Альтернативная реальность

— Та хиба ж мы вынни, панэ, що вы сталы нэ на той шлях?

— Виноваты? Нужно было правильно рассказать, а то и провожатого дать!

— Та хиба ж мы зналы, панэ? — вторил он, — Нэ гнивайтэсь. Буде вам завтра провожатый, сына своего направлю...

Может сытный ужин, а может тревожные думы мне той ночью долго не давали уснуть. Давил под бок деревянный настил, тревожили посторонние шорохи, раздражало дружное сопение братьев. Глаза упрямо не желали слипаться.

Чего доброго до самого утра так и прокручусь...

* * *

Под самым куполом цирка сквознячок гоняет разноцветные шары: синие, красные, желтые, зеленые. Гремит мажор марша, выхватываемые из темноты лучами прожекторов на арене сменяют друг друга акробаты, жонглеры, клоуны. Рычат тигры, прыгая через горящие кольца, недовольно ревут медведи, шагая на задних лапах. Фыркают кони, несясь по заколдованному дрессировщиком кругу. Восторженные глаза зрителей, взрывы оваций, крики, смех.

Номер за номером важно объявляет распорядитель в черном фраке и белоснежной рубашке. Звучный голос и, вновь аплодисменты. Слева от меня сидит раскрасневшаяся Аленка, справа — мамочка. Наконец-то, хоть на время, из ее глаз исчезла грусть, навеки поселившаяся там после гибели отца.

В моих руках шоколадное с орехами мороженое "Каштан". Я уже им заелся по уши. Пытаюсь вытереть рот липкими пальцами. Размазываю пятна на рубаке и штанишках.

Но сейчас этого никто не видит. По натянутому над ареной тросу, жонглируя тремя горящими факелами, осторожно, шаг за шагом, ступает жонглер.

На место шуму в зале пришла абсолютная тишина. Слышно как, вращаясь, факелы рассекают воздух. Шаг.., шаг.., за ним еще шаг...

Уже пройдена половина пути. Заветная цель так близка.

Но я почему-то знаю... — он не дойдет! Сейчас качнется... и...

Весь зал взорвался криком. Аленка в страхе прикрыла глаза рукой, спряталась у мамочки на груди.

Я же неотрывно смотрю на тело, чернеющее на арене. Красное пятно быстро расползается на золотистых опилках...

Разноцветное конфетти уже не кружит веселым хороводом, на полутоне оборвалась музыка.

Еще мгновенье, и выбегут статисты. Жонглера унесут, и конферансье нарочито бодрым голосом продолжит представление...

* * *

Проснувшись, я еще ощущал во рту вкус не пробованного мной "Катана", а перед глазами темнело кровавое пятно на золотистых опилках. Нет, не тело! Его уже не было...

Именно пятно, похожее на кляксу в моей школьной тетради или увиденного в "Клубе путешественников" спрута.

Еще один вещий сон? Зарождающаяся реальность предупреждает или грозит?

Похоже, я тоже иду по натянутому над пропастью канату. Один неверный шаг... не останется и красного пятна!

Но пока же справляюсь! Даст Бог, и дальше прорвемся. Хорошо ребятам, вон как сладко спят. Нужно брать с них пример.

Поворочавшись еще немного, я все-таки умудрился задремать...

* * *

Мы так спешили, что обогнали весну. Она осталась где-то позади...в украинских землях.

Чем ближе подъезжали к Могилеву — тем холоднее становилось. По ночам случались заморозки. Да и днем, время от времени, пролетал снег. Пробивавшееся сквозь облака солнце робко пыталось прогреть промерзшую за зиму землю. В низинах и оврагах до сих пор лежал грязно-бурый снег...

Дорога всегда располагала меня к размышлениям.

Невольно вспоминались университетские годы. Первые успехи, первые разочарования. Первое серьезное чувство. Восточная красавица Магдала. Она была из знатной турецкой семьи. Очень знатной! Но пока были живы браться, судьба девушки особо никого не интересовала. Юридический факультет Сен-Жерменского университета, европейская свобода, неограниченность в средствах. О чем еще может мечтать турецкая девушка?

Бурный роман мог окончиться браком. Такие случаи в наш просвещенный век не редки. Кто знает, как бы тогда сложилась моя судьба! Но все рухнуло в единый миг. В аварии погибли два ее брата и отец. Нежданно Магдала стала правительницей Восточно-турецкого султаната. И уже на следующий день навсегда исчезла из моей жизни.

Зато сразу пожаловали представители спецслужб и доступно объяснили — кто я и кто она. И что со мной станет, если я попытаюсь потревожить ее величество госпожу Магдалу...

Я искал утешение... и нашел. В компании отчаянных гуляк и разгильдяев. Пробовал даже наркотики. Слава Богу — хватило ума и силы воли вовремя отказаться. А вот попытаться заработать большие и быстрые деньги так и не смог...

Ну а заработал, как вы знаете, — Марсианские рудники, а потом альтернативный дистрикс...

Сейчас все это казалось нереальным. Да просто диким! Мало мне двух миров, так еще и третий — смущает, сулит, угрожает... Но просто так отмахнуться нельзя. Не зря же Алена тянула меня из ада пана Михая Лещицкого. Алена — не Жаклин!

Значит нужно действовать еще осторожней. Не стану соваться в интриги, убеждать Александра Даниловича в правоте доносчиков, не задействую телепатию. По крайней мере, без жизненной необходимости. Скажу — мол, просто гонец, и постараюсь остаться где-то рядом. А уже потом...

— Панэ! Панэ! — кликнул меня Грыць, — панэ! В мэнэ лошадь захромала, треба десь зупынытыся!

Жалко терять четыре часа светового дня, но делать нечего. Без лошади в пути не обойтись, да и купить где-то здесь пригодную не так-то просто.

— Остановимся в той деревушке! Вроде не маленькая. Должен быть и постоялый двор и кузня. Поворачивай туда.

Пока Грыць на заднем дворе "порався з киньмы", мы с Данилой исследовали меню местной харчевни. Остановились на жареном поросенке, сале, гречневой каше, квашеной капусте и квасе. Подумав немного, я заказал еще пол-литра "горилкы" — согреться с холода. "Гроши" у нас вперед уже не требовали. Видать, добротная одежда, сбруя, оружие располагали к доверию.

Небольшой "зал" не отличался от многих прочих, виденных мной здесь ранее. Полумрак, сырость, грязь. Топорной работы деревянные столы и табуреты. Я уже настолько к этому привык, что забыл о существовании истинного сервиса и комфорта.

Кроме нас в харчевне сидело четверо — все за одним столом.

Один из них, без сомнения главный — высокий, средних лет пан, с длинным, как у ворона носом, непропорционально маленькой, поросшей седой бороденкой, челюстью, колючими, темными глазами. Одет он был в добротное серое сукно, меховую накладку, сапоги из дорогой мягкой кожи.

— Это — Феско Флюс — лифлянский купец, следующий через белорусские земли на гетманщину.— Во всяком случае, так шепнул мне трактирщик.— А остальные — его слуги и охрана.

В правдивости этой версии я весьма сомневался.

Ни Феско, ни прочая братия на мирных торговцев никак не тянули. Особенно — слуги. Головорезы с большой дороги, да и только. Заросшие, чумазые, с редкими гнилыми зубами, со следами на лицах бывших боев, одетые в живописные обноски. Они скорее напоминали недавно сбежавших с корабля не слишком удачных флибустьеров. Жадно рвали грязными руками мясо, ломали хлеб. Глотали, почти не прожевывая, запивали мутным кислым пойлом — почему-то называвшимся здесь пивом.

Казалось, что кроме жратвы их ничего не интересует. Но как оказалось чуть позже, я ошибался.

Выпив "горилкы", закусив кислой капустой и положив в рот кусочек сала, я счастливо зажмурился. Прислушивался, как блаженное тепло волнами разливается по телу. В ожидании поросенка и гречневой каши, решил "пощупать" "флибустьеров", и.., чуть не поперхнулся... Оказывается они уже успели оценить размер моего кошеля, и то, как трактирщик пробовал на зуб червонец, который я ему бросил для пущей прыти. Больше того, успели составить план кампании. Собирались перехватить нас завтра, с утра, сразу за селом. Ну, а что купец?

Надо же, как везет! Флюс такой же торговец, как я — священник. Хоть не заезжай в трактиры!

Длинноносый проходимец — шпион Лещинского. А сейчас для шведов составляет карту дислокации русских войск. Ну что ж, тем лучше. На ловца и зверь бежит!

Случайно ли мое везение? Или подарки новой реальности? Ладно, об этом подумаем после...

Грыць подошел очень вовремя. Хозяин уже подал дымящегося поросенка и кашу. Остаток водки я разлил поровну, в три глиняные кружки.

Братья удивленно переглянулись.

— Пейте! — скомандовал я. — Пейте и хорошенько закусывайте! Нам сегодня еще предстоит работенка.

— Панэ! Тилькы завив конэй. Мий щэ хрома...

— Говорю, ешьте! Потом расскажу!

Когда стол опустел, а лица ребят раскраснелись, повернувшись спиной к "флибустьерам", прошептал:

— Слушайте внимательно! На "да" или "нет" молча кивайте головой. Пистоли при вас, заряжены?

Два утвердительных кивка.

— За тем столом — грабители. Собираются напасть. Нужно их опередить. Сейчас я притворюсь пьяным и подойду к ним, будто хочу спросить дорогу. Вы — сразу за мной. Когда почешу нос, ты, Грыць, стреляешь в рябого. Данило — в мордатого. Длинноносого не задень — нужен живым. Все понятно?

Два утвердительных кивка.

Неловко вставая, я уронил табурет. Сделал пару шагов к двери, но затем, будто передумав, пошатываясь, побрел к столу "флибустьеров". Они, допивая пиво, хмуро из-подо лба на меня погладывали. Феско презрительно ухмыльнулся.

— Куда путь держите, казаки? — непослушным языком пролепетал я. — Часом вместе... может... ик...

Сзади уже подходили ребята, делая вид, что хотят меня увести.

— Ик.., — правой рукой я потянулся к животу, а левой с трудом попадая почесал нос...

Три выстрела почти слились в один...

В тот же миг, протрезвев, я нырнул вперед, успел перехватить руку Флюса. Пуля из его пистоля ушла в потолок. На голову посыпались щепки. Феско зарычал, выхватил нож. Выкручивая руку, я резко дернул на себя. Раздался хруст, а за ним и жалобный вой.

Для большей убедительности, еще разок ткнул кулаком ему в челюсть. Падая с табурета, длинноносый ударился затылком о стену, с грохотом свалился на пол.

Теперь к душку кислой капусты и перетопленного жира, которыми пропиталась корчма, добавились запахи горелого пороха, крови, и смерти...

Дым понемногу рассеялся и я осмотрел поле боя.

Двое из трех искателей легкой наживы были мертвы. Лишь рябой, в которого стрелял Грыць, подавал признаки жизни.

— Данило, принеси крепкую веревку. Свяжем носатого. А ты, Грыць, давай за шинкарем — пока тот не натворил глупостей. Втолкуй дуралею, что мы на службе у генерального судьи Кочубея и побили шведских прознатчиков. А их главаря взяли в плен. Пусть найдет старосту и мужиков... Трупы закопать.

Оставшись один — вначале подошел к рябому. Пуля, пробив грудь, прошла навылет. Теперь в легких что-то булькало и хрипело — вытекало через рот кровавой пеной. Глаза — мутные, невидящие. Зато в руке по-прежнему зажата глиняная кружка.

— Червонцев захотел...

Укоризненно покачав головой, я беззлобно ткнул мечем ему в сердце.

У стены застонал Флюс. Опираясь на здоровую руку, попытался сесть. Облизал языком разбитые, опухшие губы, сплюнул.

— Гад! — прошипел он.

Я поймал ненавидящий взгляд, предвосхитил движение. Пнул ногой в голову. Феско вновь ударился о стену и обмяк. Из его руки выпал нож.

— Вот так-то лучше! Спокойней..., — пробормотал я, производя ревизию одежд.

Оружия больше не было. Зато кроме кошеля нашлась и карта. Начертанная на удивительно тонкой, скрученной в тугую трубочку, коже.

Подошел Даныло и мы вдвоем связали Феско руки и ноги. Но, прежде, я вправил ему вывихнутое плечо. А то, не дай Бог, не дождется встречи с Александром Даниловичем.

Похороны "флибустьеров" оплатил трофейными деньгами. Остальные отдал братьям, которым предстояло по очереди сторожить "наш пропуск" к Меньшикову.

С утра, загрузив Флюса в его же повозку, отправились в путь. Могилев близок. Столь же близки и те дни, когда решиться: быть или не быль альтернативной реальности.

* * *

— И куда же это, казачки, вы держите путь? — спросил один из трех подскакавших к нам драгун.

Молодой, розовощекий с веснушками и курносым носом, рыжеватыми, лихо закрученными вверх усами и смеющимися карими глазами. В новеньком мундире, высоком шлеме, он, как влитой, сидел на своем гнедом жеребце. Ветер слегка шевелил, будто играючи перебирал старательно вычесанную огненно-рыжую гриву и хвост.

"Вот они, плоды Петровских реформ, у меня перед глазами", — подумал я.

— Как жаль, что тысячи таких удальцов сложат головы под Полтавой. И без лекций Козлобородого, еще из школьного курса, который вел влюбленный в историю маленький и сухонький Кшислав Кшетицкий, я знал, что не столь уж блистательной была победа Карла. И он, и Петр получили тяжелые раны. Россия потеряла Украину и Прибалтику, южные земли, но и Карлу пришлось вернуться в Швецию. Силы, которой были подорваны многолетней войной. Польша и Саксония вновь стали независимыми. Эра походов и завоеваний шведской короны завершилась. Зато были заложены основы Евразийской Конфедерации.

— Ты, длинный, что — глухой? Тебя спрашиваю — куда едете? А то — гляди! Уши-то прочищу!

— Сами-то, кто такие будете?

— Да ты еще и слепой?!

— Ладно. Не шуми, — примирительным тоном ответил я. — Видать-то вижу. Только вот не знаю, можно ли тебе говорить?

— Что-что?!! Заговоришь, еще и как! У подполковника Шеина и осел кукарекать станет!

— А кто у вас тут за главного. Только ему и скажу.

— За главного у нас — его светлость генерал Александр Данилович Меньшиков. А я — старший разъезда...

— Слава Богу..., — счастливо улыбнувшись, подражая деду Овсию, словно перед храмом Божьим, я широко перекрестился. — Как раз он-то мне и нужен. С письмом я... от генерального судьи Кочубея... Василия Леонтьевича значит...

— В повозке оно кряхтит, что ли? Письмо твое...

— Письмо-то у меня, а вот в повозке — подарок его светлости. По пути поймали... шведского прознатчика... шпиена значит... Феской звать...

Улыбка мигом слетела с розовощекого курносого лица. Дело оказалось на редкость серьезным.

— Ну, гляди мне, коль шутиш. Его светлость с шутниками на расправу скор. Да и рука тяжела. Сам рубил головы мятежным стрельцам...

— Да ты не пугай! Пуганые! Лучше помоги быстрее от Фески избавиться. Надоело с ним таскаться.

В том, что я застал Меньшикова в Могилеве, была большая доля везения. Александр Данилович на месте не сидел. Был в постоянном движении: смотрел войска, укрепления, дороги. Пирогом и кнутом, лестью и угрозами исполнял волю государя.

Могилев показался мне побольше Полтавы. И стены повыше и укрепления получше. Видать не зря здесь остановился фаворит Петра. Жил он в большом каменном доме, в "гостях" у городского головы. Во дворе беспрестанно суетились слуги. У дверей на посту стояли солдаты, громко покрикивали офицеры. Гражданские просители боязливо жались к забору, терпеливо дожидаясь, когда дойдет очередь и до них.

Велев никуда не отлучаться, красавец-драгун отогнал повозку с "подарком его светлости" на задний двор. Туда же вскоре препроводили и нас.

Оружие не забрали, и это показалось мне добрым знаком.