— У нас новенькая, и у нее кровать в спальне рядом со мной... Кита ее зовут. И у нее есть хисан, он в питомнике живет, и она ухаживает, а я тоже воду меняла и гладила его... он такой хорошенький, серо-белый! Мам, я тоже хочу хисана!

— Так ты в школе договорись. Это же там делается. Спроси в питомнике. А может, лучше собаку?

— Да, собачку я тоже хочу!

— Подумаешь, а я змею гладил в питомнике! А у нашего Ло черепаха...

— Фу, какая гадость — змея!

— Сама ты гадость, — обиделся Фаль, — змеи полезные.

— Это ты — гадость! — Миари замахнулась на Фаля кулачком.

— Вы расскажите, как в школе, — попросила Ивик, ловя руку Миари, — как вы учитесь?

— А я получил десятку по естествознанию! — гордо сказал Шет.

— Ой, да подумаешь! — скривилась Миари, — у меня две десятки! А у тебя зато пять по дарайскому!

Шет засопел. Фаль как-то разом скуксился.

— А Фаль получил два по музыке, — безжалостно сообщила Миари, — и замечание в дисциплинарную тетрадь.

— Ну что же ты, — расстроенно сказала Ивик. Фаль огорчал ее нередко. Она чувствовала, что мальчишка умный, он и в раннем детстве был сообразительнее брата... Хотелось бы, чтобы он полностью реализовал свой потенциал. Впрочем... Ивик вспоминала свой класс в тоорсене, распределение в 12 лет. Профориентация часто была неожиданной и практически не зависела от успеваемости.

К тому же в Дейтросе нет, как на Триме, четкого деления на "высшее" и "среднее" образование. Есть трехлетнее образование, а есть четырехлетнее, но на самом деле разница не так уж велика. Хотя конечно, те, кто учится дольше, обычно занимают руководящие посты. Ашен вот сразу после квенсена училась еще два года, стала разведчицей, а позже по этому же пути прошла Ивик, она не простая гэйна, гэйна-агент, это какое образование было бы по земным меркам? Наверное, высшее. Ивик иногда изумляло, какое значение придают на Триме этим волшебным словам "высшее образование". На иные работы брали людей вообще без разбору их специализации, лишь бы были "какие-нибудь" корочки о высшем образовании — неважно, учитель ты начальных классов, инженер или какой-нибудь менеджер. А ведь эти корочки на самом деле ничего не значат, важно лишь одно — чтобы человек знал именно свое, вот это, дело, и хорошо, добросовестно работал. Впрочем, на Триме все не по-людски.

— Завтра поедем на озеро, — сказала Ивик. Они обговорили это с Марком вчера. Пока не ушло короткое северное лето — сгонять на озеро Кош, в двадцати километрах, далеко и по тайге — но Ивик могла провести всех через Медиану, что было для детей дополнительным удовольствием. А там, на озере — чистый белый песок, лодочная пристань, дальние острова, встающие голубыми глыбами на воде.

— Ура-а! — завопили дети хором. Ивик молча улыбнулась, наслаждаясь их радостью.

Она долго гоняла с детьми по песку, перекидываясь мячом. Застоявшиеся мышцы требовали нагрузки, дома Ивик тренироваться было лень. Показала детям пару приемов из трайна — это было забавно, будто сражаться с соломинкой. Фаль уже год занимался трайном, Миари и Шет выбрали другие виды спорта, но особой разницы между ними Ивик не замечала. Разве что Фаль вообще был гибче и легче, при том же росте, что у Шета.

Марк немного поиграл с ними, а потом улегся на солнышке — ему было лень. Ивик позвала всех купаться, но сама выдержала недолго — вода в Коше холодная. А ребятишки устроили водную битву, брызгались, хохотали... Ивик слегка устала и плюхнулась на песок рядом с Марком.

Здесь припекало солнышко, гладя теплом кожу, касаясь шрамов и сморщенной кожи на месте ожога. Здесь можно носить раздельный купальник — никто не видит, кроме своих. Здесь хорошо... Марк положил руку на грудь Ивик.

— Кто бы мог подумать, — сонно сказала она, — у нас в Питере сейчас зима... холодрыга. Ветер с Невы дует ледяной. А здесь...

— Когда у нас будет зима, будешь ходить туда греться, — отозвался Марк.

— Греться? Нет... я здесь греюсь.

Она подлезла поближе к Марку, его рука скользнула ей под плечи. Голову Ивик положила на плечо мужа.

— Как у вас там... вообще? — спросил Марк. Ивик вдруг подумала, что за все это время не сказала ни слова о работе. И Марк не спрашивал.

— Ничего, нормально. Рутина.

— Я так за тебя боюсь, — сказал Марк. Привычно, но она всегда воспринимала эти слова всерьез.

— Не бойся. Я ведь куратор, сижу за компьютером, и все. В патруле гораздо опаснее. Со мной ничего не случится. Я не участвую в боях. Вот сейчас... — Ивик умолкла. Она хотела сказать, что у нее появилось подозрение на то, что ее подопечного выследили дарайцы — и этим займется уже не она, а контрразведка. Ничего секретного в этом не было. Но она давно уже не рассказывала Марку ничего.

Ему нельзя рассказывать ничего страшного. Того, что его могло бы испугать, хотя самой Ивик казалось обыденным. Это она усвоила в первые годы семейной жизни. Поначалу хотелось выкладывать все новости. Но в первый же раз, когда она пришла и сообщила, что представляешь, Деми и Тайро сегодня в патруле задержали группу доршей, но Тайро какой-то хреновиной в Медиане все волосы начисто попалило, причем кожа почти не задета, но прическа у него теперь — чистый авангард... И увидела, как меняется лицо Марка, покрывается болезненной мучнистой бледностью. Она осеклась и с этого момента стала осторожнее. Все, что вызывало у гэйнов здоровый смех или вспышку ненависти к доршам — когда речь шла о серьезных потерях — на Марка действовало просто ужасно. Он не хотел об этом думать. Не хотел слышать. Не обрывал ее, конечно, но Ивик сразу стало так жаль Марка, что она уже никогда не пыталась ему рассказывать о смерти, рядом с которой постоянно ходила. По краешку. Ничегошеньки он не знал. Кроме, разве, того, что скрыть было уже совершенно невозможно, когда надо было идти на очередные похороны или к кому-нибудь в больницу. А с тех пор, как она стала работать на Земле — почти совсем ничего.

А почему, собственно? — подумала Ивик. Ужасы случаются в моей жизни достаточно редко. Они и в патруле-то случались не часто, а уж на Земле — раз-два в год от силы. Все остальное время — обычная рутина.

Нет. Немыслимо было подумать, окунать Марка во всю эту грязь, которой она занималась. Приблизительно он знал о содержании ее работы. Но только приблизительно.

Что ему рассказывать — про выслеживание предполагаемого дарайца, про контракт Жарова, про расстроенную личную жизнь Жени, про то, как она, Ивик, построила пятерых бандитов? Ивик мысленно перебрала последние события и не нашла, что из этого можно и нужно рассказать, что будет Марку интересно. Все это слишком уж далеко от его жизни. Слишком чуждо ему... Подумав, Ивик начала рассказывать о жизни на Триме, это тема более-менее нейтральная и не касается ее лично.

— Ты знаешь, у них все так смешно. Например, сейчас у них будут президентские выборы. Знаешь, что это такое? Ну вот у нас есть Верховная Хесса. У них, кстати, президенты почти всегда мужчины. В России — всегда. Так вот, они этого своего хессина выбирают. Знаешь как — голосованием. Вообще-то вы в школе должны были проходить, ты уже, наверное, не помнишь. В Дарайе та же система....

— Не помню, — признался Марк.

— Так вот, хессин у них меняется каждые 4 года. Смешно? Как будто за четыре года можно что-то серьезное сделать... или хоть заложить. Поэтому с долгосрочными проектами у них туговато. Живут сегодняшним днем.

— Угу, — сказал Марк, — кстати, знаешь что? Я в распределителе видел такой ситец... голубоватый в цветочек. Можно обтянуть кресло, которое в спальне... как ты думаешь? У нас там и шторы подойдут к этому...

— Можно, — согласилась Ивик. Ей на минуту стало очень одиноко.

Она перекатилась на песок. Вытянулась, глядя в небо, эмалево-голубое, с плывущими по нему белыми корабликами облачков. Детские ноги затопали по песку, и кто-то плюхнулся рядом с Ивик, обняв ее мокро-ледяной рукой за горячий живот, Ивик немедленно завопила и вскочила. Притопила голову Шета и стала забрасывать его песком. Марк и остальные тут же присоединились. Шет слабо возился и хохотал.

— А ну вас, — сказала Ивик, — я почитать хочу.

Она взяла последний роман Геты иль Шали, и пошла в тенек. Открыла книжку. Взглянула сквозь полуопущенные ресницы на возню Марка и детей.

Читать Марк тоже не любил. Даже из ее собственных повестей и рассказов он прочитал далеко не все.

Ивик вполне могла себе позволить задержаться до вечера понедельника. Дети уже были в школе, Марк на работе. Ивик нравилось просто побыть дома. Она любила дом. Что такое ее квартира там, на Земле — просто место работы, да и переезжать приходилось временами. К тому же Ивик никогда не чувствовала себя на Земле — дома, и не могла бы почувствовать: только родная земля дает силы, успокаивает, лечит.

И даже когда Марк был на работе, Ивик ощущала его присутствие. Дом и Марк были неразделимы. Наверное, потому, что Марк проводил здесь куда больше времени, чем она, да и делал здесь больше. Убирал, мыл, ремонтировал, наводил порядок, украшал, словом — хозяйничал. Квартира была грязноватой (впрочем, в пятницу Ивик все вымыла). Художественно расставленные безделушки соседствовали со стенкой, где болтался отклеенный грязный угол обоев. Но Ивик ничто не смущало, она никогда не была особенно требовательной.

Она почти весь день писала роман. На этот раз не "Белую Землю". Из головы не выходил сон о Рейте и Кларене. Ивик давно уже представила несколько хороших сцен и попробовала записать их. Перечитала биографии героев. Получалось трогательно, но — она это чувствовала — как-то малореально. Словно и это была фантазия, а не рассказ о том, что случилось на самом деле. В конце концов Ивик, отчаявшись, бросила эту затею. Сочинила еще два письма — Бену и Дане. Пообещала Дане приехать поближе к осени в гости. Сварила суп. Собрала вещи для возвращения на Триму. И дождалась Марка, чтобы поужинать вместе.

Марк выглядел убитым. То есть он старался так не выглядеть. Но Ивик чувствовала — она всегда отлично чувствовала состояние человека, а уж тем более — близкого. Она знала, как Марку тяжело, и не могла избавиться от перманентного чувства вины.

Марк заключил ее в объятия, посадил к себе на колени и крепко сжал. Прижался губами к ее лицу.

— Ты уж там поосторожнее. Береги себя.

— Там не опасно, — сказала Ивик привычно. Отвела рукой прядь волос со лба Марка. Поцеловала. Какой он все-таки сладкий.

— Спасибо, — сказала она.

— За что? — удивился Марк.

— За то, что терпишь... я знаю, тебе тяжело. Но не знаю, как помочь. Я же не могу... — она замолчала.

— Я же сам женился на гэйне, — сказал Марк, — меня никто не заставлял.

Он несколько раз крепко поцеловал ее в щеку. Как ребенка, но что-то в этих поцелуях было такое... пронизывающее.

— Я ведь тяжелая... раздавлю тебе ноги.

— Нет, ничего. Не тяжелая.

Две недели в лучшем случае, подумала Ивик. А то и три. Чаще всего — три. Бывает и больше. Господи, как он живет? Ведь он из тех, кому нужно постоянно человеческое тепло. Он не может без этого. Может, изменяет все-таки... Ивик знала, что — нет. Вероятность такая есть, но... всей своей интуицией Ивик понимала, что нет, не изменяет. Он слишком любит ее. Слишком какой-то весь честный. Правильный. До смешного иногда честный. Он даже в свои мысли никогда грязи не допускает — может, правда, с этим связано и то, что Ивик ничего ему рассказать не может о своей жизни, ее-то жизнь — сплошная грязь по сути. Грязная работа.

Две недели! Но я-то что могу сделать?

Я не могу перестать быть гэйной. Но он же знал, на что идет...

— Ты такая хорошая, — сказал Марк, — ты самая лучшая девочка. Самая красивая. У тебя такие глаза чудесные. Ты самая добрая... самая любящая. И ты такая талантливая... я правда так тобой горжусь!

У Ивик все таяло внутри, и едва слезы не наворачивались.

— Я плохая, — сказала она, — это ты — самый лучший. Поэтому так ко мне относишься. Таких, как ты, вообще нет.

— Это ты меня таким сделала.

В Медиане Ивик довольно быстро забыла о Марке.

В Медиане слишком уж хорошо — и совсем иначе. Она предпочитала бывать здесь одна. Позавчера шли с мужем и детьми через Медиану, и она показала детям несколько фокусов, все были в восторге, особенно когда она катала всех на воздушной повозке — а вот трансформация мамы в птицу детям совершенно не нравилась, Шет и вовсе ревел, поэтому Ивик больше при них трансформироваться не рисковала.

Но одно дело — творить для них, а другое — то, что хочется тебе самой. Ивик обдумывала новый фантом. Строила модели. Иногда просто шалила и расцвечивала серые поля тысячами роз или пускала фейерверки... Кстати, если сделать эти розы очень колючими и ядовитыми... Она прикидывала, как можно было бы использовать идею в качестве оружия. К сожалению, не слишком эффективно. Можно затруднить врагу возможность продвижения по земле, но уж примитивные летательные средства и дарайцы в состоянии создать. Но ведь красиво было бы...

Вытянув руку, Ивик полюбовалась новеньким бисерным браслетом, натянутым выше келлога. Марк постоянно баловал ее подарочками (как и она его, впрочем). Марк тысячу раз в день говорил ей, какая она красивая, добрая, умная, талантливая, как ему повезло иметь такую жену, как он счастлив с ней. Марк ласкал ее, и это было необыкновенно приятно...

Ивик ощутила укол стыда. А она? Конечно, она отвечала Марку вроде бы тем же. Как могла. Но она же и мучила его, уходя так надолго... зачем она все-таки завербовалась на Триму? В разведку? И теперь ведь пути обратно просто нет...

Хотя — почему нет. Если бы она захотела по-настоящему... Ведь Дана уже несколько лет как перестала выходить в Медиану. Есть и другие, кто устроился. Кто не рискует жизнью. Нехорошо так думать о Дане, конечно... у каждого свои обстоятельства, мало ли. У Даны действительно слабое здоровье и главное — нервы. При всех ее способностях, при сродстве к Медиане — ну какая из нее гэйна? Но ведь факт — жизнью она не рискует. Работает потихоньку в конторе.

То есть все-таки получается, что это ее личный выбор. Выбор самой Ивик. И получается, что в этой боли, которую постоянно испытывает Марк, она же и виновата.

Часть вторая.

Две птицы.

Ивик вышла на Твердь в полутора тысячах километров от Питера, в райцентре — селе Мухино.

Село по размерам и числу населения сравнимо было с Майтом. Когда-то, в годы советской власти, здесь был преуспевающий совхоз. Сейчас, зимой, село казалось совершенно мертвым. Врата вывели Ивик почти к самой окраине, лишь около километра пришлось пробежать еще. Теперь она перешла на быстрый маршевый шаг, двигаясь через дачный район — здесь деревенские домики были раскуплены москвичами, охотно приезжающими — пусть и далеко — на лето. Сейчас дачи в основном спали под снегом, лишь кое-где поднимался из трубы легкий дымок. Ивик пробиралась сквозь снег по узкой протоптанной тропинке — кому бы здесь пришло в голову чистить улицу, и зачем?