Волчий берег

— Думаешь, я ленту не хочу? Очень даже хочу. Но ещё больше хочу, чтобы нам не пришлось больше от тени своей шарахаться и голодать!

— Ну, может...

— Нет!

Малинка отвернулась.

— Злая ты!

— И пусть! Зато мы с тобой целые и невредимые!

Сестра стала собираться, и всё молча, да с такими губами надутыми.

— Малинка... Ну не злись. Давай договоримся — через две недели, если ничего не случится, я куплю тебе ленту. Клянусь! Просто подожди немного, у нас слишком мало сейчас сбережений, чтобы все их за украшения отдавать.

— Зачем она мне через две недели! Она мне сейчас нужна!

Конечно, сейчас. И даже знаю зачем — перед Всеволодом покрасоваться.

Сказать бы ей, что толку не будет, раз без ленты не взглянул, то хоть в золото да каменья наряжайся — такому, как Всеволод, неважно.

Нет, не могу сказать.

Да и чего скрывать — если бы могла позволить, я купила бы ленту не только ей, а и себе. Такую, с красными маками на ярко-синем небе. Маки из бисера, так и переливаются на солнце, так и сверкают! А небо из камней, в их глубине словно облака тают.

— Ну не злись.

Но сестра злилась, верно, ещё больше оттого, что понимала — я права.

Пришлось прибегать к последнему средству, самому верному.

— Малинка... А меня Гордей на праздник пригласил... на завтрашний.

— Да ну? — Сестра тут же позабыла про ленту и повернулась, сверкая улыбкой. Говорю же, сущий ребёнок!

— Да. Он сказал, я ему нравлюсь. Очень.

Она ахнула, прижав руки к груди, глаза сияли от восторга.

— Как красиво!

— Да? Разве? Ну... не знаю я, чего тут красивого.

Я нервно теребила в пальцах кончик косы, всё-таки вести подобные разговоры мы с Малинкой не привыкли.

— Конечно, красиво, ты что! Разве тебе самой не приятно?

— Приятно. Только он не первый, кто красивые слова говорит, а после о них забывает!

— Правда? И кто это тебе такое говорил, а потом забыл?

— Василь!

— А, когда это было.

— Но было зато.

— И что? — Малинка не смущается. — Василь глупенький, ему что мамка прикажет, то он и делал. Вот и прозевал своё счастье. А этот...

— Гордей, — подсказала я.

— Да, Гордей. По нему видно, что он никого слушать не станет, характер твёрдый, не сломаешь. Как решил — так и сделает!

— Да ну! И откуда тебе это всё видно?

— Он же вместе с Всеволодом... а он такой.

— А, ясно.

— И что тебе опять ясно? Что тебе всё время ясно? — Тут же закричала Малинка. — Чего ты опять со своим мудрым 'ясно' начинаешь?

— Ой, только не заводись.

Ругаться совсем не хотелось. Я легла на спину, закинула руки за голову и потянулась. Хорошо.

Малинка тут же упала рядом, вздохнула. В комнате было очень тихо и спокойно, внизу нас ждал завтрак и возможно, новые встречи с непростыми людьми. Этот день точно будет лучше вчерашнего.

— Я бы тоже хотела, чтобы мне такое сказали... хоть разок.

Настроение стало портиться. Ну завтрак, ну встреча, прогулка даже... и всё.

— И что толку? Они же уедут, Малинка, не местные ведь. Как Всеволод в прошлый раз. Так что не нужны мне его красивые слова.

— Но ты же на праздник всё равно пойдёшь? — Встревожено подняла голову сестра.

— Да, поздно теперь отказываться. Но я сказала, что с тобой раньше договорилась и он ответил — пойдём все вместе. Но это ничего не значит!

А сестра молчит, блажено улыбаясь, равнодушная к предупреждающим воплям разума.

И главное — я чувствую, что улыбаюсь точно так же.

* * *

Они вернулись домой очень поздно. Все окна тёмные, даже на кухне нет света, вокруг глухая тишина, лишь у конюшни дремлет сторож.

Поднялись к себе.

— Как же хочется жрать, — заявил Ярый, разуваясь в комнате и пинком отодвигая ботинки с пути. — Хотя мышь в живот кинуть, сейчас бы ничем не побрезговал.

— Возьми, я днём пироги покупал, остались. — Гордей бросил ему сумку.

— И мне дай.

Всеволод, не глядя, нащупал в протянутой сумке холодный пирог, откусил, второй рукой сгребая со стола бумаги и раскладывая на поверхности карту.

— Карандаш дайте.

Гордей протянул карандаш и все собрались вокруг стола. Ярый тут же принялся качаться на табуретке, ставя его на две ножки и почти заваливаясь то вперёд, то назад.

— Значит, что мы имеем, — жуя, проговорил Всеволод. — Вот Вишнянки, а вот Грицы, где был Ярый. Полдня пути.

Ножки табуретки громко стукнули о пол.

— И видел княжеские войска. В народе расходятся слухи, что наступают оборотни. Молва о людоеде из Вишнянок уже до них добралась. Все боятся. Говорят, войска пойдут на границу, чтобы от зверей деревни уберечь. Скоро в Вишнянках встанет армия.

— К югу дела пока лучше, — со вздохом продолжил Гордей. — Много разных тревожных слухов, но до волнений не дошло. Спокойно. В оборотней-людоедов не особо верят. И что запад?

Всеволод затолкал в рот остаток пирога и проглотил, казалось, не жуя.

— Очень всё нехорошо там, Вожак. Ты правильно придумал вчера, что раз мы так близко к человечьим землям, нужно проверить людские деревни, посмотреть, как они живут, что делают. И вот что я скажу — готовится война. Мелкие князи объявляют мобилизацию. Обещают большие деньги за службу, хотя ходят слухи, большинству платить нечем, в долг берут. Значит, надеются наше забрать. Выходит, наши советники большие мечтатели, если думают избежать столкновения. Люди в деревнях уже готовы убить оборотней, всех оборотней, потому что ко всему прочему боятся. Им говорят, что оборотни все сплошь бешеные звери, которые не обладают разумом и жрут любого, будто то старики или дети, как свора бешеных волков. Мол, только дивы нас в узде и держали, а без них мы что те бойцовые собаки, выдрессированные глотки рвать да ничего другого не знающие. Княжеские войска идут на помощь, иначе беда, всех их прирежут, как овец. Вот что им всем твердят. И прибавляют — вот очистим земли дивов от зверей, себе заберём, тогда и заживём припеваючи.

— И кто-то специально... — Ярый сглотнул. — Кто-то специально доводит наших до Ярости. На севере два случая появления людоедов, потери среди людей больше, чем тут. Значит... я не хочу об этом думать, но иначе не складывается. Значит, кто-то специально вылавливает оборотней и делает так, что те превращаются в обезумевших от ярости зверей. Создают из них людоедов.

Они дружно замолчали, потому что не сразу смогли поверить. Сделать с разумным существом — человеком или нет, неважно, что-то такое, что сломает его, заставит прыгнуть в бездну Кровавой Ярости, пылать бешенством, лишь бы не видеть мучений своей семьи, своих родных... неужели кто-то на такое способен?

Каждый из них хотел бы ошибиться. Но как?

— Значит, люди хотят войны. Любой ценой. — Сказал Гордей.

— А у нас слишком мало опыта в политике, чтобы этого избежать. — Добавил Всеволод.

— Но мы хоть смогли понять! Это уже что-то! — Зло рычал Ярый. — А своей политикой, что больше походит на заразное болото, полное остатков павшего скота, пусть сами балуются! Мерзостью этой и непотребством! Мы — вольные, чистые звери, которые смотрят на небо, широко открыв глаза и души, потому что с нами правда... За нами наш мир!

— Только им всё равно. — Недобро сверкнул глазами Гордей.

— А мне всё равно, как им! — Огрызнулся Ярый.

— Тебе не будет всё равно, если люди с лесными договорятся и пойдут наши деревни резать. — Невозмутимо сообщил Всеволод. — Их больше, у них колдовство. Даже если мы выживет и победим, сколько нас останется?.. Крошки.

— Чёрт! — Гордей выругался, вскочил, отходя к окну. — Это и моя вина. Если бы не... — он сглотнул, — мы уже были бы у Великого Князя. Уже сговорились бы с невестой. Может, людей бы это поуспокоило.

— Правильно говоришь — может, — подчеркнул Всеволод. — А может и нет. Советники не зря болтали — толку от твоей женитьбы! Хватит себя жалеть.

Гордей опёрся руками на подоконник, тяжело, загнано дыша, рыская глазами по тёмному двору.

— Надо уходить.

— А с сёстрами что делать? — Поинтересовался Ярый.

— Погоди, это ещё не всё. — Всеволод кивнул Вожаку на стул. — Сядь.

Тот послушался.

— Я ещё кое-что узнал. В Облипках на главной площади новинка — вешают объявления на бумаге. Скоро везде, говорят, так будет. Так вот — я все объявления прочёл от нечего делать. Разбойников ищут, убийц, то да сё... и наших сестёр тоже.

— Пф! Я знал, что с ними нечисто. — Обрадовался Ярый. — Они тайные шпионки? Отравительницы? Волочайки? Я шучу. — Тут же добавил он в сторону Гордея, но в этот раз тот не обратил внимания.

— Нет, их ищут как пропавших без следа. Их отец, Марк Софийко. Богатый купец. — Ответил Всеволод.

— С чего ты решил, что их? — Спросил Гордей.

— Ожега и Малинка Софийко, имена и описание сходятся. Девятнадцать и шестнадцать лет, русые, светлоглазые, стройные. Вроде их сманил кто-то из дома, обманом увёл. Большие деньги за них обещают.

— Насколько большие?

— Настолько, что все Вишнянки наперегонки побегут за наградой.

Гордей тихо добавил:

— А если до Облипок объявление дошло, вскоре и местные узнают.

— Ага. Такие же бумаги, чтобы на площадь вешать, сюда прибудут на той неделе, местные хвастались.

Ярый пожал плечами:

— Неважно уже. Всё равно уходить решили. Да, Гордей?

Тот кивнул.

— А насчёт девчонок — что-то ты говорил насчёт их прошлого.

— Дед Ших рассказывал, конечно, — вздохнул Всеволод, прижимая ладонь к затылку. — Но из головы напрочь вылетело. Точно помню одно — сироты они.

— Почему тогда их ищет отец?

— Не знаю. Они деду сказали, что сироты, тот и поверил.

— Ага, а спросить нельзя, спугнём. — Сделал вывод Ярый. — И что делать?

Гордей поднял брови, будто удивлялся вопросу.

— Как что? Ей нельзя тут оставаться. Во-первых, обе ушли из дома... бежали по петле. Они испугались чего так сильно, что вошли в Тамракский лес! Знаете же, какие о нём на людской стороне слухи ходят. А во-вторых... Она рысь. Великий князь нагоняет на свой народ страх и ненависть к нашему, звериному. Человеческие колдуны рано или поздно выдумают, как отличить человека от зверя и станут проверять всех жителей на своих землях. Кого найдут — тому не жить. Так что мы уходим и забираем сестёр с собой. А там узнаем, отец он или кто... и отчего дочери от него сбежали.

— Если всё, я отдыхать. — Всеволод поднялся, добрел до кровати и завалился на неё со стоном, зарываясь головой под подушку.

— Да, я тоже. Хочу отдохнуть, чтобы завтра не пропустить, как ты уговоришь эту колючку с тобой идти, — засмеялся Ярый, располагаясь на соседней.

Гордею ничего не оставалось, как согласно кивнуть и занять свою кровать. Он устал, а завтра снова действовать. Ломать голову над тем, что и как делать, и сейчас, и в будущем.

Но ладно... пока они заслужили отдых.

Не прошло и минуты, как звери уже дружно сопели

Глава 7

О праздниках, ожидание которых приятней самого праздника

Праздник Влюблённой весны, как его называли в Вишнянках, начинается с утра, но вначале развлекают малых детей. Зверинец там, карусели, колдуны на речке горки воздушные строят. Потом проходит большая ярмарка, а после, ближе к вечеру, уже веселье старших. Дети к тому времени по домам сидят, а их братья и сёстры, отцы и матери выходят на площадь, чтобы пить медовуху, обвешиваться счастливыми цветочными венками и петь урожайные песни.

На завтрак Гордей с друзьями не спустились и первое, что случилось, когда я это поняла — сердце предательски сжалось. Вдруг они уехали? Сорвались ночью, вот так, не попрощавшись, и в путь-дорогу? Конечно, я быстро опомнилась и выругала себя, как положено. Мол, нечего удивляться, всё одно это рано или поздно случится. И хорошо, если они так, втихую уедут, и сейчас, заранее, а не то стоять нам на сей раз вместе с Малинкой и смотреть, как они уходят, не оглядываясь. Уже с двумя разбитыми сердцами.

От представленного даже дурно сделалось. Ну вот, ополоумела, что ли?

Однако вскоре выяснилось, что постояльцы просто поздно вернулись — чуть ли не на рассвете — и до сих пор спят. В гостевых домах всегда так — чего не делай, как ни скрывайся, а местные про тебя всё узнают и перемоют все твои косточки до последней.

— Знамо дело, молодые парни, куражили, поди, до утра с волочайками местными. — Недовольно говорила Глаша, когда после завтрака мы убирали столовую. — Вот тогда и жалею, что не всегда могу постояльцев выбирать! А тут ещё целых трое! Ну, эти ещё ничего, хотя бы в доме, где живут, не гадят! А то знаю я... постояльцы приезжают да уезжают, а работницы потом в тяжести ходят! Приходится себе на шею сажать и их, и младенцев — не выбросишь же на улицу. Так эти... лучше пусть в стороне шкодят, а в дом не несут!

Я спокойно слушала, а Малинку словно по щекам каждым словом хлестало.

Только тогда я поняла, как сильно сестра влюблена. И какая она ещё юная.

— Хоть платят исправно, да хмельного не пьют! А вы?.. На праздник-то пойдёте? — Подобрела в конце Глаша. Она всегда добрела, когда ей не мешали ругаться.

— Да!

— Ну идите... не допоздна только, мало ли. С незнакомыми не болтайте, подарков не берите! Слышали, поди, как на прошлой ярмарке девица пропала? В лес заманили конфетами да красивыми улыбками, да там и обесчестили! Кто, неизвестно, пришлые какие-то, ищи-свищи их! Девка и ополоумела — дома сидит с тех пор, даже на двор не выходит.

Мы, как положено, прониклись и испугались. Хозяйка довольно кивнула.

— Мы тоже с Фадеем пойдём, он меня пригласил.

Она неожиданно замялась, вся покраснела и завздыхала жарко. Странно представлять — как кто-то может радоваться прогулке с Фадеем? Но вон какая хозяйка счастливая.

Когда мы остались одни, Малинка сразу подбежала ко мне и говорит:

— А когда мы пойдём?

— Не знаю.

— А Гордей говорил, когда?

— Нет... Сказал, на праздник и всё.

Сестра тут же стала кусать губы.

— А он не забудет?

Я аж рассердилась.

— Туда ему и дорога! Буду я ещё переживать, забудет или нет.

— А что тогда делать?

— Как что? Возьмём да сами пойдём. Нужны нам эти провожатые.

— Я думаю, нужны. — Упрямилась Малинка.

Ругались бы мы, верно, до вечера, но вернулась Глаша и отправила нас работать.

На обеде почти никого из постояльцев не было, все в город ушли. Гордей с друзьями так и не спустились.

Мне кусок в горло не лез, я только на кухню забежала, взяла пару яблок — и снова в магазин, где моя очередь торговать. Хозяева сразу после обеда отправились на праздник и мне разрешили в любое время магазин закрыть, как только мы с Малинкой соберёмся уходить, всё равно покупателей в такой день не дождаться. Куда с самой ярмаркой, хоть и небольшой, сравнивать?

Уйти, в общем, в любое время можно было. Только почему-то никак я не решалась встать и сказать сестре, что всё, собирайся и пойдём! Хотя... рано ещё, на праздник, говорят, ближе к вечеру лучше идти, потому что на ярмарку идти — одно расстройство, денег на покупки нет. А если представить, как станет при виде продающихся украшений ныть Малинка, требуя свою долю сбережений, так и вовсе настрой пропадает.