос Рощина звучал напряженно, похоже, и его от физической близости с Лизой проняло до костей, — у адмирала репутация отличного тактика и, значит, он умеет считать шансы. Так что я не удивлен. Впрочем, и особого оптимизма не испытываю, однако...

— Предлагаешь послать на хрен эту рыбалку? — голос у Лизы окончательно охрип, и это, по-видимому, произвело на Рощина неизгладимое впечатление.

— Так точно, мэм! — коротко бросил он, и в следующее мгновение Лиза оказалась уже под ним...

* * *

На "Звезду Севера" Лиза позвонила сама. Правда, случилось это не сразу, а лишь тогда, когда удалось покинуть постель. То Рощин не отпускал ее, то она не отпускала Рощина. Ну, а поскольку оба были все еще относительно молоды и находились в прекрасной физической форме, "брачные игры" двух полковников — ведь каперанг тоже полковник, — затянулись едва ли не до полудня. Тем не менее, все когда-нибудь заканчивается, истощились и силы героев-любовников.

— Для завтрака слишком поздно, — констатировала Лиза, направляясь в ванную комнату, — а для обеда рано. Но есть я хочу зверски.

— Заказать ланч в номер? — спросил Рощин, тоже покидая постель.

— Да, — согласилась Лиза уже в дверях ванной. — Заказывай на свое усмотрение, но не забудь про мясо и жирный сыр. И кофе, — добавила она, закрывая за собой дверь, — много крепкого черного кофе!

Потом она долго и с удовольствием принимала душ. Горячий, холодный и снова горячий, пока не привела себя в норму. Голова ясная, в душе праздник, кровь уже не кипит, но и не стынет. Ощущение бодрости и приподнятое настроение портила только ноющая боль в левой руке.

"С этим надо что-то делать, и как можно скорее", — отметила Лиза, одеваясь к ланчу.

"Скромненько, недешево и со вкусом! — похвалила она себя, посмотревшись в зеркало. — И да! Нужно на что-то решаться!"

Последнее относилось к ее медицинской карте, которую вел покойный доктор Тюрдеев. Изучение записей, оставленных Леонтием, никаких чудных открытий Лизе не принесло. Все это она и сама давно уже знала или хотя бы предполагала. Тем не менее, на всякий случай, Лиза все-таки проконсультировалась — анонимно, разумеется, — с несколькими специалистами в Роттердаме, тем более что Тюрдеев писал по-немецки. Но и независимые эксперты ничего нового Лизе не сообщили. Все те же прописные истины, что и в Себерии, только другими словами и на другом языке. Единственной полезной вещью в папке "истории болезни капитана Лизы Браге" оказались рецепты зелий, которые готовил для нее корабельный лекарь и несостоявшийся любовник. Как минимум, опытным путем было доказано, что тюрдеевские снадобья действуют, и действуют, надо сказать, весьма эффективно. Однако и тут имелась загвоздка в изысканном стиле Леонтия Тюрдеева. Оказалось, что сукин сын делал росписи лекарств мало что на латыни, так еще использовал для обозначения ингредиентов своих зелий средневековые итальянские обозначения растений и минералов, так что ни один современный фармацевт расшифровать эту ахинею не мог. Впрочем, один историк в университете Роттердама порекомендовал Лизе нескольких знатоков вопроса, живущих в разных городах Европы. Теперь оставалось лишь выбрать одного из них.

"Ладно, — решила Лиза, выходя к ланчу, — раз уж мы остаемся в Амстердаме, обзвоню сегодня всех по очереди. Кто-нибудь же возьмется! Не может быть, чтобы Тюрдеев был один такой!"

Занятая своими мыслями, Лиза не сразу обратила внимание на стол, сервированный для позднего завтрака. Ну, что сказать? Рощин не оплошал. Стол в буквальном смысле ломился от еды.

— Мне столько не съесть! — покачала головой Лиза, но, тем не менее, колпаки с блюд, выстроившихся на приставном столике, подняла один за другим, изучая меню на вид и на запах. — Если на вкус все это не хуже, чем на вид...

— А вот мне тут рассказывали, что ты в Африке древесных червей ела, — усмехнулся Рощин, довольный произведенным эффектом.

— Между прочим, практически деликатес, — пожала плечами Лиза. — Если бы у меня еще были соль и перец... А это что такое? — кивнула она на конверт, примостившийся с краю стола.

— Это тебе посыльный принес от портье.

— От портье? И что там?

— Вот уж не знаю! — развел руками Рощин. — Чужие письма, знаешь ли, не читаю. Не приучен!

— Да, ладно тебе! — отмахнулась Лиза и взяла письмо.

Однако, как тут же выяснилось, это была всего лишь записка, в которой портье уведомлял "госпожу баронессу", что в утренние часы ей трижды звонил полковник Штоберль, который в свою третью попытку настоятельно просил госпожу фон дер Браге срочно ему перезвонить!

— Этот тот Штоберль, который?.. — начал, было, Рощин.

— Вадим, не обижайся, — остановила его Лиза, — но есть наши с тобой личные отношения, и есть деловые связи. И чтобы долго не объяснять. Это не мои секреты. Вернее, не только мои. Понимаешь?

— Принял, понял, — почти спокойно ответил Рощин.

— Нет, — покачала головой Лиза, — не понял. Со мной непросто, Вадим. Я это понимаю. И не только потому, что я сумасшедшая стерва, но и потому, что я точно такой же командир, как и ты. Поэтому, если не надумаешь, послать меня на три буквы, во всех подобных ситуациях пытайся представить, что бы стал делать на моем месте ты.

— Хорошо, — кивнул Рощин, — согласен. Пристыдила! Сразу телефонируешь Штоберлю или после ланча?

— После ланча, — решила Лиза и взялась за еду.

Ей нужно было восполнить потраченную этой ночью энергию. Любовь и так-то сжигает огромное количество калорий, а такие приступы страсти, какие случились у них с Рощиным, истощают организм не хуже двадцатикилометрового марш-броска через горы или джунгли. К счастью, все, что Лизе теперь требовалось, — все эти белки, жиры и углеводы, не говоря уже об органических кислотах, витаминах и микроэлементах, — содержалось в ветчине и сыре, овощах и яйцах, рыбе и фруктах, и во всем прочем, что она не без удовольствия перемолола под неспешный разговор ни о чем.

Покончив с едой, под которую Лиза выпила два бокала красного вина, она закурила и, прихватив чашку с кофе, подсела к телефону. Имея в виду, что вызов шел через неизвестное число коммутаторов, дозвонилась Лиза до Штоберля достаточно быстро. Не прошло и четверти часа, как полковник приветствовал ее через шорохи помех. Слышимость была так себе, но достаточная, чтобы не орать в трубку.

— Лиза, — перешёл Штоберль к делу, — когда вы предполагаете отчалить?

— Числа десятого, я думаю.

— Отлично! Тогда следующий вопрос. Я слышал вы идете к Лемурии, это правда?

— Это не секрет, — не вдаваясь в подробности, ответила Лиза.

Зато, как выяснилось, подробности интересовали Штоберля.

— Где вы собираетесь пройти Границу?

— Вообще-то, это коммерческая тайна, — парировала Лиза.

— Бросьте! — возразил Штоберль. — Вы же знаете, что я не стану мелочиться.

И это была святая правда. Этот человек не стал бы мелочиться.

— Мы пойдем через Охотничью падь, — раскрыла Лиза планы экспедиции. — Это на северном побережье.

"Вот так вот, полковник, — усмехнулась мысленно Лиза, — мой адрес не дом и не улица, мой адрес... Лемурия, северное побережье, Охотничья падь".

Лемурию открыл в 1547 году португальский мореплаватель Диаш да Коррея. Он назвал эту землю Жав-Ла-Гранд, но успел исследовать только узкую полоску северного побережья. Открытие многим показалось весьма многообещающим, и в следующие полста лет к Лемурии устремились многочисленные — разумеется, в масштабах той эпохи, — португальские, испанские и нидерландские экспедиции. В семнадцатом веке к ним присоединились франки, англичане и себерцы, но результаты этих экспедиций — и, разумеется, войн, — так же как и попытки колонизации новых земель не оправдали ни ожиданий, ни риска, ни затраченных средств. Иберийским готам удалось создать две небольшие жизнеспособные колонии — этакие города-государства, — на восточном и южном побережье Лемурии. Себерцы заселили полуостров Ладный на северо-востоке, основав город Николин Затон, ставший важным перевалочным пунктом в торговле с синцами, ниппонцами и Калифорнией. В свою очередь, португальцы освоили свою Жав-Ла-Гранд — узкую полосу суши, до сорока километров в глубину, тянущуюся на двести десять километров с запада на восток по северному побережью материка, да еще у англичан имелась военная база Форт Кларк на юго-востоке Лемурии. Остальные территории оставались или ничейными — то есть, нейтральными, если использовать современные политические термины, — или формально принадлежали той или иной морской державе, поскольку до середины девятнадцатого века добраться до Лемурии, можно было только по воде.

Проблема Лемурии, однако, состояла в том, что в той или иной мере доступной для людей являлась лишь треть ее территории. При этом большая часть этих земель для колонизации была совершенно непригодна. Галечники, песчаные дюны, моховые и лишайниковые пустоши и, разумеется, скалы. Но дело не только в ландшафтах и природных условиях. В тех краях попросту трудно или даже невозможно жить. Землетрясения, торнадо, резкие перепады дневных и ночных температур и внезапные скачки атмосферного давления являлись в этом смысле наименьшим злом. В Лемурии случались вещи и похуже. Чего стоили одни лишь огненные дожди на плато Джаханнам или ледяные смерчи долины Стикса!

Таковы были относительно неплохо изученные земли. Однако две трети территории материка вообще оставались до сих пор неисследованными. Настоящая Терра инкогнита , одно сплошное белое пятно. Туда, в глубину Лемурии — посуху ли, по воздуху, — удавалось проникнуть лишь немногим. Что уж говорить о тех, кому посчастливилось вернуться! Впрочем, иногда они все-таки возвращались. Случалось также, что не с пустыми руками. Рассказы о странных местах, где побывали эти люди, будили воображение и возбуждали зависть, но так же заставляли думать о том, что у вернувшихся с "той стороны" попросту не все дома. Однако, если романтика неизведанных земель привлекала в основном незрелое юношество, то золотые самородки, драгоценные камни и меха неизвестных животных как магнитом тянули в Лемурию не только искателей приключений, но, прежде всего, искателей сокровищ.