Дилетант

Часть первая

Приключения дилетанта

Чтобы в будущем не думать о прошлом, надо было в прошлом подумать о будущем

Пролог

Не люблю ездить далеко один. Как дальнобойщики неделями одни в дороге? Целый день перед глазами серая лента! ... Привычка, наверное.

Я-то сам на дальние расстояния езжу не часто, и всегда в таких случаях стараюсь найти попутчика — хоть есть с кем пообщаться. Но вот в этот раз как-то не сложилось, попутчика не нашлось, ни туда, ни обратно.

Поездка была, собственно, грустная — на похороны старого друга. Когда-то, в эпоху ещё курсантской юности, мы с ним были закадычными друзьями. Потом приказы и время раскидали нас по просторам СССР, и, если первые годы мы ещё переписывались, пусть и два-три письма в год, но всё же, то по обретению семей, званий, должностей и связанных со всем этим забот, переписка прекратилась. Встретились через тридцать лет и три года. Встреча не была случайной — я искал его. Вернее как — попав в город, где мы когда-то учились, естественно пришёл к училищу, которого уже не было, но кое-что ещё осталось, и увидел его портрет. Оказывается, он закончил службу в нашем же училище заведующим кафедрой тактики. Во как! Молодец! Ну и, естественно, найти его было уже не сложно. Встретились. Попили водки... Н-да... А вот позавчера его хоронили. ... Болезнь Альцгеймера, и не выговорить сразу. Кто бы мог подумать, что такое могло с ним случиться. Его дочь на похоронах говорила, что последний год он уже никого не узнавал. Э-эх, друг мой Колька!

А ещё я не люблю ездить ночью. Возраст уже не пацанский, плоховато уже со зрением, да и вообще... Но вот еду же.

— Надо было в Пензе ночевать. Чего поехал? Теперь до Тамбова что ли тянуть? Это же почти триста вёрст? Нет, надо искать мотель где-нибудь возле Каменки. ...Что там по приёмнику?

Радио FM сообщило, что в Польше опять сносят памятники нашим солдатам. Под закон о декоммунизации попало 500 памятников воинам Красной армии.

— Вот суки, братья славяне! ... Да и остальные тоже. ... Вообще, почти все, кого мы тогда освободили, в результате повернулись к нам задницей. Эх, прав оказался Достоевский — не будет у России таких ярых ненавистников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только Россия их освободит, а Европа согласится признать их освобождёнными. Будут трубить на весь свет, что они де образованные, а Россия — страшный варварский колос, завтракающий младенцами, а обедающий девственницами. ...

— Поставь музыку, что ли.

Первый попавшийся диск оказался Окуджавы и первая песня 'Исторический роман'.

'В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо...'

Надо же, диск года два лежит в машине и почти столько же я его не слышал.

Я к Булату отношусь хорошо, но прочитал единственный его роман 'Путешествие дилетантов' и был разочарован. Не знаю, написал ли ещё он что-нибудь кроме этого, ну, в смысле прозы, но этот 'Дилетант' был явно не айс. ... А вот песни у него хорошие.

Впереди появились фары встречной машины, и я переключился 'на ближний'. Фары появились и пропали — значит, встречная машина пошла под гору.

'Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу....'

Фары появились внезапно и совсем не там, где их можно было ожидать! ... Яркий слепящий сет на всё лобовое стекло!

Хорошо, хоть в машине один.

Глава 1

Не зарекайтесь, люди, от чумы,

Сумы, тюрьмы и участи Мумы...

А. Кортнев

Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу...

Что за ерунда вертится в голове?

Где-то я это слышал?

...Пришёл в себя я как-то плавно, как проснулся.

Первая мысль — что со мной? И какая-то необъяснимая, вроде бы беспричинная, тоска. Следующая мысль появилась вместе с болью. Боли я даже обрадовался — значит выжил.

Обстановка незнакомая. Явно уже день. Комнатка небольшая, потолок дощатый, видно, что доски достаточно старые, когда-то белились известью. На стенах бумажные обои в какой-то цветочек, причём создаётся впечатление, что эти цветочки рисовал ребёнок.Так, продолжим осмотр — лежу я на кровати, надо мной в углу какие-то иконы, да собственно я лежу под иконами. Умирать, что ли положили? ... Кровать, на которой лежу видимо деревянная, по крайней мере, я вижу деревянную заднюю спинку, простую, без каких-либо финтифлюшек. Всё. ... Ах, да, окно. Окно небольшое, двустворчатое, а вот ручки такие я никогда не видел, если это они так сделаны под старину, то как-то не вяжутся с, мягко говоря, скромностью (если не бедностью) комнаты.

Где это я?

На стуле рядом с кроватью сидит и что-то шьёт какая-то тётка в....чёрт знает в чём.. и..., твою ж танковую дивизию, да она же босиком.

— Ну, босиком и босиком, что такого?

— Да как-то,.... я такие ступни женщины видел только в детстве, когда гостил у бабушки в деревне — ноги женщины, которая ходит босиком с апреля по октябрь. Она по стерне может ходить босиком....

Тётка почувствовав, что на неё смотрят, подняла на меня глаза.

Это была женщина лет...., я никогда не угадывал возраст женщин. Понимая, что передо мной сельская жительница, я бы ей дал лет 50.

Во взгляде женщины мелькнуло удивление, тут же радость, она вскликнула что-то типа — Ах, — и выбежала из комнаты, крича:

— Барин, барин опамятовался...

— Это я что?...Где барин?...Это я барин?

— Если барин это я, то где я?

— Вчера я ехал...(а куда я ехал? или не вчера? Или не я?). Охренеть...

— Давай спокойно, без эмоций проанализируем ситуацию. Ты ехал, то есть я ехал, домой из Самары, проехал через Пензу, причём через саму Пензу, а не по окружной. Выехал из Самары поздновато, позже, чем рассчитывал, в Пензе был, уже смеркалось. Пока заправился, пока перекусил, стало темно. И была ж мысль плюнуть на всё и заночевать в мотеле... Нет, поехал,... блин, на свою голову. Трасса вполне приличная, прямая, покрытие сухое, время ещё не позднее. Километров через пятнадцать, то есть минут через 8 — 10 после плаката 'Доброго пути' увидел на встречу фары, последнее что помню — большие буквы MAN...

— И где тогда я нахожусь?

Пытаюсь поднять правую руку, слабость, но поднять до лица удаётся. Рука тонкая, исхудалая и ... не моя, но к этому почему-то я отношусь спокойно.

Так, дальше. Почему не чувствую ног? Пытаюсь поднять одеяло, вернее перину. И лежу на перине, и укрыт периной. Ткань какая-то..... плотная,... лён? Удаётся, с трудом, но удаётся откинуть эту гору. Подо мной тоже льняная простыня. На мне рубашка, ха, ночная? Я такие никогда не носил... из под рубахи торчат два неровных обрубка...

— А? ...Это что?...Это я?... Это у меня?

Увиденное так меня шокировало, что какое-то время я просто не мог думать. Паники не было. Видимо мозг ещё не до конца осмыслил случившееся.

— Я — калека! Охренеть! ... Оторвали Ваньке встаньку!

Смена мизансцены отвлекла меня от дальнейшего осознания своего положения.

В комнату вбежал колоритный такой, здоровенный мужик. Именно вбежал, а не вошёл. Бородатый, волосы взлохмачены.Что-то детское, какой-то щенячий восторг, какая-то отчаянная радость отразилось в его светлых глазах. Это никак не вязалось с его видом. Всё это длилось мгновенье. Он упал перед кроватью на колени, обхватил меня своими ручищами и... зарыдал.

— Вот это да. Как-то сейчас я не ожидал такого пассажа. Всего минут пять— десять я в сознании нахожусь, мне бы в спокойствии осмыслить случившееся, а тут.... Кто это? Почему так убивается?

Но тут мизансцена вновь изменилась, в комнату вошла женщина. Нет, не та, что я увидел, придя в себя. В комнату вошла ... Царица. Именно так, именно такая ассоциация у меня возникла -властное, породистое лицо, осанка... Да всё, буквально всё в этой женщине говорило о том, что она привыкла только повелевать. Однако в её глазах я тоже увидел неподдельную радость. Надо же, как меня здесь любят...

-Да нет, не тебя, а того, кого они видят перед собой.

— Но ведь они видят меня.

— Ну, наконец-то, Александр Фёдорович, Вы пришли в себя. А то мы уже отчаялись, господин поручик — Сказала женщина приятным голосом и положила руку мне на голову. Рука полная, сильная и прохладная. Очень приятное ощущение. Температура-то у меня наверняка есть, раз такие раны, значит и воспалительный процесс идёт. Поэтому прикосновение холодной руки было приятно.

— Ну полно, тебе Степан, полно. Ступай, распорядись, что бы для Александра Фёдоровича воду приготовили умыться, да поесть, что-нибудь более существенное, чем бульон.

Мужик поднялся с колен, вытер рукавом заплаканные глаза и вышел из комнаты со словами — Дык это мы, матушка, мигом спроворим.

-Так я и не понял, кто этот человек. Если женщина назвала его по имени, о он её 'матушкой', значит она явно старше его, но внешне по возрасту я бы не сказал, ... значит по статусу.. А кто же эта женщина? .... Так, а Александр Фёдорович..., это кто? ... Это я? Но меня не так зовут.

Женщина подвинула к кровати стул и села. Опять положила руку мне на голову. — А жар-то ещё есть. Да, как и не быть при таких-то ранах. Слава Богу, опамятовались. — И она перекрестилась на икону.

— Что со мной случилось? — Ё..., голос еле-еле слышно, кое-как выговорил, горло сухое, слова изо рта приходиться выталкивать. — И, если можно, дайте попить, ... пожалуйста.

— Да, да, конечно. — Она поднялась, подошла к столику (а я его и не заметил) справа от кровати и налила в стакан из кувшина воды (а стакан какой интересный), затем наклонилась надо мной, просунула левую руку под мою головы, приподняла её и стала меня поить. Движения её были привычные, видимо делала она это не раз.

— То, что Вы, голубчик, не помните, что с Вами случилось, это естественно. Такое потрясение, которое на Вашу долю выпало, те раны, что Вы получили, как говорит Нестор Максимович, должны были Вас убить. Максимȯвич Нестор Максимович, — это врач которого я с собой привезла. А Вы, мой мальчик, слава Богу, выжили. — Она опять перекрестилась. — В Вас попало ядро во время штурма Измаила.

— Оба на! Измаила! ... Как Измаила? ... Это же 18 век. Я в 18 веке?!!! Измаил брали, кажется, в декабре толи 89-го, толи 90-го. ... Блин, ну не помню точно. ... 1790!!!... Попало ядро. Нифигасе! Нехилый я парень был, раз выжил. Ядром видимо ноги и оторвало. Как же он, ну, то есть я, выжил-то, при зачаточном уровне полевой хирургии.

— А что ты знаешь о полевой хирургии 18 века?Да ничего.

-Так, стало быть, что? Как я мог оказаться в 18 веке?

— А стало быть, парень, ты там под Пензой преставился и твою сущность куда-то вселенский разум зафиндюрил.

— Зачем?

— Да может и незачем, может у вселенского разума есть свои физические законы и человеческая сущность, как часть вселенной, пусть микроскопическая, но часть, тоже вливается после физической смерти материального тела в общую энергетическую составляющую...

— Нет, это теория ещё сыровата...

— Какое сегодня число? — Слова, после того как попил, вышли чуть легче.

— 18 марта, мой друг. Вы были в беспамятстве три с лишним месяца —

— Ого, три с лишним месяца! Н-да!

— А где я нахожусь?

Её глаза стали грустными, и где-то в глубине, в уголках, я заметил, наполнялись слезами.

— Бедный мальчик. — Она опять положила руку мне на голову. — В своём имении, в Алексеевском.

— Эта информация пока ничего не даёт. Этих Алексеевских в России может быть не одна дюжина, если не сотня, ... если я, конечно, в своей России.

— А как я попал сюда?

— Это всё Степан. Он же был с тобой и в Измаиле и вёз тебя через всю Малороссию. Ну и я немного поспособствовала, кода Александра Васильевич мне отписал, что крестник мой тяжело ранен.

— Ага, Степан значит типа дядьки, который воспитывал барчука с детства и был ему и папкой и мамкой, и нянькой и старшим братом. ... Аэто женщина значит крёстная.. ... Стоп. Прозвучало что-то важное... Алексанра Васильевич...., какой Александр Васильевич? ... Суворов? Ну да, сейчас Суворов будет писать про какого-то поручика. Да нас, небось, погибла там не одна дюжина, а уж ранена так вообще не одна сотня.

В комнату вошёл Степан.

— Ваше сиятельство, позвольте умыть ЛександраФёдорыча?

— Сиятельство? Ого! Стало быть, княгиня или графиня, к баронессам вроде бы должны обращаться по-другому. Это если как в моём прошлом. Вернее, если это как в прошлом моей реальности. Опять же, очень вольное допущение, всё может оказаться и сложнее и проще...

Женщина вышла. Степан занёс лавку, поставил перед кроватью и вновь вышел, но через секунду вернулся с деревянным...ведром? тазиком?

Тут я хотя бы смог его получше рассмотреть — волосы русые, нос крупный, кисти рук как совковые лопаты. Рост определить я не смог, трудно это сделать в лежачем положении, но, заходя в двери, он пригибался. Одет..., а как это называется?

— Степан, кто это был? — обратился я к нему полушёпотом.

— Так известно кто, — в голосе его почувствовалось удивление, — Крёстная Ваша, княгиня Екатерина Романовна Дашкова.

— Вот это да! Княгиня! Дашкова!

При всей моей тёмности, про Дашкову я знаю. Ну, кое-что знаю.

Знаю, что она была подругой Екатерины II, участницей дворцового переворота 1762 года, а потом единственной женщиной-директором Российской академии наук. ... Конечно, Дашковой Суворов мог писать о ранении её крестника.

Пока я размышлял над складывающейся ситуацией, Степан закончил приготовления к моему туалету. Аккуратно с меня была снята...наверное всё таки это ночная рубаха, и я смог немного увидеть принадлежащее мне тело.

— Гм...нда, зрелище так себе.

— А что ты хотел увидеть? Три месяца без движения, питание — только видимо жиденький бульончик. Кожа и кости. Вот пролежней нет — это хорошо. Обрубки ног уже зарубцевались, рубцы, сколько смог рассмотреть, какие-то толстые, синие. Правой ноги нет почти по самое колено, левой осталось малость побольше. Хорошо, что колени целы, всё-таки легче будет протезы придумать.

-Бл... и-ин, ещё одно!..

Степан начал протирать мокрым..., наверное это рушник называется, мою левую руку — трёх пальцев на ней не было... Ну, после ног это уже воспринялось как-то вяло.

В процессе санитарных процедур я выяснил, что здесь мы находимся уже три недели, а добирались из Измаила почитай месяц. И благодарить надо их высокоблагородие генерал-майора Кутузова и их благородие 'дохтура' Спиридонова. Во как! Самого Кутузова. Не меньше. Наверное, крёстная и здесь протекцию оказала.

Оказывается, нет. Вернее всё так, да не так. Екатерина Романовна Кутузову может быть обо мне и писала (надо будет как-нибудь у неё об этом справиться), но 'МихайлаЛарионович' был, после взятия Измаила, назначен комендантом крепости и по его приказу унтер и два егеря вместе со Степаном меня 'тарабанили' почитай через всю Малороссию до дому.

— А как еще должен был поступить комендант в отношении раненого офицера?

— А я и не знал, что именно Кутузов был назначен комендантом Измаила. Мне казалось почему-то, что при штурме Измаила ему глаз то и выбило. Значит, нет. А тогда где ж? Или это было в моей реальности? ... А Спиридонов видимо тот врач, что меня лечил в Измаиле. ... Ага, лечил... Ноги оттяпал, зараза.

— А ты чего хотел? Чтобы он тебе аппарат Елизарова установил? Да и когда ему с тобой было валандаться? Там раненых, небось, было больше чем у дурака махорки. Ноги, по-видимому, ядром размозжило и их отняли в госпитале. Если бы сразу оторвало, вряд ли бравый поручик дожил до операционного стола.

Всё это Степан мне поведал сам, без расспросов, выполняя туалетные процедуры.

— Как бы у Степана спросить об обстановке вообще?

— Нет, лучше доктора. Дашкова, сказала, что привезла с собой доктора. Ему будет проще втереть про амнезию. Надеюсь, этот термин уже существует и он его знает.

— А где, доктор-то? Почему не спешит к больному?

— Степан, а где доктор?

— Дохтур то? Так знамо, где, в Шаблыкино учёрась поехали. Тамошняя барыня опростаться должна. Учерась от них староста приезжал.

Вот на этом месте меня заклинило. Я, наверное, минуту, а то и две был в полной прострации. Степан в это время унёс причиндалы, которыми приводил меня в божеский вид.

Вот это надо серьёзно и срочно обмыслить. Я аж закрыл глаза. ... Дело в том, что я, тот я, из 21 века, родился в селе Навля Шаблыкинского района Орловской области. И родился я 18 марта. А село Навля в 18 веке называлось Алексеевское. Кто и зачем его потом переименовал ни в 20, ни тем более в 21 веке уже не знали и, почему-то никаких записей в архивах не сохранилось по этому поводу. Известно было, что в 1785 году была построена церковь на средства помещика здешнего, отставного капитана Фёдора Петровича Ржевского. Стало быть, я Ржевский? Раз я Александр Фёдорович, значит сын. А где же дражайший папаша? А мать? Как спросить? ... Это что ж тогда получается?...

Какая-то мысль где-то вертится в голове, вот чувствую, что это может объяснить случившееся, а поймать, услышать её не могу.

— Ладно, отложим.

Вернулся Степан с подносом, на котором стояла какая-то посуда.

— Не извольте гневаться, Александр Фёдорович, дохтур велел Вас только куриным бульоном кормить покедова.

— Ну что ты, Степан. — Я сделал, как мне думается, соответствующее выражение лица. — Только хлеба немного можно?

Степан, без каких либо внешних усилий, как ребёнка приподнял и усадил меня, прислонив к спинке кровати, предварительно обложив подушками. И начал кормить, поднося корту с начало хлеб, а потом ложку с куриным бульоном. Моя попытка взять в руку хотя бы хлеб успехом не увенчалась.

— Спасибо, Степан, довольно. Как это со мной случилось?

— Так сам-то я не видел, а солдатики рассказывали, что аккурат перед воротами Вам и прилетело турчанское ядро. Да ещё говорили, как подбросило почитай под самые небеса, да озимь и ударило. Думали, что вы помёрли. Дык и правду сказать на Вас живого места не было, всё в кровиши. Там перед воротами много полегло, от Вашей полуроты почитай никого и не осталось. — Он помолчал, о чём-то на секунду задумавшись. — А когда ужопохоронщики начали собирать, Вы вроде как застонали, ну оне меня и позвали, а уже в лазарет мы Вас вместе отнесли. А там...

— Всё Степан, спасибо, ступай, я посплю немного, устал. — Вяло сказал я, уже засыпая.

И провалился, как в омут, в вязкий как жидкий гудрон сон.

Глава 2 (1791 год, март)

Снежная королева дала Каю буквы П, Ж, А и О,

и заставила собирать слово СЧАСТЬЕ

Свет пробивается сквозь....

— Блин, как же это называется...? Занавески, шторы?... Ранний-ранний рассвет.

— Однако нас не слабо приложило. Оп, уже думаю про нас двоих, хотя я вроде бы здесь один.

ОДИН!!! М-М-М...

Дикая тоска, такая дикая, что впору в петлю.

-Вдох, выдох, вдох, выдох. Глубокий вдох, выдох. Десять глубоких вдохов и выдохов.

— Успокойся, изменить ничего нельзя. Всё, ты умер. У-ме-р! Прими как данность. Все умирают. Все! Вот и твоя очередь пришла. Просто пришла твоя очередь. Да и пожил ты вполне. ... Ну, может быть и не вполне, но умереть в 65 уже вроде бы и не стыдно. Тем более, как и хотел — ещё вполне самостоятельным, без маразма, не отягощая жизнь близких своими болезнями. ... Всё? Паника прошла?...

— Спокойно. Всё с начала.По всей вероятности в своей реальности (а эта тогда реальность чья?) я погиб — помню яркий свет — фары приближающейся встречной машины, помню как кручу руль, давлю со всей дури на педаль тормоза, а в голове мысль — хорошо, что в машине один. ... Этому тоже здорово досталось, но всёже жизненно важные органы остались в более-менее целом состоянии. Поручику конечно капитально не повезло (или повезло) — шутка ли — попасть под ядро. Наверняка впереди всех бежала, а как иначе — героем ведь хотел стать, небось.

Что думал в этот момент поручик, не знаю. И, по-видимому, не узнаю никогда. Судя по всему, от болевого шока он умер. Не мудрено — мало того, что ему оторвало обе ноги, так ещё и откинуло назад и хорошенько грякнуло об мёрзлую землю. Вот тут-то где-то мы с ним и пересеклись где-то в тонких материях.

— Куда же попал я? ... Да уж, попал так попал! Это, по-видимому, параллельная, или перпендикулярная, или....ну в общем, другая реальность.

— А почему ты так думаешь? Может это просто тебя так назад вовремени забросило?

— Может....но.., не знаю. На ум приходит только какая-то теория множественности пространств и измерений (кажется так...или не так?) вроде бы какого-то немца (хотя, скорее еврея), толи Гильберна, толи Гильберта, а может и вовсе Шмидта. Так вот, у этого пространства (хотя правильнее будет, наверное, просто — пространство) не три, и даже не четыре, а бесконечное множество измерений. А главное что, согласно этой теории, пространство обладает неограниченной ёмкостью — всё прошлое и будущее умещается в одной точке пространства, точки пространства колеблются, как атомы в кристалле и могут вроде бы меняться местами.... Вот как-то так. Читал об этом когда-то..., наверное в детстве — детские воспоминания почему-то чаще других приходят в голову. А может всё и не так, но других объяснений у меня нет, поэтому будем считать это именно так.

— Тогда получается, что героический поручик валяется в реанимации где-нибудь в Пензе 21 века?

— Может быть, может быть....нет, то есть если он в реанимации то, скорее всего в Пензе, отъехал я от неё километров 15, но...., судя по моим воспоминаниям, от моей тушки вряд ли что целого должно было остаться. Хотя... Но куда-то же поручик делся... ну, то есть его сущность, душа, если хочешь, куда-то ведь делась?... Так, об этом подумаем позже, а то голова уже пухнет.... Да, а зовут-то меня, обалдеть — Ржевский Александр Фёдорович, да, да — поручик Ржевский.

И смертельная тоска. Именно, смертельная, от которой хочется выть и биться головой о стену. Если 'всё' — это земля на крышке гроба, а остальное можно исправить, то в моём случае нынешнее положение и есть 'всё'.

Но не мысль о смерти меня ТАМ была так убийственна, а осознание того что всё что я любил, чем дорожил там ... нет не умерло, а... исчезло. И исчезло навсегда.

Я больше НИКОГДА не увижу жену, дочь, внучек. НИКОГДА!!! А мать? Старушке 90, ей осталось-то всего-ничего. А тут смерть сына. У-у-у......

............................................................................................

— Всё, кончай истерику. Будь мужиком. ...

— Кто виноват, я или дальнобойщик? В принципе, уже не важно. Один из нас или заснул, или отвлёкся не вовремя. Бывает, знаете ли — приёмник переключить, диск поменять, сотовый зазвонил — вроде доли секунды, а в ненужное время в не нужном месте и...1 миллион с четвертью по всему миру!... в год!

'Звонок в дверь. Мужик открывает дверь, а на пороге смерть стоит. Только не в чёрном балахоне, а вся в ленточках, бантиках, с шариками надувными и кастрюлей на голове вместо капюшона.— Ты кто? — спрашивает мужик.— Я — твоя смерть.— Боже, какая нелепая смерть!'

-Н-да, в гости к богу не бывает опозданий. Так, с тобой всё понятно — погиб в автомобильной катастрофе.

— Теперь мой... кто он мне?... Реципиент?...Нет, реципиент, это который получает. Альтер-эго? Нет, альтер-эго у меня всегда был, я с ним постоянно спорю.

— Скорее — донор.

— Так вот, мой донор в декабре вроде бы 1790 года (надо как-то число и год уточнить) пошёл на штурм... Звучит-то как — 'пошёл на штурм'... Нет, у него хоть не так глупо, как у меня. А если разобраться, так для офицера вообще прекрасная смерть (ну вот что в ней может быть прекрасного?). В бою, ведя за собой солдат. ... И где-то в тонких материях мироздания наши 'ego' и поменялись. Лежит ли поручик Ржевский Александр Фёдорович в пензенской реанимации или нет, я, по-видимому, никогда не узнаю. А вот то, что майор Советской Армии в отставке находится в 18 веке в селе Алексеевском какого-то уезда, а может волости, Орловской, наверное, губернии — это, как будут говорить в Одессе, картина маслом.

— Так, что мы имеем?

— Разделим информацию на две части. Правая часть — плюсы, левая — минусы. Минусы: — я безногий калека, я ничего, или почти ничего не знаю о времени и месте куда попал и..., и на первый взгляд всё. Всего два минуса, но правда, всем минусам минусы, первый вообще все плюсы, если они будут, перечеркнёт. Плюсы: — я жив. Тоже, между прочим, ничего. Я молод. Рука, которую я рассматривал, принадлежит явно молодому человеку. Я не беден. Ну, раз уж барином называют, наверное какие-то материальные ресурсы имеются. ... Однако светает. ... Да, ещё кто-то легонько сопит в комнате.

От размышлений я вернулся к действительности.

Сквозь, будем считать, занавески пробивается свет. Едва-едва. Но не из-за плотности занавесок, а из-за того, что утро еще и не наступило. Ночь только-только начала сдавать свои позиции. В комнате толком еще ничего и не видно.

— Что меня отвлекло? ... Ах да, сопение. Так, сопение раздаётся откуда-то снизу от двери. Не мужчина, тогда это был бы скорее храп. Женщина? (Действительно, не могли же они больного одного оставить, тем более барина). Скорее — мальчишка. Да, наверное, мальчишка, спит у двери на полу. Ну, пусть спит. Мне пока ничего не нужно. Даже позывы внизу живота к мелкому туалету вполне терпимы. ... Так, думаем дальше. Значит мы здесь. Ну и зачем мы здесь?

— Да может и не зачем.

Почему-то в голову пришёл анекдот:

'Умер Мужик. Ну и появляется перед архангелом. Архангел говорит:

— Ты кто?

— Да вот, — говорит мужик, — помер я.

— Что помер понятно, а фамилия-то как?

— Петров я.

— Ага, Петров, говоришь, — говорит архангел, и начинает листать толстенную книгу, — сейчас посмотрим куда тебя....

— Слышь, мил друг, а можешь на вопрос один ответить?

— Ну, смотря на какой, — отвечает архангел, — Задавай.

— Вот для чего я жил? В чём смысл того, что я корячился, старался денег побольше заработать, должность повыше заиметь?

— На этот вопрос ответить можно, — а сам книгу листает, — Петров, Петров, ага, вот, нашел...— Помнишь, тебе было 42 года и ты с коллегой по работе был в командировке в Симферополе? — Смутно припоминаю... — Там вы 15 октября обедали в столовой. Взяли рассольник, тефтели с гречкой и компот из сухофруктов. — Да, вроде было такое. — За соседним столиком сидела девушка, которая попросила тебя подать ей солонку, что ты и сделал. — Да, вроде бы припоминаю. — Ну вот.....'

— И что?

— А то. Не надо искать философский камень. А то найдёшь и окажется, что всё, для чего ты родился — это соль кому-нибудь подать. ... Смысл жизни — в жизни.

— И как мы в этой жизни будем жить? То, что я здесь считай калека, меня как-то в отчаянье не ввергает. Фиговенькие, конечно, стартовые условия, но масса примеров из моего будущего внушает определённуюнадежду. Смогу ли я сделать себе новые ноги и научится ходить? Сам-то сделать качественные протезы явно не смогу, но технологии и мастера 18 века думаю, позволяют на это надеяться. ...

— А что ты знаешь про технологии и мастеров? Ничегошеньки.

— Но ведь не электроника же. Читал когда-то, что именно в 18 веке то ли в Италии, то ли во Франции, то ли в Швейцарии жил мастер, сделавший несколько кукол-автоматов, кажется три — писаря, рисовальщика и музыканта, которые что-то там писали, рисовали и играли. Причём эти куклы дожили до 21 века.

— Ну вот.

— Протезы же, я думаю, попроще будут. Как его звали-то? ... Надо что-то делать с памятью. Надо вспомнить. И не только этого механика. Кстати, он часовщиком был. Точно — часовщиком. Значит швейцарец. Скорее всего, швейцарец.

— Хорошо, а дальше-то что? Ну сделал ты протезы себе, научился ходить и даже бегать как Писториус, а дальше?

— Гм, на данный момент я обладаю уникальными знаниями о будущем.

— Да? О будущем чего? Ты исходишь из предпосылки, что это или прошлое твоего мира, или мир другой, но абсолютно идентичный твоему. А если всё не так? Из чего ты решил, что это 18 век, Россия и твоя родная деревня? Даже то, что ты Ржевский, не факт. Доктора ты не дождался, уснул. Впрочем, он мог и не приехать, вдруг роды сложные.

— Ладно, исходим из того что это мой мир и я провалился (или поменялся) во времени. Как мне здесь жить? Давай рассмотрим варианты.

— Давай.

— Живём себе тихонько в имении, по мелочи обустраиваем быт согласно своих привычек — ну там санузел, водопровод, развиваем помаленьку без фанатизма отдельно взятый колхоз и радуемся жизни. Лет пятьдесят можно ещё прожить. Даже можно жениться и детей нарожать... ну, в смысле наделать.

— Так, а в эти пятьдесят лет много чего происходить должно вне твоей деревни. Если уж только по самому крупному: то Наполеон, Бородино, сгоревшая Москва — раз, декабристы — два. Это самое крупное. Ну и по мелочи там: войны всякие, смерть Екатерины, которая пока не великая, Павел I, дворцовый переворот, Александр I, Николай I. Дальше, пожалуй, недоживёшь. ... Можно остаться в стороне?

— Наверное, можно. Реальный бы Александр Фёдорович Ржевский вряд ли куда встрял. Но мне как-то это, как будут говорить в Одессе, не комильфо. Уж больно за Москву обидно. Декабристы, уж бог с ними, и без меня как-нибудь Забайкалье поразвивают, а вот Наполеон в Москве нам не нужен. ... В туалет хочется, давай ка прервёмся.

— Э-эй, есть тут кто! — О, голос сегодня пободрей, не совсем, как у умирающего.

Сопение на полу прекратилось, и над краем кровати появилась чья-то взлохмаченная голова.

— Да, барин, я здесь.

— А ты кто?

— Так, Филька я.

— Филька? — Не ошибся я, значит — пацан. — А позови ка ... — Филька? Скорее всего — Филимон. — Позови ка, друг мой Филимон, Степана.

Я счёл неловким просить мальчика таскать за мной все это, ... наверное, это называется судном. Да мне и перед Степаном было неудобно, но всё-таки взрослый человек.

Степан появился через минуту.

— Утро доброе, ЛександраФёдорыч. — забавно это у него получается 'ЛександраФёдорыч'.

— Доброе, Степанушка, доброе. — — А я со 'Степанушкой' не перебрал? Мне ведь теперь не 65 лет. — Тут такое дело...

— Да я ужо понял. — Ударение Степан сделал на последний слог. — Щас всё сотворим. Не впервой. Я ведь ешо за Вами маленькими ходил.

Вся процедура заняла минут пятнадцать. Блин, как меня всё это.... напрягает. Абсолютная беспомощность. Таким я был, наверное, только когда родился. Надо быстрее как-то становится более самостоятельным, а значит и независимым.

Во время туалета Степан поведал мне, что 'дохтур' вернулся, что барыня Киреевская разрешилась мальчиком, и что Нестор Максимович посмотрят меня немедля, как только сообщат им, что я проснулся.

— Передай Нестору Максимовичу, Степан, что я прошу его осмотреть меня после завтрака.

— Так Лександра Фёдорыч, оне как раз и хотели осмотреть Вас и решить чем теперь кормить можно.

— А-а, ну тогда ладно, пусть будет посему. Только рано ещё, он наверное ещё спит. Поздно вчера приехал?

— Да ужо тёмно было. Но оне уже встали.

— Тогда можешь сказать, что я проснулся. — Действительно, чего тяну? Вот сейчас, надеюсь, мы (я и моёальтер-эго) получим побольше информации. — Только дай сначала напиться.

Оно и поесть бы не помешало, но я же понимаю, что после такого длительного поста не всякая пища для ослабленного организма может быть во благо.

Минут через пять в комнату вошёл мужчина, поджарый, среднего роста. На голове парик — это первый парик, который я увидел, очнувшись в этой реальности. Одет... камзол? сюртук? ... из того, что было на нём надето уверенно могу назвать только нашейный платок и чулки. На вид, вошедшему, было лет... лет шестьдесят.

Перекрестившись на икону, он широко улыбнулся и сказал, слегка заикаясь. — Д-доброе утро, Александр Фёдорович, как Ваше са-амочувствие?

— Доброе, Нестор Максимович, доброе. По крайней мере, я ещё жив. А самочувствие моё соответствует внешнему виду. Откровенно говоря, бывали времена, мне кажется, когда я чувствовал себя лучше. Присаживайтесь пожалуйста.

— Сп-пасибо. То, что Вы изволите шутить уже говорит об определённом п-прогрессе Вашего состояния. И... раз уж мне п-представляться не надо, п-позвольте всё же мне Вас осмотреть?

— Всецело к Вашим услугам — тут уже я сделал соответствующую мину.

Доктор положил руку мне на голову, вероятно проверяя, нет ли у меня... пожалуй слово 'температура' здесь не совсем уместно, правильнее наверное -жȧра.

— Жара сегодня нет, Нестор Максимович. Вчера был небольшой.

— Это х-хорошо. А что-нибудь беспокоит?

— Сейчас беспокоят фантомные боли в ногах и...

— Фантомные боли?

— Нестор Максимович, Вы хирург?

Доктор замялся, видимо подбирая уклончивый ответ.

— Я, если честно, больше п-по женским болезням..

— Ага, я тоже не гинеколог, но посмотреть могу. А вот он, наверное, и есть гинеколог. Ведь его везли, скорее всего, не к раненому поручику. Его везли к умирающему. А нужен он был для помощи, ехавшей к этому умирающему, женщине.

— Милейший Нестор Максимович, поверти, своим вопросом я ни в коей мере не хотел Вас смутить, или усомниться в Вашем профессионализме. Но сейчас не боли в ногах меня беспокоят и даже не то, что их, в смысле — ног, почти нет.

Моя тирада явно озадачила моего визави.

— А что-то же?

— Скажите, Вам известно, нет, не ЧТО со мной, а как со мной ЭТО произошло?

— Ну-у. В общих чертах. В Вас п-попало ядро.

— Милейший Нестор Максимович, я думаю, что если бы в меня попало ядро, мы бы с Вами сейчас не разговаривали. Моими собеседниками сейчас были бы либо ангелы, либо... ну настолько, я думаю, ещё не нагрешил. Так вот. Я думаю, что ядро ударило со мной рядом, или где-то в непосредственной близости и, отрикошетировав, размозжило ноги и подбросило в воздух, после чего я ударился о землю. Другого правдоподобного объяснения случившегося со мной я не нахожу. Ударившись о землю я, видимо, хорошенько приложился и головой. В результате этого в голове образовалась гематома, которая и не давала мне прийти в себя, пока частично не рассосалась.

— Вы где-то получали медицинское образование?

— Господь с Вами, Нестор Максимович. Я полнейший дилетант. Там слышал что-то, там, что-то читал. — Я сделал паузу и добавил, — Наверное.

— Что ж, п-правдоподобно, хотя я считаю кому, в данном случае, защитной реакцией организма на травму. Но и Ваша версия...

— Позвольте я закончу? Гематома рассосалась, по-видимому, ещё не до конца. Только этим я могу объяснить беспокоящую меня сейчас частичную амнезию. — Я внимательно следил за выражением лица доктора. Может зря я загнул про амнезию? Может и термина ещё такого нет? Ну, греческий он-то наверняка изучал. Или это по латыни?

— Амнезию? — Доктор был явно удивлён.

— Да, амнезию. Я ничегошеньки не помню до случившегося со мной. Когда я вчера очнулся, я не мог вспомнить, даже как меня зовут. Я не помню даже который сейчас год.

— Интересно. Я читал о подобном, но самому сталкиваться мне не приходилось. Вообще не помните ничего?

— Так, главное не переиграть.

— Помню, что фамилия моя Ржевский, вроде бы, но я не уверен. Отца вроде бы зовут Фёдор Петрович, кажется он отставной капитан. Как зовут мать, я не помню. Вроде бы река у нас в деревне есть..., кажется Навля называется. Но я не уверен даже в этих воспоминаниях. — Говоря всё это, я внимательно смотрел на реакцию доктора. Вроде бы он слушает с профессиональным любопытством, но сейчас без удивления.

— Да, Вы Ржевский Александр Фёдорович, отца Вашего действительно звали Фёдор Петрович. Он, к сожалению, умер три года назад. А матушка Ваша Зинаида Васильевна умерла в 71 году, во время эпидемии холеры в Москве, Вам тогда только 2 годочка было, поэтому, видимо, и не помните её имя. Она, кстати, шаблыкинскому помещику Василию Николаевичу Киреевскому была родной тёткой по отцовской линии. А год сейчас 1791 от Рождества Христова, 19 марта.

— Значит, я всё правильно угадал. ... А доктор-то даже заикаться перестал. Видимо заикается, когда волнуется. А чего ему волноваться?

— Скорее всего, из-за склада характера — всегда волнуется при встрече с незнакомым человеком, а когда дело касается профессиональной деятельности, сразу успокаивается. Значит, дело свое знает. Да и стала бы Дашкова брать с собой бестолкового врача.

— А зачем она его вообще брала?

— Ну-у,... всё-таки к тяжело раненному ехала, пусть и безнадёжному, а вдруг... Но видимо и сама побаливает.

— Сколько ей лет? Лет пятьдесят? Климакс?

— Вероятно.

— А какие ещё воспоминания у Вас есть? Детство? Обычно воспоминания детства самые яркие. Или знаковые события? Производство в офицеры, например? Или сражения? Впрочем, по рассказам Екатерины Романовны, это было Ваше первое сражение.

— Вот как! В первом же бою, твою ж танковую дивизию!

Мне за поручика как-то стало особенно обидно.

— Увы, нет, Нестор Максимович, пока ничего не вспоминается. Может со временем. Я ведь в сознании нахожусь-то с натяжкой второй день.

— Да, да, конечно. Время всё лечит. Вероятно, Ваши умозаключения правильны. И действительно, при рассасывании, как Вы сказали, гематомы память к Вам вернётся. Я, к сожалению, не являюсь в этой области медицины специалистом.

— Но, я надеюсь, Вы мне поможете?

— С радостью, но чем же?

— Милейший Нестор Максимович, мне нужны воспоминания, любые воспоминания. Где родился, где учился. Я не помню, сколько мне лет, с кем я дружил.

— Но помилуйте, Александр Фёдорович, я в-впервые Вас увидел п-пять дней назад, когда сюда приехал. А узнал о Вас н-неделей раньше. Вот Екатерина Романовна Вам м-может помочь. Она была п-подругой Вашей матушки. — Он опять начал волноваться.

— Ещё один момент, Нестор Максимович, желательно, чтобы здесь моя прислуга об амнезии ничего не знала. Народ тёмный, начнут говорить, что барин умом тронулся, потом с ними трудно будет.

Дашкова пришла ко мне через минут двадцать после нашего разговора с доктором.

— Это правда, что мне сказал доктор Максимович? — Глаза её и так смотревшие на меня с какой-то потаённой... жалостью-нежностью, тут вообще были наполнены слезами.

— Простите меня, Екатерина Романовна, но я действительно ничего не помню, что со мной было до ранения.

Княгиня к моей амнезии отнеслась с пониманием. Она мне и поведала родословную Ржевских, да и моём житье-бытье немного рассказала. Немного, потому как много я ещё не нажил.

Блин, оказывается мы Рюриковичи. Родословную свою ведём от смоленских князей. Один мой пращур был удельным князем города Ржева, а другой был убит на Куликовском поле. В роду были в основном военные и дипломаты. В общем, предки не подкачали. Ни за одного стыдно не было. Хотя, быть может, про тех за кого стыдно, мне не рассказывали. Оказалось, даже, предводитель дворянства нашей Орловской губернии мой родственник — двоюродный брат моего отца, Александр Ильич Ржевский. Папенька же мой карьеры ни в армии, ни при дворе не сделал, так как характер имел независимый. И во всём имел своё мнение, которое, как правило, с мнением начальства не совпадало.

И ещё одна мысль мелькнула в голове — вот сколько славных Ржевских жило в России, а народ будет помнить только поручика, героя анекдотов.

Маменька же моя, Зинаида Васильевна Ржевская, в девичестве Киреевская, была тоже из достаточно знатного рода. Там тоже с военными и дипломатами было всё в порядке. У меня создалось впечатление, что дворянство России это либо военные, либо дипломаты.

— Ну, хоть бы один учёный или писатель! Н-да.

Что же касается меня любимого, то я, оказывается, не полный бездарь и солдафон, а закончил Сухопутный шляхетский корпус и знаю три языка — немецкий, французский и латынь.

— Угу, вот латынь поручику очень пригодилась при штурме!

То, что крестьяне и дворня будут коситься на мои странности, я могу не опасаться, так как в имении видели меня редко. Последний раз три года назад, когда я ненадолго приезжал после окончания корпуса на похороны отца.

Кроме того Дашкова поведала, что погостит у меня еще неделю, чтобы окончательно убедиться в том, что я иду на поправку, а потом уедет в Москву.

— Н-да... Ну что ж, надо жить, хоть бы из любопытства.

Глава 3 (1791 год март)

Рожденный ползать — летать не может

М. Горький

Рожденный ползать — везде пролезет

М. Жванецкий

Дня через два мы сидели с Максимȯвичем в гостиной. А как ещё назвать эту, сравнительно большую, комнату? Причём, это комната была отделана с претензией на... нет, не на роскошь, а на ... скорее, на респектабельность. Стены были обиты каким-то материалом, может быть шёлком, нежно голубого цвета. По углам стояло два канделябра или как их... Ну, в общем, две такие штуки, куда свечи ставят. Имелся довольно приличный диван и четыре в тон ему кресла. В одно из которых меня и усадил Степан, предварительно обложив подушками. Да, еще был стол. В моё время его назвали бы журнальным. По сравнению с моей комнатой, эта уже больше походила на комнату в барском доме. Но всё равно, я сделал вывод, что Ржевские скорее Дубровские, чем Троекуровы.

Но зеркало в комнате было. Небольшое такое зеркало в простой деревянной раме висело под углом к стене, и я, наконец, увидел внешность моего донора.

— М-да, уж... Видок тот ещё. Впалые щёки, лицо серое, измождённое.

— Зато вот лысины твоей нет — волосы у парня вон какие густые, а мясо нарастёт.

От созерцания себя нового меня отвлёк Нестор Максимович.

— Дорогой Александр Фёдорович, Вы так интересно изъясняетесь, что я просто теряюсь в догадках, откуда это? Некоторые слова я, не сказать, что никогда не слыхал, но как-то их слыхал в других смыслах, что ли. И Ваши обращения ко мне, к Екатерине Романовне, к дворовым, наконец, для меня они как бы необычны. Мне казалось, что офицеры, тем более боевые офицеры, а не придворные шаркуны, коим Вы безусловно являетесь,... — Тут он понял двусмысленность последних слов, заволновался, покраснел и опять начал заикаться. — То есть, я хотел с-сказать, что Вы б-безусловно боевой офицер, так вот, мне к-казалось что они говорят к-как-то иначе. Это что, последствия контузия и п-потери памяти? — Он по прежнему избегал говорить 'амнезии'....

Гм... Отвечать ведь что-то надо. Подумаешь, говорю я не так. И что? Ты бы вообще офигел, если бы услышал молодёжный сленг начала 21 века. Кто из нас двоих врач-то? Ты? Вот бы сам правдоподобные версии и придумывал.

Я пожал плечами.

— Милейший, Нестор Максимович, русский язык настолько многогранен и необычен, что даже мы, русские, привыкшие к нему с самого детства, иногда оказываемся в затруднении, пытаясь правильно передать свою мысль. Вот Вам пара примеров. Перед нами стол. На столе кувшин и нож. Что они делают? Кувшин стоит, а нож лежит. Если мы воткнем нож в столешницу, нож будет стоять. То есть, стоят вертикальные предметы, а лежат горизонтальные? Добавляем на стол тарелку и сковороду. Они вроде как горизонтальные, но на столе стоят. Теперь положим тарелку в сковородку. Там она лежит, а ведь на столе стояла. Может быть, стоят предметы готовые к использованию? Нет, нож-то готов был, когда лежал. Теперь на стол запрыгивает кошка. Она может стоять, сидеть и лежать. Если в плане стояния и лежания она как-то вмещается в логику "вертикальный-горизонтальный", то сидение — это новое свойство. Вот мы сидим в креслах. Сидим мы на заду. А если на стол сядет птичка? Она на столе сидит, но сидит на ногах, а не на заду. Хотя вроде бы должна стоять. Но стоять она не может вовсе. Но если из птички сделать чучело, то оно на столе будет уже стоять. Может показаться, что сидение — атрибут живого, но сапог на ноге тоже сидит, хотя он не живой и зада не имеет. Так что, поди ж пойми, что стоит, что лежит, а что сидит. — Вот я ему мозги забил. Впрочем, этой тирадой я только пытался оттянуть время и побольше его запутать в словесной акробатике. — Я к чему это говорю? Безусловно, среда, в которой человек вращается, накладывает свой отпечаток и на словарный запас и не лексику человека. Наверное офицеры в действующей армии выражаются проще и лаконичнее. Ведь в сражении команды должны быть чёткими, короткими, всем понятными, исключающими любое двусмыслие. Иначе нельзя. Иначе не поймут. А не понимание в бою командира может статься гибельным для солдат. — Я помолчал пару секунд и дал ему ещё один посыл. — По словам Екатерины Романовны, я учился в шляхетском корпусе, то есть, как понимаю, все мои знания там в меня и вкладывались. Вот, видимо, оттуда и моя лексика.

Корявенько конечно, ну как уж получилось. Чай он не Мюллер меня колоть. Правда и я, не Штирлиц.

— Да, да, конечно. — Задумчиво пробормотал доктор. — Всё это чрезвычайно любопытно. И по поводу нашего языка Вы правы. Очень глубокое замечание... Да, любопытно... Любопытно. После контузии Вы не помните имя собственной матери, но так логично и остроумно рассуждаете об особенностях русского языка.

Вот, уже и не заикается!

— Доктор, это говорит лишь о том, что мы чертовски мало знаем о нашем мозге, его способностях и потенциале.

— Вынужден с Вами согласиться, Александр Фёдорович. Добавлю, что мы пока очень мало знаем вообще об окружающем нас, а о природе человека, так ничтожно мало. А уж что касается головы, то мы не знаем по существу ничего. В бытность мою студиозом Страсбургского университета рассказывали мне такой случай. То ли в Бретани, то ли в Провансе один человек во время охоты упал с коня и ударился головой о камень. Когда его товарищи подбежали к нему, он был без сознания, голова была в крови, и он странно дёргался, как будто в агонии. И, естественно, они подумали, что он умирает. Через некоторое небольшое время судороги прекратились, и человек затих, но дышал. Его полили водой. Сперва это не дало результата, но потом он открыл глаза и пришёл в себя. Странным было то, что он никого вокруг себя не узнавал. Ещё более странным оказалось, кода он заговорил. Он говорил на непонятном его товарищам языке. Его отвезли в, находящейся неподалёку, монастырь. Монахи позаботились о нём и стали его лечить до тех пор, пока за ним не приехали его родственники. Рана головы зажила довольно скоро, но знание родного языка так к нему и не возвращалось. Он по-прежнему говорил на непонятном всем языке. Приор монастыря заинтересовался этим делом и пригласил из соседнего аббатства монаха, который зело разбирался в языках и знал их превеликое множество, может десять, может даже двадцать. И что оказалось. Оказалось, что тот человек разговаривает на древнеперсидском, да на таком древнем, что даже этот монах его едва понимал. Когда приехали родственники, человек уже знал с десяток слов по-французски и мог как-нибудь объясняться. Родственников он тоже не узнавал. Вначале мы приняли это историю за шутку, но позже я её прочитал в 'Журналь де Саван', кажется за 1769 год. Не находите, что эта история и Ваша очень похожи?

Нет, ну умничка доктор, вот всё сам и объяснил.

— Да, очень похоже. Слава Богу, я хоть язык родной не забыл. А что стало с тем человеком потом?

— Я не помню точно, кажется, он так и не вспомнил свою жизнь до падения с лошади, хотя язык со временем выучил.

— Вы пугаете меня, Нестор Максимович. Это что, я так и не вспомню своё прошлое?

— Ну, ну. Дорогой Александр Фёдорович, во-первых не надо отчаиваться, вы молоды и всё у вас ещё впереди. Во-вторых, — Он на несколько секунд замолчал, видимо размышляя, говорить мне это или не говорить. — В жизни, поверти, бываю такое, что иногда хочется всё забыть, потому, как воспоминания причиняют только боль.

Ох, доктор, как Вы правы. Но хочу ли я забыть? Воспоминания о жене, о дочери, о внучках, мысль о матери, как она пережила мою гибель, причиняют такую боль, что эти четыре дня, просыпаясь по ночам, я готов лезть на стенку. А хочу ли я это забыть? Время лечит? Только вот лечиться я не хочу.

Ночью мне приснилась жена. Как будто мы с ней едем к новому месту службы. Я выхожу из поезда зачем-то, а поезд, вдруг трогается. Я бегу за ним и не могу догнать. Вроде бы вот они, поручни рабочего тамбура, а дотянуться не могу. Поезд уходит. Последнее что я вижу — заплаканные глаза жены. И просыпаюсь. Подушка мокрая. От слёз?

На следующий день я упросил доктора Максимовича вынести меня на свежий воздух. Во-первых, мне осточертело сидеть в четырёх стенах, чувствовал себя я вполне сносно, а во-вторых очень хотелось посмотреть на место, где через полтора столетия я появлюсь на свет.

Степан укутал меня в тулуп и, как младенца, вынес на крыльцо, где стояло заранее принесённое кресло.

То, что я увидел, меня сильно не удивило, чего-то подобного я и ожидал. Барский дом одноэтажный, деревянный, на фундаменте из красного кирпича, обшит досками. Доски были когда-то покрашены, но вот в какой цвет я так и не определил. Дворовые постройки были, по-видимому, за домом, так как я их не видел. Напротив дома стояла церковь. Тоже деревянная. Насколько я знал, её в 1943 году фашисты сожгут.

Слева от церкви видны были крестьянские хаты. Все деревянные. Все из почерневших от времени брёвен. Фундаментов я не увидел. Все, как одна крытые соломой. С моего места разглядеть их внимательно было сложно. Казалось, что это одно длинное убогое строение, так близко друг к другу они стояли. Но может это и не совсем так, просто ракурс, с которого я всё это видел, создавал такое впечатление. Правда, видны были печные трубы. Это выделяло жилые постройки от хозяйственных. Печные трубы, это уже плюс. Топят, значит, уже не по чёрному.

Между церковью и избами в лощине виднелась река. Я просто знал, что это река. Сейчас её можно было определить только по кустам да деревьям по берегам. Всё ещё было в снегу. Но снег уже был тёмный, набухающий, мартовский. Светило солнце. На мой взгляд, температура была уже плюсовой — градуса три.

За рекой тоже видны были постройки. Это, стало быть, Локонка, а справа, вон там, Смородиновка. Где-то вот там, на Завершенке или в Грачёвке живут мои пра-пра-прадедушка и пра-пра-прабабушка.

Картинка так себе, ... неотрадная. Видно, что бедность, возведённая в надцатую степень..

Ночью опять наваливается тоска.

— Зачем всё это? Зачем я жив? Как мои там, в той моей жизни? Или их ещё не существует?

— Думай о другом. Думай о другом. Думай о другом. Думай о другом. Давай подумаем о себе. Как жит-то дальше.

— Первое, конечно, надо стать на... в общем, сделать протезы и научиться ходить. Далее, нужна команда. Что бы что-то сделать, хотя бы этот колхоз поднять, нужна команда.

— Где её взять?

— О! Надо думать. Для начала нужно, конечно, найти мастера, чтобы он сделал протезы ног. Есть ли такие мастера сейчас? Вряд ли. Впрочем, мне нужен просто мужик с золотыми руками. В России? Никого не помню. Нартов и Ползунов вроде уже умерли. Кулибин, вроде тоже. Черепановы, кажется, будут позже. Ладно, попробуем остановиться на мастере из Швейцарии.

— Напрягай память, как его звали?

— Вот сейчас уже чётко вспоминаю, что про эти механические куклы-автоматы читал в Технике молодёжи. Там ещё какая-то драматическая история была с ними в Испании... А звали этого часовщика... толи... там как-то два вроде имени.

— Ну, напрягись, вспомни.

— Кажется..Пьер.. Пьер Жак. Как-то так. Ещё что-то было... Пьер Жак... Да, Пьер — имя, Жак — фамилия, и ещё что-то вроде Роу... Дроу? Дро! Точно — Пьер Жак-Дро! Вот его и будем искать, и уговаривать перебраться в Россию. Эх, самому бы, да коли сам бы мог, так и проблемы этой не было бы. ... А дальше? Что дальше? Как приводить хозяйство в порядок? Ведь увиденная мною днём моя деревня меня... мягко говоря, не сильно воодушевила. Быт родной деревни и уклад жизни моих (а как иначе? Теперь уже моих, я за них отвечаю!) крестьян надо менять. На всё крепостное право замахиваться не будем, а вот коммунизм в отдельно взятой деревне построить попробуем. ....

— Для этого нужна команда. Где её взять? ... Где взять людей понимающих в агрономии, в животноводстве, да нормального бухгалтера, где взять? А главное, где взять на это всё денег? Наполеон, кажется, говорил, вернее, ещё скажет, что для войны нужны три вещи: во-первых — деньги, во-вторых — деньги и в третьих — деньги. Так вот, для любой реформы они нужны не меньше.

Сразу вспомнилось житейская мудрость. Как заработать денег? Берете стул, кладете под него доллар, садитесь на стул. Задача: взять этот доллар. Решение: встаете со стула и поднимаете доллар. Смысл упражнения: чтобы заработать денег, надо поднять задницу.

— А сам? Что я могу сам? ... Ну, руками пока ничего. В бытность свою зампотехом батальона, я много чего умел. И руками и головой. А сейчас? Моё умение водить танк, автомобиль, разобрать и перебрать дизель или коробку передач, здесь и сейчас не нужны ни кому и даже мне. И не понадобятся ещё через... по крайней мене, лет сто с хвостиком. Здесь я в любой области даже не дилетант, а полнейший профан. Я даже писать по нынешнему не умею. ... О! Следующая задача — научиться читать и писать на русском языке этого времени, с ятями, с... как их? Пока не важно. В общем — стать грамотным. Следующее — выучить какой-нибудь иностранный язык.

— Какой ещё какой-нибудь? Здесь все дворяне говорят по-французски. Это сейчас модно.

— Вот. Значит, нужен учитель. Я дворянин и офицер. Значит должен уметь танцевать, фехтовать и стрелять. А ещё скакать на лошади. А ещё уметь кланяться и... Офигеть. И когда я всему этому научусь? ... И так, нужна команда. Люди объединённые одной целью, одной идеей. Очень важно! Вся моя команда должна состоять не только из единомышленников, но и из друзей. То есть, члены команды должны относиться друг к другу с симпатией. В любой организации, команде, союзе, партии, есть лидер. Для того чтобы при смене лидера команда не развалилась между её членами недолжно быть конфликта интересов. В большой команде это не возможно. Вон у Сталина была, вернее, будет сильная, эффективная команда. Со смертью Сталина все перегрызлись, как пауки в банке. Команда, связанной одной целью, распадается, как только эта цель достигнута. И члены команды, как диадохи Александра Македонского, из единомышленников, превращаются в непримиримых врагов. Идеальная команда должна работать и после ухода лидера. Только вот что-то исторических примеров не припоминается. Если только не брать в расчёт финансовые кланы. Но там свой бог. Там свои побудительные причины.

— Вот сделай ты команду сам, из тех же крепостных?

— Берём пацанов десяти — двенадцати лет, учим их, естественно освобождаем от крепостной зависимости, и через них — их руками и мозгами двигаем потихоньку промышленную и социальную революцию в отдельно взятой деревне, а потом, может быть, и стране.

— Сколько ты их будешь учить? Тебя учили десять лет в школе и четыре года в военном училище, а потом ещё всю жизнь.

— А что? Долго, конечно, но быстро только кролики размножаются.

— Ладно. Поставим вопрос по-другому — чему их учить? Вернее, чему ты их можешь научить? Что ты знаешь настолько хорошо, что можешь научить крестьянских детей 18 века? Да, учился ты в советской школе и в советском военном училище, и знания в нас вкладывали, именно — вкладывали, обширные и глубокие, но... насколько они актуальны сейчас? Ботанику ты изучал, что такое пестик и тычинка знаешь, но ведь это ещё не агрономия. Ты знаешь устройство двигателя внутреннего сгорания, можешь рассчитать редуктор и что?

— Ну, умение рассчитать редуктор может и пригодиться. Запрудить если Навлю, да мельницу поставить? Я ещё и химию неплохо знал в школе, да и в училище с интересом взрывчатые вещества изучал. Физику и школьную и вузовскую тоже неплохо помню.

— Только давай так — науку двигать нужно аккуратно. Все открытия, сделанные в России, быстренько оказываются за бугром и патенты на них получают другие люди.

— Интересно, а как дело с патентами обстоит сейчас? Вообще такое понятие есть?

— Не отвлекайся. Наука наукой, но главное в любом деле, умение организовать. В данном случае, умение организовать крепостных крестьян 18 века на строительство капитализма в отдельно взятом имении. Ты организовывать умеешь? Это ведь не рыбалку с друзьями организовать.

— Чтобы понять смогу или не смогу, надо хотя бы попробовать. Выигрыш в лотерее начинается с покупки лотерейного билета.

На медни день у меня состоялось знакомство с моим управляющим.

А как ты хотел, вся эта карусель вокруг вертелась сама по себе? Было руководство, было, и представлял его естественно немец, Краубнер Карл Иванович.

Вот Карл Иванович и просветил меня в том, что крестьяне мои делятся на барщинных, оброчных и дворовых, что отбывая барщину, крестьянин собственными орудиями обрабатывал мою землю, разумеется, бесплатно, по закону — три дня в неделю. А вот находясь на оброке, крестьянин занимается различным ремеслом или извозом, а часть заработка — оброк — он выплачивает мне. Барщина более выгодна, а оброк для крестьянина легче.

Карл Иванович Краубнер, мой управляющий..., вернее, управляющий моим имением..., или моего имения...., тфу ты.... В общим, управляющий имением Ржевских оказался человеком очень интересным.

Вообще-то фамилия его была Граубнер, но так как букву 'г' он произносил мягче, чем это делают русские, слышалось Краубнер. Он был родом из Штутгарта. На вид ему было лет шестьдесят. Он был невысок, поджар и всё время двигался. Этакий живчик, подумалось мне.

Родители его умерли от какой-то эпидемии, когда мальцу было лет 5, поэтому воспитание и образование он получил в монастыре Хирзау, вернее в сиротском доме при местной лютеранской общине. Помыкался в подмастерьях, записался в армию к Фридриху II. В Россию он попал, как военнопленный после Кунерсдорфского сражения в 1759 году, когда ему было 20 лет. После окончания войны бывший военнопленный рассудил, что в разорённой войной Швабии его никто и ни что не ждёт, и остался в России.

Весь прикол, как будут говорить когда-нибудь в Одессе, заключался в том, что в плен он попал как раз к моему батюшке, а тот, выйдя в отставку после бездарно выигранной войны.... Вернее не так... После того, как покойный муж нынешней Императрицы, отдал все плоды победы Фридриху, мой отец вышел в отставку и предложил расторопному неметчику место управляющего в своём имении.

И вот уже почти 30 лет Карл Граубнер, ставший Карлом Ивановичем Краубнером, верно служит нашей семье. Здесь он женился на понравившейся ему дочке отцовского егеря Марьяне, которой отец тут же дал вольную. Здесь же и принял православие, разагитированный местным попиком отцом Ануфрием...

Сюр — когда я впервые услышал имя местного батюшки, чуть не засмеялся — 'Обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнажённую Ольгу...'

Здесь у него и сын родился, который сейчас учится в Московском университете на 'дохтура'.

Больше ему с детьми не повезло, да и вообще пошла чёрная полоса — когда сыну было только три года, жена умерла во время родов, и ребёнок тоже умер. Было это, аккурат, в 1771 году.

— Карл Иванович, м-м-м, Вы были дружны с моим отцом?

Он задумался... — Пожалуй да, дружен, но .... Насколько может быть дружен ... э-э-э... — Он замялся, подбирая слова. Видимо 'слуга' ему говорить не хотелось.

— Работодатель со своим служащим?

— Можно и так сказать.

— Карл Иванович, раз Вы были другом моего отца, то надеюсь... Что ж ему сказать? От этого человека я буду зависеть, по крайней мере, до тех пор, пока не научусь ходить. Сейчас все мои (будем уж считать, что мои) ресурсы в его руках. Нет, в его порядочности я не сомневаюсь. Вот весь его вид говорит, что он лучше в убыток себе сделает, лишь бы о нём чего не подумали... Да и в будущем без его опыта, знания хозяйства и местных реалий, не обойтись. — Надеюсь, мы тоже станем друзьями.

Глаза у старика повлажнели.

— Александр Фёдорович ... дык ... Я ж ещё мальцом Вас на руках нянчил.

— А как я Вас тогда называл.

— Каливаныч. — И засмеялся...

Глава 4 (1791 год июнь)

Помни, чтобы жить и радоваться,

надо всего две вещи: во-первых — жить,

а во-вторых — радоваться.

— Шаг правой ногой, постановка правого костыля вперед так, чтобы протез, правая нога и правый костыль выстроились в одну линию. Шаг левой ногой с его постановкой на уровень правого костыля, постановка левого костыля вперед так, чтобы правая нога, левая нога и левый костыль выстроились в одну линию. И по-новой, на 4 такта...

Я уже вполне бодренько ковыляю на костылях. Ну, не то что бы совсем бодренько, но Степан, по крайней мере, перестал за меня бояться и опекать каждый шаг.

Конец июня в меру жаркий и сухой. Лето вообще обещает быть хорошим, настолько хорошим, насколько оно может быть в средней полосе России. Каждый день я совершаю прогулки, если моё шкандыбание на костылях можно назвать прогулками, по селу.

Всюду, куда бы я не направлялся, меня сопровождают, либо сам Степан, либо его племянник Филька. Хожу я обычно до кузни, там немного отдыхаю, смотрю за работой кузнеца, пью у него квас и отправляюсь обратно. Вечером дохожу только до церкви и обратно.

Медленно, чертовски медленно приходит умение ходить на протезах. Я, конечно, понимаю, что искусственные ноги, как бы хорошо и качественно небыли они сделаны, родные мне никогда не заменят, но как хочется стать обычным человеком. Воистину, мы замечаем блага только тогда, когда их теряем. Ведь как это здорово, просто идти!

Ещё в курсантские времена, когда нас выгоняли (а как ещё сказать? Сами мы бы вжисть бы не пошли) на марш-броски или кроссы, я старался занять мозги какой-нибудь проблемой. Бежишь себе, а мысли сфокусированы не на том, когда же это кончиться, а на чём-нибудь приятном — об отпуске, о девушках... чаще о девушках. И бежать как-то легче. Вот и сейчас, переставляя ноги, удерживая равновесие я стараюсь думать о другом.

— Так, что у нас на сей момент в мире делается? Что нам подсказывает память человека в школе историю любившего и к ней с пиететом относившегося? ....

— Центр мира сейчас конечно Европа. В Европе мы имеем ... так сверху вниз: Норвегия, ... она кажется сейчас голландская, дальше — Швеция с Финляндией. Финляндию мы у них ещё не оттяпали. Польша, или Речь Посполитая, но её, кажется, уже раза два разделили, ...Или раз? ... Но что-то ещё должно остаться. Австрия, которая сейчас империя, Швейцария уже нейтральная, ... или нет? В Италии куча всякого, там сейчас чёрт ногу сломит, надо уточнять. Так, на запад пошли. Куча немецких лоскутных земель, всякие Бельгии, Люксембурги — чёрт его знает, есть ли? Франция, Испания, Португалия — эти на месте, ну, и Англия, куда ж без неё? Балкан по существу нет, вернее есть, но это всё Турция, вернее Османская империя, там же и Греция. ... Н-да ... Надо данные обновлять... ...

Что я могу изменить в этом мире, чтобы то будущее, которое после меня наступит, не воняло так кровью и дерьмом? И надо ли делать? Не будет ли хуже?

— В 18 веке власть первично, а капитал вторичен. Есть власть, будут и деньги. В 21 же веке, даже если отбросить конспирологические теории заговора и всемирного закулисья, капитал вышел на первое место — есть деньги, будет и власть. Эта картина сложилась в мире где-то к середине 20 века, а может и чуть раньше. Можно что-нибудь сделать, что бы её поменять? Вряд ли. Ротшильды, Барухи и Дюпоны уже есть. ....

Шаг, нога, вернее протез, наступает на камень, и я чуть не падаю. С трудом удерживаю равновесие. Филька меня сопровождающий, засмотрелся на девок, которые мне кланялись, и вряд ли бы успевал меня подхватить. Вот бы была картина маслом, если бы его барин растянулся на дороге.

Смотри под ноги, балбес.

— Так о чём это мы? ... Ах, да, о капиталистах. Так вот, если бороться с мафией нельзя, то надо эту мафию возглавить.

— Во всех консптралогических теориях всегда мелькали только еврейские и англосаксонские фамилии. А если в них появятся русские?

— Октябрьскую революцию в России готовили все — Ротшильды, Рокфеллеры, Вильгельм II, Ллойд Джордж и иже с ними. А будь силён капитал в России, да настолько, что нефтяные поля и нефтеперегонные заводы Грозного и Баку принадлежали бы не Нобелям, а Губониным, к примеру? (или Губонину там и так что-то принадлежало?) Да кроме этого и нефть в Дакоте и Оклахоме?

— Что бы что-то решить, надо знать подноготную существующей сейчас финансовой системы, причём мировой, ну или хотя бы европейской. Впрочем, это, наверное, сейчас одно и то же. А что ты знаешь сам об этом? Какие ключевые фигуры?

— Что-то слышал о Даниеле Ициге. Он вроде бы финансировал Фридриха II. Жив ли ещё?

— А получится ли это в России? В России нет, и не будет самовоспроизводящейся элиты по типу англосаксонской. Как только русская элита окончательно сформировывается, она тут же начинает деградировать. ... Загадочная русская душа — русский бардак в рамках одной головы.

— А это ещё к чему в голову пришло?

— А вон уже и кузница показалась.

— Шаг правой ногой, постановка правого костыля вперед. Шаг левой ногой, постановка левого костыля вперед.

У большой, по местным меркам, хаты стайка детишек лет пяти-шести играют в пыли. На меня уже не обращают внимание. Привыкли. А по началу вставали как вкопанные и таращились своими глазёнками — диво дивное, барин на тумбах идёт и под мышками у него какие-то рогатульки.

Как сделать резьбу без плашки или метчика? Как сделать саму плашку или метчик? Нет, с помощью токарно-винторезного станка я знаю как, а вот с помощью кувалды, клещей и напильника? А как сделать хорошие протезы?

Протез, на первый взгляд, изделие не сильно высокотехнологичное. Действительно, чего там умного-то? В моём детстве на нашей улице жил дядя Коля Говоров, ему под Варшавой в 45 оторвало ногу, так он ходил на протезе из металлической трубки. Но вот в Москве я как-то на дороге увидел инвалида, который ходил между машинами и ему охотно подавали деньги — от самого таза у него шёл протез, причём это уже была достаточно сложная конструкция. Парень этот, а это был ещё совсем молодой человек, ходил на этом протезе абсолютно нормально, не хромая. Картинка была, надо сказать, та ещё — для того что бы лучше подавали протез не был задрапирован и создавалось впечатление, что между машин ходит гибрид человека и робота.

Естественно, мне хотелось ходить, да не просто ходить, а ходить и не хромать, поэтому требовался протез сложный, с шарнирной стопой. Первоначально я рассчитывал, что такой механизм мне сделает швейцарец этот — Дро, ну тот, который кукол движущихся делал, или ещё кто-нибудь кого пришлёт Екатерина Романовна. Уезжая, княгиня Дашкова обещала мне поискать сведений про этого Дро, или найти в столице мастера для изготовления протезов. Причём мастера, как я просил, понимающего толк в механике.

Но разрешилось всё проще.

Когда я поделился проблемой со своим управляющим, то он предложил мне попробовать решить её через местного кузнеца, который, как заверял Карл Иванович, может сделать буквально всё. Этакий местный Левша.

Кузнеца и звали Кузьмой. Вот как! Ведь Кузьма происходит, кажется, от греческого Космоса, что и означало кузнеца. Впрочем, моего кузнеца в деревне звали Кузяха.

Кузяха у меня появился сразу же на следующий день после разговора с Краубнером. Это был невысокий коренастый мужик средних лет с ... окладистой, наверное, так это можно назвать, бородой не очень аккуратно постриженной.

О бородах надо сказать отдельно. Все мужики в деревне носят бороды. Разные бороды — жиденькие бородки, солидные окладистые, русые и чёрные, ухоженные и неухоженные. Исключение составляют только Краубнер, Максимович, впрочем, он не местный житель, ну и я — меня бреет Степан.

Здесь борода вовсе не дань моде, а просто итог полнейшего отсутствия каких-либо бритвенных принадлежностей.

Кузяха бороду имел вполне достойную, в меру ухоженную, но, на первый мой взгляд, впечатление умного и сметливого мастера не производил. Но это только на первый взгляд. Он сразу уловил суть задачи и сам сделал вывод, что главная проблема в изготовлении мне новых ног заключается в том, что стопа должна была быть сделана из специального железа, которое подпружинивало бы при ходьбе.

Протезы он делал месяц. Когда я увидел плоды его труда, то в начале подумал, что вряд ли смогу на них ходить, уж больно топорно сие выглядело. А уж когда попробовал встать на них, поддерживаемый, вернее висящий на плечах Степана и Кузяхи, то и вовсе решил, что эта затея гиблая. Но потихоньку культи ног начали привыкать. С начала я только сидел в протезах, давая возможность привыкнуть обрубкам ног к контакту с кожей ремней креплений. Потом стал вставать на пять, потом десять минут. Ну и потихоньку, потихоньку.... Вот уже почти два месяца хожу, если можно так сказать.

— До кузницы ещё метров пятьдесят идти.

Одновременно с протезами я начал решать вопрос и с обучением крестьянских детей. Ну не то чтобы я решил из них создать команду своих помощников, а скорее исходя из того, что с чего-то преобразования в своём имении начинать надо. От каких-либо кардинальных изменений или новаторских прожектов по здравому рассуждению пришлось отказаться... Пока. Надо сначала понять, как здесь живут, а там видно будет.

По моей просьбе Краубнер подобрал дюжину (я сказал 'дюжину', он и прислал двенадцать) ребятишек от десяти до четырнадцати лет. Причём одиннадцать были пацанами, а двенадцатая была девочка — внучка Паши Цурочкиной (то, что она внучка именно Паши и именно Цурочкиной, про которую я и слухом не слыхивал, сказала мне моя ключница Наталья) Шура. Мать её позапрошлой зимой умерла от чахотки (Пошла бельё полоскать на речку, да в воду провалилась. Занемогла, занемогла, да и ... Видимо умерла от воспаления лёгких), а отца ещё раньше деревом придавило.

Я просил Крала Ивановича, чтобы ребятишек он отбирал потолковей и добровольцев — тех кто сам захочет учиться.

Вот он и отобрал! Почти все они оказались сиротами.

Первый мой урок состоялся 19 апреля — аккурат через месяц после моего..., а что?... наверное, после моего воскрешения.

Под класс я вначале определил мою гостиную, но потом решено было занятия проводить в людской — есть такая комната в доме. Причём решал это не я, а Степан, который после первого нашего занятия долго ворчал, что не гоже таскать в барский дом деревенскую пацанву. Пришлось пойти на компромисс.

— Всё что нас окружает, имеет своё название. Вот это — Я показал на стол, за которым сидели ребятишки — Называется столом. Это стул. Это окно. Всё, всё имеет своё название. К этому мы привыкаем с самого нашего рождения и знаем, как называется потому, что так это называли наши пращуры. И когда мы говорим друг с другом, то знаем, что то, что мы говорим, может себе представить и наш товарищ. Но это когда мы друг с другом разговариваем, а вот если нам надо сообщить в соседнюю деревню какую-нибудь новость? Ну, скажем, мне нужно что-то сообщить шаблыкинскому помещику. Как быть? Сам-то я туда не дойду. Можно, конечно, передать со Степаном или с кем-нибудь из вас. Но, а вдруг вы забудете, что я говорил, или что-то перепутаете? Тогда что?

— Тогда нас выдерут. — Подал голос белобрысый малец, кажется внук Мунюхи — той старухи, чья хатёнка стояла возле погоста. Мать его умерла родами, а отец в прошлом году утонул. Вот как в нашей Навле можно утонуть? Вот наверняка ж пьяный был. А пацан теперь сирота.

— И что потом? Ну, выдерут, а ведь информация, которую я передавал шаблыкинскому помещику, до него не дошла. Мне от того что вас выдрали, легче-то не станет. Так вот, люди для этих целей придумали письмо. То есть, слова стали записывать на чём-нибудь определёнными рисунками.

— На чём чём-нибудь? — Опять этот белобрысый.

— Ну, вначале это было на глине. Делали из глины такие...э-э-э... пластинки... тонкие кирпичики, на них писали, а потом эти кирпичики обжигали. Но это было очень и очень давно. Наши с вами пращуры писали на бересте. А древние китайцы придумали бумагу. Кто такие китайцы, я потом вам расскажу. Так вот. Э-э-э... О чём это я? Да, так вот. Рисовали слова. Прямо так и рисовали. Ну, например, надо передать, что корова идёт — рисовали корову и ноги. Но ведь не каждый умеет рисовать. Другой нарисует, что не поймёшь, то ли корова, то ли лошадь. Чтобы упростить рисование слов, были придуманы буквы. То есть, каждое слово состоит из звуков. Та же корова состоит из шести звуков сиречь букв: К, О, Р, О, В и А. Ко-ро-ва.

— А чем же это проще? Корову одну нарисовать, а букв целых шесть. — О как, значит считать умеет. А это уже Черняя сын, Кузька, кажется. Вот же, блин, твою танковую дивизию. Но отвечать-то надо.

— Рисунок коровы тоже не из одной чёрточки состоит... Э-э-э... В общем, когда вы научитесь читать и писать, поймёте сами, что так удобнее. И так. Начнём изучать буквы. И, пожалуй, начнём с коровы.

Интересно, кто мне сказал, что у меня есть педагогические способности? Макаренко, блин. Проще было батюшку припахать. Пусть бы нёс в паству светлое, доброе, вечное, а лучше ещё и полезное... ... Ему это и по штату положено.

Про батюшку отдельная песня. Отец Ануфрий, настоятель нашей церкви, фигура колоритнейшая — поп, как их рисовали в той моей жизни на антирелигиозных плакатах — маленький, толстенький, хитренький, но при ближайшем знакомстве оказался человеком не глупым и добрым. Лет ему было ..., в общим, муж сей был уже в летах.

Он пришёл ко мне после отъезда Дашковой и Максимовича. Как я позднее понял, княгини он отчего-то побаивался (или чего-то сторонился).

И начал с того, что все мы, рабы божьи, должны смиренно принимать все, что Господом ниспослано, что моё увечье, это испытание силы духа моего и веры моей, и, что в церковь надо бы придти, да исповедаться, глядишь, Всевышний смилуется и поможет. Видимо так он хотел меня подбодрить.

Ну, с той частью тезиса, что это испытание силы духа, я, пожалуй, даже согласился...

— Мне, Батюшка, мнится сие несколько иначе. Бог, когда создал Адама и Еву, создал детей себе. Де-тей! А не рабов. Поэтому говорить, что 'я раб божий', не совсем корректно. Бог отец наш, а мы все его дети. Мне чтобы разговаривать с отцом моим небесным не надо никуда ходить. Он всегда со мной.

— Александр Фёдорович, в святом писании сказано...

— Простите, Батюшка, что перебиваю. Все писания писали люди. Писали, переписывали, переводили на другие языки, опять переписывали. Текст библии, которую Вы держите в руках, переводился только на наш язык, по меньшей мере, дважды, а переписывался и вообще не знаю сколько раз. ... Вот скажите, Батюшка, как совместить тот факт, что бог есть добро и любовь, с тем, что в мире существует зло? Ведь бог не мог создать зло — он всеблаг. Значит, оно возникло вне его воли, как-то само, а бог не может его уничтожить?

Отец Ануфрий, улыбнулся, прищурил один глаз и с хитринкой такой на меня посмотрел, мол мал ты ещё вьюнош меня на таких вещах ловить.

— Нет, Александр Фёдорович, Господь наш зла не создавал, но он создал человека, которому дал часть себя — душу, то есть свободу, возможность выбирать, творить, думать, чувствовать добро. А вот сам человек, хотя образ и подобие Господа, он не равен ему, то есть несовершенен. Поэтому людям свойственно ошибаться, неверно распоряжаться своей свободой. ... Что сделали первые люди, получив свободу? — Вопрос как бы ко мне не относился, и я промолчал. Батюшка видимо тоже решил меня не экзаменовать и ответил сам. — Нарушили заповедь Господа о невкушении плодов с дерева познания добра и зла. ... Вы же знаете, что Бог, обустроив вселенную, создал человека и поселил его в особом саду — Раю, в 'Эдеме на востоке'. — Это 'вы же знаете' вызвало у меня подозрение, что о моей амнезии уже знают не только Дашкова и Максимович. ... Н-да. ... Между тем, он продолжил. — Человеку надлежало 'возделывать и хранить' этот сад. Но диавол, будучи клеветником и завистником, возжелав навредить человеку и разрушить Бого-человеческий союз, подступил к жене, и, заведя разговор, вложил в её сердце коварную мысль: 'знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло'. С грехопадением зло вошло в мир, и теперь люди должны сами преодолеть это созданное ими зло и вернуть себе Эдем, а Бог нас только тихонько направляет.

А Батюшка-то, не так прост. Уел.

— Спасибо, что разъяснили, Батюшка. А то эта мысль мне не давала покоя давно. Получается, что не Бог нам посылает зло для испытания духа нашего, а мы сами, вопреки воли Божией творим всё то зло, что есть на земле? Таким образом, весь путь человечества обретает смысл — люди идут от зла к добру, преодолевая в себе греховность. Цель — Царство Божие на Земле.

— Истинно так. Грех и зло существуют, но существуют не как Божьи творения, а как то, что создано не Богом и как то, что мешает видеть Божье творение, заслоняет его собой.

Наша беседа продолжалась около часа. Расстались мы с ним хорошо. Он меня уважает, пока не знаю за что, и я его уважаю, за то, что он пошёл к умирающей старухе в Глинки (это ещё оказывается одна моя деревня) зимой в мороз пешком (это мне моя ключница Наталья рассказала) и чуть сам не замёрз.

Сейчас отец Ануфрий снабжает меня книгами. Книги все конечно религиозные, но хоть бы по ним разобраться с современной грамматикой.

Вот познакомился с Екклесиа́стом... или Екклесиа́стой? Как правильно? Я вообще раньше думал, что Екклесиаст — это какой-то древнегреческий философ. Гм, оказывается — это книга, ветхозаветная книга, а автор её чуть ли ни сам царь Соломон.

И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их.

Попасть в нужное время в нужное место, вот так! В прошлой жизни у меня было всё наоборот — я очень часто попадал в ненужное время в не то место. Да и сюда попал...

— Шаг правой ногой, шаг левой ногой.

— Ну, вот и кузня.

Присев на лавку у стены я стал расстёгивать ремни правого протеза — что-то беспокоило культю при ходьбе.

Деревенская кузница, или, как говорили все, кузня была обыкновенным бревенчатым сараем с большими двустворчатыми дверьми-воротами, только крытым не соломой, а досками. Из открытых по причине летней поры дверей-ворот доносилось мерное постукивание.

Интересно, а где он берёт железо?

Кузяха меня не видел, но через минуту стук прекратился, кузнец вышел наружу и с поклоном со мной поздоровался. Так было всегда. Ну, вот как он угадывал мой приход, ведь ни Филька, ни я, ни даже Степан, когда меня сопровождал, в кузню не заходили, единственное окно было с другой стороны, а двери сбоку?

— И тебе здравствовать, Кузьма — Я всегда называл его полным именем, а не деревенским прозвищем — Как жена, ребятишки?

— Всё слава Богу, Лександр Фёдорович. — Этот обмен любезностями уже вошёл в ритуал. — Как протёзы? Ремни не натирают? — Он почему-то всегда говорил 'протёзы'

— Натирают, но что делать, надо привыкать. Новых ног уже не вырастит...

— Да уж, ... ну ничего, ничего, как попривыкните, мы получше сварганим. Квасу?

— Пожалуй, будь добр.

Напившись квасу, я приступил к главной теме моего, если можно так сказать, визита.

— Кузьма, ты грамотный? — По растерянному взгляду кузнеца я понял, что сия фраза поставила его в тупик. — Ну, читать-писать умеешь?

— Так, знамо дело, малёхо могём.

— А где научился?

— Так, знамо дело, батюшка с нами грамоту проходил — я же служкой при храме состоял, когда малой был.

— А чем вы писали?

— Так перьями писали, гусиными. Батюшка и сейчас ими пишет, когда кто родится, али помрёт.

— Ага, то есть ты в теме.

— Я где?

— Э-э-э.... ну, то есть ты имеешь представление о процессе написания букв на бумаге?

Кузяху заклинило. Нет, он не был туповатым или тугодумом, как раз наоборот — ум имел хваткий, даже острый, просто эта тема лежала не в плоскости его обыденных интересов. Я думаю, что если он и читает Псалтырь своим ребятишкам зимними вечерами, то писать ему просто некому, и письмо находится на последнем месте его жизненных интересов. А вот мои интересы столкнулись с тем, что писать я как раз и не могу.

— Третьего дня (о, уже стал фразы строить, как здесь принято — третьего дня, значит — позавчера) я получил письмо от Максимовича. Надо писать ответ, а чем? Гусиными перьями?! ... Я попробовал — хуже, чем у меня же в первом классе — на пару фраз письменного текста 8 клякс. А ещё эти яти! Где их ставить? Нужно изобретать металлическое перо, то есть, изобретать перьевую ручку. Ну что в ней такого гениального и технологичного? Ща изобретём!

— Ага, аж два раза!

Кузяха долго рассматривал мой рисунок, мял бороду.

— Нет, Лександр Фёдорович, не сделаю я такого. Здесь тонкая работы нужна. Я такое не смогу.

— Шаг правой ногой, шаг левой ногой.

— Шкандыбаем обратно.

— Отрицательный результат, тоже результат. Будем искать ювелира.

У первой от кузни избы сидит на завалинке бабка. Старая, старая. Сидит, опираясь на клюку, и смотрит на меня слезящимися глазами. Скорее всего, она меня не видит.

Что-то как-то грустно стало. И эта бабка, и девки, идущие от речки, и эти пацана, копошащиеся в пыли — это моя жизнь! Теперь моя жизнь.

Где-то читал про гипотезу, что человеческий мозг, умирая, в конвульсии генерирует видения, определяемые подсознанием. У человека верующего эти видения могут предстать в виде рая или ада, или чего угодно другого, что он ожидает увидеть после смерти. И видение это, хоть, наверное, и длится всего секунду, в искаженном преломлении конвульсирующего мозга может восприниматься как вечность..., или как вот эта жизнь?

— Помнишь, в интернете как-то появился ролик про обезьянку без трёх конечностей? У неё осталась цела только правая передняя лапка, но она умудрилась на ней ходить. На одной! А ты человек! Иди и не ной!

— Шаг правой ногой, шаг левой ногой.

С детишками я занимался каждый день часа по три. Постепенно и я и они в этот ритм втянулись и нам ..., ну мне, по крайней мере, сей процесс начал уже нравиться. Причём процесс обучения шёл обоюдно. Через неделю занятий я про всех уже всё знал. Причём, 'про всех' — это именно про всю деревню.

Надо отметить, что Краубнер, подобрал действительно толковых пацанов, а девочка оказалась просто ..., даже слов не подберу — ребёнок через две недели после начала изучения алфавита уже читала Евангелие (кроме церковных других книг у меня пока не было).

-А за какое время ты сам научился читать?

— Не помню.

— А за какое время вообще учатся читать?

— Не знаю.

Левый костыль вперёд, шаг, правый костыль вперёд, шаг.

— Так, голуби мои, напишите в верхнем правом углу листа свою... Э-э-э... — А фамилий-то у них нет. — Своё имя и прозвище... Написали? Нарисуйте на бумаге круг и поставьте точку.

Вот так, нет фамилий в привычном мне понимании.

— А где точку ставить?

— Где хотите.

— Дисциплинированные люди помещают точку в центр круга. Более беззаботные люди ставят точку где-нибудь в кругу, но не в центре. Чем ближе точка к краю, тем рискованней человек. Редко, но все же случается, люди помещают точку на линию. Интересно... как будто нет другого места на листе! Это люди, предпочитающие сами устанавливать правила. Сильные личности помещают точку вне круга, где-нибудь на странице. Очень немногие переворачивают страницу и ставят точку на другой стороне бумаги. Это может быть признаком гения. ...

— Что же имеем мы? ... Та-а-ак. Оба-на! Аж два гения!? Кто это? Ага, Шурочка (это ожидаемо, девочка проявляла недюжие способности) и ... Чеботок? А где он сидит? Да нет, не рядом с Шуркой. Гм... Прежде ничем таким-эдаким не отличался. Любопытно. Сильных личностей ... одна. Кто это? Егор Мунюхин. Ну, это тоже ожидаемо. А вот, что на линии поставили точки пять человек, это интересно... Кто? Так... — Иваняка, Мирошка, Черняй, Селютка, Калина.

— Александр Фёдорович, а можно вопрос? — О! Неформальный лидер уже проявился.

— Валяй.

— А для чего это мы рисовали?

— Не скажу. Вернее скажу, но тогда и тому, кто мне докажет, что я вас учил зря, ... или наоборот, не зря.

— Это как?

— Потом поймёте. А сейчас я хочу рассказать вам одну историю. И очень хочу, чтобы вы её запомнили. ... Однажды осёл одного крестьянина провалился в глубокий колодец. Кто такой осёл, вы знаете. Я его вам на рисунке показывал.

— Эта такая маленькая лошадь с заячьими ушами?

— Да. ... Ну, так вот. Пока хозяин думал, как ему поступить, несчастное животное начало издавать жалобные звуки. Наконец крестьянин принял решение, что осёл уже старый, а колодец нужно было все равно закапывать в любом случае. И показалось ему, что не стоит тратить тех усилий ради того, чтобы вытаскивать оттуда старого осла. Он пригласил своих односельчан помочь ему закопать колодец. Все дружно взялись за лопаты и принялись энергично забрасывать землю в колодец. Осёл сразу же понял, к чему идет дело, и начал издавать страшный визг. Затем, к всеобщему удивлению, визг прекратился. После нескольких очередных порций земли, брошенных в колодец, крестьянин решил проверить и посмотреть, как там внизу. И он был крайне изумлен тем, что он там увидел. С каждой новой лопатой земли, падавшей ему на спину, ослик проделывал что-то совершенно невероятное — он отряхивался и становился поверх сброшенной земли. Пока соседи продолжали забрасывать землю в колодец, животное каждый раз отряхивалось и становилось поверх упавшей сверху земли. Очень скоро все удивились, потому что увидели, как ослик поднялся наверх, перепрыгнул через край колодца и умчался вдаль, как угорелый! ... В жизни вас будет встречать много всякой грязи, и жизнь будет посылать вам всё новую и новую порцию. Но всякий раз, когда на вас упадет новая порция земли, встряхнитесь и поднимайтесь наверх, и только так вы сможете выбраться из жизненного колодца. ... Если не останавливаться и не сдаваться, то можно выбраться из самого глубокого колодца. Отряхнитесь и поднимайтесь наверх!

Глава 5 (1791год июль)

Друзей не нужно иметь, с ними нужно дружить!

Вошедший молодой человек учтиво, но без подобострастия, мне поклонился, и представился — Меня зовут Николай Штиглиц, я привёз Вам письмо от Нестора Максимовича Максимȯвича. — И подал мне, свёрнутые в рулон бумаги.

Штиглиц, Штирлиц — немец? ... Среднего роста, плотный, глаза карие, крупный нос, выбритый подбородок, про такие подбородки говорят — волевой.

Говорил вошедший с акцентом, ... но акцент был какой-то интересный. В русском языке согласные можно произносить твердо и мягко, немецкие согласные в отличие от русского языка всегда произносятся твердо. Это придаёт немецкой речи резкость, русская же речь звучит плавно и несколько напевно. Штиглиц говорил с явным немецким акцентом, но ... как-то не так.

Прибалт?

Во время одной из наших бесед с Максимȯвичем я упомянул о том, что эффективнее лекарства вводить сразу под кожу больному, то есть делать внутримышечные инъекции, но для этих целей необходимо специальное устройство. Я сказал, что таким способом лечат больных в Китае. Про Китай я конечно придумал в надежде на то, что Нестор Максимович ничего не знает о китайской медицине. Оказалось, что так и есть ..., ну или почти, так и есть — в медицинском сообществе всё же ходили какие-то разговоры о китайских способах врачевания, но и только. Зато о шприце, вернее инъекторе, Максимȯвич знал. Что-то такое, оказывается, изобрёл ещё Паскаль в прошлом веке. Прошлом, естественно семнадцатом. Но, как всегда, или, как очень часто бывало, современники не оценили, а потомки забыли. Максимȯвич хоть и помнил об этом, но значения никакого не придавал. Когда мы стали развивать эту тему, он вспомнил, что Гиппократ использовал для этих же целей полую трубку, к которой приделал мочевой пузырь свиньи, да и сейчас понятие об этом есть и некоторые врачи используют для инъекций птичье перо. Он долго и задумчиво рассматривал мой рисунок шприца и попросил взять его с собой.

Вот приезд этого молодого человека я и принял за продолжение нашей той беседы. Шприц устройство не технологичное ..., вернее, технологии конца восемнадцатого века уже позволяют его изготовить. Я решил, что мой визитёр наверное механик, как здесь называют всех, кто может что-то сделать из металла своими руками что-то сложнее подковы, но я ошибся.

Предложив гостю присесть и распорядившись, что бы нам накрыли обед (время как раз к нему подходило), я прочёл письмо Максимȯвича, предварительно извинившись перед моим визави.

Это было не первое его письмо, и я уже привык и к почерку, и к манере строить предложения, и к ятям с ижицами, правда, сам так толком и не умею их правильно ставить в словах.

Нестор Максимович писал мне, что просит принять и побеседовать с сим негоциантом, который, по его мнению, может быть мне полезен в моих делах.

Гм, действительно, в последнем письме ему я жаловался на то, что хоть и имею кучу идей по преобразованию быта моего имения, но не имею толковых и грамотных исполнителей. Но не это главная проблема, главная — у меня нет человека, который смог бы организовать реализацию моих идей, так как сам я физически неполноценен (я так и написал — 'физически неполноценен'). И вот мой дорогой доктор озаботился этим вопросом и предлагает мне рассмотреть на это роль этого молодого человека.

— Николай ... э — э — э, прошу прощения, Как Вас по батюшке?

Штиглиц на мгновение замялся (или запнулся, или задумался).

— Моего отца зовут Лазарь.

Нда. ... Вопрос о национальности сразу отпадает — никогда не слышал про немцев с именем Лазарь. Правда, и не припомню немцев Николаев.

— Стало быть, Вы — Николай Лазаревич, ... несколько ..., э — э — э ...

— Согласен, громоздко для русского языка, поэтому, называйте мня просто по имени.

— Ну что ж, в таком случае и Вас тоже прошу меня называть по имени. Согласитесь, что доверительность в разговоре всегда способствует доверительности в отношениях.

Штиглиц молча согласился, просто и открыто улыбнувшись.

— Вы из германских земель? У Вас немецкий акцент.

— Да, из Арользена, мой отец казначей князя Фридриха Карла Августа.

Честно сказать, ни про Арользен (ладно хоть с Германией угадал), ни про князя Фридриха Карла Августа я никогда не слышал. Впрочем, Карлов, Фридрихов и Августов в человеческой истории было достаточно.

— Простите за любопытство, но что могло привлечь сына казначея целого княжества в российской провинции?

— Немецкая провинция тоже имеет свои прелести. — В голосе послышалась лёгкая ирония. — В нашей семье шестеро детей, я старший. Наше же, как Вы изволили сказать, целое княжество — клочок земли на запале тоже далеко не бесконечных германских земель. Здесь же, в России, другие масштабы и другие возможности. Мы с отцом посчитали, что здесь у вас есть больше шансов для меня реализовать свои знания и способности.

— Давно Вы в России?

— Три года. Я занимаюсь винными откупами в Херсонской губернии.

— Простите за любопытство ещё раз, но чем Вас заинтриговал господин Максимȯвич, что Вы решили навестить меня, проделав не малый путь в нашу глушь? Ни я, ни мои соседи, насколько я знаю, винокурением не занимаются.

Штиглиц, мне показалось, был несколько озадачен.

— А что Вы, Александр, знаете о винном откупе?

— Ну, ...гм, да ... оказывается ничего.

— Откуп, если строго трактовать этот термин, есть система сбора налогов, при которой государство за определённую плату передаёт право их сбора частным лицам, то есть откупщикам. Императрица Екатерина учредила в 1765 годау комиссию для рассмотрения винных и соляных сборов, высказавшуюся исключительно в пользу откупа. С 1767 года откупы были введены в империи повсеместно с отдачею их с торгов на 4 года. Вино мы частью получали от казны, частью могли иметь своё, но с 1781 года по 'уставу о вине' вино для нас заготавливает казенная палата с казенных или частных заводов, смотря по тому, что выгоднее. — Интересно, говорит он хоть и с акцентом, но предложения строит грамотно. Это он за три года так в русском языке поднаторел? — Служба откупщиков признана государственной, поэтому мы называемся — 'коронные поверенные служители'. С учреждением казенных палат в 1775 году местное заведование питейным делом поручено нам. Это, что касаемо моей деятельности. А на Ваш вопрос ... — Штиглиц немного задумался. — Я обратился к господину Максимȯвичу по поводу головных болей, которые меня одно время беспокоили. Надо признать, Нестор Максимович мне очень помог. Во время одного из визитов к нему я увидел странный прибор — стеклянную трубку с поршнем внутри и заканчивающуюся полой иглой, которым доктор вводил лекарства прямо под кожу больному. Нестор Максимович объяснил мне, что сей прибор, он называл его — инъектор, придумали Вы, причём, обратил внимание, что Вы не врач. Мне стало интересно, как человек, к медицине не имеющий отношения, сие мог придумать? А тут у меня появилась оказия — здесь недалеко — в двадцати пяти верстах, в Карачеве появилось у меня одно дело, вот я и попросил доктора рекомендовать меня Вам. Нестор Максимович, в свою очередь, ещё больше подогрел моё любопытство, когда сказал, что у Вас есть несколько прожектов, и Вы ищите пути их реализации.

— Любопытно, значит, Максимȯвич сделал-таки шприц! А мне вот не написал.

— И что? Скорее всего, этот инъектор проходит, так сказать, испытания, и Нестор Максимович не совсем уверен в успехе. Уж в его порядочности грех сомневаться.

— Что ж, спасибо за визит. В нашей глуши любой гость — событие, а уж в моём положении так дар свыше. О моих прожектах поговорим чуть позже, с Вашего позволения, а сейчас не изволите ли отобедать? Нам накрыли стол в саду. Погода стоит чудеснейшая.

Я встал и, опираясь на палку, сделал жест, приглашая Штиглица следовать за мной. Он с любопытством смотрел на мои передвижения, но ничего не говорил.

Я уже достаточно хорошо передвигаюсь на протезах. Не так хорошо, как хотелось бы, но всё-таки уже без костылей, хотя палкой для уверенности в ходьбе пользоваться приходиться.

Штиглиц прогостил у меня три дня.

В первый день мы с ним проговорили чуть ли не до петухов. Я изголодался по нормальному общению. После отъезда Максимȯвича мне не с кем было нормально поговорить. Мой управляющий рассказывал мне о проблемах имения, видах на урожай, Степан — о деревенских слухах. Всё это было интересно ... для общего развития, но вводило меня в такую тоску, что я начал понимать Обломова. Мои разговоры с отцом Ануфрием не шли далее религиозных тем. Батюшка всё пытался направить меня, по его мнению, на путь истинный, я же, в свою очередь, старался выработать у него более критический взгляд и на религию и на церковь.

Приезжал ко мне пару раз сосед мой и дальний родственник — шаблыкинский помещик Киреевский Василий Николаевич, муж, безусловно, достойный, но все его интересы тоже не выходят за рамки охоты (в которой я, кстати, ничего не смыслю) и сплетен о соседях, которых я тоже не знаю.

И вот, действительно интересный человек. К моим идеям по преобразованию имения он отнёсся внимательно, но без ... азарта, что ли?... А вот мои идеи об организации какого-нибудь технологичного производства его заинтересовали.

Вариантов было несколько.

— Ещё Леонардо да Винчи использовал в своих изобретениях опоры качения. Есть его рисунок устройства состоящего из двух колец, внутреннего и внешнего, посреди которых размещены вращающиеся шарики. Это устройство он называл подшипник. Лет десять назад в Англии построили ветряк, в опоре которого установлено такое устройство — две чугунных дорожки качения, между которыми находится 40 чугунных шаров. Такие устройства, установленные в колёсах, блоках, везде, где что-то крутится, способны сделать настоящую техническую революцию и двинуть прогресс вперёд семимильными шагами.

Моя тирада по поводу технической революции и семимильных шагов прогресса была, может быть, чересчур — Штиглиц ведь не инженер, но он, мне кажется, проникся.

Что требуется для начала производства? Да пустяк — маленький чугунолитейный заводик, мастерские, мастера литейщики и деньги, деньги, деньги...

— Чем сейчас освещают помещения в тёмное время? У крестьян обычно используются светцы, в которых горят лучины. У горожан-ремесленников — железные подсвечники, в которые вставляются сальные свечи. У тех, кто побогаче — уже используются восковые свечи. Реже в быту применяются лампы-масленки. У бедных слоёв, кроме сальных свечей, издавна используются плошки и жировки, наполненные жиром, в которых плавает зажженный фитиль. В 'Журналь де Саван', кажется за 1765 год, я читал про парижского аптекаря Квинке, который приспособил над светильней стеклянный цилиндр. Кроме того, в 'Новых Ежемесячных сочинениях' за прошлый год, я прочитал 'Известия о втором путешествии доктора и коллежского советника Лерха в Персию'. Вот, что он пишет: — Я раскрыл заранее принесённую шпаргалку в виде потрёпанного журнала, который мне любезно прислал месяца два назад Нестор Максимович. — 'Нефть не скоро начинает гореть, она тёмно-бурого цвета, и когда её перегоняют, то делается светло-жёлтою. Белая нефть несколько мутна, но по перегонке так светла делается, как спирт, и сия загорается весьма скоро и светит зело ярко.' Я попытался пофантазировать на эту тему и придумал вот такой светильник. — Я показал Штиглицу рисунок самой простой керосиновой лампы. — Светильник на основе сгорания керосина — так называют продукта перегонки нефти, то, что Лерх называет белой нефтью. Конструкция керосиновой лампы примерно та же, что и конструкция лампы масляной: в емкость заливается керосин, опускается фитиль, другой конец фитиля зажат поднимающим механизмом в горелке, сконструированной так, чтобы воздух подтекал снизу. Разве что горелка в керосиновой лампе находится выше резервуара с горючим, так как керосин легче масла и легко впитывается фитилем. Сверху горелки устанавливается ламповое стекло — для обеспечения тяги и для защиты пламени от ветра.

Вот керосиновая лампа заинтересовала Штиглица уже серьёзно. Он не инженер, но он делец. И как настоящий делец имеет чутьё на то, что может быть выгодным. И если выгода от подшипников ему неочевидна, то здесь, видимо, он почувствовал что-то, что может стать весьма прибыльным.

Для внедрения в жизнь сего хай-тека тоже нужно самую малость — нефтеперегонный заводик, стеклодувный заводик, мастера и деньги, деньги и опять деньги.

Деньги?

Гм, деньги. Оказывается указом Её Императорского Величества от 17 ноября 1775 года во всех губернских городах учреждены Приказы общественного призрения, получившие право приема вкладов под проценты и выдачи краткосрочных ссуд под залог недвижимости.

Правда, ключевое слово здесь для меня — краткосрочных.

Есть ещё вариант. В 1786 году на базе Петербургского и Московского заемных банков для дворянства учреждён Государственный заемный банк для выдачи долгосрочных ссуд под залог определенных видов недвижимости дворянам и городам. Этот банк организован для содействия дворянскому землевладению, 'дабы всякий хозяин', как сказано было в манифесте по поводу учреждения банка, 'Был в состоянии удержать свои земли, улучшить их и основать навсегда непременный доход своему дому'...

А вот рисунок пера Штиглиц рассматривал долго. Если подшипник и керосиновая лампа всё-таки, какая ни есть, но физика — теория трения качения, теория горения, то простое перо для письма понятно для любого, кто умеет писать.

Штиглиц уехал вчера. Через пару часов после его отъезда полил дождь. Хороший такой летний дождь с грозой. Захватил его, видимо, в дороге. Вряд ли он успел до Карачева доехать — двадцать пять вёрст, всё-таки. Наверное, в Вельяминово был в это время. ... И льёт до сих пор.

— Утро уже не раннее, а в комнате пасмурно, как и на улице...

— На какой улице? Нет здесь никаких улиц.

— Вставать не хочется.

Я отдал Штиглицу рисунки пера, подшипника и керосиновой лампы. Хотел ещё и чертёж велосипеда, но передумал — он и так на меня смотрит как на какую-то диковинку, хотя я всё время старался подчеркнуть, что все эти прожекты не мои изобретения, а плоды когда-то где-то чего-то прочитанного. Только не помню где и когда.

И ещё очень старался следить за словами. Перлы типа 'не парся', 'забей', 'твою танковую дивизию' были бы странны. Особенно про 'танковую дивизию'. Я тут, было дело, сорвался на уроке со своими пацанами и выдал про танковую дивизию, потом пришлось объяснять, что имел в виду 'танькину дивизию' — ну присказка у меня такая. Теперь в деревне новое ругательство, сам слышал — мужик погоняет лошадёнку и орёт: 'Но, пошла, твою танькину дивизию'.

Сможет ли Штиглиц претворить мои прожекты в материальное воплощение? ... Поживём — увидим. Особенных преференций я не жду. Этот хай-тек через пятьдесят-сто лет и так войдёт в обыденную жизнь, хотя сделать все эти вещи и сейчас не так сложно. Меня от оптимизма удерживает только то, что и картофель уже в мире известен, и в Россию уже давно завезён, а у меня в имении никто о нём не знает, даже Карл Иванович. Нда, каждому овощу — свой срок.

А вот насчёт долгосрочной ссуды надо подумать.

Проблема в том, что ехать надо в Петербург. Нет, можно и в Москву, но в Питере есть Дашкова, и на её протекцию можно надеяться. В Москве я просто мелкопоместный дворянин, а в Питере — я крестник директора академии...

— А ты не преувеличиваешь возможности Екатерины Романовны?

Нет, не преувеличиваю — я их просто не знаю, но в любом случае, авторитет княгини выше, чем поручика, даже если это сам поручик Ржевский.

— Надо вставать. Дождь, вроде бы, кончается. По крайней мере, капли под окном стали реже стучать.

— Ладно, ещё минутку.

Вчера вечером, уже когда шёл дождь, опять занимался со своими пацанами. Три дня пребывания у меня Штиглица были для них выходными.

На каникулы я их не отпускал. Нет, я понимаю, что лето год кормит, что им в семьях помогать надо, тем более, что семьи их состоят в основном из бабок, в лучшем случае с дедами. Но два часа вечером погоды не сделают. Кроме того, я их кормлю. Весной, пока не начались работы, мы занимались до обеда два-три часа, пока я не уставал (или пока мне не надоедало), потом они у меня обедали — кухарка моя Матрёна (по-деревенски — Мотря) накрывала для них там же, где и занимались — в людской. Теперь, летом мы занимаемся под вечер, а потом они у меня, или вернее, у Мотри, ужинают (Мотря говорит — вечерят).

Учу я их без какой-либо системы, потому как сам никаких систем не знаю. Просто учу грамоте, счёту и всему на что есть у меня в этот момент настроение.

— Вот что я вам расскажу, соколики мои. Далеко, далеко на востоке есть такая страна — Китай. Очень древняя страна, её история насчитывает четыре тысячи лет. Так вот, жил в этой стране великий стратег Сунь Бинь. Нечего смеяться, наши имена для них тоже смешно звучат. Этот Сунь Бинь придумал такую штуку — стратагему, по-нашему будет военная хитрость. Эта стратагема звучит так: 'Если становится очевидно, что выбранный курс ведёт к поражению, следует отступить и перегруппироваться. Когда проигрываешь, остается только три варианта выбора: сдаться, добиться компромисса или сбежать. Первое — это полное поражение, второе — поражение наполовину, и только бегство поражением не является. До тех пор, пока ты не разбит, у тебя ещё остается шанс...'. — По глазам вижу — ничего не понимают. — Пожалуй, я немного о нём расскажу. Сунь Бинь был советником одного военачальника, по-нашему скажем, воеводы. Этот воевода часто любил биться об заклад с ...князем, чьи лошади лучше и регулярно проигрывал. Однажды за ним последовал Сунь Бинь. Он знал, что лошади его воеводы уступают лошадям князя. Но и лошади воеводы, и лошади князя делились на три категории: хорошие, средние и плохие. Когда вновь начались скачки с тремя последовательными заездами на трех лошадях различных разрядов, Сунь Бинь посоветовал воеводе, чтобы тот сначала выставил плохую лошадь против хорошей лошади князя, хорошую лошадь против средней княжеской лошади и, наконец, среднюю лошадь против плохой княжеской лошади. Воевода последовал этому совету и в результате один лишь раз потерпел поражение — его слабая лошадь проиграла хорошей княжеской; однако он два раза выиграл, поскольку хорошая лошадь победила среднюю княжескую, а его средняя лошадь пришла впереди плохой княжеской. Победив в двух заездах из трех, воевода выиграл в бегах и получил хороший куш.

— Хитрый дядька. — Вставил свой пятак Егор.

— И так, голуби мои, приступим к очередному этапу вашего обучения.

— Так мы голуби или соколики? — Это я просто проигнорировал.

— А учить я вас буду вот чему. Жизнь, она, в общем-то, штука простая, но бывает, загоняет в самые тёмные углы, где и жить-то невозможно, а просто надо выжить. И ситуации бывают такие, что только быстрые, причём очень быстрые и решительные действия могут спасти эту самую вашу жизнью. Поэтому мы начнём учиться...э-э-э... наносить ущерб противнику максимально быстро и максимально эффективно.

— Понятно, будем учиться драться.

— Я, когда-нибудь, Егор, выполню своё обещание и прикажу тебе всыпать на конюшне, что бы ты старших не перебивал.

— И Вам станет легче?

— Может быть. Но твоей заднице точно не будет хорошо.

Послышалось ехидное хихиканье.

— Всё, прекратили балаган. Нет, мы не драться будем учиться. Будем учиться убивать. Убивать врага. Я подчёркиваю, врага. Мир не совершенен. Люди для своих корыстных целей порой способны на самые мерзкие поступки. Поэтому я хочу вас научить действовать в ситуациях, когда вам или вашему окружению будет грозить смертельная опасность... ... Человек, существо сложное. Бывает, его всего уже изрубили, а он всё равно жив остаётся. Как я, например. А бывает, один раз рукой ударили, и то не очень сильно, а человек богу душу отдал. Почему так? Дело в том, что в первом случае, как не рубили человека, а жизненно важные органы не задели. А во втором, как раз на оборот. Один, не сильный, но достаточно точный удар попал в нужную точку, и у вашего врага остановилось сердце. В силу своего возраста и статуса вы пока не можете иметь оружие. Под словом статус, я подразумеваю опять же ваш юный возраст и социальное положение. Вы не дворяне, и шпаги и пистолеты вы иметь не можете. Стало быть, что? Стало быть, вы должны научиться убивать голыми руками.

— А зачем нам это на голубятне?

— Почему на голубятне?

— Ну, Вы же нас голубями называете, значит, живём мы на голубятне. А что нам тут с Вами может угрожать?

Ага, у Чапая все чапаевцы. Нет, это конечно хорошо, что они так в меня верят, но... может правда, сказать Степану, что бы он выпорол этого неформального лидера? Сколько разумное, вечное и доброе ни сей, а без прополки дурости ничего не взойдет.

— Здесь со мной вам ничего не угрожает, но со мной вы будете не всегда. Поэтому запомните первое правило самбо. — Молчат, не переспрашивают. — Кто понял, что я сказал? — Молчат — Самбо, это самооборона без оружия (Харлампиев, надеюсь, меня простит за плагиат). Так вот. Первое правило самбо — старайся не попадать в ситуации, когда тебе грозит смертельная опасность. Второе правило — если видишь, что тебе угрожает смертельная опасность, беги. Беги от неё. Это не трусость. Это мудрость. И третье правило — если не можешь убежать по какой-либо причине — бей первым и бей наверняка. А теперь записывайте...

На мой непросвещенный взгляд, если учить тому, что интересно ученикам, то для них учёба перестаёт быть нудной обязаловкой и становится чем-то вроде игры. А ещё, учу своих (вот, вот — уже своих) ребятишек комплексно. Вот они пишут под диктовку и как бы пишут диктант, хотя проверять их я уже не проверяю. И не потому, что пишут без ошибок. С ошибками пишут (разве, что Шура — исключение, у девочки просто врождённая грамотность), сами же потом себя и проверят, когда урок учить будут. Учебников-то у нас нет, и мои школяры учат уроки по собственным конспектам.

— Болевые точки на теле человека. Темя. Запишите в скобках: часть поверхности головы, лежащая между лобной и затылочной областями. Темя является самым незащищенным участком в верхней части головы. Если нанести по нему сильный и резкий удар, то человек может умереть. Потрогайте, где у вас находится темя. — Все дисциплинированно начали чесать свои головы. — Пишем далее. Висок. Под виском проходит артерия мозговой мембраны. Что это такое, потом объясню. Удар в эту область может привести к сотрясению мозга, а это либо потеря сознания, либо смерть.

— А какой висок? Левый или правый?

— Любой. Записали? А теперь потрите свои виски. Дальше, что у нас идёт по логике?

— Глаза.

Нда, по логике действительно глаза, а я сам хотел сказать нос.

— Правильно, глаза. Если ударить человека в область глаз, это не просто острая боль, жертва может совсем потерять зрение. А если ткнуть в глаз большим пальцем, то можно достать до самого мозга и нанести ему необратимые повреждения. Потёрли глаза. Следующая точка...

— Нос?

— Нос. Удар в нос — это сильная боль. Это может дезориентировать человека, вызвать кровотечение. Носовую кость очень легко сломать. Потрогали себя за нос. Именно за нос, а не за переносицу. Переносица тоже, кстати, болезненная точка. Она связана со зрительным нервом. Если 'знаючи' ткнуть в эту точку пальцем, это может обернуться летальным исходом.

— Чем, чем?

— Смертью. Летальный исход, это когда душа улетела. Следующая точка находится чуть ниже места сочленения челюсти с ухом. Направленный туда боковой удар приводит к поражению шейного отдела позвоночника, и противник падает. Про позвоночник я вам рассказывал прошлый раз, когда объяснял строение человека. Нашли эту точку у себя на лице? Далее ... э — э — э ... Кадык. Пишите, пишите. Даже легкий удар в эту область способен привести к удушью или рвоте. Если ударить сильно, это может привести к потере сознания или смерти. Потрогали себя за кадык. Его ещё называют 'адамово яблоко'. По Библии Адам вкусил запретный райский плод, поперхнулся, и он застрял в горле. Кадык есть и у женщин, Шура, просто он менее заметен.

— Это все?

Ага, уже устали писать.

— Нет. Это только те, что находятся в верхней части тела. Об остальных завтра поговорим. А теперь, я хотел бы, что бы вы запомнили одну историю: 'Один ученик спросил своего наставника: — Учитель, что бы ты сказал, если бы узнал о моем падении? — Вставай! — А на следующий раз? — Снова вставай! — И сколько это может продолжаться: все падать и подниматься? — Падай и поднимайся, покуда жив! Ведь те, кто упал и не поднялся, мертвы'.

Что-то подобное я им уже рассказывал ... Точно, рассказывал про осла в колодце... Да, ну и что? Я же их ещё воспитываю. Воспитываю, чтобы никогда не сдавались.

Всё, всё, встаю.

— Филимо-о-н! ... Филимон, твою танькину дивизию!

— Да тута я, тута, Лександр Фёдрч.

— Помоги, дружок, протезы пристегнуть.

Глава 6 (1791 август)

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая.

А.С. Пушкин

— Интересно, когда Пушкин писал про свою кибитку удалую, у него колёса также скрипели?

— Пушкин писал про зимнюю кибитку — там ямщик в тулупе и красном кушаке, стало быть, там кибитка была на санях, и скрипел там только снег.

— Тогда надо было зимой ехать.

— Зимой холодно. День короткий.

— Нда, ... день короткий, волки злые ... едем, едем в Москву.

Когда встал вопрос о моей поездки в Питер, Степан, всегда спокойный, даже чуть флегматичный, обрадовался — он, оказывается столько со мной прежним наездился, а тут полгода на одном месте... Спросил только, как поедем — в долгую или на перекладных?

— А как батюшка ездил?

— Так по разному — и так, и так.

— А как быстрее?

— Так известное дело, на перекладных-то скорее будет, дён за семь доедем.

— !!!!

— Но, в долгую дешевше.

Оказалось, что 'в долгую', это на своих лошадях — скорость небольшая, лошадям отдыхать надобно, а на перекладных — это в Карачеве, где была первая ямская станция, надобно купить подорожную, и потом можно менять лошадей уже на каждой такой же станции. А без подорожной никак нельзя — на первой же городской заставе задержит караульный офицер.

Всё, всё, в Питер мы пока не поедем — Москва поближе, вот в неё родимую и отправимся. Там тоже, чай, отделение Заёмного банка. И поедем на своих.

— И вот еду, вернее, тащусь третий день по необъятным просторам моей Родины. Где же, блин, Онегин летел здесь в пыли на почтовых? Грязь непролазная. Несмотря на то, что лето относительно сухое, дорога через брянские и калужские леса идёт по заболоченным участкам, других просто нет — вот почему, наверное, Наполеон здесь на Москву и не пошёл, вернее, не пойдёт — да он просто до неё не дойдёт. ... Эх, знал бы ...

— И что, не поехал бы?

— Н-да, много вещей делать в жизни приходиться помимо своей охоты.

Вот мы и едем. Мы — это, естественно, я, так же естественно, Степан и Филька, который Филимон. Нда, едем ... Как там будущий великий поэт скажет — 'Теперь у нас дороги плохи, мосты забытые гниют, на станциях клопы да блохи заснуть минуты не дают'.

А что это там впереди?

Дорога спускается в небольшую лощину. Спуск достаточно пологий, но вот в самом низу, по-видимому, протекает ручей и через него лежит какой-то настил из брёвен. Возле этого настила стоит пара лошадей и почти завалившаяся на бок такая же, как моя, кибитка. Вокруг бегают-суетятся два человека — один бородатый пожилой крепыш, явно водитель транспортного средства, другой худощавый, скорее даже субтильный, юноша, вероятно, его ... пассажир? ... Или, как это сейчас называется, ... седок?

Подъезжаем к ним. Ясное дело — авария. Водитель транспортного средства не справился с управлением и совершил дорожно-транспортное происшествие... Нет, ну что за маразм — как можно совершить происшествие? Короче — кучер (или ямщик?), что-то не учёл и его рыдван слетел с брёвен. В итоге задняя ось кибитки оказалась безнадёжно сломанной.

Надо помогать. И не только потому, что в дороге всем надо помогать, но и потому, что мы просто не разъедемся.

Сижу, наблюдаю за возней и переругиванием Степана и встречного кучера. Вдвоём они пытаются поставить кибитку на брёвна, Филька придерживает лошадей. Субтильный юноша в процесс не вмешивается, справедливо пологая, что будет только мешать. В других условиях я бы помог, но сейчас проку от меня никакого. Только протезы пристёгивать и то время надо.

Молодой человек решился подойти ко мне. Здороваемся. Явные семитские черты ..., или французские? Узкое длинное лицо, шикарный такой нос, не нос, а НОС, с большой буквы, черные кудрявые волосы. Рост — где-то под метр шестьдесят — шестьдесят пять. Одет скромно, но опрятно.

— Разрешите представиться, милостивый государь, меня зовут Габриэль Рухомовский, еду по частному делу в Орловскую губернию к помещику Ржевскому.

Немая сцена...

Вот до чего ж тесен мир!

— В таком случае, сударь, будем считать, что Вы уже приехали.

— Вы про это досадное происшествие? Пожалуй, оно задержит меня на какое-то время, но ехать мне ещё до места полтораста вёрст.

— Простите, сударь, Вы меня не поняли. Вернее, я не совсем точно объяснился. Дело в том, что я и есть, как Вы изволили выразиться, помещик Ржевский из Орловской губернии.

— А с чего ты взял, что он едет к тебе? Ты что, единственный Ржевский на всю губернию? Нет.

— Но вот что-то мне подсказывает, что этот Габриэль едет ко мне.

Так и оказалось.

Габриэль был сыном ювелира из Вильно Герши Рухомовского. Папаша был человеком религиозным, причём, как я понял, фанатично религиозным, исповедовал хасиди́зм, был даже учеником рабби Исраэля бен Элиэзера.

Я про этого рабби естественно никогда не слыхал, но когда Габриэль говорил про то, что отец был его учеником, в его голосе слышались неподдельное почтение и гордость.

Жили Рухомовские вполне достойно, работа ювелира приносила хороший доход, Габриэль, единственный ребёнок в семье, учился в хедере, впрочем, в дальнейшем он хотел стать стряпчим, но отец противился (но это уже детали взаимоотношения отцов и детей). В общем, жизнь в Вильно была для Габриэля, как я понял, лучшим периодом. Но когда Виленский Гаон Элияху бен Шломо Залман стал бороться с хасиди́змом для Герши Рухомовского всё изменилось — мало того, что рушились идеалы, так ещё и заказы уменьшались. И, как обычно это бывает, беда не приходит одна — он серьёзно заболел. Болел он долго, сбережения семьи таяли, необходимо было радикально менять жизненный уклад. Но это же всегда страшно. Не многие люди, обременённые возрастом и семьями, решаются на резкие шаги, вот молодому человеку на такой поступок решиться проще. Это, а ещё приглашение дядя, младшего брата отца, который жил в Новомещанской слободе на севере Москвы, и подвигло юного Габриэля податься с кусочком пергамента в кошельке — талисманом с благословением на хороший заработок, написанным праведным раввином, разбирающимся в тайнах Каббалы, в холодную Россию.

С Нестором Максимовичем Амбодик-Максимȯвичем, Габриэль познакомился в Петербурге, куда дядя его отправлял по делам. Там, в Петербурге он и принял заказ на изготовление инъектора для доктора.

— Почему Нестор Максимович дал заказ этому юнцу, да ещё в Москву?

— Ну, наверное, у доктора были свои резоны. При встрече расскажет, а вот почему он его к тебе направил, то в письме от него было прописано.

По мнению доктора, 'сей молодой человек обладает несомненными способностями и зело нестандартным (явно доктор у меня нахватался) разумением' и может быть мне полезен в изготовлении протезов.

Вот так! Значит, сей вьюнош шприц изготавливал. Гм, однако...

— Габриэль, а из чего Вы делали иглы для инъектора доктора Максимȯвича?

— Из сплава золота с цинком.

Это ж, сколько тогда всё стоит?!

Степан и кучер (а может ямщик) Габриэля наконец-то справились с невезучей (причём, в буквальном смысле) кибиткой и вытащили её из лощины на сухое место. Теперь предстоял этап ремонта задней оси. Нет, можно конечно и умыть руки — кибитка ямская, пусть ямщик и ремонтирует, мы и так помогли, но...

— Степан, а может мы пообедаем? Время уже к полудню. Давай, наверное, вон на той полянке расположимся.

Степан и сам был не прочь — устал ведь ковыряться в грязи. Да и обмыться и просохнуть ему надо.

— Филимон, дружок, помоги протезы пристегнуть, а потом накрой пообедать, а твой дядя пусть помоется да отдохнёт. Да, ямщика тоже покормите.

Филька привычно помог мне с протезами, и я вышел, наконец, из своей кибитки. На весь этот процесс Габриэль смотрел широко раскрытыми глазами.

— Мне Нестор Максимович говорил, что у Вас для меня есть интересная работа, говорил, что нужно будет сделать какие-то интересные протезы. А Вы их сами, выходит, сделали.

В голосе его слышалось разочарование.

Ему ведь пообещали самостоятельную работу, пообещали, что она будет хорошо оплачена (я говорил, Нестору Максимовичу, что человек, сделавший мне протезы, в обиде не останется, да я и Кузяху не обидел), он проехал двести вёрст от Москвы, ... а работа оказывается сделанной.

— Габриэль, Вы не расстраивайтесь, у меня для Вас много интересной работы. А эти протезы только проба пера. — Ну, про перо он точно ничего не понял, а вот я понял, что для юноши интересно решение технических задач. Видимо это понял и Нестор Максимович, раз уговорил его ехать ко мне. — Мы сейчас с Вами пообедаем и обсудим, как нам поступить дальше. У меня для Вас есть несколько интересных, на мой взгляд, технических вопросов, решение которых может быть выгодным как для Вас, так и для меня. — Габриэль смотрел с интересом и надеждой. — А как Вы стали механиком?

— Я? Механиком? Ну что Вы, какой я механик? Я даже не ювелир ещё, а только ученик. ... Я же вам говорил, что сначала я хотел стать стряпчим, но папа сказал, что стряпчими должны становиться дети стряпчих, а дети ювелиров таки должны становиться ювелирами.

— Габриэль, дружок я Вам скажу одну умную вещь, Вы только не обижайтесь: Ваш папа таки был абсолютно прав. Я его полностью поддерживаю, только немножко дополню. Настоящий еврей должен идти дальше своего отца. Я предлагаю Вам стать ювелиром-универсалом, а именно, ювелиром-механиком. Вот послушайте одну притчу: 'Один механик умер и попал в ад. В скором времени его перестал устраивать уровень комфорта в аду, и он принялся за усовершенствования. Вскоре он механизировал подачу топлива к котлам, построил водопровод, канализацию и тому подобное. Господь как-то поинтересовался у Сатаны: — Ну как там у Вас дела? — Дела идут просто великолепно. У нас теперь есть водопровод, канализация, мои черти гадят теперь не где попало, а где положено, подача угля к котлам механизирована и черт знает, что еще этот механик установит в ближайшее время. — ЧТО? У Вас есть механик! ?! Слушай, тут какая-то ошибка. Механики не должны попадать в ад. Сейчас же пришли его ко мне. — Ни за что! Мне понравилось иметь механика в аду. — Немедленно пришли его ко мне наверх или я буду с тобой судиться! — Ага, и где ты собрался найти стряпчего, если они все в аду?'... Какой напрашивается вывод из этой притчи?

— Какой? И на что я не должен обижаться? — Наивный еврейский юноша был неподражаем. Похоже, он принял этот анекдот всерьёз.

— Это у меня присказка такая. А вывод напрашивается простой. Механики всегда попадают в рай, а если по какой-то случайности они попадут в ад, то и там прекрасно устроятся. ... Шучу, шучу. Просто мне кажется — быть механиком интереснее. А если ты ещё и ювелир, то вдвойне интересней. — ...

Что-то как-то корявенько идёт вербовка...

— Вербовка?

— Да, я вербую этого мальчишку в свои друзья. Мне нужна команда, а из него может получиться мой единомышленник, ... я думаю. Он ещё молод, житейскими догмами незашорен. Может немного чересчур религиозен, но это можно поправить. ... Но главное, он определённо имеет способности.

— А анекдот этот к чему приплёл? Религиозный человек может его воспринять как раз наоборот.

— Ну..., согласен, не совсем умно.

— Опять же, команду как-то странно ты набираешь.

— А как её набирают? Что, есть инструкции, наставления, методики?

— Ну-у, может и есть.

— А вот что с этим Габриэлем делать? Брать с собой в Москву или дать ему несколько идей и пусть едет в деревню?

— Глупость. Какие идеи ты дашь? А вот в Москве он тебе пригодится, ведь по его словам, он там уже четыре года живёт...

Теперь едем вчетвером.

Габриэль на идею поездки обратно в Москву прореагировал в начале настороженно, но после того, как я сказал, что там мне потребуется его помощь, даже обрадовался.

Я нарисовал для него металлическое перо и объяснил принцип вытекания чернил на бумагу через прорезь, уточнив, что прорезь должна быть тоньше человеческого волоса. Вон, уже битых два часа на это рисунок смотрит.

> Тесновато, однако, стало. А я ещё хотел и Шурочку взять с собой. Ладно Степан рассоветовал. ... Девочка развивается просто поразительно. Она точно гениальный ребёнок. Как-то, как раз, накануне моего отъезда, выдала такое, что я сам оторопел.

Разбирали мы части предложения. Может, в этом русском языке этого ещё и нет, но теперь будет. Я на доске написал 'Мы со Стѣпаномъ и Филимономъ едимъ въ Москву'.

— Александр Фёдорович, разве это слово пишется через 'и'? Я думаю, что надо писать его через 'ять'. Слово 'едим' — это, когда мы кушаем, а в данном контексте — мы 'едѣм', сиречь — двигаемся.

Я-то грамотностью не отличался и в той жизни, а здесь с ятями и фитами, так просто кошмар, но какова малявка!... Да ещё 'в данном контексте'! Ах, соплячка!

— Девочку развивать надо. Ты один чему её научишь?

— Да согласен, но в первую очередь надо подумать, для чего её учить. Ну получат мои пацаны какое-то образование, дальше то что? Держать их в крепостных?

— Нет, конечно.

— А вольную дать, так разбегутся по России..., ну может и не все...

— А это уж, как ты их замотивируешь.

— А если Шурочку выдать за мою сестру. А что? Папаша мой мог грешить с крепостными крестьянками? Мог. Почему не объявить, что Шурочка моя сводная сестра?

— Дети от крепостных всё равно остаются крепостными, если небыли рождены в законном браке. В законном браке!

— А Пьер Безухов?

— Ну, во-первых, это персонаж вымышленный, во-вторых, папаша его просил высочайшего разрешения на признания Пьера наследником, то есть признать его права ..., скорее, ввести его в права мог только Император.

— Ну и что? Стало быть, прецеденты были.

— Были, по-видимому, только кроме Безухова ничего не вспоминается.

— Всё равно, Шурочку надо учить, а для этого нужны учителя.

Глава 6 (1792 февраль)

Условием выживания биологической особи

является ее перемещение по криволинейной замкнутой

траектории — хочешь жить, умей вертеться.

— Есть у русского человека враг, непримиримый, опасный враг, не будь которого, он был бы исполином. Враг этот — лень. — Иван задумчиво смотрел в окно на снег, который валил сегодня с утра.

— А знаешь ли ты, многоуважаемый мной дедушка Крылов, что лень — это психосоматический признак исправности механизма интуитивного распознавания бессмысленности выполняемой работы, выработанного за долгие, долгие годы существования человека.

— Саша, давно хочу тебя спросить: почему ты меня называешь дедушкой? — Крылов был как-то необычно строг и собран. Это несколько диссонировало с его крупной добродушной внешностью.

— Тебе не нравиться? Изволь, я не буду больше тебя так называть. Прости, я ничего обидного для тебя не имел ввиду. Просто, мне всегда кажется, что ты старше меня, хотя мы и ровесники.

— Нет, нет, Господь с тобой. Я не обижаюсь, мне где-то, может быть, это даже лестно. Можешь и дальше меня так называть. А вот твоя отговорка, или, как ты иногда изволишь выражаться, отмазка, мягко говоря, неубедительна. Из нас двоих старше кажешься именно ты. Правду значит, не хочешь сказать? — Мы смотрели друг на друга. Что-то надо же отвечать? По-видимому, отшутиться и соскочить с вопроса не удастся.

— А чем, собственно, тебя моя отмазка не устраивает? Ладно, ладно, не отвечай... Я понимая, ты великий баснописец, натура у тебя творческая, тонкая, ранимая. Стало быть, и интуиция развитая. Но, тебе никогда не казалось, что бывают случаи когда, что бы не получить неудобного ответа, нужно не задавать неудобного вопроса?

— Инту... чего? Чего у меня развита? И почему я — великий баснописец?

— Ин-ту-и-ци-я.

— Не хочешь, значит, отвечать. А я думал, что мы друзья.

— А вот это, Иван Андреевич, уже шантаж. — Я начал заводиться. Отчасти от его настойчивости, отчасти из-за того, что никак не находился правдоподобный ответ. — Какой ответ ты хочешь услышать? Человек, всегда задавая вопрос, интуитивно ожидает ответ в рамках сложившегося у него мировоззрения. Какой ответ ожидаешь ты?

— Я тут заметил, что Габриэль, на любой вопрос отвечает вопросом. Вы не родственники? Нет? А что это 'интуиция'?

— Подсознательное решение задачи... не на основании логических выводов, а исходя из... нет, не так. Не на основании логических выводов, а часто, вопреки им, исходя из своих внутренних ощущений. Вот как ты свои басни пишешь?

— Подожди. Я сначала запишу, то, что ты сказал. — Он начал что-то чиркать в своей книжице. — Как там про вопрос и неудобный ответ?

— Чтобы не получить неудобного ответа, не задавай неудобного вопроса.

Он опять записал.

— Значит вопрос этот, тебе неудобен?

— Честно?

— Честно.

— Ох. Если я скажу 'да', то ты, может быть, и отстанешь, но заинтригован будешь ещё больше. Я правильно понимаю?

— Правильно.

— Хорошо, я отвечу. Только сформулируй внятно свой вопрос.

Крылов немного помялся, подумал и выдал:

— Александр Фёдорович Ржевский, Вы кто?

— Конь в пальто. — На смех Крылова прибежал Степан, но увидев, что это всего лишь смех учителя, неодобрительно сморщился и удалился.

— Подожди, Саша, — Отсмеявшись, Иван Андреевич, опять взялся за свою книжицу. — Дай запишу.

— Ты никогда не задумывался над тем, что вся наша жизнь это сплошной бег по кругу? Однажды просыпаешься утром, и понимаешь, что потратил массу жизненных сил на переливание из пустого в порожнее. Начинаешь делать всё заново, с учётом прежнего опыта, а в итоге, наступает очередное утро, когда приходится переосмысливать всё в очередной раз.

— Задумывался, и не один раз.

— И очень многим оказывается, не под силу признать, что то, что ими считалось незыблемым, на самом деле является заблуждением, что их ценности оказываются ложными.

— Это ты сейчас говоришь о чём? Ты так пытаешься меня подготовить к чему?

Это я тяну время, что бы придумать какую-нибудь отмазку. Крылов очень умён и, как натура творческая, очень тонко чувствует фальшь. Может сказать правду? А что? Он ведь всё равно не поверит, сочтет, что я шучу.

— Это я тебя пытаюсь подготовить к мысли, что мир, который нас окружает, совсем не такой, как мы его себе представляем.

— Я и сам это знаю. Наши знания о мироустройстве мизерные. Мы находимся в самом начале пути познания. Давно ли мы узнали, что мы не пуп вселенной? Сколь тысяч лет человечество считала, что земля стоит на трёх китах? ... Подожди, не хочешь ли ты сказать, что мы не одни во вселенной? Что, действительно есть жизнь на других планетах? Та с Марса или с Луны?

Теперь смеялся я. Такого вывода от Крылова я ни как не ожидал. Иван на мой смех обиделся. Я это видел. Глаза его потемнели, губы надулись, и весь он как-то напыжился?

— Вань, не обижайся. Нет жизни на Маре, и на Луне нет. Да и вообще нет в нашей системе. Где-нибудь может и есть. Я не знаю. Может где-то в других галактиках.

— Вот ты и прокололся. Откуда ты знаешь, что нет жизни на Марсе?

— От верблюда.

— Подожди, дай опять запишу?... Ну вот откуда у тебя эти выражения? Твоя лексика не соответствует общепринятым нормам лексики ни среди дворян, ни среди мещан, ни среди крестьян.

— И что? Ты на этом своём умозаключении делаешь вывод, что я инопланетянин?

— А что прикажешь мне думать?

— А что ты будешь думать, если я тебе скажу, что 'дедушкой' ты называешься во всех учебниках русской литературы? Так и называешься — 'дедушка Крылов'.

— Почему именно 'дедушка'? — Похоже, Иван Андреевич впал в ступор.

— Честно говоря, я сам не знаю.

— Да, ты говоришь так, как будто знаешь это наверняка.— Иван Андреевич задумчиво смотрел на меня, как бы решая — сейчас начинать меня бить, или погодя. — Ты что, прорицатель?

— Может действительно ему всё объяснить? Должен же в этом мире быть человек, с которым я могу говорить, не держа в голове подспудную мысль, что я всех обманываю, выдавая себя за другого? ...

— А его кондрашка не хватит? Вроде бы мужик он здоровый, но кто его знает? Поэт, натура впечатлительная. Вдруг его дар, после этой новости, пропадёт?

— Я очевидец.

— Объясни.

— Ты сам сказал, что наше познание мира находится ещё в зародышевом состоянии. Так вот...

— Я не так говорил, но продолжай.

— Мир на самом деле не такой как мы его себе представляем. В нём не три измерения как мы привыкли себе представлять. То есть в нём есть не только, если пытаться упростить для понимания структуру мира, длина, ширина и высота. В нём есть ещё, к примеру, время и... и другие... э-э-э измерения.

— Ты из другого времени?

— Снова здорова. Вот смотри. — Я пододвинул лист бумаги и начал ему рисовать сферическую систему координат. Вроде бы Эйлер её изобрёл. — Вот, так называемая сферическая система координат. Тебе такая геометрическая модель знакома? Нет? Ну ладно. Согласись, что она более-менее реально отображает устройство мира. Поставим на чертеже точку. С помощью математических вычислений мы можем вычислить её координаты, то есть место в пространстве. Но эти координаты актуальны для неподвижной точки и только в одно мгновение. А вот точка начала двигаться и через какое-то время находится вот здесь. Значит у неё другие координаты. Логично? Это движение точки в пространстве и во времени. Но ведь и сама система движется во времени. Вот точка неподвижна, а сдвинулась система координат. — Я начал чертить новую схему. — Но, согласно предыдущей схемы, координаты точки остались неизменны. Логично? Значит и точка вместе с ними переместилась.

— Логично. Ты хочешь сказать, что из одной точки времени можно перемещаться не только вперёд, но и назад?

— Или из одной системы координат в другую.

— Что-то больно мудрёно ты тут нарисовал. Ни о чём подобном я до сих пор не слышал.

— Хорошо. А ты слышал о людях, которые пропадали бесследно. Или о людях, которые появлялись бы ниоткуда?

— Про исчезновения людей, конечно, слышал, но зачастую этим случаям были вполне правдоподобные объяснения — убили и спрятали труп, утонул и не нашли и так далее. Про появления ... — Крылов задумался. — Что-то вроде слышал...

— А помнишь, я тебе рассказывал историю доктора Максимовича о французе, потерявшем память и разговаривавшем на древнем языке.

— А ты её не сам придумал?

— Можешь, при случае, спросить у доктора.

— Значит ты из другой системы ... координат? ... А ты меня не разыгрываешь?

— Вообще-то первым начал ты.

..............................................................

— Но все твои знания, изобретения?...

— Какие изобретения? Металлическое перо? Оно было уже в древней Греции, просто у них не было бумаги. Керосиновая лампа известна на востоке с девятого века, просто у них небело керосина. Да ты на бульотку посмотри — добавь стеклянную колбу сверху и заправь её керосином — получишь керосиновую лампу

— А вот это? — Он показывал на листы со схемами осей координат.

— А это обосновал Леонард Эйлер в... кажется в 1765 году. — Вот, пусть проверяет.

— Всё?

— Все, дедушка Крылов, это тогда, когда под твоим портретом вторая дата появится. Carpe diem cras. (карпэ диэм — 'лови день').

С Иваном Андреевичем Крыловым мы познакомились в августе прошлого года в период моего вояжа в Москву. И знакомство наше состоялась при ... драматических, можно сказать, обстоятельствах.

Москва меня не впечатлила. Это Филька, дальше Карачева никуда не ездивший, был в телячьем восторге и смотрел на всё с широко открытым ртом, мне же было просто любопытно — Москва Белокаменная оказалась Москвой Деревянной.

Поселился я со Степаном и Филькой в герберге на Никольской улице, как нам посоветовал Габриэль. Для Степана и Фильки был снят номер в полуподвале, а мне на втором этаже. Кибитку нашу и лошадей определили в специальный каретный сарай и конюшню на заднем дворе. На первом этаже герберга находилась точка общепита (а может, наоборот — на втором этаже герберга были жилые комнаты).

Первоначально я хотел остановиться на каком-нибудь постоялом дворе, но Габриэль, вопреки советам Степана, стал настаивать на том, что бы я поселился в более респектабельном месте — этом самом герберге.

Я слово 'герберг' никогда не слышал, поэтому меня и сейчас, как скажет когда-нибудь товарищ Бунша, мучают смутные сомнения, что это не моя Москва, но ... теперь уж какая есть.

На третий день, уже после посещения заёмного банка, обедал я с Габриэлем в этом герберге. В самом начале всё было чинно и, как говорится, благородно. Опрятное заведение, вкусно готовят. Было до тех пор, пока не появилась компания изрядно подгулявших господ. Причём господ молодых. Было их пять человек. Кто они по статусу, купцы ли, дворяне ли, я не понимал, но вели себя они так, как во все времена ведёт пьяное зажравшееся быдло. Вначале они прицепились к официанту (>или половому?) — толи он не так поклонился, толи не так глянул... Но конфликт замял, выскочивший на шум хозяин заведения.

Здесь были и вышибалы, но хозяин дал им знак не вмешиваться.

Нам бы надо было уйти от греха подальше — посетителей-то почти не было... и было же понятно, что этой золотой молодёжи нужно ещё над кем-то покуражиться.

— А что здесь делает эта жидовская морда? — Довольно высокий и плотный мажор, лет двадцати, направился к нашему столу.

Под ложечкой противно заныло. Если бы это был вечер, то я бы сказал, что он перестал быть томным, но так, как был белый день, пришлось промолчать.

Здоровый бугай, такого одним ударом не собьёшь. Но надо вставать.

Габриэль сжал кулаки, как-то сжался и покраснел.

— Милостивый государь, потрудитесь заткнуться. — Ростом я не ниже его, даже, может быть, и чуть выше, а пока учился ходит, то и мышцы поднакачал, но..., если он в меня попадёт, удержусь ли на протезах? Да ещё их пятеро, ох не справлюсь. — Вы ведёте себя, как свинья.

Бугай тормознул от неожиданности. Стояли мы в полуметре друг от друга.

— Что? ... Ты мне... Да я тебя ... — Бил он с размаху, кулак летел мне прямо в лицо, хороший такой кулак, большой, но всё это медленно, медленно (или это у меня рефлексы такие? ), поэтому я просто немного уклонился и провёл классический такой апперкот.

Лязгнули зубы, мой соперник даже, мне показалось, немного подлетел вверх и грохнулся на соседний стол, благо пустой. Хороший стол, не сломался, только в сторону отъехал.

Чистый нокаут.

Давно я не дрался, очень давно — в этой жизни вообще ни разу, а в той, лет тридцать. Хороший удар получился.

От пьяной компании вскочили двое и ринулись к нам, но тут уже вмешались вышибалы. Завертелось. Два вышибалы стали между мной и этой гоп-компанией, а третий принялся поднимать нокаутированного мною верзилу.

— Господин поручик, Вам сейчас лучше уйти, прошу Вас. Обед за счёт заведения. — На хозяина было жалко смотреть. Видимо эти паршивцы дети каких-то очень влиятельных мандаринов.

— Хорошо, Иван Афанасьевич. Но если эти господа захотят сатисфакции, укажите им мой номер.

— Принепримено, Александр Фёдорович.

Мы с Габриэлем направились к выходу.

— Простите, господин поручик. — Меня окликнул крупный такой мужчина, один из немногих обедавших вместе с нами, который сидел чуть поодаль. — Я невольно услышал, как к Вам обращается хозяин сего заведения, Хочу выразить Вам восхищение — прекрасный удар. Сей негодяй получил по заслугам. Напасть на инвалида, это просто верх низости.

— Верх низости, гм — каламбур однако, не находите? — Кого-то он мне напоминает? — С кем имею честь?

— Ах да, простите. Позвольте представиться. Крылов Иван Андреевич. — Мой визави застенчиво улыбнулся.

Ба! Ну конечно, дедушка Крылов! Только совсем молодой.

— А чего ты хотел — это его век.

— Ржевский. Александр Фёдорович Ржевский. — Ну почти Бонд, Джеймс Бонд.

Мы вышли из заведения в просторный вестибюль, откуда лестница вела в жилые комнаты.

— Такой шанс надо не упустить. Это ж надо, встретиться с живым классиком!

— Положим, он ещё не классик.

— Ну, так будет! Я ещё внукам об этом буду рассказывать!

— Если они у тебя будут.

— Вы тоже проживаете в этом герберге? — я заметил, что Крылов за обед не расплачивался, значит, его стоимость входит в общий счёт за проживание.

— Да, в левом крыле.

— А мои комнаты в правом. А почему Вы решили, что я инвалид?

— Вы вошли опираясь на трость, именно опираясь, а не переставляя её в такт шагам. И Ваша походка...

-Вот же, наблюдательный...

-А как ты хотел? Наблюдать и подмечать — талант литератора.

— Моя походка?

— Вы ноги ставите ... неуверенно. Только я не понял, которой ноги у Вас нет?

— Обеих.

В глазах Крылова читались сначала недоверие, потом удивление, потом ..., наверное, уважение?

Тут я и сам возгордился.

А что? Научится ходить на протезах за полгода, это вам ни фунт изюма съесть.

— Иван Андреевич, а не продолжить ли нам наше знакомство за чашечкой кофею у меня в номере? Мой спутник... Прошу прощения... Разрешите представить — господин Рухомовский, ювелир и мой ... э-э-э ...компаньон. — При слове 'компаньон' и Крылов и Габриэль на меня удивлённо посмотрели. >Что-то не так сказал? — Господин Рухомовский готовит прекрасный кофий. С перцем. Габриэль, Вы, надеюсь, не откажите нам в столь ма-а-а-ленькой просьбе? — Габриэль, смущённый вниманием, только кивнул.

— С удовольствием приму Ваше любезное приглашение, Александр Фёдорович, мне очень лестно знакомство с Вами.

Ему лестно... Да я всю жизнь гордиться буду, что пил кофе с тобой.

— И ещё одна просьба, Иван Андреевич, Я человек провинциальный, в Москве у меня знакомых нет... Если эти господа потребуют сатисфакции, не согласитесь ли Вы быть моим секундантом.

— Почту за честь, Александр Фёдорович, только я не думаю, что дело дойдёт до дуэли. Эти петиметры ... это такая парода людей, которая больше говорит о своих достоинствах чем имеет их. — > 'Петиметры', кто такие? Точно, наверное это всё-таки другая реальность... А может, это типа франта? — Господин, которого Вы так изящно посадили на соседний стол — известный кутила Серж Перовский, внебрачный сын графа Алексея Кирилловича Разумовского. Он, конечно, изрядный повеса, но отца боится. Если Алексею Кирилловичу донесут, что он дрался на дуэли, а это непременно случится, отец лишит его содержания. А уж если узнает его дед, Кирилл Григорьевич, что он поднял руку на офицера и инвалида..., боюсь ему вообще несдобровать. ... Наоборот, это Вы можете требовать сатисфакции, ведь зачинщиком были не Вы.

— Ну что ж, одной заморокой меньше. ... Кстати, если быть честным, то этот, как Вы изволили выразиться, прекрасный удар, чистой воды случайность — мой противник был пьян, поэтому чересчур самоуверен и расслаблен, а я, в свою очередь — зол. ... Ох, Иван Андреевич, проблема дураков и дорог в России будет вечной.

Мы поднимались по лестнице на второй этаж. Лестница узкая, поэтому поднимались по одному — я, Крылов и последним Габриэль.

Я спиной почувствовал их удивление.

— Что я опять сморозил? 'Заморокой'? Да вроде слово, как слово. Про дураков и дороги? Так это Радищев вроде бы сказал. ... Или не Радищев? ... Или ещё не сказал?

— А зачем ты вообще это ляпнул? Перед Крыловым хотел остроумной сентенцией выпендриться?

— Александр Фёдорович, вы позволите записать Ваши слова про дураков и дороги? Видите ли, я, в некотором смысле, литератор. — В его голосе слышались смущение и неуверенность. — В Петербурге я издаю журнал 'Почта духов', поэтому люблю записывать различные острые замечания.

— Да? Странное название для журнала, не находите ли? — Крылов промолчал. — А выражение записывайте, только не на лестнице же Вы это будете делать? Проходите в номер. — Я открыл дверь и пропустил их вперёд. — Кстати, по поводу дураков есть одна весёлая байка. Молодой корнет безнадежно влюблен. Он страдает, так как она его не любит. Сидит на берегу реки и обращается к Богу, и Бог вдруг его услышал. — Что печалишься, сын мой? — Да вот.... Люблю Елизавету свою. Страдаю. А она на меня не обращает внимания. А мне нет жизни без неё. Топиться пришел. — Чем помочь тебе сын мой? — Сделай меня чуть красивей. Может я так ей больше понравлюсь? — Хорошо. Проси. — Сделай мне нос как у Аристотеля, а то какой-то курносый и не красивый. — Хорошо. Сделано. — И губы более пухлые, подбородок чуть помужественней. Она любит такой. — Сделано. — Рост повыше. Хочу быть высоким, стройным. Ей нравятся такие. — Сделано. И мышц везде побольше. Будто атлет я. Елизаветушка в восторге будет. — Сделано. — А коня? — Хорошо. Что еще? — Ну... — Корнет замялся. — Мозгов бы мне чуть побольше. — Мозги это хорошо. Сделано. — Корнет осмотрел себя со всех сторон, вскочил на коня и с криком "Хей!" ускакал. Бог: — Стой. Ты куда, сын мой? Она же еще в церкви. — Кто? Лизка? Да на кой она мне сдалась. Неужто я с таким конём и статью себе нормальную жену не найду?! — Эх... — Вздохнул Бог. — Надо было сразу ему с мозгов начинать.

Вот уже пол года Иван Андреевич живёт в Алексеевском.

Сманил я его на то, что сатира конечно дело нужное и, как литературный жанр, достойное — Аристофан, Эзоп и Рабле́ безусловно стали знамениты именно благодаря своей сатире, но в России сейчас есть острая необходимость создания национальной литературы, которая была бы способной выражать национальную жизнь. Я, кода это ему завернул, сам удивился, как сие в голову пришло? ... Была ли эта мысль новой для него? Может быть.

Вот я ему и предложил уйти на некоторое время 'в народ' — отдохнуть от сатирических проблем, от проблем издательства (у его журнала целых восемьдесят!!! подписчиков) и пожить просто в деревне. Но главная причина его приезда ко мне другая. Главная побудительная причина всего — женщина! Иван Андреевич, оказывается, влюблён. Предмет его воздыханий, некая юная особа Анна, живёт в Брянском уезде, всего в пятидесяти верстах от меня. Её родители вполне состоятельные люди и не в восторге от избранника дочери, но девушка, судя по всему, действительно любит этого большого, немного неуклюжего и необычайно доброго человека.

С Крыловым мы сдружились. Если Нестора Максимовича и Николая Штиглица я считаю своими друзьями потому как испытываю к ним симпатию и уважение, к Габриэлю отношусь, как к младшему товарищу, то вот с Крыловым мы точно одной крови.

Он занимается со мной французским. Кроме французского он ещё знает итальянский и немецкий, но замахиваться и на них я даже не помышляю. С восторгом принял идею обучения крестьянских ребятишек и тоже с ними занимается, причём полностью раскритиковал все мои потуги в этой области и начал всё по новой — и грамматику, и счёт. Шурочке просто удивляется — откуда сей самородок в глухой орловской деревне? Была бы мальчиком, можно было бы предположить большое будущее. К моей мысли, выдать её за мою незаконнорожденную сестру, отнёсся серьёзно, без скепсиса, обещал подумать над этой мыслью и стал заниматься с Шурочкой отдельно немецким языком. Почему немецким?

Габриэль тоже с нами. Он стал своим человеком для всей деревни, боюсь, что Карл Иванович его уже уважает больше, чем меня. Кузнец, так чуть на него не молится. Наверное мой анекдот он воспринял в буквальном смысле и технический прогресс в имении идёт уже не детскими шагами. Мало того что он сделал металлическое перо, так он еще и сделал керосиновую лампу, правда керосина у нас пока нет, пробовали заправляем спиртом — ерунда какая-то. В кузнице он переделал Кузяхе меха, вернее они переделывали конечно вместе, но кузнец отдаёт первенство Габриэлю. По планам у Габриэля по весне начать строительство мельницы и лесопилки.

Карл Иванович, первоначально относившийся к этому скептически, но после того, как Габриэль починил ему музыкальную шкатулку (я постеснялся спросить откуда она у него, может память у человека о ком-то) лет дцать сломанную, сам проникся этой идеей.

Правда, тут есть и другая мотивация. Карл Иванович, тридцать лет занимающийся хозяйством имения, был не в восторге от моих планов его заложить (в смысле — имение), и на эти деньги закупить в Голландии племенных коров и в Англии кур. Нет, то есть против коров и кур он ничего против не имел, но если бы они притопали из Голландии и Англии сами и бесплатно, а вот закладывать имение было, по его мнению, очень опрометчивым поступком. Все мои доводы о том, что, если мы с ним хотим увеличить наши доходы, то необходимы вложения в средства производства, он воспринимал спокойно, даже где-то с одобрением, но вот где взять на это деньги? Водяная мельница и лесопилка давали шанс их заработать. Только то, что и на это нужны деньги, он как-то упускал из виду. Вот во всём Карл Иванович со мной согласен: и в том, что надо менять быт крестьян, и в том, что надо увеличивать доходность имения, и в том, что надо менять и саму структуру сельскохозяйственного производства и делать упор на животноводство, почти во всём, кроме того, что для этого надо рискнуть и заложить имение.

В общем, я этот вопрос решил просто — забрал у него все документы на имение, поехал в Москву и заложил его в московском отделении Заёмного банка. Можно было и Опекунский совет, но в этом случае слово 'банк' было для меня привычнее.

Рискую ли я? Ну а кто не рискует, тот, как известно...

Да риск есть, что могу остаться без имения. Крестьян и землю в этом случае, продадут с аукциона. Мало того, что я останусь без средств к существованию, без них останется и Карл Иванович ... А как же Степан, Мотря, Наталья, Филька? Как мои ребятишки? ... Но у меня, почему-то, есть и уверенность, что смогу.

Имение моё, не сказать, что бедное. Всё-таки одно село и две деревеньки — Козыревка и Глинки. Согласно 'ревизским сказкам' за 1781 год 'имеется 150 крестьянских дворов, деревня Глинки — 25 домов, отстоящая от села на расстоянии одной версты и деревня Козыревка из 25 дворов, в трех верстах от села. В состав имения входит один дворянский дом с шестью душами обоими пола, 600 душ мужского пола и 650 женского пола'. Да земли 2500 десятин.

Если по столицам не мотаться (а мне и одна поездка в Москву всё желание отбила), то жить можно вполне комфортно. Но планы-то по ... ну если не по прогрессорству, то хотя бы по реформированию своего колхоза, у меня есть. Прикидывал я заняться промышленностью — а что? Курская магнитная аномалия уже должна быть открыта, но если не открыта, так откроем. ... Ну и ... Написал Штиглицу, что бы узнал, сколько стоит доменку построить да оборудование купить? А 200 тысяч, по его прикидкам! Охо-хо! Где ж такие -то деньжищи взять?

Штиглиц купил у Яренского купца Баженова промысел на Ухте и пробует заниматься перегонкой 'горного масла' в керосин. Мои рисунки подшипника никого не заинтересовали, кстати, как и металлическое перо — инерция мышления. Ну привыкли люди писать гусиными перьями! Материал дешёвый, всегда под рукой. А как долго в моей прошлой действительности входили в обиход калькуляторы — лет десять бухгалтера пересчитывали показания калькулятора на счётах.

— Я скоро как год нахожусь в этом ... Чем больше думаю, тем больше запутываюсь — мой ли это мир и я нахожусь просто в его прошлом, либо эта другой, параллельный ли, перпендикулярный ли, а может и вовсе — диагональный, но очень похожий на мой? Пока существенных отличий я не встречал. То, что вызывает у меня сомнения, обычно объясняется просто — за двести с лишним лет, что отделяют меня сегодняшнего от меня будущего, могло элементарно забыться. А может, это бред умирающего мозга?

— Не парься, прими всё, как есть.

Глава 7 (1792 июль)

Если это будет выгодно, то бескорыстными станут все.

— Габриэль, дружище, ты никогда не задумывался, почему иудеев ненавидят всё человечество, и почему все люди их терпят? Хорошие вопросы, неправда ли? ... — Габриэль, сидящий напротив меня, тольео молча кивнул. — Кстати, не все евреи — иудея, как не все иудеи — евреи. Давай разберём, кто такие иудеи? ... Иудеи это евреи, которые называют себя 'богоизбранным народом' и следуют заповедям своей религиозной книги Торы. ... Наверное, это хорошо. Следовать заповедям 'священной книги' — наверное, правильно и хорошо, коль такая книга есть. Только есть несколько небольших но. ... Я, как ты знаешь, после ранения долгое время вынужден был проводить лёжа. Поэтому, чтобы занять себя, много читал. Батюшка мой покойный большим любителем чтения не был, и в доме нашлась только одна книга — библия. И пока из Москвы не прислали другие книги, я читал только библию. Позже мне удалось прочитать и Тору. (То, что это было в другой жизни Габриэлю знать необязательно). А чтение религиозной литературы, знаешь ли, меня всегда склоняет на философствование. И вот к какому выводу я пришёл. Хорошо верить в Бога. Но плохо думать, что Бог возлюбил лишь один народ на земле, а остальные народы он проклял. В этом, на мой взгляд, и состоит весь корень зла. Евреи считают себя 'богоизбранным народом', а остальные народы для них являются чем-то вроде животных, с которыми позволительно делать всё, что 'богоизбранным' заблагорассудится. Они думают так на том основании, что это написано в их 'священной книге' — Торе. Плохо, если эта книга учит евреев жить так, словно только они одни — люди, а остальные — не люди, а значит, их можно обманывать, обкрадывать, убивать — в буквальном смысле стирать с лица земли, чтобы всё в этом мире досталось только одному народу — евреям. Приведу лишь одну заповедь из Торы, которая имеется и в Библии. — Я открыл нужную страницу и зачиал: — 'И будет Господь, Бог твой, изгонять пред тобою народы сии мало-помалу. Не можешь ты истребить их скоро, чтобы не умножились против тебя полевые звери. Но предаст их тебе Господь, Бог твой, и приведёт их в великое смятение, так что они погибнут. И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной: не устоит никто против тебя, доколе не искоренишь их. Кумиры богов их сожгите огнём...' Замечу, в Библии — таких данных евреям заповедей имеется с десяток, а в Торе — их ещё больше. Получается, что иудейская вера и иудейское священное писание буквально диктуют евреям убивать все другие народы планеты мало-помалу, пока все неевреи в конце концов не исчезнут с лица земли. ... Это по-божески? Это нормально? Лично я считаю, что это ненормально! И миллионы других людей, которых евреи считают чем-то вроде животных, тоже наверняка скажут, что это не по-божески.

Габриэль молчал, уставившись взглядом в одну точку.

— Габриэль, друг мой, ты, наверное, заметил, что я не очень религиозен. Для меня люди делятся в первую очередь на умных и дураков. А уже потом, дураки делятся на евреев, русских, французов и так далее. Тоже самое касается и религии. Но евреев мне жалко. Сейчас объясню почему. Вот взять, к примеру, ваше национальное воспитание. Кого вы с детства вынуждены копировать? ... Извени меня, но одних негодяев. Но эти негодяи являются вашими не просто героями или святыми, но ещё и патриархами. Знаешь ли ты историю праотца Иакова?

Конечно я знаю историю праотца Иакова. — Габриэль сейчас выглядел каким-то потерянным. Плечи его опустились. Он по-прежнему смотрел перед собой.

— Как ты считаешь, нормально ли это, если Иаков стал ссориться из-за первородства со своим братом ещё в утробе матери? Находясь в чреве, он хотел задержать рождение своего брата и появился на свет, зацепившись за его пятку. А потом, воспользовавшись голодом, Иаков забирает у него первородство за чечевичную похлёбку. Мало этого, он обманул своего умирающего отца, прикинувшись Исавом, и тем самым присвоил себе предназначенное не ему благословение. Беда в том, что это омерзительное деяние не осуждено иудаизмом, а признано великолепным. Или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь, — сказал Габриэль, — Так оно и есть...

— Помнишь, что было дальше?

— После обмана отца Иаков бежит к своему дяде, где он женится.

— И двадцать лет обманывает тестя при дележе приплода, так? Заметь, Габриэль, что женился Иаков на своей двоюродной сестре. Это инцест, осуждаемый у всех народов, и не по этой ли причине у евреев он до сих пор в почёте?

— Возможно... — Уши у него почему-то покраснели.

(Блин! Да он ещё девственник

— А теперь давай вместе вспомним, чем закончилась борьба Иакова с духом ночи?

— Кажется, Бог ему сказал, что отныне имя у Иакова будет Израиль. Что оно означает 'победитель'.

— Хорош герой! Главным оружием у него является ложь. Какой из всего следует вывод? Только тот, который заложен в мифе — если хочешь победить, используй изощрённую ложь? Или я что-то не так понял?

— Всё так. — Габриэль растерялся окончательно.

— Вот подумай, куда вас призывают такие вот святые? А ведь у вас они сплошь и лжецы, и мерзавцы. ... Знаешь, что я думаю? Несчастный тот народ, у которого такие вот идеалы для подражания. Задумайся, почему в мифологии всех без исключения народов Земли, у тех же татар, самоедов или арапов, предки — великие герои, как правило, изображены людьми самой высокой пробы: они благородны, справедливы, честны, не лживы и не жестоки. Только у евреев всё наоборот — их патриархи и герои — все как на подбор: отца Авраама за преступление и безнравственность поведения выгнали взашей из шумерского Ура. В Египте он отдал свою жену Сару в наложницы фараону, фактически стал ею торговать. Про праотца Иакова и вспоминать противно. Когда сын князя Сехемского влюбился в его дочь, его отец Еммор предложил Иакову узами родства объединить два племени. Мало того, царь Сехемский отдал евреям часть своих земель — дескать, живите рядом с нами и богатейте. Но хитрый Иаков сказал Хамору, что он примет предложение царя только в том случае, если мужское население Сехема примет обрезание. Простодушные сехемцы сделали себе обрезание, а через три дня, когда их раны более всего воспалились и они не могли двигаться, люди и сыновья Иакова вероломно напали на них и всех умертвили — и царя Сехема, и его глупого сына. А потом забрали себе всех женщин Сехема и, разграбив город, предали его огню. ...

— Мне это легенду рассказывали иначе. Шехем, сын Хамора, изнасиловал Лию.

— Да, и в Библии так написано. Но, ключевое слово здесь — 'написано'. Писали и переписывали люди... Но пусть было как но. Тебе не кажется, что месть, в данном случае, или если хочешь, наказание, не соответствует вине? Здесь на лицо подмена понятий. ... Ты знаешь, что такое демагогия?

— Н-нет. Что это?

— О-о, мой друг, это страшная сила. Это искусство ... Пожалуй это можно назвать искусством, управлять сознанием народных масс, посредством распространения перевёрнутых истин. Это не ложь, нет. Эта та же софистика, только намного страшнее.

— Что такое софистика я знаю. Изучал в хедере. Немного.

— Подумай, не кажется ли тебе, что ваш несчастный народ потому и несчастен, что его обработали по технологи приучения к мерзости? ... Габриэль, ты мне стал другом. Я высоко ценю твои человеческие качества. Поэтому вот, что я хочу тебе сказать. Мы не выбираем, нигде нам родиться, ни народ, среди которого родились, ни время, в котором родились, но выбираем одно: быть людьми или нелюдями. ... Только не подумай, что я плохо отношусь к твоему народу. Нет плохих народов.

Этому разговору предшествовало письмо, которое получил Габриэль от своего дядюшки, московского ювелира Арона Рухомовского.

Дядюшка писал, что конечно он рад, что Габриэль уже самостоятельно выполняет заказы орловского помещика, но, тем не менее, интересовался, а сколько его племянник заработал за этот почти год, какие у него планы на будущее и не подумывает ли он жениться — мальчику уже пошёл двадцатый год. У соседа подросла дочь, они с Габриэлем могли бы составить прекрасную пару. Звал обратно и предупреждал, чтобы был осторожен в расчётах — гои они такие, всё время хотят облапошить честных евреев. Но самое главное — он писал, что Габриэлю оставаться у меня теперь не безопасно, так как в декабре прошлого года Императрицей принят Указ, в котором евреям запрещено проживать в центральных губерниях, а только в определённых местностях. Исключение составляют купцы первой гильдии, лица с высшим образованием, отслужившие рекруты, ремесленники, приписанные к ремесленным цехам, караимы, горские и бухарские евреи. Он, как ремесленник и как крещёный, может проживать в Москве, а вот Габриэль... Пока он числится членом его семьи — это одно, а вот если его рассматривать, как обособленного ремесленника, то могут быть неприятности.

Письмо это показал мне сам Габриэль, когда я спросил его, почему он ходит третий день, как в воду опущенный?

Я никогда не задумывался, как и когда евреи попали в Россию. Живут и живут люди. И в прошлой жизни не задумывался, а в этой и подавно. Ну, слышал что-то когда-то о черте оседлости, а что это, где это, никогда не интересовался. Вот тут меня Габриэль немного и просветил. Немного потому, что много, по молодости лет, и сам не знает.

Дядюшка его, двоюродный брат отца, переехал в Россию после первого раздела Польши в 1772 году. Так как в Москве в Новомещанской слободе ещё с XVII веке работали крещеные евреи-ювелиры из Минска, Шклова, Вильно, Смоленска, Витебска и Полоцка (может и ещё откуда, но Габриэль не знал) дядюшка крестился.

— Но крестился, это так ... — Габриэль красноречиво покрутил рукой.

— Так, это как? — я сделал вид, что не понял.

— Ну, ... Вот у нас рассказывают одну историю: 'Хаим перешел в православие. Батюшка его наставляет: — Ты понимаешь, у нас, христиан есть постные дни. Теперь тебе нельзя есть мясное по средам, и особенно по пятницам. — Не удовлетворившись напутствием, батюшка решил навестить в пятницу вечером своего нового духовного сына. Застал он семью Хаима, поедающую говяжью ногу. — Сын мой, ты не забыл, что сегодня постный день? — Никак нет. — Но тогда почему ты ешь мясо. — Это не мясо, батюшка, а гефилте фиш. — Как так! Я же вижу, что это мясо. — Я превратил его в рыбу. — Как это превратил? — Очень просто. Точно так, как вы превратили еврея в православного. Я окунул мясо в воду'.

Что такое 'гефилте фиш' я не понял, но промолчал.

— Так что же мне делать? — В голосе моего друга звучали и отчаяние и надежда. Причём, надежда явно на меня.

— Нда, что же нам делать?

Почти год Габриэль живёт в имении. Просто живёт, ну как ..., как родственник. Никаких договоров мы с ним не заключали. Мне это в голову не пришло, ему, наверное, тоже. После того случая с дракой в Москве он смотрит на меня (неудобно даже сказать) с обожанием. Переделал тут массу вещей. Кроме пера, керосиновой лампы, шкатулки Карла Ивановича, мехов для кузницы, моих новых протезов он по существу руководил строительством мельницы и лесопилки. Они уже работают. Сейчас строим новый барский дом. ... Ох, деньги просто тают как вода (или снег?). Да ..., так о чём это я? Ах, да, так вот — никаких денег я ему не платил.

-А вот это не порядок. Парень, конечно, из тех энтузиастов, которые интересное им дело готовы делать день и ночь и бесплатно (ха, сейчас пишут 'безплатно'), но совесть-то надо иметь.

— Габриэль, дружище, если дело в деньгах, то я дам тебе сколько нужно. Если дело в дальнейшей перспективе — мы же обсуждали с тобой открытие в Брянске небольшого предприятия, где будем делать технологичные вещи, я же тебе показывал эскизы. Там ты будешь .... Слушай, а если ты станешь не евреем, а французом?

Эта мысль явно его выбила из колеи.

— Это как?

— Где твой ... э-э-э пашпорт?

— У меня в комнате.

— Неси.

Блин, а ведь это уже криминал!

Габриэль принёс бумаги.

— Бумаги ..., нда!

— А что ты хотел? Есть учёт, есть.

— Раз есть учёт, стало быть, есть и контроль. Подумаем... Так, вывести чернила можно попробовать. В курсантские годы увольнительные мы подделывали на раз. Писарь текст увольнительной писал чернильной ручкой, а подписывал командир роты шариковой. При опускании в кипяток чернила растворялись, а мастика подписи и печати нет. Потом под утюг, и вуаля. Или там тушь была? А если испорчу?

— Если испортишь, надо бумагу доставать.

— Так, вроде бы слышал, что в Калуге есть бумагоделательная мельница. Вот только, есть ли там такая бумага?

— Не торопись, Габриэль ещё не дал согласия. Он хороший парень, правильный. Для него это будет равносильно предательству. Сейчас, под давлением твоего авторитета он может и согласится, а потом?

— А потом я превращусь из его друга в его врага. Он возненавидит меня потому, что я уговорил его на подлость.

— Ну почему сразу же подлость?

— Потому, что отказаться от своего народа, это подлость и предательство, какими бы благовидными аргументами это не обставляй. Ты бы смог?

— Нет.

Глава 8 (1792 сентябрь)

Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего.

Новый завет. Евангелие от Иоанна

— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго новопреставленного раба Твоего, Степана, и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, возставляя его во святое второе пришествие Твое в причастие вечных Твоих благ, ихже ради в Тя Единаго верова, истиннаго Бога и Человеколюбца...

Батюшка Ануфрий ходит с кадилом вокруг гроба. По углам гроба в хлеб воткнуты свечи. Около гроба зарёванная Наталья, она оказывается сестра Степана, Филька и я.

Степан умер вдруг. Не жаловался, не болел и раз ... утром приходит заплаканный Филька, и говорит, что дядя 'помёрли'...

Я стою у его гроба и в голове всё крутиться и крутиться: — Почему раба? Почему раба? Почему раба — мы же дети Его?

— Кем он был для меня, этот молчаливый, немного замкнутый, но всегда готовый лечь костьми за своего 'Лександра Фёдоровича', человек? ... Ангелом-хранителем? Скорее всего, да. Если бы не он, то и не было бы меня — ведь это он искал и нашёл меня среди кровавого месива погибших под турецкими ядрами солдат, вытащил, а потом, по существу, и выходил ..., да, наверное, уже меня. А потом ухаживал за мной, убирал за мной, кормил, обмывал, бегал к Кузяхе, вместе с ним мастерил первые протезы, когда я начал ходить — носил мою тушку, массировал культи и смазывал их гусиным жиром. Замечал ли он, что я не тот Саша, которому с трёх лет он был и нянькой, и мамкой, и папкой? Может быть. Но даже удивлённого взгляда с его стороны я не помню. Никаких вопросов он мне никогда не задавал.

— Темже милостив тому буди и веру, яже в Тя вместо дел вмени, и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя, правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу...

Народу в церкви много. В деревнях всегда так. Все ж друг дружку знают. Небось, доброй половине из тех, кто здесь стоит, Степан был либо двоюродным, либо троюродным, либо кумом, либо сватом.

— Ох, Степан, что ж я без тебя-то делать буду?

-Всегда так — пока люди живы, мы не замечаем, как они нам нужны.

Вспомнилась мать. Перед отъездом зашёл к ней попрощаться. Уезжал-то на неделю ... всего. .... А оказалось, на всю жизнь. ... Она меня перекрестила, повернулась и пошла в дом. Я смотрел в зеркало заднего вида и видел, как она уходит. Худенькие сгорбленные плечи, жиденькие седые волосы забраны резинкой в хвостик....

Ох, что-то дышать тяжело. Что это по щеке?

Сзади тихий шепоток: 'Смотри, барин плачет'.

Мать ни разу мне не приснилась. Снится часто жена, а вот мать — ни разу... Полтора года прошло, как я здесь, а всё не могу перестать думать о тех, кто остался в той жизни. Пока время как-то плохо лечит. Мне физически всего двадцать три года, я бы сейчас о девках бы должен был думать, а смотрю на них как ... В той жизни я не был пуританином, скорее даже наоборот, только возраст чуть меня остепенил, а сейчас смотрю на женщину (а есть, есть в деревне красивые бабы) и невольно сравниваю с женой. И всё...

-Блин, о чём ты думаешь?! Ты же в церкви!

Моросит дождь. Гроб с телом Степана мужики несут на руках. Погост от церкви сравнительно недалеко, но и не близко — между Смородиновкой и Грачёвкой. Это не деревни, это так здесь называются группы домов одного села. Когда-нибудь вон там будет стоять хата моей бабушки.

Рядом со мной идёт Карл Иванович. Может на похороны к другому какому мужику он бы и не пошёл, но раз сам Александр Фёдорович идёт... Наверное для этого времени это картина не типична, а мне всё равно — я хороню ... (что ж это опять в горле за комок), хороню своего Ангела-хранителя...

Все наши потуги с Карлом Ивановичем по поднятию колхоза в передовики сельскохозяйственного производства пока каких-либо особых преференций нам не дали.

Ну, хорошо, хорошо — мои потуги.

Нет, мельница, кстати, не так уж дорого нам (ну, или мне) обошедшаяся, работает, но ... только для внутреннего потребления. Соседские помещики предпочитают возить своё зерно в Карачев. Работает и лесопилка, но опять же — для себя. Правда, это не совсем сельское хозяйство, а, скорее — переработка. Привезли мне 10 голов айрширских коров и трёх бычков, причём не из Голандии, а из Шотландии, но пока непонятно, будет ли из этого прок. Теперь Карл Иванович озабочен заготовкой кормов и постройкой тёплого коровника. Зимы-то у нас посуровее. С курами, по здравому (теперь думаю, что по здравому) рассуждению Карла Ивановича, мы решили пока погодить.

Вот картошка у меня в этом году выросла. Прислал мне Штигиц по весне три мешка. Но это только для себя. Народ здесь картошку не знает и к этим моим закидонам относится с подозрением. ... А как я заставлял лопатой копать под картошку огород, да корешки выбирать, а потом полоть да окучивать....

Дом новый достраивается. Старый я решил под школу отдать. Да, хочу открыть школу для всех деревенских детишек. Пока будет там один преподаватель — батюшка Ануфрий. Он на это даже как-то с радостью согласился. И даже! испросил разрешение на это у своего церковного начальства. Он, оказывается, постоянно докладывает на верх.

— А что ты думал, что ежемесячные, ежеквартальные и годовые отчёты это только изобретения твоего века?

— Интересно, про тот анекдот, что я ему в начале нашего знакомства рассказал, он доложил?

— Вряд ли. Скорее он отнёс это не к ереси, а к временному затмению из-за перенесённых страданий. В церковь я ж хожу. А как иначе?

— Всё равно, надо учителя для школы искать. ... И платить ему надо будет... Ох, деньги, деньги, денежки ...

Вот у Штиглица дела идут интереснее. Его нефтеперегонный заводик работает, керосиньчик выпускает. Заключил он договор (или как это сейчас? ..., ну, в общем, подрядился) с питерскими начальниками на поставку его для фонарного освещения. А ещё, купил землю в Курской губернии, несколько участков земли — я ему как-то писал, что там по оврагам должны быть выходы железной руды.

Вся наша процессия походит к погосту. Видна уже свежевырытая могила.

Гроб поставили на принесённые лавки. Батюшка начал читать молитву (значит так, наверное, положено — и в церкви и перед погребением).

Опять в голове крутиться и крутиться: - 'Почему раба? Почему раба?' ... Вот и прошёл ты свой земной путь до конца Степан Кузьмич по деревенскому прозвищу Коренёнок... Если там что-то есть, царствие тебе небесное.... Что-то опять в горле комок проглотить не могу.

Я кинул три горсти земли, отошёл, чтобы не мешать и отвернулся — не хочу смотреть, как закапывают.

Надо же, дождь кончился. Небо, как будто вместе со мной оплакивает Степана.

Мужики сделали холмик над могилой. В ноги поставили крест.

Сейчас пойдем, помянем ... ... новопреставленного раба божьего Степана. ... Охо-хо.

Я вчера приказал столы накрыть под навесом. Хотели вначале просто на пустыре перед баней столы сколотить, но мой личный барометр так разнылся, что понятно было — к дождю.

Бабушка рассказывала, что поместье это в её молодости принадлежала генералу Трепову. Вот не ему ли оно досталось, когда я разорился? ... Хотя нет. Сколько помню, Трепов дворянство получил где-то в 1860-х годах. Я столько не проживу.

— Что ты всё ноешь? В начале, такой оптимист был — вот сейчас на раз-два колхоз поднимем, крестьян из хатёнок в терема переселим, паровоз изобретём, а до Москвы железную дорогу построим. А, как только первые трудности — разнылся. Ещё ничего не упущено. Только полгода как реально что-то делаться стало, а ты уже сопли повесил. Только в сказке репка сама большая пребольшая вырастает, да и ту тянуть надо толпой.

Вот у Крылова всё хорошо. Родители Анны, теперь уже Крыловой, а в девичестве Жемчужниковой, дали таки согласие на их брак. И вот уже месяц, как он счастливый муж. Вместе с женой, будущий великий баснописец получил и две деревеньки там же, в Брянском уезде, которые были её приданым.

Кстати, а ведь это уже отступление от моей той истории. Иван Андреевич Крылов, сколько помню, никогда женат не был!

А вот Габриэль уехал. Не смог я его удержать. Даже мои посулы о том, что мы с ним откроем заводик в Брянске, где он будет полным хозяином, его не остановили. Как компромисс, мы решили, что он всё-таки подумает, над тем, чтобы мы ему сделали новые документы. Мы — это не я и Габриэль, а я и Крылов. ... Нет, ну, подумать обещал, конечно, Габриэль. ... Когда я, прикинул резоны и рассказал суть проблемы Ивану Андреевичу, он, вопреки моим опасениям, отнёсся к авантюре поменять Габриэлю национальность, спокойно и, даже, предложил более простое решение — 'посулы', как он сказал, существуют очень давно и существовать будут до тех пор, пока проблему уже нельзя будет решить с помощью денег ..., то есть всегда. В данном контексте 'посулы' оказались банальной взяткой.

Люди сидят уже за столами. Батюшка ждёт только меня, что бы прочитать молитву. Надо уважить людей, уважить память Степана. Я понимаю, что это выходит за рамки их мировоззрения, но поступать по-другому не хочу. Слишком многим я обязан покойному.

Покойся с миром, Степан Кузьмич...

Я выпил три рюмки и ушёл ...

А ночью мне приснился сон.

Похоронка пришла в октябре сорок второго.

Мать была дома, только подоила козу и занесла из сенец кружку с молоком. Полную литровую кружку молока. Серёжка с маленькой Зинкой сидели за столом. Таня расставляла нехитрую посуду. Тётя Нȧдюшка, жена материного брата, резала хлеб. Её скрюченные артритом руки плохо держали нож, и Таня каждый раз боялась, что она порежется.

Следом за матерью из сеней в дом вошла Наташка-почтальонша, замотанная в шаль по самые глаза. Впрочем, так она ходила всегда.

— Тётка Феня, Вам вот... — Что 'вот' она не договорила. Просто молча протянула матери какую-то жёлтую бумагу.

— Мать поставила кружку на стол. И, не села, а скорее упала на табуретку.

— Что это? — Голос матери был непривычно глухим и каким-то потерянным.

— Вот. — Наташка не могла выговорить название того, что она принесла.

Серёжка выскочил из-за стола и выхватил бумагу.

— Так, так, ... Федосье Андреевне, — Начал читать он. — Ваш сын...

Мать завыла, упала на колени, и так на коленях воя подползла к кровати, обхватила её руками и забилась.

Заревела испуганная Зинка, заголосила Нȧдюшка. Только Таня и Серёжка растерявшись, прижавшись друг к другу, ещё до конца не понимая, что произошло, столбами стояли посреди ГОРЯ!

Я лежу с открытыми глазами. Я осознаю, что лежу с открытыми глазами и смотрю в верх, в темноту. Горе! Я чувствую горе.

То, что я видел, нельзя было назвать сном. Я видел ГОРЕ!

Я знаю, что это было. Мне это рассказывала мать. И та мать, которая была в моём видении или сне, была мне как раз бабушкой. Это она в октябре 42 года получила похоронку на своего старшего сына. Было это не в Навле, а в эвакуации где-то в Саратовской области под городом Энгельсом. Это я и видел.

— Но почему? Почему это мне привиделось? Да так ярко! В таких деталях! Чётко вижу до краёв полную кружку молока. Даже запах. Я чувствовал запах козьего молока. Почему мне это привиделось... или приснилось?

-Выверты нашего сознания иногда бывают просто необъяснимы.

-Может это знак?

-Чей? Знак чего?

-Знак, что я должен не допустить повторения ГОРЯ?

— Ага. Не перебарщивай. Сейчас идёт 1792 год, между ним и 1942 сто пятьдесят лет! Это столько воды утечёт! А сколько ещё будет войн, а сколько горя, а сколько солдат погибнет! А сделать сейчас так, чтобы через полтора столетия не началась Великая Отечественная война, не сможет никто, тем более увечный мелкопоместный дворянин, даже со знанием будущего.

— Но делать-то что-то надо. ...

Глава 9 (1793 январь)

Минуй нас пуще всех печалей

и барский гнев, и барская любовь.

А. С. Грибоедов

— Кто сей егерский поручик, Платон Александрович? — императрица явно разглядывала меня.

— Бог дал женщине ум, Дьявол усмехнулся и наградил сиськами. Теперь её ум никого не интересует.

— Вот что за хрень лезет в голову? Что ты, как идиот, пялишься на декольте Екатерины?

— Это protege Екатерины Романовны, Ваше Величество.

— Разрешите представить Вам моего крестника, Александра Фёдоровича Ржевского, Ваше Величество. — Присев (>кажется, это называется 'книксен') и низко склонив голову, сказала Дашкова. — Я уже имела честь Вам про него рассказывать.

— Да, да, помню, mon cher, это тот герой Измаила? — императрица говорила по-русски с заметным, но небольшим, даже где-то симпатичным, акцентом. — Милый юноша. — В её взгляде я увидел любопытство. И, обернувшись к фрейлине, что-то добавила в полголоса по немецки — Wie aussehen — Я в немецком не силён, но вроде бы что-то про лицо — Но позвольте, мне говорили, что у Вас нет ни ног, ни рук. — Это она уже обратилась ко мне.

— Прошу прощение за дерзость, Ваше Величество. — Я поклонился. — Но молва о том, что я калека несколько преувеличена — у меня нет только ног и пальцев на левой руке, остальное всё цело, поэтому Я (на 'Я' мой голос слегка как бы дрогнул) не калека и не инвалид.

— Ну, ну, мой друг, не обижайтесь, я вовсе не хотела Вас обидеть, я не называла Вас калекой. А?... — Она веером показала на мои ноги.

— Это искусные протезы, Ваше величество, сделанные швейцарским мастером Паули. — То, что Паули не Паули, им (и Екатерине, да и Дашковой тоже) знать не обязательно, зато ссылка на механика иностранца, как мне показалось, при всеобщем русском пиетете перед иностраньщиной — хороший ход, для будущего и Габриэля, в смысле — Жана, и наших с ним планов.

— Ну надо же! Нет, всё-таки какие эти швейцарцы молодцы. А?... Но наш Кулибин, я думаю тоже бы смог. Вы к Ивану Петровичу не обращались?

— Простите, Ваше Величество, но я не знаком с господином Кулибиным, да, если откровенно, и не слышал о нём. — Блин!!!! Это, конечно ложь, уж о Кулибине знают в России все, правда, в моей России. Но мне казалось, что он уже умер — я банально не помню годы жизни Кулибина. А сколько ему сейчас лет, интересно? — Это наш механик?

— Да, это НАШ (она выделила голосом 'Наш') Архимед. — И почему-то взглянула на Дашкову.

— Буду рад с ним познакомиться.

— Однако наш герой за свой подвиг достоин награды. Вы были в реляциях, поданных мне светлейшим князем Потёмкиным ещё два года назад, но так как по известным причинам свой орден не получили, я сама его Вам вручу. — Екатерина подняла правую руку, причём веер из неё куда-то исчез. Тут же фрейлина подала ей на подушечке орден.

— Господин капитан Ржевский, за отменную храбрость и ободрение своим примером подчинённых при штурме неприятельской крепости Измаил награждаю Вас орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-го класса. — И приколола мне орден. — Смею думать, что и впредь Вы будете также преданы и будете ревностно служить Отечеству.

Служу Советскому Союзу! Ага.

Я банально растерялся, я не знаю, что нужно делать.

Засада. Блин, Дашкова не предупредила ..., а может сама не знала?...

Я встал на правое колено и поцеловал Императрице руку. Вставать на колени в протезах было рискованно, со стороны наверное выглядело смешно и неуклюже, но это всё, что показалось мне уместным в эту минуту. Кроме того, это, наверное, было не по уставу, но недовольства, вроде бы, не вызвало. Руку для поцелуя, по крайней мере, не отдёрнули.

— Рад стараться, Ваше Императорское Величество. — Сказал я, вставая. -Только... — Я как бы засмущался. — Я поручик.

Екатерина улыбнулась.

— Капитан. Капитан гвардии. — И опять фрейлине, и опять в полголоса -Sehr ähnlich. Que pensez-vous? — Так, это что-то про похожесть. — Указ о Вашем переводе будет сегодня подписан. Теперь я буду заботиться о Вас.

— Но, Ваше величество, я ...

— Вы же сами сказали, что всё самое главное у Вас цело и Вы не калека.

Нда, знал же, что с ней надо быть очень осторожным. Бабулька-то ещё тот фрукт. Ну и что теперь делать? Все планы коту под хвост. И это 'буду заботится о Вас' как-то двусмысленно прозвучало. С какой такой стати вдруг высочайшая милость?

Я щёлкнул каблуками и кивнул головой.

— Вот интересно, а этот финт уже практикуется среди офицеров? Пока я этого не видел.

— Ну, значит, теперь будет.

— Или Вы уже передумали?

— Буду счастлив служить там, где Вы прикажите, Ваше Величество. И, ещё раз прошу прощения за дерзость, позвольте мне тоже сделать Вам подарок? — Я достал из нагрудного кармана футляр с авторучкой.

— Что это? — В голосе Екатерины послышались нотки любопытства.

— Это вечное перо, Ваше величество. Гусиные перья, коими мы сейчас пользуемся для письма, очень не практичны. Этим же пером можно писать бесконечно. — При этих словах, я открыл футляр.

— И... как сие э-э-э... работает? — В голосе императрицы почувствовалось лёгкое разочарование. Действительно — несмотря на то, что и перо было золотое и корпус авторучки были покрыты золотом, очень дорогой эта вещь не казалась.

— Если принесут бумагу, я покажу.

Екатерина кивнула одной из фрейлин и та удалилась, видимо за письменными принадлежностями. Нда, говорил же Габриэль, что лучше сделать полный набор, только вот маленьким, что бы положить в боковой карман сюртука, он не получался.

— А без чернил и бумаги это Ваше вечное перо писать не может?

— Увы, Ваше Величество, но я над этим работаю. — В общем-то, довольно банальная фраза 21 века здорово развеселила Екатерину.

— Вы хоти сказать, что это вечное перо придумали Вы?

Я поклонился, всем своим видом стараясь изобразить крайнее смущение.

— Нет, Ваше величество, я только придумал как это быстрее делать.

— И.... — В это время подошла фрейлина и подала мне бумагу и чернила.

Я как бы несколько растеряно покрутил головой, ища, на что бы можно было положить бумагу (столик с фруктами стоял за моей спиной). Отодвинул вазу, придвинул стул и принялся писать.

Богъ Купидонъ дрѣмалъ въ тиши лѣсной,

А нимфа юная у Купидона

Взяла горящiй факѣлъ смоляной

И опустила в ручeекъ студеный.

Вокруг меня собралось человек пять — сама императрица, подошёл Зубов, Дашкова и две фрейлины, которых я не знал.

— Вы ещё и пиит? — это уже спросил Зубов.

— Что Вы, что Вы, Платон Александрович. Это Шекспир, сонет, перевод, — Прости Самуил Яковлевич, — Ивана Андреевича Крылова.

— Крылова? — Это уже переспросила императрица. — Никогда не читала и неслышала. Странно... Но Вы не дописали.

Пришлось снова присаживаться и заканчивать сонет.

Пришлось снова присаживаться и заканчивать сонет.

Огонь погасъ, а въ ручѣйке вода

Нагрѣлась, забурлила, закипѣла.

И вотъ больныя сходятся туда

Лѣчить купаньѣмъ нѣмощное тѣло.

А между тѣмъ любви лукавый богъ

Добылъ огонь изъ глазъ моей подруги

И сердцѣ мнѣ для опыта поджёгъ.

О, какъ с тѣхъ поръ томятъ меня нѣдуги!

Но исцѣлить их можетъ не ручей,

А тотъ же ядъ — огонь ея очѣй.

— Прелестно, изрядный стих... И Ваше перо тоже пишет изрядно. И Вы их, значит, научились делать. Где?

— Пока у себя в имении, Ваше Величество, но хочу открыть в Брянске мануфактуру по выделке всяких точных механизмов.

— Всяких?

— Да, Ваше величество, хочу начать делать часовые механизмы, швейные, печатные.

— Ну, в механизмах я ничего не понимаю. А почему в Брянске? Есть же Санкт-Петербург или Москва, наконец? Там больше мастеровых.

— Брянск ближе к моему имению, всего 50 вёрст. А мастеровых... Мастеровых сам подготовлю.

— ?????— Вопросительное молчание Екатерины требовало пояснения.

— Я, Государыня, — Я первый раз назвал её 'Государыней'. — Пока был обезножен и был не уверен, что у меня получиться заново ходить, решил из своих крестьян сделать, образно говоря, и руки и ноги. А для этого их в первую голову требовалось обучить грамоте. Времени у меня было много, а подвижности никакой. Вот я и отобрал из крестьянских детишек две дюжины толковых мальцов, да и стал их обучать. Сперва научил грамоте и счёту, а уж когда ко мне приехал механик Паули, он начал учить их механике. — Вру, как сивый мерин. Ну а кто меня проверит? — Это перо уже делали они. Кроме того, после известных событий во Франции, я прогнозирую большой исход французов — часть из них будет перебираться в Америку, а часть в другие государства Европы и, думаю, большая часть к нам, в Россию. И хотя инородцы обычно предпочитают оседать в столицах, думаю, что смогу и в Брянск интересных мне завербовать. Так что рабочих рук у меня будет столько, сколько нужно.

Хотя,... рабочих никогда не бывает столько, сколько нужно — их либо не хватает, либо некуда девать в периоды кризисов.

— Вы интересно выражаетесь... 'Прогнозирую', 'завербовать', 'рабочих рук'. — Екатерина задумчиво смотрела на меня. — А знаете, голубчик, приходите ко мне завтра на обед, я хочу с Вами поподробнее поговорить. Приходите вместе с Екатериной Романовной.— И уже повернувшись к Зубову, сказала — Надо заканчивать этот приём, мой друг, мне что-то неможиться.

Мы с Дашковой возвращались после приёма в её усадьбу в Кирьяново в её же карете. Было уже поздно.

Екатерина Романовна о чём-то задумалась и молчала. Я тоже не стал пока лезть с вопросами.

— Надо разобраться в складывающейся ситуации.... С одной стороны, то, что императрица мной заинтересовалась (надеюсь, свят, свят, не как потенциальным любовником) может быть положительным бонусом. Возможности для развития моего бизнеса могут стать шире и те планы, что мы с Жаном вынашиваем по поводу собственной финансовой империи можно будет воплотить несколько быстрее и легче. Может быть.

— Как ты это себе представляешь? Вот ты становишься капитаном гвардии. Конечно это не то что гвардии капитаном Советской Армии, но, тем не менее, на тебя лягут и какие-то обязанности, а это тебя будет однозначно отвлекать от ваших с Габриэлем, то есть с Жаном, планов.

— Но появятся знакомства с гвардейскими офицерами, многие из которых выходцы из очень влиятельных семей.

— Ага, пить вместе с ними будешь. Ведь прогрессорство в области вооружения мы с тобой решили исключить. Любые человеческие новации со средствами уничтожения себе подобных приводили только к большему количеству жертв. Лезть в политику тоже чревато. Россия и без тебя грешного до 21 века дожила. В крови, в мучениях, но дожила. Не факт, что изменения, которые ты сможешь продвинуть, будут полезны. В ближайшей перспективе, может быть да, полезны, но не известно, как это потом скажется в стратегическом плане. И потом, ты же хотел плавненько, аккуратненько, через создаваемую Штиглицом промышленно-финансовую структуру влиять на внутриполитическую ситуацию.

— Ключевое слово здесь всё-таки 'влиять'.

— Да, влиять.

— Но, как и на что? На какие события или какой порядок вещей надо изменить, чтобы...,

— Чтобы что? Ты ведь уже думал об этом и не раз, но всё время тянешь с решением.

— С решением?

-Да, решением, пытаться ли изменить ход истории. ... Чтобы изменить ход истории, чтобы она пошла не так как в той твоей моей реальность? Но ещё не факт, что какие-то, даже крупные изменения могут или смогут изменить что-либо в глобальной истории. Всё-таки эта тётка со временем может нивелировать все твои мои потуги. Взять твоё моё желание не пустить Наполеона в Москву. И что? Допустим дали ему по шапке под Смоленском, и он с остатками армии возвращается в Европу. Причём с очень приличными остатками. Мы его не преследуем, Березины ему не устраиваем, он спокойненько добирается до своего Парижу и продолжает свои разборки с Европой. А у нас Кутузов уговаривает Александра I в Европы не лезть, Наполеону не мстить и ни в какие антинаполеоновские коалиции не вступать. И что? Ну умрёт Наполеон не на острове Святой Елены а в Фонтенбло. Причём заметь, это в том случае, ели англичане ему какое-нибудь Ватерлоо не устроят. Во Франции Талейран всё исправит, а в России Александра I и Аракчеев всё испортят. Поэтому одноразовая акция ситуацию в долгосрочной перспективе не изменит.

— Поменять систему?

-Что в данном случае означает 'поменять систему'? Систему Самодержавия? Крепостничества? Это бред. Тем более что-то поменять ты ничего не сможешь, сидя в Брянске, или, тем более, в Алексеевском. Декабристы это и без тебя потом попробуют.

— Убить Наполеона сейчас?

— Тут последствия ещё сложнее просчитываются. Сейчас он кто?

— А чёрт его знает, может уже и генерал.

— Ха, а ведь он твой ровесник.

— Он очень многим ровесник, а тем, кто с 1769 года, так вообще всем.

— А действительно, если его сейчас грохнуть? Любопытно получается. Во-первых, многих французских побед сейчас может и не быть.

— Не факт. Может не быть под его командованием. Но там масса толковых военных, ну тот же Бернадот. Нда, вообще там много кого надо бы в этом случае убирать... А Бернадот так мне вообще всегда нравился....

— Нет, ну Наполеон в Москве нам совсем не нужен.

— Но ты же понимаешь, что англичане всё равно столкнут Россию с Францией?

— А союз России и Франции?

— Союз кого? Екатерина не доживёт. При ней Наполеон просто какой-то генерал. Павла и Наполеона? Был. Они вместе даже собирались, вернее, будут собираться, Индию у англичан экспроприировать. Но... даже если не дать Зубовым устроить Павлу апоплексический удар табакеркой..., или это Петра III, а Павла шарфом? Ну, не суть. Павел вскоре увидит, что в индийской авантюре Россия на вторых ролях и вряд ли это хорошо кончится. Вернее это кончится так же как с войсками Суворова в Швейцарии и этого... как его?... в Голландии...

— Александр так вообще не вариант.

— Если продлить жизнь Екатерине?

— На сколько лет? И что это даст? Она умрёт в 95 или 96 и будет ей 66 или 67 лет. ... Допустим, в Европах всё идёт, как идёт. Наполеон только к 1812 году, вряд ли раньше, сможет что-то серьёзное организовать супротив России. Екатерине в 1812 — 83 годика.

-Многовато. Нет, не лет, думается, что такой политик и 83 года будет крут, но вот дотянуть её ещё 16 лет при этом уровне медицины... Умрёт она от инсульта. Значит это уже сейчас её надо сажать на строгую диету, на постоянный контроль артериального давления и на... Ты веришь, что это реально? Вот. Но даже если и доживёт, ни на какой союз с Наполеоном она никогда не пойдёт. Единственное, что для конца её правления изгнание Наполеона будет просто ну очень сладкой вишенкой на торте.

— И что? Ничего не делать, когда знаешь, как будут развиваться события дальше? Наполеоновские войны унесли жизни трёх с половиной миллиона человек.

-Ага, в твоём моём двадцать первом веке только на дорогах погибало ежегодно миллион с четвертью. А прекратить или предотвратить все войны ты не сможешь.

— И какой вывод?

— Никакого.

— Опять никакого.

— Вот они. Вот они, вечные дёргания вшивой интеллигенций — туда, сюда.

— Завтра-то что делать? Упасть в ноги к Екатерине и просить отставки?

— 'Прости, матушка императрица, отпусти со службы в вотчину'. Сразу надо было, как только тебя капитаном гвардии сделали.

— Кстати, а чего-то вдруг? Екатерина Романовна, хлопотала?

— Екатерина Романовна, я Вам очень благодарен за хлопоты в отношении меня перед императрицей. Поверьте, крёстная, я никогда не забуду того участия, которое Вы приняли в моей судьбе.

Я ещё хотел сказать, что напрасно, она выхлопотало мой перевод в гвардию, но подумал, что это уже будет высшее свинство.

— Вы ошибаетесь, мой друг, я уже давно не так влиятельна, как хотелось бы. Отношения императрицы ко мне, если и нельзя назвать опалой, но и от приязни далеки. Нынешнее приглашение меня и Вас на приём для меня самой стало полной неожиданностью.

Почему-то у меня создалось впечатление, что княгиня что-то не договаривает. Я вначале отнёс это к некоторой обиде Дашковой на Екатерину. Вообще-то мне казалась, что Дашкова и Екатерина II были подругами, но специально я никогда не интересовался жизнью не только Дашковой, но даже Екатерины Великой. Ну почему-то не считал я конец 18 века интересным, и все знания о ключевых фигурах этой эпохи носили характер — кое-что слышал. Даже о Суворове. Ну, о нём может чуть больше.

— Что-то ещё я упускаю? Вот чувствую, что было что-то, что могло мне всё объяснить, или хотя бы намёк на это дать.

-Так, прокрутим весь приём с начала.

— Слова Екатерины на немецком. Толи от волнения (признайся ведь честно — волновался, ты 65-летний, а если прибавить почти 3 года здесь, почти 68 летний взрослый мужик, живущий уже вторую жизнь, волновался, как ... Стыдно, братец.) я не обратил внимание на слова по немецки, сказанные Екатериной фрейлине. Она говорила, что..., что похож. Похож кто? Я похож? На кого?

— Простите, Екатерина Романовна, можно Вас спросить?

— Конечно, мой друг. — В её голосе послышалось небольшое напряжение.

— Императрица несколько раз сказала, что я на кого-то похож. На кого?

— На своего отца. — И голос её дрогнул.

Блин, чего это я. Вообще-то иногда бывает, что сыновья похожи на своих отцов. Я вот в прошлой жизни был здорово на батю похож.

— Императрица знала моего батюшку?

— Знала. — Ответ был односложный и, как мне показалось, в нём прозвучала какая-то двусмысленность. Ну что может быть двусмысленного в одном простом слове?

-А не был ли мой, то есть, его, тфу... ну, то есть, Фёдор Петрович Ржевский фаворитом Екатерины II? А?

— Скольких фаворитов Екатерины ты помнишь?

— Орлова, Потёмкины... вот Зубова...

— И всё?

— Чёрт возьми, батюшка! ... Хотя,... всех любовников Екатерины я, конечно, не помнил, да и не знал, только вот... батюшка, будем считать, мой, где он мог с ней хотя бы встретиться? ... А что, я действительно так на него похож? Спросить у Дашковой?

— Неудобно.

За этими мыслями я не заметил, как мы и приехали.

Слуга открыл дверцу кареты, я вышел и подал руку Екатерине Романовне и, поддерживая под руку, проводил до входа парадную. В темноте кареты я не мог хорошо видеть её лица. Сейчас же, при свете свечей, в вестибюле её лицо мне показалось необычно бледным.

Я уже собирался ко сну и Филимон снимал с меня протезы, когда ко мне постучал слуга княгини и сказал, что Екатерина Романовна просит меня прийти к ней в кабинет. Чертыхаясь, я снова надел протезы, хотя культи нещадно ныли, облачился в мундир и потопал к ma bienfaitrice.

Дашкова сидела в своём, как я понимаю, любимом кресле. Она уже переоделась. Жестом указала мне на кресло напротив.

Лицо её было по-прежнему несколько бледным.

— Вы хотели меня видеть?

— Да, Саша, мне, наверное, давно следовало с тобой переговорить, чтобы ты правильно воспринимал слухи, которые непременно вокруг тебя возникнут.

Чем дальше, тем страньше, или как там говорила Алиса?

Я сделал вид, что весь превратился в большое ухо.

Сейчас мне скажут, что я... ну, как минимум, ещё один бастард Екатерины II (или в отношении детей императриц это звучит по-другому?).

— Дело в том, что ты действительно очень похож на своего отца. — Она помолчала, как бы собираясь с духом. — Да, на своего отца, на Григория Александровича Потёмкина.

Если она думала, что я буду шокирован, ну, на худой конец удивлён, то она ошиблась. К чему-то такому я уже был готов, хотя Потёмкина, как вариант и не рассматривал. Но... Екатерине ведь в год моего рождения было уже 40 лет — возраст по нынешним временам достаточно не маленький, хотя...

Внешность моего донора меня вполне устроила — хороший такой нос, можно сказать — орлиный нос, высокое лоб, красиво выгнутые брови, голубые приятные глаза, прекрасный цвет лица, оттененный нежным румянцем, мягкие светло-русые вьющиеся волосы, ровные, ослепительной белизны зубы, не то, что у меня, заядлого курильщика с полувековым стажем. Рост Ржевского, впрочем, теперь уже мой, был приличный — где-то около метра восьмидесяти пяти, это на протезах, конечно.

Я посмотрел на себя в зеркало висящее на стене.

— Надо же, похож на Потёмкина! А почему мне это раньше никто не говорил?

— А кто тебе мог сказать? Ну, про Дашкову понятно, а вот твоё окружение в глаза никогда его не видело.

— Или моя мать и Потёмкин... Да, по-видимому...

— Тогда мой отец Фёдор Петрович Ржевский... Значит мой биологический отец Потёмкин? Простите, мне это пока тяжело принять. Значит моя мать...

— Нет. Я понимаю, для тебя это новость является крушением все представлений о твоей семье, может и лучше, что ты тогда потерял память. Но о матери плохого думать не смей. Зиночка была чистым, добрым и очень светлым человеком. И очень любила Фёдора Петровича. И он в ней души не чаял. Но она не могла иметь детей.

Всё страньше и страньше. Так, с биологическим папашей понятно, а вот с матерью. .... !!!!!!!!!

Видимо догадка отразилась на моём лице. Строже надо следить за собой.

— Да, Саша, твоя, как ты говоришь, биологическая мать — я.

Повисла пауза. ... Тут бы ей зарыдать, а мне бы её пожалеть. Но Дашкова доказала, что она действительно сильная женщина и личность. Она только сильнее побледнела.

Заснуть в эту ночь я смог только под утро. И вовсе не из-за признания княгини Дашковой. Её связь с Потёмкиным была, конечно, историей романтичной, в подробности которой она, кстати сказать, не вдавалась. Было это ещё до того, как светлейший стал и светлейшим и вообще, фаворитом Екатерины Алексеевны.

— Но почему он тогда не женился на Дашковой, которая к тому времени была уже 4 года как вдовой?

— Мало ли. Сколько мужчин остывают к женщинам, как только узнают, что те беременны. А той, родить вне брака казалось потерей лица. От неё бы отвернулись все. Она себе этого позволить не могла, и даже не ради себя, а ради троих своих детей.

Но не тайна моего рождения не давала мне заснуть, а извечный вопрос русской интеллигенции — ЧТО ДЕЛАТЬ?

Как поступить на обеде у императрицы? Ведь явно наше с Дашковой вчерашнее приглашение на приём было продиктовано любопытством императрицы, вызванным слухами о моей невероятной похожести на Потёмкина. Думаю и Дашкова это понимала. Сейчас же Екатерина видимо решила меня как-то использовать. Как, она и сама, скорее всего, ещё не знает. Вот завтра, хотя нет, уже сегодня, она за обедом и хочет повнимательнее рассмотреть зверушку и решить, что с ней делать.

Но на императорский обед нас пригласили только через день. Видимо императрице действительно нездоровилось.

Глава 10 (1793 январь)

Какая ж тут причина

И где же корень зла,

Сама Екатерина

Постигнуть не могла.

А.К. Толстой

На обеде кроме нас с Дашковой и, естественно, императрицы, присутствовали Платон Зубов (куда же без него?), Александр Андреевич Безбородко и Иван Андреевич Остерман.

На стол подали какой-то суп с сыром и каштанами и ещё много чего такого, чего я никогда не видел, и даже не слышал, что это едят. Например: запечённая в золе нёбная часть говяжьей головы с трюфелями, или говяжьи глаза в соусе. Были голуби и ещё какие-то птички. На десерт было гато из зелёного винограда и крем. Запивали всё красным вином. Вино было, на мой взгляд, кисловато.

— Александр Фёдорович, мне вот тут намедни Платон Александрович рассказал одну весёлую историю, про одного гусара на постоялом дворе. Говорят, что Вы и есть автор сих забавных drôle anecdote, которые ходят по Петербургу?

— К сожалению, Ваше Императорское Величество, не я. Я действительно люблю всякие забавные случаи и, грешен, люблю их пересказывать, но сочиняет drôle anecdote народ. У этих историй, как правило, нет авторов. Один придумал одну фразу, другой другую. Вот так и появляются drôle anecdote. Я их называю анекдотами.

— Так, Александр Фёдорович, появляются сплетни. Но оставим сплетни в покое. Может Вы нас побалуете новым анекдотом?

— Это притча. Можно даже сказать Сладкая притча. В давние-давние времена Господь слепил десять Адамов. Один из них пахал землю, другой пас овец, третий — ловил рыбу... Спустя некоторое время пришли они к Отцу своему с просьбой: — Все есть, но чего-то не хватает. Скучно нам. — Господь дал им тесто и сказал: — Пусть каждый слепит по своему подобию женщину, кому какая нравится — полная, худая, высокая, маленькая... А я вдохну в них жизнь. — После этого Господь вынес на блюде медовые соты и сказал: — Здесь десять кусочков медовых сот. Пусть каждый возьмет по одному и даст жене, чтобы жизнь с ней была сладкой. — Все так и сделали. А потом Господь сказал: — Среди вас есть плут, ибо на блюде было одиннадцать кусков медовых сот. Кто взял два куска? Все молчали. Господь забрал у них жен, перемешал их, а потом раздал, кому какая попалась. С тех пор девять мужчин из десяти думают, что чужая жена слаще, потому что она съела лишний кусок мёда. И только один из Адамов знает, что все женщины одинаковы, ибо лишний кусок медовых сот съел он сам...

Когда смолк смех, императрица, утирая платком глаза сказала:

— Хорошо нас обер-прокурор Синода не слышит. А что-нибудь менее антиклерикальное?

— Извольте, Ваше Величество. История эта как бы и имела место быть, но всё же больше походит тоже на притчу. Одному помещику фатально не везло. То у него неурожай, то жена забеременеть не может, то какая другая неурядица. И вот, замученный жизнью, помещик пришел пожаловаться и попросить совета у батюшки. И тот посоветовал ему усерднее молиться, но кроме того, написать на больших листах бумаги слова "Это не навсегда" и развесить их во всех видных местах в доме. А когда через некоторое время у помещика все стало хорошо, он пришел благодарить батюшку и рассказать, что теперь у него все в полном порядке. На что батюшка ответил — Ты, голубчик, надписи-то не снимай пока.

Никто не засмеялся. Конечно, ведь анекдотец скорее философский, чем смешной. А то не хватало мне еще стать чем-то вроде придворного шута.

Я замети, как Дашкова нервно сжала кулачки, а Безбородко стал теребить салфетку.

— Вы, Александр Фёдорович, третьего дня, говорили, что... вот я тут записала... — Императрица достала из-за отворота рукава платья, где иногда у женщин прячутся носовые платки, какую-то записку и, надев очки, прочла. — Прогнозируете большой исход французов. Не соблаговолите ли пояснить сию мысль?

— Конечно, Ваше Величество. Заранее хочу оговориться, что свои выводы я делаю на основании той информации, которая мне доступна. В основном это то, что печатают Московские и Петербургские ведомости. Кроме того, я выбираю самый худший вариант развития событий. Я считаю, что всегда надо готовиться к самому худшему варианту. — Вот мозги у дипломатов сейчас начнут закипать. — Что же касается моего прогноза относительно событий во Франции хочу заметить: случившиеся во Франции известные события — это только начало движения того снежного кома, который призван, по мнению зачинщиков, начать новую эру в истории человечества. Боюсь, что мы, да не только мы, а никто ещё не представляет масштабов трагедии, которая будет происходить в Европе следующие 20 — 30 лет. И первой жертвой этого монстра, которого они назвали révolution, станет сама Франция и руководители этой самой révolution. Révolution, — это Гидра, которая будет пожирать своих детей.

— Ждать ли войны между сторонниками и противниками Бурбонов?

— Не думаю, скорее всего полномасштабной гражданской войны там не случится... Слишком слабы сторонники Бурбонов. Но череда свержений правительств будет длиться до тех пор, пока к власти не придёт сильная личность, которая установит жёсткую диктатуру. И тогда ни Франции, ни всей Европе мало не покажется. — Ох, зря я про 'мало не покажется'. — А эмиграция французов, по большому счёту, уже началась. С каждым годом, по мере раскручивания моховика репрессий, эмиграционные процессы только будут усиливаться. И если сейчас из Франции уезжают, в большинстве своём, только аристократия, то через год — два, поедут и другие сословия.

— Любопытно, любопытно. А какие, по Вашему мнению, причины этой révolution? — Императрица заинтересовано рассматривала меня, как диковинку.

Я понимал, что мой ответ выбивается из общепринятых норм дворцовых докладов, да и выражения по поводу того, что 'всем мало не покажется' вероятно, резануло слух, но ничего, пусть привыкают.

— Если кратко и образно, Ваше Величество, то об этом можно сказать так: верхи не смогли управлять по-новому, низы уже не могли жить по-старому. А если более развёрнуто — здесь друг на друга наложилось много факторов. Многие из них имеют глубокие исторические корни, но прежде всех, на мой взгляд, два. Первый, это глубокий экономический кризис во всех отраслях хозяйствования Франции. Второй — безволие, нерешительность и слабость верховной власти в лице и короля Людовика XVI, и его ближайшего окружения.

Екатерина переглянулась с Безбородко.

— Государыня, разрешите мне задать вопрос Александру Фёдоровичу? — Безбородко отложил салфетку, которую держал в руках.

— Что Вы, право, Александр Андреевич? К чему сии политесы? Мы ведь беседуем, задавайте, конечно.

— Благодарю Вас, Ваше величество. — Теперь Безбородко стал вертеть в руках чайную ложку. — Мне уже говорили, Александр Фёдорович, о Вашей необычной манере выражаться, и сейчас, познакомившись с Вами, я несколько... — Он замялся. — Озадачен, что ли. Но я спросить хотел о другом. Как, по вашему мнению, должны отнестись к сим событиям европейские народы?

— Во как, аж 'народы'. Дипломат, что ни говори. Мог бы сразу спросить, что надо делать России, или Европе, нет же, 'народы'. Когда это у народов что-либо спрашивали? Но дипломат, он и в Африке дипломат.

— Другие европейские государства, я думаю, должны готовиться к череде войн и делать для себя выводы, чтобы сие не повторилось и у них. Тем, кто ближе к Франции — готовиться воевать, кто подальше — учиться и делать выводы. Правда Европа не такая уж и большая, удалённость может быть явлением временным.

— А что же делать нам? — Это спросила уже Екатерина?

— Ваше величество, Вы, право, меня ставите в затруднительное положение. Вправе ли я давать советы самой могущественной правительнице Европы? — Вот лизнул, так лизнул.

— Не уходите от ответа, Александр Фёдорович. — Если Екатерина и повелась на мою лесть, то я этого не заметил. — Я Вас пригласила, чтобы выяснить, какими способностями Вы обладаете и как лучше их использовать в интересах государства. Считайте, что это экзамен. Так что же нам, по Вашему мнению, делать? Вернее, какой политики Россия должна придерживаться относительно Франции?

— Боюсь, что скажу совсем не те вещи, которые от меня хотели бы услышать. России надо сосредоточиться на внутренних проблемах, не вступать ни в какие коалиции, ни антифранцузские, ни про французские и делать для себя выводы из тех событий, которые сейчас будут развиваться на континенте.

Екатерина и Безбородко опять переглянулись и, мне показалось, я заметил торжествующий взгляд Александра Андреевича.

— Развиваться где? — это уже встрял Остерман.

— В Европе, Иван Андреевич. И ещё... — Я сделал паузу, как бы собираясь с мыслями. — Во всех политических конструкциях важнейшим фактором всегда было время. — Вот это я завернул! Они хоть поняли?

Несмотря на то, что я, конечно, ждал такого разговора и готовился к нему, но хорошие мысли могут приходить в голову и не только после, а иногда и во время... Мне вспомнилась когда-то прочитанная статья.

— Упрощенно управление этим фактором можно трактовать, как умение решать текущие задачи в наиболее благоприятный для их решения момент. Но это, так сказать, в теории. На практике всё сложнее. На практике же мы должны выбирать из нескольких, зачастую взаимоисключающих решений, причём решение только одно. А вот лучшее ли оно? Поясню на примере. Карл XII в 1700 году сделал вполне логичный и формально правильный выбор. Он не стал преследовать разгромленную под Нарвой русскую армию. Август Сильный представлялся значительно более опасным противником, обладавшим соединёнными силами Речи Посполитой и курфюршества Саксония. Шведский король принял решение разгромить более сильного врага. С точки зрения военной и политической стратегии он был абсолютно прав. Более слабый, потерпевший катастрофическое поражение Император Пётр I, который только что закончил войну с Турцией, у которого, в отличие от Августа Сильного не было надежды на реальную поддержку ведущих государств континентальной Европы, был явно не опасен. — Слушают внимательно. Ох, не брякнуть бы чего-нибудь резкого... — Но гоняясь за Августом по Европе, шведский король потерял восемь лет. За это время наш Император стабилизировал страну, реформировал армию, отвоевал изрядный кусок балтийского побережья и стал опасным. Чтобы это время выиграть, Пётр поддерживал ненадёжного, многократно предававшего Августа деньгами, а затем и войсками. Победить Карла Август всё равно не смог, но шведы увязли в польских, а затем в саксонской кампании надолго. Полтавская баталия, да и вся война, были выиграны задолго до того, как полки сошлись на берегу Ворсклы. Они были выиграны тогда, когда Карл дал нашему Императору время, использованное последним для достижения подавляющего численного и технического превосходства над шведской армией. Император прекрасно понял значение этого подарка и сделал всё, чтобы выиграть как можно больше этого стратегического ресурса — времени. — Вроде бы на лице Безбородко читается интерес и одобрение. — Таким образом, грамотными в стратегическом смысле можно признать такие действия политиков, которые не просто дают представляемой ими стране дополнительное время, но позволяют руководить временем по собственной необходимости. Так, например, не вызывает сомнения, что в приведённом выше примере, наш Император мог добиться окончательного уничтожения шведской армии вообще без боя. Карл под Полтавой находился в стратегическом окружении. Его силы слабели, в то время, как силы блокировавших его русских войск только росли. Чем дольше продолжалось бы стояние под Полтавой, тем слабее становилась бы шведская и сильнее русская армия. Решение Петра дать сражение было обусловлено чисто психологическим моментом. Карл считался непобедимым полководцем. Если бы он не проиграл битву, то иллюзия силы шведского короля продолжала бы питать его самого, его подданных и европейские дворы. Однако с точки зрения ресурсосберегающей стратегии, война выигрывалась исключительно за счёт перехвата управления фактором времени.

— Любопытно, любопытно. — Императрица задумчиво смотрела на край стола. — Но продолжайте, продолжайте, мы Вас слушаем.

Дашкова напряжена, как струна. Остерман тоже задумчив и сосредоточен.

— И ещё один момент. — Я кашлянул. В горле после такого монолога запершило. — У России нет, не было и никогда не будет друзей. У России могут быть определённые интересы, которые иногда будут совпадать с интересами соседей. Сейчас интересов России в Европе я не вижу. Заранее прошу прощение за дерзость, но сейчас России необходимо для начала, образно говоря, переварить то, чего она достигла благодаря успехам своей армии. То есть, я считаю, что надо сосредоточиться на освоении территорий, отвоёванных у Турции по берегам Чёрного моря. Строить порты, дороги, развивать сельское хозяйство. На западе же, мне кажется, необходимо обзавестись своего рода буфером — государством абсолютно экономически зависимым от России, но формально не входящим в её состав.

— Вы имеете ввиду Польшу? — Это уже спросил, молчавший до сих пор, Зубов.

— Совершенно верно, Платон Александрович. Дело в том, что Польша, не смотря на то, что является, как и Россия, славянской страной, во-первых, исповедует другую веру, а во-вторых сама себя позиционировала, и будет позиционировать, как центр славянства. Поэтому польская шляхта, в большинстве своём, всегда видела и будет видеть в России соперника, сиречь врага и всегда будет настроена враждебно по отношению к России. ... Кстати, ещё один момент. Одной из причин событий во Франции, если глубоко смотреть, стали события в Северной Америке. Я имею ввиду, провозглашение независимости от английской короны нескольких североамериканских штатов. Так вот, на стороне этих самых штатов воевало много европейских офицеров. Некоторые из них вернулись на родину и либо возглавили, либо участвуют в разного рода движениях. Маркиз де Ла Файет, который находится сейчас в австрийской тюрьме, тому живой пример. Но не он, на мой взгляд, будет главной фигурой. В Польшу 10 лет назад из Северной Америк вернулся Тадеуш Костюшко, который очень неплохо проявил себя в сражениях с английскими войсками. Так вот, я рискну предположить, что в Польше сейчас зреет заговор и руководитель его этот самый Костюшко. Боюсь, что не позднее весны этого года там начнутся волнения, которые придётся усмирять, привлекая армию. Это тот случай, когда я очень хотел бы ошибиться.

— А Англия? — опять задал вопрос Безбородко. — Как будет вести себя Англия, как Вы думаете?

— Александр Андреевич, я свой прогноз делаю исходя из той информации, которая мне доступна, опираясь на логическое развитие событий.

— Логическое развитие событий? — Переспросила императрица. — Поясните на каком-нибудь примере.

— Охотно, Ваше Величество. Жили-были две монашки. Одна изучала математику, а вторая увлекалась логикой. Прогуливаются они как-то вечерком по парку и вдруг заметили, что за ними постоянно идёт мужчина. 'Ты заметила мужчину, который вот уже полчаса идет за нами?' Спросила одна монашка другую. 'Да. Интересно, что ему надо? — Это логично. Он хочет изнасиловать нас. — О Боже! При такой скорости передвижения он настигнет нас через пять минут. Что нам делать? — Единственное логичное решение — это идти быстрее. — Ну вот, мы идем быстрее, но расстояние между нами сокращается. — Разумеется. Мужчина поступил совершенно логично. Он тоже стал идти быстрее. — Так что нам делать? При таком развитии событий он догонит нас через две минуты. — Логичным будет разделиться. Он не сможет идти за нами двумя сразу.' Итак, мужчина решил идти за той из них, которая изучала логику. Её подруга пришла в монастырь и страшно-страшно переживала, что вторая еще не появилась. Наконец, и она пришла. 'Спасибо Богу, ты уже здесь! Что произошло? — Единственное, что подсказывала логика. Я начала бежать. — И дальше?... — Весьма логично: он настиг меня. — И потом?... — Единственное логичное действие с моей стороны — я задрала вверх платье. — О, Боже!! Что он сделал потом? — По логике — он спустил штаны. — И?!!!!!!!...... — Ну разве это не логично, дорогая? Монахиня с задранным вверх платьем бежит намного быстрее, чем мужчина со спущенными штанами'.

Екатерина смеялась больше всех. Безбородко, Остерман и Зубов старались смех в себе подавить, и это им удавалось с трудом. Одна Дашкова только иронично и грустно улыбалась. Видимо она сильно за меня переживала.

Отсмеявшись, императрица вытерла платком уголки глаз и спросила; — Ну, а всё же, как поведёт себя Англия по Вашему мнению?

— Англия — злокачественная опухоль на теле нашей планеты. Действия Англии спрогнозировать очень просто. Она, как всегда, будет интриговать, пытаться столкнуть европейские державы с Францией. Англия любит загребать жар чужими руками.

— Не чересчур я про Англию-то?

-Чересчур? Да ты, идиот, такое ляпнул! Смотри, какие удивлённые и недоумевающие глаза у всех. Выкручиваться надо. Дашкова сидит бледная, как полотно. Пример нужен.

— Блин, ничего в голову не идёт....

— Александр Фёдорович, ты кто? — Императрица на меня смотрела строго и, тем не менее, с явно выраженным любопытством.

— Ваше Императорское Величество, — Я встал из-за стола и поклонился. — Я — Ваш покорный слуга.

— Не ёрничай, ты прекрасно понял, что я имела в виду.

— Ещё раз покорнейше прошу простить мен, Ваше Императорское Величество, но Вы слишком лестного мнения обо мне. Я понимаю, что этот вопрос не о моём звании, имени или фамилии, но всё же не знаю что ответить. Я обыкновенный человек, такой как все, с обычными людскими пороками и недостатками. В своё оправдание могу сказать только, что был и буду всегда предан Вам и Отечеству.

Повисло тяжёлое молчание

Сейчас меня либо в Петропавловку, либо в дурдом...

— Александр Фёдорович.— Императрица на секунду замолчала, как бы ещё раз проверяя правильность принятого решения. — Если я Вас попрошу ..., если я Вас попрошу ... стать учителем моих внуков? Я думаю, в будущем им не помешают и знания в области механики. ... Да и умение логически и ... так своеобразно мыслить... Тем паче, что и опыт у Вас уже имеется, крестьянских же детей учили?

Возвращались, как и прошлый раз, в карете Дашковой.

— Екатерина Романовна, не могли бы Вы вкратце описать ситуацию с сыновьями Павла Петровича? У меня чувство, что с этой новой милостью Императрицы, я могу попасть в очень сложное положение.

— Отчего же, друг мой? Быть наставником великих князей очень почётно.

Глава 11 (1793 март)

После расставания с Наташей Ростовой поручик Ржевский целыми днями в тоске лежал на диване, почёсывая разбитое сердце.

Меня хоть и назначили одним из учителей великих князей, но от представления в полк отвертеться я не мог. Назначен я был в Лейб-гвардии Семёновский полк, в котором Императрица сама была полковником. Впрочем, полковником она была и Преображенского, и Измайловского, и Конного полков, а в добавок, капитаном Бомбардирской роты. Она же была и шефом полка. А командовал полком бригадир Александр Михайлович Римский-Корсаков. Бригадир для меня звание хоть и знакомое, но в моём представлении всё равно ассоциируется с бригадиром тракторной бригады. Интересно, кем он приходиться будущему композитору? Дедушкой? А может и ни кем — Корсаковых здесь больше Ивановых.

Александр Михайлович оказался мужчиной крупным, чем-то напоминавший мне Михаила Жарова. Ко мне отнёсся доброжелательно, но на необходимость проставиться напомнил. Правда, это звучало не так, как в моей прошлой жизни, но сути не меняло. Противиться я не стал. 'Вливание' в коллектив, как и 'обмывание' очередных званий — незыблемые армейские традиции. И хотя моя служба в полку подразумевалась чисто формальной, 'поляну' я накрыл. Мероприятие сие должно было состояться в офицерского собрания полка в здании офицерских казарм.

Сам полк располагался в Семёновской слободе, в просторечии — в Семенцах. Я плохо знал Питер моего прошлого времени, вернее вообще не знал. Был два раза по три дня и всё — разве за такое ничтожное время можно узнать ТАКОЙ город? По этой причине связать какую-либо географию и архитектуру с бывшей моей современностью не мог. ... Впрочем, может это и хорошо?

Слобода была застроена неплотно и беспорядочно. Так называемые светлицы, где жили те кто, в отличие от меня, действительно служили в полку, располагались в шахматном порядке, зачастую далеком от четкой регулярности. Своим видом слобода мало походила на уголок столицы, и представляла нечто вроде бестолковой деревни.

Встречи с офицерами полка я, ... если положить руку на сердце, побаивался. Да, да — именно побаивался. Вроде бы, чего мне бояться? Всё самое плохое со мной уже произошло, вторую вот уже жизнь проживаю, ан нет, встреча с людьми своей касты может быть чреватой провалом. Нет, понятно, никто не схватит меня за шкирку и не заорёт: 'Это самозванец'. Но вот если начнут говорить, что я не от мира сего — может приклеиться надолго.

Еду я в полк на карете Дашковой.

— Хорошо! И обратно привезут, а если переберу, то и принесут!

-Э, э — ты там со спиртным, поосторожнее. Тут трезвому надо за языком следить, а уж там и подавно. Разомлеешь в родной среде и брякнешь что-нибудь про преимущества Т-72 над М1А2 или про Чапаева и Анку.

— Нда, ... Ладно, не дрефь. Прорвёмся. Лучше вот о чём подумаем: Зубов относится ко мне настороженно, но вежлив. Видит конкурента?

-Чёрт его знает?! Может быть. Екатерина чересчур любвеобильна. ... Ох, не дай Господи.

— А чего-то Императрица так мной заинтересовалась? ... Ну, допустим, то, что я похож на Потёмкина, её интригует. Всё-таки светлейший был, говорят, её супругом. Наверняка она, в этом случае, кому-нибудь поручила раскопать — откуда такое сходство? ... А сильно я на него похож?

— Ну, ... говорят.

— Что могут накопать? ... Мы с Екатериной Романовной решили ничего не менять в наших взаимоотношениях, то есть, она по-прежнему остаётся моей крёстной, не более.

-Её слуги? ... Кто-то ж может вспомнить, что княгиня была беременна в 1768/69 году? Может. ... Но, это если у императрицы возникнут подозрения... Начнут скорее с Зинаиды Васильевны Ржевской, в девичестве Киреевской. Если они с Потёмкиным хоть раз пересекались, то пойдёт версия, что.... Ну, тут понятно, ничего экстраординарного. Императрица это поймёт. Это было еще до того, как она приблизила Потёмкина. Сей вариант, в принципе нас с Дашковой устраивает.

— А если они вообще нигде, никогда не пересекались?

-Ну, это трудно доказать. Вот просто где-нибудь на постоялом дворе или на какой-нибудь станции — он ехал, к примеру, в Петербург, а она в Москву и ... соблазнил.

— И всё же, если выйдут на связь Дашковой и Потёмкина? Тут могут быть, как когда-нибудь скажут в Одессе, варианты. Либо Екатерина позлорадствует, так как у Дашковой в обществе безупречная репутация, и всё. Либо — Дашкову опять в опалу, а меня назад в деревню.

-Да что ты, блин, всё усложняешь? Пусть даже твоей персоне и уделят внимание, но ответ же лежит на поверхности — Зинаида Ржевская изменила мужу с никому тогда неизвестным офицером (или Потёмки тогда уже кем-то был?). И всё! А вот то, что у ныне покойного светлейшего князя Таврического есть сын, может стать очень неплохим бонусом. Да уже, наверное, и стало. А то с чего б Императрица стала выслушивать какие-то измышления салаги поручика?

— Ну, ... из любопытства, к примеру.

-Ага, ... нет, любопытство тут есть, но ... А чего ты там понаплёл?... у-у-у... С чего ты так разошёлся? От радости, что тебя слушают?

>А чего я такого сказал?

— Подумай, все твои измышления для этого времени даже в самом изложении выбиваются из нормы. Хорошо, тебя ещё к докторам не отправили. Видно решили, что ты после контузии немного не того, но не буйный.

— Ага, а чего ж учителем к наследникам определила?

— Да кто же их баб разберёт?

Вот, вчера письмо получил от Крылова. У Ивана Андреевича всё ещё идёт счастливый новобрачный период. Через строчку всё Аннушка, да Аннушка — Аннушка то, да Аннушка сё, да Аннушка его самая, самая... А не конец ли пришёл великому баснописцу? Сколько помню — все великие поэты однолюбами вроде небыли. Ну, наверное, с одной Музой великое не напишешь. Может и у этого пройдёт? ... Не нахвалится Шурочкой. Она, после смерти её бабки, живёт у них в имении на правах воспитанницы, как моя сводная сестра. Так мы с Иваном договорились. Ей сейчас четырнадцать. Года два есть подумать, как потом будущее девочки устроить. А вот перед остальными пацанами мне стыдно — начал их учить и бросил. Они там конечно при деле — Жан, который Габриэль, их учит чему-то, они у него типа подмастерья, но... они же так в меня верили... Уезжал-то я в Петербург только на рекогносцировку — посмотреть, оценить обстановку, понять расклад сил... Когда я к ним попаду? ... Да и Габриэль... Ведь, получается, что я и его обманул...

-Ладно, не ной. Жизнь не завтра заканчивается, а всё что не делается ... делается в Китае.

Всё, приехали. Вылезай. ... Ох уж этот новый мундир! Десять рублей портному отдал, а неудобно-то всё как. Тот мой егерский мундир был удобнее.

-Не ворчи, такой же он был, просто ношенный. И к этому привыкнешь.

Офицеры приняли меня хорошо. Видимо кто-то, Корсаков ли, или ещё кто работу с личным составом провели. Ну, то есть, объяснили, что вливается в коллектив человек порох нюхавший, орден получивший за реальную храбрость и, хоть служба его в полку будет чисто символической, но с офицерами полка хочет поддерживать товарищеские отношения, как и полагается офицеру и дворянину.

Конечно, лейб-гвардия не чета простой пехотной махре — оклады у офицеров выше, служат в столице, в караулы ходят ни куда-нибудь, а охранять коронованных особ. В том далёком сейчас другом времени — Федеральная служба охраны! Но этих, тем не менее, и в боевые действия суют, и тыкают как раз на затыкание дыр. Служили здесь конечно и явные мажоры, но были и офицеры воевавшие — капитан Василий Иванович Чичерин, например, был трижды ранен под Измаилом.

Римский-Корсаков всё спрашивал: не встречались ли там мы? ... Да уж наверняка в госпитале вместе валялись.

Много было офицеров, воевавших в Шведской компании. Но больше всего меня сразило, когда мне представили поручика Ржевского, причём, тоже Александра, только Николаевича! Да, оказывается, что и Ржевских здесь больше, чем Ивановых. Примечательно, что сей факт даже никого не только не удивил, но его не сочли даже забавным. А что такого? В полку было трое Толстых, все трое были капитанами, двое были графами и, в добавок, они небыли родственниками ... ну, разве что может отдалёнными. Да и Римских-Корсаковых оказалось тоже двое — ещё прапорщик Коля Римский-Корсаков. Ну, Колей он стал где-то после пятой. Кстати, все Толстые, все Римские-Корсаковы и Ржевский воевали в Шведскую компанию.

В начале, как водится в таких случаях, наверное, во всех странах мира, командир полка поздравил меня с Георгием и капитанством, пожелал ещё орденов и, как принято было, или будет, говорить в моём старом прошлом — карьерного роста.

Офицеры на меня смотрели нормально, может и были завистливые взгляды, но я их не заметил. А как тут заметишь — я хоть и старался, но выпить со мной хотели многие и каждый хотел проверить, а точно ли я на протезах. Ну, левая рука понятно, но хожу-то я вроде нормально. Ага, знали бы они, чего мне это стоит!

После пятой, как бывало, бывает и будет, народ разбился на группы по интересам и друг друга уже почти не слушал.

Ну и, естественно, начали разводить меня на анекдоты. Пришлось рассказать тройку.

'Граф Мышкин пришёл к врачу с жалобой на мужскую слабость.

— А сколько Вам лет, Ваше сиятельство? — спросил доктор.

— Семьдесят.

— А сколько раз в неделю Вы имеете женщину?

— Ну... два — три.

— Да в Вашем возрасте это прекрасно.

— А вот князь Нулин говорит, что имеет женщину каждую ночь, а он меня гораздо старше.

— Так и Вы говорите! Кто Вам мешает?'.

Два других были более ... мужские.

Но любителем анекдотов, к моему приятному удивлению, был не я один — капитан-поручик Горчаков (уж не будущего ли Канцлера папаша?) оказался тоже изрядным знатоком и, самое главное, прекрасным рассказчиком.

Вот один, более-менее приличный.

'Барин с барыней забавляются в постели. Слуга стоит рядом с кроватью, держит свечку. — Хорошо ли тебе, барыня? — Плохо. — Ванька, встань справа! Через некоторое время: — Хорошо ли тебе, барыня? — Плохо! — Ванька, встань слева! Через некоторое время: — Хорошо ли тебе, барыня? — Плохо! Барин — слуге: — Дай сюда свечку, а сам ложись на мое место! Сам со свечкой стоит у изголовья и через некоторое время спрашивает: — Хорошо ли тебе, барыня? — Ой, хорошо, хорошо! Барин — слуге: — Учись, дурак, как свечку держать надо!'. Я этот анекдот слышал и в своей старой реальности. Вот уж не думал тогда, что ему столько лет.

В общем, как скажет товарищ Сухов — вечер прошёл в тёплой дружеской обстановке. Надрался я славно.

Но, самое главное — я, вроде, нигде не прокололся.

Утро... Нет, голова не болит, но состояние... общего дискомфорта. Лежу, думать ни о чём не могу. Во рту видимо ночевали все десять моих племенных коров, да плюс три бычка. ... О-хо-хо, грехи мои тяжкие... Я хоть ничего вчера не брякнул? Ну, типа 'комбат' или 'старлей'? Сейчас так не говорят. ... Нет, вроде нет. Разговоры про баталии вроде и велись, как водиться среди принявших на грудь офицеров, но я только слушал. Пытался, правда, Чичерин расспросить, как меня ранило, сам он во время штурма получил три ранения — первое в руку перед Килийскими воротами, а два других уже в самой крепости. Я от ответа ушёл, сославшись на контузию. Помню, мол, только, как бегу со своими егерями к Бросским воротам и вдруг меня что-то подкидывает вверх, а дальше как обухом по голове, ничего не помню. Мы с ним выпили за графа Суворова, чуть посплетничали, почему ему, в смысле — Суворову, за Измаил не дали фельдмаршала, но тут с анекдотами влез Горчаков, и мы разошлись. Потом выясняли с Ржевским, который Александр Николаевич, не родственники ли мы. Потом кто-то предложил поехать к девкам. Когда я ехать отказался, меня стали подначивать, мол, а только ли ноги мне турки оторвали? Я сделал вид, что обиделся. — 'Я правильно понимаю, что интерес к чужим бедам для Вас в порядке вещей?' — На шутника зашикали, а потом мы с ним вроде выпили мировую. Потом, помню, кто-то помогал мне идти к карете. Вроде всё. Н-да, к девкам... Ага, а как, интересно, они представляют интимные отношения женщины с калекой? Хотя бы рассупонивание протезов! ... Да, я комплексую. И что? Такое выдержать может, наверное, только жена. Только любящая жена! ... А ещё я страшно боюсь заразиться — средств предохранения сейчас никаких, а сифилис уже кто-то изобрёл. Да и как, а главное чем здесь лечиться?

Медицинскую подготовку в училище у нас вела очаровательная женщина-врач. И первая её лекция, ещё на курсе молодого бойца, была про венерические заболевания. От любовных похождений это, конечно, нас не остановило, но я хорошо запомнил, что более-менее успешно лечить сифилис начали только в двадцатом веке.

Хорошо, конечно, валяться в постели, но ведь надо и совесть иметь — я ведь в гостях, в конце концов. Хоть и у sang de la mère, но тем не менее.

— Надо себе квартиру подыскивать. ... Надо. Не хватало, чтобы про нас сплетни пошли. Я хоть официально и её крестник, но у людей языки злые. Пойдут слухи, что Дашкова на старости лет себе молодого любовника завела, поди опровергай их потом. А то, что у любовника ног нет, так это только придаст сплетням особую пикантность.

— Нда, надо искать квартиру. И надо начинать заниматься с великими князьями...

Лагарп пока меня к ним не допускает, ссылаясь на то, что все занятия уже расписаны и требуется вносить коррективы, а на это надо время. Да я и сам пока несильно рвусь в бой. ... Но Лагарп видимо меня ревнует к своим воспитанникам. По лицу видно, что считает меня выскочкой.

Жаль, как раз с ним мне бы хотелось иметь дружеские отношения. Что удалось нарыть про него?

— Ну, кое-что... По словам Екатерины Романовны, Фредерик Сезар де Лагарп был адвокатом в Берне. В 1784 г. приехал в Петербург и стал воспитателем цесаревичей Александра и Константина.

— Любопытно, за какие такие заслуги именно его выбрали на такое ответственное место?

Преподавание Лагарпа, как предполагает Дашкова, направлено на то, чтобы вложить в умы воспитанников начала либерализма и человеколюбия, а о том, чтобы дать им знание России и русского народа, Лагарп заботится мало.

Получается, что уже девятый год он канифолит пацанам мозги. То есть, по большому счёту, то, какими они стали, ну или станут в будущем, заложил этот швейцарец? Нет, конечно, необходимость лавировать между царствующей бабкой и отцом, у которых совершенно противоположные взгляды на жизнь, откладывает на мальцов свой отпечаток, но авторитет воспитателя здесь имеет большое значение. И, я так предполагаю, он, в смысле Лагарп, в дальнейшем будет оказывать влияние на Александра, а, стало быть, и на политику России.

Александр, опять же, со слов Дашковой, двуличен, лицемерен и честолюбив. Ну, на мой взгляд, для будущего монарха это как бы и не недостатки, а вот то, что он ленив и даже 'книги брать в руки отказывался', это уже не есть достоинство.

Его брат Константин, рожденный двумя годами позже, обладает совершено другим характером, хотя тоже вынужден маневрировать между Екатериной II и своим отцом. На мой взгляд — ярко выраженный мажор. Пока.. Там посмотрим. Сколько помню, он от престола отказался, тем самым запутав окончательно принцип престолонаследия. Причём отказался ради женщины. С одной стороны, это здорово — ради любви плюнуть на трон, но ... с другой стороны, парень боится ответственности... Впрочем...

Ладно, давай с ними познакомимся, а там уж будем делать выводы.

А вот про их родителей Дашкова рассказала так много интересного, что я уж и не знаю, как к этому относиться.

Оказывается, что папаша моих будущих es élèves Павел был подменён вместо мертворожденной дочери Екатерины. Елизавете Петровне требовался наследник, а невестка разрешилась девочкой, которая умерла, не прожив и часу. Поэтому и была произведена подмены — вместо мёртвой девочки появился вполне живой чухонский мальчик из деревни Котлы.

Я, конечно, слышал, что Екатерина свет Лексеевна была мастерица ставить рога своему муженьку, но такая версия рождения Павла была для меня новостью.

Елизавета сразу же забрала ребёнка к себе, напрочь отстранив родителей от воспитания чада, так что свою официальную мать Павел до семилетнего возраста почти не знал — так, приходила иногда тайком какая-то тётка. Что касается официального отца, то Петр Федорович, особого внимания сыну вообще не уделял, не без оснований полагая, что Екатерина наставила ему рога.

В 1760 году, когда Павлу не было еще и шести лет, Елизавета назначила к нему воспитателем камергера Никиту Панина. Благодаря Панину Павел стал одним из образованнейших людей Росси. Он знает в совершенстве языки: старославянский, русский, французский, немецкий, латынь, хорошо разбирается в математике и истории. Эрудированный и начитанный человек.

Охренеть!

Такой оценки Павла я никак не ожидал. Да, и ещё — он оказывается женат уже вторым браком.

А это точно моя реальность? Что-то я про второй брак Павла будущего Первого не слышал.

В 18 лет, ощущая себя государственным и образованным человеком, он подал Екатерине II записку, озаглавленную так: 'Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного и касательно обороны всех пределов'. В ней он резко критиковал внешнюю политику Екатерины и основные направления ее деятельности. Так самодержица осознала, что в лице сына растет оппозиция ее режиму, то есть посчитала, что Павел чудит. И поступила как любая мать: чтобы отвлечь сына от дурных мыслей, чтобы он не вмешивался в ее дела и не бегал за служанками, она решила его женить. Но прежде парня надо было подготовить к интимной части, так сказать, супружеской жизни. Его опыт со служанками, горничными и разными там прачками, с которым он ..., скажем так — общался с 12 лет, в счет не шёл. Действительно, чему они могли научить? Учительницей в этом вопросе для Павлуши стала фрейлина Императрицы, дочь петербургского генерал-губернатора Ушакова Софья, в замужестве Чарторыйская. Ей шёл уже двадцать пятый год, и три из них она была вдова. Имея опыт супружеской жизни, она научила Павла всем тонкостям любовной науки. Видно, учительницей Софья была отличной. Екатерина взирала на 'обучение' сына благосклонно, считая, что это и для здоровья полезно, и для будущей женитьбы тоже. Софья вскоре забеременела и в 1772 году родила от Павла сына, которого назвали Семеном Великим. Ну, а как?

Еще в 1771 году Екатерина II начала подыскивать невесту сыну. После длительных поисков по всем закоулкам Европы выбор императрицы остановился на принцессе Вильгемине Гессен-Дармштадтской: 'она была хороша собой, умна и обходительна'. Она была младше Павла лишь на год — почти ровесники. В 1772 году Екатерина II официально пригласила их мать — ландграфиню — прибыть в Петербург на смотрины. Но гессенский ландграф был настолько беден, что не смог обеспечить поездку в столицу России. Екатерина приняла на себя все издержки переезда. В апреле 1773 года дармштадтское семейство прибыло в Петербург на трех военных русских кораблях.

Любопытно, почему на трёх? Они что в один влезть не могли?

В июне 1773 года Екатерина II официально попросила у матери принцессы руки ее дочки для своего сына. Та, разумеется, не отказала императрице, и в августе состоялась помолвка. Перед этим Вильгемина перешла в православие и стала называться Натальей Алексеевной. Тогда же прусский король Фридрих Великий сострил: 'Екатеринизированные русские произвели натализацию моей родственницы'. В сентябре в Казанском соборе столицы состоялось венчание молодых.

Молодая жена оказалась деятельной натурой. Она развеивала фобии мужа, вывозила его на загородные прогулки, на балет, устраивала балы, создала свой театр, в котором сама играла в комедиях и трагедиях. Словом, замкнутый и нелюдимый Павел ожил с молодой женой, в которой души не чаял. Великий князь ни разу изменить ей не посмел. Он действительно женился по любви и был счастлив.

В свою очередь Наталья Алексеевна тоже была вполне довольна своим положением, но и была себе на уме. Великая княгиня, по замечанию Дашковой, 'была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина'. Она 'умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят'.

В общем, Павла Петровича ждала та же участь, что и его официального батюшки — участь рогоносца.

Наталья Алексеевна завела себе любовник — графа Андрея Разумовского, который сопровождал ее ещё по дороге из Дармштадта. Он был лучшим другом Павла, и тот по доброте душевной позволил ему поселиться рядом с апартаментами Натальи Алексеевны.

-Нет, ну не кретин, а? ... Всё-таки это, по-видимому, наш Павел.

Наконец, Наталья Алексеевна забеременела, и свекровь стала ждать внука — надежду российского престола. С нетерпением ждал его и Павел, ведь получить ребенка от любимой женщины — это такое счастье! В один из апрельских дней 1776 года у нее начались схватки. Тяжелые роды продолжались пять дней, но Наталья так и не смогла разрешиться. Когда ей сделали кесарево сечение, ребенок уже умер в утробе матери. Промучившись еще некоторое время, она скончалась.

Великой княгине был всего 21 год. Гроб с телом покойной выставили для прощания в Александро-Невской лавре, там же и похоронили. Как только Наталья Алексеевна скончалась, Екатерина немедленно обыскала ее кабинет, нашла в нем переписку с Разумовским и изъяла ее. Павел очень любил свою жену и так переживал ее смерть, что чуть не лишился рассудка. Екатерина не могла на это смотреть и, чтобы положить конец его переживаниям, передала сыну связку писем, найденную в потайном отделении письменного стола невестки. Прочитав их, Павел только теперь поверил, что между Разумовским и его покойной женой существовала прочная любовная связь, и что отцом ребенка, из-за которого и умерла Наталья, вполне мог быть Разумовский.

Прочтя эти письма, Павел так расстроился, что даже не пришел на похороны своей жены. Дашкова говорит, что именно с этого момента Павел 'пришел в состояние душевного расстройства'. Этому, вероятно поспособствовали и лошадиные дозы опиума, которыми пичкал его граф Разумовский; наркотик, как известно, очень влияет на психику людей. Из нежного и отзывчивого юноши он превратился в психопата с крайне неуравновешенным характером. Павел был буквально раздавлен предательством столь любимой им жены. А еще и предательство друга...

Однако жизнь продолжалась. Павел, как ни странно, быстро утешился, но крепко запомнил урок.

Сразу же после смерти невестки Екатерина стала искать сыну новую жену. Выбор её пал на Софию Доротею Августу Луизу Вюртембергскую, естественно принцессу, естественно немку. Девочке шёл семнадцатый год.

Акция по новой женитьбе Павла прошла стремительно. Уже через два месяца после гибели Натальи Алексеевны молодой вдовец отправился в Берлин за новой невестой.

Принцесса София полностью оправдала его надежды.

Ну что тут сказать? Влюбленному юноше, только что пережившему семейную трагедию, конечно же, хотелось увидеть свой идеал в новой невесте. И он опять не замечал очевидного. Семнадцатилетняя девушка имела 'ум солидный' и делала все, чтобы понравиться Павлу — наследнику русского престола. Зачем ей прозябать в каком-то германском карликовом Вюртемберге, ей нужна была великая империя, Россия, и она делала все, чтобы угодить Павлу, даже о геометрии рассуждала с умным видом. Хитра София, которая теперь Великая княгиня Мария Федоровна, ох хитра, и себе на уме...

Мария Федоровна родила Павлу Петровичу уже семерых детей — двух мальчиков — Александра и Константина, и пять девочек — Александру, Елену, Марию, Екатерину и Ольгу. Ольге идёт только девятый месяц.

А вот зачем девочку было Александрой называть, когда уже есть мальчик Александр?

— Александр Фёдорович, к Вам пришли.

— Кто?

— Штиглиц Николай Ла-за... Ла-за-ру... Ла-за-русович. — Филимон прочитал по слогам.

Глава 12 (1793 март)

Всегда есть с одной стороны и с другой стороны.

— История, штука занятная. Я, так понимаю, её вам преподавал Фёдор Цезаревич Лагарп?

— Да, Фридрих Цезарь Лагарп, — Поправил меня Александр.

Ох, что-то не складывается у меня с ними. Они как-то настороженно ко мне относятся. Видно же, что Лагарп для них авторитет. А тут приходит почти из ровесник и начинает копать под авторитета.

— Видите ли, Ваше высочество, я нисколько не сомневаюсь в компетенции месье Лагарпа, но ... источники, которыми он пользуется, писали люди. ... В отношении истории есть одна любопытная штука — историю делают люди и люди же об истории пишут, но это не одни и те же люди. ... Кроме того — людям свойственно ошибаться, просто ошибаться, без всякого злого или доброго умысла. Вот послушайте одну историю. Молодой католический монах принял постриг, и в монастыре первым его заданием было помогать остальным монахам переписывать от руки церковные уложения, псалмы и законы. Поработав так неделю, монах обратил внимание, что все переписывают эти материалы с предыдущей копии, а не с оригинала. Подивившись этому, он обратился к отцу-настоятелю: — Падре, ведь если кто-то допустил ошибку в первой копии, она же будет повторяться вечно, и её никак не исправить, ибо не с чем сравнить! — Сын мой, — ответил отец-настоятель, — вообще-то мы так делали столетиями. Но, в принципе, в твоих рассуждениях что-то есть! И с этими словами он спустился в подземелья, где в огромных сундуках хранились первоисточники, столетиями же не открывавшиеся. И пропал. Когда прошли почти сутки со времени его исчезновения, обеспокоенный монах спустился в те же подвалы на поиски святого отца. Он нашел его сразу. Тот сидел перед громадным раскрытым томом из телячьей кожи, бился головой об острые камни подземелья и что-то нечленораздельно мычал. По покрытому грязью и ссадинами лицу его текла кровь, волосы спутались, и взгляд был безумным.— Что с вами, святой отец? — вскричал потрясённый юноша. — Что случилось? Celebrate— простонал отец-настоятель, — слово было: 'celebrate', то есть 'радуйся' а не 'celibate'!

— Это было на самом деле? — Спросил Константин.

— Кто его знает? Может быть. Обет безбрачия для священнослужителей относят к словам апостола Павла о том, что женатый заботится о том, как угодить жене. А неженатый — как угодить Господу. Но мы-то с вами не слышали, что это говорил апостол Павел, правда ведь? Кроме того, и апостол Павел, и апостол Пётр, и апостол Филипп были женаты.

Братья переглянулись. Первый червь сомнения был вброшен.

— Целибат для клириков был впервые закреплён в правилах Эльвирского собора в начале IV века, если мне не изменяет память. Я этот пример привёл для того, чтобы показать — всё надо проверять. Вся проблема этого мира в том, что дураки и фанатики всегда уверены в себе, а умные люди полны сомнений.

— А если невозможно проверить? — Александр видимо уже заинтересовался. Все ненайденные ответы в его голове нашли неожиданное подкрепление.

— Невозможность проверить что-либо может означать только одно — мы плохо искали эту возможность, или мы не достигли ещё такого уровня развития науки.

— Значит можно проверить, есть ли бог, или его нет? — Константин явно меня на что-то провоцировал.

— Вера в Бога дело каждого человека. Бог он ведь в каждом. В каждом, кто в него верит. Но оставим эту тему для более благоприятного момента. Андрей Афанасьевич, думаю, её вам изложит лучше. Мы же перейдём к механике. Она ближе к нашему расписанию. И так... 'Механика' слово греческого происхождения, его можно перевести как — наука о машинах, искусство построения машин, — наука о механическом движении материальных объектов и происходящем при этом взаимодействии между ними. Под механическим движением следует понимать изменение с течением времени взаимного положения тел или взаимного положения частиц тела — его деформацию. Примерами механического движения в природе являются движения небесных тел, воздушные и морские течения, движение капель дождя, и тому подобное, в технике — движение машин и механизмов, деформации элементов конструкций и сооружений, движение жидкостей и газов и так далее.

Я смотрел на висящую на стене карту Европы. В классе, где занимаются Александр и Константин, висит шикарная карта. Надписи на ней, правда, по-немецки, но где что понять можно. ....

— Куда ты, идиот, влез?! Ты же ни фига в этих раскладах не понимаешь! Не знаю в каком году эту карту издавали, но привычные тебе очертания государств здесь другие — вон Речь Посполитая какая здоровая! А Австрия? А кто в них сейчас правит? ... Полез рассуждать про Польшу! Нет, ладно, что она сейчас не так называется, так, в добавок, ещё и второго её раздела не было! А ты, блин, с Костюшко влез... А Англию чего трогал? Да проанглийская партия при дворе тебя с потрохами сожрёт и не подавится. ... С чего ты решил, что сможешь что-нибудь изменить? Ты же и историю толком не знаешь. Так, школьный курс и только. В училище изучали историю КПСС, да историю военного искусства и всё. И то, в истории военного искусства эта эпоха — взятие Измаила, Рымник и Суворовский переход Альп, да и того ещё не было. И всё! Бородино уже потом. ... Сидел себе в деревне и сидел бы. Может чего и высидел бы. Вон, сахарную свёклу можно было попробовать разводить... Прогрессор хренов! Как Екатерина тебя в дурдом не отправила? Видно только из-за памяти Потёмкина.

— А чего ж к внукам определила?

— Да что б посмотрели, какими дураками могут вырасти! ... Что бы что-то путное у тебя получилось мало встроиться в эту жизнь, чего, если уж быть честным, у тебя пока не получается, но и знания об окружающей обстановке нужны. Вон на карте Польша какая! А на самом деле, что ты про неё на сегодняшний день знаешь?

— Ну, на троне там король, бывший любовник Екатерины Станислав Август Понятовский. ... Был раздел Польши в 1772 году.

— А почему её делили, она и так была под Россией?

— Н-да! У кого спрашивать?

— Из всех с кем ты общаешься, наиболее полно может ответить только Дашкова.

— Мог бы, наверное, и Остерман, и Безбородко, но им объяснять что-то надо, да и попасть к ним как?

Моя mère biologique женщина действительно выдающаяся. Умная, сильная, властная. Видимо Екатерина II это тоже понимала, почему и отдалила от себя — ну не могут две умных и сильных женщины находиться рядом!

К моей просьбе рассказать мне о текущем моменте российской внешней политики вообще, и об истории взаимоотношений с Речью Посполитой в частности, Екатерина Романовна отнеслась, как мне показалось, с одобрением. Всё-таки я её сын. А так как она, где-то в глубине души, считает себя ещё и виноватой передо мной, делают её отношение ко мне особенно трогательным. Я же её как раз ни в чём виноватой не считаю — в тех обстоятельствах она сделала для ребёнка всё по максимуму.

Двое её старших детей (второй ребёнок, старший сын, умер, не прожив и года) с матерью почти не поддерживают отношений (или она с ними не поддерживают отношений). Дочь она считает 'непутёвой мотовкой', а на сына в обиде за его брак с простой купеческой девушкой (ну, это вечное недовольство свекровей невестками). Поэтому вся материнская нежность достаётся мне.

По её мнению, разделу Речи Посполитой способствовали два обстоятельства — большое количество шляхетских вольностей, что привело к постоянной борьбе за первенство внутри государства между её аристократией, и слабая верховная власть.

После смерти короля Августа III партией Чарторыйских кандидатом на трон Речи Посполитой был выдвинут бывший любовник Екатерины II Стани́слав Август Понято́вский. В 1764 году при немногочисленном участии шляхты и решительной поддержке Екатерины II он стал королём Стани́славом II.

Дашкова его хорошо знала. По её словам, человек он не глупый, образованный, деятельный, но внутри страны почти не обладающий поддержкой шляхты. Что должен сделать человек, пришедший к власти, не важно, стал он у кормила по праву рождения, узурпировал ли её, или его поставили на власть? Заставить себе подчиняться! А как тут заставишь, если каждый шляхтич в сейме имеет liberum veto. Отменить? Поди попробуй. Заковать, отрубить, сослать, повесить, в конце концов — в нынешней Речи Посполитой это уже нельзя. Для этого надо быть Иваном Грозным или Петром I.

Начиная с 1767 года, недовольные политикой короля группировки шляхты объединялись в конфедерации. Так называемый Репнинский сейм, пророссийская шляхта, в начале 1768 года подтвердил 'кардинальные права', гарантирующие шляхетские свободы и привилегии, и провозгласил уравнение в правах православных и протестантов с католиками. Прозападная консервативная шляхта, недовольная этими постулатами и пророссийской ориентацией Понятовского, объединилась в вооружённый союз — Барскую конфедерацию. Начавшаяся гражданская война вызвала интервенцию Австрии, Пруссии и России, и повлекла первый раздел Речи Посполитой в 1772 году между ними.

От Польши оттяпали очень приличные куски, но государство пока сохранилось. Австрии доставалась Галиция, России — Восточная Белоруссия, а Пруссия получала часть польских территорий 'балтийского коридора', который вёл в Восточную Пруссию из Пруссии.

Сейчас, по-видимому, зреет очередной раздел. Вернее он уже произошёл, только поляки об этом пока не знают — 12 января Пруссия и Россия уже подписали конвенцию о втором разделе Польши, которая должна быть утверждена на созванном сейме, видимо, этим летом. Австрия в этот раз не участвовала — она занята с французами.

Предыстория второго раздела зеркально повторяет интригу первого — недовольная прозападная патриотично настроенная шляхта и посулы Пруссии дали полякам очередную надежду возродить Polska od morza do morza. В прошлом году шла война между Россией и Польшей. Весь май, июнь, и почти весь июль. Поляки смогли выставить аж две армии, общей численностью чуть ли ни сто тысяч человек (правда, я тут, думаю, Екатерина Романовна либо преувеличила, либо точно не знает). В военных действиях против 'патриотической' партии участвовали русские войска под командованием Каховского. Литовская армия была разгромлена, а польская, под командой Иосифа Понятовского, Костюшко и Зайончка, потерпев поражения под Полоном, Зеленцами и Дубенкой отошла к Бугу. Пруссаки не помогли, и польские диссиденты вынуждены были уехать за границу.

— Вот он — Костюшко! Знают здесь про него.

— Знать-то знают, а вот Варшавскую заутреню прозевают.

В прошлой своей жизни взаимоотношениями России и Польши я сильно не заморачивался. Польша для меня ассоциировалась сначала с четырьмя танкистами и собакой и капитаном Клоссом, чуть позже — с Анной Герман и Барбарой Брыльской. Все выпады Польши против России после кончины Советского Союза растворялись в общем тявканье шакалов-лимитрофов над заболевшим львом.

Сейчас, слушая Екатерину Романовну, у меня создалось впечатление, что обе стороны — и Россия и Польша, сиречь Речь Посполитая, наступают на одни и те же грабли, причём наступать будут постоянно, плавно переходя в бесконечность. То есть, в Польше постоянно будут небольшая группа населения, социальная составляющая здесь не важна, настроенная пророссийски, будут, конечно, и настроенных более-менее лояльно, но, главное, будет достаточно большая по численности группа населения, настроенные радикально враждебно. Россия, чтобы создать на своих западных границах демпферную территорию, не важно — по ту или эту сторону границы, вынуждена опираться только на незначительную часть живущего здесь населения. Это требует определённых материальных ресурсов и присутствия немалого количества войск. Эти территории постоянно будут беременны восстаниями и разного калибра революционерами. Как только Россия перестаёт вкладывать ресурсы и убирает войска, всё это сразу же встаёт в антироссийском авангарде.

Польша будет постоянно пытаться восстановить свою целостность и вернуться в статус державы определяющей расклады Европы. Сколько будет ещё польских восстаний? Два, три?

— Н-да. ... А ведь у меня нет рецепта решить эту проблему. ... То, что я с таким апломбом декларировал Екатерине, чушь собачья. Она, скорее всего, списала это на молодость говорившего.

— Послезнание, конечно, здорово, но вот что оно сейчас даёт? Блин, куда ни кинь — везде клин. ... И ведь не отыграешь назад — я ведь на государственной службе. Хочешь, не хочешь, а надо теперь учить цесаревичей основам механики.

Преподавательский коллектив, так сказать, школы великих князей небольшой и интернациональный. Кроме Лагарпа, который чёрти-что им преподаёт, математикой занимается с цесаревичами француз Массон, географией и естествознанием — немец Петр Семёнович Паллас, физикой — обрусевший немец Вольфганг Людвигович Крафт, русской историей и словесностью — известный писатель Михаил Никитич Муравьев, Закон Божий вдалбливает протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский.

Вообще-то и Александр и Константин немного не такие, как мне вначале представлялось со слов Екатерины Романовны.

Старший, Александр, ему идёт сейчас уже шестнадцатый год, юноша конечно избалованный, но далеко не глуп. Ленив? Пожалуй, можно и так сказать, но скорее просто не любит и не хочет заниматься теми вещами, которые ему наскучили, или кажутся неинтересными. Он прекрасно понимает, что бабушка его в обиду не даст, и что он всегда будет на вершине жизненной пирамиды. И ещё, он, по-видимому, уже избалован вниманием женщин. Малый он красивый. И, хотя сейчас он и подросток, достаточно высокий. Не длинный и худой, как жердь, а высокий, правильно сложенный юный блондинчик. В моей прошлой жизни Олег Видов был кумиром моих одноклассниц. На Видова Александр не похож, но типаж тот же. Царствующая бабка, кстати, уже намерена его женить.

Его брат, Константин, на полтора года младше. Пока ещё смотрит на старшего, как на безусловного лидера и пытается ему подражать. Внешне мальцы похожи и не похожи, как часто бывает с братьями — хотя вроде бы и разные, но в чём-то всё равно одинаковые. Старший взял больше от матери, младший — от отца.

Ко мне относятся, как к старшему товарищу, первая настороженность прошла. Механика для них пока интересна. Под Лагарпа я стараюсь не копать, но всё перевести к русским традициям. Очень часто мои уроки о взаимодействии разного рода механизмов прерываются вопросами о социальном построении механизмов государства.

— Этот вопрос, Александр Павлович, достаточно простой и, в то же время, достаточно сложный. Простой, если не вдаваться в суть этого явления. То есть, модель государства можно представить в виде треугольника — император, его государственный бюрократический аппарат, суды, армия, полиция, одна сторона. Помещик, он же и бюрократия, и суды, и полиция, только в отдельно взятой вотчине, вторая сторона. И третья сторона — крестьяне, которые это всё кормят. Прежде на Руси никакого крепостного права не было. Бал князь или позже царь, была у князя дружина, то есть, люди служилые, которые несли службу. И были крестьяне. Князь управлял, дружина защищала, крестьянин всех кормил. Как видите, у каждого своя функция. У каждого своё тягло. Причём и первая и вторая категории этого, если угодно, триумвирата вышли как раз из третьей. Кто-то должен был управлять, кто-то должен был охранять, иначе соседи всё приберут к своим рукам. Вот из общей массы и выделились первые две категории. А крестьянин, за то, что за него выполняют управленческие функции, за то, что его защищают от внешнего врага, обязывался их кормить. В общем-то всё по честному. Земля была просто землёй и принадлежала только богу. Но человек, который её возделывал, решил, что она принадлежит ему. Позже князь, который со своей дружиною охранял от врагов какую-либо территорию, решил, что и земля, которую он охраняет, его, да и люди, которые на этой территории живут, тоже его. Кто бы поспорил? Дружина-то княжеская, она не только с внешним ворогом разобраться может, но и с внутренними диссидентами. А что бы дружина верной была и правильно мотивированной, князь стал раздавать земли своим дружинникам. Так появились дворяне. Но крестьяне в то время ещё были свободными людьми. И хоть их и прикрепили к земле, кстати, от сюда и появился термин 'крепостные', но они раз в году за неделю до Юрьева дня и неделю после могли уйти от хозяина. Закрепощение крестьян окончательное, то есть приведение их в то состояние, которое мы видим сейчас, процесс длительный. Не одного года. Я бы даже сказал, не одного столетия. На мой взгляд, первым шагом к закрепощению крестьян был указ об отмене Юрьева дня. Вернее, о запрете переходить от одного помещика к другому. Было это во время царствование Фёдора Иоановича. А последнюю точку в полнейшем закрепощении русских крестьян и превращения их в рабов поставила Ваша бабушка, дай ей бог долгие лета, Императрица наша Екатерина Алексеевна в 1767 году издав указ разрешающий помещикам ссылать крестьян на каторгу. Но не всё так однозначно, как представляется на первый взгляд, как я только что описал. В этой схеме не учитываются многие факторы. Как объективные, так и субъективные. В частности. Россия северная страна. С очень суровым климатом. Скажем в Европе, даже на тех же широтах что и наша Вологда, климат значительно мягче. Поэтому земледелие... вернее не так — Россия расположена в зоне рискованного земледелия. Почвы наши скудны, а аграрные технологии значительно отстают от потребностей. Сезон полевых работ у нас тоже очень короткий, четыре, от силы, пять месяцев. Поэтому русский крестьянин, зажатый в тисках короткого лета, в принципе не в состоянии обеспечить выработку необходимого количества продукта. Под словом 'продукта' я имею ввиду — продукт труда. И кое-как развивать государство у нас получается только при нещадной эксплуатации крестьянина на барщине. Ещё один момент. В России, как нигде, развито такое понятие как община. То есть, крестьянин русский живёт не сам по себе, а живёт в общине. Без которой он, к слову сказать, в условиях рискованного земледелия мог бы и не выжить. В Европе же общины уже исчезли. И, грубо говоря, землевладельцу противостоит не один арендатор, как, скажем, в той же Франции, а целая община. И вот эти социальные и природные факторы обуславливают то, что крепостное право и барщина экономически оправданы в России на данный момент. Только сгоняя на барское поле крестьян, помещик может обеспечить хоть какую-то товарность производства. Это, подчёркиваю, на данный момент. Мы привыкли так жить. Положение вещей вокруг нас нам кажется неизменным. Но если внимательно проанализировать мировые тенденции, можно прийти к любопытному выводу: мир меняется. И перемены эти с каждым годом интенсивнее. Вот сколько лет человечество писало гусиными перьями? Много. Никто и не скажет сколько. Но вот Вы уже пишите авторучкой (я им подарил по авторучке). И ещё куча всяких, на первый взгляд, бытовых мелочей. Та же керосиновая лампа. Всё это появилось буквально в последнее десятилетие... Хотя, правильнее будет сказать, стало использоваться. Та же керосиновая лампа описана в Багдаде в IX веке. То есть, прослеживается тенденция. Начинается развитие техники. Это я перечислил только малую толику изобретений, которые стали применяться в последнее время. Отсюда сделаем вывод — грядёт технический бум, если хотите — техническая революция. А она потребует большое количество рабочих рук. А где их взять? Только из крестьянства. Больше неоткуда. Значит, крестьянина надо переводить в категорию рабочих. А рабочий будет производить продукт, который невозможно съесть. Кроме того, на производстве необходимо будет платить деньги. Как иначе рабочего мотивировать? В противном случае его труд будет непроизводительным. Но деньги, это только эквивалент его труда. На деньги он должен купить необходимое ему и его семье пропитание, одежду, наконец. А кто это пропитание производит? Правильно, крестьянин. А, мы выяснили, труд крепостного крестьянина малопроизводителен, он столько продуктов питания выпустить не сможет. Что делать?

— Александр Фёдорович, но ведь крепостное право было и в Европе. А как там этот вопрос решали?

— То, что этот вопрос в европейских странах уже решён я бы не сказал. Крепостное право в Европе вводили и отменяли, причем в некоторых странах такое происходило по нескольку раз. В некоторых странах зависимые крестьяне назывались сервами, то есть рабами, и для этого были все основания. Власть господина над сервами была абсолютной: часто крестьянин не мог жениться без разрешения хозяина. Сервы обрабатывали господскую землю, платили оброк и исполняли множество разных повинностей, начиная с работ по ремонту хозяйских построек и заканчивая военной службой под знаменами сеньора. Вам это ничего не напоминает?

Александр промолчал, а Константин только громче засопел.

— Но в середине XIV века началась грандиозная эпидемия чумы, выкосившая около половины населения Европы. Крестьян стало меньше, и труд их начал цениться довольно высоко. Господа землевладельцы стали активно переманивать чужих крепостных, что привело к возникновению настоящего рынка труда. В результате к XV веку во Франции, Англии, на западе Германии и во многих других областях крестьян почти перестали гонять на барщину. Во Франции, например, она постепенно сократилась до 10 дней в году. Земледельцы теперь обрабатывали свои наделы и платили господам оброк. Крестьяне еще не стали свободными, но уже не были рабами. В позапрошлом веке самым радикальным путем пошла Англия. На континенте вырос спрос на шерсть, и английские землевладельцы начали активно сгонять крестьян со своих земель, чтобы превратить пашни в овечьи пастбища. Крестьяне, оставшиеся без наделов, постепенно превратились в батраков, бродяг или сами брали землю в аренду и становились зажиточными фермерами. Торговля шерстью приносила английским дворянам немалый доход, но производство зерна в стране резко сократилось. Теперь англичане были вынуждены импортировать хлеб, и с каждым годом его приходилось ввозить все больше. Землевладельцы континентальной Европы были готовы поставлять зерно на Туманный Альбион, однако уровень земледельческой культуры в их поместьях был довольно низким. В итоге у немецких, датских, польских и австрийских дворян остался только один способ заработать больше денег — увеличить господскую пашню и заставить крестьян трудиться на ней день и ночь. В результате в Европе возродилось полузабытое крепостничество, причем в таких формах, что новые крепостные могли бы позавидовать средневековым сервам. И только в нашем веке положение дел стало меняться. Но всегда через бунты и кровь. В Австрийской империи Иосиф II только 1785 году все же распространил отмену крепостного права на восточные области империи. Во Франции в августе 1789 года революционное Учредительное собрание приняло декрет 'Об уничтожении феодальных прав и привилегий'. Это только начало конца крепостного права в Европейских странах. Я думаю, этот период в Европе будет длиться ещё лет двадцать, а то и все тридцать.

— А у нас? — Глаза Константина горели. На него явно правильно подействовали мои слова.

— А у нас тоже надо что-то решать. Такое положение дел противоречит не только природе человеческой, но и божьему укладу. Разве это по-божески, когда крещёные дворяне держат за рабочий скот или продают как вещь крещёных крестьян?

-Блин, мин херц, а ведь это уже Сибирь!

Александр заёрзал на своём стуле.

Вы что-то хотите сказать, Александр Павлович?

— Да. Я интересовался, как этот вопрос был решён в Англии. Мне этот пример понравился. Вы же не будете отрицать, что Англия сейчас является самой просвещённой страной в мире? Так вот. В Англии крестьянство обрело личную свободу в XV веке практически мирным путём.

— Но мы-то не Англия. Я уже говорил — у нас другие социальные, политические, наконец, природные особенности. Англия отделена от материка проливом, что какая никакая, а преграда для потенциальных врагов. Мы же постоянно в кольце врагов.

— Как же отменить крепостное право у нас?

— Гм. А давайте вместе рассмотрим варианты. Первый вариант: освобождение крестьян с землей. Сейчас земля в поместье делится на помещичью и ту, которая выделены крестьянину помещиком же для его и его семьи прокорма. На помещичьей земля крестьянин отрабатывает барщину. И так. Мы освобождаем крестьян от крепостной зависимости, то есть помещик никакой власти над крестьянином не имеет, но и ответственность за него не несёт. Землю, которая принадлежала помещику и была выделена крестьянам, закрепляем за крестьянами в собственность. Помещику государство выплачивает компенсацию. Вариант второй. Крестьян освобождаем без земли, вернее с минимумом земли под, скажем, огород. Вся земля остаётся у помещика. Хочет крестьянин землю, пусть выкупает у помещика. Надо помещику землю возделывать, пусть договаривается с крестьянином. Но крестьянин свободен от обязательств перед помещиком, а помещик свободен от обязательств перед крестьянином. И, наконец, третий вариант. Крестьян освобождаем, землю помещичью делим пропорционально среди крестьян, помещикам ничего не платим. Обязуем крестьянскую общину платить помещику компенсацию в установленном размере в рассрочку. Может ещё есть и другие варианты, я не знаю, но уже из этих трёх видно, что идеального решения нет. Каждый вариант плодит нешуточные проблемы, причём проблема, где взять на это деньги, не самая острая.

— А какая самая?

— Социальный взрыв. Будут недовольны все.

— Так уж и все?

— И крестьяне, и помещики будут недовольны точно.

— И что же делать? Вернее, как из этих вариантов выбрать правильный?

— В данном случае, Александр Павлович, правильного выбора быть не может. Есть только сделанный выбор и его последствия... Быть императором очень тяжёлая работа, Ваше Высочество.

— Работа?

— Да, Александр Павлович, ... это не отдых точно. Император... Император, который хочет развития своей страны должен знать и уметь многое. Должен понимать и в экономике и в военном деле, и ... да, пожалуй, ещё во множестве вещей. Вот, скажем, шведский король Карл XII был достаточно талантливым военным деятелем. До поражения под Полтавой он держал в напряжении почитай всю Европу, 18 лет был у власти, но стала ли Швеция при нём богаче, стали ли шведы лучше жить? Отнюдь, вовсе наоборот — за это время хозяйство и финансы Швеции окончательно расстроились. ... И в военном деле император должен разбираться как военный, то есть понимать, как всё должно быть устроено. ... Быть Императором тяжёлая работа.

Пытаясь разобраться с внешней политикой России, завоевать авторитет у своих учеников и переориентировать, привитые им Лагарпом представления о справедливости, на внутреннее пользование, я совсем забросил думать о тех планах, которые строились нами — мною, Габриэлем и, в какой-то степени, Карлом Ивановичем Краубнером.

Между тем, из Алексеевского пришло письмо. Карл Иванович писал, что в имении дела идут нормально, коровы и бычки перезимовали хорошо, к лету можно будет думать и о начале их размножения (если не будут принято другое решение). Ни мельница, ни лесопилка зимой не работали, но есть договорённость с несколькими помещиками, что своё зерно, которое они оставляли для помола на весну, они повезут к нам. Есть договорённость с тремя купцами о распиловке леса... Нет, ну ты смотри, вот только стоили мне уехать, как дела в Алексеевском вошли в нужное русло!

И ещё, Карл Иванович писал, что хочет попробовать посадить этой весной свёклу. Немного, только посмотреть, как уродится. В приложении к Санкт-Петербургским ведомостям 'Исторические, генеалогические и географические примечания' за прошлый год он прочитал, что профессор Московского университета Иоган Биндгейм из белой свеклы при помощи спирта получил кристаллический сахар. Спрашивал, нельзя ли там в столицах об этом узнать по подробнее?

>Надо самому прочитать, что там пишут.

А вообще, сахар и сахарная свёкла, это здорово! Мысль у меня на счёт неё как-то мелькала, но промелькнула и забылась. Ай да Каливаныч, ай да молодец! ... Эх, вот только старенький он уже, тяжело ему. Я хотел предложить ему подыскать помощника, но побоялся, что старик обидится.

Доктор Максимович прислал мне статью "Новый метод лечения невралгий путем прямого введения опиатов в болевые точки". Оказывается, что его опыты со шприцем, сиречь инъектором, оказались сравнительно успешными. Сравнительно, потому как он ещё до конца не смог определить, какие лекарства можно, а какие нельзя вводить непосредственно внутримышечно, минуя желудочный тракт. Остановился только на тех, которые относят к разряду опиатов, вкалывая их непосредственно в болевые точки. Дозировку он разработал. Здесь есть несомненный положительный эффект, что и подвигло его на написание статьи. Опыты на мышах с другими препаратами пока положительных результатов не дают, мышки банально дохнут.

Мои советы по стерилизации инъектора и других медицинских инструментов назвал гениальными — проверка смывов с них под микроскопом показала мою несомненную правоту. Этому посвящена отдельная глава его статьи. Да, инъектор он называет 'инъектором Ржевского'! ... Гм.

Я послал ему записку, в которой поздравил 'с написанием такой нужной, на мой взгляд, для мировой медицины статьи', попросил моим именем инъектор не называть, так как 'это всего лишь логическое развитие инъектора Паскаля и заслуги моей никакой'. Если и есть у кого заслуги в этом вопросе, так это, несомненно, у самого Нестора Максимовича, но понимая, что его скромность не даст назвать инъектор своим именем, предложил называть его на немецкий манер 'шприц, от spritzen — брызгать'.

А вообще я свинья — три месяца в Петербурге и ни разу не навестил старика!

Был у меня в гостях Штиглиц. Вот у кого дела идут, можно сказать, отлично! Вот почему так — у одного всё, за что не возьмётся, получается, у другого, при всех тех же условиях, 'то в огороде недород, то скот падёт'?

Нет, нет, я Николаю не завидую, ни в коем случае.

Сейчас они с компаньоном Абрамом Перетцем взяли подряд на армейские поставки. Мою идею по поиску выходов железных руд в склонах оврагов в Курской губернии он переадресовал своему брату Бернарду, который живёт в Кременчуге, но особенных перспектив от этого предприятия Николай не ожидает. Ко мне он приехал с другой идеей.

Дело вот в чём — Григорий Александрович Потёмкин был действительно выдающимся государственным деятелем и, как человек, наделённый несомненным управленческим талантом, мыслил масштабно и имел чрезвычайно развитую интуицию. В 1788 году он поручил профессору Михаилу Ливанову разведку залежей угля, железа и драгоценных металлов в Новорусскии, и последний в ходе изысканий обнаружил при слиянии рек Ингулец и Саксагань залежи железной и медной руды, каменного угля, каолина и графита. Получив доклад об итогах изысканий, Потёмкин распорядился построить чугунолитейный завод для литья артиллерийских снарядов на реке Ингулец, близ Кривого Рога, и фаянсовую фабрику для выделки фаянса из местного каолина, но после его смерти работы по строительству были свёрнуты.

Штиглицу пришла идея (а может Перетцу пришла идея, впрочем, это не важно) взять концессию на строительство и завода и фабрики. Вот он и приехал в Петербург этот вопрос, как потом будут говорить в Одессе, провентилировать, то есть уточнить, действительно ли государство в этом строительстве заинтересовано и выкупит ли оно эти предприятия потом в казну?

Опасения их понятны — земля, на которой они построят предприятия, всё равно им принадлежать не будет, поэтому дальнейшей эксплуатацией заниматься рискованно. А вот вложиться в строительство, а потом продать построенное, дело вполне может быть прибыльное.

Правда есть и запасной (или просто — другой) вариант.

Штиглиц мне зачитал привезённую с собой бумагу: 'У деревни Гданцевки, против мыса Криваго Рога, разрабатывается железная руда. В этой же местности находятся: три сорта магнитнаго железняка, красный железняк, красный железняк с графитом, красный железняк с кристаллами магнитнаго железняка, железный блеск, железняки: бурый, углистый шпатовый, кварцит с кристаллами магнитнаго железняка, песчаник с медною зеленью, марганцевая руда, конгломерат с малахитом, литографский камень, слюдяный сланец (итоколомит), тальковый сланец, грифельный сланец, глинистый сланец (аспид), глинистый графитный сланец, песчаник огнеупорный, песчаник железистый, асбест, графит и много других богатств, число которых и количество выясняется продолжающимися повсеместно здесь разведками'. Так вот, Гданцевка — имение корнета Мартина Гданцева. На прошлый год у помещика было '5900 десятин удобной и 100 десятин неудобной земли и 52 человека крестьян: 30 мужчин и 22 женщины'.

Намёк был достаточно прозрачный — я выкупаю имение Гданцева, втроём мы — я, Штиглиц и Перетц, создаём некое подобие товарищества на вере. Я участвую землёй и людьми, мои компаньоны — деньгами. Строим, на первых порах, чугунолитейный заводик и запускаем производство. Управление осуществляет нанятый нами управляющий.

— Заманчиво... А сколько стоит имение Гданцева, и продаёт ли он его?

— Продаёт. За каждого крестьянина хочет по 100 рублей, а за землю — 5 тысяч.

— Значит всего 10 тысяч 200 рублей?

— Ну, по сто рублей за крестьянина хочет-то он хочет, да кто ж ему даст?

Продавать людей! Штиглицу это кажется естественным, хотя он тоже считает, что торговать людьми в нашем восемнадцатом веке, грех. Мне же, это просто дико.

Прошлым летом мой сосед Яков Фёдорович Скарятин предложил мне за пару борзых печника с семьёй. От Фёдора Петровича осталась целая свора борзых. Ухаживает за ней егерь Черняй, специального псаря, или как там эта должность называется, в имении нет. Я в собаках ничего не понимаю, он же настоящий фанат-собачник. Говорят, что и отец мой (который теперь уже и не мой... ... я с родословной своего донора совсем запутался) был таким же. Черняй и на охоту их берёт.

Что делать с собачками я до сих пор не решил. Расходы на их содержание, по уверению Черняя, покрываются продажей щенков.

Продажи за деньги! А за людей я не могу... Не могу и всё.

Скарятин обиделся и уехал. Ну и Бог с ним.

А сейчас мне предлагают купить людей.

Глава 13 (1793 апрель)

Кто не жил в XVIII веке, тот не жил вовсе.

Шарль Мори́с де Талейра́н-Периго́р князь Беневентский

— Ты новый учитель моих сыновей — голос Павла походил на трескающиеся стекло. Очень неприятно. Он смотрел на меня снизу вверх, но казалось наоборот.

— Да, Ваше Императорское высочество, — Я склонил голову. — По повелению её Императорского Величества Екатерины Алексеевны я имею честь преподавать механику Александру Павловичу и Константину Павловичу.

При упоминании имени матери у Павла сузились глаза.

— Мне говорили, у тебя нет ног. Покажи.

Я постучал тростью по протезам.

— Гм! Однако! ... Молодец! Пусть у моих сыновей будет хоть один настоящий учитель.

И Павел в сопровождении свиты дальше понесся по коридору.

Холерик, причём ярко выраженный. Кстати, надо бы написать какой-нибудь трактат про темпераменты. ... ... Или он уже написан?

Вдруг Павел остановился.

— Я хочу поприсутствовать на твоём уроке.

Я опять поклонился.

— Как прикажете, Ваше Императорское высочество. Следующий урок у меня 10 апреля, послезавтра.

Павел пару секунд принимал решение. Сейчас скажет, что переносит урок на сегодня. ... Нет, просто кивнул.

— А ведь он отправит Дашкову в ссылку, когда придёт к власти! ... Н-да... Вот то, что он на занятия мои припрётся, это плохо или хорошо? Да и вообще, от чего такая честь? Да ещё и похвалил...

— Ну, положим, похвалил он тебя за то, что ты, ног не имея, ходишь. Больше тебя хвалить не за что.

— По идее, только то, что я похож на Потёмкина, должно его настроить враждебно — видно же, что всего лишь упоминание имени матери, его раздражает, а Светлейший, как говорит Дашкова, был не только фаворитом, но и мужем его матери. Отношение Павла к Потёмкину вряд ли можно назвать приязнью.

— Скорее всего, здесь играет то, что Павел в глубине души, чувствует себя уязвлённым своим не до конца, так сказать, легитимным рождением. То, что рассказала Екатерина Романовна о его рождении, все лишь одна из версий (ну, или сплетен). Дашковой на момент рождения Павла самой-то было 11 лет. А сплетен этих (ну, или версий) даже не две. Павел, возможно, их слышал, поэтому к тебе относится, как к собрату по судьбе.

— За уши притянуто. Впрочем, ... может быть, может быть. По красней мере, резкого негатива я не почувствовал. А на урок зачем?

— Гм, вряд ли он механикой интересуется. Может сыновья что-нибудь эдакое выдали? Типа, как он думает — отменять или не отменять крепостное право?

— А вообще, он авторитет для сыновей? ...

— А не запустить ли нам на следующем уроке идею с воздушным шаром? Монгольфьеры почитай десять лет, как летают.

— И начать с летающих японских фонариков... или они китайские?

— А надо ли нам сие, Ваше высочество?

Павел вопросительно уставился на меня.

— Поясни.

— Надо ли России стремиться занять подобающее место среди европейских народов? Может я чего-либо не понимаю, но такой необходимости для России не вижу. Что даст нам какое-то там место? Какую выгоду мы от этого будем иметь? Нет, если наш народ от этого станет лучше и сытнее есть или перестанет бояться, что его завоюет какой-нибудь турок, то я согласен стараться занять место среди европейцев. Ведь это они мне дали и хлеба и защиту. Так ведь нет, не дадут. Наоборот, сами постараются оторвать от нас кусак, да пожирнее. Я не прав?

— Нет, ты не прав. В политике не всё меряется сиюминутной выгодой.

— Всё, всё меряется выгодой, особенно в политике. Нет, может где-то, в каких-то других областях человеческих взаимоотношений альтруизм и нужен, там, среди родственников, соседей или друзей, к примеру, но в политике всё должно меряться только выгодой. А сиюминутная она, или в отдалённой перспективе — это только нюансы.

— Это всего лишь слова ничего общего не имеющие с реальной дипломатией и политикой. Существуют ситуации, когда государство вынуждено пойти на заведомо убыточные для себя действия ради соблюдения взятых на себя обязательств, иначе престижу государства будет нанесён урон.

— Престижу? Урон? И что? Великие державы, Ваше высочество, всегда будут вести себя как бандиты, а малые — как гулящие девки. Наши заклятые друзья англичане, поэтому поводу говорят: Если джентльмен не может выиграть по правилам, он должен изменить правила, If a gentleman can't win by the rules, it needs to change the rules.

— Ты не любишь англичан.

— Могу себе позволить, я мелкопоместный дворянин. Это русский Император, по моему глубокому убеждению, не имеет права, подчёркиваю, ни не может, а именно не имеет права быть англофилом или англофобом, или ещё каким филофобом. Русский Император должен быть только русофилом и действовать независимо от симпатий от антипатий имея в виду только одно — интерес России, причём действовать рационально. А Вы будете русским Императором.

И зачем ты это сказал? Чё тебя опять несёт спорить и поучать сильных мира сего? А так всё хорошо шло. И мальчишки к идее воздушного шара с восторгом отнеслись, и фонарик этот китайский полетел.

Павел тоже вначале с интересом слушал, а потом рассматривал авторучку, которую взял у Константина. Нужно было дальше развивать идею, переходить к расчётам объёма и грузоподъёмности. Но тут Павел вдруг, ни с того ни с сего, заявил что с помощью развития 'технических машин' Россия наконец-то войдёт в семью европейских государств и займёт там достойное место. И я повёлся.

— Что сейчас будет? Ладно, брякнул бы ты это наедине с Павлом, а тут при сыновьях! Хорошо хоть Павел со свиты никого не взял.

— Где бы это я с ним наедине остался?

-А ведь ты не только себя подставил, но и Дашкову.

После достаточно долгой паузы, Павел, так ничего и не сказавший, встал и пошёл к выходу. У самой двери вдруг обернулся и спросил: — А почему ты мне не подарил такое же перо?

— Простите, Ваше высочество, у меня их было всего три — одно я подарил Её Величеству Екатерине Алексеевне и два Вашим сыновьям. Но скоро, надеюсь, мне пришлют ещё и я сразу же, если позволите, подарю Вам.

— Не забудь. — И вышел.

Конец урока прошёл скомкано, хотя я вроде и объяснил и про зависимость подъемной силы, то есть какой вес может поднять шар, от его объёма и температуры, до которой нагревается воздух внутри шара.

— А чего ты, собственно, рефлексируешь? Павел к твоему спичу отнёсся вполне благосклонно. Последняя фраза про то, что он будет Императором, ему скорее понравилась.

— Н-да, Павел! Ведь если положить руку на сердце, Павла, как объект своего влияния я не рассматривал. Все мои дёргания, всего лишь попытки определить, где возможно я смогу повлиять на ход той истории, что известна мне. И смогу ли? Судьба дала шанс приблизиться к Александру, будущему Первому, смогу я на него повлиять так, что бы он не допустил покушения на отца? Чёрт его знает... Ну, допустим... Что потом?

-Вот! Потом Паша всех злоумышленников вешает (а он, кстати, за время царствования, если мне не изменяет память, на смерть никого не отправил) и рулит дальше. ... Можно избежать Аустерлице и Бородина?

-Если отвертеться от антинаполеоновских коалиций, то может и можно. Сосредоточится, к примеру, на Кавказе и Чечню присоединить, пока Шамиль там ещё не родился. ... Или уже родился? ... А полезет Наполеон на Россию, если она будет нейтральна?

— Наполеон завоёвывал Европу не просто так, а под лозунгом освобождения народов. Когда он создаст свой европейский союз, у него вполне может созреть идея 'освободить' и Россию. ... Если даже и не созреет, что потом? На западе страны Россия имеет соседа, чьи объединённые ресурсы, и человеческие и материальные, кратно превосходят свои собственные. И если и не в 812, а позже, но их интересы всё равно пересекаются, и война неизбежна. А вот как она закончится, ещё бабушка надвое сказала.

— Может пусть идёт, как идёт? ... А повлиять на Павла?

— Как? Ему 38 лет, он взрослый человек уже со сложившимися взглядами и представлениями о том, что правильно, что не правильно. Да и что, собственно, нужно в его будущих поступках изменить, что бы... ну, хотя бы ... что бы он отменил крепостное право? Предположим, напел ты ему в уши о необходимости такой радикальной реформы. Причём, он и сам, скорее всего это понимает. Ну, вот решился он, отменил! И что? Социальный взрыв неизбежен. Тут заговорщиков будет больше, чем у дурака махорки. Англичанам даже деньги приплачивать не понадобится.

— Бунты? Гражданская война?

— Да всё, что угодно. Причём в преддверии наполеоновского нашествия.

-Так что делать? Оставить всё как есть?

— Вот сейчас Екатерина узнает, что ты предрёк Павлу императорскую корону, и тебя, как монаха Авеля, отправят в Петропавловку. Вот оттуда ты и будешь влиять на историю...

— Так Авель вроде в Шлиссельбурге сидел?

— Ну, если тебе хрен слаще редьки, можешь и в Шлиссельбурге посидеть.

— А кто Екатерине донесёт? Павел? Нет. Александр или Константин капнут бабушке?

— Павлик Морозов тоже с доносом на отца никуда не бегал, но правильно поставленные вопросы дают нужные ответы... Да и где гарантия, что комната, где вы проводите уроки, не прослушивается? А если не прослушивается, то это неправильно — мало ли что эти учителя вкладывают в уши наследникам престола.

Зря я плохо подумал о Шешковском. Нет, Степан Иванович своё дело знает добре!

Я не верю, что Александр или Константин, что-то могли сказать бабушке. Прослушивается класс, прослушивается. На следующий же день в Кирьяново прибыл фельдъегерь с приказом о моей отставке, предписанием убыть в своё имение и запретом въезда в Москву и Петербург.

Спасибо, что не Сибирь.

Теперь еду на перекладных. Свою коляску мне подарила Екатерина Романовна.

Станции, подорожные, смена лошадей. Филимон торгуется с ямщиками, станционный смотритель переписывает мою подорожную, грязь весенней распутицы — и так день за днём. Расстояние, которое я в прошлой жизни проехал бы за десять часов, едем уже шестой день.

Вот перед кем мне стыдно, так это перед Дашковой. Мою опалу она восприняла очень болезненно. А я боюсь, как бы всё это на ней не отразилось. Ведь считается, что я был её креатурой.

— И в то же время, мне показалось, что она после ухода фельдъегеря, облегчённо вздохнула. По-видимому, она чего-то такого ждала. Надеялась, конечно, что я смогу встроиться в дворцовую жизнь. Не смог. Дурак!

— Да, братец, дурак ты — не вышло из тебя ни председателя колхоза— миллионера, ни великого реформатора. Графа Монте-Кристо, кстати, тоже не вышло.

— Ну, и ладно! Не очень-то и хотелось

— Конечно, 'не очень-то'... Как когда-нибудь скажет товарищ Бендер: 'Придется переквалифицироваться в управдомы'.

— М-н-да! Всё, всё, домой, в деревню. Вон, уже и Рославль скоро.

Видимо я задремал, потому, как начало выпало из сознания.

Лошади стоят, ямщика на козлах нет. Глаза, сидящего напротив Филимона, напоминают чайные блюдца, в них ужас и растерянность... Перевожу взгляд. Чёрная дыра ствола пистолета, над ней бородатая рожа с повязкой на глазу. В голове дурацкая мысль — блин, почему всех злодеев рисуют с повязкой на глазу? Вторая мысль — удар левой рукой по пистолету, правой, двумя пальцами в глаза? Замечаю — ещё один пистолет упирается в грудь Филимона. ... Это не шах, это — мат.

— Выходь, барин. Только не балуй.

— Погоди, сразу не могу, надо ноги пристегнуть.

Нет, это бред какой-то! Откуда здесь разбойники? Если ямщик сегодня к вечеру не вернётся, завтра здесь уже будет всё прочёсываться.

— Не дури, барин... А что с ногами? — Тут его единственный глаз замечает обрубки моих ног. — Гдей-то тебя, паря?

— Под Измаилом.

В глазу отражается удивление, потом он почему-то увеличивается. Пистолет опускается.

Можно бить.

— Г-г-господин поручик?... Ваше благородие!...

Я смотрю, как ест мой разбойник. Не такой уж здоровый, но какой-то... резкий, что ли. Волосы русые, борода неухоженная, руки крупные, сильные. Движения быстры и рациональны. Нет, на лидера разбойной шайки не похож — такие, как он, руководить не любят, любят независимость. Руководить любым коллективом, то же обуза. ... Видно, что толком не ел давно.

Филимон накрыл на сухой обочине. Позвал и ямщика. Ямщик вначале отнекивался, но когда Филимон достал флягу, отнекиваться передумал. Ему досталось больше нашего. Мы-то с Филимоном, можно сказать, только морально пострадали, а он ещё и физически — Савелий отключил его мощным ударом по затылку и вышвырнул с козел. Блин, ведь и убить бы мог. Что бы я сейчас делал?

— Ты когда ел-то последний раз, Савелий?

— Так учёрась, Ваше благородие.

Савелий оказался моим бывшим подчинённым. Под Измаилом он бежал практически за мной, вернее, за своим командиром полуроты. Видел, как его, ну, то есть меня, что-то подбрасывает вверх. Самому ему прилетело чуть позже — пуля пролетела сквозь голову через левый висок и вылетела из правого глаза. Ну, почти Кутузов, блин! Надо же, как бывает! ... Нет, точно, мир имеет форму чемодана — под Измаилом было более тридцати тысяч наших войск, при штурме погибло более двух тысяч и, практически столько же, было ранено. Сколько из раненых выжило, сколько нет, не знаю, но двум людям раненым в одном месте ТАК встретиться через два с лишним года!...

После того, как комиссия признала капрала Савелия Лаханина непригодным к дальнейшей службе, определён он был на поселение в Билярск, что в ста с гаком верстах от Казани. Но комиссия предполагала, а судьба, видимо, располагала по-своему — связался Савва с лихими людьми.

По дороге в Казань остановились они в Орле. Ну, конечно вечером пошли в кабак. Сначала выпивали, Савву, как героя угощали, потом Савва угощал новых друзей, потом женщина, драка... Ну, короче, зашиб Савва какого-то мужика до смерти. Пришлось из Орла бежать. Хорошо, что новые друзья его не бросили, а помогли и взяли с собой. Так и покатилась его жизнь под уклон. Воровал вместе новыми друзьями, ну, это так, при случае, основной бизнес ватажки, в которую влился Савва, был грабёж.

Главарём их банды был опытный, тёртый жизнью, видимо беглый каторжник по кличке Янька. Долгое время они орудовали в районе Починок. Вокруг захолустного города глухие леса с темными непроходимыми чащобами, служившими надежным прибежищем для доблестных 'работников ножа и топора'. На 'промысел' Яньковская братва выходила обычно летом и осенью перед открытием базаров и ярмарок, когда по дорогам двигались многочисленные торговые караваны. Нападая на купцов, разбойники беспощадно грабили их, было дело и убивали, всякий раз бесследно исчезая с добычей. В другое время года бандиты 'посещали' и дворянские усадьбы и дома богатых купцов. Совершив очередное ограбление, ватага разбегалась по окрестным деревням, в которых бандиты 'залегали на дно', и даже начали обзаводиться 'находными' женами.

Этим-то и воспользовалась прибывшая в один ничем не прекрасный день команда губернского 'спецназа'. Дождавшись момента, когда разбойники в очередной раз собрались в одном из гостеприимных сельских притонов, к ним подослали одну известную местную шалаву с 'подарком' от всех починковцев — большой бочкой вина. Ни о чем не подозревавшие беспредельщики обрадовались презенту и принялись с песнями и плясками распивать напиток. И вот в разгар оргии, когда большинство из них было уже не в состоянии произносить очередной тост, в избу ворвались солдаты и перерезали всех до единого, как кроликов. Савву спало то, что его в деревне не было, он находился в самих Починках, следил за одним купцом — Янька собирался наведаться к тому через недельку-другую в гости.

Узнав об уничтожении ватажки, Савва пустился в бега. Решил он податься на юг и завязать с криминалом. Но вот поиздержался в дороге, изголодал. Что делать-то? До юга ещё ох как далеко.

Вот и решился на гоп-стоп. Ан вишь, как вышло.

-Что же мне с тобой Савелий Лаханин делать? Денег тебе дать и отпустить?

— Всё равно пропадёт. Либо полиция поймает, и тогда либо петля, либо каторга. А нет, так такие же бедовые людишки зарежут где-нибудь.

В то, что Савелий на юге начнёт в поте лица зарабатывать себе на жизнь, я как-то не верю.

— А что, Савелий, поедешь ко мне в имение, будешь у меня помощником у управляющего?

— Так, Ваше благородие, ... так мы...

— Всё, всё, понял, поедешь, стало быть. ... Давайте собираться, да поедем уже. ... А тебе — это я ямщику — вот рубль и молчи о случившемся.

А куда его ещё? Не в полицию же сдавать, а делать руками он толком ничего не умеет, только убивать — 17 лет в солдатах.

По дороге завернули к Крыловым. Их имение находится от Брянска в пятидесяти верстах. В принципе, получается почти равносторонний треугольник — от Алексеевского до Брянска пятьдесят вёрст и до Красного Рога, имения Крыловых, те же пятьдесят вёрст. Но мне всё равно надо заезжать в Брянск, потому как еду я из Рославля, а по-другому никак.

Иван Андреевич был рад. Очень рад. Вообще, надо сказать, мои друзья относятся ко мне действительно очень по-доброму. С другой стороны, а как друзья должны относиться? Я ведь тоже всегда рад и Штиглицу и Нестору Максимовичу. Других пока не завёл. За пять месяцев моего пребывания в Петербурге так ни с кем накоротке и не сошёлся.

Прогостил у него три дня. Аннушка, вернее Анна Николаевна, должна скоро родить, видимо в конце мая, и Иван вокруг неё вьётся действительно как любящий и заботливый супруг. Так, что поговорить всласть нам не совсем получилось. Он постоянно отвлекался на какие-то просьбы жены. Эх, надо бы было ещё в декабре их уговорить ехать в Петербург. Там всё-таки Максимович, а он по нынешним меркам, большое светило в акушерской науке.

Перед отъездом я заезжал к Нестору Максимовичу. Был у него недолго — пару часов. Доктор был занят, да и моё положение требовало скорого отъезда. Так, немного поговорили... Я хвалил его статью, ещё раз просил не называть инъектор моим именем, подкинул идею написать доклад о введении в армии кое-каких санитарных норм — глядишь, и уменьшатся небоевые потери. Рассказал про Крылова, что жена беременна, что волнуюсь, как родит, попросил написать для них рекомендации. Я же понимаю, что доктору до Красной Горы добираться из Питера ну ни как — и возраст, и занятость.

Его рекомендации я Ивану и привёз.

Но больше всего меня обрадовала Шурочка. Я отвозил полгода назад умненькую, но абсолютно деревенскую девчонку. А сейчас, всего через полгода! мне на встречу вышла молоденькая девушка с безупречными манерами. Откуда что берётся!?

Иван просил не забирать Шурочку. Во-первых, она стала родной им с женой. Очень помогает Аннушке. Те рекомендации доктора, что я привёз, тут же перекачивали к ней. Она их внимательно перечитала и сказала, что в точности всё выполнит.

Во-вторых, Иван считает, что ей сейчас будет трудно в родной деревне.

Да я и сам это понимал, и хотел просить Ивана оставить девочку ещё на некоторое время, а потом хочу её отправить к Дашковой. Правда, с Екатериной Романовной я не решился переговорить. Лучше потом напишу.

Меня её роды беспокоят больше всего — я знаю наверняка, у Крылова не было ни жены не детей. А может в молодости были? Если была жена и умерла при родах?

— А может всё моё предназначение здесь, чтобы Крылов женился и у него родился мальчик? А потом этот мальчик станет русским Наполеоном...

-Хорош ерунду придумывать! Не факт, далеко не факт, что всё что вокруг, это прошлое твоего мира. Сам же Крылову объяснял про систему Эйлера.

— Басни, кстати, Крылов пишет. В основном это переводы Лафонтена.

В Брянске у меня было дело. С 1783 года на берегу Десны строился там Брянский арсенал. В 1789 году он уже был вторым по значимости после Петербургского. Значит там уже достаточно серьёзно развито литейное дело. Пушки льют, конечно, бронзовые, способом 'медленной формовки'. И есть у меня идея предложить им метод 'быстрого литья' Монжа и метод Родмана, смысл которого в использовании металлического водоохлаждаемого стержня для оформления внутреннего канала пушки. И не то чтобы это какое-то прогрессорство, через двадцать-тридцать лет эти методы и так войдут в производство, просто это сделает сам процесс более технологичным.

Но не это главное. Главной причиной моей поездки в Брянск была разведка обстановки. Дело в том, что моё заявление Екатерине II о желании открыть в Брянске заводик по производству всякой технологичной мелочи имело свою подоплёку. В Брянске действительно есть, какая никакая, но производственная база. В 1801 году на Брянском арсенале в моей прошлой истории литейным мастером Игнатом Теленковым была отлита железная пушка. Правда Аракчеев сказал, что это баловство и запретил дальнейшие эксперименты.

Открывать что-то серьёзное в имении смысла я не видел — нет ни элементарной производственной базы, ни хоть сколь квалифицированного персонала. Да, авторучки, одну штуку в неделю, пацаны под руководством Габриэля делают, но это так, можно сказать, баловство — для отработки навыков работы с инструментом, усидчивости и развития технического мышления. Хотя, что там технического?

Вспомнилось, как я объяснял Габриэлю принципы авторучки...

— Самое простое, мой друг Габриэль, сделать перо. Только не такое, как мы уже делаем. Вернее, немного не такое. — Я нарисовал на бумаге перо. — Делать его будем из листового золота. Здесь есть три важных нюанса. Первый — в центре необходимо просверлить или пробить... в общем проделать, отверстие, что бы при изгибании пера оно не сломалось. Второй — сделать прорезь, она должна быть тоньше человеческого волоса. И третий — на кончике пера сделать платиновую напайку. После этого всё полируется. Следующий элемент — фидер. Это самый сложный элемент. Дело вот в чём. Во время письма чернила поступают из ручки на бумагу, постепенно создавая вакуум в расположенном внутри ручки резервуаре с чернилами. О резервуаре чуть позже. Там особых сложностей для тебя я не вижу. Внутреннее давление в резервуаре становится меньше наружного давления, которое и препятствует вытеканию чернил. Чтобы компенсировать это изменение внутреннего давления, необходимо чтобы снаружи в резервуар попадало ровно столько воздуха, сколько расходуется чернил. Но как это сделать, если резервуар должен быть герметичным, чтобы чернила не вытекали из ручки? Есть только одно место для притока наружного воздуха — там, где чернила вытекают из ручки, то есть само перо, вернее канал по которому подаются чернила на острие пера. Сложность заключается в том, что из-за малой толщины входного канала воздух поступает внутрь ручки не непрерывным потоком, а виде отдельных пузырьков, которые мешают идущему навстречу потоку чернил. Поэтому необходимо сделать так, чтобы воздух и чернила двигались внутри системы подачи чернил навстречу друг другу по разным каналам... ... А если использовать для подачи воздуха в ручку узкие канальцы, прорезанные вдоль канала для подачи чернил? Узкие настолько, что в силу капиллярного притяжения чернила в эти каналы не проникали, позволяя в тоже время воздуху спокойно втягиваться по ним внутрь под действием пониженного давления внутри, возникшего из-за расхода чернил...

Габриэль долго рассматривал рисунок, цокал языком, чесал нос, но в конце сказал, что смысл понял и попробует.

Нет, вот эти каналы, как раз, вещь достаточно сложная.

Методом проб и ошибок через два месяца ему удалось добиться очень приличного результата. Самая большая сложность оказалась не в фидере, а в отсутствии платина, его пришлось заменять сплавом золота и цинка.

Я наконец-то смог писать, не вымазываясь в чернила.

А уже Екатерине я вёз шедевр, можно сказать. В двадцать первом веке он стоить будет небось бешенных денег. Интересно, кто там будет написан автором?

Но не производство авторучек главная цель. Начать хочу придумывать швейную машинку и, а чем чёрт ни шутит, может пишущею тоже. А здесь уже нужен качественный металл. Хоть и немного, но всё же.

Вот и хочу предложить инженерам Брянского арсенала новый способ производства стали, впрочем, новый он только для России. В 1784 году англичанин Корт придумал процесс пудлингования — в топке сжигали топливо, продукты горения попадали в рабочее пространство печи, где находился чугун. Чугун нагревался, шлаки начинали выгорать и получалась крица...

— Хотя, нет. Пудлингование вроде придумал Хантсман... Тоже, кстати, англичанин.

— Вот! Смотри, сколько всего англичане придумали! А ты на них бочку катишь.

— Я не на англичан бочку качу, а на Англию.

— А англичане все твои новации скоро у себя в серию пустят.

— Да какие там новации! Металлическое перо? Да ради бога. Если здесь производство не наладится, то хоть так перо выйдет в свет. Керосиновая лампа? Так тоже не бог весь что. Без хорошего керосина, это просто коптилка. Вон сколько химики у Штиглица колдуют, а чистый осветительный керосин всё толком не получается. А то, что получается, коптит безбожно. Я же всех тонкостей крекинга не знаю. Так, только теория. Знаю, что во Львове, не то в 853, не то в 854, один аптекарь доэксперементировался до осветительного керосина. Он, кстати был..., кажется армянином... ... Армянином в русском Львове?

— Каком русском, неуч? Львов был тогда австрийским..., а сейчас ещё польский.

— Ну, не суть. Я-то рассчитывал, что Штиглиц через этот керосин да керосиновые лампы станет нефтяным королём. У нас появится свой Рокфеллер.

— Но, видимо, каждому овощу свой срок. Один керосин не даст повысить обороты промышленной революции в России. Необходимо чтобы совпали многие факторы и в первую очередь — переход от преимущественно аграрной экономики к промышленному производству, в результате которого происходит трансформация аграрного общества в индустриальное. Ты же проходил это по политэкономии. Россия была аграрной страной и после отмены крепостного права. Да, практически, до тридцатых годов двадцатого века. Только в советский период большевики через колено, за уши вытащили её в ведущие промышленные державы. Понимали, что без серьёзной промышленной базы все их лозунги о мировом счастье для всех обречены.

— Но почему? Были же, вернее будут, а некоторые и сейчас есть — и Демидовы, и Мальцевы и Морозовы и... да до фига толковых промышленников, ... да и учёных, ... сколько будет ещё и в досоветский период... Почему Россия вплоть до второй мировой войны будет на задворках Европы?

— А это важно?

— Что важно?

— Чтобы Россия была не на задворках Европы. Это важно? Ты же сам говорил Павлу, что Россия должна идти своим путём.

— Своим-то своим, но именно Запад сейчас определил вектор развития цивилизации. Сейчас пока разрыв между Россией и Западом невелик. Там промышленная революция только начинается. Мы уже отстаём, но пока не критично. Критично будет к Крымской войне.

— Ладно, потом додумает — вон уже Свенский монастырь показался, до Брянска пять вёрст.

— А Вы, господин капитан, чьих Ржевских будете?

Вопрос Ивана Михайловича меня поставил несколько в тупик.

Иван Михайлович Иванов строитель и начальник Брянского арсенал принял меня в своём кабинете в управлении литейного двора. Как такового арсенала ещё нет. Вернее, он есть, но называется пока — Брянский литейный двор. Есть уже литейный дом, лесопилка, сборочно-артиллерийский, столярно-дужный и орудийный цеха. За десять лет здесь проведена колоссальнейшая работа. Иван Михайлович худощавый, достаточно высокий, жилистый, глаза с прищуром. Создаётся впечатление, что он всё время над вами подтрунивает. Лицо немного побито оспой, но располагает к себе. Полковничий мундир не новый, местами подвытерт. Лет ему сорок — сорок пять.

— Батюшка мой покойный, Фёдор Петрович, отставной капитан, помещиком был в Карачевском уезде.

— А Александру Ильичу Ржевскому не родственники, случаем?

— Ну-у, ... Александр Ильич двоюродный брат моего батюшки.

— А Вы значится тоже отставной капитан — Уже грустно, глядя на мою руку.— Простите великодушно, где Вас так?

— Под Измаилом. При штурме Бросских ворот. — Я чисто рефлекторно прикрыл левую руку правой.

Иванов это заметил и почему-то смутился.

— Ещё раз, прошу простить моё любопытство, Александр Фёдорович, вижу Вам это неприятно. ... Так чем я могу быть полезен?

Вот так — 'чем могу быть полезен'. Не 'чем могу служить', не 'чего припёрся', не 'что Вам угодно', наконец, а именно: 'чем могу быть полезен'!

— Нет, Иван Михайлович, это я прошу меня простить, что отнимаю Ваше время. ... Видите ли, у меня есть несколько ... — Как же это сказать? — э-э-э предложений, по ускорению процесса отливки пушек.

Правильно я выразился? Нет?

— Ускорению процесса отливки?

— Иван Михайлович, сейчас, насколько я знаю, у нас применяется метод, при котором форма, в которой отливается пушка, имеет, если можно так сказать, ... э-э-э, то есть, форма применяется только для единичной отливки. Ведь после отливки глиняная модель уничтожается?

— А как иначе? Глиняная рубашка модели от прогрева становится хрупкой и при разборе сама разрушается.

— Но это же не рационально...

— Гм, ... — Иванов почесал подбородок. — А у Вас, я так понимаю, есть способ сделать этот процесс рациональным? — Опять этот его прищур! Сейчас скажет, что капитан гвардии, ничего не смыслит в артиллерии и лезет туда, куда отец ... — Любопытно..., продолжайте, прошу Вас.

— А если постоянную модель пушки разделить на части, которые формуются отдельно? — Я положил перед Ивановым листы со своими эскизами (вчера на постоялом дворе весь вечер, высунув язык, рисовал).

Иван Михайлович стал их рассматривать. Опять этот прищур! Сейчас саркастически усмехнётся и пошлёт учить матчасть.

— Так, так. Шесть отдельных частей? Гм. ... А это? ... А, ну, понятно. Гм. — он опять почесал подбородок. — Любопытно... А сама форма?...

— Из чугуна, ... впрочем, ... наверное, можно и из латуни... или бронзы, что дешевле будет. Принципиального значение это не имеет.

— Любопытно, ... а где вы учились, Александр Фёдорович?

— В Сухопутном шляхетском кадетском корпусе.

— Вы мне это оставите?

— Иван Михайлович, я же для Вас это и рисовал.

— А Вы не хотели бы опять пойти на службу, ... к нам, например?

— М-н-да, ... Этот вариант разговора я и не рассматривал. Думал — либо пошлёт, либо заинтересуется. А вот самому воплощать свои идеи...

— Ну, скажем, не свои...

Видя, что я задумался, Иван Михайлович достал из стола какие-то бумаги.

— У меня катастрофически не хватает специалистов. Вот посмотрите, что пришло из Петербурга.

— Что это? — Я взял, протянутый мне, лист бумаги. ... О-го. Канцелярия генерал-фельдцейхместера П.А. Зубова! ... Так. ... Платон Александрович повелел: 'Брянскому литейному двору отлить: 12 фунтовых средней и малой пропорции пушек каждой по 140, всего — 280 орудий', и далее: 'Дабы литье осадной и полевой артиллерии в Брянске...доведено было в такое состояние, в какое оно ныне приведено в Санкт-Петербурге, а именно: чтобы выливаемые орудия были без раковин, послал я нарочно в Брянск для сего артиллерии капитана Федора Апрелева, а с ним двух мастеровых'.

— ???

— Мне не два мастера требуется, а сто пятьдесят два! Двести сорок орудий! ... Они что там ....? ... Ваша идея очень перспективна... Ну, по крайней мере, попробовать можно было бы, но где взять мне людей на этот эксперимент? ... Если только... Тут вот другая проблема, как добиться того, чтобы в стволах раковин не было?

— Ну, как я понимаю, раковины появляются из-за неравномерности остывания заготовки изнутри и снаружи?

— Заготовки? ... Впрочем, можно и так сказать. А как сделать, чтобы и изнутри и снаружи, как Вы изволили сказать, заготовка остывала одинаково?

— А ведь снаружи раковин нет?

— Всякое бывает, но снаружи они не критичны... Гм, вывернуть пушку наизнанку?

— Снаружи подогревать, изнутри охлаждать. ... Можно нарисовать?

Иван Михайлович пододвинул бумагу и достал свинцовый карандаш.

Я набросал схему Родмана. Иванов с любопытством на всё это смотрел, даже его иронический прищур куда-то пропал.

— Вот сюда подводим воду, здесь она сливается..., а здесь подогреваем. Вы пушки льёте из бронзы?

— Не только. Для флота лили из чугуна.

— Может попробовать сначала на чугуне? Он вроде бы подешевле.

Иванов долго рассматривал мой набросок, зачем-то два раза переворачивал его вверх ногами.

— А у Вас ещё никаких идей не припасено? — Опять этот прищур...

— Может рассказать ему о стали? Хантсман — то её уже лет как пятьдесят придумал.

— А термин этот существует? Сталь-то слово немецкое, небось от Крупа пошло?

— Так Хантсман тоже был обангличившемся немцем, по английски он вроде Гентсман.

Но моё молчание Иван Михайлович понял по своему.

— Не обижайтесь, Александр Фёдорович. Ей, ей, не хотел Вас обидеть. Просто это очень неожиданно и удивительно. Мы здесь головы ломаем, как нам и задание выполнить и качества нужного добиться, а тут приходит человек, можно сказать со стороны и предлагает сразу оба решения. Ну не удивительно ли?

— Если уж говорить откровенно, Иван Михайлович, то заслуги моей здесь никакой нет. Наверное, просто стечение обстоятельств. Я сейчас еду из Петербурга. А в столице мне попался журнал 'Le spectateur français', там я и прочитал про способ, когда формы модели разделяются на части. ... Дорога всегда, знаете ли, располагает к размышлениям, вот я и решил попробовать предложить Вам этот способ. Признаюсь честно, боялся, что Вы меня высмеете, ведь я дилетант в литейном деле. ... А это, — Я показал на схему Родмана. — Так само собой как-то вышло. Ведь это же очевидно. ... Да ещё неизвестно, получится ли.

— Очевидно! Нет, он ещё и скромничает! Да Вы, голубчик, понимаете ли, что вот здесь нарисовали? Это может сделать переворот в литейном деле! На это... — Он показал на эскизы на столе. — На это привилегию надо брать. Непременно привилегию. — И помолчав, добавил, уже спокойнее. — Если получится, а я думаю, получится, помогу Вам с её оформлением.

— Ну, если долго мучиться, что-нибудь получится...

— Вот ты зачем это сказал?

Иванов как-то странно на меня посмотрел, а потом, вдруг, разразился громким хохотом.

...

— Только, Иван Михайлович, я Вас очень прошу, если вдруг всё вот это действительно реализуется, не упоминайте моё имя.

Обедать меня Иван Михайлович пригласил к себе домой. Дом его, сравнительно небольшое деревянное строение, находится недалеко от его управления, на Московской улице. Впрочем, здесь всё недалеко.

Брянск сейчас, по моим меркам, просто большое село. По словам Ивана Михайловича здесь всего-то чуть более пятисот дворов, а населения — даже менее четырёх тысяч. В основном всё деревянное. Даже остатки крепости на Покровской горе, и те деревянные. Из кирпичных строений, кроме Литейного двора — Покровский собор, Спасо-Поликарпов монастырь, храм в честь Смоленской иконы Божией Матери и здание таможни. Правда на Красной площади (вот так!) начато строительство здания городского магистратат, думы и управы — значительное сооружение с высокой квадратной башней. Про магистра, думу и управу я у Ивана Михайловича спрашивать постеснялся. Мне казалось, что это всё одно и то же. А вдруг нет? Это же вещи для них элементарные, а я вот не знаю. Оправдывайся потом.

— Иван Михайлович, а железом вы занимаетесь?

— Прошу прощение, Александр Фёдорович, Вы имеете ввиду — выплавляем ли мы крицу? Нет, не выплавляем. Если нам, для каких-то нужд нужно железо, нам его поставляет Андрей Андреевич Гончаров, у него завод в Радице. Домна и шесть молотов.

-Гончаров?!!! Кто такой? Никогда про такого заводчика не слышал. Были Мальцевы, Губонины, Никулин был, ... кто ещё? ... Ах, да — Могилевцевы...

— Так эти в 19 веке были, а в 18 может это чей-то будущий тесть, ну того же Никулина...

— Да нет, Никулин вроде бы уже в 18 веке завод построил. ... Надо бы познакомиться.

— Предложить ему пудлингование? Ты здесь и так напредлагал, ещё одна новация и начнут коситься. Кто это здесь такой выискался вумный? А не шпиён ли?

— Ну, во-первых, ничего инновационного в пудлинговании нет. Во-вторых, почему сразу 'шпиён'?

— А здесь все подозрительные — 'шпиёны'. И не забывай — ты вообще-то в опале. Тебе приказано ехать в имение, вот и ехай, и не чирикай!

Дом Ивана Михайловича изнутри мне показался больше чем снаружи. Первый этаж, по-видимому, для прислуги, кухни и подсобных помещений, на втором живут сами хозяева. Лестница на второй этаж крутовата для меня. Поднимался, подтягиваясь за перила. В небольшом холе на втором этаже (или это называется вестибюль? ну, в общем, небольшая комната с цветами в кадках) нас встретила невысокая худенькая женщина, жена Ивана Михайловича — Устинья Михайловна. Меня представили.

— Вот рекомендую Вам, Устинья Михайловна, отставной капитан лейб-гвардии Ржевский Александр Фёдорович, к нам проездом из Петербурга.

Я поцеловал маленькую сухенькую ручку. Женщина явно побаливает.

А какие глаза! Омут, а не глаза, и где-то в самой глубине ...тоска? ... печаль?

Парадная комната большая, светлая, окна выходят на обе стороны. Стены обиты светлой тканью с зеленоватым оттенком, в левом углу изразцовая печь. Красивая! Обеденный стол был накрыт на три персоны.

Перекрестившись, уселись за стол. Суп разливала сама хозяйка, хотя горничная тоже присутствовала.

— Александр Фёдорович, расскажите же нам, пожалуйста, как там, в Петербурге, что нового? Мы здесь в провинции новости узнаём с большим опозданием. Надеюсь, новой войны с османами не намечается? — Хозяйка дома взяла бразды правления в свои руки.

— Новой войны с Османской империей не намечается, по крайней мере, ближайшие лет десять. В Петербурге, когда я уезжал, было ветрено и шёл дождь.— Блин, что рассказывать-то? Стабильности нет, террористы захватили самолёт? Светские сплетни? Да я их просто не знаю. Международную обстановку? Три раза ха! Раздел Польши её вряд ли интересует. Сейчас спросит, почему я в отставке или видел ли Императрицу. Что-то же надо говорить. Анекдот? А уместно ли? И какой?

— Дорогая, видишь, Александр Фёдорович смущается. Дай ему немного попривыкнуть у нас.— Иван Михайлович пришёл мне на помощь.

— Вы сегодня приехали?

— Нет, вчера. Остановился на постоялом дворе возле Поликарповского монастыря.

— Надолго к нам?

— Завтра собираюсь ехать к себе в имение. У меня от батюшки осталось имение в Карачевском уезде.

И тут Устинья Михайловна закашлялась. Лёгкое покашливание через какое-то время перешло в приступ. Кашель сухой, нехороший! Лицо её покраснело. Она встала из-за стола и, с трудом извинившись, направилась к выходу. Горничная последовала за ней.

Иванов сидел какой-то ссутулившийся, сразу резко постаревший.

— Иван Михайлович, может Вам стоит пойти к супруге?...

— Она меня отправит к Вам. Скажет, что негоже гостя одного оставлять. Вы простите, голубчик, что так....

— Что Вы, что Вы, Иван Михайлович... А, простите, давно этот кашель...

— Да вот с осени, уже с полгода.

— А доктора что говорят?

Иванов вздохнул как-то обречённо.

— А доктора наши брянские говорят, что чахотка... Хочу её вот в Петербург... или в Москву свозить. Показать тамошним докторам, они наверное больше наших понимают... Вот только дороги подсохнут.

Чахотка! Туберкулез! Женщина просто обречена и знает это, вот откуда и тоска в глазах... А до стрептомицина ещё полтора века.

— У меня есть знакомый врач в Петербурге, если надумаете везти Устинью Михайловну в Петербург, я могу написать ему.

— Весьма буду Вам признателен, Александр Фёдорович.

— Скажите, а при кашле кровь не отхаркивается?

— Н-нет... Не замечали.

— Ну что ж, пока видимо начальная стадия.

— И что? Лечения-то всё равно сейчас никакого нет.

— Может рассказать ему о вирусной природе болезни, что он тоже в группе риска?

— Палочка Коха — бактерия вроде? ... Он не поймёт. ... А даже если и поймёт, что может сделать? Положить её в диспансер? Изолировать? Чушь.

— Может попробовать... Поможет вряд ли..., но чем Чёрт не шутит, когда Бог спит.

— Иван Михайлович, есть у меня один рецепт... э-э-э ... поможет, не поможет, не знаю, но вдруг...

В глазах Иванова вспыхнула ма-аленькая такая искорка надежды. Даже плечи чуть расправились.

— Есть у Вас чем записать?

Иванов принёс бумагу и чернила. И собрался записывать сам. Ну, сам, так сам.

— Записывайте, Иван Михайлович. Положите кусок хлеба в закрытую ёмкость, оставьте его лежать, пока на нём не начнут появляться споры плесени, тогда поломайте его на мелкие кусочки, увлажните их. В скобках запишите — слегка спрысните водой. И положите обратно в ту же закрытую ёмкость. Следите за развитием плесени и не снимайте её, пока большая часть культуры не приобретёт характерный зелёный цвет. По мере роста плесень пройдёт белую, голубую и зелёную стадию развития. Именно зелёная плесень содержит необходимый нам продукт. На зелёных участках плесень самая плотная — это высшая стадия развития. Как можно использовать зелёную плесень. Вариант 1, для приёма внутрь. Раскрошите хлеб и наполните крошками большую чашку. Залейте тёплой водой. В скобках запишите — не кипятком. Перемешайте и пейте ежедневно, пока снадобье не подействует. Учтите, что на хлебе вырастет не только плесень. Мало того, что это зелье будет тошнотворным на вкус, оно может запросто вызвать расстройство желудка.

— А вариант второй?

— Вариант второй это для ран. А Вашей жене срочно климат надо менять.

А может это и не туберкулёз... Как местные эскулапы это определили? Может бронхиальная астма?... Или аллергия?...

— Ни фига ты не врач, а вот барсучий жир точно вреден не будет!

— Климат? ... Климат...

— Надо ехать туда, где погода потеплее и воздух посуше... И еще... очень полезно будет барсучий жир. Ложку перед едой... съедать натощак по столовой ложке. Запивать теплой водой или несладким чаем, а спустя 30-40 минут употреблять пищу.

— Подождите, сейчас запишу.

— Да, ещё одно. Употреблять 2 недели, после сделать перерыв на 1,5-2 месяца. И,... пожалуй, с первым рецептом повремените... Попробуйте сначала барсучий жир. ... А насчёт переехать куда-нибудь южнее, подумайте.

Всё, вроде больше ничего не помню... В прошлой жизни тёща так тестя лечила от бронхиальной астмы...

— Ещё раз, покорнейше прошу простить меня, Александр Фёдорович, но откуда Вы черпаете такие... знания? Давече Вы, походя, можно сказать, предложили решение двух проблем, над которыми я бьюсь уже десять лет, как сюда приехал. Сейчас Вы даёте рекомендации, ... признаюсь честно, Вы сейчас нам с женой надежду вернули, ведь наши брянские врачи только руками разводили... Кто Вы?

Действительно, чего здесь распелся... Сейчас 'шпиёном' станешь! Эскулап хренов! Парацельс недоделанный!

Я молча вытащил высочайшее предписание и протянул Иванову.

Иван Михайлович, также молча, развернул его и стал читать.

....

— Понятно... Где-то, что-то, кому-то сказали... — Он не спросил, он констатировал! — А какая должность у Вас была в полку?

Вот, блин! Что ж сказать, чтобы и не соврать, но и в подробности не вдаваться?

— Сказать откровенно, в полку я только числился. Да и назначен-то я был только в январе. Я преподавал механику... младшим цесаревичам.

Вот тут у него глаза, что называется, полезли на лоб.

А что ты хотел? Иван Михайлович, что называется, рабочая лошадка. На таких, с одной стороны, всё держится и такими всё делается, но в высших сферах они никогда не вращаются. Вспомни себя. Ты хоть раз общался, ну хотя бы с представителем канцелярии президента? Вот и он первый раз, может быть, видит 'особу, приближённую к императору'.

— Н-да, чем выше взлетаешь, тем больнее падать. ... А не выпить ли нам ратафии? Устинья Михайловна делает чудную ратафию...

Карачевский пристав Андрей Андреевич Колотов внешность имеет самую, можно сказать, выдающуюся. Выдаётся, в первую очередь, живот. Ей-ей — месяцев семь беременности. Нос у него тоже выдающийся — крупный такой нос, весь в синих прожилках. Росту он не большого, но и не маленького. Видно, что человек солидный, обстоятельный, ... но и авантюрная жилка тоже имеется.

Моему приезду удивился.

— Господин поручик, Александр Фёдорович, какими судьбами? Вернулись? А я, грешным делом подумал, что вот уедете в Петербург, да там и останетесь. Надолго в родные пенаты, или только проверить хозяйство?

— Пришла ему бумага о надзоре за мной или нет? И придёт ли? Ну что я, государственный преступник что ли? Прямо уж и сразу под надзор полиции. Ведь наверняка, когда Екатерине доложили о моём разговоре с Павлом, я просто попал под её настроение. Было бы хорошее настроение, могла бы ограничиться и mündliche трёпкой, или, даже, просто слегка пожурить.

— А тут настроение Императрицы ни при чём. Есть определённая система бюрократии — допустим, если без права въезда в столицы, то автоматически под надзор полиции. Скорее всего, бумаги до Карачева просто не дошли. Что ты, важная персона, что бы торопиться? Куда ты денешься?

— Так что делать? Говорить ему о высочайшем предписании? Ведь сразу же его отношение ко мне изменится, потому, как наша с ним авантюра с документами Габриэля в его глазах теперь может выглядеть и не безобидным нарушением закона... А тут ещё и Савва! ... А может никаких бумаг и не будет? И я сейчас сам усугублю ситуацию, рассказав правду о своих питерских похождениях? Он же назвал меня поручиком...

Письмо от Габриэля пришло аккурат после похорон Степана, то есть ровно через две недели, как он, в смысле — Габриель, уехал. Пришло оно вместе с запросом от калужского коменданта бригадира Кудрявцева, который предлагал подтвердить личность лица, задержанного в городе Калуга без каких-либо документов. По словам задержанного он 'является швейцарской нации и именуется Жан Самуэль Паули из города Берна' и направляется в Карачевский уезд Орловской губернии по приглашению г-на Ржевского Александра Фёдоровича. Письмо от Габриэля, даже не письмо, а коротенькая записка, содержала только несколько слов на немецком: 'Bitte helfen Sie mir. Ich bin in eine schlechte Geschichte geraten'. И подпись: 'Jean Samuel Pauli (Gabriel)'. Задать вопрос, почему швейцарец пишет по немецки, а не по французски, полицейским чинам в голову видимо не пришло. А может для калужских полицейских чинов что француз, что немец, что турок — один чёрт, басурманин?

Сначала была мысль попросить Крылова, съездить в Калугу и выручить нашего общего друга. Тем более, что Иван был в теме. Но потом пришёл к выводу, что если меня в кабинет к обер-полицмейстеру, занесут без протезов, то впечатление это создаст более эффектное. Да и ... если лжесвидетельствовать, так уж лучше одному. Я взял с собой Черняя и Кузяху, и поехал.

Почему Жан Самуэль Паули? Да чистой воды, случайность. Когда мы втроём — я, Крылов и Габриэль, обсуждали возможность смены ему национальности, французы были оптимальным вариантом. Сейчас они из революционной Франции косяком попрут. Но вот беда — Габриэль ни слова не знал по французски. Вот и вспомнилось мне, что я просил Дашкову подыскать какого-нибудь механика-швейцарца для выделки мне протезов. Немецкий язык в Швейцарии, вроде бы, такой же распространённый, как и французский. Ну вот. Сначала был вариант Габриэлю назваться Пьером Жаком-Дро, но, тут вспомнился мне ещё и изобретатель унитарного патрона Жан Самуэль Паули. Ни на каком варианте мы не остановились. Габриэль в конце вообще отверг эту мысль, а после отъезда Крылова и сам уехал. Я дал ему денег и попросил обещать мне, что если вдруг ему понадобится моя помощь, он непременно мне напишет. Как чувствовал! Вот что с ним могло случиться?

Да просто всё — грабанули парня. Небось засветил где-нибудь.

Так и оказалось. Только хуже — там был ещё и труп. Грабанули не только Габриэля, но и его соседа на постоялом дворе. Залезли под утро. Когда Габриэль проснулся от шума в комнате, первое что увидел — нож перед лицом. Его быстренько обчистили, связали, затолкали кляп в рот и исчезли. Таким и нашли его полицейские утром. А вот в соседней комнате купец попытался оказать сопротивление, и его зарезали.

Назваться швейцарцем Паули Габриэль решил, когда из разговора полицейских понял, что они его могут сделать не свидетелем, а соучастником убийства. А что? Еврей? Еврей. Очень удобно. Кто за него заступится? Сейчас выбьют признание, что он наводчик, а потом, что глава банды, и — привет каторга. И Ржевский здесь не поможет. А вот к всякого рода немцам и французам здесь отношение другое... Как имя второго швейцарца он не вспомнил, ... да и не вспоминал, сказал первое, что на ум пришло.

Освобождение Габриэля прошло, можно сказать, в штатном режиме, только ни к какому бригадиру Кудрявцеву меня не заносили — достаточно оказалось пристава по уголовным делам. Габриэлю выписали временную справку, и мы отъехали обратно.

В этом деле наложилось друг на друга несколько случайных моментов. Случайно, доставая документы, Габриэль засветил и пачку денег. Случайно его не зарегистрировали на постоялом дворе. Приехал он поздно, и документы его никто смотреть не стал, сунули ключи от комнаты и махнули рукой — мол потом, утром. Откуда он приехал проверять не стали. Забот у полиции и без него хватало — смертоубийство надо расследовать, а людей, как во все времена, нет. Риск, что поймают грабителей, а с ними найдутся и документы был, но на момент моего приезда не поймали же. А там уже никто и не вспомнит, чьи это бумаги, да и как их привяжешь к швейцарцу — фотографии то ещё нет. Вот приблизительно так я рассуждал тогда.

Позже в Карачеве по выданной бумажке были выправлены настоящие документы. А чтобы пристав, Андрей Андреевич Колотов, не тянул с этим вопросом, да не беспокоил вышестоящее начальство и других достойных и очень занятых людей своими запросами, ему была сунута в кармашек ма-алая денежка. В конце концов, есть в России коррупция или нет?

Это было восемь месяцев назад. А если узнает сейчас Колотов о моей опале, да начнёт одно место прикрывать, запросы там слать в разные инстанции по поводу: а пересекал ли границу Российской империи такой-то и такой-то, а подавал ли он документы на российское подданство, к примеру?

— А как там Ваш французик поживает?

Ну вот, началось. Значит и бумаги обо мне пришли и, вероятно, запросы послал.

— Так он не француз, он швейцарец, Андрей Андреевич.

— Да по мне все они немцы. Так я чего спрашиваю. Вы там одного пристроили, живёт у Вас, премудрости разные выделывает. Слышал перо придумал, само по бумаге пишет. Управляющий Ваш, Карл Иванович не нахвалится, такой, говорит, этот Иван Семёнович головастый.

Почему Иван Семёнович?... А-а, Жан Самуэль — Иван Семёнович...гм, надо же, перекрестили.

— А что это Вы меня о нём спрашиваете, Андрей Андреевич, коль сами всё знаете?

А чего это он смутился?

— Дык, Александр Фёдорович, мне вот подумалось, может Вам ещё одного французика надобно? Тут такое дело... Вы же про скандал у Скарятиных слышали? ... Как нет? А, ну да, Вас же не было почти полгода... Так вот, Яков Фёдорович известный англоман. На мой взгляд, по секрету, он на англоманстве совсем свихнулся. Надо же, приказал у себя в имении конюхов одеть как... как этих ... аглицких ....

— Жокеев?

— Вот. ... Ну, это ещё полбеды. Решил он младшего сына по аглицки учить. Выписал ему учителя из ... — Колотов стал копаться в бумагах на столе. Вытащил одну, близоруко прищурился. — Аж из графства Хант... Хантин... Хантингдоншир. Вот. — Наконец одолел он.

— И что? Это личное дело Якова Фёдоровича.

— Это было его личным делом до тех пор, пока он не застукал свою старшую дочь в его объятиях... По-умному бы, надо было не поднимать скандала, а высечь этого хлыща, да отвезти куда-нибудь в Москву или Петербург и отправить восвояси в этот, как его...?

— Хантингдоншир.

— Вот. А Яков Фёдорович, что сделал? Гнал его кнутом до самого Карачева, а это пять вёрст, и потребовал, чтобы я отправил бедного малого в Сибирь!

— Так что, он у Вас в холодной сидит?

— Да Господь с Вами! На постоялом дворе. Денег у него нет, так он хозяину бухгалтерию ведёт. А пока ждёт, что из... этого... Как его?

— Хантингдоншира.

— Да. Деньги на дорогу вышлют.

— Ну, а я тут причём? Вышлют ему деньги, и поедет он в свой Хантингдоншир.

— Дык, когда эти деньги придут? Да и придут ли? А мне морока — Скарятин уже два раза людей подсылал прибить англичянишку. Ей-ей, прибили бы, да народ вступился, не дал смертоубийство совершить. Может, заберёте к себе, а? ... По старой дружбе. — Колотов хитро улыбнулся. — К Вам-то скарятинские не сунутся. А придут деньги ему на дорогу, так пусть и едет, коль Вам не надобен будет.

Вот хитрый гусь. ... Вряд ли таким образом он хочет установить за мной слежку, хотя... ... Кто знает, кто знает...

Видя, что я задумался, Колотов решил форсировать события.

— Так я пошлю за ним? Ну, Вы хоть поговорите с человеком...

Пока ратман бегал за любвеобильном гувернёром, я постарался узнать поподробнее о конфликте. Со слов Колотова, малый был вовсе и не виноват.

Перезревшая дочка Скарятина сама повисла на шее молодого красивого гувернёра. Влюбилась в него как кошка. И решила разыграть сцену пылкой любви, наверняка зная, что папенька это увидит. Увидит, сочтёт её соблазнённой и заставит предмет её воздыхания на ней жениться. Только папенька не понял игры дочери и сгоряча устроил скандал, в результате которого и сам стал, если ничего другого в уезде не произойдёт, то почитай на год причиной сплетен, да и дочку ославил.

— А сколько лет-то дочери Якова Фёдоровича?

— Да восемнадцатый уже пошёл.

!!!

Вошедший молодой человек сейчас вряд ли тянул на звание красавца. Ростом, да, высокий. Неплохо сложен. Но вот лицо, с начавшими желтеть синяками, красивым назвать было сложно — его как пчёлы покусали.

— Hello, young man. Have a seat, please. ... Please introduce yourself. — От моего произношения англичанин поморщился. Ну, терпи. Посмотрим, каков твой русский?

— Hello, sir. My name is Benjamin Becker. I come from Huntingdon, in Huntingdonshire, in the North of my country.

— Excuse my curiosity, Mr. Becker, where did you get your education?

Замялся!

— I graduated from the University of Cambridge.

— Кембридж! А что ты тут тогда делаешь?

— Либо врёт, либо был такой скандал, что пришлось бежать подальше от туманного Альбиона. Спросить у него диплом, или что там выдают по окончании?

— Бумаги могут быть и поддельные. Поди, проверь.

— Your countryman, sir Isaac Newton, was also graduated from the University of Cambridge. Would you remind me which College he went to?

— Are you testing me? Sir Isaac Newton studied at Trinity College.

— Н-да. Больше про Кембридж я ничего не помню.

— Parlez-vous français?

— Oui, je sais bien français, allemand et espagnol. Et je parle assez couramment.

Да? А я вот нет. — А как вы говорите на русском?

— По русски я говорю и понимаю несколько хуже.

Сразу же, не перестраиваясь! 'Рэкает', конечно, акцент чувствуется, но так быстро с английского на французский, потом практически сразу, на русский! ... А Колотов-то как доволен, как будто это он сам полиглот. Ведь явно же сам ничего не понял.

— Вы тоже учились в колледж Святой Троицы, как и сэр Ньютон?

— Нет, я закончил Куинз-колледж. Он расположен на обоих берегах реки Кам. Это если Вы хотите меня проверить. И ещё... позвольте поправить, надо говорить 'сэр Исаак', или 'мистер Ньютон'.

— Мистер Бекер, мне рассказали Вашу печальную историю. Мне жаль, что у нас в России Ваша карьера началась так неудачно. Но поверьте, в жизни бывают и большие огорчения. Господин Колотов просил меня принять участие в Вашем положении, и на некоторое время... чтобы Вы пожили у меня в имении некоторое время. Да... и извините меня, я не представился. Ржевский Александр Фёдорович, тоже здешний помещик.

— Я слышал о Вас, господин Ржевский. Скажу более — мне лестно знакомство с Вами. Но хочу сразу предупредить. У меня нет денег, чтобы заплатить Вам за приют и доброту. У меня сейчас ничего нет, даже документы остались у господина Скарятина.

Я вопросительно посмотрел на Колотова. Тот только руками развёл.

— Доброта, мистер Бекер, должна быть бескорыстной, иначе она уже и не доброта. А насчёт денег не волнуйтесь. Мы поступим таким образом. ... Сколько Вам должен был платить господин Скарятин?

— Сто восемьдесят рублей в год.

— А если я Вас найму за эти же деньги обучать моих детей? Вы не будете возражать?

— В моём положении трудно возражать. ... Но ведь у Вас, мне говорили, нет детей.

— Ну, вот и договорились. — Колотов решил взять бразды правления в свои руки и ковать железо пока горячо. — Документики Ваши, господин Бекер, я попытаюсь у Скарятина забрать, и пришлю Александру Фёдоровичу. ... А нет, так мы и временные можем выписать. — И выразительно посмотрел на меня.

И, уже когда мы уходили, почему-то шёпотом мне на ухо: — Александр Фёдорович, а нельзя и мне такое перо, что само пишет? Бумагами завалили...

Вот, зараза!

Я так и не понял — есть у Колотова на меня какие-нибудь указания сверху, или нет. А делать какие-то телодвижения в этом направлении посчитал лишним. Если уж не знаешь, что делать, лучше не делать.

Теперь едем домой. Дорога подсохла и уже не так кишковыматывает. Погода по-весеннему тёплая. Солнышко, птички поют. Ляпота!

История Бенджамина Бекера оказалась достаточно прозаичной и в то же время драматичной.

Отец Бенджамина, отставной полковник британской армии Уильям Бекер, был вначале удачливым, как потом скажут, предпринимателем. Имел три мануфактуры — в самом Хантингдоне, Бедфорде и Летчворте. Дела шли вначале успешно, мануфактуры приносили вполне приличный доход. Такой, что отставной полковник смог позволить себе учить единственного сына в одном из самых престижных университетов Англии. Но, как говорится, за белой полосой всегда приходит чёрная. Для того чтобы соответствовать новым веяниям начинающегося промышленного бума и увеличить объёмы производства Бекер купил на мануфактуру в Бедфорде новое оборудование. Естественно деньги были взяты под вексель в банке. А в одну не прекрасную ночь мануфактура вместе с новым оборудованием сгорела. Был ли это поджог или роковое стечение обстоятельств выяснить так и не удалось. Дальше неприятности увеличивались как снежный ком. Упали продажи. А тут ещё и умирает жена, мать Бенджамина. Когда пришло время платить по векселю, оказалось, что платить нечем. Банк отсрочки не дал. Уильям Бекер раздавленный бедами, свалившимися на него, придя в банк и услышав отказ об отсрочке, просто взял и застрелил директора отделения. На суде, опомнившийся Бекер, не признал себя виновным в убийстве. Его защита предприняла попытку доказать, что всё что случилось, результат временного помешательства и... попытка самоубийства. Именно об этом сказал отец Бенджамина в своей речи, которую, скорей всего, написал для него адвокат. Однако судью выступление обвиняемого не впечатлило. Жюри присяжных признало Уильяма Бекера виновным, и приговорили его к смертной казни через повешенье. Естественно, перед сыном висельника сразу же закрылись все двери. Только что закончивший университет Бенджамин Бекер столкнулся с глухой стеной. Понимая, что на родине максимум, что ему могут предложить, это место разнорабочего, Бенджамин решил попытать счастье за океаном — в Канаде. Но тут в одном из номеров Таймс на глаза ему попалось объявление о том, что в Россию требуется гувернёр для обучения английскому языку. Канада, может и была журавлём, но маячившие там перспективы были не ясными, а вот Россия, хоть и синица, но с уже обозначенными путями выхода from impasse.

Солнце зашло за облако, и как-то сразу стало прохладнее. Бекер дремлет напротив. За последний месяц для него сегодня, наверное, первый более-менее спокойный день. Лицо его, при солнечном свете, вполне симпатичное. Если убрать отёки от побоев, то можно сказать что Бенджамин имеет правильные черты лица.

М-н-да, правильные? ... А неправильные, это какие? ... О чём думал Скарятин, когда принимал его в гувернёры? Молодой и одинокий гувернер должен быть некрасив или, по меньшей мере, невзрачен. ... А вот имя 'Бенджамин' произносится на русский манер с трудом. Надо бы русский аналог придумать...

— Сейчас приеду домой закажу Черняю баню. Да квасу холодного!

— А может водочки?

— Нет. Водка потом.

-А ведь ты провалил своё задание.

-Задание?

— Ну, миссию, предназначение...

— Считаешь, есть миссия?

— Да несомненно. Вон травинка растёт. И у неё своё предназначение. Вот съест её гусеница, гусеницу склюёт птичка, птичку послушает Алябьев и сочинит своего 'Соловья'! Как тебе? Ни как? Ладно... В человеческом мозге где-то 86 миллиардов нейронов. Сколько звёзд во вселенной?

— Один квантолиард квантолиард квантолиар и так бесконечно...

— Вот. Сколько энергетических связей может быть между 86? Отбросим пока миллиарды.

— М-м-м ... так это 86 умножить на ... 43 минус 0,5..., значит 86 умножить на 42,5... э-э-э...

— Без калькулятора слабо?

— Э-э-э... 3655... Ну, не важно. Я понял. Если энергетические связи в нашем мозге, который несопоставимо меньше вселенной, позволяют нам мыслить, то количество энергетических связей между космическими объектами... ... да это супермозг!

— Вот, вот. Он может всё. Он запросто может поменять местами тебя и несчастного поручика.

— Ну, допустим. А зачем ему это? Зачем ему опускаться до проблем микроорганизмов, копошащихся в капле воды? Ведь в масштабах вселенной мы даже ещё меньше.

-Так пути Господни неисповедимы.

— Во-он, наша церковь показалась...

— Да уж, апрель выдался, так выдался.

Глава 14 (1793 ноябрь)

Шансы у вас заканчиваются только тогда, когда вы перестаете пробовать.

Осень в этом году на редкость тёплая и сухая, Середина ноября, а заморозков ещё и не было. Лес стоит уже голый, но красные проплешины рябины на опушке общую картинку несколько разбавляют. По народной примете предзимье начинается, как с рябины упадут все листья. Вообще погода скорее октябрьская, ещё опята в лесу вовсю.

Начал ездить верхом. В конце концов, я же офицер, а сейчас офицер обязан быть хорошим наездником. ... Ну, мне хоть каким-нибудь...

Лошадь мне подобрали самую смирную. Морковкой зовут. Очень, видишь ли, она морковку любит. Рысью я её практически не пускаю, всё степенно, шажком, куда нам торопиться? За три месяца тренировок и она ко мне привыкла, и я свой зад приучил. Теперь начал даже удовольствие получать от верховой езды. Пожалуй удобнее, чем, если бы сейчас трясся в коляске. Вот решил на досуге в гости съездить в Шаблыкино. Филька, естественно, рядом на пегом мерине. Тоже коняка спокойная. А вот Савва скачет, как настоящий кавалерист и не скажешь, что в егерях служил, всё пёхом, да пёхом.

— Хотя, может это просто мне так кажется? Что я, ценитель выездки...

— Да, уже ноябрь. Погода сегодня чудная — ветра нет, солнце греет как-то не по-осеннему... Хорошо!

— А в Европе сейчас страсти нешуточные. Во Франции вообще бедлам. Этот год — одни мятежи. Две недели назад казнили Марию Антуанетту. Наполеон ещё капитан, и о том, чтобы стать Императором французов даже не помышляет. Талейран сейчас, кажется, сбежал в Америку. Н-да, Талейран, ... толерантность. Гм... Вот не люблю политических ренегатов. Вчера был ярым большевиком-ленинцем, но условия поменялись, и сегодня уже на выходе ярый антикоммунист. Всю жизнь говорит, в душе тайно ненавидел кровавый сталинский режим. Ну не сволочь, а? ... Но ренегаты, как раз в жизни устраиваются лучше. ... Потому, что жизнь — дерьмо?

Большое, противное пятно растекается на груди.

— Вот же, твою танковую дивизию!

Поднимаю голову. В небе одна единственная ворона.

-Твою ж... ! Что она сволочь жрёт? Почему пятно белое? Как она, зараза целилась? По козырьку картуза и... Ну, почему именно на меня? Вон же Филька рядом едет.

— Филимон! Филимон, оглох, что ли? Дай тряпицу.

Я так и не могу понять, есть ли за мной надзор, или нет. За Суворовым, помнится, сосед приглядывал и куда надо постукивал. Но, во-первых, это будет при Павле, во-вторых, я не Суворов, а куда мельче...

В начале лета пришло письмо из казённой палаты, что моё прошение о регистрации 'Общества на вере' и строительстве завода удовлетворено: 'Рассмотрев донесение Ваше об учреждении Общества на вере и литейного завода Никопольской провинции Новороссийской губернии в Криворожском уезде у деревни Гданцевки, против мыса Криваго Рога, где найдены прииски железной руды в весьма обильном количестве, и видя, сколь велики пользы общественные от устроения оного завода произойти долженствуют, за благо признано полное разрешение всех предположений оного Общества на вере в рассуждении устроения оного завода и сим соизволяем'. Я тут же написал Штиглицу, что обстоятельства неожиданно поменялись и наш первоначальный проект повернулся неожиданной стороной.

Николай был в курсе моих петербургских неприятностей, и мы уже с ним решили погодить с покупкой Гданцевки. Но прошение-то я написал раньше, ещё до того злополучного урока. Правда и тогда, положа руку на сердце, уверенности в положительном результате не было. А тут, на тебе!

Сейчас там уже во всю идут подготовительные работы. Главная проблема — нужны люди. А самое главное — нужен человек, который это всё построит и руководить будет. ... Как сманить Иванова?

Габриэль, он же Жан Самуэль Паули, он же Иван Семёнович, меня удивил, озадачил и, можно сказать, обескуражил. По нашим планам ранее, выходило летом открыть в Брянске мастерскую, где бы Габриэль с пацанами начал уже производство, как их здесь начали называть, самописок. По нашим расчётам это должно быть рентабельно и приносить доход. В самом начале — самописки для богатых, простые ручки и перья для простого люда, а в процессе развития — дорогие чернильные приборы и, может быть, какие-нибудь канцелярские принадлежности. Какие, я пока не решил, потому, как даже для канцелярской скрепки уже металл нужен определённого качества — во-первых, чтобы сразу не ломались, а, главное, чтобы ржавели хотя бы не на завтрашний день. В дальнейшем можно будет и хай-тек попробовать. Есть мечта стать новым Зингером, а Брянск сделать родиной швейной машинки. А, что? Если уж в политике не суждено историю подправить, то, может, в техническом прогрессе песчинку раньше сдвинуть, а там, глядишь, и весь ком немного в сторону покатится? ... На счёт мастерской я даже Иванову написал, просил совета. Тот ответил, что если нужна будет какая помощь, то могу 'всецело на него рассчитывать'.

Но Габриэль чего-то начал юлить. Мол, рано ещё, технологии не отработаны, мальчишки ещё всё сами не умеют делать, а он один, хотя бы с штучным, но производством много не наработает. Тем более, ему, как руководителю, надо будет больше административные вопросы решать, а не производством заниматься. Блин, отмазки на каждом шагу, причём, какая-то всё мелочь. Ну, не хочет он в Брянск! Может абсолютной самостоятельности боится? Дома у дяди он был под дядиным присмотром, здесь, хоть и более самостоятелен, но всё же есть я.

Причина оказалась ну смехотворно простая. У Габриэля появилась пассия!

Ну, так да ради бога! Дело молодое, а сладится, так совет, как говорится, да любовь. Правда, мои мысли насчёт его дальнейшего семейного счастья были несколько иные, но не буду же вмешиваться.

Предмет его страсти — кузяхина старшая дочка Клавдия. Да, видная деваха! Кровь с молоком. Русая коса толщиной с руку, кофточка на груди чуть не лопается, рослая, статная. Но вот беда, Габриэля держит на расстоянии — вроде и хихи-хаха, а близко — ни-ни. И дело не только в воспитании, хотя кузнец дочку в ежовых рукавицах держит, а... Ухажёров слишком много, перебирает девка. Нет, ежели батя скажет, куда она денется, но Ромео хочет же, чтобы всё было по взаимности.

Вот. И вместо того, чтобы активно заниматься брянской мастерской, пришлось всё лето наблюдать шекспировские страсти.

Пришло письмо от Дашковой. Екатерина Романовна, пишет, что наши опасения по поводу её благополучия в связи с моей высылкой в деревню не оправдались. По её мнению я действительно попал под горячую руку. В другой ситуации всё могло кончиться и не начавшись. Саму её пару раз приглашали в Зимний дворец. Первый раз 29 апреля на помолвку Великого князя Александра с принцессой Луизой Марией Августой Баденской, которая накануне крестилась и стала Великой княгиней Елизаветой Алексеевной. А второй раз 17 сентября, когда состоялось их бракосочетание. Елизавета Алексеевна, по мнению Екатерины Романовны, отличается необычайной скромностью.

Ну, так ещё бы — девочке 14 лет! Она с моей Шурочкой ровесницы.

Императрица с Дашковой была 'вполне приветлива, но это скорее вежливость, чем приязнь'. Ни Павла Петровича ни Марии Фёдоровны на помолвке не было. Как я понял, Екатерина позволила себе явную бесцеремонность по отношению к сыну, с ним не посоветовались ни о кандидатуре невесты, ни относительно её крещения, ни о дне венчания. Он обо всем узнавал через третьих лиц. Мария Федоровна приложила все силы, чтобы уговорить мужа появиться на венчании. Пришлось даже прибегнуть к помощи Екатерины Ивановны Нелидовой. Уговорила! Павел присутствовал на венчании и 'был глубоко растроган'. Состоялось венчание в церкви Зимнего дворца. Празднества по случаю женитьбы любимого внука Екатерины 'продолжались четырнадцать дней и завершились блистательным фейерверком на Царицыном лугу'.

— Вот век — мужу ещё нет шестнадцати, а жене только четырнадцать! Прямо Ромео и Джульетта! И конец такой же трагический. Ну, кого может родить эта девочка?

— Торопится Екатерина, ой торопится. Не знаю, сколько она надеется прожить, но вот почву передать власть не сыну, а внуку уже готовит. Внуку в этом году только шестнадцать будет.

— Мать её прожила, кажется, лет сорок пять или сорок восемь, если мне не изменяет память, а отец так и вовсе до сорока не дожил. То есть с генами, в этом плане, у Императрицы не ахти. Об этом она, конечно, не знает, и надеется лет ещё десять пожить, но вот подстраховалась. Передавать трон женатому внуку всё-таки более благовидно. ... Вот передала бы она при жизни трон сыну, глядишь он и не очень бы и начудил...

— Да не факт. Мог маменьку и в монастырь сослать грехи замаливать.

— Вряд ли, у Екатерины сейчас, как потом скажут в Одессе, очень высокий рейтинг.

— Нет, всё же эта женитьба Александра, явно поступок опрометчивый. Может и с детьми у них так всё плохо будет, потому что для девочки в четырнадцать лет начинать половую жизнь рано. Она ещё не созрела. Шурочке моей тоже четырнадцать лет, да я её ещё ребёнком считаю. А тут — замуж!

К Шурочке я почему-то прикипел душой. Она мне старшую внучку напоминает. Такая же умненькая-разумненькая.

Ездил намедни к Крыловым, выбежала навстречу, вся такая... Такая красавица вырастит!

Вот у Крыловых всё замечательно. Анна Николаевна разрешилась девочкой в конце мая. Весёлый, здоровый ребёнок. Я же и ездил к ним на крестины. Теперь я крёстный отец Варвары Ивановны Крыловой.

Иван Андреевич дал мне почитать свою новую повесть, называется 'Каиб'...

Читали мы вместе с Шурой.

На мой неискушённый взгляд,... а может, наоборот — искушённый?.. пока не Шекспир.

— Шекспира ты читал в переводах Маршака, к тому же это сатира.

— Ну, тогда не Гоголь. Не 'Ревизор'.

Разумеется, я ничего такого Ивану не сказал. Он человек добродушный, но вдруг обидится. Посоветовал пока не спешить отправлять в печать, и намекнул, что Радищева из Илимского острога ещё не вернули. Это не напугала, а, скорее, озадачило Крылова. Мне кажется, что он в таком аспекте свою повесть вовсе не рассматривал.

— Но это же восточная повесть.

— Да? Ты знаешь, если честно, то я до сих пор не пойму, за что Александра Николаевича к смертной казни приговорили. Я его произведение рассматриваю не более, как путеводитель по российской провинции и описание нашего быта. Что такого он написал, чего не видит любой, кто ездит по нашим дорогам?... Наши потомки о нашем быте, о нашем веке будут судить именно по его 'Путешествию'. Лично я ничего крамольного вообще не увидел. Радищев описал всё, как есть. Но... Но вот наша Императрица хотела бы, видимо, чтобы потомки о нас судили только по её деяниям и нашим победам. В таком случае Радищев, по её мнению, подрывает устои трона. А чем он тогда лучше Пугачёва?

— Скажешь тоже... А ты читал 'Путешествие из Петербурга в Москву'?

— Блин, блин, блин! Где Ржевский мог это читать? Там было-то всего вроде сто экземпляров, остальные Радищев, кажется, сжёг.

— Сжёг ли?

— Всё равно, надо соскакивать.

— Доктор Максимович давал мне почитать, когда я был в Петербурге. Но дело не в этом. Ты недооцениваешь силу печатного слова. Это даже странно для человек, который пишет и печатается. Что ты знаешь о... ну, скажем об Иване Грозном? Только коротко в двух словах, первое, что придёт в голову.

— Душегуб, тиран, опричнину ввёл.

— Вот. А откуда ты знаешь?

— Отец рассказывал, читал...

— Читал! Значит, кто-то написал. Причём так, как сам это воспринимал. Представь, лет через двести люди прочитают, как Екатерина ездила в Крым. Блестящая свита, роскошнее кареты, трапезы на природе, ухоженные нивы, опрятные крестьяне, радостно машущие матушке Императрице. Как они назовут наш век? — Крылов вздохнул и не ответил. — Правильно, 'золотой век'. ... Александра, а ты как думаешь?

Шура, до этого просто сидевшая в кресле и листавшая рукопись 'Каиба', подняла на меня свои голубые глаза и абсолютно спокойно сказала: — Я думаю, что картина, что Вы, Александр Фёдорович, описали, им понравится. Я бы хотела, чтобы они так и думали о нас. — Мы с Крыловым переглянулись. Вот это оборот! — Я не читала господина Радищева, но если он описал наш быт, нашу жизнь, только с плохой стороны, то мне это тоже не нравиться.

Вот такова я никак не ожидал. Я и вопрос-то ей задал в расчёте на односложный ответ. ... А, если честно, то вообще, никакого расчёта не было. Я даже не был уверен, слушает ли она нас. Сидит, листает рукопись ребёнок, давай ему сделаем приятное, вроде как его мнение нас интересует... ... Я уже и забыл, как хотел продолжить свой пассаж про силу печатного слова. Крылов выглядел таким же озадаченным, наверное, как и я.

— А ты не могла пояснить свою мысль.

— Я не могу судить о произведении господина Радищева, возможно оно написано хорошим языком, легко читается и поучительно. Но если оно указывает только на недостатки и не показывает хорошие стороны, то оно вредно для читателей, так как не показывает всех сторон жизни. И это действительно подрывает устои государственности.

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Это в четырнадцать лет?

— А ей точно четырнадцать лет?

— Да пусть хоть двадцать. Ты сам в двадцать имел собственное мнение?

— Ну,... я да.

— Ой. В двадцать ты своё мнение имел, только по поводу длинны ног, ходивших за забором училища, девушек.

— А может она тоже ...ну... в смысле, в голове у неё разум взрослого человека?

— Шурочка, душа моя, а что ты сейчас читаешь? Нет, не в данный момент, а ... вообще?

— Тацита, 'Анналы'.

Выражения своего лица я не видел, а вот у Крылова было такое, какое должно быть у уфолога, наконец увидевшего живого гуманоида. На мой вопросительный взгляд он только развёл руками.

— У моей Анны Николаевны очень хорошая библиотека. — Единственное, что он выдал на гора.

— И как тебе ... Тацит?

— Я только заканчиваю 1 главу, 14 — 15 годы. Очень ... громоздко написано, тем более я ещё дурно знаю английский язык.

— Ты читаешь на английском!?

— Мы с ней вместе начали изучать. Но её успехи, несомненно, очевиднее. — Крылов как-то виновато на меня смотрел, как будто он виноват в том, что 'её успехи, несомненно, очевиднее'.

— Но почему Тацит?

— Но другой книги на английском я в библиотеке не нашла.

Фу-у. Это конечно многое объясняет, а то четырнадцатилетний ребёнок, читающий Тацита, чуть не порвал мне весь шаблон.

— Ну, и.. что тебе запомнилось?

— Как Цезарь пришёл к власти.

— И как же?

— Цезарь в начале отказался от звания триумвира, именуя себя консулом и якобы довольствуясь трибунскою властью для защиты прав простого народа. Потом покорил своими щедротами воинов, народ — раздачами хлеба, знать, готовую к раболепию — богатством и почестями, непримиримых противников уничтожил. А затем, набираясь мало-помалу силы, начал подменять собою сенат, магистратов и законы.

Когда мы с Иваном остались одни, я спросил его, как он видит будущее девочки?

— Ты задаёшь, непростой вопрос. Во-первых, она ещё крепостная, во-вторых, наша с тобой авантюра выдать её за твою сводную сестру пока ничего не дала. Чтобы это узаконить, надо писать прошение на высочайшее имя, а после твоего петербургского вояжа это вряд ли будет иметь смысл. Конечно, когда она подрастёт, ты дашь ей вольную. Что дальше? ... Для любой женщины, главное это замужество. За кого нужно выдать барышню, которая читает Тацита, чтобы она была счастлива с мужем ?... Вот. ... Даже, если она не крепостная крестьянка, а ... графиня?

— Но твоя Анна Николаевна читала же Тацита?

— Не знаю, не спрашивал. Но моя Анна Николаевна вышла замуж за меня. — И улыбнулся. — А сам ты?...

— ??????

— Но ты же хочешь, чтобы Шурочка была счастлива?

— Исключено!!!... Выброси даже из головы... Нет! ... В конце концов, она ещё ребёнок.

Нет, это ж надо, чего удумал! Да я к Шурочке отношусь даже не как к дочери, а как к внучке, а это, ещё с большим трепетом. ... Конечно, не объяснишь же, что мне не двадцать четыре года, а все шестьдесят восемь.

— Да по твоим поступкам тебе не шестьдесят восемь, а только восемнадцать. Старый пень, вторую жизнь живёшь, а ума не нажил. Так облажаться в Петербурге. Ведь просто поддакни ты тогда, да даже просто промолчи, и с Шурочкой можно вопрос было решить, и в дальнейшем как-нибудь на события влиять... А теперь?

Пять месяцев прошло после моего возвращения в имение. В деревне всё-таки жизнь идёт намного плавнее и размереннее, чем, ну хотя бы в том же Брянске. Намного он больше? А жизнь там всё же суетнее.

Моему приезду были рады. Особенно Габриэль и мальчишки. Они изменились, причём и Габриэль и пацаны. Габриэль отпустил усы и бородку— эспаньолку. Ну, швейцарец же. Может у них у швейцарцев национальная мода такая... Кто их видел? Да и много кто знает, где она находится эта Швейцария? Он вроде, как повзрослел,... нет, правильнее, наверное, будет сказать — стал более респектабельнее, если так вообще можно сказать о двадцатилетнем молодом человеке. Если раньше он был учеником у своего дяди, то сейчас ему дали свободу самому доходить до тонкостей мастерства и, мало того, он сам учит других. А это накладывает определённую ответственность.

Мальчишки же, просто выросли. Не совсем, конечно, но из двенадцати-тринадцатилетних деревенских оболтусов, которых два года назад отобрал для меня Карл Иванович, превратились в четырнадцати-пятнадцатилетних подростков. Для деревни, это уже мужики.

М-н-да, мужики,... мужчинки... Что же мне с вами делать?... Выдернул я мальчишек из привычной среды, а что дальше делать, ни как не решу. Дать им вольную и послать учиться?... А ведь на них подушная подать тоже распространяется. Пока они у меня крепостные — 74 копейки, а поедут вольные в город учиться — рубль двадцать. Нет, конечно, для меня не бог уж весть какие деньги, я вон за пачку бумаги плачу по три рубля, но всё же... Посылать их учиться? ... А куда? С одной стороны, знаний нигде больше чем я им никто не даст. По крайней мере, теоретических.

Правда, это смотря каких знаний — вот в области современной экономики надо и мне разбираться, а то и свой колхоз не поднимешь. Другой здесь уклад. Некоторые вещи я вообще не понимаю.

Или в области права? И законов вроде не так много, а сам чёрт ногу сломит. Впрочем, с законами так в России всегда.

Отправить мальцов учиться в Москву, в университет? Там, наверное, языки знать надо при поступлении. Латынь, там всякую, древнегреческий. ... Хотя, может Бекера попросить? Он всё знает! Даже Карл Иванович к его советам прислушивается. Да что Карл Иванович, Габриэль и тот у него справляется, правда не по техническим вопросам, а по бытовым, но тем не менее... Да, уж! А вот его имя не русский манер никто не переводил. Если Жана мужики переиначили в Ивана, то вот с Бенджамином почему-то всё так и осталось — Бенджамин, вернее, мистер Бекер. Всем так это нравится говорить 'мистер Бекер'. Наверное, потому, что и Бенджамин, и Вениамин для простого русского мужика звучит длинно... А Беней называть, вроде бы неудобно....

Да, так что решать-то с пацанами...

— Александр Фёдорович, а кто это на отъезжем поле сено-то наше на волокуши грузит? — Савва подскакал на своём жеребце и чуть не напугал мою кобылку.

Действительно, у леса копошатся какие-то люди, возле стогов сена.

— Так может глинковские?

— А чегой-то глинковским тут делать? Сгонять, посмотреть?

— Их там человек десять. Если это не наши, а, скажем, шаблыкинские воруют сено, то конфликт может быть нешуточный. Павел Андреевич Киреевский, вряд ли сам послал людей на такое. Его управляющий? Или сами?

— Подожди, может это всё же мои мужики. Карл Иванович может, послал.

— Поехали вместе. Филимон, подожди нас здесь. — Мы рысью потрусили к лесу.

Шесть лошадей, шесть волокуш и шесть мужиков. Мужики все взрослые, ни молодых, ни старых нет. Нас увидели поздно, а увидев, растерялись. Двое начали направлять лошадей к лесной дороге, но Савва наперерез оказался быстрее. Четверо схватились за вилы.

Нет, ну какая борзость, а! Белым днём воровать чужое сено!

Если бы они просто спокойно нас встретили, да сказали бы, что из Глинок, да что их староста глинковский послал, я бы и поверил. Ни я, ни Сава всех глинковских мужиков в лицо не знаем. А тут за вилы хвататься! ...

-Не-ет, ну это уже все границы...

— Но шесть против нас двоих! Оружия у нас никакого нет. Если они закусят удила и попрут на нас, то очень даже может быть кисло. Впрочем, ускакать и сейчас можно, но это будет прецедент — барин воров испугался...

— Не дури, ты сам учил — умное отступление перед превосходящими силами противника, это не позорное бегство, это тактический ход. Они вас сейчас на вилы поднимут, а потом догонят на Савином же коне Фильку.

— Чьих же Вы, соколики, будите? — Я остановил Морковку метрах в пяти от ближайшей волокуши. Мне сейчас лучше на земле стоять. Хоть и на протезах, но на земле я себя увереннее чувствую, чем в седле. Но вот беда — и садиться на лошадь, и слезать, мне всегда Сава или Филька помогают. Ну, уж как получится.

Я вынул ноги из стремян и очень даже изящно спрыгнул, держась за седло. Еле устоял. Гусар, блин!

Мужики стоят молча, набычившись. На мой вопрос ничего не ответили. Думают, если я спрыгнул с лошади, у них есть шанс. Противником меня они не считают. То, что у меня нет ног, весь уезд знает. Если решат напасть, то Сава для них противник более явный.

— Ты, братец, вилы-то опусти, не ровен час, уколешь меня, а это уже каторга в лучшем случае, а то и виселица. — И уже грозно. — Так чьих будете, я спрашиваю? Отвечать!

Если бы ближайший ко мне мужик бросил вилы и ... нет, нет, не упал бы на колени, а просто попросил — отпусти. Отпустил бы. Ей-ей, отпустил бы. Какая мне от них корысть. Даже бы и не узнавал, чьи это люди. Весь расчёт был, что это простые крестьяне. Не солдаты, не грабители какие, типа моего Саввы. Даже дело не в том, что они не посмеют на барина, пусть даже чужого, руку поднять. Надо будет, и руку поднимут и в доме живьём сожгут. Но это во время бунта, когда крышу сносит у всего народа. А так убить человека... Это надо уже зачерстветь. Но всё пошло, как пошло.

Мужик делает резкий выпад. Вилы направлены мне в грудь. Три деревянных острых рагульки!

Ухожу влево, правой рукой хватаю древко вил и дёргаю в сторону. Мужик по инерции движется за вилами и попадает горлом на два пальца моей левой руки. Вилы у меня в руках, мужик хрипит где-то внизу. Заплетаю своими рагульки вил второго, уклоняюсь. Ё.... это топор! ...Всё как при замедленной съёмке. Мужик с топором разворачивается, замахивается и ... падает с вилами в спине. Бью второго в глаза. .... А всё... Трое убегают прямо в лес.

Первый — валяется на земле пытаясь вздохнуть. Отдышится. Не смертельно. Второй — стоит на коленях и воет. Удар по глазам очень болезненный. Болезненный, но тоже не смертельный. Через час будет видеть. А вот с вилами в спине далеко не побежишь. Мужик ещё жив, хрипит, изо рота вместе с хрипом выталкивается кровь. Лёгкие пробиты. Можно его спасти? Лет через двести, может и спасли бы.

— Простите, Александр Фёдорович — только так мог помочь. Не думал, что они... Этих догнать? — Он кивает в сторону леса.

— Да на кой... — Я стою над умирающим и не знаю, как поступить. Вытащить вилы — умрёт быстрее, не вытащить — умрёт, но будет долго мучиться.

— А не поехали бы мы смотреть, кто это сено грузит, глядишь, мужик и жив был.

— Если бы ты сегодня в Шаблыкино не поехал, то мужик тоже был бы жив. А если бы в Самару тогда не поехал?....

Савва спокойно выдёргивает вилы из спины третьего мужика и кладёт их рядом. Подскакал Филька. Глаза растерянные. Увидел кровь, чуть с мерина не свалился.

— Ты чего прискакал, Аника-воин? Я тебе где сказал быть? — Я ещё заведён. Никому не нужная смерть этого мужика выбила меня из колеи.

— Не серчай на него, Александр Фёдорович, малец нам же хотел помочь ... А с этими, что делать? — Савва решил барский гнев перевести на другой объект.

А ведь получается, я ему жизнью обязан — не метни он вилы в этого топоромахателя, сейчас это могла быть совершенно другая картина маслом.

— Вяжи, да на пустую волокушу... Филимон, смочи тряпицу водой, да дай этому... пусть к глазам приложит. Полегче будет...

— А этого?... ... Доходит...

Крепкий мужик. Долго мучиться будет... Ан, нет... Дёрнулся в агонии пару раз и затих. Стоящий поодаль Сава, перекрестился и что-то зашептал под нос. Молится, наверное... Кровь, получается, опять на нём.

— На мне его кровь. Сказал бы сразу: 'Мужики, уезжайте', глядишь и жив бы был человек. Ведь, наверняка, и жена есть, и детишки. Теперь сироты...

— А если бы они тебя? А потом Савву, всей гурьбой? А потом Фильку?

— Да, уж... Никто так человека не оправдает, как он сам себя.

— Ты зачем в меня вилами тыкать стал? Я ж тебя предупреждал.

Первый мужик уже пришёл в себя. Глотать ему больно, да и говорить тоже не особенно удобно, но колоть надо сейчас. Гм.. молчит. Не пытать же его, в самом деле?

— Филимон, скачи в Шаблыкино, скажи Павлу Андреевичу, что я извиняюсь, но приехать сегодня не смогу. Ну, и объясни ситуацию. ... Давай, давай, пошевеливайся. ... Савелий, сними ка с этого гуся штаны, да дай мне нож. Сейчас мы из него гусыню делать будем.

Фильку сдуло, только я фразу закончил. Савва и тот не понял, смотрел на меня с широко открытыми глазами, как будто увидел первый раз. А вот мужик всё понял сразу. Забился, задёргался, руки, связанные сзади, аж посинели.

— Нет! Нет! Барин всё скажу! Не надо... А-а-а. Не надо... не надо... всё скажу.. у-у-у. Яков... Яков Фёдорович... Яков Фёдорович сказал, что ежели попадёмся всех сам повесит...

— Кто?

— Барин наш, Скарятин Яков Фёдорович....

— Александр Фёдорович, признайся — а ведь на меня, небось, сначала грешил? — Павел Андреевич Киреевский сидит напротив и лукаво так ухмыляется. Для него это что? В его размеренной пресной помещичьей жизни — это грандиозное событие.

Когда к нему прискакал Филька, и сказал, что я сегодня в гости, как уговаривались, не приеду, и узнав причину, тут же сам поехал в Алексеевское. Какое происшествие! Да такого уже сколько лет не было, чтобы на барина крестьяне напали...

— Признаюсь, грешил, но не на тебя, а на твоих людей. Ведь самый ближний сосед оттуда это ты. Хочешь, перекрещусь, что лично про тебя худого даже не подумал?...

— Верю, верю, и... ... спасибо, что плохо обо мне не подумал.

— Да уж, заварил кашу Скарятин. — Колотов, отхлебнул из бокала вина, и поуютнее поёрзал в кресле. — Даже предсказать не могу, что сейчас будет. Мне ведь расследование проводить, да в Орёл отписываться... ... А славное у Вас винцо, Александр Фёдорович. Сладкое, пьётся как морс, а как по голове-то шибает...

— А что грозит Скарятину?

— Так, как дело повернётся. Ежели, скажем, Яков Фёдорович заявит, что это не его люди, что Вы на него поклёп возводите, а Вы, в свою очередь, будете настаивать на своём, то чьи связи сильнее окажутся.

— То есть, как это? Вот же они, в подвале у меня сидят. Они же сознались, что их сам Скарятин посылал сено у меня воровать.

— В сословном суде будет рассматриваться только Ваше слово против его.

— Однако... ... А если он сознается?

— Кто, Скарятин? Да с чего бы ему сознаваться? На мужиках, что они скарятинские, не написано. Он, конечно, не ума палата, но понимает, коль суд признает его виновным, то его и дворянства лишить могут. Потому ни в чём не сознается, поверьте моему опыту.

— Но Вы же будете проводить дознание, и выступать в суде обвинителем.

— Нет, не я. Дознание проводит уездный стряпчий Холмогоров. Он же и в суде в качестве обвинителя выступать будет.

— А что за связи у Скарятина?

— Он в каком-то родстве с обер-шталмейстером Львом Александровичем Нарышкиным.

— Обер-шталмейстер, это что-то вроде императорского конюха, кажется... Ну и что? Не велика шишка. Мы вон...

— А что 'мы вон'? Мы вон нынче в опале. Да, и если действительно дело до суда доводить, то канитель несусветная. Дознание, уездный суд, потом апелляционный губернский, потом Сенат это всё должен рассмотреть по новой, а уж потом на утверждение к Её Императорскому Величеству... Дело не на год... А ради чего? Наказать одного негодяя?

— Так этот негодяй не просто хотел мне отомстить, или там, насолить за Бекера, да и сено там особо ему не нужно было, скорее всего — он же, гадёныш, хотел нас с Киреевским лбами столкнуть.

— Всё равно, затевать такую тяжбу? Причём, заметь, без гарантии на успех... Не факт, что дознание будет в твою пользу — ну заблудились мужички, не туда поехали... Даже, если уездный и губернский суды ты выиграешь, тебе надо, чтобы твоё имя вновь всплыло в Петербурге? Как слышу: 'А который это Ржевский? Не тот ли, который всё что попало мелит?'

— Так получается, Андрей Андреевич, что овчинка не стоит выделки? Не стоит и огород городить — всё равно Скарятин сухим из воды выйдет?

— Ну-у... я так не говорил... Но, ежели, к примеру, всё миролюбиво решить...

Я подлил ему вина в бокал, но решил промолчать. Этот гусь и Скарятина обдерёт, как липку, и с меня хочет чего-нибудь поиметь. Ну, давай, предлагай...

Колотов не дождавшись от меня посыла, отхлебнул из бокала и продолжил:

— Скажем, поставить Скарятину условие — либо откупайся, либо дело пойдёт по инстанции? — Осторожненько так, глядя на меня и проверяя реакцию.

— Я к нему не поеду и у себя видеть тоже не хочу. Он заварил кашу, пусть сам и расхлёбывает. Но посредник тут нужен, согласен — И посмотрел на Киреевского.

— Уволь, Александр Фёдорович, всё что угодно, только не это. Я ведь этого подлеца, тоже видеть не хочу. Ведь он, мерзавец, нас с тобой стравить хотел.

— Андрей Андреевич, будь другом, возьми на себя эту миссию. Не сочти за труд.

— Э-э-э... Ну-у... Только из уважения к Вам, Александр Фёдорович.

Ох, хитёр Колотов. Скарятину, небось, будет говорить, что еле-ели меня уговорил. Блин, придётся-таки подарить ему авторучку.

Ситуация со Скарятиным разрешилась через две недели. Я условий никаких ставить не стал. Наказать его конечно надо бы было, но, по моим рассуждениям, наживаться на подлости соседа было так же низко. Насколько его развёл Колотов, понятия не имею — не интересовался. Единственное — захваченные нами мужики взмолились не передавать их своему барину. Боялись, что тот их запорет. Готовы были на каторгу идти, только не домой. Видать, его угроза повесить, если попадутся, была не только фигурой речи. Страшный, этот 'золотой век'.

Ну, а как? Они ведь его крепостные. Получается, что я насильственно удерживаю чужих людей. Колотов хотел их забрать, но когда они в ногах стали валяться и умолять не отдавать их, предложил компромиссный вариант — Скарятин оформляет на моё имя дарственную на этих мужиков с семьями и пишет расписку, что претензий ко мне не имеет. Я после тоже напишу такую расписку, когда их семьи в полном составе переедут в Алексеевское.

А как приедут, отправлю всех в Гданцевку. Там люди позарез нужны.

Вот и все мои приобретения. Да, ещё шесть трофейных лошадей.

Тело погибшего Колотов забрал в тот же день. Пусть дома похоронят.

Есть ещё одно, если так можно сказать, приобретение,... вернее,... ну не важно — мой авторитет взлетел до небывалых высот. Меня и так в имении уважают и даже где-то любят. Правда часть этого уважения, по-видимому, перешла от покойного Фёдора Петровича. Говорят, очень достойный человек был. Когда умер, даже мужики плакали. Но и я, в их глазах, не подкачал. И на войне геройски сражался, и ходить без ног научился, и мельницу построил и... да чего только люди не придумают. А пороть на конюшне, так у нас и при покойном Фёдоре Петровиче никогда такого не было. Но после случая со скарятнскими, на меня стали смотреть как на... а, наверное, как на какого-то богатыря. Шутка ли, Лександр Фёдрч, один! без пистоля, голыми руками десять разбойников побил! На следующей неделе будет уже двадцать разбойников. Даже, где-то, гордятся мною.

И на Савве это случай тоже отразился.

Когда Савва прибыл со мной в имение, народ к нему отнёсся настороженно. Я Фильке строго настрого наказал про тот случай на дороге молчать. И в нём я уверен. Но народ на одноглазого моего денщика посматривал с подозрением и в общении сторонился. Делать его помощником Карла Ивановича, как хотел раньше, я не стал. В сельском хозяйстве Савва ни бельмеса не смыслит. Будет только мешаться, да старика раздражать. Пусть будет моим денщиком. Пока. Там посмотрим. Но когда мы с ним пригнали шесть лошадей, да привезли двух пленных и одного убитого, да когда Черняй, который узнал подробности, пересказал 'нашу Куликовсую битву', о-о-о, тогда Савва стал своим человеком. Причём уважаемым человеком.

А 'Куликовская битва' потому, что там рядом Куликово болото.

Глава 15 (1794 май)

Homo proponit, sed Deus disponit

(Человек предполагает, а Бог располагает)

Фома Кемпийский

— Ну что, господин капитан, поумнел?

Екатерина смотрит на меня своими пронзительными умными глазами. Сурово так смотрит. Эта она так думает, что сурово. Я же вижу, что где-то в глубине их есть некая весёлость. Видно, что мне сейчас будет задана образцово показательная трёпка, но так, чисто для воспитания. Что вот ей ответить? ... Все заранее приготовленные ответы сейчас кажутся неуместными и неумными.

Императрица сидит за столом, а я стою перед ней, как двоечник перед директрисой школы. ... Всё это со мной уже было... Дежавю?

— Чего молчишь? Али язык проглотил?

— Покорнейше прошу простить меня, Ваше Императорское Величество, но вот уже больше года прибываю в недоумении, чем вызвал гнев Ваш. Ежели, по недомыслию, что-то сделал не так, то, поверьте, не было злым умыслом, а лишь явилось результатом моей неопытности.

Теперь раздумывает Екатерина — то ли я действительно поумнел, то ли наоборот, как был дураком, так и остался.

— Ты мне ваньку не валяй. Прекрасно ты всё понимаешь, ... что гнев мой вызван твоими глупыми декламациями Павлу Петровичу. ... — Хитро улыбнулась. — А иначе, какой ты логик? Это проще даже чем юбки задирать и штаны спускать.

— Вот змея! Помнит же тот анекдот.

— А как ты хотел? Потому она и Великая.

— Что ответить?

— Лучше промолчи. Она и не ждёт ответа.

Я сделал виноватую мину и поклонился.

— Вот и сделай, ... как ты там говорил... прогноз? Вот и сделай прогноз, зачем я тебя вызвала.

— Вот, блин! Я уже две недели над этим голову ломаю, как только фельдъегерь предписание привёз явиться пред светлые очи. Нет, конечно, предположение у меня есть. Но вдруг ошибаюсь? Вдруг это касается завода под Кривым Рогом?

— Ну и что? Ну не угадаешь...

— Да, как-то ошибиться перед ней не комильфо...

— Что, не получается? Это тебе не воров на вилы сажать.

Колотов?!!! Бл...ин!

— Смею предположить, Ваше Императорское Величество, что сие связано с событиями в Кракове и Варшаве. — Тон что-то у меня неуверенный. Потвёрже бы надо.

Императрица помрачнела.

— Садись, тяжело же, небось, на протезах?

Я подвинул стул и сел чуть сбоку стола.

— Да. ... Первого марта взбунтовалась конная бригада Мадалинского. Они неожиданно напали на наш полк и захватил полковую казну... А в Кракове чернь провозгласила Костюшко диктатором. В Польском королевстве и Великом княжестве литовском вспыхнули мятежи. ... Генерал Игельстром, отправил супротив Мадалинского отряды Денисова и Τορмасова, но 24 марта Костюшко частично разбил Тормасова под Рацлавицами. ... А 6 апреля на страстной неделе мятежники напали на наш гарнизон в Варшаве. ... Пятьсот безоружных наших солдат перебили в церкви во время причастия. Из восьми тысяч прорваться удалось только половине... ... Я помню твои слова про Костюшко, но... мне докладывал Игельстром, что обстановка в Польском королевстве спокойная... — Вдруг Екатерина ударила рукой по столу. — Ох, счастлив этот старик, что прежние его заслуги сохраняются в моей памяти! ... Я уже распорядилась, чтобы туда направили корпус графа Суворова.

Императрица замолчала, погрузившись в свои мысли. Куда она сейчас меня отправит?

— Так вот. Будешь собирать для меня всё, что твориться за границей, и мне лично докладывать. Остерман и Безбородко мне, конечно, докладывают, но, как ты говоришь, анализ не проводят. Вот и проводи этот анализ. Сам придумай, какую службу надо организовать и как её назвать. Неделю сроку хватит?

— Так точно, хватит, Ваше Императорское Величество! — Я вскочил со стула.

— Не тянись, не на параде. Ты кто у нас, капитан? Должность у тебя будет теперь статская... Тайнами будешь заниматься. ... Ну, вот и будешь тайным советником.... Я же обещала о тебе заботиться. Может, какие личные просьбы есть?

— Если позволите Ваше Величество? ... У меня есть сестра... Отец мой, Фёдор Петрович... ну, в общем, она незаконнорожденная. Нельзя ли этот вопрос как-нибудь решить?

— Пиши прошение. Всё? ... Ступай.

— Н-да, ... поворот! Ещё один шанс? ... Чувство двоякое. С одной стороны — взлёт на высоту, о которой и не думал. Здесь перспективы открываются совершенно другие... С другой стороны — а если ничего не получится? ... То, что тогда?

— Что ты, как институтка перед первым соитием... И хочется и колется? Думать давай, как этот шанс не упустить.

— С чего начать? Наверное, надо в первую очередь, определиться с теми задачами, которые будет решать эта... этот... орган?.. структура? Как это назвать?

— Нет, давай от печки. Чего хочет Екатерина? Екатерина хочет получать объективную информацию, сформулированную, проанализированную, разложенную по полочкам, с прогнозным балансом вариантов. Так?

— Где-то так.

— Откуда ты можешь брать информацию? Исходя из того, что ей нужна информация о, как потом скажут, международных делах, получать её сейчас ты можешь только в Коллегии иностранных дел.

— Кому подчиняется коллегия? Кто там ключевые фигуры? С кем дружить надо?

— Ну, ключевых здесь две — Безбородко и Остерман. С обоими ты знаком. Есть ещё Аркадий Иванович Морков, но этого мы не знаем. Будут они делиться информацией? Что ты знаешь о первых двух?

— Екатерина Романовна противоречиво говорила о Безбородко, характеризуя его как удачного дельца, и высказала мнение о том, что Безбородко ловко удаётся оставаться деятелем гораздо большего масштаба, чем он есть на самом деле. Критикует она и мягкость его характера, считая его беспринципным. 'Человеком, не имеющим чувства собственного достоинства'. В тоже время, отмечают его участие и заслуги в Польском вопросе и заключении Ясского мира. Опытный дипломат. Что ещё? ... Играет в карты, увлекается слабым полом... Обладает феноменальной памятью. Официально, Безбородко занимает второе место в Иностранной коллегии, но, тем не менее, является главным истолкователем и исполнителем намерений Императрицы в делах внешней политики. ... Но это говорит о Безбородко Дашкова, а вот помнится в том своём времени в Тбилисском госпитале, читал я записки Сперанского, так вот он писал, что в России, в восемнадцатом столетии, было только четыре гения: Меньшиков, Потемкин, Суворов и Безбородко... Но это тоже тенденциозно, а где Ломоносов, например? ... А вот, если мне не изменяет память, то, что именно он передал уже императору Павлу бумаги Екатерины, относившиеся к ее намерению устранить сына от престола, говорит как раз в пользу мнения Екатерины Романовны.

— Можно на такого человека рассчитывать? Будет он тебе помогать?

— Если будет ему выгодно — будет.

— Так, это один. А второй?

— Остерман вице-канцлер почти двадцать лет. Дашкова считает, что он 'не особенно блистателен, но по крайней мере, достаточно умен, чтобы это понимать'. Всегда отличается 'честнейшими правилами и беспредельной преданностью к престолу'. По её мнению, он декоративная фигура и Императрица бережёт его как 'старого сановника, к которому привыкла'. В тоже время 'при ближайшем знакомстве с ним можно легко сойтись и, наконец, жить с ним в добром согласии'. А вот Безбородко его не любит. Как-то он сказал Дашковой, что "этот большой глухой, когда за руль брался, худо правил, да и вообще ничего еще не сказал, чтобы не мною написано было".

— Ну, мнение Безбородко, может быть простой ревностью второго к первому. ...

— На кого поставить? Вроде Остерман более расположен к диалогу... Но, вроде как, Безбородко ко мне отнёсся с большим пониманием. Про третьего члена коллегии, Моркова, Екатерина Романовна рассказать много не могла, так как лично с ним знакомой не была. Вроде бы креатура Зубова.

— Вообще нужна своя система добычи информации, именно система. То есть, нужны информаторы за рубежом, которые бы поставляли сведения в некий центр, который бы эти сведения собирал.

— Так. Ладно. Это только часть структуры. А вообще, какую структуру мы будем создавать? ... Вообще, по-хорошему, надо создавать аналог служба внешней разведки. Именно она должна воплотить в себе и сбор информации, и её анализ, и расчёт вариантов прогнозируемых событий. Как сие назвать? Так и назвать — Служба внешней разведки? ... Нет, так сейчас в России административные структуры не называются. Коллегия? ... Коллегия внешней разведки? ... Ну, коллегия подразумевает коллегиальный орган. ... Комитет? ... Комитет внешней разведки? .... А если — Собственная Её Императорского Величества канцелярия внешней разведки? ...

— Лучше... Вот только слово 'внешняя разведка' надо бы замаскировать. Если заниматься шпионажем, а именно этим и надо заниматься, то центральный орган должен называться как-нибудь нейтрально. По большому счёту, в мире ничего подобного пока нет. Вроде чего-то было в Византии, но это уже в далёком прошлом. Поэтому, как только у кого-то появится структура, в названии которой будет фигурировать 'внешняя разведка', все остальные игроки озаботятся созданием аналога. Через сто лет к этому всё равно придут. Ну так, это же через сто лет. Через сто лет и пулемёт появится.

— А может просто — Собственная Её Императорского Величества канцелярия.

— Да вроде она уже есть.

— Тогда значит — Второе отделение Собственной Её Императорского Величества канцелярии.

— Нужно садиться и писать положение о ... как мы там решили?... Положение о Втором отделении Собственной Её Императорского Величества канцелярии.

— Стоит ли советоваться с Дашковой? ... Екатерина Романовна действительно ума палата, но стоит ли её сюда подвязывать? ... Её хорошо бы вообще руководителем сделать — она имеет большой опыт административной работы, в общей сложности около десяти лет провела за границей, посетила Англию, Францию, Швейцарию, Пруссию. Во время обширной поездки по Европе была принята с большим уважением при иностранных дворах. Её литературная и научная репутация обеспечивает ей доступ к обществу учёных и философов в столицах Европы. ... К тому же я ей просто доверяю.

— Ты-то доверяешь, но её не любит Императрица. ... Вряд ли она одобрит эту кандидатуру.

— Так советоваться с Дашковой или нет?

— Ну, что-то же ей говорить придётся, она же ждёт твоего возвращения с аудиенции. ... Ведь это её предположение, что тебя вызвали в связи с польскими событиями. По словам Екатерины Романовны, Императрица, как умный руководитель, никогда не разбрасывается людьми, попавшими в её поле зрение. Если человек хоть чуть её заинтересовал, если она в нём увидела хоть каплю толка, которая может пригодиться и принести когда-нибудь пользу, она непременно это запомнит и придумает, как такого человека использовать. Взять того же Панина, он был в постоянной скрытой оппозиции к Екатерине, та эта знала, но использовала до конца. А вот отдалить от себя, сослать в деревню — это в своих целях она использует постоянно. Это её такой воспитательный метод. Не умри Панин в 83 году, Екатерины бы его вернула в случае надобности. ... Кстати, Императрица прекрасно понимает, что ты будешь советоваться с Дашковой...

— Да, ... пожалуй. ... Но Екатерина Романовна ничего не знает о разведке.

— А почему ты так решил? Вы ещё на эту тему не разговаривали... О разведке и ты знаешь только то, что читал в своём будущем. ... Штирлиц, Бонд, Абель, Мата-Хари, кто там ещё? ... Капитан Клосс!

— Ну, хоть что-то. ... Но Императрица кандидатуру Дашковой может не пропустить, если это и не вызовет её неудовольствия, то может сказать, что у Дашковой есть своя должность. ... А может кого-нибудь другого?

— А кого ты так хорошо знаешь и кому ты настолько доверяешь?

— Лишь бы Екатерина доверяла.

— Вот она тебе и доверила. А ты что, боишься?

— Да вроде нет. Но один такую ношу не унесёшь. Проку-то от одного... Ведь, кроме разведывательных, и аналитических вопросов, там ещё и куча чисто административных проблем. А кадры? Где брать кадры? ... Екатерина, между прочим, это тоже понимает, поэтому и сказала про службу.

— Служба, в её понимании, может быть и не организация, а буквально. Как она сказала? 'Сам придумай, какую службу надо организовать и как её назвать?'

— Нет, речь шла всё же именно об организации.

— Надо переговорить с Екатериной Романовной. ... Вон она с Шурочкой, ... тебя-меня встречают....

А по соседству-то с Кирьяново, кстати, Красная мыза, имение Нарышкина, правда не Александра Александровича, а его брата Льва Александровича, и они с Дашковой враждуют!

— 'Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Ибо ты сможешь пользоваться им. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь приобрести и внутренних шпионов и пользоваться ими. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить шпиону ввести противника в заблуждение. Пользование шпионами — самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия'. — Екатерина Романовна закончила читать и протянула рукопись мне. — Это мой перевод с французского. В Эдинбурге я приобрела книгу, написанную миссионером-иезуитом Амио 'Искусство войны'. Эта книга, как пишет Амио, перевод китайского трактата философа Сунь-Цзы, составленный более двух тысяч лет назад. Возьми мои рукописи, почитай. Возможно, найдёшь что-нибудь полезное. Всё я не перевела, ну, что есть...

— Спасибо...

— Екатерина Романовна, а можно мне саму книгу почитать? — Шурочка, очень серьёзно так, смотрела на княгиню.

— Тебе можно всё, душа моя, но зачем тебе? Это ... мужская книга. Поймёшь ли что там?

— Но Вы ведь тоже не мужчина, Ваше сиятельство, а я хочу быть такой же умной, как Вы. — И Шурочка умильно улыбнулась.

Подхалимка мелкая!

— Она поймёт, она Тацита читала. — Я решил поддержать 'сестру'.

Я очень боялся, когда вёз Шурочку к Дашковой. Екатерина Романовна замечательная умная женщина, но женщина строгих правил и принципов. Врать я ей не стал. И не потому, что не мог, а потому, что ложь, в данном случае, просто бы не прошла. Она прекрасно знала, что у Фёдора Петровича Ржевского не было никакой внебрачной дочери. То, что я принимаю участие в судьбе умненькой сиротки, воспринялось бы нормально, даже несмотря на то, что девочка из крепостных. А вот то, что я пытаюсь обмануть всех, включая саму Императрицу, могло идти в разрез с её принципами. Но, как оказалось, авантюрная жилка в княгине тоже есть. С другой стороны, она же участвовала в заговоре против Петра III! Поэтому к моей идее выдать Шурочку за мою сестру княгиня отнеслась серьёзно и без неприятия. Более того, она обещала подумать, как этот вопрос решить с наименьшим риском и с большими шансами на успех.

— Ну, уж ежели Тацита... — Дашкова подошла к одному из книжных шкафов и что-то стала искать — Вот. Если Тацита читала, то на, читай. — И протянула Шурочке небольшую книгу коричневой кожи. — А что у Тацита ты читала, Александра?

— Анналы, Ваше сиятельство.

— Гм, однако...— И уже мне. — Александр, необходимо очень серьёзно подумать над всем тем, о чём ты нам рассказал. Создание любого нового учреждения требует подготовки.

— Я понимаю.

Княгиня на меня посмотрела внимательно и с какой-то лёгкой иронией.

— Боюсь не до конца... Сейчас я не готова дать тебе совет, что нужно сделать. ...Мне надо подумать. ... Мне очень хочется, чтобы сейчас ты не наломал дров. Надеюсь, урок, данный тебе в прошлом году, ты усвоил.

— Утро-то, какое чудесное! Май, преддверие лета. А как пели соловьи на рассвете! ...

— А может это дрозды были? Они тоже красиво поют.

— Нет, соловьи. У дрозда три, от силы, пять колен в песне, а у соловья намного больше, говорят, больше двадцати.

— Надо вставать. Сегодня у тебя может самый главный день. Именно сегодня можно будет понять, сможешь ты чего в этой жизни, или нет.

— Ой, давай без пафоса. Самый главный, может, когда меня сюда кинуло... Но да, сегодня нужно свой проект представить так, чтобы убедить Екатерину, во-первых, в необходимости его осуществления, во-вторых, в несомненной его полезности, и в-третьих, в возможности...

— Вставай, вперёд, труба зовет. И каждый день, и каждый миг нужен нам системы сдвиг.

— Что за...? Где я это слышал? ... Мне на десять назначено.

— Вижу, вижу, старался. — Екатерина взяла у меня бумаги и взглянула на титульный лист. — Гм, любопытно...

Любопытно ей, потому, что в правом верхнем углу написано: 'Секретно', 'Экземпляр единственный, лично для Императрицы'. Сейчас, так не пишут, но, если всё пойдёт, как я думаю, надо вводить и секретное делопроизводство.

— 'Проект Положения о Специальной канцелярии Кабинета Её Императорского Величества'. — Лихо замахнулся... — Она перелистала бумаги, пока ещё не вчитываясь, а просто оценивая объём написанного. — Я позже прочту. ... А сие Остерману показать можно? А то ты здесь рестрикцию поставил 'Лично для императрицы'. — И хитро улыбнулась...

— Как получить права на танк? Да ездите так, кто вас остановит?

— Что за идиотизм лезет в голову?! Причём, в ненужный момент. Надо отвечать.

— Может ничего не отвечать?

— Ваше Императорское Величество, Вы... В Вашей воле поступить так, как считаете необходимым.

— Ну, спасибо, разрешил... Ладно... это я прочту... и кому надо покажу. Но я тебя хочу послушать, иначе бы просто велела сие мне прислать. — И кивнула на бумаги.

— Я мыслю так, Ваше Величество, что для объективной оценки внешнеполитической обстановки, её анализа и выработки прогнозных вариантов развития тех или иных событий нужно создать такую... структуру, которая бы объединяла сеть осведомителей в иностранных государствах и ... некий аналитический центр при Вашем Кабинете.

— Сеть осведомителей?

— Разрешите, я поясню свою мысль... Великий китайский полководец и философ Сунь-Цзы в своём трактате 'Искусство войны' пишет буквально следующее: 'Чтобы узнать что-либо о противнике, — говорит он, — нет ничего лучшего, чем шпионы. Когда поднимают стотысячную армию, выступают в поход за тысячу миль, издержки крестьян, расходы правителя составляют в день тысячу золотых. Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. И в этих условиях жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника — это верх негуманности. Поэтому просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому, что все знали наперед. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы'. ...

— Сунь... кто?

— Сунь-Цзы, Ваше Величество, китайский стратег и философ, жил в шестом веке до рождества Христова.

— Где ты читал его?

— В библиотеке Екатерины Романовны Дашковой, она привезла эту книгу из Эдинбурга. Это перевод на французский иезуита Амио, Ваше Величество.

— А мне не принесла, подруга называется...

У-гу, подруга... ну-ну... Ё! ... Получается я Дашкову подставил.

— Боюсь, княгиня её сама не читала. Её нашла моя сестра, когда рылась в библиотеке. Книга была ещё не разрезана.

— А себя ты видишь во главе этой ... — Она взглянула на титул моей рукописи. — Специальной Канцелярии?

— Нет, Ваше Величество. Руководитель должен заниматься и административными делами, а это отнимает много времени, некогда будет заниматься оперативной и аналитической работой.

— Эк ты как витиевато излагаешь... И кого предлагаешь...

— Нужен человек, которому бы Вы всецело доверяли, Ваше Величество... ну, и я тоже.

Вот про 'тоже' надо было промолчать. Смотри, как зыркнула.

— Так у тебя есть предложение, или я в империи всё сама должна делать? — Блин, уже раздражена, хреново...

— Боюсь вызвать гнев Ваш, Ваше Величество, но...

— А ты не бойся, ты же кавалер. Я отходчивая.

— Вас боятся даже короли, Ваше Величество. Единственный человек, кроме Вас, кому я всецело доверяю, и кто, по моему некомпетентному мнению, мог бы возглавить сию канцелярию, это... — а, пусть будет, как будет... — княгиня Екатерина Романовна Дашкова.

Вопреки моему ожиданию Екатерина это восприняла спокойно. Даже, или мне это показалось, как-то удовлетворённо, как будто этого и ждала.

— А почему нет? Всё это логично и ожидаемо — тебя к ней привела Дашкова, ты живёшь у Дашковой, в карете ездишь Дашковой. Всё логично.

— Да не люблю я, когда всё логично и предсказуемо...

— Это ты не любишь, а Екатерина немка, любит порядок. Для неё порядок, это логично.

— Княгиня, директор Академии наук, у неё там хватает забот.

— Ваше Величество, реально руководит Академией граф Кири́лл Григо́рьевич. ... И ещё один момент — так как подразумевается, что Специальная канцелярия будет заниматься тайными вопросами, желательно, чтобы её деятельность была как можно меньше заметна. Директорство княгини послужит ширмой для настоящей работы...

— Ты хочешь под прикрытием Академии наук готовить шпионов?

— Ваше Величество, если их готовить под прикрытием, к примеру, Коллегии иностранных дел, или, скажем, каких-нибудь военных структур, то на это сразу обратят внимание иностранные послы. Чем дольше наши иностранные партнёры будут в неведении о том, как мы собираем сведения, тем легче нам будет создавать свою разведывательную сеть в их государствах.

— Иностранные партнёры? ... Гм... И из кого же ты собираешься готовить эту твою сеть?

— Я думал об этом, Ваше Величество. Разведывательная сеть подразумевает работу во всех сферах и со всеми сословиями. Поэтому нужны просто умные люди.

— Умные люди везде нужны.

— Полностью с Вами согласен, Ваше Величество, но в этом деле нужны умные и очень преданные люди.

— Да? Интересно, как ты представляешь не очень преданных?

— Возможно, я неудачно выразился, Ваше Величество. Я имел ввиду, что отбор, для такого рода деятельности, будет очень сложный и кропотливый. Посылая своего агента с каким-либо заданием, мы должны быть уверены, что он за деньги не перейдёт на противоположную сторону, и не будет работать против нас.

— Ладно... Хоть и витиевато ты всё излагать изволишь, я поняла. Я подумаю... Ступай. И скажи Грибовскому, пусть зайдёт.

Я встал, поклонился и направился к двери.

— Нет, постой. ... Присядь. — Пришлось повиноваться.

— А что ты скажешь, если твоим начальником станет ученик твой, великий князь Александр Павлович? ... Я его женила в прошлом году... Пора ему начинать делом заниматься, а не только на вахтпарадах у отца командовать... ... Ему-то ты, надеюсь, доверяешь?

— Великому князю Александру Павловичу я всецело доверяю, Ваше Императорское Величество.

— Зашибись! Придётся всё делать самому...

— Зато, какая крыша...

— А то он, видишь ли, на войну собрался. Просится у меня к Суворову. Говорит, что император должен разбираться в военном деле не хуже генералов. ... Я вот ничего в военном деле не смыслю, но ничего, с Божьей помощью управляюсь. ... Ну уж, Александр Васильевич, как-нибудь и без него справится. ... Но я еще ничего не решила. ... Надо почитать сначала твои сочинения. ... И пришли-ка мне книжицу этого... как его?... Сунь..

— Цзы?

— Да. ... Всё, ступай, ... и позови Грибовского.

— Так тронулся лёд, или не тронулся лёд, господа присяжные заседатели? А?

— Рано ещё радоваться. То, что сейчас Императрица к твоим, как она говорит, декларациям отнеслась более-менее благосклонно, ещё половина дела. Нужно эти 'декларации' ещё делом подтвердить.

— 'Декламации'. Екатерина говорила 'декламации'.

— Не важно. Важно то, что по ходу ни к Остерману, ни к Безбородко тебе обращаться не стоит.

— А к кому стоит? У меня в Питере почти никого знакомых. Офицеры полка? Но какая у них может быть информация о международных делах? Только Дашкова...

— Дашкова, а Максимович? Штиглица попросить с евреями пообщаться. ... Да вообще, надо знакомствами обзаводиться среди царедворцев, купцов, да даже среди извозчиков. Информация лишней не бывает.

— Штиглиц сейчас в Кривом Роге.

— Но через неделю должен приехать. Да тебе ведь и не завтра с докладом. Кстати, Императрица вообще не сказала, когда захочет тебя видеть. Прислать ей книгу, вовсе не подразумевало сделать это лично.

Глава 16 (1794 лето)

Жизнь не поставлена хореографом.

Поэтому-то я часто падаю.

Саша Дункан

После моего второго визита к Императрице, перед нами с Дашковой встал вопрос о переходе к конкретным действиям. Формирование реальной, а не теоретической сети внешней разведки, это вам не фунт изюма съесть. Тот проект, что я подал Екатерине, и который мы вместе с княгиней за неделю разработали, был ещё конечно сырой, но это полбеды — нужно было приступать к конкретным мероприятиям. Только чтобы что-то делать, необходим хоть какой-то опыт, а чтобы успешно делать — подготовленные кадры. На кого опереться, чьим опытом воспользоваться, где взять людей, на кого можно рассчитывать?

Реального опыта разведывательной работы у нас нет. Людей, которые его имеют, в России тоже нет, или, по крайней мере, мы их не знаем.

И почему выбор пал на меня? Логичнее было бы заниматься этим дипломату.

— Знаешь Саша, не боги горшки обжигают. Всё когда-нибудь делалось первый раз. Мы же столкнулись с вопросом, который до нас уже решался и, между прочим, решался неоднократно. ... И в России тоже. — Екатерина Романовна взяла со стола исписанный лист. — Записывать стала. На память уже не надеюсь. ... В 1735 году Россия поддержала Австрию против Франции. Русское правительство в это время добивалось посылки британской эскадры на Балтийское море, чтобы предупредить возможность появления сильного французского флота. Англичанам дали разрешение торговать с Персией, плавая по Волге и Каспию. Кроме того, по приказу Анны Иоанновны, русские войска оставили южное побережье Каспия, а также Баку и Дербент. Английский торговец, оказавшийся впоследствии капитаном британской армии Джоном Элтоном, произвёл картографические съёмки на Каспии и предложил персидскому шаху Надиру построить на Каспийском море флот на 'европейский манер'. Было построено два военных корабля. Вошедшая к тому времени на престол Императрица Елизавета Петровна была крайне возмущена столь вероломными действиями англичан. По её повелению было организовано тайное предприятие по ликвидации верфи и построенных с помощью британцев персидских кораблей. После убийства Надир-шаха в Персии началась смута. В 1750 году в селение Зинзели на берегу Каспия, недалеко от устроенной англичанами верфи, прибыл новый русский консул Иван Данилов. Он сумел подружиться с, захватившим власть в городе Гиляне, Хаджи-Джеймалем. Данилов поведал Джеймалю об огромных суммах, переданных Надир-шахом Элтону на строительство кораблей. Влекомый жаждой наживы Джеймаль весной 1751 года совершил налет на городок Ленгарут, где находилось адмиралтейство. Позже Данилов доносил: 'Все разорено и сожжено... А припасы персияне растащили...'. Было уничтожено пять недостроенных кораблей и верфь. Для уничтожения же уже построенных двух кораблей в Астрахани была организована секретная экспедиция под командованием мичманов Михаила Рагозео и Ильи Токмачева. Задачу они успешно выполнили, вот только мичман Михаил Рагозео в день сожжения кораблей 'внезапно заболел и умер'. Лично я не исключаю бой с персами и англичанами, закончившийся сожжением кораблей и гибелью Рагозео.

— А Данилов?

— Данилов умер осенью 51 года. ... Так что, друг мой, и до нас эти вопросы в России решали. А от чего нам отталкиваться? ... Я ведь давно уже живу на этом свете и у меня есть родственники, есть знакомые, у моих знакомых есть тоже знакомые... Я тут на досуге прикинула, кто бы тебе мог быть полезен... Вот, посмотри. — Княгиня протянула мне несколько исписанных листов бумаги.

— Любопытно.

Максим Максимович Алопеус, родился в 1748 году в Выборге, в семье лютеранского пастора. Готовясь к духовному званию, изучал богословие в университетах Або и Геттингена, но по окончании университетского курса посвятил себя дипломатической карьере. Граф Панин приблизил его к себе в качестве доверенного чиновника, а затем и правителя своей канцелярии. Сейчас находится при прусском дворе в ранге 'простого путешественника'. Ведёт переговоры. Имеет младшего брата. Давид Алопеус, родился в 1769 году, в 89 поступил, под покровительством старшего брата на службу в Коллегию иностранных дел.

Иван Осипович Анштет, родился в 1770 году в семье страсбургского адвоката. Зачисленный в апреле 91 года в ведомство Коллегии иностранных дел с чином коллежского асессора, назначен состоять при адмирале принце Нассау-Зинген.

Александр Михайлович Белосельский, родился в 1752 году. Из древнего рода князей Белосельских. В 68 году для усовершенствования в науках был отправлен за границу, жил в Лондоне, затем в Берлине. В 73 году пожалован в камер-юнкеры Высочайшего Двора. В 75-78 годах путешествовал за границей, жил преимущественно во Франции и Италии. В 79-90 годах состоял посланником в Дрездене. В 90 году причислен к российскому посольству в Вене, затем переведён посланником в Турине. В марте 93 года отозван из Турина за 'слишком идиллический характер' донесений о революционных событиях во Франции. Живёт преимущественно в С.-Петербурге...

Я перелистал — всего двадцать семь фамилий.

— Ничего себе, это уже досье! Ай да княгиня! Я знал, что она выдающаяся женщины, но сейчас Екатерина Романовна предстала передо мной с новой стороны. Вот кого надо ставить во главе разведки и не номинально, а реально.

— А её и поставили. Ты что, не понял? Екатерина Дашкову, как человека с сильным и независимым характером, рядом терпеть не может, но все её деловые качества знает и ценит. Зная отношение Дашковой к тебе, Екатерина, таким образом, продвигает свой новый проект. Дашкова создаёт новую структуру, подготавливает тебя, а заодно и стажирует Александра. Как тебе такой вариант?

— Всё может быть. Интересно, Екатерина докопалась до наших родственных связей?

— Вряд ли. Да оно ей, скорее всего, и неинтересно. Она всё для себя решила.

Дождавшись, когда я закончу смотреть бумаги, Дашкова продолжила.

— Это разные люди. Некоторых я знаю, о некоторых слышала. Всех их объединяет только то, что все они, так или иначе, связаны, или были связаны с заграницей — учились, служили при наших дипломатических представительствах, или вовсе там родились. Нужно повнимательнее к ним присмотреться. Могут оказаться весьма полезными в твоем деле. ... Хочу обратить внимание на Александра Михайловича Белосельского. Человек блистательного ума, отличается обширными познаниями и любовью к искусствам. Его бабка, кстати, Авдотья Ивановна Чернышёва, урождённая Ржевская, была, по слухам, в фаворе у Петра Великого. Имеет четверых детей. Сейчас он вдовец. Его жена, Варвара Яковлевна, и младший сын умерли в 92 году. Он богат. После отзыва его из Турина в прошлом году, ушёл в отставку. Тебе интересен может быть тем, что имеет обширные знакомства за рубежом. ... Кроме того, 20 июня он будет давать бал в честь тезоименитства старшей дочери Марии. ... Я думаю, что тебе пора выходить в свет.

— Я понимаю и согласен, но мы не знакомы с князем. На каком основании он меня пригласит?

— Не тебя, а нас. Уже пригласил. Мы с ним сошлись на почве литературы — Александр Михайлович написал книгу 'Дианиология, или философская картина интеллекта'. Она, кстати, издана в Дрездене и Лондоне. Вот по поводу её издательства у нас мы и познакомились. Приглашены я, ты и Александра. Девочку тоже пора вводить в общество. ... Ещё один аспект — на балу может быть граф Уитворт чрезвычайный и уполномоченный посланник Великобритании. Он активно работает над улучшением наших с Британией отношений, обострившихся в связи войной с Турцией. Ведь она, я имею в виду Британия, оказывала поддержку Турции. Турецкий флот состоял из кораблей, построенных в Англии и Франции.

— Граф Уитворт? ... Екатерина Романовна, а граф Уитворт женат?

— Нет. Ему сорок четыре года, до России был чрезвычайным и уполномоченным посланником Великобритании при польском дворе.

— А любовницы?

— Поговаривают, что он в тесных отношениях с сестрой Платона Зубова Ольгой Александровной Жеребцовой. ...

— А...

— Она тоже приглашена. Ей 28 лет, замужем за камергером Александром Алексеевичем Жеребцовым. Имеет успех в обществе. Говорят, красива и образована. ... А ты в каких отношениях с секретарём Императрицы Грибовским?

— Пока ни в каких. Мы и встречались-то с ним дважды.

— Надо сойтись покороче... Подари ему самописку, что ли...

— Он тоже будет на балу?

— Нет, это я так, к слову.

Дом князя Белосельского больше походил на дворец, коим, в сущности, и являлся. Несмотря на то, что в Петербурге стояли белые ночи, огромный зал освещался множеством восковых свечей в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках. Блин, сколько ж денег на всё это ушло?!

Нас встретил сам князь. Красивый, статный, весь такой породистый. Поклонившись княгине и поцеловав ей руку, он с любопытством рассматривал присевшую в реверансе Шурочку.

— Разрешите, князь, вам представить моего крестника, Александра Фёдоровича Ржевского, отставного капитана гвардии, и мою воспитанницу, Александру Фёдоровну Ржевскую.

— Весьма польщён Вашим визитом княгиня и тем, что Вы выбрали мой скромный дом для первого бала своей воспитанницы. — Князь поцеловал ручку Шурочке и оборотился ко мне. — Рад Вас приветствовать, Александр Фёдорович и рад нашему знакомству. Много слышал о Вас лестного.

— Где это он обо мне слышал?

— Не бери в голову — это форма вежливости.

Зал окружён с трёх сторон колоннами, по двум сторонам у стены стоят раскрытые ломберные столы, на которых лежат колоды нераспечатанных карт. Музыканты размещаются у передней стены на длинных, установленных амфитеатром скамейках.

Гостей уже много.

Вопреки моим ожиданиям, что это будет детский бал, ведь речь шла о том, что он даётся в честь тезоименитства старшей дочери князя семилетней Марии, публика была очень даже взрослая. Были, конечно, здесь и дебютантки — совсем молоденькие четырнадцати пятнадцатилетние девушки, как и моя Шурочка, коих родители впервые вывели в свет. Кстати, ни одного их ровесника противоположного пола я не увидел.

Дамы в пышных нарядах, кавалеры в пёстрых камзолах и белых чулках... Выгодно отличаются военные. Военная форма этой эпохи наверное самая красивая... И парики, парики, парики... Да! Высший свет Петербурга! Это не танцульки в рваных джинсах и с голыми пупками в ночном клубе моего будущего. Определённо мне здесь больше нравится.

Бал начался полонезом. Его можно было назвать торжественным шествием, во время которого дамы встречали кавалеров. Это ходьба по круг с периодическими приседаниями в ритм музыки должна была длиться минут тридцать. Первой парой естественно был князь и Дашкова.

Во время смены партнёров я обратил внимание на одну даму, одетую в платье цвета, как сказали бы в моём прошлом будущем, шампанского. Не писаная красавица, но мила. Очень выразительные и поразительно голубые глаза. Таких женщин, я отношу к категории ведьм. Нет, не в буквальном смысле, конечно, но вот что-то... чертовщинка какая-то в них есть. И вроде ничего уж такого особенного, а мужики штабелями ложатся у их ног. Как правило, такие женщины мужчинами вертят, как хотят, имеют кучу любовников и верных мужей.

Когда мы коснулись руками, мне почудилось, что чёртик в её глазах показал мне язык.

Однако! Давно со мной такого не было!

Её партнёром был невысокий полноватый мужчина с хорошим добрым лицом.

Я хоть и хорошо сейчас двигаюсь на протезах и, даже, выучился под руководством Екатерины Романовны и Шурочки танцевать полонез, но такую нагрузку счёл чрезмерной. Поэтому пройдя два круга и подержавшись за ручки двадцати пяти (я считал) дам и семи юных барышень, тихонько вместе с Шурочкой улизнул за колонну. Это неприлично, но мой статус безногого позволял мне такую вольность. Я мог бы и вообще не танцевать, но Шурочке очень хотелось.

— Вы тоже не любите танцевать? — За колонной я чуть не столкнулся с высоким господином.

Высокий открытый лоб, нос прямой, глаза серые. Рост — порядка метр восемьдесят. Одет в синий кафтан, сшитый узко в талию, шёлковая рубашка с кружевным жабо, камзол и, в тон ему, узкие кюлоты бежевого цвета, белые чулки и башмаки с пряжками. Лет сорока. Лёгкий акцент, по-видимому английский. Уж не Уитворт ли?

— Прошу прощение, не представился. Граф Чарльз Уитворт, чрезвычайный и уполномоченный посланник короля Георга III. — И поклонился.

А на Шурочку-то что так масляно смотрит? Ах ты ж рожа твоя, британская...

— Отставной капитан гвардии Александр Фёдорович Ржевский. Моя сестра Александра. ... Отчего же, я люблю танцевать, но после ранения мне это делать теперь несколько сложно. Но вот сестре очень хотелось потанцевать. — Граф склонился над ручкой Шурочки. — А Вы, граф, танцевать, значит, не любите?

— Не люблю. Не вижу, если откровенно, ничего интересного в кружениях под музыку. То, как люди перемещаются в такт звукам, вызывает у меня ассоциацию с театром марионеток. Вот кукловод издал звук, дёрнул за ниточку — кукла поклонилась, вот дугой звук, кукла повернулась.

— Позвольте с Вами не согласится, граф. Танец, возможно, древнейшее из искусств. Оно отражает восходящую к самым ранним временам потребность человека передавать другим людям свои радость или скорбь посредством своего тела. — Шурочка сделала возмущённые глаза. — Мольер сказал, что все болезни человечества, все политические ошибки возникли только лишь из неумения танцевать.

— Мольер так сказал? — Граф с удивлением на грани опупения смотрел на Шурочку.

— Да. А вот китайцы говорят, что о властителе можно судить по тому, как танцуют во время его правления.

— Ну, уж если китайцы говорят... — Граф рассмеялся. — Вы с таким напором защищаете свою точку зрения, юная леди, что мне, наверное, придётся пересмотреть свою позицию.

— Надо перехватывать инициативу. Не дело, что девочка лезет в разговоры взрослых.

— Давно Вы в Петербурге, граф? По-русски Вы говорите очень хорошо.

— Благодарю Вас. В Петербурге я уже шесть лет, поэтому у меня было время и выучить язык, и полюбить вашу столицу.

— Россия, это не только Петербург. Вы бывали в Москве?

— И в Москве, и в Сергиевом Посаде. Величие ваших церквей просто поражает. А храм Василия Блаженного — чудо света. А Вы бывали на моей родине?

— Увы, граф, за границами нашей империи побывать мне пока не удалось.

— Ну, Вы человек ещё молодой, у Вас всё впереди. ... Непременно побывайте в Лондоне. Это удивительный и загадочный город. Поедите в Европу, непременно посетите Лондон. Уверен, он Вам понравится. Чтобы понять людей, надо путешествовать, Александр Фёдорович. Когда путешествуешь, невольно сравниваешь то, что увидел с тем, что знал. Начинаешь задумываться, а почему люди живут здесь так, а там иначе, почему там верят в одного бога, а там в другого. Начинаешь понимать, что люди-то хотя и разные, но по сути своей все хотят одного — благополучия. ... Но большинство людей никуда не ездят, и дальше своего маленького мирка ничего не видят. И получается, что все проблемы в этом мире, все войны и революции от непонимания друг друга. Нашим народам, как раз сейчас, очень не хватает понимания.

— С Вами невозможно не согласиться, граф. Обстановка в Европе в связи с событиями во Франции напоминает кипящий котёл, а наши страны находятся по обе стороны этого котла. И только объединёнными усилиями можно отрегулировать кипение так, чтобы у котла не сорвало крышку.

— Какой любопытный образ Вы предложили — 'Европа — кипящий котёл'. Гм, пожалуй, ... Вы не литератор?

— Нет, что Вы... После отставки я занимаюсь только своим имением. На другое не остаётся времени.

— Разрешите пригласить вашу даму на менуэт. — Перед нами возник поручик в мундире Измайловского полка. Гм, а полонез-то, оказывается, уже закончился. Я кивнул. Совсем молоденький — лет двадцать. А Шурочка? ... Вот же... Абсолютно спокойна! ... А ведь она вообще впервые в таком обществе. ... Ан, нет... пальчики руки, которую подала поручику, подрагивают-таки ...

— У Вас очаровательная и очень умная сестра, Александр Фёдорович.

— Благодарю Вас, граф. После смерти родителей она единственный родной мне человек. ... Вы не знаете, кто этот поручик?

— Это сын князя Михаила Михайловича Голицына, Серж Голицын. Месяц назад произведён в поручики измайловского полка. А Вы не заполняли танцевальную книжку сестре?

— Нет. Это делала княгиня Дашкова, а я, каюсь, не удосужился взглянуть. В Петербург мы приехали по приглашению княгини. ... Не сказать, что я вообще никого не знаю в столице, но человек я не светский. ... Откровенно говоря, я стесняюсь своих увечий.

— Что-то больше похоже, что это он меня изучает, а не я его.

— А зачем ты сказал про увечья?

— Но если, он меня изучает, то всё равно узнает.

— Он всех изучает, у него привычка такая. Но если он отслеживал всех, кто вращался и вращается вокруг императорского двора, то должен был тобой интересоваться ещё год назад. Ржевских в России много, но если сложить два и два, то сейчас он должен спросить...

— Простите, Александр Фёдорович, а это не Вы были одно время учителем у внуков Вашей императрицы?

— Ну, вот ...

— Но если он про меня всё знает через сестру Зубова, то может знать и про моё новое положение.

— Вполне. С такой-то осведомительницей! Единственное — сестра с братом не каждый день встречаются. Да и Зубов не такой уж идиот ей всё выбалтывать. Это раз. А два — сейчас у Зубова проблемы с каким-то французом де Саксом. Зубов его ревнует к Императрице и на твоё появление вряд ли обратил внимание, тем более, на организацию какой-то канцелярии. Ничего не отвечай, просто поклонись.

Я поклонился.

— Давайте оставим мою скромную персону, граф. Есть более интересные темы. ... Женщины, например.

— Женщины, молодой человек — тема для беседы под бокал вина... Вас кто-то заинтересовал из присутствующих здесь дам?

— Э-э-э, ну... Я так, вообще...

— Не смущайтесь, интересоваться женщинами в вашем возрасте, это естественно. ... А вот женщины в России самые красивые, уж поверти человеку, живущему уже пятый десяток и видевшему женщин, ну если и не всех национальностей, то, по крайней мере, всех цветов кожи. ... И, знаете, анатомически они все одинаковые...

— Вы много путешествовали?

— Европу, по крайней мере, я объездил почти всю. Трудно припомнить, где я не был. Предваряя Ваш вопрос, скажу, что после Лондона, самый замечательный город в Европе, это Вена. Вена — город наслаждений. А какая там кухня! Гуляш, шницель, кнедлики, штрудель! У-у-у! ... Будете в Вене, непременно зайдите в Греческом квартале в таверну Райхенбергера и попробуйте его кнедлики. Уверяю Вас — не пожалеете.

— А Париж?

— Париж, мой друг, это Париж... Французы провозгласили его столицей мира, и эту мысль внушили всем. Я не могу сказать, что не люблю Париж. Люблю, но в Лондоне мне уютнее. А сейчас Париж залит кровью, и гильотины работают не останавливаясь. У меня там остались друзья, не знаю, уж живы ли? ... Вот потому, Александр Фёдорович, нашим странам и надо объединить усилия, чтобы эта зараза, которую они назвали революцией, не расползлась по всем миру.

— А не проще ли оставить французов в покое? Судя по известиям, которые к нам доходят, они сами себя истребят.

— Ах, дорогой мой капитан, Ваша молодость пока позволяет Вам быть наивным и надеяться, что само всё образуется. ... Не образуется, поверьте мне. Когда крыс помещают в одну бочку и не дают им есть, в живых остаётся только одна, которая сжирает остальных. Но эта самая страшная крыса. Она способна на всё.

Танец закончился. Голицын с Шурочку подошли к нашей колонне.

— Благодарю Вас. — Поручик щёлкнул каблуками и поклонился. — Разрешите представиться, господин капитан. Поручик лейб-гвардии Измайловского полка князь Голицын Сергей Михайлович.

Вообще, это нарушение этикета — на балах, если распорядитель танцев не познакомил танцующих, то представляться не обязательно. Кавалера, если он хочет представиться родителям дамы, должен представлять хозяин бала. Но кто и когда следовал всем правилам до конца?

А Шурочка-то как раскраснелась! Ну, наконец-то, а то её невозмутимость меня озадачивала. ...

Уже в карете, когда мы ехали с бала, я пытался проанализировать мою беседу с Уитвортом, пока Шурочка делилась своими впечатлениями с Екатериной Романовной.

— В данной ситуации сэр Чарльз как раз и выполняет функции агента влияния. Все просчёты во внешней политике своего правительства, все проколы резидентов посол должен нивелировать организацией определённого положительного мнения, либо сдвинуть акценты на другие события и доказать выгоду от тех, или иных действий. Сейчас из-за политики Питта Младшего, направленной на сдерживание России, Уитворт вынужден оправдываться и искать почву, на которой можно бы было соединить интересы России и Британии, да ещё убедить Россию, что ей это выгодно. Франция, для этих целей, кажется ему подходящим субъектом. Играя на казни Людовика и Марии-Антуенеты, он, по-видимому, пытается склонить Екатерину к более активным действиям против Франции. ... Вот зачем французы казнили короля и королеву? А с наследником что сделали...

— А зачем большевики семью Николая II расстреляли?

— У нас пока есть отмазка — Польша. А потом? ... В той истории моего будущего при Екатерине Россия активных действий против французов не вела, но вот потом общими усилиями англичане и австрийцы ввязали-таки Павла в авантюру, да так, что Суворову пришлось спасать армию через Альпы. ... Уитворт опытный и умный дипломат. Свои задачи в России он тогда выполнил блестяще — мало того, что он втравил-таки Россию в войну, которая ей вот совсем была не нужна, так он ещё и поменял российского Императора, как только стало ясно, что Россия меняет свою позицию в отношении Англии на диаметрально противоположную. ... А какого осведомителя нашёл! Эта смазливая ведьмочка Оленька Жеребцова считает, что в свою коллекцию поклонников приобрела английского лорда, а на самом деле сама стала объектом использования. Скорее всего, она даже не подозревает, что за пересказом дворцовых сплетен она передаёт информацию для противоборствующей стороны. Даже из совершенно безобидного высказывания о том, что Императрица благосклонно отнеслась к каким-то словам, какого-то сановника, по вопросу совершенно не относящемуся, на первый взгляд, к военной или политической сфере, при желании, можно сделать вывод о намерениях российского кабинета. Если она в светской беседе рассказала, что какого-то учителя сама Императрица Екатерина выслала в деревню только за высказывание вроде бы логичной мысли, что наследник Павел Петрович будет-таки Императором, умный сэр Чарльз наверняка сделал вывод — Екатерина II не планирует Павла в наследники. А о чём может говорить появление этого учителя в Петербурге? ... Вот сейчас Уитворт об этом и думает. ... Случайно мы столкнулись у той колонны?

— А ты не преувеличиваешь своё значение? Возможно, Жеребцова о тебе ничего и не говорила Уитворту.

— Но ведь ясно же, что он слышал обо мне.

— Ну, не обязательно же, что от неё. И не факт, что она у него единственный осведомитель. Скорее есть и ещё источники информации.

— Наверняка. ... Как мы можем, и можем ли использовать самого Уитворта и Жеребцову?

— Если использовать, то только для дезинформации, и в тёмную. И очень осторожно — из любой дезинформации можно нарыть нужную информацию.

— Да, пожалуй. ... Ничего я сегодня такого сэру Чарльзу не наговорил?

— Вроде бы ничего. Выглядел вполне нормально — солдафон плюс провинциальный простачок.

— А какие у тебя впечатления оставил бал, Александр? Я видела, вы познакомились с графом Уитвортом. — Екатерина Романовна, выслушав Шурочкино щебетание о танцевавших с ней кавалерах, переключилась на меня.

— Познакомились. Очень опасный и умный человек. Я думаю, что сейчас он работает над задачей о привлечении нашей армии к активным действиям против французов. Судя по всему, информацию он получает от Жеребцовой. Мне представляется, что она не сознательно ему просто выбалтывает события, происходящие во дворце, а Уитворт уже сам их анализирует и делает выводы. ... Кстати, на балу они не пересекались. Я не заметил даже, чтобы они обменялись хотя бы взглядами. Я не могу понять, зачем Уитворт вообще приходил на этот бал? Он ни с кем не танцевал, общался почти исключительно только с нами с Шурочкой, да ещё с молодым князем Голицыным.

— Пришёл он на бал потому, что пригласили. Пригласили, потому, что любому нашему сановнику лестно, что у него на балу был английский посланник. Даже князю Белосельскому... Англоманство стало модным. Безбородко и тот не избежал... Да что Безбородко, два моих родных брата и те англоманы. ... А то, что он, как бы случайно, с тобой познакомился, может говорить о том, что Англия уже знает, что русская Императрица решила обзавестись собственными шпионами. Поэтому, все наши рассуждения о конспирации сейчас уже выглядит несколько наивно, не находишь? Боюсь, это уже секрет на весь свет.

— Случайности Вы не допускаете?

— Александра, — княгиня повернулась к Шурочке — случайности мы допускаем?

— Ещё когда мы танцевали полонез я заметила, что за нами наблюдают. Я специально предложила Александру Фёдоровичу выйти из танца возле той колонны, где стоял сэр Чарльз.

— Оба-на! Даже Шурочка щёлкнула тебя по носу!

— Да я, когда танцевал, думал только о том, как бы мне на ноги Шурочки своими протезами не наступить. Когда мне было головой крутить?

— Габриэль, дружище, у меня есть для тебя не совсем обычное поручение. ... Если оно тебе не понравится, скажи сразу, ... и мы забудем этот разговор. На наши отношения это никак не повлияет. ... Ты не хочешь съездить в Европу?

Сразу же после первой аудиенции у Императрицы я отписал в Алексеевское. Мне нужны рядом свои люди, а кроме Крылова, Габриэля, Бенджамина, Штиглица и мальчишек, рассчитывать пока не на кого. Я ещё не решил — надо ли их вводить в новое дело. В их отношениях ко мне, я не сомневаюсь, но надо ли оно им?

Штиглиц — финансист и предприниматель. Они с Перетцем и так тянут все вопросы нашего товарищества на вере — заводик-то уже достраивается, а моё участие в предприятии чисто представительское... Нет, если я его попрошу кое-что для меня узнать, он, если это будет в его силах, узнает, но надо ли его отвлекать? Там с заводом забот невпроворот, я ж понимаю. Хорошо ещё, что Иван Михайлович Иванов принял-таки моё предложение и согласился на переезд в Кривой Рог. В декабре ему присвоили генерал-майора, и он сразу подал в отставку. Вот в конце мая и должен был переехать. Под его руководством, я надеюсь, там дела пойдут веселее.

Габриэль, конечно, ничем таким не занят. После его фиаско с дочерью кузнеца, которая предпочла ему сына глинковского старосты, он как-то перегорел. Можно было, конечно и Кузяхе приказать отдать дочь за Габриэля, но я видел, что эта красавица всё же ему не пара. Ну что он потом с ней делать будет, когда первая влюблённость пройдёт? Кстати, Кузяха сам видел немалую выгоду в том, чтобы выдать Клавдия за Габриэля, и, догадываюсь, работу с дочерью проводил, но когда однажды она кинулась мне в ноги и умоляла разрешить им с Андреем, так звали сына старосты Глинок, пожениться, я с лёгкостью дал им своё барское 'не возражаю' и приказал после свадьбы ехать в Гданцевку. Габриэль после всего этого впал в депрессию — забросил заниматься с мальчишками, всё больше пропадал с Черняем на псарне, да на охоте. Я подбросил ему идею швейной машинки, даже общую схему начертил, он же дня три поковырялся и бросил. Я не стал настаивать. К моему предложению ехать по весне в Брянск и открывать там мастерскую, отнёсся без энтузиазма. Переживал ли он о крахе своих романтических надежд? Наверное, да, но больше, я думаю, он переживал из-за неопределённости своего положения. С молодыми людьми так часто бывает — после того, как они переживают первую неразделённую любовь, начинается период взросления, они начинают пытаться понять своё позиционирование в этом мире, разобраться в своих желаниях. Вот поэтому я считал, что отъезд в Брянск и самостоятельная деятельность пойдут ему на пользу — помогут определиться. Может там бы он и развеял свою меланхолию, но тут меня вызвали в Петербург... Если не вводить его в наши шпионские игры, может здесь в Питере мастерскую открыть?

Вот Бенджамин, с которым мы тоже по-настоящему сдружились, и который за год стал в Алексеевском самым нужным и незаменимым человеком (к которому за советами обращался даже! отец Ануфрий), для наших задач заточен, на мой взгляд, лучше всех. Если его привлекать то, вопрос — на каких направлениях? Как аналитика? Как эксперта?... А вдруг он вообще не согласится работать?

Только с мальчишками всё просто — им ехать в столицу одно удовольствие. Весь последний год они много учились, потому как, была у меня мысль направить-таки их в университет. Вот и готовили мы их с Бенджамином для вступительных экзаменов — греческий, латынь, французский, английский, немецкий (последние три — по выбору), геометрия, анатомия, физика, химия, география. Языки им преподавал Бекер, а остальное я. Оказалось, что ещё очень многое помню из своего светлого прошлого-будущего. Естественно, всё пытался адаптировать к нынешним представлениям, а то будут, не дай бог, рассказывать про Антарктиду, или про гелий, которые ещё не открыли. И ещё одно — пригодится это в дальнейшем им или мне, как бог даст, но умение постоять за себя и за товарища лишним не бывает, поэтому Савве было приказано гонять пацанов, как новобранцев. И Савва действительно взялся гонять их как молодых солдат. Нет, строевой муштры, конечно, не было, но вот стрельба (пришлось даже пару пистолетов прикупить для этой цели), фехтование и рукопашный бой — этого добра у них было хоть отбавляй. Тем более это стало актуально, когда я узнал, что в Московском университете, оказывается, есть аналог военной кафедры, а само обучение в университете приравнивается к прохождению военной службы. Заканчивая полный курс университета, студент получает обер-офицерский чин. С весны в вечернее время студенты и университетские гимназисты привлекаются к военной подготовке, и для этой цели из полков Московского гарнизона выделяются офицеры. Студенты и гимназисты образовывают университетский потешный батальон, смотр которого каждую осень проводит Московский военный комендант. Вот как! ... На сегодня ребята мои уже готовы к экзаменам, да и немного натренированы, чтобы легче впрячься в воинскую лямку, но... но вот у меня теперь появились другие приоритеты. Хотя Ваню Чеботка всё же надо отправлять в университет — дюже уж умный. Ребята все у меня хваткие, но Ванька самый способный. Именно он стал правой рукой Габриэля в нашей домашней мастерской. Сам придумывал какие-то приспособы, интересовался у меня свойствами металлов... Пусть учится, может он потом науку ка-ак толкнёт, что... Впрочем, может этого как раз и не надо? Сделал ли прогресс человечество счастливее — вопрос с неоднозначным ответом. ... Но всё равно, если ребят и можно будет где-то задействовать, то только после подготовки. Пусть подрастут — пятнадцать шестнадцать лет, куда там?!

Единственное — привлечение Крылова у меня не вызывает сомнений. Иван с его тонким чутьём и проницательным умом обязательно должен заняться аналитической работай. ... Интересно, если их соединить с Бекером, что получится? ... Одно но — Крыловы приедут в столицу только к сентябрю. Так они говорили, когда я к ним заезжал по дороге в Питер. ... А крестнице моей уже годик!

Съездить в Европу в турпоездку Габриэль согласился с радостью. Единственное его разочарование — я запретил ему заезжать в Вильно, куда он было собрался завернуть, навестить родителей. Там сейчас во всю восстание, туда лучше не соваться. Конечно, разведданные из охваченного бунтом города, безусловно, интересны, но, во-первых, я и так знаю, чем всё кончится, а во-вторых, Богдан Фёдорович Кнорринг, который там командует, и сам в разведке соображает. А вот Габриэль пока не соображает, так пусть где поспокойнее на кошках потренируется. Его задача простая — съездить, посмотреть, вернуться и всё что видел описать. Строго настрого приказано — ни в какие авантюры не влезать. Срок вояжа два месяца. Официальная цель — познакомится с Европой, прозондировать рынки для торговли самопишущими ручками. Маршрут — из Петербурга морем до Киля, затем Гамбург, Франкфурт на Майне, Берн, Вена, Прага, Дрезден, опять Гамбург, Киль и домой.

— Габриэль, постарайся нигде больше суток не задерживаться. Важны просто твои впечатления. Поедешь под своей настоящей фамилией, как Габриэль Рухомовский, ювелир из Москвы. ... И ещё,... знаешь, а возьми ка с собой пару пацанов. Пусть один будет твоим камердинером, а второй... твоим телохранителем.

— Кем?

— Ты же ювелир, должна же у тебя быть охрана.

— А-а, понятно. А кого брать?

— Я думаю, возьми Калину, он самый расторопный и ловкий, и возьми младшего Черняя. ... Да, чуть не забыл. Будешь во Франкфурте, постарайся познакомиться с Майером Амшелем. Он вроде бы финансист. Вот в этом городе можешь задержаться. Майер Амшель, запомнил?

— Александр, скажи, а эта моя поездка связана не с тем, что ты из дружеских чувств, решил, как ты сам говоришь, проветрить мне мозги?

— Ну-у ... Как тебе сказать? ... Видишь ли, по моему мнению, ты сейчас переживаешь некий, ... скажем так, творческий кризис. Если раньше ты хватался за любую техническую идею, только давай, то сейчас ты к этому, я вижу, остыл.

— Да, ... наверное, ... мне перестало это быть интересно.

— Вот... Это бывает... Я и подумал, что может быть тебе попробовать заняться чем-нибудь другим?

— Например, финансами? ... Ну, раз ты просишь меня заехать к этому Амшелю?...

— Можно и финансами. ... Тут ещё одно — мне хочется составить собственное мнение о том, как сейчас живут люди в Европе. Ведь сам я за границы России никогда не выезжал, поэтому всё, что я знаю о других странах, в основном вычитано мною из книг и газет. Но то, что люди пишут, ведь это только их взгляд. Сам я сейчас поехать не могу, так как некоторым образом являюсь государственным чиновником, а тебе доверяю. Заодно может, какую-нибудь техническую идею увидишь, вдруг у тебя опять интерес к механике появится? ... Да, кстати, везде покупай местные газеты, а если где попадутся и французские, или там другие какие, тоже покупай. К нам кое-что приходит, но с таким опозданием, что все новости оказываются старостями...

— Как? Старостями?... Забавно... А когда ехать?

— Да как будет подходящий корабль на Киль, так и поедешь, ... то бишь, поплывёшь.

Буквально через час после разговора с Габриэлем, ко мне пришёл Бекер. Это было естественно — не мог же Габриэль не рассказать Бенджамину, да и ребятам тоже, что едет в Европу, тем более что двое ребят едут с ним.

Размещать своих друзей у Дашковой я счёл неудобным (всё-таки вся компания — тринадцать человек), поэтому ещё до их приезда снял дом на набережной Фонтанки. Дом принадлежал когда-то преуспевающему купцу первой гильдии Роговикову, но после его смерти дело его пришло в упадок, и вдова решила сдачей дома в наём чуть поправить своё материальное положение.

— Александр, можно с Вами переговорить по поводу поездки Жана?

Габриэля Габриэлем называю только я. После его второго появления в имении уже под именем Жана Самуэля Паули, я провёл необходимую работу среди тех, кто его знал, как Габриэля, и объяснил, что настоящее его имя — Жан Самуэль, а Габриэль прозвище. По прозвищу могу называть его только я. Понятие прозвище народу было понятно, и моя отмазка сошла. Ну не придумал я другого более правдоподобного. Когда в Алексеевском появился Бекер, ему тоже была преподнесена такая легенда. Но потом, много позже, когда мы уже сдружились, истинную история Габриеля я ему рассказал. Примечательно, что Бекер это воспринял с ... удовлетворением, что ли.

— Конечно. ... Вы присаживайтесь. ... Я так понимаю, что наш общий друг с Вами поделился новостью.

— А не должен был?

— Де нет. Какой тут секрет. Вы хотите обсудить его поездку?

— Как я понял, Жан едет в Европу для сбора сведений о существующей политической обстановке?

— Да. ... — А может их послать вместе? Бенджамин за этот год показал себя надёжным человеком. Чем я рискую? — Вы считаете, он с этой задачей не справится?

— Гм,... задачи, по существу, никакой и нет — объехать несколько государств Центральной Европы и купить газеты, это может сделать любой мальчишка. Только для того, чтобы действительно оценить политическую обстановку в стране, мало прочитать издаваемые в этом государстве газеты.

— Я с Вами согласен. ... Простите Бенджамин, а что нужно, по Вашему мнению, чтобы составить объективную картину обстановки в какой-либо стране? И, ещё раз, прошу прощение,... а откуда Вы это знаете?

— Для объективной, как Вы сказали, картины нужно изучить много разной информации и не от одного источника. А знаю я это... Ну, во-первых — это очевидно, а во-вторых — мне об этом рассказывали. ... Перед моим отъездом в Россию ко мне пришёл один господин, представившийся чиновником из Foreign Office. Foreign Office у нас в Британии, это что-то типа вашей Коллегии иностранных дел. Он создан 12 лет назад путём объединения Северного и Южного департаментов правительства, каждый из которых отвечал за соответствующий географический регион Королевства. Так вот, этот господин попросил меня внимательнейшим образом отнестись к изучению жизни в России, объяснил, на что следует обращать внимание, кроме того, он предложил описывать всё это в письмах якобы моему брату.

Охренеть!!!!! Никакой отдельной разведывательной структуры в России ещё нет, а 'аглицкий шпиён' в ней уже есть! Ну, англичане! Ну, молодцы! Так и сам станешь англоманом, англофилом и англолюбом. Разве можно ими не восхищаться? Получается, что каждый англичанин, приезжающий в Россию, работает на британскую разведку. А какова же тогда вся разведывательная сеть? И ничего удивительного нет в том, что возле меня появился Бекер. Скорее всего, как только возле великих князей появился новый человек, его сразу взяли в разработку.

— А когда к Вам приходил этот господин из Форин-офис?

— Где-то в последних числах ноября 92 года.

— Получается, что я попал в разработку ещё раньше? С чего бы вдруг? В Англию попали металлические перья, они начали искать, кто автор девайса и вышли на меня?

— А ты не сгущаешь краски? Вполне возможно, что просьбу описывать свои похождения за границей получает каждый, кто куда-нибудь выезжает из Англии, а твоя встреча с Бекером просто случай. Чтобы учесть, что в него влюбится дочь Скарятина, потом Скарятин его выгонит, а Колотов пристроит к тебе, нужно быть пророком. Либо нужно подозревать уже и Скарятина и Колотова. Тут самого-то Бекера, похоже, используют в тёмную.

— Если бы каждый, кто выезжает из Англии, описывал свои похождения, Форин-офис не хватило бы никаких штатов. Англия торгует со всем миром, из неё ежедневно выезжают тысячи.

— Просить простого матроса, который может и писать-то не умеет, никто не будет, а вот человека с университетским образованием не использовать грех. Но если ты в каждом встречном будешь видеть вражеского 'шпиёна', то додумаешься до того, что Штиглиц с Габриэлем могут быть агентами мирового сионизма.

— Н-да, а чем Чёрт не шутит, когда Бог спит? Но до паранойи доходить не надо, излишняя подозрительность тоже до добра не доводит.

— Не доводит, но излишняя доверчивость доводит... До чего доведёт доверчивость Сталина Гитлеру, а Горбачёва Рейгану? Везде нужен здравый смысл. Если перестанешь доверять друзьям, с кем останешься? А если доверять всем, то точно останешься на бобах. И ладно, если только ты. Вот смотри: Бенджамина к тебе привёл случай, он с тобой вполне искренен. То, что он тебе рассказал — чистая правда, и никакого камня за пазухой у него нет, но где гарантия, что со временем на него опять не выйдут ребята из Форин-офис и не убедят работать на них?

— Я так понимаю, что никаких писем 'брату' Вы ещё не писали?

— Нет, не писал, да и желания такого у меня не было. Если я кому-то в жизни чем и обязан, так это только своим родителям, за то, что меня произвели на свет и выучили, да ещё Вам, за то, что год назад вытащили из дерьма, а перед господами из Foreign Office у меня обязательств нет. ... Да и перед моей бывшей родиной тоже. Даже когда мне понадобились деньги в прошлом году, ну Вы знаете... я обратился к приятелю по Куинз-колледжу, но ответа так и не дождался.

— Скажите, Бенджамин, а вот Ваш приход ко мне был продиктован чем? Вы хотите мне помочь организовать... получение информации из-за рубежа?

— Я просто хотел сказать Вам, что можете на меня рассчитывать.

— Ну что ж, спасибо... Вы, когда приехали из Англии в Петербург, встречались с посланником мистером Уитвортом?

— Нет. Я счёл это не обязательным.

— А если я Вас попрошу попытаться устроиться работать в британское посольство?

— Я сомневаюсь, что бы меня без протекции туда взяли. Человек с улицы для посла, даже пусть он соотечественник, будет ни кем. Тем более, штаты посольства наверняка утверждаются в Лондоне.

— А если Вы напишите своему 'брату'?

— Чтобы мой, так называемый 'брат' помог, информация должна быть архиважной, ... но даже и в этом случае — без гарантии. Какая это может быть информация, чтобы вводить в штат посольства нового человека? А ведь количество дипломатов, наверное, ещё и согласовывается со страной пребывания.

— Да, скорее всего, Вы правы. Но принципиальных возражений у Вас нет?

— Принципиальных возражений у меня нет. Если Вы, таким образом, хотите выяснить, позволят ли мне мои принципы работать против моей страны, то скажу — позволят. Да, у меня есть обида за то, что случилось с моей семьёй, и как обошлись потом со мной на родине. Да, я хочу сунуть этих ублюдков носом в такое же дерьмо, в которое они сунули меня.

— Я понимаю Ваше желание мести, ... но дело в том, что я как раз никого совать в дерьмо не собираюсь. Это не моя цель. Дело, которое мне поручила Государыня Императрица, заключается вовсе не в том, чтобы кого-то куда-то сунуть, победить, или хотя бы кого-то просто обмануть. Для этого у неё других помощников хватает. Мне же поручен простой сбор и анализ информации. Для чего? Я думаю, что для более успешной политики. Вы же знаете, что сейчас происходит на территории Речи Посполитой?

— Да, я знаю, что там мятеж.

— Это не совсем мятеж, дорогой мой Бенджамин. Вернее, не так. Мятеж, восстание, бунт, что там ещё?... Путч, революция, переворот — вроде бы всё это синонимы, но вот масштабы у них разные. Взять путч и мятеж — это всегда является вооружённым выступлением против власти военных под руководством своих командиров. А вот восстание понятие уже более широкое. Это уже массовые выступления людей, объединённых целью. События в Речи Посполитой начинались с мятежа, но потом мятеж перерос в восстание. Сейчас там идут уже серьёзные боевые действия. Жертвы уже исчисляются тысячами, а будут десятки тысяч. А если бы у нас соответствующая информация была хотя бы за месяц до мятежа, смогли бы мы избежать жертв? Вполне вероятно... Причём жертв, заметьте, с обеих сторон. ... Наша армия это восстание подавит, я в этом не сомневаюсь, но что дальше?

— Дальше это повторится лет через тридцать-сорок. Всё зависит от того, насколько кровавым будет подавление, и насколько умной будет политика в отношении этой территории в дальнейшем. Это если не брать в расчёт внешние факторы.

— Вот. Причём это понимает и наша Императрица. Поэтому, чтобы принимать решения по какой-либо проблеме, да чтобы решение было стратегическим, на долгие времена, про эту проблему надо знать всё, ... ну, или хотя бы почти всё. ... А совать кого-то куда-то может дать только временный эффект, а потом можешь в этом 'куда-то' и сам очутиться. ... А сунуть, как Вы выразились, в дерьмо тех, кто, по Вашему мнению, виноват в бедах Вашей семьи... У итальянцев есть поговорка, не уверен в правильности, но звучит она кажется так: 'La vendetta e un piatto che si serve freddo'. Месть-это блюдо, которое лучше подавать холодным.

С Ольгой Александровной Жеребцовой, очаровательной ведьмочкой с чёртиками в глазах, знакомится мне и хотелось, и не хотелось. Признаться, она меня интриговала — женщина явно не ординарная и, ... в моё время про таких говорили (или скажут) — сексапильная. Сейчас, говорят — обворожительная, но для неё эти термины надо бы объединить.

Она меня интересовала и как объект возможной разработки, и как женщина, которая в будущем может сыграть одну из ключевых ролей в заговоре против Павла I, и... положа руку на сердце, как просто женщина. Да и любопытство разбирало, кто же кого больше использует — Уитворт Ольгу Александровну, или Ольга Александровна Уитворта? ... Так что, причины хотеть этого знакомства были. Но вот то, что я не знал, как к этому подступиться так, чтобы результат был только положительный, знакомство я оттягивал. Хотя, что значит — положительный? Для кого? Чего, собственно я хочу? Чтобы она стала моим союзником? Каким образом?

Чем сложнее задача, тем проще ее не решать. Я и решил её не решать. Пока.

Только 'пока' прошло быстрее, чем предполагалось. В начале июля я получил записку от статс-секретаря Императрицы Адриана Моисеевича Грибовского, который здесь считается человеком Зубова. Хотя какой он Моисеевич — всего на два года меня старше. Адриан, по рассказу Дашковой, личность любопытная. Свою карьеру начал при Гавриле Романовиче Державине в бытность того губернатором Петрозаводска, но проиграл в карты казённые деньги и вылетел со службы. Однако в 86 году ему удалось-таки поступить в военно-походную канцелярию Потемкина. Адриану было доверено составление журналов военных действий. На Ясском конгрессе он уже исполнял обязанности конференц-секретаря, и состоял при светлейшем вплоть до самой кончины покорителя Тавриды. Казалось бы, человек бывшего врага Зубова — Потёмкина, не имеет никаких шансов, ан, нет — к Зубову Грибовский попал уже с рекомендательным письмом от Безбородко, расположения которого услужливый Адриан сумел добиться. В общем, прохиндей ещё тот!

В записке Грибовский писал, что со мной хочет встретиться по конфиденциальному делу Платон Александрович Зубов.

Любопытно, зачем это я понадобился 'милому другу' Платоше?

— Познакомься, mon cher, моя сестра, Ольга Александровна Жеребцова. — Платон Зубов встретил меня у дверей, протянул руку для рукопожатия и повернулся к сестре — Вот, сестрица, рекомендую — мой друг, Александр Фёдорович Ржевский, про которого я тебе рассказывал.

Голубоглазая чертовка подала мне руку для поцелуя.

— Нежная, беленькая, вся такая ухоженная, пальчики пухленькие с розовыми ноготками...

— Сегодня эта рука будет тебя обнимать.

— Бред. С какой стати? Да не нужно мне этого.

— Себе не ври. Ты же этого хочешь.

— Очень приятно познакомится, Александр Фёдорович. Мы, правда, с Вами уже встречались... помните? На балу у князя Белосельского. Нас, к сожалению, тогда друг другу не представили, но Вас я запомнила. Вы почти не танцевали, и весь вечер просплетничали с графом Уитвортом. А меня Вы не помните? Да Вы присаживайтесь. — Жеребцова указала на кресло напротив себя.

— Что Вы, сударыня, как я мог не заметить и, вдобавок, забыть самую красивую женщину на балу? Но почему Вы решили, что с сэром Чарльзом мы сплетничали? Сплетничать, как мне до сих пор представлялась, это прерогатива слабой половины человечества.

— Полноте, сударь. Мужчины намного большие сплетники, чем мы, женщины. Ведь признайтесь, перемывали нам кости? ... Впрочем, вряд ли Вы признаетесь...

Прелестно! Эта бестия пытается взять меня 'на слабо'! А вообще тактически с её стороны, всё правильно — заставить собеседника оправдываться, значит сразу подчинить его себе. ... Хотя бы Зубов, что вякнул, надо переключать тему. Ну что молчит? Не за этим же он меня позвал?

— А Ваша молодая спутница? ...

— Это моя сестра.

— Очаровательная девушка. Вы её уже представили Императрице?

С какой стати? ... Хотя ...

— Пока нет, не было подходящего случая.

— Непременно надо это сделать. Во-первых, тогда девушка войдет в высший круг и у неё откроются совершенно другие перспективы для устройства личной жизни, а во-вторых, я считаю, что такая красавица непременно должна быть в свите императрицы.

Ё!!!... Да чего же такого они от меня хотят? Да и Платоша меня другом с какой стати величает? До сих пор мы в приятелях не были.

— Всенепременно воспользуюсь Вашим советом, Ольга Александровна, как только появится подходящий случай.

— Я могу составить протекцию. Её Величество ко мне благосклонна.

— Буду премного благодарен, но... Я покорнейше прошу простить меня, сударыня, но какую услугу Вы потребуете от меня взамен? Я же понимаю, что подобные посулы от людей, кои сами наделены немалой властью и влиянием, могут быть только взамен не менее серьёзных обещаний с моей стороны.

Брат с сестрой переглянулись.

— Я же тебе говорил, что он прямой и абсолютно не светский человек. — Платон впервые хоть что-то сказал. Видно, что первую скрипку здесь играет не он.

— Прямота характеризует человека только с хорошей стороны. Такой человек не будет держать камень за пазухой. — Говоря всё это, женщина смотрела мне в глаза. Гипнотизирует, что ли? Проверяет мою реакцию? ... Ох, какие глаза! — А светскость? Это всё условности. Александр, ... Вы позволите Вас так называть?

— Почту за честь, Ольга Александровна.

— Для друзей я просто Ольга... Александр, нам нужен Ваш совет. Дело в том, что с недавних пор возле Императрицы появился некий француз — полковник Жозеф де Сакс. Он ухитрился так расположить её к себе, что она приняла его на службу и дала чин бригадира. Ему назначена даже ежегодная пенсия в 2000 рублей, и он допущен в число приближённых.

— Понимаете, ... Ольга Александровна, простой полковник французской армии появиться в окружении Её Величества просто так не мог. Кто-то же его представил Императрице? Но даже и в этом случае вероятность того, что она заинтересуется простым полковником, очень мала — он либо обладает какими-то просто выдающимися способностями, либо он не просто Жозеф де Сакс? Вы хотите, чтобы я узнал о нём больше?

Жеребцова замялась, видимо подбирая слова, а Платон заёрзал в своём кресле.

— Мы бы хотели его удалить от Императрицы. ... Вы человек прямой, поэтому я Вам прямо и отвечаю.

— В таком случае разрешите мне тоже ответить без обиняков. Шевалье де Сакс при рождении носил имя Йозефа Ксаверия Саксонского, барона фон Цабельтица. Он сын саксонского принца-регента Франца Ксаверия от брака с графиней Марией Спинуччи. Кроме того, он двоюродный брат несчастного Людовика XVI. Я не знаю планов нашей Императрицы на счёт Йозефа Ксаверия, но предполагаю, что они у неё есть. Поэтому не представляю, каким образом можно, да и нужно ли удалять его из круга приближённых Императрицы?

Внешний вид и Платона и Ольги выражал одно — разочарование. Видимо они рассчитывали на другое.

— А что, они думали, я вот сейчас всё брошу и побегу разбираться с этим Ксаверичем? Да я с ним даже не знаком, может он хороший человек, а я буду интриги против него плести... Не смешите мои тапки, господа Зубовы.

— Пожалуй, обнимать тебя сегодня не будут.

— Да и ... Интересно, вся эта канитель задумана Ольгой Жеребцовой только для того, чтобы удалить возможного соперника её брата?

— Почему нет? Видишь же, Платон ни умом, ни решительностью не блещет. Вся интрига, наверняка, придумана сестрой. Вероятно, подразумевалось, что ты, прельщённый чарами Ольги Александровны и её обещаниями устроить Шурочку чуть ли не во фрейлины Екатерины, организовываешь конфликт с де Саксом, а в идеале — дуэль. Чем кончится дуэль — не важно. Даже не важно — состоится ли она. Екатерине бы представили всё в нужном свете.

— А может это Уитворт всё придумал?

— Тут его корысть вычислить сложно, разве только предположить, что он, таким образом, проверяет своё влияние на Жеребцову? Но это вряд ли. Вероятнее всего — Зубовы боятся, что де Сакс может их подвинуть от венценосного тела.

— Но если Вы хотите моего совета, то я бы предложил Платону Александровичу подружиться с шевалье де Саксом.

— Это было первое, что я предложила Платону, но, дело в том, что де Сакс ведёт себя крайне вызывающе, и не о какой дружбе с таким человеком и речи быть не может. Насчёт планов Императрицы по его поводу я тоже думала, но считаю, что какой-либо политической перспективы у него нет. В случае чего, и на французский престол, и на польский есть претенденты и более родовитые.

— Вы думаете, на польский престол вскоре потребуется новый король?

— Иначе, зачем бы Великий Князь Александр Павлович был отправлен в войска? Это же ясно — после взятия Суворовым Варшавы, Понятовский отречётся от престола, и Александр получит польскую корону.

— Странно, я о таких планах Екатерины II никогда не слыхал.

— То, что ты о них не слышал в своём прошлом-будущем, не говорит о том, что их не было, но... Но, кроме того, всё это может быть просто плодом фантазии Оленьки Жеребцовой. По моим сведениям, помнится, Екатерина не хотела отпускать внука к Суворову. ...

— Но потом же передумала? А не этот ли довод предложил ей Александр? ... А я, что-то и не припомню — был ли он в той, моей истории в действующей армии при подавления восстания Костюшко.

— Ольга Александровна, Вы позволите мне взять паузу? Мне необходимо обдумать эту ситуацию, чтобы... Чтобы дать Вам правильный... э-э-э ... совет.

— Разумеется. ... А пока я приглашаю Вас на обед. Мой повар обещал приготовить что-то потрясающее.

Всё, парень, ты попал!

— С удовольствием, но я не знаком с Вашим мужем.

— Вот я вас и познакомлю... при случае. Сегодня, к сожалению, не удастся — он с каким-то поручением уехал в Нижний Новгород....

Как хорошо, что в этом веке нет ни самолётов, ни поездов. Риск, что муж, уехавший неделю назад в Нижний Новгород в командировку, внезапно вернётся в самый неподходящий момент, минимальный.

— Я думала, ты меня задушишь и разорвёшь.

— Я так и хотел, но это два взаимоисключающих действия.

— Ты мой ласковый и нежный зверь..........

— Кто-то мне уже это говорил в прошлой жизни... Ну, и кто кого в этой ситуации переиграл?

— Сдаётся, что переиграли тебя.

— Ну уж, хренушки! Плясать под её дудку я не буду.

— Да ты уже пляшешь — планируешь, как убрать де Сакса и Уитворта. Именно это ей и надо. Может, конечно, устранение сэра Чарльза в её планы и не входит, а вот бедного Ксаверича она бы с удовольствием ликвидировала.

— А я бы, как раз, наоборот. ... А не объединить ли эти наши желания? Да, с де Саксом я не знаком, но слышал, что он заядлый дуэлянт, и на его дуэльном счету десятка полтора трупов. Ликвидируй я его сейчас, глядишь, кто-то живой останется. ... А почему бы де Саксу не зарезать сэра Чарльза, а сэру Чарльзу не застрелить месье де Сакса?

— Блин! У тебя на плече лежит потрясающая женщина, а думаешь про ерунду. Отдохнул?...

— Мн-да, как сказал один умный человек: "Ночью дружбой не займешься".

— Есть ли необходимость в ликвидации де Сакса и Уитворта?

— До знакомства с Ольгой Жеребцовой ты этот вопрос вообще не рассматривал. Но, если про Уитворта ты знаешь, что он станет инициатором и организатором убийства Павла I, и его, пусть за вероятные поступки будущего, может быть и нужно ликвидировать, то про месье де Сакса по существу не знаешь ничего. В будущем он себя никак не проявил, и, с моральной точки зрения, его ликвидация может рассматриваться только, как бессмысленное убийство. И это из-за того, что этого хочет Ольга Жеребцова?

— Если честно, то к де Саксу у меня предубеждений нет. У меня больше поводов не любить того же Зубова — ну альфонс же, что не говори. Но вот кроме идеи убрать Уитворта руками де Сакса, пока ничего не придумывается, а де Сакс, после этого, должен исчезнуть. ... Поручука я Савве отследить маршруты передвижение де Сакса. Заодно пусть и пацанов начинает натаскивать в этом. Может когда-нибудь и пригодится.

Неделя наблюдения за Йозефом Ксавериевичем Саксонским и наведённые мною справки показали, что быть принцем, это конечно, здорово. Все свои двадцать семь лет парень жил в своё удовольствие. Прав, заполучить какой-нибудь трон, у него особых не было — маман подвела, оказывается, её голубая кровь была недостаточно голубой. Поэтому сын её считался чуть-чуть бракованный, хотя внешне был как раз очень даже племенной: 'Гордый профиль, твердый шаг, со спины — дак чистый шах'.

Нет, действительно, внешние данные Жозефа де Сакса были самых высших кондиций. Рост его, по докладу Саввы, составил два аршина и десять вершков, что я перевёл в 'под сто девяносто'. По описанию Ольги Жеребцовой — красив, силён и ловок. Живёт всё время в уверенности, что весь этот мир вертится только вокруг него.

Зная, что никакого трона ему не светит, он ничем и не заморачивается. Большую часть своих двадцати семи лет провёл при дворе своего двоюродного брата Людовика XVI. От нечего делать (А как ещё? Зарабатывать на хлеб ему необходимости не было) в 82 году попёрся в Мальтийский орден и стал именоваться 'саксонским рыцарем', или шевалье де Саксом. Если бы не революция, жил бы так и дальше. После революции, а особенно после казни бедного Людовика, понял, что голова-то одна, класть её под гильотину жалко, и дёрнул за их французский бугор в Россию. Ведёт себя здесь так, как будто ему все должны, ... ну, то есть, как принц. В общем — мажор. ... Но ведь если всех мажоров... Ну, ладно....

Короче — маршруты его передвижения за неделю показали, что у него есть привычка ежедневно гулять верхом в екатерингофском парке и два раза в неделю навещать дом на набережной Мойки. Другие его перемещения по городу были менее интересны и явной системы не имели. Дом на Мойке был достаточно респектабельным. Зайти в него через парадный вход ни Савва, ни мальчишки, не смогли, но это их не остановило. В любом заведении есть, как минимум два входа, ... ну, или выхода — как кому нравится. Через 'задний проход' удалось установить, что сия крепость является банальным борделем для высоко летающих особ.

Ну ходит человек в бордель, и что? Я не настолько моралист, чтобы за это кидать в него камни... но, спрашивается, зачем молодому богатому красавцу, которому строят глазки две трети молодых и, даже, не очень молодых фрейлин императорского двора, которому стоит только щёлкнуть пальцами, и к нему в спальню выстроится очередь, шляться по, пусть даже шикарным, шлюхам? Любопытно.

По своей наивности правильного ответа я не угадал.

Йозеф Ксаверий Саксонский, барон фон Цабельтиц, оказывается, любит мальчиков. Причём любит всё это в особо извращённой форме. Но платит всегда щедро.

Когда я это узнал, то матерился и плевался минут десять, причём, ни разу не повторился. Савва, который это докладывал, смотрел на меня с неподдельным уважением. Спросил только, кто такой японский городовой?

Нет, вы подумайте, это сволочь, мало того, что пользует детей, так ещё их и мучает! Не де Сакс, а де Сад какой-то! ... И если раньше его устранение было скорее вопросом, ... скажем так — теоретическим, то узнав ЭТИ подробности, я решил перевести теорию в практику. Действительно, раньше я всё рассматривал, как некую гипотетическую задачу — потренирую пацанов в проведении наблюдения за интересующим меня лицом, сам потренируюсь в разработке таких мероприятий, ведь если реально придётся устранять кого-нибудь, типа того же Наполеона, то команда будет нужна опытная и надёжная. И всё. Ни де Сакс, ни Уитворт не те фигуры, из-за которых стоит грех на душу брать даже ради глаз Оленьки Жеребцовой. И если с Уитвортом всё по-прежнему в рамках теории, то в отношении де Сакса это даже и не грех.

— Одно плохо — посоветоваться не с кем. Никого из друзей привлекать к этому не стоит. Большинство даже не поймут. Единственно, кто мог бы понять, и с кем можно бы посоветоваться и привлечь — Крылов, но его ещё нет в Петербурге.

— Придётся всё решать самому. Какие варианты?

— Написать от имени де Сакса письмо Уитворту с предложением о встрече, скажем, в том же доме на Мойке, а де Саксу от Уитворта о согласии. Подчерка друг друга они не знают, да их можно и подделать. Во время встречи ликвидировать обоих, инсценировав ссору. Уитворт стреляет из пистолета в де Сакса, но тот, смертельно раненый, закалывает противника шпагой...

— М-да, хрень! Де Сакс сейчас официально на русской службе. Получается — убийство посла русским офицером?... Международный скандал. Чтобы его замять и реабилитироваться, Россия может послать войска помогать антифранцузской коалиции. В итоге — Англия добивается своей цели о вовлечении России в войну ещё раньше. Поэтому соединять де Сакса и Уитворта вообще нельзя.

— Ликвидировать поодиночке?

-> Но так, что бы ни одна живая душа даже заподозрить не могла ни тебя, ни Ольгу. Всё должно произойти так, что бы их гибель выглядела от естественных причин. Смерть посла в своей постели дело житейское — людям свойственно иногда умирать. А смерть брутального парня от падения с лошади прилюдно вообще без подозрений.

— Потренируемся-ка мы на 'кошках'. Что у нас там с химией?

— Егорка, ты помнишь, я вас учил разбираться в травах — какие полезные, какие ядовитые?

— Конечно, Александр Фёдорович. Да у нас и конспекты есть.

— Конспекты конспектами, а вот так, без конспекта, можешь ответить, какая трава вызывает возбуждение у животных?

— Ну-у... первое, что могу вспомнить — белладонна,... э-э-э... вех ядовитый,... э-э-э...

— Так, ладно. Рассчитай-ка мне сколько надо и какого вида растений для токсичного отравления, ну скажем, лошади. Чтобы животное не погибло, а только сильно возбудилось. К расчётам никого не привлекай, никому ничего не рассказывай и позови ко мне Чеботка. Всё, давай, двигай.

Первая наша акция по устранению прошла почти так, как я и планировал. Бывает такое. Редко, но бывает. Обычно все планы натыкаются на то, что при планировании какой-нибудь фактор забывают учесть, или считают несущественным, но именно он, по закону подлости, и становится решающим. С де Саксом получилось так же, но результат всё же был.

Весь план был авантюрен с начала до конца. На прогулках в екатерингофском парке де Сакс ездил на великолепном жеребце английской породы, как и положено принцу полукрови, причём, практически всегда, по одному и тому же маршруту. Был вариант, что он может поехать и другой дорогой, но тогда бы мы просто перенесли акцию.

Всё строилось на том, что конь, на котором должен был ехать объект, получил бы укол выстрелянной из миниатюрного арбалета колючкой боярышника, обработанной специальным составом. По расчётам, животное должно было сначала перестать подчиняться всаднику, а потом и вовсе понести. Де Сакс считался отличным наездником, но взбесившееся животное сбросит любого жокея. Конечно, падение с лошади, вовсе не подразумевает летальный исход, или серьёзные увечья, но это уж какой бог у де Сакса. Уж совсем убивать его не хотелось, а вот основательно покалечить... Ну, вот такая я сволочь!

Сложно рассчитать количество состава для крупного животного, когда его масса определяется на глазок. Переборщишь — животное может быстро погибнуть. Правда, чтобы переборщить с конём, нужно лошадиная доза... Каламбур, однако...

Стрелков мы с Саввой рассадили по кустам так, чтобы исключить случайное попадание, как друг в друга, так и в посторонних. Стрелками выступали, естественно, наши мальчишки. Стрелять им надо было с расстояния одного — двух метров в круп коня, когда объект будет проезжать мимо.

На испытаниях арбалеты с двух метров шип боярышника в свиной окорок загоняли почти наполовину.

Всё шло по плану до момента первого попадания.

Получив сильный укол в круп, конь встал на дыбы. Ехавший до этого легкой рысью всадник, естественно был относительно расслаблен и к такому повороту событий не готов, поэтому сразу же вылетел из седла.

В своём прошло-будущем детстве я, как и все советские мальчишки, пробовал заниматься и самбо и боксом и карате. Толком нигде никаких успехов не добился, но в драке, по крайней мере, совсем лохом не выглядел. Так вот, я помню, как на тренировках, после разминки, мы всегда отрабатывали падение. Умение автоматически сгруппироваться при падении даёт возможность обойтись без травм.

Де Сакса, видимо, тоже этому учили. Когда он вылетел из седла, то даже в стременах не запутался, и падал, сгруппировавшись, но вот то, что булыжник, валяющийся на обочине, попадёт прямо под голову падающего всадника, предугадать не мог ни его тренер (или как там назывался человек, который его учил?), ни я.

Коня потом поймал Савва и шип вытащил. Мне кажется, что породистое нервное животное просто среагировало на внезапную боль, а наше зелье на него не подействовало.

— Переживаешь, что этот... — Я хотел сказать более крепкое слово, но передумал. — Этот извращенец погиб?

Егор, а именно он стрелял в коня, сидел напротив с отрешённым лицом. Только не хватало, чтобы это пацана надорвало. Ему почти семнадцать лет, он признанный лидер среди мальчишек, но всё равно сам ещё близко смерти не видел, а тут, получается, что причастен к убийству...

— Ты же знаешь, что он творил с детьми. Это же, страшный грех. Это Господь его наказал. Упади он и переломай руки или ноги, это от тебя не зависело. И ты в его смерти не виновен. Если хочешь, можешь думать, что ты был просто моей рукой. Так на самом деле и было. Если бы у меня были ноги и обе руки, я бы всё сделал сам. А так — вы мои руки. Грех на мне, но я ещё раз тебе говорю — так Господь распорядился. Это он его наказал.

— Можно я в церковь схожу?

— Давай вместе сходим.

— А ведь ты, братец, убийца. Как не крути, а человека ты убил.

— Человека? Да он был отъявленным мерзавцем, он был подонком, мразью.

— Это ты так решил? Ты что, судья? С чего ты решил, что можешь судить его? Что, думаешь, в церковь сходишь и оправдание найдёшь? Он ведь уже не воскреснет.

— Да, уж ....

Вечером ко мне приехала Ольга! Сама!

— Это твоих рук дело? — Начала она с порога.

— Простите, Ольга Александровна, Ваш вопрос ставит меня в тупик. ... Это ты про что?

Ольга изучающе смотрит на меня. Вот в её глазах видно, как она сопоставляет и факт падения де Сакса с лошади, и свою просьбу о его удалении от Екатерины, и мои честные недоумевающие глаза.

— Прости. — Наконец придя к какому-то решению, она садится в предложенное мною кресло. — Сегодня в екатерингофском парке при падении с лошади погиб де Сакс. Ударился головой о камень.

— Да? А мне казалось он хороший наездник.

— Он считался одним из лучших. ... Но его конь, как рассказывают, почему-то вдруг стал на дыбы. Причина не понятна. То ли де Сакс слишком сильно ударил его шпорами?... Ты, правда, не имеешь к этому отношения?

— Рассказать ей как всё было?

— Зачем? Где гарантия, что со временем об этом не станет известно тем, кому бы это знать не желательно?

— Чтобы она тоже чувствовала ответственность за гибель человека. Ведь всё началось с её подачи.

— Если она где-то проговорится, то у тебя могут быть очень серьёзные неприятности. Тут и головы можно лишиться. ... С Платошей ведь она наверняка поделится, чтобы и того привязать.

— Уверяю тебя — его конём я не был.

— Не шути так. ... Видит Бог — я не желала его смерти. Да, я хотела удалить его от Императрицы, но желать смерти?... Нет!... Мы, правда, не виноваты?

Уже 'мы'!

— Видишь ли, душа моя, понятия 'виновность' и 'невиновность' находятся в соотношении противоречия. Правильно? — Ольга ничего, скорее всего, не поняла, но головой кивнула. — 'Виновность' содержит некие понятия, а 'невиновность' эти же понятия исключает. 'Виновность' подразумевает, что у тебя было некое желание. Ты его не отрицаешь, стало быть, твоя 'невиновность' уже под вопросом.

— Это ты так шутишь?

— Первая начала ты. Ведь ты же прямо с порога начала меня обвинять в том, что я чуть ли не убийца...

— Я же извинилась...

— И решила, что словами можно искупи..........................

Мозг отключился...

— Твоё сближение с Зубовыми может иметь положительный эффект. Конечно, Платон Зубов не ума палата, но его влияние на Императрицу пока безгранично. Какие свои прожекты ты хочешь продвинуть через Зубова.

— По порядку, или по мере значимости?

— У тебя их так много?

— Как сказать. Первое — некоторые инновации в артиллерии, как в тактике, так и в материальной части.

— Ага, а без тебя здесь некому ... Максимум, что можно — подкинуть идею шрапнели, тем более, что 'капитан Шрэпнел' её уже придумал.

— Второе — место моего криворожского завода назвать городом Потёмкин.

— Почему нет? Всё это захватывалось под его началом.

— Третье — некоторые послабления крепостного права: запретить продажу крестьян без земли, запретить разъединение крестьянских семей, нормативно регламентировать освобождение крестьян из крепостной зависимости. Четвёртое — не допустить третьего раздела Польши. Во главе нового Польско-литовского королевства должен встать Павел I.

— Ну, про крестьянский вопрос понятно. Если получится, будет хорошо, а вот с Польшей и Павлом? ... Понятно, что ты пытаешься, и уровень многовековой вражды снизить, и Павла от русского престола отодвинуть, но тут результат может быть, как раз обратный. Вообще, после пражской резни вероятность того, что поляки станут лояльны российской власти, может быть только в отрицательном значении. А короновать Павла, по какому обычаю? Православному, или католическому?

— И что, ничего не делать?

— В этом направлении — пока ничего...

— Вся твоя авантюра с де Саксом была чистой воды мальчишеской глупостью. Положиться на то, что лошадь понесёт, а опытный наездник с ней не справится — это положиться на авось. А если бы кто-то увидел твоих стрелков? И почему вы не проверили действия вашего яда заранее на другой лошади? — Екатерина Романовна сидит в своём любимом кресле и перебирает чётки. — И зачем, скажи на милость, было убивать этого француза?

— Каюсь... Вся затея планировалась изначально, как тренировка для людей, которые будут задействованы в выполнении подобных акций. Риска особого не было. Вероятность, что кто-то из стрелков попадётся, была ничтожной. Места для засад были выбраны безлюдные, были выставлены наблюдатели, которые предупредили бы стрелков о приближении посторонних. Не упади де Сакс с лошади и не ударься головой о камень — был бы жив... Так что, он сам виноват.

— Слишком много людей — большая вероятность, что кто-то, где-то проболтается. Такие вещи лучше делать чужими руками, вот как Жеребцова, например. Насколько ты в ней уверен? Можно ли рассчитывать на то, что она будет помогать нам?

Я пожал плечами.

— Ну-у, ... настолько, насколько можно вообще быть уверенным в женщине.

Дашкова переглянулась с Шурочкой.

— Мы с Александрой, как раз, на эту тему накануне твоего прихода, рассуждали.

— Я догадываюсь, к какому выводу вы пришли. Но, что касается Ольги Жеребцовой... эмоциональное начало у неё лежит впереди здравого смысла, но она достаточно умна, чтобы не понимать, что ей выгодно, и что не выгодно. Чтобы она помогала нам, необходимо её убедить, что это ей выгодно.

— Когда она обещала представить Александру Императрице?

— Нас пригласят на приём в честь тезоименитства великой княгини Александры Фёдоровны седьмого числа. Молодая жена скучает в отсутствии мужа, и Государыня, таким образом, решила её развлечь. Там Императрица и хочет познакомиться с нашей Александрой. Планируется, что Шурочка войдёт в свиту великой княгини.

— Какие ещё вопросы ты планируешь решать через Зубовых?

— Это я хочу обсудить с Вами. По словам Ольги Жеребцовой, великий князь Александр Павлович направлен в войска, чтобы после подавления восстания в Речи Посполитой занять трон в Варшаве. Она думает, что его въезд в город вместе с войсками позволит легитимно передать власть — Понятовский должен будет отречься от престола в пользу Александра. Это позволит не делить Речь Посполитую между союзниками и оставить её в нашей сфере влияния. Как мы знаем, Императрица не хочет передавать власть Павлу. Я думаю, что она планирует по завещанию передать трон Александру. Так вот, в итоге, после её смерти, Речь Посполитая автоматически войдёт в состав империи.

— Как? Автоматически?

— Ну, то есть, естественным путём — Александр станет монархом и там, и здесь, и ...

— Это я поняла... Слово мудрёное... Ну что же, в этом, как ты говоришь, логика есть. В противном случае, если просто подавить этот бунт, придётся делиться с Пруссией и Австрией. Понятовский всё равно отречётся, и союзники потребуют ликвидировать государство, а земли его разделить. Два раздела уже было... Действительно, если на трон в Варшаве посадить Александра, то с союзниками можно и договориться без делёжки территории. Правда, они потребуют других преференций, но это можно будет решить... Александру надо будет отменить все шляхетские вольности... Да и вообще, разогнать оба сейма, иначе через два — три года всё повторится... Ты по-прежнему думаешь, что без британских денег здесь не обошлось?

— У меня нет доказательств, что англичане спровоцировали это восстание, но если исходить, кому больше всего это было выгодно, то всплывают, в первую очередь Турция и Британия. Уже не секрет, что в этом году нами планировалось захватить черноморские проливы и взять Константинополь, но польские события отодвинули эту операцию если не навсегда, то на очень долго. На первом месте, конечно Турция, но вероятность, что наши планы стали известны Блистательной порте,... Нет, пожалуй, не так. Туркам наши планы стали известны именно через англичан. По моему мнению, в России Британия имеет обширную сеть осведомителей. Информация поступает в Форин Офис от английских купцов, от англичан, находящихся на русской службе, от доброжелателей из числа, так называемых, англоманов и прочей подобной публики. Я даже не думаю, что на это тратятся хоть сколько-то значительные средства. Допускаю, даже, что наши планы стали известны англичанам от того же Безбородко, который в дружеской беседе мог их просто выболтать Уитворту. Либо от лейб-медика Императрицы Роджерсона, который периодически через посольство посылает свои отчёты о делах нашего императорского двора в Лондон. Да тот же де Рибас... Мог? ... Мог. ... Заметьте, деятельность этих британских осведомителей Россия оплачивает сама... Англия — морская держава, и своими богатствами, обязана морской торговле. Как только англичане вытеснили с морских коммуникаций голландцев и испанцев, они сазу же стали занимать лидирующие позиции в мире. Россия, в этом случае, выйдя в Средиземное море, становится для них конкурентом. Зачем им это? Вот они и подсуетились. ... Кем был Уитворт до того, как стал посланником в Петербурге?... Это, конечно, мои домыслы. Вполне польская шляхта могла и сама сподвигнуться на столь безрассудный поступок, но всё же, я думаю, им кто-то, что-то пообещал.

— Мне кажется, что ты предвзято относишься к Англии. Ты совсем не знаешь англичан. Я несколько лет прожила в Эдинбурге и могу судить о них, ты же, кроме графа Уитворта и своего Бекера, никого и не знаешь. Да и с Уитвортом ты беседовал лишь однажды. Не знаю уж, на чём основывается твоя, мягко говоря, нелюбовь к англичанам, но, уверяю тебя, ты ошибаешься. Англия — великая страна, она дала миру целую плеяду выдающихся учёных, писателей, философов. Именно Англия дала миру Ньютона, Шекспира, Бойля, Гука... Да я устану перечислять всех великих людей Англии...

— И что? И я люблю Шекспира, и я уважаю английских учёных, и что?... Вы на основании того, что Англия родина Шекспира, считаете, что мои доводы не верны?

— Мне кажется, что это не доводы, а домыслы. Доводы должны подтверждаться фактами, а ты делаешь выводы из предположений. Ты, по какой-то причине, просто ненавидишь англичан.

— Да почему же я их ненавижу? Я их очень даже уважаю. Но мои домыслы, как Вы изволили сказать, основываются на понимании градиента их интересов во внешней политике. Все их действия всегда были и будут направлены только на соблюдении собственной выгоды любой ценой. Действия, которые мы считаем неприемлемыми, подлыми, даже противоречащими природе человеческой, для них будут вполне приемлемы, если это будет направлено для процветания их государства. Для них это наверное хорошо, для других всегда будет плохо. Я уважаю англичан, но мне не нравится их внешняя политика... Вернее не так — мне не нравятся их методы во внешней политике. Вы мне сами рассказывали про Джона Элтона...

— А что скажешь ты, Александра? — Дашкова повернулась к Шурочке, сидящей сбоку стола.

— В отношении вероятности причастности Англии к событиям в Речи Посполитой, я считаю, что Александр Фёдорович рассуждает вполне логично. Но, допускаю, что здесь могут быть замешены и французы. Они могли опасаться, что Россия в рамках коалиции может прислать свои войска в помощь Австрии и пообещать полякам, например, помощь Турции.

То, что Шурочка является постоянным членом нашего семейного клуба уже свершившийся факт, а с некоторых пор Екатерина Романовна стала использовать её и как некоего третейского судью в наших спорах.

— Эту версию можно было бы допустить, если бы сейчас Турция проявляла бы хоть какую-то активность, но мы же этого не видим?

— Ладно... Мы ушли от темы разговора. — Дашкова решила прекратить наши упражнения в анализе. — А что ты хотел решить через Жеребцову?

— Не через Жеребцову, а через Зубова... Но пока Вам рассказывал, пришёл к выводу, что если у Императрицы и есть план посадить Александра на трон в Варшаве ... или в Вильно, например, ... почему нет?... А потом сделать его по завещанию Императором, то, в данной ситуации, он мне кажется вполне осуществимым. Только вот как быть с Павлом Петровичем?

— А это не наша забота. Это дело самой Императрицы.

— Это не наша забота, пока она жива.

— Ты погоди её хоронить. Она, может статься, и нас переживёт.

Глава 17 (1794 сентябрь)

Не стоит бояться перемен.

Чаще всего они случаются

именно в тот момент,

когда огни необходимы.

Конфуций

— На европейском театре военных действий, Ваше Императорское Величество, особое внимание, на мой взгляд, стоить обратить на битву при Флёрюсе. Французские войска разбили объединённую армию Австрии и Соединённых провинций. Французская Самбр-Маасская армия под командованием дивизионного генерала Жана-Батиста Журдана была численно больше — около 70000 личного состава. Потери Журдана нам точно определить не удалось, но где-то порядка 5000 убитых и раненых.

— Эка интересно ты выражаешься — 'личного состава'...

— Разрешите продолжать, Ваше Императорское Величество?

— Продолжай.

— Армия принца Ко́бурга насчитывала 52000 человек. Её потери — 208 человек убиты и 1017 ранены. Анализ состояния сил сторон показывает, что сейчас Австрия не обладает достаточным количеством ресурсов для успешного продолжения войны с Францией и, по-видимому, будет обращаться к Вашему Величеству, а также к королю Георгу с предложениями о формировании альянса против Франции. Франция же, я думаю, не позднее весны следующего года присоединит к себе Соединённые провинции. Эта битва интересна тем, что французы для разведки местности применили воздушный шар. На длинном канате за позициями французских войск был запущен монгольфьер с офицером-наблюдателем, который передавал увиденные сверху данные о передвижении противника прямо в штаб Журдана.

— Мда, монгольфьер... Мне рассказывали о твоих демонстрационных опытах с великими князьями. ... Думаешь, в военном деле это направление перспективно?

— Думаю, пока не очень, Ваше Величество. Монгольфьеры поднимаются вверх за счёт разницы температуры воздуха снаружи и внутри шара. Постепенно воздух внутри остывает, и температура выравнивается, шар опускается. Воздушные шары, наполненные водородом, так называемые шарльеры, этого недостатка не имеют, но очень взрывоопасны. Применяться воздушные шары в военном деле, как разведчики и корректировщики огня артиллерии, конечно, будут, но редко, ибо их применение обусловлено очень многими обстоятельствами...

— То есть особого прока от них ты не видишь?

— Я не могу так категорично заявлять, Ваше Величество. Я на воздушном шаре не летал. ... Надо попробовать. Тем более, что наука не стоит на месте. Возможно, учёные что-то придумают, например, более безопасный газ откроют, или какое-то устройство, способное подогревать воздух в монгольфьере. ... Надо бы самим попробовать...

— Если считаешь, что в этом есть хоть какая-то польза будет... Только пожар мне не устрой. Продолжай...

— В самой Франции продолжалась борьба между жирондистами и якобинцами. Это внутрифранцузкие междоусобицы. Интересуют нас только в вопросе, с кем придётся работать в дальнейшем. Пока можно сказать, с кем не придётся — после казни Сен-Жюста и Робеспьера звезда якобинцев закатилась. Из наиболее перспективных хочу обратить Ваше внимание на бригадного генерала Буонапарте. Ему двадцать пять лет. Выходец из мелкой аристократии Корсики. Окончил Парижскую военную школу. Начал свою профессиональную карьеру в артиллерийском полку де Ла Фер в Валансе в чине младшего лейтенанта артиллерии в 85 году. В 88 году предпринял попытку записаться на офицерскую службу в Русскую императорскую армию. Однако по поступившему накануне распоряжению набор иностранцев производился лишь с понижением чина, что его не устроило. В 89 году получив отпуск по болезни, Буонапарте отправился на родину, где пробыл следующие восемнадцать месяцев и активно участвовал в местной политической борьбе на стороне революционных сил. В 91 году вернулся на службу, был повышен до лейтенанта. Первый боевой опыт получил в 93 году — участвовал в экспедиции на острова Маддалена и Санто-Стефано. Несмотря на неудачу десанта, командовавший небольшой артиллерийской батареей из двух пушек и мортиры капитан Буонапарте отличился: он приложил максимум усилий для спасения орудий. В сентябре 93 года Буонапарте прибыл в армию, осаждавшую Тулон, занятый англичанами и роялистами, в октябре получил должность батальонного командира. Назначенный начальником артиллерии, в декабре Буонапарте осуществил блестящую военную операцию. Тулон был взят, а сам он в 24 года получил от комиссаров Конвента звание бригадного генерала. Честолюбив, умён, амбициозен.

— Что-то много про этого Буонапарте? Предполагаешь его в диктаторы Франции?

— Пока трудно судить, Ваше Величество. Но судя по Тулонской операции, личность очень неординарная.

— Его можно подкупить, скомпрометировать, переманить на свою сторону?

— Пока у нас нет таких возможностей, Ваше Величество. Но мы готовим человека для внедрения.

— А что, больше никого во Франции уже нет? Я имею ввиду, на кого стоило бы обратить внимание.

— Есть ещё не менее амбициозный персонаж, Ваше Величество. При Флёрюсе командовал дивизией бригадный генерал Жан Батист Бернадот. Тридцать один год, выходец из беарнской адвокатской семьи. В семнадцать лет вступил рядовым в пехотный Королевский морской полк, предназначенный для службы в заморских территориях. Бравый солдат, отличный фехтовальщик, в 88 стал сержантом, во время 'дня черепиц' в Гренобле приказал своим подчиненным открыть огонь по толпе бунтовщиков, но уже в 89 поддерживает идеалы революции. В 92 году получил первый офицерский чин сублейтенанта. В начале лета прошлого года он был уже капитаном, в августе получил полковничьи эполеты, а в апреле нынешнего стал бригадным генералом. Обладает блестящими военными способностями и личной храбростью, решителен. Предполагаю в недалёком будущем их соперничество с Буонапарте. По остальным интересным нам политическим фигурам, если позволите, Ваше Величество, я доложу вкратце.

Императрица кивнула и что-то стала записывать. Причём, я заметил, пишет подаренной мною авторучкой!

— Виконт де Баррас, лидер июльского переворота, тридцать девять лет, отличается по нашим данным чрезвычайным цинизмом, алчностью, неразборчивостью в средствах при приобретении богатств. Луи́ Фреро́н, 40 лет, радикальный журналист, паталогически жесток, подавлял мятеж в Тулоне. После взятия города по-настоящему зверствовал — каждый день по его приказу расстреливали от ста пятидесяти до трёхсот человек. Жан-Ламбер Тальен, двадцать семь лет, тоже журналист, активный участник переворота. Из военных интересны ещё Жан-Шарль Пишегрю, тридцать три года, тоже бригадный генерал, Жан-Батист Журдан разгромивший принца Ко́бурга, тридцать два года, дивизионный генерал.

— Молодые у них генералы... Ты сказал, что готовите человека для... внедрения. Это как?

— Ваше Величество, в проекте Положения, что я имел честь Вам представить, указывалось, что одной из задач Специальной канцелярии будет формирование в иностранных государствах выгодного нам мнения среди влиятельных кругов общества. Выполнение этой задачи, как мне видится, возможно, при внедрении агентов влияния. Такой агент не будет задействован в сборе информации. Его задача — проникнуть в высшие эшелоны власти, вжиться в них и посредством доступных ему методов пытаться влиять так на политическую обстановку государства куда он внедрён, как выгодно нам. Такой агент должен быть вне подозрений. Это должен быть либо завербованный нами один из представителей высших эшелонов власти, либо человек, тоже нами завербованный, но ещё не вошедший в высшие круги, куда мы его активно будем продвигать. Второй путь дольше, но с конспирологической точки зрения, перспективнее. Оба варианта не дают полной гарантии, что объект вербовки не начнёт двойной игры. То есть не станет действовать против нас. Есть ещё вариант, когда мы посылаем своего человека. Чтобы свести риск его разоблачения до минимума, он приезжает в страну пребывания, минуя предварительно несколько промежуточных стран, где постоянно меняет документы и натурализуется. Это долгий путь. Но такой агент надёжнее. На практике мы планируем применять комбинированные методы внедрения.

— Поясни.

— Например, наш агент выезжает в Вену. В Вене меняет документы и выезжает в Рим. В Риме меняет документы и выезжает в Мадрид. В Мадриде меняет документы и отплывает в Мехико, из Мехико уже как испанец пребывает в Бостон. Некоторое время живёт в САСШ, а уже оттуда попадает в нужную нам страну, как гражданин Североамериканских штатов. Принимает гражданство страны пребывания. Некоторое время вживается в местные реалии. В идеале открывает какое-либо дело. Его задача: первое — найти объект среди высших чиновников, который можно бы было подкупить, или шантажировать, ну, либо то и другое; и второе — найти объект среди достаточно молодых и достаточно беспринципных чиновников, либо военных, который также можно завербовать, отталкиваясь от их пороков, а уже затем продвигать второго по служебной лестнице через первого. Причём ни первый, ни второй не должны знать, в чьих интересах они действуют.

— Ох, как ты всё запутал... Я едва поняла. Но это очень долго.

— Да, Ваше Величество, это займёт несколько лет, но в случае отсутствия форс-мажорных моментов перспективы открываются очень большие. Ведь принятие нужных нам решений правительством, ну скажем,... ну скажем, Блистательной Портой, оправдывает любые денежные вложения и, что наиболее важно, спасает жизни наших солдат.

— Форс-мажорных?

— Э-э-э, ... негативных, Выше Величество.

— И где ты слова эти берёшь? ... Так ты и супротив Турции собираешься, как ты говоришь, работать?

— И против Персии тоже, Ваше Величество. И против Индии, и против Китая, и против Японии.

— А Япония чем тебе не угодила?

— Ничем, Ваше Величество. Пока ничем. Но мы ведь о ней ничего не знаем. Пока. Неизвестно, как оно повернётся через двадцать, тридцать лет.

Императрица на меня как-то внимательно, и, в то же время, задумчиво и грустно посмотрела.

— Да, двадцать, тридцать лет... Я столько не проживу... Я ведь старая, Ржевский...

— А ведь с её смертью все наши начинания могут пойти коту под хвост. Павел Петрович слишком импульсивен. В тот мой первый приезд у нас с ним отношения сложиться не успели. Встречались мы только два раза. Вроде бы откровенного негатива я не почувствовал, скорее даже наоборот, но тогда я был просто одним из учителей его сыновей, а теперь хожу на доклад к его матери. В той моей истории приближённых матери он хоть и не казнил, но от дел отстранил почти всех. Дашкову, так вообще сослал в отдалённую деревню.

— А, ... делай, что должен и будь, что будет. ...

— Простите, Ваше Величество, но Вы наговариваете на себя. Вы прекрасно выглядите.

— Льстец, ох, льстец ты Ржевский. — Екатерина грустно и, в тоже время, кокетливо улыбнулась и погрозила мне пальцем. — Нет, мой милый, тридцать лет я не проживу.

— Надо стараться, Ваше Величество. — Вырвалось, вот ей-ей, вырвалось.

— Как? ... Надо стараться?.. — Екатерина засмеялась искренним таким весёлым смехом, как будто я анекдот рассказал. — Ох, насмешил... Ой, не к добру что-то я сегодня развеселилась. ... Ладно, уговорил, буду стараться. Хотя сколь не старайся, а сколько Богом отмерено, столько и проживёшь. А мне вот ещё внука с войны дождаться надо. ... Что-то сердце не на месте. И зачем я старая дала себя уговорить отпустить его к Суворову? ... Как вернётся, вводи его в свои дела. Будущий монарх должен шпионскую науку пройти. ... Твоим докладом я довольна. Вижу, за эти три месяца вы с Дашковой время не теряли.

Странно. Так что, у неё нет планов сделать Александра польским королём?

— Разрешите продолжить, Ваше Величество?

— А ты ещё не закончил?

— У меня ещё об обстановке в Англии, в Швеции, в Турции и Персии.

— Есть, что-нибудь, что требует немедленных решений?

— Прошу обратить внимание на Персию. Ага-Мохаммед Каджар собирает армию и в следующем году может напасть на Грузию. Если это случится, Грузия устоять не сможет.

— Оставь бумаги, я посмотрю.

Я замялся.

Напомнить ей об ею же утверждённых правилах обращения с секретными документами, или сегодня это будет уже перебор?

Но она поняла.

— Я посмотрю и верну лично тебе. ... И в отношении твоей сестры... Я хочу оставить её при себе. Не возражаешь? Будет моей фрейлиной.

— Как Вам будет угодно, Ваше Величество. Для меня самая большая награда — благополучие и счастье сестры.

Екатерина удивлённо на меня глянула.

— Надо же, какой ты хороший брат... Даже удивительно...

— Почему?

— Почему ты хороший брат?

— Почему удивительно, Ваше величество?

— Потому, мой друг, что мужчины эгоистичны по своей сути. Вот в чём сущностное предназначение мужчин?

— Э-э-э ... в э-э-э ...

— Не отвечай. Предназначение мужчин заключается только в одном — оплодотворить женщину. И всё. Больше от него ничего не требуется. А вот зачать жизнь, выносить её, родить, а потом ещё и вырастить — это уже женщина. Самим богом в нас заложена забота о будущем. Если бы не Ева, человечества бы просто не было. Жертвенность и забота — вот сущность женщин, а от мужчин этого никогда не требовалось, поэтому мужчины эгоистичны уже по своей природе.

— Это ей с мужиками не везло. Ничего не отвечай.

— Почему это ей не везло? Вон сколько фаворитов!

— А сколько среди них действительно личностей? Один Потёмкин. Потому и связь их была короткой, что две сильных личности рядом не уживаются. А остальные как раз подходят под её концепцию. Мужчины вокруг неё осуществляют, по её мнению, ту миссию, которая соответствует их сущности — обслуживание женщины. Поэтому и многочисленные фавориты.

— Надо уходить от темы, иначе мы чёрт-те куда сейчас забредём.

— Позвольте, Ваше величество, обратить Ваше внимание ещё на один документ.

Екатерина молча кивнула. Думала она о чем-то о своём, и кивок её был скорее машинальным.

Я протянул письмо Роджерсона.

Вербовка второго секретаря английского миссии была проведена Бенджамином достаточно обыденно и по вполне обычной схеме. Джордж Чилд-Вильерс, молодой человек двадцати одного года от роду, из вполне себе аристократического рода графов Джерси, приехал в Россию начать дипломатическую карьеру. Чего его именно к нам занесло, история об этом пока умалчивает, но вот то, что парень оказался заядлым карточным игроком, да, вдобавок, иногда и не брезговавший шулерством, нам стало известно. Всё остальное было делом техники — молодой человек сначала выиграл, потом выиграл прилично, потом немного проиграл, потом проиграл крупно, пытался отыграться и ... Классическая схема карточных жуликов. Парень проиграл всё, что было и ещё два раза чего у него не было. К счастью добрый австрийский джентльмен барон Карл Гогенберг, путешественник из Вены, помог юному отпрыску графов Джерси и оплатил его карточный долг. Причём, войдя в материальное положение юноши, сделал это почти бескорыстно. Единственное — попросил своего юного друга Джорджа заглядывать иногда в частные письма некоторых англичан, которые пользовались дипломатической почтой миссии.

В качестве барона Гогенберга выступал Бенджамин.

Так к нам попало письмо лейб-медика Императрицы Джона Сэмюэля Роджерсона к его двоюродной сестре Джейн Филипс, которую, оказывается, интересует всё, что касается двора Императрицы Екатерины, да и России вообще. В письме любящий брат описывал последние сплетни, расклад сил группировок при дворе, ну и, в частности, делился с сестрой мнением, что отправка великого князя Александра в армию, действующую против польских инсургентов, вероятно, сопряжена с планами возведения его на польский престол.

В Туманный Альбион ушло другое письмо, а вот по поводу этого я долго думал, надо ли его показывать Екатерине? Во-первых, можно спалить источник информации, а во-вторых — чего в нём такого, чего она не знала бы? Но вот её фраза, по поводу введения Александра в дела нашей канцелярии, заставила меня рискнуть.

Екатерина начал читать письмо, в начале, судя по выражению лица, не понимая, что это и зачем я его ей дал. Но по мере вчитывания, лицо её менялось — сначала появилось любопытство, затем гнев.

— Откуда это?

— Нам удалось заглянуть в дипломатическую почту британской миссии. Только прошу, Ваше Величество, ничего не предпринимать пока в отношении господина Роджерсона, в противном случае мы можем раскрыть своего агента.

— Не волнуйся, не дура. Твоего Сунь-Цзы я помню. ... Что ты думаешь по этому поводу?

— Я думаю, Ваше Величество, что Британия обладает обширной разведывательной сетью у нас в России.

— Я не про это. Про это я и так догадывалась... Но британцы на нашей службе часто весьма полезны. Я про его слова об Александре Павловиче.

— Я думаю, что такой... э-э-э ... сценарий им вряд ли понравится. Британия очень ревностно относится к нашему усилению. Нам же, для реализации этого плана, придётся отказаться от других направлений во внешней политике, так как для успешной его реализации потребуются очень большие ресурсы. Если Британия каким-то образом стоит за всеми этими событиями, то она сыграла беспроигрышно.

— То, что ты сейчас сказал, я знаю и без тебя. Ты думаешь, я не понимаю, что любое решение будет плохим? Понимаю. Я вовсе не собиралась ставить на польский престол своего внука. Это домыслы дворцовых сплетников, или самого мистера Роджерсона. Речи Посполитой больше не будет... Я хочу от тебя услышать подробный анализ всех возможных вариантов.

— Ну да, ну да, умный человек не делает сам все ошибки — он дает шанс и другим.

— Вот, брат, и настал момент истины. Теперь от деклараций надо переходить к реальным вещам.

— Это Польша то реальная вещь? Да она уже никогда не будет на что-то влиять в мире. Только подгадить, и только России. Можно оставить всё как в той моей истории и ничего особенного не случится. Ну, будут они мелко пакостить, и что? Чтобы крупно России вредить у поляков нет ресурсов. А вот чтобы гадили, но не нам?

— Не получится. Польская шляхта вбила себе в голову, что они потомки сарматов, а это, стало быть, те же арийцы, а славянское крестьянство — просто быдло, говорящий скот. Русские для них — варвары, по недоразумению оказавшиеся победителями, а реальное их место за Уралом. Зато Запад — свои. Что-то не припоминаются польские восстания ни в Пруссии, ни в Австрии.

— Надо извести всю шляхту, крестьян переформатировать в православие, а лучше вообще переселить в Россию и растворить в местном населении.

— Ага, сейчас там проживает порядка трёх с половиной миллионов человек. Это то, что осталось после двух разделов. Десятая часть — шляхта. Уничтожить триста тысяч? С ума сошёл? А три с лишним миллиона переселить? Нет, дружок, это чушь. Даже не беря в расчёт моральный аспект, это невозможно. А ведь шляхта останется ещё на тех территориях, что отошли Австрии и Пруссии, и именно она будет формировать все реваншистские заговоры.

— И что делать?

— То есть, вариант, когда Россия, разобравшись с мятежниками, просто уходит из Польского королевства, мы не рассматриваем? — Крылов поёрзал в кресле, вздохнул, подвинул к себе лист бумаги и что-то написал.. Иван Андреевич Крылов сразу по приезду в Петербург был введён в состав Специальной канцелярии в чине статского советника, и именно с ним я решил выработать варианты решения по польскому вопросу.

— Давай рассмотрим. На каких условиях Россия может оставить Речь Посполитую, хотя бы де-юре, независимым государством?

— Например, обложив её контрибуцией. Пусть выплачивают лет пятьдесят.

— Пятьдесят? С ума сошёл?

— Ну, тридцать.

— А сколько ты с них хочешь сорвать?

— Миллионов сто, ... или мало?

— Не знаю. Я и миллиона никогда не видел. Если предлагать Императрице этот вариант, то его надо подкреплять реальными экономическими расчётами. Надо будет Штиглица привлекать, я думаю.

— А могут поляки на это согласиться?

— Радия сохранения государства — могут. Вот, только, пойдёт ли на это Императрица? Она мне ясно заявила, что Речи Посполитой не будет.

— Хорошо. Следующий вариант. Разделяем Речь Посполитую на Королевство Польское и Великое Княжество Литовское. Оба государства обкладываем контрибуцией. Как?

— Это вариант первого варианта... Гм, однако опять каламбур.

— Не каламбур, Саша, а тавтология. Но ведь Речи же Посполитой не будет?

— Н-да... Пожалуй... Россия получает дополнительный ежегодный доход в размере, скажем, десяти миллионов, но не заморачивается с административным устройством этих территорий, с их охраной. Ведь в противном случае там войска придётся держать на постоянной основе. А так, пока не выплатят, реваншистские планы свои могут засунуть в... Слушай, а этот вариант можно поподробнее обсудить уже с Дашковой и Штиглицем. ... А теперь давай рассмотрим раздел Речи Посполитой между Россией, Пруссией и Австрией.

— А чего мы с ними должны делиться?

— Добрый вечер, Ваше сиятельство. Добрый вечер господа.

Крылов, Штиглиц и Бекер встали, как по команде. Я, не сказать, что без труда, но подавил то же желание. В конце концов, я её старший брат. Шурочка вошла в кабинет так, как должна входить женщина, которая знает, что только одно её появление и то уже является событием.

— Здравствуй Александра. Ты извини, но у нас здесь в некотором роде военный совет. Но если господа не будут против твоего присутствия, то я тоже не стану возражать. — Было видно, что Дашкова не особенно довольна приходом Шурочки.

— Прошу простить меня, Ваше сиятельство, но если бы не особые обстоятельства, я бы никогда не позволила себе вот так к вам врываться. Два часа назад во дворец прибыл гонец от графа Суворова. Убит Великий Князь Александр Павлович.

Это сообщение произвело ошеломляющий эффект почему-то только на меня. Остальные приняли его по-разному, но спокойно.

— Ну да, они же не знают, что Александр свет Павлович должен был стать убийцей отца, победителем Наполеона и жандармом Европы. Для них это только смерть на войне. На войне иногда убивают.

— Жандармом Европы вроде бы будут звать Николая...

— Теперь уж и не знаю — будут ли?

— Как тебя отпустила Императрица? — Дашкова абсолютно спокойна. Такое впечатление, что великих князей убивают чуть ли не каждый день.

— Императрица меня не отпустила, а послала за вами?

— За нами?

— Да. Вас и Александра Фёдоровича вызывают во дворец.

Уже в карете я спросил Шурочку, знает ли она как был убит Александр. По её словам, выходило, что во время рекогносцировки, которую устроил, вопреки запрету Суворова, генерал-майор Валериан Зубов и в которую напросился Александр, их обстреляла польская артиллерия. Первым же выстрелом картечью был убит Александр Павлович и ранен в левую ногу Зубов. Ногу Зубову пришлось отнять.

— Бл...ин! Этот недоносок, сопливый двадцатитрехлетний генерал подставил под польские пушки себя и потенциального наследника престола, отделался ногой и сейчас станет героем, а гениальный Суворов будет крайним и вместо фельдмаршала получит пи...нок под зад.

— А что ты хотел? Чтобы в мире всё было по справедливости? Увы, так не бывает... Нигде!

— Нет, ну ты посмотри — опять Зубовы!... А ведь то, что Александр теперь не станет Александром I, это поворот в истории.

— Это пока не поворот. Это пока так, небольшой зигзаг. Ну, будет теперь не Александр I, а Константин I, и что? Ни один, ни другой личности не харизматичные, да и потомства не оставили. Всё будет начинаться от Николая.

— Который ещё не родился.

— Значит надо сделать так, чтобы не родился?

— Ха! Как? Кастрировать Павла?

— Лучше думай про то, зачем вас вызвала Екатерина.

Глава 18 (1794 конец сентябрья

— Опять дорога. Ёлки зелёные, как я не люблю дорогу! Ещё куда ни шло, когда не торопишься и едешь медленно, а когда, как сейчас... Летим, как на пожар!.. Лучше бы я верхом ехал.

— Столько бы ты не проехал. Ты ещё тот всадник...

По высочайшему повелению мне и главе Тайной экспедиции Александру Семёновичу Макарову поручено выехать в Речь Посполитую и обеспечить поимку всех руководителей заговора с их семьями. Собственно это задача Макарова. Моя же — обеспечить поимку злоумышленников, если им удастся скрыться за границей, но так как это, по существу, одна большая задача, мы с Макаровым решили объединиться до Вильно. В Вильно я остаюсь при Николае Васильевиче Репнине, которому везу письмо за личной подписью Императрицы. Я знаю, что в нём — Репнину предписывается оказывать мне всяческое содействие. Макаров же проследует дальше — к Суворову.

Нас сопровождает довольно приличный отряд — эскадрон Жёлтых кирасир. Это Павел Петрович расщедрился.

Надо сказать, что смерть сына он воспринял очень болезненно. Видно, что действительно сильно переживает. Это было, на мой взгляд, даже удивительно. Мне казалось, что Павел, мягко говоря, не сильно любит своего первенца. Скорее всего, он догадывался, что царствующая маменька хочет кинуть его с престолом. Но вот когда Александр погиб, отцовские чувства всё же в нём проснулись. Выделить нам эскорт из своих гатчинских войск было его инициативой. Первый раз в жизни... даже не так — первый раз в двух своих жизнях еду с такой помпой.

Александр Семёнович оказался милейшим человеком. Даже как-то странно для руководителя Тайной экспедиции империи. Весь его вид, его манеры, его спокойная уверенная речь сразу же располагают собеседника к себе. ... А может так и надо при такой работе? ... В должности он всего три месяца. Занял её после смерти Шешковского, а до этого был его заместителем.

До Браслава мы доехали по местным меркам очень быстро — за семь дней, а это 500 вёрст и не в одиночной кибитке, а целым отрядом!

Браслав городишка маленький, но стоит на стратегически важном месте, поэтому все атрибуты города в нём есть, но главное — есть постоялый двор.

После простого, но сытного ужина в корчме мы с Макаровым расположились у уютно горящего открытого очага. Вот в России у нас таких очагов нет, печь она и экономичнее, и безопаснее с пожарной точки зрения, а здесь вот, пожалуйста... Вот так они свои леса и вывели... Но уютно.

Я рассупонил протезы и постарался поудобнее усесться в кресле. Макаров уже неоднократно видел эту процедуру, но каждый раз это почему-то его смущало.

— Александр Фёдорович, а как Вы оцениваете вообще все эти события в Речи Посполитой?

— Как сложные.

— Гм. Исчерпывающий ответ, однако. Не находите?

— Простите, Александр Семёнович, но что Вы имеете в виду? Если моё отношение к этому бунту, то оно такое же сложное, как и обстановка в Речи Посполитой.

— Я тут позволю себе немного Вас поправить, Александр Фёдорович. Бунт, это когда некоторая часть населения государства выступает против законной власти этого же государства. Вот Пугачёвский бунт — это бунт. А здесь мы имеем дело с войной против интервенции. Ведь если строго подходить, то и наши, и прусские, и австрийские войска находятся на территории суверенного государства. То, что присутствие наших войск оговорено на Гродненском сейме, только частность. Мы находимся на оккупированной нами территории и то, что местное население сопротивляется оккупантам, так же естественно, как и наше сопротивление польско-литовской интервенции в начале прошлого века. Не согласны?

Услышать такую трактовку событий от главы Тайной экспедиции я никак не ожидал, поэтому находился в тихом офигении.

— Признаться честно, Александр Семёнович, я вообще эти события с этой стороны не рассматривал. Меня больше беспокоило, что же с этими территориями делать дальше? ... Но вот Вас послушал и думаю, что с формальной точки зрения, Вы правы.

— И с формальной и не с формальной, я прав. А вот, что нам после того, как мы окончательно добьём это несчастное государство, делать?

— Разрешите, Ваше превосходительство? — Командир эскадрона майор Суходольский не вошёл, а скорее, вбежал. — Ваше превосходительство, мои ребята тут польского лазутчика поймали. Что с ним делать прикажите?

Мы с Макаровым переглянулись.

— Оказывается и за нами шпионят, Александр Семёнович. А как Вы определили, что он лазутчик, господин майор?

— Так он что-то хотел подсыпать нашим лошадям в овёс. Явно же отравить хотел подлец.

— Если Вас не затруднит, не могли бы Вы его нам привести? ... И отраву эту тоже. — Майор кивнул и, приоткрыв дверь, крикнул кому-то — Тащите сюда супостата.

Через минуту два дюжих кирасира в буквальном смысле втащили в комнату видимо ещё очень молодого мужчину. Явно крестьянин — и не потому, что одет в простую одежду, а потому, что пострижен 'под горшок'. Сколько лет, сказать трудно — половина лица залита кровью, но усы только начали пробиваться. На ногах стоит плохо, если бы не конвоиры, упал бы. Да уж, вломили ему ребятушки от души.

— Да за лошадей могли и на месте убить.

— Эка вы его разукрасили, господин майор — Макаров неодобрительно покачал головой.

Суходольский промолчал. Лишь выразительно пожал плечами — мол, скажите спасибо, что не убили.

— Посадите его на лавку... Не держать же его на руках, в самом деле... Как зовут тебя, голубчик? — тон у Александра Семёновича самый что ни на есть отеческий.

Посаженный на лавку поляк попытался что-то сказать, но силы окончательно его оставили, и он безвольным мешком сполз на пол. Его вырвало.

— Бесполезно, Александр Семёнович. У него сотрясение мозга. Вряд ли что вразумительное он нам ответит. — Я начал опять пристёгивать свои протезы. Кирасиры и майор, видевшие это впервые, удивлённо уставились на сие нетривиальное зрелище. — Господин майор, я Вас попрошу, прикажите своим людям развязать этого человека и положить на лавку. ... Да, и позовите хозяина корчмы — пусть приберёт здесь.

Макаров наклонился над поляком. — Похоже Вы правы, Александр Фёдорович. Он без сознания. ... Жаль, интересно бы было его допросить.

— Ну, допросить его может мы и сможем, когда он придёт в себя. Надо бы ему лёд на голову положить. Так быстрее очухается.... Только вряд ли много расскажет. Что он может знать? Так, мелкий исполнитель. Максимум — имя того, кто его послал.

Вошёл хозяин корчмы, невысокий плотненький мужичок неопределённого возраста с плутоватыми бегающими глазками. Видно было, что он здорово трусит. Подобострастно нам поклонившись, начал убирать возле лавки.

— Милейший, ты знаешь этого человека? — от вопроса Макарова корчмарь вздрогнул и как-то сжался, как будто ожидая удара. С чего бы? Макаров задал вопрос самым любезным тоном.

— Гэта Янак, вяльможны пан.

— Это твой брат.

— Што Вы, што Вы, няма братоу, вяльможны пан. Каторы брат? У мяне няма братоу. Тольки тры сястры ёсць. Гэта Янак, чалавек пана Асмалоускага з Коленкишек.

— А далеко эти Коленкишки?

— Недалёка — дзесяць вёрст, вяльможны пан.

— А что делает этот Янек в городе?

— Не магу ведаць, вяльможны пан.

— А большое имение у пана Осмоловского? Сколько крестьян?

— Не, невяликае — усяго пяцьдзесят сялян.

— А с кем дружит пан Осмоловский?

— Не магу ведаць, вяльможны пан.

— Но он бывал в твоей корчме?

Корчмарь замялся. Не знает, как отвечать. Вдруг за то, что Осмаловский здесь обедал, его накажут.

Надо его дожимать.

Я взял со стола принесённую Суходольским склянку.

Что это? Хрень какая-то серая.

— Это яд? — мой вопрос относился к Макарову.

Александр Семёнович пожал плечами — Мне сдаётся, что это мышьяк.

Мышьяк? Ого!

— Твоё? — Александр Семёнович повернулся к хозяину корчмы.

Бедолага затрясся и побледнел.

— Не, гэта не маё. Гэта Янак з сабой прынёс, вяльможны пан.

— Но ты это у него видел?

— Не, не бачыв. Я думаю, што гэта яго.

— Как тебя зовут?

— Базыль, вяльможны пан.

Его 'вяльможны пан' меня уже бесить начинает.

— Ты, Василий, меня не бойся. — Голос Макарова был сама любезность. — Я тебе верю и зла тебе не желаю. Но вот ты мне скажи, когда пан Осмоловский был в твоей корчме в последний раз?

— Так сёння и быв. Пабыв крыху и далей паехав.

— А куда поехал?

— Так вядома куды — у маёнтак и паехали.

— А он один был?

— Хто, пан Асмаловски? Як можна? Са сваими людбми, вядома.

— Он у тебя один обедал?

— Опять замялся. Патриот недоделанный!

— Да нет, какой он патриот, или хотя бы полупатриот — просто всех боится. Белые придут — грабят, красные придут — грабят....

— А семья у тебя большая, Василий?

При упоминании семьи лицо корчмаря стало ещё бледнее.

— З князем Агинским абедав.

Мы с Макаровым переглянулись.

— А есть ли у тебя лёд, Василий?

Этот вопрос и смена темы озадачили нашего респондента.

— Навошта лёд? Трохи ёсць у леднику.

— Принеси, пожалуйста, и положи на голову этому молодому человеку. — Александр Семёнович кивнул на лежащего, по-прежнему, без сознания Янека.

— И какие выводы напрашиваются, Александр Фёдорович? — Дождавшись, когда уйдёт корчмарь, Макаров опять подошёл и наклонился над нашим пленным. — Пока дышит. А не отдаст он богу душу?

— Не должен. Малый ещё молодой. А выводы... У нас под боком находится отряд противника. Если верить той информации, что доносили мне, отряд Огинского насчитывает около двух тысяч человек. В большинстве своём — крестьяне-косинеры. Отряд занимается... можно сказать так — диверсиями на наших коммуникациях. Я не думаю, что Огинский здесь по нашу душу, иначе здесь были бы все его люди. А две тысячи для нашего эскадрона это ... много.

— Много... Но я думаю, что версия о том, что Огинский здесь, как Вы изволили выразиться, по нашу душу, тоже имеет место быть. ... Мы собирались быстро, но какое-то время это заняло. Наши противники могли послать к Огинскому, или Костюшко, или... к Яси́нскому не одного гонца. ... А захват двух высоких чиновников императрицы может стать очень серьёзным козырем в переговорах... Так они могут думать.

— Никаких переговоров не будет. Вы знаете, как Её Величество относится к любым бунтам, а после гибели Александра Павловича никакой пощады руководителям восстания не светит, а их семьи отправятся в Сибирь. Наше пленение или наша гибель ничего не изменят, разве только усугубят ситуацию для восставших. ... Вы сказали 'наши противники'?

— Я не думаю, что во дворце имеются шпионы Варшавы, но вот в иностранных миссиях наверняка есть те, кто это восстание хотел бы использовать в своих интересах. А как хранятся у нас секреты, Вы сами знаете. ... А то, что Огинский на нас ещё не напал, может говорить только о том, что основные его силы ещё в дороге. Весь этот инцидент с попыткой отравить лошадей может иметь цель задержать нас, а Огинскому тщательно подготовить засаду. ... Но вот если этот Янек был не один, то поляки уже знают, что мы тоже что-то о них знаем, и могут попробовать напасть немедленно. Как Вы думаете, господин майор?

Суходольский, до этого только внимательно нас слушавший, потёр переносицу (видимо у него привычка такая) и задумчиво посмотрел на двоих стоящих у дверей, кирасир.

— Мой эскадрон, конечно, не чета этой банде, но две тысячи... — Он покачал головой и опять потёр переносицу. — Им желательно вас захватить живыми. Я думаю, что они нападут под утро. Сейчас ночь на дворе. Если они главной целью ставят ваш захват, то ночью вам уйти проще, а вот утром вероятность вас захватить выше. Я немедленно отдам приказ усилить караулы, но... Две тысячи... — Он опять потёр переносицу.

Вошёл корчмарь, неся в ковшике лёд.

— Поставь, голубчик, и ступай... — Но тут Макаров ка-будто что-то вспомнил. — Нет, подожди. А сколько людей было с князем Огинским?

Корчмарь как-то обречённо вздохнул и опустил голову.

— Ня знаю, вяльможны пан. Много. Можа сто, а можа дзвесце ... Яны мяне на кол пасадзяць за тое што я выдав их.

— Ну, во-первых, откуда они это узнают? А во-вторых... с чего ты решил, что выдал их? О приближении отряда князя Огинского я, голубчик, знал и без тебя. — Удивлённый взгляд Суходольского я заметил и мысленно усмехнулся, а Макаров продолжил блефовать. — Следом за нами идёт полк егерей, а из Вильно нам навстречу высланы казаки, поэтому князь Огинский и ваш пан Осмоловский сами будут думать, как не попасть на кол. ... Но я человек миролюбивый и лишней крови не хочу.

Дождь зарядил, как только выехали из Браслава.

Погода — пипец ... Надо было ехать в карете. Нет, кретин, решил верхом.

— Надо было не ехать вообще. Где гарантия, что это не западня? Слово Огинского? Ага! Он тебе его лично давал?

— Написал.

— А ты его почерк знаешь?

— Печать Огинского приложена. Да и время сейчас ещё такое, что слово дворянина что-то ещё значит.

— Ерунда. Ян Собеский вон вечный мир с Россией подписал и что?

— Так Польша на Россию вроде бы больше и не нападала...

— А варшавская заутреня?

— Я уже еду, и думать надо о том, как вести переговоры.

Александр Семёнович Макаров предложил вступить в переговоры с Огинским — наш эскадрон насчитывает-то всего 128 кирасир, ну ещё плюс десяток людей Макарова, да четверо моих... Маловато будет... А ведь у Огинского не только косинеры в отряде. Уйти, обойти или отступить нам уже некуда — кругом озёра и болота, а назад... Ну, они уже наверняка и там заслон поставили. Блеф о том, что за нами идёт целый полк, а навстречу казаки, мог заставить Огинского отказаться от столкновения с нами, а мог и поторопить.

То, что будущий автор полонеза здесь по нашу душу, мы убедились уже после того, как вернулись наши разведчики и доложили, что в версте от Браслова по дороге на Вильно (а другой здесь и нет) замечены посты поляков (или литовцев?.... ну, в общим, противника). Вот у Макарова и возникла мысль написать письмо Михаи́лу Клео́фастовичу свет Огинскому, казначею Великого княжества Литовского с предложением переговоров. А почему бы и нет? Всегда ведь лучше сначала поговорить, чем сразу кулаком в морду (ну, или в лицо — кому куда больше нравится). Посыльным естественно стал корчмарь, а в знак нашей доброй воли мы с ним отпустили и неудачливого отравителя, который немного оклемался.

Ждали мы его к утру — десять вёрст туда, десять сюда, да там час Огинскому на обдумывание, а то и больше. Да и не галопом же он на телеге поедет. Но посыльный наш обернулся неожиданно быстро, часа за два. Оказывается, что наш адресат находится несколько ближе — всего в трёх верстах на хуторе возле озера.

На наше приглашение встретиться в Браславе под честное слово русского дворянина в качестве гарантии неприкосновенности, Огинский ответил приглашением встретиться на его территории под гарантии его честного слова. Вот так.

Ну что ж, посмотрим.

На всякий пожарный случай впереди меня, в качестве головной походной заставы, по бокам дороги за полчаса до моего выезда вперёд отправлены Корень и Калина. Пацаны уже вполне в этом деле соображают.

Хоть слову Огинского я и верю, но мало ли что? Макаров вот с Суходольским совсем не хотели меня отпускать. Макаров пытался поехать сам, мотивируя это тем, что у меня нет ещё опыта в такого рода переговорах. Пришлось ему соврать, что у меня есть некое предложение для Огинского из Петербурга, которое может заставить князя перейти на нашу сторону. Кроме того, я заявил, что в нашем тандеме считаю именно его, Макарова, главным, поэтом, ежели рисковать, то мне, а не ему, так как если что, он и без меня вполне справится с поставленной задачей.

Суходольский же просто сказал, что, если со мной 'что', ему голову оттяпают и фамилию не спросят. Ну, этому я просто заявил, что никаких 'что' со мной не будет. Тут главное — уверенный тон.

Майор насупился, но промолчал и пошёл мне подыскивать самого смирного конька.

Ехать я решил, не дожидаясь рассвета — если основные силы отряда к Огинскому ещё не подошли, а вероятно, что ещё нет, то нечего их и дожидаться.

Едем втроём — я, естественно Филька (куда ж без него?) и, естественно Савва. От предложения Суходольского выделить для меня десяток кирасир, я отказался. Зачем?

Не видно ни зги, хоть и рассвет близко. Сегодня 29 сентября, время часов шесть, наверное, но из-за этого проклятого дождя темнота не желает отступать.

— Если бы кто-то захотел устроить на тебя засаду, то погода и время самое то — въедешь прямо в объятия людей Огинского и не заметишь.

— Зачем Огинскому на меня засаду устраивать, я и так к нему еду?

— Огинскому может и ни к чему, а вот тому же Осмоловскому, для того чтобы надёжнее привязать Огинского к восстанию смысл грохнуть тебя на дороге есть. Ведь для Осмоловского поражение — это смерть. Его в петлю, семью с Сибирь. Бежать ему некуда. Кто он? Так, мелкий шляхтич. Кому, где он нужен? Другое дело Огинский. Князь Огинский! Его и в Порте примут и в Париже, и в Лондоне. Да и не факт, что русские, победив, станут таких людей поголовно в петлю совать. К тому же Огинский был в дружеских отношениях с графом Броницким, который всегда вёл пророссийскую политику. А вот ежели Огинский виновен в смерти высокого царского сановника то....

— То, что? ... Ай ладно, посмотрим, что будет на самом деле.

— Ага, слепой сказал — посмотрим! ... Что ты хочешь предложить Огинскому? Распустить свой отряд и сдаться? Для них провал их восстания ещё не очевиден. Это ты знаешь, что Суворов разобьёт Костюшко, они же думают как раз наоборот. ...Кто это там впереди нарисовался? Калина?

— Александр Фёдорович, впереди в полуверсте засада. Двенадцать человек, все на лошадях.

— Засада? — Нет, блин, комитет по встрече в кустах сидит, или это офисный планктон выехал на корпоратив? — Твою ж танькину дивизию! ... Почему ты решил, что засада? Может это просто пикет?

— Может и пикет, но они спрятаны в лесу по обе стороны дороги.

— Гм... Савва ...

— Понял. Вы с Филькой здесь побудьте, Александр Фёдорович, а я с Калиной сбегаю посмотрю, что к чему.

— Давай.

Савва спешился, отдал поводья Фильке, и они с Калиной растворились в темноте, а я в свою очередь, велел Фильке заехать в лес слева от дороги и не лезть никуда ни в коем случае.

— Ну вот! Что делать-то? Возвращаться назад?

— Самая трезвая мысль. Если целью поляков является захват царских сановников, то ты им сейчас облегчаешь задачу — если у них на самом деле сил недостаточно, то они поостерегутся связываться с кирасирами, а так это им и не нужно будет. Ты сам себя несёшь на блюдечке с голубой каёмочкой.

— Получается слово шляхтича, да к тому же князя, ничего не значит?

— Погоди ярлыки вешать. Мы не знаем всего. Корчмарь самого Огинского не видел. Допрашивал его Осмоловский, он же и письмо передал, так что Огинский может быть и не причём, а сам Осмоловский тебе ничего не обещал. Так? ... Впрочем, всё может быть и по-другому.

— А внешне картинка сейчас выглядит, наверное, сюрреалистично — предрассветье, темнота только-только начала отступать и на дороге одинокий всадник, этакий всадник апокалипсиса, как у Дюрера.

— У Дюрера вроде четыре всадника и в движении, а ты скорее похож на промокшего придурка, который не знает, что делать.

— А что делать? ... Дождь, кстати, кончился.

— Дождь не кончился, а временно прекратился. Вон кто-то чешет. Сейчас и узнаем.

На этот раз прибежал Корень.

— Александр Фёдорович, к засаде прискакали ещё человек сорок.

Нафига так много? Или они ждут, что я поеду с большой свитой? ... А это кто? Савва? ... Дышит тяжело, видимо что-то случилось, в его возрасте так бегать — это уже чересчур.

— Сюда едут шесть человек, будут через минуту.

Что-то мне подсказывает, что это сам Огинский.

— Где Калина?

— Остался наблюдать.

— Спрячьтесь в лесу вон там. — Я показал туда, где уже находился Филька с лошадями. — Савва, действуйте по обстановке.

Буквально сразу же, как Савва и Корень скрылись в лесу, на дороге появились шесть всадников.

Ну вот и комитет по встрече!

Увидев меня, всадники остановились, как по команде, а может и действительно по команде. Расстояние метров тридцать.

— Ну, правильно, а вдруг это западня, одинокий всадник приманка. ...

— Лишь бы стрелять сдуру не начали. Суходольский хоть и заставил меня пододеть под сюртук кольчужку, но для такого расстояния толку-то от неё...

— Поехать им что ли навстречу?

— Им надо, пусть и едут.

От группы поляков отделился всадник и поскакал ко мне.

— Kto to jest?

— Лет двадцать, не больше. Пекный шляхтич. Всё как положено — усы, сабля, за поясом два пистолета. А этот пояс 'слуцким' называется...

— Вежливые люди вначале здороваются. Здравствуйте, молодой человек. Я Ржевский Александр Фёдорович, еду к князю Огинскому по его приглашению.

— Парень видимо немного растерян. ... А кого вы ждали?

— Książę tuta.

— Ну, так доложите ему.

Шляхтич ускакал обратно. Было слышно, как он что-то докладывает высокому всаднику на великолепном жеребце, ( Кажется это ганноверская порода. ) и тот, что-то отрывисто скомандовав, направился ко мне.

— Je vous salue, monsieur Rzhevsky. Je suis le prince Oginsky. Tu voulais me rencontrer? Je vous écoute. (Я Вас приветствую, господин Ржевский. Я князь Огинский. Вы хотели со мной встретиться? Слушаю Вас.)

— Я тоже Вас приветствую, князь. Но мне казалось, что Вы пригласили меня к себе? И, прошу Вас, давайте перейдём на русский язык, ведь не Вы, ни я не французы, зачем же нам говорить на чужом языке?

— Русский язык для меня тоже чужой.

— Но для меня родной. Так мы едем к Вам?

— До ближайшего моего имения в Залесье почти двести вёрст. Боюсь наше путешествие займёт некоторое время, которого, как я понимаю, у нас с Вами не так много. Поэтому я и выехал к Вам навстречу.

— Предлагаете побеседовать здесь?

— А Вас это смущает?

— Да-а, в принципе, нет, хотя дождь, который то идёт, то собирается, к плодотворной беседе не располагает, но, если Вы настаиваете, я могу и здесь высказать Вам наше предложение.

— Слушаю Вас.

— Мы предлагаем Вам распустить Ваш отряд и выехать в Вильно для переговоров.

— Мне кажется Вы предлагаете невозможное. Даже, если предположить, что я могу отдать такой приказ, мои люди его не выполнят, мы все настроены умереть за свободу нашей страны.

— Но мы вам предлагаем жить за свободу вашей страны. Я хочу пояснить нашу позицию ...

Что-то неправильное за деревом справа от дороги. Дым. Выстрел? Бл..

Темнота.