Чёрные руины

... Марина вздохнула. Нет, про коридор писать она не будет. Мало того, что времени маловато: надо прочитать одну из лекций о рунах в оставленной Штормом тетради и до завтра успеть законспектировать учебник Мелинды, — так ещё и не терпится практически опробовать несколько приёмов, которые заинтересовали, пока она списывала их. Поэтому она склонилась над дневником и дописала: "Насколько я поняла Шторма, его официальная невеста должна одеваться дорого. И это для него главное. Сочтёт ли он мои тряпки, кроме виденных ранее на Марине, а потом на мне перешитыми, — выглядящими дорого?" Снова вздохнув, Марина задумалась, всё ли она записала... Резко прижала плечо к подбородку и перекосилась всем телом, но Биллима поймать не успела, и тот, задремавший на её шее, благополучно съехал с неё и свалился на дневник.

— Ну ты даёшь! — восхитилась Марина и за подмышки подняла расслабленного зверя, который явно собирался сладко поспать на тетрадях. — А ну-ка иди спать в другом месте. Мне и так жарко, а тут ещё ты!..

Она повернулась на крутящемся стуле и положила Биллима на свою подушку. Тот, примяв подушку своей тяжестью, устроился в полученном гнёздышке клубочком — кошка и есть кошка!.. А Марина, глядя на него, подумала, как это здорово — что она втащила в комнатушку и свою кушетку тоже! А то в этих апартаментах пока всё найдёшь — набегаешься. А тут — всё под рукой... Единственно — на всякий случай открыла дверь в общую комнату. Вдруг кто-то постучит, а она не услышит?

Больше всего она скучала по предметам из своего мира, которые давали возможность слушать музыку. Но ведь не спросишь о таких штуках! Сразу заподозрят, что с нею что-то не то. Или спросить? Сослаться опять на небольшую амнезию? Ведь должны же быть в этом мире устройства для прослушивания новостей, музыки! Правда, ей могут напомнить, что таких устройств нет и не будет в академии, где от каждого студента шарахает силищей — от кого магической, от кого — ментальной... И вдруг сообразила: надо перечитать ежегодный справочник по академии! Ведь здесь у них наверняка есть факультет дополнительного образования! А вдруг тут найдётся и курс музыкантов? И никто не удивится, что официальная невеста ведуна от безделья захотела освоить хоть какой-то музыкальный инструмент. А уж понадеяться, что найдётся инструмент, близкий гитаре, на которой она еле-еле, пусть три аккорда, но сыграет, всегда можно. Хоть попеть немножко бы...

Марина так обрадовалась идее, что решила: закончит конспект следующих пяти параграфов — помчится в читальный зал! А то просто найдёт Мелинду и спросит у неё. И принялась корпеть над конспектами.

Она так увлеклась, что даже вздрогнула, когда что-то стукнуло совсем рядом. Быстро бросила взгляд в общую комнату и захлопала глазами в недоумении: посреди комнаты стоял Рассветный Шторм, угрюмо озираясь, как будто не понял, как сюда попал. Встретился глазами с Мариной, нехотя кивнул — и неожиданно открыл дверь в ту самую загадочную комнату, из-за которой Марина себя насмешливо называла Женой Синей Бороды.

И закрылся. По впечатлениям — спрятался.

Марина ещё немного похлопала глазами, потом нерешительно встала из-за стола и вышла в общую комнату. Подошла к двери загадочной комнаты, прислушалась. Тихо.

Ничего не поняла и только собралась вернуться к себе, чтобы заняться конспектами, как неожиданно в дверь апартаментов нетерпеливо застучали. "Это явно не преподаватели!" — решила Марина и, сердитая, пошла открывать, прихватив с собой стул. Зачем его с собой взяла — сама не поняла. Пока тянулась к дверной ручке, хмыкнула: "Все тут загадочные, а мне что — нельзя, что ли?"

Дверь отъехала в пазы, и глазам Марины предстала рассерженная Риналия.

— Рассветный Шторм у тебя? — строго спросила ведунка.

Месяц спустя после катастрофы девушка выглядела оправившейся настолько, что вернула себе не только высокомерие, но и отчётливое презрение к Марине. Марина же плевать на её презрение хотела! Поскольку тоже была раздражена: ей учиться надо, а тут всякие праздношатающиеся личности мотаются! И сами не работают, и ей мешают заниматься! И ответила совершенно искренне:

— Нет, у меня его нет!

Причём искренность была оправданной: если Шторм спрятался в той загадочной комнате, значит, он пришёл не к Марине!

— Если зайдёт, скажи ему, что я жду его!

— Я тебе что — прислуга, что ли? — холодно спросила Марина. — Тебе надо — ты и говори! — И чуть не застонала от досады: зачем? Зачем она так сказала?! Теперь эта стерва будет торчать здесь бесконечно долго, а значит — мешать!

— Да как ты со мной разговариваешь?! — рассвирепела Риналия.

— Ой ("блин" она проглотила), как же вы мне все надоели! — сквозь зубы проговорила Марина и отступила в сторону: — Заходи!

— Что-о? — изумилась Риналия. — Зачем?

— Я не знаю, сколько ты собираешься стоять на пороге, но ты мне здорово мешаешь! — выпалила Марина. — Так сиди здесь, внутри, пока не дождёшься Шторма! Только не мешай мне, ясно?!

— Да как ты смеешь! — Ведунка побледнела от ярости.

Марина закатила глаза. Нет, не умеет она общаться с важными представителями высокородных. А может, виноват тот восторг, который она испытала, пока конспектировала учебник? Восторг оттого, что она вскоре сумеет столько всего делать по книге! И вдруг — ведунка... На полуслове прервала. Такой облом... И вот, спрашивается, чего она сейчас стоит, пялится на неё? Разборок крутых всё равно не получится.

Марина вдохнула, выдохнула. "Успокойся!"

— Риналия, как только я увижу Рассветного Шторма, я скажу ему, что ты его искала, — медленно, подражая ледяному тону официального жениха, выговорила Марина, умоляя в душе: "Ну, уходи! Ухожи, пожалуйста!.."

Ведунка ещё некоторое время смотрела на неё со странным чувством, а потом развернулась и, чётко печатая шаги, торжественно удалилась.

А Марина закрыла за нею и уставилась на дверь в комнату Синей Бороды. Интересно, а не оставил ли Рассветный Шторм эту комнату в апартаментах своей невесты для себя, чтобы прятаться от приставучей Риналии?

"Пусть делает, что хочет, — решила Марина, торопясь к себе. — Надо будет — разделю ужин на двоих. Биллим всё равно ест только фрукты, а мне худеть дальше надо!"

Восьмая глава

Потом Марина увидела в своих руках стул. Уставилась на него: "А при чём тут ужин? И зачем я взяла этот стул, когда пошла открывать дверь на стук? Неужели думала мебелью драться?" А потом дошло, что она пытается думать обо всём сразу, улыбнулась и поставила стул в стороне от двери. "В следующий раз буду держать его так, чтобы всем пришедшим были сразу видны мои уголовно-преступные намерения!" — решила Марина.

Только было пробежала мимо комнаты Синей Бороды, как встала на месте, закусила губу: "А если заглянуть?" И, не додумав, на цыпочках подошла к двери, смущённо улыбаясь. Сначала прислонилась ухом к самой двери. Тихо. Потом вспомнила, как зашёл в комнату Рассветный Шторм. Дверь он не просто закрыл, а с досадой шарахнул ею. Щелчков закрывающегося замка не слышалось. А это значит, есть возможность, что дверь слегка отошла от косяка... Марина отпрянула от двери и пригляделась. Оказалась права. Небольшой зазор между дверью и косяком имелся. Ни на что не надеясь, она приникла к нему.

Шторм спал.

От неожиданности Марина удивлённо улыбнулась. Она видела лишь его руки, сложенные перед лицом так, словно ведун заслонился от всех тех, кто может увидеть его со стороны. Рукава камзола задрались, и кожа рук пестрела плохо заживающими порезами. Судя по кусочку помещения, которое можно разглядеть в зазор, в комнате стоит такая же кушетка, как у неё в учебной комнате.

Марина отпрянула от зазора и озадаченно задумалась. Он спит здесь, когда устаёт? Или когда прячется от Риналии? Неплохо, между прочим, выбрал местечко. Где-где, а у официальной невесты, к которой он холодно обращается: "Дорогая", но никак не по имени, его вряд ли будут искать. Хотя Риналия и объявлялась только что... Но это всё же исключение из правил...

Осторожно, чтобы не дай Бог скрипнуть, затаив дыхание, Марина довела дверь до косяка, чтобы жениха не разбудил слишком громкий звук. Они с Риналией и так на повышенных тонах... беседовали. И на цыпочках же удалилась в свою комнату, оставив дверь приоткрытой на всякий случай.

До ужина она успела закончить конспект книги, поиграть с Биллимом. И даже попрактиковаться по своим конспектам. Установленная на краешке стола, слева от окна, небольшая полка, вытащенная из гардеробной, стала тиром. На неё Марина с помощью чего-то похожего на замазку или пластилин, найденный в коробке с хозяйственными мелочами, лепила мелкие предметы, а потом пыталась сбить их комочками силы, которые девушка скатывала, посмеиваясь, словно снежки из рыхлого снега — так хорошо она теперь чувствовала силу. В процессе тренировки выяснила главное: надо верить! И тогда целиться необязательно. Только задать направление и видеть цель. И комочек силы сам летит в заданный предмет.

— У тебя неплохо получается, — равнодушно сказали за спиной. — Шемар научил?

Гадес стоял у приоткрытой двери. Лицо справа чуть смятое — спал на правом боку, и это было так... По-детски!

А Марина обрадовалась, хоть ведун на это и не рассчитывал. Зато отмазку её невесть откуда появившейся силе он придумал сам! И как хорошо, что она делает маленькие комочки, так что он наверняка решит, что силы есть, но слабенькие!

— Нет, Мелинда, — ответила она, машинально продолжая лепить новый снежок.

— А тебе нравится? — помедлив, спросил он. — Заниматься с силой? Раньше ты ничем не интересовалась.

Интересно, а наглая ложь его не смутит?

— После того как я упала с лестницы, я чувствую себя совершенно иной! — уверенно заявила она. — А после аварии мне постоянно хочется чем-то заниматься! Я тут прочитала кое-что про клиническую смерть и нашла почти про себя. Говорят, активность после такой смерти — это психологическая травма, в основе которой боязнь скорой смерти, из-за которой чего-то не успеешь в жизни сделать. Или чего-то взять от жизни. Так что... — Она перевела дух и с сомнением подумала, не слишком ли она сложно выражается для "той Марины"? — Мелинда подсказала, как можно расширить приём Шемара. Мне кажется, у меня получается.

— Да, ты изменилась, — медленно сказал он. — Раньше ты бы не подумала завести ручную зверушку. И учиться чему-то.

И замолчал, рассеянно разглядывая полку, приспособленную для тира.

— Шторм, — решилась Марина, хотя ноги дрогнули от страха. — Почему ты не хочешь избавиться от этих шрамов и порезов?

— Тебе не нравится смотреть на них? — Он даже чуть оскалился, уродуя лицо ещё больше, и тут же поморщился. Сухие края порезов, кажется, всё же напоминали о себе.

— Нет, не в этом дело. Я становлюсь ко всему прочему ещё и практичной, — с облегчением сказала Марина: не обозлился, не вспыхнул, как она боялась. — Но ведь тебе же самому неудобно! Я как представлю... Постоянно чувствовать травмированную кожу на лице — мешает же! А ваши... наши целители сделают всё быстро.

Но он думал о другом, не обратив внимания на её оговорку. Даже, скорее, на другом зациклился. И потому смотрел оценивающе — со своей башни.

— Не нравится, — констатировал он и развернулся к двери, собираясь уходить.

— Стой!

Кажется, она сумела его поразить повелительными интонациями. Он не то что встал на месте, но рывком обернулся к ней.

Задача оказалась легче, едва она снова вспомнила свою придумку о том, что он рыцарь в сияющих доспехах, вернувшийся домой после страшной битвы с драконом или с последней битвы с врагами, защищая свою родину, свой замок, своих людей, которые на него надеются. Он покрыт боевыми шрамами, но они лишь доказательство его смелости и упорства в достижении цели. Хотя... зачем ей эта задумка. Он ведь... И шрамов она его не замечала никогда — не Риналия, которая смотрит в сторону, разговаривая с ним. Разве что Марина жалела, что они и впрямь ему мешают, хоть с ними он и выглядит как потрёпанный в битве воин... И даже маленький шрам, раздвоивший его нижнюю губу, выглядел притягательным.

Поэтому Марина шагнула к нему, положила руки на его плечи, пользуясь тем, что он ошарашен уже первым её шагом. И, пока он с недоумением и вынужденно смотрел на неё сверху вниз, девушка, привстав на цыпочках, потянулась к его рту. Она успела заметить, как шевельнулись, хмурясь, его белые брови, испугалась, что отодвинет, и ещё крепче прижалась к нему...

У этих губ, сухих и мягких, терпкий вкус упрямства. Марину что-то на подсознательном уровне изумило, и она прихватила своим ртом и его верхнюю губу, пробуя её (а он и сам склоняется к ней? Поэтому она сумела дотянуться?). Потом она почувствовала его ладонь у себя на спине... Глаза всё ещё удивлённые — и близко-близко над нею... Потом поняла, что его рука на её спине — это опора, и с облегчением подняла ладонь, другую — погладить его по неровной коже лица, одновременно уже ощущая чувственный отклик его рта, вдыхая его тёплую сдержанность и плывя в странном тумане... Потом какое-то движение, которого она не поняла, но целовать его стало легче и вкусней. А ещё стало легче гладить его ладонями по лицу, пальчиками где шаловливо, а где всерьёз пытаясь разгладить порезы или утишить боль из-за них, хотя она знала, что они неболезненны... И вообще, она теперь чувствовала, как раскрывается сама под его напором, в том странном томительном состоянии, которое можно назвать только одним тёплым: "Я принимаю тебя..." Она не сводила взгляда с его глаз, которые вдруг колдовски потемнели, волнуясь непроницаемой синью, и жёстко держали её под странным контролем, который она, почуяв, старалась — правда, легкомысленно, пересилить, хоть и не понимала — как. И эти глаза заставляли её счастливо улыбаться, несмотря на то что теперь его губы жадно и ненасытно сминали её рот и улыбку своим напором, как будто доказывали: "Моё, моё... Для меня..."

Внезапный холодок отсутствия.

— Хватит... — издалека выдохнул он ей в рот.

Она чуть не расплакалась: почему он, такой тёплый и сильный, отодвинулся?! И крепче сжала руки вокруг его шеи, прижавшись к нему, будто он объявил, что уходит, бросая её прямо сейчас...

И пришла в себя, с ужасом осознавая, что сидит на его ладони, обхватив его талию ногами. И уже хочется спрыгнуть, но... пошевелиться на этой ладони!..

— Прости... — бессвязно забормотала она ему в ухо еле слышным шёпотом. — Я не подумала... Пожалуйста, прости... Я не думала, что так...

Он сам осторожно ссадил её с себя, поставив на ноги, будто догадался о той неловкости, которую она сейчас в смятении чувствовала. Марина страшно боялась на него смотреть. Но её так тянуло увидеть его лицо впервые очень близко, что она снова не удержалась и подняла глаза.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — задыхаясь, спросил он, странно держа руки по швам. — Нет, — медленно покачал он головой, глядя на неё и облизывая пересохшие от горячего дыхания губы. — Тебя не предупреждали, не так ли?

— Я понимаю только одно, — прошептала Марина, не отрывая глаз от его губ, и он, поневоле склонивший к ней голову, чтобы расслышать шёпот, сам уставился на её рот. — Я целовала мужчину, который мне нравится. Очень.