"Вот кому точно наш респект и уважуха!" — подумал Никита и снова поклонился в пояс.
И тут же взгляд его наткнулся на... ордынцев. Ей-богу, тех самых монголо-татар! Левее по фронту навьей рати бок о бок без малейшего признака враждебности стояли русские мужики в посконном рубище, вооружённые щитами и длинными копьями, под началом двоих латных витязей, и легкоконный ордынский отряд, половина общей массы которого — вместе с лошадьми — явно приходилась на командира, необъятных габаритов раскосого великана в овчине поверх "бронежилета" из толстой кожи буйвола, с копьём, на котором развевался конский хвост. Спешенный татарин запанибрата разговаривал с одним из белокурых витязей, чуть более высоким и крепким на вид. Со стяга в руках последнего на ситуацию непонимающе взирал Иисус Христос, ликом точь-в-точь как на знаменитой картине "Спас Ярое Око".
— Это кто же такой? — спросил Никита, показав глазами на ордынца.
— Темир-мурза, — ответил Домовой.
— Темир-мурза... Челубей?!
— Собственной персоной... — Кузьмич прикрыл глаза и продекламировал Бог весть какого автора. — "Сам из рода печенежского, а силой подобен древнему Голиафу. Пяти сажен высота его, и трёх сажен ширина его, велик и страшен зело"...
— Ах, оставьте! — отмахнулся гость. — Челубей! Скажите ещё, что беседует он с Пересветом! Или это брат его, Ослябя?
Хозяин не принял ироничного тона.
— Никакой это не Ослябя, вот ещё! Андрей Ослябя — вон он, — кивнул на витязя ростом пониже, — ополченцев Большого полка уму-разуму учит, чтобы не подкачали, случись ремейк битвы на поле Куликовом. А с Темир-мурзой говорит Александр Пересвет, воин-схимник, благословлённый Сергием Радонежским, собственной, как и оппонент, персоной.
— Ох, и навертели вы здесь, в навьем мире! — покачал головой потрясённый Никита. — Они же враги!
— Мир наш не навий, а сакральный, — поправил Кузьмич с нотками обиды в голосе. — И Пересвет с Челубеем никакие не враги. "И поиде инок Пересветъ противу татарского богатыря Темирь-мурзы, и ударишася крепко, толико громко и сильно, яко земле потрястися, и спадоша оба на землю мертви, и тут конец прияша оба". Сам посуди: вышли на честный поединок, бились до смерти, оба геройски погибли. И что? Ничего личного!
— Да, пожалуй, оно так, — согласился Никита. — Извините, Кузьмич, я на минутку отлучусь. Поди-ка сюда, моя хатын!
Предметная консультация с хатын (сиречь женой) Гюльнарой заняла, если быть точным, две минутки, после чего он, подойдя к русско-ордынскому подразделению, молча раскланялся с боярином-иноком Пересветом, на белом плаще которого златом были вышиты крест и священный девиз "Аще Богъ по нас, кто на ны?". Большего, нежели поклон, не мог пока себе позволить — изо всех сил старался удержать в гулко звенящей черепной коробке несколько татарских выражений... Самое интересное, что у Никиты получилось!
— Исэнмесез, хэрмэтле Темир-мурза! — вежливо поздоровался он с уважаемым воином.
Тот, показалось, опешил от такого обращения, но быстро взял себя в руки, по-восточному подобострастно склонился — благодаря чему стал вровень с пришельцем — и ответил, в свою очередь, по-русски. Ну, почти по-русски.
— Здравствуйте, Кузьмич-усто!
Видимо, они так долго раскланивались, что Пересвет, не выдержав, многозначительно покашлял, а Домовой ткнул мастера-усто под бок. Очень, кстати, вовремя! Из опустевшей от переизбытка ярких впечатлений головы не успела выветриться фраза: "Привет вам, славные богатыри!"...
— Салам, атаклы батырлэр!
— Привет тебе, башлык-эфенди! — хором пробасили ордынцы, потрясая знамёнами-байраками в честь "господина начальника".
А того каким-то чудом хватило на зубодробительное выражение: "Как доехали, дорогие друзья?":
— Юлларыгыз ундымы хэрмэтле иптэшлэр?
Челубей искренне поразился:
— Ва! Хорошо знаешь наш язык, мастер Кузьмич! Очень сильно уважаю! Присядь, печенье в чай макнём, поговорим за жизнь!
Мастеру же вдруг почудилось продолжение фразы: "...и маму свою давай!"
— Наговоритесь ещё всласть, — проворчал Домовой, увлекая Никиту вдоль фронта. — Пойдём, мастер-наставник, впереди много интересного!
Интересного вправду набиралось — хоть по горлышко залейся. Новгородский боец-отморозок Василий Буслаев мило беседовал со своим киевским тёзкой, Васькой Пьяницей, который умудрился навести татар на мать городов русских, не сошёлся в цене предательства и сам же степняков за то побил. Никите захотелось уточнить, как было дело — то ли Василий Игнатьевич впрямь Иуда, то ли внедрился к нехристям по заданию великокняжеских спецслужб. Но — увы! Домовой почему-то торопил и торопил его, лишь походя давая пояснения:
— Михайло Потык, сборщик дани из Киева. Жену себе выбрал из белых лебедей, с Кощеем за неё пересобачился... Короче, некрасивая история. Взят на испытательный срок...
— Дунай Иванович с дружиной, знатный богатырь, в Литве прославленный. Ну, а при Киевском столе под хмельком повёл себя неадекватно...
— А вот славный Микула Селянинович, пахарь... А ну, встал оттудова, деревенщина! — разъярился вдруг Домовой. — А ну, пшёл!
Да, верно, было отчего зарычать. Пахарь, славный в русском эпосе душевным и физическим здоровьем, но сегодня землистого цвета лицом и взглядом больного верблюда напоминающий психа, у которого маниакальное возбуждение сменилось на фазу депрессии, восседал в тесной компании курильщиков кальяна — тщедушных азиатов, наглухо закутанных в рубища с капюшонами. Пару раз глупо хихикнув, Микула всё-таки встал, одёрнул рубаху и поплёлся прочь, демонстрируя миру вышитый на спине лозунг "Скажи "нет!" антибиотикам!".
— А это что за красавцы? — спросил Никита, когда они отошли подалее от странных азиатов. Ей-богу, в другой раз он точно бы проверил регистрацию.
— Ай, лучше не связывайся! — шепнул Домовой. — Это ассасины, из персов, профессиональные убийцы. Гашиш употребляют, чтобы страха не ведать.
— Слыхал про таких...
Никита слыхал "про таких" из курса лекций по истории мирового терроризма. Закрытое общество исмаилитов-ассасинов (...-гашишинов) — сродни рыцарским орденам Европы — было создано в 1094 году персидским экстремистом Хасаном ибн Саббахом, другом знаменитого Омара Хайяма, получившим титул шейх аль-джебель (старец вершин). Цепь захваченных им горных крепостей впоследствии была превращена в государство-имамат. Адепты учения ассасинов "ад-дава аль-джадида" (новый призыв) беспрекословно подчинялись своему главе, готовы были жизнь отдать по мановению его руки. Избранные юноши становились смертниками, федаинами — жертвующими собой во имя веры, по сути, профессиональными убийцами. Шейхи "подсаживали" пацанов на гашиш, дабы они при жизни наслаждались прелестями рая, куда, дескать, в обязательном порядке попадут после совершения теракта. Ну, те и "мочили" кого ни попадя: султанов — в том числе самого Саладина, пусть и безуспешно, — визирей, крестоносцев и прочая, прочая, прочая...
— И какого же дьявола им здесь нужно?
— Борются за наше правое дело. Терроризм пока что не в почёте, потому безработица у них. Ну, а мы не стали кочевряжиться, наняли. Чай, лишними в святой борьбе не станут.
— Понятно, — усмехнулся Никита. — Ну, а наш обормот почему с ними?
— Да тоже подсел на ихнюю "дурь"! Деревня, света белого толком не видел, а натура увлекающаяся... Гляди-ка, наставник, тебе, кажись, машут!
Внимание наставника в самом деле пытались привлечь, и не суть, кто именно, главное — чем! Кучка оборванцев, беснуясь, как больные маниакально-депрессивным психозом, в отличие от наркомана-пахаря, на этапе возбуждения, размахивали транспарантом "Слушай наставника-гуру, а не супружницу-дуру!". Лишь вдоволь нахохотавшись, Никита-гуру с несказанным удивлением опознал в отряде оборванцев водяных, а среди них — давешнего своего знакомца-пьянчужку, истошно заоравшего: "Здорово, обыватель!"
— Боевые пловцы? — спросил Никита Домового. — Гроза морей?
— Гроза морей у нас дядька Черномор, — авторитетно пояснил демон. — Реки и озёра контролируют альдоги, духи Ладоги. А эти... Эти — так, прислуга, обозники, на них водоснабжение сакральной рати.
— И как они в деле?
— Ох-ох-ох! Мягко скажем, оставляют желать лучшего...
Примерно того же — много лучшего — оставлял желать и "медсанбат". Физиономии болотных кикимор были перекошены так, будто они всей своей чёртовой дюжиной только что от пуза нахлестались касторки. Трудно сказать, как у них обстояли дела с медициной, но вот санитария подкачала точно: белые некогда халаты пугали разводами плесени, на плечах старушенций эполетами распластались лягушки, из докторских саквояжей гадюками тянулись в зенит оголодавшие пиявицы. И Никите как-то сразу расхотелось даже безобидный насморк в этом мире подхватить, не говоря уже о том, что получить увечье.
Наконец, на левом фланге воинства ожидали мастера две личные встречи. Точнее, полторы. За половину можно посчитать мелькнувшую спину ведьмака с памятной надписью "...go home!", на которой обращение к варягам было тщательно забелено, а взамен красовался оригинал "Yankee...". Её носитель, прощелыга Глузд, явно не жаждал контакта с облапошенным Никитой. Да и тот, если честно, не горел сейчас желанием общаться. Куда больше его привлёк отряд, в тылу которого скрылся лукавый ведьмак. Он готов был поставить на пари малую пехотную лопатку против каменного топора за то, что перед ним... индейцы. Глузд, видно, неспроста трепался об Америке...
— Кто эти люди, Кузьмич?
— Наши союзники, воины народа лакота.
— Лакота, говорите... — Буривой на миг задумался. — Ах, лакота! Как же, как же, слышал...
Слышал он об индейцах-сепаратистах давно, кажется, в начале 2008 года, сразу вслед за прецедентом с независимостью края Косово, когда вожди народа лакота, проживающего в штатах Небраска, Южная Дакота, Северная Дакота, Монтана и Вайоминг, заявили о попрании Вашингтоном их законных прав, вследствие чего, дескать, выходят из состава США. Помнится, тогда демарш краснокожих вызвал у него лишь ироничную усмешку. Ну, а сейчас... Сейчас же всё в них вызывало уважение: и неподдельная решимость на багровых лицах, и боевая раскраска, и орлиные перья в шевелюрах, и воздетые к зениту томагавки, и плакаты "Yankee, get out of here!", "Yankee, hands off Russia and Nebraska...", и особенно приписка "...а то вам пи$децъ!" вполне по-русски...
На кураже Никита вскинул крепко сжатый кулак в доисторическом приветствии германских коммунистов из "Рот-фронта" и воскликнул:
— North Dakota Эber alles!
Если сепаратисты что-нибудь поняли из дикой англо-немецкой смеси, то наверняка посчитали его Лучшим Другом краснокожих. Не без содрогания припомнив омерзительных кикимор, он подумал: "Несмотря на тяготы резерваций и геноцид бледнолицых колонизаторов, жизнь индейцев хороша уже тем, что у них всякая девица — красная"...
И, наконец, ещё одна встреча. Встреча с дряхлым от старости, щупленьким, седым, как лунь... японским самураем в шёлковом кимоно, расписанном драконами, с мечом-катана в ножнах на заплечной портупее.
— Господи, этому-то что здесь нужно?! Бери, дедушка, ноги в руки да вали домой!
И был ему ответ:
— Я бы с удовольствием, сыно-пчхи!-чек, да только отнялись мои ру-пчхи!-ченьки...
О, чёрт, всё интереснее и интереснее! Чем дальше в лес, тем экзотичнее партизаны!
— Ну, мастер-наставник Никитушка, как тебе светлые рати сакральной Руси? — спросил Жихарь Кузьмич, когда строевой смотр был закончен.
— Потрясающе! — честно признался Буривой. — Сногсшибательно! Я бы даже сказал, охренеть.
— Берёшься поднатаскать витязей?
Никита панибратски приобнял Домового и ответил после долгой паузы:
— Поднатаскать, говорите... Жихарь Кузьмич, в этой связи у меня к вам несколько практических вопросов. Первый: как долго и на каких условиях продлится наше сотрудничество? Второй: есть ли возможность переправить нас в родимую реальность? Скажу честно, за друзей не ручаюсь, но сам готов возвратиться в Навь, или, как вы говорите, сакральный мир. Семья моя далеко, сам я пенсионер, человек относительно свободный в своём выборе. Да и счёты у меня тут кое с кем... Однако мне нужен хотя бы день-другой, чтобы уладить текущие дела. И потом, голыми руками я умею только драться, пусть даже наверняка лучше любого из ваших богатырей...
— А голова тебе на что? — съязвил демон.
— Могу приложить и головой, лобная кость у меня крепкая, — невесело усмехнулся Никита. — А вообще-то головой я кушаю.
Собеседник хохотал долго и заливисто, из чего он справедливо заключил, что анекдоты с "бородой" в миру языческой Нави будут иметь колоссальный успех. Во всяком случае, точно не меньший, чем хит Sexual revolution...
— Вот я и говорю, — прервал его молодецкий смех Никита, — что руками и головой умею только драться и питаться. Запасись же в своём времени кое-каким вооружением и литературой, сделал бы вашу рать Непобедимой Армадой. Мы смогли бы изменить историю цивилизации! Ну, да ладно, это — так, прожекты. Опыт всё той же истории показал, что от претензий на мировое господство всегда несло дерьмом, да, собственно, им же дело и заканчивалось... А по делу у меня вот ещё какой вопрос: из чего вы, дорогой Жихарь Кузьмич, заключили, что я вообще гожусь на роль инструктора при сакральной рати? Я в вашем мире без году неделя, и...
Домовой не дослушал.
— И давай-ка, витязь, прогуляемся на подворье, там для тебя сюрприз имеется.
— Интересно-интересно... — чуть расслабился Никита.
— Ещё как!
Увы, на их пути возникло препятствие: бдительный Чур, известный уже как борец за чистоту рядов, приволок на цугундер пунцового мошенника Глузда, и тот, подобострастно кланяясь, заверил, что осознаёт свою вину — дескать, леший попутал, — после чего возвратил пятьсот евро вместе с рублишками упыря. Добавочная сотня, правда, так и осталась вне поля зрения правоохранительных органов Чура. Ну, да пёс с нею! Пускай отойдёт в пользу сиротского имущества непокорных индейцев лакота...
Между тем в поле зрения Никиты попала ситуация иного плана. Пока они беспощадно боролись с коррупцией — на прощанье ведьмак заработал от Чура беспощадного пинка под зад, — Домовой отвёл дружинников Буривого в сторону и явно сообщил им нечто потрясающее даже по меркам фантасмагорического мира Нави. Сам он хитро улыбался, Ольга и Гюльнара ошеломлённо хлопали ресницами, а Вован глядел на князя-менеджера так, будто по случаю узнал, что друг и начальник его — иудейский раввин, вор в законе, инопланетянин, да к тому же в свободное от работы время приходится бабушкой Адольфу Гитлеру... Что бы всё это значило?
А значило оное вот что! Пару минут спустя Домовой привёл дружинников в овин. Медведь, раскинув лапы, как покладистая проститутка, дрых на свежем сене. Хозяин предупредил:
— Если вдруг полезет, дай ему...
— Кусочек сахара? — предположил Никита.
— ...по яйцам, — завершил рекомендацию Домовой и подтолкнул его в спину, указав на дальний угол. — Нам туда!
Гость, разумеется, направился туда. А там...!!! А там стояла насквозь ржавая, под облупившейся краской, ранних советских времён... телефонная будка. Домовой ничтоже сумняшеся вошёл, снял трубку доисторического аппарата — типа "Барышня, соедините с Ильичом!" — и, шлёпая заскорузлыми пальцами по клавишам, заорал в микрофон:
