Тот день стал праздником и для меня, человека, вжившегося в этот строгий и странный закрытый социум и получившего право в нем существовать и получать при этом защиту (хоть и весьма сомнительную). Я ощутил праздник, получил возможность вдоволь повеселиться со своими наиболее близкими приятелями и знакомыми, с которыми разделял ту или иную обязанность или в свое время работали над одним делом. А завершившийся грандиозным фестивалем день в итоге плавно перешел в ночь, которую я провел лежа на траве и смотря на темное небо. Утомившееся за целый день тело словно погрузилось в лоно этого таинственного мира ночи и ощутило невероятный покой, оставшееся у меня в памяти как один из самых лучших моментов во всей жизни. Как в этой, так и в той....
Летнее тепло, свежий воздух, насыщенный приятными ароматами зелени и земли, вызвали во мне чувство свободы. Свободы, которая доселе была скрыта глубоко внутри, под ледяной коркой, и вечной зимней стужей. Это не было какое-то физическое состояние, хотя у меня в этот период резко повысилось мое обычно хромавшее самочувствие, а скорее изменение внутри, в самой сути мышления. Видимо, зима со свойственной ею холодами, снегом, льдом и прочими 'прелестями' была воспринята моей сутью несколько негативнее, чем я мог себе предполагать, что в результате вызвало такой эффект от изменения времени годы. Тепло, проникшее в меня, стало катализатором, высвободившим из глубин мое самосознание, обрывки каких-то старых воспоминаний в виде бессвязных видений и каких-то малопонятных картин из прошлого. А еще появился особый настрой. Желание изменить свою жизнь так, чтобы не погрузиться в состоянии апатии в ближайшие же холода и забыть это чувство тепла, для чего, возможно, следовало бы скорее перебраться в места куда-то потеплее, возможно пересечь море или же найти себе прибежище на каких-то островах. В конце концов, не всю же мне жизнь торчать в этом странном обиталище 'призраков' с их малопонятными для меня целями и идеалами. Я не могу сказать, что чувствовал что-то плохое по отношению к этой стране, к этому городу или моим хозяевам. Ведь именно здесь я нашел хотя бы временный, но вполне надежный дом, покой и защиту от преследователей. И именно здесь мне начали открываться некоторые секреты моего прошлого и настоящего. Но все же навсегда оставаться здесь не хотелось. Это место было не для меня. Я был излишне теплолюбивым человеком, которому по душе больше пришлась бы жара, чем трескучий мороз, от которого птицы замерзали на лету.
Занятия с наручами стали более интенсивными, несмотря на все сложности. Времяпровождение на свежем воздухе, ставшее едва ли не круглосуточным, благо, лишь способствовало тому, чтобы эту возросшую интенсивность поддерживать за счет ускорившегося восстановления. Да еще и настрой, который играл немалую роль. Возобновил я и игру с кунаем, которому посвящал иногда несколько часов кряду по вечерам. Когда мои основные дневные обязанности завершались, а до времени погружения в сон можно было немного размяться, старался научиться его метать, чтобы немного подучиться этому делу, иногда просто вертел его в руках, надеясь на то, что это немного поможет привыканию руки к оружию. Не скажу, что во всем этом я достиг каких-то серьезных результатов (по сравнению с однажды увиденным здесь призраком уж тем более), но для меня эти своеобразные тренировки были важны. Я чувствовал то, как от постоянных бросков руки постепенно перестают болеть, мозоли становятся жестче, и вместе с тем делают кожу грубой и прочной. Каждый удар, каждый бросок давал хоть какой-то опыт, какую-то каплю силы, повышал ловкость, которую нарабатывал здесь, работая еще зимой, занимаясь разными делами. Ровно, как и те же занятия с древесным суком, ставшим моим вариантом так называемого 'боккен', как здесь называли тренировочный меч из дерева. Конечно, занятиями их можно было назвать весьма условно, так, скорее игра в 'стрелялки' — местный вариант. Но и это оставляло свой отпечаток.
За лето я успел достаточно продвинуться в изучении местных реалий и местного уклада жизни. Произошло это во многом благодаря небольшому путешествию, которое я совершал в составе небольшого каравана, доставлявшего товары, произведенные местными ремесленниками до небольшого города-порта Убе. Хотя само путешествие не было какой-то моей прихотью или следствием моих желаний (увы, но после начала жизни во дворце, мой оперативный простор ограничивался стенами нашего двора), я остался вполне доволен тем, что все же попал в число тех, кто сопровождал эти грузы. Возможность увидеть страну в это время года далеко за пределами городских границ, почувствовать все прелести большого путешествия по местным трактам, местную природу, ощутить жизнь, в конце концов.
Впрочем, я не был обычным путешественником, который имел возможность просто в большой компании пересекать большие территории, находясь при этом под защитой от возможных бродяг с не самыми дружелюбными намерениями и так далее. Да и в караван меня занесло далеко не просто так и естественно, не одного. Нет, у меня была своя задача, поставленная мне Мурата-сенсеем, и я находился здесь в составе достаточно большой и слаженной группы, члены которой выполняли свои собственные задания. Да что тут говорить, и караван в целом был далеко не так прост, каким мог бы показаться. Вернее не караван, а грузы, перевозимые в больших телегах, запряженные низкорослыми лошадьми. Что хранилось внутри кузовов этих телег для меня всю дорогу оставалось тайной, да и мои обязанности не предполагали какого-либо отношения к ним. Наоборот, я был от них достаточно далек.
Моей основной обязанностью в составе каравана было ухаживание за лошадками. Вернее, посильная помощь тем людям, которые за ними реально ухаживали, а я так, был на подхвате. Не станут же хозяева отдавать в руки неопытного и незнакомого с этим делом человеку достаточно важный ресурс, который, кстати, всегда был в цене. А вот таскать воду с водоемов во время остановок в ведрах, фураж, сено, охрана лошадей по ночам, помощь, когда их запрягали и распрягали, пожалуйста. В общем, работы хватало, впрочем, как и свободного времени, которое между остановками было полностью в моем распоряжении. В отличие от остальных членов группы, которые спокойно следовали у телег, время от времени как бы невзначай отставали, скрывшись в лесу, а потом догоняли, неся в руках какие-то коренья или стебельки. У меня не возникало особых сомнений. Это были призраки или что-то вроде того, занимавшиеся обеспечением безопасности.
Честно говоря, понятия не имел, зачем Мурата-сенсей назначил меня в эту группу, да и еще для выполнения обычной работы, в то время как все остальные были воинами — людьми, способными сделать очень многое с невероятной легкостью. Особого смысла в таком назначении я не видел, прекрасно понимая, что на моем месте мог быть любой обычный наймит. И особенно, в составе группы. Не как придаток к группе, а как ее часть. При этом никого другого вроде меня в ней не было.... Впрочем, задавался я этим вопросом не часто. Так, время от времени, когда что-то шло не так в процессе выполнения моих обязанностей, или когда меня обливали грязью, фигурально выражаясь за какую-то оплошность. Увы, но факт нахождения в составе группы скрытных воинов не освобождал от совершенно другого факта — того, что я воином не был. А был человеком лишенным каких-то привилегий. По крайней мере, в глазах хозяина каравана и его помощников.
Тлеющие угольки костра постепенно гасли, медленно теряя свой недавно разливавшийся во все стороны жар, и вместе с тем погружаясь объятья ночной тьмы, царившей вокруг. Где-то вдалеке раздавались крики ночной птицы, стрекот каких-то насекомых, шелест травы и листьев на деревьях. Неподалеку мелькнули зеленоватым светом широко-раскрытые глаза какого-то ночного охотника, издалека принюхивавшийся к запаху животных и людей, после чего поспешивший отправиться дальше, то ли на охоту, то ли уже после.
Предрассветный холод подбирался все ближе, занимая площадь, уступаемую теплом от костра, медленно окутывая своим туманом все вокруг, растворяя в себе и телеги, и животных, и людей, разбросанных повсюду, сопевших во сне, время от времени кряхтя переворачивавшимися, стараясь поудобнее укрыться походным одеялом и тем самым надеясь сохранить больше тепла внутри. Сладкий сон, особенно в его самый последний час — полтора, после которого путников ждало продолжение долгого пути, никто не хотел уступать какому-то холоду вокруг.
Я полулежал у самого костра, время от времени чувствуя, как меня уносит в пучину глубокого сна, и тут же выныривая оттуда, заслышав любое шевеление рядом. Мои ноги покрывал уже порядком поношенный шерстяной плащ, закрывая от холода и растворяя в приятном чувстве тепла все мое тело. Напротив, за костром сгорбившись и прикрыв глаза сидел Изао-сан — человек с уже достаточно заметной сединой и глубокими морщинами, но все еще не достигший того состояния, когда его можно было бы обозвать старым. Видимо усталость взяла свое, и он погрузился в дремоту. Хотя сейчас это мало кого могло взволновать. Подъем был на носу, одеяла и плащи у нас были теплыми, так что от костра, призванного обеспечивать досуг 'часовых', толка уже было мало. А призраки, по-настоящему караулившими лагерь, в свете не нуждались вовсе....
В свете догорающих угольков мелькнула черная лента, осторожно приближавшаяся к источнику тепла. Подумавший на секунду, что это сон, я некоторое время не реагировал на нее, пока она не очутилась практически на расстоянии вытянутой руки. Малозаметная при свете угольков, совершенно черная, но с маленькими блестящими глазами, змея смотрела прямо на меня, время от времени издавая едва различимое шипение.
Сон как рукой сняло. И по всему телу прокатилась волна, достигшая всех ее частей за мгновения, и вызвав какое-то дикое возбуждение. Страх, чувство опасности, инстинкт самосохранения, иными словами — адреналин, хлынул в кровь, сделав чувства острее, а осознание происходящего невероятно четким. Рука тут же нащупала кунай, который обычно всегда был при мне.
Не помню, сколько я тогда пролежал, боясь шевельнуться. Не потому, что боялся нападения, а потому как боялся напугать это существо и заставить его сделать ненужный никому 'шаг'. Я просто лежал и смотрел в эти блестящие глаза, которые каким-то образом легко различал во мгле после полного угасания костра, и мысленно погружался в них, пытаясь что-то увидеть в них, прочувствовать нечто такое, чего ранее чувствовать не мог....
-Широ-кун, подъем!
Голос Иочи-сана, одного из членов нашей группы, был как всегда резок, холоден, и вызывал просто подсознательное стремление не 'расстроить' своего хозяина во избежание каких-то неприятностей. Что поделать, человеком он был таким же, как и его голос — резким, холодным и способным на очень многое, когда дело касалось повиновения. Не даром именно он возглавлял группу.
Я открыл глаза и сел, пытаясь отогнать стоявшие перед глазами блестящие во тьме глаза страшной чешуйчатой змеи, которые, казалось бы, всего мгновение назад были настолько реальными. Оглядевшись, заметил, что уже рассвело, люди постепенно приводили себя в порядок, начали готовить завтрак, собирать свои вещи и укладывать их в специальные телеги, а кучера уже готовились кормить лошадей, в чем им, кстати, требовалась помощь.
Быстро подобравшись и продрав глаза, бросился выполнять свои обязательства, в то время как образ той змеи так и не уходил из головы. Что-то было в этом взгляде такое глубокое, таинственное, притягательное....
Море! Как оказывается, я скучал по этому беспредельному, до самого горизонта простору сплошной воды, источающий аромат свежести, оглушающий своим бесконечным шумом волн, ослепляющий бликами солнца на воде. Гавань, наполненная кораблями, сродни тем, что когда-то доставили меня на этот берег и оставили на долгую холодную зиму. Пестрая толпа разномастных торговцев, зазывающих покупателей к своему товару, все до единого заморскому, доставленному из самых разных уголков ближних простор. Снующие повсюду толпы местных жителей, спешащих с первых рук приобрести все то, чего так не хватало на Родине, заодно привлекающих иноземцев своими дарами. Бурлящая жизнь маленького приморского городка, вместившего в этот короткий летний период людей в несколько раз больше, чем самих жителей. Улицы, переполненные людьми, гружеными возами, многочисленной стражей, пытающейся хоть как-то наладить здесь порядок.
Наш караван вошел в город на закате, незадолго до того, как городские врата закрывались на ночь. Проследовав по все еще оживленным улицам, мы остановились в довольно удаленной его части, практически в пригороде, недалеко от гавани, в одном из дворов вблизи складов. После чего сразу же началась тяжелая работа, растянувшаяся почти до полуночи. Снимали тенты с телег, разгружали тяжелые деревянные ящики, обитые для чего-то кожей, перетаскивая их в близстоящий, оказавшийся совершенно пустым склад, охраняемый небольшой группой воинов с копьями наперевес. Освободившиеся телеги отгоняли в ближайший 'отстойник', где распрягали лошадей, отправляя их в загон, где их заодно кормили и поили. В наступившей темноте работали при свете фонарей. Из-за которых, кстати, мне так и не удалось, толком, разглядеть, что могло скрываться внутри этих ящиков. Впрочем, меня к ним собственно, никто и не подпускал. Так, сумел заметить издалека, что это были именно ящики, а вот деталей разобрать не смог.
На ужин нам всем дали куски вяленой оленины, которую я запивал травяным отваром — средством, которое потреблял практически не переставая с тех самых пор, как распробовал его на руднике. Даже несмотря на то, что хотел от него отказаться уже давно, но с началом тренировок с наручами передумал. Для сна выделили уголок вблизи склада, накрытый навесом, защищавшим от дождя и других возможных осадков. Где собственно, я и вырубился в краешке и всю ночь вздрагивал от взгляда тех глаз, представшие перед моим взором в тот самый миг, как моя голова коснулась моего походного мешка, служившего мне подушкой. И слышал едва различимое шипение над самим ухом....
В городе мы пробыли еще один день и одну ночь, в течение которых я оказался предоставлен самому себе. Вернее, почти самому себе. Отпускать меня одного Иочи-сан не стал, предоставив сопровождающего (хотя, так уж получилось, что сопровождающим в итоге оказался я, особенно после того, как начал таскать все то, что тот умудрился приобрести у заморских торговцев). Зато мне представилась прекрасная возможность прогуляться, поглядеть на людей, посмотреть на диковинные вещи, привезенные из самых разных уголков земли. Все-таки, супермаркетов здесь не было, а шопинг для меня хоть и был делом, так сказать, не самым любимым занятием, но все же имел свое влияние. Хотелось на все поглядеть, что-то увидеть, притронуться к чему-то новому и неординарному. Как и прикупить что-то для личного пользования. Хотя бы какую-то полезную вещицу, на вроде того же компаса, кстати, который, как оказалось, здесь производился и продавался, пользуясь заслуженной популярностью у путешественников, мореходов и прочих людей, связанных с дорогами. Или еще что-то вроде того.
