Дилетант

Я посмотрел на себя в зеркало висящее на стене.

— Надо же, похож на Потёмкина! А почему мне это раньше никто не говорил?

— А кто тебе мог сказать? Ну, про Дашкову понятно, а вот твоё окружение в глаза никогда его не видело.

— Или моя мать и Потёмкин... Да, по-видимому...

— Тогда мой отец Фёдор Петрович Ржевский... Значит мой биологический отец Потёмкин? Простите, мне это пока тяжело принять. Значит моя мать...

— Нет. Я понимаю, для тебя это новость является крушением все представлений о твоей семье, может и лучше, что ты тогда потерял память. Но о матери плохого думать не смей. Зиночка была чистым, добрым и очень светлым человеком. И очень любила Фёдора Петровича. И он в ней души не чаял. Но она не могла иметь детей.

Всё страньше и страньше. Так, с биологическим папашей понятно, а вот с матерью. .... !!!!!!!!!

Видимо догадка отразилась на моём лице. Строже надо следить за собой.

— Да, Саша, твоя, как ты говоришь, биологическая мать — я.

Повисла пауза. ... Тут бы ей зарыдать, а мне бы её пожалеть. Но Дашкова доказала, что она действительно сильная женщина и личность. Она только сильнее побледнела.

Заснуть в эту ночь я смог только под утро. И вовсе не из-за признания княгини Дашковой. Её связь с Потёмкиным была, конечно, историей романтичной, в подробности которой она, кстати сказать, не вдавалась. Было это ещё до того, как светлейший стал и светлейшим и вообще, фаворитом Екатерины Алексеевны.

— Но почему он тогда не женился на Дашковой, которая к тому времени была уже 4 года как вдовой?

— Мало ли. Сколько мужчин остывают к женщинам, как только узнают, что те беременны. А той, родить вне брака казалось потерей лица. От неё бы отвернулись все. Она себе этого позволить не могла, и даже не ради себя, а ради троих своих детей.

Но не тайна моего рождения не давала мне заснуть, а извечный вопрос русской интеллигенции — ЧТО ДЕЛАТЬ?

Как поступить на обеде у императрицы? Ведь явно наше с Дашковой вчерашнее приглашение на приём было продиктовано любопытством императрицы, вызванным слухами о моей невероятной похожести на Потёмкина. Думаю и Дашкова это понимала. Сейчас же Екатерина видимо решила меня как-то использовать. Как, она и сама, скорее всего, ещё не знает. Вот завтра, хотя нет, уже сегодня, она за обедом и хочет повнимательнее рассмотреть зверушку и решить, что с ней делать.

Но на императорский обед нас пригласили только через день. Видимо императрице действительно нездоровилось.

Глава 10 (1793 январь)

Какая ж тут причина

И где же корень зла,

Сама Екатерина

Постигнуть не могла.

А.К. Толстой

На обеде кроме нас с Дашковой и, естественно, императрицы, присутствовали Платон Зубов (куда же без него?), Александр Андреевич Безбородко и Иван Андреевич Остерман.

На стол подали какой-то суп с сыром и каштанами и ещё много чего такого, чего я никогда не видел, и даже не слышал, что это едят. Например: запечённая в золе нёбная часть говяжьей головы с трюфелями, или говяжьи глаза в соусе. Были голуби и ещё какие-то птички. На десерт было гато из зелёного винограда и крем. Запивали всё красным вином. Вино было, на мой взгляд, кисловато.

— Александр Фёдорович, мне вот тут намедни Платон Александрович рассказал одну весёлую историю, про одного гусара на постоялом дворе. Говорят, что Вы и есть автор сих забавных drôle anecdote, которые ходят по Петербургу?

— К сожалению, Ваше Императорское Величество, не я. Я действительно люблю всякие забавные случаи и, грешен, люблю их пересказывать, но сочиняет drôle anecdote народ. У этих историй, как правило, нет авторов. Один придумал одну фразу, другой другую. Вот так и появляются drôle anecdote. Я их называю анекдотами.

— Так, Александр Фёдорович, появляются сплетни. Но оставим сплетни в покое. Может Вы нас побалуете новым анекдотом?

— Это притча. Можно даже сказать Сладкая притча. В давние-давние времена Господь слепил десять Адамов. Один из них пахал землю, другой пас овец, третий — ловил рыбу... Спустя некоторое время пришли они к Отцу своему с просьбой: — Все есть, но чего-то не хватает. Скучно нам. — Господь дал им тесто и сказал: — Пусть каждый слепит по своему подобию женщину, кому какая нравится — полная, худая, высокая, маленькая... А я вдохну в них жизнь. — После этого Господь вынес на блюде медовые соты и сказал: — Здесь десять кусочков медовых сот. Пусть каждый возьмет по одному и даст жене, чтобы жизнь с ней была сладкой. — Все так и сделали. А потом Господь сказал: — Среди вас есть плут, ибо на блюде было одиннадцать кусков медовых сот. Кто взял два куска? Все молчали. Господь забрал у них жен, перемешал их, а потом раздал, кому какая попалась. С тех пор девять мужчин из десяти думают, что чужая жена слаще, потому что она съела лишний кусок мёда. И только один из Адамов знает, что все женщины одинаковы, ибо лишний кусок медовых сот съел он сам...

Когда смолк смех, императрица, утирая платком глаза сказала:

— Хорошо нас обер-прокурор Синода не слышит. А что-нибудь менее антиклерикальное?

— Извольте, Ваше Величество. История эта как бы и имела место быть, но всё же больше походит тоже на притчу. Одному помещику фатально не везло. То у него неурожай, то жена забеременеть не может, то какая другая неурядица. И вот, замученный жизнью, помещик пришел пожаловаться и попросить совета у батюшки. И тот посоветовал ему усерднее молиться, но кроме того, написать на больших листах бумаги слова "Это не навсегда" и развесить их во всех видных местах в доме. А когда через некоторое время у помещика все стало хорошо, он пришел благодарить батюшку и рассказать, что теперь у него все в полном порядке. На что батюшка ответил — Ты, голубчик, надписи-то не снимай пока.

Никто не засмеялся. Конечно, ведь анекдотец скорее философский, чем смешной. А то не хватало мне еще стать чем-то вроде придворного шута.

Я замети, как Дашкова нервно сжала кулачки, а Безбородко стал теребить салфетку.

— Вы, Александр Фёдорович, третьего дня, говорили, что... вот я тут записала... — Императрица достала из-за отворота рукава платья, где иногда у женщин прячутся носовые платки, какую-то записку и, надев очки, прочла. — Прогнозируете большой исход французов. Не соблаговолите ли пояснить сию мысль?

— Конечно, Ваше Величество. Заранее хочу оговориться, что свои выводы я делаю на основании той информации, которая мне доступна. В основном это то, что печатают Московские и Петербургские ведомости. Кроме того, я выбираю самый худший вариант развития событий. Я считаю, что всегда надо готовиться к самому худшему варианту. — Вот мозги у дипломатов сейчас начнут закипать. — Что же касается моего прогноза относительно событий во Франции хочу заметить: случившиеся во Франции известные события — это только начало движения того снежного кома, который призван, по мнению зачинщиков, начать новую эру в истории человечества. Боюсь, что мы, да не только мы, а никто ещё не представляет масштабов трагедии, которая будет происходить в Европе следующие 20 — 30 лет. И первой жертвой этого монстра, которого они назвали révolution, станет сама Франция и руководители этой самой révolution. Révolution, — это Гидра, которая будет пожирать своих детей.

— Ждать ли войны между сторонниками и противниками Бурбонов?

— Не думаю, скорее всего полномасштабной гражданской войны там не случится... Слишком слабы сторонники Бурбонов. Но череда свержений правительств будет длиться до тех пор, пока к власти не придёт сильная личность, которая установит жёсткую диктатуру. И тогда ни Франции, ни всей Европе мало не покажется. — Ох, зря я про 'мало не покажется'. — А эмиграция французов, по большому счёту, уже началась. С каждым годом, по мере раскручивания моховика репрессий, эмиграционные процессы только будут усиливаться. И если сейчас из Франции уезжают, в большинстве своём, только аристократия, то через год — два, поедут и другие сословия.

— Любопытно, любопытно. А какие, по Вашему мнению, причины этой révolution? — Императрица заинтересовано рассматривала меня, как диковинку.

Я понимал, что мой ответ выбивается из общепринятых норм дворцовых докладов, да и выражения по поводу того, что 'всем мало не покажется' вероятно, резануло слух, но ничего, пусть привыкают.

— Если кратко и образно, Ваше Величество, то об этом можно сказать так: верхи не смогли управлять по-новому, низы уже не могли жить по-старому. А если более развёрнуто — здесь друг на друга наложилось много факторов. Многие из них имеют глубокие исторические корни, но прежде всех, на мой взгляд, два. Первый, это глубокий экономический кризис во всех отраслях хозяйствования Франции. Второй — безволие, нерешительность и слабость верховной власти в лице и короля Людовика XVI, и его ближайшего окружения.

Екатерина переглянулась с Безбородко.

— Государыня, разрешите мне задать вопрос Александру Фёдоровичу? — Безбородко отложил салфетку, которую держал в руках.

— Что Вы, право, Александр Андреевич? К чему сии политесы? Мы ведь беседуем, задавайте, конечно.

— Благодарю Вас, Ваше величество. — Теперь Безбородко стал вертеть в руках чайную ложку. — Мне уже говорили, Александр Фёдорович, о Вашей необычной манере выражаться, и сейчас, познакомившись с Вами, я несколько... — Он замялся. — Озадачен, что ли. Но я спросить хотел о другом. Как, по вашему мнению, должны отнестись к сим событиям европейские народы?

— Во как, аж 'народы'. Дипломат, что ни говори. Мог бы сразу спросить, что надо делать России, или Европе, нет же, 'народы'. Когда это у народов что-либо спрашивали? Но дипломат, он и в Африке дипломат.

— Другие европейские государства, я думаю, должны готовиться к череде войн и делать для себя выводы, чтобы сие не повторилось и у них. Тем, кто ближе к Франции — готовиться воевать, кто подальше — учиться и делать выводы. Правда Европа не такая уж и большая, удалённость может быть явлением временным.

— А что же делать нам? — Это спросила уже Екатерина?

— Ваше величество, Вы, право, меня ставите в затруднительное положение. Вправе ли я давать советы самой могущественной правительнице Европы? — Вот лизнул, так лизнул.

— Не уходите от ответа, Александр Фёдорович. — Если Екатерина и повелась на мою лесть, то я этого не заметил. — Я Вас пригласила, чтобы выяснить, какими способностями Вы обладаете и как лучше их использовать в интересах государства. Считайте, что это экзамен. Так что же нам, по Вашему мнению, делать? Вернее, какой политики Россия должна придерживаться относительно Франции?

— Боюсь, что скажу совсем не те вещи, которые от меня хотели бы услышать. России надо сосредоточиться на внутренних проблемах, не вступать ни в какие коалиции, ни антифранцузские, ни про французские и делать для себя выводы из тех событий, которые сейчас будут развиваться на континенте.

Екатерина и Безбородко опять переглянулись и, мне показалось, я заметил торжествующий взгляд Александра Андреевича.

— Развиваться где? — это уже встрял Остерман.

— В Европе, Иван Андреевич. И ещё... — Я сделал паузу, как бы собираясь с мыслями. — Во всех политических конструкциях важнейшим фактором всегда было время. — Вот это я завернул! Они хоть поняли?

Несмотря на то, что я, конечно, ждал такого разговора и готовился к нему, но хорошие мысли могут приходить в голову и не только после, а иногда и во время... Мне вспомнилась когда-то прочитанная статья.

— Упрощенно управление этим фактором можно трактовать, как умение решать текущие задачи в наиболее благоприятный для их решения момент. Но это, так сказать, в теории. На практике всё сложнее. На практике же мы должны выбирать из нескольких, зачастую взаимоисключающих решений, причём решение только одно. А вот лучшее ли оно? Поясню на примере. Карл XII в 1700 году сделал вполне логичный и формально правильный выбор. Он не стал преследовать разгромленную под Нарвой русскую армию. Август Сильный представлялся значительно более опасным противником, обладавшим соединёнными силами Речи Посполитой и курфюршества Саксония. Шведский король принял решение разгромить более сильного врага. С точки зрения военной и политической стратегии он был абсолютно прав. Более слабый, потерпевший катастрофическое поражение Император Пётр I, который только что закончил войну с Турцией, у которого, в отличие от Августа Сильного не было надежды на реальную поддержку ведущих государств континентальной Европы, был явно не опасен. — Слушают внимательно. Ох, не брякнуть бы чего-нибудь резкого... — Но гоняясь за Августом по Европе, шведский король потерял восемь лет. За это время наш Император стабилизировал страну, реформировал армию, отвоевал изрядный кусок балтийского побережья и стал опасным. Чтобы это время выиграть, Пётр поддерживал ненадёжного, многократно предававшего Августа деньгами, а затем и войсками. Победить Карла Август всё равно не смог, но шведы увязли в польских, а затем в саксонской кампании надолго. Полтавская баталия, да и вся война, были выиграны задолго до того, как полки сошлись на берегу Ворсклы. Они были выиграны тогда, когда Карл дал нашему Императору время, использованное последним для достижения подавляющего численного и технического превосходства над шведской армией. Император прекрасно понял значение этого подарка и сделал всё, чтобы выиграть как можно больше этого стратегического ресурса — времени. — Вроде бы на лице Безбородко читается интерес и одобрение. — Таким образом, грамотными в стратегическом смысле можно признать такие действия политиков, которые не просто дают представляемой ими стране дополнительное время, но позволяют руководить временем по собственной необходимости. Так, например, не вызывает сомнения, что в приведённом выше примере, наш Император мог добиться окончательного уничтожения шведской армии вообще без боя. Карл под Полтавой находился в стратегическом окружении. Его силы слабели, в то время, как силы блокировавших его русских войск только росли. Чем дольше продолжалось бы стояние под Полтавой, тем слабее становилась бы шведская и сильнее русская армия. Решение Петра дать сражение было обусловлено чисто психологическим моментом. Карл считался непобедимым полководцем. Если бы он не проиграл битву, то иллюзия силы шведского короля продолжала бы питать его самого, его подданных и европейские дворы. Однако с точки зрения ресурсосберегающей стратегии, война выигрывалась исключительно за счёт перехвата управления фактором времени.

— Любопытно, любопытно. — Императрица задумчиво смотрела на край стола. — Но продолжайте, продолжайте, мы Вас слушаем.

Дашкова напряжена, как струна. Остерман тоже задумчив и сосредоточен.

— И ещё один момент. — Я кашлянул. В горле после такого монолога запершило. — У России нет, не было и никогда не будет друзей. У России могут быть определённые интересы, которые иногда будут совпадать с интересами соседей. Сейчас интересов России в Европе я не вижу. Заранее прошу прощение за дерзость, но сейчас России необходимо для начала, образно говоря, переварить то, чего она достигла благодаря успехам своей армии. То есть, я считаю, что надо сосредоточиться на освоении территорий, отвоёванных у Турции по берегам Чёрного моря. Строить порты, дороги, развивать сельское хозяйство. На западе же, мне кажется, необходимо обзавестись своего рода буфером — государством абсолютно экономически зависимым от России, но формально не входящим в её состав.