— Знакомьтесь, — бодро заговорил Валентин. — Константин Савельевич Леоверенский. Это — Юлия Евгеньевна. Та самая.
— Ага, которая это самое и то самое, — буркнула я.
— примерно так, — не смутился Валентин. — А это — Алексей Данилович Ижевский. Прошу любить и жаловать гусара.
Ага, щас. Только что-нибудь потяжелее возьму, чтобы любовь дошла...
— Добрый день, — дед протянул богатырю руку. Несколько секунд они оглядывали друг друга, потом видимо пришли к какому-то мнению — и разошлись в разные стороны. Настал мой черед.
— Добрый день, — моя рука утонула в лапе гиганта — и в тот же миг меня чуть ли не выгнуло дугой. — О черт!
Я стремительно провалилась на другой уровень зрения. И перед моими глазами предстала аура оборотня, словно опутанная черной сетью. До сих пор я видела подобное только у Питера. Сетка словно закрывала его энергетическое тело с ног до головы, под ней меркли яркие розовые, сиреневые и зеленые цвета ауры — и даже скрывался серебряный рисунок, отвечающий за превращения. Она мерцала, вздрагивала, было полное ощущение, словно ауру оборотня обмотали со всех сторон, как колбасу... хотя и не везде, а вот это — что?!
А это интересно. Надо бы поглядеть подробнее. Ой, ё! Мало того, пока мы держались за руки, эта дрянь попыталась переползти и ко мне.
Пришлось поспешно вырвать руку — и отступить на шаг.
— Извините.
— что-то не так? — резко спросил Валентин.
Я не стала скрывать печальный факт.
— Да. Скажите, Алексей...
— Леша.
— Хорошо. Тогда — Юля — и на ты?
— Договорились.
Руки пока пожимать не будем. Жить хочу. Леш, ты сильный оборотень?
— Я — прим в своей стае.
— А можешь ты сейчас попробовать перекинуться хотя бы частично?
— Запросто. Только раздеться придется. Свитер рвать не хочется.
— Сними свитер и попробуй изменить лицо там... или руки — что сможешь. Да хоть шерсть отрастить, ага?
— Ладно. А зачем?
— Надо. Как ты себя сейчас чувствуешь?
— Легкая дурнота и слабость. Желудок сводит.
— Вот. Попробуй сделать то, что я попросила, а потом скажи мне о своих ощущениях. Ага?
Оборотень послушался. Бросил куртку. Стянул через голову свитер, предъявив на обозрение рельефную мускулатуру. И сосредоточился.
— Ну! — поторопила я.
Леша сосредоточился. Потом еще раз. Напрягся. Лицо его побагровело, отчетливо вздулись вены на шее. И только после десяти минут усилий одна рука начала словно покрываться мехом. И то — оборотень тут же расслабился и покачал головой.
— Нет. Не могу... — и резко развернулся ко мне. — Что со мной!? Ты — знаешь?!
Я кивнула. Все это время я смотрела на него внутренним зрением. И теперь — понимала.
— Это та дрянь под которую ты попал.
— и это... — он никак не мог решиться произнести 'необратимо?'. Но я не стала дожидаться.
— Это отлично можно снять. Ну-у, не совсем отлично, но можно. Сейчас я понимаю, что с тобой происходит. Проблема в другом.
— в чем?
— я слаба и устала, — просто объяснила я. — Надо действовать сейчас, а я не готова. Но если ждать до ночи, может быть намного хуже.
— почему?
— Эта дрянь не просто присосалась. Через пару часов изменения будут необратимы, — пояснила я. — а потом — смерть.
Оборотни захлопали глазами. Первым сориентировался дед.
— Юлька, как это — что бы там ни было, действует на людей?
— На людей — не знаю. Наверное, плохо. А на оборотне — вижу. Это нечто похоже на несколько черных амеб. На Алексее их шесть. Они присосались на энергетические узлы вот здесь, здесь, здесь и здесь, — я указывала на голову, шею, грудь и пах — и питаются его силой. Создают между собой сетку — и перекрывают всю ауру. Они... нарушают естественный ход потоков энергии, меняют их путь по своему усмотрению, не знаю, как сказать лучше... вмешиваются в естественные функции организма...
— А отодрать их можно?
Вопрос на засыпку. Это вам не 'кто хочет стать миллионером'. На кону моя жизнь. И его. И я ответила — честно.
— Я попробую. Только мне сейчас нужен будет шоколад. Много. И потом... так же. Накормить мясом и сладким, что лучше восстанавливает силы, напоить горячим вином, растереть... Если начнут бить судороги — придержать. Если начну орать — ничему не удивляться. Легко эта пакость не сдастся даже мне. Особенно мне.
— почему особенно? — это уже Валентин. А оборотень за меня тревожится. Хотя... а за меня ли? Случись что со мной — Мечислав из него коврик сделает. Растянет на стене и будет играть в дартс. И даже умереть не даст.
— а наша сила в чем-то резко противоположна, — созналась я. — вот та часть, которая меня объединяет с Мечиславом — похожа. А моя природная, да и та, что от Даниэля, хотя я их скоро друг от друга и отличить не смогу, — резко противоположны.
— Интересное кино. А в чем разница? — дед отлично знал всю историю и опять сообразил быстрее. — Мечислав — вампир. Даниэль — вампир. А сила — разная?
— Мечислав — вампир. Даниэль — художник. Творец. — как всегда сердце привычно сжало коготками боли. Даниэль, как ты мог уйти!? Как у тебя только совести хватило оставить меня — одну!? — И есть еще огромная разница. Мечислав стремится только получить от меня. Все. Силу, власть, меня...
— Я с ним поговорю, — пообещал дед.
Я тут же вскинула руки. Вот еще не хватало!
— Дедушка, я уже вышла из пеленок! И сама отлично удалю ему челюсть без наркоза, если что! Вот спроси у Валентина, он подтвердит.
— Угу, — ухмыльнулся оборотень, — Ваша внучка, Константин Савельевич, одно из самых опасных существ в этом городе. Вампиры от нее трепещут, а оборотни мелко трясутся.
— Трепло, — дед явно не поверил.
— А между прочим — факт. Юля опасна именно своей непредсказуемостью. И она не раз это доказала.
— Это — неважно, — оборвала я оборотня. Еще не хватало, чтобы он мои подвиги деду пересказывал. Мне же ноги оторвут! Вместе с ушами! — Вот смотри в чем основная разница, так, как я это понимаю. Мечислав, хоть и из лучших побуждений (лучше побуждения? У вампира? Меня что — головой ударили, пока несли? Или машину тряхануло?) стремится все пригрести себе. А Даниэль — наоборот. Он мне всего себя отдал. Потому что любил. У него этого собственнического инстинкта вовсе не было. Ненормальный вампир. Зато — гениальный художник...
Слезы как-то сами собой навернулись на глаза. Ох, ёёёёоооооо....
Ладно. Я — спокойна. И готова работать.
— И сила этого существа... вещества... она такая же. Все — ему. Все — для него. По доброй воле оно ничего не отдаст. Ни-че-го.
— А ты надеешься вырвать?
Лешка с сомнением оглядел меня. Я фыркнула. Ну да. Я у него под мышкой пройду, не наклоняясь. А уж по силе — он меня сомнет одной левой. Но мне же не штанги тягать!?
— что смотрим? Я не надеюсь. Я — вырву. И этой твари пасть порву.
Лешка на миг смутился, отвел глаза. А потом взглянул на меня. Решительно.
— Юля, дело в том, что со мной была наша корреспондентка. Аня. Ты сможешь и ее посмотреть? И... вылечить, если что?
Я пожала плечами.
— Леша, мне надо сначала поглядеть на нее. А уж потом решать. Я ничего не могу гарантировать. Тебя-то еще ладно — ты сам оборотень, все понимаешь. А как мне объяснить это — ей? В процессе лечения могут быть определенные... спецэффекты. А репортер — это не профессия, это зараза.
— Юля, ты не то говоришь, — поморщился оборотень. — Аня — она не такая.
Я тряхнула головой. Что и где я слышала на эту тему? Ага! 'Клара — хорошая!'. В гробу из-за этой 'хорошей' я не оказалась по чистой случайности. Чистой-чистой такой. Как первый снег.
— Леша. Я так тебе скажу. Либо ты ее сюда приносишь без сознания. Либо — приводишь, и она полностью отдает себе отчет в происходящем. Но я докладываю обо всем Мечиславу. И если она хоть на миллиметр откроет рот — ей же будет хуже, — жестко припечатал Валентин. — Зная Мечислава, я могу точно сказать, что живы вы останетесь. Но о смерти будете мечтать. Долго. Ты что выбираешь?
Алексей открыл рот, закрыл его...
— Я... поймите, не могу я бросить ее на смерть! — вырвалось у него внезапно.
Я вздохнула.
— Дед, а ты не хочешь дать интервью корреспондентке? Валь, или ты? Или Леша может попросить е подняться ненадолго для знакомства? Я взгляну — и скажу, что там и как. Ага?
— а потом что? — угрюмо бросил оборотень.
— Да ничего страшного. Ты можешь вырубить человека так, чтобы он не осознал, что происходит? — я поглядела на Валентина.
— Это и я могу, — пожал плечами Леша. — Дело минуты. А что?
— если она в этой дряни, я дам знак — я повела рукой и прищелкнула пальцами — вырубайте. И займемся лечением. Скажете, что с ней приключился обморок. Потом пусть говорит, что пожелает, четверо на одну, или лучше я вообще выйду... ну, вы меня поняли?
— Поняли, — огласился дед. — А если она нормальна?
— Тогда мы просто спихнем ее тебе. Покажешь ей предприятие? А мы почистим Лешу у тебя в кабинете, — я очаровательно улыбнулась. Дед сверкнул глазами.
— Мелкая, ты вконец обнаглела?
— Пока еще нет. но с вампирами я прогрессирую очень быстро, — призналась я. — Нет бы чему хорошему учили, коровососы...
— Кровососы.
— Это — не мои проблемы, кого они сосут.
— Так я вызываю Аню? — вмешался Алексей. — План принят?
Дед махнул рукой, мол, давай, звони — и переключился на меня.
— Ты часто вот так чистишь кому-нибудь ауру?
— второй раз в жизни, — призналась я. — а что?
— Странно осознавать свою внучку в одних рядах с Кашпировским и Чумаком.
Я зашипела кошкой.
— Ещшшшшше чего не хватало! Меня — в один ряд с этими... пиарщшшшшиками!?
— Завидуешь? — подколол дед.
— чему? Спустите штаны, приложите задницу к телевизору, я заряжаю пространство энергией, у вас пройдет геморрой! Поставьте воду в банке перед экраном! Я наговорю на нее такого, что у вас от ужаса прыщи попадают! Чушь!
— но людям-то помогало?
Я понимала, что дед издевается, но опять не сдержалась.
— На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь — и делай с ним, что хошь!
— Вот что бы мне с тобой сделать?
— пороть меня уже поздно, — на всякий случай предупредила я.
— Знаю. А жаль.
На этих словах дверь распахнулась — и в комнату вошла симпатичная девушка. Я завистливо вздохнула. На вид ей было лет двадцать — двадцать три. Мы обе — темноволосые, обе — хорошо одеты. И все сходство. А разница между нами была — радикальной.
— Лешка, твоя сумка. Ты чего туда напихал, кирпичи? Я вся взмокла, пока дошла!
Там, где я была усталой и злой — она — спокойной и доброжелательной. Мне приходилось рваться с кровью. Она просто шла по жизни, почти не прикладывая усилий. Я не любила людей. А она? Даже сейчас она излучала спокойствие и дружелюбие. И наверняка они чувствовались даже через камеру.
А аура?
Черт!
На ее ауре сидело два слизняка — я уже окрестила их именно так. И нагло корежили и пили энергетические потоки. Но — слабее, чем у Лешки. И сетки практически не было. Так, немного черных нитей в районе головы. Для лучшего управления? Взаимодействия между собой? Они стараются не уморить своего носителя? Интересное кино. А что потом? Куда пойдет то, что они набрали?
Я сделала тот самый жест рукой и чуть прищелкнула пальцами.
Аня сделала шаг и протянула Лешке сумку. А Валентин, возникнув за спиной, нажал на какую-то точку у нее на шее.
Девушка осела на пол бесчувственной куклой, а я быстро протянула руки над ее аурой. Попробовав это вчера на Питере, я пыталась применить свои знания на практике. И убедилась, что была права. Руки кололо. Неприятными ледяными иголочками. Вроде тех, что я чувствовала, отдирая проклятия с Питера. Блин...
Руки сами собой отдернулись, а я потерла ладони. Даже воспоминание было на редкость неприятным. Я вам тут не потомственная мазохистка... такое из раза в раз прокручивать...
Пальцы тогда болели больше месяца. Ранки оказались упорными и заживали медленно, наплевав на все вампирские регенерации. Хорошо хоть ничего не загноилось. Но и без того — мелкие белые шрамики вроде звездочек на коже рук мне радости не добавляли. И так скоро буду вся — с ног до головы. Два раза связалась всерьез с вампирами — и каждый раз получаю себе на память что-нибудь хорошее. Утешало только то, что в прошлый раз никто не погиб, кроме Славкиной пади. Но ту все равно было не слишком жалко. Предателей вообще жалеть не стоит. И не оценят, и еще раз предадут.
Я оторвалась от размышлений и обратила внимание, что на меня смотрят три пары внимательных глаз. Дед — спокойно и изучающе. Валентин — встревожено. Лешка — с надеждой.
— можно что-нибудь сделать? — спросил он.
Я пожала плечами.
— что-нибудь, как-нибудь. Что ты предлагаешь? Я могу почистить либо ее, либо тебя. На двоих моей силы не хватит. Скорее всего.
— Тогда — ее, — выбрал Лешка.
Я повертела пальцем у виска.
— Ты вообще в адеквате? Не знаю, что и как, но она пока может терпеть. А вот тебя скоро начнет очень сильно изменять.
— а ее?
— А ей пока ничего. На тебе этой пакости раз в десять больше, чем на ней. Поэтому решение принимаю я. — Я хотела решительно сказать, что займусь только Алексеем, но натолкнулась на его взгляд. Решительный. Упертый. Блин! Приказать я могу. А вот простить он меня за это не сможет. И себя тоже. Я застонала. — Ну пойми ты! В ближайшее время она точно не умрет! Можно спокойно заняться тобой, а потом ей! Откачать девчонку мы успеем! А вот с тобой может быть намного хуже!
Тупик.
Судя по виду, Лешка забыл русский язык еще в том веке. Но я не смогу почистить двоих! Это же надо каждого туда затаскивать, с каждого эту пакость отдирать, каждого реанимировать... а если — не каждого?
Мысль, пришедшая в голову, была простой и восхитительной.
Почему на Лешке этих тварей больше?
Правильно. Он — вкуснее. Отсюда примитивный выход. Переманить тварюшек с журналистки на оборотня. И отдирать все уже с него. Решается сразу несколько проблем. Журналистка ничего не будет ни знать, ни помнить. И ей это ни к чему. Мы с Лешкой сможем поработать где-нибудь в другом месте. А дед займется девушкой. И мягко посоветует ей сходить к врачу. Да, есть опасность, что пиявки что-нибудь повредили, но небольшая. Все равно у нас и так у каждого третьего — хроническая болячка, а у каждого второго — метеозависимость. Перетерпит как-нибудь. Я решительно тряхнула головой.
— Лешка, устраивай свою Дульсинею на диван и положи руки ей на виски.
— Зачем? — поинтересовался оборотень?
— Будем слизняков на тебя переманивать. Потерпишь лишних минут десять? А потом я всех их с тебя уберу. И нам проще — и ей проще. Не придется врать о том, чего не понимаешь.
Лешка не понял. Но и объяснять я тоже не собиралась. Потому что сама многого не понимала. Логичными были только некоторые факты. Эта дрянь связана между собой. Размножается. Пытается переползти на тех, кто вкуснее. И ее наверняка можно убрать.
— Ну! — рявкнула я на Лешку.
Оборотень все еще колебался.
