Ну, дальше Ян уже знал — просьба о помощи, активация внешнего защитного периметра и бомб против своих же... И вот Гедемин сидит, прихлёбывает вкусный травяной чай — вкусный уже хотя бы потому, то не та привычная бурда из шарашки — и снова просит принять его в сопротивление.
— Что скажете? — приподнял брови Ян, обращаясь большей частью к Питеру, у того чутье на всякого рода подвохи и подставы. Но Питер насуплено молчал — здесь его нюх пасовал, настолько правдоподобной казалась рассказанная история. И если Питер составлял мнение, ориентируясь только на обширный опыт общения с очень непростыми личностями, да ещё умение разбираться в людях, то у Яна "арсенал" побогаче — пси-эм, способность чувствовать чужие эмоции и легко, непринужденно считывать чужие ауры... Так вот, эти способности тоже утверждали, что тёмный не врет. Но слишком смущала аура — линяло-черная, словно бы усталая, выцветшая, да ещё с непонятными вкраплениями зелени и яичной желтизны. И командира М-16 такая расцветка настораживала. В Сопротивлении есть Тёмные, вступившие в Светлое движение по тем или иным, чаще всего сугубо прагматическим и даже меркантильным побуждениям — при смене режима потеряли влияние или, например, попавшие опалу бывшие придворные, элементарно спасавшие свою шкуру. Есть и те, что изначально не нашли своего места в Темном мире, новые маргиналы, аутсайдеры, решившие попытать удачу "с другой стороны". И ещё есть третья категория — просто недовольные режимом, вне зависимости от того, выгоден он им или нет. Таких пока всего двое. Один, Кирк, служит Врачевателем при Дворе и частенько "сливает" необходимую информацию о намечающихся облавах и "развлечениях". Другая,... как же её? Впрочем, какая разница — хозяйка магазинчика темных амулетов в Нов-Аже, а по совместительству — одной из "точек связи" сопротивленцев.
Так вот, Ян особенно не доверял ни первой, ни второй из своих условно выделенных категорий, а третья пока слишком малочисленна, чтобы делать какие-то обобщения. Но Гедемин этой своей аурой заявляет себя претендентом именно в третью группку. Более того, поверху кажется идеально правдивым. Но аура... ненормальная для тёмного. Так не бывает.
— Мне кажется, не врет... — неуверенно предположила Эл, отставляя пустую кружку.
— Похоже на то, — вынес, наконец, свой вердикт Питер.
Ян кивнул, еще раз оценивающе оглядывая ауру темного.
— Вы знаете, что за подпольную деятельность смертная казнь вне всякого сомнения? Что, если поймают, на помилование можете не рассчитывать? Что нынешняя цена за голову любого из ребят — триста злотых, а основной вид казни — колесование?
— Знаю.
— И готовы рискнуть? Вы, кажется, еще могли бы сдаться...
— И не подумаю. Я уе давно всё для себя решил.
И опять Темный честен до безобразия — в такт словам аура прыгала зеленью откровенности.
— Так что — берете? Я вам пригожусь — у меня большой опыт...
Ага. Около двухсот лет...
— Если вы возвратитесь и сообщите мое местонахождение...
— Вы не поняли, молодой человек, — снисходительно усмехнулся Гедемин, позволяя себе первую за весь разговор "вольность" — расслабленно откинулся на спинку стула. И Ян понял — собеседник считает, что дело уже в кармане. — Мне недостаточно просто получить свободу. Я не хочу жить при Новом режиме. Я хочу Баланса и спокойствия на старость лет.
Ага, значит, третья категория. Ну, в смысле — ещё один недовольный Новой эпохой. Может, и не врет.
— И оригинальным образом вы этот покой решили искать... В сопротивлении, надо же. Но это к делу не относится. Хорошо, уговорили. Отныне вы боец группы М-16. Месяц карантина — запрет покидать стены базы и сообщаться с кем бы то ни было за ее пределами. Вещи и одежду отдадите ломовикам — они проверят на наличие "прослушек", — хмуро распорядился Ян, поднимаясь из-за стола. "Утка" или не "утка", но хлопот теперь прибавится. На кого бы спихнуть адаптацию нового бойца группы? Гедемин сдвинул брови непонимающе и чуть обиженно — пришлось ободряюще улыбаться. — Стандартная процедура. Если уж вы жили в "шарашке", вас, скорее всего, "пометили".
Следом подхватились и Эл с Питером. У всех свои дела, некогда рассиживаться. Девушку ждут шифровки, а медик спешит к своим законным десяти ящикам всякой медицинской дряни. Они уже выяснили все для себя необходимое, и более странный новый член группы их не интересует..../
В конце концов Ян заснул. Пригрелся окончательно. Снилось нечто не в пример обычным кошмарам приятное. легкое и воздушное. Кажется, море и чайки на волнах. А может, просто море, без всяких чаек...
Только под конец сна сделалось неуютно, словно бы за шиворот насыпали песка или насовали чертополоха. Ян нахмурился, во сне же пытаясь разобраться с неприятным ощущением, обиженно простонал, когда под кожей побежали иголочки озноба, дернулся...
И проснулся, вскрикнул непонимающе — сунулась к лицу тряпка, не тряпка ли... пахнущая сладко и тошнотворно. Грубо ткнули в эту тряпку носом, еще ткнули под ребра, подцепили на ноги, приказав не дергаться и...
* * *
Пан Загреба, весь в растрепанных чувствах, сидел на кухне и глотал настойку напополам валериановым чаем. Только что ушел последний работник, Адриан, в доме сделалось пусто и одиноко. Не по себе сделалось, хотя в трусости пан себя никогда раньше и заподозрить не мог. Нервы. Настоящая старость надвигается. Настойка уже не помогает.
Когда дверь со стороны заднего двора позвонили, почти с облегчение пошёл открывать — кто-то из работников опять что-то забыл. Они вечно то телефоны, то ключи, то какие-нибудь пакеты оставляют, а пан потом бегай тысячу раз — открывай, закрывай. Оказалось, Адриан. Белобрысый младший продавец основательно продрог — синие губешки тряслись, кутался в старенькое свое пальто и всем видом демонстрировал глубочайшее раскаяние.
— П-простите, пан, я т-телефон где-то п-потерял. Я.. Я сейчас... быстро.
— Конечно. Ключи от лабораторий и подсобки нужны?
— Б-буду б-благодарен, — Адриан суетливо кивнул, вцепился в связку ключей как в спасительную соломинку, непонятно скособочился... Весь какой-то невозможно суетливый и истеричный, пояснил. — У-ужасно холодно. Замерз. Я сейчас...
— Не торопись. Хочешь чаю? Согреться?
— Нет, с-спасибо. Меня дома ждут. Просто забыл телефон.
— Твое дело. Ключи потом положи на стойку.
Возился продавец минут десять, было слышно — хлопает дверью и шуршит шагами в коридоре. Потом позвякал в зале. Задняя дверь захлопнулась. Пан Гедемин, помыв чашки и почувствовав себя в относительно удовлетворительном самочувствии, отправился в последний раз обойти магазин и поставить помещения на сигнализацию. Ключи лежали, где и должны были лежать, зал уже кутался в полутьме, только голубовато светились витрины с ценными фолиантами и артефактами. В окна постукивал дождь. Гедемин окончательно успокоился под его барабанный шорох.
Ключи оказались влажные наощупь, липкие — мальчишка даже не удосужился обтереть руки. Не глядя, Гедемин сунул ключи в карман и пошёл по магазину дальше. В подсобке задержался, проверил барьер. В лаборатории убрал пачку лакмусовой бумаги в стол, запер шкафы с реагентами. В коридоре притушил свет, оставил ночники. Задравшуюся ковровую дорожку поправил. С неудовольствием отметил мокрые отпечатки сапог на алом ворсе. Завтра придет уборщица...
Дверь в гостевую комнату оказалась почему-то незаперта. Свет — включен. Что за...? Разом проснулось прежнее беспокойство. Гедемин заглянул в приоткрытую дверь. Ян что ли возвратился? Хорошо бы. Нужно бы рассказать про любопытный визит...
Но комната была пуста, вещи, обычно в полном порядке разложенные — переворошены, словно бы свинья носом перерыла. Ничего не понимая, Гедемин поднял с полу какую-то книжку, с недоумением уставился на красное пятно, оставленное на бумаге собственной пана ладонью. От пята этого пану сделалось на миг нехорошо, он начал разглядывать руки, ощупывать одежду в поисках... Наткнулся на ключи.
И всё сообразил.
Как-то разом, интуитивно. Не замерзший, а почти до смерти напуганный Адриан. Кровь на ключах. Переворошенные вещи Яна. Покладистая Анаитис, пану Гедемину поверившая легко и без дополнительных спецэффектов. Вечернее беспокойство. Плохие предчувствия. Продавцы, которым велено молчать и приплачено даже за молчание, но которые, конечно, за хозяина умирать не намерены.
Гедемин, даже не удосужившись накинуть пальто, выскочил во внутренний двор, под ледяной дождь и пронзительный ветер. Но, конечно, на заднем дворе никого уже не было.
Пан Загреба возвратился домой, тяжко сел на тумбу в прихожей и принялся думать. Посидел, сообразил с неотвратимостью, что нужно делать дальше, собрался и отправился в ночь. Докладываться. Бедняга Ян светлый. Вот пусть господа из Верхнего его и спасают. Очень нехорошо сделалось пану Гедемину от мысли, что придется общаться с этими чистоплюями, но парня бросить он уже не мог.
* * *
Темно было. Только через решетку высоко под потолком просунулась настырная полоса блеклого света, упала на лицо и этим привела в чувства.
Еще было холодно, и причину такой неприятности Ян сообразил не сразу. Пока сел, пока напрягся, вспоминая последние перед отключкой события, пока глаза привыкли к темноте, пока машинально пробовал пространство на магическую проницаемость, пока обнаружил надежный барьер, да пока дошло окончательно... А как дошло, переждал первую реакцию, обычную и, конечно, позорную — с некоторых пор Ян опасался настолько кардинально замкнутых помещений.
Затем была досада: "Вот же подонки. Каждый раз одно и то же! Никакой фантазии! Ублюдки, а..."
Потому что раздели полностью, даже, пардон, трусы забрали. И все амулеты, защитки, составы, разумеется. Ничего, привычные, знаем. И знаем, что будет дальше. Промаринуют тут в темноте и холоде часиков пять, так сказать, подготовят психологически, а потом начнётся уже настоящая обработка. Уточнения требовали только некоторые детали. Для разъяснения прошёлся из угла в угол, миски с водой не обнаружил. Тут же чертовски захотелось пить — как на заказ.
Ничего, ничего, это они специально. Это они чтобы напугать. Если не убили сразу, значит, нужен им. Скорее всего, чтобы устроить из казни шоу, это понятно, но еще, не исключено, и информацию могут потянуть. Сердце ушло в горло...
Будут ломать. А если будут ломать?!
Спокойно. Спокойно — время есть. Жив, а дальше дело техники. А дальше мы что-нибудь придумаем. Только не мы. Я. "Нас" здесь нет. Два месяца уже, а всё не привык. Некому прикрыть. Гедемин не поможет. Он всего лишь торговец, не боевик. Хотя потом... Ох, потом. Вы, пан, еще сами себе удивляться будете. Будете по вечерам курить в коммунальнике и рассуждать о превратностях судьбы. А потом вы попадетесь на той чертовой карточке. А я — спустя три месяца. А я, знаете, вас видел. Потом.
Застонал сквозь зубы. Никто сейчас не поможет. Если бы не сняли рубашку, еще можно было бы рассчитывать на удачу — лезвие в воротнике и нитка-отмычка. А теперь — ничего. Уроды. Даже свет пропал за щелью. Я же тут с ума сойду!
Спокойно. Отставить панику. Подумаешь, темно. Бывало, в такую задницу попадешь, где-нибудь лежишь в засаде перед эксом, небо чёрное, ни звездочки, и ничего. Или вон Подземка — один сплошной гроб. Так что темнота — еще не повод. Но если будут ломать? И ничего не придумается? Сколько-то удастся продержаться. Сколько? "Я же всё выболтаю! Всё провалю! Идиот. Тогда выболтал и сейчас выболтаю. Ей-Богу. Если очень долго. Если не очень, то еще можно попробовать...."
Ян был трусом, никогда и ни от кого этого факта не скрывал. По крайней мере, после... Ян боялся боли, боялся замкнутого пространства и боялся темноты. Питер говорил, все боятся. Но Ян... Ян был трусом.
А еще Ян знал — в одиночке дольше трёх часов не продержится, крышу снесет. Еще и одежду забрали. Падлы! Уроды! Подонки!
А ну прекратить истерику! Вот придут ломать, тогда и будет повод. Будешь терпеть и стараться держать лицо. Тогда терпел... неделю, кажется... а если у них принято закалывать убийцу на похоронах убитого, то Анаитис неделю ломать не будет. Максимум сутки.
Подтянул колени к подбородку, ощущая собственную беззащитность всей кожей, закусил запястье и принялся считать секунды. Обычно помогало.
Раз — где-то наследил. Где? Прыгал каскадно. В Долине Убогих приметили? Или... пересохло во рту... Гедемин сдал? Это он только через двадцать лет весь из себя хороший и правильный станет, после шарашки, а какой он сейчас, поди разбери.
Два — лишь бы не добрались до Присциллы и не придумали шантажировать. Она ж такая, она даже собаку бездомную не оставит.
Три — нужно было всё-таки уже прятать камешек. Розовый турмалин, не из лучших, оправлен в золото далеко не высшей пробы, ничего примечательного. Из-за него Анджея убили. То есть — убили бы.
Четыре...
Пришли на миллион шестьдесят седьмой секунде. Вовремя пришли, вот уж никогда бы не подумал, что палач может быть кстати. Однако, Ян уже начинал вести себя недостойно — тихо поскуливать в ладони. Просто отвык, он бы еще взял себя в руки и ...
Зажегся свет. Яркий, колючий и холодный. Невесть откуда взявшаяся посреди камеры магичка с раскосыми нездешними глазами неприятно скривила губы, кивнула двоим спутникам-бугаям, те подобрались.
Чувствуя себя донельзя глупо перед ними, хозяевами здесь, затянутыми в традиционные кожу, сидел и ждал. Она, Анаитис а-Эрре — теперь хорошо разглядел — похожа на своих двоих детенышей поразительно. Особенно на младшенького, заразу Патрика. Глаза те же и хищные скулы. Ну и норов, видимо. Старшенькая, Зие, тоже похожа, только жестче линии, угловатей.
Под внимательным, оценивающим взглядом сверху вниз, на интересную разновидность отребья подземковского, много стоило не съежиться, не попытаться прикрыть наготу. А она всё смотрела глазищами своими темными, презрительными. Наверно, пришла к каким-то выводам, поскольку плотоядно улыбнулась и наконец нарушила тишину:
— Кто ты? На кого работаешь?
Что ответить, Ян не придумал, поскольку принялся рассматривать камеру и прикидывать расстояние до двери. Тщетно. Двери как таковой и нет. Панель, утопленная в стену до полной невидимости, даже пазов не разглядишь. Ну и два амбала на заслоне.
— Ну?! Отвечай!
Для начала в познавательных еще целях пнули под ребра. Слегка, предупреждающе. Но настоящего имени Ян назвать не мог, а ввернуть что-нибудь остроумное не сумел. И началось уже официальное, без всякой жалости.
Она задавала разные вопросы. Интересные и не очень. Ян в ответ читал магичке стихи и ждал, когда наступит окончательное отупение и соображалка отключится.
— Еще раз, мразь! Имя!...
— Кто нанял! Отвечай! Гедемин?! Это он тебя?! Ну?!...
— Или Верхнее?! Опять вмешиваетесь в нашу жизнь, падлы?! Ребят, поддайте-ка...
Два раза приводили в себя ледяной водой. Окончательно замерз, до колотуна, руку попортили, когда пытался заслониться, а лицо, кажется, вообще в маску превратили. Но Ян всё еще держался — он знал, что может продержаться неделю, а тут вообще без выдумки, примитив... И снова были вопросы и незатейливые тупые носы сапогов. А потом Ян отключился по-настоящему и его на некоторое время оставили в покое.