Низвергнут или окрылён

Впрочем сейчас Псица хоть и ощутила предательский трепет, не спешила растекаться лужей. На волосах достоинство полуденника и ограничивались: одежда старая и потрёпанная, к тому же грязная. Плащ с чужого плеча, измазанный подол в кружеве разномастных дыр. Голые руки — возмутительный намёк на отсутствие средств даже на такую мелочь как перчатки. Хотя может быть именно за ними он сюда и пришёл, кто знает.

А раз так, чего он стоит как примороженный...

Псица поёжилась. Полуденник почти не двигался, лёгкий ветерок трепал и без того торчащие во все стороны прядки. Кажется он... смотрит прямо на неё?

Глаза вроде светлые...

Псица отвлеклась на миг, вдруг подумав, что этот человек лицом очень напоминает птицу. Хищную, опасную птицу. Этот нос, тонкий, с горбинкой, эти узкие глаза, и неприятно тонкие — в ниточку — губы, острый подбородок. С такой позиции даже этот его пучок волос напоминает хохолок, встопорщенные перья...

Не осознавая что делает, Псица потуже стянула платок на горле, потянулась поправить отороченную мехом шапочку, но замерла, потому что полуденник двинулся в её сторону. Он заметно возвышался над толпой, это, и ещё широкий шаг, даже поперёк движения позволили ему оказаться у навеса за считанные минуты.

Голубые. Яркие голубые глаза, словно полупрозрачные топазы, точно как те что ювелир пытался ей сосватать не более получаса назад. И лицо... полуденник не из простых, если и птица, то ястреб. Он не щурился хоть и стоял на солнце. А на щеке — грязный след, словно он убирал от лица волосы и задел кожу. Дрогнули тонкие ноздри, будто втягивая запах. Он её... чует?

Псица, на всякий случай, сцепила руки вместе, готовясь призвать Силу, хоть и не была уверена, что получится. Год до совершеннолетия, а она в лучшем случае может надеяться на удачу... И для неё это в любом случае плохая затея. Вокруг много людей, а она слишком выбита из кокона спокойствия, без которого Сила не придёт. Сейчас ей особенно остро захотелось иметь при себе хоть какое-то оружие, хоть нож столовый. Поможет, случилось что-нибудь, мало, зато хоть уверенности в собственных силах прибавит.

— Живи вечно, roi, — мужчина не шагнул к ней под навес, но довольно изящно склонил голову в подобии поклона. Старая формальная фраза резанула слух: клана давно уже нет, сектор заняли люди, а приветсвие осталось...

— Живите вечно, уважаемый, — вежливо ответила Псица, недрогнувшим голосом.

Полуденник снова склонил голову, на этот раз — извиняясь:

— Ты выглядишь достаточно взрослой, девушка. Я могу с тобой говорить?

Псица замялась. Формально для обращения незнакомца к несовершеннолетнему полуденнику требуется разрешение или кого-то взрослого или этого самого несовершеннолетнего, но на деле, если она проявит грубость и скажет 'нет', что ему помешает отбросить учтивость прочь? Не она, это точно.

Ну где там Птица пропала! Невовремя как всегда!

— Говорите.

— Благодарю. Живёшь здесь?

— Мой Мастер живёт.

— Мастер, значит. Хм, — топазовые на свету, в тени его глаза превратились в полночное небо. — У тебя знакомый хапах, — низким голосом заявил золотоволосый, подойдя почти вплотную.

Повинуясь голосу разума, Псица отступила на шаг, почти вжимаясь в стену магазина.

— Я вас не знаю.

Псица дёрнулась в сторону, когда полуденник протянул к ней раскрытую ладонь. Этого жеста она не знала и не понимала.

Мужчина усмехнулся уголком губ.

— Не трясись. Кто твой Мастер?

— Я вас не знаю, — повторила, постаравшись придать голосу твёрдость. — Если вы не уйдете, я закричу.

Мужчина глубоко вздохнул, прикрывая свои страшные глаза.

— Ответ мне известен. Передай ему...

— Отстаньте от меня!

— ... передай что мёртвые восстали, девочка. И жаждут мщения. Но я готов решить дело миром. Пусть откроет мне Хранилище. Я заберу своё и уйду, обещаю. Передай. И прощай.

Псица с силой прикусила губу, но полуденник, нависший над ней словно меч, развернулся и вынырнул из-под навеса. Скрыться в толпе у него не вышло бы при всём желании: золотая макушка мелькала в толпе всё дальше и дальше, пока Псица не потеряла её из виду.

Уголком глаза она заметила фигуру Птицы на крыльце. Часто перебирая ногами, оная помчалась к подруге, и только судорожно вцепившись в её ладонь, рискнула обернуться — незнакомца уже не было видно. Псица облегченно выдохнула и осознала, что спина под плащом совершенно мокрая и по виску тоже течёт.

— Ты чего? — недоумевала Птица, прижимая к груди объемный свёрток.

— Ничего, — провела рукой по вспотевшему лбу. Это посреди зимы-то, хотя плащи, что выдал им Мастер, были тёплыми, да и день выдался солнечный, но определённая неправильность ощущается отчётливо. — Что-то меня разжарило... Нам надо спешить, побежали.

Получив объяснение, Птица мгновенно выбросила из памяти странность подруги и потянула Псицу домой.

Всю дорогу девушка то и дело оглядывалась, высматривая когтистого ястреба с глазами из топазов.

Глава третья

Ложь

1

Жизнь в Соляном Гроте потекла неспешно, но вовсе не так плохо как Опал сначала боялась.

Утихла метель, однако теплее в замке почти не стало. Стылые коридоры, по которым слуги старались прошмыгнуть как можно скорей, просторные залы, в которых, как и на улице, едва ли пар изо рта не идёт. Жилые комнаты господ отапливались каминами, все остальные ютились на зимней кухне и рядом, где огонь печей не гас даже ночью.

Ещё слуги грелись баней, — здесь-таки есть баня! — стоявшей чуть поодаль флигеля, рядом с запасным колодцем, и брагой — один умелец настаивал её тут же. Иногда из дальней деревни, второй из трёх близлежащих, везли эль, он почитался слугами куда как выше самовара.

Увы, из двух способов ученикам не подошёл ни один: баню топили отнюдь не каждый вечер, и туда одномоментно набивалась целая толпа народу. Лезть в общую кучу не хотелось ни Змею с Альмандином, ни тем более Опал, учитывая что мужчины и женщины предпочитали сидеть там вперемешку. А эль Змей однажды решился понюхать и долго потом ещё плевался в его сторону.

Дело даже не в том, что Мастер категорически запрещал своим ученикам пить, хоть он как раз и запрещал, но те и сами, насмотревшись на подпитые лица, не жаловали сомнительное удовольствие согреть тело и душу выпивкой.

И если днем терпение давалось почти без труда, то ночами в их каморке было не то чтобы холодно, но комфортно мог спать только Змей, от которого самого пышет как от печи. Из-под двери вечно дуло, дерево леденело. Кончилось тем, что Альмандин выпросил ещё по одному одеялу и им с Опал пришлось удовольствоваться этим. И видимо надолго: визит грозил затянуться — последние несколько дней Мастер ежедневно седлал Гонту и убывал в разведку, оставляя учеников едва не под замком. Результаты не утешали: странно пустой замок похоже единственное слепое пятно на карте этих земель. Мастер видел и сумеречных — причём отнюдь не безобидных, и ночных из своры — к счастью мельком. Деревенские, напоказ избегая гостя, шепотом всё же ему жалились — а терпели они тут порядочно. Только вот последний Лейд 'бабкины выдумки' не особенно одобрял.

А Мастеру что — сам разберётся.

Опал лелеяла смутную надежду, что однажды Мастер возьмёт с собой и их. Змея-то точно возьмёт, как только освоится в здешних лесах достаточно. А им с Альмандином того и гляди, придётся носы морозить их ожидая...

Дурное настроение все эти дни висело над ней вороньим крылом. Почти два года она училась как можно реже вспоминать прошлое, но Город уже вот он, почти рядом — а значит и вспоминать придётся всё тщательно забываемое.

Каждый вечер перед сном к ней наведывался Дарконис — тень теней в углу комнатушки. Обычно мёртвых можно задобрить жертвой — сожги прядь волос, ленту, полосу ткани — что угодно несущее твою суть, и душа упокоится, уйдёт снова в холод Тонкого мира.

Если бы ей ещё удалось хоть на пару часов остаться наедине с собой...

Дарконис молчал, вместо него с ней говорили память и совесть, ради разнообразия, в один голос. С этих слов Опал сложила в голове полдесятка вариантов, но вслух не будет высказан ни один. Впрочем, мертвец и не ждал её извинений; он вернулся не за ними.

Однако он никогда не приходил просто так, хотя за последние два года девушка и успела его почти забыть.

Почти.

Волей случая одна из редчайших способностей полуденников досталась сразу двоим на поколение, и тот же случай привязал Опал к обоим. Она могла бы списать это на чью-то дурную шутку, если бы сама не выбрала для себя Мастера. Даркониса, правда, она не выбирала. Вряд ли тогда она вообще могла понять, что существует выбор...

И прежде он хранил её сон. Теперь — предрекал кошмары.

Если удавалось уснуть, тень блёкла и исчезала. Если нет, Опал пыталась не смотреть на неё до самого утра. В любом случае с утра девушка могла похвастаться лишь бледным лицом и красными глазами в обрамлении поистине роскошных синяков. Слуги на неё косились, шепотки раз за разом становились всё мерзостнее, и невольно прокручивая их вечерами в голове Опал никак не могла успокоиться.

Замкнутый круг.

Пойманная в ловушку собственного разума ночью, днём Опал мало что соображала. Любое дело рвалось из рук птицей, и опадало осенней листвой. Наконец, измаявшись, девушка смирилась, нашла среди вещей иглу, нити и занялась собственной одеждой. За два года та порядочно истрепалась и требовала мелкого ремонта. Вещи же ждавшие на заставе оказались едва заметно коротки, но как раз этому Опал не на шутку обрадовалась: её рост недотягивал даже по меркам белого клана, так что любой лишний волосок на вес золота.

Пальцы привычно расправляли прорехи, игла стягивала ткань, даже не глядя, швы получались ровные как на подбор. Опал и не глядела: глаза давно устали от безликой мышиной серости, зато грубое шерстяное полотно сменил плотный шёлк, цвета, к сожалению, всё того же серого, иных, кроме разве что ещё коричневого, ученикам не полагалось, но это была не унылая серость некрашеных тканей, а жемчужная — дорогих и прочных. К рубашке прилагался пояс — потрясающий, снежно-белый, длинный. К нему идеально подошёл бы дубовый лист из серебра...

Опал трепетно повела по неровному краю листочка, улыбаясь сама себе.

Продолжение следует...

А с комментариями следует быстрее))