— Кто это был?
Ксения опустила глаза в пол, а руки неосознанным движением сунула в задние карманы джинсов. Развернулась на пятках, уворачиваясь от требовательного взгляда, а Илья, сам того не желая, вместо того, чтобы сосредоточиться на важном, вдруг уставился на её грудь, которую туго обтянула тонкая футболка. Всего несколько секунд, во время которых у Ильи неожиданно пересохло во рту, а потом Ксения отвернулась. И Говоров вновь почувствовал себя глупо. Глупо, чёрт возьми! Рядом с ней это становилось привычным чувством.
— Ксения, кто это был? — повторил он раздражённым тоном, не зная, как ещё перенести бурю нахлынувших некстати чувств.
— А почему вы разговариваете со мной в таком тоне? — справедливо возмутилась она.
Илья заставил себя выдержать паузу и потом уже, более спокойным, как он надеялся, голосом, произнёс:
— Я просто хочу понять... во что я влез сегодня. Должен был я это делать или нет.
Ксения продолжала стоять к нему спиной и умоляла себя не плакать. Не сейчас, не у него на глазах.
— Не должны были, — сухо ответила она.
У него упало сердце. На самом деле упало, как ему показалось. Странное, незнакомое доселе ощущение дискомфорта и пустоты в груди. И ведь совершенно не ясно отчего. Какое ему дело с кем она встречается? Но дело было... маленькое и незначительное... ведь так?
Но потом Ксения продолжила, и Говорову мгновенно полегчало:
— Я бы сама с ним справилась.
— Ты бы справилась, — не удержался он от ехидства. — Ванька перепугался до ужаса.
Ксения резко развернулась и возмущённо посмотрела на него.
— Да что вы учите меня? Я сама знаю, что лучше для моего сына, понятно?
— Не кричи!
— Я не кричу, — окончательно обиделась она.
Илья сверлил её недовольным взглядом. Потом решил сменить тактику и заговорил, старательно сдерживая гневные нотки.
— Я просто хочу тебе помочь, — сказал он. Ему очень хотелось, чтобы она его выслушала, чтобы попыталась понять... хотя бы попыталась. Но Ксения неожиданно отреагировала совсем не так, как он предполагал. И глянула на него так, что он на мгновение позабыл, кто перед ним стоит. Это была уже не его помощница, которая неизменно опускала глаза, когда он к ней обращался. Он впервые видел её настолько... не разозлённой даже, а разъярённой. Это слово пришло в голову неожиданно, но показалось очень подходящим. Хотя с именем разъярённой девицы никак не вязалось.
Говоров настолько засмотрелся на её ярость, что не сразу заметил слёзы в её глазах. Ксения уставилась на него, едва сдерживаясь, а взгляд из разъярённого превратился в презрительный.
— Помочь? — выдохнула она. — А кто вас просил мне помогать? Я просила? Нет. Мне не нужна помощь. Ничья. Особенно ваша!
— Почему "особенно моя"?
— Да потому что!.. — зло проговорила Ксения и отвернулась от него. Каким-то особенно безутешным жестом потёрла виски, словно тем самым пыталась вернуть себе самообладание. — Не надо нам вашей жалости, у нас всё в порядке... Идите домой, Илья Константинович, я вам это уже говорила...
— Я ничего не говорил о жалости, — запротестовал Говоров. — Ты...
— Вам здесь не место!
— Может, хватит? — попытался он остудить её пыл, но это вызвало новый взрыв. Ксения повернулась к нему и одарила ещё одним презрительным взглядом.
— Вы всё врёте... только не знаю зачем.
Илья присел на подоконник. Сложил руки на груди и посмотрел на Ксению с неподдельным интересом.
— И что же я вру, по-твоему? Я не искренен? Назови хотя бы одну причину для этого.
— Я её не знаю, — призналась Ксения, приходя в смятение от его спокойствия. Насколько она знала Говорова, он ещё несколько минут назад должен был психануть, возможно рявкнуть на неё, и уйти, оскорблённый в своих лучших чувствах... Это было бы лучшим выходом из сложившейся в последние дни ситуации, и наверное в какой-то степени Ксения и добивалась такого исхода. Но он не кричал и не психовал, и уходить не собирался, хотя и злился. Она видела это по его глазам. Внешне спокоен, вроде бы даже насмешлив и равнодушен, а вот глаза злые — колючие и холодные. Ксения вдруг почувствовала жуткую усталость, горько усмехнулась. — Пожалели... Ну, конечно, надо же кого-то одаривать своими милостями... А тут как раз и подвернулась... мать-одиночка...
Илья покачал головой.
— Замолчи, — тихо попросил он, но Степнову это, кажется, лишь подстегнуло. Руками развела.
— Некрасивая, неустроенная... Что ещё? Бедная, одинокая? Я такое впечатление произвожу? И вы решили пожалеть... Но только не нужно ничего! Вы здесь не нужны! Как ещё вам это объяснить?
— Ксюш, замолчи...
Она отчаянно замотала головой.
— Господи, что же вы все лезете? Все учат, "помогают"... Мне ничего не нужно, я сама справлюсь!.. всегда справлялась. И сыну моему не врите! Потому что это мой сын!.. и он маленький, понимаете вы это или нет? — голос сорвался, и из груди вырвалось судорожное рыдание. Ксения задержала дыхание, чувствуя, как сердце колотится в горле. Сквозь пелену в глазах всмотрелась в лицо Ильи, ожидая его гневной реплики в ответ, ждала почти с нетерпением, потому что понимала, что ещё мгновение, и она разрыдается перед ним, в открытую. Лицо Говорова никак не удавалось рассмотреть, какое-то размытое пятно перед глазами, но Ксения всё ещё ждала, что он продолжит ссору, после этого его можно будет выгнать... Подняла руку, чтобы смахнуть слёзы, которые без спроса текли по щекам, а когда открыла глаза и подняла голову, всё изменилось. Илья сделал шаг, потом ещё один, и ей стало нечем дышать, когда он прижал её к себе. Большая горячая ладонь легла на затылок, и Ксения ткнулась носом в мужское плечо. Ткань рубашки оказалась совсем тонкой, и Степнова тут же ощутила жар, исходящий от тела её начальника. Это оказалось так неожиданно, что она вместо того, чтобы возмутиться и попытаться оттолкнуть, жалобно всхлипнула и потерлась носом о его плечо. От Говорова тянуло ровным, понятным теплом и пахло знакомым одеколоном. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что рубашка его теперь безвозвратно испорчена, на ней наверняка остались пятна от туши и слёз, но из-за этих мыслей Ксения только сильнее расстроилась.
Илья обнял её двумя руками, и она поняла, что потерялась, утонула в его объятиях, сама себе показалась маленькой и беззащитной. Он просто сильно сжал её, и Ксения вдруг с облегчением подумала, что он не обиделся ни на одно её истеричное высказывание.
— Поплачь, — прошептал Илья ей на ухо, — иногда это полезно.
Он гладил её по спутавшимся волосам, пока она ревела в голос, а потом судорожно вздохнула несколько раз и чуть-чуть отстранилась, чтобы вдохнуть немного воздуха. Понимала, насколько она, наверное, ужасно выглядит с раскрасневшимся, заплаканным лицом, с распухшим носом и губами, да размазавшейся по щекам тушью. Хотела потереть глаза, но испугалась усугубить и без того катастрофическую ситуацию, то бишь, зрелище. Замерла в нерешительности, не смея пошевелиться, и затаила дыхание, правда, нервные рыдания иногда прорывались наружу.
Илья всё ещё обнимал её, Ксения стояла, без сил привалившись к его плечу, но носом больше не тыкалась и щекой не прижималась. Сердце и так колотилось, как сумасшедшее. А ещё... Ксения слышала и чувствовала, как бьётся сердце Говорова... чётко и ровно. И казалось, что для неё... Успокаивая своим размеренным стуком.
Ксения громко всхлипнула, а Илья снова осторожно погладил её по волосам.
— Лучше? — спросил он.
Она призналась:
— Чувствую себя глупо...
Илья слегка ослабил объятия, а рука скользнула по Ксениной спине, как бы между прочим. Осторожно погладил и опустил голову, зарывшись носом в её волосы. От них не пахло какими-то изысканными духами, от её волос исходил лёгкий аромат трав и цветов, и Илья припомнил стоящую на полке в ванной приметную бутылочку с шампунем, на котором были нарисованы ромашки. Вот ими и пахло. Цветами, полевыми... или луговыми... Илья понял, что окончательно запутался и поспешил голову поднять, боясь, что Ксения заметит его несколько странное поведение.
— Главное, чтобы тебе стало легче, — пробормотал он. — Стало?
— Немного, — согласилась она и упёрлась кулачками в его грудь, пытаясь отодвинуться. И отворачивалась, боясь, что Илья увидит её лицо. Смотрела в пол, вздыхала, не зная, как вырваться из кольца мужских рук, а Говоров этого словно и не замечал. Только ладони опустились ниже и остановились на её пояснице.
Он смотрел на неё, а она, кажется, совсем не понимала... Илья на секунду прикрыл глаза и медленно втянул в себя воздух, не веря самому себе... тому, что чувствует... и тому, чего сейчас хочет...
А ведь на самом деле хотел. Снова обнять её, прижать к себе и укачивать, как маленькую... как Ваньку. И чтобы она поплакала, а он бы шептал ей на ухо, что всё пройдёт... что он попытается всё решить... обязательно решит... что ей не нужно ни о чём беспокоиться...
Только больше помощь предлагать не станет, а то в следующий раз Ксения в него чем-нибудь запустит, это точно. Упрямица такая...
— Ксюш, — позвал он, и собственный голос Илье показался испуганным. Почувствовал себя мальчишкой перед первым поцелуем. Так же неожиданно разволновался, если не сильнее.
Она перестала дышать, но была скорее обескуражена тем, что почувствовала, чем удивлена. Ладони Ильи жгли ей спину через ткань футболки и вдруг слегка надавили, придвигая её ближе к телу Говорова, и Ксения запаниковала. Не знала куда деть руки, куда смотреть, как реагировать... А он снова тихонько позвал:
— Ксюша.
Она облизала пересохшие от волнения губы. Слегка повернула голову, а когда Илья прикоснулся пальцем к её подбородку, зажмурилась. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она почувствовала горячее мужское дыхание на своих губах. Говоров ещё помедлил, не решаясь прикоснуться, и вот наконец его губы осторожно потёрлись о её губы. Ксения, сдаваясь, приоткрыла рот, принимая поцелуй Говорова. А он, больше не стесняясь, прижал её к себе, сильно обнимая за спину и заставляя привстать на цыпочки, чтобы ему было удобнее её целовать.
А потом из комнаты послышался Ванькин плач, и они отскочили друг от друга, смущённые и виноватые. Ксения тут же отвернулась, аккуратно вытерла губы и, не мешкая, вышла из кухни.
Илья же в крайнем волнении заметался по кухне. Даже волосы взъерошил и немного кривовато усмехнулся, поражаясь тому, что произошло несколько минут назад. Сначала хотел остаться... зачем-то. Что-то выяснять собирался или продолжать... в том же духе? Потом опомнился и понял, что лучше уйти. Сейчас уйти, чтобы что-то понять и решить... чтобы завтра встретиться с Ксенией и знать при этом, как смотреть ей в глаза. Что говорить и как объяснить.
Но он всё-таки дождался её, правда к тому моменту переместился из кухни в прихожую и вышагивал перед дверью её комнаты, слушая доносящийся оттуда жалобно-капризный голос Ваньки. Потом голос стих, и через несколько минут появилась Ксения. Слёзы высохли, она заметно успокоилась, пригладила растрепавшиеся волосы и выглядела до нельзя смущённой. По привычке прятала глаза.
Попрощались они скомкано, и Илья настолько проникся всей этой ситуацией, что тоже глаза старательно отводил. Что-то пробормотал на прощание и чувствовал, что Ксении не терпится закрыть за ним дверь, чтобы остаться, наконец, одной. Мучить он её больше не стал и вышел из квартиры. На прощание лишь короткий взгляд и понимание того, что завтра встретиться будет ещё сложнее, чем сейчас расстаться.
Утром Ксения проснулась в непонятно-приподнятом настроении. Потянулась и прикоснулась пальцами к губам, потом облизала их. Сделала это машинально, а в следующее мгновение вспомнила про поцелуй, и тут же стало жарко от нахлынувших эмоций. Стало так жутко неудобно, когда только подумала, как посмотрит Илье в глаза. Закрыла лицо руками и помотала головой. Чувствовала себя девчонкой, которую вчера впервые мальчик поцеловал. Душу переполняло ощущение чуда...
Поднялась с постели, посмотрела на спящего сына и решила дать ему поспать ещё немного, пошла в ванную. Там посмотрела на себя в зеркало и поняла, что улыбается. Осуждающе посмотрела на своё отражение и намеренно нахмурилась. Вот чему она, интересно, радуется? Разве у неё есть хотя бы одна причина для этого? Теперь этот поцелуй так и будет между ними висеть. А им ведь с Ильёй (Константиновичем, добавила она поспешно) надо продолжать работать вместе. А через считанные дни он станет женатым человеком.
А она улыбается!..
Хотя поцелуй был таким... таким... сладким. И тогда он её просто спас. Потому что если бы этого поцелуя не случилось, она бы наверняка после ухода Говорова заперлась в ванной и рыдала бы там, пока не кончились слёзы и силы. Иногда, очень редко, она позволяла себе пожалеть себя. Поплакать и посетовать на жизненные трудности. Но это было редко, зачастую на подобную ерунду у неё просто не было времени. Да и родителей попусту расстраивать не хотелось, им совсем ни к чему видеть её заплаканные глаза.
А вот вчера не плакала. Потому что поцелуй Ильи вытеснил все грустные мысли, вот тогда и появилось это чувство... ощущение чуда. Приятное и лёгкое. Она очень давно такого не испытывала.
— Ванька, вставай, — улыбаясь, проговорила она, входя в комнату. Подошла к дивану сына, присела на край, наклонилась и поцеловала его. — Ванюша... соня, просыпайся.
Он завозился и скинул ногой одеяло. Перевернулся на спину, так и не открыв глаз, а Ксения рассмеялась и погладила его по животу.
— Просыпайся.
Ванька потёр глаза кулачками и прошептал:
— Не хочу в садик... Пойдём на карусели?
— Моё солнышко, — Ксения снова поцеловала его, на этот раз в живот, и поднялась. — Вставай.
Ушла на кухню и вскоре услышала топот быстрых ножек по квартире. Ванька немного побегал, а потом забежал на кухню и посмотрел непонимающе.
— А где он?
— Кто? — переспросила Ксения, а когда обернулась и увидела его расстроенное личико, сразу поняла. Посмотрела с сожалением и пожала плечами. — Думаю... он уже на работе, Ванюш.
— Да? — Сынуля посмотрел на неё, поджал губы, а потом упёр руки в бока. — Ну, ладно...
— Ваня, ты бы шёл умываться, а то мы так в садик опоздаем.
Ванька подпрыгнул пару раз, кивнул и убежал. Ксения отвернулась к плите и услышала, как зазвонил телефон в прихожей. И тут же крик Ваньки:
— Я, я возьму! — мальчик подбежал к телефону, и она услышала его важный голос: — Я слушаю, — а дальше радостный визг, и он тут же затараторил: — Я проснулся. Сейчас буду умываться. А кушать... не знаю что, мама ещё не говорила!
Ксения вышла из кухни и посмотрела на сына.
— Ваня, кто это? Бабушка?
Он замотал головой.
— Это он! А ты приедешь за мной сегодня? Ты давно в садик не приезжал!.. А я хочу на карусели! И пиццу!
"Он" — и сердце заколотилось в груди, а щёки даже защипало от стыдливого румянца. А потом услышала низкий смех Ильи в трубке, и захотелось убежать обратно на кухню, чтобы не разговаривать с ним... Но Ванька тараторил, как заведённый, и это надо было как-то остановить, вот и пришлось отобрать у него трубку.
