— Так, может, там и остановимся? — предложил Турмалин.
Идея казалась весьма заманчивой. Ни с того, ни с другого берега до острова вплавь не доберешься. А поутру, когда рассветет, можно будет и на тот берег без опаски переправиться.
— Светлый дело говорит! — кивнул с телеги Килех. — Заночуем на острове!
— Диун! Ты слышал? Скажи-ка ребятам, пускай везут на остров за полцены, а вторую часть завтра отдадим, — тут же скомандовал Рыжий.
— Он не Диун, а Дайне, — вздохнул второй из близнецов, — Диун — это я.
Эрко виновато развел руками:
— Ребят, ну извините. Опять перепутал. Но суть-то не меняется. Я — за остров.
Остальные тоже не возражали. Вещи быстро погрузили на паром. Возникла небольшая заминка с лошадью, которая вдруг заартачилась. Но Рунгерд быстро договорилась с упрямой животиной, потрепав её по холке.
Неспешный плот достиг острова уже в сумерках.
— Ну, бывайте, до завтра! — крикнул самый молодой паромщик. — На рассвете будьте готовы к переправе. И, кстати, там ещё один путник ночует, вы уж его не обижайте!
— Не боись, не обидим! Мы люди мирные! — рассмеялся Эрко, помахав рукой вслед отчалившему плоту.
Турмалин вперил взгляд во тьму, откуда показался темный силуэт — видимо упомянутый путник решил посмотреть, с кем ему нынче придётся коротать ночь. И обомлел, узрев перед собой того самого кристаллию из города.
— Ты?!
На возглас обернулись все. Стражники потянулись было за мечами, но тут Кэйлин выскочила вперед и затараторила:
— Ой, а я вас помню! Это же вы тогда в трактире были, когда меня арестовывали? И в суде тогда тоже сидели! Вот здорово — уже и от города вроде отошли, а знакомого встретили.
— У Вас хорошая память на лица, Кэйлин, дочь Тивен. Я смотрю, и Бриан, сын Ритаха с вами. Вечер добрый.
— А у кого-то хорошая память на имена, — подумал Турмалин с досадой.
Все, конечно же, расслабились, заулыбались. Вот же вежливый негодяй!
Ещё минуту назад Турмалин собирался быстренько поужинать и спать, но теперь весь сон как рукой сняло, а аппетит исчез, словно и не бывало. Дурацкая была идея ночевать на острове, ой дурацкая. Уж лучше грраки, чем такой сосед...
Солдаты жарили на костре ароматное мясо из походных запасов, а Турмалин кутался в плащ, нервно озираясь из-под капюшона. Оторвался от погони, называется! Из огня да в полымя попал: тут тебе мертвяки под боком, и этот тип — поопаснее любого мертвяка. Притворяется, гад, втирается в доверие. Уж на что морда хитрая и смазливая, и улыбочка наглая. Уже со стражниками задружился, мясо пробует, пиво нахваливает. И как только отважился глотнуть эту жижу? С Кэйлин вообще любезничает так, что Бриан от досады ломает пальцами сухие травинки. А Рунгерд заливисто смеётся его шуточкам. Не понимают с кем связались, что ли?
— Эй, светлый, может спать пойдешь? Я тут на дежурство заступаю, всё будет спокойно, не боись! — Рыжий Эрко здорово набрался, но на ногах пока стоял твёрдо.
— Спасибо, я сам как-нибудь разберусь, что мне делать! — отрезал Турмалин.
— Ну, как знаешь. Все-то уже вона, поотваливались. Только ты сидишь, на огонь пыришься.
Турмалин не стал отвечать. Пламя костра потрескивало, вверх то и дело взлетали искры.
Он отодвинулся подальше, чтобы не прожечь плащ, и незаметно положил руку на рукоять меча. Ночь предстояла долгая.
Глава шестая — А
Доктор Раикиар пребывал в смятении. Он уже привык к тому, что инопланетяне периодически выдавали некорректные психологические реакции или проявляли несколько иную, чем текткеты, чувствительность к некоторым группам препаратов — хотя слабительное оставалось слабительным, а антисептик антисептиком и для синекожих акватиков, и для черноволосых вендрагорийцев — но на этот раз речь шла о его соотечественнице, и уж тут-то проблем возникать было не должно.
— Я, признаться, не понимаю, — сказал он капитану ещё тогда, у догорающей "Деметры", когда они завершили оказание первой помощи Варав и погрузили её в шаттл. — Это похоже на синдром внезапной коронарной смерти, тромбоэмболию, инфаркт миокарда, инсульт... На станции я смогу сказать точнее.
— Это очень... опасно? — доктору показалось, что в голосе капитана скользнула неуверенность.
— Рано судить, — Раикиар поправил лежавшие в нагрудном кармане очки. — Могу только сказать, что генетической предрасположенности к подобным заболеваниям у нее не было, иначе бы она не попала в Дальний флот, а для её возраста эти заболевания довольно нетипичны.
— Я спросил, опасно ли это, — напомнил капитан. — Помнится, кровь у нас разная. У альбийцев инфаркт или инсульт могут закончиться инвалидностью. Правда, не знаю про эту, как вы сказали? Тромбо-что?
— Тромбоэмболия, — повторил доктор. — Это так же опасно и для текткетов, хотя в наших эритроцитах содержится не гемоцианин, а хлорокруорин. Но я не стал бы говорить о диагнозе до того, как проведу полное обследование пациентки.
И вот, штатный медик смотрел на результаты сканирования и не знал, что ему делать дальше. То есть, с профессиональной точки зрения все было понятно: отдых, щадящие процедуры, корилакс внутривенно... Доктор Раикиар не знал, как он будет объяснять капитану, а потом и самой Варав, что её служба во флоте завершилась. Инфаркт — а это был именно он — оставлял на сердечной мышце грубые рубцы, которые могли стать причиной очередного приступа во время сильных перегрузок. Поэтому персонал с подобными заболеваниями до полетов обычно не допускался.
Но, все же, в её возрасте и с её безукоризненным здоровьем! Вероятность инфаркта в таких условиях стремилась к нулю. Доктор покачал головой. Варав очень не повезло.
А Марко тем временем ждал расстрела.
Даже если бы он и решил бежать в суете, образовавшейся вокруг Варав — если бы ему было, куда бежать — проклятая вендрагорийка все равно не спускала с него глаз. Она же и заперла его в его собственной комнате, ставшей теперь изолятором, едва он смог подняться на ноги без посторонней помощи.
Хотя, конечно, она была права... Страшно подумать, что мог бы натворить Марко в своем помутнении! Он бы убил капитана, на него бы набросились остальные — и сколько бы погибло еще? И какие жалкие остатки экспедиции остались бы ждать спасателей на этой дикой планете, если бы остались вообще? Уж насчет себя-то Марко был уверен: если бы он тогда выжил, он бы застрелился сам, не дожидаясь помощников.
Так что приговор за вооруженный бунт на корабле, который ожидал его в скором времени, ничего и не менял.
Кроме одного.
"Деметра" погибла. "Деметра", которую Марко не удалось спасти, поставив на кон всё, что у него было — и проиграв.
Теперь уже бывший пилот вытянулся на койке и закрыл глаза. Выспаться, что ли, напоследок? А за тонкой переборкой шелестели деревья — даже им, с их ускоренным в десятки раз метаболизмом, было суждено прожить дольше, чем ему — и Марко снилось, что он лежит в траве на лесной поляне, вдыхая аромат едва расцветших ландышей и спелой сочной земляники. Хотя, разумеется, это была полная ерунда — ну какая там земляника в мае?
На следующее же утро Сэккерстет пошла к капитану. Выходка ботаника её удивила. Нет, она могла понять его привязанность к "Деметре" и нежелание расставаться с кораблем... Но как он мог забыть о том, что в команде корабля была и она — офицер безопасности? Возмутительно!
А капитан посмотрел на нее мутным взором, в ответ на вопрос, что делать с арестованным пожал плечами и, вяло махнув ей рукой, ушел в свою комнату.
По уставу, дальше следовало обратиться к старшему помощнику — но к той не пускал доктор, недвусмысленно дав понять вендрагорийке, что она со всем своим ядом и всеми своими вопросами может катиться подальше от палаты, а если она все-таки осмелится потревожить больную...
Сэккерстет пришлось признать невозможность и этого маневра. Но, вместо того, чтобы катиться по указанному ей адресу, она решила посоветоваться с текткетом. В конце концов, он мог предоставить ей медицинское заключение о психическом здоровье Марко. Да и, вообще, был первым за сегодня встретившимся ей адекватным членом экипажа. Пьяный в дребезги акватик, назвавший её "красоткой" и предложивший "оплакать сгинувшее в волнах наше судно!" (где он только волны нашел?) был, разумеется, не в счет.
Итак, офицер безопасности обратилась к главному судовому медику с официальным запросом. Главный судовой медик ответил, что у него недостаточно данных для анализа. Офицер безопасности спросила, каких именно данных не хватает медику. Оказалось, речь шла о подробном осмотре арестованного. Доктору предложили осмотреть его немедленно. Тот помедлил с ответом, но, все же, согласился — предварительно закрыв дверь в палату со старшим помощником на десятизначный код. И лишь после этого удалился на свой осмотр, бросив в сторону Сэккерстет неприязненный взгляд. Эти текткеты считали, что умеют скрывать свои эмоции, но только не от её намётанного глаза.
Ну а потом уже Сэккерстет быстренько подключила к замку свой мим-браслет, запустила отмычку и ещё минут через пять вошла в палату. Больная или нет, лежащая там текткетка вряд ли лишилась разума вслед за Марко и капитаном.
Какие-то голоса спорили, удалялись, приближались, снова сливались в неровный гул. Кажется, называли её имя — Варав не была уверена. Потом голоса успокоились, но на смену им пришли шорохи и поскрипывания. Судя по ощущениям, скрипело у нее в груди, хотя та острая боль уже успела успокоиться, сменившись болью долгой и тягучей как густая патока. А потом на нее посмотрели, и она тоже открыла глаза.
— ...Это вы, — выдохнула текткетка, разглядев посетительницу. Слова давались с трудом.
— ...делать с Марко, проявившим... Капитан не может... добилась разговора... — слышно, впрочем, тоже было как сквозь вату. Но ключевые моменты уловить удалось.
— Капитан? — переспросила Варав, пытаясь вспомнить, что же было последним до темноты. — Что?..
— Отказался давать мне приказания по поводу...
— Жив? — уточнила она.
— А, да, разумеется. Только он не захотел со мной разговаривать, и я решила обратиться к вам как...
Варав улыбнулась и закрыла глаза, не в силах слушать дальше. Главное она уже узнала.
А доктор был зол.
Мало того, что его, потрясая уставом, заставили бросить пациентку, которой могла понадобиться его помощь в любой момент. Мало того, что обследование Марко не показало ни малейшего повреждения психики кроме старого заикания на нервной почве. Так ещё и вернувшись обратно доктор застал кодовый замок взломанным, дверь открытой, а рядом с бесчувственной пациенткой стояла эта... офицер.
— Да как вы посмели?! — умудрился он даже шепотом повысить голос. — Я вас сам под трибунал отдам, за намеренное покушение на жизнь и здоровье старшего по званию! Вендрагорийка повела плечами и ответила высокому текткету бесстрастным взглядом.
— Как ваше обследование, доктор? Каково заключение?
— Я не обязан вам докладывать.
— В виду недееспособности старших офицеров...
— Об их дееспособности судить не вам, — Раикиар невежливо скривился. — Не пытайтесь командовать мною в их отсутствие, леди.
— Что же, — офицер безопасности пожала плечами. — Надеюсь, оно продлится недолго, иначе председательствовать в трибунале придется мне. И я не вынесу оправдательного приговора бунтовщику, который так же вменяем, как вы или я, доктор.
Текткет еле удержался от скрипа зубами. Эта женщина была излишне проницательной. Бедняга Марко.
— Вон из этой палаты, — прошипел он сквозь зубы. — Это моя врачебная настоятельная рекомендация. Когда же маленькая бестия все-таки оставила их с Варав наедине, доктор пододвинул стул поближе к изголовью и осторожно опустился на сиденье. У него тряслись руки.
— Он сам виноват, — Женевьева нервно мяла в руках бумажный платок. — То есть, я не хочу сказать, что он действительно виноват, но он... Просто запутался, наверное. Почему он не пришел ко мне? Дэн, ну скажи, он же всегда мог подойти и поговорить об этом — и я бы его успокоила, и ничего бы этого не было. Ну, правда же?
Дэн в который раз кивнул и пересел ещё ближе к огорченной девушке. Та сделала вид, что не заметила движения.
— А теперь его посадили на гауптвахту, и будет он там сидеть ещё три месяца, даже мой День рождения пропустит, а потом начнет задирать нос — мол, он пытался спасти 'Деметру', а мы все... Дэн, ну скажи, ну мы же не могли, правда?
Дэн снова кивнул. Он вообще был достаточно молчалив в последнее время. Впрочем, Женевьеве это даже нравилось.
— Может, мне сходить к нему? Или нет, это будет плохо... Может, ты к нему сходишь? — девушка посмотрела технику в глаза. — Не морщись так, я знаю, что ты его недолюбливаешь. Честно говоря, после всей той ерунды, что он творил в последнее время... Но надо же как-то попытаться с ним поговорить, правда? Или, ладно, я сама пойду.
— Не надо, — Дэн тряхнул волосами. — Я скажу, что там нужно проверить магнитный замок.
— Правда? — Женевьева несмело улыбнулась. — Ой, спасибо! А я не могла придумать, как туда пробраться. Только не поругайся с ним, ладно? Помни, что ты старше и умнее. Хорошо?
Дэн ещё раз кивнул и, не откладывая в долгий ящик, поднялся с узкой койки.
"Дорогая Женевьева,
Я давно хотел, но не решался тебе сказать, а теперь, видно, и вовсе не успею. Но я все-таки хочу, чтобы ты знала, так что, прошу тебя, дочитай это письмо до конца. Надеюсь, тебя не оскорбит, что я говорю всё это. Я не хочу ни оскорблять тебя, ни обижать.
Мне всегда казалось, что тогда, раньше, до всего этого ты относилась ко мне с симпатией. Порой я надеялся, что это что-то большее. Но, кажется, ты уже сделала свой выбор не в мою пользу — да и кто бы мог выбрать меня теперь, после всего, что я натворил? Я сам себе противен, веришь или нет.
Я люблю тебя, Женевьева. Всегда любил, с первого дня, как вступил на корабль.
Я думал, что когда-нибудь смогу признаться тебе, и мы станем летать в экспедиции вместе, строить дома для будущих колонистов. А потом, где-нибудь далеко-далеко, подальше от начальства, выстроим уголок и для себя. Маленький островок рая на далекой планете. Я бы посадил для тебя сад, построил бы дом — по старинке, из дерева и соломы. У меня даже чертеж был, но я подумал, что сперва надо посоветоваться с тобой, и стер его.
У меня есть участок на Луне, от прадедушки. Не слишком большой, но если его сдавать в аренду, нам бы хватило и после того, как мы бы завязали с экспедициями. В конце концов, детей лучше растить вместе, нет? Моя мать вечно где-то летала на почтовом курьере, когда я был маленьким, и я так и не научился называть её "мамой". Но ты-то ведь не такая!
Женевьева...
У тебя очень красивое имя, знаешь? Я всегда боялся выговаривать его при тебе, потому что от волнения мог сбиться, и вышло бы не так красиво. А я не хочу тебя огорчать, даже сейчас не хочу.
Может, и лучше, что я решил тебе написать — хоть так я не буду заикаться и раздражать тебя лишний раз. Хотя, может, ты и не раздражаешься — ты слишком добрая и терпеливая для этого.
