Время выбора

Владимир с резервом вышел из леса вслед за печенегами, поэтому оказался у города, чуть позже всех, когда конница Ирынея уже нанесла первый удар в тыл полякам, и теперь не давала им возможности выстроить полноценный строй, осыпая их стрелами. Хирдманы и киевляне спешивались, стреножили коней и выстраивались для атаки. По сигналу Ирынея , печенеги отодвинулись на фланги, и, клин пехоты ,набрав по пути скорость ударил в ряды кнехтов. Такой удар могла выдержать пехотная стена с большими щитами, выстроенная в несколько рядов. С длинными пиками, надежно упертыми в землю и не позволяющими приблизится противнику. А здесь хирдманы, без труда прорвав жидкий строй кнехтов, прошли до ворот, почти не встречая сопротивления. Опыт совместных боев, наработанный годами, позволял им не задумываясь наносить удары, зная, что в это время его прикроет сосед, и самому прикрывать его в случае необходимости. За воротами, кроме брошенного тарана ничего и никого не было.

Грозная еще час назад армия поляков превратилась в толпу. Печенеги прекратили обстрел, и хирдманы начали сгонять , бросающих оружие кнехтов, под стены. Там их рассаживали рядами и брали под охрану киевляне. Попытки вырваться из окружения жестко пресекались печенежскими стрелами или арканами, которые степные табунщики использовали с привычной сноровкой.

Князь подозвал Ирынея, Ролло и ополченского воеводу Богумила. Что бы ни допустить бегства поляков из города, следовало срочно взять под охрану все мосты, и пустить конные разъезды вокруг стен, особенно в речной излучине. Богумилу он приказал передать охрану пленных хирдманам, и, по возможности, приведя себя в порядок строиться для входа в город. Кроме киевских ополченцев Владимир решил взять четыре сотни печенегов, сотню хирдманов и своих арбалетчиков.

* * *

Отправив посыльного к воротам, Болеслав наблюдал за одготовкой к штурму. С соседних улиц слышался треск ломаемых заборов. Кнехты тащили на площадь слеги, разломанные столы и лавки, тележные оглобли. Все это сколачивалось, связывалось в лестницы. Стены детинца были не очень высоки, так что особо длинных лестниц не требовалось. Однако, такая веселая кутерьма длилась не долго. То одна, то другая группа кнехтов, уходившая в город за новым материалом, на площадь не возвращалась. Князь хотел послать рыцарей для вразумления тех, кто видимо занялся мародерством вместо того, что бы заниматься делом, но в это время вернулся его посланник. По его словам сбежавшие от ворот копейщики сеют в городе панику, рассказывая о разгроме войска и страшной резне за воротами, о том, что отряды печенегов вошли в город, и не оставляют в живых никого, кто с оружием. Он посмотрел на разгневанного Болеслава и, решившись, добавил.

-Еще я видел, как многие бросают оружие и готовятся сдаваться в плен. До ворот я добраться не смог. Наткнулся на разъезд печенегов на улице, едва успел развернуться и ускакать. Меня никто не преследовал.

Стоящий рядом с ними, один из самых опытных рыцарей пан Тадеуш задумчиво произнес, обращаясь к Болеславу.

— Сказано Екклесиастом: "Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву". Уходить надо, князь. За Детинцем городские ворота и мост через Двину. Уйдем лесом, там степняки нас догонять не будут. Урону твоей чести в том никто не усмотрит. На кнехтов надежды нет, нас едва две сотни, а печенеги в такие походы самое малое пятью ходят. Останемся, многие здесь лягут, а остальным в рабстве ждать, пока выкупят.

— Понял тебя, Тадеуш, — согласился Болеслав и скомандовал, — По коням, уходим из города. Отряд на рысях вышел из ворот и остановился. Не очень широкий мост был надежно перекрыт пятью десятками копейщиков. Оставалось одно, уходить берегом Двины через покинутый утром лагерь, и дальше по своим следам. Когда отряд вышел из за стены, его заметили, и от торговых ворот в их сторону устремились несколько сотен всадников.

Болеслав за спиной слышал торжествующие крики нагоняющих их степняков. В начале погони отряд увеличил разрыв с нагоняющими, но удержать его долго не удалось. Кони начали уставать. Во многом превосходя степных, рыцарские кони не могли сравняться с ними выносливостью. Рядом с ним скакал пан Тадеуш и еще с полтора десятка рыцарей, те, у кого кони были получше. Тадеуш на скаку оглянулся и прокричал.

— Князь, степняки догнали и окружили наших. За нами почему-то не гонятся.

Слегка придержав коня, Болеслав тоже посмотрел назад. Несколько сотен печенегов окружили его рыцарей, и держали их под прицелом луков. Погони действительно не было.

Его войску, съежившемуся до рыцарского копья, предстояла длинная и трудная дорога домой, по ими же разоренными землям.

Глава 10

Утром, следующего после штурма дня, Владимир пригласил на трапезу Думу полоцкого Веча, оставшегося в живых, полоцкого дружинного воеводу Сбыслава и жреца Перуна волхва Гудима. Разумеется, не были забыты Ролло, Ирыней и Богумил. Веселья на трапезе не было, слишком свежа у всех была память о вчерашних событиях, и , тем более, о погибших друзьях. И если, не считая раненых, которых целители обещали вскоре вернуть в строй, хирдманы потеряли троих, а печнеги, так и вообще ни одного, то у киевлян, а тем боле у полочан причин для веселья было мало. Только убитыми киевляне при прорыве потеряли более тридцати воев, а полочане в стычках на привратной площади и городских улицах половину княжеской дружины и более двух сотен ополченцев. Тела погибших защитников города родные и друзья переносили к капищу, рядом с которым готовился погребальный костер. Для князя Рогвольда, тело которого нашли в одном из подворий обобранным мародерами, волхвы готовили отдельную домовину. Волхвы-целители занимались ранеными, среди которых нашелся, потерявший много крови, княжич Ратмир.

Трупы кнехтов и рыцарей вывезли за город и захоронили, этим занимались пленные под приглядом печенегов. Леху из Познани не повезло, и виной тому был десятник. Когда снимали доспехи, печенеги нашли у него под одеждой, примотанную кушаком к телу, золотую княжескую гривну, от которой тот не успел избавиться. Под угрозой пытки Гюнтер сдал весь десяток и указал место, где они закопали награбленное. Когда Ирыней принес гривну Владимиру, тот, не вдаваясь в подробности, велел перерезать мародерам глотки и закопать вместе с остальными поляками.

Покончив с трапезой Владимир задумчиво поглядел на сидящих за столом. В голову пришла занятная мысль, что стоит ему появиться в новом месте, как сразу приходится либо речь произносить, либо приказы отдавать. То хоть с Добрыней и Зорецом нормально поговорить можно было, а теперь и они далеко. Ничего не поделаешь, доля такая княжеская, так что сиди, не сиди, а начинать надо.

— Многое мог бы я вам сказать, Дума высокая, но скажу только главное. Соседи земель русских, с какой стороны не глянь, не овечки смирные, но волки алчные. Для них каждая междоусобица наша подарок дорогой. Чуть ослабнут скрепы между русскими княжествами, как сразу гости незванные, то с восхода, то с заката, то с полудня, то с полуночи. Богата Русь, и очень им заманчиво, если и не захватить ее, то хоть пограбить. А князь Рогвольд Полоцкий послов моих, коих я сватами к нему посылал, желая кровным родством скрепы эти усилить, бесчестно выгнал. То не беда, не всякое сватовство успешным бывает, беда, что матушку мою бесчестя, он недругом себя выказал. Но и это не вся беда. Послы мои грамоту ему предали, в коей я предупреждал о будущем набеге и предлагал заедно против врага выступить. И тому он не внял, вот в чем главная беда. Не секрет для меня, что грамоту эту вы читали и могли князя вразумить. С кем союз военный иметь, у вас Вече приговаривает. Но вместе с князем оттолкнули вы протянутую руку. Прельстил он вас речами о дружбе с императором, взамен союза с рабыничем. Вчера вы полной мерой измерили эту дружбу. Мне же после вашего с князем ответа мыслилось, что стакнулся Рогвольд с Мешко, и до последнего я не мог послать свою рать в бой, опасаясь ловушки и удара в спину от Рогвольда. Это уж всем бедам беда, когда один русский князь ждет предательства от другого русского князя. А не приди я вчера? Вся земля полоцкая в разоре была бы. Сказать стыдно, печенежский князь Ирыней, чужой город защищает, а вы свой защитить не захотели. Хватились только, когда враг ворота ломать стал. Четыре сотни павших вчера полоцких воинов на вашей, с Рогвольдом совести. За то, что печенеги город защитили, вы, сильно должны князя Ирынея благодарить. Сколь серебра для того нужно, он сам вам скажет. Кто у вас городской казной ведает? Ты, вроде, боярин Пестрим. И не говори мне, что казна ваша пуста, все одно не поверю.

— Пуста, не пуста, а как цену великую князь спросит, может и недостать той казны на все нужное.

— Не пугайся, — Владимир усмехнулся, — Ирыней муж разумный, лишнего не спросит. Теперь далее, на следующий день после того как справим страву* по погибшим соберем Вече, которое приговорит ряд со мной, как с князем полоцким, такой, как был у вас с Рогвольдом. Еще нужно будет на Вече выбрать восьмерых полочан, которые к началу листопада должны быть в Киеве на большом княжеском Совете. Двое, что бы были от бояр, двое от купцов, двое от мастеров городских и двое от селян земель полоцких. Про селян волхвы лучше знают, здесь твое слово, Гудим. Так же будет и от киевлян, и от древлян и от новгородцев. На Совете думать будем, как четырем княжествам в единстве жить, потому выборные ваши от имени Веча говорить право должны иметь, — Князь опил из чаши и спросил Пестрима, — Холопы городу нужны будут? — Пестрим согласно кивнул.

— Коли так, то оставлю вам поляков пленных. Они, не глядя кнехт или рыцарь, отныне мои холопы до смерти. Не волнуйся, Ирыней, знаю я ваши обычаи, договоримся, почем я вас от этой обузы избавлю. Ну разве, если найдется бабенка, что за какого замуж пойдет, то того можно будет из холопов вывести. Да и то смотреть надо, жениться он хотел, или дуру нашел, что бы из холопства освободится. Буде кто уличен в таком хитроумстве, тем Двина женой станет. Что б другим неповадно было. Холопы эти мне на будущий год нужны будут, тогда заберу. Сам я вскорости отъеду в Новгород, посадником здесь оставлю киевского боярина Богумила. И с ним для защиты города всю киевскую рать, они теперь вои в бою испытанные. Все на том, бояре. Вопросы есть? Вопросов нет.

Когда все начали расходится к Владимиру подошли Ирыней и Ролло.

— Хотим мы, княже, с тобой с глазу на глаз поговорить, — начал печенег и остановился, глядя на смеющегося князя.

— Что оба, и с глазу на глаз? Моих двух на ваших четырех не хватит, — Владимир посерьезнел, — Что ты так вскинулся, ярл? Шучу я, настроение с утра хорошее. Как ни говори, а победа нам вчера досталась малой кровью. Киевлян погибших, конечно, жалко, и твоих хирдманов тоже, но все могло и гораздо хуже сложиться, вот и радуюсь! А что за дело у вас ко мне? Коли, что серьезное, то здесь о том не место. Лучше у меня в горнице поговорим.

Пока шли в горницу, Владимир вернулся у тому, что говорил в трапезной.

— Очень вы с Ирынеем вчера лихо поляков били. Как вроде бы не в первый раз вместе в бою, потому и потери у нас малые.

Видно было, что обоим слова князя пришлись по душе, и ярл степенно ответил.

— Скажу я тебе, княже, что не удивительно это. И мои хирдманы и всадники печенежские воины бывалые. А один бывалый воин другого без слов понимает, и знает, когда помочь ему надобно, и что для того нужно сделать. Киевляне, кабы были они вчера такие как сегодня, своих меньше бы потеряли. Потому что только в бою можно воином стать. В бою глаз по другому смотреть учится, и иначе никак этой наукой не овладеть.

— Это уж как водится, — ответил Владимир, входя в горницу, — никакому делу не научишься, пока его делать не станешь. Так какая у вас забота ко мне, сразу у двоих? Если жаловаться друг на друга хотите, то я судить вас не буду. Сами промеж себя разбирайтесь

— Нее, князь, — улыбнулся Ирыней, — мы не дети малые, что б с обидами к тебе ходить. Просьба у нас обоих к тебе. Дён через пять я, как собирался, пойду в Польшу. И мы тут с ярлом вот что подумали. Всадники мои в поле хороши, там с ними ровняться некому, а вот города стенами обнесенные и замки нам обходить придется. А его хирдманам и стены никакие не помеха. Кабы, отпустил ты его со службы до срока, мы бы вместе пошли. Тогда и города, и замки перед нами не устоят, и добыча совсем другая будет, на всех хватит. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что вы с Ролло два сапога-пара, хоть каждый и на разную ногу. Уговору нашему с ним всего два месяца осталось, и беды, в том, что бы его ранее закончить, не вижу. Но я-то что, в Киев один пойду? Хотя по глазам вашим хитрым вижу, что ответ на это есть. Мыслю я, что ты взамен хирдманов хочешь мне своих всадников оставить. Сколько? И не будут ли они за то на меня в обиде?

— За каждого хирдмана по всаднику, четыре сотни у тебя будет. А за обиды не беспокойся. У нас вся добыча от похода роду идет, так что они свое при дележе получат.

— Ладно, с этим мы решили, но не только в этом дело. Как я потом от императора Оттона отбрехиваться буду? За тебя, положим, я не ответчик. Ты через мои земли прошел потому, что я Мешко с его ратью занимался, так что сам он виноват. А Ролло-то по уговору у меня до груденя на службе. Про него я, что говорить буду? Что сам его в Польшу отправил?

— А хотя бы и так, — вступил в разговор ярл, — ты в своем праве. Он ударил, ты ответил, и что ему больнее пришлось, так, то воля Богов..

— С Богами я тягаться не могу. Значит так и решим, вы прельстились с пченегами пойти, а я тому не препятствовал, и дело с концом. А что, Ролло, вы в Польшу верхами пойдете? Когда у меня на службе были, по моему приказу, понятно, деваться было некуда. А сейчас значит сами, вместо драккара на ошибках Одина? Ирыней, эдак они из Польши настоящими степняками вернуться, придется вам место для нового рода искать.

— А что, степь она такая же бескрайняя, как море, и трава в ней как волна в море колышется. Князь верно говорит, такому сильному роду в степи место всегда найдется, ты ярл над этим подумай.

— Да ну вас, — рассмеялся Ролло,— лучше моря и драккара для настоящего ярла ничего не найти. Но настоящий ярл и ошибки богов может себе на пользу обратить. Конные хирдманы, это если кому сказать, конечно, смешно, но внезапно появляться там, где никто не ждет дорогого стоит. А если вместе с конницей, то многим грустно станет.

— Кстати о конях, — отсмеявшись, продолжил Владимир, — Я тебе, Ирыней, за всех пленных даю тех коней, что под хирдманами, а вы с Ролло разберетесь между собой, когда и чем он за них с тобой расплатится. Согласен?

— За тысячу крепких, здоровых холопов всего четыре сотни коней, что твой купец у меня тем летом покупал? Да я их и продал, потому что они только на мясо годились.

— На мясо они годились, потому что у тебя им корма на зиму не было. Пленники тоже не все твои. Там у хирдманов с киевлянами своя доля есть. Без них и пленников бы не было. И чего ты торгуешься? Ты что, собрался с ними в Польшу идти? Кроме меня их никто не купит, поэтому бери, что дают. Еще раз спрашиваю, согласен?