Закон для всех эпох

— Костёр — загадка! — сказал Пикок. — Способ снять заклятие — загадка!

— Уравнение с двумя неизвестными, сэр. Думаю, стоит отыскать одно неизвестное, как тотчас явится подсказка для обнаружения второго.

— Легче найти Грааль, чем твои иксы и игреки!

— По-моему, я уже нашёл одну разгадку, сэр. Или путь к ней. В случае убиения леди заклятие переходит на лицо благородного происхождения, отдавшее приказ о казни.

— Королева? — воскликнул Пикок. — Нет, не она! Приказ о сожжении отдала леди-стюарт!

— О да, сэр. Кому-то очень хочется, чтобы заклятие перешло на леди Лорейн!

Оруженосец явно собирался сказать что-то ещё.

— Когда леди Мэри, сэр, согласилась помиловать девушку, обвинённую в колдовстве, я услышал, как сэр Фэйсклот чертыхнулся. Поначалу я неверно истолковал чувство королевского племянника, приняв его за недовольство человека, лишённого развлечения. Теперь же я допускаю, что виды сэра Фэйсклота на казнь происходили отнюдь не от небесного желания борьбы с колдовством, которое королевский племянник разделяет с отцом Блэддером, а от желания вполне земного: заполучить должность верховного стюарта. Встретив в лесу леди Кэтрин, выслушав её историю, а затем увидев твоих пленников, сэр, он понял: карты сами идут к нему в руки. Погубив через заклятие леди-стюарт, рыцарь добился бы желаемого и стал бы вторым человеком в королевстве. В замке говорят, что королевский племянник не раз высмеивал промахи леди Лорейн, а королева с его доводами порою соглашалась.

Пикок кивнул.

О противоборстве леди-стюарт и королевского племянника судачили давно. Сэр Фэйсклот и не скрывал неприязни к леди Лорейн. Однажды, по слухам, он сказал королеве: "Тётушка, где это видано, чтобы в стюартах состояли женщины!" Королева же полагала, что женщины созданы как раз для управления глупыми мужчинами. Правда, злые языки утверждали, что её вера в умение леди Лорейн вести при дворе дела пошатнулась. На Рождество разбойники ограбили королевских податных сборщиков, которым леди-стюарт приказала ехать по старой римской дороге, а не в обход, через крепости вассалов. Юджин тогда предположил, что леди Лорейн сбил с толку хвастливый сэр Фэйсклот. Тот уверял, что римская дорога безопасна: ведь на него и его людей там не нападали. Следующее недовольство королевы было вызвано тем, что на пасху в замке не оказалось достаточных запасов вина и сидра, пополнить которые леди-стюарт забыла, и королеве пришлось проститься со съехавшимися на празднества рыцарями и дамами много раньше, чем то позволяли законы гостеприимства.

Становилось жарко. Сад заливало солнце. Пикок посмотрел на небо. Тучи плыли над королевской дорогой, уходя к замку леди Мэри.

После ужина начался семейный совет.

Советоваться Пикок не любил: ему казалось, что решения принимают матушка и Юджин, а ему остаётся согласиться. Глядя, как слуга уносит посуду, он думал, что матушке, после гибели отца в походе помешавшейся на мире и любви, не следовало бы давать советы рыцарю. А уж когда планы строил оруженосец, это и вовсе выглядело так, будто яйцо учит курицу! Рыцарю пристало решать самому! Но чьим было решение вытащить из костра деву, решение, за которое Пикок заплатил столь дорого?

Бывало, сердясь, матушка говорила, что её сын, как и отец, создан для того, чтобы рубить и колоть, а голова дана ему для того, чтобы носить железный горшок. А бывало, на совете отыскивали выход из трудного положения, и пусть выход был найден не им, рыцарь с удовольствием наблюдал, как матушка и Юджин дожидаются его одобрения. "Наше общество, Юджин, хорошо действует на этого забияку", — говорила матушка. "Сэр Пикок во всём образец для меня, леди Констанс", — почтительно отвечал оруженосец.

Сегодня предстояло решить, как поступить с пленниками. С леди рыцарь уже решил: он попытается снять заклятие! Не приближайся день королевского турнира, он бы сию минуту отправился в поход в Пустынное графство! Где, как не там, следовало испробовать способы одолеть заклятье? Та, которую Пикок вслед за оруженосцем называл "леди", пока томилась в гостевом покое, едва ли представляя, кто она здесь: гостья или пленница. Пикок сообщит ей о решении завтра.

Что до пленных ванагорцев, то среди них были и мастеровые, и вилланы. Пикок склонялся к мысли продать ванагорцев на лондонском рынке: рабы не столь хорошо обрабатывают землю, как вольные крестьяне. Всё самое ценное из добычи рыцаря досталось королеве Мэри. Доспехи его в плачевном состоянии, как и доспехи оруженосца. Чем кормить голодных рабов, лучше получить за них немного серебра! Впереди турнир, а там и поход в Пустынное графство.

По указанию матушки слуга ввёл в залу ванагорца и с поклоном удалился. Рыцарь узнал этого человека, самого рослого среди собратьев по плену. Это был Том, ученик оружейника. По дороге в поместье он рассказал кое-что Пикоку. На своей родине ему, как и многим вилланам, грозила участь стать жертвой великана-людоеда, обитавшего в Страшных холмах. Двенадцать раз в год король Ванагор платил великану живой налог. Сёла пустели, когда королевские кольчужники забирали мужчин и женщин и уводили их на съеденье.

В своём поместье Пикок распределил ванагорцев по пустым крестьянским лачугам. Таких в его деревне нашлось немало: в канун пасхи свободные вилланы подались на запад. Пленники же из Ванагории не стремились обратно на родину и выказывали горячее желание жить подальше от неё.

— Говори, оружейник!

Тот, в рубахе до колен, поклонился.

— Мы, благородный сэр, пленённые тобою ванагорские мастеровые и крестьяне, просим не продавать нас на невольничьем рынке.

Пикок глянул на матушку, а затем сказал:

— Ты в своём уме?

— Прошу прощения, сэр. Боюсь, я выразил просьбу не самыми подходящими словами...

Решительно, последние дни складываются в сплошную полосу просьб и убытков! То королева рукою капеллана переписывает закон, то дева, спасённая от огня, несёт в себе заклятие, то ремесленник намеревается отнять последнюю надежду на прибыль!

— Начни я удовлетворять просьбы собственной добычи, я не замечу, как сам стану чьей-то добычей, — сказал Пикок. — У меня нет ничего, кроме лошади. У меня нет даже копья, а в щите больше дыр, чем железа. Я немногим отличаюсь от тебя, пленник. Разве что одежда почище.

— Сэр, — сказал ученик оружейника, глядя под ноги, — мне сказали, оружейник в твоём поместье очень стар. Среди ванагорцев найдётся и пара опытных лесорубов. Мы с радостью остались бы здесь.

— Сэр Пикок, — подал голос Юджин, — меня посетила мысль.

— Вероятно, ты напрашиваешься на двойной щелбан. — Пикок оттянул палец и так щёлкнул по доске на козлах, что та подпрыгнула.

— Я постараюсь избежать щелбана, сэр. Оружейник Дик и вправду стар. Молодой ученик был бы не лишним. И другие мастеровые пригодились бы. Сэр, ты собирался раскорчёвывать лес. Земля истощилась. И пора обновить частокол. Работников не хватает. Этой весной, до пасхи, многие вилланы подались на запад.

— В те дни здесь побывали кольчужники Лимона! — воскликнул Пикок. — Попадись мне этот наёмник, он съест у меня собственную кольчугу!

— Мы неплохо потрепали негодяев, — сказал Юджин. — Помню, сэр, ты здорово угостил Лимона его же булавой. Вряд ли он поумнел от этого.

— Лимон не уймётся, пока не отправится в ад!

— Лимон переживает не лучшие времена, сэр. Войн нет, а значит, у него нет денег.

— Уж не вступаешься ли ты за него?

— Я был бы первым, сэр, кто вздёрнул бы его на крепком суку. И оставил бы его птицам.

— Мальчики, — сказала матушка, — вы скармливаете птицам тех, кого рядом нет.

— Ты хочешь сказать что-то ещё, оружейник? — спросил Пикок.

— Мы, сэр, могли бы валить лес и корчевать пни. Пахать. Мы согласны на любую работу. Мы... — он замялся. — Мы не спешим в Лондон, сэр.

— Как и в Ванагорию?

— Упаси небо! С начала боя мы видели, что сила на твоей стороне, сэр, что нашим господам несдобровать. Мы и защищались-то для виду. И с радостью сдались!

— Для виду? Вы обманули своих господ! Обманули однажды — обманете и дважды!

— Не суди так строго, сын, — вставила матушка.

— Нет, сэр, — сказал ванагорец. — Тогда мы боялись умереть и боялись остаться в Ванагории. Теперь, коли ты позволишь, мы станем тебе преданно служить.

— Чем же немила вам родная сторонка?

— Ты знаешь это, сэр. Много людей пропадает в Ванагории. Одних съедает великан, другие становятся рабами ванагорских сеньоров. Они забирают из деревень кого хотят. Законы там не писаны. Когда кто-нибудь взывает к королевской справедливости, королева Жанна, говорящая вперёд короля Ванагора, отвечает тёмным словом: "Абсурд". Свободные люди там не то же, что здесь. На пятидесятницу ты свободный, на день всех святых — уже раб.

— У Ванагора, — пояснил рыцарю оруженосец, — остаётся всё меньше крестьян. Люди бегут из его страны. Из-за великана, налогов, рыцарей, которым нужны замки. Строить замок дешевле руками рабов, нежели ремесленников. Ванагория — скалы да камни! Бывает, колодец выдалбливают от пасхи до пасхи.

— Я скоро стану беднее, чем этот оружейник без мастерской. И мне не с кем сколотить компанию. Сэр Уильям и сэр Джеффри мертвы. Хоть и были оба трусоваты, но от похода никогда не отказывались. Оружейник, иди, — сказал он ожидавшему пленнику. — Подожди-ка!.. Готов ли ты выковать сам себе ошейник?

— Если на то будет воля господина.

Оружейник поклонился и покинул залу.

— Сэр Пикок, — сказал Юджин, — компания тебе не нужна. Приближается королевский турнир. О доспехах не изволь беспокоиться. У старика Дика есть железо. Ванагорский оружейник починит доспехи, а ошейники подождут. Бежать ванагорцам некуда. Не исключено, что они докажут свою преданность без ошейников куда вернее!

Матушка одобрительно кивнула.

Глава седьмая. Доктор Джекил и мистер Хайд

За десять минут до начала фильма Павлин был у "Киномакса". Все, кроме Ларисы и Марии Аркадьевны, уже собрались. Мочалкин, Корыткин и Пузырёв поедали у стеклянных дверей вишнёвый пломбир. Павлин утешался тем, что мороженое это ерундовое. Настоящее сливочное мороженое, говорила мама, быстро портится, а то, что имеет срок хранения по полгода и году, вовсе не сливочное. "Я была маленькой девочкой, когда перестали продавать настоящий сливочный пломбир, — объясняла она. — Теперь продают яркие этикетки. Раньше была жизнь, а теперь маркетинг".

Вот почему мама так любила историю. Ей казалось, раньше всё было лучше! Вспоминая собственную маму, бабушку Павлина, на момент смерти которой Паше было два годика, Констанция Филипповна уверяла сына, что в советское время и мороженое, и школы, и книги были лучше, чем при капитализме. С советских лет она переключалась дальше, на царскую, дворянскую эпоху. В те времена жизнь была ещё краше, чем при советской власти. А уж те времена, продолжал мысленно ряд Павлин, когда рубились на мечах рыцари, защищая честь прекрасных дам, были просто сказкой!

Может, раньше и вправду всё было лучше? Павлин в этом сомневался. Сливки сливками, а вот войн, против которых возражает мама, велось не меньше. Двигатель человечества — социальная эволюция. Желание приспособиться, оно же стремление к власти и выгоде. Наиболее приспособленный одолевает наименее приспособленного. Фёдор Иванович, обучая Павлина ударам и блокам, часто повторял это, замечая, что одними ударами дорогу в жизнь не пробьёшь.

Мочалкин сошёл по широким ступеням "Премьера". Доел с довольной физиономией вафельную трубочку, пачкая пломбиром щёки и тем самым как бы заявляя: "Не всем по карману вишнёвое мороженое за тысячу двести рублей!"

— Слушайте меня! — бросив обёртку от мороженого в урну и облизнувшись, сказал он. — Наша староста всё перепутала.

— Опять, что ли? — раздались недовольные голоса.

— Мы на "Ограбление Центробанка" пришли? — не то сказал, не то спросил Пузырёв.

— Ну да, на четырнадцать тридцать, — ответил Бугаев.

— А на четырнадцать тридцать здесь "Вампиры против драконов"! — сказал Мочалкин.

— Не мути воду! — сказал Амбал. — Как могла Лариска купить билеты на "Драконов", если мы решили идти на "Ограбление"? Я видел, она в айфон инфу сохранила. Ты трепался про вишнёвое мороженое, когда она на айфоне набирала. Афишу, может, сняли, последний день фильм идёт.

На афишах и вправду не было "Ограбления".

— Где ты видел, чтобы фильм шёл последний день в субботу? — спросил Мочалкин.

— Кому нужны эти кровососы? — возмутился Корыткин. — Лариска опять намудрила!

— Вон она топает, с Марией Аркадьевной, — сказал Мочалкин.

Класс поздоровался с Марьюшкой. Напустив на себя серьёзный вид, Мочалкин задал вопрос:

— Лариса, ты как вчера билеты покупала?

— Как-как! — Та с подозрением поглядела на Мочалкина. — Попросила в кассе тридцать билетов на четырнадцать тридцать. Спиридонов же в больнице, вот и тридцать: двадцать девять нам и один для Марии Аркадьевны.

— Мочалкин, — сказала классная, — ты со своей критикой переходишь все границы. Где повод для критики?

— Сию минуту будет повод, Мария Аркадьевна.

— Не тяни резину, до фильма пять минут, — сказал Бугаев.

— Я не пойду на этот фильм, — сказал Мочалкин. — Я голосовал за "Ограбление Центробанка", а Лариса купила билеты на "Вампиры против драконов". И если она думает, что я отдам ей деньги за билет, то сильно ошибается. Она всегда ошибается. Не знаю, почему Мария Аркадьевна сделала Ларису старостой.

— Мочалкин, прекрати! — прошипела учительница. — Лариса, быстро иди в кассы и узнай, на какой фильм мы идём.

— У меня записано в айфоне, — сказала Лариса. — Вот: четырнадцать тридцать, "Киномакс". Хорошо, иду в кассы.

— Но "Ограбление"-то идёт в "Премьере", — возразил Мочалкин. — Айфон и у меня есть. Только мне, между прочим, не поручают покупать билеты.

— Мочалкин! — Классная повысила голос.

— Почему её — Лариса, а меня — Мочалкин?

— Потому, что ты мой племянник.

Вернувшись из касс, Бруталова выглядела такой же тоскливой, как Мыкина-2 в её худшие дни.

— Память у меня как у старухи. И путаю всё...

— Придётся смотреть на вампиров и драконов, — сказала классная. — Иногда я не понимаю, что с тобой происходит, Лариса.

— Я советовал ей тренировать память, — спокойным голосом сказал Мочалкин, а Лариса тряхнула головой. — Ну, я домой. Мне алгебру учить надо. А мороженое, между прочим, здесь вкусное.

Подождав, когда к нему присоединятся Корыткин и Пузырёв, он добавил:

— Выбрали бы меня старостой — не знали бы проблем.

Три или четыре голоса сказали:

— И правда, может, на следующий год Мочалкина в старосты?

— И думать не смейте! — заявила Мария Аркадьевна.

— Как насчёт демократии? — спросил Павлин.

— Детям до восемнадцати демократия воспрещается, — отрезала классная. — Лариса, ты староста или поросячий хвостик? Ну-ка, веди нас в кино!